НЕЧЕСТИВЫЙ РИТУАЛ

Фаран отвернулся от него и подошел к ближайшему смертному ложу, на котором лежало тело первой жертвы, ее сморщенное лицо выглядывало из изорванного, скомканного савана. Он поставил Чашу и свой драгоценный груз на ложе и на секунду снял кожаные перчатки. Открывшиеся руки были мертвенно-белыми, с черными венами. Он опустил указательный палец в Чашу, зачерпнул капельку крови и стряхнул ее на зык мертвеца. Внезапно тело выгнулось дугой, как если бы в него ударила молния. Голон, удивленный, отпрянул назад. Тело опять содрогнулось, но потом улеглось на ложе. Фаран внимательно оглядел труп, легкая улыбка перекосила уголок рта. Голон подошел чуть-чуть ближе, пораженный тем, что видел. Синяя вена на шее трупа дрогнула, потом еще и еще, и наконец начала медленно пульсировать: четыре раза в минуту.

— Скоро он встанет, — сказал Фаран. Он махнул рукой, приказывая Голону перейти к следующему ложу. Князь указал на кинжал, который Голон все еще держал в руке. — Открой им рты, всем.

Волшебник подошел к следующему телу, одной рукой прижав рукав своего плаща ко рту. В другой он держал обсидиановый нож. Неловко орудуя ножом, он заставил закрытые челюсти трупа открыться…

Ссылка на карту: ^{http://oldmaglib.com/book/j/Johnson_Oliver__The_Last_Star_Of_Dawn(Lightbringer-3)_map.jpg}

Подписи к карте(в алфавитном порядке)

Astragal Астрагал

Attar Аттар

Bardun Бардун

Forest of Lorn Лес Лорн

Forgeholm Форгхольм

Galastra Галастра

Goda Деревня Года

Gorvost Горвост

Grate Ice Lake Великое Ледяное Озеро

Hangar Parang Хангар Паранг

Imblewick Имблевик

Iskiard Искьярд

Maligar Малигар

Morigar Моригар

Nush Нуш

Ossia Оссия

Perricod Перрикод

Scalprock Скалпрок

Segron Hight Пик Сегрон

Shandering Plain Сияющая Равнина

Srain Desert Пустыня Срейн

Supperstion Mountain Гора Преданий

Surrenland Суррения

The Astardian See Астардианское море

The Black Mines Черные Копи

The Broken Hines Сломанные Вязы

The Dragon's Back Спина Дракона

The Dry River Сухая Река

The Fire Mountains Огненные Горы

The Inland See Внутреннее Море

The Iron Gates Железные Ворота

The Lake of Lorn Озеро Лорн

The Land of Clouds Страна Облаков

The Last Star at Dawn Последняя Утренняя Звезда

The Nations of the Night Полунощная Чудь

The Niasseh Range Кряж Ниассе

The Old Father Старый Отец

The Palisade Палисады

The Turnament Plain Турнирное Поле

Thrull Тралл

Thrullland Тралланд

Tire Gand Тире Ганд

Valeda Валеда

Wizard's Tower Башня Волшебника

Waterfalls Водопад

ПЕРВАЯ ГЛАВА

Закат в башне

Он будит меня, этот юный писец, которого я больше не в состоянии видеть. Весь день я проспал, и сейчас уже вечер. Я был далеко, видел сны о землях, которые лежат далеко от моей башни, о тех землях, по которым я путешествовал в годы юности.

Но сейчас я просыпаюсь и опять становлюсь Аббатом Форгхольма. Я встаю с кресла. Даже через покрытые бельмами глаза я вижу оранжевое сияние: солнце садится над Огненными Горами. Я поднимаю к нему ладони и благословляю писца. — Пускай наш лорд Ре найдет золотую нить Галадриана в лабиринте ночи. Пускай барка солнца опять взлетит на небо: пускай его лучи упадут на тебя, брат Кереб.

Но я не думаю о своих словах. Сны о прошлом — вот что посещает меня. Сегодня я и Кереб закончим последнюю главу. И время совершит полный круг, конец соединится с началом: в этой башне началась история моей жизни. Здесь она и закончится.

Мне было двенадцать, когда я впервые попал сюда; меня принесли наполовину мертвым из храма внизу на самый верх башни, откуда все, что под ней, кажется миниатюрным и далеким, как будто из другого мира: сам монастырь, монахи, горы и долины. Много лет моими единственными товарищами был вот этот изъеденный червями стол, пыльные колбы и реторты, эта узкая койка и три книги, которые мой учитель Манихей оставил мне перед тем, как умереть.

Они по-прежнему стояли на полке над черным от огня камином, освещенные светом садящегося солнца — на том самом месте, куда я сам поставил их, когда пришло мое время уходить.

Все страны, в которых я побывал во время юности, описаны в одной из этих книг: Тралланд, Суррения, Земля Полунощной Чуди, Оссия, Аттар и даже Страна Затерянного Города, Искьярд.

Но дни моих странствий давно закончились — и вот остальные две книги, которые напоминают мне о них. С того дня, как сорок лет назад я вернулся сюда, я не разу не открывал эти увесистые тома, хотя каждый вечер беру их в руки и глажу корешки — как сейчас.

Первая книга посвящена моему богу — Ре, Повелителю Огня и Возрожденного Солнца. Книга Света. Я подношу закрытый том к глазам; серебряный кант потемнел, но лазурит, покрывавший четыре угла старинного кожаного переплета, светится под лучами садящегося солнца и сверкает светло-синим цветом: цветом магии. Каждый вечер я подношу ее к глазам — я делаю это не потому, что таким образом поклоняюсь моему Богу, но она обычно так делала каждый вечер: молчаливо молилась, держа книгу в лучах заходящего солнца.

Потом я беру в руки самую маленькую из трех книг. Я чувствую ее кожаный переплет, помню ее цвет: цвет черной каминной полки, на которой она стояла все эти годы. Мои пальцы колют маленькие иголочки, как если бы я держу что-то живое и дышащее. Я чувствую медленный, еле заметный пульс. Мой друг, это пульс магии.

В ней сосредоточено все мое искусство: небольшая, не толще большого пальца и не длиннее ладони, кожаный переплет потрепан и покороблен огнем, водой и руками сотен адептов, живших до меня. Последним был Манихей. Я до сих пор слышу его слова: "Учи хорошо. В ней все заклинания пиромании, искусства Пламени. Если ты выучишь ее всю, то сможешь призывать огонь из ветра и льда, и даже свести молнию с неба." Да, учитель, я так и делал, и уничтожил всех наших врагов…

Я ставлю книги на место. Кереб молчит. Его беспокоит только наше ежевечернее занятие — я диктую ему историю Войн Огня и Червя. У него нет причин любить меня. Я ничего не плачу ему и не подарю безбедное существование. Его прислал сюда Высший Жрец далекого Перрикода, и приказал разделять со мной мою ссылку; тогда Кереб ожидал каких-то великих дел. С тех мы вместе переносим наказание. Мое — на всю жизнь, его, возможно, закончится, когда наша работа, вот эта история, подойдет к концу.

То есть сегодня, если позволят Ре и моя память.

Так что Кереб садится около меня с пером и чернилами, готовый, и делает вид, что рад этому, хотя мы оба знаем, что можем освободить его от мук труда. Неужели они думаю, что я также глух, как и слеп? Разве после ночной диктовки я не слышу, как копыта лошадей клацают по каменному двору, как кричат всадники и стонут, открываясь, тяжелые ворота? А в ночной тишине разве я не слышу, как стук подков по мостовой отражается эхом от каждого утеса и несется из-за каждого поворота.

Внутренним взглядом я слежу за всадником: дорога до Перрикода, пять дней и ночей, одна почтовая станция за другой, пока он не окажется в воротах храма.

Только Высший Жрец знает, что случится с моими словами. Возможно он прочитает их, с унылой улыбкой на лице, с которой он встречает разглагольствования еретиков и прелюбодеев. Возможно, что это я. Но я не только еретик и прелюбодей: я говорю правду, а правда слишком опасна для него.

И тем не менее, сегодня вечером я буду делать в точности то, что делаю каждый вечер: говорить теням. И буду надеяться, что кто-нибудь кроме Высшего Жреца прочитает эти слова: завтра, на следующий день или через тысячу лет…

Я глубоко вздыхаю. В воздухе стоит особый запах: настало время, когда цветы, растущие рядом с башней, начинают закрываться; их запах уплывает вдаль, как расплывшееся воспоминание.

Погасли последние лучи солнца. Я помню, как такими вечерами горы становятся нежно-фиолетовыми и ящерицы греются на теплых холмах, еще не остывших от дневной жары. Вереск расцветет через месяц или два. Вереск! Я никогда не мечтал о таком в холодные годы моего детства. Даже самые жизнестойкие цветы не цвели в долгие годы холода и недостатка солнца.

Снизу я слышу голоса и смех в трапезной. Я могу нарисовать в уме эту сцену. Из окон и дверей кухни льется желтый свет, похожий на золотой огонь. Аколиты потеют над котлами. И даже сквозь болтовню я слышу куплеты непристойной песни. Опять они напились хмельного пива, которое приносят в монастырь фермеры из фруктовых садов на равнине, лежащей далеко внизу.

Но меня смех только радует. Когда-то я поклялся: смех никогда не умрет. И пускай никогда страх и побои не вернутся в Форгхольм. Хотя я и Аббат, но я и человек, тоже.

Настала ночь: тени накрыли весь мир, как сорок лет назад, когда темнота покрывала солнце и землю даже днем.

Пока не пришла она, и не зажгла солнце вновь. День вернулся, и Ре опять показал свое лицо ей, Светоносице.

В детстве, когда я в первый раз жил в этой башне, возвращение Ре было для меня всем, я жил ради него и надеялся только на него; разве я не жрец Огня и Возрожденного Солнца? Но послушай, писец: сейчас я стар, вера исчезла, и если бы я смог вернуть сладость и предрассудки юности, не теряя ничего другого — даже кровавые жертвоприношения и ожоги, описанные в той самой книге, Книге Света, которая находится на каминной полке — я вернул бы себе веру, в которой было мое единственное счастье.

Но теперь у меня нет веры — за исключением той, что живет в моем сердце. Поверь мне, Кереб, я видел оригинал Книги Света — он стал пылью; я встретился с призраком Мага Маризиана, который написал ее — он странствует не в раю, а в проклятых областях Мира Теней. А Ре? Я пронесся через сердце солнца и обнаружил, что солнце горит в моем сердце. Вот что важно: свет внутри. Пускай он горит в то недолгое время, когда мы живем на земле — пускай он горит в смехе новичков в кухне внизу, в недолговечных красках полевых цветов, в улетающих криках птиц в небе: горит для всего живущего, постепенно пожирает себя и умирает.

Но сейчас мне опять нужен огонь, хотя и неяркий. В моем сознание темнота, в которой тонут старческие мысли, становящиеся еще мрачнее ночью, во время Исса. Старое зло шевелится, как невидимые призраки в моей памяти.

Хотя мы победили в войне, разрушили города и храмы Исса, зло не умерло: оно никогда не умирает, только спит. Где-то под землей — в склепах и катакомбах, да и в самих могилах — оно ждет, как свернувшаяся кольцами змея, Червь, который ест свой хвост и ждет, когда придет его время. О дети Ре, будьте бдительны!

А теперь, Кореб, начнем.

Как меня зовут? Если мои слова известны в этом мире, то ты уже знаешь мое имя. А если нет, тогда мое имя умерло, как и мои слова. Но я назову его, в последний раз. Я Уртред из Равенспура, жрец Огня.

Когда-то у меня было лицо, на которое не могли смотреть ни мужчины, ни женщины. Тем не менее я нашел любовь. Теперь я, как и солнце, завершил полный круг: у меня лицо старика, лицо, которое презирают юноши, и я опять один. В моем начале был мой конец. Рассвет и закат, свет и мрак: мир опять и опять проходит через них. Тем не менее самая большая тьма мира так и не настала, а мне самому осталась одна — тьма конца.

Но прежде, чем она придет, я расскажу все, хотя и буду говорить теням.

Пускай этот рассказ, последний из рассказов о Талассе, начнется…

ВТОРАЯ ГЛАВА

Появление Короля-на-неоседланной-лошади

Тралл. Четвертый день зимы. Приходит ночь, а вместе с нею — туман.

Демон, Некрон, сто ярдов в длину, тысяча ног, рогатая голова-череп, кожа — миллион тускло сияющих чешуек, черных, как обсидиан. Он скользит между домами, мечется из стороны в сторону, обрушивая крыши, фронтоны и стены. За ним тянется сверкающий след. На каждой вершине и в каждой пропасти остается серебристая дорожка, и даже в тусклом свете луны, пробивающемся сквозь туман, город на гранитном утесе выглядит так, как если бы серебряная нить обвила весь город и протянулась по всем его улицам.

Но демон не может долго оставаться на земле. Липкие куски кожи размером с быка начинают отслаиваться от тела, огромные челюсти широко открываются и падают на землю, тело тащит их за собой, ломая кости и зубы.

Тем не менее демон еще ползет вверх, на храмовую площадь, хотя все медленнее и медленнее, некоторые из ног уже сломались под тяжестью тела. Но вот он добирается до вершины проклятого города. В ярости он бьет хвостом по основанию обеих пирамид, Исса и Ре: стены рушатся, массивные камни основания разлетаются на куски. Пирамиды начинают валиться, огромные куски кладки сорвались со своих мест и падают на утес, потом пыльной лавиной катятся на дома нижнего города.

Наконец Некрон тает, превращаясь в большое озеро зеленой кислоты; пузырящаяся жидкость льется вниз, прожигая камни храмовой площади; в ее центре образовался кратер, через который жгучая слизь устремляется вниз, просачиваясь через множество ярусов подземного мира и добираясь до Серебряной Реки, находящейся на милю ниже.

Из-под одного из упавших обломков торчит рука человека: кожа в голубовато-белых старческих пятнах, виден пурпурно-коричневый край рукава. Цвета Бога Тьмы — Исса. Душа человека отправилась к хозяину. Из мертвой руки выпала книга в кожаном переплете. Священная книга Исса: Книга Червя. На открывшейся странице написано: В четвертый день зимы Траллл будет уничтожен.

С болот налетает холодный ветер. Страницы книги начинают перелистываться, одна за другой, быстрее, чем глаз в состоянии углядеть: число, руна, рисунок, калейдоскоп извивающихся линий, все проносится в мгновение ока. Потом, внезапно, они останавливаются на очень большой странице, где пергамент пожелтел, чернильные строки запылились и выцвели, но пророчество отчетливо видно.

В тот год, когда придет Некрон, Светоносица, враг Исса и надежда Ре, пройдет в Страну Теней и умрет там, а вместе с нею умрет свет солнца. Лорд Исс спустится со звезд и установит на земле свое королевство, навечно. Все будут поклоняться ему, Темному Князю, который будет вечно править в вечной темноте.

Зима продолжается. Ни весна, ни лето не наступают. Земля замерзла, солнца не видно. Начинается время тьмы.

Всю зиму снежные бури налетали из Огненных Гор. Во многих лигах от Тралла стоит Перрикод, древняя столица Суррении. Он находится внутри большой подковообразной излучины, образуемой рекой Донзел, его башни и серые крепостные стены поднимаются над заснеженными пустошами. Когда-то этот город был посвящен Ре, но сейчас его правитель, Лорд Сейн, мертв, и некому защитить стены города, если найдется кто-нибудь настолько храбрый, что сможет в лютую зиму пересечь пустоши.

В этот вечер, три месяца спустя после уничтожения Тралла, самый короткий день года закончился раньше времени. Сразу после полудня небо потемнело, и голодная волчая стая, бегавшая за стенами города, начала выть.

В городе осталась только одна открытая гостиница, из многих дюжин, которые когда-то обслуживали фермеров, солдат и купцов. Она называлась Голова Грифона, разваливающаяся пивная недалеко от северных ворот. В этот вечер мало кто сидел в ее зале, огонь еле горел в очаге, с трудом освещая, но не обогревая комнату. Из еды осталось только лошадиное мясо, а из питья — немного виноградного вина из урожая до великого холода.

Немногие оставшиеся посетители перешептывались между собой, замолкая всякий раз, когда очередной порыв ветра врывался в дверь. Становилось все темнее и темнее. Посетители ожесточенно, хотя и тихо спорили между собой. Вампиры давно бродили по всему городу, и прошел слух, что армия немертвых вышла из Тире Ганда; в эту самую ночь она будет здесь и двухтысячелетнему правлению Ре в Перрикоде придет конец.

В любом случае город был почти пуст: чума и голод гостили в нем уже несколько месяцев. Но, что еще хуже, жестокая зима и отсутствие солнца могли означать только одно. Есть ли сомнения, что началась последняя ночь человечества, что солнце исчезнет навсегда и Лорд Исс вернется на землю?

Посетители гостиницы мрачно трясли головами, но, тем не менее, была хоть какая-та польза от того, что они собрались здесь: хотя никто из них не был горячим сторонником Темного Бога и его учения, они находились под его защитой: на двери гостиницы был грубо нарисован символ Червя, змея поедающая собственный хвост, а это означало, что все они отдали себя под покровительство Исса.

Снаружи кучки фигур носились по улицам в преждевременно наступившей темноте, перепрыгивая через замерзшие уличные водостоки и избегая появляться под карнизами домов, с которых свисали огромные, размером с копье сосульки, готовые упасть каждое мгновение; фигуры избегали приближаться и к кучам трупов, находившихся на каждом перекрестке: из каждой кучи торчали замерзшие руки и ноги, похожие на голые сучья деревьев.

Послышался топот тяжелых шагов, и появилась колонна людей, одетых в пурпурную и коричневую одежду, цвета Темного Бога. Аколиты Червя. Жесткие лица, тощие тела, безволосые черепа — жестокие убийцы, лица которых покрыты язвами от недосыпания и плохой еды. Каждый вооружен толстым посохом, толщиной в три дюйма и длиной в четыре фута, с головой змеи, вырезанной на навершии. К поясу подвешены мешочки, наполненные золой. Нескольких горожан, не успевших уйти с дороги, они прогнали ударами и ругательствами.

Колонна прошла мимо гостинцы и погрузилась в лабиринт улиц, выискивая дома, на которых нет знака змеи, и ударяя в каждую такую дверь тяжелыми посохами; звук этих ударов заставлял вспомнить о шести ударах молота судьбы, которые провозгласят конец света.

После того, как шум ударов стих, аколиты громко прокричали для тех живых, кто находился в домах, слова темного пророчества: после этой ночи солнце никогда не встанет.

Многие из тех, кто услышал эти слова, кто жил в лучшие времена, когда Храм Ре был силен, и которые грели руки в погребальных кострах таких еретиков, высунулись из сводчатых окон и взглянули на небо, темное как ведро из-под угля, и подумали, что, действительно, настал вечер перед бесконечной ночью. Они покорно надели свои самые темные одежды, вышли из домов, склонив от стыда головы, и пошли вслед за процессией аколитов через весь город к Храму Исса.

Но тех, кто отказался открыть двери или орал проклятия Иссу, ждала куда более худшая судьба. Аколиты опускали ладони в свои мешочки и прижимали покрытые сажей ладони к дверям, оставляя метку — черную ладонь. Позже, когда настала черная ночь, пришли вампиры, как они приходили каждый вечер, прорываясь через подвалы отмеченных домов или забираясь через окна, и выпили кровь из всех, кого сумели найти.

Темнота заставила волчью стаю сбиться вместе, как это происходило каждый вечер, и собраться у северных ворот; хотя волки не осмеливались проникнуть в город, потому что в воздухе висел слишком сильный запах их врага, человека, но они знали, что их время придет, и очень скоро. Их высокий настойчивый вой сливался с пронзительным свистом ветра.

Но потом, внезапно, они замолчали. И ветер, тоже. На улицах появился туман. Аколиты замерли, склонив головы на бок, и прислушались.

Вначале они услышали только шипение снега, проносящегося над замерзшими улицами. Потом послышался стук копыт по твердой как металл дороге, которая вела на север между замерзших полей.

Всадник, сидевший на сером мерине, вынырнул из вечерней мглы. Он проскакал через северные ворота города: там не осталось стражи и никто не мог задержать его. Копыта лошади зацокали по булыжной мостовой, от стен отдавалось звенящее эхо. Он проехал под аркой городских ворот и поскакал по серым улицам Перрикода.

Посетители Головы Грифона собрались у окон и с любопытством пялились на него, пока он скакал мимо. Это был первый человек за несколько месяцев, который въехал в город по северной дороге. Не было заметно, чтобы он пришпорил лошадь, прорываясь через волчью стаю, или что его чересчур заботит растущая темнота и дикие крики аколитов, по-прежнему разносившиеся по улицам. Он ехал спокойно, не торопясь, слегка покачиваясь на спине своего коня, прирожденный наездник. На лошади не было ни седла, ни какой-нибудь другой упряжи, как если бы всадник и конь были одним существом и не нуждались в обычном снаряжении, чтобы понимать друг друга. Одной рукой всадник касался холки коня, то ли для того чтобы сохранить равновесие, то ли для того чтобы управлять им. Плащ из серой волчьей шерсти закрывал его с головы до ног, непрекращающаяся снежная буря оставила на плаще бахрому из льда и инея. Плащ был настолько широк, что свисал и с боков и с крупа коня. Плащ заканчивался капюшоном в форме волчьей головы, разинутая пасть с оскаленными желтыми зубами и сверкающими глазами жила, казалось, своей злобной жизнью.

Из-под волчьего капюшона горели глаза, почти такие же жестокие, как и у мертвой твари. Всадник поехал в том же направлении, в котором шли аколиты, и скоро тени домов проглотили лошадь и ее хозяина, а звук копыт затерялся в сугробах.

Уже несколько месяцев лошадь и всадник путешествовали по диким местам к югу от Огненных Гор. Всадника звали Фазад Фаларн. Ему было только тринадцать с половиной лет. Аристократ по рождению, который в пять лет стал рабом. Но теперь в его внешности не осталось ничего от раба и совсем мало от ребенка. Ветер изрыл его лицо и сделал его красно-коричневым. В глазах светился острый ум; на окружающей их коже появились преждевременные морщины. Во взгляде не было и следа детской незащищенности.

Он медленно ехал по улицам, не обращая внимания на здания, нависшие над дорогой, не останавливаясь, чтобы проверить лавки или гостиницы, которые в любом случае были заколочены досками и закрыты. Долгие месяцы пути научили его всегда делать вид, что знаешь куда идти в любом, самом странном месте, даже если на самом деле ты оказался в нем в первый раз.

Конь привез его в южную часть города. Потом он фыркнул, из его ноздрей вырвались большие клубы пара, и тихонько заржал. Фазад тоже почувствовал: впереди опасность. И знакомый запах гари. Четыре или пять фигур метались в доме напротив. Через украшенные узорами стекла сводчатых окна он увидел красновато-оранжевое свечение. Огонь, неистовствует; даже сюда долетел его жар. Грабители.

Еще один город, в котором нет власти. Он видел много таких.

Не оглядываясь Фазад поскакал дальше. Заполненные народом улицы старого города остались позади, через сумерки и темноту снегопада он увидел перед собой открытое место. Из тумана торчали деревья, похожие на черные скелеты. Парк. Это должно быть тем, что он искал: квартал аристократов. Снег покрывал все вокруг, но Фазад чувствовал, что перед ним широкая улица, ведущая к южной стене, где опоясывавшая город река резко поворачивала. Копыта коня застучали по широким камням мостовой. Это должна быть дорога ко дворцу Лорда Сейна. Долгое путешествие почти закончено.

Снегопад на мгновение прекратился, и в полумиле перед собой всадник увидел маленький округлый холм с замком на вершине, его широкие, слегка вздернутые вверх черепичные волнообразные крыши, три башни, крепкие каменные стены, окна и деревянные ворота, обожженные огнем.

Фазад выругался и мерин остановился. Всадник какое-то время глядел на развалины, потом вздохнул и устало послал жеребца вперед.

Теперь он сосредоточился и внимательно глядел по сторонам. По краям широкой улицы стояло несколько зданий поменьше, казавшихся необитаемыми и давно заброшенными. Проезжая мимо он слышал, как призраки детей плачут и смеются, тихо зовя своих мертвых матерей; слышал как разговаривают приведения. Разговоры мертвых, Фазад слышал их, потому что сам был для них не чужой — он говорил с мертвыми всю жизнь.

Почти полностью стемнело, хотя был только поздний полдень. Фазад поискал признаки жизни в в мертвых домах: свет, или струйку дыма из камина. Ничего.

Но темные фигуры затаились не внутри брошенных особняков, а снаружи, у темных ворот. Пурпурно-коричневые одежды делали их невидимыми в тенях домов. Слуги Исса, они уже были здесь. Но Фазад видел только снег и высохшие вьюнки на древних фасадах зданий над их головами, на архитравах^[1] ворот еще можно было разобрать вырезанные гербы аристократов.

Однако в мертвых окнах особняков не было света, и выглядели они совсем негостеприимно. Снова и снова Фазад что-то шептал коню, и тот медленно шел дальше. Мерин подъезжал к очередному дому, останавливался, а всадник внимательно вглядывался в гербы на темных воротах. Каждый раз он разочарованно щелкал языком, и конь, повинуясь неслышной команде, опять ехал вперед. Наконец он подъехал к темному особняку, находившемуся с подветренной стороны от сожженного дворца Лорда Сейна. Черные тополя, растущие в парке особняка, тянулись к быстро темневшему небу. Вход затенялся серым каменным карнизом, который поддерживали сужающиеся вверх колонны.

Фазад опять прищурился, и увидел вырезанные на каменном архитраве знак солнца и бушель пшеницы. Он что-то прошептал, конь остановился и всадник неловко, на закостенелых ногах, спустился на землю и внимательно оглядел окованные железом деревянные ворота, слегка видимые в темноте благодаря висевшему над ними зажженному факелу. На одной из панелей дома был отпечаток черной руки.

Один из аколитов, затаившийся в руинах здания через дорогу, заметил, что конь остановился. Этого молодого слугу тьмы звали Тарант — узкое лицо и пустые глаза, глаза убийцы. Он приехал в Перрикод из своего родного города, Тире Ганда в Оссии. Вначале всадник был слишком далеко от аколита, и в сумерках было невозможно разобрать какие-то подробности, но плащ и вызывающе белая масть коня сразу вызвали у него мрачные подозрения, и ему было страшно даже подойти поближе.

Но Тарант был в отчаянии. Три ночи на замерзших улицах, и все еще ни одна душа не поймана и не принесена в темные залы Исса! Его учитель, грубый жрец из Главного Храма Исса в Тире Ганде, не терпел тех, кто не справлялся со своей работой. Сегодня ночью учитель сказал, что он, Тарант, должен привести новообращенного, иначе его отошлют в Тире Ганд через полные волками пустоши: малоприятная перспектива.

Когда всадник спешился, Тарант увидел, что под объемистым плащом скрывается подросток, возможно хилый и тщедушный. Аколит сразу воспрянул духом, выскочил на улицу и поспешил к новоприбывшему, держа в руке потрепанную копию Книги Червя.

— Сэр… — начал было он, но замолчал, когда Фазад резко повернулся на звук голоса. Слабый свет осветил лицо под волчьим капюшоном. Нервная и торжествующая усмешка перекосила лицо Таранта. Всадник оказался простым мальчишкой, легкая добыча. Он шагнул вперед, но тут поймал взгляд мальчишки и невольно остановился. В карих глазах ребенка не было и тени страха, скорее они глядели твердо, по волчьи, как если бы парень был в родстве с волками, и плащ на нем из их шерсти…

Аколит тяжело сглотнул, пытаясь найти подходящие слова. В конце концов ребенок остается ребенком, его безусловно можно уговорить. Тарант опять шагнул вперед. — Прекрасная лошадь для того, кто так юн, — сказал он и потрепал гриву мерина. Ноздри коня дернулись, и внезапно он отступил назад, взбрыкивающие передние копыта оказались в опасной близости от головы аколита. Оссианин отпрыгнул. — Тпру! — крикнул он, выставив перед собой массивный том, как щит. Фазад поднял руку — конь внезапно успокоился и опустил передние ноги на землю.

Мальчик не сводил глаз с лица аколита. — Что ты хочешь? — спросил он. Его голос был по юношески высок, но не от страха.

— Просто поговорить, — примирительно ответил Тарант, его взгляд нервно метался от всадника к лошади и обратно. Он вспомнил слова наставника: обратить в веру Исса не так-то легко, даже вооруженный ребенок может поначалу сопротивляться учению Темного Бога, но постепенно все придут в наши объятия. — Юноша, погляди вокруг себя, — начал он, стараясь говорить торжественно и убедительно, как только мог, и рукой указал на сгущающуюся темноту и замерзшую улицу. — Уже почти ночь, и солнце никогда не вернется на небосклон. Ты должен подумать о своей душе — и о том, что с ней произойдет в полночь Темного Князя.

Темные глаза мальчика бесстрастно глядели на него. — Не сомневайся, солнце опять взойдет, — холодно сказал он. — А теперь отстань от меня.

Аколит, видя что конь успокоился, шагнул вперед и схватил рукав волчьего плаща мальчика. — Пойдем, — прошептал, почти прошипел он, — мои друзья уже ждут нас в подвале того дома. — Он наклонился поближе, так что до мальчика донеслось тяжелое дыхание, пахнувшее странной смесью чеснока и камфары. — Один укус, и ты будешь жить вечно!

Губы мальчика дрогнули от гнева, но прежде, чем он смог ответить, одна из массивных деревянных створок ворот с громким скрипом открылась. Мальчик и аколит быстро повернулись, чтобы увидеть того, кто ее открыл. В проеме стоял огромный человек. На нем была простая выцветшая шерстяная туника, похожие на бревна ноги были обнажены, несмотря на холод; стоявшая на полу лампа освещала могучую фигуру. Один из рукавов туники был завязан в районе плеча: одной руки у него не было. Зато в оставшейся руке он держал гигантскую секиру с синим лезвием, ее острие ярко сверкало.

Темные глаза человека мрачно глядели на аколита: ошибиться было невозможно, сейчас будет убивать. Тарант начал пятиться.

— Я уже говорил тебе, что произойдет, если ты придешь опять, — низким угрожающим голосом сказал человек, и тут он заметил знак черной руки на двери.

Аколит пятился и пятился, пока не вернулся на улицу. Оказавшись на безопасном отдалении от однорукого, он собрал все свое мужество и рискнул ответить. — Твоя дверь отмечена, сенешаль. Восставшие мертвецы навестят тебя этой ночью или следующей…

Человек зарычал и шагнул вперед, поднимая секиру. Следующие слова аколита испарились изо рта, он повернулся и припустил изо всех сил, растаяв в сумерках.

ТРЕТЬЯ ГЛАВА

Дом Иремэдж

Спаситель Фазада сделал несколько шагов за аколитом, потом остановился и глядел вдоль улицы, пока слуга Темного Бога не исчез во тьме. Он тяжело дышал, его мощная грудь возбужденно поднималась и опускалась.

Через несколько мгновений он, видимо, вспомнил о мальчике и повернулся к нему.

— Ну, как ты? — спросил он. Мальчик просто кивнул и посмотрел на секиру. Человек заметил, куда он смотрит, и мрачно расхохотался. — Пошли, — сказал он, — я не сделаю тебе ничего плохого, это для того паразита, который только что сбежал. — Только тут он рассмотрел, насколько молод Фазад и сузил глаза. — А ты не слишком задержался снаружи? Что ты здесь делаешь? — спросил он.

— Я ищу Гарна, сенешаля семьи Иремэдж.

— Тогда ты нашел то, что искал: Гарн — так меня зовут. Теперь ты знаешь мое имя, а твое?

— Я… я Фазад.

— Фазад? — повторил Гарн, его темный лоб сморщился, он пытался вспомнить, где слышал это имя раньше.

В первый раз за все время мальчик отвел взгляд, как если бы не был уверен в том, что скажет дальше, как если бы прошло слишком много времени с того момента, как он что-нибудь говорил, и слова, которые он так часто произносил в уме, никак не шли с языка.

— Давай, парень, — ободряюще сказал ему Гарн.

Фазад тяжело сглотнул, набрался мужества, потом опять повернулся к сенешалю. — Правда ли, что твой лорд, Артан Иремэдж, и Граф Фаларн из Тралла, поклялись нерушимой клятвой вечно защищать честь и кровь друг друга, даже после смерти?

Красное лицо гиганта внезапно побледнело, темный лоб нахмурился, и он насторожился. — В жизни не слыхал, чтобы кто-нибудь так странно представлялся, парень. Но ты прав: действительно, они поклялись друг другу прямо перед великой битвой у стен Тралла.

— А Лорд Артан, он еще жив?

Гарн покачал головой. Теперь настала его очередь тяжело сглотнуть. — Нет, он мертв: я один из всего его отряда вернулся домой.

Мальчик мрачно посмотрел на него. — Тогда ты остался последним, кто может исполнить зарок Лорда Артана.

Гарн еще больше нахмурился. — А теперь скажи мне, откуда ты знаешь об этой клятве?

Мальчик выпрямился. — Я Фазад, сын Графа Фаларна. Меня продали в рабство после битвы при Тралле; но сейчас я опять свободен.

— То есть ты сбежал? Откуда?

— Из того самого места, о котором ты говорил — из Тралла.

— Тралла? Но он в трех сотнях лиг отсюда.

Фазад поглядел обратно, на широкий проспект, ведущий к центру города и за него, в замерзшие окрестности Перрикода, а дальше к Огненным Горам и Траллу. — Да — три сотни лиг, — ответил он, — и ты спрашиваешь себя: как он сумел, совсем мальчик, пережить холод, голод, снег и волков? Иногда я сам себе поражаюсь. — Фазад замолчал, опять повернулся и поглядел на Гарна, как если бы сомневался в бывалом воине. — Ты веришь в магию, сенешаль?

— Магия? Еще один странный вопрос. — Теперь отвернулся Гарн. — Возможно, когда-то я верил, — наконец тихо сказал он. — Я верил, до того дня на поле Тралла, когда Жнецы скосили наш отряд, как траву на лугу, проклятые вампиры повылазили из всех могил, а наши волшебники стояли и ничего не могли сделать. После этого я не знаю, верю ли я вообще хоть во что-нибудь. — Тут он указал на герб, вырезанный на воротах. — За исключением этого дома и чести семьи.

Фазад повернулся и потрепал Тучу по холке. — Три вещи помогли мне без опаски перевалить через Огненные Горы, проехать через лес Бардун и по равнинам Суррении. Туча — первая. Тебе ничего не говорит это имя?

Гарн покачал головой. — Ничего.

— Это лошадь Барона Иллгилла.

— Иллгилла? — как во сне повторил сенешаль. Услышав имя хозяина, Туча негромко заржал, шагнул вперед через снег и обнюхал тунику Гарна. Сенешаль с удивление посмотрел на серого в яблоках мерина, который в ответ посмотрел на него темным взглядом коричневых глаз, так непохожих на глаза его нынешнего хозяина; в глаза коня светился полу-человеский, полу-животный ум.

— Это необычный конь, поколение за поколением он жил в Тралле, во дворце Иллгилла. Он говорит со мной, а я — с ним. Он, через все опасности, привез меня сюда, где, как он знает, у меня есть друзья, — продолжал мальчик.

— Очень странная история; но и странные истории бывают правдой, — ответил Гарн. — Но ты говорил, что есть еще какие-то две вещи, которые помогли тебе.

Фазад кивнул. — Вторая — судьба: судьба и несколько слов, которые отец сказал мне в день битвы, в тот самый день, когда закончилась его жизнь, потому что даже тогда, когда солдаты Исса продали меня в рабство и я прислуживал в кабаке, эти слова, как эхо, звучали у меня в голове.

— Что за слова?

— Он рассказал мне о клятве крови между нашими семьями, и о том, что если что-нибудь случится с ним, я должен буду добраться до Перрикода и найти дом со знаком солнца и бушелем пшеницы.

— Ты нашел знак, но ты знаешь и мое имя. Откуда?

Мальчик на мгновение замолчал. — Опять магия — когда я скакал через этот город, Перрикод, мне показалось, что я вижу его таким, каким он был восемь лет назад, до битвы на болотах. Солнце сияло, улицы были полны людей, теперь, конечно, мертвых. Я слышал их голоса. А потом я увидел тебя таким, каким ты был тогда, помоложе, и дети что-то кричали тебе, когда ты шел по улице, и я услышал, как они называли тебя Гарн, сенешалем клана Иремэдж, а потом увидел как ты сам спишь в доме, и тут я резко очнулся, было холодно и темно, но передо мной был дом, я увидел знак солнца и пшеницы, и понял, что нахожусь в безопасности.

Лицо Гарна побледнело, как если бы на него действительно легла тень его самого, прежнего. Он в очередной раз отвернулся от мальчика и посмотрел на тени, кольцо которых все плотнее сужалось вокруг них. — Парень, похоже на то, что тебе есть, что рассказать. — Он потрепал Фазада по плечу. — Я верю всем твоим рассказам. И сегодня ночью и всегда я буду верен клятве крови между Иремэджами и Фаларнами. Пошли внутрь. — Он повесил секиру на пояс и могучим толчком единственной руки открыл двойные двери, ведущие в особняк. — Заводи коня внутрь.

— Тучу не нужно вести, — ответил Фазад. — Он понимает человеческую речь не хуже, чем ты ли я. — Мальчик кивнул и с негромким ржанием конь вошел внутрь. Сенешаль удивленно покачал головой, но ничего не сказал и, жестом показав Фасаду идти за конем, закрыл за ними ворота. Они оказались в маленьком дворике, вымощенном булыжниками, небо быстро темнело, слева находились конюшни, покрытые тонким слоем снега. Сенешаль толкнул дверь конюшни, и Туча покорно вошел внутрь, оба человека последовали за ним.

Снаружи был жестокий холод, но в конюшне было тепло и пахло свежескошенным сеном. Старая лошадь, стоявшая в одном из стойл, с любопытством смотрела, как они входили.

— Это старушка Огненная, — сказал Гарн, ласково толкнув лошадь. — Она привезла меня обратно из Тралла. — Сенешаль наполнил кормушки соломой из корзины, висевшей под потолком, потом накинул попону на спину Тучи и своей единственной рукой ловко застегнул ее под животом коня.

Увидев, что лошадь удобно устроилась в стойле, он повернулся к Фазаду. — Пошли, парень: твой конь уже в порядке, а тебе нужно поесть и согреться. — Несмотря на плащ из волчьей шерсти губы мальчика посинели и он дрожал от холода.

Гарн взял Фазада за руку и помог ему пройти через дворик туда, где две ступеньки вели к массивному каменному дверному проему. Сама дверь была приоткрыта, изнутри мерцал желтый свет масляных ламп. Когда они вошли, сенешаль тщательно закрыл дверь и опустил за собой засов.

Фазад оказался в обширном каменном зале, в котором повсюду стояли заржавленные доспехи, а на голых каменных стенах висело самое разное оружие, образуя замысловатые узоры. Сенешаль провел Фазада через зал и свернул направо в небольшую комнату, заваленную разбитой мебелью, частично завешенной грязными покрывалами. В очаге горел огонь, на плите подогревался горшок с кашей.

Гарн кивнул на грубую табуретку, мальчик сбросил с себя плащ, который упал на пол, обняв его ноги. Теперь, когда Фазад был в доме и без плаща, он выглядел менее жестоким, менее диким — скорее хилый, дрожащий ребенок. Гарн наложил на тарелку немного каши и внимательно смотрел, пока Фазад жадно ел ее. — А теперь, — сказал он, когда тарелка опустела, — расскажи мне о твоем путешествии.

Мальчик вытер губы обратной стороной ладони. — Это долгая история.

Сенешаль показал на темное небо за окном. — Нам идти некуда. Ночь, и никто не ходит по улицам Перрикода, как тогда, во времена получше. Теперь там бродят только проклятые слуги Исса.

— И вампиры?

Гарн тяжело кивнул. — Да, и они. Но здесь мы в безопасности. Рассказывай свою историю.

И Фазад начал. Он рассказал о том, как после битвы при Тралле стал рабом и был продан хозяину гостиницы. Как семь лет спустя в одну темную ночь, такую же темную, как эта, и так же полную вампиров, появился, как выходец с того света, Джайал Иллгилл, которого все это время считали мертвым, появился в той самой гостинице, где Фазад был рабом. Джайал Иллгилл, похожий на призрака, чья судьба саваном висела на нем, — и он искал кого-то. Как Джайал поговорил с ним и потребовал, чтобы он, Фазад, никогда не забывал о своем благородном происхождении. В ту ночь Фазад как будто в первый раз очнулся от долгого сна, в первый раз ему стало стыдно того, что он раб и в первый раз он возненавидел тех, кто продал его в рабство. Как к нему пришли на память слова отца, "иди в Перрикод", и как он поклялся себе, что теперь всегда будет Фаларном. Как Джайал поручил ему позаботиться о Туче.

Когда Джайал ушел, Фазад подумал, что серое, без проблесков существование опять вернулось к нему. Однако в эту ночь стали происходить какие-то странные дела. По всему городу горели огни; Существо со Шпиля вырвалось из своих оков и улетело в ночь; демон, выше городских стен, появился из гробницы Маризиана, уничтожая все на своем пути. А потом Живые Мертвецы хлынули в гостиницу, нападая на все живое. Тогда он метнулся в конюшню и вскочил на Тучу.

В конце концов конь спас его: всю ночь они скакали по кишащими вампирами улицам Тралла, а на рассвете оказались около открытых ворот и сумели прорваться через толпу немертвых, которые почему-то брели по болотам. И потом случилось что-то совсем странное: на вершине пирамиды из черепов засверкал сверхъестественный свет и в небо взлетела комета: возможно предзнаменование, которое последователи Ре никогда не забудут. Весь день Фазад и Туча скакали по тропинкам через болота, а потом вверх, в горы, пока город не оказался далеко внизу.

И только тогда конь и всадник повернулись и увидели, как огромные пирамиды храмов Ре и Исса рушатся, как каменная лавина обрушивается вниз по гранитным склонам утеса на то, что было городом Тралл. Конец великого города. И они поскакали через пустые и разоренные земли, до самого Перрикода.

Фазад закончил. На лице Гарна было отсутствующее выражение, как если бы он смотрел на комету, взлетевшую в атласное небо ночи и не слышал ничего. Внезапно он пришел в себя. — Вот это новости! Город Фарана Гатона уничтожен, возможно вместе с ним самим. Может быть все эти смерти на поле Тралл были не напрасны. — Он глубоко вздохнул, швы его туники чуть не лопнули, потом выдохнул, очень медленно. — Да, великие новости. Наша кровь отомщена. — Потом он указал на пустой рукав туники. — Возможно, это тоже.

— Ты потерял ее в битве?

— Да, — ответил Гарн, опять глядя в никуда.

