ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ТРЕТЬЯ

Мы, естественно, увлеклись судьбой главных героев произведения, оставив без внимания второстепенных, в частности Пирса, которому в свое время отвели определенное место в повествовании. Но Пирс не из тех людей, которые прозябают в безвестности. Он вынуждает нас, хотели бы мы того или нет, вернуться к его особе, ибо в столь критический момент, какой переживает наш герой, посчитал своим долгом явиться к нему с визитом.

Избавим читателя от подробного описания первого получаса свидания, который Пирс старался использовать для того, чтобы убедить друга в своей искренности. Затем он завел разговор об открытии Терри и возможностях его дальнейшего использования, имея в виду повышение благосостояния своего личного и, главным образом, друга.

С удивлением узнав, что Терри уничтожил прибор, он принялся его уговаривать создать новый, пообещав за это любую сумму. Он на все лады расписывал возможности, которые раскрывает перед человеком богатство, с талантом поэта расхваливал лучшие курорты мира, где можно будет построить дворцы и проводить в них часы досуга, не пожалел красок, чтобы показать молодому ученому, какое широкое поле научной деятельности раскроется перед ним, если у него будет достаточно средств для создания лабораторий, аппаратуры, привлечения в помощь себе виднейших деятелей науки Бизнесонии и даже других стран мира.

Терри хорошо знал Пирса и очень скоро понял, что не его ограниченный ум диктует все эти слова, что поет он с чужого голоса. Терри без обиняков сказал это Пирсу:

– Ты по поручению господина Бахбаха?

– Почему ты думаешь? – всполошился Пирс. – Я ничего не говорил. Ты выдумываешь… Какого Бахбаха? – спохватился он. – Никакого Бахбаха я не знаю.

– Я к следствиям не привык, – прервал его Терри. – Чего тебе надо, говори прямо.

Словно почувствовав, что разговор принимает деловую форму, Пирс снова обрел себя.

– Я деньги вкладывал в твой прибор? Вкладывал. Значит, отвечаю за него и… доля доходов тоже моя. Так? Так. В игорный дом ходил? Ходил. Думаешь, это честно с помощью прибора наживать деньги? С тобой делился? Делился. На биржу ты со мной ходил? Хо­дил. Вместе прибыль, вместе на дно. – Он подошел к Терри и зашептал: – Я тебе всю правду скажу, как другу. Меня в БИП вызывали. Все выложили, они все знают. Только меня не возьмешь так просто. Я вроде испугался, потом туда, сюда. – Он заговорил еще тише. – Если хочешь, ничего не будет. Они и сами не дураки, им тоже бульгены нужны. Отказывайся, не давай прибора. Упорствуй, кричи, что хочешь… В тюрьме тебе будет лучше, чем на любом курорте. Не беспокойся, ты же меня знаешь. Потом утихнет, сделаешь вторую коробочку, и мы… – Пирс поперхнулся. – Я, ты, Бахбах и еще кое-кто… Я тебе пока сказать не могу… Ого! Мы такое наделаем! Вся Бизнесония будет нашей. Весь мир! Ты понял?

Терри молча слушал его. «Так вот, какие они патриоты? Все это, оказывается, слова. А они тоже мошенники».

Пирс до конца дней своих так и не понял, что произошло. Он не успел еще досказать фразу, которая, по его мнению и по мнению людей, пославших его, должна была добить этого недоразвитого мышонка (так они между собой называли Брусса), как полетел вниз.

Будучи допрошенным после того, как пришел в сознание, Пирс заявил одному репортеру (а может быть, это вымысел самого репортера – чего с ними не бывает!), что его выбросили с шестого этажа и он случайно остался в живых.

Но если придерживаться истины, следует сказать, что пролетел Пирс всего четыре метра – по лестничной клетке между 6-м и 5-м этажом. Увечья, однако, оказались серьезными. И это самое удивительное, ибо мы не знаем за Терри Бруссом особых достоинств в смысле тяжелой атлетики. Надо же так разозлиться!