на главную | войти | регистрация | DMCA | контакты | справка | donate |      

A B C D E F G H I J K L M N O P Q R S T U V W X Y Z
А Б В Г Д Е Ж З И Й К Л М Н О П Р С Т У Ф Х Ц Ч Ш Щ Э Ю Я


моя полка | жанры | рекомендуем | рейтинг книг | рейтинг авторов | впечатления | новое | форум | сборники | читалки | авторам | добавить



Лоуренс и шериф Мекки

Почти перед самым началом Первой мировой войны молодой мекканский принц Абдалла ибн Хусейн, возвращаясь домой из Стамбула, нанес визит фельдмаршалу лорду Китченеру, британскому агенту и генеральному консулу Великобритании в Каире, фактическому правителю Египта. Абдалла хотел попросить влиятельного англичанина о военной помощи своему отцу.

Отцом Абдаллы был Хусейн, шериф, то есть эмир Мекканского шарифата, самый авторитетный властитель в Аравии. Только прямой потомок пророка или хотя бы родственник пророка из клана Хашим мог стать шерифом. Но османский султан Абдул-Хамид свыше 15 лет держал Хусейна в роскошном плену в Стамбуле, отдавая титул эмира другим хашимитам. В 1908 году младотурки за отсутствием иных кандидатов наконец отпустили Хусейна в Мекку (где у него был установлен телефон с номером Mecca 1). Столкнувшись с агрессивным турецким национализмом Энвер-паши, с соперничеством Саудитов и других вождей Аравии, Хусейн решил готовиться к войне на Аравийском полуострове и одновременно к восстанию против Стамбула.

Абдалла с гордостью показал Китченеру свежую рану, полученную им в сражении с одним из южноаравийских шейхов, а консул в ответ продемонстрировал гостю шрамы, которые он получил в Судане. «Ваша светлость, — вежливо сказал миниатюрный Абдалла громоздящемуся над ним долговязому Китченеру, — вы представляете собой мишень, по которой невозможно промахнуться, но смотрите, как я мал — и все же какой-то из арабских воинов смог поразить меня». Но несмотря на все обаяние Абдаллы, Китченер отказал в военной помощи шерифу.

С той встречи прошло несколько месяцев, и начавшаяся Мировая война все изменила. Китченер вернулся в Лондон, чтобы занять новый пост — военного министра Британии — и выпустить адресованный молодым англичанам вербовочный плакат с собственным изображением и словами: «Твоя страна нуждается в тебе». Но он оставался едва ли не главным британским экспертом по Востоку. И когда османский султан-халиф объявил джихад против стран Антанты, Китченер вспомнил о Хусейне и предложил назначить его «настоящим» халифом с помощью Британии — и тем инициировать восстание арабов[248]. Китченер приказал Каиру вступить в переговоры с шерифом Мекки.

Поначалу от Хусейна не было никакого ответа. И вдруг в августе 1915 года Хусейн сам вышел с предложением возглавить арабское восстание — в обмен на определенные гарантии. Англичане после провала своей Галлипольской операции (целью которой был вывод османов из войны в надежде прекратить кровопролитные позиционные бои — настоящий клинч — на Западном фронте) и катастрофического окружения целой армии в Кут-эль-Амаре (Ирак), опасались, что Джемаль-паша вот-вот захватит Египет, если его не остановить арабскими беспорядками. Поэтому Лондон приказал сэру Генри Мак-Магону, Верховному Комиссару в Египте, соглашаться на любые условия арабов, лишь бы удержать их на своей стороне, и не давать только тех обещаний, которые противоречили бы интересам Франции и, разумеется, самой Британии.

Очевидец тех событий Лоуренс Аравийский описал шерифа Хусейна, которому шел уже седьмой десяток лет, как человека «самодовольного, алчного и глупого», «совершенно неспособного» к управлению государством. Но все же он был «надежным стариком», и в тот момент Британия чрезвычайно нуждалась в его помощи. Направляемый своим умным, проницательным вторым сыном Абдаллой, Хусейн выдвинул следующее требование: англичане признают хашимитскую империю[249], в которую войдут вся Аравия, Сирия, Палестина и Ирак, а шериф Абдалла будет обладать в ней абсолютной властью. Неплохой запрос, учитывая, что подобной властью не обладал ни один арабский правитель со времен Аббасидов! В обмен Абдалла обещал поднять восстание против турок не только в своей родной Аравии, но и в Сирии, поскольку там он располагал сетью тайных арабских националистических обществ, таких как Аль-Фатат и Аль-Ахд. Это была, скажем так, не совсем правда: под командованием шерифа находилось всего несколько тысяч воинов, а его власть не распространялась даже на весь Хиджаз. Большая часть Аравийского полуострова пребывала под контролем соперничавших друг с другом военных вождей, в частности Саудитов, и положение Хусейна было весьма ненадежным. Сирийские тайные общества оставались малочисленными: в них насчитывалось в лучшем случае по нескольку сотен активных членов, и до них скоро должен был добраться Джемаль.

