Книга: Одиночество не для них



Дикси Браунинг

Одиночество не для них

Глава 1

Подавальщица из придорожного кафе, едва взглянув на его трость и на лицо, разукрашенное синяками всех цветов и размеров, всплеснула руками и запричитала: «Ах, бедняжка!..» Лайон махнул рукой и захромал к своему пикапу так быстро, как только позволяла ему покалеченная нога.

Кое-как устроившись в кабине, он заворочался на сиденье, пытаясь принять позу поудобнее. Доктора предупреждали его, что, пока спина не придет в норму, водить машину не стоит. Во всяком случае, нельзя сидеть за рулем несколько часов без перерыва. Лайон не прислушался к совету врачей.

Пять недель назад он спасся от верной смерти. Взрыв унес жизни двух агентов и троих гражданских лиц, а на нем даже ожогов не осталось. Однако взрывной волной его отбросило на стоявший неподалеку фургон, и при падении он повредил спину и колено.

Могло быть и хуже.

Несколько дней назад он сбежал из больницы. А что ему оставалось? Валяться в кровати, спеленутому словно мумия, и гадать, что случится раньше: доберутся ли до него эти типы, или замучает зеленая больничная тоска? И он решил уйти и залечь на дно.

Общение со смешливыми сестричками немного скрашивало томительные дни безделья. Почему-то Лайона в больнице любили. Одна медсестра — круглолицая пожилая хлопотунья даже говорила в шутку, что готова его усыновить. А другая, помоложе, мечтала забраться к нему в постель. Лайон всерьез подумывал согласиться на это предложение. Хотя бы для того, чтобы доказать самому себе — он не совсем инвалид, кое-какие органы у него еще работают… Но, поразмыслив, решил не связываться. Не в том он сейчас положении, чтобы крутить романы.

Уже давно Лайон обнаружил, что мужчины и женщины воспринимают секс совершенно по-разному. Женщины — по крайней мере те, с кем ему приходилось иметь дело, — пользуются сексом как средством для достижения цели.

Для всех знакомых ему женщин, кроме, может, одной или двух, секс — наживка. Женщина самой природой нацелена на поиск сильного и богатого самца. Так говорил его старик. Отец успел вбить эту мудрость Лайону в голову еще до того, как обчистил кассу у себя в конторе и смылся, оставив без гроша измученную жену и озлобленного подростка-сына.

Лайон не многому научился у отца, но полупьяные филиппики в адрес женщин в родительском доме слышались так часто, что навеки запечатлелись в его памяти.

А что такое секс для мужчины? Возможность расслабиться и отдохнуть. Основная физиологическая потребность наряду с едой, питьем и несколькими часами сна, не более того. Человеку в положении Лайона нет смысла желать чего-то большего.

Снова выехав на шоссе, Лайон расслабился. Не стоит загадывать далеко вперед. Все, что ему сейчас нужно, — забиться в какую-нибудь нору и зализать раны. А там можно будет вернуться и поискать ответы на пару вопросов…

Вдалеке показалась патрульная машина, Лайон сбавил скорость до семидесяти миль в час. Разумеется, никакая дорожная полиция не заставит его платить штраф. Достаточно показать документы, и его тут же отпустят с миром. Но Лайон понимал: нельзя привлекать к себе внимание. Это не просто вопрос здравого смысла. Это вопрос выживания.

Здравый смысл твердил, что человеку в таком состоянии вообще нечего делать за рулем. Особенно после того, как, желая восстановить утраченный контроль над своим телом, ты три дня не принимал ни обезболивающих, ни успокоительных. В результате у тебя все болит. И руки дрожат — бог их знает, от слабости, от усталости или от чего другого.

Патрульный проехал мимо, и Лайон вздохнул с облегчением.

На границе Вирджинии с Северной Каролиной он остановился возле придорожного мотеля. Припарковавшись на стоянке, он обошел ее кругом, во-первых, чтобы размять затекшие мышцы, а во-вторых, проверить, нет ли слежки.

Ничего подозрительного!

Следуя дорожной карте, Лайон пересек границу штатов и поехал на юго-восток. До возвращения на работу — или выхода в отставку — у него есть три месяца.

По крайней мере, там, куда он направляется, не будет репортеров. А также наркодилеров, террористов и агрессивных безумцев. Чем меньше народу, тем безопаснее.

В чаще девственного леса, среди непроходимых каролинских болот, Лайон отдохнет, оправится от ран и обдумает свое положение. Задача его нелегка: необходимо вычислить предателя, из-за которого погибли двое агентов, а третий едва избежал гибели.

Жасмин чувствовала, что вот-вот разревется. Она с нетерпением ожидала этой посадки. Едва не прыгала от восторга по дороге от аэродрома к дому престарелых. Но все ее надежды лопнули, словно мыльный пузырь.

Бабушка, ее единственная родственница, с которой Жасмин не виделась со времени переезда из Каролины в Оклахому (а было это восемнадцать с половиной лет назад), не узнала свою родную внучку!

И что обиднее всего — не желала узнавать. Хетти Кленси держалась вежливо, была доброжелательной и немного рассеянной, но Жасмин ясно видела, что партия в бридж с подругами и мыльные сериалы по телевизору занимают старушку куда больше, чем общение с внучкой, которая ради встречи с ней пересекла континент.

Что ни делается, все к лучшему, убеждала она себя. Какой смысл завязывать отношения с бабушкой, живущей от тебя за тысячи миль, с бабушкой, которая вряд ли согласится переехать в Лос-Анджелес, с бабушкой, которую ты все равно не в силах обеспечить?

И все же — как жаль… Как жаль!..

Жасмин встряхнула головой, отгоняя уныние. Не так уж все плохо. Как бы там ни было, она все же познакомилась со своей единственной родственницей. И теперь, отправляя письма и поздравительные открытки по адресу, найденному в бумагах отца после его смерти, будет видеть перед собой живое лицо.

Жасмин давно отвыкла тосковать об отце, когда однажды он, усталый, сломленный и больной, появился у нее на пороге. С удивлением она узнала, что его мать еще жива, с еще большим удивлением — что она живет в Северной Каролине. До сих пор она полагала, что родственники у нее могут быть в Оклахоме, где прошло ее раннее детство.

Жасмин немедленно написала Хетти Кленси. Ответа не получила, но продолжала писать. Гоняясь за ролями, чтобы оплатить собственные расходы и медицинские счета отца, она урывала каждую свободную минуту, чтобы отправить в Каролину открытку или письмецо. Однажды, когда ее имя появилось в телепрограмме (а такое случалось очень редко), Жасмин послала бабушке газету, жирным красным фломастером подчеркнув свою фамилию.

Чтобы свести концы с концами. Жасмин снялась в нескольких рекламных роликах и устроилась на работу в магазин одежды. Не бог весть что, но на жизнь хватает. Плюс крошечная скидка на платья, которые она все равно никогда не сможет себе купить.

Что же она натворила? Выкинула столько денег на поездку к бабушке, которая ее даже не узнала! И не проявила никакого желания познакомиться. Пустая трата времени и средств — лучше уж сидела бы дома!

Нет, не лучше. Жасмин заслужила отпуск. Она не помнила, когда последний раз отдыхала…

И еще одна причина, из-за которой ей срочно потребовалось ехать на край света, — несколько месяцев назад Тахо Эрик начал ухаживать за ее лучшей подругой, а на днях Синтия впорхнула в магазин и защебетала:

— Угадай, что у меня за новость? Мы с Эриком решили пожениться! И ты обязательно будешь подружкой на свадьбе! Непременно, и не вздумай отказываться — ведь это ты нас познакомила!

И то правда. Надо же было сотворить такую глупость — познакомить любимого человека с очаровательной блондинкой, у которой к тому же постоянная (хоть и второстепенная) роль в «Уайлде и его детях»!

— Когда? — сдавленным голосом спросила Жасмин.

— В Валентинов день! Правда, это так чудесно, просто не верится!

Жасмин заверила, что ей тоже не верится в такие чудеса. И сочинила на ходу просто невероятную отговорку.

— Ой, видишь ли… у моей бабушки день рождение, семьдесят девять лет. Отмечает она пятнадцатого, но я обещала приехать заранее, чтобы помочь ей. Вы ведь, наверно, не захотите ждать до будущего года?

Разумеется, до будущего года они ждать не собирались. Теперь, хочешь не хочешь, пришлось лететь, и она выбилась из сметы расходов, купив билет на самолет и еще глубже залезла в долги, когда наняла машину; дом престарелых находился в нескольких часах езды от аэропорта.

А теперь у нее неожиданно появилась свободная неделя. Она-то думала, что поселится где-нибудь поблизости от бабушки (хотя там и селиться-то было негде, по крайней мере не с ее средствами), будет катать старушку на машине и расспрашивать обо всех родственниках, если, конечно, они у нее есть.

На деле все оказалось не так. Незнакомые люди показывали ей фотографии своих внуков. По телевизору порой мелькали знакомые лица актеров; слава богу, Син среди них не было. А родная бабушка не обращала на нее ни малейшего внимания.

Жасмин сыграла партию в бридж с тремя милыми старушками, не сразу заметив, что нескольких карт в колоде не хватает. Когда кончился дождь, она вышла на прогулку вместе с обитательницами дома. Вместе с ними восхищалась невзрачными цветочками, невесть с чего расцветшими посреди зимы.

Проснувшись на следующее утро, Жасмин стала размышлять, что делать дальше. Попытаться обменять билет и улететь домой? Но тогда придется возвращать машину и платить аренду за один день, а это, как ни странно, выходит дороже, чем за неделю. Правда, на мотеле она сэкономит…

Однако деньги — не единственная проблема, даже не главная. В пятницу возвращаются Эрик и Синтия. Подруга непременно захочет описать во всех деталях свое свадебное путешествие. Синтия всегда открыта и искренна — этим и привлекает к себе. А мерзавец Эрик, которому этих качеств недостает, наверняка будет смотреть на молодую жену с обожанием, которого тщетно дожидалась от него сама Жасмин. И кончится тем, что, не выдержав, она устроит безобразный скандал со слезами, воплями и битьем свадебного сервиза.

Черт побери, он же знал, что она его любит! Они познакомились тринадцать с половиной месяцев назад на новогодней вечеринке. Жасмин сразу поняла: такие встречи бывают не часто.

Они удивительно подходили друг другу. Оба выросли на Среднем Западе. Оба верили в судьбу и любовь с первого взгляда. Оба обожали поливать говядину уксусом…

В первый раз, когда они уехали вместе на выходные, Жасмин сияла, словно новобрачная в медовый месяц. С тех пор она ждала предложения, по неисправимой своей старомодности полагая, что предлагать руку и сердце — прерогатива мужчины. Смешно, право! Особенно для актрисы, прожившей в Лос-Анджелесе почти десять лет.

А потом совершила роковую ошибку — познакомила Эрика с Синтией…

Проехав несколько часов, Жасмин наткнулась на заправочную станцию. Заполнила бак, разорилась на шоколадку и банку диет-колы. Вдыхая незнакомые лесные и болотные ароматы, смешанные с грубыми запахами бензина и машинного масла, она изучала дорожную карту в поисках чего-нибудь интересного.

Своего местонахождения Жасмин на карте не нашла и попросила помощи у заправщика. Тот начал сыпать причудливыми местными названиями; скоро выяснилось, что заправка находится в восточной части болотного района, обозначенного на карте как Унылая Трясина.

Унылая Трясина! Если бы Жасмин специально подбирала название, подходящее к настроению, то лучшего бы не нашла.

Темнело. Целый день она проколесила по проселочным дорогам, спасаясь от прошлого и размышляя о грядущем.

— Скажите, — со слабой надеждой в голосе произнесла Жасмин, — а гостиниц здесь поблизости, наверное, нет?

В этом мотеле останавливались охотники и рыбаки. Крохотная комнатка, вместо постели подвешенный к потолку гамак. Зато чисто и дешево. А Клемми, женщина за стойкой, сообщила, что сосисочная в соседнем доме открывается в пять утра и закрывается с заходом солнца.

Едва не падая от усталости, Жасмин доплелась до сосисочной, поужинала и, вернувшись к себе, рухнула в гамак.

Проснулась она поздно. Бледное солнце освещало комнатушку сквозь узкое запыленное окно.

Душ. Завтрак. Еще один день бесцельных блужданий. Раз уж она здесь, жаль возвращаться домой, не повидав ничего, кроме дома престарелых, заправочной станции и дешевого мотеля. Потраченных денег не вернешь, значит, остается расслабиться и получать удовольствие от импровизированного отпуска. Прокатиться по окрестностям, изучить место, где жили ее предки, — чем плохо?

Ополоснувшись прохладной водой. Жасмин немного взбодрилась. Может быть, написать очерк о своем путешествии? В свое время она получила диплом журналиста, хотя давно уже не бралась за перо.

Ей хотелось есть — это хороший признак. Даже страдая от сердечной раны и горького разочарования, Жасмин не потеряла аппетита. Вообще, честно говоря, она на удивление хорошо себя чувствовала.

Пока не подошла к зеркалу.

— О боже, что это? — вскрикнула она, хватаясь за красные, распухшие щеки.

Воспаленная кожа, словно в ответ, начала отчаянно чесаться.

Слава богу, Клемми была за стойкой одна. Едва взглянув на Жасмин, владелица мотеля велела ей возвращаться в номер, а двадцать минут спустя принесла ей завтрак (яичницу с сосиской), каламиновый лосьон и стопку туристских буклетов.

— Мы держим их для приезжих. Обычно их никто не читает, но вы нездешняя, вам, может, и будет интересно. Постарайтесь отвлечься.

— Поверить не могу! — простонала Жасмин. — Вляпалась в заросли ядовитого плюща!

— Что ж тут такого? Я каждое лето хожу с распухшими руками. Мама уже грозится сшить мне рукавицы.

— Да, но сейчас зима!

— А ядовитый плющ зимой не умирает, только листья сбрасывает. Ничего, это быстро проходит, если не расчесывать.

Он торчал в лесу уже неделю. В первые дни едва не рехнулся без сотового телефона, компьютера и прочих привычных благ цивилизации. Но постепенно привык.

Дэниел Лайон Лоулисс, тридцати семи лет по паспорту и ста тридцати семи по самочувствию, отжался в последний раз, перевернулся на спину и, прикрыв глаза, прислушался к птичьему щебету. Неподалеку, на болоте, заквакала лягушка. Ей ответила другая, третья — и вот уже целый оркестр старательно выводил однообразную лесную песню.

Что он знает об Унылой Трясине?

Пожалуй, не слишком много. Но достаточно для того, чтобы спрятаться именно здесь. В таком месте можно спокойно подумать, ни на что не отвлекаясь. А когда мысли перестают приносить радость, можно сосредоточиться на мошкаре, отгонять ее, пока она не сожрала тебя живьем. Работать до изнеможения. Забросить удочку в темные воды безымянного ручья и постараться поймать что-нибудь на ужин, чтобы отдохнуть от монотонной диеты из мяса в банках, супа в пакетиках, крекеров и черного кофе.

Не слишком здоровое питание. Однако три дня назад он снял повязку, а днем раньше — корсет. Трость мало помогала при ходьбе по пересеченной местности. Однако Лайон носил ее с собой. Без оружия он чувствовал себя голым. Но очень уж глупо таскать с собой револьвер в местах, где опаснее комара зверя нет.

А вот с ножом он не расставался. Ножом Лайон открывал консервные банки и прорубал себе путь сквозь кустарник. Он ходил подолгу, каждый день, измеряя пройденное расстояние не в милях, а в часах. Вчера прошел четыре часа — не меньше шести миль взад-вперед вдоль ручья, на берегу которого разбил палатку. А завтра дойдет до того места, где оставил лодку, и вернется домой по воде.

Ходьба принесла ему большую пользу. Если не считать некоторых остаточных явлений. Сейчас Лайон был даже в лучшей физической форме, чем до взрыва.

А главное — ему удалось расслабиться. Пару дней назад Лайон с удивлением поймал себя на том, что насвистывает. Еще несколько недель, и он, пожалуй, найдет над чем улыбнуться!

Что-то сейчас делается в Лэнгли ? Мэдден, начальник их отдела, поклялся найти предателя. Того, через кого просачиваются засекреченные имена и координаты. Того, на чьей совести смерть двоих лучших парней в отделе.

Лайон знал, что в черном списке он следующий. Чудом избежав смерти, он не собирался отлеживаться в больнице и ждать второй попытки.

Пусть ему и суждено умереть, но просто так он не сдастся.

Камеру бы сюда? Или хоть фотоаппарат! Жасмин все на свете бы отдала за возможность сохранить для вечности открывшийся ей фантастический пейзаж. Неудивительно, что половина Голливуда переехала в Северную Каролину, — где же и снимать, как не здесь? Влажная изумрудная зелень; причудливое сплетение диких лоз, спускающихся до самой земли; седые клочья мха; клубящийся между стволами туман; на всем вокруг как будто лежит печать тайны… А звуки! А запахи! Трудно представить себе более подходящие декорации для какого-нибудь фантастического фильма.

Стоило отъехать на несколько миль от мотеля, и пропали все следы цивилизации. За несколько часов Жасмин не встретила ни единой души. Это ее только радовало; Жасмин не стремилась показываться на людях, пока лицо ее не обретет прежний вид.

Хорошо, что у Клемми нашелся чистый блокнот, думала она, сворачивая с проселка на старую, заросшую травой лесную дорогу, о которой рассказывала хозяйка мотеля. Обязательно напишу путевые заметки! И попробую напечатать вдруг повезет!



В начале своей карьеры Жасмин сотрудничала в двух газетах. Из одной ее уволили «по сокращению», из другой — без предлога.

Что ни делается, все к лучшему. Журналистки из Жасмин не получилось — она пошла на телевидение, где платят гораздо больше, хотя и не столь регулярно.

Она не жалела об утраченных возможностях, не горевала о прошлом и не страшилась будущего. Она — легкий человек. Это очень помогает в жизни.

Дорога привела на вершину холма и пропала. Со всех сторон Жасмин окружали зелено-буро-рыжие заросли. В ноздри бил острый, пряный запах каких-то лесных растений.

Земля была сухой, и каблуки не вязли в грязи. Жасмин захлопнула дверцу машины и углубилась в чащу, направляясь вниз по склону.

Вокруг свисали с гибких лоз ягоды. Сочные алые грозди, точно такие, какие она рвала для бабушки.

Жасмин почесалась, стараясь не слишком раздирать ногтями воспаленную кожу. Еще, не дай бог, следы останутся! Лицом рисковать нельзя, это ее капитал. Стройная фигура, длинные ноги, пластика, но главное — лицо. Хотелось бы, конечно, верить, что ее игра заставит зрителей забыть о любых шрамах, но Жасмин трезво судила о себе и на этот счет не обманывалась.

Актерский талант Жасмин весьма скромен. Несколько ролей ей обеспечили незаурядные внешние данные, но затем ее тип вышел из моды, и теперь ей остается сниматься в рекламе или идти в фотомодели.

От невеселых размышлений ее отвлекли звуки, диссонансом прозвучавшие в приглушенной симфонии леса.

Глухой удар, словно от падения чего-то тяжелого. Всплеск. И — человеческий стон.

Глава 2

Лодка, причаленная к противоположному берегу, была выкрашена в темно-синий цвет и сильно заляпана грязью. Кое-где краска облупилась, обнажив предыдущий слой. Ее хозяином вполне мог оказаться старый индеец с двустволкой или удочкой, трубкой и сотней охотничьих баек в запасе.

— Эй! — крикнула она. — Эй, есть там кто-нибудь?

В ответ послышалась негромкая брань. Ясно одно — невидимка на том берегу не был рад ее появлению. Может быть, он охотится на аллигаторов? Жасмин где-то слышала, что это запрещено.

— Ухожу, ухожу! — пропела она на случай, если браконьеру придет на ум спрятать концы в воду. — Я ничего не видела и ничего не слышала. Удачной охоты!

— Черт побери! Стойте!

В голосе незнакомца послышалась такая властная сила, что Жасмин сразу остановилась.

— Я… э-э… если вам нужна помощь, я кого-нибудь сюда пришлю, ладно?

— Нужна… помогите!

Голос звучал так, словно его обладатель страдал от сильной боли. Жасмин колебалась, разрываясь между любопытством, состраданием и страхом перед неведомой опасностью. Известно, что бывает с неосторожными девушками.

— Не могу… двинуться. Мне нужна помощь… Пожалуйста!

Последнее слово незнакомец произнес с отвращением, не оставляющим сомнений в его искренности. Кто бы он ни был и что бы с ним ни приключилось, ясно одно — этот тип терпеть не может просить о помощи.

— Мне очень жаль, но я на другом берегу! Раздались новые проклятия, а затем снова:

— Пожалуйста!

— На вид здесь ужасно глубоко, а плавать я не умею!

Будь здесь глубина всего по колено, и тогда бы Жасмин не полезла в эту зловещую черную воду. Она не видела дна; может быть, утонуть ей и не грозит, но кто поручится, что ее не съедят заживо? Пираний здесь, скорее всего нет, а вот пиявки-кровососы найдутся.

— Идите по берегу… на юг… в сорока ярдах отсюда… упавшее дерево… Ага!

— А в какой стороне юг?

Она всмотрелась в переплетение ветвей на той стороне речки, пытаясь разглядеть невидимого собеседника. Надо же хотя бы знать, ради чего рискуешь!

— Там, где солнце!

Ну, это несложно. Сквозь бурую паутину ветвей просачивается бледный свет склоняющегося к горизонту светила.

— Ну что ж… ладно, попробую.

И Жасмин опасливо двинулась вдоль берега. Ее одолевали самые невероятные предположения. Кто этот человек? И что с ним? Сердечный приступ? Змеиный укус? Может быть, он попал в собственный капкан и теперь лежит, истекая кровью, а вокруг него кружат гиены со злорадным оскалом на острых мордах…

Гиен в Северной Америке нет — это даже Жасмин знала. Но какие-то хищники наверняка есть!

— Что вы там копаетесь, черт побери!

— Иду, иду!

Сорок ярдов. Как, интересно, измерить расстояние, если через каждые несколько шагов ей приходится делать крюк, чтобы обойти поваленное дерево или непроходимые заросли плюща не ядовитого, слава богу, но весьма и весьма колючего.

А вот и обещанное дерево! Оно упало поперек речки, перегородив ее примерно на две трети.

Впившись ногтями в зудящую щеку, Жасмин взвешивала свои шансы. Можно ли пройти по стволу до конца, а затем перепрыгнуть на тот берег? Удастся ли не потерять равновесия? И хватит ли храбрости?

Храбрости ей не хватило. Но, когда она запаниковала, было уже слишком поздно: оставалось либо разворачиваться на скользком мшистом стволе (немыслимо!) и идти обратно, либо прыгать.

И Жасмин прыгнула.

— Ой! Ах, черт!

— Что случилось? — хриплым голосом, то ли от боли, то ли от раздражения, поинтересовался невидимка.

Неприятно чувствовать, что кому-то рядом больно. Но оказаться в диких джунглях наедине с разгневанным незнакомцем — еще неприятнее…

Боже мой, почему я не осталась дома? Ну, была бы подружкой Син на свадьбе… право, это ненамного хуже.

А чего она ожидала?

Надо ж было додуматься одной отправиться в местечко под таким жутким названием — Унылая Трясина! Может быть, это и не самый нелепый поступок в ее жизни, но уж точно на втором месте в списке.

— Что случилось? — снова крикнул мужчина.

— Ничего! Просто я приземлилась на колени прямо в грязь! — огрызнулась Жасмин.

Она взглянула на свои руки. Смотреть страшно! Да уж, теперь не почешешься — придется терпеть. Или чесаться палочкой.

У Лайона было достаточно времени для раздумий и бесплодных сожалений. Он лежал на земле, скорчившись и прикусив губу от боли. Старался расслабиться и спокойно обдумать свое положение. Но боль есть боль, и ничто не помогало.

А потом появилась эта женщина! С его везением она, скорее всего, окажется какой-нибудь сумасшедшей любительницей природы, готовой втоптать его в грязь за то, что он оскверняет девственную глушь консервными банками и пивными бутылками.

Лайон уже приготовился ответить, что жир из банки вылижут опоссумы. Сама банка проржавеет и рассыплется в прах — их ведь до сих пор делают из жести. А эту проклятую бутылку он заберет с собой, если только дамочка поможет ему встать на ноги и доковылять до лодки. Рано или поздно он доберется до лагеря.

Обманывать себя не надо. Если все будет хорошо, это произойдет только через пару недель.

Черт побери, у нее что, ласты на ногах? Или она ведет за собой отряд бойскаутов? Это ж надо — с таким треском продираться сквозь кусты!..

Какая высокая! Должно быть, так ему показалось из-за того, что он смотрел на нее снизу вверх. Длинные-предлинные ноги, бело-розовые, с испачканными коленками.

Она улыбнулась. Удивительно милая улыбка на хорошеньком личике, хотя даже сквозь пелену боли Лайон разглядел, что с лицом у нее что-то не в порядке. Он уже хотел сказать, что не стоит так солнечно улыбаться незнакомым мужчинам. Откуда ей знать, может быть, он опасен! Впрочем, взглянув на него, легко догадаться, что сейчас он никакой угрозы не представляет.

— Вы упали?

И голос у нее, когда она не кричит, очень приятный. Глубокий, чуть хрипловатый, с отличным, просто дикторским произношением.

— Да, две недели назад.

Заметив в ее глазах удивление, он объяснил:

— Повредил спину. Недавно снял корсет. А сейчас ступил неудачно — и…

Он говорил короткими, отрывистыми фразами, потому что любой глубокий вздох причинял ему нестерпимую боль.

Женщина присела перед ним, упершись коленями ему в грудь.

Господи, да есть ли у нее хоть капля здравого смысла? Только покойник мог бы остаться равнодушным к такой нежной коже, пусть даже грязной и покрытой красными расчесами.

Лайон осторожно вдохнул, ощутив запах лосьона и женского пота. Он не сводил глаз с незнакомки.

Жасмин привыкла, что на нее глазеют: она ведь как-никак актриса и несколько раз появлялась на экране телевизора. Хотя и не так часто, как хотелось бы.

Однако вряд ли незнакомец ее узнал. Чего он, интересно, от нее ждет? Она ведь не врач и не медсестра. И даже никогда не была в скаутах. Они с матерью слишком часто переезжали, и Жасмин приходилось почти каждый год менять школу. Сойтись с местными детскими компаниями она просто не успевала.

— Помогите, — проговорил он сквозь стиснутые зубы.

Разум велел Жасмин убираться отсюда, да поскорее. Но интуиция подсказывала, что мужчина совершенно безопасен и нуждается в помощи.

Жасмин привыкла доверять своей интуиции. Всякий раз, когда она шла против своих инстинктов (как в случае с Эриком), ей потом приходилось об этом жалеть.

— Так… что я могу для вас сделать? Съездить за помощью?

— Нет! — воскликнул он, поморщившись словно от боли.

Право, можно подумать, он чего-то боится! Хотя… почему бы и нет? Она ведь ничего о нем не знает. Может быть, он беглый бандит! И ранен в перестрелке, хотя крови и не видно.

— Вы преступник? — поинтересовалась Жасмин, решив вести разговор начистоту. Не похоже, что он вооружен, а если придется бежать, она без труда его перегонит.

— Еще чего! — выдохнул он. — Полицейский… в отставке…

— Для отставки вы слишком молоды. И откуда мне знать, что это действительно так?

— Я уволен по инвалидности! — огрызнулся Лайон.

Черт, что за приставучая баба! Раз уж он вынужден молить о помощи женщину, почему судьбе не угодно было послать к нему женщину-врача?

