на главную | войти | регистрация | DMCA | контакты | справка | donate |      

A B C D E F G H I J K L M N O P Q R S T U V W X Y Z
А Б В Г Д Е Ж З И Й К Л М Н О П Р С Т У Ф Х Ц Ч Ш Щ Э Ю Я


моя полка | жанры | рекомендуем | рейтинг книг | рейтинг авторов | впечатления | новое | форум | сборники | читалки | авторам | добавить



15. Твоя мать сдержала клятву, Дэйзи. Мы все еще

не вместе, ты и я. Она скрыла свой позор, поскольку

не могла нести печать его на своем челе так, как

можем, должны и несем ее мы, слабые и униженные

В воскресенье днем Ада Филдинг с несколькими приятельницами обедала в ресторане в нижней части города. После обеда она прошла в туалетную комнату, чтобы привести в порядок макияж, за ней последовала миссис Уэлдон, одна из участниц их компании, которую она не слишком хорошо знала, да и не слишком жаловала. Большие, все время рыскающие по сторонам глаза миссис Уэлдон были прикрыты вуалью, словно окна тюлем, а тонкие злые губы постоянно двигались, даже тогда, когда она ничего не говорила, будто эта женщина все время пережевывала застрявшие в зубах семечки от прошлого.

Поправляя вуаль перед зеркалом у раковины, миссис Уэлдон спросила:

— Как там Дэйзи поживает?

— Дэйзи? — переспросила миссис Филдинг. — Прекрасно, благодарю. Лучше быть не может.

— А Джим?

Миссис Филдинг и не подозревала, что собеседница знает, как зовут ее дочь и зятя, но вида не подала. За прошедшие годы она научилась скрывать очень многое за безмятежной улыбкой.

— У Джима все прекрасно. Он собирался в выходной поехать в северную часть штата, присмотрел там участок земли для покупки, но решил подождать, пока станет прохладнее. Удивительный год, не правда ли? Такая жара, и ни капли дождя.

Но миссис Уэлдон вовсе не собиралась переключаться на погоду. Она настроилась поговорить совсем о другом, о людях.

— Моя приятельница как-то видела Дэйзи. Коринна, вы ведь не раз слышали, как я упоминала ее в своих рассказах. Очаровательная девушка, она живет со мной по соседству — ну, по возрасту она, конечно, не девушка, ей около сорока, но фигура у нее как у девушки. Правда, она с детства была довольно худенькой. Это ведь имеет большое значение для фигуры. Так вот Коринна видела Дэйзи несколько дней назад и сказала, что выглядела ваша дочь похудевшей и осунувшейся.

— Неужели? Я как-то не замечала.

— Это было в четверг. Да-да, в четверг. Дэйзи шла по Пьедра-стрит с молодым человеком. Причем это был явно не Джим. Джим ведь светлокожий блондин, а этот человек выглядел, ну, скажем так, довольно смуглым.

— У Дэйзи большое количество знакомых, и блондинов, и брюнетов, — заметила миссис Филдинг небрежно.

— Вы ведь понимаете, что я имею в виду, когда говорю о его смуглости.

— Боюсь, не очень.

— Конечно, ведь вы родились не у нас в Калифорнии. — Миссис Уэлдон сделала паузу и беспомощно покачала головой — не родившиеся в Калифорнии всегда оказывались такими тупыми и бестолковыми. — Я хочу сказать, что это человек не из наших.

Ада Филдинг прекрасно поняла, что именно хотела сказать эта женщина, но куда разумнее было разыграть невинность и невозмутимость — для сплетников нет ничего слаще, чем увидеть неожиданные признаки волнения: участившееся дыхание, румянец, нервно сжимающиеся кулаки. Руки миссис Филдинг оставались спокойными, дыхание ровным, а слой пудры скрыл выступивший было румянец. Но она знала, щеки ее покраснели, она чувствовала, как загорелись лицо и шея, и это ее очень раздражало, ведь повода к беспокойству не существовало. Дэйзи прошлась по улице со смуглокожим молодым человеком. Ну и что из этого? У нее самые разные знакомые. Все же в городе, подобном этому, следовало быть осторожнее. Есть принципиальная разница между терпимостью и глупостью, а Дэйзи даже тогда, когда ею двигали самые лучшие намерения, не всегда вела себя умно.

— Да, родилась я не в Калифорнии, а в Колорадо, — вежливо согласилась она. — Вы когда-нибудь бывали в Колорадо? У нас совершенно изумительный горный пейзаж.

Но миссис Уэлдон было совершенно наплевать на Колорадо.

— По странному стечению обстоятельств, — продолжала она болтать, — Коринна узнала этого молодого человека. Она познакомилась с ним в прошлом году, когда у нее было маленькое недоразумение с полицией. Она выпила за игрой в бридж всего один слабенький коктейль, но, когда она перебежала улицу на красный свет — Коринна клянется, что был уже желтый, — полиция заявила, что она находилась в состоянии опьянения. Это было ужасно. Суббота, банки закрыты, ее адвокат укатил играть в гольф, родители отправились на выходные в Палм-Спрингс, а эта бедняжка так деликатна — она никогда ничего не ест. Но как бы то ни было, появился молодой человек и заплатил за нее штраф. Коринна никак не может вспомнить, как его зовут, но узнала своего спасителя без труда — он такой симпатичный, если, конечно, не считать того, что он, скажем так, смуглый.

— Вы рассказали прекрасную историю о недоразумении Коринны с полицией, — холодно улыбнулась миссис Филдинг. — Я обязательно ее кому-нибудь поведаю. Надо не забыть.

