В Магаданской области март – это еще зима. Морозы, снегопады, метели – температура воздуха редко поднимается выше минус двадцати пяти градусов, север есть север. Даже в областном центре в это время года люди стараются как можно больше сидеть дома, в тепле, и выходить на улицу только по делу. Но поздним вечером дел, требующих выхода на улицу, у людей, как правило, не бывает, и поэтому дальняя окраина Магадана, застроенная двух– и трехэтажными домами барачного типа, в одиннадцать часов вечера казалась совершенно вымершей: только подгоняемая легким ветерком бежит по земле поземка, да мрачно чернеют огромные тени на сугробах.

Долгое время ничто не нарушало тишины, пока около половины двенадцатого издалека не донесся постепенно приближающийся звук работающего мотора. Вскоре показался и источник звука – старенький серый джип, неторопливо кативший по абсолютно пустынной улице между двумя рядами серых домов. Вот джип проехал перекресток, вот миновал строение, на первом этаже которого располагался круглосуточный магазин, – значит, не за добавкой мужик едет и не за закуской. Наконец, джип уменьшил скорость и остановился напротив одного из трехэтажных домов, ничем на первый взгляд не примечательного. Сидевший за рулем невысокий черноволосый мужчина с острым лицом поднял голову и пристально посмотрел на дом. Светилось только одно-единственное окошко на третьем этаже.

Водитель джипа беззвучно пошевелил губами, словно что-то прикидывая, а потом удовлетворенно кивнул, заглушил двигатель и вылез из машины. Он брезгливо поморщился, обходя обширную помойку, красовавшуюся на подступах к дому, и завернул за угол, обходя трехэтажку. Было совершенно не похоже на то, что этот человек приехал к себе домой – если бы это было так, то он наверняка постарался бы получше пристроить свою машину, а не бросать ее без малейшего присмотра на улице, где ее запросто могут угнать. Милиция в такие районы, как этот, наведывается очень редко, а угонщики везде есть.

Но вышедший из машины человек явно не боялся угонщиков. Он обогнул дом, подошел ко второму подъезду и внимательно осмотрел стоящие возле него машины. После этого он снова удовлетворенно кивнул, прикрываясь воротником пальто от ветра, зашел в подворотню, достал мобильный телефон и набрал номер.

В трубке раздался долгий гудок, потом второй, а за ним третий, прерванный на середине низким мужским голосом.

– Слушаю.

Вышедший из джипа остролицый мужчина тут же нажал отбой, в третий раз кивнул собственным мыслям и набрал номер. На этот раз ответа долго ждать не пришлось, мобильник сразу же отозвался другим голосом – резким и напряженным.

– Да?

– Все в порядке. Они там.

– Все?

– Я позвонил туда – трубку взял хозяин. А тачки гостей стоят у подъезда. Можно начинать.

– Отлично. Отбой.

Водитель джипа выключил телефон, вышел из подворотни и быстрым, но спокойным шагом пошел обратно – по направлению к своей машине. Но уезжать он, видимо, пока не собирался. Подойдя к джипу, остролицый на секунду задержался, напряженно всматриваясь в темноту, но тут же черты его лица смягчились: он явно увидел то, что ожидал. Из темноты медленно и величественно, как большая рыба из подводной пещеры, выплыл «ЗИЛ» с вертикальным подъемником-платформой над кунгом – такие машины обычно используют для замены троллейбусных проводов и ламп на фонарных столбах.

«ЗИЛ» двинулся к дому – как раз к тому месту, где было освещенное окно. Мужчина махнул рукой водителю «ЗИЛа», перешел дорогу и вошел в подъезд дома, стоящего напротив того, на который он только что обратил такое пристальное внимание. Поднявшись на второй этаж, мужчина достал из кармана пальто бинокль, миновал еще один лестничный пролет, подошел к подъездному окну, поднял бинокль к глазам и стал внимательно наблюдать за единственным светлым окном дома напротив и за «ЗИЛом», уже начавшим поднимать к нему свою платформу.

На темной лестничной клетке перед закрытой металлической дверью в напряженных позах стояли двое. Оба были одеты в камуфляжные куртки и штаны, под одеждой отчетливо просматривались очертания бронежилетов, лица скрывали черные вязаные маски типа «ночь», а на плечах висели автоматы. Из нагрудного кармана одного торчала черная антенна портативной рации. Так обычно выглядят собровцы при «зачистке» или другие спецотряды правоохранительных органов при проведении силовых операций. Впрочем, камуфлированные напоминали собровцев не только одеждой и снаряжением – их в нынешние времена может раздобыть практически кто угодно, были бы деньги и желание, – но стоящих у двери отличала еще специфическая манера поведения, свойственная бойцам спецотрядов, – хорошо заметная опытному глазу уверенность в себе. Движения их были осторожны и бесшумны, но эта осторожность напоминала осторожность кота, боящегося спугнуть мышь, они явно нисколько не опасались того, что их могут увидеть, запомнить или что им могут помешать, все их внимание было устремлено на металлическую дверь квартиры, перед которой они стояли.

Тот, что был ближе к двери, сунул руку в карман, вытащил газовый мини-баллон и кивнул напарнику. Тот поднес к баллону зажигалку и крутанул колесико. Из горелки совершенно беззвучно забила струя ровного пламени. Держащий горелку повернулся к двери и начал медленно, бесшумно и очень аккуратно резать дверь вокруг петель. Это заняло совсем немного времени – спустя пять минут работа была закончена. Теперь оставалось лишь чуть поддеть дверь ногой снизу, и она ляжет на руки ночных гостей. Все движения камуфлированных были отточенными, плавными и абсолютно бесшумными, они немного напоминали какой-то зловещий танец. Даже работающая горелка не издавала ни малейшего звука. Из-за этой полной бесшумности и плавности движений казалось, что все это происходит где-то под водой или в космосе, но уж никак не на прозаической лестничной площадке в подъезде самого обыкновенного трехэтажного дома на окраине Магадана.

Стоявший у двери выключил горелку и спрятал ее в карман. Потом кивнул своему напарнику, экономным движением передвинул автомат со спины на живот и перевел предохранитель в положение «огонь одиночными». Те же движения, словно отражение в зеркале, проделал второй камуфлированный. Они встали – один чуть справа от двери, другой – чуть слева – и застыли, словно каменные изваяния, только тот, что с рацией, постоянно поглядывал на нее – он явно ждал сигнала.

Единственное светлое окно в том доме, около которого только что началась вся эта суета, было окном кухни квартиры номер восемнадцать, и сейчас в ней за деревянным столом, покрытым клетчатой клеенкой, под тусклой лампочкой сидели три человека и мирно разговаривали, посматривая на плиту, на которой стояла металлическая кружка с закипающей водой. Кухня была большая, но довольно грязная и захламленная – раньше в этом бараке располагалась казарма конвойных войск МВД, но несколько лет назад дом перешел в собственность муниципалитета и стал жилым, а бывшие казармы стали коммунальными квартирами, в каждой из которых жили как минимум по три-четыре семьи.

Но те трое, что сидели сейчас на кухне восемнадцатой квартиры, не были соседями, решившими скоротать долгий вечер за чашкой чая или чего покрепче. Из всех троих жил здесь только один – сидевший сейчас во главе стола невысокий сухопарый мужчина лет тридцати пяти, с коротко стриженными темно-русыми волосами, острым, хищным лицом и тяжелым взглядом. Было в его облике что-то волчье, опасное.

Сидевшие с ним за одним столом гости явно чувствовали это и относились к хозяину с подчеркнутым уважением, хотя и были с ним, судя по всему, в хороших отношениях, да и сами никак не производили впечатления хлюпиков. Пальцы всех троих были густо покрыты татуировками, ясно говорившими об их богатом уголовном прошлом, а также немалом авторитете и положении в преступном мире. На столе была нехитрая еда: большая тарелка с вареной картошкой, от которой еще шел горячий пар, нарезанный крупными ломтями черный хлеб, несколько соленых огурцов и три банки дешевых рыбных консервов.

– Ешьте, пацаны, – сказал хозяин и, подавая пример гостям, придвинул к себе тарелку. – Сейчас поедим, как раз вода закипит, чифирю попьем...

– Спасибо, Колыма, – почти хором ответили ему оба сотрапезника и тоже принялись за еду.

Ели все быстро, но очень аккуратно, не оставляя ни на тарелках, ни рядом с ними ни крошки – характерная примета тех, кто недавно «откинулся» с зоны и еще не привык к вольной жизни.

Закончив есть, хозяин, которого назвали Колымой, встал со своего места и подошел к плите. Вода в стоявшей на ней кружке как раз закипела, и Колыма, голой рукой ухватив кружку за ручку, быстрым движением перенес ее на стол. Потом он шагнул к навесному шкафчику, висевшему на стене, открыл дверцу, достал оттуда пачку черного чая, вскрыл ее, высыпал все содержимое в воду, помешал ложкой, а потом накрыл кружку сверху металлической миской.

– Сейчас настоится, и чифирнем, – сказал он, снова садясь за стол.

Гости смотрели на хозяина выжидательно. Однако прошло несколько минут, и стало понятно, что первым нарушать тишину он не собирается.

– Так что у тебя за дело-то было к нам, Колыма? – спросил наконец сидевший по правую руку от хозяина низкорослый, коротко стриженный плечистый мужчина, куском черного хлеба очищая тарелку от последних крошек картошки и остатков подсолнечного масла.

– Погоди, о деле потом поговорим, – отозвался хозяин, снимая миску с кружки. Он взял мелкое сито, отцедил заварку, убрал вторяки в сторону, отхлебнул из кружки чифиря и передал ее соседу, пуская по кругу.

– Вот чифирю попьем, тогда и о деле, – продолжил хозяин. – Всему свое время. Ты лучше расскажи пока, как дела на зоне обстоят, ты ж недавно откинулся – вон даже волосы еще отрасти не успели...

– Да какие у нас там дела, дела в спецчасти, у нас делишки... – по лагерному ответил плечистый, принимая кружку и прикладываясь к ней. – А что откинулся недавно, так ты, Колыма, и сам только полгода, как от хозяина, сам все знаешь.

– Знать-то знаю, да не просто из любопытства спрашиваю. А полгода – это срок немалый, многое измениться может. Так что рассказывай. – Колыма говорил спокойно, но в его голосе слышались скрытый напор и сила – возражать ему было трудно.

Впрочем, его собеседник возражать и не пытался.

– Да что тут рассказывать? – Он пожал плечами. – Беспредел полнейший творится, и чем дальше, тем круче. Правильным ворам все труднее порядок поддерживать – отморозков, которые ни закона, ни порядка не признают, в зоны все больше попадает, а нормальных пацанов совсем мало осталось. Да еще и менты наглеют. Последнее время вообще жизни от них никакой не стало – гнобят режимом так, что вздохнуть некогда. Веришь, Коля, правильных блатных на работу загонять силой пытались – уж лет пять такого не было!

– Да уж и не пять, побольше, – кивнул хозяин. По его лицу было видно, что он не услышал ничего неожиданного – просто подтвердились его ожидания. – Это что ж, на «пятнахе», где ты сидел, было?

– Ну да. Сколько уж лет нас не трогали, знают ведь, что ворам работать западло, не пойдем мы на это, а все равно поперли. Прикопались: работайте, или жрать не дадим.

– Да это уж совсем беспредел! – возмущенно заявил второй из гостей Колымы, сидевший с левой стороны стола. – Положняк – это святое! Говорю же – вконец обнаглели.

– И что вы сделали? – хмуро поинтересовался Колыма. – Работать-то не стали?

– Обижаешь, Коля! Как бы я тогда с тобой за один стол сел, как бы честным ворам в глаза посмотрел?! Мы там голодовку устроили, а на вольняшку маляву кинули, чтобы кореша подогрели кого надо, к нам внимание привлекли. В общем, как серьезным скандалом запахло, администрация чуть поутихла, они ж скандалов боятся. Но, сам понимаешь, и ненадолго это, и общак убыток большой понес... Да еще один пацан из моей семьи руку за это отдал.

– А это как?

– Сам себе посек. Вывели нас на работу и давай прессовать... Причем по-умному прессовали – не всех вместе, а по очереди. А этот пацан по алфавиту как раз первый был. Ну, вертухай ему и говорит: «Работай!» Тот отвечает: «Не буду». Вертухай ему стволом автомата по почкам и снова: «Работай!» А пацан ему снова: «Не буду». Тот ему снова по почкам и третий раз: «Работай!» Ну, пацан кивает. Я уж думал все, сломался, а оказалось, нет. Подошел к ящику с инструментом, взял оттуда топорик, да себе по руке и рубанул. Да так, что кисть совсем отлетела. Ну, его в санчасть, нас снова по баракам разогнали, а потом шуму из-за этого много было, мы чуть бунт не подняли, да смотрящий не велел – сказал, что рано.

– Правильно сказал, – кивнул Колыма. – Такие вещи с налету не делаются, их готовить надо, иначе кровью умоешься, а толку не будет.

– Ну да, смотрящий так и сказал, – кивнул плечистый. – И это я тебе, Колыма, еще мало очень рассказал. Со свиданками и передачами вообще никакого житья не стало. Раньше как бывало? Присылают пацану родственники блок сигарет, килограмм сахару да килограмма по два луку и сала – вертухаи себе часть заберут, но часть и тому отдадут, кому послали. И брали обычно немного, не больше четверти, совесть имели. А сейчас если и отдадут посылку – то там такие остатки жалкие, что и смотреть стыдно, а бывает, и вообще не отдают. Где на них управу-то искать? Свиданки, считай, совсем запретили, по любому поводу в карцер сажают или срок накидывают. И лупить чаще стали за любую малость. В общем, житья совсем не стало на зоне...

Колыма несколько секунд помолчал, а потом тихим голосом, как будто не гостям, а самому себе, сказал:

– Да, правда беспредел на зонах творится, давно такого не было, прав Батя...

– Батя? – услышав это погоняло, сидевший слева оживился. – А что, Батя этим решил заняться? Эх, хорошо бы... Батя такой человек, что уж если берется какой косяк исправлять, то дело до конца доводит.

– Это уж точно. – На этот раз в голосе Колымы звучало неподдельное уважение.

Чувствовалось, что человек, о котором зашла речь, является для него непререкаемым авторитетом, а это дорогого стоило. Чтобы добиться такого отношения к себе со стороны Коли Колымы, личность эта должна была быть действительно незаурядной. Впрочем, упомянутый Колымой Батя, смотрящий по Магаданской области, и был именно такой личностью. Вор в законе, умудрившийся дожить до шестидесяти одного года, уже только этим вызывает к себе огромное уважение, а Батя сумел прожить свою долгую жизнь, ни разу не запятнав воровской чести и не изменив своим принципам. На его примере молодых пацанов обучали жить по понятиям, а беспредельщики, которых он всегда люто ненавидел, боялись его даже сейчас, когда позиции блатных в Магаданской области сильно пошатнулись.

– Так Батя же сейчас на зоне? Или откинулся уже, а я не знаю? – удивленно спросил плечистый.

– Нет, не откинулся. Батя сейчас на «двадцатке» парится, под Ягодным, – сказал Колыма.

– А как же он тогда это дело разрулит?

– Вот об этом мы сейчас и поговорим. – Голос Коли стал резче и решительнее, чувствовалось, что сейчас, наконец, разговор пойдет о деле. – Батя кинул мне с «двадцатки» маляву. Пишет о том же, о чем ты, – Коля кивнул плечистому, – мне сейчас рассказал. Там тоже ментовский беспредел начался, блатных начали режимом гнобить по-черному. Про послабления пацаны уже и думать забыли, того и гляди до того же, что и на «пятнахе», докатится, на работу погонят. В общем, Батя решил помочь всей магаданской братве и этот косяк исправить. Он мне написал, что хочет по-крупному подогреть нашего областного начальника УИН, и поручает это дело мне. А уж «хозяин» потом даст своим команду, чтобы они не зверели, и все будет путем.

– Коля, а денег хватит? – спросил сидевший по правую руку от хозяина гость. – Общак сейчас полупустой: если по-крупному греть «хозяина», то денег, считай, совсем не останется, а ведь время неспокойное – сам знаешь, без запаса оставаться никак нельзя.

– А Батя не из общака «хозяина» греть собрался. Это же Батя, правильный человек, блатной по жизни. – В голосе Коли снова прозвучало неподдельное уважение. – Он ради братвы никогда ничего не жалел и не пожалеет. Батя и сейчас, с зоны, несколько крупных приисков и артелей контролирует, а «отгоны», которые ему причитаются, они пока мне ссыпают, на сохранение. Так вот, пацаны, Батя своих личных «отгонов» не пожалел, чтобы братве помочь, он мне в маляве как раз и написал, чтобы я из его доли на подогрев «хозяина» отсыпал.

– По-онял, – протянул плечистый. – Так ты нас из-за этого и позвал?

Колыма кивнул:

– Да. Сами понимаете, один я все не сделаю, помощь понадобится. Нехорошо такими делами в одиночку заниматься, нужно, чтобы были рядом правильные пацаны, которые все видят, а если что – подтвердят, что все было по-честному. Да и опасно одному с золотишком работать – отморозков последнее время развелось как грязи. И спортсмены, качки недоделанные, и черные из «Ингушзолота» – все так и норовят лапу на чужой кусок наложить.

– Что, все так плохо? – Плечистый удивленно поднял брови. – Раньше «зверьки» ходили по струночке, чихнуть лишний раз боялись...

– Ты сел-то уже года три назад, многое с тех пор поменялось. Обнаглели горцы вконец, последнее время вообще повадились под ментов косить. Приедут на ментовской машине, в форме, как полагается, заластают пацанов – типа задержание. Ну, пацаны особо не ерепенятся, знают, что их отмажут легко, нет на них ничего у ментов. А потом оказывается, что менты про это задержание слыхом не слыхивали, а пацанов тех задержанных словно и не было никогда.

– Дела-а... – удивленно протянул плечистый. – А что за спортсмены?

– Да тоже недавно появились. Разные самбисты бывшие, борцы да штангисты. Поняли ребята, что дельных спортсменов из них не выйдет, вот и решили в рэкетиры податься, с золотоискателей денежек посшибать. Мы пробовали им объяснить, где их место, но ведь это отморозки, беспредельщики. Про закон и понятия они никогда не слышали, закон у них один – у кого кулак крепче. А впрямую с ними силой мериться тяжело, их ведь в каждом этом их паршивом клубе по три-четыре десятка, и все амбалы нехилые.

Несколько секунд все трое мрачно молчали, потом Коля помотал головой и сказал:

– Ладно, пацаны. С ними со всеми мы еще поговорим, настанет время. А пока нам нужно сделать, что Батя велел: братве на зонах помочь.

Он встал из-за стола, вышел из кухни, а через несколько минут появился снова, с видимым усилием неся грязное ведро, заляпанное потеками застывшего цемента.

– У тебя что, «рыжье» прямо здесь? – изумленно спросил плечистый. – В этой хавере?!

– Именно здесь, – твердо сказал Колыма, ставя ведро рядом со столом и выбрасывая из него какие-то грязные промасленные тряпки. – Подумай сам: кому придет в голову его здесь искать? Маскировка – великая вещь.

Он начал выгружать из ведра мешочки с золотым песком и самородками – обычную валюту в Магаданской области.

Опустошив ведро, снова направился к выходу из кухни.

– Это что, не все? – с еще большим удивлением спросил плечистый. – Сколько ж его тут?

– Не все. Здесь половина. А всего у меня почти сто килограммов, – спокойно ответил Колыма. – Ты меньше болтай и удивляйся, не маленький ведь.

Второй гость кивнул и сказал плечистому:

– Правильно Колыма говорит. Треплешься ты слишком много. А «рыжье» Коля хорошо спрятал. Мне и сказал бы кто, что оно в этом ведерке затарено на такой хазе, я бы не поверил. А нам того и надо.

Колыма кивнул, снова вышел из кухни и вернулся с другим ведром, из которого он выгрузил вторую порцию золота.

– Как мы «рыжье» в бабки-то переводить будем, Коля? – спросил тот из гостей, что был более молчалив. – Обычными путями долго будет, уж очень его много.

– Подогрев «хозяину» прямо так пойдет, в золоте, – ответил Колыма. – Так оно надежнее. На нем ни серии, ни номера, факт взятки в жизни не докажут. А уж «хозяин» дальше сам разберется. У него, я думаю, и свои каналы найдутся. Да и не наше это дело, как он «рыжьем» распорядится, нам нужно ему отмерить, сколько Батя велел.

– Мерить сейчас будем?

– Конечно. А для чего я, по-твоему, «рыжье» выложил? Сейчас только весы аптекарские принесу, они у меня в дальней комнате...

Колыма снова вышел из кухни, и за столом, заваленным золотом, остались только два его гостя. Они спокойно ждали хозяина, лениво обмениваясь ничего не значащими репликами, прикладываясь время от времени к кружке с чифирем и посматривая на лежащее на столе золото. На этот раз Коли не было дольше, чем в предыдущие разы, – ну да, золото у него, видать, было под рукой, а весы, он сам сказал, где-то в дальней комнате.

– Слушай, – начал один из сидевших за столом, – а как ты думаешь...

Но закончить фразу ему было не суждено. В этот момент взгляд блатного совершенно случайно упал на окно, и он осекся на полуслове, одновременно привставая с табуретки и широко раскрывая рот для громкого крика. Открывшаяся ему картина была столь неожиданна и устрашающа, что, даже будь у него несколько лишних секунд жизни, он не успел бы ничего понять.

За двойным стеклом – на расстоянии вытянутой руки от окна – был человек. Мужик в маске, камуфляже, бронежилете и с замысловатым пистолетом в руке, направленным на сидевших за столом. Крикнуть «шухер!» увидевший его блатной не успел, не успел и понять, как противник оказался за окном третьего этажа, – мужик нажал на спуск.

Начальная скорость пуль была так велика, что они прошивали оконное стекло насквозь, без осколков, оставляя за собой только маленькие дырочки с разбегающимися от них паутинками мелких трещинок. Первая пуля с мерзким хлюпающим звуком попала успевшему привстать блатному в середину груди и прошла навылет, оставив в его спине кровавую дыру величиной с кулак. Блатного отбросило в угол кухни, он рухнул на пол, заливая хлещущей из раны кровью грязный линолеум, захрипел, попытался привстать... Но это уже была предсмертная агония.

Вторая и третья пули, которые от первой отделяло меньше секунды, стрелявший выпустил по второму из сидевших за столом. Одна из них попала ему в середину лица и разнесла череп практически вдребезги, а вторая угодила в шею и едва не оторвала от плеч то, что осталось от головы. Стрелявший использовал очень серьезный калибр и мощный пистолет, да и пули были из арсенала спецсредств. Мелкие кровяные брызги усеяли всю кухню – от пола, плиты и грязных шкафчиков до потолка.

На стол, на мешочки с золотыми слитками и песком хлынула кровь и брызнули мозги из разнесенной головы: на пол за спиной блатного упал кровавый кусок черепа с ошметками плоти, а секундой позже тело с кровавым месивом на месте головы рухнуло под стол. Все выстрелы были почти абсолютно бесшумны – на пистолете был отличный немецкий глушитель.

В следующую секунду окно кухни вылетело, и стрелявший ворвался внутрь. Он спрыгнул с подоконника на пол и шагнул в угол, где бессильно скреб скрюченными пальцами по полу первый из блатных. Он лежал на спине, из-под него уже вытекала большая кровавая лужа, но он был еще жив и даже пытался что-то сказать. Но холодеющие губы не слушались его, а после очередного усилия изо рта темной густой струей хлынула кровь. Камуфлированный хладнокровно поднял пистолет и, глядя своей жертве в глаза, нажал на спуск.

Пуля попала в голову, тело блатного последний раз дернулось и застыло. На этот раз окончательно.

В то же самое время железная дверь квартиры плавно завалилась наружу, и двое мужиков в камуфляже, стоявшие за ней наготове, получив ожидаемый сигнал, ворвались в прихожую и двинулись по ней вперед. А за спиной ворвавшегося в кухню мужика через окно проникли еще двое, экипированные так же, как и он, – маски, камуфляжи, бронежилеты, пистолеты с глушителями. Единственное отличие в их экипировке состояло в том, что у каждого из них было по черному чемодану с кодовым замком.

Они быстро подошли к столу и стали спешно сбрасывать лежавшее на нем золото в свои чемоданы. Эта операция заняла у них меньше минуты, а когда они закончили, первый из ворвавшихся в кухню, который все это время настороженно прислушивался, резко махнул им рукой на выход и громким шепотом скомандовал:

– Найти третьего! Быстро! Чемоданы оставьте здесь, и вперед. И побыстрее, побыстрее, не миндальничать! У него даже оружия тут нет.

Камуфлированные двинулись к двери, а старший вытащил из нагрудного кармана рацию и сказал в нее:

– Хозяин жив, где-то в квартире. Найти и убрать как можно быстрее.

Уже не скрываясь и не стараясь двигаться бесшумно, камуфлированные растеклись по квартире. Двое шли со стороны прихожей и двое со стороны кухни. Квартира оказалась неожиданно большой, в коммуналке было не меньше десятка жилых комнат, расположенных хитрым лабиринтом, да еще и несколько подсобных помещений разной степени захламленности.

– Откройте, милиция! – заколотил в одну из дверей камуфляжник, держа наготове автомат.

Несколько секунд ответа не было, но, после того как от мощных ударов с потолка начала сыпаться побелка, внутри раздались шаги, послышался чей-то испуганный голос. Дверь открылась, и на пороге возник невысокий мужик в семейных трусах и с опухшей физиономией. Из-за его плеча испуганно выглядывала толстая женщина в бигудях и ночной рубашке.

– Чего надо? Мы ничего... Мы спим, ничего не нарушаем, – сиплым со сна голосом начал мужик, дыхнув перегаром, но камуфлированный, даже не пытаясь вступить в разговор, отодвинул его плечом, вошел в комнату и стал осторожно осматриваться.

– Да ты что, офигел?! – решил возмутиться мужик, которому еще не выветрившийся из головы хмель придавал храбрости. – Ты этот... как его... ордер покажи!

– Молчать. Идет спецоперация, – не оборачиваясь, ответил камуфлированный и, увидев вход во вторую, смежную с этой комнату, двинулся туда. Мужик с бабой растерянно переглянулись, но продолжать возмущаться не решились.

Пройдя по длинному и грязному коридору, второй из вошедших через подъезд добрался до захламленного закутка с грязно-голубой деревянной дверью и несколько раз сильно ударил по ней кулаком.

– Откройте немедленно!

Здесь ответа долго ждать не пришлось.

– Да что это за безобразие! Ни днем, ни ночью покоя от вас нет! Я сейчас милицию вызову! Кого там принесло?! Опять ты, Сашка, алкаш проклятый?!

Дверь широко распахнулась, и на пороге появилась толстая бабка с лицом профессиональной склочницы. Она уже открыла рот для новой гневной тирады, но, увидев перед собой здоровенного амбала с автоматом наперевес, поперхнулась и удивленно вытаращила глаза.

– А вы... А вы кто? Вы к кому?

– Пропустите в комнату, необходимо провести осмотр, идет спецоперация.

Бабка, вероятно, тут же сообразив, что ночной визитер не киллер, нанятый благодарными соседями в качестве признания ее заслуг, а представитель официальных органов правопорядка, тут же снова завелась. По ее лицу было видно, что она уже всеми фибрами души предвкушает скандал и своего не упустит. Судя по всему, скандалы были чуть ли не единственным ее увлечением и смыслом жизни.

– Какой еще осмотр?! Я честная женщина, ветеран труда, две медали имею, никаких законов не нарушала. По какому праву вы ко мне врываетесь?! – с каждой секундой ее голос становился все громче и визгливее. – Да я на вас жалобу...

Кому она подаст жалобу, бабка договорить не успела. Мужик с автоматом просто шагнул вперед так, словно перед ним никого не было. Чтобы не быть сбитой с ног, бабке пришлось отступить на несколько шагов, и камуфлированный вошел в комнату. От такой наглости бабка на несколько секунд лишилась дара речи, а когда снова обрела его, то кричать ей пришлось уже в спину совершенно не обращающего на нее внимания мужика, занятого осмотром комнаты.

Он, не обращая внимания на обещания бабки пойти в милицию, в прокуратуру, написать жалобу лично мэру города, губернатору и чуть ли не президенту, внимательно осмотрел маленькую комнатушку, заглянул в шкаф, под кровать и, убедившись, что больше тут спрятаться совершенно негде, под возмущенные обещания бабки пойти почему-то в общественную приемную депутата Госдумы от Магаданской области Сергея Завьялова, вышел из комнаты.

Бабка высунулась из двери и стала выкрикивать ему вслед что-то уже совершенно непечатное, но с тем же нулевым эффектом. Судя по использованным ею словам и искренней обиде, звучавшей в голосе, больше всего ее возмутило даже не вторжение, а то, что налетчик не пожелал вступить с ней в долгую перепалку.

Квартира тем временем окончательно проснулась. Большая часть дверей пораспахивалась, из всех высовывались ничего не понимающие, заспанные люди, тщетно пытающиеся выяснить друг у друга, что происходит. Каким-то странным образом возникла версия о том, что дом подвергся нападению террористов и всех присутствующих взяли в заложники, но по причине полного отсутствия подтверждений долго эта версия не продержалась. Где-то раздался громкий детский плач, послышались возмущенные голоса родителей, ребенка которых разбудило неожиданное вторжение.

Камуфлированные тем временем методично, одну за другой, осматривали комнаты. Один из попавших в квартиру через кухонное окно проверил ванную и туалет, но, никого там не обнаружив, двинулся дальше. Дойдя до угла, он на секунду замешкался, вспоминая, где он уже был, а где нет. В полутемном лабиринте похожих друг на друга коридоров это было непросто. Ага, кажется, вправо уже ходил, а налево, вот по этому длинному темному коридору, еще нет.

Он повернул налево и, сделав шаг, наступил на что-то мягкое. Раздался мерзкий вопль, и мужик почувствовал, как в его лодыжку впиваются острые когти.

– Твою мать! – громко выругался он, неловко отпрыгивая в сторону. – Чертова тварь! Мало нам всего, еще ты тут...

Оскорбленная кошка серой тенью скользнула за угол, а камуфлированный двинулся дальше по коридору.

Коридор оказался довольно длинным и без дверей по бокам. Наконец, дойдя до его конца, камуфлированный уткнулся в довольно хлипкую дверь дальней комнаты. В конце коридора было уже совсем темно. Свет лампочки из-за угла почти не доставал сюда, и человек вытащил фонарик. Ага, в коридоре спрятаться негде. Теперь нужно проверить саму комнату...

Он стукнул кулаком по двери и тут же почувствовал, как она поддается и слегка приоткрывается. Дверь была не заперта и открывалась внутрь. Сильным толчком он совсем распахнул ее. За дверью была темнота. Держа фонарик на вытянутой руке, далеко от себя, камуфлированный осветил комнату.

Вроде пусто...

Теперь нужно войти и осмотреть всякие укромные места, где может спрятаться человек. Только для этого неплохо бы включить свет – с фонариком тут скорее помеха, чем помощь, только самого себя слепишь. Он выключил фонарик и осторожно вошел в комнату, готовый к тому, чтобы отразить нападение из-за угла.

Но никакого нападения не последовало. Судя по всему, комната и в самом деле была пуста. Камуфлированный немного расслабился и стал искать, где включается свет. Рука в перчатке поползла по стене, нащупывая выключатель. Ага, вот он...

Мужик щелкнул выключателем, но свет не загорелся. Странно, в коридоре же свет был... Или тут лампочка не вкручена? Он еще несколько раз щелкнул выключателем. Безрезультатно.

Рука потянулась к фонарику, но остановилась на полдороге. Глаза уже немного привыкли к темноте, лучше обойтись без него.

Он осторожно двинулся вдоль стенки, наткнулся на какие-то стулья, негромко чертыхнулся... Нет здесь, кажется, никого, только ноги в темноте переломаешь без толку.

В этот момент сдвижная зеркальная дверь платяного шкафа бесшумно отъехала в сторону, и оттуда показались две руки с татуированными пальцами. Одна из них зажала камуфлированному рот, а вторая приставила к горлу нож, блеснувший во мраке.

– Пикнешь – убью, – послышался зловещий шепот. Голос говорившего был исполнен решимости, и у камуфлированного не возникло ни малейшего сомнения в том, что он исполнит свое обещание. – Брось оружие. Аккуратно и тихонько, лучше всего на кровать.

Какое-то мгновение камуфлированный колебался, но, почувствовав легкое движение руки у своего горла, тут же подчинился. Пистолет беззвучно опустился на кровать.

– Сейчас я уберу руку у тебя ото рта. Ответишь мне на несколько вопросов. Говорить будешь шепотом. Орать не советую – все равно не успеешь, перережу глотку. Понял меня? Если да, кивни.

Камуфлированный осторожно, чтобы самому не напороться на нож, кивнул. Рука, зажимавшая рот, сдвинулась чуть в сторону.

– Кто вы? Кто вас послал? Кто дал набой? ОБЭП? Полковник Орленко?

– Нет...

– Деев из СКМ? Или Зелинский?

Колыма был почти уверен, что если на них наехал не ОБЭП, то организатор – один из этих двоих. Или начальник городской службы криминальной милиции, сменившей уголовный розыск, полковник Деев, или полковник Зелинский, возглавлявший отдел по борьбе с преступлениями в горнорудной отрасли. Они оба давно точили на него зуб, не иначе решили наконец попробовать откусить.

– Нет... – шепотом ответил пленник.

– А кто тогда? «Ингушзолото»? Или спортсмены? – Врагов у Колымы было немало. – Кто?! Говори, падла, иначе прирежу!

– Гурченко... – еле слышно прошептал морально подавленный пленник.

Рука Коли слегка дрогнула. В сказанное было трудно поверить. Но Колыма неплохо разбирался в людях и чувствовал, что пленник не врет. Незачем ему сейчас врать, да и почувствовал бы Колыма ложь.

Что ж, значит, жизнь в очередной раз оказалась куда паскуднее, чем ему до сих пор казалось.

У подъезда барака, несмотря на позднее время, было светло, людно и шумно. Возле входа несколько машин заливали грязный двор ярким, слепящим светом включенных фар, игравшим на белых боках огромных сугробов, а около самой подъездной двери стояли два мужика в масках, бронежилетах и камуфляже – из числа тех, кто совсем недавно врывался в восемнадцатую квартиру. В нескольких шагах от входа в подъезд – посередине светлого пятна, образовавшегося от фар машин, – стоял человек в милицейской форме при подполковничьих погонах. Вокруг него толпились растревоженные жильцы дома, они забрасывали подполковника вопросами, на которые он очень деловито отвечал:

– Говорю же, проводили спецоперацию по освобождению заложника. Понимаете? Бандиты взяли человека в заложники, а мы его освобождали.

– Я же тебе говорил, Степаныч, что нас в заложники хотели взять! – торжествующе заявил невзрачный мужичок в бушлате, наброшенном поверх майки. Из-под полы бушлата торчали кальсоны. Мужичок часто переступал с ноги на ногу, он уже явно начал мерзнуть, но уходить со двора не желал – когда еще подвернется случай хоть самым краешком оказаться замешанным во что-то интересное.

– Да что ты, Сема, какой непонятливый! При чем тут мы-то? Говорит же товарищ подполковник: одного заложника захватили, а нас никто трогать и не собирался. Правильно я говорю, товарищ полковник? – Говоривший, мужик куда более солидного вида, чем его оппонент, обратился за подтверждением к милиционеру.

– Совершенно правильно. А теперь бандиты уже никого не возьмут в заложники, мы их обезвредили.

– А что за бандиты-то? Кто это были такие? И как они к нам в квартиру попали? – раздался из толпы недоуменный вопрос.

– Николай Степанов и его дружки, – значительным голосом заявил милиционер. – Вы, наверное, и сами знаете, что Степанов – личность темная, ну вот он и допрыгался наконец.

– А кого они захватили? И где теперь заложник? – спросил тот же голос.

– Заложник в ходе спецоперации был освобожден и переправлен в безопасное место, – еще более значительно заявил подполковник. – Больше я вам про него ничего сказать не могу, уж не обессудьте, сами понимаете почему, чай, не маленькие.

Подполковник был неплохим психологом и прекрасно знал один почти беспроигрышный прием общения с толпой. Если хочешь объяснить что-то, что с трудом поддается объяснению, нет ничего лучше, чем с доверительным видом сказать нечто вроде: «Ну, что я вам рассказываю, вы это и сами не хуже меня понимаете» – после этого никто не захочет продолжать эту тему, опасаясь показаться глупее прочих.

В этот раз все получилось именно так и больше про несуществующего заложника никто не спрашивал, хотя было совершенно непонятно, почему его личность и местонахождение окутаны такой тайной. Зато, наконец растолкав соседей, в первый ряд пробилась толстая склочная бабка из восемнадцатой квартиры – та самая, что была ужасно оскорблена тем, что на нее не обратили должного внимания. Не тратя времени попусту, она сразу же набросилась на подполковника с обвинениями и страшными угрозами, практически теми же самыми, что высказывала его подчиненному.

– Женщина, успокойтесь, – спокойно и чуть брезгливо ответил подполковник, дождавшись, когда она на секунду умолкнет, чтобы перевести дух. – При проведении спецопераций ордер не обязателен, а поскольку вам, насколько я понимаю, не причинили никакого ущерба, то и жаловаться совершенно не на что.

Бабка не успокоилась и продолжала кричать о моральном ущербе, неуважении к старости и своих заслугах, но больше подполковник на нее внимания не обращал. Еще кто-то из жильцов спросил у подполковника о том, что сталось с бандитами: тот стал многословно объяснять, что двое из них пытались оказать вооруженное сопротивление и были убиты, а один задержан и доставлен в ближайшее отделение. Потом из толпы спросили, какое именно сопротивление оказывали бандиты, а также чего именно они требовали и много ли милиционеров участвовало в задержании.

На некоторые вопросы подполковник отвечал, от некоторых уклонялся, а в целом было очень похоже на то, что он чего-то ждет и именно поэтому до сих пор не отказался от участия в этой импровизированной пресс-конференции. Непонятно было только, чего именно он ждет. Быть может, кого-то из своих людей с докладом?

В самый разгар разговора из подъезда показался еще один камуфляжник в маске «ночь». Спокойным и уверенным шагом он прошел мимо двоих таких же, стоящих у подъезда, даже сделал два шага по направлению к подполковнику, как будто хотел о чем-то доложить, но тут, словно вспомнив что-то важное, свернул к одной из машин. Его силуэт на мгновение мелькнул в свете фар и тут же растворился в ночной темноте. Никто не обратил на него ни малейшего внимания – слишком много последние полчаса маячило около подъезда таких безликих фигур, чтобы глазеть на очередную, ведущую себя к тому же совершенно естественно. Никто не обратил внимания и на то, что скрывшийся за машинами человек в камуфляже оттуда уже не появился, словно его и не было.

Генерал Коробов сидел за столом в своем кабинете, опустив подбородок на сплетенные в замок руки и глядя на дверь. Как всегда, перед тем как приняться за какое-нибудь важное дело, он позволил себе на несколько минут расслабиться и сейчас сознательно старался думать не о проблемах, решать которые ему предстояло, а о чем-нибудь постороннем и малозначительном. «Не мешало бы новую дверь поставить, эта уже совсем неприличная стала», – мелькнула у него в голове неожиданная мысль.

Дверь кабинета начальника службы криминальной милиции Магаданской области и в самом деле не меняли уже лет десять, а то и побольше. Она помнила и предыдущего хозяина этого кабинета, ушедшего на повышение и получившего кабинет пороскошнее, и его предшественника, ушедшего со своего поста на пенсию, а может быть, и более ранние времена.

Взгляд генерала сместился с двери и пробежал по всему кабинету. Обстановка была казенная и неуютная, вдоль одной из стен стояли несколько разномастных обшарпанных шкафов с различными бумагами, справочниками и многочисленными изданиями российских законов: у второй стены находились несколько стульев, на которых обычно сидели подчиненные Коробова во время совещаний. Половина этих стульев были такими, что вынеси их сейчас на помойку, так и не польстится никто.

Взгляд Коробова дошел до его собственного стола: несколько телефонов, компьютер далеко не последней модели и матричный принтер; потом поднялся к потолку, который давно уже пора было белить; скользнул по стенам; задержался на подоконнике с полузасохшей геранью. Выкидывать цветочек было жалко, а нормально заботиться о нем он постоянно забывал.

«Надо бы обстановку подновить и ремонт нормальный сделать, – продолжил свою мысль генерал. – А то живу, как при царе Горохе...» Такие мысли посещали его уже не первый раз, но только мыслями до сих пор все и ограничивалось. И дело было не в том, что не всегда наши желания совпадают с нашими возможностями. Возможность устроить в своем кабинете хоть евроремонт у полковника была, не пришлось бы даже слишком сильно напрягаться, но дело было в том, что в отличие от большинства своих коллег Коробов не считал благоустройство своего рабочего места делом по-настоящему важным, и руки у него до этого постоянно не доходили. Поэтому единственным действительно современным предметом обстановки в его кабинете был стоявший у него за спиной сейф, в котором полковник хранил наиболее важные и секретные документы и все прочие вещи, требовавшие особо тщательного присмотра.

«Ладно, это не к спеху, вот разберусь с важными делами, тогда и ремонтом можно будет заняться», – традиционно завершил свои мысли о благоустройстве кабинета Коробов, снял трубку с внутреннего телефона и набрал короткий номер:

– Синякин? Да, я... Зайди ко мне в кабинет... Ну, не то чтобы совсем срочно. Ты что сейчас делаешь? Ясно. Ну, вот допишешь и приходи... Тебе, кстати, документы по Степанову приносили? Ознакомился? Ну, вот и отлично. В общем, я тебя жду.

Коробов положил трубку и решительным движением придвинул к себе толстую картонную папку, лежавшую на краю стола. На ней была наклеена полоска бумаги, на которой красовалась лаконичная надпись: «Степанов Николай Иванович (Коля Колыма)». Коробов открыл папку и глянул на первый лист.

Так... Родился в семьдесят первом году, четвертый ребенок в неполной семье, отец от них ушел, когда ему было восемь лет, мать детей содержала очень плохо...

Ясно, в общем, вполне обычная история. У подавляющего большинства блатных было такое же или почти такое же трудное детство, которое заставляло их очень рано взрослеть и самим добывать себе средства к существованию. Значит, и Коле с очень раннего возраста приходилось заботиться о себе самому, и это наверняка наложило на его характер соответствующий отпечаток. Он привык рассчитывать только на свои силы, стал жестоким и недоверчивым. Что ж, такие обычно и становятся авторитетами в уголовном мире, ничего удивительного.

Так, что там дальше? Мореходное училище, после него работал гарпунером на китобойном судне. Ого! Серьезная профессия. Значит, кроме всего прочего, он смел и очень силен физически – слабаков и хлюпиков среди гарпунеров нет и быть не может. Впрочем, проработал он совсем недолго – чуть больше полутора лет, – потом началась его уголовная карьера.

Так-так, это уже интереснее. Коробов внимательно вчитался в написанное.

Всего у Коли Колымы до сих пор было четыре ходки, все четыре от звонка до звонка, все четыре за кражи.

И правда, образцовый вор. Надо же, встречаются еще такие. И кражи все очень характерные. Начал, как и подавляющее большинство воров, с мелочи, за которую и получил всего полтора года; следующая уже серьезней – соучастие в краже недельной выручки из крупного магазина. Здесь он уже работал не один; ну да, правильно, пока срок мотал, успел свести знакомство с опытными ворами. А последние два срока за кассы: одна – крупного завода, а вторая – ресторана. Недурно, что и говорить.

Так, дальше...

Это официальная информация, а что там с оперативной, полученной из неофициальных источников? Ага... В зонах был в полной отрицаловке, ни на какое сотрудничество с администрацией никогда не шел, репутацией обладает совершенно незапятнанной, во всяком случае, «косяков» за ним не замечено. Правдоискатель, ревнитель блатных понятий и традиций, обладает обостренным чувством справедливости, которое не боится проявлять даже тогда, когда это представляет для него серьезную опасность.

В этом месте в папку было вложено три рукописных листа, на которых неизвестный информатор подробно описывал, как во время своей второй ходки Коля Колыма заступился за какого-то незнакомого ему зэка, мотавшего первый срок, на которого от скуки наехали три кавказца и хотели его по беспределу опустить. Дело кончилось серьезной дракой, из которой Колыма вышел с двумя сломанными ребрами и рассеченной головой. Но он ушел с места драки сам, а кавказцев унесли.

«Серьезный человек», – подумал Коробов, перелистывая сразу несколько страниц. Подробности всех былых подвигов Колымы, которые были на них описаны, интересовали его не особо. До них, конечно, дело тоже дойдет, но сейчас нужно составить общее впечатление. Где-то здесь должна быть последняя краткая характеристика... Ага, вот она.

«Николай Степанов, он же Коля Колыма, – человек очень умный, хитрый и предусмотрительный. Обладает редкостным оперативным мышлением. Необычайно горд и принципиален, при необходимости может быть жесток, но в бесцельном садизме не замечен. Никогда ничего не забывает и никому ничего не прощает. Обладает большим авторитетом в уголовном мире. Один из приближенных вора в законе Вячеслава Сестринского (Бати)».

Дальше еще раз шло перечисление ходок и сроков, но это Коробов уже знал и потому просмотрел не очень внимательно, по диагонали. Как раз в тот момент, когда он закрыл папку, на столе ожил селектор:

– Дмитрий Сергеевич, к вам полковник Синякин.

– Впускай.

Дверь отворилась, и в кабинет Коробова вошел высокий худощавый мужчина в штатском. Это был заместитель начальника СКМ полковник Синякин Павел Валерьевич.

– Здравствуйте, Дмитрий Сергеевич, – поздоровался с Коробовым Синякин.

– Здравствуй, Паша. Садись, – отозвался генерал.

Вошедший устроился на одном из стульев и выжидательно замолчал, глядя на начальника.

– Ты про ночные события на Октябрьской знаешь? – не тратя времени на предисловия, спросил Коробов.

– Брали там кого-то ночью, по-моему. Но не мы, а то ли РУБОП, то ли ОБЭП... – недоуменно ответил подполковник. – А в чем проблема-то? Там же вроде бы все гладко прошло, насколько я понял?

Коробов тяжело вздохнул и покачал головой:

– В том-то, Паша, и проблема, что все прошло гладко. Вот только мы тут ни при чем. И ОБЭП с РУБОПом тоже ни при чем. И вообще, никто из силовых ведомств никаких спецопераций вчера ночью там не проводил.

– То есть как? – удивленно приподнял брови Синякин. – А кто... – Он осекся, вовремя поняв, что собирается задать совершенно дурацкий вопрос.

– Понятия не имею, – раздраженно ответил на незаконченный вопрос своего зама Коробов. – Но именно это нам и придется выяснять. Вернее, даже не нам, а тебе с твоими орлами.

Синякин нахмурился:

– Подождите, Дмитрий Сергеевич, а что там вообще случилось-то? Введите хоть вкратце в курс дела, я же толком-то про это ничего не знаю.

– Я сам пока знаю немного. Но, в общем, дело было так. Вчера, примерно в половине двенадцатого, в восемнадцатую квартиру дома номер тридцать четыре по Октябрьской улице вломились какие-то парни в камуфляже. Вломились грамотно, одновременно через кухонное окно и через дверь. Причем дверь там была стальная, они вырезали петли чем-то типа автогена, а сама квартира расположена на третьем этаже, так что и к окну подобраться тоже была непростая задачка. На кухне сидели два человека, их пристрелили на месте. Кстати сказать, выстрелов никто не слышал – видимо, работали с глушителями, и неплохими. Потом эти парни обыскали всю квартиру – там здоровенная коммуналка комнат на десять как минимум.

– А почему никто из жильцов милицию не вызвал?

– Потому и не вызвал, что эти парни заявили, что они и есть милиция. Во все горло кричали, что проходит спецоперация, ну им и поверили. И неудивительно... Судя по описаниям, они и правда были на спецназовцев похожи. Камуфляжи, маски, броники...

– Броники?! Ничего себе!

– Ага... А еще рации и автоматы. Серьезные ребята были, судя по всему. В общем, они обыскали квартиру и вывалились на улицу. Там с ними был какой-то мужик в нашей форме и с подполковничьими погонами. Он какое-то время разговаривал с жильцами, а потом они погрузились в машины и уехали. И все. Больше их не видели.

– А этот их подполковник был без маски?

– Без. У нас уже есть фоторобот, потом покажу. Но толку от него мало, все-таки по ночному времени его мало кто хорошо рассмотрел, жильцы здорово в показаниях путались, друг другу противоречили, так что портрет получился какой-то очень усредненный.

– Ясно... А когда жильцы тревогу-то подняли?

– Часа через два. Там в квартире, на кухне, остались два трупа – тех самых, кого сразу пристрелили. Вот когда жильцы поняли, что никто их оттуда увозить не собирается, так и начали названивать по ноль два да ноль три. Причем наши-то тоже не сразу разобрались что к чему: сначала подумали, что это просто чье-то раздолбайство, трупы просто забыли увезти, а спецоперация настоящая. Ну, сам понимаешь, много ли знает обычный наш сержант, лейтенант или даже капитан о планах РУБОПа, например? Мы-то с тобой и то не всегда в курсе. В общем, до утра все думали, что это чья-то операция, но никто не знал чья. Но недавно окончательно прояснилось. По официальным документам и заявлениям никто к этому делу не причастен.

– А точно всех проверили?

– Абсолютно. От пожарников до особистов нашего военного округа. Кстати, ты оперативную сводку сегодняшнюю читал?

– Не успел еще. А что?

– Вот тебе еще один интересный факт для полноты картины: утром, в восьмом часу, на противоположной окраине города один из патрулей ППС наткнулся на брошенный «ЗИЛ» с подъемником. На водительском сиденье обнаружены следы свежей крови. Стали выяснять, что за машина. Выяснилось, что вчера вечером этот «ЗИЛ» угнали из гаража коммунальной службы, причем эти растяпы угона даже не заметили. О том, что у них машину увели, они узнали уже от нас, когда им позвонили и спросили вежливо, а не их ли это «ЗИЛ». В общем, в сочетании с тем, что я тебе уже рассказал, кое-что проясняется. С помощью этого самого подъемника те парни ворвались через окно.

– Поня-ятно, – тоскливо протянул Синякин, уже предчувствуя, сколько ему с этим делом предстоит возни. – А кого убили-то, уже известно? Трупы опознали? И зачем нападавшие квартиру обыскивали, что им там надо было, выяснили?

– Вот это как раз самое интересное. Почитай-ка этот документик. – Коробов вытащил из ящика стола листок бумаги, исписанный шариковой ручкой.

– Там самое важное подчеркнуто красным. Ознакомься. И имей в виду, источник надежнейший.

Синякин взял листок и быстро пробежал глазами по подчеркнутому абзацу:

«Оперативные источники сообщают, что хранящееся в настоящий момент на квартире у Николая Степанова золото в россыпи и самородках предназначается для подкупа коррумпированных сотрудников силовых ведомств. Точное количество золота неизвестно, приблизительно от пятидесяти до ста килограммов. Предположительно, золото принадлежит не самому Степанову, а Бате (Вячеславу Сестринскому)». Синякин поднял глаза от листка:

– Так вот вы зачем мне документы по Коле Колыме присылали! Значит, это была его квартира! А кого вместе с ним убили? Вы сказали, на кухне сидели двое.

Коробов снова тяжело вздохнул.

– Дело в том, что как раз самого Степанова и не убили. По крайней мере, тела его не нашли. И куда он делся, совершенно неясно. Те двое, тела которых нашли на кухне, это его гости, а сам он как сквозь землю провалился. Известно, что вечером он был дома, к нему приехали эти двое, они вместе сидели на кухне: ели, пили, разговаривали о чем-то. Потом случился этот налет, и Колыма куда-то исчез. И, что особенно интересно, никакого золота в квартире не нашли.

– Понятно, – кивнул Синякин. – Золото забрали эти самые налетчики. Вот зачем они и квартиру обыскивали – золото искали.

– А вот это вряд ли. Жителей квартиры уже опросили, и все в один голос говорят, что эти парни осматривали только те места, где может спрятаться человек. В тумбочки, маленькие шкафчики, коробки всякие они не заглядывали, зато большие шкафы и кладовки осмотрели все. И под кроватями смотрели, ванную с туалетом проверили. Так что золото они, скорее всего, нашли сразу, а искали, видимо, Колыму. Ну, или делали вид, что искали.

Синякин кивнул:

– Так какая задача нам ставится? Найти тех, кто это дело провернул?

– Да. Но не только. Первое: нужно найти тех, кто сымитировал нашу спецоперацию. Второе: найти Колыму. Третье – золото. В общем, все это между собой связано, так что задание получается одно. Сосредоточиться нужно в основном на Колыме. Если его найдем, то считай, что дело будет сделано, он нам все расскажет. И про золото, и про то, кто на него наехал. Кстати, скажи: у тебя уже какие-нибудь предположения есть на тему того, кто это мог быть?

– Кто-то из авторитетов, однозначно. Скорее всего, ингуши, это их почерк, они уже пару раз такими приемами пользовались. Помните, в январе, когда Витьку Колесо убили, его ведь тоже люди в форме увезли. И раньше они так тоже делали, я помню. Почти наверняка они. Узнали, наверное, откуда-то про золото и решили его у блатных отжать.

– А кроме ингушей кто это мог быть, по-твоему?

– Отморозки наши местные. Но это уже менее вероятно. У них и возможностей таких, как у ингушей, нет, да и действуют они обычно более грубо. «ЗИЛ» с подъемником, бесшумный автоген – это не их методы. Они бы просто навалились большой толпой с пистолетами, положили бы пару своих, кучу левого народа, перебудили бы полгорода и не факт, что добились бы своего. Нет, не похоже это на них.

– Вот и я так же думаю, – кивнул Коробов. – А когда два опытных человека на одном сходятся, то, скорее всего, это правда и есть. В общем, в первую очередь проверишь версию ингушей. Напряги стукачей наших, выясни, не пытаются ли они сбыть с рук большую партию золота. В общем, все, как полагается, учить тебя не надо. Если все-таки не подтвердится, тогда будем дальше думать. И главное – ищи Колыму. Считай, что это сейчас приоритетная задача.

– Понятно.

– Да, и вот еще что... – Коробов задумчиво прищурился, а через несколько секунд продолжил: – Чтобы Колыму искать легче было, запустишь через самых надежных наших стукачей такую информацию: Коля Колыма скурвился. Батя доверил ему свое золото, а он стуканул о нем ментам и потом, воспользовавшись моментом, сам все и похитил. Менты рады стараться, им «устойчивая оргпреступная группировка» на раздербан досталась, а Колыма золото получил, братву подставив. Потому-де он один в живых и остался. Если мы такой слух пустим, то Колыме к старым знакомым путь закрыт будет, никто ему скрываться не поможет, и мы его быстро возьмем.

– То есть, если я вас правильно понял, мы, исходя из оперативных интересов, версию о том, что налет на квартиру был наш, временно подтверждаем?

– Именно.

– Хорошо, сделаем, – кивнул Синякин. – Слух сегодня же пойдет, а ориентировки на Колю Колыму по всем отделениям разошлем. Кстати, шеф, а кому именно золото было предназначено, неизвестно? В этой бумажке, – Синякин кивнул на листок, который только что читал, – написано, что кому-то из чиновников силовых ведомств. А поточнее информации нет? Хотя бы из непроверенных источников? Кого именно блатные подкупать собирались?

Коробов не успел ответить. На его столе зазвонил один из телефонов, и он поднял трубку:

– Генерал Коробов слушает. Здравствуй, узнал, конечно. Да ничего, идут помаленьку. А ты как? Вот и отлично... Что? По налету на Октябрьской? Пока ничего не известно. Нет. Мы же только-только начали работать, я как раз сейчас с Синякиным об этом разговаривал. Да нет, что ты, нисколько не помешал... Ладно. Ну, счастливо.

Коробов повесил трубку.

– Панкратов звонил. Интересуется, как у нас идут дела с делом о налете на Октябрьской.

Синякин ничего не ответил, но они обменялись с Коробовым понимающими взглядами. Генерал Панкратов – начальник УИН Магаданской области, и уж его-то совершенно не должно интересовать дело об этом налете, никак оно его не касается. А если интересует, то это наводит на определенные подозрения. Уж не его ли блатные подмазать собирались? Разумеется, вслух ни Коробов ни Синякин ничего такого не сказали и тему о том, кого именно собирались подкупать блатные, больше не затрагивали. Вместо этого они вызвали в кабинет одного из старших оперативников и уже более детально обсудили вместе с ним еще несколько подробностей будущих действий.

Когда разговор был закончен, Коробов передал своему заму все материалы по делу и сказал:

– И постарайся побыстрее, Паша. Особенно с поисками Коли Колымы.

Синякин кивнул и хотел что-то ответить, но его опередили.

– Знаете, а кого-то он мне напоминает... – Старший оперативник, которому Синякин передал папку с бумагами, открыл ее и внимательно рассматривал фоторобот подполковника-самозванца.

– Кого именно? – заинтересованно спросил Синякин, тоже заглядывая в папку.

– Не могу понять. Лицо вроде бы знакомое, но где я его видел, никак не соображу...

– Вот и у меня то же ощущение, – кивнул Коробов. – Ладно, если все-таки сообразишь, скажешь. А пока идите, работайте.

Синякин и его подчиненный попрощались с Коробовым и вышли из его кабинета.

Из двери, расположенной в дальнем конце большого зала, появились четверо с автоматами. Выстрел из базуки моментально смел их с дороги, но один из них успел выпустить длинную очередь. Из груди спецназовца брызнула кровь, и он медленно опустился на землю.

Монитор компьютера потускнел, и на нем возникли две надписи: «Переиграть последнюю запись» и «Вернуться в основное меню». Сидящий перед мощным компьютером черноволосый мальчик лет четырнадцати несколько секунд поколебался, а потом выбрал вторую и вышел из игры. Он уже который раз пытался пройти это трудное место, но у него никак не получалось опередить противников, кто-то из четверки все время успевал выстрелить в него. Может быть, нужно попробовать поискать путь в обход этого зала и напасть на них со спины? Или выбрать другое оружие – например, огнемет? Он откинулся на спинку своего кресла и задумался.

Комната, в которой находился мальчик, располагалась на последнем этаже элитного дома в центре Магадана. Дом был четырехэтажный, сталинской постройки, с просторными комнатами и высоченными потолками, а после того как в нем был сделан евроремонт, квартиры стали по карману только самым обеспеченным людям города. К их числу принадлежал и отец мальчика, глава подпольного мафиозного синдиката «Ингушзолото», и это было видно по каждой мелочи, находившейся в комнате, – от валяющейся в углу комнаты ручки фирмы «Паркер» до стоявшего на столе компьютера с плоским монитором на жидких кристаллах и процессором, мощности которого хватило бы для работы в каком-нибудь космическом центре.

Неожиданно мальчик приподнял голову и прислушался. Ему показалось или в коридоре правда послышались шаги? Нет, не показалось, кто-то идет. Может быть, папа? По шагам – похоже, у домработницы походка более шаркающая, неторопливая.

В дверь комнаты постучали.

– Рашид, можно я войду? – раздался негромкий мужской голос.

– Входи, папа! – радостно крикнул мальчик и вместе с креслом развернулся к двери. Впрочем, развернуться иначе он бы не смог. Мальчик сидел на инвалидном кресле с колесиками и ручным приводом, позволявшем сидящему на нем передвигаться без посторонней помощи.

Дверь комнаты открылась, и на пороге появился представительный седовласый мужчина кавказской внешности. На его остром, хищном лице с резко очерченным подбородком и глубоко посаженными черными глазами отражалось сейчас чувство любви и нежности, смешанной с жалостью.

– Здравствуй, сынок. Как твои дела?

– Прошел третий уровень и дошел до половины четвертого! – гордо сказал мальчик. – Папа, а у тебя сейчас есть время? Можешь со мной поиграть? Одному не так интересно.

– Не сейчас, Рашид, – мягко сказал мужчина. – Сейчас у меня очень много дел. Может быть, вечером. – Его голос звучал почти виновато.

Мальчик немного надулся, но выражать свое неудовольствие вслух не стал. Он прекрасно понимал, что работа – это важно.

– К тому же к тебе через час должен прийти учитель, – продолжил отец. – Я надеюсь, ты сделал задание по математике, прежде чем садиться играть?

– Конечно, папа. Я его еще вчера сделал, – ответил мальчик.

Потом он немного помолчал, приоткрыл рот, словно хотел о чем-то спросить отца, но так и не решился заговорить.

Однако отец Рашида был достаточно наблюдателен и заметил его колебания.

– Ты хотел что-то сказать, сынок?

Мальчик колебался еще несколько секунд, а потом выпалил:

– Папа, пожалуйста, разреши мне ходить в школу! Ну, пожалуйста, папа!

Лицо отца помрачнело, но его голос оставался спокойным и ласковым:

– Рашид, мы ведь уже столько раз об этом говорили. Я, конечно, могу поручить кому-нибудь отвозить тебя в школу и забирать оттуда, но пойми: тебе там будет очень плохо. Здоровые дети не любят больных, а ты даже не сможешь сам за себя постоять. Я же уже объяснял тебе это, и ты согласился. Зачем же ты опять об этом говоришь? Настоящий мужчина не должен так поступать.

– Я знаю, папа. – Мальчик заговорил торопливо и сбивчиво, было видно, что он очень хочет убедить отца: – Но, понимаешь, я узнал, что есть специальные школы для... – он осекся и спустя секунду договорил: – Для таких, как я. Кто не может ходить.

– Откуда ты это узнал?

– Из Интернета. Я искал какое-нибудь лекарство от моей болезни, но не нашел. Зато прочитал про такие школы. Папа, давай я буду ходить в такую! Пожалуйста!

Мальчик смотрел на отца умоляюще, а тот с трудом сдерживал рвущиеся наружу эмоции. Бедный мальчик! Искал лекарства... Если бы от этой болезни существовали лекарства, то он достал бы их для него. Кого угодно бы убил, что угодно бы сделал, но сына бы вылечил. Но лекарства для переболевших полиомиелитом не существует, и его мальчик останется парализованным на всю жизнь.

– Рашид, в нашем городе таких школ, по-моему, нет. Конечно, я узнаю поточнее, но если бы такая была, я бы знал.

– Ну и что, что в нашем городе нет! Можно поехать в другой город!

– Хорошо, Рашид, я подумаю об этом, – серьезно сказал отец.

И его слова не были пустой отговоркой, он всегда выполнял даже самые незначительные обещания, данные сыну. В самом деле: если такой школы нет в Магадане, то уж хоть где-нибудь в России она есть. И никто не мешает отправить мальчика туда, если он этого хочет. Все-таки так ему будет веселее, чем постоянно сидеть дома. Правда, в этом случае им придется расстаться, и он не сможет постоянно приглядывать за сыном, но если тому так будет лучше... В общем, об этом и правда стоит серьезно подумать.

– Пап, а ты сказал Зине, чтобы она купила мне сока? – спросил мальчик, поняв, что разговор о школе пока закончен.

– Да, Рашид, она сейчас как раз пошла в магазин, – начал было отвечать отец, но тут в его кармане раздался писк мобильного телефона.

