Книга: Код Омега



Райдо Витич

Код Омега

Элементарные частицы взаимодействуют на любом расстоянии

не потому, что обмениваются таинственными сигналами меж собой,

а потому что их «разделенность» есть иллюзия. Иными словами, на каком-то

более глубоком уровне реальности запутанные частицы — это вовсе не

отдельные объекты, а продолжения чего-то более фундаментального и целого.

С.И. Доронин "Квантовая магия"

Глава 1


Северный ветер со свистом гулял по полям и гнул вереск до земли. Серое, словно налитое свинцом, небо казалось, ложилось на головы.

— Гостеприимное местечко, — заметил Кир после осмотра бескрайней степи с высоты пригорка и своего роста. Присел рядом со Стасей. Та сидеть не могла, стоять тем более — лежала, глядя в хмурое, затянутое тучами небо и пыталась вспомнить как попала сюда. Черно, что над головой, что в голове.

— Смяло, — прошептала. — Ничего не помню.

Кир кивнул согласно, травинку в рот сунул и вздохнул: дальше-то что?

— Где ребята?

Мужчина плечами пожал.

— Раскидало, — поняла.

— Куда пойдем?

— Меня спрашиваешь? — покосился на нее.

— Нужно найти двойник Николая.

— Угу. Ищи, — кивнул в сторону. До самого горизонта тянулась степь, с небольшими пригорками, заросшими вереском и ковылем. И тут сверкнуло. Небо разверзлось, пронзенное стрелой молнии, зашумело ринувшимся на землю дождем. Холодный ливень привел в себя Стасю, заставил очнуться. Она села, стирая с лица влагу, и покосилась на Кира:

— Так и будем сидеть?

— Можно полежать, — бросил равнодушно.

— У меня другое предложение — идем, — застегнула куртку под самое горло, спасаясь от дождя. Встала и, оглядевшись, двинулась прямо. Кир последовал за ней, шагал рядом с отстраненно-наплевательской физиономией, сунув руки в брюки.

— Связь наладить не пытался? — спросила женщина метров через сто.

— Помехи. На волнах ноль.

— Из-за дождя?

Кир покосился на нее, посмотрел в небо и фыркнул:

— Вряд ли. Скорее чип связи вышел из строя.

— Значит будем искать своих древним способом: расспросами.

— А что мы вообще здесь делаем?

— Где? — не поняла Стася.

— Это второй вопрос. Не прочь, если ты и на него ответишь.

Русанова озадаченно нахмурилась:

— Тебя не инструктировали?

— А тебя?

Стася остановилась, уставилась на мужчину:

— Не помню… Похоже у нас одна проблема на двоих.

— Намекаешь, что у меня и чип памяти полетел?

Женщина плечами пожала:

— Шульгин говорил, что вам будет трудно сюда пройти.

— Сюда — куда?

— В этот мир! — Стася начала раздражаться, чувствуя себя неуютно. Что-то пошло наперекосяк и беспокоило ее.

— Какой мир? — склонился над ней Кир, уточняя.

— Духовный!

— Это как? — слегка озадачился. — Тебе не кажется, что такого мира не может быть? Соответственно полковник не мог отправить группу в «никуда».

— Гипотетически духовный.

— Бред сивой кобылы!

— Почему?

— Духовный мир — вдумайся — абсурдное выражение. А наш мир — не духовный? В чем разница меж нашим миром, их, технократическим? Хочешь сказать, духовность живет лишь в одном? В чем проявляется? Остальные параллели какими получаются? А этот твой "гипотетически духовный"? Здесь духи живут или люди парят, начхав на все радости земные? Йоги на каждом перекрестке левитируют, по лесам скиты раскиданы, существа всех мастей и волостей питаются сугубо солнечной энергией, а разговаривают, передавая мысли на расстоянии?

Стася помрачнела: что-то действительно не складывалось.

— Земля, — подпрыгнул Кир. — Нормальное земное притяжение, а это, — сорвал ковыль и выставил на обозрение женщины, — нормальная степная трава. Одно «но». Вместе с ней растет вереск.

— Такого не бывает?

— В ботанику не вдавался, но, по-моему, нет.

— И что?

Кир пожал плечами и, выкинув стебель, затоптался на месте, подставляя лицо водным потокам.

— Ерунда какая-то. Как я мог забыть, что нас инструктировал сам Шульгин? Как мог полететь чип памяти и связи? Когда это все могло произойти? И как мы могли оказаться в каком-то духовном мире, если ломились из технократического домой, как медведи от пчел?

— Тебя глючит, — выдала Стася через минуту обдумывания. — Мы уже вернулись домой, тебя восстановили вместе с ребятами и отправили сюда.

— Опять с тобой? За что такое счастье?

Женщина тряхнула челкой, ничего не понимая:

— У тебя нет чувства, что мы разговариваем на разных языках?

— Оно у меня изначально было.

— Ты не одинок, — призналась честно.

— Ладно, давай предположим, что дело во мне, и чип памяти действительно полетел, хотя это странно. Запись идет битами по пять секторов. Если бы полетел чип, я не помнил бы и себя, не то что тебя. Но допустим, полетел один сектор, хотя тоже ерунда получается… Но допустим. Тогда вводи в курс дела: что здесь делаем, состав группы, задание.

— Найти Чижа.

— Тео погиб. Зачем тебе его тело?

Стася нахохлилась и пошла вперед, не зная что ответить. Прошла метров десять и рявкнула, обернувшись:

— Всю жизнь мечтали со сглюченным роботом по степи шагать и прописные истины ему разжевывать! Наградил Оуроборо напарничками!

— Это эмоции, я же по существу спрашиваю, — сказал Кир бесстрастно.

— Мы в том же составе, в третьей параллели, формально названной миром духовным. Ищем третий двойник Чижова, чтобы спасти его прототип — настоящего Николая!

— В смысле — остальные фантомы?

— Нет — фракталы!

— Отчего спасаем?

— От смерти!

— Проблемы?

— Большие!!

Кир поморщился:

— Со слухом у меня нормально.

— Замечательно, хоть что-то работает в заданном режиме!

— Делаю вывод, если не прав, поправь: мы — я, ты, Вит и Дон находимся в третьей параллели и ищем двойник Чижова тире Тео. Они отдельно — ты и я отдельно.

— Да.

— Зачем?

— Чтобы спасти. Со слухом как?

— Кого?

— Того, что дома, а для этого надо найти того, который находится здесь, и сделать все, чтобы он жил долго и счастливо!!

— У тебя скверный характер. Я сразу заметил. И с логикой плохо.

— А у тебя с памятью и связью! Тьфу! Разобрать бы тебя на запчасти да проветрить! Или дефрагментировать, чтобы файлы на место встали! А то, смотрю, ориентиры у тебя по всем секторам раскиданы!

— Так не бывает.

— Нет, ни черта тебя не восстановили.

— Зачем меня восстанавливать?

Стася опять остановилась, чувствуя, что сейчас начнет кричать и топать ногами по образовавшимся лужам. Но вместо этого тяжело вздохнула и спросила:

— Аттилу помнишь?

— Помню.

— После его воинства тебя и восстанавливали.

— Да? Не помню. Большие повреждения были?

— Глобальные! — и двинулась дальше, проворчав. — Насчет «были» поспорила бы.

Минут десять пара молча шлепала ботинками по воде и траве, и вот Кир вновь за свое принялся:

— И все-таки что-то не так. Прослеживаются явные логические нестыковки.

"И странности ландшафта", — подумала капитан, но промолчала, заинтересованная появившимися очертаниями гор, крутых холмов далеко впереди, рокочущим звуком и лязгом.

Степь оканчивалась резким обрывом вниз, с которого с грохотом катился водный поток. А там на открывшемся взору пространстве были видны яркие острова пышной зелени, лесов, белым пятном выделялся городок с ровными улочками и невысокими однотипными домишками… И средневековая армия, что устроила ристалище прямо у подножья обрыва под проливным дождем.

Рыцари в доспехах лихо махали мечами и топориками, шли на таран противника, с лязгом вламываясь в ряды себе подобных латами.

— Духовный мир, говоришь? — протянул Кир, оглядывая воинов. Битва была жаркой, даже дождь не мешал мужчинам с яростью рубиться. Вода смешивалась с кровью, звук ливня с криками и стонами, бряцаньем металла, ржанием коней.

Стася расстроенно огляделась: армии не было конца и края. Куда не посмотри — полигон военных действий. Кир был прав: ожесточенная схватка не складывалась в ее представлении с тем миром, в который она должна была попасть.

Женщина опустилась на края обрыва, потерла ладонью лицо: что же теперь делать? Продолжить искать двойник Николая или срочно найти вубсов и побыстрее вернуться домой, чтобы вновь попытаться выйти в «третий» мир?

И где же он, это третий мир, черт его дери!

Где, в какой момент произошел просчет перехода?

Если б она еще помнила сам переход!

Инструкция Шульгина! А она была? Что он говорил? Куда они попали?

— Обойти не получится, минимум полсуток потеряем, — монотонно начал вещать Кир, анализируя обстановку. — Армия рассредоточилась по всему подножью. Шанс пройти сквозь ряды равен одному из ста, не принять бой в этом варианте шансов нет вообще.

Женщина потянулась к наплечной кобуре и сообразила, что ее нет. Уставилась на Кира — у того из вооружения только руки…

И тут его и Стасю сбил водный поток, понес вниз. Они полетели с горы, как на санях. Мелькнули комья красноватой земли, островки травы, ветки деревьев. Капитана и робота врезало в строй дерущихся, понесло дальше. Они летели, сшибая рыцарей, бились о железные щиты и ножные панцири воинов. Миг какой-то и вместе с ними по потоку понеслись вояки в латах, неуклюже барахтаясь в воде.

Кир, переворачиваясь под натиском «железного» дяди, успел схватить Стасю за руку. Та выхватила выпавший из руки другого рыцаря меч, кинула товарищу, отпихнула мертвого воина и врезалась боком в другого. «Плаванье» прекратилось, образовался затор. В смеси доспехов, людей, оружия было сложно что-то разглядеть, встать и выбраться из "каши малы" еще тяжелее. Ее выхватил Кир, освобождая от тяжести здоровенного рыцаря, что приземлился прямо на женщину. Стася успела схватить его топорик и была вытянута на ровное место. Замерла, покачиваясь, и приготовилась отразить нападение, еще не понимая, что стоит на ногах, а не летит на спине, шлифуя ею ландшафт.

Кир встал рядом, выставив меч, и уже размахнулся, узрев рыцаря, летящего на них с еще более длинным мечом, как сообразил, что тот нападает на воина, пытающегося подняться на ноги у их ног. Кто выжил в гонке по воде, с рыком и криком вставали и бежали обратно, в гущу дерущихся. Возвращаясь в строй, они продолжали битву там, где остановились. И ни один не обратил внимания на пришельцев, ни один не бросился на них, не задел.

— Уходим, — сообразила Стася и рванула к лесу.

Кир долго не думал — кинул под ноги ратника неудобный меч и помчался за патрульной, лавируя меж коней и дерущихся людей. Поскользнулся на мокрой траве у кустов и въехал в них, сшибая женщину.

Оба сели, отряхиваясь и недоуменно переглядываясь, уставились через ветки орешника на бой, что продолжался без их участия.

Погони не было. Их явно не заметили, хотя они прошли через весь строй увешанной железом массы. Чудо?

— У нас говорят: "Матушка зеленая помогла". Удача патрульного, — бросила, оттирая с лица влагу и грязь.

— А у нас начинают подозревать подвох, — буркнул Кир, вглядываясь в показательные выступления рыцарей. — Нас невозможно было не заметить.

— Они и заметили. Но в пылу боя ничего не поняли. Повезло.

— Сама в это веришь? — покосился на нее мужчина.

— Меня другое волнует, — поведала честно.

— Неопределенность?

— И дилемма, — кивнула.

— Да уж, кто-то погорячился, кинув нас сюда.

— Это тоже неважно. Времени нет обсуждать. Нужно главное решить: как найти двойника Николая.

— Здесь? Этот вопрос остается под вопросом.

— Знаю, — Стася встала, с грустью поглядывая на поле боя. Протянула с печалью. — Мне казалось, расчеты верны.

— Желаемое с действительностью не сходится? — поднялся следом Кир. — А что предполагалось увидеть?

— Видишь ли, с технократией было все ясно изначально, — поперла на пролом через кусты в лес. — Красоты мегаполиса сразу определили точку выхода. А куда попали сейчас, непонятно. Что это за мир? Духовный?

— Чем, по-твоему, он отличается от других?

— Возвышенностью, справедливостью… Не знаю, мне казалось, в нем должны жить люди добрые, без всяких агрессивных выплесков.

— Н-да? И толпой бежать к нирване, за светлой идеей соединения с Богом. Но Бог, как тебе известно, а им еще нет — понятие физико-энергетическое, сиречь — Исток. И хоть ищи его, хоть нет, все равно к нему придешь. Но понятно, в духовном мире одухотворенное рыцарство еще не в курсе о последних постулатах Харжевского и исследованиях в полевом киберпространстве Вейченкова. Посему тупо махают мечами и ломятся к Богу по-старинке. Что ж, желаемое не всегда складывается с действительностью. Древний постулат, поэтому скорбеть не будем, как и просвещать "железных дровосеков" в вопросах энергетического структурирования.

— У тебя своеобразное чувство юмора.

— Хочу огорчить — у меня его нет вообще. Я констатирую факт. Не знаю как тебе, а нам было непонятно куда мы попали, когда нас вынесло в грозовое кольцо и, изрядно потрепав, выкинуло в какие-то развалины. Там, согласись, трудно идентифицировать где ты находишься, если вокруг никого, а пейзаж настолько примечательный, что может сгодиться для эскиза картинки любой параллели.

— Намекаешь, не факт, что мы промахнулись?

— Не стал бы утверждать ни то, ни другое.

— В духовном мире убийств быть не может.

— Вариант, что ты права, равен пятидесяти процентам вероятности.

— Всего? То есть еще не факт, что мы не там.

— Не факт. Может та армия бьется за светлые идеалы…

— Или Гроб Господень. Уже проходили.

— В этом и суть. Мы проходили, они, возможно, только проходят. Ты знаешь в какой год мы попали?

— Нет. Я уже ничего не знаю. Да и плевать. Мне нужен двойник Николая, как воздух нужен. Остальное не в счет. Пусть они здесь хоть за голову Горгоны бьются, хоть за звание героя Великой Федерации! Мне нужен двойник! И ребята. Может им что известно, понятно? Как у тебя связь?

— Так же. Ноль по всем частотам. Ты уверена, что нас шло четверо?

— Я оставила последние клетки памяти на «зеленке», но не голову. Нас было четверо и шли мы в третью параллель.

— А вышли вдвоем и неизвестно куда, — хмыкнул мужчина. — Все как всегда.

— Обычная работа. У тебя есть код выхода?

— Зачем? Он у Вита всегда.

— Вита нет. А если мы не там, где надо, нам нужно срочно уходить и снова пытаться пройти в нужную параллель. Время теряем, а его у Чижа нет. Черт вас побери! — рявкнула с отчаянья на трухлявое бревно, что преградило им путь. Она заплакать была готова и еле сдерживалась. Пока они соображают что к чему, ориентируются и строят планы, Николай возможно уже… Нет! Нет!!

И пнула с горя по бревну.

— Эмоции? — спросил Кир и потянулся к карману, в котором была аптечка. Должна была быть. Но карман оказался пуст.

Стася опустилась на бревно, подгоняя мысли: думай резвее, думай, тупица!

А Кир начал осматривать другие карманы и нахмурился:

— Мы пошли пустые?

Это как раз Стасю не удивляло:

— А что ты хотел? Куда шел, с тем и пришел.

— Как оказалось, зря. Ладно оружие, но аптечка в любой параллели пригодилась бы. Нас не могли выпустить без нее.

— Шульгин в принципе был против выпускать вас! Был не уверен, что пройдете!

— А ты прошла бы?

— Да! У меня стабильное энергоинформационное поле и энергетическая оболочка! А у тебя набор нано-чипсетов и аккумулятор торсионного миниполя!

— Не кричи, — выставил руку и кивнул. — Скорее всего, так и случилось — не прошли. Хотя об энергетическом поле я бы с тобой поспорил.

— То есть?

— Вита и Дон здесь нет. Я уверен на девяносто девять и девять десятых процента. Остальное? Любая вещь, если ты изучала физику, имеет определенный уровень излучения энергии и, соответственно, информации.

— В курсе, — буркнула, вздохнув.

— Тогда чего наезжаешь? Расстроена, что нас двое в рандеву отправилось? Ну, уж, как получилось.

Стася скрючилась, переваривая услышанное, Кир добивал ее, не оставляя даже вялой надежды.

— Даже если у нас, сразу у троих повредился чип связи, все равно работал бы пеленг и шли всполохи по волнам. На седьмой частоте прошел бы предупреждающий сигнал. Система координат засекла бы его и выдала местонахождение. Это тебя нам найти тяжело, а друг с другом мы связаны. Программа предусмотрена на любые случаи. Но пеленга нет, нет сигнала. Ничего нет. Значит, Вита и Дон здесь нет.

— А у нас нет выхода на "зеленку", — уныло протянула женщина.

— Нет.

"Мама моя!… За что?"

Она бы сидела здесь, согласилась хоть жить, хоть гнить в любой параллели, но только после того, как поможет Чижу. Но получалось, что она бездарно сгинет среди толпы "железных дровосеков" ни за что.

Они вышли не там, и это уже ясно, как понятно, что дороги назад нет.

"Прости, Коля, прости меня, милый". Это она во всем виновата, она качнула весы в сторону финала, начав цепную реакцию. Знала, что Тео погибнет, но не смогла принять это за правду и отмела. А он погиб. Теперь черед Коли и всех его двойников, во всех параллелях, сколько бы их не было. И ей не остановить реакцию, не запустить механизм в другую сторону с другой стороны, спасая всего один прототип Чижа. Тщетно желание, план глуп, усилия пусты.



— Предлагаю дойти до того городка, покушать, обсохнуть и наметить план.

Стася потерянно кивнула. Ничего больше не остается.

Как жалко, как больно!…

Но с чего она сдается? Нет, она не отдаст Чижа, до последнего будет стоять, надо и зубами держать. И если есть хоть один шанс из миллиона, она его использует. Тот мир или не тот, куда они попали, но в нем тоже должен быть Николай. И если он еще жив, он будет жить.

— Пошли, — направилась вглубь леса.

В городе, судя по его масштабам, немного жителей. Значит, каждый друг друга знает, ведает о том, что делается в округе. Может кто-то слышал о Чиже?


Глава 2


Дождь закончился, когда они вышли к первым домам. Чистенькие, аккуратненькие, словно игрушечные домики с палисадниками благоухающими цветами и красновато-коричневыми крышами из черепицы, заставили Стасю задуматься. Не вязались они с латами рыцарей, их допотопным вооружением. Да и близость баталии, о которой жители не могли не знать, ничуть не растревожила городок.

Странно.

Пара шла по ровным вымощенным улочкам, внимательно поглядывая на строения, приспособления, людей.

Улыбчивые женщины в белых передниках и чепцах, мужчины в сюртуках, костюмах покроя середины 18 века, некоторые 19. Поступь чинная, взгляды приветливые и ни грамма изумления в них. Некоторые даже приподняли цилиндры, приветствуя пришельцев. И ни один, ни женщина, ни мужчина, ни мальчишка в коротких штанах, пускающий кораблик в ручье у дороги, не выказал удивления виду, одежде гостей, слишком разительно отличающейся от остальной, чтобы не изумляться, не любопытничать.

— Поправь меня, если ошибусь: мы где-то в Англии или Германии начала восемнадцатого века.

— Поправлю: Голландия, те же времена. Цветники, крыши.

— Одежда.

— Это уже другой вопрос. По ней не определить. Помесь всех направлений. Такое чувство, что они из сундуков прабабушки вещи вытаскивают, когда современные изнашиваются. Кто в чем ходит.

— Согласен. Ищем более явное указание.

— Спросим, послушаем речь?

— Что спросим?

Стася уже придумала. Подошла к дородной женщине в ослепительно белом чепце и переднике.

— Простите, подскажите, где у вас находится трактир?

— Трактир? — удивилась та. — Что вы, сэр, у нас нет подобных заведений.

— А-а?… — женщина говорила на чисто русском языке, притом, что выглядела как чопорная англичанка восемнадцатого века.

— Если вы желаете где-то остановиться, передохнуть, отведать отличного пунша, то вам стоит повернуть налево и идти прямо, до вывески "Саймон холл". У Саймона прекрасные комнаты, отличный пунш и самое свежее пиво. Он будет рад гостям.

— Э-э… Да. С-сспасибо.

— Сэр? — выгнул бровь Кир.

— Отстань, — огрызнулась Стася, спеша уйти и от него, и от милой старушки, легко причислившей ее к рангу мужчин.

— Трактир нашелся? — не унялся Кир, нагнал ее.

— Заведение Саймона. Нам налево.

— Саймона? А говорят здесь по-русски.

— Твои предположения не оправдались.

— Твои тоже.

— Еще варианты?

— Глухая реальность неизвестной этиологии.

— Супер! — оценила и, свернув за угол дома, увидела допотопную вывеску, висящую на железных крюках. Она была очень яркой и виднелась издалека. И убивала надписью.

— Саймон-ъ холл-ъ, — протянул Кир и покосился на Стасю: что скажешь?

— Винегрет.

— Точно. Сначала степь без единого признака жизни. Потом рыцари в далматиках и туницеллах, потом девственный и трухлявый лес, мужчины в цилиндрах и сюртуках, теперь Саймон да еще холл в типично великоросском исполнении — с «ерь». Это мираж один на двоих или у меня индивидуальный глюк? Мы где вообще?

— Это ты мне должен сказать. Как со сканером и идентификацией?

— Никак.

— Только не говори, что и они полетели. Что тогда работает?

— Лингватор.

— Конечно, чего не надо, пожалуйста, в рабочем режиме!

— Злишься?

— Нервничаю, — призналась. — Пока мы ребусы решаем, там…

— Чиж. Знаю.

Парочка остановилась перед примечательными дверями под вывеской и переглянулась. Чугунные львы ручек с кольцами из носов ставили в тупик.

— Типично для Англии конца восемнадцатого и начала девятнадцатого века.

— Или южных регионов Ирландии, Норвегии, Щвеции от начала семнадцатого до сохранения исторической собственности в наше время.

— В заведении погадаем, откуда что здесь нарастает! — рыкнула Стася, рассердившись на очередную головоломку. От них и так голова пухла!

И рванула льва за кольцо. Смело шагнула в помещение и замерла.

За стойкой стоял дородный мужчина с седыми бакенбардами в полосатом жилете и протирал стаканы. Ряды аккуратных резных столиков с подсвечниками были пусты, ни единого посетителя.

— Здравствуйте, — сказала, встретившись взглядом с мужчиной.

— Рад приветствовать вас, сэр. Что угодно? — тут же отставил в сторону стакан. — Чем могу быть полезен?

— Мы бы хотели… позавтракать.

— Хорошее начало, — оценил Кир, увидев, как расплылось от радости лицо толстяка, и плюхнулся на скамью за ближайший стол.

— Могу предложить вам омлет с беконом, селедочку, свежайшее рагу из ягненка, гусиный паштет, свиную грудку…

— Омлет, — отрезала Стася.

— А мне грудку, — бросил Кир.

— Чем платить будешь? — зыркнула на него женщина.

— О, не стоит беспокоиться. Все за счет заведения. Я рад гостям. Что предпочитаете из напитков: пиво, вино…

— Воду.

— Хорошо, — склонился мужчина и исчез за дверью у стойки. Стася села напротив Кира и пытливо уставилась на него.

— Что? — покрутил тот подсвечник, изучая рисунок ковки.

— У тебя хотя бы связь с базой есть?

— Убедилась, что не туда попали? Откуда у меня связь с базой, Стася, если даже со своими нет?

— Твою, Бога!… - выругалась в сердцах. — Как так получилось? Почему я не помню, куда и как мы шли? Не помню даже, как встали на «зеленку».

— При больших перегрузках такое часто случается. Вы хрупки. Другое со мной.

— Интересно получается — тебе ясно, что со мной, мне — что с тобой, а итог — пшик.

— А что со мной?

— Шульгин говорил мне, что вас опасно посылать в более тонкую параллель из-за несоответствия уровня энергетики, состава плат. Он предполагал разбалансировку вплоть до распыления по прилегающим полям. Я? Тоже объяснимо: ранение, тяжелые переходы, нервы.

— Вот-вот. Ты слишком нервничаешь.

— Есть отчего.

— Не спорю, но эмоции делу не помогают.

— Знаю, но… нам нужно срочно что-то предпринять, чтобы помочь Николаю, а мы застряли черт знает где! Я не могу быть спокойной, зная, что ему грозит опасность, а я не только не могу помочь, я вообще ничего не могу, сижу в какой-то дыре и разглядываю черт знает что!

— Произведение искусства, поверь, — протянул ей подсвечник. Стася вырвала его из руки мужчины и грохнула на стол.

— Какая разница?!… Извини, — смутилась, понимая, что начинает истерить. Еще этого в довершение всех бед не хватало. Да и с чего ее «несет»? Что с ней? Что за праздник эмоций у патрульной?

— Переживаешь?

— Да, — призналась. На душе настолько плохо стало, что впору было выть, вымещая боль и страх за Николая. — Если с ним что-то случится… Знаешь, я после того задания словно не живу, так, существую, плыву по течению в тумане. И только он какой-то смысл дает… а не будет… Зачем жила? Бегала, прыгала, кого-то вытаскивала, к чему-то стремилась. И вроде все правильно, верно… а кажется пустым. Главное? А что главное, что является приоритетом? Он, я, наша работа, ребята, студенты, застрявшие в Спарте, или вывод группы из-под обстрела? Сохранение равновесия миров или жизни любимого?

Стася озвучивала свои мысли, не замечая Кира, не видя ни его, ни лестницы в конце зала, в которую уперлась взглядом.

— Все, — бросил мужчина, и женщина очнулась, вздрогнула, уставилась на него, словно впервые увидела.

— Все?

Так просто и в точку.

Все: от улыбки ребенка до формы облаков, от дорогого тебе человека до незнакомого.

— Это твоя жизнь, твой мир. В нем все важно.

Стася смотрела на него, обдумывая слова, и вдруг четко осознала, к своему стыду, что ей важен лишь Николай. И ее-то нет, есть только он.

— Чиж, — прошептала.

— Пора на гражданку, — подвел итог Кир и получил порцию свиной грудки. Саймон сервировал стол с приветливой улыбкой и осведомился:

— Угодно еще что-нибудь?

— Да, — после паузы подтвердила Стася. — Может быть вам знаком человек по имени, фамилии и по прозвищу Чиж.

— Э-э-э, — задумался мужчина, на потолке выискивая нужную информацию. — В бытность свою, слышал я о таком человеке. Мне лично он не знаком, но мой дальний родственник из Ньюсвика, в тридцати милях отсюда, говорил о нем, как об отчаянном храбреце. Мой кузен Райнфолк был с ним накоротке и мечтал вступить с ним в армию Наполеона. Тиран, что и говорить. Но молодым того не докажешь. Им хочется взять в руки оружие и стать мужчинами… Н-да, — вздохнул. — Иного пути они не видят. И умирают, гибнут такими молодыми. За что, хочу спросить вас, сэр? Какая надобность зовет их к оружию? Зовет умирать, не оценив дара жизни?

Чиж, Наполеон, — все, что уложилось в голове Стаси, и она неопределенно повела плечами, отвечая на гипотетический вопрос трактирщика.

— Вот и я не знаю, — протянул тот. — Сколько не спрашиваю, никто не дает мне ответа.

— В какой стороне Ньюсвик?

— А?… Как выйдете из пэба, идите прямо до холма Лари. За ним, в низине, как раз Ньюсвик. Надеюсь, вы не из тех, кто желает потратить свою жизнь на кровь и порох? Было бы жаль. Столь приятные молодые джентльмены должны осчастливить чью-то судьбу. Любите, а не губите жизнь, сэр, вот вам мой совет. И простите старого Саймона, не примите мои слова за дерзость.

— Вообще-то я женщина, — бросила Стася, поджав губы.

Мужчина выгнул кустистые брови, смущенно крякнул и склонился перед ней:

— Мне жаль.

Что он имел ввиду, никто не понял. Саймон поспешил отойти за стойку и через минуту принес к столу вазочку с незабудками.

Стася с тоской посмотрела на них — вот и в этом мире ей напоминают, что не стоит предавать себя, перечеркивать природу.

— Я солдат, — протянула тихо, напоминая себе, что нет повода думать иначе. Нельзя, не сейчас.

— А еще ты женщина. Не стоит это забывать и прыгать выше головы.

— Я равная среди равных.

— Но какие бы показатели не выдавала, кого бы и в каких тестах не опережала, все равно останешься «сестрой», а не «братом». И это не плохо, это естественно. Нечего смущаться, нечего бояться.

— Я могу то же, что и ты.

Кир усмехнулся, весело глянув на Стасю, но вместо ожидаемой подколки выдал:

— Не спорю. Но мужчины не умеют рожать.

Стася хлебнула воды и отодвинула омлет — кушать расхотелось.

— Жуй и пойдем.

— В Ньюсвик? За Чижом?

— Да.

Кир дожевал кусок свинины, залпом выпил воду и встал:

— Я готов. Идем спасать твою очередную привязанность.

Сказано это было с желчью, что Стасе не понравилось, но высказаться она не успела — Кир вышел за дверь, поблагодарив кивком хозяина за завтрак, и спросил женщину:

— Ты хоть раз хотела, чтобы спасли тебя?

— Меня спасали. И не раз, — процедила.

— А любить? — схватил ее вдруг и, сжав в объятьях, втиснул в стену. У Стаси лицо пятнами пошло, кровь в голову ударила. — Хоть раз любила как женщина, подчинилась мужчине, доверилась ему? — зашептал в лицо, сжимая в объятьях как страстный любовник. — Или никому в голову не приходило попытаться разбудить тебя? Конечно, нет. Ты же у нас солдат, доблестная патрульная. Чуть что, сразу коленом в пах и кулаком в морду. И вся страсть, весь опыт общения с мужчиной.

— Не твое дело! — с трудом вырвалась Стася. Поправила куртку и выставила в сторону Кира палец. — Еще раз прикоснешься, убью.

— Я и не мечтал услышать другое, — бросил тот с презрением и потопал в конец улицы. — Ты не солдат, не мужчина и не женщина. Ты ледниковый период в ботинках. С Тео виновата? Тогда уж с Чижом. Меньше надо было неприступную Бастилию изображать.

— Тебя это не касается. Еще какой-то биомеханизм будет обсуждать личную жизнь человека. Много ты понимаешь!

Кир криво усмехнулся и сплюнул в сторону.

— Баба она и есть баба. Хоть в юбке, хоть в брюках.

— Не доставай, а, Казанова на чипсетах. Без тебя погано.

Кир внял, но презрительный взгляд продолжил диалог, и в нем Стася выглядела очень нелицеприятно. А та держалась от робота подальше, на всякий случай.

Городок закончился цветущими палисадниками и ровной полянкой, словно подстриженной работящим газонокосильщиком, а за ней виднелась широкая тропа, что вела в глубь леса. Белые, ровненькие рейки невысоких оград и огромные яркие бутоны всевозможных цветов, сочная блестящая на солнце зелень травяного покрова и шикарные клены за поляной — ничего не скажешь, красиво сказочно.

Открывшаяся взору картина умиротворяла. Разногласия между роботом и человеком как-то сами собой сошли на нет, дурное забылось, плохие мысли отодвинулись.


В двадцать миль уложились все тридцать.

Солнце плавно уходило за горизонт, просвечивая напоследок листву на деревьях, а Ньюсвика все не было видно.

— Мы потеряли почти сутки, — скрипнула зубами Стася, выходя на опушку леса и с тоской обозревая открывшееся пространство. До холма, за которым, по словам Саймана, находился городок, было еще миль десять, причем через топь, мимо странного, неприветливого дома, смутно напоминающего Стасе рубленную избу.

До нее было не больше километра, но отчего-то хотелось обойти за десять.

— Предлагаю передохнуть. Заночевать здесь.

Киру все нипочем.

— У меня другое предложение: А — идем дальше в усиленном темпе. У нас нет времени на сон и отдых. Б — собираем по дороге оперативную информацию. Если тот Чиж, о котором говорил Саймон, не тот, что нужен нам, ищем ребят и срочно уходим отсюда. Это не тот мир, совсем не тот.

— Анализатор сработал? Чудно. Он бы еще через месяц вывод выдал!

— Ничего он не выдавал!

— Значит личная версия. Хорошо, почти согласна с ней. Информацию в избушке собираем? Тебе она не напоминает голограмму ведьмина гнезда из сказки для детей?

— Тебе-то откуда это знать? — покосилась на него Стася. — У тебя что, сказками файлы забиты? Здорово. А я смела думать — программами.

— Не ерничай. Мне как-то довелось остаться с племянником одного из комсостава. Мне понравилось.

— И теперь ты в мечтах сменить квалификацию? — улыбнулась женщина. Робот универсал в роли няньки — забавно. Кир предстал перед ней совсем в другом свете, и взгляд женщины потеплел. — Извини, если что, — протянула руку. Тот глянул на ладонь женщины и, хмыкнув, хлопнул по ней:

— Да ладно. У меня характер тоже не сахар.

— Ну-у, в Центре ангелов и нет. Трудно им по «зеленке» шагать и крылья не запачкать.

И пошла вперед, но в сторону от избы.

Немного и под ногами захлюпало — болото началось. Россыпи клюквы по кочкам, старые коряги, молодые деревца, лужи смрадной воды, прикрытые тиной и ряской.

— Дальше хуже будет, — просканировал местность Кир и кивнул вправо. — Туда. Там мелко и тропа.

— К избушке, — смекнула Стася.

— Видно нам ее не обойти. Думаешь, порадует нас Бабка-Ежка оперативной информацией?

— Авось.

Делать нечего — пришлось идти по тропе. Какой-то несчастный километр они преодолевали час. Вязли в противной жиже, чавкали ботинками по воде, вспугивая комаров и лягушек. Стася, по уши в ряске и грязи, мокрая и замершая, замучилась отгонять насекомых и выливать воду из ботинок. К выходу на сушу она прокляла всю местную флору и фауну и точно поняла — они попали в рекламируемый всеми древними религиями ад, где делать им нечего. Чиж сюда никаким образом попасть не мог. Ему, по ее мнению, только рай причитался.

Сумерки опустились быстро, почти мгновенно стало темно, и, если бы не туманный светлячок в окне сруба, легко было бы заблудиться и сгинуть на болоте.

В кромешной тьме они пробрались к избе и стукнули наугад, то ли в бревно, то ли в дверь. Минуту ждали, вторую — ноль. Кир бухнул кулачищем вновь уже душевно и настойчиво, и тут же чуть не получил по лицу изъеденной мхом и временем покосившейся дверцей.

На пороге вместо предполагаемой старушки с метлой стоял богообразный старец в белой рубахе до пят.

— Господь вам в помощь, путники. Проходите, потрапезничайте чем Бог послал, — погудел довольно сильным зычным голосом. С прохода отошел, впуская в дом гостей.

Те втиснулись бочком, немного растерявшись от любезности и внешности хозяина.

В комнатке стоял запах ладана, плавились свечи, светилась лампадка перед иконостасом в углу. Из мебели широкая лавка да стол. Напротив входа очаг.

"Аскет старец" — отметила Стася, чинно присаживаясь за стол. Оценила глиняную миску с похлебкой и деревянную ложку, на Кира покосилась. Тот плечами пожал: нормально. Хоть и не Англия.

Н-да — с! — поджала губы женщина.

— Издалека ли путь держите? — спросил старик. Поставил перед ними одну миску на двоих, доверху похлебки налив. И свою ложку в нее булькнул. — Одна, уж не серчайте.



Кир глянул на Стасю:

— Ешь, я сыт.

"Не сомневаюсь".

Вубсы уникальны. Ни есть, ни пить им как роботам не надо, но случается — кушают, когда нравится вид пищи или нужно аппетит имитировать, чтобы не выделяться, или энергобаланс восстановить.

— Спасибо, — поблагодарила старика и принялась уплетать горошницу. Без масла, без соли варево, а вкусно.

— Как наречены-то? Чьего роду, племени? — присел рядом старец.

— Кир, род Вубса, — не моргнув глазом, выдал робот. — А это сестрица моя…

"Аленушка", — чуть не брякнула Стася, но вовремя ложку с горохом в рот сунула.

— … Станислава. А вас как звать, величать?

— Отец Андрей. Пустынник.

— В единении живете? Нарушили мы ваш покой.

— На то Господа воля. Знать, надобно было ему вас ко мне привесть. Ты спрашивай, Божий человек, по глазам вижу, томят вопросы сердце молодое.

— Товарищей мы своих ищем, потерялись. Не видели? На меня похожи.

— Нет, не видал. Давно ко мне Господь путников не приводил.

— Не тяжело вам в одиночестве-то? — спросила Стася.

— Так Богу надобно, знать, не мне роптать.

— А лиходей какой заглянет или приболеете, что делать будете?

— Без воли Господней и комар на нос не сядет. Что будет — на то воля его, а мне должно со смирением к посланным испытаниям относиться. Ты кушай, лебедица… А вот не сказывал бы брат твой, кто ты есть, и не догадался бы я. Почто ж так себя изуродовала? От кого можа скрываешься?

