Глава 9

Кустарник, разрозненные заросли которого тянулись вдоль дороги к побережью, хорошо скрывал все, что попадало в густые островки слегка пожухлой осенней зелени. Я уже давно перемещалась по самой середине зарослей, но так как ветер в этом месте был довольно сильным, колебания ветвей, которые я невольно вызывала, не могли привлечь ничье внимание. Мои лохматые рыжие уши цеплялись за каждую ветку, и если бы я могла чувствовать боль, я уже давно взвыла бы. И почему Извеков решил, что мне лучше быть лохматым спаниэлем? Насколько было бы удобнее перемещаться по пересеченной местности, будь я, к примеру, черным бультерьером…

Прибывавшие в течение последних двух недель машины спецназа и службы безопасности не стали скапливаться в городе, а медленно заключали Сылве в кольцо. Городок наводнился множеством молодых спортивных мужчин, одетых в штатское, но тем не менее чем-то очень друг на друга похожих. Они не производили лишнего шума, только изредка доставалось бродячим живым собакам, да некоторые из зомби получили несколько дополнительных дырок в шкуре. В стане врагов Валерия Извекова зрел какой-то хитрый план.

Валерий не устраивал мне больше своих визуальных сеансов и оборвал всякую явную связь Рая с Сылве. Каждую ночь он таскал меня по городу, высматривал, слушал, прячась по углам и кустам, не доверяя до конца своим ночным телепатическим посещениям чужих снов, и ничего почти не говорил мне о том, что он собирается предпринимать. Но когда мы возвращались обратно в Рай, он снова и снова водил меня из одной двери в другую, влезая в различные реальности. Чего я только ни насмотрелась за это время!

За многочисленными дверями Рая скрывались самые разнообразные и удивительные миры. Многие были похожи на нашу обычную жизнь, но всевозможные нюансы в природе, манерах людей, деталях материальной культуры были настолько поразительны, что каждая реальность, в которую я попадала, представлялась сказкой: то смешной, то подозрительно опасной, то открытой и доброжелательной, то откровенно и неприкрыто страшной. Многие из увиденных мной в реальностях деталей были удивительно мне знакомы: я не раз читала о подобных мирах в романах «фэнтези». Раньше я всегда поражалась богатой и нестандартной фантазии писателей, удивляясь совершенно невероятным ходам, сюжетам и ирреальной атмосфере книжных событий. Мне казалось, что я сама никогда бы не додумалась ни до чего подобного. Теперь же мне стало понятно, что они просто воплотили на бумаге все то, что когда-то лично видели во сне. Они всего лишь умели хорошо запоминать свои сны и, несомненно, обладали даром связывать кусочки собственного восприятия в некое целостное и почти материальное произведение.

После нашего визита в «каменный мешок» Валерий изменился. Изменился так резко, что я не могла решить, к добру это или к худу. Ни разу больше я не услышала от него никаких бредовых прожектов, ни разу не вел он со мной своих пространных «рекламных разговоров». Кажется, он совсем не трогал мой мозг, я не чувствовала больше в себе никаких привнесенных ассоциаций. Он уже не держал меня «на коротком поводке» во время наших ночных прогулок: я могла сама решить, куда мне пойти. Поэтому сегодня, когда наша стая выскочила из Рая на темные промерзшие под резким осенним ветром улицы Сылве, я почти сразу же отделилась и по затененным углам короткими перебежками устремилась на окраинное побережье. Я знала, что там, как и повсюду вокруг Сылве, расположились спецмашины и люди, присланные сюда, видимо, благодаря настойчивости требований капитана Зинченко. Мне нужно было разобраться самой в происходящих в Сылве переменах, если уж Извеков не хотел делиться со мной результатами своих изысканий. Я не хотела ни о чем спрашивать Извекова напрямую, так как его необычное поведение в последнее время не внушало мне доверия. Раньше его намерения были весьма прозрачны: защитить свое детище любой ценой и любыми средствами. Сейчас же было совершенно непонятно: владеют ли им все те же великие цели преобразования мира, или в его больном сознании произошло что-то необратимое. Мне необходимо было узнать о намерениях Валерия и о планах его врагов. Но все это нужно было сделать так, чтобы первый ничего не знал о моей неизжитой непримиримости, а вторые ни за что не догадались бы о моем нынешнем так называемом «существовании».

Кроме этого, а вернее, прежде всего остального меня влекло в гущу событий совершенно другое. Я долго не хотела признаваться в этом самой себе. Я честно старалась смириться со своим положением, не думая о прошлом, а если и думать, то, по возможности, отвлеченно. Но тянущая тоска непременно прорывалась в самое неподходящее время, вызывая не просто смятение, но почти физическую боль, хотя болеть у меня было совершенно нечему. Эта боль вызывала видения, похожие на визуальные «прямые репортажи» Валерия. Мучительные сцены возникали в самое неподходящее время, застилая глаза и выдергивая меня из реальности. Одно время я хотела рассказать обо всем Валерию, думая, что он найдет способ избавить меня от этих видений. Но потом я решила, что правильнее будет промолчать. Потому что поняла, что постоянно жду этих видений. Я в них по-прежнему была вместе с братом и Олегом.

Это были куски, выхваченные из прошлого: иногда неприятные сцены, воспроизводящие какие-то тяжелые, болезненные события, иногда перед моими глазами прокручивался невинный фрагмент, но и то, и другое доводило меня до бешенства, до полного исступления. Наверное, следовало послушаться Валерия и снимать напряжение, участвуя в жестокой охоте стаи под предводительством серого ротвейлера. Но, с ужасом чувствуя, что мне необходима эта охота, и, что было страшнее всего, что мне этого по-настоящему хочется, я запретила себе это. Не столько потому, что меня останавливали какие-то моральные устои. Про мораль в моем положении простительно было не вспоминать вовсе. Мне хотелось все же довести себя поскорее до края, за которым наступит долгожданное освобождение от мертвой оболочки. Я видела, как озабоченно смотрел на меня Валерий, особенно в последние дни. Значит, он понимал, что край близок.

