Часть первая

ПРИ3ВАНИЕ: АВАНТЮРИСТ

Не сочтите меня неврастеником, но мне не нравится, когда обычная деловая встреча обставляется таким рядом условий, что поневоле начинаешь озираться по сторонам и ждать подлянки от самых обычных на первый взгляд прохожих.

И дело-то у меня было плевое. Требовалось сбыть золотую погремушку, выигранную по случаю у одного человека. Погремушку изготовили не то в семнадцатом, не то в восемнадцатом веке, и цена ее исчисляется немалым количеством баксов. Координаты перекупщика я тоже получил у партнера, который честно предупредил меня, что проигранная вещица имеет свою историю не только в веках прошлых, но и во времени нынешнем, а потому не стоит предлагать ее первому встречному. Конечно, любого нормального человека подобные предостережения наверняка бы озаботили, но в том-то и дело, что я не нормальный. Нет, в смысле умственных способностей со мной все в порядке. Но меня подводит легкомыслие и, безусловно, порочная привычка лезть в дела, меня совершенно не касающиеся. Возможно, во всем виноваты родители, не приучившие меня к усидчивости и чинно-размеренному образу жизни, возможно, причина в более отдаленных предках, которые были весьма беспокойными людьми и по этому случаю попали в историю. Ибо, по слухам и семейным преданиям, среди моих пращуров были те самые Строгановы, которые снарядили экспедицию Ермака покорять Сибирь. Короче говоря, это именно они повесили на шею Федерального правительства регионы, которые ныне стали его головной болью. Разумеется, я никакой ответственности за конкистадорские наклонности своих предков нести не собираюсь, более того, сам иной раз склонен предъявить им счет. К сожалению, счет этот вряд ли будет когда-нибудь оплачен, а потому полагаться в приобретении материальных благ мне остается исключительно на собственные силы.

Перекупщик задерживался. Мне его голос не понравился сразу. Мы разговаривали с ним по телефону добрых полчаса, и хотя я честь по чести представился ему как посланец Виталия Алексеевича Веневитинова, он долго и недоверчиво переспрашивал фамилию, без конца уточнял детали биографии человека, которого я знал шапочно, да и то постольку, поскольку несколько раз сталкивался с ним за карточным столом. Как игрока я мог охарактеризовать Веневитинова исключительно с положительной стороны. Виталий Алексеевич карточные долги всегда платил в полном объеме и в срок. Погремушку мне тоже пришлось описывать во всех подробностях. В том числе и клеймо мастера, которое было настолько мелким, что я с трудом обнаружил его в самом углу изучаемого предмета.

К слову сказать, я называю эту вещицу то погремушкой, то предметом по той простой причине, что понятия не имею, для каких целей она предназначалась. Возможно, это была чернильница, возможно, перечница или солонка. А сделана она в виде экзотического животного, скорее всего из породы кошачьих. Я, как мог, описал предлагаемую вещь перекупщику, но мое описание, кажется, его не удовлетворило. Во всяком случае, он счел запрашиваемую цену завышенной и предложил мне ровно половину. Предложенные десять тысяч долларов меня более-менее устроили, поскольку именно столько лежало денег в банке, когда Веневитинов попытался его сорвать. Честно скажу, в карточной игре я предпочитаю наличные. Хлопот меньше. Но игра штука азартная, и я вошел в положение Виталия Алексеевича, тем более что два других партнера Веневитинова поддержали, заверив, что данная вещица стоит, пожалуй, больше суммы, скопившейся в банке. Я не стал спорить. Ибо в ту ночь мне везло, а Веневитинов крупно проигрался, и было бы неприлично лишать его последнего шанса.

Фамилия перекупщика была Шагинян, поэтому, сидя за столиком уличного кафе, я высматривал лицо кавказской национальности, благо подобных лиц в столице нашей Родины немало, но, увы, ни одно из них не удостоило меня своим вниманием. Зато когда мое терпение готово было лопнуть уже окончательно и бесповоротно, ко мне подошел человек самой что ни на есть рязанской наружности и выше средних лет, довольно упитанный и с сильно облысевшей головой. Но за толстыми линзами очков прятались очень цепкие и жесткие глаза. Я уловил это сразу, хотя мой новый знакомый тут же их отвел, заинтересовавшись окрестностями, которые облагородили две девицы примечательных форм и умопомрачительной окраски. Впрочем, Шагиняна, кажется, интересовали не девочки.

– Я же не урановую руду вам предлагаю.

– Вы Феликс Строганов? – спросил Шагинян, никак не реагируя на мое замечание.

– Да. Ваш номер телефона мне дал Виталий Алексеевич Веневитинов. Вы будете покупать солонку?

– Деньги при мне,– почти беззвучно прошелестел он тонкими бесцветными губами.– Десять тысяч.

Я хотел было поторговаться, но потом передумал. Будь этот человек истинным армянином, мы бы с ним выпили сейчас вина, поговорили бы о женщинах. В общем, хорошо бы провели время. А потом либо я уступил бы ему тысячу долларов, либо он мне из дружеского расположения. И в игре, и в торге главное процесс, а вовсе не результат. Во всяком случае, для меня. Лжеармянин долго обнюхивал предложенного мною тигра, именно обнюхивал, другого слова я не подберу. Потом изучал предмет через лупу, словно перед ним часовой механизм, а не довольно крупная вещь, пусть и золотая. Я, честно говоря, думал, что он будет пробовать золото на зуб, но от последнего Шагинян все-таки воздержался.

– Десять тысяч,– зациклился на уже известной мне цифре перекупщик.– И ни цента больше. Деньги плачу сразу, но после этого, молодой человек, вы должны навсегда забыть и Шагиняна, и номер его телефона.

– Клянусь,– искренне заверил я, поскольку не испытывал к своему визави ни малейшей симпатии, а посему и не рассчитывал на продолжение знакомства.

Шагинян осторожно раскрыл лежащий на коленях чемоданчик. Теперь уже я на всякий случай осмотрелся по сторонам. Деньги мне предстояло получить солидные, а в нашей замечательной стране в последнее время развелось столько хулиганов, что человек с куда меньшей суммой в кармане не может чувствовать себя в безопасности. Впрочем, никто на нас с Шагиняном внимания не обращал. Озабоченный московский люд пылил мимо по своим делам, а несколько ленивых посетителей, прячась от жары под синим тентом, медленно потягивали прохладительные напитки, не замечая сделки века, которая вершилась рядом. Соседние с нами столики и вовсе были пусты. Так что я без всякого стеснения протянул руку за целлофановым пакетом, в котором смирно покоились зеленые. На машину, остановившуюся на обочине, я не обратил никакого внимания и только по перекошенному лицу Шагиняна вдруг осознал, что происходит нечто из ряда вон выходящее. А уж потом услышал треск, очень напоминающий выстрелы из автоматического оружия.

Две дырки, появившиеся на белой рубахе Шагиняна в районе груди, очень наглядно подтвердили мои подозрения. Но прежде чем мои мозги сумели хоть что-то сообразить, ноги сами, без их участия, вытолкнули меня из-за стола и бросили в угол прямо под подол закричавшей в ужасе солидной дамы. Задерживаться на виду у вооруженного автоматом хулиганствующего молодчика я не стал, а тут же перепуганным зайцем метнулся в ближайшие открытые двери. Честно говоря, у меня не было времени выяснять, куда я попал, а моя растревоженная происшествием физиономия настолько испугала попавшегося мне навстречу мужика в белом переднике, что он, не произнеся ни слова, только махнул рукой налево. Я в быстром темпе миновал кухню, успев уловить ноздрями совершенно умопомрачительный запах, а потом через подсобные помещения и черный ход выскочил в узенький дворик, где едва не столкнулся нос к носу с молодым человеком, скорее всего поджидавшим здесь именно меня. Возможно, он не собирался стрелять, а «макарова» в руке носил просто для солидности, но у меня после всего случившегося напрочь отпала охота к выяснению отношений посредством языка, а потому я просто врезал по-молодецки в подвернувшуюся квадратную челюсть и бросился вон с едва не ставшего для меня смертельной ловушкой двора.

Мне показалось, что в меня стреляли, хотя ручаться в этой ситуации я ни за что не могу. Уж слишком быстро я улепетывал с проклятущего места, и у меня не было возможности оглянуться. Да что там оглянуться, когда только через десять минут я обнаружил, что держу в руках пакет с долларами, а немного погодя, обшарив свою небольшую сумку, обнаружил там и золотого тигра, будь он неладен. Разрази меня гром, если я помню, как эта солонка опять оказалась у меня. Буквально за секунду до роковых выстрелов она была в руках несчастного Шагиняна.

Поуспокоив дыхание, я впал в задумчивость. Присесть на лавочку я не рискнул, взять такси тоже, а продолжил свой путь по изнывающей от жары столице пешим порядком, мучительно стараясь понять: какого черта? Зачем этим вооруженным придуркам понадобилось убивать Шагиняна, а уж тем более меня, Феликса Строганова, гостя столицы, ни в чем абсолютно не повинного? Не считать же в самом деле грехом попытку продажи вещицы, имеющей, наверное, определенную антикварную ценность, но все же не настолько значительную, чтобы отправлять из-за нее на тот свет сразу двух человек, да еще среди бела дня, да еще с пальбой из автоматического оружия.

Вряд ли эти люди следили за мной. В этом случае им не составляло никакого труда подкараулить меня в московской подворотне, врезать тяжелым тупым предметом по затылку и без всякой пальбы забрать понравившуюся вещь. Нельзя сказать, что я человек хилый, но не Терминатор же, в конце концов. И двое-трое хорошо подготовленных молодых людей без труда загнули бы мне салазки. Значит, слежка велась за Шагиняном. Недаром же он так осторожничал.

Спускаясь в метро, я на всякий случай огляделся. Все было тихо – и в тылу, и по фронту, и с флангов. Нет, народу вокруг было с избытком, и по большей части это были люди бесцеремонные, не отказывающие себе в удовольствии подтолкнуть локтем зазевавшегося провинциала, но в этой шумной толпе никто меня не пас и не проявлял ко мне криминального интереса.

Подземная прохлада почти вернула мне утерянное равновесие. Ну попал в чужую разборку, ну едва не пристрелили мимоходом. Так ведь не пристрелили, и по нынешним временам это уже счастье. Радуйся жизни, Феликс! Потом расскажешь девушкам, как тепло тебя встречали в столице и как в результате горячего приема ты едва не попал на тот свет.

В гостиницу я не пошел. Во-первых, вещи все были при мне, если не считать кое-какой мелочи, которую я решил пожертвовать заведению, во-вторых, за проживание я уплатил вперед и теперь мог не опасаться, что меня потревожат с этой стороны, ну и, в-третьих, в заднем кармане брюк у меня был билет на самолет, приобретенный заранее. До отлета мне оставалось несколько считаных часов, и я решил просто побродить по городу, не беспокоя никого пустыми вопросами и не привлекая к себе внимания.

Слежки за мной не было, это я могу сказать совершенно точно. Не то чтобы я агент спецслужб, но кое-какой опыт общения с правоохранителями имею. Нельзя сказать, что мне это общение доставило удовольствие, но и особых неприятностей не принесло. Дожив до тридцати годов, я так и остался холостым и несудимым, к великой радости своей мамы. Опровергнув тем самым пророчества цыганки, которая лет двадцать пять назад посулила, что впереди у этого пострела небо в крупную клетку. Я человек несуеверный, но кое-какие меры предосторожности принял. В частности, за всю свою бурную жизнь я никого не убил, не изнасиловал и не изувечил. Что касается прочих заповедей, то с этим не все так уж гладко, но в любом случае в тех кругах, где мне приходится вращаться, я слыву относительно порядочным человеком. Во всяком случае, до сих пор кривая меня вывозила, и я очень надеюсь, что вывезет и впредь.

В аэропорт я приехал за час до вылета и зарегистрировался без проблем. Правда, в какой-то момент мне показалось, что за мной следят. Я даже почувствовал холодок в области желудка, что не помешало мне, однако, установить примечательную особенность: следившие за моей скромной персоной глаза принадлежали симпатичной женщине лет двадцати пяти—тридцати. Да что там симпатичной, писаной красавице. По всем правилам голливудских боевиков, если героя не удалось убить сразу, то его следует соблазнить, подослав к нему умопомрачительное создание, ноги у которого от зубов растут. Конечно, подобный расклад был бы слишком банален в сложившейся ситуации, а потому к заинтересовавшейся мной даме я подошел без душевного трепета, а уж фразу произнес и вовсе не блещущую оригинальностью:

– По-моему, мы с вами где-то встречались?

– Встречались,– мило улыбнулась мне очаровательная блондинка.– Меня Наташей зовут. Я подруга Виктора Чуева.

Недаром же мне ее лицо показалось знакомым. С Витькой я столкнулся в ресторане дня за два до своей поездки в Москву. Чуев кутил в довольно многочисленной компании, так что поговорить нам не удалось. Но эту женщину я запомнил и даже, по-моему, собирался пригласить на танец, но почему-то не пригласил.

– А я ушла почти сразу,– откровенно призналась Наташа.– Когда мужчины сильно напиваются, они начинают вести себя слишком развязно. А мне это не нравится.

Строгая, судя по всему, женщина. Я промычал в ответ что-то вроде того, что имеет место быть, и вообще народ пошел дурно воспитанный. А в столице, между прочим, этот народ еще хуже, чем в нашем славном городе.

– Мне так не показалось,– с некоторой ноткой удивления в голосе сказала Наташа.

– Каждый судит в меру приобретенного опыта,– скромно заметил я.– А вы здесь какими судьбами?

– Командировка,– вздохнула она.– К сожалению, очень короткая. А так хотелось побродить по музеям. Я ведь искусствовед.

– Что вы говорите? – удивился я.– И в живописи разбираетесь?

– Разбираюсь,– засмеялась Наташа.– А в чем, по-вашему, еще должны разбираться искусствоведы?

– Видимо, в скульптуре,– выложил я свои последние познания по этому вопросу.– И, возможно, в музыке.

– А вы, простите, чем занимаетесь?

– Бизнес. В отличие от вас, я никогда не интересовался ни живописью, ни скульптурой.

– А чем вы интересовались, если не секрет?

– Медициной. Но, увы, не добился взаимности. Покинул стены института раньше, чем успел получить диплом.

Мои слова были чистой правдой. Я действительно пять лет учился в медицинском институте, но учеба показалась мне занятием скучным, а медицинская стезя малоперспективной. В общем, я выпорхнул в большую жизнь, не получив достойного образования. За что и поплатился. Сначала меня на два года забрили в армию, а потом вдруг выяснилось, что все хлебные места уже заняты и человеку моего темперамента, воспитания и образования ничего особенного в этой жизни не светит, кроме прозябания на обочине. Прозябать на обочине я не собирался, оттого и пустился во все тяжкие.

– Странный вы человек, Феликс,– задумчиво сказала Наташа, но это было уже в салоне, когда наш лайнер благополучно оторвался от земли.

Сидели мы рядом. Мне удалось довольно быстро убедить одного солидного дядьку, что от перемены мест очень многое в нашей жизни может измениться. Наташа приняла мое неожиданное соседство благосклонно. В конце концов, несколько часов полета лучше провести в обществе молодого остроумного собеседника, чем измученного командировочным бытом храпящего мужчины выше средних лет.

– А почему странный?

– Потому что в ваши годы человек должен уже определиться в жизни.

– Я определился. Меня моя жизнь устраивает. И в плане материальном, и в плане духовном.

– Иными словами: вы счастливый человек?

– Да. Счастливый. Я живу так, как мне нравится, и ни перед кем не отчитываюсь за бесцельно прожитые годы. Разве мы не за это боролись?

– А вы боролись? – засмеялась Наташа.

Смех, между прочим, был ехидным. И это ехидство было оправданным. Ибо я действительно не боролся. Наверное потому, что не успел в силу возрастных причин. На меня, что называется, упало, как, впрочем, упало и на многих других. Кто-то адаптировался к этой внезапно рухнувшей на плечи свободе, кто-то нет. Но в принципе винить особо некого. Человек в общем-то не созидает жизнь, он к ней приспосабливается.

– Убогая у вас философия, однако,– сморщила миленький носик Наташа.– А кто в таком случае жизнь созидает?

– Возможно, Бог, возможно, дьявол, а возможно, оба вместе, оставляя за человеком право хватать на лету их милости и уворачиваться от неприятностей.

– И вы уворачиваетесь?

– Да. Сегодня, например, меня едва не застрелили. Хотя, заметьте, я ни в чем не был виноват. И неприятность эта свалилась мне на голову только потому, что неделю назад мне улыбнулась фортуна в виде карточного выигрыша. Так что в этом мире все уравновешено. И, чтобы получить куш, надо чем-то рискнуть, ну хотя бы покоем.

– Так вы карточный шулер?

– Нет. Я игрок. И в сфере моих интересов не только карты. Карты это скорее хобби, чем профессия. Я не обманываю судьбу, я с ней играю.

Наташа задумалась. Похоже, она впервые столкнулась с подобным экземпляром. Хотя, конечно, она имела все основания заподозрить меня в неискренности и в стремлении пустить пыль в глаза. Мало ли чего не наплетет мужчина, желая понравиться женщине. Каждому хочется в определенные моменты выглядеть роковым и загадочным. По личному опыту знаю, что женщинам романтичным нравятся циники. Но Наташа, судя по всему, к романтичным женщинам не принадлежала. Видимо, ее заинтересовала моя философия, но отнюдь не моя особа. То есть интересовать-то я ее интересовал, но совсем не в том смысле, в каком мне хотелось бы. И вообще я заподозрил, что она знает обо мне больше, чем обнаруживает. Я намекнул ей на это, и она кивнула головой:

– Чуев рассказывал мне о вас.

– Витька соврет, недорого возьмет,– на всякий случай отговорился я.– Что вы можете сказать по поводу этой милой зверушки?

Наташа разглядывала солонку с интересом. Интерес, впрочем, очень скоро пропал, и вернула она мне золотого тигра почти небрежно:

– Это подделка, никакой ценности не представляет. Довольно топорная работа.

Вот черт! Я едва не выругался вслух. Не хватало еще, чтобы доллары оказались фальшивыми. И тогда вырисовывалась вполне однозначная картина обыкновенного мошенничества – столичные аферисты с блеском кинули провинциального лоха. Дело в том, что это был совсем не тот тигр, которого я выиграл у Веневитинова. На этой поделке из желтого металла не было даже клейма. И, как я заподозрил, Шагинян сунул мне его в руку не случайно, а для успокоения нервов. А эта заварушка со стрельбой была не более чем комедией. Расчет был на то, что до смерти напуганный человек не сразу разберется, что золотую вещицу ему подменили, а доллары подсунули фальшивые.

Боюсь, что с этой минуты я стал очень плохим собеседником и невнимательным кавалером. Меня душила ярость, которую в ограниченном и замкнутом пространстве самолета не на кого было пролить. Сами понимаете, никому не хочется ходить в дураках. Была бы у меня возможность развернуть самолет, я, безусловно, сделал бы это. К сожалению, такой возможности у меня не было, а разыгрывать из себя террориста-угонщика по столь незначительному поводу мне не хотелось. Прощался я с Наташей довольно сухо, не взяв у нее ни телефона, ни адреса, чем, кажется, ее удивил. Но в этот момент мне было не до женщин и даже не до красивых женщин. Я человек заводной и жутко злопамятный. А честь игрока требует посчитаться с людьми, которые ведут грязную игру с судьбой.

Стопы свои я решил направить к Веневитинову, он один мог предоставить мне координаты Шагиняна и прояснить кое-какие темные моменты в этой истории.

По пути к Виталию Алексеевичу меня ждал сюрприз. В банке, куда я свернул на всякий случай, мне объяснили, что доллары настоящие. Причем все. Выходит, я зря проклинал Шагиняна, мир его праху. Он честно заплатил мне все, что было оговорено. Тогда тем более непонятно, зачем он вручил мне фальшивого тигра?

Веневитинов был дома, но куда-то собирался и, впустив меня в квартиру, нельзя сказать что демонстративно, но все-таки бросил взгляд на часы. Впрочем, на суховатом его лице при моем появлении не отразилось ни удивления, ни неудовольствия. Виталию Алексеевичу было под пятьдесят, жил он, кажется, один. Во всяком случае, присутствия женщины я не обнаружил. Да и не искал. Мне не было дела до того, как проводит свой досуг убежденный холостяк. Я пришел к нему в квартиру совсем по другому поводу и сразу же взял быка за рога.

– Вам не удалось продать солонку Шагиняну? – удивленно вскинул он на меня глаза.

– Да как вам сказать…– Я с удовольствием устроился в предложенном мне кресле.– Деньги я получил. А что касается солонки, то, как мне сегодня объяснил один очень знающий человек, искусствовед, это всего лишь копия.

Надо вам сказать, что у Веневитинова очень неподвижное лицо. Он невысок ростом, сухощав, даже худосочен, но именно из-за жесткого, почти злого лица не производит впечатления человека слабого. И в картах он может все или почти все. Словом, игрок с большой буквы. Он и проигрывает крайне редко. Просто в ту ночь, когда он проиграл мне золотого тигра, у него был Час Невезения. Этот Час бывает у каждого игрока, даже самого выдающегося. В Час Невезения нельзя останавливаться и сходить с круга. Надо спускать все до последнего гроша, дабы не злить судьбу. А если испугался, заюлил, занялся подсчетами, то лучше тебе потом к игровому столу не садиться. Везения больше не будет. И как игрок ты кончился. Те, кто сделал игру профессией, это знают и никогда не останавливаются в Час Невезения.

– Если я вас правильно понял, Феликс,– серые глаза Веневитинова смотрели на меня в упор,– вы хотите обвинить меня в мошенничестве?

– И в мыслях ничего подобного не держал. За выигранную у вас солонку я получил от Шагиняна десять тысяч долларов.

– Тогда откуда взялась эта копия?

– А вот это я хотел бы у вас узнать.

Веневитинов засмеялся. Во всяком случае, с некоторой натяжкой это можно было считать смехом. Наверное, если мумии когда-нибудь смеются, то делают они это точно как Виталий Алексеевич. Лицо неподвижно, лишь уголки тонких губ слегка подрагивают, а из глубины нутра раздается то ли кудахтанье, то ли дребезжание, а может, и то и другое вместе. В общем, смех был такого рода, который не предполагает совместного веселья, а скорее заставляет насторожиться. Честно скажу, я уважаю Веневитинова, но не люблю. Да и встречаемся мы редко. Хотя иногда он выказывает в мою сторону некоторые признаки симпатии. Или, точнее, то, что при большом желании можно считать признаками симпатии. Тяжелый человек Веневитинов, что там говорить. Тяжелый и непонятный. И мне сейчас вдруг пришло в голову, что в ту счастливую ночь, когда я выиграл кучу долларов и золотого тигра, начался мой Час Невезения. Возможно, виной тому был странный смех Веневитинова.

– Вы меня удивляете, Феликс. Я ведь не присутствовал при вашей сделке с Шагиняном. Как этот тигр очутился у вас?

– Мне его дал Шагинян, во всяком случае, мне так кажется.

– Вы не уверены даже в этом?

– А в чем вообще может быть уверен человек, в которого палят из автомата с расстояния десяти—пятнадцати метров.

– Значит, Шагинян убит? А почему вы живы, Феликс?

– Представьте себе, Виталий Алексеевич, меня этот вопрос тоже интересует. Наверно, виной всему цыганка, которая наворожила мне долгую, хотя и очень беспокойную жизнь.

– А может, кому-то важно было, чтобы вы остались живы и благополучно вернулись домой.

– Зачем?

– Затем, чтобы, проследив за вами, узнать адрес человека, который проиграл вам в карты эту безделушку.

Такая простая мысль мне почему-то не приходила в голову. Что называется, век живи, век учись. На месте Веневитинова я бы запаниковал от такой мысли, но по лицу Виталия Алексеевича не было заметно, что его взволновала создавшаяся ситуация. Блефует, что ли? Или предусмотрел и такой ход событий в ведущейся с кем-то игре?

– Теперь мне кажется, Виталий Алексеевич, что подделка предназначалась для вас. Просто Шагинян не успел мне этого сказать.

Веневитинов чуть заметно пожал плечами. А мне вдруг пришло в голову, что я совершенно напрасно разоткровенничался с этим в сущности незнакомым мне человеком. Иногда много знать просто вредно, а еще более вредно столь легкомысленно и не к месту демонстрировать свои знания и аналитические способности.

– Есть и другой вариант: золотого тигра подменила женщина-искусствовед, с которой я летел в самолете.

– И как зовут эту женщину?

– Ее зовут Наташа, но это почти все, что я о ней знаю.

– А вас не удивило, что рядом в самолете оказался человек, способный провести экспертизу и направить ход ваших мыслей совершенно по иному руслу? Что вы собирались делать с солонкой, которую считали золотой?

– Скорее всего, сохранил бы как память о бурно проведенном дне.

– Ко мне вы, во всяком случае, не пришли бы. Разве не так?

Виталий Алексеевич был прав: я действительно собирался поставить на этой истории жирный крест. Не исключено, что сегодняшним визитом я подставил Веневитинова. О чем, кстати, нисколько не жалею по той простой причине, что перед этим Веневитинов подставил меня.

– Эту изящную вещицу, Феликс, я выиграл у одного человека. Он и дал мне телефон Шагиняна. Очень может быть, что в ту ночь вы выиграли у меня не только безделушку ценой в десять тысяч долларов, но и судьбу. Я ведь предупредил вас, что солонка имеет свою историю.

Что правда, то правда. Предупреждение было. Но я никак не думал, что за такой безделушкой может вестись столь кровавая охота. На мой вопрос, что он знает о человеке, проигравшем ему эту вещь, Веневитинов только развел руками:

– Я не задаю партнерам вопросов, не относящихся к игре.

Самым умным было бы плюнуть на все и, раскланявшись с Веневитиновым, удалиться к родным пенатам отсыпаться после поездки в столицу. Но интуиция мне подсказывала, что выспаться мне не дадут, как не дадут забыть о нечаянно свалившейся на голову в роковую ночь удаче. Веневитинову я верил и не верил. Все, что он говорил, могло быть правдой, а могло ею и не быть. Я не исключал того, что Виталий Алексеевич специально проиграл мне золотую солонку, чтобы проверить канал сбыта, вызывающий у него определенные сомнения.

Витька Чуев, в отличие от Веневитинова, еще спал, хотя время уже приближалось к полудню. Но для человека, который по преимуществу ведет ночной образ жизни, это еще раннее утро. Причем настолько раннее, что мне с трудом удалось после пятнадцати минут непрерывного звона вызвать шевеление в его квартире. Однако дверь открыл не Чуев, а патлатая девица, которая выпучила на меня явно хмельные глаза и с некоторым усилием произнесла только одну букву, хотя и с выражением:

– О!

– Доброе утро, сударыня,– склонился я в изящном поклоне.– Простите, что побеспокоил вас в неурочный час. Я бы хотел видеть мистера Чуева. Вы его секретарша?

– Э…

– Тогда, видимо, экономка. Вам не холодно, сударыня? Вы по рассеянности забыли набросить на плечи пеньюар.

– А,– сказала экономка, разглядывая себя в зеркале и пытаясь найти на своем молодом цветущем теле хотя бы намек на одежду.– Вы кто такой?

– Граф Строганов, с вашего позволения. Это ничего, что я вас побеспокоил?

Видимо, девушке показалось, что у нее с похмелья начались глюки. Ибо ничто так не сбивает с толку представительниц прекрасного пола, ведущих сексуально распущенный образ жизни, как вежливость, присущая только истинным кавалерам.

– Так где Виктор, вы говорите?

Пока сударыня переживала случившееся с ней поутру то ли реальное, то ли виртуальное приключение, я прошел в спальню джентльмена и вылил ему за шиворот стакан холодной воды. По опыту знаю, что иным способом Чуева не добудиться. А вот на стакан воды он отреагировал живенько. То есть птицей Феникс вспорхнул с дивана и издал душераздирающий вопль. В отличие от голой экономки Чуев был в брюках, рубашке и даже при галстуке-бабочке. Правда – без смокинга. На смокинге сейчас сидел я и с интересом смотрел, как мой старинный приятель выделывает балетные па по комнате, которая одновременно была и гостиной, и спальней, и кабинетом – словом, совмещала практически все функции.

– Ну ты… Ох ты…– Чуев был куда красноречивее своей «секретарши», но красноречие было не того ряда, за которое дают Нобелевскую премию.

– Мне нужна фамилия Наташи и ее координаты,– оборвал я его на полуслове.

– Какой еще Наташи? – Чуеву, видимо, надоело разыгрывать из себя обезьяну, находящуюся в последней стадии маниакального возбуждения, и он обессиленно рухнул в кресло.

Я бросил ему непочатую банку пива, сиротливо стоящую на столе в окружении своих опустевших сестер. Если судить по царившему в комнате беспорядку и внешнему виду Чуева, то вернулся он вчера поздно и в сильном подпитии. Да и вообще, по-моему, всю последнюю неделю вел разгульный образ жизни.

– Денег нет, старик,– пожаловался Чуев, жадными глотками опустошая банку.– Перед тобой полный и законченный банкрот.

– Банкроту приличнее держать в доме домработницу, а не секретаршу.

– У,– разродилась еще одним звуком девица.– Приперся тут…

Терпеть не могу матерящихся женщин. И, будь у меня больше времени, я обязательно провел бы с экономкой разъяснительную работу, а может, и втянулся бы в воспитательный процесс, поскольку фигурка того стоила, но сейчас мне было просто не до этого, и я пропустил грубый выпад мимо ушей.

– Какая Наташка, Феликс? Вокруг меня крутятся десятки девочек. Я не помню даже, как эту зовут.

– Козел,– пробурчала в сторону нанимателя голая «секретарша» и была, по-моему, абсолютно права. Во всяком случае, я не стал опровергать даму или делать ей замечание. А Чуев оскорбления, кажется, не расслышал.

– Шикарная блондинка с голубыми глазами,– попробовал я набросать словесный портрет искусствоведа.– Ноги длинные, талия осиная. Пять дней назад вы кутили в ресторане «Белый аист» очень развеселой компанией. Я подошел, ты нас познакомил.

– Ну не помню,– наморщил лоб Чуев.– Слышишь, не помню. И вообще, какого черта ты меня разбудил. Теперь весь день голова будет болеть. При чем тут Наташа? Я вообще никакой Наташи в глаза не видел.

– С Каблуковым она была,– напомнила девица.– Все время зыркала на Фелю глазами, а потом уговорила тебя с ним познакомить.

– К вашему сведению, сударыня, я не Феля, а Феликс, но так и быть, прощаю вашу бестактность в благодарность за ценную информацию.

– Вспомнил,– хлопнул себя по лбу Чуев.– Только она не с Каблуком была, а с Язоном.

– Это что еще за аргонавт появился в наших палестинах?

– А черт его знает,– пожал плечами Чуев.– Но как он меня обул… А точнее, разул, раздел и голым в Африку выпустил.

– Это ты ему все деньги проиграл?

– Ты же знаешь, что я не игрок. А если играю, то в казино по маленькой. А тут как затмение нашло. И ведь везло поначалу. Одно утешает: этот сукин сын тоже продулся. В тот же вечер.

– У кого играли?

– У Каблука. Сколько раз зарекался не садиться за стол с картами в руках, но вот не устоял. Совратили, уговорили, обманули…

– Игра была честной,– вставила свое слово девица.– Сам виноват. Нечего было хвост распускать. Миллионер хренов.

Вообще-то «секретарша» была неправа, в том смысле что Чуев миллионером не был. Богатеньким Буратино был его папенька, числившийся на крупных должностях в областной администрации и ворочавший крупными деньжищами. Так что вопли Чуева по поводу банкротства меня не особенно взволновали. Этот прожигатель жизни отличался одной очень ценной особенностью, а именно: не выходил или почти не выходил за рамки бюджета, очерченного ему отцом.

– Много проиграл?

– Тысяч пятнадцать зелеными,– поморщился Чуев.– Не денег жалко. Вещицу одну проставил. Золотую. Ты же знаешь, мать такие любит. А у нее на днях день рождения.

– Вещицу купил в магазине?

– Нет. Антикварная вещь. Музейная ценность.

– Приблизительно такая? – Я достал из кармана солонку и протянул Чуеву.

Виктор вцепился в нее обеими руками и глянул на меня умоляюще:

– Уступи. Как друга прошу. Я ведь грешным делом уже похвастался матери, какую изящную вещицу собираюсь ей подарить. И вдруг такой облом. Она мне этого не простит. Не говоря уже об отце. А я в долгах как в шелках. Ну Феликс, будь другом.

– Разуй глаза,– посоветовал я ему.– Вещица-то не золотая. Это копия.

Чуев расстроенно вздохнул и бросил мне на колени солонку:

– Если не везет, то не везет. Нет, у меня другая была вещица: у тебя кошка с крыльями, а у меня конь. Сделан не то в семнадцатом, не то в восемнадцатом веке каким-то известнейшим итальянским мастером. Фамилию с похмелья запамятовал.

– Это тебе Наташа сказала?

– Точно,– вскинулся Чуев.– Она ведь искусствовед. Ее Каблуков привел.

– Ты ведь сказал, что она пришла с Язоном.

– Нет, теперь точно помню – с Каблуковым. Я попросил его привести человека, разбирающегося в золотых поделках, вот он и привел эту Наташу.

– А Язон здесь при чем?

– Он этого коня с крыльями продавал. Я его сначала купил у Язона, а потом ему же и проиграл.

– И когда это случилось?

– Говорю же, вчера,– возмутился Чуев.– У тебя что, со слухом проблемы? В час ночи. Может, в два.

Шагинян был убит утром. Даже если брать разницу во времени, то Язон мог это знать и принять необходимые меры. Пока я не очень понимал, в чем тут суть, но Язону зачем-то понадобилось без лишнего шума изъять у покупателя ценную вещь. Ничего определенного я, конечно, не знал, но мог предположить, что именно смерть Шагиняна напугала Язона. Видимо, аргонавт понял, что кто-то начал охоту как за антикварными вещицами, так и за их продавцами. Если честно, то вся эта история с золотыми конями и тиграми нравилась мне все меньше и меньше. И очень может быть, что Витька легко отделался, согласившись против своих правил сесть за карточный стол. Ибо в противном случае ценную вещицу у него могли изъять и куда менее изящным способом, с применением совсем иных средств.

– Ладно, Чуев, собирайся. Едем к Каблукову.

– Ты в своем уме? – завопил Витька.– В такую рань! Нет, я не могу, я разбит, я разрушен, у меня голова раскалывается. Я, наконец, спать хочу. Вот и Верочка не даст соврать.

– Собирайся, дурак. Речь, вполне возможно, идет о твоей жизни.

Видимо, было в моем голосе нечто такое, что заставило Чуева подсуетиться. Суета эта, правда, растянулась минут на двадцать, но для Витьки в его нынешнем состоянии это был почти олимпийский рекорд. Надо сказать, «секретарша» проявила куда большую прыть и уже десять минут спустя была одета и накрашена. Похоже, она готова была нас сопровождать хоть на край света, против чего я не возражал, поскольку толку от нее в предстоящем торге с Каблуковым будет гораздо больше, чем от Чуева с его дырявой памятью и ярко выраженным похмельным синдромом.

В отличие от папиного сынка Чуева, Каблуков был профессиональным игроком невысокого пошиба. Из тех, что сосут казино по мелочи, выигрывая тысяч двадцать за вечер. В рублях, конечно. В казино их не любят, но терпят как неизбежное зло. Обычно такие ребята не зарываются, не играют по-крупному, но кто его знает, совсем уж выдержанных и не впадающих в азарт игроков не бывает.

К Каблукову мы опоздали. В том смысле, что у его подъезда уже толклась милиция, а закрытое простыней тело грузили в желтую машину с красным крестом. Соседи в лице старушек-пенсионерок и шустрых детишек встревоженно наблюдали за работой профессионалов. Истомленные жарой, дворовые тополя уныло шелестели листвой вслед отъезжающему в небытие бывшему жильцу. По городским артериям с шумом и лязгом, обдавая всех удушливым чадом, катилась механическая нечисть, а в этом небольшом и уютном дворике время если и не остановилось, то, во всяком случае, замедлило свой скорбный бег.

Конечно, под простыней мог быть и не Каблуков, но посланная на разведку Верочка вернулась в настроении пессимистическом и в два счета развеяла наши надежды на благополучный исход. По словам девушки, убитого обнаружила приходящая домработница, тетя Клава, у которой были ключи от квартиры. Весьма приличной квартиры, если верить Верочке и Чуеву. Сам я у Каблукова никогда не бывал, да и знаком с ним был шапочно. Проживал игрок-профессионал на почти шестидесяти метрах полезной площади в гордом одиночестве. Квартира, опять же по слухам, досталась ему от родителей. Не исключаю, что эти слухи не совсем верны, но меня сейчас интересовало совсем другое – кому и зачем понадобилось убивать Каблукова? Версия ограбления вроде бы отпадала, во всяком случае, тетя Клава никаких видимых следов беспредела не обнаружила, если, конечно, не считать тех, которые оставила кутившая до поздней ночи в каблуковской квартире компания.

– Язон квартировал у Каблукова?

– А черт его знает,– пожал плечами растерявшийся Чуев, глядя осоловелыми глазами на отъезжающую от подъезда машину с красным крестом.– Я же точно помню, что жал ему перед уходом руку, а уходили мы часу в пятом, если не в шестом.

– Уходил он,– возмутилась Верочка.– Вы на него посмотрите. Ты на ногах не стоял. Меня Язон отправил за тобой присматривать, чтобы ты не захлебнулся в собственной блевотине.

– Верочка, я тебя умоляю,– страдальчески поморщился Чуев.– Давай без натуралистических подробностей. Тем более в роковой для меня час. А меня посадят, это точно. Кому же убивать Кольку Каблукова, как не Витьке Чуеву?

Кажется, Чуев успел подлечить свой похмельный синдром, потому и нес сейчас ахинею. Я приказал Верочке обыскать пропойцу, что та с удовольствием и сделала, вытащив из кармана его замшевого пиджака наполовину опустошенную бутылку водки. Реакция, разумеется, последовала истерическая.

– Аристократ собачий,– орал Чуев и уж, конечно, по моему адресу.– Мочить вас, графьев, надо, как в семнадцатом году. Ты кого обидел? Ты потомственного пролетария обидел! Где справедливость, я вас спрашиваю? Где закон?!

Недаром же говорят умные люди: не буди лихо, пока оно тихо. Не успел Чуев помянуть этот самый закон, как он тут же нарисовался у дверцы моего «форда» в лице одетого в темную рубашку и синие джинсы молодого человека с соответствующим удостоверением и казенной значительностью на лице.

– Вы Виктор Чуев? – строго спросил он меня, цепляясь недобрым взглядом за мою физиономию.

– Никак нет,– доложил я.– Вот мои документы.

– А с Каблуковым вы были знакомы?

– Да. Хотел вот навестить приятеля, но запоздал с визитом.

– А когда вы в последний раз виделись с убитым?

– Пять дней назад. Я только сегодня утром прилетел из Москвы, товарищ старший лейтенант, так что с алиби у меня все в порядке.

– А это кто у вас на заднем сиденье?

– Пьянь,– пожал я плечами.

– Оно и видно,– хмыкнул старший лейтенант и отошел от машины.

– А почему он у меня документы не спросил? – от переживаний Чуев заговорил сиплым голосом.

– Видимо, потому, что он тебя узнал,– сказал я и тронул машину с места.

– Но я же свидетель,– заволновался Чуев, оглядываясь назад.

– Ты не свидетель, дурак, а подозреваемый, на что тебе старший лейтенант Скориков деликатно намекнул, дав возможность либо связаться с адвокатом, либо вообще унести ноги.

Дело, судя по всему, было нешуточным. Если верить Верочке, то тетя Клава обнаружила труп Каблукова где-то около десяти утра. Сейчас почти час дня. Следовательно, у правоохранителей было достаточно времени, чтобы по горячим следам установить, кто вчера всю ночь пропьянствовал у Каблукова в квартире. С идентификацией Чуева проблем у сыщиков уж точно не возникло. Его ведь каждая собака в городе знает. Витька у нас не только тунеядец и сибарит, он еще и подрабатывает на телевидении в одной довольно популярной передаче. К тому же сын весьма влиятельного в городе лица, Романа Владимировича Чуева. Вероятно, именно последнее обстоятельство повлияло на, мягко так скажем, странноватое поведение старшего лейтенанта Скорикова и его коллег.

– Кто кроме вас с Витькой был в ту ночь у Каблукова? – спросил я у Верочки через плечо.

Память у девушки была хорошая, соображала она тоже на удивление быстро. Да и выпила она, судя по ее бодрому нынешнему виду, куда меньше пропойцы Чуева. Во всяком случае, сомневаться в достоверности ее показаний не приходилось. Веневитинов, по словам Верочки, ушел еще часов в одиннадцать, когда почтенная, но в пух и прах проигравшаяся публика была еще относительно трезва. После завершения игровой части начался никем не контролируемый загул с взаимными претензиями разгоряченных водкой людей.

– И доругались они до того, что подрались?

– Клевета,– подпрыгнул на заднем сиденье Чуев.– То есть мы действительно поссорились. Не знаю, правда, из-за чего. Но драки не было. Я ему пару раз дал по морде, и все.

– Их Язон с Костенко разнимали. Костенко потом ушел. Каблук еще немного погундел, повякал и отправился спать. А Витька с Язоном еще часа два водку лакали.

– И больше никого в квартире не было?

– Машка Носова была, но она ушла вместе с Костенко.

Даже из рассказа Верочки становилось очевидным, что дела Чуева плохи. Каблуков вполне мог скончаться от удара, полученного в драке с Витькой не сразу, а немного погодя. Но даже если моего приятеля подставили, то сделали это настолько ловко, что так просто ему не отмыться. Не то чтобы Чуев был завзятым хулиганом, но в пьяном виде иногда выходил за рамки дозволенного. И за дебоши раза два даже попадал в милицию. Обдуманно убивать Каблукова он, конечно, не стал бы ни при каких обстоятельствах. Но нанести в пьяном виде удар подвернувшимся под руку тупым предметом смог бы.

– А куда делся Язон?

– Он ушел с нами. У Язона в кармане был билет на поезд, уходящий в пять часов утра. Он помог Ваське погрузить Чуева в машину, помахал нам рукой и был таков.

– Подожди, а откуда взялся Васька?

– Я позвонила Роману Владимировичу, и он прислал машину. Чуев-то был невменяемым. А Язон побоялся, что они с Каблуком очухаются и опять примутся выяснять отношения.

В принципе все вроде бы сходилось. И в поведении Язона не было ничего предосудительного и подозрительного. Наоборот: он проявил редкую прозорливость, позаботившись об эвакуации пьяного знакомого из чужой квартиры, дабы помешать дальнейшему разрастанию конфликта. И, если бы не золотые тигры и кони, инцидент можно было считать самым что ни на есть обычным. Ну перепились, передрались, случайно нанесли человеку удар в височную область, отчего тот вскорости скончался. Вполне заурядная история. Таких историй в милицейских протоколах – вагон и маленькая тележка.

От асфальта перед чуевским подъездом пахнуло свежестью. Его только что заботливо полили водой. Разумеется, такая забота была не случайной. Дом был элитным, и проживали здесь в основном значительные лица.

Роман Владимирович глянул на провинившегося сынка глазами разъяренного тигра. Хорохорившийся Чуев разом сник, похоже, даже травивший мозги алкоголь не помешал ему понять, что он крупно подставил своего родителя, безотносительно к тому, чем закончится это дело. Виновен Витька или не виновен, но скандал в прессе Чуеву-старшему обеспечен. Расторопные оппоненты такой имидж ему нарисуют, что мало точно не покажется. Я Роману Владимировичу сочувствовал. Во-первых, потому что уважал, а во-вторых, мне доводилось оказывать ему кое-какие услуги на политическом и экономическом поприще, и должен признать, что оплачивались они по первому разряду. Конечно, определенную роль здесь играло и то обстоятельство, что Роман Владимирович знает меня чуть не с пеленок, ибо нашей с Витькой дружбе уже почти три десятка лет. В общем, мне Роман Владимирович доверял, и я оправдывал это доверие.

Если бы не наше с Верочкой присутствие, то Витька вполне мог схлопотать по шее. Роман Владимирович был чадолюбив, многое отпрыску прощал, даже, на мой взгляд, слишком многое, но всему есть предел. Я лично считал, что хорошая оплеуха была бы Витьке только на пользу, но его мама Нина Васильевна была иного мнения и сделала все от нее зависящее, чтобы собравшаяся над головой ее ненаглядного чада гроза громыхнула где-нибудь в стороне. Увы, кроме отцовского гнева Чуеву-младшему грозили и еще кое-какие неприятности, и отвести их материнской руке вряд ли удастся.

Пока Нина Васильевна приводила своего окончательно раскисшего сына в божеский вид, мы с Романом Владимировичем обсуждали ситуацию в его кабинете. Новая чуевская квартира была для меня пока еще в диковинку. И, если честно, старая мне нравилась больше. Была она привычнее, поскольку я провел в ней немало времени, и уютнее.

– Что ты об этом думаешь? – Роман Владимирович предложил мне кофе, и я не отказался.

– Доказать, что это Виктор нанес Каблукову смертельный удар, будет практически невозможно.

– На предмете, которым был нанесен удар, остались отпечатки пальцев. Принадлежат они, скорее всего, Витьке. Кроме того, сразу два свидетеля утверждают, что это именно он нанес роковой удар.

– Верочка говорит, что в свалке участвовали четверо. Удар мог нанести любой. После удара Каблуков поднялся, даже какое-то время сидел за столом и лишь потом ушел в спальню. А отпечатки Виктор мог оставить и после драки. Он ведь еще добрых два часа пробыл в той квартире. Есть и еще одно обстоятельство, которое Виктору на пользу,– сбежавший Язон.

– А почему ты решил, что он сбежал?

– Есть кое-какие основания так думать. Вот из-за этой кошечки с крыльями меня едва не застрелили в Москве.

Чуев-старший выслушал мой пересказ московских приключений с большим вниманием.

– Так ты считаешь, что Каблукова убили не случайно?

– Я почти уверен в этом. Язон заметал следы. А Каблуков, видимо, слишком много знал. Язон при свидетелях спровоцировал ссору между пьяненьким Витькой и Каблуковым, потом отвел последнего в спальню и нанес ему смертельный удар. После чего вытер с тяжелого предмета следы своих пальчиков и дал подержаться за него Виктору.

– А поведение этого Веневитинова тебе не показалось подозрительным?

– Более чем. Это очень серьезный игрок, Роман Владимирович. И не Виктору, конечно, с ним тягаться.

Роман Владимирович собрался было высказать по адресу сына несколько ласковых слов, но в последний момент передумал. Вспыхнувшую ярость он погасил другим способом: поднялся с обтянутого кожей кресла и прошелся по обширному кабинету, заложив руки за спину. Чуев-старший и в пятьдесят лет не потерял стройности фигуры, да и вообще смотрелся моложе своих лет. Не при Нине Васильевне будет сказано, но дамы благоволили к Роману Владимировичу до сих пор. И дело было далеко не только в деньгах. Чуева-старшего нельзя назвать писаным красавцем, но подобные жестковато-волевые лица нравятся женщинам. В общем, если говорить о внешности, Витька унаследовал от своего отца очень много хорошего, а вот что касается характера, то увы. По сравнению с глыбой-отцом Чуев-младший был размазня. В детстве я Витькиного отца слегка побаивался и старался улизнуть из гостеприимной квартиры, когда он появлялся на пороге. Тогда он мне казался очень суровым человеком. Мое мнение о нем с тех пор не слишком изменилось, но наши отношения переросли почти что в дружбу.

– Опиши мне, как выглядит этот Веневитинов.

Однако мое описание ничем не помогло Роману Владимировичу, он только с сомнением качал головой да поджимал и без того тонкие губы.

– Вы думаете, что это Виталий Алексеевич организовал суету с распродажей золотых вещичек?

– Все может быть, Феликс. Вряд ли случайно два близких мне человека, Виктор и ты, оказались замешаны в сомнительную историю. Я по своим каналам попробую навести справки и о Веневитинове, и о Язоне, но и тебе, Феликс, следует поднапрячься. Ситуация достаточно острая. Вот тебе тридцать тысяч долларов. У тебя будут расходы. Отчета за потраченные деньги я с тебя спрашивать не буду, но мне нужен результат. И уже по этому результату мы договоримся о конечной оплате.

Тридцать тысяч долларов – это приличная сумма, во всяком случае для меня, но не умопомрачительная. Я достаточно трезво оценивал свое положение и пришел к выводу, что в сложившейся ситуации, скорее всего, придется рисковать головой. Винить в этом Чуева-старшего было бы глупо по той причине, что в игру я оказался вовлечен не его стараниями, а волею случая или судьбы. Скажу более: я и без чуевских денег это дело так просто не оставил бы. Уж слишком я любопытный человек. Другое дело, что материальное стимулирование всегда благотворно действует на мои умственные способности, а перспектива получить достой-ный приз в случае победы мобилизует внутренние резервы.

Деньги я взял и пообещал Роману Владимировичу потратить их с пользой для дела. А степень доверия между нами была настолько высока, что он даже не потребовал от меня расписки.

На лестнице меня догнала Верочка:

– Подвези до дома, граф.

– Всегда рад помочь даме, попавшей в затруднительное положение.

Верочка мне показалась девушкой неглупой, хотя и ведущей разгильдяйский образ жизни. Повадки и прикид выдавали в ней представительницу далеко не элитарного сословия нашего безобразно расколовшегося по имущественному признаку общества. Проще говоря, нищета родителей, не способных обеспечить красавице безбедную жизнь, заставляла ее самостоятельно шевелить как извилинами, так и ножками. До откровенной проституции она пока еще не опустилась, но приживалкой при богатеньких оболтусах ее уже можно было назвать.

– Я хочу с тобой работать, Строганов,– сказала бойкая девица, утвердившись на правах пассажирки в моей машине.

– Смелая претензия,– усмехнулся я.– Но, как вы понимаете, сударыня, одного вашего желания мало, требуется еще и мое согласие. Сколько вам лет?

– Двадцать два года. Образование высшее. Экономист по профессии. Умна, наблюдательна. С хорошей внешностью. Без комплексов.

– Прямо букет достоинств. Если бы вы просились за меня замуж, я бы, пожалуй, не устоял. А недостатки у вас есть?

– Есть. Я нищая. Кстати, можешь говорить мне «ты».

– Тыкаю я только тем женщинам, которым доверяю. А потом, с чего вы взяли, что я могу быть вашим работодателем? И что вы вообще обо мне знаете?

– Знаю, что твои родители врачи. Отец доктор наук. Умер год назад. Есть сестра. Замужняя. Живешь ты один. Женат не был. Хотя на баб падок. А что касается твоей деятельности, то о ней не пишут в газетах, даже в разделе «Криминальная хроника». Зато подобная деятельность очень хорошо оплачивается. Именно это меня и привлекает.

– Сведения, прямо скажу, небогатые. И почерпнуть ты их могла из одного источника. Я имею в виду Витьку Чуева, он, когда выпьет, становится болтливым.

– Иными словами: ты мне отказываешь?

– Иными словами: я пока не знаю, с кем имею дело. Очень может быть, что вас ко мне подослали недруги. Не исключено, что умственные ваши способности не соответствуют заявленным претензиям. И толку от вас не будет никакого. Вы, сударыня, пытаетесь пробраться в те сферы, где не делают скидки на женские слабости. В большой игре не бывает ни мужчин, ни женщин, там бывают только оппоненты, и этих оппонентов, случается, устраняют. Это тоже входит в правила игры.

– Пугаешь?

– Нет, предупреждаю. А что касается сотрудничества, то я готов вам заплатить небольшую сумму за сведения об известной вам Наташе. Причем меня интересует все, что касается этой женщины. Сфера деятельности, круг знакомств, источники существования, привычки, привязанности – словом, все.

– И какая это сумма, если не секрет?

– А какая вам разница, Вера, если вы действительно рассчитываете на долгосрочное сотрудничество?

– Все-таки первый гонорар,– вздохнула Вера.– Мог бы и войти в положение неофитки.

– В игре нет новичков, а есть только выигравшие и проигравшие. У вас есть все шансы оказаться в числе последних, даже не начав игру.

– Что ты хочешь этим сказать?

– Я хочу сказать, что нас преследуют вот уже целых десять минут какие-то бяки, и намерения у них явно недружественные.

Я сказал Вере правду. «Мерседес» сел мне на хвост буквально в двух шагах от чуевского дома, и все мои попытки от него оторваться ни к чему пока не привели. По-моему, люди, сидевшие в белой забугорной машине, решили поиграть на моих нервах. Если так, то им это удалось. Я был сбит с толку и терялся в догадках. Конечно, все это могло быть просто блефом, но дело в том, что я даже понятия не имел, кто вздумал играть со мной в кошки-мышки.

Никакого смысла в таком демонстративном преследовании не было, если, разумеется, эти люди не собирались меня убивать. Хотя и убивать меня вроде тоже было не за что. Никакой эксклюзивной информацией я пока не располагал. Разве что меня стоило припугнуть, чтобы я знал свое место.

– Пригнись,– успел я крикнуть дебютантке.

«Мерседес» пошел на обгон, и из приоткрывшейся двери дважды выстрелили в лобовое стекло моего «форда». Я пережил несколько весьма неприятных секунд, но руль все-таки удержал и тем самым, возможно, сохранил жизни нескольким потенциальным пассажирам, стоявшим на автобусной остановке. «Мерседес» набрал ход, мигнул габаритными огнями и лихо свернул в ближайший переулок. Разумеется, преследовать я его не стал.

– С боевым крещением вас, сударыня.

– Это в нас стреляли? – ошалело спросила Вера, поднимая голову с моих колен.

– И не только стреляли, но и попали,– показал я ей на отверстие, испохабившее лобовое стекло моего «форда».

– И часто так бывает?

– Каждый день, во всяком случае, в последнее время. Так вы по-прежнему настаиваете на сотрудничестве, сударыня?

Надо отдать должное Вере, она не выглядела слишком испуганной. Возможно, просто не прочувствовала ситуацию. Момент выстрела она не видела, а две дырки в лобовом стекле выглядели слишком уж по-киношному, чтобы вызвать трепет в привыкшей к голливудским разборкам душе. Меня тоже хоть и прошиб пот, но не до дрожи в коленях. Во всяком случае, в Москве переживаний было больше. А сегодня мне показалось, что меня скорее пугают, чем пытаются убить. Хотя, с другой стороны, такие хулиганские действия на улицах города были чреваты большими неприятностями как для случайных прохожих, так и для случайных проезжих, и люди, устраивающие среди бела дня стрельбу в самом центре города на оживленной магистрали, должны же были это понимать. Если уж им приспичило меня попугать, то могли бы выбрать более безлюдное место. К счастью, никто, кажется, не пострадал. Да и большого переполоха на дороге прозвучавшие выстрелы не вызвали. Раздалось несколько удивленных автомобильных гудков по поводу чужого ничем не спровоцированного хамства, и на этом все закончилось.

– Останови машину, мне здесь недалеко.

– Вы передумали, сударыня?

– Нет, не передумала. Дай мне свой номер телефона, я позвоню, как только что-нибудь узнаю о Наташе. Всего хорошего, граф Феля.

Терпеть не могу, когда меня называют Фелей. Это имечко изобрел Витька в пору, когда слово «Феликс» ему никак не давалось по причине нежного возраста. И всю жизнь мне пришлось против этого его дурацкого изобретения бороться. Впрочем, во времена советские меня и прозвище «Граф» жутко возмущало, но за время недоразвитой демократии я к нему притерпелся. Тем более что неожиданно для меня большая буква «Г» в этом слове превратилась в маленькую, а обидное некогда прозвище, придуманное все тем же Чуевым, но уже гораздо позднее, когда он зачитывался романами из отечественной истории, с течением времени превратилось почти что в титул.

Носову я перехватил на выходе из подъезда. С ней был Вадик Костенко, что меня как нельзя более устроило. С Вадиком я учился в институте, который он, в отличие от меня, все-таки закончил. Какое-то время он работал в клинике моего отца, но на избранном поприще не преуспел и сейчас перебивался случайными заработками.

– До казино не подбросишь, Строганов?

– Садитесь. А ты что, на работу?

Костенко тоже играл в казино, но профессионалом вроде Каблука не был. Выдержки ему не хватало, и частенько он спускал больше, чем выигрывал. Ходили слухи, что умерший дядя оставил ему наследство, но насколько они верны, я затрудняюсь ответить. С голоду, однако, он не умер, даже забросив медицину, которой кормился несколько лет.

– Просто развеяться решил,– отозвался Костенко.– Ты уже, конечно, слышал про Каблука?

– Слышал,– сказал я, трогая машину с места.– Одно только не понял, с чего это вы с Марией начали на Витьку стрелки переводить?

Глянул я при этом не на Вадика, а на Носову. Та еще была девушка. А если выражаться всерьез и невысоким стилем, то более прожженной бабенки мне встречать еще не приходилось. Хитра, как лиса, коварна, как интриганка при дворе короля Людовика Четырнадцатого. Между прочим, мы все трое: я, Витька и Машка учились в одном классе. Никаких особо пылких чувств мы с ней друг к другу не питали, но в ее постели я отметился еще в годы отроческие. И даже лишил ее девственности, чего она мне по сию пору не может простить. Припоминает при каждом удобном случае. В шутку, конечно. Ибо наш с ней школьный роман никак не отразился на ее дальнейшей жизненной карьере. Девочка Маша за десять лет трижды успела выскочить замуж и дважды развестись, а одного мужа похоронила так удачно, что осталась не просто вдовой, а вдовой богатой. Не сочтите эти слова намеком на причастность Машки к его смерти, просто так сложились для нее обстоятельства.

– Я тебя умоляю, граф,– всплеснул руками Вадик.– Ничего мы на Витьку не переводили. Но на этом подсвечнике или канделябре, не знаю, как он там называется, действительно остались чуевские пальцы. Он этой бронзовой штуковиной размахивал как сумасшедший. Да еще и орал, что таких, как Каблук, надо убивать непременно этим самым канделябром. Мы его с Язоном еле удержали.

– Так ударил он Каблукова или нет?

– Ударил,– твердо отозвалась с заднего сиденья Носова.– Или, как утверждает следствие, нанес тяжкие телесные повреждения, приведшие к смертельному исходу.

– Я момент удара не видел,– заюлил Костенко.– Так и следователю сказал. Но Каблук репу чесал, это точно. А врачи говорят, что у него отек мозга. А мы ведь ничего не заметили. Ну спит и спит. А он, оказывается, уже умер.

– Значит, канделябром, говоришь? – обернулся я к Марии.

– Канделябром, дорогой мой Феликс, в лучших традициях русского аристократического загула. Тебе бы такая смерть понравилась.

Носова засмеялась. Смех был трескучий и злой, как у Бабы-яги в тюзовском спектакле. До возраста Бабы-яги девочке Маше еще далеко, но морально-нравственными качествами она ей и сейчас не уступит. Непонятно только, с чего это наша красавица взъелась на Витьку. Доходили до меня, правда, смутные слухи о ее слишком тесных отношениях с Романом Владимировичем, но, честно говоря, я в это не слишком верил. И даже не исключал, что слухи эти распускала сама Носова. Веселой вдове все время хотелось быть на виду, и когда не было повода для скандала, она изобретала его сама. Такая уж у нее натура, и я менее всего склонен был ее за это осуждать. С другой стороны, мстительность за поражения на любовном фронте вроде бы не в ее характере. Во всяком случае, я до сих пор ходил неотомщенным, и отношения наши всегда были дружескими. К Витьке Носова тоже вроде бы неплохо относилась, но тогда тем более непонятно, с чего это вдруг она принялась его топить, вместо того чтобы обернуться если не поплавком, то хотя бы соломинкой, за которую мог бы ухватиться терпящий бедствие бывший одноклассник.

– Ты дурак, Феля,– сердито бросила Мария.– До сих пор не догадался, с кем имеешь дело в лице Чуева-старшего.

– Кое-что я знаю. Но ты забываешь, что Витька мой друг.

– При чем здесь Витька? – отмахнулась Машка.– Я уже не говорю о том, что ты слишком большой эгоист для преданного друга.

– Ты не находишь, что наш с тобой спор все более перерастает в семейную сцену? Вадику неловко нас слушать.

На этот раз Машкин смех был на удивление мелодичным – словно колокольчик зазвонил. Намек на наши прежние отношения, видимо, пришелся ей по душе. Будь Машка всегда такой, я бы в нее, пожалуй, влюбился, а то еще, чего доброго, женился бы. Но, увы, эта на редкость красивая и лицом и фигурой женщина обладает характером мегеры, что обещает ее будущему, уже четвертому по счету избраннику неспокойно-сварливую старость.

– Как имя и фамилия этого Язона? – спросил я у Костенко.

– Костей его зовут. Я запомнил, потому что с моей фамилией созвучно. Фамилия, кажется, Кузнецов. Но он предпочитал, чтобы его звали Язоном.

– А что ты знаешь о Веневитинове?

– Я его вообще плохо знаю. Встречались несколько раз у Каблукова. Кажется, он интересовался антиквариатом.

– Веневитинова с Язоном познакомил Каблуков?

– Вероятно. На беду последнего. Виталий Алексеевич всех нас обчистил. Положим, у меня немного и было. Мария вообще за стол не садилась, но Чуев с Язоном погорели крупно.

– А разве Чуев золотого коня не Язону проиграл?

– Язону. Но потом карта повалила Веневитинову. Язон было заартачился, не хотел золотого коня на кон ставить. Каблук его поддержал. Вот тогда у них и вышла ссора с Чуевым. Витька требовал продолжения игры и был по-своему прав. Поскольку эта летающая штуковина была его.

– В этот момент они подрались?

– Нет. Подрались они позже, когда Веневитинов уже ушел и унес золотого коня. Язон жутко расстроился. И Каблук почему-то тоже. Хотя непонятно, с чего этому-то огорчаться. Он и проиграл немного, ну от силы две-три тысячи баксов.

– А ты почему не играла? – спросил я у Носовой.

– Веневитинов мне не по зубам,– мягко улыбнулась она.– Не скажу, что он играет нечисто, но с что-то с ним не так.

– А что не так?

– Считай, что это женская интуиция.

Любопытная складывалась ситуация. А я ведь грешным делом заподозрил, что Язон с Веневитиновым работают вместе. Впрочем, отбрасывать эту версию и сейчас преждевременно. Нельзя исключать, что эти двое просто морочат голову доверчивым лохам, изображая соперничество. Но на основе полученной от Носовой и Костенко информации можно выдвинуть и еще одну версию: Веневитинову зачем-то понадобились золотые изделия, которые сбывал Язон.

– А ты почему не на машине? – спросил я у Носовой.

– Машина моя сломалась. Сплошная невезуха в последнее время. Может, зайдешь с нами в казино? Даром, что ли, ты у нас счастливый. Глядишь, отблеск счастья и на меня упадет.

– Давненько я не держал в руках шашек,– процитировал я известного героя.– В смысле фишек.

– Тогда тем более пойдем,– стояла на своем Мария.– Наверняка выигрыш нам обеспечен.

Я не люблю играть в казино, а уж в рулетку тем более. Однако и ссориться со старой подругой не хотелось. Мне показалось, что у Машки какое-то ко мне дело, даже предложение, но она, по своему обыкновению, не спешит открывать карты.

В казино было довольно многолюдно, что и неудивительно в это время суток. Самые любимые заведением клиенты, то бишь богатые, озабоченные деловыми проблемами дяди, для которых казино всего лишь развлечение, собираются здесь именно в эту пору. Бизнесмену в принципе все равно, выиграть или проиграть, ему важнее снять стресс, отвлечься от повседневности и утопить в азарте свои проблемы. Бывают, конечно, и катастрофы, когда игра затягивает человека до такой степени, что он спускает все, включая и здравый смысл. Но такие неприятности случаются гораздо реже, чем думают многие. В конце концов, бизнес ведь тоже игра, и во многом не менее увлекательная, чем рулетка. Не говоря уже о политике. Вот где присущий человеку азарт может реализоваться в полной мере.

– А почему «девять»? – с интересом посмотрела на меня Носова.

– Волшебное число,– усмехнулся я.

И, как вскоре выяснилось, оказался неправ. Выпало «двадцать пять» под огорченный вздох Машки и ехидное похихикиванье Костенко, который, между прочим, тоже проставился.

– Еще раз девятка? – спросила Носова.

– Семерка,– сказал я, увеличивая ставку сразу в пять раз.– Я потом объясню почему.

Крупье посмотрел на меня с интересом. На лице сдержанного элегантного молодого человека промелькнуло даже нечто похожее на улыбку, хотя обычно служители игры, как жрецы древнего культа, носят маску непроницаемости и полного равнодушия к горестям и радостям малых сих.

Я угадал. Костенко не удержался от завистливого восклицания. Вадик, как я давно заметил, вообще крайне болезненно переживает чужую удачу, может быть, именно поэтому ему редко везет в карты и рулетку.

– Шестнадцать.

Носова взглянула на меня с испугом, но подчинилась. Костенко, твердо уверенный, что дважды подряд угадать правильное число не способен никто, вообще воздержался от ставки и был посрамлен судьбой и случаем. Ибо выпало все-таки шестнадцать.

– Чтоб ты провалился, граф Феля,– расстроенно выругался Вадик.– Недаром же говорят, что тебе черт ворожит. А тут хоть топись.

Сумму нашего с Марией выигрыша я называть не стану. Среди игроков это не принято. Счастье ведь не измеряется в центах и процентах. А что до казино, то подобные редкие события делают имя заведению и привлекают к игровым столам больше народу, чем любые самые хитроумные рекламные ходы. Слух о двойной удаче сразу же распространился по игровым залам, вызвав повышенный интерес именно к рулетке. Я нисколько не сомневался, что этот вечер будет счастливым для казино, ибо чужой пример заразителен, и деньги на кон будут брошены нешуточные.

– Так почему ты начал с девяти? – Мария расположилась у стойки с бокалом в руке, и ее направленные на меня глаза искрились весельем.

Я уже говорил, что женщина она небедная. Так что вряд ли потеря ставки в казино ее очень бы огорчила, точнее, ее не огорчила бы потеря денег, но выигрыш кроме денежного эквивалента несет в себе еще и надежду на то, что загулявшая где-то фортуна повернула наконец к нам свое лицо. Я абсолютно уверен, что в эту минуту Мария меня обожает столь же искренне, как Вадик Костенко ненавидит. Ибо для нее я олицетворение удачи, тогда как для него всего лишь наглый выскочка, перехвативший предназначенную ему улыбку судьбы.

– Девятка вообще удивительное число. К какой бы цифре ты ее ни прибавлял, в результате получаешь то же самое.

– Это как? – не поняла меня Носова.

– Прибавь к семи девять, и в результате ты получишь шестнадцать. А один и шесть в сумме дают все ту же семерку.

Заинтересованная Мария стала проводить в уме несложные подсчеты и, хотя никогда не блистала математическими способностями, усвоенные в школе правила сложения позволили ей убедиться в том, что я все-таки прав.

– А почему «семь»?

– Мне было семь лет, когда мы с тобой познакомились. И шестнадцать, когда я тебя соблазнил.

– Положим, это я тебя соблазнила,– запротестовала Машка.– Ты был тогда скромным и застенчивым до тошноты.

Если честно, то я себя скромным и застенчивым не помню, но спорить с женщиной я не стал – в конце концов, со стороны виднее. Какая разница, кто кого соблазнил, если факт, как пишется в протоколах, имел место. Зато я теперь знаю, кому переадресовывать претензии по поводу собственного поведения, если оно кому-то покажется вызывающим.

– Будешь еще играть? – спросил я ее.

– Нет, хватит испытывать судьбу. Ко мне поедем или к тебе?

– К тебе. Я несколько дней не был дома, и в холодильнике у меня хоть шаром покати.

Нельзя нам было расставаться в этот день, не завершив удачные похождения счастливым аккордом. Не говоря уже о том, что нам обоим этого хотелось. Тлеющая на протяжении десятка лет симпатия вдруг заполыхала жарким костром. Сомнений в том, что этот костер быстро прогорит, у меня практически не было, но это еще не повод, чтобы не погреться у огня хотя бы одну ночь.

У Носовой была очень и очень приличная квартирка. Кажется, она досталась ей от третьего мужа. Чрезвычайно достойный был человек, но умер на взлете деловой карьеры. И, что самое обидное, умер не от пули, а от сердечной недостаточности в возрасте вполне цветущем и пригодном для счастливой жизни. По-моему, ему не было и пятидесяти.

У Марии имелся, надо признать, большой опыт обращения с мужчинами, и не только в постели. Я был обласкан, зацелован и накормлен, что для человека, проведшего чуть ли не целую ночь в полете и успевшего только раз поесть за целые сутки, было обстоятельством немаловажным.

– Так о чем ты хотел от меня узнать?

– А разве я хотел?

– Я тебя слишком хорошо знаю, Строганов, чтобы поверить в твое бескорыстно вдруг вспыхнувшее ко мне чувство.

– Ты не права. Я к тебе очень хорошо отношусь. К тому же всегда приятно хоть ненадолго вернуться в пору своей юности.

Машка лежала на боку, а я на спине, и свет позволял нам смотреть в глаза друг другу. Другое дело, что вопреки мнению романистов в этих самых глазах мало что удается прочесть. Во всяком случае, я не рискнул бы утверждать, что способен по глазам прочесть чьи-то мысли. Настроение можно угадать, да и то не всегда. Смею надеяться, что и Машке мои мысли недоступны. Не то чтобы в них содержалось нечто для нее обидное, а просто мало приятного в том, что кто-то заглядывает в потаенные уголки твоей души. Далеко не всегда, к слову, чистые уголки.

У меня было ощущение, что я занимаюсь любовью в музее. Машкина квартира оказалась под завязку забита антиквариатом. Садиться, а уж тем более ложиться на коллекционную мебель было как-то даже неловко. Все время чудилось, что вот-вот войдет музейный служитель и попросит нас выйти вон. Я сказал об этом Машке, но она в ответ только рассмеялась. Видимо, привыкла жить среди вещей, принадлежащих во времена оны графьям, царям, баронам и прочим того же сорта буржуям, ибо трудно поверить, что деревянное ложе, на котором мы сейчас вольно раскинулись, извлечено из каморки пролетария. Или досталось Машке от ее бабушки, которая, к слову, была крестьянкой. Я это говорю с уверенностью, поскольку очень хорошо знал и бабушку Марии Носовой, и ее родителей, простых рабочих, живших от получки до получки, но добродушных и гостеприимных. Не сочтите меня моралистом, но я никак не могу понять, откуда взялась эта тяга к пошлой роскоши у их единственной дочери, которая возлежала на королевском ложе с видом порфирородной принцессы, принимающей знаки внимания от залетного графа. Смущали меня и картины, развешанные по стенам спальни, с которых неизвестные дамы и джентльмены беззастенчиво пялили на нас глаза, сравнивая свои и наши телесные достоинства, благо недостаток одежды на всех без исключения присутствующих здесь персонажах это позволял.

– А что говорил Язон, предлагая товар покупателям?

– Сказал, что выиграл пегаса в карты. А там иди проверь. Но я точно знаю, что это неправда. Иначе Язон не стал бы устранять Каблукова.

– А ты уверена, что это именно он его устранил?

– Не бил Чуев Каблука канделябром по голове. Я ведь не настолько пьяна была, чтобы этого не заметить.

– А откуда вообще канделябр взялся?

– У Каблукова в квартире подобных медных и бронзовых штучек еще больше, чем у меня. Он же коллекционер. У него были давние приятельские отношения с моим покойным мужем.

– А кто тебя пригласил в этот раз к Каблукову?

– Вадик. Он у нас мальчик на побегушках. Каблуков его услугами часто пользовался.

– А ты?

– Я тебя умоляю, Феликс. У Вадика совсем другая ориентация. Ты же знаешь, он племянник моего третьего мужа. Хотя, надо честно признать, во всех этих вещицах он разбирается лучше меня. И, если возникает необходимость что-то продать, лучшего агента не найти.

– А кто принудил вас дать показания против Витьки Чуева?

Мария ответила не сразу, но все-таки ответила:

– Они раздолбали мою машину.

– Кто они?

– Понятия не имею. Машина стояла на стоянке. Ущерб, конечно, не ахти какой, но тут ведь не в машине дело. Мне они грозили куда более серьезными неприятностями, если вздумаю шутки с ними шутить. В принципе, я ничего против Витьки не имею, но, сам понимаешь, своя рубашка ближе к телу. Можешь передать Роману Владимировичу, что если он гарантирует мне защиту от этих отморозков, то я готова изменить свои показания.

– Ты думаешь, эти люди способны исполнить свою угрозу?

– Не смеши меня, Феликс. Я одинокая женщина, а у нас с легкостью отправляют на тот свет сильных и уверенных в себе мужчин. С тобой ведь тоже не шутки шутили, и две дырки на лобовом стекле твоего «форда» тому подтверждение.

Здесь Мария была права. Конечно, я мог бы дать гарантии Носовой и от своего имени, и от имени Романа Владимировича, но она не настолько наивна, чтобы поверить нам на слово.

Телефонный звонок, разбудивший меня поутру, вроде бы не должен был иметь ко мне отношения, ибо проснулся я в чужой квартире, однако неизвестный абонент настаивал на разговоре именно со мной. Я взял трубку без большой охоты, а грубый голос, завибрировавший в моей ушной раковине, и вовсе привел меня в дурное расположение духа. Вот ведь хамье, прости господи, будят человека ни свет ни заря только для того, чтобы высказать ему ряд абсолютно пошлых пожеланий. Подобного рода угрозы, возможно, и способны вызвать дрожь в коленях у неврастеников, но я, к счастью, к ним не принадлежу. Другое дело, что неожиданный прессинг со стрельбой и угрозами по телефону навел меня на мысль, что во всем этом есть еще и третья, чрезвычайно агрессивно настроенная сторона, не имеющая никакого отношения ни к Язону, ни к Веневитинову.

– Если я вас правильно понял, милостивый государь, вы настаиваете на встрече?

– Я тебе пасть порву, козел.

– Ловлю тебя на слове, милейший. И если ты не сумеешь выполнить свою угрозу, то я тебе задницу надеру. До встречи, ублюдок.

Машка смотрела на меня с сочувствием. Видимо, она слышала расточаемые мне угрозы, поскольку я держал трубку на отлете, дабы не травмировать барабанные перепонки.

– Это не он тебе угрожал случайно?

– Манера разговаривать та же. Ты что, действительно собираешься с ним встретиться?

– Надо же наконец узнать, что этим придуркам от меня требуется.

Встреча была назначена в людном месте, так что убивать меня, скорее всего, не собирались. Другое дело, что я понятия не имел, с кем мне предстоит встречаться. Не исключено, конечно, что подельники Шагиняна прилетели следом за мной из Москвы, чтобы потребовать от меня полученные за золотую солонку деньги. Если это так, то сразу могу сказать – зря они тратились на билеты. Я не принадлежу к тем людям, которые легко расстаются с заработанными с риском для жизни деньгами.

Я остановил свой «форд» в десяти шагах от газетного киоска, как мне и было предложено, и стал ждать. Прямо скажем, небольшое это удовольствие торчать в жаркую безветренную погоду на оживленном перекрестке, вдыхая легкими удушливые газы, щедро расточаемые автоублюдками самых разных моделей. Разумеется, я не враг прогресса, но только до той поры, пока прогресс не становится моим врагом.

Я предполагал увидеть братскую чувырлу с пальцами веером, однако ко мне подсел интеллигентного вида немолодой человек, одетый, несмотря на жару, в пиджачную пару, с благородной сединой на висках и изящной тросточкой в руках.

– Красильников,– назвал он себя.– Гога вас не слишком напугал по телефону?

– Он напугал даму. И при первой же встрече я свою угрозу исполню – надеру ему задницу.

– Сделайте милость. Я пытался привить мальчику хорошие манеры, но мне это не удалось.

– Должен вам сказать, что вы посредственный педагог, господин Красильников. Насколько я понимаю, вы знакомый Шагиняна?

– Браво, господин Строганов, вы очень догадливый человек.

– Кстати, вы собираетесь платить за испорченное вашими олухами лобовое стекло моего «форда»? Это просто безобразие, господин Красильников. Разумные люди сначала ведут переговоры, а потом стреляют, вы же поступаете наоборот. Что, согласитесь, характеризует вас не с лучшей стороны.

– Извините, сорвался. Кроме того, мы полагали, что вы человек царя Мидаса, подсадная утка. И, когда Мидас исчез, у меня сдали нервы. Вы должны меня понять – Шагинян был моим другом.

– А кто он такой, этот царь Мидас?

– Мифический персонаж. Бог Дионис наделил его поразительной способностью: все, к чему бы ни прикасались руки Мидаса, превращалось в золото.

– Но ведь вы, кажется, имели в виду вполне конкретного человека, а не героя мифов?

– Я имел в виду худощавого невысокого человека с малоподвижным и жестким лицом. Вам нарисованный портрет никого не напомнил? Этому негодяю не удалось бы нас так глупо подловить, если бы не ваша фамилия. В общем, нам показалось, граф, что вы продаете вещицу, чудом сохранившуюся в вашей семье, несмотря на бесчинства революционеров и десятилетия советского произвола. К слову, мой прадед был купцом первой гильдии. Кое-что я унаследовал от него, ну, например, страсть к собирательству.

– Но я же сказал Шагиняну, что выиграл солонку в карты. И даже сказал у кого.

– Я знаю. Но нам фамилия «Веневитинов» ничего не говорила.

– А у Шагиняна, насколько я понимаю, был канал сбыта художественных ценностей на Запад.

– Вы проницательны, мой молодой друг. Я Шагиняна не оправдываю, но и не осуждаю. К его чести надо сказать, что если он находил покупателя в нашей стране, то делал для него скидку.

– И вы были одним из таких покупателей?

– Совершенно верно.

– А почему вы так уверены, что Шагиняна устранили люди царя Мидаса?

– Я ни в чем не уверен, граф. Я даже не уверен, что этот ваш Веневитинов и есть царь Мидас. И не задавайте мне лишних вопросов о Мидасе, многого я просто не знаю, а то, что знаю, не скажу, исходя из ваших же интересов. Чем меньше знаешь, тем дольше живешь. Запомните, граф Феликс, эту расхожую житейскую мудрость и удовлетворитесь ею.

– Спасибо за совет.

– У меня были основания полагать, что солонка осталась у вас?

– Это правда. Только она, к сожалению, не золотая. Я подозреваю, что мне ее подменили.

Красильников взял солонку и с интересом принялся ее изучать. Чем она так ero заинтересовала, я не понял, но он довольно долго не выпускал ее из рук. На меня гость из столицы произвел в общем-то приятное впечатление. Люблю иметь дело с воспитанными людьми. С другой стороны, господин Красильников явно не чурался предосудительных знакомств в погоне за материальными ценностями, и это не могло не настораживать.

– Что вы знаете о Язоне? – спросил я у потомка купца первой гильдии.

– Ровным счетом ничего. Кроме того, что ему удалось запустить ручонку в хранилище, возможно, государственное, возможно, частное. Я был знаком с Каблуковым. Он был коллекционером невысокого пошиба, но иногда такие люди натыкаются в своих поисках на довольно примечательные вещи. К сожалению, он мне слишком поздно позвонил по поводу Язона. На два-три часа раньше, и Шагинян остался бы жив.

– А от меня вы что хотите?

– Я готов облегчить участь вашего друга Виктора Чуева, но не даром, конечно.

– Почему бы вам не обратиться непосредственно к его отцу?

– А почему бы вам не выступить в роли посредника? Тем более что вы, по моим сведениям, являетесь его доверенным лицом в самых щекотливых делах.

– А дело предстоит щекотливое?

– Более чем. И смертельно опасное. Зато в случае удачи можно сорвать очень большой куш.

– Роман Владимирович человек не бедный, и вряд ли он станет рисковать репутацией, даже если речь идет о миллионах долларов.

– А кто вам сказал, молодой человек, что речь идет о миллионах – речь идет о миллиардах. А впрочем, сокровища царя Мидаса никакими деньгами не измеришь, они бесценны.

– Послушайте, господин Красильников, я человек трезвомыслящий, и, когда у меня перед носом начинают жонглировать миллиардами, у меня появляется подозрение, что передо мной мошенник очень невысокого пошиба, способный обмануть только легковерных людей.

– Вы очень молоды, господин Строганов,– вздохнул мой собеседник.– Я на вас даже не обижаюсь. От вас требуется всего ничего, Феликс Васильевич: передать господину Чуеву привет от царя Мидаса и от скромного коллекционера Красильникова. Думаю, что у него хватит ума не отвергать мое скромное предложение.

Человек, назвавшийся Красильниковым, покидал мою машину не торопясь, и столь же не торопясь, щегольски поигрывая тонкой тросточкой, он направился к поджидающему его белому «мерседесу». Тому самому, похоже, из которого в меня вчера стреляли.

Царь Мидас! Скажите пожалуйста. Он бы мне еще о золоте партии рассказал. Феликс Строганов не из тех людей, которые гоняются за миражами. Я не отрицаю, что золото было, но оно уже давно прилипло к потным рукам функционеров и превратилось в счета в респектабельных банках. С другой стороны, мне надо было отрабатывать полученный от Чуева-старшего аванс в тридцать тысяч долларов. Как ни крути, а эта немалая сумма указывала на то, что Роман Владимирович кровно заинтересован в том, чтобы выйти на след человека, которого Красильников почему-то называет царем Мидасом. Я имею в виду Веневитинова, впрочем, он мог оказаться вовсе не Веневитиновым.