– Прости, сынок, – сказал он и, вытащив телефон, вышел из комнаты, прикрыв за собой дверь.

Его лицо, только что бывшее ласковым и по-отцовски любящим, стало хищным и злым. Он давно привык к тому, что неожиданные звонки на этот мобильник, номер которого был известен очень немногим, обычно означают неприятности.

– Да? – мрачно сказал он в трубку.

– Расул Ахметович, у нас, похоже, намечаются неприятности, – раздался в трубке голос с сильным кавказским акцентом. – Ночью в Кировском районе напали на квартиру одного из приближенных Бати. Убили двух блатных из среднего звена и увели около ста килограммов золота. Хозяин квартиры, Коля Колыма, подался в бега, менты его сейчас ищут вовсю. А самое главное, наезд был под ментов, но это не менты.

– Так... Информация верная? Ты не мог ошибиться?

– Да весь город только об этом и говорит! Боюсь, менты это на нас повесят.

Кавказец, названный своим собеседником Расулом Ахметовичем, помрачнел еще сильнее. Он прекрасно понимал, что менты могут использовать это происшествие как повод для начала репрессий против неугодных. А ингуши, и персонально он, Расул Ахметович Гамзаев, им давно не нравятся. Значит, предстоят большие траты, если не хуже. Ну да ничего, не в первый раз с трудностями сталкиваться приходится.

– Решим, – твердо сказал Гамзаев в трубку.

– Кто это мог сделать?! – негодовал его собеседник. – Сезон скоро, а тут войной запахло!

– Это на нас специально повесили, якобы почерк наш, – сквозь зубы процедил Гамзаев. – Ладно, жди, выезжаю. Кого, ты говоришь, менты ищут? Колю Колыму?

– Да.

– А кто он такой? Я погоняло пару раз слышал, но человека что-то не припомню.

– Блатной, из приближенных Бати, смотрящего нашего. – Последние слова собеседник Гамзаева произнес с явным презрением в голосе. – Он еще только полгода как с зоны откинулся, вот вы про него поэтому и не слышали, наверное.

– Блатной, говоришь... Как меня эти «синие» достали! Прошло их время, а они никак этого понять не хотят! Смотрящий, общак, понятия... Другие времена настали, бизнес нужно делать, а не в игрушки играть.

– Ходит слух, что этот Колыма сам все и замутил и золото он же забрал.

– Чушь! – резко ответил Гамзаев.

– А кто тогда за всем этим стоит? Кто наезд устроил и «рыжье» взял?

– Кто стоит за всеми нашими неприятностями? – В голосе Гамзаева послышалась с трудом сдерживаемая ярость. – Кто наш главный враг? Кому мы тут больше всего мешаем? Тебе подробно объяснить или сам догадаешься?!

– Понятно... – протянул собеседник Гамзаева.

– Вот и хорошо, что тебе понятно. Ладно, я выезжаю, через полчаса буду. Жди.

Он отключил телефон, сунул его в карман, позвал телохранителей, дежуривших в небольшой комнате, находившейся у входной двери, и вышел из дома. Во дворе, рядом с подъездом, стоял роскошный черный джип. Гамзаев вместе с одним из телохранителей устроился на заднем сиденье, второй телохранитель сел на место водителя, и джип выехал со двора.

В марте тундра выглядит совершенно вымершей. До короткого времени, когда станет тепло и все начнет бурно цвести, остается еще три месяца, а пока свирепствуют лютые морозы. Огромные заснеженные пространства кажутся попросту непригодными для кого-то живого, кругом только снег и лед, безмолвие и неподвижность. Нет никаких других цветов, кроме белого. Колыма в это время промерзает чуть не до дна и засыпает, засыпают и окружающие ее сопки. Но люди отличаются от всех прочих живых существ в том числе тем, что ухитряются жить и там, где вся жизнь замирает до лета и тепла.

Среди белого безмолвия было лишь одно темное пятно, а точнее, несколько находящихся рядом пятен. Это расположенное в районе поселка Ягодное спецучреждение ОС 18/20 – знаменитая на всю Магаданскую область «двадцатка», «строгач». Выглядело спецучреждение совершенно классическим для такого рода мест: колючая проволока в несколько рядов по периметру, высокие заборы, вышки с охранниками, предзонник, башенка ДПНК, возвышающаяся над плацем, простреливаемые коридоры.

Над территорией лагеря слышался доносившийся из питомников лай овчарок, из труб шел густой дым. В одной из камер жилого блока, на шконарях около окна, в самом «козырном» месте сидели несколько человек и играли в «секу» самодельными стирами, сделанными из газет. На стенах рядом со шконками были развешаны плакаты с изображениями полуобнаженных красавиц, дальний закуток был завешен одеялами. По всему этому, да и по внешнему виду сидящих на шконарях людей, открытые участки кожи которых были густо покрыты татуировками, можно было легко догадаться, что это блатной угол, место, где живут самые авторитетные в камере люди.

А может быть, и не только в камере – для смотрящего по камере лагерная администрация наверняка не стала бы закрывать глаза на украшавшие стенки плакаты. Да и в «секу» блатные играли совершенно спокойно, не оглядываясь на дверь, они явно были уверены в том, что их не потревожат, хотя азартные игры в лагерях, разумеется, строго запрещены. По кругу, из рук в руки передавался чифирбак; игравшие по очереди прикладывались к нему, отхлебывали первоклассного чифиря и отдавали следующему.

Впрочем, было заметно, что ни «сека», ни чифирь по-настоящему не увлекают блатных. Из чифирбака все отхлебывали совсем помалу, а играли лениво. Судя по всему, куда больше их занимал разговор, темой которого были недавно пришедшие с вольняшки новости.

– Совсем менты оборзели, – сказал здоровенный, чем-то похожий на гориллу, плечистый мужик с длинными руками, передавая чифирбак своему соседу. – Ни обвинения, ни суда – мочканули пацанов по беспределу и «рыжье» забрали. Раньше не было такого.

– Да, может, это и не менты, – отозвался невысокий пожилой блатарь с большим шрамом на правой щеке. – Форму ментовскую сейчас на рынке купить можно, а те вроде и без формы были, в одних камуфляжах. Такой наезд любой отморозок устроить может.

– Откуда отморозкам знать о «рыжье»? – недоуменно спросил третий, тасуя стиры. – Про него только Батя знал, да те, кому он рассказал. Коля Колыма первый.

– А ментам откуда знать? – не сдавался блатарь со шрамом. – И отморозкам любым, и мусорам знать про «рыжье» неоткуда. Разве что стукнул кто... – На этих словах блатарь зло прищурился: было ясно, что он много бы дал, чтобы добраться до стукача.

– Да кто стукнуть мог?! – возмущенно воскликнул гориллообразный. – Батя бы никому гнилому про «рыжье» не сказал, не такой он человек.

– Всякое бывает... Иногда и проверенные люди сучатся. Колыма-то пропал, а куда – непонятно. Почему двух его кентов замочили, а он сам в живых остался?

– Не клепай на Колю! – резко сказал молодой парень, до сих пор не участвовавший в разговоре. – Колыма правильный человек, он мне раз жизнь спас, не мог он ссучиться! Мы еще мало знаем, вот скажет Батя свое слово, тогда и судить будем.

– Правильно пацан говорит, подождем, чего Батя скажет, – поддержал молодого один из блатных. – Уж он-то знает и кому про «рыжье» говорил, кому греть «хозяина» поручал... Вот от него все и узнаем.

– Да, слово Бати – это слово Бати, – уважительно кивнул пожилой. – Я бы и раньше ему поперек ничего не сказал, всегда я его уважал, а теперь и вообще никакого базара нет. Чтобы своих отгонов не пожалеть ради братвы – мало кто бы на такое пошел, особенно в наше поганое время.

– Это да, – согласно кивнул гориллообразный, – такие блатные, как Батя, сейчас редкость. Нынешние баб себе заводят, деньгами сорят, о братве и понятиях забывают, а Батя – настоящий законник.

Блатные закивали. Было видно, что смотрящий по Магаданской области пользуется самым настоящим, неподдельным уважением.

Послышался лязг открываемого замка. Блатные повернулись к входу. Дверь открылась, и в камеру вошел сухощавый, густо татуированный старик с золотой фиксой. С первого взгляда было видно, что это очень опасный человек. Несмотря на немалый возраст, движения его были плавными и уверенными, в повадках было что-то напоминавшее дикого зверя, волка, крадущегося по ночному лесу. Было ясно, что старик каждую секунду готов отразить или нанести удар.

Лицо его покрывали морщины, рассекавшие темную кожу, но глаза были ясными, а во взгляде видны были ум, железная воля, жестокость и привычка повелевать. Это и был Вячеслав Сестринский, Батя, один из самых известных в России воров в законе, смотрящий по Магаданской области, лидер группировки блатных, железной рукой ею управляющий. Он же был третейским судьей и прямо с этой зоны мог карать и миловать весь блатной Магадан. И хотя под напором разных отморозков авторитет группировки блатных в Магаданской области последнее время сильно пошатнулся, Батю до сих пор все уважали и побаивались.

Он подошел к блатному углу, сел на одну из шконок и негромко сказал:

– Толковище.

Этого слова ждали все находившиеся тут блатные. Несколько человек тут же встали и отошли в сторону, в углу остались только Батя и его особо приближенные.

– Короче, так, пацаны, – веско сказал Батя. – Вы новости с вольняшки и так, наверное, знаете, но если кто не знает, я вам сейчас еще раз расскажу. Хотел я всей магаданской братве помочь, подогреть областного «хозяина», чтобы он своим спустил приказ кончать с беспределом на зонах. А то, сами знаете, какое тут гнулово началось, жизни не взвидели. Сейчас-то полегче стало, сами видите, а что месяц назад было?

Сидящие вокруг люди закивали. Действительно, последний месяц режим сильно смягчился, и все благодаря стараниям Бати.

Смотрящий немного помолчал, а потом продолжил:

– Но общак у нас оскудел, на подогрев «хозяина» денег там не хватило бы. Ингуши проклятые и спортсмены все под себя гребут, приисков наших все меньше остается. От верных людей знаю, спортсмены зимой еще, пока сезон не начался, на старателей давят, угрожают, у некоторых даже из семьи кого-то в заложники берут, лишь бы только те золото им несли, а не нам. А «зверьки» просто по беспределу перехватывают наши артели, когда те с «рыжьем» возвращаются, и перекупают у них добычу. Мы, конечно, им противостоим, но с беспредельщиками бороться трудно, сами знаете. Хотя, думаю, скоро все переменится, настанет наше время. Но сейчас, пока в общаке лавэ на подогрев мусоров нет, я решил из своих «отгонных» на общее дело отсыпать, помочь братве, чтобы всем нам легче жить стало. Я-то уж одной ногой в могиле, считай, стою, а с собой «рыжье» на тот свет не заберешь, вот я и хотел оставить после себя у братвы добрую память. Но нашлись какие-то суки, – голос Бати стал резче, – которые мои «отгоны» увели. Устроили наезд, двух правильных пацанов завалили и все «рыжье» забрали. Вломились какие-то парни в камуфляже, через дверь и окно одновременно, пацаны ничего и сделать не успели. Снаряжены были те, кто нападал, по высшему классу. Оружие все с глушаками, броники, рации. Наезд вроде как ментовский, вот только какая сука им про «рыжье» стукнула, непонятно. Но хранить «рыжье» и до «хозяина» его довести я поручил Коле Колыме, все вы его знаете. А Колю Колыму не убили, он в живых остался и исчез непонятно куда. Не видели его с тех пор ни живым, ни мертвым. Почему, спрашивается?

– Так ты думаешь, это Колыма все замутил? Стукнул ментам, а сам с «рыжьем» подорвал? – спросил молодой парень, заступавшийся за Колыму до прихода Бати. – Да не может такого быть! Может, его тоже вальнули?

– Тех пацанов, что там замочили, прямо на месте и оставили. А тела Колымы там не нашли. Значит, живой он. Да, и еще скажу: менты его в розыск объявили, по всем участкам ориентировки на него разослали. На жмура в розыск не подают. Значит, и правда ссучился Колыма и закрысил мое «рыжье». Иначе почему он один живой остался, когда его кентов завалили, и почему мне маляву до сих пор не кинул?!

– Так ведь... Колыма же нормальный пацан. – Голос молодого звучал уже нерешительно. – Ты же его отлично знаешь... Штрафняк в Сусумане, бунт на якутском этапняке. Ты ведь сам ему «рыжье» доверил! Это же правильный человек, блатной по жизни!

Батя с шумом втянул в себя воздух и на выдохе коротко бросил:

– Кому блатной, а кому портной. Зря я ему доверился. Людишки сучатся, время такое. Он думает, что на вольняшке его не достанут? Еще скорей, чем на зоне.

– А если на материк свалит? – спросил пожилой блатной со шрамом. – Или уже свалил?

– И там достанут. И за границей. И на дне морском, если потребуется.

– Правильно, – кивнул пожилой. – Сук надо наказывать.

На этот раз молодой приоткрыл рот, но так и не решился ничего сказать. Против опыта и авторитета Бати переть было никак невозможно, да к тому же закрадывалась в голову поганенькая мыслишка. А может, и правда Колыма? Ведь странно как получается: всех мочканули, а его одного – нет. И «рыжье» было ему доверено, не кому-нибудь. Может, и правда ссучился?

– Кому ты это поручить собираешься? – спросил пожилой. – Я сам бы за это дело взялся, но мне до откидки еще больше года.

– Ворону поручу, – ответил Батя. – Из всех моих «торпед» он лучший, ему такие косяки разруливать не впервой. Всех, с кем я знаком, он тоже знает.

– Это тот Ворон, что с нами чалился? – спросил молодой. – Ну, который полгода как откинулся?

– Он, – скупо кивнул Батя.

– Ворон? – с легким сомнением в голосе переспросил пожилой. – Серьезный пацан, базара нет, но не все, кто тебя бы на вольняшке послушались, его слушать станут. Он все-таки не в законе.

– Скоро будет в законе. Как почую, что помирать скоро, так и его короную, смотрящим после меня он станет, этому пацану я верю, он косяков не напорет. А что слушать его не станут... Станут. Он и так пацан известный и авторитетный, свои люди у него есть, а я сейчас еще и позвоню на вольняшку и маляву напишу, чтобы его слушали.

Батя привстал со шконки и достал из-под матраса мобильник, набрал номер:

– Алло... Илью позови. Неважно, скажи, что Батя с ним говорить хочет.

На несколько секунд смотрящий замолчал, потом снова заговорил:

– Ворон, ты? Да... Знаю уже, потому и звоню. Разбираться с этим ты будешь. Да... Братве я маляву напишу, чтобы все знали, что ты по моему слову этим делом занялся. А Егору, Семе Косильщику и Шарманщику я сейчас позвоню еще... А сам-то что думаешь? Понятно. В общем, давай, если «рыжье» вернешь и суку накажешь, то в обиде не оставлю, ты меня знаешь.

Батя нажал отбой и тут же набрал следующий номер:

– Егор, ты? Слушай, если к тебе Ворон придет и помощи попросит, помоги. Я ему велел «рыжье» свое искать, которое Колыма закрысил... Ну и хорошо... Счастливо.

Следующие два звонка почти дословно повторяли этот, только звонил смотрящий другим людям. Закончив говорить, он спрятал мобильник под матрас, достал оттуда ручку, листок бумаги и написал на нем несколько предложений. Закончив, он протянул маляву молодому парню и сказал:

– Переправишь как обычно. И побыстрее.

Молодой взял записку, кивнул и рискнул спросить:

– А что пацаны? Все на Колыму думают?

– Все, – кивнул Батя. – Весь город только о том и говорит, что Колыма меня кинул. Ну да ничего, свое он получит.

Ресторан «Золотой теленок» считался одним из самых крутых в Магадане. Располагался он в самом центре города, в здании бывшей партийной школы, которое нынешним владельцам ресторана каким-то образом удалось то ли купить, то ли арендовать у городских властей. Впрочем, знающие люди полагали, что на самом деле рестораном через подставных лиц владеет сам губернатор Магаданской области, иначе власть имущие ни за что не расстались бы с таким лакомым кусочком, как здоровенный дом в самом оживленном месте города. Партшколы теперь, конечно, безнадежно вышли из моды, но свято место пусто не бывает, что-нибудь да придумали бы. Да, собственно, вот и придумали – чем кабак хуже чего угодно другого?

Сейчас в «Золотом теленке» было шумно и весело. В главном зале за несколькими столиками, сдвинутыми к центру, располагалась большая шумная компания, около десяти бритоголовых молодых людей с лицами без интеллигентской рефлексии, обвешанных золотыми цепями и с торчащими из кармана мобильниками, и примерно столько же девушек, род занятий которых определялся с первого взгляда и без малейшего труда – древнейшая профессия оставила на них ясно видимый отпечаток. Гуляли они шумно и весело. Парни с пьяной откровенностью болтали друг с другом, пытались спеть что-то русское народное, лапали девушек, которые приличия ради повизгивали. Иногда кто-то вставал и провозглашал тост, впрочем, без кавказской изысканности, а в простом стиле: «Давайте типа выпьем!»

Прочие посетители робко жались по углам и старались не привлекать к себе лишнего внимания со стороны гуляющей компании. Все прекрасно знали, кто гуляет в кабаке, и понимали, что иметь с ними дело небезопасно. Спортивная преступная группировка – самая молодая, но и самая наглая в городе – уже довольно давно заставила себя если не уважать, то хотя бы побаиваться.

История возникновения группировки была проста, как мычание, и нисколько не оригинальна, такое случалось по всей России. Как и в любом другом городе, в Магадане существовали многочисленные спортивные клубы, школы и команды. Однако далеко не всем тем, кто в них занимался, удавалось стать профессиональными спортсменами.

В спорте есть железное правило: если ты в восемнадцать лет не мастер спорта, то можешь это дело бросать – ни серьезные сборные, ни соревнования тебе не светят. Поэтому довольно часто получалось так, что один-два человека из клуба уходили в спорт, а остальные оставались не при делах. Конечно, никто не закрывал перед ними всех остальных возможностей – учебы или работы, но денег хотелось много и сразу, а возможность взять их, как казалось, была. В самом деле, любая команда, только что лишившаяся перспектив в большом спорте, это десять-пятнадцать парней, прекрасно физически развитых, хорошо знающих друг друга и спаянных многолетней дружбой – готовая группировка.

Чего еще нужно, чтобы попробовать себя в криминальном мире?

Только оружие и лидер. И то и другое частенько находилось. Оружия в России навалом, гранату или «ПМ» можно свободно на рынке купить, а если маленько подсуетиться, то и за «калашом» или броником дело не станет, а лидеры среди спортсменов тоже появлялись регулярно – как правило, ими становились или тренеры, или капитаны команд.

Правда, поначалу неопытных и все-таки еще неважно вооруженных спортсменов здорово косили блатные и ингуши, да и ментам их ловить было одно удовольствие – все-таки нарушать закон так, чтобы тебя не поймали, это искусство, овладение которым требует времени. Но время шло, и постепенно спортсмены отвоевали себе место под солнцем, а потом и заставили очень серьезно подвинуться признанных магаданских авторитетов.

Особенно резко они пошли вверх, когда бывший мастер спорта по самбо Федор Медведев по кличке Медведь, вылетевший из спорта за умышленное нанесение тяжелой травмы противнику, объединил под своей властью три клуба: борцовский «Богатырь», боксерский «Удар» и клуб тяжелоатлетов «Антей». Человеком Медведев был очень жестоким, беспринципным и по-звериному хитрым. Под его руководством за последние два года группировка спортсменов сильно выросла, окрепла, сумела довольно сильно потеснить блатных и даже отвоевала два богатых прииска у Гамзаева с его ингушами.

Сейчас Медведь сидел во главе стола – он и его приближенные праздновали двадцатидевятилетие своего лидера. Вид у Медведя был внушительный. Здоровенный мордатый парень с широкими плечами, руками, толщиной с ногу обычного человека, и наглыми светлыми глазами. Он действительно был похож на медведя, это погоняло ему дали не только из-за фамилии. Ведь известно, что кроме огромной силы и свирепости, медведь опасен еще и тем, что необычайно хитер, а главное – непредсказуем. Он одинаково способен как на трусливое бегство, так и на наглое нападение.

– А почему рыжих нет? – громко вопросил Медведь, привставая со своего места. – Хочу рыжую!

– А я, Федя? – пискнула из-за его плеча крашеная под блондинку пышная девка.

– Хочу рыжую! – упрямо повторил Медведь.

– Нет рыжих, Медведь, – пробасил сидящий по правую руку от главаря парень с низким скошенным лбом и выступающей челюстью. – Заказать тебе? – Он сунул руку в карман и вытащил мобильник. – Сейчас я мигом. Звякну в «Клеопатру», они такому клиенту табун рыжих пригонят.

– На фиг, – неожиданно сказал Медведь. Как с ним часто бывало, настроение его моментально сменилось. – Нет рыжих, и фиг с ними, буду трахать тебя. – Он повернулся к блондинке, хозяйским движением обнял ее за плечи и протянул руку к стоящему перед ним бокалу с дорогим коллекционным вином.

Вообще-то, Медведь не очень любил вино, он и сейчас предпочел бы обычное пиво, но считал, что пить пиво беспонтово, а понты в любых своих проявлениях были, пожалуй, главным удовольствием в его жизни.

– Официант! – раздался громкий пьяный голос с другого конца стола. – Бухла братве!

К столику тут же подошел подтянутый официант, в глазах которого была явственно видна настороженность:

– Чего пожелаете?

– Ты не понял? – Круглоголовый качок поднял голову и уставился на официанта тупыми глазами. – Я же сказал: бухла! Ты почему ничего не принес? – Язык качка заплетался, но падать под стол он еще явно не собирался.

– Что именно вам принести? Водка, коньяк, вино, пиво?.. В нашем заведении... – Он не успел договорить.

– Не, ты тупой какой-то, – покачал головой качок и начал выбираться из-за стола. – Я ж тебе сказал: бухла, а ты пургу какую-то гонишь, урод. Ты по-русски не сечешь, что ли?

Официант хотел что-то ответить, но не успел. Качок вылез из-за стола и без предупреждения сильно ткнул его кулаком в солнечное сплетение. Официант тихо охнул, согнулся и медленно осел на пол, а качок с тупой довольной улыбкой постоял над ним несколько секунд, вернулся за стол и снова заорал:

– Официант! Бухла братве!

Медведь и все остальные братки, с интересом наблюдавшие за этой сценой, повернулись к стойке и заинтересованно затихли, ожидая реакции. На этот раз от стойки отделились три фигуры. Два официанта, подойдя к столику, согнулись над своим пострадавшим товарищем, а третий, оказавшийся не официантом, а крупным парнем в камуфляже с нашивкой «охрана», подошел к Медведю.

– Послушай, что за беспредел... – начал он, но Медведь отмахнулся.

– Не гони! Что ты ко мне лезешь: я, что ли, этого кекса отоварил? Вон, иди с Лаврухой разбирайся.

Он ухмыльнулся, явно предвкушая забаву.

Охранник несколько секунд растерянно потоптался рядом с ним и шагнул к качку.

– Ты зачем официанта ударил? – спросил он и тут же замолк, сам почувствовав, как смешно прозвучал его вопрос.

– А ты кто? Почему бухла не принес? – спросил качок, поднимая глаза.

Охранник, видимо, оказался все-таки не робкого десятка.

– Ты что, думаешь, крутой самый? Вылезай из-за стола, поговорим, – Он махнул рукой, и от входа к нему двинулись еще два человека в камуфляже. – А со мной не договоришься, будешь в ментовке объясняться.

Со всего стола послышались возмущенные голоса:

– Да ты что?!

– Офонарел, что ли?!

– Да тебя за ментовку сейчас...

– Лавруха прикололся просто!

– Да я тебя... – Качок по имени Лавруха снова полез из-за стола, но тут Медведь поднял руку.

– Стоп, братва! Лавруха, тормозни! У меня сегодня праздник, день рождения, а вы хотите здесь драку устроить. Рано еще, я не нагулялся, вот пить закончим, тогда и посмотрим... – Медведь ухмыльнулся. – А пока хватит! А ты, – Медведь повернулся к охраннику, – вали давай. Если у того парня к Лаврухе претензии есть, пусть подходит и предъявит. А если нет – базар исчерпан. Понял?

Охранник еще несколько секунд постоял у столика, а потом развернулся и отошел. Он знал, насколько опасно связываться с Медведем, и понимал, что если будет драка, то шансов у него нет никаких. С ним здесь всего четыре человека. Надо, пока есть время, вызвать подкрепление и позвонить в милицию. Пусть пришлют пару патрулей, может, тогда и обойдется без драки.

– Отморозки... – прошептал он себе под нос и пошел к телефону.

В это время дверь ресторана открылась, и на пороге появился высокий стройный парень в клубном пиджаке и при соответствующем галстуке. Войдя, он, ни секунды не колеблясь, устремился к сдвинутым столам.

– О, Тюпа! – радостно воскликнул Медведь, едва увидев пришедшего. – Где ты был, урод? У меня день рождения, а тебя где-то носит! Штрафную ему!

Один из сидевших рядом с Медведем парней тут же набулькал полный фужер водки и протянул его вошедшему. Но тот раздраженно отмахнулся:

– Погодь! Медведь, тут такое дело...

– Да иди ты с делами! Успеем! Сейчас празднуем! – Но в глазах Медведя мелькнул вопрос, он был вовсе не так пьян, как казалось на первый взгляд, и прекрасно знал, что из-за какой-нибудь мелочи его помощник не опоздал бы на праздник и не стал бы его отвлекать.

– Значит, полтонны «рыжья» тебя не волнуют?

За столом сразу стало тихо, а глаза Медведя расширились:

– Это что за новости? Где это столько «рыжья» завалялось?

– Рассказываю. У блатных было золото. Говорят, это «отгоны» смотрящего, Бати, а хранил их Коля Колыма, один из его людей, у себя в квартире на Октябрьской.

– На обычной хате столько «рыжья»?! – громко спросил кто-то с дальнего конца стола.

– Да. Так вот, прошлой ночью кто-то на него наехал, «рыжье» забрали, блатных, кто его стерег, завалили, а сам Коля Колыма куда-то смылся. Наезд был вроде как ментовский, но говорят, что это была инсценировка, а на самом деле этот Колыма сам наезд и устроил, под ментов замаскировавшись, и все «рыжье» себе забрал. Этого «синего» сейчас весь город ищет. И ингуши, и менты, и блатные, только бойскауты, наверное, еще не сподобились!

– Сколько, ты говоришь, «рыжья» было? – уже серьезным голосом уточнил Медведь.

– Кто говорит, что центнер, кто – два, а кто и про полтонны базарит.

– Это сколько же в бабках получится?.. – Медведь вытащил из кармана маленький калькулятор и начал деловито тыкать пальцем в кнопки. – Если даже по пять баксов за грамм, как ингуши старателям платят... Ох-хренеть можно! Искать!

– «Рыжье»? – спросил низколобый парень, сидящий справа.

– Да «синего» этого... Колю, или как там его. Все концы у него.

– Думаешь, это действительно он? А вдруг мусорская прокладка? Менты забрали, а на этого «синяка» повесили.

– Ха! При чем тут менты? Зачем ментам инсценировать ментовский же наезд? – В логике Медведю было не отказать.

– Думаешь, Коля Колыма от себя действовал? – спросил Тюпа.

– Вряд ли, – покачал головой Медведь. – К «зверькам» переметнулся, «ментовский наезд» – это явно их почерк. Было уже такое. А «рыжье» разделили, не иначе. Короче, надо искать.

– А как искать?

– Неужели не ясно? Ментов напряги! Раз он блатарь, значит, ходки на зону у него были, и биография его у ментов есть. Одноклассники, дружки, родственники, подельники – в общем, все, у кого он сейчас спрятаться может. Не на улице же он поселился, кто-то его пустил перекантоваться.

– Он китобоем работал на флоте, я слышал, – сказал Тюпа. – Может, там знакомые у него есть?

– Бывший китобой, говоришь? Наверняка флотские дружки остались. В общем, архивы поднимешь, все выяснишь и припрягай пацанов, пусть ищут. – Медведь махнул рукой на сидящих за столом парней. – Чтобы такие филки да не через нас?!

Сидящие за столом ответили ему одобрительным ропотом. Было заметно, что призрак золота их заворожил, и ради такого куша они готовы постараться.

По центру Магадана неторопливо катил старенький серый джип – тот самый, что минувшей ночью подъезжал к дому Коли Колымы. Сидящий за рулем остролицый черноволосый мужчина внимательно смотрел по сторонам. Было похоже на то, что он по описанию или адресу ищет какой-то дом, в котором раньше не был.

– Так, Советская, двадцать девять... Кажется, здесь, – тихо пробормотал он себе под нос, очередной раз посмотрев на улицу, и притормозил рядом с четырехэтажным домом сталинской постройки. Тем самым, со двора которого меньше получаса назад выехал джип с главой «Ингушзолота» и его охранниками.

Остролицый водитель джипа остановился напротив дома, на другой стороне улицы, и заглушил мотор, но из машины не вышел. Это было странно. В Магадане водители, остановившись, двигатель, как правило, не глушат, чтобы не тратить потом время на то, чтобы его разогреть. Ведь по здешнему холоду остывают моторы очень быстро, а прогреть их бывает нелегко.

Однако дальнейшие действия водителя объясняли, зачем он заглушил двигатель. Сначала он поднял голову и внимательно посмотрел на окна последнего, четвертого, этажа стоящего через дорогу дома. Губы его беззвучно зашевелились, он явно высчитывал окна нужной ему квартиры. Спустя несколько секунд он удовлетворенно кивнул. Видимо, этот жест был у него чем-то вроде дурной привычки. Потом он обернулся и достал с заднего сиденья джипа большую картонную коробку. Открыв ее, вынул замысловатый прибор, напоминавший странную помесь старинного мушкета и современной кинокамеры. Прибор явно был импортного производства. В отдельном гнезде в коробке лежали запакованные в пластик наушники. Остролицый вытащил их, аккуратно размотал провод, которым они были обмотаны, подсоединил наушники к прибору и надел их на себя.

Потом он вставил в прибор четыре нестандартного вида батарейки, нажал черную кнопку и направил эту штуковину на выбранное окно. Прибор был не чем иным, как новейшим, немецкого производства лазерным устройством для подслушивания разговоров, ведущихся в закрытых помещениях. Невидимый лазерный луч мог считывать колебания оконного стекла и позволял услышать все, что происходит в комнате. Разумеется, если не было помех – например, таких, как работающий двигатель автомобиля, создающий сильную вибрацию и смазывающий сигнал.

Но, судя по всему, державший прибор мужчина об этом прекрасно знал, поэтому-то он и заглушил двигатель джипа. И вообще, по его уверенным движениям было сразу видно, что он занимается прослушкой далеко не в первый раз и успел прекрасно изучить капризное устройство.

Надев наушники, остролицый водитель джипа немного подкрутил сначала одно, а потом другое колесико настройки и, наконец, видимо, довольный слышимостью, надолго замер в почти полной неподвижности, внимательно вслушиваясь.

Время шло, мимо джипа проходили редкие пешеходы, с неба посыпался мелкий снег, а мужчина продолжал терпеливо слушать. Наконец, спустя примерно полчаса после начала прослушки, он снова кивнул сам себе, снял наушники и, выключив свой прибор, вернул его на заднее сиденье. После этого он достал из кармана сотовый телефон и набрал номер.

– Да? – послышался в трубке напряженный мужской голос.

– Сын Гамзаева дома один. Режется в какую-то компьютерную игру. Домработница ушла. Хозяина нету. Он своему заму стрелу кинул, будет, наверное, не скоро.

– Конечно, не скоро! – согласился с остролицым его собеседник. – Все «черные» в офисе, ситуацию прокачивают, боятся, чтобы наезд на них не повесили. Короче, надо действовать. Прямо сейчас.

– Думаешь, поможет? – В голосе остролицего отчетливо звучало сомнение.

– Уверен, – решительно отозвался голос в трубке. – Кроме сына, у этой черножопой сволочи больше никого нету. Ради него и живет.

– Хорошо. Тогда я приступаю.

Водитель джипа выключил телефон, спрятал его в карман, а затем, прихватив с собой небольшой кейс с цифровым замком, вышел из машины и спокойно пошел к дому, в котором жил Гамзаев. Он перешел дорогу, обогнул дом и, ненадолго притормозив у дверей, чтобы осмотреться, вошел в третий подъезд. Квартира Гамзаева располагалась на четвертом этаже во втором подъезде.

Остролицый поднялся на четвертый этаж, подошел к двери угловой квартиры и уверенно свернул в темный закуток, в котором находилась ведущая на чердак лестница. Он медленно и осторожно, чтобы не издать ни одного громкого звука, поднялся по лестнице. Здесь его ожидало неожиданное препятствие – дверь на чердак была закрыта на здоровенный висячий замок.

Остролицый нагнулся, внимательно присмотрелся к замку и слегка усмехнулся. Эта усмешка ясно говорила о том, что серьезной помехой для него этот замок не станет. Он сунул руку в карман и вытащил складной ножик с несколькими лезвиями и английскую булавку.

Замок сопротивлялся меньше минуты, а потом щелкнул и разомкнулся. Остролицый аккуратно спрятал нож и булавку в карман и пролез на чердак. На чердаке было темно, пыльно и сильно пахло кошками. Лестницу, ведущую на крышу, пришлось искать на ощупь, но, судя по всему, вторгнувшегося сюда мужчину это нисколько не смутило, он вел себя как человек, абсолютно уверенный в своих силах.

Взобравшись по лестнице, он размотал проволоку, которой был прикручен люк, и вылез на крышу. Здесь он несколько секунд стоял неподвижно, осматриваясь по сторонам, а потом, закрыв за собой люк и стряхнув с перчаток грязь и ржавчину, присел на корточки и открыл кейс, пробормотав себе под нос:

– Ну что ж, начнем.

По злой холодной усмешке, на мгновение исказившей его лицо, было понятно, что вряд ли он собирается взяться за какое-нибудь хорошее дело.

Рядом с небольшой частной автосервисной мастерской остановилась красная «Хонда». Вышедший из нее высокий мужчина уверенным шагом подошел к двери и потянул ее на себя. Дверь легко открылась, и он вошел в мастерскую. По его движениям было заметно, что заходит он сюда не в первый раз.

Мастерская выглядела вполне обычно. Вдоль некрашеных стен большого ангара стояли несколько побитых машин, на подъемнике – полуразобранный микроавтобус, а в углу, под кучей промасленных тряпок, большой грудой, разобраться в которой смог бы, наверное, только хозяин мастерской, были свалены детали от нескольких разобранных двигателей.

Вошедший дошел до середины зала, замедлил шаги, повертел в разные стороны головой и, не обнаружив никого живого, негромко позвал:

– Серега, Вадик! Вы где?

Ответа не было, и, подождав несколько секунд, он крикнул еще раз, погромче:

– Вы что, спите, что ли?! Серега, Вадим! Вы здесь?

Ответа снова не было. Мужчина покрутил головой, что-то пробормотал себе под нос и прошел в дальний конец зала – к деревянной двери, обитой дерматином.

– Вы здесь, что ли? – снова громко спросил он, сильно стукнув в дверь кулаком.

Не дождавшись никакой реакции, он потянул дверь на себя, но она оказалась запертой.

– Свалили они, что ли, куда? – задумчиво пробормотал мужик. – Эх, раздолбаи, хоть бы входную дверь закрыли, а то входи кто хочешь.

Еще несколько раз стукнув в дверь и окончательно удостоверившись, что его друга Сереги, хозяина этой мастерской, нет на месте, мужик вышел из ангара, аккуратно прикрыл дверь, сел в свою «Хонду» и укатил. Автомастерских в Магадане много, отвалил куда-то Серега. Ну что ж, на нем свет клином не сошелся.

Водитель «Хонды» не знал, как ему повезло. Прояви он хоть немного больше настойчивости, и он закончил бы этот день в больнице. А то и в морге, это уж как повезло бы. Серега никуда не отвалил. Он сидел в комнате за той самой обитой дерматином дверью и прекрасно слышал, как в нее стучался его друг. Но ответить он не мог. Вставленный в рот ствол пистолета Макарова – достаточно веская причина для молчания.

А у Вадима, помощника Сереги, для молчания была еще более веская причина. Когда раздался стук в дверь, он лежал под столом без сознания и, судя по силе нанесенного ему удара, находиться в таком состоянии ему предстояло еще никак не меньше пары часов. А то и побольше.

– Свалил, что ли? – спросил спортивного вида парень, державший пистолет во рту хозяина мастерской, у своего стоявшего у двери напарника, с которым они были похожи, как цыплята, вышедшие из одного инкубатора: одинаковые спортивные костюмы, мощные плечи и руки, мясистые коротко стриженные затылки. Сразу видно, что ребята занимались каким-то из силовых видов спорта. Чуть ли не единственным различием между ними было то, что стоявший у двери был брюнетом, а у второго волосы были светлые.

– Вроде да... Погодь базарить, не слышно ни фига, – ответил брюнет и прижался ухом к двери. Через несколько секунд он сказал:

– Свалил. Дверь хлопнула. Можешь вынимать шпалер, теперь пусть орет, если хочет, хрен его кто услышит.

Светловолосый парень кивнул, вытащил изо рта у Сереги ствол и брезгливо обтер его какой-то лежавшей на столе тряпочкой. Заставленная канистрами, запчастями и жестяными банками каморка, в которой они находились, служила в мастерской чем-то типа кладовой, совмещенной с бытовкой. В углу стояли продавленный топчан и тумбочка, а в центре комнаты находился ободранный стол с телефоном.

За ним сейчас и сидел хозяин автосервиса – крепкий татуированный мужик с угрюмой рожей, прикованный к стулу двумя парами наручников, за левую руку и правую ногу. Одежда и волосы его были мокрыми и издавали резкий запах бензина. Лицо татуированного кривилось от злости, но ни звать на помощь, ни ругаться он не пытался, прекрасно понимая, что первое – бесполезно, а второе еще и опасно.

– Так ты нас хорошо понял? – спросил подошедший от двери брюнет, явно продолжая начатый до того, как им помешали, разговор.

С этими словами он вынул из кармана золотую зажигалку и медленно поднес ее к лицу татуированного Сереги. Тот постарался отвести голову в сторону, насколько позволяли стул и наручники. По мелькнувшему в его глазах страху было ясно, что у хозяина мастерской неплохое воображение и он отлично представляет себе, что с ним будет, стоит только спортсмену нажать на кнопку. Бензин вспыхнет моментально, и спасти его тогда уже не сможет ничто.

Он судорожно кивнул.

– Если Колыма хоть что-нибудь заподозрит – тебе не жить. Ясно?

Татуированный снова кивнул.

– Да ты не тряси башкой, – злобно прошипел спортсмен. – Словами скажи! Ясно тебе или нет?

– Да.

– Вот и отлично, – сказал брюнет. – Тогда ждем.

Но долго ждать им не пришлось. Едва брюнет успел это сказать, как стоявший на столе телефон зазвонил. Татуированный вздрогнул, секунду помедлил, но под страшным взглядом брюнета, снова поднесшего к его лицу зажигалку, взял трубку.

– Алло, Колян? Рад тебя слышать! – Голос хозяина автосервиса звучал немного напряженно, но в целом вполне естественно. Несколько секунд он слушал, что говорит его собеседник, а потом ответил:

– Конечно, помогу! Какой базар, пять лет одну зону топтали. Ну конечно, один. Вадик еще тут, помощник мой, но он с тачкой срочной сейчас возится...

Светловолосый спортсмен одобрительно кивнул. А Серега продолжал разговор:

– Что тебе надо? Честные ксивы за три дня сделать? Да еще загранпаспорт моряка? Погоди, кореш, это ты нереально заряжаешь!

Брюнет резким движением поднес к лицу татуированного зажигалку, почти до половины утопил кнопку и несколько раз кивнул. Не понять его было невозможно, он явно требовал, чтобы Серега пообещал хоть птичье молоко, хоть луну с неба, но заманил Колыму к себе.

Хозяин автосервиса побледнел, но послушался:

– Слушай, совсем забыл! Можно это дело оформить. У меня тут как раз один кореш откинулся, «простыни» лепит лучше натуральных! Сделает все, будь спок. Приезжай!

Сказав это, Серега замолчал, ожидая ответа, но спустя пару секунд выражение его лица неуловимо изменилось, по нему словно пробежала волна облегчения, смешанного со страхом. Он молча протянул телефонную трубку брюнету. Тот схватил ее, поднес к уху.

В трубке слышались длинные гудки.

В это время на другом конце города Коля Колыма, засунув озябшие руки в карманы, быстрым шагом удалялся от будки телефона-автомата. Колыма был умен, и жизнь многому его научила, в том числе и тому, что никому нельзя доверять без оглядки, всех всегда нужно проверять. На этот раз, как Колыма прекрасно понимал, эта привычка спасла ему жизнь.

Надо же, все корочки Серегин кореш за три дня сделать возьмется! В том числе и загранпаспорт моряка! Может, тогда он и удостоверение министра МВД за полчасика сбацает?! В общем, ясно, что к Сереге соваться нельзя. Что ж, это не единственный вариант. Кто бы его ни ловил, они не смогут перекрыть все его связи: хотя бы потому, что о некоторых знает только он сам и больше никто.

Колыма перешел улицу и твердым шагом пошел к ближайшему перекрестку. Ему был нужен работающий телефон, а пользоваться два раза подряд одним и тем же он не собирался. Несмотря на то что один из самых надежных вариантов только что обломился, ни в походке, ни в выражении лица Коли Колымы не было ни следа слабости, усталости, страха или отчаяния. В его характере была одна редкая черта – он просто не умел ни отчаиваться, ни сдаваться.

Черноволосый мальчик, сидящий в инвалидной коляске перед экраном компьютера, нажал на клавишу «ввод». Из динамиков послышалась музыка, соответствующая началу уровня, и мальчик полностью погрузился в игру. В свои неполные четырнадцать лет он был настоящим фанатом компьютерных игр, всевозможных бродилок и стрелялок. Но упрекнуть его за это было трудно – у компьютерных героев, которыми он управлял с помощью «мыши», джойстика или клавиатуры, были здоровые ноги, и они могли идти куда хотели – вернее, куда он хотел.

Раньше мальчик любил играть на компьютере и в спортивные игры: футбол, хоккей, баскетбол... Но последний год он почти совсем перестал в них играть. Мальчик взрослел и понимал, что его болезнь неизлечима и он никогда не сможет поиграть в футбол по-настоящему, хотя его сверстники даже в Магадане и даже зимой находили такую возможность в спортивном зале школы или какого-нибудь клуба. Рашид очень им завидовал.

Именно поэтому компьютерные игры такого типа стали его скорее раздражать, чем утешать. Каждый раз, когда он садился за них, это напоминало ему о его болезни. С бродилками и стрелялками было проще. Все-таки, даже будь у него здоровые ноги, вряд ли он сумел бы поохотиться на монстров в подземном лабиринте или поуправлять космическим кораблем, сражающимся с пришельцами.

Сейчас мальчик только что прошел уровень, с которым мучился весь сегодняшний день, и попал на новый. Здесь все было ему еще незнакомо, и поэтому он старался идти медленно и очень осторожно. Кроме того, у него уже устали глаза, слишком долго он просидел за компьютером.

Так, вот вход в какой-то подземный бункер... Осторожненько, медленно... Какая-то зеленая тварь с плазменным мечом идет навстречу – не проблема, таких он уже видел и справлялся, меч у нее маломощный – чтобы воспользоваться им, твари нужно подойти вплотную. Такие опасны только на первом уровне или если их очень много.

На, на, на, получи!

После каждого попадания из груди твари брызгала зеленая кровь. Ох, кажется, жизненной силы у нее побольше, чем у тех, с которыми он имел дело до сих пор, только с четвертого выстрела свалилась.

Идем дальше... Какие-то ящики. Нужно посмотреть, что в них...

Мальчик нажал кнопку «прыжок», компьютерный герой, с ног до головы увешанный разнообразной амуницией, прыгнул на ящики, но там не оказалось ничего интересного, и мальчик заставил его спуститься и идти по прежнему маршруту. Герой вышел из бункера и снова пошел по открытому пространству. Неожиданно музыка изменилась, стала более тревожной и угрожающей – это было верным признаком того, что сейчас появится какой-то новый опасный враг.

Так и оказалось. Герой как раз проходил мимо развалин какого-то дома или склада, из этого здания на него и набросились. Настоящая массированная атака. Три зеленых твари с плазменными мечами – из двери, две серых с лазерами – из окон чердака, из окна первого этажа какие-то щупальца показались, да еще спереди появилось какое-то странное, невиданное им прежде существо на восьми ногах, похожее на паука с крокодильей мордой. Чем же оно вооружено?

Очень скоро Рашид узнал ответ на этот вопрос. Пока его герой отстреливался от вылетевших из дома тварей, восьминогий крокодил подбежал поближе и швырнул в него какой-то предмет. Герой успел отскочить, но, едва коснувшись земли, предмет, оказавшийся мощной гранатой, взорвался. Красная вспышка озарила экран, и компьютерный герой медленно осел на землю.

Монитор компьютера потускнел, и на нем высветилась надпись: «Game over». Рашид закинул руки за голову и потянулся. От долгого сидения за игрой у него затек позвоночник.

Может быть, запустить этот уровень еще раз? Нет, пожалуй, надо дать отдохнуть глазам, папа предупреждал, что если играть слишком долго, то может испортиться зрение.

Рашид протянул руку к «мыши», собираясь выйти из игры и выключить компьютер, но в этот момент взгляд его совершенно случайно упал на окно. За окном, на уровне форточки, в воздухе висела привязанная к какой-то длинной палке граната «Ф-1».

Рашид сразу понял, что это такое. По своим играм он неплохо знал, как выглядит такая граната, только что он сам такими же уничтожал монстров. Знал он, и на что она способна.

На несколько секунд мальчик оцепенел, как птица под взглядом кобры, и словно завороженный смотрел, как граната медленно опускается. Вот она все ниже и ниже, вот уже миновала форточку, вот спустилась до середины окна...

За эти несколько секунд Рашид успел очень хорошо рассмотреть гранату – и ее саму, и скотч, которым она была примотана к палке, и леску, которая была привязана к чеке. Именно вид этой лески и вывел Рашида из ступора. Он в мгновение ока осознал, что стоит тому, кто опускает гранату, дернуть за леску, как она взорвется, и тогда...

Мальчик лихорадочно схватился за рукоятки, управляющие колесами его коляски. Он выехал из-за стола и попытался развернуться. Руки у него тряслись мелкой дрожью и не слушались, коляска, как назло, разворачивалась медленно – куда медленней, чем опускалась граната.

Рашида пробил холодный пот. Он прекрасно понимал, что на счету каждая секунда, что если он не успеет выехать за дверь, то погибнет, и именно из-за этого совершил ошибку. Он поторопился, начал крутить колеса раньше, чем коляска окончательно развернулась, и она уперлась в шкаф.

Мальчик попытался развернуть к двери, но шкаф был слишком большой, объехать его никак не получалось. Рашид дал задний ход, но теперь, после поворота, сзади оказалось кресло, и коляска уперлась в него. Рашид бешено задергал ручки, но коляска не слушалась.

Он в ловушке!

Мальчик в панике оглянулся на окно и увидел, что граната перестала опускаться, теперь она неподвижно висела чуть ниже середины окна. Значит, тот, кто ее спускал, может в любой момент дернуть за леску! Нужно спасаться!

Рашид изо всех сил дернул за ручку, потом оттолкнулся от шкафа. Ему показалось, что коляска стронулась с места, и он со всей силой отчаяния оттолкнулся от шкафа еще раз. Коляска накренилась и упала на бок. Рашид вывалился из нее, ткнулся лицом в пол и на руках пополз к выходу из комнаты.

Может быть, он успеет доползти до двери и открыть ее, а в той комнате есть телефон, он позвонит папе, папа приедет и спасет его...

Но он не успел.

За спиной раздался взрыв. Свистящая смерть прошла по комнате, сметая все на своем пути. Ударная волна вынесла все оконные стекла, водопадом посыпавшиеся на пол, сбросила со стола и впечатала в стену компьютер, разлетевшийся вдребезги; осколки посекли стены и ковры, разнесли аквариум с золотыми рыбками, срезали с потолка люстру.

Но Рашиду повезло.

В момент взрыва между ним и окном находилась его коляска, в нее и впечатались те осколки, которые, не будь ее, поразили бы мальчика. Правда, не все. Один осколок чиркнул его по боку, а второй касательно задел по правому бедру. Взрывной волной мальчика бросило на шкаф, он сильно ударился головой об его угол, рассек бровь, разбил нос и губы. Сзади в него ударила отброшенная в том же направлении спасительная коляска, но по сравнению с прочим это уже были мелочи.

Рашид лежал в углу, придавленный коляской и засыпанный осколками стекла. Он почти ничего не слышал, мир вокруг него словно бы медленно поплыл по кругу, но сознания он так и не потерял. Постепенно вращение комнаты стало замедляться, мальчик начал приходить в себя. В первую очередь он почувствовал тошноту и резкую боль сразу в нескольких местах. Больше всего болела голова. Он потрогал рукой лицо – оно было все в мокрой и липкой крови. Еще болел затылок – по нему стукнула спинка коляски. Боли в ноге и боку мальчик пока не чувствовал, но ощущал, что под одеждой по нему ползут теплые струйки.

Он попытался пошевелиться. Не сразу, но ему это удалось. Он выбрался из-под коляски и, раня ладони об острые осколки, которыми был усыпан пол, пополз к двери.

«Нужно позвонить папе, – билось у него в голове. – Папа приедет и поможет».

Рашиду удалось открыть дверь комнаты, но по коридору он смог проползти только несколько шагов. Травмы и потеря крови наконец сыграли свою роль, и он потерял сознание. Именно там, в коридоре, лежащим без сознания в луже крови его и нашли через несколько минут ворвавшиеся в квартиру оперативники районного УВД.

Магаданское областное управление исполнения наказаний располагалось в мрачном пятиэтажном здании сталинской архитектуры, стоящем в центре города. Впрочем, разумееется, не только оно – кроме УИНа, здесь же располагались СКМ, ОБЭП, РУБОП и прочие отделы УВД. В отличие от многих своих сверстников, это здание было недавно отремонтировано и имело очень приличный вид. Окна нижних этажей украшали толстые кованые решетки, входная дверь была дубовой, а в Магаданской области пригодная для таких дверей древесина – вещь очень ценная и редкая.

Дубовая дверь здания распахнулась, и на пороге показался пожилой толстый человек с висящими щеками и несколькими подбородками на обрюзгшем лице. У него были невыразительные водянисто-серые глаза и очень густые кустистые брови, из-за них он немного напоминал Брежнева лет в шестьдесят. Двигался он медленно и, как ему казалось, с достоинством, но на самом деле со стороны напоминал престарелого раскормленного гуся. Впрочем, ничего удивительного в этом нет – весил он больше ста килограммов, а хоть чем-то похожим на спорт бросил заниматься больше двадцати лет назад. Он тогда решил, что несолидно подполковнику прыгать с теннисной ракеткой. Звали этого человека Игорь Георгиевич Панкратов. Двадцать лет назад он получил подполковника, а сейчас был генерал-майором и занимал ответственный пост начальника областного УИНа.

Учитывая специфику Магаданской области, в которой лагерей раза в два побольше, чем обычных населенных пунктов, фигурой Панкратов был очень и очень значительной, но, несмотря на это, особым уважением в области не пользовался. Продажных ментов никто, никогда и нигде не уважает, даже те, кому их услугами приходится пользоваться. Особенно если такой мент занимает пост, который и без взяток позволяет не думать о том, что на хлеб намазать. Хотя, вернее сказать, именно об этом думать такие посты и заставляют, благо выбор велик. Икра красная, икра черная. А может, и на простое сливочное масло потянет, как знать? Ведь все нынешние генералы были когда-то простыми советскими людьми.

Про то, что Панкратов берет, знали практически все, но поймать его за руку было очень трудно и небезопасно, да к тому же не факт, что тот, кто придет на смену, будет лучше.

Панкратов стал медленно спускаться с высокого крыльца, вставая на каждую ступеньку обеими ногами. В начале этой зимы он поскользнулся и упал с крыльца на глазах у нескольких подчиненных. Хорошо еще, что ничего не сломал, но ущерб своему авторитету иные начальники ощущают даже болезненнее, чем физические повреждения. С тех пор Панкратов старался спускаться с крыльца как можно медленнее и осторожнее, не понимая, что это роняет его авторитет куда сильнее, чем то падение. В конце концов, поскользнуться и упасть может кто угодно.

Спустившись с крыльца, Панкратов неожиданно остановился. Шофер ждавшей его служебной машины сперва не понял, с какой это стати его шеф встал у крыльца, но спустя полминуты все разъяснилось. Откуда-то сбоку, со стороны дороги, появилась шагающая быстрым шагом фигура начальника СКМ области генерала Коробова.

«Ясно, – подумал шофер панкратовской машины, – заметил Коробова и ждет его. Интересно, что ему от Коробова нужно?»

Тем временем Коробов подошел к крыльцу.

Панкратов шагнул ему навстречу и протянул руку.

– Здравствуй, Дмитрий Сергеевич, – преувеличенно радостно сказал он.

– Здравствуй, – коротко ответил Коробов, неохотно пожимая протянутую руку.

Панкратов заслонял собой крыльцо и посторониться явно не желал. Что-то ему нужно, видимо, и пока своего не получит, не отвяжется.

– Как твои дела? Ничего? – спросил Панкратов так, словно они мирно сидели на кухне за чашкой чая, а не стояли у входа в здание областного УВД в двадцатипятиградусный мороз.

– Да ничего, идут помаленьку, – отозвался Коробов. – Правда, работы навалом...

Но Панкратов сделал вид, что не понял прозрачного намека.

– Ну да, конечно. У вас-то работы всегда хватает.

«Можно подумать, твое ведомство от безделья мается! – подумал Коробов. – Говорил бы, чего надо поскорее, лис старый, а не ходил вокруг да около!»

– Кстати, а как у вас дела с расследованием налета на Октябрьской? – словно бы невзначай поинтересовался Панкратов. – Я слышал, что это Гамзаев со своими ингушами на блатных наехал. Как, эта версия подтверждается? Нашли этих псевдомилиционеров?

– Да нет пока, – развел руками Коробов. – Ищем. А что тебя, Игорь Георгиевич, этот налет так заинтересовал? Не первый раз уже спрашиваешь.

– Ну как же! Дело-то резонантное! – с деланым удивлением ответил Панкратов. – В СМИ передавали, я сам в областных новостях видел...

– Понятно... – протянул Коробов. – В общем, пока у нас есть несколько версий, мы по всем работаем. Версия с Гамзаевым и ингушами – одна из них. Почерк и правда похож на их, но доказать это, конечно, будет трудно. Может быть, их просто подставить пытаются. А вообще-то в городе назревает большая война. Блатные этого наезда так не оставят, иначе их совсем уважать не будут. За последние два года они и так несколько лучших приисков сдали ингушам и спортсменам, я уже, признаться, давно ждал, когда они попытаются отыграться. А теперь еще и это. Обязательно будут искать налетчиков, а им-то доказательств для суда не нужно, сами разбираться станут. И ингуши, если это на самом деле не они, настоящего виновника искать будут. Да и золота украденного слишком много, чтобы его в покое оставили. На такой кусок всякий зарится. Оперативные источники сообщают, что спортсмены активизировались... Так что война наверняка будет, и немаленькая.

– Неудивительно, – кивнул Панкратов. – Столько золота. Кстати, а золото... – Он осекся, наткнувшись на острый взгляд Коробова.

– Что золото? – со значением спросил он.

– Да нет, ничего, – тут же пошел на попятную Панкратов. – Просто я хотел спросить: не нашли ли вы его?..

– Нет, – отрицательно помотал головой Коробов, пряча усмешку. – Может быть, как начнется война, так и золото где-нибудь всплывет. Ладно, Игорь Георгиевич, мне идти надо, работы много. Счастливо!

Они пожали друг другу руки и разошлись. Панкратов сел в машину и укатил, а Коробов направился к себе в кабинет, где его уже поджидало сообщение о том, что ожидаемая им война началась. Взрыв гранаты, от которого чуть не погиб сын Гамзаева, произошедший буквально за десять минут до его разговора с Панкратовым, можно было считать началом боевых действий. Собственно, так оно и было.

Последние несколько лет Магаданский морской порт медленно, но верно хирел и умирал. Разруха, от которой страна только-только начала оправляться, не пощадила и Магадан. Будь Северный морской путь проложен не по воде, а по суше, он, наверное, уже давным-давно начал бы зарастать травой, потеряв свое прежнее значение. Почти половина старых кораблей не выходила в море, а новых уже лет пять как не появлялось. Регулярно ходил только транспорт с новыми партиями зэков, которым предстояла отсидка в магаданских лагерях, да часть рыболовецких судов, которых с каждым годом оставалось все меньше и меньше: денег на капитальный ремонт у владельцев не хватало.

Но пока порт еще не сдался и продолжал жить. Между пакгаузами, за которыми виднелось ртутно поблескивающее море, суетились черные фигурки людей, на фоне неба чернели козловые краны, у причала стояли несколько сухогрузов, а около забегаловки-стекляшки для докеров, рыбаков, матросов и прочего портового люда суетился народ. Кто-то входил, кто-то выходил, кто-то кого-то ждал...

На общем фоне фигура стоящего у дверей забегаловки мужчины, одетого в драный бушлат, обильно усеянный рыбьей чешуей, совершенно не выделялась. Типичный бич: вязаная лыжная шапочка, надвинутая на глаза, трехдневная щетина на подбородке, из кармана бушлата торчит флакон жидкости для разжигания примусов – самого популярного напитка среди магаданских бомжей. Таких, как он, сейчас было полпорта. Очень многие моряки, оставаясь без работы, опускались и доходили до такого состояния. Бич стоял у входа в забегаловку уже около получаса, не пытаясь войти. Он явно кого-то ждал и терпения ему было, судя по всему, не занимать. Вот он, кажется, наконец заметил кого-то знакомого.

Бич приподнял голову, сдвинулся с места и шагнул навстречу подходящему к забегаловке высокому человеку, одетому в старую рыбацкую робу.

– Здорово, Сеня, – сказал он, протягивая руку.

Моряк нахмурился. Он явно не ожидал этой встречи и в первую секунду, судя по всему, бича просто не узнал.

– Что же ты, Сеня, старых знакомых не узнаешь, – с усмешкой спросил бич и сдвинул лыжную шапочку повыше, на лоб.

– А, Колян... Привет. – Моряк пожал протянутую руку, но признаков особой радости не обнаружил и продолжать разговор явно не рвался.

– Как твои дела-то, Сеня? – дружелюбно спросил бич. – Все рыбачишь?

– А как же, – кивнул моряк. – Рыбачу пока. А что?

– Слушай, Сеня, дело есть. Мне нужно друга своего найти, Вальку Ломаного. Ну, помнишь, с нами на китобое ходил? Мы с ним до этого в мореходке вместе учились.

Моряк кивнул:

– Еще бы мне Вальку не помнить. Он и моим корешом был.

– На чем он сейчас ходит?

– Да не ходит он давно уже в море! И китобойного флота давно уже нету. Вон сколько судов на берегах ржавеет! А остальное на металлолом порезали.

– Понятно, – кивнул бич. – А где его искать, ты знаешь?

– Знаю. Его сейчас в Морской поселок занесло. Ты знаешь, как туда добраться?

– Погоди. – Бич нахмурил брови. – Какой еще Морской поселок? Первый раз слышу. Это где такой?

– Да его и на картах-то нет, вот ты и не знаешь, – объяснил моряк. – Валька туда после отсидки попал. Это километров сто от Магадана, на побережье. Дыра жуткая. Официально его вообще не существует: ни властей там нет, и вообще ни черта. Как они там живут, никто не понимает.

– А добраться туда как?

– По Юго-Западной дороге ехать надо, потом повернуть на Советский. Знаешь, где это?

– Советский знаю. А дальше?

– Дальше там на пути к Советскому километре на десятом какое-то ответвление есть, вот по нему и надо ехать еще километров пять. Вроде бы там даже указатель должен быть самодельный. Я сам-то не точно знаю, я там не был, но люди рассказывали.

– Понял. А как там в Морском Вальку найти? Ты его адрес знаешь?

– Какой адрес! Там у них никаких адресов нет. Приедешь в поселок, у людей спросишь, подскажут.

– Ясно, – кивнул бич. – Скажи-ка еще раз как ехать, я запишу.

Он вытащил из кармана бушлата пачку «Беломорканала» и треснутый огрызок простого карандаша.

– Значит, Юго-Западная дорога, поворот на Советский...

– Ну да. А потом ответвление на Морской, километре на десятом. И до него еще километров пять.

Бич повернулся спиной к улице, прижал к стеклянной стенке забегаловки сигаретную пачку и стал записывать адрес. Моряк нетерпеливо переминался с ноги на ногу, он явно ждал, когда можно будет попрощаться и разойтись в разные стороны.

Бич записал адрес, оторвал глаза от сигаретной пачки и уже хотел было повернуться и попрощаться со знакомым, как заметил в стеклянной витрине отражение роскошной темно-красной «Тойоты» с тонированными стеклами, подозрительно медленно подъезжающей к «стекляшке». Лицо бича мгновенно напряглось, взгляд стал жестким. Он совершенно незаметным со стороны движением перенес вес тела на левую ногу, чтобы можно было мгновенно рвануться с места на полной скорости.

Так... кажется, лучше пока не поворачиваться, тогда тем, кто в «Тойоте», не видно его лица, а по одетой в драный бушлат спине фиг его узнаешь, тут таких бушлатов двенадцать на дюжину. И вообще, пока не стоит совершать никаких резких движений, чтобы не привлекать к себе внимания. Но это отсрочка на несколько секунд, «Тойота» приближается. Нужно быстро прокачать ситуацию. Может, это все-таки не по его душу? Но откуда здесь «Тойота»? Таким крутым тачкам здесь делать совершенно нечего. И почему так медленно едет, словно высматривают кого? Не иначе все-таки за ним. Слишком долго стоял на виду, на одном месте, какая-то сука, наверное, узнала и успела стукнуть. Интересно кому? Ментам? Спортсменам? Ингушам? Или это воры его выследили? Судя по тачке, скорее «звери» или спортсмены.

Все эти мысли пронеслись в голове Коли Колымы – а это был он – в считаные секунды, пока «Тойота» приближалась к забегаловке. Как только она, скрипнув тормозами, остановилась у дверей, настало время действовать.

– Если хочешь жить – беги, – не оборачиваясь, бросил Колыма моряку, резким движением рванул на себя дверь «стекляшки» и бросился внутрь.

Дверцы «Тойоты» распахнулись, и из нее вылетели два здоровенных коротко стриженных парня в кожаных куртках с пистолетами в руках.

– Это он! Быстро за ним! – раздался бешеный крик из машины.

Парни рванулись к двери «стекляшки», едва не сбив с ног не успевшего ничего понять моряка. К счастью для Колымы, он неплохо знал эту забегаловку, благо еще в те времена, когда работал китобоем, частенько в нее заходил. А вот его преследователи были здесь в первый раз. Из большого зала, в который вела входная дверь, можно было выйти только двумя путями – через эту самую дверь на улицу или через расположенную в противоположном углу дверь на кухню. Колыма сразу бросился именно туда; туда же, потеряв, правда, несколько драгоценных секунд, метнулись его преследователи.

