[Возвращенец]

Земля понесла потери, показывает Небо, открывая глаза. Но дело сделано.

По Земле разносится эхо пустоты, — скорбь по воинам, ударившим в самое сердце Бездны. Они уходили, зная, что не вернутся. Но благодаря их поступку глас Земли может петь.

Я бы тоже отдал свой голос, показываю я Небу, когда костер разгорается и начинает нас согревать, если б только знал, что это положит конец Бездне.

Тишина Возвращенца стала бы большим горем для Земли, показывает он в ответ. Ведь ты проделал такой длинный путь, чтобы воссоединиться с нами.

Длинный путь, думаю я.

В самом деле, путь был немалый.

Когда Нож вытащил меня из груды трупов и я поклялся, что убью его, мы услышали топот лошадиных копыт по дороге. Нож взмолился, чтобы я бежал…

И я побежал.

В городе царил хаос: суматоха и дым позволили мне незаметно пробраться через его южную часть. На окраине я спрятался и не вылезал до наступления темноты, а потом по извилистой дороге поднялся на холм. Стараясь не высовываться из кустов, я взбирался на вершину изгиб за изгибом, пока не вышел на голый склон — тогда я встал и побежал, у всех на виду, каждый миг готовясь получить пулю в затылок…

И встретить конец, которого я так ждал и так боялся…

Но мне удалось одолеть холм.

И я побежал дальше.

Навстречу слухам, навстречу легенде, что жила в голосе Бремени. Мы тоже были частью Земли, но многие из нас никогда ее не видели — мы родились во время войны, после которой Земля ушла и пообещала не возвращаться. Потому и сама она, как бэттлморы, стала для нас сказочным преданием, что передавали шепотом из уст в уста, мечтая о дне, когда она вернется и спасет нас.

Кто-то потерял эту надежду. Другие никогда и не надеялись, так и не сумев простить Земле предательство.

А некоторые, как моя любовь, — старше меня всего на не-сколько лун и тоже никогда не видевшие Землю, — ласково показывали, что я должен отринуть все надежды на другую жизнь, кроме того жалкого существования, которое мы ведем среди Бездны. По ночам, когда мне становилось страшно, они говорили, что однажды наш день придет, но это будет только наш день, а не Земли, которая нас предала.

Потом мою любовь забрали.

И остальное Бремя тоже.

Лишь я теперь мог рассчитывать на этот шанс.

Поэтому выбора у меня не было: только бежать навстречу легенде.

Я не спал. Я бежал по лесам и полям, одолевал холмы, ручьи и реки. За моей спиной оставались поселения Бремени, заброшенные и обугленные, — шрамы на лице мира, которые

Бездна оставляла всюду, где проходила. Солнце вставало и садилось, а я все не спал и не останавливался, даже когда мои ступни покрылись волдырями и кровью.

На пути мне никто не попадался. Ни Бездна, ни Земля.

Никто.

Я начал думать, что я — не только последний из Бремени, но и последний из Земли. Что Бездна добилась своего и истребила нас на корню.

Что я остался один.

В то утро, когда мне пришла в голову эта мысль, я стоял на берегу реки, смотрел по сторонам и видел только себя, только 1017-го с вечным железным клеймом на руке…

Я зарыдал.

Упал на землю и зарыдал.

Тогда-то меня и нашли.

Они вышли из деревьев по другую сторону дороги. Сначала их было четверо, потом шестеро, потом десятеро. Я сразу услышал их голос, но мой собственный голос только начинал возвращаться, только начинал говорить мне, кто я, после того, как его отняла Бездна. И я подумал, что это я сам зову себя, что это мой голос зовет меня к смерти.

И я бы охотно пошел.

Но я увидел их. Они были выше, чем любой из Бремени, и шире в плечах, а в руках у них были копья. Я понял: это воины, они помогут мне отомстить Бездне и воздадут людям за все плохое, что нам пришлось вынести.

Они послали мне приветствия, которые я толком не понял, однако по ним я догадался, что их копья вовсе не для войны, а для рыбной ловли. Передо мной стояли простые рыбаки.

Рыбаки.

Не воины. Им не было дела до Бездны. Они не жаждали отомстить за жестоко убитых братьев. Они пришли порыбачить, узнав, что Бездна забросила эти края.

Я рассказал им, кто я такой. Я говорил с ними на языке Бремени.

Они страшно удивились, даже отпрянули, но кроме этого я почувствовал…

Неприязнь. Мой пронзительный голос резал им уши. И мой язык.

Они страшились и стыдились того, что я собой олицетворял.

Они замерли всего на короткий миг, а потом сразу бросились на помощь. Они в самом деле подошли, они помогли мне встать и захотели услышать мою историю, которую я пересказал на языке Бремени. Они слушали с тревогой, гневом и ужасом, слушали и строили планы, куда меня повести и что делать дальше, и все это время заверяли меня, что я — один из них, что я вернулся домой, что я в безопасности.