Я направил стопы к этому дому просто для того, чтобы лично убедиться в правоте Красильникова. Девятиэтажный дом, к слову, был построен совсем недавно и в весьма удобном и престижном месте, чуть ли не в центре города. Я это к тому, что здешние квартиры обошлись их владельцам в очень приличные суммы. Веневитинов, по создавшемуся у меня впечатлению, не испытывал недостатка в средствах. Правда, я ничего не знал об источниках его доходов.

А спросить было не у кого. Несмотря на то что Веневитинов был широко известен в узких кругах и отнюдь не чурался общества. Вот только вряд ли в этом городе найдется человек, которого можно было бы назвать его другом. Мне всегда казалось, что у таких людей, как Виталий Алексеевич, друзей нет, никогда не было и никогда не будет.

Веневитинова дома не было. Мои деликатные, но настойчивые звонки совершенно напрасно пытались разбудить тишину за надежной стальной дверью. Конечно, Виталий Алексеевич мог отлучиться по делам, но внутренний голос мне подсказывал, что столичный коллекционер, скорее всего, прав и мой партнер по карточному столу либо вообще покинул город, либо залег на дно. И случилось это сразу после нашего с ним разговора. У Виталия Алексеевича был вид человека, собирающегося в дальнюю дорогу. Во всяком случае, мне тогда так показалось. Этот след, я имею в виду Веневитинова, мной потерян, похоже, надолго, если не навсегда. Не то чтобы я очень огорчился по этому поводу, но в любом случае мне следовало поторопиться, чтобы не лишиться и второго следа. Я имею в виду Наташу.

Мой поход по музеям, на который я затратил полдня, ничего хорошего мне не принес. Милые дамы, которые составляют основу когорты обслуживающих нетленные ценности, пожимали плечами и хоть сочувствовали влюбленному мужчине, но ничем помочь не могли. Намаявшись играть влюбленного дебила, я резко изменил тактику и стал опрашивать знакомых, полузнакомых и вовсе не знакомых людей, кто в нашем городе способен изготовить бронзовую солонку под пару имеющейся у меня на руках.

Оказалось, что таких людей не так уж много. Причем двое из них завернули меня с порога, заявив, что никогда подобными делами не занимались и заниматься не будут. Третий оказался куда более любезен. С интересом обследовал предложенную ему вещь и даже хмыкнул презрительно:

– Очень неплохая работа. А что, есть и золотой оригинал?

– Представьте себе. Скажите, не имея на руках оригинала, можно по памяти сделать качественную копию?

– Это вряд ли. Работа достаточно тонкая. Вы к Лабуху обращаться не пробовали?

– Если дадите адрес, то непременно обращусь. А кто он такой, этот Лабух?

– Художник. И даже не бездарный. К сожалению, спился.

– А почему у него фамилия такая странная?

– Это не фамилия,– засмеялся мой доброжелательный информатор.– Прозвище. Лобов он. Александр Лобов. А Лабухом его Чуев прозвал. Знаете такого? Сейчас он на телевидении промышляет. А прежде был актером театра. Бездарным, к слову, актером. Но папина рука в нашем отечестве всегда будет надежнее таланта. Впрочем, справедливости ради надо заметить, что Чуев, в отличие от многих папенькиных сынков, все-таки не свинья. А вы случаем не из милиции?

– Нет, боже упаси. Какой из меня детектив. Я коллекционер. До меня дошел слух, что где-то в городе кто-то кому-то предлагал золотой оригинал моей бронзовой копии. Вы ничего об этом не слышали?

– Увы. Самым информированным человеком по этой части у нас был Каблуков, но он, как я слышал, недавно умер. Но вы поспрашивайте Лабуха, если он не в запое, то обязательно в курсе.

В принципе я и раньше подозревал, что художники в нашем отечестве живут небогато, но никак не предполагал, что настолько небогато. На панельном пятиэтажном доме, построенном, скорее всего, еще в хрущевские времена, не было номерного знака, так же как и на множестве окружающих его собратьев, и мне пришлось довольно долго выяснять, какой из них двадцать девятый. Что касается подъезда, то он наверняка не ремонтировался со времен царя Гороха. И не похоже было, что нынешние наши цари окажутся расторопнее своих предшественников и станут хлопотать о чужой обветшавшей донельзя жилплощади.

С минуту я шарил глазами по стене в поисках звонка, но обнаружил только оголенные проводки, которые подозрительно торчали над моей головой. Тянуться к ним руками я, однако, не стал, а просто постучал в дверь в надежде быть услышанным. Никто на мой деликатный стук не отозвался. Зато сама дверь неожиданно поддалась моему нажиму и открылась хоть и со скрипом, но достаточно легко. Замка на ней не было. То есть, вероятно, он и был, но им явно не пользовались. И довольно давно. По той причине, что красть в этой квартире было абсолютно нечего. Ну разве что снять с петель двери и извлечь из проемов оконные рамы. Из мебели была одна табуретка, размалеванная до такой степени, что не представлялось возможным определить ее первоначальный цвет. В углу было свалено какое-то хламье. Наверно, использованные холсты. Мольберта не было. Зато стены были исписаны сверху донизу. Причем такими ликами, что при взгляде на них хотелось закричать от ужаса «Спасайся, кто может!» и доблестно ретироваться из этой обители нищеты и скорби. А посреди всего этого тихого ужаса на той самой раскрашенной табуретке сидел человек с огненно-рыжей шевелюрой, в смокинге, ослепительно белой рубашке и даже при бабочке.

– Впечатляет,– сказал я.– Умопомрачительный ко-нтраст.

– Думаете?

– Уверен. Телевидение не пробовали приглашать? Они такие картинки любят. А название для передачи– что-нибудь вроде «Бедность не порок» или еще лучше и в духе времени «Порок и бедность».

– Последнее название мне нравится больше. А ты кто такой?

– Граф. Сиятельное лицо. Из бывших и недобитых. Поклонник истинных талантов. Спонсор. Меценат.

– Где-то я тебя видел,– задумчиво сказал человек в смокинге.

– Я приходил к вам с Наташей. Вы, правда, были тогда не совсем в форме.

– Эта стерва мне не заплатила,– посмурнел лицом художник.

– Не заплатила или вы запамятовали? – уточнил я.– Творческим личностям свойственна рассеянность.

– Не помню,– честно признался бедный художник.– Но то, что она ведьма, это точно. К тому же аферистка.

– Это я знаю. Меня она нагрела очень крупно. Вместо очень изящной золотой вещи подсунула ее бронзовую копию. Вот, взгляните.

– Это не бронза. Сплав. Здесь важно, что по цвету от золота сразу не отличить. Понял, мент?

У Лабуха было очень бледное лицо, что при рыжей шевелюре особенно впечатляло. Хотя я далеко не уверен, что это естественный цвет волос. Мне кажется, что родился он все-таки шатеном, может, даже брюнетом. И на заре туманной юности, скорее всего, пленял девушек красотой. Сейчас ему было где-то под сорок, и разгульная жизнь не прошла для него даром. Кроме всего прочего, он и сейчас был пьян, это особенно было заметно по тяжелому и мутному взгляду. Сидел он напряженно, словно боялся при первом же неосторожном движении рухнуть на откровенно грязный пол, но языком орудовал на удивление легко. Меня смущал пистолет, который он держал в руке, целя при этом мне в лоб.

– Я не мент,– поправил я художника.– По-моему, я даже представился. Могу повторить: граф Строганов. Вы, возможно, слышали мою фамилию либо от Чуева, либо от Наташи. Кстати, зачем вам пистолет?

– Хотел застрелиться, а что?

– Застрелившийся художник – это слишком по-мещански. Ну что это за смерть, в самом деле! Вы были знакомы с Каблуковым?

– Допустим.

– Позавчера ночью он был убит канделябром во время карточной игры. Каково! Вот смерть, достойная истинного игрока и джентльмена.

– Каблук не джентльмен,– чуть скривил бледные губы Лабух.

– Зато как умер! Какие заголовки в газетах!

– Плевать я хотел на газеты.

– Согласен. Искусство ради искусства. А вам не кажется, что смерть художника не может быть обыденной? Лабух застрелился – какая пошлость!

– А если Лабух сначала пристрелил одного сукина сына, а потом застрелился сам?

– Еще пошлее. Подумают, что вы застрелили человека и испугались ответственности, а потому наложили на себя руки.

Самое скверное, что этот пьяный придурок действительно мог выстрелить в любой момент. А с такого расстояния очень трудно не попасть даже в стельку пьяному человеку. Конечно, я мог попытаться выбить у него из рук пистолет, но это был слишком рискованный шаг, поскольку Лабух напряженно следил за каждым моим движением. Мои попытки воззвать к его тщеславию оказались безуспешными. Этот человек был уже так далеко за гранью нормы, что реальная кипящая за стенами его однокомнатной квартиры жизнь потеряла для него всякую ценность.

– Мне наплевать, что обо мне подумают, и тем более наплевать, что о моей смерти напишут в газетах.

– Прискорбно. Однако есть еще самооценка художника. Я, представьте себе, всегда считал, что у истинного таланта и смерть должна быть особенной.

– Ты кто такой? – Пистолет в руке Лабуха опасно дернулся.

– Если вам трудно запомнить мою фамилию, то можете называть меня Мефистофелем. Я не обижусь. Вам нужна моя смерть, Лабух, а мне нужна ваша душа.

– Кто из нас сумасшедший? – задал художник вполне здравый вопрос.

– А для вас это имеет принципиальное значение? Я вам предлагаю сделку. Пять тысяч долларов вас устроит? Или ваша душа стоит дороже?

– Моя душа не продается. Слышишь ты, Мефистофель!

– Если душу нельзя купить, то ее можно выиграть в карты. У вас карты есть, Лабух?

На его опухшем от алкоголя лице медленно проступало удивление. Мне даже показалось, что за время нашего довольно продолжительного разговора он слегка протрезвел. Впрочем, это была относительная трезвость, пока что не сулившая мне отпущения грехов. А карты у Лабуха были. Почти новая колода лежала на подоконнике, и я, осторожно ступая, дабы не навлечь на себя гнев партнера по смертельной игре, прошел к окну. Этаж был четвертый, окно, несмотря на духоту, надежно закрыто. Можно было, конечно, вынести стекло, но по моим расчетам мне не хватило бы на это времени. Я спиной чувствовал ствол Лабухова пистолета. К тому же даже относительно удачное приземление на асфальт не спасло бы меня от переломов. Оставалось играть. Играть в карты мне было не впервой, но, пожалуй, в первый раз ставкой в игре была моя жизнь. Во всяком случае, здоровье, ибо я уже готов был, если ситуация станет критической, попытаться применить против психа физическую силу. Пока что Лабуха мое предложение заинтересовало. Тщеславие художника все-таки взяло верх над алкогольным психозом. Перекинуться в картишки с Мефистофелем, пусть и липовым, на пороге вечности, это как нельзя более льстит самолюбию истинного таланта.

– Сдаешь по три карты,– хрипло сказал Лабух.– Попробуешь передернуть – стреляю без предупреждения. Если у обоих перебор – через секунду будем покойниками. При равенстве очков – банкирское твое. Как видишь, я благороден.

– Странное представление о благородстве: у вас, Лабух, два шанса против моего одного.

– Я поставил на кон бессмертную душу, а ты всего лишь жизнь, все справедливо, граф Феликс, именующий себя Мефистофелем.

Прямо скажем, логика Лабухова заявления хромала на обе хилые кривые ножки, но у моего оппонента в руках был железный аргумент, который в любую секунду мог склонить чашу весов в его пользу.

– Близко не подходи,– предупредил Лабух, заметив мое движение в его сторону.– Мои карты бросай прямо на пол, картинкой вверх. Мне скрывать нечего, я играю в открытую.

Я опустился на одно колено метрах в трех от Лабуха. С такой позиции мне удобнее всего будет совершить свой, возможно, самый последний в жизни прыжок. Лабух тоже напружинился. В доселе мутных его глазах зажегся желтоватый огонек. Ситуация, конечно, потрясала идиотизмом, но мне она почему-то почти что нравилась. Во всяком случае, я почувствовал азарт игрока, бросившего все на последнюю ставку. По-моему, нечто подобное испытывал и Лабух. Первой к его ногам прилетела семерка треф. Впрочем, масть в нашей игре значения не имела. Второй была семерка червей. Лабух перевел на меня наполненные диким весельем глаза:

– Еще одна семерка, граф, и я стреляю без предупреждения. Можешь не сомневаться.

Я и не сомневался. По перекошенному лицу видно было, что он не блефует. Пистолет подрагивал в его руке, но тем не менее упрямо целил мне между глаз. Третью карту я успел прочитать еще на лету, а потому даже не пошевелился в ответ на дикий вопль, вырвавшийся из Лабуховой груди. Вопил он, естественно, от разочарования. Ему выпал король треф.

– Восемнадцать,– быстро сосчитал Лабух.– Но это еще не конец, Мефистофель, ты понял, еще не конец.

Мне очень хотелось, чтобы третьей к нему пришла девятка, но, увы, судьба распорядилась по-иному. Конечно, и выпавший ему перебор еще ничего не решил бы в игре согласно гадским условиям, которые этот подонок навязал мне против всяких правил, но все-таки он уравнивал наши шансы.

Девятка червей выпала мне. В принципе это число для меня счастливое, но только не при игре в очко.

– Сейчас выпадет десятка, граф, а следом – туз.

– Не каркайте, Лабух,– огрызнулся я.– Вы не ворона. Настоящий игрок не кричит под руку партнеру.

Выпала еще одна девятка, на этот раз бубен. В принципе восемнадцать плюс банкирское очко меня вполне бы устроили, к сожалению, мы договорились играть на трех картах.

– Еще одна,– нервно хихикнул Лабух.– Я хорошо считаю, Мефистофель.

– Будет дама,– хрипло сказал я, глядя прямо ему в глаза.

– Врешь,– с ненавистью выдохнул он.

– Дама пик,– повторил я.

– Врешь,– захлебнулся собственной слюной Лабух.– Если выпадет дама пик, значит, ты передернул. Я стреляю на даму пик, Мефистофель, слышишь, стреляю.

– Ну и хрен с тобой,– выдохнул я.– Получи блондинку.

Бубновая дама порхнула в воздухе и легла под ноги Лабуху. И, пока он ошалело ее рассматривал, я успел вырвать из его руки пистолет, который действительно оказался заряжен и даже снят с предохранителя. Я с трудом пересилил желание разукрасить бледную рожу Лабуха сине-желтыми пятнами. Очень может быть, что эти пятна пошли бы к его рыжей шевелюре.

– Ты передернул, Мефистофель? – с надеждой поднял на меня глаза Лабух.

– Поднимайтесь, доктор Фауст. Я не расположен ныне шутить.

– Будь ты проклят! – Художник с остервенением плюнул в пол.– Я пьян в стельку, и мне хочется выпить еще.

– А вот это дудки. Мне нужна бубновая дама, Лабух, и ты мне ее выложишь на блюдечке. И запомни: мы играли всерьез. Ты меня понял – всерьез!

– Проспаться дай,– попросил Лабух.– Я сейчас ничего не соображаю.

– Выспишься позже.

Вообще-то я и сам сейчас выпил бы чего-нибудь. Но не хотелось подавать дурной пример Лабуху, которого мне с большим трудом, но все-таки удалось стащить вниз с четвертого этажа. На скорое его протрезвление я не надеялся. Этот проспиртованный сукин сын пережил два потрясения подряд: в первый раз, когда едва не застрелился перед моим приходом, а второй раз, когда проиграл бессмертную душу заглянувшему на огонек Мефистофелю. Если кто-то скажет, что я сыграл довольно пошлую пародию на бессмертного Гете, я соглашусь, но с одной оговоркой – у меня не было другого выхода. Дама пик лежала последней в колоде, и, разумеется, я мог ее вытащить без труда. Но Лабух выстрелил бы раньше, чем эта карта упала на пол к его ногам. А вот на даму бубен я даже не рассчитывал. Впрочем, у вас есть все основания мне не поверить. Ибо хороший игрок это всегда немного шулер.

Лабуха я отвез к Витьке Чуеву. Художнику нужно было выспаться, а мне некогда было разыгрывать из себя сиделку. Лабух успел задремать в моем автомобиле, и мне пришлось изрядно потрудиться, чтобы его растолкать.

– Это кто? – не сразу признал гостя Чуев-младший, у которого от переживаний тоже был весьма бледный вид.

– Конь в пальто,– очень удачно представился Лабух.– Своих не узнаешь.

– Зачем ты мне эту пьянь приволок? – взъярился Витька.– У меня своих проблем выше крыши.

– Это не пьянь,– сказал я.– Это доктор Фауст.

– Я проиграл ему свою бессмертную душу, Витя.– Художник неожиданно и для меня, и для Чуева заплакал.– Он дьявол! Мефистофель! А бубновая дама меня предала. Я так и знал. Стерва!

– Он что, с ума сошел? – удивился Чуев, пропуская тем не менее нас в квартиру.– Какая еще дама?

– Даму зовут Наташей. Это она заказала Лабуху бронзовых зверей.

Лабуха я бросил на диван, и тот уснул почти мгновенно. Витька наблюдал за моими действиями неодобрительно. Судя по всему, на этом диване только что лежал он сам, растравляя нанесенные судьбой раны. А поскольку в квартире не было другого приличного ложа, то ему теперь волей-неволей придется нести свалившуюся на плечи беду в вертикальном положении.

– Тебя отец искал. Но твой мобильник почему-то не отвечает.

– Мобильника у меня с собой нет. Я за два дня так и не успел добраться до собственной квартиры. Весь в делах и заботах.

– Работаешь даже по ночам? – ехидно спросил Чуев.

– Работаю,– подтвердил я.– А теперь и тебе придется подсуетиться. Запомни: Лабух наш единственный свидетель. Твоя задача: не дать этому сукину сыну повеситься и ни в коем случае не давать ему пить.

– У него белая горячка?

– Алкогольный психоз. Если у тебя есть знакомый специалист – пригласи. Но глаз с него не спускай. Этот мерзавец сейчас очень опасен.

– Почему он назвал тебя Мефистофелем?

– А чего ты хочешь от алкоголика? Не удивлюсь, если тебя он назовет Маргаритой.

– Очень остроумно,– обиделся Чуев.– Особенно в тот момент, когда надо мной нависла угроза.

Вообще-то один мой знакомый художник был прав, назвав Витьку посредственным актером. Вот и сейчас он не смог даже толком сыграть подозреваемого в убийстве благородного человека. А ведь казалось бы – чего проще.

– Тебе хаханьки, а с меня уже взяли подписку о невыезде. Можешь себе представить – Чуев под подпиской!

– У нас полстраны под подпиской. Не строй из себя принца датского: вопрос быть или не быть перед тобой еще не стоит.

– Но я ведь не убивал Каблука, понимаешь, не убивал! Как же можно с невиновного человека брать подписку о невыезде.

– Отпечатки пальцев на канделябре твои?

– Ну мои,– упавшим голосом сказал Чуев.– Но он же на столе стоял. Мы ведь при свечах играли.

– Эстеты. А при электрическом свете нельзя было, что ли?

– Это Язон предложил. Веневитинов согласился. И мне показалось, что так элегантнее.

– При свечах передергивать проще, дурак.

– Кто ж знал. Вроде приличные люди собрались.

– Приличные люди крадеными вещами не торгуют. А ты не столь наивен, чтобы не понимать, откуда у Язона взялся золотой Пегас.

– Я тебя умоляю, старик, не хватало еще, чтобы ты мне нотации читал. По сравнению с тобой, козлищем, я ведь агнец.

– Именно поэтому, милостивый государь, я вам рекомендовал настоятельно не садиться за карточный стол. Либо играть только в подкидного дурака.

Беда Витьки Чуева в том, что он российский интеллигент. То есть человек, грезящий идеальным миром, но готовый принять несовершенства, особенно если они совпадают с его собственными пороками. Но, увы, пороки бывают не только у интеллигентов. Есть и другие категории граждан, претендующие на то, чтобы их недостатки стали несовершенствами окружающего мира. И, что особенно обидно, эти обремененные недостатками граждане гораздо активнее интеллигентов, и поэтому именно они перестраивают мир по своему образу и подобию, шокируя чувствительные души похабными поступками и преступлениями. И при виде творимого этими людьми непотребства интеллигентам остается только пускать слюни, осуждающе качать головой или верещать от ужаса.

– Ты циник, Феля,– осуждающе покачал головой Витька.– Я тебе всегда это говорил.

– Ты мне лучше о Язоне расскажи. Что это за человек, как он выглядит, какие у него привычки и какой круг знакомых?

– Да откуда мне знать круг его знакомых,– всплеснул руками Чуев.– Я его видел от силы раз пять. А по внешнему виду – человек приблизительно нашего с тобой роста и возраста, блондин, очень обаятельный, улыбчивый. Зубы прямо на загляденье. Словом, внешность артистичная. Очень хорошо чувствует партнера. Что позволяет ему без труда сходиться с людьми.

– С богемой, ты хочешь сказать.

– Ну пусть будет богема. Я понимаю, ты нас презираешь, но, согласись, без нас нет России. Именно мы придаем ей тот блеск и ту загадочность, которая так нравится иностранцам. Ну что такое Россия без нас? Нищая страна с сильно пьющим народом, с вечно коррумпированной властью, с бандюгами такого калибра, что, глядя на них, ужасается все цивилизованное человечество.

– Ты забыл еще одну категорию наших граждан – российских авантюристов. Дай срок, и мы еще заставим твое цивилизованное человечество рыдать и кашлять.

– Не сомневаюсь,– картинно раскинул руки Чуев, одновременно склоняясь передо мной в демонстративном поклоне.– Из-за таких, как ты, граф Феля, нас никогда не пустят в приличное общество. Мы так и будем прозябать среди нищих недообразованных народов.

– Дурак ты, Витя. И глупость подобных тебе становится чуть ли не главной проблемой российского общества. Богатыми и цивилизованными бывают только те страны, где правят бал авантюристы. А от трудов праведных не наживешь палат каменных. Мы бедны не оттого, что у нас много авантюристов и проходимцев, а потому, что мало. Да и масштаб их не тот.

– Жулики у нас и те не крупные,– ухмыльнулся Чуев.– Хотя воруют вроде бы десятками и сотнями миллионов.

– Миллиардами надо воровать, Витя, а лучше – триллионами. И не у себя дома, а за бугром. Вот тогда у нас будет жизнь светлая, цивилизованная и распрекрасная. А экономическими теориями дорога в ад вымощена.

– Ты чудовище, Феля. Ты потомок конкистадоров, шовинистов и империалистов. Это такие, как ты, виноваты, что все цивилизованное человечество при слове «русский» вздрагивает от испуга.

– Раз боятся, значит, уважают. Так зачем меня искал твой отец?

– Не знаю. К нему приехал партнер из Москвы. Возможно, хочет тебя с ним познакомить. Слушай, Феликс, держался бы ты от них подальше, это я тебе уже как друг говорю.

Предостерегал меня Витька почти искренне. Но именно почти. Поскольку главным было то, что можно будет в критический момент заявить во всеуслышанье: «я же тебя предупреждал». Обычное интеллигентское мошенничество. И вообще складывается впечатление, что отцом российской интеллигенции был Понтий Пилат – предупредил и умыл руки. Каждый в этой жизни передергивает на свой манер. И не надо подозревать наших интеллигентов в бескорыстии. Просто их корысть другого порядка – менее вещественна, зато более полезна для душевного здоровья.

Дверь мне открыла Нина Васильевна. Настолько милая и настолько интеллигентная женщина, что не совсем понятно, почему она выбрала в мужья такого человека, как Роман Чуев. Вот кого трудно заподозрить в интеллигентности. Конечно, в своем нынешнем обличительном раже я мог бы обвинить в неискренности и Нину Васильевну, но в данном случае выбор делала не интеллигентка, а просто женщина. И женское нутро безошибочно подсказало, что в лице Романа Чуева она найдет завидного самца, способного защитить рожденное ею потомство.

– Боже мой, Феликс, ты ведь в курсе, что Витю посадили?

– Для меня это новость, Нина Васильевна, поскольку я разговаривал с ним буквально пятнадцать минут назад.

– Ну не посадили, так посадят. Эти ужасные люди от него не отступятся. Вы не представляете, как это меня угнетает. Витя ведь мухи не обидит. А там – тюрьма. Не представляю, как он это переживет.

– Ваш сын, Нина Васильевна, вполне бодр и свеж. К тому же я точно знаю, что он никого не убивал.

– Даже случайно?

– Даже случайно,– подтвердил я.– И не думаю, что Виктору всерьез что-то угрожает.

Я очень хорошо отношусь к Нине Васильевне, гораздо лучше, чем к Роману Владимировичу, правда, нельзя сказать, что пользуюсь взаимностью. Особенно в последние годы. По-моему, Нина Васильевна считает, что авантюристу вроде меня лучше держаться подальше от ее сына. Во всяком случае, так она считала до минувшего воскресенья. Но после случившегося с ее чадом несчастья она, кажется, изменила свое мнение обо мне. Возможно, ей что-то намекнул Роман Владимирович, но печальные глаза ее смотрели на меня сейчас с надеждой.

– Роман Владимирович вас ждет. У него гость из Москвы.

Почему и Витька, и Нина Васильевна сочли своим долгом предупредить меня о госте, я, честно говоря, не понял. Но мне показалось, что сделали они это совсем не случайно.

Надо сказать, что Михаил Семенович Зеленчук не показался мне поначалу человеком, достойным такой настойчивой рекламы. Но так уж принято в русской провинции, что от гостя из столицы непременно ждут чего-нибудь судьбоносненького. Даже если фамилия этого гостя Хлестаков. Нет, за двести лет наша провинция, бесспорно, поумнела, да и столичные гости к нам едут не из Петербурга, а из Москвы, но тем не менее ощущение второсортности и зависимости от столичных хлыщей выветрится в нашей глубинке еще не скоро.

Внешне Михаил Семенович смотрелся вполне пристойно. Среднего роста, не сказать, что худой, но большого брюха еще не нажил. Возраст где-то между сорока и пятьюдесятью. Вальяжен. Лысоват, но до окончательной плешивости еще далеко. Уверен в себе. И доброжелателен особой московской доброжелательностью, которая для страдающих комплексом неполноценности провинциалов как нож острый, поскольку густо замешана на снобизме и презрении к малым сим.

– Феликс Строганов,– представил меня хозяин.– Я говорил вам о нем, Михаил Семенович.

Чуев-старший в присутствии столичного гостя держался свободно, как и подобает хозяину, и мне это понравилось. Что же до Зеленчука, то он глянул на меня с интересом, не более того. Руки не подал, лишь кивнул небрежно, как младшему секретарю значительного, но все же зависимого от центральной власти лица.

– Михаила Семеновича заинтересовала история с золотыми зверушками, и он готов помочь нам выйти на след Язона.

– К сожалению, я не знаю, какими возможностями обладает господин Зеленчук, но должен вас предупредить, Роман Владимирович, что Язоном заинтересовался еще один человек, тоже приехавший из Москвы, некто Красильников, коллекционер, хороший знакомый убитого Шагиняна и прямой потомок купца первой гильдии.

– Он что, сам вышел с тобой на связь?

– Да. Предварительно испортив мне лобовое стекло двумя выстрелами из пистолета. И еще одна примечательная подробность: Красильников был знаком с Каблуковым, поддерживал с ним деловые отношения. Я думаю, что координаты Шагиняна Язон и Веневитинов получили именно от Каблукова, вот только последний, если верить Красильникову, забыл их предупредить о моем визите.

– А если не забыл? – прищурился в мою сторону Роман Владимирович.

– Тогда это именно Красильников устранил Шагиняна, дабы завладеть золотой солонкой, а главное – выйти на след продавца. Язон, узнав о моем фиаско в Москве, вполне мог прийти к выводу, что его курьера подставил Каблуков. После чего он Каблукова устранил.

– А от кого Язон мог узнать, что сделка завершилась столь печально?

– От Наташи, она наверняка следила за мной. Что было нетрудно сделать. Я ведь не конспирировался. Думаю, именно Наташа подменила золотого тигра на бронзового.

Я не знал, нужно ли выкладывать подробности запутанного дела при Зеленчуке, но поскольку Роман Владимирович меня не придержал ни знаком, ни взглядом, а лишь кивал согласно моим словам седеющей головой, я сделал вывод, что гостю он доверяет и, более того, действительно рассчитывает на его помощь. Что же касается Михаила Семеновича, то он остался недоволен моим рассказом и не постеснялся высказать свои претензии:

– Вы вели себя слишком легкомысленно, господин Строганов. Я, например, не представляю, как можно не заметить такой разительной подмены, сидя рядом с мошенницей.

– Для меня, господин Зеленчук, эта вещица никакой ценности не представляла. Деньги я за нее уже получил. Жалею, что не выбросил ее в мусоропровод еще там, в Москве. Если бы Наташа просто попросила у меня солонку, я бы ей ее подарил. Откуда мне знать, что эта вещь украдена из музея?

Зеленчук с Чуевым переглянулись. Моя последняя фраза была провокационной. Я, конечно, не верил, что поисками пропавших из музеев экспонатов занимаются такие люди, как Роман Владимирович Чуев и Михаил Семенович Зеленчук. А Зеленчук был, судя по всему, птицей довольно высокого полета, близким к правительственным кругам.

Не говоря уже о Веневитинове. За этим человеком чудилась совершенно непонятная сила. Веневитинов сначала выиграл у Язона солонку, хотя мог и не выигрывать. Слишком опытный человек, чтобы не понимать очевидного, а именно: золотой тигр, скорее всего, краденый. А потом Виталий Алексеевич проигрывает этого тигра мне, хотя мог и не проигрывать. До сих пор я полагал, что Веневитинов выбрал меня случайным курьером, но сейчас мне показалось, что он таким образом пытался активизировать Чуева-старшего, поскольку вполне мог знать, что я выполнял кое-какие деликатные поручения Романа Владимировича.

– Скажите, господин Зеленчук, вы знакомы с Веневитиновым?

Нет, Зеленчук не вздрогнул, он просто затянул паузу. И в конце концов сам понял, что затянул. Отрицать очевидное было бы сейчас просто неловко. Михаил Семенович знал Веневитинова, более того, он, похоже, приехал сюда ради него.

– Видите ли, Феликс, фамилия Веневитинов мне ничего не говорит. Однако внешность этого человека вызывает подозрения. Ваш Веневитинов очень похож на одного моего знакомого. Фамилия его – Иванов. Иванов Алексей Иванович. Бывший полковник КГБ СССР. Уволен из органов в 1992 году.

– И это все?

– В общем, да,– не очень уверенно отозвался Зеленчук.– Этого человека несколько раз пытались взять за жабры и криминальные, и правоохранительные структуры. Но увы. Урки, вздумавшие на него наезжать, уничтожались физически. Официальным структурам просто нечего было ему предъявить. А все попытки на него надавить заканчивались ничем.

– Прямо-таки поразительная беспомощность структур, которые, как мне известно, в определенных условиях с людьми не церемонятся.

– Не иронизируйте, Феликс. Все средства, которые только можно применить, официально, полуофициально и неофициально, к этому человеку применялись.

– И в конце концов его отпустили?

– Он сбежал, исчез. О том, что он находится в вашем городе, мы узнали совсем недавно.

– Вы забыли сказать, Михаил Семенович, какие у вас к этому человеку неофициальные претензии?

– Речь идет о ценностях, Феликс, об очень больших ценностях, которые преступная группа скрывает от государства.

– Золото партии? – насмешливо полюбопытствовал я.

– Здесь ирония неуместна, Феликс,– предостерег меня Чуев-старший.– Очень много ценностей попадало в чекистские схроны в ходе Гражданской войны и последующих конфискаций. Немало в них было и трофейного имущества, которое потоком хлынуло в страну после Великой Отечественной.

– А какой смысл был все это прятать, ведь вся собственность до последнего винтика была в их руках?

– Что значит в «их»? – засмеялся Зеленчук.– Конкретные руки всегда принадлежат конкретным людям. А золото – это реальная власть в любой стране и при любых системах. Часть таких источников мы раскрыли, но есть так называемые законсервированные схроны, о которых знает незначительный круг лиц.

– Вы хотите сказать, что Иванов-Веневитинов один из таких людей?

– Я твердо знаю только одно – он к этому причастен. Скорее всего, полковник Иванов не знает, где находятся схроны. И сколько бы мы его ни пытали, какие бы методы воздействия ни применяли, все будет бесполезно.

Бред сивой кобылы, не вслух и не при московском госте будь сказано. Человек ничего не знает, но тем не менее он к чему-то причастен. Веневитинова, пусть даже если он Иванов, мне стало искренне жаль. По-моему, у этих искателей кладов просто крыша поехала. И может наступить такой момент, когда они и меня, чего доброго, заподозрят в причастности с последующим применением ко мне методов воздействия – официальных, полуофициальных и совсем неофициальных.

– В данном случае мы столкнулись с очень сложной системой конспирации, Феликс. Человек не знает, где находится схрон, но он знает, что там хранится.

– Ну а при чем здесь Язон, он-то какое отношение имеет к схронам КГБ?

– Похоже, он запустил туда руку,– мягко улыбнулся Зеленчук.– Как и каким образом, не знаю. И теперь перед Ивановым-Веневитиновым стоит задача: во-первых, не допустить, чтобы золото ушло за границу, во-вторых, вычислить всех проходимцев, причастных к взлому схрона, и ликвидировать их. Для этого ему придется активизировать сеть, охраняющую схрон. Хотя, думаю, она уже и без того пришла в движение.

– Любопытно,– покачал я головой.– Почище любого детектива. Но сильно отдает ненаучной фантастикой.

– Как вы понимаете, Феликс, мы посвятили вас в наши проблемы не случайно. Вас рекомендовал Роман Владимирович, он и несет за вас ответственность. Работать вы будете не даром, и в случае успеха ваш труд будет оплачен наличными. В условных единицах.

– А в случае неудачи мне грозит пуля?

– Зачем же так мрачно шутить, Феликс?– засмеялся Зеленчук.– Неудач в этом деле было так много, что винить вас в неспособности найти ключ от сундука, охраняемого огнедышащим драконом, никто не собирается. Не думайте, что именно вашей миссии мы придаем какое-то исключительное значение. Вы просто один из многих задействованных в этой операции. У вас есть ко мне вопросы, господин Строганов?

– Вопросов нет. Но я жду указаний.

– А вот указаний как раз не будет. Действуйте автономно, руководствуясь только собственными соображениями. В случае крайней нужды мы вас прикроем. Если возникнет необходимость стрелять – стреляйте. Но за каждого покойника вам придется отчитываться перед нами. Помните об этом, Феликс.

Видимо, меня завербовали, хотя никаких документов я не подписывал. И если подходить с формальной стороны, то я мог чувствовать себя вольной птицей. Однако эта воля ограничивалась пусть и длинным, но поводком, на который меня неожиданно посадил господин Зеленчук с подачи Романа Владимировича. Если бы я знал о делах Чуева-старшего меньше, то, наверное, решил бы, что меня разыгрывают. Просто двум зрелым и наделенным властью дядям пришло на ум ради развлечения подшутить над молодым человеком. Слишком уж нелепо выглядит эта история с кладом. Я и сейчас стопроцентно не был уверен, что Зеленчук рассказал мне всю правду. Но одно было для меня очевидно: я попал в весьма серьезную переделку, из которой выбраться будет непросто.

В моей квартире за время моего отсутствия кто-то побывал. Причем этот кто-то даже не стремился скрыть следы своего пребывания. Большого ущерба я не понес, но потерял довольно много времени, приводя в божеский вид подвергнувшуюся наезду квартиру. Хорошо еще, что квартира у меня однокомнатная и вандалам негде было разгуляться. Кажется, они что-то искали и, видимо, небольшое по размеру, поскольку обшарили не только шкафы, но и ящики письменного стола.

Подобное внимание к моей скромной персоне меня скорее удивило, чем испугало. Впрочем, пораскинув умом, я пришел к выводу, что в гостях у меня, скорее всего, побывали ребята коллекционера Красильникова, склонные, вероятно, от природы к бесцеремонности и неуважению частной собственности. Косвенным подтверждением этой версии служила опустошенная бутылка коньяка, о которой я, кстати, забыл, обремененный проблемами.

Сейчас меня волновал только один вопрос: Красильников знает, с кем он имеет дело в лице Чуева-старшего? У меня складывалось впечатление, что не совсем. А может, я преувеличиваю значение Зеленчука, и, следовательно, структуры, которые он представляет, не такие уж и государственные. Трудно поверить, что Красильников настолько сумасшедший, что готов бросить вызов людям, наделенным властными полномочиями. Правда, не исключено, что и Красильников не сирота и за ним тоже стоят очень серьезные люди. Сморенный усталостью и трудно прожитыми днями, я не заметил, как уснул. Спал я часа четыре, а проснулся, когда уже смеркалось. Самое время было наведаться к Чуеву-младшему и узнать, как там чувствует себя мой подопечный Лабух.

В чуевской квартире меня ждали сразу два сюрприза: во-первых, очухался наконец сам художник, а во-вторых, нашлась пропавшая было Вера, которая, если судить по глазам, горящим, как у рассерженной кошки, готова была обрушить на меня поток информации.

– Слушай, Мефистофель,– строго глянул на меня Чуев.– Лабух рассказывает о тебе страшные вещи. Конечно, человек он впечатлительный, а в тот момент был не совсем трезв, но у меня нет оснований ему не верить.

Лабух сидел на диване и с задумчивым видом пил кофе. На слова Чуева он никак не реагировал, словно и не слышал их. Не отреагировал он и на мое появление в комнате, во всяком случае, даже бровью не повел в мою сторону.

– Всему есть предел, Феликс, нельзя так травмировать творческого человека. Да и какой из тебя к черту Мефистофель.

– Карточный долг – долг чести,– пристально посмотрел я на Лабуха.– Мне выпало очко, а Лобову долгая дорога. В смысле долгий и упорный труд на благо Отечества и человеческой цивилизации. Не будь меня, ты, Витя, сейчас собирал бы деньги на похороны нищего художника. Откуда у вас пистолет, Лобов? Какой мелкий бес вам его подарил?

Чуев опять было собрался завибрировать, но в последний момент передумал. Видимо, его тоже интересовал ответ на заданный мной вопрос. Однако художник с ответом не спешил, создавалось впечатление, что он силился что-то вспомнить. И эти чрезмерные усилия проступали мелкими капельками пота на восковом лбу. Впрочем, не исключено, что дело было не в усилиях, а в похмельном синдроме.

– Так я жду, Лабух, или вы предпочитаете, чтобы вас называли Лобовым?

– Зовите Лабухом, это мой официальный псевдоним,– отозвался художник.– А мелкий бес был. Хромой к тому же.

– Я тебя умоляю, Саша! – взвился Чуев.– Не поддавайся на провокации этого липового Мефистофеля, или ты просто сойдешь с ума. Какие бесы, да еще хромые, могут быть в нашей нынешней российской действительности?

– Был бес,– мрачно стоял на своем Лабух.– Я его хорошо запомнил. Лет, может, под пятьдесят ему. Небольшого роста, плешивенький и весь какой-то кругленький.

– А рожек у него не было? – совершенно неуместно прыснула в кулак Верочка и заслужила грозный взгляд Чуева.

– Рожек не было,– совершенно серьезно отозвался художник.– Цилиндр был. Черный.

– А сам он, конечно, был во фраке,– не удержался от ехидного комментария Чуев, который ни на грош не верил старому знакомому. Что же касается меня, то описываемый Лабухом фантастический персонаж мне кого-то напомнил.

– А фиксы у него во рту не было?

– Была,– с готовностью кивнул Лабух.– Вот здесь, слева. Она сразу бросается в глаза, когда он улыбается.

Сосед Наташи по самолету. Тот самый, с которым я поменялся местами. Вполне вроде бы добродушный на вид дядька. Он мне улыбнулся, проходя мимо в туалет. И даже, кажется, подмигнул. Я ответил ему тем же. И случилось это как раз в тот момент, когда Наташа рассматривала моего тигра. К слову, сидел фиксатый недалеко от нас, так что вполне мог видеть, как я передавал соседке золотую солонку. Мне припомнился и очень похожий дядька, сидевший за дальним столиком уличного московского кафе. Но здесь я не был уверен. В конце концов, в плешивых, кругленьких и невысоких дядьках у нас недостатка нет. И очень может быть, я просто фантазирую на заданную самому себе тему. Хотя, с другой стороны, в том, что этот человек за мной следил, ничего фантастического не было. Правда, я не заметил, что дядька с золотой фиксой из самолета прихрамывает. Впрочем, я особенно и не присматривался.

– Это он принес вам смокинг, Лабух?

– Да. Сказал, что туда лучше идти в смокинге. Там ведь элита собирается как-никак.

– Куда идти?

– На бал Сатаны.

Витька выругался, Верочка засмеялась, и только мы с Лабухом хранили на лицах полную серьезность.

– Мы с ним обсуждали мои иллюстрации к роману Булгакова «Мастер и Маргарита».

– Это те, что на стенах?

– У меня не было ни холста, ни бумаги, ни картона. Но мне удалось. Удалось, Чуев. Вот и Мефистофель не даст соврать.

– Очень сильное впечатление,– искренне подтвердил я.

Лабух, надо признать, был далеко не бездарным художником. Не скажу, что я крупный знаток и ценитель живописи, но, скорее всего, именно его скорбный настенный труд и вдохновил меня на трюк с картами. Другое дело, что дошло это до меня только сейчас. Вообще-то я по природе чужд мистике. А к Булгакову и вовсе отношусь настороженно. По-моему, Михаил Афанасьевич своим бессмертным романом «Мастер и Маргарита» окончательно сдвинул по фазе многих наших гуманитариев, которые и без того не могли похвастаться трезвостью ума.

– Мелкий бес приходил с Наташей?

– Нет. Я его давно знаю. Он часто ко мне приходит. Водки выпить. Об искусстве и жизни поговорить.

– То ли он по новой мне пригрезился, то ли это я ему кажусь,– процитировал Витька слова из песни известного всей стране барда.

– А как зовут мелкого беса, вы случайно не в курсе, Лабух?

– Как это не в курсе? – обиделся гордый художник.– Бегемотом его зовут.

– Он Бегемот, а вы, Лабух, значит, Азазелло, для этого и волосы покрасили в рыжий цвет?

– Ты ни черта не понимаешь в искусстве, граф,– гордо вскинул голову Лабух.– Я должен был войти в материал. Мне нужно было раствориться в нем, и Бегемот мне помогал. Он ведь знаток Булгакова.

– Видимо, в дополнение к искусствоведу мы теперь будем иметь еще и литературоведа.

– Погоди, Феликс,– остановил меня знаком руки Чуев.– Я, кажется, знаю этого человека. Речь идет о Лузгине. Я тогда только начинал, а он действительно играл Бегемота. Потом ударился в астрологию. Чумака из себя по деревням и районным центрам строил. В общем, он и фокусник, и жнец, и на дуде игрец. Пальца ему в рот не клади. Но он, по-моему, не хромает.

– Хромал,– стоял на своем Лабух.– Он на лестнице ногу подвернул. Для достоверности. Актеру тоже надо войти в образ.

– Это Лузгин дал вам пистолет, Лабух?

– Ты ничего не понимаешь, граф,– отмахнулся художник.– На меня накатило. Я пять дней почти не спал. Только пил и писал. И я это сделал. Сделал! У меня водка кончилась, и тут пришел Бегемот. И, естественно, не пустой. Мы добавили. И тут я понял, что все. Достиг вершины. Лучше этого мне уже никогда и ничего не сделать. И Бегемот сказал, что после этого лучше застрелиться. Потом он привез смокинг и еще водки. Мы ее выпили. Потом Бегемот ушел. А я остался в смокинге и с пистолетом в руке. Ты испортил мне праздник, Мефистофель, я тебе этого никогда не прощу.

– Положим,– запротестовал я.– Вы поразительно неблагодарны, доктор Фауст. Я всего лишь предложил вам продолжение банкета. Сатану я вам не обещаю, но царь Мидас будет. И будет масса впечатлений, Лабух. И будет головокружительная игра, где ставкой не миллионы даже, а миллиарды.

– Кто из нас сумасшедший? – задал художник однажды уже звучавший из eгo уст вопрос.

– Он сумасшедший, Саша,– ответил за меня Чуев.– Ты себе не представляешь, насколько он сумасшедший. Это авантюрист. Это исчадье ада. Это игрок, который тебя погубит. Беги от него, и как можно дальше.

– Ты меня убедил,– сказал Лабух почти торжественно.– Я пойду на твой банкет, Мефистофель. Но буду здорово разочарован, если он окажется скучнее, чем бал Сатаны.

– Скучно вам не будет, Лабух. Это я гарантирую. Правда, я не могу вам гарантировать жизнь. Но обещаю, что вместе с посланной в вас пулей к вам вернется и проигранная в карты душа.

– Я ловлю тебя на слове, Мефистофель, и принимаю условия игры.

– Обычно такие договоры скрепляются кровью, но я предпочитаю шампанское. Верочка, распорядись.

Чуев выразительно покрутил пальцем у виска:

– Ты хоть понимаешь, Феликс, что имеешь дело с больным человеком? Сашку надо лечить. Я уже договорился с врачом. И не наливайте ему вина, слышите.

– Заткнись, Витя,– неожиданно твердым и трезвым голосом сказал Лабух.– Я хоть и псих, но не сумасшедший. А врачи мне не помогут. Я уже обращался к ним, и не раз. Напичкают лекарствами, а потом хоть топись. Но это раньше у меня была больная душа, а теперь благодаря твоему Мефистофелю у меня ее вообще нет. Ты можешь это понять, Витя? Не может болеть то, чего нет. Шампанского мне, Вера.

– О, негодяй! – театрально заломил руки Чуев.– Погубитель!

– Хватит причитать, Витя,– сказал я ему негромко, пока Лабух возился с принесенной Верочкой бутылкой шампанского.– Я его последний шанс. Клин вышибают клином. И лучшего лекарства, как избавиться от пагубной страсти, не выдумал еще никто.

– И что это за лекарство?

– Страсть еще более пагубная, в данном случае – игра.

– Чтоб ты провалился, Феля!

Проваливается обычно Дон Жуан. Чуев перепутал либретто, я был персонажем совсем другой оперы. И, вероятно, поэтому не только не провалился, но даже выпил с Лабухом шампанского на брудершафт.

– Итак, сударыня,– обратился я к Верочке.– Ваш выход.

– Я знаю, где она живет. Но эта твоя искусствоведша штучка еще та. В наш город она прибыла два месяца тому назад. Вроде бы искала работу. И еще: она продала Гусю золотой портсигар.

– Откуда у Гуся деньги,– пожал плечами Чуев.– Он ведь беден как церковная крыса.

– Гусев брал не для себя. У его шефа юбилей. Они скидывались всей фирмой. Гусев, не будь дурак, отнес вещицу к ювелиру, и тот подтвердил, что портсигар не только золотой, но изготовлен хорошей фирмой. Фаберже, кажется. А тут еще инициалы совпали.

– «ЮБ»,– сказал вдруг Лабух.– Я видел его.

– Точно,– подтвердила Верочка.– «ЮБ» – Юрий Баринов. Так зовут шефа Гусева, который был в полном восторге от подарка до тех пор, пока вдруг не выяснилось, что портсигар подделка. Гусев в ужасе. Он никак не может понять, как все это получилось. Ювелир очень надежный вроде бы человек. Ну а сослуживцы, конечно, в ярости. У Гуся и без того репутация была не ахти, а тут еще такой облом. Можете себе представить.

– Твоя работа? – обернулся я к Лабуху.

– Если ты портсигар имеешь в виду, то да. Я сделал более десятка подобных вещиц. Халтура, конечно, но ведь и заплатили мне немного.

– А совесть тебя не мучает, художник? – упрекнул Чуев.

– При чем тут совесть?! – возмутился Лабух.– Ведь это же не подделка, а копия. С первого же взгляда любому лоху видно, что к истинному искусству это барахло никакого отношения не имеет.

С точки зрения художника Лабух, конечно, прав. Но, увы, не все у нас художники и искусствоведы. И далеко не все способны с первого взгляда отличить работу фирмы Фаберже от изделия кустарной мастерской господина Лабуха. Не говоря уже о том, что у нас многие способны легко золото с бронзой перепутать. И то желтенькое, и это. Разумеется, есть специалисты, ценители, эксперты, но ведь Лабуховы поделки не на них рассчитаны. А служат только для того, чтобы глаза лохам отвести. Правда в конце концов открывается, но ловких людишек уже и след простыл.

– Итак, леди и джентльмены, мы отправляемся в путь. Сначала ты, Верочка, отвезешь нас к Наташе, а потом Чуев подскажет нам адрес Лузгина. Есть вопросы?

– У меня есть ремарка,– поднял руку Чуев.– Во-первых, я знать не знаю, где живет Лузгин, а во-вторых, я не желаю участвовать в твоих авантюрах, Феля.

– А это не мои авантюры, друг ситный, это ты сидишь у нас под подпиской о невыезде. Это тебя обвиняют в убийстве Каблукова, а не меня. И это тебе нужно найти Язона, а не мне. Задачу уяснили, Виктор Романович?

Чуев надулся. Можно подумать, что это я был виноват во всех свалившихся на его голову неприятностях. Папа папой, друг другом, но иной раз надо самому пошевелить ножками, а не ждать, пока «свобода нас встретит радостно у входа». Может и не встретить. И тогда придется значительную часть времени провести в местах, отдаленных от благ цивилизации и славящихся своими первобытными нравами. Во всяком случае, тюрьма – это не то место, где избалованный папенькин сынок будет чувствовать себя как рыба в воде. Видимо, Чуев это осознал и вторую претензию снял. Оставалась закавыка первая, и я поспешил освежить Витькину память.

– Никогда не поверю, что ты у Бегемота ни разу не был. Ведь коллеги по театру. Оба пьющие. Ты юнец, а он мудрец. Наверняка делился опытом.

– Ну делился, а что дальше,– продолжал хорохориться Чуев.– Раза два я у него был. Но с тех пор минуло лет шесть-семь. Не помню я адреса, слышишь, убей, не помню.

– Вот ведь люди! А еще называют себя интеллектуалами. Номер дома, двузначное число неспособны удержать в памяти.

– Можно подумать, что ты никогда из гостей пьяным не возвращался.

– Но ходил ты к Лузгину трезвым, или ты тогда вообще не просыхал? Ладно, поехали. В дороге разберемся. Поедем на твоей лайбе, Витя.

– А почему на моей?

– Потому что ты единственный из всей компании не пил шампанское. Ты что, хочешь, чтобы я в пьяном виде сел за руль и стал преступником?

Дело, конечно, было не в алкоголе. Просто мой «форд» уже примелькался недоброжелательно настроенным ко мне людям. А дырки в лобовом стекле и вовсе служили неопровержимой уликой, изобличающей хозяина в бурной деятельности на поприще если не криминальном, то около того. Но говорить об этом Чуеву я не стал, дабы не нервировать бывшего артиста понапрасну.

– От кого ты узнала адрес Наташи? – спросил я у Верочки, садясь на переднее сиденье рядом с Чуевым.

– От Гуся. Он случайно видел, как она выходила из этого подъезда, ну и решил, что искусствоведша там квартиру снимает.

– Адрес? – небрежно бросил через плечо Чуев.

– Улица Независимости, дом 11, подъезд третий. Номера квартиры не знаю, но можно уточнить у соседей.

– Уточни на всякий случай, в честь чьей независимости эту улицу назвали,– ехидно заметил Чуев, но Верочка, увлеченная погоней по следу, никак не отреагировала на его юмор.

Какое-то время Чуев покорно следовал указаниям Верочки, сворачивая то влево, то вправо. Потом вдруг вновь ударился в истерику:

– Это же улица Революции, я совершенно точно помню, при чем тут ваша независимость?

– Разуй глаза, Витя,– настоятельно посоветовал я ему.– И вспомни, в какой стране живешь. В России независимость от здравого смысла всегда приобретается в результате революционных преобразований. Так что смирись, гордый человек, и рули туда, куда Верочка скажет. Чего хочет женщина, того хочет Бог.

– Вот козлы,– пригляделся Чуев к табличке на фасаде нужного нам дома.– Когда они успели переименовать? Я же точно помню, что Лузгин жил на улице Революции. Да вот и он.

Из подъезда, в котором, если верить Гусеву, должна была проживать Наташа, вышел кругленький человек невысокого роста. Впрочем, вышел он, кажется, не по доброй воле, поскольку его окружало трое амбалов устрашающей наружности и явно склонных к насилию. Во всяком случае, один из них без всяких церемоний толкнул Лузгина в спину, придавая ему ускорение по направлению к уже виденному мной белому «мерседесу». В «мерседесе» Лузгина поджидал человек, в котором я, кажется, узнал Красильникова. Я говорю «кажется», поскольку довольно трудно опознать человека на таком расстоянии. А ближе подобраться к похитителям мы не рискнули, опасаясь слишком резкой реакции. Чего доброго, решительные ребята вновь открыли бы стрельбу, на этот раз более прицельную.

– Они его увозят,– заелозил Чуев.– Ну что ты сидишь, Феля, действуй.

– Прикажешь стрелять? – вежливо полюбопытствовал я.

К сожалению, ни у меня, ни, судя по всему, у Чуева не было полной уверенности, что Лузгина похищают. В конце концов, Бегемот не кричал «караул» и не пытался иным способом привлечь внимание соседей и прохожих. Может, он вполне добровольно согласился сотрудничать с Красильниковым. Не исключено, что его купили. В любом случае лезть в одиночку на банду хорошо вооруженных молодчиков я не собирался. Героическая смерть пока что не входила в мои планы.

– Рули за ними,– приказал я Чуеву.– И соблюдай дистанцию.

– Это Конь со своими братками,– сказал вдруг Лабух с заднего сиденья.– И машина эта его.

– Какой еще конь? – рассердился Чуев.

– Коняев,– уточнил Лабух.– Та еще сволочь.

С Коняевым я лично знаком не был, но слышать о нем слышал. Народная молва приписывала ему немало криминальных подвигов. Зато правоохранители в его сторону лишь скорбно вздыхали и сетовали на недостаточность улик. Пару раз они, впрочем, пытались его привлечь и оба раза оконфузились. Словом, столь предосудительное знакомство с чуть ли не главным в нашем городе отморозком характеризовало, надо признать, господина Красильникова далеко не с лучшей стороны. А еще потомок купца первой гильдии!

– За город едут, – без труда определил Лабух. – У Коня там домишко за каменным забором.

– А ты что, бывал у него?

– Коняев сейчас вполне респектабельный бизнесмен, вхожий и к мэру, и к губернатору. Я его консультировал по поводу картин. Он мнит себя коллекционером. Хотя, между нами, в сфере искусства он полный дундук.

Значит, убивать Лузгина эти люди не собирались, иначе известный многим в городе Коняев не стал бы так откровенно светиться. Надо сказать, что Лабух очень вовремя опознал коняевских братков и вычислил направление их движения. Дело в том, что из Витьки Чуева водитель, как из собачьего хвоста сито. Несколько раз, несмотря на наши понукания, он самым бездарным образом упускал «мерседес», который, к слову, абсолютно никуда не торопился и катил по городским улицам со скоростью, предписанной чайникам нашим заботливым ГИБДД. К сожалению, Чуева-младшего даже чайником назвать нельзя. В принципе я бы вообще не доверял руль людям, склонным к мечтательной меланхолии. И уж тем более не выпускал их на городские улицы в сумеречную пору. Человек родился в этом городе, прожил на его улицах всю свою жизнь и, кажется, должен бы знать его как свои пять пальцев, но не тут-то было: дважды этот олух царя небесного сворачивал не туда, а один раз едва не бросился под колеса тяжелогруженого КамАЗа. Не перехвати я в самую последнюю минуту у него руль, наше путешествие закончилось бы, едва начавшись.

– Тебя в дом Коняева пустят? – спросил я у Лабуха.

– Должны пустить,– пожал тот плечами.– Конь ко мне хорошо относится.

Не скажу, что Коняев жил в хоромах, но домишко впечатлял неискушенного человека. А каменная ограда и вовсе имела претензию сравняться с крепостной стеной. Будь я Рыцарем печального образа, мне никогда не удалось бы взять сей укрепленный замок с помощью верного копья. К счастью, я не был рыцарем и не собирался вести боевых действий. После того как железные ворота поглотили белый «мерседес», я решил, что настала моя пора подсуетиться.

– Ты что, с ума сошел! – возмутился Чуев.– Нашел с кем связываться. Этот Коняев нас в порошок сотрет.

– Не вибрируй. Тебе в пасть зверя идти не придется. Останешься на стреме. Если через час мы с Лабухом не вернемся, позвонишь Роману Владимировичу и вызовешь подкрепление. Близко к воротам не подъезжай. Варежку не разевай. Следи за тем, чтобы враг не застал вас с Верочкой врасплох.

Чуев бурчал себе что-то под нос, видимо, весьма для меня нелестное, но я его уже не слушал, готовясь к вылазке. Лабуха я на всякий случай прихватил с собой, и уж, разумеется, не в качестве оруженосца или подсобной военной силы. Просто надо же было что-то, а точнее кого-то предъявить на входе бдительной охране.

Нельзя сказать, что у калитки нас встретили как родных. Но Лабуха опознали сразу. Судя по всему, он не врал, когда говорил о своих тесных дружеских контактах с криминальным авторитетом.

– А этот? – кивнул на меня спортивного вида молодой человек в джинсах и светлой рубашке, с довольно симпатичным и почти доброжелательным лицом.

– Художник,– ответил я вместо Лабуха.– Приглашен к господину Коняеву для консультаций.

– Фамилия? – строго спросил меня молодой человек.

– Айвазовский.

Коняевская охрана была оснащена по последнему слову техники, во всяком случае, молодому человеку в джинсах не составило труда связаться с хозяином. Судя по всему, там удивились неожиданным гостям, но, видимо, и заинтересовались. Меня пропустили, даже не обыскав. Честно говоря, меня удивило подобное легкомыслие. Будь я авторитетом, насолившим очень многим людям, то не вел бы себя столь беспечно. И уж, конечно, нанял бы себе куда более добросовестных охранников.

Однако, как вскоре выяснилось, дело было вовсе не в беспечности охраны. Просто Коняев не понял доброжелательного молодого человека и его фразу «Пришел Лабух с Айвазовским» истолковал в том смысле, что художник принес ему на продажу картину известного мастера. Ситуация, что ни говори, забавная. Но чего только в этой жизни не случается даже с очень осторожными и предусмотрительными людьми.

– Какого черта? – удивленно уставился на меня Коняев.– Как вы здесь оказались?

Обращение было не слишком любезным по форме, но, поскольку господин Коняев не получил в свое время достойного воспитания, я решил пропустить его грубый выпад мимо ушей. Зато Красильников, сидевший в кресле в дальнем углу обширного холла, поднялся мне навстречу:

– Здравствуйте, граф Феликс. Рад видеть вас в добром здравии.

– Конкурирующая фирма,– дошло наконец до Коняева.– А при чем здесь Айвазовский?

– Я пошутил. Точнее, ваш охранник меня не так понял.

С губ Коняева вот-вот должно было сорваться ругательство, но в последний момент он передумал. В конце концов, ничего страшного не случилось, и, по мнению хозяина дома, я не представлял для него серьезной опасности. Зато на Лабуха он бросил весьма недобрый и мало чего хорошего обещающий взгляд. Надо признать, что внешность Коняева не во всем соответствовала его дурной славе. Если он в юные годы и имел склонность к блатной романтике, то сейчас об этом напоминала лишь наколка на руке. Годы, проведенные среди элиты, не пропали для него даром. Не скажу, что его без проблем можно являть цивилизованному миру, но для внутреннего потребления он уже созрел. С такими манерами вполне уже можно идти в депутаты, а то и в мэры. Тем более что лицом Коняев вполне удался, а статью догонял номенклатурных работников среднего звена. То есть был полноват, но не настолько, чтобы сидеть сразу на двух стульях.

– А что я мог сделать? – отозвался Лабух на строгий взгляд хозяина.– Он выиграл у меня бессмертную душу. Это не человек, это Мефистофель. Бойся его, Василий, он обведет тебя вокруг пальца.

Выслушав столь лестную характеристику в адрес гостя, Коняев только рукой махнул в сторону художника:

– Свихнешься ты когда-нибудь, Сашка, среди своих картин.

Однако Красильников отнесся к предостережению Лабуха более серьезно, во всяком случае, не удержался от патетики:

– Что я слышу, граф Феликс, неужели вы действительно в родстве с нечистой силой?

– А вас это очень бы огорчило?

Коняев захохотал, Красильников улыбнулся, и только Лузгин, сидевший на стуле в самом центре довольно обширного холла, продолжал хранить на лице маску отчаяния. К слову сказать, выражение его лица очень гармонировало с оформлением помещения, решенного в крайне мрачных тонах. Скорее всего, в качестве дизайнера Коняев использовал Лабуха – окружающие нас декорации были вполне в стиле свихнувшегося художника. Я, правда, не совсем уверен, что все висевшие на стенах жутковатые картины написаны Лабухом, но в любом случае приобретались они не без его участия. Не очень, правда, понятно, какой кайф ловил сам хозяин среди всех этих написанных в абстрактной манере образов и образин, но, в конце концов, чужая душа потемки, и не исключено, что Лабух с Коняевым родственные души, заключившие союз если не на небесах, то в преисподней.

– Послушайте, Бегемот,– обратился я к Лузгину.– Зачем вам понадобилось убивать Азазелло.

– Стоп! – вскинулся Коняев.– Вопросы здесь задаю я. Кто такой Азазелло?

– Скажите, а фамилия Зеленчук вам тоже ничего не говорит?

С этим вопросом я обратился не столько к Коняеву, сколько к Красильникову, и господин Красильников оправдал мои надежды. Он прошелся по холлу, опираясь на свою изящную тросточку и, видимо, что-то обдумывая. И лишь потом, обернувшись к Коняеву, сказал:

– Вот тебе, Василий Васильевич, еще одно подтверждение моей правоты. Зашевелились уже на самом верху. Насколько я понимаю, Роман Владимирович отклонил мое предложение о сотрудничестве?

Последний вопрос предназначался мне, и потомок купца первой гильдии весьма выразительно щурился в мою сторону, словно приценивался к товару. Впрочем, не исключено, что у Красильникова проблемы со зрением, а очки он не носит из старческого тщеславия.

– Чуев уже не свободен в выборе партнеров.

– Этого следовало ожидать. Вы, конечно, в курсе, граф, отчего мы все всполошились и что ищем?

– Разумеется. В случае успеха мне обещан гонорар, и весьма приличный. Впрочем, я не единственный охотник за золотом и бриллиантами.

Похоже, Красильников понимал ситуацию даже лучше, чем я. Трудно сказать, что двигало этим немолодым человеком, но вряд ли примитивная жадность. Этот старик производил впечатление пресыщенного жизнью игрока, которому на финише выпала редкостная удача. Вдруг появилась возможность сорвать совершенно невероятный, просто фантастический банк, и он не устоял.

– Вам нужен Лузгин?

– Да, господин Красильников. И я его получу. Хотелось бы обойтись без стрельбы. Это и в ваших интересах, господа. Если о вашей активности узнают мои боссы, то за ваши жизни я не дам и медного гроша.

– Это за твою жизнь я не дам гроша,– ощерился в мою сторону Коняев.– Уж будь уверен, на этот раз мои ребята не промахнутся. Впрочем, они не промахнулись бы и в прошлый раз, если бы им тебя заказали.

– Вы ведь богатый человек, Коняев,– обернулся я к рассерженному урке.– Зачем же вам так глупо рисковать без всяких шансов на успех? Конечно, на кону миллиарды, но ведь жизнь ни за какие деньги не купишь.

Коняев довольно долго и пристально смотрел мне в глаза, а потом неожиданно успокоился и даже, кажется, повеселел. Его реакция показалась мне странной, и я, честно говоря, ждал подвоха, но, как вскоре выяснилось, мысли хозяина текли сейчас по совершенно иному руслу.

– А я ведь вам с Шагиняном не верил, Лев Константинович. Блажат, думаю, старички. Ну какие в наше время могут быть клады! Справки по вашей просьбе наводил, но все равно сомневался. А вот этот молодой человек меня убедил окончательно. Ах, Чуев, Чуев. Мы копаемся в мелочишке, а он вершит великие дела.

– Так я могу забрать Лузгина без стрельбы, или вы будете настаивать на представлении под названием «Маски-шоу»?

Коняев вопросительно глянул на Красильникова:

– Он не блефует?

– Вряд ли, Василий. Если к делу подключились Зеленчук и Чуев, то в открытой драке с ними у тебя шансов нет. Вполне возможно, что твой дом окружили омоновцы.

– И они вот так, ни за что ни про что готовы убить человека?

– Вас не убьют, вас просто арестуют по обвинению в похищении человека,– возразил я.– А Лузгин подтвердит эту версию в суде.

– Лучше отдай его, Василий, от греха подальше. Все, что нам надо знать, мы уже знаем. В последние годы вокруг этого клада навалено столько трупов, что еще два-три статистики не испортят. А вас, Феликс, я хочу предупредить просто из личной симпатии: чем ближе вы будете к цели, тем больше шансов у вас быть убитым своими же. Послушайте старого человека, господин Строганов, и вовремя остановитесь, иначе вам никогда не тратить своего гонорара.

В принципе ничего нового Красильников мне не сказал. Я и сам понимал, что сильно рискую. Надо быть уж совсем законченным идиотом, чтобы верить в благородство таких людей, как Зеленчук или Чуев. Впрочем, не исключено, что Роман Владимирович выразит сожаление по поводу моей смерти, поскольку знает меня очень давно, но дело есть дело, и оно никогда не обходится без издержек. А списывать или не списывать человека в издержки, решает в конечном счете судьба, хотя и устами вполне конкретных лиц.

Лузгин, который за время нашей беседы не проронил ни слова, так же молча встал и поплелся вслед за Лабухом на шаг впереди меня, тяжело вздыхая и сутуля покатые плечи. Я ожидал эксцессов со стороны обиженной и обманутой мною охраны. Но молодой человек в джинсах всего лишь бросил на меня зверский взгляд и пообещал разобраться попозже. Подобного рода обещания нельзя, конечно, игнорировать, но и придавать им слишком большое значение тоже не стоит. Я все пытался определить, кто из шести встреченных мною в доме Коняева братков годится на роль матершинника Гоги, которому я обещал надрать при встрече задницу, но, увы, подходящего кандидата так и не обнаружил. Уж очень специфической была речь телефонного хулигана, да и надтреснутый баритон надолго западал в память.

– Вы не ответили на мой вопрос, Бегемот,– сказал я Лузгину, когда мы оказались за воротами богатого особняка.– Зачем надо было убивать Лабуха?

– Ваш Лабух жив-здоров,– воровато стрельнул освобожденный пленник в сторону художника.– Да и убийство не моя специальность.

– Вы профессиональный гипнотизер или любитель?

– Я артист,– гордо сказал Лузгин.– И за деньги могу изобразить кого угодно. Но казаться и быть – это абсолютно разные вещи.

Чуев с Верочкой встретили нас как победителей. Судя по всему, они здорово переволновались, дожидаясь нашего возвращения. Верочку я пересадил на первое сиденье со строгим наказом внимательно следить за неумехой водителем, а сам вместе с Лабухом и Лузгиным устроился на заднем. Сделал я это исключительно для более тесного контакта с подследственным, дабы спинка переднего сиденья не мешала психологическому, а возможно, и физическому давлению на проштрафившегося актера. Лузгин, похоже, отошел от пережитого испуга и сейчас косил в мою сторону почти насмешливым глазом. Наверняка я казался ему менее опасным человеком, чем Коняев.

– Вам рано радоваться, Лузгин,– осадил я его.– Вы оказались между жерновов, которые в два счета перемелют вас в муку. И только чистосердечное признание и готовность к сотрудничеству могут облегчить вашу участь.

– Не знаю, чем могу быть вам полезен, граф,– любезно, но сухо отозвался актер.– Мне нечего скрывать. Все началось с того, что я решил сдать внаем комнату. Квартира двухкомнатная, живу я один, почему бы, думаю, не подзаработать бедному человеку. Согласитесь, сдача жилья внаем это еще не криминал.

– Соглашусь. Но ведь вы этим не ограничились.

– Комнату у меня сняла очень милая девушка. И она же предложила мне подзаработать. Я действительно следил за вами в столице, господин Строганов, если вас это интересует. Но никакого отношения ни к покушению на вас, ни к убийству вашего собеседника я не имею. Меня самого едва не убили. Я ведь сидел буквально в двух шагах от вас.

– И много Наташа заплатила вам за труды?

– Свозила за свой счет в Москву. И пятьсот долларов сверху. Согласитесь, это весьма скромная плата за те ужасы, которые я претерпел по ее милости и которые мне, похоже, еще придется претерпеть. Приезжают, хватают, везут неведомо куда, угрожают побоями и смертью! Я вас умоляю, что такого страшного и криминального сделал безобидный и безработный актер? Все порушено в нашем Отечестве, абсолютно все! Так давайте сохраним хотя бы гуманистические принципы в отношениях между интеллигентными людьми. Ты меня удивляешь, Виктор, уж, казалось бы, наше с тобой многолетнее знакомство должно было послужить гарантией человеческого отношения ко мне. И вдруг опять угрозы, обвинения, подозрения. Я расстроен, я разочарован и тобой, Виктор, и всем миром.

– Браво,– поаплодировал я монологу Лузгина.– Теперь я верю, что вы неплохой актер. Но вернемся к делу. Кто вам заказал художника?

– Слушайте, господин Строганов, это возмутительно. Я вам не позволю! Я артист! Я нищ, я убог, но я не убийца!

– Хватит кривляться, Лузгин! Имя заказчика? Вы не выполнили заказ, милейший, а за это спрашивают, и очень жестоко.

Лузгин понимал это и без меня. Но отнюдь не спешил открывать мне свою далеко не безгрешную душу. Скорее всего, очень боялся людей, с которыми свела его нелегкая.

– Это ваш пистолет, Лузгин?

Безработный актер на оружие даже не взглянул. Похоже, его все-таки мучила совесть. Ему вручили это оружие для вполне конкретного дела. Он должен был прийти к Лабуху и застрелить его. Но у Лузгина не хватило духу вот так просто взять и убить художника. Однако артист очень хорошо понимал мятущуюся душу собрата по художественному промыслу, отравленную к тому же лошадиной дозой алкоголя. И решил воспользоваться болезненным состоянием Лабуха, чтобы довести его до самоубийства. Это ему почти удалось. Мое неожиданное появление не было прописано в его сценарии, и в будущем эта маленькая случайность грозила обернуться для Лузгина большой бедой. Я не верил, что его встреча с Наташей была случайной, как не верил и тому, что только деньги подвигли его на паскудные действия против Лабуха.

– За нами следят,– сказал вдруг Чуев.– Эта машинешка уже третий раз попадается мне на глаза.

Я оглянулся, но ничего примечательного, кроме желтого «жигуленка», на хвосте не увидел. Лузгин тоже покосился назад и, как мне показалось, с испугом.

– Может, это коняевские ребята?

– Нет. Я его приметил еще у дома Лузгина. Второй раз я его увидел возле дома Коняева, когда он мимо нас медленно проехал. А теперь он опять здесь.

– Мало ли «жигулей» в городе,– подал голос Лабух.– Ты на номер посмотри – две шестерки в конце. Я подумал тогда – еще одну подрисовать, и будет сатанинское число.

– Любопытно,– согласился я.– Будь я киллером-эстетом, непременно завел бы себе машину с таким номером. А вы что скажете, Лузгин?

– А я тут при чем? – нервно дернулся актер.

– Так ведь он охотится за вами. Выбирает момент, чтобы всадить в вас пулю.

– Глупая шутка,– процедил сквозь зубы Лузгин.– Куда вы меня везете?

– В казино. Потом поедем в ресторан. Потом еще куда-нибудь. Мне важно, чтобы как можно больше людей знали, что Лабух жив-здоров, а вы, Лузгин, работаете на меня.

– А если я не соглашусь? Просто возьму и убегу?

– Если вы и убежите, Лузгин, то недалеко. Вас убьют.

– Вы блефуете, слышите, вы все время блефуете, я вас раскусил, а потому не боюсь.

– Тогда почему бы вам не съездить со мной в казино? Прекрасно проведем время. Вы мне нужны в качестве живца, Лузгин. На вас непременно кто-нибудь клюнет.

Лузгин промолчал. Однако я знал совершенно точно, что ему не хочется возвращаться домой. Ему не хочется вновь оказаться в лапах бесцеремонного и не слишком к нему расположенного Коняева. Правда, и место рядом со мной вряд ли можно считать для него безопасным. Лузгин не настолько глуп, чтобы не понимать очевидного – куда ни кинь, всюду клин.

– У вас начался Час Невезения, Бегемот. Мой вам совет – играйте. Ибо игра, кроме всего прочего, это лекарство против страха. Так мы идем в казино?

Желтые «жигули» подрулили к заведению вслед за нами. Было уже довольно темно, а потому зажглись уличные фонари. День выдался жарким, но к вечеру потянуло прохладой. Так что пиджак на плечах вышедшего из «жигулей» молодого человека был, пожалуй, уместен. Мне, правда, показалось, что надел он его не из соображений приличия, собираясь провести досуг в людном месте, и даже не по случаю прохлады, а просто потому, что за поясом у него был пистолет. В конце концов, я имел право предположить именно это, и никто не мешал мне поделиться своими соображениями с Лузгиным.

– Мне, право, неловко, господин актер, выталкивать вас навстречу смерти. Хотя смерть на ступеньках казино для истинного игрока, пожалуй, если не лестна, то уместна. Я готов вернуть вам пистолет, попробуйте защитить себя сами.

Молодой человек в пиджаке застыл истуканом у дверцы своих «жигулей» и без всякого стеснения косил глазами в нашу сторону. Конечно, для киллера подобное поведение можно было бы счесть вызывающим, но среди них попадаются редкостные наглецы.

– Это случайно не Язон? – спросил я у Чуева.

– Нет,– отозвался Витька.– Может, в милицию позвонить?

– А что мы скажем милиции? – пожал я плечами.– Что некий молодой человек собирается убить господина Лузгина? Но если сам господин Лузгин в это не верит, то почему должны верить сотрудники милиции? Так вы побежите, Бегемот?

– Идите к черту,– процедил сквозь зубы актер.

– Ну что ж, я подчиняюсь. Хотя не уверен, что этот юнец имеет отношение к потусторонним силам.

Молодой человек не то чтобы не ждал моего появления, но, видимо, никак предполагал, что мне придет в голову мысль прикурить именно от его зажигалки. Однако надо отдать ему должное, моя просьба не застала его врасплох, и человеком он был курящим, поскольку немедленно полез правой рукой в карман брюк. Врезал я ему от души и по очень болезненному месту. Несостоявшийся киллер согнулся и получил еще вдобавок ребром ладони по шее. Наверное, он так бы и рухнул на грязный асфальт, если бы я не прислонил его к капоту машины. Пистолет у моего оппонента был, а вот документов не оказалось.

– Что случилось? – окликнули меня от дверей казино. Кажется, это был охранник.

– Приятелю стало плохо,– поделился я своим горем.– Видимо, тепловой удар.

– Может, вызвать «скорую»?

– Не надо. Мы справимся сами.

Я махнул рукой в сторону чуевской «ауди», и оттуда мне на помощь примчались Витька с Лабухом. Втроем мы с трудом запихнули поверженного врага обратно в «жигули». Юноша продолжал пребывать в сладком забытьи, но суета вокруг его обездвиженного тела не привлекла особого внимания. Хотя площадку возле казино никак нельзя было назвать безлюдной. В нашу сторону косились и дамы, и джентльмены, и просто прохожие, но вопросов никто не задавал. Кто-то, видимо, считал, что в машину грузят пьяного, кто-то не исключал, что видит бандитскую разборку, но тогда тем более не следовало задавать озабоченным людям вопросы под горячую руку, дабы не нарваться на неожиданный отпор. Словом, задуманная мною операция по похищению неизвестного, который предположительно был киллером, прошла с блеском, и я поблагодарил соратников за доблестный труд.

– А с Бегемотом что делать? – спросил Лабух.

– Вот тебе ключи от моей квартиры, Саша, жди меня там. Лузгина можешь взять с собой, но силой не принуждай. Остальные свободны до утра. Да, чуть не забыл передать Верочке эту тысячу долларов и поблагодарить за службу. У меня все.

Витька, кажется, еще что-то собирался уточнить, но я уже сел за руль «жигулей» и тронул машину с места. Свежий ветерок, задувший в окно, благотворно подействовал на загадочного юношу в пиджаке. Он очнулся, но глаз не открыл, видимо, собирался с мыслями, просчитывал ситуацию и соотношение сил.

– Машина числится в угоне?

Ответа не последовало, зато пленник предпринял попытку пошевелить руками, довольно крепко связанными за спиной. Не то чтобы я его боялся, просто не хотелось во второй раз бить его по печени. В конце концов, у молодого человека могло оказаться слабое здоровье и даже цирроз, результат неумеренного потребления пива в подростковом возрасте.

– Вас подводит пристрастие к дешевым эффектам, милейший. Могли бы угнать машину с менее заметным номером.

У меня создалось впечатление, что он просто не понял мой намек на пресловутые шестерки. Наверно, то, что для начитанного Витьки Чуева почти потустороннее знамение, для этого недоучившегося сосунка всего лишь случайность. По-моему, незадачливый киллер не успел перевалить двадцатилетний рубеж. Во всяком случае, мучающие подростков прыщи еще не оставили его не отмеченного печатью интеллекта лица. Такие сначала стреляют, а потом уже писают в штаны от ужаса. Хотя нередки среди них и психически неполноценные отморозки, которые вообще слабо понимают, что такое жизнь и что такое смерть, витая мыслями или тем, что их заменяет, в виртуальном пространстве. Издержки телевизионного воспитания, формирующего клиповое сознание, неспособное воспринимать мир в причинно-следственных связях. В сущности, это разновидность олигофрении, но, к сожалению, немногим дано это понять.

– Вы будете говорить, молодой человек, или отойдете в мир иной, героически стиснув зубы.

– Я вам ничего плохого не сделал.

– Но вы хотели убить моего дорогого друга, замечательного российского актера Лузгина. Вы покусились на святое, на последнее, что еще осталось у нашего Отечества,– на искусство! Я бы на вашем месте со стыда сгорел.

– Вы сумасшедший?

– Должен сказать, что вы не первый, кто меня об этом спрашивает. Но неужели вам станет легче, если я признаюсь, что – да, маньяк? Итак, кто вам заказал Лузгина?

– Я не знаю никакого Лузгина. Я приехал играть в казино.

– В казино, юноша, не ходят без денег и с пистолетом за поясом. Я бы на вашем месте хотя бы для конспирации прихватил наличные. И документы надо брать на дело. А то обнаружат ваш труп где-нибудь на обочине, и будут десятки занятых людей мотаться по всему городу, выискивая, за чей счет вас похоронить. Вы же знаете, что в областном бюджете денег кот наплакал.

– Я не собираюсь умирать.– Голос моего пленника дрогнул.

– Так ведь и Лузгин не собирался. Он ведь вообще жизнелюб. Милый человек, обаятельный, доброжелательный, любимый друзьями и женщинами. И вдруг появляетесь вы с пистолетом и дурными намерениями. Стыдно, юноша.

– Что вам от меня надо?

Крепкими нервами этот парнишка явно не обладал и уже на десятой минуте нашего дружеского разговора перешел на визг. Глаза смотрели на меня испуганно, но раскаяния в них я не приметил, только ненависть.

– Назовите имя человека, заказавшего вам Лузгина.

– Я его не знаю. Мы в пивной встретились. Нас Хряк познакомил.

– И что сказал этот блондин?

– Назвал фамилию человека, дал адрес и выплатил аванс в две тысячи долларов.

– А когда окончательный расчет?

– Завтра. Место он назначит сам. Позвонит Хряку, как только получит подтверждение о смерти Лузгина.

– Хряк, значит, в доле?

– Десять процентов.

– Ну это по-божески. Точнее, по-сатанински. Так это не первое ваше убийство?

Молчание было мне ответом, молодой человек мучительно обдумывал, как бы половчее мне соврать.

– Значит, не первое,– сделал я вывод и резко повернул руль вправо.

– Это было случайно. Мы хотели ограбить, и все.

– Хорошо. Я помогу вам убить Лузгина и заработать десять тысяч. Но взамен вы сдадите мне Язона. Вашего блондина ведь Язоном зовут?

– Не знаю. Он не представился.

Честно говоря, я не очень понимал этого Язона. К чему такая кровожадность? Допустим, убийство много знающего Каблукова сошло ему с рук. Казалось бы, сматывай удочки и уноси ноги из города, где совершенно очевидно запахло жареным. Однако Язон остается, чтобы устранить Лузгина. Неужели только потому, что Лузгин знал в лицо Наташу и самого Язона? Но ведь Язона знали в лицо многие, так же, как и его подружку, впрочем. Он что, собирается убрать всех, так или иначе причастных к золотым безделушкам? Но это ведь абсурд. Мне известно о трех проданных им предметах, но их, скорее всего, было больше. Причем Язон явно искал оптового покупателя. Наследил этот блондин в городе изрядно, что, между прочим, говорит о его недостаточной профессиональной подготовленности. Судя по всему, Язон и Наташа дилетанты, случайно наткнувшиеся на золотые россыпи и не обладающие нужными связями, чтобы реализовать свалившееся на голову богатство без шума и пыли.

