на главную | войти | регистрация | DMCA | контакты | справка | donate |      

A B C D E F G H I J K L M N O P Q R S T U V W X Y Z
А Б В Г Д Е Ж З И Й К Л М Н О П Р С Т У Ф Х Ц Ч Ш Щ Э Ю Я


моя полка | жанры | рекомендуем | рейтинг книг | рейтинг авторов | впечатления | новое | форум | сборники | читалки | авторам | добавить

реклама - advertisement



Глава 5. Эльвира

В дверь квартиры негромко постучали, можно сказать, поскреблись. Я опрометью кинулась открывать, пытаясь успеть до того момента, когда стук станет громче и разбудит маму. На этот раз повезло, успела. Дверь распахнулась, и в полумраке лестничной клетки обрисовалась невысокая фигура в черном плаще, в полузакрытым капюшоном лицом. Словно со стороны я увидела, как это темное существо скидывает капюшон, достает спрятанный за спиной топор и сбрасывает с плеч долой мою дурную голову. Мне захотелось засмеяться. Да, вот и конец страданиям. За мной пришли.

— Я увидел, что у тебя свет горит. — тихий мужской голос прервал наваждение… или что это было? — Эля, мне надо с тобой поговорить. Я больше не хочу тянуть.

Я молча отодвинулась от двери, чувствуя, как пересохло горло. Нет, это еще не моя смерть пришла. Я потеряла детей и способность радоваться жизни, и все для того, чтобы снова начать, как встарь, всю ночь вести бесполезные, дурные разговоры. Только уже не с Антоном, а с его младшим братом.

Когда-то мне казалось, что Гарик совсем не похож на Антона, разве что цветом волос. Но белокурые локоны, которыми так гордился мой муж, у его братца выродились в светло-серую паклю цвета перезимовавшей картошки. Ни тонких черт лица брата, ни его стати у Гарика тоже не наблюдалось — обычный офисный замухрышка, невысокий и худощавый, с каким-то стертым, словно ластиком, лицом. Без особых примет или приятного голоса. В первое время я никак не могла запомнить его настолько, чтобы узнавать при встрече — для меня он сливался с асфальтом. Похоже, вся красота, как и вся материнская любовь, в этой семье досталась старшему. Как я узнала много позже, Игорь-Гарик родился, когда мать с отцом уже были на грани развода, и его появлению на свет никто не обрадовался.

Но за все годы семейной жизни мы виделись по нескольку раз в год, на каких-то крупных семейных праздниках. Судя по всему, особой близости у братьев не было, хотя Антон часто звонил матери и давал ей ЦУ по поводу Гарика. И даже немного помогал ему деньгами — в последнее время, когда начал нормально зарабатывать сам.

Близко познакомилась я с Гариком полтора года назад, и ассоциировался он у меня не с бывшим мужем, а с несчастьем…

Тогда, во французском комиссариате, я была словно в тумане. Французского я не знала, поэтому соболезнования французских жандармов до меня просто не доходили. А переводчик бесстрастно рассказывал мне, в каких местах муж снимал деньги, где его видели свидетели и где запечатлели камеры. На большой мониторе я видела изображения Антона, иногда мелькали детские лица, и у меня больно сжималось сердце. Аня и Аля сидели в машине, за столиками уличных кафе, и так беззаботно смеялись! Они были с любимым папочкой, они даже не вспоминали про меня… Но я готова была их насовсем отдать Антону, только бы они были счастливы, только бы они были!

Записку мне зачитали, потом показали поближе, чтобы я подтвердила почерк. Почерк я узнала — прямые углы, буквы, словно выведенные готическим шрифтом, которому Антона никогда не учили. Но эта прямолинейность была у него в крови. До меня все доходило словно через слой ваты, но я поняла главное — тела моих детей пока не обнаружены, только тело Антона. Где же девочки?

Через бесстрастного переводчика я умоляла жандармов найти детей, найти их тела, я хочу их увидеть! Мне обещали, что поиски будут продолжаться, будут вестись сколь угодно долго, но детей найдут. Маршрут примерно известен, хотя идет опрос свидетелей, поиски будут вестись и во Франции, и в Италии. Как только будет что-то известно, меня немедленно известят через посольство. А вот мне надо возвращаться в Россию. Поскольку оплачивать мое пребывание в Париже, увы, некому.

Это был дополнительный удар, вроде не самый страшный, но добивший меня окончательно. Денег у меня не было, гстиницу мне было не потянуть. Билеты в оба конца и два дня моего пребывания во Франции оплатило Французское посольство, но держать меня на полном обеспечении неделями оно не собиралось. Если была бы свободная квартира в Москве, я продала бы ее, чтобы только самой участвовать в поисках. Но мне нечего было даже продать.