— Так вы действительно из полиции? Лайон кивнул. Он не полицейский и не в отставке, но и то и другое достаточно близко к истине. Как говорится, для протокола сойдет.

— Так… Идти вы, конечно, не сможете. Но, если погрузить вас в лодку, я могу доставить вас до мотеля и оттуда вызвать врача. Он недалеко отсюда, вниз по течению. Мотель, я имею в виду. Или он на берегу другой реки, побольше? Не помню. В общем, рано или поздно течение нас туда вынесет. Надо только плыть по…

— Нет!

— Что — нет? Все реки к востоку от Миссисипи впадают в океан. Если мы…

— Нет, я хочу сказать… о, черт, как больно! — Лайон зажмурился и снова приказал себе расслабиться. — Помогите мне добраться до моего лагеря, и будем считать, что мы справились с задачей.

— Мы справились? Интересно! Значит, я буду вас тащить…

— А я буду стонать и ругаться за двоих! Не беспокойтесь! Я оплачу ваше время.

— Мне ваши деньги не нужны!

Глаза у нее были карие, с оттенком красного дерева, изумительно подходящие к рыжим волосам. И сейчас эти чудные глаза метали молнии.


— Тогда оставьте меня. Рано или поздно здесь еще кто-нибудь появится.

Оба понимали, что на это надежды мало.

Много недель пройдет, прежде чем кто-нибудь, кроме комаров, найдет Лайона в этих девственных лесах.

— Как вы сюда попали? Поблизости нет дорог.

— Ехала по заброшенной лесной дороге, а потом вышла из машины и пошла пешком.

— Зачем?

— Мне так захотелось.

— Леди, это не ответ… Ладно, предлагаю прекратить споры и двигаться к лагерю. Вы не поверите, как бывает темно в местах, где нет фонарей.

— А если я помогу вам добраться до лодки, все остальное вы сможете сделать сами?

Измученный взгляд исподлобья был ей ответом.

— Хорошо, хорошо! Довезу вас до лагеря, выгружу из лодки — и бегом обратно! У меня завтра самолет в Лос-Анджелес, некогда мне тут с вами…

Ни на какой самолет она, естественно, не спешила. Если незнакомец и не понял этого сразу, то очень скоро догадался.

Когда они добрались, наконец, до лодки, оба едва не плакали: он — от боли, она — от изнеможения. Не так-то просто тащить на себе сто восемьдесят фунтов!

Пожалуй, она бы больше ему сочувствовала, если бы он не бранился на каждом шагу.

— Расслабьтесь! — приказала она.

— Леди, если бы я имел возможность расслабиться, меня бы здесь не было!

— Меня бы тоже здесь не было, если бы я думала головой.

Перебранка не прекратилась и в лодке.

— Куда вы меня сажаете! Вы что, не видите, что здесь весла, черти бы их взяли!

— Прекрасно вижу, перестаньте чертыхаться.

— А вы перестаньте раскачивать лодку! Сядьте! Жасмин присела на кормовое сиденье. Лайон рухнул на носовое и вытянул ноги, заняв почти всю площадь лодки. На лбу у него выступили капли пота.

Погода была не слишком холодная для февраля, но, прямо скажем, и не жаркая. Солнце стремительно катилось к горизонту. Жасмин не в первый раз пожалела, что, введенная в обман теплым солнечным днем, надела вместо джинсов белые шорты и не накинула куртку поверх желтой джинсовой рубашки. Привыкнув к калифорнийской жаре, она плохо представляла себе, что такое зимняя ночь в Северной Каролине.

— Вы хоть грести-то умеете?

— А как же! — Она столько раз видела в кино, как это делается!

— Гребут не с кормы, а из центра лодки.

— Знаю.

— Так в чем же дело?

— В центре сидите вы.

Собственно говоря, сидел он на носу (или как это там называется?), но ноги вытянул так, что они занимали всю лодку.

— Черт! Шевельнуться не могу! Сдвиньте мои ноги в сторону!

К этой минуте Жасмин была готова не ноги ему сдвинуть, а шею свернуть. Голыми руками.

Приподнявшись, она начала продвигаться на середину. Лодка качнулась, и незнакомец прерывисто вздохнул сквозь стиснутые зубы. Жасмин устыдилась: этот человек ранен, она не хочет причинять ему дополнительную боль, хотя, видит бог, он это заслужил.

Устроившись в середине лодки. Жасмин опасливо покосилась на мужчину и взялась за весла.

Уключин не было, только деревянные гнезда в бортах, истертые до полной непригодности. Сперва весла едва не задевали за берега, но вскоре речка стала немного шире. Угрюмые деревья тянули к воде узловатые бурые ветви. Пыхтя и обливаясь потом. Жасмин старательно работала веслами. Лайон размышлял, полулежа на скамье.

Она сказала достаточно, чтобы определить особенности произношения. Средний Запад с легким налетом Южной Калифорнии, отполированный несколькими уроками дикции. Что здесь делает городская дамочка из Южной Калифорнии? — спросил он себя. А затем задал себе другой, куда более актуальный вопрос: доживет ли он до утра?

Добраться бы сейчас до лекарств, от которых он столь нерасчетливо отказывался в больнице! Лайон проглотил бы целую горсть таблеток.

А вот и знакомое поваленное дерево! Одна ветка ударила Жасмин по плечу, другая хлестнула Лайона по глазам.

— Ой! Простите, — проговорила она. — Темнеет. Далеко еще до вашего лагеря?

— Миль семь будет.

Она открыла рот. Кстати, очень милый ротик красиво изогнутый, с соблазнительно полными, но не слишком пухлыми губами. Несколько портили впечатление опухшая щека и заплывший глаз. Должно быть, ядовитый плющ. Профессиональная наблюдательность не изменила Лайону: даже погибая от боли, он заметил, что женщина старается не чесаться. То и дело она поднимала руку к лицу, колебалась, смотрела на свои грязные пальцы и ногти с траурной каймой и вздыхала. Лайон не испачкал рук и с удовольствием почесал бы ей зудящее место, если бы спина позволила дотянуться.

— Но как же… Нет-нет, мне надо назад, в мотель!

— Отлично. Подгребайте к берегу и вылезайте.

— А вы?

— А что я? С голоду не умру, если вы об этом. У меня еще осталось полбанки сосисок по-венски.

— Как же вы доберетесь до палатки?

— А это уже не ваша проблема.

— Очень даже моя! В темноте я не найду дорогу обратно! Нет, мы доплывем до вашего лагеря, вы одолжите мне фонарик, покажете, куда идти, и я…

Она замолкла посреди фразы и уставилась на него, округлив глаза цвета красного дерева — даже тот из них, что совсем заплыл.

— Подождите, — прошептала она. — Вы сказали, семь миль?

— Говорю вам, если вас это не устраивает, гребите к берегу и давайте распрощаемся. Дойдете вниз по ручью до того места, где нашли меня, а оттуда — по собственным следам.

Знал бы Лайон, что недалеко отсюда мотель, забрался бы подальше в болота! Что ему сейчас меньше всего нужно, так это общество себе подобных.

Жасмин так толком и не разглядела его лица. Он старательно отворачивался от стремительно угасающего света. Зато хорошо разглядела широченные плечи, обтянутые потрепанным серым свитером. Скорее всего, без свитера он будет выглядеть еще более широкоплечим. Последнее, чего ей не хватало в жизни, — накачанный мужлан со шкаф величиной!

С тяжелым вздохом Жасмин снова взялась за весла. Одним веслом задела незнакомца за ногу, и он судорожно вздохнул. Она пробормотала извинение. Очерк получится классный, думала она. Глушь, тишина, седые бороды мха, узловатые кипарисы, роскошный закат отражается в черной, как смоль, воде…

Тигры и львы пока не высовывали носа из чащи, зато, когда лодка проплывала мимо зарослей орешника, большая, с ярким оперением птица, похожая на удода, суматошно выпорхнула из кустов и прохлопала крыльями над самой головой Жасмин. Стоило вскочить и протянуть руку, и можно было схватить ее за хвост.

Однако вскакивать она опасалась. Еще не хватало вывалиться за борт. Плавать она не умеет, а незнакомец, нежданно оказавшийся на ее попечении, сейчас не в том состоянии, чтобы бросаться ей на помощь.



— Кстати, как вас зовут? — Она прихлопнула комара и поморщилась. Лицо снова начало бешено чесаться.

Мужчина колебался всего несколько секунд, но Жасмин это заметила. Интересно, почему он сразу не назвал свое имя?

— Лайон , — ответил он.

— Ух ты! Хорошо хоть не аллигатор.

— А вас?

Жасмин не колебалась — скрывать ей было нечего.

— Жасмин Кленси, — она слабо надеялась, что он вспомнит ее имя.

— Ничего себе! Флора и фауна в одной лодке!

— Ха-ха, как смешно. Далеко еще?

— Миль пять с половиной, я думаю. Жасмин издала стон. Она гребла уже час без передышки, и на ладонях у нее вздулись волдыри. Через несколько часов там будут кровавые мозоли.

— Перчаток у вас, наверное, нет? — поинтересовалась она.

— Боюсь, что нет.

А дамочка не так уж плоха, думал Лайон. Конечно, она не в лучшей форме, но недостаток физической силы возмещает решительностью и настойчивостью. Как же быть с ее руками? Может быть, обмотать чем-нибудь?

Жасмин ощутила, как слезы обожгли глаза. Она ненавидела боль. Ненавидела зуд, комаров, ядовитый плющ, но больше всего — эти чертовы джунгли!

Да, она трусиха. И всегда была трусихой. Отец бросил семью; каждый год они с матерью переезжали на новое место. И много лет Жасмин преследовал один и тот же кошмар, от которого она в страхе просыпалась по ночам: она приходит из школы, а мамы нет. В доме живут чужие люди. Так она стала бояться.

Наклонившись вперед — от бедра, как советовал Лайон, — она с силой опустила весла в воду. Черт побери, она справится! Она на все готова, лишь бы не оказаться среди леса в кромешной тьме и даже без фонарика!

— Передохните.

— Не поможет.

— И все же сделайте передышку. У меня есть носовой платок. Достаньте его из кармана штанов, разорвите надвое и оберните им руки.

Жасмин молча помотала головой — не хотела выбиваться из найденного ритма. Советы Лайона помогли — она кое-чему научилась по части гребли.

Например, тому, что нет ничего хуже этого занятия.

— Не упрямьтесь. Жасмин. Я не хочу, чтобы вы истекли кровью.

— Боитесь, что запах свежей крови привлечет аллигаторов?

Она все-таки потеряла ритм: весло дрогнуло и завязло в воде. Слезы потекли из глаз Жасмин, и от этого многострадальные щеки зачесались еще сильнее.

— Одно утешение: когда в газетах появится отчет о моих злоключениях, бабушка не будет волноваться, потому что не вспомнит, как меня зовут!

Глава 3

Небо на востоке уже побледнело, когда Лайон открыл глаза. Не шевелясь, осторожно и неглубоко вдохнул. Все еще болит! Все тело болит, а где не болит, там ноет или ломит.

Несколько секунд Лайон пытался определить для самого себя, чем отличаются боль, ломота и нытье. Немудрено после ночи, проведенной в четырнадцатифутовой лодке.

И главное, без крыши над головой. В феврале.

Очарование теплого дня исчезло: за ночь температура, должно быть, упала до нуля.

Они остановились на привал. У Жасмин болели руки, у Лайона — все тело. Он понимал, что добраться до места засветло не удастся. Он решил, что лучше дать девушке поспать, чем путешествовать в ночном мраке, рискуя заблудиться. А потом заснул сам. Не слишком разумно, но, в конце концов, его силы не беспредельны.

— Черт бы все это побрал… — прохрипел он, воспаленными глазами уставившись на женщину, клубочком свернувшуюся на корме. Ложась спать, она подняла ворот рубашки, опустила закатанные рукава, а ноги постаралась прикрыть клапаном сумки и какими-то измятыми тряпками. — Пора вставать, — произнес он.

Она застонала во сне и подтянула колени к подбородку. Ее шорты — когда-то белые — были не слишком откровенны: они закрывали ноги до середины бедра. Но при таких длинных ногах этого явно недостаточно. Слишком много обнаженной плоти открывается на милость стихий.

А также нескромных мужских глаз.

— Жасмин, просыпайся. Надо плыть дальше. Девушка открыла один глаз, второй заплыл окончательно и не открывался. Вздрогнув, она пробормотала что-то вроде: «Где я?»

— По моим прикидкам, примерно в семи милях к северу от фермы Билли, в полмиле к западу от Комариной Канавы и в миле к востоку от Грейсленда.

— Ox!

Она почесала щеку, затем коленку и улыбнулась. Есть что-то трогательно обезоруживающее в женщине, которая просыпается, дрожа от холода, почесываясь, сонно моргая, и при этом еще умудряется улыбаться.

— Грейсленд? — зевнув, переспросила она. — Я думала, это в Теннесси.

Голос ее звучал по-утреннему томно, хрипловато-чувственно. С иной женщиной и при иных обстоятельствах Лайон принял бы такую манеру речи за приглашение.

Но не здесь и не сейчас.

— Не хочешь разогреться? Сделать несколько упражнений, чтобы разогнать кровь. Только смотри не упади за борт.

— Слишком поздно! Я замерзла, словно ванильное мороженое под Рождество!

Лайон тоже зевнул и вдруг неожиданно для себя ухмыльнулся во весь рот. Черт, он не мог припомнить, когда в последний раз улыбался, тем более до завтрака! Интересно действует на него общение с Жасмин Кленси.

Лайон приехал сюда, чтобы побыть в одиночестве. Если уж говорить о компании, предпочел бы общество физиотерапевта или массажиста. А вместо этого в его жизнь ворвалась Жасмин Кленси со следами ядовитого плюща на лице, стертыми в кровь ладонями и сногсшибательными ножками. Что она за человек, Лайон пока толком не понял.

Ясно одно — здесь, на болотах, ей делать нечего. Так или иначе, он должен от нее избавиться.

— Как ты себя чувствуешь? Спина еще болит? поинтересовалась она голосом, напомнившим ему о знойных ночах, смятых постелях и сладких женщинах.

— Уже меньше. — На самом деле спина терзала его все сильнее и сильнее. Но Лайон не видел смысла вываливать на Жасмин дурные новости. — Есть хочешь?

— Умираю от голода! Скажите, сэр, нет ли у вас на яхте кока?

— Кок в увольнении. Но, если залезешь ко мне в левый брючный карман, найдешь там полплитки шоколада. Боюсь, правда, что он растаял.

— Спасибо.

Это оказалось не так-то легко. Стоило Жасмин встать на колени, как лодка угрожающе закачалась. Схватившись руками за борта и при этом поморщившись от боли, Жасмин пережидала опасный момент.

Лайон ждал, пока она восстановит равновесие, доберется до кармана и слезет наконец с его ног. Он бы достал шоколадку и сам, но боялся шевельнуть рукой, понимая, что любое неосторожное движение эхом отзовется в спине.

Повезло нам друг с другом, думал он. Один шевельнуться не может, другая беспрерывно чешется… Инвалидная команда!

Жасмин осторожно подползла ближе и, наклонившись, сунула руку ему в карман. Ее каштановые волосы щекотали его лицо. Спутанные кудри источали слабый запах… неужели сирени?

О черт, только этого ему не хватало — женщины, пахнущей сиренью!

— Скоро ты там? — рявкнул он. — Или собираешься весь день копаться?

Легкие пальчики Жасмин скользили по его бедру. Лайон проклинал себя за то, что не надел рубашку с карманами. И очень пожалел, что не съел всю проклятую шоколадку разом, а решил оставить половину на обратный путь.

Жасмин достала нож, карманный калькулятор, а затем бесформенную, оплывшую шоколадку в фольге.

— А ты не хочешь? Мне и одного укуса хватит. Только чтобы проснуться. Говорят, в шоколаде есть кофеин.

— Нет, мне не нужно. Ешь все. Подкреплять силы надо тебе, а не мне.

Жасмин развернула фольгу и принялась слизывать шоколад с обертки. Лайон отвел глаза. Неподалеку бродили в поисках завтрака несколько цапель. Одна, чем-то недовольная, издала громкий скрипучий крик и взметнулась в воздух только захлопали голубые крылья и мелькнули изящные длинные ноги.

Лайон нахмурился. Перевел угрюмый взгляд на другую обладательницу длинных изящных ног. И скорчил совсем кислую мину — просто из принципа.

— Пора в путь. Если тебе нужно отлучиться, немного ниже по течению есть место, где можно пристать к берегу.

— Пить хочется. У тебя, наверно, ничего с собой нет?

— Теплое пиво, если желаешь. Жасмин вздрогнула.

— Спасибо, лучше дождусь кофе. Предложишь мне чашечку кофе перед обратной дорогой?

Лайон пожал плечами и тут же пожалел об этом, ибо движение отдалось в спине острой болью. Но что еще он мог ответить? Да, конечно, он угостит ее кофе. Но уйти ей не удастся. По крайней мере, не так скоро.

Покончив с шоколадом, Жасмин ополоснула руки в речной воде, затем смочила тряпку и принялась вытирать лицо.

Жаль. Пухлые губы, перемазанные шоколадом, — прекрасное зрелище. Особенно для мужчины, изголодавшегося по женщине.

— Еще пятно осталось, — заметил Лайон, осторожно перемещаясь в удобную позу, более подходящую для долгого путешествия. — Возле носа. Нет-нет, слева.

Но умыванием дело не кончилось: выудив из сумки щетку. Жасмин принялась расчесывать волосы!

— Это ненадолго, — заметила она, поймав его удрученный взгляд. — Просто я по утрам сама не своя, пока не умоюсь и не причешусь. Эх, все бы на свете отдала за зубную щетку!

Лайон прикрыл глаза и приготовился терпеть еще несколько часов.

— Здесь? — коротко поинтересовалась Жасмин, положив весла. Ей понравилось, как звучит ее голос — сурово и решительно. Вот что ей сейчас нужно позарез — суровая, непоколебимая решимость.

Он, кажется, ждал чего-то еще. Но Жасмин молчала. Вздохнув, Лайон принялся за нелегкое и опасное дело — начал вставать на ноги. Жасмин предложила было помочь, но он рявкнул:

— Нет, не подходи! И не трогай меня!

Очень ей нужно его трогать!

Верно, она потянулась к нему, но чисто инстинктивно. Надо быть совсем бессердечной, чтобы стоять спокойно, наблюдая за страданиями этого… Лайона — так, кажется, его зовут?

— Держи лодку неподвижно, пока я буду перекидывать ногу через борт, договорились?

Жасмин ухватилась за борта. Ладони болели нестерпимо, но она вцепилась в лодку мертвой хваткой и держала, пока что-то во взгляде Лайона не подсказало ей, что он имел в виду нечто иное.

Скорчившись, одной рукой держась за спину, а другой схватившись за исцарапанный деревянный борт, он бросил на нее через плечо уничтожающий взгляд.

Жасмин злобно уставилась на него в ответ.

— Делаю что могу. Не нравится — найми другого гребца.

На щеках его, поросших грубой щетиной, выступил пот. Температура держалась где-то около нуля, и никогда в жизни Жасмин не мерзла так, как сегодняшней ночью, а ему еще и жарко!

— Возьми весло, — приказал он сквозь стиснутые зубы.

Жасмин выполнила приказ. Очевидно, прочтя ее мысли, он продолжал:

— Если хочешь треснуть меня по голове, подожди, пока выйду на берег, идет? Ты ведь не хочешь появиться на пороге мотеля с покойником на борту. Слишком многое придется объяснять.

Жасмин сделала глубокий вдох и произнесла с обманчивой мягкостью:

— Взяла. Держу крепко, не убежит. Что делать с другим веслом?

Не обращая внимания на ее сарказм, он продолжал давать указания:

— Воткни его в грязь и подтянись к берегу так близко, как только сможешь. Если почувствуешь, что лодка отходит от берега, тяни за весло изо всех сил.

Высмотрев на берегу влажное и относительно свободное от растительности место. Жасмин вонзила весло в грязь и налегла на него, подтягиваясь к берегу. Лодка закачалась. Лайон испустил стон и разразился бранью.

— Давай скорее! Я не смогу ее весь день держать! — рявкнула Жасмин.

Она зажмурилась и потрясла головой, морщась от невыносимой боли в руках. Лодка снова закачалась. Открыв глаза, она увидела, что Лайон высадился на берег. Точнее, почти высадился, одной ногой он был еще в воде.

— Если здесь водятся аллигаторы, то ты напрашиваешься на неприятности!

Голос у Жасмин дрожал — она из последних сил сдерживала слезы. Силы ее оставляли. Она замерзла, все чешется, все болит, плечи ломит, горят ладони — судя по всему, они стерты до мяса. А если учесть, что с ног до головы она покрыта толстым слоем грязи, то и до заражения крови недалеко. Где-то она читала, сейчас появились такие вредные микробы, которым и антибиотики нипочем…

— Какого черта ты там копаешься? — прорычал Лайон. Он лежал в грязи на животе, не пытаясь встать. Видимо, он и не мог этого сделать из-за сильной боли.

Самый подходящий момент для бегства, подумалось Жасмин. Встать и уйти — так просто! Если он за ней и погонится — ясно, что не догонит.

Но не зверь же она, чтобы бросить человека одного в таком состоянии!

И потом, как найти дорогу домой? Никаких тропинок она перед собой не видела. Только небольшую полянку, кострище, какие-то железные ящики и палатку защитного цвета, в которой едва поместился бы мальчишка-бойскаут.

В Лос-Анджелесе ей случалось видеть бомжей, экипированных куда лучше. О чем она и сообщила, вызвав с берега новый взрыв проклятий.

— Хочешь уйти — ради бога! Оставь лодку на берегу и убирайся к чертовой матери!

— И оставить тебя на растерзание гиенам?

— Еще про аллигаторов не забудь!

— И про комаров! — Жасмин раздраженно замахала рукой, отгоняя назойливых мошек. Трудно сказать, что больше выводило ее из себя — их несмолкаемый писк или зудящие укусы. Слишком поздно она поняла, что шорты — не лучшая униформа для прогулок по болотам.

Взяв веревку, которую Лайон называл «швартовы», Жасмин продела ее в ржавый «глазок» на носу лодки, обмотала вокруг запястья и спрыгнула на берег. На этот раз она приземлилась на ноги.

— Если ты ждешь аплодисментов, — заговорил он полминуты спустя, — то напрасно. Может быть, поможешь мне встать?

— Почему бы не полежать немного? Тебе нужен отдых.

— Потому что мне нужно нужду справить, пардон за такие подробности! — рявкнул он.

Жасмин покраснела. Слава богу, на опухшем и грязном лице смущенный румянец незаметен.

Поставить Лайона на ноги оказалось не легче, чем затащить в лодку, с той лишь разницей, что на сей раз никому из них не грозило выпасть за борт и утонуть.

— Ты плавать умеешь? — поинтересовалась Жасмин. Она привалилась к дереву, держа руки на весу и рассматривая стертые в кровь ладони.

Лайон в это время осторожно хромал к сплетению плюща, отделяющему вырытую вчера выгребную яму от остального лагеря.

— Да, а что?

Он не любил отвечать на вопросы. Ни на какие. Даже на дурацкие вопросы стройных и длинноногих женщин.

— Да ничего, просто спросила.

— Не надо, Жасмин. Хочешь уйти — иди. Здесь я на своей территории, и твоя помощь больше не требуется.

— У тебя там… э-э… ванная комната? — Жасмин кивнула на переплетение плюща и кустарника. — Когда ты закончишь, я… я хотела бы освежиться.

— Хорошо, я повешу чистое полотенце, — невозмутимо отозвался Лайон.

Девушка снова покраснела, на этот раз он заметил ее смущение. Заметил и ухмыльнулся во весь рот — так, словно и не был с ног до головы покрыт толстым слоем пота и грязи, словно при каждом вздохе в позвоночник ему не вонзалась дюжина тупых ножей.

— Тебе не нужно меня дожидаться. Просто отойди ярдов на пять в любую сторону и исчезни из виду. Могу предложить бумагу, мыло и полотенце, если нужно. Руки вымоешь в ручье. Водопровод сюда еще не провели.

Жасмин кивнула и двинулась через полянку. Руки она держала на весу, словно любое движение причиняло им боль. Собственно говоря, так оно и было.

— Волдыри промой хорошенько, с мылом! А потом я их забинтую.

Жасмин последовала его совету. Минут пять спустя со стороны ручья раздался плеск воды, а затем громкий вопль:

— Ой, мамочки, больно-то как! Мыло на свежую рану — это, знаете ли, не большое удовольствие!

Ну ладно, подумал Лайон. До лагеря добрались благополучно. Дальше что?

Прежде всего надо поесть, решил он. Со вчерашнего дня у обоих не было во рту ни крошки, если не считать полплитки растаявшего шоколада. Лайон вымыл руки в дождевой воде, которую собирал в пустое ведро, и, шагая медленно и осторожно, время от времени хватаясь за спину и разражаясь проклятиями, пошел осматривать свои запасы.

Обедали сосисками по-венски, холодным чили из банки и теплым пивом.

— Извини, содовой у меня нет. Я к ней и не притрагиваюсь — сплошная химия.

Жасмин сморщила нос и рассеянно почесала щеку забинтованной рукой.

— Отлично. Всегда мечтала выработать в себе вкус к пиву.

— Есть еще вода из ручья. Возможно, она и чистая, но на твоем месте я бы не рисковал.

Жасмин кивнула. Она сидела на бревне, скрестив ноги; между коленями у нее покоилась консервная банка с сосисками Несколько минут оба молчали.

— Ты так и не объяснил, что делаешь здесь, в глуши, — начала прощупывать почву Жасмин.

— Точно, не объяснил. Как щека? Чешется?

— Не чесалась, пока ты не спросил.

— Хочешь кофе на десерт?

— Из теплого пива?

— Нет, пивом я дорожу. У меня здесь всего дюжина упаковок.

— Почему?

— Что почему?

Да она хитрюга, эта мисс Стройные Ножки! Болтает о пустяках, задает вроде бы ничего не значащие вопросы, стараясь усыпить его бдительность, а сама только и ждет, когда он проболтается! Ну нет, не выйдет. С этой игрой он знаком. В академии проходили.

— Почему ты привез с собой столько пива?

— Ну… нравится оно мне.

Она вздохнула громко, выразительно возведя глаза к небу, но без дешевой театральщины. В один-единственный вздох умудрилась вложить столько чувств, сколько у большинства женщин уходит на три истерики. Скрепя сердце Лайон вынужден был признать: эта девчонка все больше и больше ему нравится.

А впрочем, не все ли равно? Он избавится от нее, как только сможет, а затем переберется на другую стоянку. Что-что, а заметать следы он умеет.

Но, пока она еще здесь (и, видимо, пробудет здесь дольше, чем им обоим хотелось бы), Лайон может быть спокоен: о его местонахождении никто не узнает. Если только дамочке не придет в голову разжечь сигнальный костер или бросить в реку бутылку с запиской.

— Замечательно, — пробормотала она, соскользнув с бревна на устланную листьями землю, и похлопала себя по плоскому животу. — Спасибо за еду и за первую помощь. От кофе я, пожалуй, откажусь и попрощаюсь, а то не успею вернуться в мотель до темноты.

Лайон разглядывал ее из-под прищуренных век. Наблюдать за человеком так, что тот нипочем об этом не догадается, — этому искусству его также обучили в академии. Боже, на кого она похожа! Взлохмаченная копна каштаново-рыжих кудрей, грязь, комариные укусы, расчесы, алые следы ядовитого плюща… Страшилище, да и только! Должно быть, Лайон рехнулся, иначе почему его так и тянет уложить эту страхолюдину на ложе из опавших листьев и предаться иному искусству, которому его не обучал никто, кроме матери-природы?