В своей квартире я обнаружил не только Лабуха, но и Лузгина. Моя догадка оказалась верной, актер боялся и, похоже, у него для этого были веские причины. На приведенного мною молодого человека он взглянул без большого дружелюбия и особенного интереса к нему не выказал. Следовательно, несостоявшийся киллер не лгал, и с Лузгиным он действительно знаком не был.

– Послушай, граф, ты живешь как последний босяк,– встретил меня претензией Лабух.– В твоем холодильнике нет даже маргарина. А из спиртного только пустая бутылка из-под коньяка. Я бы с удовольствием пополнил твои продуктовые запасы, но у меня нет денег.

Денег я Лабуху дал, чем привел его в легкую растерянность.

– А ты не боишься, что я сбегу? Тем более что выданной тобой суммы хватит на ночной загул.

– Ты не станешь пить, Лабух. Любопытство художника помешает. Ты побоишься опоздать на банкет царя Мидаса. Мы ждем тебя через полчаса с колбасой, консервами и бутылкой коньяка. Хлеба не забудь.

Пока Лабух проворачивал хозяйственные дела, я вплотную занялся своими гостями. Молодому человеку я наконец развязал руки и усадил его в кресло, стоящее у окна. Окно было открыто по причине духоты, но поскольку я живу на шестом этаже, то можно было не опасаться внезапного прыжка и побега. Лузгин сидел на диване, угрюмо уставившись в телевизор, который, к слову, не был включен.

– Вам будет интересно узнать, Бегемот, что я обещал нашему новому другу Коле помочь заработать на вашей смерти десять тысяч долларов. Десять процентов этой суммы отойдет Хряку за посредничество, но оставшихся денег вполне хватит бедному юноше, чтобы съездить за границу для расширения кругозора.

– Дешево вы меня цените, граф.

– Цену определил не я, ее определил Язон, он и платит.

– Вы опять блефуете, уважаемый. Поверьте, это почти смешно.

– Хотите пари?

– На мою бессмертную душу? – криво усмехнулся актер, которому Лабух, видимо, успел рассказать о своей печали.

– Ваша бессмертная душа уже заложена, Лузгин. Вы ведь, кажется, астролог, чернокнижник, доктор оккультных наук. Так зачем надо было убивать Лабуха?

Лузгин ответил не сразу. Довольно долго он с подчеркнутым интересом разглядывал окружающую обстановку. Хотя любоваться в моих апартаментах, в сущности, нечем: диван, два кресла, телевизор и стенка, доверху набитая книгами, которые достались мне в наследство от отца. Отец был книголюбом. И среди собранных им книг попадались редкие издания. Впрочем, актер в данную минуту вряд ли думал о литературе, мысли его были наверняка поглощены проблемой собственного выживания. Я его не торопил, просто сидел и изучал своего оппонента, пытаясь разгадать загадку чужой души. А именно: что заставило интеллигентного и на вид вполне добродушного человека встать на преступную тропу и дойти по ней едва ли не до убийства?

– Если я вам скажу зачем, то что я буду с этого иметь?

– Вы будете иметь жизнь и паспорт на другую фамилию. Мне почему-то кажется, что фамилия «Лузгин» вам уже надоела.

– Хотите инсценировать мою смерть?

– Да. И волки в лице Коли и Хряка будут сыты, и овца цела. Хотя на овцу вы, господин актер, мало похожи. Мне почему-то кажется, что вы не совсем тот человек, за которого себя выдаете.

Лузгин посмотрел на меня с интересом. Мне подумалось, что он опять хотел обвинить меня в блефе, но в последний момент передумал. Надо сказать, что внешность у Лузгина была располагающей, вызывающей доверие и симпатию. Возможно, это был природный дар, не исключено, что наложила отпечаток профессия, ибо что это за актер, который не может расположить к себе публику. Лишь изредка сквозь образ доброго дядьки и рубахи парня вдруг проступало что-то откровенно злобное, завистливое и порочное.

– Если не ошибаюсь, Феликс, ваш отец был видным психиатром, можно даже сказать, светилом в этой области? Он ведь погиб от рук хулиганов?

– Ну и что? – нахмурился я.

– Только не надо смотреть на меня зверем. Избить немолодого актера – много ума не надо. А вы ведь интеллектуал, Строганов. Аналитик. Знаток человеческих душ. И от отца многого нахватались, и в институте, насколько мне известно, учились просто блестяще. Но потом вы внезапно институт бросили. Рассорились с отцом. Почему вы рассорились с отцом, Феликс?

Если бы он в этот момент улыбнулся, то недосчитался бы многих зубов. Но губы его были крепко сжаты, а в пристально нацеленных на меня глазах не было и капли насмешки.

– Я не ссорился с отцом, господин Лузгин. У вас абсолютно неверные сведения. Просто разочаровался в профессии. Скажу больше, мне страшно не нравятся люди, которые лезут в мои семейные, абсолютно их не касающиеся дела.

– Нет, Феликс, речь идет не о семейных делах. Вы просто узнали, что ваш отец сотрудничал с КГБ, и вообразили, что он угнетал несчастных диссидентов. Кажется, была в газете статейка на эту тему, довольно гнусненькая.

– Ну и зачем вы все это рассказываете, господин Лузгин? Демонстрируете свою осведомленность?

– Нет, хочу, чтобы вы прониклись ситуацией. Я тоже работал на эту организацию. Правда, был самым обычным стукачом. Попался на спекуляции шмотками. Мог схлопотать большой срок. А человек я был молодой, с большим, как мне тогда казалось, театральным будущим. В общем, мне предложили, и я согласился.

– Вы хотите сказать, что Язон…

– Нет, не Язон и не Наташа. Этот человек пришел раньше.

– И вы испугались разоблачения?

Лузгин вдруг рассмеялся и смеялся долго, а мне оставалось только удивляться искренности этого вдруг прорвавшегося из чужих потаенных глубин смеха.

– Нет, Феликс. Я мог бы вам солгать и разыграть из себя жертву режима, но не буду этого делать. Мне действительно стыдно, но только за тогдашние, советских времен, муки совести. Я ведь чуть не спился тогда. Но если сейчас на заборе кто-нибудь аршинными буквами напишет: «Лузгин-стукач», я встану перед забором и буду принимать поздравления. Перед кем мне, скажите на милость, должно быть стыдно? Перед властью? Или перед нашими замечательными интеллигентами? Они ведь сначала мифы создавали, получая за это деньги и звания, а потом сами же эти мифы принялись разоблачать, и тоже не даром. Потрясающий кульбит, оцените, Феликс! Мир еще ничего подобного не знал. Они ведь мошенники! Кидалы! Они кинули народ и остались с барышом. Деньги, Феликс, и только деньги. Мне хорошо заплатили, и я согласился. Это я забрал у Лабуха эскизы, но у меня не поднялась рука, чтобы его убить. Не рожден я киллером. А Лабуха все равно не оставят в покое, он слишком много знает.

– А что он знает?

– У меня нет полной уверенности. Я крупно провинился перед боссом, и в качестве отступного от меня потребовали жизнь Лабуха. Он что-то видел. Какую-то вещь. Давно. Еще до появления Язона в нашем городе. Не знаю, у кого, не знаю при каких обстоятельствах, но видел. К тому же Сашка был в хранилище. Или около него. Словом, лишние знания вредят спокойному сну и здоровью.

– Лабух знает местоположение хранилища?

– Нет, конечно. Его привезли туда смертельно пьяного и с завязанными глазами. Я думаю, что кто-то дорвался до тайного схрона и теперь ведет очень крупную и очень кровавую игру. Там ведь очень большие ценности, Феликс.

Странная история. Причем чем дальше, тем страннее. Разумеется, Лузгин рассказал мне далеко не все из того, что знал. Но по лицу было видно, что больше и не скажет. И пусть в его осторожном рассказе концы не сходились с концами, но ясно было одно: у кого-то сдали нервы. Возможно, у Главного Хранителя сказочных сокровищ. Кругом соблазны, а он сидит, как скупой рыцарь, на сундуках с золотом, не имея возможности потратить хотя бы копейку. Тут, пожалуй, у самого стойкого человека может съехать крыша. Тем более что нет уже ни страны, которая доверила ему эти сокровища, ни организации, которая его заботливо опекала. Видимо, даже ревизоры в последнее время не появлялись. И Главный Хранитель вполне мог предположить, что все, кто знал о схроне, а знали наверняка считаные люди, либо уже умерли, либо отправлены в мир иной с чужой помощью. Конечно, он мог бы сдаться властям, оговорив для себя в качестве комиссионных определенный процент, но, наверно, у него не было уверенности, что выплатят ему эти комиссионные золотом, а не свинцом. Ибо наше замечательное государство уж очень ненадежный партнер, когда дело касается серьезных и тайных сделок. Во всяком случае, доведись мне, я бы от сделки с государством уклонился. И Главный Хранитель решил сыграть по маленькой. Однако, похоже, просчитался.

– Как фамилия человека, поручившего вам убрать Лабуха? – глянул я на актера.

– Я вам назову его, но только после того, как вы обеспечите мне безболезненный уход со сцены.

– Вам ведь приходилось, господин Лузгин, играть покойников?

– На этот счет можете не волноваться. Грим я беру на себя. За вами киллер и тело, которому я с легкой душой могу передать свои документы.

Киллер у меня был. Молодой человек по имени Коля дремал в кресле и, кажется, даже не прислушивался к нашему с Лузгиным разговору. Впрочем, если и прислушивался, то невелика беда. Вряд ли он что-нибудь понял в делах, которые вершили великие мира сего, не считаясь ни с законом, ни с моралью. Информационное освещение прискорбного события я собирался поручить Виктору Чуеву. Но мне нужно было тело. С покойниками в большом городе проблем не бывает, но необходим был безымянный покойник, которого не будут искать безутешные родственники.

В принципе я знал, где его найти, но хорошо понимал, что это мне будет стоить немалых денег.

Вернувшийся Лабух был слегка шокирован тем, что я вновь собираюсь их покинуть, не отведав разносолов, которые он раздобыл в окрестных магазинах.

– Присматривай за Колей. Я не думаю, что он настолько глуп, чтобы бежать от десяти тысяч долларов, но все-таки.

С Чуевым я договорился па телефону. Кажется, он завалился спать и уж, наверное, с Верочкой, хотя стрелки часов едва перевалили одиннадцать ночи.

– У тебя, старик, завышенные претензии к моей скромной персоне. Где я тебе возьму телеоператора среди ночи.

– Это твои проблемы,– отрезал я.– Жду твою телебригаду в морге.

– Где? – ахнул Витька.– Ты что, с ума сошел?

– Вероятно. У меня все.

Труп мне должен был обеспечить Сеня Калягин. Мы учились с ним в институте, но в отличие от меня он его закончил и получил очень завидную и гуманную профессию патологоанатома. Ну а если без дураков и шуточек, то действительно нужную профессию, хотя и не для неврастеников.

– Ты, Феликс, соображаешь, что просишь? Это же верная статья в УК.

По равнодушному и даже немного сонному лицу Калягина не было, однако, заметно, что он этого грозного УК испугался. На мой взгляд, Сеня от природы был бесстрашен, иначе не подался бы на столь ответственную и жутковатую должность. Сам я к покойникам отношусь более трепетно. К счастью, разговор мы вели не среди трупов. В небольшом кабинете, где принимал меня мой давний знакомый, никаких устрашающих атрибутов не было. Свой гадский расчет я делал на стесненные жилищные обстоятельства сокурсника. Калягинская квартира была настолько мала, что с трудом вмещала его многочисленное семейство, включающее в себя кроме супруги и двоих детей еще и тещу с тестем.

– Десять тысяч баксов, Сеня, на дороге не валяются.

Сонное лицо Калягина дрогнуло, даже глаза как будто стали шире:

– Он что, убил кого-то?

– Боже упаси. Стал бы я, по-твоему, помогать убийце. Милейший человек, который в жизни мухи не обидел. Бывший актер, занимался мелкими аферами и наступил кое-кому на больную мозоль. Вот взгляни на паспорт. По-твоему, человек с такой внешностью и данными может быть убийцей? Ты же врач, Сеня. Спасать человеческие жизни, не задавая лишних вопросов, это твой профессиональный долг.

– Не морочь мне голову, Феликс. У меня двое детей. Я не имею права сесть в тюрьму даже за десять тысяч баксов.

– Тогда живи в двухкомнатном курятнике, осторожный ты наш. Я тебе что, злодей, который озабочен тем, как подставлять под карающий меч своих хороших знакомых? Говорю же, крови на этом человеке нет. Но его хотят убить. Вот он и пытается инсценировать смерть врагам назло.

– Когда будут деньги?

– Вот,– сказал я, выкладывая на стол оговоренную сумму.– Десять тысяч как одна копейка. В смысле цент.

Покойник меня устроил. Лицо его представляло собой ужасающее зрелище – сплошной синяк и гематома. С первого взгляда было видно, что из бомжей. Специфический запах давно не мытого тела ни с чем не перепутаешь. Убит он был каких-нибудь два часа назад. Перелом основания черепа. Найден в подворотне, чуть ли не в центре города. Скорее всего, с такими же бродягами что-то не поделил. Выглядел он явно потощее, чем Лузгин, но роста приблизительно такого же. К тому же лысоват. Будем считать, что этому несчастному повезло. Он будет лежать в отдельной могиле под приличным обелиском, погребенный с соблюдением обрядовых правил. Правда, фамилия у него будет другая, но поскольку имя свое он давно уже потерял, то нашей вины в этом нет.

В общем-то я не только Калягина успокаивал, но и себя. Совесть не тетка. Единственное, что меня оправдывало в этой почти кощунственной истории, так это то, что я спасал жизнь человеку, которому грозила вполне реальная опасность.

Это была если не самая суматошная ночь в моей жизни, то, во всяком случае, не самая приятная. Нет, доставленный Лабухом Лузгин смотрелся в морге очень натурально. Проблема приключилась с телеоператором, у которого сдали нервы при виде трупов. Съемку пришлось вести мне. Надо отдать должное бывшему актеру, он чуть ли не целых две минуты сдерживал дыхание, даже, по-моему, посинел от натуги. Соседи по дому, которых пришлось вытаскивать из постели и доплачивать за беспокойство, охотно подтвердили в телекамеру, что человек, лежащий под простыней, действительно Василий Львович Лузгин, которого они знали на протяжении многих лет, проживавший на улице Революции, ныне улица Независимости. Предложенную патологоанатомом бумагу они подмахнули без проблем. Словом, процесс опознания прошел гладко, что и неудивительно, поскольку предъявили им действительно Лузгина.

Сеня Калягин, правда, слегка нервничал, сказывалось отсутствие навыка в проведении подобного рода операций.

– А что скажет следователь?

– А что он, собственно, может сказать? Допустим, он установит, что этот человек не Лузгин. Ты-то тут при чем? Пришли обеспокоенные соседи, опознали труп. Возможно, они ошиблись, оказавшись в непривычной обстановке морга. А ты всего лишь зафиксировал их ошибку на бумаге.

– Но ведь лицо-то другое. Если следователь увидит тело по телевизору, он сразу же поймет, что дело нечисто.

– Не смеши меня, Сеня. У тебя в наличии есть труп. А что там сняли и показали тележурналисты, это их проблемы. Может, они в соседнем морге снимали. Может, они вообще решили над кем-то подшутить. Если прокуратуре интересно в этой истории разбираться, то пусть роет. Ты здесь сбоку припека. Но, скорее всего, никто разбираться не будет. А похороны я оплачу.

Я сам проводил Лузгина на вокзал, купил билет на имя Краюхина Юрия Мефодьевича, вывел на перрон и пожелал счастливого пути. Между прочим, фальшивый паспорт у Лузгина уже был, видимо, он готовился рвать когти, но не был уверен, что ему удастся скрыться без проблем. Моя помощь оказалась для него просто даром небес.

– Так как же с окончательным расчетом, уважаемый Юрий Мефодьевич?

Лузгин глянул на меня сочувственно:

– Вам, Феликс, лучше бы не знать этого имени. Но так и быть: Роман Владимирович Чуев. Это он отдал мне приказ устранить Лабуха. А на моей совести слишком много грехов, чтобы я мог проигнорировать столь недвусмысленно отданное распоряжение.

Видимо, у меня было уж очень ошарашенное лицо, поскольку Лузгин сочувственно похлопал меня по плечу. Разговор этот происходил на перроне, в толпе суетящихся пассажиров. Артист сильно нервничал и озирался по сторонам. До отхода поезда оставалось пять минут, и ему, вероятно, хотелось, чтобы этот отрезок времени пролетел как можно быстрее.

– Вы ведь знаете, Феликс, что Чуев занимал немалый пост в областной партийной иерархии советских времен. Так чему вы удивляетесь?

– Послушайте, Лузгин, вы намекнули, что смерть моего отца не была случайной?

Лицо актера дрогнуло, а в серых глазах плесканул ужас:

– Я ничего не знаю, Феликс, клянусь. Я ведь мелкая сошка. Оставьте вы этих людей, Строганов. Слышите, оставьте. Они подлы, они безжалостны. У них целый ворох преступлений за плечами. Уезжайте. Вы молоды, зачем вам копаться в прошлом? А ценности… Все равно их разворуют. Те или эти, какая разница. В молодости мне тоже казалось, что я умный, талантливый. Что я игрок. Наверное, так оно и было. Но эти люди всегда играют не по правилам. Всегда! И только поэтому выигрывают. Извините, у меня поезд.

Лузгин запрыгнул на подножку вагона, махнул мне рукой и уже под стук колес крикнул на прощание:

– Уезжайте, Строганов, уезжайте.

Наверное, сказалась бессонная ночь, у меня плохо работала голова. Я попытался проанализировать ситуацию в свете открывшихся фактов, но в мозгах царил полный сумбур. Не то чтобы я питал иллюзии по поводу Романа Владимировича Чуева или Лузгин открыл мне новые факты его биографии, но многое не лезло ни в какие ворота. Разумеется, я знал, что Роман Владимирович был человеком системы. Той самой системы, разрушенной далеко не до конца и вошедшей самыми крепкими своими звеньями в систему новую. Откровением явилась степень участия бывшего партийного босса в запутанном деле с золотыми побрякушками. С какой стати ему понадобилось устранять Лабуха? Если художник был в этом хранилище, то Роман Владимирович как никто другой должен быть заинтересован в сохранении ему жизни. Неужели Лузгин соврал? Но зачем? Многое могла прояснить встреча с Язоном, и я твердо решил с этим сукиным сыном не церемониться. В конце концов, уж про этого я точно знаю, что он убийца.

На сон мне осталось часа четыре, и я использовал их с большой пользой для изнывающего от усталости организма. Когда Лабух разбудил меня в девять утра, я был свеж и бодр, как огурец с грядки. Я успел выпить приготовленный заботливым художником кофе, когда телевизионщики перешли наконец к интересующему меня сюжету. Мне была любопытна реакция Коли на живописную картинку в морге, и надо сказать, что начинающий киллер мои надежды оправдал. У него отвалилась челюсть, и смотрел он на меня сейчас с испугом. Похоже, умственные способности моего нового знакомого были ограниченны. Возможно, сказывался недостаток образования, ибо нынешняя наша молодежь, взращенная при демократической власти, значительно уступает всем прочим поколениям, возросшим при тоталитаризме, если не в развитии, то в образованности. Сути интриги Коля так и не уяснил. Он был абсолютно уверен, что я убил Лузгина, и заподозрил меня в том, что я пытаюсь повесить на него это убийство с последующим разбирательством в судебных инстанциях.

– Вы ничего не докажете,– окрысился он в мою сторону.

Все-таки это был странный молодой человек. Перешагнув двадцатилетний рубеж, он так и остался, в сущности, четырнадцатилетним подростком. Как я успел выяснить, в школе он проучился всего пять лет. Рос без отца, с сильно пьющей матерью. Формировала будущего киллера улица. Впрочем, я сильно сомневаюсь, что у Коли есть перспективы на избранной стезе. Для него будет большой удачей, если он угодит в тюрьму, но, скорее всего, его уберут заказчики, использовав предварительно для своих грязных нужд.

– Ты ведь получил аванс за убийство Лузгина?

– Допустим,– глянул на меня Коля исподлобья.– Но я его не убивал.

– Значит, как человек честный, ты собираешься вернуть аванс заказчику?

Такая перспектива Колю явно не устраивала. Он даже слегка от меня отодвинулся, заподозрив, видимо, в намерении запустить руку в его карман.

– Успокойся, никто не собирается выпытывать у тебя, где хранятся эти полученные от блондина деньги. Наоборот, я помогу тебе получить еще восемь тысяч. Кстати, ты уверен, что тебе их непременно заплатят?

– Хряк сказал, что это только начало. Если справлюсь, то будут еще заказы.

– Работу оплатит блондин?

– А мне без разницы,– пожал плечами Коля.

Странно, конечно, что Язон обратился за помощью к уличной шпане. Хотя, с другой стороны, попытка выйти на организованные преступные структуры могла бы вызвать обоснованные подозрения – что за человек, откуда взялся, с кем сводит счеты и почему так легко сорит деньгами? Мне и раньше казалось, что Язон не профессионал, то есть человек абсолютно случайный в той сфере деятельности, где он сейчас подвизался. Действует он слишком сумбурно и вслепую, не столько заметая следы, сколько привлекая к себе внимание. Но не исключено, что именно это и нужно людям, стоящим за Язоном.

– Это бумажник Лузгина, здесь документы и деньги. Ты отдашь его Язону как доказательство того, что работа проделана именно тобою. И получишь с него восемь тысяч долларов.

– Деньги я должен отдать вам?

– Нет, деньги ты оставишь у себя.

– А если я расскажу о нашем с вами разговоре Хряку или блондину?

– Тебя убьют, Коля. Во-первых, потому, что ты не выполнил заказ, а во-вторых, потому, что сдал своих заказчиков. Понимаешь? У тебя нет другого выхода, как только работать на меня. Ты чем-нибудь обязан этому Хряку?

– А что мне Хряк,– угрюмо бросил Коля.– Я сам по себе.

– Сами по себе у нас только покойники. Либо кандидаты в покойники. Запомни это, Коля. На всякий случай. От тебя мне нужно совсем немного. Пустяк. Зато в случае отказа ты последуешь за Лузгиным. На наших кладбищах свободных мест много.

Язык угроз Коле оказался доступен в гораздо большей степени, чем красноречивые изыски о пользе сотрудничества с сильными мира сего в моем лице и товарищеской взаимопомощи, приносящей осязаемую выгоду. Получив подробные инструкции и номер моего телефона, Коля отправился на задание. Я был почти уверен, что он не сбежит, ну хотя бы потому, что считает меня хищником высокого полета, у которого мелкому уличному шакалу не стыдно состоять на подхвате. К тому же я пригрозил, что за ним будут следить, а Коля уже успел убедиться, хотя бы по сегодняшнему репортажу, что имеет дело с человеком могущественным, которому подвластно если не все, то очень многое. Смущал меня, правда, Хряк. Он вполне мог устранить моего агента, дабы изъять у него полученные за убийство деньги. Но, во-первых, он не станет убивать Колю до встречи с Язоном, а во-вторых, если верить показаниям несостоявшегося киллера, заказчик планировал устранение не только Лузгина. У этого сукина сына, я имею в виду Язона, были далеко идущие планы.

Старший лейтенант Скориков если и удивился моему появлению, то, во всяком случае, виду не подал. Мое предложение прогуляться в ближайшее кафе тоже было воспринято им благосклонно. От спиртного он, однако, отказался, заказав себе чашечку кофе.

– У меня появились кое-какие сведения по делу об убийстве Каблукова, вы ведь, кажется, участвуете в расследовании?

Скориков неопределенно пожал плечами, не подтверждая моего предположения, но и не опровергая его. Судя по всему, он вообще был сдержанным человеком. Об этом говорило и сухое смугловатое лицо, и карие глаза с сильным прищуром, которые смотрели на меня с видимым интересом, но совершенно спокойно.

– Вы, вероятно, слышали об убийстве актера Лузгина? Сегодня в местных новостях был довольно любопытный сюжет из морга.

– А какое это имеет отношение к нашему делу?

– По моим сведениям и Каблукова, и Лузгина устранил человек, известный вам по материалам дела. Я имею в виду Константина Кузнецова по прозвищу Язон.

– Он проходит по делу как свидетель. К сожалению, нам пока не удалось установить его точное местонахождение.

– Уверен, что он в городе. И я, пожалуй, смогу организовать вам с ним встречу.

– Я должен доложить об этом своему непосредственному начальству.

– Разумеется. Но поскольку Кузнецов числится пока что только свидетелем, у меня будет к вам небольшая просьба частного порядка. Я хочу с ним поговорить с глазу на глаз. И еще: вполне вероятно, что в карманах Язона обнаружится бумажник с деньгами и документами убитого вчера Лузгина. Хорошо бы провести изъятие документов при свидетелях, чтобы у обвиняемого не осталось лазейки для протестов.

– Мне потребуется напарник. Причем молчаливый.

– Я понимаю. Пять тысяч долларов вашего напарника устроят?

Полноватые губы старшего лейтенанта искривились в усмешке:

– Вы щедрый человек, господин Строганов.

– Так ведь деньги не мои, господин Скориков. А для человека, чьи интересы я сейчас представляю, это, как вы понимаете, не сумма.

Старший лейтенант кивнул головой. Он, разумеется, был в курсе, откуда дует ветер, принесший с собой пачку зеленых купюр. Я еще у дома Каблукова имел возможность убедиться, что старший лейтенант Скориков весьма лояльно относится к господину Чуеву, но лояльность в рыночном обществе должна, конечно, оплачиваться в соответствии с прейскурантом.

– Хорошо. Будем считать, что договорились. С нашей стороны не будет препятствий вашей с Язоном беседе.

Коля, фамилия которого, к слову, была Крюков, позвонил мне в два часа дня. Встреча с Язоном была назначена на половину третьего в кафе «Бригантина», расположенном не то чтобы на окраине, но, во всяком случае, далековато от центра. Я позвонил по мобильнику Скорикову и получил от него заверения, что он успеет к началу встречи.

– Убедительная просьба, товарищ старший лейтенант, не трогайте парнишку, который придет на встречу с Язоном. Он здесь абсолютно ни при чем. Грубо говоря, это моя подстава.

– Ладно, пусть будет по-вашему. Больше никаких уточнений?

– Нет, действуем по плану.

Я бросил мобильник на сиденье и тронул машину с места. Лабух, дремавший на заднем сиденье, продрал глаза и встрепенулся:

– Слушай, Мефистофель, а зачем ты меня с собой тащишь?

– Хочу, чтобы ты посмотрел на Язона, возможно, ты с ним где-то сталкивался.

– Дела я вел с Наташей,– пожал плечами Лабух.– И приходила она всегда одна.

– А кто тебя отвозил в схрон?

– Какой еще схрон? – дернулся художник, но вопрос прозвучал фальшиво по причине дрогнувшего не вовремя голоса.

– Ладно, доктор Фауст, можешь темнить и дальше. Хочу только, чтобы ты знал: Лузгину было поручено тебя убить именно из-за эскизов.

– Опять блефуешь, Мефистофель?

– Фамилия человека, который приговорил тебя к смерти,– Чуев. Роман Владимирович Чуев. Может, это известие освежит тебе память, Лабух? Между прочим, этот человек знает, что ты остался жив.

Все-таки полезная штука эти летние кафе на свежем воздухе. Натянул тент, расставил столики и стулья, и точка общепита готова к функционированию. Очень удобное место для встреч, деловых и не очень. А главное, не обижены ни правоохранители, ни конкурирующие с ними структуры, я имею в виду частные детективные агентства. Возможности наблюдения за потенциальными клиентами просто идеальные. Об этом я могу говорить со всей ответственностью, поскольку оставил свой «форд» в тридцати метрах от заведения. Правда, мне пришлось воспользоваться оптикой в виде самого обычного армейского бинокля. Между прочим, лобовое стекло я успел сменить сегодня поутру и теперь ничем не выделялся среди ревущего автомобильного стада.

Скориков с напарником прибыли буквально через пять минут после того, как я обосновался у обочины. Оба, естественно, были в гражданском и одеты по погоде, то есть в брюках и рубашках. Не знаю, где эти ребята прятали оружие, но я бы очень удивился, если бы они приехали на рандеву с пустыми руками. Тем более что я предупредил старшего лейтенанта о возможном инциденте в момент задержания. Язон вполне мог быть вооружен и очень опасен.

Еще через семь минут, аккурат в половине третьего, буквально через столик от Скорикова расположились два молодых человека, в одном из которых я без труда опознал Колю. Его сосед никак не мог быть Язоном. Во-первых, он не был блондином, а во-вторых, его фигура оставляла желать много лучшего по части спортивности и подтянутости. При среднем росте весил он никак не меньше ста килограммов. Так что свое прозвище «Хряк» он носил вполне заслуженно. Нельзя сказать, что лицо Хряка несло на себе печать высокого интеллекта, но все-таки было очевидно, что он похитрее Коли, да и годами явно постарше. Несмотря на избыточный вес, Хряк не производил впечатления рыхлого человека. Такой, пожалуй, может оказать нешуточное сопротивление при задержании. Тем более что напарник Скорикова показался мне слишком субтильным для предстоящей работы.

Язон задержался минут на пять, скорее всего, проверял, не привели ли нанятые по случаю киллеры за собой хвоста. Видимо, осмотр его удовлетворил, иначе он вряд ли подсел бы третьим за столик к Хряку и Коле. Я опознал этого человека сразу, поскольку мне его подробно описал Чуев-младший. Хорошо сложенный блондин с прямо-таки ослепительной улыбкой. И очень обходительный, если судить по жестам. Кажется, он что-то говорил, смешно шевеля губами, но, увы, я по губам читать не умею, так что мне оставалось только строить догадки на сей счет. Не исключено, что Язон похвалил начинающих киллеров за блистательно проведенную ликвидацию заказанного лица. Ведь, по сообщениям СМИ, Лузгин пал жертвой обычных хулиганов, о чем говорил и характер нанесенных ему травм. Во всяком случае, версия о заказном убийстве даже не поднималась, что, конечно, не могло не устраивать блондина. Видимо, поэтому Язон вел себя довольно свободно, и никаких следов беспокойства я на его лице не заметил. Он, конечно, осмотрел окрестности, проконтролировал прибывших партнеров по переговорам, что на его месте сделал бы каждый мало-мальски сообразительный человек, но этим и ограничился. Он явно никуда не торопился. Похоже, Коля не врал, когда говорил, что в случае ликвидации Лузгина удачно начатое сотрудничество будет иметь продолжение. Мне показалось, что речь за столиком сейчас идет именно об этом. Во всяком случае, Язон передал Хряку фотографию, не исключено, что там была изображена потенциальная жертва.

Я ждал другого: для меня важно было уловить момент передачи Колей блондину бумажника Лузгина в обмен на пачку купюр. Язону этот бумажник не был нужен, он его компрометировал, но в данном случае Коля этим бумажником подтверждал, что устранил Лузгина именно он, а посему на вполне законных основаниях требует оплаты. Блондин бумажник взял и даже сунул в задний карман брюк, что было с его стороны грубейшей ошибкой. Он успел передать Коле пачку купюр, но не успел откинуться на спинку стула. Скориков с напарником сработали профессионально. Язону и Хряку они заломили руки назад раньше, чем те успели уяснить, что же происходит. Надо отдать должное Коле, он единственный из троицы сумел быстро сориентироваться в ситуации и, одним прыжком вылетев из опасной ловушки, метнулся за угол и был таков. В летнем кафе происшествие вызвало легкий переполох. Однако предъявленное Скориковым удостоверение успокаивающе подействовало на посетителей. Напарник старшего лейтенанта раскрыл зеленую папочку и начал что-то записывать, по-моему, опрашивал свидетелей. Из заднего кармана брюк гражданина Кузнецова был извлечен бумажник и предъявлен свидетелям. Словом, все развивалось по заранее оговоренному плану, и я вздохнул с облегчением. Будем надеяться, что опытные профессионалы ничего не напортачат с бумагами и задержание Язона будет оформлено соответствующим образом.

– Взяли? – спросил Лабух, наклоняясь ко мне с заднего сиденья.

– Можешь полюбоваться,– сказал я, передавая ему бинокль.

– Блондина вижу впервые, а вот второй мне знаком, его Харитошей зовут в близких к Коняеву кругах.

– Мне его рекомендовали как Хряка.

– Харитоша, точно. Страшно любит пожрать. По непроверенным слухам – способен умять до полусотни сосисок за раз и запить их ведром пива.

– Гигант, однако, если не мысли, то желудка наверняка. Ладно, давай познакомимся с господином Кузнецовым поближе.

Скориков с напарником приехали на самом обычном «жигуленке» без всяких милицейских причиндалов. В эту машину сейчас грузили Харитошу-Хряка. Рассерженный и сбитый с толку, Язон покорно ждал своей очереди.

– Поздравляю, сработали как часы,– сказал я Скорикову.– Так я могу побеседовать с гражданином?

– Договор дороже денег,– кивнул головой старший лейтенант.

Отфыркивающегося Язона Скориков в два счета, проявив профессиональную сноровку, впихнул в мой «форд».

– Здравствуйте, Константин,– мягко приветствовал я его.

– Не имею чести,– буркнул арестованный.

– Бросьте. Наверняка вам Наташа обо мне рассказывала. Я Феликс Строганов, для хороших знакомых просто граф.

Язон промолчал. Человеком он, судя по всему, был неглупым и сейчас лихорадочно пытался проанализировать ситуацию и освоиться в предложенных грубыми дядями обстоятельствах.

– Вам предъявят обвинение в убийстве сразу двух человек: Каблукова и Лузгина. К стенке вас, конечно, не поставят, но срок вы заработаете изрядный.

– Это еще нужно будет доказать,– процедил сквозь зубы Язон.

– Документы убитого артиста изъяли у вас при задержании в тот самый момент, когда вы расплачивались за сделанную работу с наемными убийцами. Свидетелей сделки более чем достаточно. Ну а потом, есть очень влиятельные люди, которые кровно заинтересованы, чтобы вы оказались на скамье подсудимых. Вы, конечно, понимаете, о ком я говорю? С чего это вы вообще вздумали подставлять Виктора Чуева – получили заказ?

– Тебе какое дело, граф липовый? – окрысился блондин.

– Не грубите, Константин, это не в ваших интересах. Я единственный человек, который способен если не вытащить вас из тюрьмы, то, во всяком случае, скостить срок вашего там пребывания.

– А почему я должен вам верить?

– Потому что именно я вас подставил с бумажником Лузгина, и только я могу доказать суду, что к смерти актера вы не причастны.

– Вы же отлично знаете, что причастен,– скосил в мою сторону заинтересованные глаза блондин.

– Это вы не все знаете, Язон. От кого вы получили музейные ценности?

– Бог послал.

– Вы, видимо, не в курсе, Константин, что на этот раз над вами подшутил дьявол. Золотые побрякушки нельзя было реализовывать по определению, и все, кто к ним прикасался, изначально обречены.

– Вы намекаете на Веневитинова?

– Не только. Вокруг схрона идет игра, но вы, Константин, среди игроков не значитесь. Вы непроходная пешка, битый валет. И тюрьма для вас не худшая участь, можете мне поверить. Другое дело, что вас могут убить и в тюрьме. Я настоятельно советую вам сознаться в убийстве Каблукова и ни под каким видом не сознаваться в убийстве Лузгина. Вы меня понимаете, Язон? Только в этом случае у вас появится шанс дожить до суда.

– Я знаю, что вы работаете на Чуева-старшего и что в ваших интересах выгородить его сынка.

– Я рад за вас, Константин. Подобная осведомленность делает вам честь. Но тогда вы тем более должны понимать, что я не шучу и не блефую. Я могу вас убить, Язон, но я могу вас и спасти. Ваша жизнь в этих вот руках. Мне нужна Наташа. Я хочу с ней встретиться. В ваших интересах, Константин, чтобы эта встреча состоялась.

– Я не могу решать за нее.

– Я дам вам свой мобильник. Поговорите с ней, а заодно предупредите, что крупно погорели и на вашу помощь ей больше не придется рассчитывать.

Думал Язон недолго. В любом случае в его положении выгоднее было рискнуть. Если Наташа в городе, то рано или поздно мы ее найдем. А после звонка Язона у нее появляется выбор: либо скрыться, либо встретиться со мной. Я был уверен, что она предпочтет встречу. Ибо возможностей скрыться у нее было более чем достаточно. И если уж она осталась в городе, пребывание в котором для нее небезопасно, то, вероятно, для этого были очень серьезные причины.

Я сам набрал номер, который назвал мне Язон, поскольку у моего собеседника руки были скованы за спиной, и я же держал у его уха мобильник. Попавший в лапы недоброжелателей блондин говорил быстро и самую суть. Видимо, Наташа была в курсе истории с Лузгиным, а потому сообразила, как и при каких обстоятельствах погорел ее напарник.

– Она хочет сказать вам пару ласковых.– Язон повел бровью на мобильник.

– Здравствуйте, Феликс,– услышал я знакомый голос.

– Здравствуйте, загадочная блондинка. Не сочтите это признанием в любви, но я до сих пор не могу забыть наш с вами совместный полет.

– Он мне тоже памятен,– сухо сказала моя собеседница.

– Вечером поболтайтесь в районе ГУМа. Там есть несколько забегаловок и игровых залов, в одном из них я вас найду.

На этом мы распрощались не только с Язоном, но и с Наташей. Строгий старший лейтенант Скориков подхватил под руки арестанта и проводил его к «жигулям», где изнывал в духоте и миноре незадачливый посредник Хряк, которому светили все шансы быть осужденным за убийство Лузгина, поскольку предполагаемый исполнитель Коля скрылся с места ареста.

Коля оказался легким на помине. Не успел мой «форд» расплеваться с «жигуленком» бензиновыми выхлопами, как мобильник напомнил о себе. Коля был здорово напуган, но, как исполнительный сотрудник, счел долгом предупредить шефа о провале задания. Я же считал, что свое задание он выполнил с блеском, но опровергать молодого человека не стал. Не тот был человек, которому следует выносить благодарность в приказе.

Убежал Коля недалеко, так что через пять минут он запрыгнул в салон моей машины.

– Деньги получил?

– Да.– Коля похлопал по карману.– Я должен вам отстегнуть?

– Ничего ты мне не должен, во всяком случае, в денежном эквиваленте. А фотография у тебя?

– У меня.

Нельзя сказать, что я вздрогнул или неуместным восклицанием выразил удивление. Но на фотографии был Красильников, потомок купца первой гильдии, страстный коллекционер и неутомимый охотник за золотыми пегасами.

– И сколько тебе предложили баксов за его скальп? – присвистнул с заднего сиденья Лабух.

Коля, видимо, был не в курсе, что означает слово «скальп», поэтому и откликнулся не сразу:

– Двадцать тысяч долларов. Правда, он предупредил, что у старика приличная охрана.

– Старца охраняют люди Коня, разве Харитоша не в курсе?

– Хряк поссорился с Коняевым. Тот ему недоплатил. Это их дела, меня они не касаются. Сейчас я не знаю, кто оплатит заказ, раз блондина посадили.

– Серьезная проблема,– согласился я.– На твоем месте я бы сейчас залег на дно. Хряк тебя может выдать.

– Понял. А как старик?

– Старик подождет. Всего хорошего, Коля. И не вздумай заняться самодеятельностью.

Коля покинул машину, а Лабух покачал ему вслед головой:

– Вот молодежь пошла: и умом скорбна, и сердцем.

С таким вердиктом можно было согласиться, оговорив предварительно, что далеко не все у нас пока еще рвутся в наемные убийцы. Но я не стал поддакивать художнику по той простой причине, что и сам еще далеко не пожилой, да и среди зрелого поколения попадаются отморозки, рядом с которыми этот Коля просто ягненок, обреченный к тому же на заклание.

– Тебе его жаль? – удивился Лабух.

– Да. Как и всякого другого несмышленыша.

– Мефистофель гуманист – явление противоестественное. Я не верю в твою доброту, граф Феля. Я наблюдаю за тобой уже два дня: ты цепок, как бульдог– трехлетка. Кроме того, ты хорошо читаешь слабости людей и без зазрения совести оборачиваешь их себе на пользу. Ты блестяще вывел Витьку Чуева из-под удара, и тебя, похоже, не смущает, что убийцей может быть именно он.

– У тебя есть на этот счет какие-то сведения?

– Я знаю, что Каблук заподозрил Чуева-старшего в чем-то и даже организовал за ним слежку.

– Ты не ответил на мой вопрос – как ты оказался в схроне?

– Меня напоили. Проснулся среди сокровищ. На столе кроме жратвы была записка с просьбой сделать эскизы. Ну и стопка чистой бумаги.

– Там действительно было много ценностей?

– Я бы не сказал, что там их было много. Да и комната была небольшой. Скорее всего, это был подвал. Но вещицы были подобраны со вкусом.

– Лузгин говорил о какой-то золотой безделушке, которую ты видел еще до появления в нашем городе Язона.

Лабух почесал затылок, пытаясь, видимо, этим древним способом простимулировать работу мозга.

– Не помню. Я увлекался одно время художественным литьем, и в моих руках перебывало много ювелирных изделий. У Каблукова была очень неплохая коллекция бронзы. Вадик Костенко мне показал как-то совершенно изумительную вещь, доставшуюся от умершего дяди.

– И что она из себя представляла?

– Волчица, кажется, та самая, что вскормила Ромула и Рема.

– А она не могла быть из той же коллекции, что и пегас с тигром?

– Пожалуй. Я даже звонил по этому поводу Вадику. Точно звонил. Но, видимо, до того был пьян, что сейчас не помню, о чем разговор был.

– А как ты из подвала домой вернулся?

– Подсыпали мне, наверно, что-то в еду или воду. Проснулся я уже дома. Рядом лежали сделанные мной эскизы. А потом мне позвонили. Не скажу, что угрожали, но дали понять о грядущих неприятностях, если стану распускать язык. В общем, я выполнил заказ. Потом пришла Наташа, забрала поделки и заплатила деньги. Деньги были небольшими, но меня замучила совесть. Нетрудно было понять, что я стал участником крупной аферы.

Из всего услышанного я сделал вывод, пусть и сугубо предварительный, что причиной попытки устранения художника была именно золотая волчица, которую показал ему Костенко. Настораживало, что это произошло задолго до появления Язона. Это означало, что Язон не был единственным человеком, перед которым открылись двери сокровищницы. Очень может быть, что кто-то запускал туда руку и раньше. И этим человеком вполне мог быть Роман Владимирович Чуев. Конечно, это всего лишь версия. В конце концов, Лузгин мог мне и солгать. Но так или иначе я должен был проверить эту версию и лично убедиться в том, что Чуев-старший не водит меня за нос.

В квартире Чуева-старшего нас ждал очень жаркий прием. Истерику закатил Витька, примчавшийся к отцу с обвинениями ни больше ни меньше как в убийстве. Мы с Лабухом попали в самый эпицентр скандала, а я сразу же стал главным объектом нападения. Таким бешеным я Чуева-младшего еще не видел. Конечно, случалось, он буянил в пьяном виде, но сейчас он, кажется, был трезв, а если и выпил, то самую малость. Нина Васильевна испуганной наседкой металась от отца к сыну, а на меня и вовсе смотрела с ужасом. Роман Владимирович, в отличие от сына, сохранял спокойствие. Во всяком случае, не брызгал слюной и не топал ногами. Хотя в глазах его посверкивали такие молнии, что хорошо знавшая мужа Нина Васильевна обмирала от страха.

Суть обвинений Витьки Чуева сводилась к тому, что Лузгина устранил именно я, и сделал это по заданию Романа Владимировича. Видимо, Чуев пришел к такому выводу на основании моего ночного звонка и сюжета, снятого с моей помощью в морге, прошедшего в утренних и дневных новостях. Утренние новости Витька проспал, а вот дневные захватил и потому примчался к отцу, прихватив с собой в качестве свидетельницы Верочку. Впрочем, Верочка сидела тихо на стуле в самом углу кабинета, так что я ее не сразу заметил, и в свидетельницы не рвалась. Слушала она тем не менее внимательно. Не знаю, то ли я становлюсь с возрастом излишне подозрительным, то ли по какой-то другой причине, но мне в эту минуту показалось, что лицо у моей новой знакомой и сотрудницы излишне напряжено, словно она находится на пороге открытия очень важной тайны.

– Все сказал? – спросил я у Витьки, когда он наконец заткнулся или просто взял паузу, чтобы перевести дыхание.

– Я жду объяснений,– надменно вскинул нечесаную спросонья голову Витька.

Чуев-младший всегда следит за своей внешностью. Это у него, видимо, профессиональное, и если он сегодня приперся к отцу в виде огородного пугала, не побрившись и не умывшись, значит, искренне был возмущен и взволнован.

– Ты много спишь, Витя,– сказал я расходившемуся приятелю.– И это отражается на твоих умственных способностях. Я ведь в твоем присутствии предупредил Лузгина о грозящей опасности. Более того, перехватил киллера, который на него охотился.

– Ты его отпустил,– вновь подхватился с места Витька.– Ты его натравил на Лузгина.

– Не ори. Я его действительно отпустил, но только сегодня утром, с восьми вечера он находился безвылазно в моей квартире. Вот и Лабух может подтвердить.

– Ты звонил мне в одиннадцать ночи, и ты уже знал, что Лузгин убит. Знал, Феля!

– Конечно, знал. А все потому, что не отправился спать с девочкой, как это сделал ты, а попытался еще раз поговорить с Лузгиным, поскольку получил подтверждение от захваченного у казино олуха, что за актером идет охота.

– Я высадил их у твоего дома, Лабуха и Лузгина.

– Лузгин к Феликсу не пошел,– подал голос Лабух.– Сказал, что у него важная встреча. Я не стал его удерживать, мне-то какое дело, в конце концов.

– Скорее всего, эта встреча и стала для Лузгина роковой,– продолжил я свой вдохновенный рассказ не столько для Витьки, сколько для Романа Владимировича, слушавшего меня с большим вниманием.– Естественно, не застав Лузгина дома и прождав его до двенадцати ночи, я стал обзванивать морги. И в одном из них мне сообщили, что человек соответствующей внешности доставлен к ним буквально час назад. Я прихватил для опознания соседей Лузгина, позвонил тебе и поехал в морг. Вот так было дело, придурок. А ты тут нафантазировал целый короб. Разорался, как баба на перелазе.

Витька побурел от обиды. Похоже, он мне не верил, во всяком случае, продолжал хорохориться, пытаясь подловить меня на противоречиях:

– А зачем ты отпустил парнишку-киллера, если он знал именно заказчиков?

– Затем и отпустил, чтобы он меня на заказчиков вывел. И, представь себе, этим заказчиком оказался небезызвестный тебе Константин Кузнецов по прозвищу Язон. Сейчас Кузнецов находится в милиции и уже сознался, что случайно убил своего приятеля Каблукова. Так что с тебя, друг ситный, обвинения уже сняли. Живи и радуйся. И не поминай лихом друзей и родных, которые хлопочут за тебя, пока ты дрыхнешь.

Обрадовалась известию о невиновности сына только Нина Васильевна, которая, конечно, и прежде была в этом уверена, но кое-какие сомнения у нее все же оставались. И в отличие от сыночка, она действительно, скорее всего, ночь не спала, переживая свалившееся на семью горе.

– Опять ты что-то нахимичил, Феля,– подозрительно покосился в мою сторону Витька.– Не верю я в чистосердечную сознанку Язона.

– Это твои проблемы, Витя, верить или не верить в чистосердечное раскаяние случайно оступившегося человека. Я же Язону верю, думаю, что ему поверит и суд. Роман Владимирович, я могу поговорить с вами наедине?

– Да, конечно,– кивнул головой Чуев-старший и обвел присутствующих строгим взглядом.

Никто не осмелился спорить с хозяином дома, и все, включая недовольного Витьку, покинули кабинет. Чуев вежливо указал мне на стул у письменного стола, а сам раскурил трубку. Судя по всему, Витька своей неуместной истерикой прервал его послеобеденный отдых. Ибо Чуев-старший столовых и ресторанов не признавал и обедать всегда приезжал домой, где давно уже оставившая работу Нина Васильевна потчевала его разносолами. Готовить супруга Романа Владимировича умела, это я могу свидетельствовать со всей ответственностью, ибо не единожды вкушал приготовленную ею пищу.

– И все-таки, почему Язона потянуло на раскаяние?– с легкой усмешкой на тонких губах спросил хозяин.

– В заднем кармане его джинсов старший лейтенант Скориков обнаружил бумажник с документами актера. Только не спрашивайте меня, как он туда попал. Тем не менее изъят он был при свидетелях, что и зафиксировано в протоколе. Я намекнул Язону, что если он сознается в убийстве Каблукова, то правоохранительные органы не будут особенно настаивать на его причастности к делу Лузгина.

– Браво, Феликс! – Чуев-старший отсалютовал мне дымящейся трубкой.– Ты в очередной раз доказал, что на тебя можно положиться в трудную минуту, и снял с моих плеч немалый груз. Однако мы пока очень далеки от главной цели.

– Это не совсем так, Роман Владимирович. Сегодня вечером мне предстоит встреча с Наташей, а она в этом деле если не главное, то весьма много значащее звено. В связи с этим мне хотелось бы уточнить свои полномочия. Могу ли я действовать от вашего имени, или мне найти другое прикрытие? Сам-то я вряд ли представляю для озабоченных проблемой сбыта товара людей сколь-нибудь серьезный интерес.

– А у тебя есть кандидаты для прикрытия?

– Я мог бы использовать для этой цели Коняева и Красильникова. Вам удалось что-нибудь узнать о последнем?

– Ничего примечательного. Он действительно очень известный коллекционер. В советские времена привлекался один раз за спекуляцию. Довольно богат. А почему ты решил, что он владеет интересной информацией об этом деле?

– Если не владеет, то зачем его убивать? Эту фотографию Язон вручил завербованному мною Коле с совершенно недвусмысленным предложением. Голову Красильникова он оценил в два раза выше, чем голову Лузгина, сдается мне, что далеко не случайно.

Чуев-старший задумался, трубка его потухла, но он не обратил на это никакого внимания. Видимо, ему сейчас было не до отдыха. Роман Владимирович просчитывал ситуацию, и я дорого бы дал, чтобы проникнуть сейчас в его мозги. Если Чуев искал схрон, то сотрудничество с Красильниковым, безусловно, было для него полезным, но если клад находился уже у него в руках, а я не мог сбрасывать со счетов и этой версии, то подпускать близко к сокровищнице Красильникова с Коняевым было бы большой глупостью. Скорее уж наоборот, их надо было устранить, и устранить как можно скорее. Слишком много знают эти двое и слишком близко подобрались если не к кладу, то, во всяком случае, к людям, которые им завладели. Отчасти мое предложение привлечь Красильникова было провокационным, но Чуев этого не знал и, будем надеяться, об этом не догадывался, в противном случае он должен устранить и меня.

– А каким образом ты собираешься использовать Красильникова?

– Для начала я хочу свести его с Наташей. Мне кажется, что за этой женщиной следят. Я имею в виду Веневитинова и его людей. Они должны среагировать на московского коллекционера, у которого есть связи со скупщиками – и нашими, и западными.

– А если Красильников выйдет из-под нашего контроля?

– У меня есть знакомый, которому коллекционера заказали, и этот молодой человек готов заказ выполнить. Его беспокоит только материальное стимулирование. Но ведь Язон может заплатить исполнителю и из тюрьмы.

Чуев наконец заметил, что трубка погасла, и потянулся за спичками. Зажигалок, насколько я знаю, он не признавал. Да и выкуривал Чуев не более двух трубок за день, видимо, берег здоровье. Сосредоточенное лицо Романа Владимировича вновь окуталось дымом, так что мне трудно сейчас было определить по глазам, как он отнесся к моему предложению. А мне очень важно было знать, насколько далеко готов зайти Чуев-старший в погоне за миллиардами.

– Есть еще Коняев,– сухо напомнил он.

– Коняев показался мне очень упрямым и очень неглупым человеком. А возможности у него немалые. И в средствах он стесняться не будет. К сожалению, мне в одиночку с ним не справиться. В этой связи мне хотелось бы знать, Роман Владимирович, какой реальной силой обладаете вы и ваш коллега из Москвы господин Зеленчук.

– На Коняева наших сил хватит.

– Значит, решено – я вхожу в контакт с Красильниковым и от его имени веду переговоры с Наташей?

– Действуйте, Феликс,– кивнул головой Чуев.– А Коняева мы попытаемся нейтрализовать.

Не скажу, что разговор с Романом Владимировичем дал мне обильную пищу для размышлений, но кое-что я все-таки выяснить сумел. Чуева не испугать смертью и кровью. И чужая жизнь вовсе не является для него непреодолимым препятствием на пути к цели. То, что он откровенно мне это продемонстрировал, впервые, пожалуй, за время нашего знакомства и делового сотрудничества, объяснялось одним примечательным обстоятельством: Чуев не поверил моему рассказу о смерти Лузгина, он был, похоже, абсолютно уверен, что актера устранил именно я, и отнюдь не был огорчен этим открытием.

Что же касается Виктора Чуева, то он продолжал пылать благородным негодованием, хотя градус его эмоций значительно понизился. Я не собирался вступать с ним в дискуссию по поводу собственного морального облика, а всего лишь перебросился с Верочкой парой слов. Верочка задание схватила на лету, так же как и тысячу долларов, которые я выделил ей на мелкие расходы.

– Встреча предполагается в районе ГУМа. Но близко к бубновой даме не подходи, не исключено, что она тебя запомнила и может опознать. Мне важно одно: придет она на встречу в гордом одиночестве или у нее будет прикрытие.

Верочка спрятала доллары в сумочку. Люблю деловых людей, которые не нуждаются в долгих и нудных пояснениях и не задают вечных и глупых вопросов вроде «кто виноват?» и «что делать?».

– Не надейся, что смерть Лузгина сойдет тебе с рук! – крикнул мне в спину Витька, но я его заявление проигнорировал. Эмоции Чуева-младшего волновали меня гораздо меньше, чем темные дела Чуева-старшего. Весьма заботило и то, что я играю вслепую, не всегда понимая намерения партнеров и оппонентов. К тому же партнеры были того сорта, которые в любую минуту готовы вывести меня из игры.

Красильников моему звонку не удивился. Мне даже показалось, что он его ждал. И на встречу он согласился сразу же. Дабы не затруднять приезжего человека, я назвал уже знакомое ему место в центре города, напротив все того же киоска, где мы познакомились два дня назад. На этот раз Красильников приехал в сопровождении всего лишь одного молодого человека, который выполнял при нем обязанности не только охранника, но и шофера. Если судить по внешнему виду этого человека, то он вполне мог быть тем самым Гогой, коему я пообещал надрать задницу в ответ на проявленное откровенное хамство. Очень может быть, что я тогда погорячился и взял на себя повышенные обязательства. Гога был здоровенным детиной под метр девяносто ростом и соответствующего телосложения. Я со своими метр восемьдесят три смотрелся пожиже.

Прибыл Красильников все на том же белом «мерседесе», который он, скорее всего, взял у Коняева. На этот раз я подсел к нему в машину, а Гогу хозяин отправил в газетный киоск повышать интеллектуальный уровень.

– Зачем вы устранили Лузгина? – в лоб спросил меня Красильников.

– А почему вы решили, что Лузгина устранили именно мы?

– По моим сведениям, актер работал на Романа Чуева.

– И что с того?

– Ровным счетом ничего. Просто жаль человека. А что вам сказал Язон?

– Браво, господин Красильников, вы на редкость осведомленный человек.

– К сожалению, менее разворотливый, чем вы. Видимо, старею. С Язоном вы нас опередили буквально на шаг. Ребята Коняева уже шли по его следу.

– Вы ждете от меня извинений?

– Извинений я от вас не жду, просто выказал досаду на чужую расторопность.

– Знаете, Лев Константинович, я ведь не поверил в вашу байку по поводу моих предков. Вам с Шагиняном моя фамилия была знакома. Хотелось бы знать откуда.

Красильников нахмурился. Мне показалось, что в годы молодые это ныне морщинистое лицо выглядело плутоватым, а возможно, и нагловатым. Как человек, принадлежащий к совершенно другому поколению, о фарцовщиках и спекулянтах советской поры я знал в основном понаслышке. По-моему, надо было обладать завидным природным оптимизмом, чтобы в стране всеобщего и принудительного равенства претендовать на кусок, отличающийся от пайки сограждан.

– Я ведь уроженец этого города. Между прочим, здесь и срок заработал. А на нары меня отправил не кто иной, как лейтенант Зеленчук. Да, да, тот самый Михаил Семенович, который тогда чаще звался просто Мишей. Это было почти тридцать лет тому назад. Отбыв срок, я обосновался в Москве, но друзья-приятели на родине остались. Одного из них вы, возможно, знали, Феликс. Коротич Николай Матвеевич.

– Это, кажется, третий муж Марии Носовой?

– Он был коллекционером, вдова вам об этом не говорила?

– О ее муже я не знаю практически ничего, кроме разве того, что смерть его была неожиданной, но вроде бы вполне естественной. У вас, кажется, на этот счет иное мнение?

– У меня есть основания полагать, что моему старому приятелю помогли умереть. Дело в том, что за несколько недель до кончины к нему пришел человек с одним весьма интересным предложением. Настолько интересным, что Коротич сообщил мне о нем.

– Вы имеете в виду золотую волчицу?

– Откуда вы знаете? – удивленно глянул на меня Красильников.

– Неважно. Продолжайте.

– Коротич не располагал необходимой суммой, да и сам продавец не внушал доверия. Николай Матвеевич даже усомнился в его психическом здоровье. Видимо, эти сомнения имели под собой почву, поскольку буквально за день до моего приезда этот человек угодил в клинику, которой руководил ваш отец. Там он и умер. А буквально через день убили вашего отца. Коротич посчитал это простым совпадением и поплатился за свое легкомыслие.

– Иными словами: вы решили, что именно мой отец перехватил ценности умершего чудака?

– А что бы вы на моем месте подумали, Феликс, услышав, что некий Строганов предлагает на продажу золотую вещицу, подобную той, о которой у меня был разговор с Коротичем?

– Выходит, Веневитинов специально проиграл мне этого тигра?

– Вне всякого сомнения. Он вас проверял. Знай вы хоть что-то от отца, вы бы, конечно, не поехали, как последний дурак, в Москву продавать засвеченную со всех сторон вещицу.

– Вы точно знаете, что Коротич не купил золотую волчицу?

– Абсолютно уверен. Ему незачем было меня обманывать.

И тем не менее эта волчица оказалась в руках у его племянника и наследника Вадика Костенко. Но об этом я Красильникову говорить не стал. Костенко работал в клинике моего отца как раз в то время. Логично было предположить, что волчицу он получил не от дяди, а от пациента. Не исключено, конечно, что в благодарность за труды, но у меня была и более правдоподобная версия.

– А с машиной Машка меня, выходит, обманула?

– Насколько мне известно, машина у нее действительно сломалась, но без всякого моего участия. У нас с Марией прекрасные отношения. Просто через нее мне удобнее всего было организовать встречу с вами. Так зачем вы убили Лузгина?

– Я его не убивал, Лев Константинович. Но история с Лузгиным помогла мне выйти сначала на Язона, а потом на Наташу. Мы договорились о встрече, и я предлагаю вам пойти на рандеву вместе со мной.

– Так вы инсценировали смерть актера? – Красильников смотрел на меня с нескрываемым восхищением.– Ну Феликс, я вас поздравляю! Но как вы нас провели. Коняев ведь на стенку полезет. Харитоша клялся, что Лузгин убит. Еще пять минут, и мы бы взяли Язона за жабры. И тут, как черти из табакерки, выскакивают два мента. Коняев едва не завыл от бешенства. А на рандеву я пойду, хотя это не тот случай, когда говорят – с удовольствием.

– В таком случае жду вас в бильярдной возле ГУМа, там мы и продолжим нашу беседу.

Встреча с Наташей могла многое прояснить, но могла и все окончательно запутать. У меня было несколько версий по поводу загадочной блондинки: она могла работать на Чуева, она могла работать на Веневитинова и, наконец, она могла работать и на того, и на другого, даже не подозревая, кто и с какой целью ее использует. В этом смысле мое положение сильно осложнялось. Осложнялось тем, что мне нечего было предъявить нанимателю. Что, как мне кажется, вполне устраивало Чуева-старшего, но, видимо, абсолютно не устраивало его столичного партнера. Кстати, я не исключал и того, что Красильников работает на Зеленчука.

К моему удивлению, в бильярдной было не очень много народу. Не более десятка человек лениво перекатывали шары по зеленым полям, да человек пять сосали пиво у стойки. Мы с Лабухом присоединились к сосущим и сделали это по причине жары, которая и не думала спадать даже с наступлением сумерек.

Знакомых лиц среди посетителей бильярдной я не обнаружил. Не было среди них и женщин. Вероятно, стоящая в последние дни в городе жара и духота не располагали к активному отдыху. Нам с Лабухом играть тоже не хотелось, но и торчать столбами у стойки было бы глупо. Бильярдист из Лабуха, надо признать, оказался никакой. Я сильно подозреваю, что он если и держал когда-то кий в руках, то не более трех раз, да и то на заре туманной юности. Хотя сам художник утверждал обратное и сетовал на жару, похмельный синдром, плохое освещение и прочие мелочи, которые всегда мешают плохим игрокам в гораздо большей степени, чем хорошим. Словом, если бы мы с Лабухом играли на деньги, то я его разорил бы без труда. Но во-первых, у Лабуха не было денег, а во-вторых, я принципиально не обыгрываю дилетантов.

Красильников был куда более сильным игроком. Это стало понятно уже после первых ударов. Наверное, я мог бы получить большое удовольствие от игры с ним, если бы мои мысли не были заняты другим. Я все время косил глазами на двери, дабы не пропустить появления загадочной блондинки. Красильников, похоже, тоже пребывал не в своей тарелке. По-настоящему заинтересованным в игре выглядел только Лабух, который, как все дилетанты, считал себя большим знатоком бильярда, а потому без конца давал советы и мне, и Красильникову.

Играли мы уже минут пятнадцать, но пока никто не спешил присоединяться к нашей компании, хотя не могу исключить, что за нами наблюдали чьи-то заинтересованные глаза. Среди посетителей бильярдной вполне мог оказаться казачок, засланный сюда с разведывательными целями бубновой дамой. Возможно, я напрасно пригласил на встречу Красильникова, и его присутствие смущало Наташу и ее агента. Возможно, никаких агентов в бильярдной вообще не было, а моя знакомая просто опаздывала по свойственной всем женщинам привычке тянуть лысого за хвост перед ответственным свиданием, доводя тем самым мужчину до нужного эмоционального состояния. Коварство в той или иной форме свойственно всем дочерям Евы.

Веневитинов возник у стола словно бы ниоткуда, чем чрезвычайно нас с Красильниковым удивил. Вроде бы мы внимательно следили за дверью, но ни я, ни Лев Константинович не уследили, как и когда он вошел.

– Вы торопитесь, Феликс,– спокойно сказал Виталий Алексеевич.– А потому не всегда выбираете правильное решение. Азарт не должен мешать игроку думать.

Трудно сказать, к чему относилась эта реплика Веневитинова, но мне показалось, что речь идет не только об игре в бильярд.

– Бильярд, чай, не шахматы.– Лабух недружелюбно покосился на незваного советчика.– Бери кий да бей.

– Вот здесь вы ошибаетесь, Александр Вячеславович,– мягко запротестовал Веневитинов.– Бильярд не просто игра, это магическое действо. Вы знакомы с основными принципами магии?

– Допустим,– нехотя отозвался Лабух, которому не понравилось, что совершенно незнакомый человек называет его по имени-отчеству.– Подобное вызывается подобным.

– Именно,– кивнул Веневитинов.– Зеленое игровое поле – это земля, кий, а точнее куй – это божественная сила, белый шар – это семя, а луза – это биста земли.

– А что такое «биста»? – удивился Лабух.

– «Би» – это бытие, вы, вероятно, знаете английский. «Ста» – это основа, начало. Отсюда слова «стоять», «стан». Таким образом, «биста» означает исток бытия, то есть начало жизни. Вот вам и объяснение магического действа, которым сейчас занимаются господа Красильников и Строганов. Игра – это попытка воздействовать на судьбу средствами иррациональными, когда рациональные средства либо исчерпаны, либо вам лень к ним прибегать.

– Забавно,– сказал Лабух.– Но я не верю в магию.

– А это неважно, господин Лобов, во что верит и во что не верит ваше сознание. На магию сориентировано ваше подсознание и генетическая память. Именно поэтому поражение в игре, даже если это подкидной дурак, негативно действует на ваше настроение. А поражение любимой команды вызывает взрыв бешеных и неконтролируемых эмоций толпы. Все мы родом из язычества, а в те времена магическое воздействие на богов было в большом ходу. А магия, или, выражаясь современным языком, игра, была единственной возможностью изменить неудачно складывающиеся обстоятельства.

– Все это чрезвычайно любопытно, господин Веневитинов,– сказал я.– Но какое отношение магия имеет к золотым зверушкам, которые оставляют кровавый след в наш с вами сугубо рациональный и до отвращения прагматичный век?

Услышав фамилию «Веневитинов», иронически улыбавшийся до сих пор Красильников сразу же посмурнел лицом. Видимо, до Льва Константиновича дошло, что предложенная незнакомцем тема для светской беседы не носит такой уж отвлеченный характер. Лабух же простодушно выпучил глаза. О Веневитинове он много слышал в последнее время и вот теперь мог, что называется, зрить его воочию. Что касается меня, то затеянный Виталием Алексеевичем разговор я воспринял спокойно. Может, потому, что знал Веневитинова лучше других. Не раз слышал его рассуждения по самым разным вопросам бытия и небытия, даже восхищался их парадоксальностью, но в данный момент я был не склонен вступать с ним в философскую дискуссию и рассуждать по поводу рационального и иррационального в нашей жизни. Нет слов, теория игры не менее увлекательна, чем сама игра, но мне хотелось услышать от Виталия Алексеевича ответы на вполне конкретные вопросы.

– Быть может, мой ответ прозвучит для вас неожиданно, Феликс. Магия или игра не способна разорвать причинно-следственные связи, существующие в объективной реальности, но зато она способна воздействовать на эмоциональное состояние человека и сформировать в нем либо дух победителя, либо комплекс пораженца.

– Любопытно,– задумчиво проговорил Красильников.– Так вы считаете, что люди, которые ныне претендуют на банк,– пораженцы, и поэтому не позволяете им его сорвать?

– Вы уловили самую суть, Лев Константинович,– сказал с усмешкой Веневитинов.– О Чуеве и Зеленчуке я даже и не говорю, они не игроки, они стяжатели, а стяжательство великий грех, разрушающий человека. Но и за их спинами я не вижу пока людей с духом победителей. Людей, способных загнать шар в лузу и тем самым повернуть лик судьбы в нашу сторону. И когда такие люди появятся, они получат все. Пока же я вижу не солдат империи, не смелых авантюристов, не боящихся бросить вызов року, а испуганных филистеров, гнущих шею даже не перед богами, а перед обстоятельствами, созданными всего лишь людьми.

Очень может быть, что Веневитинов был сумасшедшим, трудно не сойти с ума, пережив то, что выпало на его долю. Если, конечно, Зеленчук правдиво передал мне факты биографии этого человека. Но в любом случае в безумных на первый взгляд рассуждениях Виталия Алексеевича было слишком много правды.

– Должен сказать, что я связываю свои надежды в том числе и с вами, Феликс.– У вас явные задатки игрока. Правда, до сих пор вы играли только по маленькой. Теперь с моей помощью вы вошли в большую игру. Так постарайтесь не проиграть. Всего хорошего, господа.

Если бы Веневитинов растворился в воздухе, лично я не был бы особенно шокирован этим обстоятельством, но Виталий Алексеевич ушел через двери, как самый обычный и ничем не примечательный посетитель, оставив нас, мягко так скажем, в недоумении.

– Он сумасшедший! – высказал свое мнение Лабух, но в голосе его явно слышалось восхищение. Веневитинов, похоже, поразил воображение художника, не могли его оставить равнодушным и странные рассуждения Виталия Алексеевича о магии и игре. Лабух даже взял кий и прицелился в ближайший шар. Удар получился корявым, но каким-то чудом шар все-таки угодил в лузу, и удовлетворенный художник брызнул эмоциями в нашу сторону.– Гениальный сумасшедший.

Красильников был более сдержан, хотя и на него Веневитинов произвел сильное впечатление.

– Может, его следовало задержать? – спросил он негромко.

– Вы думаете, что ваш Гога с ним справился бы? – отозвался я с усмешкой.

– Вы, кажется, ему симпатизируете, Феликс? Неужели не понимаете, что этот человек опасен? Опасен сам по себе, безотносительно к этому кладу. Ведь ставки в его игре в конечном счете не золото, а человеческие жизни. Он не настолько глупый и не настолько сумасшедший, чтобы этого не понимать.

– Любовь и та требует жертв,– хмыкнул Лабух.– Так почему же игра должна обходиться без них?

– Я не уверен, Лев Константинович, что эту игру затеял Веневитинов, я не уверен, что это вообще под силу человеку, я вообще ни в чем не уверен сейчас, и в этом моя главная проблема. Но я должен выйти победителем в этой игре, тут Веневитинов прав, ибо в противном случае доживать нам придется среди стяжателей и пораженцев.

– Вас захватила магия игры, Феликс, и вы не первый, кто оказался в ее власти. И боюсь, что в игре, какой бы она ни была, победителей не бывает вовсе. Все в конце концов оказываются побеждены богами, роком и обстоятельствами.

Я хотел ответить Красильникову, что он как раз подтверждает рассуждения Веневитинова, сформулировав тут же на наших глазах кодекс пораженца, но не успел, поскольку наш горячий и заинтересованный спор прервал мягкий и, я бы даже сказал, волнующий женский голос:

– Вы, кажется, заждались меня, господа?

– Дама бубен,– прокомментировал появление блондинки вздрогнувший от неожиданности Лабух.– Именно благодаря этой женщине, Лев Константинович, я проиграл душу Мефистофелю. И после этого вы будете утверждать, что перед нами не ведьма и что иррациональное не играет никакой роли в нашей рациональной жизни?

Блондинка Наташа была эффектной женщиной. По-моему, в зависимости от настроения и потребности эта женщина была способна предстать перед людьми и в качестве ангела, и в качестве ведьмы. А что является ее истинной сутью, мне еще предстояло выяснить. Во всяком случае, в данную минуту она не выглядела ни ангелом, ни даже искусствоведом, и причиной тому были глаза, смотревшие на меня без всякого дружелюбия. Возможно, виной тому был конфуз, приключившийся с Язоном, отчасти, конечно, по моей вине.

– Мы же договорились, что вы будете один.

– Лев Константинович мой наниматель, крайне заинтересованный в товаре, который вы предлагаете потенциальным покупателям. Кстати, украденный вами у меня золотой тигр предназначался для его коллекции.

– Разве вы не получили за солонку деньги? По моим сведениям, вам заплатили десять тысяч долларов, ровно столько, сколько вы, Строганов, запрашивали. Так кому и за что вы предъявляете претензии?

Слова Наташи поставили меня в тупик. Формально мне действительно нечего было ей предъявить. Если она и обворовала кого-то в самолете, то, во всяком случае, не меня. Мне действительно было заплачено. Претензии мог предъявить убитый Шагинян, ибо именно он был теперь законным владельцем украденной вещицы, в крайнем случае иск могли предъявить его наследники, но я не был уверен, что таковым можно считать господина Красильникова.

– Почему вы вообще ввязываетесь в чужие дела, Строганов? По вашей милости арестовали человека. И если вы надеетесь, что вам это сойдет с рук, то очень крупно ошибаетесь.

Вообще-то я многое могу простить даме, тем более красивой, но разговаривать со мной таким тоном я не позволяю никому. Я уже не говорю, что претензии блондинки Наташи по поводу вмешательства в ее дела показались мне не просто абсурдными, но откровенно смешными. Человек приторговывает крадеными вещами, отправляет на тот свет людей не то чтобы безвинных, но все-таки не настолько виноватых, чтобы какая-нибудь Наташа или какой-нибудь Язон ставили крест на их жизни, не испросив разрешения высших небесных инстанций, и при этом рассчитывает на лояльность окружающих к своим поступкам.

– У вас, сударыня, мания величия. Как бывший студент медицинского вуза я заявляю вам это с полной ответственностью. Настоятельно рекомендую вам обратиться к знающему психиатру. Что же касается угроз, то я их не боюсь. Зато у нас есть к вам деловое предложение, которое мы можем обсудить вдали от чужих ушей. Ну хотя бы в машине.

– В моей машине,– уточнила Наташа и круто развернулась на каблуках.

Нам ничего другого не оставалось, как последовать за ней на свет божий. Света, впрочем, было немного, а божьего так вообще недоставало. Я намекаю на то, что наступила ночь и улицы освещались всего лишь электрическими фонарями. Меня ситуация забавляла. Красильников не находил в ней ничего юмористического, озабоченно хмурил брови и озирался по сторонам. Очень может быть, он искал своего двухметрового громилу-телохранителя Гогу, но тот куда-то запропастился вместе с белым «мерседесом». Мой «форд» был на месте, никем не потревоженный. А возле «форда» стояла Верочка и о чем-то мне сигнализировала, стараясь при этом не слишком привлекать к себе внимание окружающих. По-моему, она предупреждала меня об опасности, возможно исходящей от Наташи, а возможно, и от других заинтересованных лиц. Все говорило о том, что наша беседа не будет протекать мирно, а финал у нее и вовсе может оказаться неожиданным. Я на всякий случай нащупал рукоять Лабухова пистолета, спрятанного под пиджаком. Вообще-то у меня в последнее время собрался чуть ли не арсенал оружия, не при сотрудниках правоохранительных органов будет сказано. В «форде» лежал пистолет Коли Крюкова, но до него, пожалуй, уже не добраться.

Наталья села за руль «ауди», очень приличной во всех отношениях машины, я скромно пристроился рядом с автовладелицей, а Красильников с Лабухом расположились на заднем сиденье.

– А куда мы, собственно, едем,– забеспокоился Красильников после того, как Наташа тронула машину с места.

– Трое мужиков испугались слабой женщины,– криво усмехнулась наша похитительница.– Мы просто проветримся, господин Красильников, ибо стоять на одном месте в пекле невыносимо.

– Хочется надеяться, что в пекло мы еще не попали,– высказал свое мнение Лабух.– По слухам, там еще жарче.

– Очень остроумно,– сухо отозвалась Наташа.– Так какие у вас предложения?

Деловая женщина, ничего не скажешь. А ведь в аэропорту смотрелась беспомощной интеллигенткой. Теперь я уже не сомневался, что именно эта мегера отдала приказ устранить несчастного актера Лузгина, вздумавшего, на свою беду, поучаствовать в ее темных делах.

– Нам показалось, что вы ищете каналы сбыта,– прокашлялся Лев Константинович.– Очень может быть, я могу вам помочь. Каблуков, ныне покойный, звонил мне от вашего имени. Кто знает, позвони он мне чуть раньше, многое сейчас было бы по-другому.

– Значит, это не вы убили Шагиняна? – оглянулась на пассажира Наташа.

– Боже упаси! – Красильников всплеснул руками.– Шагинян мой старый знакомый. Его внезапная смерть потрясла меня до глубины души. А куда мы все-таки едем?

– За город, проветриться.

– А мы не простудимся? – забеспокоился Лабух.– Из окна дует, а я, между прочим, в одной рубашке.

– Кому суждено быть повешенным, тот не утонет.

– Типун вам на язык,– обиделся Лабух на Наташу.– Мне суждено умереть от пули, только так я смогу выиграть пари и вернуть назад утраченную душу.

– По-моему, нас преследуют,– сказал я, скосив глаза в зеркало заднего вида.

За городом было потемнее, чем на залитых электричеством улицах, но и лунный свет позволял разглядеть силуэт машины, повисшей на хвосте. Фары то приближались, то удалялись, но, несмотря на все старания Наташи, нам так и не удавалось оторваться на сколь-нибудь приличное расстояние от настырных преследователей. Кто это мог быть, я понятия не имел, но, судя по тому, как Наташа все увеличивала и увеличивала скорость, вряд ли в той машине сидели ее друзья.

– Вы не боитесь, что вас оштрафует ГИБДД за превышение скорости? – обеспокоенно спросил Лабух.– К тому же смерть в автокатастрофе не входит в мои планы.

В принципе я опасения художника разделял, скорость «ауди» зашкаливала далеко за сотню, и чувствовалось, что для роскошной иномарки это не предел. А что касается Наташи, то эта женщина, похоже, ни в чем не знала удержу. Конечно, машин на загородной трассе поменьше, чем на городских магистралях, но ведь достаточно только одного неверного движения, чтобы на ураганной скорости либо вылететь на обочину, либо красиво вписаться в лоб встречному КамА3у. А трасса в этом месте была извилистой, поворот следовал за поворотом, и несколько раз мне казалось, что жизнь моя вот-вот оборвется под испуганный визг тормозов.

– Она сумасшедшая! – крикнул Красильников.– Сделайте же что-нибудь, Феликс!

Легко сказать «сделайте». Любое мое вмешательство в процесс управления автомобилем, да и просто неосторожное движение на такой скорости могло окончиться для всех нас катастрофически. Поэтому я сидел паинькой на переднем сиденье, стараясь дышать через раз, дабы не испугать явно сбрендившую красавицу.

– Кажется, это Коняев,– сказал Лабух, который хоть и был слегка возбужден гонкой, но головы не потерял.– Я видел БМВ возле бильярдной, но не 6ыл до конца уверен, что это коняевская машина.

Скорее всего, художник был прав. Я тут же припомнил манипуляции, которыми Верочка, стоявшая у передней дверцы «форда», пыталась привлечь мое внимание. Тогда я никак не мог понять, почему она трясет своей прической, а теперь догадался: волосами она пыталась изобразить конскую гриву.

– Я же предупреждал вас, Лев Константинович,– обернулся я к коллекционеру.

– Но вы же видите, что она сумасшедшая, как же можно такой доверять свои жизни,– возмущенно отозвался Красильников.– Я попросил Василия всего лишь подстраховать нас.

Не знаю, что уж там вообразил Коняев и чего хотел добиться, бросившись за нами в безумную погоню. Возможно, он решил захватить Наташу и выпытать у нее местонахождение схрона. В любом случае он был не менее сумасшедшим, чем вздорная бабенка, сидевшая за рулем «ауди».

Добром эта безумная гонка закончиться не могла. И поэтому когда я услышал испуганный крик в исполнении дуэта Красильников – Лабух, то нисколько не удивился. БМВ не вписался в поворот, вылетел на встречную полосу и нашел-таки свою смерть в объятиях могучего КрАЗа, который медленно пылил ему навстречу. Наташа сразу же сбросила скорость, но не остановилась и уж тем более не развернула машину.

– Надо бы помочь пострадавшим,– забеспокоился Лабух, тогда как Красильников со стоном откинулся на спинку сиденья, кажется, Льву Константиновичу стало плохо.

– Там, пожалуй, некому уже помогать,– хмуро бросил я, достал мобильник и попытался связаться с милицией. Пусть и не сразу, но мне это удалось. Я сообщил дежурному о происшествии на загородной трассе и быстренько отключился, дабы не нервировать нашего эмоционального водителя или водительницу, которая, удерживая руль только левой рукой, правой, вооруженной пистолетом, неосторожно тыкала мне в бок. Хорошо еще, что скорость была сейчас небольшой и наши шансы отправиться в мир иной существенно снизились.

– Уберите пистолет, сударыня, в конце концов, у меня ребра не железные.

– Я уберу его не раньше, чем вы отдадите мне свой пистолет. Вам нельзя верить, Строганов. Вы гарантировали мне безопасность и не сдержали слова.

Я вынужден был признать, что претензии Наташи к моей скромной персоне обоснованны. Мне и в голову не могло прийти, что Красильников пригласит с собой на рандеву целый эскорт в лице Коняева со товарищи. Впрочем, Лев Константинович был до того расстроен всем происшедшим, что было бы бесчеловечно предъявлять ему какие-то претензии. Пистолет я вытащил двумя пальчиками за рукоять и аккуратно положил на сиденье.

– Вы напрасно взволновались, сударыня, в любом случае я не собирался в вас стрелять.

– Береженого Бог бережет,– сказала Наташа и убрала сначала свой пистолет, а потом и мой.

– Может, нам наконец скажут, куда мы едем,– возмутился Лабух.– У меня, между прочим, от всех этих перипетий расстроился желудок. И вообще мне хочется к маме.

Красильников слегка отошел от шока и теперь пытался прикурить от прыгающей в дрожащей руке зажигалки. Видимо, он никак не ожидал такого поворота событий и теперь казнил себя за опрометчивость. Я же чем дальше, тем больше сомневался, что виной всему чрезмерная осторожность пожилого коллекционера и вздорность Наташи, вздумавшей устроить гонки на ночной трассе. В какой-то момент мне показалось, что у БМВ начались проблемы, и эти проблемы появились как раз в тот момент, когда возникла настоятельная потребность в торможении. Конечно, тормоза, случается, отказывают сами по себе, но существует и масса способов помочь им в этом.

– На вашей совести, девушка, четыре человеческие жизни,– торжественно произнес Красильников.

– Не смешите меня, дедушка,– огрызнулась красавица.– Каждый сам выбирает как дорогу, так и скорость передвижения по ней.