И этот туда же, — вздохнула Стася.

— Служба такая, — буркнула и в тарелку уткнуться поспешила.

— А-а. Вона как мир изменился, — протянул. И видно много бы что на эту тему сказал, но Стася уже спич Кира выслушала и повторения из уст старца не хотела, переключила его внимание с себя:

— Скажите, дедушка, не слышали ли вы о человеке по имени или прозвищу Чиж?

— Нет, — подумал, белесые брови сдвинув на переносице.

— Он невысокий, крепкий, плечи широкие. Волосы русые, глаза живые, яркие, такие, что взглянет, и слов не надо. Лицо волевое и в тоже время доброе, бесхитростное…

Стася, описывая Николая, увлеклась и не замечала, что старик с каждой ее фразой все дальше отодвигается, лицом мрачнеет.

Кир толкнул ее ногой под столом, и женщина смолкла, заметив, наконец, какую реакцию вызвал нарисованный образ. Старик не просто помрачнел — угрюмым, замкнутым стал, а взгляд — за топором того и гляди мужик кинется и начнет гостьюшек по темечку привечать.

Но тот буркнул:

— Не ведом такой, — и вылез из-за стола. На колени перед иконами встал и давай молиться, не обращая больше внимания на пришлых.

Остаться, подождать, переночевать?

— Н-да, пожалуй, пойдем, — потянул на выход Стасю Кир.

Старик даже не обернулся.

"Спаси, Господи, врагов наших"…

Только и услышала Русанова, выходя на улицу.


— Интересно, кого он в нарисованном портрете узнал? — спросила позже у Кира, пробираясь за ним по лесу. Темно, хоть глаза выколи, и спать от усталости хочется. Да недосуг, идти надо. За разговорами ночь коротать легче и не заснуть проще. К тому же очень Стасе хотелось, чтобы нашла она, наконец, двойника Чижа и неважно в каком мире. Тенью бы тогда его стала, как репейник прилипла и не отходила, берегла. Костьми бы легла, а вытащила.

Но надежды все меньше. Не тот Чиж. Иначе не перекосило бы так святого пустынника, не отвернуло.

— Не видел я твоего Чижа, сравнить не могу, но как описала — среднестатистический человек. На кого угодно думай, про кого угодно тоже самое говори. "Глаза живые, яркие" — тут любой цвет и разрез представляй. Невысокий, крепкий — полмиллиона таких. Надо было приметы давать только ему присущие. Шрам там на скуле. Родинка на щеке.

— Нет у него таких примет, — загрустила Стася. — Так и думала, не о нем отец Андрей подумал, о каком-то своем не очень хорошем знакомце.

— Да уж, глянул он так, что я подумал, пора нам ноги уносить.

— Вот-вот. А еще заметил? Старец на болоте в ските живет, по дороге в Ньюсвик.

Кир хохотнул неожиданно для себя и женщины. Из-под ног тут же прочь ринулась лягушка, кваканьем осуждая нарушивших ее покой, а комариная стая дружно отомстила за подругу.


Глава 3


К утру они вышли из леса на нормальную проселочную дорогу. Стасю штормило и похожа она была на самую жуткую страшилку. Да и Кир не лучше выглядел комарами изъеденный. Вместе они составляли настолько колоритную пару, что напрягаться, выведывая тайны не надо — глянуть, и клиент бы был готов раскрыть все секреты от сотворения мира.

Но никого не наблюдалось. Дорога была пустынна, а тишину рассвета нарушали лишь птичья трель и шорох травы под ботинками.

— Вымерли здесь что ли все? — озаботилась Стася.

— В таком густонаселенном районе мы долго твоего Чижа искать будем.

— И ребят.

— Да нет их здесь, здесь вообще никого и ничего нет. В эфире пустота. Ставлю единицу против миллиона, что в этой дыре даже о радио не слышали в самом его допотопном варианте. Какого рожна мы тут делаем?

— Пытаемся найти и уйти.

— Пока кроме комаров и неприятностей ничего не нашли. Ну, твари, а? — потрогал свою опухшую физиономию. — Тебе повезло, ничего выглядишь. В пятнах только.

— Я же чувствую их укусы, а ты нет.

— Да-а, техника несовершенна.

— Не страшно. Тебе же не к алтарю с такой физиономией шагать, а для лихих людей на этой пустынной дорожке самое то в таком виде топать. Ни один не подойдет — испугается.

— Спасибо. Умеешь ты успокоить, — процедил с раздражением. — А вон и Ньюсвик твой, дошли почти.

Махнул рукой в сторону видневшихся впереди в утренней дымке домов.

И оба притихли, вглядываясь и прислушиваясь.

Тихо, настолько тихо, что уши закладывает. Не может того быть. Время раннее, городок, судя по всему, не маленький, и самое время петухам петь, коровам мычать, дояркам ведрами брякать, стряпухам тесто ставить, мастеровым на работу собираться.

Чем ближе подходили, тем медленнее шаг становился. Не нравилась им мертвая тишина, настораживала. А тут еще ветерок дунул и пошел звон, тоскливый, по душе царапающий. Минуту плыл, не больше, и снова тишина.

Кир остановился и придержал Стасю рукой:

— Подожди-ка ты здесь, целей будешь.

— Нет уж, вместе пойдем, — окинула внимательным взглядом ближайшие домишки, что вот они, рукой подать.

Порыв ветра вновь разбудил щемящий звук и донес неприятный запах.

— Это колокол, — сообразила Стася. — И, похоже, костер. Горит что-то. Треск слышишь?

— Далеко. Метров пятьсот, не меньше. Слева.

— Пошли.

— От меня не отходи.

Пара медленно двинулась по улочке, вглядываясь в слепые окна домов, настороженно поглядывая вокруг.

Город убогий, запущенный. По краям дороги нечистоты, кошка дохлая в грязном ручейке. Дома разномастные: один высокий, другой низкий, один покосившийся, другой новенький, выбеленный, один как конура, маленький, другой полулицы занимает. У кого двор высоким забором огорожен да добрыми воротами снабжен, а у кого хлипкие жерди по периметру где-нигде виднеются. А трава, полынь да репейник, почти везде по колено, бурьян так по всем огородикам.

Чем дальше в город, тем больше запустение, тем чаще черные тряпки на воротах да дверях встречаются.

Кир в очередной раз потянул воздух, делая анализ, и схватил Стасю за плечо:

— Стой! Нельзя дальше. Чума, — выдохнул.

— Нет, — похолодела та.

— Точно тебе говорю. Там мертвых сжигают, — кивнул в сторону убогой избы у перекрестка дорог. — Два человека. Один явно болен. Сильнейшая теплоотдача. Нет, не один — трое больны.

Что делать? По уму — уходить.

— А если здесь ребята, двойник Чижа?

— Тогда считай задание выполненным. Ему ты уже точно не поможешь.

Стася зубы сжала и, скинув руку мужчины, побежала по улице.

— Заразишься, дура!

Все равно ей.

В эту минуту она ненавидела собственную ограниченность и бессилие. Она, казалось, все возможные варианты угрозы жизни Х-Чижа продумала, а о чуме даже мысли не возникло.

Случись ему заразиться — не помочь ей, элементарной аптечки под рукой нет.

Где же ее интуиция? Где то, что так нервировало, диктовало ей знания? Куда делось? Почему когда нужно, интуиция молчит, а когда ее не просишь, орет и влезает в жизнь, переворачивает привычный мир и мышление с ног на голову?

Вылетела за угол и тормозить начала.

У огромного кострища на небольшой площади стоял горбун и палкой подталкивал в огонь тряпье. Сквозь стену пламени были видны человеческие конечности. Стоял жуткий, удушливый запах.

Стасю затошнило. Она замедлила шаг недалеко от горбуна и, прикрыв нос рукой, огляделась. В открытом дворике часовни лежали тела, один на другом. Крючились и постанывали в бреду у забора еще живые, но уже умирающие. Им не помочь, достаточно на красные от температуры лица взглянуть, черные бубоны на телах, у кого на шее, у кого за ухом, а у парня, что все встать пытался — на груди.

Его мутные глаза встретились с глазами Русановой, и та отшатнулась. Все вроде бы видела, но такое не доводилось. И страшно, и жалко, и злость одолевает.

— Чья будешь? Чего притащилась? В костер захотела? — скрипучим, неприятным голосом спросил горбун и палкой на нее замахнулся. — А ну пшла отсюда!

Она глянула на него недобро и к парню подошла, присела над ним. Жалко, молодой совсем.

Кир рядом тормознул, с первого взгляда на нее понял, что задумала:

— Не вздумай!

— Нож дай.

— Нет у меня ножа.

— Убирайтесь!! — закричал горбун. — Вам что, жизнь не мила?!! Прочь, безмозглые!!

Стася внимания на его крик не обратила, потянулась к парню. Хотела край рубахи отогнуть, оголить вскрывающиеся бубоны.

— Не тронь! — схватил ее за руку Кир.

— Он выживет, он может выжить! — процедила. — Гной выходит…

— А с ним и жизнь.

Парень захрипел и затих. Остекленевший взгляд был направлен в небо.

— Выжил, — бросил Кир.

— Вам чего здесь, ненормальные?! — прихромал горбун.

— Чижа ищем, — буркнул мужчина, не взглянув на него.

— Считай, нашли! — и всадил багор в грудь только что умершего парня. Потащил тело к костру. Стася едва успела в сторону отодвинуться. — Подох ваш Чиж. Славный был вояка. Ай, что говорить, отчаянный! А смерти едино, что лихой, что худой. Скосила.

— Может мы о разных людях говорим? — просипела женщина.

— А вон он, вишь, рука торчит без пальца, — закинув труп в огонь, ткнул окровавленным багром в сторону нагромождения тел. — Глянь сама.

Стася в прострации уставилась на виднеющуюся руку с толстыми пальцами. Вместо мизинца виднелась культя.

"Не он", — отлегло. Женщина качнулась и рухнула бы, не поддержи ее Кир.

— Солдат, говоришь? — шепнул ей на ухо робот.

А ей плохо: не до разборок, не до подколок. Мысли путаются, опустошенность на душе.

— Не он, — выдохнула, радуясь и печалясь одновременно.

Не унесла его чума — счастье. Но где искать, как выбираться, в какую сторону? И целые сутки потеряны зря — беда.

Кир то ли понял ее, то ли почувствовал, что на краю она от переживаний — обнял ласково, утешить хотел. Но слов не было, не знал он таких — по голове только как ребенка погладил.

Стася отодвинулась, дух перевела:

— Не дитя. Выдержу.

— Шли бы вы, пока ко мне на багор не попали, — посоветовал горбун. — А то одни такие же давеча заглядывали. Вмиг сгорели.

Кир и Стася переглянулись. Глаза у женщины огромными стали:

— Вит, Дон?

— Пришлые. Шатаются тут, погибели ищут, — проскрипел горбун. — Один здоровяк, ага. Скоси-ило. Вот так стоял и блямс — прямиком в костер рухнул. Резиной несло, ох ты! С чего? Одежа-то как у вас.

Стася качнулась и поплелась прочь.


Как из города вышли, не помнила. Опустилась на траву и ворот куртки рванула, подставляя лицо свежести ветра. А все одно, трупный запах мерещился, гарь да смрад преследуют.

— Он жив. Я успею, — сказала, как отрезала, убеждая себя. Нельзя сдаваться.

— Поспи, — посоветовал Кир. — У тебя истощение начинается. На нервы много тратишь.

— Переживу.

— Мобилизация дело хорошее, но резервы вашего организма не бесконечны. Нам теперь надеяться не на кого.

— Они? — с надеждой и тоской посмотрела в глаза товарища: скажи, что это неправда.

— Я, конечно, могу сказать, что ты хочешь, но факты о другом говорят.

— Как же так?… Как?…

— И не такое бывает, сама сталкивалась, знаешь.

— Другие могут быть.

— Могут. Если прорезиненную кожу найдут, форму сошьют.

— Не верю. Не хочу, — легла лицом в траву, голову руками накрыла.

Горько на душе, мысли тяжелые в голове бродят.

Опять она опоздала. Опять…


Она вышла из бокса и прошла по коридору в медцентр.

Ее не остановили.

Рыгов тряс файлами и кричал на подчиненного, но не видел ее, хотя стоял буквально в метре. Впрочем, и она не обращала на него внимания — она смотрела на Колю.

Ничего не изменилось, ничего. Он по-прежнему лежал в камере стабилизации и жил лишь за счет работы аппаратов. Значит у нее еще есть время, значит еще не все потеряно.

За спиной скрип, шорох, приглушенный смех и разговор.

Она обернулась и увидела в открытую дверь кабинета Вита и Дон, что сидели в креслах подзарядки и перекидывались шутками.

Живы, они тоже живы. Напутал горбун.

Шаг в сторону и безлюдный коридор. Дверь в спортзал. Ребята. Они словно раскиданы по залу и не смотрят друг на друга. Лица хмурые и озабоченные. Повздорили? Случилось что?

— Ребята, — шепот. Она зовет?

— Уходим!! — резануло по ушам, возвращая ее в действительность. Кир, не дав ей прийти в себя, уже тащил в сторону леса. А по полю с гиканьем мчались всадники в черных плащах.

— У-ууу!! — понеслось в спину. Стася и Кир прибавили темп, изо всех сил бежали по лесу, ломая ветки, с треском врезаясь в кустарники. Просвет, прогалина и укрытие закончилось. Густой лес оказался всего лишь пролеском.

Впереди лежало горящее поле, дымом заволакивало деревушку. Были видны метания людей, что пытаются скрыться от набега всадников в черном. Слышались крики, визг, ругань, треск рухнувших крыш.

Дым, гарь, куда не смотри, и всадники. Всадники. Клинки черного металла, черные колеты, черные плащи, черные лошади. Рыжеволосая девчонка в белой рубахе пыталась вырваться из их лап и вот получилось, сиганула через поле, через огонь… и легла, получив стрелу меж лопаток. Миг и из травы, в которой пропала убитая, дымок взвился, яркой, но короткой вспышкой ослепил глаза. Что это было — думать некогда.

Стася рванула в сторону деревни, еще не зная чем помочь ее жителям, и не добежала. Кир сшиб ее с ног и придавил собой, распластавшись во ржи.

— Лежи, не время!

Она приподняла голову, через траву пытаясь увидеть происходящее.

Два всадника пошли на них. Один мчался за худым подростком в одних портах, другой гнал молодку, не ведая, что на их пути двое в засаде.

— Твой слева, мой справа, — бросила и юркнула в заросли справа, Кир ушел налево.

Дальше дело техники: Стася, вынырнув из травы, схватила лошадь под уздцы, испугав, и та сама скинула седока. Кир выскочил из травы прямо у копыт второй лошади и кулаком выбил второго наездника. Прижал к земле и свернул шею, но тело земли коснуться не успело — рассыпалось. Мужчина опешил, потерялся от подобного на пару секунд.

Стасе пришлось хуже — черный успел выхватить кинжал, но, к ее счастью, замешкал — то ли удивился тому, что на него женщина напала, то ли привидение увидел. Ей все равно было — врезала кулаком в зубы и утопила второй кулак в его животе. Клинок вскрыл ей кожу на рукаве куртки. Поздно. Стася ударила в кадык и сломала трахею. В тот же миг нападавший словно взорвался и распылился, яркой взвесью обдав женщину. Та ресницами хлопнула от неожиданности, рот открыла. Переглянулась с Киром и нырнула в траву — впереди еще неприятели, летят на подмогу своим товарищам. Другим озадачиваться некогда.

"А вы бегите, бегите!" — глянула на молодку и парня. Первая уже до леса добралась, только рубаха меж деревьев мелькала, а второй развернулся, останавливаясь. Взгляд на Кира, разворот и к нему.

"Куда глупый?!"

Не до сантиментов — засекли ее. Черный клинок, ослепляя полировкой, со свистом рассек воздух в сантиметре от головы. Стася увернулась, ударив ногами по ногам коня, и вскочила. Лошадь пала, встав на колени, всадника мотнуло вперед, к ней на гриву. Удар носком стопы по виску и хрип — еще один в минусах, еще один фейерверк из разноцветной взвеси. Следующий.

Захват руки с клинком, рывок на себя и уход в сторону. Всадник кубарем покатился в траву и получил вилы в спину от неизвестно откуда взявшегося мужика с горящими глазами:

— Аспид! — прошипел, вытаскивая острые зубья уже из земли и ринулся с вилами на следующего. Стася схватила выпавший из рук «черного» меч и огляделась, выискивая противника. Но всадниками уже занимались: Кир отобрал меч и рубил приближающихся к нему, мужичок с вилами с рыком гонял одного из всадников, у границ огня другие мужчины кулаками и ногами били тех, кто им достался. А слева, в сторону леса уходили вереницей остальные «черные», спокойно, не мельтеша. Один оглянулся и уставился на Стасю, натягивая поводья. Рысак загарцевал, сопротивляясь, и чуть не свалил хозяина в огонь. На секунду дым развеялся и Русанова четко увидела лицо мужчины — обветренное, грубое, с жесткой линией губ и глаза, в которых плескались отблески пламени. Если бы не эти глаза, она бы не узнала его, а увидев — не спутала бы. Только у него в глазах сживались огонь и лед, гордость соседствовала с благородством напополам с надменностью.

У Стаси голова закружилась, меч из рук выпал:

— Теофил?

Встреча с графом все остальные вопросы из головы вымела напрочь.

Всадник зло скривился, губы шевельнулись, явно угрожая:

— Встретимся.

Мужчина развернул коня и, срубив на ходу голову подвернувшейся женщине, скрылся в лесу. Стася осела в траву, ничего не соображая.

Локлей? Катар? Тот самый граф Локлей, что спас ее от костра?

— Эй, жива? — тряхнул ее за плечо Кир. Женщина поднялась, подобрала клинок и потерянно уставилась на мужчину:

— Я видела Теофила.

— Это еще кто?

— Граф, что выпал к нам вместе с моим двойником.

— Уверена?

— Не знаю, — растерялась. Лицо? Вроде его, но шире, жестче, старше, глаза… Да, глаза его, но довод это или повод?

— Вид у тебя, будто привидение увидела. Видно, правда, знакомец. Что не пообщались?

Стася шевельнула губами, повторяя артикуляцию его губ и проверяя — правильно ли поняла:

— Встретимся.

— Это он сказал? Звучит как угроза.

— Это и была угроза, — очнулась и, стянув с погибшего всадника ножны, повесила их себе через плечо, вложила меч. Пригодится.

— Значит и здесь тебе не рады? — хохотнул биоробот. — И куда не пойди — везде знакомые. Ты пользуешься большой популярностью в параллелях!

Стася смерила его тяжелым взглядом и отвернулась — шутник нашелся!

— С юмором у тебя так себе. Не напрягайся.

— Худо? — посерьезнел.

— Не знаю, но хорошего мало, точно. Теофила встретить — беды жди.

— Прецеденты были?

— Угу. Первый раз чуть аутодафе не удостоилась, второй в роли лабораторной крысы побывала. Что на этот раз случится и думать не хочу.

— Значит, Теофил, — протянул Кир задумчиво, оглядывая догорающие островки ржи, баб, пытающихся сбить пламя с пристроек, мужчин, растаскивающих бревна горящей избы в конце улицы, у леса.

За спиной шмыгнуло. «Омега» тут же развернулись, хватаясь за рукояти мечей, но лишь дух перевели.

— Спасибо, — пробасил малец, что помогал Киру.

— Не за что, — скопировав шмыганье, бросил мужчина и, потрепав парня по вихрам на голове, отвернулся. — Часто у вас такое «веселье»?

— Да повадились, мочи терпеть нет.

— Что не противитесь? — спросила Стася.

— Так они, аспиды, седмицу назад почти всех мужчин в полон взяли да порубили. Наскочили по ночи, ну, и куражиться. Избы пожгли, девок утащили. Только отстроились, а они опять.

— Надо было охрану выставлять.

— Какая охрана? — уныло протянул парень.

— Обычная. Чуть что — оповестят. Женщины да дети уйти смогут, а мужчины за мечи схватятся. Раз осадите, два, на третий неповадно будет.

— Вы пришлые, недавние, да? — с долей язвительности спросил юноша. С чего решил — другой вопрос. Пара развернулась к нему:

— Допустим. Что с того?

— С чего решил?

— Так, глупости говорите.

Стася бровь выгнула, на Кира покосилась: ты что понял?

А я и не пытался, — скривился тот.

— В чем же глупость? — все же поинтересовалась женщина.

— Судите да советуете, не понимая.

— Объясни.

— Это же лорда Арлана наемники. Появляются, как из под земли, и уходят, будто туда же. Про меч и подумать не успеешь — умрешь.

— Выжил же.

— Повезло. Вы вспугнули. Видно силу они за вами почуяли, вот и ушли.

— Ага?… Духовный мир? — скривился Кир, словно жабу съел. — И что же он мне напоминает?

— Не ехидничай, — отмахнулась Русанова. Только робота с приступом сарказма ей и не хватало.

— Нет, ты мне объясни…

— Хватит, говорю!… Выяснили уже, что выкинуло нас куда диспетчер послал. Давно выяснили.

— Угу. А послал он нас туда, где сам черт глюк заработает, ребусы эти разгадывая. Осталось понять, что дальше делать. Надеюсь, ты не собираешься продолжать поиски своего Чижова?

— Не собираюсь. Ежу ясно — нет его здесь. Хотя Теофил-то здесь… А Вит и Дон, между прочим, живы и здоровы! Дома сидят!

— Пеленговали, да? — лицо Кира перекосило от раздражения и ехидства. — В наше братство записалась? Антенка в ушной раковине затесалась? Когда с конвейера, сестренка?

— Да пошел ты, — вяло огрызнулась женщина и направилась к селенью.

— Нет, ты скажи! — пристал робот, за ней двинулся. — Когда это ты успела? Каким образом?…

— Когда спала! — рявкнула. — Ты меня как раз из сна выдернул, в лес потащил.

— Спала? Да ты минуты с закрытыми глазами не лежала!

Парень, открыв рот, смотрел на странную парочку, не понимая, о чем они спорят, почему. И головой качнул: а что тут кумекать — ашуды, они и есть ашуды. Пришлые, одно слово. Сегодня явились, завтра провалились. Вот уж делать нечего, голову из-за них ломать.

И сиганул через рожь братовьям да мамке помогать.


Приняли их чинно и спокойно. Восхищения не выказывали, но и порицания тоже. «Спасибо» пару раз бросили и то словно одолжение сделали. И отправили на постой в пустующий сарай на отшибе, всучив три литра простокваши.

— Щедрые какие, — проворчал Кир, устраиваясь на сене. И выхлебал половину кувшина. — На, — протянул Стасе.

Та головой качнула. Соломинку в рот сунула, руки под голову и в прореху в крыше уставилась, на темнеющее небо:

— Кто такой лорд Арлан?

— Думаешь, твой знакомец?

— Именно это я подозреваю. И не удивлена. Когда Локтен увидела — изумилась, а этого встретила, скорее… потерялась, что ли. В тысяча двухсотом он такой галантный, просто мармелад в трико. А в трехтысячном в той параллели уже монстрик.

— А здесь уже законченный скот.

— Почему лорд, если у русичей князья были?

— Ты еще что-то понять пытаешься? Нет здесь русичей, как нет немцев, албанцев. Как чей-то фантазм послал, так и живут. Вперемешку во времени, народностях, традициях. На болоте в избушке живет не старушка, лорды крестьян гоняют, а в пабе с нерусским названием, но на русском языке сидит простой добрый малый Саймон. В Ньюсквике чума, а в километре от него — война. Понять и не пытайся, меня лично глючит, — проворчал, укладываясь удобнее.

— Не то что-то, — протянула.

— От, новость! — возмутился Кир. — Спать давай!

Но та опять за свое:

— Хаос какой-то. Но в любом хаосе рождается порядок, он заложен в нем системой аттракторов. Нужно только понять.

— Мысли вслух? Думай про себя — мне восстановиться надо. Тебе тем более не помешает!

— Нет, ерунда получается: нападать на селенье, которое в двух шагах от эпицентра чумы. Смысл подвергать себя угрозе заражения? Не в курсе? А эти?

— Я у одного мужика спросил про Ньюсвик, тот такую рожицу состряпал, будто вовсе о таком городе не слыхал, — ответил Кир, забыв, что еще секунду назад ругался, спать собирался. — И весь вечер косился как на ненормального.

— Они все на нас так смотрели. Особенно Боря, пацан этот.

— Ну и что? Не все равно?

— Прав — не суть.

— Во. В другом забота — дальше что? Куда пойдем, что будем делать?

— А что у тебя с базой данных, неужели никакой информации?

— Пусто до последнего бита.

— А переговорник, пеленгатор?

— Умерли, считай.

— А мои?

— Какие?

— Хочешь сказать, Оуроборо мне своих наножучков не регенерировало?

— Чиста, как в момент рождения.

Как тут не заругаться?

Стася кулак сжала: с ума вы сошли, что ли, ребята? Почему не подстраховались? Куда Шульгин смотрел, о чем думал?

— Побоялись?

— Возможно. Поберегли после общения с «Фракталом».

— Я вроде тебе о нем не рассказывала.

— Ну и что? У нас одна база данных. Автоматом передача идет. Одному скажешь, другой тут же узнает.

— Здорово.

— Думаешь?… Спать-то будем?

— Попытаемся… Кир, а если Теофил, напав на эту деревню, пытался остановить угрозу распространения чумы? — приподнялась от пришедшей на ум мысли.

— Убить всех поголовно, чтобы не распространялась? Интересный способ. Одно не учла — к чему тогда он в плен брал.

— Да-а, — вздохнула, укладываясь на солому, глаз закрыла. — Что параллели с людьми делают? Чем дальше в них, тем искривленнее их сознание и векторы морали смещены. Кривое зеркало, шарж.

— Спи. И пусть тебе приснится хоть один нормальный, в привычном нам смысле.


— Иван?

Странный взгляд: скорбь в нем, слезы.

— Уже знаешь?

— Знаю, — обхватил ее лицо руками. — Ты уже не вернешься?

— Я попытаюсь.

— Стася… Стасенька! — обнял крепко, спрятал лицо, чтобы слез не видела, а она их все равно видит, чувствует.

— Ванечка, не надо. «Зеленые» иногда остаются на «зеленке», ничего с этим не сделаешь. Мне не страшно, не жалко — обычная работа. Другое терзает. Пожалуйста, Иван, умоляю, помоги Николаю, — заглянула в глаза мужчины. Федорович опустил голову:

— Как?

— Подними Шульгина, объясни, что нас кинули не в ту параллель, и Чиж по-прежнему в опасности. Пожалуйста, Ваня, прошу тебя, как никогда ничего не просила — помоги Коле!

— Стася, — простонал мужчина, качая головой.

— Ты можешь, ты сделаешь, умоляю, заклинаю тебя! — она готова была расплакаться, встать перед ним на колени — что угодно, лишь бы послушал, лишь бы сделал. Но Федорович упрямо мотал головой, плечи поникли, взгляд в пол:

— Не могу.

— Шульгин сможет…

— Не сможет, Стася, никто не сможет, родная.

Женщина похолодела, отодвинулась, с ужасом глядя на Федоровича:

— Нет… Нет!!!….


Глава 4


Русанова вынырнула из сна, хватая ртом воздух и продолжая причитать: нет. А в груди холод — неужели не успела, неужели Николай?… Нет! Не думать, не знать. Не было ничего. Обычное сновидение. Неправда. Речь не о Чиже, а о том, что Оуроборо не может перекинуть людей в параллель. Наверняка сбой систем, поэтому их вытащить не могут, других отправить. Бывает. Пройдет. Время и терпение и «зеленку» наладят.

Да. Да! Только так, только эта причина!

— Чего кричишь?

Стася ошалело уставилась на Кира:

— Уходим, — прохрипела и рванула прочь из сарайки. Мужчина сообразить ничего не успел — куртку только схватил и за ней.

— Ты чего? Приснилось что-то?

— Не спрашивай! — руку выставила. — Ничего… нет… — и схватила его за ворот футболки, прилипла к груди. Вглядываясь в глаза и пытаясь найти в них ответ. — Мы ведь не опоздали? Не можем опоздать, правда? Мы что-нибудь сделаем, придумаем. Мы успеем…

И застонала, не увидев одобрения в глазах Кира. Закрыла лицо ладонями: Коля? Коленька… любимый…

И слов нет, мыслей. Ком в горле, туман в голове. А слезы сами льются — не остановить. И не чувствует она их, не понимает, что плачет. Боль на душе такая, что живой бы в крематор ушла.

Кир поднял ее за плечи, встряхнул:

— Что опять привиделось?… — и удивился, увидев слезы. Стер одну пальцем, просканировал прозрачную жидкость. — Ты чего? Ревешь? — не верил сам себе.

Стася дернулась — уйти бы. Но лишь потопталась и осела у клена. Маяло ее, сил не было, разброд в голове. Кир к ней — она руку выставила:

— Подожди… Там Иван, он… Ерунда. Все в норме… Я сейчас… Дай минуту.

А какая минута? Разве хватит ее, чтобы душа плакать перестала? Утолилась?

Русанова поднялась и пошла в лес, не понимая, куда идет, зачем. Она сбегала от себя, от боли. От мысли, что опоздала. И ничего не исправить, никогда, никак…

Толчок в спину и холодная вода привела ее в себя.

Стася поднялась из ручья, оттирая лицо, и огляделась: когда, как успела тут оказаться?

Кир присел на корточки на берегу, скривился:

— Очухалась?

— Да, — прошептала. Тот минуту молчал, разглядывая ее и заявил:

— Нет. А ну-ка раздевайся да окунись. Душ тебе сейчас, ой, как нужен… пифия, блин. Не разденешься, сам раздену! — прикрикнул.

Стася тяжело посмотрела на него и сорвала куртку, кинула в него:

— Отвернись.

— Ладно, — проворчал, подхватывая одежду.

Следом в ноги ему полетели ботинки, брюки, майка.

Стася нырнула в запруду и с трудом сдержалась, чтобы не остаться на ее дне. Вода вытолкнула ее на поверхность, охлаждая горячую голову, и подумалось Русановой: рано она панихиду устраивает. Ведь неизвестно ничего. Как можно верить сновидениям? Почему им она поверила, а сердцу нет? А сердце молчит, не щемит, не ноет. Значит, жив еще Чиж, есть еще шанс.

Только не кисни, Стаська!

Было уже такое, закрывали «зеленку», когда профессор стансер украл. И ничего, восстановили коридор, ликвидировали помехи. А здесь… Ну, естественно, что-то не так! Кинуло их в неизвестность, а Вита и Дон вовсе обратно вернуло. Перебои, сбой какой-то. Восстановят. Бывает.

— А ты ничего, — послышалось почти над ухом. Кир стоял над ней и бесцеремонно разглядывал фигуру. А взгляд не робота — мужчины.

Стася села на камни, руками грудь прикрыла:

— Отвернись, озабоченный.

— Стесняешься?

— Опасаюсь. Взгляд у тебя неоднозначный.

Мужчина усмехнулся:

— Почему нет? Ты красивая женщина, а я чертовски привлекательный…

— Робот! С гормонами переборщили?

— Почему? В норме для мужского типа.

— Видно, — заверила. — Отвернись и одежду кинь.

Вот ведь только ей забот с роботом не хватало. Хуже нет, когда разлад в группе. А как ему не быть, если Кир даст сбой программы и пойдет на приставания или, того хуже, на насилие. Кто его знает, что у него в голове? Человека убедить можно, переубедить, охладить старым бабушкиным способом, в конце концов, а роботу какие доводы приведешь?

Кир подобрал ее одежду, кинул, помедлив, и нехотя отвернулся:

— Ты мне нравишься. Тогда еще понравилась.

— Польщена, "но я другому отдана и буду век ему верна".

— Пушкин.

— В точку, — натянула на мокрое тело брюки, майку. Прошлепала по камням босыми ногами, села на пригорок, ботинки натягивать принялась.

— У тебя программа по охране человека сбой дала?

— Почему? В приоритетной базе.

— Что-то не похоже.

— Наоборот, — повернулся, руки в бока упер. — Я просканировал варианты выхода из кризисной ситуации. Результат один — устраиваться как-то в этом мире и ждать когда за нами вышлют патруль. Шансы, что наши проявятся в ближайшее время, равны нулю. Временные рамки возможных изменений варьируются в отрезке трехсот дней. Значит, почти год нам нужно как-то прожить и устроиться так, чтобы нас без труда нашли наши, чужаки не устроили неприятности.

Еще не легче! — бухнула на камень ботинок Стася.

— Предлагаешь стать твоей женой?

— Так у меня будет больше шансов сберечь тебя от ненужных проблем и закрыть от посягательств.

— Есть другой вариант — сестра.

— Не подходит. Ты привлекательна. Сестра, значит свободная женщина, и брат тут не помеха. Жена другое. Мужской тип мышления определяет женщину как свою собственность. Пять из десяти не захотят владеть чужой во избежание проблем и из санитарных норм. Поведение трех из оставшихся пяти будет зависеть от меня. А двое входят в ряды невменяемых, поведение которых просчитать трудно.

— Хорошее резюме, — накинула куртку. — Но у меня предложение лучше — будем считать, что я твой брат. Напророченные тобой проблемы будут снижены до минимума, а количество возможных претендентов снизится до одного на миллион.

— Не факт. Я рассматривал этот вариант, проанализировав два дня, что мы здесь провели. Итог: только пятьдесят процентов населения принимают тебя за мужчину. Это те, кто прошел рубеж половой зрелости либо не достиг его.

— А старик?

— Старец? Он и натолкнул меня на эту мысль. Он сразу без всяких колебаний принял тебя за женщину. Притом, что сам признался — много лет не видел людей и вообще не покидал свой скит десятилетия. Вывод сама сделаешь?

— Нет уж, озвучь.

— Возраст, что-то около сорока пяти, по данным организма. Длительное воздержание и переизбыток энергии. В таком состоянии мужчина может причинить женщине вред поневоле. Инстинкт.

— Что-то я не заметила поползновений с его стороны, — застегнула куртку Стася и пошла в лес.

— Он фанатик. Перераспределение энергии в информационный поток увеличивает его волю и инстинкты находятся под контролем. Но немногие могут этим похвастаться.

— Понятно. Остальное разжевывать не надо, тоже ясно. Итог: спасибо за желание оберегать меня, но женой я тебе не стану. У меня тоже есть нормы, морально-этические.

— Зря. Мое предложение было оптимальным для твоего сохранения.

"А мне плевать на себя", — хмуро посмотрела в гущу лесного массива.

Отчаянье так и не отпускало ее, и хотя она смогла справиться с его внешними проявлениями, на душе все равно хороводила глухая тоска, и в ее свете Стасе казалось, что жить ей незачем, что она никчемна, отвратительна и заслуживает худшей доли. Вина гнула ее и она готова была пройти ад, лишь избавиться от нее, выпросить прощение у Чижа и отдать ему свою жизнь, не нужную, пустую без него.

Когда Илья исчез, она чувствовала себя потерянной, скучала так, что места себе не находила, но не было тогда состояния опустошенности, что накрыло ее сейчас. Душа плакала, как затянутое тучами небо, и не могла остановиться. Что-то словно треснуло внутри, надломилось и сгинуло. Какая-то очень важная часть ее исчезла, и ее не хватало как воздуха, как крыльев птице, как рук и ног калеке. От них осталась лишь память, и та жгла, усиливая чувство вины не только перед Чижом, но и перед собой, такой глупой, такой дурной, что она не успела не только спасти его, но по каким-то пустым поводам отодвигала его при жизни, отметала естественное желание ответить ему «люблю», признаться себе и ему в том, что было ясно. Она мешкала. Она придумывала контраргументы, как старец шла на воле, молясь своему Богу — рутинной работе патрульной. К чему, если ни одна цель не стоит таких средств?

И поразилась в который раз сама себе, своим мыслям — недостойным, неприсущим ее мировоззрению. Что с ней произошло, какую директорию перемолол переход? Какое поле перевернуло с ног на голову привычные понятия, долг сделало пустым, а личные эмоции важным?

"Нужно верить, что Николай жив и все еще наладится. Он выживет, мы встретимся и все еще будет", — сглатывая ком в горле, уверяла себя Стася, продолжая шагать по лесу: "Прочь. Даже мысль о том, что с Николаем… прочь! Главное вера! Он жив. Он жив!"


Они прошагали полдня, никого не встретив, кроме птиц и белки. Кир молчал, а Стася подавно. Сил не было говорить, желания. Горе, разъедающее ее душу, ширилось, несмотря на ее уверенья и готово было вырваться наружу истерикой. Нельзя. Не выход. И она молчала, кусала губы, цеплялась сознанием за что угодно. Вот листик, такой красивый, прозрачный, что любоваться бы им и любоваться, вот неизвестный ей цветок, нежный, как ладонь младенца, вот мох у корней дуба, настолько яркий, изумрудно зеленый и мягкий, что кажется, манит — приляг, отдохни.

Природа здесь была удивительной, самой необычной и яркой расцветки. А может и обычной, может просто раньше Стася не замечала насколько удивителен самый банальный листик, насколько многообразен и прекрасен мухомор, как приятна ласка ветра и зной, что не жжет, а утоляет, непостижим в своей красоте.