Непонятно, что он в ней нашел? Совсем не в его вкусе. Лайон предпочитает невысоких грудастых блондинок, непритязательных подруг на одну ночь. А Жасмин — длинноногая, рыжая, с небольшой грудью и, похоже, крепкий орешек.

Да если бы она и сгорала от желания, что проку? Он и шевельнуться толком не может. Постельные игры сейчас не для него.

А жаль. Есть в этой Жасмин что-то такое, что при иных обстоятельствах могло бы разжечь в нем огонь. Лайон не понимал, чем она его зацепила. И знал, что не успокоится, пока не поймет.

— Мне нужно будет перебраться через речку?

— М-м? — Он думал о другом. О том, что не стоит разжигать пламя, если все равно не можешь довести дело до логического конца.

— Чтобы выйти на дорогу.

Она хмуро взглянула на свои забинтованные руки. Бинты потемнели от крови. Лайона изумляло, что женщина не произнесла ни слова жалобы ни на стертые ладони, ни на февральскую ночь, проведенную под открытым небом и даже без одеяла.

Будь в нем хоть капля рыцарства, он сорвал бы с себя свитер и отдал ей. Такая мысль приходила Лайону в голову во время ночевки. Как и множество других мыслей.

Но он никогда и не притворялся рыцарем.

И все же интересно, сумел бы он ее согреть, если б…

Лайон смягчил голос, стараясь говорить непринужденно:

— А куда тебе, собственно, торопиться? На самолет ты уже опоздала. Почему бы не расслабиться и не насладиться общением с дикой природой? Только представь, какую историю ты расскажешь друзьям в Лос-Анджелесе: «Как я выжила в одиночку, заблудившись в Великой Восточной Унылой Трясине!»

— Но я здесь не одна.

— Так будет увлекательнее.

— Хм… — задумчиво протянула она. Интересно, думал Лайон, на кого она будет похожа,

когда спадет опухоль? А еще интереснее, что она здесь делает? Придется при первой возможности заглянуть к ней в сумочку. Не слишком по-джентельменски, но он сейчас не в том положении, чтобы разводить церемонии.

— Но я ведь на самом деле не заблудилась? — с тревогой спросила Жасмин.

Лайону мгновенно захотелось сжалиться и отпустить ее на все четыре стороны. Ведь по-настоящему она ему не нужна. Черт, да она в нем нуждается куда больше, чем он в ней!

Но отпускать ее нельзя. Пока.

— Нет, не заблудилась. Я прекрасно знаю, где мы находимся.

Чтобы осознать, во что она вляпалась, Жасмин понадобилось несколько часов. Лайон ее не торопил. Пусть дойдет до всего своим умом. Тогда ей не в чем будет его винить.

— Так ты знал, что со стертыми руками я не смогу пробираться через заросли? — воскликнула Жасмин.

Лайон, не подумав, пожал плечами и поморщился, когда в спину ему словно вонзилась дюжина ножей.

— Зависит от того, насколько ты чувствительна к боли.

— Кстати, почему теперь, когда ты смазал мне руки какой-то гадостью и забинтовал, они болят сильнее?

Лайон хотел снова пожать плечами, но вовремя опомнился.

— Возможно, потому, что заживают. Выздоравливать всегда нелегко.

— Так, может быть, и у тебя спина заживает?

— Будем надеяться.

После завтрака Жасмин помогла ему надеть корсет. С ее помощью он стянул рубашку, а затем она надела на него корсет и затянула тугую нейлоновую шнуровку. К концу этой операции Лайон едва владел собой — и не только из-за боли в спине.

— И лодку я взять не могу, как же ты без нее? Только не говори, чтобы я оставила ее на том месте, где тебя нашла: во-первых, я ни за что не найду это место, во-вторых, ты в своем нынешнем состоянии ни за что туда не доберешься!

— Рад, что ты это заметила.

— И прекрати глазеть на меня как на дурочку! Я не дура! Ты с самого начала понимал, чем дело кончится, верно? А хочу я торчать на болоте или не хочу — на это тебе наплевать!

Она гневно уставилась на него. Боже, как же она хороша, когда сердится! Лайон и не подозревал, сколько оттенков можно насчитать у обычных карих женских глаз. А ведь он наблюдательный человек. И работает в такой сфере, где от наблюдательности зависит жизнь — твоя и твоих товарищей.

— Что ж, хочу или не хочу, а ничего больше не остается. Хорошо хоть, что я в отпуске! Но имей в виду: я не останусь здесь ни секунды дольше необходимого! Господи помилуй, мне нечем даже зубы почистить, все осталось в мотеле!

— Замечания приняты, — кивнул Лайон.

— Далеко ли отсюда шоссе?

— Понятия не имею.

Она смерила его недоверчивым взглядом.

— Не интересовался. Но, насколько я понимаю, ближайшая дорога проходит в двух-трех милях отсюда.

Лайон сознательно выбрал для лагеря место, подобраться к которому можно было лишь одним путем — по ручью. Идеальных убежищ не бывает, но стремиться к идеалу можно и нужно. Он прожил в лесу почти две недели — и до сих пор не встречался ни с кем, кроме этой загадочной женщины. Оно и понятно: что сейчас делать на болоте? Сезон охоты окончен, а сезон рыбной ловли еще не начинался. Что же до туристов, желающих пообщаться с природой, то они отправятся в какой-нибудь из близлежащих заповедников, а неприметный и ничем не знаменитый лесок обойдут стороной.

— Так что же ты здесь делаешь? Точно ни от кого не прячешься?

— Предположим, я знаменитость и скрываюсь от репортеров.

— Не верю. Будь ты знаменитостью, я бы тебя узнала.

— Хорошо, я миллионер и бегаю от налоговой инспекции.

— Ни один уважающий себя миллионер не поселится в таком, с позволения сказать, лагере. У тебя даже палатки приличной нет!

— В этих краях отличная охота и рыбалка.

— Где же твое ружье и удочка? В первый раз за долгое время Лайон едва не расхохотался. Можно, конечно, показать ей свой арсенал, но она сразу почует неладное. Ни «Глок», ни девятимиллиметровый «Зиг-Зауэр» на охотничье снаряжение не похожи.

— Что ж, теперь моя очередь, — нашелся он. — Что такая женщина, как ты, делает в этом богом забытом месте?

— Тебя надо спросить — ты меня сюда притащил.

— Если быть точным, то притащила меня ты. На этот раз улыбнулись оба. Удивительно приятное ощущение. Лайон уже забыл, когда в последний раз так тепло улыбался.

— Кстати, о кофе, — напомнил он. — Если ты принесешь воды, я займусь костром.

— Давай я. Тебе не стоит напрягать спину. В моих интересах, чтобы ты как можно скорее встал на ноги. А впрочем, так или иначе, но дольше суток я здесь не останусь!

Глава 4

А ну, стой! Жасмин замерла у кромки воды.

— Черт побери, даже и не думай! — взревел он.

— О чем? — раздраженно откликнулась она.

— О том, чтобы украсть лодку и сбежать. Ты никогда не доберешься до цивилизации.

— И что? Боишься, что я сгину в лесах и моя смерть будет на твоей совести?

Жасмин уперла забинтованные руки в бока и бросила на обидчика взгляд, полный, как она надеялась, уничтожающего презрения. Но презрительный взгляд не давался ей даже перед камерой: слишком редко она испытывала это чувство в жизни.

— Разумеется, ты сгинешь в лесах, но совесть меня мучать не будет. У меня вообще нет совести.

Вот у него презрительный взгляд получается лучше некуда, хоть сейчас беги за «Оскаром»! Жасмин фыркнула.

— Совесть есть у каждого. У любого нормального, достойного члена общества.

— А почему ты думаешь, что я достойный член общества?

Она удивленно расширила глаза.

Как видно, такая мысль не приходила ей в голову. Лайон заметил, что опухоль — след ядовитого плюща — начала спадать. Левый глаз у нее открывается почти так же широко, как и правый. Заметное улучшение.

Нет уж, спасибо! Не надо ему улучшений в ее внешности. Она и в нынешнем своем виде с ума его сводит. Никогда бы Лайон не подумал, что мужская футболка и джинсы на несколько размеров больше необходимого могут так эротично смотреться на стройном женском теле.

— Помоги мне забинтовать это проклятое колено, идет? — Сначала ему показалось, что она готова сменить гнев на милость. В следующий миг он понял, что рано обрадовался. — Пожалуйста, угрюмо добавил он.

— Ладно, давай сюда свою ногу!

— Леди, если бы я мог встать и подойти, мне не требовалась бы ваша помощь.

Целую минуту Жасмин стояла в раздумье, затем приблизилась осторожно к нему.

— Не собиралась я угонять твою дырявую посудину.

— Знаю.

Ценой невероятных усилий ему удалось выпрямить ногу. Жасмин опустилась на колени и принялась закатывать штанину над распухшим коленом.

Она хмурилась. И как чертовски мило это у нее получалось! Недовольно поджатые губы, морщинка меж бровей… Просто прелесть.

Размотав эластичный черный бинт, она принялась за дело, склонившись над больным коленом так, что ее волосы коснулись его обнаженной ноги. Лайон задержал дыхание.

Он уже мечтал вернуться в больницу. По крайней мере, там он не чувствовал себя калекой. В больнице таких инвалидов полно. А медсестры там не щекочут волосами беспомощных больных.

— Тогда зачем ты это сказал?

— Что?

— Что я хочу украсть лодку.

Лайон не знал, что ответить. Впервые в жизни он забылся и наговорил глупостей, а все потому, что испугался. Не за лодку — за женщину. Испугался, что она поскользнется на берегу и упадет в воду…

Кого ты обманываешь, Лоулисс? Ты испугался, что она покинет тебя.

— Ну… на самом деле мне показалось, что ты готова прыгнуть в воду и отправиться домой вплавь.

— Тогда я бы сначала переоделась. Зачем мне чужая одежда?

— Не могу выразить, какое облегчение… — язвительно начал он, но тут же прикусил язык: Жасмин коснулась особенно болезненного места.

— И потом, я плавать не умею.

— Это хорошо.

О чем он думал, когда попросил женщину с забинтованными руками помочь ему с повязкой? Она еще сто лет провозится! Но что же ему оставалось? Чтобы забинтовать колено самому, нужно либо нагнуться, либо подтянуть ногу к животу. Ни на то, ни на другое он пока не способен.

Стиснув зубы, он уставился на ее освещенную солнцем макушку. Золотисто-розовые лучи, сочась сквозь густую листву, окрасили каштановую гриву Жасмин во все цвета радуги. Лайон наблюдал за игрой цветов, стараясь не замечать теплой влаги ее дыхания на своей обнаженной коже.

— Ничего хорошего, — проворчала она. — Все нормальные люди учатся плавать еще в детстве. Откуда у тебя столько шрамов?

— Со слона упал. А теперь твоя очередь отвечать.

Он разгадал ее тактику. Пустой болтовней она усыпляет его бдительность, а затем внезапно задает вопрос, бьющий прямо в точку. Сознательно ли? Нет, не похоже, думал Лайон…

Поправка: хотел думать. Боялся предположить, что Жасмин замышляет недоброе. Уже вообразил, что может ей доверять… Да, а положение-то серьезнее, чем ему казалось.

— Спрашивай!

— Почему ты в детстве не научилась плавать? Жасмин пожала плечами. Даже этот тривиальный жест вышел у нее удивительно изящным.

— Не знаю. Мама говорила, что мы живем слишком далеко от бассейна, а у нее нет времени возить меня на занятия. А сейчас я подозреваю, что на бассейн не было денег. Мы ведь были небогаты. Так достаточно туго? — Она опустила штанину на забинтованное колено.

— Замечательно. Спасибо.

Лайону пришло в голову, что за последние двадцать четыре часа он произнес больше «спасибо» и «пожалуйста», чем за предыдущие десять лет. Не из-за природной грубости — просто там, где он работает, не принято тратить слова попусту.

Но теперь, похоже, придется вспомнить о хороших манерах.

Благодаря наблюдению, дедукции и нескольким умело заданным вопросам Лайон уже знал о Жасмин практически все.

Она актриса. Возможно, еще и журналистка. Такую опасность Лайон не предусмотрел. Так или иначе, но по натуре его прекрасная дама открыта, импульсивна, великодушна и чересчур доверчива для взрослой женщины. Ей тридцать четыре года. Пора бы уже набраться ума-разума. В наши дни девочки учатся осторожности раньше, чем начинают пользоваться губной помадой.

А Жасмин простодушна, словно новорожденный щенок. И помадой, кстати, не пользуется.

Актриса — и не красит губы? Актриса — и бродит по болотам? Вступает в схватку с ядовитым плющом? Мужественно переносит боль, холод, отсутствие привычного комфорта? Встретив мужчину, даже не пытается его очаровать?

Феномен, да и только!

Но пока им никуда друг от друга не деться. Она нужна ему. Без нее он превратится в легкую мишень для любого охотника на людей. Паранойя? Пусть. Осторожности слишком много не бывает. Когда речь идет о выживании, толика паранойи защищает лучше пуленепробиваемого жилета.

Лайон обязан остаться в живых. Не только ради себя. У него осталось незаконченное дело. Он в долгу перед погибшими товарищами. Первая и главная его задача — как можно скорее обрести прежнюю форму. Пока заживают раны, вновь и вновь прокручивать в уме части головоломки. Недостающий элемент в конце концов встанет на свое место.

Так что прекрасной леди придется провести здесь несколько дней, пока Лайон не окрепнет настолько, чтобы перебраться на новое место. Задержать ее будет несложно. Судя по всему, Лайону попался экземпляр редчайшего, вымирающего вида — женщина с добрым сердцем. Неужели она уйдет, бросив беспомощного инвалида посреди девственной чащи?

Да ни за что на свете!

И потом, она не сможет грести, пока не заживут руки. Конечно, обыскав лагерь, она может найти сотовый телефон, но что с него проку? Высотных зданий в округе нет, если не считать заброшенной пожарной каланчи милях в пяти отсюда. Так что вызвать помощь по телефону не удастся.

— Хочешь, я помогу тебе пройтись?

— Я не калека! — проворчал он.

— Знаю. Но тебе, наверно, хочется размять мышцы, а тротуаров здесь нет. Я могу поддержать тебя под руку, чтобы ты не споткнулся о корень или еще что-нибудь.

— Да. Извини. Помоги мне, пожалуйста, немного прогуляться.

В самом деле, она чертовски мягкосердечна! Должно быть, и в туалет его отведет под ручку, стоит только попросить! Лайон не мог понять: то ли эта женщина — великолепная актриса (и тогда ему не повезло), то ли просто наивна до умопомрачения.

И тогда ему повезло еще меньше.

С ее помощью он прошелся по поляне, разминая те мышцы, которые нуждались в разминке. Поднял одну руку, затем другую, осторожно потянулся. Спина немедленно откликнулась, но прежней кинжальной боли уже не было. Он поправляется.

Ободренный Лайон согнул колено. Нога его почти пришла было в норму, но переутомление, а затем ночь под открытым небом — и все усилия последней недели пропали даром.

А ведь в его положении дорог каждый день. Невысокое зимнее солнце клонилось к западу, чтобы зайти над местностью, обозначенной на карте как «Уголок дикой природы „Матамускит“«. Так далеко на запад Лайон еще не заходил, хоть и собирался. По его сведениям, земли Лоулисеов простирались до Матамускита, а может быть, и дальше. Границы округа разбили старинное владение надвое. По-видимому, часть его попала в заповедник. Судя по тому, что рассказали ему в налоговой инспекции, большая часть земли использовалась под различные нужды штата и федеральных властей и еще кое-что сдавалось в аренду фермерам и лесорубам. Но оставались еще труднодоступные или бесполезные участки они никого не интересовали.

— Больно?

— Не-а. Просто мышцы затекли. Спасибо, Жасмин.

И он благодарно сжал ее руку. Сжал руку? Господи помилуй, когда в последний раз он вообще держал женщину за руку?

Они обошли поляну пять раз. Жасмин опасалась, что Лайон переоценит свои силы и рухнет, а ей вовсе не улыбалось поднимать его на ноги. В прошлый раз она наслушалась такой брани — на всю жизнь хватит.

Хотя одно радовало — ни разу в ее присутствии с уст Лайона не сорвалось непристойного слова. Жасмин оценила такое джентльменство, но полагала, что ее бедные уши обойдутся и без «чертей» и «дьяволов».

— Хочешь, я перед уходом приготовлю что-нибудь поесть? — Жасмин твердо решила сегодня же уйти. Она думать не собиралась о том, чтобы остаться здесь на ночь.

— А ты хочешь есть?

— Всегда хочу. Мама говорила, я быстро расту оттого, что много ем. Поэтому-то я такая долговязая.

— А что еще говорила твоя мама?

Он не улыбался, но Жасмин почувствовала, что он над ней посмеивается. Ну и плевать! Какое ей дело, что о ней думает посторонний человек? Вот если бы Эрик… Но Эрик никогда не стал бы над ней смеяться. Для этого он слишком хорошо воспитан.

А этого мужчину можно назвать как угодно только не «хорошо воспитанным»!

Жасмин помогла ему сесть на пень, а затем, открыв металлический контейнер с едой, извлекла оттуда крекеры, плавленый сыр и теплое пиво. Крекеры имели затхлый привкус, сыр был приготовлен по-мексикански — с приправами, а теплое пиво отличалось отвратительным запахом и таким же вкусом. Однако пить местную воду Жасмин опасалась. И Лайон, как видно, разделял ее опасения.

День выдался прохладный, холоднее вчерашнего. Однако Жасмин сбросила куртку Лайона. Перед уходом, напомнила она себе, надо будет переодеться в свое.

— Тебя в самом деле зовут Лайон?

— Ну да.

Скрестив ноги. Жасмин устроилась на его спальном мешке и начала намазывать сыр на крекеры. Удивительно, думала она, сколько неудобств могут доставить какие-то дурацкие бинты на руках!

— На самом деле зовут меня Дэниел. Лайон это второе, фамильное, имя.

— Дэниел, — задумчиво проговорила Жасмин, как бы пробуя имя на вкус.

Снова начала зудеть щека. Она поморщилась, твердо решив больше не чесаться. И не думать о своих неприятностях, число которых, кажется, час от часу растет.

— Хорошее имя Дэниел. Не припоминаю ни одного негодяя, которого бы звали Дэниелом. Знаешь, только вчера я вспоминала… — Неужели это было только вчера? — Я вспомнила, что Дэниел Бун жил как раз в Северной Каролине. Может быть, тебя назвали в его честь? Или это семейная традиция?

— Нет.

Жасмин подняла глаза и увидела, что он улыбается. В первый раз на ее памяти. Помнится, раз или два на лице его мелькала и тут же пропадала циничная кривая ухмылка, но по-настоящему улыбнулся он впервые. Тепло, искренне. В синих глазах, столь неуместных на суровом, с резкими чертами лице, вспыхнули и заиграли веселые огоньки.

Он ведь некрасив, подумала Жасмин. Не из тех, кто нравится с первого взгляда. Почему же ее так тянет смотреть на него? Просто он… не такой мужчина, которых ей случалось встречать в жизни. Он другой. Хищник на фоне безобидных овечек. Чувствуется в нем что-то темное, опасное… и дьявольски притягательное.

Должно быть, она окончательно рехнулась. С каких это пор опасность стала для нее притягательной?

— Знаешь, мне, пожалуй, пора.

Удивительно, как не хочется уходить! А ведь еще вчера… да что там вчера, только сегодня утром она мечтала о возвращении к цивилизации! Похоже, тревоги последних дней выбили ее из колеи. Может быть, ей и в самом деле необходим отдых на лоне природы.

— Есть причины спешить? Жасмин задумалась.

— Да нет… нет, наверно. На самом деле мне даже стоило бы задержаться еще на несколько дней. Пока не вернутся Син и Эрик.

— Син и Эрик?

И вдруг она поняла, что готова все ему рассказать. Излить душу и выплакаться у него на плече.

Она никому еще не рассказывала ни о своем разбитом сердце, ни о рухнувших надеждах на обретение семьи: невыплаканные горести душили ее и властно требовали откровения.

Кроме того, известно, что незнакомцу можно рассказывать такое, о чем умолчишь даже перед лучшим другом. Все равно что доверить свои чувства бумаге, а потом сжечь облитый слезами листок. Такое часто случается в кино. Солдат в передышке между боями открывает всю подноготную молоденькой медсестре, думая, что никогда больше ее не увидит. Но, разумеется, на этом история не кончается. Много лет спустя он появляется у нее на пороге, весь в шрамах, ослепший на один глаз и так далее, и героиня — медсестра, радистка или кто она там, которая все эти годы оставалась верна его памяти, — встречает израненного героя слезами и распростертыми объятиями. Входная дверь целомудренно закрывается за ними, звучит музыкальная тема, зрители сглатывают слезы. Счастливый конец.

Постельных сцен в старых фильмах не бывает, и, по правде говоря, без них только лучше. Переезд в Лос-Анджелес помог Жасмин усвоить печальную житейскую мудрость: в сексе фантазии всегда ярче и выразительнее реальности.

И вообще, если сердце переполнено любовью, кому он нужен, этот секс?

Жасмин любила старые фильмы. Почему-то ей казалось, что во времена молодости ее родителей жизнь была куда безопаснее. Странное заблуждение, если учесть, что именно в то золотое времечко отец ушел из семьи, бросив мать без гроша, без профессии и с маленьким ребенком на руках.

— Жасмин! Кто такие Син и Эрик? Она вздрогнула. Хороший у него слух — ни единого слова мимо ушей не пропускает. И кстати, очень симпатичные уши. Не большие, не маленькие — в самый раз. Всем хорош, даже уши не подкачали!

— Ну, видишь ли, моя бабушка…

— Это твою бабушку зовут Син и Эрик?

— Да нет, конечно! Син и Эрик — это одна из причин, почему я решила навестить мою бабушку Хетти Кленси. А Синтия Керри — моя лучшая подруга. Если ты смотрел «Уайлд и его дети», то, наверно, ее помнишь. Она играла Ханну. Ну вот, сейчас она в Нью-Мексико, проводит медовый месяц с моим женихом. Хотя на самом деле Эрик мне не жених. Ведь он так и не сделал мне предложения…

Жасмин умолкла и перевела дух. Комментариев не последовало. Она подняла грустные глаза.

— Что-то я разболталась не к месту, верно? Верно, разболталась, но Лайон не спешил это подтверждать. Он вообще не понимал, что ответить на эту сбивчивую исповедь. Если она говорит правду, то одно из двух: эта женщина либо непроходимая дура, либо самое невинное и чистосердечное создание на планете. А Лайону все сильнее казалось, что она говорит правду. Это его чертовски напугало.

А еще больше испугался он, когда понял, что к ней возвращается рассудок.

— Точно, — скорбно вымолвила она. — Не знаю, что на меня нашло. В обычных обстоятельствах я держу себя в руках. Ты, может, не поверишь, но я дипломированный журналист. Я всегда могу объяснить, что, как, где и почему. Только вот в разговоре… ну, иногда случается, что сначала говорю, а потом думаю: что это я такое ляпнула? Писать это одно, а говорить — совсем другое. А вообще в обычной жизни я очень сдержанная. Целеустремленная и организованная. Все время составляю списки, что сказать, что сделать. Правда-правда. Все мои знакомые говорят, что такой организованной женщины никогда не видели.

Вспомнив, откуда она и чем зарабатывает себе на жизнь, Лайон ни секунды в этом не сомневался. Ему тоже часто случалось составлять списки, хотя и несколько иного плана. Списки разыскиваемых. Списки свидетелей. Списки источников. Списки подозреваемых.

— Успокойся, милая. Дай себе передышку. Сейчас ведь не совсем обычные обстоятельства.

К его изумлению, от этих простых слов глаза Жасмин наполнились слезами.

— Никто не говорил со мной так, как ты… уже очень, очень давно.

Господи, этого ему еще не хватало!

— Чаще всего люди говорят то, чего вовсе не думают, просто для того, чтобы полюбоваться на собственную доброту… или еще что-нибудь такое. Например, называют тебя «дорогая», потому что не могут вспомнить имя. Говорят, что ты отлично выглядишь, когда ты сама прекрасно знаешь, что это не так. Или сожалеют о том, что ты не получила роли, хотя только что готовы были глотку тебе перегрызть за эту роль.

Она замолкла и вздохнула прерывистым долгим вздохом. Лайон уже успел заметить, сколько чувства эта женщина вкладывает в обычный вздох.

Он отчаянно старался придумать какую-нибудь успокаивающую реплику и в конце концов выдавил из себя:

— Что делать, Жасмин, такова жизнь.

— Но есть же где-то другая жизнь! Настоящая! Та, о которой пишут в книгах, снимают кино…

— Нет, милая. Жизнь — это не кино. И даже не телесериал. Это…

Она подняла на него огромные, доверчивые, переполненные слезами карие глаза… и Лайон забыл о том, кто он, где он и что должен делать. Чувство долга, рассудок, самоконтроль — все полетело к черту.

Он открыл ей объятия. Чуть не рухнул от кинжальной боли в спине, но все же распахнул руки ей навстречу, словно архангел Гавриил, который встречает потерянные души у жемчужных ворот. И она бросилась ему на грудь.

Это его едва не убило. Однако Жасмин ничего не заметила — слишком была расстроена.

— Не надо, хорошая моя. Все не так уж плохо. Ядовитый плющ — это не смертельно.

— Бабушка не узнала меня! А я писала ей письма, посылала открытки. Ну, может, под старость она стала слаба глазами?

Жасмин откинулась назад, чтобы взглянуть ему в лицо, но освобождаться из объятий не стала. Ей понравилось быть в кольце его сильных рук.

— Да нет, скорее уж у нее болезнь Альцгеймера. Я никогда раньше с ней не встречалась. Так и не знала бы, что у меня жива бабушка, если бы папа не рассказал о ней перед смертью, когда вернулся.

— Ага. Может быть, вернешься немного назад и расскажешь все по порядку? Кто, что, когда и где?

Жасмин глубоко вздохнула и начала свою историю, которую еще никто и никогда ее не просил рассказать. Никто не интересовался ею настолько, чтобы расспрашивать о ее детстве. Даже Эрик, если она начинала делиться с ним своими воспоминаниями, хмурился и переводил разговор на другое.

Лайон, конечно, тоже ею не интересуется, но у него, по крайней мере, есть терпение слушать. А Жасмин очень нужно выговориться. По-настоящему нужно.

— Родилась я в маленьком городке неподалеку от Талсы. Папа объезжал лошадей, но у него не очень-то получалось. По правде сказать, он только числился объездчиком, а большую часть времени пил. Я мало его помню, но мама рассказывала, что нас он никогда не обижал. Он был обыкновенный человек — добрый, слабый и очень несчастный. Мечтал стать звездой родео, а выступал только на деревенских ярмарках. И вот однажды, наверное, ему стало невмоготу. Он встал и ушел. Навсегда.

— А когда же он рассказывал тебе о бабушке?

— Позже. Я его сначала не узнала. Не верила, что это отец, пока он не показал фотографию с мамой и мной маленькой. Я вспомнила эту фотографию, мама ее очень любила. Он был такой исхудавший, желтый, просто страшный, я сразу поняла, что он болен…

Жасмин всхлипнула и замолчала. Ей не хотелось снова ворошить в памяти те ужасные месяцы.

— Вот так. — Она хотела освободиться, но Лайон не отпускал ее, и в кольце его рук Жасмин было так хорошо, что она не стала настаивать.

