Глава 21

Свидетельствует дознание

Пятница, 26 июня

Расследование о трупе Поля Алексиса продолжилось 26 июня к явному облегчению и триумфу инспектора Умпелти. Годы (так ему казалось) он проводил расследование чего-то совсем нереального. Несмотря на фотографии, сделанные Гарриэт, он в самые волнующие минуты начинал думать, что Этот труп был мифом. Однако теперь труп точно находился здесь — реальный, плотный, отличный — или сравнительно плотный — труп. Правда, он не содержал в себе достаточно информации, как надеялся инспектор. Труп не стал законченной, яркой этикеткой, на которой было бы написано четкими буквами: «Внимание, самоубийство» или «Это — Модель Убийства Года», или «Труп по Брату». Тем не менее, это был труп, и таким образом что-то уже было достигнуто. Цитируя лорда Питера (который, очевидно, специализировался на мнемонике^[61], Умпелти сейчас мог произнести:

Возник небольшой спор, обсудить ли подробно все это дело на следствии, или все эти запутанные серии нитей и улик, скрытые подозрения и дознание отложить до дальнейших допросов. Однако, в конце концов, порешили дать следствию идти своим путем. Могло ли из этого выйти что-нибудь полезное — не знал никто. В любом случае в свое время должно выясниться, где находятся возможные подозреваемые. Например, очевидная нить — конская подкова — конечно, уже была наготове у полиции.

Первым, кто давал показания, был инспектор Умпелти. Он коротко рассказал, что труп был обнаружен плотно втиснутым в глубокую расщелину в дальнем конце рифа Клыков, откуда его извлекли со значительными трудностями посредством снаряжения для драгирования и водолазной техники. Труп очевидно, смыло в этом положении сильными волнами на предыдущей неделе. Когда его обнаружили, он был сильно раздут внутренними газами, но не всплывал, удерживаемый имеющимися при нем зашитыми в пояс 300 фунтами золота. (Сенсация.)

Инспектор предъявил пояс и золото (которое жюри^[62] изучило с благоговением и любопытством), а также паспорт, найденный на покойном; в нем совсем недавно была проставлена виза во Францию. Два других предмета, представляющих интерес, были также найдены в нагрудном кармане мертвеца. Один являлся неоправленной фотографией очень красивой девушки русского типа, одетой в шарообразный головной убор из жемчужин. На фотографии тонким, выглядевшим по-иностранному почерком было написано имя «Феодора». На фотографии не имелось метки фотоателье, или ее вообще никогда не ставили, либо искусно стерли с картонки. Состояние сохранности фотографии было неутешительное; она хранилась в одном из отделении красивого кожаного бумажника, который и защитил ее до какой-то степени. Бумажник не содержал в себе больше ничего, если не считать нескольких денежных купюр, нескольких марок и половинки обратного билета из Уилверкомба до полустанка Дарли, датированного 18-м июня.

Второй предмет являл собой нечто более загадочное. Это был листок бумаги ин-кварто^[63], покрытый записями, но настолько испачканный пятнами крови и морской водой, что запись была почти неразборчива. Эта бумажка не была положена, в бумажник, а запрятана позади него. То, что могло быть прочитано, было написано прописными буквами и багрово-пурпурными чернилами, которые хотя расползлись и очень сильно смазались, все-таки довольно сносно сумели противостоять воде, где они пребывали неделю. Можно было разобрать несколько фраз, но они явно не могли порадовать. Например, имелся отрывок, начинающийся очень мелодично: SOLFA, однако он быстро «вырождался» в неуклюжее TGMZ DXL LKKZM VXI, после чего терялся в грязном темно-красном пятне. Далее внизу шло: AIL АХН NZMLF, NAGMJU КС КС и MULBY MS SZLKO, в то время как все это заканчивалось словами, которые могли являться подписью: UFHA AKTS.

Коронер спросил инспектора Умпелти, не мог ли он пролить какой-нибудь свет на эту бумагу. Умпелти ответил, что это сумели бы сделать двое из свидетелей и отошел, чтобы уступить место миссис Лефранс.

Хозяйку меблированных комнат, которая находилась в сильном у нервном потрясении, слезах и в пудре спросили, не могла ли она опознать труп. Она ответила, что может это сделать по одежде, волосам и бороде, а также по кольцу, которое покойный всегда носил на левой руке.

— Но вот что касается его бедного лица, — всхлипнула миссис Лефранс — тут я просто не могу говорить о нем, как если бы я была — его собственной матерью, а я уверена, что любила его как сына. Оно ведь все обгрызано этими ужасными тварями, и чтоб мне провалиться, если я когда-нибудь съем краба или омара… надеюсь, за это Бог поразит меня насмерть! А сколько омаров под майонезом я съела в давнишние деньки, не знаю, и, конечно, не удивлюсь, если теперь меня будут преследовать кошмары, когда мне известно, откуда появились эти чудовища и чем они питаются!

Присутствующие вздрогнули, и представители администрации «Респлендента», находящиеся в комнате, поспешно отправили с посыльным записку к соответствующим поварам, приказывая им ни в коем случае не ставить в меню ни крабов ни омаров по меньшей мере две недели.

