Книга: Истина



Истина

Саймак Клиффорд Дональд

Истина

1

Едва они вышли из корабля, все сразу стало ясным и понятным. Разумеется, они не могли предугадать, что их ждет, ибо откуда им было знать, на что рассчитывать; тем не менее, осознание пришло словно само собой. Трое из них просто стояли и смотрели, а четвертый даже подплыл поближе. Рассудок, сердце или интуиция — назвать можно как угодно подсказывали каждому из них, что они наконец-то добрались до последнего приюта или одного из последних приютов той прославленной в легендах группы людей, которая сумела разорвать путы обыденности и вырвалась в темные просторы Галактики. Однако о том, от чего они бежали — от посредственности, ответственности или чего-то еще — можно было только догадываться; ученые, пытавшиеся разгадать эту загадку, разделились в итоге на несколько культов и до сих пор вели между собой весьма жаркие, насквозь научные споры.

Впрочем, четверо исследователей ни на мгновение не усомнились в том, что перед ними место, поиски которого продолжались более или менее успешно на протяжении сотни тысяч лет. Название «место» подходило к нему как нельзя лучше, поскольку на город оно явно не тянуло, хотя, возможно, в былые времена здесь и впрямь возвышался город. Это было место обитания, учености и работы, место, застроенное множеством зданий, которые, однако, с течением лет превратились в детали ландшафта и уже не нарушали целостности картины своими размерами или нарочитым пренебрежением по отношению к окружающей природе. Тут ощущалось величие, но не такое, что присуще громоздящимся друг на друга гигантским валунам, не подавляющее величие архитектуры, даже не грандиозность несокрушимости. По правде сказать, архитектура была ничем не примечательной, какая-либо монументальность начисто отсутствовала, некоторые здания разрушились, а другие спрятались за деревья, укутались в мох и как бы слились в единое целое с холмами, на которых стояли. Тем не менее, в них ощущалось величие — величие смирения, целесообразности и упорядоченной жизни. Стоило лишь взглянуть на них, как возникало понимание: это был, конечно, никакой не город, а большой поселок, деревня, причем обладавшая в избытке всем тем, что обычно связывается с подобным словом.

Главным же было то, что в поселении чувствовалось присутствие человека, этакий налет человечности, благодаря которому у наблюдателя не оставалось ни малейшего сомнения в том, что здания спроектированы и возведены людьми. Не то чтобы можно было ткнуть во что-то пальцем и сказать: «Се человек», поскольку любая архитектурная деталь могла оказаться творением иной расы. Но общая панорама позволяла заявить с полной уверенностью: здесь жил человек.

Существа, искавшие поселение, пытались обнаружить хотя бы намек на то, куда ушла легендарная раса; придя в отчаяние от бесплодных поисков, некоторые засомневались в том, существует ли оно вообще, и стали все с большим недоверием воспринимать свидетельства, подтверждающие факт его существования. Находились и такие, кто утверждал, что искать бессмысленно, ибо, если вдуматься, что ценного могли оставить после себя ничтожества вроде людей? «Кто такие люди? — спрашивали эти вольнодумцы и сами же отвечали на свой вопрос, не дожидаясь отклика собеседников: — Машинники, заурядные машинники, выделявшиеся разве что эмоциональной неустойчивостью». Им не было равных в создании машин, но что касается собственного интеллекта, тут не о чем и говорить. Уровень его был настолько низок, что людей едва-едва приняли в галактическое братство. Они застыли в своем развитии. Да, в мастерстве им не откажешь, но по сути они — дикари, совершенно справедливо оттесненные на задворки империи.

Место искали тысячелетиями, многажды терпя неудачи, не постоянно, поскольку раз за разом выяснялось, что есть другие, более важные дела, которые не терпят отлагательства. Постепенно оно превратилось в исторический курьез, где-то даже в миф. Проект его поисков никогда не числился среди тех, что требовали немедленного осуществления. Однако вот оно — под сенью холма, на вершине которого приземлился корабль. Почему его не нашли раньше? Что же тут непонятного: звездных систем слишком много, все обыскать невозможно…

— Оно! — мысленно воскликнул Пес и искоса поглядел на Человека, гадая, что тот чувствует; ведь для него это место, несомненно, значило гораздо больше, нежели для остальных. — Я рад, что мы нашли его, продолжал Пес, обращаясь напрямую к Человеку, и Человек уловил оттенки его мысли: искренность Пса, близость и чисто собачью преданность.