А может она вдруг поняла, что может умереть, так и не обратив внимание на простую, привычную и потому незамеченную красоту? На этот лес, траву, шишку на камне, пожухлые иголки сосны. Она пройдет мимо, как мимо Чижа, и не заметит их, пока не потеряет. В гонке за призрачной целью она не увидит того, что не менее важно, чем спасение чужой жизни.

Как она могла распределять на главное и не главное. Как можно было ставить одно выше другого, если они равны? Патруль стал смыслом ее жизни, но разве Николай занял меньше места в сердце и душе, разве он был не важен? Что она делала? Чем занималась? На что обращала внимание, а что отметала, отодвигала на потом? А разве есть это «потом». Миг и все меняется и не повторится больше в точности. Дуб, в листве которого запутался солнечный луч, и завтра останется дубом, но уже не с этим листиком будет играть солнечный зайчик и будет жаль пропустить именно этот момент, сегодняшний день, его, таким, каким он есть сейчас, в этот миг. Иначе ты не поймешь, не проникнешься всем объемом, многообразием его красоты, не осознаешь, что он равен тебе и так же мыслит, переживает, стремится к чему-то, чего-то боится. Живет, как любой человек: чувствуя, сопереживая, радуясь и печалясь, ожидая, мечтая и веря.

Стася не удержалась, не захотела сдерживаться и прижалась к дубу, обхватив руками его ствол. Минута тишины, минута единения, вслушиваясь в гудящие токи внутри дерева, и произошло что-то необычное, необъяснимое. Ей вдруг захотелось рассказать ему что она чувствует, поделиться болью и спросить совета, но слов не было… и они не понадобились. Сумбур из чувств был понят сам собой и пришло успокоение, тихая грусть сменила грызущую тоску и подкрепила веру.

— Он жив… жив, верь, — будто услышала в гудении ствола. И поверила безоговорочно.

Кир не мешал ей, слова не проронил. Только когда она рассталась с дубом, спросил:

— Что же все-таки случилось?

— Не хочу об этом говорить, — отрезала и прибавила шаг.

За кустами что-то блеснуло и Кир оставил расспросы, направился к привлекшему его кусту. Раздвинул ветки и присвистнул.

— Что? — развернулась женщина.

— Иди сюда. Сюрприз.

— Еще один? Не нравятся мне сюрпризы в этой параллели.

— Чем богаты, — присел на корточки, изучая то, что нашел.

Русанова ожидала увидеть все, что угодно, но то, что предстало перед ней, выходило за рамки предположений — в кустах лежал труп молодого мужчины с перекошенным от страха лицом. Отрубленная рука, которой он, видно, пытался прикрыться, лежала рядом. Через лоб и щеку шла длинная ровная полоса.

— Рубленая рана, — констатировал Кир.

— Вижу. Думаешь?

— Выводы делать рано. Но такие раны обычно наносит меч. Видишь. В месте соприкосновения более глубокий след.

— Одет интересно: галстук с бриллиантовой булавкой.

— Угу. Строгий костюм, ботиночки из кожи крокодила, стрижка. Типично для середины двадцать первого века.

— Как он здесь оказался?

— Я не эксперт. Могу лишь сказать, что умер от разрыва сердца. Испугался. Рана уже мертвому нанесена. Разница в пару секунд.

— Давно?

— Похоже с вечера. Хотя… — Кир, пристально щурясь, оглядел тело. — Нет, не больше шести часов как погиб.

— Выходит, утром?

— Выходит, — дотронулся до галстука. — Новенький. На свидание, что ли, в лес пришел…

И замер, как и Стася, от увиденного: труп стал таять, на глазах сморщился, съежился и над ним образовалось поле. Загустевший воздух пошел всполохами и будто захватил погибшего, втянул в себя вместе с галстуком, ботинками, булавкой. Секунда: тишина и чистота. Никого, ничего.

Женщина и мужчина переглянулись:

— Не понял? Что это было?

— Э-э-э…пыф!

— Угу? — выпрямился и внимательно оглядел лес. Он выглядел вполне приветливым, спокойным, но чудилось, что сюрпризы не закончились. — Пойдем туда, — кивнул влево, вниз по заросшему деревьями и кустами пригорку.

— Что там?

— Что-то есть. Держись за спиной, на всякий случай.

— Тепловое пятно?

— Энергосгусток.

— Поле? Опять порадуемся виду исчезающего на глазах тела?

— Лучше не спрашивай.

— Не собираюсь, — заверила хмуро. Ясно — ответа нет ни у нее, ни у него, хотя вариантов масса.

— Особый состав воздуха, — выдал одну теорию Кир. — В определенный момнент разложения кислород и углекислота испаряют тело.

— Сказка, — кивнула Русанова. — Еще пара басен в запасе есть?

Робот вздохнул, и женщина согласно кивнула: у меня столько же, и в столь же бредовом изложении.

Через сто метров они наткнулись на тело молодой женщины в сланцах и короткой юбочке. Было ясно, что она ползла, умирала тяжело, долго. Вниз от нее вела кровавая дорожка, а тело было скрючено от боли.

— Брюшину вскрыли, — констатировал уже ясное Кир, перевернув несчастную. И в тот же миг она испарилась, как мужчина. Это уже было похоже на норму, а вот на помутнение рассудка и видения — нет.

— Кажется, твоя теория не настолько бредова, — нехотя признала Стася, настороженно оглядывалась и сжимая рукоять меча. Не нравились ей метаморфозы с телами, как в принципе не нравились убитые.

Пошла по следам крови и увидела еще один труп, рядом второй, ниже третий. Чем дальше они спускались вниз, тем больше убитых попадалось. И каждый труп исчезал, стоило его коснуться.

— Пространственная дестабилизация, — пробурчал Кир.

— Мистика, — согласилась женщина.

Вскоре за ветками деревьев заблестела вода.

Пара вышла на открытое место и замерла.

Это был пляж. Белый песок и синие просторы озерка были бы приятным приютом любому желающему освежиться или отдохнуть на берегу. Но берег был усыпан трупами. Женщины, мужчины, дети лежали где как. Валялись перевернутые лежаки, детские игрушки, надувные матрасы, перевернутые корзины с провиантом, бутылки из-под прохладительных напитков, солнцезащитные очки.

Пока Стася в ужасе и отупении смотрела на все это, Кир изучал следы на песке. Прошелся, осторожно ступая, по берегу и покосился на женщину:

— Здесь лошади гарцевали.

— Теофил, — выдохнула Русанова, сердце от ненависти сжалось. — Убью ублюдка!

— Да, неслабо твой дружок порезвился.

— Он мне не друг! — сжала рукоять меча, так что пальцы побелели. Показался бы Теофил — взглядом бы испепелила.

Кир что-то нашел засыпанное песком, потянул и извлек на свет кусок черной материи. Все сомнения отпали:

— Край плаща. Кто-то вырвал.

— Надо было сердце вырвать!

— Возможно эту акцию оставили для тебя. Уговор: я с тобой, — и отвернулся, поморщившись от вида мертвого малыша. — Не люблю, когда детей трогают.

— Как ты корректен! — процедила Русанова и пошла по пляжу прочь от мест массового убийства.

— Какие планы? — нагнал ее Кир.

— У меня появилась цель, спасибо Теофилу. Встретимся, я ему сердце вырежу.

— Хорошая цель, — самым серьезным образом согласился Кир.

— Это не мир, а колония смертников.

— Испаряющихся, заметь.

— Заметила. Еще бы понять, что к чему. Одни трупы сжигают, багром таскают, другие от прикосновения тают.

— Этот мир полон загадок, — согласился мужчина.

— Теофил не загадка, и появление массовых жертв его упырянства — тоже.

— Устроим революцию?

— Называй, как хочешь. Но если уж мы застряли здесь, нужно провести время с толком. Организуем нечто навроде отрядов самообороны и загоним козла в его огород. Лорд Арлан, — прошипела с яростью. — Сволочь!

— Как тебя взвело. А говорила, он зачистку делает, чтобы чума не распространилась.

— Он сам хуже чумы! Тварь!

— Оправдать его хотела? Больно, что друг оказался редкой сволочью.

— Представь! Впрочем, сволочью он уже в технократии стал, а здесь вовсе деградировал. Зверь!

— Ладно, проехали. А в остальном я «за». Как понимаю, у нас поменялось задание со сложного на простое. Обычное: спасаем человечество.

— Можешь остаться здесь и позагорать, если вид убитых не осквернит твое эстетическое восприятие!

— Не злись, я всего лишь намекнул на третий пункт устава.

— Невмешательство? Мы уже вмешались. Напомнить деревню? Да и плевать мне на все пункты устава!

— Вопрос, как это скажется на нашем мире. Ты же «зеленая», понимаешь.

Русанова замедлила шаг, потом вовсе остановилась.

— Что предлагаешь?

— Разведку провести для начала. Понять, что все эти убийства значат. Может это ритуал? Месть? Чистка? Закономерное и нужное звено в цепи исторических событий этой параллели? Чингиз-хана напомнить? Аттилу? Гитлера, Пиночета?

Стася замялась, закружилась по песку. Слов было много, но все из разряда забытой ненармотивной лексики.

Это гребанное невмешательство!

— И все-таки я его убью!

— Не сомневаюсь. Сомневаюсь, что ты. Рано или поздно деспоты приходят именно к такому финалу — славной гибели от руки «любящих» подданых.

Стася хмуро глянула на него и двинулась дальше.

— Нам бы карту местности. Хоть узнать где окопался этот тарантул. Какие у них здесь княжества, автономные округа, страны, я не знаю, политические, религиозные течения.

— Нужно посетить населенный пункт, желательно с не меньшим развитием, чем тот городок, в котором дружище Саймон подает свиные грудки на завтрак.

— По-моему, это единственно приятное местечко, что мы посетили.

— Да, приветливое, тихое. По логике, оно не может находиться в единичном исполнении.

— Может, мы не в ту сторону идем? Чем дальше, тем паршивей.

— Если ты помнишь, в пригороде того благословенного селения армия рыцарей разминала свои мышцы.

— Такое не забудешь. Странно, что нас тогда не заметили.

— Лучше бы дальше не замечали.

— А, вон дорога, смотри, машины! Асфальт!

Стася глазам не верила — перед ней открылась стоянка автомашин и широкая лента шоссе.

— Водить умеешь?

— Любые средства транспорта от дирижабля до планера.

Запрыгнул в салон кабриолета Кир и распахнул дверцу перед женщиной.

— Прокатимся, капитан, — повернул ключ зажигания. — Спорю, что населенный пункт недалеко.

Машина вырулила на шоссе и вскоре, за поворотом, открылся вид на заводские трубы, высотные здания.

Это был обычный город двадцатого — двадцать первого века с одним «но». Он был безлюден.

На детских площадках крутились карусели, скрипели качели, из труб завода шел дым, в витринах супермаркетов зазывно горел неон рекламы, на столиках в летних кафе стояли стаканы с пивом, кока-колой. А людей не было.

Кир проехал по всему городу и остановился возле киоска с печатной продукцией.

— Не понимаю: всех убили, а трупы уже испарились?.

Стася была солидарна с ним — не понимала и все оглядывалась, пытаясь разгадать загадку тишины и пустоты мегаполиса. Вышла из машины, взяла газеты с прилавка:

— Двадцать первое июня тысяча девятьсот девяносто шестого года.

— Десятое февраля две тысячи десятого, — тряхнул другой Кир.

— Ерунда какая-то, — взяла журнал: пятое октября две тысячи первого.

— Здесь пресса за тридцать лет! — перерыв весь лоток, сообщил Кир.

— Карта есть?

— Ага. Москвы, московского метрополитена, — откинул в сторону, сердясь на сложившуюся ситуацию, цветные проспекты. — Урал, Башкирия, Новгород, Питер, Рига. Смотри: Ямал! Расписание маршрутного транспорта Охты! Электропоездов Семипалатинска!

Стася растерянно огляделась и увидела девочку, качающуюся на качели в сквере напротив. Русанова откинула Киру в руки псковскую программу телепередач и рванула к ребенку:

— Привет!

— Здласте, — улыбнулась девочка, выказывая отсутствие молочных зубов.

— Где твоя мама?

— Она в библиотеке! — ткнула пальчиком в сторону здания с колоннами через дорогу.

— Вот как, — присела на соседнюю качель Стася. — А папа?

— Папа заделживается, но сколо плидет.

— На работе задерживается?

— Ага. Он с-с-сстралеврар! — с трудом, но с гордостью возвестила малышка. Стася невольно улыбнулась:

— Замечательная профессия. Тебя как зовут?

— Аня.

— А меня Станислава.

— Страсни… славнис…

— Стася.

— А! А мою маму — Ила. Она влач олтопед!

— Здорово!

— А вы где лаботаете?

— Я? Не важно. Почему ты одна сидишь, где подружки? Скучно, наверное, одной?

— А я не одна, со мной Мышка, — вытащила из кармана сарафанчика игрушечного мышонка с задорной улыбкой.

— А кроме Мышки у тебя есть друзья?

— Ага. Но Маса уехала с дядей Болей и тетей Юлей на пляж, а Костька плохой, он делется. Светка спит есе, она такая соня! А мы с мамой рано встаем!

— Который же час?

— Не наю, — пожала плечиками. — Вон часики, вы большая, знаете уже, как на них стлелки правильно стоят.

Стася глянула, куда указала девочка, и заметила, что на эркере библиотеки установлены электронные часы.

— Восемь тридцать три, — протянула, задумавшись. Получалось нечто невообразимое.

— Ну, счастливо тебе дождаться маму. Пойду, — махнула девочке. Та кивнула, ничуть не огорчившись ее уходу, и принялась раскачиваться. На дальней дорожке аллеи появилась мамаша с коляской. По дороге пролетела «Волга». Город начал оживать.

— Восемь тридцать три, — сообщила Киру и скопировала его позу — прислонилась к дверце машины, обдумывая то, что узнала.

— Выходит, время не к обеду, а к завтраку? Это что, мы полдня в безвременье топали?

— Выходит, — потерянно пожала плечами.

— Подождем минуту и проверим?

— Часы увидишь отсюда?

Мужчина повернул голову, прищурился, фокусируясь на цифрах далеко и высоко от них:

— Стоп! Сколько говоришь?

— Восемь тридцать три. Сейчас, наверняка, тридцать четыре.

— Ни фига! Четырнадцать ноль две!

Стася рот открыла, покосилась на часы и челкой тряхнула:

— Далеко, вот и показалось.

— Я не слепой и фокусировка у меня на увеличение! Отсюда их, кстати, очень хорошо видно, — взял Стасю за плечи и развернул к библиотеке. — Присмотрись.

Русанова напрягла зрение и увидела четко, словно смотрела на то, что в метре от нее:

— Восемнадцать сорок… Подожди… — уставилась в растерянности на товарища. — Перепутала?

— Настолько? Время два часа…

— Шесть вечера!

— Не может быть! Смотри внимательней!

Стася глянула и вовсе потерялась:

— Одиннадцать тридцать.

— Фу ты!

Кир перехватил появившегося из арки молодого парня в белой рубашке и спросил:

— Не подскажете, который час?

— Полдвенадцатого, — мельком взглянул тот на свои наручные часы и пошел дальше. Огляделся, прежде чем перейти дорогу на повороте, словно вся она была забита транспортом, и побежал к скверу.

— Чертовщина, — протянула Русанова.

Из магазина вышла старушка с тростью и, пройдя до киоска с прессой, открыла дверь, забралась внутрь. Лицо у женщины было отрешенным, взгляд пустым. Она мазнула по стоящим перед лотком людям и будто не увидела их, беспорядок, что они учинили на ее рабочем месте. Спокойно открыла журнал «Глория» и углубилась в чтение.

Кир помолчал и открыл дверцу:

— Поехали отсюда. Не нравится мне этот город. Мистикой от него несет. Не люди — призраки.

Стася была с ним согласна и хотела покинуть город не меньше Кира.

Они дали старт с места и, не обращая внимания на светофоры, ушли из города в рекордные сроки. Многоэтажки и широкая автотрасса остались далеко позади, и дорога постепенно стала хуже, уже и вот превратилась в проселочную, потом вовсе оборвалась. Машина заглохла в очередном лесу, на этот раз, сосновом бору.

— Придется ножками, — вылез из кабриолета Кир, в сердцах грохнув дверцей.

— Не злись: ножками так ножками.

— Я не из-за этого. Параллель не нравится. Насчет «духовного» не знаю, а что этот мир ненормальный, это точно.

— Я слышала, что такое бывает, когда на одной плоскости стыкуются разные временные зоны. Ренат рассказывал… ты его не знал. Он погиб, давно… В общем, он рассказывал, что студентом в такую дыру попал. Сутки шатался, не зная, что делать, а потом его обратно само втянуло. Когда вернулся, оказалось, не сутки пропадал — десять дней… Правда при нем были хрономер и переходник.

— А у нас только руки, ноги и головы.

— Тоже немало.

— Стой! — вдруг потянул ее за рукав Кир, прижал к дереву. — Слышишь?

Кто-то бежал, ломая сучья, и направлялся прямо к гостям. Пара спешно нырнула в кусты и затихла, а на прогалину меж сосен вылетела самая настоящая маленькая мартышка. За ней с рыком выскочил лохматый человек в шкуре и с каменным топором в руке. Они пронеслись мимо патрульных и скрылись из вида.

Стася осела на мох у корней сосны и с беспокойством посмотрела в глаза не менее растерянного и удрученного робота:

— Что это за хрянь?

— А?.. М-мм… — и осел, потер висок.

— Может мы сошли с ума?

— Вдвоем? Мимо. Я не смогу сойти с ума, даже если сильно захочу, даже если закоротит плату в голове.

— Как насчет меня? Я ничего не понимаю.

— Идентично.

— Но должно же быть объяснение всей этой фантасмагории?

— Не удивлюсь, если суть происходящего нам объяснит динозавр.

— Я бы предпочла человека.

— Солидарен, но менее оптимистично настроен. По теории вероятности, имея данные за три дня, вероятность встретить нормального человека равна вероятности встречи с древним ящером.

Мужчина и женщина задумались, но ни к чему прийти так и не смогли.

— Бред. Как не крути, что не думай — бред. Горячка какая-то! И все-таки в этом хаосе должна быть какая-то закономерность. Иначе не бывает. Законы аттракторов действуют вне зависимости от места и времени.

Кир глянул на нее, как на бредившую, и встал.

— Буду рад послушать выкладки, но с трезвой оценкой и фактами.

— Фактов хоть отбавляй, — вздохнула Стася. — С трезвым мышлением хуже.

— Тогда идем молча.

— Не хочешь стать завтраком рептилии?

— Ты догадлива.

Пара углубилась в чащу, осторожно ступая по пожухлой траве. Папоротник по грудь и гигантские деревья настораживали. И Кир, и Стася в любую минуту были готовы встретить какого-нибудь древнего животного из формуляра палеонтолога, но чаша сия их миновала.

К вечеру они вышли к деревушке у пруда.

Мазанки выглядели абсолютно индифферентными, но это ничего не значило. Опыт предыдущих встреч говорил, что внешний антураж может оказаться обманчивым.

— Здесь останемся, — предложила Стася, оглядывая тихую деревушку, белые убогие домишки с покрытыми соломой крышами.

— Тебе нужен полноценный отдых и ужин.

— Про душ забыл.

— Не помешает. Но питание и отдых важнее — выглядишь паршиво.

Она и чувствовала себя соответственно. Было душно, тело ломило и ныло, будто она сделала марш-бросок с северного полюса на южный за двадцать четыре часа.

— Оставайся здесь, — постановил Кир. Просканировав территорию селенья, он не выявил признаков опасности, но все же опасался. — Я на разведку и за провиантом. Надеюсь, повезет.

— Хорошо.

— Только не уходи.

— Не уйду, — заверила. Ей сейчас и до деревни не дойти.

Кир нырнул в темноту, а Стася легла под куст и рванула ворот куртки, чтобы чуть остыть. Минуты не прошло, ее забил озноб, скрутило от холода так, что зубы застучали. Она покосилась на ворот, проверяя работу системы теплообеспечения — в норме. Значит, дело в ней. Заболела. Подхватила лихорадку на болоте? Лучше так. О чуме думать не хотелось. Конечно, шансы, что Кир может заразиться от нее, раны нулю, но страховка никому не мешает.

Стася закрыла глаза, попыталась заснуть, но ее маяло и крутило. И чем дольше отсутствовал Кир, тем хуже она себя чувствовала.

Когда мужчина появился, она приняла его за привидение и не сразу сообразила, кто перед ней.

— Заболела, — окинул ее взглядом мужчина и отставил в сторону добытую крынку с молоком и каравай хлеба.

— Я… в норме…

— Что болит?

Трудно ответить, если болит все и ни одной связной мысли в голове не присутствует.

Кир потрогал ее лоб, оттер пот со лба и получил данные анализа. Нахмурился, вглядываясь в темноту.

— Чума? — прошептала Стася.

— Неясно. Явно какой-то вирус, но этиология не понятна. Нельзя тебе в лесу оставаться. Придется идти в деревню.

— Нельзя… а если зараза…

Кир не слушал — на руки поднял.

— Пока нет. Но состояние организма плачевное.

— Так быстро… я же нормально себя… чувствовала…

— Удивляешь ты меня. В этом мире чувствовать себя нормально может только ненормальный, — протянул, как отмахнулся. Ему важно было, чтобы Стася слышала его и не потеряла сознание, смогла зацепиться волей за ориентиры хоть голоса, хоть лица. А сам оглядывался, находясь настороже, и соображал, где бы женщину удобно и безопасно устроить.

Взгляд упал на добрую избу в крайнем ряду ей подобных.

Чем она ему приглянулась — уточнять не стал, двинулся напрямую, вспугивая соседских кобелей.


Где она, кто, как, Стася не помнила — провалилась в липкую, душную темноту и барахталась, то выныривая на тусклый свет, не понимая, что это лампадка, то опять проваливалась во мрак.


Кир не отходил от нее сутки. Добрые хозяева помогали, чем могли, отвели закуток с настоящей деревянной кроватью в избе для болезной, молока согрели, водицы тело обтереть справили. Лампаду зажгли, всей семьей помолились святым.

Но почти сутки бесы терзали женщину, не давая ей покоя. Она металась, все звала птицу, к недоумению хозяев дома.


Глава 5


Только через сутки Стася пришла в себя и подивилась солнечному свету, что бил ей в глаза через оконце.

— Выпей, — приподнял ей голову Кир, желая напоить отваром душистых трав.

— Ты?

— Кто еще? Пей.

Женщина послушно выпила и распласталась на подушке без сил. Она почти не чувствовала тела, но четко помнила, как его встряхивало в темноте и ломало, словно ветер березку.

— Лихорадка? — покосилась на мужчину.

— Похоже. Кризис миновал, но восстанавливаться долго будешь. Выжало тебя на нет.

— Хорошо… не чума…

— Хорошо. Но это с какой стороны смотреть. Скрутило тебя не хуже, чем при чуме.

— Лихорадка, — протянула опять.

— Нервное истощение.

— Я встану.

— Естественно. Кто тебе умереть даст? — усмехнулся почти весело. — И потом, хозяев за доброту отблагодарить надо.

— Славные?

— Милые. Тихие, приветливые, как все здесь. Почти как в том городке, где живут Саймон и бабулька в чепце.

— Останемся?

— Пока да. Ты сейчас и до сортира не дойдешь, не то что за околицу. Дальше — поглядим. Будет день — будет пища.

У занавески в закуток появился высокий парень с только пробивающейся на подбородке бородкой. Встал у косяка, придерживая ткань, и уставился на женщину пытливо.

Кир глянул на него, потом на Стасю и сказал:

— Познакомься: Ермола. Старший сын хозяев дома.

Парень чинно поклонился:

— Здрава будь, государыня.

— Стася, — поправила его и вымучила улыбку: Спасибо вам.

Ермола оглядел закутке, будто врага увидеть чаял, и молча задернул занавесь.

— Строг, — шепотом с улыбкой поведал Кир. — Батя в отъезде, так он как старший в доме за всех в ответе остался, вот и осторожничает.

— Молодец.

— Норма. Жизнь, — пожал плечами. — Ты спи, я помогу ему, пойду. Работы здесь хватает. Позже Леда с покоса прибежит, сестра его, молоком тебя напоит. Держись, — сжал ей руку и ушел.


Дни полетели. Вскоре Стася уже помогала по хозяйству, чувствуя себя вполне прилично. Правда, слабость, что приступами одолевала ее, уходила тяжело, будто нехотя. Но угнетало Стасю другое — после болезни ей больше не снился Иван, не видела она и Николая. Пропасть, в которую она проваливалась, нельзя было назвать сном, и ничего в ней не было, никого. Словно исчезло что-то с той болезнью, навеки покинув женщину.

А в остальном, жизнь могла бы радовать.

Люди в селенье были добрыми, приветливыми, дружными. Сперва сторонились чужаков, присматривались, после того как Кир помог мужикам избу ставить, а Стася на покос с молодками пошла, признали, за своих стали принимать. Даже прозвище дали: Ермоловы подкидыши. Только Ставр, староста деревни, продолжал настороженно наблюдать за пришлыми. И чудилось Стасе в его глазах то, что ей неведомо, но необходимо. Пару раз разговор пыталась с ним завести, а он и слова не молвил. Стоял, бороду оглаживал и смотрел на женщину чуть свысока, но с непонятным раздражением.

Что он знал? Что скрывал?

А Ермол? Странные взгляды парень на Стасю кидал.

Она на крыльце с Киром сидела. Один морковку как кролик грыз, другая на закат смотрела. Красиво и, кажется, музыка играет загадочная, будто что-то воспевающая и с чем-то прощающаяся. И жаль было, что вместо Коли рядом Кир сидит и ничего не слышит. А Чиж бы услышал, Стася в том уверена была. Только это настроение и портило, нивелировало приятное чувство покоя и умиротворения.

Ермол рядом ходил, круги нарезал, косо поглядывая на пару, и явно ждал. Чего — Кир понял. Раз глянул, два и хмыкнул:

— Пойду, малому хозяйки свистульку мастерить. Обещал пацану.

Стася улыбнулась — тактичность робота штука забавная.

Только он дверью в избу схлопал, Ермол тут как тут, рядом с женщиной осторожно присел, ладони потер.

— Не озябла, государыня?

— Тепло.

И тишина. Стася закатом любуется, Ермол мнется. Его желание что-то сказать почти осязаемым было. Как и робость.

— Надоели мы тебе?

— Что ты! — даже отпрянул. — Живите сколь душе угодно. Не в убыток нам — в радость. Мамане подмога, сестренке присмотр.

— Тяжко одному за семьей приглядывать?

Парень помялся:

— Не то что… Не кинешь, вот беда.

— Уйти хочешь?

— Пора. Мир посмотреть хочу…

— Себя показать, — закончила за него Русанова. — Известное дело: старикам дом, молодым дорога. Так кто мешает?

— Отца дождаться надобно. Леда в сок входит, маманя не семи рук, а Прошка мал еще за родней присматривать да по хозяйству пособлять.

— Скоро отец вернется?

— Как время приспеет, так и возвернется.

— Далеко ушел?

— Далече, государыня.

— Что ты все государыней меня величаешь?

Ермол глянул на нее озабоченно:

— Не по нраву?

— Не по чину.

— Ой, ли?

Взгляд и тон парня насторожили Стасю. Она ждала, что он пояснит, но тот смелости не набрался. Вздохнул да встал:

— Ночи доброй. Долго-то не засиживайтесь, не ровен час, опять лихорадка накинется. Сыро да зябко ноне.

И в дом пошел.

Кир следом на крыльцо выплыл, прислонился к косяку:

— Обихаживал жених?

Стася ответить не успела — мимо с радостным криком пронесся постреленок, оглашая сумерки:

— Батя вернулся!! Батька пришел!!

Следом, льня к высокому бородачу и сияя от счастья, прошла Домна, соседка Ермолова.

— Интересно, откуда он вернулся? — протянул Кир, глядя в спину колоритной парочке, воркующей как два голубка.

— Н-да, — протянула Русанова. Вроде бы ничего необычного: ну, вернулся мужик домой, славно. Только литые ботинки, защитная спецовка и погоны на плечах не вязались с домоткаными одеждами жителей селенья.

Женщина покосилась на товарища: что думаешь?

Тот поморщился:

— Виг вам.

— Хорошая версия, — фыркнула Русанова.

— Да я голову уже сломал над этими ребусами. Вчера днем вот так же двое в село завалились. Парень во фраке и женщина в платье из шифона. Встречали их почти толпой на дороге, чуть не с плясками. И никого видок не удивил.

— Значит не нам озадачиваться? И все же, откуда они являются довольные такие, странно наряженные?

— У Соловки спроси. Каждый день на дорогу ходит, сына ждет. Должна знать откуда явится. Или у Ермола с Ледой, они тоже отца ждут.

— Завтра спрошу, — зевнула Стася.


Русанова про то забыла, как и про разговор с парнем. Подумать — о чем помнить? Но Ермол, видно, решил хитро-мудрость свою показать, по крупицам заинтересовывать. Да не рассчитал силы свои — молодость резвая терпеть не умеет.

Пристроился к Стасе на покосе сено убирать. Один стог сложили — он все поглядывал, на втором заговорил:

— Негоже тебе вилами-то махать, ручки пузырить. А и сгоришь, прикрылась бы, госпожа. В тенек отошла, передохнула.

Солнце и, правда, палило нещадно, даже в майке жарко было.

— Второй стожок сложим и передохну, — подцепила вилами сено.

— Негоже, — осмелел вдруг парень, на себя их потянул, перехватив.

— Ополоумел, что ли? — удивилась Стася.

— Не бережешь себя, не дело то. Слуги недосмотр.

Интересно, — прищурилась женщина, на черенок вил облокотилась:

— Кир мне брат, — протянула.

Ермол свои вилы в сено воткнул и молвил тихо, в сторону глядя:

— Не много ли чести слугу братом величать? А и нет братавьев у вас, всем известно.

— Ты меня за кого принял?

— Кто вы есть, за ту и принял, — алея от смущения, пробубнил парень. — Не спутать. Довелось, раз видел.

— Где? — у Стаси брови на лоб сами полезли от изумления.

— Да не страшись, государыня, не выдам. Не дитя, чай, ведаю с чего прячешься. Только худо то делаешь. Имя хоть бы сменила, а то, что Стесси, что Стася — едино. Дойдет до кого, быстро скумекают.

— Ты о чем? — качнулась к нему Стася: перегрелся, спутал с кем или действительно ценной информацией обладает? — Я, по-твоему, кто?

— Да уж ведомо кто — княжна Ямены.

Стася вилы кинула, к стожку отошла и в сено спиной села, спасая плечи от палящих лучей, а голову от жара. Авось так лучше соображать будет, о чем Ермол толкует.

— Еще раз, — попросила, снизу вверх на него посмотрев.

Парень рядом с женщиной встал:

— Стесси Ямена, пресветлая государыня Ямены. Мне все ведомо, все. Видел я вас прошлый год, мимо проезжали. А недавно слух прошел, что порешили вы себя. Не поверил. Оно ясно, отчего руки наложить хотела — кому же Зверю достаться хочется?

— Зверь у нас кто?

— Муж твой. В аккурат на свадьбе ты и сгинула. Сбегла значит, наплели языки, что прилюдно себя порешила. Доброе дело. Я как тебя узрел, сразу смекнул — домой пробираешься. Только тяжко придется. Зверь и там тебя достанет, теперь ему все досталось. От края до края — все его теперича. Негоже то. На тебя едина надежа была.

Сел рядом в сено, руки на коленях сложил замком:

— На слугу твово надежа малая, а я верой и правдой служить тебе стану. Подмогну возвернуть все…

— Зверь у нас кто, в смысле, муж? Имя-то есть? — перебила его Стася. Про то, что он петь начал, она слышать не хотела — и так ясно — в сподвижники напрашивается, подвигами грезит, славы да ратных успехов желает. А может и больше: золота, земель, руки княжны. Но не суть.

— Как же? Лорд Арлан. Николас.

О-о-о! Вот и сложилось все!

Стася чуть не сплюнула в сердцах: ясно стало отчего «Теофил» так смотрел на нее — супружницу — беглянку встретил. Обломила с первой брачной ночью? Что ж, повод лютовать.

Вот это новость!

— Спасибо, Ермол, только напрасны твои тревоги — не Стесси я, а Стася. Так уж мать с отцом нарекли. И роду я простого, не княжеского.

— Угу? — уставился на нее пытливо и видно было — не верит.

— Мое дело упредить, твое думать, государыня. Одно напослед скажу — ни с кем тебя не спутать, раз увидев. Шибко ты ярка да величава. Счастье твое, что с нашей деревни никто тебя не зрел ране. Я же не выдам, животом тебе служить стану, но и ты не плошай. Не ровен час, прознает Зверь о тебе, не иголка, чай, в стоге. Худо тогда придется.

Стася покивала для вежливости и с поля пошла, сказавшись усталой.

Кира нашла, со стропил стянула и за угол недостроенной избы толкнула:

— Новости хочешь?

— Интересные?

— О! Еще какие. Ермол во мне Стесси Ямену признал, княжну какой-то Ямены… И жену Арлана — Теофила!

Кир крякнул:

— О-пса! Когда ж ты успела? — хохотнул.

— Не я, — руки в карманы сунула, нахохлилась. — Хотя могла. Ой, Теофил — затейник. Как он мне женой стать предлагал, какие рулады пел, как красиво ухаживал! Там мечтал, а здесь исполнил. Да это-то ерунда, другое примечательно: что двойник Теофила с моим двойником сошелся, но при этом, говорят, она себя убила прямо на свадьбе.

— Видно это жениха и подкосило, — хмыкнул мужчина. — И на почве психической травмы он начал косить народ.

— Ермол думает, он сюда заявится.

— Не исключаю, — согласился Кир.

— Говорит, что земли той Стесси теперь ему принадлежат. Все от и до.

— А может тебе, это, — подмигнул, — воскреснуть?

— Шутки у тебя плоские, — глянула на него презрительно. — Я вот что думаю — надо отряд самообороны организовать. На всякий случай. А то втемяшится, придет сюда лютовать.

— Третий пункт устава, — напомнил робот.

— Да пошел ты со своим пунктом и уставом! Зверю о нем расскажи!

— Зверю?

— Ничего прозвище, да? Многообещающее.

— Я бы сказал: в полной мере отображающее личность.

Стася плечами передернула, бродить мимо Кира начала и вслух свои мысли излагать:

— Если здесь есть двойник Теофила, был мой двойник, значит, есть двойник Чижа.

— Или был, как твой.

— Есть!… Извини. Надо поискать.

— Уходим?

— Нет, сначала надо людям помочь. Вилы, конечно, хорошо, но против зверья с ними не попрешь, не тот вариант. Вооружить мужчин надо, научить мечами владеть, стрелы с луками сделать, обучить хоть молодь вон.

— На обучение месяц уйдет, не меньше, и то, если староста противиться не станет. Ставра ты видела, общалась — не простак. Уговорить его на реорганизацию ума населения так же просто, как тополь у дороги.

— Ты останешься, а я пойду. Договоримся где-нибудь встретиться.

— Сейчас! Где, например, ты встречаться со мной собралась? Карта местности есть?

— Нет. Что ты предложишь?

— Со Ставром для начала поговорить, а там ясно будет. Скажет «добро» — работаем. Месяц подождешь. Нет — уходим. Но что первое, что второе — вместе.

— Нельзя просто так уходить, не по-человечьи, ждать же я не могу.

— Знаю, Чиж твой паранойей машет. Но давай здраво рассудим: в деревне жили до нас без нас и о военизированной гвардии не помышляли. И уйдем мы или нет, ничего не изменится, а начни обучение — поменяем их жизнь. К лучшему, худшему — вопрос риторический. Анализатора и статистики у меня нет, поэтому предполагать можно что угодно. Но измени что-то в их укладе, пойдет цепная реакция — закон. И изменения будут здесь, у нас, в других параллелях. Оно надо, учитывая вариант непредсказуемости?

Стася к бревнам прислонилась, расстроившись: прав Кир, но как с правотой его сжиться? А тот не унимается:

— Твой Николай Чиж…

— Чижов.

— Разница? Допустим. Теофила видел. Здесь его кличут Зверем. Показательно. И деяние рук его ты тоже видела. Чудный экземпляр. Но насколько я понял из разговора о нем, его двойник был "галантным кавалером", к тому же катаром. Из чего следует, что он был способен на убийство лишь в состоянии высшего накала, а также во имя и только гипотетических злодеев. Цепочку аналогий к Чижу проведешь сама?

— Тео — Чиж и в технократии человеком оставался, а Теофил там уже значительно изменился. Так что теория о целостности личности насчет Николая остается единственно верной.

— Хорошо. Как насчет другого аспекта? Тео погиб, Чижов, как бы ты не отодвигала факт — скорее всего тоже умер. Что из того следует? А если не ходить далеко и посмотреть на тебя и твоих двойников? Новобрачная представилась, Аржаков?

— Погиб.

Кир развел руками:

— Вывод сам напрашивается и лихорадка, от которой ты чуть не представилась, уже не удивляет.

Стася поморщилась: прав, как не смотри, прав. Но как же неприятна эта правда!

— Тяжело быть роботом.

— Или человеком?

— Вот в этом мы с тобой и разнимся.

— Цели должны быть разумными и оправданными.

— Как насчет сердца?

— Это всего лишь орган.

— Паршиво звучит.

