Глава 12

Они наскоро поужинали, как путешественники перед отходом ночного поезда. Им уже больше нечего было друг другу сказать. Теперь Нелли составлял компанию Лобу и пытался его ободрить. Лоб дважды звонил Бонатти. Кто-то отвечал, что комиссара нет, поиски продолжаются… Лоб настаивал. Он напоминал, что Зина уже однажды пыталась покончить самоубийством. Равнодушный голос ограничивался тем, что повторял: «Мы приняли все необходимые меры». Однако Лоб не мог избавиться от мысли, что все начинается заново. С той лишь разницей, что теперь Нелли заменил Флешеля, декорация изменилась; ожидание стало мучительнее. Лоб слишком много выпил — содовая, коньяк, кофе… За стойкой метался белый силуэт бармена. Вентилятор под потолком создавал звуковой фон, как в кино! Слабое освещение, перешептывания сидящих в баре; крупный план — Нелли, то и дело поглядывающий на часы; все стало фильмом. Время остановилось, Лоб уже не понимал, что здесь делает Нелли. И тут к нему вдруг стала возвращаться ясность ума, страшная ясность, являющаяся ночью, самая проницательная и безумная. Он глотнул чего-то, что на секунду погасило пожар во рту.

— Вам следует вернуться домой, — сказал он Нелли.

— Мне некуда спешить, — отвечал Нелли. — Некуда спешить!

— Она не позвонит мне. С чего бы она стала мне звонить до встречи с Бонатти?!

Нелли открыл еще одну пачку сигарет и поставил рядом со своей зажигалкой, между стаканами.

— Она непременно сообщит нам, что и как. Мы понадобимся ей. Нам придется искать для нее выход.

У Зины был другой способ найти выход, но при таком раскладе время еще не вышло. Лобу вспомнились все объяснения Флешеля. Отсрочка продлится еще несколько часов.

— Хотите, я позвоню Бонатти? — вызвался Нелли.

Он встал.

— Я пойду с вами.

Телефонная кабинка тесновата для двоих. Они были вынуждены прижаться друг к другу. От Нелли исходил запах душистого мыла, туалетной воды и еще чего-то терпкого, должно быть, тревоги. Лоб взял отводную трубку. На другом конце провода отозвались.

— Говорит Нелли… Ничего нового?

— Пока ничего. Наши люди прочесывают отель. На это потребуется время.

— А именно?

— Возможно, несколько дней.

Лоб не дослушал. Выйдя из кабины, он облокотился на стойку бара. Зеркало множило до бесконечности его отражения. Лобы в глубине ночи, потерявшие способность думать, — всего лишь тени, но Эрве Лоб был не прочь оказаться одной из них.

— Я попросил, чтобы нам дали знать, — сообщил ему Нелли. — Так оно будет проще.

— Думаете, нам следует подождать?

Нелли глянул на часы.

— Еще нет и полуночи. Еще не все потеряно.

— Чего вам налить? — спросил бармен.

— Две анисовки, — заказал ему Нелли.

Они пили молча. Лоб вяло перебирал расплывчатые мысли… Мари-Анн… Несомненно, ее похоронят в Грасе… У него нет черного костюма… Послать цветы… Смешно!.. Может быть, ему следует принять участие в ночном бдении у гроба? Но это роль мужа… Бедняга Филипп, который ждал тут вместе с ним лишь из любезности.

— Что вы, в сущности, сказали ей утром? — спросил Нелли.

— В сущности? Уж и не припомню. Я только добивался от нее, чтобы она решилась сказать правду. И мы поссорились.

— Это у вас вошло в привычку?

— Право же…

— Вы с ней не особенно ладили!

— У меня неважный характер. У нее тоже.

— Но вы не сказали ей ничего такого, что могло бы ее испугать?

— Я доказал ей, что она находится в опасности.

— Вот поэтому она и прячется!

Зазвонил телефон, и Лоб положил ладони плашмя на стойку, пытаясь унять их дрожь.

— Вас, — сказал ему бармен.

Спрыгнув с табурета, Лоб ринулся в кабинку.

— Лоб у телефона…

Он сразу же узнал Зинин голос.

— Где вы?.. Почему вы убежали?.. Вас разыскивает полиция.

Нелли проскользнул в кабину вслед за Лобом и прикрыл за собой дверь. Им нечем было дышать. Трубка стала клейкой в руке Лоба.

— Я вас плохо слышу… Я сказал, вас плохо слышно… Говорите громче… Где вы находитесь?.. Я поеду за вами.

