Ночь. Десятые сутки Беды.

- Эти кронштадтские сильно с военными поругались - говорит Саша.

- Что так?

- А сухопутные пригнали четыре автобуса с конвоем, отобрали кого помоложе - парней и девчонок - и к себе увезли. А кронштадским, получается, одни старики и старухи останутся при таком раскладе. Пообещали автобусам колеса прострелить, если еще раз такое будет.

- Ясно. Ты б тоже присматривал - тут девушек еще осталось, может кого и спасешь. Небось, изза компа и не было девушкито постоянной?

- Как сказать…

- Тебе надо завести себе девчонку.

- Надо. Они мягкие такие. Их щупать приятно.

Ишь, тихоня… Ято думал, он сугубо компьютерный ребенок, а он нормально мыслит. Благодаря компам с одной стороны - можно познакомиться было хоть с японкой, хоть с австралийкой, с другой стороны - с соседской девчонкой хрен познакомишься, особенно если у нее компа нет. Вот и получалась куча народу, переписывающаяся в инете, с другой - боязнь противоположного пола при общении вживую стала проблемой.

Хотя, помнится, видал я девушку в отделе с компьютерной литературой Дома Книги - ждал там своего коллегу, а место встречи я всегда назначаю в теплом и сухом месте, это у меня после армии рефлекс такой.

Девчонка явно была «на охоте», нормальная такая симпатичная девчонка. Она держала в руках какуюто книжку типа «компьютеры для заварочных чайников» и, приглядев подходящего парня из тех, кто там шарился по полкам - обращалась с вопросом.

Ясное дело - парни тут же начинали пушить хвост и надувать щеки, отвечая на ее вопрос. Что уж она там спрашивала - я не слышал, но, судя по тому, с каким пылом ей начинали растолковывать - вопрос был достаточно простой.

Подошел коллега - я ему показал эту сценку. Коллега хмыкнул: «Толковая девчонка. Берет за самое мягкое место, а парни в этом отделе всяко не самые бедные, не самые глупые, не сильно пьющие и как положено компьютерщикам - вряд ли избалованы женским вниманием. Она сейчас наберет координат, потом попереписывается по мылам - глядишь и будет свадебка! А парень еще и будет думать про счастливое стечение обстоятельств, про знак судьбы и про то, что его невеста - ламер…»

Около кухни оказывается кисло - истопник, скорчившись в позе эмбриона, лежит на какойто дерюге, повар стоит на коленях рядом, оба окружены кучей народа и даже патрульные тут - и наши, и пара кронштадтских.

Один из них как раз сует лежащему фляжку.

У меня возникает сильное желание прострелить патрульному башку - это тот самый борец за народную медицину. Надо было его с катера все же сбросить, чую спинным хребтом - я еще с ним наплачусь. Успеваю убрать флягу от губ истопника. Встречаюсь взглядом с милосердным патрульнымсамаритянином.

- Что вы лезете? - возмущенно спрашивает меня знаток медицины.

- Вы - патрульный?

- Да. И я оказываю помощь.

- Вот сейчас подберется к нам сзади очередной шустер - и будет тут веселье. Помощь я и сам окажу - а вы будьте любезны - патрулируйте, черт вас дери, доверенную вам территорию.

- Но вы ее окажете неправильно!

- Знаете, мне несколько неловко…

- Что?

- Если вы не встанете на ноги и не отправитесь патрулировать, мне придется дать вам ботинком по морде, а это не очень хорошо для воспитанных людей. Идите патрулировать!

Упоминание о шустерах, однако, делает свое дело - одна пара патрульных спохватившись, начинает выбираться из толпы. Мало того - они тянут за руку и моего оппонента. «Пийшлы, пийшлы!» - убедительно толкует один из них.

- А я уж думал дать ему по харе прикладом - заявляет Саша.

- Я тоже думал… Что тут у вас случилось?

- Живот… схватило… - в два приема выдыхает лежащий.

- Как схватило? Рвота, понос были?

- Как ножом под ложечку пырнули. Больно, аж режет…

- Рвоты и стула не было - замечает толстый повар. - И ножом не пырял никто - я испугался - рукой залез - нет там ран. И крови нет.

- У вас язву диагностировали? - спрашиваю лежащего.

Истопник испуганно смотрит на меня. Дыхание у него частое и неглубокое - даже так видно, а поднесенная к его носу кисть руки это подтверждает - кожа на тыльной стороне кисти нежная, дыхание улавливает четко.

- Да была вроде. Думаете - она?

- Мужайся, княгиня, печальные вести, как пелось в опере «Князь Игорь» - глупо шучу я - Думаю, что у вас прободная язва желудка или двенадцатиперстной кишки. Будем вас эвакуировать. Саша, свяжись с нашим ботаником - ургентный случай, надо больницу предупредить - операционная нужна на ушивание перфорированной язвы желудка. Нам тут транспорт нужен для доставки лежачего на берег и транспорт с берега до больницы.

Саша начинает бубнить в «Длинное Ухо».

- А без операции - никак, а? Обязательно резать надо? - жалобно спрашивает пациент.

- Никак. Но вы так не волнуйтесь - в клинике и операционная есть, и врачи - сделают в лучшем виде.

- А может всетаки не надо резать, а?

- У вас дырка в желудке. Сквозная. И все из желудка льется долой. Прямиком на кишечник, в брюшную полость. Сейчас вам хреново, потом через несколько часиков станет полегче - накроются нервные окончания, а еще через несколько часиков будет отличный разлитой перитонит и придется ампутировать кусок кишечника. Дальше вы или будете как многочисленные наши сограждане - зомби или выживете, но останетесь калекой. Мне очень не весело вам это говорить, но лучше, чтоб вы были в курсе дел.

- А попить можно? Во рту пересохло!

- Сейчас ватку намочу - язык увлажним, легче станет, а вот пить нельзя категорически. Кстати! - тут я поворачиваюсь к повару - Вы же говорили, что вы - биолог?

- Да, а что?

- Почему допустили к пациенту этого самозваного лепилу?

- Знаете, он был очень убедителен, а я к своему стыду должен признать - растерялся…

Смущенный повар лезет на кухню - продолжать раздачу супчика.

Ну да, разумеется - как появляется очередной наглый сукин сын - так окружающие вместо сапогом под копчик - развешивают уши. Потом удивляются - где мозги были. Знакомо. Главное - вести себя самоуверенно, тогда любая лажа годится… Эх!

Поверхностный осмотр только подтверждает диагноз.

Холодный пот, живот как доска и любое движение усиливает боль.

В утешение рассказываю страдальцу про то, как я давнымдавно делал хирургическое пособие в глухомани - операция была по удалению нагноившегося ногтя на большом пальце ноги. Под анестезией стаканом портвейна, пациент пел лежа на койке и играл на баяне, так ему было не страшно, а я оперировал безопасной бритвой и перочинным ножиком. Да, еще у меня были пассатижи… И самогонка для стерилизации операционного поля и инструментов. Зажило, кстати - отлично. И новый ноготь вырос нормальным.

Больного увозит в кузове обшарпанная «Газель», а мы, вернувшись обратно, застаем определенно суету, характерную для начала действия.

- Решили выдвинуться к пустым цехам, как тебе и хотелось - удивляет меня Ильяс.

- И почему такое пуркуа па? Ты ж мне отказал категорично.

- На свете есть такое друг Гораций, о чем не ведают в отделе эксгумаций! - вворачивает одну из своих типовых шуточек стоящий рядом братец - возник шанс разжиться всяким вкусным, заодно оказав массу благодеяний страждущему человечеству.

- Я пустой. Медикаменты нужны.

- Сейчас с берега привезут. Давай, прикидывай, кого из медиков берешь.

- А чего прикидывать - братец и медсестрички остаются тут, поиск проводить будут санинструкторы, ну и я с ними в первый раз схожу. Поднатаскать. Тут другой вопрос возник.

Ильяс поднимает вопросительно бровь.

- Повар этот напомнил, что куча жертв при переправе Великой Армии через Березину была связана с особенностями человеческой психологии…

- Бре! Сейчас будешь рассказывать, что мосты французские саперы построили еще вечером. Ночью мосты стояли совершенно пустые, никто по ним не шел, хотя некоторые толковые офицеры пытались заставить этих жарильщиков оторвать задницы и пройти полкилометра, но все сидели у костерков, а вот утром ломанулись скопом, устроили давку, попадали с мостов в воду, сами мосты своей тяжестью поломали и в итоге обеспечили полноценную катастрофу. Так?

- Так. А ты откуда знаешь?

- Ты ушами слушаешь? Я тебе говорил - мой предок там отличился. У нас в роду к предкам относиться принято серьезно. Мы ж - Ильяс ядовито ухмыляется и с нескрываемой издевкой выговаривает - не цыфилисофанные, дикие… Ладно. Сам думаю, что с утра хлопот добавится куда там…

- Я все же не понимаю, что вдруг ты согласился…

- Там стоит брошенная исправная бронетехника. Несколько единиц. Кронштадтские пока не сообразили, армейские - тож туда опасаются сунуться. Руки у них не доходят. А нам - как бы и с руки. И медпомощь оказали, ну и к подметке чтото прилипло… Не отлеплять же… Компрене ву, или нет?

- Ву! Сейчас сумку пополню. С братцем детали обговорю - и форвертс!

- Это по - какейски?

- Вперед. Понемецки.

- Понемецки я только «ахтунги» знаю.

Ильяс подмигивает.

Пока я снова набиваю сумку, никак не могу отделаться от впечатления, оставшегося после разговора с нашим командиром. Вишь, у них в семье помнят парня, который воевал, черт возьми, аж два века назад. Честно говоря - мне завидно. Хотя, вот я своего деда помню.

Он был очень спокойным и работящим человеком - причем руки у него были золотые. Одинаково мог починить часы и сделать легкую и удобную мебель, сделать сруб для дома или починить резную раму для старинного зеркала. Неторопливый, добродушный.

Про войну рассказывать не любил. Свое участие в ней оценивал скромно. Потому я, воспитанный на поганой совковой ГЛАВПУРовской пропаганде, считал, что вообщето, раз солдат не убил пару сотен немцев и не сжег десяток немецких танков - то и говорить не о чем.

Это большая беда - про войну воевавшие рассказывать не любили - берегли нас от тех ужасов, а пропагандисты, как правило, были из «героев Ташкентского фронта» и потому их стараниями сейчас разные выкидыши от истории плетут невиданную чушь - и им верят внуки и правнуки тех, кто победил великолепную германскоевропейскую армию, кто дал нам жить и так напугал наших неприятелей, что полвека мы не воевали - нас боялись.

Еще будучи совсем мелким я сильно удивился, когда мы с дедом мылись в бане. У деда правая ягодица сверху была украшена пятачком тонкой блестящей кожицы, а вот снизу отсутствовал здоровенный кусок - с мой кулак, причем там шрам был страшным и здоровенным. Какимто перекрученным, сине - багровым, в жгутах рубцовой ткани.

Естественно я поинтересовался. Дед, смутившись, объяснил, что это пулевое ранение.

Навылет.

Должен признаться, что както мне это показалось диким. Ведь все ранения у смелых - спереди. А тут сзади. Да еще в попу. Совсем както неловко. Очень нехорошо. Хотя деда жалко, конечно, но както стыдно и нехорошо.

На том дело и закончилось. В разговорах с мальчишками «про войну» я эту тему старательно обтекал. В семье были еще воевавшие, но все както категорически не вписывались в плакатный образ бойцапобедителя.

Часто в гости приходил брат деда - Витька. С одной стороны - он был моряком, участвовал в обороне Одессы, списавшись там с корабля на берег - в морскую пехоту.

Это звучало дико - морская пехота. Сейчас такое представить трудно - потому как американцы со своими маринами - морскими пехотинцами - так всем прожужжали уши, что теперешние дети, небось, скорее пехоте удивятся. А вот в то время, когда я был маленьким - как - то странно это звучало.

Как какойто суррогат пехоты. Моряки же должны на кораблях воевать, а то вдруг - в пехоте. Все равно как спешенный танкист или летчик.

Потом брат деда воевал под Севастополем. Там и попал в плен. Ну, как так в плен?

А героически подорвать себя гранатой? С десятками немцев? И хотя дед уважительно отзывался о том, как воевал его брат, к самому брату он относился не очень хорошо.

Я это понимал так - брат женился на некрасивой бесцеремонной толстой бабе с трубным голосом, много пьет и с дедом часто спорит. Отсюда и прохладность в отношениях.

Сильно потом уже узнал, что брат после немецкого плена и, хватанув еще конца войны после освобождения, все время был уверен, что скоро будет новая война и потому глупо заводить детей, а надо жить в свое удовольствие. Красивый умный парень стремительно спился. И красивые женщины, идя чередой, както незаметно превратились в страшноватых баб, последней из которых хватило ума держать мужа (таки убедила расписаться) постоянно датым. Меня еще удивляло, что она отмеривает ему из бутылочки, которая всегда была у нее в сумке, дозы портвешка - по чутьчуть, но довольно часто.

Деду не нравилось, когда Витька начинал над ним посмеиваться - ишь выводок родил, а вот сейчас война будет - и все. Яде хоть пожил! Не нравилось, что пьет. Не нравилась его беспардонная жена…

А потом мне попалась книжка Ремарка «На западном фронте без перемен». Этого писателя я уважал - и потому отношение его героя к ранениям в задницу, как к совершенно одинаковым с другими - меня удивили и заставили подумать. То, что и смелый может получить рану в спину, а тем более в задницу - это я тоже понял.

Опять же и бабушка както невзначай вспомнила, когда я пришел из школы с разбитым носом, что вот дедто в драке был крут и обидеть его было непросто и что она - будучи завидной невестой с выбором - выбрала его после того, как он на деревенских посиделках отлупил деревянной лавкой целую кодлу пришедших озорничать парней из соседской деревни.

То, что мне удалось в свое время выспросить у скупо рассказывавшего деда, запомнилось. Получилось отрывочно и не очень точно - дедто мне называл и деревни и части и фамилии генералов и другого начальства, фамилии товарищей - он все это отлично помнил. Забывал то, что было час назад - а то, что было тогда - помнил точно - и не путался.

В финскую войну дед служил в зенитнопулеметной роте. Это счетверенные станковые пулеметы «Максим» на тяжеленной тумбе, установленные в кузовах грузовиков.

Работы было много, боев мало. У финнов было негусто самолетов, летали они редко.

Финская армия дралась за свою землю свирепо и потери в нашей пехоте, штурмовавшей линию Маннергейма, были серьезны. Деду запомнились наши горелые танки - особенно многобашенные монстры. Дырочка в броне маленькая, а танк сгорел, люки закрыты и горелым мясом пахнет вместе с горелой резиной. Или - если не горелый - под танком и на броне кровь студнем…

Выбили финнов из деревни. Танки по улицам ездят спокойно, а пехотинцев тут же расстреливают непойми откуда. Прибыло начальство. Распорядилось. Пришли огнеметные танки - маленькие со стволом, на конце которого горел шмат пакли - от этого огня вспыхивала струя горючей жидкости. Сожгли дома. Оказалось, что стрельба велась из подвалов, переоборудованных в доты. Саперы эти подвалы подорвали практически без потерь - вместе с их гарнизонами. Ходили слухи, что у финнов воюют и женщины.

Дед ни разу среди мертвых финнов женщин не видел, но эту точку зрения разделял уверенно. Ему надо было с приятелем перейти открытое пространство между двумя рощицами - на виду у финнов. Решили дернуть «на авось» - обходить больно не хотелось.

Только вышли - с того края - из кустов, куда они направлялись, им кричат: «Не ходите здесь! Снайпер стреляет!» И - хлоп выстрел. Мимо!

Дед и его приятель пустились бегом. Еще выстрел - и еще мимо.

Дед был твердо уверен - женщина стреляла, потому и промазала. Мужик бы двух дурней ленивых не упустил бы.

Колонну грузовиков вечером обстреляли из засады. Ответ получился внушительный, финны его явно не ожидали - видно приняли боевые машины за обозные - вот и напоролись. Из счетверенныхто - сильное впечатление. Один пулемет 300 выстрелов в минуту, а тут вчетвером с одной только машины - 1200 пуль в минуту, да машин - не одна. Колонна остановилась. Потом собрались - и прочесали опушку. Нашли какието финские шмотки и брошенный автомат «Суоми» с круглым диском.

Боец, который на гражданке был часовщиком, взялся его разобрать. Разобралто его быстро, а потом оказалось многовато лишних деталей. Не получилось его собрать, бросили в костер.

Почемуто часть роты стояла отдельно, и потому пришлось выбирать каптенармуса и повара для тех, кто стоял в отрыве от основной группы. Выбрали деда, чем он явно гордился - мне так это и сейчас кажется хлопотным делом, а деду польстило, что его посчитали достойным, порядочным человеком. Ну, он и натерпелся в первый же день. Привез мясо - и, взвесив - ужаснулся - недостача, причем большая. Кинулся обратно. Ему со смехом показали на все еще лежащий на весах топор - дед его сгоряча положил вместе с мясом, вместе и взвесил. Получил дополнительно кусок с гарниром из шуточек. Привез, сварил, взвесил вареное мясо. Опять ужаснулся - мяса стало снова меньше, чем было. Чертовщина какаято! Ну, осторожненько поуточнял - и успокоился - умные люди разъяснили - мясо оказывается, уваривается, вареное легче сырого…

(Думаю, что сейчас многие удивятся - во, какие лохи! И эти болваны не стырили кусок мяса, а вернули и каптер дурак какойто, при кухне, а не воровал, да и работе обрадовался, тоже значит лох, не лохи - оне не работают! Могу только сказать если так - поганое сейчас время.)

А то время, когда они были подальше от начальства, и как бы совсем сами по себе было очень спокойным. Не было дурацкой работы из принципа - чтоб солдат только занять. Деду, например, очень не нравилась перебивка лент для пулемета - это было как раз «чтоб не бездельничали» - из длиннющей ленты в 1000 патронов надо все патроны вынуть, почистить саму ленту, почистить патроны - и потом машинкой вставить обратно. Было много работы по обустройству - уже была зима, а надо было и жилье сделать и баньку - в войсках того времени это было привычно - как встали на место и надолго - тут же начинали обзаводиться баньками для личного состава. Командиры гордились, если их подчиненные и живут удобнее, и баня если лучше, чем у соседа.

Помимо деда были и другие мастера - но плотники. А плотник супротив столяракраснодеревщика - никакого сравнения не выдерживает. Поэтому дед еще и стройкой там руководил. Соседям нос утерли - добротные получились и блиндажи и баня и прочее, что требовалось. Дед хорошо и печи клал.

Одно деду жизнь отравляло - на кухне у него крыса завелась. Вот посреди леса - и крыса.

Дед чистюлей всегда был, и такое соседство его бесило. Он раздобыл у приятелей наган - почемуто с отпиленным куском ствола и решил крысу подкараулить у одного из ее выходов. Несколько раз крыса выбиралась не оттуда, где ее ждали - но, наконец, совпало, и дед ее героически пристрелил. Для остальных бойцов это приключение было долго основной темой и источников всяческих шуточек и подковырок - как Иваныч за крысаком охотился. Но вместе с тем зауважали больше - потому как чистота на кухне - это дело.

А дед после похорон крысака подале от кухни задумался - что пасюк посреди леса делал?

Ну не живут крысы в лесу, они в домах живут. Стал копать снег, где крысова нора была.

Под снегом - слой углей. А под углями - недогоревшие доскибревна и кирпичный свод с люком. Дом был с подвалом. Домто сгорел, а подвал уцелел и оказался набит всякими соленьями - вареньями, что здорово улучшило рацион зенитчиков. Ощутимый оказался приварок.

(Опять же по нынешним понятиям - лохство сплошное - что б товарищам все это продать, а не отдавать даром… Разбогател бы!)

Вообще финские дома поражали зажиточностью, самито дома - не так чтоб очень, наши тоже не хуже строили, а вот городская мебель и особенно костюмы «на плечиках» - удивляли. В подвалах оставались запасы - и хотя политбойцы рассказывали, что финны все отравляют - ели. Многие поживились финским добром из брошенных домов. Дед не польстился. Еда на войне - это одно, а воровать вещи был не приучен. Посылал дочке (моей будущей маме) цветные картинки в письмах. Птички, цветочки… Пачка открыток гдето попалась. Вот их и пользовал.