— Что есть. Подводя итог, мы возвращаемся к моему предложению. Ставра я уговорю, может не за раз, но смогу. Система защиты никому не мешала и не помешает, а он человек разумный, должен это понять. Ну, а насчет бежать сломя голову за призраком Чижа — ответ отрицательный. Но уходить надо. Ермол не простой паренек.

— Он уже дал это понять. Сказал, что ты нерадивый слуга, а вот он! О-о! Грезит мальчик Великими подвигами.

— И лаврами фаворита, — широко улыбнулся Кир, свысока глянув на Стасю.

— В сподвижники набивается!

— Не-е-а! Я взгляды его на тебя сразу приметил, влечение в них и корысть. Помаялся, видать, малыш, и решил: отчего бы сразу двух зайцев не поймать? Дурачок, — хохотнул. — Но направление мысли верное. Если ты на местную княжну настолько похожа, отчего бы этим не воспользоваться?

— Маленькую революцию под стягом Ямены не устроить?

— Вот именно. То тебе не деревенских мужиков вооружать в масштабах одной деревни. Смешно, вдуматься. Пару атак в лучшем случае и конец волонтерам, а скорее всего и одной хватит — побросают луки и мечи и в лес сиганут. Солдатами рождаются — ни чести, ни доблести не научишь. А они пахари. Их мирок эта деревенька и другая их не волнует. Так что лозунги: "за светлое будущее" и "долой террор Арлана" — не пройдут.

— Пусть хоть за себя постоять научатся.

— Пусть. Со Ставром поговорю. Заодно, может, еще что выясню, — уставился в даль.

— Когда?

— Минут через пять.

— Найди его сначала.

— Сам придет. Вон он, подводу с бревнами тягает.

Стася обернулась — по дороге от леса шла груженая телега. Лошади с трудом передвигали ноги и, не тяни их за уздцы старшина, встали бы.

— Тогда мне лучше уйти, — протянула Стася.

— Согласен. Он тебя не сильно жалует. Терпит, не больше.

— Может, тоже за княжну принял?

— Может. А может, Ермол сболтнул. Скоро узнаю. Погуляй пока.

— Я тебя на покосе ждать буду. В первом стоге.

— Ладно, — хмыкнул. — Конспираторша!

Стася в кусты сиганула и ушла огородами незамеченная Ставром.

Мужик подводу остановил, бревна с помощью Кира скатил и присел на последнее, пот со лба утирая.

— Устал? — присел рядом вубс, майку с себя скинул — жарища.

— А то, — буркнул и следом за мужчиной рубаху скинул. — Духотища-то. Кабы рожь не попрела. Дождичка б, а? — в небо уставился. Ни облачка! — Две седьмицы уж — хоть бы капнуло!

— Дождь для сбора урожая помеха. Покос закончится, пусть тогда и льет.

— Это да-а, — протянул, с уважением на Кира зыркнув. — Гляжу, хозяин ты справный и руки золотые. Мастеровит да башковит — таки нам надобны.

— Нравлюсь? — улыбнулся щедро.

— А что мне? Я ж не девка, чтоб ты мне глянулся.

Помолчал, губы пожевал и качнулся к мужчине, хитро глаз щуря:

— А хошь оженим? Леда-то все глаза об тебя промозолила. Девка спра-а-авная. Избу вам поставим — живите.

— Хорошее предложение, — не стал прямо отказывать Кир. — Подумать надо.

— Что думать? На виду, чай, каждный день. Гляди да не прогляди. Леду-то любой сосватат!

— Кто ж сомневается? Девушка хозяйственная, уважительная, добрая. Но жениться — не переобуться.

— Это да.

— Женюсь, здесь остаться придется.

— Ну, так ж!

— Да-а. Нет, места мне нравятся и люди справные, но… — замялся, выводя мужчину на необходимость закончить фразу и тем озвучить свое, сокровенное.

— Служба, что ль? Ай, кому? Эта ж гидра со свету тебя сживет, тем и кончится. Не первый, небось, не последний.

Кир насторожился: интересно. Но молчал, чтобы не вспугнуть старосту. Разговорился? Пусть дольше и больше говорит, а он послушает, выкажет уважение вниманием да почтением. Заодно проанализирует — что за мадам объявилась в Стаськином образе? Что еще за персонаж образовался на их пути и что с ним делать? Был у него план да информации слишком мало, чтобы точно сказать стоит ли он усилий для реализации. Дед, того не ведая, сам ему эту информацию подбрасывал.

— Не мое дело, ясен пень, но мужик ты головастый — сам суди. День, два, год пущай и возьмет Зверь суженую свою за жабры да прошедшие-то деньки попомнит. А тебе надо под руку-то попадаться? Как ни крути, а все един конец — хозяйка свою дурную голову сложит и ты с ней. Оно надобно тебе? А мог бы жить и жить, детей растить, дом поставить. А то, что служба при энтой-то? Забота одна. Привар в чем? Кол за добру службу? О! И думай.

— Предлагаешь сдать ее? — бровью не повел Кир.

Ставр помялся, ладони потер о колени, бородку огладил, опушку леса изучил. Кир уж подумал ответа не последует, но услышал:

— Негоже так-то, но с другой стороны: порешили — быть ей за Зверем, пущай и расхлебывают. Пришла, к венцу сходила — чего ж теперь-то? Ране думают, апосля сеченой головы на плечи в обрат ее не вздевают.

— Осведомлен ты, — с нарочитым уважением протянул Кир, взгляд в сторону уводя, будто задели его слова Ставра, задуматься заставили. Мужик приободрился:

— Слухи ползут. А люди зазря не клевещут. Люта эта твоя княжна, люди грязь для нее — любая собака о том ведает. Глянешь — ангел, а тронь — демоново воинство. Не баба — ужасть. Сама пара Зверю-то. Недаром родня смекнула да за него ее спихнула. Я боле скажу, довелось самолично благости от твоей княжны хлебнуть. Не помнит она меня, ишь. Как же упомни всех.

В голосе Ставра все больше проступала злоба да такая, что ясно стало, не пустая причина, не мелочь его крутит. Долго, видно, кипело, долго накапливалось, а тут то ли Кир расположил, толи терпения больше хранить в себе это не хватило — выплеснулось.

— Я гидру эту в жисть не забуду, двух сынов моих сжила. Мальцами в замок забрала и сгинули.

— Сама забрала?

— По распоряжению ейному, в воинство. Уж таку силищу сбирала! Подумать — наподат кто на её. А как на нас Зверь прет, так носу не выкажуть! Приедут в деревню, сгонят молодых парней да мальцов, и в замок, как в загон, а после никто их не видит и сами, как придется. А мужика нет, что сробишь? Страсть, что творилось. Бабы одни в округе остались. Я к опекуну ейному с поклоном, спаси, мол, холопов своих. Возверни мальчонков на защиту, а то ж гибнем… А он, ясно — не пустил до себя. Посекли только да в шею выгнали. Ну, я суму взял, женку и подале отель, покаместь Зверь не прикончил. Здесь осел. Старшиной вот избрали. А сынов у меня так и нет, жду все, да надежи уж нет. Службу-то ей бессрочно служат. Одно было в надежу — сладят Гидру-то за Зверя, в воинстве надобность отпадет. А куда там!

— Не сладили.

— Гордость ее, вишь ли, обуяла! Эка, норовиста!

— А если не в ней дело? Если обманули тебя и нет никакого воинства, службы? Или парни твои отца забыли, на службе пригрелись и возвращаться не хотят?

— Как это? Домой-то? Быть не могет! Слыхал соседа мово, Прокла Юшка возвернулся, а его вместе с моими сынами забирали. Правда, боле никто не пришел и слуха нет. Как сгинули.

— Убили, думаешь?

— Ну, это ты мне скажи, ест она их, что ль? — уставился. — Молчишь? Твое дело.

И встал, к подводе пошел. А Кир анализ закончил и вскочил:

— Погоди, Ставр: ты вчера куда уезжал?

Взгляды мужчин встретились: Кир понял, что программа выдала верный прогноз, а Ставр, что зря распинался, не перетянуть ему слугу княжны, но того мало — догадался он о том, о чем никто не знал.

— На ярмарку ездил, — буркнул и развернул коней, в лес потопал за второй партией бревен.

Кир минуту ему в спину смотрел и рванул к покосу, жерди огородиков перепрыгивая.

— Стася?!! — заорал, будто звуковой чип закоротило.

А Русанова в стоге нежилась, прохладе радовалась, благо никто женщину не тревожил: Ермол с парнями коней в ночное собирал, бабы домой с жатвы ушли. Покойно, тихо — самое время для размышлений, а тут Кир завыл так, что чуть душу из тела не вытряхнул.

— Сдурел?! — высунулась. Вылезла, с волос соломинки убирая.

— Это ты ненормальная, — процедил, вперив в нее сердитый взгляд, руки в бока упер. — В стожке млеешь, об отряде смообороны мечтаешь, да? Уходить надо, дура! Накрылись твои революционные идеи, на фиг они здесь никому не согнулись! Вложил тебя Ставр. Гостей жди.

— Кому вложил, когда? — нахмурилась. — Что? Подожди…

— Я подожду, а супруг твой нет. Сдается мне — в пути уже.

Стася побледнела:

— Арлан — Теофил едет сюда? Ставр натравил его на своих односельчан? Он рехнулся?

— Да! Слово такое есть — месть! Слышала? Так эта мадам и не такие истории устраивает, — развернулся и, схватив женщину за руку, к деревне быстрым шагом пошел.

— Мне-то за что мстить?!

— Тебе? Двойнику твоему. Сука, говорят, отменная. Зверю — пара. Дальше сама додумай.

А что здесь думать? Единственное правильное решение тоже уже принято — уходить.

Доказывать, что она не означенная княжна, бесполезно, как глупо ждать нашествия воинов Теофила.

— Милое сообщение, — раздраженно бросила Стася. — Мой прототип равен прототипу Локлей и оба очень «приятные» личности.

— Угу, а отвечать за «славный» характер своего двойника будешь ты.

— Это мне особенно «понравилось». А почему, спрашивается? Там, здесь…

— Планида твоя такая!

— Не к добру я этого графа встретила, — поморщилась. — Надо не только мечи, но и коней взять. Так быстрее и дальше уйдем.

— Но идем в Ямену. Ставр сказал, что у тебя есть приличная армия.

Стася только бровь выгнула: когда ж обзавестись успела? Лихо!

— Меня не Наполеон зовут?

— Не-а, Гидрой обзывают.


Глава 6


А лошадей в ночное угнали, две клячи только и остались, и то одна у Ставра, другая в конце деревни, у дружка его. Просить — время терять да беду кликать.

Мечи за плечи кинули и за околицу.

Поле неубранное пройти не успели — за спиной свист, топот. Кир и Стася пригнулись, чтобы спрятаться и перебежками к лесу.

— Погодьте!! — донеслось.

Стася выглянула — Ермол к ним несся, наддавая коня, второго на поводу держал.

Кир огляделся и что-то ему не понравилось, схватил Стасю за плечо:

— Пригнись.

— Лошади нам не помешают.

— Он одну ведет.

— Обратно пешком пойдет.

И как накликала — свистнула стрела и сшибло парня с коня, поставив точку на его судьбе. Полетел кубарем вниз, в траве канул, будто и не было его вовсе, а кони дальше полетели. Кир и Стася к ним, перехватить, а у края поля, из-за пролеска уже черные всадники появились. Полукругом, россыпью двигались. Ни крика, ни шума — словно призраки по ржаному полю летят. Посмотришь — жуть берет.

— Успели… — выдохнула Русанова. Еще бы и им успеть.

Миг какой-то, чтобы лошадей приостановить, вскочить и вновь наддать. И ходу.

— Ходу!! — закричал Кир.

В бешеной скачке без седла на лошади удержаться трудно. Стася, чтобы не выпасть, за шею свою резвую обхватила. Через бревно поваленное перескочили, в кусты врезались и по лесу вихрем, чуть деревья не сшибая. А там снова поле, огромное, больше покинутого, и по нему навстречу всадники.

Загоняют нас, — поняла Стася, поводья натянула, разворачивая лошадь.

— Влево уходи, влево!! — закричал Кир, рукой замахав. Его конь плохо слушался, гарцевал не довольный седоком. Не проблема усмирить, секунды времени, да нет ее у них. Русанова по крупу коня товарища хлопнула, грозя свалиться. Взвился и припустил.

Опять скачка. Опять уход в сторону.

Их гоняли как зайцев, загоняли как зверье в капканы, молча, поступательно, планомерно.

Страшно. Лица уже видны — каменные, будто мертвые.

Бывало, екало сердце Станиславы от встречи с неизвестностью, но чуть дробь выдаст и успокоится. Здесь же расшалилось. Не время, не место, а не унять. До спазма в горле, до пелены в глазах и озноба в теле — страшно.

— Кир, уходи, — крикнула себе и своему страху назло, приготовившись к бою.

— Прорубаться будем! — постановил тот, выхватывая меч. А иначе никак — зажали.

Клинки свистнули, сошлись, только сталь зазвенела.

На ходу сцепились, на ходу разобрались. И прорвались.

Дальше мчались, себя не чуя, дороги не разбирая. И вроде отступиться пора «черным», но те упрямы до тупой решимости — прут и прут за ними, вновь в кольцо взять мечтают.

Лес спас. Врезались в него, как нож в масло. Стасю веткой сшибло, Кир сам на ходу слетел. Кони дальше, не сбавляя ход, полетели, а женщина и мужчина в кустах остались, к земле прижались. Мимо всадники промчались, следуя на звук галопа впереди.

Только звуки погони притихли, пара, где ползком, где пригибаясь, вправо ушла, перебежками как можно дальше ринулась. Не останавливаясь, до самой ночи двигались и затаились в низине, в зарослях дикой смородины. Стася растянулась, тела не чуя, Кир позицию занял так, чтобы видно округу было, но если что, в зарослях спрятаться. Но тихо, даже комар не жужжит.

— В такой ситуации оптимально на «зеленку» встать, — сообщил, рядом с женщиной присаживаясь.

Новость. «Зеленка» и группа поддержки были бы кстати, но связи нет, значит нет помощи и не будет. И надеяться нужно лишь на себя.

— Надо твой чип связи посмотреть.

— Смотрел. С виду цел, но не работает.

— Или волну не берет?

— Разница?

— Если поискать место пересечения магнитных полей, можно попробовать связаться с базой.

— Одна умная? Я что, по-твоему, в деревне делал?

— Избу строил.

— Не только. Она расположена удачно для нас, на стыке геомагнитных полей… — и рукой махнул. — Здесь этих стыков — пальцем ткни, не ошибешься. А толку? Не проходит сигнал.

— Застряли.

— Только поняла?

— Под кожу не лезь, — попросила.

— Могу вообще молчать, — буркнул. Минуту молчал и к женщине качнулся. — Решать надо, что дальше делать. В лесу сидеть — не выход. Уходить — опасно. Судя по всему, ребятки твоего графа твердо решили взять тебя. Они упрямые, гон от полюса до полюса устроят.

— Ты лица их видел? — вспомнив одно, передернулась Стася. — Жуть. Мертвецы.

— Фантомные проявления не имеют плотной структуры. Троих я точно положил и умерли они вполне естественно. Не распались, не исчезли. И раны натуральные, кровь.

— Про моего двойника, что у нас проявился, тоже самое говорили. Настолько плотная структура поля, что не сразу поняли, что призрак.

— Такое бывает?

— Получается, да. Как испарение трупов. Здесь, по-моему, только то и бывает, чего в принципе быть не может.

Кир задумчиво щеку почесал и головой качнул:

— Не буду спорить, но эти все же имеют нормальную человеческую анатомию и энергоструктуру.

— Хорошо, будем считать, я ошиблась. Против приборов и твоих программ мне не устоять. Принимаю на веру. Только что дальше, Кир? Почему бы тебе не заняться блоком связи?

Мужчина помрачнел:

— Я тебе минуту назад объяснял…

— Слышала. Я о твоих предложениях — дальше что?

— Устраиваться и как-то жить. Иных вариантов у нас нет.

— Но и этот не проходит. Слишком много жаждущих тесно пообщаться с нами.

— Вот именно, — хитро улыбнулся Кир. — По словам Ставра…

— А что сказал Ставр?

Мужчина не стал пересказывать, а просто запустил аудиоповтор, и Стася смогла дословно прослушать весь разговор со старшиной. И стало ясно, на что намекал Кир.

— Нет, — пальцем качнула.

— Почему? — уставился пытливо.

— Потому что из слов мстителя следует, что меня, вернее, дубль мой, выпихнули за Зверя мои же родственники. Значит: «а» — они есть, «б» — я не сильно им нужна, скорее всего, совсем не нужна или очень нужна мертвой или им, или Зверю. Арлан — Теофил тоже не глуп, а судя по характеру его отношения к населению, нрав имеет скверный, с моральными нормами не знаком. Значит, «в» — жена ему была нужна как ширма. Он хотел прибрать к рукам ее приданное — княжество. Раз суженая Арлана то ли убила себя, то ли еще что сотворила, но сгинула точно, значит, понимала все это, любила его примерно, как Ставр меня, и имела неограниченную власть в рамках собственных покоев. Если за нее решали, а именно этот вывод напрашивается из факта печальных событий на свадьбе, значит правила она чисто номинально. Если учесть правление Арлана и то, что ему спихивают номинальную правительницу ее же подданные, уважения к ней никто не испытывал, зато к Зверю более чем. Или купил, или что-то посулил. В любом случае, его, чужака по сути и тирана по фактам, предпочли княжне.

— Может она еще дурнее, чем он?

— Может. Прозвище Гидра просто так не дают. Но пока это не факты, а косвенные недоказуемые намеки на возможность паршивого характера. Но у нее и не может быть приятный характер и доброе отношение к окружающим, учитывая предательство в узком кругу близких. А то, что она набирала армию, говорит либо о том, что она пыталась как-то противостоять экспансии Зверя или еще кого, либо хотела, она или родственники: защититься, напасть, создать видимость силы — на выбор, или вообще данные из области сплетен.

— Допустим. Но чтобы там ни было, мы можем это использовать.

— Собрать армию уже под моим предводительством? Извини, из меня плохой командир.

— А тебе и не надо…

— А «ширма» еще хуже.

Кир поджал губы и лег, уставившись в небо:

— Тогда сама придумывай что делать.

— Спать, наверное, — вздохнула. — Пойми, невозможно заменить человека, даже если ты феноменально схож внешне. У каждого есть что-то индивидуальное, неповторимое. Я уже проходила это со Стасом.

— Нас будут гонять, пока не нагонят, — напомнил ясное.

— Может, мы успеем выйти на связь с базой и уйти. Этого я хочу больше всего.

— Чиж, — кивнул. — Знаю. Но мы уже девять дней здесь и лучше не становиться. Молчу о неприятностях в виде черной конницы удалого лорда. Ноль со связью, понимаешь? Если раньше хоть гудение было, помехи, то теперь вовсе тишина. Глухая. Полная тишина!

— Полетела…

— Что?! Дефрагментатору нужны максимум сутки на восстановление утерянных данных, радар и пеленг находятся в постоянном поиске волны. Реакция на смену поля мгновенна. Сутки самый пиковый максимум при самом пиковом раскладе повреждений, и я бы уловил сигнал. А его нет. Н-е-ет!

Стася зубы сжала и отвернулась:

— Давай спать, — процедила. — Неизвестно что будет завтра. Нужно использовать передышку с толком, а мы ерундой занимаемся.

— Спи, — согласился. — Я подежурю.

Стася зажмурилась: какого черта она здесь делает? Девять дней, девять бездарных дней потрачено на знакомство с непонятным миром, без которого и дальше бы прожила… а вот Чиж…


Чиж…

Он стоял перед ней и смотрел, словно видел первый и последний раз.

— Ты жив! — рванула к нему.

— Где ты? — выдохнул он, стиснув ее в объятьях. — Где?!

Сколько боли в голосе, что кажется, Николай в ярости.

— Я?… Не знаю где. Нас выкинуло в какой-то ненормальный, вывернутый мир, и я не знаю ни координат, ни параллели, ни страны, ни места, где нахожусь. Прости… — и припала ладонью к его щеке — теплая. — Я так рада, что ты жив…

Он моргнул, взгляд стал странным и лицо немного изменилось — стало жестким. Николай не был таким:

— Что с тобой?

— Где ты?! — почти прорычал, встряхнул ее, сжав плечи.

— Что с тобой, Коля? Я не могу пока вернуться, хоть и очень, очень хочу. Я люблю тебя. Я так хотела сказать тебе, что люблю, так боялась не успеть. Мне было страшно, что я опоздала и не помогла тебе…

— Где ты?!!

Русанова отпрянула и… провалилась через перекрытия, попала в тренировочный сектор. Рванула по коридору в поисках Николая или своих, кого-нибудь, кто смог бы ей объяснить странное поведение Чижа, сказать, где его найти. Но никого, ничего — пустые классы, залы. Она в панике металась по центру и вот влетела в отсек своей группы.

Толкнула дверь спортзала и уставилась на Иштвана. Тот гантели выронил. Она с глухим стуком откатилась к стене и замерла, как Пеши.

— Стася? — спросил шепотом, будто не верил, что видит ее.

— Где Коля, Иштван?

Мужчина во все глаза смотрел на нее и боялся пошевелиться. В глазах страх, непонимание и сочувствие.

— Иштван, милый, — взяла его за отворот куртки, приблизившись. В лицо уставилась. — Не смотри на меня как на привидение. Это я. А как — не спрашивай. Сама не знаю. Та параллель, то задание, эксперимент Локтен что-то изменили.

Мужчина вяло кивнул. Взгляд говорил — допустим.

— Мне самой непонятно, почему я вижу именно тебя!… Не важно. Мне нужен Николай. Не могу его найти. Он был на этаже выше…

Мужчина побледнел, зрачки стали огромными.

— Что?… Я только что видела его!

Пеши головой покачал. Он молчал, но его глаза! Лучше бы Стася не смотрела в них и не видела ответа на свой вопрос.

— Нет, — выставила палец, выпустив ворот куртки. Сделала шаг назад. — Нет. Я разговаривала с ним, я его видела… Живого!!

А его ли? — мелькнуло в голове и вновь привиделся Чиж. Его взгляд, тон, вопрос. Он был не тем Николаем, что она знала. С ним было что-то не то и что, она не хотела знать, потому что уже знала.

— Нет. Он жив.

— Он умер, Стася…

То ли тихое эхо, то ли раскат грома, и как молния:

— Нет!!!…


— Тихо! — ладонь Кира накрыла ее губы, руки сжали, почти сровняв с землей. — Тихо.

Русанова забилась, пытаясь стряхнуть его с себя, и была освобождена:

— Только не кричи.

Куда там — дышала с трудом. Горло сжало, слезы из глаз сами брызнули.

А ведь не плакала, много лет не плакала.

— У тебя опять лихорадка.

Тело и, правда, подбрасывало от озноба, зубы стучали. Но она этого не замечала:

— Чиж, — выдавила с трудом.

— Опять привиделось?

— Умер… не успела…

— Мертвые к неприятностям снятся или перемене погоды.

Это он о чем? — застонала: слышал ли ее вообще?

— Коля…

— Плохо дело, — оттер пот со лба женщины и посмотрел на свои пальцы. — По уму, тебя отпаивать надо, в постель, а еще лучше…

— Коля… Коля?…

Сознание плавало, тело казалось чужим, непослушным, живущим по своим законам. Ее крутило и мутило, но от лихорадки или от горя?


Глава 7


Стася села и очумело уставилась перед собой — было или не было?

Лучи солнца уже вовсю играют с листвой. Кир мирно посапывает сбоку. Тихо вокруг, спокойно, а на душе у женщины тяжесть, в голове кавардак. И чувство безвозвратной потери и одиночества сковывает члены, словно младенца отсутствие навыков. Будто никого больше нет во вселенной, во всем конвейере миров. И ей тоже нет места, потому что нет целей и желаний, нет ее. Что-то изменилось незаметно и бесповоротно, и не знаешь что, но понимаешь — навсегда. Вчерашний день канул, его больше нет и не будет. Он не вернется, как не вернется Чиж, как не вернуться Стасе и Киру, как не вернуть пройденного.

— Ты как? — услышала. Кир проснулся. Русанова встала и пустым взглядом обвела лесную чащу.

— Пойдем.

— Куда? — поднялся робот, внимательно посмотрел на женщину: как самочувствие? Лихорадка отпустила?

— Все равно.

— Поймают…

— Все равно.

Кир с подозрением просканировал ее состояние, и программа выдала неожиданный для него диагноз, лечение которого одно. Мужчина замахнулся, чтобы дать легкую пощечину и привести женщину в чувство, но она перехватила руку:

— Я в норме!

— Тогда что значит твое "все равно"?

— Неважно, идем.

— Нет, подождем, — придержал ее, требовательно посмотрел в глаза.

— Я виделась…

— С Чижом, — поджал губы, выпуская ее плечо. — Девять дней…

— Вот именно — девять дней. Раньше поверье бытовало, что на девятый день душа приходит попрощаться с близкими, подвести итог. До сорока дней душа находится меж двумя мирами, а на сороковой окончательно покидает тот, в котором жила. Девятый день какой-то там рубеж… Я видела Николая. Он изменился, он расстроен, растерян, ему страшно. Я не поняла, что он мертв. Нашла Иштвана, он сказал.

— Прямо так и сказал? Зачем нам связь? Отправляю тебя в гиперсон, и ты даешь пеленг.

— Я не знаю, как это происходит! Не понимаю!… Это там началось, в технократии. Знаю, вижу, а почему, как?… Чиж умер, я опоздала и остальное уже не имеет значения.

— У тебя навязчивое состояние. Десятый день я слышу одно и тоже: Чиж, Чиж, Чиж. Такое чувство, что нас трое. Он всюду с нами, хотя его нет ни здесь, ни, как оказывается, вообще в живых.

— Николай…

— Это не нормально, Стася! — повысил голос, прерывая ее. Тон менторский, неприязненно холодный. Взгляд давящий. Стася смолкла и отвернулась. Подумала и решила продолжить мысль:

— Он…

— Мертв! Отдай дань мертвым и останься с живыми! Я не знаю, где там блуждают души, как живут после смерти физической оболочки. Исследования на эту тему буксуют какой век. Но живым не место среди мертвых, как мертвым не место среди живых. Он может не понимать, что умер, но ты это знаешь и своими мыслями, тоской своей нарушаешь порядок вещей, законы. Это не я говорю — опыт столетий, пусть мизерные, но знания человечества в области общения с мертвыми. Ты не даешь ему уйти и успокоиться. Ты тянешь его в грань, где сходятся и те, и другие. Есть теория, что таким образом умершие превращаются в привидения. Такие, как ты, цепляются за них, зовут, и те приходят, остаются. Ты переболеешь горем и тоской и все забудешь, а он нет.

— Хочешь сказать, что я…

— Тянешь его в мир живых, где ему уже нет места! Больно? Но твоя боль пройдет, а его останется! Ты пойдешь дальше, он так и останется на границе, зависнет без срока. Умрешь ты, твои потомки, он так и будет ждать тебя. И вы не встретитесь. Разные плоскости. Разные! Отпусти парня, у него теперь своя дорога.

— Не могу, — призналась честно. — Это теперь и моя дорога, иной не вижу. Я виновата…

— Нет виноватых!… Кроме тех, кто хочет ими быть. Я рассказываю тебе то, что знает каждый ребенок.

— Намекаешь, что я отупела в одночасье? Я понимаю к чему ты и о чем, но оно не принимается. Все, что я знала, знаю, просто потеряло свое значение.

— Тебе нужно встряску устроить, — заявил. Мечи за спину закинул и попер через смородину, раздраженно вещая. — До чего плохо быть человеком. Какой-то миг, момент, стресс и ваши чувства начинают преобладать над разумом. Логика исчезает, будто ее вовсе не было, нет. У меня тоже есть чувства. Как без них? Но давать им бразды правления и превращаться в слепого идиота? Благодарю! Ты же патрульная, ты солдат! Сколько по «зеленке» шагаешь? Шесть лет? Не дитя — капитан. Как ты по «зеленке» ходила, как до капитана дослужилась? Глядя на тебя сейчас, можно один вывод сделать — твое место в диспетчерах. На списание пора. Не место таким как ты, на задании, как не место на другой стороне «зеленки» соплям и слюням!

Стасе было стыдно. Она тащилась за роботом с покорным видом и прекрасно осознавала, что он прав. Она раскисла, расклеилась, сломалась и, будь в группе на задании, стала бы не помощницей, полноценной единицей, а сначала обузой, десяткой, потом нулем. Скольких так списали после первой же вылазки, скольких после второй? Тот парень? Сейчас уж и не вспомнить, как его звали. Истерил после выхода к ацтекам, на задании нервничал, нервировал, грозил подставиться сам и подставить группу. Таких списывали и ни у одного патрульного не возникало мысли, что это не правильно. И она всегда это понимала — только так нужно, только так верно.

Не каждый может быть патрульным, не каждому доводится попасть в «зеленое» братство. Здесь главное не мышцы, отличная физическая подготовка, знания, энергопотенциал, здесь главное умение группироваться, отодвигать личное, руководить собой, думать, даже когда в голове туман от эмоций, умение контролировать прежде всего себя. Чувства не должны диктовать свои условия, чувствам не место на «зеленке», иначе быть провалу задания, иначе быть потерям, иначе быть угрозе искривления исторической ленты, изменениям, чреватыми для всего человечества. А если такая ответственность, какие могут быть сантименты?

И разницы нет: по своей ты временной ленте шагаешь или по истории другой параллели. Все взаимосвязано, все в четкой сцепке друг с другом. Как маятник — качни его в одну сторону, в одном мире, пойдут колебания по всем мирам и вернутся в точку старта неизвестно чем. И здесь сложнее, здесь не знаешь, чем твой шаг откликнется, поэтому нужно быть максимально собранным.

Пример такого «маятника» куда как нагляднее — она сама. Жила, чувства игнорируя, себя в руках держала, а попала в технократию, и дала им волю. Теперь плоды пожинает. Смерти, разброд и еще большую расхлябанность чувств. Раз слабинку дала, вроде оправданную, а вот где результат обозначился. Выпустила чувства наружу, теперь вернуть их под свой контроль не может. А под их эгидой элементарное не принимается, простейшее высшим академическим трудом кажется, ясное туманом покрывается, опыт тает, будто не было его. В таком состоянии ты маленький человечек, знающий и понимающий не больше муравья в траве, и мирок твой узок, а сам ты ничтожен.

— Я постараюсь взять себя в руки, — сказала в спину Кира.

— Будь уж любезна, — проворчал тот, не оборачиваясь.


Полдня они шли по лесному массиву, не встретив ни единой живой души, кроме женщины, взывающей к праотцам и духам неба и земли. Белая рубаха с узорным рисунком по краям и венок из полевых цветов и листьев дуба навеяли мысль, что женщина друидесса. Понятно, мешать ей в ее молитве они не стали. Постояли в кустах у маленькой круглой полянки с дубом посередине, у которого волхвовала жрица, поразмышляли, стоит ли ее расспросами беспокоить, да пошли дальше, решив — не стоит. Уж больно вид у женщины был неприступный да занятой. Потревожь такую в момент экстатического слияния с ее Богами, много интересного услышишь, но жаль, не по делу.

Ста метров от нее не отошли, на поляну вышли, где подобные ей, только в зеленых балахонах, сидели полукругом. Мужчина с седыми висками и бронзовой от загара физиономией стоял в середине круга и читал стансы растениям.

Кир и Стася переглянулись и решили подсесть к паре за кругом: парню в ослепительно белой рубашке, строгом костюме и… сандалиях на босу ногу. Его девушка, что он слегка обнимал за плечи, выглядела подстать — шикарное платье в стиле выпускницы школы и платочек, подвязанный в стиле крестьянки, на голове.

Свои, — как-то сразу решили путешественники, бухнулись рядом.

— Привет, — подал ладонь парню Кир.

— Угу, — пожал с равнодушием.

— Я Кир.

— Макс, — ответил с тем же безразличием. А девушка заинтересовалась, высунулась из-за плеча своего друга, чтобы лучше рассмотреть пришлых.

— Марина, — улыбнулась Русановой.

— Станислава, — выдавила в ответ улыбку та.

— Вы откуда?

— Э-э… Оттуда, — махнула, не глядя, в сторону леса. — А вы?

— Здешние, — буркнул парень, не переставая пристально смотреть на чтеца в круге.

— В смысле?

— Здесь живем, в лесу. Это наши братья и сестры, — пояснила девушка.

— Нравится?

— Да. Надоела цивилизация. Толкотня, суета, бездушие. В городе вон народу много, а ты словно один. И рвешься куда-то за толпой. А зачем? Сюда уехали. Здесь благодать, покой и свобода.

Насчет свободы Стася бы поспорила. Наслышана была о подобных «скитах», признаках дестабилизации общества. Сулили поселенцам многое, сказки рассказывали — куда братьям Гримм или Андерсену. Только реклама с действительностью, ой, как расходилась — ребята из третьей группы как-то залетели в такое сообщество, рассказывали потом.

— Зверь не тревожит? — спросил Кир.

— Звери наши братья, — начала девушка, а парень за нее закончил:

— Ему здесь делать нечего, — и выставил как аргумент нательный крестик.

— А-а, — протянул робот неопределенное, но лицо кислым стало и выдавало.

— Не веришь? Поэтому и пройдешь через чистилище, станешь добычей Зверя. А наш пастырь милосердный нас спасет. По вере дано будет.

Стася приуныла, сообразив, что Макс под Зверем Антихриста, подразумевает и грядет поучительная тирада с цитированием христианских трудов. На Кира глянула: может, пойдем?

Но тот спросил Макса:

— Какое отношение имеет христианство к кононам чисто языческой веры? Или я ошибся, перед нами не друиды?

— Друиды. Но разность веры не мешает нам делать общее дело. Все мы дети Божьи. Терпимость — одна из заповедей его. И потом, природа, создание его, единственно осталась не оскверненной грехами человеческими. В ней наше спасение…

Кир сразу согласился, поднялся:

— Понял. Удачно спастись от апокалипсиса, — пожелал паре.

— Храни вас Бог! — дружно кивнули те и, потеряв интерес к гостям, уставились на «пастора».

— Что ты хотел выяснить? — спросила женщина, когда они отошли на достаточное расстояние, чтобы не быть услышанными.

Робот плечами пожал:

— Расфайловка прошла: друиды со всеми их атрибутами и христиане с их консерватизмом.

— Не понял, как они могут сойтись? А как Ньюсвик, пораженный чумой, с русской деревней, держащей оборону вилами. Здесь все есть и все может быть, пора бы понять. Хаос в одной из его ипостасей.

— Но в Хаосе есть четкая закономерность.

— Есть.

— А тут?

— Наверное, тоже. Другое, я лично, не вижу. Может, ты нащупал логическую цепь? Порадуй?

— Я надеялся на тебя.

— Н-да? Если уж твои новейшие программы сбой дают, что о моем среднестатистическом интеллекте говорить? Одни от чумы гибнут, другие от мечей наемников, для одних Зверь Антихрист, для других Лорд Арлан, одни мирно живут, цветочки выращивают, другие копья ломают под стягом средневековья, и все это на одной территории, если информация Ставра правильная, в одной, объединенной избитой интрижкой стране. Здесь же стоят высотки и избушка старца на болоте, ездят автомобили и телеги, выходит пресса и нет указателей на дорогах, а лес безразмерен и живет своей жизнью.

— Ты права: здесь каждый живет именно своей жизнью.

— Причем так, будто другой не существует. Помнишь удивление Бориса, когда мы про вымерший от чумы Ньюсвик говорили? У него, как и у других, взгляды были ошеломленные. Они будто басню слушали, сказочку. Жить в полукилометре от эпицентра чумы и не знать о том? А неандерталец с обезьянкой в хвойном лесу? Это наше воображение шалило или мир чокнулся?

Внятного ответа у Кира не было.

— Если напрячь сферу психотипических проявлений, — протянул он задумчиво, — можно выявить некую сходность в данном разброде.

— Какую?

— Скорее всего они не незнают, а не хотят знать. То есть целенаправленно и обдуманно уходят от действительности. В этом есть свой резон.

— А вместе с плюсами масса минусов. Сохраняют свою психику и теряют жизнь.

— Закон аналогий. Помнишь поговорку — не знание закона не освобождает от ответственности? По этому типу все и работает.

— Ты имеешь ввиду осведомленность Арлана вне зависимости от осведомленности и желаний населения его страны?

— Угу. Круговая порука. Арлану удобно, что его подданные замыкаются в своем мирке, так проще управлять, проще устраивать теракты, что еще больше способствует уходу человека от действительности. Таким образом лорд правит без всяких трудов: нет покушений на трон, нет ловких инсургентов, революционные идеи не бродят в головах замкнувшихся на себе подданных. Покой и полная свобода в действии.

— Вот он и злобствует, теша свои садистские наклонности, — буркнула капитан. — Не согласна насчет идей — они уже бродят, поэтому наверняка их и ловят.

— Идеи?

— Нас, как физическое воплощение угрозы реальности их появления, реализации. Или ты всерьез решил осесть в какой-нибудь деревеньке и заниматься выращиванием рогатого скота и кормовых культур?

— Обдумала мое предложение?

— Занять место княжны? Ответ тот же — уволь. Ничье место я больше занимать не стану.

— Не надо… Просто не опровергай мнение других. Ну, какая тебе разница назовут тебя Стася или Стесси?

— Примерно такая, как между княжной и патрульной.

— Ее могут не заметить, как вообще ничего не замечают вокруг.