— Теперь-то мы узнаем, — заявил Паук, и все без слов догадались, что он имел в виду: «Узнаем, отличались ли здешние люди от всех других или были ничуть не лучше прочих».

— Они были мутантами, — сказал Шар, — по крайней мере, так предполагалось.

Человек молча смотрел на деревню.

— Если бы мы специально пытались отыскать ее, у нас ничего бы не вышло, — заметил Пес.

— Времени мало, — напомнил Паук, — а дел в избытке.

— Достаточно того, что мы знаем наверняка: оно существует, проговорил Шар. — Передадим координаты, а там пускай присылают специалистов.

— Случайно, — пробормотал Человек, судя по всему ошеломленный открытием, — мы натолкнулись на него совершенно случайно.

Паук издал неопределенный звук, похожий на фырканье, и Человек замолчал.

— Тут никого нет, — сказал Шар. — Они опять сбежали.

— Или деградировали, — прибавил Паук. — Притаились небось в укромном уголке и таращатся на нас, не соображая, что происходит. Если мы найдем их, наверняка окажется, что они напичканы всякими небылицами и глупыми предрассудками.

— Не уверен, — возразил Пес.

— У нас мало времени, — повторил Паук.

— Нам вообще нечего тут делать, — решительно произнес Шар. — Нас посылали не за этим, так что пошли отсюда.

— Раз мы здесь, — сказал Пес, — будет некрасиво просто взять и уйти.

— Тогда за работу, — буркнул Паук. — Давайте разгрузим корабль.

— Если вы не против, — сказал Человек, — я хотел бы побродить по окрестностям. Пройдусь, погляжу, что и как.

— Я с тобой, — вызвался Пес.

— Спасибо, — отозвался Человек, — но в том нет никакой необходимости.

Товарищи отпустили его. С вершины холма они наблюдали за тем, как он спустился по склону и направился к таинственным зданиям, а потом принялись за активацию роботов. Когда на закате они вернулись на холм, Человек поджидал их: он сидел на гребне и смотрел на деревню. Он не стал спрашивать о том, что им удалось отыскать. Казалось, ему все известно и так, хотя он всего лишь прошелся по деревне и никуда не ездил.

— Странно, — проговорил Пес. — Ни намека на что-либо необычное, ни единого свидетельства прогресса. Скорее они регрессировали. Ровным счетом ничего оригинального.

— Я видел машины, — сказал Человек, — домашние приспособления, бытовая техника.

— Больше ничего и нет, — откликнулся Паук.

— Людей тоже нет, — добавил Шар. — Ни следа сколько-нибудь разумной жизни.

— Специалистам, когда они прилетят, может повезти больше нашего, — заметил Пес.

— Сомневаюсь, — бросил Паук.

Человек отвел взгляд от поселения и посмотрел на товарищей. Пес как будто извинялся, что находки, пустяковые сами по себе, не сулили ничего утешительного, Да, Пес и впрямь извинялся, потому что в его сознании сохранилась некая толика былой верности человеку. Беспрекословное послушание и всепрощающая любовь остались в далеком прошлом, однако у собак из поколения в поколение передавалась привязанность к существам, перед которыми преклонялись их предки. Паук, похоже, был доволен, доволен тем, что не обнаружил каких-либо следов человеческого величия, что теперь на человечестве можно поставить крест и загнать людей туда, откуда они будут с замиранием сердца следить за возвышением пауков и прочих разумных тварей. Шару же, очевидно, было все равно. Он парил в воздухе рядом с головой Пса и всем своим видом выказывал равнодушие к участи человечества. Его заботило только одно: чтобы выполнялись намеченные планы, достигались поставленные цели, а развитие шло по нарастающей. Вне сомнения, он уже стер из памяти эту деревню и сведения о людях-мутантах, наверняка перестал считать их фактором, способным повлиять на прогресс.

— Пожалуй, я задержусь здесь, — сказал Человек, — если вы, конечно, не возражаете.

— Не возражаем, — отозвался Шар.

— Темнеет, — предостерег Паук.