А еще отметил, что у финнов срубы рубили не так, как у нас, да еще то, что сараи для хранения сена были «дырявые» бревна со здоровенными щелями уложены - видно чтоб сено на сквозняке было…

Потерь в зенпульроте было мало и какието они тоже были нелепые. Два солдата чистили пулеметы после стрельбы. Один случайно нажал грудью на общий рычаг спуска. Стоявший напротив был убит наповал - в одном из четырех пулеметов в стволе оказался патрон…

К деревне, где стояли наши войска, из леса на лыжах прикатило гуськом пятеро финнов. Их увидели издалека и сбежались посмотреть. Ктото ляпнул, что это финны в плен сдаваться идут. Народу набежало много, а финнов пятеро, идут целенаправленно, ясно видят же - что в деревне русские. Наверное, действительно сдаваться. А оказалось - не совсем. Подъехали поближе, шустро развернулись веером и влепили из автоматов «от живота» - да по толпе. Наши шарахнулись в разные стороны, но многим досталось. А финны так же шустро - по своей лыжне - обратно в лес. Тут и оказалось, что поглазеть пришли без винтовок. Пока тосе - финны уже у леса. «Если финн встал на лыжи - его и пуля не догонит» Но одного догнала. Тогда двое финнов раненого подхватили под мышки, двое других съехали с лыжни - и пошли, проторивая лыжни для носильщиков, чтоб тем, кто раненого тащит не по целине переть - и в момент в лес.

После этого наши сделали такой вывод - без винтовки - никуда. Чтоб всегда при себе. А то умыли почти вчистую… Так и учились.

Еще дед запомнил финские окопы - старательно сделанные, глубокие, с обшивкой - и то, что во время наших артобстрелов финны утекали во вторую линию, а наши молотили по первой. Когда артобстрел прекращался, и наша пехота поднималась - финны тут же занимали передовые окопы и встречали плотным огнем. Пока комуто из артиллеристов не пришло в голову перенести огонь на вторую линию, а пехоте подняться до окончания обстрела. Вот тогда получилось почти так же, как действовали немцы в 41 - финнов здорово накрыли на запасной позиции, а потом еще и пехота оказалась куда ближе. Трупов финских осталось в траншеях и ходах сообщений богато. Ребята из расчетов ходили смотреть и ходили долго. Ну а дед глянул для общего развития и не особо долго зрелищем наслаждался - ну трупы и трупы, не велико счастье на мертвецов пялиться.

И о дотах финских, о полосах заграждения дед отзывался с уважением - большая работа и грамотно сделана была.

Уже летом 40 года. Дневной марш по пыльной проселочной дороге. На потных солдат пыль ковром садится, вместо лиц - странные маски с зубами и глазами - не узнать, разве что по голосу. В глотках пересохло. Долгожданный привал - в лесу у озера. Солдаты толпой к воде.

Дед был дневальным, задержался. Но быстро договорился с другим парнем - с соседней машины и тоже побежал с дороги под уклон, снимая пилотку, ремень и гимнастерку. Влетел в кучу сослуживцев, а они, полуодетые, почемуто в воду не лезут, хотя жара и пыль на зубах скрипит. Дед их спрашивать - а они пальцами тычут. В воде - неподалеку от берега лежат на дне прошлогодние трупы в нижнем белье. Непонятно чьи, почти скелеты уже, но еще не совсем… Вода прозрачная, все в деталях видно.

Поплескались с краешку…

Не вышло купания.

Дальше поехали как пришибленные.

Кто там валялся - одному богу известно.

(Сейчас конечно ясно всем, что там могли валяться токо совки, потому как финны практически войну выиграли, только от щедрого сердца отдав все, что им сказал Молотов, своих солдат они не бросали и вообще финнов нисколько не погибло.

Мне лично так считать мешает то, что мой родной дядька нашел както вместо гриба череп - принял его за шляпку боровика, торчащую из мха. Потом они с приятелями скатали мох - и нашли несколько скелетов в полном обвесе, с лыжами, оружием. Нескольких финнов. Рассказывал он, что там они лежали практически кучей, а считать не было интереса. Начало 60 годов - все еще было неплохого сохрана - и финская обувь с загнутыми носами и свитера и кепи… Ну тогдашние мальчишки такого добра видали много, а эти лыжники, судя по многочисленным пулевым дыркам в костях попавшие под пулемет, были какимито нищебродными, даже ножи были какието некрасивые…

И другие мои знакомые не раз находили в лесу финские останки. Да, я знаю, что наша партия и правительство хреново относилась к нашим погибшим бойцам и их много и сейчас лежит недопохороненными, но не надо рисовать наших врагов ангелами во плоти. У них тоже всяко было. Вот чего у них не было - это такой выжженной земли, какую они устроили у нас, уходя с нашей земли… И нашим дедам надо было все отстраивать заново. Может потому не до мертвых было…)

Дед вернулся с Финской войны целым и невредимым. Никого не убил и не привез никаких трофеев.

После Финской дома прожил всего - ничего. Практически на следующий же день после объявления войны был призван. Попал в орудийный расчет гаубичного полка.

Полк повоевать не успел. Он был разгромлен немецкой авиацией на марше - в течение одного ясного летнего дня. Подобное в нашей литературе уже не раз описано куда как красочно: Яркое солнце, безоблачное небо и воющие сиренами безнаказанные самолеты. Дым от разрывов (толовый дым гадкий на вкус и от него потом болит голова), дым от горящих грузовиков и тракторов, вопящие, мечущиеся под огнем люди, сумятица, крики, неразбериха - и весь спектр человеческих характеров - от панической трусости, до героической храбрости.

Люфтваффе работало как на полигоне. У наших не было ни авиационного, ни зенитного прикрытия. Тут дед очень пожалел, что не зенитчик. Немецкие бомбардировщики и истребители бомбили и штурмовали раз за разом. Колонна оказалась запертой - с шоссе почемуто в поле съехать было нельзя и на шоссе был ад кромешный - тем более, что немецкие летчики грамотно разнесли сначала голову колонны, потом хвост, потом принялись за середину. То ли они меняли друг друга, то ли аэродром был рядом - но весь день они домолачивали злосчастный полк. Гоняясь даже за одиночками.

Деда гонял по вспаханному полю немецистребитель. (Я так понял, что в основном личный состав подался в одну сторону - где были какието жидкие кустики. Дед решил, что кустики - не защита. Да и сверху все равно все видать, а вот с другой стороны - поле и глубокие борозды. В борозде отлежаться безопаснее, чем под кустом. Вот за ним истребитель и увязался. И дальше летчик персонально занимался дедом.)

Самолет шел буквально в метрах над землей и бил по одиночному артиллеристу из всех дудок. А артиллерист, тяжело навьюченный сидором, скаткой, винтовкой, противогазом, подсумками и т. п. метался по полю и когда видел, что самолет выходит на цель - кидался в борозду.

Дед удивлялся двум вещам - тому, какие борозды рыли пулеметные очереди - как плуг, а разлетавшаяся земля - как черные кусты вырастали, не как в кино жалкие фонтанчики песка, и тому, что за все время охоты дед совершенно забыл про винтовку - не до нее было.

И это его здорово огорчало и тогда, когда он мне об этом рассказывал: отстрелявшись, немец задирал нос машины, давал вираж и снова шел на цель.

При этом пилот оборачивался, и дед отчетливо видел его голову в шлеме - как футбольный мяч. Стрелял дед вообщето прилично, и, по его мнению, если б он вспомнил про винтарь, то у летчика развлечение стало бы пикантнее.

Когда фриц наконецто улетел, дед долго приходил в себя.

Полк остался без техники. Некоторые пушки были целыми, а вот все тягло сгорело или было разбито. Уцелевшие собрались кучей и пошли обратно. По дороге неоднократно попадали под налеты авиации, зубами скрипели - потому что шли вместе с беженцами и насмотрелись, как немцы веселились, расстреливая баб и детей - лето, платья светлые. Издалека видно и целить удобно.

Дед отметил, что такое хождение по головам и развлечения в виде охоты на одиночек были только в 41 году. Уже в 42 люфтваффе отучили так веселиться. Но в 41 летуны вытворяли что угодно и потому на обочинах дорог и поодаль валялось много трупов - и женских и детских и солдатских…

Дальше бредятина хаотического отступления без руководства. Немцы перли по дорогам, а наши пытались их обогнать, идя по лесам и болотам. Но мне кажется, что какое - никакое начальство все ж было. Сидели у костерка впятером. Один сказал, что надоело отступать и завтра же он пойдет к немцам сдаваться. Кто из четверых доложил - неясно, но утром пятый сдаваться не пошел. Расстреляли его.

В одном месте отходившим по лесному проселку гаубичникам преградили путь немцы.

Из баньки на бугре били по дороге, прижимая наших к земле. Дед говорил про автоматчиков, но, учитывая новые публикации - может там были пулеметчики. Артиллеристы - здоровые, злые от всего виденного и пережитого мужики сунулись дуром - «да мы этих карлушек на лоскутки порвем!»

Немцы прекратили огонь, чем изрядно подбодрили наших - «Ааа! Бегут небось!» Подпустили метров на 80 и грамотно срезали огнем по животам. Автоматического оружия в баньке оказалось достаточно. Атака захлебнулась, кто уцелел - залег, началась перестрелка с весьма невыгодной позиции. Лежать на ровном месте под плотным пулеметным (или автоматным - на полусотне метров это однохренственно) огнем и лупить из винтаря наугад - толку мало.

Дело спас один солдат, подползший попластунски к бане с другой стороны и закинувший в окошко противотанковую гранату. После взрыва стрельбу немецкую как ножом обрезало и дед, подбежав вместе с другими, увидел, как выползшего из бани по стеночке немца, впереди бегущий так гвозданул штыком, что немец повис на обломившемся острие и так и остался висеть, пришпиленный к стене.

Всего немцев оказалось шестеро.

Пятеро мертвых.

Одного, помятого и сильно контуженного, взяли в плен.

Пока толпились вокруг, не зная, что с фрицем делать - тот был совершенно ошарашен и похоже ничего не слышал вообще - откуда ни возьмись, появился полковой политрук, которого раньше чтото было не видно. Произнес пафосную речь - и выстрелил в пленного. Тот свился веревочкой и умер (тут дед показал винтообразное движение рукой и я словно своими глазами увидел, как вертикально, поворачиваясь вокруг своей оси рухнул застреленный).

На красноармейцев это произвело гадостное впечатление. Не воодушевило. Также совсем не воодушевило то, что убитыхто в этом бою было немного, а вот тяжелораненых - куча.

(Ну, тут чего говорить - ранения в область живота, перебитые позвоночники, рваный кишечник, пробитые почки, печень, мочевой пузырь… Врагу не пожелаю. И перитонит впридачу, в полевыхто условиях.)

Сколько могли - тащили раненых с собой. Потом попалось какоето тоже отходившее медучреждение - с радостью оставили еще живых раненых там. Понимали, что раненым и там не сахар будет, но вроде как долг исполнили. Все - таки, не бросили. А такое тоже было, видели по дороге.

Даже и думать не хочу, что там стало с этим медсанбатом, которому бравые артиллеристы всучили пару десятков тяжеленных раненых в запущенном состоянии. А как цивилизованные немцы обращались с нашими ранеными и медиками - из первых рук знаю…

Деда назначили вторым номером к пулемету ДП. Первый номер нес сам пулемет, а дед таскал короб на три диска и запас патронов. На перекрестке артиллеристы напоролись на немецких мотоциклистов (вообще мотоциклисты были вездесущи - куда ни сунься, а тут вот на них напоролись.) Пулеметчика стукнуло по голове, и дед перевязал его, как умел. Почемуто дед решил, что первый номер будет вести огонь из ДП, потому привстал с винтовкой и увидел довольно близко - метрах в 200-300 мотоциклы и немцев, поливавших разбегающихся наших.

Прицелился, нажал спуск - осечка. Передернул затвор, выстрелил. Обернулся на своего первого номера - а того нет.

Глядь - далеко уже в пшеничном поле мелькает белый мячик. И пулемета нет - с собой уволок. Дед решил, что убегать по полю на виду у немцев неумно и решил бежать в лес - по другую сторону дороги. Вытряхнул диски из короба, раскатил их, благо круглые, в разные стороны и тоже дал тягу.

Кругом пальба, по слухам немцы обтекли и справа и слева, а какойто разъяренный майор угрожая пистолетом, заставил всех, кто мимо шел ночью, тащить на себе из дрища застрявшую пушку. Утром, потратив все силы и устав смертельно, извозившись в грязище до ушей выволокли пушку на сухую дорогу. И увидели то, что в темноте было незаметно - ствол орудия был пробит навылет. Пушка была безнадежно искалечена. Майор снял с нее замок и прицел и пошел со всеми дальше.

К слову - дед вполне одобрительно относился к тому, что бросивших свои части и подразделения, утративших свою технику командиров расстреливали. Многие беды по его мнению в 41 были изза того, что начальство чаще думало как самим утечь, а не о том, чтоб командовать. Солдаты зачастую шли сами по себе, без руководства. Если было к кому примкнуть - примыкали.

Дед с приятелем примкнули к хорошо организованной и неплохо вооруженной группе, которой командовал очень правильный мальчиклейтенант. Ночью приготовили засаду у дороги. Затрещали мотоциклы. Пулеметчики хотели врезать по фарам, а лейтенант запретил: «Вдруг наши?» Когда уже проскакивали мимо - стало ясно - никакие не наши. Немцы колонной.

Ушли от дороги. Шли по лесу, заваленному противогазами, и деревья были увешаны винтовками СВТ. Дед отзывался о них, как о капризных и ненадежных, хотя признавал, что у него всю войну были только мосинские и судит он по чужим словам. А я сравнительно недавно узнал, что известная винтовка ФНФАЛ - практически передер СВТ и вся беда СВТ была только в том, что патроны с закраиной, что многие плохо обученные солдаты не учитывали…

К своим выбирались вдвоем - вместе с приятелем, и тут неожиданно встретились с тем самым политруком из гаубичного полка, который застрелил немца. По дороге к деду с приятелем пристал маленький козленок - откуда уж он в лесу взялся - кто знает - но шел как собачонка. Так политрук застрелил этого козленка «чтоб немцам не достался». Видно руки у политрука чесались.

Вылезли на дорогу и увидели свои грузовики. Пошли «голосовать за развитие автопрома» А потом политрук остановил машину и укатил, враз забыв о сослуживцах. Те плюнули ему вдогонку и пошли пеше.

Дальше их отправили на сборный пункт. Вопросов к ним не возникло - вышли с оружием, с всей снарягой, короче - подозрений не вызвали. (ЕМНИП - вышли гдето у Гатчины, которую успели уже переименовать сначала в Троцк, потом в Красноармейск.)

Приятеля - как оказавшегося грамотным наводчиком - отправили в артиллерию. А дед неожиданно встретился с родственником - мужем свояченицы. Майор пехотный - по тем временам - шишка. Родственник решил помочь и забрать к себе. О чем и сообщил комиссии. И все бы было отлично, да один из чинов спросил деда - «Вы служили в его части?» Дед честно ответил, что нет. Произошла некрасивая сцена, потому как майорродственник сказал, оказывается, что это его боец и потому он его заберет себе.

В итоге деда отправили в пехоту - но не к родственнику. Тот и после войны не раз деду пенял за такую глупую честность, а дед оправдывался, что откуда ж он знал, что говорить, а что нет…

Но чувствовал себя при этом неловко.

(И бабушка не упускала случая высказать свое мнение на этот счет).

Началась блокада. Так же как штатские - голодали и солдаты. Дед за блокаду потерял много здоровых зубов - в распухших черных деснах они не держались и болтались как на нитке. Их вынимали пальцами, практически без боли.

А вот блох и вшей у деда за всю войну не было. Он считал, что они заводятся только у тех, кто опустился. Боролся с ними как умел. И потому вшивым не был. Даже просто переодевать навыворот рубашку - и то было полезно. Хотя на холоде, да голодным - это требовало определенного настроя.

Каково в целом было можно судить по тому, что когда их обучали метанию гранаты, дед от слабости поскользнулся, упала боевая граната рядом. Хорошо, что сержанткадровик успел ее пнуть, рявкнуть: «Ложись» и сам залег. Граната отлетела подальше, и осколки пролетели мимо.

Зимой часть, в которой служил дед, бросили под Колпино. Голодные мерзнут сильно. Замерзли до костей, пока добрались.

Шли долго, периодически посвистывало. Оказалось - пули. Один из сержантов был убит наповал, еще не дойдя до окопов. Потом добрались до второй линии, немного погрелись в блиндаже, а получилось еще хуже - окончательно задубели и самое паршивое - сыпавшийся со стенок при взрывах песок набился в винтовки. Попал в стволы, затворы заклинил (винтовкито сдуру к стенке прислонили). А там уж и совсем на передовую линию - окопы мелкие, в дно мертвецы вмерзли и прибывшие шли по голым спинам, животам, головам - трупыто смерзлись, твердые как камни, да скользкие - как кто идет - одеждато под сапогами и валенками рвется и сползает.

Дальше была атака. (Я так понимаю сейчас, что взрывы - это видно артподготовка была).

Вылезли все разом и поползли под немецким огнем к линии их окопов. Изза густоты огня и по слабости - ни покинематографически - в рост, ни осторожно - попластунски не вышло. Поэтому все, не сговариваясь, поползли на четвереньках.

Дед с тоской думал, что делать, когда до немцев доберется - негнущимися пальцами ни гранату взвести, ни обойму зарядить - да и затвор изза песка заклинил - не передернешь.

Вдруг деда по его словам как толкнуло чтото, и он нагнул голову. И его как колом ударили - в тот же миг немецкая пуля скользнула вдоль спины, распоров наполы шинель, перебив ремень и просадив навылет ягодицу. Тут же мерзкое тепло в штанах - кровь потекла. (Я не от одного деда слышал, что при ранении эта теплая мокрядь ощущается человеком как чтото опасное и мерзкое.)

Дед пополз обратно, вначале даже обрадовавшись, что и жив остался и обратно вернуться не стыдно, съехал в окоп и заковылял туда, где сидел комбаткапитан. Рядом был фельдшер и пара искалеченных пулеметов. Дед сказал, что ранен. Фельдшер развел в стороны половинки шинели, глянул, сказал: «Повезло тебе. Идти можешь?». Дед ответил, что может. Капитан велел бросить винтовку в тупичок - ответвление окопа, где уже лежали кучей полтора десятка винтовок, и идти к санитарам. Что дед и сделал.

Оказалось, что поступил легкомысленно - за поворотом траншеи нога просто отнялась, и дед позорно повалился. Опереться было не на что, да еще и портки, распоротые сзади пулей сваливались, и их надо было придерживать. Да еще ведь и слабый, голодный. Коекак вскарабкался по стенке и волоча совсем уснувшую ногу пошкандыбал к землянке, где были санитары. Перевязали. Уложили на нары.

А потом ждали вечера - для эвакуации день не годился, все было пристреляно. Чтото санитары ели, дед попросил у них поесть, на что они ответили: «раненым в живот есть нельзя!» - «Так я ж не в живот ранен!» - «А нам виднее!»

Ну да грех их винить - сами голодные были, а таскать раненых - работа тяжеленная.

Дальше госпиталь. Злющая докторша, осмотрела деда через несколько дней после прибытия, да и то после настоятельных его просьб - от раны шел уже тяжелый запах.

Докторица мстительно просадила зондом по раневому каналу - дед аж оставшимися зубами заскрипел. Потом вынули попавшие в рану лоскутья тряпок. Отстригли омертвевшую ткань. При этом чертова баба словно специально старалась сделать побольнее.

Дед провалялся в госпитале полгода. На его счастье попал к другой докторше - и с ней дело пошло на лад. Очень трудно было восстановить функцию ноги - пуля выдрала здоровенный кусок мышц. Постепенно дед все же стал ходить, сильно хромая, но из всех сил, стараясь ходить ровно. Не хотелось к жене возвращаться после войны калекой колченогой.

Всетаки он выздоровел. А его сосед по палате, которому осколок вбил в задницу разбитую вдрызг стеклянную флягу - умер.

Из команды выздоравливающих деда забрали в артиллерию. Во взвод топографической разведки артполка.

(Cразу признаюсь - когда дед рассказывал про деятельность топографической службы - я и половины слов не понял. Одно усвоил - хоть дед и имел отношение к разведке, но в тыл к немцам не ходил, языков в одиночку не таскал. Потом, правда, вроде понял, что это была за работа.

