Книга: Миры без конца



Клиффорд Саймак

Миры без конца

1

Было непохоже, что она из тех, кто хочет уйти в Сон. Однако, подумал Норман Блэйн, кто может это сказать? Он записал имя, которое она нацарапала в блокноте вместо того, чтобы проставить в бланке заявления.

Он записал его медленно, тщательно, чтобы дать себе время подумать, так как здесь было что-то непонятное.

Люсинда Сайлон.

Странное имя, подумал он. Не похоже на настоящее. Больше напоминает сценический псевдоним, взятый, чтобы прикрыть обычную Сюзанну Браун или Бетту Стил, или любое другое из общеупотребительного набора имен.

Он записал его медленно, чтобы подумать, но не мог думать очень хорошо. В его голове беспорядочно роилось слишком много другого: странные слухи, которые уже несколько дней передавали шепотом в Центре, его собственную связь с этими слухами и данный ему совет. Это было нечто забавное о работе. Совет был таков: не доверяйте Феррису (как будто он нуждался в таком совете!), хорошенько проверьте то, что он предложит. Это был доброжелательный совет, но не очень полезный.

И был хватающийся за лацканы Болтун, поймавший его нынче утром на стоянке и вцепившийся, когда Блэйн попытался отодвинуть его. И Гарриет Марш, с которой у него было свидание прошлой ночью.

И вот, наконец, эта женщина по другую сторону стола.

Хотя это глупо, сказал себе Блэйн, думать так, привязывать ее ко всему остальному; все столкнулось, как плывущие по воде щепки, в его голове. Здесь не может быть никакой связи — просто не может быть.

Я Люсинда Сайлон, сказала она. Было нечто в этом имени и в том, как она его произнесла — слабая ритмика тона, явно предназначенная, чтобы придать имени изящество и блеск, — включившее крошечный звоночек тревоги в его мозгу.

— Вы из «Развлечений»? — небрежно сказал он. Это был хитрый вопрос из тех, что следовало задавать правильно.

— Ну, нет, — ответила она. — Нет.

Прислушиваясь к тому, как она произносит это, Блэйн не нашел ничего подозрительного. В ее голосе слышался отголосок трепещущего счастья, заставившего его предположить, что она, должно быть, из «Развлечений». И это было так, как должно. Это была реакция, которую проявляло большинство людей — польщение от предположения, что они принадлежать к баснословной гильдии «Развлечения».

Он сделал ей комплимент.

— Я бы предположил, что вы оттуда.

Он прямо взглянул на Люсинду Сайлон, наблюдая за выражением ее лица, но искал и другие признаки.

— Мы здесь умеем судить о людях, — сказал он. — И редко ошибаемся.

Она не сморгнула. Никакой реакции — ни вздрагивания от вины, ни малейшего смущения.

Ее волосы были цвета меда, глаза синие, как у китаянки, а кожа такая молочно-белая, что приходилось взглянуть во второй раз, чтобы убедиться, что она настоящая.

Не много у нас бывает таких, как она, подумал Блэйн. Обычно приходят старые, больные и разочаровавшиеся. Отчаявшиеся и потерпевшие крушение.

— Вы ошиблись, мистер Блэйн, — сказала она. — Я из «Образования».

Он записал в блокноте «Образование» и сказал:

— У вас очень хорошее имя. Легкое для произношения. Оно хорошо бы пошло на сцене. — Он оторвал взгляд от блокнота и продолжал, улыбаясь — заставляя себя улыбаться вопреки растущему в нем необъяснимому напряжению: — Однако, это не просто имя, я уверен в этом.

Она не улыбнулась, и он мельком подумал, не сказал ли неловкость. Он быстро пропустил в уме слова, которые только что сказал, и решил, что не был бестактным. Вы знаете, как управлять людьми, вы должны знать, как управлять ими. И вы отлично знаете, как управлять собой — как заставить свое лицо выражать одно, в то время как вы думаете совсем другое.

Нет, слова его были комплиментом, и не из самых плохих. То, что она не стала улыбаться, может что-то значить — или не значить ничего, не считая того, что она умна. Норман Блэйн не обрадовался, что Люсинда Сайлон умный и самый невозмутимый клиент, какого он когда-либо видел.

Хотя невозмутимость сама по себе не слишком необычна. Сюда приходят невозмутимые люди — невозмутимые и расчетливые, рассчитавшие все наперед и знающие, что им нужно. Приходят также и другие, отрезавшие себе все пути к отступлению.

— Вы хотите выбрать Сон, — сказал он.

Она кивнула.

— И Сновидение…

— И Сновидение, — подтвердила она.

— Я полагаю, вы это хорошо обдумали. Вы не пришли бы, конечно, если бы у вас были какие-то сомнения.

— Я хорошо все обдумала, — сказала она ему, — и не сомневаюсь.

— У вас еще есть время. У вас будет время изменить свое решение до самого последнего момента. Мы очень стремимся, чтобы это твердо запечатлелось в вашем сознании.

— Я не изменю решения, — сказала она.

— Мы всегда стремимся дать вам возможность подумать. Мы не пытаемся изменить ваше решение, но настаиваем на полном понимании, что ваш выбор — единственно возможный. Вы ничем не обязаны нам. Неважно, как далеко мы зашли, это ни к чему не обязывает. Может быть сфабриковано Сновидение, вы можете произвести оплату, вы уже можете войти в хранилище — и все же решение можно изменить. Тогда Сновидение может быть уничтожено, деньги возвращены и контракт аннулирован.

— Я все поняла, — сказала она.

Он спокойно кивнул.

— Мы все основываем на понимании.

Он взял ручку и записал ее имя и гильдию на бланке заявления.

— Возраст?

— Двадцать девять.

— Замужем?

— Нет.

— Дети?

— Нет.

— Ближайшие родственники?

— Тетя.

— Ее имя?

Она сказала ему имя, и он записал его вместе с адресом, возрастом и гильдией.

— Еще?

— Больше никого.

— Ваши родители?

Родители умерли много лет назад, сказала она. Она — единственный ребенок. Она сообщила имена родителей, их гильдии, возраст в момент смерти, их последнее место жительства, место захоронения.

— Вы будете проверять все это? — спросила она.

— Мы проверяем все.

Это был момент, когда большинство клиентов — даже те, которым нечего было скрывать — начинали нервничать, неистово рыться в памяти в поисках какого-нибудь давно забытого инцидента, который могла бы обнаружить проверка.

Люсинда Сайлон не нервничала. Она спокойно сидела, ожидая дальнейших вопросов.

Норман Блэйн задал их: ее номер в гильдии, членская карточка, ее нынешний начальник, последний медосмотр, психические и физические отклонения и болезни — и все другие тривиальные вопросы о подробностях повседневной жизни.

Наконец, он замолчал и положил ручку.

— По-прежнему нет сомнений?

Она покачала головой.

— Повторяю еще раз, — сказал Блэйн, — мы хотим быть совершенно уверенными, что получили добровольного клиента. Иначе у нас не могло бы быть законного положения. Но, кроме того, существует еще вопрос этики…

— Я так понимаю, — сказала она, — что мы очень этичны.

Это могло быть насмешкой, и если так, то это очень умная насмешка. Он попытался решить, так ли это, и не смог.

— Мы должны быть этичными, — сказал он. — Такое учреждение, чтобы выжить, должно основываться на высшем кодексе этики. Вы отдаете свое тело в наши руки для безопасного хранения на определенное число лет. Кроме того, вы отдаете нам свое сознание, хотя и в меньшей степени. Во время работы с вами мы получаем множество сведений о вашей интимной жизни. Чтобы вести такую работу, мы должны иметь полное доверие не только наших клиентов, но и широкой общественности. Малейший скандал…

— У вас никогда не бывало скандалов?

— В прежние времена было несколько. Теперь они забыты, и мы надеемся, что таковыми они и останутся. Эти скандалы заставили нашу гильдию понять, как важно, чтобы мы сохраняли свою свободу от любого профессионального давления. Скандал в любых других гильдиях не больше, чем юридическое дело, которое может быть решено в суде, а затем прощено и забыто. Но нас не простят и не забудут. Мы это не переживем.

Сидя здесь, Норман Блэйн думал, что гордится своей работой. Яркая и блестящая, уютная и довольная гордость хорошо выполненной работой. И это чувство не принадлежало ему одному, его испытывал любой служащий Центра. Они могли быть непочтительными, когда болтали среди своих, но гордость была, скрытая под непочтительностью и проявляющаяся в работе.

— Вы говорите почти как посвященный, — сказала она.

Снова насмешка? — подумал он. Или это лесть под стать его собственной? Он слегка улыбнулся своим мыслям.

— Не посвященный, — сказал он. — По крайней мере, мы никогда не думаем о себе так.

И это не совсем правда, подумал он. Наступало время, когда каждый из них начинал думать о себе, как о посвященном. Об этом, конечно, никто не мог сказать вслух — но думали все именно так.

Это странное положение, подумал он, гордясь работой, свирепая лояльность самой гильдии и затем рвущая глотки конкуренция и политика Центра, находящаяся между гордостью и лояльностью.

Взять, например, Реймера. Реймера, который после стольких лет работы был близок к увольнению. На днях был разговор — известный всем секрет, шепотом передававшийся по Центру. К этому, якобы, приложил руку Феррис, каким-то образом в это был замешан Лев Гизи; и были другие, о которых упоминали. Например, сам Блэйн, упоминавшийся как один из тех, кто мог заменить Реймера. Слава Богу, все эти годы он держался в стороне. В политике Центра слишком много интриг. А Норману Блэйну достаточно и своей работы.

Хотя было бы прекрасно, подумал он, если бы я взял место Реймера. Оно было на ступеньку выше, прекрасно оплачивалось и может, если бы он получал больше, то сумел бы уговорить Гарриет бросить работу в газете и…

Он заставил себя вернуться к делу.

— Есть определенные соображения, которые вы должны принять во внимание, — сказал он женщине по другую сторону стола. — Вы должны понять все, что влечет за собой ваше решение, прежде чем двигаться дальше. Вы должны понять, что когда погрузитесь в Сон, то проснетесь в цивилизации, отличающейся от вашей собственной. Планеты не будут стоять на месте, пока вы спите, они будут развиваться — по крайней мере, мы надеемся на это. Они станут очень отличаться от нынешних. Изменится мода в одежде, манеры. Мысли, речь и перспективы — все будет иным. Вы проснетесь чужой в мире, который оставит вас далеко позади, вы будете старомодной. Появятся издания, на которые сейчас нет ни малейшего намека. Могут развиться правительства и станут другими обычаи. То, что незаконно сегодня, может стать совершенно приемлемым завтра. То, что приемлемо и законно сегодня, может стать оскорбительным и незаконным потом. Все ваши друзья будут мертвы…

— У меня нет друзей, — сказала Люсинда Сайлон.

Не обращая на нее внимания, он продолжал:

— Я пытаюсь внушить вам, что, проснувшись, вы уже не сможете вернуться в этот мир, вашего мира больше не будет существовать. Ваш мир давно будет мертв, вы должны будете приспосабливаться, должны будете взять курс на переориентацию. В конечном счете, в зависимости от степени осознания личности, изменения в культуре могут быть велики, и переориентация должна будет произойти как можно быстрее. Мы должны будем дать вам не только факты перемен, которые произойдут, пока вы спите, мы должны достигнуть принятия вами этих перемен. Пока вы не приспособите не только ваши знания, но и культуру, мы не сможем позволить вам уйти. Чтобы жить нормальной жизнью в том мире, в котором вы проснетесь, вы должны будете принять его так, словно родились в нем — вы должны будете, фактически, стать его частью. А это частенько бывает длительным и неприятным процессом.

— Я все поняла, — сказала она. — Я готова принять все условия, которые вы предложите.

Она совершенно не колебалась. Люсинда Сайлон не выказывала ни сожаления, ни нервозности. Она была так же холодна и спокойна, как и тогда, когда входила в кабинет.

— Теперь, — сказал Блэйн, — причина.

— Причина?

— Причина, почему вы хотите уйти в Сон. Мы должны ее знать.

— Ее вы тоже проверите?

— Да. Видите ли, мы должны быть уверены. Есть много причин… гораздо больше, чем вы думаете.

Он продолжал говорить, давая ей возможность успокоиться и изложить причину. Очень часто это было не самым трудным из всего, с чем сталкивался клиент.

— Есть такие, — сказал он, — кто уходит в Сон, потому что болен неизлечимой в настоящий момент болезнью. Эти люди заключают контракт не на определенный срок, а лишь до того дня, когда будет открыто средство. Затем некоторые хотят протянуть время до возвращения любимого со звезд — выждать по субъективному времени Земли, поскольку время полетов при скорости света быстрее. И есть люди, которые хотят проспать до того момента, пока сделанный ими вклад не вырастет настолько, чтобы превратить их в богачей. Обычно мы пытаемся отговорить их от этого. Мы вызываем экономистов, которые пробуют доказать им…

Она прервала его.

— Может быть, скука будет достаточной причиной? — просила она. — Просто скука.

Он написал в графе причины «скука» и пододвинул к ней заявление.

— Можете подписать его позже.

— Я могу подписать его сейчас.

— Мы предпочитаем, чтобы вы немного подождали.

Блэйн повертел в руках ручку, пытаясь обдумать все еще раз интересно, почему эта клиентка так беспокоит его? В Люсинде Сайлон было что-то не то, и он не мог определить, что именно. Да, он знал, что умеет разбираться в людях, он встречался с разными клиентами…

— Если хотите, — сказал он, — мы можем обсудить Сновидение. Обычно мы этого не делаем, но…

— Давайте обсудим, — сказала она.

— В Сновидении нет необходимости, — начал он. — Некоторые уходят в Сон без Сновидений. Я не хочу выставлять аргументы за простой Сон без Сновидений, но по многим причинам для меня простой Сон предпочтительнее. Вы не почувствуете времени — час или столетие покажутся вам не дольше секунды. Вы уснете и словно сразу же проснетесь…

— Я хочу Сновидение, — сказала она.

— В таком случае мы рады обслужить вас. Какого рода Сновидение?

— Дружелюбное. Спокойное и дружелюбное.

— Никакого возбуждения? Никаких приключений?

— Ну, может быть, иначе получится слишком монотонно. Но, будьте так добры, элегантные.

— Возможно, воспитанное общество? — предложил Блэйн. — Мужчина, который заботится о своих манерах.

— И никакой конкуренции, никакой спешки за чем бы то ни было.

— Старый, солидный дом, — продолжал Блэйн. — Хорошее положение в обществе, высокие семейные традиции, достаточный доход, устраняющий заботу о деньгах.

— Это звучит несколько старомодно.

— Такое Сновидение вы заказали.

— Конечно, — сказала она. — Что я подумала? Это может быть мило. Такое… такое… — Она рассмеялась. — Такое, о чем можно только мечтать.

Он рассмеялся вместе с ней.

— Вам нравится это? Мы можем его изменить, приблизить к современности.

— Не вздумайте, это то, что я хочу.

— Вы хотите быть молодой, я полагаю, моложе, чем сейчас… шестнадцати-семнадцати лет.

Она кивнула.

— И хорошенькой. Конечно, вы будете красавицей, что бы мы ни сделали.

Она не ответила.

— Много поклонников, — продолжал он. — Мы можем создать массу поклонников.

Она кивнула.

— Сексуальные приключения?

— Немного, однако не переборщите.

— Мы удержимся в рамках достоинства, — пообещал он. — Вы не пожалеете, мы дадим вам Сновидение, за которое вам не будет стыдно. У вас останутся счастливые воспоминания о нем. Затем, естественно, будет несколько разочарований — счастье не может длиться вечно, не теряя новизны. Даже в Сновидении должно быть что-то, на чем вы можете основать сравнительные ценности.

— Я во всем полагаюсь на вас.

— Отлично, тогда мы поработаем над этим. Вы можете прийти, скажем, через три дня? Тогда у нас будет черновой набросок, и мы сможем откорректировать его вместе. Может понадобиться с полдюжины… ну, назовем их заготовками, прежде чем мы получим то, что вы хотите.