Кухня была очень большая. Собственно, за дверью располагалась не только кухня, а целый лабиринт комнат, кладовок и прочих мелких помещений, начиная с кабинета заведующего и заканчивая служебными туалетами. Но и сама кухня была немаленькая: четыре смежные комнаты, уставленные посудомоечными машинами, холодильниками, плитами, разделочными столами и всевозможной посудой. Эта кухня, кроме всего прочего, обслуживала и столовую судоремонтного завода, поэтому и была такой большой. Здесь Колыма еще не бывал. От входа было два пути: прямо, вдоль разделочных столов, мимо посудомоечной машины, в комнату, из которой доносились запахи готовящейся пищи, и налево, в открытую дверь, за которой был виден короткий коридор и еще одна дверь.

Колыма знал, что где-то здесь должен быть черный ход, но не знал, где именно. Оставалось положиться на удачу.

– Эй, чего тебе тут надо, бичара?! – Здоровенная дебелая тетка в грязном халате и цветастом переднике с большим половником в руках двинулась на него. – А ну, уматывай!

– Где черный ход?!

– Пошел вон, тебе сказали! – не слушая его, заорала тетка. – Петя, иди сюда! Какая-то сука залезла!

Колыма отпихнул ее с дороги и бросился прямо, за холодильники, к двери в следующую комнату. Может быть, выход там? В голове его метеором промелькнула совершенно посторонняя мысль: хорошо, что бабы за базар не отвечают, а то пришлось бы остановиться и эту завалить, чего бы это ни стоило. Она его сукой назвала.

В этот самый момент на кухню ворвались парни с пистолетами. На секунду они в растерянности остановились на пороге, но потом тот из них, что соображал побыстрее, скомандовал:

– Ты – туда. – Он махнул рукой налево, в сторону коридора, а сам бросился прямо.

Тетка с половником, увидев пистолет, отшатнулась и не пыталась ему помешать. Парень пронесся мимо ряда столов и успел увидеть за огромным шкафом посудомоечной машины мелькнувший в следующей комнате бушлат блатного.

– Стой, сука! Пристрелю!

Комната, в которой оказался Колыма, и была собственно кухней. Именно здесь стояли несколько здоровенных плит и готовилась еда. Комната была заполнена паром, поднимающимся из огромных кастрюль и чанов. Стоящая у стены молодая женщина, увидев блатного, отшатнулась, ее глаза испуганно округлились.

Услышав сзади окрик преследователя, Колыма резко пригнулся и прыгнул в сторону. В эту секунду прозвучал выстрел, и пуля, противно взвизгнув над ухом у блатного, врезалась в один из холодильников.

Парень влетел в кухню, чуть поскользнулся на какой-то луже, из-за этого вторая пуля пошла совсем высоко, попав в стену десятью сантиметрами ниже потолка.

– Стой!

Колыма чувствовал, что его догоняют, что до следующего выстрела, который может попасть в цель, осталась секунда, а все время уворачиваться от пуль он не сможет. Даже самый большой фарт когда-нибудь кончается. Положение было безвыходным, но тут в глазах блатного мелькнула жестокая радость. Он что-то придумал. Преследующий его парень ухватился за стол, восстанавливая равновесие после того, как поскользнулся, и снова поднял пистолет, но Колыма успел нырнуть за здоровенный холодильник, уже продырявленный первой пулей. Чуть дальше этого холодильника была плита, на которой стоял большой чан с варящимися пельменями.

– Стой, урод! Не уйдешь! – Парень рванулся следом за блатным, и это оказалось его роковой ошибкой. Он слишком увлекся охотой и забыл о том, что дичь может иногда показать зубы, особенно если это не безобидный заяц, а битый-перебитый волчара, хитрый, сильный и опасный.

Завернув за холодильник, Колыма не побежал дальше. Он встал за углом, прижавшись спиной к боку установки и успев смерить взглядом расстояние до плиты с пельменями. На его лице в этот миг был самый настоящий волчий оскал. Мало кто из оставшихся в живых мог похвастаться тем, что видел Колю Колыму таким. А когда парень, размахивая пистолетом, завернул за холодильник, Колыма выставил вперед ногу в стоптанном кирзаче и рукой немного подтолкнул этого субъекта в нужном направлении.

Колыма умел ставить подножки. Ноги его преследователя оторвались от пола, и, раскрыв рот в жутком крике, парень полетел на плиту. Еще не прикоснувшись к ней, в полете, он успел понять, что его ожидает, и дикий вой был слышен даже через две стены, на улице. Со всего маху он ткнулся головой в самую середину чана с пельменями, а руками угодил на раскаленную плиту. Раздалось громкое шипение, парень с диким воплем выдернул голову из чана и сполз на пол, оставляя на белой стенке плиты кровавые следы. Кожа с его ладоней осталась на раскаленном металле, лицо мгновенно покраснело, с волос стекал пельменный бульон.

Колыма двумя скользящими шагами подлетел к плите, схватил чан за ручки и, с натугой приподняв, надел его на голову сидящего на полу преследователя. Кипяток и пельмени потекли по плечам, а дикий звериный вой оборвался.

– За базар отвечать надо, щенок, – прошипел блатной. – Это тебе за суку.

Колыма был твердо уверен, что он в своем праве. По понятиям то, что он сделал, было справедливой платой за оскорбление, которое для правильного блатного было даже важнее, чем то, что за ним гнались и в него стреляли.

Не тратя больше времени, Колыма кинулся к двери. Он помнил, что в любую секунду в комнату может влететь второй преследователь. Пробежав еще через одну комнату и короткий темный коридор, блатной увидел дневной свет, сочащийся из приоткрытой двери. Он толкнул ее и выскочил на задний двор.

Двор оказался замкнутым, со всех сторон его окружали кирпичные стены разных зданий, и только впереди была широкая арка, ведущая на соседнюю улицу. Других выходов со двора не было, а из двери за спиной вот-вот должен был появиться второй из двух ворвавшихся в «стекляшку» парней.

Но Колыма успел сделать к арке только один шаг, как увидел передний бампер той самой «Тойоты», въезжающей во двор. Выхода не было. Колыма окинул двор быстрым взглядом.

Пустота, глухие стены, только куча мусора и несколько ржавых баков вдоль одной из них. Решение еще не успело окончательно оформиться у него в голове, как он уже кинулся к бакам и спрятался за одним из них, присев на корточки. Бежать было некуда, и оставалось только принять бой. Лицо Колымы снова исказила волчья ухмылка. Он вытащил из кармана бушлата «ТТ» и щелкнул предохранителем.

– Расул правильно говорит, этот наезд обязательно на нас навесят, – кивнув головой, сказал немолодой ингуш с проседью в черных волосах.

Это был Зелимхан Гамзаев, младший брат Ахмета, отца Расула Гамзаева. В иерархии «Ингушзолота» он занимал высокое место, в основном как раз из-за того, что был близким родственником главаря группировки. Ингуши старались строить отношения внутри своей группы на клановости – это было и надежно, и привычно.

Сейчас почти вся верхушка «Ингушзолота» собралась в главном офисе и прокачивала ситуацию. Нужно было принять решение, как реагировать на происшедшие в городе события, как предупредить грозящие «Ингушзолоту» неприятности.

– Вот именно. Эти суки поганые специально так сделали: не только золото хапнули, но еще и нам кучу проблем устроили. Теперь и менты, и блатные на нас насядут, – сказал Расул Гамзаев. – Будут проблемы.

– Вах, какие проблемы могут быть с ментами? – громко удивился Вахид, его двоюродный брат, еще совсем молодой парень, недавно приехавший в Магадан из Назрани. – Дать им на лапу, и все дела!

– Вахид, ты еще молод, не перебивай старших, – резко одернул своего сына Зелимхан, – а если ничего умного сказать не можешь, так лучше совсем молчи. Это тебе не сержанту сотню совать, тут дела посерьезнее. У блатных свои люди в ментовке найдутся, да и у самих ментов тоже свои интересы есть. А у нас сейчас денег не так много, все в обороте, к тому же родственникам в Ингушетии помочь надо. И сезон уже совсем скоро начнется, всего месяц остался, траты предстоят. – Зелимхан выжидательно посмотрел на Расула.

Но Расул пока промолчал, зато заговорил Шамиль. Он не был близким родственником Гамзаевых, но происходил из одного аула с их дедом и поэтому тоже мог считаться своим. В «Ингушзолоте» Шамиль занимался работой со старателями и потому смотрел на проблему со своей стороны.

– Да, Расул, Зелимхан правильно сказал: сезон скоро начнется. Если мы до начала сезона проблему не решим, большие убытки будут. Сам знаешь: если война идет, то старатели наглеют, ловчить начинают, кто-нибудь попробует золото мимо нас пронести, а кто-то может к сукам этим, спортсменам, перекинуться. Доходы упадут.

– Войны допускать нельзя, – решительно сказал Расул. – Блатные и так отступают, нечего на них силы тратить. У них сейчас в добыче участки и меньше и хуже наших или спортсменских. Но если мы с ними сцепимся, то Медведь под себя начнет грести и из-под нас и из-под них. Может, у него с самого начала такой план и был. Сейчас-то у нас с ним прибыльных участков примерно поровну, а он, скотина, захотел вперед вырваться, не иначе.

– А что ж делать?

– Пожалуй, и правда придется ментам много денег отстегивать, чтобы и нас не тронули, и самих блатных поприжали, чтобы у тех на нас сил не осталось. Но денег много нужно будет... – Гамзаев несколько секунд помолчал. – Очень много. Не одного человека подогревать придется, и не из мелких чинов.

– А хватит денег? – осторожно спросил Зелимхан.

– Хватить-то хватит, – кивнул Расул. – Но нужно подумать, как убытки компенсировать. Иначе совсем на мели останемся, а в такое время это опасно. И родственникам помочь не сможем.

– А что тут думать? – снова подал голос молодой Вахид. – Давайте цены понизим. Мы сейчас старателям по пять баксов за грамм платим, так давайте в следующем сезоне по четыре платить, тогда с грамма навар пять баксов будет, вот и прибавка. И без всяких затрат!

– Вахид! – Голос Зелимхана был грозным. – Если ты думать не можешь, так и не пробуй! Другие займутся – те, кто старше и умнее. Я тебя зачем сюда взял? Чтобы ты слушал и учился у старших, а сам не лез. Если мы цены опустим, старатели возмутятся, золото нести перестанут. А давить на них – это новые траты, да и опасно в такое-то время. Прижмем мы кого из них, а он в милицию побежит. И снова откупаться придется, снова траты. Нет, если мы так сделаем, то не прибыли добьемся, а только того, что половина наших старателей к спортсменам перекинется, а другая – золото прятать начнет.

Расул довольно улыбнулся. Ему давно не нравилось поведение Вахида, тот был слишком нагл и нахрапист, но одергивать его сам он не хотел – это дело отца. Хорошо, что Зелимхан тоже это понимает и не забывает учить сына уму-разуму.

– А если больше золота через Назрань в Турцию пускать? – осторожно спросил Шамиль.

Расул на некоторое время задумался. Это предложение было более серьезным. У «Ингушзолота» было два способа получения навара с золотодобычи. Первый и более простой – тот, о котором только что говорил Вахид. У старателей золото в любое время дня и ночи честно закупалось по пять баксов за грамм и так же честно сдавалось на государственный аффинажный завод, но уже по девять баксов. Чистая прибыль – четыре бакса с грамма – шла «Ингушзолоту», а те старатели, которые пытались сдать золото сами, в обход ингушей, имели массу проблем, от избиения до поджога дома или убийства.

В общем, в этом не было ничего оригинального. Так действовали не только ингуши, но и спортсмены, и блатные. Но у «Ингушзолота» был и второй вариант работы с золотом. Полученный от старателей металл по надежным, отлаженным каналам переправлялся в Назрань, а оттуда в Турцию. Это было, конечно, куда сложнее, чем просто сдать золото на аффинажный завод, но зато и прибыли приносило почти в два раза больше. Гамзаев частенько усмехался, когда вспоминал о дешевых турецких украшениях из золота. Он-то хорошо знал, почему они так дешевы.

– Ты имеешь в виду, что можно часть того золота, которое мы обычно на аффинажный сдавали, пускать в Турцию? – уточнил Расул.

– Ну да, – кивнул Шамиль. – Конечно, придется напрячься, но прибыль больше будет. А на аффинажный можно и вообще не сдавать.

– Нет, так нельзя, – покачал головой Расул. – Понимаешь, Шамиль, мы же не просто так половину золота по девять баксов сдаем. Золотодобыча – дело важное, государственное. Кто понесет золото на завод и сдаст за девять баксов, государству – все равно. Мы даем на лапу паре наших местных чиновников, и на наши дела со старателями смотрят сквозь пальцы. Государство-то не внакладе. Но если мы золото сдавать перестанем, то равновесие нарушится. На нас обидятся, причем даже не здесь, а в Москве – те, кто на золотодобычу серьезно завязан. Это опасней, чем спящего барса за усы дергать. Там может такая силища подняться, что нас прихлопнут и не заметят. Знаю я, как такие вещи делаются. Прилетают люди от министерства с особыми полномочиями, старые знакомые моментально забывают обо всех договоренностях и перестают нас узнавать, за свои шкуры трясутся, а через две недели мы уже не здесь, а на сотню километров западнее – на зоне, за колючкой.

– А если не все, а хотя бы часть того, что обычно на аффинажный шло, через Турцию пустить?

– Если часть и осторожно, то можно, пожалуй, – кивнул Гамзаев. – Вообще мысль хорошая, нужно только потщательнее ее проработать. Вот ты, Зелимхан, этим и займись.

Зелимхан кивнул и хотел что-то ответить, но в этот момент в кармане Расула Гамзаева зазвонил телефон. Он недоуменно нахмурил брови, вытащил мобильник и поднес его к уху:

– Да. Я слушаю.

– Расул, на твоего сына покушение было, – раздался в трубке взволнованный срывающийся голос.

– Как?! Кто посмел?!! – Лицо Гамзаева вытянулось в овал и медленно побледнело, только брови двумя черными росчерками рассекали белую кожу.

– Неизвестно пока. То ли какая-то сука гранату в окно бросила, то ли из гранатомета пальнули, пока неясно.

– Рашид жив? – Голос Гамзаева сорвался. Присутствовавшие в комнате соплеменники никогда не слышали в голосе грозного Расула Гамзаева таких ноток.

– Без сознания. Много крови потерял, но врачи говорят, что жить будет, – ответил голос в трубке.

– Ох, с-суки... Всех урою, – выдохнул Гамзаев. – Жди, сейчас буду.

Огромный черный джип Гамзаева мчался по довольно оживленному магаданскому проспекту со включенной аварийкой, нагло игнорируя все правила движения. Прочие машины уступали дорогу. Кто-то знал, чья это машина, а кто-то просто догадывался. Редкие гаишники тоже предпочитали не связываться, понимая, что можно и нарваться.

Первые несколько минут поездки Гамзаев, сидящий на заднем сиденье, просто места себе не находил от злости, чуть ли не зубами скрипел. Какая-то мразь попыталась лишить его единственного по-настоящему ему дорогого в этом мире – его сына. Как рука-то на инвалида поднялась?! Кому он помешал?! И вообще, зачем трогать ребенка, да еще и калеку?

Через несколько минут, постепенно придя в себя и начав более-менее спокойно обдумывать происшествие, Гамзаев понял, что это могло быть только акцией устрашения. Но кто ее осуществил?

Гамзаев задумался. Кто-то явно пытается подмять под себя всю золотодобычу Колымы. Но кто? По сути дела, крупных действующих сил в городе, если не считать официальные власти, три. Во-первых, он сам и его синдикат; во-вторых, спортсмены; и, в-третьих, блатные. За последние сутки его синдикат получил два мощных удара: попытку навесить на них ответственность за наезд на блатных и кражу золота Бати, а теперь еще и попытку убийства его сына. Почти наверняка это дело рук одних и тех же людей. Убить Рашида пытались те же, кто забрал «рыжье» Бати. И кто это может быть, если блатные и сами под ударом, да к тому же их лидер сейчас на зоне парится? Спортсмены. Наверняка они, больше-то и некому. Наверняка рассчитали, что мы с блатными друг другу в глотки вцепимся, а они тех, кто останется, добьют. Ну, Медведь, хитрец доморощенный, поплатятся еще за это и ты, и вся твоя «оргспортивность».

Размышления Гамзаева прервал звонок мобильника. Он на секунду закусил губу. За сегодняшний день Расул уже дважды получал по мобильнику плохие новости. Неужели третий раз то же самое?

Он вынул мобильник и поднес его к уху.

– Я слушаю.

– Вот и хорошо, что слушаешь, скотина черножопая, – раздался в трубке наглый мужской голос. – Слушай внимательно, что я тебе скажу, повторять не буду. Вали отсюда на хрен со своими родственничками, а то всех вас тут передавим, как щенка твоего. Ты что, сволочь, забыл, кто в Магадане хозяин? Мы вам припомним и Бритого, и Штангиста, и ваш наезд на «антеевцев», вы свету белого, падлы, не взвидите, если не отвалите к себе в горы помет козий жевать.

– Ты кто такой, урод? – чудовищным усилием воли заставляя себя говорить спокойно, спросил Гамзаев.

– Что, не узнал? – глумливо спросил его собеседник. – Ну ничего, узнаешь, когда я тебе яйца на уши намотаю. Последний раз тебе говорю, обезьяна черномазая: вали отсюда, пока не поздно.

Гамзаев не успел ничего ответить, звонивший отключился. Расул неторопливо, стараясь, чтобы движения были плавными, отключил телефон. От ярости у него слегка дрожали руки, а пальцы побелели. Неожиданно он заметил, что на черном корпусе мобильника появилась трещина. Он так сдавил в руке аппарат, что тот треснул.

– Ах ты, падла... – тихо, почти шепотом сказал Гамзаев. Он держался на пределе и сам прекрасно понимал, что стоит ему сейчас закричать, швырнуть телефон под ноги и растоптать или врезать кулаком в переднее кресло, как остановиться он уже не сумеет.

Нет, этого допускать нельзя. Это недостойно мужчины. А за оскорбления «оргспортивность» поплатится. За каждое слово этого разговора он у них убьет по человеку. Надо же: Штангиста с Бритым вспомнили, предшественников Медведя, которых его парни замочили. Что ж, правильно вспомнили, такая же судьба и их ждет, только позамысловатее. Тех-то просто пристрелили, а для этих он что-нибудь особенное придумает. Но не сразу. Сейчас войну начинать он не будет, такие вещи нужно тщательно готовить. Этим он еще займется. А сейчас они, кажется, уже подъезжают к дому, нужно скорее увидеть Рашида, успокоить его. Вот и его подъезд, у подъезда два ментовских «лунохода» и «Скорая помощь». Что же с мальчиком?! Нужно скорее его увидеть!

По лестнице до четвертого этажа Гамзаев взлетел за пятнадцать секунд и вихрем ворвался в свою квартиру. Два телохранителя, которые были и моложе, и тренированнее своего шефа, отстали почти на пролет.

– Где он? – спросил Гамзаев у шагнувшего ему навстречу милицейского сержанта.

Тот, сразу поняв, о ком его спросили, молча махнул рукой в сторону кабинета.

Гамзаев распахнул дверь и увидел лежащего на диване Рашида, около которого суетились два человека в белых халатах.

– Папа! – Мальчик приподнял голову, и в его глазах засветилась такая радость, что Гамзаев чуть не заплакал. Он подбежал к кровати, упал рядом с ней на колени и обнял сына.

– Рашид! Живой!

– Папа, меня хотели убить... – Мальчик всхлипнул.

– Успокойся, сынок, теперь я с тобой, я тебя никому не дам в обиду. Как ты себя чувствуешь? Тебе больно? Где болит?

За мальчика ответил один из врачей:

– У него контузия, касательное ранение бока и бедра, рассечены бровь, нос и губа. Большая потеря крови. Возможно, сотрясение мозга. Его нужно везти в больницу, но он не хотел, пока вы не приедете.

– Папа, не надо в больницу! – жалобно попросил мальчик. – Я не хочу!

Гамзаев колебался меньше секунды.

– Если не хочешь, значит, останешься дома. – Он повернулся к врачам. – Все, что ему нужно, у него будет здесь, и лучше, чем в больнице.

– Хорошо... – растерянно сказал врач. – Но вам понадобится...

– Так, – решительно сказал Гамзаев, – все, что понадобится, перечислишь ему, – он махнул рукой в сторону одного из своих телохранителей. – Ваха, все, что врач скажет, обеспечишь. Денег не жалей. – Голос Гамзаева снова становился решительным и уверенным, он понял, что сын в безопасности, и снова становился самим собой, криминальным бизнесменом с железной волей и безграничным самолюбием, полностью лишенным рефлексии.

– Папа, посидишь со мной? – попросил Рашид.

– Конечно, сынок, – ответил Гамзаев. – Посижу.

Спустя несколько часов во дворик перед домом выехала новая инвалидная коляска, в которой сидел перевязанный мальчик. Катил коляску сам Гамзаев, а двое телохранителей прикрывали его с боков. Рашиду нужно дышать свежим воздухом, Гамзаев считал, что для его здоровья это очень полезно.

Но ни Гамзаев, ни его охранники почти не обратили внимания на черноволосого остролицего мужика, стоявшего на дальней стороне улицы. Только когда он расстегнул штаны и начал деловито мочиться под забор, один из телохранителей-ингушей подошел к нему и вежливо предложил пойти на хрен. Мужик не стал ни спорить, ни возмущаться – спокойно отвалил. Но напоследок он обернулся и еще раз посмотрел на катящего коляску Гамзаева, прочно зафиксировав в своей памяти эту картинку – отец под охраной двух парней гуляет с перевязанным сыном.

Значит, щенок оказался везучим и остался жив. Странно, но на общие планы это, пожалуй, не повлияет. В чем-то так даже лучше, ведь у главы «Ингушзолота» по-прежнему остается уязвимое место.

Коля Колыма сидел на корточках за мусорными бачками, двумя руками сжимая пистолет. Мысли в его голове крутились с огромной скоростью. Чтобы взять верх над вооруженными противниками, надвигающимися с двух сторон, нужно было тщательнейшим образом все продумать, а времени на это оставалось немного, считаные секунды, пока второй из ворвавшихся в «стекляшку» парней блуждает по кухне. Эх, знать бы, сколько человек осталось в «Тойоте»... Точно не больше трех. Жаль, что ствол без глушителя, после первого же выстрела его засекут. Хотя... Если нет глушителя, можно поискать что-нибудь взамен. Колыма осторожным движением протянул руку к опрокинутому мусорному баку, лежащему рядом с ним, и начал шарить в нем, стараясь делать это как можно более бесшумно.

В это время за дверями черного хода раздался громкий топот. Дверь распахнулась, и из нее во двор вылетел второй преследователь Колымы, высокий парень с длинными руками, похожий на баскетболиста. Он сбежал с крыльца, осмотрелся, водя вокруг себя пистолетом.

– Спрятался, сука...

Татуированная рука, шарившая в поваленном бачке, наткнулась на старую драную подушку и потянула ее на себя. Колыма довольно усмехнулся. Это даже лучше, чем он ожидал.

Тем временем «Тойота» медленно вкатилась во двор. Тонированное стекло опустилось, и из окна высунулась бритая голова:

– Где он, Жираф? – крикнул высунувшийся из машины, обращаясь к «баскетболисту».

– Без понятия, – отозвался тот. – Сначала на кухню метнулся: потом, кажись, сюда выскочил. – Он еще раз окинул взглядом двор и, убедившись, что другого выхода нет, неуверенно спросил:

– Слышь, Череп, он мимо вас должен был пробегать, отсюда по-другому не выйдешь.

– Твою мать, – хрипло выругался высунувшийся из машины Череп. – Не выходил он со двора, мы бы заметили. Эх, уроды, вдвоем одного поймать не можете. А Семен где?

– Семена он, того... Мочканул.

– Как?!

– Да хрен его знает, кажись, кипятком обварил. Мы с Семеном разделились, когда его искали.

– Ох, уроды... – выдохнул Череп. – Упустили его, недоноски паршивые. Надо еще раз все вокруг обыскать, может, он сюда и не выбегал, внутри где-нибудь прячется.

Череп старался, чтобы его голос звучал решительно, но ему это не очень хорошо удавалось, он явно был в недоумении и не очень хорошо представлял себе, что делать дальше и куда мог деться преследуемый ими блатной.

Повинуясь приказанию старшего, высокий парень, похожий на баскетболиста, повернулся спиной ко двору и снова шагнул на крыльцо.

В эту секунду в замкнутом пространстве двора раздался негромкий хлопок – тише, чем бывает, когда раскупоривают бутылку с шампанским. Шагнувший уже на крыльцо «баскетболист» словно споткнулся, на секунду остановился, а потом упал лицом вперед. Импровизированный глушитель из подушки сработал отлично. Сидевшие в «Тойоте» люди первые две-три секунды даже не поняли, что произошло. Звука выстрела слышно не было, и поэтому со стороны все выглядело так, словно Жираф просто упал, споткнувшись о ступеньку.

На лобовое стекло «Тойоты» свалился здоровенный лист мокрого картона из той же самой мусорки, ослепив сидящих в машине. Водитель попытался одновременно сделать два дела – включить дворники, стараясь сбить тяжелый липкий картон и врубить заднюю передачу, чтобы выкатить со двора. Но ни того ни другого он сделать не успел. Дворники завязли в мокром, липком месиве, а прежде чем водитель успел стронуть машину с места, раздались еще два смазанных выстрела.

Опущенное боковое стекло позволяло Колыме целиться точно, и он не упустил своего шанса. Водителю пуля из «ТТ» попала в лоб, и он умер мгновенно, успев только конвульсивно дернуться. Пассажир прожил немного дольше: ему пуля попала в подбородок, раскрошила зубы и челюсть, забрызгав весь салон машины кровью и осколками зубов. Он попытался закричать, но крик завяз в нем, и наружу вышло только что-то среднее между полупридушенным хрипом и свистом. Он еще успел увидеть склонившееся над ним лицо блатного и сверкнувшую в его руке финку. Колющий удар в сонную артерию оборвал его страдания.

Колыма распахнул дверь «Тойоты» и быстро выволок из нее трупы. Нужно было торопиться. Выстрелов, скорее всего, никто не слышал, но беготня по кухне привлекла к себе достаточно внимания, сейчас сюда наверняка уже едут менты, в любую секунду во двор может кто-то войти. Впрочем, зная оперативность магаданских ментов, Колыма был уверен, что еще минут пять-семь до их прибытия у него точно есть, а случайных прохожих можно не опасаться. Вряд ли кто-нибудь захочет играть в добровольного помощника милиции и попытается задержать вооруженного человека, только что положившего нескольких качков.

Колыма быстро обшарил карманы убитых и стал обладателем целой коллекции разных полезных вещей: три бумажника с деньгами, паспорта, три клубных карточки... А ну-ка, что это за клуб? Колыма быстро просмотрел документы убитых. Ага, клуб тяжелой атлетики и бодибилдинга «Антей». Все ясно. Это были спортсмены, люди Медведя. Что ж, ничего удивительного: прослышал, наверное, о «рыжье», сволочь, и захотел навариться. Вот и наварился, снимай пенки – четыре трупа своих людей и неизбежные разборки с милицией.

«Хотя, – подумал Колыма, – трупов может быть и три. Обваренный, может, жить еще и будет. Но наверняка мало и плохо».

Колыма забрал ключи от машины, быстро обежал «Тойоту» и заглянул в багажник. Ох-хренеть! Целый арсенал. «АКМ», три гранаты, волына какая-то импортная... О, ни фига себе, это «зиг-зауэр»! Крутая игрушка. А это что? Он приподнял промасленную тряпку и увидел под ней одноразовый гранатомет «муха». Да... Интересно, они что, на войну собирались или думали, что все это для его поимки понадобится? Эх, недотепы, качки недоделанные. Чтобы кого-то ловить, нужны в первую очередь мозги, а не гранатометы. А вот ему весь этот арсенал, пожалуй, пригодится.

Колыма захлопнул багажник, оттащил трупы к стенке, чтобы не мешали, сел в машину и преспокойно выехал со двора. Как он и ожидал, остановить его никто не попытался, а ментовские сирены он услышал, только отъехав от «стекляшки» квартала на два. Колыма усмехнулся: что ж, он так и думал. В случаях перестрелок менты на место происшествия не торопятся. И самим под пулю попасть можно, и мешать браткам делать за них их же работу не резон. Очень логичная позиция.

Колыма свернул с проспекта Мира на маленькую Приморскую. Все-таки сталкиваться с ментами нос к носу ему сейчас ни к чему.

В зонах тоже есть библиотеки. Более того, зоновские библиотеки частенько пользуются большей популярностью, чем обычные. Зэкам сидеть скучно, любое развлечение – за счастье, вот и читают во время отсидки то, до чего в школьные годы руки не доходили, ликвидируют пробелы в образовании – Пушкин, Лермонтов, Гончаров, Тургенев, Толстой, Чехов...

Особенной популярностью пользуется Достоевский, его «Записки из Мертвого дома» – бестселлер, зачитанный до дыр, очередь на эту книгу зэки за полгода занимают. Впрочем, «Преступление и наказание» тоже читают с удовольствием, но относятся к книге не как к философскому роману, а скорее как к детективу.

Вот и получается, что иной блатарь после нескольких ходок русскую классику девятнадцатого века получше университетского профессора с филфака знает: хоть прозу, хоть поэзию. Конечно, Пушкину и Толстому зэки предпочли бы что-нибудь более остросюжетное, но комплектация фондов библиотеки уже не от них зависит, радуйтесь и тому, что сейчас вообще художественную литературу читать в тюрьмах разрешено, в том самом девятнадцатом веке заключенным из книг только Библию давать разрешалось, об этом зэки как раз из «Записок из Мертвого дома» узнали.

Должность библиотекаря среди зэков издавна считается самой козырной, поэтому, как правило, ее занимают смотрящие по зоне. Не была в этом смысле исключением и «двадцатка» под Ягодным – библиотекарем здесь числился Вячеслав Сестринский, то есть Батя. Правда, как ни удивительно, относился Батя к своей должности почти серьезно. Сам он еще в молодости, во время первой отсидки, здорово впечатлился русской классикой, особенно Достоевским, и с тех пор искренне считал, что читать братве полезно. Поэтому смотрящий строго следил, чтобы книги возвращали вовремя и целыми, с невыдранными страницами. А в конце прошлого года он даже не поскупился – отстегнул пару сотен баксов из общака на закупку новых книг в библиотеку. От государства-то средств на это давным-давно не поступало, а старые книги постепенно приходили в негодность.

Небольшое помещение библиотеки поддерживалось в образцовом порядке. Каждый день по распоряжению смотрящего два зэка делали здесь уборку. Вдоль стен шли стеллажи с ровными рядами корешков книг, пол был образцово чистым, а в воздухе стоял тот специфический, только библиотекам свойственный запах бумажной пыли. Еще немного пахло плесенью, с этим Батя ничего сделать не мог, помещение было сыровато.

Смотрящий сидел за столом, перед ним лежал открытый томик. Батя дочитывал последнюю страницу. Дочитав, он захлопнул книгу и поставил на полку, строго на ее место. Это были «Бесы» Достоевского.

«Эх, ничего-то у нас не меняется, как все два века назад было, так и сейчас осталось, – подумал смотрящий, слегка покачав головой. – Ну, да ладно, хватит отдыхать, нужно и делом заняться. Надо Ворону позвонить – узнать, как у него дела движутся».

Батя достал мобильный телефон и набрал номер.

– Да, слушаю, – раздался в трубке знакомый голос его приближенного.

– Здравствуй, Ворон. Узнал?

– Обижаешь, Батя. Чтобы я тебя не узнал... Как можно! – Голос Ворона звучал слегка подобострастно, смотрящему это не очень-то нравилось, но что делать – у всех людей свои слабости и недостатки.

– Вот и хорошо, что узнал. Расскажи, как у тебя дела, как обстановка в городе.

Ворон несколько секунд помолчал, словно подбирая слова, а потом сказал:

– Война в городе назревает, Батя. Большая война. «Ингушзолото» и спортсмены вот-вот сцепятся.

– Уверен? – уточнил Батя в момент посерьезневшим голосом. – Точно не свист?

– Совершенно точно. Знаешь, у Расула Гамзаева сын есть, пацаненок лет четырнадцати?

– Знаю. Инвалид, с коляски не встает.

– Точно. Так вот его чуть не вальнули. Гранату в окошко кинули или еще что. Ингуши уверены, что это спортсмены. Гамзаеву по телефону звонили, я слышал, угрожали, старые обиды припоминали. Он этого так не оставит, будет мстить спортсменам.

– Вот оно как... – протянул смотрящий. – Ну, про это ты мне еще поподробнее расскажешь. А что с моим золотом и Колей Колымой?

Голос его собеседника стал совсем подобострастным и виноватым:

– Никак пока, Батя, ты уж прости. Его, падлу, все ловят, но он никому не дается. В порту его видели, люди Медведя за ним туда поехали, да он ушел. Три трупа оставил да еще одного покалеченного и в их же машине уехал. Менты его тоже прохлопали.

– Тупые спортсмены... – хмыкнул Батя. – Колыма им не по зубам, не тот пацан. Эх, жаль, что ссучился, какой блатной был... А чего это спортсмены вообще его ловить взялись?

– Не иначе на золото хотят лапу наложить.

– Ворон, ты должен их опередить, – серьезно и спокойно, но с ощутимым металлом в голосе сказал смотрящий. – И их, и ментов. Я тебе это дело поручил и надеюсь, что ты меня не подведешь.

– Да что ты, Батя! Конечно, не подведу! Найду я его! Просто, сам же понимаешь, трудно это – Колыма пацан хитрый и осторожный.

– А на наших он выйти не пытался?

– Нет, Батя. Это я в первую очередь проверил, и всех, к кому он пойти может, предупредил, чтобы или сами его брали, или мне звонили и сообщали. Но пока – ничего. Видать, по своим знакомым кантуется...

– Искать!

Смотрящий помолчал с полминуты, слушая многословные уверения Ворона, что он приложит все усилия, а потом спросил, меняя тему разговора:

– А что там «звери»? Сезон ведь скоро начнется, как они?

– Недели через три мыть начнут. Кстати, Медведь на их прииски зарится. Потому, наверное, и пацана гамзаевского замочить пытался. Запугать «зверей» хочет и их кусок под себя подгрести. Обязательно они с ними схлестнутся, большая драка будет.

– То, что война будет, это плохо. – Смотрящий поморщился. – Когда люди воюют, бизнес сворачивается.

– Нам-то это, может, и на пользу, – ответил Ворон. – Ингуши и спортсмены друг друга ослабят, а мы – ни при чем, никаких потерь не понесем.

– Оно так, – согласился Батя, явно думая о чем-то своем.

– А у тебя-то как дела? – вежливо спросил Ворон, чувствуя, что его собеседник потерял интерес к тому, о чем они только что говорили. – Может, нужно чего? Травки, водки, девочек? Только скажи, пахан, все тебе раздобуду.

– Нет, не надо. Все, что нужно, у меня тут есть.

– А менты не беспредельничают? Может, подмазать кого надо? – Голос Ворона был лебезящим, подобострастным.

– Не дергайся, Ворон, – сказал Батя, тщательно скрывая брезгливость, которая чуть не прорвалась наружу.

Надо же, авторитетный пацан, он его на свое место думает поставить, а лебезит, как последняя «шестерка». Ладно, что хоть перед ним, но все равно непорядок. Тот же Колыма никогда так не разговаривал. И правильно. Не к лицу блатному пресмыкаться даже перед своим паханом.

– Ладно, Батя, тогда удачи тебе. Скоро встретимся.

– И тебе удачи, – кивнул смотрящий и выключил телефон. Интересно, Ворон сюда, что ли, собрался, раз сказал, что они скоро встретятся? Наверное, так.

Батя спрятал телефон и задумался над теми новостями, которые ему сообщил Ворон, но минут через десять его размышления были прерваны звуком приближающихся шагов. Спустя несколько секунд в дверь библиотеки негромко постучали. Батя удивился – библиотека сейчас не работала, а беспокоить его без важного дела никто бы не решился.

– Заходи! – громко сказал он.

Дверь открылась, и на пороге появился начальник отряда, в котором числился Батя.

– Вячеслав Алексеевич, извините, что я вас беспокою, но к вам из самого Магадана приехали...

Батя молча кивнул, встал с места и вслед за почтительно молчавшим начальником отряда пошел в комнату для свиданок.

Он был почти уверен, что это приехал Ворон – наверное, звонок застал его как раз по пути сюда, вот он и сказал, что скоро увидимся.

Но в комнате для свиданок его ждал не Ворон, а куда более важная птица.

Двухэтажный особняк, в котором располагался офис Медведя, находился в центре Магадана и имел длинную и интересную историю. В конце девятнадцатого века этот здоровенный каменный дом построил Николай Карамышев, один из магаданских купцов первой гильдии, занимавшийся тем же самым, что и нынешние полубизнесмены-полубандиты – добычей золота и связанными с этим благородным делом махинациями. После революции дом у золотопромышленника, не успевшего вовремя свалить за границу, отобрали, и поселилась в нем развеселая компания анархистов. Такие интересные времена тогда стояли, что даже в Магадане анархисты нашлись.

Но двумя годами позже набравшие силу большевики анархистов из дома вышибли, поставили в рядок у его же задней стены и пустили в расход. А в доме обосновалась ВЧК. Эта контора была серьезной и места никому долго не уступала.

Только после войны, в сорок девятом году, чекисты перебрались в специально для них построенное четырехэтажное здание на Советской улице, где пребывали и до сих пор. А в карамышевском особняке по какому-то неисповедимому решению обкома сделали районный Дом культуры. Именно в таком качестве дом и дожил до девяносто первого года и связанных с ним изменений, после которых начал медленно, но верно хиреть. Денег на культуру государство практически не выделяло, и чтобы хоть как-то существовать, директору ДК приходилось сдавать внаем некоторые помещения – чем дальше, тем больше.

В свое время именно в этом ДК и организовался борцовский клуб «Богатырь». Из него и вышел Федор Медведев, который, заполучив в руки немалые денежки, решил не мелочиться и прибрать к рукам все здание. Это оказалось не очень сложно: пара взяток нужным людям в мэрии, и дело сделано. Директор ДК даже не особенно сопротивлялся. Поначалу он еще пытался бороться, даже опубликовал под разными псевдонимами несколько статеек в местных газетах о том, как чиновники выселяют детей из их Дома культуры, но, после того как в гости к директору заявился сам Медведь в сопровождении двух своих приятелей и популярно объяснил, что с ним будет, если он не прекратит дергаться, директор сдался.

С тех пор здание стало собственностью и главным офисом частного охранного агентства «Чемпион», это была официальная крыша медведевской братвы. Внутри здания сделали евроремонт, а снаружи его снабдили внушительными коваными решетками на окнах, железными дверями из броневой стали сантиметровой толщины, видеокамерами наружного наблюдения и прочими такого рода прибамбасами. Еще рядом с домом соорудили огороженную автостоянку для транспорта агентства и его сотрудников.

Среди многочисленных тачек, припаркованных на этой автостоянке, особенно выделялся огромный японский внедорожник, выкрашенный в серебристый цвет и снабженный всеми мыслимыми и немыслимыми прибамбасами: начиная от телевизора с видеомагнитофоном в салоне и заканчивая новейшей противоугонной системой и сигнализацией.

Не то чтобы владелец машины боялся угонщиков – нет, наоборот, они его боялись. Если бы этот джип стоял ночью на улице с открытыми дверями, все равно ни один магаданский угонщик не посмел бы к нему пальцем прикоснуться, зная, чем это может ему грозить. Но противоугонная система стоила бешеных бабок, и именно поэтому владелец машины счел своим долгом обязательно ею обзавестись. Понты для Медведя – а это была именно его машина – были дороже всего. Этим джипом Медведь особенно гордился, считая, что это самая крутая, быстрая и мощная тачка во всей Магаданской области.

И хотя это было не совсем так, те, кто мог бы разубедить в этом Медведя, не спешили это делать. Может быть, потому, что были скромнее, а может быть, и потому, что умнее, прекрасно понимая, что некоторыми преимуществами не стоит хвастаться, пусть лучше возможные противники о них не знают, до поры до времени считая себя самыми крутыми. В один прекрасный день такое скрытое преимущество может оказаться решающим и спасти жизнь.

Дверь центрального входа бывшего ДК распахнулась, и из нее вышел сам Медведь в сопровождении личного водителя, двух телохранителей и еще двух приближенных. Они направлялись к автостоянке. Вообще-то им было бы проще выйти из бокового выхода, но Медведь никогда им не пользовался. Дело в том, что в свое время, когда он был еще обыкновенным спортсменом и ходил в этот ДК на тренировки, бабули-вахтерши его и его товарищей впускали и выпускали только через боковой вход, центральный был для них закрыт. И теперь, когда здание целиком и полностью принадлежало ему, Медведь, словно отыгрываясь за те времена, ходил только через парадный вход. Даже тогда, когда это было неудобно. Разумеется, он ни за что никому в этом не признался бы, но это было так. И каждый раз, распахивая перед собой широкую дверь, он бросал победный взгляд на то место, где раньше сидела вахтерша.

«Ну и где ты сейчас, старая дура? – спрашивал взгляд Медведя. – Что же ты теперь мне не запретишь здесь ходить?»

Медведь и его люди обогнули угол здания и направились к входу на стоянку.

– Медведь, мне с вами ехать? – спросил один из его приближенных.

– Нет, здесь останешься. Если придет Семен, скажешь ему, чтобы меня подождал.

– А ты когда будешь?

– Не знаю. Как разрулим все дела, так и буду.

Водитель Медведя уже шагнул к воротам стоянки. Медведь собирался шагнуть следом за ним, но в этот момент в его кармане запищал мобильник. Он махнул водителю рукой.

– Давай в машину, я сейчас побазарю и подойду. Движок пока разогрей.

Водитель кивнул и направился к стоявшему в двух десятках метров от входа джипу. Все остальные задержались рядом с Медведем, а он вытащил из кармана мобильник и поднес к уху.

– Да, я... А что случилось? Ты что, Рыжий, охренел вконец?! Из-за каждой фигни меня дергать будешь?! На хрен тогда вы с Кирпичом мне нужны, если я все за вас делать буду? Сам рули... Можно. Все можно. Что хочешь с ним делай, но чтобы сегодня к вечеру бабки были... Что значит, не говорит где?! А ты попроси как следует – что я тебя, как маленького, что ли, учить должен?! Все, работай, вечером доложишь о результатах.

Медведь выключил телефон. Лица стоявших рядом с ним приняли скучающее выражение. Кажется, какая-то фигня, ничего важного. А то все уже напряглись, на мобильник Медведю звонят нечасто, он сколько раз предупреждал, что это только для важных случаев. Тем временем водитель Медведя сел в джип, достал из кармана ключ, вставил его в замок и повернул. Раздался короткий, но мощный грохот, а сразу за ним громыхнуло еще раз. Джип словно подпрыгнул и в мгновение ока наполнился кипящим пламенем. Медведя и всех, кто стоял рядом, обдало жаром и шатнуло от мощной взрывной волны. В охватившем джип трещащем огне был виден черный силуэт водителя, не успевшего издать ни звука.

Медведь стоял, раскрыв рот и выпучив глаза, тупо уставившись на горящую машину. Несколько секунд он беззвучно шевелил губами, словно рыба, вытащенная на берег, но потом дар речи к нему вернулся:

– Это что... Это как... Что за фигня?! Какая сука посмела?!! – Эти слова он уже проорал во весь голос.

– Японский бог, – выдохнул один из телохранителей, осознав, что, если бы не звонок на сотовый, он сейчас сидел бы на заднем сиденье, такой же, как водитель.

От сторожки стоянки к ним уже бежали двое бледных охранников, непонятно зачем, просто повинуясь импульсу. На них-то Медведь и сорвал злобу, окончательно придя в себя:

– Вы, козлы, уроды, недоноски поганые! Вы куда смотрели?! Это что за хрень?! Вас тут что посадили делать, хером груши околачивать, что ли?!

– Медведь, да мы в натуре...

– Заткнись, урод! – Медведь со всего маху заехал посмевшему раскрыть рот охраннику по челюсти. Тот охнул, отшатнулся, но не произнес больше ни звука. Он знал, что в ярости Медведь может и убить.

– Кто заходил на стоянку?! Кто подходил к машине?!

– Никого не было, гадом буду... – сглотнув, начал было второй охранник.

– Не ври, сука! А где Гарик?!

– Отлить отошел...

– Когда?!

– Минуты две назад...

– И где он?!

– Не знаю, сейчас выйдет, наверное.

– Придурок, – уже почти спокойно сказал Медведь. – Он бы без штанов выскочил, когда такое бы услышал. Смылся, наверное, уже, сучара. Наверняка он и подложил взрывчатку, пока вы ушами хлопали, недоделки. Сколько же ему, гаду, заплатили, интересно?! – Медведь скрипнул зубами.

Вдалеке раздались приближающиеся звуки ментовских сирен.

– Медведь, менты едут. Что им говорить? – спросил светловолосый, чем-то похожий на рыбу мужик, бывший у лидера «оргспортивности» кем-то вроде зама по безопасности.

– Как есть, так и скажем, – не раздумывая, ответил Медведь. – Что было покушение на Федора Медведева, что взорвана его личная машина и погиб его личный водитель. Пусть ищут, кто это сделал. Хотя я и так догадываюсь, кто...

– И кто же?

Медведь не успел ответить – снова зазвонил зажатый в его мощной руке мобильник, о котором он уже успел забыть. Федор посмотрел на телефон, как на ядовитую змею. Он был не глуп и сразу понял, что это не совпадение – кто-то проверяет, удалось ли покушение. Он медленным движением поднес телефон к уху, другой рукой показав всем присутствующим кулак. Наступила мертвая тишина, нарушаемая только треском догорающей машины.

– Слушаю, – прорычал в трубку Медведь.

– Слушаешь? – с деланым удивлением спросил голос с кавказским акцентом. – Это странно, что ты слушаешь, сейчас ты уже ничего слушать не должен. Ну, да ничего, не добрались до тебя в этот раз, доберемся в следующий. Ты понял за что, спортсмен недоделанный?

– Ну, с-сука... – выдохнул Медведь. – Я ж тебя голыми руками придушу! Думаешь, я не понял, кто ты такой, ублюдок?!

Но в трубке уже зазвучали короткие гудки.

– Ох, падла... – прохрипел Медведь. – Ну, они у меня кровью умоются, всех перебьем до последнего, ни одной черномазой обезьяны чтобы тут не осталось.

– Думаешь, это Гамзаев со своими ингушами? – спросил рыбообразный.

– А кто еще?! Эти суки решили, что они тут круче всех. Ну, так мы им покажем, кто тут на самом деле хозяин!

– А может, блатные? – с сомнением в голосе спросил рыбообразный.

– Какие блатные! Их пахан сейчас на зоне, они вообще в счет не идут! Это ингуши перед сезоном решили окрутеть не по чину. Сейчас у нас с ними участки одинаковые и выгодные – не то что у блатарей с их стремным районом. Вот Гамзаев, видать, и решил, что если они меня шлепнут, то все наше им перейдет. Конкурентов убирает, сукин сын! Но только не учел он, осел черножопый, что не с теми связался. Мы ему еще кишки на забор намотаем и вокруг того забора лезгинку сплясать заставим, на это черножопые большие мастера.

Рыбообразный согласно кивнул. В самом деле: основная борьба сейчас идет между ними и «Ингушзолотом», и, наверное, пришла пора решающей битвы. Жаль только, что так не вовремя, сезон скоро начнется. Но деваться некуда, после такого наезда они обязаны ответить, иначе к ним просто перестанут серьезно относиться. С ингушами придется воевать.

– Так, идем в офис, – коротко приказал Медведь. – Ты, Сом, – обратился он к рыбообразному, – идешь со мной. Сейчас будем думать, как черножопую сволочь к ногтю брать. Ты, – он кивнул второму из своих приближенных, – останешься здесь базарить с ментами. Направь их на ингушей, чтобы тем остаток жизни медом не казался. А вы, – он повернулся в сторону охранников, – возвращайтесь на место. И если еще такое случится, вам просто не жить, вы меня знаете.

– Шеф, а Гарик... – робко заикнулся один из парней.

– А Гарика мы найдем. – Медведь злобно оскалился. – И легкой смерти эта сука не дождется. Как и все, кто попробует на меня наехать.

Он резко повернулся и, сопровождаемый рыбообразным и телохранителями, пошел в офис.

Поселок Морской был одним из многих неофициальных, не значившихся на картах и для всех, кроме тех, кто в них живет, вроде бы и вовсе несуществующих населенных пунктов. В таких поселках не было ни электричества, ни канализации, ни горячей воды. Никаких властей, разумеется, тоже не было, даже участкового. В самом деле, участковых областное УВД посылает туда, где есть официальный населенный пункт, а если по бумагам его нет, то и участкового не полагается, хотя и живут в таких поселках иногда по нескольку сотен человек.

Морской ничем не выделялся в ряду своих собратьев. Он стоял на побережье Охотского моря и представлял собой сотни полторы покосившихся домов из плавника да несколько стоящих на берегу ржавых траулеров, в которых тоже жили люди. Над траулерами с противными криками летали чайки, а вдоль береговой линии медленно бродили люди, собирали плавник – единственный источник топлива – или ловили рыбу. Большую часть населения составляли бывшие промысловые рыбаки, оставшиеся без работы из-за упадка рыболовного флота. Да еще освобожденные зэки, которым не к кому было податься ни на материк, ни хотя бы в Магадан.

Несколько десятков одетых в драные ватники и бушлаты местных жителей сидели на центральной площади поселка – неровном бугристом месте, не застроенном домами. В этом было единственное отличие площади от всего прочего поселка. Хотя было еще одно отличие, и притом весьма важное. В центре площади стоял дом, который исполнял в поселке функции рынка и магазина, здесь можно было что-то купить или выменять. Большая часть сидевших тут мужиков были пьяными или похмельными, а потому на окружающий мир реагировали вяло и лениво. Казалось, что ничто не способно вывести их из этой сонной одури. Но выяснилось, что это все же не так.

Когда издалека до сидящих на площади донесся пока еще еле слышный шум мотора, почти все повернули головы в сторону единственной дороги, ведущей к поселку. Приезд машины был большим событием, от которого с равной вероятностью можно было ждать и плохого и хорошего. Но уж во всяком случае чего-то, что развеет монотонность серой и однообразной поселковой жизни. Шум мотора приближался, и через несколько минут на площадь въехала темно-вишневая «Тойота» с тонированными стеклами.

По лицам сидящих на площади было видно, что они очень сильно удивлены; таким крутым тачкам делать здесь было совершенно нечего. Если сюда и добирались на машинах, то это обычно бывали видавшие виды «уазики» или что-то такой же степени проходимости. Но новенькая крутая иномарка... Нет, это что-то невероятное.

Но удивление местных жителей еще больше возросло, когда дверца иномарки распахнулась и они увидели ее водителя. Это был небритый мужик бичевского вида с волчьим лицом, одетый в драный бушлат, ватные штаны и стоптанные кирзовые сапоги. Он вылез из «Тойоты», захлопнул за собой дверь и решительно направился к одной из группок местных жителей.

– Здорово, люди, – поприветствовал он их.

– И тебе здорово, коли не шутишь, – отозвался один из мужиков.

Он смерил новоприбывшего оценивающим взглядом и решил для себя, что ссориться с ним, пожалуй, не стоит. Крепкий мужик, глаза хищные, волчьи, одну руку в кармане держит, и что-то там такое, кажется, есть. Да и по разговору видно, что человек серьезный, бывалый. Обратился правильно: «люди» сказал, а не «мужики» – знает, что, если среди них блатной случайно окажется, за обиду сочтет. А может, он и сам блатной, по виду похож. И татуировки на руке, кажись, есть... Жалко, зрение отказывать стало, получше бы их рассмотреть.

– Скажите, люди, как мне здесь Вальку Ломаного найти? Знаете такого? – спросил приехавший на «Тойоте».

– Вальку, говоришь? А как он выглядит-то? – спросил кто-то из мужиков.

– Высокий, плечи широкие, но сутулый. Волосы черные, на лбу над правым глазом шрам.

– А зачем он тебе?

Приехавший ничуть не рассердился из-за этих вопросов. Он сразу понял, что Вальку тут прекрасно знают, но проверяют, кто он такой и что ему нужно. Мало ли, вдруг менты кореша ищут, тогда выдавать его нельзя, нужно сказать, что не знают такого и не ведают. Правильно все люди делают, так и надо.

– Дело у меня к нему есть. Мы с ним кореша давние, в мореходке вместе учились, а потом на китобое ходили.

– А зовут тебя как?

– Колей зови.

Мужик еще раз испытующе посмотрел на Колыму – а это был именно он – и кивнул.

– Ладно, покажу. С тебя пузырь.

– Какой базар. Куда ехать?

– Давай я лучше с тобой доеду, а то заблудишься. У нас тут улиц с табличками и домов с номерами нет, так обходимся.

Колыма кивнул и пошел к машине. Мужик, вызвавшийся его проводить, сел рядом, и через несколько минут они уже подъехали к нужному дому.

– Вот тут Валек и живет, – кивнул на покосившийся домик провожатый. – Давай на пузырь.

– Сколько?

– Пять баксов.

– Ни фига себе! Это у вас пузырь столько стоит?!

– А ты как думал? У нас это редкость. Если деньгами, то столько. А если рыбкой, то килограмм. Можешь так заплатить, не обижусь.

– Нет, друг, извиняй, рыбки с собой не захватил. Держи бабками. – Колыма вытащил бумажник одного из спортсменов и вынул из него зелено-серую бумажку.

– Бывай, – независимо кивнул мужик, принял деньги и вылез из машины.

Колыма тоже вылез, закрыл за собой дверь. Подойдя к дому, он сильно постучал в дверь. Сначала никакой реакции не было, но после того как Колыма постучал второй раз, изнутри послышались шаги.

– Кого там принесло? – раздался хриплый голос.

Дверь отворилась, и на пороге появился Валька Ломаный, высокий сутулый мужик с вытянутым лицом, покрытым оспинами.

– Привет, Валька! – радостно сказал Колыма, делая шаг навстречу хозяину дома. – Узнаешь кореша?

Раздражение на лице Вальки сменилось удивлением, а потом радостью.

– Колян! Ты! – Он шагнул навстречу другу, и они обнялись.

– Откуда ты тут? Сколько уж не виделись! – Радость хозяина дома была совершенно искренней. – Давай заходи, сейчас ради такой встречи можно будет выпить, я неприкосновенный запас достану.

– Можно и не доставать, я тоже не с пустыми руками, – ответил Колыма, заходя в дом.

Первый раз за последние несколько дней он чувствовал себя в полной безопасности.

Колыма и Валя Ломаный сидели за колченогим самодельным столом, на котором стояла ополовиненная бутылка водки, два граненых стакана и тарелка с вареной рыбой, самым популярным в поселке блюдом. Еще на столе лежали несколько кусков хлеба, привезенного Колымой. Вот хлеб в Морском был настоящей роскошью, стоил он здесь раз в двадцать больше, чем в Магадане. Оно и неудивительно: возить его сюда было и трудно, и дорого. Колыма, видя, какими глазами его друг смотрит на хлеб, сам его почти не ел, отговорившись тем, что он сыт. Сейчас друзья выпили по первой, закусили и разговорились.

– А мореходку помнишь? – спросил Валя. – Мичмана, Санечку?

– Еще бы... – вздохнул Колыма. – Такое не забывается. Это в моей жизни было самое лучшее время, в детстве-то я мало чего хорошего видел, а сейчас так и вообще все по-другому.

– Да, – кивнул Валька. – А помнишь, как я плечо сломал?

Колыма кивнул. Кличка Ломаный прилипла к Вальке Репнину как раз после того, как он, попытавшись сделать стойку на турнике, упал и сломал ключицу.

– Где-то сейчас наши? Интересно, куда их разбросало?

– Ну, Саню я недавно видел, он мне и сказал, где тебя найти. Он в порту по-прежнему, рыбачит.

– Молодец... Интересно, а как остальные? Сане, выходит, повезло, а ведь другие, наверное, как я, мыкаются...

– А как тебя сюда-то занесло? – спросил Колыма.

– А куда мне после отсидки было податься? Или сюда или в другую такую же дыру... Где я еще нужен? – горько сказал Ломаный.

– Ты сидел? За что? – удивленно приподнял брови Колыма.

– Да понимаешь... Как китобойный флот совсем концы отдал, я без работы остался, без денег. Кроме как в море ходить, я ведь ничего и не умею; ткнулся туда-сюда, попытался в рыболовном флоте место найти, да только там сейчас вакансий нет, тоже сокращение идет, а таких, как я, бедолаг, – навалом. А жить-то надо как-то. Вот полез в магазин, да и попался. Два года дали.

– Ясно... – кивнул Колыма. – Надо же, не думал я, что ты воровать пойдешь.

– Да я бы и не пошел, жизнь заставила. А ты как, Коля? Я смотрю, не бедствуешь, в такой тачке прикатил...

– Эх, Валя, – тяжело вздохнул Колыма. – Я бы лучше без этой тачки обошелся. Да и не моя она.

– А чья же?

– Да тех пацанов, которые вчера меня убить хотели. Но я им не дался, а тачку вроде как по наследству получил. Да и не только тачку.

– Ну даешь, – присвистнул Ломаный. – А за что они тебя замочить-то хотели? И кто?

– Спортсмены. Люди Медведя. Слыхал о таком?

– Как не слыхать. А что, война у вас с ними началась, что ли? Ты ведь, кажется, с блатарями дружбу водил, когда мы последний раз виделись?

– С блатарями. А войны нет пока, просто подставили меня конкретно.

– Как подставили?

Колыма медлил меньше секунды. Ломаному он доверял по-настоящему. Это был хороший человек. Верный товарищ, не жадный, скромный, к тому же старый друг. Кому верить, если не ему? А человек, которому можно довериться, очень нужен. Один много не навоюешь: раз повезло, но на второй может и не повезти. Нужно лечь на дно, перекантоваться, а в этом Ломаный ему может помочь.

– Ты знаешь, кто такой Батя?

– Спрашиваешь! – возмутился Ломаный. – Еще бы. Смотрящий по области, вор в законе. Но он же сидит сейчас, кажется?

– То-то и оно, что сидит. Он мне с зоны поручение дал – подогреть областного «хозяина». И доверил мне свое «рыжье» на это дело. И не только на это. «Рыжья» много было. Почти центнер.

– Ни фига себе, – присвистнул Ломаный.

Колыма в этот момент внимательно следил за его глазами. Но в них не мелькнуло жадности, только удивление и любопытство. Похоже, и правда не гнилой пацан, не ссучился за то время, что они не виделись.

– Вот. Я «рыжье» у себя хранил, но три дня назад ночью налетели какие-то суки, двух моих корешей вальнули, а «рыжье» забрали. Но я сумел одного из этих гадов прижать и допросить.

– И кто это были? Кто их послал?

– Вот я его об этом как раз и спросил. И знаешь, кого он мне назвал?

– Ну?

– Илью Гурченко.

– Серьезно?! – в глазах Ломаного мелькнуло изумление. – Да не может такого быть! Зачем ему это?!

– Сезон скоро, игроков много. Только меня в этой истории крайним сделали! – скрипнул зубами Колыма.

– И никак не предъявишь! – Ломаный поджал губы. Колыма усмехнулся, узнавая этот жест. Валька еще во времена их учебы в мореходке так делал, когда бывал чем-то здорово возмущен. – Это если он от себя действует. А если он просто исполнитель? – продолжил свою мысль Ломаный. – Настоящего-то заказчика боевик мог и не знать, может, Гурченко просто посредник? Если так, то точно ничего не предъявишь.

– Да уж, – вздохнул Колыма. – Есть, впрочем, один вариант...

Он еще какое-то время посвящал Ломаного в свои планы, а тот только кивал. Наконец, когда Колыма договорил, Валька спросил:

– А сейчас-то ты что делать думаешь?

– Сейчас мне неплохо бы на дно залечь на какое-то время. Но это трудно, меня сейчас все подряд ищут. В Магадане не спрячешься, а на материк тоже не выберешься. И морской порт, и аэропорт наверняка под контролем. А у меня даже документов нет, кроме своих. Может, ты чем поможешь, Валек?

Ломаный нахмурил брови и некоторое время молчал. Колыма не торопил друга, ждал, пока тот заговорит сам.

– Есть одна мысль, – наконец сказал Ломаный. – Что, если тебе в артели старательской перекантоваться? Я сам туда податься собираюсь, да и не только я – из поселка нашего все, считай. Вот и давай со мной. Только тачку твою спрятать нужно будет, а лучше и совсем уничтожить, уж больно она приметная.

– А это надежно будет? Сейчас в области у каждого мента ориентировка на меня есть. А по приискам, я знаю, менты частенько шатаются.

– Какие менты! – махнул рукой Ломаный. – У нас на сто квадратных километров – один участковый, и тот алкаш. Нальешь ему стопарик-другой, он тебе тут же начинает про летающие тарелки рассказывать, бзик у него такой. Да и того мы раз в полгода видим. А прочие менты сюда в светлое время суток не появляются, чтобы статистику убийств сотрудников правоохранительных органов не увеличивать. Тут ведь народ, сам понимаешь, какой живет: зэки бывшие да бичи. Приложат по голове, а потом десяток свидетелей покажет, что гражданин начальник сам с вездехода свалился, да головой об камешек и стукнулся.

– А парни из отдела по борьбе с преступлениями в горнорудной отрасли?

– Гонорейщики-то? Эти да, наезжают иногда. Но они же все бедные, как крысы церковные, с ними договориться – раз плюнуть. Отсыплешь им маленько золотишка, они прииск вообще не осматривают, сколько раз так было. Только знаешь что. – Ломаный слегка помрачнел. – Может, артель это и не очень хорошая мысль. Прииск-то наш ингуши контролируют. Возят нам жрачку, топливо, безопасность гарантируют, технику, если надо, подгоняют, но мы им за это все намытое «рыжье» сдаем по пять баксов за грамм. Так что, если они тебя тоже ищут, то лучше, пожалуй, на прииск не соваться.

– Ты знаешь, Валек, меня сейчас все ищут. И лучше даже, что прииск «зверьки» держат. Они меня хоть в лицо не знают, только по фоткам. Спрячусь я от них, пожалуй. Они же нечасто приезжают, наверное?

– Раз в неделю где-то.

– Ну вот. Я буду в эти дни с прииска уходить или в бараке прятаться, обыскивать-то они их не будут – зачем?

– Хм... А ты прав, пожалуй. Они в бараки и не суются. Во-первых, делать им там нечего, а во-вторых, у нас там грязно, да и крыши того и гляди обвалятся. Приедут, заберут золото, отдадут жрачку и уедут. Так всегда было.

– Ну, тогда на том и порешим, – кивнул Колыма. – Давай еще выпьем за удачу.

Ломаный кивнул, разлил по стаканам остатки водки. Они выпили, закусили рыбой и некоторое время сидели молча.

– Слушай, Колян, – неожиданно спросил Ломаный, – а что ты с Батей не свяжешься? Кинул бы ему маляву...