Мак-Магон даже растерялся, не зная, как реагировать на эти «трагикомичные притязания», и, пока он терзался сомнениями, Хусейн предложил свои услуги уже не британцам, а Трем пашам: он откажется помогать британцам, а в обмен получит в вечное наследное владение Хиджаз. Джемаль же прекратит террор против арабов в Сирии и Палестине. На переговоры с Джемалем шериф послал своего третьего сына Фейсала, но Кровавый мясник начал с того, что заставил принца присутствовать на казни арабских националистов.

В конце концов британцы оказались все же сговорчивей. Лондонские эксперты по восточным вопросам, пребывавшие в Каире, отлично представляли себе положение дел в Палестине благодаря работе археологов-шпионов конца XIX века, а Китченер в свое время самолично фотографировал Иерусалим и составил подробную карту страны, не раз во время своих картографических экспедиций перевоплощаясь в араба. Но все же многим из этих экспертов каирские клубы были знакомы лучше, чем базары Дамаска: они снисходительно относились к арабам и были предубеждены против евреев, происками которых они объясняли любые вражеские заговоры. И пока Лондон проводил одну политику, ведя переговоры с эмиром Мекки, британский вице-король Индии начал вести свою собственную, совершенно иную политику, решив поддержать врагов Хусейна — Саудитов.

Британских экспертов, зачастую дилетантов, плывших по ненадежным, вероломным течениям арабской политики в широком Османском море, описал в своем романе «Зеленый плащ» Джон Бакен. Однако у Мак-Магона имелся один офицер, который по-настоящему знал Сирию. 28-летний Томас Эдвард Лоуренс, охарактеризованный его коллегой и подругой, арабисткой Гертрудой Белл, как человек «очень умный», являл собой тип эксцентричного «дилетанта». Амбициозный выходец из среды британского истеблишмента, он навсегда остался «своим среди чужих, чужим среди своих», не сумев примирить собственную привязанность к арабам с преданностью Британской империи. Он был незаконнорожденным сыном Томаса Чэпмена, наследника титула баронета, оставившего жену ради нового брака: Чэпмен женился на своей любовнице Саре Лоуренс и даже взял ее фамилию.

«С детства Т. Э. верил, что рожден вершить великие дела, и всю свою энергию и решимость подчинял этой вере». Работая над диссертацией в Оксфорде, посвященной военной архитектуре крестоносцев, он одновременно упорно тренировался, укрепляя физическую выносливость. Путешествуя по Сирии, он в совершенстве изучил арабский язык, а участвуя в археологических раскопках хеттских городищ в Ираке, познакомился с молодым арабом Дахумом, ставшим его компаньоном и, возможно, главной страстью на всю жизнь. Сексуальная ориентация Лоуренса, как и многие другие факты его биографии, до сих пор остается загадкой. Он высмеивал «комичный репродуктивный процесс», а его друг Рональд Сторрз свидетельствовал: «Он не был женоненавистником, но и бровью бы не повел, если бы ему вдруг сказали, что он никогда больше не увидит ни одной женщины». Будучи в Ираке, Лоуренс задумал написать «приключенческую» книгу об Иерусалиме и еще шести арабских городах. Он решил назвать ее «Семь столпов мудрости», перефразировав известное изречение из Книги притчей Соломоновых. Он никогда ее не написал, но дал это название другой своей книге.

«Невысокий, хорошо сложенный человек с красноватой кожей, типично английским лицом, обветренным в пустыне, и замечательными голубыми глазами», — так описал его позднее один американец. Ростом Лоуренс был примерно 164 см, и Гертруда Белл назвала его «мой пострел». «Мой рассудок был насторожен и молчалив, как дикая кошка», — писал о себе Лоуренс. Чутко реагировавший на малейшие изменения в настроении людей, прекрасный писатель и проницательный наблюдатель, он бывал резок и груб с теми, кто ему не нравился. Лоуренс страдал, как сам признавался, от «страстного желания быть знаменитым» и «от ужаса осознания того, что ему нравится быть известным». Все, что он делал, проистекало из одного «эгоистичного любопытства». Он верил в рыцарство и справедливость и в то же время был искусным интриганом: сам творил о себе миф и поддерживал его, лишь бы быть на виду и на слуху у всех. При этом тщеславие в нем уживалось с мазохизмом: «Мне нравилось то, что было ниже меня, и я шел за удовольствиями и приключениями вниз. Там виделась уверенность в падении, конечная безопасность. Человек может подняться на любую высоту, но всегда существует уровень животного, ниже которого он пасть не может»[250].