Люсинда Сайлон встала и протянула ему руку. Пожатие ее было твердым и дружественным.

— Я зайду в кассу и внесу плату, — сказала она. — И спасибо, большое спасибо.

— Не стоит платить так рано.

— Я буду чувствовать себя лучше, если заплачу.

Норман Блэйн посмотрел, как она уходит, затем снова сел. Зажужжал селектор.

— Да, Ирма?

— Звонила Гарриет, — сказала секретарша. — Вы были с клиентом и вас нельзя было отрывать. Она оставила сообщение.

— Что она хочет?

— Только чтобы вы знали, что она не будет ужинать с вами сегодня вечером. Она сказала что-то о задании и о большом жуке с Центавра.

— Ирма, — сказал он, — разреши мне дать тебе совет. Никогда не заводи любовь с журналистами. На них нельзя полагаться.

— Вы забыли, мистер Блэйн, я замужем за транспортником.

— Я так и думал, — сказал Блэйн.

— Здесь ждут Джордж и Герб. Они лупят друг друга по спинам и катаются по полу. Заберите их у меня, пока я не сошла с ума.

— Пошлите их сюда, — сказал он.

— Они нормальны?

— Джордж и Герб?

— Кто же еще?

— Конечно, Ирма, это их единственный метод работать.



— Приятно узнать это, — сказала она. — Я гоню их к вам.

Он уселся и посмотрел на двух вошедших. Они мигом развалились на стульях.

Джордж бросил ему папку.

— Сновидение Дженкинса. Мы разработали его.

— Это сопляк, который жаждет участвовать в большой охоте, — сказал Герб. — Мы послали его в джунгли и заполнили их болотами, насекомыми и жарой. Мы напичкали их кошмарными прожорливыми чудовищами. Они подстерегают его за каждым кустом.

— Это не охота, — сказал Джордж, — а битва на бегу. Не может быть, чтобы он не испугался. Будь я проклят, если смогу представить себе такого парня.

— Нужно применить все способы, — сказал Блэйн.

— Конечно же, мы применили их все.

— В один прекрасный день, — сухо сказал им Блэйн, — вы так растолстеете, что вас придется уволить по Условиям.

— Это невозможно, — сказал Герб. — Для этого нужно иметь медицинскую степень, а ваши парни не могут даже палец перевязать.

Джордж пожал плечами.

— Нам нечего об этом беспокоиться, об этом заботится Мирт. Когда мы доходим до свинского веса, она быстро его сгоняет.

Блэйн отложил папку.

— Просмотрю сегодня перед сном. — Он раскрыл блокнот. — Здесь у меня нечто другое. Причешитесь и ведите себя хорошо, прежде чем я введу вас в курс дела.

— Это которая только что вышла?

Блэйн кивнул.

— Я состряпаю для нее Сновидение, — сказал Герб.

— Ей нужен покой и благородство, — сообщил им Блэйн. — Воспитанное общество. Современную версию старых плантаторских времен середины девятнадцатого века. Ничего грубого, только магнолии и белые колонны, лошади на васильковом поле.

— Ликер, — сказал Герб, — океаны ликера. «Бурбон» и листья мяты, и…

— Коктейли, — сказал Блэйн, — но не слишком много.

— Цыплята фри, — вступил в действие Джордж. — Арбуз. Лодки на реке. Любовник.

— Не так быстро, у тебя неправильный подход. Медленно и легко. Смягченно. Медленная воображаемая музыка. Нечто вроде вечного вальса.

— Мы можем ввести войну, — сказал Герб. — В те времена сражались вежливо. Сабли и красивые формы.

— Она не хочет войны.

— Но должно же быть хоть какое-то действие!

— Никаких действий… или очень немножко. Ни спешки, ни конкуренции. Покой…

— А мы-то, — пожаловался Джордж, — все плескались в болотистых джунглях.

Зажужжал селектор.

— Вас хочет видеть босс, — сказала Ирма.

— Ну, скажи ему…

— Он хочет видеть вас немедленно.

— Охо-хо, — сказал Джордж.

— Вы мне всегда нравились, Норм, — сказал Герб.

— Ладно, — сказал Блэйн в селектор,скажи ему, что я сейчас буду.

— После стольких лет… — с печальным видом произнес Герб. — Резать глотки и втыкать в спины ножи, чтобы продвигаться вперед и теперь прийти к этому…

Джордж провел указательным пальцем по горлу и причмокнул, как лезвие, вонзающееся в плоть.

Они всегда были шутниками.

2

Лев Гизи был деловым агентом гильдии «Сны». Много лет он управлял ей железной рукой и обезоруживающей улыбкой. Он был лояльным и требовал лояльности, он раздавал резкие, решительные наказания столь же быстро, как и похвалы.

Работал он в разукрашенном кабинете, но за обшарпанным столом, за который упорно цеплялся вопреки всем усилиям снабдить его новым. Для него стол, должно быть, был символом — или воспоминанием — жестокой борьбы за достижение нынешнего положения. Он начинал за этим столом, и стол следовал за ним из кабинета в кабинет, пока он кулаками расчищал себе путь вперед, с фундамента организации до самой вершины. Стол был старый и обшарпанный, непохожий на него самого. Казалось, что стол в течение всех этих лет принимал на себя удары и помогал ему продвигаться.

Но этот удар стол не смог принять за него. Лев Гизи сидел на стуле за своим столом и был совершенно мертв. Голова упала на грудь, локти покоились на подлокотниках и руки еще стискивали их.

Комната была совершенно спокойная, как и человек за столом. И спокойствие в комнате казалось передышкой за все годы борьбы и планирования. Спокойствие было каким-то настоятельным, словно знало, что передышка не может продлиться долго. В любую секунду сюда мог войти другой человек и сесть за стол — скорее всего, за другой стол, потому что никто, кроме Гизи, не захочет сидеть за таким обшарпанным столом — и снова начать борьбу и суматоху.

Норман Блэйн остановился на полпути между дверью и столом. Тишина в кабинете, так же, как и упавшая на грудь голова, подсказали ему, что случилось.

Он остановился и услышал тиканье часов на стене, звук вполне обычный до сего момента в этом месте. Он услышал почти неслышное стрекотание пишущей машинки в приемной, далекое шуршание колес по асфальту на шоссе, идущем мимо Центра.

Краешком сознания он подумал: смерть, спокойствие и тишина, все вместе, рука об руку. Затем его мысли рванулись тугой пружиной освободившегося ужаса.

Блэйн сделал медленный шаг вперед, затем еще один, идя по ковру, поглощавшему звуки шагов. Он еще не осознал всех последствий происшедшего: что за несколько минут до этого деловой агент попросил его зайти, что он нашел Гизи мертвым, что из-за этого на него может пасть подозрение.

Он подошел к столу, на краю которого, прямо перед ним, стоял телефон. Он взял трубку и, когда раздался голос с коммутатора, сказал:

— Охрану, пожалуйста.

Он услышал щелчок, а затем:

— Охрана.

— Пожалуйста, Ферриса.

И тут Блэйна затрясло — пальцы задрожали, лицо исказилось, сдавило грудь, стиснуло горло, во рту внезапно пересохло. Он сжал зубы и подавил дрожь.

— Феррис слушает.

— Это Блэйн. «Фабрикации».

— О, да, Блэйн. Чем вам обязан?

— Гизи вызвал меня к себе. Когда я вошел, он был мертв.

Наступила пауза — не очень длинная — затем:

— Вы уверены, что он мертв?

— Я не прикасался к нему. Он сидит в кресле и кажется мне мертвым.

— Еще кто-нибудь знает об этом?

— Никто. Даррел нет в приемной, но…

— Вы никому не кричали, что он мертв?

— Ни слова. Я подошел к телефону и вызвал вас.

— Вы славный парень! Вы умеете работать головой. Оставайтесь там, ни с кем не разговаривайте, никого не впускайте и ни до чего не дотрагивайтесь. Мы выезжаем.

Связь прервалась, и Норман Блэйн положил трубку на место.

Кабинет все еще отдыхал, но это продлится недолго. Скоро сюда ворвется Пауль Феррис со своими головорезами.

Блэйн неуверенно стоял возле угла стола и ждал. И теперь у него, наконец, было время поразмыслить, теперь, когда шок прошел и факт начал доходить до сознания, у него появились новые мысли.

Он нашел Гизи мертвым, но поверят ли они, что Блэйн нашел его мертвым? Блэйна спросят, как он сможет доказать, что нашел Льва Гизи мертвым?

Зачем Гизи вызвал его? — будет вопрос. Часто ли Гизи вызывал вас раньше? Некоторое отклонение в вашей работе… Как ваша частная жизнь? Не совершили ли вы некую неосмотрительность?

Он покрылся потом, размышляя над этими вопросами.

Феррис был совершенным. Нужно быть совершенным и безжалостным, чтобы возглавлять «Охрану». Его ненавидели с первого взгляда, и страх был необходимым фактором, чтобы противодействовать ненависти.

«Охрана» была необходима. Гильдия — громоздкая организация, и ее нужно было держать в руках. Интриги должны вырываться с корнем. Уклонизм — сделки с другими гильдиями — должен быть уничтожен раз и навсегда. В лояльности любого ее члена не должно быть никаких сомнений, и для эффективности всего этого нужна железная рука.

Блэйн хотел опереться на стол, но вспомнил, что Феррис велел ему ни до чего не дотрагиваться.

Он отдернул руку и опустил ее, что показалось неуклюжим и неестественным. Он заложил руки за спину и стал покачиваться взад и вперед.

Он нервничал.

Он резко обернулся посмотреть на Гизи, опущена ли его голова на грудь, стискивают ли руки подлокотники. На секунду Блэйн представил себе, что Гизи вовсе не мертв, что он поднял голову и глядит на него. И если бы это было так, то Блэйн удивился бы.

Но удивляться не пришлось. Гизи по-прежнему был мертв.

И теперь, впервые за все время, Норман Блэйн начал смотреть на него в связи с кабинетом — не как на единственно интересное, но как на человека, который сидит в кресле, которое стоит на ковре, который лежит на полу.

Раскрытая ручка Гизи валялась на столе перед ним, словно прокатившись по листу бумаги. Очки Гизи лежали возле ручки, с другой стороны стоял стакан с остатками воды на дне, возле него лежала пробка от графина, из которого Гизи совсем недавно налил в стакан.

А на полу возле ноги Льва Гизи лежал единственный листочек бумаги.

Блэйн стоял, глядя на него, и думал, что это такое. Это какой-то бланк, решил он, и на нем что-то написано. Он обогнул стол, чтобы лучше его разглядеть, движимый нелогичным любопытством.

Он наклонился, чтобы прочесть написанное, и в глаза бросилось имя: НОРМАН БЛЭЙН!

Он наклонился еще ниже и поднял листок с ковра. Это был приемный бланк, датированный позавчерашним днем, и он указывал Нормана Блэйна как начальника отдела «Записей Снов». Приказ вступал в силу с полуночи сегодняшнего дня. На нем стояли должная подпись и печать.

Дело Джона Реймера, подумал Блэйн, то, о чем несколько недель шептались по всему Центру.

На секунду он почувствовал торжество. Выбрали его. Он был подходящим для этой работы! Но это было больше, чем торжество. У него была не только работа, у него были ответы на вопросы, которые ему зададут.

Почему вас вызвали? — спросят его. Теперь он может ответить. С этим документом в кармане он может ответить.

Но у него мало времени. Он положил листок на стол и свернул его на треть, заставив себя потратить время, чтобы сделать это тщательно. Затем так же тщательно он свернул на треть другой листок и положил его в карман. Потом повернулся к двери и стал ждать.

В следующую секунду в кабинет вошли Пауль Феррис и с полдюжины его головорезов.

3

Феррис был ловким чиновником. Он был первоклассным полицейским и обладал преимуществом, выглядя, как преподаватель колледжа. Некрупный. Волосы гладкие, а глаза утомленно смотрят из-под очков.

Он удобно развалился в кресле за своим столом и сложил руки на животе.

— Я должен задать вам несколько вопросов, — сказал он Блэйну. — Естественно, только для протокола. Причиной смерти послужило вроде бы самоубийство. Яд. Мы не знаем, какой именно, пока Док не проведет вскрытие.

— Я понимаю, — сказал Блэйн.

И подумал: конечно же, я понимаю. Только я знаю, как вы работаете. Убаюкиваете человека, затем бьете его по животу.

— Мы с вами долго работали вместе, — продолжал Феррис. — Не совсем вместе, но под одной крышей и для одной цели. Я знаю, что мы будем продолжать тот же курс.

— Ну, конечно, — сказал Блэйн.

— Насчет встречи, — продолжал Феррис. — Вы сказали, что получили назначение в учрежденческом конверте.

Блэйн кивнул.

— Сегодня утром он был в моей мусорной корзине, я полагаю. Я, кажется, больше ничего туда не выкидывал.

Это было достаточно верно: он ничего не выкидывал в корзину за последний час. И еще одно — внутриведомственная корреспонденция не регистрировалась.

И еще одно: уборщицы опустошали корзины с мусором ровно в 11.30, а сейчас была четверть первого, и все, что было в его корзине, уже сгорело.

— Вы положили бланк в карман и забыли о нем?

— Я о нем не забыл, но в это время у меня был посетитель. Затем, когда посетитель ушел, пришли два фабрикатора. Я проработал с ними парочку пунктов, когда позвонил Гизи и попросил меня зайти.

Феррис кивнул.

— Вы думаете, он хотел поговорить с вами о вашей новой должности?

— Да, я так и подумал.

— Говорил ли он об этом прежде? Вы знали о надвигающемся повышении?

Норман Блэйн покачал головой.

— Это было настоящим сюрпризом.

— Конечно, счастливым?

— Естественно. Это лучшая работа. Более высокий оклад. Всякий хочет продвигаться.

Феррис принял задумчивый вид.

— Вас не удивляет довольно странная процедура назначения — в особенности на ключевую должность — пришедшая во внутриведомственном конверте?

— Конечно. Я думал об этом все время.

— И ничего не сделали?

— Я уже говорил вам, — повторил Блэйн, — что был занят. И что, по-вашему, я должен был сделать?

— Ничего, — сказал ему Феррис.

— Я так и думал, — сказал Блэйн. И подумал: сделай что-нибудь с этим, если сможешь.

Он почувствовал радостный подъем и подавил его. Еще слишком рано.

В этот момент не было ничего, что мог бы сделать Феррис — совершенно ничего. Назначение было подписано и оформлено по всем правилам. С будущей полуночи он, Норман Блэйн, становится начальником отдела «Записей», приняв эту должность от Реймера. Только доставка назначения была произведена не по форме, но никаким способом в мире Феррис не мог доказать, что Блэйн не получил ее по внутриведомственной почте.

Он коротко подумал, что бы случилось, если бы Гизи не умер. Пришло бы тогда назначение или было бы аннулировано где-то на линии? Или какое-то давление могло бы заставить его передать назначение кому-то другому?

Феррис продолжал:

— Я знаю, замена должна произойти. У Реймера возникли… ну, небольшие трудности. Это не прошло мимо моего внимания, и я говорил об этом Гизи. Было еще несколько кандидатур. Мы говорили об этом, он упомянул вас среди нескольких человек, которым можно доверять, но больше ничего не сказал.

— Вы не знаете, что он решил?

Феррис покачал головой.

— Нет, но я рад, что он выбрал на этот пост именно вас. Вы тот человек, с которым мне хотелось работать. Мы еще встретимся. Нам нужно поговорить об этом.

— В любое время, — сказал Блэйн.

— Если у вас есть время, как насчет того, чтобы зайти ко мне сегодня вечером? Когда хотите, я буду дома весь вечер. Вы знаете, где я живу?

Блэйн кивнул и поднялся.