Почти всю неделю Дэйзи предпринимала попытки остаться дома в одиночестве. Наконец ей это удалось. Мать отправилась в нижнюю часть города сделать кое-какие покупки в магазинах. Стелла взяла выходной после того, как Дэйзи сумела убедить девушку, что та не слишком хорошо выглядит, а Джим отправился к Адаму Барнетту, чтобы испытать под парусом его новый гоночный шлюп. Дэйзи сама организовала приглашение и его принятие: Джим страдал морской болезнью, а Адам, не слишком еще приноровившийся к своему новому судну, предпочел бы более опытного помощника, но ни тот, ни другой в спор с ней вступать не стали.

Из кухонного окна она внимательно следила за машиной Джима, пока та не скрылась за поворотом вьющейся вдоль каньона дороги. Затем, не теряя времени, Дэйзи спустилась на первый этаж дома. Здесь находились еще одна спальня и ванная комната, предназначенные для гостей; веранда, раскрашенная в бледно-зеленый и бирюзовый цвета, в полутьме казалась заполненной водой; здесь же располагалась мастерская Джима, а в самом дальнем конце дома — его рабочий кабинет. Мебель в нем была сделана руками самого хозяина, явно экспериментальная и совершенно непригодная к использованию из-за ее чересчур модернистского вида. Самое большое место в комнате занимало совершенно неуместно здесь выглядевшее очень старомодное, огромных размеров бюро с откидной крышкой, купленное Джимом на аукционе. Он хотел изучить его устройство и создать улучшенную версию. Но старое бюро оказалось таким удобным и функционально совершенным, что он так и не взялся за его переделку.

Большой верхний ящик и многочисленные ящички были заперты, ключ при этом лежал у всех на виду, прямо на подоконнике. Дэйзи подумала о том, как это характерно для Джима: запереть все на ключ, будто кругом одни воры, а потом оставить ключ для всеобщего обозрения, словно он все-таки пришел к выводу, что красть у него нечего.

Она открыла бюро. Принц стоял в дверях и с явным неодобрением косился на нее желтым глазом. Он прекрасно знал, что Дэйзи нечего делать в этой комнате, и чувствовал ее нервозность.

Вещи в верхней части бюро были распределены довольно разумно: тут были отдельные ящички для марок, газетных вырезок, отделения для текущих счетов, ждущих ответа писем, банковских книжек, объявлений о продажах земельных участков, опубликованных в газетах других городов. Большие нижние ящики, напротив, были беспорядочно забиты запылившимися старыми письмами и смятыми открытками, банковскими декларациями, полупустыми пачками сигарет и коробками спичек.

Она принялась детально изучать содержимое ящиков, аккуратно выкладывая каждый предмет на недоделанный стол с крышкой неопределенной формы, который Джим мастерил для коттеджа ее матери. По правде сказать, она не слишком-то надеялась обнаружить хоть что-нибудь, но продолжала искать, ее руки двигались неловко и неуверенно, словно чувство вины и стыда сковало их тяжелыми цепями. Джим всегда доверял ей, а она была откровенна с ним. А теперь, мелькнула у нее мысль, после восьми лет совместной жизни, она рылась в его личных бумагах, как обычный вор. И, как обычный вор, она ничего не находила. Открытки были абсолютно неинтересными, письма невинными. Она уже подумывала о том, как станет извиняться перед мужем: «Джим, милый, прости меня, пожалуйста, я не хотела тебя обидеть…»

В нижнем левом ящике у самой стенки она наткнулась на кипу старых чековых книжек. Они лежали в абсолютном беспорядке. Первая сверху была годичной давности и покрывала четыре месяца.

Вовсе не предполагая найти что-то важное, Дэйзи листала страницы, не слишком обращая внимание на записи — так перелистывают скучную книгу, в которой много героев, но никакого сюжета. Большинство персонажей она прекрасно знала: Стелла, фармацевт, владельцы магазинов, книжного и готового платья, фирма по поставке строительного оборудования, зубной врач, ветеринар, садовник, почтальон. Самая большая сумма — двести пятьдесят долларов — причиталась, судя по предъявленным счетам, Стелле. На корешке чека со следующей по размеру суммой в двести долларов значились буквы А и Б. Он был датирован первым сентября.

Она проверила корешки следующего месяца и снова обнаружила такую же сумму, выплаченную в октябре. Дойдя до последней страницы книжки, она насчитала в конечном итоге четыре корешка, каждый на двести долларов, которые выплачивались Аб в начале месяца.

Аб. Она не знала никого, чье имя или фамилия начинались бы с этого сочетания. Среди ее знакомых не было ни Абнера, ни Аббота, ни Абернотти, ни Абигайл. Ближе всех стоял Адам. Адам Барнетт. А. Б.

Сначала она не слишком удивилась: в том, что Адам получал деньги от Джима, не было ничего противоестественного. Он адвокат Джима и оформляет его налоговую декларацию. Однако сумма — двести в месяц, то есть две тысячи четыреста долларов в год, — казалось, несколько чрезмерна даже в качестве гонорара консультанту по налогам. Кроме того, ее удивило, что Джим платил ему не через контору, а со своего личного счета. Может, муж выплачивал долг и занял деньги у Адама, возможно, он хотел сохранить этот факт в тайне от своих компаньонов. Возможно, он был не таким преуспевающим бизнесменом, каким хотел казаться Дэйзи и ее матери?