— Скоро появятся звезды, — проговорил Человек, — может статься, даже луна. Вы не заметили, у планеты есть луна?

— Не заметили, — ответил за троих Паук.

— Пора готовиться к отлету, — сказал Пес. — Я позову тебя, когда мы соберемся улетать.

На западе еще догорал закат, а небосвод уже усыпали звезды. Сперва проступили самые яркие, за ними те, что потусклое, и, наконец, в небе засверкали мириады огней. Луны, к сожалению, не было, а если она и была, то предпочитала не показываться.

Сумерки принесли с собой прохладу. Человек набрал деревяшек обломившихся сучьев, сухого кустарника и кусков, которые выглядели так, словно их когда-то обрабатывали — и развел костер. Тот получился небольшим, но вполне достаточным, чтобы разогнать мрак; Человек подсел поближе к огню, ища не столько тепла, сколько дружеского участия. Он сидел у костра и глядел на деревню. Что-то не так, твердил он себе, величие человеческой расы не могло исчезнуть бесследно. Ему было грустно, он страдал от одиночества, навеянного пребыванием на чужой планете, под незнакомыми созвездиями, а еще тем, что надежда, манившая в неизведанную даль, оказалась призрачной, упования рассыпались в прах: его сородичи так и не сумели подняться над собой. Машинники на задворках империи, основанной не людьми, а Псами, Пауками, Шарами и прочими созданиями, которых поистине невозможно описать! Но ведь человечество славилось не одними машинами! Оно шло к своей судьбе, а машины просто помогали перекинуть мост к тому времени, когда эта судьба станет доступной восприятию. Да, в борьбе за выживание машины были, можно сказать, необходимы, но суть-то не в них; вовсе не они конечная цель развития, идеал, к которому стремились люди.

Пес возник из темноты, уселся рядом с Человеком и тоже стал смотреть на деревню, кипение жизни в которой затихло в незапамятные времена. Блики пламени отражались на его лоснящейся шкуре, он был прекрасен, и в нем по-прежнему ощущалась некая первобытная, унаследованная от предков дикость. В конце концов он нарушил тишину, нависшую над миром и как бы проникшую в его естество.

— Хорошо, — сказал он. — Я редко развожу огонь.

— Огонь был первым шагом, — отозвался Человек, — первой ступенькой. Он для меня как символ.

— У нас, псов, свои символы. Они есть даже у пауков. А вот Шар не знает, что это такое.

— Мне жаль его, — проговорил Человек.

— Не растравляй себя, — посоветовал Пес. — Между прочим, Шар жалеет тебя. Он жалеет всех, кто не похож на него.

— Когда-то мы испытывали подобные чувства, — сказал Человек, — но теперь уже нет.

— Пора улетать, — сообщил Пес. — Я знаю, ты хотел бы остаться, но…

— Я остаюсь, — перебил Человек.

— Ты не можешь, — возразил Пес.

— Я остаюсь, — повторил Человек. — Вы вполне обойдетесь без меня.

— Я предполагал, что ты останешься, — произнес Пес. — Принести твои вещи?

— Будь настолько добр, — ответил Человек. — Мне не хочется идти самому.

— Шар рассердится, — предупредил Пес.

— Знаю.

— Тебя накажут. Пройдет много времени, прежде чем тебя снова допустят к работе.

— Знаю.

— Паук скажет, что люди все чокнутые. Он постоянно говорит всякие гадости.

— Мне все равно, — откликнулся Человек, — почему-то мне все равно.

— Ну ладно, — проговорил Пес. — Пойду за вещами. Значит, одежда, книги и маленький саквояж, верно?

— И еда.

— Разумеется. Уж про еду-то я не забуду.

После того как корабль улетел, Человек стал разбирать вещи, которые принес Пес, и обнаружил, что тот оставил ему часть собственного продовольственного рациона.



2

Обитатели деревни жили спокойной, размеренной жизнью, не отказывая себе в удобствах. Многие устройства в домах разрушились от времени, все они давным-давно перестали действовать, однако догадаться, для чего предназначалось то или иное приспособление, не составляло труда. Люди прошлого любили красоту: у каждого из домов был разбит садик, тут и там попадались цветы или деревья, за которыми, по всей видимости, ухаживали, как за детьми, ибо они отличались либо изяществом форм, либо богатством и прозрачностью красок. Впрочем, вся забота канула в прошлое вместе с хозяевами домов, и теперь красота растений поблекла и приобрела ностальгический оттенок.