— Расскажи мне о битве, — попросил Фазад, в нем внезапно проснулось что-то мальчишеское. — Мне иногда кажется, что я помню этот день, но пытаюсь вспомнить — и только расплывчатые ощущения.

Гарн долгую минуту глядел на него, потом взглянул на мрачный плащ, лежащий на полу. Мальчишка говорил о трех вещах, которые привели его сюда. Туча и слова Графа Фаларна, две. Быть может этот диковинный плащ — и есть третья. Но, какова бы не была тайна плаща, сенешаль чувствовал, что мальчишка так просто не отцепится. Он решил дать ему пищу для размышлений и заговорил.

— Хорошо, я расскажу тебе о битве. — Он встал и начал ходить по комнате, не останавливаясь.

— В Тралл мы приехали за день по появления армии Фарана Гатона. Ночью мы увидели, как на болотах горят блуждающие огни и поняли, что они идут перед боевыми шеренгами немертвых. Мы остановились во дворце твоего отца и устроили пир в честь знакомства; да, пир, хотя очень устали после долгого марша и были немного напуганы размерами армии Фарана Гатона. Не слишком-то мы веселились на этом пиру, да и закончили совсем рано. А на следующее утро, как только солнце встало, мы уже шагали по болотам вместе с отрядами Фаларна. А потом остановились и выстроили наши ряды рядом с рядами других…

Гарн остановился, уставившись на огонь, как если бы хотел в его пламени увидеть духов мертвых. — Мы стояли на левом крыле. Какое-то время ни мы, ни Оссиане не наступали, только стояли, стреляя друг в друга из луков. Несколько человек упали, и я увидел, что мои солдаты дрожат и с трудом держат строй, хотя нам приказали стоять и не атаковать. И тут, не обращая внимания на поток стрел, мой лорд выехал вперед и стал о чем-то говорить с твоим отцом. Потом оба откинули головы назад и засмеялись, солнце сверкало на их доспехах и шлемах, и они отдали друг другу честь копьями и вернулись в строй. Очень храбро, очень впечатляюще, и все солдаты радостно заорали, решив, что с такими командирами победа будет нашей.

— Еще мгновением раньше мы стояли, застыв от страха, а теперь все повернулись к своим товарищам по ряду. Языки развязались, посыпались шуточки, стали заключать пари, кто первый прольет вражескую кровь, и всякое такое. Они были так молоды, мои люди — они думали, что смерть никогда не коснется их. — Он повернулся и с жадным интересом уставился на Фазада. — Но она коснулась — и сжала их всех как серпом, никто и никогда больше не слышал их голоса.

— А дальше? — требовательно спросил мальчик, возбужденно наклонившись вперед.

Гарн вздохнул. — Не слишком хорошо, когда мальчишка вроде тебя слышит такие слова, но я должен рассказать тебе все, потому что сын должен знать, как его отец ушел из этого мира. — На его лице опять появилось отсутствующее выражение, глаза глядели куда-то очень далеко. — Неприятности начались с самой первой атаки. Болота, грязь, мы шли очень медленно. Их лучники наполнили воздух волшебными стрелами, люди падали один за другим. Некоторые говорили, что сам Иллгилл упал, а лошадь под ним убита. Тут начала наступать армия Фарана, центр и правое крыло подались назад, только мы упрямо стояли слева. Нас быстро отрезали, Оссиане облепили нас и спереди и с флангов. Вот тут-то и началась наша собственная битва.

— День тянулся без конца, то мы продвигались на дюйм, то на дюйм отступали. Я помню как на западе, над Огненными Горами садилось солнце, огненный шар, посылавший оранжевые стрелы на копья в наших рядах. И тогда мы пошли вперед, и наши копья отбрасывали тени, как спицы колеса, крутясь перед лицам моих друзей: тени и огонь, тени и огонь…

— Настала ночь, и из могил с воем выпрыгнули немервые. Авангард Фарана подошел ближе к нашему центру, и тут я увидел как твой отец, Граф Фаларн, что-то показывает моему лорду. Наверно Фаран Гатон забыл он нашем маленьком сражении слева, он торопился перебить всех оставшихся воинов барона. В свете блуждающих огоньков мы увидели паланкин Фарана, сверкающий черным лаком и серебряной броней, и по форме похожий на змею, рождающуюся из четырех шестов, на которых его несли, по четыре человека на каждый шест, гнувшийся под тяжестью проклятой штуки.

— Он был в сотне ярдах, не больше, один выстрел стрелы, но все наши лучники сбежали, и между ним и нами были те, кто атаковал нас, две линии Могильщиков Надежды. Меткое название, как и у всех батальонов Тире Ганда. Много вдов не переставая плачут с того дня. И тут мы поняли, что это наш последний шанс, последний шанс для Огня.

— И тогда мой лорд дал сигнал, и я поднес к губам рог, тот самый, который я все еще храню вон там, в старом ящике — он махнул рукой в сторону пыльного ларца в углу — протрубил приказ, и мы пошли в атаку, все как один. Мы прошли через линию людей Фарана, прямо к паланкину. Да, в живых осталось немного, но я поднял свою секиру и был уже перед носилками, покрытыми черным занавесом.

Гарн резко остановился, прямо перед стеной длинной комнаты, спиной к Фазаду, потом картинно повернулся к мальчику, на его лице играла жестокая улыбка. Конечно он не хотел сознательно испугать ребенка, но при виде его лица по спине любого прошла бы холодная дрожь.

— Занавес откинулся, и он был там, Фаран Гатон Некрон.

— Он соскочил с носилок, в его руке был меч с черным лезвием. Все носильщики валялись рядом, мертвые, и у него не осталось телохранителей. Я стоял перед ним один, секира в руках. Сумашедшая кровь играла в моем сердце. Да, я знал, что вампир так просто не умрет, но если бы я отрубил его голову, пускай он попробовал бы найти ее на поле боя, когда тысячи ног играли бы ею как в мяч. Но потом глаза его впились в мои, и хотя я взмахнул топором, кровавая горячка куда-то исчезла… — Сенешаль махнул своей единственной рукой, как если бы пытался успокоиться, и закрыл глаза. — Голова закружилась, я куда-то падал. Гипноз. Его глаза, как водоворот. И я утонул в них, меня тянуло все глубже и глубже, на дно, моя секира застыла, наполовину поднятая над моей головой, и его меч, как коса, отрубил мне руку: я видел, как это произошло, как если бы это случилось с кем-то другим. Рука упала на землю, меч отлетел от моей кирасы. Я уставился на обрубок, кровь не хлынула из него, потому что это был волшебный меч, рана мгновенно зарубцевалась. Я посмотрел на рану, потом на Фарана. Как будто заглянул в глотку Хель, длинный и бездонный туннель, а потом потерял сознание.

Внезапно он стал говорить спокойнее, без сомнения осознав, насколько его слова напугали мальчика. — Мои люди были мне преданы, и хотя я говорил им, чтобы они спасали сами себя, они не бросили мое тело даже тогда, когда наши ряды прорвали и Могильшики убивали всех подряд. Они принесли меня в палатку хирургов, но костоправы уже сбежали. Так что и они присоединились к общему бегству, и, сражаясь за каждый дюйм, через все болота и дамбы принесли меня обратно в Огненные Горы.

— А что с моим отцом? — спросил Фазад.

Гарн повернулся, покачав головой. — Он погиб, когда шел впереди всех во время той атаки на телохранителей Фарана. Он умер, как храбрец. Герой — если бы у Пламени было побольше таких людей!

Казалось, ответ удовлетворил Фазада: он невидяще глядел на комнату, с блеском гордости во взгляде.

— Из всех домочадцев я один вернулся в Перрикод, — продолжал Гарн.

Его пальцы коснулись обрубка руки. — И что? Теперь, когда вампиры бродят по улицам, я чувствую их раной. А лицо Фарана Гатона плывет перед глазами, и я ругаю самого себя за то, что был слабовольным дураком, что не ударил в ту секунду, что у меня была. Ох, если бы случай подвернулся опять! Пусть духи Фаларна и Иремэджа простят меня.

Он вздохнул и тряхнул головой. — Я охранял дом все долгие семь лет, не знаю для чего, ведь Иремэдж не вернется. — Он задумчиво уставился на огонь. — Возможно, это вопрос чести, но я нещадно отгонял и отгоняю грабителей, даже сейчас, когда зимние облака закрыли небо и идет вечная ночь, с Иссом и его дьявольскими солдатами — тем не менее благородные поступки никогда не пропадают: это мне говорил мой отец, и я сказал бы это моему сыну, если бы он у меня был. — Казалось, что его глаза слегка затуманились.

— Может быть судьба уже заплатила мне за веру. Ты пришел, и я могу заплатить кровный долг другу моего лорда. Может быть сам Ре стоит за этим всем. Добро пожаловать, Фазад, наследник Фаларна.

— Хотя у меня нет ничего, кроме моей лошади и моего плаща, а все богатства Фаларнов исчезли, спасибо тебе от всего сердца. Мудрецы говорят, что не ничего более искреннего, чем благодарность бедняка, — ответил Фазад.

— Да, точно. Но прежде, чем ты пойдешь спать, ответь-ка мне на один вопрос. Ты сказал, что сюда тебя привезли три вещи. Один — Туча, другой — слова отца. А третий?

Мальчик глубоко вздохнул. — А ты разве не догадался? — спросил он, глядя на лежащий на полу волчий плащ.

Гарн какое-то мгновение рассматривал плащ. Мертвые красные глаза волка мрачно сверкали ему в ответ. По спине старого солдата прошла дрожь. Он резко дернулся и подложил в огонь еще одно полено, чтобы скрыть внезапный испуг. — Это плащ, да?

— Я расскажу тебе, откуда он у меня, и потом о том, что он делает, — едва слышным голосом сказал Фазад. Теперь пришла его очередь встать и начать ходить по комнате. — Я ехал на Туче через Огненные Горы, тогда мы были в предгорьях Суррении. Как-то раз мы оказались на холмах, с которых был виден город Бардун. Но, увы, над ним висел дым пожаров. Легионы Оссии добрались до него раньше нас.

— Я спустился пониже, нашел безопасное место на верхушке небольшого холма и увидел, что город полон легионов Тире Ганда — а горел Храм Ре. Я не ел уже четыре дня и знал, что Бардун — мой последний шанс. Я был в отчаянии, но понимал, что войти в город — верная смерть. В лесу я нашел пещеру. Ночью, с моей вершины, я мог видеть главную площадь, залитую светом факелов. На ней стояли жители города, некоторые привязанные к столбам, кое-кто в колодках, и… — Его голос оборвался.

— Появились вампиры? — предположил Гарн.

Фазад кивнул. — Да, и все произошло в точности, как в Тралле. Я слышал крики, но ничего не мог сделать. Всю следующую неделю я бродил по пещерам вокруг города, вместе с Тучей. Мы нашли несколько выживших жителей города, и они поделились со мной своими скудными запасами еды.

Леса были полны Оссиан, они рыскали повсюду в поисках беженцев. Пришлось забраться поглубже в лес. Я нашел новую пещеру, очень глубокую, спрятанную в траве. В первый момент я побоялся войти: четыре мертвых волчонка лежали снаружи, пронзенные стрелами с черным опереньем: как раз такие используют легионы из Тире Ганда. Снаружи были волчьи следы, а серая волчья шерсть усеивала весь подлесок и вход в пещеру. Туча заржал и, как мне показалось, тоже испугался. Но дул пронизывающе холодный ветер, а у меня не было ничего, кроме тонкого плаща, чтобы защититься от него. Наконец я собрал все свое мужество, вошел туда один и увидел, что другой беженец забрался в пещеру еще до меня. Древняя старуха, она сидела в полутьме, завернутая в этот самый плащ, ее желтые глаза зло сверкнули на меня, и я уже собирался убежать, когда она тихо позвала меня. Пока она говорила, я почувствовал ее дыхание — жаркое и кислое. Она попросила меня остаться, сказала, что я здесь буду в безопасности, хотя бы ненадолго. Солдаты уже были здесь, и вернутся не раньше, чем через пару дней. Несмотря на ее странную внешность, я все-таки решил остаться: в пещере было соблазнительно тепло. Мне не надо было выходить наружу, чтобы привязать Тучу, потому что он никогда не ушел бы далеко от меня. А мои глаза уже закрывались от усталости; я сел и провалился в сон, несмотря на страх.

— Голос старой дамы проник в мой сон. Я должен немедленно уехать из Бардуна и отправиться на юг, в Перрикод: жить, чтобы отомстить Червю. Я должен взять плащ, он поможет мне, без него я умру. Во сне я запротестовал, стал говорить, что она должна сохранить его, она слишком стара, холод может убить ее. Но она опять и опять повторяла, что я должен взять его. Потом что-то потревожило мой сон и я проснулся. Снаружи все было серым, время перед рассветом. Что-то шумело прямо перед входом в пещеру, и я выбрался наружу. Туча прыгал с места на место, как если бы его напугал какой-то дикий зверь. Я успокоил его, но, когда я вернулся в пещеру, старуха уже исчезла, аккуратно свернутый плащ лежал на земле, а у задней стенки пещеры лежало еще кое-что, что я рассмотрел только сейчас, в свете рассвета: старая матерая волчица, мертвая, с глазами, наполовину съеденными червями, убитая теми самыми охотниками, которые убили щенков снаружи. Наверно эти были ее последние дети.

— Какое-то время я глядел на плащ, впитывая его ауру, его магию, но я уже опять начал замерзать: день уже начался, но холодный ветер дул без передышки. Сколько еще ночей с жертвоприношениями будет в городе, сколько еще вампиров не удовлетворилось — и сколько из них еще хотят живой крови? Много, решил я. Скоро еще больше из них бросятся в холмы, на поиски крови последних беженцев. Недолго думая, я надел плащ.

— И не почувствовал ничего.

— Я подошел к Туче, но он фыркнул и не дал мне сесть на него, запах плаща заставил дрожать его ноздри и он бил копытами по земле. Однако, постепенно, мне удалось успокоить его, я сел ему на спину и мы помчались, помчались как ветер, прочь из леса мимо горящего города.

— Как только мы очутились среди полей и лугов, то остановились, отдыхая, и тут я услышал волчий вой, а потом увидел и их самих. Красные глаза горели в полутьме, языки вываливались наружу. Голодные. Поначалу был только один или два, но потом все больше и больше. Я пустил Тучу легкой рысью, потом попросил его скакать галопом, но даже стук копыт не мог заглушить тяжелое пыхтение, и я оглянулся. За нами бежало не меньше дюжины волков. Я попросил Тучу бежать еще быстрее. Он и так был напуган, так что поскакал еще быстрее, бесполезно. Волки не отставали.

— В конце концов Туча устал и поскакал медленнее. Я со страхом посмотрел назад и мое сердце едва не остановилось от страха: к первоначальной стае присоединилось еще множество зверей, и теперь за нами бежало не меньше сотни волков. Я решил, что сейчас нас разорвут на мелкие кусочки, но волки тоже побежали медленнее и глядели на меня, склонив головы набок и высунув языки изо рта, чем-то похожие на собак, ждущих команды. Я был голоден и увидел ферму. Может быть там можно найти еду? Я прикрикнул на волков, и они со страхом убежали, как тогда, когда ты бросаешь камень в собачью стаю; но потом они вернулись обратно, доверчиво глядя на меня. Я спустился на землю, нервно поглядывая на них, потому что знал, что случись чего — мне не ускакать, но они не приближались, а просто бежали за мной, пока я шел к ферме.

— Я вошел внутрь. Вампиры побывали здесь до меня, фермер и его семья были убиты. Но я не испугался. Нет, еще хуже, при виде этого ужасного зрелища я почувствовал странный дикий восторг, ноздри задрожали, я чуял запах крови, сердце забилось быстрее. Помоги мне Ре, если мой рот мгновенно не наполнился слюной. Я заставил себя отвернуться от мертвых, пошел в кладовую и сожрал все, что нашел там. — Он посмотрел на Гарна задумчивыми карими глазами. — Да, а там, где кровь натекла на пол, вылизал и ее, как зверь, как волк. Пока волки рвали на куски высосанные тела фермера и его семьи, я ел их хлеб и высушенное мясо, а вид разорванных трупов не тронул меня ни на йоту, или, скорее, он только подстегнул мой голод, так что я ел с чудовищным аппетитом. Неделя шла за неделей, я никогда не снимал плащ, все больше волков бежало следом за мной, и я постепенно становился одним из них, у меня появились волчьи нужды и волчьи инстинкты.

— Мы скакали и скакали. Я слышал странные звуки, вой и рычание, их язык — сначала я не ничего не понимал, но потом, вдруг, стал все понимать. Как если бы я стал одним из волков, частью их стаи — и даже их вожаком. Их дикость и жестокость стала частью меня. — Фазад посмотрел на плащ, грудой лежавший на каменном полу, потом опять поднял голову и в упор взглянул на сенешаля. — Ты хочешь услышать что-нибудь еще?

Гарн покачал головой. — Нет, ты и так наговорил вполне достаточно. Это магический плащ. А та старуха была не человеком, но духом волчицы.

Фазад кивнул. — Да. Как если бы она вошла в меня, надеясь отомстить тем, кто убил ее саму и щенков. Дух волчицы все еще живет в плаще — чем дольше я ношу его, тем больше получаю волчьих способностей: быстрота, умение неслышно подкрасться к жертве, неутомимость… — Его голос оборвался и он опять уставился на магическую вещь, лежащую на полу, отблески пламени играли в его глазах и в глазах волчьей маски на капюшоне.

— Ну, расслабься, парень, — сказал Гарн, — ты в безопасности. Тебе больше не нужна эта проклятая штука. Обещай мне никогда не надевать ее снова.

Фазад поглядел на плащ, потом на Гарна. — Слишком поздно. Неделю назад я ночевал в доме в нескольких лигах на север отсюда. Мы приехали туда в сумерках, и там опять на полу были растерзанные тела людей, а на них лежали волки. Я проснулся среди разбросанных костей, в ноздри ударил жестокий запах крови и шерсти. И тут мне стало противно, я сорвал с себя плащ и выбежал из дома, зовя Тучу, который радостно подскакал ко мне. Я вскочил на него и мы ехали больше часа. Но волчьи голоса не умолкали в моей голове, они звали меня снова и снова, пока я не остановил Тучу, не повернул назад и не надел его опять, потому что тот, кто хоть однажды носил его, никогда не сможет снять его с себя. — Все это Фазад выпалил неуверенным, дрожащим голосом, как если бы в нем еще была тень надежды, что придет день, и он сможет избавиться от опасной вещи. Он опять опустил голову и посмотрел на спокойно лежащий плащ. Сверкающие красные глаза зверя глядели на него с видом собственника.

Фазад устало сел, подперев голову руками. — Аколиты, они вернутся?

— Возможно, — Гарн пожал плечами. — Каждую ночь они проходят по дороге, барабанят в дверь и орут, но меня они боятся, потому что я не боюсь ни их, ни их Бога, ни даже самой смерти. Но как раз сегодня ночью надо быть настороже. — Он вышел из комнаты в коридор, а оттуда в вымощенный каменными плитами зал; Фазад тоже встал и пошел за ним. Из-под косяка входной тени тянуло ужасающим холодом. Гарн прислушался, но услышал только завывание ветра и далекое потрескивание огня за ними. Он повернулся и увидел, что Фазад глядит на стену, всю увешенную оружием.

— Здесь хватит на целую армию, — заметил мальчик.

— Да, но у нас нет армии. Когда-то это был великий дом, ничуть не меньший, чем дома Фаларна или Иллгилла. А теперь ты один из всех трех домов, кто остался в живых.

— И Джайал.

— Ах да, Джайал. Что произошло с ним?

Мальчик покачал головой. — После той ночи я больше не видел его.

— Тогда и он мертв.

Мальчик задумчиво поглядел вверх. — Нет, я верю, что он жив.

— Продолжай, — сказал Гарн.

— Ну, когда Джайал пришел в гостиницу, у него был меч, в полутьме конюшни я видел как он светится даже через ножны. Все, что я знаю о магии, я узнал с тех пор, когда одел волчий плащ. Но то, что свет магический, я понял уже тогда. Когда я увидел его в первый раз, мне показалось, что мое сердце наполнилось энергией.

— И? — спросил Гарн, ободряя его.

— Ну, мне кажется, что тот, кто носит такое оружие, слишком силен, чтобы умереть, — ответил Фазад с широко открытыми невинными глазами.

Гарн мрачно хихикнул. — Фазад, я видел много таких, кто думали точно так же, как и ты: воинов, которые верили, что выкованный в огне амулет не даст мечам врагов вонзится в них. Волшебников, которые составляли заклинания и творили энергетические поля вокруг себя, думая, что стрелы не пронзят их. Но сейчас все они мертвы, потому что никакая магия не может долго спасать от стали и мышц.

Фазад мотнул головой. — Только не этот меч. Это не те, бесполезные талисманы. Он живой, из старых времен…

— Хм, возможно, возможно… — сказал Гарн, ведя Фазада обратно в комнату с камином. По дороге он дружелюбно смотрел на мальчика. — Кто может сказать? Хотел бы я знать, почему он рискнул вернуться в город, в самое сердце врагов. Ты уверен, что он не собирался покончить с собой?

— В гостинице он расспрашивал о женщине: Талассе Орлиное Гнездо. Посетителей это не слишком обрадовало. Только привлекло к нему нежелательное внимание. Он понял, что мой хозяин выдаст его. Я показал ему путь на крышу, и это был последний раз, когда я видел его.

Гарн довольно кивнул. — Насколько я помню, он был помолвлен с Талассой. Возможно это все объясняет. Когда ты будешь старше, ты поймешь, что любовь может завлечь мужчину туда, где ему совсем не надо быть… — Он тряхнул головой, стиснув единственный кулак. — Но я не думаю, что он приехал туда только из-за нее. Готов поспорить, что у него была и другая цель. Скорее всего он искал барона, своего отца. Даже в Перрикоде люди говорили, что барон выжил и ушел на север, чтобы в эти там собрать силы для борьбы за дело Огня, силы, которые понадобятся, когда настанет темное время.

Он махнул в сторону затемненных балок над их головами. — Какое время может быть более темным, чем наше? Барон нужен нам именно сейчас, когда нам грозит вечная ночь Исса — он единственный лорд, знающий куда идти и что каждый должен делать. Сейчас время пророчества: с одной стороны Червь твердит нам, что черная полночь будет длиться вечно; с другой стороны жрецы Ре клянутся, что скоро Второй Рассвет. Кто победит? Я не знаю: мы можем только молиться, чтобы барон, если он еще жив, вернулся с севера во главе армии. В противном случае я точно знаю, что скоро произойдет в этом городе: ты сам видел это в Тралле. Вампиров становится все больше и больше. И, как я слышал, то же самое происходит во всех городах западного мира.

— Что надо делать? — спросил Фазад.

Бывалый воин какое-то время молчал. В этом странном мальчике было что-то харизматическое. Быть может аура, приобретенная благодаря волчьему плащу, или благородное происхождение, или что-то другое, но в тринадцать с половиной лет у него был вид и осанка командира. В первый раз за семь лет, долгих семь лет, в которые, если быть честным сам с собой, он тихо гнил в этом месте, месте, которое было не больше, чем мемориалом погибшего лорда, сердце забилось быстрее, ладонь единственной руки слегка вспотела, а мысли помчались вскачь.

Возможно дело Пламени еще не умерло: он и мальчик могли бы начать собирать войско против слуг Исса. Кроме того никто еще не слышал радостную весть о том, что Тралл уничтожен и сила Фарана Гатона исчезла…

Гарн взглянул на мальчика: похоже, что его собственное радостное возбуждение гостю не передалось — глаза Фазада, истощенного путешествием и долгим рассказом, начали закрываться. Но сам сенешаль не мог успокоиться. Он ходил и ходил вперед и назад по комнате, пока, наконец, не решился, и тогда невольно хлопнул себя по ляжке, заставив задремавшего Фазада подскочить на своем стуле и поглядеть на Гарна мутным взглядом.

— Твоей лошади придется проделать еще одно долгое путешествие, — сказал сенешаль. — Ты сам видишь, что творится в городе: легионы Тире Ганда идут на юг и скоро будут здесь, но нет ни одной армии Пламени, которая могла бы сражаться с ними. Представь себе: Перрикод падет за один день, он, который тысячи лет сопротивлялся Иссу и перенес сотни осад! Но этот день пришел. Огонь в этом городе потухнет — мы должны бежать.

— Но в этом мире некуда больше иди — Суррения последняя страна, свободная от Червя, — сказал Фазад, устало закрывая утомленные глаза.

Гарн только покачал головой. — Ты прав, на этом континенте идти некуда, но Огонь все еще горит за морем. В Галастре.

— Это где?

— За Астардианским Морем. Я слышал, что королева Галастры, Залия, друг Пламени, — продолжал Гарн. — Ее муж погиб на войне. Завтра мы уезжаем. Учти, путешествие будет очень тяжелым: сотни лиг, волчьи стаи, Великий Лес Дарвиш, потом океан, но мы должны принести ей великолепные новости о смерти Фарана.

Фазад мог только надеяться, что последние слова были намеком на то, что пора спать, так как, откровенно говоря, из-за усталости он с трудом держал глаза открытыми, но в голове Гарна бродили совсем другие мысли. Он подошел с старому дубовому ящику, стоявшему в пыльном углу комнаты. Оттуда он вытащил флаг из белого шелка и желтоватый рог, тот самый в который он дул перед последний безнадежной атакой на поле Тралла, семь лет назад. Гарн повесил рог на пояс. Потом он развернул знамя и своей единственной рукой поднял его высоко в воздух. На порванном и грубо зашитом во многих местах полотнище плясала золотая саламандра на белом поле, а рядом с ней находились бушель с пшеницей и солнце, мотив, который Фазад уже видел на архитраве при входе в особняк. Мальчик попытался представить себе, как однорукий человек много ночей чинил его, держа нитку зубами и иголку в руке.

— Стяг Иремаджей, — объяснил Гарн. — Когда зал Белой Розы распахнулся перед моим Лордом, он захотел, чтобы мы унесли знамя из Тралла туда, где еще горит Огонь. — Он замолчал и выжидающе взглянул на Фазада, но глаза мальчика уже закрылись и он крепко спал. Гарн осторожно поднял ноги Фазада на скамью, уложил его прямо и, вместо подушки, подложил ему под голову свернутый волчий плащ. Вспомнив, как он укрывал доблестно погибших товарищей на поле Тралла, сенешаль накрыл Фазада знаменем, символом возродившейся надежды.

ЧЕТВЕРТАЯ ГЛАВА

К Астардианскому Морю

На следующий день они встали еще до рассвета. Фазад отдал Гарну знамя Иремаджей и поднял упавший волчий плащ с пола. Гарн чуть не сказал ему, чтобы он оставил его здесь, но вовремя прикусил язык. Плащ защищал Фазада от волков, которых было полным-полно за городом. Сегодня им опять понадобится его сила.

Быстро поев, они перенесли свои пожитки в конюшню. Мир снаружи был завернут, как в саван, в серые сумерки; северный ветер прекратился и даже снег больше не падал — мрачное молчание царило над городом. Густой туман, опустившийся на Перрикод ночью, полностью окутал солнце, почти не пропуская даже тот слабый свет, который обычно бывает в середине зимы.

Они вывели лошадей из особняка, и Гарн закрыл дверь на замок. Он печально посмотрел на собственность погибшего хозяина, вертя в пальцах большой медный ключ, как если бы хотел запомнить это мгновение. Возможно он видит этот дом в последний раз.

И тут они услышали новый звук, просочившийся через спертый воздух.

Приглушенный звон оружия и тяжелых сапог, много людей идут по направлению к ним. Солдаты. Странно, но не слышно ни голосов, ни команд. Потом через клубы тумана донесся другой звук. Звук, который ни один солдат, побывавший в Тралле, не забудет никогда. Костяные рога. Как если бы пустота смерти обрела голос и затрубила из всех концов погруженного в туман города. Легионы Живых Мертвецов из Тире Ганда ночью вошли в Перрикод. Еще больше костяных рогов отозвалось из всех кварталов города. Перрикод пал без сопротивления.

Фазан и Гарн, больше не колеблясь, торопливо вскочили на коней и быстро поскакали в противоположном направлении. Через несколько минут они пролетели мимо развалин дворца и оказались около вторых ворот на юго-западе города. В этом месте массивная арка моста пересекала широкую излучину реки Донзел. Они проскакали мимо пустого дома стражников и поскакали по мосту, забираясь все выше и выше. На самой высокой точке арки они отпустили поводья и посмотрели назад, туда, откуда они пришли. Над колыхающимся туманом поднимались верхушки флагов, которые быстро двигались к ним по широкой улице, на шестах колыхались золоченые черепа. Значки полного легиона, шесть тысяч солдат. К топоту тяжелых сапог примешивался стук копыт по замерзшим камням мостовой.

Лицо сенешаля стало мертвенно-бледным. — Я уже видел эти штандарты, на поле Тралла. Раздающие Причастие. Они выходят из могил, когда солнце садится. Немертвые, ветераны тысяч войн.

— Но солнце еще светит! — крикнул Фазад, указывая на бледный диск, слабо сиявший наверху.

— Да, светит, но его лучи не проникают через туман, — ответил Гарн. — Едем, — резко сказал он, — пока они не учуяли нашу кровь.

Фазад содрогнулся, и Туча, чувствуя мысли хозяина, повернулся и помчался изо всех сил, его копыта стучали по камням моста. Через несколько минут они уже была на покрытых льдом лугах с другой стороны реки, с ветвей ив свешивались длинные сосульки, похожие на замерзшие водопады. Он поскакали по ледяной дороге, твердой как железо, мимо обезлюдевших, брошенных деревень и пустых полей, все дальше и дальше на запад.

Несколько часов они ехали через заснеженные пустоши. И все это время в нескольких милях позади себя они слышали стон рогов легиона: Раздающие Причастие перешли мост и шли по их следам. Неужели они преследуют двух беглецов? Или их цель — на западе, за Астардианским Морем? Галастра, не ее ли они собрались уничтожить?

Достаточно странно, но не было и следа волчьих стай. Казалось, что они растворились в тумане. Время шло, лошади уставали, всадникам приходилось понукать их, особенно старую кобылу Гарна, чей шаг становился короче и короче. Немертвые начали сокращать разрыв. Наверно всадник, который ехал во главе колонны, почувствовал их кровь еще в Перрикоде. Время от времени они слышали за собой звонкие удары копыт по поверхности дороги.

Три или четыре раза рога опять ревели, но, тем не менее, это не был сигнал остановки: наоборот, им показалось, что каждый раз сигнал заставлял их преследователи прибавить шаг. И каждый раз Фазад просил Тучу скакать быстрее, но лошадь Гарна не могла выдержать такого аллюра.

Был поздний полдень, но солнце так и не появилось. Насколько они могли угадать в тумане, легион был уже в нескольких сотнях ярдов за ними. Оба, Фазад и Гарн, несмотря на страх, клевали носом от усталости. В конце концов сенешаль спрыгнул на землю и повел лошадь на поводу. Но долгая скачка лишила ее сил. Вскоре Пламенная упала на колени, и, несмотря на все усилия Гана, не смогла встать. Тяжелый топот неуклонно приближался. Сенешаль оставил ее на дороге и сел на Тучу позади Фазада.

Прошел день, прошла ночь, настало утро следующего дня, а преследователи и не думали останавливаться. Туча скакал и скакал, не уставая, несмотря на двойную ношу на спине, но немервые позади не нуждались ни во сне, ни в отдыхе.

Оба всадника были истощены, Гарн не падал только потому, что крепко держался единственной рукой за волчий плащ, а Фазад ухватился обеими руками за холку Тучи. Но, постепенно, шаг мерина замедлился, даже он начал уставать.

Наконец Гарн не выдержал и в первый раз за много часов открыл рот. — Парень, — позвал он. Фазад, который дремал, свесив голову, проснулся и посмотрел назад.

— Мы скачем слишком медленно. Они догоняют нас. — Гарн соскользнул со спины лошади. — Бери Тучу — впереди лес, о котором я говорил тебе. Спрячься там. Когда опасность пройдет, езжай в Галастру. Может быть Ре поможет тебе.

Туча мгновенно остановился, когда Гарн спрыгнул на землю. Он беспокойно ударил копытом по каменной поверхности дороги, как если бы чувствовал, что немертвые очень близко. Фазад посмотрел на более старшего человека со спины лошади. — Ты забыл — я Фаларн — у нас клятва крови с Иремаджами. Мы не бросаем друзей.

— Почему мы оба должны умирать? Беги, прошу тебя, уже почти ночь, в темноте их силы увеличиваются. Иначе сегодня они поймают нас.

— Давай, залезай, — сказал Фазад, протягивая руку, его голос был тверд и заставлял забыть о том, что он еще ребенок. Простонав, Гарн втянул себя обратно, его глаза слипались и закрывались независимо от него. Фазад резко послал Тучу вперед, но конь не нуждался в этом, короткая передышка, казалось, придала ему новую энергию.

Они продолжали ехать, впав в оцепенение, туман белым саваном окружил их со всех сторон, света почти не было. Внезапно Туча резко остановился и задрожал, заставив их проснуться.

— Почему мы остановились? — спросил Гарн из-за спины мальчика. Фазад не ответил. Гарн посмотрел мимо него: через туман он видел только стволы дубов и их голые ветки, с которых падали редкие капли воды.

Лес Дарвиш. Отсюда он протянулся до самого побережья. Во времена получше они с хозяином часто бывали здесь. Но от немертвых в чаще не скрыться. Даже если солнце каким-то чудом вернется, тень деревьев надежно укроет вампиров от его лучей. И Живые Мертвецы по-прежнему будут преследовать Тучу.

Фазад соскользнул со спины коня. — Они ждут нас, — сказал он, дрожащим от возбуждения голосом, или так показалось усталому сенешалю.

— Кто? — спросил он.

Мальчик только махнул рукой в сторону деревьев. Теперь Гарн увидел еще кое-что, что не заметил сразу: движение, в тени деревьев. Сначала ему показалось, что слой серого дыма, почти неотличимый от тумана, стелется у самой земли, обвиваясь вокруг стволов. Потом он решил, что у него от усталости что-то случилось со зрением: как будто сама земля плыла, двигалась, как живое существо. И только тогда он понял, что это такое.

Волки, сотни, если не тысячи. Так близко друг другу, что заставили его увидеть струящийся серый дым. Странно тихие, и вообще в лесу почти не было звуков, только густая шерсть волков с тихим шуршанием терлась о кору деревьев. Кровь сенешаля превратилась в лед. Фазад шагнул вперед, потом еще, из его горла вырвался странный вой. Лицо исказилось, рот перекосила страшная улыбка, он развел руки в стороны.

— Что ты делаешь, парень? — прошептал Гарн.

Фазад услышал его. Он остановился и оглянулся, мертвые глаза с волчьего капюшона сверкнули в умирающем желтоватом свете, лившимся с западного горизонта и с трудом просачивавшимся через ветки деревьев. — Это наши друзья, сенешаль. Тебе ничего не грозит. Они выполнят все, что я захочу. — Как если бы в ответ на его слова из темной чащи донесся продолжительный вой.

Фазад пошел к линии волков, серевшей в тени деревьев, подняв обе руки вверх. Чем ближе он подходил, тем громче становился вой. Гарн беспомощно смотрел и не верил своим глазам. Мальчишка обманывает себя, думает, что он невидим — сейчас, конечно, его разорвут на тысячи кусочков.

Потом сзади раздался новый звук — копыта застучали по дороге. Туча наполовину повернулся и посмотрел туда. Из тумана появился одинокий всадник, его белый конь был не животным, а призраком, из груди торчали кости, бока сгнили. Всадник был в белых доспехах, но это не был белый цвет невинности и чистоты, а меловая белизна трупа, большой шлем оставлял открытым сморщенное мумифицированное лицо, желтые глаза страшно улыбались из пустых глазниц, вместо носа — яма.

Туча заржал, отступая от страшного призрака. Гарн бросил взгляд на Фазада, по прежнему стоявшего среди деревьев с поднятыми руками. Несколько волков вырвались из тени, и, оскалив клыки, бросились к дороге. Туча подался еще дальше назад, и Гарн отчаянно вцепился в его гриву, стараясь не упасть.

Рыча, волки промчались мимо, прямо к скелетоподобному всаднику. Немертвый седок дернул поводьями и стременами, скелетоподобная лошадь резко повернулась и исчезла в тумане, а волки в припрыжку помчались за ней. Туман заколебался, расступился, потом уплотнился и опять накрыл сцену белым одеялом, поглотив их. Звук копыт и вой волков растаял, опять стало тихо.

Гарн заставил Тучу войти дальше в лес, где его ждал Фазад, один. Оставшиеся волки растворились в тенях, но Гарн видел тысячи глаз, сверкавших в темноте недалеко от него. Он повернулся к Фазаду.

— Ты видел, сенешаль, — сказал мальчик. — Волки — наши друзья.

— Твои, может быть, — ответил Гарн, — но не мои.

— Нам еще не раз потребуется их помощь, иначе нам не добраться до цели.

— Возможно, — проворчал Гарн. Он поглядел в темный лес. Впереди недели пути, и в любой момент эти твари могут повернуть против них. Но кто находится сзади? Раздающие Причастие. — Ладно, пускай идут с нами, но держатся на расстоянии.

На губах Фазада появилась слабая улыбка, первая, которую Гран увидел у него.

— Обещаю, — сказал он. Потом сел на Тучу и они вместе вошли в лес.

Эта зима в Перрикоде была суровой, но в глубине Дарвиша было еще хуже. Лига за лигой серые голые ветки деревьев со скелетообразными сучьями. Как непохоже на ту осень, когда Гарн был здесь вместе с хозяином, Артаном Иремаджем, охотясь на кабанов. Он вспомнил, как из под копыт их боевых коней вылетали первые упавшие желуди; как летевшие с деревьев листья раскрасили поляны в бронзу и золото; как лес был наполнен приглушенным светом и сладкой печалью умирающего года.

Они скакали несколько дней по дороге на запад, разбивая лагерь в брошенных лесными жителями деревнях. Как если бы все оставшиеся в живых люди растворились в воздухе: не было ни единого признака лесников или углежогов, которых Гарн помнил с тех пор, как был здесь в последний и раз и которые жили в этих деревнях. По меньшей мере они больше не слышали костяные рога преследующего их легиона. По ночам волки окружали их лагерь, но, как и обещал Фазад, близко не походили.

Каждую ночь, когда они ложились спать в одной из брошенных деревенских хижин, повторялось одно и то же: вой волков, то усиливаясь, то ослабляясь, несся над замерзшей землей. Гарн пытался уснуть под треск горящих сырых поленьев, которые они находили в каждой деревне, но от беспокойства сон не приходил, зато, казалось, чем дальше тянулась ночь, тем ближе становился вой волков. А Фазад спал, завернувшись в волчий плащ и странно перекосив рот, а иногда рычал или подвывал. Гарн понимал, что во сне мальчишка бегает по окружающему их лесу со своими братьями. Но сам Гарн только урывками дремал, пока опять не вставало солнце и не подсвечивало своим жемчужным светом серый замерзший туман.

Потом Фазад начинал шевелится, жестокое выражение лица сползало с него, как маска, и он с удивлением глядел кругом, как если бы не понимал, где находится, что это за грубо сделанные деревянные стены и уродливая мебель. Много раз, пока Гарн готовил их скромный завтрак из овса и воды, мальчик рассказывал, как он бегал во сне вместе с волками. И как далеко от них на востоке он слышал шаги легиона немертвых, марширующего через ночь по этой самой дороге. Гарн никогда не отвечал ему, решив, что это только поощрит его самого искать ответ на мучительный вопрос: как долго он или мальчик смогут продолжать свой путь и не сойти с ума.

Так они и скакали, недели две, а может быть и больше. Дорога, лесные деревни и туман, ничего не поменялось за это время, и, казалось, они остаются на том же самом месте с той минуты, как вошли под голые ветки деревьев.

Как-то ночью они разбили лагерь на поляне, в центре которой стояла единственная деревянная хижина, чьи стены зеленели мхом, а внутри было несколько грубо сделанных стульев, стол и шкаф, густо облепленные паутиной. Был вечер, то самое время, когда Фазад обычно проваливался в свой беспокойный сон. Они уже давно почти не разговаривали друг с другом, но хотя Гарн прожил почти отшельником в доме Иремаджей последние семь лет, он чувствовал, что этим вечером он обязан поговорить с мальчишкой, иначе сойдет с ума.

В окнах хижины не было никаких стекол, только грубые ставни, открытые, несмотря на жестокий холод. Гарн поглядел на лес, тесно окруживший поляну, над которой прокатывались плавные волны тумана. Он кожей чувствовал, что сверкающие глаза волков наблюдают за ними. Хотя многие из них рыскали в лесу, оставалось не меньше сотни зверей, кольцом окруживших их лагерь.

Глаза мальчика закрывались от усталости. Скоро он уйдет в мир сна, где опять будет носиться с волками, постепенно избавляясь от всего человеческого. Пока Гарн глядел на него, волки начали выть, жалобно и уныло. Сенешаль увидел, что глаза Фазада на мгновение открылись, и быстро вскочил на ноги.

— Парень, эти волки — они не от солнца. Только Ре дает нам свет и мы живем только благодаря ему. А они — более темная сила, из мира, в котором нет ни формы, ни цели, только инстинкты. Ты должен выбросить плащ, пока не стало слишком поздно.

Взгляд мальчишки уставился на него — похоже он заинтересовался.

— Я не жрец Пламени, — быстро продолжал Гарн. — Но я знаю, что Ре вложил в каждую живую тварь семя огня, которое расцветет или умрет, в зависимости от света, который мы несем с собой в течении жизни.

— Моя няня учила меня чему-то в этом роде, — задумчиво протянул Фазад, его взгляд опять стал далеким и отстраненным.

— Она правильно учила тебя, — ответил Гарн. — Я беспокоюсь о тебе — беспокоюсь о том, что плащ потушит свет, горящий в тебе, и ты станешь таким же, как они, существом без света, темным.

Фазад опустил голову. — Возможно ты прав — и, возможно, уже слишком поздно. Тьма пришла в Тралл и только лекарство, рожденное отчаянием, спасло меня тогда. То же самое в Бардуне. Когда темнота накрывает мир, тебе надо пустить темноту внутрь, чтобы выжить.

Гарн медленно кивнул. — Да, странные дела случаются в этой темноте: возможно мы на пороге вечной ночи. Но мы должны верить: пророчество Ре говорит об этом. И, кроме того, есть пророчество, в котором говорится об этом самом лесе.

— О Дарвише? Расскажи о нем. — Вот теперь Фазад был весь внимание.