Спорить с таким выводом было чрезвычайно трудно. Никто не принуждал Коняева так бездумно рисковать жизнью. Я не исключаю, что авторитета спровоцировали на гонки, предварительно поколдовав над его машиной. И даже знал фамилию человека, который вполне мог отдать такой приказ. Я имею в виду Чуева Романа Владимировича. Но, конечно, в дело мог вмешаться и просто его величество случай. И боюсь, что даже сотрудники ГИБДД не смогут установить, был ли здесь злой умысел, или виной всему роковое стечение обстоятельств.

– Вы знаете, Строганов, что Красильников работает на Зеленчука?

– Я об этом догадываюсь,– вежливо отозвался я на поставленный в лоб вопрос Наташи.

– И о том, что это именно Зеленчук устранил Шагиняна, вы тоже догадываетесь?

– Протестую,– взвизгнул Красильников.– Это черт знает что. Я, разумеется, знаком с Зеленчуком, но это ровным счетом ни о чем не говорит.

– Успокойтесь, Лев Константинович,– настоятельно порекомендовал я коллекционеру.– В конце концов, прекрасная Натали не прокурор, а я не судья.

– Если ты будешь называть меня Натали, я буду называть тебя Фелей,– пригрозила красавица и так резко ударила по тормозам, что я едва не въехал головой в лобовое стекло.

Возможно, Красильников и хотел что-то мне возразить, но внезапная остановка лишила его дара речи. Остановились мы, надо сказать, не в чистом поле, а в пригородном поселке. Отсюда до города было, по моим прикидкам, километров сорок пять, не больше, однако современная цивилизация сюда если и заглядывала, то украдкой. Электричество здесь было, но о прочем, как я заподозрил, разглядывая большой скворечник, предназначенный для размышлений на свежем воздухе, можно было только мечтать. Впрочем, дом, возле которого остановилась наша машина, был рублен на века. И я вовсе не исключаю, что он простоял уже добрую полусотню лет. Однако пролетевшие десятилетия не оставили на его изукрашенном причудливой резьбой фасаде никаких разрушительных следов.

– Выходите,– скомандовала Наташа, и нам не осталось ничего другого, как подчиниться.

– Воздух-то, воздух! – задохнулся от восхищения Лабух.

– А звезды? – указал я ему на изукрашенные блеклыми светящимися точками небеса.

Кроме звезд нам помогал еще и фонарь, установленный метрах в трех от дома, куда нас привезла Наташа. Далее вдоль улицы царила если не полная тьма, то нечто очень на нее похожее, поскольку ни луна, ни звезды не способны были удовлетворить потребности в свете приученных к комфорту горожан.

– Не споткнитесь,– придержал я за локоть Красильникова.– Здесь крыльцо и ступеньки.

Я родился в городе, среди многоэтажных кирпичных и панельных домов, однако в деревенских домах мне несколько раз бывать доводилось. Поэтому я достаточно уверенно сориентировался в сенях, в отличие от Лабуха, который неосторожно задел коромысло. По-моему, именно так называется приспособление, с помощью которого деревенские жители переносят в ведрах воду.

– Да включите же свет! – заорал пострадавший художник, и случилось чудо – свет действительно зажегся, что, впрочем, не избавило Лабуха от шишки, которая непременно появится у него на лбу после соприкосновения с косяком.

Мебель, украшавшая деревенский дом, была в стиле советского ампира, очень популярного лет двадцать тому назад в нашей стране, но сейчас выглядевшего довольно экзотично. Чтобы не раздражать недовольную хозяйку, мы паиньками присели к столу, где стояла пустая бутылка из-под пепси-колы и лежало яблоко, которое проголодавшийся Лабух тут же сунул в карман.

– Я все-таки не понимаю, зачем мы сюда приехали? – продолжал возмущаться Красильников.

– Видимо, нас взяли в заложники,– предположил я.– Сейчас это модно.

– Перестаньте кривляться, Феля,– резко бросила Наташа, подсаживаясь к столу.

– Мы уже договорились, что я не зову вас Натали,– вежливо напомнил я.

– Хорошо, Феликс, выкладывайте на стол свои козыри.

Красильников откашлялся, что он, как я заметил, всегда делал, когда готовился произнести что-то важное:

– Я все-таки не понимаю, с чего вы вздумали обвинять меня в смерти Шагиняна?

– У вас неважно со слухом, Красильников. Я сказал всего лишь, что Шагиняна убили люди Зеленчука по вашей наводке.

– Бред,– неуверенно возразил Красильников.– То есть я, конечно, сообщил Михаилу Семеновичу, что в столице появился некий Строганов с золотым предметом из находящейся в розыске коллекции.

– А контакт с Чуевым через меня вы тоже пытались установить по заданию Зеленчука? – спросил я у коллекционера.

– Ваш Чуев вор,– неожиданно брызнул слюной в мою сторону Красильников.– Мы его давно подозревали. И были уверены, что рано или поздно он не выдержит.

– А я здесь, кажется, был,– сказал вдруг Лабух, обводя глазами комнату.– У меня такое ощущение. В этом доме есть подвал?

– При чем здесь подвал? – вскинулся Красильников.– Что вы мне голову морочите? Предупреждаю вас, Строганов, что похоронить меня здесь у вас не получится. Гога знает, что я ушел с вами.

– Успокойтесь, Лев Константинович, если нас с вами похоронят, то в братской могиле. Но я очень надеюсь, что до этого не дойдет.

– У вас чай есть? – обратился Красильников к Наташе.– Уважьте пожилого человека, у меня от волнения пересохло во рту.

Надо отдать должное хозяйке дома, она откликнулась на просьбу гостя. И, пока Наташа гремела на кухне посудой, Красильников прошептал мне чуть ли не в самое ухо:

– Если вы с ней не заодно, то какого черта мы здесь сидим? Она ведь перестреляет нас, чего доброго. Попробуйте ее обезоружить.

– Я не уверен, что она в доме одна,– столь же тихо ответил я коллекционеру.

Я сказал Красильникову правду, поскольку действительно ни в чем не был уверен. Однако отнюдь не это удерживало меня от побега, я просто пока еще не потерял надежды договориться с бубновой дамой.

– Вон там, за занавеской, люк,– сказал Лабух.– И вход в подвал.

Художник не поленился подняться со стула и отдернуть занавеску, после чего торжественно указал пальцем в пол. Люк там действительно был. Открыть его Лабух не решился, а на цыпочках вернулся на место.

– Думаете – схрон? – бросил на меня пристальный взгляд Красильников.

– Кто его знает,– пожал я плечами.– Но не исключаю, что Лабуха привозили именно сюда. И место тихое, и от города недалеко.

Возможно, мы бы еще поговорили на эту тему, но вернулась Наташа с чаем. По тому, как быстро она обернулась, я заключил, что в этом доме не пренебрегают услугами цивилизации. Так быстро вскипятить воду можно только в забугорном электрочайнике.

– Вам этот дом достался по наследству? – невинно спросил я хозяйку.– Вероятно, от дяди?

– Вам-то какое до этого дело? 3ачем вы хотели со мной встретиться?

– Решил помочь вашему брату.

Я не ошибся в своем предположении, во всяком случае, Наташа не стала меня опровергать. Да и трудно, наверное, отрицать очевидное – слишком уж они были похожи. Либо погодки, либо двойняшки. И, вероятно, очень привязаны друг к другу. Надо полагать, Наташа будет огорчена, если ее брат получит большой срок.

– Вы негодяй и шантажист, Феликс,– зло выдохнула Наташа, причем настолько зло, что я едва не захлебнулся горячим чаем.

– А ваш брат убийца, сударыня,– сказал я, откашлявшись.– Так что совесть у меня чиста. Я действительно собираюсь вас шантажировать, Наташа. У меня есть доказательства, что ваш брат не убивал Лузгина, более того, что он не имеет к его смерти никакого отношения.

– Вы блефуете, Феликс. Мне говорили, что вы очень ловкий игрок и даже шулер. Видимо, эти люди были правы.

– Допустим, я шулер, допустим, я передернул, но если я представлю суду убедительные доказательства непричастности вашего брата к убийству Лузгина, то его, скорее всего, освободят. Ибо доказать его причастность к убийству Каблукова будет весьма сложно. Опытный адвокат вполне способен свести все к несчастному случаю. Поскользнулся, упал, ударился головой, и в результате отек мозга. Такое тоже бывает. Но если прокуратуре удастся доказать, что ваш брат заказал Лузгина – а они это сделают без труда,– то предумышленное убийство Каблукова на Язона повесят автоматически. Вам понятен расклад, сударыня?

– Понятен,– сухо ответила Наташа.– Что вы хотите взамен?

– Откровенности. Кто и когда сообщил вам о наследстве?

– Мне позвонили из юридической конторы. Сказали, что брат нашей мамы оставил завещание.

– Прямо скажем, Наташа, вы очень скупо выдаете информацию. И в такой завуалированной форме, что поневоле начинаешь сомневаться в вашей искренности.

– Пока что вы не представили мне доказательства искренности вашей. Каким образом вы собираетесь доказать непричастность моего брата к убийству?

– Я предъявлю в лучшем виде изумленной публике и суду убитого Лузгина.

– Он может,– подтвердил мои слова Лабух.– Он истинный Мефистофель. Выигрывает в карты чужие души, воскрешает покойников. Словом, мастер на все руки.

– Не морочьте мне в голову, Лабух,– отмахнулась Наташа.– Я сама видела по телевизору Лузгина в морге.

– Я тоже был в морге,– сказал я своей собеседнице.– Но это еще не означает, что Феликс Строганов умер. А уж верить телевидению в наше время может только уж очень наивный человек. Лузгин артист, и умирать на подмостках ему не привыкать. А то, что в данном случае подмостки оказались в морге, большой роли не играет.

– Вы даже больший проходимец, Феликс, чем я от вас ожидала.

– Из ваших уст, сударыня, эти слова звучат как комплимент. Но вернемся к нашим баранам. Итак: вы получили этот дом в наследство на вполне законных основаниях, что дальше?

– Дальше мы решили его продать. Место здесь довольно удобное, рядом река. От города полчаса езды. Словом, мы рассчитывали получить хорошие деньги.

– И тут на вашем горизонте возник Лузгин.

– Он подсел к нам в кафе. Сказал, что хорошо знал нашего дядю. От него мы узнали, что дядя был коллекционером и очень богатым человеком. Мы, естественно, не поверили. Вы сами можете оценить и дядины хоромы, и обстановку. Трудно предположить, что здесь проживал миллионер. Лузгин рассмеялся и сказал, что мы просто люди другой эпохи. Что мы не знаем, каково было коллекционеру, обладающему сколь-нибудь ценными вещами, в прежние времена.

– Да уж,– неожиданно поддакнул Красильников.– Я мог бы многое вам порассказать.

– В подтверждение своих слов Лузгин сослался на Вадика Костенко, племянника известного в городе коллекционера, к которому наш дядя обращался незадолго до смерти с предложением купить ценную вещицу. В общем, мы с Костей заинтересовались. Лузгин посоветовал нам обыскать дом и подвал, сказав, что наш дядя перед смертью повредился умом и вполне мог где-то спрятать свою коллекцию. И тогда мы с Костей начали искать. У дяди тут не подвал, а целые катакомбы. И мы нашли клад. Сундук был замурован в стену. Там было много разного бронзового хлама, который Костя потом спихнул Каблукову и другим здешним коллекционерам. Причем получил он за это немалые деньги, что нас с ним слегка удивило.

– А вы с братом, насколько я понимаю, все-таки не искусствоведы?

– Не ехидничайте, Феликс. Мы с братом сумели определить, что гвоздем дядиной коллекции являются два десятка золотых изделий. Мы обратились за консультацией к Лузгину, поскольку тогда он внушал нам доверие. Ведь и этот сундук мы нашли с его помощью. Согласитесь, он ведь мог купить у нас этот дом, а потом спокойно здесь порыться.

Лабух засмеялся, я тоже улыбнулся, чем, кажется, рассердил Наташу. Впрочем, я их с Костей понимал, похоже, они тогда и не догадывались, что стали жертвами очень изощренной игры. Оставалось установить, кто бросил на кон эту ставку в два десятка золотых вещиц руками людей хоть и далеко не безгрешных, но все же не понимающих, в какую игру они сели играть.

– Бронзовые копии были изготовлены по совету Лузгина?

– Лузгин предложил нам очень интересную комбинацию, и мы согласились.

– Суть комбинации состояла в том, что вы сначала продавали людям золотую вещицу, а потом обменивали ее на бронзовую копию?

– В общем да. Лузгин и Вадик Костенко были в этом смысле незаменимыми людьми. Ведь покупатели не могли потом предъявить нам счет. Ценность вещи подтверждали знающие эксперты. А кто ее подменял и при каких обстоятельствах, нас это не касалось, поскольку в поле зрения покупателей мы после сделки не появлялись. Что интересно: подмену обнаружили только в двух случаях, но шума поднимать не стали.

Последнее как раз неудивительно. Покупатели наверняка догадывались, что приобретают не семейные реликвии, а ворованные вещи, и приобретают по дешевке. Большинство разумных людей подобные покупки не афишируют, а держат под замком в надежном месте. Ну а если вдруг обнаруживается, что на руках подделка, то обращаться в таких случаях в милицию и глупо и бесполезно. Лузгину никак не откажешь в знании человеческой породы и ловкости рук.

– А адрес Шагиняна вы от кого получили?

– От Каблукова. Все складывалось слишком хорошо. Но пора было уже сбывать золотые вещи и сматываться из города. Лузгин посоветовал нам поискать богатого скупщика в столице, поскольку опасно сбывать крупную партию золотых изделий в месте, где и без того уже изрядно наследили. А тут еще Вадик Костенко крупно нас подвел: взял да и проиграл одному человеку золотую солонку. Костя, конечно, начистил ему физиономию, но отыграть ситуацию назад было уже невозможно, тем более что тот человек в свою очередь проиграл золотого тигра Феликсу Строганову. Лузгин сказал, что ничего страшного не случилось и промах Вадика пойдет нам на пользу. Мы сможем проверить надежность канала сбыта, и если Строганову удастся продать вещицу скупщику, то мы предложим Шагиняну весь наш товар. А если сделка сорвется, то мы попытаемся провести очередную операцию по замене оригинала на копию. Я не могла следить за вами, Феликс, поскольку вы меня уже однажды видели в обществе Чуева, но Лузгин проводил вас до места встречи с Шагиняном, и он видел, что после убийства скупщика у вас в руках остались не только деньги, но и золотая солонка. В аэропорту я хотела к вам подойти, но вы меня опередили.

– На всякого мудреца довольно простоты,– ехидно заметил Лабух.– И на Мефистофелей бывает проруха.

– А зачем вы Чуеву-младшему продали золотого пегаса?

– Здесь Костя виноват. Виктор Чуев от кого-то узнал, что мы продаем золотые вещицы, и пристал с ножом к горлу. Деньги он предлагал приличные, и Костя не устоял.

– А потом, когда Шагинян был убит, а посланный вами человек, то бишь я, чудом спасся, вы решили, что Каблуков вас подставил и пора рвать когти. Подменить чуевского пегаса вам было нечем, поскольку его бронзовую копию вы уже сплавили с прибылью для себя, и Язону ничего другого не оставалось, как попытаться выиграть золотую вещицу у Чуева в карты.

– И он пегаса выиграл, но тут вмешался еще один человек, которого мы в расчет не принимали. Веневитинов. Он оказался Косте не по зубам. И Костя решил, что это происки Каблукова. Я всегда говорила брату, что пить ему нельзя.

– А почему Язон решил устранить Лузгина?

– Это я так решила, а вовсе не Костя. Просто я поняла, что этот сукин сын ведет свою игру вместе с Вадиком Костенко. И что нам с Костей будет плохо, если мы не сумеем вовремя избавиться от этих людей.

– Ну а зачем нужно было устранять Красильникова? – скосил я глаза на московского коллекционера.

– Да потому, что он был у летнего кафе, когда убивали Шагиняна,– с возмущением воскликнула Наташа.– Я находилась метрах в двадцати от кафе, а он стоял рядом со мной и смотрел в ту же сторону.

– Бывают же такие нелепые случайности,– посочувствовал я Льву Константиновичу.

– Он ведь летел с нами в одном самолете. И с ним был еще один человек, как я потом узнала, по фамилии Зеленчук. Их обоих опознал Вадик Костенко, который встречал нас с Лузгиным в аэропорту.

– Нехорошо, Лев Константинович, а еще потомок купца первой гильдии. Откуда у вас такая страсть к обману?

– Этот Шагинян был изрядной сволочью, можете мне поверить, Феликс,– горячо откликнулся Красильников.– И, когда Каблуков мне позвонил и сказал, что дал вам его адрес, я связался с Зеленчуком.

– А с Коняевым вы давно знакомы?

– Нет, недавно. Зато Коняев давно связан с Шагиняном. И они тоже кое-что знали о схроне и копали вокруг Чуева.

– Это Зеленчук вас направил к Коняеву? Коняев должен был наехать на Чуева и тем самым сделать Романа Владимировича покладистым?

– Это все ваши фантазии, Феликс.

– Меня смущает, Лев Константинович, что Коняева убили. Если тормоза на его машине подрегулировал Роман Владимирович Чуев, это еще полбеды, а вот если это сделал Михаил Семенович Зеленчук, то, значит, нам с вами конец. В люк, все в люк!

Никто не понял, почему я вдруг заорал диким голосом. Но тем не менее Лабух с Наташей подчинились беспрекословно. Что значит молодость и быстрота ног. Красильников то ли испугался, то ли сказался возраст, но к люку мне его пришлось тащить чуть ли не силой. Только-только мы успели с ним ссыпаться вниз вслед за художником и красавицей, как над нашей головой рвануло сначала один раз, потом другой.

– Из гранатомета саданули,– неожиданно продемонстрировал Лабух знание военного дела.

– Какой гранатомет? – возмутился Красильников.– Вы в своем уме, молодые люди?

– Ум дело наживное,– откликнулся Лабух.– А вот до смерти нам оставалось секунды три-четыре. Как ты думаешь, Мефистофель, можно ли зачесть два выстрела из гранатомета за один пистолетный? Плюс пролитие крови. При падении я разбил нос.

Кровь на лице Лабуха действительно была, так что мне ничего не оставалось, как торжественно признать, что пари им выиграно честно, душа его отныне принадлежит владельцу, и поздравить с боевым крещением.

В доме, по-моему, начался пожар, во всяком случае, у меня от дыма запершило в горле. На всякий случай мы отошли от люка подальше, в глубь подвала, но дым настиг нас и здесь. А Наташа, между прочим, была права: подвал действительно изумлял своими габаритами. С первого взгляда становилось очевидно, что строили его не для хранения картошки. Более всего он напоминал бомбоубежище или бункер, способный выдержать воздушную и наземную атаку. Такой подвал для мирного бухгалтера, каковым числился по документам Наташин дядюшка, был явным излишеством.

– Схрон был здесь, уверяю вас, Феликс,– прошипел мне на ухо Красильников.

Я сомневался. Хотя все вроде бы говорило в пользу утверждения Льва Константиновича. Во всяком случае, подвал мог вместить в себя немало ценностей. И сырости здесь не наблюдалось. Не было даже намека на плесень. Пожалуй, в таком месте можно было без особых усилий поддерживать постоянный температурный режим, что, говорят, очень важно при хранении картин. Другое дело, что объект этот нельзя было назвать секретным. То есть мои представления о секретном объекте, где хранятся огромные ценности, были совсем иными. А где вооруженная охрана, где колючая проволока, где, наконец, таблички «Посторонним вход и въезд запрещен»?

– Чудак вы, Феликс,– не то закашлялся, не то засмеялся Красильников.– В советские времена даже намека, что здесь находится нечто курируемое КГБ, было достаточно, чтобы у любого нечистого на руку человека пропала охота косить хитрым глазом в сторону этого дома. Да и сбыть такие ценности было в те времена невозможно и некому. Любой тогдашний скупщик сразу бы сдал вас органам во избежание крупных неприятностей, если бы узнал, что вы предлагаете ему вещицу из схрона, принадлежащего самой могущественной в мире Конторе.

Надо полагать, Красильников знал, что говорил. Во всяком случае, у меня не было серьезных оснований ему в данном случае не верить. У этого человека, судя по всему, был огромный опыт взаимодействия с различными правоохранительными структурами. Грубо говоря, я не исключал, что во времена советские Красильников был стукачом.

– Так все мало-мальски заметные коллекционеры были в те времена стукачами,– не стал отнекиваться Красильников.– Это входило в тогдашние правила игры. Перемещения ценностей как внутри страны, так и за ее пределы происходили с ведома Конторы и под ее недремлющим оком. Меня другой вопрос интересует, Феликс: с чего это вы заорали, словно вас шилом в задницу кольнули?

– У меня очень хороший слух,– усмехнулся я.– Машина подъехала к дому, Лев Константинович, и я услышал звук работающего мотора.

– Ну и что?

– Это был наверняка белый «мерседес», за рулем которого сидел ваш разлюбезный двухметровый Гога. Я, правда, полагал, что он будет поливать нас из автомата, а на гранатомет, честно говоря, не рассчитывал.

– Быть того не может,– неуверенно возразил Красильников.– Я давно знаю Гогу.

– Его к вам приставил Зеленчук?

– Допустим. Но ведь приставил для охраны.

– Хорош охранник,– коротко хохотнул Лабух.– По его милости мы все-таки попали в пекло. Слушай, Мефистофель, мы так не договаривались, сделай же что-нибудь.

Художник был прав: в подвале становилось жарковато, судя по всему, наверху бушевал пожар. Другое дело, что я понятия не имел, как выбраться из подземной западни. От дыма, заполнившего подвал, кружилась голова и першило в горле. Становилось все более очевидным, что у нас есть все шансы если и не расплавиться от жары, то отравиться угарным газом.

– На вас вся надежда, сударыня,– сказал я, обращаясь к Наташе.– Быть того не может, чтобы такой предусмотрительный человек, как ваш дядюшка, не соорудил на всякий случай запасной выход из каменного мешка.

– По-моему, выход есть,– задумчиво сказала нынешняя владелица горевшего синим пламенем особняка.– Только мы с Костей туда не пошли. В той стороне находится хлев, и там здорово пованивало.

– Я тебя умоляю, красавица! – в отчаянии возопил Лабух.– Когда дело идет о моей жизни, для меня не существует понятие вонь, я ощущаю только аромат.

Надо признать, что эта самая вонь или, как изящно выразился художник, аромат здорово нам помог. Ибо слезившиеся от дыма глаза уже с трудом различали дорогу. Зато, ориентируясь по запаху, мы довольно быстро нашли выход из задымленного ада. Трудно сказать, зачем одинокий и, вероятно, хорошо обеспеченный старик держал еще и живность в немалом количестве. Не исключено, что глаза соседям отводил или конспирировался по заданию Центра. Но так или иначе даже через год после его смерти и раздачи по соседям осиротевших животных в помещении, именуемом хлевом, сохранялся устойчивый запах. К счастью, хлев не горел, и мы выбрались на воздух без помех. Здесь тоже было много дыма и отчетливо несло гарью, но зато было светло как днем. Сруб, сложенный из солидных бревен, горел жарко, и было удивительно, что языки пламени не добрались еще до сиротливо стоящей посреди обширного двора «ауди». Ветра, к счастью, не было, да и соседние дома располагались достаточно далеко от очага возгорания, чтобы красный петух сумел перебраться на их крыши. В общем, сохранялись шансы на то, что возгорание отдельно взятого строения, произошедшее, к слову сказать, не по нашей вине, не обернется трагедией для всего поселка.

– Будем тушить? – спросил Лабух, оборачиваясь к хозяйке.

– Бежать надо,– осуждающе глянул на художника Красильников.– Благо машина цела.

Наташа молча направилась к машине, Лабух побежал открывать ворота. Красильников же обеспокоенно зашипел мне на ухо:

– Не пускайте ее за руль, Феликс, она же сумасшедшая. Я еще одной гонки просто не выдержу.

Наташа вняла увещеваниям коллекционера и уступила мне место за рулем. Лабух почти на ходу запрыгнул в машину, и мы вылетели со двора под неодобрительные и угрожающие выкрики сбежавшихся на пожар жителей поселка. Судя по всему, нас заподозрили в поджоге, а потому и грозили вслед кулаками. Кажется, в нас запустили камень, но, к счастью, стекло не пострадало.

Я, конечно, более аккуратный водитель, чем Наташа, но тем не менее скорость развил приличную, ибо считал, что, чем быстрее мы уберемся из этого проклятого места, тем лучше. Меня беспокоил Гога, который вполне мог оказаться добросовестным работником и остаться в поселке для того, чтобы лично убедиться в нашем уходе в мир иной. А эта довольно скверная дорога от поселка до трассы, по сторонам которой образовались густые заросли, была идеальным местом для засады.

– Легче, Феликс, легче,– причитал недовольный Красильников.– Мы все-таки с пожара едем, а не на пожар.

Ответом столичному коллекционеру явилась автоматная очередь, изрядно попортившая Наташину машину, но вроде бы никого из нас не зацепившая.

– Это я называю из огня да в полымя,– охнул, пригибаясь, Лабух.

– Гоните, Феликс, гоните,– мгновенно изменил свою точку зрения на скорость передвижения Красильников.

Можно подумать, что я нуждался в понукании. Проблема была в том, что поселковая дорога не ремонтировалась еще с советских времен и представляла собой сплошные выбоины, лишь кое-где облагороженные асфальтом. Машину трясло и кидало из стороны в сторону, а руль вибрировал в моих руках, как отбойный молоток. Гога больше не стрелял. Вряд ли у него кончились патроны, просто, видимо, выжидал более удобного случая и пытался сократить расстояние. Мне даже показалось, что тусклые фары его «мерседеса» приблизились.

– Вы не потеряли свой пистолет? – спросил я у Наташи.

Амазонка молча достала из-за пояса джинсов два пистолета, свой и мой, и изготовилась к стрельбе. Попасть на такой скорости и при такой тряске в идущую следом машину, наверное, можно, но хотелось бы, чтобы при этом и водитель слегка пострадал. Наташа высунулась из салона чуть ли не по пояс и выстрелила.

«Мерседес» чуть приотстал. Нам повезло, что у Гоги не было напарника, а вести по такой дороге машину и одновременно палить из автомата довольно затруднительно.

– Держите меня за ноги, Лабух,– крикнула Наташа и добавила к вышесказанному смачное ругательство.

От трассы до поселка было не более пяти километров ухабистого пути, но это была, пожалуй, самая трудная дорога в моей жизни. У меня теплилась надежда, что на трассе нам все-таки удастся оторваться, но увы. Этой надежде не суждено было сбыться. Ровная дорога сослужила хорошую службу не только нам, но и Гоге. В этот раз треск автоматной очереди обернулся хрустом разлетевшегося стекла. К счастью, это было стекло заднее, а лобовое оставалось почти целым. В ответ Наталья выстрелила из пистолета. И, по-моему, удачно. «Мерседес» дернулся и едва не вылетел на обочину. В довершение он, кажется, еще и ослеп на один глаз. Ночная трасса была практически пустынной, за десять минут бешеной гонки мы обогнали только одного тихохода да навстречу нам попались три-четыре машины. Зрелище, надо полагать, им в эти секунды открылось захватывающее: две машины, черными призраками вылетающие из ночи, плюющие огнем и свинцом. А из окна одной из них чуть ли не по пояс высунулась ведьма с развевающимися на ветру волосами и пистолетом в руке. Конечно, надеяться на чью-то помощь в нашей ситуации было бы глупо, но будь трасса более оживленной, вряд ли Гога стал бы вести себя столь нагло.

– Вот сволочь, вот сволочь! – причитал Красильников.

– Это вы о Гоге? – полюбопытствовал побуревший от натуги Лабух, который так крепко держал Наташу за ноги, словно собирался провести в этом положении остаток жизни.

– Это я о Зеленчуке,– отозвался потомок купца первой гильдии.– Ведь мы же с ним деловые партнеры! Так вы считаете, Феликс, что Зеленчук с Чуевым договорились?

Ответить я не успел, «мерседес» стал стремительно приближаться. Раздался новый треск автоматной очереди, а потом одиночный выстрел Наташи. Выстрел оказался на редкость удачным: «мерседес» слетел-таки с полотна дороги и по очень странной дугообразной траектории спикировал в черноту. Раздался страшный грохот, а следом что-то полыхнуло в ночи. Однако торжествующего вопля я издать не успел.

– Лабух,– сказала Наташа упавшим голосом.

Белая рубашка художника на глазах становилась красной. Лабух был еще жив и в сознании. Во всяком случае, глаза его смотрели на меня вполне осмысленно и даже почти насмешливо.

– Судьбу не обманешь, Мефистофель. А нос я тогда расковырял.

– Сделайте же что-нибудь, Феликс, вы же врач! – в отчаянии крикнула Наташа.

Теперь она обнимала Лабуха, который неловко повис на спинке сиденья. Убегать вроде бы было уже не от кого. До города оставалось еще километров двадцать, а художнику было, похоже, отмерено злым роком гораздо меньше. Я остановил машину и сделал Лабуху перевязку, использовав Наташину аптечку.

– Он будет жить? – испуганно спросил Красильников.

Я утвердительно кивнул головой, хотя был уверен в обратном. Теперь за руль вновь села Наташа. Красильников перебрался к ней на переднее сиденье, а я остался на заднем, держа художника в объятиях. Наташа, по-моему, превзошла саму себя: машина летела по трассе со скоростью болида, но это уже никого не волновало: ни меня, ни Красильникова, ни тем более художника.

– Сбросьте скорость,– сказал я Наташе, когда мы ворвались в город.– Лабуху уже все равно, он умер.

Мы остановились почти на том же месте у ГУМа, с которого стартовали в ночь. Теперь эта ночь была уже на исходе. Было по-прежнему душно, горели тускло фонари, но до рассвета оставалось не более получаса.

– Отвези его в больницу,– кивнул я на Лабуха.– Спросишь там Калягина, он все оформит как надо.

– А ты? – посмотрела на меня в упор Наташа.

– Мне еще надо кое с кем посчитаться.

– А как же мой брат?

– Я его вытащу, даю слово. Ну а если со мной что-то случится, Калягин поможет тебе опровергнуть слухи о смерти Лузгина.

Мой «форд» стоял на том самом месте, где я его бросил. В целости и сохранности. И даже не подозревал, что потерял одного пассажира и едва не потерял хозяина. Доктор Фауст умер, а Мефистофелю еще предстояло отыграться. Пьяный бред обернулся кошмаром. А на совести графа Фели осталась одна загубленная по его вине жизнь. Я, конечно, не ангел, но и не настольно подл, чтобы не чувствовать своей вины за смерть Лабуха. Но были еще более виноватые, чем я. И этим виноватым я должен был предъявить счет к оплате. Говорят, что в цивилизованном обществе кровная месть не в ходу, но это смотря что считать цивилизованностью.

Я проверил возвращенный Наташей пистолет Лабуха и сунул его за пояс брюк. Я был уверен, что сегодняшним утром он мне понадобится. А вот в чем я абсолютно не был уверен, так это в том, что доживу до полудня.

Вадима Костенко дома не было, я довольно долго сначала звонил, а потом барабанил в его дверь. К этому сукину сыну у меня были вопросы. Дело в том, что он работал в клинике моего отца. Работал в то самое время, когда туда угодил обезумевший хранитель, а потом вдруг все бросил и ушел. Пустился во все тяжкие. Вадика я как-то не очень принимал всерьез. Да, по-моему, его никто всерьез не принимал, а теперь выходит, что зря.

Машка Носова оказалась более отзывчивой. Хотя мой ранний визит, похоже, застал даму врасплох. Дверь она мне все-таки открыла и очень удивилась моему мрачному виду.

– Где Вадик?

– У меня.– Она растерянно отступила в глубь квартиры.– Но это совсем не то, что ты думаешь. Просто на него наехали отморозки, и я дала ему приют.

– Это я на него наехал, Маша. Как бульдозер. И я буду очень удивлен, если твой дорогой племянник поднимется с асфальта.

Видимо, Вадим услышал мой голос, поскольку попытался спрятаться в шкаф. Не исключено, что прятаться он не собирался, а просто искал там одежду, напрочь забыв, что не снимал джинсы на ночь.

– Я ничего не знаю, Феликс,– заверещал он, бледнея от ужаса.– Но почему ты жив? Ты же должен был…

– Я с того света, Вадик, меня сначала взорвали, а потом расстреляли. Но тем не менее я пришел, чтобы убить тебя.

– Феликс! – закричала в ужасе Машка.

И было от чего кричать, поскольку врезал я ее племяннику от всей души. После чего он легкокрылой бабочкой порхнул от шкафа к дивану и там приземлился. К слову, диван был антикварной ценностью, как и вся мебель в этом доме. Костенко упал, как сбитый щелчком таракан, лапками кверху. Я приставил дуло пистолета к его виску.

– Извини, Машуня, но мне, кажется, придется запачкать твой диван. Сама виновата, впредь будешь более разборчивой в отношении гостей.

– Феликс, прекрати! – вновь завопила Машка.

– У тебя есть только один шанс остаться в живых, Вадик. Понимаешь, только один. Надо рассказать всю правду без утайки. Но если хоть одно твое слово будет лживым, эта ложь станет последней в твоей жизни.

– Я понимаю,– подтвердил Костенко заплетающимся языком.

Глаза у него были круглыми от страха, и, по-моему, от него уже пованивало. Все-таки я оказался прав: он испортил коллекционную мебель своего дядюшки, хотя и не кровью. Однако я не собирался скорбеть о чужой загубленной собственности.

– Я ведь понимаю, что ты в этом деле не главный. Так как же все-таки умер мой отец?

– Это случайно, Феликс. Я же не хотел. Он просто упал и ударился затылком. Мы спорили. В общем, меня заставили. Я же говорил Василию Сергеевичу, что лучше не надо. А он собрался идти в ФСБ.

– Твой дядя тоже умер случайно, Вадик?

– Это не я, это Чуев. Он мне приказал. Я ведь ему все рассказал про психа, который приносил моему дяде на продажу золотую волчицу. У психа был рак, ему нужны были деньги на операцию. А он сидел на золоте, понимаешь, и дотянул, когда стало уже поздно. Чуев приказал поместить его в клинику. Но твой отец меня заподозрил. У меня не было выбора. А дядя действительно болел, ему жить оставалось недолго. Очень, очень серьезное заболевание. У него не было шансов выкарабкаться. Но он мог кому-нибудь рассказать про психа. Тому же Красильникову, например. А меня бы убили, если бы я этого не сделал. Чуев бы убил. Такие деньги. Да за них бы город спалили и не поморщились. А тут какой-то Вадик Костенко…

– Машка знала, что ты помог своему дяде умереть?

– Нет! – крикнула с порога Носова.– Я ничего не знала.

– Догадывалась,– неожиданно ухмыльнулся Костенко.– И намекнула мне, что надо делиться. По дядькиному завещанию вот это все отходило мне. Но я не стал спорить. Я ведь не сволочь, Феликс, меня просто принудили. У меня не было другого выхода.

– Наташу с Язоном привлек Чуев?

– Ну да. Схрон мы тогда уже распотрошили. Я, Лузгин, Чуев и его шофер Василий. Там барахла на три фургона. Перевезли все в подвал на чуевскую дачу. Там же ценности, Феликс, несусветные. У меня руки тряслись, когда мы все это паковали. А Лузгин тогда сказал, что даром нам это не отдадут и что, как только мы с этими ценностями высунемся, тут нам и капут. Чуев знал, что похищенное ищут, но не знал кто. Вот он и придумал этот трюк с наследниками. Тут-то Веневитинов и всплыл. А я говорил Роману Владимировичу, чтобы он с тобой не связывался, но он не внял. Уж больно комбинация ему показалась интересной.

– Зеленчук с Чуевым сговорились?

– Сговорились. Большими деньгами, Феликс. Сегодня на рассвете ценности должны вывозить. Пришли три рефрижератора. Под видом мяса, так сказать.

– А Каблукова кто убил?

– Язон. Когда Каблук в спальню ушел, он его там и пристукнул.

– Так было дело, Мария?

– Да пошел ты к черту, Феля,– огрызнулась Носова.– Я тебе не справочное бюро.

– Вот видишь, Вадик, свидетельница отказалась подтвердить твои показания. И она права. Ибо Каблукова убил не Язон, а ты. Из ревности, скажем. На почве сексуальных отношений. И тебя все эти дни мучила совесть. Мучила и замучила. Поэтому ты решил пойти с повинной, дабы спасти от тюрьмы совершенно непричастного к убийству человека. Я имею в виду Язона. Ты меня понял, Вадик? Вот прямо с утра и пойдешь в прокуратуру.

– Но я же не убивал, Каблукова, слышишь, Феликс, не убивал! – заорал в ужасе Костенко.– Я не хочу в тюрьму, я невиновен, в конце концов!

– Ты виновен, Вадик, ты убил двух человек. И я даю тебе шанс. В противном случае мне придется раздавить тебя, как клопа. Ты убил моего отца, сволочь, ты хоть понимаешь, что я должен с тобой сделать? И что я хочу с тобой сделать. Но я держусь, Вадик, потому что даже в этой гадской ситуации стараюсь остаться человеком. Но ты не буди во мне зверя, ладно? И тоже постарайся вести себя по-человечески. Ну не могу я оставить зло безнаказанным. Ты меня должен понять, Вадик. И не дай тебе бог попытаться меня обмануть.

По-моему, я говорил убедительно. Хотя меня буквально трясло от ненависти. Я был очень привязан к своему отцу. Он был самым уважаемым мною человеком. И он был достоин этого уважения. И одна только мысль, что такого человека убил какой-то мозгляк, сводила меня с ума. Ну почему так несправедливо устроен этот мир? Почему?

– Он согласен, Феликс.– Машка попыталась оттащить меня от дивана.– Слышишь, согласен. Я сама отведу его в прокуратуру. Я тебе обещаю.

Мне все-таки хватило сил, чтобы сдержать себя. Наверное, и вмешательство Машки помогло. Я его не убил.

– У тебя есть что-нибудь выпить?

На Костенко я старался не смотреть, просто во избежание. В голове было мутновато, и сто грамм коньяка, налитые Машкой, пришлись как нельзя кстати. Я скорее протрезвел, чем опьянел. Дел у меня было полно, и потому я не стал задерживаться в этой квартире.

Я ушел не прощаясь, и мне показалось, что Машка перекрестила меня с порога. В самый раз. Слишком много на меня свалилось за последнее время, и я вдруг остро почувствовал ту грань, которая отделяет человека от бешеного пса. Такое со мной было впервые. И я отчетливо понимал, что мне уже никогда не стать прежним Фелей, рубахой-парнем, хвастуном и задирой, но, в общем, доброжелательно настроенным к окружающему миру. Даже смерть отца не смогла поколебать моего уважения к человеческой жизни и доверия к людям. Правда, тогда я не знал, как и почему он погиб. Теперь знаю. И мир закачался перед моими глазами.

Мне приходилось бывать на чуевской даче. Надо сказать, что Роман Владимирович построил ее слегка на отшибе, в месте укромном и далеком от докучливых и раздражающих глаз простого народа. Немалых размеров особнячок был обнесен кирпичным забором. Нельзя сказать, что это был слепок с коняевского особняка, но что-то общее между двумя этими строениями было. Я не стал светиться возле ворот, отлично понимая, что меня через них, скорее всего, не пропустят. К тому же я хотел сделать Роману Владимировичу сюрприз. Ценный груз, кажется, уже успели вывезти. Во всяком случае, я видел след протектора на обочине. Похоже, большегрузный автомобиль не вписался на крутом повороте в узковатое, предназначенное только для легковых автомобилей полотно дороги, ведущее от трассы к чуевской даче. Было раннее утро. Но рассвет уже наступил, и ничто не мешало мне заниматься следопытской деятельностью. Правда, я так и не смог определить, куда повернули рефрижераторы, на север или на запад. Однако я надеялся узнать ответ на интересующий меня вопрос у Романа Владимировича.

Каменный барьер я перемахнул без труда, ибо нахожусь еще не в том возрасте, когда двухметровое ограждение может служить препятствием. Я был уверен, что Чуев не спит. Роман Владимирович хоть и сдержанный человек, но наверняка не железный. Только что он провернул потрясающую сделку, заработал кучу денег и одновременно увернулся от висевшего над ним дамоклова меча. Нет, в таком состоянии человек не может отправиться на боковую. Прежде ему надо снять стресс, проще говоря, напиться до свинского состояния.

Не спал, между прочим, и шофер Василий, который тоже был в доле и переживал не меньше хозяина. Я заметил его долговязую фигуру издалека и принял меры, чтобы он не обнаружил меня раньше времени. Василий избавлялся от излишнего эмоционального напряжения работой. Похвальное качество в человеке еще молодом и склонном к авантюрным поступкам. Надо полагать, Роман Владимирович не поскупился на оплату его трудов, а главное молчания. И теперь Василий, вероятно, грезил о Канарских островах и покладистых девочках. Очень может быть, что именно эти грезы и помешали ему вовремя меня обнаружить. А более никакой охраны на даче не наблюдалось. Чуеву не нужны лишние глаза. Конечно, был риск, что Зеленчук его просто застрелит. Но Роман Владимирович наверняка подстраховался. Причем страховка, скорее всего, простая и эффективная.

В случае его смерти были бы опубликованы данные о кладе и о людях, которые за ним охотились. О господине Зеленчуке, например. И клад пришлось бы отдать государству. Просто так, за спасибо. Господин Зеленчук был, видимо, слишком умен, чтобы пойти на такую глупость. В общем, все в конце концов завершилось к обоюдному удовлетворению сторон.

– Ты здесь откуда? – дернулся Василий.– Как ты сюда попал?

Я было хотел попросить у него прикурить, но вовремя вспомнил, что Василий не курит. После чего мне оставалось только врезать ему в челюсть и тем самым выключить на короткое время из реальности, дабы он своими малокультурными действиями не помешал развитию событий в выгодную для меня сторону. Василий был при оружии, но отбирать у него пистолет я не стал. Этот пистолет должен был мне пригодиться, но именно в его руках. Я просто перешагнул через обездвиженное тело и направился к крыльцу.

Дверь была незаперта, что, впрочем, и неудивительно. Чуев, видимо, не ждал незваных гостей и был стопроцентно уверен в своей безопасности. К сожалению, а в данном случае скорее уж к счастью, даже самые предусмотрительные люди совершают промахи. Эйфория очень опасное состояние. В таком состоянии человек не думает о возможных проблемах, целиком отдавшись во власть эмоций. И когда он вдруг обнаруживает в пяти шагах от себя субъекта, который по всем приметам должен быть давно покойным, то это повергает его в шок. Не скажу, что Роман Владимирович был в стельку пьян, но выпил он немало, и это еще более усугубило ситуацию.

– Это ты, Феликс?

– Разумеется, я, а вы что, еще кого-то ждете?

Роман Владимирович полулежал в кресле, положив ноги на журнальный столик, в правой руке у него была рюмка с коньяком, а рядом стояла бутылка, на две трети опорожненная. Выходящее во двор окно было открыто, и я, встав около него, мог видеть, как обиженный мною Василий приходит в себя и пытается подняться с земли.

– Никого не жду,– отозвался Чуев.– А тебе я рад.

– Вы, кажется, завершили сделку, и завершили очень удачно?

– А ты уже все знаешь?

– Вадик Костенко оказался несдержан на язык. Его надо было устранить, вы допустили роковую ошибку, Роман Владимирович.

– Теперь это уже неважно,– ухмыльнулся Чуев.– Ты же знаешь, я не люблю крови. И проливаю ее только в том случае, когда нет другого выхода.

У Чуева был под рукой пистолет. Скорее всего, он не успел положить его в сейф и теперь чувствовал себя довольно уверенно. Нет, он пока еще не целился мне в спину, но ведь и у меня в руках не было оружия.

– Я готов заплатить, Феликс, ты заслужил свой миллион баксов.

– Я ведь граф, Роман Владимирович, а не босяк. И за кровь отца виру не беру.

Василий наконец обрел себя и вытащил пистолет, я тоже извлек свой и выстрелил, не целясь.

– Ты с ума сошел, Феликс! – воскликнул Чуев, когда перепуганный Василий ответил любезностью на мою любезность и пальнул в открытое окно, разнеся вдребезги вазочку, стоящую в углу.

– У Василия оружие зарегистрировано?

– Какого черта! – ошарашенно глянул на меня Чуев.– Конечно, зарегистрировано. Он ведь вполне официально выполняет при мне обязанности охранника. Если он тебя застрелит, Феликс, то ему за это ничего не будет. Я засвидетельствую на суде, что ты сошел с ума и пытался меня убить.

Роман Владимирович не изменил позы, но пистолет он теперь держал в правой руке. Глаза его смотрели на меня почти насмешливо. Возможно, испугаться по-настоящему ему помешал алкоголь. А что касается совести, то ее у Чуева никогда не было. И он очень бы удивился, если бы кто-то вдруг начал к ней взывать.

– Это вы отдали приказ нас устранить.

– Нет, это сделал Зеленчук. Ему будут мешать свидетели. Товар ведь надо еще сбыть. А ты молодец, Феликс. Насколько я знаю, этот его Гога профессионал очень высокого класса. Как тебе удалось уцелеть?

– Везение. А вы не боитесь мести Веневитинова?

Чуев вдруг захохотал, смех был пьяным, но вполне искренним. Я смотрел на Романа Владимировича с удивлением, и ему моя реакция, видимо, польстила.

– Да, Феликс, этот психованный кагэбэшник может попортить много крови, но теперь уже не мне.

– Вы хотите сказать, что продали ему Зеленчука?

– Не продал, а просто сдал,– зло ощерился Чуев.– В обмен на свою жизнь. Пусть теперь два этих шакала грызутся между собой, а я свой куш уже получил. Я сильно рисковал, Феликс, но деньги того стоили. Ты зря на меня зло держишь. Я ведь не убивал твоего отца. Это сделал Костенко. Бери свой миллион, и забудем. Забудем обо всем. Деньги не даются без риска. И ты знал, на что шел. Ты ведь игрок, а игра часто бывает смертельно опасной.

– А куда ушел караван, на запад или на север?

– На 3апад,– вновь усмехнулся Чуев.– Сейчас все ценности плывут на Запад. Но я не уверен, что эти доплывут. Не советую тебе вмешиваться, Феликс, там сейчас будет мясорубка. А мне наплевать. Мне надоел Зеленчук, мне надоел Веневитинов. И я доволен собой, Феликс. Я разыграл красивую комбинацию. Оцени ее, мальчик.

– Я оценил ее и восхищен, Роман Владимирович. Вы не могли бы проводить меня до двери? Не хочу, чтобы ваш охранник продырявил меня на выходе.

– Так ты возьмешь деньги? – Чуев приподнялся в кресле.

– Мы еще обсудим с вами этот вопрос, Роман Владимирович. А сейчас я просто хочу досмотреть представление до конца.

– Ты рискуешь, Феликс, вмешиваясь в чужую разборку. Хотя решать, конечно, тебе.

Чуев первым спустился по лестнице, без всякой опаски подставив мне свою спину, наверно, был абсолютно уверен, что я не стану его убивать. И он был прав в своей уверенности, стрелять в него я действительно не собирался. Я подождал, пока он откроет входную дверь, а потом просто толкнул его в спину, одновременно выстрелив из пистолета в сторону кустов, где, по моим расчетам, сидел в засаде Василий.

– О, черт! – успел крикнуть Чуев, сбегая с крыльца после приданного мною ускорения.

Я так и не понял, прощался он с кем-то или, наоборот, кого-то приветствовал. Ибо расторопный Василий, как я и ожидал, успел ответить на мой выстрел. Видимо, он прошел в свое время неплохую школу и по праву носил звание охранника, но в данном случае его подвела хорошая реакция. Он среагировал раньше, чем сознание успело оценить ситуацию во всей полноте. С тренированными людьми это бывает. А вот для Чуева Васина расторопность оказалась фатальной. Пуля, выпущенная из зарегистрированного пистолета, угодила Роману Владимировичу в голову, и для него все было кончено раньше, чем он сумел оценить красоту разыгранной мною комбинации.

Я ждал от Василия продолжения подвигов, но потрясенный охранник, кажется, решил, что для него на сегодня достаточно впечатлений. Я услышал мягкий рокот мотора и осторожно приоткрыл дверь. Чуевский «мерседес» был уже у ворот, и водитель торопливо распахивал створки.

Я не пошел к воротам, которые Василий оставил распахнутыми настежь, а вернулся к своему «форду» той же дорогой. Путь мой лежал на запад, и я надеялся если не поспеть к развязке устроенного Чуевым представления, то хотя бы увидеть поверженных актеров, прежде чем те, кому это положено по долгу службы, очистят сцену, где волею преступных режиссеров была сыграна жизненная драма с трагическим концом.

Неожиданно очнувшийся от дремы мобильник заставил меня вздрогнуть. Слышимость была отвратительной, и я далеко не сразу узнал голос, да и сказано было совсем немного:

– Они здесь, Феликс, на заброшенной воинской базе, я за ними…

Разговор оборвался внезапно, настолько внезапно, что я с досады даже встряхнул телефоном, словно от этой пластмассовой коробочки можно было добиться более вразумительных объяснений создавшейся не по моей воле ситуации. Я ни черта не понимал. Как Верочка могла оказаться на военной базе, если я в ее присутствии ни разу не обмолвился о Зеленчуке и уж тем более не поручал ей за ним следить? Зачем я вообще связался с этой дурехой? Мало мне смерти Лабуха, так вот вам еще и патлатая девица, которая вляпалась в скверную историю, как муха в мед. А то, что она вляпалась, у меня не было никаких сомнений. Я был почти стопроцентно уверен, что разговор наш прервался не по техническим причинам, да и в голосе Верочки отчетливо слышались панические нотки.

Ситуация поменялась кардинальным образом. Из стороннего наблюдателя жизненной драмы я вновь превращался чуть ли не в главное действующее лицо. Мне это не нравилось. Я зверски устал за последние дни. Мне жутко хотелось спать. Азарт, с которым я бросился в погоню за Зеленчуком, иссяк очень быстро. В лучшем случае я проехал бы еще километров пятьдесят для очистки совести и, не обнаружив никого на трассе, вернулся бы домой. Однако после Верочкиного звонка я знал, где искать Зеленчука, хотя и не понимал: зачем Михаил Семенович туда свернул? Действует ли он по заранее составленному плану или его кто-то спугнул? Заброшенная база была расположена километрах в семидесяти от города. Я был там когда-то давно, еще мальчишкой, вместе с отцом. Что, однако, не помешало мне найти туда дорогу, которая петляла по залитому солнечным светом сосновому бору. Воздух здесь просто изумительный. Если бы не сложившиеся обстоятельства, то я бы, пожалуй, остановил машину и прогулялся по припорошенным сухими хвойными иголками тропинкам, вдыхая терпкий густой аромат.

Бор оборвался проплешиной. Символ былой военной мощи ныне находился в плачевном состоянии. Проржавевшие ворота больше напоминали гармошку. И было не совсем понятно, кому понадобилось демонстрировать на ни в чем не повинном железе свою мощь. Впрочем, вандалы не менее активно и столь же бессмысленно прошлись по всей базе, ломая и разрушая все, что попадалось под руку. Печальное зрелище, что там ни говори. Десятка полтора еще довольно крепких панельных и кирпичных домов зияли пустыми проемами. Расторопные людишки выдрали с мясом двери и оконные рамы. Словом, все было точно по пословице: поле битвы остается мародерам. Самое интересное, что никто не знал имя полководца, проигравшего эту битву, а сам он был настолько скромен, что не стал записывать свое имя в анналы истории.

Я остановил «форд» возле полуразрушенной трансформаторной будки, вылез из машины и огляделся по сторонам. Возможно, я слишком опрометчиво сунулся в пасть волка, но, во-первых, я не был уверен, что правильно разобрал слова Верочки, и речь могла идти совсем о другой базе, во-вторых, у меня не было сил разыгрывать из себя следопыта и ползать по-пластунски по битому кирпичу и торчавшему во все стороны ржавому железу – главным достопримечательностям открывшегося моему взору пейзажа.

Меня окликнули, хотя нельзя сказать, что это было сделано предельно вежливо. Однако я не стал корчить из себя обиженного, поскольку люди, потревожившие мой покой, вели себя так, словно имели на это полное право. Будь я мистиком, непременно бы подумал, что это тени прежних хозяев базы восстали из небытия, чтобы наказать наглого пришельца, вздумавшего вторгнуться в запретную зону. Грубый тычок под ребра убедил меня, что дело я имею не с призраками, а с очень даже живыми людьми из плоти и крови, хотя и дурно воспитанными. Захвативший меня на отечественной базе неприятельский дозор состоял из трех человек в камуфлированных штанах и светлых рубашках, вооруженных автоматами Калашникова. Однако недостаток униформы еще ни о чем не говорил: если судить по ухваткам, обращаться с оружием эти люди умели.

Сопротивляться в моем положении было бы глупо, поэтому я не стал возражать, когда у меня из-за пояса извлекли пистолет.

– А в чем дело? – вежливо полюбопытствовал я.– Мне сказали, что охрана с базы снята и вообще весь этот хлам будто бы выставлен на продажу. Я бизнесмен, ищу место под пансионат. Ландшафт мне приглянулся.

– Потом доскажешь,– коротко стриженный амбал толкнул стволом автомата мне в спину, принуждая вернуться в салон «форда», но теперь уже в качестве пассажира. За руль сел мрачноватый тип средних лет, ничем не примечательной наружности, то есть без усов, очков и бороды, но зато с глубоко посаженными острыми и неожиданно синими глазами, которыми он недружелюбно царапнул по моему лицу. Если судить по жестам, то именно он был главным в захватившей меня компании. Мне показалось, что мои похитители сильно нервничают, и уж конечно не я, скромно сидящий со связанными за спиной руками на заднем сиденье своего автомобиля, был причиной их взвинченного состояния.

«Форд», проехав не более сотни метров по асфальтированной дороге, свернул во двор сильно пострадавшего от рук вандалов кирпичного дома, пропылил мимо проржавелого остова, бывшего в далекой молодости армейским тягачом, нырнул под арку, не предусмотренную архитектором при проектировании, а возникшую, судя по всему, из-за обрушения опоры, предназначенной для прожекторов, и покатил по бетонированной площадке то ли к складу, то ли к ангару, во всяком случае, солидному сооружению, наименее пострадавшему от пролетевшей над базой рукотворной бури. Ворот в ангаре, впрочем, не было. Были только стены и крыша, скрывающие от нескромных взоров три рефрижератора, о которых мне уже рассказывал Костенко. Я по-прежнему не понимал, за каким чертом Зеленчук их сюда загнал. Ну пылил бы себе и пылил по дороге, не гаишников же он, в конце концов, испугался.

Мне показалось, что я узнал «ауди», которая скромной мышкой притулилась у заднего колеса огромной фуры. Это была машина Чуева-младшего, и оставалось только узнать, как она здесь очутилась.

Меня ввели в небольшое помещение, довольно пристойно для этих заброшенных мест обставленное. Стол, хотя и сильно обшарпанный, и несколько кресел, тоже отнюдь не новых, в которых сидели очень хорошо известные мне люди. А именно: Михаил Семенович Зеленчук, экипированный по-походному, то есть в американской джинсе, Верочка в платье, которое, по-моему, одинаково годилось для званого раута и для повседневной носки, и Витька Чуев, которого я никак не чаял здесь встретить. Этот был почему-то в смокинге, хотя и с опухшей с жуткого похмелья физиономией.

– Я удивлен, Михаил Семенович. Мне позвонила сотрудница. Я, естественно, как рыцарь и джентльмен откликнулся на ее зов. И вдруг такой конфуз. Вы не могли бы развязать мне руки?

– Развяжите,– коротко бросил синеглазому мужчине средних лет Зеленчук.

Силы Зеленчука, кстати, были не столь уж велики, во всяком случае, я насчитал шестерых бойцов. Этого было бы вполне достаточно, чтобы перегнать рефрижераторы, груженные, скажем, мясом, из одного конца страны в другой. Проблема Михаила Семеновича была в том, что перевозил он не мясо.

– В чем дело, господин Зеленчук? Почему такое недружественное отношение к союзнику? Я прибыл сюда, чтобы получить причитающуюся мне долю.

Столичный гость криво улыбнулся. Вид у него был предельно усталый. Сказывались бессонная ночь и нервное напряжение. Да и трудно остаться невозмутимым, сидючи на миллиардах, которые бяки в любую минуту готовы вырвать из-под вашей задницы. Холеное лицо Зеленчука смотрелось сейчас просто обрюзгшим, мешки под глазами указывали на то, что Михаил Семенович переоценил свои силы. В его годы подобные операции, требующие большой психологической устойчивости, чреваты сердечными проблемами и острыми гипертоническими кризами. Как врач, хоть и недипломированный, я бы прописал этому человеку покой и только покой.

– Вы меня считаете идиотом или хотите, чтобы идиотом я считал вас?

– А как вам удобнее, Михаил Семенович? – вежливо полюбопытствовал я.– Разумеется, мы в курсе, что Гога, пытавшийся нас убить, действовал по вашему указанию. Мир его праху, верный, судя по всему, был человек, хотя и недостаточно квалифицированный специалист в своей области. Однако мы готовы все списать на издержки большой игры. Но это, конечно, только в том случае, если проигравший нам заплатит.

Лицо Зеленчука побагровело. По-моему, он расценил мое поведение как наглое и, надо признать, у него были основания для такого суждения. Расположившиеся за моей спиной три богатыря в камуфлированных штанах и с автоматами Калашникова глухо заворчали. Я истолковал их утробный рык как выражение скорби по безвременно ушедшему в мир иной киллеру Гоге. Не надо быть семи пядей во лбу, чтобы понять всю рискованность избранной мною линии поведения.

К сожалению, в создавшейся ситуации наглость была моим единственным оружием. Я бессовестно блефовал, но что мне оставалось делать, если на руках у меня не было ни единой стоящей карты, а на кону были жизни трех человек, в том числе и моя собственная. Правда, я мог рассчитывать на джокера, если он, конечно, не запоздает с приходом.

– Вы меня шантажируете, Феликс?

– Вы проницательный человек, Михаил Семенович. Кстати, ваш хороший знакомый господин Красильников чрезвычайно на вас обижен. Он ведь считал вас партнером. И теперь Лев Константинович горит жаждой мести. Мне с трудом удалось уговорить его подождать. Запросы наши скромные, господин Зеленчук: десять миллионов долларов нас вполне бы устроили.

– А пуля бы тебя устроила, гаденыш? – зло прошипел за моей спиной синеглазый.

Вопрос был чисто риторическим, и отвечать на него я не стал. Зато 3еленчук отнесся к моей претензии совершенно спокойно. Это, разумеется, не означало, что он согласен платить. Просто и мой приезд на заброшенную базу, и мое поведение подтверждали вполне устраивающую Михаила Семеновича версию, что Верочка работает на меня, а не на Веневитинова. Ни меня, ни Красильникова Зеленчук всерьез не опасался. Мы, конечно, могли распустить языки, но под рукой у Михаила Семеновича было масса способов, чтобы сделать наше поведение управляемым, а запросы более скромными.

– Как вы узнали, что мы находимся на базе?

– Мне позвонила Верочка. Я действительно поручил ей присматривать за Чуевым-старшим и за вами, Михаил Семенович. У меня были кое-какие подозрения на ваш счет. Но Роману Владимировичу удалось в какой-то момент сбить меня со следа.

– А Чуев-младший?

– Его привезли сюда в качестве багажа. Вы же видите, в каком он виде.

Зеленчук брезгливо покосился на Витьку и пожал плечами: судя по всему, осуждал непутевого отпрыска даровитого отца. Вид страдающего похмельным синдромом Чуева-младшего как нельзя более подтверждал мою версию о негодности подобного субъекта к серьезной оперативной работе. Похоже, Витька действительно допился до невменяемого состояния, а у Верочки, видимо, не было ни времени, ни сил, чтобы доставить пропойцу на квартиру. Каких-либо сомнений в непричастности Витьки к разворачивающимся событиям не было ни у меня, ни у Зеленчука. Конечно, талантливый агент может сыграть роль в стельку пьяного мужика, но никакого таланта, ни врожденного, ни приобретенного, не хватит, чтобы изобразить похмельное состояние очнувшегося после страшного ночного загула человека. Здесь музы молчат, и слово берет физиология.

Иное дело Верочка. На ее счет у меня возникли очень серьезные сомнения, которыми я, разумеется, не стал делиться с Зеленчуком. Мне вдруг пришло в голову, что появление вчера в бильярдной Веневитинова не носило такого уж мистического характера, как это мне показалось. И что Верочка как нельзя более подходит на роль засланного в чуевский стан казачка. Вот ведь дочери Евы, прости господи. Но кто мог поверить, глядя в эти пусть и слегка порочные, но абсолютно наивные и почти детские глаза, что за ними столько коварства и изворотливости. Я ведь привлек девочку к сотрудничеству вовсе не потому, что нуждался в ней, а просто из присущего мне чувства социальной справедливости. Хотелось поддержать представительницу рабочего сословия в трудный час. И вот она, благодарность. Это невинное в кавычках дитя, не моргнув глазом, бросает меня в топку своего честолюбия и корыстолюбия. Справедливости ради надо заметить, что я был для Верочки единственным шансом. Не появись я здесь после ее звонка, орлы Зеленчука пристрелили бы и ее, и Витьку Чуева как агентов Веневитинова. Верочке, похоже, просто нужно было выиграть время, именно поэтому она и позвонила мне.

– Я бы не стал рисковать, Михаил. Борт уже на подходе. Красильников это мелочь. Сивый мерин, которому мы в любой момент сумеем заткнуть рот. А этот гаденыш опасен.

Синеглазый мне не понравился с первого взгляда. Он из породы оловянных солдатиков. С устойчивой нервной системой и куцей памятью. Таких никогда не мучают кошмары. А люди для них как фишки в игре. Странная разновидность людей, не наделенных ни воображением, ни совестью. У Зеленчука воображение было, и он мучительно просчитывал в уме все возможные варианты развития событий. На лице его отчетливо читалось сомнение.

– Там не одобрят,– привел свой самый весомый аргумент синеглазый.

Скорее всего, они ждали транспортный вертолет. Оборудованная худо-бедно площадка на базе была. С точки зрения безопасности и здравого смысла подобные предосторожности не кажутся лишними. Воздушный путь куда комфортнее наземного. К сожалению, я допустил ошибку. Я упустил из виду, что Зеленчук может оказаться неглавным в разыгрываемой комбинации. А зависимость от вышестоящего и не склонного к всепрощению лица очень давит на психику в критической ситуации.

– Делай как знаешь,– процедил Зеленчук сквозь зубы и отвернулся.

Просить пощады, судя по всему, было бессмысленно. Стойкий оловянный солдатик уже принял решение. Он довольно грубо тряхнул меня за плечо и махнул левой, свободной от оружия рукой на дверь. Открытый бунт был обречен на провал. В комнате было шестеро вооруженных до зубов мужчин, которые изрешетили бы нас в несколько секунд. Правда, и за дверью нам ничего не светило, ну разве что еще несколько минут существования в состоянии страха и ожидания неминуемой смерти. Прежде мне приходилось читать в книгах, как уводили на расстрел героев. Всегда почему-то утром. И обстановка была приподнятой и пафосной. Нас же собирались пристрелить без зачитывания приговора и барабанной дроби. В сущности, мы и героями не были, а всего лишь оказались малозначимой, но докучливой помехой в проводимой кем-то стратегической операции по изъятию больших ценностей. И люди, готовые нас пристрелить, не испытывали к нам ненависти. Они просто собирались пустить нас в расход. Другое дело, что мне в расход идти не хотелось.

– Дайте хоть опохмелиться,– прохрипел Чуев, и я невольно вздрогнул от этого севшего от страха голоса.

Надо сказать, что Витька, несмотря на похмельное состояние, сумел сообразить, что дело швах. К его чести, следует признать, что он не раскис, не потек гнилым помидором, а лишь косил в сторону расстрельной команды красным после перепоя страшным глазом. Верочка была смертельно бледной, а в ее направленных на меня карих глазах ужас мешался с надеждой. Кажется, она рассчитывала на меня. Прямо скажем, у девочки были завышенные претензии к моей скромной персоне. Расстреливать нас повели двое: синеглазый оловянный солдатик и длиннорукий амбал. Я уже не говорю, что они были вооружены, но, даже будь они безоружны, я бы с ними вряд ли справился. Эти люди знали свое дело и через многое прошли в своей жизни. Мне оставалось только пожалеть, что я не волшебник и теперь уже вряд ли когда-нибудь выучусь этой профессии. Будь он проклят, этот Веневитинов, знал же ведь, куда толкает девчонку, и уж, конечно, догадывался, чем для нее все может обернуться.

– Кажется, у меня в машине есть бутылка.– Голос мой прозвучал не менее сипло, чем у Витьки, хотя я и блистал трезвостью.– Может, разопьем ее на дальнюю дорожку?

– А пусть,– хмыкнул амбал, поворачиваясь к оловянному солдатику.– Больно смотреть, как человек мается с похмелья.

Это чисто русский гуманизм: у нас скорее пьяного пожалеют, чем невиновного. Ну и мужская солидарность кое-что значит. Состояние ведь знакомое многим, если не всем. Мне показалось, что ни амбал, ни синеглазый не были исключением в плотном мужском ряду.

Шансов у меня не было практически никаких. Мало было извлечь из багажника пистолет киллера Коли, так надо было еще снять его с предохранителя. И это под дулами автоматов готовых на все людей. Не знаю, наверное, в моем поведении было что-то, показавшееся Верочке обнадеживающим, но она вдруг бросилась на синеглазого, когда моя рука потянулась к пистолету. Амбал впал в секундное замешательство, не сразу сообразив, стрелять ему в меня или помогать товарищу. Я оказался расторопнее. Сердобольный амбал дернул простреленной головой и мешком свалился на пол. Зато со вторым выстрелом я запоздал. Оловянный солдатик успел разрядить в Верочку свой автомат. Истинный профессионал и редкостная сволочь. Я видел, как вздрагивает повисшее на сильном мужчине хрупкое Верочкино тело, но ни мой крик, ни выстрел моего пистолета ничего уже не смогли изменить в этом мире. Верочка умерла раньше, чем я успел разрядить пистолет в ее убийцу.

– Бежим! – заполошно крикнул Витька, хватая с земли автомат амбала.

Стрелять сын почтенного родителя не умел. Пущенная им очередь ушла в белый свет, как в копеечку. Вот что значит косить от армии. Но в любом случае ему удалось напугать выскочивших на звуки выстрелов людей Зеленчука. Стоять на месте было глупо, заводить машину – некогда. Оставалось положиться на собственные ноги, которые и понесли нас с Витькой к выходу из ангара. И опять нас спасло чудо. Во всяком случае, у наших преследователей были все шансы нас застрелить, но пули почему-то пролетели мимо. Профессионалы тоже, случается, промахиваются с недосыпу. Впрочем, у них еще есть время поправить положение. В моем пистолете остался только один патрон. Я это обнаружил, как только упал за кучей битого кирпича, непонятно зачем сваленного шагах в тридцати от ангара. А в автомате, одолженном Чуевым у амбала, патронов вообще не было. Витька умудрился разрядить магазин за один присест. Мне осталось только посетовать на беспечного Колю, который, отправляясь на дело, не снарядил свое семизарядное оружие надлежащим количеством патронов. Положение наше было хуже некуда. Нас окружало голое и хорошо простреливаемое пространство. При первой же попытке высунуть нос из ненадежного убежища нас мгновенно бы пристрелили.

– Вот гадство,– сказал Витька, рассматривая свою продырявленную чуть ниже колена и залитую кровью ногу.– До свадьбы теперь точно не заживет.

Рана была неопасной. Прямо скажем, несмертельной была рана, но это обстоятельство ничего не меняло ни в Витькиной, ни в моей судьбе. Нас собирались расстрелять из гранатомета. Видимо, наши преследователи считали, что мы еще способны оказать сопротивление, а потому решили не рисковать. У меня не было шансов убить гранатометчика, но я все-таки послал в него свою последнюю пулю. К моему удивлению, фокус удался. В том смысле, что выстрела из гранатомета так и не последовало. А сам гранатометчик куда-то исчез.

– Стреляют,– сделал открытие Витька.

Стреляли, похоже, в ангаре, но у меня не было ни малейшего желания выяснять подробности. Мне удалось перетянуть ногу Чуева ремнем и остановить кровь, это пока все, что я мог для него сделать. Витька, кажется, впал в забытье, во всяком случае, откинулся на битые кирпичи и закрыл глаза. А еще через две минуты утробно завыли моторы, и три КамА3а, волоча за собой тяжелые фуры, один за другим выехали из ангара. Я не знал, кто сейчас управлял машинами, да мне это было и неинтересно. Мне было наплевать на золото, ценности и миллиарды. Единственное, что меня сейчас волновало, это простреленное тело Верочки, которое так и осталось лежать на затоптанном полу ангара, страшное в своей безнадежной неподвижности. Я не мог оставить ее там. А потому и пошел в жутковатый зев, не прячась и не пригибаясь.

На полу ангара в причудливых позах раскинулись шесть человек. Гранатометчик – у самого входа, остальные – у стены, аккуратно уложенные в ряд. Михаила Семеновича Зеленчука я опознал по золотому перстню на указательном пальце. А вместо лица у него было кровавое месиво.

– Добро пожаловать на пир царя Мидаса, граф Феликс,– услышал я за спиной знакомый голос.

Не знаю, откуда он появился, этот человек, возможно, прошел сквозь стену, а может, он действительно дьявол, способный прорастать сквозь землю.

– Где Верочка?

– Ее похоронят. С воинскими почестями. Она это заслужила.

Будь ты проклят, Веневитинов, или как там тебя! У меня в руке был пистолет, в котором, однако, не было патронов, но ведь говорят же, что даже незаряженное ружье хоть один раз да стреляет. Почему бы чуду не случиться именно сейчас. Я думаю, что этот человек вполне заслужил смерти. Пистолет в моей руке сухо щелкнул, но Виталий Алексеевич даже глазом не моргнул.

– Вы сумасшедший, Веневитинов, вы кровавый маньяк.

– Наверное, Феликс. Но это ничего не меняет. Скорее облегчает дело. Ибо против меня за игральным столом такие же сумасшедшие и маньяки. По вашей классификации.

– А что, есть и другая?

– Надеюсь, что есть. Попробуйте сыграть чище, Феликс. Вы ведь игрок. Вам и карты в руки.

Веневитинов сделал несколько шагов в мою сторону и вложил в руку, словно черную метку, зеленую купюру.

– Там название банка и номер счета. Играйте, Строганов. Но помните: за вами Россия, и права на проигрыш у вас нет. И еще помните: с вас спросится, если не на этом свете, так на том. Прощайте.

Он ушел. Наверное, где-то там, за стенами ангара, его ждала машина. А мне захотелось выбросить подальше этот чертов доллар с написанным на нем семизначным числом, сплошь состоящим из моих любимых девяток. Но я этого не сделал. Не сочтите мое поведение слабостью. Просто у игры свои правила: нельзя отходить от стола в Час Невезения.

Часть вторая

ФОТОГРАФ И АВАНТЮРИСТ

Игорь Веселов по прозвищу Фотограф

Этого человека я приметил еще в кафе «Синяя птица». Он сидел за столиком у окна и за то время, пока я разговаривал с Сеней Шергуновым, несколько раз взглянул в мою сторону. Мне еще тогда показалось, что ждал он именно меня. Но почему-то не стал окликать в кафе, а дождался, пока я выйду на улицу, и лишь тогда сел на переднее сиденье моего «форда».

– Игорь Веселов, если не ошибаюсь?

Мне не нравятся бесцеремонные люди, которые без разрешения подсаживаются в мою машину, тем более что по профессии я не таксист, а фотограф. Об этом я сказал молодому человеку лет тридцати, в светлой рубашке и потертых джинсах.

– Феликс Строганов,– назвал он себя.– Извините за бесцеремонное вторжение. Я вас ждал в кафе около часа. «Синяя птица», насколько мне известно, принадлежит вам?

– Я совладелец кафе. А вы что, из налоговых органов?

– Ну почему же сразу из налоговых? – засмеялся молодой человек, показав при этом на редкость белые и ухоженные зубы.– Нет, я сам по себе.

У Феликса Строганова была, надо признать, располагающая внешность – такие профили чеканят на медалях. А под светлой рубашкой четко проступали мускулы тренированного тела. Роста он был приличного, где-то под метр восемьдесят, и соответствующего веса. Словом, выкинуть такого из машины даже при моих немалых габаритах дело довольно затруднительное. К тому же я как раз сегодня не был расположен к скандалам, а тем более к дракам.

– Вы спортсмен? – спросил я у красивого Феликса.

– Нет, я авантюрист.

– И что нужно авантюристу от скромного фотографа? Вы какие снимки предпочитаете: анфас или профиль?

Я действительно пару раз щелкнул навязчивого гостя «мыльницей», пытаясь хотя бы таким образом оказать на него психологическое давление. Строганов, однако, остался равнодушным к моим манипуляциям с фотоаппаратом, во всяком случае, никаких протестов с его стороны не последовало. Он все так же сидел, развалившись на сиденье, и с интересом поглядывал то на меня, то в окно на суетящихся горожан, которые в послеобеденное время густо валили по тротуару.

– Людное место,– сказал он мне.– От клиентов, наверное, отбоя нет?

– Среди клиентов действительно попадаются навязчивые, но мы справляемся и с ними. Вы что, собираетесь купить у нас «Синюю птицу», господин авантюрист?

– Нет, я по другому поводу. Мне нужно прикрытие, Игорь. И сведущие люди посоветовали обратиться к вам. Вы ведь работаете с Виктором Черновым?

– Почему бы вам не обратиться непосредственно к нему?

– Мне не хотелось бы светиться в его офисе. Вдруг мы не договоримся, а у вашего приятеля могут возникнуть большие неприятности.

– У вас случайно не мания преследования? Среди клиентов Чернова попадаются всякие.

– С психикой у меня все в порядке, Игорь, на этот счет можете не волноваться. Проблемы у меня с органами, которые по недоразумению, видимо, называют себя правоохранительными.

– Чернов не станет прикрывать уголовника.

– Спасибо за комплимент, Фотограф, но он не по адресу. Я не состою в криминальном сообществе. Видите эту купюру?

Строганов протянул мне бумажку в пятьсот рублей. Я взял купюру и посмотрел ее на свет. Ничего подозрительного в ней не было, по крайней мере на первый взгляд.

– Это что, гонорар?

– Она фальшивая. Хотя, следует признать, работа очень приличная. Я получил ее в качестве оплаты по карточному долгу. Целая пачка пятисотрублевок, и все как одна липовые.

– Вы играете по-крупному?

– Пятьдесят тысяч рублей не такая уж крупная сумма, во всяком случае, для меня. Но тут важен принцип.

– Вам нужна помощь, чтобы прижать партнера, вздумавшего вас обмануть?

– Можно сказать и так.

Выбить карточный долг у недобросовестного партнера – это не такая уж большая проблема. И мне почему-то показалось, что Феликс Строганов принадлежит к тому типу людей, которые способны сделать это без посторонней помощи. Тем более что сумму проигрыша действительно нельзя назвать умопомрачительной. Конечно, сто фальшивых бумажек осложняют дело, но все-таки не настолько, чтобы искать помощь на стороне. Я сильно сомневался, что Виктор Чернов, у которого и без того забот полон рот, станет утруждать себя за столь ничтожную сумму.

– Вы в курсе, что треть гуляющих по стране долларов фальшивки?

– Так уж и треть? – не поверил я.

– Я, разумеется, не пересчитывал, но есть очень серьезные основания полагать, что дело обстоит именно так. Кстати, я расплатился за съеденный обед в вашем кафе фальшивой купюрой. А на сдачу получил настоящие деньги. Я сделал это специально, чтобы привлечь ваше внимание, господин предприниматель. Подобное мошенничество больнее всего бьет по мелкому и среднему бизнесу, где используются наличные деньги.

– И вы, господин Робин Гуд, решили наказать виновных?

– Я человек неравнодушный. К тому же достаточно богатый, чтобы оплатить вашу с Черновым поддержку.

– Это ваш белый «мерседес» стоит там на углу? Клиенты нашего кафе на таких не ездят.

– Я тоже предпочитаю более скромные модели. Но в данном случае белый «мерседес» – это всего лишь производственная необходимость. Вот мой номер телефона. Свяжитесь, если надумаете сотрудничать со мной.

Я не стал уточнять, что за производственная необходимость заставляет скромного авантюриста разъезжать на машине, стоящей кучу баксов. Лично у меня не было ни малейшего желания влезать в эту темную историю, тем более что я не очень верю в благородных разбойников. Чернов был, кажется, другого мнения, во всяком случае, выслушал он мой рассказ с большим вниманием. И даже сделал несколько пометок в блокноте, обтянутом кожей, по-моему, крокодиловой. Раньше я у него подобной роскоши не видел, а пометки он делал на клочках бумаги, которые потом разбрасывал по всему офису, нервируя уборщицу. Частный детектив был в хорошем настроении, из чего я заключил, что его роман с известной в городе актрисой вступил в решающую фазу. Скорее всего, и блокнот, обтянутый крокодиловой кожей, это ее подарок.

Заглянувший в офис частного детектива и бывшего сослуживца майор Рыков являл собой полную противоположность сочащемуся оптимизмом Шерлоку Холмсу. То ли его преследовали неудачи на любовном фронте, то ли начальство по-прежнему скупо оценивало усилия опытного сыскаря на криминальной ниве. Впрочем, сделанные мною фотографии Авантюриста он разглядывал с интересом.

– В моей картотеке Феликс Строганов не значится,– вздохнул Чернов, отворачиваясь от компьютера, не оправдавшего его надежд.– А тебе, Олег что-нибудь о нем известно?

Рыков бросил фотографии на стол и потер ладонью круглый подбородок:

– Мой тебе совет: держись от этого человека подальше. Тот еще фрукт.

Давать такие советы Виктору Чернову совершенно бесполезно, если вы, разумеется, не хотите, чтобы он поступил с точностью да наоборот. И уж конечно Олег, знавший детектива не первый год, сделал свое заявление не без задней мысли. Во всяком случае, я его в этом заподозрил, хотя, возможно, и был неправ.

– Ну что вы на меня так смотрите? – обиделся Рыков на наше с Черновым повышенное внимание.– Ничего я о Строганове, по сути, не знаю. Попадал он несколько раз в поле нашего зрения в связи с очень крупными аферами, следы которых теряются в заоблачных высях областной и федеральной власти. Умный, как черт, скользкий, как налим. Играет всегда по-крупному, и не только в карты. Могу добавить, что вокруг этого человека навалено около десятка трупов, к которым он, если верить милицейским протоколам и судейским решениям, не имеет ни малейшего отношения.

– Исчерпывающая характеристика,– согласился Чернов.– Но, к сожалению, не проясняющая суть дела.

Я был согласен с резидентом Шварцем. В том смысле, что суть дела могла выйти далеко за рамки карточного долга, выплаченного фальшивыми купюрами. Я склонялся к мысли, что предложение Авантюриста лучше всего отклонить, о чем не постеснялся сказать вслух:

– Всех денег, Виктор, не заработаешь, а собственная голова тоже немало стоит.

– Дело не в деньгах,– поморщился Чернов.– Просто весьма влиятельные люди просили меня о том же самом. Фальшивые деньги действительно появились в городе, причем в значительных количествах.

– Значит, ты склонен принять предложение Авантюриста?

– Склонен,– подтвердил детектив.– Но на твоем участии, Игорь, я не настаиваю. Дело, похоже, действительно опасное, а у тебя как-никак свадьба на носу. В общем, лучше ты, Игорь, в это дело не лезь.

Нельзя сказать, что решение Чернова меня обрадовало. Скорее даже огорчило, хотя не знаю почему. С одной стороны, я не испытывал ни малейшего желания ввязываться в совершенно не касающееся меня дело, с другой – в словах резидента Шварца чувствовалось некоторое пренебрежение к моей скромной персоне и излишняя уверенность, чреватая переоценкой собственных сил. Шерлокам Холмсам свойственна самонадеянность, и я, будучи доктором Ватсоном с большим стажем, могу судить об этом со всей ответственностью. Но если детектив считает, что способен обойтись в этом деле без моего участия, то, как говорится, бог в помощь. У меня и без криминальных дел забот полон рот.

Наверное, я бы пережил обиду на самовлюбленного детектива и вообще забыл бы о Феликсе Строганове и его хлопотах, если бы эти самые хлопоты сами не явились ко мне поутру испуганными глазами Сени Шергунова. Сеня – мой старинный приятель чуть ли не с детского сада, так что его склонность к истерикам мне очень даже хорошо известна. Но в данном случае у него имелись веские причины для испуга. Кто-то очень расторопный и недружелюбно настроенный расстрелял из автоматического оружия окна нашего совместного предприятия, кафе «Синяя птица». Я мгновенно отмобилизовался и рванул вниз по лестнице, оставив далеко позади запыхавшегося Сеню, который, однако, успел крикнуть мне в спину:

– Да жива твоя Галька, и все остальные живы.

– Тогда чего ты орешь, как придурок! – Я притормозил у дверей своего «форда» и сердито уставился на выходящего из подъезда Шергунова.

Сеня и раньше не отличался чрезмерной худобой, а тихая спокойная жизнь директора кофейного заведения и вовсе негативно отразилась на его фигуре. Во всяком случае, живот слишком уж неэстетично выпирал из ставшего узковатым пояса, а большие очки в роговой оправе буквально подпрыгивали на распухших от праведных трудов щеках.

– Я тебе что, герой спецназа? – взвизгнул от негодования Сеня.– В меня палят по твоей милости из автомата, а я молчи. У меня, между прочим, двое детей, у меня жена и теща. Я протестую! Я, в конце концов, интеллигентный человек. Я экономист по профессии. Чтоб она провалилась, эта твоя «Синяя птица»!