«Как это глупо с его стороны, не говорить мне правду, — подумала она. — Я без труда могла бы ограничить свои потребности. Нам с мамой прекрасно удавалось жить по минимуму, если это необходимо, а подобного рода необходимость возникала у нас достаточно часто».

Принц неожиданно гавкнул и, с шумом пронесшись по веранде, взлетел вверх по лестнице. Хотя Дэйзи не слышала никаких звуков с верхнего этажа, она сразу поняла, что кто-то вошел в дом, и принялась быстро и торопливо запихивать в ящики вытащенные бумаги. Возможно, она успела бы убрать следы своего «преступления», если бы Принц не счел своей прямой обязанностью проводить миссис Филдинг вниз к Дэйзи.

В течение нескольких секунд женщины смущенно разглядывали друг друга. Затем Дэйзи, ощущая повисшую в воздухе неловкость, произнесла:

— Я думала, ты собиралась пройти днем по магазинам?

— Я передумала. В городе слишком жарко.

— Неужели?

— Ужасно, хотя здесь у вас прохладно и свежо.

— Это верно.

— Объясни мне, пожалуйста, чем ты занимаешься?

Разыгрывавшаяся сцена напомнила Дэйзи картинку из далекого детства: мать, полная сил и праведного гнева, нависает над ней и она — съежившаяся, перепуганная, действительно совершившая какой-то проступок. Но теперь Дэйзи стала старше и прекрасно знала: главное — не выдать себя, не показать страх или вину.

— Я искала одну вещь и подумала, что Джим мог положить ее сюда.

— И это было для тебя так важно, что ты не могла дождаться его возвращения и спросить его самого?

— Напротив, это такой пустяк, что я просто не захотела его беспокоить. Ты ведь знаешь, у него столько забот.

— Пожалуй, тебе это известно лучше, чем мне. Ты прибавляешь их ему с таким усердием.

— Мама, не надо. Не начинай.

— Я и не начинаю! — резко парировала Ада Филдинг. — Ты сама затеяла все это в прошлый понедельник, когда позволила себе впасть в истерику из-за идиотского сна. Так все это и началось, из-за этого сна, и жизнь рассыпалась на куски. Были мгновения, когда мне и впрямь начинало казаться, что ты сошла с ума — слезы, крики, блуждания в одиночестве по кладбищу в поисках могилы, которую ты сподобилась разглядеть во сне, расспросы-допросы, даже Стеллу ты не смогла оставить в покое со своими разговорами о мертвом мексиканце, про которого никто из нас даже не слышал, — это же абсолютное безумие!

— Если это и безумие, то мое, а не твое. Тебе не о чем беспокоиться.

— А это! Ты рыщешь по комнате Джима, суешь нос в его личные бумаги. Что это такое? Что ты тут ищешь?

— Ты прекрасно знаешь, что я ищу. Джим не мог не рассказать тебе. Он ведь делится с тобой всем без исключения.

— Только потому, что больше ни о чем ты не хочешь с ним разговаривать сама.

Устремив взгляд в стену перед собой, Дэйзи размышляла, сколько раз Джим и мать обсуждали ситуацию. Может быть, они даже провели своего рода консилиум в ее отсутствие, два доктора над тяжелым больным, симптомы болезни которого они никак не могут определить.

«Она ищет потерянный день, доктор Филдинг. — О, это очень серьезно, доктор Харкер. — Конечно, конечно. У меня это первый случай. — Возможно, нам придется оперировать. — Хорошая мысль, замечательная. Если потерянный день куда и подевался, он наверняка у нее внутри. Мы вытащим его на свет и наконец от него избавимся. Нельзя оставлять его внутри. Это опасно».

— По-моему, — заметила миссис Филдинг, — тебе неприятна сама мысль, что Джим мне доверяет.

— Нисколько.

— Молодые женщины, как правило, счастливы, если муж и теща находят общий язык. У нас с Джимом могут быть разногласия по многим вопросам, но мы забываем о них ради тебя, потому что оба тебя очень любим. — На глазах миссис Филдинг появились слезы, уголки губ опустились, казалось, еще секунда, и она заплачет. Она прижала пальцы к губам, будто пыталась вернуть их в прежнее положение. — Ты ведь знаешь, как мы любим тебя, правда?

— Да. — Она знала, они любили ее, каждый по-своему, и ни один до конца. Джим любил ее ровно настолько, насколько она соответствовала его представлениям об идеальной жене. Ее мать любила ее как отражение самой себя, но отражение, в котором не существовало недостатков оригинала. Да, конечно, ее любили. Быть любимой вовсе не проблема. Проблема заключается в том, что, оказавшись в качестве объекта любви двух таких сильных личностей, как Джим и Ада Филдинг, она лишилась собственной способности любить импульсивно и искренне.

Неожиданно она подумала о Пинате, и на душе стало неспокойно. Дэйзи вспомнила, как возвращались они с кладбища в город, как отразились на лице его мука и страдание в тусклом свете приборной доски автомобиля — наверное, он думал, что никто его не видит и нет нужды скрывать терзавшую его скорбь.

Она обернулась и заметила, что мать пристально ее разглядывает, и сразу поняла, нужно прекратить о нем думать. Порой ее пугала способность матери прочитывать ее мысли.

«В таком случае, — подумала она, — я действительно находящийся в ее распоряжении кинопроектор. Она сидит сзади и смотрит фильмы, вырезая куски и перемонтируя кадры. Но Пинату она увидеть не сможет. Она просто о нем не знает, как не знает никто на свете».

