на главную | войти | регистрация | DMCA | контакты | справка | donate |      

A B C D E F G H I J K L M N O P Q R S T U V W X Y Z
А Б В Г Д Е Ж З И Й К Л М Н О П Р С Т У Ф Х Ц Ч Ш Щ Э Ю Я


моя полка | жанры | рекомендуем | рейтинг книг | рейтинг авторов | впечатления | новое | форум | сборники | читалки | авторам | добавить

реклама - advertisement



Глава 12

— Не суетись, — в сто двадцать восьмой раз сказал Федор. — Что ты, в самом деле… В Америку собираемся, что ли?

— Наверняка забыли что-нибудь, — упрямо буркнула Зоя. — Не суетись! А потом окажется, что самого нужного не взяли.

— Ну и что? — Федор насмешливо хмыкнул. — Потом заедем и возьмем. Да все взяли. Даже больше, чем нужно.

— Больше — может быть. А что-нибудь нужное наверняка забыли…

— Не суетись, — в сто двадцать девятый раз начал Федор, но вдруг замолчал, подозрительно уставился на нее и догадался: — Ты боишься, да?

— Ну, боюсь, — беспомощно призналась Зоя. — Все-таки все сразу, и далеко, и надолго… И я без них, и они без меня. Боюсь.

— Не бойся, Зой, — мягко сказал Федор, глядя на нее с сочувствием. — Все будет хорошо, не бойся. Ты же все равно в санаторий Аленку хотела отправлять, правда? Ну вот. А тут, можно сказать, санаторий сразу для всех. А природы сколько, а? Страшное количество природы! А потом, что значит — ты без них, они без тебя? В любой момент можно приехать. А если выходные временным отдать, так ты с детьми будешь еще больше, чем всегда.

Томка во вторник сказала ей то же самое, только совсем уж открытым текстом:

— А сейчас что — ты с ними, они с тобой? Только по утрам и видитесь. Ну, ладно, в выходные — еще и по вечерам. А тут у тебя и выходные освободятся, и хотя бы пару вечеров в неделю. На целый месяц! Серый оргвопросы утрясет, и гуляй — не хочу… Зой, ты мне рожи не корчи, ты мне лучше так и скажи: мало ли что пообещала! Передумала. И тогда я хоть знать буду, как ты ко мне относишься на самом деле. Эгоистка. Обманщица.

— Я к тебе отношусь терпимо… терпеливо… — Зоя горестно вздохнула. — Убила бы до смерти! Сама обманщица. Мы же о подарке говорили, а ты вон чего…

— А ты пообещала! — напомнила Томка.

Ну да, она пообещала Томке такой подарок на новоселье, который та выберет сама. Откуда она знала, что Томка потребует в новый загородный дом всех детей — и Федора тоже — на целый месяц? И кошку. И Елену Васильевну, но по собственному желанию. И саму Зою, хотя бы по выходным, но ее желанием никто не интересовался. Серый уже каких-то временных тренеров нашел на выходные для первой и второй групп. Но это ладно, хотя тоже немножко обидно… А вот как без нее будут обходиться ее девочки, ее гордость и радость, ее третья — первая из первых! — группа? Оказывается, спокойно будут обходиться. Оказывается, будут заниматься на тренажерах под присмотром Андрея Антоновича. Оказывается, Андрей Антонович уже согласился. Оказывается, и без тренера можно обойтись… Это было обидно уже не немножко.

— Подумаешь, без тренера! — возмутилась Томка. — Ты и так каждый день с ними! Ничего, потерпят в выходные без тебя. Нормальные люди вообще на целый месяц в отпуск уходят. А тебе на час в неделю оторваться — уже не знамо какая тоска! Лично я свой законный отпуск намерена провести в своем новом доме с твоими детьми. И все. Имею я право раз в жизни отдохнуть так, как хочу? И чтобы к субботе все были готовы.

Вот они и готовились к субботе, что ж теперь поделаешь. Подготовка получилась трудоемкой и нервной. Детское барахлишко собрать — это ерунда. Федор прав: если и забыли что-нибудь, так в любой момент можно заехать и забрать. Не в Америку же, в самом деле… А вот полностью освободить выходные оказалось очень непросто. Помимо занятий в клубе у нее в субботу и воскресенье были еще и частные уроки, и если от них отказаться на месяц — это минус шестьсот рублей каждую неделю. Значит, надо переносить на будни, а будни и так забиты под завязку. Ладно, Нина сама будет приезжать к ней домой, пока детей нет, уже какая-никакая экономия времени. Каждую среду в «Фортуне» у нее будет выходной, на вечер среды тоже можно двух-трех теток к себе пускать. Но Ромку, Лену и Никитку к ней привозить не смогут, к ним все равно придется самой бегать. Или отдать их пока Александре Павловне, их бывшей математичке? В школе Зоя больше всех учителей любила Александру Павловну, из-за нее и математику любила, из-за нее и на физмат пошла. Александра Павловна давно на пенсии, ей, наверное, лишняя копеечка не помешает… И Федору пришлось свое расписание корректировать. Правда, у него учеников не так много, и Федор решил согнать их всех на один день, например, на четверг. В четверг он будет приезжать домой с утра, днем заниматься с четырьмя учениками по очереди, а вечером опять уезжать к Серым за город. А этого нерусскоязычного математического гения Гарика и еще одного, не гения, но тоже нерусскоязычного, папы-беженцы будут сами привозить к Серым за город. Это Томка предложила — языковая среда, общение с детьми, неформальная обстановка… Педагогика. Папы-беженцы согласились с радостью, наверное, тоже о Сером легенд уже наслушались, небось, и задружиться мечтают… А Сереже и вовсе корректировать ничего не надо, у него вся работа — это компьютер, а Томка как сказала, какой компьютер у них в доме стоит, — так Сережа уже минуты считает до отъезда.