Миссис Лефранс далее дала показания, что Алексис обычно получал письма из чужих краев, и очень много времени тратил на то, чтобы прочитать и ответить на них. Так, после получения последнего из писем, утром во вторник он вел себя странно и возбужденно. В среду он оплатил все неуплаченные чеки и сжег большое количество бумаг, тем вечером он поцеловал ее и таинственным тоном заговорил о возможном отъезде, который должен произойти в ближайшем будущем. Так, он ушел утром в четверг после довольно скудного завтрака. Он не взял никакой одежды и унес с собой ключ от комнаты, как будто намеревался возвратиться.

Была предъявлена фотография; миссис Лефранс никогда не видела ее прежде; и она также никогда не видела оригинала, изображенного на ней; она никогда не слышала, чтобы Алексис говорил о ком-нибудь по имени Феодора; она не знала никакой женщины из его жизни, кроме Лейлы Гарланд, с ней он встречался некоторое время до миссис Велдон, леди, с которой он обручился, чтобы пожениться как раз в то время, когда умер.

Это, естественно, сосредоточило внимание собравшихся на миссис Велдон. Генри протянул ей флакон с нюхательной солью и что-то сказал, а она ответила ему чуть заметной улыбкой.

Следующим свидетелем была Гарриэт Вэйн, которая дала подробный отчет об обнаружении трупа. Коронер тщательно допросил ее о том, что касалось положения трупа и состояния крови. Гарриэт оказалась хорошим свидетелем по этим пунктам, ее тренировка в качестве писателя детективных романов обучила ее обращать внимание на детали такого рода.

— Труп лежал с подтянутыми вверх коленями, словно он находился в этом положении, когда падал. Одежда была в полном порядке. Левая рука согнута, отчего кисть и запястье находились прямо под горлом покойного. Правая рука свисала с края скалы, находясь непосредственно ниже уровня головы трупа. Обе руки, в том числе и их кисти, пропитались кровью. Когда я увидела труп, кровь скопилась в луже в ложбинке скалы прямо под горлом мертвеца и все еще капала вниз на переднюю часть скалы. На верхней поверхности скалы крови не было, как и на всех остальных частях тела, кроме лица и рук. Вид трупа говорил о том, словно горло покойного было перерезано в тот момент, когда он наклонился вперед — как например, если человек умывается над тазом или его тошнит. Когда я сдвинула труп с места, кровь обильно и свободно потекла из порезанных сосудов. Я не заметила, чтобы какие-нибудь брызги крови высохли на солнце. И не думаю, чтобы так случилось, поскольку лужа крови и сама кровь под покойным закрывались от прямого попадания солнечных лучей его телом. Когда я приподняла труп, кровь хлынула из него потоком, как я уже говорила прежде, и стекала по скале вниз. Она была совершенно жидкой и струилась очень обильно.

Я не дотрагивалась до рукавов и до полы пиджака. Перчатки, которые находились на руках покойного, были пропитаны кровью и наощупь мягкими и влажными. Совсем мягкие, но не липкие. Они были мягкими и влажными. Я видела бинты, пропитанные какое-то время назад кровью, и мне знакома жесткость и липкость запекшейся крови. Эта же одежда была совсем не такая — как будто она пропитана совсем свежей кровью.

При прикосновении тело оказалось теплым. Поверхность скалы была раскаленной, поскольку стоял очень жаркий день. Я не двигала тело, если не считать того, что лишь немного перевернула его и вначале приподняла голову. Теперь я сожалею, что не попыталась оттащить его подальше к пляжу, однако я не думала, что мне хватит сил, чтобы проделать такую трудоемкую работу, и полагала, что сумею быстро найти помощь.

Коронер сказал, что жюри не может упрекнуть мисс Вэйн за то, что она не попыталась унести труп, и похвалил ее за ум и самообладание, продемонстрированные ею в столь трудной ситуации, когда она догадалась сделать фотографии и провела кое-какое расследование. Фотографии вручили жюри и после того, как Гарриэт рассказала о всевозможных трудностях, с которыми ей пришлось встретиться, прежде чем она смогла связаться с полицией, ей разрешили выйти.

Следующим свидетелем был полицейский врач доктор Фенчурч. Согласно тщательному изучению фотографий и самого трупа он составил заключение, что горло покойного было перерезано одним-единственным ударом при помощи орудия с остроотточенным лезвием. Омары и крабы объели значительную часть мягких тканей, однако фотографии сыграли тут огромную роль, так как четко показывали, что горло было перерезано с первой попытки без нанесения каких-либо предварительных поверхностных ран. Это подтверждалось состоянием мышечных тканей, на которых не имелось ни малейшего признака какого-либо второго пореза. Все крупные сосуды и мускулы шеи, включая сонную артерию, яремную вену и голосовую щель, были перерезаны. Глубокая рана начиналась сверху над левым ухом и тянулась по направлению к правой стороне горла, а затем в обратном направлении до позвоночного столба, который, однако, разрезан не был. Врач заключил, что порез сделан слева направо. Это характеризовало то, что смертельное ранение горла было произведено правшой, тем не менее смертоносный порез мог иметь такой же вид, при том условии, что убийца в момент нанесения удара стоял позади своей жертвы.

— Такая рана, конечно, стала причиной потери крови?

— Безусловно.

— В том случае, если убийца находился в описанном вами Положении, его руки и одежда неизбежно сильно испачкались?