– Есть у меня причины этого не делать, Валек, – ответил Колыма. – Поверь мне, есть. Подумай, сам догадаешься.

Комната для свиданок на «двадцатке» была оборудована так, как и положено на любой зоне. Здоровенное пустое помещение, перегороженное решеткой пополам, два стола друг напротив друга, маленькое окошечко, через которое пришедший с воли может говорить с арестантом, кабинка для часового, внимательно наблюдающего, чтобы зэку не передали чего неположенного – в общем, все как обычно. Но ради этой встречи правила были нарушены. Один из столов был отодвинут от перегородки и за ним устроились оба встретившихся человека.

Нарушение правил было ничуть не удивительно, учитывая, какие люди встретились в этой комнате. Одним из них был Батя, а вторым не кто иной, как генерал Панкратов, начальник Управления исполнения наказаний по Магаданской области. Вот уж в этом случае начальник зоны мог не бояться нагоняя за нарушение режима. Приказ он получил от своего начальника, выше которого люди были только в Москве.

Несмотря на то что Панкратов был одет в модное длинное пальто до полу, пах дорогим одеколоном и был чисто выбрит, а Батя с виду был самым обычным, ничем не примечательным зэком, переговоры шли на равных. Панкратов, уже давно начав брать от блатных взятки, поставил себя с ними на один уровень, а поскольку морально он был куда слабее Бати, то постепенно стал занимать едва ли не подчиненное положение, несмотря на то что, казалось бы, в его руках все козыри.

Впрочем, кое-какие козыри были и у Бати. Во-первых, он прекрасно знал, что Панкратов сильно зависит от денег, которые получает от блатных; а во-вторых, обладал очень нехилым компроматом на генерала – например, информацией о взятках и сведениями о кое-каких неприглядных слабостях «хозяина». Начиная от пока еще легкого пристрастия к кокаину, который ему он же и поставлял, и заканчивая любовью к совсем молоденьким девушкам, связи с которыми вообще-то по закону караются нехилыми сроками. Конечно, при желании и Панкратов мог устроить Бате кучу неприятностей, но ему никогда не хватало духу хотя бы пригрозить этим блатному, он чувствовал, что смотрящий сильнее его, и давно уже не пытался это оспаривать.

– Ну, с чем пожаловал? – спросил смотрящий у генерала сразу после того, как они поздоровались.

– Думаю, через пару недель тебя освободят, – стараясь говорить спокойно и даже немного равнодушно, сообщил начальник УИНа. – Уже и бумаги на пересуд отослали. Только... – Он слегка замялся.

– Что такое? – нахмурился смотрящий.

– Не вздумай переиграть! Ты мне десять килограммов должен!

– Ты что, моему слову не веришь?! – возмущенно сказал Батя. – Я вор, но слово свое держу, сам знаешь. За базар отвечаю конкретно. Как только смогу, расплачусь. Я тебя когда-нибудь обманывал?!

– Ты-то не обманывал, спору нет, – задумчиво сказал Панкратов. – Но вот если тебя обманут...

– Ты о чем это?

– Золото-то твое Коля Колыма закрысил, говорят. И никто «рыжье» пока не нашел, как я слышал, – ни наши, ни ваши. И сам Колыма как сквозь землю провалился. Слухи про него всякие ходят, а самого его нигде нет.

– А что ты про него слышал? Что с ним?

– Его ищут. И не только мы и твои люди. Ингуши тоже ищут и спортсмены. Один раз его в порту увидели, кто-то Медведю стукнул, он туда четырех своих бойцов послал.

– Ну и чем кончилось? – с непроницаемым лицом спросил смотрящий, не показывая, что уже знает об этом происшествии.

– Троих он пристрелил, а четвертого кипятком обварил до полусмерти. Парень сейчас в реанимации лежит, выживет ли, нет ли – неясно. И тачку он у них угнал. Мы как узнали, ее в ориентировку ГАИ поставили, но без толку. Как сквозь землю провалилась. В общем, спортсменов Колыма нехило отоварил.

– Тупые качки, – ухмыльнулся Батя, сверкнув золотыми фиксами. – А как «звери»?

– Большой войной в городе пахнет. Между Гамзаевым с его «Ингушзолотом» и спортсменами. Я сегодня видел начальника СКМ, это его мнение.

– Да? – Батя талантливо притворился удивленным. – А из-за чего же это? Жили-жили, пусть не очень дружно, но мирно, и вдруг – нате вам... Что стряслось-то?

– Причина-то ясна. Сезон скоро начнется, они друг у дружки прииски оттяпать хотят, а кто на кого первым наехал, теперь уж и не поймешь. У Гамзаева сына убить пытались, гранату ему в окно швырнули, а у Медведя джип с водилой взорвали, он сам по случайности жив остался. В общем, война, считай, уже началась.

– Ну и что ты насчет этой войны думаешь? – спокойно поинтересовался Батя.

– Да пусть они друг друга поубивают! Что ингуши, что спортсмены – беспредельщики и отморозки. Вот и пусть между собой грызутся. Воздух в городе чище станет.

– Хоть ты и большой начальник, гражданин хороший, а все равно дурак! – с усмешкой сказал смотрящий. – Я тебе одну притчу расскажу. Есть на Востоке одна такая казнь – привязывают человека к столбу и оставляют на весь день привязанным, чтобы из него мухи, слепни и прочие твари летучие кровь сосали. Так вот, привязал однажды правитель провинившегося подданного к столбу, облепили его мухи и сосут кровь. Но шел мимо добрый человек и согнал с него всех мух. Но стоять рядом не стал, конечно, пошел дальше своей дорогой. И тут же на привязанного новые мухи насели и кусать его стали хуже, чем прежние. А почему, спрашивается? Да потому, что те, которых добрый прохожий согнал, крови уже напились и были сытые. А новые голодные сели и заново кусать стали. Так что, прежде чем кровососов уничтожать, трижды подумать надо. Свято место пусто не бывает.

– Ты про то говоришь, что если ингуши и спортсмены друг друга перебьют, то их место кто-то другой займет? – осторожно спросил Панкратов.

– Кто-то другой наверняка займет, – кивнул Батя. – Вопрос – кто.

Последние слова он произнес так веско и многозначительно, что Панкратов не нашелся, что ответить. Однако в голове у него мелькнула мысль, что из всех жителей Магадана от свары Медведя и Гамзаева этот фиксатый старик выиграет, пожалуй, больше всех. Два его врага дерутся, а он в стороне. Впрочем, додумать эту мысль до конца Панкратов не успел – Батя продолжил разговор, вернувшись к старой теме:

– Ладно, с войной еще неизвестно что будет, время покажет. А насчет Колымы, ты, гражданин начальник, не беспокойся. Ищут его мои люди, и найдут. И «рыжье» найдут, меня безнаказанно еще никто не обкрадывал. Так что свои десять килограммов ты при любом раскладе получишь, не менжуйся. Как только, так сразу. Считай, что я на вольняшке в долг буду жить. За твой счет, дорогой начальничек.

Отношения между завязанными на золотодобычу группировками в Магадане никогда не были особенно безоблачными. Сейчас таких группировок существовало три: «Ингушзолото», спортсмены под предводительством Медведя и блатные. Особенно не любили друг друга спортсменская группировка и «Ингушзолото». Так уж сложилось, что несколько лет подряд они только и делали, что постоянно перебегали друг другу дорогу. Спортсмены, как правило, несли потери большие, чем ингуши, но у них никогда не бывало проблем с пополнением. До полномасштабной войны ни разу, правда, не доходило, все конфликты пока удавалось спускать на тормозах, но напряжение копилось уже давно.

И вот наконец война грянула. И спортсмены, и ингуши считали себя правыми и несправедливо обиженными, и та и другая группировки, чтобы сохранить свое «лицо», должны были отомстить противникам. Тем более что и те и другие давно хотели помериться силами по-крупному, считая себя круче соперника, который постоянно мешал занять подобающее место под солнцем.

А подобающим для себя местом под солнцем спортсмены и ингуши считали полный контроль всей золотодобычи в области. И ни Гамзаев, ни Медведь не подозревали, что на самом деле их искусно стравили, столкнули лбами. Каждый из них считал, что противник просто неожиданно обнаглел до предела и решил хапнуть кусок не по зубам. Впрочем, поверить в это было несложно, все предпосылки для такого вывода у противоборствующих сторон имелись.

Самая главная из них заключалась в том, что сейчас именно эти две группировки являлись основными конкурентами в золотодобывающем бизнесе Магадана. Все прибыльные участки в области были поделены на три неравные части. Две – примерно равные – контролировали ингуши и спортсмены, а одна – значительно менее прибыльная – оставалась за блатными, возглавляемыми Батей. Но сейчас блатные оказались совершенно не при делах. Только Гамзаев все еще слегка опасался, что они нападут на него, мстя за украденное золото смотрящего, которое, как он был уверен, на самом деле увели спортсмены.

Однако блатные не рыпались. То ли сил у них не хватало, то ли какие другие соображения были. Да и то сказать, Батя-то пока на зоне, а что блатари без него могут?

Медведь, который не был причастен ни к нападению на блатных, ни к пропаже золота, ни к покушению на сына Расула Гамзаева, воспринял взрыв своего джипа как необоснованное нападение на себя и начал активно готовиться к войне. Собственно, у него не было другого выбора. Если бы он этого не сделал, то его же собственные люди этого не поняли бы. Многие из них имели к ингушам давний счет. Да и сам Медведь мог много чего им припомнить.

«Звери» были далеко не ангелами и в прошлом неоднократно покушались на владения спортсменов. Вспомнить хотя бы историю с бригадой Бритого, которую ингуши вырезали, сработав под ментов. Правда, Медведь тогда сумел отомстить и отстоять свои прииски, но сама эта попытка глубоко запала ему в память.

Как и его лохматый тезка, лидер «оргспортивности» был необычайно злопамятен. Его люди прошлись по спортклубам города, набирая молодежь, закупили большую партию оружия и, не скрывая своих намерений, заявили, что теперь прииски ингушей принадлежат им. Спортсмены начали терроризировать работавших на «Ингушзолото» старателей. Но это было тактической ошибкой.

Начинать надо было не с этого, а с боевиков и руководства противников. Медведь понимал это, но проблема заключалась в том, что ему нужно было некоторое время для подготовки к полномасштабной войне, а чтобы пугать безоружных рабочих, кроме страшной рожи и крепких кулаков, не нужно ничего.

А Расул Гамзаев был свято уверен, что спортсмены сначала подставили его с наездом на блатных, сымитировав почерк ингушей, а потом еще и попытались убить его сына. В этом убеждал и звонок на мобильник, и прошлые действия спортсменов. Гамзаев тоже был злопамятен и прекрасно помнил, как в прошлом году несколько качков пытались по беспределу отобрать один из самых доходных приисков «Ингушзолота» и попутно завалили нескольких соплеменников Гамзаева, попытавшихся дать им отпор.

Качков тогда, правда, довольно быстро замочили ребята из вызванного подкрепления, а Медведь на стрелке клятвенно заверял, что это не его люди, а какие-то левые беспредельщики, но через одного из своих информаторов Гамзаев узнал, что на самом деле Медведь отдал этим парням тайный приказ наехать на ингушей – не иначе решил проверить «Ингушзолото» на прочность. Но поскольку тогда официально Медведь отморозков своими не признал и не поддержал, то повода для большой войны не было. И вот, как считал Гамзаев, в этом году Медведь, видимо, захотел наступать всеми силами.

Гамзаев решил, что если качки хотят в очередной раз нарваться, то это можно устроить. Последняя серьезная разборка между этими группировками, случившаяся в двухтысячном году, закончилась гибелью Штангиста, тогдашнего лидера спортсменов. Именно после этого Медведь и выдвинулся у них на самый верх. Лидер «Ингушзолота» решил, что теперь пришла его очередь, и отдал приказ на уничтожение Медведя.

У ингушей было среди спортсменов несколько подкупленных агентов: одним из них был тот самый Гарик, третий охранник автостоянки, исчезнувший после взрыва джипа Медведя. Он-то и подложил в машину взрывчатку, но вместо обещанных пятидесяти штук баксов в качестве награды получил восемнадцать граммов свинца – одну пулю в спину и одну в голову. «Ингушзолото» не любило разбрасываться деньгами, а пользы от сделавшего свое дело спортсмена больше не предвиделось.

Со взрыва джипа Медведя война могла считаться официально объявленной. Тут-то и сыграло свою роль преимущество группировки Гамзаева – ингуши могли позволить себе действовать тут же, без подготовки. Гамзаев не мог позволить войне затянуться, потому что тогда решающим стал бы численный перевес. Расул начал действовать первым. Преимущество ингушей заключалось в том, что их группировка, хоть и более малочисленная, была более сплоченной и подготовленной, чем «оргспортивность». Нужна была серия быстрых операций, которые обезглавили и деморализовали бы противника.

Именно такую серию и спланировал Расул Гамзаев.

Неизвестный кукловод, стравивший Гамзаева и Медведя, мог порадоваться. Он виртуозно достиг своей цели.

Андрей Анатольевич Тюпов, больше известный в Магадане под кличкой Тюпа, возвращался из главного офиса группировки спортсменов к себе домой. Он сидел на заднем сиденье своей новенькой белой «Хонды», устало прикрыв глаза и запрокинув голову. За последние двое суток спать Тюпе пришлось не больше пяти часов, и сейчас это наконец начало сказываться на его самочувствии. Тюпов был одним из самых близких приближенных Медведя и, по мнению представителей остальных группировок, самым опасным после него человеком.

Пожалуй, это и в самом деле было так. В отличие от большинства качков, лозунгом всей жизни которых было: «Сила есть – ума не надо!» Тюпа, который в свое время пришел в группировку из секции карате, где успел получить последний коричневый пояс, умел работать не только кулаками, но и головой. Во многом именно благодаря ему группировка Медведя сумела так круто приподняться.

Именно Тюпа первым из всех спортсменов несколько лет назад дошел до нехитрой истины, что добытые деньги можно не только весело просвистывать в кабаках, но и вкладывать в какие-то серьезные дела, которые потом дадут прибыль. Именно Тюпову в свое время удалось наладить взаимовыгодные контакты с двумя магаданскими бизнесменами, фирмы которых теперь трудолюбиво трудились на ниве отмывки черного нала, поставляемого спортсменами. И именно Тюпа сумел наладить отношения с некоторыми политиками и крупными милицейскими чинами области. Это стоило немалых денег, но результат себя окупал.

По большому счету, практически все дела, которые группировка Медведя вела с кем-то посторонним, не считая старателей, вел именно Тюпов, и поэтому он был практически незаменим. Медведю такая ситуация не очень-то нравилась, он опасался, что Тюпа может стать для него опасным конкурентом и попытается занять его место.

Медведь несколько раз предпринимал попытки выйти на бизнесменов и чиновников лично или с помощью каких-то других посредников, но все эти попытки последовательно проваливались. И Медведю, и его посланникам не хватало ловкости, тонкости, мягкости. Да что там – элементарной вежливости и хорошего воспитания, без которых по-настоящему большие дела просто не делаются. Бритым черепом и широкими плечами хорошо старателей пугать, а если метить выше, то нужно и вести себя соответствующе.

Именно так и вел себя Тюпа, который постепенно становился чужим в родной группировке, но зато был теперь вхож в иные сферы. Он обзавелся несколькими клубными костюмами и целой коллекцией модных галстуков, бросил жлобскую привычку таскать на шее полукилограммовую золотую цепь, перестал употреблять в речи не те слова... В общем, стал на вид очень приличным деловым человеком, с которым не стыдно иметь дело ни честному предпринимателю, ни депутату областной думы.

Как ни печально, но обычно карьеры таких молодых людей кончаются тем, что они и правда пытаются стать круче лидера своей группировки и заканчивают жизнь от неизлечимой болезни – передозировки свинца в организме. Но Тюпа оказался куда умнее большинства себе подобных и к Медведю относился подчеркнуто лояльно. Честно выполнял все его поручения, не грубил, превосходства показать не пытался и людей на свою сторону не переманивал.

Может быть, дело было в том, что он попросту понимал – один человек не может успеть и ходить на приемы к лучшим людям города, и стрелять по люстрам в кабаке, веселя родную братву. Необходимо разделение труда. Медведь со временем тоже это понял и немного успокоился, хотя в голове его еще довольно долго крутились мысли о том, что не мешало бы все же Тюпу устранить и заменить кем-нибудь попроще. Но подходящей кандидатуры не было, дела группировки все больше завязывались на Тюпу, а когда ему, наконец, удалось каким-то образом найти выход на по-настоящему серьезных торговцев оружием, у которых можно было достать все что угодно – от перочинного ножика и до авиационной бомбы средней мощности, – Тюпа стал по-настоящему незаменим.

До этого-то спортсмены размахивали все больше пистолетами, редко кому удавалось раздобыть автомат. А теперь у них стали появляться приличные винтовки с оптикой, мощные взрывные устройства, новейшие виды пластиковой взрывчатки и прочие плоды пытливой военной мысли.

На совещании, с которого Тюпа сейчас ехал, обсуждалась (в числе прочих вопросов) как раз поставка оружия. В начавшейся войне с ингушами одними «макарками» было не обойтись, нужно было делать большой и срочный заказ. Сейчас Тюпа как раз обдумывал, как поскорее провернуть это дельце. Хорошо хоть на бабки Медведь не поскупился, понимает, что оружие по-настоящему необходимо. А ведь кроме этого нужно будет и с ментами договориться... Медведь сказал, что надо предупредить начальника РОВД Ленинского района о том, что если послезавтра ночью на его территории начнется перестрелка, то пусть его люди не слишком торопятся на место происшествия.

Тюпа не знал, что именно планирует Медведь – силовые акции были не его делом, – но выход на начальника Ленинского РОВД имел только он.

«Ладно, – подумал Тюпа, – сейчас все-таки домой и хотя бы часика четыре поспать. А потом можно и делами заняться».

Он приоткрыл глаза, чтобы посмотреть, далеко ли до дома. Машина ехала уже по Политехнической – значит, не больше десяти минут. Можно, конечно, и за три проехать, но Тюпа бросил привычку гонять по городу со скоростью под сто километров в час примерно тогда же, когда начал носить костюм и галстук. Пусть дураки понтуются и в аварии влипают, у него есть другие способы самоутверждения.

– Проснулся, Андрюха? – спросил сидящий рядом с Тюпой телохранитель.

Фамильярность обращения была оправданна. Не доверяя простым быкам группировки, Тюпа взял себе в телохранители двух старых друзей из секции карате. Один из них был с черным поясом, другой на пояса не сдавал, но дрался на том же уровне. Может быть, они и не производили на первый взгляд такого впечатления, как громилы из тяжелой атлетики, но в бою были не менее опасны, к тому же Тюпа им верил.

– Да я и не спал... – отозвался он. – Просто глаза прикрыл. Сейчас до дому доберусь, тогда и посплю по-нормальному.

– А нам тоже домой ехать? – спросил второй телохранитель, сидевший сейчас за рулем машины.

– Нет, Игорь, – вздохнув, отозвался Тюпа. – Я спать-то часа четыре буду, не больше. А потом снова ехать нужно будет, дела делать. Вам домой ехать смысла нет, отдохнете у меня.

– Базара нет, – спокойно отозвался водитель. – А куда поедем-то?

– В РОВД Ленинский: нужно с начальником кое-что перетереть, Медведь поручил.

– Ясно, – протянул сидящий рядом с Тюпой телохранитель. – Насчет ингушей, что ли, рулить нужно?

– Ну да.

– Эх, хорошо, что мы наконец до этих сук добрались. Сколько уже времени они нам всю малину портят. Вот и получат теперь...

Тюпа вздохнул. И эти туда же, вояки недоделанные. Война – это всегда ущерб для бизнеса, а отжать у ингушей их прииски легко и быстро вряд ли удастся, силы сейчас примерно равны. Воевать, конечно, придется – после взрыва машины Медведя другого выхода нет, – но это уж точно не повод для радости.

– Хорошо-то оно хорошо... Да только не ко времени эта заваруха. Сезон уже совсем скоро начнется.

– Ну и классно. Мы сейчас черножопых прижмем и уже в этом году с их приисков золотишко собирать будем.

– Их еще прижать для этого надо. А это не так-то легко.

– Да фигня, сколько их тут всего-то? Нас больше в два раза.

Тюпа снова вздохнул. И вот так мыслит вся группировка. Конечно, если просто построиться в две шеренги и начать биться стенка на стенку, ингуши им не противники, спору нет. Да только война-то не так пойдет. Сейчас какое-то подозрительное затишье, Гамзаев наверняка готовит какие-нибудь пакости. Знать бы какие. Наверное, начнет по руководящему составу бить.

«Самому бы хоть целым остаться...» – мелькнула на краю сознания одинокая мыслишка, которую Тюпа тут же постарался подавить. В квартире его не достать. Седьмой этаж, стекла в окнах броневые, гранату в окно не засадишь, других высоких домов, чтобы из снайперки по окнам выстрелить, рядом нет, он место с умом выбирал. На улице... Со снайперкой его опять же не подкараулишь, он постарался сделать все свои перемещения по городу нерегулярными. А просто так наехать... Так ведь он и сам не лох да плюс двое парней... Отобьется в случае чего.

А чтобы машину не подорвали, как медведевский джип, он в нее специальный определитель взрывчатки поставил, хрен в нее «звери» теперь что подсунут. В общем, кажется, можно жить относительно спокойно.

Тюпа не знал, как сильно он ошибается. Он допустил самый грубый промах – недооценил противника.

– Наши позавчера двух черномазых у ресторана поймали и нагрузили им как следует, – продолжил телохранитель, видя, что Тюпа не отзывается. – И ни фига эти уроды не сделали, оба сейчас в больнице.

Тюпа поморщился. Он знал об этом происшествии, вчера именно ему и пришлось его разруливать. Ну да, молодцы парни, что и говорить. Просто герои. Отловили двух черных, никакого отношения, кстати сказать, к гамзаевской группировке не имеющих, даже не ингушей – азеров, кажется, – и избили.

Одному череп бутылкой проломили; неясно, выживет или нет. Нет, на черных-то ему наплевать с высокой колокольни, но вчера пришлось тратить два часа времени и две штуки баксов денег, чтобы своих придурков отмазать. Менты-то хоть и прикормленные, но своего не упустят, особенно когда такой случай предоставляется.

– Толку-то нам с того. Это не ингуши гамзаевские были, а азеры.

– Ну и что? Один хрен черные, всех их мочить надо.

Тюпа снова скривился, словно от зубной боли.

Тем временем «Хонда» доехала почти до конца длинной Политехнической улицы и свернула на Рабочую, где и стоял высокий двенадцатиэтажный дом-свечка, в котором жил Тюпа. Машина остановилась у единственного подъезда, и оба телохранителя вылезли из нее.

Один из них направился к дому, а второй стал осматривать двор и близлежащие дома. Тюпа пока ждал на заднем сиденье. Такова была отработанная процедура. Сначала в подъезд входит один из охранников и проверяет, все ли там в порядке, а второй тем временем осматривает прилегающую территорию. И только потом, если все чисто, они подают сигнал Тюпе. А то засядет какая-нибудь сука с «калашом» в подъезде или за забором частного домика напротив и – привет, пишите письма.

Кстати сказать, два года назад во время последних серьезных разборок эта процедура спасла Тюпе жизнь. В подъезде его и правда ждал киллер, но телохранитель его засек. Киллер пальнул по нему, ранил в плечо, но охранник успел ответить и хоть и не попал, но переполох поднял.

Тюпа тогда вызвал из офиса десяток быков, киллера из дома выкурили и в несколько помятом виде сдали подоспевшей милиции. С тех пор Тюпа окончательно уверился, что осторожность лишней не бывает. Особенно в такие времена, как сейчас. Но на этот раз, кажется, все было чисто.

Телохранитель вошел в подъезд, привычно скользнул взглядом по ряду металлических почтовых ящиков, потом поднялся на последний этаж и, никого не обнаружив, спустился вниз и вышел из подъезда. Второй охранник, осматривавший двор, уже стоял возле машины в расслабленной позе. Значит, у него тоже все в порядке. Вышедший из подъезда приглашающе махнул рукой. Порядок, можно идти.

Тюпа вышел из машины и спокойно пошел к подъезду. На пути его охватило короткое, но очень неприятное ощущение. Ему казалось, что кто-то смотрит ему в спину. Он встряхнул головой, отгоняя неприятное чувство, и вошел в подъезд. Лестница, почтовые ящики, лифт...

Словно маленькое солнце зажглось в темном подъезде. На месте ящиков образовался рыжий клубок огня, мощный взрыв тряхнул стены, грохот раскатисто прокатился по подъезду до последнего этажа, взрывная волна вышибла подъездную дверь и отбросила ее на десяток метров.

Тюпу просто разорвало на куски. Его полуобгорелый труп опознавал потом стоматолог по недавно вставленным золотым коронкам. Телохранителей также ждал печальный конец. Того, что стоял ниже по лестнице, взрывная волна впечатала в угол, буквально переломила пополам и расплющила, словно велосипедист лягушку. Второму снесло верхнюю половину черепа, его мозги потом в буквальном смысле отскребали от стен.

А когда спустя несколько минут к месту происшествия приехала милиция, одного опытного и уже видавшего виды сержанта чуть не стошнило. Подойдя к совершенно не пострадавшей «Хонде» с намерением обыскать ее, он увидел на капоте оторванную чуть выше локтя руку; из нее уже натекла довольно приличная лужица крови. По золотому перстню с печаткой на указательном пальце впоследствии удалось выяснить, что это рука самого Тюпы.

Для группировки это был чувствительный удар. Медведь остался без выхода на власть имущих и торговцев серьезным оружием, воевать ему теперь становилось существенно сложнее. Что ж, именно этого и хотел добиться Гамзаев, планируя это устранение. Идея спрятать пластиковую взрывчатку и детонаторы в почтовом ящике сработала на «отлично».

На Охотском море в апреле иногда выдаются тихие, ясные деньки. Ярко светит солнце, море и небо сливаются на горизонте, тихо плещет вода, кричат чайки, воздух пахнет солью... В такие деньки очень хорошо выйти в море и порыбачить, ну, если у тебя, конечно, достаточно денег, чтобы снять подходящую посудину, поскольку рыбачить с простой лодки удовольствие небольшое.

У сидящего с удочкой на корме роскошной яхты мужика проблем ни с деньгами, ни с кораблем не возникало. Эта яхта была его собственностью и, когда хозяин ею не пользовался, стояла в Магаданском порту у отдельного охраняемого причала рядом с частными кораблями нескольких других богатых судовладельцев. Было их не так уж много – все-таки не тропики, яхта здесь большая экзотика – но все же были. Среди всех судов эта яхта была, пожалуй, самой крутой – японского производства и не из дешевых, даже по тамошним меркам. Она была не слишком большой, но очень быстроходной – в случае нужды могла бы на равных поспорить с кораблями пограничников. Кроме мощного мотора, на яхте были изящные, под старину, паруса; сейчас она шла как раз на них, мотор был выключен.

Сидящий на корме толстый мужик потянулся и широко зевнул, чуть не выронив удочку. В открывшемся рту сверкнули золотые зубы. Выглядел рыболов не слишком привлекательно. Он был невысок, но очень широк, плечист и пузат. На короткой толстой шее, покрытой сзади жирными кожаными складками, сидела круглая, коротко стриженная голова, неожиданно маленькая для такого толстого тела. Низкий скошенный лоб нависал над маленькими поросячьими глазками, обрамленными реденькими белесыми ресницами. Руки у него были толстые, короткопалые, а на правом указательном пальце красовался огромный золотой перстень с рубином.

Мужика звали Семен. Вернее, это было не имя, а кличка, по-настоящему его звали Евгением Семеновым, но свое имя он не любил, считая его бабским, поэтому предпочитал, чтобы его называли Семеном.

Над водой раздался тонкий писк. Семен резко дернул удочку. Писк был звуковым сигналом электронного поплавка, удочка тоже была японской, со всеми мыслимыми прибамбасами. Из воды показалась довольно крупная рыба; как она называется, Семен не знал. Он подтянул ее наверх, мощным рывком выбросил на палубу, снял с крючка и снова забросил наживку в море.

Менять наживку было не нужно, ею служила ярко раскрашенная искусственная рыбешка, которая в воде сама плавала туда-сюда.

«Чего только эти узкоглазые не придумают, – мимолетно подумал Семен. – Ведь не треп, и правда сама рыбешка плавает, я же в ванне проверял. Интересно, как они это сбацали? Хотя за такие бабки и не так еще извратиться можно...»

В том, что за бабки можно что угодно, Семен был уверен свято, именно поэтому добыча бабок была целью его жизни, на пути к которой он не брезговал ничем, и, нужно признать, достиг неплохих результатов. Еще будучи школьником, Женя Семенов понял, что особыми талантами он не блещет, и заработать много денег – а иметь много денег он хотел уже тогда – честным путем ему будет трудно. Но эта мысль его не слишком огорчила. Что за беда: не получится честным, значит, заработаем нечестным. Благо для этого, как он полагал, кроме силы, которой его природа не обделила, ничего не нужно.

Правда, умные люди не один раз предупреждали его, что бесплатный сыр бывает только в мышеловке и что за все придется платить, но Женя им не верил. Он пошел качаться в спортивную секцию тяжелой атлетики, потом перешел в борьбу и там познакомился с Федором Медведевым, который тогда еще не был лидером преступной группировки, а всего лишь кандидатом в мастера спорта по самбо. Женя, который как раз тогда начал требовать, чтобы его называли Семеном, почувствовал в Медведеве лидера и стал держаться его.

Они вместе попали в группировку спортсменов, вместе росли в ней, а когда Медведь оказался главарем, Семен стал одним из его ближайших приближенных. Он командовал боевиками группировки и занимался силовыми акциями. Если нужно было на кого-то наехать, избить, раскурочить тачку или разгромить квартиру, то этим занимался именно он. Правда, профессионализма Семену здорово не хватало, сказывалось полное отсутствие соответствующей подготовки. Но этот недостаток он заменял грубой силой и звериной жестокостью.

Фигня, что в группировке нет никого, кто мог бы аккуратно вскрыть замок, – дверь можно вышибить ногой, а если не поддается, то гранатой. Фигня, что в группировке нет ни одного снайпера, – любое устранение вместо него могут провернуть десяток парней с пистолетами, а что половина из них при этом поляжет – не беда, новых набрать всегда можно. Фигня, что нет информаторов в других группировках, – всегда можно поймать кого-нибудь из конкурентов и вышибить нужную информацию пытками.

Именно так и привык действовать Семен. Очень грубо, но, как правило, достаточно эффективно. А в случаях прямых разборок ему и вовсе цены не было. В городе его побаивались. Не так, как боятся достойного противника, а так, как опасаются взбесившегося цепного пса.

– Женя, иди сюда! – раздался капризный женский голос из каюты.

– Сколько раз тебе, дура, говорил: не называй меня Женей! Я Семен! – рявкнул мужик, повернув голову, но даже не попытавшись привстать со своего кресла.

– Ну иди сюда, я тебя прошу!

На этот раз Семен вообще не среагировал на крик, продолжая наблюдать за поплавком. Что-то много воли эта баба взяла, не по делу раскомандовалась. Если чего надо, пусть сама подойдет. Он ее еще и месяца не трахает, а она уже как жена себя вести пытается. Проучить ее, что ли, дуру?

Женщина еще пару раз попыталась докричаться до Семена, а потом появилась на палубе сама.

– Женя, ну что тебе, подойти ко мне трудно? Не можешь от своей удочки дурацкой оторваться?! – В ее голосе слышались трагические нотки.

Мужик вскочил с кресла, резко развернулся и сильно ударил подошедшую женщину по лицу. Она пошатнулась, но устояла на ногах, изумленно открыв рот. До сих пор он ее не бил.

– Тебе сколько раз было сказано: я не Женя, – злобно прошипел Семен. – Пошла отсюда! А вякнешь еще что-нибудь – пришибу.

Женщина несколько секунд молча стояла перед ним, прижав руку к щеке и хлопая глазами, потом развернулась и, не сказав ни слова, убежала в каюту, громко стуча каблуками по палубе.

Семен вернулся в кресло, лениво отхлебнул коньяка из стоящей рядом бутылки и снова взялся за удочку. «Что-то сегодня клюет плохо. Обычно поплавок через каждые две-три минуты пищит, а тут уже минут десять ничего не было...»

Это была последняя мысль в жизни Евгения Семенова. В этот момент из воды у кормы яхты неожиданно вынырнула мокрая голова человека в маске. На его спине были два баллона с сжатым воздухом для акваланга. В руках быстро повернувшегося на спину аквалангиста появилось подводное ружье, и тут же на груди Семена расцвел кровавый цветок. Сначала один, потом второй. Выстрелов слышно не было.

Семен привстал с кресла, беззвучно открыл рот, сверкнув золотыми зубами, пошатнулся, взмахнул руками и рухнул с палубы в морскую воду, мгновенно окрасившуюся красным.

Аквалангист подплыл к погрузившемуся в воду телу, вытащил из ножен на поясе нож и деловито перерезал ему горло. Это было куда проще, чем выяснять, жив подстреленный или нет. Теперь, когда гарантия смерти была полная, аквалангист сунул нож в ножны, и его голова беззвучно погрузилась в воду.

Исчезновение Семена заметили лишь через полтора часа, когда женщина вышла на палубу мириться. К этому времени труп бандита, уже основательно обгрызенный хищными рыбами, успел отплыть от яхты больше чем на километр. Правы оказались те, кто в свое время предупреждал Женю Семенова, что за все когда-то приходится платить. В том числе и за красивую жизнь, купленную чужими страданиями.

Так группировка спортсменов лишилась командира боевиков.

В ресторане «Золотой теленок» на втором этаже было несколько отдельных комнат, предназначенных для тех клиентов, кому захочется не покидая ресторана трахнуть приведенную с собой девушку. Ну, или не приведенную с собой, а вызванную по телефону или снятую прямо здесь, на месте, – какая разница? Важно то, что комнаты приносили нехилый доход, а только это и интересовало владельцев заведения.

На низкой широкой кровати в комнате номер четыре сидел толстый мужик с сотовым телефоном в руке:

– «Клеопатра»? Это Утюг. Да, девушку. И поскорее... «Золотой теленок», в четвертую комнату. И смотрите, чтобы телка была высший сорт, а не кобыла замотанная, как в прошлый раз. Постарайтесь для старого клиента, а то ведь хуже будет, знаете меня. И еще скажите вашему водиле, чтобы в номер не заходил, надоели мне эти придурки. Увижу – морду набью. Ясно?

Выслушав ответ, мужик удовлетворенно кивнул, встал с кровати, подошел к столу и выпил маленькую стопку водки, закусив соленым грибочком. Звали его Леша Утюг, и он был одним из бригадиров спортсменской группировки. Отвечал Утюг за работу со старателями и прославился тем, что несговорчивым ставил на живот включенный утюг и убирал только после того, как они соглашались на все его условия. Кроме того, Утюг был главой спортивного клуба «Антей». Там у него до сих пор были люди, преданные лично ему. Дело в том, что в свое время Утюг оказался достаточно умен, чтобы не конкурировать со стремительно набиравшим авторитет Медведем, а согласиться пойти под него, одним из бригадиров.

Именно поэтому подконтрольный ему клуб сохранился в целости, а верные ему люди до сих пор оставались там тренерами и занимали все прочие ключевые места. «Антеевцы» были, пожалуй, одной из самых организованных составных частей группировки. Впрочем, кроме своего клуба и работы со старателями, были у Утюга и другие обязанности. Например, именно он отвечал за торговлю наркотой, которой в последнее время начали заниматься спортсмены. Этот бизнес приносил пока не очень большую прибыль по сравнению с золотодобычей, но Утюг был уверен – если взяться за дело с размахом, то выгода будет немалая. И Медведя в этом убедить ему удалось.

Сейчас на толстом лице Утюга была сладострастная улыбка. Он вызвал сюда проститутку из «Клеопатры» и уже предвкушал, как он с ней позабавится. Вкусы у Утюга были слегка извращенными и обслуживать его в эскорт-агентстве соглашались неохотно, но отказать одному из приближенных Медведя, конечно, не осмеливались. Особенно после того, как он полгода назад вместе с тремя своими людьми подстерег у подъезда хозяина «Клеопатры» и, наставив на него дуло пистолета, объяснил, что если тот не будет предоставлять девочек, то тогда придется вставать раком самому. Отказов после этого Утюг больше не слышал, но девушек ему с тех пор все время пытались подсунуть похуже, хотя он и предупреждал, что может рассердиться.

«Если опять корову усталую пришлют, съезжу с пацанами к ним в офис и всех, кого там застанем, поставим раком», – подумал Утюг, возвращаясь к кровати и неторопливо стягивая с себя брюки.

Когда-то он и сам занимался тяжелой атлетикой и мышцы у него были сильные, но за последние несколько лет спорт Утюг забросил и изрядно оброс жиром. У него появился здоровенный живот, второй и третий подбородки, а когда-то мощные грудные мышцы теперь были почти совершенно скрыты толстым слоем жира.

«Что-то они долго в этот раз, – мелькнула в его голове мысль. – Обычно позвонишь – через пять минут уже баба приходит, а сейчас уже почти десять прошло... Обленились, сволочи!»

Но эту мысль Утюг додумать не успел. Как раз в этот момент в дверь комнаты раздался негромкий стук.

– Входи, не заперто, – крикнул он, не поднимаясь с кровати.

Дверь комнаты открылась, и на пороге появилась высокая девушка. Раньше Утюг ее не видел, хотя успел уже, кажется, перепробовать чуть ли не всех из «Клеопатры». На вид ей можно было дать лет двадцать, не больше. Миловидное личико, пухлые полные губки, серые глаза, темные волосы до плеч... Ножки, грудки – тоже вполне ничего.

Девушка вошла в номер, прикрыла за собой дверь, сделала два шага по направлению к кровати, на которой сидел Утюг, и остановилась.

– Какие будут пожелания?

Утюг довольно хмыкнул. Да, кажется, пока на офис «Клеопатры» можно не наезжать. На этот раз товарец и правда первосортный. Новенькая у них, что ли, эта девка, почему он ее раньше не видел? Или почувствовали, что он не шутит, и решили расстараться? Хотя какая разница? Важно сейчас придумать, что с этой красоткой делать... Раком ее, что ли, для начала поставить? Да что-то ему сейчас шевелиться лениво. И почему он все время начинает одинаково? Раком да раком... Оно, конечно, так ему больше всего нравится, но должно же быть какое-то разнообразие. На этот раз нужно как-нибудь по-другому.

– Давай сюда, – сказал Утюг, делая приглашающий жест рукой. Девушка послушно подошла, и Утюг, глядя на пухлые губки, тут же решил, что она ему сейчас изобразит.

– Как тебя зовут-то?

– Катя. – Голос девушки звучал странно. Ровно, но немного напряженно, что ли. Да, впрочем, что ему за дело до переживаний проститутки?

– Ты, Катя, французское слово «минет» знаешь? – спросил он.

Девушка кивнула.

– Ну, тогда исполняй. – Утюг подвинулся ближе к краю кровати.

Девушка встала на колени, плавным движением стянула с Утюга широкие семейные трусы, и через несколько секунд ее распущенные волосы уже щекотали ему внутренние стороны бедер. Удовольствие длилось недолго: через несколько минут Утюг протяжно выдохнул, кончая, и прикрыл глаза.

– Иди в ванну, помойся, – скомандовал он девушке, переждав нахлынувшую волну слабости. – А заодно разденься. До конца. – Он ненадолго задумался, глядя на стройные ножки девушки, на которых были туфельки на длинных каблуках-шпильках. – Хотя нет, туфельки оставь.

Девушка послушно кивнула и удалилась в сторону ванной, а Утюг откинулся на спину и закрыл глаза. Кайф был полный, мысли текли лениво и только о том, что делать с девчонкой, когда она вернется. Пожалуй, теперь все-таки раком...

Через несколько минут дверь ванной хлопнула, и из нее показалась девушка, как он и сказал, полностью обнаженная, в одних туфельках. Утюг окинул ее фигурку внимательным взглядом знатока. Очень красивая грудь, высокая, правильной формы, тонкая талия... Только лицо какое-то заторможенное. Под наркотой она, что ли? Зрачки как-то странно расширены. Хотя какая ему разница? Главное – какая фигура!

– Ну-ка, повернись, – потребовал он.

Девушка повернулась на сто восемьдесят градусов, и Утюг увидел узкую спину и небольшую округлую попку прекрасной формы, упругую даже на вид. Почувствовав, что снова наливается силой, он сказал:

– Давай сюда и вставай раком...

Девушка повиновалась.

Делая резкие движения и получая удовольствие, Утюг все же не мог избавиться от одной мысли – почему она такая вялая? Кайфа от этого не меньше, но интересно... Спросить, что ли? Но ближе к концу процесса эта мысль все же вылетела у него из головы. Кончив второй раз, Утюг на несколько секунд перестал адекватно воспринимать окружающий мир, а когда пришел в себя, то обнаружил, что девушка по-прежнему стоит перед ним в той же позе.

– Ты что не встаешь? – спросил он поднимаясь.

– Вы не говорили, – отозвалась девушка и тут же стала вставать.

– Слушай, ты что какая-то странная? Кольнулась, что ли, или нанюхалась чего?

– Нет, просто я вас слушаюсь, – таким же послушным механическим голосом ответила девушка.

– А почему я тебя раньше не видел? – спросил Утюг. – Ты новенькая, что ли?

– Да, новенькая...

– И давно?

– Нет, недавно.

– Слушай, Катя, ты же видишь: клиент поговорить хочет. А ты отвечаешь то «да», то «нет». Так дело не пойдет. Разговор входит в стоимость услуг – что я, зря деньги плачу? Ответь поподробнее!

На самом деле Утюг не платил «Клеопатре» ни гроша. Спортсменов эта фирма обслуживала бесплатно – за крышу. Но суть дела от этого не менялась.

– Я неделю назад устроилась, – послушно отозвалась девушка. – Что вам еще рассказать?

Утюг махнул рукой. Поговоришь с такой, как же... Ну и фиг с ней, все-таки в первую очередь она не для разговоров нужна. А свои прямые обязанности исполняет, надо признать, неплохо. Нужно отдохнуть маленько и еще разок ее отжарить...

Утюг почувствовал, что хочет пить.

– Ну-ка, подруга, принеси мне коньяку со стола. Да культурно: не бутылку тащи, а в бокал налей.

Девушка снова кивнула и пошла к столу. Повернувшись спиной к Утюгу, она налила коньяку в стоявший на столе бокал. В это время она спиной закрывала свои руки и видеть их Утюг не мог. А зря. Если бы он их видел, то пить из бокала наверняка бы не стал. Налив бокал, девушка быстрым движением нажала кнопку на маленьких часиках, которые были у нее на левой руке. Крышка часов откинулась, девушка вытащила из открывшегося тайника небольшую белую таблетку и бросила ее в коньяк. Таблетка моментально растворилась, не оставив никаких следов. Девушка легким щелчком ногтя захлопнула крышку тайника. Вся эта процедура заняла у нее не больше секунды, и Утюг ничего не заметил. Собственно, в этот момент он не смотрел на девушку, а лежал, уставившись в потолок и ни о чем не думая. Он не знал, что совсем скоро это состояние станет для него единственно возможным.

Девушка повернулась к нему и поднесла бокал.

– Вот, вы просили...

Утюг не глядя принял бокал и одним движением осушил его, не почувствовав ни малейшего привкуса. Это было совершенно неудивительно. Хитрая химия, заключавшаяся в таблеточке, именно на это и была рассчитана – ощутить ее на вкус было невозможно. Но зато спустя несколько секунд Утюг ощутил ее иным образом.

Он неожиданно икнул, потом схватился за живот и дико взвыл. Его скрючило пополам, глаза закатились, он рухнул на кровать и стал кататься по покрывалу, сминая его и испуская хриплое рычание. Пока Утюг катался по кровати, девушка, назвавшаяся Катей, отступила на шаг и ждала, внимательно наблюдая за ним. Ее глаза, до сих пор холодные и неподвижные, ожили и загорелись каким-то странным огнем.

Через несколько секунд Утюг перестал кататься и застыл. В горле его послышалось низкое клокотание, изо рта повалила зловонная бурая пена. Руки и ноги Утюга конвульсивно подергивались.

Увидев это, девушка шагнула вперед, схватила его за руку, с неженской силой рванула и повалила на пол. Утюг слабо дергал руками и ногами, изо рта у него по-прежнему шла пена, но он был еще жив. Девушка распрямилась, приподняла ногу в изящной туфельке и, хорошенько прицелившись, опустила ее Утюгу на лицо. Каблук-шпилька вжался в его глаз и ушел вглубь на всю длину. Брызнувшая кровь и еще что-то прозрачное испачкали голую ногу девушки, в глазах которой было садистское удовлетворение, а на лице застыла злобная усмешка.

Она была не из «Клеопатры». Машину, ехавшую из этой фирмы, тормознули на подъезде к кабаку два кавказского вида парня в форме гаишников. Они высадили из нее шофера с его пассажиркой, завели в подъезд стоявшего рядом дома и оставили под конвоем одного. А второй занял место водителя, посадил на место рядом с собой ждавшую в доме девушку и поехал к клиенту. Опасно все время пользоваться услугами одного и того же эскорт-агентства и тем более опасно вызывать девочек по сотовому телефону. Но поделиться приобретенным опытом Утюг уже ни с кем не смог бы.

В городском спортклубе среди всевозможных спортивных секций была в том числе и секция карате. Старик, который вел занятия, действительно заслуживал названия сэнсэй. Это был очень старый японец, попавший на Колыму после Второй мировой войны, да так здесь и оставшийся. Звали его Саканиси-сан, и сейчас ему было уже за девяносто лет, но старик до сих пор сохранил полную ясность ума и подвижность. Одно это говорило о том, каким выдающимся мастером он был, а те, кто видел его в деле, хотя бы на тренировке, потом не находили слов, чтобы об этом рассказать, только руками размахивали.

У входа в спортклуб на стенде для объявлений висело расписание занятий секции. Первая группа – понедельник, среда и пятница с двенадцати до четырех, вторая группа – в те же дни, но с четырех до восьми, и третья группа – вторник, четверг, суббота с четырех до восьми. Но, кроме этих трех групп, в спортклубе тренировалась и четвертая, существование которой не афишировалось.

Нет, она была вполне официальной, старик-японец честно получал за нее зарплату, а в плане работы спортклуба так и значилось: «Секция карате, четвертая группа». Так что настоящим секретом существование группы не было. Но попасть в нее, в отличие от других трех, человек с улицы бы не смог.

В первую группу мог прийти кто угодно; вторая была открыта выпускникам первой, а третья – выпускникам второй. Впрочем, каждый, кому время подходящей ему группы казалось неудобным, мог посещать занятия другой. Сэнсэй не одобрял этого, но и не запрещал. А четвертая группа была закрыта полностью. Нет, это были не какие-то особенные личные ученики японца. Такие у него тоже были, но с ними он занимался у себя дома, совершенно отдельно.

А четвертую группу, тренирующуюся в спортклубе по вторникам, четвергам и субботам с двенадцати до четырех, целиком и полностью составляли боевики преступной группировки спортсменов. Это были, так сказать, курсы повышения квалификации для ребят, у которых физическая подготовка была выше всяких похвал, но техника изрядно хромала.

Конечно, было немного странно, что боевики тренируются в общедоступном городском спортклубе, хотя у них самих есть куда более хорошие спортивные залы, но этому было свое объяснение. Тренировать своих быков Медведь хотел только у Саканиси-сана, зная, что лучше его никто в Магадане не научит. А у японца были свои причуды: в частности, он категорически отказывался работать в другом месте, кроме городского спортклуба. Объяснял он это свое нежелание тем, что может работать только на одного нанимателя.

Почему это так, если работа на второго нанимателя не мешает работе на первого, Медведь, слушавший в свое время эти объяснения, понять не смог, но, окончательно убедившись, что переспорить старика не сможет, решил выйти из положения с помощью этой самой четвертой группы. Это был один из тех редких случаев, когда лидер спортсменов не попытался добиться своего силой, а пошел на компромисс. Может быть, он поступил так потому, что понимал: с японца – где сядешь, там и слезешь, против воли он никого учить не будет. Только проблем не оберешься. А на четвертую группу старик согласился легко. Правда, принимать от Медведя солидную прибавку к зарплате категорически отказался, объясняя это все теми же причинами.

Сейчас в четвертой группе занималось больше сорока человек. Нет, разумеется, по стольку на каждой тренировке не собиралось, но человек по тридцать – тридцать пять присутствовало каждый раз. В этот день в зале было чуть меньше тридцати человек, занимавшихся карате, и еще несколько, качавшихся на тренажерах, стоящих вдоль стен. Это было чем-то вроде разминки.

Занимающиеся карате быки стояли в стойках тремя ровными шеренгами с интервалами примерно метр друг от друга. Японец шел вдоль шеренг и поправлял стойки, что-то вполголоса объясняя спортсменам. Эта группа была для старика самой трудной. С одной стороны, в нее попадали только очень хорошо физически подготовленные люди, что хорошо, но, с другой стороны, ему приходилось прилагать массу усилий, чтобы поддерживать в зале порядок и дисциплину. Да и для подкрепления своего авторитета ему приходилось сходиться в тренировочном поединке едва ли не с каждым новичком, который никак не мог понять, зачем это он, такой большой и сильный, будет слушаться сухонького старичка с морщинистой кожей, которого, казалось бы, одним пальцем насмерть придавить можно. Конечно, Саканиси-сан каждый раз доказывал всем желающим, что внешность не главное, но чем дальше, тем труднее становилось ему это делать – все-таки возраст есть возраст, никуда от него не денешься.

Старик наконец прошел вдоль всех рядов, вышел вперед и показал серию упражнений, которую должны были повторить бойцы.

– Прежде чем начать, еще раз вспомните о руках, – сказал японец. – Помните: рука должна быть чуть согнута в запястье, а пальцы согните чуть меньше, чем в позиции «хиракен». Если во время упражнения вы будете держать руки неправильно, то, значит, вы делаете его напрасно. Теперь начинайте.

И старик снова пошел по рядам, поправляя и советуя.

Качавшиеся вдоль стен парни со стороны наблюдали за ним. Их очередь еще не пришла, они займут место среди тренирующихся через полчаса, а к тренажерам пойдет следующая партия. Так была построена тренировка – три часа карате и один час силовых упражнений на тренажерах.

Неожиданно широкие двери зала, находившиеся в дальнем его конце, широко распахнулись, и в помещение спиной вперед ввалился какой-то мужик со встрепанной шевелюрой в драной черной телогрейке и стоптанных сапогах. Он даже не оглянулся на находившихся в зале людей, а сразу принялся кричать, обращаясь к кому-то за дверью:

– Давай, давай, заноси! Правее, правее, Петрович, зацепляешься!

– Да что мы мучиться будем?! – послышался из-за дверей хриплый недовольный голос. – Ты вторую створку-то открой, Серега! Тогда легко пройдет!

Все находившиеся в зале – и японец, и спортсмены – повернули головы к дверям. Акустика была прекрасная, и все происходившее у дверей было отлично слышно. Хриплое дыхание, ругань мужиков и стук чего-то тяжелого о косяки.

– Открой створку, Серега, чего стоишь, как пень? – снова раздался голос из-за двери.

Вошедший мужик, по-прежнему не поворачиваясь лицом к залу, встал на цыпочки и стал пытаться отодвинуть шпингалет. Дверь была здоровенная, и росту мужику явно не хватало.

– Чего ты там возишься?!

– Да я не достаю! Поставьте вы его пока и помогите лучше! Он там еще закрашен, фиг сдвинешь!

В этот момент один из качавшихся у стены спортсменов наконец вышел из ступора и решительно двинулся к дверям. Следом за ним пошли еще двое, и вид у них был очень решительный. Когда они подошли к вошедшему, в дверь как раз протиснулся еще один мужик – примерно такого же вида, как и первый, только помоложе и в лыжной шапочке. Поскольку он входил в зал не спиной вперед, а нормально, то сразу увидел подходивших к ним трех здоровенных парней с сердитыми рожами и сжатыми кулаками.

– Эй, эй, парни, вы чего?! – заполошно заголосил он. – Вы чего, парни?! Мы вас не трогали!

– Вам чего тут надо, уроды? – грозно спросил подошедший спортсмен. – Вам тут кабак, что ли?! Валите в темпе, пока на пинках не вышибли!

– Э, ты давай потише... – начал первый мужик, но второй тут же дернул его за рукав, что-то вполголоса шикнул и заговорил сам, очень подобострастно:

– Мы, понимаешь... Мы эти привезли... Ну, как их... О! Тренажеры! Вот, понимаешь, внести надо, а дверь не открывается, падла. Понимаешь?

Слово «понимаешь» мужик произносил с какой-то особенной придыхающей интонацией. Спортсмен поморщился. Он терпеть не мог таких вот пролетариев – они слишком сильно напоминали ему отца-алкоголика, которого он с детства ненавидел лютой ненавистью.

– Какие еще тренажеры? Откуда?! – рявкнул он.

– Директор клуба заказал, вот мы и привезли со склада, – залепетал пролетарий. – А какие они, я не знаю, это по накладным смотреть надо, понимаешь? Давай я сейчас сбегаю, покажу тебе?

Но желания возиться с какими-то накладными у парня, разумеется, не было. Он заговорил резкими рубящими фразами:

– Втаскивайте свои тренажеры и ставьте у стенки. И не шумите, придурки: не видите, тренировка идет?! И давайте быстрее. Понял?

Мужик часто закивал:

– Понял, понял, сейчас все сделаем.

Он на секунду замолчал, а потом спросил жалобным, просительным голосом:

– Слышь, парень, а у тебя двадцаточки не будет? Похмелиться бы...

– Чего?! Я тебе сейчас дам двадцаточку! Пинками по курсу МВФ отсчитаю! – парень шагнул вперед, и мужик тут же отпрыгнул.

– Ладно, ладно, извини, парень, не надо, ничего не надо, мы сейчас, мы быстро...

Не слушая этот жалкий лепет, парень сплюнул мужику под ноги, повернулся и отошел. Такого урода даже бить противно.

Он вернулся к штанге и старался больше не обращать внимания на мужиков, один за другим втаскивающих в зал большие деревянные ящики. Так же поступили и все остальные спортсмены. А мужики, проинструктированные своим товарищем, явно старались привлекать к себе поменьше внимания и даже матерились шепотом.

Постепенно вдоль одной из стен выстроился целый ряд ящиков. Рабочих было четверо, они довольно быстро таскали их один за другим. Одна пара скрывалась за дверями, а вторая в этот момент с кряхтеньем тащила очередной ящик на место. Потом наоборот. За несколько минут спортсмены привыкли к этим их передвижениям и обращали на мужиков внимание не больше, чем на какую-нибудь муху: все-таки спецовка иногда бывает не хуже шапки-невидимки. Именно потому, что на мужиков не обращали внимания, спортсмены не сразу заметили, что ящики больше не таскают, но в то же время и распаковывать принесенные не торопятся. И вообще, все мужики-рабочие куда-то испарились.

– Где эти ушлепки, интересно? – спросил один из качков у своего соседа. – Они что, думают, распаковывать мы эти гробы сами будем?

– Они, наверное, пошли начальство искать, – предположил другой парень. – Найдут, накладную подпишут, стрясут денег на бутылку, похмелятся, а потом уж распаковывать будут. У нас уж к тому времени тренировка закончится.

– Интересно, а что это за тренажеры?

– В следующий раз посмотрим.

Но у них уже не было никакого следующего раза. В ящиках и в самом деле были новые тренажеры. Во всех, кроме двух, в которых была мощная взрывчатка – пластид, именно ею предпочитал пользоваться Гамзаев. И на этот раз, поскольку планировалось устранение не одного человека, на взрывчатку он не поскупился.

Рабочие вышли из клуба, быстро погрузились в ждавший их грузовик – на нем они сюда и приехали, – и шофер дал газу. В этот момент сидевший в находившемся через площадь от спортклуба здании человек кавказского вида начал отсчет. Досчитав до тридцати, он хладнокровно нажал кнопку на черном передатчике, который держал в руке.

Взрыв было слышно даже на окраинах Магадана. Громыхнуло так, что в домах, стоявших в радиусе трехсот метров от спортклуба, повылетали стекла и посыпалась с полок посуда. Трехэтажное здание спортклуба покосилось, одна стена его рухнула, перекрытия между этажами тоже обрушились; неведомым чудом удержалась только часть крыши. Приехавшие спасатели в первые же полчаса сумели вытащить из-под каменных завалов нескольких живых человек – в основном детей из ансамбля спортивного танца «Забава», занятия которых проходили в подвале здания, на другом конце от большого спортзала. Но в том месте, которое раньше было этим спортзалом и располагалось в эпицентре взрыва, не осталось ничего живого. Только страшное месиво обломков кирпича, цемента, дерева, железа и кровавых останков тех, кто имел несчастье здесь находиться. От спортсменов, тренировавшихся в зале, осталось так мало, что было в буквальном смысле нечего хоронить.

В вечерней программе новостей по Магаданской области взрыв городского спортклуба занял первое место. Выдвигались всевозможные версии происшедшего, важные милицейские чины с большими звездами на погонах клятвенно заверяли, что найдут и покарают преступников, а молоденькая дикторша назвала такие цифры: погибли пятьдесят шесть человек и еще тридцать четыре получили ранения разной степени тяжести.

Из пятидесяти шести погибших тридцать девять были боевиками спортсменской группировки. Не помог им японец сэнсэй, который сам стал сороковым в этом списке.

Кроме роскошного двухэтажного особняка, располагавшегося в квартале новой застройки, у Медведя были еще две квартиры – так, на всякий случай. И вот этот самый случай пришел, одна из квартир пригодилась. После серии ударов, полученных группировкой за последнее время от Гамзаева, она осталась практически обезглавленной, а после взрыва спортклуба в ней и вовсе почти не осталось людей. От прежнего состава в живых было меньше четверти.

Медведь прекрасно понимал, что теперь люди Гамзаева будут охотиться за ним и что отбиться от них он теперь вряд ли сможет. Поэтому-то он и покинул особняк, оставив там только наемного сторожа, а сам вместе с двумя личными телохранителями перебазировался в двухкомнатную квартирку, располагавшуюся на седьмом этаже девятиэтажного панельного дома на другом конце города. Квартирка формально была оформлена не на него, а на подставное лицо, так что Медведь мог чувствовать себя в относительной безопасности.

Но он прекрасно понимал, что это положение временное. Долго в этой квартирке не проторчишь, найдут рано или поздно. Да и смысла все время прятаться нет. Не для того он брал под контроль больше трети золотодобычи области, чтобы так легко все уступить проклятым ингушам!

Медведь скрипнул зубами и так сжал в кулаке стеклянный фужер с вином, что тот хрустнул и по стеклу побежала длинная трещина. Выматерившись сквозь зубы, Медведь поставил фужер на журнальный столик. Не хватало сейчас еще руку порезать. Из трещины на боку фужера потекло вино, образовывая лужицу на полированной поверхности столика. Это зрелище почему-то словно заворожило Медведя, и несколько секунд он, как зачарованный, следил за тем, как лужица медленно увеличивается, подползает к краю стола и как вино начинает капать на пол. Через несколько секунд он помотал головой, взял с дивана газету и положил на лужицу, чтобы хоть дальше не расползалась.

Едва успев сделать это, он сообразил, что именно в этой газете находится статья, касающаяся последних событий в городе, которую он хотел прочитать, но еще не успел. Медведь снова замысловато выматерился. Уж если не прет, так не прет даже в мелочах! Ладно, хрен с ней, с этой статьей, все равно ничего нового он из нее не узнал бы.

Медведь сидел на низком диване, в небольшой полутемной комнате. Вообще-то, на улице был день, но шторы были задернуты, просто на всякий случай. Перед Медведем стоял низкий журнальный столик с бутылкой вина, пепельницей и несколькими блюдцами с закуской. У противоположной стены в трех шагах от Медведя стоял включенный телевизор с убавленным до минимума звуком. Сейчас по нему как раз показывали развалины спортклуба, а местный представитель МЧС беззвучно шевелил губами, как-то комментируя эту печальную картину.

– С-суки, – злобно протянул Медведь, случайно зацепив взглядом изображение на экране. – Какие суки...

Он помотал головой, стараясь успокоиться. Все же лидер спортсменов был неглуп и прекрасно понимал, что эмоциями делу не поможешь. Медведь сосредоточился и постарался еще раз прокачать сложившуюся невеселую ситуацию.

Да, получается, что Гамзаева он здорово недооценил. Эта сволочь умудрилась в считаные дни провернуть устранения нескольких ключевых фигур в группировке да еще и накрыть одним ударом почти всех рядовых быков. Эх, как жаль, что времени не хватило: еще бы буквально два-три дня, и он эту черножопую сволочь придавил бы, как таракана... Но поздно.

Теперь получается, что воевать некем и нечем. Из всех, на кого можно опереться, остался только Сом. Да и тот что-то долго не идет, пора бы ему уже и появиться. На секунду в голове Медведя мелькнула страшная мысль, что его зама по безопасности тоже выследили и убили, но он мощным усилием воли отогнал эту мысль. Сома так легко не возьмешь, это не придурок Семен, который лучшего времени для рыбалки не нашел. И не Утюг, у которого при виде бабы все мозги начисто отшибает. Хотя до Тюпы они тоже добрались, а уж он-то был парень осторожный... Да что до Тюпы – если бы не тот звонок, так и его самого бы взорвали!

Медведь почувствовал, что снова начал думать не о том. Нужно быстро соображать, что делать. А Сом сейчас подойдет и поможет. Ну-ка, ну-ка... Сейчас Гамзаев, конечно, на коне. Но как бы его сшибить? Через ментов? Можно, конечно, попробовать кинуть в ментовку убойный компромат на «Ингушзолото», но проблема в том, что он у них и так есть. А если еще и подмазать ментов, чтобы они начали это дело порезче раскручивать? Да еще пристегнуть сюда же все последние убийства и взрывы?

Медведь задумался, прикидывая шансы. Нет, вряд ли что получится. Менты, конечно, «зверей» не любят, но прихваты у Гамзаева в ментовке есть. И нехилые. А вот у него со смертью Тюпы, считай, и не осталось. Одни сержанты, никого серьезного. Даже если расследование и начнется, люди Гамзаева его быстренько притушат. Максимум чего это будет ингушам стоить – еще пара взяток. А вот сам при такой попытке засветишься по самое «не балуйся». Не пойдет.

Попробовать действовать просто силой? Эх, хорошо бы... Самое любимое и привычное дело. Но ведь не получится. Боевиков осталось чуть больше десятка, много с такой армией не навоюешь, даже если самому стариной тряхнуть. Да к тому же и непросто это. В лобовом столкновении ингуши и раньше бы с ним поспорили. Их, конечно, было меньше, но зато организованы и вооружены они лучше. Самому себе-то можно в этом признаться. Значит, прямой силовой вариант тоже отпадает.

Что же остается? Какие у Гамзаева есть слабые места?

Медведь беспокойно зашевелился, чувствуя, что наконец-то напал на какую-то интересную и многообещающую мысль. Ну-ка, ну-ка... Кажется, в этот раз Гамзаев взбеленился из-за того, что кто-то чуть не пришлепнул его щенка. Да, точно. Кстати, он и раньше слышал, что Расул очень любит своего сына, несмотря на то что тот инвалид и ходить не может. Значит...

