26
Назвать положение тяжелым, конечно, было нельзя…
Тяжелым его назвал бы только убежденный оптимист вроде парикмахера, усевшегося на бритву и наивно считавшего, что бывают вещи и похуже.
Термин «критическое» также подходил мало, так как при любом кризисе подразумевается всетаки и положительный, и отрицательный результаты. То есть выходы…
Из ситуации, в которой оказался Бежецкий со товарищи выхода не было. Никакого. Происходи эта баталия на шахматной доске, опытный игрок, подумав, положил бы своего короля на бок, подразумевая тем самым свое поражение, но поступать таким образом осажденные не собирались.
Дело даже не в том, что всех неудавшихся «путчистов» ждал военный трибунал и, скорее всего… закономерный конец. Гвардейцы простонапросто не желали сдаваться. Не в обыкновении было сдаваться у князей, графов и баронов, собравшихся за старинными кирпичными стенами. За спиной у каждого, включая юнкера Чураева, восторженного мальчишку неполных восемнадцати лет, нетитулованного, но столбового дворянина, не говоря уже о таких «столпах Империи», как Толстой, Трубецкой, хотя и юный, два Голицыных и еще ряд отпрысков славных фамилий, стояли десятки предков, не посрамивших своего славного имени под стрелами ордынцев на Куликовом поле, под ядрами Полтавы, Измаила и Бородина, под пулями и шрапнелью Севастополя и Плевны…
«Какое сегодня число? – Александр, лежа за выступом стены, исклеванном пулями, задумчиво пересчитывал уложенные рядком магазины к автоматическому карабину Токарева. Не „Калашников“ привычный, конечно, но машинка тоже ничего. При своем трехлинейном калибре еще и фору даст „акашке“. – Ведь через пару месяцев юбилей, однако… Полета лет назад Федя Костров казармы Монкада брал… С тем же успехом, кстати, нужно признать…»
Короткая очередь, простучавшая снаружи, заставила вжать голову в плечи. Ерунда, для острастки палит пехота, чтобы не расхолаживались…
Когда мельчайшие осколочки кирпича перестали барабанить по каске, Бежецкий оглянулся и щелкнул клавишей рации. С другими отрядами связи не было никакой: лишь треск, вой и визг на всех волнах, но внутреннюю связь, хотя и с трудом, удалось наладить.
– Никого не задело, Кирилл?
Ладыженский откликнулся незамедлительно, прогудев сквозь шум помех своим диаконским басом прямо в ухо:
– Пронесло, Саша… Пугает пехтура, не целясь бьет!
Противостоял отряду Бежецкого Двадцать третий пехотный полк, спешно переброшенный сторонниками Челкина откудато изпод Выборга, так как столичный гарнизон и флот, базировавшийся в Кронштадте, не говоря уже о гвардии, решил придерживаться нейтралитета. Вчерашние «сиволапые» на рожон, впрочем, тоже предпочитали не лезть, обстреливая окна Арсенала из надежных укрытий после двух неудачных атак, оставивших на раскаленной брусчатке двора парудругую десятков смоленских, рязанских, курских и вятских парней, зеленопятнистыми кучками там и сям валяющихся в том месте, где их настигли гвардейские пули… Офицеры гвардии свое дело знали туго и промах давали редко.
Сердце обливалось кровью при виде своих же, русских, людей, неподвижно лежавших ничком в темных, маслянисто отсвечивающих лужах, полускрытых роями мух или мучительно дергавшихся в агонии… Не в силах выносить это душераздирающее зрелище Александр, сразу после первой атаки найдя волну осаждавших, объявил кратковременное прекращение огня, чтобы санитарная команда, пугливо озираясь на темные зарешеченные окна с повыбитыми пулями стеклами, могла забрать раненых. Большинство соратников такое решение безоговорочно одобрило: свои же, бедняги, не супостаты какие… Увы, как всегда, извечно российское сердоболие дорого стоило…
Неспешная эвакуация страждущих позволила осаждающим незаметно просочиться во двор и после начала второй атаки поддержать атакующих снайперским и гранатометным огнем.