В общем, все устраивается хорошо. И на финансовые потери можно начихать, если учесть, что на Аленкин санаторий теперь не надо вынимать кусок из тайной заначки. Но, с другой стороны, возрастает ее долг Серым. Если смотреть на дело объективно, а не как Томка подает. Подарок!.. Конечно, подарок, но вовсе не Томке. Это всем им подарок. Санаторий не только для Аленки, но для всей семьи. Это в глупой беззаботной юности Зоя могла не понимать таких вещей… Что бы она делала без Серых? А долги растут.

— А для кошки-то все взяли? — по инерции спросила Зоя, думая совсем о другом.

— Не суетись, — отозвался Федор в сто тридцатый раз. Или уже в двести семьдесят второй? — Все для кошки взяли. И еду, и воду, и подгузники, и шубу, и шапку, и сапоги… И ковер.

— Это хорошо, — машинально пробормотала Зоя. — А то потом лишний раз заезжать… Какой ковер, ты что?!

— Обыкновенный ковер, на стенку вешать, — невозмутимо сказал Федор. — Чтобы она по ковру там тоже лазила. Вдруг там ковра нет? А зверь уже привык. Страдать ведь будет.

— Ты надо мной смеешься, — поняла Зоя.

— Ну, не плакать же мне над тобой. — Федор помолчал, хмуро поглядывая на нее, и вдруг спросил: — Ты сегодня что танцевала?

— Сегодня? Э-э-э… «Мурку», — не сразу вспомнила Зоя. — А что?

— Ну, и как успех?

— Как всегда, — скучно сказала она. — Я же тебе деньги отдала? Ну вот… У Катьки горло болит, хрипела немножко. Очень удачно получилось, прям до того в стиль… Только жарко в коже, кондиционер на ладан дышит. Семеныч обещал за выходные поменять, но, конечно, опять врет. А на среду фокусника какого-то нашел. Под музыку работает, так что Катька и ребята из-за моих прогулов не потеряют. Говорят, хороший фокусник, часы с мента может снять, прямо в присутствии прокурора и понятых. Никто ничего не заметит. Нашему контингенту это должно понравиться. И к тому же он может часа два работать, прямо с десяти. Да нет, все должно быть в порядке. Как ты думаешь?

— Я думаю, тебе поспать надо, — сердито сказал Федор. — Полвторого уже. Завтра у людей праздник, а ты будешь ползать там, как сонная муха… Разве это есть хорошо?

— Это не есть хорошо, — виновато согласилась Зоя. — Это есть не хорошо, а плохо… И ты не спишь. Что есть не просто плохо, а недопустимо. Ладно, Феденька, не сердись. Все, я спать пошла… Слушай, а может, постельное белье тоже надо было уложить?

— Убью до смерти, — пообещал Федор.

И Зоя ему поверила — что ж не поверить, любой бы на его месте убил — и пошла спать, и попыталась не думать о том, что забыли приготовить для целого месяца гостевания в чужом доме, или о том, что с Серыми она сроду не расплатится, или о том, что Аленку каждый день будет купать опять не она, а ведь обещала постараться… И о том, что этот сумасшедший Павел типичный Браун сегодня не приходил на ее танец смотреть. Наверное, насмотрелся уже досыта. Или спешит ремонт закончить до свадьбы? Зоя развеселилась, даже хихикнула в подушку, вспомнив, как в их последнюю встречу сумасшедший Павел Браун орал на охранников за то, что они его сразу не повязали, стояли и смотрели, как он ее за руки хватает. Совершенно сумасшедший. Вот и выходи замуж за такого. Запрет в доме и заставит танцевать только для себя. Это ж страшно подумать, какой убыток. Да и свадьба — дело дорогое. Гости, шампанское, кольца, костюм, платье… Ой, а ведь к завтрашнему новоселью она даже платье себе не приготовила! Ведь так и знала, что обязательно что-то забудут. Хотя Томка говорила, что толпы не будет, будут только свои. Значит, о нарядах можно не думать. Вообще ни о чем можно не думать. А если Семеныч кондиционер так и не поменяет, она «Мурку» танцевать больше не будет, тем более — в этих кожаных доспехах… И кошке имя так и не придумали… И дети завтра разбудят ее до будильника…

Но утром ее никто не разбудил, и будильник не звенел, и Федор за плечо не тряс, приговаривая, что давно пора вставать. И даже никаких звуков дежурного утреннего скандала из кухни не доносилось. Это что ж такое стряслось, а? Это почему в доме с утра пораньше — тишина, покой и порядок, а? Заболели все хором, а? Или уж чего-нибудь такого натворили, что теперь сидят по углам, молчат и от страха трясутся? Зоя от последней мысли затревожилась, встала, торопливо влезла во вчерашний сарафан, пошлепала босиком, потому что тапочек рядом с кроватью не оказалось, на ходу строго покрикивая:

— Ну, что такое опять стряслось? Немедленно чтобы все признались! Некогда мне тут с вами в молчанку играть! Ишь, по углам попрятались, быстро всем вылезти! Аленушка, выходи, ты-то должна понимать… Федор! Где ты? В чем дело?!

Никто из углов не вылезал, никто ни в чем не признавался, даже Аленушка не отзывалась, и Зоя уже чуть в панику не ударилась, но тут из Большой Ничьей комнаты выглянул Федор, усмехнулся своей фирменной усмешкой, сказал успокаивающе:

— Ничего не стряслось. Сережа с девочками во дворе. Я тебе ванну приготовил, скупнись, пока время есть. Сегодня опять жару обещают.

— Чего это они с утра пораньше гулять пошли? — не поняла Зоя. — А говоришь — не стряслось. Все-таки натворили чего-то, да? Сбежали, да? Манька, да?

— Нет. — Федор заухмылялся еще насмешливее. — Просыпайся уж давай как следует. Пятнадцать минут десятого, чего там с утра пораньше. С утра пораньше все тихонечко встали, оделись, умылись, позавтракали — и смылись. Чтобы мама хоть раз в жизни выспалась как белый человек, А ты глаза открыла — и сразу: признавайтесь!