В принципе я, наверное, зря наехал на Сеню Шергунова. Просто трудно остаться спокойным, когда в вашу квартиру врывается психопат с круглыми от ужаса глазами и вываливает на вашу еще не отошедшую от сна голову всякие криминальные ужасы.

– Дрыхнет, понимаешь, до обеда, Фотограф хренов, а тут хоть пропадай!

Сенину критику нельзя было не признать справедливой в том смысле, что время действительно приближалось к обеду, но ведь и торопиться мне сегодня вроде бы особенно некуда. День предстоял самый обычный, летний, солнечный. В такой день хочется нежиться на пляже, а не мотаться в бензиновом угаре по городу, да еще по столь скорбному случаю, как расстрел частной собственности из автоматического оружия.

– Подожди, Сеня. А почему ты решил, что кафе обстреляли по моей милости?

– Как это с чего взял! – Шергунов аж подпрыгнул на сиденье, соприкоснувшись при этом с крышей.– Расстреляли ведь не только «Синюю птицу», но и черновский офис. Я же сначала к Виктору побежал, а там такое творится…

– А почему ты побежал? У тебя же машина?

– Была машина,– всхлипнул Сеня,– а теперь решето. Она у кафе стояла.

В Сениной машине я действительно насчитал три дырки. Экспертиза, конечно, еще даст свое заключение, но и без того было ясно, что отверстия появились в кузове не в результате ремонтных работ. Между прочим, я давно уже советовал Шергунову купить машину поприличнее, но у моего друга сердечная слабость к этому автоублюдку канареечного цвета. Фасад здания пострадал несильно. Но три окна разлетелись вдребезги. Обслуживающий персонал, естественно, пребывал в панике и высказал владельцам предприятия в моем лице ряд нелицеприятных замечаний. Я принял выплеснутую на мою склоненную голову хулу стоически, даже не пытаясь оправдаться. Да никто мои оправдания выслушивать и не собирался, включая доблестных стражей порядка, сразу же заподозривших нас в чем-то нехорошем.

– Допрыгаетесь вы, Веселов,– сказал мне в частном порядке знакомый следователь прокуратуры Синявин.– То убийство у вас в кафе, то обстрел. Того и гляди, в ход пойдет реактивная артиллерия.

Как все язвенники, Синявин обладал скверным и занудливым характером, но человеком он был вполне приличным и даже склонным если не к всепрощению, то к сочувствию. Во всяком случае, в его искреннем стремлении спасти нас с Черновым от тлетворного влияния криминального мира я нисколько не сомневался.

– Убийство мы раскрыли в рекордно короткие сроки,– напомнил я Синявину.– К нашему кафе оно, к слову, не имело никакого отношения.

Синявин с минуту пристально рассматривал меня через толстые линзы очков:

– За что я тебя уважаю, Игорь, так это за незаурядные аналитические способности, а вот за что терпеть не могу, так это за скрытность и противоправную деятельность. Последнее вам с Черновым рано или поздно выйдет боком. Где у нас сейчас детектив?

– Понятия не имею,– развел я руками.– Разве что Шергунов знает, он у него был.

– Ничего я не знаю,– запротестовал Сеня.– Чернова я со вчерашнего дня не видел.

– Если не ошибаюсь, Чернов последние два дня занимался фальшивыми купюрами?

– Очень может быть.

– В общем так, Игорь, запретить вам искать друга я не могу, но убедительная просьба: держите меня в курсе своих поисков. Это в ваших же собственных интересах.

– А с кафе мне что делать? – спросил Шергунов.

– Вставь стекла, успокой персонал. И с завтрашнего утра начинай работу,– посоветовал я Сене.– В одну воронку снаряд дважды не попадает. А уж пуля в одно отверстие тем более. Твой «москвич» в этом смысле сейчас надежнее бронированного «мерседеса».

– А вот это я сам буду решать, надежнее он или нет! – взвизгнул Сеня.– И кафе я открывать не буду. Во всяком случае, пока вы мне не найдете подонков, палящих направо и налево из автоматов в самом центре города. Дожили! Хуже, чем в Чикаго.

Ни я, ни Синявин комментировать шергуновскую истерику не стали, в конце концов, честный торговец Сеня был прав в своих претензиях как к власти, так и к своим непутевым компаньонам. Да меня, честно говоря, не кафе сейчас волновало и не упущенная по вине каких-то придурков выгода, а исчезновение Виктора Чернова, которое в свете последних фактов выглядело довольно зловеще.

Я отвез Гальку домой и выслушал из ее уст очередную порцию претензий. Претензии, впрочем, по случаю испуга были вялые, а слез, к счастью, не было вовсе, поскольку моя подруга прониклась, похоже, серьезностью ситуации.

– Ты хоть до свадьбы-то доживи, Игорь,– попросила она жалобно.– Но сколько же можно, боже мой!

В принципе я с Галькой был согласен. Жениха она могла себе выбрать и поприличнее, а уж мужа тем более. За полтора года нашего знакомства я трижды едва не оказался под судом, пару раз меня могли застрелить, а один раз она сама стала жертвой похищения. Правда, в результате всех этих перипетий мы с ней обрели некоторый материальный достаток. Но никакие деньги, конечно, не заменят утерянную в криминальной суматохе жизнь.

Высадив Гальку, я попробовал связаться со Строгановым по телефону, который он мне дал при расставании. Увы, мобильник Авантюриста молчал. Зато на мой звонок охотно откликнулся Олег Рыков, который за два прошедших со времени обстрела часа успел уже объехать полгорода, но, к сожалению, ничего существенного не обнаружил.

– Чернов успел встретиться со Строгановым?

– Представь себе, Игорь, я хотел тебе задать тот же самый вопрос. Я Виктора не видел с позавчерашнего дня, и он мне не звонил.

– А у Надеждиной ты был?

– Это что, новая пассия Чернова? А кто она такая, и почему я не в курсе их отношений?

– Это та самая дама, с которой Чернов был в ресторане. Помнишь котовские бриллианты? Я думаю, что с Надеждиной лучше повидаться мне.

– Ладно,– не стал спорить Рыков.– Звони, если будет какая-то информация.

Надеждину я застал дома. Надо признать, что у заслуженной артистки была очень приличная жилплощадь. И уж, конечно, получила она ее не от Министерства культуры.

– Ах, это вы, Игорь,– сказала Надеждина не то чтобы огорченно, но и без особой радости в голосе.

– А вы ждали кого-то еще?

– Мне только что звонили из ателье. Обещали прислать машину. Как видите, я уже приготовилась к выходу. Кто бы мог подумать, что они так оперативно работают? Только вчера мы с Черновым сделали заказ, а сегодня с утра уже примерка. Это будет чудное платье. Впрочем, вам это, наверное, не очень интересно. Кофе хотите, Игорь?

От кофе я не отказался. Мы присели здесь же, в шикарном холле подле журнального столика, и я приступил к опросу свидетельницы. Как вскоре выяснилось, Надеждина рассталась с Черновым вчера около одиннадцати часов вечера, он привез ее домой, но в квартиру не входил, куда-то очень торопился.

– Вы были в ресторане вдвоем?

– К нам подсел Феликс Строганов. Очень обаятельный молодой человек. Я с ним шапочно знакома. А с Черновым они, кажется, давние приятели, во всяком случае, им было что обсудить.

– А о чем был разговор, вы не помните?

– Ой, Игорь, да какое мне дело до чисто мужских проблем? В основном они шутили и смеялись. Мы с Виктором танцевали. Очень мило провели время.

– Из ресторана вы уехали на такси? Насколько я знаю, Чернов пьяный за руль не садится.

– Это верно, у Виктора есть эта похвальная привычка. Но он не был пьян. Просто Феликс нас подвез на «мерседесе». Извините, кажется, звонят в дверь.

– Позвольте, Светлана, я сам открою.

– Пожалуйста. Это наверняка за мной из ателье. Через минуту я буду готова. Вы уж извините, что принимаю вас наспех. Дела.

В сущности, с моей стороны это была обычная вежливость, или почти обычная, поскольку кое-какие смутные подозрения по поводу телефонного звонка из ателье в моих мозгах зародились, хотя и не обрели окончательную форму. Во всяком случае, нацелившийся в мой лоб ствол с глушителем не явился для меня такой уж неожиданностью. Зато киллер, изготовившийся, по всей видимости, стрелять в хозяйку, был шокирован тем, что дверь ему открыл гость. Его секундное замешательство и спасло мне жизнь. Я успел ударом ноги выбить у него пистолет, а затем уложил несостоявшегося убийцу ударом кулака на пол. Все это произошло настолько быстро, что никто из нас не успел издать ни звука. Ни я, ни Надеждина, шедшая следом за мной, ни киллер, который, похоже, вырубился, соприкоснувшись с гранитной ступенькой основанием черепа, если не навсегда, то очень надолго. На всякий случай я прощупал его пульс. Пульс, к счастью, был, а вот что касается сознания, то оно покинуло нерасторопного подонка.

– Боже мой, Игорь,– воскликнула Надеждина,– вы же его убили!

– Этот человек пришел, чтобы убить вас, Светлана. Вы не знаете, зачем ему это понадобилось?

Пистолет с глушителем, валявшийся у дверей соседней квартиры, был слишком красноречивым подтверждением моих слов, чтобы Надеждина могла от них отмахнуться. К чести замечательной актрисы и просто красивой женщины, она сохранила полное самообладание, по крайней мере, если и побледнела слегка, то в истерику не ударилась. Да и вопрос она задала вполне уместный:

– Но за что?

– Скажите, Светлана, ваш бывший муж очень ревнивый человек?

– Да перестаньте, Игорь, вы же знаете Цонева. Холоден, как маринованная рыба. Мы с ним расстались без скандала и к обоюдному удовольствию. Кто угодно, но только не Цонев.

Скорее всего, Надеждина говорила правду. Проверить версию с ревнивым мужем, конечно, не мешало, но интуиция мне подсказывала, что Цонев здесь действительно ни при чем. Насколько я его знаю, он не принадлежит к числу людей, которые способны пороть горячку на любовном фронте. Нет, живи мы, скажем, в веке девятнадцатом, то из-за такой красивой женщины, как Надеждина, мужчины наверняка дрались бы на дуэлях, но, увы, мы живем в веке двадцать первом, прагматичном и прозаическом, где мужчины стреляют друг в друга из-за купюр, а отнюдь не из-за красивых глаз.

Я позвонил Рыкову и сообщил о происшествии, неожиданно приключившемся со мной среди бела дня на пороге чужой квартиры.

– Я буду через десять минут,– встревоженно откликнулся майор.– Постарайся не упустить этого сукина сына.

По поводу бегства киллера Рыков мог не беспокоиться. Молодому, модно стриженному под ноль человеку очень не хотелось возвращаться в наш негостеприимный мир, и даже мои поощрительные похлопывания по щекам не произвели на него ровным счетом никакого впечатления. Вырубился он, похоже, всерьез и надолго, и без помощи медицины его вряд ли удастся привести в чувство. Я этому обстоятельству огорчился как человек гуманный от природы, но большей частью потому, что несостоявшийся киллер мог хоть что-то прояснить в создавшейся непростой ситуации.

– Припомните, Светлана, это очень важно, куда собирались вчера вечером Чернов с Феликсом?

– Я вас умоляю, Игорь! – Надеждина схватилась длинными тонкими пальцами за виски.– Откуда мне знать?

– Но Чернов не мог не объяснить вам, куда их понесло на ночь глядя от столь очаровательной женщины. Согласитесь, для этого должна быть веская причина.

– Не помню.– Надеждина глянула на меня почти сердито.– Спросите наконец у самого Чернова, где он вчера пропадал.

– К сожалению, Чернов исчез, офис его разгромлен, в его квартире кто-то рылся. А вы что, были очень пьяны вчера?

– Ну знаете! – воскликнула Надеждина таким голосом, словно я обвинил ее в страшном преступлении.– Вы поразительно бестактны, Игорь.

– Извините, Светлана, но речь идет о человеческой жизни. Я имею в виду жизнь Виктора.

– Не пугайте меня, Игорь.– В голосе Надеждиной действительно прорезалась тревога.– Может, они просто загуляли где-то с Фелей. Или режутся в карты в какой-нибудь компании. Граф ведь известный картежник.

– Какой граф? – не сразу врубился я.

– Строганов. Это у него прозвище такое – граф Феля. Точно, я припоминаю, они в карты отправились играть.

Надеждина вздохнула с облегчением, но мне ее предположение не показалось убедительным. Дело в том, что Чернов, несмотря на странности его натуры, отдающие откровенным авантюризмом, терпеть не может карты. И никогда не играл даже в подкидного дурака. Не говоря уже о прочих мудреных играх, о которых он имеет смутное представление. Карты могли всплыть только в одном случае: если речь шла о фальшивых деньгах.

– Вы точно помните, что Строганов пришел в ресторан один?

– Да,– уверенно кивнула головой Надеждина.– Но Фелю знают многие. К нам постоянно подходили люди, здоровались, смеялись, угощали.

– А владельца ателье случайно не было?

– При чем здесь ателье?

– Кто знал, что вы заказали платье?

– Никто не знал. Все получилось спонтанно. Вы же знаете Виктора. Он захотел сделать мне подарок. Мы проехались по магазинам, но ничего подходящего не нашли. Тогда я увидела это ателье. Моя подруга очень его хвалила. Мы зашли и сделали заказ.

– Как фамилия владельца ателье?

– Борисов, кажется, или Борискин. Я не знаю, владелец он или просто там работает, но именно он принял у нас заказ.

– И этот Борисов был в ресторане? Вы, разумеется, его поприветствовали. Или это сделал Феликс Строганов?

– Строганов,– припомнила Надеждина.– Феликс еще пошутил по поводу чудаков, которые расплачиваются за карточным столом фальшивыми купюрами.

– А что сказал в ответ Борисов?

– Ничего. Рассмеялся, и все.

Майор Рыков, явившийся в сопровождении мрачноватого дылды-лейтенанта, прервал нашу на редкость содержательную беседу на самом интересном месте. Вид незадачливого киллера, до сих пор пребывающего в прострации, поверг его в уныние.

– Что же ты так неосторожно, Игорь? – укоризненно глянул он в мою сторону.

– Извини,– развел я руками.– Дефицит времени помешал рассчитать силу удара. Его прислал некто Борискин или Борисов. Светлана тебе все объяснит. А я тороплюсь.

Рыков хотел задать мне еще какой-то вопрос, даже успел что-то крикнуть в спину, но я его уже не слышал. Надо было поторапливаться. Заказчика могло насторожить, что киллер, посланный на задание, не подает о себе вестей. Я знал, где находится ателье с загадочным и мерцающим названием «Этуаль», что, если не ошибаюсь, в переводе с французского означает «звезда». Но попробуйте назвать «Звездой» свое ателье, и все решат, что вы озабочены исключительно пошивом униформы для наших доблестных вооруженных сил. С другой стороны, и название «Этуаль» настолько затасканно, что, бесспорно, указывает на отсутствие фантазии у владельцев ателье.

Между прочим, в нашем резко континентальном климате нельзя полагаться на благосклонность природы. Казалось бы, с утра было обещано благолепие, но после обеда задул вдруг холодный северный ветер, небо стало затягиваться тучами устрашающего свинцового оттенка, из которых вот-вот должен был хлынуть проливной дождь. А я, к сожалению, не захватил ни куртки, ни зонтика. И вообще отправился на операцию гол как сокол. В том смысле, что у меня не было под рукой даже пистолета. И если с зонтиком можно было подождать, поскольку крыша моего «форда» непроницаема для холодных капель, то отсутствие оружия могло аукнуться для меня самым роковым образом. Я, разумеется, далеко не случайно вспомнил о пистолете. Чрезмерно нахальная «Волга» слишком уж подозрительно болталась у меня на хвосте, постоянно демонстрируя готовность то ли подрезать меня на повороте, то ли вообще выпихнуть на тротуар. Мне показалось, что вели меня чуть ли не от самого дома Надеждиной. А потому были все основания полагать, что в черной «Волге» сидит заказчик несостоявшегося убийства или его ближайший подручный.

Создавалось впечатление, что водитель «Волги», а он был в салоне один, испытывает горячее желание выстрелить в меня на ходу, но, во-первых, для подобного рода подвигов надо обладать соответствующими навыками, а во-вторых – смелостью и наглостью, поскольку стрельба на людных улицах чревата тем, что вас заметят и настучат в правоохранительные органы. Господин Борисов, если, конечно, за рулем был он, отчаянной смелостью не отличался. У меня сложилось впечатление, что в криминальных делах он был дилетантом, вступил на преступную стезю совсем недавно и не успел набраться опыта. Отсюда, наверное, и прокол с киллером, редкостным раззявой, который не только не выполнил заказ, но и дал себя обезоружить и задержать самым незамысловатым образом. Я мог бы без труда оторваться от черной «Волги», но как раз этого мне делать не хотелось, с другой стороны, я очень опасался, что у ее водителя в конце концов сдадут нервы и он начнет палить неприцельно, подвергая смертельной опасности ни в чем не повинных людей. В этот проулок я свернул исключительно для того, чтобы облегчить задачу своему преследователю и позволить ему наконец исполнить горячее желание, распирающее злодейскую грудь.

Я оторвался от «Волги» как раз настолько, чтобы успеть выскочить из «форда» и затаиться между двух металлических гаражей. Не скажу, что место для засады было выбрано идеально, но я, к сожалению, не располагал временем для скрупулезного и вдумчивого подхода к разрешению ситуации, возникшей не по моей вине. «Волга» появилась буквально через полминуты. По тому, как медленно она приближалась к моему «форду», я определил, что ее водитель обуреваем сомнениями и испытывает жгучее желание рвануть отсюда без оглядки. Он подвергал себя немалому риску, втянувшись в гаражный лабиринт, где, в отличие от меня, чувствовал себя незваным гостем. Я же был здесь далеко не впервые. Дело в том, что именно в этом месте Сеня Шергунов хранит свою консервную банку под названием «москвич». Сенин гараж был расположен буквально в десятке метров от моего временного убежища. И более того, сам Сеня крутился у меня на виду, готовясь загнать поврежденную бяками собственность под крышу. Сворачивая сюда, я никак не рассчитывал, что встречу здесь Шергунова, который в данных обстоятельствах мог оказаться весьма существенной для меня помехой.

Водитель «Волги» тоже, видимо, заметил Сеню, а возможно, даже узнал его, поскольку стремительно рванул мимо моего «форда» прямо к шергуновскому гаражу. Далее все происходило, как в паршивом голливудском боевичке. Полноватый молодой человек, лишь слегка уступающий моему приятелю габаритами, выскочил из «Волги» и бросился с пистолетом в руке к ошарашенному таким оборотом дела Шергунову. По-моему, в таких случаях следует кричать «руки вверх», «руки на капот» или что-нибудь в этом роде, однако Борискин был до того взволнован, что просто ткнул стволом в объемистый Сенин живот. Все это было настолько глупо и неожиданно, что Шергунов даже не успел испугаться, а лишь открыл рот от изумления.

– Убью! – взвизгнул наконец налетчик.

– А за что? – совершенно резонно спросил Сеня.

Новоявленный террорист испуганно огляделся по сторонам и юркнул за шергуновскую спину. Видимо, он считал, что я лежу на сиденье своего автомобиля с пистолетом в руке и выжидаю удобный момент, чтобы вогнать в него пулю. А несчастного Сеню Борискин решил использовать в качестве живого щита. Ситуация была настолько комичной, что наблюдать за ней без смеха было просто невозможно. Шергунов медленно двигался к моему «форду», подняв руки над головой, а его обидчик суетился в тылу, нервно поглядывая на двух растерявшихся мужиков, вышедших на шум из соседнего гаража.

Сеня наконец поравнялся с моим «фордом» и даже взялся за ручку дверцы:

– Здесь нет никого,– сказал он хрипло.

– Как это нет? – осмелился выглянуть из-за его плеча террорист.

Мне не оставалось ничего другого, как выйти из засады и от души дать пинком под зад господину Борискину, который от неожиданности упал лицом на капот машины, ощутимо для мягких тканей соприкоснувшись со стеклом и металлом. Пистолет вылетел из его руки и мягко шлепнулся к ногам Шергунова. При этом раздался выстрел. Куда ушла пуля, я так и не понял, зато Сеня вскрикнул, подпрыгнул на месте и обрушился всей своей немалой массой на террориста, который не устоял на ногах и рухнул на землю под ноги набежавшим соседям Шергунова по гаражному кооперативу. Мужики в промасленных спецовках, демонстрируя пролетарскую солидарность с интеллигентом Сеней, прошлись несколько раз рифлеными подошвами по телу и физиономии Борискина, подтвердив тем самым, что народ у нас террористов не любит и при первой же возможности бьет их смертным боем. Мои возгласы «бpeк!» и «хватит, мужики!» не сразу нашли отклик в разгоряченных душах, но мне все-таки удалось спасти господина Борискина, который по паспорту, впрочем, оказался Борисовым, от самосуда.

– Я этого гада в милицию сдам,– орал Сеня.– Я этого так не оставлю. Совсем люди совесть потеряли!

– Правильно,– сказал я.– Немедленно везем его в милицию. Спасибо, мужики, за помощь. Родина вас не забудет. Сеня, садись за руль.

Борисов был рад-радешенек, когда мы наконец покинули место судилища, оставив за бортом расходившихся пролетариев. Впрочем, радость его поблекла после того, как я ткнул его в бок стволом подобранного пистолета.

– Давно террористом работаете?

– Но позвольте! – попробовал было возмутиться владелец ателье.– По какому праву…

– По уголовному,– напомнил я ему.– Захват заложника, покушение на убийство. Лет на пятнадцать тянет по совокупности.

– На пожизненное он у меня загремит,– зарычал от руля Шергунов, склонный, как и все интеллигенты, к преувеличениям и крайностям.– Козел!

С последним утверждением Сени я охотно согласился и настоятельно порекомендовал задержанному не усугублять свою вину и во искупление грехов согласиться на сотрудничество с правоохранительными органами.

– Ты мне, Фотограф, мозги не пудри,– окрысился Борисов.– Ты такой же правоохранитель, как я Ротшильд.

– Это верно,– охотно подтвердил я.– Но именно поэтому нам с вами легче будет договориться. Зачем вам понадобилось убивать Надеждину?

– Никого я не убивал,– огрызнулся Борисов.– Иди ты к черту.

– Сеня, рули к ближайшему отделению. Гражданин просится на длительную отсидку. Есть же на этом свете извращенцы, прости господи. Ну все есть у человека – деньги, любовницы, роскошное жилье. Но нет, ему непременно хочется на нары, и чтобы параша была в углу. Вы случайно не экстремал, господин Борисов?

Судя по белому, начинающему опухать и отливать синевой лицу, господин Борисов экстремалом не был, во всяком случае, к параше его точно не тянуло. Нервное возбуждение, вызванное классовой борьбой с пролетариатом, спадало, и владелец шикарного ателье начал потихоньку осознавать ситуацию.

– Вы ничего не докажете.

– Не смешите. Свидетелей с избытком. И все почтенные люди, отцы семейств. Взяли вас с поличным. Улик и показаний против вас будет столько, что на два процесса хватит. Откуда у вас фальшивые купюры?

Замаячившее на горизонте отделение милиции подействовало на задержанного отрезвляюще, он разом потерял гонор и потек, как помидор, тронутый гнилью.

– Свищ дал. Свистунов в смысле. Он меня крышует. А я попал в затруднительное положение.

– Бизнес дело рискованное,– посочувствовал я ему.– Сеня, притормози пока. Наш новый знакомый изъявил согласие сотрудничать.

Сеня злобно глянул на террориста, но машину все-таки остановил, не доезжая сто метров для райотдела.

– Бизнес здесь ни при чем,– вздохнул Борисов.– Я здорово продулся в карты. Строганов, гад, раздел меня догола. Я же не знал тогда, какого уровня он игрок. Думал, что просто богатому придурку повезло и он сорвал банк. В общем, я решил отыграться, потому и взял у Свища эти деньги по сходной цене. А купюры качественные. Я рассчитывал вернуть проигранные деньги, а фальшивки выбросил бы к черту. Зачем мне рисковать?

– Но вы проиграли?

– В том-то и дело. Свищ как узнал, что я спустил всю сумму целиком одному человеку, так прямо зеленым сделался. Я ведь ему обещал, что буду действовать осторожно, через своих агентов, мелкими партиями.

Со Свищом я знаком не был, но о его криминальных подвигах слышал. Он приторговывал наркотой, крышевал мелкий и средний бизнес, но фальшивки – это вроде бы не его специализация.

– Так вы говорите, фальшивки качественные?

– Суперкачественные, не всякая банковская машинка их берет, а на ощупь и на пригляд их и вовсе не отличишь.

– А Надеждину зачем понадобилось убивать?

– Так ведь Свищ сказал – или ты, или она. Ну не было у меня другого выхода. Эта баба была в ресторане, когда мы столкнулись там со Строгановым и Черновым. Свищ попробовал с ними договориться, но эти только рассмеялись. В общем, Свищ решил рубить концы.

– Это Свистунов разгромил офис Чернова и обстрелял наше кафе?

– Он. Свищ всех своих ребят на уши поставил. Не завидую я ни Строганову, ни Чернову. Нашли кого шантажировать, придурки. И тебе не поздоровится, Фотограф.

– Ладно, поехали к Свистунову,– сказал я после короткого раздумья.– Надо поговорить с авторитетом.

– Ты что, с ума сошел?! – воскликнул Шергунов.– Он же нас застрелит!

– Ты, Сеня, с нами не поедешь, а пойдешь сейчас в отделение милиции, свяжешься с Рыковым и все ему расскажешь.

– Ну ты псих, Веселов! – возмутился Сеня.– Натуральный псих.

– Разговорчики, рядовой и необстрелянный. Выполняйте!

В принципе я мог бы сам созвониться с Рыковым, но надо же было помочь приятелю с достоинством выйти из сложной ситуации. Сеня, чего доброго, счел бы своим долгом сопровождать меня в логово врага, как это велит пионерское воспитание и интеллигентская совесть. Смысла в таком героизме нет никакого, но порядочные люди часто склонны к подобного рода благоглупостям. Борисов, которого к порядочным людям я при всем желании отнести не мог, с большим удовольствием последовал бы примеру Шергунова, но у меня на проштрафившегося бизнесмена были свои виды.

– А твой приятель прав, Фотограф.– Борисов от огорчения даже плюнул в окно.– Свищ сейчас в таком состоянии, что закопает и тебя, и меня, а твои менты палец о палец не ударят, чтобы нас вытащить.

Похоже, слова Борисова не понравились небесным сферам. Последовал мощный электрический разряд, удар грома, а вслед за этим хлынул проливной дождь. Я посочувствовал Сене Шергунову, стремительно рванувшему под защиту отделения милиции, и перебрался через спинку сиденья к рулю. Борисов, последовавший моему примеру, опустился рядом.

– Двум смертям не бывать, а одной не миновать,– озвучил я известную присказку героев, но Борисов моего оптимизма не разделил, видимо, смерть от руки Свистунова не входила в его ближайшие планы. Возможно, он собирался жить вечно. Но для этого ему следовало избавиться от вредных привычек. Недаром же наши мудрые предки говорили, что игра не стоит затраченных на нее свеч.

Я не большой любитель прогулок в грозу. Насыщенный электричеством воздух возбуждающе действует на наших и без того излишне эмоциональных водителей, которые начинают вести себя на мокром асфальте как полоумные, и это при ограничении обзора, когда впереди идущая машина буквально исчезает за плотной пеленой дождя. Борисов нервничал и без конца озирался по сторонам. Хотя разглядеть что-либо в окружающей действительности даже на расстоянии десятка метров было довольно затруднительно. Одно я мог сказать совершенно твердо: из города мы уже выехали и теперь двигались по трассе к расположенному поблизости поселку, где обитали нынешние хозяева жизни в отстроенных на скорую руку и за большие деньги особняках. До поселка, впрочем, мы не доехали: роскошный белый «мерседес» выскочил из дождя и перерезал нам путь. Я, честно говоря, рассчитывал на встречу с Феликсом Строгановым, а потому остановился. Мне показалось, что это его машина, но я ошибся. Нападающие действовали стремительно, и не успели мы с Борисовым обменяться возгласами удивления, как в наши головы уперлись автоматные и пистолетные стволы. Дабы не нагнетать страсти, я не стал запирать дверцы машины и хвататься за пистолет, что в подобной патовой ситуации, скорее всего, аукнулось бы нам с Борисовым быстрым переходом в мир иной. Судя по решительным лицам нападавших, они готовы были открыть огонь в любую секунду.

Человек средних лет, севший на заднее сиденье моего «форда», выглядел расстроенным и даже обозленным. На меня он покосился недружелюбно, а уж его взгляд, брошенный на несчастного бизнесмена, и вовсе мог парализовать робкую душу.

– Заставь дурака богу молиться, он и лоб расшибет,– сказал незнакомец хриплым надсаженным голосом.

– Это ваша вина, господин Свистунов,– укорил я его.– Нельзя поручать дилетанту столь серьезное дело, как устранение неугодного человека. Ну какой из Борисова киллер?

– Все когда-нибудь начинают,– философски заметил Свищ.– Тем более что этот придурок кругом виноват.

Свистунов производил впечатление мужчины твердого, битого и много чего на своем веку повидавшего. Широкий плащ скрывал его фигуру, но и без того было очевидно, что человек он физически крепкий. Лицо же хоть и не было отмечено печатью высокого интеллекта, но отнюдь не выглядело глупым. Едва заметный белесый шрам на щеке свидетельствовал о бурно проведенной в городских подворотнях молодости. А глубоко посаженные небольшие глаза жестко цепляли собеседников, что называется, за живое, с видимой претензией подчинить их своей воле.

– Может, отпустите охрану, больно смотреть, как несчастные мокнут под дождем.

– Они у меня не сахарные, не растают. А к тебе, Фотограф, у нас есть претензии.

– Вплоть до санкций?

– Я ценю людей с чувством юмора, но, к сожалению, ситуация сейчас не водевильная. За каким чертом тебя понесло в поселок?

– Хотел повидаться с тобой. Вот и Борисов подтвердит.

– Борисов идиот. И жить ему осталось всего ничего, так же как и тебе, впрочем. Хрящ, забери у Фотографа пистолет, а его переправь на заднее сиденье.

Досмотр с пересадкой не занял много времени. И уже через полминуты я сидел рядом с криминальным авторитетом, который дружелюбно ткнул мне пистолетом в бок. С моей стороны было большой наглостью отправляться к нему в гости, но у меня были все основания полагать, что Свищ не настолько сумасшедший, чтобы убивать меня в своем доме. К сожалению, я недооценил этого сукина сына, он, видимо, поручил кому-то из своих подручных присматривать за Борисовым, и тот успел передать боссу, что проштрафившийся бизнесмен еще и опростоволосился, угодив в плен к человеку, которого ему поручили убить. Встреча на дороге не входила в мои планы, точнее, она опрокидывала их, и теперь игру приходилось начинать с чистого листа, да еще в ситуации, когда у противника были на руках все козыри.

Мобильник в кармане Свища заиграл знакомую мелодию так внезапно, что я невольно вздрогнул. Несколько долгих минут криминальный авторитет слушал своего далекого собеседника. Мне показалось, что я узнал голос Строганова, хотя, конечно, мог и ошибаться. К сожалению, я не мог уловить, о чем идет речь, а мог только догадываться по репликам, которые время от времени ронял Свищ. В частности, он донес до собеседника, что некий Фотограф находится у него в руках.

– Сукин сын. Хотел бы я знать, откуда он узнал про склад,– задумчиво проговорил Свистунов, пряча в карман мобильник, и, обернувшись ко мне, спросил: – Как ты думаешь, Фотограф, Чернов будет пытаться тебя освободить?

– То есть полезет ли он голой грудью на пулеметы? Насколько я его знаю – нет, не полезет. Хотя, разумеется, будет активным участником на моих похоронах.

– Строганов назначил нам стрелку. Наглец! Хвощ, рули к складу. Раз человек настаивает – поговорим.

– Там ведь люди Банщика,– обернулся Хвощ к шефу.– Они и без нас справятся с этими недоумками.

– Рули,– нахмурился Свистунов.– Лишние стволы Банщику не помешают.

– А чем так уж страшен этот Строганов? – совершенно искренне удивился я.– Ну авантюрист, ну картежник, но ведь и твои партнеры, надо полагать, не полные лохи. Зачем вы за ним гоняетесь? По моему впечатлению, этот граф Феля не принадлежит к числу людей, которые стучат в милицию.

– Я тебя умоляю, Фотограф, какая тут, к черту, милиция! За Фелей очень серьезные люди и очень большие деньги.

– Приехали,– сказал Хвощ, выворачивая вслед за белым «мерседесом» на обнесенную невысоким забором площадку.

Дождь продолжался, а потому контуры стоящего в отдалении небольшого здания выглядели размытыми. И столь же смазанными смотрелись силуэты трех человек, которые стояли под навесом и целились в нас из автоматов.

– Ложись! – крикнул я Свистунову и пригнулся к полу.

В дополнение к просто ливню на нас обрушился свинцовый град. Из белого «мерседеса» попробовали было огрызнуться, но это был жалкий лай, который тут же оборвали мощным взрывом. Свистуновский автомобиль вспыхнул факелом. Моему «форду» повезло, но больше повезло его пассажирам. Убит был только сидевший за рулем Хвощ, который успел вытащить пистолет, но не успел выстрелить. Автоматная пуля пробила ему голову, а его «макаров», перелетевший через сиденье, очень чувствительно ударил меня по спине. Борисов дико завизжал и вывалился в грязь через открывшуюся дверцу. Наплевав на мужскую гордость и человеческое достоинство, мы со Свистуновым последовали его примеру. При этом я успел выстрелить и, кажется, попал. Свищ тоже стрелял, и стрелял на редкость удачно. Во всяком случае, автоматный треск смолк, возможно, у наших противников закончились патроны, но, так или иначе, надо было рисковать. Мы поднялись в полный рост почти одновременно, однако стрелять было не в кого.

– Сволочи,– выдохнул Свистунов, направляясь к убитому автоматчику.

– Согласен,– охотно поддержал я его.– Это люди Строганова?

– Нет, Банщика. Этот гад хотел убить меня и убил моих ребят.

На Свистунове, что называется, лица не было. Я ему почти сочувствовал. Похоже, неведомый мне Банщик тоже решил избавиться от свидетелей, и этими свидетелями были Свищ с братвой. Меня смущало одно обстоятельство: как-то уж слишком удачно мы с авторитетом расстреляли из пистолетов трех автоматчиков. У меня появилось ощущение, что нам кто-то помог. Кто-то расчетливый и умный, в чьи планы не входила ни моя смерть, ни смерть Свистунова. Однако делиться со Свищом сомнениями я не стал. В любом случае надо было убираться отсюда как можно скорее. К сожалению, мой «форд» заглох, и его не удалось быстро завести. Зато за углом мы обнаружили джип, на котором автоматчики, похоже, собирались скрыться по завершении кровавого дела.

– Поехали.– Свистунов подобрал автомат одного из убитых боевиков.

Я ограничился хвощевским «макаровым». Идеальное оружие для ближнего боя. Борисов к оружию прикоснуться не осмелился, но покорно уселся на заднее сиденье. Кто такой Банщик, я спрашивать не стал. У меня не было ни малейших сомнений, что озверевший от потерь Свистунов доставит нас по нужному адресу и в срок. Другое дело, что нас там могли встретить не менее тепло, чем на складе, и столь же тепло проводить.

Свистунов гнал джип со скоростью, превышающей все разумные пределы. Это было очень рискованно на еще не просохшей после ливня дороге. Перепуганный всем увиденным, Борисов только икал от ужаса на заднем сиденье после каждого рискованного виража. Мне тоже было не по себе. Слишком уж страшно и кроваво разворачивались события. Когда на твоих глазах убивают девять человек, это не проходит бесследно для нервной системы. Тем более что и впереди нас ждала разборка, возможно, не менее кровавая. Связаться с Олегом Рыковым я не мог, мой мобильник так и остался в кармане убитого Хвоща. Да и вряд ли Свищ спокойно отреагировал бы на мои переговоры с милицией. Не хватало устраивать скандал со стрельбой еще и в салоне джипа. К тому же мне очень хотелось добраться до загадочного Банщика и взглянуть в глаза человеку, который с необыкновенной легкостью отправляет людей на тот свет. Такого опасного гада нельзя было оставлять на свободе. Смущало меня, правда, то обстоятельство, что наших сил могло и не хватить для противоборства с человеком коварным и на все готовым. Свищ в нынешнем своем состоянии вряд ли был способен грамотно оценить ситуацию, он закусил удила, а у меня не было никакого желания героически погибнуть как раз накануне свадьбы. В конце концов, я обещал своей невесте, что вернусь живым.

– Может, вызовем подкрепление? – осторожно предложил я Свистунову.

– Справимся сами,– процедил он сквозь зубы.– Да и поздно уже отступать.

Мы на полной скорости приближались к особняку, обнесенному каменным забором. Кажется, нас ждали, по крайней мере, ждали джип, а потому распахнули ворота даже раньше, чем Свистунов успел нажать на клаксон. Создавалось впечатление, что нас приняли за своих. Первой же очередью Свистунов уложил охранника, замешкавшегося у ворот. Потом он перевел ствол на двух стоявших на крыльце джентльменов в темных костюмах. Мне показалось, что джентльмены уже приготовились к дальнему путешествию, во всяком случае, рядом с ними стояли два вместительных чемодана, а один из джентльменов держал в руках шляпу. Что он собирался делать с этой шляпой в такую жаркую погоду, я так и не понял, а спрашивать было уже поздно, поскольку именно этого чудака Свищ уложил второй очередью.

Джентльмен без шляпы оказался проворнее своего подельника и успел скрыться в доме, а выпущенные в него пули всего лишь попортили мраморную облицовку роскошного крыльца. Опомнившиеся охранники, а их в усадьбе было по меньшей мере трое, открыли прицельную стрельбу по нашему джипу. Впрочем, мы оказались не менее проворными, чем человек без шляпы, и покинули джип раньше, чем его успели разнести вдребезги из гранатомета. Ситуация уже не лезла ни в какие ворота. В пригородном поселке, застроенном дворцами областной элиты, шел самый настоящий бой. И недавно высказанное следователем Синявиным ехидное предположение по поводу реактивной артиллерии, готовящейся вступить в бой, в данных обстоятельствах не выглядело таким уж фантастическим. Наше положение было настолько аховым, что я не отказался бы от огневой поддержки. Мы стояли на крыльце, прижавшись к закрытым дверям, а в нас палили из окон второго этажа, явно не жалея патронов.

– Гранату бы,– выдохнул с ненавистью Свищ и пнул тяжелую, наглухо запертую дверь.

Гранат у нас не было, зато они, похоже, были у наших оппонентов, которые рано или поздно должны были сообразить, что мы находимся вне досягаемости автоматных очередей и для нашего истребления пора принимать другие меры. Я не стал ждать смерти на крыльце, а решил двинуться ей навстречу, высадив рукоятью пистолета ближайшее окно. Слева от дверей тоже зазвенели стекла, кажется, Свищ решил последовать моему примеру. Стрельба из окон прекратилась, видимо, наверху догадались, что мы уже проникли в дом. Я бросил мимолетный взгляд на часы: было ощущение, что я нахожусь в усадьбе целую вечность, но на самом деле ужас со стрельбой и взрывом джипа уместился в какие-то три минуты. Теперь мне предстояла игра в прятки в абсолютно незнакомом доме, где я рисковал в любую секунду нарваться на пулю. Комната, куда я ввалился, предназначалась то ли для прислуги, то ли для охраны. Здесь была пара кресел, несколько стульев, приличных размеров стол и телевизор в углу. А на столе стоял телефон. Время было не самым подходящим для переговоров, но я все-таки рискнул. Рыков на мой звонок не откликнулся, и это было более чем обидно. Тогда я решился еще на один звонок, и в этот раз мне повезло больше.

– А где ты находишься, Фотограф?

– В дерьме по твоей милости, Авантюрист. Прими координаты тонущего корабля. Я в гостях у Банщика, и в меня собираются стрелять из автомата.

Последнее было правдой, во всяком случае, я лишь на долю секунды опередил своего оппонента, который, похоже, не сразу сообразил, что человек, сидящий в кресле с телефонной трубкой в руке,– враг. Впрочем, я его, кажется, только ранил. Раздался громкий крик, что-то упало на пол, по-моему, это был автомат, а потом послышался топот ног убегающего человека.

– Мы будем через минуту,– прозвучал голос в трубке.– Постарайся за это время не умереть.

Я подозревал, что Чернов с Авантюристом находятся где-то поблизости, но мне и в голову не приходило, что они настолько рядом. Я выглянул в окно и увидел, как в ворота, которые так и не успели закрыть, въезжает белый «мерседес», точная копия недавно взорванной машины Свистунова. И тут меня озарило. Я вдруг понял, о какой производственной необходимости говорил Авантюрист во время нашей первой встречи. Не в Свистунова должны были стрелять расторопные киллеры Банщика, а в Строганова и Чернова, которые тоже разъезжали на белом «мерседесе». А тут еще я со своим «фордом», тоже приметным и тоже наверняка известным людям Банщика. И ликвидировали расходившихся автоматчиков не мы со Свищом, а эти двое. Я с самого начала заподозрил, что во всем этом есть какая-то хитрость, чья-то злая и умная воля, а вот Свистунов так и остался в неведении, кому он обязан смертью своих людей и чудесным спасением.

На втором этаже прогремели одиночные выстрелы, а следом автоматная очередь. Кажется, это был Свистунов, обуреваемый жаждой мести. Я выглянул в коридор, который был пуст, крадучись прошел вперед и оказался в холле. Справа была входная дверь, которую я поспешил открыть, едва при этом не столкнувшись нос к носу с Черновым.

– Бой в Крыму, все в дыму,– криво ухмыльнулся детектив.

У меня было сильнейшее желание двинуть ему кулаком в челюсть, но я усилием воли овладел собой. Место для драки было слишком уж неподходящим. Да и для объяснений тоже.

– Я же тебе говорил, Игорь, не лезь, куда тебя не просят.

– Если бы я не влез, то Надеждину убили бы сегодня в полдень, или это тоже входило в ваши планы?

– Разборки потом,– опередил Строганов с ответом сразу помрачневшего Чернова.– Мне нужен Банников.

– Вероятно, он наверху,– указал я глазами на лестницу.

На втором этаже уже не стреляли. И я сильно опасался, что Свищ пал жертвой собственной мстительности и чужого коварства. Я не знал, как относиться к этой смерти, наверное, он был очень плохим человеком, но ведь и мы, оставшиеся в живых, далеко не ангелы.

– Банников,– крикнул Авантюрист, подходя к лестнице,– это я, Феликс Строганов. У тебя минута на принятие решения. И две минуты, чтобы уехать отсюда не в наручниках. Мне нужны матрицы.

Сверху послышались ругательства. Потом на площадке появились двое, один из них придерживал правой рукой простреленную левую, замотанную красной от крови тряпкой, а другой высоко вскинул к потолку руки, в одной из них был небольшой чемоданчик.

– Охранник спускается вниз,– сказал Строганов, поигрывая пистолетом,– а ты, Банников, аккуратно открываешь чемоданчик и показываешь мне его содержимое. И не дай тебе бог сделать резкое движение.

Охранник, которого покачивало от потери крови, медленно сошел вниз. По-моему, это я его ранил, но извинений приносить ему не стал. Банников, стоявший на площадке, перетряхивал содержимое своего чемоданчика. Я не увидел ничего, кроме металлических пластин, но Строганова осмотр удовлетворил, и он дал отмашку. Банников спустился вниз, Авантюрист взял у него чемоданчик и коротко кивнул головой на двери.

– Я позвоню,– бросил он на ходу Чернову.

«Мерседес» во дворе глухо заурчал, а потом все стихло. Раненый охранник обессиленно опустился в кресло. Виктор подошел ко мне и взял из руки пистолет.

– Стрелял? – спросил он.

– Трижды,– отозвался я.– Этот в кресле тоже моя работа.

Чернов тщательно оттер отпечатки пальцев с рукояти «макарова» носовым платком и обернулся к бледному охраннику:

– Этот пистолет принадлежал Свистунову, ведь так? И это он тебя ранил.

– Да,– подтвердил охранник.– Пистолет Свища. Он в меня стрелял.

– А ты приехал сюда вместе со мной на звуки выстрелов,– сказал мне Чернов.– И абсолютно не в курсе, что здесь происходит.

– А как быть с «фордом»?

– Твой «форд» стоит за воротами. А это твой мобильник, я вытащил его из кармана убитого подручного Свища. Тебя обстреляли неизвестные лица. Но это только в том случае, если Синявин вздумает задавать вопросы.

– Там еще Борисов у дверей.

– Борисов приехал с нами. Это по его наводке мы угодили в этот дом и попали под перекрестный огонь.

У меня имелось к Чернову много вопросов, но задать их я не успел. Во дворе заурчали моторы, захлопали дверцы, и послышался топот ног, обутых в тяжелые ботинки армейского образца. Чернов поднял руки раньше, чем в дом ворвался доблестный ОМОН. Я благоразумно последовал его примеру. Нас обыскали быстро и профессионально, точно так же поступили с раненым охранником. Вслед за омоновцами появились оперативники во главе с майором Рыковым. Последним вошел следователь Синявин с папочкой в руках.

– Где Банников? – строго спросил у Чернова следователь.

– Понятия не имею,– пожал плечами Виктор.– Мы опередили вас буквально на две минуты. Стрелять здесь уже закончили, а Банников, похоже, успел скрыться. От дома отъехала машина, но ни марки, ни тем более номера мы с Игорем не заметили.

Синявин Чернову не поверил, это было видно по глазам. О Рыкове даже говорить нечего. Но ни тот, ни другой своего недоверия официально не обозначили. И не обозначат. А в протоколах все эти события будут подаваться как разборка криминальных авторитетов, не поделивших сферы влияния. Тем не менее мне показалось, что так просто эта история не закончится, а будет иметь продолжение, и, возможно, весьма неприятное для нас с детективом Шварцем, слишком уж опрометчиво подключившимся к чужой игре.

Феликс Строганов по прозвищу Авантюрист

Одного беглого взгляда мне было достаточно, чтобы определить – в игорном заведении этот человек новичок. И пришел он сюда, скорее всего, не для развлечения. Проставившись в рулетку, он не слишком огорчился и с такой же легкостью спустил несколько тысяч рублей за карточным столом. После чего не столько играл, сколько наблюдал за играющими, в том числе за мной. А мне в этот вечер везло в карты, хотя игра была вяловатой и ставки не представляли для меня особого интереса. С некоторых пор я играю в казино только для того, чтобы не потерять форму, и, наверное, поэтому мне практически всегда везет. Игра не любит корыстолюбивых, а те, кто с помощью игры мечтают поправить материальное положение, напрасно теряют время.

– Тогда какой смысл в игре? – вскинул на меня удивленные глаза Храпов.

Мы расположились с Александром Юрьевичем у стойки бара с бокалами вина в руках, в стороне от манящих соблазнами игорных столов. Мне сразу показалось, что интерес нового знакомого к моей скромной персоне не был праздным. Похоже, Храпов пришел в казино, чтобы поговорить именно со мной. И на мой прямой вопрос он охотно кивнул головой:

– Вы правы, Феликс Васильевич, знающие люди подсказали, что вы часто здесь бываете.

– Вас интересует теория игры, Александр Юрьевич?

– У меня есть к вам деловое предложение – предложение рискованное, чреватое большими неприятностями.

Многообещающее начало разговора, ничего не скажешь. Если судить по внешнему виду, по манере держаться и говорить, то Храпова вряд ли можно отнести к породе авантюристов. Скорее его можно принять за работника компетентных органов, забредшего в казино по служебной надобности. Выслушав мое предположение, Александр Юрьевич едва не захлебнулся вином.

– Извините,– сказал он, откашлявшись.– Просто вы как-то сразу и неожиданно меня раскусили. Я действительно офицер ФСБ.

– Ну что же,– пожал я плечами,– и среди офицеров спецслужб попадаются незаурядные игроки.

Ростом Храпов превосходил меня разве что сантиметра на два, лицо у него было жестковатым, с резкими чертами. С первого взгляда Александр Юрьевич внушал расположение, но уже через пять минут разговора у вас возникало ощущение, что от этого человека лучше держаться подальше. Была в его манерах одна неприятная и настораживающая особенность: он все время старался смотреть на собеседника сверху вниз, настаивая на своем изначальном превосходстве.

– А почему вы решили накликать неприятности именно на мою голову, Александр Юрьевич?

– Боже упаси, Феликс Васильевич, я вам желаю только добра. Просто мои знакомые характеризовали вас как человека, способного на решительные поступки.

– Уж не собираетесь ли вы меня завербовать?

– Я предлагаю вам, Феликс Васильевич, принять участие в очень серьезной операции. Настолько серьезной, что обсуждать ее детали лучше всего не в казино.

Подполковник Храпов был далеко не глуп, это надо признать. Хотя в какой-то момент мне показалось, что я имею дело с провокацией со стороны спецслужб. Но, потихоньку обжившись в предложенных обстоятельствах, я пришел к выводу, что для изобличения Феликса Строганова в чем-то нехорошем этот путь слишком сложен и неэффективен. Не говоря уже о том, что он чересчур рискован в первую очередь для самого Храпова и для людей, которые за ним стоят. А то, что за ним стоят серьезные люди, подполковник дал мне понять с самого начала. Да, пожалуй, подобную операцию и нельзя было провернуть без надежного прикрытия на самом верху. Тут требовалась скрупулезная работа по созданию целой сети по проводке финансовых средств, которая не должна была вызывать ни малейших подозрений. Развернуть такую сеть двоим в любом случае было не под силу.

– А что, в ФСБ дефицит кадров? – спросил я у подполковника Храпова.

– Не шутите так, Феликс. Вы же понимаете, какой будет скандал, если вдруг выяснится, что российские спецслужбы причастны к распространению фальшивых купюр. Один провинциальный подполковник, это еще куда ни шло. В семье, как известно, не без урода, но проводить такую операцию на официальном уровне было бы полным безумием.

Идея Храпова была проста и не по-фээсбэшному изящна: он предлагал расплачиваться фальшивыми купюрами за наркотическое зелье, потоком хлынувшее через наши границы. То, что удавалось изымать пограничникам и милиции, было каплей в море хорошо налаженных поставок. Не говоря уже о том, что наркомафия, обладая гигантскими средствами, без труда подкупала стражей порядка, пробивая бреши в и без того дырявом антинаркотическом заслоне. Вместо того чтобы отлавливать наркокурьеров, или, точнее, наряду с этим Храпов предлагал скупать наркотики за фальшивые доллары, убивая тем самым сразу двух зайцев: во-первых, купленные нами наркотики не дойдут до потенциальных потребителей, во-вторых, фальшивые купюры рано или поздно разъедят хорошо отлаженную наркосеть как в местах производства сырья, так и в местах сбыта, вызывая взаимные подозрения и неизбежную вражду. Банников со своими купюрами высочайшего качества явился для Храпова даром небес. И его изъятие из криминальной среды мы провели с блеском, правда, не обошлось без издержек. Но, в конце концов, эти люди сами выбрали образ жизни, чреватый скорой смертью. А я не состою в обществе по спасению овечек, вставших по несчастливой случайности на неправедный путь.

– Браво, Феликс! – Храпов сел ко мне в машину на заднее сиденье и бросил насмешливый взгляд на сидевшего рядом со мной Банщика.– Отлично сделанная работа. Я рад, что не ошибся в вас.

Сказать, что я обмяк душою от похвалы бравого подполковника, не могу, но доброе слово и кошке приятно. Банников, взглянув на удостоверение, которое сунул ему под нос Александр Юрьевич, вздохнул и пожал плечами. «Живописец» не выглядел напуганным, но столь разительная перемена в судьбе не могла, конечно, не сказываться на его настроении. Тип, однако, был прожженный и много чего на своем веку повидавший, а потому и не склонный впадать в панику при виде мундира. Впрочем, Храпов был в штатском.

– Мне в принципе все равно, на кого работать, лишь бы платили,– сказал Банников, глядя прямо перед собой на пустынную проселочную дорогу.– Кроме того, хотелось бы получить гарантии личной безопасности.

– Ну какие в вашем деле могут быть гарантии,– криво усмехнулся Храпов.

– Мне, конечно, лестно загреметь на нары вместе с подполковником уважаемой конторы, но при этом хотелось бы избежать контрольного выстрела в голову или пера в бок от бывших партнеров по бизнесу. Вы силой принуждаете меня к сотрудничеству, господа, так обеспечьте мне безопасность хотя бы с этой стороны.

– Назовите нам фамилии людей, которые вас до сих пор опекали, Банников.

– Я что, по-вашему, сумасшедший? Достать вы их все равно не достанете, а меня они при случае на куски порвут.

– Выходит, партнеры у тебя, Банщик, серьезные,– задумчиво проговорил Храпов.– А почему вы решили организовать прибыльное дело не в горах, а на нашей открытой всем ветрам равнине?

– Потому что в горах ныне слишком людно. Не станешь же давать взятки генералам фальшивыми купюрами, а настоящих на всех не напасешься. Свистунов обещал нам тихую заводь и свое покровительство.

– Тихую заводь мы тебе обеспечим, Банщик, а о таком покровительстве ты мог только мечтать. Ну а за тобой ударный труд на благо Отечества.

– Только не надо рассказывать мне байки про патриотизм,– окрысился Банников.– Даром я работать не буду по той простой причине, что очень хорошо знаю, с кем имею дело.

– И с кем же?

– С оборотнями. И работать, господин товарищ, вы будете на свой карман, иначе бы не привлекли на свою сторону патентованного отморозка Строганова, на совести которого десятки жизней.

– Вы преувеличиваете, Банников,– счел я своим долгом вмешаться в разговор.– Я не несу юридической ответственности за ваши разборки со Свистуновым.

– Чтоб ты провалился, Строганов,– зло процедил сквозь зубы Банщик.– Моя ставка пять процентов. И уж, разумеется, не фальшивыми. А как вы моими купюрами распорядитесь, мне наплевать.

Первую сделку мы готовили с особым тщанием. Храпов сам выбрал подходящего кандидата, на которого у него имелось обширное досье. Знакомить с этим досье он меня не стал, но я и без того был наслышан о Косоурове. Для собеседования мы выбрали неприметное кафе, про которое знали, что его крышует Косой. Выбрали, конечно, не случайно и не для создания дружеской атмосферы, а с намеком на то, что для сотрудников спецслужб нет тайн в бизнесе криминального авторитета. И в случае упрямства вышеназванного субъекта мы вполне способны поделиться своими знаниями с прокуратурой.

Косой явился на встречу один, демонстрируя тем самым высочайшую степень доверия криминального мира к представителю правоохранительных органов. Кафе практически пустовало, не без усилий обслуживающего персонала, который вывесил на дверях табличку «Санитарный час», так что разговор мы могли вести в комфортной обстановке.

– Ну господа хорошие, вы меня под пулю подведете,– с порога возмутился Косоуров.– Такими вещами не шутят.

– Никто не предлагает тебе лично участвовать в сделке. Выведешь продавца на нашего покупателя, можно и через третьих лиц, и свободен.

– Но ведь эти люди не лохи,– отмахивался Косоуров.– И нарисованный фантик от бакса они отличить сумеют.

– А ты отличил? – спросил Храпов с усмешкой.

На рябоватом лице Косоурова промелькнула растерянность:

– Что вы хотите этим сказать?

– Только то, что с тобой вчера расплатились фальшивыми купюрами, а ты ничего и не заметил.

– Нет, подожди,– запротестовал Косоуров.– Я же обратился в банк. Мне же эти купюры разменяли. Две сотки. У них же там машинки специальные.

– Эти купюры не всякая машинка берет,– пояснил Храпов.– Но мы на всякий случай подстраховались и обязали в рамках проводимой в городе операции брать даже фальшивые купюры, ну, естественно, в небольших количествах.

– Ловко,– откинулся к стене Косоуров.

Покупать товар предполагалось за наличные. Никто, разумеется, после сделки всю сумму в банк не понесет, но наверняка с десяток взятых наугад купюр проверит, дабы не попасть впросак. Кроме этой достаточно примитивной операции в запасе у Храпова было еще несколько куда более изощренных комбинаций, когда фальшивые купюры, причем не только долларовые, попадали в руки наркобаронов прямо из банков, но через контролируемых подполковником людей. Кое-кого из участвовавших в деле финансистов я знал, но имена остальных Храпов мне раскрывать не торопился. Впрочем, механизм еще предстояло отладить, и скрытность Александра Юрьевича на первом этапе операции была в общем-то оправданна.

– Рано или поздно ваша затея лопнет,– покачал головой Косоуров.– И лопнет со страшным треском.

– Так ничего вечного на этом свете нет,– философски заметил Храпов.

Косоуров, разумеется, не стал светиться сам, но на посредника он нас вывел. Точнее, вывел меня, поскольку Храпову участвовать в столь сомнительной сделке было опасно. Его вполне могли опознать, со всеми вытекающими последствиями. Иное дело Феликс Строганов. Даже если посредник и попробовал бы навести обо мне справки, то ничего подозрительного в моей биографии не узрел бы. По той простой причине, что с моей репутацией в сотрудники правоохранительных органов не берут. Конечно, я не собирался светиться во всех сделках, тут важно было, чтобы первый блин не вышел комом. Ибо от первой сделки во многом зависело, насколько успешно будут развиваться наши дела.

Раньше я с наркотиками не сталкивался, и у меня была масса иллюзий на этот счет. Во всяком случае, мне казалось, что наркодельцы если и передвигаются по нашей земле, то исключительно по-пластунски – из-за неусыпного и бдительного контроля за их деятельностью наших правоохранительных органов. Правда, несколько смущало то обстоятельство, что ни один из крупных торговцев зельем так почему-то и не попал на скамью подсудимых, хотя их имена отнюдь не являются тайной ни для правоохранительных органов, ни для пишущих на криминальные темы журналистов.

– Доказать их вину практически невозможно,– вздохнул Храпов.– Тут, Феликс, такие деньги крутятся, что никакому бюджету не снились. Если мы с этими ребятами будем бороться нынешними методами, то борьба с наркомафией затянется на тысячу лет, и без всяких шансов на успех.

В том, что Храпов прав, я убедился очень скоро, и собственными глазами. Рекомендованный Косоуровым молчаливый посредник вывел меня на продавцов уже через неделю после того, как я намекнул ему о своих потребностях. Прибывший на встречу молодой человек выслушал внимательно мою претензию на чужую отзывчивость и коротко спросил:

– Сколько?

Разговор происходил на довольно людной улочке, по которой мы прогуливались с видом скучающих джентльменов, и никому не было дела до того, что чуть ли не под окнами райотдела милиции вершатся криминальные дела. Я обозначил в цифрах свои потребности, молодой человек в вязаной шапочке сказал, во сколько мне это обойдется. Я попробовал торговаться, но он лишь отрицательно покачал головой.

– Когда и где? – спросил я.

– Я вам позвоню. Держите деньги наготове. Оплата в долларах.

– Как угодно.

Еще два дня я ждал звонка. Встречу мне назначили на пустыре, куда я и прибыл в оговоренный срок, имея на руках чемоданчик с фальшивыми купюрами на весьма и весьма пристойную сумму. Время было не то чтобы позднее, но в эту осеннюю пору уже сумеречное, хотя, конечно, разглядеть машину, одиноко стоящую у заброшенного заводишка, труда не составляло. Тем не менее подошли ко мне не сразу, видимо, проверяли, не привел ли я за собой хвоста. И лишь через десять минут после оговоренного времени ко мне в «опель» подсели два человека с довольно вместительной сумкой в руках. Разместились они на заднем сиденье и с минуту молча меня разглядывали.

– Доллары при вас?

Я протянул продавцам чемоданчик в обмен на увесистую сумку, и, пока они шелестели купюрами, проверил ее содержимое.

– Надеюсь, товар без примесей?

– А доллары у тебя не фальшивые? – в тон мне отозвался один из продавцов с едва заметным шрамом над верхней губой.

– Можете проверить,– пожал я плечами.– У меня есть намерение продолжить с вами сотрудничество. Ваше решение?

– Можно. Связь через посредника. Всего хорошего.

На сделку ушло три минуты. Нельзя сказать, что закупленная мной партия была уж очень крупной, однако отравить ею можно было несколько тысяч человек. Я небольшой специалист по части зелья, но по виду товар показался мне качественным. Это подтвердил и такой эксперт, как Александр Юрьевич Храпов, встретивший меня в трех километрах от места преступления. Ибо, как ни крути, а моя сделка с наркоторговцами тянула на серьезную статью в Уголовном кодексе.

– Героин,– сказал Храпов, вскрывая один из полиэтиленовых мешочков, которыми была заполнена сумка. Он даже попробовал порошок на вкус и остался доволен результатом.

Я подробно описал ему приметы продавцов. Храпов выслушал меня внимательно, поскольку собирался контролировать их передвижение по городу. Судя по всему, удачно проведенная операция привела Александра Юрьевича в очень хорошее настроение. Он предложил мне заглянуть в ресторан, но я отказался, сославшись на срочное дело. После чего сумка с зельем перекочевала в руки молодого рыжеватого человека, который сопровождал подполковника.

– А куда пойдет товар? – спросил я у Храпова.

– Анатолий обольет бензином и спалит где-нибудь за городом.

– А если передать на медицинские нужды?

– Нет, уволь, Феликс Васильевич. Слишком много хлопот. И без того нам не удастся проследить все сделки, совершаемые на фальшивые купюры, и часть зелья все-таки попадет к наркоманам.

Храпов сделал паузу, словно ждал, как я отреагирую на его слова, но я ответил лишь пожатием плеч да банальным замечанием, что нельзя объять необъятное и что в любом серьезном деле не обходится без потерь.

На этом мы расстались с подполковником Храповым и его подручным. Анатолий сел в неприметную «девятку», а для подполковника подали навороченный джип, стоивший не один десяток тысяч долларов, на котором не стыдно было проехаться и генералу.

Впрочем, джип меня не очень волновал, мое внимание было сосредоточено на «девятке». Сложность для меня состояла в том, что я не мог повиснуть у нее на хвосте, ибо Анатолий без труда опознал бы мою машину и очень удивился бы, надо полагать, с какой стати Феликс Строганов решил составить ему почетный эскорт. К счастью, дороги у нас и в сумеречную пору не пустуют, и я довольно успешно лавировал среди автомобильного стада, не приближаясь к юркой «девятке», но и не упуская ее из виду. Анатолий притормозил у кафе, где мы с Храповым так удачно провели время. В «девятку» подсел человек невысокого роста, лица которого по причине солидного расстояния и слабого уличного освещения мне разглядеть не удалось, но в любом случае это был не Косой, ибо авторитет отличался весьма приличным ростом и немалыми габаритами. Конечно, это мог быть коллега Анатолия, но мне почему-то казалось, что уничтожение партии наркотиков путем сжигания вовсе не требует такого количества рук. Сказать, что меня озарило в эту минуту, я не могу, потому что озарило меня гораздо раньше, иначе я не стал бы красться за подчиненным подполковника Храпова аки тать в ночи.

Попетляв минут десять по городским улицам, «девятка» остановилась во второй раз просто на обочине. Мне пришлось обогнать ее на большой скорости и резко свернуть за угол. Похоже, меня не заметили, а если и заметили, то не опознали. К сожалению, мне пришлось покинуть салон «опеля» и совершить спринтерскую пробежку через незнакомый двор. Поспел я, кажется, вовремя, во всяком случае, от угла солидного кирпичного дома очень хорошо просматривалась и «девятка», и пристроившаяся к ней в хвост иномарка. Расстояние на этот раз было вполне приемлемым, и пусть я не мог слышать разговора, но все же разглядел Косоурова, вылезшего на свежий воздух, чтобы обменяться рукопожатием с Анатолием. Спутник Анатолия рукопожатия не удостоился, из чего я заключил, что он выполнил функцию посредника между соратником Храпова и Косоуровым. Сумка с зельем благополучно перекочевала в руки спутников Косого, после чего высокие договаривающееся стороны расстались, вполне, видимо, довольные друг другом. Мне же не оставалось ничего другого, как вернуться в свою машину и предаться размышлениям. Конечно, Анатолий мог действовать и по своему почину, наплевав на распоряжение шефа, но мне почему-то казалось, что подполковник Храпов не принадлежит к числу людей, которых подчиненные надувают со столь гениальной простотой. История с фальшивыми купюрами вышла в итоге даже более занятной, чем это можно было предположить в начале пути. В любом случае я не жалел, что в нее ввязался. Тем более что ввязался я в нее не с закрытыми глазами и был готов к любому повороту событий.

Игорь Веселов по прозвищу Фотограф

Виктора Чуева в черновский офис привела Надеждина. Я, разумеется, сразу узнал звезду телеэкрана, хотя прежде сталкиваться с ним нос к носу мне не доводилось. На экране, между прочим, он выглядел поэлегантнее, понахальнее и побеззаботнее. Я тотчас сообразил, что пришел он к известному детективу неспроста, а по делу, очень его волновавшему. К сожалению, резидент Шварц отсутствовал по уважительной причине, так что честь принять дорогих гостей выпала агенту Веселову. Увы, угостить телезвезду и заслуженную артистку я мог только кофе. Впрочем, Светлана Надеждина неоднократно бывала в черновском офисе, а потому и не собиралась предъявлять мне чрезмерных претензий по части гостеприимства.

– Расскажи все Игорю,– посоветовала Чуеву Светлана.– Он у нас аналитик и еще до прихода Чернова разберется с твоими проблемами.

Не скрою, я был польщен столь высокой оценкой моих скромных способностей. Не знаю, какой я там аналитик, но извилины у меня присутствуют, тут заслуженная артистка была права, а давнее знакомство с резидентом Шварцем, блистающим в последние годы на поприще частного сыска, давало мне возможность применять свои умственные способности для разгадывания запутанных ситуаций, которые то и дело подбрасывает нам жизнь. Чуев оглядел меня с сомнением. И, в общем, для этого у него имелись основания, поскольку чисто внешне я не произвожу впечатления завзятого интеллектуала. Скорее уж таких, как я, нанимают в охранники в ситуациях, когда надо поработать кулаками. Но внешность бывает обманчивой, о чем я и сказал призадумавшемуся телемену.

– Будем надеяться,– вздохнул Чуев и выложил на стол фотографию.

– Он его знает,– сказала Надеждина, с удобствами располагаясь за черновским столом.

Человека на фотографии я действительно узнал. Каких-нибудь три месяца назад по вине этого молодца с голливудской улыбкой я едва не отправился на тот свет в весьма предосудительной компании во главе с криминальным авторитетом Свистуновым. Между прочим, и Светлане Надеждиной знакомство с Феликсом Строгановым вполне могло стоить жизни.

– Феликс однажды спас меня от верной смерти, не говоря уже о том, что он мой лучший друг чуть ли не с ясельного возраста.

– Вы могли бы найти друга и поспокойнее.

– Боюсь, что вы запоздали с советом,– криво улыбнулся Чуев.– Прочтите это письмо, и вам сразу станет многое понятно.

Письмо было от Василия Сырцова и адресовано Чуеву Виктору Романовичу. Взял я его без ложного смущения, поскольку послание не было любовным.

– А кто он такой, этот Василий Сырцов?

– Он почти десять лет был шофером и охранником моего покойного отца. Именно Сырцова обвиняют в убийстве Романа Владимировича Чуева, и тому имеются веские причины.

– Этот парень в бегах?

– Да.

Роман Владимирович Чуев был известным в городе человеком. Его смерть наделала много шума. А убит он был на собственной даче примерно год назад. По-моему, мы обсуждали тогда с Черновым эту странную и нелепую смерть ответственного работника областной администрации, на которого у Шварца накопилось обширное досье. Убитый Роман Чуев не был безгрешным человеком, но это, разумеется, не означает, что его вправе отправить на тот свет любой блюститель общественной нравственности. Надо сказать, что Сырцов не обладал литературным слогом, писал он путано и с большим количеством орфографических ошибок. Тем не менее меня он заинтриговал. Мне даже показалось, что этот человек искренен и в своем раскаянии, и в своем отчаянии, и в изложении приключившейся в загородном доме странной истории. Василий Сырцов не отрицал, что это именно его выстрел стал для Романа Владимировича роковым, но вот подставил Чуева под этот выстрел Феликс Строганов.

– Вы получили большое наследство?

– Деньги у меня есть,– кивнул головой Чуев.– Но это не десятки и не сотни миллионов.

– То есть вы не верите Сырцову?

– Видите ли, Игорь, я очень хорошо знаю и Феликса, и Сырцова, и своего отца. Это очень похоже на правду.

– Я бы на вашем месте не стал копаться в прошлом, Виктор, ибо далеко не всегда знание делает человека счастливым.

– Не скрою, я с удовольствием бы последовал вашему совету, Игорь, но этому препятствуют обстоятельства. Сначала был звонок, потом в ресторане ко мне подсел человек, который назвался хорошим знакомым Михаила Семеновича Зеленчука. Они требуют от меня деньги, причем цифры называют совершенно бредовые. А в случае отказа мне грозят смертью.

Если судить по внешнему виду Чуева, то он принял эти угрозы всерьез и близко к сердцу. Очень может быть, что он не все знал о делах отца, но достаточно, чтобы трезво оценить ситуацию. С ним не шутили. Кто-то сорвал очень большой куш, а расплачиваться за это предстояло ни в чем не повинному телемену. Иногда, знаете ли, очень опасно иметь влиятельных и осведомленных родственников.

– А кто он такой, этот Зеленчук Михаил Семенович?

– Очень большая сволочь. Говорю вам это со всей ответственностью.

– Это та самая история, о которой писали газеты? Известный тележурналист угодил в криминальную разборку или что-то в этом роде. Там ведь, кажется, было убито шесть человек?

– С Верочкой семь. Я видел собственными глазами, как этот подонок выпустил в нее очередь из автомата. Его потом застрелил Строганов.

– А кто убил остальных?

– Понятия не имею. Не исключаю, что это сделал граф. Но, возможно, ему кто-то помог.

– А зачем вам понадобилось забираться так далеко от города? Ведь до военного городка километров семьдесят.

– Я был пьян в стельку,– пояснил Чуев.– А за рулем была Верочка.

– А как выглядит знакомый Зеленчука?

– Черт его знает, как он выглядит. В костюме. При галстуке. Вежливый. Лет тридцати с небольшим. Шатен. Нос прямой, глаза серые. Среднего роста, среднего телосложения. Словом, кругом средний человек.

– Вы пробовали обращаться в милицию?

– Я вас умоляю, Игорь! Какая милиция! Все знакомые отца отворачиваются от меня, как от чумного. Все что-то знают, и все молчат.

– Я постараюсь вам помочь, господин Чуев, но никаких гарантий дать не могу.

К чести телемена, он никаких гарантий от меня и не требовал. Да и просил он в общем-то немногого – человек хотел знать, за что его собираются лишить жизни, и это его желание было, разумеется, правомерным. От предложенных денег я пока отказался – время расчета еще впереди, а пока у меня не было никакой уверенности, что я сумею разобраться в истории, случившейся год назад, а потому уже изрядно подзабытой даже теми, кто по долгу службы должен был вникать во все ее нюансы. Во всяком случае, следователь Синявин, которого я любезно подхватил в свой «форд» прямо у дверей районной прокуратуры, не дав ему промокнуть под нудным осенним дождем, глянул на меня довольно неприветливо, хотя и старательно наморщил лоб, якобы силясь что-то припомнить. Синявин, конечно, понимал, что появился я неспроста и неспроста начал задавать неудобные вопросы.

– Я к этому делу не имею никакого отношения. Убийством Романа Чуева занимается областная прокуратура.

– Меня интересует убийство коллекционера Каблукова.

– А при чем здесь Каблуков? – удивленно глянул на меня поверх очков Синявин.

Удивился он неискренне. Следователя прокуратуры я знаю уже года два и знаю также, что человек он трудный. В том смысле, что не продается. Ну не берет человек взяток, хоть головой о стенку бейся! Выудить у него необходимую информацию можно только в том случае, если он сам захочет ею поделиться.

– Но ведь в его убийстве подозревался Виктор Чуев?

– Были кое-какие основания так считать, но в ходе следствия эта версия отпала. Убийца Каблукова сам пришел с повинной. Некий Костенко. Ему дали три года, учитывая непреднамеренность содеянного и чистосердечное раскаяние.

– А с чего это Костенко решил каяться?

– Спроси что-нибудь полегче,– поморщился Синявин.– Я стопроцентно уверен, что Каблукова убил другой человек. Некий Константин Кузнецов. Он проходил у нас еще и по делу об убийстве актера Лузгина вместе с Харитоновым, подручным небезызвестного тебе Коняева. Но в последний момент выяснилось, что Лузгин жив-здоров, более того, сам явился в прокуратуру. Кстати, Коняев погиб в ту же самую ночь, что и Роман Владимирович Чуев. И вообще тот день был урожайным на трупы.

– И никто не пытался свести в одно дело смерть Чуева-старшего и ранение Чуева-младшего?

– В областной прокуратуре полагают, что все это лишь трагическое совпадение. Меня осадили в два счета. А за дело Каблукова еще и впаяли неполное соответствие. Вот так, Игорь.

Синявин был службист и выговор начальства принял близко к сердцу. Тем более что он, кажется, был уверен в своей правоте. Если бы не абсолютно незаслуженный нагоняй, то он вряд ли пустился бы со мной в откровенность. Но обида жжет даже самую на первый взгляд сухую и черствую душу.

– Вы не подбросите мне адресок коняевского бычка?

Синявин отозвался не сразу. Он всегда критически относился к нашей с Черновым суете на криминальном фронте, считая, что правоохранительная деятельность не терпит дилетантства. И тем не менее он не мог не отдавать себе отчета, что у дилетанта возможностей бывает куда больше, чем у находящегося на госслужбе профессионала. Так что иногда Синявин наступал на горло собственной песне и нехотя шел на сотрудничество с расторопными частными сыщиками. Разумеется, исключительно в интересах Закона, которому он служил с истовостью фанатика.

– Зачем вы ввязались в это дело, Игорь?

– Просто решил помочь своему новому знакомому Виктору Чуеву.

– Ему угрожали?

– Да. Его покойный отец задолжал каким-то бякам около двухсот миллионов долларов.

Синявин аж присвистнул от несуразности прозвучавшей цифры. К его чести, надо сказать, что он не задал мне вопроса, почему Чуев не обратился в правоохранительные органы, отлично понимая, что в данной ситуации от такого вопроса за версту несет лицемерием. Когда речь идет о сотнях миллионов долларов, закон в России безмолвствует – говорят стволы.

– Вы работаете самостоятельно или на пару с Черновым?

– Хотите намекнуть на связь Шварца с графом Фелей?

– Да уж какие тут намеки,– хмыкнул Синявин.– И вам-то, Игорь, об этом сотрудничестве известно больше, чем мне.

– К сожалению, гораздо меньше, чем хотелось бы.

Адрес Харитонова Синявин мне все же дал, косвенно подтвердив тем самым свою заинтересованность в начатом мною расследовании. К сожалению, ценного свидетеля я дома не застал. А соседями он характеризовался отрицательно: как человек расхристанного образа жизни, неспособный к созидательному труду, склонный к противоправным действиям и многодневным загулам. Словом, тот еще был фрукт. Получив столь исчерпывающую характеристику, я нисколько не сомневался, что найду Харитонова в одном из ближайших питейных заведений, и, как выяснилось, был прав в своих расчетах. Судя по всему, Харитоша, он же Хряк, испытывал определенные финансовые затруднения, поскольку место, где он предавался отдохновению за банкой пива, трудно было отнести к первостатейным. Описание, которым меня снабдили словоохотливые соседи, оказалось предельно точным, и мне не пришлось долго ломать голову, сверяя приметы с оригиналом, который хоть и был сильно под мухой, но интереса к окружающему миру еще не потерял и с удивлением уставился на меня заплывшими жирком глазами. Надо сказать, что Хряк вполне оправдывал свое прозвище и чрезмерно расплывшимися телесами, и злобно-туповатым выражением лица.

– Как у вас со здоровьем, уважаемый? Вы не слишком злоупотребляете алкоголем? Говорят, после перенесенных стрессов это очень вредно.

– Ты кто такой? – дыхнул перегаром в мою сторону Харитонов.

– Я хороший знакомый графа Фели. Вам ведь известно это имя?

– У, сука! – протянул, наливаясь злобой, Хряк и поднялся с явным намерением запустить в меня пивной кружкой.

– Спокойно, юноша. Что вы дергаетесь раньше времени? Я ведь не сказал, что являюсь другом Строганова.

– Где-то я тебя видел,– успокоился Хряк и вернулся в исходное положение.

Если наша с Харитоновым перепалка и привлекла внимание немногочисленных посетителей пивного бара, то ненадолго. Уяснив, что драки не будет, и бармен, и его клиенты вернулись к привычному занятию, предоставив нам с Хряком возможность полюбовно улаживать свои дела.

– Если меня правильно информировали, то именно Феликс Строганов отправил вас на нары по ложному обвинению в убийстве актера Лузгина?

– Я до этого ублюдка еще доберусь, он мне ответит за смерть Коня.

Хряк не ограничился только этими словами, а щедро напитал незамысловатую фразу выражениями матерными, но особенного впечатления ни на меня, ни на посетителей бара его пышная тирада не произвела. Я кроме всего прочего вслух выразил сомнение, что эта угроза когда-нибудь будет выполнена, поскольку граф не производил впечатления человека, которого может обидеть каждый пьяница.

– На свои пью,– принял мой упрек близко к сердцу Харитонов.– А Феля рано или поздно пулю получит. Попомни мои слова.

– А вы уверены, что это именно Строганов повинен в смерти Коняева?

– Тебе-то какое дело? Ты что, мусор?

– Нет, я Фотограф.

– Слушай, что ты ко мне привязался, Фотограф? Я тебе что, справочное бюро?

– Вы источник информации, бесценный мой. Хотите пятьсот рублей?

– А почему не тысячу?

– Потому что я предлагаю пятьсот. Если вы найдете более щедрого покупателя, то я готов повысить расценки. Кто вам заказал Лузгина?

Выложенная на стол купюра произвела на Хряка благотворное действие, он перестал брызгать слюной и пеной из пивной кружки и перевел разговор в деловое русло:

– Язон заказал. Костя Кузнецов. Та еще сволочь. Потом я узнал, что за ним охотится Конь. Но Крюк меня подвел. Сдал графу Феле. Гнида. Мало того, что я угодил на нары, так еще и потерял кучу денег.

– То есть вы успели продать Язона Коняеву за несколько часов до смерти последнего?

– Ну продал, и что дальше?

– Ничего. Сам коммерсант и могу понять родственную душу. А зачем Коняеву понадобился Язон?

– Клад, Фотограф,– понизил голос почти до шепота Хряк.– Совершенно дикие деньги. Я узнал об этом случайно от Гвоздя. Был такой, но сгинул вместе с Конем на дороге. Ну что, заработал я твои пятьсот?

– Заработал.

– Тогда гони еще столько же, и я сведу тебя с Язоном.

– А разве Кузнецов в городе?

– Недавно объявился. Приходил ко мне, справлялся о Коняеве. Не уцелел ли кто из его братвы. Надо, мол, встретиться.

– И вы обещали организовать ему свидание?

– Обещал,– вздохнул Харитоша.– Даже деньги взял. Только дураков не нашлось. Кому этот Язон сдался?

– Ну это как сказать,– запротестовал я.– Мне этот парень нужен позарез.

Хряк взял со стола вторую выложенную мною на стол пятисотрублевую купюру и проверил ее на свет.

– Легко с деньгами расстаешься, Фотограф. Хочешь, чтобы я тебя представил как коняевского дружка?

Надо отдать должное Хряку: потребляемый в неумеренных количествах алкоголь пока еще не сказался на его умственных способностях. Я действительно решил воспользоваться подвернувшейся оказией и сыграть роль, которая в общем-то ни к чему меня не обязывала, зато позволяла близко познакомиться с человеком, которому по всем приметам не за что было любить наш замечательный город, но это не помешало ему сюда вернуться. И, похоже, выходило, что вернулся он неспроста.

– Где назначена встреча?

– Сейчас уточним.– Хряк достал из кармана мобильник и принялся набирать номер.

Разговор получился недолгим, и уже через полминуты он вновь вскинул на меня глаза:

– В ближайшем сквере, через десять минут.

Харитонов вызвался меня проводить, но я отказался. Не хотелось портить досуг человеку, оказавшему мне немаловажную услугу. Трудно сказать, зачем Язону понадобилось назначать встречу коняевскому подельнику именно в сквере. В конце концов в нашем городе есть немало заведений, где приличные люди могут решить все вопросы, не подвергая себя риску подхватить простуду. Ибо погода не располагала к пешим прогулкам по облезлым аллеям. Дождь, правда, на короткое время прекратился, но было довольно ветрено. Во всяком случае, мне уже через пять минут захотелось вернуться в уютный салон «форда», а не торчать унылым бомжом у парковой скамейки. К счастью, я недолго скучал в одиночестве, нашелся-таки добрый человек, согласившийся разделить со мной осеннюю вселенскую тоску.

– Вы Кучерявый? – раздался за моей спиной простуженный голос.

– Допустим,– не стал я опровергать прозвучавшее предположение.– Что тебе от нас надо?