Пината принадлежал только ей, он был спрятан в потайной ящичек в самой глубине души Дэйзи.

Она перестала перекладывать бумаги, затем заперла стол, положила ключ на подоконник. Все выглядело точно так же, как в тот момент, когда она вошла в комнату. Джиму было ни к чему знать, что она рылась в столе и обнаружила эти помесячные выплаты Адаму. Если только ему не скажет об этом мать.

— Полагаю, — сказала Дэйзи, — что ты ему обо всем расскажешь?

— Считаю своим долгом.

— Может, у тебя есть какой-то долг и в отношении меня?

— Если бы я видела, что ты поступаешь логично и рационально, я бы и не подумала говорить Джиму. Да, у меня есть перед тобой обязательства, и они заключаются в том, чтобы уберечь тебя от последствий твоих же совершенно безответственных поступков.

— Я безответственна, — согласилась Дэйзи, нелогична, неразумна и безответственна. Как мой отец. Продолжай. Скажи об этом еще раз. Я такая же, как мой отец.

— Мне незачем повторять. Это правда.

— И в чем же конкретно проявилась моя безответственность?

— В целом ряде поступков, насколько мне известно. Об одном мне хотелось бы узнать поподробнее.

— Ты могла бы спросить у меня.

— И спрошу.

Миссис Филдинг села на стул, выпрямив спину и сложив руки на коленях. Дэйзи хорошо знала эту позу матери. Так миссис Филдинг подчеркивала особенную серьезность разговора, свое колоссальное терпение, материнскую боль («все это доставляет мне куда больше страданий, чем тебе»), а также гнев и негодование, отфильтрованные с такой тщательностью, что они просто ощущались на вкус. Как неразбавленное виски.

— Сегодня я обедала с миссис Уэлдон, — сказала миссис Филдинг дочери, — ты ее, конечно, помнишь.

— Очень смутно.

— Совершенно невозможная женщина, но надо отдать ей должное — у нее необычайная способность вылавливать по кусочкам информацию о ком угодно. На этот раз информация касалась тебя. Возможно, все это покажется тебе пустяком. Мне — нет. Случившееся показывает, что ты не так осторожна, как следовало бы. Ты не можешь позволить городу сплетничать по своему поводу. Джим становится здесь все более заметной фигурой. К тому же он очень нежный супруг. Ни одна из знакомых с ним женщин не может не завидовать тебе.

Все это Дэйзи слышала уже не раз. Менялась интонация, штампы, но суть оставалась прежней: ей, Дэйзи, чрезвычайно повезло в жизни и она каждый день должна благодарить небеса за то, что Джим с ней не разводится, хотя она и не в состоянии подарить ему наследника. Миссис Филдинг была слишком воспитанна, чтобы сказать об этом прямо, но ее намеки звучали весьма красноречиво: Дэйзи должна быть сверхстарательной женой, коль уж у нее не получилось стать матерью. Важнее всего был факт пребывания замужем, а не то, кто вступал в брак. И для миссис Филдинг замужество дочери значило так много не по каким-то религиозным или нравственным мотивам, а потому, что это была единственная гарантия более или менее благополучного бытия. Дэйзи все прекрасно понимала. С одной стороны, она сочувствовала матери, поскольку видела, как та старается поддерживать отношения дочери с мужем, но, с другой, ее не могло не возмущать и не раздражать то, что речь постоянно шла не о жизни Дэйзи, ее замужестве или муже, но скорее о чем-то принадлежащем матери.

— Ты меня слушаешь?

— Да, мама.

— Почему же не отвечаешь? Ты была в городе после обеда в четверг?

— Да.

— На Пьедра-стрит?

— Может, и на Пьедра-стрит. Что здесь такого? Какая разница?

— Тебя там кое-кто видел, — пояснила миссис Филдинг. — Ближайшая соседка миссис Уэлдон по имени Коринна. Она сказала, что ты шла с очень симпатичным смуглокожим молодым человеком, у которого какие-то связи с тюрьмой и полицией. Это правда, Дэйзи?

Она боролась с искушением солгать, оставить Пинату в полной безопасности ящичка для заветных тайн внутри своей души, но побоялась, что ложь принесет куда больше вреда, чем правда.

— Да, я там была.

— Кто этот мужчина?

— Он занимается расследованиями.

— Ты хочешь сказать, что он детектив?

— Да.

— Но чего ради ты расхаживаешь по городу в сопровождении детектива?

— Почему бы нет? Стояла превосходная погода, а я так люблю гулять.

Наступило молчание, затем раздался голос миссис Филдинг, мягкий и жалящий, как жидкий кислород:

— Я бы попросила тебя прекратить говорить мне дерзости. Как ты познакомилась с этим человеком?

— Благодаря моему, — тут она остановилась, — через одного моего знакомого. Тогда я еще не знала, что он частный сыщик. А когда выяснила, то наняла его.

— Ты его наняла? Но зачем?

— Чтобы он выполнил одно поручение. В данный момент это все, что я могу сказать по этому поводу.

Она направилась к двери, мать торопливо окликнула ее:

— Подожди!

— Я предпочитаю не обсуждать…

— Ах, это ты предпочитаешь! Надо же! А я предпочитаю обсуждать. Нам необходимо решить этот вопрос до того, как Джим узнает обо всем сам.