Для успешной работы артиллерии надо как можно точнее определить - где установлены орудия. Привязать пушки к местности и максимально точно нанести эти позиции на карту. Чем точнее привязался и нанес - тем проще готовить данные к стрельбе и тем точнее будет стрельба. Учитывая, что, как правило, позиции батарей были не в цивилизованных местах, набитых геодезическими знаками и приметными ориентирами, это становилось непростой задачкой.

Мало того, все прекрасно понимали, что и противник постарается привязаться по ориентирам - и если поставить пушки возле приметного ориентира - враг этим обязательно воспользуется. Потому и наши и противник хитрили, стараясь максимально усложнить друг другу привязку целей к ориентирам.

В общем тщательная, незаметная, кропотливая работа, которую военные журналисты не видят, а кинооператоры не снимают. Видят результаты этой работы пехотинцы и танкисты, которые лезут в атаку после артподготовки. Вот тут сразу заметно - как артиллерия отстрелялась. И жители города тоже это видели. Чем лучше наши артиллеристы учились работать, тем реже и жиже становились артналеты.)

Полк принимал участие и в контрбатарейной борьбе. Только после смерти деда - я понял насколько ювелирной, филигранной была работа артиллеристов под Ленинградом.

Тем более, что каждый снаряд был большой ценностью - те артиллеристы, которые служили в Первую империалистическую любили говорить - каждый снаряд - как хорошие сапоги стоит! Одного такого ветерана (с целью подкузьмить) молодые солдаты както спросили: «Ну, это от полковушки снаряд стоит как пара сапог. А от наших сколько стоит?» На что мужик снисходительно посмотрел на зелень и ответил: «А от наших - как пара сапог со шпорами».

Подумал и добавил: «Хромовых, конечно».

Потом эта шуточка - «Пальнули, аж шпоры зазвенели» долго у артиллеристов ходила.

Но правда в шуточке была - за бесполезный расход снарядов драли нещадно. Потому старались работать на совесть. Да и не только потому - большая часть были ленинградцами, родственники в городе жили, потому ненависть что к немцам, что к финнам была осознанной, четкой, ясной. Практически у каждого ктонибудь из родственников или знакомых умер от голода или был убит при бомбежке или артобстреле. Командование части отпускало периодически особо заслуживших - домой сходить. После этого бойцы еще больше свирепели. Были и потери - одного из знакомых деда осколком свалило на пути в часть.

Деду же идти было не к кому - бабушка с сестрой и детьми успели эвакуироваться буквально в последние дни, на одном из последних эшелонов.

Помимо привязки по местности и топразведки работы и тут было много. Чем лучше окопаешься - тем меньше потери. Копали много. Опять же делали блиндажи для жилья, для служб, погреба под боезапас, капониры и много чего еще.

Были и другие задачи - для орудий оборудовались основные и запасные позиции. Естественно противник долбал по засеченным позициям. То, что долбал - было хорошо - боезапас и у немцев с финнами был не безграничным, да и нежные были дальнобойные орудия - стволы у них снашивались куда быстрее, чем у меньших калибров.

Главное - чтоб на тот момент наших орудий на обстреливаемой позиции не было. Потому использовали и макеты орудий - отстрелялись, настоящие орудия долой - на их место макеты в натуральную величину и немного - с умом демаскирнуть, когда скажем в воздухе авиакорректировщик появился. Например, как бы случайный дымок из землянки.

Правда, такие развлечения проходили только пока стояли напротив немцев. Финны практически не стреляли из дальнобоев. Политрук полка объяснял это тем, что орудия у финнов английские, а Англия, как наш верный союзник, не поставляет финнам ни боезапас, ни запчасти, потому финны в 41-42 поистрепались, а сейчас пальцы сосут.

Немцы же незамедлительно долбали по обнаруженной «батарее». Чем больше снарядов они расходовали - тем лучше. Правда, один раз веселья не получилось. Отделение не успело убраться с места ложной батареи достаточно далеко до артналета и снарядом их накрыло. Бежали всемером, разрыв здоровенной чушки был совсем рядом - но посекло деревья вокруг, сбило с ног и только тому парню, который бежал предпоследним досталось - осколок снес ему переднюю брюшную стенку - так что внутренности вывалились.

К нему подбежали, а он белый как мел, уже не в себе, смотрит сквозь товарищей и чтото быстро и тихо шепчет. Деда больше всего потрясло, когда он увидел, как раненый непослушными руками пытается засунуть вываливающиеся кишки обратно в живот - с прилипшими к ним сосновыми иголками, муравьями, травинками и прочим сором.

Бойцы уже были обстрелянные, тут же из двух деревцев и своих ремней сообразили носилки и на рыси - в ногу, чтоб не растрясти по дороге, потащили в медпункт. Фельдшер у них был толковый, но сделать ничего не смог, умер раненый. Как принесли - так и утих, посреди перевязки.

Но в другие разы везло больше. Дед гордился тем, что когда принимал участие в таких розыгрышах - немцы покупались.

Тот же политрук, рассказывая им о важности соблюдения маскировки и опасности демаскирования обязательно рассказывал полюбившуюся ему байку о фальшивом немецком заводе, на который англичане сбросили деревянную бомбу с запиской - «какая цель - такие и бомбы!» Вообще то, что политрук любил рассказывать одно и то же, было его, пожалуй, единственным недостатком - в отличие от того политрука - «стрелка», этот всерьез заботился о том, чтоб быть полезным для личного состава. Дед о нем отзывался с теплотой.

Ленинградский фронт имел свои особенности - фронт топтался несколько лет практически на одном и том же месте, потому тут у нас в ходу были разные хитрости - чаще, чем там, где до этого просто руки не доходили из - за того, что надо было или отступать на сто километров или наоборот наступать на такое же расстояние.

Тут же сидя друг напротив друга, точнее враг напротив врага - изучали привычки, слабые места и придумывали как бы досадить посильнее. Та ненависть, практически средневековая, которая была тут в ходу - что у немцев, которые даром торчали у упорно несдававшегося города, что у наших, видевших весь немецкофинский гуманизм воочию на своем собственном городе и чувствовавших его не на политзанятиях, а на собственной шкуре заставляла придумывать самые разные ловушки и гадости противнику.

Дед рассказывал об аэростатах наблюдения - оказывается, это были довольно вкусные цели и их старательно уничтожали при первой же возможности. Наши навострились из вдребезги изодранных аэростатов делать приманки - драный и латаный списанный аэростат не мог уже поднять корзину с корректировщиком, а вот имитацию корзины с соломенным чучелом в обносках и двумя кружками из жести с консервной банки на «лице» (издалека - точно бинокль посверкивает) - в последний раз мог. И поднимал.

Соответственно противник покупался - а он покупался практически всегда, потому что как наши солдаты ненавидели «раму», так и немцы ненавидели «колбасу» - по «колбасе» и стоявшей внизу полуторке с лебедкой начинала работать артиллерия или прилетала парочка истребителей. Потом истребители перестали присылать - к 43 году ленинградская истребительная авиация насобачилась в достаточной степени, чтоб устроить баню паре немецких истребителей, да и нередко шуточка с «колбасой» поддерживалась и зенитным огневым мешком. Тем более в этом случае у зенитчиков были развязаны руки, и они не опасались задеть корректировщика.

Героическое чучело мало того, что заставляло немцев потратить кучу дефицитных снарядов, но и позволяло одновременно разведать, засечь и привязать к карте артпозиции противника.

К 44 году уже соседей знали хорошо. Отработали такой метод борьбы с дальнобоями, до которых не могли достать по причине удаленности - как только те начинали работать по городу - наши орудия начинали долбать по доступным по дальности разведанным целям - штабам, складам, дорогам. Немцы нервничали, перебрасывали огонь на подавление беспокоящих их батарей и в этой собачьей свадьбе город оставляли в покое.

К слову - немцы сперваначала тоже использовали аэростаты наблюдения. Но если в Ленинграде была неплохая база по их производству и ремонту, то видно у немцев с этим не заладилось - чем дальше, тем их поднимали реже, а сбивали чаще. Потом вообще перестали этим заниматься, аэростаты кончились и немцы перешли на авиакорректировку, которая была менее точной по результатам да и обходилась дороже.

Активно работали звукометристы. Дед рассказывал, как при нем накрыли пропагандистскую установку противника - заговорил вечером репродуктор, причем гдето довольно близко. Речь шла о том, что вот красноармейцы сидят в окопах, а у Сталина Орлова в голом виде на столе танцует…

Дед пока это слушал, подошел его командир и сказал, что ничего, сейчас звукометристы сделают цель (с двух направлений устанавливается наибольшая сила звука, потом на пересечении этих направлений делается засечка, потом по засечке готовятся данные для стрельбы - и залп.). И действительно скоро батарея отбабахала по засеченной цели и. похоже, накрыла установку - больше тут не выступали. А батарею пришлось переводить на другую позицию, потому как и с нашей стороны громкоговорители эти с пропагандой выполняли двойную задачу - наговорить гадостей противнику и попутно засечь и идентифицировать открывших огонь. А потом и прихлопнуть.

Вначале это получалось почти самоубийственно, а потом наловчились репродуктор держать на удалении от громкоговорящей установки. Репродуктор разносило, а машина оставалась целой.

Дед отметил, что данная передачка у бойцов вызвала недоумение и они посчитали, что чето пропагандеры противника перепили - с чего это на столе танцевать… Глупость какая - на столе же там всякое вкусное стоит… (Вообщето в России раньше на столах танцевали токо две группы населения - купцы, да российские литераторы. Куприн, вот вроде засветился.) Поэтому солдатня этот посыл не оценила и решила - врут, как сивые мерины…

Немцы тоже активно занимались звукометрией. По Ленфронту ходил рассказ, что немцам удалось накрыть успешно вернувшуюся с задания разведроту - пока праздновали возвращение, немцы сориентировались по звуку не то баяна, не то патефона - и врезали, искалечив мало не полроты.

В 1942 году пал Севастополь. Дед сильно переживал по этому поводу - в Севастополе воевал его младший брат Витька. Повезло так братьям - оба в блокированных городах оказались.

Витька был красавчик и очень удачлив - с самого детства. Причем во всем везло - всем на зависть.

Даже в Ленинграде - его прописали раньше, чем моего деда, хотя дед и жил тут дольше.

На действительную службу Витьку взяли на флот - почемуто Черноморский. В письмах он поддразнивал брата, что и тут - Никола на севере мерзнет, а он на курорте, да на флотских харчах…

По моим детским меркам вроде Виктор больше подходил на роль героя, но вот както и рассказы его и то, что он часто во время рассказывания начинал плакать - смущало, и жена тут же выдавала ему очередную дозу портвешка - и цыкала на нас обоих. Чтоб тему сменили…

Он рано умер. То, что он рассказывал - скорее сохранилось потому, что став постарше я спрашивал уже деда. К сожалению и дед уже многого сказать не мог - ну все воевали. Мало ли чего там было. И действительно - когда собирались у деда гости - практически все были из фронтовиков (ну ясно - совковое быдло, ни одного умника, слинявшего в Ташкент, потому как его жизнь была крайне нужна всем нам) то танцевали, пели песни под баян - немудряще развлекались, короче.

Особенно отличался сотрудник деда - тоже краснодеревщик - дядя Боря… Вот после того, как этот бывший танкист играл и пел - я знаю, что присказка «хоронили тещу - порвали два баяна» совершенно правдоподобна. Не я один - все, кто был помладше - действительно всерьез боялись, что либо растянутый мало не за спину баян порвется, либо у поющего дяди Бори лицо лопнет…

А дед Витя еще в Одессе добровольцем пошел в морскую пехоту. То, что он списался с корабля и пошел защищать осажденный город в пехоту, многие восприняли как дурость - ясно же, что шансов погибнуть в пехоте куда больше.

На его счастье первыми противниками были румыны. «Тренировались на кошках» - как он откомментировал первые боевые опыты своего подразделения. Первое боевое задание морпехов кончилось удачно, хотя и тут все с моей точки зрения было «неправильно».

Свежеиспеченным героям поручили выбить румын с важной высотки. И как на грех начальство позорно заблудилось. (Осталось от деда Вити выражение: «Крались, крались и на берегу усрались…»)

Где их там ночью черти носили, но таки вылезли они к этой высотке, уже под утро. Причем аж с тыла. Командир так явно обрадовался, сориентировавшись, наконец, на местности, что потом более поздние рассказы о хитро и коварно продуманном плане годились токо для лопоухих простаков из других подразделений - «лопни, но держи фасон».

Румыны не подкачали. Судя по всему, несение караульной службы и организация наблюдения были для них совершенно неизвестными мероприятиями - потому морпехи свалились буквально им на головы. Дальше был хаотичный и скоротечный бой, скорее даже потасовка, после чего румыны просто разбежались.

Вообщето как солдаты румыны бывали и неплохи. Вот только когда их пугали внезапно - они терялись совершенно. С немцами такое не проходило, да и подобраться незамеченными к гансам было сложно - наблюдение у немцев было налажено добротно.

Дальше Витька полностью убедился в том, что он - везучий. Кроме пары легких контузий он никак в боях не пострадал, хотя не увиливал и лез в драки напропалую.

За участие в обороне Одессы его наградили медалью «За Отвагу». Потом из Одессы их перевели в Севастополь - и там оказалось, что немцы тяжелее, чем румыны. Но и немцев можно бить. Время, когда морпехи слышали о себе, что, дескать «послали щуку мышей ловить» - прошли. Стали уже обстрелянными тертыми бойцами. Самое тяжелое было - научиться убивать, причем делать это вручную. Тут и оказалось, что повезло с румынами.

Когда в первый раз краснофлотцы сцепились на высотке с мамалыжниками, то и те и другие хватали друг друга за грудки и вообще вели себя не очень грамотно, как дерущиеся школьники. Ну, трудно живого человека ножом резать или лопаткой хлестать по лицу, чтоб оно лоскутами отлетало. Многих тошнило после боя. А потом привыкли - и главное - сами освирепели. Наши, наконец, настроились убивать.

Это было облегчено тем, что видели и на фронте и в осажденном Севастополе. Там ведь в городе и мирное население было - и то, что обстреливали и бомбили город беспощадно - на бойцов оказывало куда более сильное влияние, чем совершенно идиотская пропаганда, что 41, что 42 года. Познакомится с девушкой, закрутить любовь - и вдруг узнать, что ей снарядом оторвало ноги - оно лучше любой пропаганды о солидарности рабочих и крестьян всего мира действует.

Севастополь еще и потому так держался, что, как и в Ленинграде, гуманизьма европейская там была максимально наглядно преподана. Токо тут у нас - немецкофинская гуманизьма, а в Севастополе - немецкорумынская. Оказалось, что эти мамалыжники не хуже немцев любят забавляться, добивая раненых. И делают это изобретательно и с выдумкой. А с мирным населением - так румыны немцев далеко переплюнули - больше паскудства, пожалуй, токо венгры смогли сделать. И с пленными тоже. Те, кому удалось удрать из плена, добавляли ненависти…

Морпехи оказались своего рода гвардией Севастополя. Правда, форс с них уже посбивали. Командование их впихнуло в обычную полевую форму РККА, но начальство сквозь пальцы относилось к тому, что клешники эту форму одежды нарушали то неуставными брюками навыпуск, то еще как. Правда и сами морячки убедились, что хаки полезно - «жук на тарелке издалека виден».

Так же как в Ленинграде противники старались поизобретательнее напакостить враг врагу. Например, когда в город прибыло весьма ненадежное подкрепление с Кавказа и возникло серьезное опасение, что эти «бойцы» постараются как можно быстрее сдаться немцам, именно морпехи устроили изящную провокацию - с белыми тряпками кинулись якобы сдаваться - немцы заинтересованно не стреляли, а с нашей стороны как раз пошла пальба «по дезертирам».

Подбежав на гранатный бросок морпехи, закидали немецкий окоп гранатами, а потом сошлись «в ножи». Те из немцев, кто смог - дернул во вторую линию, морпехи похватав, что подвернулось под руку из трофеев, тем же духом рванули назад, а их отход прикрыли стенкой взрывов минометчики и артиллеристы. Вылазка оказалась очень успешной.

А потом на этот участок поставили ту самую ненадежную часть. Несколько попыток перейти на сторону противника закончились весьма ожидаемо - перебежчиков немцы сладострастно уложили очередями по коленкам у самых своих окопов и потом с упоением и восторгом долго добивали ползающих и воющих раненых. В дальнейшем эта часть воевала нормально - как и остальные.

Сейчас жалею, что не узнал - имел ли дед Витя отношение к этой эскападе.

Корабль, с которого он списался на берег - у него на глазах накрыло бомбами. Виктор, когда рассказывал об этом - всегда плакал. Меня это страшно огорчало и раздражало - ведь если он герой, то никак не должен плакать. Вроде как у меня нет повода не верить деду, который говорил, что Витька воевал отлично, а с другой стороны - плачет, как девчонка… Фу!

Виктор был на берегу, как в амфитеатре и видел отлично все, что там внизу происходило. Несмотря на бомбежку, как только «шарнуло» он вскочил на ноги, не понимая, что делает, а когда увидел, что корабль заваливается носом, ноги стали ватными и он сел и заплакал.

А внизу уже только корма торчала…

И все меньше и меньше…

Я только недавно увидел запись того, как в современный эсминец попадает торпеда - потому мне сейчас понятнее, что означали его слова «вбило в воду».

Такая деталь: я не знал, на каком корабле служил краснофлотец. Почемуто считал, что никак не меньше, чем на крейсере. Ну, как же - ясен день, что никак не меньше…

Но, похоже, что детская гордость ввела меня в заблуждение - выяснил я, что потопленный в Севастополе крейсер «Червона Украина» хоть и завалился на нос, но тонул несколько часов и экипаж его оставил организованно (кто выжил после бомбежки). Так что, похоже, что мой родич служил на куда более мелкой лайбе, как это ни печально для детского самолюбия…

А дальше все слилось в сплошной череде боев. Говорят, что Севастополь взял Манштейн.

Севастополь взяли немецкие артиллеристы. Такого шквала огня Виктор не видел, как это было в последнем штурме. По его словам немцы не жадничали тратить снаряды даже на отдельных бойцов, и артиллерия шла на прямой наводке чуть ли не в пехотных порядках, гася любое сопротивление, раздалбывая очаги обороны…

Потом он оказался практически в городе. Посмотрел на эвакуацию - а по его словам на каждую посудину набивалось народу сверх всякой меры и доходило до стрельбы по своим, когда лезшие на борт грозили потопить посудину - лупили из автоматов и пулеметов по своим свои же. На берегу были толпы безнадежно ждущих спасения людей. По слухам командование уже увезли или уже увозят. Пошло к тому, что каждый сам за себя… И тут два его закадычных дружка, с которыми были не разлей вода чуть не с Одессы - сказали вдруг: «Витюх, мы решили сдаться немцам. Город считай, сдали, чего тут тянуть… ты с нами?»

Уповая на свою удачливость, он отказался. Надеялся, что либо просочится, либо - не бросят же всю кучу народу просто так! И еще такая мысль в голову ему пришла - «Пристрелить бы их, сволочей! Но у меня винтовка - а у них две. Не успею. Второй меня свалит.» Похоже, что и бывшим дружкам похожие мысли в голову пришли - расходились спиной вперед, держа под контролем каждое движение друг друга.

И разошлись.

Навсегда.

Решил, что стоять в толпе у воды смысла нет. Даже если кто и придет спасать - тут не сядешь. И попытался просочиться берегом. Ничего из этого не вышло. Мешок оказался плотно завязан. Оказался в группе из пары десятков сбродных разных людей, незнакомых друг с другом, у большинства уже и оружия не было. Он оказался самым богатым - у него еще было три патрона. Группа пыталась двигаться, хотя раненые тяжелели с каждой минутой. Да и те, кто был не ранен - совсем уже обалдели - и голодные и оглушенные и подавленные. Страшно бесила прозрачная вода у берега. Пить хотелось люто, некоторые пытались пить морскую воду, но только блевали потом судорожно и тяжко. Мозги не работали, апатия одолевала - к тому ж еще и не спали толком который день.

Единственно держались совершенно нелепой и дикой надеждой, что вот всплывет сейчас рядом подлодка, или подойдет катер… Хотя Виктор как моряк отлично понимал, что при такой плотности осады никаких катеров уже не будет, но сам - надеялся. Изо всех сил - надеялся.

Вместо катера появилась немецкая цепь прочесывания. Виктор, считая, что терять уже нечего - приложился разуваться, чтоб застрелиться. Лежавший рядом пожилой командир с простреленным бедром его остановил - «Брось, парень, нечего за немцев работать. Выживи лучше. Еще повоюешь. Расплатишься.»