Поэтому уже несколько вечеров подряд я обегала все посты сил безопасности, что размещались вокруг города. У меня не было другой возможности ни увидеть своих близких, ни понять, нашли ли они способ смести к черту эту кошмарную глыбу, которая только на моих глазах засосала в себя столько жизней из различных реальностей. Кроме того, я знала, что уже среди новоприбывших в город бойцов отрядов спецназа есть несколько жертв. Их еще не хватились, но я знала, что они уже мертвы, причем Валерий не стал задерживать их сознание в этой реальности, а предоставил их душам следовать туда, куда им хотелось. Просто проследив за ними, Валерий не стал ни во что вмешиваться, не стал пускать в ход ни одну из своих способностей, что тоже стало для меня тревожным знаком. Извеков словно бы самоустранился от своей роли всеобщего благодетеля.

Поэтому, пробираясь по кустам по направлению к стоящей в центре зарослей машине, я была почти уверена, что Валерий не станет мешать мне. Вряд ли моя вылазка в непосредственной близости от противника интересует его.

Когда стало возможно различить силуэты двигающихся вокруг машины людей, я остановилась, чтобы оценить обстановку прежде, чем подобраться поближе.

В центре поляны стоял серьезно экипированный трехосный джип, подобный тем, что спецподразделения использовали для ведения локальных боевых операций. На крыше машины горел укрепленный панорамный прожектор, но сектор освещения был перекрыт специальным колпаком. Доносилась музыка: кто-то в машине включил магнитофон. Десятка два человек сновали вокруг машины, занимаясь, кажется, ее оборудованием. Это удивило меня: дня им, что ли, мало? Объяснение могло быть только одно: подготовка шла полным ходом, ночные манипуляции с техникой производились не из желания скрыть свои действия от противника, просто время было им дорого.

Свет прожектора довольно хорошо освещал поляну и разложенные на ней предметы. Это было какое-то оборудование, его-то и устанавливали на машину, которая, ощетинившись какими-то трубками, датчиками и приспособлениями, уже напоминала передвижную научную лабораторию. За Извекова решили взяться всерьез.

Какой-то человек прохаживался от одного места к другому, склонялся вместе с кем-нибудь над оборудованием, отдавал распоряжения, объяснял, время от времени ободряюще похлопывал кого-то по плечу. Этого человека я никогда не видела раньше. Мне не видно было его лицо, оно было плохо освещено и по нему все время пробегали тени. Но фигуру его, невысокую, атлетическую, необычно грациозную в своей мощи, я точно видела впервые.

Медленно и осторожно, задевая за все ненавистными лохматыми ушами, я поползла в самой гуще кустарника вокруг поляны. Немного продвинувшись в ту часть, которая до сих пор была от меня затемнена, я наконец увидела тех, ради кого я и предприняла свою вылазку. На краю поляны, на каких-то ящиках сидели Юрий и капитан Зинченко.

Самые разные ощущения охватили меня, от радости за то, что с братом все в порядке, до тоски и отчаяния. Захотелось выскочить из кустов со всей собачьей прытью и, не имея возможности ни на что большее, прижаться лохматой мордой к ногам Юрки. Возможно, я так бы и сделала, если бы вокруг не было столько постороннего народа. Мне ничего не оставалось, как затаиться и навострить уши.

Зинченко, живописно жестикулируя, рассказывал что-то. Как я поняла, это касалось шума, который ему пришлось поднять для того, чтобы власти зашевелились. Юра поигрывал зажигалкой, почти непрерывно ею щелкая, и от этих его манипуляций лицо его все время освещалось холодным пламенем. Слушая Зинченко, который, насколько я знала, умел достаточно артистично подавать любую информацию, Юра то хмурился, то тихо смеялся.

То, что брат смеется, успокоило меня. Значит, он выдержал. Прошел уже месяц с той ночи, когда я ушла из их и своей жизни в мое теперешнее пограничное состояние. И давнишние слова Извекова о том, что ребята смирятся и у них будет все хорошо, воспринятые мною тогда чуть ли не как кощунство, были совершенно справедливы.

Зинченко на полуслове замолчал и обернулся назад. Юрка тоже оборвал смех и оглянулся на копошащихся в темноте людей.

— Где он? — нетерпеливо произнес Юра.

— Не вижу, — отозвался Зинченко.

— Я просто выхожу из себя, как только он исчезает из вида больше, чем на пять минут, — вздохнул Юрка. — Черт знает, что у него на уме. Пойди, поищи его, Игорь.

— Да пошел ты… Что он, ребенок? — проворчал Зинченко.

Юрка поднялся, подхватив свой костыль, и пошел к машине. Зинченко в досаде тихо выругался.

Где-то справа, совсем рядом затрещали кусты, и на поляну выбрался человек. Отряхиваясь, он приблизился к Зинченко и осветил его ручным фонарем.

— Ну, что? — возмущенно спросил Зинченко, заслоняясь рукой. — Где ты шляешься?

— А что такое? — мрачно осведомился Олег. Я поразилась тому, что не узнала его сразу же.

— «Что такое»! — передразнил его Зинченко. — Какого черта ты делал там? Орешин думает, что ты с ребятами возишься.