— Его правая рука и кисть, наверняка. Одежда же вообще могла не испачкаться, так как она была бы закрыта телом жертвы.

— Вы проводили вскрытие трупа, чтобы выяснить, имелась ли еще какая-нибудь причина смерти?

Доктор еле заметно улыбнулся и ответил, что произвел вскрытие в обычном порядке, вскрыв голову и туловище и не нашел ничего, что носило бы подозрительный характер.

— Как вы считаете, что явилось причиной смерти?

Доктор Фенчурч, все еще слегка улыбаясь, ответил, что по его мнению причиной смерти явилось острое кровотечение, связанное с разрывом дыхательного канала. Фактически, покойный скончался оттого, что у него было перерезано горло.

Коронер, который был юристом, и очевидно не желал предоставить возможность свидетелю-медику гнуть свою собственную линию, заупорствовал:

— Я не намерен каламбурить, — заметил он язвительным тоном. — Попрошу все разъяснить так, чтобы мы поняли, действительно ли смерть была вызвана раной горла или имеется какая-нибудь вероятность, что покойный был убит еще каким-нибудь способом, а горло ему перерезали впоследствии, чтобы создать видимость самоубийства путем перерезания горла?

— О, понимаю. Что ж, могу сказать так: непосредственной причиной смерти явилось перерезанное горло. То есть этот человек, несомненно, был жив, когда ему перерезали горло. Тело полностью истекло кровью. Практически, я никогда не видел настолько обескровленного трупа. Вокруг сердца имелось очень слабое свертывание крови, но на удивление незначительное. Однако это не больше того, чего я мог бы ожидать от такого большого протяжения раны. Если этот человек уже был мертв к моменту нанесения ему этой раны, то, конечно, свертывание было бы небольшое, и без такого кровотечения.

— Совершенно верно. Теперь все ясно. Вы сказали, что перерезанное горло стало НЕПОСРЕДСТВЕННОЙ причиной смерти. Что именно вы хотели этим сказать?

— Я намеревался исключить малейшую вероятность того, что покойный мог также принять яд. Редко можно встретить самоубийцу, настолько вдвойне предусмотрительного. Однако, по правде говоря, внутренние органы покойного не показывают, что имели место какие-нибудь признаки такого характера. Если хотите, я могу произвести анализ содержимого кишок.

— Благодарю вас; это было бы желательно. Наверное, в равной степени возможно, что этот человек накануне употреблял наркотик на какой-нибудь вечеринке, перед тем как получить этот удар?

— Вполне. Наркотик могли дать заблаговременно, чтобы более легко вызвать приступ болезни.

Тут поднялся инспектор Умпелти и попросил коронера обратить внимание на свидетельские показания Гарриэт и на фотографии, подтверждающие то, что покойный пришел на скалу один.

— Благодарю вас, инспектор, мы вернемся к этому позднее. Разрешите мне сначала покончить со свидетельскими показаниями медика. Вы слышали, доктор, отчет мисс Вэйн об обнаружении трупа и ее утверждение, что в десять минут третьего кровь была все еще жидкой? Какой вы сделаете вывод о времени смерти?

— Я бы сказал, что смерть произошла совсем незадолго перед обнаружением трупа. Но не раньше, чем в два часа, это самое большее.

— А мог человек быстро скончаться от перерезания горла, вроде описанного?

— Он скончался бы тотчас же. Сердце и артерии могли продолжать качать кровь еще несколько секунд от судорожного сокращения мышц, но этот человек умер бы в тот момент, когда разорвались важнейшие крупные сосуды.

— Следовательно, мы можем принять заключение, что рана действительно была нанесена без всякого сомнения не раньше, чем в два часа?

— Именно так. Два часа — это крайний предел. Я лично склонен предположить, что это произошло чуть позже.

— Благодарю вас. Только еще один вопрос. Вы слышали, что поблизости от трупа была обнаружена бритва. Инспектор, не будете ли вы так добры передать свидетелю вещественное доказательство. Как, по-вашему, доктор, внешний вид раны соответствует тому, что она могла быть нанесена именно этим оружием?

— Безусловно, да. Это была она или схожая с ней бритва. Она могла бы стать идеальным оружием для этой цели.

— Как вы считаете, большая ли физическая сила потребовалась бы, чтобы нанести такой удар этим или схожим с ним оружием?

— Да, значительная сила. Но не исключительная. Многое зависело бы от обстоятельств.

— Вы не объясните, что вы имеете в виду?

— В том случае, если это самоубийство. Известно, что раны такою рода наносятся человеком довольно ординарным или даже слабого телосложения. В случае же убийства, многое зависело бы от того, способна ли жертва оказать какое-либо эффективное сопротивление нападению.

— Обнаружили ли вы еще какие-нибудь следы насилия на трупе?

— Никаких.

— Даже признаков удушения или избиения?

— Ни одного. Ничего выдающегося, кроме естественного воздействия воды. Полное отсутствие посмертных пятен. Я приписываю последнее очень небольшому количеству крови, находящейся в трупе, а также тому обстоятельству, что труп не оставался в одном положении, а был вскоре после смерти смыт со скалы и упал в воду.

— Как по-вашему, состояние трупа предполагает самоубийство или убийство?