Честно говоря, Язон был мало похож на убийцу. Мне, во всяком случае, показалось, что Синявин ошибается на его счет. Внешность приятная, улыбка обворожительная, вот только в глазах почему-то таилась неуверенность. Несколько раз Язон оглянулся, словно ждал от меня подвоха. Пауза затягивалась. Разговор должен был начинать Язон, а мне следовало разыгрывать скуку и предельную незаинтересованность.

– Вы знаете, почему убили Коняева?

– Догадываюсь.

И вновь возникла долгая пауза. Язон почему-то нервничал и зябко передергивал плечами.

– Есть возможность срубить большие бабки. И есть люди, способные вам в этом помочь.

– Надеюсь, ты не себя имеешь в виду? – спросил я насмешливо.– Тогда запомни, про тебя мы знаем все или почти все. Короче, у меня нет времени для разговора с шестеркой, и если твои боссы намерены играть в молчанку, то пусть поищут других партнеров.

– Пошли,– хмуро бросил Язон, обиженный, видимо, что я назвал его шестеркой.

Мне оставалось только поздравить себя с удачей и направить стопы за широко шагающим по щербатому асфальту охотником за золотым руном. Честно говоря, я смутно представлял себе, что за люди стоят за спиной Кости Кузнецова, но у меня были основания полагать, что это именно они угрожали Виктору Чуеву смертью. Впрочем, если я ошибался в своих расчетах, то никто не мог мне помешать отвалить в сторону в любой подходящий для меня момент.

Белая «Волга» поджидала нас на выходе из сквера. За ее рулем сидел ничем не примечательный человек, вполне подпадающий под данное Виктором Чуевым описание. Больше в салоне никого не было, и я с легкой душой сел на переднее сиденье.

– Вы не назвали свою фамилию? – строго глянул в мою сторону водитель.

– Так и вы не представились.

– Допустим, Петров.

– Сидоров. Но я не обижусь, если вы будете называть меня просто Кучерявым, товарищ подполковник.

– А почему вы решили, что я подполковник?

– Извините, товарищ майор, но от вас за версту разит мусоропроводом. Не в буквальном, конечно, смысле.

– Хамишь.

Взгляд, который бросил на меня новый знакомый, был коротким, но красноречивым. Глаза у него действительно были серыми, тут Чуев не ошибся, но за этими глазами и среднестатистической внешностью угадывалась личность отнюдь не хилая, с которой ухо следовало держать востро. Впрочем, я и без того понимал, что денежными делами занимаются люди солидные.

– Передай своим боссам, что молчание не всегда золото.

– Это надо расценивать как угрозу по адресу ни в чем не повинных людей? В конце концов, в чем дело, товарищ майор? Как вы понимаете, Коняев не делился со мной своими планами и не я унаследовал его миллионы.

– Иными словами, ты просто шестерка?

– Я не шестерка, я дебютант на пока еще новом для меня поприще. Насколько я знаю, в вашем ведомстве тоже не сразу выходят в генералы.

– Я не служу.

– Значит, вы ищете ценности в частном порядке? Но мы-то тут при чем? Моих боссов очень впечатлила быстрая и эффективная расправа с Коняевым. Да и смерть тех шестерых на заброшенной военной базе тоже, согласитесь, событие незаурядное.

– А что ты лично об этом знаешь?

– Ничего или почти ничего. Я человек нелюбопытный. И вообще, товарищ майор, так дела не делаются. Если вы предлагаете нам сотрудничество, то хотелось бы знать, кто вы такой. Этак любой и каждый начнет хмурить брови и цыкать на уважаемых людей.

– Слушай, ты, дебютант, не надо меня сердить. Твои боссы отлично знают, кто и почему в этом месте роет и чем это им грозит.

– Ничего мы не знаем, а можем только догадываться. Меня за тем и прислали к вам на рандеву, чтобы прояснить кое-какие детали. Мы ведь тоже заинтересованная сторона. Коняев убит, и нам очень бы хотелось узнать, кто организовал его смерть на ночной трассе.

– Что-то ты мало похож на урку, Сидоров.

– А я не урка, товарищ майор, хотя и не буду настаивать на своем ангельском прошлом. Каждый устраивается в жизни как умеет. Я готов работать, в том числе и на вас, если вы мне заплатите.

– Где сейчас Феликс Строганов?

– По моим сведениям, графа Фели сейчас в городе нет. У этого парня обширный круг знакомств и немалые средства. Мы пытались за ним проследить, но, к сожалению, без особых успехов. А что, вы именно графа подозреваете в недружественных действиях?

– Вопросы здесь задаю я, Кучерявый, а ты на них отвечаешь. Для тебя будет лучше, если ты усвоишь этот расклад. Мне нужен Строганов, ты сообщишь, как только он появится в городе. И я должен знать все об окружении Виктора Чуева, о его финансовых и прочих делах.

– Чуев телезвезда. У него в знакомых полгорода. Он вхож в наши высшие сферы, а я слишком беден, чтобы мотаться по ресторанам и прожигать жизнь. Вы ставите передо мной неразрешимые задачи, товарищ майор.

– Отказываешься?

– Ничуть. Просто прошу меня материально простимулировать. У меня будут большие расходы. Согласитесь, не из собственного же кармана мне их оплачивать.

С моей стороны, безусловно, было большим нахальством набиваться в агенты к суровому шатену, а с его стороны было большой глупостью вербовать человека практически с улицы, пусть даже и рекомендованного Хряком. Но и подозревать меня в чем-то нехорошем у него оснований не было. В его глазах я выглядел просто шалопаем, приставшим от безвыходности и безделья к криминальной группировке, где после смерти шефа царили шатание и разброд. Я всеми силами старался создать у него именно такое впечатление о своей персоне, и, кажется, мне это удалось. Удалось мне и другое: из нашего не очень продолжительного разговора я узнал, что «майор Петров» не имеет в нашем городе солидной базы, да и связями с правоохранительными органами похвастаться не может. Не исключено, что он просто не хочет с ними связываться во избежание лишнего шума и утечки информации. Предосторожность совсем не лишняя, если учесть, что изъятие больших денег и ценностей невозможно без солидного прикрытия в лице хорошо организованных структур, имеющих отношение к местной власти. К сожалению, я понятия не имел, что это за ценности, а мой наниматель был настолько осторожен, что даже словом о них не обмолвился.

– Здесь две тысячи долларов,– протянул мне пачку купюр шатен.– А это номер моего телефона. И не вздумай меня обмануть, Кучерявый.

– С какой стати я буду обманывать человека, который щедрой рукой сыплет мне в карман зеленые? Разрешите приступить к выполнению задания, товарищ майор?

– Приступайте,– равнодушно бросил мой наниматель.

Вернулись мы к тому же самому скверу, от которого и начали свое путешествие, сделав по городу немалый крюк. Погода за это время нисколько не улучшилась, но я не стал подвергать свой молодой цветущий организм ее капризам и бодро порысил по аллее к «форду», терпеливо ожидавшему меня на стоянке. Я отдавал себе отчет, что ввязался в довольно сомнительное предприятие с риском быть разоблаченным. Нельзя сказать, что я такая уж известная в городе персона, но если кто-то начнет целенаправленно рыть, то без труда установит, что Игорь Витальевич Веселов, он же Фотограф, он же Кучерявый, находится в дружеских и деловых отношениях с частным детективом Черновым Виктором Борисовичем, что само по себе ничего не говорит, но несколько меняет социальный статус завербованного агента. Прежде чем продолжать игру, мне следовало кое с кем посоветоваться, в первую очередь с резидентом Шварцем. Теперь у меня уже не было никаких сомнений, что некие люди, весьма серьезные, решили вплотную заняться Виктором Чуевым и его опасения по поводу этих лиц отнюдь не плод разгоряченного воображения творческого человека.

Я знал, что у Надеждиной сегодня премьера, и нисколько не сомневался, что застану Чернова в храме искусства, поскольку он в последнее время стал завзятым театралом и за время романа с заслуженной артисткой сильно повысил свой культурный уровень. Я тоже не был в театре чужаком, поскольку в рамках основной профессии оказал дирекции ряд услуг, к слову, до сих пор не оплаченных, а потому в качестве компенсации получил возможность без помех проникать в святая святых, то есть в Закулисье. Раскланявшись с вахтером, я прямиком направился в гримерку Надеждиной, где рассчитывал найти Шерлока Холмса, и в своих расчетах не ошибся. Чернов был в смокинге и в меланхолической задумчивости. Надеждина выглядела взволнованной, что, впрочем, неудивительно в день премьеры, а вот Чуева я не ожидал здесь встретить, но, разумеется, нисколько не огорчился его здесь присутствию. Не приходилось сомневаться, что общительный телемен уже поделился с частным детективом своими печалями, и это позволяло мне сэкономить в своем рассказе на деталях запутанного дела.

Чернов выслушал меня молча, а вот Чуев, который и без того выглядел возбужденным, всплеснул руками:

– Вы что же, дали себя завербовать?

– А что мне еще оставалось делать? Зато мы теперь знаем, что по крайней мере в ближайшее время никто не собирается убивать Виктора Чуева, более того, с него будут сдувать пылинки в надежде выйти с его помощью на более осведомленных людей. Мне показалось, что «майор Петров» считает Феликса Строганова более перспективной фигурой для разработки, и охота в первую голову будет вестись за ним.

Чернов задумчиво кивнул головой и поправил бабочку. Надо признать, что он очень хорошо смотрелся в смокинге. Прямо-таки Джеймс Бонд российского разлива, и, будем надеяться, театральная дива это оценила, несмотря на волнение перед премьерой. Впрочем, киношная внешность никак не мешала Чернову на избранном поприще, и он далеко не случайно добился широкого признания в узких кругах и соответствующих гонораров за проделанную работу. Впрочем, Чуев-младший человек не бедный, и, надо полагать, у него хватит средств для оплаты услуг профессионала. Сейчас меня волновало другое: хотелось поподробнее узнать о кладе, к которому, по слухам, был причастен покойный Роман Чуев. И я вслух намекнул его сыну, что с его стороны было бы разумным поделиться с нами имеющейся информацией.

– Ну не знаю,– всплеснул руками Чуев.– Тот же Язон продал мне золотого пегаса за пятнадцать тысяч долларов. У него было десятка два подобных вещей.

– Строганов охотился за этими вещицами? – проявил интерес к разговору резидент Шварц.

– По-моему, да. Я видел у него такую же солонку, только бронзовую.

– Значит, ценности все-таки были,– сделал глубокомысленный вывод Чернов.

Прозвеневший звонок заставил Чуева подхватиться с места, впрочем, он тут же опамятовался:

– Фу-ты черт! Третий, Светочка. Ни пуха тебе ни пера. Уже пять лет как ушел из театра, а все равно вздрагиваю, услышав звонок.

Надеждина, шурша юбками, прошествовала к выходу удивлять публику талантом, а мы стоя пожелали ей успеха. Чуев, проводив приму глазами, сообщил мне, что учился со Светланой в театральном училище и что она уже тогда подавала большие надежды, в отличие от него, полной бездари. Я выслушал его признания с интересом, поскольку мне еще предстояло оправдывать полученный от «майора Петрова» гонорар, и тут каждое лыко было в строку.

– В коняевском стане сейчас полный разлад,– продолжил тему Чернов.– Делят собственность умершего шефа. Так что с этой стороны тебе, Игорь, вряд ли угрожает разоблачение.

– А если мой наниматель узнает, что некий Веселов тесно связан с неким Черновым?

– Ну и что,– пожал плечами частный детектив.– Почему бы Чернову не оказывать услуги уважаемому в городе бизнесмену Коняеву?

– Остаются твои дела с Феликсом Строгановым. Я не знаю, что о них известно «майору Петрову», но я-то о них наслышан. Ибо интересы Чуева и интересы Строганова могут не совпасть. И в один далеко не прекрасный момент Виктор Чуев может стать жертвенной овцой, а я не хочу быть участником жертвоприношения.

Не знаю, понял ли меня отпрыск богатого родителя, но резидент Шварц понял меня наверняка. У нас с ним было много общих дел и много связанных с этим воспоминаний, далеко не всегда приятных. Мне, например, трудно забыть, как этот человек целился в меня из пистолета с явным намерением нажать на спусковой крючок. А на кону тогда стояло всего каких-нибудь жалких триста тысяч долларов. Здесь же речь шла о сотнях миллионов. И, пускаясь в это рискованное дело, я хотел быть уверенным в том, что меня не подставят, как последнего лоха.

– Я работал со Строгановым за деньги, Игорь. Никаких обязательств у меня перед ним нет. Так что если интересы моего клиента разойдутся с интересами Строганова, то тем хуже для графа.

Конечно, в такой ситуации самым умным было бы отказаться от участия в столь сомнительном и опасном предприятии, но я еще слишком молод, чтобы проводить время в пенсионном бездействии. А любое дело сопряжено с неудобствами, а то и с опасностями. Даже такое вроде бы невинное занятие, как фотографирование наших измученных реформами сограждан, таит в себе массу сюрпризов, и далеко не всегда приятных. Можете поверить профессионалу. За свою карьеру я навидался стольких чудиков, что их вполне хватило бы для заселения большой психиатрической лечебницы.

– Ладно, я согласен. Во всяком случае, сделаю все от меня зависящее, чтобы как можно дольше морочить голову нанимателю. Но и тебе, Чернов, следует подсуетиться. Надо выяснить, что за люди стоят за спиной «майора Петрова» и какими ресурсами они располагают.

Чуев моим решением был откровенно обрадован. Он все-таки здорово боялся, что, впрочем, неудивительно. Другое дело, хватит ли наших со Шварцем сил, чтобы противостоять серьезным оппонентам, нацелившимся, судя по всему, на немалый куш.

Феликс Строганов по прозвищу Авантюрист

Я ждал их значительно раньше. Но что-то, видимо, у них не сложилось. Возможно, покойный Зеленчук не был до конца откровенен со своими подельниками. Не исключено, что он не посчитал мою персону настольно значительной, чтобы ставить обо мне в известность вышестоящих товарищей. Так или иначе, но у меня в запасе был целый год, чтобы приготовиться к вероятной встрече. К сожалению, мне так до конца и не удалось прояснить, что это за люди, какие цели перед собой ставят и какими ресурсами располагают. Была у меня надежда на Веневитинова, но Виталий Алексеевич пропал из поля моего зрения, так что рассчитывать в предстоящей схватке приходилось только на себя. А то, что схватка эта будет непростой, я понимал очень даже отчетливо. Принимать бой мне приходилось в невыгодных условиях, поскольку я еще не успел до конца разобраться с делом Банщика, но, как в таких случаях говорится,– Бог не выдаст, свинья не съест.

На хвост мне сели сразу же, как только я вернулся в родной город. Сделано все было по-топорному, возможно, с намерением поиграть на моих нервах. С нервами у меня пока что все в порядке. Со зрением тоже. И я без труда вычислил, что двое хорошо сложенных и профессионально безликих молодых людей проявляют к моей персоне нездоровый интерес. Ну а когда я увидел за столиком ресторана скромно потупившегося Язона, тут мне все сразу стало ясно. Слегка насторожило присутствие еще одного молодого человека, с которым я был шапочно знаком. Бывший десантник, ныне подвизавшийся на поприще фотографа, но не брезговавший и иными делами, если они несли с собой материальную выгоду и не слишком выходили за рамки закона. Красавцем я бы этого парня не назвал, но, по слухам, да и по личному впечатлению, был он далеко не глуп, ловок, расторопен и наверняка нравился девушкам. Впрочем, он, кажется, был примерным семьянином. Во всяком случае, я едва не попал на его свадьбу в качестве человека, предотвратившего по случаю его похороны. Но тем более странно, что новобрачный находился в столь предосудительной компании, вдали от любимой женщины, в месте, где прожигают жизнь нувориши, богатенькие папенькины сынки и уголовные элементы.

Ресторан «Старый замок» пользовался сомнительной репутацией даже на фоне прочих далеко не добропорядочных злачных заведений нашего города. Хотя мне он нравился. Прежде всего своей кухней, не в последнюю очередь интерьером, ну а на докучливых посетителей я старался не обращать внимание. Игорь Веселов, так звали бывшего десантника, сидел под большим рыцарским щитом, на котором был намалеван сделавший собачью стойку леопард. Кажется, на щите была еще и надпись, надо полагать, девиз, но, к сожалению, с моего места разобрать буквы не представлялось возможным. Время от времени Веселов косил в мою сторону глазами, но напоминать о знакомстве не спешил. А расположившийся рядом с Фотографом Чуев старательно делал вид, что занят исключительно милой простушкой, сидевшей от него по правую руку. Все-таки какое счастье, что Витька сменил профессию. Ну никудышный из него актер, что тут поделаешь. Наше телевидение приобрело очень приличного шоумена, а театр избавился от балласта, который мог утянуть на дно самый надежный в смысле зрительского успеха спектакль.

Нельзя сказать, что «Старый замок» был забит под завязку, но народу здесь собралось прилично, и, может быть, поэтому я не сразу обнаружил в дальнем углу, а точнее в нише, украшенной шлемом с забралом и плюмажем из перьев, уже знакомых мне безликих молодых людей. Я не удивился их присутствию здесь, а дружески помахал рукой, как старым знакомым. Мое приветствие, впрочем, осталось без ответа, если не считать недоуменного восклицания жгучего брюнета, принявшего невинный жест на свой счет и сильно по этому случаю огорчившегося. Во всяком случае, он что-то недовольно сказал своим собутыльникам и бросил на меня зверский взгляд. Я в ответ лишь развел руками, демонстрируя отсутствие всяческих претензий на продолжение знакомства как с брюнетом, так и с его сердитыми приятелями. Быть может, наша дружеская пантомима с кавказцем продолжилась бы и дальше, но тут мой взгляд упал на человека, сидевшего за соседним столиком. Это был шатен с заурядной внешностью, но очень острым взглядом. Он мне чем-то напомнил одного моего знакомого, ныне покойного, отличавшегося редким равнодушием к человеческой жизни и поплатившегося за это жизнью своей. Присутствие в зале шатена навело меня на мысль, что дело принимает скверный оборот. И от простой слежки мои оппоненты готовы перейти к действиям недружественным. Стрелять в ресторане они, скорее всего, не будут, но не исключено, что попытаются навязать мне свое знакомство на выходе. Не будь этих внезапно открывшихся обстоятельств, я бы не стал нарушать приятного времяпрепровождения Чуева, но в данном случае мне требовалась немедленная консультация с его соседом.

– Феликс? – фальшиво удивился Витька.– Какими судьбами?

– Не валяй дурака,– сказал я ему, подсаживаясь к столику.– Это ты сдал меня шатену с выразительно-невыразительной внешностью?

Игорь Веселов засмеялся, ему понравилось, как я охарактеризовал господина, сидевшего за дальним столиком и настороженно поглядывающего в нашу сторону.

– Это майор Петров, мой наниматель. Вы зря обидели старого друга, Феликс, Чуев здесь совершенно ни при чем. Это мне поручено следить за вами. Что я и делаю в меру своих сил.

– Первый раз вижу агента, который не моргнув глазом сдает своего резидента, и совершенно бесплатно.

– А я ничем не рискую,– пожал плечами Веселов.– Либо они вас похитят при выходе из ресторана, либо вы перестреляете их из пистолета Стечкина, который торчит у вас за поясом. Если верить Виктору Чуеву, то вы просто фантастический стрелок, граф. Впрочем, я и сам имел возможность в этом убедиться. Как, кстати, поживает Банщик?

– Спасибо, хорошо.

Больше всего меня удивило, что этот парень успел разглядеть пистолет у меня за поясом и мгновенно определить его марку. Видимо, я совершенно напрасно распахнул пиджак, когда присаживался к столику. Чуев сосредоточенно жевал, делая вид, что проблема насыщения желудка в данную минуту волнует его более всего. Милая простушка удивленно хлопала длинными, основательно намазанными черной тушью ресницами. Я вспомнил Верочку, и мне стало грустно. Еще не хватало, чтобы и эту куклу подстрелили в возникшей суматохе.

– И много вам заплатил майор Петров?

– Сущие пустяки. Две тысячи долларов.

– Вы, безусловно, стоите дороже, Игорь.

– Разумеется. Но мой наниматель этого не знает. Меня представили ему как шестерку Коняева. И сделал это ваш хороший знакомый Хряк.

– Вот сукин сын Харитоша! Так о чем вы хотели спросить меня, Игорь?

– По-моему, это вы хотели меня о чем-то спросить, Феликс?

– Правильно. Ваша цена?

– Все зависит от цели, которую вы поставите. Я не киллер и не хочу мараться в крови. Впрочем, на роль стрелка у вас, кажется, уже есть кандидат. Я имею в виду юношу, который с задумчивым видом стоит у стойки.

У стойки с задумчивым видом прохлаждался мой давний знакомый Коля Крюков. Надо отдать должное десантнику, он правильно вычислил, что привел его сюда именно я, впрочем, не исключено, что на Колю первым внимание обратил Чуев, который однажды имел случай столкнуться с ним у казино.

– Сегодня я настроен миролюбиво, Игорь. А старого приятеля я пригласил в ресторан, чтобы угостить вином.

– Мне почему-то тоже показалось, что вы не откажетесь от встречи с выразительно-невыразительным шатеном. Вам ведь нужно выяснить, кто за ним стоит, а его смерть ничего вам не даст, скорее осложнит ситуацию.

– Короче говоря, вы готовы обеспечить мне прикрытие?

– Именно. Причем мы за это даже денег с вас не возьмем. Мы ведь не меньше вашего заинтересованы в прояснении ситуации. Точнее, в этом заинтересован наш клиент.

– Вы имеете в виду Чуева?

– Да, ему угрожали смертью, и он обратился к нам за помощью.

Очень возможный ход развития событий. Кого еще трясти приятелям Зеленчука, как не отпрыска Романа Чуева, которому были заплачены гигантские деньги в качестве отступных, но от которого так и не дождались вожделенного клада, сгинувшего по дороге вместе с людьми, его охранявшими. Однако я сильно рисковал, доверяясь этому улыбчивому молодому человеку с простоватыми манерами и острым умом. Я знал про него только то, что он приятельствует с Виктором Черновым, но далеко не был уверен, что расторопный частный детектив ныне работает на Чуева, а не на шатена. Мы действительно провернули с Черновым интересную комбинацию, но никаких взаимных обязательств не брали, а потому были свободны в выборе партнеров.

– Вы задали мне трудную задачу, Игорь. У меня нет твердой уверенности, что вы меня не подставите.

– Я вам сочувствую. Тяжело быть волком, да еще волком-одиночкой.

– Спасибо за сочувствие. Я, пожалуй, приму ваше предложение. Но честно предупреждаю, Игорь, что не собираюсь раскрывать перед вами все свои карты. И если вы вздумаете играть не по правилам, то с вами может случиться большая неприятность, за которую я ответственности не несу.

– Я принимаю ваши условия, господин Строганов, хотя они весьма туманно сформулированы. Ну что, пошли?

– Вы собираетесь познакомить меня с шатеном?

– А почему бы нет? Он ведь так жаждет встречи с вами.

Мне это предложение понравилось. Чуев взволновался, попробовал даже протестовать, но я ему настоятельно рекомендовал уносить отсюда ноги и уводить милашку, ибо не мог гарантировать, что наша с шатеном встреча пройдет без взаимных претензий.

Шатен был шокирован поведением своего агента. Меня его реакция позабавила. Он оглянулся на своих подручных и расстегнул пуговицы хорошо пошитого пиджака. Глаза из-под насупленных бровей сверкнули гневом:

– Какого черта!

– Он вас вычислил,– спокойно отозвался Веселов.– Может быть, поговорим спокойно и без истерик.

– Феликс Строганов,– вежливо представился я.– С кем имею честь?

Шатен очень хотел выругаться. События разворачивались совсем не по тому сценарию, который он тщательно продумал. Кажется, проницательный Веселов не ошибся с его профессией. В прошлом этот человек действительно был майором каких-нибудь спецслужб. Я, правда, не исключал, что служит он и сейчас. В любом случае пребывание в органах наложило свой отпечаток и на внешность шатена, и на образ мышления. Дисциплина, безусловно, прекрасная штука, но она подавляет инициативу, что в свою очередь делает службиста весьма уязвимым, когда дело принимает неожиданный оборот и приходится на ходу менять решение. Как врач, пусть и недоучившийся, я бы настоятельно рекомендовал руководителям наших специальных органов обратить внимание именно на этот аспект в подготовке своих сотрудников, чтобы не ставить их в неловкое положение перед лицом нахальных и нахрапистых оппонентов.

– Вадим,– выдавил наконец из себя шатен после довольно долгого молчания.

Сесть он нас так и не пригласил, но мы тем не менее сели, наплевав на этикет и волнение, проявленное молодыми людьми под рыцарским шлемом, которых насторожило мое появление подле шефа.

– Видите того молодого человека у стойки? Это некий Коля, не самый плохой стрелок в городе.

Шатен, однако, глянул не на Колю, а на жгучего брюнета и, по-моему, заподозрил его в чем-то нехорошем. Похоже, он видел, как мы обменивались жестами, и сделал из этого совершенно неправильные выводы.

– Я вынужден был нарушить инструкцию, товарищ майор, чтобы спасти вашу жизнь,– продолжал Игорь.– Оцените мою сообразительность и знание городских реалий.

– Вы редкостный наглец, Сидоров,– выдохнул с ненавистью шатен.

– Веселов, с вашего позволения,– поправил его Игорь.

Шатен, кажется, вновь собрался вспылить, но я поспешил вмешаться в разговор:

– Его фамилия действительно Веселов, и покойный Коняев души в нем не чаял. Сами понимаете, умные люди среди уголовного контингента попадаются не часто.

– Мне не хотелось терять щедрого нанимателя,– пояснил свою заботливость Веселов.– Не успел похоронить одного шефа, и вдруг новый труп.

Шатен, назвавшийся Вадимом, никак не мог обрести себя и в поисках невидимых врагов вновь уперся огненным взором в расстроенного жгучего брюнета, который никак не мог понять, почему его персона привлекает к себе столько внимания. И это непонимание вывело его из себя. Похоже, он расценил брошенный шатеном взгляд как вызов и поднялся с места с явным намерением прояснить ситуацию до конца. К сожалению, брюнет был не один, а в компании таких же горячих кавказских парней, которые сочли своим долгом вступиться за обиженного соплеменника. Словом, ситуация складывалась откровенно скандальная, и я не успел в нее вмешаться. Жгучий брюнет бросился на шатена, как разъяренный барс, и очень чувствительно получил по зубам от хорошо тренированного профессионала. Дальше началась уже просто свалка, в которой пришлось активно участвовать и нам с бывшим десантником. И, наверное, все бы обошлось просто обменом зуботычинами между разгоряченными ресторанной атмосферой людьми, если бы одному из безликих подручных Вадима не пришла в голову дурацкая мысль стрелять в потолок из пистолета. Далее начался уже просто ад кромешный. Перепуганные посетители ломанули к выходу, обслуживающий персонал заметался по залу с криками «милиция!», от стойки в дело вмешался Коля Крюков, который, видимо, вообразил, что мне угрожает серьезная опасность. И, надо признать, он был не так уж и неправ, ибо наши кавказские оппоненты тоже оказались вооружены ножами и пистолетами. И, прежде чем мы сообразили, что к чему, пули настигли одного из Вадимовых подручных и жгучего брюнета, столь не ко времени проявившего свой горячий южный темперамент.

– Уходим! – крикнул я Веселову, поскольку под окнами ресторана уже выла милицейская сирена, а на лестнице раздавались уверенные команды.

Надо отдать должное работникам милиции: то ли они находились неподалеку, то ли вовремя были оповещены администрацией ресторана, но прибыли на место происшествия буквально через пять минут после начала кровавой драмы. Другое дело, что прибыли они малым числом и не рискнули с ходу вмешаться в драку. Я успел свернуть на сторону чью-то подвернувшуюся под удар кулака челюсть и вылетел на лестницу. Коля Крюков бежал впереди меня, и я, честно говоря, боялся, как бы он не начал стрелять в доблестных стражей порядка, которые пытались перекрыть нам пути отступления. К счастью, начинающий киллер в данном случае ограничился ударом рукояти по вспотевшему милицейскому лбу, открыв тем самым проход не только мне, но и бежавшему рядом со мной Язону. Щека у Кости была в крови, а лицо дергалось, по-моему, его контузило пулей. Уже на улице я подхватил его за руку и толкнул в свою машину. Никто нас пока не преследовал, да мы и не слишком выделялись в валившей из ресторана возбужденной толпе. А доблестных стражей порядка было слишком мало, чтобы хватать за шиворот всех подряд. Если кто и попал к ним в лапы, так это наверняка ни в чем не повинные люди, которым страх помешал быстро ретироваться с места побоища, ну и покойники. А я не исключаю, что таковые могли остаться лежать на залитом кровью полу. По моим расчетам выходило, что прозвучало пять выстрелов. Язон настаивал на шести, имея в виду пулю, которая слегка поцарапала его щеку. Он пытался остановить сочащуюся кровь ладонью и все время повторял как заведенный:

– Ты сумасшедший, граф, ты просто сумасшедший.

Я не стал опровергать слова человека, находящегося в шоковом состоянии, тем более что ситуация требовала не разговоров, а решительных действий. К стражам порядка подоспела подмога в лице доброго десятка вооруженных автоматами молодцев. Мне оставалось только подивиться неслыханной оперативности милиции и рвать когти с места, где становилось довольно небезопасно. Сворачивая за угол, я успел увидеть садящихся в «форд» Игоря Веселова и нервного шатена Вадима, которые успели ретироваться через черный ход. Мне показалось, что у шатена уж очень растерянный вид, кроме того, правой рукой он придерживал левую, поврежденную то ли пулей, то ли лезвием ножа. Веселов же показал себя молодцом как во время драки, так и во время ретирады из охваченного безумием ресторана. За Колю Крюкова я не волновался, если уж ему удалось выскочить из дырявой милицейской ловушки, то на улицах родного, вдоль и поперек исхоженного города он не пропадет.

Царапина на лице Язона оказалась неглубокой, и кровотечение практически остановилось, тем не менее я рекомендовал ему воспользоваться аптечкой. В любом случае его сильно подпорченное лицо йод не изуродует. По-моему, физиономию ему поцарапала не пуля, а самое обычное стекло, осколки которого усыпали весь зал.

– Зачем вы все это устроили? – спросил немного оклемавшийся Костя.

– А кто это «вы»?

– Ты и этот урка Сидоров.

– Ну, во-первых, он не урка, а во-вторых, не Сидоров. Его фамилия Веселов. Кроме того, он работает не на меня. Все это нелепая случайность.

– Хороша случайность – полдесятка убитых.

– Не преувеличивай, Костя. Будем надеяться, что все обойдется минимумом потерь.

– Я как Крюка увидел, так сразу понял, что без стрельбы не обойдется.

– А если понял, то почему шефа не предупредил, для него такой поворот событий явился полной неожиданностью.

– Он мне не шеф. Я работаю из-под палки. Наташку они взяли в заложницы, так что у меня не было другого выхода.

– Я ведь вас предупреждал, Костя, почему вы не уехали из страны?

– Мы поменяли имена и фамилии, ксивы вроде были надежные. Затяжка вышла с оформлением виз, вот тут нас и прихватили. У этих людей очень большие возможности, и рано или поздно они до тебя доберутся, граф. Зря ты устроил этот фейерверк со стрельбой, они тебе этого не простят.

Положим, у меня и без сегодняшней стрельбы грехов много, не говоря уже о том, что к сегодняшнему бедламу я не имею никакого отношения. Совершенно дикая и нелепая история, если, конечно, ее не организовали Чернов с Веселовым. Но это маловероятно. Слишком уж они рассудительные и опытные люди. А вот шатен меня откровенно разочаровал. У человека, занимающегося подобного рода делами, нервы должны быть покрепче. Экая невидаль – пьяная ресторанная ссора. Все можно было уладить без пальбы. Правда, справедливости ради надо заметить, что кавказцы сразу повели себя неадекватно. Южный темперамент и русская водка – смесь, конечно, гремучая, но это еще не причина, чтобы вот так, с ходу, кидаться на людей с оружием в руках. К тому же я бы не сказал, что брюнет был слишком уж пьян. Да и ходить в ресторан в чужом городе вооруженным до зубов глупо и опрометчиво. Можно нарваться на бдительный милицейский патруль и схлопотать ни за что ни про что большой срок. Уж кого– кого, а кавказцев у нас стерегут бдительно. Нет, неспроста они, похоже, заявились в ресторан вооруженными, и нервы у них были на пределе.

– Где сейчас находится Наташа?

– Понятия не имею,– покачал головой Язон.– Нас перевозили из дома в дом с завязанными глазами. Сначала держали вместе, потом порознь. У них все отлажено, Строганов. И везде свои люди.

– Как фамилия шатена?

– Шестопалов Вадим Александрович. Это по паспорту, а там черт его знает. Нас допрашивал другой. Худой лысоватый мужчина среднего роста. Немолодой. Лет за пятьдесят, наверное. Красильникова он хорошо знает. Какими-то таблетками нас пичкали. Что знали, мы, конечно, рассказали. Бить нас не били и вообще нормально относились.

– Это у тебя синдром заложника, Костя.

– Может, и синдром, но из-за тебя, граф, я в любом случае голову на плаху класть не собираюсь. И мой тебе совет: если знаешь, где находится клад, то отдай добровольно, иначе отберут вместе с жизнью.

– Спасибо за совет. Вы в гостинице остановились?

– Нет. Двухкомнатная квартира на улице Независимости.

– Это там, где Лузгин раньше жил?

– У Лузгина номер дома одиннадцать, а у нас тринадцать. Думаю, это просто совпадение. А где сейчас Лузгин?

– В бегах. Он актер, ему проще влезть в чужую шкуру. Думаю, что так легко он в руки твоих боссов не дастся.

– Если они захотят, то из-под земли достанут.

Время было не очень позднее, что-то в районе двадцати двух. Я с сожалением взглянул на свои разбитые наручные часы. В любом случае спектакль уже закончился, и Чернов наверняка сейчас ужинает с Надеждиной в кафе «Синяя птица», благо до него от театра рукой подать.

– Ты успел поужинать?

– Какой уж тут ужин,– махнул рукой Язон.

Конечно, с такой физиономией, как сейчас у Кости, лучше питаться дома. Но, в конце концов, синяки и раны только украшают истинного мужчину. Будем надеяться, что тихих посетителей уютного кафе не очень испугает жутковатый вид моего непутевого спутника.

С времяпрепровождением Чернова я угадал, Виктор и Светлана сидели в дальнем углу у окна и о чем-то мило беседовали. Мне было неловко прерывать идиллию воркующих голубков, но, к сожалению, обстоятельства требовали от меня действий.

– Уже наслышаны,– сочувственно вздохнул Чернов, пожимая мне руку.– Мне звонил Олег Рыков. Ни ты, ни Игорь пока в протоколах не значитесь, но не исключено, что вас опознают по приметам.

– А покойники?

– Трупов нет, но четыре человека получили ранения. Двое весьма серьезные. А что там, собственно, случилось?

– Это я и хотел бы знать. Рыков ничего не говорил о кавказцах?

– Сказал, что один из раненых по паспорту азербайджанец. Задержаны двое с оружием, но их национальная принадлежность устанавливается. А твоих людей среди задержанных нет?

– Мои благополучно смылись.

– Так ты считаешь, что инцидент возник не случайно?

– Во всяком случае, я хотел бы прояснить до конца, кто они такие, эти напавшие на нас люди, и за каким чертом поперлись в ресторан с оружием.

Чернов призадумался. Как-никак, а он был участником дела Банщика, где мы с ним неосторожно наступили на кавказскую мозоль, что в будущем сулило нам большие неприятности в дополнение к уже полученным немалым барышам. Было бы вполне логичным предположить, что горячие кавказские парни прибыли если не сразу по нашу душу, то, по крайней мере, с намерением разобраться, кто они, эти бяки, поломавшие их столь хорошо отлаженный бизнес.

– А Банникова ты пристроил в надежные руки?

– На этот счет можешь не сомневаться.

– Ладно. С кавказцами я разберусь. Что-нибудь еще?

– Пока все.

– А этот молодой человек?

– Константин Кузнецов по прозвищу Язон. Думаю, ты о нем слышал. Заложник нехороших людей и обстоятельств. Ну, не буду вам мешать. Счастливо провести вечер.

Кажется, Чернов прошептал мне вслед ругательство, не исключаю, что как джентльмен да еще и в присутствии дамы он произнес его мысленно. Но в любом случае его огорчило, что я пришел на встречу с Язоном. Константин Кузнецов мог запросто поломать их с Веселовым игру, сообщив своему шефу-шатену, как он ошибается насчет нового привлеченного к делу агента. А мне нужно было подстраховаться. Я не то чтобы не доверял частному сыщику, но просто не хотел дать ему возможность развязать руки. Ибо в определенных условиях и стесненных обстоятельствах Чернов мог пойти на сотрудничество с моими оппонентами, а мне бы этого очень не хотелось. Во-первых, он знал обо мне если не все, то очень многое, а во-вторых, его помощь мне должна была скоро понадобиться.

– Я сразу понял, что этот Веселов засланный казачок. Сволочь Харитоша.

– Твоя сообразительность делает тебе честь, Костя. И ты, кажется, надеешься получить пожизненный пенсион за свою старательность?

– Не пугай меня, граф, этим людям незачем меня убивать.

– Не смеши меня, Костя. Ты потенциальный покойник. Вы с Наташей слишком много знаете, чтобы оставлять вас в живых. Как только они решат все вопросы, так сразу же вас устранят.

Язон был хоть и легкомысленным человеком, но далеко не глупым. А жизнь на грани смерти обостряет умственные способности. Надо полагать, он уже не раз прикидывал возможные развязки ситуации, в которую по неосторожности и глупости угодил, и не мог отрицать того, что финал окажется именно таким, как я ему сейчас предсказал.

– Хочешь, чтобы я работал на тебя?

– Нет. Я хочу, чтобы ты работал на себя. Ты живешь, пока обладаешь нужными твоим хозяевам знаниями. Ты один из немногих, кто знает в лицо Веневитинова. Я так понимаю, что они держат тебя на длинном поводке. Ты ведь не собираешься предавать сестру?

– Иди ты к черту, граф,– процедил сквозь зубы Язон.

Он думал о бегстве. И я не собирался его за это осуждать. У них действительно было мало шансов, и у Кости, и у Наташи, выбраться живыми из этой истории, так почему бы не попытаться спастись в одиночку, если уж невозможно сбежать вдвоем. Будь у него твердая уверенность, что длинные руки до него не дотянутся, он, пожалуй, рискнул бы. Но у него, похоже, уже сложилось преувеличенное представление о могуществе своих новых хозяев. И нельзя сказать, чтобы эти представления были в корне ошибочными. Но в этом мире нет ни всемогущих людей, ни несокрушимых организаций. В любой игре есть шанс, и у сильных, и у слабых, и у тех, кто давно сидит за карточным столом, и у тех, кто впервые взял в руки карты. Но для того, чтобы воспользоваться этим шансом, надо играть, а не опускать руки при первой же неудаче.

– Теперь, Костя, не только ты знаешь Чернова, но и он знает тебя. И, если с Веселовым случится какая-нибудь неприятность, мы найдем, с кого спросить.

– Не надо меня запугивать, Строганов. Я не такая сволочь, как ты воображаешь.

– Я тебя не пугаю, Костя. А что до твоих нравственных качеств, то я тебе просто напомню о Каблукове и о том, что тюрьмы ты избежал чудом, что при определенных обстоятельствах это чудо может выдохнуться.

– Каблукова действительно убил я, но это получилось почти случайно.

– Сказки для прокурора, Язон. Считай, что нынешнее твое положение это расплата за совершенное преступление. Ибо в этой жизни закономерность играет куда большую роль, чем случайность.

– Философ-моралист,– процедил сквозь зубы Костя.– Уж чья бы корова мычала.

Должен признать, что в своем недоверии к моим проповедям Кузнецов прав. Я мало соответствую светлому облику строителя коммунизма, но ведь и коммунизм мы сейчас не строим. А у капиталистического общества свои законы и свои представления о том, какими должны быть его строители. Нет, я, конечно, не конкистадор и не пират, но действительно не чту Уголовный кодекс. Тем более что он невразумительно написан и очень избирательно применяем.

– Скажешь Шестопалову, что видел в ресторане Веневитинова, пытался его проследить, но он скрылся.

– Ты думаешь, Вадим поверит?

– Твоему Вадиму надо как-то оправдаться за провал в «Старом замке». Одно дело, когда его обставил Феликс Строганов, и совсем другое, если в дело вмешался сам Веневитинов с его немалыми возможностями. Уяснил?

– Уяснил.

– Тогда постарайся донести мою мысль до шефа и не жалей черных красок. Этот твой Шестопалов не кажется мне шибко умным человеком, но это не означает, что его хозяева дураки. Вылезай, приехали.

Я не стал светиться под окнами конспиративной квартиры и высадил Язона на подступах к шпионскому гнезду, но будем надеяться, что он не потеряется на хорошо освещенных в ночную пору улицах. А дождь, между прочим, прекратился, и ветер, похоже, стих. Нельзя сказать, что я очень большой патриот родного города, но ночь почти примиряет меня с ним. А уж осенняя ночь тем более. Я вообще поклонник увядания, полутонов и блеклой серости. И вид умытой дождем осенней улицы приводит меня в состояние умиротворения.

Игорь Веселов по прозвищу Фотограф

Мы чудом выбрались из ресторана. Честно говоря, я никак не ожидал такого развития событий. Откуда взялись эти придурки? И с какой стати они вздумали нападать на нас? Мой наниматель «майор Петров» считает, что во всем виноват Феликс Строганов, но я отлично видел, что граф здесь был абсолютно ни при чем. Он и сам едва унес ноги. Либо в дело вмешалась неведомая нам третья сторона, либо это просто глупая случайность, от которой никто не застрахован. Я так и заявил об этом Вадиму, выворачивая свой «форд» на главную городскую магистраль. «Майор Петров» лишь скрипнул в ответ зубами. Рассуждать логически ему мешало пережитое волнение и поврежденное в драке плечо. В принципе мы с ним легко отделались. Чего нельзя сказать о двух его подручных, которые грудью встали на защиту своего шефа. Один из них был или убит или тяжело ранен, а второй, скорее всего, угодил в лапы милиции. Исчез куда-то и блондин Язон. Последнее обстоятельство почему-то особенно волновало Вадима. Он без конца уточнял у меня детали происшествия, словно я был сторонним наблюдателем на этом сатанинском балу и у меня был вагон времени, чтобы рассмотреть весь зубодробительный процесс в деталях. А между тем меня сначала едва не пырнули ножом, а потом попытались застрелить из пистолета. Мне пришлось проявить недюжинную прыть, чтобы выскочить из мешанины тел самому и вытащить получившего повреждение босса.

– Куда вас везти?

Вадим, который, вполне возможно, от рождения носил другое имя, ответил не сразу, он, похоже, еще не решил окончательно, можно ли мне доверять. Меня его подозрительность сильно разочаровала. По моему мнению, я выказал доблесть, сравнимую с подвигами Геракла, в столкновении с превосходящими силами противника. Я уж не говорю о том, что, рискуя собой, вынес командира из боя.

– В вашей структуре дают ордена отличившимся сотрудникам?

Поскольку я не получил ответа на свои вопросы, то решил остановить машину на обочине, дабы не переводить бензин попусту. «Майор Петров» этого даже не заметил, всецело занятый собственными переживаниями и болью в плече. Судя по всему, у него был вывих. Я предложил ему свои услуги и получил согласие. Однажды мне уже доводилось проводить подобную операцию в военно-полевых условиях, так что действовал я со знанием дела. Вадим слабо вскрикнул и откинулся назад. Сознание он не потерял, но испарина на лбу у него выступила.

– Кажется, удалось,– сказал он хрипло и зачем-то пошевелил пальцами.

– А как насчет утечки информации из вашей организации?

– Исключено,– твердо сказал Вадим.

– Но за Строгановым ваши люди следили?

– Допустим. Что с того?

– Ничего. Просто им не хватило профессиональной сноровки. Граф их без труда вычислил. Строганов, к слову, умен, как бес, а вас подвела столичная самоуверенность. Зачем вам вообще понадобилось его похищать?

– У меня есть средство развязать ему язык.

– Я бы на вашем месте для начала проверил его связи. И вообще осмотрелся бы в городе. Не всегда самый короткий путь к цели приводит к успеху.

– Слушай, Кучерявый, меня не интересует мнение урки, я нанял тебя не для пустой болтовни. И мне не нравятся инициативные.

– По-моему, Вадим, у вас сложилось превратное мнение и обо мне, и о покойном Коняеве. Василий Васильевич не был главарем бандитской шайки, он был весьма уважаемым в городе бизнесменом, вхожим и в мэрский, и в губернаторский кабинеты. А грехи молодости это всего лишь грехи молодости. Мы за последние годы здесь, в провинции, значительно цивилизовались. И вместо того чтобы действовать по принципу тяп-ляп, вам следовало бы посоветоваться ну хотя бы со мной. Раз уж вы пригласили нас партнерствовать в этом деле.

– И какую помощь вы могли бы мне предложить? – В прищуренных глазах «майора Петрова» мелькнула брезгливая усмешка. Кажется, боль в поврежденном плече стихала, и он понемногу приходил в себя после пережитого.

– А любую. Если вам нужна консультация сотрудника прокуратуры, я вам ее организую. Милиция – пожалуйста. Хотите воспользоваться услугами прессы – нет проблем. Я вам организую встречу с редактором самой популярной местной газеты. Есть у нас проторенные дорожки к сотрудникам мэрии и областной администрации.

– Ловлю тебя на слове, Кучерявый. Мне нужно знать, что случилось с моими парнями.

– Зовите меня Игорем, терпеть не могу кликух.

Задание, прямо скажу, было несложным. Я взял мобильник и позвонил Рыкову. Предварительная договоренность о подстраховке у нас была, так что мои вопросы его отнюдь не удивили. Кстати, именно поэтому милиция была на месте происшествия уже через пять минут после начала драки. Если бы не моя предусмотрительность и не рыковская расторопность, то жертв наверняка было бы гораздо больше. Выслушав ответы Олега, я повернулся к Вадиму:

– Информация сугубо предварительная: один из ваших парней тяжело ранен. Другой задержан милицией для выяснения. К сожалению, и у того, и у другого были изъяты стволы. Язон в поле зрения милиции не попал. Видимо, ему удалось скрыться. Авантюрист тоже благополучно ретировался с места происшествия.

– Какой еще авантюрист?

– Я имею в виду Феликса Строганова, это его прозвище.

Вадим продолжал сверлить меня глазами, то ли пытался смутить, то ли напугать. А у меня возникли большие сомнения, что он с такими далеко не блестящими умственными способностями дослужился до майора, по-моему, подобным сам Бог велел до голубых седин ходить в капитанах. Странно, что ему вообще поручили столь ответственное задание. Очень может быть, что как костолом он был незаменим, но в противоборстве со столь хитрым и увертливым игроком, как Феликс Строганов, шансы его были невелики. Похоже, кто-то из начальников Вадима неверно просчитал ситуацию и решил действовать нахрапом там, где требовался тонкий расчет.

– А ты случайно не в ментовке служишь, Игорь?

– Нет, Вадим, я вообще не служу. Веселов Игорь Витальевич. Фотограф. Имею лицензию на индивидуальную трудовую деятельность. Являюсь совладельцем кафе «Синяя птица», очень популярного в городе заведения.

– Машина тоже твоя?

– Разумеется.

– Для простого фотографа ты неплохо устроился.

– У соответствующих служб тоже возникали на мой счет подозрения, но потом все как-то утряслось. И я до сих пор числюсь благонадежным гражданином, исправным плательщиком налогов и надеждой нации.

– Фамилия «Веневитинов» тебе знакома?

– Наслышан. К сожалению, встретиться с этим господином не привелось. К слову, на мой взгляд, вы совершенно напрасно подозреваете Виктора Чуева в сокрытии средств. Вряд ли Роман Владимирович стал бы делиться финансовыми тайнами с непутевым отпрыском. Иное дело, если бы он готовился умирать и составил завещание, но, насколько я знаю, он собирался жить долго. Более перспективной мне представляется версия с неизвестным компаньоном Чуева-старшего, который, устранив подельника, прибрал к рукам куш.

– У нас имеются сведения из первых уст, что в смерти Романа Чуева повинен Строганов.

– Вы имеете в виду шофера Сырцова, которого безуспешно ищет прокуратура?

– Она его не найдет.

Мне осталось только повздыхать над несчастливой судьбой незадачливого Василия. Теперь понятно, что свое письмо к Чуеву-младшему он писал под диктовку недобрых дядей, уже догадываясь, наверное, о предстоящем конце, отсюда в нем такая обжигающая искренность. И что за сволочи, прости господи! Ну зачем было убивать человека?! Сунули бы куда нибудь в глухомань, и сидел бы он там, не высовывая носа. Но, судя по всему, я имел дело с масштабно мыслящими людьми, для которых жизнь какого-то там шофера Василия – тьфу. Конечно, Вадим проговорился о смерти Сырцова не случайно, это был намек и на мою безвременную кончину, если я вздумаю шутки шутить с серьезными людьми. Намек я понял, но не испугался, а только проникся отвращением к сильным мира сего. Впрочем, я их и раньше не любил.

– Ваша версия не опровергает мою. Феликс Строганов мог действовать по заданию компаньона Чуева-старшего. Двести миллионов долларов – это ведь большая сумма. И Зеленчук, надо полагать, выплачивал ее не наличными. Я не большой знаток в банковской сфере, но ведь кто-то снял деньги со счетов после смерти Чуева? А сделать это мог только человек, которому он доверял.

Не с Вадимом бы обсуждать эту проблему, поскольку мой новый знакомый понимал в банковских операциях еще меньше, чем я. Но, надо полагать, его непосредственные начальники были более искушенными людьми и, возможно, давно уже пришли к тем же выводам, что и я. А наезд на Виктора Чуева, довольно грубый по форме, был им нужен только для того, чтобы замаскировать свои действия против другого лица. Я не исключал, что Вадим просто не в курсе всей операции и ему поручена локальная задача.

– Вас подбросить домой, или вы мне не доверяете?

– Я вам доверяю. Более того, надеюсь на вашу помощь. Вы должны найти Язона и вытащить из милиции моего человека.

Надо сказать, что конспиративная квартира, куда я привез своего нанимателя, была довольно скромно обставлена. Но функционально. В том смысле, что здесь был телефон, туалет и холодильник, набитый продуктами. У меня после переживаний, связанных с дракой в ресторане, разыгрался аппетит. Вадим тоже не прочь был покушать. К сожалению, травма мешала ему проявить гостеприимство во всем блеске, так что ужин пришлось готовить мне. Между делом я связался с Олегом Рыковым и узнал, что дела наши не так уж плохи. Александр Сорокин, а именно так по документам звался подручный Вадима, начисто отрицал свою вину. Что касается пистолета, то он вырвал его из рук хулигана и тем самым предотвратил убийство. Из отобранного у Сорокина пистолета не стреляли, и этот факт говорил в пользу задержанного. В его же пользу говорило и то обстоятельство, что человеком он был приезжим, ни с кем из задержанных и пострадавших в знакомстве не состоял, а следовательно, причин для конфликта у него тоже не было. Словом, правоохранительным органам по большому счету нечего было ему предъявить, а потому он в ближайшее время будет отпущен, и даже без подписки о невыезде. Сложнее дело обстояло с Леонидом Булдаковым, который так до сих пор и не пришел в сознание. Имелись все основания полагать, что это именно он тяжело ранил Ахмета Алекперова, уроженца города Баку, прибывшего в наш город по торговым делам.

– У ваших людей с документами все в порядке? – на всякий случай уточнил я у Вадима.

– В этом можешь не сомневаться.

В принципе я и не сомневался. Солидная организация тем и отличается от несолидной, что заботливо крышует своих агентов. Обнадежив нанимателя по поводу Сорокина, я настоятельно рекомендовал ему озаботиться адвокатом для Булдакова, положение которого было хоть и тяжелым, но далеко не безнадежным.

– Я подумаю,– нехотя отозвался Вадим, фамилия которого была Шестопалов.

Я узнал это, заглянув в его паспорт, пока он приводил себя в порядок в ванной комнате. Более ничего примечательного в его бумажнике не обнаружилось, если, конечно, не считать солидной пачки денег как в долларовом эквиваленте, так и в рублевом.

Ужин получился на славу. Во всяком случае, Вадим с похвалой отозвался о моих кулинарных способностях. Однако от предложенного коньяка я отказался, поскольку был за рулем и ссора с гаишниками не входила в мои планы. Наше мирно протекающее застолье прервал Язон, весьма обрадовавший Вадима своим появлением.

– Где ты пропадал?

– Странный вопрос,– хмыкнул блондин и от порога хлопнул солидный фужер коньяка.– Чтоб вы все провалились. Подыхай тут по вашей милости.

– Разговорчики,– остерег расходившегося Язона Вадим, впрочем, без особой строгости в голосе, делая скидку на раздрызганную происшествием нервную систему блондина.

– Я Веневитинова видел.– Язон занюхал коньяк куском хлеба и потянулся за колбасой.

– Где?

– В ресторане, когда бежал по лестнице. Он стоял в вестибюле у окна и смотрел на бегущих.

– А ты не мог ошибиться?

– Веневитинова ни с кем не перепутаешь. Можешь мне поверить, Вадим. Это он организовал драку в ресторане, голову даю на отсечение.

– А Строганов?

– Будем надеяться, что этого сукина сына застрелили.

– Увы,– разочаровал я блондина.– А может, и к счастью. Ни среди раненых, ни среди задержанных графа нет.

– Какая жалость,– искренне выдохнул Язон и потянулся к фужеру.

– Не увлекайся,– остерег его Шестопалов.

– Я должен напиться,– возмутился блондин.– Иначе не усну сегодня ночью. Что я вам, боец невидимого фронта?! Толкают мирного обывателя в мясорубку, да еще и требуют от него запредельного героизма. Я продрог, как собака, бегая по подворотням. Я устал, я боюсь.

Мне показалось странным, что, бегая под дождем, Язон сохранил практически сухим дорогой двубортный костюм. А ведь он не успел прихватить плащ в гардеробе. Когда мы с Шестопаловым покидали ресторан, небо рыдало всерьез, и падающей с неба воды вполне хватило бы, чтобы промочить человека до нитки. Нас спас салон моего автомобиля, а Язон мог разве что переждать ливень в ближайшем подъезде. Но я сильно сомневаюсь, что в том состоянии, в котором блондин покинул место битвы, он стал бы прятаться от дождя. По-моему, Язон должен был улепетывать на всех парах, а если и озаботиться убежищем, то где-то в районе пятого километра от проклятого ресторана. Шестопалов этого противоречия в рассказе Язона не заметил, а я не стал заострять на нем внимание.

– Веневитинов тебя узнал?

– Наверняка. Мы ведь не один раз встречались. Подолгу сидели за карточным столом. Он очень интересный собеседник. Мистик.

– А почему мистик? – удивился я.

– Хрен его знает. Каблуков так его называл.

Меня разговор о Веневитинове не заинтересовал, и я распрощался с охотниками за деньгами и кладами. Время уже приближалось к одиннадцати, и самое время было возвращаться к родным пенатам.

Утром я по привычке наведался в офис к Чернову. Резидент Шварц, сменивший смокинг на деловой костюм, огорошил меня с порога недоброй вестью:

– Мне только что звонил Олег Рыков: ночью в больнице были убиты Леонид Булдаков и Ахмет Алекперов, выстрелами в голову.

Я был не только потрясен, но и сбит с толку. Какого черта, я ведь обещал Шестопалову хорошего адвоката. В конце концов, положение Булдакова не было безнадежным, самое большое, в чем его могли обвинить, так это в незаконном ношении оружия и участии в ресторанной драке. Ибо в отличие от следователей, не получивших еще результатов экспертизы, точно знал, что Алекперова ранил не Булдаков, а Крюков, стрелявший от стойки бара. И выстрелил он, надо признать, очень вовремя, иначе жгучий брюнет отправил бы на тот свет не только Вадима, но и меня.

– Они что, лежали в одной палате?

– По соседству. Обслуживающий персонал ничего не заметил. Видимо, стреляли из пистолета с глушителем. Рыков рвет и мечет. Надо признать, что у него есть серьезные основания для недовольства тобой, Игорь. Хорошо еще, что он не выпустил Сорокина, а то пришлось бы объясняться с начальством.

Похоже, Вадим Шестопалов оказался еще большим дураком, чем я его считал. Теперь ресторанный дебош превращается в нечто совершенно противоположное, и кем бы там ни был этот арестованный Сорокин, шансов выйти сухим из воды у него теперь практически нет, его будут проверять упорно и долго.

– Ты не кипятись, Игорь. Твой Шестопалов, вполне вероятно, здесь совершенно ни при чем. Очень может быть, что устраняли именно Алекперова, а Булдакова убили просто из предосторожности.

– А кто он такой, этот Алекперов? Человек Веневитинова?

– Про Веневитинова Язон, скорее всего, Шестопалову соврал.

– А как же сухой костюм и волосы?

– Его подобрал Строганов и не нашел ничего лучше, как привезти ко мне. Далеко не случайно, конечно. Теперь Язон знает, что Феликс находится с тобой и со мной в дружеских отношениях.

– Вот сволочь,– не смог я сдержать эмоций.

– Строганов ведет свою игру и старается себя обезопасить. Не думаю, что Язон проболтается, это не в его интересах. Иное дело, когда его прижмут всерьез, тогда он выложит, конечно, все, что знает.

Чернов рассуждал о вещах возмутительных совершенно спокойно, впрочем, сидя в абсолютной безопасности в родном офисе и попивая горячий кофе, можно позволить себе отвлеченные рассуждения и предположения. Но человеку, который ходит буквально по лезвию бритвы, не только не до предположений, но даже и не до столь милой сердцу каждого частного детектива дедукции.

– Ты, безусловно, прав на свой счет, Игорь, но сильно ошибаешься по поводу моего положения. Я сижу не на горе Олимп, а на пороховой бочке. Ибо, скорее всего, Алекперов и его люди прибыли сюда по нашу с Феликсом душу.

– Я тебя предупреждал, Витя, чтобы ты не связывался с Авантюристом.

– Зряшный разговор, Игорь. Я сам выбрал и профессию, и образ жизни, чреватый большими и мелкими неприятностями. Так что винить здесь некого. А ты еще можешь выйти из игры. Самое время вам с Галькой отправиться в свадебное путешествие.

– Спасибо за совет, но я обещал Чуеву помочь выпутаться из опасной ситуации и не хочу бросать его в сложной момент. В деле Банщика я вам со Строгановым не помощник, выпутывайтесь сами, а вот что касается Шестопалова, то за ним я присмотрю. У меня к тебе просьба, Виктор: мне почему-то кажется, что у покойного Романа Чуева был подельник, доверенное лицо или кто-то в этом роде. Не исключено, что именно этот человек прибрал к рукам выплаченные Зеленчуком деньги, проверь по своему досье, кто бы это предположительно мог быть.

Пока Чернов занимался компьютером, просматривая все, что ему было известно об аферах видного члена областной администрации, я решил поговорить на эту тему с Виктором Чуевым. Какой бы рассеянный образ жизни ни вел телемен, он должен был хоть что-то знать о делах своего отца. И уж наверняка был знаком с окружением Романа Владимировича.

С утра городу повезло с погодой. В небесной канцелярии решили, видимо, сделать перерыв в поливальной кампании и дали добро на солнечные лучи, которые с охотой начали собирать влагу с асфальта, грозя в ближайшее время вернуть ему первозданно-сероватый вид. Вероятно, по случаю хорошей погоды машин на улице прибавилось, и ревущее автомобильное стадо, еще довольно чумазое по случаю недавних дождей, грозило захлестнуть собой все улицы и переулки, мешая занятым людям проворачивать неотложные дела.

Чуев, на мое счастье, уже проснулся, во всяком случае, на зов моего мобильника он откликнулся незамедлительно, а сам отклик прозвучал почти как вопль о спасении:

– Игорь, умоляю. У меня машина сломалась, а я опаздываю на передачу. Здесь буквально три квартала.

С моей стороны было бы невежливо отказать попавшему в беду хорошему знакомому. Тем более что в уплату за оказанную услугу можно будет выпытать у Чуева столь нужную мне информацию. Человек, находящийся в цейтноте, часто бывает откровеннее своего располагающего вагоном времени собрата. Чуев буквально птицей вылетел из подъезда и бросился к моему «форду». Вид у него был заполошный. Широкий плащ развевался, точно крылья большой синей птицы, волосы были всклочены, как у огородного пугала. По-моему, Чуев проснулся пять минут назад.

– Кошмар,– сказал он, падая на переднее сиденье.– У меня пятнадцать минут, Игорь. Успеем добраться до телецентра?

Прямо скажем, задание сложное. Расстояние было, конечно, посильным, но смущали пробки, которые в эту пору обычно чаще всего возникают на городских магистралях. Тем не менее я утвердительно кивнул головой. «Форд» стремительно рванул с места, а Чуев облегченно вздохнул.

– Да,– встрепенулся он.– А чем закончилась история в ресторане?

– Дракой со стрельбой и поножовщиной. Результат: двое убитых, трое раненых, остальные в розыске.

– Мама дорогая,– только и сумел вымолвить Чуев.

Я не люблю мотоциклистов, от них всегда можно ожидать какой-нибудь пакости. Особенно на мокром от дождя асфальте. Этот же затянутый в кожу хмырь с пластиковым котелком на голове вел себя с предельным нахальством, норовя обойти справа, что, между прочим, запрещается дорожным катехизисом. Сначала мотоциклист вызвал у меня раздражение, потом появилась настороженность, эта настороженность еще не успела оформиться в мысль, когда красный свет заставил нас притормозить у светофора. Придурок в пластиковом шлеме сумел-таки протиснуться между мной и вишневым «жигуленком» и застыл как раз напротив Виктора Чуева. Далее все было будто в кошмарном сне. Я вдруг увидел пистолет в его руке и успел осознать, что через мгновение рядом со мной будет сидеть труп. Нога сама нашла педаль газа, «форд» натужно взвыл и рванулся с места прямо в образовавшийся небольшой просвет между катящими почти сплошным потоком машинами. Дико завизжали тормоза, кто-то кого-то поцеловал в бампер, и, наверное, поэтому я не услышал выстрела, зато в стекле задней дверцы появилась безобразная дырка с разводами и трещинами. Я на полном ходу пролетел перекресток, а вот ринувшемуся за мной мотоциклисту повезло гораздо меньше: он врезался в перечеркнувшую его путь «Волгу». И если самому незадачливому стрелку удалось в немыслимом кульбите перелететь через препятствие, то его железный конь превратился в груду обломков. Впрочем, и судьба лихого наездника оказалась незавидной, вряд ли соприкосновение с покрытой асфальтом твердью оставило ему надежду на счастливую и беззаботную жизнь.

– Ты это зачем? – ошарашенно глянул на меня Чуев.– Там же красный горел. А дырка в стекле откуда?

– От верблюда,– коротко пояснил я ему.

Я не стал тормозить и уж тем более не стал останавливаться. Может быть, кому-то мое поведение покажется негуманным, но в данном случае чужое мнение меня волновало мало. Была надежда, что свидетели не успели заметить номер моей машины, а следовательно, и объясняться с владельцами поврежденного в аварии автотранспорта мне не придется. Да и никто, кажется, серьезно не пострадал, кроме опрометчивого мотоциклиста, вздумавшего последовать моему примеру.

– Так он в нас стрелял! – дошло наконец до телемена.– Боже мой.

– Стрелял он не в нас, а в вас, Виктор,– поправил я Чуева.– Среди ваших знакомых нет любителей спортивной стрельбы на мотоциклах?

По-моему, Чуев впал в прострацию, во всяком случае, ответил он не сразу, а довольно долго шевелил посеревшими губами. Запоздалая реакция на пережитое.

– Но за что?

Вопрос, который мучает человечество с того самого дня, когда Каин убил своего брата Авеля. Нельзя сказать, что на этот вопрос не пытались ответить, но ответы, как правило, не устраивали ни суд уголовный, ни суд истории. Потому из всех известных человечеству ответов я выбрал самый тривиальный:

– За пригоршню долларов.

Я был стопроцентно уверен, что киллера нанял не Вадим Шестопалов. При всем моем неуважении к шатену, он не настолько глуп, чтобы обрывать единственную ниточку, которая тянется к спрятанным Чуевым-старшим миллионам. В данных обстоятельствах куда более вероятным было предположение, что ниточку хотели оборвать с противоположного конца.

– Кто был банкиром вашего отца?

– Черт его знает,– растерянно произнес Чуев.– У отца были счета, но в разных банках, в том числе и заграничных.

– О какой сумме вы знаете?

– Около двух миллионов в долларовом эквиваленте.

Деньги, конечно, солидные, особенно если принять во внимание скромную зарплату чиновника областной администрации. Но всем хорошо известно, что эта категория наших граждан на зарплату как раз и не живет. И если исходить не из буквы закона, а из сложившейся практики, то оставленное Чуевым наследство нельзя назвать умопомрачительным. А по нашим с Черновым сведениям Роман Владимирович принимал участие в финансовых операциях не только на областном, но и на общефедеральном уровне, приносивших куда более значительные доходы.

– Хорошо, зайдем тогда с другого конца: кому ваш отец мог доверить весьма приличную сумму?

– Никому,– твердо отозвался Виктор.– Отец был очень недоверчивым человеком.

– Тогда, может быть, некто, кого Роман Владимирович держал в ежовых рукавицах и в любой момент мог отправить туда, не знаю куда,– на нары, на тот свет, в тартарары.

– Юрлов разве что,– неуверенно отозвался Чуев.– Павел Эдуардович – очень интересный человек. Я, боже упаси, ни в чем его не обвиняю. Он мне здорово помог с наследством. Я бы еще долго разбирался в отцовских бумагах.

– Вы давно его знаете?

– Давно. С детства. По-моему, они с отцом учились вместе. Нельзя сказать, что они дружили, но поддерживали добрые отношения. Мы приехали?

Я действительно остановил машину у проходной телецентра. Однако Чуев не спешил меня покидать. По моим прикидкам, я уложился даже в меньший срок, чем тот, о котором просил телемен, и домчал его до нужного места за каких-то десять минут, но эти десять минут вобрали в себя такие волнующие события, которые затмили собой все ожидавшие Чуева неприятности. Кроме всего прочего, он просто боялся покидать мою машину, что, впрочем, неудивительно.

– Думаю, что в ближайшие два-три дня вам ничего не грозит, Виктор. Вашему «доброжелателю» нужно найти нового киллера, а это не так просто сделать, как многим кажется. Давайте начистоту, Виктор, вам нужны эти двести миллионов, вы готовы рисковать за них жизнью?

– Да пропади они пропадом, эти миллионы! – выругался Чуев.– Если бы они у меня были, я отдал бы их, не задумываясь. Я ведь не полный идиот и отлично понимаю, что эти люди в покое меня не оставят и потратить деньги не дадут.

Прямо скажем, трезвый подход к проблеме. Мне позиция Чуева-младшего была понятна и близка – лучше уж синица в руках, чем журавль в небе. Тем более что за этого журавля вам запросто отвернут голову. Охота за журавлями в Российской Федерации карается если не по закону, то по понятиям и вообще требует многих качеств по большей части аморального порядка, которые в телемене, на мой взгляд, отсутствуют начисто. Я бы не назвал Виктора Чуева мокрой курицей, но и на сокола, бьющего без промаха летящую в небе птицу, он мало похож.

– Вы очень заняты сегодня?

– У меня запись. Но теперь это уже неважно. Я могу сказаться больным.

– Вид у вас действительно нездоровый. Однако я не буду прописывать вам постельный режим. Мы сейчас поедем к Шестопалову и поговорим с ним по душам. В конце концов, вы не менее шатена заинтересованы в том, чтобы найти пропавшие миллионы.

Долго убеждать Чуева не пришлось. Конечно, он мог заподозрить меня в том, что я подставил его под выстрел киллера, дабы склонить к сотрудничеству с Шестопаловым. И наверняка такая мыслишка мелькнула в его голове. Однако в мою пользу говорила сама ситуация на дороге, смоделировать которую было весьма сложно. Каким бы я ни был коварным интриганом, но так подставиться мог только сумасшедший, которому собственная шкура недорога.

С начальством Чуев договорился по телефону. А за те двадцать минут, пока мы добирались от телецентра до улицы Независимости, ничего существенного не произошло, хотя мой пассажир беспрестанно крутил головою и пугался даже самых невинных наших автособратьев. Нет, патологическим трусом он не был, просто это естественная реакция на окружающую жизнь человека, побывавшего только что на волосок от смерти.

Шестопалов с Язоном завтракали. Кажется, наш с Чуевым визит явился для них сюрпризом. Во всяком случае, моя инициатива и в этот раз не нашла благожелательного отклика у нанимателя. На его жестком лице появилась гримаса неудовольствия.

– Вы в курсе, что Леонид Булдаков убит?

– То есть? – Шестопалов приподнялся со своего места, опровергая тем самым подозрение в причастности к этому убийству.

Я не знаю, какие отношения связывали «майора» с покойным, возможно дружеские, но в любом случае с него начальники должны спросить за бездарно погубленную жизнь ценного сотрудника. Похоже, Шестопалов это мгновенно осознал, а потому и отреагировал на ситуацию адекватно, то есть грубым ругательством.

– Убит не только Булдаков, но и пострадавший в той же ресторанной драке Алекперов. Это, как вы понимаете, значительно осложняет ситуацию с Александром Сорокиным, которого собирались выпустить сегодня поутру.

– А этого ты зачем привел? – Шестопалов с трудом осваивался в сложившейся ситуации.

– Чуева едва не убили полчаса назад. Пущенная в него пуля испортила боковое стекло моего «форда».

– Кому понадобилось его убивать?

– Я тоже подумал, что смерть Виктора Чуева не в ваших интересах, Вадим. Тем более что человек созрел для сотрудничества.

– С какой стати я должен ему верить?

– Верить ему необязательно, а проверить можно.

Шестопалов встал из-за стола и прошелся по комнате. Я же, наоборот, присел на диван и указал Чуеву на свободное кресло, поскольку хозяева были настолько нелюбезны, что даже не озаботились удобством гостей. Чуев последовал моему примеру, и теперь мы втроем сидя наблюдали, как мечется по комнате наш начальник. Надо сказать, что Шестопалов габаритами внушал уважение. Фактурный мужчина, наверняка обладающий большой физической силой и необходимыми навыками для ведения диалога на кулаках. Собственно, он это доказал в ресторане.

– Ты по-прежнему настаиваешь на подельнике Романа Чуева? – обернулся ко мне Шестопалов.

– Будем рассуждать логически: ни Веневитинову, ни Строганову незачем было устранять Чуева-младшего, поскольку они совершенно точно знают, что Виктор к этому делу абсолютно не причастен и никаких миллионов у него нет. Живой он для них гораздо выгоднее, чем мертвый, поскольку отвлекает на себя ваше внимание. Иное дело неизвестный нам пока что подельник Романа Чуева, он-то отлично понимает, что выйти на него вы сможете только через Виктора и, следовательно, устранив его, он практически полностью себя обезопасит.

– Версия хорошая,– сказал Вадим.– У нее только один изъян. Ты не назвал мне фамилию человека, который был подельником Романа Чуева. Или это сделает его сын?

Чуев-младший в ответ на заданный в лоб вопрос только развел руками. На его месте я бы тоже не торопился с ответом. Шестопалов был настроен сверхрешительно и, чего доброго, принялся бы палить из пушек по воробьям, упустив при этом сокола, урвавшего-таки журавля в небе. Мне кажется, «майору» требовалась помощь Центра, о чем я ему деликатно намекнул. Где бы этот Центр ни находился. А находиться он мог как в столице, так и в нашем замечательном городе. Во всяком случае, у меня имелись кое-какие основания полагать, что кто-то, до поры невидимый, контролирует на месте действия Вадима Шестопалова.

– Ладно,– сказал «майор» немного погодя.– Я посоветуюсь с кем надо и сообщу вам о своем решении.

Феликс Строганов по прозвищу Авантюрист

К Павлу Эдуардовичу Юрлову я отправился в гости не случайно, хотя было бы большим преувеличением называть наши с ним отношения теплыми, а предстоящий визит дружеским. У меня были очень веские основания полагать, что Павел Эдуардович меня не любит, а если быть еще точнее, то будет страшно рад видеть Феликса Строганова в гробу в белых тапочках. И, более того, способен при определенных обстоятельствах поспособствовать моему переселению в мир иной, но, конечно, только после того, как мы с ним завершим кое-какие обоюдовыгодные дела.

Павел Эдуардович был человеком небедным, это я заявляю с полной ответственностью, однако принадлежал к тому типу людей, которые не выставляют свое богатство напоказ. Хотя, с другой стороны, не мог же человек, вхожий в самые высокие кабинеты областной и городской администраций, глава межрегионального банка жить в собачьей конуре. Такая невероятная скромность могла бы показаться более подозрительной, чем самая вызывающая роскошь. Плюшкины среди нашей элиты не в моде, не в девятнадцатом веке чай живем. Пока бдительная охрана в лице двух насупленных молодых людей тщательно изучала мои карманы, я с интересом разглядывал апартаменты скромного областного деятеля. Ничего особенного. Мне доводилось бывать в квартирах много роскошнее этой. Становилось даже не совсем понятно, что с таким тщанием охраняют Коля и Сеня, если уважающему себя вору в этой халупе и взять-то нечего. Однако хозяин появился не раньше, чем бдительные церберы прощупали мои карманы и обнюхали меня с ног до головы. Ничего они, разумеется, не обнаружили, кроме бумажника с документами и денежными купюрами.

– Боже мой, Феликс Васильевич, это вы? Бога ради, извините. Коля, Сеня, прекратите. Прошу, дорогой вы наш, к моему шалашу. У нас все по-простому.

Павел Эдуардович был невысок ростом, плешив, круглолиц, нельзя сказать что толст, но и не худ, с большими грустными карими глазами и острыми волчьими зубами, которые время от времени посверкивали сквозь благообразную улыбку. Прямо скажем, страшноватый человек, несмотря на свою бухгалтерскую внешность. Это как раз тот случай, когда внешность категорически не соответствует внутреннему содержанию. Хотя я затрудняюсь ответить, какой должна быть внешность у подонка, чтобы любой и каждый, бросив взгляд, мог в испуге икнуть и перейти на другую сторону улицы. Возраст Павла Эдуардовича уже подкатывал к пятидесяти, но хвори пока что обходили его стороной, к сожалению. Сам он полагал, что проживет еще лет тридцать пять по меньшей мере, и исходя из этой цифры планировал будущую жизнь. Прошелестел слушок, что Павел Эдуардович собирается жениться, с чем я его и поздравил, после того как мы с ним обменялись приветствиями.

– Вы ведь, кажется, знакомы с Марией? – с откровенным подозрением глянул на меня Юрлов.

– Учились вместе в школе. Очень удачный выбор, Павел Эдуардович.

С Машкой Носовой меня связывали не только детские воспоминания о шпаргалках и списанных контрольных, но я не собирался об этом рассказывать Юрлову. Я был бы последней свиньй, если бы вдруг стал расстраивать четвертый по счету брак своей бывшей одноклассницы.

– Видите ли, Феликс, для меня этот брак первый. Шаг ответственный, и мне бы не хотелось, чтобы о моей супруге ходили порочащие слухи.

Прямо скажем, Павел Эдуардович меня сильно удивил эти своим заявлением. Недаром же говорится, что чужая душа потемки. Оказывается, прожженного афериста, на котором пробы негде ставить, беспокоит репутация будущей жены. Но в этом случае ему лучше жениться на девственнице, кривой, старой и горбатой. Все остальные варианты сулили ему массу неприятностей.

– Вы напрасно беспокоитесь, Павел Эдуардович. У Марии Носовой репутация строгой молодой женщины, и она слишком умна, чтобы пускаться в авантюры на стороне.

– Да, но это ее четвертый брак,– поморщился Юрлов.

– Первые два были ошибками молодости,– заступился я за Машку.– А третий оборвала смерть избранника. Конечно, человек вы еще относительно молодой и вполне могли бы жениться на девице, но, между нами, с ними такая морока. К тому же современная молодежь не имеет ни малейшего понятия о приличиях и не способна пристойно вести себя в браке. Как хотите, Павел Эдуардович, но лучшей претендентки на роль жены вам не найти.

– Меня смущают слухи о ее связи с Вадимом Костенко. Вы ведь знаете, он сидит по очень неприличному делу. Убийство! Это же ужас! К тому же он племянник ее третьего мужа. Все это не очень пристойно.

В какой-то момент мне даже показалось, что Юрлов морочит мне голову, поскольку в наше буйное и разгульное время слушать подобные мещанские рассуждения о семье и браке было просто смешно. Но мне пришлось отбросить подобное предположение, поскольку сомнение в глазах Павла Эдуардовича было абсолютно искренним. Он действительно мучился и действительно страдал, думая и о браке, и о предстоящих непростых отношениях с женой. В конце концов, человек первый раз ступил на брачную тропу, да еще в том возрасте, когда его сверстники норовят с нее соскользнуть.

– Вы меня удивили, Павел Эдуардович. Все же знают, что Вадик Костенко не в ту сторону ориентирован. А что касается скорбных обстоятельств, в которые он угодил, то недаром же говорится: от сумы и от тюрьмы не зарекайся. Но Марию-то, согласитесь, данная ситуация характеризует с самой лучшей стороны. Не отвернулась от попавшего в беду родственника, а всячески способствовала облегчению его судьбы. В нынешнее смутное и чреватое неприятностями время такая женщина просто находка.

Павел Эдуардович мой намек понял и слегка поскучнел лицом. Я терпеть не могу Вадика Костенко и не убил его только потому, что мне противно было марать руки об этого мозгляка, но по сравнению с Юрловым это просто заблудшая овца. А Павел Эдуардович был шакалом, хитрым, коварным и злобным. Не скрою: я не очень бы огорчился, если бы Мария Носова стала вдовой во второй раз.

– Вы, конечно, слышали, Павел Эдуардович, о трагическом происшествии в ресторане «Старый замок»?

– Да, да. Что-то было по телевизору, кажется, драка со стрельбой. Но без жертв, если мне память не изменяет.

– Увы, жертвы есть. Двое раненых в ресторане сегодня скончались в больнице. Точнее, им помогли умереть.

– Какой ужас! – покачал головой Юрлов, но в этот раз его голосу не хватило искренности.

Похоже, он это понял, а потому поспешил добавить скорби своему малоприспособленному для выражения горести лицу. Ибо Павел Эдуардович был курнос и толстощек, и когда такие люди начинают скорбеть напоказ, то получается довольно противная клоунская маска, отталкивающе действующая на собеседника.

– Вы уж меня извините, Павел Эдуардович, но поскольку мы с вами старые деловые партнеры, то я буду откровенен. У меня есть некоторые основания полагать, что это именно вы послали гражданина Алекперова в ресторан, а потом хладнокровно его устранили.

– Вы с ума сошли, Феликс! – Юрлов всплеснул пухлыми ручонками.– Вы же знаете, как я ненавижу кровь! Да и с какой, простите, стати? Я знать не знаю, кто такой Алекперов.

– Я сильно подозреваю, что Алекперов послан кавказскими знакомыми Банщика, чтобы узнать, кто и каким образом прибрал к рукам столь прибыльное дело.

– Клянусь, Феликс, никто ко мне не обращался по этому делу. Вы что же, были в том ресторане?

– Представьте себе, и ушел оттуда живым только чудом.

– Бред, полный бред. Да и с какой стати я бы стал вас устранять как раз в тот момент, когда вы мне нужны? У вас все нити в руках. Неужели вы думаете, что я ни с того ни с сего стану гробить такое перспективное дело?! Я же отлично понимаю, что наши компаньоны никогда не простят мне смерть такого ценного человека, как вы, Феликс. Нет, это просто невозможно.

– Речь идет не только обо мне. Вам ведь мешает и некий Шестопалов. Очень может быть, что вы поручили Алекперову убить именно его.

– Бред, Феликс, полный бред. Во-первых, я даже не знал, что вы вернулись в город, во-вторых, я понятия не имею, кто такой Шестопалов.

– В последнее я охотно верю, Павел Эдуардович, поскольку и сам теряюсь в догадках по поводу того, что за силы стоят за этим человеком. Но тем больше соблазн прощупать ему физиономию и спровоцировать людей, за ним стоящих. Но вы же не станете отрицать своего знакомства с Виктором Чуевым?

– При чем тут Виктор? – подхватился с места Юрлов.– Вы меня вконец запутали, Феликс. Разумеется, Чуева я знаю и питаю к нему самые теплые дружеские чувства.

– Настолько теплые, что подослали к нему сегодня поутру наемного убийцу? Хватит хитрить, Павел Эдуардович, мы не дети. Для меня никогда не было секретом, что именно вы присвоили двести миллионов, полученные Романом Чуевым от Зеленчука. Разумеется, вы действовали не в одиночку. Хотя и играли в этом деле первую скрипку. Я понимаю, что у каждого человека, причастного к бизнесу, есть свой скелет в шкафу, и отнюдь не склонен предъявлять вам завышенных претензий по части морального облика. Кроме всего прочего, мне бы не хотелось, чтобы моя давняя знакомая стала вдовой раньше, чем женой.

– Это угроза?! – взвизгнул, брызгая слюной, Юрлов.– Это шантаж! Я знать ничего не знаю о делишках Романа Чуева. Уж скорее это я мог бы предъявить вам претензии по поводу его смерти.