В словах был смысл - а может очень уж не хотелось канителиться с самоубийством - а из длиннющей винтовки стреляться - куда как малое удовольствие - и Виктор бабахнул по немцам в цепи. Он до конца своих дней уверенно говорил, что видел, как немец кувыркнулся.

А дальше свои же отняли у него винтовку с оставшимися двумя патронами и закинули ее в воду - прямо так, не вынимая затвора - изза тебя, дурака, нас тут всех порешат! И еще насовали кулаками. Ну, насовали - сильно сказано - силто уже ни у кого и не было.

Пока немцы дошли - Виктор успел еще выскоблить в берегу ногтями ямку, сунуть туда завернутые в платок документы и награды - за Севастополь он еще «Красной Звездой» был награжден - и камнями присыпал, какие сгрести вокруг успел. Еще мысль мелькнула - прыгнуть в море и уплыть - или утонуть - но командир за ним присматривал и отчетливо ему сказал: «Успеешь, мальчик, умереть. Ты лучше их убивай. ты молодой - у тебя еще все впереди.» И Виктор по его словам - спекся. Сел, где стоял. Все.

А тут и взопревшие, злющие немцы подоспели. Вот они старательно люлей раздали - и сапогами и кулаками и прикладами. Оружия у пленных уже не оказалось - все в воду покидали за Витькиной винтовкой следом. Потом обыскали, отняв все маломальски ценное - от часов до сапог и погнали.

Раненых лежачих пристрелили там же. И того командира, который Витьке застрелиться не дал - тоже. Тех, кто идти не мог - стреляли без всяких сантиментов, спокойно, деловито. По дороге еще Виктора поразило то, что валялись давленные машинами трупы наших и немцы спокойно по ним ездили не сворачивая.

Почемуто больше немцев Виктор ненавидел крымских татар. Что там такое они делали - не рассказывал, но вот ненавидел пуще немцев и сильно злился тому, что их реабилитировали и разрешили вернуться. «Их надо было в Черное море переселить, за все, что они там вытворяли» - говорил он. Тут его всегда совместно затыкали и моя бабушка и его жена. Дескать, нельзя ребенку такое слушать. Так ребенок и не узнал, что с крымскими татарами получилось. При этом у Виктора в бригаде работали татары - чуть не треть - но астраханские и казанские - и с ними у деда Вити отличные были отношения, слова дурного о них не слышал.

При первой же возможности Витька удрал. Вот тут не могу сказать точно - то ли он утек с разминирования, когда наши военнопленные под присмотром немцев «вытаптывали» минные поля, то ли ему повезло и в разминировании - и он утек после. Разминирование проводилось просто - разрешили взять палки, построили шеренгами и погнали. Подорвавшихся немцы издаля добивали, стараясь на поле все таки не соваться.

Удрав, Виктор первым делом постарался найти воду. Нашел когда - вроде как по описанию похоже на поилку для скота - пил в несколько приемов. Напьется - аж глаза вотвот выпадут, и брюхо лопнет - а поспит чуток - и опять пить охота. Пленныхто немцы тоже не поили. Он еще возмущался, когда гдето прочитал, что немцы гнали пленных как скот. Как же, как скот! Скот и кормят и поят и по жаре не гонят и не стреляют! (Но тут его опять жена осекла.)

Напившись вволю и отоспавшись, он приободрился и пустился на авантюру - обратился к местному селянину. Селянин дал ему кусок хлеба, укрыл в сарае и пообещал принести еще и сала.

Видно по рассеянности селянин перепутал - и вместо сала привел двух драконовфельджандармов. Виктора очень поразили щитки на цепочках. Так поразили, что и я про горжеты запомнил. Избили его от души, и опять он очутился в плену.

Всего он убегал, как я помню, пять раз. Дважды с этапа. Один раз из лагеря. И дважды с работ.

Четырежды его ловили и каждый раз били зверски.

Но это уже было не в 41 году - немцам были нужны военнопленные для работы и потому просто так умерщвлять пленных они не старались. После четвертого побега опять повезло - как штрафованному ему светила виселица - но путем хитрой аферы свои смогли както поменять его с умершим пленным (вроде как куртки с номерами обменяли) - получилось, что штрафник сдох после побоев и потому вешать его нет резона, а безнадежный больной чудом выздоровел.

Последний побег получился успешным - грязный, зачуханный шкелет спрятала у себя дома не то немка, не то бельгийка - тут семейные предания расходятся. А сам он мне это не рассказывал. Жена его от этого просто кипела - похоже, что там был какойто лямур с тужуром и бабища ревновала.

Дальше его освободили американцы, успели передать нашим - и Виктор еще успел повоевать в нашей армии…

А до этого не раз в концлагере немцы агитировали в РОА вступить.

Он рассказывал, как в РОА вербовали. Приезжает в КЦ значит полевая кухня. Перед строем пленных ставят, откидывают крышку. Пахнет охрененно - мясом. Все голодные - аж шатает, от запаха скулы сводит, слюна вожжой.

Офицер - пропагандист закатывает речь. Что характерно - о святом долге борьбы с большевизмом - пара фраз в начале, чисто дежурно. А дальше все пунктуально и конкретно - про сапоги, про паек, про табачное довольствие, про обмундирование, про свободное относительно передвижение, отдых, одеяла, кровати, даже и бабы и так далее. Короче сугубо материально - о том, что выживешь, если вступишь.

А из кухни пахнет - аж глаза вылазят.

Ну, несколько человек не выдерживают, выходят. Их кормят тут же - при строе, чтоб все смотрели. Те из власовцев, у кого еще совесть есть, жрут отвернувшись, а были и такие, что еще и глумиться над своими товарищами начинали - вот я мясо ем, а вы тут окачуритесь.

Потом вышедшим давали табачок покурить.

Все не торопясь - с расстановкой.

Ну, чтоб остальные еще понюхали.

Далее кухня уезжала, власовцев уводили, а всем остальным что придется - то стоять пару часов на плацу по стойке смирно, то галопом несколько кругов вокруг плаца, то по спинам и башкам палками, когда в барак бегут, а то и все подряд…

Вот както после его рассказа мне не верится в то, что в РОА шли по идейным соображениям - с большевизмой бороться. Идейныето не ждали б, пока их начнут мясной пищей с ума сводить, да сапогами с куревом соблазнять.

Умер Виктор както незаметно и очень быстро.

А через полгода после его смерти пришло сообщение, что под Севастополем поисковики нашли его документы и награды. И соответственно его приглашают приехать.

Его вдова тут же и покатила. И блистательно доказала, что моя бабушка совершенно ошиблась, считая ее дурой набитой. Путем нехитрой махинации с документами - приписав женское окончание к фамилии и поправив инициалы на свои, вдова переправила бумаги с покойного мужа - на себя.

И стала ветераном войны.

Героиней защиты Севастополя.

О так от! Сотрудникам военкомата в Ленинграде было видно лень перепроверять и посылать запрос в Севастополь…

Но наверно всетаки дурой она была - потому как, придя в нам в гости, стала рассказывать про свои героические подвиги в Севастополе моему деду с бабушкой. Моя бабушка, знавшая доподлинно, что вершиной героизма нашей этой родственницы была торговля пивом в киоске, пыталась ее похорошему вразумить, но та уже и сама поверила в свое героическое прошлое. Наглость у торговок пивом в ларьках - это профессиональное, очевидно. Короче бабушка моя выперла одуревшую от славы торгашку мало не взашей.

Та потом еще правда несколько раз объявлялась - ей, как ветерану и героине - дали квартиру. Ну, она и не утерпела похвастать. Была повторно выставлена взашей.

Связь с этой героиней я не поддерживал, да и практически все мои родичи относились к ней плоховато. Единственно моя одна сердобольная родственница ее навещала, да потом пришлось и ухаживать - толстуха двигалась мало, расхворалась.

А потом вдруг в начальный период перестройки у нее объявился какойто ранее никому из нас не знакомый шестиюродный племянник и он так ей понравился, что она тут же стремительно приватизировала квартиру и завещала ее этому племяннику. Ухаживающая за ней родственница была отправлена в отставку, потому как грубая, скупая и плохо ухаживает. Вот племянничек - просто золото.

Родственница, позвонив поздравить с какимто праздником через несколько месяцев с удивлением узнала, что в этой квартире живут уже совершенно посторонние люди, купившие эту квартиру не пойми у кого. Наведенные справки дали интересную картину - практически в том же месяце, как родственница была выставлена вон - вместо завещания была оформлена гендоверенность на квартиру, а вскорости - чуть не через пару дней героиня севастопольских фронтов скоропостижно померла, стремительно была кремирована и где похоронена - неизвестно. Ну а квартира так же молниеносно была продана…

Всетаки моя бабушка, похоже, хорошо разбиралась в людях…

Но вот чтоб пращуров своих знать… На прадедах все заканчивается…

Интересно - что про нас помнить будут…

Но для начала - вообщето детей еще завести надо.

И вырастить.

Эх, чего там…

Нам не удается добраться спокойно до цехов.

Там была бойня.

Но и здесь убитых валяется много. Вижу, что это, скорее всего, упокоенные.

Погибшие лежат не так чтоб слоем, но проехать невозможно, а давить тела Вовка категорически отказался. Благородно, конечно, но есть у меня смутное подозрение, что причина несколько иная. Впрочем, эти мысли я высказывать не собираюсь.

- Будем растаскивать - чтоб дорогу освободить. Мы с Андреем - на прикрытии с БТР, Серега - пулемет, держишь заднюю полусферу. Пятая и шестая тройки - оттаскивают, третья и четвертая - на прикрытии, меняются через десять минут - направление на вон ту маталыгу, что к нам ближе, резерв - у кормы БТР - дает расклад Ильяс.

- Мне что делать? - спрашиваю у него, когда он лезет на БТР.

- На тебе ракеты. Если вдруг что нештатное - давай ракету. И посматривай по сторонам.

- Ильяс - как бы не укусили таскателей!

- Багров у нас нет. Веревочных петель не напасешься. А все одеты по - зимнему, в перчатках, так что только лицо беречь. Да и почищено тут уже.

- Пару багров я видел - откликается Рукокрыл, сидящий за фаройискателем.

- Где?

- На пожарных щитах.

- Третья и четвертая тройки - вместе со Званцевым - притащите багры. Одна нога здесь - другая - там.

- Нехорошо людей как тюки какие баграми кантовать - отзывается один из посылаемых.

- Исполнять! Нам тут еще не хватает укушенных!

- Так они же упокоенные!

- Доктор видал такого - засадника, в куче мусора поджидал. И ваши тоже видали - под машиной прятался, так что отставить базар - и бегом! Времени мало! Бегом, я сказал!

Чтото быстро стал Ильяс заводиться…

Посланцы скоро вернулись, теперь БТР рывками продвигается по 10-15 метров и встает, подсвечивая фарами следующий участок пути. Пока ни одного зомби не попалось. А вот тела идут все гуще и гуще. Едем как по рельсам - не свернуть. В БТР уже накидали два десятка собранных автоматов, несколько бронников, подсумки с магазинами. А мы еще не добрались до эпицентра.

Черт, какие нелепые потери - и катастрофические! Тото сухопутчики свалили большей частью. Такой провал деморализует мощно, здорово, что у зомби скорость мала.

А то добили бы оставшихся - паника страшная беда, бегущий в панике - легкая добыча.

У маталыги сюрприз - дверцы заперты изнутри, люки закрыты. Ктото успел закрыться.

- Ну, кто что скажет - зомбак там или живой?

- Постучите, да спросите.

- Эй, есть кто живой?

В ответ в брюхе стылой машины отчетливо лязгает передернутый затвор автомата.

И снова тихо.

Сидящий - или сидящие - не отвечают.

Зато затвором лязгают на каждый окрик.

Андрей внимательно послушал несколько раз, попросив остальных не шуметь, потом о чемто поговорил с Ильясом и Вовкой.

Вовка явно отрицательно отнесся к сказанному - головой мотает.

Ильяс злится. В конце концов сам идет к кормовым люкам, руками показывает, чтоб все ушли из возможного сектора обстрела - и рывком открывает дверцу, отскакивая в сторону.

Опять лязгает затвор.

И еще раз.

- Вы что, первый раз на свет родились? - яростно спрашивает Ильяс.

- А что ты хочешь? - осторожно осведомляется конопатый санинструктор, предусмотрительно стоящий сбоку от темной глыбы МТЛБ.

- Фонарь давай! - поворачивается ко мне Ильяс.

Отмахивается от попытки удержать его за плечо и выставляет фонарь, так, чтоб ослепить сидящего в глубине машины.

Затвор начинает лязгать несколько раз подряд.

Тогда наш командир, не скрываясь, вылезает в проем двери и светит перед собой.

- Пятая тройка - вытаскивайте!

Заглядываю через его плечо. В луче фонаря - скорчившись в комочек и выставив перед собой автомат, сидит совсем мальчишка и дергает затвор автомата. Понятно, что слушал Андрей - магазин давно пуст, патроны при дерганьи затвора не вылетают, не стукают по полу, не катятся… А вот физиономия пацана мне не нравится никак. Не в себе пацан.

Мимо лезут ребята из тройки. Внутри после короткого бухтенья и звука пары пощечин начинается драка, и резкий визг бьет по ушам.

- Этот суконыш вылезать не хочет!

- Эй! Не бей его!

- Дык он кусается!

Сроду бы не подумал, что выковыривать из довольно просторного салона худенького мальчишку окажется таким трудным делом. Ребятам с колоссальным трудом удается дотащить - или дотолкать, докатить свихнувшегося к дверцам. Там он упирается, не переставая пронзительно верещать, да так прочно, что выдернуть его удается только совместными усилиями двух троек и Ильяса.

Причем он не дерется. Ему нужно только одно - спрятаться обратно в салон, он просто выворачивается из хватающих его рук и бьется как здоровенная рыбина, тупо, бессмысленно, но неожиданно мощно для своих размеров. И этот режущий уши визг! Как у него глотка выдерживает?

Нам с трудом удается примотать его к носилкам, потом я колю ему весьма зверский коктейль, а Ильяс напяливает повязку на широко распахнутые запредельным ужасом глаза.

Не знаю, что сработало - но паренек затихает и только тихонько поскуливает.

- Свихнулся? - отдуваясь, спрашивает Ильяс.

- Скорее бы сказал, что острый реактивный психоз - отвечаю на не требовавший ответа вопрос.

- Неужели нельзя это сказать более русским языком? - не нравится Ильясу, когда ктото шибко умничает.

- Да, свихнулся.

- Вылечить можно?

- Надеюсь.

Переводим дух. Носилки с пареньком ставим обратно в МТЛБ. Нафига спрашивается корячились? Сидел бы себе, лязгал затвором.

Вовка уже осмотрел новый агрегат. Все исправно - и ему придется теперь шоферить на гусеницах - с БТР берется справиться старший сапер, а вот гусеничное он водить не умеет - какието свои хитрости в управлении этой техникой.

Действуя по такому же принципу, добираемся до следующих броняшек - но в них не оказывается никого живых. Вот шустрик оттуда - из чрева старенького БТР80 с полустертыми цифрами на блекло - зеленом борту - выпрыгивает - и получается очень ловко у него.

Мы както не успеваем рыпнуться. Но меланхолически стоящий на крыше нашего бронетранспортера Андрей молниеносно валит одним выстрелом измаранного кровищей зомби, бывшего при жизни средних лет мужиком.

- Зевсгромовержец - выразительно заявляет откудато справа Филя.

- Да уж, не Венера - показывает слабое знание греческой мифологии Андрей.

Мы уже добрались туда, где на торжествующих победу наших товарищей, высыпалось несколько десятков специально откормленных зомбаков, причем не только шустриков - среди густо валяющихся тел ребята быстро находят штук пять недоморфов, все вокруг в шелестящих под ногами с легким металлическим звуком гильзах, стены цехов - в густой сыпи пулевых сколов, на броне - тоже полно белесых пятнышек…

И мертвецы - слоем. Темным слоем на мутно белеющем небольшими кусками насте. Живых тут нет никого. Мы все же заглядываем в цех - и у самого входа я натыкаюсь на женщину со свернутой шеей. На вид она умерла пару дней назад. В голову приходят слова инженера - как живые ломали своим умершим шеи, чтобы не дать им укусить себя… За оборудованием ни черта не видно, пол завален всяким хламом - и трупами тоже. Но все они уже окоченели, а мы решили на коротком совещании, что склоняться над каждым и проверять так, как это было принято раньше - не стоит. Потому проверка заключается в коротком тычке ботинком. И пока все тела - словно пинаешь деревяху.

Пальба начинается неожиданно - в дальнем углу. Лупят два пистолета.

Подбегаю туда вместе с пожилым сапером и парой водолазов.

Мертвец - грузная женщина - зацепился рваным пальто за какуюто деталь станка, двигается вяло, топчась на одном месте, и потому двое санинструкторов под прикрытием ребят из четвертой тройки стреляют в спокойной обстановке. И мажут. Причем оба. Раз за разом.

Убогое зрелище.

Только теперь понимаю, насколько ж эти неплохие ребята беззащитны и беспомощны.

Наконец выстрелом десятым (с пятито метров) одному из стреляющих удается попасть в голову.

Выбираемся из цеха удрученные. Получаем головомойку от Ильяса. Санинструктора получают двойную порцию - еще и за перерасход боеприпасов. А потом сразу - еще и третью - за то, что при проверке у одного в пистолете магазин с парой патронов - а у другого с пятью.

- Эй, ребята, а я полковника нашел! - окликает нас паренек из третьей тройки.

Офицер лежит с намертво зажатым в кулаке пустым ПМ. Узнать его можно только по росту, мощной фигуре и погонам. Под подбородком отчетливо видна штанцмарка от ствола пистолета. Застрелился. Потому и обгрызли его так сильно.

Свечу своим фонариком вокруг - но пропавшего симпатичного и толкового санинструктора, бывшего тенью у своего командира не вижу. Тут вперемешку и штатские и военные. Залитые кровищей, изрешеченные пулями. Упокоенные. Тяжелый запах крови, грязи и смрад дерьма и мочи из разверстого цеха.

Не могу побороть любопытство - и мы с несколькими парнями заглядываем в здание, где стоял до поры до времени нам на беду зомбячий засадный полк. Ничего интересного, кроме обглоданных костей и обгрызенных частей разрозненных скелетов - человеческих и собачьих… Зря совались. Но это мы зря, у саперов другое мнение.

Уйти сразу не удается - все трое саперов с колоссальным интересом осматривают рухнувшие ворота и места подрывов. Причем седоватый ухитряется залезть довольно высоко, двигаясь неожиданно проворно для своего возраста, и чтото там нашел интересное для себя. Вижу, что он показывает какието не то проволочки, не то тонкие детальки…

Ну, хорошо хоть им польза какаято - на территории завода по предварительным данным минимум еще в трех местах сидят такие же засадные полки - и черт их знает, сколько всего морфов и шустеров. Воротато там подперли, но все равно разбираться надо.

Ребята уже собрали то, что получилось собрать, выдергивая автоматы из под тел. Из бронетехники сформировали колонну - два БТР, две МТЛБ и БМП. Еще одна БМП сдохла - завести не удалось и БТР с работавшим все это время мотором осталась без горючки. А у нас с собой бочек не оказалось. Потому сняли, что не привинчено - в частности боезапас - и вывели из строя на всякий случай бортовое вооружение.

Медленно выкатываемся по расчищенной дороге.

Нормально управляются два БТР и Вовкина маталыга. Остальные две коробочки едут крайне неуверенно и пешие стараются от них держаться подальше.

Ильяс нервничает - мое напоминание о необходимости осмотра других цехов встречает раздраженным бурчанием. Приходится надавить. Это раздражает его еще пуще.

- Фигня, Ильяс. Никому ничего мы не отдадим. То, что наше - то наше - нащупывает причину волнения Андрей, внимательно наблюдавший за нашей перепалкой.

- Ага! А увести как? Нет у нас водмехов. Так поставить - сопрут и фамилии не спросят - тут всякие шляются.

- Упреют таскавши.

- Ну да, говори - с утра военные опять припрутся - им эти коробки запонадобятся. Хотя бы для охраны супермаркетов. Значит хай будет. И что ты им скажешь?

- Утро вечера мудренее. Побросали технику - значит пролюбили.

- Не плюй в колодец, Андрюша - вылетит - не поймаешь. Они КАД контролируют - а нам там еще ездить придется.

- Знаешь, мне кажется не о том переживать надо.

