Бергсгатан

Йенс Хуртиг сидел на стуле за столом напротив Жанетт и с возрастающим интересом следил за разговором, который она вела по громкой связи с Иваном Ловинским из украинского Интерпола.

Первый труп из дела об убитых мальчиках обрел имя и биографию, хоть и трагичную. Вскоре останки бедняги перевезут на родину, в поселок под Киевом.

Шварц с Олундом слушали, стоя в дверях. Ловинский производил впечатление человека резкого, но симпатичного. Слушая, как он коротко отвечает на вопросы Жанетт, Хуртиг вспоминал своего отца. Украинец походил на него не только немногословными рублеными фразами, но и глубоким басом и акцентом – те же твердые согласные, те же интонации были у отца, когда тому – весьма нечасто – случалось говорить вслух.

– Where did he disappear?^[23] – Жанетт пришлось повторить вопрос, так как она не расслышала названия станции киевского метро, на которой обычно бывал мальчик и где его видели в последний раз.

– Syrets. Syrets station. Near Babi Yar. Never mind. I send you acts^[24].

– Очень интересно, – хмыкнул Шварц. – Пропал на станции метро в одной стране мира, отыскался – возле метро другой страны. Хотя, конечно, в подпорченном виде.

Взгляд, который Жанетт метнула на Шварца, заставил его умолкнуть, и он решил, что пора убраться. Шварц слегка потянул Олунда за рукав свитера и что-то прошептал ему на ухо, после чего оба скрылись за дверью. Хуртиг поразился, как вообще Шварц сумел получить полицейский жетон.

– You said that there were two persons missing from Syrets station. Two boys, both child prostitutes. Brothers. Itkul and Karakul Zumbajev. Is that correct?^[25]

– Correct^[26], – ответил Ловинский.

Долгое молчание. Хуртиг предположил, что Жанетт ждет подробного ответа, но она вместо этого спросила:

– Karakul is still missing?^[27]

– Yes, – прозвучал ответ Ловинского.

– And their connections to… Sorry, I didn’t get it correct. Kyso…^[28]

– Kyzylorda region. Parents are gypsies from region in South Kazakhstan. Brothers born outside Kiev. Get it?^[29]

– Yes… – Жанетт записывала, наморщив лоб.

– So, – произнес Ловинский, и Хуртиг подумал: сказал – будто зевнул. – Duty calls. Keep in contact?^[30]

– Of course. And don’t forget the phantom image. Thank you^[31].

– You will have our identikit in two hours. Thank you, miss Killberg^[32].

В телефоне щелкнуло, когда Ловинский положил трубку.

– Киллберг, – улыбнулся Хуртиг. – Если он считает, что твоя фамилия произносится так, то, наверное, думает: ну и фамилия, учитывая твою профессию.

Жанетт или сделала вид, что не заметила шутки, или же ее мысли были заняты чем-то другим. Когда она так сосредоточенна, до нее трудно достучаться, подумал Хуртиг и посмотрел на часы. Обеденное время давно миновало.

– Может, пойдем пожуем что-нибудь? Что скажешь? Я зверски хочу есть.

Жанетт покачала головой:

– Нет, сейчас не могу. Я после еды плохо соображаю. Но прогуляюсь с удовольствием. И погода отличная.

Через пять минут они шли по Бергсгатан к Кунгсхольмской церкви. Жанетт с головой ушла в свои мысли, и после нескольких безрезультатных попыток Хуртига завязать разговор они свернули на перпендикулярную улицу, на которой находилась кебабная.

Хуртиг вздрогнул от холода. Потирая руки, чтобы восстановить кровообращение, он почувствовал себя старым. Раньше он так не мерз, а единственным способом согреться для него был горячий душ. Но ведь душ прямо сейчас не примешь.

Стоявший у входа в кебабную старик выпиливал из ненастроенной скрипки популярные шлягеры, и Хуртига восхитило, что в такой холод у него не мерзнут пальцы. Музыка звучала не особо приятно, но Хуртиг сунул двадцатку в картонный стаканчик у ног музыканта.

Жанетт даже не заметила старика со скрипкой. Она с сосредоточенным видом закурила и осталась на улице, а Хуртиг вошел и заказал большую порцию кебаба из ягненка с жареной картошкой. В животе заурчало, когда продавец уложил еду в пакет.