— Не пойми меня не правильно, нам с мамой было хорошо вдвоем. Поначалу мама много плакала, но потом успокоилась. Ей стало легче — исчез большой ребенок, вокруг которого надо ходить на цыпочках. А я почти не помнила папу и совсем по нему не скучала. А теперь думаю: может быть, в этом дело? Если бы я его любила… если бы больше о нем думала…

Лайон молчал, прижимая ее к себе. Пока он не шевелился, спина не давала о себе знать. Впервые за очень, очень долгое время он обнимал женщину не для того, чтобы уложить в постель, — просто потому, что жалел ее и хотел утешить. Впервые за долгое время. Может быть, за всю жизнь.

— Лайон! — прошептала она. — Прости, я не собиралась на тебя все это вываливать. Короче говоря, папа рассказал о бабушке, и я написала в дом престарелых. От нее ответа не было — ответил кто-то из персонала. Меня известили, что она сама писать уже не может, но очень радуется, когда получает письма и особенно подарки. Так что я продолжала писать. Посылала ей конфеты, крем для рук, пудру и все такое. А однажды купила для нее на распродаже чудесную ночную рубашку. Желтую и с кружевами. Так и не знаю, понравилась ей рубашка или нет. Надеюсь, что понравилась.

Несколько минут никто из них не произносил ни слова. Бледное февральское солнце быстро катилось к горизонту, и в воздухе холодело. Дятел перестал колотить по трухлявому дереву, скрипуче вскрикнул и улетел.

Лайон тихонько погладил ее по спине в районе лопаток. Ниже он не мог дотянуться. Пожалуй, оно и к лучшему. Забота, утешение, готовность выслушать — вот все, чего ждет от него Жасмин. Все, что он может ей предложить.

Беда в том, что он хотел бы предложить гораздо больше.

Глава 5

Жасмин сама не понимала, почему не бежит отсюда. Таких физических страданий она в жизни не испытывала! Разве что однажды, когда заболела гриппом и три дня валялась почти без памяти, не в силах даже доползти до телефона и вызвать врача. Тогда, пожалуй, пришлось еще хуже. И все же, голодная, замерзшая и грязная, она продолжала придумывать предлоги, чтобы остаться с Дэниелом Лайоном Лоулиссом в его холодном и сыром львином логове.

По совести говоря, изобретать предлоги не требовалось — по крайней мере один был налицо. Можно ли садиться в самолет, полный народу, с такой распухшей физиономией? Да ее просто не пропустят — решат, что у нее какая-нибудь страшная болезнь! Служащие авиакомпаний всегда боятся заразы.

Кроме того. Жасмин не собиралась появляться перед Син и Эриком, пока не спадет опухоль. При встрече с ними она должна быть во всеоружии и выглядеть великолепно.

Ну хорошо, хорошо, будем реалистичны. Великолепно выглядеть ей не удастся никогда. Хотя бы не пугать людей своим видом — и на том спасибо.

И потом, она нужна Лайону. Пусть он ни за что в этом не признается, пусть притворяется, что ему и без нее хорошо. Но Жасмин знала, что никогда еще не встречала настолько одинокого человека.

Разумеется, он никогда с этим не согласится. Наверное, сам не осознает. Но она умеет распознавать одиночество.

Решив не позволять ему забыть о ее существовании и погрузиться в унылое молчание (а похоже, именно это он и собирался сделать), Жасмин начала выяснять у Лайона, что за птицы слетелись на рассыпанные ею крекерные крошки.

Толку от него в этом деле было мало. Жасмин ни на минуту не поверила, что коричневая птичка с удивительно звонким голосом называется «буро-пегий свистун». Но она улыбнулась, и Лайон ответил ей улыбкой. Точнее, не совсем улыбкой, но чем-то вроде.

Жасмин уже заметила, что, когда он подтрунивает над ней, уголок его рта чуть приподнимается. Синие глаза светятся лукавым блеском, в их уголках появляются морщинки. Почти улыбка. Жаль только, что она так редко появляется.

Может быть, у него какое-то горе?

Ну и положеньице! У нее все чешется, на физиономию страшно смотреть, к волосам

страшно прикоснуться, одежду страшно надевать. Своих проблем полный короб. А она еще собирается исцелять раненую душу незнакомца, который не чает от нее избавиться!

Перед сном Лайон уступил ей палатку и единственный спальный мешок. Жасмин возражала честно и яростно, но Дэниел был упрям как мул, и травма, как видно, не умерила природную силу его упрямства. Однако, несмотря на палатку и спальный мешок. Жасмин утром проснулась, дрожа и стуча зубами — все вокруг было пропитано ледяной промозглой сыростью.

Немного согревшись. Жасмин по указанию Лайона натянула между двумя деревьями веревку и повесила спальник сушиться на солнышке, а затем натянула на себя столько одежек, сколько смогла найти. Лайон тем временем с мрачной решимостью делал круги по поляне. Жасмин хотела заметить, что от таких тренировок вреда больше, чем пользы, но промолчала. Все равно этот упрямец пропускает мимо ушей все, что не хочет слышать.

Нет, уходить нельзя. Ей совесть не позволит бросить больного человека, который в любую минуту может рухнуть из-за судороги в мышцах и снова надолго потерять способность двигаться.

Когда солнце немного согрело промерзшую землю, Жасмин решила попробовать себя в рыбной ловле. За металлическими контейнерами она обнаружила двухфутовую удочку. На одном из контейнеров, кстати, висел замок; на вопрос «Зачем?» Лайон ответил: «От енотов». Жасмин не поверила, но промолчала, подумав, что это не ее дело.

Лайон рассказал, что привез с собой рыболовную снасть, надеясь заняться рыбалкой, когда окрепнет спина, и предложил ей попробовать свои силы. Нашелся у него и черный пластиковый червяк для наживки, чему Жасмин очень обрадовалась: выкапывать и насаживать на крючок живых червей ее совершенно не тянуло.

Он объяснил ей, как забрасывать удочку. Повторил объяснение раз десять. А может, и двадцать.

— Нет, глаза не закрывай. Легко, плавно, свободно, через правое плечо… Целься в тот плывущий лист.

По реке плыло не меньше десяти тысяч листьев, так что промахнуться было нелегко. И все же Жасмин промахнулась. Крючок впился в моховую бороду на стволе соседнего дерева.

Жасмин удивлялась терпению Лайона. Он даже нашел в себе силы поздравить ее с первым удачным броском. Наживка погрузилась в воду футах в четырех от берега.

Даже если здесь и водится какая-нибудь рыба, подумала Жасмин, вся она, наверно, давно убралась подальше от этой сумасшедшей с удочкой.

Лайон подошел ближе и встал у нее за спиной.

— Ты не так держишь. Дай-ка покажу. — Он обнял Жасмин за талию, а другой рукой накрыл ее руку. — Большой палец сюда… Нет, не так, вот так…

Фальшивый червяк вяло извивался под нависшими ветвями, но ни Жасмин, ни Лайон и не глядели в его сторону. Жасмин забыла обо всем на свете, кроме опасной близости сильного мужского тела. Кроме того, что он обнимает ее, что его мозолистая ладонь лежит на ее ладони. Дыхание ее стало частым и прерывистым.

— Может, тебе лучше сесть? — пробормотала она. — Спину не перетрудишь?

Лайон заверил ее, что с ним все в порядке, однако по голосу она ощутила, что его что-то беспокоит. И не обязательно спина.

— Хочешь, сделаю массаж?

— Не надо. Я хочу сказать, нет, спасибо. Жасмин пожала плечами. Не хочет — как хочет. Искусству массажа она обучилась прошлой осенью, когда повредила себе спину, сходя по лестнице в магазине. Шагнула с верхней ступеньки, вообразив, что это нижняя. Администрация магазина так испугалась возможных судебных разбирательств, что беспрекословно оплатила лечение.

Рыбного дня не получилось. Пообедали все теми же крекерами, сыром и теплым пивом. После обеда, заметив, как Лайон двигается, точнее, как старательно он избегает всякого лишнего движения, Жасмин все же уговорила его на массаж.

— Я умею, правда-правда. И чем скорее ты поправишься, тем скорее…

— Знаю. Тем быстрее ты уйдешь.

Судя по тону, каким были произнесены эти слова, Лайону не хотелось с ней расставаться. Однако на массаж он согласился. Жасмин расстелила на солнышке простыню, велела ему лечь на живот и принялась за дело.

Лайон никак не желал расслабиться. Когда она оседлала его бедра, чтобы не растянуть собственную спину, мышцы его напряглись как камень. Чего, интересно, он боится? Что она свяжет ему руки за спиной и удерет на его лодке?

Делать массаж Жасмин действительно умела.

— Неплохо, — пробормотал он, когда она начала ввинчивать кончики пальцев ему в позвоночник.

Голову он склонил набок, глаза закрыл. Руки лежали ладонями на земле, словно он готов был вскочить с места при первом признаке… чего?

Разминая пальцы, Жасмин любовалась простертым перед ней мужским телом. Что за великолепная фигура! Широкие плечи, крепкий стан, несколько интригующих шрамов. Жасмин глубоко вздохнула и снова принялась за работу: поколачивала мощную спину ребрами ладоней, разминала большими пальцами, гладила и похлопывала.

Он разогревался от ее прикосновений. Движения Жасмин замедлились. Кожа у Лайона была теплая, шелковистая, чуть влажная. От него шел мускусный запах, запах сырой земли и прелых листьев. Какие у него красивые руки, думала Жасмин. Широкие сильные ладони, длинные и гибкие пальцы. Темные шелковистые волоски на тыльной стороне кистей.

— Жасмин! — хрипловато окликнул он.

— М-м?

— Ты там не заснула?

Да нет, скорее грезила наяву. Жасмин вздрогнула и поспешно продолжила массаж. Лайон вздохнул и застонал, но глаз не открыл.

И на том спасибо. Может, зря она затеяла эту процедуру?

Когда солнце скрылось за верхушками деревьев, Жасмин сняла белье с веревки и храбро объявила, что на сегодняшнюю ночь и спальник, и палатку предоставляет Лайону.

Он даже возразить не потрудился. Просто перевел разговор на другое, поинтересовавшись, не хочет ли Жасмин разжечь костер и подогреть ужин.

— С удовольствием. Но должна предупредить: разводить огонь я буду второй раз в жизни. Первый раз это было лет двадцать назад. Решила сделать маме сюрприз — поджарить хот-доги в камине. В результате, когда мама пришла с работы, дом был весь в дыму, а остатки сосисок разлетелись по ковру.

Она улыбнулась, и он улыбнулся в ответ краткий и прекрасный миг полного взаимопонимания.

— Ковра здесь нет, а вот если лесной пожар устроишь, я тебе спасибо не скажу, — предостерег он. — Возьми горсть листьев, набери несколько веток, щепок и достань из поленницы три полена поменьше. Я объясню, что делать дальше.

И он снова устроился на пне. Как король на троне, подумала Жасмин. Отсюда он правит своим маленьким королевством.

Жасмин надеялась, что массаж пошел ему на пользу. Хотя, если Лайону и стало лучше, он в этом не признается. Он вообще терпеть не может что-то сообщать о себе — это она уже давно поняла. О своем лос-анжелесском водопроводчике она знала больше, чем о человеке, с которым провела уже три ночи!

Нет, не так, поправила она себя. Лучше сказать: рядом с ним. Бок о бок, но не более.

С третьей попытки над кострищем взметнулись веселые язычки пламени. Отойдя назад, Жасмин любовалась плодами своего труда, пока Лайон не предложил ей открыть и подогреть чили.

— Старовата я уже для походной романтики, проворчала Жасмин, наклоняясь над все уменьшающимися запасами пищи.

Лайон не ответил. Обернувшись, она обнаружила, что он странным взглядом уставился ей в спину. Наверно, удивляется, какой толстой я выгляжу в этих тряпках, подумала Жасмин.

Она вздрогнула.

— Солнце заходит, и становится холоднее.

— Чего же ты хочешь — февраль. Будем надеяться, что дождя не будет.

— Молчи, накаркаешь! Пока что, слава богу, на небе ни облачка.

В самом деле, небо было ясным. Лишь на западе таяла в розовых солнечных лучах легкая перистая дымка, похожая на прозрачный шифон.

Горячий чили вкуснее холодного. Однако Жасмин начала уставать и от того и от другого. К сожалению, выбора у нее не было.

Поужинали горячим чили и черствыми крекерами. Лайон восседал на своем пне, Жасмин — на пенопластовом матрасике. За ужином болтали о том о сем. Точнее, болтала Жасмин, а Лайон изредка что-то ворчал себе под нос.

Чем больше узнавала его Жасмин, тем сильнее он ее интриговал — и не тем, что говорил о себе, а тем, о чем умалчивал. Она чувствовала, что под маской угрюмого и грубоватого лесного отшельника скрывается что-то иное, о чем, быть может, лучше не знать.

А запретный плод сладок, и лучший способ возбудить любопытство женщины — намекнуть, что о чем-то ей знать не полагается.

Жасмин не терпелось взяться за перо. Описать этого человека в угрюмо-величественной обстановке, так ему подходящей, поведать миру историю их знакомства… Что за рассказ получится! Да нет, бери выше — что за сценарий!

Отставив тарелку (тарелка у Лайона была только одна, и ее он предложил Жасмин, а сам ел из банки), она откинулась назад и, опершись на локти, подняла взор к вершинам деревьев. Перед ее внутренним взором уже маячили очертания сюжета. Герой будет похож на Лайона, а героиня — вылитая…

Ну да, разумеется! Героиня, завернутая в грязные тряпки, с нечесаными космами и распухшей физиономией! Надо же такое придумать!

— Ты знаешь, — неожиданно услышала она, а ведь мы сидим на моей земле, я получил ее в наследство.

Жасмин изумленно заморгала. Лайон сам, без понуканий рассказывает что-то о себе? Да, не перевелись еще чудеса на свете!

А Лайон заговорил лишь для того, чтобы отвлечься. Ибо почувствовал: еще минута в молчании наедине с женщиной, что раскинулась тут, словно танцовщица из гарема, и соблазняет его одним своим видом…

О черт, он думает словами героя какой-то паршивой мелодрамы!

Жасмин спасло одно: Лайон ни на минуту не сомневался, что она делает это не нарочно. Им обоим известно, что в нынешнем своем состоянии он ни на что не способен. Если бы Жасмин видела в нем мужчину, уж конечно, не стала бы натягивать на себя пять рубашек и три свитера!

Но вот чего Лайон не мог понять. Выглядит она — хуже черта. Чем же она его завела, да так, как уже много лет не удавалось ни одной женщине?

Лайон задумался было об этом, но тут же бросил, поняв, что размышлениями делу не поможешь.

Жасмин приподнялась на локте и с интересом взглянула на него. Ноги их почти соприкасались.

— Унаследовал? Откуда? Я хочу сказать, от кого?

— Что? Ах да, болото…

Он уже жалел, что рассказал об этом. Сам не понимал, что это вдруг его за язык потянуло. У него нет никакого желания рассказывать ей печальную историю своей жизни. От кого, да почему, да как — не ее дело.

И вообще, эта дамочка задает слишком много вопросов.

Должно быть, оттого, что выбита из колеи. Оказалась в непривычной обстановке и хочет нащупать хоть какую-то опору.

Поэтому и болтает без умолку. Лайон знал этот прием — испытанное оружие разведчика. Выбейте собеседника из колеи — и он заговорит. Припугните — и он выложит все, что знает.

Но вот вопрос: почему так разболтался он сам? Чем встревожен? Чего боится? В глубине души Лайон знал ответы на эти вопросы, но не желал отвечать даже самому себе.

— Сам толком не знаю. От какого-то старикана, давно умершего. Я не видел его и никогда ничего о нем не слышал. И вдруг несколько недель назад узнаю, что унаследовал болото.

— Что ж, это хорошо, — заметила Жасмин с той задумчивой улыбкой, что пробивала его броню не хуже пули сорок пятого калибра. — Хорошо, что ты его совсем не знал и тебе не пришлось скорбеть о его смерти. Кем он тебе приходился, дедушкой?

Лайон пожал плечами. На этот раз спина промолчала. Похоже, он и в самом деле выздоравливает.

— Понятия не имею. Кажется, прадедушка. В общем, какой-то предок. До этого наследства я и не подозревал, что у меня вообще есть какие-то родственники.

Возможно, где-то ходят по свету его троюродные и четвероюродные братья и сестры — незнакомцы с тем же набором генов, быть может, с теми же чертами лица и характера, унаследованными от предков. Лайон сам не мог сказать, что принесла ему эта мысль — радость или беспокойство. До сих пор он отлично обходился без семьи, обойдется как-нибудь и впредь.

Больше половины жизни Лайон прожил один, и не жалел об этом. Его родители вечно ссорились, жили как кошка с собакой. Ему было двенадцать, когда они разошлись. Лайон был единственным ребенком. Надолго запомнились ему бессонные ночи, когда он прислушивался к воплям и брани в соседней комнате, — так родители, не желая оставить сына у себя, старались спихнуть его друг другу. В результате Лайон оказался у дядюшки, который тоже не обрадовался такому подарку.

Годы юности врезались в память навсегда, хотя Лайон очень хотел бы их забыть. В четырнадцать лет он сбежал из дому. Никто не искал его, дядя вряд ли заметил его отсутствие. Даже в школе не забили тревогу. Учителя были рады избавиться от двоечника и нарушителя дисциплины. Несколько лет он прожил на улице, ухитрившись ни разу не попасть в кутузку.

Трудно сказать, что ему помогло: сильный характер, упорство или везение. Может быть, все сразу. Словом, Лайон выстоял и выбрался из трясины. Нашел работу и жилье. Продолжил учебу в вечерней школе. Получив диплом, пошел служить в полицию. Он начал службу с самой нижней ступени, не чурался черной работы, не пасовал перед опасностью. Он скоро заслужил уважение товарищей. И как видно, не их одних.

Прошло восемь лет. Лайона вызвали на собеседование в одну очень солидную организацию, где человек, не тратя лишних слов, предложил ему пополнить ряды агентов секретной службы, подчиненной федеральным властям и занимающейся тем же, что и полиция, только на ином уровне и иными средствами. Лайон согласился; за прошедшие годы он ни разу не пожалел об этом, и его новое начальство тоже.

А теперь его пытаются убить — значит, он и в самом деле кое-чего стоит.

— Я читала в одной книге… — долетел до него голос Жасмин.

Лайон притворился, что внимательно слушает ее болтовню о книгах, фильмах и сыгранных ролях, как будто они сидят за чаем в уютной гостиной, а не в болотной грязи под хмурым февральским небом, которое, кажется, собирается полить их дождичком.

Он рассеянно слушал ее голос, но думал о другом. Например, о том, что кожа у нее, где она не опухла и не расчесана, белая и шелковистая. А под одеждой, наверное, еще белее. Почти светится, как у многих рыжих. Еще он думал о том, что, когда Жасмин сбросит с себя его одежду и уйдет, на рубашках останется ее запах.

Жасмин следила за чистотой тела. Каждое утро она мылась у ручья — фыркая, повизгивая от холода и изводя невероятное количество мыла. Лайон-то надеялся, что мыльных запасов хватит на месяц… О своей безопасности Жасмин не беспокоилась, ведь не будет хромой человек с больной спиной подглядывать за ней из-за кустов. Да и не за этим Лайон сюда приехал.

Он приехал, чтобы вернуть прежнюю физическую форму и найти ответы на несколько вопросов. Вся информация находилась у него в голове. Для этого нужно сосредоточиться.

Прежде чем покинуть Лэнгли, он уничтожил все свои записи. На компьютере оставил лишь файлы, не имеющие особого значения. Он не сомневался, что его кабинет и квартиру будут обыскивать. Шифровать заметки он не видел смысла идеальных шифров не существует.

— У тебя случайно не найдется иголки? Почти десять секунд понадобилось Лайону, чтобы вернуться к реальности и ответить на вопрос. Придется поработать над реакцией.

— Иголки?

Жасмин протянула правую руку с порозовевшей ладонью. Волдыри уже зажили.

— Руку занозила. Зубами вытащить не получается.

— Где-то у меня были плоскогубцы с игольчатыми кончиками. Дай-ка взгляну.

Становилось темно, и Жасмин поднесла руку к лицу Лайона. От нее пахло мылом и чили. В жизни Дэниел не вдыхал такого возбуждающего аромата.

Вытаскивать занозу пришлось ножом. Плоскогубцы лежали там же, где и оружие, которое Лайон без крайней нужды демонстрировать не собирался. А нож, простерилизованный дезодорантом, в умелых руках ничем не хуже хирургического инструмента.

Лайон взглянул ей в лицо, и сердце его замерло. Жасмин зажмурилась и плотно сжала губы в ожидании боли, хоть заноза была не длиннее реснички.

— Расслабься, это не так уж страшно.

Он сделал быстрое движение.

— Вот и все.

— Уже все?

— Ну конечно. Смотри, даже следа не осталось.

Жасмин рассмеялась, по-детски откинув голову. И вдруг, повинуясь необоримому желанию, Лайон поднес ее ладонь к губам и поцеловал больное место.

— Так мама всегда делала, — прошептала Жасмин. Ее глубокий, хрипловатый голос заставил его пожалеть о случившемся; тело его болезненно содрогнулось, и он испугался, что не справится с собой.

— Понимаю.

Мать никогда его не целовала. Когда он приходил домой зареванный, в синяках, полученных на школьном дворе, она приказывала ему замолчать и убираться к себе в комнату. Иногда она его вовсе не замечала.

Она пила горькую. Как и отец. Вот почему, может быть, Лайон не брал в рот ничего, кроме пива. Да и его не больше трех банок в день. А иногда ограничивал себя и в этом. Он любил ставить себе ограничения, проверяя себя на выдержку, — и всегда выигрывал.

После «операции» прошел час, а Жасмин все еще чувствовала легкое, летучее прикосновение губ к своей ладони. Подумаешь, большое дело! Даже почти и не поцелуй! Почему же при одном воспоминании об этом сердце у нее замирало? Так было на «американских горках» и в тот день, когда она впервые увидела океан.

Всего лишь поцелуй в ладонь, а для нее он значил больше, чем первый сексуальный опыт. Да что там — больше, чем все ночи с мужчинами, вместе взятые (которых, кстати сказать, было не так уж много)! Жасмин не увлекалась сексом и привыкла считать себя холодной женщиной. Но это… нет, это не секс. Это что-то большее.

— Мне кажется или стало действительно сыровато? — поинтересовалась она некоторое время спустя, убирая на место зубную пасту.

— Наверно. Хочешь смазать ладонь дезинфицирующим кремом?

Жасмин помотала головой.

— Незачем. Знаешь, думаю, мне пора домой. Завтра с утра возьму лодку и доплыву до мотеля, а оттуда пришлю ее с кем-нибудь. Так что тебе не придется…

— Ясно. Не придется выбираться отсюда вплавь. И оба улыбнулись друг другу.

— Ты ведь не пропадешь без меня? Разумная, рассудительная Жасмин от души надеялась, что с ним все в порядке. Но другая Жасмин страстно желала услышать слова, которые он, конечно, никогда не скажет: «Пропаду, непременно пропаду! Останься со мной! Умоляю, останься, хоть на день, хоть на час!»

Поэтому ей надо уходить как можно скорее. Пока безумие не взяло верх над разумом.

Со сна ей показалось, что она снова в родительском доме. Дождь барабанит по крыше, по крыльцу, по навесу, под которым отдыхает старая мамина «чеви-нова»…

Рядом послышался какой-то шорох. Жасмин вздрогнула.

— Ч-что…

— Спи, не бойся. Это я.

Лайон.

В ее постели?

Нет, не совсем. Она в спальном мешке. Двойном мешке, потому что Лайон любит привольно раскидываться во сне, так он ей объяснил. А сам он… он тоже в мешке, рядом с ней.

Этой ночью он не раскидывался. Он обнял ее, крепко прижав к себе, уютно устроив ногу между ее ног, и под неумолчный шум дождя они заснули вместе.

Глава 6

Дождь. Дождь, и тепло, и запах земли и мыла, и еще тот тонкий мужской аромат, который — Жасмин это знает — принадлежит лишь одному человеку на свете. Лайон крепче прижимает ее к себе, что-то сонно бормочет ей в волосы. Но он не спит.

Еще не понимая хорошенько, что делает, Жасмин подалась бедрами навстречу жару его тела.

— Не очень-то это разумно, — прошептала она.

— М-м?

— Я говорю… — Она попыталась отодвинуться. Потому что спальник тесен для двоих, потому что промозглая сырость грозит забраться и под непромокаемый покров.

Потому что он возбужден, и она тоже. А она ведь даже толком не знает этого человека!

И еще потому, что не в силах сдержаться. Больше всего на свете хочет она прижаться к нему теснее, а затем повернуться к нему лицом и почувствовать вкус его губ.

Господи боже, что с ней происходит? Никогда она не испытывала того, что называется страстью. Даже с Эриком — только притворялась, и он, кажется, об этом догадывался. Они никогда об этом не говорили. Они вообще редко говорили о чем-либо кроме грандиозных планов Эрика и более чем скромных ее собственных. Все их разговоры крутились вокруг Эрика: чего он хочет, что для этого нужно, какие у него шансы, что может ему помочь, а что — помешать…

Рука Лайона легла ей на грудь. Жасмин зажмурилась и сжалась в комок, тщетно пытаясь защититься от искушения.

— Нет! — прошептала она, не оттолкнув, однако, его руку.

— Да…

Голос его был хриплым, как у только что проснувшегося человека. Большим пальцем Лайон начал поглаживать торчащий сосок, и с каждым движением ее словно пронзал электрический разряд, внизу живота рождалась угрожающая дрожь.

Дождь барабанил по размокшей земле, по воде, по обнаженным деревьям. Дождь оглушал, отгораживал от всего мира.

Лайон замер.

— Да… — выдохнул он трудно и хрипло.

— Что «да»? — И ее голос звучал натужно, с хрипотцой. Совсем не так, как обычный голос Жасмин.

— Да, ты права. Я веду себя неразумно. Но, как ни смешно, в тот миг ей казалось, что ничего разумнее и быть не может. Словно она появилась на свет для того, чтобы лежать в объятиях этого человека, в палатке, пасмурным февральским утром, когда и прошлое, и будущее тонут в монотонном шуме дождя.

Она заворочалась и повернулась на спину, желая взглянуть ему в лицо. Не прикоснуться — нет, ни за что! — и, уж конечно, не заниматься с ним любовью. Из этого все равно ничего не выйдет. Все ополчилось против них: и спина Лайона, и колено, не говоря уж о ее собственном здравом рассудке.

А жаль.

Жаль, что у нее не останется ничего на память о поездке в Каролину. Не будет прекрасного воспоминания. И много-много лет спустя, когда Лайон станет для нее лишь смутной тенью из прошлого, она не сможет сказать: «Да, однажды и мне довелось узнать, почему люди так сходят с ума из-за этого самого секса!»

Она всегда мечтала проникнуть в эту тайну. Как, наверно, и любая несчастливая женщина. «Секс, деньги и власть — вот что правит миром!» так твердила ей Синтия, а Син, несмотря на легкомысленную внешность, была очень здравомыслящей девушкой.

Но Жасмин ей не верила. Деньги, власть — может быть, но секс? Стоит ли огород городить из-за такой ерунды? И однако есть же в этой «ерунде» что-то такое, что умнейших людей заставляет терять рассудок?

Но теперь она начала понимать. Стоило Лайону к ней прикоснуться, и мир вокруг ожил, заиграл новыми красками и звуками, подобных которым не встретишь ни в одном фильме. Ничего особенного не делая, этот угрюмый, ворчливый медведь сотворил с ней то, что не удавалось до сих пор ни одному мужчине.

