Книга: Заклятье красных свечей



Заклятье красных свечей

ЗАКЛЯТЬЕ КРАСНЫХ СВЕЧЕЙ (= Дом на Холме)

Глава 1. «Прибытие»

— Теперь я понимаю, отчего этот дом отдали за такую смешную цену! Ведь до него так просто не доедешь!

— Да ладно тебе…

— А если что-нибудь в машине сломается?

— У нас есть запасные детали.

— Откуда ты знаешь, что именно сломается? Может, у тебя не найдётся нужной детали.

— Найдётся.

— Так я и поверила! В случае такой поломки придётся оставить машину, и топать на своих двоих до шоссе. И ведь за день не дойдём, придётся ночевать в этом ужасном лесу.

— Лес вовсе не ужасный. Просто он старый.

Такой диалог происходил в салоне машины: стареньких «Жигули», которые действительно вполне могли сломаться. Разговаривали муж и жена.

Примерно за месяц до описываемых событий мужу попалось на глаза объявление в областной газете, где за смехотворную сумму продавался дом на холме. Единственное, что смущало — это удалённость от Москвы: 200 километров к югу. Но состоялся семейный совет, и было решено, что дом покупать надо немедленно. Ведь туда можно выбираться хотя бы раз в году, летом, во время отпуска.

Да и для детей отдых на природе, на свежем воздухе, куда лучше, чем часы, потраченные на компьютерные игры, в душной московской квартире.

Что касается детей, то их было двое: девочка и мальчик. Девочку звали Таней, а мальчика — Мишей. Они сидели на заднем сиденье, и не принимали никакого участия в перебранке родителей. И меж собой они не разговаривали. Таня смотрела в одно окно, Миша — в другое.

Таня была тоненькой, двенадцатилетней девочкой, с очень бледным лицом. Её волосы отличались вороньей чернотой. На ней было длинное чёрное платье: она любила чёрный цвет.

Мише недавно исполнилось тринадцать. Он, как и сестра был худым. Но если Таня пошла в мать, то Миша — в отца, и волосы у него были светлыми. Из одежды на нём была рубашка-безрукавка, и шорты.

И вот Миша воскликнул:

— Стойте! Смотрите! Там колонна!

Отец нажал на тормоз. Машина резко остановилась.

— Где? — напряжённым голосом спросила мать.

— Да вон же! — Миша ткнул пальцем в окно.

Несмотря на то, что это был солнечный, летний день, колонну едва можно было различить. Таким густым был кустарник, так плотно стояли деревья, такой глубокой была тень от их крон. Колонна вся заросла лишаём, и была она перекошенной, а в верхней части — расщепленной. Но всё же видны были оскаленные демонические лики, высеченные в тёмном камне.

— Если днём здесь так темно, то как же должно быть ночью? — спросила Таня.

Но её вопрос остался без ответа.

— На меня кто-то смотрит, — напряжённым голосом сказала мать.

— Я на тебя смотрю, — ответил отец.

— Ты смотришь не на меня, а на колонну.

— Да, я чувствую, на меня тоже кто-то смотрит… — прошептала Таня, и на белой её коже отчётливо выделились мурашки.

Мама сказала:

— Слушай, Олег (так звали отца), давай повернём обратно. Откажемся от этого дома. Продадим его. Не нравится мне здесь. Жуткие какие-то места. Вот и сейчас чувствую: смотрит на меня кто-то. Так и давит взглядом. Нечеловеческий это взгляд.

— Мама, мне страшно, — прошептала Таня.

— Сами на себя страх нагоняете, — рассудил Миша, которому не терпелось увидеть дом.

Отец его поддержал:

— Я по карте сверялся: здесь до дома совсем немного осталось. Сейчас увидите, красотища какая…

Он повернул ключ зажигания. Двигатель заурчал, машина вздрогнула, но осталась на месте. Ещё одна попытка — результат тот же.

С пронзительным воплем сорвалась с ветви какая-то крупная, тёмная птица. Полетела вверх, и уселась у самой кроны дерева, взирая оттуда вниз, на дорогу.

Напряжение нарастало. Уже и Миша, и отец чувствовали страх. И особенно жутко было оттого, что не понимали они, в чём же причина этого напряжения.

Отец ещё раз повернул ключ. Двигатель заурчал более уверено, чем в прошлые разы, машина слегка вздрогнула, но всё равно осталась на месте.

— Почти завелась… — пробормотал отец, по его лицу прокатилась крупная капля пота.

Через некоторое время отец сказал:

— Надо бы выйти, подтолкнуть…

И он уже собирался выходить, когда Таня обернулась, взглянула в заднее окно, и сказала низким, страшным голосом:

— Вы только посмотрите…

Все обернулись и вот что увидели. Метрах в десяти за ними стояла огромная, изогнутая ель. Ветви её доставали до самой земли. И вот ветви эти раздвинулись, и быстро пропустили что-то невидимое. Затем ветви заняли прежнее место.

— Что там? — совсем тихо прошептала мать.

— Я ничего не вижу, — дрожащим голосом ответила Таня.

— Не было ничего, — рассудил отец.

И тут задняя часть машины начала подниматься в воздух. По-прежнему никого не было видно.

Мать громко вскрикнула. Таня промолчала, но побледнела ещё больше прежнего.

Задняя часть машины продолжала подниматься.

— Что за чертовщина? — пробормотал отец, и уже во весь голос крикнул: — Эй, кто здесь?!

И вместо ответа: сильнейший толчок. Отец в кровь разбил губы об руль. Мать расцарапала щёку. Миша и Таня ударились лбами об переднее сиденье. Но, к счастью, обошлось без серьёзных повреждений.

А потом все они поняли, что заработал двигатель. Правда, работал он прерывисто: трещал, гудел, шлёпал, и в любое мгновенье мог окончательно сломаться.

Отец судорожно вцепился в руль, и пытался не пропустить очередной поворот лесной дороги. Мать закрыла ладонями лицо, но всё равно было слышно, как она плачет. Она всхлипывала:

— Теперь ты понимаешь, что надо было поворачивать?

— Чертовщина какая-то… — бормотал отец.

— Поворачивай! Поворачивай! — кричала мать.

— Папа, лучше не поворачивай, — сказала Таня. — Там нас ждёт это… невидимое…

И только она это сказала, как позади машины рухнуло и перегородило дорогу старое дерево.

— Теперь так просто и не вернёшься, — пробормотал Миша.

— Мы его потом распилим, дорогу расчистим, — заявил отец. — К счастью, в этом доме имеются и топоры и пилы.

Отец вытер с губ кровь и попытался улыбнуться. Но через чур уж вымученной вышла у него улыбка.

* * *

А ещё через пару минут они увидели дом, в котором им предстояло поселиться.

Как и было объявлено, дом стоял на холме. Точнее: в средней части от подножья холма и до его вершины. Но, чтобы вы лучше себе это представить, надо описать и сам холм, и его окружение.

Итак, с южной стороны имелся к холму единственный подъезд. С севера же на его крутых склонах рос густой ельник. С запада и с востока склоны были голыми, но такими отвесными, что взобраться по ним без скалолазного оборудования представлялось делом невозможным.

Но самой колоритной была именно южная сторона. Подножье холма прикрывала ржавая ограда, слишком напоминающая ограды на старых кладбищах. За оградой росло нечто напоминающее давно заброшенный мрачный сад. Сад взбирался по нижней, не слишком отвесной части холма. И, примерно на двадцатиметровой высоте стоял, собственно, дом.

Первое впечатление о доме было: тёмное, уродливое, сгнившее, но всё равно живое, очень злобное чудовище. Дом был двухэтажным, также и чердак имелся. Но, если на первых этажах всё-таки имелись окна, то единственное окно на чердаке было выбитым. И чернело это выбитое окно, словно выколотый глаз циклопа.

Дом располагался на относительно гладкой площадке, сразу за которой начинался отвесный, неприступный склон холма, который поднимался ещё метров на пятнадцать. Причём, если между первым этажом и склоном имелся затенённый проём, то между вторым этажом и склоном такого проёма уже не было. Второй этаж выпирал, словно выдвинутый ящик в шкафу и упирался прямо в холм.

От этого дома хотелось бежать, но, когда они выбрались из машины, они только и думали, как бы поскорее в дом попасть. Ведь за их спинами был лес, и в этом лесу обитало нечто невидимое, наделённое огромной силой.

Отец подбежал к калитке, и начал возиться с ключом. Он бормотал:

— У-у, чёрт, не поддаётся…

Мать страшно выпучила на него полные слёз глаза, и шипела:

— Нет, ну ты думал, что покупаешь?! Ведь ты ездил сюда! Проверял!

— Проверял, — подтвердил отец. — Но тогда мне всё иным показалось…

А в действительности было так. За неделю до описываемых событий он встретился с внуком покойного владельца этого дома. Этот внук так зарос волосами, что трудно было определить его возраст. Внук почти не разговаривал, а когда, всё-таки раскрывал рот, то издавал гулкие, невразумительные звуки. Общался внук посредством жестикуляции. И это заросшее волосами существо напоило отца каким-то зеленоватым пойлом. И от этого пойла отец всё видел тогда в радушном свете. Так ему показалось, что дом — это настоящий дворец, и окружает его королевский сад. Сделка состоялась: волосатый получил деньги, а отец ступил во владение.

Но, конечно, отец ничего не рассказывал об пойле жене. Ведь тогда не миновать обвинений в алкоголизме. Вот и теперь он не сознался.

Отец продолжал возиться с замком, и тут громко и пронзительно, словно живое существо, скрипнуло в лесу дерево.

— Прошу тебя, быстрее! — жена даже вцепилась своему супругу в плечи.

И тогда отец с такой силой дёрнул ключ, что ключ переломился. Но и в замке что-то хрустнуло, и дверь открылся. Все они вбежали в сад, и по невысоким, вытянутым ступеням поспешили вверх, к дому.

— Смотрите, там памятник, — сказал Миша.

В нескольких метрах от дорожки, среди кустов действительно стоял памятник. Это было высеченное из чёрного камня изваяние демона, с исключительно злобной мордой. Возле демона на холмике лежала плита, на которой ещё можно было различить рунические знаки. Но самым поразительным было то, что плита раскололась, и из трещин вырвались ярко-алые розы. В окружающем зловещем сумраке их лепестки казались пятнами крови.

И мать ещё раз возопила:

— И на что же ты смотрел?! Как здесь жить можно! Это же кладбище!

— Да, ладно тебе… — отец так больше ничего и не смог сказать.

А им не оставалось ничего иного, как идти дальше.

Глава 2. «Первая ночь в доме на холме»

Внутри дом оказался чрезвычайно запылённым, а в углах накопилось много тёмной паутины. Но никакого мусора, наподобие пустых консервных банок или же бутылок — не было. Когда они переступили порог, то им показалось, что они сразу попали в какую-то далёкую, мрачную эпоху. Внутри дома нависла тишина, и им страшно было нарушать эту тишину. Казалось, что, если произнесёшь хоть слово, как сразу же проснётся нечто жуткое.

Но нельзя было век стоять у порога, и напряжённо вслушиваться. И первым решился нарушить тишину отец. Он сказал громко:

— Ну, вот мы и дома!

Голос его пронёсся по пустынным комнатам, и отразился искажённым, гулким эхом. И тут же резко распахнулись створки в массивных часах, которые висели над камином. Мать пронзительно вскрикнула.

Вовсе не кукушка выскочила из часов, а маленький череп, на пружине. Череп начал щёлкать зубами, и каждый щелчок обозначал час. У черепа имелись глаза, и это было в нём самым жутким. Выпученные, красные и живые глаза. Эти глаза смотрели на пришедших, и в них читалась жгучая ненависть.

— Убери их! Убери! — взмолилась мать, и, всхлипывая, уткнулась своему супругу в плечо.

— Обязательно уберу, — пообещал отец.

* * *

Довольно много времени отец потратил на попытки отвинтить часы от стены. За это время ещё два раза вырывался из их чёрных недр череп, и отщёлкивал челюстями всё более позднее время. Но, оказалось, что часы были буквально влиты внутрь стены. Единственное, чего добился отец: это пробуравил в стене под часами небольшое отверстие. Из отверстия этого посыпалась красноватая пыль, и продолжала сыпаться до тех пор, пока отверстие не залепили скотчем.

И тогда отец сказал матери:

— Когда в следующий раз этот череп выскочит, я его просто молотком прихлопну.

— Нет, пожалуйста, не надо, — взмолилась она.

— Почему это?

— Если ты это сделаешь, что-то страшное случится.

И отец, как ни странно, сразу согласился.

Уже темнело. Небо затянуло тучами, так что ночь обещала быть беззвёздной, чёрной.

На их счастье электричество работало, так что мать без особых проблем приготовила ужин. Но готовила она, конечно, в привезённой из города посуде. Ведь никак нельзя было доверять тем ржавым посудинам, которые нашлись на кухоньке. Также и ели из Московских, свеженьких тарелок.

И вот ужин закончен. Отец сказал:

— Что же: время уже позднее. Дети, пора вам спать.

И, как только он это сказал, мутная электрическая лампа под потолком замигала и потухла. И сразу стало черным-черно. Даже поднесённой к лицу руки не было видно.

И стали слышны шорохи. Они доносились снаружи, из подступавшего к дому сада. Совсем негромкими они были, но было их так много, что сливались они в единую, жуткую симфонию. От симфонии этой, несмотря на духоту, дрожь пробирала. Казалось, что — это чуждые человеку существа переговариваются, и приближаются к ним.

— Мне страшно, — прошептала Таня, и, по голосу можно было определить, что ей действительно страшно.

Впрочем, и всем остальным тоже было страшно.

Миша полез в карман за зажигалкой, и почувствовал, что рука его дрожит, и почти не слушается его. С большим трудом он всё-таки достал зажигалку, щёлкнул ей.

Робкий, жёлтовато-синий огонёк высветил сидящих за столом.

— Господи, а это кто?! — страшным голосом взвизгнула мать, и из всех сил впилась в руку своего супруга.

Во главе стола, там, где прежде никого не было, сидела некая тёмная фигура. Густые седые волосы закрывали лицо, волосы ниспадали до самого стола. Одежда у этого существа была бесформенной, и шевелилась. А ещё все они увидели запястья. Это был очень худые и вытянутые запястья. Черные узлы вздувались и пульсировали на них. Длинные, жёлтые когти изгибались сабельными дугами.

Мишина рука задрожала больше прежнего, и он выронил зажигалку. Последнее, что он успел заметить — это то, что фигура начинает подниматься. А потом стало черно.

— Я выронил зажигалку! — крикнул Миша. — Я ничего не вижу! Где вы?! Где вы?!

— Подними зажигалку! — услышал он Танин голос.

Но голос его сестры пришёл издали, словно бы теперь их разделяла стена. Мальчик испугался, что теперь между ними действительно появилась стена. И вот он выставил перед собой руки, и врезался в нечто горячее.

Это нечто сразу крепко схватило его.

— А! — громко вскрикнул Миша.

— Не бойся, это я, — раздался Танин голос.

И Миша понял, что сестра тоже протянула навстречу ему руки, и они встретились над столом.

Тогда Миша сказал:

— Отпусти одну мою руку, но вторую — держи крепко-накрепко, я сейчас под стол нагнусь, попытаюсь зажигалку на полу нашарить…

Он нагнулся, начал шарить по шершавому полу рукой, и тут услышал шаги. Это были размеренные, тяжёлые шаги. Кто-то или что-то приближалось к нему. На Мишином лбу выступила испарина, он не мог себя заставить пошевелить ногой. Не своим голосом выкрикнул:

— Кто здесь?!

И сразу же раздался голос отца:

— Это я. Взял свечи, и, если ты найдёшь зажигалку, то мы сможем их зажечь.

Всё бы хорошо, да вот только шаги, которые слышал Миша, приближались к нему с противоположной от голоса его отца стороны. Он ухватился за последнюю надежду: может, это мама идёт. И он выдохнул:

— А мама где?

Но надежда не оправдалась. Отец ответил:

— Здесь, рядом со мной. Вцепилась в меня. А вот ты где? Никак найти тебя не могу…

Миша хотел что-то ответить, но язык уже не слушался его. Шаги неведомого существа прекратились буквально на расстоянии вытянутой руки от него. Мальчик почувствовал, как волосы на его голове дыбом встают.

Его рука очень сильно задрожала и дёрнулась. И тут Миша нашарил зажигалку. Схватил её, резко выпрямился, и громко выкрикнул:

— Есть!

Когда он кричал «есть!», то широко раскрыл рот. И тут нечто рыхлое и массивное впихнулось ему в глотку. Повеяло смрадом. Он даже кричать не мог: его рот был забит этой массой.

