на главную | войти | регистрация | DMCA | контакты | справка | donate |      

A B C D E F G H I J K L M N O P Q R S T U V W X Y Z
А Б В Г Д Е Ж З И Й К Л М Н О П Р С Т У Ф Х Ц Ч Ш Щ Э Ю Я


моя полка | жанры | рекомендуем | рейтинг книг | рейтинг авторов | впечатления | новое | форум | сборники | читалки | авторам | добавить

реклама - advertisement



Глава 5

11 мая примерно часам к тринадцати мы наконец добрались до пригорода Дрездена Райка. На улицах уже были установлены через каждые 500–800 метров и на поворотах столбы со щитами, на которых указывалось направление, куда следует идти бывшим советским военнопленным и гражданским пленным. С приближением к центру Дрездена увеличивалось количество руин, оставшихся после варварских бомбардировок города английскими и американскими самолетами, так что трудно было определить, где проходила улица. Кое-где еще дурно пахло от мертвых тел, погребенных под руинами.

Мы перешли по мосту через Эльбу в Новый город, нашли военный городок за высокой и длинной кирпичной оградой. Рядом с воротами висел большой щит с надписью, извещающей, что на данной территории производятся регистрация и сбор советских граждан мужского пола в возрасте от 18 до 60 лет для их возвращения на родину.

Двое вооруженных часовых пропустили нас в городок, объяснив, где располагаются пункты регистрации соответственно для тех, кто имел военное звание не выше старшины, и для офицеров. После регистрации всем предоставлялось место для проживания в военном же городке, но офицерам – отдельно от рядовых.

Пришли в предназначенный для нас пункт регистрации и с удивлением узнали, что рядовых военнопленных будут регистрировать и содержать в дальнейшем вместе с гражданскими лицами. Однако гражданских лиц мужского пола в возрасте от 18 до 60 лет, которых регистрировали и включали в одну и ту же компанию вместе с военнопленными, оказалось очень мало.

Итак, мы пришли на регистрационный пункт и получили там для заполнения соответствующий бланк, на котором написали основные сведения о себе: фамилию, имя и отчество; дату и место рождения, время призыва в армию; род и номер воинской части, в которой воевал; военное звание; дату, место и обстоятельства пленения; номер и место нахождения лагеря, где содержался; дату и место освобождения из плена; кем и каким образом освобожден и т. д. Затем в соседней комнате нам выдали талоны для ежедневного пищевого довольствия, а также обеда и ужина в столовой на территории военного городка.

Столовая быта очень большой и практически неограниченно снабжалась мясом – в военном городке имелась бойня, куда красноармейцы ежедневно пригоняли из дворов местных крестьян коров, которых с ходу превращали в мясо. Поэтому после прохождения регистрации мы вдоволь поели очень вкусный мясной суп и гуляш с вермишелью. В этой же столовой мы получили хлеб и сахар на завтрак.

Мы поселились в отведенной нам большой комнате на втором этаже ближайшего к столовой трехэтажного дома. Там за большим столом уже пировали ранее поселившиеся обитатели, а главным действующим лицом оказался… Саша Гуляченко, еле стоявший на костылях и произносивший очередной тост. Увидев нас, он мигом прервал речь, кинулся к нам, свалился на пол, заплакал и с великой радостью представил собравшимся нас, назвав наши имена. А те сразу налили нам в стаканы и кружки какую-то бурду белого цвета, типа древесного спирта. И мы выпили за знакомство и освобождение из плена. Утром из столовой нам принесли холодную сырую и горячую воду, мы позавтракали и проводили в госпиталь Сашу Гуляченко, за которым приехала специальная автомашина.

Кстати, еще за сутки до нашего появления в военном городке и в некоторых других местах Дрездена уже восстановили подачу электроэнергии и наладили работу водопровода. Поэтому в комнатах было возможно зажигать свет и пользоваться водой в умывальниках и туалетах.

В этом военном городке мы прожили до 20 мая, пока почти все казармы не заполнились бывшими пленными. Кое-кто из солдат занимался явным грабежом немецких квартир, отнимая у жильцов одежду, ценные вещи и скудное продовольствие. Это, конечно, вызывало у населения страшное недовольство.