Деревенские жители были образованными людьми, о чем свидетельствовали ряды книг на полках. Увы, стоило лишь прикоснуться к книгам, как они рассыпались в пыль, и оставалось только гадать, какие сокровища мудрости хранили их страницы.

Среди зданий встречались такие, что, судя по всему, служили в старину театрами; имелись в поселении и громадные форумы, где, должно быть, проводились торжества и устраивались различные общественные мероприятия. Словом, несмотря на царившее вокруг запустение, в деревне ощущались мир и покой, упорядоченность и счастье, составлявшие некогда основу здешней жизни.

Но вот величия не чувствовалось. Не было ни огромных машин, ни мастерских по их производству, ни стартовых платформ, ни каких-либо иных указаний на то, что местные жители стремились к звездам, притом что они должны были кое-что знать о космосе — ведь их предки пересекли пространство, чтобы обосноваться здесь. Не было ни оборонительных сооружений, ни дорог, ведущих в другие поселения.

Улицы навевали покой, призрачный покой, балансировавший, если можно так выразиться, на лезвии ножа, покой, в котором хотелось закончить свои дни, но который отпугивал полной неопределенностью будущего.

Человек входил в дома, продирался сквозь обломки мебели, смахивал пыль, разводил костры, ночевал под крышей, а перед тем как лечь спать, обыкновенно усаживался на покосившуюся скамейку или прямо на камень крыльца, глядел в небо и размышлял о том, что незнакомые созвездия над головой были некогда добрыми друзьями жившим тут счастливцам. Он позволял рассудку отвлекаться на частности в надежде, что это приведет однажды к открытию истины, но сам не прилагал чрезмерных усилий к ее обнаружению, ибо что-то подсказывало ему, что торопиться и беспокоиться не следует, поскольку спешка и волнение несовместимы с подобными поисками.

Он думал о том, что здесь когда-то обитали его сородичи, мутанты, превзошедшие в своем развитии всех прочих людей. Здесь зрели упования на прекрасное будущее, так и оставшиеся невоплощенными. Здесь ощущались мир и покой, интеллект и комфорт, но все остальное словно пряталось от любопытных глаз, хотя оно необходимо должно было присутствовать — некий урок, некое послание, некая цель. Человек снова и снова твердил себе, что не все пути заканчиваются тупиками, что где-то есть, наверняка есть выход, который, если постараться, можно отыскать.

На пятый день своего пребывания в деревне он набрел на дом, отличавшийся от других большим количеством архитектурных украшений и известной солидностью внешнего вида. Окон в доме не было, внутрь вела одна-единственная, запертая на ключ дверь, и Человек понял, что наконец нашел то, что искал. Три дня подряд он пытался проникнуть в здание, а на четвертый отступился, вышел за пределы деревни и направился к холмам, продолжая размышлять по дороге, как ему справиться с неподатливым замком. Он бродил по холмам, мерил шагами долины, как ученый или писатель — свой кабинет, будто гулял по саду, ожидая, пока прояснится голова.

И так он натолкнулся на людей.

Сначала он заметил дым, поднимавшийся над одним из тех распадков, что выводили к долине, по которой текла река, серебристая лента, отороченная зеленой травой лугов.

Человек пошел осторожнее, для того чтобы не оказаться застигнутым врасплох, а вовсе не из страха. На этой планете, с ее прозрачным небосводом, бояться было нечего; о том, казалось, говорили и песня птицы, и задувавший с запада ветерок. Какое-то время спустя он различил впереди, под могучими деревьями, дом, увидел сад, где спели на ветках многочисленные плоды, услышал мысли людей. Он неторопливо спустился по склону: чутье подсказывало ему, что торопиться некуда; и внезапно он испытал такое чувство, будто возвратился домой, что было совсем уж необъяснимо, поскольку его собственный дом ничуть не походил на этот.