– Значит… – сказал Хуртиг, снова выйдя на улицу. – Так как я, в отличие от тебя, не могу думать на пустой желудок, может, расскажешь мне, куда, по-твоему, нам двигаться дальше? – Он открыл пакет, развернул фольгу и откусил от питы. Они пошли дальше, оставляя “Зиму” Вивальди за спиной.

– Кое-что меня сильно удивляет, – начала Жанетт. – И понять это мне помог идиотский комментарий Шварца.

– Я пока плохо улавливаю. Успел съесть только помидор и немного салата.

– Мальчик пропал и был найден на станции метро. По-твоему, это случайность?

– Честно говоря, не знаю.

– Поешь мяса, тогда, может, сообразишь. Сам же всегда говоришь: надо есть мясо, а то мозг голодает. – Жанетт толкнула его, усмехнулась. – Я думаю так, – продолжила она. – Похитил мальчика на станции в Киеве и подбросил его труп в Стокгольме один и тот же человек. И я полагаю, что этот человек – либо частый гость в Восточной Европе, либо родился там. Знаком со средой. Знает, что делает.

– С чего ты так уверена…

– Я не уверена. Я сказала, что думаю так, а не знаю наверняка.

Хуртиг добрался до мяса.

– Ловинский говорил, что пропали двое братьев-цыган из Казахстана, – проговорил он с набитым ртом, – один из которых – наш мальчик, а второй все еще числится пропавшим. Какие у тебя мысли на этот счет?

– Двое цыганят, десяти и двенадцати лет, родились в Украине. Родители – из Казахстана. Дети зарабатывали деньги для семьи, и в том числе проституцией. Думаю, что второй мальчик тоже погиб и лежит сейчас где-нибудь в Стокгольме, ждет, когда его найдут.

– Скорее всего так, – признал Хуртиг. – А что ты думаешь про фоторобот? Чего нам от него ждать?

Жанетт пожала плечами:

– Я бы на него не слишком рассчитывала. Изображение конструировали по показаниям одного-единственного свидетеля, который, возможно, видел того, кто уводил мальчиков с собой. И свидетель – слепая на один глаз восьмилетняя девочка, которая не смогла определить возраст этого человека. Ты же помнишь, что сказал Ловинский? На одном допросе девочка объявила – сорок лет, на втором – что он был ужасно старый, а мы с тобой оба знаем, что дети редко правильно определяют возраст и на их слова не стоит полагаться.

С этим Хуртиг согласился. Когда он ходил в начальную школу, мальчишки из пятого-шестого классов казались ему взрослыми.

– Но есть и кое-что интересное, – подмигнув, добавила Жанетт. – Изображение будет у нас на столе через пару часов.

Кое-что интересное? Очень мягко сказано. Хуртиг знал, что она взбудоражена не меньше его.

Перед тем как войти в управление, он выбросил остатки кебаба в мусорный бак, а входя в лифт, открыл коробку с картошкой. У Жанетт зазвонил телефон. Взглянув на дисплей, она расплылась в улыбке.

– Привет. Как дела?

Хуртиг понял, что звонит София Цеттерлунд. Он наблюдал за мимикой Жанетт. Вот черт, да она же влюблена, подумал он.

Жанетт несколько раз нажала на кнопку, как будто от этого лифт мог перепрыгнуть пару этажей и поехать быстрее.

– Именно. Отлично. Моя машина сдохла, так что поеду на метро до Мариаторгет и захвачу тебя, а там посмотрим, что будет дальше.

Хуртиг предположил, что они собираются поужинать где-нибудь, а потом отправиться к Жанетт в Гамла Эншеде. Пока Юхан в Лондоне с Оке, в их распоряжении будет весь дом.

К тому же сегодня пятница, так что они еще и пропустят по стаканчику.

– И поговорим о чем-нибудь, кроме работы, – рассмеялась Жанетт. – Договорились. Обнимаю.

Хуртиг жадно жевал картошку. Лифт прозвонил, и двери открылись. Жанетт сунула телефон в карман куртки и задумчиво посмотрела на напарника.

– Кажется, у меня роман с Софией, – произнесла она, к его изумлению.