— Пятнадцать минут десятого! — ужаснулась Зоя. — Что ж ты меня не разбудил? Феденька, я опаздываю…

Федор захохотал, и Зоя тут же пришла в себя. Никуда она не опаздывает. Ей сегодня некуда опаздывать, у нее сегодня абсолютный выходной. Абсолютно никакой работы, никаких занятий, никаких уроков. Не день, а просто абсолютный нуль какой-то. Смешно.

— Ничего смешного, — обиженно сказала она. — Ну, забыла немножко… А Елена Васильевна собралась?

— Зой, давай-ка в ванную быстро. — Федор говорил с подчеркнутым терпением, даже с этакой немножко сюсюкающей ласковостью. Так с безнадежно больными говорят. — А потом уже позавтракаешь. Но тоже очень быстро. А потом ты быстро найдешь свой купальник, потому что за нами приедут уже через сорок минут, а купальник ты вчера так и не нашла. Правильно?

— Правильно, — обреченно согласилась Зоя и послушно отправилась в ванную. Но все-таки не выдержала и спросила на правах безнадежно больной: — А шампунь детский ты упаковал?

Серый приехал ровно в десять. И очень удивился, что все уже готовы, все собрано, закрыто, выключено, и даже Елена Васильевна не забыла поставить квартиру на сигнализацию. Правда, в последний момент Зоя вспомнила, что не надела часы, даже собралась возвращаться за ними в квартиру, но Серый уже направлял машину под арку и останавливаться не захотел.

— Зачем тебе часы? — спросил он вроде бы даже с интересом.

— Ну, здрасте… Чтобы время знать, — сказала Зоря недовольно, слегка обиженная тем, что ее не послушались.

— А время тебе знать зачем? — не отставал Серый.

Зоя задумалась. А действительно, зачем ей знать время? В абсолютном-то нуле сегодняшней субботы.

— А как же? — не очень уверенно начала она. — Надо же знать, когда уже обедать пора, или ужинать, или спать ложиться. И вообще…

— А-а, у тебя жесткий режим, — с уважением сказал Серый. — Ну, тогда другое дело. Тогда я тебе свои часы поносить дам. А мы так поживем, без времени. Как есть захочется — так и обед. Или ужин. Или завтрак. Или второй завтрак. Или третий… А как наелся — так и спать. Прямо после завтрака. В тенечке, под яблонькой… Ой, хорошо-о-о! Или на веранде, там тоже хорошо. Хорошо ведь, а, Зой?

— Хорошо, — неуверенно согласилась Зоя. — А почему днем спать? Ну, детям — понятно, им положено. А взрослым зачем спать днем?

— А чтобы ночью случайно не заснуть, — серьезно объяснил Серый. — Надо же будет как-то развлекаться… Костры жечь, шашлык жарить, песни петь, танцевать… Хотя да, тебе же танцы не развлечение. Ну, на рыбалку отправим. Утречком, часика в четыре, — самый клев. Но это ж еще собраться надо, и дойти до берега, и приготовиться — как раз вся ночь уйдет. Развлечешься на полную катушку.

Зоя заметила, что Федор ухмыляется насмешливей, чем обычно, а Сережа вообще откровенно хихикает, и даже Елена Васильевна оглянулась на нее с переднего сиденья с легкой улыбкой. Ну да, Серый просто шутит, а она всему верит. Это потому, что спала сегодня чуть не до вечера, вот мозги и не включаются в работу.

— Гос-с-споди, — сказала Зоя с Томкиной интонацией. — И что сегодня все надо мной издеваются? Серый, я ведь думала, ты серьезно!

— Гос-с-споди, — очень похоже передразнил Серый. — Так ведь я действительно серьезно!

Теперь все откровенно захохотали, даже Манька… Понимала бы чего. Только Аленка не смеялась. Повернулась в кольце ее рук, запрокинула голову, заглянула в глаза с сочувствием и жалостью:

— Мама, он правда серьезно.

Во, дожили. Уже и Аленушка начала над ней шутки шутить…

…Оказывается, ничего подобного. Оказывается, никто и не думал шутить. Оказывается, все именно так и было спланировано с самого начала. С другой стороны, как вообще можно спланировать хаос? Хотя, конечно, если за дело берется Томка…

Томка взялась за дело всерьез. Как только они приехали — так она и взялась.

— Девочки! — закричала она прямо с крыльца, даже не подойдя поздороваться. — Идите скорее выбирать себе комнату! Пока мальчики не разобрали лучшие! Федор! Повыбирай вместе с девочками, а то они подвал выберут… Серый! Покажи тезке, где у тебя компьютер. Сережа! Может, ты сначала перекусишь? Елена Васильевна! У меня к вам обстоятельный разговор. Зой! Занимайся чем хочешь. Может, соснешь пока? Я там, в саду, круглый матрас кинула, специально для тебя. Думаю: устанет с дороги — и поспит, пока никого, а потом уже пообедаем — и опять поспит, а как лужа согреется — так и искупаться можно, а потом уж покушать как следует… Ну, ты сама разберешься, пока мы тут делом занимаемся…

Это что ж такое делается? И Томка тоже шутки шутить надумала? Отдыхать с дороги! А потом — обедать! Поели — можно и поспать, поспали — можно и поесть… Ничего себе программа праздника… И каким таким делом они тут собираются заниматься, пока она там спать должна?

Зоя побродила по дому, понаблюдала за всеобщим мельтешением, послушала всеобщий галдеж, честно попыталась найти и себе хоть какое-нибудь дело, хоть даже пусть бессмысленное, — и не нашла. Федор под руководством Маньки и Аленушки в комнате на втором этаже разгружал две большие коробки, привезенные с собой, раскладывал детские одежки по полкам совершенно пустого шкафа, высыпал Манькины игрушки в большой выдвижной ящик, поставил Аленкины книжки в открытую тумбу письменного стола… Кажется, там опять словарь какой-то мелькнул. Девочки были увлечены обустройством на новом месте и особого внимания на нее не обратили. Только Аленка мельком обсияла ее сине-зеленым взглядом, сказала успокаивающим тоном:

— Мы сами справимся. Ты лучше отдохни пока.