В том числе и Эрику — Эрику с безупречными манерами, кашемировыми пиджаками и трехсотдолларовыми ботинками. А ведь в Эрика она была влюблена по уши, разве не так?

Полно, так ли?

— Пора вставать! — объявила она решительным шепотом. И тут же добавила в полный голос:

— А почему, собственно, я шепчу?

Он рассмеялся. Лицо его было в нескольких дюймах от ее лица, и даже в сером утреннем свете Жасмин различала каждую черточку, каждую морщинку, каждый крохотный шрамик.

Выходит, и он видит ее с той же безжалостной ясностью? Жасмин и в лучшие-то времена не считала себя красавицей. Как же выглядит она сейчас, после встречи с ядовитым плющом, тесного общения с комарами, мошкарой и прочими прелестями дикой природы? Даже подумать страшно! Эх, будь у нее мозги, она выскочила бы из мешка в ту же секунду, как он туда залез!

Жасмин ждала, неотрывно глядя на звездчатый шрамик у него под левым глазом. Лайон молчал. Ни слова, ни движения. Потом он вздохнул и закрыл глаза.

Как хотела бы Жасмин разрядить обстановку каким-нибудь невероятно глубокомысленным замечанием, чтобы он восхитился ее остроумием и думать забыл о том, как она выглядит!

Молчание затягивалось. Жасмин терпеть не могла таких ситуаций, это заставляло ее нервничать, она готова была нести любую чушь, только чтобы прервать тишину.

— Этот цвет, кажется, называется аквамарин? Он открыл глаза. Взгляд недоуменный и недоверчивый.

— Твои глаза… Такой необычный оттенок синего. Я знаю трех женщин, которые носят линзы такого цвета, но в реальности он встречается очень редко, почти так же редко, как бирюзовый. Я никогда не видела бирюзовых глаз. Наверное…

Договорить она не успела. Аквамариновые глаза, опушенные длинными ресницами, придвигались все ближе и ближе. В конце концов, Жасмин закрыла глаза и позволила ему себя поцеловать.

Поцелуй был именно таким, каким должен быть поцелуй. Жар, волнение, нежность, неутолимый голод и в то же время какая-то изысканная неторопливость, словно им некуда спешить, словно в запасе у них вечность.

Он обнял ее за талию, и она начала гладить его теплую спину, замирая, когда ощущала под пальцами новые шрамы.

Он коснулся ее губ языком. Не настойчиво, не властно вторгаясь внутрь — уговаривая, соблазняя. Почти лениво, словно в тот момент ему нечем было больше заняться, кроме как дразнить ее легкими касаниями языка.

Неохотно оторвавшись наконец от его рта, Жасмин ткнулась лицом ему в шею, где на горле отчаянно билась голубая жилка. Странно подумать, что один человек может оказать на другого такое воздействие! И ее пульс бьется как сумасшедший… Что же все это значит?

Вдруг ей захотелось действовать. Впервые в жизни она хотела, желала, стремилась взять командование на себя. Головокружительное упоение собственной силой охватило ее; она толкнула его на спину (осторожно, чтобы он ничего себе не повредил) и легла на него, поймав его ноги в капкан своих бедер, прильнув к нему нежно, ласково…

Нет, не нежно и не ласково — бурно, со страстью, с огнем!

Господь и все святые! Что это нашло на тебя, Жасмин?

Звук собственного взволнованного дыхания донесся до нее, и сердце внезапно наполнилось ужасом. Она открыла глаза.

Снова наступило молчание.

— Дождь перестал, — произнесла наконец Жасмин. — Лучше мне… пора…

— Прости меня.

Стоя на четвереньках. Жасмин оглянулась через плечо, чтобы понять, за что он просит прощения. За то, что едва не занялся с ней любовью?

Или за то, что не довел дело до конца?

— Я тоже… тоже прошу прощения. Надеюсь, я… это не повредило твоей спине… — И немного помолчав, добавила:

— Кофе бы сейчас!

— Дрова сырые.

— Ах да, — вздохнула Жасмин.

В кино все красиво и романтично. Подобные унизительные, нелепые происшествия случаются только в жизни.

И только с ней.

Выбравшись из палатки, она встала на ноги. К глазам подступили слезы. Вот в чем проблема актрис — вечно они путают реальную жизнь со сценой. Драматизируют ситуацию, превращают во вселенскую трагедию самый обычный секс… А ведь на этот раз даже секса не было!

Жасмин не настолько глупа, чтобы вообразить, что влюбилась с первого взгляда. Еще неделю назад она полагала, что любит Эрика. Вернее, старательно убеждала себя, что любит Эрика. Правда же в том, что никогда она его не любила. Ей очень хотелось обрести любовь, а он показался подходящим кандидатом. Боже, что она за фантастическая, непроходимая, жалкая дура!

А все они, старые фантазии о любви до гроба. Еще в детстве, читая сказки с неизбежным «Они жили долго и счастливо и умерли в один день», Жасмин безумно, страстно, до дрожи и замирания в сердце мечтала о великой любви. У мамы была такая любовь — пусть недолго, но была. А потом отец ушел от них. Любовь сменилась короткими и довольно-таки неприглядными романами.

А у Жасмин любви не было. Никогда. Может быть, поэтому она и не сбежала до сих пор из Голливуда, все еще надеялась поймать за хвост свою птицу счастья.

Жасмин мало знала о Дэниеле Лайоне, однако едва ли не с первого взгляда поняла одно — он одиночка. Сейчас она ему нужна, но он не желает в этом признаваться. Пройдет несколько дней, и он ее за это возненавидит.

Нет, этого не случится! Она уйдет первой! Тогда, быть может, он вспомнит о ней без отвращения. Если вообще вспомнит.

— Жасмин! Иди сюда.

— Нет, спасибо. Знаешь, я думаю, пора…

— Нам нужно поговорить.

— Не надо! Я хочу…

Вокруг послышалось далекое басовитое гудение. Пчелы? Откуда в феврале? Ну и везет же ей! Мало поединка с ядовитым плющом, теперь еще встреча с пчелами! Не поездка, а тридцать три несчастья! Нет, такое случается только с ней!


Жасмин спала в рубашке Лайона, доходившей ей до колен. Судорожно теребя рубашку на груди, она размышляла о том, как бы повел себя при встрече с лесными пчелами Индиана Джонс. Звук приближался; он шел откуда-то сверху и теперь напоминал скорее…

Самолетный мотор?

— Самолет! Лайон, иди скорее сюда, к нам кто-то летит!

Сунув ноги в кроссовки, она выбежала на поляну и задрала голову к небесам в поисках источника звука.

Она ведь слышала, слышала ясно. Или, может, ей почудилось? Может, эти фантастические болота населены призраками погибших самолетов? Разве не в этих краях испытывали свой первый летательный аппарат братья Райт?

— Уходи в палатку! — тихо приказал Лайон. Жасмин и не заметила, как он оказался у нее за спиной.

— Я была права, это самолет! Смотри, летит сюда!

— Жасмин, уходи в палатку!

— Вон он! Прямо над ручьем, видишь?

Самолет казался совсем крошечным, а звук, издаваемый им, — не громче жужжания газонокосилки. Лайон потянулся к Жасмин, но та, размахивая руками и громко крича, уже бежала вниз, к ручью.

Так, соображал Лайон. Приземлиться здесь негде даже очень маленькому самолету. Он потому и выбрал это место, что добраться сюда можно только по воде. Однако, если пилот заметит Жасмин, он может сообщить об их местонахождении по радио, и тогда моторная лодка будет здесь меньше, чем через час.

Самолет медленно развернулся и полетел к югу. Кружит? Высматривает что-то внизу? Трудно сказать. Но высматривать он здесь может только одно.

Лайона.

Секретные агенты — сообщество одиночек. Заслужить доверие агента трудно, потерять — проще простого. Кто-то в их команде переметнулся на сторону врага, значит, пока не откроется истина, нельзя доверять никому.

Кто-то из них стал предателем. Лайон пока не знал, кто, но круг подозреваемых в его мозгу сузился до двух человек. Беда в том, что один из них — сам начальник оперативного отдела. Лайон чувствовал, что вступил на опасную тропу. Из троих, которым он доверял безоговорочно, остался в живых только один.

По крайней мере, будем надеяться, что Мэдден еще жив.

Догнав Жасмин, Лайон снова поднял голову. Он увидел, что самолет удаляется. Сколько нужно времени, чтобы собрать вещи и исчезнуть? Успеют ли они?

А если и успеют, будет ли от этого толк?

Солнце вынырнуло из-за гряды облаков, превратив волосы Жасмин в расплавленное золото. На миг Лайон забыл об опасности; протянув руку, он коснулся буйно вьющихся кудрей. В ней столько тепла, думал он. Столько жизни. Столько… всего, чего ему так не хватает!

Он все еще мысленно перечислял причины, по которым не должен к ней прикасаться, когда в небе вновь появилось темное пятнышко. Самолет направлялся на север.

— Смотри, он нас заметил! — И, размахивая руками над головой, она помчалась вниз по течению ручья.

— Черт побери. Жасмин, вернись!

Она удивленно обернулась — и в этот миг он налетел на нее, и оба грохнулись в грязь, Жасмин внизу, Лайон — на ней. Несколько секунд она молча смотрела на него, открыв рот и глотая воздух, пока наконец не вымолвила:

— Ты что, убить меня хочешь?

— А ты хочешь, чтобы нас обоих прикончили? взревел он в ответ.

Жасмин свирепо уставилась на него.

— Что ты себе вообразил? Думаешь, это браконьеры? Охотники за слоновой костью? Проснись, Лайон!

Лицо его было забрызгано грязью. Сейчас он чертовски напоминал героя боевика — мрачного мускулистого коммандос в маскировочной раскраске, который пробирается по джунглям с флягой на поясе и с автоматом наперевес.

— Я три раза прокричал, чтобы ты шла в палатку! — Голос его вибрировал от напряжения. Аквамариновые глаза стали почти черными.

Только сейчас Жасмин заметила, что на нем ничего нет. Он лежит на ней абсолютно голый.

Она попыталась воззвать к здравому смыслу:

— Чего ты ожидал? Что я буду сидеть сложа руки и пропущу шанс вернуться к цивилизации?

— Не терпится домой? Так убирайся ко всем чертям! — прорычал он, голый, грязный, злой как черт.

— Ах, тебя это удивляет? Представь себе, я не получаю неземного наслаждения от холода, сырости и сидения по уши в грязи! Кто затащил меня на это чертово болото? Ты! Почему я здесь застряла? Из-за тебя! Ты не оставил мне выбора!

— Вот как?

— Конечно! — По крайней мере, так ей казалось. Наверно, Жасмин следовало бы быть понастойчивее. Ведь оба они знали, что она вправе сесть в лодку и уплыть, а потом прислать ее с кем-нибудь обратно.

— Жасмин!

— Что?

— Мне холодно.

Не правда. Он весь горел. Сквозь тонкий слой хлопка Жасмин чувствовала, как пылает его тело, и в ней пробуждался ответный огонь. Ни утренняя сырость, ни туман, ни холодная грязь не в силах были охладить их желание.

Смех, да и только! Однако ей вовсе не хотелось смеяться.

— Тебе лучше одеться. Представь, что будет с пилотом, если он случайно глянет вниз!

— Не уверен, что смогу встать.

— Давай я помогу.

Она заворочалась, пытаясь выбраться из-под него. Лайон почувствовал, что краснеет, и уже готов был попросить ее закрыть глаза. Господи боже, он смущается! Когда, интересно, он в последний раз смущался? Наверно, в четыре года, когда обмочил штанишки в супермаркете.

Разумеется, она понимает, что с ним происходит! Ведь и с ней самой творится то же самое! Проклятие, как он додумался залезть к ней в спальный мешок? Надо же было совершить такую глупость! Лайон не часто совершал ошибки. При его роде занятий ошибка может стоить жизни.

Эта глупость не угрожает жизни, но вот осложнить ее может изрядно. Хуже всего то, что он уже готов совершить следующую ошибку. Может быть, величайшую ошибку за все свои годы. Лежа в грязи, подставив голую спину взгляду любого, кому вздумается пролететь над болотом, он понял, что умрет, если сейчас же этого не сделает.

И поцеловал ее. Страстно и жадно впился в ее губы. Теперь он не ждал, не играл, не щадил — он брал все без остатка, зная, что у них нет времени на игры.

— Пойдем, — прошептал он и поднялся одним точным движением, которое немало удивило бы Жасмин, если бы он дал ей время подумать.

Самолет сделал еще один круг у них над головами. Будем надеяться, что они не вооружены, подумал Лайон. Если не так, то я уже покойник.

Самолет пролетел над ними в последний раз и скрылся. Это значит, сказал себе Лайон, что надежда есть. Точнее, есть предлог для того, чтобы забыть о своей безопасности. Он сам не верил в то, что делает, — однако делал. Они с Жасмин уже залезали в палатку. В здравом уме и твердой памяти, как говорят юристы.

Она была вся в грязи. Он — тоже. Жасмин измазала себе спину, Лайон — ладони и колени. Но они не думали о грязи. Откровенно говоря, ни один из них в тот момент не был способен думать.

В палатке пахло дождем и мокрыми листьями. Лайон вздрогнул, раздираемый противоположными чувствами: одна десятая его рассудка еще вела безнадежную борьбу с желанием, но девять десятых уже сдались.

Но нет, он не станет бросаться на нее, как зверь. Он не мужлан и не насильник. Он сделает так, что она запомнит это утро на всю жизнь.

Пусть даже промедление его убьет.

— Тише, тише! — пробормотал он, укладывая ее на спальный мешок. Ему хотелось сорвать с нее одежду, но Лайон заставил себя двигаться медленно. Расстегнул ей рубашку и отодвинулся, любуясь небольшой грудью с коралловыми сосками.

Он не ошибся: кожа ее нежнее розового бутона, белее магнолии, прекраснее… но тут он остановился, не в силах подобрать сравнение. Что поделать — Лайон не был поэтом.

Она протянула руку и коснулась шрама у него под правым глазом, полученного в перестрелке много лет назад.

Затем ладонь ее скользнула к подбородку, к горлу, где отчаянно бился пульс, легла на грудь. Кончиками пальцев она нащупала крохотный сосок. Лайон затаил дыхание, надеясь, что она не заметит его очевидного — слишком очевидного энтузиазма.

Но она заметила. Глаза ее расширились. Лайон давно уже вышел из возраста, когда люди придают большое значение обстановке. И все же ему захотелось перенестись куда-нибудь в другое место, где горят свечи и играет музыка, где им никто не помешает.

Хорошо бы еще чистые простыни и потрескивание дров в камине…

Только бы спина не подвела!

В этот миг Лайон почувствовал, что не может больше сдерживаться. Схватив ее за плечи, он вошел в нее. Она встречала каждое его движение своим; глаза ее расширились в предвкушении наслаждения, задыхаясь, она выкрикивала его имя:

— Лайон! Лайон!

Волна безумного наслаждения взметнула его к небесам, и он прикусил губу, чтобы не закричать в голос.

Никогда!..

Никогда прежде он не испытывал столь острого и всепоглощающего чувства любви и счастья!

Прошло несколько секунд — или несколько столетий, — прежде чем они обмякли в объятиях друг друга. Медленно, неохотно Лайон возвращался к реальности. Все на свете он отдал бы за то, чтобы повернуть время вспять и прожить последние пять минут еще раз. Лучше всего — в замедленном режиме.

Но сейчас время для них — недоступная роскошь.

— Милая, пора заканчивать, — произнес он.

— Поздно. — Не открывая глаз, она улыбнулась знакомой нежной улыбкой. — Я уже кончила.

Она права — поздно. Поздно раскаиваться и сожалеть о случившемся. Бросив взгляд на часы, он понял, что потерял много времени. Слишком много. Пора идти.

Десять процентов здравого рассудка уже начали брать верх над девяноста процентами безумия, но в этот миг взгляд Лайон упал на трепещущую жилку, что голубела у Жасмин на горле. Не раздумывая, он наклонился и поцеловал ее. Кожа Жасмин была влажной от пота, от нее пахло его мылом и ее собственным, неповторимым ароматом.

Последний поцелуй, сказал он себе. Понимает ли Жасмин, что все кончено? Будем надеяться, что да.

Нет, лучше будем надеяться, что нет. Черт возьми, эта дамочка окончательно свернула ему мозги набекрень. Он уже сам не знает, на что надеяться!

Глава 7

Лайон видел перед собой две возможности. Можно погрузить все снаряжение в лодку и двинуться вниз по течению, чтобы хоть немного оттянуть встречу с неизбежным. Или же упаковать лишь то, что можно унести на себе, и скрыться в глубине топи. Впрочем, если уж его возьмутся искать, то рано или поздно отыщут и там.

Так или иначе, надо двигаться. Если тот самолет прилетал по его душу, то время его на исходе.

— Лайон? Что случилось?

Ее хрипловатый голос заставил его замереть посреди поляны. Лайон застыл, но не обернулся в ответ. Страстные взгляды и пустые разговоры роскошь, сейчас ему недоступная. Он и так слишком много времени потратил на завязывание шнурков.

— Дождь прекратился, — угрюмо ответил он. — Пора сворачивать лагерь.

— Что сворачивать? — переспросила Жасмин из палатки.

Затем оттуда послышался шорох и какое-то пыхтение. Лайон ясно представил себе, как неудобно натягивать на себя одежду в этой тесной конурке. Особенно, если ноги у тебя такие длинные, что даже не можешь их толком выпрямить. Так, она оделась и выходит наружу…

Лайон присел на корточки, возясь с замком на контейнере. Это движение далось ему, как прежде, без труда. Похоже, неприятности со спиной остались позади. Однако Лайон не спешил демонстрировать, что пошел на поправку. Только дурень выкладывает все карты разом. Умный человек, обученный искусству выживания, знает, как важно может быть любое, даже самое ничтожное преимущество. И еще знает, как важно на шаг опережать противника.

Конечно, Лайон уже усвоил, что Жасмин ему не противница. Но не так-то легко забыть о старых привычках, въевшихся в плоть и кровь секретного агента. Немало хороших парней погибли оттого, что слишком доверяли людям.

— Лайон! Объясни же, в чем дело? Ты боишься, что нас затопит?

— Нет, — резко ответил он. — Нас не затопит. Мы просто переходим на новое место.

Надо добраться до дома, думал он. По словам служащей из налоговой инспекции, в последний раз, когда туда заглядывали местные доброхоты, дом еще стоял. Он расположен на берегу реки, на лодке путь займет всего несколько часов. Однако если за ним гонятся, то, скорее всего, их перехватят по пути.

Одного Лайон не понимал: если эти ребята следили за ним еще в городе, почему не напали сразу? Зачем тянули целую неделю? Почему позволили ему забраться в болотную глушь, где не так-то легко найти человека, который не хочет, чтобы его нашли?

Может быть, оставить Жасмин здесь, и пусть возвращается своим ходом? Но Лайон тут же отбросил эту мысль. С ним она в большей безопасности, чем без него. Те, кто так жаждет с ним встретиться, без труда выследят ее в чаще, схватят и заставят рассказать все, что она знает. А убедившись, что знает она очень мало, уберут как ненужную свидетельницу.

Нет! Он сделает все, чтобы этого не случилось!

Поступая на государственную службу, Лайон клялся служить народу и защищать простых граждан. В то время слова «служить и защищать» звучали для него чистой абстракцией. Теперь же они наполнились новым, конкретным содержанием. Даже слишком конкретным.

Складывая в рюкзак самое необходимое, Лайон снова и снова прикидывал шансы. Получалось примерно пятьдесят на пятьдесят. Он плавал вниз по течению и знал, что путь чист. Доплыв до излучины, где речка круто заворачивает на восток, они высадятся на берег, спрячут лодку в камышах и пройдут пешком около мили. Весь вопрос во времени. Успеют ли? Ясно одно: чем дольше они проторчат здесь, словно мишени на мушке, тем меньше шансов выжить.

Сзади послышался громкий вздох Жасмин.

— Объяснения оставим на потом, идет? А сейчас сложи всю одежду в спальный мешок и тащи его в лодку.

— Лайон, пожалуйста, объясни, что происходит! Мне становится не по себе! О черт!

— Ничего не происходит. И ничего не произойдет, если ты будешь делать то, что я скажу.

Лайон говорил, словно машина, без всяких эмоций в голосе. И в лучшие-то времена в его жизни не было места эмоциям.

Однако на душе у Лайона было тяжело. Он хотел напугать ее, чтобы заставить подчиняться беспрекословно. Это было необходимо, но он не испытывал от этого удовлетворения. По совести сказать, он чувствовал себя последним мерзавцем.

Жасмин молча смотрела на него, сведя брови на переносице и гордо вздернув подбородок. Зла как черт, но считает ниже своего достоинства лезть в ссору. Однако по широко открытым глазам, по легкой дрожи губ понятно — напугана… Решив не забивать себе голову всякой сентиментальной чепухой, Лайон достал из контейнера сотовый телефон, кобуру, пистолет и запасную обойму. Жасмин тем временем запихнула всю одежду в спальный мешок, затянула горловину огромным, необыкновенного вида узлом и поволокла мешок к лодке. Наблюдая за ней краем глаза, Лайон понадеялся, что удивительный узел не развяжется раньше времени. Если все барахло рассыплется по берегу, собирать его будет некогда.

Даже повернувшись к ней спиной, Лайон не упускал ни одного ее движения. Пыхтя и чертыхаясь сквозь зубы, Жасмин тащила по берегу тяжеленный мешок, и Лайон не мог не обернуться, чтобы взглянуть на длинные ноги, увязающие в раскисшей земле.

Почему, мимолетно удивился Лайон, до сих пор он не замечал, как грациозны длинноногие женщины? Может быть, потому что не все они такие. Быть может, двигаться словно в танце умеет только одна из них — женщина по имени Жасмин Кленси, у которой такие нежные руки, глубокий чувственный голос, глаза цвета красного дерева, а навыков выживания не больше, чем у цыпленка, только что вылупившегося из яйца.

Вслед за спальным мешком в лодку отправилось с полдюжины банок чили и сосисок по-венски. И все — на корму! Не проломила бы она днище! Подбежав, Лайон успел выхватить у Жасмин бутылку пива, которую она собиралась швырнуть туда же, и аккуратно поставил ее под переднюю скамью.

Жасмин вздрогнула и отшатнулась, когда он бесшумно возник у нее за спиной. Она испугалась, хоть и изо всех сил старалась этого не показывать. Лайон готов был убить себя. Как хотел бы он заключить ее в объятия, прижать к себе и, покрывая милое лицо поцелуями, прошептать:

«Не бойся, родная, все будет хорошо!» Но… нет времени.

И потом, не в том он сейчас положении, чтобы раздавать гарантии.

Ясно одно: рано или поздно ему придется многое объяснить. А Лайон никогда не умел отчитываться в своих действиях. Особенно перед женщинами.

Жасмин сжала зубы так крепко, что свело скулы. Она не задаст больше ни единого вопроса! И не взглянет на него! И запугать себя не позволит!

Жасмин не могла понять, почему Лайон решил сорваться с места. Кажется, его встревожил этот самолет, но ведь потом… потом они забыли о самолете.

Если его беспокоит происшедшее в палатке, то, право, это не стоит того, чтобы срываться с места и мчаться бог весть куда! Может быть. Жасмин не разбирается в мужчинах, но и дурой ее не назовешь.

Черт бы побрал этого Дэниела Лайона! Он что, воображает, будто она решила его заарканить? Жасмин ничего от него не требует и ничего не ждет. Сама сделала глупость — прыгнула в постель к едва знакомому мужчине, — сама и будет за это отвечать.

Нет, она не станет об этом думать! Может быть, потом, когда пройдет раздражение и отступит тревога. Когда успокоится ноющая боль в сердце.

Схватив закопченную сковороду, она с размаху швырнула ее в лодку на кучу барахла. Сковорода, на вид пережившая несколько мировых войн, глухо звякнула о борт и упала в темную воду. Жасмин проводила ее гневным взглядом. Но гнев скоро утих, сменившись усталостью и разочарованием.

Все идет не по сценарию. Она рассчитывала отдохнуть в романтическом краю, познакомиться с родней, а заодно сбежать от неприятных переживаний. А что вышло? Черт знает что! Какой-то театр абсурда!

В былые времена, когда маленькая Жасмин спрашивала, когда вернется папа, мать отвечала ей, что без папы только лучше. Совершить ошибку может каждый, говорила мать. Однако Джаспер Кленси из той удивительной породы людей, у которых что ни выстрел, то мимо, что ни шаг, то в лужу, что ни слово, то невпопад. Очевидно, это свойство передается по наследству.

— Готова? Садись в лодку.

Команда прозвучала негромко, но голос Лайона не оставлял сомнений в том, что лучше послушаться.

— Нет, не готова, — вздернула подбородок Жасмин. — Мне нужно в туалет.

Лайон пробормотал себе под нос словцо, не предназначенное для дамских ушей.

— Ладно! Только быстро, поняла?

Гордо вздернутый подбородок дрогнул, и все поплыло перед глазами. Где тот мужчина, что совсем недавно нежно и страстно дарил ей любовь?

Да вот он, стоит от нее в двух шагах. На нем поношенные штаны и пара ботинок, на поясе болтается огромная и страшная на вид кобура. Явно не пустая.

Жасмин сделала осторожный шажок назад.

— Послушай, может… может, я лучше тебя здесь подожду?

— Садись в лодку, Жасмин.

— Спасибо, я постою.

Улыбка ее не тянула на «Оскара», но ничего лучшего при данных обстоятельствах она выжать из себя не могла.

Она задрожала. Нет-нет, просто от холода. Сырой, ветреный, промозглый февраль. А она, словно в каком-нибудь идиотском триллере, попала в лапы к вооруженному полуголому психу! Беспомощные слезы подступили к глазам, но Жасмин вовремя сообразила, что слезами делу не поможешь.

У Лайона не было времени на споры. Он соображал, что же делать: оставить ее здесь и как-нибудь выручить позже или же схватить в охапку, швырнуть на дно лодки… и, вполне возможно, еще три недели провести на положении инвалида. Своей спине Лайон пока не доверял.

И вдруг… Лайон наклонил голову и сощурился, прислушиваясь к еле слышному рокоту мотора.

— Кажется, наше время истекло, — заметил он спокойно, словно говорил о погоде.

Жасмин уже открыла рот, чтобы задать очередной вопрос, но Лайон заставил ее замолчать словами, которых, как прекрасно знал, она терпеть не могла и которые еще пять минут назад ему бы и в голову не пришло сказать ей. Жасмин отшатнулась, глаза наполнились недоумением и обидой. На миг Лайон ощутил укол совести, но только на миг. Сейчас не время для уколов совести, не время для сожаления и раскаяния. И бежать слишком поздно. Все, что ему остается, напугать Жасмин до полусмерти и заставить подчиниться без возражений.

— Спрячься в кустах! — прорычал он. — Не издавай ни звука и, что бы ни случилось, не выходи, пока я не скажу! Ясно?

Судя по звуку, моторка не слишком спешила. Как видно, несколько лошадиных сил тянули вверх по течению изрядный груз. Однако бежать нет смысла. Незваный гость заметит их, прежде чем они отчалят от берега. А в воде моторке не составит труда догнать гребной тихоход.

Замаскировать оружие Лайон тоже не успевал. Все его рубашки и куртки, скомканные кое-как, валялись в спальном мешке. Не было времени выкапывать их оттуда и переодеваться.

Взгляд Лайона был обращен в сторону пришельцев. Однако он спиной чувствовал, что Жасмин еще здесь. Черт побери, сумела же эта женщина обострить его восприятие! Должно быть, он будет чувствовать каждое ее движение, даже если они разойдутся на пять миль!