– Ну вот видите, Павел Эдуардович, кое-что вы, оказывается, знаете,– мягко улыбнулся я ему.– Это действительно шантаж, и это действительно угроза. Мне кажется, что я вправе претендовать на наследство Романа Владимировича ну хотя бы исходя из тех заслуг, которые вы мне приписали.

– Фу-ты,– неожиданно успокоился Юрлов и опустился в кресло, вытирая мимоходом лысину носовым платком.– Как вы меня, однако, напугали. Нервы в последнее время ни к черту. Этот грядущий брак меня доконает. Волнуюсь, как мальчишка. Я, может, первый раз в жизни влюблен. Хотите коньяка?

– С удовольствием. Я хоть и за рулем, но ради такого случая не смогу отказаться. За вашу счастливую семейную жизнь, Павел Эдуардович.

Столь разительная перемена в настроении Юрлова могла удивить кого угодно, но только не меня. Этот прохиндей обладал на редкость изощренным умом и соображал столь быстро, что я иной раз не поспевал за его мыслью, хотя от рождения не числюсь в тугодумах. Если бы Павел Эдуардович в детстве увлекся шахматами, то непременно стал бы чемпионом мира по версии ФИДЕ. Но и став банкиром, он отнюдь не закопал свои таланты в землю. Умение думать и быстро просчитывать ходы весьма помогло ему на избранной стезе, хотя и уводило его за рамки, предписываемые законом. Но ведь законы у нас для дураков пишут, а умные люди потому и умные, что по написанному не живут.

– Знаете, чем вы мне нравитесь, Феликс? Цинизмом. Ну и умом, конечно. Хотя с вами, молодыми, нам, людям, познавшим лицемерие старого строя, очень трудно. Приходится перестраиваться, а это, поверьте, очень трудно и чревато стрессами. Вот приходит молодой и напористый и сразу берет быка за рога. Ну хорошо, я человек рассудительный, а иной ведь мог и за пистолет схватиться. Просто от испуга. Или мальчиков на вас натравить.

– Я ведь знал, к кому иду.

– Да, конечно, вы ведь психолог. Но поберегите, Феликс, и наши нервы. Жизнь стала сумасшедшая. Но в главном вы правы, конечно. Эти двести миллионов на нас как с неба упали. Разумеется, если бы Чуев остался жив, он бы этими деньгами распорядился по-своему. Я бы не посмел перечить Роману Владимировичу. Крутой был человек. Впрочем, кому я это говорю? Попользовался этими деньгами я не в гордом одиночестве. Так просто такие деньги не спрячешь. И разумные люди в таких ситуациях делятся.

– Значит, деньги поделили?

– А что, прикажете отдать их столичным делягам?!– возмутился Юрлов.– Да с какой же стати! В кои веки не они нас, а мы их остригли. И все вроде было хорошо, но тут появился Шестопалов. И Витька, нет чтобы ко мне обратиться, стал бегать по кабинетам и вопрошать, где папины деньги. Вот чудак, прости господи. Все, естественно, задергались. И мне пришлось взять на себя грязную работенку.

– Скверно сработали, Павел Эдуардович.

– Признаю, Феликс, дорогой. Ну нет у меня в таких делах навыка, что тут поделаешь. И посоветоваться не с кем: как назло, ни вас, ни Храпова на тот момент в городе не оказалось. Кругом же сплошные неврастеники. Торопят, торопят. Как подумаешь, кто нами управляет, так просто оторопь берет.

– Этот Алекперов на вас вышел?

– Нет, что вы, стал бы я с разбойником турусы разводить. Есть тут такой Борисов…

– Владелец ателье «Этуаль»?

– Именно. Он позвонил Косоурову, Косоуров мне. В общем, я решил воспользоваться оказией и убить сразу двух зайцев. К сожалению, господин Алекперов не оправдал наших надежд. Прямо ни на кого положиться нельзя. Мы его аккуратненько, осторожненько выводим на Шестопалова и дружески предупреждаем, что дело он будет иметь с чрезвычайно опасным и на все готовым субъектом. А этот псих, вместо того чтобы ликвидировать шестопаловскую банду в тихом укромном месте, как это сделал бы любой мало-мальски разумный человек, устраивает дебош в ресторане. Можете себе представить, Феликс! И, по-вашему, такого человека можно оставить в живых? Да от него же что угодно можно ожидать. Кстати, это правда, что пишет о вас шофер Василий Сырцов? Так сказать, откровенность за откровенность.

– Правда. По приказу Чуева Костенко убил моего отца. Отец узнал тайну клада и хотел сообщить в правоохранительные органы.

Юрлов залпом осушил рюмку коньяка и откинулся на спинку кресла.

– Понимаю. Рома частенько переходил все и всяческие границы. Но и вы, Феликс, хороши. Кровная месть! Все-таки есть в вас что-то от язычника. Вы игрок. Вы… В общем, вас далеко не случайно называют Мефистофелем. Бедный Василий, он-то пострадал невинно. Вас в этом смысле совесть не мучает?

– Василий подсел к карточному столу, Павел Эдуардович, быть может, случайно, быть может, по слабости характера. А игра не щадит никого. Вам ли этого не знать, господин Юрлов?

– Я купец, Феликс. Для меня не игра главное, а прибыль. А вы аристократ, и я вас часто не понимаю. Потому и боюсь. Потому и не доверяю. Я тоже способен убить человека. Пусть не самолично, на это у меня, наверное, духу не хватит. Но убить из выгоды или из страха. Просто потому, что этот человек мешает моему существованию. А вы как-то странно убиваете. Даже когда вам это невыгодно. Как большевик. Недаром же вам симпатизирует Веневитинов, чует родственную душу.

– Я не большевик, Павел Эдуардович, и не собираюсь экспроприировать экспроприаторов, на этот счет можете быть совершенно спокойны.

– Ну спасибо за разъяснение, Феликс,– вздохнул Юрлов.– Все-таки когда знаешь цели партнера, легче работать и жить. Так какими будут ваши предложения?

– Все заботы о Шестопалове и его боссах я беру на себя и настоятельно рекомендую вам в это дело не вмешиваться, Павел Эдуардович, дабы не наломать дров.

– Да ради бога, Феликс. Вы снимаете тяжелую ношу с моих плеч. А как быть с подельниками Банщика? В наш город прибыло не менее десятка бандитов, а смерть Алекперова их не на шутку взволновала. Конечно, обо мне они не знают практически ничего, но раз они вышли на Борисова, то, вероятно, и дальше будут его трясти. Может, их всех ликвидировать, Феликс, во избежание?

– Мы же не на войне, Павел Эдуардович. В игре тоже бывают свои жертвы, но это скорее исключение, чем правило.

– Вам виднее, Феликс. Но можете быть уверены в моей лояльности – без согласования с вами я не сделаю ни одного шага.

Юрлов, очень хорошо понимающий, что затронул весьма щекотливую тему, примирительно развел руками и подлил мне в рюмку еще коньяка. Коньяк был хорош, но, к сожалению, у меня было слишком много дел, для разрешения которых требовалась свежая голова. С Павлом Эдуардовичем мы распрощались почти дружески, и я покинул скромную квартиру мультимиллионера в настроении если не благодушном, то вполне оптимистическом. Чему способствовал и на редкость солнечный денек, который прорезался среди сумрачной осенней хляби, как благостное напоминание о весенне-летних днях – и уже миновавших, и еще предстоящих, если, конечно, мы сумеем благополучно пережить сезон осенне-зимний, в чем я не был уверен.

Сказать, что господин Борисов встретил меня с распростертыми объятиями,– значит, сильно погрешить против истины. Его испуганный вид никак не соответствовал ни моему мажорному настроению, ни погоде. За последние полгода Борисов изрядно пополнел, что негативно отразилось как на его внешности, так и на психическом состоянии. И вообще: утверждение, что толстые люди добродушнее худых, на мой взгляд, очень спорное, во всяком случае, я ни разу не встречал человека, которого лишние килограммы излечили бы от жадности, подлости и скудоумия. И в этом ряду Борисов не был исключением, поскольку все вышеперечисленные качества были присущи ему от рождения. Друзьями мы никогда не были, да и познакомились совсем недавно, но иной раз, чтобы понять человека, вовсе не надо съедать с ним пуд соли, иногда достаточно посидеть с ним пару раз за карточным столом. Впрочем, справедливости ради надо сказать, что ателье господина Борисова процветало. Около десятка клиентов прогуливались по салону, присматриваясь к выставочным образцам и торгуясь по поводу цен, зашкаливающих за рамки приличий. Борисов пригласил меня в кабинет и предложил стул, а сам потянулся к резному шкафу, где у него наверняка была спрятана бутылка спиртного. Обстановка кабинета была далека от деловой и больше напоминала будуар светской красавицы середины девятнадцатого века, но очень может быть, что так и должны выглядеть кабинеты владельцев ателье, людей по сути своей творческих и предрасположенных к прекрасному. В любом случае этот антиквариат недешево обошелся Борисову, если, разумеется, не был просто подделкой под старину.

– Я вас не выдал,– сказал Борисов, отворачиваясь от шкафа и занюхивая коньяк рукавом.– Клянусь.

– Неужели даже не упомянули? – поразился я чужому благородству.

– Я вынужден был признаться, что проиграл некоему Феликсу Строганову крупную сумму в фальшивых купюрах, но ведь они об этом и без того знали.

– Вы обратились за помощью к Косоурову?

– Да. После смерти Свистунова он оказывает мне поддержку.

– И он посоветовал вам ткнуть пальчиком в одного приезжего шатена как человека, причастного к исчезновению Банщика?

– Да. А откуда вы знаете?

– Неважно. Вы в курсе, что Алекперов убит?

– Быть того не может! – ахнул Борисов.– То есть Косой мне говорил, что в «Старом замке» произошла потасовка, но я ведь их предупреждал, что эти люди очень опасны. Тут моей вины нет.

– Алекперов был убит в больнице, и у его подельников есть основания полагать, что именно вы приложили к этому руку.

Борисов побледнел, схватился было за сердце, но потом вновь потянулся к заветному шкафчику, хотя я сильно сомневался, что хранящиеся там целебные капли могли избавить его от грядущих неприятностей.

– Не увлекайтесь, Борисов. Вы знаете, что за вами следят? Возле вашего ателье стоит машина, в которой сидят люди, недружелюбно настроенные по отношению к вам.

От шкафчика Борисов отправился к окну, слегка отодвинул портьеру и выглянул наружу. Бледное лицо его покрылось капельками пота. Ему, конечно, было чего бояться. Он слишком неосторожно влез в дело, от которого следовало держаться подальше, и эта неосторожность сулила ему массу неприятностей, включая и гибельные для организма.

– Вряд ли они станут убивать вас прямо по выходе из ателье. Место здесь людное, город они знают плохо, слишком велика опасность попасть в лапы правоохранителям.

– И что же мне делать? – растерянно посмотрел на меня Борисов.

– У вас есть служебный выход?

– Есть.

– Отлично. Вы пройдете через двор к остановке автобуса. Там будет стоять моя машина. Я попытаюсь вытащить вас отсюда.

– Но ведь они будут стрелять,– в ужасе взмахнул руками Борисов.

– Вы предпочитаете, чтобы вас застрелили здесь, в кабинете?

– Но почему я, Господи! Ведь ни в чем же не повинен, понимаете, ни в чем!

– Мы теряем время, Борисов. Я не могу допустить, чтобы вы попали в руки этих людей живым. И вы знаете почему. Либо вы поедете со мной, либо я вынужден буду вас убить. Вы что, торопитесь умереть?

Умирать Борисов не торопился, но и жить ему не хотелось. Во всяком случае, жить в страхе. Но в данном случае я ничем не мог ему помочь. По той простой причине, что я не «скорая помощь» и не служба психологической поддержки перетрусивших обывателей. И если я пытался вытащить этого человека из петли, то вовсе не потому, что испытывал к нему симпатию. Он мне нужен был живым для продолжения игры.

Трудно было сказать, узнали меня кавказские следопыты, сидевшие в новеньких «жигулях», или нет. Я не исключал, что кто-то из них был в ресторане «Старый замок» вчера вечером и благополучно унес оттуда ноги, избежав и пули, и растопыренных милицейских рук. Среди задержанных милицией кроме Алекперова был только один человек, которого так или иначе можно было отнести к его подельникам. А в ресторанной драке, насколько я мог судить, участвовало по меньшей мере шестеро кавказцев. Свою машину я предусмотрительно оставил в стороне, так что вряд ли мои оппоненты ее заметили. Я благополучно сел за руль своего «опеля» и стал ждать Борисова. Бизнесмен задерживался, не исключено, что копил силы для решающего рывка. Минут через пять он все же высунул побелевший нос из подворотни, воровато огляделся по сторонам и со всех ног рванул к моей машине. Чем сразу же привлек к себе всеобщее внимание. И не столько даже скоростью передвижения, ибо спринтером Борисов как раз не был, сколько очумелым видом, который мог привести в изумление кого угодно. Растолкав стоящих на остановке пассажиров, бизнесмен, хрипя и кашляя, ввалился в салон моей машины и плюхнулся на заднее сиденье.

Предъявлять ему претензии по части способа передвижения было теперь уже совершенно бесполезно, поэтому я без лишних разговоров тронул машину с места. Не увидеть таранящего толпу толстого мужика могли только слепые. Поэтому я нисколько не удивился, когда белый «жигуленок» повис у меня на хвосте. Надо полагать, кавказцы уже просчитали ситуацию. И теперь неважно, узнали они меня или не узнали. У них появились веские основания подозревать Борисова как в похищении Банщика, так и в убийстве Алекперова. Более того, они теперь наверняка были уверены, что Борисов преднамеренно стравил их покойного босса с шатеном Шестопаловым, и жаждали мести. Городские магистрали, да еще среди бела дня, не самое подходящее место для гонок. А в последние годы машин в нашем городе заметно прибавилось, особенно легковых.

Я не буду здесь рассуждать о достоинствах подержанных иномарок, поскольку на хвосте моего «опеля» висел самый что ни на есть отечественный «жигуль», проявлявший редкостную прыть. Моим преимуществом было то, что я прекрасно знал город и не колебался в выборе маршрута, а врожденное нахальство и стесненные обстоятельства позволяли махнуть рукой на правила дорожного движения. Стрелять наши преследователи не рискнули, что, безусловно, характеризовало их как людей достаточно выдержанных, опытных и не склонных к авантюрным поступкам. Облом в ресторане, видимо, подействовал на них отрезвляюще, и они решили убавить прыть, дабы не оказаться вне игры в тот самый момент, когда будут сделаны самые крупные ставки. В общем, мой «опель» оторвался от настырных преследователей примерно минут через десять после начала гонки.

– Куда вы меня везете? – хрипло спросил с заднего сиденья Борисов.

– На конспиративную квартиру.

– А вы что, шпион? – попробовал пошутить Борисов, и нельзя сказать, чтобы слишком удачно.

– А вас бы это очень шокировало?

– Мне теперь уже все равно. Будь проклят тот день, когда я сел с тобой за карточный стол, Строганов.

– По-моему, вам, Борисов, вообще не следовало брать в руки карты и искушать судьбу. Игра не любит азартных.

Я действительно собирался спрятать незадачливого бизнесмена, хотя у него на этот счет и были кое-какие сомнения. Эти сомнения покинули его только тогда, когда я привел его к порогу двухкомнатной квартиры и открыл дверь. Разумеется, это были не хоромы, но Борисов на люкс и не претендовал. Бывают обстоятельства, когда и хрущобе рад. А в квартире был все-таки минимум комфорта в виде дивана, доставшегося мне от прежних хозяев, и телевизора, довольно приличного, купленного по случаю. Появлялся я здесь лишь изредка, но аккуратно платил за свет и воду. Когда ведешь полную случайностей жизнь, то одной квартирой не обойдешься, порой обстоятельства требуют смены места жительства в кратчайшие сроки, когда нет времени обращаться к маклерам.

– Располагайтесь, Борисов. И запомните: без моего разрешения за порог ни шагу. В холодильнике вы найдете консервы и хлеб. В квартире есть телефон, но пользоваться им я вам запрещаю. Никакой самодеятельности, Борисов, иначе я ломаного гроша не дам за вашу жизнь.

Отъезжая от старого панельного дома, я на всякий случай огляделся по сторонам, но ни «жигуленка», ни иных подозрительных объектов и субъектов не обнаружил. Не считать же таковыми двух десятилетних пострелят, которые с упоением доламывали полусгнившую песочницу.

Игорь Веселов по прозвищу Фотограф

Я нисколько не сомневался, что эта встреча состоится, но никак не думал, что она произойдет так скоро. Хорошо хоть я успел повидаться с Черновым и получить от него информацию, дабы не ударить в грязь лицом перед столичным гостем. Встреча проходила в довольно приличном особнячке за городом, куда привез меня сильно нервничавший Шестопалов. Похоже, ему накрутили хвост высокомудрые начальники, и были по своему правы. Вадим, прямо скажем, не проявил лучших качеств бойца невидимого фронта и наворотил столько всего, что вряд ли заслуживал поощрения в приказе. Если, конечно, в организации, где он состоит, вообще издают приказы. Для меня в этом была определенная сложность. Одно дело, если ты связан с официальной структурой, которая решает не совсем официальные задачи, и совсем другое – частная лавочка, где орудуют люди, возможно имеющие отношение к правоохранительным органам, но использующие свой статус для решения сугубо частных дел. Впрочем, в наше время грань между государственным и частным интересом настолько зыбкая, что неискушенному человеку запутаться немудрено. Искушенному тоже.

Разгулявшаяся было погода вновь испортилась. И даже приличные по размерам окна огромного кабинета, куда меня ввели после тщательного досмотра, не давали достаточно света, чтобы позволить в подробностях рассмотреть человека, сидящего за столом. Тем не менее я все-таки определил, что человек этот немолод, за пятьдесят ему уже перевалило, и довольно давно, но, кажется, вполне здоров и бодр. Во всяком случае, сидел он прямо, не облокачиваясь на стол и не откидываясь на спинку стула. Поза не совсем естественная, про которую говорят – аршин проглотил. Лица я практически не видел, только темный галстук. На этот галстук я и смотрел, пока проглотивший аршин человек выслушивал сбивчивый доклад Вадима Шестопалова. Судя по тому, как тянулся «майор Петров», человек за столом дослужился до немалых чинов, о которых нам, грешным, приходится только мечтать.

– Вы Игорь Веселов? – последовал от стола вопрос в мою сторону.

– Да. Мне предложат сесть, или я так и буду торчать столбом у порога?

– Садитесь,– величественно махнул рукой на стул хозяин.

На его месте я бы все-таки включил электрический свет. За окном непогода разгулялась не на шутку, судя по верхушке березы, которая качалась под резкими порывами ветра из стороны в сторону, а небо и вовсе затянуло до степени беспросветности, хотя время было далеко не позднее, три часа пополудни, если верить часам, которые висели на стене над головой моего собеседника. Подсев к столу, я наконец увидел его лицо, слегка тронутое морщинами, которые особенно густо располагались вокруг строго глядящих на меня небольших глаз. Губы были бледные и слегка кривились, словно кто-то постоянно давил уважаемому человеку на больную мозоль. Возможно, ему жали туфли. Мелкие бытовые неудобства способны испортить жизнь даже великим мира сего.

– Мы навели о вас справки, господин Веселов. У вас вполне приличная биография, за исключением, быть может, нескольких эпизодов. Вы ведь были под следствием?

– Только в качестве свидетеля, правда, трижды.

– Нам показалось, что вы не были совсем уж безвинны.

– Суд посчитал иначе. Но я не настаиваю на своей непорочности. Жить-то надо.

Я, честно говоря, не совсем понял, почему вдруг этот седоватый господин с картофельным носом завел речь о моих несостоявшихся судимостях. Показывал свою осведомленность или намекал на то, что четвертый в моей жизни процесс может закончиться менее удачно, чем три предыдущих? Прямо скажем, приемчик, рассчитанный на нервных людей, а я в жизни повидал немало грозных начальников. Да и вообще как-то не очень красиво начинать разговор с незнакомым человеком с угроз.

– Простите, как ваше имя-отчество?

– Зовите меня Николаем Емельяновичем.

– Так вот, Николай Емельянович, я ведь не на службу к вам пришел наниматься. Если вы заинтересованы в сотрудничестве, то мы готовы поделиться информацией, но ждем от вас ответной любезности. Ну и, конечно, вопрос оплаты для меня лично тоже стоит не в последнем ряду.

– А у вас есть что нам продать?

– Я знаю фамилию человека, который прибрал к рукам миллионы Романа Чуева. Более того, у меня есть сведения, что этот человек тесным образом связан с Веневитиновым. И, наконец, я знаю, кто и почему устроил дебош в ресторане, в котором пострадали ваши сотрудники.

– Вы имеете в виду Павла Эдуардовича Юрлова?

Видимо, в этот момент я должен был издать восклицание, показывающее всю степень моего разочарования, но я не доставил этого удовольствия своему собеседнику.

– Я догадываюсь, что он был у вас на подозрении. Но одно дело подозревать и совсем другое знать. Я уже не говорю о том, что Павел Эдуардович Юрлов весьма заметная фигура в городе, да и не только, у него масса знакомых в столице, и его непросто будет взять за жабры.

– У нас достаточно возможностей, чтобы поставить на место любого зарвавшегося человека.

– Будем надеяться. Что касается нас, то на многое мы не претендуем. И один процент от суммы нас вполне устроит.

– Ого,– откровенно возмутился Николай Емельянович.– Вы хоть представляете, молодой человек, о каких суммах идет речь? Мы вполне можем справиться и без вас.

– Не сомневаюсь. Правда, вам для этого потребуется масса усилий и очень большие средства.

Николай Емельянович надолго задумался. Трудно сказать, то ли ему жалко было отдавать провинциалам два миллиона долларов, а по нашим с Черновым расчетам именно столько составлял один процент от заплаченной Чуеву-старшему суммы, то ли он не хотел подпускать к тайнам организации посторонних людей, в преданности которых сомневался. Мне тоже запрашиваемая сумма казалась умопомрачительной, а наше поведение откровенно наглым, но великий детектив Шварц исходил из того, что чем больше претензия, тем больше уважения. В этом, конечно, был свой смысл, но и появлялась опасность схлопотать вместо денег пулю от недобросовестных союзников.

– Хорошо. Вы получите свой процент, но только по завершении операции и при условии, что ваша помощь будет существенной.

У меня не было оснований доверять Николаю Емельяновичу, но в любом случае на данном этапе речь могла идти лишь о предварительных договоренностях, и мы оба это хорошо понимали. Сторонам нужно было принюхаться друг к другу, дабы ближе к финишу заручиться окончательными взаимными обязательствами.

– Вам ничего не говорит фамилия Банников?

Николай Емельянович наморщил лоб и почесал холеной рукой острый подбородок. В ходе разговора он несколько обмяк, склонился к столу, спина потеряла изначальную прямизну, а с лица спала надменность. Он не то чтобы стал любезнее, но, во всяком случае, заинтересованнее.

– Я проверю по нашим каналам. Но какое отношение этот человек имеет к Юрлову?

– Банников, или Банщик, как его называют близкие люди, конкурировал сразу и с нашим Центробанком и с американским казначейством, выпуская на редкость качественные купюры. Его бурная деятельность привлекла внимание известного вам Строганова. В результате хитроумной комбинации бывшие партнеры Банщика остались не у дел, а у фальшивомонетчика появились новые хозяева. Как водится, не обошлось без жертв. В частности, в мир иной отправился криминальный авторитет по прозвищу Свищ, а также несколько добрых приятелей Банникова с Кавказа.

– Так вы считаете, что Алекперов приехал в ваш город, чтобы свести счеты со Строгановым?

– Есть основания полагать, что дело обстоит именно так, товарищ генерал.

– Зовите меня Николаем Емельяновичем.

– Слушаюсь.

– От кого вы получили сведения о Банщике?

– Видите ли, Николай Емельянович, когда вершится подобная афера, то так или иначе остаются свидетели. Я знаком с одним человеком, неким Борисовым, владельцем небольшого ателье, который имел неосторожность взять в долг у Свища небольшую сумму в фальшивых купюрах, а потом проиграть деньги в карты Феликсу Строганову. Теперь эта оплошность может стоить Борисову головы, ибо горячие кавказские парни именно его заподозрили в пособничестве своим врагам. Борисов обратился к нам за защитой, но мне показалось, что именно вы могли бы дать ему необходимые гарантии в обмен на информацию.

– Так вы считаете, что Алекперов в ресторане охотился именно за Строгановым и именно Строганов его потом устранил?

– Очень может быть. Вы недооцениваете графа Фелю, Николай Емельянович, и незнание местных реалий дорого обошлось вашим людям. А между тем Феликс Строганов весьма серьезная фигура, в каком-то смысле он унаследовал связи Романа Владимировича Чуева. Практически все сомнительные операции областной элиты проходят через руки Авантюриста. Строганов очень осведомленный человек, и так просто вам его не сдадут. У него есть симпатизанты и в прокуратуре, и в милиции, и в областной администрации. Далеко не бескорыстные симпатизанты, как вы, вероятно, догадываетесь.

Я не стал бы ручаться головой, что все сказанное мною Николаю Емельяновичу было правдой, но в данном случае чрезмерная откровенность и не входила в мои планы. Агент Веселов, засланный в стан неприятеля, должен был, безусловно, внушить доверие, но мы вовсе не собирались сотрудничать со столичными бонзами. Игра была рискованной, и я отдавал себе в этом отчет. И двигал мною не только денежный интерес. Возможно, я зарываюсь, но мне надоело, что эти господа вершат свои делишки с таким видом, что в этой стране нет ни закона, ни морали, а ее население – это всего лишь глупое стадо, покорное воле своих обнаглевших пастухов. Наверное, у меня мания величия или комплекс неполноценности, но время от времени у вашего покорного слуги появляется желание, знакомое многим – ткнуть наших замечательных начальников мордами в дерьмо. И с этим горячим желанием потомственному пролетарию очень трудно бороться.

– Что вы знаете о Веневитинове?

Вопрос не захватил меня врасплох, и я ответил практически без запинки:

– Я слышал, что Веневитинов в городе, но город слишком велик. К тому же знают Веневитинова немногие. Из моих знакомых только известный вам Язон. Если бы вы дали мне фотографию этого человека, дело бы значительно ускорилось.

– К сожалению, фотографии Веневитинова у меня нет.

– Трудно ловить того, не знаю кого, Николай Емельянович. А главное – зачем? Никто мне до сих пор не сказал, кто такой этот Веневитинов, какие ценности и от кого скрывает.

– Веневитинов опасный преступник, он скрывает ценности, принадлежащие государству, и долг каждого порядочного человека помочь органам в ero поимке.

Последняя фраза прозвучала очень торжественно, хотя и вразрез с предыдущим разговором, но и я не ударил в грязь лицом и отозвался не менее торжественно и по-пионерски:

– Всегда готов.

Николай Емельянович не оценил моего патриотического порыва и слегка поморщился. Все-таки он принадлежал к поколению, для которого высокопарная патетика была способом общения и средством продвижения по карьерной лестнице, а от старых привычек отказываться трудно, поэтому нет-нет да и прорываются в их речах бодрые, зовущие к великим свершениям фразы, вызывающие кривую ухмылку у поколения прагматиков, привыкших судить о человеке не столько по словам, сколько по делам. А зря, между прочим, мы ухмыляемся. Дела делами, но и слово в этом мире много значит, и если оно иной раз и не отражает сути происходящих процессов, то по нему можно предсказать форму, в какой эти процессы будут протекать. И в данном случае патриотизм как ширма для хищения собственности в особо крупных размерах ничуть не хуже того же либерализма. Для пылкого либерала Николай Емельянович был уже староват. И пионерско-комсомольское воспитание, и служба в соответствующих органах не могли не наложить на него своего отпечатка, и потому нынешний патриотический курс оказался для него прямо-таки манной небесной. У генерала появилась возможность вписаться в галопирующую действительность, практически не меняя защитную окраску, лишь кое-где подновив износившийся камуфляж.

– Вы напрасно морщитесь, Николай Емельянович, я ведь прекрасно понимаю всю сложность нынешней ситуации: с одной стороны, надо восстанавливать былую имперскую мощь, с другой – это не должно выглядеть как вызов нашим новым партнерам, которые души в нас не чают. В общем, нужны средства, не учтенные в бюджете. Я правильно излагаю суть дела?

Николай Емельянович прокашлялся, и выражение лица его стало доверительным.

– Вы мне понравились, Игорь. Всегда приятно встретить человека, наделенного острым умом. А вы к тому же молоды, у вас вся жизнь впереди. Вы совершенно правильно нарисовали стоящую перед нами задачу. Нам приходится отстаивать интересы Российского государства не только на форумах, встречах, симпозиумах, но и иными способами. К сожалению, далеко не все понимают сложность ситуации, и в этом наша главная проблема.

В принципе я вполне допускал, что Николай Емельянович сказал мне не всю, но правду. Очень может быть, что часть денег, а возможно, даже значительная, пойдет на нужды спецслужб, а не в карманы генералов от безопасности. Сомневался я в другом – в том, что николаи емельяновичи, профукавшие империю, способны достойно противостоять своим оппонентам на невидимом фронте. Я ведь был в Чечне, где разжиревшие и телом и мозгом кремлевские дяди показали свою полную несостоятельность и неспособность грамотно отвечать на вызовы времени. Одно дело аппаратные интриги и слежка за неблагонадежной интеллигенцией и совсем другое – противостояние чужой интеллектуальной мощи на мировой арене, где решаются проблемы, аукающиеся потом по самым дальним и глухим уголкам земного шара. Разумеется, вслух я своих крамольных мыслей высказывать не стал, боясь огорчить расположенного ко мне собеседника.

– Давайте подобьем бабки, Николай Емельянович: какие конкретно вы ставите перед нами задачи и какими способами планируете их решать?

– Меня заинтересовал ваш рассказ о Банщике. Я хотел бы повидаться с Борисовым. Думаю, эта встреча будет продуктивной.

– Должен ли я и в дальнейшем разрабатывать Виктора Чуева, или это направление следует считать малоперспективным? Мое мнение: шоумен действительно практически ничего не знает о делах своего папаши. В лучшем случае его можно использовать лишь как трамплин для проникновения в окружение Романа Владимировича.

– Согласен. Чуев-младший нас не очень волнует, ваша цель, Игорь,– Юрлов и Строганов. Мы пришлем вместо Шестопалова другого человека, с ним вы и будете работать.

Впервые за время нашего разговора с Николаем Емельяновичем Вадим подал голос, впрочем, это был не голос даже, а кхеканье, которое лишь с большой натяжкой можно было бы назвать протестующим.

– Я бы не стал этого делать, Николай Емельянович. Во-первых, Шестопалов уже обжился в нашем городе и лично знаком с персонажами драмы, во-вторых, эти люди тоже его знают как человека, занятого поисками пропавших сокровищ, и, следовательно, он является для них мощным раздражителем. Именно на Шестопалове будет сосредоточено все их внимание, в то время как мы будем действовать в тени. Разумеется, вы вправе присылать кого угодно и когда угодно, но хотелось бы, чтобы наши действия координировались с вашими.

– Пожалуй, вы правы,– задумчиво кивнул головой Николай Емельянович.– Шестопалов может быть полезен именно в этом качестве, но тебе, Вадим, придется вплотную заняться Веневитиновым.

– Людей мало, Николай Емельянович,– хрипло отозвался «майор Петров».– В сущности Веневитинова знает только Язон, но за ним нужен глаз да глаз.

– Да не сбежит он никуда,– махнул я рукой в сторону Вадима.– Зачем ему портить отношения со спецслужбами? Я бы на вашем месте привлек к поискам Веневитинова и его сестру. Я не исключаю, что Веневитинов сам попытается выйти с ними на контакт, или это сделает Феликс Строганов. В данной ситуации нам любое лыко будет в строку.

Николай Емельянович не стал откладывать разговор с Борисовым в долгий ящик, судя по всему, он не располагал временем для долгого гостевания в нашем городе. И уже вечером этого же дня я привез владельца ателье «Этуаль» на квартиру, где остановились Шестопалов с Язоном. Меня на всякий случай страховал Чернов, который расположился в пивной напротив дома тринадцать по улице Независимости. Недружественных действий со стороны Николая Емельяновича и его подчиненных мы не опасались, но нельзя было сбрасывать со счетов друзей убитого Алекперова, у которых к Борисову было немало вопросов. Сам бизнесмен отчаянно трусил, что неудивительно, к тому же он был ненадежен, и нельзя было исключить, что в последний момент он выйдет за рамки отведенной ему Строгановым и Черновым роли и поломает нам всю игру. Хотя, надо сказать, никаких особо сложных задач мы перед ним не ставили. От него требовалось всего лишь связно пересказать ход событий четырехмесячной давности, которые, надо полагать, хорошо отпечатались в его памяти. Естественно, мы внесли в его воспоминания кое-какие коррективы, в частности, ему было запрещено упоминать о нашем с Черновым участии в этом деле, а также о последней встрече со Строгановым, когда тот вытащил его прямо из-под носа уже нацелившихся на добычу коршунов.

Борисов по-молодецки хлопнул предложенную Шестопаловым рюмку коньяка и присел на стул. Николай Емельянович сидел в кресле, щурясь близорукими глазами в сторону нервного гостя. Мы с Шестопаловым расположились на диване. Язон к разговору допущен не был и затерялся где-то на кухне.

– Вы знали, что деньги, полученные вами от Свистунова, фальшивые?

– Знал,– со вздохом признался несчастный Борисов.– Нет, если бы речь шла о моих постоянных партнерах, я бы, разумеется, не стал расплачиваться с ними фальшивками. Я же не сумасшедший, но здесь речь шла о картах, и я надеялся отыграться.

– Зачем вы поехали к Банщику со Свистуновым?

– Я ведь не добровольно. Меня принудили. Свищ вообще собирался меня пристрелить, поскольку считал кругом виноватым.

– А когда состоялась ваша встреча с Алекперовым?

– Он пришел ко мне в ателье три дня назад. Сначала ходил вокруг да около, потом начал угрожать.

– А откуда он мог узнать о ваших связях со Свистуновым?

– Это не такая уж тайна. Об этом многие знали.

– Что было дальше?

– Я, естественно, стал отнекиваться. Он ушел, но сказал, что это не последняя наша встреча. Я позвонил Косоурову. Тот мне посоветовал показать пальцем на Строганова. Я поначалу не хотел, но потом подумал: а с какой стати мне из-за этого подлеца пропадать? Ведь он же кругом виноват. И матрицы наверняка у него. Он ведь стравил Свища с Банщиком, а потом воспользовался результатами их разборок.

– Фальшивки высокого качества?

– Первый сорт. Ни на глаз, ни на ощупь не отличишь от настоящих.

– Значит, Строганов продолжил выпуск фальшивых купюр?

– Понятия не имею. Я с тех пор предпочитал держаться от него подальше.

Более ничего существенного Борисов не сказал, к моему немалому облегчению. Но и сказанного им было достаточно, чтобы Николай Емельянович надолго задумался, покачивая в такт своим мыслям забугорным мокасином. В комнате воцарилось многозначительное молчание, нарушаемое лишь слабым покашливанием Вадима Шестопалова, который, похоже, успел простудиться в нашем резко континентальном климате. Молчание длилось никак не менее десяти минут, во всяком случае, Борисов тоже начал кашлять, но у него это, по-моему, было нервное.

– Этим Строгановым следует заняться вплотную. Одному тебе не справиться, Вадим, я вызову людей на подмогу.

Феликс Строганов по прозвищу Авантюрист

Моя встреча с Виктором Черновым состоялась в кафе «Синяя птица», но не в зале, где в эту пору было не протолкнуться, а в кабинете Семена Шергунова. Сам Шергунов, толстый добродушный увалень, куда-то торопился, но успел все-таки внушить обслуге, сколь значительную персону в моем лице им придется обслужить. Чернов приехал минут через десять после того, как я приступил к трапезе.

– Вощанов Николай Емельянович встречался с Юрловым? – сразу же взял я быка за рога.

– Я не уверен, что это был Юрлов, Феликс, но человек, очень похожий на банкира, действительно подсаживался в машину к Николаю Емельяновичу недалеко от городского универмага. А покинул он эту машину только через десять минут.

Для серьезного разговора и десяти минут, конечно, достаточно, а вот для разрешения возникших проблем вряд ли. Нет, не могли они договориться. Насколько я знаю Павла Эдуардовича, этот гроша ломаного так просто не отдаст. До последнего будет держаться зубами и за свое, и за чужое.

– Что ты об этом думаешь?

– Я не думаю, Феликс, я располагаю сведениями. Вощанов пытается отловить золотых рыбок, которых его бывшие начальники еще во времена советские выпустили в море-окиян наживы. Проблема Николая Емельяновича в том, что за минувшие годы рыбки успели сильно подрасти и превратиться в акул бизнеса. И на все призывы незадачливых рыболовов «ловись рыбка большая и маленькая» отвечают в духе разбойников эпохи первоначального накопления капитала – «накося выкуси». По-моему, у Вощанова не хватает компромата для того, чтобы прижать Юрлова, имеющего высоких покровителей в столице, именно поэтому он ухватился за дело с фальшивыми купюрами. А где сейчас Храпов?

– По моим сведениям, Храпова в городе нет, а там кто его знает.

– По-моему, Юрлов попытается тебя устранить, Феликс. Вощанов фигура серьезная, а ты единственный свидетель, который способен поставить генералу информацию о весьма неблаговидных делишках Павла Эдуардовича.

В способности Чернова грамотно просчитать ситуацию я не сомневался. Виктор амбициозен, азартен, уверен в себе и, надо полагать, ему уже надоело киснуть в родном городе на ролях третьего плана. Другое дело, что риск был слишком велик. Но большие возможности легко не даются, и всякий вступающий в опасную игру должен отдавать себе в этом отчет.

– Мне потребуется твоя помощь, Виктор.

– Нет проблем, Феликс, уж если мы впряглись в этот воз, то надо тащить.

До сих пор я полагал, что могу рассчитывать если не на помощь со стороны Павла Эдуардовича, то, во всяком случае, на его нейтралитет, теперь же становилось очевидным, что я ему очень сильно мешаю. Настолько сильно, что он наверняка попытается устранить меня в самое ближайшее время. И в этой связи всплывала весьма колоритная фигура Геннадия Косоурова, хорошего знакомого Юрлова. Я почти не сомневался, что именно Косоуров ликвидировал Алекперова и Булдакова и что именно ему будет поручено устранить меня.

В косоуровском логове меня не ждали и отнюдь не выразили восторга по поводу моего здесь появления. Надо признать, что деловой офис господина Косого менее всего похож был на воровскую малину. Не знай я совершенно точно, с кем имею дело, наверняка бы решил, что нахожусь в фирме, торгующей каким-нибудь невинным товаром вроде мыла, шампуня или подтяжек. Сугубо деловой стиль. Никакой тебе блатной романтики. Ни красных пиджаков, ни кроссовок, ни штанов от фирмы «Адидас». Очаровательная секретарша в приемной. Коротко подстриженные молодые люди в хорошо пошитых костюмах. Словом, меня картина умилила. Я сторонник прогресса и цивилизации, особенно в такой деликатной сфере, как уголовная.

Человек, вышедший из кабинета, слегка подпортил благостную картину. Есть, знаете ли, совсем криминальные морды, которые никаким политесом не исправишь. Косоуров являл собой законченный тип нашего уголовника, глядя на которого наивный голливудский продюсер сразу же сказал бы без запинки – «русская мафия». То есть передо мной стоял типичный представитель бандитского сословия как по внешнему виду, так и по внутреннему содержанию. И ни у кого не возникало сомнений в том, что в данном случае природа очень далеко обошла нашу замечательную реалистическую литературу по части обобщения.

– Кто пустил сюда этого урода? – с ходу набросился на подручных Косой.

Стриженые придурки выразили готовность перевести этот спор в плоскость обмена ударами с весьма печальными для моей физиономии последствиями, поскольку численное превосходство было на их стороне.

– Мы теряем время, Косоуров, что чревато для тебя утратой не только денег, но и жизни.

– Ладно, граф, заходи,– сменил гнев на милость хозяин офиса.

В отличие от осторожного Юрлова Косоуров не стал меня обыскивать, видимо, был абсолютно уверен как в себе, так и во мне. И в данном случае был совершенно прав: я действительно не собирался открывать стрельбу в центре города, в присутствии недружелюбно настроенных ко мне лиц. Впрочем, недружелюбно настроенные шестерки остались в приемной, а мы с боссом прошли в кабинет для делового разговора.

– А зачем тебе столько компьютеров?! – не удержался я от восклицания.

– Кончай базар, Феля. Если уж приперся к занятому человеку, то не тяни лысого за хвост.

Голову даю на отсечение, что Косой увлекается компьютерными играми для недоразвитых подростков, и это обстоятельство характеризует его не с самой лучшей стороны. Но, в конце концов, погоня за виртуальными монстрами все-таки более пристойное занятие, чем разбой в подворотнях реального мира.

– Два трупа в больнице – это твоя работа? – не стал я ходить вокруг да около.

– Ты мне мокруху не лепи, красавчик. Знать ничего не знаю и знать не хочу.

Косоуров отошел к окну, закурил и нагло уставился на меня покрасневшими то ли с похмелья, то ли от недосыпа глазами. Ни тревоги, ни испуга в этих глазах не было. Судя по всему, с нервной системой у этого ублюдка все было в полном порядке. И если он иной раз не спит по ночам, то исключительно по причине загула, а вовсе не потому, что его мучает больная совесть. Стул мне хозяин не предложил, так что пришлось присесть прямо на стол, отодвинув в сторону стопку журналов с полуголыми девицами на глянцевых обложках.

– Ты, Косой, неосторожно поссорился сразу с двумя могущественными организациями. Это Юрлов тебе посоветовал стравить их между собой?

– Ты что несешь, граф?! Я в этом деле чист, как слеза младенца.

– Тогда тебе, наверное, неинтересно знать, младенец, что некто Борисов, владелец ателье «Этуаль», был похищен неизвестными лицами и милицейские овчарки не могут пока напасть на его след.

На лицо Косоурова набежала тень. Он сразу же сообразил, какими неприятностями может обернуться для него разговорчивость бизнесмена. Тем более что на стойкость гражданина Борисова перед лицом неприятеля рассчитывать не приходилось.

– Если ты не в курсе, то могу сказать, что Алекперов прибыл в наш город не один, а с десятком подельников, которые теперь жаждут мести. Впредь тебе наука, Косой: прежде чем подряжаться на мокруху даже за очень большие бабки, следует пораскинуть мозгами, а стоит ли овчинка выделки.

– Сука,– процедил сквозь зубы Косой.

Поскольку это неприличное слово относилась не ко мне, я не стал на него реагировать. Более того, я был согласен с Косоуровым в оценке поведения Павла Эдуардовича и даже готов был разделить его возмущение по поводу того, как банкир изящно подставил бандита.

– За сколько ты согласился отправить меня на тот свет?

Косоуров бросил на меня быстрый взгляд, но ответил далеко не сразу. Видимо, прикидывал в уме, стоит ли темнить в столь непростом деле, или есть смысл сыграть в открытую с на редкость информированным собеседником. Минуты три он взвешивал все «за» и «против» и наконец нехотя отозвался:

– За сто тысяч долларов.

– А что так дорого-то?! – возмутился я совершенно неприличным расценкам.

– Сто тысяч – дорого?! – рассердился Косоуров.– Не прикидывайся фуфлом, граф. С тобой мороки будет на несколько дней. Тем более что устранить он тебя просил цивилизованно, то есть без взрывов и автоматных очередей. Смерть твоя должна была быть как бы случайной. Вот я и думаю: то ли кирпичом тебя по голове трахнуть, то ли вколоть тебе что-нибудь вредное для организма. А тебе какая смерть больше нравится?

– Трудный вопрос,– не стал я кривить душой.– По-любому придется тратиться на похороны.

– Ну ты человек не бедный. В крайнем случае Паша Юрлов тебя за свои похоронит. Он, надо отдать ему должное, далеко не жмот.

– Когда был сделан заказ?

– Сегодня поутру я у него был. Обычно Паша спокойный, а тут что-то дергаться начал. Неприятности у него. Кто-то крепко сел ему на хвост.

– Случайно не Вощанов Николай Емельянович?

– А кто он такой, этот Вощанов?

– Начальник убитого тобой Леонида Булдакова. Так что после того, как ты убьешь меня, Юрлов убьет тебя. По той простой причине, что ты много знаешь.

– Думаешь, они договорились с этим гэбэшником?

– Нет, они не договорились, Косоуров. Слишком уж большой куш делят, но тем хуже для тебя.

– А какой куш делят?

– Где-то в районе полумиллиарда зелеными.

– Продешевил,– покачал головой Косоуров.– Вот, Паша, гад. А все время жаловался на бедность. Мол, налоги душат. Процентные ставки низкие. Слушай, граф, может, ты мне Юрлова закажешь? За ту же сумму. Для тебя сто тысяч – тьфу. А хорошее дело сделаешь. Избавишь мир от гниды, пусть и моими руками.

– Во-первых, Юрлов столько не стоит, во-вторых, моих денег на всех гнид не хватит, а в-третьих, Павел Эдуардович мне нужен живым, а уж никак не мертвым.

– Все-таки ты налим, граф. С такими, как ты, за карточный стол садиться – это себя не жалеть. А с чего ты вдруг вздумал со мной откровенничать?

– Твоя смерть мне пока невыгодна, Косоуров. Покончив с тобой, кавказская братия возьмется за меня. А пока ты с ними воюешь, у меня руки развязаны.

– А если я с ними договорюсь твоей головой?

– Это вряд ли. Не в обычаях горцев прощать кровных врагов. Не говоря уже о том, что тебе грозит пуля не только с этой стороны. Я имею в виду Вощанова. Ссориться еще и со мной тебе в этой ситуации крайне невыгодно.

– Вот ведь зараза,– почесал Косоуров заросший затылок.– Куда ни кинь, всюду клин. Втравил-таки Паша меня в чумное дело, чтоб ему хреном подавиться.

– А ты ему позвони. Скажи, что был-де у меня Феликс Строганов, с претензией по поводу готовящегося убийства. Дескать, страшно недоволен граф такими недружественными действиями со стороны Павла Эдуардовича и грозился наказать виновного банкира.

Косоуров заржал. Причем он именно заржал, а уж никак не засмеялся. Похоже, ему мое предложение показалось забавным. И уж, конечно, он представил реакцию Юрлова на столь серьезное обвинение.

– Но я тебе ничего про его заказ не говорил,– поставил свое условие Косоуров.

– Согласен. Ну ни пуха тебе ни пера. Искренне желаю тебе успеха, Косой. Сам понимаешь почему.

Я почти не сомневался, что Косоуров знает, где искать горячих кавказских парней. Разумеется, я мог бы помочь расторопному урке, но, думаю, у него хватит своих стволов, чтобы спасти и собственную жизнь, и имидж самого крутого авторитета города. Я был уверен, что Павла Эдуардовича звонок Косоурова взволнует настолько, что он тут же попытается со мной связаться, и не ошибся. Не прошло и получаса, как мой мобильник завыл шакалом. Юрлов был взволнован, это стало очевидным по первым же прозвучавшим из телефона репликам. В ответ я вежливо предложил встретиться и обсудить проблему в спокойной обстановке. После секундной заминки Юрлов согласие на встречу дал. Для Павла Эдуардовича звонок Косоурова, похоже, явился сюрпризом. Возникли сложности в уже решенном, казалось бы, деле по устранению хорошего знакомого. Более того, этот хороший знакомый мог показать зубы в самый неподходящий момент. Вот почему Юрлов не рискнул пускать меня в свою берлогу и предложил встречу на нейтральной территории. Скорее всего, Павел Эдуардович боялся слежки, причем с самых разных сторон. И, надо признать, в своих опасениях он был прав. За ним действительно следили, и, как я подозреваю, не только мы с Черновым.

Юрлов никаких таких «мерседесов» не признавал и уж тем более шестисотых, а ездил на скромнехоньком БМВ, рядом с которым тем не менее моя «Волга» выглядела откровенно плебейски.

– А почему на «Волге»? – удивился моей внезапно прорезавшейся скромности Юрлов, когда я сел к нему в машину на остановке троллейбуса с громким названием «Пушкинская».

– Конспирируюсь,– отозвался я и пристально посмотрел на охранника Колю, который держал руку в кармане плаща и косил на меня звероватым глазом.

Юрлов сидел на переднем сиденье, рядом с водителем. Павел Эдуардович то ли по причине духоты в салоне, то ли от волнения сильно потел и без конца вытирал обширную розоватую лысину носовым платком. Шофер-охранник Сеня смотрел прямо перед собой, демонстрируя полную незаинтересованность в нашем разговоре. Его поза показалась мне нарочитой, ибо БМВ стоял и не было необходимости с таким напряжением изучать дорогу. Словом, меня боялись и даже не особенно старались этот страх скрыть.

– С чего это вы, Феликс, взяли, что я собираюсь вас убить?

– Так самая пора, Павел Эдуардович. Я ведь слишком много знаю и о делах покойного Чуева, и о проблемах пока еще живого Юрлова. А вам, насколько мне известно, на хвост сел бывший хозяин. Я имею в виду Николая Емельяновича Вощанова. Кажется, именно вчера состоялась ваша с ним встреча.

Мою осведомленность Павел Эдуардович переживал неприлично долго, похоже, она явилась для него полным сюрпризом.

– Только не говорите мне, Феликс, что вы работаете на Вощанова.

– Будем считать, Павел Эдуардович, что я работаю на его оппонентов. Но мы тоже интересуемся деньгами, полученными вами от одной партийно-государственной структуры. Нам почему-то кажется, что вы эти деньги не только не растратили, но и сильно приумножили.

– До сих пор я полагал, что имею дело с самым обычным провинциальным авантюристом.

– Людям свойственно ошибаться.

– И почему я не уехал за границу? Ведь была же возможность.

– Не смешите меня, Павел Эдуардович. Кому вы там нужны? Кроме того, вам рано на покой, да и не бывает пенсионеров с миллиардом долларов в кармане. Деньги всегда требуют активности от своего владельца, а большие деньги – большой активности. Я так полагаю, что вы уже рассказали Николаю Емельяновичу о нашей операции с фальшивыми купюрами?

– Слушайте, Феликс, давайте честно: вы что, спрятали подслушивающее устройство в моей машине?

– С чего вы взяли, Павел Эдуардович? Просто я вас очень хорошо знаю. Вам нужно было выиграть время для того, чтобы выяснить, какие силы стоят за Вощановым, и вы продемонстрировали лояльность моей головой. А поскольку вам не хотелось, чтобы я попал в руки Николая Емельяновича живым, вы поручили Косоурову меня устранить.

Протестов не последовало. Юрлов уже успел сообразить, что, отрицая очевидное, он выглядел бы глупо и жалко. Разговаривая с Павлом Эдуардовичем, я нет-нет да и посматривал в окно, нервируя этим охранника Колю, который прямо-таки изнывал от желания вытащить из кармана пистолет и ткнуть его дулом мне в бок. Улица по случаю усиливающегося дождя не выглядела слишком многолюдной. А вот в проносящихся мимо автомобилях недостатка не было, и их повизгивание и похрюкивание чрезвычайно раздражало Павла Эдуардовича, который, оставив в покое лысину, принялся с ожесточением вытирать шею.

– Выключи ты двигатель,– сказал он наконец задумчивому Сене.– Духота в салоне невыносимая.

Водитель нехотя подчинился. БМВ чавкнул напоследок и заглох. Но на мое предложение открыть боковое окно Юрлов ответил отрицательно.

– Надеюсь, вы не собираетесь мне мстить, Феликс?

– И напрасно надеетесь, Павел Эдуардович.

Вой шакала, который послышался из моего кармана, заставил Юрлова подпрыгнуть на переднем сиденье, а охранник Коля едва не произвел самострел.

– Это всего лишь мобильник.

Пока я разговаривал по телефону с Черновым, Павел Эдуардович высказал несколько нелицеприятных замечаний в адрес технического прогресса вообще и по поводу моего телефона в частности. Замечания не блистали оригинальностью и носили большей частью эмоциональный оттенок, характеризуя банкира не с самой лучшей стороны.

– Вы где воспитывались, Павел Эдуардович?

– В коммуналке, Феликс Васильевич. Мой папа был слесарем, а мама кухаркой. И графьев среди моих предков не было. Перед вами плебей, милостивый государь, всего в жизни добившийся собственными силами.

– А что, среди плебеев ныне принято отстреливать аристократов, покидающих салон?

– С чего вы взяли, Феликс! – возмущенно выкрикнул Юрлов.– Никто вас не собирается убивать, тем более здесь, на дороге. Я же не сумасшедший.

– Вы не сумасшедший, вы просто напуганный. Потому и ведете себя, как истеричная дама на сносях. Я за один только день раскрываю уже второе ваше покушение на собственную жизнь. Это перебор. Не принуждайте меня к крайностям, милейший.

– Я не понимаю,– дернулся Юрлов.– Я ни черта не понимаю. Я пригласил вас на встречу, и только.

– Значит, это не ваш киллер сейчас с интересом разглядывает мою машину?

– Это просто прохожий, зевака, я не знаю кто.– Юрлов воровато оглянулся назад, где метрах в десяти от места встречи стояла моя «Волга».– В конце концов, с чего вы взяли, что это я его подослал?

– Тогда отправьте Сеню к прохожему с последним китайским предупреждением, а то им займется моя охрана.

– Ну не знаю,– передернул плечами Павел Эдуардович.– Сходи, Семен. Видишь, человек волнуется.

Сеня с трудом оторвался от руля и нехотя выбрался из машины. Прохожий косо глянул на приближающегося охранника и, не вступая в перебранку, ретировался по направлению к ближайшему универмагу. Впрочем, не исключаю, что это была булочная. Из-за усиливающегося дождя трудно было разобрать вывеску над дверью.

– Придурок какой-то,– сказал Сеня, усаживаясь на свое законное место.

– Будем надеяться. Так о чем у вас шел спор с Николаем Емельяновичем?

– Мои дела – это мои дела, Феликс, и вас они совершенно не касаются.

– Это вы напрасно, Павел Эдуардович. Вы хоть и плебей, но должны знать дуэльный кодекс.

– При чем тут дуэльный кодекс?! Что вы мне голову морочите!

– Каждый из противников имеет право на выстрел. Вы пытались убить меня дважды, теперь наступает мой черед.

Я ударил Колю ребром ладони по шее просто из предосторожности, иначе этот нервный молодой человек непременно выстрелил бы из пистолета, извлеченного-таки из кармана плаща. «Макаров» упал на пол салона, а Коля захрипел и засучил ногами. Очень может быть, что я сильно повредил ему кадык. Прежде чем Сеня успел оторвать руки от руля, я приставил к его голове свой АПС. Все это произошло в течение считаных секунд, и Юрлов не успел даже вскрикнуть. Он сидел с развернутой почти на сто восемьдесят градусов головой и с ужасом глядел на меня, не в силах произнести ни слова.

– Будьте так любезны, Павел Эдуардович, достаньте из кобуры у Сени пистолет и передайте мне. Только осторожно, он боится щекотки.

Юрлов хоть и не сразу, но подчинился. Пистолет он вытаскивал двумя пальцами и едва не уронил, передавая мне.

– Вы же не собираетесь нас убивать, Феликс Васильевич?

– Разумеется, нет, Павел Эдуардович. Я всего лишь вас похищаю. Мы сейчас с вами покинем БМВ и пересядем в мою «Волгу».

– Но зачем? Что за странные шутки, ей-богу?! Ведь Николай с Семеном немедленно заявят в милицию, вас же арестуют, Феликс?

– Никуда Коля с Сеней заявлять не будут. В противном случае милиция получит лишь ваш труп. И далеко не факт, что за это убийство придется мотать срок мне. Очень может быть, что обвинения предъявят как раз Сене, из пистолета которого я вас собираюсь застрелить.

– Вы повторяетесь, Феликс. Один раз вам это сошло с рук, но во второй раз вы непременно проколетесь. Нельзя один и тот же прием повторять без конца, вам, как игроку, это должно быть известно.

– Я очень надеюсь, что мне и не придется, ибо Сеня с Колей не станут рисковать жизнью своего шефа и собственной судьбой, а в награду за хорошее поведение я дозволяю им поставить в известность о вашем похищении Николая Емельяновича. У вас есть номер его телефона?

Номер телефона Вощанова нашелся во внутреннем кармане пиджака Юрлова. Он был аккуратно записан в небольшую книжицу. Я передал ее Сене и на всякий случай нанес охраннику удар кулаком в челюсть. Удар я наносил почти без замаха, но Сеня тем не менее потерял на некоторое время ориентировку в пространстве. Во всяком случае, мы с Павлом Эдуардовичем благополучно добрались до моей «Волги», где сидел скучающий Чернов, дружелюбно кивнувший пленнику. Погони за нами не было. Видимо, очухавшиеся Коля с Сеней решили не искушать судьбу и не подвергать чрезмерному риску жизнь попавшего в беду шефа.

– Неужели нельзя было подобрать охрану поприличнее, Павел Эдуардович? – справедливо укорил Юрлова Чернов.– Обратились бы в крайнем случае ко мне.

– Идите вы к черту,– огрызнулся Юрлов.– Никакая охрана не поможет против профессионального киллера, а эти, по крайней мере, меня не предадут.

В данном случае я был согласен с Павлом Эдуардовичем. Врага надо упреждать на дальних подступах, а в ближнем бою у обороняющегося человека шансов уже нет. Справедливости ради надо отметить, что Юрлов пытался сыграть на опережение, но его подвел Косоуров, решивший, что в данном случае важнее сохранить жизнь свою, а не покушаться на жизнь чужую. Павел Эдуардович, попав в форс-мажорные обстоятельства, в панику не ударился и не потерял способность быстро соображать.

– Вы собираетесь взять с меня выкуп, Феликс?

– А как вы догадались, Павел Эдуардович?

– Вы ни черта не получите. Вощанов с вас просто-напросто снимет шкуру. Он ведь считает эти деньги своими.

– Поживем – увидим.

Игорь Веселов по прозвищу Фотограф

Сказать, что звонок от Вадима Шестопалова застал меня врасплох, я не могу. Более того, я ждал этого звонка и очень хорошо знал, почему так всполошились мои новоявленные начальники. Тем не менее я немедленно откликнулся на зов, разыгрывая полное неведение. Шестопалов метался, как лев, по явно не соответствующей его габаритам квартире, Язон, сидя в кресле, равнодушно жевал овсяное печенье, демонстрируя полнейшее равнодушие к проблемам вышестоящих товарищей. Впрочем, ничего иного от этого узника совести ожидать и не приходилось. Косте, похоже, все уже было по барабану. А вот сидящий на стуле Алексей Сорокин, которого нам наконец удалось выцыганить из милицейских застенков, выражал всем своим видом готовность к подвигам. По возрасту Сорокин был года на два младше меня, хорошо сложен и, надо полагать, морально устойчив. Во всяком случае, в заключении он вел себя героически, то есть твердил заученный урок и всячески настаивал на своей непричастности к происшествию. Олег Рыков внял не столько моим настойчивым просьбам, сколько давлению начальства, ибо за Сорокина просили уж очень влиятельные люди, которым не было возможности отказать. Надо отдать должное Николаю Емельяновичу, он берег кадры и сделал все от него зависящее, чтобы облегчить участь вляпавшегося в неприятную историю подчиненного.

– Юрлова похитили,– сразу же обрушил на меня ужасную новость Шестопалов.

Я хоть и был в курсе случившихся с банкиром неприятностей, но все-таки сумел изобразить удивление человека, ушибленного из-за угла мешком.

– Давно?

– Час назад. И сделал это твой дружок, Феликс Строганов.

Граф Феля среди моих друзей не числился, о чем я торжественно заявил, не покривив душой, «майору Петрову». Да и сомнительно все это. Однако я по долгу службы внедренного в стан неприятеля агента обязан был выразить сомнение, вот я его и выразил. Мой скепсис не понравился Шестопалову, и он счел нужным дополнить сообщение новыми подробностями:

– Полчаса назад Николаю Емельяновичу позвонили охранники Юрлова и рассказали, как обстояло дело.

– А почему они вдруг позвонили вашему шефу, а не в милицию?

Видимо, своим вопросом я вторгся в область тайную и для простых смертных запретную. Я все-таки хоть и был обласкан Николаем Емельяновичем, но в особо доверенных сотрудниках пока не состоял. И мне не положено было знать, что Вощанов встречался с Юрловым и обменялся с ним как мнением, так и информацией. И, пока Шестопалов соображал, как объяснить мне поведение недотеп охранников, я не преминул высказать свое мнение на возникшую проблему:

– По-моему, Юрлов сам инсценировал свое похищение. Почуял, что запахло жареным.

– Это как пить дать,– сказал Язон, переставший наконец жевать.

Сорокин от комментариев воздержался. То ли еще не до конца вник в ситуацию, то ли не решился перечить старшему по званию. Я же продолжал дуть в свою дуду:

– А зачем, скажите на милость, Феликсу Строганову похищать Павла Юрлова? Что он с ним собирается делать, деньги, что ли, выманивать? Так ведь граф Феля не мелкий уголовник. Иное дело сам Юрлов. Ему-то, конечно, выгодно числиться похищенным. Во-первых, он тем самым исчезает из нашего поля зрения, во-вторых, в глазах общественного мнения становится жертвой козней правоохранительных структур. Далее последует скандал с международным резонансом. Они там, на Западе, страшно чуткие к страданиям наших миллиардеров. Так что политическое убежище Павлу Эдуардовичу в какой-нибудь Англии обеспечено. Схема, неоднократно проверенная самой жизнью и практически безотказная.

– У меня приказ: поймать Строганова, и я это сделаю,– рассердился Шестопалов.

– Поймать его несложно, поскольку граф, по-моему, и не прячется, но что вы потом собираетесь с ним делать – передать в милицию? А вы уверены, что Коля с Сеней подтвердят в милиции, что именно Строганов похитил Юрлова? Впрочем, решать вам. Что касается меня, то я, разумеется, готов содействовать задержанию опасного государственного преступника. У вас есть его адрес?

Адрес у Шестопалова был. Но он настаивал на разработке тщательного плана и привлечения дополнительных сил к участию в сложной операции. Последнее и очень веское слово сказал Николай Емельянович, решивший в силу создавшейся непредвиденной ситуации отложить свой отъезд в столицу и лично возглавить захват похитителя банкиров. Он прибыл в шестопаловскую квартиру в сопровождении четырех устрашающего вида костоломов, готовых согнуть в дугу любого подвернувшегося под горячую руку проходимца. А именно проходимцем назвал Строганова сильно раздраженный чужим вмешательством в свои тщательно разработанные планы Николай Емельянович. Даже его солидный нос картошкой багровел от негодования, не говоря уже о прочих частях лица и тела. Словом, Вощанов был в том градусе начальственного гнева, когда любые возражения теряют всякий смысл. Мне не оставалось ничего другого, как взять под козырек и выразить готовность выполнять приказы. Правда, я высказал робкое опасение, что наши действия все-таки подпадают под статью УК, не помню точно какую, и как бы, не дай бог, местная милиция не вздумала вмешаться в процесс задержания.

– На этот счет можете не волноваться,– отрезал воинственно настроенный Вощанов.

Личный опыт, приобретенный в боях и походах, заставляет меня настороженно относиться к заявлениям бравых генералов, неважно, относятся ли они к захвату городов или задержанию отдельных подозрительных лиц. Жизнь, увы, не всегда вписывается в генеральские планы, а имеет привычку отыгрываться на рядовом составе самым гадским образом. Своим «фордом» я не стал рисковать, поскольку не исключал участия тяжелой артиллерии в войсковой операции по захвату неуловимого графа. Чего доброго, ретивые служаки попортят машину, а она мне досталась ой как недешево. Вадим Шестопалов «Волгу» не щадил, быть может, потому, что она была служебная, а безжалостно гнал ее за «мерседесом» Николая Емельяновича, который, как истинный рубака, возглавлял свое воинство, готовый грудью встретить удар коварного врага. В шестопаловской машине собралась довольно пестрая компания: это сам «майор Петров», ваш покорный слуга и два узника, один бывший, другой действующий, я имею в виду Язона, который не захотел пропустить столь интересное событие, как арест мятежного феодала, вздумавшего потягаться со столичной властью.

Захват замка, где кроме Строганова проживали еще более сотни ни в чем не повинных граждан, прошел без сучка без задоринки и даже без единого выстрела. Сам Николай Емельянович, правда, остался в машине, зато мы всемером, поручив Язону караулить «Волгу», очень грамотно рассредоточились по лестнице, взяв под контроль этажи с первого по пятый. После чего Вадим Шестопалов вскрыл дверь служебной отмычкой. Мне до сих пор не приходилось проникать в чужое жилище без разрешения хозяина, и, наверное, поэтому я сильно волновался, словно дебютант на сцене во время премьерного спектакля. К сожалению или к счастью, мое волнение оказалось напрасным. Никто нам сопротивления не оказал по той простой причине, что оказывать его было некому. Шикарная трехкомнатная квартира Строганова была пуста, как карман подгулявшего гражданина после встречи с добрыми дядями-милиционерами. И напрасно мы, отважно тыкая пистолетами в пустые углы, прочесывали местность, вплоть до проверки шкафов и туалета, искомый граф так и не был обнаружен, несмотря на все наши старания.

– У нас же были надежные сведения,– растерянно произнес Шестопалов, не желавший верить своим глазам.

Оказывается, за квартирой Строганова велось наблюдение. Не знаю, сколько людей было задействовано, но они доложили Николаю Емельяновичу, что граф находится у себя дома, а посему самое время наведаться к нему с визитом. Разъяренный Шестопалов тут же по служебной рации связался с проспавшими Строганова филерами, которые через две минуты примчались взмыленными бобиками. Эти, в отличие от костоломов, богатырскими статями не блистали, но глаза имели смышленые, и трудно было сказать, каким образом они упустили Авантюриста буквально из-под собственного носа.

– Полчаса назад он поставил машину у подъезда,– растерянно шмыгнул носом один из посиневших до неприличия следопытов и попытался в который раз проверить подсобные помещения в уже и без того обследованной квартире.– Я его лично проводил до дверей.

– Может, он через крышу ушел? – предположил Сорокин.

– Как же он мог уйти через крышу, если я его на шестом этаже стерег, а Костюков на первом?

После того как Костюков горячо поддержал напарника, Шестопалову не оставалось ничего другого, как, выругавшись матом, доложить Николаю Емельяновичу о провале тщательно спланированной операции. Однако Вощанов на зов подчиненного почему-то не отозвался. И совершенно напрасно Вадим отчаянно тряс потрескивающую и подвывающую рацию, голос шефа он так из нее и не вытряс. После чего все мы, подчиняясь приказу командира, дружно ринулись вниз все по той же лестнице, поскольку лифт в этом элитном доме не работал. И черт его знает почему.

На улице нас ждал сюрприз: «Волга» паинькой стояла на том самом месте, где мы ее оставили, а вот «мерседес» исчез, словно его не было вовсе. Шестопалов лично извлек из салона ошарашенного Язона и учинил ему допрос с пристрастием. То есть предварительно помянул нехорошим словом всех его родных, включая батюшку с матушкой, а потом посулил страшные муки их непутевому отпрыску, если он вздумает с ним шутки шутить. Однако Язон, пребывавший в состоянии неюмористическом, тут же выразил готовность честно сотрудничать с гражданином начальником.

– А что я мог?! – надрывался он в ответ на недвусмысленные угрозы.– Я же безоружен. А эти подошли, сели в «мерседес» и укатили. Ваш Николай Емельянович даже не пикнул.

– Сколько их было?

– Двое. В шляпах и плащах.

– А когда это случилось?

– Минут пять назад. Сначала к Николаю Емельяновичу вот эти двое с синими носами подошли. Потом они побежали в дом. А потом появились те, в шляпах. Я сначала подумал, что они тоже ваши. Я вообще человек не служивый, какие ко мне могут быть претензии?

Как ни крути, а Язон был прав в своем негодовании. Глупо упрекать узника в том, что он не уберег от нехороших людей своего главного тюремщика. Шестопалов, видимо, понял всю несуразность предъявляемых к Косте претензий и оставил несчастного в покое. Конечно, больше всех был виноват сам Николай Емельянович, который не озаботился охраной собственной персоны и пропустил удар неприятеля в самом уязвимом месте. Но, разумеется, вслух обсуждать фатальный промах начальника мы не стали. Все-таки кругом стояли бывшие и действующие сотрудники спецслужб, очень хорошо знающие, что такое субординация.

– Но зачем их воруют? – растерянно произнес один из костоломов по фамилии Лосюков. Впрочем, фамилии в специальных службах понятие условное, и Лосюков вполне мог оказаться Лебедякиным, а то и вовсе Розенбаумом.

– Наверно, для коллекции,– съязвил слегка оклемавшийся после пережитого Язон.

Шестопалов бросил на узника зверский взгляд, но оборвать и поставить на место почему-то не решился. Похоже, потерял уверенность в себе. Что там ни говори, а ситуация складывалась фантасмагорическая. Мало того что восемь хорошо обученных людей упустили опасного преступника, так они еще и прошляпили собственного шефа, увезенного неизвестными лицами в неизвестном направлении. Тут одно из двух: либо обученные люди недостаточно хорошо обучены, либо вмешалась нечистая сила, на что намекнул все тот же Язон.

– Даром, что ли, этого Строганова называют Мефистофелем.

– Ты это,– осадил его Лосюков,– соображай, что городишь.

– А ты хорошо знаешь Строганова в лицо? – спросил я следопыта Костюкова.

– Да я его вообще не знаю,– пожал тот плечами.– С нами был охранник Юрлова Семен, он и опознал этого гражданина.

– А ты действительно собственными глазами видел, как Строганов входил в квартиру на пятом этаже? – насторожился Шестопалов.

– Ну не совсем. Я не рискнул идти за ним след в след. Но слышал, как там, наверху, замок щелкнул.

– Так, может, он на шестом этаже щелкнул или на четвертом? – продолжил я допрос.

Костюков растерянно оглянулся на напарника, но тот не оправдал наших надежд:

– Я лица Строганова не видел, но Сеня уверенно сказал, что это он.

– Ну и где этот Сеня? – заорал раздосадованный Вадим.

– Там,– кивнул в сторону соседнего здания растерявшийся следопыт.– Мы в пивнушке сидели. Из их окон весь двор хорошо просматривается.

– Вот кадры! – со стоном произнес Шестопалов.– Просматривается. Да из тех окон после пяти банок пива ты меня с Аленом Делоном перепутаешь, скотина! А ну дыхни!

– Для согрева всего лишь выпили грамм по пятьдесят,– попытался оправдаться Костюков.– Замерзли, как собаки на морозе.

– На каком морозе, мать твою?! – завибрировал Шестопалов.– Температура плюс десять. Даю вам пять минут, доставить Сеню сюда. Марш!

Я Вадиму сочувствовал. Нет, ну вы попробуйте создать из подобных людей приличную спецслужбу или тайную организацию. Это же полный и окончательный кошмар! Отсутствие всякой дисциплины. Деградация целого сословия стукачей и держиморд. Полный бардак, и никакого порядка. Разумеется, Сеню следопыты не нашли – пропал, как сквозь землю провалился.

– Может, его тоже похитили? – предположил бывший узник МВД Сорокин.

– Да никто его не похищал! – озарило Шестопалова.– Это он подставил Николая Емельяновича! А где второй охранник?

– Коля в поликлинику пошел,– слабо кашлянул Костюков.– У него что-то с горлом.

Я первым поздравил Вадима Шестопалова с тем, что он наконец-то разглядел свет в конце тоннеля. Конечно, Вощанова похитил Юрлов, поймав его на удочку с помощью охранников Сени и Коли. Что может быть проще: нацепили на головы шляпы, приставили к телу генерала пистолеты, сели в «мерседес» и укатили.

– Кажется, у Николая Емельяновича были серьезные претензии к Павлу Эдуардовичу?

– Быть того не может,– неуверенно возразил Лосюков, который чином, видимо, не уступал Вадиму Шестопалову.– Вощанов – это фигура. Надо быть сумасшедшим, чтобы на такое решиться.

– Так ведь у Юрлова стопроцентное алиби, он числится похищенным,– напомнил я соратникам по подпольной организации.– Какие к нему могут быть претензии?

– Но об этом никто пока не знает, кроме нас,– засомневался Шестопалов.

– А почему вы так уверены, что Сеня с Колей не сообщили об этом в милицию? Если не возражаете, то я могу позвонить знакомому оперу и провентилировать этот вопрос.

Шестопалов, переглянувшись с Лосюковым, кивнул головой, одновременно давая сигнал к отходу. И действительно, торчать столбами в пустом дворе не было никакого смысла. «Волга», разумеется, не могла вместить всех желающих, и части войска велено было добираться до расположения штаба на своих двоих или на подручных средствах.

Я попал в число избранных наряду с Лосюковым, Сорокиным, Язоном ну и, естественно, Шестопаловым, который никому не доверил руль служебной машины. Олегу Рыкову я звонил прямо из салона автомобиля и без труда получил от него справку по поводу исчезновения видного банкира. Оказалось, что полчаса назад к ним действительно заявились два охранника Юрлова и сообщили о похищении шефа. Их сейчас допрашивают.

– А кого они называют в качестве похитителя? – попросил меня уточнить Шестопалов.

– Строганова,– охотно отозвался Олег.– Но тут закавыка вышла. Строганов сам числится в числе похищенных. Причем похитили его еще до того, как он похитил Юрлова. Такая вот получается петрушка.

– Это не петрушка какая-то, а дурдом,– не согласился с майором милиции Лосюков, после того как я передал присутствующим сведения, полученные от Рыкова.– Строганова-то зачем понадобилось похищать? Кто кому голову морочит?

– Одно из двух,– высказал свое мнение до сих пор молчавший Сорокин,– либо эти Сеня с Колей связаны с похитителями, либо Строганова вынудили под страхом смерти встретиться с банкиром с последующей передачей его в руки бандитов.

– Очень возможный вариант развития событий,– согласился я.– Особенно если Юрлов причастен к делу Банщика. А есть серьезные основания так полагать.

– Ты имеешь в виду наших знакомых из ресторана? – оглянулся Шестопалов.

– Именно,– подтвердил я.– Эти люди настроены весьма решительно. Как хочешь, Вадим, но я бы на твоем месте обратился за помощью в местные правоохранительные органы. Дело-то нешуточное, и Николаю Емельяновичу грозит серьезная опасность.

Надо полагать, Шестопалов и сам понимал, сколь непростая складывается ситуация. Не знаю, связывался ли он с вышестоящими товарищами в столице или принял решение на свой страх и риск, предварительно посоветовавшись с Лосюковым, но так или иначе, оставив Сорокина и Язона сторожить конспиративную квартиру, мы втроем отправились с визитом к майору Рыкову. Олег встретил нас без большого энтузиазма, но из кабинета все-таки не выставил, за что ему большое спасибо от лица всей нашей тайной организации. Что ни говори, а наше положение было весьма деликатным. Шестопалов не рискнул даже сделать официальное заявление о пропаже начальника, а уж тем более оформлять его в письменном виде. Диалог строился все больше на намеках и недоговоренностях, что начало не на шутку сердить Рыкова, который никак не мог взять в толк, зачем кому-то понадобилось похищать немолодого отставника, прибывшего в наш город по своим личным делам.

– Это может быть как-то связано с его бывшей служебной деятельностью? – задал он нам прямой вопрос.

Шестопалов с Лосюковым многозначительно промолчали. Инициативу пришлось взять в руки мне.

– Это может быть связано с делом Банщика и разборкой в ресторане, которая повлекла за собой, как ты знаешь, целых два убийства.

Сидевший за служебным столом Рыков нервно закурил. Надо сказать, что кабинет милицейского майора не поражал взгляд габаритами, роскошью отделки и обстановки. Скромное было помещение, что там говорить. И дымом оно наполнилось очень быстро, что вызвало кхеканье Вадима Шестопалова. Дабы окончательно не потравить гостей, вежливый опер открыл форточку.

– У нас кровавая разборка в офисе на улице Мясоедова. Убито четыре человека, а тут вы со своими похищенными.

– А кто пострадал? – насторожился я.

– Некий Косоуров по прозвищу Косой и трое его братков. Вот так, господа хорошие.

Мы с Шестопаловым переглянулись: судя по всему, речь шла о том самом Косоурове, который так удачно поспособствовал Алекперову в поисках обидчика Банщика. Борисов находился у нас в руках и никак не мог навести сообщников покойного Алекперова на след авторитетного урки. Но, с другой стороны, гости с Кавказа могли и сами на него выйти, поскольку Косоуров был в прекрасных отношениях с покойным Свистуновым и даже унаследовал его криминальную империю, став в свой черед «крышей» для бизнесмена Борисова, родившегося под несчастливой звездой.

– Мы думаем, что это звенья одной цепи,– осторожно заметил Шестопалов.

– Я тоже так думаю,– вздохнул Рыков.

После этого в кабинете повисла неловкая пауза. Самое время было гостям поделиться с хозяином кое-какими соображениями по поводу цели похищения, но ни Шестопалов, ни Лосюков с этим не спешили, памятуя о секретности своей миссии.

– А когда и при каких обстоятельствах похитили Строганова? – внес я свежую струю в увядший разговор.

– Строганов был похищен сегодня в час пополудни, когда выходил из кафе «Синяя птица». Это, кажется, ваше кафе, господин Веселов?

– Допустим,– не стал я спорить.– Но кафе расположено на бойком месте, и кого в нем только не бывает. Мог и Авантюрист забрести на огонек, время-то обеденное.

– Так или иначе, но похищение состоялось на глазах обслуживающего персонала и посетителей. Вот тут у меня целая куча подписантов. Более десятка человек видели, как Строганова скрутили и посадили в машину. Он пытался оказать сопротивление, но похитители, которых было трое, ударили его чем-то тяжелым по голове, запихнули в «Ниву», и были таковы.

– А как выглядели похитители?

– Одеты в куртки и вязаные шапочки, вот, пожалуй, и все их приметы. Все произошло довольно быстро, и никто в лицо похитителей не запомнил. Трое свидетелей считают, что это выходцы с Кавказа, остальные в этом сомневаются. В общем, как всегда.

– А почему вы решили, что похищен именно Строганов?

– Его опознали артисты драмтеатра, которые в это время обедали в кафе. Строганов с ними поздоровался. Знают они его давно и хорошо, так что никакой ошибки здесь быть не может.

– То есть Строганова похитили приблизительно за полтора часа до похищения Юрлова? – уточнил существенное Лосюков.

– Если верить охранникам Павла Эдуардовича, то да.

– А у вас есть основания им не верить?

– Проверяем.

– А что вам известно об убийстве в офисе? – спросил Вадим.

– Практически ничего. Сообщение мы получили минут сорок назад. Бригада выехала на место.

– Мы могли бы поприсутствовать?

Рыков нахмурился, задумчиво постучал карандашом по столу, но потом все-таки ответил:

– Как вы понимаете, это запрещено законом. Но, учитывая некоторые обстоятельства, в частности, звонок оттуда,– он ткнул карандашом в потолок,– я, пожалуй, возьму на себя ответственность. А что, этот Николай Емельянович действительно большая шишка? Из такого кабинета мне, честно говоря, никогда прежде не звонили.

Молчание Шестопалова и Лосюкова было более чем многозначительным. Впрочем, Рыков на ответе и не настаивал. Прихватив в свою «Волгу» безлошадного майора, мы вчетвером отправились к месту преступления. Время было далеко еще не позднее, но в осеннюю пору темнеет быстро. На улицах уже зажигались фонари, пугая прохожих мертвенным светом. Впрочем, от косоуровского офиса зевак не могли отпугнуть не только фонари, но и милицейские окрики. Нельзя сказать, что происшествие на улице Мясоедова было таким уж из ряда вон выходящим событием для нашего города, но и сказать, что у нас каждый день в центре палят из автоматического оружия, было бы большим преувеличением.

Пройдя сквозь жиденькое милицейское оцепление с помощью нашего ангела-хранителя майора Рыкова, мы оказались в помещении, сильно поврежденном автоматными очередями. Судя по всему, нападающие патронов не жалели, а убитые были явно захвачены врасплох столь наглым наездом. По-моему, никто из них не успел выстрелить. Трупы еще не вывезли, и вокруг них, тщательно обходя кровавые лужи на полу, колдовали какие-то люди, видимо, эксперты. Зрелище, что ни говори, даже для привычных глаз было жутковатым.

Следователь Синявин, одетый в сильно поношенный плащ, сидел за столом в кабинете покойного Косоурова и, нацепив на короткий нос круглые очки без оправы, изучал бумаги. На нас он глянул из-под очков недружелюбно, но прогонять не стал. Из чего я сделал вывод, что Синявину тоже звонили, и звонили не менее значительные люди, чем Рыкову.

Единственным уцелевшим свидетелем была секретарша. Ее уже допросили и отправили домой пить валерьянку. Судя по всему, девчонке дико повезло, буквально за пять минут до нападения она отлучилась в соседний киоск за печеньем. Шефу вдруг захотелось попить чаю. Она видела, как к офису подъехала машина и из нее вышли четыре человека. Выстрелов она не слышала, но были какие-то хлопки, вероятно, автоматы у нападающих были с глушителями. Секретарша успела заскочить еще и в соседний магазинчик, где купила губную помаду, и только потом вернулась на рабочее место. Машины у офиса уже не было, как не было в живых и дорогого шефа вместе с верными подельниками.