— По-моему, принимая во внимание все обстоятельства, более вероятным кажется самоубийство. Единственный пункт против этого — отсутствие ран на поверхности тела. Это довольно странно для самоубийства, удачно совершенного с первой попытки, хотя такие случаи были, но чрезвычайно редко.

— Благодарю вас.

Следующим свидетелем была мисс Лейла Гарланд, которая подтвердила показания миссис Лефранс насчет шифрованных писем. Естественно, следствие заинтересовалось отношениями между мисс Гарланд и мистером Алексисом, из чего стало известно, что их знакомство основывалось на строгой и даже викторианской пристойности; что мистер Алексис ужасно страдал, когда мисс Гарланд решила положить конец этой дружбе; что мистер Алексис никоим образом не походил на человека, способного совершить самоубийство; что (с другой стороны), мисс Гарланд ужасно переживала от мысли, что он совершил этот необдуманный поступок из-за нее; что мисс Гарланд никогда не слышала ни о ком по имени Феодора; нет, конечно, она не знала, что мистер Алексис мог совершить в расстроенных чувствах такую глупость из-за окончания их дружбы; что мисс Гарланд так долго не замечала мистера Алексиса и ей даже в голову не могло прийти, что кто-то способен задумать такое ужасное дело и что это из-за нее. Что касается писем, мисс Гарланд не думала, что мистера Алексиса шантажировали, однако она не имела никаких фактов, чтобы доказать это.

Теперь стало очевидным, что ничего на свете не сможет удержать от дачи свидетельских показаний миссис Велдон. Одетая в близкий к вдовьему трауру туалет, она негодующе запротестовала против предположения, что Алексис мог покончить с собой из-за Лейлы или еще из-за кого-либо. Ей лучше, чем другим было известно, что Алексис не испытывал истинной привязанности ни к кому, кроме нее. Она согласилась с тем, что не может объяснить присутствие фотографии, подписанной именем «Феодора», однако страстно заявила, что до последнего дня своей жизни Алексис светился от счастья от общения с ней. Последний раз она видела его вечером в среду, и надеялась встретиться с ним снова утром в четверг в Зимнем Саду. Он туда не пришел, и она совершенно уверена, что его могла подтолкнуть к смерти какая-нибудь коварная личность. Он часто говорил, что боится заговоров большевиков, и по ее мнению, полиция должна искать именно в этом направлении.

Эта вспышка произвела некоторый эффект на жюри, один из членов которого поднялся, чтобы спросить, не предприняла ли полиция каких-нибудь шагов, чтобы прочесать подозрительно выглядевших иностранцев, околачивающихся вокруг или проживающих поблизости. Сам он заметил нескольких не внушающих доверия бродяг на дороге. Он также с болью обращал внимание на то, что в большом отеле, где работал Алексис, нанят в качестве профессионального танцора француз, и что в оркестре Зимнего Сада также играют большое количество иностранцев. Кстати, покойник тоже был иностранцем. Он не заметил, что какую-нибудь роль играет натурализация документов. Имея два миллиона безработных и незанятых рабочих британского происхождения, он считает, что это просто скандал, разрешать иностранным подонкам вообще селиться здесь. Он высказывался как Свободный Торговец Империи и Член Службы Здравоохранения.

Затем позвали мистера Поллока. Он подтвердил, что в день смерти Алексиса находился со своей лодкой около 2-х часов поблизости с подводной скалой Клыки; но настаивал, что был в глубоких водах и не видел ничего, предшествующего прибытию Гарриэт на место преступления. Он вообще не смотрел в том направлении; у него свое дело, заявил он, и именно ему он уделял внимание. Когда вопрос коснулся характера этого дела, Поллок оставался уклончивым, но ничто не могло поколебать его настойчивого утверждения, что он ни на что не обращал внимания. Его внук Джем (недавно возвратившийся из Ирландии) кратко подтвердил показания деда, однако прибавил, что сам он осматривал берег в бинокль, по его мнению, примерно в 1.45. Тогда он заметил кого-то на Утюге, или сидящего или лежащего, но он не мог с точностью сказать, был этот человек жив или мертв.

Последним свидетелем выступил Уильям Брайт, который почти в тех же выражениях, которые употреблял для Уимси и для полицейских, рассказал историю о бритве. Коронер, мельком взглянув в блокнот, протянутый ему Умпелти, дал ему закончить свой рассказ и потом спросил:

— Вы говорите, это случилось во вторник в полночь, 16 июня?

— Сразу после полуночи. Я услышал, как громко пробили часы, прежде чем этот человек подсел ко мне.

— В то время был прилив или отлив?

Первое время Брайт находился в нерешительности. Он осторожно осмотрелся вокруг себя, словно подозревая ловушку, нервно облизнул губы и ответил:

— Я совершенно не разбираюсь в приливах и отливах. Родом не из этой части страны.

— Но вы в вашем волнующем отчете упоминали о той беседе про «шум моря, ударяющегося о стену Эспланады». Не правда ли, это предполагает, что в то время был прилив?

— Думаю, да.

— Вас не удивит, если вы узнаете, что тогда был отлив в самом разгаре?

— Возможно, я сидел там дольше, чем думал.

— Вы что, сидели там в течение шести часов?

Никакого ответа.