— Нам нечего решать, — ответила Дэйзи спокойно и ровно: она знала, мать ждет, пока ее дочь потеряет терпение. Любимая роль лучше всего удавалась миссис Филдинг, когда люди выходили из себя. — Я наняла мистера Пинату, чтобы он выполнил мое поручение, и в данный момент он занимается именно этим. Узнает ли об этом Джим, не имеет никакого значения. Он все время нанимает людей у себя в конторе. Я не создаю ему с этим проблем, поскольку наем его персонала не мое дело.

— И ты полагаешь, Джиму нет никакого дела до того, что его жена болтается по городу в компании мексиканца?

— Расовая принадлежность мистера Пинаты не является предметом нашего обсуждения в настоящий момент. Я наняла его с учетом профессиональных качеств, а не по расовому признаку. Я практически ничего не знаю о нем самом. Он не делился никакой информацией на этот счет, а я его ни о чем таком не спрашивала.

— Терпимость — это одно, а глупость — совершенно другое. — В голосе миссис Филдинг вдруг прозвучала странная хрипотца, точно ее ярость, не желая вылиться в слова, застряла где-то в горле. — Ты ничего не знаешь об этих людях. Они хитры и коварны. Ты в этом ничегошеньки не смыслишь. Если дать ему малейший шанс, он использует тебя в своих целях, обманет…

— В каком же месте ты так много разузнала о человеке, которого и в глаза не видела?

— Мне ни к чему его видеть. Они все совершенно одинаковы. Ты должна порвать всяческие отношения с ним до того, как они доведут тебя до серьезных неприятностей.

— Отношения? — в изумлении воскликнула Дэйзи. — Бог мой! Можно подумать, он мой любовник, а не человек, которого я наняла.

Дэйзи глубоко вздохнула, пытаясь обрести спокойствие.

— Что же касается моих шатаний по городу, то это неправда. Мистер Пината проводил меня до машины по окончании нашего делового свидания. Удовлетворена ли подобным объяснением ты, а также миссис Уэлдон и Коринна?

— Нет.

— Боюсь, вам придется довольствоваться сказанным. Больше мне сказать по данному вопросу нечего.

— Сядь! — резко приказала миссис Филдинг. — Послушай меня.

— Я уже все услышала.

— Пожалуйста, забудь хоть на мгновение, что я твоя мать.

— Хорошо. — Она подумала, что сделать это несложно. В зеленоватом свете, проникавшем в комнату с веранды, мерцающее лицо миссис Филдинг казалось чужим, словно лицо существа, скрывающегося в морских глубинах.

— Ради себя самой, — взмолилась миссис Филдинг, — скажи, зачем ты наняла Пинату?

— Я пытаюсь восстановить один мой день. И мне понадобился кто-то, скажем так, объективный, кто смог бы мне помочь.

— И это все? И не имеет никакого отношения к Джиму?

— Нет.

— А как насчет того, другого, чье имя на могиле?

— Я ничего о нем не узнала, — призналась Дэйзи.

— Но пыталась?

— Конечно.

— Конечно? — взвизгнула миссис Филдинг. — Что это значит — «конечно»? Неужели ты настолько глупа, что считаешь его могилу той самой, которую видела во сне?

— Я точно знаю, это та самая могила. Мистер Пината был со мной на кладбище. Он узнал ее раньше меня, по тому описанию, которое я дала, пересказывая сон.

Наступила долгая пауза. Наконец ее нарушил полный боли шепот миссис Филдинг:

— Господи, что же мне делать? Что с тобой происходит, Дэйзи?

— Что бы со мной ни происходило, это происходит именно со мной, а не с тобой.

— Ты мой единственный ребенок, твое благополучие и счастье для меня куда важнее собственного. Твоя жизнь — это моя жизнь.

— Уже нет.

— Ну почему ты так изменилась? — В глазах матери появились слезы разочарования, злости, жалости к себе, все это перемешалось и слилось воедино. — Что с нами произошло?

— Не плачь, пожалуйста, — устало попросила Дэйзи. — С нами ничего не произошло, если не считать того, что мы обе стали немного старше, к тому же ты хочешь участвовать в моей жизни куда активнее, чем я того желаю.

— Да, Господи! Я только пытаюсь сделать твою жизнь чуть проще, хочу защитить тебя. Какой смысл переживать все то, что мне пришлось пережить, если я не могу передать тебе свой опыт? Моя собственная семья рухнула. Неужели ты можешь осуждать меня за то, что я пытаюсь удержать тебя от подобного исхода? Возможно, если б в моей жизни был кто-то, наставлявший меня так, как я наставляю тебя, я бы никогда не вышла замуж за Стэна Филдинга. Я дождалась бы кого-нибудь более достойного и надежного, такого, как твой Джим, а не стала бы связывать жизнь с человеком, в жизни не сказавшим правдивого слова и не совершившим честного поступка со дня своего появления на свет.

Она продолжала говорить, меря шагами комнату так, словно оказалась в тюрьме собственного прошлого. Дэйзи слушала ее вполуха, пытаясь припомнить случаи, когда отец лгал ей. Правда, это была скорее не ложь, а мечты, которым так и не довелось обратиться в реальность. «Когда-нибудь, Дэйзи, детка, я возьму тебя и маму в Париж посмотреть на Эйфелеву башню». Иногда это было сафари в Кении, коронация в Лондоне, Парфенон в Афинах.

Если это и ложь, то она принадлежит жизни в той мере, в какой принадлежал жизни сам Филдинг. Так или иначе, ему ведь все равно никто не верил.

— Дэйзи, ты меня слушаешь?

— Да, мама.

— В таком случае я требую, чтобы ты прекратила эти игры. Понятно? Люди из нашего круга не нанимают частных детективов. Уже в самом этом слове есть что-то мерзкое.