— Да что толку от этих железок? — возмутился Олег. — Я не собираюсь глупостями заниматься. Неужели не осталось умных людей, которые могут понять, что штурм, даже подкрепленный последними достижениями науки, совершенно бесполезен. Это все равно, что муравьям штурмовать небоскреб. Ты же утверждал, что наверху тебя поняли правильно!

— Так и есть. Или ты думаешь, сюда зря прислали столько народа?

— Да ну… — Олег проглотил готовое вырваться ругательство. — Кому от этого станет легче?

— Тебе может быть и не станет… И все-таки, какого черта ты ушел один? Орешин запретил тебе шляться одному.

— Да плевать мне на его запреты, — отмахнулся Олег.

Зинченко нетерпеливо взмахнул руками:

— Это мне плевать на твое плохое настроение! Дисциплина одна для всех. Не зарывайся, парень! Ты лучше меня знаешь, что может с тобой произойти на этих милых тихих улицах.

— Самое страшное, что могло со мной произойти, уже произошло.

Зинченко уже исчерпал весь свой арсенал средств мирного увещевания, поэтому он вскочил с ящика, схватил Олега за шиворот и резко притянул его к себе:

— Вот что, печальный рыцарь! Порядок здесь устанавливаешь не ты, и даже не я и не твой босс! Сказано — ни шагу в одиночку! И если будешь продолжать свои вольные прогулки при луне — посажу под арест! Аниров здесь отвечает не только за успех операции, но и за каждого из людей! Ты же не в состоянии ответить даже за себя!

Олег оторвал руки Зинченко от своей куртки и пробормотал:

— Ну, ладно, ладно… Оставь меня.

— Кретин! — зло бросил Зинченко и, повернувшись, ушел в темноту. Олег сел на его место и положил рядом с собой зажженный фонарь. Его свет ударил мне прямо в глаза. Мало того, что свет совершенно ослепил меня, я еще и потеряла возможность двинуться, потому что каждое мое движение могло быть сразу же замечено. Я застыла, как окаменев, благо это не составило мне труда: я не реагировала на холод, от которого любая другая собака давно бы изъерзалась.

— Где ты был? — раздался голос Юры.

— Ходил к озеру, — буркнул Олег в ответ.

— Почему Зинченко такой взвинченный?

— Догадайся.

— Я не гадалка. Ты дождешься, что нас с тобой посадят в машину и вывезут под охраной в Кепу.

— Пусть попробуют, — хмыкнул Олег. — Мы с тобой никому не подчиняемся.

— Все здесь, и спецназовцы, и группы безопасности, и мы тоже — все подчиняемся Анирову… Да почему же я должен тебе это напоминать?!.. — взорвался Юрий.

Вот это да! Напоминать об этом, действительно, не было никакой необходимости. Если Николай Аниров собственной персоной посетил Сылве, то он и только он мог командовать здесь всем. Это имя было мне известно давно. Оба, и Олег, и Юра рассказывали мне об этой легендарной личности, но, вероятно из-за восторженного безграничного уважения, с которым были преподаны мне в свое время эти рассказы, я думала об Анирове скорее как о некоем символе, нежели как о живом человеке.

Николай Аниров мог справиться и справлялся с организацией и исполнением любой задачи, как бы невыполнима она ни была — так вытекало из рассказов. Его служебная принадлежность так и осталась для меня тайной, но он имел непосредственное отношение ко всему, чем занималась в свое время служба безопасности. Видимо, так было и сейчас. И если Аниров взялся за дело, можно было ожидать всяких неожиданностей и, во всяком случае, совершенно непростительно для простых смертных было бы сомневаться в грядущем успехе.

— Не кричи, — примирительно отозвался Олег в ответ на яростное возмущение друга.

— Ты бы лучше не с Игорем цапался, а подобрал бы себе что-нибудь из арсенала Анирова.

— Не даст.

— Даст. Я договорюсь. Николай доверяет нам.

— Тебе, — поправил его Олег.

— Мне, — согласился Юра. — Он давно меня знает.

— Он и меня знает. И поэтому ничего мне не даст.

Юрка рассмеялся. Видимо в прошлом они имели дело с Анировым. И тот, без сомнения, успел составить об Олеге определенное мнение.

— Да и не нужно мне ничего из его железок, — добавил Олег.

— Не скажи, все эти приборы кое-что могут. Определили же с их помощью сферу действия этой пирамиды.

— Ну и что нам от этого, — возмутился Олег. — Я и без его приборов знаю, что дальше, чем на три километра от Рая оборотни не отходят. Все поручения Извекова за пределами Сылве выполняются нормальными людьми. Если их, конечно, можно назвать нормальными… А почему это змеиное гнездо не распространяется, и с какими целями Извеков затеял все это — приборы нам все равно не скажут.

— Да и Извеков тебе не скажет.

— Верно, потому что я убью его раньше, чем он сможет хоть что-нибудь сказать, — отчеканил Олег.

— Не поэтому, а потому что, боюсь, он сам не знает, для чего он это все делает и как у него все это получается, — заметил Юра. И я почувствовала восторг от того, что и без моей информации Юрка, как всегда, на правильном пути.

— Ты что, старик, все он прекрасно знает! Эти его теории…

— Еще Александр считал, что все это чушь.

— Что чушь? Зомби чушь? Сны чушь? Стремительное разложение трупа тоже чушь? Сам Александр — это что, по-твоему, тоже… — взвился Олег.

— Слушай, Середа, с тобой стало совершенно невозможно разговаривать!