— Удивитесь ли вы, если узнаете, что море никогда не подходит к Эспланаде, если не считать прилива, бывающего в разгар весны да и то в особую дату?

— Я только могу сказать, что, вероятно, я ошибся. Вы должны принять во внимание действие болезненного воображения.

— Вы по-прежнему утверждаете, что эта беседа имела место в полночь?

— Да, я уверен в этом.

Коронер отпустил мистера Брайта. предупредив, чтобы тот был поаккуратнее со своими утверждениями, которые он делал при разборе дела, и снова вызвал инспектора Умпелти, чтобы допросить его о передвижениях и репутации Брайта.

Потом он подвел итог показаниям. Он не пытался скрыть своего собственного мнения, которое состояло в том, что покойный покончил жизнь самоубийством (несвязный протест миссис Велдон). Что же касается того, как он мог совершить это, то это не дело, когда члены жюри при расследовании случаев скоропостижной или насильственной смерти так долго думают. Но были предложены разнообразные мотивы, и жюри не упускало из виду, что покойный по происхождению был русский, а следовательно возбудимый и склонный к глубокой меланхолии и отчаянью человек. Он сам читал очень много русской литературы и мог заверить жюри, что самоубийство было частым явлением среди представителей этой несчастной нации. Нам, кто наслаждается благом быть британцами, возможно, это трудно понять, однако жюри могло ожидать подобное от русского, что и было сделано. Перед ними имелась такая явная улика, как бритва, попавшая в руки Алексиса, и коронер считал, что им не нужно придавать слишком большое значение заблуждению Брайта по поводу приливов и отливов. Так как Алексис не брился, зачем же ему еще могла понадобиться бритва, как не для самоубийства? Однако он (коронер) будет совершенно беспристрастным и назовет один или два момента, которые, похоже, ставят под сомнение предположение о самоубийстве. Имелось в виду то обстоятельство, что Алексис взял паспорт и обратный билет. Имелся паспорт. Имелся пояс, наполненный золотом. Вероятно, можно подумать, что покойный собирался бежать из страны. Даже если это так, то невероятно, что он в последний момент пал духом и избрал самый короткий путь покинуть страну — покончив самоубийством. Имелось странное обстоятельство, что покойный, очевидно, совершил самоубийство в перчатках, однако самоубийцы ведь известны своими странностями. И, конечно, имелись свидетельские показания миссис Велдон (к которой они все должны чувствовать глубочайшее сочувствие), касающиеся душевного состояния покойного; однако они противоречат показаниям Уильяма Брайта и миссис Лефранс.

Одним словом, был человек, русский по происхождению, и русский по темпераменту, обуреваемый эмоциональными переживаниями, а также получавший таинственные письма и, очевидно, он находился в колеблющемся душевном состоянии. Он собирается покончить со своими мирскими делами и добывает бритву. Находит уединенное место, на которое он, очевидно, отправился без сопровождения, и его обнаруживают мертвым с роковым оружием, лежащим неподалеку под его рукой. На песке не оказывается следов ног, если не считать его собственных следов и следов человека, обнаружившего труп, и неожиданно натолкнувшегося на него настолько близко по времени после, его смерти, что таким образом устраняется для убийцы возможность убежать с места преступления через берег. Свидетель Поллок показал, что он находился в то время, когда происходила смерть, в глубоких водах и не видел поблизости другой лодки, и его показания подкрепляются свидетельством мисс Вэйн. Кроме того, нет свидетеля, что у кого-то был хоть самый незначительный мотив разделаться с покойным, если только жюри не решит обратить внимание на смутные предположения насчет шантажистов и большевиков, чему нет ни тени доказательств.

Уимси усмехнулся Умпелти, услышав это удобное резюме, с его полезными запретами и предположениями. Ни упоминания о расщелине в скале или о лошадиных копытах, или о возможности распорядиться деньгами миссис Велдон. Члены жюри зашептались. Наступила тишина. Гарриэт посмотрела на Генри Велдона. Тот сильно нахмурился и не обращал внимания на мать, что-то взволнованно говорившую ему на ухо.

Спустя некоторое время поднялся старшина жюри — плотный мужчина, похожий на фермера.

— Мы полностью согласны, — со всей уверенностью произнес он. — Покойный скончался оттого, что ему перерезали горло. И большинство из нас считают, что он покончил с собой. Но есть кое-кто (он свирепо посмотрел на Свободного Торговца Британской Империи), кто будет утверждать, что тут замешаны большевики.

— Вердикта большинства достаточно, — проговорил коронер. — Я так понимаю, что большинство выступает за самоубийство?

— Да, сэр. Я сказал бы так, я — Джим Кобблей, — ответил старшина жюри пронзительным шепотом.

— В таком случае ваш вердикт таков — покойный скончался оттого, что сам перерезал себе горло.

— Да, сэр. (Дальнейшее совещание.) Нам бы хотелось добавить, что мы считаем, что полицейские предписания касательно иностранцев должны бы ужесточиться; так, покойный был иностранцем, а самоубийства и убийства неприятны в таком месте, куда летом приезжает много отдыхающих.

— Не могу согласиться с вами, — возразил утомленный коронер, — Покойный был натурализованным англичанином.

— Неважно, — твердо сказал один из членов жюри. — Мы считаем, что предписания должны ужесточиться. И ничего больше. Вот о чем мы все говорим. Запишите это, сэр, как наше окончательное мнение.