Я был свидетелем того, как по улице свободно шла большая группа немецких военнопленных пожилого возраста, которых командование Красной армии отпустило по домам. Потом мне встретился шагающий с плохеньким и пустым рюкзачком за спиной в свой не близко расположенный от Дрездена город Вернигероде наш бывший часовой в лагере в Цшорнау, неплохо относившийся к пленным. Мы поговорили, и он пригласил меня приехать к нему в гости.

В тот же день вечером я услышал рассказ бывшего военнопленного переводчика, которого, как и меня в Дечине, наши военные чуть было не взяли служить в действующую армию. Дело было так. Два офицера, с которыми он встретился сразу после плена и помогал им в работе, отправились с ним в квартиру к одной интеллигентной немке, имевшей двух молоденьких дочерей. Офицеры захватили с собой водку и закуску и, выпивая, говорили глупости и непристойности, заставляя переводчика переводить их на немецкий. Несколько раз переводчик выполнил их требования, смягчая по возможности намерения офицеров. Но хозяйка, догадавшись об истинном намерении «гостей» – изнасиловать девочек, попросила переводчика спасти ее невинных чад. Переводчику удалось обмануть офицеров: девочкам разрешили отлучиться в соседнюю комнату, чтобы «привести себя в надлежащий порядок», и они сбежали. В результате переводчик не попал в действующую армию.

На следующий вечер от другого военнопленного я услышал еще об одном событии, происшедшем на шоссе примерно в километре от городка Хайденау. Рассказчик и его товарищи присели отдохнуть на обочине шоссе, а мимо шла большая колонна пленных власовцев – солдат и офицеров РОА. Увидев их, сидевшие повскакали с мест, крича: «Вот они, сволочи, предатели Родины!» – и бросились на них с палками и камнями, а один из бывших пленных выхватил из вещевого мешка немецкую гранату и, вытащив чеку, бросил ее в колонну. Гранатой убило нескольких власовцев, многих ранило, в том числе двух конвоиров. Товарищи этих конвоиров, разозлившись, до крови избили прикладами автоматов обезумевшего «патриота». В те дни не раз случалось, что офицеров и солдат РОА наши военнослужащие расстреливали на месте. Наконец 19 мая нам объявили, что утром мы будем в пешем порядке направлены в один из пунктов для сформирования из нас воинского соединения и отправки на родину. Отныне мы все становились репатриантами, а горячую пищу нам полагалось получать из полевых кухонь. Я и пятеро моих товарищей договорились, что будем двигаться только вместе и, как в лагере, организуем свой «колхоз». Утром, собрав нас на плацу, командир – майор встал на стул и, размахивая топографической картой, громко спросил, кто знает дорогу до Виттихенау, куда мы должны были направиться. Я не раздумывая поднял руку. Наш маршрут пролегал по следующим населенным пунктам: Клоцше – Лангебрюк – Радеберг – Гроссрёрсдорф – Пульсниц – Каменц – Цшорнау – Шидель – Осслинг – Виттихенау. Сначала я хотел было предложить добраться до Радеберга по более короткой дороге, через большой лесной массив – Дрезденскую пустошь, но раздумал, предполагая, что этом стратегически очень важном шоссе имеется много противотанковых заграждений и заминированных мест. Все перечисленные пункты, в которых я уже бывал, соединены друг с другом шоссе из брусчатки. При обсуждении отдельных деталей предстоящего похода майор во всем со мной согласился, сказав, что надеется на меня, как на брата, и предложил в дальнейшем обращаться к нему просто по имени – Рашид, поскольку по национальности был башкиром. И еще пообещал не держать меня голодным в пути и снабжать по дороге куревом – папиросами «Беломорканал».

В 9 часов 30 минут колонна вышла из военного городка и зашагала во главе с майором и со мною по шоссе в сторону Клоцше. Вскоре я почувствовал, что мой вещевой мешок слишком тяжел и я не поспеваю идти в ногу с майором. Но приходилось терпеть, выдерживая вдобавок сильную жару и жажду. Обычно я старался не пить в дороге или делал это лишь во время остановок, набирая воду из колодца или скважины и пользуясь при этом кружкой.

Мы прошли около 10 километров, миновав Клоцше и Лангебрюк, и сделали первый привал. Как оказалось, благодаря инициативе и «ловкости рук» Ивана Харченко и Жени Волчанского ребята уже обзавелись двумя тележками и ведром с картошкой, которые «увели» в Лангебрюке. Наконец я смог снять свой вещевой мешок со скаткой одеяла и положить этот груз в одну из тележек. Замечу, что, несмотря на строгое предупреждение майора «не заниматься этим, особенно в присутствии хозяев», многие занимались грабежом. Так поступали наши пленные и из других колонн. К обеду нас догнали полевые кухни с одетыми в белое поваром и тремя раздатчиками. Нас покормили супом с вермишелью и говядиной, гуляшом и компотом. К сожалению, повара несколько испортили нам настроение, сообщив, что ужин они не привезут и мы должны организовать его сами.