— Ты все еще здесь? Куда смотришь?

Она стояла, будто вросла в землю, и глазела на него так, словно у него вдруг выросли рога.

— Вперед! — Он хлопнул в ладоши.

Жасмин подпрыгнула на месте, затем повернулась и, выпрямившись, независимо вскинув голову и сердито размахивая руками, двинулась в сторону кустов.

От длинных ног есть кое-какая польза, подумал Лайон. Даже медленным шагом они покрывают большое расстояние. К тому времени, как моторка показалась вдалеке, Жасмин уже скрылась из виду.

Лайон расслабил напряженные мускулы, принял небрежно-беззаботную позу и ждал, мысленно отмечая все, что видели его глаза и слышали уши. Лодка с подвесным мотором, около двадцати двух футов длиной, с квадратным носом и тупой кормой, непритязательная на вид. Обшарпанная рабочая посудина. Это не игрушка богача. На носу Лайон заметил связку удочек.

Помни о троянском коне, напомнил себе Лайон, ожидая, пока человек в лодке направит руль к берегу. Всего опаснее то, что не вызывает опасений.

Незнакомец заглушил мотор, и лодка ткнулась носом в берег. Мужчины пристально оглядывали друг друга; мозг Лайона подмечал и классифицировал новые данные. Лет шестидесяти пяти, в камуфляжной куртке и джинсах. И то и другое знавало лучшие времена. На голове — видавшая виды фуражка. На ногах — резиновые болотные сапоги. Судя по кистям рук, страдает легкой формой артрита. Судя по цвету носа, горький пьяница. Или, возможно, аллергик. Но, скорее, пьет без просыпу.

Старик бросил Лайону веревку. Тот молча поймал и притянул лодку чужака к ближайшему дереву. Или старикашка гораздо умнее, чем кажется, думал он, или не понимает, что сейчас я могу взять его без единого выстрела.

Не подведи, спина!

Помни о троянском коне, Дэниел Лайон. Один раз тебя уже одурачили. В тот раз ты чудом остался жив.

В игре, в которую он играет, всего два правила.

Номер один: держи глаза открытыми, ушки на макушке, а рот на замке.

Номер два: никогда не забывай о правиле номер один.

— Ну и дождичек был, верно? — произнес старикан в виде приветствия.

— Еще какой! Как из ведра лило! — ответил Лайон, по-южному растягивая слова. Интересно, слышит ли его Жасмин? Если слышит, пусть оценит, как он вошел в роль.

— Это тебя, выходит, я сверху приметил? Лайон напрягся, но широкая добродушная улыбка на лице осталась непоколебимой.

— Так это вы над нами кружили? Я-то думал, это поле удобряют где-нибудь поблизости. Хотел уже спрятаться в палатку и носа оттуда не высовывать. Слыхал, что от ваших химикатов не только вредители дохнут!

— Ну нет, сейчас не сезон. Удобряют у нас весной, а жуков-пауков всяких травят летом. Я поднялся в воздух, чтобы сделать сверху несколько снимков. Для нашей работы нет лучше времени, чем зима. Все как на ладони! Только в нынешнем году зима выдалась теплая, и деревья стояли в листве аж до самого Нового года. И не успеешь оглянуться, как они снова зазеленеют, вот что я вам скажу!

Если старикан играет роль, значит, он гениальный актер. Лайон подтянул штаны: из-за ножа и патронов в заднем кармане они все время сползали.

— Не хотите присесть со мной у костерка и выпить пива? Боюсь, ничего другого предложить не смогу.

— Снимаетесь с места?

— Ага. Сматываю удочки.

Молодчина, Лайон! Вылитая деревенщина, только соломинки в зубах не хватает! Интересно, что об этом скажет Жасмин? Будем надеяться, что она все слышит и восхищается его актерским мастерством.

— К дому направляешься?

В мозгу снова вспыхнул сигнал тревоги.

— К какому дому?

— К особняку Лоулиссов. Ты же Лоулисс, верно?

— Лоулисс? Он ведь, кажется, умер, — осторожно ответил Лайон.

Старик неуклюже спрыгнул на берег. Весь он, от древней фуражки, залихватски заломленной на затылок, до непромокаемых сапог, весил, должно быть, не больше сотни фунтов. И оружия Лайон при нем не заметил. Впрочем, это могло означать лишь то, что противник очень хорошо подготовлен.

— Мэгги из налоговой инспекции рассказывала, что ты к ней заглядывал и расспрашивал о доме. Второй Лоулисс за неделю — вот оно как! Только тот, первый, что перед тобой был, не сам пришел. Важная птица! Секретаршу прислал. Она и ко мне в контору заглядывала — ну, я тебе доложу, одно слово, столичная штучка! — Старик причмокнул губами.

— К вам в контору? — переспросил Лайон.

— Что-то ты там калякал насчет пивка?

Ах, черт, куда же запропастилось это пиво?

Да в лодке оно, где же еще!

Лайон склонился над бортом лодки. Он ни на секунду не забывал о пистолете, болтающемся совсем рядом — стоило протянуть руку.

— Змей пугать? — старикан кивнул на кобуру.

— Для этого и взял. Но пока что ни одной не видел.

Левой рукой Лайон выудил из лодки три бутылки пива. Тем временем из зарослей плюща вынырнула Жасмин.

Старик приподнял фуражку и ухмыльнулся.

— О, да ты, я гляжу, парень не промах! Бабенку с собой притащил!

О боже, взмолился Лайон, хотя никогда до сих пор не обращался с просьбами к всевышнему, пожалуйста, сделай так, чтобы Жасмин не обиделась на «бабенку»! Мне хватает проблем и без этого!

— Познакомься, Жасмин, это… простите, не запомнил вашего имени.

— Уилбурн. Уилбурн Уэбстер, к вашим услугам, мэм.

Оказавшись на берегу, Уилбурн Уэбстер сразу почувствовал себя как дома. Он занял пень, предоставив Лайону и Жасмин самим искать себе местечко посуше.

Подстелив какую-то тряпку, Лайон сел на землю и попытался скрестить ноги, но колено запротестовало. У Жасмин таких проблем не было она уселась по-турецки, привольно откинувшись назад и опершись рукой о землю. Лайон не преминул заметить, что в такой позе его лучшие джинсы соблазнительно обтягивают ее стройные ноги, а мешковатая фланелевая рубашка вздымается на груди, обрисовывая бугорки сосков.

На гостя Жасмин смотрела не просто с любопытством — с восторгом!

Повезло старику, подумал Лайон, вспомнив, какие взгляды всего несколько минут назад бросала она на него самого.

— Вы, наверно, родились и выросли в этих местах, — заметила она своим самым чарующим голоском, призывно расширяя глаза цвета красного дерева. — Держу пари, вы знаете столько интересных историй!

— А как же! — ухмыльнулся старик. — Мне да не знать! Еще, может, побольше прочих знаю, да помалкиваю. Работа такая — волей-неволей узнаешь такое, что люди стараются спрятать от чужих глаз.

Жасмин извлекла из воздуха потрепанный блокнотик, с которым, как уже заметил Лайон, не расставалась, послюнила карандаш и устремила на старика полный надежды взор.

— А если уж говорить о старине Лоулиссе…

— Лоулисс, — шепотом повторила Жасмин, старательно записывая имя.

Рассказчик кивнул в сторону Лайона. Тот сидел как на иголках; опасаясь доверяться Жасмин, он так и не открыл ей свою фамилию, доставшуюся от матери.

— Кстати, его родственник. Прадед или прапрадед, уж не знаю.

— Лайона?

— Так тебя, сынок, Лайоном кличут? А прадеда твоего, упокой, господи, его душу, Кроутом звали. Кроут Лоулисс. Большой человек был в наших местах.

Жасмин строчила, не поднимая головы. Лайон открыл следующую бутылку, протянул старику, взглянул на солнце и затем на часы. Похоже, сегодня они с места не тронутся.

Кроут Лоулисс, как выяснилось из дальнейшего рассказа, был настоящим докой в своем деле. Деле в далекие времена «сухого закона» рискованном, но очень выгодном.


— У кого в округе самый лучший самогон? Конечно, у Кроута! Так говорили в то время. Давно это было — я еще и не родился, а папаша мой в коротких штанишках бегал. Менял он выпивку не только на деньги, а на коров, свиней, лошадей, на лодки, у кого что было. Мужик честный был, свою выгоду помнил, но три шкуры не драл. За это и уважали его. Вот от самогона-то и пошло богатство Лоулисса. Начал-то он с родной деревни, а знаете, чем кончил? Импортом занялся, в Канаду продавал свой товар. Деньги рекой текли. Так-то! Одно слово — большой человек! Года два назад ходили разговоры о том, чтобы ему на могиле памятник поставить, да старухи наши возмутились, не дали. Ежели, говорят, всякому самогонщику гранитные памятники ставить, так добрым людям и на надгробия не хватит!

Жасмин строчила, не веря своему счастью. Все на свете она бы сейчас отдала за диктофон! Под солнечными лучами от влажной почвы поднимался пар. Урчание в желудке напомнило ей, что время обеденное, а она еще не завтракала.

Ладно, сейчас не до еды. Прямо с неба ей в руки свалился готовый сценарий! Может быть, удастся даже растянуть его на мини-сериал — вот только узнаем, что дальше было…

— Мистер Уэбстер, а как он умер?

— Кроут-то? У нас знаете, как говорят? Свинцом отравился — пулю проглотил. Подстрелили его на канадской границе.

Мистер Уэбстер с достоинством принял предложенную ему третью бутылку пива и продолжил сагу о Кроуте Лоулиссе, предке Лайона, произведшем на свет кучу детей, один из которых, как уже догадался Лайон, и возвел особняк посреди болота.

— Дочка его, Лорел Ли, вышла замуж за Билли Ланкастера. Ланкастеры испокон веку жили неподалеку от нас, возле озера Дохлого Мула. Билли лесорубом был. Сколько земли он расчистил, пока не ушел на покой, — не подсчитать. Ну и заработал на этом неплохо. Он-то для молодой жены и выстроил этот дом. Только вот беда — земля-то на болотах проседает, не успел он постройку закончить, как дом стал валиться на сторону.

— Потрясающе! — пробормотала Жасмин, покрывая страницу за страницей неразборчивыми каракулями.

Лайону эта история представлялась не такой уж потрясающей. В конце концов, речь идет о его наследстве! Разумеется, он этого наследства не просил и прекрасно обошелся бы и без него; но все-таки знать, что твой предок нажился на самогонном промысле, — приятного в этом мало. А как будут ржать парни из отдела, если узнают!

— Поздновато становится, — заметил он, осторожно распрямляя сперва одну затекшую ногу, затем другую. Ему было мокро сидеть, ныла спина, и вообще он чувствовал, что пора или забрасывать наживку, или сматывать удочки, как сам сказал ранее своему гостю.

— Слыхали, как по ящику говорят? — разглагольствовал тем временем старик. — «Финансовый магнат»… Вот Кроут Лоулисс и был самым настоящим магнатом, разрази меня гром, если не так! А сколько ребятни наплодил! Теперь-то все они разлетелись по свету. И в Арканзасе, и в Техасе, и в Нью-Йорке — всюду ваша косточка, всюду Лоулиссы! Точно говорю, парень, у тебя родни больше, чем у Картера в аптеке пилюль!

— А кто такой Картер? — немедленно поинтересовалась Жасмин.

Мистер Уэбстер уже готов был начать столь же подробный рассказ о местном аптекаре, но Лайон его остановил.

— Откуда вы все это знаете?

— Как же без того? Служба обязывает.

— Какая служба?

— Да землемер я. Контора, где я работаю, зарегистрирована аж в семьдесят шестом году. А Мэгги, что в налоговой инспекции работает, со мной в родстве. Она-то мне и дала знать, что Лоулиссовы цыплятки возвращаются на насест.

Лайон давно уже потерял нить повествования, если у бессвязных историй старого пьянчуги вообще была какая-нибудь нить.

— Подождите. Вы говорите, старого Лоулисса подстрелили на границе. Но ведь это… когда же это было?

— Да лет шестьдесят будет. Вы слушайте, что дальше было. Как начались наверху разговоры — и что это место, мол, историческая достопримечательность, и его надо для потомства сохранить, да как начали шастать сюда всякие биологи, экологи и прочая братия, так за дело взялись адвокаты. Пронюхали они, что у Кроута осталось полно наследников, и разослали каждому по письму. Мэгги говорит, она тому адвокату, что к ней приходил, дала целый список имен. Говорит, сидела над семейными Библиями и прочими родословными записями, пока у нее глаза на лоб не полезли, но всех нашла.

Лайон пытался осмыслить новые сведения. Целый список имен. И все это — его родные. Его семья.

Еще неделю назад у него не было никакой родни. Лайон привык к одиночеству. Ему нравилось полагаться только на себя. Никаких сложностей, никто не задает неприятных вопросов, не требует объяснений. Последнее, что ему в данный момент нужно, — толпа кузенов и кузин, желающих покопаться в его прошлом!

— Никогда не слышала такой замечательной истории, — с благоговением произнесла Жасмин.

Лайон хмуро покосился на нее. Ему не понравился мягкий блеск в ее карих глазах.

Опухоль от ядовитого плюща спала, рассеянно отметил он. Только одна щека оставалась чуточку краснее другой.

— Какой потрясающий очерк получится! Не знаю, как благодарить вас, мистер Уэбстер. Можно мне использовать ваше имя? Господи, все на свете бы отдала за камеру и диктофон!

Лайон почувствовал, что с него достаточно. Легко поднялся с земли, отряхнул ладони.

— Становится поздно, — заметил он. — Если мы еще собираемся куда-то плыть, лучше не тянуть. Жасмин не обратила внимания на его слова.

— А на кого вы работаете? — поинтересовалась она у старого землемера.

Лайон выругал себя за то, что не задал этот вопрос первым, но тут же сообразил, что в этом нет особого смысла. Если бы старик врал во всем остальном, соврал бы и здесь. Но, похоже, он говорит правду, а в таком случае Лайону незачем знать имя еще одного Лоулисса. Семейные связи его не интересуют.

— На парня по имени X. Л. Лоулисс из Нью-Йорка. Большая шишка! С полдюжины раз присылал сюда своего человека.

— А Лайоны, ветвь Дэниела, она, вы говорите…

— А Лайоны пошли… дай бог памяти… вроде они от другой дочки пошли, от Мэри Джо. Верно я говорю, Лоулисс?

Лайон взглянул на старика. Затем на Жасмин.

— Лоулисс? — повторила она, словно эхо.

— Да, я тоже унаследовал фамилию прадеда. Так мы едем осматривать эти развалины или нет? Лучше двигаться, пока солнце не село!

— А что, ребята, ежели мне взять вас на буксир? — предложил старик. — Я ведь как раз туда и направляюсь. Тот большой босс из Нью-Йорка нанял меня, чтобы я следил за домом и окрестными землями. Землю ведь так и не поделили, и теперь все прямые потомки Кроута имеют право на равные части. А кому достанется дом — вам решать. Тот нью-йоркский деляга заговорил о доме первым, да что с того? Можно ведь и в суд подать. Знаю я таких ловкачей, что годами судились за землю, а сами на ней жили, и дома строили, и детей растили, да еще и налогов не платили!

Лайон глубоко вздохнул, раздумывая, что же ему теперь делать.

Старик говорит правду. Иначе и быть не может. Так притворяться невозможно. Так или иначе, надо рискнуть…

— Ладно, давайте посмотрим дом. Я охотно уступаю его кузену из Нью-Йорка, но, раз уж фамильный замок моих предков стоит совсем неподалеку, почему бы на него не взглянуть?

Глава 8

Мистер Уэбстер покинул их на восточном берегу ручья. «В четверти мили отсюда к югу, объяснил он, — проходит дренажная канава, она и выведет вас прямо к дому».

В качестве вознаграждения за труды старик принял еще две бутылки пива и в ответ предложил новым знакомым разделить с ним обед, приготовленный его «старухой» и состоящий из солонины и кукурузных клецок. Они вежливо отказались, хотя Жасмин любопытно было попробовать кукурузные клецки. А вот солонина ее не привлекала.

— Как стемнеет, поплыву назад, — сообщил мистер Уэбстер. — А завтра опять здесь буду — тут работы на неделю хватит. Ежели вам чего нужно, скажите, я завтра привезу.

Они смотрели ему вслед, пока он не скрылся из виду.

— Что за чудесный старик! — вздохнула Жасмин. — Интересно, каким он был в молодости? Интересно, какая у него жена? Интересно…

— А мне интересно, какого черта я тут делаю, пробормотал Лайон. Еще немного — и он забудет, почему решил выписаться из больницы и скрыться на родине своих предков.

Среди коллег Лайона наибольшего доверия заслуживал Сэм Мэдден. Но даже Сэм не знал, куда Лайон направляется. Куда-то в Северную Каролину — вот все, что было ему известно. Искать его по всему штату — все равно что искать иголку в стоге сена. Если, конечно, за ним не следили от самой больницы.

Но ведь вполне возможно, что за ним и не следили. Возможно, его подозрения безосновательны. Может быть, не было никакого предательства, а к гибели двоих агентов привело несчастное совпадение. Может быть, никто из его товарищей не переметнулся на сторону врага. И никто сейчас не охотится за ним.

Такое порой случается даже в самых дисциплинированных организациях. Люди гибнут, оказавшись не в то время не в том месте. Лайон слышал такие истории.

Хотелось бы ему думать, что то же самое произошло в тот день! Но чутье подсказывало, что ситуация куда опаснее. Лайон мало кому в жизни доверял, он привык полагаться на инстинкты.

Но сегодня они его подвели. Когда над ними пролетел самолет, Лайон, вместо того чтобы готовиться к бою или бегству, потащил Жасмин в палатку и начал заниматься с ней любовью. Словно нарочно выбрал самое неподходящее время!

Разумеется, о «подходящем времени» речи нет. Лайон не намерен связываться с женщиной. В его жизни — тяжелой и опасной жизни секретного агента — нет места семейным узам. И потом, если генетика не врет, муж и отец из него получится паршивый. Жасмин заслуживает лучшего.

Гораздо лучшего.

Вдруг Жасмин вскочила на ноги. Лодка угрожающе закачалась, и Лайон схватился за борта.

— Я его вижу! — восторженно взвизгнула она. — Вон там, за деревьями!

— Жасмин, сядь, пока мы оба не вывалились за борт!

— Вон он, смотри! — Она пришла в такое возбуждение, что забыла даже отмахиваться от ненавистной мошкары.

Столько шума из-за какой-то развалюхи!

— Не понимаю, чего ты так суетишься. Обычный старый дом, ничего особенного. — Голос его звучал ворчливо, но не грубо. Лайон надеялся, что Жасмин заметит разницу.

— Господи боже! — с благоговением шептала она, пока Лайон подгребал к обрывистому берегу. — Ты бы только видел! Он словно вышел из романов Фолкнера!

— Хватайся вон за тот куст и подтягивайся к берегу, — мрачно сказал Лайон, — а я поищу, куда бы пришвартоваться.

Пять минут спустя они стояли плечом к плечу и смотрели на родовое гнездо Лоулиссов. Когда-то особняк был выкрашен белой краской, но теперь от нее остались одни воспоминания. Одна из четырех колонн рухнула во двор и почти скрылась под буйной порослью дикого винограда. Лишь в одном окне сохранилось стекло, остальные зияли пустыми глазницами. Из четырех труб на крыше осталась одна. Сама же крыша как будто съехала набок и мрачно нависала над юго-восточными окнами, словно лохматые брови над выцветшими глазами старика. Да и весь дом как-то покосился на правую сторону.

— Пойдем внутрь, посмотрим, что там! — воскликнула Жасмин. Глаза у нее сияли, словно у ребенка в парке аттракционов.

Лайон поймал ее за руку.

— Не надо.

Она уставилась на него так, словно впервые видела.

— Это же твое наследство! Неужели тебе не хочется осмотреть дом? Там, наверно, и семейные портреты есть!

— Ага. И дворецкий в ливрее ждет, чтобы открыть нам дверь. Жасмин, дом пустует уже десятки лет. Полы наверняка прогнили. Комнаты кишат крысами и змеями. Наверное, там и термиты есть, — добавил он с надеждой, вспомнив, что Жасмин любит животных, а вот насекомых терпеть не может. Правда, он не знал, как она относится к змеям, но на всякий случай решил подстраховаться.

Можно предположить, что внутри их ждет не только это. По некоторым признакам Лайон догадался, что дом этот уже много десятилетий служит временным пристанищем охотникам и рыбакам, забредающим в эту часть болот.

Иными словами, особняк Лоулиссов превратился в выгребную яму.

На лице Жасмин отразилось такое разочарование, что Лайон чуточку смягчился.

— Ладно, давай прогуляемся вокруг дома и заглянем в окна.

Умно придумано, Лоулисс. Раз уж отнял у ребенка конфетку, дай ему что-нибудь взамен.

Избегая топких заболоченных мест, они пробрались через заросли к боковой стене дома. Однако заглянуть внутрь им так и не удалось — окна были расположены слишком высоко.

Жасмин присела на ствол поваленного дерева; плечи ее устало поникли. Лайон, рассеянно потирая колено, сел рядом.

— Кучу времени потратили без толку, — проворчал он.

— Не правда! Мы видели дом, где много лет прожили твои предки! Вот у меня никогда не было собственного дома. Мы все время переезжали с квартиры на квартиру. И только в одном месте жили дольше года. Помню, там можно было выращивать цветы на подоконнике. Мама посадила помидоры, но они пожелтели и завяли…

— Пора домой, — произнес Лайон. Он устал. Смертельно устал от Жасмин, от ее глупой сентиментальности, от детских воспоминаний и голливудских восторгов по поводу старого крысиного гнезда, которое кому-то вздумалось назвать домом.

— Ну хорошо, тогда просто представь, что вокруг дома зеленеют дубы и цветут магнолии, по двору гуляют павлины и…

Лайон тяжело вздохнул.

— Жасмин, сколько тебе лет? Не кажется ли тебе, что для ребяческих фантазий ты слишком взрослая?

Она смерила его уничтожающим взглядом.

— Слишком взрослая для того, чтобы мечтать? Нет, не думаю.

— Черт возьми, — проговорил Лайон и поднялся с места. Поднялся слишком быстро и невольно испугался за колено, но с коленом все было в порядке. Как и со спиной. — Пошли. Пора возвращаться. Завтра ты уплывешь вместе с мистером Уэбстером. Вернешься в страну грез, где тебе и место.

— А ты что будешь делать?

— А я вернусь туда, где мое место.

— Где же?

Лайон пожал плечами. У него нет своего места в мире. Он не из тех, кто пускает корни.

А вот Жасмин самой природой создана для семьи и домашнего очага. А значит, рядом с ним ей делать нечего. В семейной жизни от него толку столько же, сколько от дома, выстроенного на болоте.

Уже отталкиваясь от берега, Лайон бросил последний взгляд на старый особняк. Ему вдруг показалось, что сейчас на ушедшем в землю крыльце возникнут тени предков, простирающие руки к блудному сыну. Внуку. Правнуку.

— Черт! Все, поехали! Разумеется, никого там не было. Да он и не надеялся никого увидеть.

Первое, что они увидели по возвращении в лагерь, — выстроенные в ряд на берегу три бутылки из-под пива. Значит, мистер Уэбстер здесь уже побывал.

— Снова чили? — окликнула Жасмин из-под навеса, где он хранил свое консервированное богатство.

— На твой выбор.

— Хм. Ладно, чили. В качестве праздничного блюда.

— Что празднуем?

— Мой завтрашний отъезд. Ты же хочешь от меня избавиться!

Должно быть, она ждала, что Лайон начнет это отрицать. Да скорее ад замерзнет! Разумеется, он не чает от нее избавиться. От ее изукрашенного плющом и комариными укусами лица.

От огромных карих глаз. От длинных ног и взлохмаченной каштаново-рыжей гривы.

Они еще пили горький черный кофе, когда золотисто-сиреневое закатное сияние уступило место сумеркам. Ночной холод сковал согретую солнцем болотную воду. Несколько звездочек робко пробивалось сквозь облачную мглу.

Пахло дымом и горечью. Вдалеке, в тумане, тускло блеснули на миг и пропали какие-то огоньки, быть может, подумал Лайон, это Колумбия — ближайший крупный город.

А может, просто игра воображения.

Фантазия порой проделывает с людьми странные штуки. Вот сейчас Лайон с удивительной яркостью воображал, как встает, берет Жасмин за руку и молча ведет в палатку. Там они помогают друг другу раздеться, все молча, и любят друг друга — по-прежнему не говоря ни слова. Что проку в пустой болтовне? Никакие разговоры, никакие слова или действия не изменят того, что происходит между ними.

Она из тех женщин, которым нужны муж, дом и дети. Из тех птиц, что вьют гнезда. А ее актерство и журналистика — все это временное, наносное; Лайон видел, каким мягким светом сияют ее глаза, когда она рассказывает об отце, о бабушке, о местах, где жила в детстве.

Черт побери, он даже успел узнать, где она впервые поцеловалась! Это случилось в городке Минко в Оклахоме.

— Становится поздно, — заметил Лайон. Голос его звучал еще более хрипло, чем обычно. Стрелки часов приближались к девяти. Жасмин начала было собирать банки и ложки, но Лайон накрыл ее руку своей.

— Оставь до утра.

— Лучше помою сейчас. Я пока не хочу спать. Он тоже спать не хотел. В этом-то и проблема. Они молча смотрели, как догорают угли в костре. От ручья донесся всплеск. Кто-то там тоже не спал — рыба, цапля или, может быть, лягушка.

Жасмин вздохнула. Они еще не начинали обычного вечернего спора о том, кому где спать. Лайон вспомнил, кто где спал прошлой ночью, но понял, что ему даже думать об этом не хочется.

Но вот беда — как он ни старался, ни о чем другом думать не мог.

— Дождя ночью не будет. Я посплю на улице, произнес он.

— Не надо.

— Чего не надо? Спать?

— Не надо притворяться. Не хочешь ложиться со мной в постель — скажи прямо. Я пойму. Конечно, приятного мало — я вся опухшая, искусанная, расцарапанная, лохматая, хожу три дня в одних и тех же грязных шмотках, да и те не мои…

Лайон тихо и замысловато выругался.

— Черт побери, да разве в этом дело?! Жасмин, когда ты, наконец, вырастешь? Ты ничего обо мне не знаешь! Послушай, ты очень милая девочка, но…

— Что ты сказал?! — взвилась она.

— А что я такого сказал?

— «Милая девочка»? Так вот как ты меня воспринимаешь? Какого черта?..

— К твоему сведению, Дэниел Лайон Лоулисс, я женщина. Вполне взрослая, разумная, образованная женщина. Уже пятнадцать лет я сама зарабатываю себе на жизнь, принимаю самостоятельные решения, и… и…

— И что?

— И между прочим, у меня высшее образование! Лайон едва не расхохотался.

— И что? Это диплом дает тебе право прыгать в спальный мешок к первому встречному?

— Если не ошибаюсь, — с видом оскорбленной невинности сказала Жасмин, — в спальный мешок прыгнул ты. Я залезла туда первой.

— Да я не об этом говорю, а…

— Я знаю, о чем ты говоришь, и не хочу больше ничего слушать! Если ты боишься, что я начну..

Лайон наклонился к ней так близко, что увидел, как пляшут в ее глазах отблески углей.

— Ни черта я не боюсь! Просто не хочу, чтобы ты тешила себя ложными надеждами. Меня не интересуют постоянные связи, а если бы и интересовали, то не…

— Хватит!