- А о чем? О мировой скорби? О том, что в 2012 году астероид может прилететь?

- Выдохни! Сейчас технику подгоним к медпункту, оставим под присмотром наших, проверим пустые цеха - дальше видно будет.

- А да ну тебя! Если прохлопаю сейчас трофеи - век себе не прощу. А уж Николаич - тем более.

Пока наши разбираются с собранным трофеем, успеваю заскочить на кухню - опять повару чтото запонадобилось, о чем сообщила все та же тощенькая девчонка, от которой уже пахнет густо соляркой - видно заняла место истопника. Ну да солярка - не ацетон, потерпим. Еще девчонка ухитрилась перемазаться сажей, но зато кожа порозовела, не такая восковая, как была совсем недавно - видно подкормил повар помощницу.

- Я собственно хотел с вами посоветоваться - начинает толстяк.

- Слушаю вас - не менее политесно отвечаю я.

- У меня кончились консервы и манка. Принесли небольшой мешок картошки. Варить просто картошку - смешно, очень уж мало. Чистить некому и нечем. Вы не могли бы сообщить командованию, что нужны продукты и знаете - чтоб вас всякий раз не дергать - связь бы неплохо организовать.

- Хорошо, это сделаем.

Тут я вспоминаю рассказы нашего преподавателя, отработавшего лет тридцать в Заполярье и предлагаю повару раздать картошку, чтоб особо настырные клиенты ели ее потихоньку сырьем - из расчета полкартофелины на нос в сутки.

- Как витамин «С»? - схватывает повар суть.

- В точку.

- И помогает?

- Наш преподаватель так успешно от цинги лечил.

- Хорошо, попробую - усмехается печально толстяк.

- Ждете, что утром бедлам начнется?

- Да. Неясно, по какому пути эта публика пойдет.

- Да уж, путей много.

- Нет, тут вы не правы. Путей мало. Всего три.

- Мало?

- Конечно. Вот послушайте, это еще Гумилев написал.

И толстякповар с чувством декламирует:

Созидающий башню сорвется,

Будет страшен стремительный лет.

И на дне мирового колодца

Он безумье свое проклянет.

Разрушающий будет раздавлен,

Опрокинут обломками плит,

И, всевидящим богом оставлен,

Он о муке своей возопит.

А ушедший в ночные пещеры,

Или в заводи тихой реки, -

Повстречает свирепой пантеры

Наводящие ужас зрачки.

Не уйдешь от той доли кровавой,

Что земным предназначила твердь,

Но молчи: несравненное право

Самому выбирать свою смерть.

- Собственно Гумилев тут вопервых сказал, что мы все умрем. И что дальше? Смыслто девкаламеровать?

- Смысл как раз глубокий. Человечество выживает уже много тысячелетий - и принципы выживания не изменились с древних времен. Три способа поведения для того, чтобы выжить.

- Не маловато получается - для всегото человечества?

- В самый раз. Только три - и вы не сможете упомянуть четвертый.

- Тогда перечисляйте!

- Запросто. Первый - Конструктивный. Для выживания люди организуются в общество, создают себе защиту, обеспечивают себя продуктами, создавая их, созидая себе жилье, обеспечивая будущее своему потомству - и давая себе спокойную старость, завязывая торговые и родственные отношения с соседями.

- Ну, предположим.

- Второй - Деструктивный. Создается банда, для того, чтоб - не созидая своего, отбирать чужое и жить за счет бедолаг, оказавшихся рядом.

- Так. А третий?

- Изоляционистский. Удрать подальше и жить отшельником. Выживать не в группе, а в одиночку.

- Это как Сергий Радонежский?

- Отнюдь, как говаривала незабвенная графиня. Он не выживал в отшельничестве - он Веру искал. В смысле - постигал религию и самосовершенствовался. Постиг - вышел к людям. Если уж вам так нужен живой пример - так больше подходит семейство Лыковых.

- Ну да, ну да… Живой пример тому - ныне покойный Иван Иванович…

- Вы можете добавить четвертый способ?

- Я должен подумать.

- Бьюсь об заклад - ничего нового не придумаете.

- Ладно. Пока больше голова болит, чтоб эвакуировать всех тяжелых… Да, и еда, конечно… Еда, вода…

Ботан радует - скоро прибудут еще группы - в том числе и из Крепости.

Наши обстоятельства сообщены, так что возможно и ремонтники будут и водилы. Ильяса точит, что две коробочки стоят брошенные. На его осунувшейся физиономии это как маркером написано.

- Ты пока тут побудь, мы всетаки железячки дернем, не могу, чтоб они там оставались - бурчит Ильяс.

- А тут кто останется?

- Вот ты и останешься. Мы только часть народу возьмем. Давай, действуй!

- Ильяс, зря ты это - припрется кто - угонит железяки уже наши отсюда.

- Вот и охраняй. БТР сейчас - акче!

Мне не удается выразить в звуке все свое неудовольствие, а наш батыр уже слинял, на двух броневиках, забрав большую часть личного состава. И Филя урыл и саперы. Прошу Сашу максимально приглядывать за стоящей техникой. Взять пару человек - и приглядывать. Техника стоит сплошным черным массивом. Только антенны торчат сверху в посеревшем уже небе. Подобраться можно со всех сторон - тут эти железяки друг друга загораживают. У нас так из охраняемого часовыми парка пропало несколько танковых катков. Все расположение обыскали - пропали катки. А ведь не иголка - каждый за сто кило весит… Блинчик зеленый.

Потом на КПП девушкапионервожатая пришла. У них был в школе сбор металлолома…

Ну, дальше понятно? Точно, пионеры ухитрились с ремонтируемых танков четыре катка увести. Как - одному богу известно. Семикласcнички… И три километра до их школы - специально меряли - както перли. По тропинке. Над речным обрывом.

А тут - если проморгаем - кончится все может куда хуже.

Собираюсь позвать ближайший к нам патруль - но он отирается у кухонь, вроде и близко, да не очень. Второй пары вообще не видно.

- Скорее! Ты - врач? Да? Скорее - там моя жена рожает!

Молодой парень, неприятно землистая кожа, глаза какието снулые. Но возбужден сильно. Жена рожает, это не фунт изюму, тем более в таких условиях.

Делаю, не подумав, вместе с ним несколько шагов, потом останавливаюсь, начинаю разворачиваться. Нужна горячая вода, теплое помещение, подмога. Куда это я поскакал?

- Погоди, надо носилки взять, ребят еще - даже если рожает, в палатке с печкой это лучше де…

В голове грохает гулкий колокол, я както нелепо падаю, потеряв по дороге ориентацию в пространстве, и потому шмякаюсь, сбив дыхание. Чтото рвет у меня ухо.

- Эй, э… Что…

Еще раз гулко по башке. Ухо больно очень и голову крючит набок. И еще раз колокол…

Прихожу в себя с трудом, ктото дергает меня за плечо. А я сижу в какойто нелепой и неудобной позе. Руки подламываются, но я вроде ухитряюсь на них опираться. Меня ктото ритмично и очень нежно трогает за кончик носа - быстрыми легкими касаниями.

Фокусирую глаза. Голова не моя. Руки вижу. Между ними серый грязный наст и по нему проявляются темные точки. До меня, наконец, доходит, что это такое.

Капельки крови капают из носа - словно ктото тихонько трогает тебя за нос - организм не может понять, что это из него утекает, не положено такому, вот нервы и сигналят, как умеют… Получается странно. Цвет крови на темно сером - какойто неправильно веселенький…

Что это я опять отчебучил?

А вообще хрен его знает.

Ктото подхватывает меня под руку, помогает встать. Ноги тоже не мои. Нет, такто внешне - мои, в бахилах озкашных, не отказываюсь, только слушаются плохо. И голова не моя… Вокруг несколько человек, чтото спрашивают наперебой.

Наконец начинает доходить. А еще у меня нет сумки с медикаментами на боку. Башка гудит. А ухо болит. Трогаю - да и там мокро.

- Этот пидор у тебя сумку сорвал! И по каске настучал - у него то ли фомка, то ли монтировка. У вас каска криво сидит! Да не слышит он вас! Ну, давай оклемывайся, Жеппа!

Ага, по последнему, что я выловил из кучи разноголосых реплик - и братец тут.

- Куда он побежал?

- Не знаю. На вот тампон, прижми ухо, а то кровит.

- Я видела - за ним двое патрульных погнались.

- Знаете, мне бы присесть, а?

- Пошли в медпункт!

В медпункт - это я с радостью…

Ввалившись в палатку, сгоняем дремавшего сидя мальчишкуинструктора с его насеста. Это тот, который истерику закатил и был подвергнут рукоприкладству. А сидел он оказывается на сложенных стопкой касках. Вона как нашими трофеями распорядился.

Мы копая немецкие окопы самое большее за раз нашли стопку из составленных друг на друга 8 касок - пулеметчик на них сидел… Откуда он каски надыбал при том, что рядом ни одного шкелета не было - а мы метров 50-60 по траншее все взрыли в полный профиль - неведомо. Причем и каски были какието разношерстные по окрасу и зимние и летние… И почему ему ящики не подходили - а там в траншее и снарядные и минометные и черт знает какие еще откопались - тоже непонятно. Мы вот на этих касках пробовали сидеть - так жопа устает быстро… На ящиках лучше.

Но ящиков у нас нет. Сажусь на теплые каски. Неудобно, как в детстве - но очень приятно.

С меня снимают мою собственную, хотят кинуть в сторону. Не, так дело не пойдет, меня сегодня шлем спас - следы от ударов четко видны на шаровой краске. От души сволочь бил. Ничего, я его рожу запомнил, свидимся еще.

Нос затыкают ватой, даже ктото из особо умных рекомендует запрокинуть голову, но с этим заявлением тут же оказывается заткнутым. Сижу, как положено - носом книзу, братец своими клешнями вату прижал к уху - видно пряжка от сумки зацепилась, вот и надорвало ухото. Ладно, сейчас кровь свернется - можно будет действовать дальше.

- Это уже совсем херь - громко заявляет братец.

- Вы о чем? - удивляется светленькая толстушка.

- Да о том - вон старшенькому по голове настучали, звон был как в Ростове Великом при большом церковном празднике - мы тут сидим на птичьих правах - дальше что? Мне тут не симпатично. Причем - ни разу!

- Давай на правах подлекаря, братец связывайся со штабом. И это - радиста спроси - наши еще будут когда. Вроде с Крепости должны были прибыть. - у меня какбы в ушах уже не так шумит, начинаю распоряжаться.

Разбудили санинструкторов. Организовали два своих патруля. Ботан порадовал - уже сейчас наши прибывают, вотвот можно сказать. Наконец и Ильяс вернулся и очень удивился - ботан сгоряча ляпнул, что врача убили до смерти.

А тревога не проходит.

- Олама - говорит Ильяс. Нет, он конечно рад, что я живой, но вот коробочки оставшиеся ему покоя никак не дают. И факт - он их там не оставит.

Но что хорошо - убывает багатур на этот раз с половиной людей и на одном БТР.

Как только уехал - приваливает куча народа. Наши! Сроду бы не поверил, что серенькая невзрачная физиономия нашего начвора доставит мне такую радость. Начвор крутит носом - не доперло им бахилы взять, явно вляпались по дороге.

- И как вы тут?

- Ценю, что начали не с сурового «доложите обстановку», а так вообщето плохо. Ситуация непонятная. Армеуты прислали всякого добра по принципу «на тоби небоже, шо мини не гоже». Всего не хватает. Публика после освобождения попадала кто где, дрыхнет, после трех дней стояния на ногах. Порядка нет - на меня вот какойто ублюд напал, настучал по голове, сумку спер.

- Сколько здесь освобожденных? - начвор вправляет поток моей болтовни в русло.

- Несколько тысяч, точно никто не скажет.

- Их както регистрируют?

- Не видел. Да и некому. Пока жратва была - кормили, теперь кипяток раздаем. На том конце - вроде еще кухни были, не ходил.

- Ситуацию, то есть - не контролируете?

- Вот до кухни и у палаток - боле мене. Да еще есть патрули и часовые выставлены вроде. Внутри - хрен его разберет.

- А это у вас тут что?

- Пародия на медпункт. В барачной палатке - полсотни тяжелобольных, да, помоему, пара сотен просто в тепло спать набилась. Помощь мы оказали для полутора сотен обратившихся.

- Обратившихся?

- За медпомощью обратившихся.

- Зомбаки шляются?

- Шляются. Но мало. Хуже - тут мины попадаются.

- Уже были пострадавшие?

- Пока нет.

- А почему пока?

- Утром начнут ползать - обязательно ктонибудь напорется…

- Из тех, кто тут командовал - этих людоедов - коголибо живьем взяли?

- Да был язык. Тут вроде ваши коллеги работают. Допрашивали при мне.

- Так, а что за техника здесь стоит?

- А эта - из армейской. Экипажи накрылись при атаке шустеров. Ну, вам рассказывали наверно?

- Да, в курсе. Штаб тут в этом кефирном заведении где? Нет, рассказывать не надо - на схеме покажите. Да и кстати. Эти беженцы - которых мы сейчас видели у кухонь - почему не спят?

- Мы напрягли нескольких мужиков помогать. А экземпляр схемы есть для нас?

- Для вас - нет. Сидите тут при медпункте. Для того, кто Николаича заменил - привезли. Ладно. Вы помогалам чтонибудь обещали?

- Нет. Просто приказал таскать воду.

- Еще такие помощники есть?

- Ну. Да. Инженер Севастьянов он отсюда убежал, был потом проводником, правда не в нашей группе.

Показываю начвору где штаб, куда поехал Ильяс и где надо будет обеспечить санитарный поиск. Кивает, потом быстро сваливает - прихватив не что нибудь, а БМП.

Больные перестают прибывать. Ну да - собачий час. Всех разморило.

Даже у кухонь притихло.

Саперы и водолазы выручают - взяли на себя охрану медпункта, да и техники остальных, пока есть передышка - отпустил дрыхать по машинам. Из прибывших с начвором пара человек осталась с нами, вместе с саперами посматривают за порядком. Саша после нападения заявил, что шага от меня не сделает, да братец еще не спит. Ну, братец всегда удивлял - может пару суток не спать без особых проблем, зато потом сутки дрыхнет - и хоть его за ногу таскай - не проснется.

- Ты как думаешь - минновзрывные травмы будут утром? - спрашивает меня братец.

- Будут.

- На сколько ставишь?

- Ну, две.

- А я думаю - одна. До полудня.

- Охота вам такое говорить, беду накличете - осторожно замечает Саша.

- При чем тут накличете? Это статистика. Положено было в год угробиться тридцати тысячам на дорогах в автоавариях - и гробились. И беду накликивало не то, что об этом говорили, а совсем другое - купленные права, безголовость и хреновые дороги все с теми же дураками…

- И все равно - не буди лихо… Давайте тему сменим, а? Вот раз уж не спим - почему человеку с дыркой в пузе нельзя давать пить?

- Ну, это ж все знают!

- Этот из патруля - не знал явно.

- Да тут все просто. Пищеварительная система - она для чего? Для пищеварения. Все, что человек слопал и выпил - перерабатывается, переваривается. Потому там и щелочь и кислота и куча весьма злобных ферментов, чтоб например то же мясо разобрать на фрагменты. Пищеварительная система, как трубка. Изнутри выстлана специальным защитным слоем - и потому изнутри готова ко всем этим кислотам - ферментам. А вот снаружи - защиты такой нет. Сравнение дырки в желудке или кишечнике простое - картина пробоя в фановой трубе, по которой в кухне вся канализация протекает. Пока вся канализация внутри трубы - в кухне чисто и приятно. А как лопнула труба…

- Так вся кухня и вообще квартира в говнище по колено - братец видимо решил, что у малоопытного Саши не хватает воображения.

- Потому если пациенту с дырой в желудке или кишечнике дать еще попить…

- То в кухне и квартире говнища прибавится и будет не по колено, а по пояс. - все так же деликатно заканчивает лекцию мой братец.

- Так ведь хирург потом все равно все промывает и чистит - не успокаивается Саша.

- Ну а разница не видна - между подтереть тряпочкой лужу на кухне или вычерпывать говны по всей квартире? Стоя в них по пояс? Ущерб где больше?

От продолжения лекции отвлекает прибытие какогото агрегата. Оказывается - Ильяс приволок на буксире БТР без горючки. Узнает о прибытии начвора и сразу скучнеет.

- Ясно. Будут из нас амебу делать!

- В плане давайте ребята делиться?

- Ага. Хапкидо - искусство хапать и кидать.

- Ну, так нам все равно не утащить с собой все. Даже и вести некому.

- Э, что с тобой говорить! Раздать все - и босым в степи - так что ли?

- Нет, я такого не говорил. Просто ты вполне можешь выторговать взамен и нам что полезное…

- Говори, говори, льстун… Ладно, поедем БМП притащим. К слову - рад, что ты жив остался.

Ишь как!

Развозит еще пуще. Но если прикемарить - потом долго в себя не придешь. Потому как усталость тяжелая. Давящая. Это когда на машине катишь, и дрема нападает - то вполне двадцати минут вздремнуть хватит - а вот когда все тело устало, а не только мозг - тут минутами не обойдешься. А меньше четырех часов - спать без толку, только хуже будет. К тому же время гадкое - если на нас кто нападет - то, скорее всего сейчас.

На воздухе становится и впрямь легче.

Начинаем обход - и тут же сталкиваемся с нашими - пара саперов задерживает смутно знакомых мужиков. Двое тащат третьего - и в этом волочащемся я с мерзкой радостью узнаю «мужа рожающей женщины».

- Во, узнаете - этот?

- Этот, сукота! Он самый.

Несколько удивляюсь, потому как двое - а это патрульные, бывшие у кухни раньше, бодро поворачиваются на 180 градусов и маршируют прочь от нас. Пока я думаю - что это они собрались делать - и мне даже приходят в голову дурацкие заумные мысли о камере предварительного заключения, трибунале и прочем воздействии Фемиды на того, кто меня хлестал железякой по каске, патруль повыше прислоняет задержанного к стенке здания, быстро отскакивает в сторону, а второй - коренастый, какойто брезгливой короткой очередью перечеркивает моего обидчика.

Расстрелянный сползает по стенке - там как раз лежат двое упокоенных нами раньше зомби.

Коренастый закидывает автомат на плечо и подходит к нам.

- Яке жахлыве самогубство… - ехидно это в его устах прозвучало. Он протягивает мне мою сумку. Надо же, вернулась.

- Спасибо!

- Тю, та нима за що!

Залезаю глянуть. Медикаментов поубавилось, да и в коробочке с ампулами - четырех не хватает. Вопросительно гляжу на коренастого. Тот уже без шуточек отвечает порусски, но с очень внятным южным акцентом.

- Эта хнида сумку вывернула на землю, перед тем, как вмазаться - кохда собирали, что особо попачкалось класть в суму обратно не стали. Себе тож немнохо взяли, ну так - из пачканнохо же. И по ампуле тоже. Но мы ж - не бесплатно - коренастый уже без всякого юмора кивает в сторону напарника, поджидающего, когда убитый обратится и начнет вставать.

- И зачем вам ампулы?

- Спокойнее, кохда есть. Хоть и по одной на нос.

- Воевали?

- Было дело.

- Чечня? - неожиданно спрашивает тот сапер, который седоватый.

- Ни. Я за мусульман воевать не буду - серьезно говорит коренастый.

Бахает выстрел. Что характерно - никто и не почесался - ни на очередь, ни сейчас.

Второй патрульный подходит к нам, с ходу просекает обстановку и начинает тянуть напарника в сторону, приговаривая, что пора вернуться к кухне, которую они ради ликаря покинули.

- Что скажешь, Крокодил? - спрашивает напарник седоватого.

- По мне так и их грохнуть надо б. Или проверить.

- Думаешь из УНСО мальчики?

- Не удивлюсь. Но хоть с принципами…

- А кроме Чечни украинцы где еще воевали?

- Везде. И в Карабахе и в Абхазии. Причем с обеих сторон… Ладно, живы будем - приглядим. Вы к слову - того мордатого не обыскали?

- Которого?

- Да вон - у стеночки лежит. Безрукий.

- Нет. А надо?

Сапер по кличке Крокодил пренебрежительно фыркает носом, и идет, не торопясь к мертвецам у стенки.

- А что его Крокодилом зовут? Может, по именам познакомимся?

- Пока не стоит. Меня зовите Правилом.

- ПрАвило или ПравИло?

- Оба допустимы. Вот схему минирования мы так и не нашли, что печально. То, что мальчик показал - сняли, но не факт, что это все. Как бы с утра не потащили ущербных.