— Ай! — вскрикнула Таня. — Что же ты мне так руку то сжал?! Ай! Сейчас раздавишь!

Мишины пальцы дернулись, и от этого непроизвольного движения загорелась зажигалка. И тут сказал отец:

— А, так вот где ты…

Отец шагнул к Мише и ловко зажёг три свечи, которые крепились в готическом канделябре. Свечи источали зловещий, алый свет, но всё же они смогли высветить всё это помещение. Никого кроме отца, матери, Миши, и Тани там не было.

— Что это у тебя во рту?! — воскликнула мать, и бросилась к своему сыну.

Миша сидел с перекошенным лицом, и пытался выплюнуть то, что было набито у него в рот. Не без труда ему это удалось. И как только он выплюнул, вновь замигал и зажёгся электрический свет.

И тогда все они увидели, что Миша выплюнул нечто похожее на хлеб. Только хлеб этот был серым, да заплесневелым. Но самым отталкивающим в этом месиве были тёмно-бурые комья. Часть этих комьев уже растворилось у Миши во рту; он невольно проглотил это, и почувствовал кровяной вкус.

— Отпусти, пожалуйста, мою руку. Иначе, ты её раздавишь, — попросила Таня.



Только тут Миша понял, что всё это время из всех сил сжимал руку своей сестры. Он отпустил её, и взмолился:

— Пожалуйста, дайте мне попить…

Мать протянула ему двухлитровую, ещё не начатую бутылку «фанты». Мальчик отвинтил крышку, глотнул, тщательно прополоскал во рту, сплюнул в чёрный проём камина. Потом ещё раз прополоскал, и ещё раз сплюнул. А потом его стошнило.

И тут же по дому прокатился леденящий хохот. Все замерли. Хохот оборвался также неожиданно, как и начался.

Минуты три все молчали, и не двигались. Несмотря на то, что горела электрическая лампочка, отец по-прежнему держал в руке канделябр с горящими алыми свечами. Капли расплавленного тёмно-алого воска медленно стекали по медным змеям, которые создавали композицию канделябра. Эти капли были очень похожи на капли крови.

На этот раз первой нарушила тишину мать. Она сказала:

— Это место проклято…

— А-а, глупости всё! — сразу же прервал её отец. — Все мы очень утомились. Спать пора…

И тогда все они почувствовали, что действительно очень, очень устали. Веки наливались прямо-таки свинцовой тяжестью, а глаза слипались. Невозможно было бороться с зевотой…

— Спа-ать, спа-ать, спа-ать… — несколько раз протянул отец.

— Как же хочется спать, — вздохнула Таня, и очень тихо спросила. — Но ведь вы не оставите нас? Будете поблизости спать?

— Да… да… — рассеяно пробормотал отец.

И вот они поднялись на второй этаж.

Там было несколько комнат. Одну, которая отличалась большими размерами, ещё когда было светло присмотрели себе родители. Две иные комнаты отличались небольшими размерами, и большой захламлённостью. Одну из этих комнат выбрала себе Таня; другую — Миша.

Сонливость усилилась. Им казалось, что они уже спят. Таня прошептала, обращаясь к родителям:

— Сейчас мы перенесём свои кровати в вашу спальню…

И ей вовсе не казалось, что это невыполнимая задача, ведь она почти уже спала, а во сне, как известно, не бывает ничего невозможного. То же самое касалось и её брату, и их родителям. Они ещё раз зевнули и разошлись по своим комнатам. Там, не раздеваясь, повалились на кровати, и сразу же заснули.

А если бы они пригляделись, то обратили бы внимание, на желтоватый дым, который выплывал из камина и расползался по всему дому. Впрочем, как только они заснули, дым этот втянулся обратно в камин…

* * *

Неожиданно Миша понял, что просыпается. А просыпаться ему вовсе не хотелось. Во сне он чувствовал себя в безопасности, реальность же несла ужас. Поэтому мальчик попытался ухватиться за ускользающий сон, но ничего у него не получалось: сон уже ускользнул безвозвратно.

Тогда он вспомнил, всё, что было, и ему стало так жутко, что он задрожал. А когда он вспомнил, что находится один в тёмной комнате, то холодный пот выступил по всему его телу.

Дрожащими руками нашарил мальчик одеяло, и натянул его на себя. В доме и так то было нестерпимо душно, а под одеялом так и вовсе дышать было нечем. Но всё же он поклялся себе, что до тех пор, пока не услышит голоса проснувшихся родителей и сестры, ни за что из-под одеяла не выглянет. Он чувствовал, что нечто неведомое и злое совсем близко. И единственной защитой против этого зла было его одеяло.

Он лежал под одеялом с закрытыми глазами. Было черным-черно, но потом появился багровый свет. Сначала свет этот был совсем слабым, и Миша даже подумал, что он ему привиделся, но свет усиливался.

Тогда Миша раскрыл глаза, и понял, что свет пробивается под одеяло из комнаты. Он попытался уверить себя, что — это свет зари. Но, конечно, заря не могла сиять так. Казалось, что — это кровь пылает.

Свет усиливался: мальчик уже видел свои худые, дрожащие ноги (ведь он был в шортах). А потом он услышал девичий голос:

— Не бойся…

Голос был мелодичным, он музыкально звенел в его голове. Голос успокаивал; казалось, он не мог принадлежать злому существу. И так хотелось этому голосу поверить.

Всё же Миша пробормотал:

— Пожалуйста, оставьте меня в покое…

— Тебя зовут, — отвечал голос.

— Кто? — дрожащим голосом спросил Миша.

— Вылезай, узнаешь.

— Нет. Оставьте меня, — молил мальчик.

И тут некая сила стала поднимать одеяло вверх. Миша из всех сил вцепился в одеяло, но оно стало липким, и выскользнуло из его рук. Мальчик зажал глаза ладонями, и взмолился:

— Пожалуйста, оставьте меня!

— Тебе нечего бояться…

А затем руки, гораздо более холодные, чем лёд схватили его за запястья. Миша громко вскрикнул, и вынужден был открыть глаза.

И вот что он увидел:

В шаге от него находилась молодая девушка. У девушки были облачно-белые волосы, и кожа бледная, как воск. На девушке было длинное платье цвета венозной крови. Она не касалась ногам пола, она парила в воздухе.

Стена Мишиной комнаты примыкала к склону холма. Теперь в стене открылась дверь, которую при первом осмотре никто не заметил. И именно из-за этой двери выплёскивалось сильное багровое свеченье. Свет этот слепил, и поэтому Миша не мог разглядеть, что находится по другую сторону проёма.

— Пойдём… — девушка потянула Мишу в сторону проёма.

— Что там? — спросил мальчик.

— О, что же ты так дрожишь? Тебе нечего бояться. Там тебя ждут друзья…

И тут Миша услышал звуки мелодичной средневековой музыки, которая доносилась из глубин холма. А также он услышал приветливые голоса, и тогда страх отступил. Миша попытался уверить себя, что он по-прежнему спит, и это ему удалось…

Он поднялся с кровати. Девушка одобряюще ему улыбнулась, и потянула в сторону прохода. И вот Миша переступил через порог…

Одновременно с этим он услышал крик Тани. Ему показалось, что она зовёт его по имени. Но голос был таким далёким, таким слабым. Зато то, что он увидел за порогом, поразило его, и он совсем позабыл про свою сестру…

Мальчик оказался в просторной зале. Из-под высоких сводов свешивались массивные круги из красного дерева. В кругах этих были укреплены тысячи и тысячи свечей. Мощные багровые блики прокатывались по стенам, выложенным из массивных каменных глыб.

В зале находилось множество фигур: господ и дам, облачённых в роскошные, старинные костюмы. Все они были бледны, и никто из них не касался пола. И Миша понял, что попал на собрание призраков.

Многие призраки оборачивались к нему, улыбались и говорили:

— Здравствуй, друг…

Помимо людей попадались и цапли и бегемоты, и какие-то совсем непонятные существа. Но все они были облачены в средневековые костюмы.

И вновь Миша услышал Танин голос. Теперь он явственно понял, что она кричит его имя. Он становился, хотел обернуться, но его провожатая, потащила его дальше. Она приговаривала:

— Не обращай внимания. Ведь ты знаешь, что это просто сон. А зато в следующей зале тебя ждут ещё более изумительные чудеса.

И Миша повиновался этой девушке, и пошёл следом за ней. И чем дальше он шёл, тем более лёгким становилось его тело. И вот, наконец, он понял, что совсем не касается пола, а парит, точно также как и иные, окружающие его существа.

— Нравиться? — мягким, приветливым голосом спросила девушка.

— О да, очень! — улыбнулся Миша.

— Вот и хорошо… вот и хорошо… — шептали окружавшие их фигуры.

И мальчик совсем позабыл о недавних страхах. Теперь он был уверен, что спит…

Первая зала осталась позади, и они влетели в длинную галерею. Вздымались изящные колонны; а над головами медленно плыл густой туман. Теперь их окутывал густой тёмно-изумрудный свет. Приятнейшие благовония ласкали ноздри…

— Она ждёт встречи с тобой… — молвила провожатая.

— Кто? — выдохнул Миша.

— О, сейчас ты узнаешь…

В окончании галереи медленно начали открываться высокие, створчатые двери…

— Миша!!

Неожиданно громкий Танин голос заставил мальчика остановиться. Его провожатая нахмурилась, и он отчётливо расслышал, как заскрипели её клыки.

— Ну что же ты? — спросила она раздражённо.

— Сестра… — неуверенно пробормотал Миша.

— Оставь всякие мысли о сестре и родителях, — властным голосом воскликнула девушка. — Полетели скорее. Ведь ОНА не привыкла ждать…

И провожатая с ещё большей силой потащила Мишу.

И вновь воскликнула Таня:

— Миша! Очнись же!..

Нечто холодное плеснулось Мише на лицо, он закашлялся и очнулся.

Оказывается, он находился в той комнате, в которой заснул. На столе горела свеча, а над ним склонилась Таня. Его сестра была такой же бледной, как и призрачная девушка-провожатая. А чёрная Танина одежда только подчёркивала эту бледность.

Миша почувствовал, что лицо его мокрое, слизнул — это оказалась «Фанта».

Таня заговорила быстрым, прерывистым голосом:

— На нас всех какая-то одурь нашла, и мы заснули. Но прямо посреди ночи я была разбужена твоим криком. Ты страшно так вскрикнул…

— А-а, понятно. Это когда она до меня своими леденящими ладонями дотронулась.

— Кто «она»?

— Призрак…

Миша опасливо покосился на стену, к которой примыкал холм. Но теперь в стене не было видно никакой двери…

Таня проследила за его взглядом, вздрогнула и прошептала:

— Стало быть то, что я видела, было правдой.

— А что ты видела?

— Как ты в эту стену влетал.

— Что?!

— Да. Когда я вбежала в комнату, то увидела, что из-за стены этой выбивается багровое свечение. И в это свечение летел ты… Точнее не ты, а твой призрак, потому что свет прямо сквозь тебя пробивался. А держал тебя за руку скелет…

— Это была девушка! — возмущённо воскликнул Миша.

— Именно скелет, Миша, — по-прежнему шёпотом говорила Таня. — Одежда на скелете этом была совершенно истлевшей, клочьями свисала. Но волосы остались: это были длинные, седые волосы. Я ещё успела разглядеть, какое жуткое, злобное выражение у этого скелета. А потом вы пролетели через стену, и я вас больше не видела. И багровое свечение тоже померкло. Тогда я бросилась к твоей кровати. Ты лежал холодный, как лёд. Я выкрикнула твоё имя…

— Я слышал.

— Что же тогда не отозвался?

— Я думал, что это всего лишь сон…

— Понятно. А я ещё несколько раз выкрикивала твоё имя, трясла за плечи, но ты был как мёртвый. Знал бы ты, как я перепугалась. Я даже заплакала. Потом заметила, что на столе стоит бутылка «Фанты». По-видимому, ты прихватил её с кухни, и сам не заметил, так как был слишком сонным. Ну, плеснула я на тебя этой газировкой, и опять за плечи стала трясти, и имя тебе прямо в ухо кричала. Вот тогда ты и очнулся.

— Спасибо тебе, — пробормотал Миша. — Если бы не твоя помощь, так, может быть, и остался бы там навсегда.

И мальчик вновь покосился на стену, которая примыкала к холму.

— А что там? — спросила Таня.

— Я видел, будто там зала заполненная призраками в старинных одеждах. Они показались мне совсем не страшным, и даже приветливыми. Но теперь я понимаю, что эта приветливость — обман. И я совсем не знаю, что там на самом деле.

И только он это сказал, как стена заскрипела. Раздалось злобное шипение. Казалось, что какой-то нечеловеческий голос читает заклятье. Вот только ни одного слова не возможно было понять.

— Мне страшно, — сознался Миша.

— А мне, думаешь, не страшно? — дрожащим голосом спросила Таня.

Скрип усилился. В дрожащем пламени свечи было видно, как содрогаются составляющие стену доски.

— Долго ещё до утра? — спросил Миша.

Таня включила подсветку на своих электронных часах и отозвалась:

— Сейчас три часа после полуночи. Часа через четыре рассвет… может быть…

— Как нескоро! — вздохнул Миша. — И я точно не смогу заснуть.

— Пойдём к родителям…

Таня взяла со стола свечу, бережно прижала её к груди.

И вот они покинули жуткую комнату и вышли в коридор. Из-за прилегающей к холму стены раздался пронзительный яростный вопль.

— Главное соблюдать спокойствие, — молвила Таня.

И вот они дошли до спальни родителей. Отец и мать лежали в дневной одежде, поверх одеяла, и громко храпели.

— Раз они так крепко спят, наверное, не стоит их будить, — неуверенным тоном предположил Миша.

— Да, действительно не стоит, — отозвалась Таня. — Пускай спят, набираются сил. Ну, а мы тут устроимся.

И она указала на истлевшую от времени подстилку возле кровати. На подстилке этой были вышиты усеянные шипами стебли неведомых цветов. Брат и сестра взялись за руки и уселись на подстилку.

И тут же уже настоящий, а не колдовской сон сморил их. И они крепко заснули, и проспали до самого утра.

Глава 3. «Во мраке…»

Когда на следующее утро родители проснулись, то обнаружили, что Миша и Таня сидят, взявшись за руки, возле их кровати, и мирно спят. Пришлось их трясти за плечи, будить.

И вот все проснулись, спустились на первый этаж, в гостиную. Раскрыли окна, уселись за столом завтракать.

Наступивший день выдался солнечным, жарким. На небе не было ни облачка. Вообще, вчерашние страхи почти отступили, казались просто дурным сном. Но всё же мать была мрачна, и ворчала на отца:

— Поди-ка, разберись с машиной. Надо отсюда выбираться…

Отец вздохнул, но спорить не стал, и направился к «Жигулям». Мать же обратилась к Мише и Тане:

— Ну а вы почему без дела сидите? Что в тарелки глядите? Тарелки мыть надо, а водопровода здесь нет. Так что потрудитесь, принесите воду из колодца…

Мать прошла в кухоньку, и тут же вернулась, неся большой кувшин.

— Вот сюда воду наберите, — сказала мать.

Миша и Таня вышли из дома, обогнули его, и за углом, в зарослях крапивы действительно приметили перекошенный, покрытый мхом колодец.

Когда открыли колодезную крышку, то навстречу им рванулся поток ледяного, затхлого воздуха. Таня даже закашлялась.

Миша бросил ведро вниз. Стремительно начала разматываться верёвка. Всё быстрее и быстрее вращалась ручка.

— Ничего себе! — молвил Миша. — Под нами, настоящие подземелья!

— А мы здесь непрошеные гости, — вздохнула Таня.

И только она это сказала, как из леса донёсся не человеческий, но и не звериный вопль. А верёвка, на которой крепилось ведро, наконец-то размоталась.

И тут некто или нечто дёрнуло ведро. Рывок был таким сильным, что круглый брус, к которому была привязана верёвка, переломился надвое.

— Назад! — громко крикнула Таня.

Она схватила Мишу за руку, и с неожиданной для хрупкой девушки силой, рванула его назад. Брат и сестра кубарем прокатились сквозь крапиву, и ударились о стену дома.

— Да ты что?! — возмутился Миша.

— Колодца больше нет, — ответила Таня.

Миша привстал, и обнаружил, что колодца действительно больше нет. Но из-за густой крапивы он не мог разглядеть, что же теперь на его месте.

— Надо бы посмотреть, — сказал он шёпотом.

— Только осторожней, — предупредила Таня.

И вот они раздвинули заросли крапивы, и обнаружили, что теперь на месте колодца провал. Солнечные лучи метров на пятнадцать высвечивали влажные, земляные стены, но дальше сгущался мрак.