— Не волнуйтесь об этом деле, — сказал Феррис. — Лев Гизи был хорошим человеком, ни есть и другие хорошие люди. Мы все думаем о нем. Я знаю, может показаться шокирующим говорить о нем так… Он на секунду заколебался, потом продолжал: — Не беспокойтесь ни о каких изменениях в вашем назначении. Я поговорю с тем, кто заменит Гизи.

— Как вы думаете, кто это будет?

Феррис моргнул несколько раз, затем его взгляд стал твердым и неподвижным.

— Понятия не имею, — резко сказал он. — Я понятия не имею, кого они выдвинут.

Чтобы ты да не имел! — подумал Блэйн.

— Вы уверены, что произошло самоубийство?

— Абсолютно, — сказал Феррис. — У Гизи была любовная история, а он женат. — Он встал и взял фуражку. — Мне нравятся люди, которые улавливают все с ходу. Продолжайте в том же духе, Блэйн. Нам вместе работать.

— Я в этом уверен.

— Не забудьте о вечере.

— Мы с вами встретимся, — сказал ему Блэйн.

4

Болтун захватил Нормана Блэйна, когда тот поставил машину на стоянку этим утром и покинул площадку. Блэйн не мог представить себе, как он проник сюда, ни он был здесь и поджидал свою жертву.

— Секундочку, сэр, — сказал он.

Блэйн повернулся к нему. Тот сделал шаг вперед и схватил Блэйна за отворот пиджака. Блэйн дернулся, ни пальцы этого типа вцепились намертво.

— Пропустите меня, — сказал Блэйн. Но тот ответил:

— Сначала поговорите со мной. Вы работаете в Центре и вы тот человек, с которым я хочу поговорить. Потому что если я смогу заставить вас понять… ну, тогда, сэр, у меня появится надежда. Надежда, — повторил он, брызгая слюной, — надежда, что мы сможем заставить людей понять порочность «Снов». Потому что они порочны, сэр, они являются минами под моральную ткань человечества. Они способствуют легкому бегству от тревог и проблем, которые развивают характер. Благодаря «Снам» человеку не нужно встречаться лицом к лицу с тревогами — он сможет избежать их, он сможет забыться в «Снах». Я говорю вам, сэр, это проклятие нашей цивилизации.

Вспоминая это сейчас, Норман Блэйн еще чувствовал холодную, спокойную белизну заполнившего его гнева.

— Отпустите меня, — сказал он.

Должно быть, что-то было в его тоне, предостерегающее Болтуна, потому что тот разжал руку и отпустил. И Блэйн, поднимая руку, чтобы вытереть рукавом пальто забрызганное лицо, глядел, как тот отступает, затем поворачивается и убегает.

Впервые он был уловлен Болтуном, и его охватил ужас, так как он получил физическое доказательство, что в мире есть люди, сомневающиеся в искренности и цели «Снов».

Он оторвался от воспоминаний. Были более важные вещи, на которых следовало сосредоточиться. Смерть Гизи и документ, который он поднял с пола… странное поведение Ферриса. Почти так, подумал он, словно я вовлечен в какой-то гигантский заговор, идущий теперь к осуществлению.

Он неподвижно сидел за столом и пытался думать над этим.

То он был уверен, что и не подумал бы поднять документ с пола теперь, то считал, что, поглядев, что в нем, бросил бы его обратно на пол. Но времени на раздумья не было. Феррис со своими головорезами уже был в пути, и Блэйн стоял беззащитный в кабинете с мертвецом, без достаточного объяснения, почему находится здесь, без достаточно удовлетворительного ответа на любой из вопросов, которые ему наверняка задали бы.



Документ давал ему причину для прихода в кабинет, давал ответ на вопросы, предупреждал другие вопросы, которые были бы заданы, если бы он не ответил на первые.

Феррис сказал, что это было самоубийство.

Было ли бы это самоубийством или убийством, подумал Блэйн, если бы у него в кармане не было документа? Если бы он оставался беззащитным, не использовали ли бы его, чтобы объяснить смерть Гизи?

Феррис сказал, что ему нравится человек, который умеет быстро думать. И в этом не было сомнения. Сам Феррис был человеком, который быстро думал, который был способен импровизировать и проводить свой курс в соответствие с любой ситуацией.

И он не был человеком, которому можно было доверять.

Блэйн подумал, последовало бы назначение, если бы он не подобрал документ с ковра? Конечно, он был не тем человеком, которого мог выбрать Пауль Феррис на место Реймера. И, может, Феррис, найдя документ на полу, порвал бы его и забыл, и на этот пост был бы назначен кто-то другой?

И еще вопрос: что важного в этой работе? Чем она важна, чем важно, кто на нее назначен? Никто, конечно, не говорил, что она важная, но Феррис заинтересован в ней, а Пауль Феррис никогда не интересуется не важными вещами.

Может, назначение каким-то образом связано со смертью Льва Гизи? Блэйн покачал головой. На это не было ответа.

Важно то, что назначили его, — и смерть Гизи не отменила это назначение и, по крайней мере, в настоящий момент Пауль Феррис не собирается этому противодействовать.

Но, предостерег себя Норман Блэйн, он не может позволить себе считать Ферриса нарицательной величиной. Как слуга гильдии, Пауль Феррис был полицейским чиновником с отрядом верных людей, с широкой свободой действий при выполнении своих обязанностей, политически мыслящим и неразборчивым в средствах, занимающимся устройством достаточно просторной ниши, чтобы удовлетворить свои амбиции.

Более чем правдоподобно, что смерть Гизи годится для этих амбиций. Не исключено, что Феррис мог — тихо и тайно способствовать ей… если, фактически, не сам состряпал ее.

Он сказал, самоубийство. Яд. Беспокойство. Любовная история… Легко говорить. Наблюдать за каждым твоим шагом, сказал себе Блэйн. Сделать это легко. Не делать внезапных движений. И быть готовым уклониться от удара.

Он сидел неподвижно, позволив бежать суматошным мыслям. Бесполезно думать об этом, сказал он себе. Сейчас все бесполезно. Позже, когда и если у него будут какие-нибудь факты — тогда будет время подумать.

Он взглянул на часы — три пятнадцать. Идти домой еще слишком рано.

И его ждала работа. Завтра он перейдет в другой кабинет, но сегодня нужно работать здесь.

Он взял папку Дженкинса и уставился на нее. Большая охота, как сказали два сумасшедших фабрикатора. Мы зададим ему жару, сказали они.

Он раскрыл папку и пробежал глазами несколько первых страниц, слегка вздрагивая.

Для непритязательного вкуса, подумал он.

Он вспомнил Дженкинса — огромный, массивный брюнет, ревевший так, что трясся кабинет.

Ну, может, он примет это, подумал Блэйн. Во всяком случае, это то, что он просил.

Он сунул папку под мышку и прошел в приемную.

— Мы только что прослушали слово, — сказала Ирма.

— Вы имеете в виду о Гизи?

— Нет, о Гизи мы слышали до этого. Нам всем тяжело, я полагаю, все любили его. Но я имею в виду слово о вас. Это сейчас повсюду. Почему бы вам не сказать нам сразу? Мы думаем, это прекрасно.

— Ну, спасибо, Ирма.

— Мы поцелуем вас.

— Ты очень добра.

— Почему вы держали это в секрете? Почему вы не сказали нам?

— Я и сам не знал до сегодняшнего утра. Вероятно, я был слишком занят. Затем меня вызвал Гизи…

— Эти головорезы все здесь перерыли, перетряхнули все мусорные корзинки. Я думаю, они покопались и в вашем столе. Что им было нужно?

— Просто любопытство. — Блэйн вышел в холл, и с каждым шагом по спине полз холодок страха.

Он знал это, конечно, и прежде, когда Феррис сухо сказал об умении быстро думать, но теперь это утвердилось окончательно. Не оставалось никаких сомнений в том, что Феррис знал, что он лжет.

Хотя, может быть, в этом даже было какое-то достоинство. Он лгал и блефовал моментально, в своей классической манере, поскольку Блэйн был хорошим руководителем, способным понимать, поскольку с ним можно было вести дела.

Но может ли он блефовать и дальше? Может ли он, Блэйн, быть достаточно стойким?

Спокойно, сказал себе Блэйн, не дергайся. Будь готов уклониться от ударов, но не показывай виду. Сделай выражение игрока в покер, сказал он себе, выражение, с которым ты обычно встречаешь клиентов.

Он тяжело ступал, но холодок страха прошел.

Пока он спускался по лестнице в помещение Мирт, старая магия вновь охватила его.

Она стояла там — огромная машина Сновидений, последнее слово в фабрикации воображения человека с самой буйной фантазией.

Он молча стоял и чувствовал величественность и умиротворение, почти нежность, которую испытывал всегда — словно Мирт была какой-то Богоматерью, к которой можно прийти для понимания и защиты, не нуждающейся ни в каких вопросах.

Он стиснул папку под мышкой и пошел медленно, опасаясь нарушить царившую здесь тишину неуклюжим движением или громкими шагами.

Он поднялся по ступенькам к огромному распределительному пульту и сел на сидение, передвигающееся от малейшего прикосновения к любому краю кодирующих панелей. Он положил раскрытую папку на зажимный щиток перед собой и потянулся к рычажку вопроса, нажал его, и замигал зеленый индикатор готовности. Машина была чистой, он мог кормить ее своими фактами.

Он пробил свою идентификацию и продолжал сидеть молча — как часто сидел здесь до этого.

Это ошибка, подумал Блэйн, что я перехожу на другую работу. Здесь он был подобен жрецу, связанному с силой, перед которой благоговел, но которую не понимал… не совсем понимал. Не было человека, который полностью знал бы схему машины Сновидений. Это был слишком огромный и сложный механизм, чтобы держать его в чьей-то одной памяти.

Это был компьютер со встроенной магией, свободный от абсолютной, прямолинейной логики других, менее потрясающих компьютеров. Он имел дело больше с фантазией, нежели с фактами, он воплощал гигантский замысел машины, оперирующей символами и уравнениями странных историй множества человеческих жизней. Он принимал кодировку и уравнения и выдавал Сновидения!

Блэйн начал переносить в нее данные со страниц папки, быстро передвигаясь в кресле вдоль пульта управления. Пульт замигал множеством маленьких огоньков, из глубины машины послышались первые слабые звуки, гул пробуждающихся механизмов, щелканье контрольных счетчиков, отдаленный треск регистраторов, проводящих зондаж, и последовательное мурлыканье каналов, начинающих работать.

Он работал напряженно, сосредоточенно, перенося знаки со страниц на перфокарты. Время остановилось, и не было другого мира, кроме пульта с мириадами клавиш, кнопок и переключателей и множеством загорающихся лампочек.

Наконец, он закончил, и последняя страница слетела на пол с опустевшей подставки. Время снова пошло, и мир вокруг ожил. Норман Блэйн сидел опустошенный, в мокрой от пота рубашке, со спутавшимися на лбу волосами, уронив руки на колени.

Машина теперь гремела, лампочки горели тысячами, одни мигали, другие светили ярко и ровно. Звук мощными волнами бился в помещении, заполняя его до отказа, и сквозь этот гул пробивались деловитые щелчки и экстазный, безумный треск мчавшихся во весь опор механизмов.

Усталый Блэйн поднялся с сидения, собрал с пола упавшие листы, сложил их и убрал в папку.

Он прошел к дальнему концу машины и постоял, глядя на защищенный стеклом корпус, где наматывалась на катушку лента. Он смотрел на наматывающуюся ленту, зачарованный, как всегда, мыслью, что на ленте запечатлена кажущаяся жизнь Сновидений, которая может просуществовать столетие или тысячелетие — Сновидений, построенных таким образом, что они никогда не надоедят, а будут плотью и реальностью до самого конца.

Он повернулся и пошел к лестнице, прошел полпути, остановился и обернулся.

Это мое последнее Сновидение, понял он вдруг, завтра я перехожу на другую работу. Он поднял руку в прощальном жесте.

— Бывай, Мирт, — сказал он.

Мирт ответила ему громом.

5

Ирма ушла на обед, и кабинет был пуст, но было письмо, адресованное Блэйну, прислоненное к пепельнице на столе. Конверт был объемистым и измятым. Когда Блэйн взял конверт, в нем что-то звякнуло. Норман Блэйн разорвал конверт, из него выпала и ударилась о стол связка ключей. Наполовину высунулся листок бумаги.

Он отодвинул ключи, вытащил листок и развернул. Приветствия не было. Записка была короткой: «Я звонил, чтобы передать ключи, но вас не было, и секретарша не знала, когда вы вернетесь. Но это не повод оставаться. Если вы захотите встретиться со мной, я к вашим услугам. Реймер.»

Записка выпала у него из руки и спланировала на стол. Он взял ключи, подбросил, слушая, как они звенят, и поймал их на ладонь.

Что теперь будет с Джоном Реймером? — подумал он. Найдется ли для него место, или Гизи не собирался назначать его на другой пост? Или Гизи намеревался совсем выкинуть этого человека? Это выглядело неправдоподобно, так как гильдия заботится о своих членах и не в ее правилах, не считая крайних обстоятельств, выбрасывать человека из своих рядов.

И, кстати, кто станет начальником «Фабрикаций»? Или Лев Гизи умер, не назначив никого на это место? Джордж или Герб — любой из них — были на очереди, но они не сказали ни слова. Блэйн был уверен, что они бы что-нибудь сказали, если бы были уведомлены.

Он поднял записку и прочел ее снова. Она была уклончивая, совершенно бесстрастная, из нее ничего нельзя было почерпнуть.

Он подумал, что может чувствовать Реймер при такой быстрой замене, но понять это было нельзя: записка совершенно не давала ключа к разгадке. А почему он был заменен? Ходили слухи, самые разные слухи, о чистке в Центре, но слухи не говорили ни о каких причинах для такой чистки.

Это казалось немного странным — оставить ключи, символизируя таким образом передачу власти. Это выглядело так, словно Реймер бросил их Блэйну на стол и сказал: «Держи, парень, теперь они твои», и ушел, больше ничего не говоря.

Возможно, только слегка возбужденный. Только слегка задетый.

Но он пришел лично. Почему? Блэйн знал, что при обычных обстоятельствах Реймер никогда не стал бы вторгаться к человеку, ставшему его преемником. Но Реймер оставался бы до тех пор, пока его преемник не взял бы него все нити.

Значит, здесь были не обычные обстоятельства. Приходится думать, что они, кажется, и вовсе экстраординарные.

Это какое-то недоразумение, сказал себе Норман Блэйн. Проходи это по надлежащим каналам, все было бы правильно — обычная операция, перемещение производится без разрывов. Но назначение пришло не по обычным каналам, и если бы Блэйн не нашел Льва Гизи мертвым, если бы не поднял с пола документ, назначения могло бы вообще не быть.

Но теперь это место его — он рискнул головой, чтобы получить его, и оно принадлежит ему. Это шаг вверх по лестнице, это успех. Эта должность лучше оплачивалась, была более престижной и поднимала его ближе к вершине — фактически он становился третьим человеком в Центре: деловой агент, «Охрана» и затем «Записи».

Вечером он расскажет Гарриет… нет, он совсем забыл, что вечером они с Гарриет не увидятся.

Он положил ключи в карман и снова взял записку. «Если вы захотите встретиться со мной, я к вашим услугам».

Протокол? — подумал он. Или что-то, что ему необходимо знать? Что-то, о чем нужно побеседовать?

Может быть, Реймер пришел о чем-то поговорить и затем разнервничался?

Блэйн смял записку и швырнул на пол. Ему захотелось уйти, уйти из Центра, уйти туда, где он сможет все обдумать и составить план действий. Нужно все убрать из стола, подумал он, но это позже, на это еще будет время. И его ждет свидание с Гарриет… нет, проклятие, он все время забывает! Гарриет позвонила и сказала, что не сможет прийти.

Завтра будет время забрать все из стола. Он взял шляпу и пальто и вышел на стоянку. У входа на стоянку обычного служащего заменил вооруженный охранник. Блэйн показал свое удостоверение.