Его заметили, но спешить навстречу никто, похоже, не собирался. Обитатели дома сидели, где сидели, и просто ждали, пока он подойдет, словно он был не чужаком, а другом, заранее известившим о своем прибытии. Людей было трое. Первая — седовласая женщина в строгом платье с глухим воротником, скрывавшим от постороннего взгляда возрастные морщины на шее. Ее лицо наводило на мысль об ангельском лике; оно было красиво умиротворенной красотой старости, сознающей, что жизнь близится к концу и что этот конец не будет отягощен никакими грехами. Рядом с женщиной сидел мужчина немногим старше среднего возраста. Кожа на его лице и шее почернела от загара, скрюченные от тяжелой работы пальцы рук покрывали мозоли и шрамы. Его черты несли отпечаток той же покойной красоты, однако им не хватало завершенности, должно быть, оттого, что он не успел еще насладиться сполна всей прелестью дней на склоне лет. Третьей была молодая девушка, и даже она разделяла со старшими умиротворение здешней природы. Она обернулась; Человек увидел правильные, словно выточенные рукой искусного мастера черты ее лица и понял, что она гораздо моложе, чем ему почудилось с первого взгляда.

Он остановился у ворот. Мужчина поднялся и медленно подошел к нему.

— Милости просим, незнакомец, — сказал мужчина. — Мы услышали тебя, едва ты вошел в сад.

— Я был в деревне, — проговорил Человек, — а потом решил пройтись…

— Ты издалека?

— Да, издалека. Меня зовут Дэвид Грэм.

— Входи, Дэвид, — мужчина распахнул калитку. — Входи и будь как дома. Мы накормим тебя, и у нас найдется свободная постель.

В сопровождении мужчины Дэвид приблизился к скамейке, на которой сидела пожилая женщина.

— Меня зовут Джед, — сказал мужчина. — Это моя матушка Мэри, а это — моя дочь Элис.

— Наконец-то ты добрался до нас, молодой человек, — проговорила женщина. Она поманила Дэвида к себе. — Садись рядом и давай поболтаем. У Джеда еще достаточно работы по дому, а Элис предстоит готовить ужин. Одна я бездельничаю, потому что слишком стара. — Ее глаза будто посветлели, но на лице сохранялось прежнее выражение. — Мы знали, что ты придешь, знали, что кто-то рано или поздно должен прийти, ибо те, кто далеко, не могли забыть о своих сородичах-мутантах.

— Мы нашли вас по чистой случайности.

— Мы? Так ты не один?

— Остальные улетели. Они не люди, и им было неинтересно.

— Они улетели, а ты остался, — протянула женщина. — Ты верил, что остаться стоит, что тебе откроются великие тайны.

— Я остался потому, что должен был остаться.

— А как же тайны? Как же слава и могущество?

— Я не думал об этом, — признался Дэвид. — Слава и могущество меня не привлекают. Я надеялся отыскать нечто другое, чувствовал его, когда бродил по деревне и заглядывал в дома. Да, я чувствовал истину.

— Истину, — повторила женщина. — Ты прав, мы открыли Истину. Последнее слово она выделила голосом, словно утверждая: оно пишется с большой буквы.

Дэвид кинул на нее быстрый взгляд, и она ответила на не высказанный вслух вопрос:

— Нет, не религию, а просто Истину, самую обыкновенную Истину.

Он поверил ей, ибо в ее словах ощущалась уверенность, непоколебимая убежденность того, кто знает, что говорит.

— Истину о чем? — спросил он.

— Ни о чем, — отозвалась женщина. — Просто Истину.

3

Как ни крути, простой, обыкновенной истина не получалась. Разумеется, она не имеет никакого отношения ни к машинам, ни к могуществу или славе. Она — внутреннего свойства, духовная, возвышенная, психологическая истина, обладающая глубоким, вечным смыслом, та истина, которой люди алчут даже в мирах, созданных их собственным воображением.

Человек лежал на кровати в комнате под самой крышей и прислушивался к колыбельной, которую напевал ветер, обдувавший карнизы и черепичную кровлю. В доме, как и во всем мире, было тихо, если не считать ветра. Мир затих; Дэвид Грэм представил себе, как постепенно затихнет Галактика, очарованная тем, что удалось открыть его гостеприимным хозяевам. Их истина должна быть грандиозной, величественной, потрясающей воображение и отвечающей на все вопросы, иначе почему они отвернулись от прогресса, почему обратились к идиллической жизни на лоне природы, почему возделывают почву инопланетной долины, собирают хворост, топят камин и как будто вполне довольствуются тем малым, что имеют? Ведь чтобы довольствоваться малым, нужно обладать чем-то неизмеримо большим, неким мистическим знанием, которое наполнило бы жизнь, как нельзя более прозаическую, глубочайшим смыслом.