— Извини, — сдержанно произнес Олег и замолчал. Спустя несколько секунд Юра продолжил уже спокойно:

— Александр считал, что все теории его брата — полнейшая белиберда, что Извеков сошел с ума и действует по наущению кого-то куда лучше разбирающегося в вопросах сознания. Валерий будто бы сам не знает точно, ради чего он делает все это…

— Знаешь, чего я не понимаю, Юрка? ЧТО именно делает Извеков. В чем заключается его деятельность? То, что он что-то там понял про разделенное сознание, это еще не действие Первое его действие — постройка Рая. Все, что удалось узнать, это то, что десять лет назад Извеков под соусом какого-то новоиспеченного СП взял в долгосрочную аренду огромную площадь в Сылве под строительство санаторнокурортного комплекса. В Сылве потекли невероятные суммы от зарубежных партнеров. Но постепенно иностранцы как-то затихли, и к концу грандиозного строительства ни о каких курортных комплексах никто и не вспоминал. Зарубежные партнеры Извекова до сих пор отрицают свою причастность к его планам и утверждают, что громадные вложения, осуществленные ими, были сделаны под влиянием внезапного необъяснимого порыва, чуть ли не в полузагипнотизированном состоянии. Ни от своих вложений, ни от Извекова они ничего не ждали и не ждут, и вообще никаких претензий к нему никто из них предъявлять не собирается… Саша Извеков, которого замордовали служебными проверками в течение всех лет строительства, действительно ни о чем не знал и к планам брата не имел отношения…

— До тех пор, пока не стал зомби… — вставил Юра.

— Ну да… Многое с его помощью мы выяснили, но до сих пор не поняли главного: что там внутри происходит? Кто там живет? Как туда попадает? И, самое важное, зачем Извекову эта пирамида?

— Александр сказал, что внутри можно перемещаться по реальностям.

— Я не про то. Зачем?! Что, Извеков хочет сделать для человечества некое подобие диснейленда для развлечения в иных мирах? Какая ерунда! — фыркнул Олег.

— Правильно. Получается, что истинные цели всего этого определяются, ставятся и…

— …осуществляются кем-то другим, но руками Валерия Извекова, — перебил Олег.

— Нахватался у Катьки дурных привычек!.. — возмущенно фыркнул Юра.

— Не смей! — изменившимся голосом оборвал его Олег.

Воцарилась напряженная тишина. Невольно была затронута запретная тема: упомянуто мое имя.

— это нечестно, босс. Мы договорились, — произнес Олег.

— Господи, чего ты от меня хочешь? — устало отозвался Юра. — Не надо так реагировать. Я же не…

— Ладно, замяли, — отмахнулся Олег. — Лучше вернемся к теме… Если мы даже захватим Рай и убьем Извекова, мы не решим этим проблему. Александр, наверное, был в этом абсолютно прав. Если бы он сейчас был здесь, он бы мог, наверное, подкинуть еще несколько идей. Он был сильный парень. Просуществовать три года живым трупом и копить информацию в надежде, что мы все-таки вернемся к этому делу — это не каждому под силу.

— Под силу ли это будет ей… — Юрка осекся, но Олег на этот раз промолчал.

— Ну что, решили что-нибудь? — раздался внезапно низкий твердый незнакомый голос. Олег взял фонарь и отвел его в сторону, чтобы осветить говорившего. Вместе с Зинченко к ребятам подошел тот самый человек, чей мужественный силуэт я приметила на поляне. Теперь я разглядела его лицо. Это был уже немолодой мужчина лет пятидесяти с приятными чертами, выглядевший несколько усталым, но решительным. Казалось, что этому человеку неведомо такое чувство, как растерянность. Я нисколько не сомневалась, что это легендарный Николай Аниров — глядя на эту уверенную в себе властную физиономию все вокруг должны были тоже обретать некоторую уверенность. На это, возможно, и рассчитывал Аниров, как все талантливые командиры, прекрасно разбирающийся в психологии.

— А что мы должны были решить? — уточнил Юра.

— Я предлагаю тебе, Орешин, уехать в Кепу, — подсказал Зинченко.

— Когда это ты мне предлагал? — удивился Юра.

— Вот сейчас и предлагаю. Там тоже будет много работы. Твой личный опыт в этом деле будет там очень кстати.

— Николай Сергеевич, капитан Зинченко имеет право устранить меня? — повернулся Юра к Анирову.

— Нет, но это вполне могу сделать я, — ответил он. Положив руку на плечо Юрия, Аниров отвел его на несколько шагов в мою сторону. Они остановились совсем рядом с моим убежищем.

— Послушай, сынок, — спокойно сказал Аниров, — Зинченко прав, тебе стоит уехать. И забрать с собой Середу. Он наделает глупостей, это я чувствую.

— Неужели один калека может так сильно помешать вашему воинству? — усмехнулся Юра. — И не надо пренебрегать Олегом. Та глупая история, из-за которой вы, Николай Сергеевич, имеете зуб на него, давно уже неактуальна. Середа — отличный профессионал… Поймите, этот сумасшедший подонок Извеков убил мою младшую сестренку. И я шага не сделаю отсюда. Я смогу постоять за себя, если что…

— Я понимаю, — вздохнул Аниров и хлопнул Юрку по плечу. — Хорошо, что я тебя знаю, иначе… Будешь передвигаться в этой машине. Подчиняешься лично мне.

— Только вам?

— Да.

— Спасибо, Николай Сергеевич.

Тут Олег сделал рывок в сторону, одновременно выхватывая пистолет и направляя на меня фонарь.

— Эт-то еще что?! — рявкнул он и два раза выстрелил в меня.

Я почувствовала два толчка.

— Спятил он, что ли? — Аниров устремился к Олегу.

— Там какая-то тварь в кустах!! — Олег рванулся в мою сторону и выстрелил еще два раза.