— Продолжаешь склонять на нарушение устава?

— Третий пункт уже неактуален. Не нравится мне, когда на людей, как на зайцев охотятся. И вида мертвых загорающих моя тонкая душевная организация не выдерживает, в состояние невоздержанности входит. В таком состоянии ей пофигу на устав.

Прогудел вроде шуткой, а по глазам видно — всерьез. Стася помрачнела. Вчерашнее вспомнилось и опять Чиж. А о нем только подумай — тоска как глыба наваливается, ни просвета, ни спасения от нее нет. И на все ровно.

— Ладно, делай что хочешь.

Кир приободрился, затрусил шустрее по прогалине, оглядывая местность. И вскоре вывел женщину к домику.

Массивный, двухэтажный, серого камня, с зарослями ежевики на стене, он казался прелюдией к средневековому замку. Рва не хватало и ограды с бойницами.

Пока Стася оглядывала двор и строение, Кир поднялся по лестнице и брякнул висящей у дверей колотушкой.

— Эй, есть кто живой?!

Дверь распахнулась, открывая взору плечистого мужчину в вишневом халате. Именно он кинулся Стасе в глаза, а потом белоснежный воротник рубахи с изящным, воздушным жабо, брюки и… тапочки с серым, драповым верхом. Пока женщина разглядывала их, мужчина разглядывал ее. Кир косился то на одного, то на другого и уже хотел прервать затянувшееся молчание, как мужчина воскликнул:

— Ваше Высочество! Какая честь для вашего скромного подданного!

Тон был слегка язвительным и Русанова насторожилась.

— Добрый день, — широко улыбнулся Кир, стараясь выглядеть милым и бесхитростным, как тапочки джентльмена.

— А вы?… Простите?

— Кир.

— Кир?

Вышло «Килл». Мужчина не выговаривал «р», и это слегка смягчило настороженность женщины.

— Мы немного устали, и если вы…

— О, да! Простите, Ваше Высочество, мою неуклюжесть! — воскликнул мужчина и распахнул дверь перед гостями, приглашая их внутрь своего жилища.

В доме было прохладно и уютно. Тяжелые портьеры в викторианском стиле не пропускали жар солнца. Ковры, подсвечники с гербом, витые ножки кресел и гобелен обивки, тяжелый стол с позолоченной чернильницей, в которую было воткнуто гусиное перо, и камин. Весь антураж говорил об одном — здесь живет титул.

— Прошу, Ваше Высочество, — галантно пододвинул кресло для Стаси, проигнорировав Кира, и чуть склонил голову в поклоне. — К сожалению, у моей экономки сегодня выходной, поэтому могу предложить лишь скромный ужин, но если вы окажете мне честь задержаться до завтра, обещаю на утро завтрак не хуже, чем готовит ваш повар.

Русанова прикусила язык, чтобы не ляпнуть лишнего. А Кир закивал с гордым и серьезным видом:

— Мы подумаем, принять ли ваше предложение, сэр…

— Герцог Сомерси второй. Теодор. К вашим услугам.

Мужчина поклонился еще раз, впрочем, без подобострастия, скорее небрежно. И вышел, оставив пару наедине с камином.

Стася тут же качнулась к напарнику с вопросом во взгляде.

— Аплодирую, — шепнул тот. — Молчи дальше. Я попытаюсь выведать, что к чему. Это удача: он явно знаком с тобой, и так же явно достаточно близко.

— Со мной? — скривилась. — Я впервые его вижу.

— Дуру не изображай. Я имел ввиду настоящую княжну.

— Ничего не перепутал? Княжна и принцесса — разница. С "Вашим Высочеством" обращаются к наследникам трона и короны — принцам, принцессам.

— В лом принцессой побыть? — прищурился. — Просто молчи.

— Неудачный план, — процедила.

В комнату неуклюже вошел Теодор, неся поднос с чайным сервизом. Было видно, что роль прислуги исполняется им впервые. Наконец сервировка была закончена и герцог перевел дух, сел в кресло, испросив разрешение Стаси. Повисло тягостное молчание, каждому было неуютно. Отличный чай с молоком и овсяное печенье усугубили положение. Чай был настолько вкусным, ароматным, что Кир выхлебал весь чайник. Печенье же свежим настолько, что крошилось в руках, и Стася вся обсыпалась крошками. Она смутно догадывалась, что подобный конфуз для наследницы трона недопустим и злилась, «ласково» поглядывая на робота. Тот вылил в свою чашку остатки молока из молочника и залпом осушил ее. Крякнул довольно:

— Спасибо. Вкусно.

Герцог натянуто улыбнулся, но высказываться не стал.

Стася стряхнула крошки с брюк и хлопнула свою чашку на блюдца: все, хватит с нее конспирации:

— Я не принцесса…

— Сейчас, — поспешил исправить ситуацию Кир.

— Совсем, — уставилась на товарища, предлагая помолчать. Но тот с невозмутимостью продолжал фантазировать:

— Мы не во дворце и потому не стоит церемониться.

— Я не принцесса!

Теодор спокойно посмотрел на мужчину, потом на женщину, опять на мужчину и взял чашку с чаем:

— Как скажете.

Тихо, почти равнодушно.

— Меня зовут Стася.

— Я знаю, как вас зовут, принцесса Стесси. Если вы не помните, кузина вашего опекуна в прошлом сезоне знакомила нас. Бал был чудесен. Надо отдать вам должное — вам нет равных по части устройства званых вечеров.

Русанова с досады стиснула пальцами печеньку и та брызгами крошек разлетелась по округе.

— Если вы путешествуете инкогнито, то можете быть спокойны, Ваше Высочество, я не выдам вас. К тому же мне известны печальные обстоятельства, что способствовали вашему маскараду, — со значением покосился на потрепанный вид Русановой. Понятно, отсутствие бального туалета и присутствие чисто мужского варианта одежды навеяли герцогу мысль о секретности путешествия.

— Многим известны эти самые «печальные» обстоятельства? — спросил Кир.

— Новостей не утаишь, они быстро разносятся по округе.

— Вы намекаете на инцидент на свадьбе?

— Мне сразу стало ясно, что самоубийство принцессы всего лишь хорошая постановка. И хочу заверить вас, Ваше Высочество, я полностью на вашей стороне, — качнулся к Стасе, взглядом выказывая уважение, любовь подданного и лояльность гражданина. И то, и другое, и третье показалось нарочитым.

Скася покосилась в угол у входа в комнату, куда Кир заботливо поставил мечи, предусмотрительно спрятав их за портьерой.

— Позвольте спросить: куда вы направляетесь теперь?

— Пора возглавить армию, — бросил Кир.

— Вы хотите возглавить армию вашего опекуна? — удивился герцог, покосившись на женщину. — Но позвольте, в чем смысл?

— Вы его не видите?

— Нет, простите за недалекость. К тому же, если дело обстоит так, как вы изволили его изложить, то почему вы двигаетесь в обратном направлении?

Стася сложила руки на подлокотниках и прикрыла ими глаза от Теодора, посмотрела на робота: вляпался умник?

Тот держал лицо непроницаемым, только взгляд стал на секунду растерянным.

— Проверяем благонадежность подданных, — нашелся что сказать и уставился на Сомерси как ярый заговорщик: ну, вы-то должны понимать о чем я.

Конечно, — согласно качнул подбородком мужчина. Глаза покрылись туманом, за которым могло скрыться что угодно: от веры до подозрений.

— Однако вы несколько запоздали, не находите?

— Намек?… — продолжи сам, — предложил Кир взглядом.

— Именно: на Его Светлость, опекуна Ее Высочества. Он слишком давно встал на сторону лорда Арлана и все усилия направлял лишь на его благо. Если бы не это, возможно можно было бы что-то исправить. Теперь же, да простит меня Ее Высочество за дерзость, бесполезно. Ямена принадлежала лорду номинально, сейчас официально, — вздохнул, разведя руками.

— Я расторгну брак, — буркнула Стася неожиданно для себя.

Герцог вяло улыбнулся:

— Конечно. Но… кто возьмется за это? Ваш брак был оговорен еще вашим отцом, помолвка состоялась, когда вам не было и трех лет от роду. Кардинал Де Вега давно скончался, а только тому, кто освящал сие таинство, дано его расторгнуть. Во всяком случае, попытаться. Нынешний же кардинал верой и правдой служит вашему супругу и, понятно, не пойдет даже на разговор о расторжении. Мне жаль, — развел руками, сочувственно скривив тонкие губы.

— Всегда можно найти выход, — упрямо заявила женщина.

— И вы его искали… пока ваш дядя силой не отвел вас к алтарю. Бытует мнение, что вы слишком много воли дали опекуну. Оно понятно, он рожден великим полководцем, а вы женщина и баталии любого масштаба вас не увлекают. Балы и безделушки, франты и прелести природы, вот стезя женщины. Власть не может иметь женское лицо.

Стася губы прикусила, чтобы не надерзить и не выказать чисто солдатские манеры. Ей стало ясно, что если в технократии правили женщины, здесь правят мужчины и отдавать свою власть не собираются. Но к чему это разделение? Уничижение одного и возвеличивание другого по половому признаку? Ведь гармония там, где плюс и минус в равенстве, где женщина и мужчина образуют одно.

Утро и вечер тоже разнятся, но входят в определенье — сутки вместе с ночью и днем. И каждому не тесно, и не стремится ночь украсть у дня кусочек, и вечер не считает себя хуже утра, а утро выше дня. Они в гармонии соединены и роль свою играют без размолвок.

— Зачем же "женское"? — с прищуром уставился на герцога робот.

— О! — рассмеялся тот и смолк, прижав кончик пальцев к губам. — Простите! Но слышал ли я что-то более остроумное? Соперник лорда Арлана? Браво. Вы развлекли меня столь смелой шуткой!

— Хм, — веко Кира дернулось, взгляд ушел к Русановой: ты поняла? Кажется, твой «супруг» неотразим.

Примерно, как Аттила, — скривилась та.

Кир не стал развивать эту тему и заявил:

— Я собираюсь соперничать лишь на военной стезе…

И смолк, услышав хохот. Герцог заливисто смеялся, до слез из глаз.

— Ах, простите, — стряхнул их. — Давно не встречал человека с настолько тонким чувством юмора. Позвольте спросить вас, уважаемый сэр?…

— Кир.

— Сэр Кир. Каким образом вы хотите устроить соревнование? Мечами, что вы предусмотрительно спрятали за мои французские портьеры? Две единицы вооружения против тысячи армии лорда Арлана.

— У нас есть армия, — сказала Стася.

— У вас?… Ваше Высочество, вы неотразимы, но увы, все, что у вас есть, это титул и красота. Все остальное давно принадлежит лорду Арлану. Еще со времен вашего прапрапрадеда повелось набирать в полки Арланы из населения Ямены. Вся ваша армия в замке Арла, а на своей земле вы не наберете и роту волонтеров. Не знаю как это удается лорду, но раз встав под знамена Арлана, никто уж не возвращается и служит верой лишь ему от рядового до генерала до конца жизни. В этом есть нечто мистическое. Говорят, лорд обладает удивительным и неповторимым обаянием. Мне даже странно, что вы того не заметили. Обычно женщины предпочитают приятных кавалеров, а он, без сомнения, таков.

— Вы с ним знакомы? — заподозрила Стася.

— Э-э… Случается, вступаем в переписку. Мне нравится склад его мышления, пикантный слог и отсутствие снобизма. Редкий человек.

— О, да, — как тут не согласиться. Русанову передернуло, она встала. — Нам пора. Благодарю за чай и занимательную беседу.

— Куда же вы, на ночь глядя? Останьтесь. Наверху вполне сносные апартаменты, готовые принять гостей. Я их держу наготове на всякий случай, и вот он подвернулся. Не уходите, окажите честь остановиться у меня. Сэр Кир, Ее Высочеству нечего делать в такое время суток на улице. Сейчас быстро темнеет, а до ближайшего города более трех миль. Оставайтесь, я обязуюсь достать лошадей к утру. Отдохните. Принцесса утомлена.

— Вы совершенно правы. Мы с удовольствием принимаем ваше предложение, — к неудовольствию Стаси, согласился мужчина.

Она чуяла подвох. Откуда возникло подспудное чувство тревоги, ощущение фальши гостеприимства герцога, женщина не могла объяснить самой себе. Но оно было.

Стася удивлялась себе — откуда эта недоверчивость, откуда мнительность и подозрительность? Раньше подобного она за собой не замечала.

Стася стыдилась — в чем она подозревает Теодора, почему? Чем он заслужил ее недоверие? Прямо высказанным мнением?

Неужели опыт предыдущего задания сказался на ней? Неужели она заразилась негативом, не смогла избавиться от него? Что это: дальновидность, осторожность, приступ прозорливости или дурной характер, худшая привычка взятая не у самых лучших людей?

Русановой отвели самые лучшие апартаменты, воистину — королевские. Но она бродила по комнате, хмуро поглядывая на тяжелый бархатный балдахин над кроватью, на узор пушистых ковров и изящную мебель будуара и не видела ничего. Перед глазами вставали картинки прошлого и, как укор, вгоняли в тоску.

Когда, на каком этапе она перестала верить людям? Предательство ли Ставра сыграло свою роль или метаморфозы с Теофилом столь пагубно сказались на ней? Усталость? Гибель Николая?

А ведь Иштвану она поверила, поверила сновидению!

Кир неслышно проник в ее комнату:

— Не спишь?

Русанова вздрогнула от неожиданности, перевела дух и отмахнулась, одарив товарища недовольным взглядом:

— Нет.

— Надо. Есть время на отдых — используй его.

— Я не верю герцогу, — призналась.

— Он подозрителен, — к удивлению и облегчению Стаси, признал Кир.

— Тогда зачем ты согласился остаться?

— Тебе нужен отдых. Нервы ни к черту да еще лихорадка — свалишься. К тому же я планирую позже накачать герцога марочным вином из его погреба и послушать его серенады. А поет он, согласись, информативно. И сам обещал дегустацию отменных вин. Нам на руку. Ложись и ничего не бойся. Я начеку.

Киру можно верить, он не подведет. А если тоже заподозрил графа в нечистой игре, значит дело не в Стасиной недоверчивости.

Она успокоилась и легла спать. Отдохнуть нормально действительно хотелось. Ночлег где придется, преимущественно в лесу, надоел до изжоги. Сон урывками уже сказывается на психике.


Стася надеялась, что на шикарном ложе с атласными простынями и кучей подушечек заснуть не представляет проблем, но не тут-то было. Она закрыла глаза и словно рассыпалась на части. И каждая пошла по своим делам. Одна бродила по комнатам, слушала разговор Кира и Теодора в гостиной, смотрела на мерцание свечей на гранях фамильных фужеров. Другая дозором обходила дом и как караульный чутко приглядывалась и прислушивалась к каждому шороху, каждой тени. Третья улетела к ребятам, четвертая металась в темноте и звала Николая, а пятая плакала от горя.

Что это было? Сон, явь?

Стася села, распахнув глаза, уставилась на массивные часы с ангелочками на столике камина: одиннадцать сорок. Она легла в одиннадцать тридцать. Значит пригрезилось?

Русанова вновь легла, закрыла глаза, но ей показалось, что она осталась сидеть и пялиться на циферблат. Стрелки медленно и одновременно быстро двигались по кругу, обходя деления, и ничего не менялось.

Бом-м, — ударило где-то внизу. Напольные часы пробили полночь и стало опять тихо. Стрелки поползли дальше и внизу опять ударило. Час ночи. Два, три.

Она как привязанная смотрела на часы и не понимала, во сне или на яву навязчиво маячит перед ней циферблат, позолоченная окантовка с ангелами и гроздьями винограда.

Четыре утра.

Герцог захрапел, свесив голову. Кир прищурился сквозь фужер с вином на затухающие языки пламени в камине.

Пять.

Рука Кира выронила фужер, глаза остекленели.

Герцог открыл глаза, потер губы, задумчиво разглядывая робота, и встал. Прошел к входной двери, открыл щеколду…


Стася не поняла, лежала или сидела, как уже вскочила. Влетела в брюки и куртку и промчалась вниз, перепрыгивая ступени. Дверь налево — гостиная.

— Вставай! — тряхнула Кира. Робот завалился набок как мертвый.

— Вставай!! — затрясла. Он рухнул на пол безвольной куклой. Глаза безжизненные в потолок, губы приоткрыты и изъедены.

Мертв? Робот?

Губы…

Стася уставилась на осколки его фужера и похолодела — пол проеден, в мелких дырках. Кислота.

Она метнулась к портьере за мечами — их нет. Огляделась и, приметив окно, рванула на себя створки. Прощальный взгляд на верного друга и прыжок в темноту и прохладу ночи.

Женщина приземлилась на ноги, но сделала лишь шаг — ей сделали подсечку и уже в падении получила удар по шее, настолько сильный, что ей показалось, отрубили голову. Потом звон и тишина.


Глава 8


— Доброе утро, племянница, — с желчной улыбкой сказал Теофил.

Стася не сразу поняла кто перед ней, не то что что он сказал. Мужчина держался на коне точь в точь как граф Локлей, имел ту же манеру смотреть, вздергивать подбородок, придерживать поводья. Он был одет как граф, он имел тот же голос, то же лицо.

Но он не был Локлей.

Рядом с ним ехали люди в черных плащах со знакомым выражением лиц — отрешенным. Они сказали ей больше, чем она хотела знать.

Стася дернулась и поняла, что связана, да настолько крепко, что пальцем не пошевелить. Покосилась по сторонам — лес, а она, судя по бортам из грубых жердей, в телеге.

— От ненависти до любви один шаг — сделай его.

Кто это сказал?

Стася уставилась на «графа». Он смотрел на нее пытливо и будто ждал чего-то.

Не дождался, вздернул подбородок и с постной физиономией уставился далеко перед собой:

— Ты не изменилась. Н-да-а.

Звучало это как приговор.

— Что вам надо? — прохрипела.

— Чтобы ты сделала шаг. Я повторял тебе это тысячу раз, но теперь вижу — бесполезно. Больше не стану утруждать себя.

— Вы приняли меня за другую!

— Очередная уловка? На этот раз оригинальная, — засмеялся мужчина. — Дорогая моя, ваша изобретательность достойна восхищения. Сначала вы больны, потом обвенчаны, затем не в себе, потом убили себя, теперь "не та"! Вы превзошли сами себя!…

— Я не принцесса!!

— Вы разозлились? Сверкают глазки, лицо позеленело от ярости. Нормальное состояние для вас, племянница, — заулыбался. А Стася нахмурилась: племянница? Так перед ней опекун, дядя принцессы?

Кто же Зверь?

— Вы дядя?…

— О, потеря памяти? И это проходили.

— Да поймите вы!… Как мертвый может вновь родиться?! Ваша племянница убила себя, тому наверняка свидетелей немало!

— Да. Я один из них, — ответил мужчина с милейшей улыбочкой.

Ненормальный!

— Так если умерла, как я могу быть живая?!

— Вы, милая моя, слишком ненавидите весь мир, чтоб его оставить.

— Бред!

— Стесси, Стесси, кому ты говоришь? Свидетелю твоих отвратных игр и колдовских экспериментов?…

Она еще и ведьма?

— … Ты, помнится, уж умирала, выпив яд… но что тебя отравит если ты сама кураре? — засмеялся.

Фантасмагория. Мир — Хаос, а принцесса чистейшее его отображение.

— Фрактал линейный, — прошептала.

— Заклятье шепчешь? Бесполезно. На этот раз тебя ничто уж не спасет. Хайм! — позвал. Мужчина справа от телеги меч вытащил и взмахом одним порезал путы, поранив тело. Склонился с лошади, за шиворот поднял Стасю и поставил на землю.

— Вперед, — с улыбочкой взмахнул рукой в перчатке «дядя». — Пора пройтись тебе по нашей земле грешной.

Всадник позади направил на нее лошадь, и та толкнула в спину, подгоняя.

Стася захромала, поглядывая на конвоиров снизу вверх. Плотное кольцо, круп к крупу лошади идут — не вырваться. Сейчас. А что там дальше будет?

Темп увеличили и вскоре женщине пришлось бежать.

Было душно, пыль, поднятая копытами, забивала нос, сбивала дыхание. Если бы не здоровая злость, упрямство да надежда если не сбежать, то хоть понять, к чему устраивать подобные испытания, Стася бы не продержалась.

К вечеру они въехали в село, которое показалось ей сначала вымершим.

Но вот прибежал пузатый мужичок и, беспрестанно кланяясь, распахнул ворота постоялого двора. Русанову кинули в амбар, а сами разбрелись по двору. И вроде самое время бежать, а у нее сил нет. Что приключилось? Она сдавала не такие кроссы, выдерживала нагрузку раз в десять больше. Лихорадка?

Ей вспомнился Кир, и она заставила себя встать. Припала к щелочке меж досок, разведуя обстановку. «Черные» отдыхали: кто-то лежал на траве, кто-то кормил лошадей, кто-то сидел за столом под старой березой и уминал каравай.

Немного и пора выбираться, — решила Стася. Только куда уходить? В какой стороне покой от этих налетчиков? Ей очень не хватало Кира. Как он не понял, чем его поят, как вовремя не рассчитал опасность? Милый, глупый робот. Ни одна машина не сравнится с умом человеческим, тем более настолько изощренным, как у герцога или у «черных».

Кто мог знать, кто смог бы догадаться о подобном финале?

Теперь ни связи, ни ориентиров и мечта вернуться домой почти призрачна. И сердце екает — не выбраться. Оно уверено, хоть Стася упрямо идет ему поперек. Так уже было и погиб Тео, потом Николай…

Дальше думать не хотелось, и она вновь внимательно оглядела в щелочку двор, «черных». Странно они себя ведут, организованно, чинно. Сборище убийц, а поведение патрульных: ни тебе разудалого куража, выпивки, гогота, демонстрации дурной силы. Тишина и пристойность. Хуже нет, когда противник с умом дружит.

Дверь амбара неожиданно распахнулась и возникли двое. Схватили Русанову и выволокли на улицу, протащили до кабака, втолкнули в зал.

— Я тут подумал, дорогая племянница, а если ты и, правда, не ты? — протянул «Теофил», играя острым кинжалом.

— И как я тебе должна это доказать?

За спиной шум образовался: еще двое мужчину втащили, на колени поставили, руки заломив. «Дядя» кинжал протянул, на пленного кивнув:

— Видишь его? Убери.

Ничего предложение и проверка хоть куда: оружие-то острием в грудину «дяди» смотрит, подтолкни только. И хочется, ох, как хочется.

Но сдержалась, не пошла в ловушку:

— Я не убийца, — только и бросила.

— Интересный ответ, но поведение типичное для тебя, — глянул с прищуром и… метнул клинок в грудь мужчины. Стасю качнуло в его сторону, но конвоиры придержали. Сбросить их — плевое дело, но дальше что? В драку с целью ввязываться стоит, и если уж ввязался, до конца идти. А тут сошки мелкие, положит она их — другие придут. Убирать так главу — Арлана.

Ну, вот и цель, — определилась женщина. Стряхнула руки конвоиров, за стол напротив родственника брякнулась:

— Кушать хочу.

И будто нет за спиной трупа, не было ничего. «Теофил» с полминуты ее разглядывал, сомнения во взгляде блуждали, и вот чуть улыбнулся, махнул рукой своим, приказывая стол накрыть. Миг какой-то: стол накрыли и помещение покинули. Остались Стася да «дядя» с двумя сотоварищами, за дальним столом ужинающими. И труп.

"Дядя" заметил ее взгляд на мертвеца и кинул в него вишенку. Тело будто взорвалось, распалось на мелкие черные частицы, что, вихрем закружив, исчезли.

"Не в новинку" — вздохнула Стася, в который раз пытаясь понять, что и как здесь происходит с мертвой плотью, по каким законам физики и химии. Странно все же, очень странно — то вихри, то вспышки. Доля секунды и нет даже признака человека.

Какая наука, к чертям, это объяснит?

Женщина хлеб разломила, в каше ковыряться начала, но аппетита нет и даже крошка в горле встает. Голова другим занята, мысли на окружение переключились: трое против одной — работы на пару минут. Взять опекуна в заложники и спокойно уйти, а тот уж на Арлана ее выведет. А если лорд не в курсе, что его подчиненные творят? И выйдет, что она, как «Теофил», не за тем охотилась.

— Значит, ты Арлану служишь? — спросила. Мужчина улыбнулся, будто глупость она сказала, вина себе из кувшина в кружку налил и отсалютовал племяннице:

— Все мы его подданные твоею рукой.

— Или твоей?

— Ни Стесси? — захохотал. — Простить не можешь? Чем же он тебе так неприятен?

— Убийц не люблю.

— "Убийц", — протянул, перестав смеяться, взгляд нехорошим стал. И вдруг мужчина рванул женщину за грудки куртки и процедил в лицо. — Убийца как раз ты.

— Кого же я убила, такая вся ранимая? Чем: нежными ручками или заклятьем? — прошипела ему в лицо. Мужчина откинул ее в сторону, и она упала меж скамеек, сшибая стулья.

— Арлан тебе память восстановит, — посулил зловеще. — Кончились твои капризы, маленькая дрянь. Как прогулка по пеклу? — подошел к ней и поднял за шиворот. — Не понравилось? Отчего решила, что другим нравилось? Калек плодила, тварь!

То, что он говорил, было важно, это Стася понимала, но никак в толк взять не могла, что к чему. Пояснений бы попросить, но «Теофил» оттолкнул ее в двери.

— Теперь ты станешь героиней своих игр. Пришло время платить. Ты у меня ползком до Арлана пойдешь, а там он тебе вторую часть твоих любимых забав устроит. Авось, когда вернешься, ума прибавится!

Куда вернешься? Какие забавы?

Спросить не успела. Стасю схватили за шиворот и выволокли из кабака.

— Напомните принцессе ее любимую игру! — пронеслось.

Стасю кинули в круг «черных» и начали пихать от одного к другому, раздавать затрещины, делать подсечки, бить куда придется. Сначала Русанова пыталась ответить, но вскоре поняла, что зря силы расходует, их на защиту нужно применять. В круговерти ударов выжить трудно, отбиться невозможно.

Как падала, уже не помнила. Звон в ушах, а перед глазами пятно, как солнце с лучиками, но не горячее, а ласковое, прохладное, манящее, и хочется туда, в него…

Ведро воды, вылитое на нее, вернуло женщину в действительность. Она смотрела на «Теофила», а видела то пятно и жалела, что не достигла его, не скрылась в нем. А разобраться — где, в чем, что это вообще?

Мужчина долго изучал ее физиономию и дал затрещину, окончательно приводя в себя. Ни злорадства, ни раздражения, ни презрения в его взгляде уже не было. Он сомневался, он… боялся.

Стася усмехнулась разбитыми губами: ай, яй, какие мы тонкочувствующие. Еще бы всплакнул по тому убитому!

— Сволочь! — бросила, с трудом принимая вертикальное положение. «Теофил» скривился и во взгляде вновь появилось презрение:

— Ничего тебя не берет, дрянь. Играешь? Новая роль? Паршивая! Можешь продолжать маскироваться. Меня тяжело провести, Арлана невозможно, — и выпрямился, навис над ней, с брезгливостью глядя сверху вниз. — Не советую повторять эту игру. Арлан ее не потерпит.

Еще бы пояснил, о чем толкует, — подумала Стася.

Мужчина развернулся и, махнув рукой своим псам, пошел обратно в кабак. А женщину уволокли в амбар и кинули на мешки с мукой. Дверь хлопнула.


— Не понимаю, не по-ни-маю! — металась. Попытка суммировать информацию проваливалась. Хаос, бардак полнейший, в котором не нащупать и «хвост» закономерностей.

Ей мерещился Николай, мешая думать. Он все взывал: где ты? И злился от тревоги, что Стася молчит. А что ответить?

Кир бродил по амбару как живой и хмуро поглядывал на патрульную, а потом и вовсе привиделся Гоблин, давным-давно погибший Ренат. Засел в углу и чистил пистолет, исподлобья бросая взгляды на женщину.

— Ты откуда?

Неужели так худо, что мир мертвых близко к ней оказался? Намек, предупреждение?

— Я выдержу, — почти поклялась, надеясь тем от призрака избавиться. А тот приблизился и в руку пистолет сует:

— Возьми.

— Зачем? — и ясно — застрелиться. — Все не так плохо! Нет!

— Поймешь…

— Нет!! — не станет, она еще на что-то годна!

И словно из воды с самой глубины вынырнула. Огляделась, хватая воздух ртом. Рассвет — в щелки проникают солнечные лучи.

Дверь скрипнула, Стасю стащили с мешков, толкнули наружу на ослепляющий свет. Зажмурилась невольно, чуть не упала, на секунду потеряв ориентиры, координацию.


Еще один день пути.

Она хромала, пытаясь думать о происходящем, а не о том, что больно, плохо, тяжело. Но мысли путались, сознание кривилось. Цель только и не давала пасть как загнанной лошади.

А перед глазами лошадиные хвосты, отмахивающиеся от мух, спины всадников, телега и лес. Лес, лес!

За ним поле и пацаны с радостным криком бегают за бабочками, девочки плетут венки. Молодая женщина зовет дочь домой: пора пить молоко, умываться.

Парень обнимает девушку, сидя на шатком мостике у речки. Удочки прилажены, но клева нет, и он не нужен. Им вместе хорошо, а рыбалка лишь предлог.

Избушки, мазанки, дома-высотки, купольные города, друг за другом перемежаясь лесом, который, сверху посмотреть, всего лишь как граница сот. Везде покой и умиротворенность…

Стася тряхнула челкой — что ей мерещится? От жары? А тело бьет в ознобе.

— Лихорадка, — находит объяснение, но отчего-то кажется, что не права.

— Бред, блеф…

— Не правда.

Покосилась — она же рядом шагает.

— Не может быть.

— Очнись, ведь ясно все.

— Нет, не пойму…

И рухнула.

Влага, на лицо упавшая, заставила открыть глаза, а перед ними туман и очень далеко то пятно. Зовет опять и манит.

Чертовщина!

— Слаба, — чей голос?

— Не может быть, — а это «Теофил». Ее куда-то потащили и кинули.

Полет, падение и холод. Стася вмиг в себя пришла, села, стряхивая воду с лица. Вокруг бурлит река, бежит по камням, огибая гостью.

— Наигралась? — процедил «дядя», присев на корточки у прибрежного валуна. Взгляд неприятный, но не злой, скорее изучающий, пытливый.

— Что тебе надо, а? — скривилась, вытерла лицо.

— Арлан скажет. Немного осталось. Вон замок, — кивнул подбородком в сторону, за спиной Стаси. — Кончай свои игры, а то хуже будет.

— Во что же я играю, по-твоему? — повернулась, чтобы посмотреть на вотчину главного упыря этой стаи. Ничего «домишко», как гнездо на скале, и чем-то ей напоминает тот замок, что в развалинах своих погреб Рената. Но этот больше, мощнее. Высится над пиками густого, непролазного бора, манит аккуратными шпилями башенок. — Так что ответишь? — уставилась опять на «Теофила». Тот молча смотрит на нее и будто сочувствует:

— Арлан на твои уловки не купится.

— А ты купился?

— Лучше бы ты присмирела.

— Советуешь? — с трудом и скрипом поднялась.

— Как не чужой тебе.

— Ах, да, дядя. Как там тебя? — ощерилась. — Адольф, Джек-Потрошитель, Тамерлан?

— Йохан.

— Йохан. Станислава, — отвесила поклон, язвительно добавив: Имею несчастье быть похожей внешне на твою горемычную племянницу. Не удивлена уже, что та представилась самостоятельно. Понимаю, — заверила.

— Ты не настолько глупа, чтобы покончить с собой, а вот создать иллюзию ты мастерица, — поднялся и, схватив женщину за плечо куртки, вытащил на берег. — Миг пути и ты в объятьях мужа.

Прозвучало это едко.

— Чтоб ему сдохнуть, — согласилась Стася.

— Ну, это вряд ли, — хохотнул, порадовавшись. Видно, в ремарке нашел подтверждение своей правоты. Принцесса наверняка не раз ему такое говорила.

— Как я ее понимаю, — буркнула себе под нос Русанова, выходя на тропку.


Миг превратился в век. Они все шли вверх по камням извилистой тропой между деревьев, а дорога не кончалась.

И вот открылась взору огромная расчищенная площадка — площадь со стелой по середине. К чему, кому сей постамент? Но у лордов свои причуды, а ей бы силы поберечь и как-то доковылять самой, без «добрых» рук наемников.

В ворота не вошла — ввалилась. А дальше как провал — куда тащили, кто, зачем?

Очнулась на коленях, на полу. Узор паркета позабавил — высокое искусство, право, а живет в таких хоромах не иначе как эстет. Взгляд упал на ступени, ножки стола, край белой с веселой вышивкой скатерти и сапоги. Начищенные до блеска, черные. Глянуть, кому принадлежат, не удалось — заломленные за спину руки не дали такой возможности. Осталось рассматривать паркет и залу с плоскости пола. Просторная. Народу, судя по количеству сапог в пыли слева и справа — немало. Однако тихо так, что слышно как жужжит и бьется муха о стекло окна. И вдруг ее прервали. Звук голоса пробрал Стасю дрожью — не может быть, нет!…

— Ну, вот и свиделись, — протяжно и надменно прозвучало.

Начищенные сапоги медленно, вальяжно спустились со ступеней, приблизились к ней, заставляя сердце выпрыгивать из груди. Горло сжало: нет, пожалуйста, нет!

— Здравствуй, дорогая.

Так паук, наверное, запутавшейся в его паутине мухе говорил, если б мог.

Но этот голос! И подобный тон?…

— С чего ты вдруг решила вырядиться как мужчина? Тебе не говорили, что подобные наряды для женщины непристойны?

Она не слышала — она смотрела на руку с массивным кольцом, на гравировке которого свернулся кольцом дракон и… кусал свой хвост.

Она взмахнула и Стасю подняли, но если б не держали, она бы рухнула опять.

Чиж!

Перед ней был Чиж!

— Вы побледнели? Так рады меня видеть? — усмехнулся. Взгляд холодный и надменный. Так смотреть Николай не умел. А в остальном — один в один, и это сходство Стасе крылья режет. Теперь нет цели, ведь она не сможет убить Чижа, будь он сам Сатана.

Ну, почему так? Чья это задумка? Какой больной устроил этот маскарад?!

Мужчина рванул за ворот куртку, и та с треском спала с плеч:

— Этот стиль одежды не ваш.

Послать бы его, но язык к нёбу прилип.

— Вы сильно огорчили меня, когда мы виделись последний раз.

Рука коснулась шеи, прошла в ложбинку меж грудей, закрытую майкой.

— Вы, кажется, себя убили… — ладонь сжала грудь. Стася сцепила зубы, зажмурилась: невыносимо! Чиж, милый Чиж, что сделала с тобой эта реальность?

Лорд Арлан, убийца, Зверь — Николай. Такое тяжело переварить, еще тяжелее осознавать, что стоит ей спасти этого упыря в обличье любимого, и тот быть может… Ведь что-то да изменится. Закон. Быть может Тео выживет или Николай… Но что-то будет. Возможно, ей привиделось, воображение шалило, и Чиж жив, ведь этот, его двойник — живой.

Кошмар какой-то! Бред! Она хотела убить Арлана и тем немного хоть перед собою оправдаться, но сделай это, поставила бы точку в цепи трех жизней в разных параллелях. И начала она с Тео, ее вина и здесь была бы ее. Но ей предоставлен выбор — в живых оставить упыря или окончательно порвать цепочку и, вырезав его, отправить всех двойников Николая к праотцам.

— И так эффектно это сделали, заколов себя за праздничным столом… Но что я вижу — вы живы? — он смеялся. — Не приняли? Или вы забыли, что самоубийцы не нужны ни там, ни здесь? Подумали, что вас, принцессу, минет плачевный рок, которым наделяли вы других?

Схватил за лицо, сжав с силой, и с яростью выдохнул в него:

— Сначала нужно заплатить, исправить то, что натворили! А вы решили уйти от платы? Решили, вам удастся? Вам?! Матери ненависти, прародительнице убогих и калек?! Никто еще не уходил, не заплатив. Хотите знать, что я вам приготовил? — приблизился и зловеще в ухо зашептал: — Вам предстоит пройти, что вы другим дарили. Родиться, какими вы рождали других. А после встретимся и вновь поговорим. Возможно, это и послужит вам уроком в назиданье.

Он, убийца, винит ее? Что за вздор? В чем она виновна?

Их взгляды встретились, столкнулись как тоска и ярость, одна слепа, другая безысходна. Не примириться, не воззвать, но что-то, видно, оттолкнуло лорда. Он отшатнулся. Отвернулся и медленно пошел к столу. Спиной встал к Стасе, начал щипать виноград и кушать, с прищуром косясь на женщину через плечо. Он явно что-то заподозрил, но не был уверен и колебался. Русанова же не могла понять, а значит сделать верный ход. Она потерялась, совсем запуталась. Этот мир перевернул все с ног на голову и не пытался объясниться.

— В башню ее, — бросил тихо Арлан.

Женщину подхватили и выволокли прочь.


Глава 9


"Платить, рождаться": о чем он говорил, — думала Стася, поглядывая на свет, льющий из оконца далеко над головой, под потолком.