Миша представил, что было бы, если бы Таня не отдёрнула его, и вздрогнул. И он сказал своей сестре:

— Спасибо тебе, огромное…

— Смотри! — с ужасом воскликнула Таня, а сама отшатнулась от провала.

— Что?! — Миша тоже уставился туда, но ничего там не увидел.

— Да что там было то? — спросил он у сестры.

— Промелькнуло там что-то. Здоровенное такое… и, мне показалось, что взглянуло оно на меня. И, знаешь, это был такой мертвенный, тусклый взгляд. Но, при всём том, во взгляде том была такая огромная сила. Он звал меня. Я должна была броситься туда… вниз… Вот и сейчас опять вижу его!

— Да где же он?! — Миша оглянулся, но ничего не увидел.

— Он прямо перед моими глазами. Он зовёт меня… Миша! Мне так сложно ему сопротивляться!.. Ты, пожалуйста, возьми меня за руку. Ты, пожалуйста, уведи меня отсюда!

Миша взял Таню за руку, и поразился тому, какая же она холодная. И тут Таня рванулась к провалу. Большого труда стоило Мише удержать её. И всё же он удержал, и потащил её к дому.

И тут Таня начала сопротивляться. Она шипела: «Выпусти меня! Выпусти!». Глаза её закатились, так что видны были только белки, а из уголка её рта стекала слюна. И только когда Миша дотащил её до порога, Таня успокоилась.

Глаза её приняли обычную форму. Она вынула из кармана кружевной платок и вытерла им слюну.

— Как ты? — заботливо спросил Миша.

— Сейчас отпустило, — ответила Таня. — Но это так жутко! Я не контролировала себя. У меня не было воли. Если бы ты меня не удержал, я бы провалилась туда…

И вот они вернулись в дом, и рассказали матери, что колодец провалился ещё ночью. Они добавили, что рядом с провалом земля ненадёжная, и не в коем случае нельзя приближаться туда.

Вернулся отец, и выслушал окончание их разговора.

— Вот, теперь мы ещё и без воды, — сказала мать.

На это отец ответил:

— Ничего страшного. Я по карте посмотрел и, оказывается, здесь в пятистах метрах в лесу бьёт родник. Вот там и наберём воду.

— Никаких лесных походов. Убираемся отсюда. — грозно отчеканила мать. Ты машину починил?

— В общем, с машиной дело плохо, — ответил отец. — Похоже, двигатель окончательно сдал. Придётся добираться до шоссе пешком…



Миша склонился к Тане и прошептал:

— Похоже, сейчас здесь разыграется семейная сцена. Пойдём наверх…

Таня кивнула, и вот они поднялись наверх, в ту комнату, где накануне едва не расстался со своей душой Миша.

Миша сразу подошёл к стене, которая примыкала к холму. Он внимательно начали эту стену разглядывать, высматривая хоть какое-то подобие двери.

Составляющие стену бревна были чрезвычайно ветхими. Многочисленные трещины рассекали их. Одна из трещин была шире иных. Миша нагнулся к ней, заглянул внутрь. Он ничего не увидел, только черноту, но почувствовал поток холодного воздуха.

И тогда он обратился к Тане, которая, бледная и испуганная, стояла в дверях:

— По ту сторону определённо что-то есть. Надо бы расширить эту трещину.

— Нет, не надо. Нет, — испуганно зашептала Таня, — Здесь всё такое злое, такое враждебное. Теперь я понимаю: нам надо убираться отсюда немедленно. Бежать и не оглядываться. И хорошо, если нам удастся убежать. Но, если мы сунемся туда, куда не следует, то нам точно не уйти. И нас ждёт что-то более страшное, чем даже смерть.

Миша понимал, что Таня правильно говорит. Но при всём том упрямство двигало им. Он хотел узнать тайну. Он хотел увидеть и пережить что-нибудь такое, о чём можно было бы вспоминать всю дальнейшую жизнь.

— Не хочешь, не помогай мне, — фыркнул он. — Зато я, быть может, найду настоящий клад.

И вот он бросился в коридор, и через несколько мгновений вернулся, сжимая в руках тонкий, железный брусок, который приметил ещё накануне. Он просунул брусок в трещину, и уподобил его рычагу: рванул им вверх и чуть в сторону.

Результат превзошёл все ожидания. Значительная часть стены обвалилась. И несколько брёвен придавили Мишу к полу.

Таня сразу же бросилась к нему, помогла выбраться, спрашивала:

— Ну, как ты?

— А-а, ничего… всё нормально… живой…

Он пошевелил конечностями и добавил:

— Кстати, и без переломов… кажется…

Что касается родителей, то они так поглощены были «семейной сценой», что даже не обратили внимания на грохот, вызванный обвалом стены. А грохот, надо сказать, был немалым.

Итак, Миша и Таня поднялись на ноги, и взглянули в образовавшийся проём. Солнечные лучи, которые проникали сквозь пыльные окна в комнату, лишь на пару шагов высвечивали то, что было за проёмом. А дальше сгущалась темнота.

И они увидели, что сразу же за стеной начинался выложенный широкими каменными плитами пол. Причём на плитах высечены были фигуры переплетенных, и изувеченных до неузнаваемости людей, животных и ещё каких-то тварей, которым и имени то не было.

А из глубин мрака веяло холодом, болью, ужасом. И сам воздух был затхлым и тяжёлым.

Таня вцепилась в Мишину руку, и прошептала:

— Теперь убедился?

— В чём? — тоже шёпотом отозвался Миша.

— В том, что не стоило эту стену ломать?

— Почему же не стоило?

— Но неужели ты собираешься туда идти?

— Да, конечно, — ответил Миша.

И тут из глубин мрака донёсся какой-то резкий звук. И был этот звук таким, будто лопнул железный шар, и вырвалась из него боль вековая. Но на самом деле невозможно было представить, откуда подобный звук мог исходить.

Миша почувствовал, как капля холодного пота скатывается по его лбу. Но всё же он упрямо сказал:

— Если трусишь, оставайся здесь. А вот я пойду, и узнаю, что к чему. Только не вздумай меня отговаривать, это совершенно бесполезно…

Таня знала, что в ситуациях подобной этой действительно бесполезно отговаривать Мишу. И она скала:

— Ладно, я иду с тобой. Сейчас, только подожди минутку. Фонарь принесу — он у меня в рюкзаке…

Таня выбежала из комнаты, а Миша остался один. Он явственно чувствовал, что из мрака, из глубин холма кто-то смотрит на него. И от этого взгляда волосы дымом вставали… Взгляд пригвождал к стене, не давал пошевелиться. Мишины мысли путались, он даже не создавал, что весь трясётся, и что зубы его стучат.

Таня вернулась даже быстрее, чем обещала. Когда она вбежала в комнату, Миша вновь получил возможность двигаться, и тут же набросился на сестру свою с укорами:

— Что же ты так долго?..

— Миша, что с тобой? На тебе лица нет!

Миша попытался успокоиться, и ответил:

— Ничего особенного. Ты фонарь принесла?

Таня протянула большой, серебристого цвета фонарь. Миша нажал кнопку, и мощный луч электрического света ворвался в темноту, высветил ещё метров на пятнадцать. И они увидели всё тот же каменным пол с высеченными на нём образами адских мук.

— Всё. Теперь можно идти, — сказал Миша.

Таня взяла своего брата за руку, а он направил вперёд луч света. Но луч этот заметно подрагивал, и причиной этому было то, что и Мишина рука подрагивала. И он ничего не мог с этой дрожью поделать.

Таким образом, они вошли внутрь холма.

* * *

— А куда нам возвращаться? — чуть слышно спросила Таня.

— Что? — Миша даже не понял её вопроса.

— Ты посмотри назад, там ничего не видно, — ответила она.

Миша оглянулся, и обнаружил, что теперь почему-то действительно не видно того проёма в комнату.

Они прошли шестьдесят или семьдесят шагов вглубь холма, но всё это время шли по прямой, так что и теперь, без сомнений они должны были бы увидеть проём. Но ничего не было видно.

— Странно, но ничего страшного, — ответил Миша.

— Не страшно? — переспросила Таня. — А как же мы назад вернёмся?

— Вернёмся, вернёмся, — неопределённо ответил Миша.

— Поворачиваем сейчас же, тогда, может быть, ещё найдём выход.

— Нет, ни в коем случае. Я знаю, что мы уже почти дошли.

— Дошли докуда?

— По своему ночному видению я примерно помню размеры этой залы. И мы уже почти дошли до галереи. Вот мы пройдём по галерее, и тогда окажемся ещё в одной зале. Ночью я не успел добраться туда, потому что ты меня вернула. Но я знаю, что именно там найдём мы решение всех тайн…

— Не надо, я прошу тебя.

— Ты просто трусишь.

— Да, мне страшно. А тебе, разве нет? Разве ты не чувствуешь, что кто-то наблюдает за нами?

Миша действительно всё это время чувствовал леденящий, нечеловеческий взгляд. И ему действительно было очень-очень страшно. И ещё он понял, что не вполне руководит своими действиями. Смутно понимал он, что не следует идти в этот мрак, а также то, что тёмная воля неведомого верховодит им.

— Пойдём же назад. Я очень прошу тебя, — взмолилась Таня.

Миша сильно прикусил нижнюю губу. Он отчаянно боролся с волей того неведомого и злого, что окружало их.

А Таня прошептала:

— Какая здесь тишина… ни единого звука…

И тогда Миша понял, что такое мертвенная тишина. Ни единого шороха, вообще — ничего. Эта тишина давила на нервы.

И когда некий шорох пронёсся в воздухе, то вздрогнула Таня, а Миша даже вскрикнул. А потом он с силой потянул её дальше, упрямо приговаривая:

— Теперь уже недолго осталось…

И действительно: вскоре они дошли до противоположной стены. Возле стены вздымались колонны из чёрного камня. Из колонн выпирали искажённые смертными муками, и от того жуткие лики.

— Смотри: раскрывается… — прошептала Таня.

Миша направил луч фонаря туда, куда указывала она, и увидел, что в стене совершенно бесшумно раскрываются створки.

— Так, за этими створками начинается галерея… — сказал он. — Пойдём туда…

— Миша, ну опомнись же! — взмолилась Таня. — Если бы здесь никого не было, то можно было бы исследовать. Это было бы страшно, но безопасно. Но ты видишь: здесь всё движется, всё завлекает нас. Здесь есть что-то. Бежим отсюда, бежим…

И тут чей-то наполненный болью и ужасом голос простонал:

— Бегите отсюда… наверное, уже поздно, но всё равно бегите… Нет таких слов, чтобы описать, что ждёт вас…

Они обернулись на этот голос, и увидели, что один выпирающий из колонны лик теперь шевелится. Ни на мгновенье не оставляло его выражение смертной муки. Но теперь из глубин его поднималось тусклое золотистое сияние.

— Кто ты? — дрожащим голосом спросил Миша.

— А-а… — застонал лик. — Бегите… бегите. Оно приближается…

— Как мы можем помочь тебе? — спросила Таня.

Но лик уже ничего не мог ответить, а только стонал. Между тем исходящее от него золотистое сияние усиливалось, и постепенно распространялось по колонне. Теперь и иные составляющие колонну лики начинали шевелиться, и тоже стенали. Но вот начала расползаться по колонне чернота. Эта чернота наплывала снизу, она клокотала, она один за другим поглощала лики, так что вновь они становились каменными, холодными.

— Бежим отсюда! — выкрикнула Таня, и из всех сил потащила Мишу назад — туда, где, по её мнению, был выход в дом.

Миша не сопротивлялся, он просто передвигал ноги. И вдруг тот мощный луч света, который выбивался из фонаря, затрепетал, словно сердце умирающего.

— Нет, не может быть, — молвила Таня. — Ведь фонарь был совершенно новым, и батарейки были новыми…

Миша взмахнул фонарём, и тут свет окончательно потух. Мальчик начал усиленно трясти фонарём. Много раз нажимал он на кнопку включения, но свет так и не появился…

Теперь их окружала полная, совершенно непроницаемая чернота. Даже поднесённой к лицу руки не было видно.

И хотя Миша держал Таню за руку, он спросил:

— Ты здесь?

— Да, — ответила она. — Главное, не выпускай меня.

— Не волнуйся, не выпущу, — отозвался Миша.

И вот они пошли во мраке. Напряжение нарастало. Они чувствовали, что рядом находится нечто, и это нечто наблюдает за ними, и может наброситься на них.

Холодный пот покрывал Мишино тело. Он выдохнул:

— Сколько мы уже прошагали?..

— Мы уже должны были вернуться в дом, а я по-прежнему ничего не вижу, — отозвалась Таня.

— Похоже, что мы заблудились, — простонал Миша.

— Давай считать шаги, — предложила девушка.

Они вслух начали считать шаги. Когда насчитали сотню, Миша споткнулся, и не удержался на ногах. Мишины руки стали влажными от пота, и поэтому Танина ладонь выскользнула из его ладони. Он повалился на пол, и сильно ударился лбом. Ему показалось, что на мгновенье он потерял сознание. Но вот сознание вернулось, он вскочил на ноги, и закричал громко, зовя сестру по имени.

Таня не ответила, зато издали донёсся скрежещущий хохот…

И тут ужас больший, чем когда-либо до этого захлестнул мальчика. Только теперь он понял, что, если бы раньше поблизости не было сестры, он давно бы уже сошёл с ума в этом жутком мраке. А теперь он действительно остался один, и чувствовал, как завладевает им паника. Он понимал, что ещё немного, и он просто побежит, оглашая своими воплями окружающую его могильную тишину.

И он зашептал: «Так, тихо. Главное, без паники… Просто надо всё обдумать, и тогда станет ясным, куда идти…» Некоторое время он простоял в угольной черноте. Но, как ни старался, никак не мог он успокоиться. И только возрастало напряжение.

А потом он услышал мученический стон. Позвал слабым голосом:

— Таня, это ты?.. Отзовись, пожалуйста…

И вновь раздался стон. А затем что-то заскрежетало, ударило резко. И раздались стремительно удаляющиеся шаги.

— Таня! Таня! — закричал Миша, и, не помня себя, бросился за этими шагами.

Как он ни старался бежать, но никак не мог настичь того, кто убегал от него. А потом он опять споткнулся. Кубарем прокатился по ребристому, каменному полу. Вот он поднялся. Прислушался. И вновь мертвенная тишина нахлынула на него. Тогда Миша тихонько пошевелил губами, прошептал:

— Таня, где же ты?

И опять-таки никакого ответа не получил Миша. Он сделал шаг в сторону, и уткнулся в стену. Сделал несколько шагов в другую сторону, и опять-таки напоролся на стену.

И тогда понял Миша, что попал в ту самую галерею, которая вела в последнюю залу. В ту залу, где его поджидало нечто. Но теперь тайна внушала ужас. Он понимал, что ни в коем случае нельзя к этой зале приближаться. Там ждёт нечто более страшное, чем смерть. Вот только не помнил Миша, в какую сторону ему надо возвращаться.

Но всё же надо было двигаться. И он пошёл, ведя рукой по шершавой, рассечённой многочисленными трещинами стене. Вдруг его рука попала в некую ветхую материю. Он повёл рукой дальше, и тут наткнулся на череп. Этот череп зашевелился, а потом холодная рука скелета обхватила его запястье.

Раздался голос, в котором Миша узнал голос своей вчерашней призрачной провожатой:

— Наконец ты вернулся, — говорила она. — Теперь пойдём скорее…

И тут засветились контуры этой девушки. Это был совсем слабый, синеватый свет, но всё же Миша так привык к черноте, что глаза его заболели, и он вынужден был сощуриться. А провожатая уже тащила его за собой.

— Скорее-скорее, — приговаривала она.

Наконец Мишины глаза привыкли к исходящему от призрака свету, и он увидел, что под призрачной девичьей оболочкой сокрыты отвратительные истлевшие кости. А под приветливым, улыбчивым ликом увидел он клыкастую морду злобно ухмыляющегося монстра.

Он начал вырываться, но чудовищная провожатая крепко держала его, и тащила за собой. И с каждым шагом усиливалась вонь. Мише казалось, что он приближались к могиле, в которой гнило изувеченное тело.

И вот Миша рванулся с такой силой, что оторвал руку у скелета-провожатой. Мальчик сморщился от отвращения, попытался отшвырнуть эту истлевшую костяшку, но она накрепко вцепилась в его запястье и разодрала кожу. По Мишиной руке потекла кровь, а оторванная рука продолжала терзать его.

Провожатая обернулась. Её зрачки расширились, округлились. Они мерцали ядовито-зелёным цветом. Изо рта её вытянулись вампирские клыки, она рокотала:

— Ах ты, негодный мальчишка!.. Да как ты смел! А ну-ка пошёл со мной!