Не так-то просто оказалось выскочить из густого кустарника на чистое место. Я зацепилась за что-то, свет ослепил меня, я зажмурила глаза. Еще два толчка пули навели меня на мысль, что стоит изобразить попадание. Я отчаянно заскулила.

— Обычный пес, — послышался спокойный голос Анирова. — Приблудный.

— Середа, прекрати сейчас же! — закричал Зинченко. Кто-то отвел фонарь в сторону. Я открыла глаза и увидела, как Зинченко и Аниров пытаются удержать Олега. Аниров выкрутил у него пистолет и сунул его Олегу за ремень:

— Остынь, парень!

— Нельзя же стрелять в каждого несчастного пса! — возмутился Зинченко. Он был известным собачником и одинаково нежно относился к псам всех пород и любого «социального положения». Я давно об этом знала. Я была ему благодарна за порыв и за то, что он удержал Олега от дальнейшей расправы, но то, что случилось дальше, никак не входило в мои планы. Мне нужно было теперь, чтобы они забыли обо мне, чтобы я незаметно могла выбраться из зарослей и оказаться вне зоны их досягаемости. Но Зинченко, отобрав у Олега фонарик и, уменьшив силу света, подошел к кустам и посветил на меня. Мне ничего не осталось, как зажмуриться и заскулить.

— Бедная псина. Этот маньяк ничего перед собой не видит, везде ему мерещатся всякие страсти. Ничего, псина, не бойся, мы тебе поможем…

Присев на корточки, он стал вынимать меня из кустов.

— Ох, да ты большая и тяжелая, псина… Ты скотина, Середа, она почти не дышит!

— Я очень этому рад, — злобно бросил Олег, перезарядив пистолет.

— Тебе не кажется, Игорь, что он слишком крупный для спаниэля? — спросил Юра, и я почувствовала, каким подозрительным тоном был задан вопрос.

— Ну и что? Помесь, наверное…

— Не помесь, — раздался голос Анирова. — Экстерьер чистокровной собаки. Но вот размеры, действительно…

— Ребята, странно, — руки Зинченко ощупывали меня. Я тихонько поскуливала, совершенно не представляя, что предпринять. — Я не могу найти рану. Середа не мог промазать с такого расстояния…

Если бы я могла, я сейчас же изобразила бы потоки крови, но увы…

— Ребята, вы можете опять скрутить меня, но эта тварь — оборотень! — Голос Олега прозвучал зловеще. — И он шпионил за нами!

— Игорь, я боюсь, что он прав, — отозвался Юрка.

— Так, — заговорил, наконец, Аниров, — Держите его крепче.

Руки, сильные и тяжелые, грубо вцепились мне в уши. Теперь, кроме Зинченко, меня держал кто-то еще. Вокруг усиливался гомон переговаривающихся людей, которые не замедлили сбежаться на выстрелы и возню.

«Валерий!» — в панике позвала я, не надеясь, что он отзовется. Ответ пришел через секунду.

«Я рядом. Я близко. Проблемы?»

«Да.»

Он замолчал. Наверное, пробовал установить визуальный контакт.

Через полминуты я услышала: «Укуси. Вырвешься.»

Я попробовала принять позу, позволяющую дотянуться зубами до кого-нибудь, но тщетно. Они были сильнее.

«Нет. Не могу.»

— Свет! — скомандовал Аниров, и в морду мне брызнул свет мощного фонаря.

— Пес как пес, — недоверчиво проворчал Зинченко. — Только крови почему-то нет.

Вторая пара рук, держащая меня, потянула за уши, заламывая голову назад. Я поняла, что мертвые кости вряд ли выдержат, если человек увеличит усилие.

— Орешин, ты ему голову отломишь! — в замешательстве пробормотал Зинченко.

— Олег, дай мне твою монету, — прозвучал прямо над моей мордой голос брата. Одновременно одна его рука освободила мое правое ухо, вторая же еще крепче сжала левое.

— Держи, — сказал Олег.

Рука Юрки прошлась по моей шерсти. И только теперь я поняла, зачем Валерий сделал меня спаниэлем. Чтобы я, случайно соприкоснувшись с серебром, не всякий раз чувствовала боль. Густая вьющаяся шерсть была для этой цели как нельзя кстати. Но ведь это не решение проблемы, если я попалась. Сейчас Юрка найдет подходящее место…

«Валера, помоги мне!»

«Вся стая вокруг меня. Мы готовы.»

«Нет, Валера! Не смей!»

Я представила себе, как стая жмется неподалеку, готовая напасть.

«Придумай что-нибудь, Извеков!»

«Кроме атаки? Что же я могу придумать?»

Что-то ткнулось мне прямо в нос. В тот же момент каждая мертвая клеточка словно превратилась в живую, и раскаленное железо вылилось на мое тело. Как же стало больно!!.. Несколько секунд невыносимой боли закончились полным провалом сознания…

Звуки возвращались, прорываясь сквозь ватную пелену. Боль ушла, оставив сильную неприятную дрожь. Гораздо ближе, чем внешние звуки, настойчиво раздавался призыв Извекова:

«Катя! Катя, отзовись!..»

«Избавь меня от этого, Валерий…»

«Я запускаю превращение…»

Что? Так… Значит, в течение полуминуты замученный болью оборотень на глазах двух десятков людей превратится в живой труп. Эффектно. И совершенно невозможно. Среди них Юрка и Олег. Они не должны понять, кто у них в руках…

«Валера, нет!..»

«Я все понял, Катя. Даю отбой.»

— Он, кажется, очнулся, — раздался надо мной голос Анирова. — Неужели мертвое существо может так кричать? Это же какой-то не собачий вопль…

До меня не сразу дошло, чей вопль они обсуждают. Но вспомнив, как подействовало на Александра серебряное кольцо, я все поняла. Свет фонаря был уже не таким сильным, кто-то уменьшил освещенность, и я смогла приоткрыть глаза.