— Нет, — сказала Зина. — Не стоит труда… Я и без того принесла вам слишком много хлопот, бедненький мой Эрве… Собственно, потому я вам и звоню… Вы всегда были добры ко мне. А я… похоже, вы правы… я, как мой брат… Он любил поджигать. Я тоже… По-другому, но результат один.

— О чем это она? — шепнул Нелли.

Он ощупью искал выключатель, так как Лоб забыл включить в кабине свет, и схватил отводную трубку.

— Смерть Мари-Анн, — продолжала Зина, — произошла по моей вине.

— Не станете же вы говорить, что убили ее! — крикнул Лоб.

— В каком-то смысле, так оно и есть… Она осталась бы в живых, если бы позволила умереть мне. Я — как ядовитая змея. Помните гадюку, Эрве? Ведь до этого они никогда не водились в тех местах… С этого момента у меня родилось предчувствие чего-то ужасного…

— Но это же абсурд!

— О нет, — монотонно продолжала Зина. — Пресмыкающихся следует истреблять.

— Как… Неужели же вы хотите этим сказать, что…

— Именно это я и хочу сказать. Вам тоже, сама того не желая, я причиняла огромное зло. Забудьте меня, Эрве.

Нелли шумно дышал. Лоб вытер рукавом пот со лба. Пот застилал ему глаза.

— Прошу вас… Без глупостей…

— Я не глупая, Эрве… Как вы не можете понять?.. Я кругом виновата… Мне следовало все это предвидеть… Так нет же… Я думала, что, быть может, смогу жить, как другие люди… Вы все столько раз внушали мне, что напрасно я вбила себе в голову… что жизнь надо принимать такой, какая она есть, не задаваясь вопросами… И вот что из этого вышло…

Голос Зины звучал уже не так четко, но оставался решительным.

— Эрве… обещайте мне… сказать этому комиссару, что я не хотела ничего плохого, не знала, что дело обернется таким образом…

— Подвиньтесь, — бросил Нелли. — Дайте-ка мне это…

Он вырвал телефонную трубку у Лоба из рук и наклонился вперед; его плечи расширились от прилагаемого усилия, а кровь прилила к лицу. Теперь он держал обе трубки так, словно сжимал в кулаках голову умирающего.

— Зина, — медленно произнес он, — Зина… Это я… Да, я здесь… Я тебе запрещаю, слышишь, я запрещаю тебе двигаться с места… Ты скажешь мне, где находишься, и станешь меня ждать… спокойно… Остальное я беру на себя…

Лоб приоткрыл дверь и выбрался из тесных объятий Нелли. Ему вовсе не нравилась его манера обращаться к Зине на «ты», однако Нелли был вправе разговаривать с ней как с девчонкой, наседать на нее всей силой своего авторитета.

— Нет, — продолжал Нелли, — сейчас не время спорить.

По-видимому, Зина сопротивлялась, поскольку теперь Нелли слушал ее и молчал. Лоб положил было руку на вторую трубку. Но, почувствовав, как сжали ее пальцы Нелли, не настаивал. Время от времени из трубки доносился Зинин голос. Похоже, она вдруг впала в неистовство.

— Клянусь тебе, нет, — пробормотал Нелли. — Ты должна мне верить…

Этот новый тон потряс Лоба. Неужто Нелли сдастся?.. Он видел, как тот прикрыл глаза со все более явным выражением душевной муки на лице. Он упирался грудью в полочку с телефонным аппаратом.

— Знаю, — сказал он. — Ты права… Но ведь сама ты ничего плохого не сделала… Это несправедливо… Зина, милая…

Лоб отпрянул так резко, что дверь кабины, распахнувшись во всю ширь, ударилась о стенку. Подошел бармен, и Лоб чуть было не извинился. Он тихонько снова прикрыл дверь за спиной и неподвижно стал по другую сторону, прижимая ладони к бокам. «Надо держаться, — внушал он себе. — Не подавать виду… Не подавать виду…»

Он углядел в глубине бара парочку, которая наблюдала за ним, и заставил себя вернуться в свое кресло. Он даже не потрудился уяснить себе ситуацию. Правда, чистая правда забиралась в него, как морская вода в треснувшую раковину. Он вылил из сифона себе в стакан последние капли. Парочка успокоилась, продолжала любезничать. Из кабины, как из исповедальни, вырывался бубнящий голос. Но Лоб знал эту проповедь наизусть. Он знал, что Зина не уступит никаким настояниям. На этот раз она пойдет до конца. Она обязана так поступить. Лоб посмотрел на часы и засек в памяти: четверть первого ночи. В четверть первого некий Лоб — легковерный, робкий, со своими несбыточными мечтами, Лоб-младенец, которого грубо оторвали от материнской груди, ушел со сцены, полный презрения и сарказма, уступая место некому незнакомцу. Когда Нелли вышел из кабины с лоснящимся лицом, сбившимся на сторону галстуком, как после пьяной драки, Лоб испытал чуть ли не победное чувство.