Миша отшатнулся назад. Он всё пытался отодрать от себя костяную руку, но тщетно. Он мотал головой, и выкрикивал:

— Нет! Что вам от меня надо?! Оставьте меня!

— А ну-ка — тихо! — прикрикнула на него провожатая.

Миша не кричал больше, но, по крайней мере, он продолжал пятиться. Он никак не мог заставить себя развернуться, и броситься бежать. Он был уверен, что, как только он повернётся к призраку спиной, так призрак наброситься на него сзади, вцепиться, разорвёт.

И тут он услышал вопль. И, несмотря на то, что голос кричащего был искажён болью и ужасом, он всё же узнал — это Таня кричала. Она кричала его имя, она его на помощь звала.

Тогда Миша остановился. Провожатая ухмыльнулась. Теперь отчётливо стали видны острые клыки, которые выпирали из её рта. Он сказала:

— Куда же ты собрался бежать? Слышишь, твоя сестричка попала в беду, и зовёт тебя? Она как раз в той зале, в которую я тебя вела…

И вот новый переполненный страданием Танин вопль прорезался сквозь мрак.

И вновь она звала его на помощь. Видя, что Миша остаётся на месте, его провожатая удивлённо вскинула брови, и спросила:

— Чего же ты ждёшь? Неужели тебе не жалко свою сестрёнку?

Миша уже собирался бежать в эту последнюю залу, как вновь услышал Танин голос. Только на этот раз она кричала сзади. Она опять-таки звала его по имени. Она кричала, чтобы он скорее возвращался в дом, что она уже стоит у пролома в комнату…

Миша замер в нерешительности. Провожатая нахмурила брови, и возвестила:

— Неужели ты не понимаешь, что там, позади, призрак? Этот призрак зовёт тебя, чтобы завлечь в ловушку, и тогда ты никогда не сможешь спасти свою сестру, и она умрёт мучительной смертью.

Миша прямо-таки дрожал от чудовищного напряжения. Он не знал, куда бежать, кого слушать, он испытывал ужас, мысли его путались, неслись, скакали, переплетались. Но тут взгляд его попал на свою руку, на которой по прежнему болталась костяная длань провожатой, и он понял, что этому призраку ни в коем случае нельзя верить, но надо бежать назад.

Так он и сделал: повернулся и побежал. И тут же кромешный мрак объял его. Он ничего не видел, он просто выставил перед собой руки, и ожидал, что вот-вот во что-нибудь врежется. А сзади раздалось угрожающее шипенье, в котором он не без труда разобрал слова: «Далеко не убежишь…»

Он не увидел, а почувствовал, что выбежал в ту большую залу, из которой должен был выход в его комнату. И вновь услышал Танин крик:

— Миша, где же ты?! Беги сюда скорее! Я здесь, у выхода!

Голос доносился издалека, но всё же Миша определил направление, и побежал туда. И тут услышал ещё один голос, а точнее — страдальческий стон:

— Осторожнее… впереди… ловушка…

Это стонал один из тех ликов, которые выпирали из колонны. Также как и в прежний раз, лик засиял золотистым свечением. А потом, на одно мгновенье вспыхнул ярко, и высветил усеянный шипами столб, который поднялся из пола прямо на Мишином пути. Мальчик отшатнулся в сторону, обогнул смертоносный столб, и через плечо крикнул: «Спасибо!». Но лик страдальца уже был поглощён чернотой.

Зато появился новый источник света. Эта была маленькая искорка, но Миша знал, что именно это и есть выход. Он из всех сил бежал туда, а Таня вновь и вновь звала его по имени.

Вокруг Миши слышалось какое-то шуршание, скрипы, стоны. Он чувствовал, что его настигает нечто. И это нечто было очень холодным. Он уже дрожал от холода.

А потом навстречу плеснулся яркий электрический свет и то, что гналось за Мишей, отступило. И вот Миша оказался в своей комнате. Там была не только Таня, но и отец, и мать. Конечно, все они были в крайнем волнении. Мать та и вовсе была на грани истерики. Она заключила Мишу в объятия и зашептала:

— Сыночек, сыночек…

— Сейчас же заделаю эту ужасную дыру, — пообещал отец, но мать закричала на него:

— Да ты что?! Зачем?! Ты что, жить здесь собираешься?! Убираемся отсюда, немедленно! И мы никогда, слышишь — никогда сюда не вернёмся!

Отец раскрыл рот, хотел возразить, но тут вдруг осознал, что возражать то и нечего. Действительно, надо было убираться подобру-поздорову…

Глава 4. «В лесу»

«Жигули» так и не удалось починить, так что собрались возвращаться пешком. Хотя Мише казалось, что он пробыл в темноте целую вечность, но, на самом то деле, от мгновенья как он шагнул в пролом в стене, и до того, как он вернулся, минула лишь четверть часа.

Вообще время только-только перевалило полдень, так что, по расчётам родителей, они должны были выйти к шоссе ещё до сумерек. Правда, для этого надо было напрячься.

И вот они уже шагают по той дороге, по которой накануне приехали к дому на холме. Впереди шли мать и отец, за ними, на расстоянии пяти шагов — Миша и Таня. У всех на плечах были увесистые рюкзаки. Мать говорила своему супругу:

— И никогда, слышишь, никогда, мы не вернёмся сюда!

— Но…

— Даже и не заикайся. Я и сама не вернусь, и тебя не пущу, ни, тем более — детей. Что же касается наших «Жигулей», то закажем грузовик, пускай вывозят их отсюда. Но только без нас…

Если вначале голос мамы звучал весьма громко, то, по мере того, как они углублялись в лес, она говорила всё тише. В конце концов, она перешла на шёпот. Она вцепилась в руку своего супруга, и, сказала детям:

— Не вздумайте отставать… Здесь такие места, что всего можно ожидать…

Она ещё что-то хотела сказать, но всё же сдержалась. Но и без лишних слов все вспомнили о том невидимом, что раздвигало ветви деревьев и подталкивало их машину. И всем им стало не по себе. Они понимали: это невидимое может быть повсюду. Может идти прямо за их спинами, или же стоять перед ними на дороге.

— Может, какую-нибудь песню споём? — неуверенным голосом спросил отец.

— Да ты что? — зашипела на него мать. — Какие тут песни? Потише бы пройти, чтобы никто не заметил…

— Ну, ладно-ладно… — вздохнул отец.

В течение последующих полутора часов они всё шли, шли и шли…

Не пели птицы, не кричали звери, не шелестели листья на ветвях. Лес замер, лес прислушивался, лес выжидал. Они старались ступать как можно более тихо, но всё же в окружающей мёртвой тишине шаги казались невыносимо громкими. Было очень жарко и душно: пот скатывался по их лицам. Миша раскраснелся, а Таня стала ещё более бледной, нежели обычно.

Вот дорога сделала очередной поворот, и… Мама невольно вскрикнула.

Дорога была перегорожена завалом из деревьев. Это были исполины, которые росли из земли ни одно столетье. А теперь неведомая, но явно чудовищная, во много раз превосходящая человеческую сила выкорчевала их, и притащила к этому месту.

Стволы были навалены друг на друга. Некоторые ветви были сломаны, а некоторые плотно переплетались. Высотой завал достигал десяти метров, а в верхней его части торчали особенно острые, похожие на колья ветви.

— Да-а, ну бывает, — пролепетал отец, и дрожащей рукой вытер со лба пот, затем он добавил. — Как говорится: умный в гору не пойдёт… так что обойдём этот завал, и продолжим наше путешествие…

И вот они сошли с дороги, и углубились в заросли. А в зарослях была такая густая тень, словно из солнечного дня они сразу попали в поздние сумерки. Приходилось пригибаться под низко нависающими еловыми ветвями, а местами, так и вовсе: ползти на коленях…

А завал всё ещё тянулся — уводил их от дороги.

— Ну ничего-ничего, не волнуйтесь… — дрожащим голосом прошептал отец. — Рано или поздно этот завал кончится. Правда?

И вот они вышли на небольшую полянку, которую со всех сторон плотным кольцом окружали высоченные ели. Миша задрал голову, и высоко-высоко над собой увидел синий кружок неба. И ему показалось, что они находятся на дне глубокого колодца, а как выбраться не знают.

Миша всё ещё смотрел на заветный кругляш неба, когда Таня пронзительно закричала, и сильно вцепилась в его руку. Тогда и Миша увидел…

Еловые ветви раздвинулись. Просто раздвинулись и всё. Нечто невидимое стояло прямо перед ними.

— Господи… господи… господи… — шептала мать.

— Главное, без паники, — бормотал отец, но глаза его расширились, округлились.

Миша стоял, и чувствовал нестерпимый, могильный холод. И при этом было очень душно, и капли пота скатывались по его лицу. И тогда Миша закричал:

— Бежим!

И они побежали. Бежали, не разбирая дороги, пригибаясь под ветвями, перескакивая через корни. Впереди бежали родители, за ними — Миша и Таня. Но в какое-то мгновенье между ними появился ствол дерева. Тут Таня споткнулась, Миша попытался её удержать, но и сам упал.

Когда они поднялись, родителей поблизости не было. Покрытые уродливыми наростами деревья стояли так плотно, что видимость ограничивалась десятью, а самое большее — пятнадцатью шагами. По-прежнему было сумрачно…

Они замерли, попытались не дышать: хотели услышать своих родителей, но услышали только быстрые удары своих сердец.

— Неужели мы здесь одни останемся… нет — быть того не может… — прошептал Миша.

И вот они закричали хором:

— Папа! Мама!

Родители им не ответили, зато поблизости долгим и пронзительным скрипом дало о себе знать дерево… а может и не дерево…

Они хотели ещё раз позвать своих родителей, но так и не решились. А больше всего им хотелось стать невидимыми и ускользнуть из этого проклятого леса.

Так они и стояли, взявшись за руки, и ждали. Напряжение было невыносимым. Но и пошевелиться они не решались: им казалось, что, стоит им один шаг сделать, и невидимое наброситься на них. Им страшно было закрыть глаза, но и просто смотреть на это мрачнейшее сцепление ветвей, которое их окружало, тоже было неимоверно страшно…

И когда одна из ветвей ни с того ни сего вздрогнула, Таня вскрикнула, и из всех сил сжала Мишину руку. Новые и новые капли пота скатывались по лицу мальчика, а он даже и не замечал этого. Не замечал он и того, что губы его трясутся, и он шепчет: «Нет, нет… пожалуйста… не надо…»

А потом та самая ветвь, которая вздрогнула, издала резкий, щёлкающий звук и рухнула на землю. Брат и сестра попятились…

И тут уже многие ветви зашевелились, затрещали. Из уродливых древесных стволов слышался грубый, басистый скрежет. И слышались в этом скрежете мрачнейшие, нечеловеческие голоса. Некая изодранная чёрная тень метнулась над головами ребят, и издала пронзительный вопль.

И вот тогда они развернулись и бросились бежать. Древесные стволы без умолку скрежетали, и вновь и вновь повторяли на своём древнем языке заклятье…

А потом брат и сестра выбежали к исполинскому дереву с чёрным стволом. Из коры выступали искажённые страданием лики. Но даже невозможно было понять, чьи это лики: людей, животных или демонов. Из глубин ствола вздымался беспрерывный, чудовищный стон. А ещё в стволе были трещины, и из трещин этих медленно вытекали густые, чёрные капли. И по запаху Миша и Таня поняли, что — это кровь. Весь ствол был вымазан кровью.

Когда ребята оказались вблизи от дерева, трещины в стволе расширились, и кровь стала вытекать быстрее. И стон усилился…

А потом дерево зашевелилось, и попыталось ухватить Мишу и Таню своими уродливыми, кряжистыми ветвями. Только чудом удалось им спастись…

И вновь они бежали: пригибались под стонущими ветвями, перепрыгивали через дрожащие корни.

А потом измождённая, тяжело дышащая Таня шепнула:

— Братец мой, куда же мы бежим? Ты посмотри: лес становится всё более густым!

— Но…

— Ты только посмотри, какие тёмные и страшные деревья нас окружают. Какая-то сила заманивает нас всё дальше и дальше. Где наши родители?.. Миша, Миша, где же они сейчас?!..

— Таня, смотри… господи, Таня! — Мишин голос дрожал, и едва не срывался на крик.

А дело в том, что из-за ствола начала выплывать призрачная фигура. Тусклое, матовое свечение исходило от неё. Полупрозрачной была эта фигура. А лик… лучше бы они бы никогда не видели этого лика. Выпученные белые глазищи, и истлевшие, но в тоже время искажённые дикой ненавистью черты. Призрак зашипел, и вытянул к ребятам свою когтистую длань. Миша почувствовал, как защемило его сердце.

— Бежим! — крикнула Таня.

И вновь они побежали…

Бежали, и слышали шипенье. А иногда нечто ледяное било их в спины, и было так больно, как от ударов плетью. Они не понимали, куда они бегут, но они просто хотели вырваться на какое-нибудь место, где было бы ни так мрачно.

Близилась ночь…

* * *

Иногда, когда становилось совсем невмоготу, когда сердца разрывались от усталости, а пот застилал глаза, они останавливались. Дышали тяжело и смотрели друг на друга, потому что слишком страшно было смотреть по сторонам. Но такие передышки были совсем недолгими: через некоторое время слышался какой-нибудь стон или скрежет, и они вновь вынуждены были бежать.

Так продолжалось очень-очень долго. Им казалось, что они удалились от дороги уже на десятки километров. И им казалось, что они уже никогда не увидят живых людей…

Неожиданно деревья расступились, и ребята оказались у начала древней тропы. Причём тропа была выложена каменными плитами. Но от древности плиты растрескались. Тропа взбиралась вверх, на широкий холм. Верхняя часть холма была отгорожена перекошенным, ржавым забором.

Ребята подняли головы, и впервые за всё время долгих метаний по лесу увидели небо. И, оказывается, небо уже темнело. Близилась ночь. Они глянули назад, в сторону леса. Меж стволами было уже совсем темно, оттуда доносились зловещие шорохи, поскрипывания, чудилось там какое-то движение.

И тогда Таня сказала:

— Мне совсем не нравится эта древняя каменная тропка, не нравится перекошенная, ржавая ограда. Я думаю, что за этой оградой нас ждёт что-то страшное. Но всё же давай поднимемся туда. Нельзя же оставаться здесь, у этого жуткого леса… Там, среди деревьев, к нам подкрадывается кто-то или что-то…

Тут одно из близстоящих деревьев издало целый ряд басистых звуков, в которых ощущалась нечеловеческая злоба. И тогда брат и сестра поспешили вверх.

И вот они уже возле ограды.

— Господи, это кладбище… — прошептала Таня.

Действительно: за оградой виднелось кладбище. Памятники были такими древними, что почти полностью вросли в землю. Иные статуи были расщеплёнными. Но во многих местах земля была взрытой, и ребята увидели пожелтевшие, изглоданные кости и черепа.

А дальше, в сером тумане можно было различить ещё один холм, в верхней части которого виднелся перекошенный, чёрный дом…

Ребята оглянулись. Теперь они стояли как раз на уровне древесных крон. И сколько хватало глаз, до самого горизонта не было ничего кроме деревьев. А солнце уже зашло, и только багровая, похожая на шрам полоса ещё нависала над лесом.

— Может быть, укроемся в этом доме? — прошептал Миша.

— Господи, как мне страшно. Мне никогда, никогда не было так страшно! — призналась Таня.

И вот они ступили на кладбище. Шли осторожно, опасались какого-нибудь подвоха, ловушки…

И на этом кладбище росли деревья. Но были они очень редкими, а перекошенные, перекрученные стволы говорили о вековечной муке. На ветвях не росли листья, зато ветви были усеяны шипами. А ещё на ветвях висели растрёпанные мешочки, из которых медленно стекало нечто издающее чрезвычайный смрад.

Брат и сестра старались подальше обогнуть одно из таких деревьев, всё оглядывались на эти жуткие мешочки, как вдруг Миша оступился. Нога его заскользила в свежевырытый прямоугольник могилы.

Могила была глубокой, а на дне её было нечто чёрное. Мальчик прикоснулся ногой к этому чёрному, и тут же с небывалой силой рванулся назад. Он буквально вылетел из могилы, и сбил с ног Таню, которая хотела помочь ему выбраться. Даже сквозь подошву ботинка Миша почувствовал смертельный холод, который источало то чёрное, что лежало в могиле.

— Что там? — дрожащим голосом спросила Таня.

Но в это время из могилы раздалось урчанье, и медленно стало подниматься оттуда нечто покрытое мхом…

И тогда ребята бросились к дому…

Но, как уже говорилось, этот дом стоял на второй ступени холма, которая располагалась над кладбищем, расположенным на первой ступени. Склоны этой второй ступени были отвесными и покрыты густым, колючим кустарником, через который невозможно было прорваться.