В полубессознательном состоянии я вышла из комиссариата и застыла на пороге, не вполне понимая, где я и куда должна идти. В этот момент на крыльцо легко взбежал невысокий худощавый парень и внезапно остановился возле меня. Как обычно, я не сразу его узнала, поэтому равнодушно отвернулась.

— Ну что, сссука. — прошипел он, подавшись ко мне всем телом. — Антон мертв, теперь ты довольна?

Я развернулась и, вся дрожа, в диком недоумении взглянула на него. Брат моего мужа… он что-то спросил? Довольна ли я? Моих детей убили, я никогда их не увижу… довольна ли я???

Внезапно туман в моем мозгу начал сгущаться и темнеть. Невероятная, первобытная ярость словно вытеснила боль и недоумение. Она захлестывала меня с дикой силой, и голове зазвенел забытый с детства клич: «Убей врага!!!» Когда-то, в милой далеком детсве, мы кричали так на занятиях по кик-боксингу, когда в жестоком спарринге целились в голову сопернику. Кик-боксинг я бросила в шестом классе, внезапно ощутив себя девочкой, которой хочется платьице. И думала, что давно забыла и боевую стойку, и этот неудержимый, рвущийся изнутри клич. Убей врага!

К счастью, вспомнить полностью тот бой мне не дано уже никогда. Вроде бы, первый удар в голову Гарик пропустил, отлетел к стене и вмазался в нее. Потом он достаточно ловко защищался, блокируя удары. А потом бой прекратили жандармы, вывернув нам обоим руки.

Писать на меня заявление пострадавший благородно отказался, а я, в свою очередь, отказалась от услуг медиков, которые настойчиво предлагали мне в жандармерии. Я сама врач, на хорошем английском отвечала я. Мне ничего не нужно. Спасибо, я доберусь до отеля и закажу такси в аэропорт. У вас не будет больше со мной проблем.

Дальше в памяти снова провал. Видимо, такси мне заказали, поскольку вряд ли я в таком состоянии могла вызвать его сама. Очнулась я в своем номере, на столике стояла открытая бутылка минералки и стакан. Я стояла возле столика я пыталась понять — что мне делать дальше? Улетать в Россию? Зачем?

Я покачнулась, схватилась рукой за столик, бутылка опрокинулась, и вода тонкой струйкой закапала со стола на серый меховой палас. Номер в этом отелей был больше и выглядел дороже, чем моя квартира в Москве. Отпустив стол, я села прямо на мокрый ворс. Что мне делать на Родине? Что у меня там осталось? Полубезумная мать, которая через пару лет превратиться в овощ, не понимающий, где в квартире туалет?

С трудом, словно старуха, я поднялась на ноги, стащила со своей роскошной односпальной кровати покрывало и сбросила его на пол. Туда же отправилось и одеяло. Затем я стянула с матраса накрахмаленную простыню, надрезала ее маникюрными ножницами с пронзительным хрустом разорвала на две продольных полосы. Одни убытки у бедных французов, не повезло им со мной — несмотря на туман в голове, безумный смех все время словно рвался на поверхность с какой-то мрачной стороны души.

Веревку я скрутила быстро, сделала петлю со скользящим узлом, и только тут задумалась — а где найти солидный крюк? Увы, дизайнерская люстра на двух тонких блестящих трубках никакого доверия не вызывала. Я метнулась в ванную — снова тот же дизайнерский шик, бедные гнутые лапы в ванны, хромированные трубы полотенцесушителя — но ни одного массивного крюка! Этот отель был совершенно не приспособленный для самоубийств!

Но таким пустякам было меня уже не остановить. Вернувшись в комнату, я посмотрела на оконные шторы. Густой синий бархат крупнокалиберными волнами нависал над полом. Весили они явно немало. Ну что же, раз карниз выдерживает всю эту роскошь, выдержит и еще немного. Или не выдержит…

Стараясь не думать о том, что будет, если попытка не удасться, я встала на подоконник и крепко привязала к карнизу веревку из скрученной простыни. Ну что же, проверим, насколько хорошие у них тут крепления — я мрачно засмеялась и сама испугалась, услышав со стороны свой смех. Закрыв глаза, я накинула веревку на голову и вдруг почувствовала, что кто-то перехватил мои руки, сдернул с шеи петлю и рывком снял меня с подоконника.

— Элька, ты что… не смей!

От волнения Гарик хрипло шептал. Я прислонилась к стене и молча смотрела на него, уже без всяких чувств. Мне не хотелось убить его, как часом ранее. Мне уже ничего не хотелось. Зачем он помешал мне уйти вслед за детьми?

— Ты безумная! — голос у него наконец прорезался, но сильно охрипший. — Ты понимаешь, что он этого и добивался? Мой братец? Он хотел, чтобы ты вот так… Ты что, решила его порадовать? Чтобы посмеялся из ада?

