на главную | войти | регистрация | DMCA | контакты | справка | donate |      

A B C D E F G H I J K L M N O P Q R S T U V W X Y Z
А Б В Г Д Е Ж З И Й К Л М Н О П Р С Т У Ф Х Ц Ч Ш Щ Э Ю Я


моя полка | жанры | рекомендуем | рейтинг книг | рейтинг авторов | впечатления | новое | форум | сборники | читалки | авторам | добавить



1

После своего возвращения из поездки в Триполи он сидел запершись в доме не более трех дней.

Вопреки ожиданиям слуг, помощников и любопытных зевак из жителей Гадамеса, паломник-хаджи вышел из дому на четвертый день со спокойным сдержанным выражением на лице, народ не ожидал увидеть такое на лице потерявшего в одночасье всех своих близких и оказавшегося таким одиноким в целом свете. Любопытствующий народ передавал друг другу, что он отвечал на приветствия знати и игнорировал скрытые намеки соперников, когда пересекал толпу на рынке оазиса, направляясь к водопою лошадей за городской стеною.

У безлюдных ворот городской стены он отпустил слуг и последовал в рощу в одиночестве. Вступил в пальмовые заросли, внимая стрекотанию кузнечиков и воркованию голубей на вершинах пальм, которые обвевали источник со всех сторон, ограждая его от козней гиблого ветра. Из-за бархана неподалеку проглядывало солнце, оставляя на горизонте длинный хвост ярко-красного цвета — оно словно доживало свой век.

Сахара безмолвствовала.

Он впервые ощутил чувство покоя, вкус тишины. Он пересек сахарский континент с севера на юг и с востока на запад, десятки раз и не знал, что за его всепоглощающей тишиной кроется некий язык, что за хрупким и безжалостным молчанием таятся нежность, скорбь и любовь. Может, он и не слышал этой тишины, потому что не прислушивался. Не слышал раньше, потому что не обращал внимания. А не обращал внимания потому, что не любил. Не любил — сердце его было занято иными заботами. Тревога поселилась в сердце, прежде чем он осознал ее разумом. Забота о золоте, меновой торговле, расчеты. И вот теперь вдруг он внимает мелодии тишины, вечной музыке, языку вечности, он, человек, не освободившийся от толчеи рынков и звона взвешиваемого золотого песка.

Сегодня, когда все совершилось, пошли прахом иллюзии, когда он получил возможность убедиться воочию, что дети перебрались через скверное море вместе со своей матерью и стали навеки добычей в руках христиан, он обнаружил в Великой Сахаре этой величественный покой, вещающий на языке тайн, на языке божием и передающем тайну предков их миру. Он познал, что этот голый континент — плоть мистическая, в которой он долгие годы был не в силах разглядеть истинные размеры и перспективу, целомудренный образ, щедрость великолепия и — дух сочувствия и любви. Он попирал Сахару ногами, не видя в ее чреве ничего, кроме кладов.

Он искал тайных кладов, ощутимых на ощупь, и отвергал сокровища намного более ценные, которые она не переставая дарила ему каждое утро, каждый вечер. Он жил в другом волшебном пространстве и за всю свою безумную гонку не почувствовал, что ползает по Сахаре. Той же самой Сахаре. Он не поднимал головы на гроздья звезд, не разглядывал и не видел лика луны, не раскрывал глаз на простор, не внимал речи тишины. Не наслаждался видом газели или горного барана, ни разу не попробовал иного волшебного напитка — воды на вкус. А вода, вода была истинным чудом пустыни. Вот сейчас он слушает шепот родника и понимает, что в его стремлении гнаться за камешками — несчастье, упрямство, соблазн. Он всего лишь игрок, мошенник, словно капризная красотка.

Однако… может ли вода разговаривать с тем, кто погрузил нож в сердце живой твари? Хватит ли отваги убийце вернуться из изгнания на землю, в Сахару? Простит ли Сахара того, кто всегда чуждался ее, обменивал ее на металл, к которому рвутся только злобные, злополучные люди? Простит ли Сахара-мать своего блудного сына, который окропил ее кровью человеческой жертвы? Осмелится он пасть на колени, кататься в пыли, молить о прощении, утешаясь тем, что принес потомство, оставил свое семя? Простит ему небо или Сахара жизнь глухонемого слепца? Простит отмеченного тьмою, лишенного сердца и разума? Сойдет ли благословение, свершится ли чудо после того, как он поднял руку и пролил кровь? Он был бы в состоянии требовать прощения, если бы спохватился при первом ударе, если бы обратил внимание на первый знак. Однако он продолжал упорствовать, тянулся и требовал большего — и проиграл пари. Он себя проиграл. Тайный голос вещал ему о гибели, но он не внимал, делал вид, что не понимает, и устремился против течения. Полагал, что золотого песка гадалки ему хватит, чтобы вернуть свою женщину, своих детей, свою поруганную честь. Имам вел тяжбу с ним, один из помощников подстрекал его, и он его устранил. Потерял голову, сам превратился в поток, в течение, в сель. Бросился в Гадамес, чтобы вернуть полную меру своим врагам, но обнаружил, что судьба опередила его и толкнула семью в руки ростовщиков. Он погнался за ними в Триполи, однако корабль христиан с ними на борту уже пересек море. Он вернулся к своему окровавленному богатству и заперся в доме.