Два дня как о ней забыли и можно было бы прийти в себя, но она измучилась разгадкой ребусов, устав больше, чем когда ее сюда вели. И ничего на ум не шло, ни одного ответа на миллион вопросов. А в это время, возможно, на Лорда уже посягнули. Чему тут удивляться, зная какой имидж он себе создал? Желающих отправить его на тот свет наверняка — полк. Она бы к нему присоединилась, будь Арлан не Чижовым.

Подумать только, ей придется играть роль спасительницы и прикрывать его!

"Чижа, не Арлана-убийцу", — заверила себя.

Сознанию претило, а сердце убеждало: сделаешь, переживешь. Выбора у тебя нет. Сможешь поднять руку на Николая? Гадать не надо — нет. Неважно, что зовут его иначе, что он иной — все равно это он.

Русанова склонила голову и продолжила свивать солому с лентами от брюк. Единственный выход из этой каменной норы — окно. Она уже поднималась по камням к нему и знала, что пролезет. Другое — внизу обрыв метров на семь-десять, отвесная скала и арка террасы на первом этаже. Дальше дело техники. И станет тенью Арлана?…

Стася затянула узел на скрутке, гоня от себя тяжелые мысли. Закинула веревку на плечо и полезла к окну. Вскарабкалась, пыхтя, чертыхаясь и обдирая тело об узкий каменный проем, зацепилась за уступ и привязала конец веревки к единственному железному штырю.

Веревка достала лишь до арки и пришлось рисковать, прыгать вниз. Шлепок босых ног о камни и Стася нырнула в тень колонны, огляделась.

Через прохладный полумрак анфилады виднелся дворик, залитый солнцем. Слышались звуки работы: что-то пилили, катили, складывали. По лестнице за перекрытием спускался вниз человек, натягивая на ходу перчатки. Арлан.

Женщина, стараясь не шуметь и быть незамеченной, пробралась к последней арке и замерла у колонны, увидев, что по переходу бежит паж:

— Лорд Арлан! Лорд Арлан!!

Вылетел впопыхах на лестницу и кубарем скатился со ступеней ему под ноги. Мужчина мельком глянул на него и подхватил за шиворот.

— На вашем месте, я был бы осторожнее, — почти пропел. — В чем дело?

— Она ушла, исчезла! Она!…

— Успокойтесь, Том.

Мальчик стих, а мужчина стоял и смотрел на рабочих, что копошились во дворе. Стася разглядывала его спину, надеясь, что он не объявит сейчас тревогу.

— Идите, Том.

— Но как же?…

— Передайте Йохану, что нет причины для беспокойства. Моя жена глупа настолько, что не ушла, она в замке. Надеется на что-то?

Он говорил как будто Стасе, но та могла поклясться — не мог знать, что она рядом, слышать, как не мог видеть ее, даже если бы у него выросли глаза на затылке.

О, эта самоуверенность! Каков?!

Пыталась возмутиться и не могла. К собственному огорчению, ей нравилось в нем даже это. Хоть плачь! «Глупа»? Он прав. Ведь он не Чиж, не Тео — надменный, подлый и самовлюбленный эгоист, убийца беспринципный! Но черт бы всех побрал в этом мире, до чего влечет к нему! Влечет, как к Николаю, и все преграды кажутся пустыми!

Арлан медленно, словно нарочно тянул время, спускаясь вниз. Стася заметила в руках одного молодого рабочего нож. Взгляд мужчины на лорда был однозначен. Миг все решил. Русанова без раздумий прыгнула из своего укрытия на ступени, надеясь упредить Арлана, мужчина же метнулся к лорду с ножом. Лорд, не глядя, уклонился и развернулся. Одна рука схватила руку мужчины, и ударила ее о стену, заставляя разжаться и выронить оружие. Другая кинула Стасю к стене и прижала за горло предплечьем. При этом на женщину он и не смотрел — в упор глядел на напавшего:

— Что же вам неймется, Константин?

Тот зло скривился, но промолчал. Арлан ногой поддел клинок, подбросил и виртуозно поймал его. Русановой показалось, что он сейчас войдет в грудину Константина, но лезвие сверкнуло и ушло за пояс лорда.

— Идите, глупец. Еще раз нападете и не родитесь вовсе, — пообещал спокойно. И отпустил.

Стася ничего не понимала — смотрела на согнутые плечи мужчины, что нехотя покидал двор, и думала: откуда что взялось? Убийца, проявивший милосердье? Тогда он ангел, а она Мадонна!

— Ошибка: я не то и не другое, как и вы, — протянул Арлан, с насмешкой глядя в глаза Стаси. — Вы, видно, одичали, дор-рогая, раз позабыли осторожность. Куда вас понесло? На острие кинжала? Вы изобретательны, отдаю вам должное. Но этот вариант уйти от меня не для вас.

Она бы могла опровергнуть его уверенную речь, развеять сомнения, сказать что-нибудь едкое или дерзкое, но отчего-то слова вымолвить не смогла. Она смотрела в его глаза и видела Чижа. И словно провалилась в безвременье, вычеркнув прошлое, тот отрезок, что в этом мире провела. Он жив был, он жил и здравствовал. Вот он, лишь руку протяни, дотронься. Убедись и избавься от тоски, что душу выжгла — он жив. Он. Коля. Чиж. Любимый…

— Ах, что за наряд! — он рассмеялся. — Дор-рогая, я вам говорил, что мужской наряд вам не идет, и вы послушались! Скорбите о пропавшей брачной ночи? Желаете меня соблазнить? — прижал к стене. И встрепенуться бы, оттолкнуть, но Стася будто не только онемела, но и сил лишилась. Его руки стиснули ее за талию так крепко, властно и все ж не грубо, что и желанья нет отпор дать.

— О, да вы никак и, правда, думаете соблазнить? — почти прошептал в лицо ей. Губы близко и запах от него дурманный, сладкий, что кругом голова и пелена перед глазами.

Арлан нахмурился — что-то в ней не так.

— Что с вами? Решили, я прощу вам ваши преступленья, куплюсь на милую игру и все забуду?

Кого он спрашивал? Скорей себя.

— Вы пытаетесь сыграть ее? Расчетливо. Но вы — она, что небо и земля, — взгляд изменился, стал колючим как пурга. — Из-за нее я бы забыл вам все, но вы ее убрали от меня и даже там не дали нам соединиться. Вам нужно было вмешиваться в ход событий и карты тасовать, как вам угодно! — цедил слова, сжимая Стасе уже горло. — Вы не оставили мне выбора, я уничтожу вас, пойду против себя и всех законов бытия, но может быть тогда она вернется и вы уйдете навсегда. Довольно вы куражились, пора платить! Сюда!!! — как громом громыхнул. Сбежались слуги и Арлан кинул в ноги своих псов женщину. — На цепь ее!

И дальше двинулся, как будто ничего не случилось. На лошадь сел, что Том придерживал, и черным вихрем из замка понеслась эскадра. Куда, зачем — гадать не надо. Опять за жертвами, опять свой мрачный урожай собирать.

А Стасю притащили на площадь и посадили на цепь у той стелы, что она видела, входя в замок.


Солнце становилось все ярче и жарче. Железо, стянувшее горло и руки, накалялось и кожу плавило. К чему, зачем такие муки, ей было не понять. Она и не пыталась — лежала и смотрела в небо, а видела себя, капитана «зеленых», которая в каких только переделках не была, а жизнь заканчивает глупо и бездарно на мостовой в каком-то сумасшедшем мире, где словно тень и свет сошлись добро и зло, и спутались, смешались.

И видела бледный круг, что звал ее уже который день. Он все ближе, Стасе все спокойней, а на душе все тише и уютней.

А перед смертью, говорят, ты видишь то, что сделала, и то, что не успела. И продолжаешь бег, не понимая, что упал.


Арлан вернулся под вечер. Промчался по площади и, соскочив с коня, кинул поводья Тому. В замок двинулся, но остановился, замер, прислушиваясь и не слыша привычного хоровода мыслей. Ушла? Абсурд.

Развернулся, посмотрел на стелу и рванул к ней. Йохан, заподозрив неладное, ринулся за ним.

Арлан навис над женщиной, не веря своим глазам: мертва? Не может быть. Выходит, он ошибся? Он сам, своими же руками поставил точку там, где должна была начаться новая страница?

— Играет, — прошептал пораженный Йохан. Лорд глянул на него, как будто тот сошел с ума, и склонился над женщиной, осторожно заглянул в глаза: мертвы. В них пустоты безбрежность и тишина.

— Когда? — прохрипел, холодея.

— Да-а… давно лежит…

— А-ааа!! — взметнулось в небо — лорд взвыл, оскалившись. Все эта ведьма, и уничтоженная куражится. — Не дам!!

Припал к губам, возвращая душу.

Его вина — ему платить.

Стасю, как с обрыва в воду скинули — вздохнула с хрипом, зрачки запульсировали, огромные стали, забилась, замычала, возмущаясь, еще не понимая, что творят, но было жаль покинутое лоно, то белое пятно, в котором уж плыла, не зная ни тревог, ни боли. А тут обратно, вниз! Не надо!

Мужчина схватил ее и сжал, не давая вырваться.

— Сколько ты здесь? Сколько? — требовал ответа Арлан, сжимая ладонью ее щеку. И видел — не понимает, не слышит — далека. И вновь припал к губам.

Стасе стало тяжело, полет закончился и слышно было сердца стук, боль появилась в шее и руках.

— Снимите цепь!

Ее освободили. Арлан прижал ее к груди:

— Скажи, сколько дней ты здесь?

Почему ему это так важно?

— Скажи же, не упрямься! Хотя бы больше сорока?

Она нахмурилась — сто раз за этот срок скончаться можно.

— Не-ет… Намного меньше? Намного?

Что же ты пристал? Чего ты хочешь?

Он сник, как будто что-то потерял, и сжал ее так крепко, что она невольно застонала.

— Но хоть не меньше двенадцати?… Не-ет… Ты ж совсем еще дитя. А я не видел… Прости, — губами нежно к щеке прикоснулся, ко лбу, к губам.

Ну, надо же? — почти удивилась и вздохнула. Пятно опять увидела и поплыла к нему. А он не дал, накрыл губы губами, но не целовал, а будто наливал тело свинцом. Потом схватил на руки и понес куда-то.

— Плевать на все! Не отпущу! — почти что прокричал, укладывая женщину на постель. Русанова не слышала. Звон стоял в ушах, приятный, как мелодия чудес. И то пятно перед глазами, то Чиж — Арлан, а она меж ними плавала. И будто мяч билась о землю — его губы и взлетала ввысь — к манящему кругу.


Стася очнулась от треска дров в камине и приподнялась, села, с недоумением разглядывая спину мужчины: белую рубаху с широкими рукавами, волосы, лежащие на плечах.

Николай?

— Стася? — он повернулся, улыбнулся чуть виновато. Прошел к постели и присел на край. — Как дела? — взгляд, словно сканинг пробежал по телу от макушки до пят.

— Стася? Уже не Стесси?

— Обвиняешь? Я заслужил. Подумать только — одна буква. А за ней целый мир. Знаю, не говори, — приложил палец к ее губам, пресекая желание высказаться. Погладил щеку, любуясь. — Виноват… Не захотел, не видел, а ведь заподозрил. Как странно, правда? Один промах, досадное недоразумение, а за ним, как ком снега, катится беда. И цепь событий складывается из просчета, такая что подумать невозможно. Тот ком пустила Стесси, а мне теперь приходиться катить его обратно, в гору. Не понимаешь? — улыбнулся. — Ты еще дитя.

— Что за странные метаморфозы? Ты хотел меня убить.

— Нет, ты не поняла, я не разглядел. Не знал, что Стесси, что задумала — успела. Я, правда, не подумал, что она себя убьет. Но ненависть слепа, хоть так, но насолить. Но что теперь? Она исчезла, а мне тебя вернула. Правда, обойтись без каверз не могла и нам теперь нужно быть очень осторожными.

— Ты говоришь загадками. И не понятно с кем.

— С тобой, — он улыбался удивительно светло и сам, казалось, светился.

"Мне снится".

— Нет.

— Ты слышишь мысли?

— Как и ты.

— Откуда знаешь?

— Тео, Чиж.

— А их откуда? — насторожилась, попыталась встать, но Арлан не дал, уложил насильно. — Нельзя вставать, — зашептал, придерживая как ребенка. — Пока нельзя. И объяснения потом. Все слишком тонко. Я века, тысячелетия не вмешивался, а тут виновен, пренебрег законом и не знаю, чем то отзовется. Рано нам мечтать, чуть потерпи. Все будет, дай лишь срок.

Он умолял. Возможно ли такое? Что с ним произошло?

— Я из другого мира…

— Конечно, — заулыбался, перебирая ей волосы, гладя пальцем щеку.

— Не из вашего.

— Конечно.

— Мне нужно вернуться…

— Нет, этого не будет. Я совершаю преступление и знаю, что за это поплачусь. Но ты останешься со мной.

— Мне нужно вернуться.

— Зачем?

— Странный вопрос. Зачем ты возвращаешься в свой замок? Зачем солнце садится и встает?

— А оно встает? — он веселился, вгоняя Стасю в недоумение.

— Встает, — протянула растерянно. Ему еще и прописные истины втолковывать?

— Угу, — не скрыл улыбки, но взгляд отвел и начал на виске женщины локон накручивать на палец. — Не прожигай меня взглядом. Я слова больше не скажу. Не время. Сначала пусть определится все с тобой, потом поговорим.

— А что со мной не так? Я чувствую себя прекрасно.

— Я рад. Но не спешу вздохнуть спокойно. Слышала про игру "перетягивание каната"? Стесси ее устроила.

— Ты ненавидел ее?

— Нет, презирал.

— Ты убиваешь людей, она, насколько поняла — нет.

— Не стоит об этом. Не сейчас. Ты все равно не поймешь — рано. Давай сначала победим в игре, что Стесси завещала. Только это меня заботит, остальное ерунда. Закономерно и необратимо.

— Кто ты?

— Твоя любовь, — довольно улыбнулся.

— Самонадеянно.

— Но в точку, — засмеялся.

— Мне это снится, — головой качнула.

— Но проснуться я тебе не дам, — заверил. — А теперь… поиграем в шахматы?

— Во что? — он, видно, шутит. Или всерьез решил ее развлечь? Останется в спальне на всю ночь? — Чертовщина.

Арлан рассмеялся и словно из-под кровати вытащил шахматы, поставил на постель доску с уже расставленными фигурами:

— Мне нравится вас слушать. Когда вы приходите оттуда, несете порой такую чушь. Но забавную.

— Я не одна?

— О, да.

— Часто заглядывают?

— Э-э-э, — глаза смеялись и любовались одновременно, их блеск лукавый Стасю настораживал, будил тревогу.

— Ты странный, как мир, в котором живешь. То убиваешь ничего тебе не сделавших людей, то прощаешь покусившегося на тебя. Устраиваешь фактически пытки, а потом вдруг готов развлекать и мил, почти белый и пушистый.

— У каждого свои странности.

— Согласна, но очень не люблю головоломок. Чуть меньше, чем когда говорят «а», а про «б» не заикаются, уходят от разговора.

— Когда же это было?

— Только что!

— Ты злишься? — его это удивило и позабавило.

— Мне не смешно! Твои приспешники, вернее, один ярый слуга своего господина, герцог второй или седьмой… Плевать, хоть двадцать первый! Он сжег ядом внутренности моего напарника. Зачем? Он был единственной ниткой, что связывало меня с домом. Мне нужно вернуться. Ответь прямо, не юли: ты знаешь хоть одного из моего мира?

— Твоего? — взгляд в сторону и чуть задумчив. Посмотришь — вспоминает, но чудилось Стасе — думает, как бы ответить, чтобы ответ был, но и не было его. — А как мне отличить кто из какого мира? Я как-то не задавался подобным вопросом, мне, знаешь ли, было все равно, как и тем, кто появлялся.

И вроде сказал правильно, и вроде правду, а женщина не поверила. Опять же, как его и в чем уличать?

— Издеваешься?

— К чему? Честно, я не задумывался кто и откуда.

— Но разница-то есть?

— Есть, но не та, что ты подразумеваешь.

— Это как?

— Оставь, любимая, я же сказал — не время. Придет — увидишь и узнаешь все сама.

— Мне нужно домой.

Лорд поджал губу, помолчал и тихо молвил:

— Ты упряма. Зачем тебе домой? Тебе нельзя.

— Почему? Я выполнила свое задание — нашла тебя… или ты нашел — неважно. Главное, тебе больше ничего не грозит.

— Хочешь узнать, как Николай? — спросил, поворачиваясь спиной к ней.

Как понял? Мистика.

— Ты обладаешь парапсихическим даром? Человек-индиго?

Он хмыкнул, но не повернулся.

А почему? Скрывал лицо, взгляд? Глаза, что невольно б выдали его?

Русанова, откинув покрывало, подвинулась к нему и заглянула через плечо.

— Индиго? — и смотрит прямо ей в глаза. Улыбка же от уха и до уха.

— Откуда знаешь Николая? Я уверена, он сюда не приходил. Он сержант "зеленого патруля" и много чего не знает. Нет, он шагал и будет шагать по «зеленке» на своей плоскости патруля.

— А где она: твоя, его, чужая? — спросил, посерьезнев.

— Отрезок определенной реальности.

— Есть неопределенная? Что есть реальность? Ты, я, этот замок, постель, камин — реальны? А то, что думаешь, что представляешь? Разве не реальность?

— Фантазия, мечта.

— Н-да? Но когда думаешь — они реальны, они уже шагают в явь вне зависимости, знаешь ты об этом, нет. А если еще мечта сбывается?

— Мечта и реальность всегда ходят об руку.

— В этом и есть гармония, не правда ли? Она и слагается из того, что есть, и того, чего нет, она совмещает несовместимое.

— Но это не объясняет, откуда ты знаешь Николая. Кстати, ты очень похож на него.

— Знаю, — и опять улыбка окрасила его лицо.

— Откуда? А он тебя?

— Выпытываешь? Запрещенный прием, — рассмеялся и повалил ее на постель, навис, к себе легонько прижимая. — Я так понимаю, шахматы отменяются. Будем играть в вопросы и ответы.

— Нет, будем играть в сплошные вопросы. Ответов ты мне не даешь, жадничаешь, — улыбнулась невольно, видя как сияют его глаза. А подумать: чему она рада, кем довольна? Высказаться бы, обличить, но язык не поворачивается. И помрачнела: что с ней происходит и отчего она заранее готова все ему простить? — Мне нужно домой, помоги туда попасть.

— Об этом не проси. Да и не ждут тебя, поверь.

— У тебя есть связь? Ты что-то знаешь.

— Наберись терпения, сначала окрепни здесь, потом поговорим о «там».

— Так и будешь юлить, — поняла. — Хорошо, наметь срок, через который мы вернемся к разговору, и ты ответишь прямо на мои вопросы.

— Ультиматум? Договорились: тридцать дней.

— Не много?

— Достаточно.

В комнату влетел голубь и, переминаясь с ноги на ногу на окне, принялся бродить по подоконнику и косить на пару. Лорд настороженно привстал, глядя на птицу, и сказал Стасе:

— Мне придется уйти ненадолго.

— Это почтовый голубь?

— Почти.

— Куда ты? — у нее мелькнула мысль, что он уедет на свою «охоту» и будет убивать.

— Не беспокойся, — очень нежно коснулся ее лба губами и вышел. Голубь тут же вспорхнул с подоконника и был таков.

Чудеса, — покачала головой Стася и решила осмотреться в отсутствии Арлана. Выбираться как-то надо, а он, похоже, не помощник ей. И каков хитрец — ни единого внятного ответа на миллион прямых вопросов и как виртуозно уводил в сторону!

Что он скрывает? Почему?

Стася выглянула в окно и замерла, пораженная открывшимся видом: не просто красота — великолепие, что не придумать, не создать. Сосновый бор, махина гор в синеватой дымке и водопад, неслышно роняющий хрусталь воды. Мост через речку, что бурлит водой и бьет о камни, анфилада со скульптурными композициями невиданных зверей, птиц и людей. Гроздья винограда, что обвил колонны из сверкающего камня. Терраса слева, на которой спит ягуар, стоит стол, уставленный яствами и позолоченной посудой. Фонтанчик бьет и двое чаровниц в белоснежных туниках, болтая ножками, над чем-то весело смеются. Все дышит счастьем и покоем.

И это в доме Зверя?

Что за загадки?

Стоит ли ждать ответов? Не лучше ли сходить за ними пока хозяин проявляет лояльность?

Нет, ну, каков?! — оглядела свое одеяние — атласную рубашку с рюшами. И хмыкнула: то цепи, то пеньюары — ох, затейник. В таком виде разгуливать ей будет непривычно, но другой одежды в комнате нет. Пришлось довольствоваться этой.

Стася нырнула за дверь и начала исследовать апартаменты.

Замок оказался исключительно огромным и напоминал своими переходами лабиринт. Бесконечность холлов, залов, переходов, анфилад, террас, повторяющихся и все-таки отличных. В нем можно было заблудиться и пропасть. Но примечательно было другое — он словно зеркало отображал тот мир, в котором находился, и так же был непостижим, загадочен. По нему бродило много людей в самой разной одежде, от сари до сарафанов, от защитной формы до колетов, и в тоже время, он был безлюден. Канделябры соседствовали с лампами образца двухтысячного года, пыльные фолианты в бархатных обложках, написанные от руки, стояли на дубовых стеллажах, а рядом валялись очки для выхода в виртуальное пространство, целые стеки информационных чипов. Сотовый телефон времен их изобретения соседствовал с наушником переговорного устройства, знакомого Стасе как свои пять пальцев.

Она порадовалась и взяла его, надеясь на связь с базой, но он молчал. Пришлось разбирать гарнитуру, прислушиваясь и оглядываясь по сторонам, чтобы ее не заметили. Женщина отвернула крышку наушника и вдруг услышала внизу, за окном:

— Их сегодня много.

— Чуть больше, чем всегда.

— Они уже устраиваются. Проследи.

— Обязательно.

Стася замерла, сжав дугу гарнитуры, на цыпочках прокралась к окну и осторожно выглянула: внизу, на небольшой террасе стояли Арлан и Йохан. Первый кормил голубя с руки, последний внимательно за ними наблюдал:

— Хотел тебя спросить, Николас, как твоя жена? Нужна ли помощь?

— Время, друг мой, тут поможет только время. Мне нужно выиграть его, вернее обыграть твою племянницу. Она задумала дурное. А впрочем, что не сделаешь назло?

— Возможно, и задумала, но сама себя перехитрила, и тем самоуничтожилась.

— Только это и радует. Но пока победы нет ни у нее, ни у меня. Все слишком шатко, это раздражает.

О чем они? — прищурилась Русанова. Ясно, что о Стесси, и явно… Нет, та, что попала в ее мир, призраком была, а тут толкуют о живой. А может в момент смерти… такое бывает, тем более самоубийца… Нет, ерунда.

— К чему тебе наушник? — властная, но нежная рука перехватила через плечо женщину, отбирая переговорник. Стася развернулась — Арлан.

— Фу, ты!

— Напугал?

— Э-э-э…

Как она не услышала его шагов? Увлеклась подслушиванием разговора? А как он мог так быстро оказаться рядом с ней, если только что был внизу?

Стася выдавила улыбку и покосилась за окно.

Черт! Галлюцинация? Мираж?

Внизу Арлан продолжал беседу с Йоханом и медленно удалялся в сторону фонтана, но в тоже время стоял перед ней и спокойно смотрел на нее.

— Ты… там, — дрогнув, ткнула пальцем в сторону террасы Стася.

— Угу.

И все?!

— У тебя есть брат?

— Нет.

— Двойник?

— Нет.

— Тогда… Но ты там, внизу! Ты видишь?!

— Я здесь, с тобой.

— Но вон же, вон!

Он что, не видит?!

И… вывалилась в попытке доказать, что ей не померещилось. Но даже вскрикнуть не успела, как оказалась на его руках. Голубь сидел на плече и с долей насмешки, легкой укоризны смотрел на женщину, склонив голову набок. И он, и Арлан были материальны, плоть от плоти.

Русанова посмотрела вверх, надеясь, что не сошла с ума, а просто кто-то ей голову морочит. Но в оконном проеме никого не было. Привиделось? А кто: тот или этот?

— Ваше Высочество, вам нужно быть поосторожней, — заметил Йохан с непривычным и вполне серьезным почтением. — Сквозняки…

— Двойники! Я видела тебя, — уставилась на Николаса. Тот пожал плечами с улыбкой на губах:

— Это я тебя сразил?

— Не смешно! Ты был там… — и увидела, как тот выгнул бровь, то ли удивляясь, то ли иронизируя. Запнулась, сообразив, что ситуация абсурдна и доказательств нет, она же выглядит, наверное, идиоткой. Во всяком случае, она смотрела бы на Арлана точно так же, заяви он ей подобное. — И здесь, — закончила почти шепотом.

— Испугалась?

— Ты спрашивал уже, — нахмурилась. — Вернее, тот… там…Розыгрыш, да? — предположила.

Арлан рассмеялся, поцеловал ее в висок:

— Какой чудесный вздор.

Стася насупилась: давно она не чувствовала себя дурой.

— Ты издеваешься, — протянула, почти прошипела, подозревая и, одновременно, констатируя.

Йохан спрятал улыбку и отвернулся к перилам:

— Пожалуй, я пойду, не стану вам мешать.

И испарился. Был и нет.

У Стаси рот открылся сам, а звука не было. Она пораженно смотрела на то место, где секунду назад стоял Йохан, и ничего не понимала. Зажмурилась, тряхнула волосами и, оттолкнув мужчину, спрыгнула на мраморный пол террасы. Указала на то место, где секунду назад стоял подручный лорда, уставилась на Арлана с немым вопросом во взгляде.

А тот с девственно чистым взглядом спросил:

— Что-то не так?

И до Стаси дошло, со скрипом доковыляло сквозь научные догмы и платформу логики:

— Вы колдуны!

Могла ли она представить, что когда-нибудь ей в голову придет подобный вздор? А чтоб еще его озвучить!…

Арлан звонко рассмеялся, голубь фыркнул и уставился на нее, как настоящий человек смотрел бы на глупого ребенка.

— Он… Он! — ткнула в его сторону пальцем, призывая Арлана обратить внимание на улику — человечий взгляд голубя.

— Тоже колдун? — не скрыл смешка мужчина и покосился на птицу. — Минор, ты слышал? Удивительная вещь, не правда ли?

— Да уж, — скрипнуло так явно, что женщина обмерла и всерьез подумала об обмороке, хотя в принципе не знала, каково это — упасть в обморок. Но состояние, что на нее напало, иначе чем предобморочным она б не назвала: в ушах зашумело, голова закружилась, горло перехватило, а ноги вдруг забыли как держать хозяйку.

Арлан подхватил ее, сел на скамью и усадил к себе на колени, прижимая к груди:

— Ну? Тише, любимая, ничего страшного не произошло.

Стася его не слышала — таращилась на голубя, что продолжал упорно сидеть на плече мужчины и пристально изучать женщину.

— Она меня боится, — скрипнуло опять, да так отчетливо, что не усомнишься. — Что будет если вдруг появится Токката или Виваче?

— Она привыкнет, дай ей срок. Не все же сразу.

Птица недоверчиво склонила набок голову:

— Не-ее знаааююю.

— Все привыкают.

Голубь нахохлился, выражая недовольство:

— Но настолько возмутительно не таращатся! Я что ей, чучело в перьях?!

— Я… Я слышу, — пролепетала Стася, неуверенная, что ей все это не мерещится.

— Хорошо, со слухом хоть проблем нет, — проворчала птица.

— Она дитя, — оправдывая, сказал Николас.

— Да, вижу, не слепой, — фыркнул и повернулся хвостом к женщине.

— Он разговаривает, — прошептала Стася, то ли уверяя себя, что не сошла с ума, то ли прося развеять ее сомнения Арлана.

— Конечно, любовь моя, как все живое, он имеет речь, другое, что не каждый понимает.

— Голубь… не умеет разговаривать…

— Кто сказал? — повернула голову птица и презрительно растопырила хвост. Невежда, право.

— Не ворчи, — предостерег Арлан. — Имей к ней уважение и снисхождение. Не забывай, она моя жена.

— А-а, а то проблем-то было мало.

— Эту я решу.

— Оставишь?! — птица от удивления растопырила крылья, вытянула шею, поглядывая на лорда. — Нарушишь все законы бытия?!

— Нарушу. И не твое дело! — отрезал мужчина жестко, грубо и стряхнул голубя с плеча. Тот отлетел к перилам и уселся, нахохлившись, и превратился в шар из перьев:

— Такого не бывало.

— Будет.

— Я вам не мешаю? — поинтересовалась Русанова.

— Нет, Минор мешает. Загостился! — последнее прозвучало, как приказ удалиться. Голубь понял, вздохнул, бросив:

— Ну-у-у… Удачи, что ли? Не мне перечить, но то, что ты затеял…

— До свидания!

— Ага… Ох! — полетел к лесу, затерялся меж сосен.

— Минор, — пролепетала Стася, проследя за ним взглядом. — А эти… Токката и Виваче тоже птицы?

— Сова и ворон, — нехотя признался Арлан.

— И тоже говорят, — кивнула, понимая, что иначе быть не может. — А что еще разговаривает? Надеюсь, посуда не станет лезть в мое сознание, камины, канделябры? Ели? Статуи?

— Сложно сказать.

— Да? — Стася в растерянности слезла с колен мужчины, но сделала лишь шаг и обернулась. — Почему сложно?

— Не от меня зависит.

— Угу? От них самих? И у каждого характер, как у этого… голубя?

— Минор — старик. Ворчлив. Не обращай внимания.

У Стаси слов достойных не нашлось. Она качнулась и потопала прочь, куда глаза глядят, с единственным желанием: где-нибудь устроиться и попытаться привести в порядок мысли.

— Токката и Виваче, Токката и Виваче, — шептала в отупении и шлепала босыми стопами по плитам пола. И сообразила: Это же музыкальные термины: токката, виваче, минор.

Решила вернуться и спросить Арлана, но только повернулась, как он тут. Сердце екнуло, ушло в пятки:

— Ты!… Ты привидение?

— Недавно был "колдун", — улыбнулся лукаво.

— Тебя и не так называют.

— Имеешь ввиду — Зверь? — он ничуть не удивился, не заинтересовался, не огорчился и не разозлился.

— На мысль не наводит?

— Какую?

Притворяется или не знает? Хитрит, скрывает или в этом мире нет религии, а значит, нет определений привычных другим мирам?

— У вас вера есть? Боги?

Он не понял о чем речь, задумался и выдал:

— А надо?

— Как человек без веры? — невозможно!

— Такое бывает?

— Ты издеваешься?

— Нет, не пойму: причем тут вера и Бог, что то и это для тебя?

— Я у тебя спросила.

— Причем тут я?

— Ты веруешь? Во что?!

Арлан пожал плечами:

— Есть знания, им вера не нужна. Прости, я не пойму о чем ты.

— Но как же? Возьми меня — ты мне не верил…

— Не увидел. Мой промах и козни Стесси.

Стася начала злиться почти до слез бессилия:

— Хорошо, ты веришь в то, что видишь?!

— Зачем кричать?

— Ответь!

— Ну, хорошо, ты успокойся, — обнял ее, прижал к себе. — Мне нравится твоя эмоциональность, она как радуга…

— Ответь! — хлопнула в бессилье ему ладонями по груди.

— Что?

— Веришь или нет в то, что видишь?!!

— Т-с, — губами коснулся ее губ. — Не стоит горячиться. И да — и нет. Мне сложно ответить, ведь видеть можно что угодно.

— Кому?!

— Кому угодно.

Он издевается или она сошла с ума?

И лбом к его плечу прижалась, зажмурилась, пытаясь сдержать эмоции:

— Не-ет, вы неадекватны. Ваш мир насмешка над умом, над всем, что знает человечество, над опытом, историей, системой мышления, над всеми теориями и практиками, всеми достижениями. Видно, ваш мир находится очень далеко от нашего, настолько, что только внешне какое-то сходство осталось, как декорация от прошлого спектакля. Но и ее не разглядеть — в пыли ввиду давности использования. Почти забыта.

— Не спорю, в этом что-то есть, однак, смотря с какой стороны судить.

— Это как раз понятно — не вы, а мы ваш нелинейный фрактал, деформированное отражение, — поморщилась. Иначе как? Любого взять — он мнит себя истоком.

— Это ближе к истине.

Стася скривилась: ко-онееечно!

И подумала: нужно найти переговорник и попытаться отремонтировать. Тот двойник его далеко унести не мог — зачем?

— Этот? — подал ей наушник Арлан. Откуда взял — очередная загадка. Женщина хоть и хотела, но не стала ничего спрашивать, понимая, что внятного ответа не услышит, но будет запутана еще больше. Достаточно!

Взяла гарнитуру и ушла к ближайшей скамейке, чтобы спокойно разобрать его. Хорошо бы инструмент иметь, но для начала стоит посмотреть, какой понадобится, потом уж думать, где взять. Опять сняла крышку с наушника, отогнула мембрану и замерла — внутри литой кусок пластика и никаких признаков волновых уловителей, микронов и радарных чипсетов — ничего.

Лорд рядом встал, сложив руки на груди.

— Что-то не так? — спросил озабоченно, заметив как вытянулось лицо женщины.

"Нет, он точно издевается", — уставилась на него.

— Здесь, — ткнула в сторону куска пластика рукой. — Должна быть плата.

— Не знал, — улыбнулся.

И что сказать на это? Спорить, доказывать — что и кому?

— Пойдем другим путем, — буркнула себе под нос. — Откуда у тебя переговорник?

— Кто-то принес, не помню.

— А если напрячься?

Мужчина подсел к ней, забрал прибор и покрутил в руке:

— Ну, хорошо: я видел такую штуку, поэтому и создал.

— Как макет?

— Да.

— Где видел?

— Не припомнить — много путешествую.

— И создаешь, что видишь?

— Да.

— Зачем?

— Интересно.

— Да?

Стася обескураженно смолкла. Ей подумалось, что то нагромождение самых разных вещей из разных веков, эпох, оказывается, всего лишь театральный реквизит. Такое хобби у лорда. У нее вон в Древнюю Русь бегать было, а у него создавать "по образу и подобию" на что взгляд упал. Сам собой напрашивался вопрос: где же и каким образом он путешествовал?

Хотя разумно рассуди и удивляться нечему. В мире, где средневековая армия рубится в пригороде английского городка времен короля Георга, а крестьяне убирают урожай самым допотопным образом недалеко от пляжа, где в солнцезащитных очках на лежаках и под зонтами отдыхают горожане, нетрудно встретить что угодно и кого угодно.

— У вас карта есть? — спросила. Надежда еще теплилась добраться до истины и хоть что-то сложить, найти выход или какую-нибудь закономерность. — Карта, глобус?

— Трудно было бы составить, ведь мир меняется ежесекундно. Да и зачем? Не вижу смысла.

— Но как же границы твоих владений?

— Их нет.

Стася поерзала: внутри начало закипать раздражение, терпение же таяло.

— Принцесса Стесси владела одной территорией, ты другой.

— Номинально. Так было всегда.

— То есть, по сути, этими землями правил ты, твои предки испокон веков?

— Я не правлю, а контролирую.

— Что или кого: подданных, урожай?

— Одно и тоже.

— Подожди. Тебе платят ренту, аренду, налоги, не знаю, что там еще может быть? Продукты в замок доставляют?

— Бывает. Но это не мое желание — блажь, как ты выразилась, «подданных».

— То есть это не обязательно.

— Нет.

— А рабочие?

— Каждый занят своим делом. Нравится — пожалуйста.

Фы-ррр! К какому строю все это причислить?

— Рабы у вас есть?

— Есть.

Хоть что-то! — вздохнула облегченно: какая-то точка отсчета появилась!

— Твои рабы…

— Рабы самих себя.

— Фу, ты! — сдалась Стася. Минут десять молчала, пытаясь найти вопрос, на который получила бы четкий и исчерпывающий ответ, объясняющий хоть что-то. Нашла:

— Если вся территория и так принадлежит тебе, зачем было жениться на женщине, что ненавидишь?

— Чтобы прекратить ее отвратные деяния и с тобой соединиться.

— Ты меня знал?

— Очень хорошо. Но ты всегда была занята чем угодно, только не собой и не теми, кто окружал тебя. Ты вечно идешь в бой, но не с кем воевать и не за что. Пора было остановиться и в этом Стесси помогла, она как раз собою занималась, а ты мешала очень ей.

— Она моя сестра?

— Нет, — он рассмеялся.

Что за путаница!

— Как я могла ей помешать?!

— Не злись…

— Не запутывай меня! Ответь нормально!

— Отвечу, не нужно волноваться. Сколько у тебя рук? Ног? Сколько клеток в одном микроне ткани? Сколько мыслей и желаний у одной в минуту?

— Намекаешь на множество в одном?

— Прямо говорю. Личность — совокупность принципов и качеств, характер — составлен из привычек и пристрастий, особенностей. Сколько их? А человек один. А настроение? Меняется порой ежеминутно. Оттенков масса — а ты один и каждый отражается в тебе и, преломляясь, отправляется во вне. Природа — название одно, а какое множество определений в него входит? И что не возьми, любую единицу: стихию, вещь или существо, все проявляет многообразие, перекликаясь меж собой и оставаясь неповторимым, несет в себе миллиард составных частей, схожих и не схожих.

— Хочешь сказать, я часть Стесси?