— Я не уверена, что мы относимся к таким людям, — возразила Дэйзи, — скорее, хотим казаться.

— Хотим казаться? Так-то ты воспринимаешь желание достойно выглядеть в глазах других людей. По-твоему, это хотеть казаться. Что ж, я так не считаю. На мой взгляд, это обыкновенный здравый смысл и чувство уважения к себе. — Миссис Филдинг поднесла к губам руку, словно хотела остановить лившийся словесный поток. — Интересно, как же ты представляешь себе нормальное человеческое поведение — нанять большой зал и громко объявить всему городу с кафедры о своих секретах?

— У меня нет тайн.

— Нет тайн? В самом деле? Твоя глупость просто приводит меня в отчаяние. — Мать Дэйзи упала на стул, подобно камню, падающему в воду. — Господи! Я в полном отчаянии. — Слова шли из самой глубины ее души, напоминая пузырьки, поднимающиеся со дна пруда. — Я так, я так устала.

Взгляд Дэйзи был полон горечи:

— Тебе есть от чего уставать. Как много сил нужно, чтобы жить двумя жизнями — за себя и за меня.

В комнате наступила тишина. Было слышно, как нервно дышит колли и тихо стучат в окно ветки чайного дерева, словно просившегося в дом.

— Ты должна наконец, — мягко сказала дочь, — оставить меня одну. Ты слышишь, мама? Это очень важно. Ты должна оставить меня одну.

— Я поступила бы именно так, если б знала, что у тебя достаточно сил и ты можешь обойтись без моей помощи.

— Так дай же мне попробовать.

— Ты выбрала очень неудачное время для заявлений о своей независимости. Куда более неудачное, чем ты думаешь.

— Любое время окажется неудачным, если в этом замешана ты. Разве не так?

— Послушай, маленькая дурочка. Джим — прекрасный муж. У вас чудесная семья. И теперь, под воздействием минутного каприза, ты хочешь поставить на карту свою судьбу?

— Уж не хочешь ли ты сказать, что Джим действительно разведется со мной из-за того только, что я наняла детектива?

— Все, что я хотела…

— А может, ты боишься, — перебила она мать, — как бы детектив не раскопал какие-нибудь факты, которые Джим хотел скрыть?

— Будь ты моложе, — возмутилась Миссис Филдинг, — я бы вымыла тебе рот мылом за подобные слова. Твой муж — самый порядочный, самый нравственный человек из всех, кого я когда-либо встречала. Пройдет время, ты станешь старше и будешь в состоянии понимать серьезные вещи, я смогу рассказать тебе про Джима такое, что приведет тебя в изумление.

— По поводу одного факта я уже в изумлении, причем обнаружила его сама, без помощи детективов, — Дэйзи быстро посмотрела на бюро. — Он платил Адаму Барнетту по двести долларов каждый месяц. Я нашла корешки чеков.

— Ну и что?

— Это кажется несколько необычным. Как ты думаешь?

— Конечно, но только для тебя.

— Похоже, ты что-то об этом знаешь.

— Все, причем в подробностях, — сухо ответила миссис Филдинг. — Джим купил земельный участок, который принадлежал Адаму, неподалеку от ущелья Святой Инезы. Он планировал построить в горах небольшой домик, сюрприз к годовщине вашего брака. Жаль, что мне пришлось рассказать тебе об этом. Но лучше уж испортить сюрприз, чем давать основания твоим подозрениям. Должно быть, у тебя, Дэйзи, колоссальный комплекс вины, иначе ты не обвиняла бы других с такой быстротой.

— А я и не обвиняла, я только поинтересовалась…

— Неужели? За что же, по-твоему, Адам получил эти деньги? — Миссис Филдинг с трудом поднялась со стула, точно все ее тело оцепенело от долгого сидения. — Мне ясно, что этот Пината очень дурно влияет на тебя, иначе в твою голову просто не пришли бы подобные мысли.

— Он не имеет никакого отношения…

— Я хочу, чтобы ты немедленно позвонила ему и сообщила, что больше не нуждаешься в его услугах. Я иду к себе, должна немножко отдохнуть. Доктор говорил, мне надо избегать такого рода сцен. Надеюсь, к следующей встрече причина наших разногласий исчезнет.

— Ты полагаешь, отказ от услуг Пинаты решит все проблемы?

— По крайней мере он станет началом их решения. Надо же с чего-то начать.

Прежним решительным шагом миссис Филдинг двинулась к двери, но ее обвисшие плечи говорили о многом. Дэйзи никогда не видела ее такой. Она вспомнила слова матери об отчаянии.

«Что ж, это правда, — подумала молодая женщина. — Она в отчаянии. Как странно испытывать это Чувство, когда светит солнце, а Пината бродит где-то по городу».

Она посмотрела на стоявший в комнате телефон. Казалось, его блестящий черный шнур связывает ее с самой жизнью. Все, что нужно сделать, — поднять трубку и набрать номер. Даже если его нет на месте, она сможет оставить сообщение для него на коммутаторе: «Позвони мне, встреть меня. Я хочу тебя видеть».

Звук шагов миссис Филдинг еще раздавался на лестнице, когда телефон вдруг зазвонил. Она заставила себя подойти к аппарату размеренно и неторопливо, с трудом подавив желание кинуться к нему бегом.

— Алло?

— Междугородный вызов для миссис Дэйзи Харкер.

— Я слушаю.

— Говорите, мадам. Ваш абонент на линии.