Множество голов склонялись ко мне с разных сторон и с почтительного расстояния. Зинченко и Юра продолжали держать меня. Олег и Аниров стояли рядом с ними.

— Приложи-ка ее еще раз, возможно это что-нибудь даст нам, — Олег снова протянул Юре серебряную монетку на цепочке.

Я взглянула Олегу в лицо. Какая непростительная, глупая неосторожность! Наши глаза встретились.

Возможно, мне просто показалось, что это тянулось так долго, но тогда я смотрела на его лицо и видела, как постепенно тает густая черная ненависть в его глазах. На смену ей пришло недоумение, замешательство…

Аниров вскинул свой фонарь, яркий свет ослепил меня.

— К черту! — заорал Олег, фонарь прыгнул, свет исчез. Я увидела, как Олег, вырвав фонарь у Анирова, бросает его на землю. Повернувшись ко мне, Олег снова пристально всмотрелся, было видно, что он боится узнать что-нибудь знакомое в глазах оборотня… И он увидел именно то, чего боялся.

— Боже, у него человеческие глаза, — заикаясь, произнес Зинченко.

Мы с Олегом продолжали смотреть друг на друга. Руки Олега медленно поднялись к лицу. Он закрыл ладонями щеки, повел руки выше, к вискам, запустил пальцы в волосы. Губы его беззвучно шевельнулись.

«Валера! Я тебя умоляю…»

«Катя, ты уверена?..»

«Да, Валерий, пока они еще ничего не поняли, пожалуйста!»

«Но может быть?..»

«Это невыносимо! Они не должны были ничего видеть. Оборви все это, пока не поздно, я тебя умоляю!»

Извеков больше не ответил мне.

Олег сделал шаг вперед. Юрка, который, видимо, не мог понять, что происходит, выпустил мою голову, встал и шагнул навстречу Олегу, озабоченный внезапной гримасой, исказившей лицо друга.

— Оле-ег! — повелительно позвал Юра, преграждая ему дорогу.

И тут что-то с напором ворвалось в меня. Почти физически ворвалось, словно вспарывая по швам кожаный мешок. Все потухло, почернело, и только невероятное чувство неожиданно нахлынувшей свободы заглушило возникший было внезапный страх.

— Эй, ребята, а пес-то умер! — раздался голос Зинченко.

Сначала я не поняла, что случилось, где я теперь, почему голоса переместились куда-то в сторону от меня…

Но вот же, вот она, поляна. Люди, толпящиеся вокруг лежащей на земле крупной каштаново-рыжей собаки. Вот и я, бестелесная, невидимая, легко и незаметно приближаюсь к ним. Все на месте, только ничто и никто не сковывает меня…

Валерий сделал все, что нужно было сделать. Все-таки он молодец! Вырвал меня из собачьей шкуры, теперь я свободна.

«Мне жаль, что до этого дошло,» — отозвался вдруг Извеков.

«Спасибо тебе. Все это было бы совершенно ненужным потрясением для них…»

«Наплевать мне на них!» — возразил Валерий и замолчал. Но я чувствовала его незримое присутствие. Он не порвал контакт, он вместе со мной следил за событиями.

Собака была неподвижна. Ее трепали, переворачивали, ерошили густую шерсть. Аниров помогал Зинченко, и было видно, что оба они в недоумении.

— Все-таки попробуем еще раз серебро, — приказал Аниров. — Олег, дай твой медальон.

— Идите вы все к черту, — глухо отозвался Олег. Он опустился рядом с Зинченко, приподнял собачью голову.

— Господи, — вырвалось у Анирова. Глаза собаки съеживались, как резиновые шарики, выпускающие воздух через микроскопические дырочки. Через несколько секунд Зинченко с возгласом, в котором смешались удивление и ужас, поднял за волоски отслоившийся склизкий клочок шкуры. Труп собаки на глазах превратился в бесформенную кучу гниющей грязи, из которой торчали рыжие клочки шерсти.

— Немедленно закопать, — распорядился Аниров. — Самойлов и Хромчук! Остальные по местам. Никакого обмена мнениями с другими постами!

Люди потянулись по своим делам. Зинченко, отойдя в сторону и присев на корточки, старательно вытирал руки о влажную траву. Олег ни на шаг не сдвинулся, глядя, как двое парней принимаются за рытье могилы.

Мысль о том, что это моя могила, моя собственная, привела меня в состояние, близкое к буйному веселью. Наверное, это была своеобразная истерика. Ну кто бы мог подумать, что яма, в которую сбросят мгновенно издохшего и сгнившего оборотня, на самом деле — моя могила?!

Хотя, я ошибалась, считая, что никто не мог такое подумать. По лицу Олега было видно, что он думает именно об этом. Но радость и облегчение, наступившие после моей окончательной смерти, навеяли мне такую эйфорию, что я даже не могла сразу оценить, в каком состоянии мои друзья. Пока я только знала, что предотвратила дальнейшее развитие событий, которые не имели права происходить.

Зинченко закончил вытираться и подошел к ребятам.

— Чертовщина какая-то, — проворчал он и кивнул на Олега. — А с Середой что еще опять случилось?

— Сам не пойму. Он что-то увидел у этой собаки.

— Он просто посмотрел ей в глаза, — пожал плечами Зинченко.

— В глаза? А что глаза? — переспросил Юра.

— Ты разве не видел?

— У этой не видел. Я просто знаю, что они человеческие. Но мне сзади не было их видно так, как вам…

— Обычные глаза. Самые банальные. Темно-серые. С желтыми пятнышками вокруг зрачка… Орешин, что с тобой?!