— Не точное определенье, а впрочем, точно можно только ощущать… Ты и она — одно. Раз ты дала ей волю, а она, как более коварная и избирательная вышвырнула тебя совсем. Она хотела власти полной и потому, ты не устраивала ее.

— Я ничего не понимаю!

— Это просто. Как, что-то совершив отвратное, человек пытается отодвинуть проступок в глубь памяти, оправдывает себя, пытается забыть или назвать иначе то, что сделал, чтобы даже названием себя не раздражать. И получается на время. Но час приходит и твое, отторгнутое тобой же, возвращается к тебе, как блудный сын садится у порога не у чужого дома — своего. Весь путь, любой — он от себя к себе. Иной дороги не бывает.

Стасю качнуло: ей стало вдруг все ясно, сложилось то, что ускользало: Стас из технократии, тот призрак, что явился в ее мир. Она. Все это — одно, одна: мужское, что давило женское и мучилось — Стас, женское, что ненавидело мужчин, мужским задавленное, но не мужчинами — собой — Стесси. Сама себе придумала сценарий, сама же следовала ему и сама же на себя и сетовала. И было б ясно это много раньше, если б она была внимательней. Ведь Тео куда как ярко показал пример, придумывая себе неизвестно что, и с этим же боролся.

— Все это?… — прошептала, еще с трудом смиряясь и свыкаясь с абсурдной и все же удивительно разумной мыслью.

— Все, от мала до велика, имеет свой объем проявления.

— Фракталы, — прошептала. Не только клетка или миры, но и человек — одно по сути, но в разных проявленьях, в разных мирах как цепь одна, а звеньев масса, одно в траве лежит, другое тянется к колодцу, но суть одна и связаны они.

— Я думала, что только миры отображаются.

— Так не бывает. Нет законов, что действуют в одном отрезке и для одного. Есть ты, а значит есть твое отражение, и оно способно отразить себя, в себе — тебя. И так до бесконечности отмерянных тебе преобразований, миров. Стесси в какой-то удобный момент отразилась от тебя, отринула и стала жить самостоятельно, не продолженьем, а началом. Но знала, как и я, что рано или поздно две ветки встретятся, ведь растут они из одного ствола. Так и случилось, все встало на свои места.

— А ты: Чиж, Тео?

— Это я, один из проявлений. Но уходил не от себя, а за тобой. Как руки обнимают озябшие плечи, как палец тянется к губам, — прошептал, клонясь к ней.

Что это было: сон, явь, наважденье? Очарованье голоса, зовущее мерцание в зрачках, объятья властные и нежные, в которых Стася утонула, как в омут с головой ушла. Он целовал ее — она забыла время.

Когда такое было, как произошло? Его глаза и руки, упругость мышц, тепло кожи под рукой и прохлада шелковых волос. Ее желанье острое принадлежать ему, сейчас, здесь, забыв запреты, неудобство и смущенье, себя саму.

"Что с тобой?" — лишь мельком удивилась.

Очнись! — попыталась отстраниться и вновь затихла под его рукой, под властью губ, объятий. Смирилась и вдруг взбунтовалась, но что ею двигало? Желание уйти? Скорее наоборот — остаться, но словно чуяла — останется навек, и испугалась.

— Нет.

Арлан придержал ее и улыбнулся, вглядываясь в черные от страсти глаза:

— "Искусный волокита знает — иногда три тихих «нет» — синоним «да».

— Ты слишком самоуверен.

— А ты испугана и бьешься словно птаха, но почему? Ведь ясно все тебе и мне.

Стася минуту молчала и дернулась:

— Отпусти.

Лорд разжал объятья, развел руки и отвернулся, скрывая печаль в глазах.

А Стася прочь ринулась, но от него ли?

От себя. От желания, от острого, как в грудь кинутый кинжал, сожаленья в сердце, пустоты что без мужчины ее окружила. Бежала от того, что было бы, от сожаления, что не случилось, от глупости, что натворила бы и от печали, что сдержалась и воспротивилась.

Зачем? Ведь прав он — все ясно. И пусть убийца он, ей все равно, как стыдно не было, и как отвратительно бы это не звучало. Колдун, Зверь, а ей на то плевать, Илье же меньшего не спустила.

И рухнула на колени в одной из зал, уставилась на свод над головой, где плыли ангелы. "А может помолиться и схлынет наваждение, приду в себя и встанет все на место"?

И четко поняла: "мне не спастись".

В добре и зле, в беде и благе — она его, а он ее. И нет патрульной больше, есть женщина, что влюблена.

"Сопротивляйся. Долг всего превыше", — как будто ангел зашептал.

Какой? И разве не исполнила его? И что плохого в том, что любит? — вмешался не иначе демон.

Вздор! — отринула обоих Стася, зажала уши, зажмурилась, а те не унимались, перепирались.

— Да замолчите! — не сдержалась и поняла: она сошла с ума. Вот и ответ на все вопросы. Не мир не адекватен, а она.

И как спасение перед глазами поплыло то пятно, тот круг, что звал ее навязчиво который день.

Шум в голове, полет, паденье на пол и ангелочки на фреске свода вспорхнули, закружили вокруг и засмеялись…


Он вмешался. Она не понимала, как и что произошло, но тело потеряло легкость, а зренье ясность обрело.

Стася смотрела на Арлана и чувствовала, как через его поцелуй к ней возвращаются ощущения, слух, зрение обостряется и вещи встают на свои места.

— Что это было?

— Ты опять чуть не ушла, — бросил хмуро. В глазах тревога и печаль.

— Как ты узнал?

— Почувствовал.

— Что?

— Не объяснить. Да и не надо. Прости, я выбора тебе не дам.

— Не понимаю, — села. — Ничего не понимаю! Я не могу так, Николас. Я привыкла знать, привыкла к четкости и осознанью! Я солдат!… А чувствую себя ребенком.

— Ты и есть дитя.

— Поспорила бы, но аргументов нет, — встала. — Все странно, я словно бы не я.

— А может ты, но та, что тщательно скрывалась за образом солдата? Здесь он не нужен, бороться не с кем и ты растерялась.

— С тобой.

— Зачем?

— Тогда с собой, с тем отупением, что накрывает разум.

— Может, проще сделать: отпустить и пусть идет все, как идет — там видно будет.

Стася покачала головой:

— Все проще — я больна. Это вирус. Здесь на болоте заразилась или подцепила его на последнем задании, — сказала уверенная, что думает про себя. — Мне страшно, мне очень страшно — я себя не узнаю. Не могу взять в руки, разумно мыслить.

Арлан легонько обнял ее:

— Жить «обнаженной» трудно? Ты не привыкла, адаптация проходит тяжело.

— Какая адаптация? — "Я тысячу раз шагала по «зеленке», я была в другой параллели! Но нигде, никогда я не чувствовала себя настолько отчужденно, настолько неуютно и не на месте. Я словно не я. Что будет, Коля"?

— Все пройдет. Успокоишься. Все дело в том, что прежде ты женщина: мать, любимая, сестра. Не портупея, а гирлянда из роз тебе к лицу, не пистолет, а нежность и любовь. Они, поверь, твое оружие. Тебе страшно принять себя такой: ранимой, слабой, ласковой, желанной. Тот мир еще живет в тебе и будоражит, сотрясая твое «Я». Не ты одна растеряна, почти что в панике — с другими тоже происходит. Проходит. Все проходит, как зима и лето, как облака над головой…

Шептал, а Стася слушала и успокаивалась. Не голос у мужчины — бальзам и кислота. Как первое врачует раны и как второе проникает в мозг, въедается в сознание.

— … Я помогу тебе, я буду рядом, ты только не противься, успокойся. Пойми: чтоб ни случалось — должно произойти. Не плохо то — не хорошо — закономерно, а значит, правильно. Ты не поглупела, не стала хуже или лучше — стала ты собой. А все, что происходит — прошлое бунтует, память поля, привычки, что с тобой остались, но здесь места не нашли себе. Так ноют руки у безрукого калеки, так старого пилота тянет в самолет. Им нужно время, чтобы осознать — былое кануло, и с ним они, те. Успокойся, любовь моя: нет страшного, есть только страхи, что шлейфом потянулись за тобой. Нет непонятного — есть то, что ты принять не хочешь. Так бывает. Часто. Знаю: видел, встречал.

— Я хочу домой.

— Ты или что-то, кто-то тянет?

— Не знаю, — призналась честно. Хоть разорвись — с ним остаться хочет, но и вернуться. Но с ним — никак, как не сможет без него.

— Тогда давай узнаем, — посмотрел ей в глаза, а взгляд с туманом, за которым черти водят хоровод. — Я побуду рядом, чтобы ты смогла вернуться.

Стася оцепенела и потерялась в его зрачках.


Русанова огляделась — комната отдыха «зеленых», знакомая ей до каждой составной.

Глаза потерла, желая убедиться, что не сон, и стук услышала, обернулась. Иштван грохнул о стол чей-то жетон. Лицо осунувшееся, серое.

Кто-то погиб?

И как магнитом потянуло, протащило через стены, перекрытия и выкинуло женщину в кабинет капитана, прижало у стены, напротив Ивана. Тот ее не видел и не слышал: в руке держал ее старый снимок и пил из маленькой плоской фляжки что-то жгучее — морщился. Потом грохнул кулаком об стол и скинул снимок и фляжку в ящик стола, захлопнул его с треском. Бухнул лбом о столешницу и голову накрыл руками.

— Мать вашу!… Всех и все! — зло процедил в стол.

— Ваня?

— Я занят!! — закричал, вскинувшись, и замер, увидев женщину. — Ты? — просипел.

— Я, — пожала плечами. — Вернулась вот, а ты буянишь.

Смогла отлипнуть от стены. Прошла, села на край стола, напротив Федоровича:

— Что у вас случилось?

И смолкла, сообразив: "у вас", а надо было бы сказать "у нас".

Так и сидели: он молчит, она, и смотрят друг на друга, а в глазах одна на двоих растерянность.

— Ты… приходи, если что, — выдавил. Голос глухой и тихий, тихий. Женщина только сказать хотела: "обязательно приду", как вместе с ртом открыла глаза и очутилась в спальне, на постели. Ни кабинета, ни Ивана — Арлан стоит спиной к ней у окна и смотрит на розовеющий рассвет.

— Ты неизменен как само светило, — укорила, как отмахнулась — еще там была, с Иваном, еще сложить не могла — пригрезилось, приснилось?… И рассвет? Вот же день был. Как быстро все здесь, как непонятно, странно. Явь, как сон, сон, как явь, день, как миг, миг, как век, а ты куда бы не пошла как омороченная, возвращаешься обратно. Не отпускает этот мир.

Лорд покосился на нее через плечо и улыбнулся: ведаешь ли ты что говоришь?

— Мне нужно вернуться домой, насовсем, — выдала как эхо.

— Исключено. Это не твоя стезя.

— Ты решаешь за меня?

— Как упомянутое светило решает кого греть, кого сжечь, кого холодом обдать. Не больше.

— Ребята: Иштван мрачен, Иван… по-моему, он выпил. Такого быть не может, нонсенс, но… Я знаю его много лет.

— А он тебя примерно столько любит.

В голосе послышались нотки раздражения. Ревнует?

— Иван мой друг…

— И не дает тебе покоя, — лицо Николаса стало замкнутым, взгляд тяжел.

— Он переживает, что я застряла здесь.

— Привести его сюда? — в глазах предупреждение мелькнуло и решимость: скажи, я сделаю.

— Нет, не стоит, лучше я к нему, — не понимая от чего, поспешила отмахнуться.

— Точно — "не стоит".

— Хочешь сказать, что в ваш мир только один жетон — входной?

— Ну, отчего же? Где вход есть, всегда есть выход. Другое, что ни тот и ни другой не нравятся обычно. Консервативность не в характере — в душе.

— Зато ты оригинален и неповторим, — проворчала.

— Не сетуй на меня.

— Да уж: то на цепь садишь, то в шелка рядишь, то убить желаешь, то в любви признаешься. Куда уж сетовать — понять бы просто.

— Цепи — обязанности. У тебя их было слишком много, у той и звена не набралось бы.

— В смысле: способ исправления? Все равно я ничего не понимаю, как будто сплю, и сон дурной. Где выход?

— Там же где и вход — в тебе.

— Я про портал, переход, что-то должно быть!

— Сон. Один из способов пообщаться со своими проекциями, другими мирами. Пока он тебе доступен — слишком многое держит. Что тебе патруль, друзья?

— Глупый вопрос.

— Отнюдь.

— Иван как брат мне и другие. А дел всегда достаточно. Здесь же при всем сумбуре действительности занятий нет. Разгадывать же ребус мира, в котором ты живешь, подозреваю, можно бесконечно. Но это не занятие, не дело.

— Необходимость?

— Скорей всего. Ступенька к цели, цель — вернуться.

— Не вернешься, я уже сказал — не отпущу. Дела?… Ну, что ж, займись… хозяйством.

— Чем? — нахмурилась.

— Возможно в замке беспорядок. Без женской руки довольно тяжело уют наладить. Займись. Тебе дело будет, а польза нам обоим. Заодно познакомишься с людьми.

— Со слугами?

— С людьми, которым нравится жить здесь и помогать мне. Научись покою и размеренности. Здесь нет места суете и вечному бегу, к которому привыкла. Здесь время не имеет той цены, что в прошлом мире. Здесь его довольно, во всяком случае, у тебя. Мне же нужно уйти — дела…

— Убийства?

Лорд внимательно посмотрел на нее, не смутился обвиняющего взгляда, а скорее опечалился:

— Спешишь. Пойми сперва крупицу, чтобы судить о целом.

— Так объясни. Я только и делаю, что прошу об этом и пытаюсь всеми силами понять сама, но тщетно. Если б ты не убивал невинных, если бы не был Зверем, я бы смогла с тобой остаться и успокоиться.

— Ты лжешь сама себе, родная. Тебе ведь все равно, кто я. Другое — признаться в этом себе.

Не Зверь — Загадка.

Плохо, что он прав. И как могло случиться такое?

Все, что было, как будто не было, и не вчера, не день назад, не неделю — век как минимум, к тому же — не с ней, не с ним, не он и не она.

— Отдыхай, — легонько лба коснулся. — Из замка ни на шаг.

И… испарился.

Стася со стоном рухнула на подушки и закрыла лицо ладонями.

"Я чувствую их, значит я жива, не сплю. Больше ничего это не значит. Возможно я сошла с ума. При переходе прошла нагрузка на раны и импульсно отразилась на мозговой деятельности. У меня галлюцинации… Но как реальны! А может тот вирус, что я подхватила на болоте, награждает отклонениями? Или… что?"

Стася задумалась, выискивая причины своего состояния, хоть одну, объясняющую логично и стройно происходящее, и поняла, что многое не может вспомнить. Провалы и туман.

"Нет, точно вирус. Кир, как мы познакомились с ним? Мы были вместе в технократии, но при каких обстоятельствах встретились? Ведь я же помнила, знала!… Иван? Мы очень долго вместе с ним, но как давно?… Ребята: Иштван, Сван… а кто еще?"

Русановой стало холодно от ужаса: "Я забываю!"

"Иван, Иштван, Сван, Кир, Коля — кто еще? Кто?! Кто наш командир?! Ко? Ка?"…

И хоть кричи — не вспомнить! Но забыть элементарное, забыть фамилии и имена людей, с которыми много лет на патрульной службе? Забыть за… А сколько она здесь дней? Неделю, месяц?…

Стася похолодела.

Бежать! Уходить отсюда, пока еще себя саму не потеряла!

Но как, как?…

— Госпожа? — донесся шепот со стороны окна. Бред! Кто мог туда забраться? Там же отвесная стена и высота, что без снаряжения не преодолеть. Есть двери — безопасно и доступно.

— Госпожа? — в окне появилось лицо молодой и симпатичной особы.

— Что ты там делаешь? — растерялась женщина и ринулась на помощь, подумав, что девушка сейчас сорвется и рухнет вниз. К чему так рисковать? Как она вообще смогла вскарабкаться?

Схватила ее за руку, вниз глянула — девушка сорви-голова, если решилась на подобное восхождение.

— Мне нужно поговорить с вами…

— Как ты сюда залезла? Есть двери!

— А? Легко. Само собой получилось. Двери же… я не хотела доставлять вам неприятности.

Еще одна загадка?

Лезть по стене на высоту, с которой кошка бы сорвись, разбилась, не неприятность, а ногами по лестнице подняться и в дверь зайти — неприятность.

— У вас у всех сознание настолько вывернуто? — проворчала, втаскивая «альпинистку» в залу.

— Не понимаю.

— Не удивила.

"По-моему, я здесь одна «непонимающая», остальным очень даже все понятно".

— Госпожа? — теперь удивилась девушка. Поправила длинный подол платья, втаскивая шлейф в комнату, и хлопнула ресницами, в ожидании уставившись на Стасю.

— Не важно. Так в чем дело?

— Вы не помните меня?

"А должна?" — взглядом окинула стройную и гибкую фигурку, лицо, с наивностью смотрящие глаза, копну озорных кудрей.

— Я Карина. Я приходила к вам, и вы мне обещали, что поможете.

— Ну, если обещала… Чем помочь?

— Найти и вернуть мне Патрика.

— Кого?!

— Патрика, моего жениха. Еще давно, до свадьбы вы обещали мне, но видно не успели сделать.

Стася хлопнулась в кресло и хмуро уставилась на девушку: "Так, а эта Офелия из какой оперы? Судя по наряду, век наш".

— Ты где живешь?

— Здесь.

— Конкретно?

— В городе, а что?

— Я думала, в деревне, — вздохнула: шутка так себе, да и не тянет на юмор, разве что на сарказм, и то по отношению к себе.

— Ну, что вы, госпожа Стесси, деревень давно нет.

Русанова тряхнула волосами:

— Еще раз? Я лично видела пару деревень и даже жила в одной.

— Не понимаю. Имитация? Новый проект для отдыха?

— Э-э-э? — а слов нет. Привиделось?

— Скажи мне, какой год на дворе?

— Три тысячи пятьсот двенадцатый.

— Ага? — брови женщины сошлись на переносице в тщетной попытке что-то сложить. — Как ты сюда попала?

— Обычно. Вернее, — замялась, — не совсем обычно. По стене…

— Я не о твоем восхождении по отвесной скале. Я об этом мире. Кстати, он не кажется тебе странным?

— Нет, — слегка повела плечами, озабоченно изучая Русанову. — Вас что-то беспокоит? Вы не уверены что я это я?

— Хм.

"Это скорее ко мне относится", — вздохнула женщина, чувствуя как цепенеет от серии загадок, что встают перед ней одна за другой.

Неужели она одна такая, потерявшаяся, запутавшаяся, тщетно пытающаяся найти закономерности в хаосе, а логику там, где о ней не слышали?

— Тебя ничего не напрягает? — спросила, вяло надеясь на внятный ответ.

И не ошиблась: девушка будто что-то поняла, заулыбалась и выдала вовсе непонятное:

— Вы недавно вернулись? Тогда все ясно.

— Счастливая… Откуда вернулась, куда?

— К нам. Из командировки.

— А!…

Какая к чертям командировка?!

— … Ты тоже прикомандирована?

— Нет. Я жду Патрика. Когда он вернется, мы вместе поедем на отдых.

— А без него?

— Нет, — головой качнула. — Лорд Арлан не отпускает да и сама я не хочу. Куда мне без Патрика, ему без меня? Вы обещали привести его.

— Как?

— Не знаю. Но только вы умеете возвращать нам тех, кто долго не приходит, тех, кто заблудился или замешкал в пути. Вы постоянно помогали желающим. Надеюсь, вы не откажете продолжить столь благородное занятие — соединять тех, кто тоскует в разлуке.

— Понятия не имею о чем ты.

— Но как же? Вы обещали!

— Не я! — вскочила. — Другая.

— Нет других, — взгляд девушки стал подозрительным. — Хотите платы?

— Какой?!

— Не знаю. Возможно вы боитесь гнева супруга? Но он не узнает, клянусь, никто ничего не узнает. Верните Патрика, — сложила ладони лодочкой, моля.

— Да поймите вы, Карина! Как я могу вернуть того, кого не брала! Кого не знаю, кто потерялся там, где я всего лишь пару дней… или недель?… Я сама не знаю, куда попала!

— В чудесный мир любви и неги.

— Да?

Наивная дурочка! — прищурилась Стася, вглядываясь в отрешенно восторженное личико красавицы. Надо же быть столь невежественной, будучи ребенком просвещенного времени!

— Где ты училась?

— Европейская академия точных наук.

— А выдаешь такие перлы!

— Какие? Я говорю, что знаю. Этот мир прекрасен, он сказка. Но, к сожалению, в ней нет лишь одного для полного счастья — Патрика. Молю вас, найдите его и приведите ко мне. Хотите, на колени встану?

— Нет! Пойми, я не могу найти того, кого не знаю, там, где сам черт ногу сломит! Мне бы себя найти, свой разум, куда уж неизвестного Патрика!

Девушка будто не услышала — хлопнулась на колени к изумлению и растерянности женщины:

— Умоляю! Не знаю, как вам удается, но вы творите чудеса своими способностями, знаниями в области так называемой «магии».

Намек на «ведьму». Может, меня не зря хотели сжечь во времена Теофила? Зря он помешал, — приуныла Русанова.

— Очень интересно. Значит, по-вашему, я обладаю парапсихическими способностями? Однако тестами их не определили. Я патрульная, Карина, слышали о таких?

— Конечно.

И ни грамма удивления во взгляде.

— А ничего, что патруль, как часть Центра Времени и Пространства не связывается с замком на скале? Антураж комнаты вам ничего не говорит? Все нормально?

— Естественно.

Что ответить на это? И где взять терпение, чтобы размотать клубок нелепостей, которые, как видно, ей одной не дают покоя, в глаза бросаются?

— Допустим, — скрипнула, чувствуя, как накатывает раздражение. — Но то, что я патрульная, а не княжна и, соответственно, ничего вам не обещала, как и не могла обещать, вас не смущает?

— Ничуть. Вы это вы. Вчера принцесса…

— Княжна…

— Принцесса. Вчера. Сегодня патрульная, а завтра возможно станете кем-то еще. Все это понятно — скучное однообразие.

— А княжна тогда откуда?

— Кто называл вас так?

— Крестьяне…

И поняла — кто что привык видеть, тот то так и называл.

Женщина осела в кресло и потерла лоб: как тут не запутаться, подстраиваясь под мышление самых разнообразных слоев населения?

— Не стоит обращать внимания кто и как вас называет. Вы это вы, остальное иллюзия и желание сторонних.

— Как, возможно, и твое желание?

Девушка опечалилась:

— Не лишайте меня надежды, прошу вас! Найдите Патрика, вы можете, я знаю!

— Где он потерялся?

— В секторе подземки на Елисейских полях.

Русанова челкой тряхнула: в своем уме?! Где здесь Елисейские поля, подземки? Где ее мир и этот? Где мир Крины, Стаси?!

— Под Елисейскими полями нет подземки.

— Есть. Построена двадцать лет назад. Там перекресток ветки и часто возникают неполадки…

— Елисейские поля — исторический памятник!…

И смолкла, сообразив: Карина из другой параллели, не иначе. Действительно было, хотели строить подземку под полями, но было это в начале двух тысячи пятисотого года, и проект отменили, ввиду возможности повреждений исторического памятника.

А в мире девушки ее построили.

Что получается? Этот мир — приют для жителей других миров, всех, скопом? Каким невообразимым образом тогда сюда попадают люди? Как могут ужиться вместе? А как могут жить, не замечая друг друга? Как не случилось перенаселения и как возможно, что на многие километры никого вокруг, леса девственны и будто незнакомы с человеком?

— Я не найду Патрика, — сказала глухо. Что еще сказать, как объяснить, что невозможно найти иголку в стоге сена, в котором к тому же свалена «трава» разных сортов, названий, с разных полей, стран, параллелей.

— Но?…

— Не знаю его фамилии, — нашла гениальный аргумент против всех «но».

— Чего? — удивилась Карина.

— Фамилии. Анкетных данных. У тебя какая фамилия?

— А у вас?

Стася рот открыла, чтобы ответить, и замерла, сообразив, что забыла напрочь свои данные. Станислава — все, что вертится в голове, готово сорваться с губ.

— У нас фамилий нет, есть только имена, — заверила девушка.

— Лорд Арлан, Николас…

А что он?

Первое — титул, второе — имя. Зверь же прозвище.

Йохан — только Йохан.

А герцог, герцог!…

— Я знаю герцога Сомерсби второго.

— Титул, только титул, как знак отличия от остальных.

— Избранные?

— Нет, скорее просвещенные, доверенные тайне, как вы.

— Ямена, — вспомнилось. "Моя фамилия"?

— Ваша епархия, где вы над чем-то властны. Найдите Патрика, вам это по плечу. Вы можете легко найти любого, кем бы он ни был, как ни изменился. Это ваш «секрет», "дар", как хотите называйте — отсюда титул. Помогите, Стесси! Мне жизнь не в жизнь без Патрика! Не будьте же жестоки!

Женщине стало неуютно, неудобно отказать. Мольба тронула ее, отодвинув здравый смысл.

"Арлан сказал: я — Стесси, Стесси — я, значит то, что могла она, могу я. Где логика?"

И вздохнула:

— Попробую.

— О, принцесса! — воскликнула Карина, всплеснув ладонями в умилении и благодарности.

"Наивна, как дитя", — с укором, сродным удивлению, заметила Стася и попросила:

— Я была бы рада, если бы вы ввели меня в курс дел. Я здесь недавно, и все кажется чудным… Что слабо сказано.

— С радостью помогу вам!

— Спасибо.

— Не за что, — отмахнулась цветущая довольной улыбкой девушка и в зобу благостных чувств качнулась к женщине, обняла ее и чмокнула в щеку. — Вы прелесть!

И выпорхнула в окно так быстро, что Стася не успела ни остановить ее, ни испугаться за отчаянную скалолазку. Метнулась к окну и увидела лишь край шлейфа, что скрылся в арке далеко внизу.

"Сумасшедшая", — поджала губы: "Примечательно, что она сказала про титулы — дары. Выходит, тот, кто имеет «фамилию», имеет какую-то особенность? Я, то есть Стесси, находить людей по средством магии, конечно, чушь, каким-то иным способом. Что же может Арлан? А этот герцог?… Власть, они имеют власть над жизнями" — похолодела от догадки и поежилась, вспомнив обвинения Йохана и Николаса, когда они еще думали, что перед ними принцесса. "Плодить калек", «колдовство». Что это значило? То, что Стесси имела высокий энергопотенциал и парапсихические способности, вполне логично и не удивляет, но видно здесь не приветствуется подобный кластер хромосом и генных схем. Интересно. Даже где-то объяснимо, понять возможно, но "плодить калек"? Как это понимать?

Еще одна головоломка. Сколько можно биться о стены ребусов, голову ломать в попытке разгадать их? Причем понятно, что привычным путем здесь не ходят ни в прямом, ни в переносном смысле.

Стася села на подоконник и свесила ноги вниз, поглядывая с высоты на виднеющуюся террасу: как Карина слезла за долю секунды? Слетела, спрыгнула? Иного ответа нет, но если следовать логике дальше — она должна была, как минимум, травмироваться. Высота приличная и без страховки без ущерба для здоровья ее не преодолеть.

А если?…

Глупо.

И все же?…

Женщина смотрела то вниз, под ноги, где мерцал мрамор террасы и вился плющ по колонам арочных перекрытий, то вдаль перед собой, где сизой мягкой дымкой стелился розовый туман и словно живое существо манил ее, играя бликами, раскрашивая и без того живописные места причудливыми красками, которым не было сравнений и определений. И вопреки рассудку хотелось откликнуться и вместе с ним плыть над лесом, речкой, замком, улететь к горе, что словно сфинкс выступала из тумана. Или прыгнуть, как Карина, и проверить, что будет. Чудилось, что ничего. Но здравый смысл карал картинами плачевных последствий. Они, как тень, мелькнули и погасли, потерянные в остром желании полета и ощущении его, свободы и красоте полета над красотами природы.

Стася засмеялась и… сама не поняла, как полетела. Показалась себе легкой, как перо, и ринулась не вниз, как камень, а как листик, гонимый ветром, робко скользящий вниз не по прямой, а покачиваясь, несмело скользя то вправо, то влево. То ли минута, то ли вечность прошли, а она не приземлилась. Нежилась в воздухе, как на перине, и с замираньем сердца пыталась справиться с собой, с тем сонмом чувств, что ее обуяли. Страх и покой, восторг и удивление, неверие и счастье, все вместе и по отдельности — такого с ней не приключалось. В какой-то момент ей подумалось, что это невозможно, не с ней и не она. Ненормально.

И рухнула на плиты, пребольно ушиблась.

Поморщилась, с трудом поднимаясь, и замерла, обдумывая произошедшее.

Что было? Она парила — хоть как, хоть с какой стороны заходи, иного нет определенья. Но как такое может быть? Кир был прав: в составе здешнего воздуха что-то не то? Если он насыщен гелием — парение возможно, но он не влияет на мгновенное испарение мертвой плоти, что Стася видела не раз. Слабое земное притяжение? Тогда б парили все, и дышать было бы трудно. Нет, это вовсе фантастика.

Что же тогда произошло?… И как вновь повторить восхитительное чувство легкости, полета без ограничений? Свободы, что вскружила голову ей вмиг?

— Не рано? — рука Арлана скользнула на талию, обнимая женщину. Взгляд в сторону бора, но будто на нее.

"Откуда он взялся?"

— Я не уходил, — заверил, заглянув ей в глаза.

"И видел Карину?"

— Надеюсь, ты не собираешься пойти стопами своей не лучшей половины? — шепнул, качнувшись к уху.

— Нехорошо подсматривать, подслушивать, — попеняла, ощетинившись. — Подло. Или для тебя норма?

Мужчина серьезно и даже строго смотрел на нее и молчал, но между тем она слышала все его чувства и точно знала, что они означают, что бы он ни думал, ни говорил, но что ощущал, что выдавал глазами, теплой кожей, поворотом головы, взмахом ресниц.

"Глупышка. Дитя несмышленое, ты не понимаешь, что говоришь. Как можно не услышать, не увидеть как поет ветер, как в кустах. За много миль отсюда запутался скворец, как стонет скошенная косой крестьян трава, как смеется облако над головой? Подглядывать? Я зряч и вижу. Подслушивать? К чему мне слуха лишаться?"

Стася качнулась и рухнула бы, не поддержи ее Арлан:

— Невозможно, — прошептала. Догадка, простая и горькая, мелькнула и одарила ее ознобом. Неверие пришло на смену и одарило сомнениями, страхами, непониманьем.

Николас молчал. Смотрел, сочувствуя и успокаивая, но не подтверждал, не опровергал ее догадку.

— Я?… Нет, — качнула головой, а в душе крик — молчи, не может быть, не верю!

Ее затрясло так, что Арлан еле успокоил. Прижал к себе и зашептал, гоня озноб своим жаром:

— Какая разница? Ведь я с тобой, а ты со мной. И что нужно людям, если разобраться? Тебе, мне, той же Карине? Чего ты испугалась, любовь моя? Страшнее нет одной быть, остальное ерунда. Ты здесь не одинока, его здесь вовсе нет. Тоска с ним, здесь же покой и нега. Пройдет все, минет, как года, как вспышка молнии мелькнет, погаснет, а мы останемся, как многие, кто вместе, любим и любит. Не мучайся, пройдет все, минет, ты забудешь, что такое страх, а без него познаешь ты свободу, себя, что спрятано внутри, томилось в пути от истока к истоку, от себя к себе. Исток не вспышка сверхновой, не черная дыра, не планета и не вакуум, это мы. Души, люди, чувствующие существа. Мы то поле, которое манит и не дается, мы создаем его, питаем. Здесь, там — одно.

Исток того мира, из которого ты пришла — наш, не вы свой мир создали — мы. Это не желание возвеличиться — необходимость и закономерность. Факт, как факт, что и мы были созданы, и тоже, как и вы, не только являемся началом, но продолжением. Нельзя точно определить что первое, а что второе. Возможно только лишь в одном отрезке, одной плоскости, и то с трудом. Слишком велико многообразие создаваемых истоком — полем миров и жизней. Процесс неповторим и вечен. Ни на минуту, ни на миг не прекращается работа. И тот познает вечный двигатель, кто познает исток.

Ты часть его, я, Йохан, Карина, миллионы, миллиарды других.

Чего же ты боишься? Ты, как и я, и множество других, рисуешь этот мир, питая массу других миров, а те, в свою очередь, привносят новое, еще неведомое нам в краски на палитре. Все связано, но разве это худо, разве страшно? Прекрасно, согласись, что день по воле твоей продлится может вечность, летать возможно без крыльев за спиной, без лингватора слышать речь ветра, птиц, неба. Что же в том плохого, скажи мне, любовь моя?

— Это невозможно, — прошептала, и веря, и не веря. Голова кружилась, плыло все перед глазами и чудилось, что нет земли под ногами, они вдвоем с Николасом парят под облаками.

— Кто сказал, что есть невозможное? Оно настолько лишь присутствует, насколько ты ему позволишь. Не сомнения, преграды хозяева твои — ты их хозяйка. Отринь их, посмотри вокруг. Прозри, отринув оковы разума, и цепи догмы скинь.

Стася вздрогнула и обернулась: они стояли на вершине и одновременно над ней. На всем просторе никого, лишь лес, река и облака.

Сон!

— Свобода. Посмотри, как прекрасен мир, твой мир.

— Где замок, люди?

— Здесь, — махнул рукой в сторону, и Стася увидела знакомую террасу, шпили башен. Но их же не было лишь миг назад!

Иллюзия?

— Это мир иллюзий, — прошептала, понимая, что только это может что-то объяснить.

— Не правда. Что есть иллюзия? В какой момент она превращается в реальность, а реальность превращается в иллюзию? Где разница и где граница, та четкая черта, что разделяет их. Здесь? — прикоснулся пальцем ко лбу женщины и улыбнулся. — Нет, здесь, — коснулся своей груди у сердца. — Творишь душой сперва, она дает те краски, что оживят мечты. Разум не способен помочь, способен лишь убить любой росток свободы. Хозяйничает он с воли человека, но без души его, разум пуст, ничто он, пшик, пустое определение. Душа начало мысли и идеи, душа плодит, а воплощает плоть. Она итог, а не начало, но, проявляясь, мнит себя всегда превыше всех и первенство свое над миром оглашает, что строила и рисовала душа. А та молчит. К чему ей спорить? Глупо претить пустяку. Пусть его, он миг, она же вечность. Рука, рисующая на листе картину, всего лишь исполнитель, и что худого в том, что думает она иначе и мнит себя царем листа, творцом рисунка? Смешно же, право, вступать с ней в спор. Сейчас рисует, восхищается собой, но ты подумай, порвет свое гениальное творенье и так же будет уверена — ее желание, она рвала. И вся суть плоти. Душа же не зависит от нее.

Стася отпрянула — все верно, все ясно, но…

— Отпусти меня, отпусти, пока я не сошла с ума!

Николас внимательно посмотрел на нее и нехотя согласился:

— Хорошо. Надеюсь, что, побыв одна, ты поймешь, что я не держал тебя. Однако перед тем, как ты, сломя голову, помчишься по кругу, позволь настоять на твоем сопровождении.

— Зачем?

— Чтоб ты не увлеклась бегством от себя и не зашла на опасную для тебя территорию. Ты многого не ведаешь, отталкивая то, что уже ясно, а срок, после которого я был бы спокоен за тебя, еще не минул. Поэтому возьми сопровождение и помни — я жду тебя.

— Кто же кандидат в спутники? Твой палач Йохан?

— Он твой дядя, — улыбнулся лукаво Арлан. — За что такой эпитет «палач»?

— Он убивал невинных, он убийца… и ты.

Улыбка мужчины стала мягче и нежней, но не поблекла:

— Глупышка милая, здесь смерти нет.

— Смерть есть везде.

— Нет, вовсе нет, — он засмеялся и смолк, увидев как растерянно поникла Стася в попытке осмыслить, что он ей сказал. Взгляд тусклым стал, лицо бледнее луны. — Прости, — ладонями лицо обнял, с сочувствием в глаза взглянув. — Твой страх по-прежнему цепко держит тебя в своих объятьях, а я ничуть тебе бороться с ним не помог. И не смогу, здесь власть твоя и только. Объяснения пусты, достаточно оттенка мысли, чувства, как ты уже все поняла, но надо же еще принять, а это отчего-то больно для тебя. Что ж, желаешь уйти — иди, твоя тут воля, твое желание. Возможно путь привычный для тебя послужит лучшим помощником, чем я. Не думал, что ты упрямица такая, и решусь рискнуть одну оставить, когда срок еще не вышел. Но вижу, здесь тебе все хуже… Иди.

Отодвинулся и рукой взмахнул. Мелькнула тень, и с облака на землю ворон ринул. Прошелся по траве, смешно переваливаясь на лапах и открыв клюв:

— Ну, что опять?

— Виваче, — представил Стасе Арлан птицу. — Хитрец, каких мало, но добрый малый.

Ворон.

Она ожидала, что Арлан приставит к ней кого угодно, но птицу? Нет.

— И все?

— Его довольно. Он проследит, чтобы ты не уходила далеко и все-таки нашла себя. Случается подобное немало, его же власть и суть таким, как ты, в исканьях помогать.

— Опять?! — прокаркал ворон, крылья растопырив от возмущения. — Я только что вернулся! Ну, почему опять я, вечно я?! — сделал круг, переваливаясь на лапах. — Токката лентяйка спит, а мне броди и тыкай носом в очевидное!