Сережа уже сидел за компьютером в другой комнате, держал в правой руке мышку, в левой — ватрушку, жадно слушал объяснения Серого, жадно кусал ватрушку, жадно пялился в экран и время от времени с восторгом орал сквозь ватрушку:

— Bay!

— «Bay» — такого слова в русском языке нет, — на всякий случай напомнила Зоя, полюбовавшись минутку этой картиной. — Есть слова «ах», «ой», «ох», «ай», «ого»…

— Ого, ага, угу, — сказал Сережа, не отрываясь от компьютера и от ватрушки. — Ой-ой-ой и ай-ай-ай… Хотя вообще-то я по-английски говорил. Иди отдохни, мы сами справимся.

Серый с улыбкой глянул на нее, кивнул, махнул рукой… Ладно, раз они так…

На кухне Елена Васильевна с Томкой азартно учиняли творческий беспорядок. Большой рабочий стол был уже полностью завален какими-то пакетами, банками, сковородками, блюдами, кастрюлями… И в каждой емкости уже что-то было — нарезанное, прокрученное, процеженное, взбитое, натертое и перемешанное, — и все это ждало своего часа, чтобы прослоить коржи какого-нибудь нового фантастического торта, название которому придумают за столом. Зоя с опаской глянула на пол перед плитой — а, нет, ничего, пол здесь уложен керамической плиткой, как раз для любимой технологии Елены Васильевны. По керамической плитке гулял вокруг таза с водой их котенок, напряженно что-то высматривал в тазу, время от времени совал в воду лапу, отскакивал, становился в позу «попробуй подойди», опять подкрадывался к тазу… В общем, тоже делом занимался.

— Том, — позвала Зоя нерешительно. — Эй, слышишь? Кошка в таз лезет. У тебя там что-нибудь нужное?

— Это не у меня, это у нее, — рассеянно отозвалась Томка, внимательно следя за руками Елены Васильевны и пытаясь делать точно так же. — Мы ей рыбку в тазик кинули, пусть поразвлекается… Зой, ты не бойся, рыбка совсем мелкая, не подавится…

— Деточка! — строго прикрикнула на Томку Елена Васильевна. — Не отвлекайтесь! Искусство не терпит распыления внимания! — Обернулась к Зое и сказала вроде бы даже жалостно: — Зоенька, у вас усталый вид. Вам надо отдохнуть, мы тут сами справимся.

— Пироги на окне, — совсем уже машинально бормотнула Томка. — Ватрушки удались… Иди, иди, не мешай… Матрас я тебе в саду… Елена Васильевна, а если это в миксере?

— Ха! — негодующе крикнула Елена Васильевна. — Деточка! А почему уж сразу в магазине не купить?!

Зоя еще немножко постояла, наблюдая за кошкой, которая горящими глазами следила за мальками в тазу, решила, что и кошка без нее тут сама справится, и пошла искать какой-то круглый матрас, который специально для нее где-то в саду кинули. Ни для кого не кинули, а для нее кинули. Знали, что все будут делом заниматься, а она — только под ногами путаться. Какие у нее могут быть дела? Абсолютный нуль.

Во дворе двое мальчиков из команды Серого тоже занимались делом: один шел от забора к дому, подрезая саперной лопаткой полоску дерна и аккуратно отворачивая дерн в сторону. Другой шел за ним, трогал руками неглубокую канавку, а потом аккуратно укладывал дерн на место, кое-где даже кулаком пристукивал, чтобы не оттопыривалось. Зоя мальчиков знала, поздоровалась, немножко понаблюдала, пытаясь сообразить, что же они все-таки такое делают, даже присела перед канавкой, потрогала руками влажную землю, выковырнула мелкий камешек… И уже почти придумала не очень глупый вопрос, как один из них сказал:

— Не втыкайся, Зой, мы тут сами справимся. Иди отдохни лучше, пока возможность есть.

Они что, сговорились все? Или у нее действительно такой жуткий вид, что буквально у каждого вызывает горячее сочувствие? Спасибо, что в реанимацию пока не отправляют. Ладно, если они все так настаивают, пойдет она отдыхать, зря, что ли, именно для нее какой-то круглый матрас в саду кидали.

Круглый матрас оказался большим надувным диваном, Зоя такой недавно в рекламе по телевизору видела и почему-то запомнила. Даже после рекламы еще какое-то время думала про него — мягкий или тугой, как он складывается и раскладывается, можно ли его чем-нибудь проколоть и как он насчет пожарной безопасности… А потом вспомнила мелькнувшие в самом конце рекламы цифры — почти семь тысяч, с ума все посходили! — и перестала думать.

А диван — вот он, лежит на травке, толстый, высокий, клетчатый, даже красивее, чем в рекламе. В разложенном виде — вылитый матрас, только очень большой и с сильно закругленными углами. Вот сейчас она и выяснит, мягкий он или тугой, как его сложить-разложить… И битый час Зоя выясняла все это, и выяснила, и, пятый раз сложив и разложив этот замечательный диван, вдруг поняла, что умоталась не меньше, чем за время занятий с первой и второй группой. И есть захотелось. И жарко уже совсем, вода в луже вон какая теплая, через час вообще закипит, если солнце такое же будет. И зачем хоть Томка лужу черной плиткой выложила? Хотя для детей теплый бассейн все-таки безопасней, даже при такой жаре. Особенно для Аленки. Искупнуться, что ли? Исключительно для проверки эксплуатационных свойств этой лужи. Тогда купальник надо найти, а он в сумке, а сумка, наверное, в комнате, которую для нее отвели. А она даже не знает, где эта комната. Надо пойти поискать. Тоже дело.