Крокодил тем временем подходит с жменей всякого барахла из карманов покойного охранника. Саша брезгливо морщит нос. Саперы уходят в палатку, но очень скоро выкатываются оба оттуда - причем, не долго думая, угоняют БТР.

Тот, который Руль - успевает махнуть с брони - дескать, обходитесь пока без нас.

Наверное, нашли, что искали.

- Счастливые люди - меланхолически замечает братец.

- Так мы тож счастливые - возражаю я.

- С одной стороны - несомненно - так же меланхолически соглашается младшенький.

- А с другой?

- С другой… нет. Конечно, нам остолбененно повезло, что в самом начале остались живы. Упредить успели, кого могли, тебе люди хорошие сразу попались, мне тоже - если б не Миха - я б может, и умом тронулся. А у Михи психика - железобетон марки 600. Родители наши - в глухомани, надеюсь живы. Так вот глянешь на то, что в этом лагере творилось - особенно это понимаешь.

- Так в чем дело?

- В этом. Во всем этом. Какой везухой это назвать можно? Корапьто потонул, а то, что нам повезло в шлюпке оказаться… Еще неизвестно, как оно окажется - братец и впрямь выглядит понурым.

- Да брось. Сказку Гайдара читал? Про горячий камень?

- А что, Гайдар еще и сказки писал? - удивляется Саша.

- Не, речь про его дедушку. Так вот у него есть сказочка - типо вот лежит валун - на ощупь горячий - и мальчику становится известно, что если его раздолбать - то жизнь снова проживешь. Ну, мальчик идет к героюреволюционеру - типо дедушко - вот иди разломай камень, а то ты вот и без руки, и без ноги, и без глаза, и без зубов - а так жизнь проживешь занова.

- И что революционер?

- Не, говорит, на фиг мне это - чтоб опять и ногу оторвало, и руку отрубили, и зубы повышибали…

- Э, как всегда заковыристо… Прощето что хотел сказать?

- Проще? Ну, вот с дедами нашими ты хотел бы временем проживания поменяться? Чтоб три войны, да коллективизации, да индустриализации? Или с отцом - охота поменяться временем проживания? Чтоб опять же пара войн, да блокада, да голод, да потом работа на износ на благо страны - и в итоге оказывается, что работал на страну, а присвоили себе все это сотня шустрых прохвостов? К фигам. Мне мое время нравится больше. Хотя и такое - оно нам досталось. Вот и нихьт ин ди гроссе фамилие клювен клацклац.

- Ладно. Залез на своего конька. А я вот хочу рыбу половить, да в баньке попариться.

- Ну. Скоро уже народ просыпаться начнет - взопреем мигом. Токо так пропотеть - в минутку.

- Это да. Часа два - и начнется…

- О, Личный Его Императорского Высочества Принца Фернуапа Тридцать Девятого Четырех Золотых Знамен и Золоченого Бунчука с Хвостом и Брякалкой Именной Бронеход «Гордый Варан» - говорит Саша при виде нашего бэтра, волочащего за собой другую железяку.

Совершенно неожиданно первым с командирской машины прыгает Демидов - вот уж кого меньше всего ожидал тут видеть.

- Тыто откуда?

- А я с пополнением!

- Что Дарья тебя отпустила?

- Ну… почти…

- Гляньте, а он с винтовкой!

И действительно на плече у Демидова - малопулька. Вид у него забавный - с одной стороны вроде как побаивается. А с другой - как бы и самолюбованием занимается. Гордится мальчишка собой, явно.

- Вот сейчас Андрюха вставит тебе фитиля.

- Не. Он одобрил. Только звание такое присвоил, что не пойму.

- Это какое?

- Гаврос. Это что ваще? Чето на Барбоса типа?

- Гаврос - удивляется Саша. - Греческое чтото?

До моей головы, наконец, доходит.

- Да не Гаврос. Гаврош наверно?

- Да, точно - Гаврош. Это - собака?

- Не это пацан такой был, беспризорник. Когда в городе пошли уличные бои - воевал как зверь. Так что все в порядке - почетное погоняло. Ну, то есть звание.

- А, ну тогда - ладно.

Бывшая «Надежда группы» успокаивается, видно опасался попасть снова в глупое положение. А так - свой брат, пацан такой кульный…

Шум в ушах все таки сильно мешает. Надо ж, как меня этот чертов наркоман уделал. С другой стороны - неудивительно. Ради кайфа нарк пойдет на любое преступление, ему и себя не жаль. Что забавно - я ж своими глазами видел два эксперимента, после которых словечко «кайф» стало для меня синонимом слова «смерть».

Известно, что у любого живого существа самое главное - это его жизнь.

Но не всегда.

Ято прекрасно помню эти довольно интересные эксперименты по поводу приоритетов.

Антураж - клетка с полом, по которому проведен ток. Когда крыса идет по полу - ее бьет током. Ток можно регулировать - вплоть до смертельного уровня. Есть два безопасных островка - на торцах клетки, там током не бьет. Крыса располагается на одном конце, а на другом размещается чтото важное для крысы.

1. еда. Крыса идет к еде и ее шарашит током. В конце концов, при повышении силы тока крыса предпочитает сдохнуть от голода, но не получать разрядов.

2. вода. Тут силу тока надо увеличивать - от жажды крыса помирать соглашается только под более сильными разрядами. Потому как без воды крыса живет не дольше суток, обмен веществ у нее ураганный.

3. детеныши. К своим новородкам крысамама прет, невзирая на любой ток. Как пишут в романах «только смерть могла остановить ее».

Понятно с приоритетами? Так вот оказывается, что если сочетать этот эксперимент с известным вживлением в мозг - в центр удовольствия электродов - крыса давит на клавишу и получает кайф, то такой кайфующей крысе похрену и еда и питье и детеныши.

Ее ничего кроме собственного кайфа не интересует, и кайфует она аккурат до смерти - которая изза пропажи интереса к жратве и питью наступает через сутки…

Вот я и вижу, что нам старательно вколачивают, что самое главное в жизни - это кайф… Крыса с детенышами и клавишей так перед глазами и стоит.

Вроде бы становится светлее. Или изза фонарей на технике? И вроде бы уже глаз различает, что техника - зеленого цвета и даже детальки всякие. Или все же фары?

Народу становится еще больше - начвор приехал.

Первым делом они сцепляются с Ильясом.

Нашему командиру уже не понравилось, что саперы утрюхали на коробочке, то, что начвор увел самую мощную нашу единицу - понравилось еще меньше. А тут начвор нагло налагает лапу на большую часть благоприобретенной нами техники. Этого Ильяс вынести не может.

- Майор, эти мукти бхукти здесь не проханже! Я тебе не девадаси! Мне такие майтхуны нахрен не нужны! Техника была брошена, мы ее взяли с боя, при проведении этих, спасательных работ. А тут ты такой красивый нарисовался и говоришь, что нам хватит трех БТР, а на остальное лапу накладываешь?

Майор, оказывается тоже не прост.

- Ну а я - не сурасундари, а офицер. Есть приказ по Кронштадтской базе - а полномочия мои тебе от Крепости известны, но можешь и уточниться. Поэтому не надо мне тут - и майор широко ухмыляется - майтхуны показывать. Все четко и просто - на охотничью команду с прикомандированными - три БТР. И все. А то хитрый какой - нахапал полну жопу огурцов и похинди говорит.

К нам подходит несколько прибывших с начвором мужиков. Зам. Михайлова - медлительный, вальяжный неторопливо выговаривает:

- Это тебе повезло, что их Старшой в больницу попал. У того еще хлеще было, по принципу:

Сел паром на мели - три рубли.

Сняли паром с мели - три рубли.

Поели - попили - три рубли.

Итого: тридцать три рубли…

Майор морщится.

- Я в курсе. С самого начала. Так вот - какие неясности?

- Дакаити просто откровенный! - продолжает Ильяс.

- Чья бы корова! Нам еще отмазываться от армеутов придется. Они почемуто эту технику своей числят. Да, к слову - я и Старшого предупредил. И от него добро получено.

Ильяс пышет жаром. Но последнее его сломило, машет рукой.

- Не унывай, дружище - задушевно произносит Михайловский заместитель, помни:

Судьба играет человеком,

Она изменщица всегда!

То вознесет его высоко,

То бросит в пропасть без стыда!

- Да ну тебя к Иблису, мораль мне читать.

- Ты не ругайся, ты деталькито верни. И боекомплект попяченный.

- Какие детальки? Какой боекомплект?

- Детальки такие - металлические, боекомплект - опять же такой - металлический. Ты же жук хитрый вторую БМП разоружил, а?

- Не бросать же так было! И все равно - с какой стати мне вам все отдавать?

- С такой. Из чистой любезности. Вот, например, мы твою семью охраняем совершенно бесплатно. Или вот, например, поедешь ты на БТР мимо армейских - а они по тебе не пальнут. Неплохо, а?

Мне уже надоел торг, да и смысла в нем для меня лично нет. Ильяс, я надеюсь, выторгует все что можно. Может даже - и что нельзя, но очень хочется. Другое дело, что сейчас явно будет решаться - что будем делать дальше, а это полезно знать из первых рук.

К беседе присоединяется и еще несколько человек - и наших и новоприбывших. В кучку камуфлированных айсбергом впихивается белая туша повара - вместо тощенькой девочки своей персоной явился.

Начвор обрывает торгованский спор.

- Все, закончили! Итак, для всех сообщаю следующее: Ситуация сейчас критическая. Первая задача - учет находящихся здесь людей. Потому здесь, здесь, здесь и здесь - он тыкает пальцем в схему - будет вестись запись беженцев и выдача временных удостоверений. Один такой пункт - будет у вас здесь - в палатке медпункта. Всего территория делится на 4 сектора - по номерам, помимо директора Завода (так решили назвать коменданта лагеря, чтоб без ассоциаций) - еще старшие по секторам. Наш сектор - второй, я назначен базой старшим второго сектора.

Второе - из находящихся здесь людей выделять сразу тех, кто может оказать помощь - пока в хозяйственном плане, потом в охране - после соответствующей проверки. В дальнейшем - особо тщательно отбирать специалистов важных для нас профессий. Это понятно? Хорошо.

Третье - любое недовольство - пресекать без соплей. За бандитизм, воровство, грабеж - при неопровержимых уликах - сразу к стенке. Смотреть за рикошетами и помнить, что не всякая стенка пулей не прошибается.

Четвертое - выделить лиц подозрительных, скандальных, ленивых, бесполезных, короче говоря - тех, от кого будут проблемы и головная боль. Руководителям подразделений и начальникам патрулей дано право задержания - вот здесь будет КПЗ.

Пятое. В течении пары часов ожидается прибытие трех пожарных машин - в роли водовозок. Еду уже подвезли. Вопрос доставки с берега до лагеря решается - но не хватает грузчиков. Сейчас идут переговоры с армейскими, сделавшими на Таллинском свой опорный пункт - на магазинах. (Сердитый взгляд на надувшегося Ильяса). Полагаю, что они оттуда подбросят еще чтонибудь, им проще - погрузчики есть. Если не будет чегонибудь особо гадкого - к второй половине дня с продовольствием проблема решится в целом.

Шестое - кухни сейчас разворачивают дополнительно - по паре кухонь на каждый сектор. Начальник кухонного отряда здесь?

Повар - толстяк недоуменно оглядывается, потом до него доходит - почему на него все уставились.

- Я собственно просто готовил и все, с помощником…

- В таком случае - с назначением - потом подойдете ко мне, после сбора.

Продолжаю. Размещаться беженцы пока будут по остаточному принципу - где смог, там и пристроился. Вопросы?

- Помывку производить будем?

- Нет, нам просто не хватит воды. Пока только для питья есть. Даже умыться им нечем будет.

- Где туалеты?

- До захвата власти в лагере святошами уже были организованы сортиры Мы и Жо. Так что там - если потребуется - всетаки людей сильно поубавилось - накопаем еще. Все равно вся территория - как один большой вокзальный туалет пока.

- Почему сразу не раздать оружие тем, кто его может носить? Тут же вроде есть склад.

- Вопрос преждевременный - враг хитер и коварен, как совершенно справедливо говорилось раньше. Оружие выдавать будем только после тщательной проверки. Инфильтрация публики в лагере врагом очень вероятна. Да и преступный элемент наличествует. Не для посторонних ушей - кроме нападения на Доктора было еще минимум четыре таких происшествия с нашими людьми - в итоге у нас трое убитых и один легко раненый. Пропало два автомата. Вот и смотрите сами. В двух случаях нападавшие не ликвидированы. Так что - имейте и это в виду.

- К кухне фургон нужен для продуктов. Растащат ведь.

- Учтем. Только где тут фургоны возьмешь, искать надо.

Решаю, что пора влезть.

- Фургоны тащ майор есть совсем рядом - на АТЭП - там много дальнобойщиков стоит. А идею разместить пункт переписи в медпункте считаю неудачной - у нас и так с утра толпа народа будет, пока в очередь построим - запаримся, а тут еще толпа на переписку…

- Вот кто к вам за лечением идет - пусть сначала регистрируется. Как в любой поликлинике - сначала очередь - регистратура, потом - очередь - доктор. Медпункт у нас получается один, так что лучше всех хворых собрать тут.

- Есть угроза эпидемии, если их тут складировать. И указатели нужно развесить, что где находится, вообще информационное обеспечение…

- Не учи ученого, съешь слона печеного. Это из уважения к вашей гуманной профессии. Цените.

- Ценю. Вопрос остался.

- В печатне вовсю корячатся. И утром сюда журналюг пригоним. И бахил не дадим… Еще вопросы?

- Охрана как обеспечивается? - интересуется практичный Андрей.

- Внешняя - неплохо. И посты, и патрули, и опорные пункты уже работают. Внутри пока не контролируем толком, так что сегодняшний день решающий.

- Что с эвакуацией?

- Пока эвакуация запрещена. Рассказывать долго не буду, но без предварительной работы соответствующих наших работников с эвакуированными - эвакуацию не проводить. Это приказ.

- С первой кучей народа в Кронштадт, похоже, въехали нежелательные элементы? - осеняет Серегу неожиданная догадка.

- Пока не имею права отвечать. Потом все доложат. Пока - бдительность и еще раз бдительность…

- Очень уж, знаете, это еще в старые времена надоело. А в итоге все просрали, извините, конечно - бурчит повар.

Начвор вздыхает.

- Имели место перегибы на местах. Но говорю я как раз обоснованно. У нас - три трупа за ночь. Это непозволительные потери. Все, прошу по местам. Где ваши водоносы устроились?

Повар объясняет и начвор быстрым шагом с сопровождающими его лицами покидает наш медпункт.

- Я слышал, на вас напали? Наркоман?

- Да, вон валяется.

- Ага… Ну отзвуки той войны мы еще долго будем слышать.

- Это вы о чем, Федор Викторович?

- Пока Китай остается нацией наркоманов, нам не стоит бояться того, что эта страна превратится в серьезную военную державу, так как эта привычка высасывает жизненную силу из китайцев - сказал британский консул в Китае Джефф Херст в 1895 году.

Против Китая велись опиумные войны, против нас - героиновая, разница невелика. Производство зомби несколько иной модификации. Причем под флагом настоящей свободы. Не будь рабом государства, семьи и условностей, а будь рабом наркобарыги. Вот истинная свобода, черт бы их всех побрал. А скажите - поспать у вас часок в бронетехнике можно?

- Ильяс, как у нас с бронетехникой?

- БМП отдаем обе, МТЛБ - тоже пару, себе оставляем три БТР и маталыгу - под твоих раненых. А еще он дает соляру и боезапас, плюс - мирные отношения с армейскими. И еще по пустякам всякого рахатлукума получим. Я - велик, могуч и силен и затмеваю собой Луну и Солнце!

- Причем одновременно!

- Ага! Видишь - вот он я - а солнца с луной - йок.

- Ребята говорили - по кольцевой объездной уже не дают на гусеницах кататься. В трех местах уже жестко стопят.

- Да кто ж броню остановит - удивляется Гаврош Демидов.

- Да другая броня, кто ж еще. С большим калибром. Но вообще - это разумно…

- Ладно, потом махнем маталыгу на что другое. Повару - наш салам - спать можно вон в той маталыжке, там как раз медсестрички дрыхнут. Вы смотрите, не обидьте их!

- Вон там? Отлично. А в плане обидеть - боитесь, что задавлю кого тушей, когда ворочаться начну?

- Нет, конечно, ладно, проехали.

Санинструктор в палатке опять дремлет на стопке касок.

- Ишь, чего натеял, поросенок - киваю я на него Андрею.

Андрей удивляется.

- Это я такую сидейку сделал. На ней и ногам отдых, и не разоспишься, как раз для дежурства. У нас так все время делали.

Упс… То есть - ой!

Вот - через столько лет - и оказалось, что чудак за немецким пулеметом просто имел над собой толкового фельдфебеля. Надо же…

А мне сейчас надо думать. Изо всей силы. Потому как скоро утро.

Ильяс на маталыге укатывает опять же на поиск - взяв двух санинструкторов, заодно Вовка натаскивает небритого сапера по имени Васек - тот когдато учился ездить на такой штуковине, но практики не было, а сейчас самое время освежить навык. Саперы вернулись довольные - по их мнению, все подозрительные участки и обнаруженные по схемкам минные поля ликвидированы. Где - просто поснимали, где - раздавили мины буксируемым корпусом БТР. Шустеры изолированы, так что, если нет особо поганых фугасов - то уже куда как легче.

У меня же особо похвастать нечем. Конечно сам факт наличия медпункта и медиков - уже здорово людям поднимает настроение в таких ситуациях, а уж если еще и пилюли какиенибудь дают - так вообще праздник. С другой - мне невозможно толком тут заниматься диагностикой, и с эвакуацией полный швах. А это - этапность в лечении - главное на данный момент. И если заразные больные будут - то тогда все еще хуже.

- О, точно, я видел такие - шарстулья - японцы придумали, когда оказалось, что на обычных стульях старательные работники наживают остеохондроз, геморрой и прочие радости - вспоминает начитанный Саша.

- И чем кончилось? - интересуется Андрей.

- А оказалось, что с остеохондрозом и геморроем справились, зато производительность труда упала. Японцы и решили, что уж лучше работник с остеохондрозом, чем такое…

Но мне сейчас надо судорожно вспоминать, что можно сделать в такой ситуации.

Когда человек думает - у него больше шансов выйти победителем.

Меня в пионерском возрасте очень поразил рассказ приглашенного к нам в класс ветерана. Сначала, как и положено всякому ветерану он долго трендел эту отвратительную лабуду «развивая успех 10 ордена Расула Гамзатова По колено Сине Морепереходященской дивизии в направлении на БирюлевоТоварное 67 ордена Переходящего Красного Знамени стрелковая армия заняла высоту 33,6 и т. д. и т. п.» то есть то, что так любят мемуаристы и отчего тошнит любого нормального человека, а уж детей в особенности. (Кстати, я давно замечал что ветераны стесняются рассказывать о себе, предпочитая рассказывать красивости в духе официальной пропаганды. За это надо сказать спасибо паскудам - пуристам из ГЛАВПУРа.)

Итак, оттрендев свое с явным облегчением ветеран собрался уходить, но тут я его спросил: «А за что вам дали «За отвагу»? (Мой дед мне говорил, что это была серьезная награда, сам он ее за форсирование Свири получил.)

Ну, ветеран мялсямялся, потом рассказал, что его послали подавить огневую точку - пулемет в ДЗОТе на горушке. Он до амбразуры ползком добрался, а дальше что делать - неясно. (Видно, не слыхал про Матросова.)

Немцы лупят очередями, а он лежит. И товарищи его по роте - тоже лежат, головы не поднять.

Гранату в амбразуру не сунешь - сделана грамотно, с отбивками, из ППШ тоже с пулеметом не поспоришь.

Вот он и закинул шинелью амбразуру. Тут от шинели так клочья полетели, что он ее от греха пришпилил ножом и полез выше. Немцы было сунулись занавеску эту снять, но он им этого сделать не дал, так и лежал на крыше ДЗОТа и стрелял, пока наши не подоспели. Пулеметчикуто без разницы, что ему закрыло видимость - тело Героя Советского Союза или драная шинель, если ему сектор обстрела закрыли глухо - мало от его пальбы толку.

Высотку взяли. Наградили солдата медалью, а старшина долго ему голову грыз за испорченную шинель. Потом удалось махнуть у когото (с мертвецов старались не брать, была плохая примета, поэтому когда менялись. то произносилась ритуальная фраза: «Ты не думай, это с живого» (Вариант - «это моя собственная») Ну так или нет, а примету обходили.)