— Когда я был здесь с моим хозяином, после охоты мы часто сидели вместе с лесными жителями по ночам, вроде этой, и те, обычно, рассказывали нам всякие байки, и вот как-то раз один из них рассказал, что в Книге Света говорится о волшебном народе, который живет в лесах, невидимкой. Эти существа состоят из эфирного пламени, невидимого смертному глазу, и они настолько призрачны, что только тогда, когда света нет вообще, безлунной ночью или когда настанет конец времени, можно увидеть их.

— Здесь живут эльфы? — возбужденно спросил Фазад, совершенно позабыв обо сне.

— Так говорили те лесные люди, и даже этот простой народ изучил Книгу Света глубже, чем я, сенешаль. Где-то в самой чаще этих лесов, там, где никогда не появлялись смертные, находится прекрасный город, сделанный целиком из белого дерева, которое светится как золото, и там стоят их дворцы, на вечно растущих корнях, похожих на сваи, которые поднимают их к небу. Под изумрудно-зеленой кроной они устраивают приемы и суды. Тем не менее ни один человек не в состоянии увидеть их, и только безлунной ночью, в полной темноте, глаз смертного может заметить слабую белую тень.

— И что случается с теми, кто видел их? — спросил Фазад.

— О, эльфы двойственно относятся к людям. Когда-то они были такими же, как и мы, но, со временем, мы стали более испорченными и материальными, а они избавились от своего подверженного порче тела и стали созданиями чистого огня. Многие из тех лесовиков, которые рассказывали мне о них, клялись, что иногда после таких встреч везет, и те озорники, которые увидели этих невидимых духов, вернулись домой из ночи, похожей на эту, когда все вокруг затянуто ползущим туманом и по лесу бродят хищники, а их родные давно потеряли надежду опять увидеть своих дорогих. Но чаще я слышал истории о том, как после того, как в темноте безлунной ночи люди видели волшебный народ, на следующее утро они находили вскопанную землю на тот месте, в котором зарыли свое золото, или их маленькие сбережения исчезли как дым, или жена неожиданно умирала в своей кровати, хотя еще прошлой ночью была абсолютно здоровой, или случались какие-нибудь другие несчастья.

Он помедлил. — Ну, я сам никогда не видел волшебный народ, но в эти последние две недели, когда я лежал без сна, слишком взволнованный, чтобы закрыть глаза, я часто думал о них, о духах деревьев. И тут мне пришло в голову пророчество из Книги Света, в котором говорится о том, что начнется темнота и разразится война между Червем и Огнем. Поверь мне, парень, хотя мы оба видели плохие времена, худшие еще впереди, когда свет умрет, а рассвет не наступит.

Мальчик кивнул. — Да, я уже слышал об этом от аколитов Исса, которые приходили в гостицу в Тралле и говорили об этом.

Гарн поглядел на него тяжелым взглядом. — Мир без солнца. Ты можешь представить такое? Но в Книге Света написано, что темнота принесет с собой две вещи. Во первых, волшебный народ, о котором я говорил тебе, станет видимым и поможет человечеству. Во вторых, придет Светоносица и спасет нас от тьмы.

— Светоносица?

— Да, она — книга говорит о ней, как о женщине — спасет мир и солнце опять засияет на небе.

Гарн посмотрел вокруг, как если бы надеялся, что в этом промозглом и мрачном месте появятся духи и польется свет. Но, пока он говорил, только огонь почти погас в очаге, их окружали темнота и смертельный холод.

Внезапно он почувствовал, что больше не хочет говорить, и вообще очень устал. Долгое путешествие и разговор в бесконечной ночи, все это истощило его, сознание притупилось. Возможно это то самое отчаяние, которое, как говорят, овладевает человеком в его смертный час? Вскоре они пошли спать, и на этот раз более старший человек спал и видел сны об эльфах.

После этой ночи им потребовалось еще две недели, чтобы достичь моря. В последние несколько дней Фазад каждое утро будил его и рассказывал волнующие новости. Как-то раз мальчик бродил вместе с волками и видел, что Раздающие Причастие ускорили шаги, перестали останавливаться при восходе солнца, шли по дороге и днем, защищенные туманом и тенью деревьев. Вскоре они оказались так близко, что Гарн и Фазад не остановились, но ехали всю ночь: опять они услышали рев костяных рогов, несшийся через лес, и отдаленный гром тяжелых шагов легиона за собой. Они цеплялись за Тучу, отчаянно пытаясь не уснуть.

К вечеру следующего дня они оба почувствовали слабый бриз, дующий им в лицо. Не мертвый гнилой воздух леса, а сильный порыв ветра, принесший с собой резкий вкус моря. Ветер унес туман, который белым покрывалом накрывал их начиная с Перрикода, и они увидели серебряный свет в конце туннеля, вырезанного в лесу. Свет — открытый воздух. Они замигали, привыкая к яркому свету, потом поспешили вперед, согретые слабыми лучами солнца и сознанием того, что по меньшей мере до ночи этот свет защитит их от преследователей.

И тогда, перед собой, они увидели море, освещенное садящимся солнцем, слепящий серебряный свет. Астардианское Море. Но в отличии от тех морей, которые видал Гарн (а Фазад вообще не видел ни океан, ни море за всю свою жизнь), здесь не было обычной сумятицы набегающих на берег волн: поверхность моря не шевелилась, полностью замерзнув. Каждая волна застыла посреди движения, схваченная железными тисками, одна железная складка за другой, бегущие на запад. Начиная отсюда море протянулось вокруг мира, только в одном месте прерываясь, чтобы дать место суше, острову Галастра. И некоторые говорили, что где-то далеко за горизонтом находится край мира, с которого океан падает вниз бесконечным водопадом.

Гарн слышал, что иногда с утесов Суррении можно увидеть Галастру. Но сейчас можно было увидеть только садящееся солнце, которое розовыми лучами освещало сланцево-серое облачное небо. Сильный ветер со снегом дул с севера, и, похожие на летящие фигуры, серые руки облаков протянулись от моря к небу.

И без того слабые надежды Гарна почти испарились, когда он понял, что Галастру с берега не увидать. Где же остров? Если раньше он оптимистически преуменьшал расстояние от берега до острова, то теперь, наоборот, суровая действительность заставила его преувеличить дорогу, и внутренним зрением он видел не десять лиг, а путь длиной в полмира — вплоть до того места, где океан падал в пропасть на краю света.

Зато бесконечное пространство океана сразу оживило мальчика, который резко выпрямился, сидя на спине коня, в его карих глаза засверкал огонек любопытства, как если бы в них отражались розовые лучи садящегося солнца.

Он повернулся и посмотрел назад, на опушку Леса Дарвиш. Черная волна деревьев бежала налево и направо, дорога, мелово-белая в умирающем свете солнца, уходила в самое сердце леса.

— Поехали, парень, — сказал Гарн, с беспокойством поглядев назад. Фазад кивнул и в то же самое мгновение, без всякого видимого знака, Туча поскакал вперед, спускаясь по неровному крутому спуску на самый берег: недалеко была видна маленькая рыбацкая деревушка.

Спустившись, они остановились на каменистом берегу и какое-то время смотрели на замерзшие волны перед собой, которые теперь казались еще более устрашающими, потому что они стояли на одном уровне с морем. Потом Туча поскакал дальше по дороге, которая бежала по берегу и привела их в деревню. Он проехали мимо давно брошенных сухих сетей, висевших на изгородях; сейчас они замерзли и напоминали паутину гигантского паука. Ветер раскачивал ставни окон, но кроме этого ничто не двигалось, в крошечной гавани стояли лодки, раздавленные льдом, с поломанными корпусами, со сломанных мачт свешивались сосульки. Это место было брошено давным давно.

— Куда ушли люди? — спросил Фазад, глядя на печальную сцену.

— Они сделали то, что должны сделать мы, — ответил Гарн. — Пошли пешком по льду. До Галастры два дня ходьбы — если лед достаточно твердый.

— А если нет?

Гарн не стал отвечать своему юному товарищу. Вместо этого он посмотрел назад, на то место, где дорога спускалась со скал на пляж. Сейчас по ней струился черный поток. Волки. Некоторые заколебались, оказавшись на берегу, пару раз подпрыгнули на замерзших волнах, разочарованно завыли и побежали обратно, как если бы волны все еще были жидкой преградой, но другие, опустив тело пониже и подняв уши, черной струей потекли по льду.

— Смотри, — сказал Фазад, — они ведут нас.

— Тогда пошли за ними, — устало сказал Гарн. Ноги ужасно болели, глаза закрывались от усталости, но было уже почти темно, и Раздающие Причастие могли в любую секунду появиться на верхушках утесов.

— Туча, вперед, — прошептал Фазад, потрепав рукой гриву коня и, как всегда, без всяких шпор, уздечки или удил, конь осторожно шел по берегу, пока его копыта не коснулись льда. Но тут он заскользил, ноги стали разъезжаться, конь пытался удержать равновесие, но лед был гладкий, как стекло. Оба всадника немедленно соскользнули на замерзшую поверхность моря. Пронзительный ветер бросал им в глаза снег и острые льдинки, направление можно было определить только по карминовому пятну садящегося солнца, слабо светившегося через штормовые облака и темной линии волков, бежавших прямо на запад.

— Пошли, — сказал Фазад, — протягивая руку сенешалю. — Мои братья помогут нам добраться до Галастры, живыми.

И, вооруженный только верой, он повел их в неизвестность.

ПЯТАЯ ГЛАВА

Последнее убежище Пламени

Галастра была открытым всем ветрам гранитным островом, находившимся там, где не стоило быть ни одной суше, где ветер сражался с приливом прямо на шельфе океана, который бурлил вокруг острова, прежде чем ринуться в бесконечную глубину. Большую часть острова занимала безжизненная горная гряда, известная как Спина Дракона. Столицей Галастры был Имблевик, большой порт на защищенном от ветра восточном побережье.

За исключением медной руды, добываемой из нескольких маленьких месторождений в горах, в Галастре не было полезных ископаемых; вместо этого, на протяжении сотен лет, она рассчитывала на другие страны. Ее флот перевозил плоды работы северных фермеров на юг, драгоценные камни с юга на восток, а древесину с востока в саму Галастру, где ее выравнивали, сгибали на огне и делали из нее шпангоуты и балки, из которых собирали корпуса кораблей; каждый год флот Галастры рос и рос, пока, наконец, ее корабли не стали контролировать все океаны известного людям мира.

Восемь лет назад король Галастры, Ларшамон, поклялся, что, пока он жив, его флот будет служить Огню и воевать с Червем. И весь этот флот был уничтожен, когда попытался напасть с фланга на колонны Фарана Гатона, шедшие мимо Внутреннего Моря: вызванный демоном шторм отправил на дно две сотни кораблей. Вместе с ним утонули десять тысяч солдат и матросов, а также сам король Ларшамон вместе со своими сокровищами.

Король оставил вдову, Королеву Залию, и примерно пятьдесят кораблей, которые были в Имблевике в тот злополучный день.

Десять лиг самого бурного в мире моря отделяли Галастру от материка. Древние пророчества Книги Света говорили, что только тогда, когда море станет сушей, Червь сумеет покорить Галастру, потому что вампиры никогда не смогут открыто пересечь открытую воду. За всю историю мало кому из них удалось, скрываясь в трюмах кораблей, добраться до острова. Фанатики, готовые рискнуть и сгореть в Пламени, но распространить свою болезнь на девственную территорию. Большинство из них удалось схватить и немедленно сжечь на центральной площади Имблевика. Другие какое-то недолгое время наводили ужас на жителей столицы, но после ночных облав на крышах, чердаках и сточных трубах обычно заканчивали все тем же очистительным аутодафе.

И каждый раз, когда проходил ужас, вперед выходил самый старый предсказатель и опять напоминал народу, что они в безопасности только до тех пор, пока море не стало сушей; люди глядели на бешенные пенящиеся волны океана и верили, что это никогда не случится, благодаря силе Ре.

Но все это было перед тем, как страшный холод превратил воду в порту в сироп, а потом и в лед, в который вмерзли оставшиеся пятьдесят кораблей флота; лед давил и давил их, пока от кораблей не остались только обрывки парусов и остатки корпусов, удерживаемые на месте железными якорями. Еще до этого мороз сковал все волны, остановив их неторопливый бег: все море, вплоть до горизонта, превратилось в череду ледяных холмов.

Из-за льда прекратилась поставка зерна и другой еды из пшеничных полей юга, и тиски голода ухватились за каждый дом в мрачном гранитном городе. Люди ждали, голодая и постепенно впадая в отчаяние, и с ужасом глядели на лед, ожидая армий Червя.

В порту Имблевика всегда находились путешественники, купцы и моряки, и некоторые из них в буквальном смысле оказались на мели, когда на остров обрушился Большой Мороз. И, постепенно, в квартале для иностранцев в доках начали появляться новые лица.

Говорили, что они приходили ночью по замерзшему моря, авангард армии Исса, слуги Князя Тьмы. Как только становилось темно, они вылезали из потайных мест и показывались на улицах. Невозможно было сказать по одежде, кому они поклоняются, хотя они толпились на улицах с видом заговорщиков, бродили по булыжной мостовой и шептались в замерзших переулках, худые люди с кислыми лицами, которые проклинали местных, торопящихся домой по холодному городу.

Так это начиналось, точно так же, как в Тралле и в Перрикоде.

Островитяне ненавидели этих иностранцев всей душой, и было трудно поверить, что кто-нибудь из горожан перейдет в их веру, однако многие помнили слова предсказателей о том, что как только море станет твердым, через недолгое время появятся армии Червя и начнется бесконечная ночь Исса. И каждый вечер толпы чужаков увеличивались и увеличивались.

После смерти мужа вдова Ларшамона, Залия, осталась единственной хозяйкой мрачной крепости на вершине гранитного холма, нависавшего над Имблевиком. В сумрачном городе ее окна сверкали как маяк во все более сгущавшейся тьме.

Высоко поднявшись над навесными бойницами и крутыми, покрытыми шифером крышами крепости, в воздух взлетала узкая белая мраморная башня — когда-то в прошлом многие капитаны вели свои корабли, ориентируясь на Белую Башню Имблевика.

И в эту Белую Башню, нависавшую на серым морем льда, вернулась королева, чтобы плакать. Вместе с ней там были только вдовы моряков, погибших на войне, несколько мудрых людей и предсказателей. С момента трагедии она никогда не входила в комнату Совета, оставив управление островом нескольким генералам, вернувшимся с войны.

Из них всех особенно выделался один, которого все называли губернатор, хотя у него было и имя, Рута Ханиш, и его распоряжения немедленно становились абсолютным законом, а личная охрана железной рукой правила городом.

Сейчас правительство острова только раз в месяц узнавало хоть что-то о своем монархе, когда один из предсказателей спускался с белой башни, выходил на балкон и оттуда объявлял народу о том, что они увидели в будущем такого, что могло бы помочь Галастре.

В последний раз прорицатель появился два месяца назад. Он говорил об ужасных, внушающих страх знаках, которые увидел в небесах: узенький полумесяц находится в созвездии Ориона, а Орион, Великий Охотник, символизирует нестабильность и изменчивость. И вот предсказание: враги, Живые Мертвецы из Оссии, скоро будут здесь, пройдя по льду, и весь народ-воин Галастры погибнет, смерть окутает его своим саваном. С того времени ни один предсказатель больше не появлялся. Теперь только кучка горожан, одетых в изодранные меха, несмотря на пронзительный ветер собирались перед башней, надеясь, что какой-нибудь мудрец появится снова, с новостями получше.

Вечером, через два дня после того, как Гарн и Фазад пустились в путь с побережья Суррении, одинокий стражник стоял на городской стене, глядя на порт. Толстый черный иней покрывал укрепления, которые были почти пусты: один-единственный сторожевой огонь горел на вершине круглой башни, нависавшей над главными воротами. Замерзшее море простиралось от порта до невидимого побережья Суррении. В такую погоду ничего не было ценнее дров. Каждый день множество горожан отправлялись через ворота к раздавленным корпусам судов, волоча за собой сани. И весь день из порта доносился звук раскалываемых на дерево балок и шпангоутов. Ближе к вечеру они возвращались обратно с санями, нагруженными деревянными обломками того, что раньше было могучим флотом Галастры. Стражники не мешали им. Они сами время от времени отправлялись в порт за деревом для костров. Больше никто не входил и не выходил из города за весь день. И час назад стражники закрыли огромные двойные ворота. Теперь на стене оставался один-единственный человек, и только вой ветра нарушал мертвящую тишину.

У стражника была железная жаровня, полная ярко пылавших деревянных обломков; увы, пламя давало не слишком много, только слегка унимая колючее жало ветра. Глаза человека болели от непрекращающихся ледяных порывов северного ветра и усилий в умирающем свете дня заметить любое необычное движение на далеком горизонте. Каждый из снежных шквалов, несущихся к городу, мог скрывать в своем сердце ужасного врага.

Когда он уже решил, что скоро будет слишком темно и можно будет уйти, стражник заметил движение где-то там вдали, за гранитным волноломом, который когда-то защищал суда, стоящие в порту, от ярости моря. Он уставился в темноту: что бы это ни было, оно должно появиться опять. Прошло пять минут. Теперь в щель между восточными утесами и верхушкой волнолома он увидел то, что видел раньше.

Человек ведет на поводу лошадь, на которой сидит всадник. За ними, на сером льду стражник увидел что-то совершенно новое: быть может это была темная волна, шириной не меньше мили, как если бы море внезапно разморозилось и выпустило из себя единственный темный вал, медленно катившийся в направлении острова. Он мигнул, пытаясь избавиться от летящего в глаза снега, потом посмотрел опять — и не увидел ничего, возможно это был еще один шквал.

У стражника был медный горн, лежавший на замерзшем парапете, и приказ подуть в него, если кто-то или что-то появится на востоке. Какое-то время он колебался: безусловно сержант имел в виду, что надо подуть только в том случае, если появится армия, а не два человека с лошадью. Тем не менее он был солдатом и привык подчиняться приказам, не рассуждая. Он откинул шерстяной капюшон, защищавший лицо, поднес мундштук к губам и выругался, когда замерзший металл приклеился к коже, резко рванул горн, оторвал его — и почувствовал вкус собственной крови. Дунул, и никакого звука, кроме его собственного замерзшего дыхания: лед забил все внутренние трубы, стражник зло отбросил горн в сторону. Он опять беспокойно посмотрел вперед, спрашивая себя, что бы это могло быть. Чужаки приближались, они уже были в порту, совсем недалеко от первого разбитого корабля. За ними катилась еще одна черная волна, преследующая их как демон, налетевший с востока.

Стражник вприпрыжку спустился по каменной лестнице и бросился к воротам. Пробегая мимо окованных железом дубовых дверей домика стражи он закричал во весь голос, но никто не отозвался: либо люди внутри мертвецки пьяны, либо уже ушли и спят в теплых квартирах.

Он открыл железный глазок, вделанный в ворота, и опять посмотрел на причал и пустынный порт. Два человека были уже совсем близко, они осторожно шли мимо замороженных остатков кораблей флота, нагибаясь под якорными цепями, с которых свисали целые ожерелья сосулек. Потом они исчезли из вида, закрытые стеной одного из зданий порта. Было ясно, что они шли к пологому подъему, который ведет из порта в док, а потом в город. Спустя несколько секунд они вновь появились, копыта лошади с трудом шли по обледенелым камням подъема, ведущего к городу.

Оба, и тот, кто вел лошадь, и всадник, наклонили головы, пытаясь укрыться от пронизывающего ветра. Тем не менее они шли и шли, ломясь сквозь ветер, пока на оказались у огромных двойных ворот Имблевика, на первый взгляд не подозревая, что стражник наблюдает за ними в глазок.

Стражник заметил, что один из рукавов человека, ведущего лошадь, пуст. У чужака была черная, с проседью борода, и усталое лицо человека, измученного долгой дорогой.

Всадник ехал без седла. Голова и тело были завернуты в волчий мех. Сейчас он выпрямился, хотя, когда стражник увидел его в первый раз, он сидел, сутулясь. Как если бы он внезапно проснулся, когда увидел стены города перед собой. Всадник повернулся направо и налево, как если бы осматривал укрепления крепости. И он, тоже, казалось не обращал внимание на лицо, глядевшее из щели в нескольких футах от него. Потом он повернулся и поглядел на ворота, и из-под волчьего капюшона на стражника поглядело мальчишечье лицо, с синими от мороза щеками.

Конь заржал, как если бы просил у невидимых за воротами хозяев пустить его внутрь.

Шум заставил стражника встрепенуться. — Кто пришел? — прохрипел он слабым голосом, почти заглушенном свистом северного ветра. Неожиданно услышав голос оба человека вздрогнули, как если бы их ударили по лицу.

— Это Имблевик? — спросил человек постарше, повысив голос, чтобы перекричать вой ветра.

— Да, он, — резко бросил стражник. — Откуда вы пришли?

Однорукий не ответил сразу, но повернулся и поглядел назад во все более сгущающуюся темноту над бескрайним полем льда, как если бы пытался разглядеть место, из которого они вышли, как если бы ему надо было увидеть его чтобы на поверить в то, что они действительно пришли из такого далека. Наконец он повернулся и заговорил опять, на этот раз почти шепотом, так что стражник с трудом услышал его. — Из Суррении.

— Суррении? Но до берега десять лиг!

— Да, мы шли две ночи и два дня. — Его голос настолько ослабел от усталости, что стражнику пришлось прижать ухо к глазку, чтобы услышать его. — Вчера я испугался, что мы проскочили Галастру и все дальше и дальше уходим в открытый океан, и скоро окажемся там, где лед не сковал море, на краю мира. И утонем. Слава Ре, этого не произошло. Потому что, когда свет умер на западе, я увидел Белую Башню, светящуюся как маяк всего в двух милях от нас, и понял, что мы в безопасности.

Стражник наконец-то собрался с мыслями. — Ждите здесь. Я приведу сержанта, — сказал он.

Лицо Гарна перекосила кривая усмешка. — Мы не уйдем отсюда, солдат, некуда идти. Но побыстрее, ветер и так холодный, а когда стемнеет мы просто замерзнем.

С железным лязгом глазок закрылся. За все это время Фазад не сказал ни слова, но постоянно глядел через плечо на отдаленный волнолом, за которым укрылись волки, которые, почуяв людей, не осмелились подойти ближе, пока еще было светло. Мальчик набрал полную грудь холодного воздуха, его лицо сморщилось. — Насколько я помню, ты говорил, что здесь нет Червя?

— Так я слышал, — пожал плечами Гарн, отворачиваясь от глазка.

— Понюхай воздух, — скомандовал Фазад.

Лицо Гарна искривилось, но он покорно вдохнул, наморщив ноздри. — Не чувствую ничего, кроме старой рыбы и корабельной смолы, — наконец сказал он.

Фазад покачал головой. — Ну, а я чую их. Развевающиеся саваны, могильная земля, плесень. Немертвые уже здесь.

Гарн опять втянул носом воздух. Ничего. Но во время путешествия Фазад не однажды доказал, что у него шестое чувство совсем не как у человека. — Раздающие Причастие не могли нас обогнать. Мы не видели их с того времени, как ушли из Дарвиша.

— Нет, не они — другие, но из того же теста — и уже здесь, — жестко ответил Фазад.

Не успел Фазад договорить, как заслонка глазка опять открылась, и за ней появилась новая голова. Обрамленное капюшоном железной кольчуги, новое лицо было загорелым до черноты и морщинистым, как грецкий орех, веселые глаза выдавали легкий, жизнерадостный нрав. Владелец лица какое-то время изучал обоих людей, главным образом Гарна. Потом его губы растянулись в улыбке. — Сохрани меня Пламя — да это же Гарн из клана Иремэджей!

Лицо Гарна сморщилось, он пристально посмотрел в ответ, и расплылся в улыбке узнавания. — Разрази меня гром, если это не сержант Валанс, из Гвардии Короля Ларшамона! — крикнул он.

— Он самый, — сказал сержант. — Он самый, которой стоял рядом с тобой на поле Тралла, когда все коричневые и пурпурные собрались вокруг нас.

— Да, плечом к плечу, даже когда нашу линию прорвали…

— Я думал, что ты мертв.

— Я тоже, но это долгая история, а холод — не наш друг.

Валанс отвернулся от глазка. — Быстро, парень, открывай ворота, — бросил он невидимому снаружи стражнику. — Это друзья.

Ворота приоткрылись на заржавевших петлях и в проеме появилась приземистая, крепкая фигура сержанта, одетая в железную кольчугу. Он шагнул вперед и сильно сжал единственную руку своего друга, заметив и развеваемый ветром пустой рукав. Он взглянул в лицо старого друга. — Я видел, как ты получил эту рану…

— Да, но как ящерица сбрасывает свой хвост, когда враг хватает ее, так и я оставил руку в когтях Фарана и сбежал. Но это еще более долгий рассказ, и я тебе все расскажу перед камином с кружкой доброго пива в руке.

— Будет тебе и то и другое, — пообещал Валанс. — Да, правду говорят: старые солдаты не умирают. Ты и твой молодой друг, пошли туда, где тепло и нет ветра, — сказал он, вводя Гарна в город. Они прошли через ворота и очутились на широкой, вымощенной булыжниками площади, сейчас покрытой льдом и мокрым снегом. На площади стоял караул: шесть солдат в оранжево-красных мундирах одного из легионов Огня, выцветших от дождя и ветра.

Площадь за ними представляла собой печальное зрелище. Брошенные соломенные тюфяки и сети грудами лежали на камнях, бездомные кошки, несмотря на холодный ветер, рылись в развалинах в поисках чего-либо съедобного. Жаровни, наполненные деревянными обломками, горели кое-где на площади, освещая ее, но почти не грея. Высокие здания, фасады которых выходили на площадь, были сделаны из местного серого гранита, их фронтоны прогнулись и едва держались, за ними тянулись узкие извилистые переулки, уходившие к серой массе цитадели, которая темнела вдали, похожая на опрокинутый корпус корабля, который какая-то огромная волна бросила на гранитные утесы над ним. Над цитаделью символом надежды сияла, поймав последние лучи солнца, Белая Башня. А за ней то появлялись, то исчезали снежные склоны Спины Дракона, закрытые бурлящими, пурпурно-черными облаками, которые гнал по небу ревущий ветер.

Фазад прошептал что-то Туче, и мерин последовал за Валансом и Гарном, а сам мальчик беспокойно поглядывал то направо, то налево, его лицо сморщилось от подозрений. Ворота закрылись за ними.

— Как вам удалось вернуться обратно после битвы? — спросил Гарн, протянув руку к огню, в тщетной попытке согреть ее.

— Мы все оставили за Траллом: коней, запасы, снаряжение. Перевалили через горы, долгий путь, шли не останавливаясь день и ночь, думали, что Фаран пошлет погоню. Те, кто выжил, успели на последний корабль из Суррении. Когда приплыли домой, весь город бурлил, как чайник на огне: каждую секунду ожидали вторжения флота. Но прошли дни и недели — ничего.

— Ты бежал от призраков, старина. Не было никакого преследования. Фаран никогда не появлялся в Суррении.

— Почему?

— Возможно оказалось, что в Тралле вполне достаточно крови для его вампиров, и он там остановился, — ответил Гарн.

— Тогда, дружище, почему ты пришел сюда, когда был в полной безопасности в Перрикоде?

— Ну, во-первых, в Перрикоде совсем не безопасно. Легионы Оссии взяли его месяц назад. А во-вторых, — Гарн кивнул на Фазада, который все еще сидел на Туче, — дай парнишке рассказать свою историю, и ты все поймешь.

Валанс взглянул на странного мальчика, который за все это время не произнес ни одного слова.

Мальчик медленно спустился с коня, ласково потрепав его по холке, потом повернулся к Валансу.

— Тралл уничтожен, Фаран Гатон сбежал.

— Откуда ты знаешь все это? — Валанс внезапно стал предельно серьезным и побледнел, несмотря на загар.

Фазад не обратил внимания на внезапное изменение в старом воине и вернул ему не менее серьезный взгляд. — Потому что я видел все это своими собственными глазами: с того времени я путешествую по всем странам в поисках того места, где мои новости были бы встречены с радостью.

— Тогда, парень, ты правильно сделал, что приехал сюда, в последнее место, где Огонь еще горит.

— Он горит, но это не надолго, Сержант. Тьма идет.

Валанс повернулся к Тарну, заинтригованный. — Он имеет в виду вампиров, дружище, — объяснил сенешаль. — Они заполнили всю Суррению, Перрикод пал. И еще хуже, за нами через Лес Дарвиш шел целый легион. Но, конечно, здесь их нет совсем?

Сержант печально покачал головой, взглянув на темные улицы. — Ах, мой старый друг, поэтому ты и пришел сюда? Ты веришь, что в Галасте будешь в безопасности? Увы, в наше время от них нигде не спрячешься. Сколько же времени они у нас? Год или что-то в этом роде. Как раз тогда ночная стража начала находить на улицах высосанные до суха трупы. Никто не знает как, но Живые Мертвецы появились здесь. Каждый человек начал подозревать соседей, и даже своих домашних, по ночам все запирались, и только под светом солнца доверяли друг другу. Многие убежали в горы. Ночью весь город вымирает, двери закрыты на двойные замки, ничто не шевелится. Но Червь везде — даже в умах и в сердцах людей. Но что мне говорить об этом тебе — тебе, который все это видел сам.

— Они здесь?

Валанс кивнул. — Даже здесь.

— Сколько?

Валена тряхнул головой. — Кто знает? Может быть дюжина, может быть сотня, или даже больше. А теперь ты еще говоришь мне о легионе, который преследует вас. А здесь, против него, только пять неполных рот.

Фазад все это время молчал, и, скорее всего, даже не слышал разговор двух старых солдат. Но тут он внезапно заговорил опять. — Так начиналось и Тралле. Сначала пошли слухи, что в катакомбах под городом объявились вампиры, потом начали исчезать люди, всех охватила паника, вот тут и появилась армия немертвых. Где мухи, там и черви, и в миллион раз больше.

Фазад не отводил глаз от лица Валанса. — Возможно ты не можешь понять, как мальчик может помнить о делах, произошедших семь лет назад, но я достаточно слышал после того, когда уже был рабом: наши завоеватели хвастались своими подвигами. Да и я сам кое-что помню о том, что было после битвы.

— А что произошло тогда? — спросил Валанс, но по его лицу было видно, что он пожалел о своем вопросе еще до того, как договорил.

Слишком поздно: кривая улыбка перекосила лицо Фазада. — Я слышал, что мудрецы говорят, будто дети забывают. Что годы лечат наши нежные умы. Это не про меня, Сержант. Я видел как самых дорогих мне людей убивали прямо перед моими глазами, а других кусали, и они превращались в Живых Мертвецов. Вместе с моей няней мы бежали через наш дворец, но немертвые почуяли нас, Я бы умер или сам стал вампиром, если бы моя няня не спрятала меня под своими юбками, и не сказала ни слова, когда они убивали ее. Ее кровь спасла меня, потому же даже вампиры с их сверхчувствительным нюхом не учуяли меня, живого ребенка, в ее окровавленных лохмотьях. А на следующее утро меня нашли смертные солдаты Исса и продали в рабство. Так я уцелел.

Кровь опять отхлынула от красного лица Валанса. — Как ты помнишь это, ты, который был совсем крохой? — прошептал он.

Но Фазад опять погрузился в свою обычную задумчивость и мог бы простоять так всю ночь, пока бы окончательно не замерз, но Гарн, подчеркнуто демонстрировавший хорошее настроение, вернул его к действительности.

— Пошли, — сказал он, — и оставим все призраки прошлого позади. Фаран потерпел поражение — разве одного этого не достаточно, чтобы поднять настроение? Валанс, веди нас во дворец, чтобы мы могли поговорить с королевой.

— Конечно, — ответил сержант. — Но берегись, королева никому не давала аудиенции с тех пор, как убили ее мужа.

— Но нас-то она примет, нас, которые проделали весь путь от Тралла и Перрикода? — ответил Гарн, но уже с меньшим задором в голосе: так на него повлияла необычная мрачность сержанта.

— Тогда пошли, — сказал Валанс. Он провел их вдоль стены к одноэтажному маленькому домику, из трубы которого поднимался дым, немедленно уносимый резким ветром. Судя по всему это была казарма стражи. Сержант ударом ноги бесцеремонно открыл дверь и проорал несколько крепких ругательств, которые заставили проснуться стоявшего у входа часового. Изнутри вывалила маленькая группа небритых изможденных людей, которая окружила их, во все глаза разглядывая новоприбывших.

— Это друзья, парни, — сказал Валанс, к которому частично вернулось хорошее настроение. — Собирайте ваши факелы: мы идем в крепость.

Пока солдаты собирались в дорогу, Гарн поставил рюкзак на землю и открыл верхний клапан. Из него он вытащил сверток белого шелка с вышитом на нем символами, знамя Иремаджей. Он развернул сверток и ветер немедленно раздул флаг. Гарн поглядел на Валанса. — Для моего лорда, — сказал он мрачно и торжественно. — Пускай он веет над местом, где еще горит Пламя.

— Да будет так и дальше, — ответил Валанс, жестом показывая своим людям идти за собой.

ШЕСТАЯ ГЛАВА

Белая Башня Имблевика

Фазад опять сел на Тучу, маленький отряд, выстроившись в колонну, пересек площадь и вошел в лабиринт маленьких улочек, уходивших к цитадели. Впереди шли Валанс и Гарн, сенешаль нес флаг Эремаджей. Уже настала ночь, и ослепительно-белая поверхность флага светилась в темноте. Нестройный топот сапог разносился по обычно тихим улицам, ставни окон открывались и оттуда выглядывали лица. Перед ними представало странное зрелище: развевающееся знамя и мальчик, одетый в волчьи меха, который, гордо выпрямившись, ехал на неоседланном призрачно-седом коне.

Выше и выше, они шли по серым улицам до тех пор, пока не проехали насквозь темный город и выехали из других ворот, не заметив около них ни одного стражника. Направо уходила покатая дорога, ведущая к гранитным утесам, на которых стояла цитадель. Валанс махнул рукой в сторону серых казарм армии Галастры. В них не горел свет, из каминных труб не шел дым.

— Где же стражники? — спросил Гарн.

— В последний месяц дела идут совсем плохо, — ответил Валанс. — Дисциплина падает.

За казармами в ночное небо поднималась цитадель, смутно видимая через туман, опустившийся на остров. Они вскарабкались по дороге к железной решетке. За ней был пост стражи, такое же одноэтажное серое здание, как и рядом с воротами, и, на вид, такое же пустынное. Насколько можно было разглядеть, за решеткой находился дворик, из которого каменная лестница вела к монументальным дверям, вделанным в стену, заросшую плющом.

— И здесь ни одного стражника, — заметил Гарн.

— Не волнуйся, сейчас появятся, — ответил Валанс. Он подошел к воротам и с силой ударил по ним металлическим дверным молотком. Раздался громкий звук, пробежавший, казалось, по всей цитадели.

Потом послышались ругательства людей, зашевелившихся в караулке, и несколько солдат вывалились из двери слева от них. Хотя и люди из отряд Валанса выглядели не слишком браво, появившиеся солдаты были экипированы еще хуже, а их мутный взгляд выдавал, что они пили весь день напролет. Они долго глядели на странную процессию, ничего не понимая, и только потом один из них узнал Валанса и сообразил подойти к лебедке и поднять решетку, которая протестующе заскрипела, уходя в нишу над воротами.

Валанс протиснулся мимо пьяных солдат, провел отряд во двор и Фазад соскочил с коня. Вслед за Валансом они поднялись по лестнице и очутились в большом зале, освещенном слабым светом фонарей; откуда-то доносился шум голосов. Зал был не меньше сотни футов в длину. На высоте около двадцати футов помещение опоясывала деревянная галерея, ее потолок, черный от столетней копоти, с выступающими вниз большими балками, терялся во тьме. У дальней стены стоял почти разрушенный деревянный трон, покрытый пылью. Трон мертвого короля. Едва теплившийся в камине огонь не производил никакого впечатления на холод, царивший в зале. Шашечный черно-белый мраморный пол вел к невысокому возвышению, на котором стояло примерно двадцать человек, которых Гарн мысленно назвал придворными, мужчины и женщины, одетые в отделанные мехом горностая бархатные плащи. Щеки каждого были густо набелены, на голове — припудренный парик, в полутьме зала они казались похожими на призраков. Их одежда была покрыта густой белой пылью, как если бы они долго стояли на одной месте, ожидая аудиенции, которой никогда не будет. Придворные немедленно замолчали, как только увидели отряд Валанса, появившийся на верху лестницы.

Обе группы пожирали глазами одна другую. Трудно было себе представить что-то, так резко отличающееся друг от друга: грязные, неопрятные солдаты вместе с гостями, покрытыми пятнами дорожной грязи, и увядшая аристократия Галастры. В полной тишине один из стражников отправился в закоулки дворца. Через несколько минут он вернулся вместе с двумя людьми, похожими на слуг, хотя их черно-серебряные камзолы были порваны и прожжены.

Посетителей усадили на скамьи, вделанные в мраморные стены зала для аудиенций, один из слуг принес еду и питье, а другой пошевелил ногой почти угасшие угли в ближайшем камине и подбросил несколько поленьев. Пока все это происходило, на галерее, нависшей над залом, стали медленно появляться другие люди, их набеленные замерзшие лица с черными губами напоминали лица клоунов; они безразлично глядели вниз, в их глазах не было даже искорки оживления: члены совета королевства, призраки самих себя.

Валанс махнул рукой Гарну, чтобы тот наклонился к нему поближе, и, поскольку в зале было слишком тихо, чтобы говорить во весь голос, прошептал: — Эти, — он указал на придворных, стоявших на возвышении, — уже много вечеров ждут, когда в банкетном зале появится королева. У каждого из них есть прошение. Но их некому слушать. Королева закрылась в башне со своими предсказателями.

— Но тогда кто же примет нас? — спросил Гарн. — Быть может Дарент, командующий Гвардией, если он пережил Тралл?

— Пережить-то пережил, — ответил Валанс, — но он умер, когда пришел первый снег, от старости. Рута Ханиш из Белой Роты стал и губернатором и командующим армии.

— Рута Ханиш?

— Да, — сказал Валанс, бросая взгляд на молчаливые фигуры, глядящие на них. — Он привел Белую Роту на поле Тралла. В ней были добровольцы, которые присоединились к нам, когда мы шли через Огненные Горы.

— Значит он даже не уроженец Галастры?

Валанс покачал головой и наклонился еще ближе к своему старому другу. — Никто не знает, откуда он, хотя сам он утверждает, что родился в Земле Белых Облаков, это на западе Суррении.

— Утверждает, так ты сказал?

Валанс кивнул. — Иллгилл нуждался в любом солдате, который мог сражаться за него, и барон не задал много вопросов Руту Ханишу, но были другие, которые сделали это за него. Тем не менее Рута храбро дрался на поле Тралла, и его меч сверкал в первых рядах даже тогда, когда битва уже было проиграна; некоторые говорят, что он убил не меньше двадцати Живых Мертвецов.

В это мгновение раздался топот тяжелых шагов и звяканье брони на верхушке лестницы, ведущей из галереи в зал для приемов. Гарн повернулся: как если бы Валанс произнес заклинание вызова, на лестнице появилась высокая фигура, одетая в покрытые серебром доспехи; даже по ее военной выправке и сверкающей броне было видно, что это не может быть никто другой, кроме Руты Ханиша, сурового генерала, о котором говорил Валанс. Очень бледное лицо с орлиным носом, волосы поредели на висках и собраны сзади в пучок. Черная и узкая, похожая на стрелу голова с густой бородой. Величественная походка, темные горящие глаза, два пятна лихорадочного румянца высоко на скулах, все говорило о жестком и даже жестоком человеке.

За ним стояло шесть стражников с алебардами, одетые, как и их лорд, в пластинчатые доспехи. В отличии от пестрой толпы у ворот, с их заржавленными кольчугами, броня этих стражников сияла и искрилась, и глядели они тяжелым взглядом закаленных воинов.

Рута Ханиш уставился на сцену под ним, в то же мгновение слуги затаили дыхание и застыли на месте, и даже увядшие придворные, которые опять приглушенно переговаривались между собой, немедленно замолчали. Но Рута Ханиш глядел на одного и только на одного. Фазада. Потом грозный губернатор стал неторопливо спускаться по лестнице, по-прежнему не отрывая взгляд от мальчика, стражники последовали за ним; поднимаясь и опускаясь, как казалось, в унисон с ним, они так же неторопливо шли следом. Когда губернатор оказался внизу, все почтительно встали, все, за исключением Гарна.

Рута Ханиш пересек зал, его подбитые металлом сапоги звонко ударяли о мрамор. Он остановился перед мальчиком, и холодно поглядел на него, сверху вниз. — Итак, — сказал он, — что это у нас здесь? Ребенок, одетый в волчий плащ? — Он наклонился вперед и щелкнул бронированными пальцами по волчьей шкуре. — Чужеземный наряд. Говори, если тебе есть что сказать. Мне сообщили, что ты пересек лед. Откуда ты, из Оссии?

Если Фазад и испугался угрозы, прозвучавшей в голосе командира, он никак этого не показал. Вместо этого он, казалось, еще больше выпрямился, не отводя глаз от лица Руты. — Нет, — ответил он, — не из Оссии, но из Тралла, и принес хорошие новости. В вашей стране, последнем свободной от Червя месте, мы ищем убежище.

Рута Ханиш презрительно усмехнулся. — Ну-ну, перед тем, как лед сковал порт и уничтожил флот, сюда тоже приходили другие. И они говорили то же самое, но я вывел их на чистую воду: они оказались оссианскими шпионами. Каждый из них был предателем и все сплясали огненную джигу на площади.

Гарн, до этого сидевший на скамье, неожиданно встал. Рута посмотрел на него, его взгляд остановился на пустом рукаве туники старого воина, потом перешел на единственную оставшуюся руку, которая по-прежнему сжимала штандарт клана Иремаджей.

— Я солдат, — сказал Гарн. — Я сражался на поле Тралла и там оставил свою руку, да и сам едва не остался там.

— В тот день мы потеряли больше, чем руки и кровь, — ответил Рута. — Там осталась наша честь, тоже. Разве ты чем-то отличаешься от других?

— Честь не умирает никогда, — ответил Гарн.

— Да ты наглец, — сплюнул Рута Ханиш, кивком подзывая к себе шестерых стражников. Все шестеро с унисон шагнули вперед, их доспехи звякнули.

— Сир, я могу поручиться за этого человека, — торопливо сказал Валанс, вставая рядом со своим старым другом.

Теперь темный гнев Руты обратился на него. — Придержи язык, сержант, так как эта парочка сегодня будет ночевать в тюрьме, и ты тоже, если не заткнешься.