Лайон зажмурился и потряс головой, удивляясь тому, как стремительно катится под откос его налаженная жизнь. Он приехал на болота с одной очень простой целью. Припомнить во всех деталях свое последнее задание, подумать о том, кто что знал и кто мог получить выгоду от продажи этих сведений на сторону.

А вместо этого по уши увяз в личных отношениях! При том, что последние пятнадцать лет только и делал, что старательно избегал любых личных отношений.

— Хочешь в постель? — резко спросил он. — Отлично. Раздевайся и ложись в палатке. Я лягу здесь.

Жасмин прерывисто вздохнула и двинулась в сторону палатки. Лайон от души надеялся, что незримые духи предков не витают на болоте, прислушиваясь к их разговору. В особенности дух лихого прадеда-самогонщика.

Старик был бы разочарован своим правнуком.

Лайон проспал уже несколько часов, холод успел пробрать его до костей, когда он вдруг проснулся.

От холода? Нет, такая безделица не могла его разбудить. Лайону случалось спать в условиях и похуже.

Плач. Тихие всхлипывания, доносящиеся из палатки. Лайон лежал, глядя в темноту, и дожидался, когда она успокоится. Утешать ее он не пойдет! Хватит! И так за последние сутки наделал столько ошибок, что хватило бы на год.

Но прошло несколько минут, а всхлипывания не прекращались.

— Жасмин! — позвал он негромко. Новый всхлип.

— Чего тебе?

— С тобой все нормально?

— Разумеется.

— Прости, если я тебя разбудил. Мне показалось, может быть, тебе холодно.

— Н-нет, мне не холодно.

Разумеется. С чего бы ей замерзнуть? У нее есть теплый спальный мешок. Это он стучит зубами, скорчившись под покрывалом.

— Тогда почему плачешь?

— Я не плачу.

— Разве?

— Ну да. У меня просто насморк.

— Хочешь, составлю тебе компанию? — тихо, с надеждой спросил он.

Молчание. Возможно, она пожала плечами. Лайон представил себе, как она свернулась калачиком в спальном мешке — роскошном, теплом, водонепроницаемом мешке, в котором отлично поместятся двое… ах, черт!

Отбросив жалкое покрывало, он встал и заглянул в палатку.

— Еще не спишь?

В ответ раздался приглушенный вздох. Большего поощрения ему и не требовалось. Опустившись на четвереньки, Лайон вполз в палатку, где было градусов на десять теплее, чем на улице, и темно, как в погребе.

— Если тебе не спится, мы можем немного поговорить.

Он начал возиться с молнией. Высунув руку, Жасмин помогла расстегнуть спальник.

— Но только поговорить! — предупредила она.

— Ну, конечно. Ты ведь завтра уезжаешь. Наверное, тебе понадобятся кое-какие сведения для статьи. В налоговой инспекции я узнал много интересного о здешних местах. А еще в Колумбии есть туристический центр, и там продаются очень любопытные брошюры. Можешь съездить туда.

Жасмин прерывисто вздохнула.

— Отличная мысль. Заеду по дороге в аэропорт, если останется время.

Она постаралась отодвинуться от Лайона как можно дальше, но в спальном мешке было не так уж много места. Их ноги соприкасались, его рука по-хозяйски лежала у нее на бедре.

Он обещал себе, что не повторит вчерашней ошибки. Просто поговорит. Поможет ей уснуть, а себе напомнит, что это такое — человеческое общение. Где-то он читал, что люди, подолгу живущие в одиночестве, теряют социальные навыки и испытывают трудности при возвращении в общество.

Правда, Лайон пока не собирался возвращаться в общество. И особенно разговорчив он никогда не был.

— Надеюсь, мои вещи на месте, — продолжала Жасмин. — Как ты считаешь, с ними ничего не случилось? Клемми ведь могла подумать, что я удрала, не заплатив по счету.

— Да нет, не должна. Ты совсем не похожа на обманщицу.

Лайон обнял ее за талию и прижался к ней грудью к спине, бедрами к ягодицам. И тут же об этом пожалел.

— Спи, Жасмин.

— Ты же хотел поговорить.

— Ты знаешь, чего я хочу. Вовсе не разговоров. Снова молчание. Он обещал себе, что этого не сделает. Пока она сама не захочет. Но если захочет… черт возьми, сколько же можно играть в прятки с самим собой? Оба они — взрослые, одинокие, сознательные люди. Они ничего не ждут друг от друга, не дают никаких обещаний. Так чего бояться?

— Жасмин! — позвал он шепотом.

— М-м…

— Тебе… удобно?

— М-м…

— Хочешь… чего-нибудь?

Он почти видел, как она улыбнулась в темноте.

— Пиццу и персиковый сок, — пробормотала она. По звуку голоса Лайон понял: в самом деле улыбается. Всего несколько дней он знает эту женщину, а впечатление такое, словно они были близки всю жизнь.

— Спи давай, — проворчал он, крепче прижимая ее к себе.

Жасмин давно спала, по-детски посапывая во сне, а Лайон не мог сомкнуть глаз. Он думал о том, что ему пора уходить. Он теряет хватку. А агент, потерявший хватку, долго не живет. Но дело даже не в этом. В первый раз Лайону захотелось выйти из игры. Ему смертельно надоело распутывать последствия чужих глупостей и безумств. Он хотел наконец начать жить.

Глава 9

Лежа в теплом переплетении мужских рук и ног, слушая, как Лайон тихо посапывает ей в ухо, она принялась строить планы на ближайшее будущее. Пора вернуться к реальности. Сегодня она возвращается в мотель, завтра уже будет дома. Пора задуматься о будущем путевом очерке.

Только не думай о нем. Ты не любишь этого человека. Тебя просто обуяла похоть. А это чувство, в отличие от любви, недолговечно.

Верно. Так что забудем о настоящем и переключимся на мысли о будущем.

Ясно, что актрисы из нее не вышло. Больше никаких сериалов. Никакой рекламы. Никаких фантазий! Решено: Жасмин Кленси берется за перо.

Столько материала, столько работы впереди! Она не могла дождаться, когда же возьмется за дело. Прежде всего надо купить компьютер. И еще…

— Лайон! Лайон, просыпайся!

Нет ответа. Даже не шевельнулся. Притворяется или нет — одно Жасмин знала четко: в новой жизни, которую она начинает с завтрашнего дня, нет места всяким глупостям.

На этот раз они не занялись любовью. Жасмин не знала, радоваться этому или огорчаться. Но знала одно: надо выбираться из палатки, пока Лайон не проснулся и не сообразил, что хозяин положения здесь он.

— Лайон! — Жасмин поняла, что он уже не спит. Он дышал по-другому. Не быстрее, не медленнее, но как-то… более сознательно, что ли.

Интересно, о чем он думает? Если о том же, что и она… тогда у них обоих большие неприятности.

— Подожди минуту, хорошо? — пробормотал он, снимая ее руки со своей талии.

Да, похоже, их мысли движутся в одном направлении.

— Мне нужно…

— Посиди здесь. Дай мне кое-что проверить.

— Что проверить?

— Жасмин!

— Ну ладно, ладно! — отозвалась она сердитым шепотом.

Поднявшись на колени, Лайон просунул руку сквозь входную щель, нащупал свои джинсы и ботинки, натянул их и выскользнул.

— Черт возьми! — пробормотала она. Непонятный звук приближался, теперь он напоминал жужжание целого разъяренного улья. Не столько испуганная, сколько рассерженная, Жасмин застегнула спальный мешок на молнию и приготовилась ждать, пока не минует неведомая опасность.

И вдруг жужжание смолкло. Мужской голос окликнул:

— Лоулисс!

Это не мистер Уэбстер.

Боже, ведь Лайон там совсем один! Взял ли он с собой пистолет? Этого Жасмин не видела.

Разумеется, она давно поняла, что Дэниел Лайон Лоулисс — не простой бизнесмен, проводящий отпуск на природе. Он в бегах. Возможно, прячется. От кого? Откуда ей знать! Например, стал свидетелем преступления и скрывается от бандитов.

А теперь они его нашли.

Надо что-то делать — но что? У нее даже оружия нет! А если бы и было, что с него толку? Она даже с удочкой обращаться не умеет, а о пистолете и говорить нечего!


А что, если притвориться вооруженной? Должно сработать. Поверх рубашки, в которой спала, Жасмин надела штаны, подтянула их веревкой, которую использовала вместо пояса, и выскользнула наружу.

Ни души вокруг. Потухшие угольки костра, сковорода, которую они вчера выловили из реки. Рядом вчерашние тарелки, вымытые и аккуратно составленные стопкой.

Жасмин уже открыла рот, чтобы позвать Лайона, но вдруг услышала голоса. Два негромких мужских голоса доносились из-за кустов ниже по течению ручья. По характерным хрипловатым ноткам она различила голос Лайона. Другой был ей незнаком.

Что ж, если враг один, то им повезло. Лайон легко с ним справится.

— Жасмин, иди сюда!

Она так и застыла с открытым ртом.

— Иди сюда, шофер прибыл!

Какой еще шофер? Она осторожно обогнула куст.

Восходящее солнце залило лес мягким розовым светом. Капли росы сверкали, словно рубины, на буро-зеленом бархате ветвей. И посреди этого великолепия — двое мужчин. Один — долговязый паренек в красной рубашке. Второй — Лайон.

Лайон, обнаженный по пояс, в последних своих чистых джинсах и высоких ботинках на шнуровке. Гордый и непреклонный, с решительно вздернутым подбородком. Лайон, по лицу которого никогда не узнаешь, о чем он думает.

— Шофер? — непонимающе повторила Жасмин, уставившись на парнишку, стоящего у руля новенькой моторки ядовито-розового цвета.

— Познакомься с Хортоном. Его прислала Клемми.

— Ну да, — заговорил парень, — Клемми из мотеля. Она моя тетка. Когда вы не вернулись, она забеспокоилась и связалась по радио с шерифом. А мистер Уэбстер услышал их разговор и рассказал, где вас встретил. Вот она и прислала за вами меня. Ну что, поехали?

Минут десять, не меньше, Лайон ждал, пока к нему вернется рассудок. Издалека доносилось еле слышное жужжание моторки. Парень делал не больше полутора узлов в час — должно быть, опасался поцарапать свою новенькую игрушку о какой-нибудь торчащий из воды корень или камень.

Рассудок так и не вернулся, и Лайон понял, что дольше ждать нет смысла. Торопливо свернув лагерь и побросав в лодку самое необходимое, он оттолкнулся от берега и погреб вверх по течению. Догонять Жасмин он не собирался, но не хотел и слишком отставать.

Зачем?

Откуда ему знать, зачем? Он не хотел искать причин своего поступка.

У него кончаются припасы. Вот зачем.

Отправляясь на болото, он запасся едой на две недели. Едой на одного. А потом появилась она. Если бы не Жасмин, Лайону не было бы нужды пополнять запасы. Он привык обходиться немногим. Однажды, еще в первый год обучения, его сбросили с парашютом в непроходимых горах Колорадо с одним компасом и складным ножом. Восемь дней спустя он вышел к людям — сильно исхудавший и многому научившийся.

Лайон может жить на «подножном корме». Может по несколько дней обходиться вообще без пищи. Так что же влечет его прочь из убежища?

Поднимаясь вверх по течению ручья, Лайон пытался понять, что с ним происходит. Уже дважды он едва не дал застать себя врасплох. Он теряет бдительность — для человека его профессии это непозволительно. В его деле без риска не обойтись, но бывает риск, которого лучше избегать.

К такому виду риска относится общение с Жасмин Кленси.

Через некоторое время речка расширилась, образовав нечто вроде озерца. На берегу его стоял обычный четырехномерной мотель. У причала Лайон заметил розовую моторку Хортона.

Возле мотеля Лайон увидел две машины: одна изъеденный ржавчиной джип с местными номерами, вторая — прокатная. Прокатная стояла напротив коттеджа номер три.

Входная дверь была приоткрыта. Остановившись у крыльца, Лайон услышал шум льющейся из душа воды и женские голоса. Подойдя поближе, разобрал и слова:

— Полотенце я принесла. Вещички ваши сейчас выстираю. Вы, наверно, хотите поесть?

— Конечно! Умираю от голода! И, Клемми… спасибо вам.

Судя по голосу, не слишком-то она рада своему возвращению на большую землю. Что ж, Лайон готов увезти ее обратно. Ей стоит только попросить.

Женщина по имени Клемми вышла на крыльцо. Заметив Лайона, подняла брови:

— Вы меня ищете? Я буду в конторке, только брошу вещи в стирку.

Жасмин принимала душ долго и с наслаждением. Уже почти неделю она не мылась по-настоящему. Ибо торопливое ополаскивание в холодной речной воде при всем желании нельзя назвать полноценным мытьем.

А когда, завернувшись в полотенце, открыла дверь — охнула и прижала сползающее полотенце к груди.

— Ты что здесь делаешь? Ты должен быть в лесу!

— На болоте, — поправил он. — Приехал за продуктами.

— Сюда? Не уверена, что здесь можно что-нибудь купить, но ты спроси у Клемми.

— В городе остался мой грузовик. Не подбросишь меня?

Жасмин закатила глаза.

— Ну, началось! Если я повезу тебя в Колумбию или где ты там оставил машину, то что ты будешь делать с лодкой? Оставишь здесь? И как же тогда доберешься до лагеря?

Вместо ответа он прислонился к стене, скрестил руки на груди и уставился на нее удивительными синими глазами, которые так мало подходили к его суровому, словно высеченному из гранита лицу. Она заметила, что он причесался. Однако так и не побрился. На героя фильма он совсем не тянул; и все же Жасмин не сомневалась: если в ее жизни должен быть герой, то это он, и только он.

Точнее, он мог бы стать ее героем, если бы по-другому сложились обстоятельства…

— Знаешь, Лайон, — заговорила она, старательно выдерживая равнодушно-беззаботный тон светской беседы, — ты ведь так и не рассказал, кто ты такой, чем занимаешься и что делаешь на болоте.

— Как так? Рассказал, конечно. Ищу свои корни. Разве не помнишь?

— Это мистер Уэбстер рассказал, а не ты. Разве не помнишь? — передразнила она.

Лайон пожал плечами, даже не моргнув. Интересно, подумала Жасмин, когда у него на самом деле прошла спина? В первый день он ее не обманывал, а вот потом…

— Мое имя и фамилия тебе известны.

— Опять-таки не по твоей милости, — напомнила она.

— Постоянного адреса у меня нет. Что же касается работы, в данный момент я безработный.

— Не верю.

Он вздернул бровь.

— Твое право. Я не лгу.

Жасмин не стала спорить. Что толку? Все мужчины ей лгали. И ее отец. И Эрик. Словами, делами, умолчаниями — врали все.

Лайон врет и тем, и другим, и третьим способом. Врет и тут же нагло отпирается. Мало того ему все равно, раскусит она его ложь или нет.

— Ладно, я отвезу тебя. Но обратно в мотель возвращаться не буду.

— Если у меня будет грузовик, — ответил он терпеливо, словно увещевал очень маленького и очень глупого ребенка, — обратно я доберусь и без посторонней помощи.

Это разъяснение стало последней каплей.

С самого утра, когда Жасмин проснулась в объятиях Лайона и услышала загадочное жужжание, события развивались слишком быстро и у нее не было времени подумать.

Но теперь она вдруг почувствовала, что больше так не может. Ну почему у нее все наперекосяк? Почему она такая неудачница? Почему не понимает самых простых вещей? Почему вечно вляпывается в какие-то идиотские истории? И так — всегда, за что бы она ни взялась! Всю жизнь! Всю жизнь!

И с чего она взяла, что теперь все изменится?

Ее глаза заволокла радужная пелена, и по щекам хлынули слезы. Жасмин охнула и прижала к глазам угол полотенца.

Скрипнули деревянные доски пола, и послышался деликатный щелчок закрываемой двери. Это окончательно подкосило ее. Она зарыдала в голос, всхлипывая и захлебываясь слезами, словно двухлетний ребенок.

Лайон сел в кресло, осторожно усадил ее к себе на колени и принялся ласково поглаживать ее по обнаженной спине — полотенце у Клемми оказалось короткое, на все тело его не хватило.

— Ну, не надо, не надо, — бормотал он, и Жасмин подумала, что ему, наверное, никогда еще не приходилось утешать плачущую женщину.

— Все хорошо, — успокоила она человека, который пытался успокоить ее. — Я тебе рубашку намочила…

— Ничего страшного, ее давно пора стирать.

— Попрошу Клемми, чтобы выстирала ее вместе с моими вещами.

Она выдавила из себя смешок.

Лайон спустил ее с колен, а в следующий миг, сами не понимая как, оба они оказались на кровати. Жасмин по-прежнему обеими руками прижимала к себе полотенце. Лайон провел рукой по ее едва прикрытому полотенцем бедру.

— У тебя мурашки по коже.

— Холодно.

— А что ты думала? На дворе февраль. Оба они готовы были говорить что угодно только не то, что просилось на язык. Жасмин потянулась за одеялом.

— Скоро март. Уже почти весна.

— Ты спрашивала, чем я занимаюсь. Работаю на федеральное правительство.

— Кем? Почтальоном? Сборщиком налогов?

— Разбираюсь с разными неприятностями.

— Вот как? И с чем ты разбираешься на болоте?

— Жасмин, тебе незачем знать все неприглядные подробности моей работы, — ответил он, натягивая на нее одеяло.

Вот так. «Незачем». Иными словами: «Валика ты отсюда!»

— Понимаю, — отвернулась она. — Спасибо, что напомнил, где мое место.

Лайон сжал кулаки. Жасмин почувствовала, как напряглись его мускулы, и уже хотела напомнить, чтобы он не забывал о спине.

— Черт побери. Жасмин! Я не собираюсь ставить тебя на место! Просто хочу объяснить, почему у наших… нашего… ну, в общем, почему у всего этого нет никакого будущего.

— Хорошо. Не надо ничего объяснять. Я все понимаю.

Лайон застонал и крепко сжал ее плечи, как будто хотел встряхнуть как следует.

На самом деле ему хотелось совсем иного. Любить ее до умопомрачения. Просто лежать рядом и слушать, наблюдать за прихотливой сменой выражений на милом лице, вслушиваться в переливы выразительного грудного голоса. И пусть она говорит о любой ерунде.

— Ты хочешь одеваться и ехать в город? — пробормотала Жасмин.

— Не особенно. А ты?

— Тоже не особенно.

Глаза Жасмин, ее голос яснее ясного говорят о том, что она успела к нему привязаться. А он не может позволить себе привязанностей. Особенно теперь, когда его карьера, а возможно, и жизнь, висит на волоске.

— Жасмин, ты уверена, что этого хочешь? хрипло спросил он.

Лицо ее озарилось счастьем.

— Да. Да!

Если бы она ответила «нет», Лайон подавил бы свое влечение. Не так уж это сложно. В конце концов, от этого еще никто не умирал.

Но она ответила «да», и на мгновение он растерялся в вихре новых, незнакомых чувств. Были среди них и нежность, и желание защитить, и еще что-то не поддающееся определению, — что-то такое, чего он не испытывал никогда в жизни.

К счастью, эти непонятные переживания мгновенно растаяли, сметенные иным, более сильным чувством. Дрожа от противоречивых желаний — одна половина его души требовала как можно скорее утолить страсть, другая — растянуть удовольствие, — он впился губами в ее губы.

Наконец он поднял голову, чтобы взглянуть на ее припухший рот и потемневшие от страсти глаза. Едва сознавая переполняющее его первобытное мужское торжество, снова припал к ее губам в долгом, жадном поцелуе. В какой-то миг, когда к нему на мгновение вернулся рассудок, он удивился, почему никогда раньше не понимал, что любовь начинается с поцелуев.

Потому что никогда до сих пор он не занимался любовью. Секс — одно, а это…

Это — совсем другое.

Теперь, когда стало слишком поздно, он наконец-то понял разницу между сексом и любовью.

Глава 10

Обоняние, как и все остальные чувства, у Лайона было развито и натренировано. Он умел различать самые мелкие оттенки запахов. Сейчас, например, от Жасмин исходил аромат мыла, зубной пасты, абрикосового шампуня и самой Жасмин. Чертовски соблазнительная смесь. А в прошлый раз, когда они занимались любовью, от нее пахло антикомариным репеллентом, кофе, дымом костра и самой Жасмин. Как видно, она прекрасна в любых сочетаниях.

Лайон никогда не поддавался на женские уловки. Оставался равнодушен и к изысканному макияжу, и к духам, призванным возбуждать в мужчине желание. А теперь с удивлением узнал, что уязвим перед чарами женщины, которая не пользуется ни духами, ни косметикой, женщины, у которой в запасе нет ни единой уловки, которая вряд ли понимает даже, что это такое.

На мгновение он задумался о том, нет ли у Клемми в конторке запаса презервативов. Один раз без предохранения — рискованная игра. Не предохраняться два раза подряд — значит напрашиваться на неприятности. А неприятности такого сорта Жасмин ни к чему. Тем более с мужчиной, из которого не выйдет ни приличного мужа, ни мало-мальски сносного отца.

До сих пор Лайон гордился своим самообладанием. Он проделал долгий путь: от пятнадцатилетнего мальчишки, бездомного, безработного, изнемогающего в борьбе с собственными гормонами, до взрослого человека, разумного, трезвомыслящего, просчитывающего каждый свой шаг. Он не рисковал без нужды. Спиной чувствовал опасность и умел вовремя отпрыгнуть или распластаться на земле. До сих пор.

Опасность подкралась незаметно, с той стороны, откуда он и ожидать не мог. Если и были у Лайона какие-то предпочтения в сексуальной сфере, то Жасмин под его стандарты явно не подходила.

Она вошла в его жизнь со своим секретным оружием. С нежной улыбкой. С взлохмаченной каштановой гривой. С телом, как…

А что, собственно, такого особенного в ее теле? Высокая, худая, угловатая. Как говорится, подержаться не за что. А гибкость стана, легкость движений, стремительная энергия походки — разве может все это заменить приятные округлости?

Груди у нее, можно сказать, вообще нет. Лифчика Жасмин не носит — он ей попросту не нужен. Почему же Лайон не отрывает от нее взгляда, спрашивая себя, вздрогнет ли она под его взором, натянется ли рубашка, обрисовывая контуры маленьких сосков?

Скользнув рукой между их телами, Лайон накрыл ее грудь ладонью.

— Я хочу взглянуть на тебя как следует, — прошептал он. — Но вот в чем беда: для этого придется тебя отпустить. А совсем не хочется.

Она смотрела на него, не говоря ни слова. Аромат возбуждения, усиленный жаром двух тел, смешивался с запахами абрикоса, мыла и костра.

Лайон застонал. И снова прильнул к ее губам, в то же время дразня пальцами набухший сосок. Жасмин прерывисто вздохнула и, изогнувшись, начала расстегивать на нем рубашку. Лайон повел плечами — рубашка упала на пол.

Руки ее скользнули ниже, и у Лайона захватило дыхание.

Жасмин провела ладонями по его груди. Обвела пальцем шрам под ребрами. А затем…

Всякие остатки рационального мышления тотчас исчезли. Не отрываясь от ее губ, Лайон перевернулся на спину и усадил Жасмин на себя.

— О господи! — прошептала она, поднимая голову, чтобы взглянуть на него. Краска залила ее щеки, карие глаза сияли особым блеском.

Выгнув спину, Лайон вновь завладел ее ртом: от этой игры по всему телу словно пробегали электрические разряды. Вскоре Жасмин задышала часто и тяжело, и из груди ее вырвался такой чувственный стон, что Лайон едва не сдался раньше времени.

Любовь их была столь бурной и страстной, что, когда наконец они рухнули на постель, утомленные и счастливые, Лайон готов был поклясться, что в теле его не осталось ни единой твердой косточки.

Жасмин неохотно возвращалась к реальности. «Неужели все это в последний раз?» Почудилось ли ей, или вправду кто-то из двоих произнес эти слова?

То, что было между ними, окончено — окончено здесь и сейчас, и оба это знают.

Жасмин сморщила лицо, словно готовилась заплакать, но не заплакала. Горечь неизбежного будущего смешалась в ее душе с блаженством краткого настоящего. Быть может, настанет день, когда горечь утихнет, — останутся лишь прекрасные воспоминания. А может быть, и нет.

Жасмин снова пошла в душ. Лайон спал, раскинувшись на кровати. По крайней мере, Жасмин показалось, что он уснул. Он, несомненно, нуждался в отдыхе, однако с Лайоном ни в чем нельзя быть уверенной. Он не похож ни на одного из знакомых ей мужчин.

И сколько бы она ни прожила, второго такого не встретит. Нелегко, очень нелегко будет ей забыть Лайона. Бог знает, удастся ли вообще.

Жасмин не могла сказать даже, хочет ли его забыть. Может быть, разбитое сердце все же лучше сердца опустевшего?

— Твоя очередь, — окликнула Жасмин Лайона несколько минут спустя. Она полностью оделась, но под его взглядом по-прежнему ощущала себя обнаженной.

Лайон открыл свои удивительные аквамариновые глаза и уставился в потолок.

— Если бы я знал, что придется принимать душ, захватил бы с собой смену одежды.

— Я одалживала одежду у тебя. Так что, если хочешь воспользоваться моей, милости прошу.

— Ну да, сейчас!

Он улыбнулся в ответ на ее шутку. Не рекламной ухмылкой во весь рот — нет, той неброской улыбкой, что начинается с теплого света в глазах, отражается в легком прищуре, чуть трогает уголки губ и растворяется, оставив после себя ощущение чего-то хрупкого, почти невесомого.

— Мне нужно позвонить в аэропорт, узнать насчет билетов. Потом схожу к Клемми, посмотрю, высохли ли мои вещи. А потом, если ты готов, можно будет ехать.

— Мне тоже надо кое с кем связаться.

— Хочешь звонить первым?

— Нет, спасибо, я по сотовому.

Сотовую связь труднее подслушать. Лайон не сомневался, что давно уже оторвался от слежки, но все же рисковать без нужды не стоило.

Нимало не стесняясь своей наготы, Лайон скатился с кровати, достал мобильник и бросил выразительный взгляд на Жасмин. Та поспешила к дверям.

— Пойду взгляну, как там моя одежда. Лайон кивнул, набирая номер. Мэдден оставил ему несколько секретных номеров; вся связь шла через автоответчики. Однако не успел Лайон прослушать сообщение, как от дверей послышался грохот и чертыхания Жасмин.

— Что такое? — В долю секунды он оказался у двери с пистолетом в руках.

— Обед. Клемми принесла поднос и оставила на полу, а я едва на него не наступила.

Лайон хмуро воззрился на поднос, на котором стоял пузатый белый кувшин, накрытый блюдечком, такая же чашка, накрытая крышкой от соусницы, тарелка, накрытая салфеткой, а также лежали алюминиевые ложка, нож и вилка.

— Не понимаю, — медленно проговорила Жасмин, — почему она все оставила снаружи.

Молчание Лайона было красноречивее слов. Жасмин растерянно огляделась. Лайон мог с точностью до секунды сказать, когда к ней пришло осознание, — жгучая краска залила ее щеки.

— О боже мой! — пробормотала она и пулей вылетела за дверь.

Лайон поднял поднос и внес его в комнату. Достал из-под салфетки бутерброд с маслом и впился в него крепкими зубами. Ему смертельно хотелось есть. А потом — под душ. И еще хорошо бы узнать, по-прежнему ли он на прицеле, и если нет, то почему.

Но что толку желать, если не можешь удовлетворить свои желания?

Весна совсем было одолела зиму, но сегодня с утра холод вновь взял верх. Жасмин поежилась: за годы, проведенные в Калифорнии, она успела отвыкнуть от таких капризов погоды.

Клемми не стала ходить вокруг да около.

— Он надолго у нас останется?