Значит, если удастся захватить этого сопляка, то с отцом можно будет говорить уже по-другому. Да, пожалуй, это его единственный шанс удержаться в магаданской золотодобыче. Нужно только суметь его использовать, грамотно разыграть этот козырь, потщательнее все спланировать.

В этот момент, обрывая мысли Медведя, раздался звонок в дверь. Звонили условленным способом – длинный звонок, два коротких, пауза и снова длинный.

– Влад, открой, – крикнул Медведь. – Это Сом.

Через полминуты в комнату зашел Сом, с виду и правда очень сильно напоминавший рыбу, светловолосый мужик среднего возраста.

– Здравствуй, Медведь.

– Здравствуй. Падай в кресло и рассказывай, чем порадуешь.

Поблагодарив шефа легким кивком, Сом сделал два шага и опустился в низкое кожаное кресло.

– Радовать, извини, нечем. Дела дрянь.

– Это я и сам знаю, – огрызнулся Медведь. – Давай конкретнее. Что с взрывом клуба?

– За несколько минут до взрыва какие-то мужики таскали туда здоровенные ящики. Как наши ушами прохлопали, не представляю. Мужиков менты ищут, фотороботы какие-то составили, но не найдут они их, конечно, ни фига. Из трех человек, которые этих мужиков видели, двое сейчас в больнице, а ингуши наверняка постараются, чтобы их не нашли.

– Ясно. А ты?

– А что я? У меня людей, считай, не осталось, а кто остался, так труса празднует. Даже Секач неожиданно к родственникам отвалил, только меня предупредить забыл. И мобильник отключил, не прозвонишься.

– Может, он не отвалил? Может, его тоже замочили?

– Нет, мне его бабка сказала, что уехал. Жену, кстати, с собой увез. Боится.

– Падла, – с чувством сказал Медведь. – Значит, остальными убийствами ты тоже не занимался?

– Слушай, Медведь. – Сом пристально посмотрел в глаза шефу. – Ну на фиг ими заниматься? Чья работа – понятно. Доказательств ингуши не оставили, не такие дураки, все чисто сработано. Что-то другое делать надо. И я думал, что ты мне скажешь что. А если у тебя идей нет, то я тебе скажу – надо на материк валить. Или за бугор. Счета в банках у нас есть. Лучше спокойно жить там, чем ждать, пока нас тут завалят. Я дома уже три дня не был, по бабам кочую, боюсь, что и меня Гамзаев в свой списочек включил.

Лицо Медведя налилось кровью и потемнело. Он с размаху хряпнул по стоящему перед ним столику кулаком так, что стоявшая на нем бутылка подпрыгнула и опрокинулась.

– Нет! – рявкнул он. – Не для того мы свое место здесь занимали, чтобы так свалить! Эта собака черножопая еще за все заплатит!

– У тебя предложения есть?

– Есть, – неожиданно спокойно сказал Медведь. Злость его словно куда-то мгновенно испарилась, истощившись в яростной вспышке. – Расскажи мне, что ты знаешь про сына Гамзаева.

Секунду Сом казался удивленным, но потом его лицо озарилось пониманием.

– Понял тебя. Хм, а что, неплохая идея. Слушай. У Гамзаева один сын, жена умерла. Зовут сына Рашид. Известно, что Гамзаев в нем души не чает. Когда пацану было два года, он заболел полиомиелитом. После этого он остался инвалидом, у него ноги парализованы. Передвигаться может только на коляске или ползком.

– Это меня мало интересует, – перебил своего зама Медведь. – Скажи лучше, где он живет? Кто его охраняет? Ты же занимался подступами к Гамзаеву, значит, должен знать.

– И знаю, – кивнул Сом. – Живет он в квартире Гамзаева. Сталинский дом, четвертый этаж. Тебе точный адрес дать?

– Пока не надо, – отмахнулся Медведь. – Успеем еще. Кто его охраняет?

– После покушения с ним постоянно два вооруженных ингуша, какие-то дальние родственники Гамзаева.

– Справимся, – самоуверенно сказал Медведь. Он увидел выход из положения, и к нему начала возвращаться обычная наглость.

– Захват?

– Ну да, – кивнул Медведь. – Возьмем сопляка, спрячем куда-нибудь в надежное место, а потом уже с его папой поговорим. Пришлем ему, например, ухо сыночка в красивой упаковке и посмотрим, как он тогда запоет.

– Так легко пацана не возьмешь, – покачал головой Сом. – Два бойца – это немало. Дверь там железная, из подъезда хрен ворвешься. А начнем ломиться, они подмогу вызовут, сотовики у них точно есть.

– Придумаем что-нибудь, – отмахнулся Медведь. – Лишь бы людей хватило. Сколько у нас бойцов осталось? Со мной здесь двое, еще двое моих отдыхают; с тобой, я знаю, один постоянно мотается. Кто еще?

Зам надолго замолчал, беззвучно шевеля губами. В этот момент он особенно сильно напоминал выброшенную на берег рыбину.

– Еще человек пять точно наберем, – наконец сказал он. – Даже с учетом того, что кто-то мог, как и Секач, свалить не попрощавшись.

– Фиг с ним, с Секачом, до него мы еще тоже доберемся, – хмыкнул Медведь. – Так, значит, получается, что человек десять точно есть. Вот и отлично, нам этого хватит.

– Так как ты все-таки сопляка брать собираешься?

– Есть одна мысль, – сказал Медведь, слегка понизив голос. – Слушай...

И Сом, и его водитель были неплохими профессионалами. Но, как известно, на каждого профессионала найдется другой, покруче. Ни сам зам по безопасности, ни его шофер-телохранитель по пути к Медведю не заметили следующего за ними на приличном расстоянии старого серого джипа. В этом не было, пожалуй, ничего удивительного. В Магадане эти машины очень распространены, а черноволосый остролицый водитель джипа старался сделать все возможное, чтобы на него не обратили внимания.

Когда машина Сома припарковалась у подъезда какой-то девятиэтажки, джип не остановился позади нее, а, наоборот, проехал мимо и скрылся за ближайшим поворотом. После этого, даже если у кого-то из преследуемых возникли какие-то подозрения, они должны были тут же благополучно исчезнуть. В самом деле, если машина проехала мимо, значит, то, что она какое-то время плелась на хвосте, просто случайное совпадение.

Но, завернув за угол, джип остановился, водитель быстро выскочил из него и побежал по пустынной улице, огибая девятиэтажку с другой стороны – так, чтобы его не мог видеть оставшийся в машине Сома водитель. В руках остролицый мужчина держал небольшой «дипломат». Обежав девятиэтажку с тыла, он остановился и быстро огляделся по сторонам. До сих пор он здесь ни разу не бывал, молодец Медведь, неплохо спрятался. Про то, что у него здесь хаза есть, в городе не знала ни одна собака, а то бы он тоже узнал.

Так, нужно поскорее найти укромное место, не на улице же с прибором торчать – прохожие не поймут, да и холодно. Ага, вот подходящий домик, пятиэтажка... Правда, на подъездах железные двери с кодовыми замками, а ему сейчас дорога каждая секунда: Сом с Медведем, наверное, уже начали разговор. Ага, вот одна из дверей открывается, кто-то выходит... Скорее туда!

Остролицый метнулся к пятиэтажке и, едва не сбив с ног немолодую женщину, ведущую на поводке лохматую собачку, влетел во второй подъезд. Так, теперь на второй этаж, здесь между этажами должно быть окно, выходящее в нужную сторону... Так и есть, вот оно.

Он оперся руками на подоконник и выглянул в окно, оценивая расстояние до девятиэтажки. Недалеко совсем, метров пятьдесят-семьдесят. Ну, накинем еще тридцатник за счет этажа. Может, Медведь на девятом обосновался. Все равно чувствительности приемника должно хватить, он и на триста метров нормально работает.

Остролицый подхватил «дипломат», опер его о колено и быстро набрал цифровой код. «Дипломат» распахнулся, и мужчина вытащил из него небольшой черный приборчик и пару наушников, которые тут же надел на себя.

«Надеюсь, не слишком поздно, до самого главного они еще не дошли», – подумал он, нажимая одну из кнопок на корпусе приборчика.

Приборчик был новейшим радиоприемником, работающим на ультракоротких волнах. Он позволял принимать сигналы с нескольких миниатюрных жучков – было в арсенале остролицего и такое чудо техники. Один из таких жучков сейчас обосновался в рукаве пальто Сома, а второй на воротнике его рубашки.

Зам по безопасности, должно быть, уже забыл неприятное столкновение с грязным бомжом, произошедшее с ним сегодня утром, а зря. Этот бич, вроде бы случайно толкнувший хорошо одетого господина и рассыпавшийся в самых униженных извинениях, успел приткнуть в его одежду две маленькие иголочки с хитрой электронной начинкой – миниатюрные передатчики. У остролицего были очень ловкие руки и пальцы, профессиональные навыки, так сказать. И теперь он мог слышать все, что говорил и слышал Сом, если находился от него на расстоянии не больше трехсот метров.

Остролицый повертел пару колесиков на приборчике и замер, вслушиваясь:

«...мужики таскали туда здоровенные ящики, – послышался в наушниках голос Сома. – Как наши ушами прохлопали, не представляю. Мужиков менты ищут, фотороботы какие-то составили, но не найдут они их, конечно, ни фига...»

Остролицый довольно кивнул. Кажется, он успел вовремя – до обсуждения своих ближайших действий они пока еще не дошли. Вот и чудно. Теперь пусть говорят, а он будет в курсе всех их планов.

Остролицый отошел от лестничного пролета, прислонился к стенке и стал внимательно слушать разговор. Несколько раз ему мешали проходившие по лестнице жильцы, но ни один из них не осмелился спросить, что это тут делает какой-то незнакомый мужик в наушниках. Скорее всего, принимали за какого-нибудь тихого безобидного психа и предпочитали не связываться.

Через полчаса, закончив прослушку, остролицый упаковал приемник и наушники в «дипломат», выждал еще минут пятнадцать, позволяя Сому подальше отъехать от дома, вышел из подъезда и, насвистывая какой-то веселенький мотивчик, направился к своему джипу. Пока все складывалось как нельзя лучше. Нехорошо, конечно, самого себя хвалить, но уж очень хочется. Все идет без сучка без задоринки, как по маслу. Хорошо бы, чтобы так было и дальше.

Магаданскую область российские власти использовали как место для ссылки и лагерей далеко не всегда. Пожалуй, эта идея принадлежала Иосифу Виссарионовичу Сталину. Не потому, что до него никто не догадался или нужно не было, а потому что, во-первых, в его время уже появились достаточно мощные и массовые транспортные средства, позволявшие перевозить большие массы заключенных так далеко на север, а во-вторых, потому что самих заключенных в стране тогда стало намного больше. С тех самых пор территория Магаданской области стала буквально усыпана лагерями. Как у Высоцкого поется, «ведь там сплошные лагеря, а в них убийцы, а в них убийцы».

Правда, сейчас убийцы, воры и прочие антиобщественные элементы были далеко не во всех лагерях, оставшихся со сталинских времен. Все-таки заключенных стало в несколько раз меньше, а потому и число лагерей уменьшилось. Очень многие лагеря становились ненужными, закрывались и постепенно приходили в полное запустение. Особенно много таких заброшенных лагерей в Магаданской области было в районе Оротукана и севернее.

Стоявший на берегу небольшой реки лагерь был как раз из их числа. Он находился недалеко от Оротукана – между поселком Ягодное, в районе которого было несколько действующих лагерей, в том числе и «двадцатка» – и Магаданом. Речку, на берегу которой стоял лагерь, окружали невысокие сопки, которые чуть восточнее переходили в предгорья небольшого горного хребта.

Сам лагерь выглядел довольно жалко. Покосившиеся бараки окружали несколько поваленных и несколько полуразвалившихся, но еще чудом стоящих вышек; по периметру ржавели остатки колючей проволоки. Все более-менее ценное отсюда вывезли еще в пятьдесят третьем году, сразу после того, как лагерь закрылся, а остальное бросили. Демонтировать все это попросту не было смысла.

Однако среди всеобщего развала и запустения одно здание выглядело все же довольно прилично. Это был бывший штаб – приземистое строение, в котором в прежние времена располагались оперчасть, спецчасть, режим, кабинеты «хозяина», кума и так далее. Сейчас стены этого здания были подперты несколькими толстыми бревнами, в окнах вставлены стекла, а крыша явно недавно покрыта. Были и другие, более явные признаки жизни – развешанные у входа для просушки вещи, небольшая собачонка, сидевшая у крыльца, и дым, поднимавшийся из печной трубы.

Штаб приспособили под жилье так называемые «дикие» старатели, не числившиеся ни в каких государственных конторах и работавшие на свой страх и риск техникой еще гулаговских времен. Всех инструментов: лопата, кайло и драга, старенький вездеход да бульдозер для снятия верхнего слоя земли.

Технику старателям предоставляли контролировавшие прииск ингуши. Они же примерно раз в неделю привозили сюда топливо и продукты и забирали намытое золото. Старательская артель состояла из восемнадцати мужиков, по большей части бичей и оставшихся без работы моряков, живших эдакой полупервобытной коммуной. В этой артели, на прииске, словно в насмешку называвшемся «Счастливый», и работал Валя Ломаный. И сюда же он привел с собой Колю Колыму, который был девятнадцатым человеком, жившим в бывшем штабе.

В артель Колыма не входил – работать ему, как и всякому правильному блатному, было западло. Еще в первые дни, когда они только-только приехали сюда, мужики-артельщики предлагали ему помыть песочек. Дескать, попробуй: новичкам везет. Все равно ничего не делаешь, почему бы не попытаться? Что-то да заработаешь. Но Колыма отвечал им лагерной пословицей: «Лучше гондурасить на Колыме, чем калымить на Гондурасе!» А чтобы не зря есть старательский хлеб, Колыма стал ходить на охоту. Оружием он, благодаря найденному в багажнике трофейной «Тойоты» арсеналу, был обеспечен очень неплохо: «АКМ», «муха», «зиг-зауэр», его собственный «ТТ».

Правда, на охоту со всем этим не пойдешь, разве что совсем припрет, но у старателей была неплохая ижевская двустволка, ее Колыма и использовал во время своих вылазок. Сначала он охотился в основном на куропаток – какое-никакое, а мясо, но сегодня ему предстояло попробовать выследить волка.

Голодные, отощавшие за зиму хищники не особенно боялись людей и подходили к лагерю совсем близко, особенно по ночам. Их привлекало старое кладбище, на котором хоронили зэков во времена Ягоды, Ежова и Берии. Земля здесь постепенно оттаивала, и вечная мерзлота обнажала татуированные трупы зэков, вот волки и приходили питаться падалью. А когда падали на всех не хватало, могли напасть и на живых.

Минувшей ночью два волка напали на одного из старателей, зачем-то вышедшего из штаба, прямо на территории лагеря. Мужик несколько секунд отмахивался от зверей кайлом и позвал на помощь. Услышав топот подбегающего народа, волки ретировались, но оставлять это происшествие без последствий было нельзя, а то хищники вконец обнаглеют, начнут днем нападать. Поэтому утром к Колыме подошел Ломаный и сказал:

– Колян, слышь, какое дело... Пацаны просят, чтобы ты волков пострелять попробовал. А то вконец охамели гады. Можешь?

– Попробую, – кивнул Колыма, садясь на своем лежаке и протягивая руку к висевшей на стене двустволке. – Сейчас ружьецо почищу, патроны пулями снаряжу...

– Ну и нормально. Заодно и развлечешься, а то скучно тебе, наверное, здесь сиднем сидеть да на одних птичек охотиться.

В голосе Ломаного Коле Колыме послышался скрытый упрек. Он поднял голову и внимательно посмотрел на кореша.

– Ты что, Валек, думаешь, я о своем деле забыл? – тихо сказал он с тоской в голосе. – Типа сижу тут, ни фига не делаю, куропаток стреляю и ни про корешей убитых не думаю, ни про «рыжье», которое мне доверили, а я не уберег?

– Да нет, Колян, – неубедительно замотал головой Ломаный. – Ты меня в натуре не понял...

– Ладно тебе, Валек, ты душа простая, тебя понять несложно... Да только зря ты меня за мелкую сявку держишь! Все я помню, не забывается такое. И за корешей я еще отомщу и золото верну Бате. Он мне центнер «рыжья» доверил и столько же обратно получит, так по понятиям быть должно. И слово я ему пацановское давал, а слово свое я еще никогда не нарушал и не нарушу! Или сам подохну, или сук этих заставлю кровью умыться, а золото верну.

– А что ж ты тогда... – начал Ломаный, но тут же осекся. Он и в самом деле был человеком простым, скрывать свои мысли не любил и не умел, но боялся обидеть кореша.

Но Колыма не обиделся.

– Рано, Валек. Понимаешь: рано. Меня сейчас все ищут, пересидеть нужно, переждать, пока все уляжется. И уж только потом за свой план браться. Сейчас все равно ничего не выйдет.

– Ну ладно, тебе виднее, – согласился Ломаный. На душе у него стало поспокойнее. Не забыл, значит, кореш о своем долге и о понятиях, есть еще правильные блатные, не всех повыбили.

– А на волков я схожу, – сказал Колыма, немного помолчав. – Они сейчас голодные, наглые; думаю, выследить их будет не очень трудно.

– Ладно, Колян, давай. – Ломаный встал с колченогого стула и пошел к выходу. – Мне пора, надо работать идти. Удачной тебе охоты!

Последняя фраза прозвучала очень двусмысленно. У Ломаного это вышло случайно, но Колыма мрачно усмехнулся. Да, удачной охоты... И на волков, и на людей. И во втором случае удача ему понадобится больше, чем в первом, человек намного опаснее самого голодного и злого волка. Ну, да ладно, сам он тоже не кролик...

Колыма еще раз усмехнулся – на этот раз усмешка была больше похожа на оскал – и принялся снаряжать патроны. До сих пор он ходил охотиться с мелкой дробью, а теперь ему нужна картечь или даже пуля. Да, пожалуй, пуля будет надежнее.

Колыма достал коробку с порохом и аптекарские весы. Вообще-то на этих весах старатели взвешивали золото, но Колыма использовал их для взвешивания пороха, чтобы все заряды были одинаковыми и можно было стрелять прицельно.

Отмерив несколько порций и разложив их перед собой на клочках бумаги, Колыма достал гильзы и расставил на столе.

«Десятка патронов, пожалуй, хватит, – подумал он, – мне с ними не столетнюю войну мыкать...»

Он засыпал в гильзы порох, накрыл его сверху картонными пыжами, а поверх них войлочными, с углублениями под пулю. После этого настала очередь самих пуль. Колыма аккуратно вставил их в гильзы и обжал по краям. Что ж, теперь можно выходить.

Через час Колыма был уже в трех километрах от лагеря. Он внимательно осматривал землю в поисках волчьих следов. Дело это было нелегкое, но терпения блатному было не занимать, и спустя еще пару часов он нашел тропинку, густо покрытую следами волчьих лап. По всему выходило, что она ведет к логову. Апрель у волков как раз время гона, когда стая разбивается на пары и каждая пара роет себе нору.

Тропинка вела от лагеря куда-то на юго-восток и терялась в предгорьях, поднимаясь по склону очередной сопки. Она очень хорошо подходила для засады, нужно было только выбрать место поукромнее.

Прошагав с километр, блатной нашел то, что ему было нужно, – довольно густые заросли шагах в тридцати от тропинки. Колыма остановился, послюнявил палец и поднял его над головой. Так, ветер пока слабый, восточный. Порядок: значит, если он спрячется в этих кустах, волки его не учуют. Вот и отлично.

Колыма подошел к кустам и стал высматривать себе место поудобнее. Ага, вот неплохая проплешинка в зарослях, только надо навалить веток на землю, чтобы ничего себе не отморозить, все-таки не лето еще. С полчаса Коля обустраивал себе удобное место, а потом залег в кустах и затих.

Ожидание длилось долго, солнце успело проползти по небу больше половины своего пути, но Колыма терпеливо ждал. Он был уверен, что волки никуда не денутся, пройдут мимо, видно же по следам, что каждый день тут ходят. Нужно только дождаться. А ждать Колыма умел, этому его научила зона, где обычно больше делать совершенно нечего.

Волков он заметил издалека – тундра не лес, спрятаться особенно негде. Их было двое: наверняка волк и волчица. Сначала они появились на вершине соседней сопки, а потом стали приближаться, двигаясь неторопливой трусцой.

Колыма несколькими движениями размял затекшие мыщцы и взял ружье на изготовку. До тропинки шагов тридцать, не больше. Попасть с такого расстояния будет несложно, но все же нужно быть повнимательнее. У него двустволка, и если он хоть один раз промахнется, то небольшая дистанция из преимущества превратится в опасность. Если волк кинется, то перезарядить ружье он не успеет. Значит, нужно не промахнуться.

Волки были все ближе. Они бежали, опустив хвосты и морды к земле, неторопливо, но целеустремленно. Вот до них осталось метров сто... пятьдесят... тридцать... Пора! Колыма медленным движением поднял ружье, прицелился в бегущего впереди волка, шкура которого была потемнее, и плавно нажал на курок.

Раздался громкий выстрел. Темный волк подпрыгнул и упал на землю. Пуля Колымы попала ему в голову и смерть была мгновенной. Второй волк на секунду затормозил; Колыма повел вторым стволом и снова нажал на курок. Безрезультатно. Выстрела не было. То ли отсырел порох, то ли еще какая погрешность, но стрелять ружье отказалось. А волк тем временем бросился в сторону блатного.

У Колымы были считаные секунды, но за эти секунды в его голове успело пронестись очень много мыслей. Что снова жать на курок без толку, что перезарядить ружье он не успеет, что финка спрятана слишком глубоко, да и не очень-то это хорошее оружие против шестидесятикилограммового хищника... Все эти мысли уместились в полсекунды, а в следующий момент Колыма уже принял решение.

Он вскочил на ноги, отбросил бесполезное ружье и приготовился. В конце концов, от сторожевой собаки волк отличается только размерами, да и то ненамного – овчарки в лагере были здоровые. А защищаться от овчарок его учили, вот сейчас он и попробует эту зоновскую науку на практике.

Волк был уже в нескольких метрах и спустя полсекунды прыгнул. Но Колыма был готов к этому прыжку и встретил хищника в полете. Он сильно откинулся назад и мощным движением выбросил вперед правую ногу в здоровенном кирзовом сапоге.

Волк, кидающийся на человека, как и собака, никогда не пытается в первом же прыжке достать жертву зубами. Сначала он с налету бьет в грудь передними лапами, чтобы повалить.

Устоять под ударом мощной мускулистой туши не под силу никакому здоровяку. А потом, повалив, хищник старается добраться до горла; человек обычно пытается прикрыть его руками, но это только продлевает агонию.

Но на этот раз все было иначе. Лапы волка напрасно прорезали воздух, Колыма сам начал падать за секунду до этого. А нога в кирзовом сапоге с резким хрустом врезалась хищнику в грудь, ломая грудную клетку и разрывая сердце. Человек все-таки тоже не маленький зверек, весит даже побольше волка и нанести сильный удар вполне способен, особенно когда силу удара увеличивает инерция прыжка зверя.

Колыма упал на спину, перекатился и вскочил, уже держа в руках финку. Но она не потребовалась. Волк лежал на земле, повернув голову набок, и из пасти у него тонкой струйкой шла кровь.

Колыма медленно подошел к убитому хищнику и посмотрел в его застывшие глаза. Ему было немного жаль волка, он понимал, что чем-то похож на него: такой же хищный, опасный и одинокий. Но схватка была честной, шансы были равны, и поэтому, даже если бы серый мог что-нибудь сказать напоследок, наверняка никаких претензий к Колыме он бы не имел.

Уже поздно вечером Колыма принес в штаб две волчьи шкуры.

– Слушай, а как ты этого завалил? – спросил один из мужиков, тоже баловавшийся охотой, у блатного, осмотрев в неверном свете керосиновой лампы вторую шкуру. – Дырок на шкуре нет, ты что, его в глаз вальнул, как белку?!

– Считай, что в глаз, – хмыкнул Колыма.

Хвастаться он не любил, а рассказывать посторонним о зэковских примочках просто не имел права. Пусть думают что хотят.

Колыма не заметил, что мужик, которого звали Саша Охотник, после его пренебрежительного ответа очень нехорошо на него посмотрел. Это был уже не первый такой взгляд. Мужик был завистлив, а кроме того, до появления Колымы считал себя в артели самым крутым, косил под блатного. Но делать это на глазах у настоящего блатаря он не решался, зная, что Колыма может заставить его отвечать за базар. Поэтому он постоянно чувствовал себя униженным. И чем дальше, тем больше ему казалось, что Колыма специально унижает его, хотя блатной ни о чем таком и не думал. Вот и сейчас его пренебрежительный ответ только подлил масла в огонь.

Вернее, не в огонь. Ненависть и зависть Саши Охотника пока только тлели, как иногда подолгу тлеет под землей торф, прежде чем разгореться настоящим пожаром.

С высокого обрыва открывался прекрасный вид на Тауйский залив Охотского моря. Сине-серая вода, кое-где еще усеянная белыми пятнами льдин, яростно билась в крутой берег; белые брызги пены летели на камни. Серое небо на горизонте сливалось с морем, становящимся там таким же серо-стальным. А если смотреть не прямо вперед, а немного в сторону, то были видны прихотливо изрезанная береговая линия и сопки, заслоняющие собой тундру.

Впрочем, с этого обрыва видом на Охотское море любовались редко. Туристов здесь отродясь не бывало, а местным жителям, обитавшим в полунищем рыбацком поселке, находившемся километрах в двадцати от Магадана, этот вид был привычен с детства и давным-давно наскучил. Только дети, часто игравшие на этом обрыве, иногда вставали на краю и смотрели на море, думая о кораблях и дальних странах.

Но сейчас игравшим детям было не до моря. После долгой зимы они стосковались по свежему воздуху и с упоением носились по берегу, гоняясь друг за другом и пиная старый истрепанный мяч. Снег уже почти совсем стаял, только кое-где оставались грязно-серые ноздреватые пятна. В одно из таких пятен и приземлился мячик после очередного удара.

Один из мальчишек побежал за ним, наклонился, чтобы подобрать, и вдруг замер, заинтересованно глядя на какой-то торчащий из снега предмет. Какой-то грязный серый камешек, просвечивающий розовым. Что это может быть такое? Нет, на камень, кажется, не похоже...

Под тонким слоем почвы в этом месте находился ледник, который постепенно оттаивал, в нем иногда обнаруживались разные интересные вещи. Поэтому мальчик, отложив мячик в сторону, стал отгребать от странного предмета снег.

– Толян, что ты там роешься?! Давай сюда! – закричал сзади один из его друзей, но тут мальчик вскочил с корточек и повернулся к приятелям. Лицо его было совершенно белым, губы тряслись.

– Т-там... Т-там... – заикаясь, произнес он, лихорадочно тыча пальцем в землю за спиной.

– Что такое? – Пацаны бросились к другу и, встав полукольцом, уставились на снег.

Из ледника вертикально вверх торчала кисть человеческой руки с грязными скрюченными пальцами. Именно один из этих пальцев и заметил Толян, подбирая мячик.

– Р-рука, – по-прежнему заикаясь, выговорил Толян.

– Надо взрослым сказать, – решительно заявил самый старший из пацанов. – Стойте здесь, я сейчас сбегаю.

Опергруппа из Магадана приехала через сорок минут. Это было очень неплохим результатом, учитывая состояние дорог и степень изношенности техники. Приехав, оперативники первым делом стали аккуратно раскапывать найденную детьми руку. В этом им помогали жители поселка.

Через полтора часа раскопки были закончены и страшные находки выложили на расстеленное рядом брезентовое полотнище. Четыре трупа здоровенных мужиков, трое из которых были в камуфляжах без погон и прочих опознавательных знаков, в кевларовых бронежилетах и шапочках «ночь».

Эти трое были убиты выстрелами в затылок, как предположил начальник опергруппы, немолодой опытный капитан; из чего-то простого – скорее всего «макарки» или «ТТ». По опаленным волосам возле входного отверстия было ясно, что стреляли практически в упор. Четвертый труп отличался от этих трех. Он был одет только в исподнее: длинные кальсоны и майку. Затылок у него был цел, но горло перерезано от уха до уха чем-то очень острым.

– Или лезвие, или финка, или еще что-то в этом же роде, – сказал капитан, осмотрев четвертого. – Да, задачка... Завалили их наверняка не здесь: скорее всего, привезли откуда-то и закопали. И я, кажется, даже догадываюсь, откуда и что это за птицы...

Он замолчал. Один из оперов, молодой лейтенант, нетерпеливо спросил:

– И кто они, по-вашему?

– Помните, в марте был наезд на квартиру Коли Колымы? Ну, того блатного, который сейчас в розыске? Вот мне и кажется, что это те самые ребята, которые тот наезд осуществляли.

– А зачем... – начал лейтенант, но его перебил другой опер, подошедший с другой стороны:

– Товарищ капитан, я сообщил в Магадан, сюда выехали.

– Кто?

– Областной судмедэксперт, прокурорские орлы во главе с Казаковым, какая-то шишка от РУБОПа, а от нашего областного управления сам Коробов.

– Ого!.. – удивленно протянул лейтенант. – Неслабо.

– Так и дело неслабое, – ответил капитан. – На такие дела всегда все начальство съезжается. Эх, только бы журналюги не пронюхали, а то ведь еще и они притащатся, как мухи на мед, будут путаться под ногами.

Лицо у капитана было хмурое, его одолевали противоречивые чувства. С одной стороны, он терпеть не мог, когда на месте происшествия появляется высокое начальство, толку от которого все равно нет, а шума и напрасных криков – куча. Только работать мешают да понукают без нужды. С другой стороны, в его душе теплилась надежда, что дело об убийстве этих парней – совершенно явный «висяк», сразу видно – начальство у него заберет и поручит кому-нибудь из своих особо доверенных.

Так частенько бывало – иногда для того, чтобы действительно изо всех сил попытаться найти истинного виновника, а иногда и наоборот – чтобы ни в коем случае не нашли. Но капитана такие тонкости уже не интересовали. Он прослужил в милиции больше двадцати лет и давно понял, что чем меньше лезешь не в свое дело, тем лучше. Его интересовало одно – чтобы возня по этому делу не прибавилась к тем восьми, которые уже были у него в производстве.

В ожидании начальства он занялся своими непосредственными обязанностями: приказал подчиненным разогнать любопытствующих местных жителей, а сам снова внимательно осмотрел трупы и место, на котором их нашли. Он снял со всех четырех отпечатки пальцев, все сфотографировал и отправил одного из своих людей в Магадан с этими данными. Больше до прибытия начальства ничего особо нового ему обнаружить не удалось.

Начальство прибыло минут через пятьдесят. Со стороны рыбачьего поселка показалась целая кавалькада машин. «Скорая», милицейский «луноход» в полной раскраске и еще несколько цивильных на вид, но с номерами прокуратуры, областного управления СКМ и РУБОП.

От СКМ и правда прибыл сам Коробов. Капитана это порадовало, среди многочисленных начальников этот был одним из самых толковых. Ему капитан и доложил ситуацию.

– Почти наверняка это те самые, которые наезд на Колю Колыму в марте оформили, – отрывисто сказал Коробов. – Где тела?

– Вот здесь, товарищ генерал, – ответил капитан, подводя Коробова, за которым потянулся длинный хвост прочего народу, к брезенту.

Генерал нагнулся и безо всякой брезгливости внимательно осмотрел трупы. На его лице было совершенно ясно написано недовольство, но вслух Коробов ничего не сказал, и капитан не понял, чем же именно он недоволен.

– А нашли где? И кто? Мне по телефону сказали, что они были закопаны.

– Здесь. – Капитан сделал несколько шагов в сторону и показал на яму в земле. – Дети играли, они и заметили. Из земли рука торчала, они на нее наткнулись, позвали взрослых, а те вызвали нас. С детишками мои ребята уже поговорили, но толку от этого мало. Играли, увидели, позвали, и все. Я думаю, что, скорее всего, те, кто закапывал, поторопились и прикопали тела неглубоко. А земля осела, да и оттаяла, вот рука и показалась наружу.

Лицо Коробова снова искривила недовольная гримаса.

– Что морщишься, Дмитрий Сергеевич? – шутливо спросил главный из прокурорских. – Давно на места происшествий не выезжал, отвык от таких зрелищ?

– Да нет, это я так, голова с утра побаливает, – отмахнулся Коробов. – А идентифицировать тела уже пытались? – снова обратился он к капитану.

– Отпечатки я снял и всех сфотографировал. Один из парней в город поехал, скоро уж позвонить должен, я думаю, если эксперты тянуть не будут.

Как раз в этот момент раздался вызов по рации, капитан извинился и отошел на несколько шагов в сторону.

– А почему ты думаешь, что это те, кто на блатных в марте наехал? – спросил у Коробова рубоповец.

– Некому больше, – коротко ответил генерал. – В городе больше никто не пропадал, не из Москвы же их сюда привезли. Да и по описанию как раз соответствуют: четверо, в камуфляжах, в брониках, в масках...

– А этот? – один из оперативников кивнул на раздетого до майки и кальсонов мужика.

Коробов не успел ответить, к ним снова подошел капитан.

– Товарищ генерал, опознали этих. – Он кивнул в сторону трупов. По дактокартам и оперативно-поисковым альбомам посмотрели и нашли. Все четверо уголовники, рецидивисты, по нескольку судимостей у каждого. Никакого отношения к органам они не имеют. Двое были в розыске. На них еще татуировки должны быть зоновские, так-то не видно, но мои ребята сейчас их разденут, проверят. Я им уже приказал.

– Почему же не видно, на этом видно, – сказал рубоповец, кивнув на раздетого. – Вон звезды на коленках, перстни на пальцах, на плече тоже что-то есть, не видно только отсюда, что именно... Точно блатные.

Он секунду помолчал, потом спросил:

– Да, Дмитрий Сергеевич, так почему же этот-то раздет? И зачем их всех вальнули, как вы думаете?

– Вальнули, я так думаю, потому что их главный от свидетелей избавлялся, – сказал Коробов. – Как их убили? – Он повернулся к капитану.

– Из пистолета в затылок, товарищ генерал. Из какого-то простого, отечественного: «ПМ» или «ТТ». Стреляли в упор. Из одного пистолета или нет, пока неясно, экспертиза покажет. Так завалили всех, кроме этого. – Он показал на раздетого. – У него горло перехвачено.

– Ага, – кивнул Коробов. – Тогда почему он раздет, ясно. Его-то как раз не старший завалил, а Коля Колыма. Вот он как смотался, теперь понятно... Помните, свидетели говорили, что они по квартире его искали?

– Помню, – кивнул рубоповец.

– Так вот, наверное, когда они его искали, он кого-то одного подловил и зарезал. Всю одежду забрал, маску надел и под видом своего свалил. Хитер, ничего не скажешь. – В голосе генерала снова прорезалась какая-то непонятная злость.

– Да, пожалуй, ты прав, – согласился прокурорский. – Я тоже не помню, чтобы в городе кто-нибудь пропадал, кроме тех. И то, что ты сейчас сказал, на правду похоже, а то непонятно было, как Колыма смылся.

– Товарищ капитан, все сходится, есть наколки, – раздался голос одного из младших оперов, осматривавшего трупы.

– Точно блатные, – сказал рубоповец. – Тогда я ничего не понимаю. Что же, они сами себя ограбили? Зачем?!

– Наверное, у них были причины, – качнул головой Коробов. – Вспомни, как у нас в золотодобыче места поделены были. И подумай. Сразу все понятней делается. – Он усмехнулся. – Ну, Батя, ну, хитрован...

– Думаешь, он сам себя ограбил? – осторожно спросил рубоповец.

– Именно, – кивнул Коробов. – Тебе, может быть, еще объяснить зачем? Или сам догадаешься?

– Стравить ингушей и спортсменов... – начал рубоповец.

– Ага, – подтвердил Коробов. – Что ему, кстати сказать, прекрасно удалось. Ты последние оперативные сводки читал ведь, знаешь, что в городе делается.

– Но он же не мог сам это провернуть! Он же сейчас на зоне! Кто-то ему должен был помочь.

– У него «торпед» много. Эти, – Коробов кивнул на трупы, – скорее всего, как раз из их числа. А кроме того, среди наших кто-то ему неплохо помогает. Не иначе тот самый, который при наезде в подполковничьих погонах был и этих парней потом в затылок перестрелял.

– Но кто?

– А с кем у нашего смотрящего особенно хорошие отношения?

Все промолчали, хотя прекрасно поняли, о ком говорит Коробов.

Капитан достал из планшета розыскную ориентировку и еще раз посмотрел на напечатанный там фоторобот лжеподполковника.

– Кого-то он мне все-таки напоминает, – задумчиво сказал он. – Кого-то знакомого... Но кого именно, никак не пойму.

То, что капитан никак не мог вспомнить, на кого же похож этот портрет, было неудивительно – фоторобот был отвратительный, ведь и дело ночью было, и жильцы в показаниях путались... Но все-таки какие-то знакомые черты на фотографии присутствовали, и не он один это замечал, хотя никто никак не мог вспомнить этого человека.

– Давайте выпьем за Батю, пацаны! – громко сказал пожилой человек с длинным шрамом на правой щеке, поднимая железную кружку. – Я на свете уже долго живу, но другого такого правильного блатного не знаю. Выпьем!

Сидевшие за столом в блатном углу люди одобрительно закивали и тоже подняли кружки. Сам Батя поднял свою последним и со скупой усмешкой бросил:

– Не хвали – перехвалишь.

Блатные дружно выпили и потянулись за закуской.

Закуска на этот раз была богатая: нарезанное толстыми ломтями сало, колбаса, лук, белый хлеб и даже несколько соленых огурцов. Выпивка тоже была отличная. Кроме чифиря из чая самого лучшего сорта, была водка, причем не паленая, а самая настоящая.

Водку на зону проносили в резиновых грелках менты-контролеры и продавали пацанам в четвертную цену против ее стоимости на воле. Но на этот раз блатные не поскупились, ради праздника денег не жалко.

А праздник на «двадцатке» был большой – блатные отмечали грядущую откидку смотрящего. Начальник УИНа не соврал, подсуетился как мог, и суд скостил Бате срок «за примерное поведение». За это смотрящий был теперь должен Панкратову десять килограммов золота.

Блатные снова наполнили кружки, но пока не пили. По кругу неторопливо, под неспешные разговоры шла кружка с чифирем – этот ритуал был для них священным. Когда чифирбак обошел полный круг, смотрящий взялся за кружку с водкой, теперь была его очередь сказать слово. Все сидевшие за столом тут же затихли.

– Выпьем за вольняшку, пацаны, – негромко сказал он. – Все мы правильные блатные, зоны не боимся, но воля есть воля. Я скоро откинусь, но и вы своего последнего звонка дождетесь. За волю!

Все выпили и на несколько секунд затихли. Батя умел говорить самые простые вещи, которые и так были всем понятны, так, что они словно бы становились чем-то новым, тем, до чего он только что дошел своим умом. А впрочем, может быть, так оно и было. Многие вещи, которые человек вроде бы знает всю жизнь, давно уже наизусть выучил, он по-настоящему понимает только с возрастом. Если он, конечно, достаточно умен для этого.

Нарушая тишину, раздался лязг отпираемого замка. Через несколько секунд дверь открылась, и в камеру вошел отрядный офицер, старший лейтенант Кривопалов.

– Пацаны, ну вы прямо, как на воле. Режим не для вас, что ли?

Говоря это, Кривопалов даже не попытался подойти к столу и прекратить застолье, которое и в самом деле было злостным нарушением лагерного режима. Не для этого он сюда пришел.

Визит отрядного офицера и его напоминание о режиме тоже были своего рода ритуалом, и блатные отреагировали как полагается. Батя едва-едва кивнул одному из сидевших за столом. Тот, не вставая, протянул руку к шконке, благо стояла она недалеко, и достал из-под матраца стодолларовую бумажку.

– Ну, что стоишь, иди сюда, бери. Или думаешь, я к тебе пойду? – обратился он к все еще стоящему у двери старлею.

Батя одобрительно улыбнулся. Молодец пацан. Хоть и мелочь, а на таких мелочах-то людей видно и бывает. Другой бы на его месте сам мусору бабки поднес, а этот его подойти заставил. И правильно, так и надо. Старлей тем временем взял купюру, засунул в карман и направился к выходу из камеры. На пороге он приостановился и повернулся к блатным:

– Люди, может, вам надо чего? А то я принесу, только скажите. Бухло есть, чай, сигареты, хавчик... Даже наркоты маленько есть.

На этот раз никто не удостоил его ответом. Сейчас у блатных было все, что нужно, и в услугах мента они не нуждались.

Старлей подождал несколько секунд, а потом вышел из камеры и запер за собой дверь. Он даже не чувствовал себя униженным – привык. А что делать, если на зарплату, которую платит государство, жить практически невозможно, а еще ведь и семью надо содержать? В конце концов, ничего особенно плохого он не делает. От того, что блатные режим нарушают, хуже никому не будет, только им самим, если перепьются и подерутся. Да и то вряд ли – в этой камере серьезные люди собрались, там такого не будет.

Нельзя сказать, чтобы старлей не понимал, что от таких рассуждений до взятки за то, чтобы опасного преступника выпустили на свободу, – два шага. Он просто старался об этом не думать.

Тем временем застолье в камере продолжалось.

– Давайте теперь за тех пацанов выпьем, которые никогда воли не дождутся, – сказал здоровенный плечистый мужик с длинными руками. В его кулаке поллитровая кружка казалась игрушечной. – И особенно за Ящера и Федю Барина, которых в марте замочили. Я Федю хорошо знал, мы с ним в одной семье были во время прошлой отсидки. И Ящер тоже нормальный пацан был. Давайте выпьем за них и за то, чтобы та сука, которая их замочила, от расплаты не ушла!

– Правильно! – хором подхватили блатные. На этот раз они выпили не чокаясь.

– А суку мы накажем, – сказал Батя, обращаясь к пацану, только что сказавшему тост. – Об этом я тоже позабочусь, как на вольняшку выйду. У нас вообще дела пойдут. Сейчас спортсмены и «звери» друг с другом грызутся, каждый день о каком-нибудь новом взрыве или убийстве узнаю, так что нам нужно будет не упустить случая. Они друг друга ослабят, и тогда мы сможем их потеснить. Вернем себе наши прииски и вообще покажем наконец этим отморозкам, кто в области хозяин.

– А кто их стравил, интересно? – спросил молодой парень, сидевший на дальнем конце стола. – Или они сами друг друга грызть начали?

– Сами, наверное, – пробасил длиннорукий. – Они давно друг друга ненавидят, вот и решили разобраться, кто круче.

Но задавший вопрос парень почти не обратил на эти слова внимания – здоровяк был правильным блатным, но особым умом никогда не отличался. Все выжидательно посмотрели на Батю.

– А я думаю, – сказал смотрящий, – что не сами. Кто же перед началом сезона разборки устраивает, ведь одни убытки от них. Я думаю, это менты.

– Что менты?.. – недоуменно спросил длиннорукий.

– По-моему, это менты их стравили. Посадить законно они никого из спортсменов или ингушей не могут – улик не хватит, а старатели показаний не дадут. Вот они, видать, и решили стравить отморозков, чтобы они друг друга сами перебили, сделали за ментов их работу.

– Почему ты так думаешь? – с интересом спросил пожилой блатной со шрамом.

– Во-первых, потому, что началось все с ментовского налета на хаверу Коли Колымы. Наверняка мусора информацию, от Колымы полученную, использовали, чтобы отморозков стравить. И размах там был нехилый. Рации, автоматы, «ЗИЛ» с подъемником... Да и менты сами этого не отрицают – подтвердили они, что их операция была. Если не они, то зачем им на себя чужое дело брать?

– Мало ли, – задумчивым голосом сказал пожилой. – Они ведь для своего интереса и приврать могли.

– А если не они, то больше некому, – развел руками смотрящий. – Вот кто именно из ментов – неясно, но что это они, я почти уверен.

Пожилой блатарь пожал плечами. Видно было, что совсем согласиться со смотрящим он не может, но и возразить ему нечего.

– Значит, ты, как выйдешь, начнешь остатки «зверей» и спортсменов к ногтю брать? – спросил сидящий справа от Бати крепкий мужик со свернутым набок носом. – А не опасно? Если это ментовская провокация, то и мы под нее попадем. Может, лучше в стороне остаться?

– Я за это дело обязательно возьмусь, но не сразу, – покачал головой смотрящий. – Сначала нужно конца войны дождаться, а только потом, когда они друг друга окончательно перемочат, и вступать в игру. Такой шанс никак нельзя упускать. Свято место пусто не бывает: если мы его не займем, то другие отморозки появятся. Или те из воюющих, кто хоть как-то на ногах останется, или кто-то новый. А какой я тогда смотрящий буду, если упущу шанс всю область под контроль взять? К этому все блатные стремиться должны. Если бы во всей России воры взяли власть в свои руки, никакого беспредела бы не было, никакой «бакланки», и ходить по улицам можно было бы в любое время суток. Мы за порядком следим покруче, чем мусора, и закон наш воровской – самый справедливый!

Смотрящий немного помолчал, а потом продолжил:

– А что опасно, так я же не вчера родился, понимаю. Потому и начну не сразу. Я так думаю, нужно еще недели две подождать. Они как раз воевать закончат, а менты тех, кого смогут, посадят. Не может быть, чтобы в такой рубке никто конкретно не засветился.

– Получается, что лучше бы тебе и не сейчас откидываться, а недели через две?

– Да нет, оно и лучше, что сейчас, – усмехнулся Батя. – Две недели воли – это две недели воли. Я пока на материк съезжу, здоровье поправлю, не молодой уже, седьмой десяток разменял. В Сочи, пожалуй, съезжу, давно я там не был. А как приеду, так и возьмусь за дела.

– А с мусорами как? – осторожно спросил пожилой.

Смотрящий понял его правильно. Он-то уходит, а пацаны на зоне остаются.

– Насчет грева мусорам не менжуйтесь. Я сказал, значит, сделаю. Кстати, скоро в Магадане большой сходняк. Много воров авторитетных съедется – вот как раз к нему я и приеду.

– А кто будет? – заинтересованно спросил блатарь со свернутым носом.

– Все самые серьезные сибирские авторитеты. Толя Паровоз, Китаец, Захар, Бородач, Дима Шило... Вот поговорим на сходняке про обстановку в Магадане, после этого и за дело взяться можно будет. Кстати, может, и коронуем кого на сходняке, хотя это я еще не решил. Ну да я вам по-любому весточку перешлю.

– А что с Колей Колымой, Батя? – спросил пожилой. – Пока мы его не нашли, на всей области косяк.

– Он свое получит, – с холодной усмешкой обронил смотрящий.

День стоял довольно ясный и солнечный, только иногда с севера налетали короткие порывы холодного ветра, гнавшие по небу большие белые облака. Было двенадцать часов дня. Над огромной ямой, из которой на прииске «Счастливый» брали золотоносную породу, стоял экскаватор с нависшим здоровенным ковшом. В яме копошились фигурки старателей, они выбирали золотоносную породу.

Технология золотодобычи на прииске была самая что ни есть примитивная, так же золото добывали и сто лет назад. Оно и неудивительно. Поскольку к государству «дикие» старатели не имели никакого отношения, то и современной техникой их никто не снабжал. Были только этот самый экскаватор для снятия верхнего слоя земли и устройство для промывки породы – система деревянных лотков, к которым была подведена вода из протекавшей тут речки.

Старатели сначала нагребали каждый на своем участке золотоносной породы, а потом несли ее на промывку. Порода сваливалась в верхний лоток и размывалась водой до тех пор, пока не смывалась вся. А потом старатели осматривали лотки. Тяжелое золото оседало в верхних – в первом, втором и третьем, а пустая порода уходила вниз. Разумеется, при такой системе какая-то часть золота смывалась вместе с ней, да и производительность была очень невысока, но если порода была достаточно богата, то кое-что намыть было вполне можно. Следовало полагаться только на удачу – какой участок достанется, какая делянка. Их в самом начале сезона разыгрывали по жребию, так что тут все было честно.

Старатели работали весь световой день. Ведь чем больше успеешь промыть, тем больше получишь золота, а сезон короток. Кто не успел, тот опоздал. Вот и сновали черные фигурки мужиков от ямы к лоткам, а потом снова к яме.

Валя Ломаный разогнулся и вытер со лба пот тыльной стороной ладони. У него начала ныть сломанная ключица, и нужно было немного передохнуть, а то боль усилится, и вообще работать не сможешь. Он досадливо сплюнул – жаль время зря терять – но покорился неизбежному и присел на землю, закурил и стал наблюдать за своими товарищами, роющими землю на соседних делянках.

Его соседями были Саша Охотник и Гриша Веретенников. С Гришей у Ломаного были нормальные отношения: два простых мужика, они искренне симпатизировали друг другу. А Охотника Ломаный не любил. Они уже не первый сезон работали в одной артели, и Ломаный успел составить о нем определенное мнение. Саша Охотник был слишком самолюбив для того, чтобы хорошо ладить с людьми. Он искренне считал себя душой коллектива и старался этому званию соответствовать.

Некоторых морально нестойких мужиков ему даже удалось в этом убедить, они с уважением относились к любым его словам и во всем поддерживали. Но большая часть артели относилась к нему так же, как и Ломаный. Среди «диких» старателей подавляющее большинство – серьезные самостоятельные мужики, правда, многие с несложившейся жизнью, но тем не менее. Такие не любят тех, кто считает себя круче всех остальных, особенно когда это мнение ни на чем реальном не основано.

Охотник старался косить под блатного. Он отмотал срок за хулиганку по малолетке и утверждал, что с тех пор зажил по понятиям и что блатные на зоне его признали. При этом было непонятно, почему же он тогда работает, но Охотник утверждал, что на самого себя работать можно, западло только на государство. Еще Ломаный не любил Охотника потому, что заметил, как тот относится к Колыме.

А Колыму Саша Охотник явно побаивался и очень не любил. Невзлюбил он его буквально с первого дня, как они приехали на прииск. Причины, в общем, были понятны – в присутствии настоящего блатного кидать понты было сложнее.

– Эй, Ломаный, что сидишь? – послышался голос Охотника. Он как раз поднимался наверх по утоптанной тропинке, проходившей мимо делянки Ломаного. – Надоело работать? Решил, как твой кореш, побездельничать?

– Твое-то какое дело, Саша? – спокойно спросил Ломаный. – Что ты, начальник мне, что ли? Хочу работаю, хочу сижу.

– Да я шучу, Валек, что ты так серьезно! – весело ответил Охотник, исчезая за краем ямы.

Ломаный хмыкнул. Ишь ты, шутник выискался. Без его шуток тут скучно, можно подумать. Он потянулся, разминая затекшую спину, затушил догоревшую сигарету и встал. Боль в ключице прошла и можно было продолжать работать. Ломаный взял лопату и вонзил ее в землю.

Раз, другой... Вдруг лопата наткнулась на что-то твердое. Беззлобно чертыхнувшись, Ломаный нагнулся, собираясь вытащить из-под штыка мешающий работать камень, но, взяв его в руку, неожиданно присвистнул.

Это был не камень. Облепленный грязью комок весил в несколько раз больше, чем должен весить камень такого размера. Ломаный был опытным старателем и сразу понял, что это значит. Золото! Самородное золото!

Он прикинул вес самородка, подкинув его на ладони. Не меньше килограмма. Ничего себе! Вот это фарт! Ломаный счистил с одного из боков грязь. Точно золото! Это сколько же он за этот самородок получит, если сдать его ингушам? Ого, получается, что никак не меньше пяти штук баксов, а то и поболе.

Да, кстати сказать, можно и не сдавать ингушам. Жирно им будет. На крайняк, уж это он всегда успеет. Почему бы не попробовать самому получить за этот самородок настоящую цену. Ведь самородное золото очень ценится, оно самое чистое, а такие находки – огромная редкость.

Ломаный опустил слиток в карман, почувствовав приятную тяжесть. Надо с Колымой посоветоваться. Может, он подскажет, как эту находку продать. Как-никак, он сам, судя по его рассказам, «рыжьем» занимался, поможет другу.

Ломаный с трудом подавил желание побежать к Колыме прямо сейчас. Но нет. Во-первых, неизвестно, в бараке сейчас друг или на охоту ушел, а во-вторых, не стоит к себе внимание привлекать. Ведь это же будет очень странно выглядеть – работал-работал и вдруг куда-то усвистел. Кто-нибудь, да тот же Саша Охотник, может задуматься. Лучше уж подождать вечера.

Ломаный снова взял лопату и принялся за дело. Но голова у него слегка шла кругом.

Вечером, после ужина, Ломаный подошел к Коле Колыме и тронул его за плечо.

– Слышь, Колян, дело есть.

– Что за дело? – с трудом приоткрывая глаза, спросил Колыма. Он весь день проходил по тундре, охотясь на куропаток, и сейчас больше всего хотел спать.

– Поговорить надо, – тихо сказал Ломаный. – Пойдем на улицу.

– Ну, давай, – согласился Колыма, садясь на своем лежаке и отыскивая одежду и обувь.

Ломаный тем временем осторожно огляделся. Кажется, никто не обратил на него внимания, и если они с Колымой сейчас выйдут, никто, пожалуй, и не заметит.

Колыма оделся, и они с Ломаным вышли за дверь.

– Ну и что у тебя за дело? – спросил Колыма.

– Погодь, отойдем подальше, – ответил Ломаный, отводя друга от здания бывшего штаба.

– Ну все, отошли, – сказал Колыма, когда они зашли за один из полуразвалившихся бараков. – О чем ты поговорить хотел?

– Смотри, Колян. – Ломаный достал находку и протянул ее другу.

– Что это? Ух ты... – Колыма взял самородок в руки и сразу почувствовал его вес.

– Это золото, Колян. Самородок. Как, по-твоему, сколько здесь?

– Килограмм точно будет, – задумчиво сказал Колыма. – Сегодня нашел?

– Ну да. Слушай, я не хочу его ингушам сдавать! Такой фарт раз в жизни бывает. Я себе не прощу, если ингуши его получат. Сможешь мне помочь его толкнуть по-нормальному? Ты же вроде на эти дела завязан был, сам рассказывал.

– Был-то был, – вздохнул Колыма. – Но что было, то прошло. Ты же сам знаешь, в каком я сейчас положении. Вот если отсижусь и план свой выполню, тогда помогу тебе, конечно, какой базар. Ты помог мне, а я добра не забываю. Только вот что, Валюха... Ты разве его в общак сдать не должен?

– Нет, Колян, ты что! – искренне удивился Ломаный. – Какой общак?! Мы каждый сам по себе стараемся, у каждого своя делянка, своя добыча, свой фарт. А общака у нас и нет толком, только небольшой запас, если заболеет кто.

– Понятно, – протянул Колыма. Ему это было важно. Если бы оказалось, что кореш решил обмануть артель и закрысить самородок, то поддержать его он бы не смог. Но если у старателей правила такие, то все в норме. – Тогда, конечно, помогу.

– Спасибо, Колян! – радостно сказал Ломаный. Он боялся, что Колыма будет требовать за помощь долю себе, но блатной явно был выше этого. – Я большего и не прошу. Как свои косяки разрулишь, так и мне поможешь.

– Их еще разрулить надо, Валюха. А это дело непростое.

– Оно понятно, – кивнул Ломаный, думая о своем. Он был глубоко уверен, что такой пацан, как Колыма, сумеет рано или поздно рульнуть любой косяк. – А сейчас мне что с ним делать, как думаешь?

– Спрячь, – коротко посоветовал Колыма. – Ты же не знаешь, какие люди здесь собрались. Мало ли...

– Я и сам так думал, – кивнул Ломаный. – Сейчас и спрячу. Возьму лопату да зарою на своей делянке.

– Только смотри, чтоб не видел никто.

– Ясное дело.

– Я тогда в штаб возвращаюсь, – сказал Колыма. – Чтобы никто ничего не подумал.

– Ага, – кивнул Ломаный. – Ну а я через полчаса буду. Спасибо тебе, Колян.

– Да пока не за что, – усмехнулся Колыма. – Вот помогу тебе с золотишком, тогда и скажешь.

Он направился к штабу, не заметив серой тени, шмыгнувшей за угол барака, когда он проходил мимо него. Не заметил этой тени и Ломаный, слишком занятый мыслями о том, как понадежнее спрятать самородок и как распорядиться неожиданно свалившимся на него богатством.

В середине апреля наконец-то произошло событие, которого в Магадане ждали многие. Одни со страхом, другие с надеждой. Семнадцатого апреля истек сокращенный после пересуда срок Вячеслава Алексеевича Сестринского, больше известного в области как Батя. В этот день смотрящего по Магаданской области должны были выпустить на волю.

С утра в канцелярии «двадцатки» оформили документы, в двенадцать часов дня ворота вахты «двадцатой» зоны открылись, и из них вышел смуглый, густо татуированный старик с золотой фиксой. На нем были стоптанные прохаря и черный клифт, на плече висела небольшая котомка. Обычно вещей у откинувшегося бывает больше, но Батя знал, что его будут встречать, и не слишком об этом заботился.

Напротив ворот вахты, ожидая его, уже больше часа стоял роскошный микроавтобус, и едва смотрящий сделал первый шаг за ворота, как его передняя дверца открылась и из машины выскочил невысокий черноволосый человек с острым лицом. Тот самый человек, который, по сути, и стравил спортсменов с «Ингушзолотом», чуть не подорвав сына Гамзаева. Остролицый бегом бросился навстречу смотрящему.

– Здравствуй, пахан! Давай скорее в машину, выпьем за твою откидку! – Он явно хотел обнять смотрящего, но Батя вел себя более сдержанно. Он просто протянул встречающему руку.

– Здравствуй, Ворон. Сам меня встречаешь, молодец. Я думал, из пацанов кого пошлешь, сам-то ты сейчас должен быть занят.

– Да что ты, Батя, какие дела, когда ты откинулся!

– Это ты зря, – неодобрительно покачал головой смотрящий, в который раз с неудовольствием подмечая излишнюю подобострастность лучшего из своих «торпед». – Дела – они всегда дела, их забрасывать нельзя, а то потом боком выйдет.

– Так я и не забрасываю: видишь же, один приехал, все мои пацаны заняты... Батя, да хоть в машину сядь, что ж мы прямо у зоны о делах заговорили!

Смотрящий кивнул, вслед за Вороном подошел к микроавтобусу и сел на сиденье рядом с водительским. Со стороны это, должно быть, смотрелось довольно странно. Старик в стоптанных прохарях и телогрейке на переднем сиденье роскошной японской машины, рядом с одетым в длинное кожаное пальто водителем.

Впрочем, странным это показалось бы только тому, кто смотрел бы чуть издали, не видя глаз старика. Таких глаз – умных, холодных, с хищным прищуром, не бывает ни у бичей, ни у опустившихся бомжей, а в салоне новенькой иномарки люди именно с такими глазами и уместны.

– Выпей, Батя, твой любимый вискарь. – Ворон вытащил из цветастого пластикового пакета и протянул смотрящему бутылку с настоящим американским виски. – Давай выпьем за тебя, пахан, за твою откидку.

Смотрящий кивнул, потом одним движением сорвал пробку с виски и разлил его по услужливо подставленным Вороном стаканам.

– За тебя, пахан! – снова повторил Ворон, поднимая бокал.

«Что с ним такое сегодня? – подумал смотрящий, отхлебывая виски. – Всегда угодлив был не в меру, но сегодня что-то совсем разошелся. Или и вправду из-за откидки моей так радуется?»

– Чем закусывать будешь, пахан? Икра есть, ветчина, сыр французский.

– Давай икры.

Ворон снова полез в тот же пакет, из которого достал виски, вынул из него банку с черной икрой, свинтил крышку и протянул Бате вместе с одноразовой пластиковой ложкой. Батя зачерпнул икры, запил вискарем. По телу прокатилась теплая волна, и смотрящий на несколько секунд прикрыл глаза. Да, все-таки воля есть воля...

Но Батя не был бы самим собой, если бы позволил себе расслабиться больше чем на несколько секунд. Он открыл глаза, снова налил в бокал виски, но на этот раз пить не спешил.

– Ладно, Ворон, спасибо тебе, хорошо ты меня встретил. Теперь давай, рассказывай, как в Магадане дела. Как война идет?

– Медведь проигрывает. Да, можно сказать, уже проиграл, – тут же ответил Ворон. – Его качки слишком большими тормозами оказались. Пока они раскачивались да каких-то левых черных по городу били, гамзаевские «звери» несколько акций провернули. Ну, ты помнишь, пахан, я тебе звонил, рассказывал. Так что теперь Медведю воевать, считай, некем. Людей у него почти не осталось.

– Да ну? – удивленно приподнял брови смотрящий. – Я думал, война еще неделю точно продлится, а то и побольше. Получается, переоценили мы спортсменов: мне ведь казалось, что они со «зверями» по силе равны. Слушай, Ворон, а информация у тебя точная?

– Совершенно точная. Да ты прикинь сам, пахан... Тюпу первым замочили, а из всех спортсменов только он с ментами и чиновниками контакты имел. С Тюпой еще два быка погибли, его телохранители. Потом – Семен и Утюг – они у Медведя силовыми акциями занимались, их тоже мочканули. Ну а после того как спортклуб взорвали, у него не то что бригадиров, быков даже не осталось. Там их сорок человек погибло. А ведь до этого еще Колыма четверых его людей кончил и в джипе его один взорвался. Нет, война, считай, закончена. Да Медведь и сам это понимает, он из своей хаты слинял. Боится, что его добьют, не иначе.

– А может, ответный удар готовит. Спортсмены всегда себе быстро новый народ набирали.

– На этот раз не получится, – покачал головой Ворон. – По всему городу на них охота идет, они нос высунуть боятся. Да и потом, какой дурак пойдет в группировку, которую только что разгромили?

– Это верно, – задумчиво протянул Батя. – А сколько, по-твоему, спортсменов в живых осталось?

– Самое большее – человек пятнадцать, считая с самим Медведем, Сомом и их личными телохранителями. А скорее всего, и того меньше – человек десять. Сом, кстати сказать, у Медведя последний остался из руководящего состава группировки.

– Погоди, у них там был еще один серьезный парень. Секач, кажется, его погоняло. Или его тоже мочканули?

– Он из Магадана свалил, после того как спортклуб взорвали.

– Понятно. Крысы бегут с корабля. Короче, спортсменам каюк.

– Полный, – кивнул Ворон. – Ну, еще неделю-другую Медведь поскрывается. Ну, может, месяц. Но рано или поздно его найдут и замочат. Ну, может, он на материк смоется, за границу куда-нибудь, тогда жив останется, но нам-то все равно. Главное, что здесь его уже не будет. И группировки его тоже.

– Ладно, я над этим еще подумаю, – сказал смотрящий. – А что с моим «рыжьем» и Колей Колымой?

– Прости, Батя, но пока по нулям, – виноватым голосом сказал Ворон. – Я бы давно уже его нашел, да только нужны полномочия от тебя, чтобы меня братва слушалась.

– Так я же пацанам звонил, говорил, что ты этим делом займешься, и помочь велел.