Далее, оставив справа вдали деревню Кляйнрёрсдорф (Kleinrohrssdorf), пройдя через лес и пересекши железную дорогу, колонна подошла с одним привалом к городку Гроссрёрсдорф и остановилась на ночлег. Всего прошли более 20 километров. Завтра предстоял тот же путь, по которому 3 мая я с Андреем Маркиным, Женей Волчанским, Толей Шишовым и Сашей Гуляченко шел через городок Пульсниц на юг из Каменца. Сзади недалеко от намеченного места ночевки находился лес, а справа и чуть дальше к Гроссрёрсдорфу – одинокий крестьянский дом с большим двором, колодцем, огородом и садом. Время было около 19 часов.

Я попросил майора отпустить меня до утра следующего дня к своим товарищам, чтобы помочь им приготовить хоть какой-нибудь ужин, с ними поужинать и переночевать. Он разрешил уйти, дав мне с собой из своего рюкзака пару больших кусков сахара-рафинада, пакетик чаю, пачку печенья и полпачки папирос и пожелав спокойной ночи и появления завтра утром у него точно к шести часам.

Когда я подошел к товарищам, расположившимся на лугу, они уже начали готовить ужин на сегодняшний вечер и завтрак на завтрашнее утро. Распоряжался работами Андрей Дмитриевич Шныкин. Сняв с тележки имевшееся у нас ведро с картошкой, он отправил Ивана Пика и Женю с этим ведром и с двумя котелками к колодцу-скважине в крестьянском дворе. Им там надлежало хорошо вымыть весь картофель и снова поместить его в вымытое ведро и залить чистой водой, после чего принести полное ведро обратно, захватив такую же воду в обоих котелках. Андрея Маркина и Ивана Утюка Шныкин послал в лес за хворостом – топливом для костра.

Когда начало темнеть, на шоссе появились двое изможденных и одетых в полосатые куртки мужчин, еле-еле ковылявших в сторону Гроссрёрсдорфа. Они остановились недалеко от нашего костра, заговорив между собой по-немецки. Я подошел к ним и выяснил, что они – бывшие немецкие узники концлагеря, а сейчас, освобожденные Красной армией, направляются через Дрезден на родину. Я тут же сообщил об этих людях товарищам, сидевшим около костра, и те пригласили их, очень голодных, в нашу компанию. Один из них был членом Коммунистической, а другой – Социал-демократической партии Германии, обоим пришлось пробыть в концлагере свыше 7 лет. Узнав, что с нами сидят бывшие узники концлагеря, «наши немцы» многие притащили им свою еду и тоже стали их угощать. Достали даже разбавленный спирт, чтобы немцы выпили вместе со всеми по глоточку «за здоровье и счастливое будущее». Вскоре оба немца ушли, поблагодарив нас.

Утром 22 мая мы подошли к Каменцу, где группа жителей занималась разборкой противотанкового препятствия. По обеим обочинам шоссе видны щиты с надписями на русском языке: «Осторожно, мины!» Неожиданно один из пожилых немцев окликнул меня: «Юрий, Юрий, ты ли это?» Я оглянулся и увидел мастера Михаэля, с которым мне иногда приходилось раньше работать в городе. Когда я подошел к нему и подал ему руку, он зарыдал и поведал о постигшей его трагедии: он остался нищим, русские у него все забрали, жена и дочери изнасилованы и опозорены. «Как жить дальше? – спрашивал он. – Может быть, лучше умереть?» Я попытался утешить беднягу, сказав, что скоро жизнь наладится. И Михаэль, вытирая рукавом слезы, попрощался со мной.

В городе почему-то не было видно ни одного нашего военного. Мы нигде не заметили каких-либо серьезных разрушений: остались целыми железнодорожный вокзал, туннель под площадью Бёниша, а также отель «Леман», на кухне которого я работал совсем недавно.