— Так, значит, дело сделано, — заметил Уимси. — Вот вам поколение, которое сделало Британскую Империю. Когда Империя входит в дверь — логика выходит в окно. Ну, мне кажется, это все… Послушайте, инспектор…

— Да, милорд?

— Что вы собираетесь делать с этим клочком бумаги?

— Я не вполне понимаю вас, милорд. Вы считаете, что с ним надо что-то делать?

— Да, пошлите его в Скотланд-Ярд и попросите передать его специалистам по фотографии. Можно многое сделать, имея соответствующую аппаратуру. Поймайте главного инспектора Паркера — он присмотрит, чтобы она попала в верные руки.

Инспектор кивнул.

— Так мы и сделаем. Я уверен, что в этом кусочке бумаги найдется кое-что для нас. Не знаю даже, когда я встречался с более странным делом, чем это. Оно выглядит почти как самое ясное дело о самоубийстве, какое вы могли бы пожелать, если бы не один-два факта. И еще, когда вы исследуете эти факты каждый по отдельности, они словно исчезают. Взять хотя бы этого Брайта. Мне казалось, мы преуспели с ним в одном пункте, так или иначе. Но с другой стороны! Я обратил внимание, что сухопутные жители в девяти случаях из десяти не имеют ни малейшего понятия, когда бывает отлив, а когда — прилив, и где. Мне кажется, что он лгал; так же, наверное, показалось и вам, но вы не могли ожидать от жюри, что они начнут обвинять человека в убийстве только за то, что он не умеет отличить прилив от отлива. Мы постараемся проследить за этим парнем, но не знаем, как мы можем задержать его здесь. Вердикт о самоубийстве (кстати, этот вердикт в какой-то степени подходит и нам), и если Брайт хочет уехать, мы не имеем права останавливать его. Если, конечно, не предложить заплатить ему за стол и комнату на неопределенный срок, а ЭТО не придется по вкусу налогоплательщикам. Мы предложим держать его под наблюдением, но это все, что мы МОЖЕМ сделать. И, конечно, он снова сменит имя.

— Он получает пособие по безработице?

— Нет, — инспектор хмыкнул. — Говорит, что у него независимый характер. А это — само по себе подозрительное обстоятельство. Я бы сказал. Кроме того, он потребует вознаграждение от «Морнинг Пост» и ничуть не будет нуждаться в пособии по безработице. Но мы не имеем права принуждать его остаться в Уилверкомбе на его собственные средства, вознаграждение это или нет.

— Найдите мистера Харди и узнайте, нельзя ли как-нибудь задержать вознаграждение. В таком случае, если он не придет требовать его, мы поймем, что с ним что-то не так. Презрение к деньгам, инспектор, это причина — или по меньшей мере, весьма определенный знак… Инспектор усмехнулся.

— Мы с вами думаем одинаково, милорд. Есть что-то весьма подозрительное в этом малом; какое-то несоответствие в его показаниях. Ладно, так и быть. Я побеседую с мистером Харди. И попытаюсь устроить так, чтобы Брайт задержался здесь на несколько дней. Если он замешан в чем-нибудь, то не станет удирать от опасения показаться подозрительным.

— Будет выглядеть еще более подозрительным, если он согласится остаться.

— Да, милорд, наверное, он не станет рассуждать таким образом. Он не захочет неприятностей. Полагаю, он ненадолго задержится. Дело в том, что я подумал — если бы нам удалось оставить его каким-нибудь иным способом. Не знаю, но наш клиент выглядит ненадежным, и меня не удивит, если он совершит какую-нибудь ошибку и мы задержим его. — Он подмигнул.

— Сфабриковать ложное обвинение, инспектор?

— Конечно, нет, милорд! Я не могу этого делать в этой стране. Однако существует множество всяких штучек, которые может сделать человек, чтобы нарушить закон. Уличная драка, пьянство, хулиганство, приобретение выпивки после закрытия пабов и тому подобное — разные мелочи, которые временами бывают очень даже кстати.

— Вот те на! — воскликнул Уимси. — Первый раз я слышу, что пригодился ДОРА^[64]. Ладно! Хэлло, Велдон! Не знал, что вы здесь.

— Странные дела, — мистер Велдон неопределенно махнул рукой. — Сколько здесь всяких дрянных, глупых людишек разговаривало, а?! Вам не кажется, что все это дело проще простого, а вот мать все-таки по-прежнему твердит о большевиках. На меня это действует сильнее, чем этот дурацкий вердикт коронера. Все хочу ее успокоить. Ох, уж эти женщины! Вы можете им говорить, побагровев от натуги убеждать их, а они продолжают блеять все те же глупости. Но не надо принимать в расчет все, что они говорят, не так ли?

— Женщины не все одинаковы.

— Это они так утверждают. А по мне… Все они несут один и тот же вздор. Вот, возьмите мисс Вэйн. Милая девушка и все такое, прилично выглядит, когда возьмет на себя труд одеться…

— Что там еще по поводу мисс Вэйн? — угрожающе спросил Уимси. Затем подумал: «К черту быть влюбленным! Я теряю из-за этого свою контактность в общении».

Велдон только ухмыльнулся.