И к дому этому вела одна-единственная лестница. Причём лестница эта была огорожена деревянным забором в половину человеческого роста, а в нескольких местах были ещё и квадратные башенки. Лестница не просто поднималась к дому, а изгибалась согласно с рельефом холма, и образовывала огромную букву «П».

И вот Таня и Миша подошли к основанию лестницы. Поднялись на несколько скрипучих ступеней. И там остановились перед первой башенкой. У башенки имелись створчатые двери.

— Чёрт, кажется, закрыто… — прошептал Миша, и толкнул створку.

И дверь раскрылась. Они вошли внутрь башенки. Там было темно и очень сыро. На полу лежал истерзанный, разодранный скелет. Рот его раскрылся в безмолвном вопле…

Таня прошептала:

— Кем бы ни был этот страдалец, но перед смертью он испытал что-то ужасное…

Тут с кладбища донёсся протяжный, тревожный скрежет.

Таня потянула Мишу дальше:

— Пошли скорее…

Но мальчик сказал:

— Смотри. Здесь засов лежит, закроем-ка им дверь…

Вместе с Таней он поднял тяжеленный засов, и с его помощью закрыл дверь в башенку. И только после этого брат и сестра пошли дальше…

И чем выше они поднимались, чем ближе становился дом, тем больше им хотелось повернуть назад и бежать. Им казалось, что они идут в самое сердце зла. Все без исключения стёкла в доме были выбиты. Некоторые окна были заколочены, а за некоторыми провисала густая чернота.

Один раз они обернулись. Сумерки уподобились тёмному озеру, и озеро это затопило кладбище. Но всё же они разглядели, что у перекошенной кладбищенской ограды вдруг появилось нечто гораздо более чёрное, чем беззвёздная ночь. И это чёрное рванулось к одному из кривых кладбищенских деревьев. Дальше Таня и Миша уже не глядели: они бросились к дому…

Входная дверь висела на одной петле, медленно-медленно раскачивалась, и скрипела жалобно и надрывно. А за дверью была тьма непроглядная. И из тьмы этой наплывал едва уловимый, но всё равно заставляющий содрогаться запах тлена…

— Посветить бы туда? — неуверенно прошептал Миша.

— У меня в рюкзаке фонарик был, — молвила Таня, и тут же тихо пролепетала. — Ой, а рюкзаков-то нет…

Так бывает во время больших потрясений, когда нервы взвинчены до предела: человек вздрагивает от каждого шороха, а самого очевидного не замечает. И только теперь они осознали, что рюкзаки потеряны. Должно быть, они лишились рюкзаков ещё в самом начале, когда только начали продираться сквозь чащу. Они сбросили рюкзаки бессознательно, повинуясь инстинкту: так они избавились от излишней тяжести и получили способность быстро передвигаться. И вот теперь у них не было ни только фонарика, но и еды…

— Ой, смотри… — простонала Таня.

Миша быстро оглянулся, и увидел, как над одной из могил разрастается багровое свечение. В этом багровом свечении извивалось нечто выражающее крайнюю, беспредельную злобу. Затем свечение померкло, но это нечто осталось, и Миша различил, что оно поползло к колючим кустам, и дальше — к дому, к ним…

И тогда брат, и сестра бросились внутрь дома, захлопнули дверь. И там они замерли, прислушиваясь…

Издали раздался густой, рокочущий звук, похожий на чей-то голос. Потом совсем на пределе слышимости: чей-то жалобный, и безумный вопль. Но этот вопль быстро оборвался. А потом где-то совсем близко, точнее — прямо за стенами, раздалось несколько резких, отрывистых звуков. И совершенно непонятным было, кто или что могло такие звуки издавать. И от этой неопределённости было особенно жутко.

Все окна в этом, первом помещении были заколоченными, но всё же между досками имелись прорехи. Тусклое свечение позднего вечера высвечивала часть внутренностей этой комнаты. И Миша с Таней увидели стол. Не сговариваясь, бросились они к столу, придвинули его к двери. И, как только придвинули, так нечто с наружной стороны навалилось на дверь.

Стол начал отодвигаться. Миша с Таней навалились на него. Мишу лихорадило, руки его дрожали. А Таня плакала, и тихим, жалобным голосочком стонала:

— Пожалуйста, оставьте нас! Что вам от нас нужно? Оставьте… оставьте… пожалуйста…

И то неведомое, что было за дверью, отступило…

Ещё некоторое время Миша и Таня стояли, вслушиваясь. Но больше никаких звуков не было…

— Как ты думаешь, оно ушло? — дрожащим шёпотом спросила Таня.

— Думаю, да, — таким же шёпотом ответил Миша.

— А я думаю, что нет, — выдохнула его сестра, и вновь заплакала. — Оно здесь… оно рядом… оно ждёт чего-то, и оно… не оставит нас.

— Может, удастся от него убежать?

— Убежать? — переспросила Таня.

— Ну, да…

— Если мы даже убежим от одного, то сразу появится нечто иное. Мне кажется, что здесь вся земля отравлена. И везде здесь духи и демоны, и ещё что-то чему и имени то нет. И всё это враждебное, всё это жаждет нам зла…

— Ладно, хватит, Таня. Я прошу тебя: хватит.

— Ну а что же нам делать? Что нас ждёт? Где наши родители? Миша, Миша, ты хотя бы о наших папе и маме помнишь?

— Помню, конечно.

Таня заговорила быстро-быстро:

— Где они сейчас? Живы ли?.. Мы в этом жутком доме, а они, должно быть, в лесу. Может, им нужна наша помощь?

— Что же ты, Таня, предлагаешь теперь в лес на их поиски идти?

— Я не знаю, не знаю. Но мне очень плохо, мне страшно, мне больно. Мне кажется, что за последний день я на сотню лет постарела…

И тут на руке у Миши запищали электронные часы. С тех самых пор, как они ступили в лес, часы не работали, а теперь вдруг ожили.

— Ну вот — уже одиннадцать часов… — прошептал Миша.

— Через час — полночь, — прошептала Таня, а потом добавила. — И именно в полночь всякая нежить получает особую силу…

Глава 5. «Ночь на Кладбище»

Они никак не могли заставить себя исследовать дом, в который занесла их судьба. Они слишком устали, им было невыносимо страшно. А этот дом пугал ещё больше, чем кладбище и лес. Им казалось, что в каждой комнате поджидало их нечто невообразимо жуткое, а уж на кривую лестницу, которая вела в подвал, они старались и не глядеть.

И всё же они развели огонь. Почти на ощупь нашли сначала огниво и кремень, которые лежали в выемке у печи, а потом нашлись и дрова, которые были свалены в углу. Дрова были сухими и быстро разгорелись.

Брат и сестра стояли возле печи. Они держались за руки: и, возможно, только благодаря чувству, что рядом есть близкий человек, они ещё не ударились в панику.

Вот Таня прошептала:

— Сколько времени прошло, а?

От одного его шёпота, перенапряжённый Миша вздрогнул. Потом с мучительным стоном ответил.

— Не знаю. Часы опять сломались…

И тут снаружи по стене дома зашуршало что-то, и раздался чей-то невыносимо тоненький, но почему-то гораздо более жуткий, чем любые завывания голосок. Кажется, это говорил ребёнок. Но Миша и Таня знали, что — это вовсе не ребёнок. И их била дрожь, и они плакали. И иногда шептали:

— Пожалуйста, оставьте нас…

А потом Таня сильно встряхнула трясущегося Мишу за плечо, и зашипела:

— Ты слышишь — кричат? Это они!

— Да кто «они»? — передёрнулся Миша.

— Наши родители. Ну, слушай же…

Они замерли, полностью в слух обратились. И вот услышали. Эти крики доносились издали, едва слышными были. Крики эти эхом среди деревьев разносились, но всё же теперь и Миша узнал: это кричали их родители. Они звали своих детей по именам.

Теперь Таня говорила с большим чувством:

— Они там, в лесу… они заблудились. И мы должны им помочь.

— Помочь? — переспросил Миша.

— Ну да, конечно, помочь, — подтвердила Таня.

— Но как же мы им поможем?

— Но что же нам здесь сидеть? Мы должны быть рядом с ними.

— То есть ты предлагаешь бежать вниз, через кладбище, а потом… в лес? Ты, думаешь, далеко мы убежим?

— А здесь мы долго просидим? Ты разве чувствуешь тут себя в безопасности?..

— Ладно, Таня. Я и сам понимаю: мы должны быть рядом с родителями. Вместе не так страшно. Но вот только я задаю себе вопрос: велики ли шансы, что мы до них доберёмся. И я понимаю: шанс ничтожный…

И тут они вновь услышали крики своих родителей. И вновь родители звали их по именам, но только на этот раз голоса их слышались с гораздо более близкого расстояния.

Миша и Таня бросились к двери, и отодвинули от неё стол. И всё же у самого порога они замерли. Никак не могли перебороть страх: раскрыть дверь. И тогда дверь сама распахнулась. Причём распахнулась так резко, что слетела с той единственной петли, на которой держалась до этого. А за дверью была их поджидала беззвёздная, угольно чёрная ночь.

Таня сжалась, прошептала:

— Нет, я не могу идти туда… там… смерть… там — ещё страшнее, чем смерть… Миша, мне так страшно сейчас, что, кажется, сама смерть была бы для меня избавлением…

И тут вновь закричали родители. Теперь их голоса прозвучали очень отчётливо: должно быть, они были уже на кладбище. И тогда Миша понял, что родители уже должны были увидеть свет, который выплёскивался в ночь из распахнутой двери.

Миша сделал над собой титаническое усилие: он выскочил на порог, и что было сил закричал:

— Мы здесь! Идите сюда скорее!

— Миша! Таня! — кричали в ответ родители.

— Вы видите нас?! Видите?! — кричал Миша, и размахивал руками.

И вновь те же голоса: «Миша! Таня!». И тут Миша усомнился: действительно это их родители? Эти голоса были лишены эмоций, они точно со дна колодца доносились. Но тут Таня оттащила его обратно, в дом, и заговорила:

— Они не смогут сюда пройти, потому что мы закрыли первую башенку на засов.

— А, ну да… — выдохнул Миша.

И тут раздалось несколько ударов.

— Слышишь? Это они стучат! — воскликнула Таня. — Они хотят пройти, но дверь заперта…

Миша пролепетал неуверенным, дрожащим голосом:

— Хорошо, стало быть, мы спустимся и откроем… им…

Он сказал это «им», и вновь почувствовал, что его пробирает озноб. Он не знал, кто эти «они». Он вовсе не был уверен, что там, внизу, действительно их родители.

А Таня сказала:

— Мы возьмём с собой факелы.

Девушка выбрала два длинных полена, и окунула их в пламя. Получилось две горящие деревяшки, которые при желании можно было назвать и факелами…

Они переступили через порог — шагнули в ночь. Лишь на пару шагов отгоняли угольную черноту факелы. А дальше скорее угадывались, чем виделись густые, усеянные шипами кусты.

Они прошли половину пути, когда вновь закричали родители. Теперь уже совсем близко. И опять Миша был поражён мертвенной бесчувственности их голосов. Так могли кричать куклы-марионетки, но не живые люди. То же самое почувствовала и Таня, но сразу отогнала эти мысли…

Если не считать постоянного, невыносимого напряжения, которое не оставляло их, они дошли до нижней башенки без каких-либо злоключений…

И вот они стоят возле закрытой на засов двери, за которой, по-видимому, были их родители.

— Мама? Папа? — шёпотом позвала Таня.

И вновь родители закричали их имена. Закричали так громко, будто не слышали, что их дети совсем рядом, за дверью. Это был оглушительный, но по-прежнему лишённый каких-либо чувств крик. И они кричали: «Миша! Таня!», так, будто по-прежнему в лесу находились.

— Господи, Миша, Мишенька… — зашептала Таня, и факел в её руке сильно затрясся. — Мне кажется, что это… это не наши родители…

По щекам её текли слёзы, губы её дрожали. И всё же она спросила:

— Мама, папа… это вы?

И с противоположной стороны двери вновь раздался крик:

— Миша!.. Таня!..

— Мы… мы должны… — Таня никак не могла выговорить…

Она стояла перед этой запертой дверью и тряслась. Тогда Миша потянул её назад, он шептал:

— Мы должны вернуться в дом.

— Нет, — замотала головой Таня.

— За этой дверью действительно не наши родители. Я не знаю, кто там, но мы должны бежать. Таня, пожалуйста…

Но Таня вырвалась от него, и шагнула к двери. Миша взмолился:

— Пожалуйста, не открывай…

— Вот смотри — это доска едва держится. Сейчас я оторву её, да и взгляну, кто там снаружи. Если не наши родители, так не будем открывать.

И действительно: в верхней части этой двери выделялась доска. По каким-то причинам эта доска расшаталась, и теперь не сложно было бы её выломать.

— Таня, не надо, — умолял свою сестру Миша.

— Я всё-таки выгляну. Я осторожно.

Таня ухватилась за край этой доски — дёрнула. Доска осталась у неё в руках, а в верхней части двери образовался проём.

— Сейчас я выгляну, и всё узнаю… — дрожащим голосом приговаривала Таня.

— Осторожней только, — молил её Миша.

И вот Таня подошла вплотную к двери, приподнялась на мысках. Миша почувствовал, что не может прятаться за её спиной. Он тоже подошёл к двери, тоже привстал на мысках. И вот они выглянули…

На расстоянии вытянутой руки от них виднелись два чёрных силуэта.

— Мама? Папа? — шёпотом позвала Таня.

Она пыталась посветить факелом, но проём был слишком узким, и у неё это никак не получилось.

И тут в тучах, которые закрыли небо, образовался проём. И в этот проём метнулся яркое молочно-серебристое лунное свечение. И стало видно кладбище, и кривые деревья, и даже смрадные мешочки, которые висели на ветвях.

А Миша и Таня получили возможность разглядеть тех, кто стоял возле двери. Им так хотелось, чтобы это были их родители, что в первое мгновенье им даже показалось, что и это и в правду их мама и папа. Но потом они поняли, что ошибаются…

Хотя чертами лица и фигурами эти существа напоминали их родителей — это не были люди. Тела их были полупрозрачными, сквозь них даже можно было разглядеть кладбище. Жуткими были их глаза: выпученными, раза в три превосходящие обычные человеческие глаза, и без зрачков.

Существа эти раскрыли рты, и оттуда повеяло совершенно нестерпимым, могильным холодом. Миша первым отдёрнулся назад, а Таня на мгновенье замешкалась. И это мгновенье оказалось роковым.

Один из призраков вытянул руку, и вцепился девочке в щёку. Ей показалось, будто сразу сотня ледовых игл пронзила её плоть. Она закричала, попыталась высвободиться, но призрак всё глубже и глубже впивался в её плоть.

Тогда Миша обхватил свою сестру, и со всех сил рванул её назад, в башенку. Вместе повалились они на пол. Также упали и факелы. Причём Мишин факел сразу потух, а вот Танин ещё продолжал гореть.

И вновь раздался вопль: «Миша! Таня!». А потом с противоположной стороны двери послышался скрежет, и дверь начала крошиться. Образовывались новые и новые трещины, и в них можно было разглядеть фигуры лже-родителей.

— Бежим! — выкрикнул Миша.

— А-а-А! А-ааа-ааа!!! — так завопила Таня, и вжалась в его плечо — девочку била лихорадка, она была на грани истерики.

Миша потащил её за собой. Но тут сверху стала спускаться некая чёрная, колышущаяся материя: она закрывала второй выход из башенки. Сверху доносился скрежет, размеренные удары, и одновременно — чей-то тоненький, пронзительный голосок. Таня увидела эту чёрную материю, и ещё крепче вжалась в Мишино плечо: до крови его расцарапала.

И тогда Миша ткнул факелом в эту чёрную материю. И материя тут же занялась: языки бурого пламени устремились вверх, дыхнуло смрадом. Сверху раздался вопль, в котором смешались злоба, и боль.

Миша бросился вперёд: он тащил Таню следом за собой, а она безвольно переставляла ногами, и тоненько вскрикивала: её продолжала бить лихорадка.

И всё же они добежали до дома. Миша толкнул сестру внутрь, а сам захлопнул дверь, и привалил к ней стол.

Затем обернулся: Таня забилась в угол у печи, она закрыла лицо руками и сильно тряслась. Миша подошёл к ней, и сказал:

— По крайней мере, нам удалось вырваться…

Таня простонала:

— Наши родители…

— Что?