Дело оказалось не очень трудоемким — Зоина комната была рядом с детской, и кто-то уже выложил ее нехитрые шмотки, и повесил в шкаф, и разложил по полкам, а купальник лежал на кровати. Чтобы, значит, она случайно не переутомилась, ищучи его в сумке. Зоя надела купальник, сверху — халатик, не выдержала и заглянула в большое зеркало на стене: может, у нее действительно такой вид, что обнять — и плакать? Может, она действительно тяжело больна, но ничего не знает об этом? А все остальные знают, но не говорят ей из человеколюбия. И из того же человеколюбия стараются избыточной заботой скрасить последние минуты ее жизни… Нет, ничего катастрофического в зеркале не отразилось. Прическа немножко в разные стороны, но это как всегда. Морда немножко краснее, чем всегда, но это от возни с тяжелым диваном на самом солнцепеке. Больше никаких симптомов неизлечимого заболевания в зеркале не отражалось. Зоя внимательно прислушалась к себе: что там внутри делается? Кушать очень хочется. Да, это серьезно. Это уже хроническое…

В кухне было и вовсе светопреставление. Посреди полного, окончательного и необратимого разгрома Томка большой деревянной ложкой самозабвенно взбивала в миске что-то очень белое, а Елена Васильевна с размаху кидала в миску щепотки разноцветных порошков, при этом громко и очень строго приговаривая:

— Пять, шесть, семь, восемь… А теперь в другую сторону! Пять, шесть, семь, восемь… Угол сорок пять градусов! Пять, шесть, семь… Деточка! Вы что себе позволяете?!

Елена Васильевна выхватила у оцепеневшей Томки миску и ложку и принялась с нечеловеческой скоростью взбивать что-то уже не очень белое, не считая, а крича сердито:

— Я думала, у меня артрит! Ха! Оказывается, артрит вовсе не у меня! Деточка! В вашем юном возрасте артрит — это непозволительная роскошь!

Зоя не выдержала и хихикнула. Томка подняла ошалелое лицо, глянула на нее невидящими глазами и пробормотала:

— Поднос на холодильнике, перекуси пока, а то у нас еще не готово…

— Не отвлекаться! — крикнула Елена Васильевна.

Зоя сняла с холодильника поднос, заставленный мисками, чашками и тарелками, и с некоторым трудом поволокла его во двор. Там Серый показывал Сереже какие-то приемы, Федор с Аленкой степенно делали зарядку для дошколят, а Манька сама собой гонялась за кошкой, которая гонялась за воробьями. На подносе было столько всего, что как раз хватит всей этой команде, занятой делом.

— Не суетись, Зой, — сказал Федор в четыреста сорок четвертый раз за последние сутки. — Мы все только что поели, видишь, теперь энергию тратим. Иди, отдохни, а то скоро обед.

— Мы тебя позовем, — пообещала Аленка. — Федор, ну чего ты остановился?

А остальные на нее даже внимания не обратили.

Это потому, что уже давно все привыкли днем обходиться без нее. В общем-то, и вечерами все без нее как-то обходятся. В принципе, если вдуматься, зачем она вообще кому-то дома нужна? Только затем, чтобы обеспечить материальное благосостояние. Но ведь и без нее с голоду не умрут. Федор уже вполне прилично зарабатывает, и даже Сережа свой Интернет никому на шею не вешает, и жильцы за квартиру как по часам… Только Елене Васильевне за комнаты отдавать будет нечем. Но если ее не будет, так и лишние комнаты не очень-то и нужны.

Печально размышляя, что будет, если ее не будет, Зоя устроила перегруженный поднос на толстом и красивом надувном диване, печально же прилегла на боку рядом с подносом — совсем как римский патриций — и еще печальней принялась за содержимое чашек, мисок и тарелок… Через какое-то время заметила, что поднос значительно полегчал, а она — значительно потяжелела, и страшно удивилась: как это удалось за один раз сожрать такое количество еды, да еще такой калорийной? Надо бы хоть сколько-нибудь энергии потратить. Она с кряхтеньем поднялась, лениво вылезла из халата, задумчиво потрогала живот — не утопит ли? — и пошла по берегу лужи к тому месту, где было глубоко. Но там, где было глубоко, все равно было мелко, да и ширина лужи была всего ничего, так что и не поплаваешь как следует. Зоя огорчилась, что никакой энергии потратить не удается, обрадовалась, что зато лужа совершенно безопасна для детей, и пошла опять на толстый и красивый диван, легла рядом с подносом, с пониманием вспомнила римских патрициев, уцепила еще один пирожок и уснула.

Ей снились смешные сны. Как будто пришел Федор, обозвал ее обжорой и забрал поднос с полупустыми чашками, мисками и тарелками. А потом как будто Серый и Томка советовались, звать ее обедать или не звать, а Елена Васильевна кричала на них строгим шепотом: «Не мешайте человеку отдыхать!» А потом будто откуда-то взялся сумасшедший Павел Браун и вынул у нее из руки пирожок. Она будто не хотела отдавать, а он будто сказал: «Я тоже хочу», отобрал и съел. И будто Манька хохотала и кричала: «Бр-р-раун!», а Аленка сказала: «Маме надо отдохнуть», а Федор сказал, что Марии и Аленушке тоже пора отдохнуть, и девочки тут же согласились, и будто обе они полезли к ней на диван, и устроились с двух сторон — Манька, как всегда, положив рыжую голову Зое на живот, как на подушку, а Аленушка, как всегда, положив себе на голову Зоину ладонь. Вот после этого сна уже ничего не снилось, но спалось как-то особенно хорошо, как-то особенно уютно и спокойно. Даже просыпаться не хотелось.

Но Манька опять заорала почти над ухом:

— Мама! Пр-р-росыпайся! Пор-р-ра!

И захохотала, и стала прыгать рядом так, что весь толстый и красивый диван просто ходуном ходил.

— Мар-р-рия, — сказала Зоя, не открывая глаз. — Что это за безобр-р-разие? Немедленно прекр-р-рати…

И Манька, против обыкновения, тут же прекратила прыгать, но орать не прекратила, только орала уже не над ухом, а откуда-то сверху. И вообще она орала «Бр-р-раун!». Ну вот, здрасте. Опять, что ли, сон?