— Не обижайтесь, — проговорил он. — Я только хотел сказать — возьмите ее показания. Как от такой девушки можно ожидать, что она разбирается в крови и тому подобным… понимаете, о чем я говорю? Женщины всегда носятся с мыслью о крови, которая заливает все вокруг. Они часто читают романы «Купаясь в крови». Тоже чепуха. Убеждать их — пустое дело… Они видят то, о чем думают, что они должны и хотят видеть. Понимаете?

— Похоже, вы неплохо изучили женскую психологию, — серьезным тоном заметил Уимси.

— О, я знаю женщин очень даже хорошо, — самодовольно провозгласил Велдон.

— Вы хотите сказать, — продолжал Уимси, — что они мыслят стереотипно.

— Э?

— Ну, формулировками: «Нет ничего похожего на материнский инстинкт», «Собаки и дети всегда понимают чувствами», «Добрых людей больше, чем корон», «Страдание очищает нрав»… такого сорта пустая болтовня, несмотря на всю ее очевидность.

— Д-д-да… — протянул мистер Велдон неуверенно. — Именно это я и имел в виду. Вы понимаете, они считают, что если, по их мнению, вещи должны быть такими, значит, они такие и есть.

— Да, я усвоил, что именно это вы и подразумевали. — Уимси подумал, что если у человеческого существа и было когда-нибудь выражение лица, говорящее о том, что он просто повторяет формулировку, не имея ни малейшего представления о ее значении, то именно этим человеческим существом и являлся мистер Велдон; кроме того, он произносил эти магические слова с некоторого рода гордостью, словно ставил себе в заслугу их открытие.

— То, что вы подразумевали в действительности, — продолжал Уимси, — как я понимаю, это то, что мы не можем полагаться на показания мисс Вэйн, правильно? Вы говорите: «Она слышит пронзительный крик, находит человека с перерезанным горлом, а рядом с ним бритву. Это выглядит так, словно ОН в данный момент совершил самоубийство — следовательно, она считает доказанным, что ОН в данный момент совершил самоубийство, В таком случае кровь должна все еще струиться. Следовательно, она убеждает себя, что она все еще СТРУИЛАСЬ. Так?

— Именно так, — отозвался мистер Велдон.

— Поэтому жюри выносит вердикт о самоубийстве. Но мы с вами, которым все известно о женщинах, знаем, что свидетельские показания, касающиеся крови, возможно были ошибочными, и соответственно это вполне может оказаться убийством. Это ТАК?

— О нет — я не это имел в виду, — возразил мистер Велдон. — Я совершенно уверен, что это — самоубийство.

— Тогда чего же вы ворчите? Это кажется таким очевидным Если этот человек был убит около двух часов дня, мисс Вэйн не увидела бы убийцу. Она его и не видела. Следовательно, это было самоубийство. Доказательство того, что это было самоубийство, действительно зависит от свидетельских показаний мисс Вэйн, которая при разборе дела показывает, что этот человек умер около двух часов. Верно?

Несколько секунд Велдон боролся со своей удивительной логикой, однако ему либо не доставало предвосхищения встречного довода petito eleuchi — среднего термина (2-я часть силлогизма), либо ошибочного предиката заключения. Лицо Велдона прояснилось.

— Конечно! — воскликнул он. — Да, я понял! Очевидно, что это должно быть самоубийство, и показания мисс Вэйн доказывают, что так оно и было. В конце концов, вероятно, она права.

„Это силлогическое уродство было даже хуже, чем предыдущее, — подумал Уимси. Человек, рассуждающий подобным образом, не способен рассуждать вообще“. Уимси придумал для себя еще один силлогизм.

ЧЕЛОВЕК, СОВЕРШИВШИЙ ЭТО УБИЙСТВО — НЕ ДУРАК.

ВЕЛДОН — ДУРАК. СЛЕДОВАТЕЛЬНО, ВЕЛДОН НЕ СОВЕРШАЛ ЭТО УБИЙСТВО.

Казалось бы, что все так и было. Но о чем в таком случае беспокоился Велдон? Уимси только мог предположить, что Велдона волновало то, что он не имел прочного алиби на два часа. И действительно, это беспокоило его. Все удачливые убийцы имели алиби на время убийства.

И вдруг все темные места в мозгу Уимси озарились ярким светом, словно вспышкой. И, благословенный Боже! Если вывод правилен, то Велдон был кем угодно, только не дураком. Но тогда он был одним из самых проницательных утонченных преступников, которых когда-либо мог встретить детектив! Уимси внимательно рассматривал упрямый профиль Велдона. Было ли это возможно? Да, это было возможно, и этот план мог удаться совершенно успешно, если бы случайно не подвернулась Гарриэт Вэйн со своими показаниями.