– Они помогать-то помогают, но не так, как надо. Говорят, ищем. Да только они не там ищут, где надо. Не такой Колыма дурак, чтобы к своим зоновским корешам пойти, он же понимает, что они нам все известны. И на блатхаты наши он не пойдет, которые знает. Его нужно по его старым дружкам искать, которые у него еще до зоны были. Он в мореходке учился, на китобое плавал, там поискать стоит. Но у меня людей не хватает, а Шарманщик, Сема Косильщик и Егор сами умные. Они его как раз по блатным связям найти пытаются, да только хрен найдут. В общем, пахан, ты, кажется, на материк собирался? Отдыхай, Батя, а я этим займусь. Только кинь людям маляву посерьезнее, чтобы они меня слушались, пока ты не вернешься.

Смотрящий кивнул:

– Хорошо. Я напишу, что пока меня нет, ты за меня остаешься, и чтобы слушались тебя, как меня слушаются. И позвоню пацанам еще раз. – Смотрящий сунул руку в свою котомку, достал оттуда мобильник и набрал номер.

– Шарманщик? Здорово, это Батя... Да, только что, меня Ворон встретил... Нормально все... Слушай, что я скажу. Я сейчас на материк собираюсь, здоровье после зоны поправить, отдохнуть. Так вот, пока я в отъезде, Ворон будет за меня. Что он сказал – считай, мои собственные слова. Ну и нормально... Все, удачи тебе.

Сделав еще два звонка другим магаданским авторитетам, смотрящий спрятал мобильник и спросил:

– Ворон, бумага с карандашом есть у тебя? Я все свое на зоне пацанам оставил, сам знаешь, там это редкость.

– Сейчас, пахан, – Ворон тут же протянул смотрящему блокнот с отрывными страницами и ручку.

Батя положил блокнот на колено и написал на верхнем листе несколько предложений. Закончив, он оторвал этот листок и отдал его Ворону.

– Вот, держи маляву, покажешь пацанам. Теперь до моего возвращения тебя все слушать будут.

– Спасибо, пахан, я тебя не подведу! Теперь я и Колыму и золото быстро найду, никуда они от меня не денутся.

– Не хвались, – одернул его смотрящий. – Вот найдешь, тогда другой базар. Ладно, что-то мы тут застоялись. Поехали, что ли.

Ворон кивнул, отложил в сторону лежавший у него на коленях пакет, повернул ключ в замке зажигания, и через несколько секунд микроавтобус плавно тронулся с места. Батя со странным выражением на лице смотрел в зеркальце заднего вида, в котором была видна уменьшающаяся вахта «двадцатки». Трудно было понять, о чем сейчас думал старый блатарь, может быть, о том, что эта ходка, скорее всего, станет для него последней, может быть, об оставшихся на зоне пацанах, может, еще о чем. Но вслух он ничего такого не сказал.

– Сейчас приедем в Магадан, – нарушил тишину Ворон, подъезжая к началу идущей по склону горы «серпантинки», – там на хате отдохнешь маленько. Если хочешь, я тебе девочек вызову, ты, наверное, по ним на зоне стосковался. А сам сгоняю в аэропорт, возьму тебе на завтра билеты. Ты куда поедешь-то, пахан?

– В Сочи, – коротко ответил смотрящий.

– А может, за границу куда махнешь? На Канары или на Кипр?

– Нет, я уже решил. Кстати, Ворон, а куда это ты сворачиваешь?

Микроавтобус в это время действительно свернул с «серпантинки» на какую-то полузаброшенную дорогу.

– Так быстрее, – объяснил Ворон. – Кусок пути напрямую проедем.

– Ну, давай, – кивнул Батя и откинулся в кресле – у него начало ломить спину.

Ворон, видя, что смотрящий не расположен к беседе, вел машину молча. Чем дальше они ехали, тем более дикой становилась местность вокруг: каменные осыпи, мелкие деревья, сопки. С тех пор как микроавтобус свернул на эту дорогу, навстречу им не попалось ни одной машины. Смотрящий успел задремать, но минут через двадцать проснулся от мягкого толчка. Это Ворон остановил микроавтобус.

– Выйду отолью, – пояснил он, выбираясь из машины.

Выйдя из микроавтобуса, Ворон обошел его, расстегнул штаны и стал делать свое дело, наблюдая при этом через обзорное зеркальце за смотрящим. Тот достал бутылку и сидел, лениво потягивая вискарь. Потом вытащил сигарету и закурил. Ворон закончил мочиться, застегнул штаны, внимательно посмотрел на заднее колесо машины и громко позвал:

– Пахан, не в падлу: возьми под сиденьем домкрат, колесо надо поменять.

– Сейчас, – отозвался смотрящий. – Под каким сиденьем-то?

– Под водительским, – ответил Ворон, открывая багажник микроавтобуса и вытаскивая запаску.

Подошедший с домкратом Батя отдал его Ворону и присел на корточки около колеса.

– А что тут менять-то? – непонятливо спросил он.

В этот момент на голову смотрящего обрушился сильный удар тяжелым домкратом, и Батя отключился.

Первое, что увидел Батя, придя в себя, – донельзя довольную рожу Ворона, маячившую в нескольких сантиметрах над его лицом.

– Что, очухался, пахан? – Последнее слово прозвучало особенно язвительно, а губы Ворона в этот момент искривила злорадная усмешка.

Несмотря на жуткую боль в затылке, Батя попытался привстать, но не смог. Руки и ноги его были крепко связаны.

– Не дергайся, Батя, не дергайся, без толку. Веревка хорошая, а связывать ты меня сам учил и про все хитрости свои рассказывал, так что теперь можешь не рыпаться, я все хорошо запомнил.

Глаза смотрящего яростно сверкнули, но вслух он ничего не сказал. Он был до глубины души поражен предательством, но выказывать такие вещи было не в его правилах. Сейчас в его голове лихорадочно проносились варианты объяснений такого поведения Ворона.

И через несколько секунд смотрящий догадался.

– Значит... Значит, мои «отгоны» ты скрысил, а прикуп на Колю Колыму сбил?

– Ну я, – с той же наглой и злорадной усмешкой ответил Ворон. – А стрелки по-любому на тебя переведены. И спортсменов с ингушами я стравил.

– Эх, и сука же ты. Ну и сука... – Голос Бати звучал даже не столько рассерженно, сколько удивленно. – На фиг это тебе понадобилось? Что, жилось тебе плохо?

– А мне надоело в твоих «шестерках» бегать. – Ворон медленным движением вытащил откуда-то из-под пальто пику. – Я тоже хочу быть «в шоколаде».

– Да что ты один можешь!

– А с чего ты взял, что я один? – делано удивился Ворон. – У меня найдутся союзники, не тебе чета. А тебя я кончу сейчас, пахан.

– Ну, пиши! – Взгляд смотрящего был тверд.

Ворон так же медленно, как доставал пику, занес ее над горлом связанного пахана, но когда холодная сталь уже коснулась его кожи, вдруг убрал руку.

– Не-ет, пахан... – протянул он. – Ты не заслужил смерти от пики. Это для тебя слишком просто. Помнишь, как ты вперед меня Егора продвигал, хотя он меньше, чем я, делал? А как долю мою в общак забрал, помнишь? А когда мы с Косильщиком поспорили, ты в его пользу решил. Это тоже помнишь? – Голос Ворона становился все громче и громче, он уже почти кричал.

Смотрящий ответил спокойно:

– Егор был пацан правильный и ни перед кем спины не гнул, даже передо мной. За это я его и продвигал, а сейчас понимаю, что правильно делал. Долю тогда я не только твою в общак забрал, а и свою отдал и других пацанов. А с Косильщиком за тобой косяк был, я тебя еще пожалел тогда, а не надо было.

Ворон злобно оскалился:

– Всегда-то ты прав, пахан. Но на этот раз последнее слово за мной будет. Я тебя прямо тут и оставлю. Или замерзнешь, или волки сожрут. Дорога заброшена, до ближайшего поселка сто пятьдесят километров. Не доползешь связанный-то. – Он резко засмеялся кашляющим смехом.

– Сука, – ровным голосом выговорил смотрящий, глядя в глаза своему бывшему приближенному.

В этом единственном слове было так много презрения, что Ворон дернулся, словно от удара, а потом вскочил и стал яростно пинать ногами лежащего перед ним старика. Он рычал от ярости, брызгал слюной и что-то неразборчиво орал. Из-за затмевавшего ему глаза бешенства он чаще промахивался, чем попадал, но уже после третьего удара лицо смотрящего залила кровь, а еще после двух или трех что-то хрустнуло в боку.

Этот припадок продолжался меньше минуты, а потом силы у Ворона неожиданно закончились, и он остановился, тяжело, хрипло дыша. Несколько секунд он простоял так, глаза его постепенно принимали осмысленное выражение. Потом он встряхнул головой, снова присел на корточки и стал стаскивать со смотрящего относительно теплый лагерный клифт. Сняв, он забросил клифт в машину, еще раз сильно пнул по лицу оставшегося в легоньком лепене старика и прошипел:

– Ну все, пахан, счастливо оставаться...

Он подошел к машине, сел за руль и дал газу. Отъезжая, он с кривой усмешкой смотрел в зеркальце заднего вида, в котором было видно, как на обочине, среди камней, корчится окровавленный старик.

Мальчик сидел за столом и делал уроки. Он всегда относился к этому делу необыкновенно серьезно и вдумчиво: в общем-то, оно и неудивительно. В отличие от обыкновенных детей, у него не возникало искушения пойти погулять на улицу или поиграть с друзьями в футбол. Был, конечно, компьютер с играми, но и он надоедает, если тратить на него все свободное время. Поэтому Рашид даже любил делать домашние задания, которые давали ему приходящие учителя.

Кроме всего прочего, он знал, что когда учителя его хвалят, то это радует папу. Да и самому тоже приятно. К тому же учитель математики, да и появившийся в этом году учитель физики тоже в один голос говорили, что у него большие способности к точным наукам и ему нужно заниматься ими посерьезнее. Рашида это радовало. Хорошо, когда в жизни хоть что-нибудь получается.

Сейчас он как раз решал геометрическую задачку, которая была отмечена звездочкой, а значит, относилась к категории особенно сложных. Мальчик уже пробовал решить ее тремя способами, но пока ничего не получалось.

Рашид положил карандаш на стол и потянулся. Нужно на несколько минут отвлечься, а потом снова взяться за дело. Иногда после такого перерыва в голову приходят какие-нибудь новые идеи. А пока можно что-нибудь съесть или выпить.

– Ринат, принеси мне, пожалуйста, виноградного соку из холодильника, – обратился мальчик к сидевшему на диване у него за спиной кавказского вида парню, одетому в черные джинсы и свитер.

Парень отложил книжку, которую читал, пока мальчик делал уроки, встал с дивана и подошел к двери.

– Сулейман! Принеси Рашиду виноградного соку! Он на кухне, в холодильнике!

– Сейчас принесу, – послышался ответ из-за двери.

– Ринат, что тебе, самому до кухни дойти трудно, – недовольно сказал мальчик. – У тебя-то ноги здоровые!

– Рашид, твой отец приказал, чтобы с тобой в комнате все время был кто-то из нас, чтобы мы ни на секунду не оставляли тебя одного. Понимаешь, те люди, которые хотели тебя убить, могут попытаться еще раз.

Рашид невольно покосился на свой бок – там, под свитером, до сих пор были бинты. Рана, оставленная осколком гранаты, еще не зажила до конца.

– Все равно! Тебе до кухни дойти три секунды, это не считается!

– Рашид, – терпеливо ответил парень, – поверь мне, считается все. Знаешь, сколько народу погибло из-за таких вот мелочей?

В этот момент дверь комнаты открылась, и вошел второй парень, чуть выше и худощавее Рината. В руках он держал литровый пакет сока.

– Держи, Рашид. – Он протянул пакет мальчику. – Обратно его унести или здесь оставишь?

– Оставлю здесь, – решил мальчик, наливая сок в небольшую чашку.

Принесший сок парень кивнул и вышел из комнаты.

Эти два парня были телохранителями Рашида Гамзаева, приставленными к нему отцом после покушения. Оба были дальними родственниками клана Гамзаевых и поэтому их верность была гарантированна. Они находились при мальчике неотлучно и были в любую секунду готовы отразить нападение. В этой квартире у них были два легальных пистолета, два нелегальных автомата и четыре гранаты.

Дверь в квартиру была немецкая, из семимиллиметровой броневой стали, а железные штыри от нее на сорок сантиметров уходили в кирпичную кладку, так что вышибить ее можно было, пожалуй, только направленным взрывом. Еще у каждого из парней было по сотовому телефону и одна на двоих рация, чтобы в случае тревоги они могли вызвать помощь. В общем, защищена квартира была очень неплохо.

Мальчик допил сок и снова взялся за задачу, а охранник вернулся на диван и раскрыл книжку. Но в этот момент раздался телефонный звонок. Звонил белый аппарат, стоявший в углу комнаты.

– Ринат, возьми скорее, мешает! – крикнул мальчик.

Но охранник и так уже был у телефона. Он поднял трубку и спросил:

– Алло? Кто это?

– Это квартира Расула Ахметовича Гамзаева? – раздался в трубке женский голос.

– Да.

– Вам из районной поликлиники звонят. К вам сейчас должна прийти наша медсестра делать уколы Рашиду Гамзаеву. Вы просили об этом каждый раз предупреждать.

В голосе женщины явственно слышалось, что она решительно не понимает, зачем каждый раз предупреждать о приходе медсестры. Как придет, так и придет, не ошибешься.

– Как фамилия медсестры?

– Мельникова.

– Хорошо.

Охранник опустил трубку и сразу же снова поднял ее и по памяти набрал номер.

– Да, Прохоров слушает, – послышался в трубке солидный мужской голос.

– Леонид Андреевич, это от Гамзаевых вам звонят, – значительно более уважительным тоном, чем тот, которым он разговаривал только что, сказал Ринат. – Нам только что позвонили: сказали, что медсестра придет делать уколы.

– Да, все правильно.

– Сказали, что фамилия медсестры Мельникова.

– Да, все так. Катя Мельникова.

– Леонид Андреевич, опишите ее, пожалуйста. Хотя бы самые основные приметы.

– Хм... Высокая, волосы светлые, короткие, нос прямой, глаза карие. Что бы вам еще назвать?.. Ага, вот! Она сережки носит с зелеными камешками: то ли изумруды, то ли просто стекляшки под изумруды.

– Спасибо, Леонид Андреевич, до свидания.

– До свидания.

Ринат повесил трубку. Эта процедура была уже давно отработана. Когда к Рашиду приходили из поликлиники делать уколы, один из охранников обязательно должен был перезвонить лечащему врачу и проверить, так ли это. И уточнить приметы медсестры, которая придет на этот раз. В поликлинике их много, смены у них распределены как-то хитро и проще каждый раз уточнять, чем гадать: та девушка пришла или не та. А то придет под видом медсестры какая-нибудь баба от спортсменов и вколет пацану чего-нибудь такого, от чего он через полчаса помрет. Как раз тогда, когда она уже уйти успеет.

Ринат подошел к двери и громко позвал:

– Сулейман!

– Да?

– Скоро медсестра из поликлиники придет. Зовут Катя Мельникова, высокая, светловолосая, глаза карие. Стрижка короткая, в ушах сережки с зелеными камешками.

– Понял.

– Что, опять уколы? – спросил из-за стола мальчик.

– Да, – ответил охранник, снова садясь на диван.

Мальчик вздохнул, но жаловаться не стал, хотя уколы ему обычно делали довольно болезненные.

Спустя примерно полчаса у подъезда дома притормозил скромный микроавтобус с красным крестом. Стоявший у выходящего во двор окна Сулейман кивнул и пошел к входной двери. Через минуту раздался звонок. Охранник прильнул к глазку.

Так... В белом халатике, с медицинским чемоданчиком, высокая, светловолосая, стрижка короткая, глаза карие... Все сходится. И сережки в ушах какие-то есть, правда, в глазок не видно, какие в них камешки. И на площадке кроме нее никого нет. Порядок.

Он отодвинул засов, отпер замок и открыл дверь.

– Привет, – мило улыбнулась девушка, входя в квартиру. – Ой, мне девчонки говорили, что тут с мальчиком два красивых парня сидят, но чтобы настолько, я не ожидала. Куда мне проходить?

Сулейман показал рукой. Проходя мимо него, медсестра словно бы невзначай задела парня бедром.

– Ой, простите... А вы меня не проводите?

Сулейман усмехнулся. Он привык нравиться женщинам, и заигрывание этой девчонки льстило его самолюбию.

– Что, заблудиться боишься? – с улыбкой спросил он.

– А вдруг?

– Не бойся, тут не лес, хищных зверей нет.

– Да хоть бы и были! Такой, как ты, и от медведя защитит.

То ли девчонка оказалась очень распутной, то ли просто здорово изголодалась, но и зайдя в комнату, она обращала внимание не столько на мальчика, сколько на его охранников. Уколы Рашиду она сделала между делом, а большую часть времени кокетничала с его телохранителями. Девушка была очень миловидна, а поскольку парни уже довольно давно неотлучно дежурили при Рашиде, то направить их мысли во вполне определенное русло было несложно.

Девушка даже успела мимолетно намекнуть, что она не прочь заглянуть сюда еще раз, уже не для уколов. Правда, это было сказано уже в прихожей, чтобы не слышал мальчик. Сулейман провожал девушку до двери, а Ринат стоял на пороге комнаты. Даже в этот момент он не забывал о том, что одного мальчика оставлять нельзя. Но все же мысли его в этот момент были заняты никак не его непосредственными обязанностями.

– Все, мальчики, до скорого. – Девушка изящно помахала ручкой. – Так, кажется, эту штуку отодвинуть надо. – Она потянула за ручку и отодвинула засов.

В следующую секунду дверь квартиры распахнулась, и в нее один за другим влетели двое здоровенных парней. Один с автоматом, другой с пистолетом. Первый из них с налета врезал Сулейману прикладом под дых, а второй дважды выстрелил в Рината, стоящего в дверях комнаты. У ингуша была неплохая реакция, он успел сместиться с линии огня, и поэтому пуля, которая летела ему в сердце, угодила в левое плечо, а вторая прошла мимо.

Он рухнул на пол и попытался вытащить свой пистолет, но не успел – в комнату уже влетел автоматчик и дал короткую очередь в упор. Рубашка на груди ингуша словно на мгновение закипела, его тело дернулось и застыло. Перед смертью он успел только понять, кто же его убивает. Рожа автоматчика была ему знакома – это был один из выживших боевиков группировки спортсменов.

Мальчик, сидевший за столом, с немым ужасом смотрел на парня с автоматом. Сейчас он поднимет оружие и убьет его, как убил Рината. Он открыл рот, но парень подскочил к нему и зажал его ладонью.

– Не ори, щенок, хуже будет!

Тем временем в квартиру ворвались еще два боевика с автоматами. Сулейман уже получил свой контрольный в голову из пистолета с глушителем и поэтому никак не мог им помешать.

– Все? Мне можно заходить? – спросила медсестра, на время короткого боя вжавшаяся в угол между стенкой и шкафом для одежды.

– Можно, – кивнул ей мужик с пистолетом.

Спокойно перешагнув через труп Сулеймана, девушка прошла по коридору и вошла в комнату. Там она открыла свой чемоданчик и вытащила из него заранее приготовленный шприц с чем-то прозрачным.

– Так. – Теперь она обращалась к мальчику резким и жестким голосом – Давай-ка подставляй задницу. Сделаем тебе еще один укольчик, не предусмотренный Леонидом Андреевичем.

Мальчик отчаянно замычал и замотал головой.

– Не бойся, это не яд. Просто снотворное. Поспишь маленько, даже полезно для здоровья.

Мальчик снова замотал головой.

– А ну-ка, подержи сопляка, – сказала девушка парню с автоматом.

– Мне тогда придется ему рот отпустить, орать будет.

В этот момент в комнату вошли двое парней, тащивших труп Сулеймана.

– Парни, бросьте эту падаль и помогите мне, – сказал автоматчик.

– Что, кореш, с пацаненком один справиться не можешь? – заржал один из носильщиков.

– Не ржи, придурок! Ему рот зажать надо. Не хватало еще, чтобы он орать начал.

– А... Тогда – нет базара.

Рашид сопротивлялся как мог, но на многое ли способен четырнадцатилетний инвалид против двух здоровенных качков? А уже через несколько секунд после того, как мальчик почувствовал боль от укола, мир перед его глазами подернулся полупрозрачной пеленой. Он почувствовал, что глаза у него слипаются, противостоять сонливости он не может.

– Порядок. Теперь валим отсюда в темпе, – сказал подошедший мужик с пистолетом, который явно был в группе за старшего.

Девушка-медсестра ловко повернула коляску со спящим мальчиком и выкатила ее за дверь. Следом за ней вышли и остальные налетчики, в комнате остались только лежащие в лужах крови тела охранников Рашида.

Когда боевики уже погрузили коляску с мальчиком в микроавтобус и сами уселись в него, старший из них вытащил мобильник и набрал номер.

– Медведь?

– Да, я.

– Все ништяк. Пацан у нас. Потерь нет.

– Отлично! Давайте скорее везите его сюда. Жду.

Через несколько секунд микроавтобус сорвался с места и укатил.

Совершив это похищение, Медведь сделал большую ошибку. Хотя никто из его людей и не погиб, но видели их многие и по составленным фотороботам определить, что это были уцелевшие боевики спортсменов, было делом нетрудным. Да и от кого другого Гамзаев мог ожидать такого наглого нападения? Но, похитив Рашида, Медведь подписался и под все остальное, под все завалы и покушения, в том числе и те, что были совершены не им. И под взрыв гранаты, и под наезд на блатных.

Кабинет начальника областного УИН, Игоря Георгиевича Панкратова, был обставлен куда роскошнее, чем у генерала Коробова. Здесь были и несколько дорогих картин на стенах, и мягчайшее кожаное кресло, стоявшее за импортным столом из мореного дуба, а про такие глупости, как побелка потолка, Панкратов давным-давно и думать забыл – потолок в его кабинете был подвесной, шведский.

На столе, рядом с малахитовой пепельницей, подаренной подчиненными на один из дней рождения начальника, стоял мощный компьютер, снабженный цветным лазерным принтером, сканером, колонками и всеми прочими прибамбасами. Пользовался, правда, Панкратов ими редко – для этого у него секретарша имелась. Кстати, секретарша тоже была не коробовской сушеной вобле чета. Двадцатитрехлетняя блондинка с точеной фигуркой и ногами если не от ушей, то уж от груди – точно.

Но сейчас родной и привычный кабинет не радовал Панкратова – он был озабочен неожиданным исчезновением Бати. Он уже несколько раз звонил на «двадцатку«. Все точно: смотрящий откинулся еще три дня назад. И где он, спрашивается? Ни слуху от него ни духу, ни обещанных десяти килограммов золота. Может, он зря ему на слово поверил? Хотя, с другой стороны, до сих пор Батя своему слову не изменял ни разу. Но тогда в чем дело? Может, просто не собрал еще золото? Тогда почему хоть не позвонит, не сообщит когда? И вообще...

Панкратов нервным движением вытащил из пачки длинную сигарету, зажег ее и затянулся. Кроме золота, ему от смотрящего была нужна еще одна вещь. Кокаин. Год назад, попробовав его в первый раз, Панкратов никак не ожидал, что так сильно подсядет на это зелье. Однако теперь обходиться без него он уже практически не мог. Правда, больших доз он не принимал, поэтому на его поведении это пока сказывалось не особенно сильно, но одна мысль о том, что в поставках кокаина может случиться перебой, приводила Панкратова в ужас. Он прекрасно понимал, что это ставит его в очень большую зависимость от смотрящего, но поделать с собой уже ничего не мог, а выхода на другой канал, по которому можно было бы получать наркотик, у него не было. Хотя...

Панкратов задумался, глядя на клубящиеся над ним кольца табачного дыма. Хотя с его положением найти другого поставщика наркотиков будет, пожалуй, не очень сложно. Но, с другой стороны, чем этот новый поставщик будет лучше Бати? Скорее, даже хуже. Со смотрящим-то отношения давно налажены, он ему тоже нужен. Так что пусть, наверное, все остается как есть.

Но куда же этот блатарь делся?

Он вытащил из пачки еще одну сигарету и зажег ее от догорающей. Когда Панкратов нервничал, он всегда много курил. Можно, конечно, подождать еще пару деньков, может, Батя с ним все-таки свяжется. А если нет? Тогда нужно будет самому выяснить, где он и что с ним. Кстати, а не лучше ли это сделать сейчас?

Самому смотрящему он уже звонил, его телефон не отвечал, но ведь когда он выходил с зоны, его кто-то встречал? Надо выяснить кто и связаться с этим человеком. Приняв решение, Панкратов зашевелился. Он включил компьютер и загрузил свою личную базу данных по группировке блатных. Ему были нужны телефоны авторитетов.

Ага, вот: Сема Косильщик, мобильный 72-82-07. Отлично. Панкратов положил руку на трубку городского телефона, но снимать ее не стал. Он заколебался.

До сих пор он старался вести все свои дела с блатными только через смотрящего – так было меньше всего риска попасться: чем меньше людей замешано в твои дела, тем лучше. Нет, конечно, иногда Батя просил передать ему что-нибудь через своих людей. Например, когда сам сидел на зоне, но это всегда была его инициатива.

Сейчас, собираясь звонить другому известному авторитету, Панкратов чувствовал себя неуютно. Он, конечно, генерал, и его кабинет еженедельно проверяется на наличие подслушивающих устройств, но все же... ОСБ на него давно зубы точит. Такая бы была успешная операция по борьбе с коррупцией в рядах органов охраны правопорядка. Хотя руки у них коротки до него добраться. Иначе давно бы какую-нибудь провокацию устроили, как они любят. Но все равно – самому опасно... Кстати! А зачем самому? Жучков здесь наверняка нет, да это еще и несолидно. У него, слава богу, подчиненные есть, и смысл своих приказов он им объяснять не обязан. Панкратов нажал на кнопку селектора.

– Маша, Банина вызови ко мне немедленно.

Через несколько минут в кабинет Панкратова вошел один из его сотрудников, майор Банин.

– Здравствуйте, товарищ генерал.

– Здравствуй. – Панкратов не предложил майору сесть, поскольку долго разговаривать было не о чем.

– Значит, так. Три дня назад с «двадцатой» зоны освободился Батя. Мне нужно знать, кто его встречал. Если кто-то известный – тогда только имя, а если нет – тогда всю информацию, какую сможешь собрать. Срок – полчаса. Задача ясна?

– Так точно, товарищ генерал.

– Выполнять!

Ровно через полчаса, за которые Панкратов успел попить кофе и выкурить еще несколько сигарет, селектор на его столе включился и пропищал голосом секретарши:

– Игорь Георгиевич, к вам майор Банин. Впускать?

– Впускай.

– Ну? – спросил Панкратов у своего подчиненного, едва тот перешагнул порог кабинета. – Выяснил?

– Так точно, товарищ генерал. Его встречал один из его приближенных, Ворон. Я подумал, что по нему подробная информация не нужна, но если хотите...

– Не надо, – перебил его генерал. – Все, свободен.

Банин козырнул, вышел из генеральского кабинета и, только миновав секретаршу, позволил себе скривить губы в брезгливой гримасе. Подчиненные Панкратова не любили. Нужную информацию Банин узнал за десять минут, но специально не пошел раньше – много чести старому борову.

Панкратов тем временем снова рылся в своей базе данных.

Ворон и правда был очень известной среди блатных фигурой – ближайшая пристяжь смотрящего, один из реальных кандидатов на его место, когда старик помрет. Его телефон в базе данных тоже был.

Панкратов снял трубку с городского телефона и набрал этот номер.

«Будем надеяться, что жучков все-таки нет, – подумал он. – Не зря же, в самом деле, кабинет проверяют!»

– Да, я слушаю, – раздалось в трубке. – Кто говорит?

– Генерал Панкратов. А ты – Ворон, насколько я понимаю?

– О, гражданин начальник, какая честь! – Голос у блатного был ернический, но не слишком сильно. Он явно был вполне спокоен.

– Скажи, Батю у зоны ты встречал?

– Я.

– Что с ним?

– Все путем: улетел отдыхать в Сочи, велел кланяться. Обещал, что недельки через две вернется, как здоровье поправит.

– А обещание свое он когда выполнять собирается? Как вернется?

– Нет, гражданин начальник, на этот счет он мне указания дал. Ты же насчет «рыжья», которое тебе, как освободителю, причитается? С этим все путем – десять кил пахан изыскал и велел мне тебе передать. Уж прости, что я сам тебе не позвонил, дел много, да и подслушки я боюсь.

– Подслушки можешь не бояться, мой кабинет проверяют, – сказал Панкратов. Он слегка успокоился. Значит, все путем – смотрящий улетел в Сочи, а свое золото он от Ворона получит. Только нужно о месте и времени договориться.

– Тогда кинь стрелу, гражданин начальник.

Панкратов ненадолго задумался.

– Так... Это лучше сделать подальше от города. Ты перевал Хабля знаешь?

– Как не знать.

– Так вот, там, как его проедешь, будет такой туннель под горой...

Панкратов еще некоторое время объяснял своему собеседнику, как добраться до места встречи, потом попрощался, повесил трубку, откинулся в кресле и скрестил руки на животе. Ну вот, проблемы решились, жизнь наладилась.

Медведь был доволен. На его широкой роже играла наглая улыбка, а движения стали размашистыми, как в старые времена, до начала войны с ингушами. Он сидел в кожаном кресле с пол-литровой банкой пива в руке и постоянно к ней прикладывался. Кроме Медведя, в комнате было еще три человека. Один из уцелевших боевиков группировки, Сом, и сидевший на своем инвалидном кресле в углу комнаты Рашид Гамзаев. Мальчик совсем недавно пришел в себя после укола снотворного и сейчас у него сильно болела голова и его мутило.

– Молодцы, пацаны! Все как по нотам сделали, даже без потерь! Я, честно говоря, даже не ожидал, что все так легко прокатит. Надо было с самого начала это сделать, тогда, глядишь, дело по-другому бы обернулось.

– Папа меня найдет и спасет, а вас всех убьет! – тонким срывающимся голосом крикнул из угла комнаты Рашид.

– Молчи, сопляк, тебя только не спросили, – ухмыльнулся Медведь. Он до сих пор не приказал заткнуть мальчику рот, его забавляли эти его выкрики.

– Ну так что теперь, Медведь, будем звонить Гамзаеву, договариваться? – спросил Сом, садясь на диван и тоже протягивая руку к упаковке с пивными банками.

– Скажешь ему, что сопляк у нас; пригрозишь, что, если не будет слушаться, начнем пальчики по одному присылать...

– Кстати, Медведь, а что ты требовать-то собираешься?

– Погоди, не так быстро, – покачал головой Медведь. – Пока звонить рано. Захватить пацана мы захватили, но теперь его еще и спрятать надо так, чтобы ни одна собака не нашла. Сам же понимаешь, теперь ингуши будут носом землю рыть, лишь бы его найти. А если найдут, то нам капут. Не отобьемся.

– Здесь и оставить его, – предложил Сом. – Про эту хату никто не знает.

– Нет, не катит. Как мы его сюда завозили, кто-то видел, соседи болтать начнут, рано или поздно до ингушей слух докатится. Пацан в инвалидной коляске легко запоминается.

– Шеф, да я сейчас по соседям пройду и скажу, что если кто про это трындеть будет, то поубиваю на фиг, – вступил в разговор телохранитель.

– Не гони, Женек, – поморщился Медведь. – Крыша у тебя, что ли, съехала? Они после такого в три раза сильнее трындеть станут: ты людей, что ли, не знаешь?

– Да я им...

– Когда ты узнаешь, уже поздно будет. Да и что сделаешь? Всех бабок местных перешмаляешь? Так ведь боком выйдет. Нет, не катит. Я так думаю: нужно пацана из города вывозить. И куда-нибудь подальше, не в ближайшие окрестности. Как минимум километров на сто. Вот уж там его папаша до пенсии искать будет. А когда спрячем, тогда и говорить со «зверями» будем.

– А куда именно повезем-то его? – спросил Сом, мысленно соглашаясь с шефом.

– Придумаем еще, – махнул рукой Медведь. – Что у нас, область маленькая? Вот уж чего-чего, а место найдется.

– А что ты требовать-то будешь?

– Это зависит от того, насколько Гамзаев своего сыночка любит, – хищно оскалившись, ответил Медведь, смерив взглядом скорчившегося в кресле пацана.

– Слышь, щенок, любит тебя папа?

– Мой папа тебя убьет! – яростно сверкнув глазами, ответил Рашид.

– Это мы еще посмотрим, – хмыкнул Медведь. – Ты мне лучше вот что скажи: если я тебе, к примеру, ухо отрежу и папе пришлю, он согласится меня слушаться?

Рашид всхлипнул. Ему было страшно, и он очень боялся, что из-за него пострадает папа. Ведь он же не сможет отказать, значит, ему придется делать то, что от него потребуют эти страшные люди. Нет, нет, папа найдет его, а их перебьет! Папа сможет! Рашид снова всхлипнул.

– Слышь, Медведь, ладно тебе, что ты с ним базаришь-то? Много он тебе нарасскажет. Меня лучше послушай. Я за последние дни этим специально интересовался, кое-что узнал. Короче, Гамзаев ради этого сопляка сделает все, что угодно, в этом я уверен. А власти у него среди ингушей много, так что если ты совсем борзеть не будешь и не потребуешь, чтобы ингуши совсем отсюда свалили, то отказа можешь не бояться. Я тебе вот что советую: для начала потребуй, чтобы они войну прекратили. Перестали наших оставшихся пацанов по городу выискивать и на нас с тобой охотиться.

– Согласен, – кивнул Медведь. Он стал серьезным, так как разговор пошел о важном. О том, как использовать появившийся шанс. – Но этого мало. Нам нужно в золотодобыче удержаться. Если не удержимся, если этот сезон мимо нас проплывет, то конец нашей группировке, никакой гамзаевский сын нам потом не поможет. Нужно сейчас требовать, чтобы Гамзаев наши прииски не трогал и позволил нашим людям у старателей золото собирать как обычно.

– Правильно, – согласился Сом. – Но не факт, что он согласится. Вернее, он-то согласится, но кроме него в группировке и другого народу много. А им этот пацан не сын, и они ради него от верного куска отказываться не захотят.

– Он у них главный, сумеет убедить.

– А если не сумеет?

– Тогда пальчики присылать начнем. Сначала мизинчик, потом безымянный и так далее. Простимулируем его, так сказать, чтобы что-нибудь придумал. Еще можно сам процесс на камеру снимать и папаше вместе с пальчиками присылать кассеты. Эффект будет еще круче.

Рашид в углу беззвучно плакал. Из-за него у папы будут огромные неприятности. Рашид был уже не такой уж маленький и вполне понимал, о чем говорят похитившие его люди. Ему было очень страшно и стыдно. Эх, если бы можно было найти нож и заколоться, тогда папе не пришлось бы слушаться этих гадов... Он поднял глаза и зашарил взглядом по комнате. Эх, был бы он не инвалид, мог бы ходить сам... А так даже быстрого движения не сделаешь. Ну что же у него за жизнь такая!

– Это правильно, но я все равно не знаю. Хватит ли Гамзаеву власти, – с сомнением в голосе сказал Сом. – На то, чтобы войну закончить, точно хватит. А вот не трогать прииски...

– Вот и проверим, – ответил Медведь, прикладываясь к банке с пивом. – Я думаю, что хватит все-таки. Он у них там круто правит, его уважают и боятся. К тому же прикинь: эти ингуши там все родственники, ну да остальным он не сын, но зато кому двоюродный брат, кому племянник. И чем человек ближе к верхушке, тем он ближе ему родственник, у них же там так все устроено. Так что, я думаю, все прокатит.

– Ну, будем надеяться. Слушай, Медведь, вот еще что. Нужно к концу сезона новых бойцов набрать. Будем говорить с Гамзаевым, помяни обязательно, чтобы он клубы спортивные не трогал.

– А вот это ты правильно говоришь, – кивнул Медведь. – Обязательно скажу. Ладно, вроде до всего договорились, осталось решить, куда везем сопляка.

– Погоди, Медведь. Есть еще одна нестыковка. А как мы его повезем? В машине опасно, у Гамзаева наверняка свои люди в ГАИ есть. Тормознут на выезде, и привет.

– Не боись. – Рожа Медведя расплылась в довольной ухмылке. – Есть у меня один запасной вариант.

– Что за вариант?

– Вертушка. Кстати, сейчас и позвоним, время тянуть нам незачем. – Медведь взял со стола мобильник и записную книжку. – Так, где-то у меня был один номер записан...

– Ты кому звонить-то собрался?

– Да есть у меня один знакомый, в МЧС работает. Есть возможность с его помощью вертушку арендовать. Тогда свалим куда угодно, и ни одна сука нас не остановит и не проследит за нами. Ага... – Медведь нашел нужную страницу. – Вот он. – Глядя в книжку, он набрал номер:

– Артем, привет, ты? Да, я. Слушай, помнишь, мы с тобой насчет вертушки договаривались? Да... Ну, вот понадобилась... Да, понимаю я, Темыч, но бабки это не проблема, сколько скажешь, столько и будет. А горючее с собой в канистрах возьмем... Ну не в канистрах, в чем вы его там возите... Да... Согласен. Значит, пятнадцать тысяч у. е. плюс еще штуку лично тебе и отдельно за горючее. Так? Да, прямо там и получишь, наликом... Значит, завтра, у тебя в девять, борт номер семь дробь двенадцать. Я все правильно понял? Ну, ништяк. Спасибо тебе, Темыч, здорово помог. Бывай!

Пока Медведь говорил, Сом только удивлялся: каким этот человек может казаться разным. Вот сейчас вежливый и спокойный, как понадобилось что-то, что силой получить не может. Поразительно!

– Короче, порядок, Сом, я договорился, завтра вылетаем, – сказал Медведь, отключая мобильник. – Горючего хватит до любой точки области, возьмем с собой сколько надо. Давай решать, где будем сопляка прятать.

На столе генерала Коробова ожил селектор.

– Дмитрий Сергеевич, – раздался голос секретарши, – к вам полковник Синякин.

– Пусть заходит, – поднимая голову от папки с бумагами, содержимое которой он сейчас старательно изучал, ответил генерал.

Он захлопнул папку, откинулся на спинку кресла и повел затекшими плечами. Интересно, зачем явился Синякин? Что-то новое случилось, о чем его зам хочет ему сообщить?

Может, Медведя все-таки вычислили и кончили? Или наоборот, сам Медведь предпринял какую-нибудь вылазку? В число обязанностей Синякина, кроме всего прочего, входило и немедленное информирование шефа о всех важных событиях криминальной войны, охватившей город, и его неожиданный визит почти наверняка означал, что случилось какое-то новое важное событие. Впрочем, зачем гадать? Сейчас зайдет и сам скажет.

Дверь кабинета знакомо скрипнула, открываясь, и вошел Синякин.

– Здравствуйте, Дмитрий Сергеевич.

– Здравствуй, Паша. Чем порадуешь? Опять кто-нибудь кого-нибудь убил или взорвал?

Синякин хмыкнул и поморщился. Криминальная война была для СКМ чудовищной головной болью, ведь несмотря на то что число бандитов в городе стремительно уменьшалось, число нераскрытых преступлений, особенно убийств, так же стремительно увеличивалось. А ведь работу сотрудников милиции оценивают не по числу проживающих в городе бандитов. Поди их посчитай. Пока не попался – любой «бык» никакой не бандит, а честный гражданин. Работу органов правопорядка оценивают по числу раскрытых преступлений и именно поэтому криминальная война гарантированно ломает десяток-другой успешных карьер. Правда, Синякин искренне надеялся, что его самого чаша сия минует – он-то все-таки уже полковник и лично никого не ловит, но все равно ничего хорошего.

– В общем, да, Дмитрий Сергеевич, но не только. Сына Гамзаева похитили.

– Да? – поднял брови генерал. – И кто? Спортсмены уцелевшие не иначе? Медведь наносит ответный удар?

– Скорее всего, – с некоторым удивлением в голосе, сказал Синякин. – Больше-то вроде и некому. Еще двух бойцов гамзаевских убили, которые пацана охраняли. Ворвались в квартиру, телохранителей пристрелили, а пацана увезли куда-то.

– Понятно. Интересно, что теперь Медведь делать будет? – задумчиво спросил Коробов, обращаясь словно бы не к своему заму, а в пространство. – Наверняка начнет Гамзаева шантажировать. Но что потребует?

– Нам пацана искать придется. Кому это поручить?

– Подожди, а от Гамзаева заявление поступало о похищении сына?

– Нет, – пожал плечами Синякин. – Но ведь сколько народу видело...

– Сколько народу видело – не наше дело. Будет заявление – будем искать. Нет заявления – нечего нам в эти разборки соваться. Еще кого-нибудь из наших ребят под пулю подставим, оно нам надо? Пусть «звери» свои проблемы сами разруливают.

Синякин неопределенно хмыкнул. В словах Коробова, безусловно, была своя логика, но все же он не ожидал такого равнодушия. Обычно шеф куда ревностнее относился к своим прямым обязанностям. С другой стороны, может быть, генерал прав? Зачем лезть в бандитские разборки, если есть возможность увильнуть? Взрыв или убийство расследовать приходится в любом случае, там дела заводятся автоматически, а здесь, может, и правда не лезть?

– Подождите, Дмитрий Сергеевич, а убийства? Там же двух телохранителей вальнули. С ними что?

– С ними – в обычном порядке. Кому повезло – на чьем участке это случилось – тот пусть и разбирается.

– Понятно... – довольно растерянно протянул Синякин.

– Ты мне, Паша, лучше вот что скажи, раз уж зашел, – неожиданно сменил тему Коробов. – Как у тебя розыски Коли Колымы движутся? Есть подвижки?

– Пока нет, – виновато развел руками полковник. – Нигде его нет, как сквозь землю провалился. Обшарили весь город – никаких следов.

– Ну, так город – это мало. Он же не обязан в Магадане прятаться. А другие населенные пункты области проверяли?

– По возможности проверяли. Я от безысходности даже зоны проверил – мало ли, может, рожу изгваздал, да и сел где-нибудь на тридцать суток по чужому паспорту или вообще без паспорта. А мог и нелегально за колючку пролезть, друзей-то у него там навалом, спрятали бы. Но без толку, нет его на зонах.

– Идея-то была хорошая, но вот только кроме нас его и блатные ищут, так что не стал бы он на зоне прятаться. А еще где искали? Аэропорт, морской порт проверяли? Может, он на Большую землю отвалил уже, а вы прохлопали?!

– Нет, – решительно замотал головой Синякин. – За пределы области он выбраться не пытался, засекли бы его обязательно. Разве что пешочком, через тундру, но тогда он сейчас где-нибудь там и лежит. Вернее, не он, а то, что волки не догрызли.

– Хм. Ну ладно, допустим. Тогда что же вы его никак не найдете?! У нас тут не Южная Сибирь, не Африка, тайги нет, джунглей тоже. На свежем воздухе он жить никак не может – тридцать раз замерз бы уже. Он где-то среди людей. А уж среди людей его найти – это твоя, Паша, прямая обязанность!

– Я понимаю, Дмитрий Сергеевич! Но нет его нигде! Может, его уже пришил кто-нибудь, а мы мучаемся!

– Вряд ли. Кто его пришить мог? Или ингуши, или спортсмены, или блатные. Но все они его ищут до сих пор. Ну, понятно, кроме спортсменов – им сейчас не до поисков. Но от спортсменов он тогда в порту отбился и свалил. Кстати, а что с машиной? По машине его искали? Он тогда угнал «Тойоту», и номера были известны. Видели ее где-нибудь?

– В тот же день в городе видели, но еще до того, как она была в розыск объявлена, поэтому не остановили. А после этого – как сквозь землю провалилась.

– Плохо, полковник. – Когда Коробов называл Синякина не Пашей, а полковником, это значило высшую степень неудовольствия.

– Дмитрий Сергеевич...

Коробов поднял перед собой правую руку ладонью вперед.

– Подожди. Я сам оперативником работал и все трудности понимаю. Но я понимаю еще и то, что бесследно спрятаться нельзя. И если в нашей, – генерал подчеркнул голосом это слово, – области какой-то блатарь уже месяц от нас скрывается, значит, плохо работаем. – Для значительности он немного помолчал. А потом спросил, уже более спокойным тоном: – Его старые, еще дозоновские контакты кто проверял?

– Симоненко.

– Слушай, полковник! – Генерал первый раз за весь разговор повысил голос. – Ты головой думать что, совсем разучился?! Ты бы еще Петрунину поручил! Там даже если были зацепки, Симоненко их наверняка проморгал! Этого дурака вообще давно гнать пора!

– Дмитрий Сергеевич, у меня людей все время не хватает. Я думал, что старые знакомые Колымы – это не так важно, послал Симоненко проверить просто для очистки совести, а лучшие опера по малинам воровским шарили и по уголовным связям Колымы.

– Ох, Паша... – Судя по всему, генерал устал сердиться. – Ну что ты говоришь такое? Его же ищут блатные! Понимаешь? А ты по зонам его найти хочешь, по малинам! Да будь он там, его бы до тебя десять раз нашли! А что людей мало, так ведь я же тебя предупреждал, что поиски Колымы – первый приоритет. Все остальное – побоку.

Синякин покорно молчал, ожидая, когда шеф от разноса перейдет к конструктиву. Он знал, что подолгу Коробов никому разносы не устраивал – смысла нет.

– Короче говоря, слушай, что теперь делать будешь, – уже деловым голосом сказал генерал. – Все свои поиски по блатным местам немедленно бросишь. Проверяешь очень внимательно его старых друзей по китобою, по мореходке, даже школьных проверь. Выясни, где он жил, когда пацаном был; поищи, нет ли у него там во дворе старых приятелей, у кого он перекантоваться мог. Это первое. Второе: как можно тщательней проверь мелкие поселки в области. Есть такие, где не то что нашего опорного пункта, даже участкового нет, сам знаешь. Выдели на это дело нескольких ребят, дай им машину и пусть ездят. Есть у меня чувство, что, после того как Колыма в порту со спортсменами схлестнулся, он из города в какой-нибудь такой поселочек свалил, иначе его нашли бы уже давно. Только вот что: будешь ребят подбирать, выбери самых лучших, а то получится, как со спортсменами. И третье: активизируй поиски его машины. Ну, той «Тойоты», которую он у спортсменов забрал. Все приметы ее у тебя есть, а тачка не иголка. Даже если он от нее уже избавился, там, куда он на ней приехал, ее не могли не запомнить.

– Понял, – кивнул Синякин.

– Ну, вот и хорошо, что понял. Тогда иди, выполняй. И помни – это дело сейчас самое важное из всех, какими ты занимаешься.

Синякин еще раз кивнул, попрощался с генералом и вышел из его кабинета.

Гамзаев был в ярости. Первое время после того, как узнал о похищении сына, он метался по своему кабинету, как тигр по клетке: с рычанием и дикой гримасой на лице. В голове его носились ужасные проклятия в адрес похитителей и не менее ужасные угрозы и обещания, но вслух он ничего этого не говорил, старался держать себя как подобает мужчине.

Только иногда скрипел зубами. Ну, Медведь, ну, сука... В честной борьбе победить не сумел и решил выиграть с помощью подлого удара. Второй раз эта мразь поднимает руку на его сына, второй раз! И на этот раз живым ему не уйти, нужно только спасти Рашида, а потом... Потом Медведь умрет так, что больше ни одна сволочь в мире не осмелится и пальцем притронуться к его сыну!

Все люди ингушской группировки бросили свои текущие дела и кинулись искать Рашида. Гамзаев в тот день уехал домой рано. Он весь вечер ждал звонка от похитителей, но так и не дождался. Ему было очень плохо в этот вечер. Быть одному – слуги и охрана не в счет – в здоровенной квартире, в которой только этим утром погибли два твоих человека и откуда похитили твоего сына, было очень неприятно. Он даже хотел вернуться в офис и переночевать там, благо комнаты отдыха, вполне приспособленные для этого, там были, но решил, что это может быть воспринято как слабость или трусость, и поэтому ночевал дома.

Всю ночь ему снились кошмары. Утром следующего дня он приехал в офис и сразу же позвал своих ближайших соратников на совещание. Он хотел узнать, что уже успели узнать его люди и как движутся поиски. Гамзаев перестал кружить по комнате и сел за стол. Нужно держать себя в руках – кругом его люди, и он должен показать, что он не только отец, но и лидер.

Сидевшие за столом Зелимхан и Шамиль молчали. Они понимали, что нужно дать Расулу успокоиться и справиться с эмоциями. Гамзаев был благодарен им за это. Он несколько секунд спокойно сидел за столом, стараясь дышать ровно и размеренно, а потом поднял голову и резко спросил:

– Как это случилось, выяснили? Как они попали в квартиру?

– Дверь не взламывали, – ответил Зелимхан, который кроме всего прочего занимал в группировке пост начальника службы безопасности.

Сейчас Зелимхан про себя был очень рад, что организацию охраны сына Расул Гамзаев никогда не доверял никому другому, этим он всегда занимался сам. Получалось, что и виноватых сейчас в группировке не было, кроме лопухнувшихся Рината и Сулеймана, которым уже ничего не предъявишь.

– Это я и сам знаю, – огрызнулся Гамзаев. – Я дома был, видел! Так как они вошли в дом?

– Видимо, охранники открыли дверь добровольно, а в нее вломились боевики, положили их и вывезли мальчика.

– Ринат и Сулейман не могли открыть дверь незнакомому человеку! Они были опытными бойцами, – возразил Шамиль, на секунду опередив самого Гамзаева. – Соседи говорили, что приезжала медицинская машина с красным крестом. На ней потом мальчика и увезли, это многие видели. А сначала из машины вышла только девушка в белом халате и с чемоданчиком. Наверное, та самая медсестра, которая делала твоему сыну уколы, Расул. Поэтому-то ей и открыли.

– Если это была настоящая медсестра, то она бы спокойно пришла, сделала уколы и ушла! – ответил Гамзаев. Обсуждение всего этого немного успокаивало его, заставляло думать более профессионально, с минимумом эмоций, а именно это ему сейчас и было необходимо. – Вы проверяли в поликлинике, настоящая она или нет?

– Я уже разослал повсюду людей, в поликлинику тоже, – кивнул Зелимхан. – Туда поехал Аюб. Он мне уже звонил, говорил, что медсестра с уколами оттуда и правда выезжала, кто-то из наших парней даже звонил, уточнял ее приметы.

– Вот! – воскликнул Гамзаев. – Так они и должны были делать! Значит, они могли открыть только той медсестре! Нужно ее найти!

– Этим сейчас Аюб и занимается, – кивнул Зелимхан. – Я с минуты на минуту жду его звонка.

– Ясно. А самого мальчика кто ищет?

– Почти все остальные. Командует Исрапи.

– Правильно. Он найдет, если это вообще возможно. Что пока известно? Кто-нибудь видел, как Рашида вывозили? На чем? Куда? Номера автобуса известны?

Зелимхан подумал, что на часть этих вопросов он уже отвечал, но говорить об этом вслух не стал.

– Видели многие. Из дома вышли несколько парней в камуфляже с большими спортивными сумками, попрыгали в микроавтобус. За ними из подъезда вышла девушка в белом халате – та самая медсестра. Она везла коляску с мальчиком. Он то ли спал, то ли был без сознания.

– С-суки... – сквозь зубы прошипел Гамзаев. Ему невыносимо хотелось кого-нибудь убить, как только он думал о своем бедном мальчике. – Вкололи что-то, наверное.

– Скорее всего, – кивнул Зелимхан. – Потом коляску погрузили в микроавтобус, и он уехал.

– Куда?

– Неизвестно. Соседи показали только в какую сторону, но с этого толку мало. Номера автобуса у гаишников есть, они его ищут, но пока результатов нет. Проблема в том, что номера сменить – десять минут, и они наверняка так и поступили. А по цвету и марке машины особенно не поищешь. Медицинские микроавтобусы все стандартные.

– Что-то я не понимаю, – вмешался Шамиль. – А когда из этого медицинского автобуса выгружались парни с сумками, ну, боевики, я так понял, что никто на них не обратил внимания и ничего не заподозрил? Ну, ладно соседи, но Ринат с Сулейманом-то?

– А выгружались они не из автобуса, – отрицательно покачал головой Зелимхан. – Выходила из автобуса только девушка в белом халате. А они, скорее всего, по одному в подъезде собирались, подходили с разных сторон, в разное время, чтобы незаметно было.

– Тогда девчонка наверняка их сообщница.

– Может быть.

– Расул, а они тебе пока не звонили? – осторожно поинтересовался Шамиль.

До прихода Гамзаева они с Зелимханом как раз обсуждали, чего потребуют похитители и насколько много можно будет им дать. Проблема была в том, что они опасались, что отцовская любовь затмит Расулу Гамзаеву рассудок, и похитители начнут вить из него веревки.

– Нет, – покачал головой Гамзаев. – Почему, сам не знаю. Может, Рашид еще не отошел от снотворного, а они же понимают, что я потребую, чтобы мне позволили с ним поговорить.

Раздался звонок сотового. Зелимхан вытащил телефон из кармана и поднес его к уху:

– Да? – прикрыв микрофон рукой, он сообщил: – Это как раз Аюб. – После этого Зелимхан довольно долго слушал, а потом сказал: – Ясно. Пока продолжай.

– Ну, что там? – спросил Гамзаев, едва Зелимхан отключил телефон.

– Ничего. Медсестра, видимо, была настоящая, она как сквозь землю провалилась. Не иначе медведевские ее подкупили. Аюб ее сейчас еще ищет, но это, скорее всего, бесполезно. Не дура же она. Или уже на материк свалила, или, если спортсмены пожадничали, скоро ее труп найдут.

Глаза Гамзаева яростно сверкнули.

– Найти всех ее родственников и перебить.

– Не выйдет. Сирота, детдомовская, жила в общаге. Аюб только что выяснил.

Гамзаев промолчал, но так сжал зубы, что с них посыпалась эмаль. Даже возможности отомстить судьба его на этот раз лишила. Ну ничего, терпения у него хватит. Снова раздался звонок сотового.

– Да, слушаю, – сказал в трубку Зелимхан. – Да... Отлично! Где это? Понял... И что? Ясно. Давайте дальше ищите! Молодцы, что хоть это нашли!

– Что такое? – настороженно спросил Гамзаев.

– Исрапи звонил. Они, кажется, нашли хату, где Медведь последнее время скрывался. Рашида вчера туда привозили. Я вчера дал задание выяснить, где в городе видели мальчика на инвалидной коляске. В районе проспекта Октября, во дворе дома номер семь его и видели, а с ним – человека, которого по фотографии опознали как Медведя.

– И что?! – Гамзаев приподнялся в кресле.

– Они, похоже, оттуда уже свалили. Исрапи нашел квартиру, в которой Медведь жил, но соседи говорят, что утром оттуда люди выходили. Исрапи оставил в подъезде людей, но я думаю, что больше они туда не вернутся.

– А Рашид?

– Рашида утром увезли. Соседи ничего не видели. Там бабка какая-то, как я понял, в глазок смотрела, а в глазок инвалидную коляску не очень-то разглядишь. А может, поздно подошла, кто знает...

– Куда он его повез, как думаешь?

– Не знаю. Сейчас наши люди проверят все места, где Медведя найти можно. Его хаты, хаты всей его братвы, их кабаки, в общем – все. Если что найдут, мне сразу же позвонят.

– А если они его из города вывезли?

– Из аэропорта точно не вывозили, морем тоже – ребята уже проверяли. Разве что на тачке.

Снова зазвонил телефон.

– Да, я, – сказал в трубку Зелимхан. – Что?! При чем тут МЧС? Так... Понятно. А мальчик с ними был? Сколько их было? А сам Медведь? Ясно... В общем, жди там и еще народу собери, сейчас мы подъедем.

– Что там? – нервно спросил Гамзаев. – Что нашли? – Ему не давало покоя то, что похитители никак с ним не свяжутся. Это могло означать что угодно, в том числе и то, например, что мальчик ранен, без сознания или даже умер.

– Рустем молодец: узнал, что Медведь арендовал какой-то вертолет, принадлежащий МЧС. Значит, они могли улететь куда угодно. Нужно ехать на аэродром.

– А Рашид с ним был?

– Тот, с кем говорил Рустем, не знает. Говорю же: нужно ехать самим.

– Едем!

Над небольшим аэродромом МЧС Магаданской области возвышалась стеклянная башенка. В ней находился контрольно-диспетчерский пункт аэродрома. Сейчас у ее основания стояли три крутые машины, около одной из которых застыл высокий ингуш с заметной выпуклостью под правым плечом. Внутри башенки – в проходе, ведущем к диспетчерским пультам, – стояли два человека с автоматами. В углу сидел охранник, запуганный до полной оторопи. Ингуши даже не позаботились отобрать у него пистолет, просто объяснили, что с ним будет, если он попробует рыпнуться.

В диспетчерской, посредине комнаты, стоял Расул Гамзаев в распахнутом черном пальто. Под пальто были прекрасно видны подмышечная кобура и торчащая из нее рукоятка пистолета.

– Сколько у него горючего в баках?

– Под завязку, – мрачно ответил один из диспетчеров, потрясенно смотревших на вторгшихся к ним ингушей. – И еще пару бочонков взяли запасных.

– Понятно. Люди, вам нужно срочно связаться с этим вертолетом. Понимаете, срочно. – В голосе Гамзаева стал хорошо заметен кавказский акцент, это был верный признак того, что он разъярен до предела и сдерживает себя из последних сил. – Вы сами не понимаете, насколько это вам нужно.

– Но понимаете, связь сейчас... – начал другой диспетчер.

Гамзаев ловким движением выхватил пистолет и направил его на заговорившего.

– Ты что, не понял меня?

Он уже выяснил, что сейчас его сын вместе с пятью уцелевшими боевиками группировки спортсменов, самим Медведем и пилотом находится в этом самом арендованном вертолете.

– Хорошо, сейчас мы сделаем все, что сможем, – диспетчер побледнел и оглянулся на сидевшего в углу зала человека. – Петя, попробуй связаться с бортом «семь дробь двенадцать».

– Женя, но ведь помехи...

– Да я все понимаю! Попробуй!

– Встать можно? – обратился названный Петей мужик к Гамзаеву.

– Вставай, – разрешил Гамзаев, переводя ствол пистолета на него. Стоявший позади него Зелимхан что-то тихо шепнул шефу, но тот отмахнулся:

– Сам знаю! Ну, ты, – прикрикнул он на радиста, – пошевеливайся.

Мужик подошел к рации, надел наушники и принялся над ней колдовать.

– Борт «семь дробь двенадцать», вас вызывает центр. Как слышите меня? Прием. Борт «семь дробь двенадцать», я центр, как слышно? Прием.

Он еще несколько раз повторил эти слова в разных комбинациях. А потом стащил с себя наушники.

– Без толку. Никто не отзывается. Вот, сами посмотрите, я выставляю нужную частоту, шлю сигнал, но меня никто не слышит. А в наушниках одни помехи. Если хотите, я могу громкую связь включить, сами услышите.

Гамзаев кивнул.

Радист щелкнул каким-то тумблером, и на все помещение раздался характерный треск радиопомех.

– Все, больше я ничего не сделаю, хоть пристрелите! Если хотите, попробуйте сами, все уже настроено, берите микрофон и говорите.

Гамзаев подошел к рации и взял микрофон.

– Медведь, ты меня слышишь? Медведь, сука, отзовись, хуже ведь будет.

Но ответом ему был только все тот же треск. Лицо Гамзаева побелело от ярости. Он резким движением поднял пистолет и нажимал на курок, пока не кончились патроны, расстреливая рацию. Диспетчеры попадали на пол, а из коридора прибежали гамзаевские телохранители, но Шамиль и Зелимхан задержали их. Они понимали, что шефу нужно на чем-то сорвать злость. И хорошо, что для этой цели он выбрал неодушевленный предмет, а не кого-то из них. А Гамзаев стоял, сжав побелевшими пальцами разряженный пистолет и глядя на изуродованную рацию.

– То же самое будет с Медведем, – прорычал он. – Но намного медленнее.

Поздним вечером к придорожной забегаловке на «серпантинке» подползал жуткого вида бич, одетый в совершенно немыслимое дранье; грязный настолько, что под толстым слоем грязи и пыли не видно было кожи, с лицом, покрытым засохшей кровью, и стертыми до живого мяса ладонями. Один глаз бича совершенно заплыл огромным синяком, нос распух.

Он полз медленно, через каждые сто метров останавливался, отдыхал по нескольку минут и снова полз. Изредка мимо него проносились машины, но ни один водитель не остановился, чтобы посмотреть, кто это ползет по дороге. Бич издалека заметил забегаловку и теперь целеустремленно полз к ней. Вот до цели осталось метров пятьсот. Двести... Пятьдесят...

Наконец он подполз к крыльцу и застыл, устало уронив голову на ступеньку. Но сознания не потерял. Железная воля продолжала толкать вперед, он помнил, что больше нескольких минут лежать неподвижно нельзя – это чревато обморожениями.

Бич приподнял голову и собирался подтянуться на руках на первую ступеньку, но тут в доме послышались шаги, входная дверь резко распахнулась, и на крыльцо вышла здоровенная толстая баба с ведром в руках. Внешности она была отвратительной. Всклокоченные черные волосы обрамляли маленькую, словно приплюснутую, голову с тяжелой нижней челюстью и низким скошенным лбом. Передние зубы у нее выступали вперед, на верхней губе были ясно видимые усики, а из огромного носа капало. Судя по грязному переднику, который когда-то был белым, женщина была кухаркой. Бича она заметила, только спустившись до половины лестницы.

– Эй, ты что тут делаешь, бичара?! Давай вали отсюда! – резким визгливым голосом закричала она.

«Интересно, ведро у нее пустое или полное», – промелькнула неожиданная мысль в голове бича.

Он поднял голову и увидел, что ведро у женщины было полное. В нем были помои. Она как раз спустилась с крыльца, дошлепала до дороги, выплеснула на нее содержимое ведра и вернулась обратно, теперь явно направляясь к бичу.

– Ты что, гад, не слышал, что я тебе сказала? Вали отсюда! Вали, сказала! – Она явно собиралась пнуть бича.

– Погоди, – слабым сиплым голосом сказал бич. – Погоди, сейчас... – он неловко повернулся набок и начал шарить рукой по своему рванью. – Мне отогреться надо... И поесть.

– Ишь ты, умный какой! Может, тебе еще чего надо! – еще громче завопила кухарка. – Такие клиенты нам не нужны, проваливай, пока не напинали!

– У меня деньги есть, погоди...

– Да какие у тебя деньги, – начала тетка, но тут же осеклась. В грязной окровавленной руке бича появилась серо-зеленая бумажка, очень похожая на баксы.

– Ну-ка, ну-ка... Покажи, что это у тебя? – Она нагнулась и брезгливо протянула руку.

Бич отдал ей бумажку и снова рухнул навзничь. Кухарка вертела купюру в руках, внимательно ее осматривая. Сто баксов! Нет, правда, сто баксов! Кажется, даже настоящие! Ничего себе! Богатенький бичик попался!

– За эти деньги мне нужно отогреться, помыться, одеться в теплое, поесть и позвонить в Магадан, – сказал бич. – Покатит?