Что я больше не одинок.

Но сначала был шок, была неприязнь, был ужас и стыд.

Наконец-то я нашел Землю. Вот только она боялась ко мне притронуться.

Меня повели в лагерь далеко на юге: сквозь лесную чащобу и через холмы. Там, в замаскированных хижинах-луковицах, жили сотни таких, как я, — их было очень много, и голос их звучал так громко, что я едва поборол желание развернуться и убежать.

Я выглядел иначе: ниже ростом, худощавей, лишайник на моей коже был другим, да и сама кожа имела другой опенок белого. Их еда была мне незнакома, я дивился их общим песням и тому, как они спали все вместе. Далекие воспоминания о голосах Бремени пытались меня подбодрить, но я чувствовал себя чужаком — я и был чужаком.

Сильнее всего разнились наши языки. В их голосах почти не было слов, они обменивались образами так быстро, что я не успевал уследить — точно разные части единого разума.

Так оно и было, разумеется. Этот разум назывался Землей.

Мы, члены Бремени, общались между собой иначе. Вынужденные постоянно взаимодействовать с Бездной, мы переняли их язык, но не только его: мы переняли их способность прятать голос, не смешивать с остальными, держать его при себе. Это совсем не плохо, когда вокруг тебя есть близкие, к которым при желании можно обратиться за поддержкой, разделить с ними чувства.

Но Бремя погибло, и обращаться за поддержкой мне стало не к кому.

А к Земле я обращаться не умел.

Я ел и набирался сил, мне залечили все раны, кроме огненно-красной боли под клеймом, а тем временем весть обо мне распространялась в голосе Земли: в конце концов она добралась до Проводника, а оттуда попала прямиком к Небу — это был самый быстрый способ.

Уже через несколько дней он прибыл в лагерь на высоком бэттлморе, а с ним — сотня солдат. Остальное войско было на подходе.

Небо пришло увидеть Возвращенца, показал он, раз и навсегда наделив меня этим именем. Мы еще даже не встретились, а он уже подчеркнул мое отличие от остальных.

В следующий миг его взгляд остановился на мне, то был взгляд воина, генерала и истинного вожака.

Глаза Неба.

Они смотрели на меня, как на давнего знакомого.

Мы вошли в хижину, тщательно замаскированную специально для нашей встречи. Изогнутые стены сходились высоко над нашими головами. Я во всех подробностях поведал Небу свою историю: от рождения и до того дня, когда Бремя уничтожили всех, кроме одного.

Пока я говорил, его голос окружал меня печальной песней скорби и боли, которую подхватила вся Земля в лагере, а потом, как мне показалось, и Земля всего мира. Я очутился в самом сердце их голосов, вернее — их общего гласа, и на мгновение, на короткое мгновение…

Я перестал быть один.

Мы отомстим, показало Небо.

И тогда мне стало еще лучше.

Небо сдерживает свои обещания, показывает он мне сейчас.

Знаю, показываю я в ответ. Спасибо.

Это лишь начало. Грядут новые события, которые порадуют Возвращенца.

Ты дашь мне шанс встретиться с Ножом в бою?

Он задумчиво смотрит на меня.

Всему свое время.

Я гадаю, по-прежнему ли Небо рассматривает возможность мира — то есть отказа от полного истребления Бездны, — однако его голос не отвечает на мои сомнения, и на миг мне даже становится стыдно, что я так подумал, особенно после недавней атаки, в результате которой Земля понесла потери.

Еще Возвращенец думает, что у меня есть другой источник информации, показывает Небо.

Я резко поднимаю глаза.

Ты наблюдателен, показывает он. Небо тоже.

Где? Почему остальная Земля ничего об этом не знает? Откуда Бездне…

Небо просит у Возвращенца доверия, показывает он с неловкостью в голосе. Но и с предостережением. Эти узы должны стать нерушимыми. Ты должен пообещать Небу, что будешь доверять ему несмотря ни на что. Ты должен верить, что готовится более масштабный план, который пока неочевиден. Замысел, подразумевающий участие Возвращенца.

Но я слышу, что он думает в глубине своего голоса.

Я всю жизнь провел среди голосов Бездны, голосов, которые без конца что-то скрывали, сплетаясь в тугие узлы, а правда при этом всегда лежала на поверхности. Я умею выведывать тайное куда лучше, чем остальная Земля.

И теперь в глубине его голоса я вижу не только то, что он подобно Возвращенцу научился скрывать правду, но и само то, что он пытается скрыть…

Ты должен мне доверять, повторяет он, показывая мне планы на грядущее…

Однако источника информации так и не выдает.

Ибо понимает, как больно меня ранит это знание.