Слева под боком зашевелилась Аленка, полезла через нее, как ящерица через бревно, тонкая, легкая и цепкая, приговаривая нетерпеливо:

— И меня так покружи! И меня!

— Сейчас, солнышко, — сказала Зоя. — Сейчас, сейчас… Все, я уже проснулась, все…

И открыла глаза.

Прямо над ее головой большие коричневые руки крутили, вертели и подбрасывали Маньку, а Манька хохотала и орала «Бр-р-раун!». Рядом по толстому и красивому дивану топталась Аленка, тянула руки вверх и даже подпрыгивала от нетерпения. Зоя, не вставая, запрокинула голову и немножко понаблюдала, как Павел Браун жонглирует Манькой, как рыжим факелом, потом перевернулась на живот, подперла подбородок ладонью и стала наблюдать как следует. Манька размахивала руками и ногами, как ветряная мельница. Зоя эту мельницу ни за что на весу не удержала бы. Федор удержать смог бы, но рисковать не стал бы. Серый — тот да, тот Маньку крутит и вертит точно так же, и смеется точно так же… И Маньке ни разу не удалось заехать пяткой Серому в глаз или в нос, хоть и очень старалась. Ну, точно так же, как сейчас.

— И меня так покружи! — крикнула Аленка. Крикнула! Аленка! Это что ж такое произошло в нашем мире, пока она спала? Это какие такие законы природы изменились? Это что ж такое сделали с ее ребенком? Сейчас они за все ответят… Но додумать последнюю мысль Зоя не успела, потому что как раз в этот момент большие коричневые руки свалили не перестающую брыкаться и хохотать Маньку на диван рядом с Зоей и тут же подхватили Аленку.

— Стоять! — страшным голосом сказала Зоя и полезла с дивана, не отрывая взгляда от Аленки.

Павел Браун окаменел, не закончив движения, стоял с вытянутыми вперед большими коричневыми руками, а в руках у него была Аленка — сидела себе спокойненько на ладони этого сумасшедшего Павла Брауна, а другая ладонь этого сумасшедшего Павла Брауна крепко обхватывала тонкую Аленкину спинку. Аленка сияла глазами и снисходительно улыбалась Зое с высоты… Свысока. Этот сумасшедший Павел Браун делал испуганное лицо и таращил светло-серые глаза. Дымчато-серые глаза с поволокой. Интересно, эти глаза у него от дедушки или от бабушки?

Впрочем, сейчас ей гораздо интересней, почему это посторонние люди без спросу хватают ее детей руками. Большими коричневыми руками. И вертят их, как будто так и надо. Зоя наконец слезла с дивана, встала перед Павлом Брауном, и уже собралась задать ему все эти вопросы, и даже уже наставила на него указательный палец…

— Не стреляйте, я свой, — быстро сказал Павел Браун и поднял руки вверх.

Вместе с Аленкой. И Аленка подняла руки вверх. И засмеялась, и сказала с высоты:

— Мама, не стреляй, я тоже своя!

— Конечно, — согласилась Зоя. — Безусловно. Ты своя. А он кто такой? Совершенно чужой человек. Посторонний. Хватает без спросу… Крутит… Это как называется?! Немедленно отпустить ребенка!

— Мама, не бойся, мы немножко, — сказала Аленка и нетерпеливо трепыхнулась в поднятых вверх руках Павла Брауна. — Браун! Покружи скорей!

— Нельзя, — с сожалением ответил он. — Если мама сказала, что нельзя, — это значит, что сейчас нельзя. Может, потом… Внимание! Отпускаю ребенка!

Это называется — отпустить ребенка?! Он крутил и вертел Аленку почти так же, как Маньку, и Аленка хохотала почти так же, как Манька… Но Зоя не успела удивиться или испугаться, потому что это продолжалось всего несколько секунд, а потом Аленка оказалась на диване рядом с Манькой и так же, как она, дрыгала ногами и смеялась. Все у них было в порядке, никто ничего не вывихнул, никто не ушибся, не испугался и не задохнулся. Зоя опустилась на край дивана, помолчала, думая, как бы подоступнее выразить свое крайнее недовольство этим сумасшедшим Павлом Брауном, ничего цензурного не придумала и хмуро спросила:

— Вы почему здесь?

— По приглашению, — с готовностью ответил он. — Нас Серые на новоселье позвали. Меня и Макарова. Макаров все-таки архитектор. А меня — на правах его друга. Или, может быть, на правах вашего жениха, я не знаю.

— Молчать, — злобно сказала Зоя и оглянулась на девочек. Девочки дрыгали ногами и хохотали. — Павел Браун, вы что, ищете путь к моему сердцу? Должна предупредить: вы выбрали не тот путь. Через детей к моему сердцу пути нет. Это только мои дети. А я ревнива. Понятно?

— Ну, здрасте, — обиделся Павел Браун. — Ну, что вы такое говорите? Мать с отцом не должны делить детей. Это совершенно непедагогично. Вот когда мы поженимся…

— Гос-с-споди, — перебила его Зоя с Томкиной интонацией. — С ума все посходили… Чего вы ко мне привязались? Других нету, что ли? Молодых, красивых, одиноких, без всяких там детей…

— Не знаю, — неуверенно сказал Павел Браун. — Есть, наверное… А что?

— А то! — совсем обозлилась Зоя. — Вот и женитесь на них!

— Зачем? — удивился Павел Браун. — Я не хочу. Как можно жениться без любви? Это аморально.

Это что ж такое?.. Это он в любви так объясняется? Совершенно сумасшедший. Зоя присмотрелась повнимательней. Павел Браун очень старательно делал возмущенное лицо — сжимал губы, поднимал брови, таращил дымчато-серые глаза с поволокой… В дымчато-серых глазах резвилась хитрая хитрость, кувыркалась, хихикала и развлекалась вовсю. В каждом дымчато-сером глазу — по одной распоясавшейся вконец хитрой хитрости. Под коленку ему садануть, что ли?

— Вот только не надо меня бить, — испуганно сказал Павел Браун. — Рукоприкладство — это не метод выяснения отношений в семье.