Кухарка чуть не согласилась. Но в последний момент сообразила, что можно забрать деньги, ничего не давая взамен. А может, можно будет и побольше получить: кто знает, может, у него и еще бабки есть? Сам бич явно сопротивляться не может, заступиться за него некому...

– Да они же фальшивые! Ах ты, сука, кинуть хотел! Эй, Вася! Вася, иди сюда!

Через несколько секунд на вопли бабы из забегаловки появился мужик, ей под стать – здоровенный амбал с татуировками.

– Ну, что орешь, дура? – широко зевнув, спросил он.

– Вась, смотри! – Она протянула другу деньги и ткнула пальцем в бича. – Этот урод дал, хотел пожрать и помыться, а они фальшивые!

– Фальшивые? – удивленно промычал амбал, рассматривая бумажку. – Да ты... – Но увидев яростно подмигивавшую физиономию подруги, он врубился и тоже заорал:

– В натуре фальшивые! Вот сука!

У человеческой психологии есть одно забавное свойство. Даже самый закоренелый негодяй, как правило, старается снабдить свое преступление хотя бы видимостью нормального мотива. Никто не помешал бы кухарке и ее любовнику сделать все то же самое, что они сделали дальше, не объявляя доллары фальшивыми. Но так им самим было легче. Удобнее как-то. Психологически комфортнее.

Амбал подскочил к бичу и пнул его ногой в бок.

– Ах ты, гад! Спер где-то фальшивку и подсунуть хотел?! Накормить тебя за нее?! Сейчас я тебя накормлю!

Бич не ответил ни словом, защищаться он тоже не мог, слишком обессилел. Он только старался прикрыть живот и лицо, чтобы все удары, которые ему наносили амбал и его страхолюдная подруга, приходились по наименее уязвимым местам.

– Эй, Вась, погоди, – остановила вошедшего в раж друга кухарка, – погоди, давай обыщем этого урода. Может, у него еще есть.

– О! Верно, – кивнул амбал и начал обшаривать карманы скрючившегося бича. – Смотри-ка, Тамарка, еще триста баксов! – радостно объявил он, разгибаясь и словно бы вовсе забыв о том, что только что сам объявил деньги фальшивыми. – Ништяк! А больше нет? Кажись, нет, я все обыскал.

– Тогда пошли в дом, я уже замерзла совсем.

– Пошли.

Они поднялись на крыльцо, и спустя секунду дверь забегаловки захлопнулась за ними. Избитый и ограбленный бич остался лежать на дороге. Только одна мысль согревала его в этот момент: он хорошо запомнил этих двоих.

Через полчаса та же парочка уже лежала в постели, основательно поддав – выпили за неожиданную удачу. Выпили поровну, но на мужика хмель подействовал меньше, он сохранил более ясную голову и способность трезво мыслить.

– Слушай, Тамарка, а может, мы с тобой зря погорячились?

– Ты что? Что значит, зря?

– Ну, может, не стоило этого урода так резко отоваривать?

– Ты что, Вася?! На фиг он нам нужен? А сделать ничего он не сделает. Ни один мент такого не послушает.

– Да при чем тут менты. Просто у него наколки воровские я заметил. На предплечье у него кинжал, обвитый змеей, а голова змеи вверх смотрит. Значит, вор.

– Ты-то откуда знаешь, Вася?

– Как откуда? Я сам сидел – ты что, забыла? Вот и знаю. Эх, боюсь, беду накличем.

– Не каркай ты! Может, это самозванец. Прошляк какой-нибудь.

– Не похоже. Откуда у самозванца лавэ? Вор в натуре! – серьезным голосом сказал амбал.

– Да какой вор?! – кухарка рассердилась. – Воры так не выглядят!

– Мало ли... Может, сбежал с зоны или еще чего. В жизни как только не бывает. Зря мы его отметелили.

– Ну, теперь-то уж поздно. Или ты извиняться побежишь? – хмыкнула баба.

– Ну, извиняться-то поздно – если он вор, то такого не простит. А вот раз уж отметелили, то добить надо было. Зря мы его живым отпустили.

– Да какой отпустили! Он же и так еле шевелился, а ты ему еще как нагрузил! Там же сейчас и валяется. Если хочешь, пойдем да допинаем.

В какой-то степени опасения любовника передались и кухарке. Еще несколько минут назад ей бы и в голову не пришло вылезать из теплой постели и тащиться на улицу добивать странного бича. Но если это вдруг и правда действующий вор, то отпускать его после такого живым нельзя. Воры такого не прощают. Найдет и замочит.

– Пошли! – Амбал вскочил с кровати, натянул штаны, набросил на себя телогрейку, подождал, пока оденется женщина, и они вместе пошли к выходу.

Они выглянули наружу, но странного бича с воровскими наколками у лестницы уже не было.

– Поздно спохватились, – сердито сказал амбал. – Ладно, хрен с ним. Все равно далеко не уползет. Да, может, это и правда не вор.

Но это все-таки был вор. И не просто вор, а вор в законе. И не просто вор в законе, а смотрящий по Магаданской области. И он уполз достаточно далеко. И ничего не забыл.

Генерал Панкратов ехал на встречу с Вороном. Сегодня утром он не заходил на работу, а позвонил из дома заместителю и переложил на него все текущие дела, сам сел в машину и поехал к условленному месту. Можно было, конечно, вместо того чтобы гонять свой роскошный лимузин по горным дорогам и перевалам, заехать в управление и взять служебную машину. Все равно шофер ничего бы не понял, а если бы и понял, никому не рассказал. Да если даже и рассказал бы, у Панкратова нашлась бы тысяча объяснений того, зачем он встречался с одним из ближайших приближенных смотрящего по области. Например, тот мог сообщить ему какую-нибудь конфиденциальную информацию или еще что-то в этом роде.

Но Панкратов в делах такого рода всегда был осторожен до предела и поэтому решил ехать на личной машине и вести самому. Мало ли... Так раз с шофером съездишь, два, а потом он стукнет в ОСБ. А те ему какую-нибудь камеру дадут или жучок, и все тогда: пишите письма. Как минимум из органов вышибут, а ведь могут и посадить. Лучше уж самому, так надежнее.

Машина Панкратова ехала по горной «серпантинке», вьющейся вдоль гранитного бока скалы. В лобовое стекло бил сильный встречный ветер, дорога шла в гору. Чем дальше от моря отъезжала машина, тем холоднее становилось в горах. Пропасть, начинавшаяся в трех метрах от дороги, за хлипким ограждением, была глубиной больше сотни метров.

Спустя примерно час Панкратов добрался до перевала Хабля. К этому моменту дорога почти совершенно обезлюдела. Встречные машины попадались примерно раз в десять-пятнадцать минут. Кругом были только скалы и заснеженные горные хребты, первозданная природа, практически не тронутая человеком. Но все-таки какие-то следы человеческой деятельности в горах были – та же, например, дорога или появившийся перед машиной Панкратова тоннель.

Панкратов сбросил скорость, въезжая в него. Освещен тоннель был слабо, только в дальнем конце, уже на выезде, виднелось бледное пятно дневного света.

Неожиданно сзади показался свет фар. Лимузин Панкратова догоняла какая-то машина, она шла с большой скоростью, и ее водитель явно собирался идти на обгон. «Вот придурок, – сердито подумал Панкратов, – нашел место! Хоть бы из тоннеля выехали, врежется же в стенку, идиот, ведь не видно ни фига!» Но, видимо, владелец догонявшей его машины непременно хотел обогнать его именно в тоннеле. Неприметная «Субару» стала обходить лимузин Панкратова. Тот попытался разглядеть, кто сидит за рулем, но ему это не удалось.

Вот «Субару» обогнала машину Панкратова, впереди мигнули ее задние фары, и тут неожиданно во мраке тоннеля зажегся еще один огонь. Ярко-желтый, пульсирующий. Панкратов еще успел удивиться, когда на лобовом стекле перед ним стали появляться дырки. Боли он совершенно не чувствовал, только удивление от того, что руки неожиданно перестали его слушаться, словно свинцом налились. Он понимал, что не справляется с управлением машины, попытался нажать на тормоз, но нога тоже отказалась ему повиноваться, а мир перед глазами словно подернулся полупрозрачной дымкой и куда-то поплыл. И тут пришла боль.

Лимузин Панкратова на полном ходу врезался в одну из опор тоннеля. Весь передний бампер разбился всмятку, но машина не загорелась и не взорвалась, как это часто показывают в голливудских фильмах. На переднем сиденье, еще живой, корчился гражданин начальник, заливая все вокруг себя кровью, а «Субару» уже остановилась в нескольких десятках метров. Из нее выскочил человек с автоматом в руках и стремительно побежал к разбитому лимузину.

Приблизившись, человек с автоматом поднял оружие. Сделав еще несколько шагов, он остановился и секунду стоял неподвижно. Панкратов перестал биться и замер, глядя на своего палача. Его затуманенное болью сознание не могло справиться с ситуацией, он просто никак не мог понять, что это случилось с ним, что в него стреляли, что его машина разбита и что сейчас этот человек его добьет. Панкратов попытался закричать, но из его горла раздался только сдавленный хрип. Человек с автоматом нажал на курок.

В темноте тоннеля тело генерала Панкратова несколько раз дернулось и затихло. Автоматная очередь буквально изрешетила ему грудь. Последним, что видел в жизни Панкратов, было лицо его убийцы, вырванное из темноты вспышками выстрелов.

Это был Ворон.

Спустя несколько минут та же неприметная «Субару», благополучно выехав из тоннеля, стала медленно подниматься на заснеженный перевал.

С утра прошел сильный дождь, земля размокла и размякла. С одной стороны, это было хорошо – размокшую породу было легче набирать, но с другой стороны, старателям приходилось работать по колено в жирной липкой грязи. Впрочем, это их не смущало. Спецовки для того и предназначены, чтобы их было не жалко мазать, а если уж совсем сильно изгваздаешься, то и постирать никто не мешает.

Старатели трудолюбиво копошились в яме, на своих делянках, под огромным поднятым ковшом карьерного экскаватора. Дела артели шли превосходно. Добыча золота превосходила самые смелые ожидания. Участок оказался очень удачным, порода была на редкость богатая, даже самые невезучие вымывали золота раза в два больше, чем обыкновенно. Да и самородки несколько раз обнаруживались. Не такие большие, конечно, как найденный Ломаным, но все-таки. Ведь даже тридцати-сорокаграммовый самородок – большая редкость и ценность, а нашедший его весь день ходит именинником.

Именно из-за того, что участок оказался богатым, мужики особенно старались, чтобы успеть намыть побольше золота. Они боялись, что на следующий год вернуться сюда уже не получится. Сколько раз уже так бывало: наткнутся «дикие» старатели на удачное место, повкалывают сезон, на следующий год возвращаются, а там уже государственный прииск, все под контролем. Зато кто-нибудь один из «диких» неслабо разбогател.

Поэтому-то старатели и работали изо всех сил. Жалко было только, что большую и лучшую часть добычи придется за бесценок сдавать ингушам, но к этому мужики уже привыкли и знали, что ерепениться глупо и опасно. Хотя припрятать часть добычи собирались многие, особенно те, кому больше повезло.

Один из набиравших породу старателей – пожилой, седой мужик – поднял голову и прислушался.

– Эй, мужики, – негромко окликнул он своих соседей, – кажись, вертушка летит.

Его широкоплечий сосед с носом картошкой разогнулся с кряхтеньем и тоже прислушался.

– Слушай, а ведь правда. Интересно, кого это сюда занесло? – Голос его звучал слегка обеспокоенно.

В самом деле: что может понадобиться вертолету в этих глухих, безлюдных местах? От такого визита вряд ли можно ждать чего-то хорошего.

– Да кажется вам! – сказал третий мужик. – Я ничего не слышу.

– Прислушайся получше. Вон оттуда звук доносится. – Говоривший показал рукой на северо-восток.

Тем временем звук подлетающего вертолета усилился и его уже нельзя было не услышать. По всей яме старатели поднимали головы, удивленно смотрели на небо и переговаривались:

– Слушайте, точно вертолет! Кто это, как думаете, мужики?

– Может, «звери»? – предположил мужик, первым услышавший звук.

– Вряд ли. С какой стати? Всю жизнь на вездеходе ездили.

– Ну и что? Может, теперь окрутели, на вертушке летают.

– Да зачем? И невыгодно это. Таскать нам жратву и горючку на вертушке – дороговато выйдет. Там каждый килограмм груза, знаешь, сколько стоит?

– Да не так уж и много. Знаю, летал. Точно «звери». Больше-то некому.

– Может, геологи какие.

– Да ты что?! Отродясь здесь никаких геологов не было.

Так, мирно переговариваясь, мужики слушали приближающийся гул вертолета. Наконец, вертушка показалась из-за сопок и явно взяла курс на прииск.

– Ну, я же говорил: «звери». Точно, к нам летит.

– А что это у него за блямба на боку? Эмблема какая-то, кажись.

– Это эмблема МЧС, – со знанием дела сказал седой старатель. – Видел я уже такую.

– Ну вот, значит, это не «звери».

– Да что у нас этим из МЧС делать? Ни пожара вроде не было, ни землетрясения, – громко удивился еще один старатель. – Может, «звери» просто арендовали вертушку...

– Да ладно вам, мужики, что вы разбазарились! – громко сказал Саша Охотник. – Сейчас сядет, и все узнаем.

– А что ты нас затыкаешь-то? Хотим – говорим, – отозвался один из старателей.

Охотник ничего не ответил.

Тем временем вертолет подлетел к прииску и стал снижаться над бывшим плацем. Старатели отошли в сторону, прижимая к головам шапки. Волна воздуха, идущая от работающих лопастей, чуть не посрывала их.

– Точно «звери», – еще раз тихо сказал седой старатель, осматривая старенький борт, уже стоявший на земле.

Но он ошибался. Это оказались не «звери». Дверца вертолета открылась, и из него один за другим выпрыгнули четверо здоровенных, наголо бритых парней, двое из которых были вооружены автоматами, а у двоих других в руках были пистолеты. Выпрыгнув из вертолета, они решительным шагом направились к группке старателей.

– Эт-то еще кто такие? – негромко спросил один из мужиков, делая шаг назад.

Это были спортсмены. Те самые, которые, арендовав вертолет в МЧС, повезли прятать сына Расула Гамзаева. Мальчика решено было спрятать в одном из поселков на берегу моря, но Медведь не был бы самим собой, если бы не попытался использовать неограниченные возможности, которые давал вертолет, более широко. Его натура беспредельщика требовала хапнуть как можно больше; кроме того, он яростно хотел отомстить Гамзаеву за все удары, которые получил от него.

Короче говоря, Медведь решил обчистить все подконтрольные Гамзаеву прииски. Просто, по беспределу – прилететь и отобрать у старателей все намытое золото. Сом был категорически против. Он требовал, чтобы сначала мальчика спрятали в безопасном месте и только потом принимались за какие-то активные действия, но переубедить Медведя было невозможно. Собственно говоря, в чем-то он был прав. Сезон был уже в самом разгаре, и на приисках было чем поживиться, а постоянной охраны на них ингуши не оставляли. Смысла не было – на все прииски не хватит, только людей распылишь. Да и нужды до сих пор не возникало, все участки были строго поделены и наезжать на чужие по беспределу никто не пытался, это значило бы немедленную войну.

Но сейчас бояться войны Медведю было нечего, и поэтому его план имел вполне реальные шансы на успех. Не считая его самого, в вертолете было пять боевиков группировки, и они действовали по одному и тому же сценарию. Прилетев на очередной прииск, высаживали четырех боевиков, которые под дулами автоматов заставляли старателей сдать все намытое «рыжье», угрожая в противном случае всех перестрелять. А сам Медведь и еще один боевик оставались в вертолете с пилотом и мальчиком-инвалидом.

До сих пор эта система работала безотказно. Безоружным старателям было просто некуда деваться, только на одном из четырнадцати приисков, на которых Медведь уже успел побывать, они столкнулись с каким-то подобием сопротивления. Один из старателей засел с охотничьим ружьем за бараком и пытался отстреливаться. Но спортсмены разобрались с ним очень быстро. Двое открыли бешеный автоматный огонь, не давая смелому старателю высунуть и носа, а третий под их прикрытием подобрался поближе и швырнул гранату. На этом все и закончилось.

Прииск «Счастливый» был пятнадцатым по счету. Вышедшие из вертолета боевики подошли к старателям и направили на них стволы автоматов и пистолетов. Старший из спортсменов – широкий, приземистый парень, похожий на краба, – выступил вперед и сказал:

– Короче, так, мужики. Выкладываете все «рыжье», какое намыли, тогда будете жить. Кто не согласен, говори сразу, прямо тут и кончим. – Он говорил спокойно, даже словно бы чуть скучающе, прекрасно зная, что такой тон обычно действует даже лучше, чем громкий крик и рычание.

В толпе старателей послышался короткий невнятный ропот, но никто не осмелился возразить вслух.

– Мужики, вы что, не поняли? – спросил крабообразный спортсмен еще более скучающим голосом. – Ведь мы вас прямо тут сейчас валить начнем, по одному.

– Вы кто такие хоть? – спросил седой старатель, первым услышавший вертолет. – Что это за беспредел? Мы с Гамзаевым дело имеем, ему «рыжье» сдаем. Так что, если...

Он не успел договорить – короткая автоматная очередь взрыла песок прямо у него под ногами. Старик осекся на полуслове.

– Ты, что ли, тут самый умный? – с нехорошей усмешкой спросил крабообразный. – Значит, тебя первого и кончим если что. Давай показывай, где вы тут живете. «Рыжье» ведь наверняка там же храните, под подушками. А не покажешь, в следующий раз выше стреляю. Так как, согласен?

Ствол автомата чуть приподнялся, теперь он был нацелен на ноги старателя. Тот сглотнул. Старик не был трусом, но он видел, что перед ним беспредельщики, которые не остановятся ни перед чем, завалить его им проще простого. И ничего он не добьется, если будет упрямиться. Лучше отдать золото, хрен с ним – золота в мире много, а жизнь одна. Старик медленно кивнул.

– Вот и ладушки, – хищно улыбнулся крабообразный. – Веди. Остальные идут за нами, если жить хотят.

Старик-старатель двинулся к штабу. Все остальные медленно потянулись следом, подгоняемые окриками и тычками стволов.

Все старатели, видимо, пришли к тому же выводу, что и старик. Сопротивляться отморозкам не получится, с голыми руками против стволов не повоюешь, значит, придется отдавать золото.

Крабообразный рассчитал все точно. Старатели действительно хранили золото там же, где жили, не под подушками, конечно, но рядом со спальными местами. Воровать друг у друга никто бы не стал просто потому, что поймали бы сразу. Ингуши платили за золото честно, поэтому прятать его смысла не было.

На лицах старателей было злобное бессилие, они яростно скалились, бросали на спортсменов злобные взгляды, но тем было по фигу. Они чувствовали силу и знали, что старатели это тоже чувствуют.

– Здесь, что ли, живете? – спросил крабообразный, когда они подошли к штабу.

Старик кивнул.

– Так... Ты, Жора, остаешься здесь, у входа, – приказал крабообразный одному из своих. – А вы, – он махнул рукой двум другим, – идете со мной. И вы все тоже, – приказал он старателям. – Причем впереди. Ну, – прикрикнул он, видя, что мужики не торопятся заходить в штаб. – Что встали, как бараны? Пристрелить парочку?

Он снова выпустил короткую очередь под ноги старателям. Стоявшие близко отпрыгнули и начали по одному входить. Оказавшись в штабе, крабообразный первым делом шагнул в дальний угол и со всех сил опустил приклад автомата на стоящую там рацию – единственное средство связи со внешним миром. Так приказал Медведь. Если на прииске есть рация, на всякий случай ее разбивать. Потом сел за стол и сказал:

– Ну, мужики, сдавайте золото. Давайте по очереди. Сначала ты, – он указал стволом автомата на старика. – Давай неси.

Старик секунду помедлил, но, увидев решительно шагнувшего к нему второго парня с автоматом, быстро пошел к своему лежаку, достал заветный мешочек с добычей и бросил его на стол.

– Молодец, – довольно кивнул крабообразный. – Теперь ты, – он указал на второго старателя.

Теперь процесс пошел быстрее. Стоило кому-то одному подчиниться, как остальным стало психологически легче отдать золото. Был только один инцидент, когда один из старателей попытался отказаться выдать золото. Но, получив прикладом по почкам, он образумился и отдал свое «рыжье». Дальше процесс пошел без сбоев, и спортсмены успокоились, даже присели на лежаки, не забывая, впрочем, держать старателей под стволами оружия.

Не успев сесть, спортсмен, устроившийся на стоящем у окна лежаке, заерзал и сунул руку себе под задницу. Ничего не найдя, он подвинулся и стал шарить под матрацом.

Крабообразный как раз принимал очередной мешочек с золотом и не обращал внимания на странное поведение бойца до тех пор, пока от окна не раздался изумленный возглас:

– Ни фига себе! Краб, это же волына Лаврухи! – Боец сжимал в руке «зиг-зауэр».

Краб вскочил со своего места, подлетел к бойцу и выхватил у него из рук пистолет.

– Точно!.. – прошептал он, рассматривая пистолет. – В натуре его.

Краб не был дураком и моментально понял, что это находка может означать только одно. Что блатной, который завалил в порту четырех ребят и забрал их «Тойоту» и которого сейчас все ищут, скрывается где-то здесь. Он несколько секунд постоял неподвижно, а потом медленно повернулся лицом к старателям, которые затихли, чувствуя надвигающиеся неприятности.

– Ну что, мужики, говорите, где «синий». Иначе худо будет. Совсем худо.

Старатели молчали.

– Мужики, «синий», который на этой койке у вас спит, завалил моих корешей. И много золота украл. Его сейчас все ищут. И вы мне скажете, где он. Или я вас буду расстреливать. Сукой буду, не вру. Ну?!

Оба других бойца уже стояли за плечами Краба, направив на старателей стволы. В воздухе висело страшное напряжение: старатели чувствовали, что Краб не шутит, что он реально может выполнить свои обещания. Но сдать человека, который жил с ними под одной крышей и ел из одного котла, было подло, и все это понимали.

– Тому, кто скажет, где «синий», я оставлю половину намытого «рыжья», – сказал Краб, чувствуя, что нужен не только кнут, но и пряник. – Ну, что вы молчите?! Он вам не сват, не брат, что вам за него жизни класть? Последний раз спрашиваю, кто про него что-нибудь знает? Больше вопросов не будет, дальше я начинаю стрелять по ногам! Ну?!

Среди старателей началось какое-то шевеление, и, раздвинув стоящих впереди, из тесной кучки вышел Саша Охотник.

– Я скажу про него. Только с «рыжьем» не обмани.

– Какой базар! – радостно воскликнул Краб. – Половину намытого тебе оставим. Где он?

– Я сам не знаю. Но он, – Охотник ткнул пальцем в Валю Ломаного, – он знает. Это он Колыму приветил, он его сюда привел. И еще, кстати, он самородок нашел и на делянке своей закопал. Хотите, покажу.

– Давай, – кивнул Краб. – И вообще, на воздух нужно выйти. Так, этого возьмите, – кивнул он своим бойцам, показав на Ломаного.

Один из спортсменов схватил Вальку за локоть и приставил к виску ствол пистолета.

– Пошли!

Они вышли из штаба и пошли к яме. Миновав экскаватор с поднятым ковшом, добрались до делянок.

– Здесь он самородок зарыл, – сказал Охотник, показывая место. – Думал, что никто не видит...

– Эх и сука ты, Саша, – негромко сказал Ломаный. – Давно я это знал, но сейчас убедился.

– Ну-ка, достань самородочек, – распорядился Краб, не обращая внимания на слова Ломаного.

Саша Охотник подобрал валявшуюся рядом лопату и несколько раз сильно копнул рыхлую землю.

– Вот он, – сказал Охотник, протягивая Крабу испачканный землей слиток.

– Надо же, правда, – удивленно сказал Краб. – Ладно, половину своего золота обратно получишь.

Стоявшие вокруг старатели с ненавистью смотрели и на него, и на Охотника. Даже те, кто считал его другом, теперь своими глазами видели, каким человеком он оказался.

– И про Колыму у него спрашивайте, – снова подал голос Охотник. – Он должен знать, где «синий» прячется.

Краб подошел к Ломаному и упер автомат ему в живот.

– Где он? Говори, тогда жив останешься.

– Самому бы тебе живым остаться, когда Колыма за вас возьмется, урод! Сука ты позорная, отморозок сраный...

Одиночный выстрел прозвучал глухо. Лицо Ломаного побледнело, он схватился за печень и медленно осел на землю.

Краб резко развернулся к остальным старателям.

– Где он? – Стволы автоматов были наведены на старателей, лица спортсменов были решительными. – Считаю до трех, – сказал Краб. – Или вы говорите, где он, или начинаю вас по одному мочить. Раз. Два. Три.

Но выстрелить он не успел. На счет «три» откуда-то сверху раздалась короткая автоматная очередь. Краб застыл с открытым ртом и вдруг начал заваливаться назад. У стоявшего рядом с ним бойца тоже вдруг подломились коленки, а на груди вспухли кровавые раны. Два других растерянно развернулись, не зная, куда целиться, и тут им под ноги упала граната. Резкий хлопок заглушил крики спортсменов, а когда дым рассеялся, оба лежали на земле и не шевелились.

Растерянные старатели загомонили, кто-то кинулся к штабу, кто-то к трупам. В этот момент дверца вертолета, стоявшего в нескольких десятках метров, распахнулась, и оттуда выскочили Медведь и его последний боец с автоматами. Они бросились вперед.

– Всем стоять! – заорал Медведь, подбегая к старателям и водя стволом по разбегающейся толпе.

Он не понял, что произошло, но ему так и не суждено было в этом разобраться. Откуда-то сверху ухнул выстрел одноразового гранатомета, и Медведь вместе со своим бойцом рухнули на землю, сметенные взрывной волной и посеченные осколками.

Наступила тишина. И в этой тишине неожиданно громко прозвучал негромкий скрежет железа. Из нависшего над ямой ковша карьерного экскаватора выпрыгнул человек с автоматом в руках. Это был Коля Колыма.

Еще только заслышав подозрительный гул подлетавшего вертолета, он на всякий случай спрятался в огромном ковше карьерного экскаватора, который в случае необходимости мог прекрасно защитить от пуль. Коля не знал, есть ли в вертолете еще спортсмены, и сильно рисковал, но видел, что лопасти винта начали шевелиться, и если не помешать, то машина сейчас взлетит. Он подбежал к вертушке, распахнул дверцу и направил ствол автомата на перепуганного пилота, заводящего двигатель, чтобы улететь куда угодно, только подальше отсюда.

– Отставить! Глуши мотор, – скомандовал Колыма.

Пилот нехотя подчинился. Колыма запрыгнул в вертолет, схватил пилота за шиворот и вытолкнул из вертушки.

– Подождешь на земле пока, – распорядился он. И тут взгляд блатного упал на полускрытую в тени фигуру мальчика в инвалидном кресле.

«Это еще кто?» – подумал блатной.

– Эй, ты кто такой? – спросил он, подходя к креслу. – Ты меня слышишь?

– Слышу. Я Рашид Гамзаев, – ответил мальчик.

– Гамзаев? – Колыма искренне изумился.

Он был не в курсе последних городских событий и, разумеется, не сразу понял, что делает мальчик-ингуш в вертолете, который только что был набит спортсменами, злейшими врагами его клана.

– Ты, случаем, не сын Расула Гамзаева?

Колыма знал, что у лидера «Ингушзолота» есть сын-инвалид, хотя никогда не видел его в лицо.

– Да. Если ты меня отвезешь к папе, он тебе даст кучу денег! Пожалуйста! – Мальчик заплакал.

Последние сутки он изо всех сил старался держаться как подобает мужчине, но теперь эмоции прорвались наружу.

– Все ясно... – протянул блатной.

Он моментально все понял. Мальчика похитили и везли прятать. Что ж, надо будет подумать, что с ним делать.

– Пожалуйста, отвези меня к папе, – снова повторил Рашид. – А себе забери все золото, они его с папиных приисков собирали, я слышал. Забери его себе, а меня отвези к папе.

– Что за золото? – насторожился Колыма. Он еще не знал, зачем спортсмены прилетели на «Счастливый», не знал и того, что этот прииск стал пятнадцатым по счету и что на предыдущих четырнадцати люди Медведя успели собрать около ста килограммов золота.

– Там, сзади, в грузовом отсеке, – подсказал Колыме мальчик.

Через несколько минут Колыма слазил в грузовой отсек, вкратце расспросил Рашида и полностью разобрался в ситуации. Получается, что теперь он стал обладателем центнера «рыжья» и мог расквитаться с Батей. Золото, собранное Медведем, после его гибели по всем раскладам принадлежало ему. К тому же в его руки попал Рашид Гамзаев – сколько еще можно стрясти с его отца... Правда, Колыма считал, что брать выкуп за ребенка-инвалида западло, и решил, что вернет его отцу бесплатно. Но центнер «рыжья» – его, по-любому.

Однако радости Колыма не испытывал. На душе у него было пасмурно. Подбегая к вертолету, он успел краем глаза заметить тело Вали Ломаного, лежавшее на земле в луже крови. «Нужно похоронить Валюху», – подумал Колыма, отходя от вертолета и возвращаясь к старателям, гудящим, словно растревоженные пчелы.

Подойдя к старателям, Колыма в считаные секунды выяснил, кто кроме спортсменов виноват в смерти Ломаного.

– Где Охотник? – страшным голосом спросил он.

От злости у него свело скулы. Если кого и ненавидел Колыма в жизни больше, чем беспредельщиков, так это стукачей.

– Не знаю... А хрен его разберешь... Я его с тех пор, как стрельба началась, не видел, – послышалось со всех сторон.

– Я его видел. Он вон в том бараке спрятался, – неожиданно сказал седой старик. – Я специально за ним следил, чтобы не ушел, сука. Он там, наверное, ждет, когда ты свалишь: понимает, что тебе после такого здесь оставаться нельзя.

– Спасибо, – сказал Колыма старику. – Спасибо тебе.

– Да о чем базар. Я сам сидел, было дело, понятия знаю. За такое мочить надо.

Колыма медленно направился к указанному стариком бараку. Ни один из старателей не последовал за ним, все понимали, что это не нужно. Месть за друга – дело святое, вмешиваться незачем.

Колыма встал в дверном проеме барака и посмотрел в темноту.

– Выходи, – приказал он.

Ответа не было, но блатному показалось, что он слышит какой-то шорох. Правильнее всего было выпустить туда очередь из автомата, но Колыма не стал этого делать. Он просто, словно хищный зверь, бросился на звук, схватил затаившегося в темном углу мужика за грудки и мощным движением швырнул его к двери, на свет. Тот приземлился на четвереньки; Колыма подскочил к нему и пинком вышиб из барака.

Коля редко бил кого-нибудь ногами. По понятиям – это смертельное оскорбление. Ногами бьют только петухов, но здесь он был уверен в своей правоте. Выйдя из барака вслед за сукой, Колыма рванул воротник рубахи. Злость душила его, ему не хватало воздуха.

Упавший в грязь Охотник даже не попытался встать, не говоря уже о том, чтобы сопротивляться. Страх полностью парализовал его, он даже говорить членораздельно не мог, из его рта слышалось только какое-то жалобное мычание. Колыма сделал несколько глубоких вдохов и выдохов и, немного успокоившись, шагнул к нему. Он уже знал, что сделает с сукой.

Спустя два часа на могилу Ломаного упала последняя горсть земли. Колыма похоронил друга с почетом. Его обмыли, переодели в чистое и даже сколотили дощатый гроб и деревянный крест. В условиях дикой тундры это немыслимая роскошь. Коля Колыма сказал над гробом небольшую речь. Он вспомнил, каким верным другом был Ломаный, который погиб, не сдавшись. Сказали по нескольку добрых слов и другие старатели, многие из которых тоже хорошо знали Ломаного.

Но после похорон у Коли Колымы оставалось на прииске еще одно дело.

Саша Охотник был еще жив. Он был крепко связан и лежал рядом с крыльцом штаба, ожидая своей участи. И ждать ему оставалось уже недолго.

От старого кладбища Колыма сразу направился к штабу. Следом за ним потянулись и старатели.

– Люди, – сказал Колыма, дойдя до штаба и повернувшись лицом к мужикам, – из-за этой суки, – он кивнул на лежавшего у него под ногами Охотника, – погиб мой кореш. И я приговариваю суку к смерти. Все согласны со мной?

Старатели одобрительно загудели. Все были согласны, что за такое предательство смерть – единственная достойная кара. Но Колыма еще не закончил.

– А раз согласны, помогите мне. Запускайте дизель!

На этот раз мужики удивленно молчали.

– Зачем? – выкрикнул один из них.

– Затем, чтобы эта сука легкой смерти не увидела, чтобы потом люди друг другу рассказывали, как такие твари подыхают.

– Пускай дизель!

За то время, пока Колыма жил среди старателей, он успел набрать среди них немалый авторитет. Его послушались, и через несколько минут дизель заработал.

Услышав звук работающего мотора, Колыма подошел к стоявшей возле штаба циркулярной пиле и потянул кабель к дизелю. Обычно эту примитивную циркулярку старатели использовали для нарезки опалубки, которой укрепляли края ям, чтобы не обвалились и не засыпали людей. Но на этот раз у Коли Колымы на уме было иное. Он подключил кабель и снова вернулся к штабу.

– А ну, люди, помогите-ка мне его на стол взвалить! – Он взял связанного Охотника за плечи и выжидательно смотрел на старателей.

– Ты что, хочешь его... – не договорил один из самых молодых.

– Именно, – спокойно ответил Колыма. Глаза у него были холодными, как лед. – Только так с такими и нужно поступать.

– Правильно, – спокойно сказал седой и шагнул вперед. – Давай я тебе помогу.

Вдвоем они легко взвалили связанное тело на подвижный стол циркулярки.

Поняв, что его ждет, Охотник начал дико извиваться, мычать, пытаться вытолкнуть изо рта кляп, но он был связан надежно.

– Проволока нужна, – сказал Колыма. – Или еще веревка. Надо его к бревну какому-нибудь привязать.

От группки старателей отделились двое, они зашли в штаб и через несколько секунд вышли оттуда с несколькими кусками проволоки.

– Держи, Колян. – Они протянули проволоку Колыме. – Ты все правильно делаешь.

Через минуту Охотник был надежно примотан к длинному бревну, а само бревно закреплено на столе. Колыма еще раз проверил все узлы, отошел от стола и нажал кнопку запуска. Циркулярка взвыла и закрутилась. Привязанное к бревну тело бешено задергалось, замотало головой. Но веревки и проволока держали крепко. Колыма нажал на кнопку, приводящую в действие подвижный стол, и бревно вместе со связанным телом очень медленно поползло навстречу сверкающим зубьям пилы. От напрасных попыток закричать у Охотника побагровели щеки и вылезли из орбит глаза, а из носа пошла кровь.

Стоявшие вокруг пилы мужики стали медленно пятиться назад.

Все, кроме Колымы. Он стоял и не отводя глаз смотрел, как стол подъезжает все ближе и ближе к пиле, как она начинает грызть дерево и, наконец, с влажным хрустом врезается в тело. Брызнула кровь, смешиваясь с летящими во все стороны опилками. Глаза Охотника закатились, тело последний раз бешено дернулось и обмякло. Судя по всему, он потерял сознание.

Пила с резким воем и хрустом пилила дерево и человеческое тело, летели кровяные брызги; потом звук изменился, пила взвизгнула – под нее попала крупная кость.

Многие старатели отвернулись или совсем отошли в сторону, и только Колыма, лицо которого уже было забрызгано мелкими красными каплями, по-прежнему стоял над пилой. Он мстил за друга и считал, что за предательство такая смерть – достойная расплата. Поэтому он так и не отошел и не отвел глаз до тех пор, пока все не было кончено и стол с распиленным пополам телом не остановился.

– Собаке – собачья смерть, – бросил Колыма и нажал на кнопку, выключая пилу. Теперь все его дела здесь были закончены, и нужно было сваливать.

В мае на берегу Охотского моря уже достаточно тепло. Природа словно берет реванш за долгую зимнюю спячку и бурно расцветает, радуя глаз цветами и зеленью. В такое время счастливые обладатели дач выбираются из города, чтобы отдохнуть на природе. Правда, таких немного. В отличие от большей части территории России, где дача – это обычнейшее дело, в Магаданской области это знак большой роскоши. Ведь картошку, помидоры, огурцы и прочие полезные вещи здесь выращивать не станешь, толку нет, а поэтому и дачи простому народу не нужны. Сюда ездят не работать, а исключительно отдыхать.

Небольшой дачный поселок на берегу Охотского моря еще спал. Было утро, около десяти часов, и поскольку на работу никому из дачников идти было не надо, они мирно спали в своих кроватях.

Впрочем, были и ранние пташки. За забором одной из самых близких к побережью дач сидел человек в спортивных штанах и свитере. Он расположился за столом, на котором стояли тарелка с творогом и бутылка кефира. Генерал Коробов любил молочные продукты, особенно по утрам.

Налив себе в кружку кефира, Коробов откинулся на спинку кресла и посмотрел на море. Оно было спокойно, и Коробов мимолетно пожалел о том, что до времени, когда можно будет искупаться, осталось еще как минимум месяца полтора. Вода в Охотском море прогревалась очень медленно.

Коробов отхлебнул кефира из кружки, заел ложкой творога и посмотрел на часы. Те показывали без пяти минут десять.

Из-за дома раздался негромкий шум шагов, слишком частых для человека.

– А, Север, и ты проснулся, – вполголоса сказал Коробов, обращаясь к появившейся из-за дома седой чепрачной овчарке. – Ну, иди сюда...

Собака подошла к хозяину и положила седоватую лобастую голову ему на колени. Коробов погладил пса.

– Хорошая собака, хорошая. Умница.

Он еще некоторое время гладил собаку, а потом снова посмотрел на часы. Они показывали ровно десять. Коробов поерзал в кресле, распрямил спину и глянул на ведущую к дачам дорогу. Она была пуста.

Коробов снова откинулся в кресле и прикрыл глаза. Он нервничал, а богатый жизненный опыт говорил ему, что если чего-то ждешь, то смотреть на часы нужно пореже. А лучше всего вообще отвлечься и подумать о чем-нибудь постороннем. Собаку погладить, например. Он еще раз провел ладонью по голове верного пса.

В этот момент Коробову показалось, что он слышит приближающийся шум мотора. Он не стал сразу открывать глаза, сначала прислушался повнимательнее – точно ли, не ошибся? Точно. Открыв глаза, генерал увидел подъезжавшую к дачному поселку машину.

«Кажется, он, – подумал генерал. – Точно: он, „Субару“ его любимая».

Он негромко сказал собаке:

– Север, место.

Пес послушно ушел за дом, где у него была будка, а Коробов потянулся и встряхнул головой, готовясь к важной встрече.

Машина въехала в поселок, быстро проскочила длинную улицу, остановилась у ворот его дачи и засигналила. Коробов встал, пошел к воротам, отпер замок и распахнул створки.

– Заезжай, – крикнул он высунувшемуся из окошка Ворону, приветственно махнувшему рукой.

Машина въехала в ворота и остановилась. Передняя дверца распахнулась, и из машины вышел Ворон. Хозяин дачи явно ждал именно его, он был ничуть не удивлен утреннему гостю.

– Здравствуй, Ворон. Садись. Кефир будешь?

– И ты здравствуй, – ответил Ворон.

Он говорил совершенно спокойно, без подобострастия и в то же время очень уважительно. Как с равным.

– А что так бедно: кроме кефира, у тебя нет, что ли, ничего?

– А что еще пить по утрам? – усмехнулся Коробов.

Он с большим трудом сдерживал напряжение. Ворон должен был привезти важные известия. С другой стороны, гость явно спокоен – значит, все в порядке и незачем понапрасну вибрировать и показывать свою обеспокоенность.

– Сок да кефир. Если хочешь, могу соку принести.

– Не надо. Пива бы выпил, но одному западло.

Оба немного помолчали, словно не решаясь перейти к сути. На самом же деле оба держали форс, словно ничего их не волновало.

Первым не выдержал Коробов:

– Как дела-то у тебя? Есть новости?

– Ты насчет коллеги своего? – хмыкнул Ворон.

– Да какой он мне коллега, стервятник старый... В общем, о нем.

– Есть у меня о нем новости, притом печальные. Представляешь, замочил кто-то господина Панкратова нынче утром. Пальнули по машине из автомата на горной дороге, и пришел конец гражданину начальнику.

Коробов среагировал странно. Совсем не так, как полагалось бы реагировать начальнику СКМ области при известии об убийстве одного из видных милицейских чинов. Он хищно усмехнулся и коротко спросил:

– Все чисто?

– Обижаешь, – уже серьезно, отбросив всякое ерничанье, ответил Ворон. – Если уж я берусь за дело, то делаю его как полагается. В общем, конец Батиной зацепке в УИН. Только нужно теперь будет, чтобы ты меня прикрыл. Сам понимаешь, что теперь начнется. Генерала милиции хлопнули, не бича какого-нибудь.

– За этим дело не станет, – уверенно сказал Коробов. – Я свое слово держу.

– Ну и отлично. Тогда можно уже за дело браться, за золотишко. Спортсмены разгромлены, Батя в Сочи уехал. – Двусмысленная улыбка, искривившая его губы и отраженная Коробовым, словно в зеркале, ясно говорила о том, что генерал тоже знает, куда именно отправился смотрящий по области...

– А с Батей все чисто? Ты ведь мне только звонил, подробно не рассказывал, а это опаснее, чем Панкратов. Если ваши узнают, тебе не жить.

– Не беспокойся, я все в лучшем виде оформил. Завалил старика на заброшенной дороге, его там вовек никто не найдет; кроме волков. Никто ничего не видел, никто ничего не знает. Так что прииски можно прибирать к рукам, теперь нам никто не помешает.

– Воры, – коротко бросил Коробов. – Говорят, в Магадане сходняк скоро.

– Договорюсь, – уверенно ответил Ворон. – Батя при мне людям звонил и маляву накатал, что сам в Сочи собирается недельки на две, а пока его нет, я за него остаюсь. Так что теперь я – и.о. пахана. На «корону» я, конечно, не претендую, но оно мне пока и не надо. Главное – все его дела я вести буду, в том числе и с золотом. То есть теперь я буду управляющим всех делянок пахана. «Рыжье» старатели будут ссыпать мне, а твое дело – оперативное прикрытие, как договаривались.

– Это не проблема. А когда Батя в срок не вернется, тогда что? Не заподозрят тебя?

– А с какой стати? Пахан уехал в Сочи, а уж почему не приехал вовремя – не мое дело. Мало ли... Может, отдохнуть подольше решил, а может, его инфаркт долбанул. Года-то у нашего смотрящего уже какие. А я тогда с твоей помощью его место окончательно займу. А заодно и спортсменские прииски пощупаем, группировка-то их разгромлена.

– А «звери»? – напомнил Коробов Ворону.

– И со «зверями» справимся. Есть один вариант, – хитро прищурившись, ответил тот. – У Гамзаева же, кажется, пацанчика выкрали...

– Что за вариант?

– Слушай...

Ворон еще несколько минут делился с Коробовым своими соображениями. Генерал слушал недоверчиво.

– А выйдет? – с сомнением спросил он, когда Ворон закончил.

– Слушай, мент ты или не мент? К Гамзаеву на днях родня из Назрани приезжает. Советоваться будут по поводу сложившейся ситуации. Лучшего повода и придумать нельзя!

Коробов задумался, тщательно взвешивая все «за» и «против», а потом медленно кивнул.

– Пожалуй, ты прав...

Над заснеженными горными хребтами медленно проплывал вертолет. Со стороны и издалека это смотрелось, пожалуй, красиво: ярко-синее небо с плывущими по нему белыми облаками, серые скалы, горные вершины, покрытые вечными снегами, и на фоне этой нетронутой природы летит железная машина, творение человеческого разума.

Картина впечатляла еще и потому, что была для здешних мест большой редкостью. Вертолеты сюда обычно не залетали, им тут было попросту нечего делать. Правда, если посмотреть на ту же картину с более близкого расстояния, она теряла значительную часть своей привлекательности. Не из-за природы, разумеется, а из-за вертолета.

Машина была старая, дряхлая, шла, ощутимо виляя, проваливаясь в воздушные ямы и вихляя корпусом. Краска с боков вертолета кое-где облупилась, хорошо видна была только эмблема МЧС.

В кабине вертолета находились три человека. Пилот, мальчик-инвалид и Коля Колыма. Руки у Колымы были пусты, он давно отложил оружие, поняв, что здесь ему ничего не угрожает. Пилот был слишком запуган, да и вообще совершенно не походил на героев американских боевиков, которые так любят освобождать захваченные преступниками транспортные средства. Он добросовестно вел машину и больше ничем не интересовался, а тем более не пытался напасть на Колыму. Вертолет шел низко, и в иллюминатор были прекрасно видны проплывавшие внизу горы, дороги, речушки...

Колыма оторвался от иллюминатора и вернулся к прерванному разговору с мальчиком:

– Значит, тебя люди Медведя похитили? Вот эти самые, которые были в вертолете?

– Ну да. Только не все. Самого главного, когда меня похищали, не было, – ответил мальчик.

Мальчик уже успел проникнуться к блатному симпатией. В отличие от спортсменов, он не издевался над ним и вообще вел себя скорее как старший товарищ, чем как захвативший заложника бандит. Кроме того, он обещал, что вернет его папе.

– Понятно, сам Медведь на такое дело пойти побоялся, – кивнул Колыма, поморщившись. Он не понимал, как у здоровенного сильного мужика могла подняться рука на несчастного инвалида. Мог бы разрулить свои дела с Гамзаевым, не вмешивая в них ребенка! Хотя что с него взять: отморозок, он и есть отморозок, ни законы для него не писаны, ни понятия. Правильно он сделал, что его кончил.

– Слушай, а что же, тебя не охраняли, что ли? – спросил в очередной раз Колыма.

– Охраняли. Меня со времени первого покушения два человека охраняли, но эти, – мальчик неопределенно мотнул головой, – эти их убили.

– А что еще за первое покушение? – удивился Колыма.

Мальчик рассказал блатному о том, как к его окну спускали гранату. Колыма слушал его очень внимательно. Ведь он долгое время был оторван от всего мира и многого не знал. Сейчас ему была важна любая, даже уже изрядно устаревшая информация.

– Ясно... – протянул он. – Значит, война ваших со спортсменами с этого и началась.

– Я не знаю. – Мальчик пожал плечами. Отец не рассказывал ему о своих делах. Что-то он, разумеется, слышал, но немного и не в подробностях.

– А про то, как сейчас дела обстоят, знаешь? Сколько спортсменов осталось, сколько ваших?

– Нет... – Мальчик виновато помотал головой.

Колыма задумался. Ясно, что никто не рассказывал пацану о ходе войны. И все-таки как бы узнать от него что-нибудь полезное?

Тут блатному в голову пришла светлая мысль. Что, если расспросить пацана об официальных новостях? О том, что по телевизору передают? Ведь телевизор-то он наверняка смотрит.

Мысль оказалась дельной. Мальчик охотно пересказал Колыме содержание всех сводок новостей за последние недели, и Коля, не слишком разобравшись в подробностях, понял главное: спортсменам конец. Перебитые им боевики были, кажется, чуть ли не последними в группировке, а учитывая, что погиб и сам Медведь, «оргспортивность» можно окончательно сбросить со счетов.

– А куда тебя спортсмены везли? – спросил Колыма.

– Не знаю точно. Они говорили про какой-то поселок, но между собой, мне-то никто ничего не сказал.

– Понятно. А с твоим отцом они связаться пробовали?

– Не знаю.

– Нет, парень, вот уж это ты знаешь. Если бы они пытались связаться с твоим отцом, то он наверняка потребовал бы, чтобы ему дали поговорить с тобой. Было такое?

– Нет, – отрицательно замотал головой Рашид.

– Значит, не связывались. Эх, как бы еще твой отец не подумал, что это я тебя украл, когда я с ним свяжусь.

– Я ему скажу, что не ты! Что это они меня украли, а ты их перебил и меня спас! Только отвези меня к нему! Он тебя отблагодарит!

Колыма хмыкнул:

– Может, и отблагодарит...

– Не сомневайся! Мой папа меня любит!

– Да я понимаю, – усмехнулся Колыма, – просто у нас с твоим отцом отношения специфические.

– Вы враги? – Мальчик затаил дыхание. Он очень боялся, что его спаситель окажется врагом отца.

– Да не то чтобы враги... Войны между нами нет. Но не любим друг друга.

– Главное, что вы не враги. Папа так обрадуется, когда ты ему меня вернешь.

Колыма улыбнулся. Пацан нравился ему. Мальчишка был простой и чистый, без гнили. Это чувствовалось.

– Эй, командир, – раздался из-за плеча Колымы голос пилота. – У нас горючее кончается. Что делать?

– До ближайшего населенного пункта дотянем? – спросил Колыма, оборачиваясь.

Голос Колымы, смягчившийся, когда он разговаривал с мальчишкой, снова стал жестким. Пилот бросил взгляд на приборную доску.

– Не дотянем.

– Вызови по рации ваш центр, – принял решение Колыма, – и сообщи им наши координаты.

– Хорошо. – Пилот щелкнул несколькими тумблерами и забубнил: – Центр, центр, я борт «семь дробь двенадцать», как меня слышно, прием. Центр, я борт...

Пилот бубнил несколько минут, а потом сдвинул с головы наушники и принялся ковыряться в рации. Спустя еще минуту он поднял голову и сказал:

– Слушай, похоже, рации каюк. Батареи потекли. Связаться мы ни с кем не сможем. Что делать?

Колыма задумался.

– А ты сам что посоветуешь? Ты пилот, тебе виднее.

– Нужно идти на вынужденную посадку, пока горючее еще осталось. А то разобьемся на хрен!

– Ладно, иди.

– Это не так просто. Нужно площадку подходящую найти. Я куда попало тоже не сяду.

– Тогда ищи. А найдешь – сажай машину. И постарайся все-таки поближе к людям сесть.

Колыма отошел от пилота. Помочь ему он ничем не мог и понимал, что лучшее, что он сейчас может сделать, это не мешать сажать машину.

– Мы падаем? – испуганным голосом спросил Рашид.

– Нет, что ты, – успокаивающим голосом ответил Колыма. – Сейчас пилот найдет подходящую площадку, и мы сядем.

– А почему мы не летим прямо в Магадан?

Колыма усмехнулся. На то, чтобы не лететь прямо в Магадан, у него была целая куча причин. Он назвал вслух самую простую и очевидную:

– У нас горючего до Магадана не хватит. Даже до ближайшего поселка не хватит. Поэтому и придется в горах садиться. Понимаешь?

Мальчик кивнул. В его глазах стояли слезы. Только-только все наладилось, он уже поверил, что скоро попадет к папе, и тут опять что-то пошло не так.

– Командир, кажется, вижу подходящую площадку, – крикнул пилот. – Идем на снижение. На всякий случай сядь и возьмись за что-нибудь.

Колыма немедленно последовал совету пилота. Сел в кресло, взялся одной рукой за торчавшую из стены ручку, а другой за инвалидное кресло Рашида.

– Не бойся, пацан, сейчас будем садиться, – сказал блатной, стараясь, чтобы его грубый голос звучал помягче.

Расул Гамзаев сидел за столом в своем кабинете, в главном офисе «Ингушзолота». Вид его был страшен. На бледном лице бешеным огнем горели яростные глаза, под ними были синеватые отеки. Гамзаев не спал уже двое суток и почти ничего не ел, только без конца пил кофе. И без того худое лицо главы ингушского синдиката осунулось, и сейчас он больше походил на вампира из американского ужастика.

Тонкие бледные губы Гамзаева яростно кривились, он что-то бормотал себе под нос на ингушском языке. Расул сейчас специально остался в кабинете один, прогнав всех подчиненных и велев не беспокоить его без крайней нужды. Он боялся, что сорвется, что не сможет совладать с обуревавшей его яростью, и остатками разума понимал, что в таком состоянии он просто опасен. Еще пристрелит кого-нибудь. Лучше уж посидеть одному. А кроме того, Гамзаев не хотел, чтобы подчиненные его сейчас видели.

С тех пор как похитили его сына, прошло уже почти двое суток, но до сих пор похитители не связались с ним и не поставили никаких условий. Гамзаев очень любил сына, очень боялся за него. Мальчик был для него чуть ли не единственным смыслом жизни, и поэтому он был готов исполнить любые условия, поставленные похитителями. Но они молчали, и Гамзаева обуревал страх.

Может быть, мальчик погиб? Мало ли как могло случиться – случайная пуля или передозировка снотворного... Нет, нет, не может такого быть!

Гамзаев усилием воли прогнал от себя эти мысли. Мальчика похитили, чтобы зарядить ему какие-то условия, а сейчас, наверное, тянут время, чтобы он поволновался. А его жизнь наверняка в безопасности, похитители не могут не понимать, какая это для них великая ценность.

Гамзаев зарычал от бессильной ярости и скрипнул зубами. Больше всего его сейчас бесило вынужденное бездействие – единственное, что ему сейчас оставалось, это ждать, все остальное уже было сделано, но результата не дало. За истекшие два дня его люди перевернули вверх дном весь город, но не обнаружили ни Медведя, ни мальчика.

Конечно, поиски продолжались, но Магаданская область очень велика, а нанятый вертолет позволял Медведю смыться куда угодно. Гамзаев почти не надеялся на то, что их найдут. Поэтому оставалось только ждать.

Расул снова издал звериный полурык-полустон и, словно на ядовитую змею, посмотрел на стоявшую перед ним нераспечатанную бутылку водки. Больше всего ему хотелось сейчас напиться, напиться настолько, чтобы обо всем забыть. Но этого делать было нельзя. Не позволяла вера и не позволяло то, что такой поступок был бы не достоин мужчины и руководителя. Зря он вообще эту бутылку достал.

Гамзаев взял водку и спрятал ее в бар. Пусть ждет любителя.

В этот момент лежавший на столе перед Гамзаевым мобильный телефон зазвонил. Все его люди были предупреждены, что сейчас его беспокоить нельзя, значит, это был кто-то посторонний.

«Уж не они ли, наконец?» – подумал Гамзаев, медленно протягивая руку к телефону.

– Да? Гамзаев слушает, – сказал он, изо всех сил стараясь, чтобы голос звучал уверенно и спокойно.

– Привет, обезьяна черножопая, – раздался в трубке знакомый голос. Это был тот самый человек, который говорил с ним после покушения на Рашида. – Что, козел горный, кисло тебе? А будет еще кислее...

– Рашида ты похитил? – резко спросил Гамзаев.

Но его собеседник, не обращая внимания на вопрос, продолжал давить:

– Я ведь тебя предупреждал, сука, чтобы ты валил из Магадана вместе со всеми своими родственничками. Зря ты меня не послушался, урод, ох, зря...

– Хватит болтать, говори дело! Что тебе нужно? Говори, сколько ты за Рашида хочешь?

Гамзаев сдерживался с огромным трудом. Ему стоило невероятных усилий воли не отвечать на оскорбления и не вешать трубку. Но он хотел узнать что-нибудь про сына и поэтому держал себя в руках. Но неизвестный по-прежнему не обращал внимания на его вопросы:

– Так вот, козел, слушай, что я тебе скажу. Зря ты меня не послушался и сам отсюда не отвалил. Скоро и тебе, и всем остальным черномазым в этом городе конец настанет. Очень скоро, это я тебе обещаю. Что посеял, то и пожнешь, урод. Сука ты, и отец твой такой же сукой был, и дед и все остальные родственники. Трусливые черножопые недоноски. Запомни хорошенько, сволочь: что посеял, то очень скоро пожнешь!

– Я до тебя доберусь, сука! – хрипло каркнул в трубку Гамзаев, со всех сил надавил на кнопку выключения и швырнул мобильник на стол.

Расул сделал глубокий вдох и несколько секунд сидел неподвижно, стараясь унять бушевавшую в нем ярость. Немного успокоившись, он тщательно вспомнил весь разговор и понял главное: говорить о Рашиде эта сука явно не желала, только нагнетала напряжение.

Интересно, что этот скот имел в виду, говоря, что скоро он пожнет то, что посеял? Просто запугивал или подразумевал что-то конкретное? Ладно, подождем. Вечером приезжает родня – может, чем помогут. А пока нужно хоть несколько часов поспать, а то скоро он на ногах стоять не будет.

Гамзаев встал и медленно пошел к выходу из кабинета, собираясь дойти до комнаты отдыха, где были несколько диванов. На ходу он почувствовал, что его сильно шатает, и понял, что решение немного поспать – очень своевременное, иначе силы скоро просто кончатся.

Спустя несколько часов к одному из центровых кабаков Магадана подкатила кавалькада роскошных тачек. Кабак назывался «Месопотамия» и был излюбленным местом отдыха ингушей – таким же, как «Золотой теленок» для спортсменов. Но сейчас ингушам было не до веселья, и кабак был забронирован для другой цели.

Сегодня здесь встречались лидеры магаданского синдиката «Ингушзолото» и их родственники из Назрани, самые уважаемые старики. Предполагаемыми темами обсуждения должны были стать война со спортсменами и похищение сына Расула Гамзаева. Кроме того, лидеры магаданской группировки хотели обсудить с родственниками возможности расширения канала, по которому золото из Магадана через Назрань шло в Турцию.

Ехавшая первой машина остановилась, из нее выскочили несколько молодых ингушей и со всем возможным уважением распахнули переднюю дверцу, из которой с помощью одного из парней медленно вышел невысокий старик. Это был глава всего ингушского клана Гамзаевых – человек, которому по идее подчинялся и Расул Гамзаев – его дядя Наиль Зелимбекович Гамзаев, отец Зелимхана.

Старик важно двинулся ко входу в ресторан, сопровождаемый молодыми телохранителями. Из остальных машин тоже стали выходить люди. Народу было очень много, встреча была важной и в ней участвовало больше десятка самых влиятельных ингушей из Назрани и все местные лидеры «Ингушзолота». И это не считая прислуги и охраны, которые тоже были по большей части членами группировок и родственниками собравшихся.

Один за другим, по старшинству, ингуши прошли в зал и расселись за роскошно накрытым столом. Поваров ресторана еще со вчерашнего вечера предупредили, что жрачка должна быть классной, но без спиртного и свинины – мусульмане все-таки.

Наиль Зелимбекович сел во главе стола. Старик недовольно хмурился, ему не нравились все эти шумные застолья, не за этим он сюда приехал. Дело нужно делать не за едой, эту дурацкую манеру они переняли от русских.

За столом сидели все те, кому по рангу было положено участвовать в переговорах, все остальные находились на некотором удалении, исполняя в основном функции охранников.

Наконец все расселись, и Расул Гамзаев на правах хозяина встал и раскрыл рот, явно собираясь сказать приветственную речь. Но тут от входа в ресторан послышался какой-то шум. Крики, топот... Все сидевшие за столом повернулись к двери, изо всех углов появились насупленные охранники с оружием на изготовку, в воздухе повисло напряжение.

Дверь ресторана распахнулась, в нее вломился здоровенный мужик в камуфляже и черной маске с автоматом в руках.

– Всем лечь рожами на пол! – громко заорал он, направляя оружие на ингушей. – Спецоперация МВД!

Из-за спины у камуфлированного показались еще несколько таких же фигур и понеслись по залу.

– Всем лежать! Оружие на пол, это милиция!

– Всем на пол, не поняли, что ли, уроды?!

В зал с шумом врывались все новые и новые камуфляжники, из-за дверей послышался чей-то крик.

– На пол! На пол, я сказал! – Камуфляжник повалил одного из охранников подсечкой и наступил ему на спину высоким ботинком.

– Лежать, сука!

То же самое происходило по всему залу. Камуфляжники разоружали охрану, а ингуши на несколько секунд растерялись. Сопротивляться ментам было глупо. Вот один послушно бросил оружие и закинул руки за голову, вот второй попытался отойти, но получил прикладом в грудь и согнулся...

С момента, когда в зале появился первый камуфляжник, прошло едва ли больше двух-трех секунд. Гости начали с гомоном вставать из-за стола, слышались возмущенные крики, никто ничего не понимал. В общем, картина обычная для ментовских «зачисток». Но на этот раз операция пошла не по типовому сценарию. И виной тому был Расул Гамзаев. Скорее даже не столько он, сколько телефонный разговор, который состоялся у него неизвестно с кем несколько часов назад.

В голове Расула Гамзаева, едва он увидел ворвавшихся в зал камуфляжников в масках, мелькнула мысль: «Вот оно! Что посеял, то и пожнешь! Это медведевские спортсмены. Работают под ментов, хотят отомстить за своих, всех нас по беспределу перемочить! Точно! Вот он что имел в виду, когда звонил! Да они же нас сейчас всех положат на пол и перемочат!»

Гамзаев выхватил пистолет и закричал:

– Это не менты!! Это спортсмены!! Огонь! Мочите их! – и выстрелил в стоявшего у двери камуфляжника.

После этого в зале ресторана разверзся ад кромешный.

Охранников-ингушей было больше, но они были вооружены в основном пистолетами, а у камуфлированных были автоматы и бронежилеты. Правда, сначала ингуши все-таки начали одерживать верх. Первым же выстрелом Расул Гамзаев снес полчерепа тому, в кого целился, а вторым и третьим вывел из игры еще двоих. Одному он попал в шею, а второму в ключицу; в эту же секунду упало и еще несколько камуфлированных, сраженных пистолетными выстрелами. Но ответ не заставил себя долго ждать.

В руках камуфляжников загрохотали автоматы; ингуши бросились в разные стороны, стараясь укрыться, отстреливаясь на ходу и падая. Несколько стариков из Назрани так и не успели встать из-за стола – их всех скосил длинной очередью один из камуфляжников. Другой двумя короткими очередями срезал двух охранников, но и сам упал, отброшенный выстрелом третьего. Первая пуля попала в бронежилет, но вторая угодила в лоб, и для этого камуфляжника бой кончился.

– Мочи их! – еще раз крикнул Гамзаев, прячась за косяком двери, ведущей на кухню.

По полу у него под ногами только что прошла автоматная очередь. Он ответил двумя выстрелами, увидел, что один из противников упал, успел мимолетно обрадоваться. Перестрелка в зале была в самом разгаре, ингуши терпели большие потери. Сказывалось преимущество в вооружении противника.

Тут со стороны кухни послышался топот. Расул оглянулся и с радостью увидел целую толпу соплеменников с автоматами. Это были те, кто охранял верхние этажи и черный ход, они спустились по задней лестнице.

– Там спортсмены! Мочите их! – скомандовал Гамзаев, взмахнув пистолетом.

Ингуши послушались. Двое, высунувшись из двери, автоматным огнем заставили противников спрятаться, а остальные под их прикрытием рванулись вперед. Трое упали на пол, но остальные завернули за угол, и оттуда послышалась пальба.

Расул распрямился. Ему показалось, что все кончено, что теперь нужно думать только о том, как отделаться от настоящих ментов, но тут из дверей хлынула новая толпа камуфляжников – человек десять, не меньше.

«Откуда их столько?! – мельком подумал Гамзаев, нажимая курок. – Ведь мы же почти всех перебили!».

В этот момент с другой стороны в зал ворвалась еще одна большая группа, все в бронежилетах и шлемах-сферах, и Гамзаев неожиданно понял. Это не спортсмены! Это и в самом деле менты, его купили на тот телефонный звонок!