— Мне плевать. Пусть смеется. — свой голос я тоже слышала как со стороны. Такой ровный, спокойный. — Уходи.

— Эля, я знаю… Тоша был той еще сволочью. — он пытался справиться с голосом. Под конец получилось. — Поверь, я это знаю лучше тебя. Но ты ж боец. Ты должна жить.

Я не понимала, о чем он говорит. Ладно, это придется перетерпеть. Я выслушаю его бормотание, а потом он уйдет. И я докончу начатое.

— Эля, у меня есть деньги. — неожиданно решился он. — Я оплачу тебе проживание во Франции. И мы сможем участвовать в поисках.

Я уставилась на него, постепенно выныривая из окутавшего меня дурмана. Жить в Франции на его деньги? Быть чем-то обязанной брату урода, лишившего меня детей? Ну уж нет. Я отчаянно затрясла головой.

— Ладно, я все понимаю. — он наконец отвел от меня взгляд. — Но я останусь здесь и прослежу за поисками. Только сначала сам отвезу тебя в аэропорт. Чтобы точно знать, что ты села в самолет. — он криво усмехнулся и добавил. — Одну я тебя тут ни на минуту не оставлю.

Он действительно не ушел, пока я не прошла регистрацию и не зашла в зал ожидания. Может быть, караулил меня и дальше, но у меня не было обязательной цели умереть именно в Париже. В конце концов, торопиться мне некуда, а в Москве будет куда больше возможностей. Но в московском аэропорту меня встретил мой научный руководитель, профессор Шульман. Его полуседую окладистую бороду я увидела сразу, пройдя контроль, и вначале не поверила своим глазам.

— Эльвира, это правда? — вместо приветствия спросил он, неловко вытягивая из моих непослушных рук спортивную сумку с одеждой. — Ты повеситься хотела? А наша работа? Пусть все вокруг погибнут от слабоумия, а ты дезиртируешь?

— Натан Константинович, вы знаете уже? — только тут я сообразила, что даже не сообщила в институт о том, что буду неделю отсутствовать. По идее, меня могли уже уволить за прогулы.

— Знаем, хохо… — немолодой полный профессор мягко семенил рядом, пыхтя и отдуваясь, но моим попыткам вернуть свою сумку резво сопротивлялся. — Но ты нам нужна! Ты мне — понимаешь, мне! — нужна! На тебе огромная часть работы, кто ее сделает, если не ты? И ты вообще помнишь, почему я взялся за эту тему? Не ты ли меня слезно молила вникнуть в механизм болезни, убивающей твою мать? А теперь что, мать побоку?

— Не знаю, Натан Константинович. — мы остановились, проходящие мимо люди толкали нас, кто-то негодующе фыркал. — Мне кажется, меня уже ничего не интересует. Не будет больше от меня толку.

А ты крестись, коли кажется! — негодующе загремел профессор. — Ну-ка, едем в лабораторию. Ты там будешь сидеть, пока мозги на место не встанут. Еду я тебе сам носить буду.

— А мама… — робко начала было я, но профессор прервал меня:

— Вот тоже мне, вспомнила! Твою мать я к нам оформил как подопытную, в нашей клинике пока поживет. А там видно будет.

Я с облегчением вздохнула и, не споря больше, поехала в институт.

Оказалось, мои мозги хоть потихоньку, но отмерли и теперь просто жаждали работы. Я проводила в лаборатории сутки напролет, сравнивая разные исследования, изучая анализы больных Альцгеймером, и их геномы. Через две недели маму пришлось вернуть домой — клиника не держала подопытных свыше двух недель. Следом вернулась и я — увы, поражение мозга неуклонно прогрессировало, и теперь ее нельзя было даже на день оставлять одну. Она могла открыть газ и через час чиркнуть спичкой, сходить по-большому прямо на пол и выбросить продукты жизнедеятельности прямо в окно. Меня она временами еще узнавала, но вот про зятя и детей больше не вспоминала. И в этом я видела единственный плюс нашего положения.

Гарик писал мне на вацап каждый день из Парижа, потом с Корсики, где участвовал в поисках племянниц. Через две недели он приехал, уставший и какой-то опустошенный. Никаких следов девочек полиция двух стран так и не нашла. Не удалось установить даже, были ли они на пароме, идущем на Корсику, или исчезли еще в Марселе.