— Все в порядке, сэр, — сказал охранник. — Приходится смотреть в оба. Разбуженный сбежал.

— Сбежал?

— Да, его разбудили недели две назад.

— Он не может далеко уйти, — сказал Блэйн. — Все изменилось, он выдаст себя. Сколько он пробыл во Сне?

— Кажется, пятьсот лет.

— За пятьсот лет много чего изменилось. У него нет шансов.

Охранник покачал головой.

— Мне его жаль. Должно быть, жестоко будить таких, как он.

— Верно, жестоко. Мы пытаемся объяснить им это, но они не слушают.

— Скажите, — спросил охранник, — это вы нашли Гизи?

Блэйн кивнул.

— Правильно говорят, он был мертв, когда вы вошли?

— Мертв.

— Убийство?

— Не знаю.

— Это дьявольский удар. Вы поднимаетесь на самый верх, затем бац!..

— Дьявольский удар, — согласился Блэйн.

— Кто бы знал…

— Да, кто бы знал. — Блэйн поспешил уйти.

Он выехал со стоянки и свернул на шоссе. Сумерки только начинались, и дорога была пустынна.

Норман Блэйн ехал медленно, глядя на скользящий мимо осенний пейзаж. Зажигались первые лампочки в окнах вилл на холмах, откуда доносился запах горящих листьев и медленная грусть умирающего года.

Мысли слетались к нему, словно птицы на дерево для ночлега, но он гнал их прочь — Болтуна, который заловил его… что Феррис может подозревать или знать, и что он намеревается делать… Почему Джон Реймер позвонил лично, чтобы вручить ключи, а затем решил не ждать… почему сбежал разбуженный?

И последнее было странным делом, это было чистым безумием, если призадуматься. Чего можно достичь таким бегством, таким побегом в чужой мир, для которого он не подготовлен? Это словно уйти на чужую планету без надлежащих инструкций. Это словно выйти на работу, с которой совершенно незнаком, и попытаться делать вид, что работаешь.

Интересно, почему, подумал он, почему он сделал это?

Он отогнал эту мысль, потому что надо было слишком многое обдумать. Он должен привести мысли в порядок, прежде чем думать. Он не может позволить себе думать над болтовней каждого.

Блэйн протянул руку и включил радио.

Комментатор говорил: «… кто знает, что их политическая история может распознавать критические моменты, которые теперь становятся ясно определенными. Более чем пятьсот лет подряд правительство действительно держало в руках Центральную Рабочую Гильдию. Это говорит о том, что правительство является правящим комитетом, состоящим из представителей всех гильдий центральной группы. То, что такая группа будет способна править еще целый пять столетий — а последние шестьдесят лет допущено открытое правление — заслуга не столь мудрости, сдержанности или терпимости, сколь прекрасного баланса сил, который существовал в государстве во все времена. Взаимное недоверие и страх ни разу не позволили никакой гильдии или их союзу стать доминирующими. Как только одна из группировок угрожает стать таковой, личные амбиции других группировок подрывают ее влияние. Но это, как должен понять каждый, положение, которое сохраняется дольше, чем можно было бы ожидать. Много лет крепкие гильдии накапливали свои силы — и не пытались использовать их. Вы можете быть уверены, что никто из них не попытается использовать свои силы, пока не будет абсолютно уверен в себе. Только где это будет, невозможно сказать, для этого нет хорошей стратегии, потому что любая гильдия будет держать свои силы в секрете. Но недалек тот день, когда эти силы должны столкнуться. Положение, как оно есть, должно казаться нестерпимым некоторым сильным гильдиям с амбицией лидеров…»

Блэйн выключил радио и был заворожен торжественным спокойствием осеннего вечера. Услышанное было старой жвачкой. Насколько он помнил, комментаторы всегда говорили это. Это были вечные слухи, которые сегодня могли утверждать, что верх возьмет «Транспорт», завтра — что это будет «Журналистика», а через неделю настаивать так же авторитетно — что «Продовольствие».

«Сны», самодовольно сказал он себе, всегда были выше этой политики. Гильдия — его гильдия — стояла на службе обществу. Она имела своих представителей в Центральном правительстве по праву и долгу, но никогда не играла в политику.

Это «Журналистика» всегда суетилась с крикливыми статьями и комментариями. Если я не ошибаюсь, сказал себе Блэйн, «Журналистика» была хуже всех — она каждую минуту ловила свой шанс. «Образование» тоже. «Образование» всегда занималось грязными делишками!

Он покачал головой, думая, как удачно, что он в «Снах» — не приходится испытывать чувство вины от ползающих вокруг слухов. Можете быть уверены, что о «Снах» никогда не упомянут, из всех гильдий только «Сны» могли стоять прямо и гордо.

Он спорил с Гарриет о «Журналистике», и иногда они ссорились. Казалось, она имела упорное мнение, что «Журналистика» единственная гильдия, бескорыстно служившая обществу и имеющая безупречную репутацию.

Конечно, естественно, признал Блэйн, каждый думает, будто его гильдия всегда права. Члены гильдии всегда ей верны. Когда-то, очень давно, существовали нации, и любовь к своей нации называлась патриотизмом. Теперь их место заняли гильдии.

Он ехал по долине, рассекающей холмы, и, наконец, свернул с шоссе и поехал по извилистой дороге, взбиравшейся на холмы.

Ужин готов, и Энсил будет сердиться (Энсил был чудаковатым роботом). Фило ждет его у ворот.

Он миновал дом Гарриет и мельком взглянул на него, стоящий среди деревьев, с темными окнами. Гарриет не было дома. Задание, сказала она, интервью с кем-то.

Он повернул в свои ворота, и там был Фило, лающий от всего сердца. Норман Блэйн притормозил, и собака прыгнула в машину, ткнулась носом хозяину в грудь и печально уселась на сиденье, пока они ехали по дорожке, ведущей к дому.

Фило быстро выпрыгнул из машины, а Блэйн вылез медленней. Утомительный был день, сказал он себе. Теперь, оказавшись дома, он почувствовал, как устал.

Он постоял несколько секунд, глядя на дом. Хороший дом, подумал он, хорошее место для семьи — если он сумеет отговорить Гарриет отказаться от своей карьеры журналистки.

Чей-то голос сказал:

— Отлично. Теперь можете повернуться. Только спокойно, не пытайтесь сделать глупости.

Блэйн медленно повернулся. У машины в сгущавшихся сумерках стоял человек. Он держал в руке что-то блестящее и продолжал:

— Бояться нечего, я не собираюсь причинить вам никакого вреда. Только не веселитесь по этому поводу.

На человеке была странная одежда, она выглядела какой-то формой. И произношение его тоже было странным. Склонения лишены окраски, сжатые и сухие, отсутствовали характеризующие язык переходы между словами. И фразы: не делайте глупостей, не веселитесь по этому поводу…

— У меня револьвер. Я не валяю дурака.

Валять дурака?

— Вы человек, который сбежал, — сказал Блэйн.

— Да.

— Но как…

— Я проделал весь путь с вами. Подвесился под машиной, а эти глупые копы и не подумали там посмотреть. — Он пожал плечами. Пару раз я уже начинал раскаиваться — вы ехали быстрее, чем я надеялся. Несколько раз я чуть было не свалился.

— Но выбрать меня?.. Почему вы?..

— Не вас, мистер, вообще никого. Была возможность спрятаться а значит, и убраться подальше.

— Я не понимаю вас, — сказал Блэйн. — Вы могли остаться незамеченным, могли отцепиться перед воротами — там машина шла медленно. Вы могли ускользнуть незамеченным отсюда. Я бы вас не увидел.

— Чтобы вскоре быть пойманным, когда выдам себя? Меня выдает одежда, а также и речь. А также мои манеры есть и, может быть, даже ходить. Все это связывает меня.

— Понятно, — сказал Блэйн. — Ладно, опустите револьвер. Вы, наверное, голодны. Пойдемте, поедим.

Человек опустил револьвер и спрятал его в карман.

— Не забудьте, револьвер у меня, и я могу достать его быстро. Не пытайтесь меня облапошить.

— О'кей, — сказал Блэйн, — не буду пытаться вас облапошить. — И подумал: облапошить. Никогда не слышал такого слова. Но оно имеет значение, в этом нет никаких сомнений.

— Интересно, где вы раздобыли револьвер?

— Где-то, — ответил человек. — Этого я вам не скажу.

6

Его зовут, сказал беглец, Спенсер Коллинз. Он был погружен в Сон на пятьсот лет и проснулся только месяц назад. Физически, говорил он, он чувствует себя так же хорошо, как и любой человек пятидесяти пяти лет, хорошо сохранившийся. Всю жизнь он внимательно относился к себе — питался правильно, спал регулярно, упражнял разум и тело, знал кое-что о психосоматике.

— Я говорю это для вашего сведения, — сказал он Блэйну, — вы знаете, как позаботиться о теле спящего. Когда я проснулся, то был слегка похудевшим, немного утомленным, но ничуть не испортившимся.

Норман Блэйн откашлялся.

— Мы постоянно работаем над этим, — сказал он. — Я в этом, конечно, не разбираюсь, но биологи занимаются этим все время — это для них постоянная проблема. Практическая задача. Во время вашего пятисотлетнего сна вас, вероятно, перемещали дюжину раз — каждый раз в лучшие вместилища, с действующими усовершенствованиями. Вы получали выгоду от новых усовершенствований, как только мы их разрабатывали.

Он был профессором социологии, сказал Коллинз, и разработал одну теорию.

— Прошу извинить, но я не буду вдаваться в подробности.

— Ну, конечно, — сказал Блэйн.

— В основном, она предназначена для академического мышления. Я полагаю, у вас не академическое мышление?

— Я тоже.

— Она включает в себя долгосрочное социальное планирование, — продолжал Коллинз. — Я высчитал, что пятьсот лет могут служить показателем, прав я или не прав. Я был любопытен. Грубо говоря, я не мог умереть, не узнав, верна моя теория или нет.

— Я понимаю вас.

— Если вы сомневаетесь в моем рассказе, можете проверить записи.

— Я не сомневаюсь ни в едином вашем слове, — сказал Блэйн.

— Вы привыкли к сумасбродным случаям.

— Сумасбродным?

— Безумным. Сумасшедшим.

— Я встречал много сумасбродных случаев, — заверил его Блэйн.

Но не таких сумасбродных, как этот, подумал он. Ничего настолько безумного, как сидеть на веранде под осенними звездами, в своем собственном доме и беседовать с человеком, жившим пятьсот лет назад. Если бы он работал в отделе адаптации, он бы привык к этому, это вообще не казалось бы ему странным. Работники отдела адаптации постоянно работают с такими случаями.

Коллинз зачаровывал. Его выдавал язык и постоянно проскальзывающие слэнговые словечки — идиомы прошлого, давным-давно забытые и не имеющие места в современном языке, хотя многие другие сохранились.

За обедом одни блюда он брал с сомнением, другие съедал с отвращением на лице, но был слишком вежлив, чтобы прямо отказаться от них — возможно, это было стремление получше приспособиться к культуре, в которой он оказался.

Была определенная слабая манерность и притворство, казавшиеся безуказательными, повторяющиеся слишком часто, они становились отчетливо раздражающими. Это были такие действия, как потирание подбородка, когда он думал, или похрустывание суставами пальцев. Последнее, сказал себе Блэйн, было нервирующим и неприличным. Возможно, в прошлом не было неприличным забавляться своим телом. Я должен объяснить это ему или, может быть, попросить кого-нибудь объяснить. Парни из «Адаптации» знают, как к этому подойти, — они знают много такого.

— Мне бы хотелось, чтобы вы рассказали об этой вашей теории, — попросил Блэйн. — Она оказалась такой, как вы думали?

— Не знаю. Согласитесь, я вряд ли был в состоянии обнаружить это.

— Думаю, это так. Но я решил, что вы хотите спросить…

— Я не спрашиваю, — сказал Коллинз.

Они сидели в вечерней тишине, глядя на дорожку.

— Мы проделали из прошлого путь длиной в пятьсот лет, — сказал, наконец, Коллинз. — Когда я ушел в Сон, мы размышляли о звездах, и все говорили, что эти маленькие точечки света когда-нибудь покорятся нам. Но сегодня…

— Понимаю, — сказал Блэйн. — Еще пятьсот лет…

— Можно идти дальше и дальше. Проспать тысячу лет и посмотреть, что произошло. Затем еще…

— Это не будет стоящим.

— Это вы говорите мне, — сказал Коллинз.

Ночной хищник пронесся над деревьями и дергающими, порхающими движениями взмыл в небо, занятый охотой на насекомых.

— Это не изменилось, — сказал Коллинз. — Я помню летучих мышей… — Он замолчал, затем спросил: — Что вы собираетесь сделать со мной?

— Вы мой гость.

— Пока не пришли санитары.

— Поговорим об этом позже. Этой ночью вы в безопасности.

— Вы что-то хотите узнать. Я вижу, это грызет вас.

— Почему вы убежали?

— Вот оно, — сказал Коллинз.

— Ну и?..

— Я выбрал Сновидение, — сказал Коллинз. — Такое, как вы и должны ожидать. Я запросил профессорское убежище — некий идеализированный монастырь, где я мог проводить время в науке, где я мог жить с людьми, говорящими на одном языке со мной. Я хотел покоя — прогулки по берегу тихой речки, красивые закаты, простая еда, время, чтобы читать и размышлять…

Блэйн с уважением кивнул.

— Хороший выбор, Коллинз. Это было самое приятное.

— Я тоже так думал, — сказал Коллинз. — Это было то, чего я хотел.

— Оно доказало свою восхитительность?

— Не знаю.

— Не знаете?

— Я не получил его.

— Но Сновидение было сфабриковано…

— Я получил другое Сновидение.

— Здесь какая-то ошибка.

— Не ошибка, — сказал Коллинз. — Я совершенно уверен, что это была не ошибка.

— Когда вы заказываете определенное Сновидение, — твердо начал Блэйн, но Коллинз перебил его.

— Говорю вам, здесь не было ошибки. Сновидение было подменено.

— Откуда вы знаете это?

— Потому что Сновидение, которое мне дали, не было заказано никем. Никто не мог бы даже представить себе такое. Сновидение было тщательно скроено для чего-то, что я и вообразить не могу. Это был другой мир.

— Чужой мир?

— Не чужой. Это была Земля — но с иной культурой. Я пятьсот лет прожил в этом мире, ни минутой меньше. Сновидение не было сокращено, как, насколько я понимаю, часто делается, чтобы втиснуть тысячу лет Сна в интервал нормальной жизни. Я работал полных пятьсот лет Я знаю это, потому что делал отметки. Говорю вам, это было тщательно созданное Сновидение — никакой ошибки, — но созданное для какой-то цели.

— Не спешите, — возразил Блэйн. — Давайте разберемся. Мир имел иную культуру?

— Это был мир, — сказал Коллинз, — из которого изъяли понятие выгоды, в котором концепция выгоды никому не пришла в голову. Это был тот самый мир, в котором мы живем, но в котором отсутствовали все факторы и силы, вытекающие в нашем мире из мотивации выгоды. Для меня, конечно, это было совершенно фантастичным, но для уроженцев этого места — если можно назвать их так — это казалось нормальным. — Он пристально посмотрел на Блэйна. — Мне кажется, вы согласитесь, — сказал он, — что никто не захочет жить в таком мире. Никто не закажет подобное Сновидение.

— Возможно, какой-нибудь экономист…

— Экономисты разбираются в этом лучше. И, кроме того, это было ужасно последовательно для Сновидения; никто без предварительного знания не смог бы рассчитать все мельчайшие подробности.

— Наши машины…

— Ваши машины не могут иметь больше предварительных знаний, чем вы сами. По крайней мере, не больше, чем ваши лучшие экономисты. С другой стороны, машина нелогична, и в этом ее прелесть. Ей не нужно думать логично. Она не будет думать логично, потому что это испортит Сновидение. Сновидение должно быть нелогичным.

— А ваше было логичным?