— Н-нет, он… мы оба сейчас уезжаем. Если я должна вам дополнительную плату, я заплачу…

— Не стоит. Знай я, что у вас гость, принесла бы два подноса.

В стопке чистой одежды Жасмин нашла свои вещи.

— Буду очень признательна, — сказала, — если вы составите счет. Мне нужно позвонить в аэропорт в Гринвилле, но у меня телефонная карточка. Не забудьте поставить в счет стирку и еду. Ах да, и еще лосьон.

— Да бросьте! Быстро прошло, правда? Повезло вам. Бывает, что следы от ядовитого плюща остаются на всю жизнь.

В дверях Жасмин столкнулась с двумя мужчинами, по виду охотниками. По дороге в контору она видела их на пристани; они любовались ярко-розовой моторкой Хортона.

Лайон мылся в душе. Дверь душевой была приоткрыта, но не больше чем на шесть дюймов все равно что ничего. Одежду свою он аккуратно повесил на стул, но кобуры Жасмин не заметила. Неужели этот человек и душ принимает с оружием в руках?

— Ты совсем не оставила мне горячей воды! упрекнул он.

— Извини. Как ты узнал, что это я?

— А кто еще пользуется твоим душем?

Жасмин не это имела в виду. Она хотела спросить, как он узнал, что это она вернулась, а не Клемми пришла за тарелками.

Но тут же заметила, что в приоткрытой застекленной двери в душевую отражается входная дверь. Лайон видит каждого, кто входит в номер, сам оставаясь невидимым. Жасмин зябко поежилась. Кто же он все-таки такой, Дэниел Лайон Лоулисс? Что она о нем знает?

Ничего.

Разве можно любить человека, о котором ничего не знаешь?

Рассудок твердил: нельзя. Но сердце пело иную песню. Оно шептало, что для любви не обязательно знать — гораздо важнее чувствовать. За мрачной внешностью Лайона скрывался человек сильный, внутренне цельный, с неожиданно светлым чувством юмора. Очень одинокий. Жасмин понимала — он что-то ищет в жизни. Возможно, то же, что и она. Может быть, вместе им удастся найти…

Боже правый, Кленси, когда же ты наконец соберешь вещи и вернешься в реальный мир?!

Из мотеля они поехали на север. Он уступил Жасмин место за рулем. Знак доверия, не правда ли? Она хорошо помнила, как ее мать жаловалась на отца — тот не пускал ее за руль ни под каким видом, даже когда напивался, а это случалось все чаще и чаще.

— Тебе придется сделать крюк, — сказал ей Лайон. — Если бы ты поехала прямо на юг, могла бы выехать на дорогу 264 и добраться до аэропорта быстрее.

— Я же сказала, я тебя подвезу.

— Спасибо.

Беседа двух вежливых незнакомцев. Разве так должны разговаривать мужчина и женщина, которые провели несколько дней в одной палатке, спали вместе, занимались любовью, делились надеждами, мечтами и детскими воспоминаниями?

Точнее, делилась одна Жасмин. Он слушал — и на том спасибо.

«Реальный мир», в который она толком не успела вернуться, уже стоял у нее комом в горле. Как хотела бы она убежать в страну грез и никогда не просыпаться!

— В аэропорту сказали, если я подъеду к трем, то успею на сегодняшний рейс до Лос-Анджелеса. Всего с тремя остановками и четырьмя заправками.

Лайон что-то проворчал в ответ.

— Не понимаю, что творится с погодой! Хорошо хоть заморозки не наступили.

На эту реплику он не ответил даже ворчанием. Проезжая мимо туристического центра, Лайон указал Жасмин на здание и повторил, что здесь она найдет много интересных для себя материалов, а потом покосился на нее и добавил:

— Есть хочешь?

— Еще бы, у меня со вчерашнего дня ни крошки не было во рту.

— Недалеко отсюда есть кафе. Зайдем, перехватим по бургеру.

Припарковавшись, они вошли в кафе. Это местечко не отличалось обилием посетителей. Четыре столика и три кабинки пустовали, не было никого и возле стойки. На зеркале, словно перенесенном сюда из какого-нибудь салуна на Диком Западе, красовалось сегодняшнее меню, написанное цветным мелом. Жасмин выбирала между бобовым супом и барбекю, когда отворилась дверь и в кафе вошли двое.

Двое охотников, которых она видела в мотеле. Лайон не шевельнул ни единым мускулом, но Жасмин поняла, что он тоже их заметил и узнал. Возможно, даже рассмотрел, какого цвета у них носки. От его аквамариновых глаз ничто не ускользает.

— Мне барбе… — начала Жасмин, но Лайон ее перебил:

— Пару кофе и пакетик чипсов. С собой. Мгновенно забыв об охотниках. Жасмин обожгла его сердитым взглядом.

— Милая, мы ведь не хотим опоздать на самолет?

Что-то в его интонации подсказало ей, что спорить не стоит. Однако скрывать свой гнев она не собиралась. Бородатый хозяин кафе поставил на стойку два стакана кофе. Жасмин схватила оба и, развернувшись, чеканным шагом вышла на улицу. Лайон с пакетиком в руках следовал за ней. На тех двоих он и не взглянул.

Едва за ними закрылась дверь. Жасмин повернулась к нему.

— Не сочти за труд, объясни, что случилось! Лайон сжал ее локоть с такой силой, что, будь стаканы без крышечек, она бы выплеснула кофе себе на руку, и молча повел к машине. Жасмин снова открыла рот, но, бросив взгляд на его напряженное лицо, сочла за лучшее промолчать.

Теперь машину вел он. Не было сказано ни слова, и все же Жасмин чувствовала, что атмосфера пугающе изменилась. И не из-за нее. Она ничего дурного не сказала и не сделала — просто оказалась не в то время не в том месте, впуталась в непонятные игры Лайона, вот и накликала беду на свою голову.

Машин на дороге было немного. Жасмин сразу заметила темно-синий спортивный автомобиль, который вырулил со стоянки и последовал за ними. Раньше они ехали на восток, теперь двинулись на запад.

— Я думала, мы едем за твоим грузовиком.

— У нас изменились планы.

— Может быть, все-таки объяснишь, что происходит? Это как-то связано с теми двумя охотниками?

Лайон молчал очень долго. Взгляд его скользил от дороги к зеркалу заднего вида и обратно. Жасмин кусала губы: страх в ней боролся с гневом.

— У многих ли охотников ты видела золотую серьгу в ухе?

— Что?

— Часто ли встречала охотников, которые носят на руке часы стоимостью в две штуки баксов?

— Как ты успел все это рассмотреть?

Лайон смерил ее коротким раздраженным взглядом и не ответил.

Жасмин расширила глаза, ей вдруг стало трудно дышать. Лайон протянул руку и погладил ее по бедру, видимо рассчитывая успокоить этим жестом. Однако Жасмин не успокоилась. Она не знала, что и думать. Больше всего это похоже на похищение.

Нет! Жасмин очень мало знает о Лайоне, но в одном уверена — он никогда не причинит ей вреда. По крайней мере, сознательно.

— Значит, они не настоящие охотники? — прошептала она.

— Правильно.

— Зачем же они так вырядились?

— Маскировка. Охотников в здешних местах полно, на них никто не обращает внимания.

— Однако ты заметил, что эти двое — ряженые? Лайон пожал плечами. Помолчав несколько секунд, Жасмин заговорила сама. Она быстро училась.

— На них все новенькое, с иголочки. И, как ты сказал, украшения. Кто станет лезть в болото с дорогими часами на руке, когда можно купить дешевые?

— Молодец.

— Это все? Или есть еще какие-то признаки, по которым ты их вычислил?

На этот раз Лайон молчал очень долго. Жасмин думала, что не дождется ответа. В груди у нее тошнотворным узлом скручивался страх. Лайон казался спокойным и расслабленным, однако машину он гнал со скоростью почти восемьдесят миль, и резкая линия плотно сжатого рта говорила, что не поздоровится тому, кто попробует встать у него на пути.

— Может быть, то, как внимательно они оглядели нашу машину, прежде чем войти. Может быть, то, как они рассматривали нас украдкой в зеркале. Может быть, то, что сегодня мы встречаемся с ними уже дважды. Может быть, то, что они держатся ровно в четверти мили позади — не ближе, не дальше. Не пытаются нас догнать, но и не упускают из виду.

Жасмин казалось, что это сон. Очень дурной сон. Ярко светило солнце. По обеим сторонам дороги весело желтели первые цветы. Какой-то старик разжигал костерок на краю свежевспаханного поля. Везде царили мир и покой.

Как в кино, подумала Жасмин. И кажется, впервые в жизни эта мысль ей не понравилась.

На подъезде к Плимуту транспортный поток увеличился. Повинуясь правилам, Лайон сбросил скорость до семи миль в час. Он проехал мимо двух закусочных, остановился перед третьей и, опустив стекло, заказал два бургера, два кофе и две порции жареного цыпленка.

— Тебе не нужно зайти внутрь? Жасмин покачала головой.

— А что… они? — спросила она тревожным полушепотом, мотнув головой в сторону заднего окна.

— Тоже остановились там же. Скоро нас нагонят.

— О господи! — прошептала Жасмин. — Что же нам делать? Найти полицейский участок?

Позвать на помощь?

Лайон развернул дорожную карту, быстро взглянул на нее, что-то подсчитал в уме и убрал карту. Все — без единого слова.

— Ешь. Когда выберемся из города, разверни мою порцию и дай мне разок откусить, хорошо?

Цыплят подсоли. А кофе не давай, я не хочу обжечься.

Бросив на нее быстрый взгляд, он добавил:

— Пожалуйста.

Они давно покинули город, пронеслись мимо многих миль распаханной земли, проехали несколько деревушек и пересекли пару разбитых проселочных дорог, когда Лайон заговорил снова. Спортивный автомобиль по-прежнему следовал за ними, сохраняя ту же дистанцию.

— Я отвезу тебя в аэропорт и посажу в самолет. Когда прилетишь домой, позвонишь по номеру, который я тебе дам. Меня там не будет — просто оставишь сообщение. Мне нужно знать, что ты дома и в безопасности.

Глава 11

Пока самолет не поднялся в воздух, Жасмин не позволяла себе вспоминать о торопливых минутах прощания.

Аэродром был маленький, захолустный. Несколько пассажиров маялись в зале ожидания. Возвращение прокатного автомобиля Лайон взял на себя, она же направилась к окошечку продажи билетов, где кассир долго и недоверчиво сличал ее лицо с фотографией на идентификационной карточке.

Она понимала, почему возбуждает подозрение. Что может подумать честный человек о женщине, которая переминается с ноги на ногу и то и дело оглядывается через плечо? Жасмин не могла выкинуть из головы ту странную парочку. Где они? Ждут снаружи? Что намерен делать Лайон? Неужели собирается возвращаться в Колумбию, или где он там оставил грузовик?

Дрожащей рукой схватив билет, Жасмин поспешила к окну, выходящему на стоянку. Они были там — дожидались, прислонившись к замызганному синему капоту.

Жасмин уже с ума сходила от тревоги, когда появился Лайон. Протянув ей сложенную квитанцию, повел ее прочь от окна.

— Какой выход тебе нужен?

— Выход? Лайон, послушай, они там. Ждут нас. Тебе нужно обратиться за помощью. Нужно…

— Ш-ш-ш. Тише. Теперь послушай меня. «Продолжается посадка на рейс…» — прохрипел громкоговоритель.

— Я не могу улететь и оставить тебя в опасности!

— Выслушай меня. Жасмин. Сейчас ты сядешь в самолет. Первое, что ты сделаешь, когда вернешься домой, — позвонишь по номеру, который я тебе дал, и оставишь сообщение, что добралась благополучно. Поняла?

Жасмин кивнула, тяжело сглотнув.

— Умница. А потом, через неделю… или сколько тебе там понадобится, чтобы убедиться, что все в порядке… я имею в виду…

— Убедиться, что у меня не будет ребенка?

— У нас не будет ребенка, — поправил он, неотрывно глядя ей в глаза. — Ты позвонишь еще раз. Обещаешь?

— Ты будешь там? По этому телефону?

Он поколебался — и по этому колебанию она поняла ответ.

«Заканчивается посадка на рейс 1332 в Атланту», — объявил жестяной голос из динамика.

Жасмин почувствовала, как кровь прилила к ее лицу. Защипало в глазах. Гордо вздернув подбородок, она произнесла:

— На твоем месте я бы подошла к первому же полицейскому и…

— Да, да, конечно. Тебе надо идти, милая, опоздаешь на самолет. Со мной все будет хорошо. Я знаю, кто такие эти парни и что им нужно. Все будет хорошо. Поверь мне.

Лицо его расплылось у нее перед глазами. Он сжал ее плечи, обжег быстрым, яростным поцелуем, а затем развернул ее и подтолкнул к выходу. Когда Жасмин нашла в себе силы обернуться, Лайон уже исчез.

С утра в понедельник Жасмин вновь приступила к работе в универмаге «Марсель». В десять утра она сделала перерыв, чтобы позвонить своему агенту и сообщить, что она снова в городе и свободна.

Впрочем, это она сделала больше по старой привычке. Настало время распрощаться с неудавшейся актерской карьерой. Издержки астрономически велики, а результата никакого. Пора расстаться с детской мечтой и окунуться в реальность.

На компьютер — даже подержанный — у Жасмин не было денег, так что она взяла напрокат портативную пишущую машинку.

Весь день Жасмин провела, строя планы на будущее: куда «толкнет» свой первый очерк, где попробует зацепиться, за какую тему возьмется в следующий раз. Лучше всего, думала она, пристроиться на постоянную работу в какое-нибудь небольшое еженедельное издание. Она найдет себе более скромное жилье, тогда денег хватит и на ребенка…

Но последняя мечта бесславно погибла на следующий же день. Жасмин обнаружила, что не беременна. Следовало бы этому радоваться. Карьера ее пока под вопросом, а того, что она сейчас зарабатывает, едва хватает на жизнь ей одной. Жасмин знала, что должна радоваться. И все же проплакала до поздней ночи.

Через три дня она позвонила по телефону, оставленному Лайоном. Автоответчик включился не сразу, после целой серии загадочных гудков и щелчков.

— Это Жасмин. Можешь не беспокоиться, — коротко произнесла она и повесила трубку.

Немало дней прошло, дней, наполненных нелегким, но увлекательным трудом. Наконец, воскресным утром в начале апреля. Жасмин вставила в машинку новую ленту и села печатать чистовик. К трем часам пополудни она остановилась, чтобы размять ноющие пальцы, полюбоваться растущей стопкой листов и перечитать, что получилось.

Получилось хорошо. Не шедевр, конечно, но очень и очень неплохо. Чистая энергичная проза, много глаголов и очень немного тщательно подобранных прилагательных. А главное — ей удалось передать атмосферу. Прочтя две страницы. Жасмин словно наяву увидела перед собой немые силуэты безлистых деревьев, черную, сонную, вяло текущую воду. Ощутила аромат плодородной земли, острый запашок прелых листьев, запах ила, дыма от костра и…

Лайон! Черт побери, опять! Как ни старалась она стереть его из памяти и со страниц очерка, избавиться от его образа было невозможно. Он как живой стоял перед глазами. Лайон. Сердце и душа этого угрюмого, загадочного мира.

Без него все бессмысленно.

Жасмин не оставляла надежда, что он позвонит. Хотя бы сказать, что жив и здоров. Не может же он не помнить, как она сходила с ума от страха! Как, интересно, забыть этого негодяя, если даже не знать, жив ли он?

Да нет, знает, конечно. Если бы его убили или серьезно ранили, Жасмин бы почувствовала. Не зря же она наполовину ирландка. Как известно, все ирландцы чуть-чуть ясновидящие.

Однако, не полагаясь на ясновидение, Жасмин целые дни проводила в библиотеке, просматривая газеты восточных штатов в поисках каких-нибудь вестей.

На глаза ей попалось несколько заметок о другом Лоулиссе — родственнике или однофамильце. Возможно, том самом бизнесмене из Нью-Йорка, о котором рассказывал мистер Уэбстер.

Из газет Жасмин узнала, что этот Х.Л.Лоулисс ворочает миллионами. В последнее время в деловых кругах Нью-Йорка разнеслись слухи, что он собирается вложить все деньги в какое-то новое предприятие, куда именно — никто не знает… Дальше Жасмин читать не стала. Это явно не про Лайона. У него шансов стать миллионером не больше, чем у нее — сыграть главную роль в блок-бастере и получить «Оскара».

Жасмин быстро перепечатывала очерк и уже заканчивала, когда послышался звонок в дверь.

— Этого еще не хватало! Син, умоляю, только не сейчас! — простонала она, заправляя в машинку чистый лист.

Вчера Син звонила три раза, а сегодня с утра уже дважды. Ей не терпелось заглянуть к Жасмин и рассказать о медовом месяце, который, судя по всему, прошел не слишком удачно.

Их с Син дружба вынесла тяжелый удар, но, поразмыслив. Жасмин поняла: Эрик не стоит того, чтобы терять подругу. Они с Син дружат много лет — с самого приезда в Лос-Анджелес. Подруги многое пережили вместе. Пусть они разные, как небо и земля, пусть не всегда понимают друг друга — все же общего у них больше, чем различий. Одни и те же надежды, мечты. Одни и те же разочарования.

И Эрик.

Можно было, конечно, отключить телефон, но ведь оставался один шанс из миллиона, что позвонит Лайон…

Тяжело вздохнув, Жасмин провела рукой по волосам и потянулась. Слишком долго она просидела на жестком стуле с неудобной спинкой. Пожалуй, стоит подложить подушку, сделать себе бутерброд с арахисовым маслом и заняться гимнастикой, попутно выслушивая жалобы Син на дорогого муженька.

— Привет! — поздоровалась она, распахивая дверь. — Ты уже обедала? Я как раз собираюсь съесть бутерброд с арахисовым маслом, хочешь?..

Лайон.

Жасмин застыла на пороге, беспомощно хлопая глазами и открывая и закрывая рот, словно рыба, выброшенная на песок. Она отчаянно пыталась придумать какую-нибудь умную — или хотя бы не слишком глупую — приветственную реплику, но, как назло, ничего не шло на ум.

— Может быть, пригласишь меня войти?

— Я… ах да… заходи, пожалуйста.

Она отступила от двери, не сводя глаз с чисто выбритого, хорошо одетого человека, стоящего перед ней.

Он подстригся. И в волосах блестели седые нити, которых Жасмин не помнила. На нем были тщательно отглаженные брюки цвета хаки, черная тенниска и твидовый пиджак от Харриса, отлично сидящий на широкоплечей мускулистой фигуре.

Жасмин скользнула взглядом по его талии, и Лайон шутливо поднял руки вверх.

— Я не вооружен.

— Я не… Лайон, как ты здесь оказался?

— У нас с тобой осталось незаконченное дело, помнишь? Я приехал, чтобы расставить все по своим местам.

Боже правый, только-только она начала о нем забывать… Нет, «забывать» — слишком сильно сказано. Только-только его образ начал бледнеть и отодвигаться в дальний угол сознания, где, словно тюки на складе, хранятся любимые детские сказки и старые фильмы со счастливым концом…

— Если бы я знала, что ты в городе, то…

— То что? Сбежала бы? Не открыла мне дверь? Отключила телефон?

— Прекрати! — Неосознанным защитным жестом она скрестила руки на груди. — Да, может быть. Или поставила бы автоответчик.

Она пыталась угадать его намерения — по выражению лица, может быть, по торопливости или неуверенности в движениях. Но двигался он легко и уверенно, как всегда. А на лице читалась смесь тревоги и надежды.

Если кому-то здесь и есть на что надеяться, то только ей. И что означает тревога? Что его беспокоит?

Лайон вошел, окидывая комнату цепким взглядом и по привычке сортируя информацию. Сердце его сжалось от предчувствия новой ошибки. Здесь ему делать нечего. Квартирка у Жасмин очень скромная, но пол покрыт ковром, на стенах висят картины, на подоконнике зеленеют цветы. Это не просто квартира — это дом. Ее дом.

Она была в белых лосинах и футболке в цветочек, босиком. Никаких украшений, за ухо заткнут карандаш. Сперва ему показалось, что Жасмин нарумянена: красные пятна у нее на щеках полыхают, словно те чудные деревья, что он видел по дороге из аэропорта, — безлистые, покрытые ярко-алыми цветами.

— Ты выглядишь совсем… по-другому.

— Ты тоже.

Она не села и не пригласила его присаживаться. Так они и стояли, опасливо глядя друг на друга, словно два сторожевых пса, встретившихся на нейтральной территории.

— Я как раз собиралась сделать себе бутерброд с арахисовым маслом. Хочешь?

— Как, ты разлюбила чили? У Жасмин отчаянно защипало глаза. Это конец. Еще полминуты — и она разревется как маленькая. Со всей силы она толкнула его в грудь.

— Эй, ты что делаешь? За что?

— М-м-мог бы, по крайней мере, сообщить, что с тобой все в порядке, — срывающимся голосом воскликнула она.

— Разумеется. А чем, по-твоему, я сейчас занимаюсь? — Взяв за руку, он усадил ее на белую кушетку.

— И чем ты занимаешься? — всхлипнула она. Лайон протянул ей носовой платок, и Жасмин покорно вытерла глаза. Только сейчас он понял, что никакой косметики на ней нет. Ни теней, ни румян, ни губной помады. Этот огненный румянец, которым при виде Лайона вспыхнули ее щеки, — естественный.

Встав на одно колено перед кушеткой, он, не отрывая глаз, смотрел, как Жасмин пытается овладеть своими чувствами.

Она сильно изменилась, спору нет, но перед ним все та же Жасмин. По-прежнему она не умеет притворяться: нежная, легко краснеющая, как у всех рыжеволосых, кожа выдает любую смену настроения. И глаза у нее все такие же огромные и прекрасные, как ему помнится. Только теперь они красны от слез…

— Ты уверена? — спросил он.

— В чем?

— Что у нас не будет ребенка? Жасмин раскрыла глаза еще шире.

— У тебя ребенка не было бы в любом случае. Он был бы мой и только мой. Но его не будет. Я ведь уже говорила. Позвонила и оставила сообщение. Кстати, тебе надо сменить автоответчик, он так шипит, скрипит и щелкает, и… Лайон, зачем ты приехал?

Ну вот. Дольше тянуть нельзя.

— Хочу знать, не ошибся ли я.

— В чем?

— В том, что прочел в твоих глазах. Там, в мотеле. А потом на аэродроме. И еще раньше, на болоте, тоже, — Не понимаю, о чем ты говоришь.

— А мне кажется, прекрасно понимаешь. Он стоял совсем рядом, но не прикасался к ней — это было не нужно. Он и так видел, что не ошибается.

— Жасмин, ты отлично знаешь, зачем я здесь. Более того, думаю, ты ждала меня. Если это не так, скажи — и я уйду. Просто скажи, что не хочешь меня видеть, и…

— Лайон!

Казалось, сам воздух сгустился между ними. Лайон не знал, что сказать. Слова, которые вертелись у него на языке, он боялся вымолвить — и потому не произносил ничего.

— Хватит болтать, Лайон. Лучше поцелуй меня.

Несколько часов спустя Жасмин вновь включила телефон и зажгла в комнате свет. Лайон уже принял душ, повесил свою одежду в шкаф и застелил постель. Для человека, привыкшего жить в одиночку и где придется, он оказался удивительно аккуратен.

— Как твоя актерская карьера? — спросил он сразу после… ну, словом, после всего.

— Я — не актриса, а писательница, — ответила она. — Я дала голливудским продюсерам возможность меня открыть — они не воспользовались. Что ж, Голливуд проиграл, а издательский мир выиграл.

Он вошел в крохотную кухоньку и обнял ее сзади. Жасмин склонила голову ему на плечо.

— Хочешь яичницу или омлет с авокадо?

— Удиви меня.

Сегодня Жасмин его уже удивила. Даже теперь, когда все решилось, она удивлялась сама себе: как отважилась на такое смелое предложение?

Жасмин не успела объяснить все резоны, по которым они должны жить вместе, не успела привести все неопровержимые доводы, как Лайон уже дал ответ.

— Конечно, черт возьми! — воскликнул он, а потом:

— Да, милая, сейчас же, сегодня, пока ты не передумала!

Как будто она могла передумать!

— Послушай, я ведь так и не знаю, чем ты занимаешься. «Работаешь на правительство» — и все. Это значит, что нам придется жить в Вашингтоне? Конечно, писать я могу где угодно, но в Вашингтоне совсем нет зелени, а я так люблю природу…

— А как насчет Виргинии? Там находится сердце Великих болот. Я там никогда не был, так что мы сможем погрузиться в таинственный болотный мир вместе…

— Вернемся лучше к первому вопросу. Чем ты занимаешься? Случайно не большой политикой? Мне не придется общаться с журналистами и блистать на официальных приемах?

— Боже, надеюсь, что нет! А что, если нам с тобой поселиться в деревне? Ты сможешь писать, сколько хочешь, а по выходным мы будем устраивать пикники в лесу… Да, я согласен на омлет.

— Какой еще омлет? — со смехом воскликнула Жасмин. — Лайон, да у тебя в мозгах каша еще похуже моей! Я с детства была растяпой, но ты… — Она оборвала себя, тряхнув головой. — Нет, хватит! Больше я не стану ругать и принижать себя! Так как же с ответом на первый вопрос? Кто ты почтовый служащий, бюрократ или кто-то еще?

Выдвинув стул из-за крошечного стола, Лайон уселся на него верхом, скрестил руки на спинке и следил взглядом за тем, как Жасмин передвигается по кухне.

— Пожалуй, подпадаю под определение бюрократа. Хотя работа за письменным столом для меня в новинку. Что же до того, кем я был раньше, — что тебе сказать? Я работал там, где хвастаться успехами запрещено, а любую твою неудачу журналисты подхватывают и раздувают до небес. Хотя неудачи постигают нас совсем не так часто, как им бы хотелось.

— А кто те люди, что следили за нами?

— Коллеги из конкурирующей фирмы, — коротко объяснил он.

Жасмин обернулась и уставилась на него. В каждой руке у нее было по яйцу.

— Так кто же ты такой? Секретный агент?

Шпион?

Лайон рассмеялся.

— Ну, я бы не стал себя так называть… Скажем просто: тем, что я делал раньше, я больше заниматься не буду. Я получил повышение.

Так оно и было. Подозрения Лайона подтвердились: начальник оперативного отдела оказался предателем. Он попал под суд, и Лайон вместе с Мэдденом выступали свидетелями на закрытом слушании. Неприятно, но что делать? Это часть работы.

На освободившееся место назначили Лайона. Ему предстоит тяжелая и ответственная работа, но больше не придется срываться с места, и поминутно рисковать жизнью он теперь не будет. А значит, появилась возможность создать то, чего так не хватало ему все эти долгие унылые годы.

Дом. Семью. Якорь в бурном житейском море.

— Лайон, повтори еще раз! — прошептала Жасмин, почувствовав, что молчание затягивается.

Лайон улыбнулся ей. За эти несколько часов он улыбался больше, чем за последние двадцать лет.

— Что я люблю тебя? Это не новость. Что хочу, чтобы ты стала матерью моего сына, получила Пулитцеровскую премию по литературе, научилась ловить рыбу, управляться с газонокосилкой и привыкла пить теплое пиво.

— Теплое пиво? Да ни за что на свете!

— Значит, на все остальное ты согласна? Вместо ответа она, смеясь, прильнула к нему.


на главную | моя полка | | Одиночество не для них |     цвет текста   цвет фона   размер шрифта   сохранить книгу

Текст книги загружен, загружаются изображения
Всего проголосовало: 1
Средний рейтинг 5.0 из 5



Оцените эту книгу