Стражники уже положили руки на плечи двух иностранцев, когда с галереи над их головами послышались шаги. Все невольно посмотрели вверх. Человек, одетый в белый плащ и с золотым жезлом в руке, стоял там, где несколько мгновений назад стоял Рута.

"Кригган", слово зашуршало среди собравшихся придворных.

— Кто это? — прошептал Гарн Валансу.

— Один из предсказателей королевы, — так же тихо шепнул сержант.

Длинное лицо предсказателя, хотя и сморщенное, как мятый бумажный шар, скорее казалось мягким и добрым, возможно из-за пронзительных синих глаз над белой бородой, окаймлявшей выдающийся вперед подбородок. Несколько секунд он разглядывал сцену внизу. Потом заговорил, низким и звучным голосом. — Рута Ханиш, пускай иноземцы поднимутся в Белую Башню; королева предоставит им аудиенцию.

Казалось, что пятна румянца на высоких скулах Руты вспыхнули, лицо стало еще жестче, а губы дернулись. Он шагнул вперед, сжимая бронированные кулаки. Но, усилием воли, сумел смирить себя. Остановившись, он скованно поклонился.

— Я подчиняюсь воле королевы, — сказал он, сжав зубы. Губернатор острова дернул головой, стражники потащили Гарна и Фазада по лестнице, но Кригган запрещающе махнул жезлом.

— Пускай иноземцы идут одни, вместе с сержантом, — сказал он ровным голосом, повернулся и ушел, даже не посмотрев, будет ли выполнен его приказ или нет, как если бы знал, что никто не осмелится его ослушаться.

Рута Ханиш глядел на него, не скрывая неудовольствия, потом повернулся к Гарну. — Я не забуду твоих слов. Я знаю, что все, кто идет через лед, предатели и шпионы, — сказал он и дико дернул головой, показывая, что пойдет следом за предсказателем. Гарн спокойно вернул взгляд, потом повернулся и стал подниматься по лестнице следом за Фазадом и Валансом.

Они прошли мимо молчаливых рядов придворных, толпившихся в галерее, и увидели предсказателя, который ждал их в полутьме коридора, ведущего внутрь замка. Без единого слова Кригган повел их по отделанному дубом коридору, устланному роскошным ковром, который, как и все здесь, был покрыт толстым слоем пыли. Они посмотрели назад, в зал для приемов. Там стоял Рута Ханиш, уперев руки в бедра и зло глядя на них.

— Повезло, — сказал Валанс достаточно громко, не обращая внимания на холодный гнев своего старого друга, оскорбленного словами Руты Ханиш. — Я уже тебе говорил, что королева никого не принимала последние семь лет. — Но если Гарн и был доволен, по нему этого видно не было. А что касается мальчика в волчьем плаще, его глаза сверкали так дико, что, казалось, он с намного большим удовольствием оказался бы где угодно, даже на замерзшем море, чем внутри мрачной цитадели.

Они молча шли около двадцати минут, Кригган вел их через запутанный лабиринт коридоров, они поднимались по одним лестницам и спускались по другим, из одних отделанных дубом коридоров, таких же роскошных как и первый, на них глядели темные портреты королей Галастры, стены других были совершенно голыми, пустой холодный камень. Потом они пересекли маленький каменный дворик и увидели звезды, сверкающие как алмазы на черном бархате и равнодушно глядящие на них с замерзшего неба.

Дальше и дальше, пока не пришли в широкий двор, где слегка пахло лошадьми и сеном. Слева от них послышалось слабое ржание из помещения, которое выглядело похожим на конюшни. Кригган остановился. Он показал рукой на конюшню и первый раз что-то сказал, обращаясь к ним, но глядя на Фазада.

— Сюда приведут твоего коня. Здесь он будет в безопасности.

Мальчик наклонил голову, жест, который можно было принять за вежливый поклон, но предсказатель уже не глядел на него. За двором возносилась в штормовое ночное небо Белая Башня. Она была около пятидесяти футов в ширину и не меньше ста в высоту. Кригган ввел их в туннель, находившийся на уровне земли. В потолке над ними было цилиндрическое отверстие, щель убийцы, через которое во время осады можно было стрелять или лить горящее масло на головы врагов. Когда они подошли к центру башни, прорицатель остановился около обитой металлом двери и повернулся к ним. — Хотя это единственный путь в башню, и дверь обычно закрыта, это не тюрьма, а вы не пленники, что бы там не говорил Рута Ханиш. Здесь живет королева, а ее слово пока еще закон в Галастре. Вы — гости.

— Но она не знает ни нас, ни наших новостей, — ответил Гарн.

— О нет, она знает. Она ждет вас. Это то, что мы, я и она, изучали: будущее, наступившее будущее. И даже твоя новость, — сказал предсказатель, повернувшись к Фазаду, — не новость для нее. Она знает все до последнего слова, хотя ты еще не говорил с ней. — Синие глаза странно светились в свете лампы и на короткое мгновение мальчику показалось, что в их глубокой синеве он видит волнующиеся озера и океаны будущего.

Кригган повернулся к двери и достал из кармана ключ, странно блеснувший серебром. В двери не было замочной скважины — предсказатель нарисовал ключом странный знак в воздухе, дверь звякнула и заскрипела, уходя внутрь. За ней открылась лестница, ведущая в самое сердце башни. Оттуда повеяло теплом, и они вслед за Кригганом поднялись по лестнице в круглую комнату, в центре которой, на возвышении, стоял простой каменный трон. Хотя ни ламп ни факелов было не видно, из алебастровых стен лился яркий свет, обволакивая белым нимбом все, что видели Фазад и Гарн.

Вокруг трона рядами сидели странно выглядевшие личности, похожие на Криггана: белые седые волосы, кожа бледная, как у мраморной статуи, старые мужчины и старые женщины, высохшие лица; их лбы избороздили морщины знания сверхъестественного искусства — те самые предсказатели, о которых говорил Валанс. Более молодые женщины стояли совсем близко от трона, но, как и у предсказателей, их волосы тоже были белы, как снег. — Вдовы войны с Червем, — прошептал Валанс. — Они поседели в один и тот же день, когда узнали о гибели мужей. Говорят, что Королева не выносит ничьего присутствия, кроме вдов и авгуров. — Фазад и Гарн настолько удивились странной светящей комнате и странным людям, что не нашли, что ответить, а просто стояли на месте, молча глядя по сторонам.

Кригган жестом приказал им идти вперед, толпа расступилась и они увидели женщину, сидящую на троне. В отличии от своих служанок она была очень стара. Тонкие прямые волосы были бледными, как и ее кожа, лицо было все в морщинах, как песок после бурного прилива, и тем не менее, несмотря на впавшие щеки с натянутой на скулах кожей, в глазах читался живой ум, и, когда она увидела их, на лице заиграла приветливая улыбка, как если королева не сидела в месте скорби, окруженная безутешными вдовами. Ее глаза сверкнули, странным цветом, смесью коричневого и темно-зеленого, а потом стали почти пурпурными и бездонными. На ее белых волосах покоилась золотая корона. Но она была очень слаба — ее тело казалось собранием костей, которое удерживал вместе белый парчовый халат, складки которого свободно свисали по обеим сторонам слишком большого для нее трона. Криггану не надо было представлять ее: было ясно, что это была Королева Галастры, Залия.

Ее улыбка не изменилась, пока она ощупывала взглядом иностранцев и их эскорт. Закончив, она слегка кивнула, как если бы нашла в них то, что искала. — Добро пожаловать, Гарн, из клана Иремаджей, — сказал она, кивая сенешалю. Гарн поклонился, вспомнив слова Криггана — их ждали.

Теперь она посмотрела на Фазада. — Фазад Фаларн, — сказала она, отчетливо произнося каждый слог. — Я очень долго ждала, а ты все не шел. И пока я ждала, королевство Галастры утонуло в темноте, как и весь остальной мир. Будет и еще темнее, но твой приход изменит все. Ты принесешь надежду в темную полночь второго пришествия Исса. И ты будешь королем…

— Вы назвали меня королем? — спросил Фазад, внезапно потерявший свой невозмутимый вид, в глазах появилось выражение неуверенности и изумления, в первый раз за все то время, что Гарн знал его.

Королева не ответила на вопрос прямо. — Все в свое время. А пока вы оба будете моими гостями. Идите с моими служанками. Ваши комнаты ждут вас.

В то же мгновение некоторые из беловолосых женщин вышли вперед и повели их к лестнице, которая, извиваясь, уходила вверх, в более высокие этаже башни. Гарн повернулся, чтобы попрощаться со своим старым другом, но Валанса уже увели прочь: за несколько секунд тронная комната полностью опустела и приобрела совершенно нежилой вид, как если бы короткий разговор с королевой был только галлюцинацией, вызванной усталостью в их еще слабых после путешествия головах.

СЕДЬМАЯ ГЛАВА

Последние солдаты Легиона

Никто не бывал в Искьярде, затерянном на самом севере земли, с того времени, десять тысяч лет назад, когда закончился Золотой Век. Именно тогда боги заспорили между собой, кому из них править планетой. За это они и сражались на Сияющей Равнине. Из всего пантеона выжили только двое, Ре и Исс, тяжело раненые и излечившиеся только благодаря магии священных сосудов: Серебряной Чаши Ре и Черной Чаши Исса.

После битвы на Сияющей Равнине земля была охвачена огнем, небо стало темным и мрачным. Ни Ре, ни Исс не видели, чем править. Их манили звезды — звезды, с которых они пришли и где все еще жили демоны. Боги сели на своих жеребцов-драконов и улетели в небо.

А что случилось с другими богами, теми, кого убили во время битвы? Только Эревона, брата Ре и Бога Луны, похоронили в могиле — в его дворце в земле бессмертных, в Лорне. Кости других так и оставались на поле боя, пока не пришли люди и не потащили их остатки в Искьярд. Но путешествие была далекое и тяжелое, а солнце все еще было скрыто могучими пепельными вихрями и снегом, непрерывно падавшим с неба. Все люди, связанные между собой веревками, погибли, а кости колоссов, которые они волокли, были потеряны. Потом снежные бури стали еще страшнее, и похоронили под снегом весь город Искьярд, навсегда.

Но два бога были в безопасности. Ре поднялся в небеса на своей солнечной колеснице и какое-то время носился там, не показывая себя земле. Прошли годы, его лучи сумели пробиться через крутящиеся облака, которые покрывали землю, и для человечества опять взошло солнце.

А Исс вошел в темный портал планеты ночи и могил, Плутона, осужденный вечно жить в ее пурпурных глубинах. Но и в этом темном месте он не мог забыть землю, такую прекрасную, не мог забыть как люди поклонялись ему, брату Ре. И вот, когда небо земли очистилось и он посмотрел на нее вниз со своей звезды, то увидел, что люди забыли его, и поклоняются только солнечной колеснице его брата.

Злость и ярость овладели им, так как Ре победил: не на поле боя, но в битве за сердца людей. И тогда Исс решил взять реванш и разработал хитрый план: только благодаря силе поверивших в него он мог вернуться обратно из места, ставшего для него тюрьмой. На этот раз Ре будет побежден, и бесконечная ночь воцарится на земле, навсегда. А потом он уничтожит человечество, всех, до последнего человека, потому что они предали его и обратились к Ре. И он будет жить, один, в вечной темноте.

Прошли столетия. Когда люди спали, он посылал свою тень в мир, и темный туман проникал в любую нишу и в любую щель, в поисках того, кто мог бы его освободить. Он искал пять тысяч лет, пока, однажды ночью, туман не опустился на Искьярд, могилу богов. Там он нашел потомков тех жрецов, которые напрасно ждали, когда им принесут мертвых богов из Сияющей Равнины. Среди них был человек, наделенный талантом к магии: волшебник Маризиан. Исс увидел, что маг, как и все, коснувшиеся тайны магии богов, стремится к большему. Он послал волшебнику сон, и Маризиан увидел Теневой Жезл: могущественный артефакт, при помощи которого жрецы Искьярда когда-то открыли ворота в мир Теней, дав возможность мертвым богам пропутешествовать в земли мертвых. Когда Маризиан проснулся, в его памяти горели картины, посланные Иссом, и слова заклинаний. Не выдержав искушения, он вошел в подземный мир и открыл ворота. Но он не нашел там никаких тайн: вместо этого оттуда хлынули духи мертвых, которые перебили всех жителей Искьярда. Маризиан сбежал, а духи поднялись высоко в небо и затмили лик солнца, его свет стал слабеть и земля начала умирать. Когда люди увидели этот умирающий свет, они прокляли Ре и вспомнили о Боге Тьмы, Иссе.

Маризиан бежал, забрав с собой Жезл и магической меч, Зуб Дракона, которым он запечатал ворота проклятого города, так что ни один человек не мог войти в него. Он отправился на юг и основал город Тралл. Там он написал Книгу Света и Книгу Червя.

Прошло еще пять тысяч лет. И в Искьярд опять вошел человек, первый за все это время. Только магия Теневого Жезла, который он принес из Тралла, помогла ему остаться в живых. Но от двадцати тысяч человек, которыми он когда-то командовал, осталось только трое. Это был Барон Иллгилл, бывший повелитель Тралла.

Восемь лет назад он начал войну между Огнем и Червем; потом его армия была разбита на поле Тралла и он убежал вместе с Жезлом. Тем не менее он верил, что у него есть шанс спасти мир от Исса. Надо только опять запечатать ворота в Мир Теней. В поисках ворот он спустился далеко под землю, в подземный мир Искьярда; он был близок к разгадке тайны, но силы оставили его. Пришло время отдохнуть, время собрать все, что осталось для последнего броска через темноту.

Барон приказал двум своим людям покинуть подземный мир и вернуться на поверхность. Это были Зар Суркут и Отин. Они поднимались обратно по пути, по которому с таким трудом спускались последние несколько недель: каждый уровень подземного мир стал могилой одного или нескольких из их товарищей. Но сейчас им улыбнулся Ре, потому что комнаты, такие опасные на пути вниз, были странно пусты и спокойны. Никто не мешал им, и они поднимались вверх, преодолевая уровень за уровнем, их единственный факел казался светлячком в обширных подземных залах, где тени походили на темные глубины океанского дна.

По потертым веревкам, повешенным несколько месяцев назад, они преодолели стофутовую шахту, и благополучно, несмотря на все опасения, перешли через пропасть по узкому деревянному мостику, который они тогда же соорудили. Вверх и вверх, надежда росла с каждым шагом. Потом, наконец, они увидели каменные коридоры нижних этажей огромной пирамиды Искьярда. Там они остановились, тяжело дыша, у основания последней шахты, выводящей на поверхность. Оба посмотрели вверх, на самую первую веревку, которую они повесили здесь месяцы назад: в темноте она казалось бледной виноградной лозой. И вообще слегка посветлело: возможно сейчас наверху короткий арктический день и слабые отблески солнечного света проникают сюда из входа в пирамиду высоко над ними.

В этот момент Отин дернул Суркута за плащ. — Ты видел? — прошептал он, в его голосе послышался страх.

— Что? — спросил Суркут, поднимая факел повыше, но его гаснущий свет только ослепил их.

— На верхушке шахты я видел лицо! — прошипел Отин.

— Шахта высотой в двести футов, — ответил Суркут. — Неужели ты мог видеть что-то, находящееся так далеко? — Но и его голос дрогнул от волнения и беспокойства.

Ночное зрение обоих мужчин исчезло, в слабом сером свете они не видели ничего высоко над собой. Они посмотрели один на другого, мысленно решая, должны ли они рискнуть в последний раз и подняться наверх. Их худые, изнеможенные тела ответили: да, должны. Если они останутся здесь, то умрут от голода. А также Эндил и барон, оставшиеся с Жезлом внизу, которые ждут их вместе с едой.

Суркут полез первым, подтягиваясь по веревке, слабой ниточке, ведущей к свету и еде. В любой момент кто-то или что-то, которое Отин видел снизу, могло перерезать веревку, и он мог разбиться насмерть. Но Отин и остальные двое также умрут вслед за ним, потому что если эта веревка оборвется, не будет ни пути на поверхность, ни еды.

Наконец он добрался до верху, ноги горели от боли, пот тек с усталого тела. И никого не было видно в сером свете, лившимся из Зала Призраков. Он вдохнул свежий ветер, дувший от входа в пирамиду: холодный, но чистый, особенно после вонючего воздуха подземелья. В этот момент появился Отин, перевалился через край шахты и упал на землю, тяжело дыша и ругаясь.

Они немного отдохнули, потом вышли из пирамиды на жестокий мороз арктического дня, бледное солнце, к тому же скрытое за плотными облаками, тем не менее почти ослепило их. Низкие облака висели над городом с его тысячью башнями, угрожая очередной снежной бурей.

И тем не менее что-то изменилось. Воздух трещал от странной энергии и что-то еле слышно жужжало. Казалось, что звук идет откуда-то сверху, от фронтонов храмов и верхушек башен, скрытых низкими облаками.

Потом раздирающий уши рев перекрыл вой ветра, и в сером небе расцвели невиданные цветы — гейзеры оранжевого пламени. Внезапно над ними нависла темная тень, облака расступились — и они увидели огромные крылья, сверкающую всеми цветами радуги броню и извергающий огонь клюв. Дракон. Небо было полно ими. Все больше и больше их пролетало по небу и исчезало, по-видимому садясь на невидимые снизу башни.

Никто не видел ни одного дракона со времен богов. Почему они вернулись в землю людей? Драконы — создания Ре; могут ли они повредить им, последним из Легиона Огня? Наверно нет. Но страх победил любые доводы рассудка. Низко пригнувшись, Суркут и Отин бросились через покрытый снегом двор к зданиям, стоявшим рядом с пирамидой. Только очутившись внутри они почувствовали себя более ли менее в безопасности, хотя отдаленный рев драконов доносился и туда.

Они отдышались, зажги факелы и углубились в лабиринт, направляясь к тому месту, которое, впервые оказавшись в нем, назвали Залом Жизни. После темноты подземного мира, перед ними предстало настоящее чудо: большой сводчатый потолок, сделанный из полупрозрачных кристаллов, через который лился слабый поток солнечного света, лучи которого, собираясь и усиливаясь стеклянными призмами, разбегались по всему залу и весело танцевали на полу и стенах.

В центре пола был бассейн со спокойной водой, а в альковах вокруг него они увидели еду на золотых подносах, свежую, как будто только что приготовленную и поданную. Деликатесы, собранные со всего мира: пятьдесят различных сортов мяса и жаркого, теплый хлеб, мед, золотые бокалы с вином.

Зал Жизни, да, но и Смерти.

Когда они впервые пришли в город, именно здесь, в этом зале, умер Аргон. Тогда, как и сейчас, они страшно хотели есть, и хотя барон предупреждал их, все набросились на еду. Спустя несколько минут Аргона начало рвать кровью и он умер. После этого, каждый раз, когда кто-нибудь брал кусок с одного из блюд, он вспоминал Аргона и его ужасный конец; магическая еда, невероятно изысканная и вкусная, почти душила, попадая в пересохшее горло.

Суркут и Отин быстро наполнили свои рюкзаки едой, появившейся с того времени, когда они были здесь в последний раз, а потом набили животы до предела, из-за голода позабыв о судьбе Аргона. Но голод не только заставил их позабыть осторожность, из-за него они задержались в Зале Жизни дольше, чем был должны. Они замерзли и почувствовали, что свет гаснет, а на краях сверкающего зала растут тени.

И появился Меришадер. Раньше, когда они были с бароном, их защищал свет Жезла, но сейчас до Жезла было далеко… Они отступили назад от собравшихся теней, потом побежали. Но еще больше теней ждало из в Зале Слуг; твари бросились на них как саранча, они падали как тараканы с потолка и черным облаком струились над белой мостовой.

Каким-то образом Суркут и Отин прорвались через их кольцо, хотя даже прикосновение к такой твари означало смерть. Люди выбежали во двор, над их головами ревели драконы, и бросились внутрь огромной пирамиды. Пока все было тихо, Меришадеры не преследовали их, пока. Они внимательно осмотрели обнаженные части тела: лица, шеи и ноги. И на шее Отина обнаружили маленькое пятнышко, похожее на родинку. Оба знали, что это означает. Именно так умер Ниракс.

И тут они услышали звук: кто-то шел, шаркая ногами, по Залу Призраков. Они с ужасом посмотрели друг на друга и, добежав до веревки, полезли вниз, так быстро, как только могли.

Начался обратный путь. Орин молчал. Суркут говорил обо всем на свете, но только не о пятнышке на шее своего друга, безуспешно пытаясь забыть о том, что он видел.

Они спускались все ниже и ниже; время от времени они слышали что-то за своей спиной, поворачивались, протягивали факелы обратно и не видели ничего.

Так они вернулись к Барону Илгиллу.

Уже издали они заметили свет Жезла и зашагали быстрее по облицованному кирпичом туннелю. Вода дождем падала с потолка, так что они брели по руслу неглубокой подземной реки. Барон был в точности там, где они оставили его неделю назад, а Эндил стоял на страже. Барон взглянул в их направлении, когда услышал шаги по длинному, не меньше мили в длину коридору; его глаза были молочно-белыми: от постоянного света Жезла он почти ослеп.

Суркут выпалил всю их историю: драконы, Зал Жизни, Меришадер, чувство, что за ними шли всю дорогу назад. Как только он закончил, Отин упал на пол, изо рта потекла пена, на губах высыпали белые пятна. Ноги стали дергаться и он потерял сознание.

За следующие несколько часов сыпь распространилась со рта на все тело, покрыв его чем-то вроде тонкого белого пуха. Тело под пухом покрылось пленкой и он перестал дрожать, когда нити закрыли запавшие глаза и нос. Потом его лицо вообще исчезло под паутиной, которая затвердела и стал напоминать маску. И очень скоро все его тело оказалось, как в коконе, внутри твердой непробиваемой оболочки.

Именно тогда барон ударил Жезлом в сердце, оплетенное паутиной, чтобы человек внутри больше не мучался. А потом, когда кокон взорвется и разлетится на части? Отин станет таким же как Ниракс, одним из них, Меришадером, Существом Тени.

Барон поставил дымящийся Жезл в нишу, находившуюся в стене коридоре. Жезл шипел, когда капли воды падали на него. Рядом с нишей был альков, и там они похоронили Отина, завалив вход в него блоками, упавшими с мокрого потолка. Потом посмотрели на свою работу. Да, когда он проснется, его это не удержит.

От Легиона Огня осталось только трое. Когда-то в нем было двадцать тысяч, но это было семь лет и тысячи лиг назад.

Барон прислонился к мокрой кирпичной стене, от усталости опустив голову на грудь; там, где его лицо не было обожжено или покрыто черной бородой, оно казалось смертельно бледным. Как любовник, который ненавидит неутолимую похоть, но не может жить без нее, так и он глядел на горящий Жезл, который сверкал так же ярко как и тогда, много лет назад, когда он в медной шкатулке принес его в Тралл. Барон глядел и не мог наглядеться на него, сверкающее чудо, в которое он влюбился в тот момент, когда впервые увидел его в темноте гробницы Маризиана.

Жезл освещал потолок в пятидесяти футах над ними, и сотни ярдов туннеля, протянувшегося на милю вперед и назад.

Свет Теневого Жезла: человеческий глаз не в состоянии долго глядеть на него. Прямоугольник сине-белой энергии, которая сжигает сетчатку, путь в другой мир.

И человеческая плоть не в состоянии даже коснуться его — как и барон, который нес Жезл всю дорогу от Тралла. Лицо и руки Илггилла были в черных волдырях, губы — открытая рана. Энергия жезла прожгла насквозь полированную металлическую кирасу и обжигала ему грудь.

Горло горело от ожогов, и единственным средством заглушить боль оставалась падавшая с потолка вода, которую он жадно пил. Еда из Зала Жизни, которую принесли Суркут и Отин больше не манила его к себе. Жезл, Теневой Жезл: только его свет, медленно убивая, давал ему цель в жизни.

В Книге Света написано, что Жезл вылечит умирающее солнце, и хотя барон не был ни предсказателем, ни мудрецом, он верил в Бога Света, Бога, чьим инструментом он был, который руководил им в Тралле, и который, несмотря на бесчисленные опасности, сохранил его живым и привел сюда, в исконный дом Богов.

Но хотя Бог привел его так далеко, Барон знал, что Жезл предназначен не для него, а для Светоносицы — она придет сюда, вслед за ним. И тогда возрожденное солнце, как золотое видение, засияет над погруженными в тень полями, холмами и городами, и исцелит мир. Опять придет золотое лето, своими теплыми руками поднимет цветы и деревья, которые гибли, лишенные солнечной ласки. Поля опять начнут приносить урожай. Свет возрожденного солнца омоет мир, небо станет лазурно-голубым. Но он, Иллгилл, никогда не увидит будущего. Никогда он не посмотрит в лицо Ре, никогда не увидит Солнце. Для него остался только один свет, свет Жезла.

Барон зашевелился и поднял голову. В магическом белом свете Жезла он ясно видел обоих своих товарищей. Но более пристально он посмотрел на Зара Суркута, думая о внешнем мире и о странах, которые еще поклоняются Пламени. Наверняка Червь покорил всю Империю, от запада до востока, а Галастра? Такая далекая от Тире Ганда, такая далекая от чего угодно. Быть может легионы Тире Ганда никогда не пересекут Астардианское Море?

Надежда на то, что Огонь все еще где-то горит, несмотря на поражение на поле Тралла, поддерживала его все это время, когда он в мороз пересекал Палисады, пробивался сквозь Полунощную Чудь в магическую Страну Лорн. Только десять из его людей добрались до Лорна. И тогда он решил: хватит с него смертей. И он остался ждать там, в месте, где не было времени, куда беспокойству и тревогам вход был запрещен. Но даже в этой стране бессмертных, в Лорне, ему не было покоя. И когда он увидел картины будущего в кристаллической комнате под дворцом, он понял, что должен идти.

Барон коснулся Жезлом рукоятки молота Бронзового Воина, и их понесло через разные планы бытия, как если бы они летели золотой дорогой через воющую пустую темноту. Секунду назад он был в Лорне, а потом, как если бы вспышка света сорвала с глаз пелену зрения смертных, он увидел совсем другое. Искьярд, вот что он увидел, и в то же мгновение на него обрушился холод, железный холод. Великая Площадь, покрытая снегом, протянувшаяся во все стороны, и башни, тысяча башен, рвущиеся к бронзовому небу. А посреди храмов и башен — огромная пирамида, поднимавшаяся в небо в полутьме короткого арктического дня. А вокруг площади стены города, каждые несколько ярдов прерывавшиеся массивными круглыми башнями, сделанными из розового камня, сверкавшего даже в полутьме: казалось, что вдали исчезают стоячие волны.

С того момента прошло долгих двенадцать месяцев. Тогда он надеялся, что они, остатки легиона, смогут победить опасности подземного мира и, используя магию Жезла, вылечить умирающее солнце.

Он был слишком самоуверен: задача не для него, но для тех, кто пойдет по его следам. Так написано в пророчествах, да и предсказатели, вроде Аланды, сотни раз говорили ему об этом в те блаженные времена, когда он правил городом. Но он не обращал внимания ни на них, ни на их слова. Только теперь, когда конец близок, он вспомнил об этом.

От двадцати тысяч солдат и офицеров легиона осталось трое, и он один из выживших. Если подумать, какой у него был шанс стать одним из этих троих? Мизерный, бесконечно малый. Все вражеские копья, мечи и булавы на поле Тралла метили в него: а он не прятался, одетый в красно-черные доспехи, с изрыгающей огонь саламандрой Иллгиллов. Божество сохранило его. Божество или проклятие? Проклятие, которое заставило его видеть собственными глазами конец земли и смерть каждого из его людей, за исключением этих двоих. Внутренний взгляд барона полетел назад, через эту бесконечную пустую землю, над тысячами лиг тундры, отмечая места, где пали его люди, вплоть до самого конца, до поля битвы.

Да, Ре выбрал кого-то другого для спасения мира, не его. Светоносица — она придет. А его долг почти исполнен, и у него осталось единственное желание: опять увидеть сына, Джайала.

Пока он стоял, отдыхая у стены туннеля и думая о сыне, его воспаленный рассудок успокоился и на барона снизошел странный покой. Скоро он отдохнет. Вечно, но только тогда, когда придет Джайал. Его сын придет, скоро, барон знал это. Наверняка Джайал выполнил поручение, которое барон дал ему на поле Тралла: найти Зуб Дракона и принести к нему, где бы он не находился в этом мире.

Но время дорого: они находятся совсем близко от цели, того самого места, которого достиг Маризиан пять тысяч лет назад. Места, где волшебник нашел Теневой Жезл. Барон опять посмотрел в туннель, в том направлении, куда им надо идти — темнота, которая, казалось, хочет поглотить их всех.

Темнота, он не видел дневной свет с того момента, как они вошли в подземный мир. Там, наверху, мог быть день или ночь, но он потерял ощущение времени много дней назад.

Возможно в этом месте света не было никогда, даже во времена Маризиана. Искьярд, тот самый город, из которого маг убежал на юг. Теперь они идут по его следам и видят то, что он оставил за собой: во всяком коридоре и во всякой комнате, через которую они прошли, груды мумифицированных трупов, рот каждого черепа разинут в беззвучном крике. И все головы смотрят пустыми глазницами в сторону барона и его людей, значит опасность пришла сверху, оттуда, откуда они идут.

Нити судьбы, похоже, начинают завязываться в тугой узел: Суркут рассказал ему о драконах, вернувшихся в город. Свет должен начать битву со тьмой.

Суркут устало опирался о стену туннеля, не зная о том, что их предводитель внимательно разглядывает его. Это был человек с рыжеватыми волосами и лицом, покрытом белой бородой: очень стройный, даже худой, совсем не похожий на тех, кто умер, могучих мужчин, которые, казалось, были вырублены из дуба, и которые, тем не менее умирали, падая на колени и истекая кровью. В очередной раз барон спросил себя: почему судьба сохранила Суркута, когда куда более сильные люди погибали так легко?

Но сейчас барон изучал его не из-за внешнего вида, но пытался поймать свет, заточенный в призме его глаз, свет солнца, которого он, барон, никогда больше не увидит.

Другие шестеро солдат легиона, которые достигли Искьярда вместе с ним, разбросаны по разным уровням подземного мира под пирамидой, в местах, которые никто никогда не найдет: склепы, охраняемые тварями более страшными, чем Меришадер, или пропасти, в милю глубиной, куда кто-то из них упал. Здесь нет и не будет священных птиц, которые могли бы унести их кости к вечному свету Ре, или жреца, который прочитал бы молитву над их погребальным костром.

Но Отин будет жить снова. Он, как и Ниракс, вернется к ним обратно, в темноте, его лицо будет спутаннй массой нитей паутины, он возродится как Меришадер. Это подарок твари.

Барон мрачно посмотрел на непрочный каменный барьер, отделявший туннель от могилы Отина. От легиона не осталось почти ничего. Он поднял с пола кремень, наклонился вперед, прищурив глаза, наполовину ослепшие от света Жезла, и нацарапал имена умерших на кирпичной стене туннеля, рыхлой от воды, столетиями текущей по ней. Горвен, Ниракс, Отин, Минивер, Аргон и Крастил. Руки тряслись, и, когда он отступил назад, то увидел на мокрой стене каракули, ничем не лучшие, чем те, которые на улицах Тралла рисовали уличные мальчишки. Но этого достаточно.

Барон повернулся к двум выжившим: Эндилу и Суркуту. — Это знак: если мой сын найдет Искьярд, он поймет, что мы пошли дальше — дальше в глубины, к тайне. — Оба человека наклонили головы. Уже достаточно давно они решили, что он сошел с ума, но выбора у них не было — надо было идти в земли, забытые людьми. А сейчас они вообще ничего не думали и не старались понять. Просто слепо шли за ним.

— Мы должны идти, — продолжал барон, указывая на коридор, уходивший вниз. Суркур, если у тебя есть слова о сержанте, храбро сражавшимся за твой клан, скажи их сейчас.

Дворянин из Галастры гордо вскинул голову. — Милорд, никто из нас не больше увидит нашего Бога. Мы простая глина; только Солнце может дать нам жизнь: так пускай Второй Рассвет вернет Отину жизнь.

Барон посмотрел туда, куда глядел Суркут. Даже в ослепляющем свете Жезла сводчатый потолок подземелья был едва виден. Солнце, символ Ре, все еще светит там. И опять по его душе прошла тень. Кто не выдержит первым, умирающее тело или помраченный дух? Он мысленно взмолился: пусть Джайал или смерть придут как можно скорее.

ВОСЬМАЯ ГЛАВА

Путешествие через Мир Теней

Двойник далеко прошел по длинному пути, ведущему из Леса Лорн в Искьярд. Но его путешествие не измерялось в милях или ярдах, хотя он пересек огромные пространства. Невозможно было сказать и сколько времени он провел в пути, так как ему самому казалось, что нет разницы между дорогой, длинной как вечность, и короткой, как мгновение ока; а все из-за природы мира, по которому он путешествовал, Мира Теней. Однажды он уже жил в мире, через который шел сейчас — жил в изгнании. Он хорошо помнил этот мир, и его странную особенность — отсутствие времени, сводящий с ума ход часов. Он так страдал, а его тень, Джайал, жил в настоящем мире. И он, Двойник, был осужден оставаться там до тех пор, пока, однажды, Джайал не умрет, и только тогда он сам погибнет, превратится в призрак, его дух выплывет из Теней и вплывет через ворота в Мир Смертных, где присоединится к миллионам призраков, собравшимся перед солнцем.

Но, внезапно, его ссылка закончилась, но не из-за смерти Джайала, а из-за магии Жезла. Его выбросило из Теней на землю, где его душа вошла в искалеченное тело Джайала, а брат присвоил себе его.

Ни человек, ни дух не вернутся добровольно в место своей ссылки, но он вернулся. И теперь путешествовал по миру, который является зеркальным отражением Мира Смертных и в котором живут наши противоположности: добрые половины злых и злые половины добрых. Месть вела его вперед, он хотел отмстить — брату и жрецу Пламени, Уртреду.

Мысли Двойника опять перескочили на вершины Астрагала, где он сражался с жрецом. Там, только там он понял, что без Теневого Жезла ему никогда не победить. Дважды он сражался с магией жреца, и оба раза едва остался жив, во второй раз упав с утеса, на котором они сражались, раненый огненной стрелой.

Тогда он долго летел вниз. А потом ударился об землю, с размаху. Потерял сознание, пришел в себя от боли. Боль: враг, которого он сделал другом, с тех пор, как на поле Тралла унаследовал сломанное тело. Боль: сладкое таинство.

Он оперся на неповрежденную руку и взглянул вверх. Оказалось, что он лежит под нависшим сверху камнем. Луна светила с темного неба, Астрагал был далеко наверху. Да, враги там, но они подождут. Сначала он должен добыть Теневой Жезл. Впереди — долгая дорога.

Двойник сосредоточился на боли. Почему боль жжет, как огонь? Никакой огонь не горит постоянно. И эта боль, она тоже бегает с места на место: сначала ударяет в сломанную руку, потом в спину, а потом в щеку, туда, куда ударил огненный кинжал Уртреда и обжег и без того обожженное лицо.

Голова кружилась. Беспамятство попыталось вернуться, но он не обратил на него внимания. Двойник резко дернул головой вперед, ударив лоб о камень. Потекла кровь, заливая глаза. Боли стало больше, но он только засмеялся — теперь он приказывает ей. Двойник убил боль в руке и сосредоточился на новом ощущении, на крови, заливавшей глаза; он пробежал языком по губам, попробовал кровь, ощутил ее медный вкус, выпил. Это было замечательно — сладко.

Он пошел через лес к Равенспуру, где несколько дней назад видел портал в Черном Пруде — портал, который ведет в Тени.

Когда он в первый раз шел по этому пути, на деревьях еще висели летние листья, нежного изумрудно-зеленого цвета. Но сейчас с неба барабанил черный град, а немногие оставшиеся листья почернели. Призрачные фигуры парили и кружились в воздухе, как змеи обвивались вокруг стволов деревьев, невидимые взгляду обычного человека, но не его. Он жил в Мире Теней. Он был таким же как эти души до тех пор, пока Жезл не перенес его обратно: нематериальным, невидимым для глаз смертных.

Двойник шел по тропинке, петлявшей между деревьями, пока лес внезапно не кончился, и в слабом утреннем свете он не увидел красный склон Равенспура, поднимавшийся перед ним. От ближайшей к нему вершины, высотой в три тысячи футов, вниз, по крутому склону текли призраки, похожие на летящую туманную стену. Он ощутил замораживающий холод их дыхания, когда они пролетали рядом, изрыгая зло в этот мир. Ненависть, понял он, ненависть к миру, из которого они изгнаны.

Так что же такое эта справедливость богов? Случайные приговоры человечеству, периодические катастрофы, капризы, которые смертные никогда не поймут — неизвестные людям правители вершат правосудие и выносят решения, обрекая свои жертвы на неописуемые и почти бесконечные страдания. Эти духи и есть такие жертвы, вырвавшиеся из Теней: он видел, как они летят навстречу ему в Лорн, к бессмертных врагам, живущим там. А откуда взяться человеческой справедливости, если ее нет у отцов, создавших этот мир? Тем не менее через все случайности он пришел к любви, когда понял, что в этом мире нет и не может быть морали, что бы там не говорили слабоумные философы, жившие в древности, когда Золотой Век еще не был забытым сном, как сейчас.

Так что везде хаос, и только его воля и желание — вот что главное.

Призраки пролетели, не обратив на него внимания; месть тем смертным, которые даже в этом умирающем мире жили лучше, чем они — вот то, что они искали. Двойник начал подниматься, стараясь найти место, из которого они вышли: точка связи миров, которая ведет в его дом — в Тени.

И в конце концов он нашел его, под самой вершиной: небольшое темное озеро, из которого вырывались пузыри вместе с теми, кто приходил в мир смертных из мира проклятых.

Он неловко спустился вниз по откосу, призраки летели такой плотной стеной, что он наполовину ослеп от их торопящихся тел. Ни на секунду не задержавшись на берегу, он бросился в мертвенный холод воды и увидел лица, материализовавшиеся под ним. Он шел в другом направлении. Он нырнул в темную воду и поплыл через это проклятое место в Тени.

Теперь вперед — в Искьярд.

Эндил пристально разглядывал потрепанную карту: ее, как и еду, они украли в Зале Жизни, и она стоила еще одной битвы и еще одной смерти, много месяцев назад, когда они впервые прибыли в Искьярд. Она лежала внутри золотой гробницы в шкатулке для свитков, тоже золотой. Крастил оказался не в состоянии сопротивляться ее блеску, но когда он открыл маленький ящичек, то там оказался не только свиток, но и демон, жадно сожравший его душу. Да, душа в обмен на магию свитка.

Эндил держал перо дрожащей рукой: но он дрожал не только от лихорадки, трепавшей их всех из-за стоячей воды, которую они были вынуждены пить все это время, но от страха. Когда он, после Крастила, развернул лист пергамента, тот был почти пуст, и только в самом левом углу можно было увидеть план той части подземного мира, который они уже исследовали. Эндил даже не подумал об этом, но взял карту с собой, сам не зная почему, возможно из-за злости на этот бессловесный лист бумаги, стоивший жизни Крастилу. И только когда они уже забрались достаточно глубоко в подземный мир и никак не могли выйти из одного из его лабиринтов, он вспомнил об этой бумажке и вынул ее из рюкзака. Он собирался написать последние слова своей жене и сыну, находившимся в далеком Тралле, слабо надеясь, что однажды кто-нибудь доберется до этого недостижимого места, позаботится о его костях и, быть может, принесет письмо семье или потомкам, и тогда они узнают о том, что с ним произошло.

Он развернул свиток и подставил его под свет Жезла. И, прямо под его изумленным взглядом стали появляться линии, до этого невидимые; они начали изгибаться, принимать форму, пока не покрыли всю станицу как паутина, изобразив все девять ярусов подземного мира. Те которые они прошли, и те, которые еще надо было пройти. Теперь, с помощью карты, они выбрались из лабиринта и достигли восьмого уровня. Они были очень близко к тайне Маризиана.

Путешествие Двойника закончилось совершенно внезапно: мгновение назад он был в Зеркальном Мире, а потом мир как будто перевернулся, верх стал низом, в внутреннее — внешним. В глазах все помутилось, закрутилось, все было так, как семь лет назад, когда Жезл выбросил его в Тралл. Он опять родился в Мире Смертных, как и тогда, вырванный из Теней и перенесенный на землю. Кто-то рождается из огня, кто-то из воды; некоторые из земли или из железа. Он родился из того, чего нет, из противоположности жизни, бытию. Из небытия. Тени.

Он лежал на спине в бассейне, погруженный по шею в странную жидкость, серую и вязкую, как клей. Он не чувствовал ни холода, ни жары.

Двойник с некоторым трудом вырвался из воды и встал. Бассейн оказался мелким, он пересек его и перевалился через край. Он находился в конце длинного широкого прохода, не меньше ста ярдов в длину, хотя начало терялось в серой полутьме. В стенах были выбиты множество альковов, не меньше тысячи, в которых стояли неподвижные фигуры. Интуитивно Двойник решил, что они тоже пришли из страны теней, сумели пробраться через планы бытия, как и он. Но они не были ни живы, ни мертвы — просто ждали того мгновения, которое придаст смысл их существованию. Здесь стояли они, заточенные призраки. Не он! Он свободен.

Двойник повернулся — за бассейном находилось большое круглое помещение. Он пошел туда. Все раны, которые так болели все время, пока он шел из Лорна, зажили, исцеленные непонятной жидкостью. Двойник чувствовал себя так, как будто родился заново. Все чувства необычайно обострились. Он вскинул голову, услышав отдаленные звуки. В полу комнаты было большое круглое отверстие. Веревка уходила в его темноту. Он посмотрел вниз — почти бездонная глубина. Там, далеко внизу, как светлячок, горел факел. Двойник услышал далекие голоса, о чем-то спорившие между собой, потом молчание. Потом веревка задергалась: один из людей начал подниматься.

Барон зашевелился. Несмотря на то, что он приказал идти вперед, все трое никуда не пошли, а остались сидеть около могилы Отина, не в силах двигаться дальше. Он сам только что проснулся после короткого сна. Что же произошло? Эндил развернул карту, и они глядели на нее, когда загадочная усталость заставила их закрыть глаза.

Карта, единственная надежда: она показывает путь вперед. Оба его товарища клевали носом, полностью истощенные. Он встал сам и разбудил их. — Пошли, — грубым хриплым голосом сказал он. — Это недалеко. — Остальные двое не ответили, но начали собирать заржавленные доспехи, в свете Жезла их лица казались мрачными и костистыми. Барон какое-то время молча смотрел на них — слепое подчинение, как когда-то в Тралле. Тем не менее от их рассудка не осталось почти ничего.