— Садитесь, — пригласил он Нелли с плохо скрываемой радостью. — Вам это необходимо.

Нелли плюхнулся в пододвинутое кресло, как боксер после удара гонга.

— Все кончено, — пробормотал он.

— Вы уверены, что…

— О! Почти.

— Вы могли бы догадываться об этом… и раньше, — небрежно бросил Лоб, как следователь, досконально изучивший расследуемое дело. — Ведь вы знали ее… лучше кого бы то ни было.

Глаза Лоба снова метнули взгляд на кабину, и он выпрямился.

— Естественно, полицию вы не известили.

Нелли поднял руку, потом бессильно уронил ее.

— Иду, — сказал Лоб.

Трубка липла к пальцам, как если бы Нелли пролил на нее кровь.

— Алло… Лоб…

Он понизил голос из величайшей заботы о соблюдении тайны.

— Звонила Зина… Да, Зина Маковска… а кто же еще… Она наверняка находится в отеле, и ей угрожает опасность… Да нет. Ее никто не преследует. Она решила покончить с собой… Нельзя терять ни минуты… Я прекрасно понимаю, что шансов у вас почти нет, но все же нужно попытаться… Да, спасибо…

Повесив трубку, он машинально вытер руки. Нелли сидел в прежней позе. Когда Лоб сел, он спросил:

— Вы заявили на меня в полицию?

— Нет еще, — ответил Лоб.

— Что они предпримут, чтобы ее найти?

— Ускорят поиски… Они пообещали мне сделать невозможное.

Позади них вырос бармен.

— Два коньяка с водой, — заказал Лоб.

Выждав, он пододвинул свое кресло к креслу Нелли.

— Так это вы убили Мари-Анн, да?.. Вы хотели убить ее.

Он не рассчитывал на ответ и был удивлен, увидев, что Нелли выпрямился в кресле.

— Думайте, прежде чем говорить, Лоб! Как бы вы не наговорили глупостей.

— Полноте! — гневно сказал Лоб. — Вы ненавидели жену.

— В том-то и дело, что это не так. Мы с ней не понимали друг друга, а это не одно и то же. Просто мы не могли ужиться под одной крышей — вот и все.

— Вам надо было развестись.

— Для этого требуется согласие обеих сторон.

— К тому же у нее были деньги.

— Послушайте! Я мог бы разбить вам…

Бармен поставил на стол запотевшие стаканы и графин. Нелли откинулся на спинку кресла.

— Да, — вздохнул он, — у нее были деньги. И она не умела найти им применения. И принимала меня за психа. Мне это осточертело… осточертело. Я просто подыхал. Через это надо пройти, чтобы…

Он обеими руками потянул Лоба за рукав.

— Клянусь вам, Эрве, я никогда об этом не думал… По крайней мере, осознанно… Когда-то я сказал себе: «Если с ней что-нибудь случиться… если ее не станет…»

— Вы бы сразу навлекли на себя подозрения, — заметил Лоб. — Вы же ее наследник.

— Согласен. Но я воспринимал себя иначе. И когда вы привели в наш дом Зину… Вот тут-то оно и началось… Не так, как думаете вы. Вы считаете меня закоренелым преступником… мозг, холодно рассчитывающий каждый шаг… Я же был от такого весьма далек… Я возжелал эту девушку, как никогда и никого… А между тем сколько их перебывало за мою жизнь! Но вам этого не понять.

— Скажите на милость!.. Ведь я тоже…

— Да нет же, вы ее не любили. Не так, как я. Вы не способны потерять голову… Зина… ей нужно было все… чтобы забыться. У нее темперамент наркомана, как и у меня. Называйте это любовью, если угодно. Но наше чувство гораздо сильнее. Мы с ней просто теряли ощущение времени.

Лоб отпил глоток, который испарился у него на языке, как вода на раскаленном песке.

— И это началось… — начал он.

— Сразу же, разумеется. И безо всякого расчета!

— Присутствие Мари-Анн вас нимало не смущало!