Разработаем его план таким образом: посмотрим, как все выглядело. Допустим, Велдон убил Алексиса на Утюге в два часа дня. Где-то наготове у него была привязана кобылка, и после того, как в 1.30 он уходит из „Перьев“, он спускается с Хинкс-Лэйн и садится на лошадь. Ему приходится скакать на ней во весь опор. Предположим, что каким-то образом ему удалось проделать 4 мили за 25 минут. В 2 часа ему остается до Утюга полмили. Нет, не так… Растянем-ка немного время. Пусть от отъедет от Хинкс-Лэйн в 1.32 и скачет с постоянной скоростью в 9 миль в час. А потом что? За пять минут до пробуждения Гарриэт он Мог отправить кобылку домой галопом по песку. Потом он идет пешком. Доходит до скалы в два часа. Убивает Алексиса. Слышит, как идет Гарриэт. Прячется в расщелине скалы. Тем временем лошадка либо направляется домой, либо, возможно, добирается до тропинки, ведущей к коттеджам, и скачет по ней, или…

Стоит ли беспокоиться, каким образом лошадка добиралась к своему полю и ручью? Все казалось настолько нелепым… что могло быть правдой. Если бы там не было Гарриэт, то что произошло бы тогда. За несколько часов прилив скрыл бы труп. Здесь стоп! Если Велдон убийца, ему нельзя было, чтобы труп пропал. Ему было нужно, чтобы мать знала, что Алексиса нет в живых. Да, при таких обстоятельствах труп скорее всего объявился бы. Стоял резкий юго-западный ветер, море было неспокойно и благодаря 300 соверенам, зашитым в поясе, труп довольно долго скрывался под водой. Но даже несмотря на это, труп нашли. Что ж. Если бы Гарриэт не обнаружила труп тогда, когда обнаружила его, то ничего не показало бы, что смерть произошла раньше, скажем, к примеру, между 11 и 11.30, то есть в тот период, на который и приходилось алиби. Фактическое прибытие жертвы в тот ранний час на полустанок Дарли заставляет подумать, что все произошло намного раньше. Зачем заманивать жертву в уединенное место к 11.30, а потом два с половиной часа ждать, прежде чем расправиться с ней? Если только не для того, чтобы создать впечатление, что убийство произошло раньше по времени? И еще: также имелась эта неприветливая парочка — Поллок и его внук, с их неохотно представленными показаниями, что они видели Алексиса, „лежащим“ на Утюге в 1.45. Это должно означать, что убийство выглядело так, словно произошло утром — и вот почему имел место такой странный упор на это алиби и на поездку в Уилверкомб. „Всегда подозревай человека с железным алиби“ — разве это не первейшая аксиома в книге детективных правил? И оно было — это железное алиби, которое и в самом деле было железным; это означало, что его надо тщательнейшим образом проверить; это означало, что надо устроить любую проверку, правда ли это? Выглядит оно подозрительным потому, что не должно выглядеть подозрительно. Это алиби существовало единственно для того, чтобы отвлечь внимание от критического времени — двух часов дня. И если бы Гарриэт не подошла к покойному, до чего же успешно завершился бы этот план!!! Но Гарриэт, как назло, оказалась там, и все это сооружение рухнуло, подточенное ее показаниями. Конечно, это должно быть ударом. Не удивительно, что Велдон делал все возможное, чтобы дискредитировать эти показания, которые касались времени смерти. Он лучше, чем кто-либо другой, знал, что смерть в два часа не доказывает самоубийства, что бы там ни считало коронерское жюри. Он был далеко не дурак; он прикидывался дураком и делал это чертовски здорово.

Уимси смутно осознавал, что Велдон не попрощается ни под тем, ни под другим предлогом. Он охотно даст ему уйти. Ему необходимо обдумать это дело…

Немного поразмышляв в одиночестве в своей комнате, Уимси подошел к точке, откуда он мог начать работу дальше и уже с некоторой уверенностью. Первоначальный план Велдона был напрочь разбит показаниями Гарриэт. Что же будет делать Велдон дальше?

Он мог ничего не делать. Это могло оказаться самым безопасным изо всех путей. Он мог просто положиться на вердикт коронера и надеяться на то, что полиция, Уимси и Гарриэт тоже примут его. Но хватит ли ему такого стойкого мужества на это? Да, он мог ничего не делать, если бы не знал о шифрованном письме, в котором могло находиться подтверждение, что самоубийство было убийством. Если дело обстоит так, или если Велдон потеряет голову, то тогда ему придется прибегнуть ко второму пути. Но если он будет, то какой? Несомненно, это будет алиби на два часа дня, то есть подлинное время убийства.

Что же он говорил по этому поводу? Уимси заглянул в свои записи, которых у него значительно прибавилось за последнее время. Велдон смутно упоминал о возможном свидетеле — неизвестном, который проходил через Дарли и спросил у него время.

Конечно, Уимси уже подозревал этого свидетеля, человека, спрашивающего время — таков уж основной характер детективной литературы. Уимси рассмеялся. Теперь он почувствовал себя уверенным. Все было предусмотрено, и этот способ в случае необходимости устранял опасность свидетельских показаний Гарриэт. Сейчас не хватало алиби на то утро, а оно было нужно для того, чтобы вызвать на себя огонь противника. Алиби на два часа должно быть налицо. Только ведь в действительности не это время будет железным алиби. Это, вероятно, будет фальшивкой. И вполне надежной фальшивкой, однако — несомненной фальшивкой. И тогда к мистеру Генри Велдону начнет зловеще и угрожающе приближаться сумрак темницы.

„Если окажется, что это было совершено тогда, когда совершено, — значит убийца Генри Велдон“, — сказал милорд сам себе. — Если я прав, тогда свидетель на два часа дня объявится быстро.

А если он объявится, я узнаю, что прав».

И это было логичным после действий Велдона.