Несмотря на ожоги и усталость, несмотря на то, что их осталось всего трое, он собирался как можно дальше проникнуть в подземный мир, проложить путь, по которому его сын пойдет вслед за ним. Барон повернулся и неловко пошел к нише, из которой сверкал Жезл. На секунду он заколебался, прежде чем взять его своей обезображенной рукой. Барон уже чувствовал на себе его яростный огонь, готовый пожрать его кости. За собой он слышал скрип и звяканье металлических доспехов: Эндил и Суркут с трудом поднимались с пола. Все трое молча посмотрели друг на друга.

— Пошли, — повторил барон, но еще до того, как слово вылетело из его губ, он услышал это, слабый отдаленный звук.

— Шум, — прошептал Суркут, резко поворачиваясь и глядя в темноту длинного темного коридора, того самого, из которого они пришли.

Барон прислушался. Сейчас ничего. Что же это было? Суркут молча глядел на него. Барон вспомнил предупреждение Галастрианина о том, что за ними по пятам кто-то шел. Кого же они привели за собой?

Барон опять уставился в темноту, напрягая зрение и слух. И как далекая звезда, которая появляется только тогда, когда наблюдатель изо всех сил глядит в ночное небо, он увидел другой свет, не Жезла; слабое сияние, возможно свет факела далеко в туннеле. Очень далеко.

Потом он опять услышал шум, похожий на свист ветра, который доносился из коридора. "Уууиии!" Преследователи. Опять, сдавленный стон, или крик, тем не менее наполовину человеческий. На мгновение кровь застыла в его жилах: неужели один из его погибших людей вернулся к жизни? Он видел призраков, когда они проходили через Зал Зеркал: он скосил взгляд и они были там — духи солдат Легиона, отраженные в тысяче зеркал, внезапно ставшие видимыми, марширующие за ним в смерти, как они это делали при жизни. Каждый из его людей, бледные лица печально глядят на своего командира, бесконечная колонна в уменьшающемся туннеле отражений.

Но те призраки не кричали и не жаловались. Звук раздался опять, немного ближе, и теперь барон сообразил, что это такое: крик человека, эхом отразившийся от стен тоннеля и изменившийся почти до неузнаваемости.

Неужели один из Меришадеров? Они крали голоса своих жертв и подманивали ими следующую жертву, а потом набрасывали на голову свою сеть.

Но свет не нужен ни призракам, ни Меришадеру, только людям. Барон вытащил из ножен заржавленный меч, грязный клинок едва отражал свет. У меча было имя, вытесненное на плоской поверхности клинка, которое сейчас звучало как насмешка: Убийца Червя. Да, некоторые вампиры умерли, повстречавшись с ним, их едкая кровь текла по клинку, но их было мало, слишком мало.

Эндил и Суркут тоже вынули свои мечи. Звезда подошла ближе, ее свет из бледно белого стал желтым. Они глядели на нее, как загипнотизированные, и не говорили ничего. Звук опять пронесся по мертвой тишине подземного мира. На этот раз они поняли: кто-то кричал "Эй!".

Барон опять вслушался, пытаясь понять другие слова, но до неведомая фигура была еще далеко. Он повернулся к остальным двоим: на их лицах тоже была написана неуверенность.

— Пошли, — мрачно сказал он. — Давайте посмотри, что это за птица. — И он пошел впереди, наконец взяв Жезл из ниши, на его ладони внезапно выступил пот, но тут же испарился, как только он схватил древний артефакт. Остальные шли сзади, но близко, держа мечи наготове, два света сближались. Опять тот же голос прокричал что-то, и на этот раз он разобрал слова, слова, которые заморозили его сердце, потому что он никак не ожидал услышать их снова.

— Отец, это я — Джайал.

Барон резко остановился, от неожиданности не в состоянии сделать ни шагу.

Этот голос он не слышал семь лет. Как если бы уши предали его, услышали то, что он хотел услышать. Но голос раздался снова, голос Джайала. Сын нашел его!

И пока он стоял, не в силах сказать ни слова, свет факела продолжал двигаться вперед, подходя все ближе и ближе к ним. Тем не менее стало намного темнее. Жезл начал гаснуть, а такого не было никогда, по меньшей мере с тех пор, как восемь лет назад он принес его из гробницы Маризиана в медной шкатулке.

Он хотел что-то прокричать, но слова замерзли на губах. Ум понял раньше, чем сердце. Это не Джайал.

Пришла смерть, а не его сын.

Суркут и Эндил стояли, нервно глядя на барона и чувствуя что-то нехорошее, но не зная, что делать или говорить.

Потом фигура вошла в умирающую арку света, отбрасываемую жезлом, согнутая, сгорбленная фигура, в которой не было ничего от гордой осанки молодого рыцаря, которая всегда отличала Джайала. Половину лица существо закрывало рукой от света Жезла.

Да, это был он, Двойник. Та самая тварь, которая должна была погибнуть, сгореть на погребальном костре восемь лет назад на поле Тралла: почему Манихей не разубедил его? Тот самый призрак, который Манихей изгнал много лет назад. И меч в руке твари был самым обычным оружием смертных; заржавленный, изрытый ямками клинок, а совсем не легендарный меч богов, каким должен был быть Зуб Дракона.

Но, магическое или нет, лезвие выглядело достаточно острым, а у него только затупленный Убийца Червя. Свет Жезла почти погас. Вот теперь фигура подставила свое лицо догорающему свету.

— Отец, — прошептал Двойник. — Как я искал тебя, на высотах и глубинах, по всей этой земле. Ты всегда ускользал от меня, но вот, наконец, я тебя нашел.

— Кто бы ты ни был, мерзость, не называй меня отцом.

— Ах, какие жестокие слова, — издевательски протянула тварь, — так всегда было в Тралле. И всегда ты предпочитал другой голос, голос этого молокососа, которого защищал. Не меня! Выбросил меня в Тени. Но сегодня ты насладишься моими делами, Отец. Смерть идет вслед за мной, как брат идет за тобой, и сегодня она порадуется тому, что я сделаю. Я и она — одно и тоже.

Барон покачал головой. — Пускай сама смерть решит, кто из нас будет победителем. — Он сделал выпад, пытаясь перерезать Двойнику горло. Тварь взмахнула своим мечом, клинки столкнулись, выбивая искры. Двойник легко скользнул в сторону и ударил в ответ. Барон едва успел отреагировать, кончик меча прошел через его изорванную одежду.

— Какой ты неловкий! — подколол его Двойник. — Тебе надо быть побыстрее, если хочешь остаться в живых.

Эндил и Суркут шагнули вперед. Двойник отскочил назад, увлекая барона за собой, а потом бросил фонарь на землю так, что тот упал между бароном и наступающими воинами. Фонарь разбился, горящее масло вылилось на землю, создав огненный барьер между бароном и его людьми. Эндил с Суркутом выругались, отступили и попытались каким-то образом обойти пламя, но барон, с красно-коричневым от гнева лицом, полуобернулся к ним. — Оставайтесь там. Это между нами двоими.

Двойник засмеялся, визгливо, как маньяк. — Рыцарство, Отец! Куда ж тебе без него. Продолжим. Твоих цепных псов я убью после тебя.

— Если создание тьмы может молиться, молись сейчас, — прорычал Иллгилл, опять нападая. Двойник отбил, но не слишком удачно, и клинок просвистел в опасной близости от его лица.

— Поосторожней, Отец, — усмехнулся он, — иначе ты убьешь своего сына.

— Я уже говорил тебе, тварь, что я тебе не отец, а ты мне не сын, — крикнул барон, ударяя опять.

Двойнику опять пришлось отпрыгнуть, подальше во тьму от бассейна горящего масла. Свет Жезла, который барон по-прежнему сжимал левой рукой, вообще исчез; как будто его поглотила тьма, сгустившаяся там, куда не доставал свет.

— Отрекайся от меня сколько хочешь, — ответил Двойник, внезапно опуская руку в мечом, так что его грудь осталась без зашиты, конец меча барона был только в трех футах от нее. Теперь тварь говорила медленно и спокойно. — Отрекись от меня и убей меня. — Барон остановил клинок. — Убей, и убьешь своего сына, Джайала.

— Что? — воскликнул барон.

— Да-да, уши тебя не подвели. Быть может ты удивляешься тому, что гниющее тело, которое ты бросил на груду трупов в Тралле, все еще живо. — Двойник вскинул голову, его кадык прыгал от сдерживаемого смеха, единственный глаза с насмешкой глядел на Иллгилла. — Почему? Да потому, что любой из нас двоих не может жить на этом плане без другого, вот что наделала твоя магия. Убей меня, Барон и убьешь Джайала, где бы он ни был. Он упадет как бык под топором мясника.

Меч барона задрожал. Теперь он понял. Это и было то проклятие, о котором его предупреждал Манихей. Теперь он должен решать. Оставить эту паскуду жить или убить ее, но вместе с ним и Джайала? Внезапно его осенило. Жезл! Он разделил этих двоих. Не выгонит ли он эту тварь обратно в Тени? Барон посмотрел на артефакт в левой руке. Но сейчас это только мертвый кусок металла, потерявший вся свою магию, которая сверкала в нем долгие годы. Неужели присутствие Двойника лишило его силы?

Он никогда так и не узнал этого. Пока он думал, Двойник прыгнул вперед. Кончик меча пронзил сгнившую кожу кольчуги на шее Иллгилла. Барон увидел не рану, а гейзер крови, внезапно хлынувший на его лицо.

Его рот открылся с мучительным, быстро оборвавшимся криком.

ДЕВЯТАЯ ГЛАВА

Крик

Крик разбудил Уртреда: он видел сон, и в его спящем сознание крик стал долгим заунывным воем Волка Фенриса в Лесу Лорн: вой зимнего ветра, сначала шепот, потом ворчание, и, внезапно, душераздирающий крик, взорвавший лес.

Глаза Уртреда резко открылись и он сел, не понимая, где он и что с ним. Оказалось, что он сидел на циновке, лежавшей на открытом воздухе. С неба светила полная луна. Прямо перед ним была черно-белая шашечная доска: белая заснеженная поляна, на которой стояли черные деревья. Маска слетела. Он подобрал ее и надел, с бьющимся сердцем. Почему он сбросил ее? Какое-то мгновение он никак не мог вспомнить, где находится. Потом память вернулась. Фенрис уничтожен. И Лорн. Они на северной опушке леса. Гарадас и его люди привезли их сюда на собачьих упряжках. Ага, скорее всего вой собак проник в его сон. Их лай метался по залитой лунным светом поляне, иногда в него вклинивалось случайное рычание или шорох цепей, которыми их привязали к деревьям.

Этот гам мог бы разбудить мертвых, но нет, он слышал еще что-то, что заставило его проснуться, выдернуло его из сна, шум человека. И еще до того, как собаки начали лаять.

Он встал на ноги, потянулся всем своим длинным телом, плед, под которым он спал, упал на землю, голая грудь внезапно стала мерзнуть. Откуда же пришел звук, из лагеря или снаружи, из-за периметра? Уртред уставился в темноту. Свет луны сверкал на девственном снегу, покрывавшем землю, и освещал поляну, окруженную соснами, каждое дерево четко вырисовывалось в серебряном свете. Луна на ущербе. Скоро рассвет.

Он повернулся к северу, к Бронзовому Воину. Тот стоял на страже, в точности на том же самом месте, куда он встал вчера за закате. Воин выглядел как статуя, стоявшая на маленьком каменном возвышении в пятидесяти ярдах отсюда. Тридцать футов в высоту, твердый металл, сиявший серебром в свете луны, на руках — массивные наручи, на ногах — огромные наколенники. Его голова медленно повернулась на шейных шарнирах к Уртреду, и, внезапно, глаза открылись и из них вырвались красные лучи, окатив молодого жреца рубиновым светом. Лучи пронзили даже маску, наполовину ослепив Уртреда.

Уртред наклонил голову: еще один шок, на его одеяле кто-то сидел. Таласса: в рубиновом сиянии глаз Воина копна ее волос сверкала как медь. Теперь он понял, почему Бронзовый Воин смотрел в его направлении — он смотрел не на него, а на Талассу. Только тут он вспомнил прошлый вечер. Когда все огни погасли, она пришла к нему.

Ночью было очень холодно; он услышал как снег скрипит под чьими-то легкими шагами, почувствовал, как кто-то встал на колени рядом с ним, а потом скользнула к нему под одеяло. У него едва хватило смелости, чтобы дышать и шевелиться, когда он почувствовал, как ее тело прижалось к нему, почувствовал ее обжигающее тепло.

Возможно она должна была ускользнуть перед рассветом, как она делала все прошлые ночи. Уртред понимал, почему она так поступала. Она больше не была храмовой проституткой, как в Тралле. Для деревенских она была Светоносицей, полубогиней, существом выше плотских стремлений и желаний. Но сейчас ее увидят все северяне и Джайал, тоже. А что касается его клятвы целибата, да, она теперь просто обман.

Уртред вызывающе поглядел по сторонам. Горцы стояли, отбросив свои пледы и приготовив оружие, глядели на него и Талассу, на их лицах были шок и удивление.

Но во всей этой суматохе был один человек, который оставался совершенно неподвижным. Джайал Иллгилл. Он тоже вскочил на ноги, но, в отличии от других, все его тело напряглось, лицо побелело, и он глядел вперед, как если бы видел что-то, происходившее далеко впереди. В руке он держал Зуб Дракона, сверкавший белым огнем. Даже на расстоянии нескольких ярдов Уртред видел, как дрожит рука молодого рыцаря.

Не обращая внимания на взгляд горцев, Уртред натянул плащ на свое долговязое тело, пересек поляну и встал рядом с Джайалем. Таласса встала и тоже подошла к ним.

Лицо Джайала было похоже на безжизненную маску, на которой слегка подергивались только бескровные губы. По его пустому взгляду и белизне глаз было ясно видно, что он смотрит вдаль, туда, где небо уже посерело и смутно вырисовывалась линия холмов, которые они увидели за краем леса накануне вечером. Его тело сотрясали конвульсии. Уртред решил, что у него опять один из тех припадков, которыми он страдал с тех пор, как они ушли из Лорна. Еще одно из тех мгновений, когда Двойник возобладал в его сознании. Каждый раз в таких случаях Джайал впадал в ступор, как и сейчас.

Уртред колебался, не зная, должен ли он коснуться Джайала и попытаться вернуть его к жизни, или подождать. Но тут молодой рыцарь резко открыл глаза, приходя в себя, и увидел жреца, стоящего рядом. Он повернулся, прижав одну руку ко лбу, и вытянул вторую в сторону далекого горизонта.

— Мой отец, — прошептали бледные губы.

Уртред невольно посмотрел туда, куда смотрел меч. Ничего, за исключением облетевших деревьев, снега и далеких холмов. — Что с ним? Что ты видишь?

— Я видел его.

— Это только сон, — ответил Уртред, протягивая руку в перчатке, чтобы успокоить его, но Джайал не обратил внимание на его слова.

— Я видел его так же ясно, как вижу тебя, — твердо сказал он. — Он был в Искьярде, глубоко под землей. Я шел к нему по длинному темному тоннелю. Я увидел свет Жезла, а потом — темнота.

— Сон, только сон, — повторил Уртред.

Вот теперь Джайал повернулся лицом к нему. — Я больше не вижу снов, жрец. Сны — для тех, кто является частью этого мира. Но я не живу ни в этом мире, ни в другом, мы с Двойником зависли между мирами. Когда я сплю, я вижу Мир Теней, и когда просыпаюсь, тоже.

Он помедлил, его беспокойные глаза сверлили маску Уртреда. — Ты жрец, человек Бога. Ты можешь создавать драконов и стены огня. Но что ты знаешь о другой магии, о магии Теней? О магии, которая крадет сны человека и подсовывает ему другие? Что это за человек, если даже его сны не свободны? Сегодня ночью Двойник проходил ко мне, пока я спал. Он показал видение отца. В последний раз я видел его семь лет назад на поле боя в Тралле, и внезапно, он очутился здесь. Он держал сверкающий Теневой Жезл, но пока я глядел на него, свет умер, и все стало темно.

— Что это означает? — прошептал Уртред.

Мрачная улыбка перекосила рот Джайала. — Неужели ты не понял? Он хочет, чтобы я поторопился, чтобы как можно быстрее шел в Искьярд. Он хочет показать мне, что отец в опасности, ему нужна моя помощь. — Джайал тряхнул головой. — Как бы быстр я не был, одно мне ясно: отец мертв; я точно это знаю. Двойник завладел Жезлом: теперь он управляет нашими судьбами.

Уртред повернулся к Талассе, надеясь, что она сможет как-то успокоить младшего Иллгилла, если он сам не в состоянии. Но она промолчала, и только опустила глаза к земле.

Джайал заметил их молчаливый обмен взглядами и его губы исказила усмешка, которая вполне могла бы принадлежать его злому близнецу. — Теперь в понял. Вы вместе и ничего не можете сделать для меня. Живите и радуйтесь своим снам. — С этими словами он пошел, спотыкаясь и оступаясь, через глубокий снег к снежным равнинам и черной линии холмов. Потом, внезапно, он охватил голову руками и резко остановился.

— Простите меня, друзья, — сказал он, все еще глядя на еле видимую линию холмов. — Я сражаюсь из всех сил, но, как рак, его голос, проникает в сознание и я говорю его словами. Когда-то я был самым обычным человеком. У меня были желания и надежда. Но все исчезло, уничтоженное этим шепчущим голосом. Другие живут: любят, наслаждаются, с удовольствием пьют вино, радуются смеху друзей. Но они не родились с голосом в голове.

Он поддал ногой, в воздух взлетел снежный гейзер. — Не думайте, что я всегда был Джайалем Иллгиллом. — Он ударил в грудь рукой в латной рукавице. — Когда-то в этом теле жили две души: добрая и зная. В детстве темный голос постоянно нашептывал мне и требовал делать разные гадости — и когда на меня находила мрачное настроение, я не пел, а рычал; не дрался, а разрывал все вокруг на куски, не пил, а плевался. Все наоборот, вот что происходило со мной во время приступов. Я становился им, Двойником, и то небольшое хорошее, которое было во мне, исчезало. Только когда Манихей изгнал этот голос в Тени, я опять начал жить. Но от зла, сотворенного однажды, не так просто избавиться. Двойник будет жить, пока дышит это отнятое у него тело, потому что как любой предмет не может существовать без тени, так и тень не может существовать без предмета. Зло будет владеть мной, пока я не умру.

Уртред больше не мог слушать, он подошел к Джаяйалу и дружески положил руку на плечо. — Пошли, дружище. Искьярд совсем близко — и там ты вылечишься. Мы найдем Жезл и загоним этот призрак обратно в Тени, и ты опять будешь жить в мире с самим собой, как в Тралле до войны.

И опять потусторонняя улыбка заиграла на губах Джайала. — Ты не слушаешь меня, жрец. Я еще не рассказал тебе конец моего сна: Двойник завладел жезлом. — По спине Уртреда пробежал холодок, а Джайал продолжал. — Я видел, как если бы сам был Двойником, как угасал свет Жезла. Там было трое мужчин: один — отец, второй Рыцарь Жертвенника. — Он остановился, мучительно вспоминая. — Эндил — да, вот его имя. Третьего я не знаю; еще один солдат, иностранец. Я пошел к ним. Я услышал мой собственный голос, зовущий отца. Он посмотрел вперед и уставился на меня. О, какую веру и надежду я видел в его лице, когда он подходил, и тут я увидел его страдания, его обожженное лицо, и руки, его руки, — голос Джайала прервался, не выдержав наплыва эмоций, — он держал их так, как если бы хотел успокоить меня, обнять меня, как он никогда не делал за всю жизнь. Но внезапно его лицо изменилось, радость исчезла, появился страх: он увидел, кто идет, не его сын, но эта тварь, которую Манихей вернул в наш мир. Жизнь ушла из его лица, как если бы он знал, что к нему идет смерть. Потом…

Джайал остановился, его лицо опять задергалось. — Потом все стало темно, жрец. Отец мертв, его товарищи — тоже. Двойник завладел Жезлом. — Наполовину подавленный смешок вырвался из его губ, и на мгновение всем показалось, что это сумасшедший смех Двойника. Джайал оттер с губ слюну, вместе с диким оскалом. И слегка успокоился, хотя его по-прежнему била крупная дрожь. — У него есть преимущество; он ждет нас там, за холмами, в Искьярде. Он знает, что мы идем, так как эти предательские глаза, — яростно крикнул Джайал, опять впадая в безумие и вонзая ногти в веки, — каждый день показывают ему, где мы и что делаем.

— Он силен, сильнее, чем я, хотя эти руки совершенно одинаковы, мышцы точно такие же, а все мои раны достались ему. К тому же он хромает, тело перекошено, зрение хуже, и, тем не менее, он сильнее. Почему? Он — одна сплошная железная воля: живет только для мести. А я? Чего хочу я? Честь мертва, любовь — тоже. Отец погиб, и мне никогда не увидеть свет возрожденного солнца. Судьба бросает меня туда и сюда, несет как щепку по волнам.

— Искьярд недалеко, — попробовал успокоить его Уртред. — Твой отец быть может жив; надейся.

Джайал покачал головой. — Пообещай мне кое-что: когда я умру, возьми Жезл и похорони его как можно глубже, как он был похоронен до того, как отец нашел его; так глубоко, чтобы никто не мог найти его, пока на этой земле живет хоть один человек.

— Я так и сделаю, клянусь, так как знаю, какое горе принес он в мир: на моего учителя, Манихея, пало проклятие только за то, что он использовал его, — ответил Уртред. — Но давай подумаем о более приятных вещах. — Он указал на восток. — Смотри, скоро рассвет. — Небо постепенно светлело.

Таласса посмотрел на черно-фиолетовое небо над ними, где еще светили звезды. Одна звезда, на юго-западе, сверкала особенно ярко; ночь еще не кончилась, было темно и звезды светили, несмотря на сияние садящейся луны, висевшей низко над деревьями, и розовый блеск солнца, восходящего над восточным горизонтом.

Ее взгляд был странно спокойным; лицо сияло в умирающем свете луны, и Уртред в очередной раз почувствовал странную двойственность. С одной стороны она была тем, кого пророчества называли Светоносицей. С другой — человеком, из плоти и крови, и к тому же прекрасной женщиной.

Крик разбудил его так внезапно, что он на какое-то время забыл все, что было ночью. Зато сейчас вспомнил все. После того, как она прижалась к его пледу, он не осмеливался ни двигаться ни говорить, но тут услышал ее голос, который еле слышно прошептал его имя прямо в ухо, и почувствовал, как ее волосы кольнули его в шею. Потом он ощутил тепло ее тела, прижавшегося к его спине, и только тут он осмелился медленно повернуться и взглянуть на ее бледное прекрасное лицо, освещенное светом звезд, и на лагерь, спокойно спящий за ними.

— Мне холодно, — прошептала она, и через белый плащ, надетый на нее, Уртред увидел ее дрожащие плечи. Он немедленно сбросил перчатки вместе с упряжью. Не говоря ни слова, он схватил одной искалеченной рукой плед, а другой расстегнул его пошире. Он скользнула к нему, и он накинул плед ей на спину. Она прильнула к его груди. Он почувствовал, как тепло их тел объединилось под пледом, его сердце билось все быстрее и быстрее. Но он все еще не мог сказать ни слова. Наконец она подняла голову. — Сними маску, — прошептала она. Потом, наверно почувствовав его недовольство, добавила, — Я хочу видеть твое лицо под звездами.

Он заколебался, сердце заледенело. — Что это значит? — спросил он, но она прижала палец к его губам, чувственно и, в то же самое время, требуя тишины. Как загипнотизированный, он медленно распустил завязки, которыми маска крепилась к кожаной рамке, одновременно спрашивая себя, не спит ли он, и, как она просила, хотя и заколебавшись на мгновение, резко откинул маску в сторону.

Он сжал свои лишенные век глаза, как если бы надеялся, что закрыв их, не даст ей увидеть свое лицо. Но тут же почувствовал, как ее ладони исследуют грубые рубцы шрамов, пересекавших его лицо, то место, где были уши, и голову, на которой начали отрастать волосы.

— Ты исцеляешься, — сказала она. Уртред не ответил, но знал, что это правда. Он сам чувствовал это. Он открыл глаза и увидел ее губы, так близкие к нему, ощутил нежный шелест ее дыхания, играющего на его рту, и вдохнул его, как если бы это дыхание было для него лечебным бальзамом. Запах ее дыхания…на что он похож? На запах полуоткрытого цветка пустыни. Его мысль метнулась в прошлое, в Храм Сутис, в то первое мгновение искушения. Как он ругал себя за то, что попался на обман самой обыкновенной шлюхи. Как он сражался с ее обаянием, ее красотой. Красота — ничто, мелочь, только начало ужаса, который последует за ней, ужаса, который он едва ли в состоянии вынести. Ужас, ужас того, чем он не в силах управлять: что-то чуждое, и тем не менее необходимое и желательное, и даже, быть может, сокровище, которое можно получить только отдав в замен свою душу. Впрочем, свою душу он уже потерял. Она только что всосала ее, как суккуб всасывает последнее дыхание любви, когда ее язычок раздвинул его губы и погрузился глубоко-глубоко, вплоть до бьющейся розы сердца.

И пока Уртред лежал на грубой циновке, одна половина его знала, что он должен отступить от пропасти. А другая половина хотела упасть, глубоко в темноту этого рта, этих таких близких губ… и, не сознавая, что делает, он подвинулся на дюйм и прижался своими ужасными искромсанными губами к ее, мягким и нежным. Он почувствовал, как арка ее губ напряглась, потянулась к нему. Одна его половина сухо зафиксировала далекий поцелуй, очень далекий от страшной пародии, которая была его телом, и еще успела удивиться, как Таласса вообще могла поцеловать такое; зато другая половина сознания, которая была здесь, ушла в тело, растворилась в нем, он подался вперед и обнаружил, что его руки уже обнимают ее спину, касаются груди и бедер, что под своим плащом она совершенно голая, а ее тело такое мягкое и нежное. Атлас, он слышал, как мужчины называли так женское тело, но это был не атлас, это была плоть, та самая плоть, которая ему была нужна, такая непохожая на любую материю, нужна было сердце, которое билось внутри и кровь, которая оживляла ее.

Она потянула его к себе, шепча какие-то слова. Его далекая половина спросила: разве она не шептала эти слова другим, сотням и тысячам, в храме, когда ложилась с ними в постель? Но его близкая часть даже не услышала голос сомнения, как если бы считала, что, входя в нее, он войдет в лоно земли и соединится с основой самой жизни. Он перекатился к ней, по его жилам пробежал огонь, достиг сердца и устремился в пах, и он почувствовала, как она открылась ему, он оказался внутри нее, а потом он опять, как и много раз раньше, затерялся в темноте, забывая в момент самоуничтожения все запреты своей веры.

Сейчас, когда он глядел на нее в свете приближающегося рассвета, все это казалось мечтой, сном, чем-то нереальным и призрачным. Но тут Таласса повернулась к нему, и тут же безжизненная холодная богиня исчезла, она слегка улыбнулась, и в свете близкого рассвета он увидел искры в ее глазах, как если бы ее рот и губы светились тайным огнем, который был виден только ему. Вот теперь он точно знал, что это был не сон.

Он слишком долго глядел на нее. Джайал еще был здесь: на его лице было заметно напряжение — быть может напряжение боли, или страха перед тем будущим, о котором он говорил, и которое с нетерпением ожидали Уртред с Талассой, но только не он? Уже давно голос Двойника уничтожал любые вновь обретенные желания, так что они зачахли на корню. Помнил ли Джайал тайный взгляд Талассы, которым она очень давно, в Тралле, посмотрела на Уртреда? И был ли тот тайный взгляд тайной для того, кто сам когда-то любил ее?

Все это время Гарадас и его люди стояли на расстоянии, с беспокойством глядя на то, что происходил между Уртредом и Джайалом. Но сейчас Таласса кивнула старосте, показывая, что все в порядке.

Гарадас немедленно пролаял несколько приказов. За последние несколько месяцев дисциплина в отряде восстановилась. Сорок горцев вместе с ним прошли через Лорн. И каждый знал, что он должен делать. В то же мгновение люди заторопились, бросились выполнять приказы: разжигать потухшие за ночь костры и наполнять большие кастрюли снегом из огромных сугробов, лежавших между деревьями. Остальные начали кормить сильных горных собак, которые тащили их сани от Сломанных Вязов. Лай псов мог бы разбудить даже мертвого, высунутые розовые языки выглядели почти непристойными на фоне густого белого меха.

Таласса кивнула туда, где на маленьком холмике возвышалась фигура Бронзового Воина. — Пошли, у нас еще есть несколько мгновений, — сказала она, — спросим Бронзового Воина; быть может он что-то знает от твоем сне.

Она потуже натянула на себя плащ и пошла прямо через сугробы, Уртред и Джайал последовали за ней. Солнце медленно поднималось перед ними из-за края леса. Его лучи побежали по снежной равнине, длиной не меньше двадцати миль, к мрачной линии холмов, которые они увидели вчера вечером. Сейчас они отчетливо вырисовывались в лучах восхода, и походили на наполовину погребенные головы великанов, глядящие на людей через равнину.

Хотя солнце немного согрело их замерзшие тела, каждый помнил свое пробуждение: Уртред и Таласса после сна любви, Джайал — после сна смерти.

ДЕСЯТАЯ ГЛАВА

Холмы Дьюрина

Две великие армии, сорок тысяч воинов, сошлись лицом к лицу на поле Тралла. С одной стороны Иллгилл, с другой — легионы Немертвого Лорда, Фарана Гатона Некрона. Армия барона погибла почти полностью, как, впрочем, и легионы Червя, которые победили в тот день. Тралл погиб, Фаран Гатон сбежал. Из всех его могучих легионов осталось только трое, не считая его самого. Все они шли под землей, по длинному подземному туннелю, ведущему на север. И они тоже шли в Искьярд.

Фаран Гатон Некрон поднял руку в ратной рукавице, приказывая остановиться тем трем, кто шел за ним, единственным выжившим из огромной армии, которую он привел из Тире Ганда в земли Огня. Два солдата уничтоженного легиона, Жрецы Скорби, и его волшебник, Голон.

Князь остановился не потому, что он устал, так как усталость ничего не значила для него и он не спал двести лет. Фаран остановил их потому, что хотел, чтобы они сохранили силы, чтобы они оставались в живых до тех пор, пока ему не понадобятся они сами и их кровь.

А этот момент настанет очень скоро, потому что недалеко новое полнолуние и в ту ночь он должен будет выпить живую кровь, или заснуть вторым сном, их которого нет возврата.

Хотя было темно, совершенно круглый туннель протянулся вдаль настолько, насколько могли видеть его глаза, для которых не существовало темноты. На север, всегда на север. Подальше от Лорна, и как можно дальше от Хозяина Равенспура.

Дно туннеля покрывала грязная зеленая ряска. Сапоги Фарана сгнили, остатки с трудом держались, скрепленные полосками кожи. Сырость ела его ноги, с них сходило мясо, но он не чувствовал боли: нервные окончания умерли двести лет назад, когда он стал Живым Мертвецом.

Пока остальные восстанавливали дыхание, он глядел вдаль, в туннель. Этот длинный и прямой как стрела ров назывался Барьер Айкена. Древний путь богов. Он начинался в трех сотнях лиг к югу, на северном склоне Палисад в Логове Харкена, где когда-то Ре держал своих жеребцов-драконов. Потом он пересекал Равнину Призраков, проходил под Равенспуром, опять выходил на поверхность на Равнине Волков и уходил под землю не доходя Леса Лорн. Там они начали свое путешествие, почти год назад. С тех пор они идут не останавливаясь вперед, а где-то над ними находится Лес Лорн, бесконечный и невидимый. На севере должны быть Холмы Дьюрина и, если легенды не врут, Искьярд, тот самый город, из которого пришел Маризиан, где должны исполнится последние пророчества и решится судьба мира в пользу Ре или Исса.

Когда-то туннель шел глубоко под зеленым лесом, но за много веков эрозия и деревья все изменили. Корни гигантских деревьев взломали свод туннеля, кирпичи из образовавшихся дыр упали на дно, а их место заняли бледные корни, которые как бесчисленные руки тянулись из темноты. Через разрушенный потолок сочилась вода. Днем в темноту Барьера пробивались солнечные лучи. Свет — враг, который может превратить его в туман. В таких местах надо было ждать ночи, прежде, чем двигаться дальше.

Он жив только потому, что выпил кровь тех, кто шел за ним, тех, кого он сумел собрать после убийства Весельчака и бегства от Хозяина Равенспура. В туннелях под Лорном он нашел тринадцать. За последние месяцы одиннадцать из них умерли.

Его спутникам приходилось довольствоваться скудной едой. Свою жажду они утоляли из луж на дне тоннеля, хотя вода в них была кислой и соленой из-за древних металлов, растворенных в ней. Когда Голон решал, что во внешнем мире вечер и солнце садится, он бормотал слова одного из черных заклинаний Исса, и из заплесневелых разломов на мокрых стенах туннеля начинали появляться серые грибы, которые становились все больше и больше, пока их отвратительный тлетворный запах не заполнял весь тоннель, но он и выжившие Жнецы были настолько голодны, что хватали серо-белую мякоть и пихали в рот, не обращая внимания ни на что. Потом многие заболевали и мучались болями в животе. Но Фаран никому не разрешал отдыхать, только гнал и гнал их вперед, в бесконечную ночь туннеля.

Князь вздохнул. Вопрос крови. Он старался дышать неглубоко, что не чувствовать запаха трех людей, следовавших за ним: надо было управлять своим аппетитом — кровь была деликатесом, и чем дальше он уходил от человеческих привычек, тем более редким и изысканным. Искушение кровью сводило его с ума. Почти целый год в дороге, и разве с каждым днем его жажда не становится все сильнее и сильнее?

Да — для такого, как он, для одного из немертвых, мир в последние несколько дней перед полуночью Исса стал похож на протянувшуюся во все стороны пустыню, почти без людей и почти без крови. Даже в Тралле не хватало крови рабов на всех Живых Мертвецом, и он сам выжил только благодаря напитанным кровью пиявкам.

Но теперь больше нет пиявок — только три человека, три месяца; потом вторая смерть, если не удастся найти еще крови.

И если не было крови в Тралле, где жизнь прекратилась, побежденная смертью, откуда здесь, в бесконечном туннеле под северными пустошами, возьмется хоть одна живая душа?

Так что надо либо выпить последние драгоценные запасы сейчас, или немного подождать, надеясь, что скоро найдут своих врагов? Этой ночью, или, может быть, следующей, будет полнолуние. Если он не добудет крови, придется убить одного из тех, кто идет за ним.

На лица Жнецов, как всегда, были надеты маски-черепа. Элита, лучшие бойцы легиона, но они будут первыми. Когда солдаты заметили, что он смотрит на них, оба дружно повернулись и низко поклонились: фанатики, которые добровольно отдадут ему свою жизнь.

Выпить человека целиком, или взять необходимый минимум? Первое означает, что он будет целый месяц сыт, но зато этот запас исчезнет навсегда, человек умрет, превратится в лишенную крови оболочку. Да, но если он возьмет только немного, ровно столько, чтобы утолить жажду, укушенный человек сам станет одним из них, вампиром, Живым Мертвецом. И этому новому вампиру тоже надо будет пить кровь до наступления полнолуния, и Фаран окажется даже в более худшем положении, чем раньше: запасов крови меньше, едоков больше, отчаянная жажда у обоих, все, конец похода. А они так далеки от любой крови! Да, вот подходящая метафора: они — путешественники в безлюдной и безводной пустыне.

Четвертым выжившим членом отряда был Голон: волшебник и вызыватель демонов, демонолог. Он будет последним из всех трех: его искусство слишком ценно, чтобы остаться сейчас без него.

Фаран просигналил, что опять готов идти. Голон вынул маленькую пурпурную жемчужину, надетую на кожаную петлю, и поднял ее перед собой. Жемчужина немного покачалась в твердой руке волшебника, потом, как если бы ее толкнул невидимый палец, качнулась к югу, в том направлении, откуда они пришли, и застыла на полувзмахе. Это повторялось изо дня в день, начиная с земли Полунощной Чуди: каждый раз жемчужина качалась в направлении самого могущественного магического предмета недалеко от них, меча, который нес Джайал Иллгилл, Зуба Дракона. Но сегодня случилось еще кое-что. Какое-то время жемчужина повисела не двигаясь, а потом внезапно качнулась в противоположном направлении, на север.

— Что случилось? — спросил Фаран.

Голон поглядел наверх. — Перед нами тоже очень сильная магия.

— Что может быть сильнее Зуба Дракона? Быть может мы уже близко от Искьярда или Теневого Жезла?

Голон покачал головой. — Нет, они оба еще далеко. Это что-то совсем другое, возможно в этом месте боги оставили какой-то магический артефакт.

— Тогда вперед, — возбужденно скомандовал Фаран. Они прошли под одним из тех мест, где в своде туннеля была дыра: через нее луна бросала лучи вниз. Он отчетливо увидел темные сучья деревьев и, за ними, сверкающий диск, только что поднявшийся. Эревон, брат Ре. Сегодня ночью будет полнолуние. Он должен попить, прямо сейчас.

Фаран щелкнул пальцами, не глядя назад. Он никогда не знал, каким образом один из Жнецов решал, что именно он должен отдать лорду свою кровь. Возможно они тянули жребий, кому достанется эта честь. Один из людей прошел мимо его, и направился в темноту.

Фаран пошел за ним, пока они не отошли на сотню ярдов от остальных двоих. Солдат остановился и снял маску. Глаза Фарана впились в его лицо. Совсем молодой, черные волосы, любознательные глаза, ярко синие, как лазурит. Сначала он решил, что Жнец будет сопротивляться его гипнотическому взгляду, но потом похожие на драгоценный камень глаза помутнели, стали водянистыми, и Фаран понял, что заклинание сработало, воин стал послушной игрушкой его воли.

Губы Фарана ушли назад, обнажив зубы, и прежде, чем он сам понял, что делает, он припал к шее человека…

Он выпил его до конца: кровь сильного солдата, вкус пота и железа. Фаран держал его, чувствуя каждое последнее трепетание умирающего сердца, чувствуя, как его вены переходит сила из слабеющих вен солдата. После того, как он закончил, Жнец опустился на пол, веки молодого воина еще подрагивали, лицо было смертельно белым. Через мгновение он умер.

Теперь, когда Фаран насытился, он почувствовал себя так, как тот, кто после убийства, совершенного в кровавом угаре, возвращается к свету дня, и воображает, будто глаза всех вокруг с осуждением смотрят на него. Он вытер лицо перчаткой: на коже остались пятна крови Жнеца. Странная щепетильность заставила его спрятать труп в один из боковых коридоров, и только потом позвать оставшихся двоих. Когда они пришли, он заметил, что Голон отвел глаза.

Трое пошли дальше, и шли день или два. Затем Голон опять вытащил маленькую жемчужину. и махнул ей в воздухе: опять она потянулась сначала в одном направлении, потом в другом, однако на этот раз жемчужина остановилась не в апогее, а застыла на полпути.

Фаран вопросительно поглядел на него.

— Две вещи, — сказал Голон. — Во-первых, Зуб Дракона приблизился: Таласса, Жрец и молодой Иллгилл настигают нас; скоро перегонят. Но, во-вторых, второй магической объект тоже недалеко.

— Ты можешь определить, что это такое?

— Только очень древний артефакт или демон могут заставить гемму вести себя так.

Как раз в это мгновение последний выживший легионер, посланный на разведку, позвал их, и они поторопились к нему. Солдат стоял у входа в большой наклонный туннель, уходивший в сторону от главного пути. За долгие годы перед входом образовался целый холм из битых камней, солдат забрался на него и смотрел внутрь. Факел в его руке освещал начало длинной шахты, конец которой терялся в темноте.

Голон опять достал гемму. На этот раз гемма чуть не вырвалась из его руки, потянув его в шахту.

— Пошли, — скомандовал Фаран и первым начал взбираться по заваленному камнями проходу, оставив Барьер Айкена за собой.

Они карабкались не меньше четверти мили. Потом, внезапно, перед ними и по обеим сторонам открылось пустое пространство. Фаран огляделся и увидел, что они находятся в обширном помещении; прямо перед ними оно заканчивалось утесом, усеянным грубо вырезанными террасами: древние выработки, обнаженный камень усеивали оранжевые пятна, быть может минералы, которые добывали здесь. На полу валялись ржавые металлические плиты, упавшие сверху после какой-то давней катастрофы. Они осторожно пробрались по лабиринту из острых обломков и вышли с другой стороны, у подножия утеса. Террасы шахтеров уходили далеко вверх и терялись в темноте: их конец не видели даже острые глаза Фарана.

Фаран жестом потребовал от Голона свет, и волшебник сотворил шарик синего пламени, который много недель назад освещал подземный мир Палисад. В его призрачном свете они увидели множество галерей, идущих наверх, каждая длиной не менее тысячи футов: как если бы они стояли у подножия пустой горы.

— Что это за место? — спросил Фаран у волшебника.

— Сир, я не слишком хорошо знаю северные земли, но в Тире Ганде я читал о месте, где в древние времена боги заставляли своих рабов-людей работать в недрах земли. Похоже, это оно.

— У него есть имя?

— Да, Черные Копи под Холмами Дьюрина.

Фаран взглянул в темноту: далеко от них, на севере, больше чем в тысяче футов вверх и милю вдаль, на пределе даже его зрения, он увидел вход в другой туннель, пробитый в склоне утеса.

— Покажи мне, где находится Искьярд, — приказал он Голону. Волшебник опять порылся в маленьком кошельке, висевшем на поясе, вынул все ту же маленькую пурпурную гемму и поднял ее вверх. Она покачалась туда и сюда на кожаном шнурке, плавая в невидимых потоках магии, привлекаемая сильным источником неподалеку, а также более далеким, магией затерянного города Искьярда. Волшебник закрыл глаза, сосредоточился и настроился на небольшие колебания геммы.

— Зуб Дракона и Бронзовый Воин позади нас, но Теневой Жезл и Искьярд лежат там. — Он вытянул руку направо, где огромный камень, упавший сверху, разбился на куски и засыпал стену пещеры кучей щебня.

— Насколько далеко Искьярд? — спросил Фаран.

— Поток не слишком силен. До города еще несколько дней ходьбы. — Голон открыл глаза и уставился на груду булыжников. — Здесь не пройти. Надо найти другую дорогу на поверхность.

Фаран посмотрел на огромный свод над древними выработками и далекое отверстие наверху. Где-то там дневной свет и все случайности, которые он может принести такому как он. Но засыпанный туннель означал, что есть только один способ выбраться отсюда. — Значит вверх, — сказал он, жестом приказывая последнему выжившему Жнецу прокладывать дорогу.