Нелли взглянул на Лоба, как на диковинного зверя за решеткой.

— Когда страдаешь от голода и жажды, — сказал он, — то сначала ешь и пьешь. Угрызения совести — это годится для пресытившихся. Только мы… чем больше мы пили, тем сильнее становилась жажда.

— Ах, увольте! — пробормотал Лоб. — С меня хватит!

Не будь тут бармена и этой парочки в глубине бара, которая шушукалась за столиком, он залпом опустошил бы целый графин прямо из горлышка.

— Меня осенило внезапно, — продолжал Нелли.

— Вдохновение, — скривился Лоб.

— Вы даже не представляете себе, как точно выразились. Зина считала, что ее преследуют, гонятся за ней по следу, как охотник за дичью… что она обречена на погибель… Вспомните происшествие с автобусом… чистое совпадение; подобные аварии случаются каждый Божий день. Вы со мной согласны? История в Милане — того же порядка. Вечерами на женщин нападают — такое случается сплошь и рядом… Она воспринимала это как рок.

— Ее детство…

— В том-то и дело! И вот она решила покончить жизнь самоубийством… Возможно, это глупо, но вопрос не в том… Я только стараюсь, чтобы вы поняли, как я пришел к мысли принять эстафету. Девушка, которой, похоже, угрожала смерть в рассрочку… Мне представился отличный случай… Я воспользовался моментом, когда был один, чтобы открыть загон для быка…

— Это было рискованно!

— Рискованно? Бросьте!.. Когда я пилил трубку, машина стояла в гараже. Представляете? Что касается загородки, то я держался настороже. Да вы и сами видели. В случае малейшей опасности для Зины, я скорее подставил бы под рога самого себя… Потом… так вот, потом события развивались как по писаному… Вы уехали в Эльзас… а я предупредил Бонатти. Враг Зины, ее таинственный враг, — не фикция. Он существовал. Существовал многие годы!.. Он уже четырежды пытался убить Зину. И если Мари-Анн в один прекрасный день будет убита вместо Зины, по ошибке, следствие зайдет в тупик… Но для этого мне требовалось особое, счастливое стечение обстоятельств.

Нелли залпом выпил свой коньяк и улыбнулся. Несмотря на тревогу и изнурение, он все еще испытывал удовлетворение от своей находчивости, как рассказчик до самого конца истории радуется удачным находкам. И вдруг он поднес ладонь к глазам, чтобы помешать пролиться слезам. Лоба затошнило от отвращения.

— И конечно же, — сказал он, — я сам и предоставил вам благоприятные обстоятельства, которых вы так ждали.

— Разве я ждал? — сказал Нелли. — Право, я уже сам не знаю… Мы жили сегодняшним днем. Будущее? Зачем оно?.. И вот два дня назад жена сказала, что Зина поедет в Аспремон с кем-то встретиться.

— А ведь я советовал ей молчать, — опять прервал его Лоб.

— Вы ее очень плохо знали, ее тоже. Одно только предположение, что Зина завела любовника, вызвало в ее душе возмущение, которое должно было найти себе выход… Ей казалось грязным уже само это слово. Поначалу я струхнул… Я подумал, что она все поняла… А между тем я прибегнул к мерам предосторожности — Зина сняла виллу на свое имя. И мы всегда ездили туда порознь…

— Да… да… — нетерпеливо прервал его Лоб. — И как же вы поступили?

Нелли уселся поглубже, как будто нуждался в опоре. Он поставил стакан, не в силах унять дрожь в руках.

— Мне оставалось предоставить Мари-Анн свободу действий. Она собиралась поехать на «симке», взяв Зинин плащ… Мне оставалось только найти благовидный предлог для того, чтобы задержать Зину на фабрике… Я вам уже сказал: все шло гладко, как по маслу… Все думали бы, что покушались на Зину, поскольку Мари-Анн как бы ее подменила… И вы первый подтвердили бы, что я даже не был в курсе дела.

— Ну и сильны же вы… так называемое безупречное убийство… Преступление, которое совершается как бы само собой.

— Я отказываюсь вам объяснять… — сказал Нелли. — Вы все толкуете превратно. Для такого иезуитского ума, как ваш, да… это может казаться силой… А между тем события разворачивались сами по себе, как болезнь…

— А взрывчатка? Что ни говори, а ведь вам пришлось собственноручно поместить ее на нужное место!

— Динамита и прочего в деревне хоть отбавляй. Когда мы купили хутор, я обнаружил на участке целую кучу разных взрывных устройств — их закопали во времена макизаров.^[34] Знаете, заложить динамит в дверной проем — дело нехитрое!