— Брюзга, — улыбнулся лорд. — Не обращай внимания, любовь моя, он славный, но дерзок и порой ворчлив без меры. Так цену набивает он себе.

— Я попросил бы!

— Умерь свой пыл и помоги моей жене.

— Я отдыхал!

— Не лги, хитрец, твой отдых иллюзия Сомерсби. Что, думаешь, не знаю? При оказии еще придется мне ему попенять за безотказность. Прохвосты оба!

— Сомерсби, тот Теодор второй, что упокоил моего друга? — спросила Стася.

— Упокоил? — клюв ворона стал шире крыльев. — Друг мой, она еще дитя не более полсрока!

— Ей больше тридцати, но в общем-то ты прав. Она ни там, ни здесь. Так помоги ей.

Ворон вздохнул, нелепо выгнув шею:

— Куда же денусь?

— Ай, — отмахнулся, хлопнув крыльями. Уставился на женщину, что настороженно разглядывала его и силилась сказать что-то, но мысли путались и ровной строчкой не ложилось слово. — Ладно, прогуляемся, чего уж. Но, чур, Теодора не трогать! Мы славно общаемся, не нарушай нашу идиллию.

— Договорились, — рассмеялся Арлан, поцеловал онемевшую Стасю и испарился, оставив звон, гудящий в воздухе:

— Я жду тебя.

— Угу, жди, жди, — проворчал ворон, взлетел на плечо женщины, приводя ту в чувство. — Ну, что, куда идем, чего будем искать?

В тоне слышался сарказм, но отчего, к чему?

— Таких, как я, запутавшихся, немало? — спросила тихо, с настороженностью покосившись на него.

— Поверь, больше чем хотелось бы. Порой доходит до абсурда. Возьми тебя: ну, просто натюрморт из папье-маше. Пустое, а ты мнишь, что можно есть.

— Обманка?

— Угу. Ну, что, идем или постоим, поговорим да по домам? Ты к мужу, я к Теодору.

— К Теодору, — кивнула. — Хотела бы спросить с него за друга да побеседовать.

— О чем?

— Вопросов море.

— Спроси Николаса.

— Он путает и в сторону уходит.

— Правильно — сама должна понять.

— Что?

— Ответы сами должны прийти.

— Я их у герцога выпытаю.

— Ага? Кха! Тогда вперед, — взмахнул крылом в сторону леса справа от замка.

— Нет, меня привели оттуда, — рукой махнула в сторону мостика через реку справа.

— Тебе обратный маршрут нужен, именно тот, что ты прошла или Сомерсби, ответы на животрепещущие вопросы?

— Последнее.

— Тогда сюда.

— Но мы там не были. Хочешь завести меня куда-нибудь?

— С чего такая радость? Больно надо!

Стася не верила птице, но решила, сама себе в противоречье, послушаться ее. Пошла, куда он указал.

— Не молчи, говори что-нибудь, пусть даже вздор. Тишина нервирует меня, — сказал ворон.

— Надо же, какие мы ранимые и требовательные. А если мне не о чем говорить?

— Не может быть. Твои мысли хороводят, так отчего б их не озвучить?

— Зачем, если ты их слышишь? Смотрю, здесь телепатия присутствует в норме.

Ворон неожиданно хрюкнул и клацнул клювом:

— Вот умора! «Телепатия»! Словечко-то нашла!

— А как?

— Обычная беседа.

— Мысленно? С птицей?

— Имеешь что-то против?

— Да нет уже. Почти привыкла. С Минором пообщалась и уже не удивляюсь.

— Кхе-кха! — засмеялся Виваче, покачиваясь на плече. — Изыск для сибаритов! Понимаю! Ужаснейший зануда Минор, собеседник тот еще.

— Сомерсби лучше?

— Ты что-то имеешь против герцога?

— Угу. Он убил моего друга.

— Кха! Теодор? Кха-ха! «Убил»! Прелестная проказа!

— Преступление!

— Ты ханжа?

— А это тут причем?

— Э-э! Левее, куда ты в дебри лезешь? Легкие пути не для тебя? Тогда моя командировка затянется, а мне хотелось бы наоборот.

— Лес такой, — буркнула.

— Какой накликала, такой и проявился!

— Еще раз? — замерла у поваленной ели в зарослях ежевики.

— Бороться привыкла, преодолевать препятствия, да? А! Фу, ты! "Вся жизнь — борьба"! Иначе мыслить не пыталась?

— Пыталась. Но я, как муха, в патоке заботы Арлана вязну с головой, она и не работает.

— Давно.

— Подкалываешь? Птица с чувством юмора — ну, и параллель. А скажи, друг Виваче, здесь все такие? Слегка неадекватные.

— Все. С твоей точки зрения. С моей, такие, как ты.

— Ну, это как раз понятно и объяснимо. Ты птица, видимо, ученая, состав вашего воздуха знаешь?

— Эфир.

— Еще скажи: веселящий газ.

— Какая разница?

Стася вздохнула, как-то вдруг и разом ей расхотелось с вороном болтать. Ноги ее вперед несли, а душа рвалась обратно. Шаг, другой, и это противоречие переросло в серьезную борьбу души и тела.

"Что за ерунда?" — остановилась у сосны и ни шагу вперед.

— Вернемся? — заглянул в лицо ей ворон. Женщина осела у корней и тяжело уставилась перед собой:

— У меня проблемы, — протянула.

— Угу, — заверил Виваче и отлетел на куст смородины, заманенный спелыми ягодами. Хорошо ему — что захотел — то сделал, а ей мучиться выбором, метаться между «надо» и «хочу». Надо уходить, искать выход домой, а хочется остаться, вернуться к Николасу, пусть опять в разлагающую тишину, покой и негу. Надо понять, где она, что происходит — чтоб выбраться, а хочется прижаться к груди Арлана и наплевать на весь алогизм происходящего.

— Ягод хочешь? — спросил ворон, алчно разглядывая гроздья смородины, крупной, как вишня.

— Нет, — подумала и попросила. — Скажи мне, где я, скажи мне правду. Мы вернемся?

Ворон замер с ягодкой в клюве, неспешно сглотнул ее и выдал:

— Как тебе ответить, если ты сама не знаешь, что ты хочешь? Определись, пойми, что главное для тебя, тогда уж задавай вопросы.

— Понять, где я?

— Нет.

Стася подумала и кивнула: прав — где она, дело третье.

— Как выбраться?

— Нет.

— Что здесь происходит?

— Нет.

— Что Арлан мне?

— Нет.

Ворон начал терять интерес к ней и приглядываться к плодам, цапнул ягоду.

— Кто я?

Виваче замер и пристально уставился на Стасю, а та похолодела от вопроса, что шел на ум, как не гнала она его. И вроде задави, отправь обратно в дебри разума, а он никак:

— Я… сошла с ума? — прошептала, сама себе не веря, не желая верить и понимая ясно, четко — да. — Не может быть. Скажи: неправда. Я просто сплю. А вы иллюзия: ты, Арлан, этот мир.

Виваче сглотнул ягоду, помялся и спрыгнул на землю, затоптался на траве:

— Нет. И да. Здесь все возможно, и каждый живет, как желает, но сумасшествие ли это? Нет. Свобода.

— Я жила в свободном мире, — качнула головой. — Ваш — иной.

— Да. Но ведь и один человек не похож на другого, и дерево на дерево, травинка на травинку.

— Дело не только в этом — во мне. Я словно потерялась — то ли брежу, то ли сплю. Сама себя не узнаю.

— Все потому, что продолжаешь бег. Раньше бежала к цели, теперь же от нее. Ну, что же не сиделось? Стоило ли уходить, третировать Арлана и вызывать меня, коль мы ушли не больше, чем на полмили? И сидим! Чего сидим?

Русанова плечами пожала, признавшись честно:

— Не знаю, куда идти. Сомерсби? Вроде надо, а… зачем? Искать выход домой? То же самое — зачем. Абсурд — вдуматься, но факт.

— Противоречья колобродят?

Ответить было нечего. Сам факт: патрульная в сомненьях — позор.

Женщина поднялась и с трудом двинулась вперед, хотя назад тянуло.

— Ты видел кого-нибудь из моих? — спросила ворона, что тактично промолчал, не напоминая своего вопроса. Устроился на плече и зорко в чащу смотрел.

— Много.

— Как их найти?

— Мы к герцогу шли, — напомнил.

— Сначала к своим.

— Угу. Тогда еще правее, вон тропка.

— И что там? Хочешь сказать: поселение моих соотечественников?

— Кха! Центр Времени и Пространства.

Русанова нахмурилась, недоверчиво глянув на Виваче: Центр? Времени и Пространства? Здесь?

И прибавила шагу.


Ворон не обманул. Немало времени прошло или совсем чуть-чуть, но они вышли на дорогу из беттапластика. Ровная, ведущая за лес, а здесь словно обрезанная лента. Стася покружила, разглядывая край шоссейки и прикидывая: кто, с какого ума беттапластик проложил в лес и сделал тупик. К чему? А, впрочем, что голову ломать, она и так полна загадками, что каждый час здесь одаривает щедро. И двинулась вперед, подумав, что хорошо бы было переодеться. А то ввалиться в этот центр в пеньюаре на босу ногу — хохоту будет!

И чуть не растянулась на дороге, запнувшись от увиденного — нормальных, привычных ее глазу высоких ботинок на своих ногах. Оглядела ноги, руки, ощупала грудь — нет, не мерещится, она в обычной форме.

— Виваче, что за чертовщина?

Тот хрюкнул:

— Эх, невежда. Сама ж подумала! Сама хотела! Кхе! Ну, чего застыла чучелом, пошли!

— Н-да, — зашагала, специально шлепая подошвой о пластик, чтобы лишний раз убедиться — настоящие ботинки, настоящее шоссе. И она в разуме, идет, а не спит, не бредит, не страдает паранойей. — Паронормальная параллель?

— Еще одна версия? К-ха-ха! Умора, право! Теодору расскажу, пусть посмеется. За-аба-авный анекдот.

— Ладно. Допустим, я в норме, то, что вокруг, тоже — норма, тогда почему не складывается? Так не бывает. Не бывает, что подумал и тут же получил. Трупы не исчезают, стоит только прикоснуться, люди не испаряются в мгновенье ока и не появляются вмиг, птицы не умеют разговаривать. Это факт! Черт вас всех побери — факт!

Виваче заинтересованно уставился на женщину:

— Факт чего?

— Не путай меня, — отмахнулась. — Я пытаюсь рассуждать вслух.

— А, ну, ну.

— Мы шли из технократии, это я помню, а еще четко помню Аттилу… Кой черт он помнится?

— Поворотная точка.

— В смысле?

— Атилла поворотная точка в ходе истории Европы. Это намек.

— Мне? На поворотную точку в моей истории?

— Ага, — с равнодушием бросил ворон, поглядывая по сторонам.

— Допустим, — задумалась женщина. — Но никакого поворота не произошло, я вернулась с ребятами и вновь ушла в параллель… Вроде бы. Подожди, Атилла в момент встречи был на дороге к концу. Немного и его ждала битва на Катлуанских полях, поражение и спад в карьере военного. Потом все к чертям полетело. А я причем? Намек на что? На то, что здесь меня ждал спад и конец карьеры? С чего ради? Мы идем в духовный мир, он противовес технократическому, а наш мир посередине, как уравновешивающее начало. Это логично, это тоже факт. Но нас выкидывает черти где. Связь не работает, хотя чип связи полететь не мог, просто не мог. Но это случилось. Конец? В смысле, мне не выбраться? Отправляли меня, Кира и… кого-то еще, я четко помню, кто-то был еще, но нас осталось двое, потом я одна, из-за этого второго герцога.

— Опять Теодору кости моешь? А что он сделал, как так убил твоего напарника?

— Кислоту в вино подлил. Кир робот. Как тот узнал?

Виваче засмеялся, качаясь на плече, как попугай:

— Ай, не могу! — захрипел и ринулся на дорогу. Хлопнулся на спину, раскинув крылья по беттапластику. — Ай, уморила! Кхва-ха-ха! Робота! Убил! Кислота! А-а, ха!

Стася чуть не пнула в сердцах насмешника:

— Кир мой товарищ! А твой… сволочь!

— Ну, и манеры, — перестав смеяться, поднялся ворон и заковылял по дороге. — Где ты нахваталась таких слов?

— Я бы еще грубее сказала.

— Ох! Не порти мой слух. И Теодору будет не по нраву услыхать эпитет, что ты ему дала. Он умница, мастер своего дела…

— Заплечных дел?! Как Йохан, Арлан и их свора?! — разозлилась. — Убийцы! Жизнь для них, что трава!

— Ой, и глупа ты, жена Николаса. Они не убивают, а рождают. Здешних не так-то просто вытолкать отсюда. Это — Родина, а с нее только с ностальгией, это, доложу тебе, ой, как невесело. Никто сам желания уйти не проявляет, а надо. Вот и выпихивают их. Дядя твой за сопровождение отвечает, а Арлан за зрелость уходящих. К чему плоды незрелые с деревьев резать? А переспеют — могут зачервиветь, сгнить. Стесси всегда до «червоточины» ждала, фу! На что, тебя возьми, и то с трудом ушла и до сих пор в сомнениях: а не вернуться ли обратно в объятья мужа? Злишься, но искусственно, так проще, да, себе противиться?

— Ты ничего не понимаешь… и что за ерунда — "помогают рождаться"? Убивая?

— Отправляя за продолжением себя. Здесь все отлично, но дети не рождаются. Н-да, увы. Приходится их отправлять, когда готовы. Как урожай, ага, доспели — вперед. А некоторые спеют долго. Ты вон, смотрю, вовсе не уйдешь. Пока сообразишь да примешь, пока Арлан… А, не отпустит, вцепился. Н-да, вот и сопровождай вас здесь и там. «Псы», говоришь? Они сопровождающие. Между прочим, неблагодарное занятие. На меня посмотри, где благодарность от таких, как ты? Какое там «спасибо», хоть бы вздор не мололи и слов изысканных, ругательств позабыли из-за приличия. Да, как же!

Стася бледнела с каждым словом, шаг тяжелее стал, ленивей.

— Йохан сопровождает там, ты со своими друзьями здесь…

— Не только я, и не сопровождаю, а помогаю себя вспомнить.

— Себя? — как эхо, повторила и почувствовала панику.

— О, дошло! Ну, поздравляю! Ты побила все рекорды!

— Молчи, — просипела. Вкупе с его словами открывшееся ее взору вовсе подкосило и одарило пониманьем. Жутким.

Навстречу им шла группа патруля в полной экипировке, купол Центра сверкал на солнце километрах в двух за спинами ребят. Но это ерунда — среди «зеленых» вторым шел Гоблин.

Она не могла спутать его, не могла помыслить, что он привиделся, но он же мертв!

Русанова застыла, чувствуя, как мурашками озноба проникает не то что в тело, в душу страх.

— Ренат? — прошептала, когда патрульные поровнялись с ней. Все, как один, улыбками приветствуя женщину. Ренат же вовсе засиял, рванул из строя, обнял ошарашенную Стасю и закружил:

— Стаська!!

А у нее слов нет: в горле ком, в голове сумбур.

Нет… Гоблин? Погибший из-за нее товарищ?

— Рад тебя видеть! — встряхнул ее, сияя улыбкой. Ничуть не изменился: лицо, фигура, даже прическа, манеры, но… улыбка красила его, была проста, естественна, тогда как в свое время он редко улыбался, был неразговорчив и сух.

— Ты?

— Ну, я же, я! Ты к нам? — поправил лямку РД. — Слушай, — протянул, оглядываясь на удаляющихся товарищей. — Ты к нам просись. Седьмая группа, как раз не хватает шестой.

Она не понимала, она не верила ему, себе, своим глазам, ушам:

— Ренат, ты мертв! Погиб!!…

Мужчина мягко улыбнулся и погладил ее по голове, как маленькую девочку:

— Кто это сказал, лейтенант?

— Я видела, я там была. Детонатор. Ты взорвал его, отослав меня… Ренат, я сплю? Это ты? Как это может быть?

Мужчина отвернулся, улыбка стала еще мягче и чуть печальнее:

— Друг Виваче, опять ты на посту? — спросил тихо у Ворона. Тот крылья расправил и опять сложил:

— Р-рработа такая. Ходите тут понимашь, мне покоя не даете.

— Без тебя б мне было плохо. Ты слушайся его, Стася, подожди меня. Мы скоро, — обратился к женщине.

— Ты мертв, Ренат! А я…

И смолкла пораженная, отшатнулась:

— Нет.

Мужчина посмотрел на нее, и не было во взгляде грусти или печали, сочувствия — спокойствие и безмятежность:

— Ты здесь недавно, еще шарахаешься от слова смерть. Смешно, — улыбнулся широко. — Эх, Стаська! Жизнь бесконечна и не кончается, поверь. А смерти вовсе нет в том плане, что мы думали. Есть переходы. Кому как не тебе знать как это. Считай, что шагнула на «зеленку» в другую плоскость.

— Нет, — замотала головой. — Я видела ребят! Я была с Киром! Меня отправили сюда! Нет!

Кого она убеждала? И поняла, поникла:

— Не-еет…

— Мы не приходим сюда одни, не остаемся одни и не уходим в одиночестве. С нами всегда кто-то, кому мы доверяем, кто нам подмога. У тебя получился Кир, у меня был Вальтер. Помнишь его?

— Нет, — покачала головой, уныло глядя на товарища. — Но я видел своих, кого помню.

— Во сне ребят видела? Уникальная вещь, не надо боксов — ушел и встретился с кем захотел. Но ты их не тревожь, и лучше бы они тебя тоже не тревожили. Не надо. Это плохо. Тяжело и им, и нам от того. Каждому свое, понимаешь? Не стоит звать сюда, и нам туда до срока не нужно. Всему свой час, патрульная. А в общем, все точно так же, как дома, быстро привыкнешь. Главное понять, что ты немного изменился, а дальше — проще. Николай-то как? Я слышал, Арлан вернул себе себя, еще подумал, скоро и ты появишься. И надо же — встретил!

Стася осела на дорогу, не чувствуя себя.

— Что ты, сестренка? — улыбнулся ей Ренат, потрепал по плечу. — Держись. Сначала тяжело, непонятно, потом так здорово, легко, свободно, что ни за что на свете не променять.

— Болтун, — вздохнул Виваче и защелкал клювом, словно призывал кого. А Стасе все равно. Она сидела и тупо смотрела на край бетонки, траву, лесок, но ничего не видела.

— Я побежал. Жаль, не могу остаться. Ты двигай в Центр, там встретимся, посидим, поговорим. Лады?

— Центр?…

— Конечно. Вон он! Седьмая группа!

Женщина с трудом подняла голову, уставилась на него и увидела, как он тает, размывается силуэт и вот нет никого.

— Своих догнал, — пояснила птица. Лучше бы молчала!

— Уйди, — прошептала, стряхивая Виваче с плеча, легла на дорогу и уставилась в небо: есть оно или нет, ей было все равно, апатия напала. А в голове щелчок и кадр перед глазами поплыл, как облака:

"— Ты хоть поняла, что дома была? — спросил ее Кир, открывая перед ней дверь.

— Честно? Нет. Да и что такое дом, Кир? Люди и места, к которым прикипел сердцем, с которыми осталась частичка себя.

— Хочешь сказать, что твой дом и там, и здесь?

— Именно. Там остался Тео, и я с ним. Здесь Чиж, ребята, и я остаюсь с ними, куда бы не ушла".

— Я осталась с ними, хоть и ушла… Я мертва, — прошептала. Но не верилось, бунтовало все внутри, логика шалила, разум отказывался принять вердикт, который объяснял то, что было Стасе не понятно. Теперь все встало на свои места. — Мертва…

— Стесси? — озабоченно позвал ее Арлан, присев на корточки рядом. Она не удивилась его явлению, уставилась огромными от осознания зрачками:

— Я умерла, ты мне грезишься.

— Это как посмотреть, родная.

— Ты знал.

Он улыбнулся:

— Конечно.

— Молчал.

— Твой путь, и ты его прошла. Сама должна была понять, принять. Скажи я — не поверила бы.

— Зачем скрывал?!

— Не говорил и только. Сложить сама могла, никто и ничего здесь не скрывает.

Женщина озабоченно нахмурилась и вспомнились рыцари, устроившие ристалище — они не заметили ни ее, ни Кира, а почему? Не потому ли, что новенькие еще себя не проявили, еще были зыбкими? Потом тот бой у деревни, где они влезли в разборки, и их заметили, они заняли свое место в этом мире…

А сны ее? Не сны. И лихорадка — память тела, что с трудом удерживала иллюзия.

А город, где часы идут как захотят? А «мертвые», что рассыпаются без остатка, не оставляя даже праха?

— Они рождаются вновь, а их фантомы еще чего-то ждут. Как бабочка выходит из кокона, так рождается дитя, оставляя оболочку прошлой жизни, что принесло сюда.

Русанова зажмурилась:

— Эффект бабочки, фрактал Истока… Так ты сказал правду — вы и есть исток.

— Мы. Без души не будет тела, без идеи не родится материя.

— За-ачееем?…

— Для жизни. Для рождения и вечного круговорота обновлений.

— "Перпетум — мобиле". А его все пытаются изобрести… Но смерть есть и здесь, и там!

— Нет, всего лишь отмирание ненужного, как ороговевшего слоя кожи, как пожухлых листьев. Там тела, здесь его иллюзии.

— Но остается энерго-информационная связь, так, память поля?

— Да.

— Нет, невозможно. Был переход, был! Не как обмен частиц, а настоящий… Не помню, но он был!

— Сюда живому во плоти не добраться. Нас нет, как нет Истока для питекантропа, как не ведает о самолете смерд из глубины веков. Я позже покажу тебе, как выглядит наш мир, и ты сама поймешь — здесь нет ни воздуха, ни тебе привычных пейзажей. Нет ничего, как и самой планеты нет.

— Границы леса!

— Номинально. На самом деле ни границ, ни рамок нет. Они здесь невозможны. А леса всего лишь зыбкая грань фантазии, ограждающая один мирок от другого, как соты пчел, чтоб не мешать друг другу. Заборы — видимость.

— Река.

— Для кого-то воды Стикса, для кого-то молочная река, а для кого привычная. На деле… млечный путь, — улыбнулся мягко.

— Две страны!

— Два полюса, как да и нет, свет с мраком. Опять же номинальны и иллюзорны, созданы лишь из привычки тех, кто к нам приходит делить мышление и мир на половины: женщина — мужчина, глубина и высота, меньше — больше… Мертвое — живое.

Стася села, осознавая сказанное.

— Я мертва?!

Вдуматься и муть такая на душе, что волком выть охота. И взбунтовалась, цепляясь за последние аргументы, как будто назад рванула со всех сил, и в двери бокса кулаками: пустите. Пустите!!

Но понимаешь — правда. Все, про что и не так, как говорят, как констатируют науки.

А вдуматься, ну что такое смерть, если движенье жизни бесконечно? Подумать — как же можно умереть, если дела твои и мысли продолжают жить?

И что такое — мертвое? Лишь видимость, иллюзия живых. Так, камень изучая, приходят к выводу — он мертв. А он живой, чуть медленнее идут процессы, отрезок жизни более длинен, и потому в нем будто вовсе жизни нет. Но…

— У меня есть тело! — воскликнула в отчаянье. — Настоящее, чувствующее!

— Имитация, привычная тебе. Чувства же никто не отбирает. Не только тело, но и душа имеет чувства.

— Есть слух и зрение!

— Как у любой частицы во вселенной, у которой нет глаз и ушей.

— Я разговариваю!

— Как тебе угодно. Но можешь молчать и только ощущать — того довольно.

— Я чувствую! Слышишь? Боль, страх!…

— Естественно. Старые привычки еще живы, догмы. Они ушли с тобой. Им тяжело тебя оставить, когда ты не спешишь пожить без них.

— Меня отправили сюда!

— Нет.

— Я помню!

— Что?

Женщина смолкла, сникла:

— Не знаю, — прошептала. — Но я была с Киром.

— Проводник. Его, наконец, починили. Он остался там, Сомерсби его вернул его же миру. Здесь он выполнил свою работу — довел свою подругу до тех, кто сможет позаботиться о ней. О тебе, любовь моя.

Стася, замерев, смотрела на Арлана, а видела Кира, слышала его слова, когда он предлагал ей обратить внимание не на долг солдата, на желанье женщины. Подумать о том, что бежит она не к цели — от себя.

Потом его не стало…

— Кислота.

— Иллюзия. Теодор мастер в этой части. Хочешь, покажу его дом, настоящий, — улыбнулся и протянул Стасе руку. Она смотрела на нее и уже не верила в то, что видит.

— Я с тобой. Так было и так будет. Я настоящий, как и ты, хотя мы можем быть любыми — плотными и чуть видными, гигантами и карликами, птицами и облаками. Но это мы, — прошептал, сочувствуя, любуясь и любя. — Чего ты испугалась? Смерть не такая, как представлялась? Идем. Я покажу и объясню, теперь уж можно. Скоро сорок дней, как ты пришла к нам, и пришла пора проститься с тем, что было, с теми, кто тебя еще зовет.

— Иван?

— Да.

— Я видела его и он меня, — а по спине мурашки: как это было?

— Просто и легко. Он звал, он тосковал, и тебе было не трудно прийти по открытой дороге. Но не стоит больше, любовь моя. Ты можешь заблудиться, останешься и вновь уж не родишься, а их перепугаешь.

— Призрак.

— Что-то вроде. Ты здесь была, но мыслями вся уходила туда.

— Как проекция, фантом.

— Как мысли убегают далеко и отрешаешься от мира, в нем оставаясь.

— Нельзя?

— Опасно для них и для тебя. Заблудишься, перепугаешь их, себя. Проводники есть здесь и там, а меж границами миров, на зыбкой грани их нет. Они не успевают, найти не могут и помочь. Поэтому самоубийство глупо. Рискуешь никогда ты не пристать к одному из берегов и будешь плавать одиноко, запутавшись, не понимая.

— Я умерла? — прошептала.

— Да.

— Все кончено?

Слова пустые, ответы и вопросы не нужны. Все ясно и… больно. Когда? И как же так?

— Стесси уничтожилась, значит пришла пора тебе вернуться. Ты про Тео знала, а о ней нет. Не Теофил — Йохан причиной перемен был — а ты. Пора пришла нам встретиться, вернуться домой тебе, заняв то место, что занимала Стесси. И нет твоей вины в том, что погиб я — Тео, умер я же — Николай. Это было предрешено. Стесси сдалась в тот миг, когда ты посмотрела в ее глаза и дала понять, насколько она ничтожна. Ненависть и правда — ничего. Зло само себя съедает, а чернота безумна от своей же темноты и… рассыпается, дойдя до пика — бездны глубины. Она, что миг, любовь же — вечность. Пойдем, — взял за руку, поднял и прижал к себе. — Не бойся ничего, переживать не стоит. Смотри, — обвел рукою горизонт — ничего за ним, лишь яркость красок, фейерверк ирреально прекрасный, но из миллиарда частиц, как пыль звездная, как млечный путь. — Так выглядит наш мир на самом деле, мы таковы. Но каждый, кто приходит, приносит в него то, что сердцу мило, и он меняется, предпочитает оставаться каким был и заниматься тем, что сердцу было по душе. Вот дом Теодора, посмотри.

Станислава смотрела сверху вниз, уже не озадачиваясь, как за миг взмыла и очутилась там, куда шла много дней, и видела не серое кирпичное здание, обвитое плющем, а дуб как минимум столетний. И ничего, и никого вокруг. Под деревом в тени веток лежал Теодор и грыз перо гусиное, обдумывая сонеты. Листы бумаги валялись рядом, развеянные ветром.

— Фантазер, — шепнул с улыбкой Николас. — Он был поэтом и до сих пор им остается. Только сочиняет не на бумаге. В тайне от меня он убегает в другие миры и шепчет на ухо свои сонеты, что воплощают в жизнь живущие поэты. И друг твой Кир, придя в себя, уверен, станет стихотворцем, и удивится, удивит других открывшимся вдруг даром, — засмеялся Николас. Стася же невольно улыбнулась, представив недоумение друга робота и программистов. Ей стало легче и спокойнее. Может уютные объятья Арлана ее согрели и прогнали прочь озноб страха? — Здесь многие грешат тем: рождается идея, как дитя, и прочь уходит воплощаться мыслью посланной или плотью — рождением того, кто с ней ушел, чтобы ее осуществить. Остальные? Тоже самое, любовь моя. Кто как привык, тот так живет. Но некоторым неуютно без близких, счастье их неполно и, как Карина, они просят вернуть родных, что живут без них, что не пришли еще — не время. Стесси не брезговала выполнять их просьбы, и в вашем мире, любом другом умирал человек. Неправильно, все в срок должно быть. Так Горбун из Ньюсвика родится вновь не раньше, чем осознает, что он умер первый и стал причиной чумы. Патрик, срок придет, встретится с Кариной, если любил, и воля в том будет его. А не любил, свой нарисует мир и будет дальше жить, но без Карины. Она же родится вновь, чтобы найти того, кто суть ее, она его.

— Она уже ушла, — догадалась женщина. Как иначе? Несчастных здесь не видно, а она была несчастна.

— Ты права, — рассмеялся Арлан. — Как видишь, страшного тут нет, и говорить, и знать возможно, не открывая рта, не прикасаясь — чувствуя и ощущая. Какие ж тут границы, какое время, пространство, карты, местность? Их нет, как нет преград для мысли.

— А будь Стесси на моем месте?

— Она бы питала надежду Карины, вернула Патрика и сделала несчастными двух.

Стася молчала. Тяжело, со скрипом, стоном складывалось увиденное и услышанное. Душа ей говорила — да, правда, прав, но естество претило: как же так? Тоска вдруг начала давить опять, внезапная, как приступ лихорадки.

— Не она, не твоя, — прижался губами к виску Арлан. — То друзья твои печалятся, то память сердца.

— Оно уже не бьется…

— Зачем?

— Как?… Когда же я успела? Я шла тебя спасти.

— И ты спасла. Тех, кто подчинялся Стесси и не мог родиться вновь, мучился в ее безумной ненависти.

— Она не убивала… не давала им родиться.

— Это мука оставаться, когда готов уйти, когда уже зовут. Я тоже грешен в том. Ведь ты должна была уйти — вот что она задумала. Она же поселила свою частицу в тех, кто шел со мной — твоих и моих товарищах, всей группы. Вышло так, что лаборант сошелся с женщиной, и та должна была родить… тебя. А я не дал. Теперь у них родится другой ребенок — не ты, и много позже. Тот круг, пятно, зовущее тебя — ты помнишь? Ты могла вернуться туда, что называешь «домом», почти сразу. Кори же, я повинен.

Стася заплакала, но слезы сами лились и были так легки, как летний дождик, орошающий истосковавшуюся по нему землю. Ладонью щеку Николаса накрыла, коснулась губ его:

— Я тебя люблю, и чтоб не сделал ты — заранее прощен.

— Ты плачешь, — губы оросили слезы, и Стася явственно увидела, как светится лицо любимого. Оно прозрачно, миг и распадется.

— Не уходи!

— Нет.

— Ты становишься прозрачным.

— Просто ты прозреваешь. Я не изменился — ты поняла, что изменилась.

— Мне незачем тебя спасать?

— Нет.

— Я не виновна в твоей смерти?

— Нет. Вопрос абсурден, ты уж поняла.

— Но как случилось, почему я не помню? Шульгин нас отправлял, это четко встает передо мной.

— Любовь моя, тебя звали долг и любовь. С чем ты ушла, с тем и пришла. Ты ко мне рвалась, но с плоскости той, что сюда лишь снами проникает. Тебе казалось, что тебя послали, на деле же, ты умерла с мыслью обо мне, о долге и любви, вине, о том, что не успела. Оно и гнало тебя прочь, кружило по миру, но не ко мне, а от себя тянуло прочь.

— Как это случилось?

— Так важно? Хорошо, смотри мне в глаза.

Стася посмотрела и увидела, как в зеркале — себя….


Федорович отпрянул, отошел к окну, кинул через плечо упрямо:

— Нет. Я своих на тот свет не отправляю.

Стася качнулась, слабость дала о себе знать и в голове начал зреть взрыв. Набухла вена. Но женщина о том не ведала — она хотела возмутиться, внутри кричало все и организм сдавал, не выдерживая напряжения. Но он кричал тише, чем ее душа.

Дверь в кабинет распахнулась и на пороге возник Лавричев. Оглядел пару:

— Прав оказался Шульгин. Воркуем? Капитан Русанова, вам было запрещено покидать территорию медцентра. Добровольно вернетесь в палату или силой сопроводить?

Русанова качнулась. Вена лопнула, бронхи свело и кровь устремилась наружу, вскрывая залатанное врачами.

— Я ее провожу, — заявил Иван, обняв Стасю за талию. Та только глянула на него и падать начала. Рванула прочь, ломая все преграды, непонимание, неспешность тех, кто помочь не в силах был ей — к нему, к тому, кто нужен был ей больше жизни, кому она должна была помочь….


— Значит Шульгин, задание, отправка в параллель с биороботами?… Иллюзия.

— Сценарий, что написала ты сама в своем воображении. Типичный для той жизни, что вела. Как можешь написать сейчас что и кого угодно. Будет так. Захочешь — можешь продолжить служить, а нет… Будешь нам помогать другим пришедшим, тем кто уходит.

— А ты, вернее, Николай?

— Я пережил тебя на пару дней и вернулся сюда как только понял — тебя нет рядом. Что было ждать? Я — та часть меня, что за тобой ходила. Зол был от страха за тебя, я искал, а ты скрывалась: мелькнешь и снова тишина. Когда и где ты вышла — неизвестно было. Заметили вас только в деревушке. Потом опять провал, как будто ты еще в раздумьях: остаться ли здесь, там? Мне показалось, Стесси изгаляется: ты заблудилась из-за нее. Ее судьба была мне не ясна, подумать странно — она и добровольно уйти. Самоубийство что здесь, что в том любом другом из миров не грех, а высшая из глупостей. Никогда самоубийца не встретит тех, кого любил, близких, родных душ. Он лишает себя сопровождения и мается, меж множества параллелей блуждая, пока не рассыплется, так и не найдя приют. То ад его путешествие. Возможно, что его и описывали.

— Колдовство, что приписывали Стесси?

— Всего лишь слово, что более понятно для людей. А что за ним, еще поймут не скоро. Все миры тесно связаны между собой. К нам приносят из них немало, немало и отдают, забирая от нас. Естественные события.

— Данте, Сведенборг?

— Скажем так, кто на какой ступени развития был, тот так и понял. Возьми себя, ты умница, но тоже не сразу приняла тот факт, что ты без тела «мертва», но продолжаешь жить, любить, бороться, идти вперед, хотя ушла с той плоскости, где шаг твой был заметен. Все продолжается, как шло, просто кто-то ушел за кулисы, но не ушел совсем и продолжает жить, творить, готовиться к своему выходу. Деревья на зиму укрыты снегом, им нужен отдых, нужен он и душам, что в суете не замечали многого, забыли о себе и том Истоке, что их породил.

— Я умерла, — сказала, привыкая к этой мысли, уже не страшась ее, но ежась с непривычки. И улыбнулась робко. — Думала, не так все будет.

— Как есть, — развел руками. — Уже не страшно?

Стася улыбнулась в ответ на его улыбку. Стало вдруг легко и спокойно и отступил не только страх, а словно цепи с рук каторжника рухнули оковы тела.

— Не страшно. Ты рядом.

— Я не уходил, — обнял ее и нежно губ коснулся.

Свобода и покой, к которому она стремилась, пробрались внутрь и завладели ею.

— Я и ты? И ничего меж нами? Ни суеты, ни тревог, ни мнения других, ни долга?

— Ничего.

— Но мы родимся вновь?

— Когда захотим. Но вместе, чтобы встретиться опять.

— А твои воины нас проводят?

— И охранят. Помогут нам найти друг друга.

— Узнаем?

Николас рассмеялся:

— Опыт уже есть.

И закружил ее. Как вихрь, частицы его смешались с ее частицами, и каждая смеялась, вздымаясь вверх, не к небу, в свет мрака вселенной, где им подобные, смеясь, кружили и радовались, улетая прочь и разнося по галактикам, мирам и параллелям что чувствовали, знали, любовь свою, что щедро отдавали всему и всем, встречавшимся на пути. И вспышками оглашали вселенную о радости своей.

Но самой яркой из всех были — они.


Иван увидел вспышку в небе, как будто вспыхнула и погасла звезда, и как наяву услышал счастливый Стасин смех, которому вторил другой, мужской, и не иначе Николая.

Капитан нахмурился, тряхнув волосами, и, вздохнув, отошел от окна: прощай, Стася.

— Ну, и долго будем сонных тюленей изображать? Всем спать, завтра в девять на стрельбы. Иштван, увижу с синими за бильярдом, отстраню! — объявил своим бойцам.

"Зеленые" переглянулись и пошли по своим комнатам.

Жизнь продолжается. А как иначе? Она ведь бесконечна.


1 июля — 9 августа. 2007 г.


Вид одежды XI–XII в.

Метр Шаплен. 17 век.


на главную | моя полка | | Код Омега |     цвет текста   цвет фона   размер шрифта   сохранить книгу

Текст книги загружен, загружаются изображения
Всего проголосовало: 18
Средний рейтинг 3.7 из 5



Оцените эту книгу