Они начали карабкаться, медленно, зигзагом, поднимаясь на одну террасу за другой, синий шар неземного света указывал путь. Сто футов, потом еще двести, и еще тысяча, пока они не достигли самого высокого уровня, откуда вход в пещеру казался не больше, чем темное пятно в вечной мгле, царившей внизу. Она стояли на самой высокой и широкой террасе, усеянной булыжниками. В стене утеса было вырезано квадратное отверстие. Еще один жест Фарана, и Голон послал синий шар света внутрь: высветился длинный извилистый коридор. Фаран кивнул, и Жнец, тяжело шагая, опять пошел первым, Фаран — за ним.

Он сразу заметил, что стены коридора были сглажены много лет назад и очень походили на стены туннелей в Тралле. И здесь были маленькие альковы, наполненные кусками желтых костей. Фаран остановился и проверил их: да, остатки человеческих скелетов.

Ему нужно больше людей. Впереди Искьярд, со всеми своими опасностями. У трех людей, даже таких могущественных, как они, мало шансов уцелеть. Разве сам Маризиан не убежал от ужасов этого города? И у него есть магия, такая магия, которая может поднять целую армию. Этот артефакт исцелил самого Исса на Сияющей Равнине. Черная Чаша: ее магии достаточно, чтобы пробудить обычного человека от первого сна смерти. Но даже у такой магии есть пределы: разрозненные куски не поднимешь.

Впереди показалась широкая каменная лестница, ее ступеньки вели наверх. Они взобрались по ней и оказались на еще одном ярусе все той же огромной пещеры, Но теперь они были под самым потолком, за краем утеса зияла головокружительная пропасть. По краю скальной полки бежала дорога влево и вправо. Левый конец заканчивался металлической подставкой, которая нависала над пустотой; под ней лежало больше тысячи футов темноты.

Однако справа дорога заканчивалась еще одним отверстием в каменной стене пещеры. Единственная дорога. И воздух был каким-то другим. Он не был густым, с запахом металла, как внизу, но более свежим, с намеком на ветер. Они были совсем близко к поверхности. И опять, Фаран жестом приказал Жнецу идти вперед. Они вошли в темный проход, синий магический свет отбрасывал длинные тени перед ними. Ветер подул в лицо и осыпал их ноги песком, таким тонким, что казался жидким.

Сначала проход слегка поднимался, потом, на развилке, резко повернул влево, путь направо заканчивался очередным отверстием, из которого были видны утес и пропасть. Здесь Жнец внезапно остановился и подозвал к себе Фарана и Голона.

Он стоял перед оштукатуренной деревянной перегородкой, полностью перекрывавшей проход направо от развилки. В самом центре барьера смутно виднелась вырезанная руна.

Голон шагнул вперед и в магическом синим свете внимательно осмотрел руну. Потом потянулся и дрожащей рукой счистил толстый слой пыли, собравшейся в бороздках знака, потом немедленно отдернул руку, как если бы коснулся змеи.

— Что это? — спросил Фаран.

— Руна демона. — В голосе Голона послышалось легкое возбуждение. — Это та самая магия, которую обнаружила жемчужина.

— Что за демон? — опять спросил Фаран.

Но Голон не ответил прямо. Он закрыл глаза, брови наморщились, по лбу побежали струйки пота. Какое-то время он молчал, потом глубоко вдохнул воздух, открыл глаза и, вероятно довольный, что память его не подвела, с веселым блеском во взгляде повернулся к Фарану. — Хдар, демон чумы — он здесь, живой.

Жнец отступил назад, в ужасе от его слов, его взгляд метался направо и налево, пытаясь что-то увидеть в глубина прохода.

Голон только засмеялся, увидев страх воина. — Сейчас он там, запечатан за этой руной. — Он повернулся к Фарану. — Вы помните, господин? Хдар — тот самый демон, которого я вызвал к воротам Нуша на берегах Сухой Реки.

Фаран немедленно вспомнил ту сцену. Это было семь лет назад, когда легионы шли из Тире Ганда. Город, который стоял на дороге и отказывался сдаться. Бравада жителей дорого обошлась им самим. В тот день Фаран отвел армию за линию низких холмов, подальше от того, кого собирался призвать Голон. Волшебник остался один на каменистом берегу реки, текущей перед городом. Возможно люди Нуша очень удивлялись, что может сделать один человек, сидевший скрестив ноги у самой воды, положив ладони на колени и глядя в небеса. Но какой-то суеверный страх должен был охватить их, потому что ни один из них не решился на вылазку.

Голон работал всю ночь, и никто из армии Фарана, живой или мертвый, не осмеливался выглянуть из-за холмов и посмотреть на волшебника и обреченный город. Они видели только пурпурные вспышки молний на горизонте, бившие с безоблачного неба. С первыми лучами рассвета Голон вернулся, усталый и истощенный.

Из своего занавешенного катафалка Фаран отдал приказ, и заревели костяные рога. Средства осады потащили вперед, к линии холмов, а барабаны армии стали выбивать торжественный марш.

Но в Нуше некому было слушать ни барабаны, ни рога. На бастионах города остались только недвижимые мертвецы. Солдаты закинули осадные лестницы на стены и без сопротивления взобрались на них. Только кучка жителей была еще жива, но и они очень быстро умерли. Легионы пошли дальше на запад, оставив за собой пустой и брошенный город.

Фаран тяжело кивнул, оторвавшись от приятных воспоминаний. — Люди того города не дожили до рассвета. Но что делает этот знак здесь, где никто не живет уже десять тысяч лет?

Голон наморщил высокий лысый лоб. — Боги пришли со звезд, где до сих пор живут демоны. Когда-то демоны были рабами богов. И боги заставляли их работать в нашем мире, со всеми вытекающими из этого преимуществами и недостатками. И Хдара тоже. Может ли быть более могущественный враг, чем он, который одним выдохом может убить армию в сто тысяч человек? Тем не менее однажды освобожденного демона невозможно запереть опять, так что Хдар слонялся по миру убивая всех, кого не повстречал, пока не попал в это место: его жертвы и он лежат за этой дверью.

— Неужели он еще жив? У каждого заклинания есть время действия, не так ли? Он не может прожить так долго!

Голон покачал головой. — Иногда призванный демон живет в телах своих жертв. Он живет в спорах болезни, и как пух одуванчика ждет ветра, чтобы взлететь в воздух, так и демон ждет следующего вздоха, чтобы унестись в мир и убить всех, кто его вдохнет.

Какое-то время Фаран размышлял: Если Голон прав, то внутри запечатаны сохранившиеся тела, хотя и смертельные опасные для других смертных. Возможно у них есть достаточно целых суставов, и их можно использовать, как он использовал тех, кто был похоронен в катакомбах под Траллом, когда впервые прибыл в город. План действий созрел в его уме.

Он порылся внутри плаща, вынул Черную Чашу и в заглянул в ее непостижимую глубину. Такая маленькая, едва больше ладони, и тем не менее, когда он глядел внутрь, лишенная света область казалась больше, чем даже горная выработка, через которую они только что прошли. Как может бесконечность поместиться в таком маленьком предмете?

Тем не менее из нее выйдет последний легион, последний перед тем, как Исс спустится со звезд и начнет командовать своими армиями. Чаша поднимет достаточно воинов, чтобы уничтожить последних защитников света.

Фаран передал Чашу Голону и повернулся к Жнецу. — Завяжи рот и нос своей маски, потом сломай дверь, — приказал он. Человек не ответил: выражение его лица не было видно под маской-черепом, но он, конечно, слышал каждое слово из их разговора, и невольно отступил назад от двери после первых же слов Голона. Он остался последним из армии Фарана, но принимал свою судьбу без жалоб, как и остальные двадцать тысяч. Жнец оторвал кусок материи от своего плаща и повязал его вокруг ротового и носового отверстия маски, потом поднял бронзовую палицу и повернул ее так, чтобы один из ее твердых шипов ударил в дверь под правильным углом.

— Повелитель, — запротестовал было Голон, но Фаран остановил его, презрительно отмахнувшись.

— Закрой нос, если хочешь остаться в живых.

— Повязки не хватит, Хдар слишком силен…

— Заткнись! — с такой силой проорал Фаран, что эхо пошло гулять по всему огромному подземелью за ними. — Почему я должен заботиться о живых? О тех, чьи души принадлежат им самим, а не Лорду Иссу? Ты никто, и превратишься в ничто в Последний День! А теперь давай отсюда и исполняй приказ.

Голон поспешно отбежал от двери, поднял полу своего плаща и закрыл ею всю нижнюю часть лица. Фаран кивнул Жнецу и солдат махнул палицей; она ударила в оштукатуренную перегородку, сдвинув ее на шесть дюймов. Он бил снова и снова, и на каждый удар Голон глядел с изумлением — Фаран приказал не ставить защитных заклинаний, для демона не было приготовлено никаких магических уз — они должны были давно умереть. Он отодвинулся подальше, ожидая, что бледно-синяя голова демона появится в дыре и, как струйка пара, вползет под маску солдата. Еще один удар: еще больше штукатурки упало с двери, и в образовавшейся дыре тускло заблестел металл.

Фаран движением руки остановил воина и наклонился вперед, отчищая штукатурку и расширяя дыру. Никакой демон не появился, и Голон, собрав всю свою храбрость, на цыпочках подкрался вперед чтобы посмотреть, на что глядит Фаран.

Вся открывшаяся часть двери была покрыта металлом, образовавшим непроницаемую печать. Металл выглядел очень твердым, но как раз на краю дыры, проделанной Жнецом, Голон увидел ручку, вделанную в дверь; с нее свисал кусок металлической проволоки, на конце которой висела восковая печать. На печати была выдавлена та же самая руна, что и на штукатурке древней двери: символ Хдара, Дыхания Чумы. Нет никаких сомнений, именно он запечатан там, внутри.

Фаран потянулся вперед и счистил остатки штукатурки с ручки. Он оглянулся и взглянул на остальных. Глаза Жнеца, видные через маску-череп, был наполнены страхом, до краев. Голон опять отбежал подальше, встал в тени и прижал плащ ко рту.

Фаран слегка улыбнулся, потом рванул ручку на себя, ломая печать.

В то же мгновение послышалось шипение, и коридор наполнился холодным серым туманом, который устремился к ним от края двери. Туман проглотил весь коридор, на мгновение они ослепли, потом слабый ветерок подхватил его и унес прочь. Жнец Печали закашлялся, сухой отрывистый кашель разрывал его грудь. Голон настолько испугался, что не мог дышать. Туман просветлел.

Фаран держал дверь правой рукой. Теперь ничего, кроме печати на штукатурке не защищало это место. Фаран ударил по ней, и она с глухим лязгом упала на пыльный пол коридора. Через медленно рассеивающийся туман Фаран поглядел внутрь, стараясь увидеть то, что находится внутри, потом переступил через порог и оказался в большой квадратной комнате, пятьдесят ярдов в длину. Хотя белый туман по-прежнему не давал видеть то, что находится дальше, ближние стены, облицованные белым мрамором, уже были видны. Вдоль них протянулись в туман ряды мраморных лож, двадцать футов в ширину и пятьдесят в длину, и на каждом лежало тело, завернутое в белый истлевший саван. Еще больше тел лежало на альковах в стенах — тысяча, или даже больше. А у дальней стены, за последним мраморным ложем, постепенно становилось видно возвышение, около десяти футов в высоту, на котором стоял изящный железный трон — украшенный изогнутыми колоннами и остроконечными башенками.

Не обращая внимая на пощипывание холодного тумана, Фаран подошел к первому из тел, схватил материю, закрывавшую ему голову, оторвал ее и отбросил в сторону. Морщинистое синее лицо, усеянное пятнами, похожими на печати, но все-таки можно было понять, что это человек, и даже мужчина: лед сковывал небольшую бороду, глаза закрыты распухшими веками. Одна единственная нитка соединяла верхнюю губу в нижней. Десятитысячелетний труп. На что он будет похож, когда пробудится после десяти тысяч лет смерти, сна без снов?

Фаран наклонился, и одним движением длинного острого ногтя перерезал нитку, удерживавшую губы трупа вместе. Потом, внутренне собравшись, он рывком открыл челюсти трупа. Послышался костяной щелчок. Фаран вытащил язык, белый и обложенный, похожий на ножку поганки: за ним открылось горло человека.

— Голон, — позвал он. — Принеси мне Чашу.

ОДИННАДЦАТАЯ ГЛАВА

О пророчестве и о Черных Копях

День должен был быть ясным, и Уртред, шедший вслед за Талассой и Джайалем по дорожке на вершину маленького холма, увидел, что Бронзовый Воин ждет их. Погода была приятная, но на сердце жреца лежала странная тяжесть — из-за сна Джайала, или из-за чего-нибудь другого? Скоро все трое собрались около ног Талоса. Бронзовый Воин возвышался над ними, его бронзовая броня уже светилась в розовом свете восхода, серебряный молот в руке сверкал как белый огонь. Голова Уртреда доходила только до середины массивной икры; выкованная из металла нога была по меньшей мере вдвое шире его тела.

— Страж, — позвала его Таласса. — Ты, который видит все: скажи нам, что ты видел ночью.

Талос пошевелился, его броня слегка заскрипела, когда металлические суставы задвигались после ночной стражи, в течении которой он неподвижно стоял на холме. Из глубины могучей груди донесся звук работающего храповика, как если бы задвигались все зубцы и шестеренки, не работавшие всю ночь. Он медленно повернул голову и наклонил ее вниз, его рубиновые глаза окатили двумя волнами света все еще темную землю у их ног.

— Как я видел многое в те времена, когда был похоронен в глубине земли, так и этой ночью я видел, как тень молодого Иллгилла вошла в Искьярд, — объявил он, его голос, похожий на тонкий свист, выходил из металлических челюстей и из огромного шлема, так что он говорил тихо, а не тем громоподобным голосом, к которому они привыкли.

— Тогда мое видение — правда? — тихо спросил Джайал.

— Все видения истинны, особенно для того, кто их видит. Но то, что видел ты, я могу подтвердить: благодаря линзам этого инструмента, — он поднял свой молот высоко к солнцу — я командовал всеми точками перехода и тоннелями во времени и пространстве, которые когда-нибудь существовали. И в самую полночь я увидел, как ворота Мира Теней открылись и твой двойник выполз из них в проклятый город.

— Мой отец жив? — спросил Джайал.

— Только ты сможешь ответить на это, разве ты не видишь глазами Двойника? Разве ты не он, и не Джайал Иллгилл, одновременно? Разве ты не видел убийство в его сердце, разве не видел, как он ненавидел Иллгиллов и не успокоится, пока не убъет их всех? Но даже мое зрение затуманилось, когда он вошел в город — я не могу сказать, что случилось с твоим отцом.

— Как далеко до города? — спросил Уртред.

Бронзовый Воин поднял свой молот и указал им на север, на цепочку низких черных холмов на краю леса. — Во-первых Холмы Дьюрина — в них находятся Черные Копи, где смертные работали ради славы богов, принося металлы в мир, металлы, из которых были построены города. Там тоже есть огромные пирамиды, сооруженные для упокоения богов. За холмами лежит большая ледяная равнина, а за ними еще одна горная цепь. Есть только один путь через нее: Железные Ворота. Маризиан запечатал их магией Зуба Дракона: только при помощи этой магии вы сможете пройти через них. За ними — Искьярд.

— Сколько времени понадобится, чтобы добраться до него?

— Без меча? Вечность. С ним — несколько дней смертных. Но не забегай, даже мысленно, слишком далеко вперед. Подумай о сегодняшнем дне: опасность совсем рядом, на равнине и в тех холмах.

Воин опять вытянул молот в направлении холмов. — Пылающие местью мертвые, те самые рабы, о которых я говорил, проснулись. Я видел, как они вставали из могил в шахтах, их тысячи, и они ждут.

— Немертвые?

— Да, те, которые служили воле Богов десять тысяч лет назад. Там Фаран Гатон Некрон. Он добрался туда раньше вас, он ждет, ждет ее. — Его голова повернулась к Талассе и ее окатил рубиновый свет его глаз.

Она отступила назад, невольно ощупав то место на шее, где еще недавно горели раны от укуса вампира. — Каким образом он сумел выследить нас? — спросил Джайал. — И откуда он знает, куда мы идем?

На этот раз ему ответил Уртред. — Он знает, что во всем мире есть только одно место, где судьба сведет нас всех. Он знает, что Таласса и я видели в Сфере Маризиана. Он знает, что Теневой Жезл в Искьярде, что Таласса, его главная цель, пойдет туда.

— Но как он сумел поднять целую армию немертвых? Ведь кусать можно только живых, не так ли?

— При помощи Черной Чаши, — ответил жрец. — Сколько он поднял в Тралле? Тысячу, десять тысяч? Еще больше? Ему нужна только кровь.

— Да, — подтвердил Бронзовый Воин. — Во времена Богов капли крови поднимали мертвых, как капли дождя, падавшие на пшеничное поле. Сейчас все ослабело, но, тем не менее, если наполнить Чашу кровью живых, капля из нее вернет человека к жизни, даже если он превратился в хладный труп тысячи лет назад. Так он поднял их в Черных Копях. И сейчас они ждут нас; и Фаран, тоже.

— Но солнце еще светит, — сказал Уртред. — Вампиры не смогут пошевелиться до темноты, — у нас есть время, чтобы пересечь равнину до наступления полуночи.

— Да, есть. Сейчас свет солнца удерживает тени в шахтах. Но вечером тени выйдут из-под зашиты холмов и заполонят все вокруг.

— Мы успеем опередить их до ночи? — спросила Таласса.

— Если помчимся как ветер и никто не остановит нас.

— Сначала помолимся, и в путь.

Уже было совсем светло, через решетку голых стволов деревьев они видели оранжевый шар встающего солнца. Каждый из них, даже титан, наклонил голову.

— Бог Света, защити твоих слуг, — нараспев произнес Уртред, хотя как раз сегодня, когда опасность была так близка и помощь Ре была нужна больше, чем когда либо, слова прозвучали как-то бесполезно и беспомощно. Предупреждение Бронзового Воина занозой сидело в голове, и хотя Уртред продолжал молиться, краем уха он услышал, как ездовые собаки завыли в лагере, как если бы и они почувствовали угрозу, ждущую их впереди.

— Пускай Галадриан выведет тебя из темноты. Пускай твоя золотая барка будет сверкать вечно, — продолжал Уртред, его голос окреп.

— И пускай твое пламя загорится вновь, — добавила Таласса.

Закончив молиться, три человека и Талос вернулись на поляну. Горцы уже собирали лагерь и запрягали собак. Некоторые начищали воском полозья саней, чтобы те легче катились по снегу. Вскоре все рюкзаки и мешки уже лежали на санях.

Подошел Гарадас, уже одетый в меха и с кнутом в руке. Он указал на собак, которые выли и хныкали не переставая. — Сегодня с нашими животными что-то странное. Быть может ты можешь помочь им?

Таласса подошла к группе собак, лежавших на земле. Они все, как одна, подняли головы и уставились на нее, затем склонили головы набок, прекратив на мгновение хныкать. Она встала перед ними на колени и раскинула руки, как делала множество раз за последние несколько месяцев. Обычно в таких случаях они начинали, одна за одной, вставать на ноги, вилять хвостом и почти застенчиво тянуться носом, чтобы обнюхать ее руку, а потом радостно бежать к своим саням, и так до тех пор, пока этот своеобразный ритуал не проделывали все.

Но не сегодня. Они остались там, где лежали. Гарадас закричал на них, пару раз щелкнул кнутом в воздухе, бесполезно. Они не шевелились, только рычали и стонали сквозь зубы.

Солнце уже было высоко в небе, когда, в конце концов, горцы силой затащили их на место, потеряв много драгоценных минут. Когда все было готово, люди уселись на сани, раздалось щелканье кнутов, но даже и тогда псы не собирались двигаться, и только когда кнуты ударили по их спинам, они начали рыться в снегу, пытаясь там что-то найти, потом впряглись в лямки и тяжело нагруженные сани заскользили вперед, сначала медленно, потом все быстрее и быстрее, начищенные воском полозья скрипели на снегу, и отряд начал пересекать равнину, направляясь к Холмам Дьюрина и Искьярду.

ДВЕНАДЦАТАЯ ГЛАВА

Тень над Галастрой

Каждый день белоголовый предсказатель Кригган приходил в комнату для гостей в Белой Башне и уводил с собой Фазада. Мальчик оставлял волчий плащ и Гарна, и его вели к Королеве Залии. Все разговоры, начиная с первого, проходили по одному сценарию: она тихо спрашивала о семье, о детстве, проведенном в Тралле, о битве и о его службе Скеррибу, владельцу «Костяной Головы».

Никогда она не упоминала об уничтожении Тралла, хотя он и Гарн добрались до Галастры главным образом ради того, чтобы передать эту новость. Фазад недоуменно спрашивал себя, почему она молчит об этом. Он так вежливо, как только мог отвечал на ее безобидные вопросы, но внутренне весь кипел. Почему она не позовет своих генералов, и не прикажет им вывести армию на лед, разгромить легион, который идет за ними, вымести Червя из Суррении и напасть на Оссию? Внезапная атака ее армии — что может быть лучше, если она действительно хочет победить? Это их лучший шанс.

Но на каждой встрече королева спрашивала и спрашивала, задавала простые вопросы, как добрая тетя, забывшая о том, каково мальчику стоять перед ней, чуть ли не прыгая с ноги на ногу; его рот почти не закрывался и он потерял всякую надежду поговорить на любую тему, кроме тех, о которых хотела говорить Залия. Потом его вели в столовую, где он ел, а потом Кригган вел его обратно в комнату, где предсказатель зажигал свечу и уходил, каждый раз не забывая напомнить о молитвах. Иногда Фазад открывал дверь комнаты поздно вечером или ночью, и всегда видел Криггана, сидевшего на стуле с лампой, горевшей у его ног, и сторожащего своего юного подопечного.

Дни шли, и Фазад начал чувствовать какое-то беспокойство, суету внутри себя, начало каких-то внутренних изменений. Он начал понимать метод королевы: каждый день она все больше и больше приручала его. Воспоминания об ужасном путешествии, из Тралла в Бардун, потом в Перрикод и сюда, начали исчезать, стираться из памяти. Дни идут, он больше не одевает волчий плащ, и, возможно, постепенно освобождается из-под его власти.

Через неделю он опять научился улыбаться. Когда же он улыбался в последний раз? Перед битвой, когда ему было пять? В памяти вспыхнуло полузабытое воспоминание: папа целует его и прощается. Он больше никогда не увидит отца; последнее впечатление — в то утро грубая щетина оцарапала щеку. Но вместе с этим воспоминанием вернулись ночные кошмары, видения, давным-давно загнанные в подсознание. Он смотрит на битву из террасы их дома, выходящего на болота. Солдаты, как миниатюрные игрушки, далеко внизу. Траурный рев костяных рогов, далекие крики людей и едва слышный лязг мечей, красно-оранжевые шеренги армии барона, разорванные, где-то уже не линии, а точки, отступающие назад, а потом поглощенные темным полумесяцем коричнево-пурпурной волны, армией Тире Ганда.

Потом, как если бы его зрение и слух внезапно усилились — то, что было маленьким и далеким, стало большим, невыносимый шум загремел в ушах, огонь взлетел выше верхушек храмов, осыпая все вокруг искрами и золой, как если бы раскрылся Хель. Он держал руку няни, но няни больше не было, вместо нее окровавленный труп и горящий особняк, языки пламени поднимались оранжевым занавесом, воздух был полон отчаянных криков умирающих…

Воспоминания, они затопили его как волна. Мотнув головой, Фазад вернулся в настоящее. Он, дрожа, стоит перед троном и чувствует, что позади него сидение. Он сел, и, в свою очередь, старая королева встала, в первый раз. Она подошла к нему, положила руку к нему на плечо, и он посмотрел прямо в ее голубые глаза. И там он обнаружил опору. Быть может они как лазурные небеса, которые были на земле в то время, когда солнце было юным?

— Мой народ называет тебя Королем-Волком, — сказала Залиа. — Волки охраняли тебя во время пути. Но я должна отогнать этих тварей от тебя, иначе ты станешь таким же, как та старая дама, которая дала тебе плащ в Бардуне: ликантропом.

— Это еще кто? — неуверенно спросил Фазад.

— Те, кто изменяются: у них в голове только охота в диком лесу. Ты слышишь их голоса, мальчик, не так ли? Когда луна становится полной и на ее лицо наплывают облака, разве ты не чувствуешь, как твое горло пересыхает и желудок урчит; разве каждый твой мускул не стремится бежать, охотиться? Все твое тело пылает и зудится. Посмотри на себя: на ладонях растет шерсть, ты поднимаешь руки ко рту, твои резцы чуть ли не торчат изо рта, и с каждым днем становятся все длиннее и длиннее. Я не могу понять, где кончается человек и начинается волк.

Фазад сглотнул, на ресницы навернулись крупные слезы. Неужели он станет одним из них? Неужели он носил плащ слишком долго? И уже поздно, ему не спастись? Его плечи задрожали от судорожных рыданий.

Но королева потребовала музыки, и некоторые из вдов взяли золотые арфы, стоявшие в тронном зале. Свет весело лился в через большие застекленные окна, преломлялся и освещал зал всеми цветами спектра, не оставляя ни одного темного пятнышка.

Музыка началась. От этих несчастных вдов Фазад ожидал медленных траурных мелодий; вместо этого они ударили по струнам и заиграли веселую джигу, которая, казалось, заставила даже пылинки подняться в воздух и летать по ярко освещенному залу. Залия, казалось, сбросила с себя тяжесть лет и дразнилась, называя его Королем-без-седла. Она схватила его руку и сделала несколько шагов вперед и назад, как бы танцуя, придворные хлопали, а потом присоединились к танцу женщины и мальчика. Его печаль куда-то исчезла. На какое-то время Фазад позабыл и о Тралле и о кишевших волками равнинах.

Когда музыка закончилась, королева попросила показать ей Тучу. Они двое вместе с Кригганом спустились в конюшню под Белой Башней. И там, как если бы королева все приготовила заранее, стоял Туча, которого держал юный паж: конь, гордо подняв голову, выдыхал холодный туман, а когда увидел хозяина, идущего к нему, то нетерпеливо забил копытами по камням дворика.

Фазад подошел к нему и ласково потрепал по серой челке. Потом встал сбоку: конь понял, тихонько заржал, махнул гривой и немного проскакал рысью, повернул налево и стал накручивать круги, с мальчиком в центре.

Потом Фазад сел на коня, высокий и стройный: лошадь и всадник слились в одно. Туча медленно пошел вперед, потом поднял копыто в воздух, как бы приветствуя королеву, и на лице старой дамы появилась улыбка. По меньшей мере они оба научили друг друга одному: улыбаться. Ее одинокие голубые глаза опять ожили и заиграли, как тогда, когда луч солнца падает на море и рассыпается на миллион бриллиантов.

Фазаду было только тринадцать, но внезапно он все понял. Она была так одинока. С тех пор, как он сбежал из Тралла, он видел множество ужасающих картин: мертвые жертвы чумы наполняли ледяные канавы, умирающие дети плакали на груди своих матерей, вампиры рыскали по ночным равнинам в поисках жертв. Крики несчастных преследовали ее на всем пути, но с тех пор, как он получил волчий плащ, жалости не было места в его сердце. Теперь она появилась, но не к тысячам и тысячам страдальцев, которых он видел, а к единственной старой женщине: ее король погиб восемь лет назад, детей нет. Каким-то образом он дал ей надежду, стал фокусом всех ее дум. Почему?

Прежде чем он смог додумать эту мысль до конца, королева махнула рукой лошади и всаднику, и Туча, низко наклонив голову, застенчиво подошел к ней, тихонько стуча копытами по земле.

Старая леди посмотрела на Тучу и всадника: — Да, я хорошо назвала тебя — ты вовсе не Король-Волк, а Король-без-седла.

Но кое-что удивило Фазада и он нахмурился. — Уже второй раз ты называешь меня королем. Почему, ведь у меня нет ни титула ни королевства?

Королева слегка улыбнулась, как если бы ей пришло в голову что-то веселое. — Молодые люди ненавидят советы, но, тем не менее, старики все равно дают их. Не надо ничем владеть. Сначала ты должен стать королем в своем сердце, потом в сердцах других людей. Поищи то, что поможет тебе завоевать эти сердца.

— И что именно?

— Надежду. Потому что в конце концов надежда завоюет все. Ты знаешь, что в Книге Червя сказано, будто темнота опустится на землю и солнце никогда не засияет?

Фазад кивнул. — У последователей этой веры нет воображения, — продолжала королева, — потому что они считают, будто темнота продлится день или два, а потом ее место займет что-то другое. Они не понимают, что такое вечность, никогда не заканчивающаяся, не изменяющаяся вечность. И о том, как долго темнота Исса будет владеть миром: пока все на земле, каждая искра и каждый росток жизни не исчезнет, везде будет только смерть и запустение.

Она указала на висящее в небе солнце. — Люди спрашивают: Для чего терять жизнь, если нас зовет Жизнь в Смерти? Хотя мы потеряем душу, наши тела будут жить вечно! Но те, кто поворачиваются к Черному Князю, не живут. Нет жизни в его королевстве, королевстве страха. Надо искать свет солнца и солнце не погаснет никогда, хотя сейчас оно угасает. Мои предсказатели видели: придет темнота и солнце не взойдет, но через какое-то время свет опять появится на небе — Второй Восход Ре.

— Пускай Огонь так и сделает, — ответил Фазад.

Королева подошла к нему поближе, совсем близко. Она протянула руку к морде Тучи и лошадь потерлась об нее. — Я могу не увидеть этот день, — еле слышно прошептала она.

Фазад хотел было спросить ее почему, но она быстро продолжила так же тихо. — Скажи мне, волчий мальчик: не почувствовал ли ты какой-то особый запах, когда впервые вошел в город?

— Запах вампира? — спросил Фазад.

Залиа мрачно кивнула. — Да, именно его.

— Разве легион немертвых уже последовал за нами в город?

Старая дама кивнула опять. — Возможно. Они могли пересечь лед ночью и проникнуть в подземный мир через выходы сточных канав в стенах порта. — Она посмотрела вокруг, на высокие стены бастиона с одной стороны и дворца на другой, и на тускло-серое небо над ними. — Есть и еще.

— Еще?

— Предательство, ребенок, — прошептала королева. — Забудь о легионе: агенты Исса уже давно в городе.

Теперь и глаза Фазада пробежали по кольцу пустых зданий вокруг двора.

Залия покачала головой. — Они не в цитадели, пока. Мы одни, ты, я и Кригган.

— Почему ты не соберешь свою армию? И не пошлешь ее в подземный мир, чтобы они вымели всех оттуда? — спросил он.

— Их уже больше, чем нас. Темнота проглотит армию, а нам понадобятся все люди, когда настанет день и вампиры хлынут на улицы. Они ждут только сигнала.

И опять она вперила в него свой ослепляющий взгляд. — Ты пришел сюда, думая, что Галастра защищена от Червя. Но там, где есть тьма, там всегда есть и Червь. Сейчас мы должны быть сильны, и хотя ты так молод, ты тоже должен быть сильным. Используй все дары, которые у тебя есть: твой волчий плащ позволяет тебе сделать очень многое, Фазад: это поможет тебе, когда настанут тяжелые времена. Но не дай его магии заколдовать тебя: я видела, что это почти произошло, когда ты впервые появился здесь. Помни, что в твоей груди бьется сердце человека, что ты видишь глазами человека; дай жалости умерять твой гнев. Даже волки знают, что такое жалость. Разве ты не слышал историй о том, как они выкармливали человеческих детей, брошенных матерями? И не забывай о том, как старая дама из Бардуна отнеслась к тебе, когда ты был почти мертв. — Она позвала Криггана и они вместе ушли из дворика, оставив Фазада наедине с Тучей, голова мальчика кружилась от слов королевы.

На следующее утро он рассказал Гарну о встрече с королевой. Им выделели просторные комнате в башне, их окна были увиты плющом и глядели на юг, на пустынную часть города. Путаница заброшенных садов и разрушенных стен, задушенных плющом, спускалась террасами к крышам нижнего города и замерзшему порту. В этом одиноком месте сейчас жили только летучие мыши.

Был холодный ясный день. Свет солнца с трудом пробивался из-за облаков, и Фазаду даже показалось, что далеко-далеко на горизонте он видит тонкую черную линию, побережье Суррении. Неужели она действительно так близко? Тогда почему им понадобилось столько времени, чтобы добраться до острова? Куда делись Раздающие Причастие? Если они действительно шли в Галастру, значит они в городе, не так ли? Люди здесь полны тревоги, он почти чувствовал запах страха, идущий из нижнего города. Из своего окна он видел только несколько человек, идущих по всегда пустынным улицам.

Когда Фазад не беседовал с королевой и не болтал с Гарном, он был предоставлен самому себе, и по большей части читал книги, которые Кригган оставил ему; эти книги рассказывали о Золотом Веке. Он обнаружил, что в компании, кого-нибудь другого, кроме Залии и Гарна, чувствует себя не в своей тарелке. Но со временем Гарн стал все чаще и чаще уходить из башни, чтобы навестить Валанса. И каждый раз сенешаль возвращался все позже и позже, осунувшийся и озабоченный, хотя ничего и не говорил мальчику. Фазад для себя решил, что они обсуждают слухи, ползущие по городу, но, по-видимому, Гарн не хочет обсуждать их с ним, вместо этого болтая на всякие посторонние темы.

Каждое утро Фазад начинал с того, что гляделся в зеркало, висевшее в комнате: постепенно он начинал выглядеть так, как раньше; за время пути его лицо стало тонким и угловатым, возможно из-за голода, но возможно и из-за волчьего плаща. Но теперь желтизна вокруг глаз начала таять, а напряженные складки вокруг рта, возникшие из-за дикого волчьего оскала, стали сглаживаться. Днем в его голове больше не звучал призыв его братьев, волков. Но по ночам их голоса все еще долетали до него, хотя человеческие уши не могли слышать их, и пока он без сна лежал на кровати, их голоса летели над замерзшим морем, где они голодали, медленно умирая и удивляясь, почему он бросил их.

Проклятие — или благословение? — Бардуна исчезло. Но волки по-прежнему посещали его, они были в его крови. Он чувствовал, как там, снаружи, на холодном льду, они уходили, один за одним.

Несколько ночей он боролся, но в конце концов это стало слишком тяжело для его измученного сознания. Пока Гарн спал в своей комнате, Фазад подошел к балкону, открыл его и молча позвал оставшихся в живых братьев, разрешил им войти в город и спрятаться. Он почувствовал, что они, как темный прилив, хлынули на берег мимо замерзших корпусов кораблей, находя канализационные отверстия, о которых рассказала ему королева, и дрожа от слабого запаха вампиров.

Начиная с той ночи он слышал их вой из складов на набережной и из пещер в серых горах, нависавших над городом. И каждый день он встречался с королевой, ожидая услышать от нее упреки за то, что привел братьев в город, но не слышал ничего. А по ночам, когда Гарн пьянствовал с Валансом, он лежал без сна, чувствуя, как губы заворачиваются внутрь, а изо рта рвется странный низкий звук, бессловесный ответ на крики братьев.

Волчий плащ, нетронутый, висел в том самом большом дубовом шкафу, в который он повесил его в первый день. И хотя шкаф стоял на другой стороне комнаты и его двери были в дюйм толщиной, Фазад все равно чувствовал, как мертвые волчьи глаза глядят ему прямо в душу и говорят, что так просто он не избавится от мертвого призрака старой дамы из Бардуна, потому что очень скоро ему понадобится все ее искусство.

Однажды рано утром, через две недели после прибытия во дворец, он проснулся от громовых ударов молотка с головой льва у ворот в Белую Башню. На мгновение он забыл, где находится, и вообразил, что он еще не в Галастре, а в Перрикоде, на следующий день после того, как он добрался до города, и в дверь особняка Иремаджей барабанят аколиты Исса. Но потом вспомнил, где он — здесь их нет. Тем не менее происходило что-то очень странное. Снаружи послышались шаги, тихие слова, и тех, кто пытался его разбудить, отослали прочь. Потом Фазад услышал голос Криггана и открыл дверь.

— Ты должен идти, — мрачно сказал предсказатель, обращаясь к нему и к Гарну, который, покачиваясь, вывалился из своей комнаты, пытаясь стряхнуть с себя сон.

— Что за шум? — спросил Фазад.

— Рута Ханиш созывает суд. Даже иностранцы должны придти.

— А что произошло?

— Ну, парень, разве ты прошлой ночью не смотрел на луну? Она почти полная.

— Да, заметил.

— В свое время генерал приказал, чтобы тех, кто подозревается в помощи Червю, каждый месяц накануне полнолуния приводили из камер и судили. Тех, кого нашли виновными, сегодня сожгут.

Гарн и Фазад быстро оделись, спустились с башни и вышли на балкон, нависавший над площадью с казармами. Через площадь протянулась почти прямая линия куч сухого хвороста, штук сорок или больше, каждая в двадцать футов в высоту. Из верхушки каждой кучи торчал деревянный столб.

Балконы домов, окружавших площадь, были переполнены народом, из верхних окон казарм тоже торчали любопытные лица. На укреплениях цитадели толпились придворные, те самые, которых Гарн и Фазад видели в ночь приезда. Они с завистью глядели на иностранцев, находившихся высоко над ними, на балконе королевы: чужакам разрешили войти в Белую Башню, куда их самих не пускали никогда.

Королева и вдовы появились под громкие звуки фанфар и уселись в стульях с высокими спинками, стоявших в центре балкона. Они были одеты в черное, как и все зрители, на голове черные шляпы с высокими полями и черные накидки, отороченные мехом горностая. Опять заиграли трубы и распахнулись двери казарм, заодно служивших тюрьмами.

На площадь торжественно ступил Рута Ханиш и его охрана, за ними шла линия пленников, едва волоча ноги. Некоторые их них были завернуты с ног до головы в черные накидки — Фазад решил, что это вампиры. Накидки защищавшие их от солнечного света, будут сброшены в последний миг, чтобы публика сама увидела момент их смерти. Руки каждого пленника были скованы за спиной крестообразной распоркой. Другие, с открытыми лицами, были на вид самыми обыкновенными людьми, обвиненными в поклонению Иссу: серолицые люди, купцы, моряки, зарубежные торговцы, застрявшие здесь, когда море замерзло — их было бы невозможно отличить от зрителей, если бы не тюремная бледность. Никто из них не пытался сопротивляться, кричать или жаловаться. Быть может они были чем-то одурманены.

Каждого из них подвели к куче хвороста. Пара крепких стражников поднимала тех, кто был с открытыми лицами, на верхушку погребального костра и прикрепляла крестообразную распорку к вертикальному столбу.

Некоторые из пленников пытались сопротивляться, но их руки были скованы за спиной кандалами, надежно прикрепленными к столбу; убежать было невозможно.

Потом стражники зажгли костры. Пленники начали кричать, когда из-под них вырвались первые струйки черного дыма. Их ноги начали дергаться, пока огненный ад не поднялся выше их бедер и пламя не закрыло их полностью. Они горели, ноги дергались в агонии, и они крутились вокруг деревянных столбов.

Фазад отвернулся и глядел в сторону, пока горели горела первая партия костров. Все утро вплоть до полудня они сидели на балконе, покрытые белым пеплом и жирной сажей, летевших от горящих тел. Несмотря на бушующее пламя, они дрожали от пронизывающего холода, потому что были слишком высоко, чтобы до них долетало его тепло.

Перед тем, как зажечь очередной костер, Рута Ханиш поворачивался к цитадели и низко кланялся. Возможно таким образом он хотел показать, насколько он уважает королеву и подчиняется ее приказам, но она весь день просидела на троне со смертельно белым лицом и закрытыми глазами, так что его жест пропал втуне. Но хотя Рута Ханиш был по меньшей мере в пятидесяти футах от Фазада, мальчик чувствовал, что генерал глядит и на него, тоже. Фазад дрожал. Дрожь не страх, но у него волосы на спине поднимались дыбом, как бы отвечая на молчаливый вызов генерала.

Когда с первыми пленниками было покончено, перешли к закутанным. Стражник распустили завязки, которые держали накидки. Слабый свет полуденного солнца ударил по лицам тех, кто на первый взгляд выглядел людьми; их фигуры заколебались, расплылись и превратились в густой маслянистый туман, который неторопливо рассеялся под холодным ветром. Несколько пленников выжили, когда с них сняли накидки, и их отвели обратно в казармы; простят ли их или сожгут на следующем аутодафе, Фазад с Гарном не поняли и не спросили, настолько отвратительным показался им этот спектакль. Холодный ветер, дувший от Спины Дракона, усилился, в воздух взлетели зола и искры от еще дымившихся костров. Придворные вернулись в свои залы и королева ушла с балкона, поддерживаемая мрачными служанками, не глядя ни направо, ни налево. В этот день она не вызвала к себе Фазада.

Прошло ровно две недели с момента их прибытия на остров. Оказалось, что в эту ночь уснуть почти невозможно. Из следующей двери доносился могучий храп Гарна. Фазад крутился и вертелся на кровати, засыпая и через мгновение просыпаясь. Наконец он встал, зажег свечу и посмотрел на себя в зеркало. Ночь полнолуния: то самое время, когда вампиры больше всего нуждаются в крови.

Фазад уселся на стул, решив больше не спать. Волки снаружи подозрительно молчали, такими молчаливыми они не были ни разу с тех пор, как он позвал их в город. Его взгляд упал на дверь шкафа, в котором висел волчий плащ. Как если бы его невидимый пульс бился в унисон с его сердцем. Тело заболело, каждое нервное окончание приказывало ему подойти к плащу и надеть его.

Потом его потянуло в сон и он мгновенно заснул…

Внезапно он опять проснулся. Оказалось, что он сидит прямо на стуле. Фонари погасли. Свет луны лился внутрь через широкое окно с узорчатым стеклом. Он был весь в поту.

Волчья песня: из каждой заметной точки, из высоких холмов на севере, из утесов на западе, из побережья на востоке, из самого замерзшего моря и из каждого уголка города. Их вой, как волна музыки, поднимался к луне, усиливаясь с каждой минутой. Казалось, их плач проникает в самую сердцевину его души и колет, колет, колет… Предостережение: они предостерегали всех, кто может слышать, но только он один понимал его.

Не та ли это ночь, которую предсказывала королева? Та самая, которую ждал Червь? Хотя фонари давно погасли, за дверью он видел свет, свет лампы, которую Кригган обычно ставил там. Пока он в безопасности.

Но вой не прекращался. Он встал и только тут заметил, что дверь в комнату Гарна открыта и его кровать пуста. Холодок побежал по спине Фазада: сенешаля взяли! Больше он не колебался — но метнулся к гардеробу, руки стиснули медную ручку. Он боролся с искушением две недели, но сейчас недолго думая он дернул ее.