И Таня медленно, по слогам выговорила:

— Они… поглотили… наших… родителей… теперь… они… призраки… их… больше… нет…

Всё это время она продолжала трястись.

Мише и самому было очень плохо, но всё же он пытался утешить свою сестру. Он склонился над ней, и сказал:

— Может быть, наши родители ещё живы. Ну, откуда ты знаешь…

— Отойди от меня… — вдруг прохрипела Таня.

— А? Что? Почему? — опешил Миша.

Таня говорила с трудом. Ей приходилось бороться за каждое слово:

— Они расцарапали мне щёку… в меня попал яд… теперь я уже другая… Миша, я стану такая же как они… Беги от меня… Спаси меня… Нет — беги! А-а-а!!! Беги же! Я не могу больше сопротивляться…

Из-за стен раздался тоненький смешок. Миша отступил на шаг, на два… А потом он заговорил дрожащим голосом:

— Я не оставлю тебя. Я помогу тебе. Обещаю…

И он шагнул обратно к своей сестре, но тут замер. Он увидел, что вены на Таниных руках раздулись, стали подобны чёрным верёвкам. Кожа её пожелтела, а поры расширились, и из них вытянулись длинные, чёрные волоски. Удлинились ногти… да и не ногти это уже были, а когти хищного зверя.

А потом она открыла лицо. Тогда Миша закричал.

Это уже не было лицом его сестры. Оно удлинилось в два раза. Глаза выпучились, и в них не было зрачков. Вместо носа чёрнела впадина, а щёки были разодраны, и из разрывов торчали жёлтые, безобразно скрученные клыки. На лбу пульсировали вены. Клочья немытых, седых волос шевелились, словно змеи.

И вдруг Миша понял, что эта ведьма на него броситься. Он сразу же отскочил в сторону, а ведьма действительно бросилась. Она только боком задела мальчика, но ему показалось, будто его ударило молотом. Миша отлетел к стене, ударился спиной, и, постанывая от боли, поднялся.

Ведьма повисла в воздухе, посреди комнаты. Она медленно обернулась к Мише, ухмыльнулась…

И тогда мальчик бросился к той кривой лестнице, которая вела в подвал. Из подвала поднималось тусклое, багровое свечение. Миша захлопнул за собой люк, скатился по лестнице…

Сверху раздался вопль, в котором смешались и ярость, и насмешка…

Миша быстро огляделся. В стену подвала была вмонтирована железная, ржавая печь. Сквозь решётку пробивались языки багрового пламени, а также видны были черепа, которые шевелились в этом пекле, и издавали слабый стон.

А в дальней части подвала был пролом. Багровое свечение выхватывало несколько метров влажных каменных стен, но дальше нависал мрак. И Миша чувствовал, что в этом мраке его поджидает кто-то или что-то, и что туда ни в коем случае нельзя бежать.

Что-то сильно ударило по ведущему в подвал люку, а затем люк начал выгибаться… Миша бросился под лестницу. Там лежали тюки с какой-то тёмной, дурно пахнущей материей. Он протиснулся между этими тюками, упёрся лицом в холодный земляной пол. Он не смел пошевелиться, он старался не дышать.

Над его головой заскрипели ступени. И он услышал, как бормочет и безумно хихикает, и ругается та жуткая ведьма, в которую превратилась его сестра.

А потом он услышал испуганный, дрожащий Танин голос:

— Миша, где ты?

Он едва не крикнул ей в ответ, но всё же сдержался: он был почти уверен, что — это ведьмина ловушка.

И вновь Танин голос — такой искренний, такой несчастный:

— Мишенька, где же ты?! Мне так страшно! Миша!

Огромного, нечеловеческого усилия стоило Мише сдержаться и на этот раз. Его бил озноб, он чувствовал, что постепенно сходит с ума.

Но потом вновь заскрипели ступени, и раздалось безумное бормотание ведьмы. И Миша был несказанно рад тому, что всё-таки сдержался, не закричал. Постепенно страшные шаги удалились. Но всё же Миша знал, что ведьма не ушла окончательно, а продолжает искать его.

А потом его переутомлённый организм дал команду отключиться, и Миша заснул. Ему просто необходим был сон…

Глава 6. «Подземелья»

Н а следующее утро Миша очнулся, и первое, что он услышал, были жалобные всхлипывания. Правда, эти звуки были едва слышимыми, а доносились они сверху.

Некоторое время мальчик пролежал, не смея пошевелиться. Он ожидал, что вновь раздастся безумное, злобное бормотание ведьмы и её тяжёлые шаги. Но ничего, кроме этих жалобных всхлипываний слышно не было.

Тогда мальчик рассудил, что под лестницей можно пролежать ещё долго, но, в конце концов, всё равно придётся вылезать. Стараясь не издавать шума, он пробрался между тюками, в которых что-то смрадно гнило, и вот уже встал на ноги.

Огонь в ржавой печке потух и, если бы не тусклое, сероватое свечение, которое ниспадало сверху, Миша совсем ничего бы не увидел. Мальчик взглянул на пролом у дальней стены подвала. Теперь этот проём был совершенно чёрным, похожим на уголь. Миша поспешил вверх по лестнице.

Вот он поднялся в горницу, и там замер. Сердце его сжалось, и одновременно застучало часто-часто. Пол в горнице был залеплен зелёной слизью, двери в соседние помещения были распахнуты или выбиты. Во многих местах на стенах остались глубокие следы от когтей ведьмы. И Миша понял, что всю ночь она искала его. А теперь уже наступило облачное утро: тусклый свет попадал в это помещение сквозь выбитые окна и развороченную входную дверь.

Миша пытался вновь услышать те всхлипывания, которые его разбудили. Но его окружала мертвенная тишина. Он осторожно сделал один шаг. Скрипнула половица. И одновременно с этим, скрипнула половица в соседней комнате.

Первым его порывом было броситься бежать, но всё же он сдержался: надо было посмотреть: а вдруг там его сестра? Но позвать её по имени он не решался. Он был уверен, что, стоит ему только рот раскрыть, и ведьма тут же наброситься на него.

Очень осторожно добрался он до входа в подозрительную комнату. Прислушался: совершенно никаких звуков. И тогда он решил, что быстро запрыгнет в дверной проём и, если там окажется ведьма, то сразу выскочит обратно и убежит из этого дома.

Он собрался, и метнулся в комнату. Но он не рассчитал своего прыжка. Он ногой зацепился за какую-то деревяшку, и повалился на колени. Хотел подняться, но тут сильнейший удар обрушился на его затылок. Его метнуло вниз, он лицом ударился об холодный, грязный пол, ещё успел подумать: «Ну, вот и всё», а затем потерял сознание.

* * *

Миша почувствовал, как нечто прохладное и влажное прикасается к его лбу. Почувствовал боль в затылке. Тогда он застонал и открыл глаза. Над ним склонилась Таня. Влажной тряпочкой она протирала его лоб. Вообще же Мишина голова была тщательно перебинтована. Он лежал на кровати в грязной комнате с перекошенными стенами. Окно было кое-как забито досками, но в проёмы просунулись колючие кусты.

Танино лицо было белым, словно мел. Щёки её ввались, а под глазами залегли тёмные полукружия. На щёке у девочки чернел глубокий, уродливый шрам. Таня прошептала слабым, несчастным голосом:

— Это была я… Прости, но это я тебя ударила… Я думала — это чудище ко мне крадётся.

— Я — дурак. Не мог тебя по имени позвать, — пробормотал Миша, а потом спросил. — Это ты всхлипывала?

Танино лицо сжалось, словно от сильного удара. Она задрожала, и с видимым усилием выговорила:

— Да — это была я… Мне казалось, что я осталась совсем одна… А ещё вспоминалось что-то из ночного… Будто в моём теле поселилось нечто… Но я помню это так смутно…

— Ладно, пожалуй, не стоит об этом вспоминать, — посоветовал Миша. — Помоги-ка мне лучше подняться…

— Тебе надо ещё полежать, отдохнуть.

— Нет, нельзя терять время. Мы должны убираться отсюда.

— Не получится.

— Что?

— Я уже смотрела. Никак не получится…

Миша больше ничего не говорил. Он просто поднялся. Голова его закружилась, он схватился за стену. Таня подхватила его, а иначе бы он упал. Не слушая больше возражений сестры, он направился к выходу. Таня поддерживала его.

И вот он уже стоит на пороге. И открылась устрашающая картина. Должно быть ещё ночью колючий кустарник ожил, и полностью перегородил деревянную лестницу…

— Теперь ты видишь: мы заперты в этом доме, — молвила Таня.

— А что с другой стороны, ты смотрела?

— Да. Там практически отвесный склон, на котором растёт такой же непролазный кустарник. И нам не выбраться отсюда. Понимаешь, Миша? Мы здесь в ловушке. Сейчас ещё день, и у этой нечисти нет такой силы, как ночью. Но, когда стемнеет, они вернутся. И следующей ночи нам уже не пережить. Я вновь стану ведьмой, а ты уже не спрячешься…

Таня заплакала.

— Ну, ничего, мы что-нибудь обязательно придумаем, — говорил Миша.

— И ещё. Миша, я очень голодна, — простонала Таня. — Ведь мы со вчерашнего утра ничего не ели.

Только Таня это сказала, как Миша услышал, как урчит его пустой желудок. И он предложил:

— Может, что-нибудь в этом доме найдём?

— Ну, нет, — замотала головой Таня. — Лучше с голода помереть. Представь: если мы даже найдём аппетитный яблочный пирог. Съедим его, и окажется, что это был вовсе не пирог, а… видимость пирога. А на самом деле это окажется отрава, и мы превратимся в каких-нибудь тварей. Хотя… я и так уже почти что превратилась…

— А есть то хочется, — вздохнул Миша.

— Да, — кивнула Таня. — А ещё больше хочется убежать отсюда. Но остаётся только сидеть и ждать наступления ночи.

— Подожди! — воскликнул Миша. — Есть ещё один выход.

— Да? И какой же?

Миша опасался, что кто-нибудь скрывающийся в кустах, может их услышать. И поэтому он прошептал:

— Это путь через подземелья.

— Через подземелья? — тоже шёпотом переспросила Таня.

И тогда Миша рассказал ей про пролом в стене подвала.

* * *

Через некоторое время Миша и Таня спустились в подвал. Они сделали запас факелов. Причём факелы эти подготовили более основательно, нежели при вчерашней вылазке, к своим лже-родителям. Основой для факелов послужили деревяшки, которые лежали возле печи. Но теперь верхние части этих деревяшек они тщательно обмотали найденным в разбитых сундуках тряпьём, а тряпьё, в свою очередь, пропитали маслянистым раствором, который Таня нашла в одном из сосудов. Готовые к употреблению факелы тщательно перевязали в охапки, и закрепили у себя за спинами, а два факела зажгли сразу.

И вот они замерли у этого пролома. Свет факелов выхватывал влажные каменные стены. Эти стены были неровными: многочисленные трещины и выступы покрывали их. А помимо того на стенах были выбиты таинственные знаки, подобных которым ни Миша, ни Таня никогда не видели.

— Думаешь, всё-таки стоит туда идти? — спросила Таня.

И Миша прошептал:

— Я думаю, что в подземельях обитает такое же зло, как и на поверхности. Но, по крайней мере, оно не ожидает, что мы пойдём туда. Мы или через кусты должны были продираться или в доме ночи дожидаться, но мы уходим под землю…

Брат и сестра взялись за руки и пошли. Но проход был таким узким, что им приходилось передвигаться вереницей: впереди Миша, за его спиной — Таня. Свет факелов выхватывал два, самое большее три метра — дальше была непроглядная темень.

Но вот они остановились у развилки. Теперь им предстояло выбрать одно направление из двух. Они стояли, и всё никак не могли принять решения, куда идти. А потом услышали протяжное урчание. Ещё и до этого факелы в их руках дрожали, но теперь эта дрожь усилилась. Они даже не могли определить, откуда это урчание доносилось: справа, слева, или же вовсе из-за их спин.

И тут Миша услышал, что кто-то шепчет ему на ухо. Он вскрикнул, рука его дёрнулась, факел ударился об стену.

— Это я, Таня. Я у тебя спросила, куда же идти то? — в отчаянии, дрожащим голосом вымолвила его сестра.

И тут за их спинами что-то загрохотало. И тогда они побежали. Миша рванулся в левое ответвление просто потому, что оно было чуть ближе, чем правое…

Они бежали по узкому, каменному туннелю. На стенах по-прежнему были выбиты зловещие знаки. А ещё кое-где из стен проступали лики. Чьи это лики невозможно было понять: черты их были размыты, но иногда они начинали шевелиться, стонать. Было очень холодно. А на полу валялись острые камни, а ещё — раздробленные кости и черепа, как животных, так и людей.

Таня очень сильно сжимала Мишину руку и лепетала:

— Я чувствую: оно гонится за нами. Мне такой холод на спину давит. Миша, оно сейчас вцепится в меня!

Но тут они выбежали в такое место, где пол и стены и потолок были чёрными от крови. Причём видно было, как эта кровь стекает. Она медленно выбивалась из пор в камне, и собиралась на полу в желоб, который уходил под стену.

После того, как они пробежали это место, Таня уже ничего не говорила, а только тихонько всхлипывала.

И вот вновь развилка. На этот раз они не останавливались: Миша вновь выбрал тот проход, который уводил влево. Через некоторое время он уже пожалел о выбранном направлении: потолок становился всё более низким. Через некоторое время им пришлось пригибаться…

Миша обернулся к своей сестре, и, увидев её лицо, невольно вздрогнул. На неё страшно было смотреть: выпученные, полные ужаса глаза; плотно сжатые, но всё равно трясущиеся губы. И Миша спросил:

— Может быть, повернём? Другой путь выберем?

Танины глаза ещё больше расширились: она из всех сил замотала головой. Она была уверена, что их преследует нечто. А потом она прошептала:

— Ночь…

— Что? — переспросил Миша.

— С каждой минутой приближается ночь, — дрожащим голосом отозвалась Таня. — И, когда она наступит, я вновь стану… ведьмой… Миша, как только ты увидишь, что со мной, что-то не так: сразу бросай меня и беги…

— Я ни за что тебя не брошу.

— Не надо этих громких слов. Я прошу тебя.

— Ладно, там посмотрим.

— А теперь, Миша, пошли скорее вперёд…

Но вскоре им уже не идти, а ползти пришлось. Они сняли со спин вязанки с факелами, и проталкивали их следом за собой. Впереди полз Миша. Он вытянул вперёд дрожащую руку с факелом. Огненный язык факела жадно вылизывал бугристый потолок этой каменной норы, а иногда сжигал наслоения жирной паутины. Воздух был тяжёлым и смрадным. Уже несколько раз Миша начинал кашлять.

А потолок всё снижался и снижался. И вот они уже стали задевать потолок спинами. Когда Миша в очередной раз закашлялся, он услышал тоненькие злобные смешки. Он повернул голову, и увидел, что в стенах имеются многочисленные отверстия, каждое не больше крысиной норы. Из этих отверстий выбивалось едва приметное багровое свечение. А ещё там видны были маленькие человечески. И хотя не представлялось возможности нормально их разглядеть, всё же видно было, что человечки отличаются редкостным уродством. У них были огромные, больше их голов носы, все они были горбатыми, а их глаза источали тусклое багровое свечение. Из одежды на них были только набедренные повязки.

Таня тоже увидела этих маленьких уродцев. Она зашептала:

— Миша… поползли… пожалуйста… быстрее…

А Миша полз так быстро, как только мог. Но это «быстро», было на самом то деле, очень медленно. Ведь ему приходилось и вязанку с факелами перед собой пропихивать, и тело своё под давящими сводами проталкивать.

Он обливался потом, и одновременно вздрагивал от холода, который проникал сквозь каменный пол в его грудь. А потом он понял, что уродцы в стенах не только хихикают, но ещё и повторяют: «Застрянете… застрянете… застрянете…»

Миша только представил, что будет, если они действительно застрянут, и так крепко сжал зубы, что они захрустели.

А потом он заметил, что один из человечков выбрался из отверстия, и крадётся к нему. И Миша уже видел острые, крысиные зубки этого уродца; видел, с каким голодным вожделением он смотрит на его, человеческую плоть.

И тогда Миша ткнул в уродца факелом. Уродец завизжал, задёргался и бросился обратно, в свою нору. Там коротышка продолжил визжать, выкрикивать ругательства, и щёлкать своими острыми зубками.

Таня шептала:

— Миша, ну как там? Видишь, когда эта нора закончится?