Дэйзи ждала, надеялась, хотя и совершенно безосновательно, что звонит Пината, связывается с ней таким образом для страховки, опасаясь присутствия поблизости Джима или матери.

Но голос принадлежал женщине и звучал нервно и взвинченно:

— Я знаю, мне не следовало звонить вам так неожиданно, миссис Харкер, может, мне лучше называть вас Дэйзи, хотя это выглядит не слишком воспитанно, ведь мы еще не знакомы…

— Простите, с кем я говорю?

— Это Мюриэл, ваша новая, как бы получше выразиться, ну да, мачеха. — Она нервно рассмеялась. — Наверное, вы несколько ошарашены. Поднимаете трубку, а неизвестно кто представляется вам новой мачехой.

— Да нет. Я знала, что мой отец снова женился.

— Он написал вам об этом?

— Не совсем. Эта новость дошла до меня окольными путями, как и все новости, касающиеся изменений в его личной жизни.

— Простите, — быстро отреагировала Мюриэл, в ее голосе чувствовалось нервное напряжение. — Я просила его написать вам, а потом не раз напоминала.

— Здесь ни в коей мере нет вашей вины. Примите мои самые искренние поздравления. Надеюсь, вы будете счастливы.

— Спасибо.

— Откуда вы звоните?

— Из квартиры мисс Виттенберг, нашей соседки по коридору. Мисс Виттенберг обещала не подслушивать, она даже заткнула пальцами уши.

Все это напоминало первоапрельский розыгрыш: «Я ваша новая мачеха. Мисс Виттенберг заткнула пальцами уши».

— Мой отец с вами?

— Нет. Именно поэтому я и звоню, очень за него беспокоюсь. Мне не следовало отпускать его одного в его состоянии. Автостоп небезопасен даже для молодых и здоровых, когда нет особых слабостей и пристрастий. Полагаю, — осторожно прибавила Мюриэл, — вы, как его дочь, знаете, что он пьет.

— Мне это известно.

— В последнее время у него с этим делом не было особых Проблем, я за ним присматриваю. Но сегодня он не захотел взять меня с собой. Он сказал, у нас нет денег на автобусные билеты на двоих и он в одиночку доберется автостопом.

— Вы хотите сказать, что он поехал сюда, в Сан-Феличе?

— Да, он очень хотел вас увидеть. Его очень мучила совесть за то, что он сбежал и не повидался с вами. Потерял просто-напросто самообладание. Стэн ведь очень совестливый человек, он и пьет из-за этого. Это как боль, которую надо заглушить.

— Я его еще не видела, и сюда он не звонил, — сказала Дэйзи. — Вы уверены, что он собирался приехать прямо к нам?

— Ну конечно. Он даже сказал, что вы, может быть, разопьете все вместе бутылочку шампанского, дабы отметить встречу.

«Как это похоже на отца, — подумала Дэйзи. — В Париж смотреть на Эйфелеву башню, в Лондон на коронацию, в Сан-Феличе, чтобы отпраздновать встречу шампанским». Ее вдруг охватило чувство горечи и гнева. Она вновь почувствовала внутри себя младенца, который никак не может родиться, но и умереть тоже не может. Эта тяжесть ослабила захлестнувшие ее вдруг чувства.

— Стэн бы не одобрил мой звонок, — продолжала Мюриэл, — но я ничего не могла с собой поделать. Когда он приехал в прошлый раз, то связался с этой официанткой, Нитой.

— Нитой?

— Нитой Гарсиа. Так он ее называл.

— Но в заметке говорилось, что ее фамилия Донелли.

— Ну и что! Про Стэна там тоже написали, что его фамилия Фостер, — Мюриэл сухо засмеялась, в голосе ее почувствовалось осуждение. — Конечно, я, как все женщины, подозрительна, но я так и не смогла удержаться от подозрения, что вот он поехал и еще раз встретится с ней, попадет из-за этого в какую-нибудь передрягу. Я надеялась, может, он уже связался с вами, ну и вы строго-настрого ему наказали не встречаться с теми, с кем не надо встречаться.

— Он со мной не связался, — ответила Дэйзи. — Боюсь, если бы эта встреча произошла, я не смогла бы наказать ему строго-настрого что бы то ни было.

— Ну что же. Извините за беспокойство, — похоже, она уже собиралась повесить трубку.

— Секундочку, Мюриэл, — торопливо проговорила Дэйзи. — В четверг вечером я отправила отцу письмо специальной почтой и задала ему очень важный вопрос. Он не поэтому решил так неожиданно меня повидать?

— Я ничего не знаю об этом письме.

— Оно было отправлено на адрес склада.

— Он ничего о нем не говорил. Может, не получил? Он читал мне ваши письма, но другие, как раз перед тем, как уехал. Стэн хранит их в старом чемодане. Вы ведь знаете его старый чемодан, набитый всяким хламом? Он все время таскает его за собой. Знаете?

Дэйзи вспомнила чемодан отца. Единственное, что он унес с собой, когда ушел из их квартиры в Денвере в один из зимних дней. «Дэйзи, детка, я собираюсь отправиться в маленькое путешествие. Не переставай любить своего папочку». Путешествие длилось ют уже пятнадцать лет, и она так и не перестала его любить.

— Он читал ваше письмо, — продолжала Мюриэл, — и неожиданно расстроился.

— Откуда вы знаете, что это было мое письмо?

— Он сразу же принялся говорить, каким плохим отцом оказался. Кроме того, — бесхитростно призналась она, — кроме вас, ему никто не пишет.