Дэвид закутался в одеяло и улегся поудобнее.

Человека оттеснили в закуток галактической империи, терпят лишь потому, что он умеет изготавливать машины, и никто не знает, что он придумает в следующий раз. Поэтому его терпят и швыряют ему крохи с барского стола, чтобы он не чувствовал себя обделенным, но особого внимания не уделяют и уделять не собираются. А Человек тем временем обзавелся кое-чем, что позволит ему добиться уважения Галактики, ибо истину уважают повсеместно.

Грэмом овладел покой. Минуту или две он сопротивлялся, не желая терять нить размышлений. Сперва ему показалось, что вот она, истина, о которой говорили мутанты, но потом он отказался от этой мысли в пользу другой, куда более привлекательной. В конце концов заунывный ветер, чувство покоя и физическая усталость возобладали над рассудком, и Грэм заснул. Последним, что он подумал, было: «Надо спросить у них. Надо узнать».

Однако прошло несколько дней, прежде чем он отважился задать свой вопрос. Он ощущал, что за ним наблюдают и решают, достоин ли он того, чтобы доверить ему истину. Он хотел остаться, но из вежливости сказал, что должен уйти, после чего хозяева попросили его задержаться, и он с радостью согласился. Все словно соблюдали некий ритуал, который нельзя было нарушить ни в коем случае, и все, похоже, испытали искреннее облегчение, когда обряд завершился.

Грэм стал на пару с Джедом работать в поле, познакомился с соседями, вечерами принимал участие в разговорах, которые затевались в доме. Он ожидал, что его будут расспрашивать, но обманулся в своих ожиданиях. Впечатление было такое, будто Джед, его семья и соседи настолько довольны жизнью в укромной долине, что их совершенно не интересуют события, происходящие в Галактике, той самой, которую избороздили в поисках этого мира и лучшей участи для себя предки нынешних поселенцев.

Он тоже ни о чем не спрашивал, поскольку чувствовал, что за ним наблюдают, и опасался, что вопросы оттолкнут новоприобретенных друзей.

Однако они относились к нему вовсе не так, как обычно относятся к чужаку. Минул лишь день или два, и Грэм понял, что может стать одним из них, и постарался сделаться таковым, и часами напролет добросовестно — и добродушно — сплетничал с соседями. Он узнал много полезного: что долин, где живут люди, несколько; что покинутая деревня никого не беспокоит, невзирая на то, что все, по-видимому, знают о том, что она такое; что местные жители вполне удовлетворены своей жизнью и отнюдь не стремятся за пределы собственного мирка. Постепенно он и сам научился довольствоваться серым предрассветным сумраком, радостью труда, гордостью за дело своих рук. Однако он сознавал, что его довольство — временное, что он должен отыскать истину, которую открыли мутанты, и донести ее до заждавшейся Галактики. Ведь скоро прилетит корабль с археологами, которые примутся изучать деревню, а до тех пор ему обязательно нужно найти ответ, чтобы он мог встретить коллег на вершине холма не с пустыми руками.

— Ты останешься с нами? — спросил однажды Джед.

— Мне необходимо вернуться, — ответил Дэвид, покачав головой. — Я рад был бы остаться, но увы…

— Ты ищешь Истину? — спросил Джед. — Правильно?

— Ты дашь ее мне? — воскликнул Дэвид.

— Бери, — произнес Джед, — она твоя.

Вечером Джед сказал дочери:

— Элис, научи Дэвида нашему алфавиту. Пришла пора узнать.

Из угла, в котором стояло кресло-качалка, раздался голос старухи:

— И впрямь, и впрямь пора ему узнать Истину.

4

За ключом, который хранился у сторожа, жившего в пятой по счету долине отсюда, послали гонца. Тот возвратился, передал ключ Джеду, и теперь Джед вставил его в замок на двери того самого солидного здания посреди покинутой деревни.