Теперь у стены одного из складских помещений без окон лежали укрытые с головой семеро гвардейцев, кровь которых оказалась вовсе не голубой, а такой же красной, как и у противника… Еще четверо были ранены, причем капитан Голицынвторой, по словам военврача Долевского, похоже, до вечера вряд ли доживет…
«Сколько тогда у Кастро было штыков? Вроде бы сто двадцать… – После того как суматоха, вызванная обстрелом, улеглась, Бежецкий вернулся к своему прерванному занятию: раскладыванию пасьянса из автоматных магазинов. Делать все равно было нечего. – А у вас, господин предводитель путчистов, осталось всего тридцать два… Соотношение, как ни крути, хреновое, господатоварищи…»
– Полковник! – снова, хрипя и кашляя, ожил наушник. – У нас тут внезапно образовалась бутылочка «шустовского»… Не желаете присоединиться?
– Пожалуй, воздержусь, поручик, – отказался после некоторой заминки Александр. – Да и вам не советую…
– Ерунда, Саша! Тут по рюмашке на брата и выйдетто…
– Все равно, Кирилл. Моя голова должна быть ясной. Ладыженский невесело хмыкнул:
– А пулето по барабану, господин полковник, ясная голова или неясная. Она ведь, как Александр Васильевич покойный говаривал, дура… Ну, как знаешь…
Солнце едваедва перевалило за полдень, а печет, словно в Африке. Даже не подумаешь, что находишься в Северной Пальмире, а не, скажем, гденибудь в Ростове или Краснодаре… Пардон, в здешних «палестинах» – в Екатеринодаре. Это там, у нас, Краснодар остался…
Все планы летели к черту. Правильно говорят, что дай бабе, то есть женщине, волю… Увы, Маргарита, хоть и женщина выдающаяся во всех отношениях, все же женщина, и никуда тут не попрешь против непреложной истины…
Хоть так, хоть сяк разбрось карты (в нашем случае – автоматные магазины), а двусмысленному пребыванию Александра на «том свете», похоже, наступал предел… Нет, лично ему расстрел или виселица в результате пленения, конечно, не грозили. Стоит только удачливым «челкинцам» выяснить, что Бежецких на самом деле двое, причем абсолютно идентичных… Вот этото и не устраивало больше всего. Как ни крути, а вы самозванец, граф!.. Тьфу, снова забыл, не граф уже, а князь… Что скажут соратники, так легко согласившиеся пойти за тобой под пули, если узнают, что Федотто не тот? Нет, лучше уж пулю в висок или в штыковую против автоматов, на верную погибель… Да чтобы не враз потом покойника опознали…
– Господа инсургенты! – раздался громовой, с хорошо уже знакомой хрипотцой под Высоцкого, усиленной мегафоном, голос полковника Мерецкова, командира Двадцать третьего пехотного, изрядно приевшийся за прошедшие часы. Так и казалось, что сейчас служака пожегловски добавит: «Здание окружено! Выходи по одному, оружие на снег, первым идет Горбатый…» – Сопротивление бесполезно! Буквально минуту назад подошел танковый батальон, посланный нам на помощь командованием. Во избежание никому не нужных жертв, из одного только христианского милосердия, предлагаю вам прекратить огонь и выйти с поднятыми руками. Честным словом офицера и дворянина гарантирую всем сложившим оружие приличное их званию обращение и помощь раненым…
– Слышите, полковник? Предлагает сдаться! – Ладыженский неслышно подполз к Александру, словно гранату сжимая в перемазанной подсохшей кровью ручище бутылку конической формы. – Слово офицера и дворянина дает… Подстилка челкинская, п… … … !
– Зацепило? – Бежецкий, сделав вид, что не слышит фейерверка Кирилловых непристойностей, кивнул на окровавленную кисть. – Сильно? Помочь перевязать?
– Да не моя это кровь. – Лейбдрагун отстегнул пропотевший ремешок каски, водрузил ее на ящик изпод патронов и, перевернувшись на бок, ловко откупорил бутылку, от которой, несмотря на пороховую гарь и сладковатый запах разложения, уже доносящийся со двора, потянуло знакомо и терпко. – Павлушку Воронцова перевязывал. Угораздило его, сопляка…
– Воронцова?..
– Да не серьезно, в мякоть, рикошетом от трубы, – успокоил поручик командира. – До свадьбы заживет. Если будет она, конечно, свадьба… Хлебнешь?..
В ожидании танковой атаки ясная голова уже и в самом деле была ни к чему. Для куражу, кстати, даже полезно… Александр от души приложился к початой бутылке.