— Значит, в этом и состоит ваша система защиты? — воскликнул Лоб. — Вы предоставляли событиям развиваться своим чередом, а затем лишь наносили на эту картину ретушь… Последний штрих мастера!

— Глупец! — проворчал Нелли.

— Не хватает только, чтобы вы стали утверждать, будто ваша жена сама и повинна в своей гибели от несчастного случая…

Нелли грустно кивнул.

— Я начинаю понимать, — сказал он, — что тут есть нечто за пределами нашего разумения… нечто такое… Назовите это как вам угодно… Но это истинная правда: с того самого момента, как Зина пыталась покончить самоубийством, все происходило так, будто ее желание умереть заражало других… То, что сделал я, занимает в этом ряду, разумеется, свое место… Но и то, что сделали вы…

— Что?

— Да это бросается в глаза! Не будь вы таким, какой вы есть… занудой… маньяком… мучителем… Вам бы оставить Зину в покое. Так нет же! Вам понадобилось пойти в ее комнату именно в тот самый день, когда я завез ей лампу, которую она захотела поставить у себя. У меня есть вторые ключи… Она страшно перепугалась. Подумала, что я еще не ушел… что вы обо всем догадаетесь… И вы решили установить за ней слежку, обнаружив виллу, предупредили Мари-Анн. А сегодня утром… Зина со мной уже поделилась… Вы все ей рассказали, раскрыли перед ней то, о чем она и не подозревала. Сказать такой девушке, как Зина, что ее любовник — убийца! Да отдаете ли вы себе отчет? Боже мой! Возможно, я и заложил взрывчатку, но бикфордов шнур подожгли вы.

— Выходит, по-вашему, я виновен?

— Все невиновны и все виноваты!

— Вы кое-что забываете, — сказал Лоб. — Оставим в стороне мое утреннее вмешательство… И вот вы с Зиной остались один на один… Разумеется, она не знает, что вы — убийца Мари-Анн, что кто-то покушался на ее жизнь. Но как вы рассчитывали ее успокоить? Как доказали бы, что ей больше никто не угрожает?

— Не ваше дело… — отрезал Нелли. — Если бы вы любили хоть единожды в жизни, вы бы знали, что два существа, считавшие, что они… увидев, как распахиваются двери тюрьмы, не задаются вопросом: а кто же их открывает?.. Они думают лишь о том, чтобы выйти на волю и подышать свободно…

— Возможно, я маньяк и зануда, — сказал Лоб голосом, который ему уже не удавалось контролировать. — Но вы, похоже, страшно самодовольны… невероятно тщеславны, если никогда не догадывались, что ведь Зина любила и меня.

— Вас? — вскричал Нелли.

Парочка, отпрянув друг от друга, смотрела уже на них. Услышав разговор на повышенных тонах, бармен повернул голову в их сторону. Нелли захохотал. Лоб почувствовал, что краска заливает его щеки. Огонь, полыхавший внутри, обжег его лицо.

— Замолчите, — прошипел он.

— Не смешите меня!

— Да замолчите же, наконец!

— Эх вы! Шут гороховый!

Рука Лоба потянулась к графину, и пальцы сжали горлышко. Размахнувшись жестом завзятого преступника, Лоб изо всех сил обрушил графин на голову Нелли. В ушах так гудело, что он и не услышал, как тот раскололся. Сноп осколков рассыпался по бару. Послышались крики. Лоб выронил горлышко и пососал ладонь, на которой кровоточил глубокий порез. Потом повалился в кресло и выдохнул.

Где-то хлопали двери, кто-то бежал галопом. Что же это такое сказал сейчас Нелли по поводу Зины?.. Лоб уже не мог припомнить… Но теперь он был уверен: истоки происходящего — в далеком прошлом… очень далеком… Он снова увидел кабинет своего отца, его ледяное лицо. В глубине памяти прочно гнездилась картина этого суда… И вот наконец круг замкнулся… Он перестал страдать… В каком-то смысле он сбросил с себя страшную тяжесть. Капля падала за каплей… не то воды… не то крови…

В бар ворвалась гудящая толпа — словно мощный поток прорвал запруду. Свет люстры слепил глаза. Лоба поставили на ноги. Потащили к двери. За его спиной прозвучал голос:

— Бедняга!.. Уведите его… Осторожно! Он свое получил!

В тот самый момент, когда Лоб шагнул за порог, зазвонил телефон.