— Очень логичным, — сказал Коллинз. — Вы можете вычислить все факторы ада и не сможете сказать, что случится, пока не увидите его в действии. Это ваша логика. — Он встал и прошелся по веранде, затем вернулся и остановился перед Блэйном. — Вот почему я сбежал. Происходит что-то грязное. Я не могу доверять вашей банде.

— Не знаю, — сказал Блэйн. — Я просто не знаю.

— Я могу уйти, если хотите, не стоит вам зарабатывать неприятности в таком деле. Вы приняли меня и накормили, дали мне одежду и выслушали. Не знаю, как далеко я смогу зайти, но…

— Нет, — сказал Блэйн, — вы останетесь здесь. Это необходимо расследовать, и вы можете понадобиться мне позже. Здесь вы укрыты от посторонних глаз. Не обращайте внимания на роботов. Мы можем им доверять, они ничего не расскажут.

— Если меня выследят, — сказал Коллинз, — я постараюсь покинуть ваши владения, прежде чем меня схватят. Попавшись, я буду держать язык за зубами.

Норман Блэйн медленно поднялся и протянул руку. Коллинз пожал ее сильно, уверенно.

— Договорились.

— Договорились, — повторил Блэйн.

7

По ночам Центр становился обиталищем призраков, его безлюдные коридоры звенели своей пустотой. Блэйн знал, что в здании работают люди — отдел «Адаптации», специалисты по Условиям, группа «Хранилища», но не было даже признака их.

Робот охраны вышагнул из своей ниши.

— Кто идет?

— Блэйн. Норман Блэйн.

Робот секунду постоял, тихонько посвистывая, пропуская банк памяти в поисках имени Блэйна.

— Удостоверение, — сказал он.

Блэйн протянул ему идентификационный диск.

— Проходите, Блэйн, — сказал робот и сделал попытку быть приятным. — Ночная работа?

— Кое-что забыл, — сказал ему Блэйн.

Он прошел по коридору, вошел в лифт и поднялся на шестой этаж.

Навстречу ему шагнул еще один робот. Блэйн представился.

— Вы не на том этаже, Блэйн.

— Новый отдел. — Он показал роботу документ о назначении.

— Все в порядке, Блэйн, — сказал робот.

Блэйн прошел по коридору и нашел дверь отдела «Записей». Он испробовал шесть ключей, прежде чем отыскал нужный и дверь открылась.

Он закрыл за собой дверь и немного подождал, пока привыкнут глаза, чтобы найти выключатель.

Здесь был передний кабинет, дальше дверь вела на склад записей. Это, должно быть, где-то здесь, сказал себе Блэйн. Мирт должна была закончить его несколько часов назад — Сновидение Дженкинса, большую охоту в туманных джунглях.

Оно еще не должно быть зарегистрировано, поскольку Дженкинс обратился к нам всего пару дней назад. Возможно, оно где-то на полке, где Сновидения ждали своей очереди.

Он обошел стол и оглядел помещение. Шкафчики картотек, много столов, кабины испытателей, машина для выпивки и ленча и полка, на которой лежало с полдюжины катушек.

Он быстро подошел к полке и взял первую катушку. Сновидение Дженкинса он нашел на пятой и постоял, держа ее в руке, размышляя, насколько безумен должен быть человек, заказавший такое.

Коллинз, должно быть, ошибся, или кто-то ошибся… или все это была ложь, о цели которой он понятия не имел. Просто не может быть, сказал себе Блэйн, чтобы Сновидение было намеренно подменено.

Но он уже зашел слишком далеко. Он сделал из себя дурака…

Блэйн пожал плечами. Раз уж он здесь, то должен теперь пройти до конца.

С катушкой в руке Норман Блэйн прошел в испытательную кабину и закрыл за собой дверь. Он вставил катушку и установив время на тридцать минут, затем снял шляпу и лег на кушетку. Протянув руку, включил аппарат.

Раздалось слабое шипение механизмов. Что-то подуло ему в лицо, и шипение смолкло. Кабина исчезла. Блэйн стоял в пустыне или в чем-то, похожем на пустыню.

Местность была красной и желтой. Солнце стояло высоко, струившийся от песка и камней жар бил прямо в лицо. Он поднял голову, чтобы оглядеть горизонт; тот был очень далек, местность была плоской. Из тени одной скалы в тень другой с писком пробежала ящерица. Высоко в горячем, шелково-голубом небе кружила птица.

Он увидел, что стоит на какой-то дороге. Она тянулась по пустыне и терялась в волнах жара, поднимавшегося от сожженной земли. И вдалеке по дороге медленно ползла черная точка.

Он огляделся в поисках тени и не увидел ее, никакой тени, достаточно большой, чтобы спрятаться существу крупнее ящерицы, здесь не было.

Блэйн поднял руки и поглядел на них. Они были настолько загорелыми, что в первую секунду он подумал, что они черные. На нем были оборванные брюки, изжеванные от колен до лодыжек, и рваная рубаха, прилипшая к спине от пота. Обуви не было, и он удивился, когда поднял ногу и увидел роговидные мозоли, защищающие кожу от жара и камней.

Смутно подумав, что он может здесь делать, что он делал секунду назад, что предполагает делать дальше, Норман Блэйн стоял и смотрел на пустыню. Смотреть было не на что — только красное и желтое, песок и жара.

Он переступил на песке с ноги на ногу, выкопав пятками ямки, затем заровнял их мозолистой подошвой. Затем память о том, кто он и что намеревался сделать, медленно вернулась к нему. Она пришла к нему вместе с изумлением, и большая ее часть, казалось, не имела смысла.

Он вышел утром из дому и поехал в город. Была какая-то важная причина для поездки, хотя всю свою жизнь он не мог и думать о такой поездке. Он помнил лишь оттуда и досюда, он очень хотел бы вспомнить хотя бы название своего дома. Это было трудно. Если бы он встретил кого-то, кто спросил бы его, откуда он родом, он не смог бы ответить. Он также хотел бы вспомнить название города, откуда уехал, но тоже не смог. Может, спустя какое-то время он вспомнит название.

Он пошел по дороге и подумал, что идти, вроде, еще далеко. Как-то и где-то он заплутал и потерял много времени. Нужно поспешить, если он рассчитывает попасть в город до наступления ночи.

Он посмотрел на черную точку на дороге и она, казалось, приблизилась.

Он не испытывал страха перед черной точкой, и это подбадривало. Но когда он попытался понять, почему это так подбадривает, то просто не мог сказать.

Так как он потерял массу времени, а путь предстоял еще долгий, он пустился бежать. Он бежал по дороге как можно быстрее, несмотря на грубое покрытие и жаркое солнце. На бегу он похлопал по карманам и обнаружил, что в одном из них носит определенные предметы. Он немедленно понял, что эти предметы больше обычной ценности, в долю секунды понял, что это за предметы.

Черная точка становилась все ближе и, наконец, приблизилась настолько, что Блэйн смог разглядеть ее и увидел, что это большая телега с деревянными колесами. Ее тянул сине-коричневый верблюд, на сидении телеги под изорванным зонтом, когда-то, наверное, цветным, а теперь выгоревшим на солнце и серым, сидел человек.

Телега нагнала бегущего Блэйна, и Блэйн побежал рядом с ней. Человек что-то крикнул верблюду, и тот остановился.

— Опаздываешь, — сказал человек. — Лезь сюда, поедем.

— Меня задержали, — сказал Блэйн.

— Тебя задержали, — фыркнул человек и бросил вожжи запрыгнувшему в телегу Блэйну.

Блэйн закричал на верблюда и ударил его вожжами…

Он еще успел подумать, что за дьявольщина происходит, и тут же снова очутился в кабине. Рубашка прилипла к спине от пота. Он еще чувствовал обжигающий лицо жар солнца пустыни.

Он полежал, собираясь с мыслями, заново ориентируясь. Возле него медленно вертелась катушка, протягивая ленту через щель шлема. Блэйн протянул руку и остановил ее, медленно смотал назад.

В нем пробудился ужас, и секунду он боялся, что может закричать, но крик застрял в горле, и он лежал неподвижно, застыв от осознания того, что произошло.

Он поднялся с кушетки, выдернул катушку из аппарата и прочитал ее номер и имя. Имя стояло — Дженкинс — и номер совпадал с кодом, который он занес в машину Сновидений только сегодня днем. Здесь не может быть ошибки. Катушка содержала Сновидение Дженкинса. Это была катушка, которую он послал бы вниз через день-другой, когда Дженкис придет погрузиться в Сон.

И Дженкинс, который заказывал большую охотничью экспедицию, который хотел провести следующие двести лет в оргии выстрелов, очутится в красно-желтой пустыне на колее, которая лишь из вежливости может быть названа дорогой; вдалеке он увидит движущуюся точку, которая чуть позже станет волокущим телегу верблюдом.

Он очутится в пустыне в рваных штанах и рубахе и с чем-то в кармане, что стоит весьма немало — но не было ни джунглей, ни вельда, не было ни ружей, ни сафари. Это была вовсе не охотничья экспедиция.

Сколько еще других? — спросил себя Блэйн. — Сколько других, получивших не тот Сон, что они заказывали? — И еще: — Почему они получают не те Сны, которые заказывали?

Зачем подменяют Сновидения?

Или подменяют ли их? Мирт…

Блэйн тут же покачал головой. Огромная машина делает то, что прикажут. Она берет символы и уравнения, разбивает их, соединяет, переносит и создает Сновидение, которое было затребовано.

Подмена была единственным ответом.

Коллинз прожил пятьсот лет в мире, где отсутствовала концепция выгоды. И красно-желтая пустыня… Что это был за мир? Норман Блэйн провел в нем недостаточно долго, чтобы понять, но он знал одно. Что, как и в мире Коллинза, мир Дженкинса был таким, который явно никто не закажет.

Телега на деревянных колесах, которую тащил верблюд, должна означать мир, в котором не было и понятия о механическим транспорте. Но это должна, по крайней мере, быть одна из тысяч других видов культур.

Блэйн открыл дверь кабины и вышел. Он положил катушку на полку и секунду постоял посреди холодной комнаты. Моментом позже он понял, что не в комнате холодно, а у него самого озноб.

Днем, разговаривая с Люсиндой Сайлон, он подумал о себе, как о посвященном человеке, подумал о Центре и гильдии, как о месте посвящения. Он елейно говорил о том, что на гильдии не должно быть ни пятнышка, что это даст уверенность в ее службах тем, кто может выбрать Сон.

И где теперь эта посвященность, где общественная уверенность?

Сколько еще людей получили подмененные Сновидения? Сколько времени это происходит? Пятьсот лет назад Спенсер Коллинз получил не то Сновидение, что хотел. Значит, вмешательство длится, по меньшей мере, пятьсот лет.

И сколько людей прошло за эти годы?

Люсинда Сайлон… какое Сновидение получит она? Будет ли это плантация середины двадцатого столетия или совершенно иное место? Сколько Сновидений из тех, что помогал фабриковать Блэйн, были подменены?

Он подумал о девушке, сидевшей сегодня утром по другую сторону его стола — волосы цвета меда и голубые глаза, молочная белизна кожи, манера разговаривать, то, что она говорила, и то, что не сказала.

Она тоже, подумал он.

И здесь не было ответа на это. Он медленно пошел к двери.

8

Он поднялся по ступенькам, позвонил, и голос сказал ему: «Войдите».

Люсинда Сайлон сидела в кресле у окна. Горела только одна лампочка — тусклая лампочка — в дальнем углу комнаты, так что она сидела в тени.

— А, это вы, — сказала она. — Вы тоже проводите следствие?

— Мисс Сайлон…

— Проходите и садитесь. Я готова ответить на любые ваши вопросы. Как видите, я по-прежнему убеждена…

— Мисс Сайлон, — сказал Блэйн, — я пришел сказать вам, чтобы вы отказались от Сна. Я пришел предупредить вас, я…

— Вы дурак, — сказала она, — вы круглый идиот…

— Но…

— Убирайтесь, — сказала она ему.

— Но…

Она встала с кресла, каждая линия ее тела выражала презрение.

— Значит, у меня нет шансов. Продолжайте, расскажите мне об опасностях, пустите в ход все ваши трюки. Вы дурак — я знала это прежде, чем пришла к вам.

— Вы знали…

Секунду они стояли в напряженном молчании, уставившись друг на друга.

— А теперь знаете вы. — Не пройдет и полчаса, как она скажет что-то еще. — И как теперь насчет посвящения?

— Мисс Сайлон, я пришел сказать вам…

— Не говорите никому, — сказала она. — Возвращайтесь домой и забудьте то, что знаете, так будет лучше для вас. Может быть, вы не будете посвящены, но вам так будет удобнее. И проживете гораздо дольше.

— Не нужно угрожать…

— Это не угроза, Блэйн, только совет. Если хоть слово дойдет до известного вам Ферриса, можете считать, что вам осталось жить несколько часов. И я могу просоветовать, как обвести Ферриса. Я знаю единственный способ сделать это.

— Но Феррис…

— Он тоже посвящен?

— Ну нет, возможно, что нет. Я не…

Смехотворная мысль — Пауль Феррис посвящен!

— Когда я вернусь в Центр, — продолжала она спокойно и ровно, — мы будем вести себя так, словно ничего не случилось. Вашим личным делом будет присмотреть, чтобы мой Сон прошел без задоринки. Потому что если вы не сделаете этого, то ваши слова дойдут до Ферриса.

— Но почему так важно, чтобы вы ушли в Сон, зная, что делаете?

— Может быть, я из «Развлечений», — сказала она. — Вы решили, что я из «Развлечений», не так ли? Вы спросили меня, из «Развлечений» ли я, и имели при этом очень хитрый вид. Вы не любите «Развлечения», так как боитесь, что они воруют ваши Сновидения для своих голографов. Они попытались сделать это однажды, и с тех пор вы всегда хватаетесь за это.

— Вы не из «Развлечений».

— Вы подумали так сегодня утром. Или это была игра?

— Игра, — с несчастным видом признался Блэйн.

— Но нынче ночью это не игра, — холодно сказала она, — потому что вы напуганы, как никогда прежде. Ну, и оставайтесь напуганным. Вы имеете на это право. — Она секунду постояла, с отвращением глядя на него. — А теперь уходите.

9

Фило не встретил его у ворот, но с лаем выбежал из кустов, когда Блэйн свернул с дорожки и остановился перед домом.

— Успокойся, Фило, — сказал ему Блэйн. — Успокойся.

Он вылез из машины, и Фило уже спокойно стоял возле него. В ночной тишине он слышал пощелкивание собачьих когтей по блустиновой дорожке. Дом стоял большой и темный, хотя у дверей горел свет. Он подумал, почему дом и деревья всегда кажутся ночью больше, словно с приходом тьмы меняют размеры.

Скрипнул камешек под чьими-то ногами, и он повернулся. На дорожке стояла Гарриет.

— Я жду тебя, — сказала она. — Я уже думала, что ты не приедешь. Мы с Фило ждем и…

— Ты напугала меня, — сказал ей Блэйн. — Я думал, что ты работаешь.

Она быстро пошла вперед, и свет от фонаря упал ей на лицо. На ней было платье с низким вырезом, засверкавшее на свету, и поблескивающая вуаль, отчего казалось, что она окружена тысячами мерцающих звездочек.

— Здесь кто-то был, — сказала она ему.

— Кто-то…

— Я въехала через задние ворота. У переднего входа стояла машина, и Фило лаял. Я увидела у ворот троих, они тащили четвертого. Он отбивался, но они протащили его и затолкали в машину. Фило бросился на них, но они не обратили на него внимания, так как спешили. Сначала я подумала, что это ты, но потом увидела, что нет. Трое были одеты как бандиты, и я немного испугалась. Я развернулась, как можно быстрее выехала на шоссе и…

— Погоди минуточку, — предостерег ее Блэйн. — Ты так спешишь. Успокойся и расскажи мне…

— Позже я вернулась, не зажигая фар, и остановила машину на прежнем месте. Я зашла в лесок и стала ждать тебя.