А фрицев в блиндаже оказалось всего несколько человек. Потом они так нагличать перестали, вставили им ума, уже прикрывали свои огневые точки с флангов.

Вот и мне тоже извернуться придется.

И с карантином чтото думать.

Коллеги говорили - ОРЗ пропали как класс, а вот дизентерия - никуда не делась. Цветет бурно - только у армейских, чей карантинный лагерь мы видали по дороге - таких больных несколько сотен. А это пустяк только для того, кто такого пациента вблизи не видал…

И будет у меня тут как в Ветлянке - станице, ставшей символом неразберихи, паники и смерти. Хотя тот же адмирал Федор Федорович Ушаков - задолго до трагедии в Ветлянке самостоятельно отработал простые и четкие правила борьбы с эпидемией.

Когда чума началась в Херсоне, где как раз был кавторанг Ушаков - он свою команду разместил на берегу поартельно - в камышовых шалашах - палатках. Если в артели заболевал человек - его помещали отдельно - в шалаше на 1 персону. Артель же расселяли по нескольким новосделанным шалашам, а общий - ставший заразным - сжигали. Таким образом больные изолировались и лечились (а не просто бросались, как в той же Ветлянке, где при осмотре больницы среди 70 трупов обнаружена только одна живая казачка), здоровые не контактировали друг с другом - токо внутри артели и бригады, а зачумленное жилье ликвидировалось. Тогда не знали, что разносчики - блохи с зачумленных крыс, но крыс Ушаков тоже изводил, блюдя чистоту и на берегу. В итоге в его команде чума кончилась на четыре месяца раньше, чем у других и потери оказались минимальны настолько, что никто в это не мог поверить.

Ладно, пока пугаться рано. Надо продрать глаза и подготовиться к наплыву пациентов.

Продрать глаза помогает то, что привозят воющего раненого.

- Что с ним? - спрашивает втаскивающих носилки мужиков братец.

- На мине подорвался!

Братец присвистывает. С трудом подавляю такое желание и с выражением гляжу на сидящего неподалеку сапера по прозвищу Крокодил. Тот багровеет и подскакивает к носилкам.

- Ээээ - почемуто говорит сапер, глянув на раненого.

Странное вступление. Впрочем, и у братца физиономия выражает интересную гамму эмоций. Носилки ставят на пол. Оглядываю раненого. Мне тоже кажется несколько странным то, что я вижу.

А вижу я, что сапоги на сучащем мелко ногами солдапере - целые. Совершенно.

Рука - причем левая - окровавлена и перевязана довольно грамотно - и из кулька марлевого торчит три пальца.

- Он точно на мине подорвался? - спрашивает братец.

- Точно - отвечает носильщик.

- Где было? Как получилось? - обретает дыхание Крокодил.

- Да там, где вы сегодня мины снимали - отвечает переводящий дух носильщик.

Раненый, положенный к нашим ногам, продолжает плакать и скулить.

- Что, не все сняли? - допытывается сапер.

В палатку понабилось народу - старший сапер тоже тут - на его физиономии отпечатались складки рукава бушлата - спал видно.

- Нет. Этот малец уже снятую мину стал расковыривать - вот его и тяпнуло.

- Йопперный театр! - с чувством облегчения произносит старший сапер.

- Согласный - подтверждает Крокодил, и они выпирают животами лишних из палатки.

Подрыв странный - парню размололо ладонь, снесло два пальца и здорово повредило оставшиеся. Кровотечение незначительное, но, глянув на все это безобразие, заматываем искалеченную кисть обратно. Трачу еще ампулу промедола. Парень в полуобморочном состоянии, рассказать, что он там учудил со снятой миной, не может, да нам и дела нет. Эвакуировать надо.

Помня о нравоучениях начвора, прошу поднять ботана и теряем время в уточнениях - наш ли это боец, кто командир и что скажут в Кронштадте.

Ревут моторы какойто техники - совсем рядом - к нам прибыли грузовики, повара подняли и он убег к кухням принимать продукты - вот обратным рейсом они и раненого захватят на берег, а там уж какаянибудь шаланда найдется - сейчас между Кронштадтом и берегом постоянно курсируют не меньше двух десятков всяких посудин.

Перед тем, как его уносят - строго предупреждаю носильщиков и самого бедолагу, чтоб ничего не пил по дороге.

Саша удивленно смотрит.

- Ты ж все время говоришь, что вода - всему голова. А тут - кровопотеря!

- Пустяковая у него кровопотеря. А если его напоишь - он после дачи наркоза вполне может блевануть. В стерильной операционной. Там это самое то будет. И если еще ухитрится быть без сознания и вдохнуть чуток своей блевоты - так после операции гарантированно будет воспаление легких. А его и так бог обидел.

- А куритьто ему можно? - спрашивает носильщик.

- Да не оченьто… лучше и без этого обойтись - от курева давление может подскочить - усилится кровотечение, тож это ни к чему.

- Ясно.

Сигаретку раненому таки дают и утаскивают наконец. Последнее что вижу - испуганные и заплаканные его глаза, глядящие с неверием на раскуроченную руку. Боюсь, что в лучшем случае сохранят ему указательный палец и половину большого. Если повезет, конечно.

- Вот мудак! - проницательно замечает братец.

- Ну, у нас тоже всякое бывало - возражаю, просто чтоб не уснуть.

- Чтоб противопехотки так ковырять и руки свои на выкид - этого не было!

- Доктор, вы портянки заматывать умеете? - перебивает наш разговор сапер Крокодил, зашедший в палатку вместе со своим начальником.

- Умею, а что?

- Ткань из Кронштадта привезли, рулонами, довольно много. Порезать ее тут возможность есть, только вот публика с портянками обращаться разучилась. Выходит, что знатоков раздва и обчелся.

- Дык у меня ж пациенты попрут.

- Ладно, но все равно вас учтем. Попросили прикинуть - сколько умеющих наберется. В базето тоже морячки, а они с портянками не дружат. Да газеты привезли, картонки. Сейчас тут пол застелют картонными коробками.

Вона как. Курсы повышения квалификации по намотке портянок. Прям раздел в «Космополитэн» - «18 причин, почему девушке стоит носить портянки на территории ремонтного завода» и «26 признаков того, что вы неправильно намотали портянки»…

Ладно, научим и портянки мотать, чего тут. И газеты в дело пойдут. У тех же немцев это было широко представлено. Если надо - то не вопрос.

К слову - немцы вроде пришли сюда воевать в носках. Но уже в 41 появились инструкции - как мотать портянки. А зимой - как утепляться старыми газетами - и опять же мотать портянки. Видал я эти инструкции…

И когда в Сталинград шли самолеты, в том числе с грузом старых газет, те, кто отправлял - не понимали зачем, думали снабженцы с ума сошли, а вот те, кто сидел в котле - понимали отлично.

- Было дело - как раз когда на Малую Пискаревку отправили работать - тоже показывал на своем примере, как портянки мотают - говорит братец.

- Лучше скажи, как додумались до Малой Пискаревки? Тут ведь тоже трупы хоронить надо ударными темпами, а то на запах набежит всякой твари - спрашиваю я братца.

- Да просто - собрали комиссию, поставили вопрос. Выбор был невелик - либо в воду, как у индусов, либо скормить, кому попало - как у тибетцев, либо кремировать, либо ингумировать. Первые два способа не пошли вовсе - там в комиссии были ребята, которые в Индии полюбовались на красоты Ганга с недогорелыми мертвецами по берегам и водной глади…

- А «Тарбар»! Небось обмен опытом?

- Да вроде, не спрашивал. По кремации этот ваш Хапенгуген выступил толково - у него опыт оказался…

- Какой Хапенгуген?

- Соображаешь чтото совсем плохо. Ветеринар Бистрем, какойкакой… Ему довелось утилизировать павший скот, так что он в курсе оказался. Получилось по его словам, что для кремации 1 килограмма трупного материала понадобится 2 килограмма дров - в лучшем случае. Посчитали. Поняли, что такое не катит никак - топливо нынче в дефиците - ну и стали копать рвы. Тут я думаю, то же придется делать. Главное, не откопать какой газопровод сгоряча…

Мда, трупы убирать надо быстро. А тут еще и живые трупы по цехам. Да и вокруг вроде б тоже ходят.

- А эти, итальянки - мортусы - как у них вышло?

- Четыре только стали работать, остальные пришли в ужас. В общем, кроме визга - никакой шерсти…

К нашей палатке уже подтягиваются ранние пташки - первые пациенты. Связываюсь с штабом. Просят подождать - к нам направлены писаря. Скоро будут.

Писаря являются через сорок минут. Мы уже приняли кучу народа, но просили не расходиться - потому как приказом по заводу кормить будут и выдавать паек и прочие радости жизни - только зарегистрированным.

Писарей двое - стервозного вида девка с кучей пирсинга в нижней губе и мягкая какаято тетечка, робкая и боязливая даже внешне. У девки свирепый взгляд и выдающаяся вперед нижняя челюсть - что вместе с разноцветной фигней в губе делает ее страшно похожей на выловленную нами - мной и братцем - в одном озере Псковской области заслуженную щуку - у той тож три блесны в пасти как медали были. Видимо у братца проскакивает та же ассоциация, потому как он совершенно нелогично заявляет:

- У щук скоро нерест…

Девка злобно на него смотрит, он отвечает ей совершенно бараньим взглядом. Девка фыркает. Женским чутьем она полагает какойто подвох, но не может понять - какой. Это ее бесит.

- Нам нужен стол, стулья и охрана! - чеканит «Щука».

- А мне массаж, педикюр, коктейль «Дайкири» и негра с опахалом - отвечает братец раньше, чем я успеваю открыть рот.

- Вы что себе позволяете?? - взвизгивает девка.

- Предаюсь несбыточным мечтаньям, как и вы впрочем. Вы тут видите столы и стулья?

- Так обеспечьте! Вы обязаны!

- Милая, мы обязаны оказать медпомощь в возможном объеме. А матобеспечением занимается База - так что претензии - туда. И работу вы должны были начать пораньше - людей кормить надо, а с регистрацией пока у вас никак!

- Не смейте мне хамить!

- Никто и не хамит. Это у вас, милая, воображение разыгралось.

- Извините, что вмешиваюсь в ваше воркование - но вы собираетесь заниматься регистрацией? - приходится лезть, куда не просят.

- Нам не приготовили рабочее место, я отказываюсь работать в таких условиях!

- Милая, вот вы еще повыдрючивайтесь, пока побольше публики здесь не соберется, потом публика начнет спрашивать - почему их не кормят, не дают одежу и так далее. Окажется, что без регистрации - вашей, заметьте, регистрации им ничего не светит. Вы не опасаетесь, что вам банально начнут бить морду? Пардон за мой французский, вы думаете, что когото из тех, кто три дня на ногах простоял, бычит наличие у вас рабочего места? Вы, милая начинайте работать как угодно, а то через часдругой тут будет бунт. И вас грохнут и нам достанется, так что будьте лапочкой - начинайте работать!

- Я требую, чтобы со мной не разговаривали в таком тоне!

- Слушайте, милая, мы не в бакалее, а вы не продавщица - «вас много, а я одна»!

- Я требую, чтоб с вами разобрались! Я при исполнении обязанностей!

- Слушай, сука тупая, или ты садись и работай - или вали отсюда к такойто матери? Так понятно излагаю?

- Вы за это ответите! Я так этого не оставлю! Да вы не знаете с кем связались, хамы!

Мне не остается ничего иного, чем трясти непроспавшегося ботанасвязиста.

Утречко начинается славно.

Высказываю начвору все, что думаю на тему переписи населения двумя писарями, да еще и с таким настроем. В ответ получаю не менее жесткую отповедь. Лаемся минут пять, за это время народу набирается вокруг куда как много, то есть медпункт окружен практически толпой. Пока толпа еще молчит, но вот достаточно будет пары заводил… И мы не обойдемся без жесткой стрельбы.

- Короче говоря, тащ майор - либо вы регулируете перепись в удобной форме, либо я выгоняю эту дуру к чертовой матери и делаю все так, как подсказывает обстановка!

- Не забывайтесь! Руковожу сектором я.

- Так руководите, кто против. На данный момент у меня медпункт окружен толпой народа не меньше чем две сотни человек, кухни - окружены еще большим количеством публики, перепись даже не началась. При скорости переписи один человек в минуту - что еще очень славно - у нас тут все затянется на 5-6 часов - в лучшем варианте. Все это время достаточно одного протестанта - и будет веселуха в полный рост.

- Так… У вас там бригада водоносов на виду?

- Точно так. Таскают воду. Уже принялись.

- Организуйте такую же команду писарей. Пообещайте доппитание. Выбирайте тех, кто по внешним признакам не относился к охране лагеря. Первыми переписать желающих убирать территорию и тех, кто согласится убирать трупы. Через час вам доставят инвентарь для работы. Людей добавлю, насколько возможно. И организуйте людей в очереди. Главное - чтоб не толпой стояли. Девицу отправьте ко мне в штаб, очень жаль, что вы с ней не нашли общего языка - она работала в паспортном столе и дело знает. Все, действуйте, связь кончаю.

- Пипец нам - горестно замечает братец, как раз уже занимающийся здоровенным не то фурункулом, не то уже и карбункулом у перекошенного мужичка.

- Что так?

- Пойдем в 45 лет менять паспорта, нарвемся на эту Щуку - и все, кончена жизнь…

После двадцати минут ора и неразберихи, наконец, удается наладить хоть какоето подобие организованного беспорядка. Первыми переписали водоносов, премировали каждого банкой сгущенки, у кого не было сменной одежды - выдали, что успели подбросить в самый удачный момент сумрачные грузчики из кронштадтских и отправили к кухне. Дальше удалось разбить толпу на очереди, кучки и команды. Раздобыли столы, чтото приспособили под стулья, появились добровольные помощники, начали, наконец, потихоньку организовывать ситуацию вокруг себя. Самое время дух перевести, ан некогда.

Привезли метлы, лопаты, носилки, сгрузили. Тут уже за дело взялись саперы, а мне удалось вернуться к приему пациентов. Они теперь не просто так подходили, а показывали отпечатанные на шикарнейшей мелованной бумаге регистрационные удостоверения участников бизнесконференции «Золотой шар». А там корявыми от холодрыги буквами, карандашом вписаны фамилия, имя, отчество, год рождения и профессия. И отношение к военной службе в графе «Компания, должность». И в разномастных журналах - продублировано. Это, конечно, все филькина грамота, но хоть удастся представить общую картину. На обороте помечаем - кратко диагноз. Там же будут отметки о выдаче продуктов и одежды…

Периодически происходят мелкие стычки и инциденты, народ весь на нервах, так что ругани хватает. Особенно часто почемуто ругань возникает у столика переписи, стоящего через один от меня. Там писарчуком присланный в усиление из штаба какойто крикливый самоуверенный мужик, непонятно зачем щеголяющий в бронежилете с вставленными туда пластинами. Вроде б обстрела не было и не ожидается. Вот и сейчас у этого стола свара нарастает до градуса кипения и начинается банальная драка. Не было печали! Вылезаю из палатки глянуть.

Сбежавшиеся патрули растаскивают драчунов. Слышу, как мужик в бронежилете орет изо всей силы, обвиняя своих обидчиков во всех грехах. Ильяс меняет его на Сашу и ситуация тут же успокаивается. Мужика переместили на выдачу одежды, но скоро и там начинается свара. Да что за черт возьми такое!

Не могу понять, о чем речь, только слышу громко сказанное трубным и какимто назойливым голосом этого мужика:

- Ты опять вафлей подавился? Не было их там… сколько раз говорил. Приглашаешь моего барсика на язычке подержать? Я тобой брезгую, недоумок!

Бнах, опять начинается драка! Терминология услышанная сильно удивляет, тем более, что настораживает знание предмета… С чего бы взрослому мужику предлагать другим взрослым мужикам оральный секс, да еще в таких тонкостях? Нет, в некоторых случаях оральный секс весьма даже, гмгм, но с мужикамито с какой стати?

- А ну - пошел вон, живо, чтоб духу твоего тут не было, кутак! - орет рядом Ильяс.

И когда я вижу в проеме палатки спину утекающего, сразу вспоминаю ночной эпизод с разбитым об стенку дома автобусом. Точно - тот самый чувак, фамилия у него еще заковыристая…

Неожиданно забирают почти всю нашу команду. Не могу понять, что случилось, но спешки и суеты нет, все идет спокойно - Ильяс успевает только сказать, что получил приказ на сбор - будут зачищать те участки, где в цехах заперты шустрики. Попутно порекомендовал подготовиться к отбытию - через пару часов нас перебросят в Ораниенбаум, там намечается операция по возвращению территории. Так теперь называют зачистку от зомби и обеспечение безопасности на отвоеванном куске пространства. Ну, мне собраться - как голому подпоясаться. Когда уже возвращаюсь в палатку, вижу заруливающие фуры. Ребята толковали, что сюда стали свозить всякие материалы из строительных товаров - полиэтилен, теплоизоляцию, доски и так далее - там ктото толковый нашелся, сейчас из всего этого будут устраивать походный быт для тех, кто в лагере оказался. Кунги еще прут с консервации - на буксирах. В общем - завертелось дело.

Начвор приказывает, чтоб я сдал дела братцу. Попутно братцу сообщают, что он должен еще и принять участие как судмедэксперт в работе следственных органов - с Кронштадта перебрасывают, кого нашли и собрали - как ни крути, а фильтровать беженцев нужно и разобраться с тем, что происходило - важно. Еще на братца вешают контроль за сансостоянием территории лагеря, противоэпидемические мероприятия и далее по списку двадцать два пункта.

- Да я же сдохну! - вопит братец.

- Это ваше дело, а работать придется - отвечает сухо начвор.

Как не вспомнить такую деталь, на которую не раз обращали мое внимание умные люди: когда есть чтото, что надо сделать во что бы то ни стало, американцы говорят «Сделай или сдохни» (Do or die), а русские наоборот «Сдохни, но сделай».

Таким образом, у русских даже смерть не является уважительной причиной не сделать положенного.

Мы плывем в Ораниенбаум. Вырваться из вонючего, страшного лагеря - праздник. Неясно, что нас ждет дальше, но сейчас - мы чувствуем себя замечательно. Только что пообедали, чутка выпили - и настроение отличное. Ребята приложили лапы к ликвидации двух очагов с зомбаками, даже Демидов отметился - и довольно лихо, отстреляв полсотни шустеров в цеху из окошка, куда они не могли допрыгнуть. Но оказалось, что пальба в цехах - не то, что нужно, выживший Севастьянов устроил ор, потому что одной из пуль покорежило крайне ценное оборудование, поэтому решено пальбы такой больше не устраивать, работать только малопульками и аккуратно. Как раз по примеру Демидова. Опять там «отличился Фетюк», которого на этот раз поставили старшим над взводом курсантов. Он так ловко наруководил, что чудом не потерял сразу нескольких своих подчиненных. Но так как он умеет навешать лапши на уши - разные начальники то и дело принимают его за грамотного, инициативного и знающего товарища. Кончается все одинаково - сварой, дракой и провалом.

А Рукокрыл, его приятель Ленька и еще несколько из их взвода какимто образом примкнули к нашей команде. Теперь нас куда больше - водолазы и наша троица саперов тоже с радостью покинули жуткое место.

C кормы грохает взрыв хохота. Любопытство тянет посмотреть - что там.

Ленька, нахлобучив себе на голову три каски и навесив на себя три бронежилета, пародирует Фетюка. Талант у парня явно есть - он точно копирует характерные интонации, высокомерный взгляд, жесты и мимику своей жертвы. Текст получается, на мой взгляд, несколько хуже. Но зрители тут невзыскательные и потому ребята киснут от смеха.

… эльф Сглазавнос получил в подарок от своей невесты - принцессы Наполлейэль - бронелифчик с шестнадцатью заклепками. Жалки те невежды, коии мнят неважным количество заклепок, а тем более подвергают сомнению уникальность защитных свойств эльфийских бронелифчиков. Простой пример: 123 особопехотный полк гуркхов не был снабжен бронелифчиками в сражении под Пешаваром - и был вдребезги разгромлен всего лишь 80 тысячным войском найтилинского эмира. Другой пример - мой персонаж в «Линеаже» - эльфийка Лезькомненаель будучи защищена бронелифчиком голубого цвета с 8 заклепками легко добилась 3 уровня, а после замены на бронелифчик с 14 заклепками смогла выполнить квесты на 5 уровень! Не каждому и 30 левельному гному это под силу!