Официальной версией стало первоначальное предположение, что Антон выбросил девочек за борт прямо с парома, предварительно убив их и повесив на ноги рюкзачки с грузом. Хотя Интерпол не очень верил в свою же версию. Она объясняла бесследное исчезновение близняшек, но невозможно было поверить, что на напичканом камерами и людьми пароме такое удалось проделать незаметно. Конечно, ночью можно было с детьми незаметно подняться на палубу… Но ведь на пароме работали рестораны. По палубам даже в темноте прогуливались пассажиры. Да и камеры — не так уж много мест находились вне из поля зрения. Если Антон подошел к борту с живыми детьми, вряд ли это было в полной тишине, и вряд ли дети, как ниндзи, сливались с палубой. Если убил девочек заранее, то подниматься с телами на плечах было слишком уж рискованно — такая картина уж точно привлекла бы хоть чье-то внимание. Но хотя усилиями Интерпола за любую информацию о происшедшем обещали награду в 50 тысяч евро, ни одного свидетеля, обратившего внимание на белокурого блондина с двумя девочками-близняшками, полиция не нашла.

Поэтому достаточно вероятной оставалась версия о том, что девочки целыми и невредимыми доплыли до Корсики, и были убиты и спрятаны уже там. Корсика силами поисковых отрядов была обыскана, но — снова ничего. Увы, но все попытки восстановить автомобильный навигатор не увенчались успехом — а ведь если бы удалось узнать маршрут, поиски можно было сосредоточить на куда более ограниченной местности.

Поиски вяло продолжались, но с каждой неделей становилось все очевиднее, что к цели они не приведут. Вся моя жизнь с той поры сосредоточилась в лаборатории. Но чем больше я изучала болезнь Альцгеймера, тем яснее понимала — моей маме это уже не поможет. Возможно, я сумею проникнуть в секрет этой странной дегенерации мозга — но спасти единственного родного человека уже не успею.

Но Гарик, вернувшись из Франции, не оставлял меня вниманием. Мне оно было неприятно — его вид напоминал мне о бывшем муже. С другой стороны, мне все равно не удавалось хотя бы на день забыть о своем горе, и тут уж появление Гарика ничего не меняло. Поэтому я, стиснув зубы, выдерживала его еженедельные визиты, борясь с искушением просто выставить его из дома. Но в этот раз он превзошел сам себя, ворвавшись ко мне после полуночи. Что ж его так припекло-то?

— Эля, я хочу сделать тебе предложение… — прошептал он, потом откашлялся. — Я хочу исправить то, что сделал мой братец. Ты думала о том, что можешь родить еще детей?

Внезапно я ощутила себя героиней фильма в жанре «нуар» — мгла окутывает город, в полутемной кухне стоит изможденная брюнетка и слушает признание в любви от своего врага… Нелепость ситуации и самого предложения до того ошеломила меня, что на миг я забыла даже о спящей в комнате матери и расхохоталась. Этот нелепый тип притопал ко мне ночью, чтобы предложить мне родить ребенка? Да, до утра такое предложение дотерпеть никак не могло.

— Ты рехнулась? — зло процедил Игорь, на сей раз нормальным голосом. — Чего ржешь?

Я вытерла выступившие на глазах слезы. В самом деле, чего я смеюсь? И как я смогла засмеяться после всего пережитого? Слезы все текли, и я отстраненно подумала, что сейчас пойдет откат. Да уж, истерики у меня начинаются на пустом месте.

— Воры! — из коридора раздались шаркающие шаги. Мама, похожая на сказочную ведьму в старом полураспахнутом засаленном халате, с пучком растрепанных седых волос, нарисовалась на пороге кухни. — Это кто тут шелудит?

Гарик снова отвернулся к окну. Я быстро обняла маму и, преодолевая сопротивление, отвела ее обратно в комнату. Прямо в халате уложила на диван, укрыла тонким покрывалом. Через время она заснула, снотворное еще действовало. Я сидела рядом с ней на краешке дивана, дожидаясь, когда Гарик уйдет. Выходить нему и снова вести дикий разговор не было никакого желания.

Прошло безумно много времени, когда я наконец услышала тихие шаги и звук захлопывающейся двери. И лишь тогда снова вышла на кухню, погасив лампу и задвинув выцветшие шторки. Лучше я посижу в темноте, чем снова буду отбивать атаку незваного гостя.

Но его слова словно пробили какую-то брешь в сознании. Могу ли родить еще ребенка? По возрасту да, мне лишь недавно исполнилось 33 года. Но… жизнь этого ребенка превратится в ад. Я все время, каждую минуту буду думать о том, что его могут у меня отнять. Я буду видеть в этом малыше его двух пропавших сестричек, это они будут смотреть на меня его глазами. Я не буду отпускать его от себя ни на секунду. Изведу обоих. При такой жизни годам к десяти замученный гиперопекой ребенок останется сиротой. Нет, это исключено. То, что моя жизнь уничтожена, не означает, что я могу мучить кого-то еще. Нет, я доделаю свою работу и уйду. Но Гарик прав — я не могу уйти сейчас, когда близка к разгадке страшной болезни, отнимающей у людей разум.


Глава 4. Зоя | Под диктовку Альцгеймера | Глава 6. Эльвира