Она замолчала, переводя дыхание.

Он протянул руку, взял ее за подбородок, приподнял лицо и поцеловал.

Она оттолкнула его руку.

— Нашел время, — сказала она.

— Для этого всегда время.

— Норм, ты попал в беду? У кого-нибудь есть что-то против тебя?

— Такие всегда найдутся.

— И ты стоишь здесь и слюнявишь меня?!

— Я как раз думал, — сказал он, — о том, что мне делать.

— И что же ты собираешься делать?

— Встретиться с Феррисом. Он приглашал меня, я совершенно забыл об этом.

— Забыл? Я говорю о бандитах…

— Это не бандиты. Они лишь похожи на бандитов.

Внезапно Норман Блэйн увидел это — как единственный элементик с единственной целью — увидел, наконец, паутину интриги и цель, которую искал с самого утра.

Сначала был поймавший его Болтун, затем Люсинда Сайлон, выбравшая достойное и спокойное Сновидение, потом был Лев Гизи, умерший за своим обшарпанным столом, и, наконец, человек, проживший пятьсот лет в цивилизации, не открывшей выгоды.

— Но Феррис…

— Пауль Феррис — мой друг.

— Ничей он не друг.

— Вот так, — сказал Блэйн и прижал друг к другу два пальца.

— Это меня и заботит.

— С сегодняшнего дня мы с Феррисом товарищи по заговору. У нас общее дело. Гизи умер.

— Знаю. Но что это за внезапная дружба?

— Прежде чем умереть, Гизи подписал назначение. Меня назначили в отдел «Записей».

— О, Норм, я так рада!

— Я так и надеялся.

— Но что все это значит? — спросила она. — Скажи мне, что происходит? Кто тот человек, которого бандиты увезли отсюда?

— Я уже сказал тебе — это не бандиты.

— Кто был тот человек? Не уклоняйся от вопроса.

— Беглец. Человек, который сбежал из Центра.

— И ты помогал ему?

— Ну, нет…

— Норм, зачем кому-то сбегать из Центра? Разве вы держите людей взаперти?

— Это проснувшийся…

Он понял, что сказал слишком много, но было уже поздно. Он заметил блеск в ее глазах — глядя на нее, он начал понимать…

— Это не для статьи. Если ты напишешь…

— Ты правильно думаешь.

— Это держат в секрете.

— Никаких секретов! Нельзя ничего рассказывать журналисту по секрету.

— Ты только спросила…

— Лучше расскажи мне все, — сказала она. — Я как-нибудь разберусь.

— Старая уловка!

— Ты должен рассказать мне все! Это избавит меня от массы хлопот, и ты будешь уверен, что я пойму все правильно.

— Ни слова больше.

— Ну же, будь умненьким мальчиком, — сказала она, встала на цыпочки, быстро поцеловала его и затем оттолкнула.

— Гарриет! — закричал он, но она отступила в тень кустов и исчезла.

Он быстро шагнул вперед, затем остановился. Бесполезно идти за ней. Ему никогда не удавалось найти или поймать ее, она так же хорошо, как и он, знала лежащие между их домами сады и перелески.

Теперь он влип. Утром вся история будет в газетах.

Он знал, что Гарриет всегда имеет в виду то, что говорит. Проклятая женщина. Фанатичка, сказал он себе. Почему она не может видеть все в правильной перспективе? Ее лояльность «Журналистике» совершенно фанатична.

Однако не больше, чем лояльность Нормана Блэйна «Снам». Что говорил комментатор, пока он ехал домой? Союзы укрепляют мощь, и она основана на фанатичной лояльности — его лояльности «Снам», Гарриет «Журналистике», — которая и является основой растущей мощи.

Он стоял в луже света у дверей и дрожал при мысли о статье с огромным заголовком, кричащем с первой полосы.

Ни дуновения скандала, сказал он вчера днем. «Сны» основывались на общественном доверии, любой крошечный скандальчик сбросит их с пьедестала. А здесь был скандал — или что-то такое, что с полным правом можно назвать скандалом.

Есть две вещи, которые он может сделать. Попытаться остановить Гарриет — как, он не знает. Или сорвать маску с этой интриги, показать, чем она является на самом деле — заговором с целью устранить «Сны» от борьбы за власть, борьбы, о которой так елейно распространялся комментатор.

Теперь Блэйн был уверен, что знает, как все это связано, уверен, что может проследить главные нити, ведущие через эти фантастические события. Но если он намеревается доказать свои подозрения, у него очень мало времени. Гарриет уже охотится за фактами, на которые он ее направил. Возможно, она не добудет их для утренних выпусков, но к вечеру статья будет готова.

И прежде чем это произойдет, «Сны» должны заполучить эту статью, чтобы бороться с возникшими слухами.

Был только один факт, который он должен проверить, сказал себе Блэйн. Люсинда Сайлон сказала, что она из «Развлечений». Это то, что можно проверить, один из фактов, которые будут проверены автоматически. Спенсер Коллинз был тоже Образованным. Профессор социологии, по его словам, который работал над теорией.

Было что-то в истории Союзов, касающееся «Снов» и «Образования», некая связь, существующая между ними — и ее нужно найти.

Он быстро пересек холл, спустился в кабинет с Фило, следующим за ним по пятам. Он щелкнул выключателем и быстро подошел к полкам. Пробежал пальцами по ряду книг, пока не нашел нужную.

Сев за стол, включил лампу и быстро перелистал страницы. Он нашел то, что хотел — факт, который, как он помнил, был здесь, о котором он прочел очень давно и забыл, так как думал, что он никогда не пригодится.

10

Дом Ферриса был окружен большой металлической стеной, слишком высокой, чтобы перепрыгнуть, и слишком гладкой, чтобы перелезть. Охранник был на посту у ворот, и еще один — у дверей.

Первый охранник обыскал Блэйна, второй потребовал документы. Когда он удовлетворился, то вызвал робота проводить гостя к Феррису.

Пауль Феррис пил. Бутылка на столике рядом с креслом была уже более чем наполовину пустой.

— Ну и выбрали же вы время для визита, — проворчал он.

— Я был занят.

— Употребляете, мой друг? — Феррис указал на бутылку. — Наливайте сами. Стаканы на полке.

Блэйн налил стакан почти до краев и небрежно сказал:

— Гизи был убит, не так ли?

Жидкость в стакане Ферриса слегка плеснулась, но больше не было никаких других признаков волнения.

— Заключение было — самоубийство.

— На столе был стакан, — сказал Блэйн. — Он пил из графина, и в воде был яд.

— Почему вы не сказали мне то, чего я не знаю?

— И вы прикрываете кого-то.

— Может быть, — сказал Феррис. — Может быть также, что это не ваше проклятое дело.

— Я как раз думаю, «Образование»…

— Вот что!

— Образование очень долго точило на нас зубы. Я просмотрел всю историю. «Сны» начинали как филиал «Образования», технология обучения во сне. Но мы стали слишком велики для них, и у нас появились новые идеи — тысячу лет назад. Так мы порвали отношения и…

— Теперь подождите минутку, повторите медленно все сначала.

— У меня есть теория.

— У вас есть также и голова, Блэйн. Хорошее воображение. Как я сказал лишь вчера днем, мыслите вы стабильно. — Феррис поднял стакан и осушил его одним глотком. — Мы вонзим нож в них, — бесстрастно сказал он. — Доберемся до их глотки. — По-прежнему бесстрастно он швырнул стакан в стену. Стакан разлетелся вдребезги. — Почему, черт побери, никто не мог подумать о том, с чего начать? Это же так просто… Садитесь, Блэйн. Мне кажется, мы сумеем это сделать.

Блэйн сел, и внезапно его затошнило — затошнило от мысли, что он ошибался. Это не «Образование» организовало убийство. Это Пауль Феррис — Феррис, и сколько еще других? Ни один человек даже с хорошей организацией не мог бы сделать такого.

— Я хочу знать одно, — сказал Феррис. — Как вы получили это назначение? Вы не получили его так, как сказали, вы не могли получить его.

— Я нашел его на полу, оно упало со стола Гизи.

Больше не было нужды лгать, лгать и притворяться. Больше ни в чем не было нужды. Прежние гордость и лояльность исчезли. Даже когда Норман Блэйн думал о них, в душе поднималась горечь, бесполезность всех прожитых лет была мукой, разъедающей раны.

Феррис хихикнул.

— Вы правы, — сказал он. — Вы должны держать рот на замке и не высовываться. На это нужно мужество. Мы можем работать вместе.

— Это еще не все, — резко сказал Блэйн. — Убирайтесь к черту, если вы думаете, что мы можем быть вместе.

Это было чистой бравадой, и уже чувствуя в спине нож, Блэйн подумал, зачем он сделал это. Ради дела, которое теперь ничего не значило?

— Относитесь ко всему легко, — сказал Феррис. — Вы будете молчать. Я рад, что все так получилось. Я не думал, что вы способны на такое, Блэйн. Мне кажется, я вас недооценил. — Он потянулся за бутылкой. — Дайте мне другой стакан.

Блэйн принес стакан, и Феррис налил себе и ему.

— Что вы знаете?

Блэйн покачал головой.

— Не слишком много. Это дело с подменой сновидений…

— Вы вбили это себе в голову, — сказал Феррис. — Вот суть всего. Мы слишком долго дезориентировали вас, так что теперь я должен рассказать правду. — Он поудобнее развалился в кресле. — Все началось много веков назад и сохранялось в тайне более семисот лет. Это был долгосрочный проект, как вы понимаете, поскольку некоторые сновидения продолжаются чуть менее тысячи лет, а многие и гораздо дольше. Сначала работа велась медленно и очень осторожно, в те времена наши люди чувствовали, что идут на ощупь. Но за последние несколько столетий стало безопасно ускорять этот процесс. Мы работали с величайшей частью когда-то составленной программы и позаботились о некоторых дополнительных опытах, добавившихся с тех пор. Менее, чем через столетие мы будем готовы… мы можем быть готовы в любое время, но хотим подождать еще сто лет. Мы разработали технологии, с помощью которых уже делаем то, во что невозможно поверить. Но они будут действовать, у нас есть доказательства из первых рук, что они работоспособны.

Блэйн почувствовал внутри холод, холод лишения иллюзий.

— Все эти годы? — спросил он.

Феррис рассмеялся.

— Вы правы. Все эти годы. И все люди думали, что мы чисты, как лилия. Мы прилагали неимоверные усилия, чтобы они думали так — так спокойней для народа. Мы же были спокойны с самого начала, пока другие группировки напрягали мускулы и рвали глотки. Постепенно они пришли к тому, что было известно нам с самого начала — что нужно держать рот закрытым и не показывать своей силы. Что нужно ждать подходящего времени. Они, наконец, научились этому. Уроки достались им тяжело, но они научились, в конце концов, политике слишком поздно. Даже прежде, когда был Центральный Союз, «Сны» видели, что наступает, и строили соответствующие планы. Мы тихонько сидели в уголке и держали руки на коленях. Мы слегка склоняли головы и держали глаза полузакрытыми — поза совершенной кротости. Большую часть времени остальные и не подозревали, что мы поблизости. Видите ли, мы были слишком маленькими и тихими. Все наблюдали за «Журналистикой» и «Транспортом», «Продовольствием» и «Фабриками», потому что они больше. Но они станут наблюдать за «Снами», потому что у нас есть то, чего нет ни у кого больше.

— Один вопрос, — сказал Блэйн. — Может быть, два. Откуда вы знаете, что заменители сновидений работают так, как надо? Всю достоверность мы создаем чистой фантазией. Это не реальные события, мы фабрикуем их.

— Это, — сказал ему Феррис, — единственное, что связывает нас. Когда мы сумеем объяснить это, у нас будет все. Еще в самом начале были проведены эксперименты. Сновидения пытались отделить от их носителей — от добровольцев, уходящих в сон на короткий период пять-десять лет. И Сновидения получались не такими, какие были сложены. Когда мы даем Сновидению логическую основу вместо наполнения его заказанными факторами, оно следует развитию логики. Когда мы жонглируем факторами культуры, образцы работают правильно… ну, может, не правильно, но во всяком случае не так, как мы рассчитываем. Когда мы наполняем их иллогичностью, то получаем беспорядок иллогичности. Но когда мы наполняем их логикой, логика пронизывает все формы Сновидения. Изучение логики Сновидений заставило нас поверить, что они следуют линиям истинного развития. Появляются непредвиденные тенденции, управляемые законами и обстоятельствами. Мы не можем их угадать, и эти тенденции развиваются до своего логического завершения.

В этом человеке был страх, страх, что должен лежать в глубине сознания множества людей целых семьсот лет. Страх при мысли: а только ли это иллюзии? Или сновидения действительно существуют? И где-то есть такие миры? А если есть, то не мы ли их создаем? Или мы их просто открываем?

— Откуда вы знаете о Сновидениях? — спросил Блэйн. — Спящие вам не расскажут, а если и расскажут, вы не поверите.

Феррис рассмеялся.

— Все просто. У нас есть шлем с двойной связью. Мы сконструировали обратный шлем и записываем текущие сновидения снова на ленту. Потом изучаем их. У нас уже целые склады таких лент. Мы собрали миллионы факторов, пришедших из многих тысяч различных культур. У нас есть истории никогда не бывшего и того, что может быть, и того, что, возможно, еще будет.

«Сны» — единственный союз, имеющий подобное, — сказал он. Они хранят ленты семисот лет Сновидений. У них есть миллионы человекочасов опыта — опыта из первых рук — в образцах культур, которых никогда не бывало. Некоторые из них не могут возникнуть, другие лежат на волосок от появления — и множество, вероятно, когда-нибудь возникнут.

Из этих лент они черпают уроки, лежащие вне обычного человеческого опыта. Экономика, политика, социология, философия, психология — во всех гранях человеческой деятельности они имеют козыри. Из своей колоды они могут вытащить экономику, которая ослепит народ. Они могут наслаждаться политической теорией, которая победит, даже если они и пальцем не шевельнут. У них есть психологические трюки, которые погубят все остальные Союзы.

Много лет они строили из себя дурачков, кротко сидя в уголке, сложив руки на коленях и ведя себя очень тихо. И все это время они ковали себе оружие, чтобы использовать его в надлежащий час.

И посвящение, подумал Блэйн, человеческое посвящение. Гордость и удовлетворение от хорошо выполненной работы. Чувство близости к человеческому братству.

Много лет записывались катушки лент, пока мужчины и женщины те, кто приходил с наивной уверенностью найти чудесную страну своего воображения, — уныло брели по логичным сновидениям, зачастую совершенно фантастическим.

Голос Ферриса продолжал звучать и, наконец, дошел до него:

— …Гизи мягко наступал на нас. Он хотел заменить Реймера тем, кто будет продолжать его линию. И он выбрал вас, Блэйн, из всех сотрудников он выбрал вас. — Он снова бурно расхохотался. Это чертовски хорошо показывает, как может ошибаться человек.

— Да, — согласился Блэйн.

— Тогда мы убили его, прежде чем о назначении мог кто-либо узнать, но вы обыграли нас, Блэйн. Вы оказались быстрее. Как вы узнали о нем? Как поняли, что нужно делать?

— Не знаю.

— Выбор, — сказал Феррис. — Выбор был безупречным.

— Вы хотели всех одурачить.

Феррис кивнул.

— Я говорил с Эндрюсом. Он будет с нами. Ему, конечно, это не понравилось, но он ничего не может поделать.

— Вы сильно рискуете, Феррис, рассказывая мне все это.

— Вовсе нет. Вы наш. Теперь вы не можете выйти из игры. Если вы скажете хоть слово, то погубите Союз… но у вас не будет такой возможности. С этого момента, Блэйн, к вашей спине приставлен пистолет, за вами постоянно будут следить. Не пробуйте делать глупостей, Блэйн. Вы мне понравились. Мне понравилось, как вы действовали. Эта штука с «Образованием» совершенно гениальна. Вы играете с нами, и это будет полезно для вас. У вас нет другого выбора, кроме как играть с нами. Вы в игре, вбейте это себе в голову. В качестве начальника отдела «Записей» вы будете хранить все доказательства, вы не можете вычеркнуть тот факт, что… Давайте, выпьем.