Но он не видел, чтобы нора заканчивалась, а своды начинали подниматься. Но всё же он чувствовал в голосе сестры такое отчаяние, такую боль и ужас, что ответил:

— Да — ещё немного, и мы выберемся отсюда…

И Таня отвечала:

— Ой, это хорошо. Потому что я больше не могу…

Они ползли ещё, десять минут, а может — четверть часа. Но им казалось, что прошла целая вечность. По бокам от них по-прежнему виднелись норы носатых уродцев. Эти существа беспрерывно гомонили: они визжали, прыгали, ругались, щёлкали крысиными зубками, и повторяли: «Застрянете!».

Пот застилал Мишины глаза, и он уже не видел, что впереди. А на вопросы Тани отвечал, что теперь то совсем немного осталось: ещё чуточку, и они вырвутся.

* * *

И вдруг Миша почувствовал, что каменные своды больше не царапают его спину. Он осторожно поднялся на колени, и свободно поднял руки вверх. Он прошептал: «Вырвались…», а потом воскликнул громко «Вырвались!». Но сам испугался того гулкого эха, которое породило его восклицание.

А потом он услышал скрежет, и одновременно с ним — стон своей сестры. Дым от факела попал в его глаза, и теперь глаза слезились. Он почти ничего не видел. Он спросил:

— Таня, что с тобой?

— Ты прости меня, но я, кажется, застряла…

Тогда Миша протёр глаза, присел на колени, и в свете факела увидел, что в завершении туннеля прямо в каменную твердь было вмонтировано устройство. Внешне оно напоминало верхнюю часть мерзостной головы. А вход в туннель, был как бы ртом этого железного «щелкунчика».

Мише удалось выбраться, а вот Таня не успела: железная челюсть придавила её к полу, так что теперь передняя половина её туловища оказалась в той пещере, в которую выбрался Миша, а ноги остались в туннеле. Она выронила свой факел, руками цеплялась за неровности пола, пыталась подтянуться, вырваться, но — тщетно.

Из туннеля слышались злобные смешки носатых уродцев. Один из них попытался впиться в Танину ногу, но она так его лягнула, что он перевернулся в воздухе, и улетел обратно в свою нору.

Но уродцы продолжали потешаться. Они были уверены, что их жертвы обречены. Миша схватил Таню за руки, попытался её вытянуть. Девушка заскрежетала зубами, потом вскрикнула, и выдохнула:

— Нет, не надо… оставь меня… беги отсюда…

Таня хотела заплакать, но она так устала, что даже и слёз у неё не нашлось. А Миша сказал:

— Даже не думай: я не оставлю тебя…

Уродцы продолжали смеяться, и выкрикивать ругательства на своём грубом языке…

И вот Миша увидел, что в боковой стене, как раз на уровне его лица, имеется маленькое окошко. За окошком этим виднелась мордочка носатого уродца. И мальчик увидел, что этот уродец с помощью увеличительного стекла наблюдает за ним и за Таней, и ухмыляется.

И тогда Миша бросился к этому окошечку, просунул в него запястье, и схватил уродца. Тот незамедлительно впился в его палец своими крысиными зубками, он прокусил мясо, и заскрежетал по кости. Миша сморщился от острой боли, но всё же не выпустил уродца, и более того — вытянул его наружу.

И как он взглянул на свою добычу, то понял, что ему повезло. В его руки попался не просто рядовой карлик-уродец, а предводитель этого злобного племени. На пойманном было нечто вроде длинной мантии, которая покрывала всё его тело, кроме пяток. А в носу у него болталось зелёное кольцо.

В это мгновенье Таня вся изогнулась, и вскрикнула:

— А-а, ногу мне кусают! А-а, больно!

Тогда Миша сжал пойманного карлика с такой силой, что тот запищал. Затем Миша схватил пойманного за нос, и стал размахивать им, словно тряпичной куклой. Остальные уродцы перестали насмехаться, послышались их испуганные восклицания.

Миша крикнул:

— А ну: перестаньте кусать мою сестру!

И затем спросил у Тани:

— Они больше тебя не кусают?

— Нет… — простонала девушка.

— Так, хорошо. Стало быть, понимаете! — угрожающим тоном приговаривал Миша, и при этом он продолжал размахивать предводителем уродцев — тот жалобно пищал.

— А теперь слушайте меня! — ещё раз крикнул Миша. — Или вы сейчас же выпустите мою сестру, или этому вашему божку каюк. Понимаете: ка-юк!

Многочисленные голоса уродцев слились в один хор: они больше не угрожали, не насмехались, но в каждом их слове чувствовалась злоба.

Таня ещё раз попыталась вырваться, но железная челюсть по-прежнему придавливала её к полу.

— Не понимаете, да?! — спросил Миша. — Ну, сейчас поймёте!

И он поднёс своего пленника к факелу. Уродец начал бешено извиваться, запищал, и ещё раз впился в Мишин палец. На этот раз затрещала кость. Но мальчик не обращал внимания на боль. Он выкрикнул:

— Если не выпустите — поджарю его! Ясно вам?!

Уродцы примолкли, отступили в свои норы. Прошла целая минута, но ничего не происходило.

— Считаю до десяти: если до этого времени вы не выпустите мою сестру, то можете с ним распрощаться!

И Миша ещё раз встряхнул пленника. Тот продолжать визжать, и брызгать слюной, в которую примешалась и Мишина кровь…

И когда Миша выкрикнул «десять!», железная челюсть поползла вверх, и Таня смогла выбраться. В нескольких местах её ноги были разодраны до крови, она была по-прежнему очень бледна, её бил озноб.

Тогда Миша выкрикнул:

— Забирайте своего главаря! — и метнул пленника вглубь туннеля.

А затем он вместе с Таней побежал дальше. Вслед им неслись страшные проклятья. А Миша думал, что, если бы эти маленькие уродцы были самым страшным, с чем им довелось столкнуться, так это было бы просто замечательно. Но он знал, что это лишь самые маленькие, самые ничтожные служители того неведомого, что окружало их…

* * *

Мишин факел догорал, трепетал жалобно, и, судя по всему, скоро должен был потухнуть. И тогда Таня прошептала:

— Миша, а ведь мы наши запасные факелы потеряли. Обронили возле того туннеля.

— Что, у тебя ни одного не осталось? — быстро спросил Миша.

— Нет, ни одного, — вздохнула она.

— Так. Понятно. А моего хватит ещё минут на пять… ну, может на десять. А потом… Ладно, не будем загадывать…

— Миша.

— Что?

— Тише. Слушай…

Они замерли. Вслушивались…

Свет, который исходил от факела, освещал круг в радиусе одного метра, а дальше была темнота. И Миша подумал, что для всех обитателей этой темноты их факел прекрасный опознавательный знак. Более того, факел словно бы кричал, что в подземельях появились непрошеные гости.

А потом Миша услышал дыхание. Это был такой звук, будто бы воздух вбирался в огромное, но разодранное лёгкое, и потом медленно выдувался из него. Так не мог дышать человек. И это дыхание приближалось — оно наплывало из мрака.

И вот на самой грани видимости, но в то же время очень близко, на расстоянии вытянутой руки, начало проступать нечто. Это был жуткий, двухметровый лик, который вырастал от самого пола. Лик дрожал, в нём клокотала тьма. Миша, словно заворожённый вглядывался в эту жуть, он не мог пошевелиться. Лик приближался. Миша почувствовал могильный холод…

А потом Таня закричала так громко, как она никогда не кричала. И она потянула Мишу следом за собой. Он переставлял ноги, но не понимал, что бежит, он по-прежнему видел этот огромный, нечеловеческий лик, который собирался его поглотить.

И только по случайности Миша не выронил факел. И вот они увидели, а также и почувствовали, что вбежали в воду. Вода была ледяная, прямо-таки колола ледяными иглами.

Умирающий свет факела высвечивал чёрную водную поверхность. По воде двигались маленькие водовороты. А потом они услышали сильный всплеск: будто массивное, тяжёлое тело ударило по воде.

— Наверное, нам всё-таки лучше повернуть… — молвила Таня. — Там, в воде живёт что-то, и оно схватит нас…

И тут Миша вновь услышал то нечеловеческое дыхание, которое словно бы вырывалось из разодранного лёгкого. Мальчик представил этот огромный, нечеловеческий лик. Он вскрикнул, и из всех сил бросился вперёд в эту ледяную, чёрную воду.

Таня рыдала за его спиной:

— Миша! Ну, пожалуйста! Мишенька! Постой же! Миша!..

Но Миша не слушал её: он из всех сил рвался вперёд, и вот повалился в эту чёрную воду. Факел тоже попал в воду, зашипел и потух. И словно бы чёрный занавес упал: они больше ничего не видели.

— Миша! Миша!! — страшным голосом кричала Таня. — Где ты?!

А Миша хотел ей ответить, но от погружения в ледяную воду у него перехватило дыхание, и он мог только трястись и стучать зубами. Но вот Таня сама налетела на него. Она обхватила его крепко-крепко; хотела что-то сказать, но не смогла — её душили рыдания.

* * *

Сначала они плыли довольно быстро. Ведь вода леденила, и они понимали, что, если не двигаться достаточно энергично, то они совсем заледенеют, и вообще не смогут двигаться.

Но вот вновь раздался сильный удар по воде. И на этот раз очень близко. Прошло несколько мгновений, и на них нахлынули волны. Таня ещё сильнее вцепилась в Мишино плечо, и прошептала:

— Сейчас до моей ноги дотронулось что-то…

Тут и Миша почувствовал: нечто отвратительно мягкое дотронулось до его ноги. И тут же разыгралось воображение: под водой должна была скрываться отвратительная тварь. Вот сейчас могучие щупальца обовьют их, и утащат на дно. По-видимому, то же самое представила и Таня.

Она зашептала:

— Нам лучше совсем не двигаться. Возможно, оно реагирует на наши движения.

— Хорошо, — шепнул в ответ Миша.

И они замерли. Не двигали ни ногами, ни руками. Но было очень-очень холодно, их тела тряслись, а зубы стучали.

Постепенно они приняли горизонтальное положение. И вот Миша почувствовал, как нечто мягкое вновь прикасается к нему. На этот раз оно прикасалось к его спине. А потом он почувствовал, как вода рядом с ним забурлила, и слизистая масса начала обвиваться вокруг его живота. Он раскрыл рот, но ему было так страшно, что он даже и закричать не мог.

Зашептала Таня:

— Миша, пожалуйста, не двигайся… Я молю тебя. Это нас единственный шанс спастись. Ведь силой нам с этим не справиться. Может, подумает, что мы не живые…

Таня дотронулась до его щеки, и это лёгкое прикосновение придало Мише сил: иначе он непременно начал бы вырываться. Между тем, невидимое из-за темноты щупальце уже полностью обмоталось вокруг его живота, и потянуло вниз.

Но тянуло оно медленно, вяло, словно бы сомневалось, а стоит ли вообще тянуть? Миша вдохнул побольше воздуха, а в следующее мгновенье оказался под водой. Щупальце продолжало утягивать его на глубину.

Огромнейшего, нечеловеческого усилия стоило Мише сдерживаться. Ведь он понимал, что чудище в любом случае может попробовать его на вкус. А также он понимал, что в любое мгновенье может оказаться в глотке чудища. Он обратился в клубок нервов.

И когда он почувствовал, что сейчас вот начнёт вырываться, то щупальце наконец-то разжалось. Вода всколыхнулась: Миша чувствовал, что рядом находится огромное тело. И Миша знал, что, стоит ему сделать одно резкое движение, и тогда уж тварь схватит его, и поглотит. Между тем он уже начинал задыхаться…

Тогда Миша начал делать мелкие, но частые движения руками и ногами. И от этих движений его тело поплыло вверх. Лишённые кислорода лёгкие буквально вырывались из его груди, удушье колючим обручем обхватило его горло и голову. Но всё же Миша сдерживался, и делал только эти незначительные движения руками и ногами.

И вот, наконец, он всплыл. Вздохнул глубоко, и тут же ещё и ещё раз вздохнул. А потом дышал и дышал, и никак не мог надышаться. И ещё он не мог поверить, что остался жив.

А потом понял, что Таня вновь и вновь спрашивает:

— Миша, это ты? Отзовись, пожалуйста. Миша…

И он произнёс:

— Да…

Тогда Таня осторожно подплыла к нему, и взяла его за руку. Она прошептала:

— Нам просто надо лежать и не двигаться. Здесь есть течение, оно отнесёт нас от чудища…

Так они и сделали. Миша лежал в воде, и даже не чувствовал холода. После пережитого он вообще ничего не чувствовал. И хотел он только одного: забыть всё пережитое.

Слишком много ужасов навалилось на них. И, если бы они были не детьми, а взрослыми, то, наверное, лишились бы рассудка. Ведь мировоззрение взрослых уже окончательно устроено, и им сложнее принимать всё запредельное, необъяснимое понятиями привычного для них мира.

Глава 7. «Сердцевина Зла»

Сначала вода леденила, и Миша постоянно стучал зубами. Холод пробирался до самого сердца и жалил его. Но через некоторое время мальчик перестал чувствовать холод, и ему даже стало тепло…

И тогда Таня встряхнула его за плечо, и зашептала:

— Течение отнесло нас довольно далеко от чудища, и теперь мы должны как можно больше двигаться…

Миша с трудом разлепил губы, и пробормотал:

— Нет, я не хочу…

Таня затрясла его, и даже несколько раз хлопнула по щекам. Она говорила:

— Разве ты не знаешь: когда зимой человек очень сильно коченеет, он перестаёт чувствовать холод, и ему кажется, что он в тёплой кровати. Но на самом деле, это значит, что скоро он умрёт. Понимаешь, Миша? Если ты не будешь бороться, то умрёшь! Борись же, Миша! Двигайся!

И она встряхнула Мишу с такой силой, что он вскрикнул от боли, и проворчал:

— Да ты чего?..

Тем не менее, Танины тычки привели его в чувство: он начал грести сначала руками, а затем и ногами. Вместе с движениями, в тело вернулись и чувства: было очень больно, очень холодно…

Они плыли в кромешной темноте, и не знали, что их окружает, и что их ждёт впереди. Тем не менее, иногда над головой проносилось гулкое, протяжное эхо, из чего можно было сделать вывод, что они находятся в пещере.

А потом Таня сказала:

— Течение убыстряется…

Но она могла бы этого и не говорить: Миша это и так чувствовал. Также он чувствовал прикосновения каких-то липких тварей, которые стремительно шныряли в воде.

Когда Миша в очередной раз вытянул руку, то ударился кулаком об каменную стену. И он воскликнул:

— Стены сжимаются: нас несёт в какой-то желоб!

А воображение тут же «услужило»: он представил воронку, куда им, судя по всему, предстояло упасть. На дне этой воронки их непременно должно было поджидать чудище. Ну, или, по крайней мере, острые камни.

И Миша воскликнул:

— Мы должны ухватиться за стены…

Он вытянул руки: попытался ухватиться за бугристую поверхность, но оказалось, что стены покрыты слизью, и руки соскальзывали. Таня тоже попыталась, но результат был аналогичный Мишиному.

Между тем, спереди усиливался шум падающей воды.

Стены сужались, а течение продолжало ускоряться. Теперь уже не приходилось вытягивать руки, чтобы дотянуться до стен. Они и так налетали на камни, и удары были такими сильными, что трещали кости.

— Миша! Миша! — закричала Таня.

— А!

— Не делай резких движений! А-а… А! Главное… А! Головой не ударься!..

И только по счастливой случайности ни Таня, ни Миша не расшибли головы, а проскочили это узкое горло, и вместе с водопадом полетели вниз.

Миша даже не успел закричать, как плюхнулся в воду. Тут же всплыл, жадно вздохнул воздух.

И тут увидел тусклое багровое свечение, которое наплывало спереди. И в этом свечении он разглядел вздыбившийся острыми камнями берег.

Тут вода рядом с ним вскипела. Он вскрикнул, отдёрнулся. Но это была Таня. Она протёрла глаза, и сказала тихо:

— Должно быть, этот свет очень-очень слабый. Ведь наши глаза уже привыкли к мраку, и всё равно мы едва его видим… Миша, мы так далеко уже углубились в эти подземелья, и я чувствую: мы близко к сердцевине всего этого зла. Но отступать нам некуда. Так что поплыли к этому берегу…

Они уже почти доплыли до берега, когда Таня молвила:

— И я чувствую: там, на поверхности наступил вечер. А ночью я стану ведьмой… И уже сейчас я чувствую: что-то не так со мной… Даже и не знаю, как описать это… будто… будто вихри тёмные во мне рождаются…

Миша испуганно глянул на свою сестру, и увидел, что из её зрачков исходит алое свечение. Ему стало не по себе: рядом с ним была сестра, и в то же время — страшное, враждебное существо. Но всё же он нашёл в себе силы сказать:

— Мы что-нибудь придумаем…

И вот они выбрались на берег…

Идти приходилось медленно: надо было выверять каждый шаг, ведь, напоровшись на острый как пика камень, можно было лишиться жизни.