И под коленку ему садануть не удастся. Морду лица делает испуганную, а фигура тела — в полной боевой готовности. Большие коричневые ноги вроде бы случайно переступают, вроде бы топчутся просто так, от нечего делать, а сами вон как напружинились. И большие коричневые руки ждут команды перехватить, скрутить, удержать, а может быть, и отнести в какой-нибудь ближайший ящик с песком. Нет, не удастся садануть ему под коленку. От этой мысли Зоя очень расстроилась.

Девочки за спиной притихли, подползли к ней, пристроились с обоих боков.

— Мама сер-р-рдится, — заявила Манька, выжидающе глядя на Павла Брауна.

— Да, я вижу, — печально согласился он. — А что делать?

— Покружи ее, — вдруг предложила Аленка. — Мама! Пусть Павел Браун тебя покружит! Это так интересно!

Зоя так изумилась, что потеряла бдительность. На одну секунду — только на одну секундочку! — она отвела взгляд от этого сумасшедшего Павла Брауна, чтобы посмотреть на Аленку: может, она тоже сошла с ума?.. И за эту секунду этот сумасшедший Павел Браун успел схватить ее большими коричневыми руками. И бросить в воздух, и поймать, и пару раз перевернуть колесом, и покружиться с ней на руках, и свалить, как куль, на толстый и красивый диван рядом с Манькой и Аленкой, которые тут же накинулись на нее с двух сторон.

— Правда же, интересно? — радостно спросила Аленка, нисколько не сомневаясь в том, что мама тоже радуется.

— Пр-р-равда! — крикнула Манька, прижалась мордашкой к Зоиному животу и зарычала: — Бр-р-р-р…

А этот сумасшедший Павел Браун стоял в сторонке с таким видом, будто он совсем ни при чем, будто он тут вообще случайно оказался, просто мимо шел, никого не трогал, а тут вон чего — акробатические этюды какие-то, полет под куполом цирка, нервных просят зажмуриться… Ну, он и остановился посмотреть. Интересно же. Но если нельзя, он уйдет, он даже уже уходит, все, уже почти ушел, не надо его ругать. Тем более, что у него тут еще дела есть. Его на новоселье пригласили. Вон, от дома уже кто-то что-то кричит. Наверное, за стол зовут… Он даже шаг к дому сделал и шею вытянул, заинтересованно присматриваясь и прислушиваясь к тому, что там делается, возле дома. А что здесь кого-то в воздух кидали, — так это не он, и если уж на то пошло, так он вообще ничего не видел.

Зоя вдруг поняла, что он боится. Ни с того ни с сего, без всяких видимых признаков, не раздумывая и не анализируя, она совершенно ясно увидела: он боится! Причем, если недавно Павел Браун из кожи вон лез, чтобы изобразить испуг, — кстати, не очень-то хорошо у него это получалось, — то теперь он на самом деле чем-то испуган и всячески старается это скрыть. Зоя не поняла, что бы могло его напугать, но настроение у нее тут же улучшилось — так, что даже раздумала делать ему строгий выговор. Ладно, на этот раз ограничимся замечанием.

— Павел! — Зоя с трудом выпуталась из рук Маньки и Аленушки, села на краю дивана, прижав детей к себе с двух сторон, и с печальной укоризной спросила: — А почему вообще-то вы разгуливаете на новоселье в таком виде?

Манька и Аленка очень хорошо знали этот ее тон, насторожились, примолкли, заглядывая ей в лицо. Павел Браун этот тон ее знать не мог, но тоже насторожился и принялся оправдываться:

— Так вообще-то все в таком виде! Я одетый приехал! А Макаров — так тот вообще в костюме! И при галстуке, честное пионерское… А Тамара сказала, что нечего тут подиум устраивать и чтобы все немедленно приняли человеческий вид. Ну, все и ходят в цветастых трусах. А у меня таких нет. Вот я, как дурак, и хожу в белых шортах. Но, если вы хотите, я могу еще макаровский галстук надеть. Он красивый. Надеть? Только тогда я Тамаре скажу, что это вы велели, а то она на меня ругаться начнет, а я разве виноват? Я не виноват…

Он болтал всякие глупости, а Зоя внимательно прислушивалась и присматривалась. Ой, Павел Браун, и чего же вы все-таки испугались? И смотрите-то вы в сторону, и пальцы на ногах поджимаете, и думаете не о том, о чем вы нам тут так убедительно рассказываете, а совсем о другом. О чем-то совсем-совсем другом.

— А сами вы в каком виде на новоселье разгуливаете? — вдруг обиженно спросил Павел Браун, глянул на нее искоса и опять отвел свои дымчато-серые глаза с поволокой.

— А мы разве разгуливаем? — с еще более печальной укоризной возразила Зоя и мельком оглядела себя и детей. — Мы как раз не разгуливаем в таком виде на новоселье. Мы в таком виде на новоселье спокойно спим. Правильно я говорю, девушки?


— Пр-р-равильно! — заорала Манька, обрадованная тем, что печальная укоризна мамы относится на этот раз не к ней.

Аленка тихо смеялась, прижавшись щекой к Зоиному плечу.

— Кстати, — вспомнила Зоя. — Пока мы тут спали в таком виде, кто-то коварно похитил наши наряды. Мой халат и… Аленушка, у тебя было платье?.. Ну вот, и Аленкино платье. Мария, у тебя что-нибудь было? Ну, все равно. Я уверена: если бы Мария имела привычку ходить одетой, то ее одежду тоже похитили бы.

— Я не похищал, — испугался Павел Браун. — Я просто на яблоню повесил. А то тень передвинулась, и весь диван прямо на самом солнце. Разве можно на солнце спать? Вот я и закрыл немножко.

Кажется, он перестал чего-то бояться. Потому что опять делал вид, что боится.

— Ладно, тогда мы вас пока оставим в живых, — великодушно решила Зоя. — Снимайте наши наряды с яблони. Кстати, а который час? Когда празднование-то начнется?