— Я совсем забыл, — сказал Блэйн.

Он взял стакан и выплеснул его содержимое в лицо Феррису. Словно продолжая движение, рука Блэйна выпустила стакан, который со звоном упал на пол, и схватила бутылку.

Пауль Феррис вскочил на ноги, протирая руками глаза. Блэйн тоже вскочил, бутылка описала дугу и попала точно в цель. Она разбилась о голову главаря банды, и тот рухнул на ковер. По волосам потекли струйки крови.

Секунду Норман Блэйн стоял неподвижно. Комната и человек на полу внезапно стали яркими и отчетливыми, рисунок ковра врезался в память. Он поднял руку и увидел, что все еще сжимает горлышко бутылки с острыми, неровными краями. Отшвырнув горлышко, он побежал, сгорбившись в ожидании пули, прямо к окну. Уже в прыжке он закрыл руками лицо. Выбив собой стекло, он вылетел наружу.

Он приземлился на гравийной дорожке и катился, пока его не остановил густой кустарник, затем быстро пополз к стене. Но стена гладкая, вспомнил он, никому не перебраться через нее. Гладкая и высокая, и только одни ворота. За ним станут охотиться и убьют. Подстрелят, как кролика в зарослях. У него нет ни одного шанса.

У него нет пистолета, и он не умеет драться. Он может только прятаться и убегать, однако здесь негде спрятаться и некуда далеко бежать. Но я рад, что сделал это, сказал себе Блэйн.

Это был взрыв протеста против семисотлетнего позора, утверждение древней, погибшей святыни. Взрыв должен был произойти давно, теперь он уже бесполезен и является лишь символом, о котором будет знать только Норман Блэйн.

Сколько таких символов, подумал он, можно насчитать в окружающем мире?

Блэйн услышал топот ног, крики и понял, что это продлится недолго. Он спрятался в кустах и старался придумать, что можно сделать, но куда бы он ни побежал, везде лишь голые стены, и сделать он ничего не мог.

С верха стены вдруг раздался чей-то шепот. Блэйн вздрогнул и вжался в самую гущу кустарника.

— Псст! — снова раздался голос.

Хитрость, неистово подумал Блэйн. Хитрость, чтобы выманить меня. Затем он увидел веревку, свисавшую со стены, где ее освещало разбитое окно.

— Псст! — еще раз сказал голос.

У Блэйна появился шанс. Он выскочил из кустов и побежал по дорожке к стене. Веревка была реальной и держалась на маленьком якоре. В порыве отчаяния Блэйн полез по ней, как обезьяна, схватился за край стены, подтянулся. Сердито рявкнул пистолет, пуля ударилась в стену, срикошетила и с визгом улетела в темноту.

Не думая об опасности, Блэйн перевалился через стену, ударился о землю так, что перехватило дыхание, и скорчился от боли, задыхаясь. Звезды неторопливо кружились у него перед глазами.

Он почувствовал, как чьи-то руки поднимают, несут его, услышал хлопанье дверцы, затем шум мотора, когда машина рванулась в ночь.

11

Лицо что-то говорило ему, и Норман Блэйн пытался узнать его; он знал, что когда-то видел его. Но узнать он не смог и тогда закрыл глаза и попытался уйти в тихую и спокойную темноту. Но темнота оказалась не спокойной, а резкой и полной боли, тогда он снова открыл глаза.

Лицо продолжало что-то говорить ему и склонилось еще ближе. Блэйн почувствовал, как на него падают брызги слюны. И пока человек что-то говорил Блэйну, он вспомнил это лицо. Прошлым утром его выловил на стоянке Болтун, и теперь он снова был здесь, с придвинутым почти вплотную лицом, и слова опять лились с его губ.

— Перестань, Джо, — раздался еще один голос. — Он еще не пришел в себя. Ты слишком сильно ударил его, он ничего не соображает.

Блэйн узнал и этот голос. Он поднял руку, оттолкнул говорящее лицо и с трудом сел, прислонившись спиной к стене.

— Привет, Коллинз, — сказал он второму голосу. — Как ты здесь очутился?

— Меня привезли, — ответил Коллинз.

— Да, я слышал…

Интересно, где я, подумал Блэйн. Вероятно, старый подвал — подходящее место для заговорщиков.

— Ваши друзья? — спросил он.

— Оказалось, друзья.

Снова появилось лицо Болтуна.

— Уберите его от меня, — сказал Блэйн.

Еще один голос велел Джо убраться. Блэйн узнал и этот голос.

Лицо Джо исчезло.

Блэйн поднял руку и вытер ладонью лицо.

— Далее, — сказал он, — я найду здесь и Ферриса.

— Феррис мертв, — проронил Коллинз.

— Не думала я, что у вас есть мужество, — сказала Люсинда Сайлон.

Он отвернулся от грубой поверхности стены и, наконец, увидел их, стоящих рядом — Коллинза, Люсинду, Джо и еще двоих, которых он не знал.

— Он больше не будет смеяться, — сказал Джо.

— Я ударил его не так уж сильно.

— Достаточно сильно.

— Откуда вы знаете?

— Мы проверили, — сказала Люсинда.

Он вспомнил, как прошлым утром она сидела за столом напротив него, вспомнил ее спокойствие. Она по-прежнему была спокойна. Она из тех, подумал Блэйн, кто может проверить — тщательно проверить мертв ли человек.

Это оказалось не слишком трудно. Когда Блэйн полез через стену, поднялась суматоха. Охранники выскочили за ним, и было легко проникнуть в дом и убедиться, что Феррис мертв.

Блэйн поднял руку и пощупал на голове за ухом шишку. Она приняла меры и ко мне, подумал он, приняла меры, чтобы я очнулся не слишком быстро и не наделал им хлопот. Он с трудом поднялся на ноги и стоял, пошатываясь и опираясь рукой о стену.

Потом он взглянул на Люсинду.

— «Образование», — сказал он, перевел взгляд на Коллинза и добавил: — Вы тоже оттуда.

Поочередно он оглядел всех остальных.

— А вы? — спросил он. — Вы все?

— «Образование» давно все знает, — сказала ему Люсинда. — Столетие или даже больше. Мы давно интересуемся вами, и настанет день, мой друг, когда мы прижмем «Сны» к ногтю.

— Заговор, — с угрожающим смешком сказал Блэйн. — Прелестная комбинация — «Образование» и заговор. И Болтун… О, Боже, не говорите мне о Болтунах!

Она лишь чуть наклонила подбородок, лоб ее оставался прямым.

— Да, Болтуны тоже.

— Теперь, — сказал ей Блэйн, — я узнаю все. — Он вопросительно ткнул пальцем в Коллинза.

— Это человек, — ответила девушка, — который сбежал из «Снов» прежде, чем вы что-либо узнали, который наугад доверился вам. Мы взяли его…

— Взяли его?!

— Конечно. Не думаете же вы, что у нас нет… ну, назовем их представителями… в Центре.

— Шпионы.

— Ладно, пусть будут шпионы.

— А я… где мое место? Или я лишь, в известном смысле, помеха?

— Вы помеха? Никогда! Вы были слишком добросовестным, дорогой. Слишком удовлетворенным и самодовольным, слишком идеалистичным.

И она была не так уж и не права. Существовал заговор «Образования» — не считая, конечно, заговора, таящегося в самом Центре — и он попал в самую гущу.

И побежден, подумал он, абсолютно, грязно побежден! Нельзя не запутаться в такой паутине, если всю жизнь провести рядом с нею.

— Я говорил вам, дружище, — сказал Коллинз, — здесь что-то не так. Мое сновидение было сделано с определенной целью.

Цель, подумал Блэйн. Цель собрать данные о гипотетических цивилизациях, воображаемых культурах, получить знания из первых рук о том, что выйдет при многих возможных условиях, собрать и систематизировать данные и выделить из них факторы, которые могут быть привиты нынешней культуре, дойти до концентрирования культуры в холодной, научной манере, подобно тому, как плотник сколачивает курятник. А хлам и отбросы этого курятника можно использовать для фабрикации Сновидений, которые волей-неволей будут видеть спящие.

А цель «Образования» — в разоблачении этого заговора? Вероятно, политика. Союз, который сумеет разоблачить такое двуличие, пожнет множество форм общественного восхищения и этим укрепит свои силы, когда настанет время раскрыть карты. Или, возможно, цель кроется в идеализме, в элементарной честности, несмотря на разрушение схемы, которая должна дать Союзу преимущественное положение перед всеми остальными.

— И что теперь? — спросил Блэйн.

— Они хотят, чтобы я подал жалобу, — сказал Коллинз.

— И вы собираетесь сделать это?

— Полагаю, что да.

— Но почему вы? Почему сейчас? Были другие люди с подмененными Сновидениями, вы же не первый. У «Образования» должны быть сотни таких бывших спящих. — Он посмотрел на девушку. — Вы упомянули, — сказал он, — что хотели испытать это сами.

— Я? — спросила она.

А она? Или ее заявление просто служило целью выйти на него? Теперь было ясно, что он являлся слабым звеном в «Снах». Сколько других слабых звеньев в прошлом и настоящем использовало «Образование»? Было ли ее заявление способом контакта с ним, способом приложить к нему некое косвенное давление, чтобы заставить сделать то, что, по замыслу «Образования», должен сделать кто-либо подобный ему?

— Мы используем Коллинза, — сказала Люсинда, — потому что он первый независимый человек класса А, которого мы нашли, который не связан со шпионажем на «Образование». Мы использовали своих спящих, чтобы выстроить доказательства, но не можем использовать доказательства, собранные только людьми, которых могут признать шпионами. А Коллинз чист, он ушел в Сон задолго до того, как мы что-либо заподозрили.

— Он не первый, были и другие. Почему вы не использовали их?

— Их нет в наличии.

— Но…

— Только «Сны» могут рассказать, что с ними случилось. Возможно, вы и сами знаете, что с ними произошло, мистер Блэйн.

Он покачал головой.

— Но почему я здесь? Вы же определенно не рассчитываете, что я дам показания. Что заставило вас схватить меня?

— Мы спасли вашу шею, — сказал Коллинз. — Вы забыли об этом?

— Вы можете уйти, — добавила Люсинда, — в любое время, когда захотите.

— Только, — пояснил Джо, — за вами охотятся. Вас ищут.

— На вашем месте, — сказал Коллинз, — я бы наверняка остался.

Они думают, что он в их руках. Он видел, что они так думают привязали его к себе, загнали в угол, где он будет делать все, что они велят. В нем нарастал холодный гнев — кое-кто думает, что так легко можно поймать служащего «Снов» и подчинить его своей воле.

Норман Блэйн оторвался от стены, медленно шагнул вперед и остановился в полутьме подвала.

— Где выход? — спросил он.

— Вверх по лестнице, — кивнул Коллинз.

— Вы можете идти? — спросила Люсинда.

— Могу.

Шатаясь, он стал подниматься по лестнице, с каждой ступенькой обретая уверенность и зная, что сделает это — поднимется по ступенькам и уйдет в ночную прохладу. Внезапно он затосковал по первому дыханию свежего ночного воздуха после этой сырой дыры, пропитанной вонью мрачного заговора.

Он повернулся и остановился. Они стояли, как призраки, у стены подвала.

— Спасибо за все, — сказал он.

И еще мгновение он стоял, глядя на них.

— За все, — повторил он.

Затем повернулся и стал подниматься дальше.

12

Ночь была темной, хотя уже близился рассвет. Луна зашла, но звезды горели, как лампы, и ветерок пробирался по игривым деревьям.

Блэйн увидел, что он в небольшом поселке — одном из немногих закупочных центров, разбросанных по стране, с мириадами лавок и мерцающими ночными фонарями.

Он пошел от открытого подвала, подняв голову, чтобы ветерок обдувал лицо. Воздух казался чистым и свежим после подвальной духоты, Блэйн вдыхал его полной грудью, и, казалось, он прочищал ему голову и придавал новые силы мышцам.

Улица была пустынной. Он шел по ней, думая, что делать дальше. Ясно, что он должен что-нибудь сделать. Ход был за ним. Его не должны обнаружить утром на еще спящих улицах этого центра.

Он должен найти какое-то место, чтобы укрыться от погони!

Но ему негде спрятаться от них. Они будут неумолимы в поисках Блэйна. Он убил их главаря — или ему внушали, что убил — и этот поступок они не могли оставить безнаказанным.

Поступок этот нельзя предать гласности, убийцу Ферриса нельзя рекламировать. Но это не значит, что поиски будут идти малыми силами. Даже сейчас они могут искать его, даже сейчас могут проверять его любимые места и контакты. Он не может прийти домой или к Гарриет, или в любое другое место…

Домой к Гарриет!

Но Гарриет не будет дома, она будет Бог знает где, разнюхивая эту историю, и он должен как-то ее остановить. Это было гораздо важнее, чем его собственная безопасность. На карту была поставлена гордость и честь Союза Снов, если у него еще оставалась гордость и честь.

— Но они были, — сказал себе Блэйн. — Они еще живы в тысячах работников и в начальниках отделов, которые никогда не слышали о подмене Сновидений. Основная цель Союза еще оставалась такой, какой была тысячу лет назад; такой, какой ее задумали великие основатели концерна. Ради их любви к делу, ради гордости и удовлетворения от этого дела и святости этого дела, такой же яркой и чистой, как всегда…

Но не слишком долго, не много часов. Первый заголовок в газете, первое дыхание скандала, и яркий, чистый свет цели будет замутнен дымом, погрязнет в багровом мраке стыда.

Есть способ — должен быть способ — остановить это. И если способ есть, Блэйн должен быть тем, кто отыщет его, так как он был единственным, кто знал о близости бесчестья.

Первым делом нужно найти Гарриет, поговорить с ней, заставить ее понять, что правильно, а что — нет.

За ним охотятся бандиты, но они пойдут своим путем, они не смогут заручиться поддержкой любого другого Союза. Будет безопаснее позвонить.

В дальнем конце улицы он увидел телефонную будку и направился к ней; его шаги отчетливо раздавались в утренней тишине и прохладе.

Он набрал номер конторы Гарриет.

Нет, сказал голос, ее здесь не было. Нет, он понятия не имеет. Может, передать, чтобы она позвонила, если вдруг появится?

— Не надо, — сказал Блэйн.

Он набрал другой номер.

— Мы закрыты, — ответили ему. — Здесь вообще никого нет.

Он набрал еще один номер и не получил ответа.

Еще один.

— Здесь нет никого, мистер, мы закрылись час назад. Сейчас уже почти утро.

Ее не было в конторе, не было и в ее любимых ночных местечках.

Может быть, дома?

Он секунду поколебался, затем решил, что звонить ей туда небезопасно. Головорезы, в нарушение всех правил Связи, могут уже прослушивать ее домашнюю линию, точно так же, как и его.

Было еще маленькое местечко у озера, куда они однажды ездили. Единственный шанс, сказал он себе.

Он поискал в телефонной книге номер, набрал.

— Конечно, она здесь, — ответил мужской голос.

Он подождал.

— Алло, Норм, — сказала она, и по тому, как перехватило ее дыхание, он почувствовал в ее голосе страх.

— Мне нужно поговорить с тобой.

— Нет, — сказала она. — Нет. Зачем ты звонишь? Ты не можешь поговорить со мной. Тебя разыскивают.

— Я должен поговорить с тобой насчет статьи…

— Статья будет, Норм.

— Но ты должна выслушать меня. Все не так. У тебя нет возможности добыть истинный материал.

— Ты бы лучше уезжал, Норм. Головорезы повсюду…

— Черт с ними, — сказал он.

— До свидания, Норм, — сказала она. — Я надеюсь, что ты уедешь.

Она положила трубку.

Он неподвижно сидел, уставившись на телефон.