Из дальнейшего разговора выяснилось и еще одно интересное обстоятельство: сегодня поутру Косоурова посетил некий господин, по описаниям как две капли воды похожий на Строганова. Встретили его в офисе не слишком любезно, но проводили вполне дружески. Кажется, утренний посетитель о чем-то предупредил Косоурова, о какой-то грозящей авторитету опасности, так показалось секретарше. Косоуров весь день потом звонил знакомым и вообще демонстрировал предельную активность. Похоже, он собирался давать кому-то отпор, но замешкался с исполнением самого последнего в жизни желания.

– Видимо, Строганов от Косоурова направился прямиком в «Синюю птицу», благо здесь недалеко, где и был похищен неизвестными лицами,– предположил Рыков.

– А какие у вас будут на этот счет соображения? – глянул на незваных гостей следователь Синявин.

Поскольку Шестопалов с Лосюковым молчали, то отвечать пришлось мне:

– По нашим сведениям, полученным от бизнесмена Борисова, именно Косоуров натравил прибывших в наш город гостей с Кавказа на ни в чем не повинных людей, мирно ужинавших в ресторане «Старый замок». И я не исключаю, что Косоуров добил тяжело раненных Алекперова и Булдакова, дабы замести следы и отвести подозрения и от себя, и от заказчика.

– А где сейчас находится Борисов?

– В бегах. Он напуган до смерти и, судя по тому, как развиваются события, ему есть чего бояться. Вы наверняка слышали о смерти Свистунова и исчезновении Банникова, распространявшего фальшивые купюры. Так вот, если верить Борисову, прибывшие ищут человека, прибравшего к рукам их выгодный бизнес.

– Любопытно,– задумчиво протянул Синявин.– Но какое отношение к делу Банщика имеет ваш Николай Емельянович?

– Никакого! – дуэтом отозвались Шестопалов и Лосюков, вызвав бледную улыбку на тонких губах следователя прокуратуры.

– Скажем так,– мягко поправил я старших по званию товарищей,– они могли посчитать, что бывший генерал приехал в наш город не совсем случайно. А намекнуть им на это мог банкир Юрлов, у которого, по нашим сведениям, рыльце в пушку.

– Иными словами, генерал в отставке сильно мешал банкиру? – уточнил Синявин.

– Мешал,– твердо сказал я.– На вашем месте я бы пристальней присмотрелся к показаниям охранников Юрлова. Почему они заявили в милицию только через три часа после свершившегося факта похищения?

– Оба утверждают, что таковым было условие похитителя, который в противном случае грозил смертью банкиру.

– Свежо предание, да верится с трудом,– усмехнулся я.– А о том, что они связались с Вощановым, перед тем как обратиться к вам, они говорили на допросах?

– Нет.

– Ну вот видите,– развел я руками.

– Значит, вы считаете, Веселов, что Юрлов вошел в контакт с приезжими кавказцами и использует их в своих целях? – прищурился в мою сторону Синявин.

– Или они его используют, но в данном случае это уже не имеет принципиального значения.

Вадим Шестопалов был очень недоволен моей откровенностью с сотрудниками милиции и прокуратуры. И это недовольство он высказал мне, когда мы возвращались от офиса покойного Косоурова на улицу Независимости. Оказывается, не следовало так подробно распространяться о секретной миссии, к которой я причастен. Лосюков частым киванием головы поддерживал Вадима, чем вызвал мою резкую и хорошо аргументированную отповедь:

– Вы, господа, видимо, не совсем отдаете себе отчет, в каком дерьме оказались. Я, конечно, не в курсе всех ваших секретов, да, похоже, вы и сами немного о них знаете, но Николай Емельянович, насколько я понимаю, человек очень осведомленный. А вы не задумывались над тем, что будет, если он заговорит? И в чьих руках окажется выдавленная из отставного генерала информация? И как она аукнется по властным кабинетам? И чем лично для вас закончится вся эта история? Или вы ждете благодарности в приказе за то, что проморгали шефа и он оказался в руках чеченских боевиков?

Шестопалов так резко крутанул руль, что несчастная «Волга» едва не выскочила на тротуар. Наверно, до него только сейчас дошло, какими неприятностями лично для него может закончиться похищение генерала Вощанова. Я был не в курсе, как карают проштрафившихся членов тайной организации и существует ли эта организация вообще, или все идет на уровне малохудожественной самодеятельности, когда офицерам спецслужб приходится выполнять малопонятные приказы своих заигравшихся с собственностью начальников. Но в любом случае человек, проваливший серьезное дело, рискует остаться без погон, а то и получить пулю. А о том, что похищение Николая Емельяновича вызвало большой ажиотаж в столице, можно судить хотя бы по поведению наших местных чиновников, которые, наплевав на закон, стали давить и на милицию, и на прокуратуру. И давление, судя по всему, было мощнейшим, если растерялся и прогнулся такой службист и законник, как Синявин.

– Ну и что ты предлагаешь? – угрюмо спросил Шестопалов.

– Я предлагаю ловить рыбу на живца.

– И кто будет играть роль этого живца?

– Борисов. Самое время владельцу ателье «Этуаль» выйти из подполья.

– А зачем кавказцам Борисов, если у них в руках Строганов?

– А кто вам сказал, что Строганов в руках кавказцев? Уж скорее можно предположить, что его похитили люди Юрлова. Возможно, тот же Косоуров, у которого с банкиром были свои темные дела. Если кавказцы клюнут на Борисова, то, вероятнее всего, ни Строганова, ни генерала в руках у них нет. А значит, похитил вышеназванных персон именно Юрлов, и нам следует его найти и взять за жабры.

– Пожалуй,– задумчиво отозвался Шестопалов.– Во всяком случае, попытка не пытка.

Феликс Строганов по прозвищу Авантюрист

Косоуров меня здорово подвел. Попался, как последний лох, сильно осложнив мне игру. Ведь предупреждал же я его, чтобы был настороже. Справедливости ради надо отметить, что его противники оказались на редкость расторопными и решительными людьми. Ликвидацию авторитета они провели без сучка без задоринки. Недаром же охотники за новостями аж захлебываются в комментариях. Впрочем, их предположения бьют мимо цели. О гостях с Кавказа ни одна из местных новостийных программ даже не упомянула. Видимо, журналисты не в курсе. Может, это и к лучшему. Слишком уж скорбеть по поводу убитого урки я не собирался, но с его убийцами мне рано или поздно предстоит посчитаться. И дело тут, разумеется, не в мести, а просто у меня есть все основания полагать, что эти ребята меня в покое не оставят.

– Я все-таки не понимаю сути вашей игры, Феликс.– Юрлов сидел в кресле с банкой пива в свободной от наручников руке, а другая его рука была прикована к батарее. Совсем не лишняя предосторожность, когда имеешь дело с таким налимом, как Павел Эдуардович.

Николай Емельянович сидел напротив банкира, неудобно вывернув шею в сторону телевизора, и на его тонких губах играла скептическая улыбка. Шок от похищения и у того и у другого уже прошел, и наступило состояние, похожее на эйфорию, оба были не прочь позубоскалить по адресу своих незадачливых похитителей.

– А это не игра вовсе, а преступление,– строго бросил Вощанов.– И молодым людям придется отвечать по всей строгости закона.

Положим, мы с Черновым не такие уж молодые и тем более не зеленые, но я не торопился разочаровывать пленников, давая им в полной мере ощутить свое умственное превосходство над жалкими авантюристами, вздумавшими вмешаться в дела солидных людей.

Пленников я привез в квартиру, где уже отбывал свой срок бизнесмен Борисов, которого пришлось срочно эвакуировать в офис Чернова, дабы он своим присутствием не помешал предстоящему серьезному разговору. Вощанов с интересом разглядывал обшарпанные стены убогого жилища. Надо полагать, ему давно не приходилось посещать подобных мест. Его нынешняя да и прошлая деятельность протекала вдали от пролетарских трущоб. Время от времени мои пленники переглядывались и качали головами.

– Зачем вам понадобилось отправлять Сеню и Колю в милицию с сообщением о вашем участии в моем похищении? – продолжал недоумевать Юрлов.– Вас же арестуют в течение суток.

– Прежде чем арестовать похищенного, его надо для начала найти.

– То есть? – удивленно вскинул густую бровь генерал Вощанов.

– Дело в том, Николай Емельянович, что меня украли среди бела дня в центре города на глазах у многочисленных прохожих неизвестные лица. И случилось это за полтора часа до похищения Павла Эдуардовича Юрлова и за три часа до вашего похищения, товарищ генерал. Вам понятен расклад?

Судя по вытянувшимся лицам и изумленно уставившимся на меня глазам, расклад был понятен не до конца. Мало помог даже огромный опыт и того и другого в проведении различного рода афер и головокружительных комбинаций. Пришлось мне взять на себя труд разъяснить многоопытным людям суть затеянной интриги.

– Если вас найдут мертвым, Николай Емельянович, то виновным в вашей смерти будет считаться Юрлов. А поскольку многим влиятельным людям в столице хорошо известно, что у банкира была причина для столь решительных и прискорбных действий, то эту версию вашей гибели они воспримут как должное. И никому в голову не придет обвинять какого-то Строганова, который сам стал жертвой гнусных интриг Юрлова, связавшегося с террористами. Павла Эдуардовича будут искать по городам и весям как нашей страны, так и Европы, но не найдут. Что ни у кого не вызовет удивления, поскольку у человека с большими деньгами всегда есть возможность выскользнуть из лап даже опытных ищеек.

– А если все-таки найдут? – не сразу врубился в нарисованную мной изящную схему Николай Емельянович.

– На этот счет можете не беспокоиться, господин Вощанов. Я позабочусь.

Юрлов, как я и предполагал, оказался куда сообразительнее генерала, во всяком случае, он вдруг нервно захихикал и замахал свободной от оков рукой, едва не расплескав при этом пиво:

– Ловко, Феликс, клянусь мамой!

– А чему вы радуетесь? – возмутился Николай Емельянович.– Это же законченный психопат и опасный преступник.

– Я не психопат, товарищ генерал, я как раз психотерапевт. Избавляю общество от опасных маньяков, которые почему-то уверены в своем праве распоряжаться чужими жизнями для собственного блага. Скольких человек убили по вашему приказу, Вощанов, вы помните? Что же касается господина Юрлова, то не далее как сегодня утром он пообещал покойному Косоурову сто тысяч долларов за мою смерть. И наверняка сдержал бы слово, если бы обстоятельства сложились чуть иначе.

Юрлова прошиб холодный пот, он прекрасно понимал, что я не шучу и даже не блефую. Ибо Павел Эдуардович совершенно искренне считал меня исчадием ада, слегка преувеличивая как мои достоинства, так и недостатки. А умирать банкиру не хотелось, тем более в шаге от свадьбы, имея на руках кучу денег, с радужной перспективой потратить их на долгую счастливую семейную жизнь.

– Он нас убьет, Николай,– сказал севшим голосом Юрлов.– В этом можешь не сомневаться.

Но даже слова сокамерника не поколебали уверенности Вощанова в моей приверженности к гуманизму. У Николая Емельяновича в голове не укладывалось, как можно, не будучи генералом спецслужб и не заручившись поддержкой властных особ, вершить внесудебную расправу над уважаемыми людьми. Это было крушение основ в голове весьма солидного и много чего повидавшего человека. То, что эти основы давно уже рухнули в окружающем мире, генерал Вощанов до сих пор не замечал. Разумеется, он знал, что Советского Союза уже нет и что его родная Контора поменяла название, но он почему-то считал, что окружающие его люди до сих пор остались совками, которых бросает в дрожь от одного только вида мундира или строгого серого пиджака, в кармане которого хранится служебное удостоверение. Ломая старый мир и получая в награду за труды собственность, Николай Емельянович был абсолютно уверен, что с легкостью войдет в элиту новой страны, оставив быдлу его незавидную долю быть человеческим материалом для построения нового царства. И вдруг кирпич взбунтовался, более того – грозит врезать по голове уважаемому человеку.

– Кто за вами стоит?

– А за ним никто не стоит,– вновь захихикал Юрлов.– Он сам по себе редкостная сволочь. Что вы от нас хотите, Феликс?

– Вот это уже деловой разговор, Павел Эдуардович. От вас мне нужны деньги. Те самые деньги, которые вы задолжали Николаю Емельяновичу. Как видите, я по-своему честен и не собираюсь снимать с вас последнюю рубаху. Вы не подскажете, господин Вощанов, какую сумму задолжал вам Юрлов?

– Идите к черту, Строганов, ничего я вам не скажу.

Павел Эдуардович был настроен менее героически и с готовностью соглашался, при определенных гарантиях разумеется, расстаться с суммой в сто миллионов долларов. Деньги были солидные, но не снимали моих претензий, о чем я со свойственной мне прямотой заявил Павлу Эдуардовичу. Не говоря уже о том, что речь шла не только о деньгах. Мне нужны были гарантии, что Юрлов не станет строить каверз и натравливать на скромного молодого человека своих могущественных знакомых.

– Я могу дать вам слово.

– Не смешите, Павел Эдуардович, поделитесь лучше информацией. В первую очередь неблаговидной. Это и вас касается, Николай Емельянович. Я сейчас разведу вас по разным комнатам и создам рабочую обстановку. А потом сравню полученные от вас сведения, дабы не вышло какой-нибудь погрешности с вашей стороны.

– Я ничего ни писать, ни говорить не буду,– процедил сквозь зубы Вощанов.

– Мне нравится ваш комсомольский пафос, Николай Емельянович. Надо полагать, ваши соратники по старательской артели его тоже оценят и скинутся на памятник генералу, павшему от рук террористов. А господин Юрлов возложит на вашу могилу цветы, поскольку его-то из лап террористов мы освободим. Пишите, Павел Эдуардович, пишите.

Я почти не сомневался, что Николай Емельянович по зрелом размышлении тоже согласится сесть за мемуары, и оказался прав. К сожалению, делился он своими секретами скупо и в этом смысле далеко отстал от бойкого Павла Эдуардовича. В беседе с глазу на глаз Николай Емельянович пообещал мне выдать индульгенцию за все мои прошлые прегрешения в обмен на свою свободу. Предложение показалось мне интересным:

– Пишите расписку, генерал. Вы получите свободу завтра пополудни. Но не дай вам бог меня обмануть. В этом случае я найду способ посчитаться с вами.

Утро нового дня красками не блистало. Дождя, правда, не было, но небо выглядело унылым. Мокрый асфальт норовил выскользнуть из-под колес машины, и это мне не нравилось. Сегодня предстояло много ездить по городу, и не хотелось, чтобы глупая случайность вдруг помешала пока что успешно развивающейся операции.

– Опять поменял машину? – спросил у меня вместо приветствия Чернов.

Вопрос был чисто риторическим, и я не стал на него отвечать. Детектив сел на заднее сиденье и проверил, как вынимается из кобуры пистолет. Стопроцентной уверенности, что профессионалы из спецслужб справятся с отведенной им ролью, не было ни у него, ни у меня.

– Разрешение на проведение операции получено из самых высших сфер. Так что лояльность и поддержка правоохранителей нам обеспечена. Судя по всему, этот Вощанов действительно очень крупная фигура, иначе с чего бы такой переполох?

Начинать операцию предполагалось у ателье «Этуаль» с появлением Борисова на рабочем месте. Была надежда, что наши оппоненты держат под контролем не только дом бизнесмена, но и все те места, где он может появиться. Иной возможности выйти на людей, прихвативших Банщика, у них просто нет. Странно, что они так поспешно устранили Косоурова, даже не попытавшись нащупать его связи. Хотя, возможно, я их недооцениваю, и они уже знают о существовании не только Строганова, но и Храпова.

В прошлый раз кавказцы охотились за мной на «жигулях». Внимательно оглядев местность у ателье, я таковых не обнаружил. Хотя место была бойкое, и автомобилей, как стоящих недвижимо, так и катящих по магистрали, хватало. Я боялся пропустить «форд» Веселова, но, оказывается, десантник не стал рисковать своей собственностью и подкатил к ателье на знакомой уже мне «Волге». Именно в этой «Волге» сидел Язон, когда мы с Черновым похищали Вощанова. Надо сказать, что отставной генерал не проявил особого героизма. Ни пугать, ни тем более бить его не пришлось. Человеком он был рискованным, но, похоже, не тогда, когда речь шла о его собственной жизни.

Борисов, словно оправдывая мое нелестное о нем мнение, выполз из «Волги» на полусогнутых. При этом он испуганно озирался по сторонам. Веселову пришлось несколько раз толкнуть его в спину кулаком, прежде чем бизнесмен осмелился наконец приблизиться к дверям своего заведения. За пять минут, которые они пробыли в помещении, ничего сверхординарного не случилось, да и в поле нашего зрения никто подозрительный не попал. Что еще ни о чем не говорило. Я, например, не смог обнаружить и профессионалов Шестопалова, хотя точно знал, что они где-то здесь караулят Борисова на двух машинах.

– Забрызганная грязью «Нива» у книжного магазина,– подсказал мне Чернов.– А «мерседес» стоит у черного входа.

Диспозиция была выбрана удачно, мы контролировали практически все пространство у ателье. Правда, никаких выгод из этого пока что не извлекли. Никто на Борисова нападать не собирался, хотя он уже покинул свое заведение и теперь, опекаемый десантником, который очень натурально разыгрывал из себя крутого охранника, поспешно возвращался к «Волге».

– Клюнуло,– сказал Чернов и указал пальцем на вынырнувший из-за угла уже знакомый мне «жигуленок».

В салоне, кроме водителя, никого не было, а потому не приходилось пока что ожидать немедленной атаки наших оппонентов. Скорее всего, удачливый разведчик сейчас названивает своим боссам, приглашая их на облаву. Трудно сказать, заметил ли сидевший за рулем «Волги» Веселов преследователя на «жигулях», но в «Ниве» его заметили и немедленно пристроились в хвост. Нам с Черновым пришлось пропускать еще и белый «мерседес» с профессионалами, который стартовал от черного входа. Мне наша позиция откровенно не нравилась: в случае неожиданной разборки мы оказывались на периферии, с риском опоздать на помощь нуждающимся в нашей поддержке людям. Веселов, надо отдать ему должное, не торопился. Собственно, в его задачу как раз и входило позволить преследователям как можно увереннее вцепиться в свой хвост, чтобы потом привезти их в место, удобное для действий профессионалов. Причем как с той, так и с другой стороны, ибо вряд ли кавказцы станут атаковать его на людных улицах, привлекая к себе внимание сотен глаз. Поднятый не ко времени шум мог поставить под сомнение успех всей операции.

Веселов свернул с центральной магистрали в проулок, ведущий к гаражам. Место нельзя сказать что совсем безлюдное, но вполне приемлемое для решительных действий. Появление здесь Борисова никого не должно было насторожить, поскольку он жил неподалеку и ставил в одном из боксов свою машину. Насколько я представлял себе план операции, разработанный Шестопаловым, «Нива» и «мерседес» должны были обогнать «Волгу», чтобы встретить ее у гаражей, что и было уже сделано. Дабы не остаться совсем уж в ауте, я неосторожно увеличил скорость и почти у самого поворота поравнялся с «жигулями». Мне удалось даже встретиться глазами с водителем, который тут же отвернулся. В проулок я свернул раньше, чем успел сообразить, что за рулем преследовавшей Веселова машины сидит вовсе не кавказец, а совсем другой, очень хорошо известный мне человек. Это был подручный Храпова Анатолий. И тут меня словно озарило. Я вдруг понял, почему так глупо погиб Косоуров. Опытного в криминальных делах урку убили вовсе не кавказцы – его устранил Храпов, а теперь он охотится за мной. Подполковник рубил хвосты, напуганный активностью генерала Вощанова и возможным предательством Юрлова.

– По-моему, этот хмырь в «жигулях» нас вычислил,– задумчиво проговорил Чернов, оглядываясь назад.

Анатолий за нами в проулок не свернул, подтверждая тем самым мои печальные предположения по поводу врожденной гнусности отдельных представителей человеческого рода.

– Охотимся не мы – охотятся за нами,– пояснил я недоумевающему детективу.

В заблуждение меня ввел желтый «жигуленок», я точно знал, что на нем ездили кавказцы. Видимо, на этом Храпов и строил свой расчет, заманивая меня в ловушку. О нашей операции он, похоже, узнал заранее, и ничего удивительного в этом не было, поскольку похищение Вощанова вызвало большой переполох. А вот что касается кавказцев, то их, скорее всего, постигла судьба Косоурова и его быков. Круто взялся за дело подполковник Храпов, не щадя чужого живота, хотя, надо признать, опасность и для него, и для столичных покровителей была нешуточной.

– И чем все это нам грозит?

– Думаю, что все выезды отсюда перекрыты, и нас либо изрешетят из автоматов, либо сожгут из гранатометов.

– Я так понимаю, что кто-то вмешался в игру?

– Ты правильно понимаешь, Виктор.

– Неужели Храпов?

– А почему нет? Устранив нас, он тем самым избавляется от свидетелей.

– И что ты собираешься делать?

– Я собираюсь поменять машину.

Я достал пистолет и вылез из «опеля», Чернов последовал моему примеру. Пока вокруг гаражей все было тихо. Двери одного бокса были распахнуты настежь, а прямо на выходе мужик в замызганной спецовке возился с колесом. К нему я и направил свои стопы. Не то чтобы ремонтник нас испугался, но при виде двух нехилого вида мужчин в черных плащах он насторожился, на всякий случай перехватил поудобнее монтировку и выпрямился. Был он немал ростом, слегка полноват и, видимо, не особенно пуглив.

– Ну и в чем дело? – спросил он, вытирая грязный лоб тыльной стороной левой ладони.

– Хотели купить вашу машину,– любезно ответил я.– Она на ходу?

Мужчина оглянулся на стоящий за спиной синий «москвич» и недоуменно пожал плечами:

– Машина на ходу, но не продается.

– Тогда давайте меняться.

– Шутить изволите.

Предложение, что ни говори, было из ряда вон выходящим. Менять иномарку на отечественный заезженный ширпотреб мог только сумасшедший или проходимец. К сожалению, у меня было слишком мало времени для того, чтобы вступать в длительную дискуссию по поводу достоинств отечественного и зарубежного автотранспорта. Моими главными аргументами были пистолет и документы на машину, выданные на мое имя. Пистолетом я, разумеется, никому не угрожал, а просто держал его в руке, но у моего оппонента пропала охота к спорам.

– Не драться же мне с вами,– хмуро сказал мужик.– Берите.

«Москвич» завелся с пол-оборота. Судя по всему, приобрели мы его у рачительного хозяина, знающего толк в технике. За руль сел Чернов, отложив в сторону шляпу и натянув на голову одолженную в гараже вязаную шапочку. Дабы не подвергать лишнему риску Веселова с Борисовым, мы решили выбираться из ловушки кружным путем. Однако, как я предполагал, здесь нас тоже поджидали. Все тот же настырный «жигуленок», прилипший к нам еще у ателье, караулил нас под развесистым тополем. Я старался не высовываться с заднего сиденья, но, по словам Чернова, в машине было двое: известный уже нам водитель и еще один человек с автоматом.

– Проскочим? – спросил я у Чернова.

– Вряд ли,– хрипло отозвался Виктор.– Стоят они впритык с дорогой. Увидят тебя в салоне и расстреляют в упор.

В принципе можно было бы попробовать прорваться через поляну, но такое странное поведение синего «москвича», который, вместо того чтобы двигаться по асфальту, начинает выписывать вензеля по ухабам, наверняка вызовет подозрение у наших преследователей.

– Двадцать пять метров, десять метров. Давай, Строганов!

Выстрелили мы с Черновым почти одновременно: я в своего знакомого, сидящего за рулем, а он в нервного автоматчика, который в последний момент все-таки успел нажать на спусковой крючок, без всякого, впрочем, для нас ущерба. Правда, на лобовом стекле нашего «москвича» зияла дырка от пули, но это, по-моему, была работа детектива, коему некогда было перемещаться к окну, и он стрелял прямо от руля.

«Москвич», сослуживший нам немалую услугу по дезориентации неприятеля, юркнул между домами, равнодушные жители которых так, кажется, и не заметили развернувшейся неподалеку драмы, и вынес нас на главную магистраль.

Я достал из кармана мобильник и позвонил Крюкову:

– Коля, отпускай арестантов и сматывайся сам. Скоро у тебя будут гости.

Все, что можно было получить от банкира и генерала, я уже получил. Сказать, что оба были предельно откровенны со мною, не могу, но кое-чем они все же поделились. А убивать их я, естественно, не собирался. Оба мне нужны были живыми. Я нисколько не сомневался, что Храпов вот-вот доберется до Борисова и вытрясет из него адрес моей запасной квартиры. Будем надеяться, что у Веселова хватит ума не разыгрывать из себя героя и не мешать отмороженному подполковнику решать возникшие проблемы.

Игорь Веселов по прозвищу Фотограф

Я сразу понял, что дело оборачивается совсем не так, как планировали стратеги Чернов и Строганов. Хотя поначалу все вроде складывалось нормально: мы подхватили любопытствующего молодчика на «жигулях» возле ателье и протащили его чуть ли не через весь город к гаражному кооперативу «Радуга», где у хозяйственного Борисова был свой бокс. У водителя «жигулей» был вагон времени, чтобы вызвать подмогу и правильно сориентировать подельников в городском пространстве. Ибо наши преследователи конечно же хорошо знали и место работы Борисова, и место его жительства. Я со всем возможным в данных обстоятельствах тщанием загнал взятую у Шестопалова «Волгу» в приготовленную ловушку, но, увы, ловушка и не подумала захлопываться. Борисов сидел ни жив ни мертв, готовый к пыткам и смерти, но ожидаемый шквал мата и пуль на нас так и не обрушился. Страховавшие нас «Нива» и «мерседес» готовились отбить нас у разбойничьей шайки, но, к сожалению, воевать им было не с кем. Минут десять мы простояли паиньками на самом видном месте, но так и не дождались грозовых событий. Из подъехавшего к нам «мерседеса» вышел Вадим Шестопалов и расстроенно плюнул под колеса «Волги».

– Похоже, они раскусили, что мы вас стережем, и не рискнули с нами связываться.

Такое предположение, безусловно, имело право на жизнь, но появление на горизонте солидного вездехода внесло в него свои неожиданные коррективы. Шестопалов резко присел у переднего колеса «Волги» и вытащил пистолет. Его подчиненные во главе с Лосюковым тут же вывалились из «мерседеса» и залегли между горками строительного мусора, так и не вывезенного на свалку нерадивыми хозяевами недавно возведенного гаражного кооператива. Однако из вездехода не стреляли. Оттуда вылез человек в кожаном плаще без головного убора и высоко поднял над головой руки. Оружия при нем не было.

– По-моему, это парламентер,– сказал я Вадиму.

Шестопалов поднялся на ноги, оглядел стоящего метрах в тридцати человека в кожанке и приглашающе махнул рукой.

Человек, подошедший к нам, был немолод, широкоплеч, худощав, и на сильном с крупным носом лице его была написана озабоченность. Руки он опустил, но держал их на виду, дабы у нас не возникло сомнений в его мирных намерениях.

– Подполковник Храпов,– назвал он себя и протянул Вадиму свое удостоверение.– А вы люди генерала Вощанова?

– Да,– после некоторого раздумья подтвердил Шестопалов и оглянулся на своих поднявшихся с земли подчиненных.

– Я пытался вам помочь. К сожалению, похитители генерала в последний момент ускользнули, тяжело ранив моих людей, которые пытались их задержать.

– Вы имеете в виду кавказцев?

– Нет, я имею в виду Строганова и его подельника. Именно они, по моим данным, похитили генерала и банкира Юрлова.

– Но ведь Строганов сам был похищен? – растерянно проговорил Шестопалов.– Мне об этом сказали в милиции.

– Инсценировка,– пояснил Храпов.– Граф Феля горазд на подобные выдумки. Вы в курсе, что этот молодой человек рядом с Борисовым работает на Строганова?

– Клевета,– отозвался я.– Да и вообще: откуда вы взялись, липовый вы наш? Так любой и каждый нацепит на себя кожаный прикид, нарисует себе удостоверение и назовется фээсбэшником.

– Заберите у него пистолет,– кивнул головой на меня Храпов.– На всякий случай.

Сопротивляться я не стал, в моем положении это было бы глупостью. Страха я тоже не испытывал, ну хотя бы потому, что Шестопалов невесть откуда взявшемуся коллеге не шибко доверял и не спешил раскрывать ему свои объятия.

– Если Строганов был здесь, то почему мы его не видели? – подлил я масла в огонь недоверия.– Он что, невидимка, этот граф Феля? И выстрелов никто не слышал.

– И у Строганова, и у моих людей оружие с глушителями.

– Предусмотрительный вы человек,– ехидно заметил я.– Прямо истинный боец невидимого фронта.

– Борисов! – рявкнул в сторону моего подопечного грозный Храпов.– Где тебя прятал Строганов?

Борисов струхнул, впрочем, трусил он с самого начала нашего приключения, так что на его стойкость рассчитывать было трудно, да еще при столь откровенном давлении со стороны представителя ФСБ.

– Не знаю я адреса,– вильнул он было в сторону глазами, но короткий тычок в ухо сразу же его отрезвил.– Показать могу.

– Поехали,– предложил Храпов.– Времени у нас в обрез. Надо опередить Строганова. Чего вы боитесь, я один, а вас восемь человек.

За руль «Волги» на этот раз сел сам Шестопалов, меня, как личность сомнительную, перебросили на заднее сиденье, поместив между Храповым и Лосюковым. «Нива» и «мерседес» пристроились нам в хвост. Джип так и остался стоять на прежнем месте, повинуясь команде, брошенной Храповым. Борисов, сидевший рядом с Шестопаловым, услужливо показывал дорогу насупленному водителю.

– Давно работаешь на Строганова? – покосился в его сторону Вадим.

– Не работаю я на него,– сразу же открестился от графа Борисов.– Просто попросил помочь. Строганов дал мне ключи от пустующей квартиры. Я там пересидел пару дней. Потом мне посоветовали обратиться за помощью к Фотографу, потому что он всех крутых в городе знает.

– Строганов посоветовал?

– Харитоша. То есть Харитонов. Его еще Хряком зовут. А в моем положении впору за соломинку хвататься.

Надо сказать, что Борисов довольно связно излагал легенду, которую мы с Черновым приготовили перед его встречей с генералом Вощановым. И эта легенда именно сегодня пришлась как нельзя кстати. Пока непонятно, правда, было, почему это бизнесмен начал меня выгораживать, но, скорее всего, он, как и Шестопалов, не слишком доверял Храпову и решил, что время для предательства еще не наступило, благо пыток к нему пока никто не применял. Мне же его ложь была на руку, ибо помогала еще какое-то время морочить голову заподозрившим меня людям.

– Помяни мое слово, Вадим, либо мы нарвемся на засаду, либо схватимся руками за воздух. Этот гусь в коже нам просто мозги пудрит.

– Заткнись,– зло бросил Храпов и неосторожно ткнул меня локтем в бок. Удар был не очень болезненный, но я в долгу не остался, и после моего тычка у подполковника перехватило дыхание.

– В следующий раз просто выкину из салона,– вежливо пообещал я ему.– На этой дверце замок слабый.

Видимо, Храпов просто запамятовал, что я пока еще не арестованный, а подозреваемый и обращаться со мной следует согласно статусу. Тем более что его положение немногим отличалось в лучшую сторону от моего.

– Сука,– процедил сквозь зубы подполковник.

– От такого слышу,– не остался я в долгу.

– Перестаньте,– потребовал сидевший по правую от меня руку Лосюков.– Что вы как дети.

Забавное происшествие с подполковником отвлекло меня от мрачных размышлений, правда, ненадолго. Я никак не мог понять, откуда он вообще взялся, этот злобный надутый гусак. Ни Чернов, ни Строганов мне даже не намекнули о его существовании. Впредь мне наука: не связывайся с людьми, отправляющими агента на задание с завязанными глазами. Проанализировав кое-какие разрозненные факты по делу о фальшивых купюрах, я пришел к выводу, что Храпов вполне мог быть участником этой аферы, ныне предпринимающим героические усилия, чтобы ликвидировать своих подельников Строганова и Чернова, дабы замести следы.

Шестопалов остановил машину возле скромной хрущобы, которая лет сорок облагораживала местный ландшафт, хотя слово «облагораживала» здесь явно лишнее. Но в любом случае это было заслуженное здание в крупнопанельную клетку. Я сам родился и прожил значительную часть жизни в подобном советском замке с совмещенными санузлами и отсутствием всякой звукоизоляции, что делало его похожим на музыкальную шкатулку с прямым включением в частную жизнь соседей. В этот раз войсковая операция проводилась без чуткого руководства товарища генерала, но, увы, с тем же успехом. Или, точнее, успехом было то, что никто из начальственных особ не был похищен, хотя вторая строгановская квартира была столь же пуста, сколь и первая.

– А что я тебе говорил, Вадим,– не преминул я уколоть своего босса.– Храпов нас просто за нос водит. Не было у гаражей Строганова. Я не исключаю, что граф вообще уже покойник. Как не поручусь за здоровье генерала и банкира. У меня есть основания полагать, что подполковник Храпов ликвидировал похитивших их кавказцев.

– Заткнись, Фотограф,– зло прошипел в мою сторону подполковник и неосторожно полез рукой в карман плаща. Возможно, ему просто понадобился носовой платок, чтобы вытереть покрытый испариной лоб, но тренированные волкодавы Шестопалова расценили его жест по-своему и в два счета опрокинули на затоптанный пол. Пока Храпов исходил матом, я предложил позвонить Рыкову и Синявину, которые могли нам прояснить участь кавказцев.

– Я сам позвоню.– Шестопалов достал мобильник и начал набирать номер.

Звонил он, по-моему, Синявину, и разговор был недолгим, во всяком случае, уже через полминуты Вадим отключился от абонента и спрятал телефон в карман. После чего в задумчивости почесал квадратный подбородок. Я уже знал, что этим жестом «майор Петров» выражает крайнюю степень интеллектуального напряжения.

– Два часа назад на окраине города, в частном секторе, в одном из домов было обнаружено четыре трупа. По чисто внешним приметам это выходцы с Кавказа.

– А похищенных или хотя бы их следов они не обнаружили? – спросил с надеждой Лосюков.

– Увы,– вздохнул Шестопалов.– Соседи утверждают, что ночью к дому подъезжала машина, потом вроде бы слышались какие-то хлопки. Но никто, конечно, не пошел ночью проверять, что там происходит на чужом подворье, арендованном пришлыми людьми. Даже если пленники были, то их вполне могли забрать убийцы.

– А я что говорил! Мне этот подполковник сразу не понравился. Борисов, ты случайно не в курсе, был этот подполковник знаком со Свищом?

– Ничего я не знаю,– отвел глаза в сторону владелец ателье.– Со Свистуновым многие были знакомы.

– Не юли, Борисов,– строго сказал Шестопалов.

– Ну видел я их один раз вместе, случайно. Только они тогда, по-моему, здорово ругались.

– О фальшивых купюрах ты от Свистунова узнал? – Шестопалов обернулся к лежащему на полу в наручниках Храпову и скомандовал своим людям: – Поднимите его.

– Угадал,– криво усмехнулся подполковник, к которому вернулось утерянное было самообладание.

Мелодия, зазвучавшая из кармана Шестопалова, прервала разговор. На этот раз мобильник принес радостную весть – генерал Вощанов жив! Это он звонил своему подчиненному с требованием немедленно прибыть для разбора полетов.

– Везите меня к генералу,– облегченно вздохнул Храпов.– Ему я расскажу все.

Шестопалов на всякий случай уточнил у Николая Емельяновича, не затруднит ли его встреча с провинциальным подполковником, и получил в ответ, что – нет, не затруднит. Наручники с Храпова, однако, снимать не стали. Правда, возникли некоторые сомнения по поводу Игоря Веселова – а не наградить ли и его браслетами за долгую беспорочную службу? Но в последний момент товарищи офицеры решили, что никуда этот субъект и без наручников не денется. На этот раз из начальственной «Волги» меня перебросили в убогую «Ниву» под строгий присмотр двух молчаливых амбалов, получивших приказ со мной не церемониться. Предосторожность нелишняя, ибо мне становилось все очевиднее, что спасение утопающих – дело рук самих утопающих. Я не горел желанием встречаться с генералом Вощановым и готов был при первой же возможности удариться в бега. К сожалению, такой возможности мне не представилось. Машины на большой скорости проскочили городские магистрали и выехали на трассу. Я не сомневался, что меня везут на загородную виллу, где я уже имел счастье беседовать с одним из вершителей наших судеб и разрешителем мировых проблем. По моему скромному мнению, такие люди, как Николай Емельянович, способны были только приумножать проблемы в силу косности мышления, но вслух ничего крамольного я высказывать не стал, поскольку мое положение и без того было незавидным.

Загородный дворец встретил нас настороженно, чтобы не сказать враждебно. Я, честно говоря, затруднился определить, кому этот дом вообще принадлежит и зачем понадобилось прятать его от людских глаз среди лесных насаждений. Но, в конце концов, у богатых и наделенных властью свои причуды, и не нам, малым сим, учить их уму-разуму.

Судя по всему, Николай Емельянович опередил нас буквально минут на пять. Он не успел даже снять сильно помятый плащ, лицо его выглядело под стать одежде. Создавалось впечатление, что он всю ночь не смыкал глаз, а в его возрасте это крайне вредно. Нос Вощанова покраснел уже до полного безобразия, глаза же рисковали окончательно пропасть под опухшими веками. Все-таки лишение свободы, даже если оно проходит в относительно комфортной обстановке, негативно отражается на внешнем облике и на внутреннем состоянии. Мне показалось, что Николай Емельянович сильно расстроен и потерял значительную часть присущей ему уверенности. В комнате кроме Вощанова был еще один человек, скромно державшийся в тени. Мне показалось, что это и есть хозяин загородного особняка, к которому генерал обратился за помощью после освобождения из плена. Помощь столичному гостю была оказана, но настроение его от этого не улучшилось. Взгляд, брошенный им на Шестопалова, не предвещал последнему ничего хорошего.

К сожалению, меня не пригласили в кабинет и я не мог слышать, о чем беседуют за закрытыми дверями Николай Емельянович с подполковником Храповым, которому руки на всякий случай сковали за спиной. Ни Шестопалова, ни Лосюкова Вощанов в кабинет не пустил, предпочтя беседу с глазу на глаз. Наверное, я был единственным из присутствующих, который догадывался, о чем сейчас говорят генерал с подполковником. И тому и другому мешал Феликс Строганов, и, скорее всего, Вощанов в обмен на свое покровительство потребует от Храпова голову своего главного врага. Я нисколько не сомневался, что генерал наговорил в плену много лишнего, а Строганов принадлежит к числу людей, способных использовать даже малую зацепку, чтобы докопаться до тщательно оберегаемых тайн. Да и вообще граф мог сильно подорвать авторитет Вощанова в глазах соратников по подпольной борьбе за наследство компартии, если бы вдруг вздумал торговать тайнами, полученными от загнанного в угол генерала. Словом, граф Феля был той фигурой, на нелюбви к которой Вощанов с Храповым могли обрести сердечное согласие, и они его обрели. Через полчаса откровенного разговора генерал пригласил в кабинет меня, Шестопалова и Лосюкова.

– Снимите с подполковника наручники,– сразу распорядился он, что и было тут же исполнено с похвальной расторопностью.

Если судить по лицу, то Храпов был доволен заключенными договоренностями. Он не то чтобы сиял от счастья, но глянул в мою сторону с явным торжеством.

– Итак, молодой человек,– процедил по моему адресу Вощанов,– вы нас предали.

– Предать я вас не мог по той простой причине, что никогда не состоял в вашей организации.

– Вы работаете на Строганова?

– Нет, я работаю на Виктора Чуева, которого напугали угрозы Вадима Шестопалова. В мою задачу входило направить ваше внимание на Павла Эдуардовича Юрлова и тем самым отвести опасность от своего клиента. Я убедился, что Чуеву ничто не грозит, с вашей стороны, по крайней мере, Николай Емельянович, и собирался свалить в сторону, но тут вас похитили. Верный дружеским обязательствам, я попытался вас спасти. Что касается Строганова, то это вообще не мои проблемы. Это проблемы подполковника Храпова, и я сильно сомневаюсь, что он их когда-нибудь решит.

– А если я попрошу вас помочь Александру Юрьевичу,– прищурился в мою сторону Вощанов.

– Если мне не изменяет память, Николай Емельянович, мы с вами договорились об оплате моих скромных трудов. Без меня вы вряд ли вышли бы на дело о фальшивых купюрах, с помощью которых можно прищучить банкира, но вы почему-то не торопитесь с оплатой.

– Вот подонок,– дыхнул в мою сторону мстительный Храпов.– Пришить его, и все дела.

– Убивать меня нельзя, Александр Юрьевич, я ценный свидетель, который может выступить на процессе по делу одного недостойного подполковника, приторговывающего фальшивыми купюрами. А процесс этот неизбежно состоится, к неудовольствию очень влиятельных лиц, если господин Храпов не выполнит взятых на себя обязательств. Я правильно излагаю суть дела, Николай Емельянович?

– Правильно,– кивнул головой Вощанов.– За исключением одной маленькой детали: на процессе мы можем обойтись и услугами одного Борисова. Вы понимаете, о чем я говорю, Игорь. Постарайтесь оправдать оказанное вам доверие и не надейтесь, что ваши заслуги когда-нибудь будут оплачены денежными купюрами. Мне почему-то кажется, что в ваши годы право на жизнь тоже стоит недешево.

Феликс Строганов по прозвищу Авантюрист

Юрлов домой не вернулся. В его непростой ситуации это был, пожалуй, правильный ход. Требовалось в спокойной обстановке все обдумать и принять ответственное решение на холодную голову. Тем не менее у меня была ниточка, потянув за которую я мог вытащить банкира за ушко да на солнышко. Мой визит к Марии Носовой можно было, конечно, назвать неожиданным, однако, надо отдать должное хозяйке, незваным гостям не удалось застать ее врасплох. И, пока Чернов с интересом разглядывал заполнявший квартиру антиквариат – наследство, доставшееся Машке от третьего мужа-коллекционера, я приступил к охмурению красивой дамы с целью добраться до ее жениха-мультимиллионера. Не знаю, делился ли Павел Эдуардович с невестой своими проблемами, но, зная Носову не первый год, я был почти уверен, что она в курсе тех сложностей, с которыми столкнулся Юрлов в последние дни. У Машки были свои источники информации, не менее надежные, чем мои.

– Кофе не угостишь? – напомнил я озабоченной хозяйке о законах гостеприимства.

– Я бы с удовольствием тебя этим кофе обварила, Феликс,– зло глянула в мою сторону Носова.– Зачем тебе понадобилось похищать Павла Эдуардовича? Все-таки каким ты был подлецом, таким и остался. У нас же свадьба на носу, и тебе об этом отлично известно.

– Я просто полагал, дорогая, что тебе приятнее будет видеть Павла Эдуардовича на брачном ложе, а не в гробу. Дело в том, что Юрлова хотел устранить один нехороший человек, Храпов его фамилия. Мне пришлось вмешаться и слегка подкорректировать ситуацию. Не то чтобы я души не чаю в твоем будущем муже, но он мне нужен живым. И даже, как это тебе ни покажется странным, богатым и влиятельным. Сейчас вопрос о жизни и смерти Павла Эдуардовича не стоит так остро, но есть люди, которые хотят поживиться его деньгами. Я думаю, ты не собираешься доживать век в нищете, а без моей помощи Юрлову деньги не сохранить и на вершине не удержаться.

– А почему я должна тебе верить, граф?

– А что, я тебя когда-нибудь подводил?

Мария призадумалась. Похоже, у нее были сомнения в том, что Павел Эдуардович, несмотря на весь свой ум и врожденную подлость, способен в одиночку справиться с многочисленными врагами, обложившими его со всех сторон. Юрлову нужны были союзники, но сможет ли Феликс Строганов стать таким союзником, это большой вопрос. Вопрос и для банкира, и для его невесты. Причем далеко не факт, что люди, полезные Юрлову, окажутся столь же полезными и его супруге, которой конечно же не улыбалась роль домашней работницы при богаче муже. Пусть даже если эта работа ограничивается только услугами на сексуальном фронте.

– А что лично я буду с этого иметь?

– Миллион долларов в качестве подъемных и по двести пятьдесят тысяч долларов ежегодно на карманные расходы.

– Ты думаешь, я стою таких денег?

– Безусловно, моя дорогая, ты стоишь гораздо дороже. Это всего лишь те деньги, которые я могу тебе заплатить за службу и дружбу. Прими все-таки в расчет, что я человек небогатый.

– Мне Витька Чуев говорил, что речь идет о двухстах миллионах долларов.– Носова пристально посмотрела мне в глаза.

– Очень может быть. Но эти деньги нужно еще взять. Словом, убедительная к тебе просьба, Мария, свяжись со своим женихом и убеди его встретиться со мной. Спасибо за кофе.

Кофе, к сожалению, нам так и не подали. Носова была не на шутку озабочена свалившимися на нее проблемами, а потому я охотно простил ей рассеянность и нарушение светского этикета. Непрезентабельный «москвич» принял нас с Черновым в свою утробу и вывез на залитые солнцем городские улицы. Золотыми эти улицы казались не только от солнечных лучей, но в еще большей степени от опавших листьев. Я поделился поэтическими наблюдениями с Черновым, но резидент Шварц остался равнодушен к природным красотам и принялся обзванивать свою агентуру. Сведения, добытые им, были более чем интересны, особенно по части несчастных кавказцев, вздумавших вести себя в кирпично-панельных джунглях, как в горах, и получивших предметный урок ведения партизанской войны в городских условиях. Неожиданностью для меня их смерть не явилась, поскольку после того, как они обозначили свой интерес к делу Банщика, участь их была решена. А вот что касается встречи Храпова с Вощановым, то тут следовало пошевелить мозгами.

– А твои люди уверены, что это был именно Храпов?

– Во всяком случае, речь идет о неизвестном, который сидел в одной машине с Шестопаловым и Веселовым. Сначала они на трех машинах навестили твою квартиру, потом в том же составе отправились в загородный дом Константина Сергеевича Тюрина, где, как тебе известно, остановился генерал Вощанов.

О Тюрине Николай Емельянович достаточно подробно писал в своих записках, которые я бегло просмотрел сегодня утром. Фигура это для меня новая, не числился он и в черновском досье. Что, разумеется, ни о чем еще не говорило. А вот знакомство Тюрина с Вощановым и участие в сомнительных делах отставного генерала делало его весьма перспективным для дальнейших разработок.

– А где сейчас находится Вощанов?

– На пути в аэропорт. Мои люди его сопровождают. Судя по всему, генерал решил вернуться в столицу.

Несколько неожиданное решение Николая Емельяновича. Хотя ему, вероятно, надо оправдаться в глазах соратников за нелепое исчезновение аж на целые сутки, вызвавшее, надо полагать, немалый переполох. Вощанов человек опытный, прекрасно знающий людей, с которыми ведет нелегкий бизнес, а потому с пустыми руками он не полетел бы. Значит, уверен, что в ближайшие часы все будет решено. А именно: строптивый Строганов будет устранен, расшалившийся же банкир Юрлов призван к порядку. И, похоже, его уверенность зиждется на весьма серьезной основе.

– А что там у нас с подельником покойного Алекперова? Он по-прежнему сидит на нарах или его уже освободили?

– Я просил Рыкова придержать его на сутки, но сегодня его должны освободить. Никаких улик против него нет, не удалось даже доказать, что в ресторан он пришел вместе с Алекперовым.

– Надо бы с ним поговорить. Наверняка человеку интересно будет узнать, как погибли его дружки.

Олег Рыков пошел нам с Черновым навстречу и выпустил на свободу кавказца не раньше, чем мы подъехали к райотделу милиции. Сначала Вахитова ввели в эти двери в наручниках и в сопровождении охраны, а потом, спустя минут пятнадцать, мы увидели его выходящим на свободу с чистой совестью и воспользовались подходящим случаем для знакомства. Точнее, воспользовался Виктор Чернов, поскольку моя физиономия могла показаться Вахитову недружественной, ибо я активно участвовал в ресторанной драке.

– Извините, что я вас беспокою, но возникли некоторые обстоятельства, требующие прояснения.

– Ты что, мент?

– Я частный детектив. Садитесь в машину, Вахитов, это в ваших интересах.

Вахитов покосился на отделение милиции и, видимо, сообразил, что похищение ему вряд ли грозит, а потому сел к нам в «москвич» без большой опаски. Дверцу за собой он, впрочем, не закрыл, цепляясь одной ногой за шершавый асфальт. На меня он смотрел с большим подозрением, может, узнал.

– Мы действительно встречались,– подтвердил я.– Вы, наверно, уже догадались, что там, в ресторане, вас подставили?

– Допустим. И что из этого следует?

– Из этого следует, что ваши подельники убиты. Алекперов – в больнице, а четверо остальных – в арендованном на улице Пархоменко частном домике. Случилось это минувшей ночью. Вас тоже убьют, Вахитов. Вон там, в районе остановки, куда вы направили свои стопы, вас поджидает киллер.

– Я вам не верю.

– Это ваше право. Вот вам мобильный телефон, если останетесь живы, то позвоните мне, я назову вам фамилию человека, который охотится за вами, и скажу, где его можно найти.

Вахитов взял мобильник, задумчиво повертел его в руках и сунул в карман куртки. На смуглом лице его не отразилось ничего. Он лишь бросил на меня пристальный взгляд, словно собирался запомнить навек, и покинул машину. Мы с Черновым с интересом следили за тем, как он шел по тротуару. Предупреждая его о киллере, я отнюдь не лгал, ибо был стопроцентно уверен, что Храпов не упустит из виду грядущее освобождение последнего оставшегося в живых подельника Алекперова и устранит его просто из предосторожности. Внешне Вахитов не выказывал признаков беспокойства, то есть не озирался в испуге по сторонам, но я нисколько не сомневался, что он моим предостережениям внял. Другое дело, что у него действительно не было причин мне верить, а возможным доказательством моей правоты могла стать смерть кавказца. Кажется, Вахитов увидел стремительно приближающуюся машину даже раньше нас с Черновым. Во всяком случае, он проявил просто чудеса ловкости и в немыслимом кульбите сумел избежать соприкосновения с жаждущим его смерти железным конем. Очень может быть, что вдогонку Вахитову прозвучал и выстрел, но за это я ручаться не могу. В любом случае кавказец остался жив и успел нырнуть в ближайшую подворотню. С чем я его мысленно поздравил.

– Ну что, навестим теперь господина Тюрина,– предложил я Чернову и, не дожидаясь его согласия, тронул с места «москвича».

– Тебе не кажется, что нам пора сменить машину? – спросил Виктор.

– Ни в коем случае,– запротестовал я.– По этой машине Храпов легко нас найдет, он наверняка сейчас опрашивает членов гаражного кооператива «Радуга».

В загородном доме господина Тюрина нас не ждали. Если здесь и была обслуга, то на время гостевания столичного гостя ее удалили. По сведениям, полученным от наружного наблюдения, организованного Черновым, в доме кроме самого хозяина находятся еще двое или трое охранников, оставленных Вощановым. Поэтому мы подрулили к парадному входу практически без опаски. «Москвич», конечно, машина плебейская, и подобной рухляди подле роскошных особняков делать-то, в общем, нечего, но, с другой стороны, он ни в ком не вызывает подозрения, ибо ни одна уважающая себя сволочь не сядет за руль подобной консервной банки. Скорее всего жлобы, оставленные генералом в распоряжении Тюрина для славных дел, приняли нас за лохов, заблудившихся в малознакомой местности и заруливших туда, где им быть не полагалось. Охранники спустились с крыльца без особой опаски и сразу же стали демонстрировать агрессивность. И это несмотря на мой вежливый и очень уместно прозвучавший вопрос:

– Вы не подскажете, как нам проехать к правлению колхоза «3аря коммунизма»?

– Чего? – растерянно произнес ближайший ко мне жлоб и попытался оглянуться на своего товарища, который, возможно, был более информирован в данном вопросе.

Удар я нанес прямо в челюсть, вложив в него все свои силы. Не скажу, что это был классический нокаут, поскольку мне пришлось добавить ногой по печени оппонента, а в боксе подобные приемы, кажется, запрещены. Чернов вступил в схватку одновременно со мной и практически с тем же результатом. Его соперник удивленно хрюкнул и прилег на асфальтированную дорожку. После чего мы на всякий случай сковали поверженным охранникам руки наручниками и оставили их на свежем воздухе, который должен был, безусловно, способствовать их пробуждению от спровоцированного нашими ударами сна.

Тюрин, сидевший за столом и в задумчивости пережевывавший пищу, вскинул на нас удивленные глаза, на худом и сероватом лице его читалось самое неподдельное изумление.

– Приятного аппетита, Константин Сергеевич. Это ничего, что мы к вам вот так, запросто, без предупреждения?

– Вас послал Николай Емельянович? – спросил Тюрин, вытирая губы салфеткой.

Разносолов на столе не было, видимо, хозяин обедал по-походному, консервированными продуктами, извлеченными из холодильника. Судя по количеству приборов, обедал он один. Вероятно, поверженные нами охранники не были того ранга особами, которых сажают за один стол с очень значительными людьми. Не дожидаясь приглашения, я присел к столу, возложив на Чернова обязанность осматривать помещение во избежание сюрпризов.

– Извините, что прервали вашу трапезу, господин Тюрин, но у нас дела. Генерал Вощанов оставил вам документы, касаемые Павла Эдуардовича Юрлова, нам поручено их забрать.

– Но мы же договорились с Николаем Емельяновичем – переговоры с Юрловым буду вести я.

– Увы, дорогой Константин Сергеевич, жизнь иной раз вносит коррективы даже в хорошо продуманные и согласованные планы. Вы храните бумаги в сейфе?

– Нет, они лежат в столе. Я жду звонка Храпова, он должен решить кое-какие проблемы. Я не понимаю, что происходит, в конце концов?

– Виктор, проверь,– кивнул я детективу.

Пока Чернов обыскивал кабинет хозяина, мы с Константином Сергеевичем с большим интересом изучали друг друга. Тюрину было что-то около сорока. Высокий лоб, очки в роговой оправе, сухое породистое лицо. Сразу видно – интеллектуал. По нашим данным, он был директором юридической конторы, ничем особенно не прославившейся в наших палестинах. Из чего можно было сделать вывод, что она была всего лишь ширмой для иных дел, которые не собирались афишировать. Словом, передо мной сидел специалист, способный говорить с Юрловым на одном языке. Видимо, Вощанов знал, кому поручать ведение деликатных дел в финансовой сфере.

– Вы ведь, кажется, недавно в нашем городе, господин Тюрин?

– Я живу здесь уже три года,– нехотя отозвался хозяин.

– Странно, что наши пути до сих пор не пересеклись.

Появление детектива с аккуратной папочкой в руках прервало наш с Тюриным светский разговор. Чернова настолько заинтересовало содержание бумаг, небрежно хранимых Константином Сергеевичем, что он с трудом оторвал от них глаза и ответил на мой немой вопрос кивком головы.

– Я протестую,– встрепенулся юрист.– Что вы себе позволяете! Я буду жаловаться Николаю Емельяновичу.

– Да бога ради, господин Тюрин, что вы так волнуетесь. Впрочем, генерал уже в самолете. Кстати, у вас нет номера телефона господина Храпова? Хотелось бы с ним словом перемолвиться.

– Да кто вы такой, в конце-то концов? – взвился со своего места Тюрин.

– Строганов Феликс Васильевич, честь имею. Вы извините, что сразу не представился.

Для господина Тюрина мои слова явились сюрпризом, чтобы не сказать ударом. Высокий лоб сразу же покрылся мелкими капельками пота, и он не столько сел, сколько рухнул на стул. Честно говоря, мне до сих пор не приходилось встречаться с такой реакцией на свою довольно благозвучную фамилию. Возможно, меня оговорили недоброжелатели, но Константин Сергеевич смотрел на меня с таким ужасом, словно перед ним по меньшей мере сидел рогатый монстр, собирающийся отнять у него и жизнь, и душу.

– Так как же все-таки с номером телефона Храпова?

Тюрин с трудом переваривал информацию, обрушившуюся на его голову столь внезапно. Он, видимо, был абсолютно уверен, что сотрудничество с генералом Вощановым – надежная гарантия от любых поползновений мелкоуголовных элементов, и эту уверенность не смогла поколебать даже странная история, приключившаяся с Николаем Емельяновичем. Впрочем, очень может быть, Вощанов не стал делиться с Тюриным подробностями своего недолгого пребывания в плену, а его быстрое освобождение лишь укрепило в Константине Сергеевиче веру в могущество человека из Конторы.

– Где вы собираетесь встретиться с Юрловым?

Тюрин, похоже, решил избрать героическую линию поведения на допросе, но в данном конкретном случае это выглядело довольно глупо, ибо человеку, проигравшему миллионы, незачем хлопотать о сохранности пригоршни центов. Мои разъяснения на этот счет вывели Константина Сергеевича из состояния ступора. Он наконец раскрыл рот и нехотя назвал мне номер мобильного телефона Храпова, который тот оставил для связи. Я немедленно воспользовался предоставленной мне возможностью и позвонил интересующему меня субъекту.

– Здравствуйте, Александр Юрьевич, это Строганов вас беспокоит.

Мой звонок явился для Храпова полной неожиданностью, и он даже не сумел скрыть своей растерянности.

– Вы, наверное, догадались, товарищ подполковник, что это я сдал вас генералу Вощанову. Точнее, деликатно вывел его на ваш след.

– Зачем?

– Затем, что я с самого начала знал, для чего вам понадобились фальшивые доллары, Храпов. Но мне нужна была ваша сеть и ваши связи там, наверху. С вашей помощью я их вычислил. И теперь пришла пора эту сеть ликвидировать.

– Где Банщик?

– В надежном месте. Так же, как и матрицы. Вы действовали как мясник, Храпов, навалили кучу трупов, но, в сущности, только помогли мне.

– От кого вы узнали номер моего мобильника?

– Мне дал его Тюрин, вместе с бумагами, которые вы столь неосторожно продали Вощанову. Я думаю, ваши партнеры в столице будут очень огорчены, когда узнают, какую змею они пригрели на груди. Вы опоздали с предательством, Храпов, вас никто теперь не спасет, даже Вощанов.

– Я убью тебя, Строганов. Я тебя из-под земли достану. Слышишь!

– А я бы на вашем месте не стал брать лишний грех на душу, Александр Юрьевич, а просто застрелился бы. Ибо жить вам все равно не позволят. Впрочем, я вас преследовать не буду, если у вас есть желание спастись, то бегите. Бегите как можно дальше, лучше всего за границу. Желаю вам успеха, Александр Юрьевич.

Тюрин уже, кажется, освоился в новой для себя ситуации и теперь лихорадочно искал выход. Между тем шансов у него не было никаких. Таких глупых ошибок не прощают никому. Шутка сказать, человек профукал компромат, который стоит сотни миллионов долларов. Можно же было хотя бы в сейф документы положить. Или немедленно вывезти из этого дома и спрятать до поры. В конце концов, генерал Вощанов должен был проинструктировать коллегу, каким образом сохранить бесценные сокровища, которые он ему доверил.

– Так где вы собирались встретиться с Юрловым?

– Я должен был позвонить его невесте. У Павла Эдуардовича была предварительная договоренность с Николаем Емельяновичем. Но, конечно, Вощанов тогда еще не знал, какой царский подарок сделает нам Храпов.

– На какой сумме вы собирались поладить с Павлом Эдуардовичем?

– Я получил от Николая Емельяновича четкие инструкции – двести пятьдесят миллионов долларов, и ни цента меньше.

– Солидно,– сказал Чернов.– Работаете с размахом. Я не думал, что Юрлов так богат.

– Капитал, который контролирует Юрлов, мы оцениваем приблизительно в шестьсот—семьсот миллионов долларов. Но, разумеется, это не только его деньги. А точнее, он присвоил значительную часть этой суммы. Поверьте мне: двести пятьдесят миллионов – это по-божески. Николай Емельянович предполагал продолжить сотрудничество с Павлом Эдуардовичем.

Ну что ж, надо отдать должное Вощанову, в данной ситуации он действует как рачительный хозяин. Не стал сразу снимать шкуру с барана, а решил стричь его сезонно. Кроме того, он наверняка рассчитывает выйти через Юрлова на столичных партнеров банкира, обладающих еще большими финансовыми возможностями.

– Звоните, Константин Сергеевич, Юрлову и договаривайтесь о встрече. Обо мне пока можете умолчать. Я хочу сделать сюрприз Павлу Эдуардовичу.

Видимо, Юрлов, как человек неглупый, уже сообразил, что дело запахло жареным. Во всяком случае, на просьбу о встрече он отозвался незамедлительно. И назначена она была не где-нибудь, а в квартире Марии Носовой, которую мы с Черновым недавно покинули. Я не исключал того, что во время нашего торга с Машкой Павел Эдуардович сидел у нее в шкафу и напряженно вслушивался в наш разговор. Думаю, он почерпнул из него много для себя полезного, ну, в частности, что Феликс Строганов оценил его будущую супругу в миллион долларов, и это по самой скромной ставке. Подобная оценка конечно же только подтвердила уверенность Юрлова в правильности сделанного им брачного выбора. Много вы найдете в нашей стране женщин, которым платят миллион за агентурные сведения о муже?

Тюрин со страхом покосился на своих охранников, гусеницами извивающихся на асфальте. Погода была уже далеко не летняя, и оставлять их в таком положении было бы негуманно. Я перерезал им путы на ногах, но не стал освобождать рот от кляпов. Теперь у них был шанс добраться до особняка и провести ночь в комфортных условиях.

Тюрин смотрел на «москвич» с таким изумлением, словно мы по меньшей мере предложили ему прокатиться на катафалке. И вообще он слегка приободрился на свежем воздухе и высказал сомнение в целесообразности своей встречи с Павлом Эдуардовичем.

– Не валяйте дурака, Константин Сергеевич,– настоятельно порекомендовал я ему, помогая с удобствами разместиться в салоне.– Жизнь слишком хорошая штука, чтобы закончить ее в придорожной канаве. Вы знаете, какие ставки на кону, а потому и не стоит подозревать нас в излишнем гуманизме.

К чести Тюрина, он не стал взывать к Закону и стращать нас правоохранительными органами. Он был слишком умным человеком, чтобы понять очевидное– никто не станет всерьез расследовать причины его внезапной смерти. И как бы ни сложилась наша с Черновым последующая жизнь, суд нам, во всяком случае, не грозит, ну разве что суд небесный.

Павел Эдуардович Юрлов был страшно разочарован, когда узрел на пороге квартиры своей невесты наряду с физиономией Тюрина еще и наши с Черновым благородные лица, крайне ему ненавистные. Впрочем, и Константина Сергеевича любить ему было не за что. Юрлов был без охраны, отлично понимая, что от генерала Вощанова Сеня и Коля ему не защита. Другое дело, что предстоящий разговор с Тюриным рисовался ему совсем не в том свете. Но негодяйка жизнь в очередной раз разрушила планы банкира, преподнеся ему сюрприз в лице двух людей, от которых Павел Эдуардович желал бы держаться подальше.

– Какого черта! – не в силах был он сдержать эмоции.– Эти-то откуда взялись?

Тюрин в ответ лишь сокрушенно развел руками, демонстрируя свою непричастность к чужой и лично ему не совсем понятной игре. Слегка растерявшаяся от нашего повторного визита Носова все-таки в этот раз предложила нам кофе. Юрлов пожал плечами и неохотно присел к столу. Выложенная на стол Черновым папка заставила Павла Эдуардовича слегка поднапрячься, он даже надел очки, мгновенно сообразив, что его собираются шантажировать. В этой скромной папке были собраны и скрупулезно обсчитаны если не все грехи Юрлова, то весьма значительная их часть, а тянули они в случае передачи досье в суд лет этак на пятнадцать по меньшей мере. Особенно убойными в этом смысле были откровения подполковника Храпова, с которым Павла Эдуардовича связывали давние отношения, и не только на поприще производства фальшивых купюр. Одного я не мог понять: зачем далеко не бедному банкиру Юрлову понадобилось ввязываться в столь грязный бизнес, как торговля наркотиками?

– Деньги не пахнут,– отмахнулся Юрлов, тщательно изучающий досье.– Какая разница, как их зарабатывают? В конце концов, я же не произвожу и не сбываю это зелье. А суммы, как вы знаете, там крутятся громадные.

– Так и сроки тоже немалые,– дал справку юрист Чернов.

– И кто из крупных наркодельцов был отправлен на нары? – не остался в долгу Павел Эдуардович.

– У вас есть шанс открыть этот список,– прозрачно намекнул я банкиру.

– Не пугайте меня, Феликс,– поморщился Юрлов.– Просто в рыночном обществе любой труд должен быть оплачен, в том числе и труд по сбору этого замечательного досье. Но какой негодяй этот Храпов! Неужели он не понимает, что, сдавая меня Вощанову, подписывает себе смертный приговор?

– Здесь вы не совсем правы, Павел Эдуардович,– возразил я.– Для Храпова это был единственный шанс уцелеть, и он им воспользовался. Генерал Вощанов управляет структурой, способной защитить ценного свидетеля.

– Ценного свидетеля защитить может, а бесценные бумаги прохлопал самым бездарным образом,– с укоризной посмотрел на Тюрина Павел Эдуардович.– Я не узнаю Николая Емельяновича, такой чудовищный прокол! Два провинциальных авантюриста обставили солидных людей в три хода.

– На всякого мудреца довольно простоты,– пожал плечами Чернов.

– Хорошо.– Юрлов закрыл и отложил в сторону папку.– Сколько вы просите за эти бумаги?

– Их стоимость определили не мы, а генерал Вощанов. Двести пятьдесят миллионов долларов, Павел Эдуардович, нас вполне устроят.

– Шутить изволите, Феликс Васильевич,– окрысился Юрлов.– Я готов заплатить пятьдесят миллионов, и ни цента больше. Да и то только в том случае, если вы дадите мне гарантии невмешательства Вощанова. Ибо пока генерал жив, всем вашим угрозам, Феликс, грош цена, вы просто не осмелитесь носа высунуть с этими бумагами.

– Вы меня недооцениваете, Павел Эдуардович. Кроме всего прочего, никто не помешает мне передать эти бумаги генералу за приличные отступные. А уж он-то сумеет раскрутить процесс и против банкира Юрлова, и против его подельников. Если вы надеетесь на покровителей в высших сферах, то напрасно. Никто не станет прикрывать фальшивомонетчиков, если их судьбой заинтересуются Соединенные Штаты. Ваши подельники, Павел Эдуардович, слишком увлеклись и влезли в ту сферу деятельности, где конкурентов не терпят. Тем более что все права на производство бумажных долларов у американского казначейства, и вряд ли вам удастся оспорить эти права в суде. Так что генерал Вощанов это не моя, а ваша проблема, Юрлов. Вам ее и решать.

– Но ведь все бумаги у вас.

– Я не уверен, что здесь все бумаги. К тому же никто не помешает Храпову составить еще один отчет. Никто, кроме меня, Юрлов.

– Чтоб ты провалился, Мефистофель! – зло выругался Юрлов.– Слушай, может, тебя пуля не берет?

– Очень может быть. Во всяком случае, до сих пор все пули пролетали мимо.

Павел Эдуардович задумался. Я его не торопил, поскольку человеку нужно было просчитать множество вариантов и выбрать из них один, если не победный, то все-таки оставляющий шанс на продолжение игры. А мне понравился кофе, сваренный Машкой. Вот, пожалуйста, еще одно достоинство Носовой, о котором я даже не подозревал, хотя нашей с ней дружбе уже почти четверть века.

– Я могу позвонить в столицу? – очнулся наконец от тяжких дум Юрлов.

– Разумеется, но только в нашем присутствии.

Собственно, сам разговор меня не особенно интересовал, поскольку я приблизительно знал его содержание. К тому же он получился не слишком продолжительным. Похоже, Юрлов уже предварительно информировал своих соратников об опасных поползновениях генерала Вощанова, и его слова «старик поехал рубить капусту и головы» были поняты на том конце.

– Вам не кажется, Феликс, что двести миллионов долларов слишком большая сумма?

– Но все же меньшая, чем семьсот миллионов, Павел Эдуардович. К тому же за эту скромную сумму я освобождаю вас не только от докучливых противников, но и от любвеобильных союзников.

– Вы имеете в виду Храпова?

– Нет, я имею в виду ваших столичных друзей.

Целую минуту Юрлов смотрел на меня такими глазами, словно видел первый раз в жизни, потом наконец не выдержал и произнес:

– Я говорил вам, Феликс, что вы страшный человек. Теперь скажу больше: вы достойный ученик полковника Веневитинова. Вы чудовище.

Вот ведь странные люди. Пригласили к игорному столу население огромной страны, обчистили ему карманы в полной уверенности, что это сойдет им с рук. А почему, собственно? Игра-то ведь не закончилась. Игра только началась. И у каждого есть возможность отыграться, тем более что в средствах разрешено не стесняться. Сколько человеческих жизней на совести генерала Вощанова, знает только он сам. А возможно, и не знает, ибо не в привычках этих людей вести своим преступлениям строгий учет. О законе они вспоминают только тогда, когда кто-нибудь приставляет к их голове дуло пистолета. А разве жизнь Верочки не стоит жизни какого-то там Николая Емельяновича? Почему этот столичный сукин сын должен жить, если девочка умерла? Ее убили на моих глазах люди, а точнее, нелюди, посланные Вощановым за сокровищами. Но если уж новоявленные конкистадоры считают, что вправе грабить и убивать несчастных индейцев в пору первоначального накопления капиталов, то почему «индейцы» не могут дать им сдачи?

– Вы же знаете, Павел Эдуардович, что я играю не ради денег.

– А ради чего?

– Чтобы соблюдались правила игры, не мною установленные: око за око, зуб за зуб, смерть за смерть.

– А как же божьи заповеди, Феликс Васильевич?

– Игра занятие языческое, Павел Эдуардович. Вы же помните, как закалялась сталь. Проигравшему на своем поле нечего делать в гостях. Ибо на чужих полях никто не делает скидку на юниорский рыночный возраст.

– А если я не соглашусь?

– Вас сожрут если не наши, то те, с большим опытом игры и козырными тузами в карманах смокингов. Ибо в игре побеждает только тот, у кого за спиной Мефистофель. Вот такие правила у этой игры, и никому не дано их поменять.

– Но вам-то все это зачем, Феликс? – ужаснулся Юрлов.– Берите пятьдесят миллионов и развлекайтесь. Этих денег на всю жизнь хватит. Оставьте всю эту грязь людям зрелым.

– Мне за державу обидно, Юрлов. Я ведь граф, а не босяк. Одну империю вы, зрелые люди, уже угробили, и я не позволю вам промотать то, что от нее осталось. Обговорите пока что, Павел Эдуардович, с Константином Сергеевичем возможные способы легального перевода необходимых сумм с ваших счетов на мои. И запомните, господа, ваше благополучие в моих руках.

У меня не было сомнений, что Юрлов заплатит. И вовсе не потому, что проигрыш для него долг чести. Юрлов не аристократ, он банкир, а банкир расстается с деньгами только тогда, когда ему невыгодно не расстаться. Он будет тянуть до тех пор, пока у него будет хотя бы малейший шанс отвертеться. А таким шансом может быть моя смерть. Убивать меня Павел Эдуардович не будет, и киллера у него под рукой нет, да и риск слишком велик. Велик риск проиграть не только деньги, но и жизнь. А банкир не из тех людей, которые продолжают игру в Час Невезения. Расчет свой он строит на Храпове и наверняка после моего ухода схватился за телефон. Подполковник и без того одержим жаждой мести, а уж материальное стимулирование и вовсе заставит его бить в землю копытом.

Вахитов позвонил, когда я начал терять терпение и уверенность, что горская честь не пустой звук.

– Пистолет вы найдете в урне возле второй скамейки от входа в сквер возле драматического театра. Патрон там только один, так что не промахнитесь. Вы знаете, где находится кафе «Синяя птица»? Так вот, он приедет туда на джипе серебристого цвета за номером триста девяносто шесть. Не думаю, Вахитов, что у вас будет еще один шанс. Желаю удачи.

Я взглянул на часы. Время стремительно приближалось к девяти, самое удачное время для охоты, когда сумерки скрывают убийцу, а уличные фонари высвечивают дичь.

Игорь Веселов по прозвищу Фотограф

Меня забавляло упорство, с которым Храпов с Шестопаловым мотались по городу в поисках неуловимого графа. Это был тот классический случай, когда дурная голова ногам покоя не дает, ни своим, ни чужим. Ну что, казалось бы, мешало этим людям спокойненько сесть и подумать. Если у них и был шанс поймать Строганова, то только в том случае, если бы им удалось просчитать его шаги. А вот этого они даже и не пытались сделать. Да, нам удалось найти счастливого мужичка, у которого граф Феля выменял задрипанный «москвич» на почти новенький «опель»,– ну и что? Это ровным счетом ничего нам не дало. Мы прочесали чуть не всех знакомых Строганова, хотя было абсолютно очевидно, что графа там искать как раз и не стоит, поскольку он не законченный идиот. А кульминацией поисков стал звонок Строганова, который поверг в шок и Храпова, и Шестопалова. Хотя непонятно, чего еще они ждали от коварного Фели. Ведь ясно же было, что он за нами следил, когда мы примчались на конспиративную квартиру. И уж, конечно, он догадался, что Храпов ищет встречи с Вощановым. И не надо иметь семь пядей во лбу, чтобы догадаться, на чем они поладят. Разумеется, Строганов должен был попытаться завладеть компроматом, но он, вероятно, и не предполагал, что тот ему так легко достанется. Вина за этот промах целиком лежала на Шестопалове, ибо это именно он должен был охранять Тюрина и обеспечить его безопасный контакт с Юрловым. Вадим метнулся было к особняку Тюрина, но графа уже и след простыл. Да и не было никакого смысла сюда ехать. Тем не менее Шестопалов и Храпов чуть не полчаса выпытывали у очумевших от чужой наглости охранников подробности приключившегося в загородном доме происшествия. Справедливости ради надо отметить, что Храпов все же сообразил, получив точное описание спутника Строганова, что в подельниках у графа ходит частный детектив Чернов. После чего доверие ко мне у присутствующих упало еще на несколько градусов. И не пристрелили меня только потому, что решили выменять на украденные бумаги.

– Должен вам сказать, господа, что вы просто идиоты,– не выдержал я наконец чужой глупости.– Юрлова вам надо искать. Ведь деньги-то у банкира. Именно его теперь будет шантажировать Строганов.

– Ну ты, умник,– огрызнулся в мою сторону Храпов.– Ты мне этого Чернова сдашь на блюдечке с голубой каемочкой. Мне бы сразу надо было проверить твои связи. Ну Чернов, ну мент поганый! А ведь я догадывался, что в деле с Банщиком кто-то графу Феле помогал. Где Борисов?

Несчастный Борисов сопротивлялся недолго. Не более десяти минут потребовалось опытным сыскным волкам Храпову и Шестопалову, чтобы расколоть вконец растерявшегося бизнесмена. Борисов подробно рассказал, как погиб Свистунов, как был похищен Банников и какое участие в этом деле принимали фотограф Веселов и частный детектив Чернов.

– Адрес Надеждиной? – тряхнул за плечо Борисова впавший в неистовство Храпов.

– Адрес не помню, но показать могу,– отозвался перепуганный бизнесмен.

И опять мы помчались из загородного дома в город, распугивая встречных и поперечных. Конечно, я мог бы сказать, что Надеждину они дома не застанут, поскольку у заслуженной артистки сегодня спектакль, который заканчивается где-то в половине десятого вечера, но промолчал. А мои тюремщики опять забыли задать мне наводящие вопросы. Надеждину мы дома не застали, зато потревожили ее соседей, которым Храпов без всякого стеснения совал под нос свое удостоверение. Надо признать, что информированность соседей о частной жизни примадонны местного театра оказалась выше всяких похвал. Именно от них Храпов узнал, что у Надеждиной роман с неким Черновым и что они часто ходят по ресторанам, а после спектакля обязательно идут в «Синюю птицу» пить кофе.

Обсудив полученные сведения, Шестопалов с Храповым решили разделиться. Храпов отправился разыскивать Юрлова, а Вадим вместе со своими подручными сел в засаду в кафе «Синяя птица», место уютное и мне почти родное. Шестопалова сопровождали Сорокин и еще двое амбалов, фамилий которых я так и не успел выяснить. Пятым за столиком был я, сразу в двух ипостасях, то есть как любезный хозяин, принимающий гостей, и как заложник, а возможно, и кандидат в покойники.

– Вздумаешь пошутить, пеняй на себя,– холодно предупредил меня Шестопалов.

Разумеется, в моем присутствии персонал кофейного заведения постарался не ударить в грязь лицом, но, к сожалению, оценить их старание было некому. За столом собрались люди, озабоченные отнюдь не насыщением собственных желудков.

– Моли Бога, Фотограф, чтобы Храпов пришил Строганова, тогда, может, у тебя будет шанс выйти сухим из воды. Хотя, честно тебе скажу, хилый это шанс.

Минут пятнадцать мы вели скучный диалог на тему скоротечности человеческой жизни с «майором Петровым» при полной незаинтересованности других участников трапезы.

– Это они,– просипел вдруг посиневшими губами Борисов.– Строганов с Черновым.

Надо сказать, что бизнесмен не ошибся. Сладкая парочка, которую мы искали весь этот суматошный день, действительно возникла на пороге. Завидев лютых врагов, мои тюремщики мгновенно отмобилизовались, напружинились и приготовились к стрельбе.

– Давайте без глупостей,– вежливо попросил я Вадима.– Мне только битой посуды здесь не хватало.

Чернов плащ снял, видимо, собирался провести в кафе остаток вечера, и, скорее всего, не в одиночестве, тогда как Строганов пользоваться услугами гардероба не стал, похоже, куда-то торопился. Впрочем, за столик к нам он подсел, придвинув свободный стул.

– Вы в курсе, что генерал Вощанов убит? – Строганов принял из моих рук чашечку кофе.– Только что передали по радио. Убили прямо на трассе, выпустив очередь из несущегося на полном ходу автомобиля. Все-таки как же они там, в Москве, оперативно работают.

– Вы имеете в виду киллеров? – вежливо полюбопытствовал я, поскольку никто другой не спешил поддержать разговор, а светские приличия требовали прервать затянувшееся молчание.

– Нет, я имею в виду журналистов.

Шестопалов начал медленно багроветь, а рука его потянулась к пистолету, прикрытому полой хорошо пошитого пиджака:

– Я тебя убью, сука.

– Я не имею к смерти Вощанова ни малейшего отношения, Вадим, так что ваши претензии ко мне выглядят более чем странно. А пришел я сюда как раз за тем, чтобы назвать вам имена убийц Николая Емельяновича. Вот в этой папке вы найдете и имена, и причины, почему они так не любили вашего шефа.

– Почему я должен тебе верить, ублюдок?

– А вот это вы напрасно, милейший. Напрасно грубите. Поверите вы мне потому, что вам выгоднее поверить, чем усомниться. Если вы приедете в Москву с этой папкой, то вам гарантирована жизнь. Любой другой вариант чреват для всех вас либо отсидкой, либо смертью. В самом лучшем случае с вас снимут погоны и выкинут на помойку.

– Это те самые бумаги, которые вы украли у Тюрина?

– Да. За исключением некоторой части, касающейся моего хорошего знакомого Павла Эдуардовича Юрлова. А вам, Шестопалов, я предлагаю миллион за молчание. В долларах, разумеется. И ставлю еще только одно условие: вы отпускаете Язона и Наташу. Думаю, что теперь они вам уже не нужны. Со смертью генерала оборвались многие нити, в том числе и та, что вела к Веневитинову.

– Я своих не предаю,– хрипло отозвался Шестопалов.

– А я вас к предательству и не склоняю. Я плачу всего лишь за беспамятство. Вы и ваши люди должны забыть, что на вашем пути встретились Строганов, Чернов и Веселов. Вот папка с бумагами, а это чек на ваше имя. Не сомневайтесь, его вам оплатят. И желаю вам счастливого пути.

Строганов поднялся, взглянул на часы, кивнул нам и направился к выходу. Я пристально следил за Шестопаловым и ждал, когда он обнажит ствол, уж слишком удобную мишень представляла собой спина Феликса. Однако Вадим не выстрелил, а вскоре мы увидели графа, проходящего мимо окон кафе. Его осветил джип, выскочивший из дождя прямо на тротуар.

– Храпов! – воскликнул Сорокин, и в голосе его прорезалось торжество.

Подполковник, широко расставив ноги, стоял на пути у Феликса Строганова, и в руках у него был пистолет. Граф даже не замедлил шага, он все так же уверенно шел на целившегося в него человека, словно и не видел его за пеленой усиливающегося дождя. Все это было очень похоже на дуэль, с одной только оговоркой: у Строганова не было оружия. Противники сошлись на расстоянии шести шагов, и только тогда прозвучал выстрел. Однако упал не граф – упал Храпов, и было в его позе что-то безнадежное, исключающее надежду на продолжение пути в этом грешном мире.

– Господи,– просипел севшим голосом Сорокин.– Как же так?!

– А вот так,– глухо отозвался Шестопалов и сунул лежавший на столе чек во внутренний карман пиджака.

Строганов прошел мимо распластанного на тротуаре трупа, сел в потрепанный «москвич» и круто вывернул на дорогу. Где-то вдалеке завыла сирена, возможно, даже милицейская. Шестопалов поднялся, прихватил папку с бумагами и махнул рукой своим людям. Судя по всему, объяснения с правоохранителями не входили в его планы.

Минут через пять в кафе ворвалась Надеждина. Чернов поднялся ей навстречу.

– Там же человека убили! – крикнула она ему.

– Убили,– сказал детектив глухо.– Такое несчастье.