Эх, всетаки настоящий коньяк ни в какое сравнение не идет с тем пойлом, которое доводилось пивать майору дома во времена оные… Все равно как хорошая магазинная водка против какогонибудь самопального шнапса…
По жилам пробежал живительный огонек, стирающий усталость и оттесняющий на задний план зашевелившееся было отчаяние.
– Благодарю, Кирилл. – Бежецкий вернул сосуд, в котором булькало еще гдето с полстакана благородного напитка, лейбдрагуну. – Вещь бесподобная!
– Как думаешь, нас прямо тут, на месте, порешат или выслужатся – «рыжему» на забаву доставят? – Сделав добрый глоток и занюхав покрытым кирпичной пылью рукавом, князь протянул бутылку обратно. – Я бы лично, знаешь, не хотел…
– Да и я тоже, надо сказать…
В этот момент за воротами взревел мощный двигатель.
– Началось… – спешно выхлебав остаток коньяка из вернувшейся к нему емкости, Ладыженский запулил ее кудато не глядя, нацепил на вихрастую башку каску и подтянул к себе за ремень автомат. – Сейчас попрут…
Из ворот в облаке кирпичной пыли, вселяя в душу какойто атавистический страх, уже перло размалеванное в защитные цвета стальное чудовище, походя снесшее броневым «плечиком» одну из воротных створ и размалывающее гранитную брусчатку в труху тяжеленными траками широченных гусениц…
Ни к селу ни к городу Александру вспомнился памятный «новогодний» штурм Грозного, когда он, тогда еще капитан ВДВ, лежа под сгоревшим дотла, развороченным прямым попаданием автобусом, корректировал минометный огонь и внезапно увидел такие же вот махины, которые, повинуясь чьемуто сумасшедшему или преступному приказу, выходили на рубеж атаки неизвестно против кого, прямо под свои же мины…
Местный аналог советского еще «Т80», в пику германским «Леопардам» и шведским «Драконам» ласково именуемый здесь «Топтыгиным», тем временем неторопливо развернулся и выполз на середину двора, лениво поводя длинным стволом шестидюймового орудия. Сидевшим внутри танкистам, похоже, было хорошо известно, что ничего скольлибо существенного противопоставить пятнадцатидюймовой путиловской броне инсургенты не смогут при всем желании.
– Гродненские гусары, сссуки… – протянул Кирилл, указывая стволом автомата на пестрый значок, любовно намалеванный какимто полковым умельцем на башне. – Твоего дружка покойного, Бекбулатова, собутыльники… А я – то, дурак наивный, все надеялся, что гвардия против своих не пойдет…
«И из могилы вы, штабротмистр, меня достаете…» – пронеслось в голове у Александра.
– Гранатомета нет под рукой случайно? – безнадежно поинтересовался Бежецкий у поручика, уже отлично зная ответ.
Тот молча покачал головой:
«Вот тебе, Саша, и повод, и метод достойно сложить голову! – подумал Александр, сгребая к себе все пять ручных гранат и прикидывая, как бы удобнее скрепить эти непривычно круглые железяки в компактную связку. – В моторное отделение… Наверняка хватит. А второму в ворота уже не пройти – узковаты воротато, позапрошлого века еще… Может, ребята смогут…»
– Не валяй дурака, Сашка! – Ладыженский, внимательно наблюдавший за манипуляциями товарища, покачал головой. – Напрасный труд, скажу я тебе… Да и не подберешься ты к нему, срежут из башни спаренным, как перепелку…
В этот момент башенный люк танка с лязгом откинулся, и из проема ктото отчаянно замахал белой тряпицей, явно привлекая внимание осажденных.
– Ну не иначе сдаются! – иронически заключил лейбдрагун. – Гусары ведь, полковник, оне такие… Нагонят жути, а потом сразу сдаваться… Анекдот слышал, Саша?..
– Господа! – заорал тем временем осторожно высунувшийся из люка человек в танковом шлеме, убедившись, что стрелять по парламентеру не будут, но не переставая демонстрировать свой импровизированный флаг. – Нет ли среди вас, господа, некоего графа Сашки Бежецкого, стервеца?!! Имею к нему пару слов!..
– Да это же… – забыв про возможный обстрел, привстал от изумления поручик, внезапно узнавший парламентера. – Взглянитека, князь!..