- У гномов квесты другие! - вступается с обидой в голосе Рукокрыл.

- Вы жалки! - дико глянув на дружка, истерическим тоном выкрикивает Ленька.

- Я жалок, я жалок - начинает слезливо причитать поникший головой Званцевмладший.

- Нет, вы даже представить себе не можете - насколько вы жалки! В знак этого, чтоб удобнее было поливать вас моим презрением, я поднимусь в гордые выси, где только мне и место! - с этими словами Ленька ловко карабкается на какуюто металлическую хреновину, позволяющую ему подняться сантиметров на шестьдесят выше уровня палубы, гордо взблескивает глазами, да не глазами, а очами, коль скоро это более подходит к патетическому моменту, встает в победительную позу, простирает длань и громко и пафосно вещает сверху:

- Вы все - ЖАЛКИ! Весь мир - жалок, ибо я - и только я - воистину велик! Я Бог Всеведущий!

Тут он поскальзывается, нелепо взмахивает руками и улетает за борт, мелькнув в воздухе рубчатыми подошвами ботинок. Этот кульбит настолько смешон, что нас аж сгибает от хохота пополам, ржем так, что слезы текут.

- Стоп машина, человек за бортом! Стоп машинааааа!!!!

Крик не вписывается в общий настрой, и несколько секунд мы все приходим в себя. Впрочем, не все, побледневший Рукокрыл срывает с себя одежку, нелепо прыгает на одной ноге, избавляясь от застрявшего на полдороге ботинка и не очень ловко - мешает зажатый в руках спасательный круг, сдернутый с крепления на поручнях (или как там водоплавающие эти штуки называют) - прыгает туда же, в стылую воду за кормой. Катер действительно сбрасывает ход, это заметно.

Следом за Рукокрылом сигают двое водолазов, потом, бросив несколько быстрых взглядов на берег, на плывущих в ледяной воде, туда же без всплеска прыгает Филька.

До меня доходит, что курсант свалился в воду, обвешанный железяками и всплыть ему - проблема. Каскито он сбросит. А вот комично напяленные и закрепленные посмешнее бронежилеты с пластинами - сорвать в воде ему будет трудно, да и глубина тут… Черт ее знает, какая тут глубина. Маркизова Лужа мелкая, но всяко раз плывем - тут есть где тонуть…

Катер останавливается. Прыгнувшие за борт собрались в кружок, вижу, что начали нырять. Черт, а далеко мы усвистали от места падения, если они, конечно, правильно засекли место. Прошибает самый настоящий ужас - если его не найдут - получится, что мы потеряли хорошего парня на ровном месте, просто по глупости, еще и ржали, как идиоты. Тошный ужас, ледяной какойто, сжимающий внутренности - аж дыхание комом встало.

Переглядываемся с Надеждой.

- Давайтека место подготовим - если и не искусственное дыхание делать, то греть несколько человек придется точно. - Она подбирает разбросанную прыгнувшими в воду одежду и обувь.

Места на посудине не густо, но находим, где тепло и где можно разместить замерзших людей. На душе - мерзко.

- Ничего, он курсант, они плавать умеют - бормочет скорее самой себе в утешение побледневшая медсестра.

А по часикам - уже больше пяти минут прошло. Катер тихо дает задний ход. Еще бы не хватало, чтоб кого винтом секануло. Совершенно дурацкая мысль проскакивает: «А еще хорошо, что акул у нас тут не водится». Свинцовая мутная водичка плещется совсем рядом и гулко раздаются голоса.

Капитан лайбы вертится тут же, чтото сопоставляет.

- Эй, левее возьмите и метров десять к берегу! - кричит ктото из саперов ныряльщикам.

- Точно! Левее надо!

- Нихрена, они правильно место взяли!

Время ощутимо тикает внутри черепной коробки. Его потерю просто ощущаешь физически. Словно оно течет как песочек, только это не песочек, а жизнь отличного талантливого и еще толком не пожившего мальчишки…

- Уже десять минут прошло - мертвым голосом шелестит рядом Саша.

- Ничего, ничего, вода холодная, мозг в таких условиях кислородное голодание выносит устойчиво… - таким же шуршащим как старая газета голосом выдавливаю я.

Капитан тем временем отгоняет тех, кто собирается лезть на помощь, популярно объясняя, что в воде и так слишком до хрена купальщиков. Водолазы - а они все там - с Рукокрылом - рявкают чуть не хором, чтоб к ним не лезли.

В их действиях видна какаято система, только я не могу понять - какая именно, но ныряют они целеустремленно. Прожектором с рубки слегка подсвечивают участок - чтоб в глаза не бил, а именно подсвечивал.

Плещется водичка за бортом…

- Есть! - орет ктото - Тянут!

На часах - семнадцать минут прошло… Одна надежда на холодную воду…

На корме клубок народа - вытягивают Леньку - как был в касках и бронежилетах, так его водолазы и вытянули наверх, как с ним доплыли - не понимаю.

Лицо белое как мел, голова мертво мотается.

Ктото пристраивается уложить его поперек колена, чтобы воду значится эвакуировать из желудка и легких, но тут уже наша епархия.

- Отставить, тащите его в этот, как его - кубрик! Давайте, давайте живо! (И тихо Саше, всовывая ему в руку теплую тяжесть «Марго»: «Следи, если он мертв и оживет - чтоб не успел!»)

- Он же в каске - шепчет Саша.

- Изловчись!

Мокрое тело, с которого ручьями льет вода, притаскивают в кубрик - или как там оно называется - самое просторное помещение на этом катере. Ванна у меня просторнее, черт бы все это побрал.

Дыхания после 17 минут под водой, ясен пень, нет как нет. Огромное облегчение - пульс на сонной артерии тихонький, слабенький - но есть, тело еще живое, зрачок на свет моего фонарикабрелка реагирует - значит, есть некоторая надежда, что вернем душу обратно. Правда душато душой - а вот кора головного мозга может и сильно пострадать… Но это видно будет только потом.

Значит сердце - молодое, здоровое гоняет попрежнему кровь по сосудам, только вот беда - в этой крови кислорода нет. Нам надо быстро дышать за Леньку. Самто он не сможет, понятно, пока я его не заведу.

Так, долой с него бронежилеты, вытряхиваем его из одежды, одеяло какоето на пол и ровно тело на спину. Теперь - дыхательные пути чтоб были свободны - одной лапой - под челюсть, другая на лоб - чуток откидываю его голову, чтоб язык не мешал - когда человек без сознания - язык мякнет и комом закрывает путь воздуху, часто люди без сознания от этого гибнут. Особенно если еще и с носом проблемы - кровотечение или насморк.

Теперь рот открыть, проверить - нет ли там чего, а то начну дуть - и влетит в бронхи какаянибудь фигня вроде жвачки, сломанного зуба или еще что такое же нелепое, но вызывающее потом очень серьезные осложнения.

Чисто во рту. Еще чтонибудь проложить между его ртом и моим - и можно качать. Ага, вот подходящий полиэтиленовый пакет, так дырку пальцами рву - все, можно.

- Воду, воду из него вылить надо! - тормошит меня за плечо Саша.

Отмахиваюсь. Белая кожа утопленника означает, что тут была остановка дыхания, нет у утоплого воды в легких, не дышал он водой. Вот был бы синий - тогда да, попала вода в легкие и немало, и пена бы во рту была. Только и такого без толку выжимать - вода, попавшая в бронхи и легкие, не стоит там печально, как в лесном озере, а всасывается моментально в кровь, потому без толку вытряхивать ее.

Прикладываюсь плотно губами к губам Леньки, старательно зажимаю пальцами ему нос (а иначе воздух вместо трудного пути в легкие с легким свистом выскочит куда попроще - в атмосферу) и - вдуваю ему несколько литров воздуха из своих собственных легких. Воздух, конечно, второй свежести, мой организм кислород из него чуток забрал, а углекислый газ вбросил - но и на долю Леньки пока кислорода хватит.

Отлично пошло - грудная клетка пациента с натугой поднимается, и когда я отстраняюсь слегка - опадает с шумным выдохом. Ай, я молодец - а то бывает недостаточно голову запрокинут и вместо по трахее в легкие - начинают качать воздух через пищевод в желудок, что совершенно бесполезно. Следующий вдох - грудь поднимается, отстраняюсь - Ленька с шумом выдыхает воздух.

- Смотрите - дышит курокто!

- Дурень! Выдохто пассивный, атмосферное давление учитывай! Так и труп выдыхать будет.

Некогда слушать, дышать надо. Тяжело, это ж не воздушный шарик надувать приходится, а жесткую конструкцию, именуемую грудной клеткой. Счастье еще, что сердце у Леньки работает в автономном режиме - если бы пришлось делать сердечнолегочную реанимацию - чередуя вдыхания с непрямым массажем сердца - затрахался бы я тут, даже и учитывая помощников.

Вдох - я - выдох - он, вдох - я - выдох - он…

Ленька никак не хочет начать дышать самостоятельно…

Когда в голове начинается легкое кружение и признаки того, что я с такой интенсивной дыхательной нагрузкой уже сам перекислородился, меня заменяет один из водолазов - они уже переоделись во чтото, готовы помочь.

Уступаю место.

Парень неплохо справляется, правда забыл нос зажать, но сам же и заметил, что ему в щеку дует.

Филя очень мрачно замечает, что мы так упреем качавши.

- Вода ему в нос попала. Херово это. Сразу остановка дыхания и не факт, что заведется.

Чтото я такое слышал. И даже название помню. Вот на языке вертится… Как это, ну же чертей сто… Ладно, неважно. Этому рефлексу еще была посвящена сценка убийства в музее восковых фигур мадам Тюссо. Мистер Смит и очередная жена в ванне.

Англичанин этот трижды женился - на состоятельных, но безнадежно засидевшихся в девках невестах, они значится страховали свою жизнь на кругленькую сумму - и прямо во время медового месяца помирали - от остановки сердца. Ну, ничего на вскрытии иного не находили. На беду этого женишка досужему инспектору СкотландЯрда попалась на глаза сводка «подозрительных случаев смерти к сведению». Видимо ему совсем было нечего делать, показалось странным, что три молодоженки умерли от сердечного приступа во время купания в ванной. Он навел справки - оказалось, что хоть их муж и регистрировался под разными именами, но был одним и тем же человеком. За страховое мошенничество его и арестовали. Но за сообщение о себе ложных данных надолго не посадишь. А три трупа - вещь серьезная. И все найдены в ванных. Причем ванны запрашивались при поселении в гостиницы. И если их не было - требовали поставить в номер.

Инспектор был человеком дела - раз все дело в ванне - он начал экспериментировать, заручившись поддержкой нескольких матерых пловчих. Девушки с энтузиазмом взялись помогать полиции - тогда, в начале 20 века, феминизма еще было мало. Тут и оказалось, что утопить женщину в ванне - сложное мероприятие. Никак не выходит, чтобы без синяков, царапин и визга.

Бились, бились, все без толку.

Отчаявшись, полицейский взял деваху, сидящую в ванне за щиколотки и неожиданно даже для себя дернул пловчиху за ноги, так что ноги оказались над ванной, а девушка соскользнула на дно. Вот тутто инспектор и перепугался, потому как пловчиха обмякла и перестала подавать признаки жизни. Ее с трудом откачали, благо и врач при этих экспериментах сидел как привязанный. Оказалось, что она ничего не помнит, все произошло мгновенно.

Женоубийцу суд присяжных приговорил к смертной казни единодушно, а медики получили информацию о рефлексогенной зоне в полости носа - как только ее раздражают струей воды - так отключается дыхание.

Вот и Ленька у нас так же - отключил себе дыхание, клоун чертов.

Проверяю пульс через каждые десять вдохов. Работает сердце, и даже порозовел утопленник, только вот сам дышать не хочет, засранец.

Ильяс о чемто переговаривается с капитаном корытца.

Ребята дышат и дышат, Ленька попрежнему между небом и землей.

- Доктор, сможешь его сам качать до Кронштадта?

- Смогу.

- Тогда так. Мы сейчас выгружаемся в Рамбове. Тебя с клиентом отвезут в Кронштадт. Мы договоримся, чтоб встретили. У тебя пара часов есть - заодно привет передай Николаичу и этому танкисту. Потом - сюда, к нам. Мы пока без тебя начинать не будем, так что не тяни.

- А что начинатьто?

- Охота на особо крупного хищника. Тут морф какойто ушлый колобродит, местные аборигены его отловить не могут. Вот нас и напрягли. Так что ухо востро.

- Мы с ним прокатимся - говорит Филя.

- С какой бы это стати? - удивляется Ильяс.

- С такой, что обсохнуть нам надо, а не бегать тут в разные стороны. Да и дело было в Кронштадте.

- Мне никто не сказал.

- Вот я говорю. К слову - мы в состав охотничьей команды не входим, так что не пузырись.

Ильяс как раз собирается пузыриться, это явно написано на его лице, но мы уже причаливаем - к совершенно пустому пирсу - напротив паромной пристани. На пустом пирсе - только будка, в ней ктото сидит, но к нам не выходит. Из трубы валит клочковатый серый дымок. Ребята один за другим выпрыгивают на пирс. Машу им рукой - и возвращаюсь к Леньке.

Мы прокорячились с курсантом практически час. Когда уже отчаялись, он, наконец, задышал - прямо в холле все той же больницы, когда к нам уже шли коллеги.

- Надрать бы тебе, Ленька, уши!

- Кхы, кхы! За что???

Взгляд у ожившего чист и невинен, как у младенца. А ну да, судя по тому, что пловчиха в ванне ничего не помнила - у нашего артиста тоже провал в памяти. Значит, ругать его без толку - как щенка, который уже не помнит, что натворил пару минут назад.

- А ты еще спроси, как положено в таких ситуациях - «где я»!

- Где я???

- В холле больницы.

- Что???

- То, свинтус грандиозус.

Коллеги ухмыляются и явно радуются тому, что обошлось без их вмешательства.

- Сколько он был без сознания? - спрашивает толстячок с усами.

- Примерно около часа. В воде пробыл 17 минут - отвечает за меня Филя.

- Повезло ему…

- Относительно повезло.

Недоумевающего Леньку утаскивают из холла, он правда пытается спрыгнуть с каталки, но это у него не входит по двум причинам - координация движений у него не вполне восстановилась, а вот у коллег с координацией все в порядке. Любуемся кобурой на заднице у толстячка.

Главврач таки заставила своих носить оружие - и ничего, судя по всему - привыкли. Забавно - сколько копий было переломано до Беды о праве ношения оружия, сколько споров было. Впрочем, мне всегда казалось, что всем оружие доверять нельзя - в армию в конце концов не всех же берут, но наличие оружия может помочь. Мне фиговый газовый пистоль помог и наглядно показал, что вооруженным людям - не хамят.

Шли мы по парку несколькими семьями с детенышами, вели степенные разговоры. В частности одна мамка рассказывала, как у них под окнами квартиры в фирме «Лето» вылезшие в подкоп из вольера сторожевые кавказские овчарки загрызли насмерть сантехника той же фирмы. Живописно так рассказывала, с подробностями.

Тут вдалеке такой добрый душевный лай. причем приближается явно… Я занял удобную позицию, приготовился к стрельбе - бежит как раз кавказец размером с теленка. Естественно, без удил и седла, и с явным интересом показать нашей кумпании, кто в лиси пан… Ну, я и бахнул по нему. Эффект был потрясный - впервые видел, как передняя половина пса уже бежит назад, а задняя все еще вперед.

Несколько позже прибежали хозяева - и маслом по сердцу - вместо привычного: «…на себя намордник одень, собака поумнее тебя, козел, я те щас покажу!» - вели себя нежно и трепетно, косясь на спрятываемый пистоль. Еще и приятель мой подбавил огоньку, заявив, чтоб они не волновались, собака раз убежала, то не сразу сдохнет, может они ее и вылечат…

Водолазы, помоему, тоже с облегчением переводят дух, глядя вслед незадачливому Леньке. Сейчас они явно собираются кудато двинуть из больницы и вид у них деловой, особенно у Фильки.

- У нас два часа - потом отплываем. Ты здесь остаешься? - спрашивает Филипп.

- Ага.

- Тогда ладно, мы за тобой заедем. А то поехали с нами? - Филя подмигивает заговорщицки.

- И что будет?

- В порядок себя приведем. И тебя заодно. Винца выпьем, позавтракаем.

- Не, спасибо, конечно, но мне тут пару пациентов еще проведать надо.

- Смотри сам, только ваш этот молодой - ранний не оченьто захочет слушать, что Старшой посоветует. Только обидится.

- Я понял.

- Тогда ладно - два часа!

Странно, только сейчас заметил - у самого младшего водолаза - свежая перевязка - на все предплечье. Уверен стопроцентно - когда отплывали из лагеря - у него все в порядке было.

- Эй, ихтиандры - откуда перевязкато?

- Порезался о какуюто дрянь, когда дно ощупывали. Хлама там всякого… А что?

- А кто перевязывал?

- Надюшка. Да в чем делото?

- Может скобки наложить, или швы?

- Не, фигня. Просто царапина глубокая. Я ж говорю - там, как и везде всякого на дне хлама - и стекла и железяки. Филимонидес даже жмура нашел - пришлось в сторону оттаскивать, чтоб не мешал.

- Что, утопленник? Серьезно?

- Слушай, йятр, жмуров сейчас везде полно. Чего напрягсято?

- Ну, страшно же - там не видно ни хрена.

- Э, мертвые не кусаются! То есть - наши, подводные мертвые не кусаются. Это ваши - наземные - совсем от рук отбились.

- А как поняли, что это не Ленька?

- Бре, это просто - подняли, посмотрели - наш в касках был, а эта - без половины головы. Упокоенная наверно.

- Фигасе!

- Ладно, харе болтать. Времени и так мало. Все - мы за тобой заедем!

Парни выкатываются на улицу, хлопают двери. В холл врывается холодный воздух. С минуту смотрю им вслед - даже и меланхолические вроде ребята. Так и не подумаешь, на что способны. Ну, онито в этом деле героями выступили, не отнимешь. Тут нам повезло, что они рядом оказались. Мне кажется, я бы сдох от страха, вытащив из воды раскромсанную покойницу, а они спокойно заценили: «Не, не то» - и всех дел.

Поднявшись наверх, застаю неожиданную картину - медики и пациенты сидят в зале, а наш вчерашний знакомец - майор явно читает лекцию. Сидя, что характерно. На столе лежат различные пистолеты и автоматы, майор тоном лектора выговаривает прописные истины, которые, однако, явно внове большей части народа в зале.

- Еще раз про меры безопасности. Я уже много про это рассказывал, но сейчас коечто акцентирую. Да, незаряженное оружие не стреляет никогда. Это такое оружие, которое ты только что лично (сознательно, а не формально!) проверил на незаряженность, и с тех пор не выпускал из рук.

Все остальное потенциально заряжено. Враг незаметно сунул патрон, пока ты секунд на 10 отвернулся. Враг залез в твой личный опечатанный сейф и дослал патрон. И никаких смехуечков.

Теперь, почему нельзя направлять на людей даже гарантированно незаряженное оружие. Потому, что это скотство. Ты знаешь, а онто не знает. Он не проверял лично и не уверен. Если нужны постановочные действия, оружие проверяется на незаряженность совместно, и с этого момента не исчезает из поля зрения коголибо из участников ни на миг. Это понятно?

Судя по кивкам в зале - понятно.

Меня ктото дергает за рукав, осторожно, но настойчиво.

Оказывается та самая молодая медсестричка.

- Вас просил подойти ваш командир, пойдемте, провожу.

Николаич, как образцовопоказательный больной образцовопоказательно лежит под капельницей и читает книжонку в мягкой обложке. Увидев меня, откладывает ее на тумбочку. Странно он выглядит - один в палате. Правда, палата очень маленькая.

Здороваемся.

- О, видите - респект оказали - всех ходячих погнали на лекцию к майору, а мне разрешили полежать. Как там лекция?

- Ну. Вроде дельно читается. Толковые вещи говорит этот танкист.

- Рассказывайте, что нового, как тут оказались…

Но рассказать толком не успеваю ничего, за дверью раздается приближающийся шум, и среди гвалта я отчетливо слышу выкрикнутое характерным голосом «Вы жалки!»

Нет, я точно убью этого чертового курсанта, сколько ж можното в самом деле клоунадой заниматься. Ничему дурак набитый не научился!