— Так давно уже началось, — ответил Павел Браун. Кажется, довольно злорадно ответил. — Уже больше трех часов празднуют. Вас в самом начале хотели разбудить, а потом решили, что вам надо отдохнуть как следует. Да вы не беспокойтесь, вам самое вкусное оставили. И к тому же праздник только начинается. Как я понял, это не на один день…

Уже больше трех часов празднуют! А она тут как следует отдыхает! Зоя рассеянно слушала Павла Брауна, торопливо одевала Аленку, напяливала свой старый ситцевый халат, искала в траве детские тапочки и свои шлепанцы, а сама думала: Федор как в воду глядел. У людей праздник, а она ползает как сонная муха. Вообще-то еще хуже — она даже не ползает, она валяется как сонная муха.

— Ну что, девушки, побежали? Говорят, нам самое вкусное оставили.

Манька рванула к дому напролом сквозь заросли топинамбура, и ее путь отмечала волна, какая бывает при землетрясении под водой: желто-оранжевые цветы вздрагивали, уходили в глубину зелени, опять выныривали наверх, и по поверхности зарослей от каждого Манькиного шага расходились круги. Аленка бежала вприпрыжку на несколько шагов впереди Зои и, кажется, специально не старалась не наступить на цветок, не задеть ветку, не помять траву… Однако, как всегда, ни на что не наступала, ничего не мяла и ни за что не цеплялась. Рыбка моя золотая…

— Аленушка на вас похожа, — тихо сказал Павел Браун за ее спиной.

Зоя даже реагировать не стала на такое дикое заявление. Сумасшедший и сумасшедший, чего там реагировать. Да и вообще уже не до него… Томка увидела их и замахала руками, и Елена Васильевна тут же принялась освобождать место на покрывале, расстеленном на траве рядом со скатертью-самобранкой, и от дымящего мангала оглянулись мужики — действительно, все как один в широких цветастых трусах.

— Выспалась? — заботливо спросила Томка, накладывая всего понемножку на большую тарелку, стоящую перед Зоей. — Это хорошо, это ты вовремя. Мы как раз начинать собирались… по третьему-кругу. Шампанское будешь? А то все трезвенники оказались, даже Макаров… Аж зло берет. Только мы с Еленой Васильевной пьющие… Плеснуть тебе шампанского?

И они втроем выпили шампанского, хоть этот сумасшедший Павел Браун и делал осуждающее лицо, а Федор посматривал с удивлением… А потом попробовали всего, что было на скатерти-самобранке, лежа вокруг на покрывалах, как римские патриции. И дети шлепнулись рядом, и тоже стали увлеченно пробовать все подряд. А Павел Браун крутился вокруг да около, оказывался то с одного боку, то с другого, и все время бормотал, что такую жену прокормить не так-то просто. Но Зоя сказала сурово:

— А кто мой пирожок сожрал?

И Павел Браун пошел к мужикам, смотреть, как Серый опять показывает Сереже какие-то приемы, а потом и сам что-то начал Сереже показывать, а Серый подошел к скатерти-самобранке, насыпал себе на тарелку всего понемножку и потихоньку сказал Зое:

— Разговор есть. Серьезный. Пойдем на террасу.

Зоя прихватила свою тарелку и пошла за Серым на террасу, села рядом с ним на верхнюю ступеньку крыльца, приготовилась слушать и бдительно следить за тем, как Павел Браун хватает большими коричневыми руками теперь уже Сережу и крутит его в воздухе почти так же, как невесомую Аленку… У этого сумасшедшего Павла Брауна действительно очень хорошая физическая подготовка, с этим не поспоришь.

— В общем, так, Зой, — сказал Серый смущенно и даже виновато. — Никак я не могу свой долг тебе сразу выплатить… не получается у меня сразу.

— Какой долг? — Зоя чуть не подавилась от неожиданности, поставила тарелку на веранду, прокашлялась и изумленно уставилась на Серого.

— Ну, Сашкины деньги, — нетерпеливо пояснил Серый и вздохнул. — Я же тебе говорил, забыла, что ли? Он когда еще одолжил, а я все никак… Думал, этим летом кредит возьму — а опять никак… Мы с Томкой всю голову сломали — что делать-то? Каждый месяц этими копейками отдавать — это ж не выход. А сразу все — никак… Так у меня это… Предложение есть. Клуб-то уже готовый. Можно, конечно, продать. Но жалко ведь, да? Да и не потянет никто. А если напополам — так это как раз копейка в копейку. А если ты еще согласишься театр танца взять — так это еще доход тебе будет. Я думаю, заметный доход. Понимаешь?

— Нет, — растерянно призналась Зоя. — Ничего не понимаю… Сереж, так Сашка на самом деле тебе деньги одалживал? Я думала, вы нам каждый месяц свои…

— Что за глупости? — удивился Серый. — С какой стати? Вы что — нищие, что ли? Ты мне по делу говори. Согласна в долю? Работа, конечно, большая. Особенно если еще театр танца на себя возьмешь. Зато деньги хорошие будут, это я тебе уже сейчас обещать могу.

— Хорошие деньги — это хорошо, — согласилась Зоя. — Только я все равно ничего не понимаю. Театр танца какой-то…

— Томка придумала, — заметно гордясь, сказал Серый. — С Катькой уже кое-что обговорили. Ну, сама с ними поговоришь. Катька сегодня приедет, попозже, она сейчас у матери. Для нее этот театр — тоже выход. Всю жизнь, что ли, на Семеныча за копейки пахать?

— Ничего себе копейки! — возмутилась она. — Сумасшедшие деньги!

Серый посмотрел на нее с жалостью, безнадежно махнул рукой и пошел к мужикам, наверное, опять кому-нибудь показывать какие-нибудь приемы. Почему-то именно этот жалостливый взгляд Серого больше всего убедил Зою в серьезности перспектив. Ишь ты, копейки…

Скорее бы Катька приезжала. С одной Томкой говорить без толку, она легкомысленная.


Глава 11 | Лихо ветреное | Глава 13