— Ничего, — Юра, лица которого я не видела, медленно побрел к Олегу.

Зинченко, заколебавшись, идти следом или нет, остался на месте. Вряд ли он что-нибудь понял, но он был достаточно чутким, чтобы оставить друзей в покое.

— Пойдем отсюда, Олежка, — Юра тронул Олега за локоть. Я ожидала взрывной реакции, но Олег спокойно возразил:

— Разве ты не понимаешь, что произошло?..

— У многих сотен миллионов мужчин и женщин серые глаза.

— Это пустая отговорка, старик, — Олег повернулся к Юре и взглянул ему в лицо. — Мне ли не знать ЭТИ глаза… И не говори, что я свихнулся. Я сейчас, как никогда, в своем уме.

— И все же, ты МОГ ошибиться. Я ХОЧУ, чтобы ты ошибался.

— Оборотни Извекова ходят стаей. А этот был здесь один и прятался, подслушивая нас…

— Олежка, дружище, пожалуйста… Зачем ты?..

— А затем, — Олег стиснул плечи друга и, встряхнув его, четко и спокойно произнес: — Ей было плохо, и она пришла к нам с тобой. А мы отловили ее и пытали своими руками. И убили. Понимаешь, что мы с тобой сделали?

Юра закрыл глаза. Было видно, как дрожат его челюсти, стиснутые в судорожном напряжении.

Единственное, чего мне хотелось в эту минуту: объяснить все ребятам, чтобы не мучались они бессмысленным сознанием вины. Тем более, что никто, кроме меня, не виноват в том, что они снова переживают такую муку. Но увы, я никак не могла это сделать.

Самойлов и Хромчук, молча копавшие в двух шагах от ребят, остановили работу и переглянулись, глядя на странную сцену. Затем один из них что-то шепнул другому и, воткнув в землю лопату, поспешно пошел к машине.

«Извеков!»

«Да? Тебе опять нужен подонок Извеков.» — горько отметил Валерий.

«Как мне теперь быть? Я не хочу больше этого видеть.»

«Ты капризничаешь. Хочу, не хочу, могу, не могу. Я не бог. Я не могу воскресить Екатерину Орешину. Никто не просил тебя приходить сюда. Ты сама заставила их страдать, теперь некого винить в этом.»

«Валерий! Не может быть, чтобы все так осталось!»

«Прости меня. Я очень зол. Но я не хочу больше удерживать тебя. Ты еще можешь быть счастливой. Ты даже не представляешь, куда ты сейчас попадешь… Это красивый спокойный мир, почти точная копия нашего мира. Все узнаваемо, все, что тебе дорого, снова будет с тобой. Даже больше, чем ты можешь себе пожелать…»

Неожиданно прорвавшийся у Валерия поток красноречия вызвал во мне отчаянный протест. О каком красивом мире и покое можно говорить, когда все так тяжело и отвратительно…

«О чем ты, Извеков? Предел моих мечтаний — суметь когда-нибудь заплакать.»

«Бедная девочка… Это так просто. Прости, что не сделал этого раньше…»

Переполнявшая меня лавина горя неожиданно ослабла. Я впервые после долгого мучительного перерыва поняла, что дышу. Глубокий медленный вдох вдруг прервался, и рыдания взорвали, наконец, накопившееся напряжение, и теплые слезы потекли по щекам.

— Спасибо, спасибо тебе, Валера!.. — я словно издалека услышала свой плач, и сразу же кто-то нежно привлек меня к себе, и я почувствовала мягкие губы, осторожно собирающие с моего лица обильные соленые слезы.

— Проснись, проснись скорее, — услышала я испуганный голос Одера.

Окончательный сильный толчок, сбивший с меня пелену ночного кошмара, наконец рассеял последние остатки забытья.

— Что с тобой, детка? — отстранив меня на вытянутых руках, Одер внимательно вглядывался в мое лицо. — Боже мой, как громко ты кричала, я думал, что-то стряслось.

— Это все гадкий сон! Одер, милый, это был такой страшный, кошмарный сон!

Я прильнула к нему, к его прохладному плечу. Чуть заметный любимый запах одеколона, совершенно неотделимый от Одера, успокоил меня.

— И что только мучает тебя, никак не пойму, — взволнованно произнес Одер, поглаживая меня по распущенным, разметавшимся по плечам волосам. — И кстати, что это за Валера, и почему это он заслужил такое страстное «спасибо»?

Несколько преувеличенно игривый тон, которым Одер задал свой вопрос, расстроил меня.

— Ты будешь ревновать меня к сну?

— Я просто испугался, — поправился Одер. — Я не знаю, как нужно вести себя, если моя жена уже который раз с плачем просыпается, едва успев заснуть.

— Поверь мне, я даже не помню, что мне снилось, и не знаю, кто такой Валера.

Одер отпустил меня и откинулся на подушку. Полная луна, смотрящая в окно спальни, неровно освещала нашу постель. Глаза Одера блестели, и было заметно, что его беспокойство не прошло. Мне было несколько неловко за происшедшее, но я, и правда, была в полном неведении, отчего мои ночные кошмары участились. Может быть, Одер прав, и пора обращаться к врачу?

Я повернулась и спустила ноги с кровати.

— Куда ты? — удивился Одер.

— Я выйду в сад. Иначе мне не уснуть.

— Я с тобой, — привстал Одер.

— Нет, прошу тебя, не беспокойся. Засыпай, тебе рано вставать.

Я встала, взяла со спинки кресла шелковый халат, накинула его на плечи, запустив руки под волосы, вытащила из-под ворота свою непослушную кудрявую светлую гриву, нащупала зажим на туалетном столике и перехватила им волосы. Все это время я чувствовала на себе пристальный взгляд мужа.