— Он говорил вам, о чем письмо?

— Нет.

— Он положил его обратно в чемодан?

— Нет. Сразу же, как он ушел, я посмотрела в чемодане, но его там не было, и я догадалась, что он взял его с собой. — В голосе Мюриэл прозвучала нотка смущения и попытка оправдаться: — Чемодан ведь не был заперт, только обмотан цепью.

— А откуда вы знали, какое именно письмо искать?

— Оно было в розовом конверте.

Дэйзи хотела сказать, что не пользуется разноцветными конвертами, как вдруг вспомнила, что одна из ее знакомых подарила ей пачку ко дню рождения несколько лет назад.

— А какой на конверте был написан адрес?

— Какая-то гостиница в Альбукерке.

— Понятно.

Адрес в Альбукерке и розовая бумага свидетельствовали о том, что письмо, скорее всего, написано в декабре пятьдесят пятого. В конце того года ее отец перебрался из Иллинойса в Нью-Мексико, но пробыл там всего месяц. Она вспомнила, как отправила ему подарок к Рождеству и чек в гостиницу в Альбукерке, а открытку с благодарностью за подарки и жалобами на то, что Нью-Мексико ему не понравился из-за обилия пыли, получила две недели спустя из города Топека в штате Канзас. Открытка казалась очень печальной, а буквы на ней прыгали вкривь и вкось, будто он был болен или сильно пьян — скорее всего, то и другое одновременно.

— Если Стэн узнает, что я вам звонила, он придет в ярость, — нервно проговорила Мюриэл. — Может, вы не скажете ему об этом, когда увидите?

— Я могу вообще его не увидеть. Он в состоянии оказаться не в окрестностях Сан-Феличе, а в каком-нибудь другом месте.

— Но он сказал…

— Да, он сказал…

«Он уже сказал как-то, — мысленно добавила она, — что отправляется в небольшое путешествие, и оно затянулось на пятнадцать с лишним лет». Возможно, у него началось очередное маленькое путешествие, и Мюриэл, такая же наивная, как Дэйзи в юности, станет бродить по улицам города, высматривая его в толпе прохожих; она будет то и дело видеть его лицо в проезжающем мимо автомобиле; замечать, как он входит в закрывающиеся двери лифта. Дэйзи сотни раз доводилось испытывать это чувство, и всегда автомобиль уносился слишком быстро, лицо в толпе оказывалось слишком далеко, а двери лифта захлопывались у нее перед носом.

— Что ж, — повторила Мюриэл, — извините за беспокойство.

— Никакого беспокойства. Напротив, я очень благодарна вам за звонок.

— Стэн дал мне другой номер, чтобы я позвонила по нему в случае срочной надобности, какого-то мистера Пинаты. Но я не хотела звонить совершенно незнакомому человеку по поводу — ну, об известной вам слабости Стэна.

Дэйзи мысленно спросила себя, сколько незнакомых людей на огромном пространстве страны знали об известной слабости Стэна и какому еще количеству предстоит узнать о ней за сегодняшний день.

— Мюриэл, — обратилась она к собеседнице.

— Да?

— Ни о чем не беспокойтесь. Я свяжусь с мистером Пинатой. Если мой отец в городе, мы отыщем его и присмотрим за ним.

— Спасибо, — в голосе Мюриэл зазвучали слезы. — Огромное вам спасибо. Стэн всегда говорил, что вы замечательная дочь.

— Не принимайте то, что он говорит, слишком всерьез.

— Но он действительно имел это в виду. И я тоже. Я так благодарна вам за то, что вы для него сделали. Дело ведь не в деньгах. Куда важнее знать, что есть кто-то, кто заботится о тебе и переживает за тебя.

«Да уж, — с горечью подумала Дэйзи, повесив трубку, — я все еще забочусь о нем. Продолжаю любить отца даже после пятнадцати лет его маленького путешествия. Если он в городе, я найду его. Я успею подбежать к двери лифта до того, как она закроется; проносящаяся мимо машина остановится на красный свет, ее задержит полицейский, или у нее лопнет колесо; лицо в толпе окажется его лицом».

Ветер усиливался, за окном носились стаи птиц и летящие листья, ветки чайного дерева бились об окно с таким звуком, словно о стекло скреблись когтями десятки животных.

Дэйзи сидела, судорожно сжимая в руке телефонную трубку. Она дрожала так, что можно было подумать, между ней и улицей не было стеклянной стены большого окна. Она с трудом набрала номер Пинаты, и, когда на другом конце провода ей ответили, что его нет, молодая женщина была готова кричать на телефонистку, обвинить ее в том, что та все перепутала или просто ее обманывает.

Она сделала глубокий вдох, чтобы хоть чуть-чуть успокоиться.

— Когда он будет?

— Это коммутатор. Он позвонил и сказал, что появится в конторе к семи. Правда, он обещал до этого позвонить и узнать, были ли ему звонки. Вы хотите что-то передать?

— Попросите его позвонить… — она остановилась в сомнении: Дэйзи не была уверена, что следует называть себя, да и вряд ли Пината захочет звонить ей домой, когда поблизости будут мать или Джим. — Нет, я буду у него в конторе ровно в семь.

— Как я должна вас записать, ваше имя?

— Скажите просто, что это связано с могилой.


14.  Я пишу эти строки, а постояльцы отеля удивленно разглядывают меня, словно задаваясь вопросом, | Кто-то в моей могиле | 16.  Стыд — вот мой ежедневный удел, только он кормит меня