Из темноты на него уставились красные глаза мертвого волка. Фазад опять очутился в пещере над Бардуном, а горящие глаза старой дамы глядели прямо ему в душу. На память пришли ее слова. Он должен отомстить Оссианам. Он почувствовал, как началось превращение, кожа на лице натянулась. Он прыгнул вперед и сорвал плащ с вешалки. Ноздри наполнил едкий запах. Опять в него вошла темнота, кровь быстрее побежала по жилам, запахло охотой, тело стало легким, в крови пела жестокость. Он стал таким, каким был в Лесу Дарвиш: все чувства обострились, зрение, слух, чутье…

Потом он понюхал воздух, в точности так же, как в первый вечер в Имблевике: плесень и могильный саван. Мгновенное дуновение ветра, холодный воздух. Они уже здесь, в цитадели. Вампиры.

Фазад подошел к двери и прислушался. Где-то далеко скрипнула половица, или нет? Звук мгновенно прекратился. Башня опять затихла. Он тихо откинул защелку. На полу за дверью горел фонарь Криггана. Но никакого следа мага. Он опять попробовал воздух. Запах Гарна. Тяжелый запах, пот и кожаные доспехи, мазь. Сенешаль прошел здесь несколько минут назад. Фазад пошел по следу, который вел вниз по коридору к деревянной двери. За ней обнаружилась лестница со скошенными каменными ступеньками, ведущая в южную часть Белой Башни. Здесь Башня нависала над руинами и заброшенными садами. Фазад осторожно стал спускаться, в почти полной темноте чувствуя, как толстая паутина падает ему на лицо. Он шел по запаху Гарна и вампиров, к которому примешивался запах мороза и холодного ночного воздуха. Наконец он добрался до первого яруса башни. Впереди было арочное окно, из которого были видны руины внизу. В свете полной луны он увидел силуэт облетевшего дерева. Темная фигура скорчилась за окном, как если бы выслеживала кого-то.

Волчий плащ не только усиливал все чувства Фазада, но и делал его почти незаметным, и мальчик тихо скользнул вперед. Вампир или Гарн? Фазад сделал еще шаг вперед, но, наверно, неловко, послышался еле слышный шум, и не успел он узнать пустой рукав плаща незнакомца, как Гарн резко повернулся и в лунном свете блеснул острый кинжал.

— Это я, Фазад, — едва успел прошипеть мальчик. Кинжал остановился в дюйме от его горла. Гаран глядел на него диким взглядом: белки торчали наружу, по вискам бежали капли пота.

В конце концов сенешаль сумел успокоиться. — Во имя Ре, никогда не подползай ко мне так, — прошипел он, убирая нож и толкая мальчика в глубокую тень, отбрасываемую луной. Он нервно выглянул из-за арки, и Фазад посмотрел в том же направлении. Руины, которые он заметил еще из балкона своей спальни, оказались кладбищем, каждая древняя могила была отмечена знаком из трех округлый камней, уменьшающегося размера, положенных друг на друга. Гарн объяснил, что это знак Исса, камни грубо представляли кольца Червя.

Обычно на кладбище никого не было но сейчас мальчик увидел фигуры, движущиеся по нему, некоторые работали лопатой и мотыгой: одно из надгробий было сдвинуто в сторону. Пока Фазад глядел, он увидел как человек, завернутый в темный плащ, вышел из тени. Он надел причудливую маску-череп жреца, потом спустился в могилу.

Мальчик и воин подались вперед. Их окно находилось достаточно высоко, и они смогли заглянуть внутрь. Труп, от которого остались только клочки кожи на желтых костях, лежал на земле, с руками, скрещенными на грудной клетке. Череп скалился жрецу, который наклонился над ним с таким видом, как если бы собирался поцеловать труп или впустить заклинание ему в рот. И действительно, изо рта жреца вышел клубок призрачного синего тумана, который всосался в рот черепа: как если бы внутри трупа зажегся огонек и череп засветился розовато-лиловым светом. Фазад увидел, как руки скелета дернулись, и труп начал подниматься из неглубокой могилы. Жрец что-то пробормотал, и скелет опять стал медленно клониться к земле. Потом жрец встал, махнул рукой людям с лопатами, те быстро закидали отверстие землей, а потом исчезли между руин, обвитых плющом. Буквально за секунды кладбище стало таким же пустым и заброшенным, как днем.

— Что они делают? — спросил Фазад.

— Оживляют трупы. Когда придет день, это будет похоже на поле Тралла — тогда мертвые выпрыгивали из земли, — мрачно ответил Гарн.

— А когда придет день?

Гарн пожал плечами. — Парень, мы не пророки. Секрет зарыт где-то в Книге Света и Книге Червя, но нам его не откопать.

— Мы должны рассказать королеве то, что видели.

Гарн кивнул. — Да, завтра. Сейчас она закрылась в своей части башни, а Криггана вообще нигде нет.

— А Рута Ханиш и стражники?

Гарн пристально поглядел на мальчика. — Кто отвечает за защиту цитадели? — спросил сенешаль. Фазад собрался было ответить, но Гарн опередил его. — Рута Ханиш, вот кто. Сегодня волки выли так, что могли поднять мертвого. Они носились по самым главным улицам. Хотя бы один командир вышел из казарм и приказал прогнать их? Нет, никто не вышел, стражники остались пить в казармах. Не боится ли он того, что солдаты увидят потом, когда прогонят волков? Наверняка сцены вроде этой сегодня можно увидеть во всем Имблевике.

— Неужели он предатель?

— Вспомни, парень, я сражался в Тралле. Даже во время битвы рассказы о его подвигах летали по шеренгам и вселяли в солдат мужество. А после поражения он увел выживших назад. Потом эти казни. Неужели он стал бы уничтожать свой собственный народ? Значит он вне подозрений? — Гарн покачал головой. — Но Валанс и все остальные, с которыми я говорил, не согласились со мной. Они думают, что он предатель, что все это только ухищрения, чтобы пустить пыль в глаза, а придет день, если уже не пришел, когда он поднимет мертвых и захватит город.

— Тем не менее он не Живой Мертвец. Мы видели его при свете солнца.

— Не все последователи Исса вампиры. Укус вампира порабощает жертву, подчиняет его хозяину, а на это Рута Ханишь не пойдет никогда. Есть только одна вещь, при помощи которой можно получить то, что они называют вечной жизнью, и не стать ничьим рабом.

— И что же это?

— Черная Чаша — проклятый артефакт, который Фаран унес с собой из Тире Ганда на запад, чтобы распространить на весь мир власть Червя. Вот то, что ждет Рута Ханиш. — Гарн негромко выругался. — Казнь — самая обыкновенная подделка, развлечение для гарнизона, отупевшего от пьянства. Каждый день, который мы с Валансом проводили в казармах, я видел это — их гнилая дисциплина с каждым разом все хуже и хуже. Скоро только те, кто живет в башне смогут сражаться с Рутой Ханишем и его когортами: мы и предсказатели.

Они посмотрели на кладбище. Все было тихо, волки опять успокоились.

— Посмотрим, что будет завтра, парень, — сказал Гарн. — Когда предупредим королеву. Тогда и увидим, что мы можем сделать. — Они стали подниматься по ступенькам башни, так тихо, как только возможно. Фонарь перед дверями все еще горел, но стул предсказателя по-прежнему был пуст.

ТРИНАДЦАТАЯ ГЛАВА

Черные Копи

Далеко под Холмами Дьюрина Голон отдал Черную Чашу Фарану и поспешно отошел назад, прижав плащ ко рту, чтобы защититься от невидимых спор болезни, которые, как он считал, плавали в воздухе подземной комнаты. Белый туман, который наполнял помещение, почти исчез; последние несколько клубов, подхваченные ветерком из невидимых вентиляционных отверстий, плыли к двери, чем-то похожие на убегающих призраков, но волшебник знал, что дыхание демона никуда не делось и находится здесь.

Синий свет вспыхнул в центре комнаты, окрасив белые саваны, покрывавшие трупы, в лилово-серый цвет. Фаран подошел к каменной плите, на которой лежал первый из трупов. Он повернулся и жестом подозвал к себе последнего выжившего Жнеца. Солдат немедленно оставил свой пост у двери комнаты и подошел к нему, маска-череп побелела от пыли, он выглядел олицетворением ходячей смерти.

Но Фарану от него была нужна жизнь, бегущая по жилам кровь: эта кровь даст жизнь тысячам, лежавшим на смертных ложах в ожидании воскрешения.

Какое-то время Фаран пристально глядел на Черную Чашу. Трудно было себе представить, что богу пришлось пить из такого земного предмета. Чаша была не больше, чем самая обычная кружка для пива, с узким горлышком и широким ободком; судя по ее верху, она была сделана из меди, но, как он точно знал, это должен был быть какой-то давно забытый людьми металл, его черная поверхность была испещрена темными рунами, более древними, чем могла помнить память человечества.

Фаран жестом приказал Голону начинать. Волшебник, по-прежнему прижимая плащ ко рту, подошел к остальным двоим, стоявшим в центре комнаты. Он вынул из кошелька маленькую склянку и протянул ее солдату: последнее утешение, пары реки забвения, Леты. Жнец отбросил маску, отвинтил крышку и глубоко вдохнул носом. Его лицо мгновенно побелело, склянка выпала из пальцев и ударилась о пол, потом он упал на колени.

Голон схватил его руки прежде, чем он упал. Пульс прощупывался, но очень слабый и редкий. Сейчас солдат находился на полпути между жизнью и смертью.

Теперь и Фаран наклонился над ним и взял его ноги, приказав волшебнику поднять вторую половину тела Жнеца. Вдвоем они перенесли солдата на один из свободных плит. Голон достал висящий на поясе маленький нож из обсидиана и поднес его к руке мужчины. Потом он кивнул Фарану, чтобы тот держал Чашу наготове, и разрезал запястье Жнеца. Вначале на бледном теле появилась только маленькая бледная кровинка, но потом красная краска волной хлынула на белую поверхность руки, и кровь забила ключом.

Так это началось. Они работали много часов, он и Фаран, пока вся кровь из тела человека, капля за каплей, не перешла в Черную Чашу. Голон все время с силой сдавливал и мял тело в районе раны, примерно так же, как фермер доит корову, теребя ее за соски. Жнец все глубже и глубже соскальзывал в кому, пока, через много часов, кровь из раны не потекла медленнее, а потом вообще перестала течь. Но даже тогда Фаран не остановился, но схватил палицу Жнеца, несколькими сильным ударами сломал ему грудную клетку и вырвал из нее еще трепещущее сердце. Он изо всех сил сжал его своими кожаными перчатками, выдавливая остатки крови в Черную Чашу, его полубезумное лицо исказила гримаса жестокости.

Потом Фаран отбросил сердце в сторону и с недоумением посмотрел на странный сосуд. Ничуть не больше обыкновенной кружки, тем не менее каждый галлон крови Жнеца исчез внутри, как если бы там был невидимый колодец. И теперь даже одна капля, драгоценная капля, могла оживить мертвого. Черный металл вообще не изменился, за исключением горлышка, там где кровь коснулась его: зато здесь он кипел, как кислота. Из Чаши пошел тяжелый запах желчи, который смешивался с кислым запахом меди. Фаран стащил одну из своих кольчужных перчаток и бросил ее на пол, потом поднес Чашу к губам и сделал глоток.

Голон, опять прижав ко рту и носу плащ, глядел на него, радуясь, что его повелитель занят Чашей и не обращает на него внимания, иначе князь-вампир мог бы увидеть выражение его лица, а волшебник знал, что написано на его лице крупными буквами с того мгновения, как он отдал Фарану эту чашку. Гнев и разочарование, вот что: всего один глоток, такой же, как тот, который только что сделал Фаран, и вот оно, желанное бессмертие.

Фаран так легко раздавал Жизнь в Смерти другим, которые почти не заслужили это. Только не ему! Возможно он придерживал этот дар именно потому, что знал, как страстно хочет его Голон, для того, чтобы сохранить его преданность? А может быть он попросту забыл о своем обещании?

"Несправедливость" — мысль разгоралась в сознании Голона, пока, как бушующее пламя, не поглотила все другие. Чьи заклинания принесли Фарану победу семь лет назад? И что было потом? Даже мертвые, похороненные под Храмом Исса, эти глупые бюргеры, которые, без сомнения, при жизни поддерживали Исса только на словах, чьи интересы никогда не шли дальше нескольких грошей за оловянные кружки или за несколько бушелей овса, в чьих мертвых венах не были ни искорки магии или, хотя бы, покаяния, получили драгоценные капли, вернулись к жизни при помощи Чаши, стали бессмертными. Даже предатели, которые на словах следовали Ре, но втайне повернулись к Иссу, вроде этого ренегата, Верховного Жреца Ре, который валялся на брюхе перед Фараном, выпрашивая себе глоток, были вознаграждены в самый первый день. А он?

Он, который призвал демонов в авангард армии своего лорда, не получил ничего. Ни-че-го! Что же это за справедливость? Предательские мысли, как неодолимый зуд, мучили его не переставая.

Возможно Фаран каким-то образом почувствовал это, потому что он резко опустил Чашу и повернулся к Голону. Лицо мертвенно бледное, застывшее, губы ярко красные от крови, глаза — черные камни. Волшебник невольно отступил назад, встретившись глазами с Фараном: каждый глаз был похож на затягивающий водоворот. Гипноз. В голове все закружилось, и он едва устоял на ногах.

Взгляд Фарана проник в самую середину его сущности, пробуравил темный туннель в его душе. Издалека он услышал предупреждение повелителя: — Помни, от меня ничто не скроется.

Только тогда, когда Фаран погасил взгляд, Голон освободился. Это была сила его лорда, с помощью которой он управлял всеми, кто соприкасался с ним. Сколько раз Голон тонул в глубине этого колодца? Что давало немертвому такую власть над жизнью? Что за сила, которая подавляет любые человеческие желания и которую живые не в состоянии превозмочь?

Фаран отвернулся от него и подошел к ближайшему смертному ложу, на котором лежало тело первой жертвы, ее сморщенное лицо выглядывало из изорванного скомканного савана. Он поставил Чашу и свой драгоценный груз на ложе и на секунду снял кожаные перчатки. Открывшиеся руки были мертвенно-белыми, с черными венами. Он опустил указательный палец в Чашу, зачерпнул капельку крови и стряхнул ее язык мертвеца. Внезапно тело выгнулось дугой, как если бы в него ударила молния. Голон, удивленный, отпрянул назад. Тело опять содрогнулось, но потом улеглось на ложе. Фаран внимательно оглядел труп, легкая улыбка перекосила уголок рта. Голон подошел чуть-чуть ближе, пораженный тем, что видел. Синяя вена на шее трупа дрогнула, потом еще и еще, и наконец начала медленно пульсировать: четыре раза в минуту.

— Скоро он встанет, — сказал Фаран. Он махнул рукой, приказывая Голону перейти к следующему ложу. Князь указал на кинжал, который Голон все еще держал в руке. — Открой им рты, всем.

Волшебник подошел к следующему телу, одной рукой прижав рукав своего плаща ко рту. В другой он держал обсидиановый нож. Как только он отпустил плащ, испорченный воздух ворвался в него, споры болезни распространились из горла и носа в легкие. Неловко орудуя ножом, он заставил закрытые челюсти трупа открыться: порыв вонючего воздуха, едкого как кислота, вырвался из глубины трупа и почти свалил его с ног.

Фаран опять опустил палец в Чашу и зачерпнул капельку крови. Потом он наклонился над трупом, как алхимик нагибается над перегонным кубом с пипеткой в руках, и очень осторожно уронил каплю в пурпурное дыхательное горло. Слабый шипящий звук, опять ядовитый запах, грудь трупа поднялась, из горла донесся хрип, как если бы он втягивал воздух. Потом грудь трупа медленно поднялась опять, и глаза открылась, стряхивая с себя пыль и грязь, накопившуюся за много столетий.

Фаран с улыбкой глядел на движения оживающего трупа. Для него это было как рождение. Его план работает. Он повернулся к Голону, который глядел на него с ужасом и, одновременно, восхищением. — Приготовь остальных, — приказал он.

Волшебник оторвался от своих черных мыслей, подошел к следующему трупу, сорвал саван с его головы и разрезал нитки, запечатывавшие рот. Много часов он шел вдоль линии древних трупов, всегда на один-два тела впереди Фарана, который шел за ним как темный гриф, снова и снова повторяя одну и ту же процедуру. Монотонная работа притупила беспокойство Голона, ввела его во что-то вроде транса. Голова плавала от усталости, начались галлюцинации: наклоняясь на очередным трупом он видел не пустые глаза мертвого шахтера, а черный завораживающий взгляд Фарана.

Позади себя он слышал шелест, слабое шевеление, как из гнезда потревоженных тараканом, но вскоре шум стал громче, постояннее и монотоннее. Но Голон не оглядывался, а продолжал работать, слепо переходя от одного каменного стола к другому и прижав челюсти к груди в безуспешной попытке не дышать слишком глубоко отравленным воздухом.

Он повернулся только тогда, когда достиг последнего стола и трупов больше не осталось. Его синий магический свет все еще горел под потолком обширного зала. Увидев то, сколько он сделал, Голон даже перестал дышать. На каждом столе что-то двигалось. Мелькали белые саваны и полусгнившие простыни, тела просыпались, корчились, извивались, похожие на гигантских серых червей.

Голон опять прижал рукав плаща ко рту. Он был выжат до предела, внутри было пусто. Это был конец, или, по меньшей мере, начало конца. Не как у его шести братьев, убитых собственными заклинаниями, но смерть из-за дыхания демона, вызванного десять тысяч лет назад.

А смерть витала в воздухе. Он знал, что скоро умрет, как и те бедолаги, с которыми так плохо обходились в последние часы. Зная сущность Хдара, он знал и то, как будет умирать: черные опухоли появятся в тайных мокрых частях тела, в паху и в подмышках, потом распространятся на торс, ноги, и, наконец, на внутренние органы.

Да, все так и будет, но у него оставалась только одна надежда. Маленький глоток из Черной Чаши может спасти его, как он спас всех этих Живых Мертвецов. В конце концов, когда Фаран увидит, что может потерять своего самого верного слугу, неужели он не предложит ему Чашу? Возможно, что нет. Возможно он прочел предательские мысли Голона. Холодок смерти пробежал по спине волшебника. Он бессилен. Его судьба в руках другого, хотя своими руками он может управлять посланцами богов, демонами. Если он сейчас умрет, на что окажется потрачена его жизнь, часы, дни и годы учебы? Его самопожертвование? Отказ от удовольствий? Погибнут во тьме, в пыли, в грязи.

Но Фаран, как всегда, не обращал на него внимания: князь-вампир стоял около последнего каменного стола, руки крепко держали Чашу, темные глаза горели. Потом он пришел в себя и медленно повернулся к Голону, жестом указав на шеренги тел. — Помоги им освободиться, — приказал он. И опять от его гипнотического взгляда в голове Голона все закружилось, зал стал раскачиваться из стороны в стороны. Он подчинился, бессознательно.

Прошло много часов, прежде, чем он пришел в себя — шатаясь как пьяный, усталый до изнеможения, все это время резавший саваны и простыни, чтобы помочь мертвым избавиться от них. Только сейчас он увидел их обнаженные желтые тела, похожие на плохо сделанный пергамент, длинные волосы, которые у них — мертвых! — не выпали, глаза, твердые и черные, как камни, почувствовал отвратительный кислый запах. Некоторые пытались схватить его, и ему пришлось резко вырываться; другие встали, не глядя ни вправо, ни влево, тяжело дыша, как люди, которые пробежали много миль, мертвенно-бледные лица, с пурпурными пятнами чумы на щеках. Теперь дыхание оживших мертвецов слилось в единый гул, в воздухе повис странный запах: так пахнут старые переплетенные в кожу книги и свернувшееся молоко, если к ним добавить зловонное гниение.

Все было сделано, и Голон быстро вернулся на возвышение в конце комнаты, откуда в ужасе посмотрел на картину перед собой. Убежать из зала он не мог, но там, по крайней мере, был дальше всего от ревенантов. Хотя он сам страстно желал Жизни в Смерти, теперь, впервые, он спросил себя, действительно ли такое состояние можно считать счастьем: они умерли в муках. И теперь, когда их разбудили, что они подумали, увидев себя в своей старой тюрьме?

Неслышная команда Фарана, и, один за одним, в том порядке, как их освободили, трупы перестали тяжело дышать и обратили свои темные глаза на своего повелителя. Мертвая тишина. Фаран медленно прошел в конец зала, встал на возвышение перед Голоном и поднял руки. Мертвые, как один, откинули головы назад, из их сухих глоток вырвалось злобное рычание. Медленно и неуклюже они спустились с каменных лож, так долго державших их на себе, и, шаркая, пошли вперед. Некоторые падали и дергались, как перевернутые тараканы, но большая часть была сильна, также сильна как и в тот день, когда их схватила болезнь.

Фаран опустил руки, и ревенанты остановились. Он повернулся к Голону. — Иди, и найди выход на поверхность, — приказал он, указывая на разрушенный выход из могилы.

Голон не помнил, как сумел выбраться из проклятого зала: ноги сами вынесли его оттуда. Только очутившись в коридоре он в первый за много часов по-настоящему глубоко вздохнул. Из комнаты доносились стоны немертвых. Новая армия Фарана — но он сам не ее часть. Он один, абсолютно один. Последний живой в Черных Копях.

ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ ГЛАВА

О мертвых богах и демонах

Голон призвал сияющий шар синего света и послал его в неисследованную шахту перед собой. Сердце забилось быстрее, наконец-то он опять увидит внешний мир. Слишком долго он был похоронен в недрах земли: сначала Серебряная Река, потом Барьер Айкена, а вот теперь эти Черные Копи.

Он карабкался вверх через много уровней выработок, проходя мимо древних, покрытых пылью устройств богов, их корпуса, похожие на гигантских жуков, валялись на земле, распавшись на части; их бывшее назначение помнила только молчаливая армия немертвых внизу.

Наконец он увидел перед собой обширную пещеру. Извилистые металлические линии шли по ее дну, похожие на серебряные следы ногтей по черному камню, каждая из них уходила к выходу. То, что лежало за ними, было не видно из-за непривычно яркого света дня.

Голон задумался: Не лучше ли ему освободиться от неблагодарного хозяина и Живого Мертвеца? Неужели он должен всегда жить в вечном страхе? Почему бы сейчас просто не уйти подальше от шахт, надеясь, что он еще не заболел чумой, пересечь равнины и разоренные леса, и отправиться на юг, в Тире Ганд? И если он выживет после шести сотен лиг пути, вспомнит ли там его кто-нибудь? Он уехал из города восемь лет назад. Как-то его встретят?

В общем-то он не заплачет, если о нем вообще забыли: так было бы даже лучше. Никто не будет надоедать ему каждый день и каждый час, надеясь купить его искусство. Он вернется в свою одинокую башню на краю Пустоши Висельников, далеко от города, где только вороны кружат над серым плато. Больше он не будет баловаться с вызовом демонов, таких как Некрон или Хдар. Он не погибнет так, как погибли его шесть братьев.

Если только не слишком поздно — если он уже не подхватил чуму. Да, если бы он был здоров — какое счастье было бы забыть о проклятой Чаше, спокойно прожить оставшиеся годы и умереть в покое. И, прежде чем умереть, попросить, чтобы его тело не похоронили, а сожгли, как у последователей Ре. Тогда никакой жадный мастер-волшебник не вернет его обратно из мокрой могилы или из холодного каменного стола — нет, не для него это жалкое существование, которое он только что видел своими глазами, этот воющий хор вампиров с разрушенным интеллектом, интеллектом, от которого осталась одна единственная мысль: достать еще крови, чтобы жить вечно. Никто и никогда не должен совершить с ним такое. Ум — его святыня — самое драгоценное, что у него есть. Там, в старой башне, он был бы счастлив до естественного конца своих дней.

Голон покачал головой. Иллюзии, безумные мечты. Если ты встал на дорогу магии, так легко с нее не сойдешь. Он зашел слишком далеко, знания и открытия, как звезды-двойники заманили его глубоко во тьму, из которой нет возврата.

Только сейчас Голон понял, что он — пленник, и всегда им был. С той ночи, когда его во главе процессии слуг привели из башни на плато в мрачный дворец Фарана, стоявший на высоком берегу Реки Фуркс в Тире Ганде. Уже почти рассвело, когда его ввели в дом и провели в комнату без окон, освещенную мигающими факелами, висевших на сырых стенах. Фаран сидел на деревянном троне, а перед ним, на столе, стоял ящичек, очень изящный и изъеденный червями.

Фаран уставился на него немигающим взглядом, и тогда он в первый раз ощутил силу своего повелителя. И только тогда, когда Фаран убедился, что маг полностью в его власти, Лорд-Вампир коротким жестом подозвал его. Он медленно поднял крышку ящичка и Голон на мгновение затаил дыхание, потому что внутри была самая священная реликвия Червя: Черная Чаша. Тогда Фаран пообещал, то однажды он даст Голону выпить из нее. Как его сердце забилось в надежде! Избежать судьбы своих шести братьев, жить вечно!

Но день освобождения так и не пришел, и не придет никогда. То ли Фаран забыл о своем обещании, то ли намеренно пренебрегает им; а возможно он просто презирает Голона за то, что тот покорно подчиняется ему.

Волшебник вышел на слабый дневной свет и глубоко вдохнул свежий воздух. За выходом из пещеры нетронутым белым покрывалом лежал снег. Он оказался в белом мире, накрытом серыми облаками и багрово-черными камнями.

Сразу за выходом из шахты лежала каменная полка, обрывавшая в горную долину, находившуюся по меньшей мере в тысяче футов ниже. Голон вспомнил имена холмов, между которыми шла древняя дорога в Искьярд: Каменный Череп и Малигар. Это, скорее всего, Каменный Череп. Ветер, постоянно дующий с ледяных степей, содрал с него всего, кроме самого камня. Равнина внизу была полностью покрыта снегом. Посередине бежал глубокий овраг: линия дороги, скрытая снегом. Она шла на прямо юг, и Голон проследил по ней взглядом. Сначала дорога бежала по дну оврага, потом скрывалась под расколотыми серыми скалами, окаймлявшими холмы. Затем земля слегка понижалась и переходила в плоскую ледяную равнину, уходившую вдаль, и там, далеко, он увидел край темного леса. Лорн. Последний раз он видел его много дней назад, в тот несчастливый день, когда они убили слугу Хозяина, Весельчака, а потом сбежали от возмездия.

Да, но это было в сотнях лиг отсюда. Тогда над лесом висело темное облако. Но сейчас оно исчезло; небо на юге было пустым, серым и ничем не примечательным, обыкновенное жемчужно-серое зимнее небо. Возможно и Хозяин, тоже, вернулся в Мир Теней.

Голон вытащил из маленького кармашка плаща пурпурную жемчужину, надетую на кожаную петлю, и, как обычно, поднял ее перед собой. Как и в туннеле жемчужина качнулась на юг, привлеченная невидимым притяжением магии. Да, меч и Талос там. Но есть и натяжение с другой стороны, с севера. Теневой Жезл — в Искьярде.

Он посмотрел на север, по направлению к заброшенному городу. Крутой склон вел вниз на еще одну покрытую снегом равнину, тоже находившуюся в нескольких милях отсюда и в тысячи футах ниже. Равнина была абсолютно гладкой, скорее всего снег скрывал озеро.

У основания утесов стояли три гранитные пирамиды, расположенные в странном порядке: с его точки зрения самая далекая была самой большой, вторая немного меньше, а третья, самая близкая, самой маленькой, так что взгляд по этим ракурсом давал ему забавное чувство обратной перспективы, как если бы горизонт скорее поднимался вверх, а не падал вниз. Возможно те, кто строил их, хотели, чтобы на них глядели именно отсюда, потому что из долины ни одна из них не казалась самой главной или большой, но все были одного размера. Пирамиды были окружены развалинами высоких стен. Из них выходили крытые галереи и, перемахивая через камни, спускались к пирсам на берегу озера. У конца каждой галереи стояли парусники, навечно пришвартованные замороженными стальными тросами, с их мачт свешивались толстые сосульки сталактитов.

Голон нашел лестницу, похороненную в снегу, и начал медленно спускаться вниз, на каждом шагу тщательно очищая ступеньки. Лестница привела его к разрушенному храмовому комплексу. Стоял пронзительный холод, который добавлял мрачности к общему ощущению запустения, повисшего над руинами. Пирамиды темнели над ним, становясь все выше и выше, по мере того, как он подходил к ним. У первой разрушенной стены он остановился и увидел слова на Языке Червя, вырезанные на большой каменной доске, вделанной в древний кирпич. Голон тщательно прочитал их, вспоминая слова языка, который так давно учил в Тире Ганде.

Надпись рассказала ему историю этого места. Как Исс и Ре решили раз и навсегда закончить все свои споры на Сияющей Равнине. Боги знали, что это будет конец их времени и многие умрут. Поэтому заранее договорились, что умершие будут перенесены в Искьярд. Черные Копи должны были стать временной стоянкой. Здесь, в этих пирамидах, их тела должны были быть обряжены в погребальные одежды, а потом через озеро отвезены в Искьярд. И там, при помощи Теневого Жезла, будут открыты подземные ворота в Мир Теней, и мертвые боги поселятся там, навсегда. Погребальные барки ждали здесь. Ту, которая принадлежала Ре, назвали "Парящий над Волнами", а Исса — "Темный Корабль". Барка, на которой предполагали перевозить других богов, вообще не получила имени.

В конце концов ни Ре, ни Исс не умерли, потому что оба спаслись, выпив из Чаш, Серебряной и Черной. Оба сбежали из этого мира, оставив его сгорать в огне, и теперь живут на звездах.

Голон пошел дальше, пока лестница не привела его к лабиринту крытых дорожек и переходов. Внутри было темно, он щелкнул пальцами и сияющий шарик синего света опять медленно вернулся к жизни. Еще полчаса он шел вперед, вниз по коридору, который становился все шире и шире, пока не оказался в обширном атриуме со сводчатым потолком, в центре которого стояло массивное каменное ложе. Округлые стены делились эллиптическими панелями, вытянутыми в направлении отверстия над его головой. На каждой панели было что-то нарисовано. Создания-гибриды, возможно боги, какими их себе представляли люди: наполовину человек, наполовину птица, жаба, змея, звезда или луна. Ниже всех этих произведений искусства, в нишах под каждой из картин, находились троны, двенадцать каменных тронов: число богов в древнем пантеоне.

Три широких коридора вели из атриума к трем пирамидам и пирсам.

На стене первого коридора был вырезан Огонь, символ Ре, на втором Червь, глотающий свой хвост, знак Исса, а третий был украшен символами всех других богов: луной Эревона, звездой Аркоса и всеми остальными.

Налетел порыв ветра, каким-то образом сумев проникнуть внутрь, по залу побежал маленький вихрь. Неутешный вой раздался из коридора, ведущего в третью пирамиду: вместе с ним пришел странный запах, едкий и тягучий. Конечно там лежат трупы богов, быть может не дальше полета стрелы. Возможно, что вой — плач слуги, который пережил эти десять тысяч лет.

Кто же этот третий бог? Безымянный, он казался еще более ужасным. В Голоне начало разгораться естественное любопытство. Он призывал демонов со звезд, но никогда не видел бога, даже мертвого. Он вошел в проход. Теперь, в четверти мили от входа в пирамиду, Голон ясно увидел призрачный серый свет, то гаснущий, то опять вспыхивающий. Он подошел ближе, пока не оказался в пятидесяти футах от большого отверстия прямо перед собой. Голону пришлось прищуриться, потому что сейчас свет стал по-настоящему ярким. Слезящимися глазами ему удалось разглядеть усеянную серыми пятнами зеленую стену, находившуюся за входом в пирамиду, и в ней бледный овал с редкими темными волосами, по которому шли синие вены. Пока он стоял, пытаясь понять, что же это может быть, овал задрожал, и он увидел, что это гигантский глаз, глаз Бога, а серо-зеленая стена оказалась его щекой. Он услышал громоподобное дыхание, и только тогда понял. Бог все еще жив!

Как только ему в голову пришла эта мысль, глаз мигнул, открылся и посмотрел на него. За ту долю секунды, что Голон стоял, глядя в глаз Бога, он увидел миллион событий, оставивших след на его сетчатке: доходившие до неба огни последней битвы, мертвых, падавших как скошенные колосья, живых, кричавших от смертной боли, долгое путешествие Бога в это место и ожидание, бесконечное ожидание. Когда Голон понял, что смотреть больше не в силах, он повернулся и побежал.

Только в сводчатом зале он сумел остановиться и боязливо посмотреть назад. Все было тихо и спокойно. Конечно Бог не может пойти за ним, или может? Если бы мог, почему не ушел отсюда эоны назад? Дыхание восстановилось. Голон повернулся к коридору, посвященному Ре, и послал вдоль него синий шар. На стенах наклонного коридора, ведущего вниз, были нарисованы выцветшие плоские фигуры: древняя живопись, почти неразличимая. Под ними мелкими аккуратными буквами было что-то написано, но не на языке, который он знал: те же самые буквы, что и на гробнице Маризиана в Тралле, язык Огня. Дальше была лучше сохранившаяся серия картин, представлявшая погребальную процессию, тело бога с белыми волосами несли вниз, к озеру, потом через озеро и в город на другой стороне. Изображение корабля очень походило на один из тех кораблей, которые он видел снаружи.

Ре, в отличии от того, другого, Бога, улетел с Земли. Голон решил, что он сможет исследовать этот проход. Он сделал пару шагов ко входу, когда по его спине пробежали иголочки, а волосы встали дыбом. В ушах зажужжало: невидимые потоки магии! Он поискал и нашел его, пульсирующее сосредоточение энергии над входом, как и в гробнице Маризиана. Охранное заклинание Огня. Любой, прошедший под ним, сгорит дотла. Какое-то время Голон глядел на него, прикидывая, не сумеет ли он развеять заклинание, примерно так же, как он разрушил магический барьер в Тралле. Но сейчас он ослабел, энергии почти не осталось.

Волшебник подошел ко входу в третий коридор. На архитраве был вырезан символ Исса: змея, пожирающая свой хвост. Опять защитное заклинание. Погребения. Тот, кто попытается пройти под ним, окажется заживо погребен глубоко в земле. Эту магию он знал хорошо: тайные узлы заклинания для него не были тайной. Он мысленно потянулся к сосредоточению энергии, находя ее секретные точки. Заклинание мгновенно исчезло, как если бы не существовало.

Он послал синий шар и в этот коридор. Он, как две капли воды, походил на коридор Ре, те же почти выцветшие барельефы, хотя картины на этот раз показывали змея, лежащего на погребальных носилках, потом на барке, плывущей через озеро в Искьярд, и, наконец, похороненного в Тенях. Но и это погребение осталось только на картинах — Исс выжил и покинул Землю. Барку никогда не использовали.

Голон пошел по наклонному коридору вниз. Его конец был освещен солнечным светом, пробивавшимся между каменными колоннами. За ними Голон увидел темный, покрытый инеем корпус корабля. Теперь, когда он был совсем близко, маг увидел, что корпус сделан не из дерева, но из металла, как и все реи и даже мачты со свернутыми парусами. Около сотни футов в длину, на носу деревянная фигура в виде головы змеи, с глазами из огромных пурпурных карбункулов, желтыми зубами и тонким как бритва раздвоенным языком.

Барка стояла на полозьях, которые не давали ей упасть. Палуба грациозно изгибалась между приподнятыми носом и кормой. На трех мачтах находились треугольные паруса, аккуратно свернутые и принайтованные к скошенным реям. Между грот-мачтой и носом находилась большая платформа. На ней стояла большая рама: когда-то на ее стойках висел тяжелый черный балдахин, но ветер разорвал его на куски и только пара лоскутков все еще держалась на темном металле.

Трап, ставший сплошным ледяным желобом, спускался с боков барки. Голон осторожно забрался на корабль, держась за покрытые сосульками веревки по сторонам трапа.

Для его неопытного в морском деле глаза все было в порядке. Он посмотрел направо, на корабль Ре, Парящий над Волнами, привязанный к следующему пирсу, в сотне ярдов от барки Исса. И его поддерживал лед. За ним был третий пирс. Здесь дело было хуже: третья барка завалилась на бок и частично утонула во льду. Возможно это означает, что неизвестный Бог так и останется в своей погребальной пирамиде.

Тоска тонкой струйкой потекла по его венам. Уже вечер. На бледном сером небе появились красные ржавые полоски облаков. В ледяной поверхности озера, как в зеркале, отражалось печальное небо. Пришло время возвращаться к своему вампиру-повелителю и его новым слугам. С тяжелым сердцем Голон забрался обратно к выходу из шахты, а потом спустился по темным уровням в чумную могилу.

Огромное помещение было запружено немертвыми. Здесь было даже холоднее, чем снаружи, на ветру, как если бы все эти холодные тела заморозили все, что находилось поблизости. Голон опять прижал полу плаща ко рту и дышал через него. Напрасная предосторожность — скорее всего споры болезни уже внутри него. И, если так, он должен выпить из Черной Чаши, чтобы еще немного пожить. Он заставил себя пройти мимо живых мертвецов, отталкивая от себя тянущиеся к нему пальцы, их отвратительный запах едва не задушил его. Фаран сидел на металлическом троне, по-прежнему сжимая в руке Черную Чашу.

На какое-то мгновение Голон даже решил, что его повелитель заснул вторым сном, настолько он был неподвижен. На конце его носа образовалась сосулька, волосы заиндевели от мороза и стали белыми, но тут волшебник увидел, что его грудь слегка колышется. Князь-Вампир дышал, невидящим взглядом глядя перед собой, хотя волшебник уже какое-то время маячил у него перед глазами.

Глаза Голона перешли на Чашу. Костяшки пальцев Фарана были белыми из-за силы, с которой он ее сжимал. Князь был в каком-то странном трансе и, наверно, общался с теми, кто стоял перед ним. Голон громко прочистил горло и в то же мгновение глаза Фарана повернулись к нему. В голове волшебника все помутилось, он опять стал рабом своего повелителя. Маг рассказал Фарану все, что видел, и все, что сказала ему пурпурная гемма: люди все еще на юге, а сейчас сумерки.

Когда он закончил, немертвый Князь пошевелился. — Отлично, — проскрипел он. — Веди нас на верхние уровни. Они пойдут этим путем. Мы будем готовы встретить их.

* * *

Остаток дня и ночь стали настоящим кошмаром для усталого и напуганного Голона. Он привел Фарана и армию немертвых обратно на поверхность, где уже настала ночь и ярко сверкали звезды. Фаран послал мертвых шахтеров в темноту, и Голона не заботило, что они там делают. Он устал до невозможности, поэтому незаметно скользнул в один из боковых коридоров и там заснул, даже не думая о том, что какой-нибудь вампир может укусить его во время сна. Но прямо перед рассветом он проснулся и обнаружил, что повелитель склонился над ним, а сам он жив и, как ни удивительно, здоров. Фаран рассказал ему, что он должен делать: с юга идет Бронзовый Воин вместе с людьми. Только демон может уничтожить его.

И опять ни слова протеста не вылетело из губ Голона. Он встал, как в трансе, и только сознание спросило себя, почему тело самостоятельно вышло на предутренний свет, пересекло долину и взобралось на противоположный холм, где отвесный утес нависал над проходящей под ним дорогой. Оттуда он обнаружил, что за эту ночь натянули веревки поперек дороги. Он посмотрел вниз. Обрыв в пять сотен футов, отсюда дорога и ландшафт вокруг нее казались меньше. Новое головокружение, на этот раз из-за высоты, но он знал, что должен делать.

На этом каменном выступе он провел три дня и две ночи.

Как только Голон оказался высоко над дорогой, он, замерзшими руками вынув обсидиановый нож, на этот раз разрезал свое собственное запястье, потом быстро свертывающейся кровью нарисовал первую руну. Опять и опять ему приходилось пользоваться ножом, пока все его запястье не оказалось исполосовано. Но, постепенно, его заклинание стало объемным. Как и все руны вызывания, оно стало увеличиваться, расти как цветок. Кровь привлекает демонов; кровь волшебника-вызывателя привлекает их вдвойне, потому что они страстно хотят добраться до него, уничтожить дерзкого смертного, имеющего над ними власть. Разве им не достаточно его семьи, всех шести братьев? Демоны вспомнят сладкий запах их крови, примчатся, чтобы сожрать Голона… и попадут в ловушку. Он призовет их, пышущих жаром, они появятся и, быстрее, чем глаз сможет увидеть, ударятся в утес с силой падающей звезды. Гора взорвется и ее обломки похоронят под собой дорогу — вместе с Бронзовым Воином.

Каждый день он проверял свой маятник, и каждый день он раскачивался все меньше и меньше. Зуб Дракона приближался.

И когда перед рассветом третьего дня он вообще едва качнулся, Голон подошел к Фарану и предупредил его, чтобы этой ночью надо быть наготове, потом вышел наружу, где становилось все светлее и светлее. Он вынул обсидиановый кинжал и прямо на снегу перед собой нарисовал пентаграмму: остроконечный символ Акара, демона острого зрения, яркого света и чистоты; его средой был снег и линзы. В то же мгновение перед ним выросла вогнутая колонна синего света. Голон подошел ближе. Перед мерцающей линзой было так холодно, что даже холодный пронзительный воздух на скальной площадке казался чуть ли не жарким. Тем не менее он наклонился к ней, чувствуя как глаза превращаются в лед. А потом ему показалось, что он пролетел над равниной и оказался на краю леса, прямо перед черными ветвями голых деревьев; Голон почувствовал, что, если бы он захотел, мог бы долететь до самого Лорна.

Волшебник посмотрел направо и налево, голова кружилась при каждом движении. Вот, он нашел: золотой блеск металла. Он повернул голову дальше. Сцена мгновенно исчезла, удивленный Голон немного отклонился назад, изображение появилось, хотя и меньше размером; тем не менее, детали были отчетливо видно, как будто выгравированные в его сознании.

Бронзовый Воин, гигант тридцати футов в высоту, занял все поле зрения. За сорок лет Голон научился замечать потоки магии, не видимые нормальных зрением. Вокруг Бронзового Воина мерцала аура тлеющей древней магии.

Голон наклонился поближе к линзе и картина сместилась дальше, мимо Бронзового Воина, на покрытую снегом поляну. Там он увидел людей. Похоже, они что-то горячо обсуждали. В центре стоял Джайал Иллгилл, крича и размахивая руками, как сумашедший. Голон попытался использовать еще одно из своих искусств, умение читать по губам, но рот молодого рыцаря слишком сильно дрожал: от холода, страха или гнева, понять было невозможно. Потом он, Таласса и жрец подошли к Бронзовому Воину, а жалкие крестьяне стали собирать лагерь. Все ясно, они идут: к вечеру их отряд будет в Холмах Дьюрина.