Завязав пояс халата, я шагнула к двери.

— Мариэла!

Я оглянулась.

— Ты уверена, что у тебя все в порядке? — настойчиво повторил Одер.

— Ну конечно, я пройдусь и приду, не надо волноваться.

Я вышла, осторожно прикрыв за собой легкую дверь спальни. На втором этаже было тихо. Я знала, что мама уже спит, а отец с братом, скорее всего, еще сидят за шахматами. Не спеша, я спустилась вниз. Так оно и было, из гостиной доносился легкий звук, издаваемый кондиционером, притушенный свет торшера освещал журнальный столик с огромной шахматной доской. Отец склонился над фигурами и в раздумье ерошил седые волосы. Кресло брата пустовало. Он лучше играет в шахматы, поэтому у него много времени в ожидании ответного хода отца.

Стараясь не шуметь, я вышла в сад. Брат стоял на крыльце и, запрокинув голову, разглядывал звезды. Мне не хотелось сейчас разговаривать с ним, но он, конечно же, услышал меня и обернулся:

— Мари? Что случилось?

— Ничего, просто не спится.

— Опять кошмары?

— А ты откуда знаешь? — я неприятно удивилась.

Он пожал плечами:

— Одер рассказал. Он считает, что тебе надо поговорить с доктором. Ты всегда была странной, но я никогда не думал, что это настолько серьезно.

— Неужели так важно, что я вижу во сне? Я даже не смогу объяснить врачу, что такое мне снится. И в конце концов, не надо постоянно опекать меня, это очень неприятно.

Фелим протестующе поднял руку:

— Не сердись. И не ругай Одера за то, что он мне все рассказал. Хотя, если честно, я считаю, что все твои проблемы исключительно из-за этого парня. Ты постоянно волнуешься за него, это не проходит бесследно…

— Перестань, Фелим. Мне это надоело!

Я обошла его и поспешно сошла вниз по ступеням. Брат остался наверху, замурлыкал какую-то мелодию.

В какой-то степени он был прав. Я не могла не волноваться за Одера — но лишь тогда, когда его не было рядом. А сейчас, когда мы вместе, не было на свете другой женщины, которая была бы так же спокойна и счастлива, как я.

Я шла по садовой дорожке, и звук собственных шагов, мягкий и шуршащий, вернул мне ровное настроение. Слезы давно просохли, взволнованная нежность Одера сделала свое дело. Умиротворение, наконец, воцарилось в моей душе.

Я вышла к искусственному пруду, который Фелим сам придумал и сделал прошлым летов. Здесь было чудно. Полная луна покачивалась на дне водоема, одна из посаженных братом кувшинок выплыла на своем длинном стебле почти на самую середину пруда. Здесь можно было сидеть вечно. Потому что здесь было хорошо. И поэтому даже мелькнувшая мысль о предстоящих Одеру соревнованиях не нарушила моего безоблачного настроения. Дурной сон испарился без следа. Жаль только Одера, что ему пришлось так поволноваться…

Едва покачивающаяся гладь воды притягивала глаз. Хотелось смотреть на нее, не отрываясь. Я знала, что пруд совсем не глубок, и днем прекрасно видно дно, но сейчас водоем казался бездонным и таинственным.

Неожиданно на дне пруда что-то мелькнуло. Сердце мое тревожно екнуло. Какое-нибудь земноводное? Нет, не похоже. Я всмотрелась…

Не на дне, а на самой поверхности появился силуэт. Нечеткое видение. Я зажмурилась, чтобы отогнать непрошенные галлюцинации, но перед моими закрытыми глазами четко и ясно возник незнакомый мужчина. Средних лет, со скуластым осунувшимся лицом, с перехваченными сзади длинными светло-русыми волосами. Опершись локтями о какую-то поверхность, он сидел неподвижно, и плечи его судорожно вздрагивали: он плакал…

Я открыла глаза и обнаружила, что сижу, неловко запрокинувшись на скамье. Обморок прошел, видение исчезло. Ни на воде, ни под водой не было никого и ничего.

Я не знала, что это было. Я только вдруг отчетливо поняла, что я знаю этого человека, и знаю, отчего он плачет. Только я внезапно забыла все это…

Очнувшись, я почувствовала сильный озноб. Стало холодно, я вскочила, потирая ладонями плечи, и поспешила к дому. Мне вдруг сильно захотелось оказаться в своей комнате, где меня вряд ли станут преследовать непрошенные видения, где можно накинуть на плечи что-нибудь теплое или отогреться в нежных объятиях Одера. Я безумно любила свой дом, поэтому даже Одер отказался от мысли купить после свадьбы собственный. Он перебрался к нам, не желая попусту меня огорчать. В нашем доме места хватит на всех.

Это был большой, просторный дом, построенный давным-давно по проекту моего отца. Это было поистине чудесное творение. Каждая стена дома была непохожа на другую. Каждый фасад — стиль, настроение, плавные переходы плоскостей и полусферических поверхностей, нежные цвета. А внутри неизменные теплые звуки и нежные запахи дома, моего дома, где много людей, любящих и любимых.

Сердце отчего-то тревожно забилось, разгоняясь все сильнее и сильнее, я слышала, как оно колотится о ребра. И внезапно пришло чувство безоговорочной уверенности: я точно знала, почему плакал незнакомый мужчина. Он оплакивал мою смерть…

Я взбежала на крыльцо, не чувствуя под собой ног. И тут… Да, все-таки, хотя и не зажегся в окнах желанный свет, входная дверь широко распахнулась мне навстречу. Не останавливаясь, я с разбега попала в сильные нежные руки Одера.