— В первый раз, — провозгласил он, — эта дверь открывается не для совершения обряда. Обычно мы отпираем ее единожды в столетие, чтобы прочесть Истину тем, чьи уши могут ее услышать. — Он повернул ключ, и замок негромко щелкнул. — Таким образом она не утрачивает своей злободневности. Мы не можем допустить, чтобы она превратилась в миф. Она слишком важна для нас, чтобы мы могли допустить такое.

Джед откинул засов, и дверь приотворилась на дюйм или два.

— Я сказал «обряд», — продолжал он, — наверное, зря. В чтениях нет ничего ритуального. Мы выбираем троих человек, которые приходят сюда в назначенный день и читают Истину, а потом расходятся по домам, унося с собой то, что запомнили. Никаких церемоний, все, как сейчас.

— Спасибо, что согласились помочь мне, — сказал Дэвид.

— Мы сделали бы то же самое для любого, кто усомнился бы в Истине, — ответил Джед. — Мы люди простые и не верим в законы и правила, живем как живется. Скоро ты поймешь почему.

Он распахнул дверь настежь и отступил в сторону, пропуская Дэвида вперед. За дверью оказалось одно-единственное просторное помещение, пол которого тонким слоем устилала пыль. Половину помещения занимала машина, корпус которой поблескивал в тусклом свете, проникавшем внутрь откуда-то сверху. Высота устройства составляла примерно три четверти расстояния от пола до потолка.

— Вот наша машина, — сказал Джед.

Все-таки машина, механизм, пускай умнее, толковее прочих, но механизм! Выходит, все вернулось на круги своя?

— Ты наверняка задумывался над тем, почему у нас нет машин, проговорил Джед. — Потому что нам хватает одной этой.

— Одна машина!

— Она отвечает на вопросы, — пояснил Джед. — С такой машиной остальные нам ни к чему.

— На любые вопросы?

— Вполне возможно. Мы не знаем, как ею пользоваться, но даже если бы знали… Однако дальше спрашивать незачем.

— Вы так уверены в ее правоте? — удивился Дэвид. — С чего вы взяли, что она говорит правду?

— Сын мой, — произнес Джед сурово, — наши предки потратили тысячелетия на то, чтобы убедиться, что она будет говорить правду. Ничем другим они не занимались. Это было дело жизни не только отдельных личностей, но целых поколений. А когда они убедились, что все в порядке, что машина не допустит даже незначительной ошибки, то задали ей два вопроса.

— Два?

— Два, — подтвердил Джед, — и открыли Истину.

— Какова же она?

— Прочти сам, — сказал Джед. — Истина откроется тебе такой, какой предстала столетия назад.

Он подвел Дэвида к столику, что приткнулся к одной из панелей огромной машины. На столике бок о бок лежали две бумажные ленты, покрытые прозрачной предохранительной пленкой.

— Первый вопрос, — объявил Джед, — звучал так: «Какова цель Вселенной?» Прочти ответ на верхней ленте.

Дэвид наклонился над столиком и прочитал:

«Вселенная не имеет ни цели, ни смысла. Она возникла случайно».

— Второй вопрос…

Джед не закончил фразы, поскольку суть второго вопроса легко можно было уловить из ответа на него:

«Жизнь не имеет ценности. Жизнь — дело случая».

— Вот наша машина и наша Истина, — сказал Джед. — Вот почему мы живем как живется.

Дэвид взглянул на Джеда, потомка мутантов, которые должны были вернуть пробавляющемуся созданием машин человечеству славу и могущество, почет и уважение. Взгляд его выражал душевную муку.

— Извини, сынок, — проговорил Джед. — Ничего не попишешь.

Они вышли на улицу. Джед запер дверь и сунул ключ в карман.

— Они вот-вот прилетят, — сказал он, — ну, те, кто будет изучать деревню. Ты, верно, дождешься их?

Дэвид покачал головой.

— Пошли домой, — пробормотал он.




на главную | моя полка | | Истина |     цвет текста   цвет фона   размер шрифта   сохранить книгу

Текст книги загружен, загружаются изображения
Всего проголосовало: 4
Средний рейтинг 4.5 из 5



Оцените эту книгу