Он коротко и яростно взвыл и кинулся бежать по коридору, моментально поняв, чем все это кончится. Какое-то время ингуши еще посопротивляются, но долго это не продлится. Открытый бой с силовыми органами – дело заведомо бесполезное. Сейчас где-то уже воют сирены, срываются с места отряды ОМОНа, СОБРа и РУБОПа, против них не повоюешь. Группировке конец: тех, кого сейчас не перебьют, законопатят на нары лет на двадцать. Нужно спасаться, пока основные силы ментов еще отвлечены на сопротивляющихся!

Сзади послышался громкий топот. Гамзаев обернулся и выстрелил в появившегося из-за угла спецназовца, но, кажется, промахнулся. Тот ловко проскочил коридор и скрылся за противоположным углом, из-за которого тут же прогрохотала автоматная очередь.

– Эй, сюда! Здесь еще один!

Гамзаев стоял, вжавшись в стену. Бежать было опасно. До поворота шагов пять, спецназовец успеет его срезать. Но и стоять нельзя, сейчас к нему подоспеет подкрепление! Нужно прорываться!

Он резким движением оторвался от стены и метнулся к повороту, наугад стреляя себе за спину. Прогрохотала очередь и что-то горячее толкнуло его в плечо, швырнуло на пол. Но топота сзади не было – видимо, он его тоже зацепил!

Гамзаев вскочил. Боли он пока не чувствовал и снова бросился бежать к черному ходу через опустевшую кухню. Подлетев к последнему коридору, он остановился. Нет, через дверь нельзя, ее наверняка караулят. Но есть и другой выход! Есть же окно, прикрытое со стороны черного хода толстой трубой от древнего кондиционера! А там совсем рядом стоят тачки!

Гамзаев вытащил ключи от своего джипа и приготовился. Шанс небольшой, но все же он есть и нужно постараться его использовать. Он метнулся к окну, распахнул его и, стараясь не думать о том, что еще в воздухе его может встретить автоматная очередь, выпрыгнул на улицу. Приземлился он удачно, на ноги, и немедленно выпустил три последних патрона в стоявших у черного хода двоих спецназовцев. Те метнулись за угол и тем самым позволили Гамзаеву выиграть несколько драгоценных секунд.

Он кинулся к машинам, услышал около уха мерзкий свист пули, но не обратил на нее внимания, распахнул дверцу своего джипа, крутанул ключ в замке зажигания и рванул с места. Когда он покупал эту машину, то половину бабок отдал именно за то, чтобы можно было мгновенно стартовать.

Сзади послышались выстрелы, но джип был бронированный, и несколько пуль только бессильно пробарабанили по его корпусу. Расул промчался до конца улицы и скрылся за углом.

Менты кинулись к своим машинам, но было уже поздно – из виду они Гамзаева потеряли, теперь все зависело от того, насколько хорошо он умеет прятаться, и есть ли у него свои тайные норы. Впрочем, остался ли в живых глава «Ингушзолота», было уже не слишком важно. Главное – синдикат полностью разгромлен, больше половины его бойцов перебиты, а почти все остальные теперь с гарантией попадали за решетку. И не только те ингуши, что жили в Магадане, но и большая часть тех, на кого они опирались в Назрани.

Одним словом, на «Ингушзолоте», как и на спортсменах, можно было ставить крест. Теперь у нового синдиката, возглавляемого Вороном и генералом Коробовым, просто не осталось конкурентов.

Вертолет медленно опускался на небольшую ровную площадку у подножия скалы. Пилот смотрел на приближавшийся пятачок земли, стараясь как можно лучше выровнять машину. Место для посадки было довольно плохое, но спасибо, что хоть такое нашел. Еще несколько минут, и горючее бы совсем кончилось.

Пилоту почти удалось посадить машину. До земли оставалось уже всего лишь метров пятнадцать, но в этот момент налетевший порыв ветра качнул вертолет. Пилот попытался справиться с управлением и почти справился, но, к несчастью, чтобы попасть на нужный пятачок, ему приходилось сажать машину впритирку к скале.

Одна из лопастей вертолета зацепилась за край скалы.

Раздался скрежет, винт остановился, еще несколько раз провернулся вхолостую, но он уже не мог удерживать машину в воздухе, и вертушка стала неуклюже, носом вниз, падать на камень с высоты пятнадцати метров.

– Держитесь! – успел крикнуть пилот пассажирам, прежде чем вертолет с хрустом врезался в землю.

Благодаря этому крику Колыма успел крепче вцепиться в торчавшую из стены ручку, но почувствовал, что не удержится. Пол ушел у него из-под ног, а в следующую секунду что-то твердое врезалось в затылок, и сознание погасло.

Коля Колыма открыл глаза. Что-то сильно давило на грудь, мешая дышать, а голова болела, как на утро после хорошей пьянки. Он попытался пошевелиться и почувствовал, что руки и ноги его слушаются, но что-то тяжелое сковывает движения.

Коля уперся рукой в лежащий на нем предмет, спихнул его с груди, сел и огляделся. Он сидел на внутренней стороне борта вертолета, которая теперь стала полом. Рядом с ним лежали пустое инвалидное кресло и куча вещей, незакрепленных в кабине и потому свалившихся в этот угол.

Колыма ощупал затылок. На нем была огромная шишка, но череп, кажется, был цел.

– Кажись, живой, – пробормотал блатной и привстал, осматриваясь. Так, кажется, вертолет лежит на боку. А что с пилотом?

Согнувшись в три погибели, Колыма заглянул в кабину пилота и сразу понял, что с ним все кончено. Как раз на кабину пришлась основная сила удара вертолета об землю, пилот лежал в своем кресле, неестественно запрокинув голову и открыв глаза. Изо рта у него сочилась тонкая струйка крови.

– Дядя Коля, – послышался сзади жалобный голос. – Дядя Коля, вы живы?

Колыма обернулся и увидел, что куча тряпья в углу шевелится, вот из-под какого-то куска брезента показалась рука... Ага, значит, мальчишка жив.

– Живой я, живой, – отозвался он, подбираясь к мальчику. – Погодь, сейчас помогу тебе выбраться.

Он потянул на себя какое-то тряпье, завалившее мальчика сверху, но тут тот жалобно вскрикнул.

– Что такое? – Колыма застыл.

– Рука... Больно...

Колыма стал распутывать тряпье осторожнее. Вот показалась голова мальчика, плечи...

– Показывай, где болит, – скомандовал блатной, отбрасывая последние тряпки.

– Рука... – тихо сказал Рашид. – Левая.

Колыма переполз чуть в сторону, чтобы ему было удобнее осмотреть левую руку пацана.

– Эх ты, – присвистнул блатной, увидев неестественно вывернутый локоть и рваную рану на плече, из которой текла темная кровь. – Так, погодь... – Блатной схватил какую-то тряпку, быстро разобрал ее на полосы и сноровисто перевязал мальчика.

Тот стонал сквозь стиснутые зубы, но больше не плакал.

– Все, – сказал блатной, закончив перевязку, – больше я тут ничего не сделаю, врач нужен. Эх, только бы перелом не смещенный, а то заражение крови может начаться.

Мальчик ничего не ответил. Ему было очень больно, и он изо всех сил старался не заплакать.

Блатной несколько секунд сидел молча, потом похлопал мальчика по здоровому плечу.

– Так, подожди тут немного, я попробую вылезти и посмотреть, куда мы попали.

Мальчик кивнул, и Коля начал искать выход. Вертолет лежал на боку, придавливая всем своим весом одну дверцу, но вторая была свободна. Колыма легко открыл ее и, подтянувшись на руках, вылез из разбитой машины.

Кругом были скалы и заснеженные вершины. Судя по всему, они приземлились довольно высоко в горах, вокруг не было видно никаких следов человека.

Колыма спрыгнул с вертолета и подошел к обрыву. Ага...

Что-то все-таки есть. Какие-то огоньки виднеются. Не иначе поселок. Интересно, далеко до него? Колыма еще раз внимательно посмотрел на горящие внизу огни и решил, что до поселка километров пять. Вроде и не очень далеко, но по горам, не зная дороги... К тому же в такой холод. Колыма поежился. Здесь, в горах, было очень холодно, он мерз, несмотря на теплый бушлат.

Коля снова вернулся к вертолету, но залезать внутрь пока не спешил. Ему было нужно принять важное решение. Выбор был прост: или золото, или ребенок. В том, что он сам сможет добраться до поселка, Колыма не сомневался. Руки-ноги целы – кажется, удалось отделаться одними царапинами. Но ведь здесь не только он. Здесь еще центнер золота и раненый мальчик-инвалид.

Дотащить до поселка и то и другое он не сможет, хоть застрелись. Еще неизвестно, сколько он будет дорогу по горам искать, а ведь уже темнеет. Оставлять золото здесь опасно. Местные жители наверняка заметили падавший вертолет, и если они, придя сюда, найдут никем не охраняемый центнер «рыжья», то с ним можно будет распрощаться, местные почти все из числа ранее судимых. А золото ему нужно, чтобы рассчитаться с Батей.

Колыма стиснул зубы. Конечно, он отвечает за «рыжье», смотрящему он давал слово пацана. Но если забрать с собой золото – даже не все, все ему не упереть, в лучшем случае – половину, – то Рашид наверняка замерзнет. Он и так еле держится, к тому же перелом, может начаться заражение крови.

В общем, если он не потащит пацана с собой, а оставит его здесь, то тому конец. Колыма совершенно четко и ясно осознал это «или-или». Или он забирает пацана с собой, или того ждет смерть. Лучше уж тогда сразу пристрелить, чтобы не мучился.

Что же делать? Он несколько секунд стоял в мучительном раздумье.

– Дядя Коля! – раздался жалобный голос из вертолета. – Дядя Коля, где вы?

Услышав этот жалобный мальчишечий голос, Колыма понял, что не сможет бросить пацана здесь. В конце концов, разве виноват несчастный инвалид в том, что его отец подонок и из-за него его втянули в эту игру? Он его вытащит.

А золото... Что ж, золото можно спрятать. Колыма решительно кивнул своим мыслям и одним прыжком оказался в вертолете.

– Здесь я, здесь, не бойся, – успокаивающе сказал он мальчику. – Тут поселок есть поблизости, сейчас я кое-какие дела закончу и двинемся с тобой.

– Дядя Коля, мне холодно.

– Погоди, сейчас я тебе бушлат дам, где-то тут валялся...

Колыма накрыл Рашида здоровенным бушлатом и стал открывать дверь в грузовой отсек, где лежало золото. Предстояло еще найти подходящий тайник.

Следующий час Колыма был очень занят. Торопясь успеть, пока еще не совсем стемнело, он обыскал всю округу и нашел подходящее место: находившийся метрах в трехстах от места падения вертолета ледник. Там, под несколькими здоровенными валунами, было свободное место – как раз достаточное для того, чтобы спрятать золото. За четыре ходки блатной перетаскал к тайнику все «рыжье», спрятал его и завалил сверху еще несколькими небольшими валунами. Со стороны место казалось совершенно нетронутым, а следов на каменной скале не осталось. Колыма еще несколько минут ходил вокруг тайника, запоминая место, а потом вернулся к вертолету.

– Рашид, – позвал он.

– Да, дядя Коля, – отозвался мальчик.

– Все, сейчас пойдем. Если я тебя снизу подсажу, сможешь на руках подтянуться?

– Нет, дядя Коля. У меня левая совсем не работает и очень болит.

– Ладно, сейчас что-нибудь придумаю.

Колыма снова забрался на борт вертолета, спрыгнул внутрь и достал из кармана кусок веревки, примерно пятиметровой длины.

– Подними руки, – скомандовал блатной.

Рашид послушно поднял руки, Колыма обвязал его одним концом веревки вокруг пояса и снова вылез из вертолета, таща за собой второй конец.

– Возьмись здоровой рукой за веревку и терпи, если будет больно, – сказал блатной и потянул за свой конец.

Рашид вскрикнул, но через несколько секунд все было кончено – Колыма вытащил мальчика из вертолета.

– Так, а теперь нужно привязать тебя к моей спине, – сказал Колыма, спустив Рашида на землю. – Чтобы я, когда пойду, не думал о том, что ты свалишься. Давай так: этот конец сюда, этот сюда, здесь закрепим...

Через несколько минут мальчик был надежно привязан к спине блатного и держался здоровой рукой за его шею.

– Ну, двинулись, – сказал Колыма и сделал первый шаг по направлению к огням далекого поселка.

Затерявшийся в горах поселок назывался гордо – Светлый Путь. Название, разумеется, сохранилось еще с советских времен. Когда по стране пошла волна переименований, до него просто не дошли руки. Да и не было у поселка никакого другого исторического имени, построили его уже при большевиках.

Основную часть населения Светлого Пути составляли бывшие зэки, которым не к кому было податься на материк. Власти в поселке как таковой не было. Участковый заезжал раз в полгода, и мужики жили как умели, то есть влачили жалкое существование. Правда, все-таки кое-какая цивилизации здесь все же была: электричество, медпункт и даже один государственный магазин.

В стоявшей в центре поселка хавере местного типа «шанхай» горел свет. За самодельным столом, уставленным «фунфыриками» из-под одеколона и бутылками из-под технических спиртосодержащих жидкостей, сидели несколько пьяных мужиков бичевского вида.

Застолье было в самом разгаре.

– Слышь, Кривой, а что, в натуре вертолет падал? Или свистит Червонец? – спросил здоровенный рыжий мужик с грязной бородой у своего соседа.

Сосед, невзрачный мужичонка с грязной повязкой на левом глазу, одетый в драную телогрейку, уже с трудом связывал слова в осмысленные предложения:

– Ик... В натуре, Рыжий, не сомневайся. Я сам видел. Какая-то зеленая вертушка долбанулась над горами.

– И я видел, – поддержал одноглазого третий мужик, высокий и костлявый. – Точно долбанулась.

– Как думаешь, выжил кто-нибудь?

– Нет, Рыжий, – замотал головой костлявый. – Они прямо на скалы грохнулись. Какое там – всем каюк.

– А место сможешь показать? – спросил рыжий бородач.

– Утром смогу, чего ж не смочь, – отозвался костлявый. – А что, Рыжий, хочешь посмотреть, нет ли там чего полезного?

– Ну да, – решительно кивнул бородач, наливая себе в грязный стакан какой-то мутной жидкости из одной из стоявших на столе бутылок. – Не знаю, кто там гробанулся, но им шмотки теперь все равно без надобности. А нам пригодятся.

– Тогда надо пораньше утром сгонять, – подал голос еще один мужик, до сих пор молчавший. – А то прилетят спасатели, прогонят.

– Вот как встанем, так сразу и пойдем, – сказал рыжий.

– Да что мы... ик... что мы там найдем? – с трудом ворочая языком, сказал одноглазый. – Да и западло мертвых обирать.

– Западло тебе, так и не обирай, не заставляем, – хмыкнул бородач. – А найти-то что-нибудь найдем. Одежду какую-нибудь.

– Правильно, – кивнул костлявый. – А может, и не только одежду. Может, там и еще что полезное найдется.

В дальнем темном углу хаверы послышался шорох. Там на топчане лежал накрытый каким-то грязным тряпьем старик. Он не спал, слушал. Только что повернулся на другой бок и приподнялся на локте, чтобы было лучше слышно.

– А если найдем чего... – начал костлявый мужик, но договорить не успел.

– Тихо! – бородач поднял руку и прислушался. – Слышите?

За порогом дома и правда послышался какой-то шум, топот, а через секунду дверь хаверы распахнулась.

На пороге стоял невысокий сухопарый мужик, за спиной которого виднелось чье-то бледное лицо. Мужик тяжело шагнул вперед, и все находившиеся в комнате увидели, что он тащит на спине черноволосого мальчика, который сейчас явно был без сознания.

– Здравствуйте, люди, – хрипло сказал мужик. – Здесь где-нибудь врач есть?

Несколько секунд все сидевшие за столом молчали. Потом рыжий бородатый мужик встал. Он оказался высоким и плечистым, макушкой чуть ли не доставал до низкого потолка хибары.

– А ты кто такой вообще? И откуда?

– Коля меня зовут. Слушай, врач срочно нужен. Пацану плохо совсем, у него рука сломана, мы с вертолетом в горах упали.

– Значит, Коля, – сказал бородач, не обращая внимания на слова Колымы. – А скажи мне, Коля, что у тебя в карманах? И лучше честно скажи, мы проверим.

Костлявый и еще один мужик придвинулись поближе к рыжему, который явно был здесь старшим. Костлявый запустил руку в карман.

Глаза Колымы яростно сверкнули, он молниеносным движением выхватил из кармана бушлата пистолет и выстрелил в потолок.

В замкнутом пространстве выстрел прозвучал особенно громко, с потолка посыпалась древесная труха. Взгляды мужиков сразу стали уважительными. Костлявый осторожно вытащил из кармана пустую руку, а бородач сделал маленький шаг назад, бормоча:

– Тише, тише, мы ж не знали, что ты крутой, спокойно...

Колыма опустил пистолет и уже совершенно другим голосом резко сказал:

– Помогите мне пацана снять. Ну! Быстро!

Один из мужиков вскочил из-за стола, подбежал к Колыме и попытался снять у него со спины мальчика.

– Он привязан, осторожнее.

Через минуту мальчик был отвязан и лежал на одной из кроватей.

– Врач у вас тут есть? – снова спросил Колыма, шагая к столу.

И тут краем глаза он увидел, что в темном углу с какого-то топчана встает еще одна темная фигура. Он поднял на нее глаза и неожиданно застыл, словно увидел привидение. Из угла навстречу ему на свет вышел Батя.

Смотрящий выглядел ужасно. Он был одет в жуткие лохмотья, все лицо было в синяках и полузаживших рубцах, но не узнать его было невозможно.

– Батя... – изумленно сказал Колыма, сам еще не веря своим глазам.

– Здравствуй, Коля. Вот и свиделись, – негромко сказал смотрящий.

– Как ты здесь... – Колыма не договорил.

– Судьба. Да ты не напрягайся, Колян, я все знаю.

– Что знаешь? – Колыма был готов к самому худшему.

– Что это Ворон, гондон, все замутил. Говорю же: я все знаю! Со мной, знаешь, что произошло?

Колыма помотал головой.

– Ворон меня после откидки встречал, а потом отвез от зоны на какую-то заброшенную дорогу и чем-то по башке дал. Я сам виноват, конечно, проглядел эту суку, доверился ему. Но он тоже не все рассчитал. Он меня раздел и на дороге связанного бросил; думал, я замерзну или волки меня сожрут. Но я камнем веревки перетер и пополз по трассе. Жив чудом остался, но теперь этой суке несдобровать. Он захотел мое место занять, но я ему другое место определю – какое таким, как он, и положено. А с тобой что было?

– Давай отойдем, – сказал Колыма, кивая на стоявших вокруг мужиков, которые в изумленном молчании слушали их разговор.

Блатные отошли в угол, сели на тот самый топчан, на котором лежал смотрящий, и Колыма быстро рассказал Бате о наезде на свою хату.

– Этот парень в камуфле перед смертью фамилию Ворона назвал, – закончил свой рассказ Колыма. – Но предъявить я никак не мог. Во-первых, некому, а во-вторых, все же знают, что Ворон – твоя правая рука. Если бы я ему предъявил, то предъява автоматически на тебя, пахан, переводилась. Ты же ему как себе доверял.

– Не напоминай, Коля, – скрипнув зубами, ответил смотрящий. – Правда ведь, доверял этой суке, надо же было так лохануться. Не иначе совсем на старости лет разучился в людях разбираться. Ну да ничего, мы с ним еще посчитаемся. Кстати, Колян, а что это за пацан с тобой?

– О, пахан, хорошо, что ты мне о нем напомнил. Эй, люди! – Колыма обратился к снова севшим за стол мужикам, явно решившим, что неожиданный пришелец и его знакомый – не их ума дело. – Врача сюда приведите!

– Да нет у нас тут врача. Только фельдшер в медпункте.

– Тогда давайте за фельдшером сгоняйте! Ну, быстро! – Колыма сунул руку в карман, и один из бичей тут же вылез из-за стола и вышел из хаверы.

– Что за пацан-то, Коля? – снова спросил Батя.

– Это сын Расула Гамзаева. Его Медведь похитил, но я его завалил.

– Ни фига себе новости! Рассказывай, – потребовал смотрящий.

Колыма скупо рассказал пахану о произошедшем на прииске и о том, что он узнал от мальчика.

– Ясно, – сказал Батя, когда рассказ Колымы был окончен. – И что ты с ним делать собираешься?

– Сначала вылечить надо, а потом отцу верну. Не выкуп же за него брать – западло.

– Ты что, Колян! Ты забыл, что ли, кто его папа?

– Но пацан-то в чем виноват? Да и пацан хороший.

– Ну, оно так, конечно, – нехотя согласился смотрящий.

Тут дверь хаверы открылась, и в нее вошел уходивший бич, а следом за ним фельдшер в бушлате поверх грязного белого халата. Осмотрев мальчика, он сказал:

– Его надо в медпункт везти. А еще лучше в город, в больницу.

– Машина есть? – спросил Колыма.

– Есть. Давай сначала в медпункт – там, кстати, и телефон есть, разберемся, что дальше делать.

Колыма обменялся на прощанье несколькими словами с Батей и вслед за бережно несущим мальчика фельдшером вышел в темноту.

Расул Гамзаев сидел на кровати и, морщась, перевязывал себе плечо. Получалось плохо, но обращаться в больницу с огнестрельным ранением сейчас было никак нельзя. Нужно было затаиться, отсидеться, потом выяснить, кто из родственников остался в живых и на свободе, и попытаться спасти все, что можно спасти. Он уже звонил в офис и выяснил, что практически все уцелевшие ингуши объявлены в розыск, но сама фирма уцелела. Сработали прихваты в силовых органах и в мэрии.

Гамзаев в который раз мысленно похвалил себя за то, что в его фирме были люди, не занятые криминальной золотодобычей, а завязанные на вполне честный бизнес. Именно эти люди сейчас остались на свободе и прилагали титанические усилия, чтобы вытащить фирму. Как раз своему заму, возглавлявшему эту работу, он недавно и звонил.

Гамзаев неосторожно пошевелился и сморщился от резкой боли в плече. Пуля прошла сквозь мышцу навылет, не задев кости, и для жизни рана опасности не представляла, но болела зверски.

Не представляла опасности для жизни и вторая рана, с перевязкой которой Гамзаев уже закончил, – касательная в голову. Эта пуля зацепила его, когда он уже садился в джип, сорвала клок кожи с черепа и, кажется, устроила ему небольшое сотрясение мозга.

«Ничего, выкарабкаюсь, – подумал Гамзаев, кое-как закрепляя на ране бинт. – Вызвать бы сейчас сюда пару бойцов из уцелевших, чтобы хоть перевязку сделать помогли. Хотя нет, нельзя, опасно. Лучше уж самому».

Гамзаев прекрасно понимал, что за бойцами могут проследить, а пока уже нанятые фирмой адвокаты не сделают свое дело, ему нельзя попадаться в руки властей. Нужно продержаться на нелегальном положении еще хотя бы пару дней, а потом можно будет объявляться и браться за привычные дела – подкуп ментов, кого-нибудь из прокуратуры, если понадобится, то и судьи... Да и из городской управы не помешает кое-кому напомнить о старых долгах. В общем, выкарабкаться будет вполне реально. Конечно, удар они получили серьезный, но если постараться, то «Ингушзолото» сумеет оправиться.

Гамзаев встал с кровати, собираясь положить на место остатки бинта, и в этот момент раздался звонок сотового. «Может, с фирмы новости какие? – подумал Гамзаев, поднося телефон к уху. – Кто мне сейчас еще может звонить?»

– Да? Я слушаю.

– Это Расул Гамзаев? – спросил незнакомый мужской голос.

– А кто говорит? – осторожно спросил ингуш. – И откуда у вас номер моего сотового?

– Говорит с тобой Коля Колыма. Знаешь такого? А номер мне твой сын дал, он сейчас у меня.

– У тебя?! Да ты... – яростно начал Гамзаев.

– Погоди, – решительно перебил его Колыма. – Лишнего не скажи, мы не спортсмены, у нас за базар отвечать принято. Не я его похитил.

– А как он тогда к тебе попал?!

– Сейчас все узнаешь. Я ему трубку дам, он сам с тобой поговорит и все расскажет.

Гамзаев недоверчиво молчал. Он не мог понять, как Рашид попал к Колыме, если тот его не похищал? Но если похищал, то зачем врать и тут же обещать дать поговорить с сыном? Ведь Рашид же ему все расскажет! Значит, и правда не похищал. Но откуда тогда...

Размышления Гамзаева были прерваны слабым детским голосом, послышавшимся в трубке:

– Папа...

– Рашид?! Как ты? Ты в порядке? Где ты?

– Я не знаю, папа. – Мальчик явно отвечал на последний вопрос. – Я в каком-то поселке.

– С тобой все нормально? – Гамзаев немного успокоился и говорил почти спокойно.

Судя по голосу, с Рашидом все более-менее в порядке, а это главное.

– У меня рука сломана.

– Как?! Кто это сделал?

– Мы летели в вертолете и упали.

– Рашид. – Гамзаев с трудом заставил себя говорить спокойно. – Расскажи все по порядку. Кто тебя похитил и что было дальше?

Гамзаев боялся, что Колыма не позволит мальчику говорить, но это оказалось не так.

– Меня похитили какие-то люди, старшего они Медведем называли, – сказал мальчик. – Потом они меня посадили в вертолет и куда-то повезли. Мы много раз садились, они смеялись, говорили, что забрали твое золото, смеялись надо мной. А потом мы сели, дядя Коля их всех убил, а потом в вертолете кончилось горючее, и мы упали. Тогда я как раз сломал руку. Но дядя Коля меня донес до поселка, сейчас мы в медпункте.

Мальчик говорил сбивчиво, беспорядочно перескакивая с одного на другое, но основную суть его слов Гамзаев ухватил.

– Как ты себя сейчас чувствуешь?

– Нормально, папа. Рука почти не болит, мне какой-то укол сделали. Папа, дядя Коля хочет с тобой поговорить, я отдам ему трубку?

– Отдавай, – сказал Гамзаев, лихорадочно переваривая полученную информацию.

Он уже знал о том, что вертолет со спортсменами сделал серию налетов на его прииски. Об этом ему сообщили буквально за несколько минут до начала той злополучной встречи с родственниками. Значит, раз блатной перебил спортсменов, то выходит, что он прятался на одном из приисков. Да к тому же подконтрольном «Ингушзолоту»! Ловко, ничего не скажешь! Рашид, выходит, к нему попал случайно, и, судя по всему, ничего плохого Колыма ему пока не сделал. Ну что ж, все складывается не так уж плохо.

– Это Колыма, – послышалось в трубке. – Ну что, веришь теперь, что не я пацана украл?

– Верю. Что же ты, выходит, на моем прииске прятался?

– Выходит, что так. Слушай, я вот еще о чем сказать хотел. Медведь со своими спортсменами на твоих приисках центнер «рыжья» насобирал. Я Медведя замочил, так что теперь по всем раскладам выходит, что «рыжье» мое. Согласен?

Гамзаев рад был бы не согласиться, но блатной был прав. А учитывая то, что у него в руках был Рашид, пытаться его кинуть было нельзя.

– Согласен. Ты его у Медведя забрал, оно сейчас у тебя, пусть у тебя и остается. Я тебе из-за него предъявлять не буду.

В трубке раздался какой-то шум и снова послышался голос мальчика:

– Папа, он меня спас! Я ему обещал, что ты его отблагодаришь! Дай ему, что он просит!

Голос отдалился, и Гамзаев услышал в трубке:

– Э, пацан, ну зачем же трубку-то вырывать! Скажи, я тебе так дам.

– Простите, дядя Коля.

Гамзаев хмыкнул. Надо же: «дядя Коля»! Похоже, Рашид успел подружиться с этим блатарем.

– Алло? Расул, слышишь меня? – снова послышался голос Колымы.

– Слышу. Слушай, Коля, давай договоримся, когда и где ты мне сына вернешь, – Гамзаев говорил спокойным голосом, но внутри у него все замерло, когда он произносил эти слова. Ведь ничто не мешало блатному зарядить какие-нибудь дополнительные условия.

– Давай завтра утром, – спокойно ответил Колыма. – Пацан как раз оклемается маленько. Короче, знаешь, где недостроенный рыбоперерабатывающий комбинат? Ну, на побережье, от Магадана километров десять?

– Понял. Знаю, – отозвался Гамзаев.

– Давай около него, завтра в десять утра. Там как раз место пустынное, никто нам не помешает. Приезжай и забирай сына.

– Спасибо, – коротко ответил Гамзаев. – Приеду.

– Ну, бывай, – попрощался блатной, и в трубке послышались короткие гудки.

– Уже немного осталось, пахан, скоро придем, – сказал Коля Колыма, оглянувшись на шедшего за ним Батю.

– Да не волнуйся, Колян, я все-таки не фарфоровый, дойду. – Смотрящий и правда выглядел значительно лучше, чем во время их с Колымой неожиданной встречи. Теперь вместо грязного и изодранного тряпья он был одет в потрепанный, но целый и чистый бушлат и теплые стеганые штаны. Правда, дышал Батя тяжело. Все-таки в его возрасте прогулка по горам была уже не удовольствием, а тяжелой нагрузкой.

– Мало ли... Тебе здорово досталось за последнее время.

– Ничего, Колян, раз уж я на той дороге жив остался, где меня Ворон бросил, значит, рано меня еще хоронить.

– Да я понимаю, пахан: так, на всякий случай, спросил.

Смотрящий кивнул. Хоть он и не подавал виду, но на самом деле уже и правда здорово устал и ему было приятно, что Колыма о нем побеспокоился. Некоторое время они шли молча, а потом Коля остановился и показал на появившуюся из-за поворота тропинки скалу:

– Вон, за ней вертолет лежит, а оттуда уже до ледника совсем близко.

Смотрящий кивнул. Они подошли к скале, обогнули ее и их взглядам открылся лежащий на боку вертолет.

– Да... Нехило вы приложились, – протянул смотрящий, подходя к вертушке. – Фартовый ты пацан, Коля, что жив остался и с руками-ногами целыми.

– Сам удивляюсь, Батя, – ответил Колыма, разведя руками.

– Так, ну и куда нам дальше?

– А вон, видишь, камень: на мужика присевшего похож? – Колыма показал рукой на одну из небольших скал. – Ледник за ним. – Коля специально не спешил трогаться с места, давая смотрящему немного передохнуть. Было видно, что подъем сюда дался старику нелегко.

– Ну так пошли, что мы стоим. – Старик первым двинулся к указанному Колымой камню.

Они обошли скалу, прошли еще две сотни метров и Колыма остановился.

– Здесь, – кивнул он на несколько наваленных в кучу камней.

Вдвоем они быстро раскидали камни в стороны, и Колыма в несколько приемов вытащил из открывшегося ледника спрятанные им там мешочки с золотом. Когда все золото легло под ноги, он распрямился и посмотрел смотрящему в глаза.

– Вот, Батя, ты мне свое «рыжье» доверил, я тебе пацановское слово давал, что сохраню, и вот возвращаю. Центнер брал, центнер отдаю, все по-честному.

Сказав это, Колыма полной грудью глубоко вдохнул чистый горный воздух, показавшийся ему необыкновенно вкусным. С его плеч словно гора свалилась. Наконец-то он сделал, что обещал, – вернул смотрящему его «рыжье» и может жить спокойно. С Гамзаевым он договорился, так что отдавать это золото может без проблем, а Батю не должно волновать, где он его взял. Он свое слово сдержал. Главная заповедь соблюдена: пацан сказал – пацан сделал.

Смотрящий явно был тронут благородством Колымы. Разумеется, как всякий истинный блатной, внешне он этого не показал, но Колыма достаточно хорошо знал Батю, чтобы правильно истолковать его чуть дрогнувший голос.

– А все-таки ты должен был Ворону предъявить, – вздохнул смотрящий.

– С Вороном мы еще разберемся, – ответил Колыма. – Главное, что мы с тобой теперь в расчете. Я отвечал за «голдуху», я ее вернул. Все по понятиям.

Смотрящий кивнул:

– Ладно. Теперь помоги мне «рыжье» обратно спрятать, сейчас-то мы его отсюда не заберем. Вот выберемся из этого поселка, разберемся с Вороном, тогда вернемся за ним.

– А насчет Ворона ты уже думал, Батя? – осторожно спросил Колыма, помогая смотрящему свалить золото обратно в ледник и завалить камнями.

– Думал. Я уже знаю, как мы с ним поквитаемся, – с жесткой улыбкой ответил Батя. – В Магадане же сходняк скоро, он там наверняка будет...

Расул Гамзаев сидел на заднем сиденье своего джипа и смотрел на море. Море было неспокойно, над ним дул сильный ветер. Волны ударялись о берег, оставляя на камнях белые клочья пены, и снова откатывались назад.

Было утро, недавно вставшее солнце еще не успело прогреть сырой промозглый воздух, и поэтому Гамзаев мерз, несмотря на теплую кожаную куртку. А впрочем, может быть, озноб был следствием раны, так тоже случается.

– Руслан, прикрой окошко, – приказал Гамзаев своему водителю. – Дует.

Сидевший на водительском месте молодой парень послушно повертел ручку, и окно с его стороны закрылось. Этот парень был одним из немногих уцелевших боевиков ингушской группировки. В день встречи с родней из Назрани он охранял офис, поэтому не пострадал и не попал в розыск.

Вчера вечером Гамзаев еще раз связался со своим оставшимся на свободе замом, выяснил, что дела постепенно налаживаются, и даже решился вызвать себе этого парня. Ехать на встречу с Колей Колымой один Гамзаев опасался. Мало ли... Верный человек никогда не помешает, они же с блатным не договаривались, что он приедет один, значит, все честно.

Гамзаев посмотрел на часы. Было девять тридцать, он приехал сюда за полчаса до назначенного срока, и ждать еще оставалось довольно долго. Гамзаев не любил, когда приходилось кого-то ждать, но в этот раз так не терпелось увидеть сына, что он выехал намного раньше, чем было необходимо.

Сейчас джип Гамзаева стоял на условленном месте, в нескольких десятках метров от недостроенного рыбоперерабатывающего комбината, носом к дороге – так, что любая подъезжающая машина была бы видна как минимум метров за триста.

Он еще раз окинул взглядом недостроенные серые корпуса с темными провалами окон, серое море, прибрежную линию и откинулся на спинку сиденья, прикрыв глаза.

– Расул Ахметович, с вами все в порядке? – встревоженным голосом спросил водитель.

– В порядке, Руслан, в порядке, не беспокойся, – ответил Гамзаев.

Ему просто было трудно ждать, время тянулось, как резиновое. Кстати, пока можно хоть узнать у Руслана, как дела на фирме, до сих пор-то они толком поговорить не успели. Вечером он его вызвал совсем поздно, а с утра были другие дела, после которых они сразу поехали сюда.

– Расскажи, как на фирме дела? Много наших в живых осталось?

– Человек десять, Расул Ахметович, – ответил Руслан. – И еще несколько человек звонили, говорили, что скрываются. А дела на фирме сейчас получше стали. Сначала-то, после той перестрелки в ресторане, менты налетели: наглые, как танки, мы уж думали, что всех заластают. А потом постепенно успокоились, вчера к вечеру вообще вежливые стали – не иначе кто-то им приказал не наглеть особенно.

Гамзаев кивнул. Ну да, наверное, зам успел связаться с их людьми в органах и те сделали, что могли. Молодец.

– Понятно... – протянул Гамзаев.

Руслан был готов рассказать о делах поподробнее, но Гамзаев больше не задавал вопросов. Он молча ждал, иногда поглядывая на часы, а остальное время сидел с закрытыми глазами.

– Расул Ахметович, посмотрите, это не они? – вывел его из этого состояния водитель.

Гамзаев открыл глаза и резким движением подался вперед. Вдалеке виднелась какая-то скромная, серая машина, медленно, но верно приближавшаяся к ним.

– Если повернут, значит, точно они: больше тут никому делать нечего, – сказал водитель.

Но Гамзаев и без того был уверен, что это Колыма. За те полчаса, которые они тут стояли, мимо не проехало ни одной машины, и вот ровно в десять какая-то появляется. Ясное дело, что это блатной.

– Выходим, – скомандовал Гамзаев, распахнул дверцу машины и вышел наружу.

Водитель последовал за ним, и они встали рядом с машиной, глядя на приближавшуюся тачку.

– Расул Ахметович, а если он там не один... – начал Руслан, но Гамзаев оборвал его:

– Слушай, если бы он хотел устроить засаду, нас давным-давно бы из этого завода, – он резко кивнул на недостроенные корпуса, – из автоматов бы порезали. Замолчи пока!

Гамзаев очень волновался, он не мог до конца поверить, что сейчас ему возвратят его сына – самое дорогое, что у него есть в мире. Ведь еще вчера он уже почти потерял на это надежду и жизнь казалась серой, бессмысленной и пустой.

Тем временем скромный серый микроавтобус с одной разбитой фарой подъехал и остановился метрах в двадцати от роскошного джипа Гамзаева. Было видно, что в кабине сидит только один человек. Гамзаев стиснул зубы.

Дверца микроавтобуса открылась, и оттуда выпрыгнул невысокий поджарый мужик. Гамзаев никогда не видел Колю Колыму вживую. Только на фотографиях. Но все равно сразу его узнал.

Колыма приветственно махнул рукой ингушам и пошел к боковой дверце микроавтобуса. Движения его были совершенно спокойными и уверенными, и Гамзаев немного расслабился.

Но где же мальчик? Через секунду он получил ответ на свой вопрос.

Колыма распахнул дверцу автобуса, запрыгнул в него и через несколько секунд вывез оттуда инвалидное кресло, в котором сидел Рашид.

– Папа! – закричал мальчик, взмахнув руками.

Коляска поехала к Гамзаеву. Он бросился навстречу, и на половине дороги между машинами они встретились. Гамзаев рухнул на колени, не обращая внимания на грязь, и обнял сына.

– Рашид! Живой!

– Папа! – По щекам мальчика катились крупные слезы. Рашид плакал и одновременно смеялся от счастья.

Колыма молча стоял позади коляски и смотрел на это трогательное зрелище. Кто бы мог подумать: жестокий, беспринципный и безжалостный Расул Гамзаев, оказывается, способен на такие эмоции.

– Все, сынок, теперь все будет хорошо. Сейчас мы поедем... домой. – Гамзаев запнулся, потому что помнил, что поедут они сейчас не домой, а в его тайную берлогу. Но, с другой стороны, какая разница? Дом – это там, где родные. А объяснить сыну, что им придется еще день-другой поскрываться, он еще успеет.

– Да, папа...

Мальчик обернулся к блатному.

– Спасибо, дядя Коля! Я никогда не забуду, как ты меня спас! Спасибо! До свидания, дядя Коля! – Голос мальчика немного дрожал.

Колыма кивнул и потрепал Рашида по голове. Он тоже успел привязаться к пацану и расставаться с ним ему было нелегко.

– До свидания, Рашид.

– Коля. – Блатной поднял голову, услышав голос Расула Гамзаева. Ингуш протягивал ему руку. – Спасибо тебе, Коля. Ты вернул мне самое дорогое, что у меня есть в жизни. Спасибо.

Блатной молча пожал протянутую руку ингуша.

– Коля, может, тебе денег дать? Только скажи, – предложил Гамзаев.

– Не надо, – ответил Колыма. – Ты мне «рыжье» отдал.

По лицу Гамзаева пробежала тень. Да, действительно: Колыма же забрал золото, которое Медведь собрал с подконтрольных «Ингушзолоту» приисков. Конечно, по справедливости оно действительно его, но все равно жалко.

– Кстати, а сколько там было?

– Центнер.

– Ладно, удачи тебе.

– И тебе счастливо, Рашид.

– До свидания, дядя Коля!

Колыма повернулся и пошел к своему микроавтобусу.

Гамзаев пристально смотрел ему в спину. Любовь к сыну и благодарность за его спасение удивительным образом уживались в его душе с жадностью. А ведь сын был уже у него... Блатной приехал один, у него центнер «рыжья»... Все эти мысли промелькнули в голове Гамзаева меньше чем за секунду – Колыма не успел сделать и трех шагов. И жадность победила.

Гамзаев резко обернулся и сделал знак стоявшему у него за спиной Руслану. Этот знак нельзя было не понять, и Руслан, приподняв полу куртки, стал медленно вытаскивать из-за пояса пистолет. Когда спустя секунду Рашид, смотревший на уходившего блатного, обернулся, он увидел ствол, направленный в спину его спасителю. В глазах мальчика мелькнул испуг, но он ни секунды не колебался.

– Дядя Коля! – Отчаянный детский крик прорезал воздух.

Рашид резким движением передвинул свою коляску, и она оказалась на линии огня, прикрывая блатного. Но Руслан уже давил на курок и остановиться не успевал. Грянул выстрел.

Мальчик, сидевший в коляске, доставал взрослому человеку примерно до плеча, и направленная в спину Колыме пуля попала Рашиду в середину лба.

Колыма, услышав детский крик и последовавший сразу за ним выстрел, среагировал молниеносно. Он упал на бок, одновременно выхватывая пистолет, и в падении дважды нажал на курок.

Руслан согнулся и медленно рухнул на землю. Обе пули, выпущенные блатным, попали ему в грудь.

Все замерло. Колыма лежал на боку, целясь в остолбеневшего Гамзаева. Мальчик неподвижно сидел в своем кресле; по лбу текла струйка крови. Согнувшись, лежал за спиной у своего главаря Руслан.

Гамзаев стоял не шевелясь. Он не видел ничего, кроме лица своего сына с кровавой раной на лбу. Он не мог поверить, что Рашид мертв, эта мысль просто не умещалась у него в голове, он не верил в это. Но свершившийся факт – вещь неумолимая.

Услышав шорох, Гамзаев отвел взгляд от сына и увидел, что Колыма поднимается с земли, ни на мгновение не опуская направленного на него пистолета.

– Убивай... – прошептал он. – Мне теперь все равно жить незачем. Только дай сына похоронить.

Блатной несколько секунд молча смотрел ему в глаза. Потом опустил пистолет и негромко сказал:

– Живи с этим. Если сможешь.

Сказав это, он повернулся к Гамзаеву спиной, подошел к своему микроавтобусу, сел за руль, и через несколько секунд машина тронулась с места.

Гамзаев остался стоять на берегу, обдуваемый холодным морским ветром. И в голове, и в душе у него была абсолютная пустота.

В дверном проеме появился коренастый человек. Вошедший стоял против света, и лица его было не видно, но Ворон и так его узнал. Это был один из его людей, которому он велел сообщать ему о прибытии важных гостей.

– Эй, Ворон, там Китаец с Захаром приехали. Ты просил тебе сказать.

– Спасибо, Панкрат, – Ворон встал с кресла и двинулся к двери.

Авторитетных законников из Новосибирска и Красноярска нужно было встретить со всем возможным уважением, для дальнейших отношений это важно. А в том, что дальнейшие отношения у них будут, Ворон не сомневался. Теперь, раз уж он практически занял место смотрящего по Магаданской области, ему нужно налаживать контакты с иногородними авторитетами. Кроме всего прочего, они могут его короновать. Ведь смотрящему по области нужно быть в законе, иначе неприлично. Сейчас-то еще ничего, сейчас он официально только исполняющий обязанности, но когда до всех дойдет, что Батя не вернется, он должен быть полностью готов.

Этот день был для Ворона необычайно важен. Сегодня в этом небольшом съемном коттедже на берегу Охотского моря должен был состояться официально, на случай ментовского налета, праздник по поводу дня рождения Семы Косильщика, а неофициально – большой сходняк, на котором самые авторитетные сибирские воры должны были обсудить последние события, происшедшие в Магаданской области.

Ворон стал спускаться по лестнице и на очередном повороте чуть не врезался в невысокого плотного мужика в черном костюме, державшего в каждой руке по две бутылки вина. Но в последнюю секунду Ворон успел затормозить.

– Ты смотри, куда летишь, Ворон, – хмыкнул мужик. – А то врежешься, костей не соберешь.

– Ничего, Шарманщик, не бойся, я за своим здоровьем сам послежу, а ты своим займись, – ответил Ворон.

В его глазах сверкнула злоба. Попавшийся ему навстречу человек был авторитетным магаданским вором и самым серьезным конкурентом Ворона. Шарманщик был одним из приближенных Бати и подчиняться кому-нибудь, кроме него, не собирался. Правда, сейчас он находился в затруднительном положении – смотрящий уехал, и в его отсутствие приходилось слушать Ворона. А куда деваться, если смотрящий так велел?

– Спасибо за совет, – хмыкнул Шарманщик. – Воспользуюсь.

– А куда ты собрался, Шарманщик? – спросил Ворон. – Мне сказали, что Китаец с Захаром прибыли, значит, все в сборе, начинать нужно.

– Как все? – Шарманщик, уже успевший отвернуться и сделать два шага по лестнице, остановился. – Бати ведь нет еще! Как мы без него начинать будем?

Ворон с большим трудом сдержал злорадную ухмылку: «Батю, значит, ждешь, Шарманщик? Надеешься, что вернется смотрящий, отменит свою маляву, и ты снова будешь только его слушаться? А вот хрен тебе! Оставил Батя меня вместо себя и нет его, некому распоряжение отменить. Так что придется тебе слушаться, бунтовать ты не рискнешь». Но, разумеется, ни одна из этих мыслей не проявилась не то что в словах, даже в выражении лица Ворона. Наоборот, он постарался придать себе озабоченный и печальный вид:

– А куда ж деваться? Придется без него, мы уж сколько ждем, а его все нет. Наверное, задержался пахан в Сочи, не приедет на сходняк. Или он тебе звонил, говорил, что будет?

– Нет, – растерянно пожал плечами Шарманщик.

Хотя ему и не хотелось этого признавать, но Ворон был в чем-то прав. С тех пор как Батя откинулся и сообщил, что уезжает отдыхать в Сочи, от него не было ни слуху ни духу.

– Вот видишь, – развел руками Ворон. – И мне не звонил. А уж если бы Батя на сходняк ехал, он бы нам позвонил, точно. Значит, не будет его. Может, он через неделю приедет, не заставишь же людей ждать неизвестно сколько. Придется без смотрящего обойтись. Ну да ничего, я в курсе всех дел, разберемся. Так что ты давай, вино оставь пока, подождет, и спускайся вниз. Сейчас я Захара с Китайцем встречу и начинать помаленьку надо.

И, не дожидаясь ответа, Ворон спокойно пошел дальше по лестнице. Он был уверен, что Шарманщик послушается. И он, и все остальные магаданские авторитеты, даже самые крупные – такие, как Егор или Сема Косильщик, никуда не денутся, смирятся с тем, что на сходняке Бати не будет, а вместо него будет он, Ворон.

Ворон спустился на первый этаж и успел встретить Захара и Китайца еще в дверях. Они, как и все остальные собравшиеся, уже были в курсе, что смотрящего по области нет и что придется обойтись без него.

– Абзац полный, – качая большой, коротко стриженной головой, сказал Захар, после того как они обменялись приветствиями и несколькими маловажными фразами. – Батя на сходняк не пришел. Не ожидал я от него такого. Всегда он был правильным блатным, о своих обязанностях не забывал. Что-то с ним на старости лет неладное приключилось, что ли? Жалко, что давно я его не видел.

«И не увидишь теперь, – подумал Ворон. – Правильно ты сказал, Захар: пришел Бате полный абзац».

– Все остальные уже собрались? – негромко спросил низенький сухощавый Китаец, в самом деле похожий на человека с Востока, хотя и отец и мать у него были чистокровными славянами.

– Все, – кивнул Ворон. – Дима Шило тут, с ним еще двое из Иркутска, Бородач еще утром приехал, с ним тоже двое. И Толя Паровоз, этот в одиночку, только с охраной. Ну, и наши: Шарманщик здесь, Егор, Косильщик... Кстати, пацаны, с вами есть еще кто? – Ворон обвел взглядом молчаливую группку людей, сопровождавших законников. В основном это были обычные охранники, но кто-то мог оказаться и приближенным воров – еще не таким известным, но набирающим авторитет и тоже приехавшим участвовать в сходняке.

Китаец кивнул и показал на молодого парня с худым лицом, стоявшего по правую руку от него.

– Со мной. Вячеславом пацана зовут. Правильный пацан, большое будущее у него.

Парень кивнул. Захар тоже представил одного из своих приближенных, и они, закончив знакомство, направились в большую комнату, где их уже ждали прибывшие на сходняк воры. Молчаливые охранники, стоявшие у входа, посторонились, пропуская авторитетов, и они оказались в большом зале, в центре которого был роскошно накрытый стол.

Еще минут десять ушло на взаимные приветствия и на то, чтобы рассесться за столом, а потом Ворон начал свою заранее заготовленную речь:

– Братва! Нам нужно порешать важные проблемы нашей области. Все вы в этом заинтересованы, потому что и вам самим, и вашей братве еще сидеть в магаданских зонах. Сейчас нам нужна ваша помощь, но мы не останемся в долгу. За последний месяц наши конкуренты перебили друг друга, и, если вы нам поможете, то вся золотодобыча в области будет сосредоточена в наших руках, а все беспредельщики получат по заслугам. Плохо, что сейчас с нами нет Бати, но, пока он в отъезде, я за него и должен...

Но что именно и кому должен Ворон, присутствующие так и не узнали. Дверь комнаты распахнулась, и на пороге появился смотрящий по Магаданской области.

– Здорово, братва! – спокойно, но довольно громко сказал он в наступившей тишине. – Хорошо, что вы приехали. Только зря вы эту суку слушаете. – Смотрящий кивнул на Ворона, который все еще стоял во главе стола с открытым ртом и медленно бледнел.

Тишина в зале стала напряженной. Все присутствующие понимали, что если вор в законе сказал слово «сука», то он ответит за базар.

– Сема, Егор, возьмите его, – распорядился Батя, делая шаг вперед.

Вслед за ним в зал вошел еще один человек, которого магаданские воры тут же узнали. Это был Коля Колыма. Тем временем привыкшие беспрекословно повиноваться смотрящему блатные схватили остолбеневшего Ворона за руки и завели их за спину.

Смотрящий медленно подошел к своему бывшему приближенному и спросил:

– Ну что, Ворон, жалеешь небось теперь, что не добил старика? А поздно...

Ворон хотел что-то ответить, но под страшным взглядом Бати у него словно судорогой свело горло, он не мог произнести ни звука.

– Батя, объясни, в чем дело, – негромко потребовал сидевший на другом конце стола вор из Владивостока Дима Шило.

– Объясню, братва, – сказал Батя, поворачиваясь к людям.

И он короткими скупыми фразами рассказал все, что с ним случилось за последние недели. Весь рассказ занял у него не больше пяти минут. Смотрящий был немногословен.

– Значит, «рыжье» твое не Колыма, а он закрысил? – спросил Шарманщик, когда Батя умолк.

– Он, – кивнул смотрящий. – Колыма ни при чем. А эту суку мы сейчас казним.

После этого на несколько секунд над комнатой повисла тишина, которую оборвал Шарманщик:

– Батя, эту хату я снимал, – негромко сказал он.

– И что?

– Тут в подвале у меня бочка с серной кислотой стоит. А его же еще расспросить надо, куда «рыжье» дел и кто ему помогал. У меня методика уже отработана, а потом и следов никаких не останется.

И тогда Ворон закричал. Он кричал дико, бешено, как попавший в капкан зверь. Дикими рывками он чуть не стряхнул с себя державших его блатных, но тут на него навалились еще трое – Колыма и два охранника.

Несколько секунд Ворон еще сопротивлялся. Дикий ужас придал ему сил, но через полминуты он уже был крепко связан. Тут к нему наконец вернулся дар речи:

– Ты сам сука! Ты позорная сука! Ублюдок, тварь! – Он дико вращал глазами, извивался и, брызгая слюной, орал на смотрящего. – Жалко, что я тебя до смерти не запинал! Сука! Сука!! Су-ука!!!

– Несите его в подвал, – коротко приказал смотрящий охранникам. – Шарманщик, предупреди охрану, чтобы, если вдруг менты наедут, хоть на пять минут задержали их и нас предупредили.

– Тварь! Петух позорный! Ты думаешь, что ты победил?! Тебя еще поставят раком! – Вопли Ворона были уже почти нечленораздельными, он хрипел, давясь собственным криком.

Смотрящий, не обращая на него внимания, сделал приглашающий жест всем собравшимся на сходняк.

– Пойдемте, – сказал он. – Все увидите, что я делаю с теми, кто пытается меня кинуть.

Охранники понесли бешено бьющегося и продолжавшего орать Ворона по лестнице, ведущей в подвал, а следом за ними потянулись все остальные.

Подвал оказался довольно просторным и хорошо освещенным помещением. А в середине его, сразу привлекая внимание любого вошедшего, находилась до половины вмурованная в пол здоровенная бочка, прикрытая железной крышкой. Кроме бочки, в помещении не было ничего. Ни мебели, ни старой рухляди, обычно скапливающейся в такого рода местах. Этот подвал был предназначен для другого.

Под бетонным потолком проходила длинная толстая балка, к которой точно над бочкой были прикреплены несколько блоков; с одного из них свисал толстый железный трос. Другой конец троса шел к стене, там он был закреплен на обыкновенный барабан, снабженный длинной ручкой.

– Погодите, люди, сейчас. – Шарманщик подошел к бочке, поднял с пола лежавший рядом с ней железный крюк, поймал им болтавшийся трос и подтянул его к себе. – Так, давайте его сюда, – скомандовал он держащим Ворона охранникам. – Так, нужно аккуратно, чтобы он не задохнулся раньше времени.

Шарманщик нагнулся над Вороном и стал возиться, прикрепляя опутывавшие его веревки к тросу. В этот момент Ворон перестал рычать и снова заговорил членораздельно. Вернее, не заговорил, а истошно закричал. Но теперь его крики сильно отличались от тех, что были наверху.

– Нет! Нет!!! Батя! Батя, не надо! Батя, это ошибка! Батя, прости меня, не надо!! Я не хотел!! Прости!! Не надо! – голос его срывался на визг, он явно был не способен сказать хоть что-то аргументированное и мог только диким голосом умолять смотрящего, чтобы тот пощадил его.

Неотвратимость того, что должно было произойти в ближайшем будущем, дошла до него. Но Батя смотрел на своего корчившегося на полу бывшего приближенного холодно и отстраненно. Сук он не щадил никогда.

– Так, готово. Тяните, люди, – скомандовал Шарманщик, закончив привязывать трос. – Вон тот барабан крутите.

Охранники, быстро сообразив, в чем дело, стали вращать ручку барабана, на который был намотан конец троса. Тело Ворона стало медленно, рывками подниматься в воздух. Шарманщик придерживал его, чтобы оно раньше времени не оказалось над бочкой.

– Егор, сними крышку, – попросил он стоявшего рядом вора. – Там защелка, откинь ее.

Егор шагнул вперед, и через несколько секунд крышка валялась на полу, а взглядам присутствовавших открылась серо-зеленая мутная жидкость, почти до краев заполнявшая бочку.

– Не-е-ет!!!

Казалось, что от вопля Ворона сейчас треснет дом. Шарманщик подвел висевшее в воздухе тело к бочке и отпустил его. Теперь Ворон висел сантиметрах в тридцати над поверхностью жидкости.

– Готово. Можно опускать, – сказал Шарманщик, отходя в сторону.

– Подождите! – Батя поднял руку, и уже начавшие крутить ручку охранники остановились. – Я ему слово напоследок скажу.

– Батя!!! – Ворон медленно вращался вокруг своей оси и старался поджать ноги. – Пощади!

– Молчи и слушай, сука! – резко сказал смотрящий.

Ворон немедленно замолчал. Он еще надеялся на пощаду. Знал, что надеяться не на что, но все равно надеялся.

– Ты, сука, украл у своего, – ровным голосом сказал смотрящий. – Из-за тебя погибли два правильных пацана. Ты пытался свалить свою вину на Колыму, и, если бы его нашли, то честного пацана завалили бы за твои дела. Ты пытался убить меня, твоего пахана. Ты сука, Ворон, и сейчас ты за это ответишь. Не будет тебе пощады – такие, как ты, не достойны жалости. Опускайте, пацаны! Да помедленнее!

Охранники завертели ручку барабана, и тело Ворона стало медленно опускаться.

– Не-е-ет!

Ворон извивался так, что трос ходил ходуном. Он пытался поджать ноги, стараясь оттянуть тот момент, когда подошвы его ботинок коснутся кислоты. Но это было бесполезно. Трос медленно разматывался, и расстояние, отделявшее ноги Ворона от кислоты, неумолимо сокращалось. Вот осталось двадцать сантиметров... Десять... Пять... Крик Ворона перешел в сдавленный хрип.

Лица смотревших на казнь блатных были холодными и беспристрастными. Они знали, что с суками, предавшими своих, иначе поступать нельзя.

Ноги Ворона коснулись кислоты. Секунды две казалось, что ничего не происходит. Кислоте нужно было какое-то время, чтобы разъесть ботинки. А потом Ворон взвыл. В этом вое не было уже ничего человеческого, и звучало это страшно.

Но Батя не дрогнул.

– Не спешите, пацаны! Медленнее.

Охранники замедлили движение ручки барабана. Теперь Ворон опускался примерно на сантиметр за две-три секунды. Вдруг его вой оборвался, и он снова заговорил по-человечески, вернее, не заговорил, а бешено затараторил, выпучив глаза:

– Батя... Добей... Батя, прошу, добей. Я все скажу! Убейте меня!!! Я скажу! Я не один работал!! Скажу! Добейте!!!

Не в силах терпеть жуткую боль, Ворон снова взвыл. Несколько мучительно долгих секунд смотрящий молчал. Потом громко сказал:

– Называй подельника, и тебя опустят быстрее.

Затуманенное сознание Ворона уже почти не воспринимало смысла слов. Он понял только одно: нужно сказать и тогда будет лучше, ему что-то обещали...

– Генерал Коробов! Я работал с Коробовым! Мы вместе все придумали! Вместе работали! Это он хотел стать круче всех, это он все придумал! Он мне помогал! Он!!!

Смотрящий понял все мгновенно. В самом деле: Ворон не мог работать один, без серьезной поддержки. Да и пробалтывался он уже пару раз, что работал не в одиночку, что у него есть серьезные покровители и подельники. И на дороге, когда его связанного пинал, и сейчас, когда его скрутили...

Теперь все ясно. Начальник СКМ решил занять место в криминальной золотодобыче. Ну, а прежде чем его занять, разумеется, место нужно расчистить. Вот этим-то они с Вороном и занимались. Ясно теперь, что это был за милицейский подполковник, который участвовал в налете на хату Колымы, и почему его не нашли. Коробов искал сам себя! Ничего не скажешь, ловко! Ну да ничего, на каждого ловкача найдется свой болт с винтом. Найдется свой и на Коробова, плевать, что он генерал. И до генералов добирались.

– Ба-атя!!

Ворон уже был погружен в кислоту по щиколотку. Около его ног жидкость дымилась. Реакция серной кислоты с органикой аналогична обугливанию. По сути дела, сейчас Ворон медленно горел заживо.

Смотрящий махнул рукой:

– Опускайте побыстрее, я обещал. Но не слишком быстро.

Охранники закрутили быстрее. Нечеловеческая гримаса, застывшая на лице Ворона, искривилась еще сильнее. Он испустил еще один истошный крик, бешено дернулся. Кислота всколыхнулась, из бочки полетели брызги. Ворон кричал непрерывно, монотонно и очень страшно. А когда тело опустилось в бочку до пояса, крик резко оборвался. Тело обмякло и бессильно повисло на тросе.

– Все. Опускайте быстро. Конец котенку, отосрался, – мрачно сказал Шарманщик.

Эти слова стали единственной эпитафией, сказанной на смерть Ворона.

На всем втором этаже четырехэтажного сталинского дома, расположенного в центре Магадана, горел свет только в одном окне. В этом не было ничего удивительного. Квартир на всем этаже было всего четыре, а время уже позднее.

Светлое окно было окном кухни квартиры номер восемь, принадлежавшей генералу милиции, начальнику СКМ Магаданской области Коробову Дмитрию Сергеевичу. И находился сейчас на огромной, роскошно обставленной кухне как раз сам хозяин квартиры. Он был очень занят: и не едой или выпивкой, а делом поважнее. Перед ним на обширном столе стояли японские электронные весы с чувствительностью до десятых долей грамма, а рядом с ними кучей громоздились небольшие мешочки.

В этих мешочках было золото, и Коробов был сейчас занят тщательным взвешиванием драгоценного металла. Он не торопился. Этот процесс доставлял ему ни с чем не сравнимое удовольствие.

Коробов высыпал на весы очередную порцию песка, несколько раз сильно встряхнул мешочек, чтобы в нем не осталось ни крупинки, и дождался, пока черные цифры на табло не перестали меняться. Впрочем, ждать пришлось недолго, японская техника была выше всяких похвал.

– Так... Номер сто двенадцать. Еще двести одиннадцать граммов, – пробормотал себе под нос генерал и аккуратно записал это число в лежавший перед ним блокнот.

Потом он бросил мешочек из-под золота в стоявшее рядом со столом ведро, сам драгоценный метал аккуратно ссыпал в небольшой пакетик из плотного полиэтилена и написал на нем черным маркером: «112». Можно было переходить к следующему мешочку.

Коробов протянул к нему руку, но прикоснуться так и не успел. В этот момент кухонное окно, находившееся напротив стола, обрушилось внутрь и хлынуло на пол блестящим водопадом осколков.

Из темноты в кухню вдвинулся огромный ковш экскаватора. Генерал даже успел рассмотреть комок земли на одном из зубьев. У Коробова была прекрасная реакция, и он успел вскочить из-за стола, прежде чем из ковша экскаватора показалось дуло «АКМа». Очередь настигла его на бегу, когда до двери с кухни оставалось всего три шага. И он все-таки сделал эти три шага, но на каждый шаг приходился сильный толчок в спину. Казалось, что эти толчки даже помогали бежать, тело становилось легким, невесомым, он уже не бежал, а почти летел.

Но почему-то, когда пальцы коснулись ручки двери, повернуть ее он уже не смог. А потом пол подпрыгнул, и Коробов с тупым удивлением увидел перед собой синий плинтус, на котором прямо напротив его глаз было маленькое черное пятнышко. А потом пришла боль.

Короткая очередь, распоровшая спину Коробова, состояла из четырех пуль. Одна попала ему в почки, вторая засела в позвоночнике, а третья и четвертая пробили легкое. Пятый, контрольный выстрел, пришелся в голову. Впрочем, его можно было и не делать.

– Опускай, – крикнул Колыма пацану, управлявшему экскаватором.

На то, чтобы свалить, у них было две с половиной минуты. Не слишком много, но для двух опытных блатных вполне достаточно.

Колыма сам просил Батю, чтобы тот позволил ему собственноручно завалить ссучившегося мусора. Для Колымы это было важно. Он мстил за всех тех, кто погиб из-за него, мстил за друзей и мстил за себя. Может быть, месть и не самый лучший способ восстановить справедливость, но Колыма другого не знал. А в справедливость он верил. Именно в ту, которую творил своими руками. Так было сейчас и так будет всегда, пока есть силы.