И вот теперь в Каире Мак-Магон обратился к этому молодому офицеру, ставшему «движущей силой переговоров с шерифом». Отписывая свои рапорты, Лоуренс всегда ловил себя на мысли о том, что «думает о Саладине и Абу Убайде». Но он разделял убежденность многих английских арабистов в том, что бедуины пустынь непорочны и благородны в отличие от оседлых арабов Палестины. И если Дамаск, Алеппо, Хомс и Хаму он считал истинно арабскими городами Сирии, то Иерусалим Лоуренс таковым не признавал, находя его «убогим, заброшенным» левантийским городом. «Населяющие его люди за редким исключением были безликими служащими отелей, жившими за счет толп туристов. Им были чужды арабские национальные идеалы». Такие места, как Иерусалим или Бейрут, представлялись ему «торгашескими», а Бейрут он вообще называл «воротами Сирии, через которые в страну проникала дешевая или залежалая иностранщина». По мнению Лоуренса, Бейрут «представлял Сирию столь же убедительно, как Сохо — сельские графства вокруг Лондона».

24 октября 1915 года Мак-Магон ответил Хусейну. В его туманно-витиеватом послании, рассчитанном на множество вариантов прочтения и истолкования обеими сторонами, было заявлено, что Британия готова признать независимость арабов к востоку от сирийских городов, указанных Лоуренсом, при условии отказа арабов от территорий к западу от них. Границы предполагаемых государств обозначены не были. И ни Палестина, ни Иерусалим в послании Мак-Магона не фигурировали. Шериф едва ли отказался бы от Иерусалима, а у Великобритании были там собственные интересы. Поэтому неупоминание города было верным способом избежать проблем уже на начальном этапе переговоров. Кроме того, Мак-Магон настаивал также на том, чтобы не принимать в расчет интересы Франции, а ведь Франция тоже притязала на Иерусалим. На деле верховный комиссар планировал формально подчинить Иерусалим марионеточной албанской династии Египта, с тем чтобы Святой город оставался мусульманским, но под контролем британцев.

Великобритания была заинтересована в том, чтобы арабы подняли восстание как можно скорее. Поэтому англичане дали Хусейну требуемые обещания, но постарались дать их в максимально неясной, двусмысленной расплывчатой форме. И тем не менее обещания Мак-Магона всколыхнули надежды и ожидания арабов — как раз перед тем, как Британия и Франция начали тайные переговоры о разделе Османской империи.

Великобританию на этих переговорах представлял сэр Марк Сайкс, член парламента и йоркширский баронет, деятельный и неуемный в своей предприимчивости любитель, поездивший по Востоку и потому ставший признанным экспертом по его вопросам, хотя Лоуренс находил в нем «целый букет предрассудков, интуитивных постулатов и полунаучных гипотез». Истинным талантом Сайкса был его амбициозный энтузиазм — столь притягательный, что сильные мира сего позволяли ему заниматься любыми вопросами восточной политики, к которым он проявлял интерес.

Сайкс и его французский коллега Франсуа Жорж-Пико, служивший консулом в Бейруте, порешили на том, что Франция получит Сирию и Ливан, а Великобритания — Ирак и часть Палестины. Речь шла о создании арабской конфедерации под эгидой Британии и Франции; Иерусалим же оставался под совместным управлением Франции, Британии и России[251]. Такое решение имело смысл для трех империй, стремившихся к контролю над Святым городом последние 70 лет, и учитывало возможность создания какого-никакого арабского государства. Но очень скоро оно утратило всякую практическую актуальность, потому что Великобритания на самом деле жаждала обладать Иерусалимом и Палестиной единолично.

5 июня 1916 года шериф Хусейн, не ведавший о тайном соглашении Сайкса и Пико, но сознававший, что османы готовы в любой момент снова изгнать его из Мекки, поднял свой красный стяг и начал Арабское восстание. Он объявил себя «королем всех арабов», чем сильно напугал англичан, которые приложили массу усилий, чтобы он изменил титул на «короля Хиджаза». Но это было только начало: не многим семействам в истории выпал удел примерить столько корон стольких королевств за такой короткий период времени. Король Хусейн дал каждому из своих сыновей по собственной крошечной армии, но результаты военных действий принцев были неутешительными, а восстание в Сирии так и не стало реальностью. Британцы не могли понять, смогут ли Хашимиты в принципе добиться успеха. Поэтому в октябре в Аравию прибыли Рональд Сторрз, позднее ставший губернатором Иерусалима, и его подчиненный — Томас Эдвард Лоуренс.


45.  Великое арабское восстание и декларация бальфура 1916 | Иерусалим. Биография | Лоуренс Аравийский: шерифы Абдалла и Фейсал