Я попросил майора отпустить меня посмотреть на военный городок, где нас распределяли на работу и заставляли работать. Я походил по его территории и помещениям, совершенно пустым, и поспешил догнать колонну, которая успела уйти далеко вперед. В это время меня обогнали несколько человек, ехавшие на велосипедах, наверное отнятых у местных жителей.

Наконец я вошел в Цшорнау. Почти все дома и постройки в нем были целы. Я направился к дому Мик-клихов, но застал там не хозяев, а двух пожилых красноармейцев, которые, к моему удивлению, навели во дворе идеальный порядок. Я сказал им, что, будучи военнопленным, жил в этой деревне и иногда работал у здешних хозяев, которые хорошо ко мне относились. Красноармейцы о хозяевах ничего не знали. Не удалось мне и обзавестись велосипедом: час назад через деревню прошла колонна пленных и двое из них забрали хозяйские велосипеды. Но у меня еще оставалась надежда на дом Марии Шольце. Заглянул во двор, увидел одинокого Вальтера, в рваных брюках и босого. Оказалось, и здесь бывшие пленные все забрали. Не осталось ни велосипедов, ни лошадей, ни коров и даже кур. Проволочная ограда нашего бывшего лагеря еще сохранилась. Я открыл калитку и подошел к двери в умывальник, но она оказалась запертой на большой замок. Через щель я у видел, что все пространство в умывальнике заставлено большими мешками с мукой, которые, по-видимому, были доставлены для снабжения наших войсковых частей. Хотел еще подойти к бывшей кухне, но остановился: везде висели плакаты: «Мины! Мины!» Они находились даже вблизи колодца, откуда мы брали воду.

Я прошел мимо кладбища к деревне Шидель, где хотел опять попытаться «организовать» велосипед, чтобы скорей догнать колонну. Вошел во двор одного из хороших домов и, к великому удивлению, увидел на скамейке хорошо знакомых мне женщин из Цшорнау. Имиоказались хозяйка дома, где располагался наш лагерь, Мария Шольце (мать Вальтера и Доры) и ее соседка Ольга Пёчке. С ними сидела и владелица дома – родственница Ольги. Мария и Ольга обрадовались неожиданной встрече. Я сказал Марии, что менее часа назад, проходя через Цшорнау, виделся там с ее сыном Вальтером. Узнал от Марии, что обе ее дочери – Дора и Гизела – живы и здоровы, но пока укрываются у родных в городе, где сейчас более безопасно, чем в сельской местности, к тому же у нее в деревне почти ничего не осталось для нормального проживания. Я довольно глупо ободрил ее тем, что она может использовать оставшиеся в казарме 72 байковых одеяла. Мария рассказала о печальной участи своего работника – поляка Станислава. В конце апреля он был расстрелян за то, что не хотел отдать лошадей хозяйки. И почти в это же время один из советских военнослужащих, будучи пьяным, заметил вечером вышедшую подышать свежим воздухом молодую, но тяжелобольную жену цветовода Хёне (у которого мне приходилось работать) и устремился к ней. Увидев это, ее супруг Освальд взял винтовку и застрелил этого солдата, а тело его оттащил на шоссе подальше от своего дома. На следующий день тело убитого обнаружили, но никто Освальда не выдал. Тогда товарищи убитого повели всех мужчин деревни в населенный пункт Вайссиг в нескольких километрах от Цшорнау. Через двое суток всех отпустили домой, кроме местного пекаря Отто Уфера и одного старика-беженца. Вскоре уже разложившиеся тела обоих мужчин местные жители нашли в лесу рядом с Вайссигом и в этом же лесу похоронили. А семья Освальда Хёне сразу куда-то уехала, бросив усадьбу[7].

Пока я слушал рассказ Марии Шольце, Ольга и ее родственница принесли из погреба кувшин молока. Оказалось, что они содержат в укрытии двух коров.

Женщины угостили меня молоком с холодной картошкой. Я сказал им, что должен догонять свою колонну, но без велосипеда это трудно сделать. Но женщины ответили, что велосипеда у них нет. К счастью, оказалось, что накануне колонна сделала часовую остановку недалеко, благодаря чему я догнал товарищей и занял свое место рядом с майором.

Скоро мы подошли к Виттихенау и остановились на широком лугу, где был создан временный военный городок, окруженный колючей проволокой, внутри которого имелось множество палаток. Нас встретила группа военных во главе с полковником, которому майор доложил, что привел из Дрездена колонну бывших советских пленных. Нас было около 4 тысяч человек.