Я надеюсь, что ты уедешь. До свидания, Норм. Я надеюсь, что ты уедешь.

Она испугалась, когда он позвонил. Она не слушала, она была напугана тем, что узнала о нем — опозоренный, убийца, за которым охотятся головорезы-охранники Союза.

У нее есть статья, сказала она ему, и в этом все дело. Статья, написанная по слухам и шепоткам, материал, выведанный у людей за бокалом джина или тоника, или виски с содовой. Старый рассказ от многих доверенных лиц, от знающих правду людей.

— Безобразно, — сказал он.

Значит, она собрала материал и скоро напишет статью и выплеснет ее в мир.

Должен быть способ остановить ее… должен быть способ остановить ее.

Есть способ остановить ее!

Он закрыл глаза и задрожал, внезапно ощутив холодок ужаса.

— Нет, нет, — сказал он.

Но был единственный ответ. Блэйн встал, вышел из будки и пошел в одиночестве по пустому тротуару, с пятнами света на асфальте от витрин многочисленных магазинчиков, с первыми проблесками рассвета над крышами.

На улице показалась машина с выключенными фарами, и он не замечал ее, пока она не остановилась рядом с ним. Водитель высунул голову.

— Едем, мистер?

Блэйн подпрыгнул, испуганный машиной и голосом. Мускулы напряглись, но деваться было некуда. Попался, подумал он. Удивился, почему они не стреляют.

Раскрылась задняя дверца.

— Залезайте, — сказала Люсинда Сайлон. — Некогда стоять тут и спорить. Садитесь же, сумасшедший дурак.

Он залез в машину и захлопнул дверцу.

— Я не могла оставить вас здесь, — сказала девушка. — Головорезы схватят вас еще до восхода солнца.

— Мне нужно в Центр, — сказал ей Блэйн. — Вы можете отвезти меня туда?

— Из всех мест…

— Я пойду пешком, — сказал он, — если вы не можете меня отвезти…

— Можем.

— Мы не можем его отвезти, и вы знаете это, — вмешался водитель. — Джо, он хочет идти в Центр.

— Дурацкое занятие, — сказал Джо. — Зачем ему нужно в Центр? Мы можем спрятать его. Мы…

— Они не будут искать меня там, — сказал Блэйн. — Это последнее место в мире, где они станут меня искать.

— Вы не сможете пробраться…

— Я помогу ему, — сказала Люсинда.

13

Они свернули за угол и оказались перед дорожным заграждением. Не было ни времени останавливаться, ни места развернуться и уехать.

— Ложитесь! — проревел Джо.

Мотор взвыл с внезапной яростью, когда он вдавил акселератор в пол. Блэйн протянул руку, прижал к себе Люсинду, и они оба скорчились на сидении.

Заскрежетал металл — они врезались в ограждение. Краешком глаза Блэйн увидел, как мимо окна пронеслась балка. Что-то ударило в окно, и их осыпали осколки стекла.

Машину качнуло и развернуло, затем она проехала. Одно колесо было пропорото и шлепало по мостовой.

Блэйн поднял руку и схватился за спинку сидения. Он подтянулся вверх, прижимая к себе Люсинду.

Кузов машины сполз вперед, загораживая водителю обзор. Металл был смят и порван, и в дыры дул ветер.

— Долго мы не продержимся, — проворчал Джо, воюя с баранкой.

Он повернул голову и быстро взглянул на них. Половина лица Джо была залита кровью, бежавшей из пореза на голове.

Что-то взорвалось справа, по машине простучали осколки.

Ручные мортиры — и следующий залп будет гораздо точнее.

— Выпрыгивайте! — прокричал Джо.

Блэйн заколебался, и у него появилась мысль. Он не выпрыгнет, не оставит его одного — этого Болтуна по имени Джо. Он останется с ним. Вообще-то, это была скорее его схватка, чем Джо.

Пальцы Люсинды впились в его руку.

— Дверца!

— Но Джо…

— Дверца! — закричала она на него.

Раздался еще один взрыв, спереди и чуть в стороне от машины. Рука Блэйна нашарила кнопку двери, нажала. Дверца распахнулась, и он выбросился наружу.

Он ударился плечом об асфальт и покатился, затем асфальт кончился, и он полетел в пустоту, шлепнулся в воду и жидкую грязь, попытался подняться, кашляя и отплевываясь.

В голове шумело, в шее сидела тупая боль. Плечо, которым он ударился об асфальт, казалось, было в огне. Он почувствовал кислый запах навоза, затхлость гниющих растений и задрожал от холодного ветра, дующего со стороны дороги.

Наверху, на дороге, раздался еще один взрыв, и в вспышке света он увидел летящий в темноту металлический предмет. Затем, как яркий факел, взвился столб огня.

Это машина, подумал он.

И в ней был Джо — маленький человечишка, который подловил его на стоянке прошлым утром, маленький Болтун, которого он терпеть не мог и презирал. Но этот человек умер, решил умереть ради чего-то большего, нежели собственная жизнь.

Блэйн забарахтался в канаве, поднялся, цепляясь за растущий по ее краям камыш.

— Люсинда!

Впереди послышалась возня в воде. Он коротко поблагодарил про себя наполненную водой канаву.

Люсинда успела выпрыгнуть, она в канаве, в безопасности — хотя это лишь временная безопасность. Головорезы найдут их. Нужно убираться отсюда как можно быстрее.

Огонь пылающей машины затухал, и в канаве стало темнеть. Блэйн стал пробираться вперед, стараясь вести себя как можно тише.

Она ждала его, скорчившись у насыпи.

— Все в порядке? — прошептал он. Она кивнула, быстро мотнув головой в темноту.

Она подняла руку и показала сквозь густой камыш на краю канавы. Там было громадное здание Центра, ясно различимое на фоне первых проблесков наступающего утра.

— Мы уже на месте, — тихонько сказала она.

Она дошла до конца канавы, выходящей в болотце, и пошла по воде, бегущей сквозь густую осоку и камыши.

— Ты знаешь, куда мы идем?

— Следуй за мной, — сказала она.

Он смутно подумал, сколько еще людей могли проходить по этой скрытой тропинке через болото — сколько раз она сама проходила здесь? Хотя трудно было думать о ней, какая она была сейчас — мокрая, в грязи и в иле. Позади они еще слышали выстрелы охранников у заграждения.

Все охранники вышли, подумал он, устанавливать заграждения на общественных дорогах. Кое-кто может получить массу неприятностей за такие фокусы.

Охранникам и в голову не придет, что он вернется в Центр, сказал он Люсинде. Но он ошибся. Очевидно, они ждали, что он попытается проникнуть туда. Они поджидали его здесь. Но почему?

Люсинда остановилась возле устья дренажной трубы, торчащей над самой поверхностью воды. Из нее бежала крохотная струйка и стекала в болото.

— Сможешь пролезть? — спросила она.

— Я все смогу, — ответил он.

— Труба длинная.

Он взглянул на массив Центра, который, как казалось отсюда, поднимался прямо из болота.

— Она тянется до него всю дорогу?

— Всю дорогу, — кивнула Люсинда.

Она подняла грязную руку, пригладила растрепавшиеся волосы и стерла потеки грязи с лица. Он усмехнулся от ее вида — грязная и мокрая, но больше уже не холодное и невозмутимое существо, что сидело напротив него за столом.

— Если ты засмеешься, — сказала она, — я ударю тебя.

Она поставила локти на край, подтянулась и вползла в трубу. Там она на четвереньках поползла вперед.

Блэйн последовал за ней.

— Ты знаешь обходной путь, — прошептал он. Труба подхватила и усилила его шепот, отразила серией эхо.

— Не забывай, что мы боремся с могущественным врагом.

Они ползли молча, казалось, целую вечность.

— Здесь, — сказала Люсинда. — Осторожно.

Она протянула руку и повела его вперед в темноте. Слабый свет струился из щели в трубе, там где ее кусок был отломан и выпал.

— Протискивайся, — сказала она.

Он смотрел, как она протиснулась в эту щель и исчезла из виду. Блэйн осторожно последовал ее примеру. Зазубренный край впился в спину и порвал рубашку, но он заставил себя лезть дальше.

Теперь они стояли в смутно освещенном коридоре. Воздух был затхлый, камни сырые и скользкие. Они подошли к ступенькам, поднялись, прошли еще одним коридором и снова поднялись.

Внезапно скользкий каменный пол и темнота исчезли; они очутились в знакомом мраморном холле с сияющими стенами первого этажа и дверьми лифтов.

В стенных нишах стояли роботы. Внезапно роботы увидели их и вылезли им навстречу.

Люсинда прижалась спиной к стене.

Блэйн схватил ее за руку.

— Быстро, — сказал он. — Назад…

— Блэйн, — сказал передний робот. — Подождите минутку, Блэйн.

Блэйн застыл. Все роботы остановились.

— Мы ждем вас, — сказал передний робот. — Мы были уверены, что вы придете.

Блэйн дернул Люсинду за руку.

— Погоди, — шепнула она. — Здесь что-то происходит.

— Реймер сказал, что вы вернетесь, — продолжал робот. — Он сказал, что вы попытаетесь вернуться.

— Реймер? И что собирается сделать Реймер?

— Мы с вами, — сказал робот. — Мы выкинули всех охранников. Пожалуйста, следуйте за мной, сэр.

Двери ближайшего лифта медленно растворились.

— Пойдем, — сказала Люсинда. — Мне кажется, это правда.

Они вошли в лифт вслед за роботом.

Когда лифт остановился и двери раскрылись, они вышли, прошли между двумя ровными шеренгами роботов, образовавшими проход от лифта к двери с табличкой «Отдел Записей».

Человека, стоящего в дверях, огромного темноволосого человека Норман Блэйн несколько раз видел мельком. Этот человек написал ему: «ЕСЛИ ЗАХОТИТЕ ВСТРЕТИТЬСЯ СО МНОЙ, Я К ВАШИМ УСЛУГАМ».

— Я узнал о вас, Блэйн, — сказал Реймер. — Я надеялся, что вы постараетесь вернуться. Я рассчитывал, что вы такой человек.

Блэйн измученно уставился на него.

— Я рад, что вы так думаете, Реймер. Пять минут назад…

— Не думайте об этом, — сказал Реймер. — Все прошло.

Блэйн прошел между последними роботами, оставив Реймера в дверях.

Телефон был на столе, и Норман Блэйн опустился в кресло перед ним. Он медленно протянул к телефону руку.

Нет! Нет! Должен быть способ. Должен быть другой, лучший способ избежать этого — Гарриет со своей статьей и охранники, что охотятся за ним, и заговор, уходящий корнями в семисотлетнюю старину. Теперь он может уничтожить его — с роботами и Реймером он может уничтожить его. Когда он впервые подумал об этом, то не был уверен, что сможет. Он лишь подумал тогда, что должен проникнуть в Центр, пробраться в этот отдел и попытаться продержаться здесь достаточно долго, чтобы ему не смогли помешать сделать то, что он намеревался.

Он ожидал, что умрет здесь, за этим столом, с пулей охранника в груди и разбитой дверью, через которую ворвутся головорезы.

Должен быть другой способ — но другого способа не было. Был только один способ — горький плод семисотлетнего отсиживания в тихом, спокойном уголке, со сложенными на коленях руками и отравленными мыслями.

Он снял трубку и, держа ее в руке, поглядел через стол на Реймера.

— Как вам это удалось? — спросил он. — Эти роботы… Почему вы сделали это, Джон?

— Гизи мертв, — сказал Реймер, — и Феррис тоже. Никто не был назначен на их посты. Командная цепочка, мой друг. Деловой Агент, «Охрана», «Записи» — вы теперь большой босс, вы должны возглавлять «Сны» с момента смерти Ферриса.

— О, Боже, — сказал Блэйн.

— Роботы верны, — продолжал Реймер, — не отдельному человеку и не конкретному отделу. Они созданы хранить верность «Снам». А вы, мой друг, теперь и есть «Сны». Не знаю, надолго ли, но в настоящий момент вы представляете собой «Сны».

Они долго глядели друг на друга.

— В вашей власти, — сказал Реймер, — пойти дальше и позвонить.

Так вот почему, подумал Блэйн, охранники считали, что я вернусь. Вот почему они перегородили дорогу — не только эту дорогу, но, возможно, и все дороги — чтобы он не смог вернуться и занять это место, прежде чем назначат кого-нибудь другого.

Я должен был подумать об этом, сказал он себе. Я знал это. Я думал только вчера, что являюсь третьим по значимости…

Оператор в трубке повторял:

— Номер, пожалуйста. Пожалуйста, номер. Какой номер вы хотите вызвать?

Блэйн назвал номер и стал ждать.

Люсинда посмеялась над ним и сказала: «Вы посвященный человек». Возможно, не точно эти слова, но смысл был такой. Она поддразнила его посвященностью, ткнула его носом в то, что он должен сделать. Посвященный, сказала она. И теперь, наконец, нужно выплатить цену посвящения.

— Журналистика, — сказал голос в трубке. — Центр Журналистики слушает.

— У меня есть для вас история.

— Пожалуйста, назовитесь.

— Норман Блэйн. Я Блэйн из «Снов».

— Блэйн? — Последовала пауза. — Вы сказали, ваше имя Блэйн?

— Точно.

— У нас здесь статья, — сказал Центр Журналистики, — из одного нашего филиала. Мы проверяем ее. Фактически, мы занимаемся ее проверкой…

— Записывайте меня. Я хочу, чтобы вы поняли меня правильно. Я не хочу, чтобы меня потом неверно цитировали…

— Разговор записывается, сэр.

— Тогда вы там…

Тогда вы там.

Вот и конец этому…

— Продолжайте, Блэйн.

— Слушайте, — сказал Блэйн. — Семьсот лет назад Союз Снов начал серию экспериментов с целью изучения параллельных культур…

— Об этом написано в статье, о которой мы говорили, сэр. Вы уверены, что это правда?

— Вы не верите в это?

— Нет, но…

— Это правда. Мы работали над этим семьсот лет — в полнейшей тайне, потому что при определенных ситуациях было умнее ничего об этом не говорить…

— В статье у меня…

— Забудьте вашу статью! — заорал Блэйн. — Я не знаю, что там у вас в статье. Я звоню сообщить вам, что мы прекращаем этот эксперимент. Вы поняли меня? Мы прекращаем эксперимент. В течение нескольких дней мы думаем передать все собранные нами данные специальной комиссии, которую просим собрать. Ее члены будут выбраны из различных Союзов, чтобы оценить эти данные и решить, как из лучше использовать.

— Блэйн. Минутку, Блэйн.

Реймет потянулся к трубке.

— Дайте мне закончить, вы устали. Теперь отдохните. Я справлюсь с этим сам. — Улыбаясь, он взял трубку. — Именно этого хотел Гизи, Блэйн. Вот почему Феррис заставил его сместить меня, вот почему Феррис убил его… Алло, сэр, — сказал он в трубку. — Блэйн ушел, я сообщу вам остальное…

Остальное? Больше не было ничего. Разве они не поймут? Это же так просто.

«Сны» отказались от последней возможности сохранить величие. Это все, что имели «Сны», и Норман Блэйн отдал это. Он победил и Гарриет, и Ферриса, и охранников, но это была горькая, бесполезная победа.

Она спасла честь «Снов», но только и всего.

Что-то — какая-то мысль, какой-то импульс — заставило его поднять голову, словно его позвали с другого конца комнаты.

У дверей стояла Люсинда, глядя на него с нежной улыбкой на грязном лице, глаза ее были глубоки и нежны.

— Ты слышишь их ликование? — спросила она. — Ты слышишь, как весь мир одобряет тебя? Прошло очень много времени с тех пор, Норман Блэйн, как весь мир ликовал в едином порыве!


на главную | моя полка | | Миры без конца |     цвет текста   цвет фона   размер шрифта   сохранить книгу

Текст книги загружен, загружаются изображения
Всего проголосовало: 10
Средний рейтинг 4.5 из 5



Оцените эту книгу