А теперь вот обнаружил, что в мире есть пустыня. А в Сахаре — покой, и над покоем плывет большой, чудесный диск — диск света. Серебряная диадема плывет над горизонтом — это ты, что ли, луна? Он осознал, что бежал бегом почти полстолетия, не видя этой луны, ни разу не ощутив запаха цветка лотоса. Не обернувшись на резвую ящерицу, не сорвав ни одного удивительного гриба. Он ни разу не прислушался к журчанию воды на мелких камнях. Никогда не следил за толчеей облаков, а они-то толпились, праздновали торжество, чтобы пролить дождь и оживить пересушенную почву Хамады. Да он даже на женщину свою не глядел, не играл с детьми. Он просто себя самого не знал. Меновая торговля на рыках оазисов выбила из головы мысль, что Аллах создал товар, чтобы покрыть нужду, поставить прикрытие, дать приют. Коварный металл влез в его жизнь и оторвал его от родного мира, от собственных детей, от самого себя.

Он сидел, прислонясь спиной к стволу подросшей пальмы и играл с горсткой теплого ночного песка. Следил за ходом луны, слушал гомон кузнечиков, щебетание воды из источника, бежавшей по мелким камням оросительного ручейка. Перед глазами плыли обряды Сахары, он вдруг увидел, что попал в оно из священных мест своего детства. Бежал босоногий по пыльным переулкам, отведывал вкус щебня, палящего зноя, мелких ран. Он гонял несчастных козлят по соседним оврагам и вади и страдал от их озорства так же, как другие ребята. В сезоны дождя он сбрасывал одежду и плясал под проливным горячим ливнем, повторяя припев плодородия:

«Лейся, дождик, лейся!

Пусто в поднебесье.

Фиников не стало —

Зернышки остались!

Шатер пуст —

Внутрь загляни:

Зернышки одни!..»

И изжаждавшаяся Сахара подхватывала этот зов, выпрашивая сочувствие у неба.

Так было, пока…

Пташке в клетке стало неспокойно. Из-под земли, будто гурия, выросла красивая девушка, и птаха в клетке затрепетала от любви. Они вдвоем пасли коз, она часто дразнила его в переулках. Она подсмеивалась над его вытянутым лицом, над топорщившимися волосами, торчащими как петушиный гребешок. Пришлось ему сбрить волосы на голове, а она заявила, что ему ни за что не изменить своего вытянутого лица. Он не обращал на нее внимания. Он избегал ее. Он отказывался поддерживать с ней разговор, она его прогоняла, дразнила просила, чтобы он простил ей ее озорство. Примирение никогда не бывало долгим. Она поворачивалась к нему спиной, как всякая опытная и искушенная женщина, всякий раз заставляя его уступить. Она вела себя дружелюбно по отношению к одному крепкому парню, отец которого промышлял торговлей. Говорила: главное, что должно быть у мужчины, так это богатство. Он с того самого дня и решил сделаться богатым. Он знал, что золото — ловушка для прелестниц и господин на рынке.

Начал он с обмена и избрал профессию торговца.

И вот это его странствие продолжалось с того давнего дня в детстве, с его отрочества, до сего дня.

Он преуспел в деле, но потерял себя. Он преуспевал в торговле, но о жизни забыл. Потому что не знал, что это ремесло извечно держится на игре, утверждающей, что золото никогда не дастся в руки тому, кто не отдаст ему всего себя взамен, не вручит ему свою душу. Он слушал одного мудреца-мага, вещающего данное пророчество в Кано, только борьба за дьявольский металл заставила его позабыть мудрость этих слов. Он вычеркнул из головы мысль, что прорицатель-маг из Кано имел в виду его самого. Если б он тогда задумался чуток, может быть и осталась бы какая-то надежда на избавление. На уход от всей этой игры. Однако он завяз в ней глубоко. Что, задумывается об избавлении тот, кто душу растерял? Может ли человек проиграть себя дважды?

Единственный проигрыш, за которым никогда не последует другой, это именно такой проигрыш. Полная утрата.

Теперь он может восстановить детали того, как составлялась цепочка. Озорная девица сподвигла его на поиск золота и торговое ремесло. Золото создало конкуренцию, вовлекло в борьбу с ненавистными врагами и соперниками. Враждебность заставила забыть о чести, а соперники отдали в залог его семью, которой он пренебрег. У него не оставалось иного пути, кроме как бежать к имаму и потребовать еще, чтобы освободиться, вернуть честь и семью, и он весь погряз в грязи, запутался еще больше. Совершил смертный грех и лишился прощения. Он вспомнил об утратах — потере детей и достоинства, потере собственной души. Грудь охватило жаром, комок подступил к горлу. Из глаз проступили слезы, словно пошел гной.

Сахара утешала его. Луна бледнела. Пальма над головой издала предсмертный хрип. Зарыдала. Вода прекратила свой говор и с нежностью влюбленного ласкала мелкие камни. Сахара вещала в утешение тщетно, все тщетно. Семя — ложь. Жена — вздор, Честь — небылица. А ты сам несуразнее всех нелепостей.

Однако, услышит ли голос Сахары тот, кто с детства избегал ее и продал душу за фальшивый блеск?


Глава 1. Козни | Бесы пустыни | cледующая глава