Камни становились всё выше, и, в конце концов, ребята попали в узкое, усеянное шипами ущелье.

А потом они вошли в пещеру. Стены пещеры были покрыты объёмистыми руническими знаками, которые пульсировали, источая багровое свечение. Ну а в центре пещеры стоял массивный каменный гроб. Крышка гроба была немного приоткрыта, но что там внутри невозможно было разглядеть.

— Ну, вот и пришли… — прошептал Миша.

— Вот здесь, наверное, и есть сердцевина всех ужасов… — вымолвила Таня, и вцепилась в Мишину руку.

Мальчик почувствовал, что когти его сестры выросли, и затвердели: она медленно, но верно превращалась в ведьму…

И тогда мальчик сказал:

— Надо сделать, что-то решительное. Ведь бегать и прятаться теперь не имеет смысла. Быть может, то, что лежит в гробу до наступления ночи не имеет силы. Быть может, удастся захватить это в заложники, как я захватил предводителя носатых уродцев…

— Миша, нет! Пожалуйста… — взмолилась Таня, и ещё сильнее впилась в его руку ведьмиными когтями.

Мальчик взглянул на свою сестру, и увидел, что на лице её проступают, и прямо на глазах углубляются морщины. Его передёрнуло, и он заявил таким решительным тоном, на какой только был способен:

— Таня, у нас осталась совсем немного времени. Ты должна мне помочь поднять эту крышку…

— Миша.

— Я приказываю тебе! Это вопрос жизни и смерти!

И вот они подошли к гробу. Самое страшное было запустить пальцы в чёрный проём между крышкой и стенкой гроба. Им казалось, что затаившееся в гробу только и ждёт этого, и сразу же в них вцепиться.

Но всё же они опустили в эту страшную черноту и пальца и запястья. Потом потянули вверх. Крышка оказалась очень тяжелой, и, если бы не колдовская сила, которая прибывала в Тане, то у них вообще бы ничего не получилось.

Но вот они приподняли крышку. Внутри гроба по прежнему было темно, ничего не видно. Тогда брат и сестра оттолкнули крышку, и она с превеликим грохотом повалилась на пол.

А потом они, сцепившись за руки, склонились над гробом, и увидели то, что было в нём.

* * *

А в гробу лежала старая, уродливая ведьма. Её кожа имела болезненный, тёмно-жёлтый оттенок. Глаза ведьмы ввалились, и были похожи на две чёрные воронки, уводящие в царство ужаса. Верхняя часть её носа ввалилась, а верхняя выпирала бугристым крюком. Изо рта её торчали грязные клыки. Подбородок её выпирал, словно мысок башмака. На теле ведьмы было какое-то рваньё, но ещё ребята заметили, что вся она поросла густой звериной шерстью.

И хотя лик у ведьмы был жутким, он завораживал. Миша склонился над ней, и с болезненным любопытством разглядывая изъеденные глубокими морщинами черты.

Когда они поднимали крышку гроба, то край её задел Мишино лицо, и расцарапал его щёку. Царапина была незначительная, и мальчик не обратил на неё внимания. Но, тем не менее, капля крови скатилась по его щеке, нависла на подбородке, а потом сорвалась и упала прямо на сухую, пористую губу ведьмы. И эта капля тут же впиталась в плоть ведьмы.

А в следующее мгновенье ведьма раскрыла глаза. Это были простые человеческие глаза. Ведьма привстала в гробу (при этом тело её заскрипело), и спросила скрипучим голосом:

— Где я?

— Вообще-то в подземном гроте, — ответил Миша.

Ведьма посмотрела на стены, на которых по-прежнему мерцали багровые руны. Затем она осмотрела гроб, и, наконец, глянула на своё тело. Тогда она вскрикнула, и закрыла когтистыми руками лицо.

Через некоторое время Миша и Таня поняли, что ведьма горько плачет.

— Что с вами? — спросила Таня.

А ведьма ответила:

— Она обманула меня…

— Кто «она»? — поинтересовался Миша.

— Колдунья с Тёмных болот.

— Кто? — разом спросили Таня и Миша.

— Что же, я расскажу вам эту историю…

Тут Миша взглянул на свою сестру, и обнаружил, что на её щеках появляются всё новые и новые морщины. И тогда он обратился к ведьме:

— Мы бы с удовольствием вас послушали, но, понимаете, у нас нет времени. Наступит ночь, и моя сестра станет монстром…

При этих словах Таня всхлипнула, сжалась, а Миша продолжал:

— Так что, если вы можете нам помочь, так помогите прямо сейчас, а потом расскажите свою историю.

— Хорошо, — кивнула ведьма. — Пойдёмте за мною. А по дороге я как раз всё вам расскажу.

Она окончательно поднялась из гроба, и, издавая громкий скрип, с неожиданным проворством подошла к стене, там подобрала некую тёмную ткань, и молвила:

— Это нам пригодится.

Затем ведьма направилась к противоположной стене, выбрала одну из мерцающих рун, склонилась к ней, и стала шептать что-то. Руна померкла, а на её месте в стене открылся проход. Видна стала винтовая, ведущая вверх лестница.

— Поёдемте, — молвила ведьма.

Таня и Миша поспешили за ней. Они быстро поднимались, почти бежали по лестнице, а ведьма рассказывала им свою историю:

— Прежде у меня были хоромы, внутри холма…

— Того самого холма, у которого стоит дом, купленный нами, — вымолвил Миша.

— Возможно, но в те времена, когда я жила, никого дома там не было. Зато внутри холма сияли роскошным убранством залы. Я была доброй феей тех мест, целительницей и знахаркой. Мне рады были служить не только люди, но и духи земли, воздуха и огня. Я щедро одаривала своих преданных слуг здоровьем, магической силой и богатством. Я так привыкла жить в мире и благоденствии, что уже забыла и думать о врагах. А враги были. Точнее — врагиня: ведьма с Тёмных болот.

— Никогда о таких болотах не слышал, — признался Миша.

— Должно быть, теперь они уже пересохли. А прежде Тёмные болота занимали очень большую площадь. И тот, кто попадал в трясину, навсегда становился рабом Болотной Ведьмы. Но жизнь в болотах наскучила ей, и она позарилась на мой холм, и прилегающие к нему земли. И однажды она пришла ко мне в обличии бедной старушки. Вся с ног до головы была она закутана в тряпьё, она тряслась, она медленно приближалась к моему трону. Вид её вызывал только жалость. Я сказала ей: «Должно быть, вы устали с дороги. У меня в гостях вы можете отдохнуть, а также поесть и попить, сколько вам будет угодно». Старуха отвечала мне: «Ах, доченька, спасибо тебе за заботу. Ты меня угощаешь, угощу и я тебя. Вот, отведай-ка яблочка. Второго такого вкусного на всём белом свете не сыщешь…» И она протянула мне дивное, наливное яблоко. Не ожидая подвоха, я откусила. Яблоко действительно оказалось очень вкусным, и я его съела. А когда съела, то поняла, что не могу больше двигаться. Тогда ведьма скинула с себя покрывало, и я увидела её мерзкое обличье. Она положила свою шершавую ладонь на мой лоб, и тогда приняла мой облик. Ну а я попала в её прежнее тело. Бессильная, рухнула я на пол. Она уселась на мой трон, и сказала: «Теперь я молода и красива. А мои рабы уже вторглись в твои владенья. Они побивают твоих слуг. И твои слуги либо станут служить мне, либо будут испытывать страшные мученья…»

Тут Миша вспомнил искажённые страданием лики, которые выступали из колонн, внутри холма, и сказал:

— Они предпочли мучиться, чем служить ей.

— Бедные мои, верные слуги, — жалостливо вздохнула Фея (и именно как добрую Фею, а не как ведьму воспринимали её отныне ребята), а затем она закончила свою историю. — …Итак, я без сил лежала перед троном, а ведьма потешалась надо мной. И я чувствовала, как ужасом наполняется моя земля, как призрачные слуги ведьмы входят в деревья, заполоняют старое кладбище… А она говорила: «Отныне этот холм и прилегающие к нему леса — прокляты. Там, где раньше были свет и радость, теперь будут тьма и ужас. Там, где раньше была красота, теперь поселится уродство. Ну а ты будешь спать в каменном гробу, глубоко под землей. И только если девственная кровь падёт на твои губы, сможешь ты проснуться. Но этого никогда — слышишь! — никогда не произойдёт…» Через некоторое время её ужасные слуги подхватили моё дряхлое тело и понесли вниз, по этой вот лестнице. Я притворилась, что уже без чувств, но на самом деле кое какие силы у меня ещё оставались, и я намеривалась ими воспользоваться. Когда меня положили в гроб, и удалились, я попыталась поднять крышку. Но крышка была слишком тяжёлой, а я слишком ослабла. Я смогла лишь немного отодвинуть её, а потом погрузилась в колдовской сон, который продолжался, наверное, очень-очень долго…

— Так вот почему крышка гроба была немного приоткрыта, — молвил Миша.

— Да. А теперь мы идём к ведьме, я хочу за всё с ней посчитаться, — ответила Фея.

Лестница закончилась, и они остановились перед каменной плитой. Фея проговорила чуть слышно:

— За этой плитой находится зала, в которой стоит мой трон…

А Миша молвил:

— И именно в этот зал пыталась затащить меня нечистая сила.

— И хорошо, что ты смог убежать, — сказала Фея. — Иначе Болотная Ведьма завладела бы твоей душой, и ты присоединился бы к моим несчастным слугам. Но теперь я с вами, и у нас есть шанс на успех…

И тут Таня прохрипела страшным, нечеловеческим голосом:

— Я больше не могу… Оно почти овладело мною…

Танины глаза расширились, и сияли словно два кровавых угля. Морщины на её лице углубились. Теперь она больше была похожа на уродливую старуху, чем на молодую девушку.

И вот она вскрикнула громко, и, вытянув когти, бросилась на Мишу. Но Фея выставила перед ней руки, и приказала:

— Изыди!

Тогда из Таниного тела вырвалась некая призрачная, но всё равно уродливая субстанция. Таня стала прежней, её била дрожь, она плакала и шептала:

— Простите меня, пожалуйста…

— Ничего, ты не виновата, — молвила Фея. — Но я не смогла изгнать полностью то, что было в тебе. Оно поблизости, и скоро может вернуться. К тому же, такая операция требует от меня больших усилий. Только уничтожив Болотную ведьму, мы полностью избавимся от этой напасти…

Затем Фея поведала ребятам, что они должны делать дальше. А потом она приложила руки к плите, и прошептала заклятье. Плита бесшумно отползла в сторону. Впереди была чернота. Фея накинула на себя ту ткань, которую подобрала в пещере, возле каменного гроба. И эта ткань полностью скрыла её.

Они взялись за руки, и шагнули вперёд. В центре была Фея, с права от неё — Миша, а слева — Таня. Они медленно шли в черноте.

А потом впереди стал разгораться холодный свет. И они увидели чёрный трон, на котором восседала очень красивая, молодая женщина, с белоснежными длинными волосами. Женщина была одета в длинное чёрное платье. По бокам от трона дремали исполинские жабы.

Женщина глядела на приближающуюся троицу и ухмылялась. Она приговаривала мягким голосом:

— А-а, гости дорогие. Давно я вас ждала. Уж и не думала, что придёте ко мне. Но раз пришли, так не пожалеете. Вот, вижу Мишу и Таню, но кто это с вами? Кто скрывается под этой тканью?

Таня ответила:

— Так, один человек.

— Человек? — недоверчиво переспросила ведьма.

— Да, — ответил Миша. — Мы встретили его в лесу. Это грибник. Он заблудился, ему было очень страшно…

— Почему же он не покажет своего лица?

— Видите ли, он боялся.

— Чего же?

— Того, что вы окажетесь очень страшной…

Ведьма ухмыльнулась, и спросила:

— Разве же я страшная?

— Нет, — ответили Миша и Таня.

— Тогда пускай он подойдёт. Я поцелую его, и он… забудет обо всём.

На это они и рассчитывали. Фея подошла к трону, я прямо перед Ведьмой скинула с себя материю. Лицо ведьмы исказилось от страха и злобы. Она выкрикнула:

— Ты?!

— Да — это я, — спокойно ответила Фея, и дотронулась до лба ведьмы.

И тут же Фея вернулась в тело красивой женщины, а ведьма — в своё уродливое тело, которое так долго пролежало в гробу. Обессилевшая, рухнула ведьма на пол.

Исполинские жабы очнулись от дрёмы, но было уже слишком поздно. К Фее вернулись прежние силы. Она просто моргнула в сторону жаб, и они стали маленькими лягушками, которые заквакали и ускакали куда-то.

Двери залы распахнулись, и целый сонм ужасных призраков устремился на Фею. Но она просто дунула на них, и они обратились в сгустки тумана. Фея дунула ещё раз, и туман разорвался в клочья и вылетел из залы.

Пока Фея изгоняла призраков, Ведьма смогла подняться с пола. Из последних сил бросилась она на Фею. Она хотела вцепиться Фее в шею, но та остановила её простым движеньем руки, и повелела:

— Изыди навеки!

Тогда ведьма переломилась надвое. Из неё хлынуло холодное голубоватое свечение, и, вместе с тем, начала выползать огромная призрачная змеюка. Эта змеюка всё выползала и выползала, а потом провалилась сквозь пол. Без следа исчезла. А от ведьмы осталась лишь пустая оболочка. Оболочка задымилась, вспыхнула, и изгорела вся, без всякого остатка.

Эпилог

Зала засияла жемчужными цветами. Появились освобождённые лесные духи, и иные магические существа. Фея со слезами на глазах благодарила их за преданность.

А потом Фея сказала, обращаясь к Мише и Тане:

— Вы помогли мне и моему народу. Отныне зло изгнано из этих мест. И, если кому-нибудь ночью вздумается побродить по лесу или даже по заброшенному кладбищу: ему совершенно нечего бояться. Но я могу одарить вас всем, что вы только пожелаете.

— Да, мы действительно хотим получить кое-что, — сказал Миша.

— Очень-очень хотим, — кивнула Таня.

— Что ж. Говорите, не стесняйтесь, — молвила фея.

— Чтобы наши родители вернулись! — воскликнули брат и сестра.

Фея ответила:

— Я скажу, что было с вашими родителями. Их поглотили деревья, в которых поселились злые духи. Но теперь Ваши родители уже свободны. Вы встретите их на дороге, которая ведёт от этого холма к большим городам людей. Да, кстати, у холма стоит ваша машина: теперь вы можете воспользоваться ей. Но, может, вы ещё чего-нибудь хотите?

— Нет-нет, спасибо вам! — воскликнули брат и сестра и побежали прочь из залы.

Сначала они промчались по длинной галерее, потом — по ещё одной зале. Впереди сиял ярким солнечным светом выход. Они бросились в него, и… вывалились на склон холма.

Но поблизости больше не было никакого дома. Яблоневый сад обвивал подножье холма.

Зато внизу их ждали «Жигули». Дверь была приоткрыта. Миша один раз до этого водил машину, так что имел кое-какое представление о том, что надо делать.

Двигатель заурчал, и «Жигули» покорно поехали.

Они неспешно катились по дороге, и оглядывали наполненный солнцем, теперь совсем не страшный лес. А от завала, который в прошлый раз перекрыл им путь, не осталось и следа. Зато там, у обочины стоял большой плоский камень. И на этом камне сидели их родители и оживлённо о чём-то разговаривали.

Миша остановил машину. Отец раскрыл дверцу, и спросил:

— Ну что, набрали яблок?

— Яблок? — растерянно переспросил Миша.

Но в это время мать раскрыла багажник, и воскликнула:

— Целый багажник яблок! Даже наши грибы некуда впихнуть. У нас тоже корзины полные. И всё белые или подберезовики. Это такой щедрый лес! Обязательно сюда ещё раз вернёмся…

— И вы ничего не помните? — спросила Таня.

— А что мы должны помнить? — удивился отец.

— Да так, ничего, — улыбнулась Таня.

Таня и Миша перебрались на заднее сиденье. Массивные корзины с грибами разместили у них на коленях. А через некоторое время они уже ехали домой, в Москву.

А ещё Таня и Миша чувствовали особое, ласковое тепло в своих сердцах. И они знали, что это дар Феи. Дар, о котором они не просили, но который был им необходим. Это были добрые, светлые сны, которые должны были явиться к ним ночью.

КОНЕЦ.

27.02.03


на главную | моя полка | | Заклятье красных свечей |     цвет текста   цвет фона   размер шрифта   сохранить книгу

Текст книги загружен, загружаются изображения



Оцените эту книгу