На прощание майор вручил мне пачку папирос «Беломорканал», поблагодарил за помощь и пожелал счастливого возвращения на Родину. Местные командиры распределили нас по палаткам. Андрей Маркин, Женя Волчанский, Андрей Шныкин, Иван Харченко, Иван Утюк и я напросились попасть в одно и то же отделение, командиром которого назначили Андрея Маркина, имевшего среди всех нас наивысшее военное звание – старшего сержанта. К нам присоединили еще 9 человек. Так как в палатке никаких нар, лежаков, а также пола не было, мы побросали свои вещевые мешки на сухую травянистую землю. Спать можно было на двух сторонах палатки пятками к середине. Постелей тоже не было, и приходилось подстилать под себя что-то из одежды. Но у нашей шестерки имелись одеяла, за что мы были очень благодарны Андрею Дмитриевичу, вовремя посоветовавшему запастись ими.

Перед тем как лечь спать, мы отправились строем под командой какого-то старшины на кухню, где получили по 200 граммов черного хлеба, горячее картофельное пюре с говядиной и полусладкий чай. 23 мая нас разбудили в 6 часов утра и отправили на физзарядку, затем на беседу с представителями Особого отдела, который объяснил нам порядок предстоящей проверки военнопленных. Затем последовала политинформация, которую провел капитан, раздавший несколько экземпляров свежей газеты, издаваемой воинской частью. Одновременно все получили по пачке махорки, из-за чего каждый экземпляр газеты пришлось поделить между курящими.

В 14 часов состоялся обед, на который мы опять получили по 200 граммов хлеба, первое и второе мясные блюда и компот. На ужин нам полагались только различные каши с маслом и чай с хлебом. Положенное бывшим пленным питание «по третьей категории» все же было недостаточным. Из-за этого по пути на родину нам, как в плену, приходилось «организовывать» его дополнительно.

До наступления ужина командир нашего взвода занялся с нами строевой подготовкой. Но это получалось плохо, как и пение маршевых песен. Тогда командир увел нас в дальний угол лагеря, усадил на лугу и обучил совершенно новой простой маршевой песне, начинавшейся такими словами: «Ветер по полю гуляет, обрывает провода. Трое братьев… вышли встретить сотню вражеских солдат. Ни звезды на небе нету, только дождик моросит, освещают нас ракетой кровопийцы – немцы-псы…» Кончалась песня тем, что братья не дали врагам продвинуться вперед и геройски погибли.

…В те дни я наиболее близко сошелся с двумя товарищами из второго отделения. Первым из них был чуваш Роман Степанович Никитин, старше меня лет на пять, по профессии школьный учитель, живший до войны в городе Канаш Чувашской Республики; вторым – мой ровесник украинец Зиновий Ефимович Филиппенко, родом из города Енакиево Донецкой области.

…Самым важным событием для всех нас было собеседование в Особом отделе, где наши данные тщательно записали, чтобы затем проверить их достоверность путем запросов в соответствующие органы. Таким образом, все репатрианты прошли предварительную фильтрацию, но она еще не была окончательной и закончилась лишь в первой декаде июня.

Последующие дни проходили очень однообразно. Но однажды вместе с командиром взвода, как переводчик, я побывал в городе и стал свидетелем двух событий. В тот день лейтенанту дали поручение раздобыть в одной из городских аптек или в городском советском госпитале для раненых военнослужащих несколько простых, но очень необходимых лекарств. Я повел лейтенанта в знакомую мне аптеку в центре города, куда летом 1944 года заходил вместе с постовым Вилли Ниин-дорфом. Аптека была заперта изнутри, потому что ее владелица, страшно боявшаяся русских, увидев нас из окна, не хотела открывать нам свое заведение. Мой командир вытащил из кобуры пистолет и пригрозил им женщине. Наконец она впустила нас, но заявила, что не может дать лекарства бесплатно или за обесценившиеся немецкие марки. Я перевел слова аптекарши лейтенанту, и тот вытащил из кармана несколько советских рублей. Аптекарша, по-видимому, еще никогда не видела такие деньги и усомнилась, деньги ли это вообще, и мне пришлось ей доказывать, что это действительно «русские деньги». Тогда, забрав их, она принесла нам некоторые из нужных лекарств, а недостающие мы получили в госпитале от советских врачей.


Глава 4 | В немецком плену. Записки выжившего. 1942-1945 | Глава 6