Пришло время для второго вызова. Один высокомерным щелчком пальцев он отпустил Акара обратно на звезды. Линза вытянулась, а потом, казалось, растаяла в воздухе.

Голон вынул из кармана стеклянную склянку и тщательно осмотрел ее, удивляясь, что она не разбилась несмотря на множество приключений, которые он испытал с тех пор, как покинул Тралл. Пузырек казался пуст, но много месяцев назад, на храмовой площади в Тралле, ему удалось поймать в него последний выдох одного из заговорщиков — последователей Огня.

Первый делом он, как призыватель, должен поглотить это существо. Голон отвинтил крышку, и глубоко вздохнул, чувствуя как беспокойный дух человека борется с его собственным. Потом он задержал дыхание и начал быстро чертить пентаграмму на большом плоском камне перед собой, который он заранее очистил от снега. От напряжения лицо стало красно-коричневым, легкие горели, но Голон упрямо рисовал последние сложные руны. Наконец он выдохнул, направив дух бунтовщика прямо на нарисованную мелом надпись на камне.

Хотя было очень тихо, ему показалось, что он слышит легкий шорох, с которым душа мертвого бунтовщика разрезала воздух, пытаясь вырваться из окружающих камней. Но, заключенная внутри пентаграммы, она не могла убежать, великолепная приманка для демона.

Голон нараспев проговорил священный текст, глядя на восточный горизонт, где заснеженное поле встречалось с небом. Потом он увидел мерцание, как если бы открылся портал из этого мира в другой. Стоны кружащейся над камнями души стали более громкими и она закружилась быстрее, как если бы предвидела свою судьбу.

Далеко на востоке, на самом горизонте, небо стали заполнять отвратительные штормовые облака. И вот они покатились к нему. Хотя до них было еще далеко, холодная дрожь пробежала по его спине, потому что он точно знал, кто находится внутри: рычащий рот и пылающие глаза демона появлялись и исчезали с каждым движением облаков. Голон прикинул их скорость: они будут здесь еще до сумерек. Отряд Светоносицы никак не сможет избежать их. А когда они окажутся над линией холмов, где ждет плененная душа, демон ринется вниз, чтобы сожрать и свою жертву и любую другую душу, которую сумеет найти.

ПЯТНАДЦАТАЯ ГЛАВА

Каменный Череп и Малигар

Сани проехали мимо последних чахлых сосен на краю Леса Лорн. Теперь перед ними простиралась большая снежная равнина, линия деревьев быстро исчезала сзади. Возницы, на какое-то время позабыв свой страх, весело погоняли собачьи упряжки. Больше никаких скрытых препятствий до Холмов Дьюрина, лежавших в двадцати милях: кончились рвы, корни и ледяные торосы, так мешавшие им в последние месяцы, впереди только белое полотно девственно чистого снега.

Уртред, ехавший на первой упряжке, внезапно почувствовал себя каким-то беззащитным, по спине побежали знакомые иголочки. Каждую секунду мрачная линия покатых черных холмов казалась все больше и больше. Да, впереди враги, Червь, но пока светит солнце, они в безопасности.

Всего было десять упряжек, по три человека в каждой. Уртред и Таласса были в первой, вместе со старостой, Гарадосом. Джайл в следующей, вместе с Самлаком, заместителем Гарадаса. Оборванная группа воинов-горцев следовала за ними на восьми санях, их возбужденные крики смешивались с лаем собак. Небо было голубое — такого голубого неба они не видели очень давно. Несмотря на предупреждение Бронзового Воина и тревожный лай собак, поблизости опасности не было и все немного расслабились, шутили и даже с радостными воплями пускались наперегонки.

Бронзовый Воин тяжело шагал позади, каждый шаг покрывал пятнадцать футов, каждый удар сотрясал землю и заставлял снег бурлить вокруг его ног, как если бы он был жидким, а не кристаллическим. Но, несмотря на гигантские шаги, Воин постепенно отставал. Тем не менее Гарадас не стал сдерживать собак, и, постепенно, гигантская фигура сзади становилась все меньше и меньше.

Пришел поздний полдень: они ехали без остановки все утро, собаки устали и их надо было покормить; время для остановки. Солнце был только на полпути вниз, но теперь, когда они поехали медленнее, всем как-то сразу стало холодно, и веселые шутки прекратились. Казалось, что уже наступил вечер. Небо из голубого стало синевато-оранжевым, по снегу побежали тени, серые тени. Гарадас негромко выругался и опустил вниз свой деревянный руль, который, одновременно, был и тормозом. Руль вонзился в снег. Сани описали полукруг и встали. Остальные погонщики немедленно стали повторять его маневр, пока линия саней не выстроилась полукругом, слегка похожим на знак вопроса, обращенным выпуклой стороной к уже невидимому Лесу Лорн и Бронзовому Воину.

Все спустились с саней и, как по команде, принялись топать ногами, пытаясь разогнать по жилам кровь, почти замерзшую за несколько последних часов, когда они сидели без движения. С плащей летел намерзший на них лед. Горцы достали немного еды из своих скудных запасов: сушеное мясо для собак, которые хорошо поработали сегодня, и немного яблочного бренди для людей, чтобы прогнать из костей смертельный холод.

Сзади к ним медленно подошел Бронзовый Воин, на его броне играл слабый оранжевый свет послеполуденного солнца. Собаки яростно залаяли, пытаясь вырваться из своей упряжи, но когда он подошел поближе и на них легла его тень, они завыли и низко присели на задние лапы. Талос остановился, по-видимому не сознавая, что люди и собаки находятся далеко под ним. Рубиновые глаза остановились на линии холмов, черневшей впереди. После нескольких минут размышления, он поднял серебряный молот, зажатый в правом кулаке, и указал им на окружающие равнины.

— Пять тысяч лет я не был в этих холмах, но мне кажется, что я ушел отсюда только вчера. Здесь я был похоронен. Последний бой турнира: небо полно ревущих драконов, на которых сидят боги, с нетерпением ждущие финальный поединок. Там! — Он указал на одинокую каменную скалу, стоявшую на замерзшей равнине. — Там был павильон Ре, а вон там, — продолжал он, указывая на запад, — в темноте наступившего вечера прятался невидимый Исс. Турнир Черных Копей. Тогда боги думали, что спорт поможет им избавиться от взаимной ненависти. Спорт не помог ничему. Но я сражался, пока воин Исса не затащил меня под землю, и там я лежал, похороненный, тысячи лет, пока не пришел Маризиан и не поднял меня оттуда. — Он тяжело вздохнул; раздался звук, как будто ветер пронесся по огромным кузнечным мехам.

— Где дорога через холмы? — спросила Таласса.

Бронзовый Воин слегка повернул голову. — Там, — ответил он, — путь, по которому пришел Маризиан, пять тысяч лет назад. — Он указал на север, на нишу между вершинами двух черных холмов. — Древние называли эти холмы Каменным Черепом и Малигаром. Когда-то по равнине бежала серебряная дорога, но когда огни последней битвы выжгли все дотла, она расплавилась и стала рекой из кипящего металла. И вернулась в землю, из которой вышла. Пускай это будет уроком для всех смертных, съедаемых тщеславием: то, что мы берем из земли, все равно вернется в нее, как и те, кто живет на ней.

— Когда-то под этими холмами работали люди, которые доставляли металл на поверхность; они построили величайшие башни и огромные города на Сияющей Равнине: Ролан Бер, Тан Гаррек, Иллинтагель. Но их жизнь была тяжелой даже в тот век, который вы называете «золотым». Нищета и рабство: золото служило для того, чтобы покупать человеческую кровь. Тысячи умирали от непосильной работы. То ли магия Богов не могла спасти их, то ли боги и не думали спасать их. Я не знаю почему, потому что, хотя я и служил им, никогда не видел их лица: Ре всегда сидел в своем сияющем павильоне, а Исса, создание из земли и тени, вообще невозможно увидеть человеческими глазами. Но в их сердцах так же мало сострадания, как и в этом, — сказал он, с такой силой ударяя по своей кирасе в том месте, где должно было быть сердце, что, казалось, эхо от его удара вернулось обратно от линии далеких холмов.

— Я отчетливо помню, что когда мы вышли на турнирное поле, небо было заполнено черным дымом из копей. Даже оттуда я чувствовал страдания человеческих рабов, которых боги заставляли исполнять их малейшие желания. Теперь эти рабы лежат похороненные в тех самых шахтах, которые сами вырыли. И хотя они потеряли все, даже жизнь, они оставили проклятие, которое падает на всех, кто идет этим путем.

Гигант не отрываясь глядел на холмы. — Я прожил десять тысяч лет. Быть может вы думаете, что видели зло в этом мире, что страдали и мучались. Но хотя во мне бьется сердце из металла, а из глаз льются не соленые слезы, но машинное масло, я видел вещи в тысячи раз хуже, да и сам лежал, похороненный под землей и всеми забытый, пять тысяч долгих лет. Что за пытка, когда твой ум работает, но ты не можешь шевельнуть ни руками, ни ногами!

Никто из них не решился ответить. Некоторые горцы даже закрыли лицо руками, напуганные этим созданием из прошлого, и, возможно, подумав о своих предках, которые тысячи лет назад служили безжалостным богам.

Один Уртред не отвел глаз: он чувствовал правоту слов Воина. Когда-то он был жрецом, но теперь, хотя его по-прежнему так называли, думал и чувствовал иначе. В могиле Маризиана он видел Книги Червя и Света, превратившиеся в прах. Единственное письменное свидетельство того, что боги были. Но что это за создания, которым поклоняются люди? Что лежит за тщеславием, которое едва не уничтожило мир в одной битве десять тысяч лет назад?

Тем не менее в священных текстах были семена правды: разве в них не говорилось о Светоносице? Разве она не богиня, как они предсказывали? Разве сам Бронзовый Воин не пришел ей на помощь? А что касается того, что происходило в эпоху богов, рассказов о чудесах, которые они делали, остается только верить — все равно нет никаких доказательств.

Так что не имеет значения, верит ли Уртред священным книгам, или даже тому, что солнце нечто большее, чем источник света и тепла. Достаточно того, что он верит в Талассу. Она — часть пророчества, часть скрытого знания, которое боги укрыли на звездах и которое определяет судьбы людей. Теперь это знание зашифровано в загадочных словах давно уничтоженных манускриптов и в облаках дыма и пыли на Сверкающей Равнине.

Но отец предупреждал его: для того, чтобы спасти мир от темноты, чтобы заставить солнце опять засиять во всей силе, потребуется жертва. И этой жертвой будет она.

Уртред повернулся к ней: сейчас он был благодарен звездам, что его эмоции никто не видел, хотя маска была такой жестокой, даже боги одобрили бы ее; Уртред был уверен, что в этот момент любой испугался бы увидев его настоящее лицо, перекошенное ужасом от одной только мысли о том, что он может потерять Талассу.

— Пошли, — хрипло пробормотал он. Он не стал ни есть, ни пить, как другие, потому что был уверен, что любая еда задушит его на месте. Да и что ему суровый климат и лишения, ему, жрецу только по имени, проклятому богом, которому поклонялся.

Какое-то время все молчали, даже собаки перестали лаять, напуганные громовым голосом Талоса. Наконец староста нарушил тишину. — По саням, — сказал он трепещущим голосом. — Нам надо перевалить через эти холмы еще до сумерек.

— Тщеславие, — сказал Бронзовый Воин. Одно слово, но произнесенное с такой угрозой, что люди, садившиеся в сани, замерли на полушаге. Гигант повернул голову влево и вправо, раздался металлический скрип шестеренок. — Вы все плохо слышите. Сколько тысяч людей стояло здесь, там где вы стоите, за эти пять тысяч лет? Неужели вы думаете, что выживете там, где погибли все остальные? Пыль: от них не осталось даже могил, но только пыль, которую ветер унес в лес или раскидал по равнинам. Даже их кости давным-давно исчезли. Ради Светоносицы, которую я поклялся защищать, и ради вас самих, вернитесь обратно в Лорн. Нет, и никогда не было безопасного пути в Искьярд.

Таласса, прищурясь, взглянула на холмы. Раздался совершенно спокойный чистый голос, не дрогнувший от слов титана. — Ты же знаешь, что пути назад нет. Мы слишком близко к Искьярду.

— Да, — медленно ответил Талос. — Это ваша судьба. Но разве верная смерть — это то, что вы ищете? Вспомните как Маризиан убежал оттуда, после того, как боги уничтожили самих себя. Я видел его лицо: ужас, вот то, что он открыл там. Ужас, от которого вам лучше держаться подальше, потому что из всех людей, которых я видел, он был самым могущественным волшебником, по сравнению с которым вы — только бледная тень.

— Мы уже выбрали свою судьбу, — твердо сказал Уртред, хотя по его спине бежал предательский холод. — Поднимайтесь!

— Тогда летите как ветер, — сказал Бронзовый Воин, указывая своим молотом на восток. Все, как один, повернулись. Линия облаков, темная, как крыло ворона, летела с горизонта, заполнив собой все небо. — Скоро будет шторм, — сказал он, — очень скоро.

— Мы переносили и не такие, — возразил Гарадас, но без твердости в голосе, потому что облака пузырились, сражались одно с другим, груда громоздилась на груду, становилась выше и шире, пурпурно-черные грозовые тучи быстро летели к ним, как будто подгоняемые чей-то злой волей.

— Нет, не такие, потому что внутри сердце демона, который гонит вас в ловушку Фарана.

Уртред повернулся к далекой линия леса: ее край едва виднелся на горизонте, почти скрытый приближающейся темнотой и тенью стремительно летящих облаков, которые, как темные гиганты, вознесли головы прямо над ними. Возвращаться было поздно — теперь они должны бежать к мрачной линии холмов перед собой. Пока буря не разразилась, они должны добраться до них. Могут и не успеть. Ветер уже стонал на снегу, посылая белые кристаллики в небо.

— Быстрее — у вас еще есть время пересечь холмы до полуночи, — скомандовал Бронзовый Воин. — Я медленнее вас, и пойду следом.

— Пусть с тобой будет Ре, увидимся на той стороне, — крикнул Уртред, перекрикивая рев усиливавшегося ветра, но ураган уже выл с такой силой, что едва сам услышал свои слова. Да, этот шторм никак не мог быть естественным.

— Я найду вас, — ответил Талос. Извивающиеся струи белой поземки, предвестника снежной бури, уже летели к ним с востока. Все с сумасшедшей скоростью прыгнули в сани, и погонщики взмахнули своими кнутами. Впрочем, на этот раз собак, напуганных воем ветра, не было никакой необходимости подгонять. Они изо всех сил налегли на постромки, и тяжелые сани заскользили по земле.

Скоро они уже мчались на север и первые порывы штормового ветра заставляли сани раскачиваться из стороны в сторону. Уртред посмотрел назад, но Бронзовый Воин уже исчез за снежным занавесом. Остальные сани то появлялись, то исчезали в порывах ветра. Когда ветер на несколько мгновений затихал, впереди можно было увидеть очертания верхушек холмов.

На западе еще сияло солнце, его красный свет просачивался через летящий снег. Сколько же минут осталось до того, как на них упадут тени холмов? Погонщики остервенело нахлестывали собак, сани летели через пургу, совсем немного опережая ураган. Как только они нырнули под защиту холмов, ветер слегка ослабел и они увидели впереди себя ледяную, усыпанную камнями дорогу, ведущую к проходу между двумя вершинами.

Длинные тени уже упали на дорогу; сани начали подниматься, лавируя между валунами, накопленная скорость позволила им немного подняться вверх, но потом они остановились, лапы животных заскользили по льду, и собаки, сделав шаг вперед, съезжали обратно вниз. Гарадас выпрыгнул из саней, все последовали его примеру, держа наготове копья и луки. Джайал вытащил Зуб Дракона и темноту прорезал магический свет: юный рыцарь держал меч перед собой, освещая усыпанный камнями ледяной желоб. Он кивнул жрецу — они пойдут первыми.

Шторм опять нагнал их, схватил и, как если бы был одушевленным существом, потащил вверх, к проходу. Он проникал через несколько слоев одежды, частицы льда кололи тело и сдирали кожу. Гарадас закричал, и, хотя его крик потонул в вое ветра, все прибавили шаг, таща санки и сопротивляющихся животных вверх по склону, собаки рвались из упряжи, как если бы чувствовали разлитую в воздухе магию.

Сзади был демон; впереди — живые мертвецы. Челюсти ловушки захлопнулись.

ШЕСТНАДЦАТАЯ ГЛАВА

Битва у Черных Копей

Из прохода в их лица ударила снежная буря, каждый порыв ветра посылал извивающуюся ледяную змею, которая с громким шипением неслась над гладким ледяным откосом. Все обмотали головы плащами, оставив открытыми только глаза. И хотя эпицентр шторма еще не нагнал их, каждая частица льда, попавшая в незащищенное тело, жалила как гадюка, а ветер грозил сбить их с ног. Идти было очень трудно, а тут еще сани постоянно налетали на скрытые под снегом камни.

— Бросайте сани, — крикнул Гарадас, слегка дрогнувшим голосом. — Возьмите из них столько припасов, сколько сможете. — Горцы переглянулись. Без саней, которые довезли их сюда от самого Равенспура, вернуться назад будет невозможно. Но Гарадас зло махнул рукой. — Мы не перевалим через холмы, если придется тащить их за собой, — крикнул он.

Горцы неохотно выполнили его приказ, сани скользнули обратно по скользкому склону, на который они с таким трудом их затащили.

Они медленно продолжали идти вверх, пока не остановились, потому что в летящем снегу не было видно ни зги. Ветер мрачно завывал, крутясь вокруг раздробленных каменных образований. Уртред рискнул и посмотрел назад, в зубы шторма, ветер ревел в лицо его маски. Все небо было в грозовых облаках, ни намека на свет.

Еще один яростный порыв ревущего ветра, и некоторых горцев раскидало по сторонам. Ураган набирал силу. Они должны идти, если хотят жить.

— Отпустить собак, — приказал Гарадас, — руки понадобятся для боя. Они не пропадут. — Он остановился и, потрепав по шерсти, освободил свою. — Беги! — крикнул он. Собака на секунду заколебалась. Это была агрессивная лайка, совершенно белая, челюсть оттянута назад, желтые зубы обнажены, уши прижаты к голове. Шерсть на загривке стояла дыбом. Потом она прыгнула вперед, ее лай был еле слышен сквозь завывания ветра.

Джайал повернулся к Уртреду. — Ты готов? — крикнул он. Уртред кивнул, сжимая кулаки и чувствуя, как в венах разгорается огонь. Сражаясь с ветром, они повели жителей деревни Года вперед, под Каменный Череп и Малигар.

Они мрачно шли вперед, пока земля не стала плоской. Они достигли седловины перевала.

Где же вампиры? Уртред остановился вгляделся во тьму. Джайал шагнул вперед, его сапоги взбили девственно-чистый снег. За ним последовали двое горцев.

Внезапно покрытая снегом земля под ними с ревом поддалась, и Джайал вместе с горцами упал в темную яму, скрытую под снегом. И тут вся плоская поверхность седловины вокруг них стала проваливаться, справа и слева, сзади и спереди. Некоторые из тех, кто еще мгновение назад стоял на твердой земле, упали, как если бы их дернули веревкой за ноги; и некоторые собаки упали за ними вслед.

Тем не менее каким-то чудом Уртред еще стоял на твердой земле. Едва он успел схватить Талассу, как земля перед ними просела. Из темноты и пыли появилась костлявая рука, за ней голова, губы растянуты в ухмылке — вампир. Живой мервец начал выбираться из только что открывшейся ямы. Уртред лягнул тварь ногой и отправил ее обратно в дыру. Еще один немертвый появился из ямы слева от них. Этого не остановить — слишком поздно. Вампир метнулся вперед, его клыки блеснули. Уртред отчаянно рванул Талассу на себя, мертвец проскочил мимо и один из горцев вбил его топором в землю.

Он увидел, как на склонах Каменного Черепа что-то задвигалось, и оттуда хлынула волна фигур, до этого прятавшихся в ямах. Какое-то мгновение он стоя, как парализованный: даже в Тралле он не видел так много.

Крик из одной из ям, в которую упал один из горцев. Еще больше вампиров выбирается из-под земли. Джайал все еще жив в яме прямо перед Уртредом: на мгновение сверкнул свет Зуба Дракона.

Из кончиков перчаток Уртреда к небу рванули языки пламени, как если бы он протянул их к темному небу. Он резко указал вниз и влево, и с глухим ударом перед ним зажглась огненная стена. Он вытянул руки вперед, посылая ее на плотные ряды вампиров. Волна Огня. Они видели, как она катится к ним, но упрямо бежали прямо на нее. Пламя, шипя на снегу, вкатилось в передний ряд, сухие тела вампиров вспыхнули, тая как воск.

Уртред смотрел, почти загипнотизированный странной красотой языков пламени, которые из оранжевых становились пурпурными, а потом опять золотыми. На какое-то мгновение он позабыл об опасности; потом когти ударили его в спину. Он резко повернулся: перед ним стоял вампир. Он почувствовал зловонное дыхание, и клыки раскололись об его маску. Уртред резко махнул острым ножом, выскочившим из перчатки, и голова, все еще щелкая оставшимися зубами, покатилась по земле. Тело, подрагивая, еще стояло, и Уртред спихнул безголового вампира в одну из ям.

Выжившие вампиры поначалу ослепли от внезапного вспышки света первого заклинания Уртреда, но сейчас бесстрашно ковыляли вперед через гаснущее пламя. Схватка разбилась на маленькие сражения, горцы схватились с вампирами, и даже пара собак хватала немертвых за ноги. Некоторые из жителей деревни, упавших в ямы, выбрались оттуда, но их осталось очень мало. А для некоторых получилось что-то вроде перетягивания каната: немертвые тащили их обратно в ямы, схватив за ноги, а друзья пытались вытащить наружу, схватив за плечи.

Линия вампиров достигла края ям и напала на горцев, пытавшихся помочь своим друзьям. Крики и ругательства смешивались с неистовым рычанием собак, горцы пытались пустить в ход свое оружие. Но их убийцы не чувствовали боли, и хотя копья и топоры оставляли страшные раны на невооруженных тварях, передний ряд пал под массой тел.

Уртред рванулся вперед, изрыгая пламя из перчаток. Свет выхватил из темноты группу из четырех вампиров, склонившаяся над распростертым трупом горца, их тела исказились и выгнулись, когда пламя накинулось на них. И все это время рев ветра становился все громче и громче — эпицентр шторма приближался. Крутящая колонна вихря соединила небеса и землю. Уголком глаза Уртред заметил, некоторых из немертвых сбило с ног и унесло в небо.

Внезапно поле боя осветилось. Джайал стоял на краю ямы, в которую упал. Зуб Дракона сверкал. Он уже перерезал всех вампиров вокруг себя. Его окружал круг ям, частично накрывавших одна другую, так что получилось что-то вроде рва, защищавшего его от очередной волны вампиров, катившейся с Каменного Черепа. Они уже было бросились вперед, но заколебались, задержавшись на краю. Наконец трое из них решились и прыгнули вниз, но Джайал только описал мечом широкую арку. Красновато-зеленый клинок прошел через них, как через траву, разрубив их пополам. Еще больше прыгнули к нему, и опять меч описал искрящий полукруг. Тем не менее парочка ухитрилась избежать удара и вцепиться в плащ Джайала, но меч ударил опять, безголовые тела упали в яму, и только руки еще цеплялись за рукава. Тряхнув плечами, Джайал избавился от дополнительной одежды. Уртред и Талассса побежали к нему, перепрыгивая через ямы, а другая волна врагов уже накатывалась на них. Уртред встал спина к спине с Джайалом, и оба рубили налево и направо, пока перед ними не осталось ни одного вампира. Джайал громко закричал, зовя к себе выживших горцев. Те, кто смог, оторвались от схватки и отступили к ним.

Из сорока жителей Годы в живых оставалось около дюжины. Вампиры опять бросились на них, на этот раз окружив их полностью, и только ров оставался их единственной защитой. И, еще хуже, в свете Зуба Дракона всего в нескольких ярдах от себя, на юге, они увидели воронку вихря, всасывающую в свой рот все, что было поблизости: павшие тела, снег и сами камни. В эпицентре урагана никто не сумел бы выжить.

Вампиры, видя что ураган может не пустить их к жертвам, бросились вперед. Джайал резко вытянул меч вперед, и в то же мгновение последовал громкий треск, похожий на гром, и вспышка посреди атакующей толпы.

Взрыв: свет, но не свет. Порыв ветра, даже более сильный, чем ледяной ураган, налетавший с юга. Брызнули в сторону булыжники, части тел взмыли в воздух, еще два горца упали на землю, камни врезались в край маски Уртреда, бросив его на колени. Он потряс головой, пытаясь избавиться от звезд, танцующих перед глазами. Взрыв проделал в дыру в линии вампиров, но не затронул остальное кольцо. Не обращая внимая на ужасные потери, они рвались вперед, задние ряды шли по телам тех, кто падал в ямы, наполнив их до краев шевелящейся жизнью. Еще несколько секунд, и вампиры захлестнут небольшую кучку людей.

Уртред выбросил руки вверх. На этот раз никакой Стены Пламени; только огненная лава неохотно потекла по снегу в нескольких футах от его ног. Ничего удивительного, у него почти не осталось сил, тем не менее лужи дымящейся магмы поползли по земле, посылая в небо пар от испарившегося снега. Некоторые из немертвых закрутились волчком, когда перегретый поток накрыл их ноги, другие остановились, но те, которые подходили с другой стороны, не останавливаясь лезли по телам, копошившимся в ямах. Джайал махал Зубом Дракона налево и направо, без остановки, разрезая их по мере того, как они подходили. Один из них прыгнул вперед, согнулся, избегая сверкающего лезвия, и бросился на Уртреда. Жрец сделал шаг назад, вампира пронесло мимо, он запнулся и упал на землю, где Джайал покончил с ним.

Они опять расчистили небольшой круг вокруг себя — но они по-прежнему в ловушке, полностью окружены рычащей толпой, стоящей рядами, быть может не менее сотни рядов; руки вытянуты вперед, над ямами, почти касаются людей, и только сверкающее оружие выживших еще держит их на краю.

Они отступили немного назад, образовав еще более тесный круг. В центре стояла Таласса, глаза были закрыты, брови нахмурены, тело раскачивалось вперед и назад, как в трансе, руки подняты к небу.

Внезапно рев урагана куда-то исчез, снежная буря мгновенно прекратилась, небо стало белым, таким белым, что снег на земле стал ослепительным сияющим полотном. В небе, над их головами, появилась горящая неземным светом звезда, разрезавшая штормовые облака. Она медленно падала на землю.

Таласса, чей белый плащ сверкал, как расплавленное серебро, стояла с вытянутыми вверх руками, как если бы вбирала в себя свет. Вампиры вокруг них побежали как тараканы, застигнутые внезапным светом, некоторые дрались друг с другом, в панике расчищая себе дорогу.

Уртред посмотрел на юг, вниз по ледяному желобу, на вершине которого они сражались. Снежная буря и вихрь исчезли. Вдали, на равнине, он увидел сильный металлический блеск: Талос, где-то в миле от них. Рука титана тоже была вытянута к небу и к падающей звезде. Он шел вперед огромными шагами, из-под его ног били гейзеры снега.

Вампиры вокруг них продолжали в панике разбегаться, испуская низкие, плачущие звуки. Путь на север внезапно открылся, но звезда скоро упадет и перестанет светить.

Гарадас и несколько его людей выжили в битве. Еще несколько горцев вылезли из ям: сильно поцарапанные, но в остальном невредимые.

— Быстрее! — крикнул Уртред, указывая на север.

Он взял Талассу за руку и они поползли через тела, окружавшие их позицию. Из кучи высунулась рука и схватила его за лодыжку; он дернул ногой и освободился. Отряд быстро пошел вперед, а звезда спускалась все ниже и ниже, пока не оказалась за вершинами холмов — ветер опять начал стонать, а, когда умер последний луч света, завыл.

СЕМНАДЦАТАЯ ГЛАВА

Тысяча голосов

В сознании Фарана звучала тысяча голосов — тысяча голосов живых мертвецов. Они были частью его сознания, его организма. Он никогда не был в таком положении, раньше он создавал одного, максимум двух вампиров в месяц, но теперь своими собственными руками он сотворил их всех, и каждый говорил с ним, их Господином, и как никогда раньше он чувствовал, что их сознание принадлежит ему; одной мыслью он мог заставить их всех встать и идти.

Фаран повернулся к Голону. — Скоро настанет время для твоего заклинания, волшебник, — сказал он.

Голон посмотрел на каменный утес под Малигаром: там он оставил руны, которые должны уничтожить Бронзового Воина.

— Я сброшу гору на голову Талоса и кольца Червя утащат его в сердце земли, в обитель Исса, — выспренно сказал маг.

— Пусть так и будет, — почти равнодушно ответил Фаран; он уже думал совсем о другом. Отряд Талассы скоро будет прямо под его наблюдательным пунктом. Он должен каким-то образом сохранить ее, чтобы его слуги не добрались до ее нежного тела. Он вышел в коридор, ведущий из Черных Копей, сотни самых сильных вампиров за спиной, остальные скрываются во вспомогательных шахтах внизу и бросятся наружу, когда люди начнут проваливаться в невидимые ямы.

Он нахмурился, концентрируясь, призывая свои создания. Из-за облаков и падающего снега было почти ничего не видно, но, как кукловод, управляющий тысячей марионеток, он толкал и толкал их вперед, пока вокруг отряда Талассы не сомкнулся тесный круг. Крутящийся центр урагана уже был очень близко, на юге, всасывая в себя все, что попадало в его пасть; люди оказались именно там, где он хотел.

Он спустился по откосу и встал поближе к битве. Не обращая внимая на ураганный ветер, мешавший разглядеть сражение, Фаран впился взглядом в картину перед собой. Крошечный отряд людей, буквально несколько человек, полностью затопленный немертвыми. Он поискал ее и немедленно нашел. Она стояла рядом с жрецом в маске, ее белый плащ было невозможно не узнать.

Пока он глядел, из перчаток жреца вырвалась волна огня, покатившаяся на вампиров, окружавших людей. В сознании Фарана зазвучали предсмертные крики тех, кого охватило пламя, хотя рев ветра заглушал все остальные звуки. Но магия жреца вскоре истощится. Волшебство не может длиться слишком долго.

Таласса: даже на таком расстоянии, в темноте, сквозь суматоху сражения он видел ее лицо также ясно, как и тогда, в своем дворце в Тралле. Двести лет он глядел в лица Братьев и Сестер, таких же Живых Мертвецов, как и он сам. Месяцем раньше он видел на ее лице тень вампиризма, но теперь она исчезла. Да она излечилась, но как? Никакая магия не в состоянии опять сделать человеком того, кого укусил вампир. И тем не менее она выздоровела от болезни, от которой нет лекарства.

И он обрадовался — летаргический пульс его сердца слегка ускорился. Она не будет кровавым рабом какого-то другого Живого Мертвеца. Только его: либо чарами, гипнозом — либо укусом, не имеет значения. Она должна быть его!

Даже если она действительно та, кого древние манускрипты называют Светоносицей, если она враг его Бога, она не умрет, но будет жить, жить с ним.

Он позвал тысячу голосов под собой, приказав им охранять ее, не касаться ее.

В то же мгновение пришло ощущение движения, как если бы тело пролетело через невообразимое пространство и оказалось в Сером Дворце Исса, там, где в плену томилась его душа. И он увидел, как она падает со своего высокого места, падает оттуда, где оставалась последние двести лет среди других душ, избранных Темным Богом. Бог сбросил ее с высоты: Исс разгневан. Его мысли и дела — ересь: Светоносица должна быть уничтожена. Как же Бог накажет его? Что сделает с его смертной оболочкой? Быть может в кожу вгрызется миллион червей, или земля откроется и проглотит его, сбросит вниз к самым воротам Хель?

Фаран вздохнул, поднял глаза к небу, затянутому штормовыми облаками, которые с бешенной скоростью летели с востока, но никакого наказания не было. Он по-прежнему живет второй жизнью, Жизнью в Смерти. И опять он воззвал к кольцу вампиров, окруживших Талассу, приказав беречь ее, несмотря на то, что она — Светоносица.

Внезапно он обнаружил, что опять бежит вниз, торопясь по крутому склону к полю боя, даже не думая о том, что может упасть и повредить свое лишенное нервов тело.

Потом темноту прорезала вспышка, он запнулся, упал и покатился вниз, ударяясь о камни, рвавшие его кожаные доспехи. Еще и еще, удар за ударом, о все камни и валуны. Наконец он остановился.

С того момента, как Фаран увидел ослепляющий свет в небе, он изо всех сил сжимал тяжелые веки. Но на сетчатке уже отпечатался образ: Таласса, подняв руки к небу, призывает к себе ослепляющую звезду. Ярче чем солнце. Он начал ползти обратно ко входу в пещеру, слепо нащупывая путь руками. Где же Голон?

Тысяча голосов немертвых, наполнявших его голову чем-то вроде белого шума исчезли, слились в один протяжный вой. Он чувствовал, что они, как отпрянувший вспять прилив, потекли обратно, в темные коридоры шахт. Потом — наконец-то! — голос Голона. — Я здесь, повелитель, — прокричал волшебник, перекрикивая шум ветра и вой вампиров. Рука Голона ухватила его за руку и подняла на ноги. Какой-то вампир слепо врезался в него. Он пошатнулся и оттолкнул немертвого в сторону.

Голон повел его обратно на склон, его зрение стало мало-помалу проясняться. Но только тогда, когда они вновь оказались в первом помещении шахт ы, голоса мертвых опять наполнили его сознание. Они разбиты и разрозненны: он должен сплотить их. Фаран открыл глаза. Слава Иссу, он не слеп. Бледное лицо Голона начало выплывать из темноты.

— Где они? — прорычал он, не осмеливаясь выглянуть наружу.

— Они прошли через проход, милорд, — ответил Голон. — Сейчас они идут к пирсам.

Фаран выругался. В глазах было еще темно, но он увидел Живых Мертвецов, прячущихся от света в темноте подземного коридора. Он встал, и, пошатываясь, шагнул в плотную толпу, ругаясь и дерясь в безумном гневе, пока не заставил их всех встать на ноги и пойти к лабиринту туннелей, которые вели на берег озера. Потом Князь-Вампир повернулся к Голону.

— Я иду за ними. Помни — Бронзовый Воин должен быть уничтожен, — проревел он.

Волшебник кивнул. Фаран оставил его у входа в шахты и пошел вслед за толпой немертвых.

ВОСЕМНАДЦАТАЯ ГЛАВА

Парящий над Волнами

В умирающем свете звезды отряд Талассы достиг спуска, который вел на северные склоны Холмов Дьюрина. Над собой, прямо под вершиной Каменного Черепа, они увидели темный зев пещеры. Нет сомнений, что, как только свет погаснет, из ее тени хлынет новая волна вампиров.

Ноги скользили, пока они торопливо спускались по обледенелой дороге, ведшей на север. В тысяче футах под собой они увидели огромное ледяное озеро, под светом падающей звезды его гладкая поверхность сверкала как стекло. На берегу стояли три пирамиды, окруженные развалинами стен. Недалеко от берега неподвижно застыли три корабля, вмерзшие в лед; к каждому из них вел свой пирс.

Внезапно налетел порыв ветра: шторм тоже перевалил через проход и шел за ними. Несколько ледяных дротиков ударилось в маску Уртреда. Свет, падавший с неба, становился все слабее, и, наконец, полностью скрылся за плечом Малигара.

Таласса дернула его за рукав и указала на замерзшие корабли. Уртред посмотрел туда, не понимая, что она имела в виду. Но Таласса уже спускалась по крутому спуску к первой из крытых галерей, ведших на пирсы. Остальные последовали за ней, спотыкаясь об валуны.

Вскоре они достигли первой стены: здесь оказался пролом, сделанный когда-то давно; за ним находилась крытая галерея, ведущая вниз. Они взобрались по упавшим камня и оказались в укрытии темноты. Света не было: факелы пропали вместе с санями, но Таласса зажмурилась и сосредоточилась, как под Равенспуром; в то же мгновение странный зеленый ареал окружил ее, как бы вырос из нее. Потом он открыла глаза и щелкнула пальцами — шар зеленого света с шипением появился перед ней, паря в воздухе. Из темноты появились широкие ступеньки, ведущие к озеру. Они очень вовремя очутились в укрытии, так как именно в этот момент ураган нагнал их и ударился о внешние стены, град барабанил по камням как гром.

Только сейчас у них было время, чтобы перевести дыхание. Выжило не больше дюжины жителей Годы; каждый был бледен и покрыт шрамами и порезами от недавнего сражения. Из всех упряжек осталась только собака Гарадаса, ее мех был вымочен и запачкан, а лапы дрожали от холода.

Через пролом в стене они увидели, что свет почти погас. Они не могли ждать Бронзового Воина: вампиры вскоре будут здесь. Они торопливо пошли по крутому коридору вниз, дорога стала выравниваться, и они вошли в то самое помещение, в котором несколько дней назад побывал Голон. Через круглое отверстие в потолке был виден свет, отбрасываемый Талосом.

В центре находилось массивное каменное ложе, длиной в тридцать футов и шириной в двадцать, наклоненное на север. Оно могло бы выдержать даже Бронзового Воина, может быть даже Бога, если, конечно, предназначалось для этого. В центре его был вырезан золотой символ солнца. Прямо перед ним находился проход, через который они увидели покрытый льдом пирс, длиной в сотню ярдов и шириной в пятьдесят, ведущий в озеро. На его конце находился корабль, призрачно белый в свете падающей звезды.

Увидев его, один из горцев радостно вбежал в проход. Как только он оказался на пороге, последовала ослепляющая вспышка белого света, на долю секунды тело превратилось в силуэт, который исчез, испарился.

Остальные остановились, пораженные несчастьем.

— Опять магия, — пробормотал Уртред. Он быстро огляделся. Вампиры могут появиться из прохода в любую секунду. Должен же быть путь наружу. Ложе выглядело как стол в морге. Уртред уставился на единственный символ солнца в центре. Неожиданно он сообразил — именно сюда должны были перенести мертвых богов после битвы на Сияющей Равнине. Проходы, ведущие к баркам Ре и Исса никогда не использовались; они все еще защищены защитными заклинаниями, которые древние жрецы установили против незваных гостей.

Он услышал отдаленный топот шагов из коридора, по которому они пришли. Вампиры. Уртред вскочил на ложе и побежал к центру каменного стола. Изящный символ солнца был вырезан на камне, который торчал из сплошной поверхности. Быть может кнопка, которая сработает, когда на нее надавит тело. Он нажал рукой, чувствуя сопротивление. Боги были титанами, даже больше и тяжелее, чем Бронзовый Воин. Надо больше силы. Он поднял правую руку над головой и изо всей силы ударил перчаткой по солнцу. Удар чуть не сломал руку, но что-то сдвинулась. Панель утонула в поверхности ложа.

В тот же момент ему показалось, что мир заскользил под его ногами, каменный блок начал двигаться вниз по проходу, разбросав по сторонам остальных членов отряда. Быстрее и быстрее, вот уже на том месте, где умер горец. Вспышка энергии, охранное заклинание развеялось, и вот он уже в ледяной ночи. Каменный блок заскользил по желобам вдоль пристани и, со скрежетом, медленно остановился прямо перед кораблем.

Остальные, скользя, бежали за ним и затормозили там же. В умирающем свете звезды они увидели, что судно было сделано не из дерева, но из металла, с такелажа и мачт свисали сталактиты, а толстый слой льда покрывал свернутые паруса. Трап вел наверх, к поручням палубы. Уртред посмотрел вниз и увидел, что киль корабля не вмерз в лед, но удерживается подставками на полозьях, очень похожих на те, которые делают на санях.

Он повернулся и посмотрел на черное облако, ползущее к ним со стороны Малигара. Ветер выл, по земле бежали хвосты поземки. Звезда полностью исчезла за холмом, свет угас. Вокруг было смоляная тьма, освещаемая только светом Зуба Дракона.

— Используй огонь, освободи такелаж ото льда, — приказала Таласса. Прежде, чем Уртред успел ответить, она отвернулась от него. Горизонт над холмами был совершенно черным, за исключением одного места, где, как палец скелета, белая воронка смерча указывала на землю. Потом его ударило что-то, прилетевшее со склона холма: острые стрелы льда летели прямо на них. Мужчины закричали, когда осколки вонзились в незащищенные места на лице. Все повернулись к холму спиной, кроме Уртреда и Талассы. Его защищала маска, а ее — ничто. Но вместо того, чтобы отвернуться, она широко развела полы плаща. Палец урагана пробежал по крыше мавзолея, опустился вниз, стал колонной крутящегося снега и помчался прямо к ней. Она ждала смерч, и не дрогнула даже тогда, когда он достиг ее. Уртред не мог оторвать от нее глаз, хотя именно в этот момент ледяная стрела ударила в прорезь его маски, и он почувствовал, как потекла кровь. Он увидел, что обратная сторона плаща Талассы разорвана ледяными колючками и ураган набросился прямо на нее.

Потом ураган исчез, а она стояла как и раньше, неколебимая как статуя, ее стройная, абсолютно прямая фигура осталась на том самом месте, где мгновение назад устоять не смог бы никто. Горцы повскакали с покрытой льдом набережной, на которую только что упали, спасаясь от смерча. Вой ветра прекратился, как если бы ужасный рев впитался в нежное тело Талассы.

И только тут она покачнулась и, как будто получив удар в грудь, и опустилась на колени, запахнув плащ вокруг себя. Уртред сделал шаг вперед, но потом остановился, мертвый от ужаса: яростный бой продолжался внутри складок плаща. Белая шерсть яка вспучивалась и выгибалась, как если бы кто-то бил по ней изнутри, Таласа сжимала пальцами складки плаща, ее лицо исказилось от боли. Он обхватил ее и потащил к трапу.

— Быстрее, — выдохнула она через стиснутые зубы, — освобождай корабль!

Из-за ее спины он поглядел на здание за ними. Выход из галереи был запружен толпой тел, обернутых к гниющие саваны. Когда смерч ударил по Талассе вампиры остановились, но сейчас опять рванулись вперед. Их резкие крики отчетливо раздавались в тишине, наступившей после того, как ветер утих.

Уртред повернулся к кораблю и поднял руки, вспоминая заклинание, которым он еще ни разу не пользовался. Его энергия, полностью выплеснутая в битве под Каменным Черепом, вернулась: в венах опять горел огонь. Пришло время для еще одного заклинания. Духи: вызов мистических воздушных существ, посвященных Ре, очень похож на вызов огненного дракона, которого он призвал много лет назад в пещере под Форгхольмом. Это заклинание полегче, но пироманты пользуются им весьма редко.

Он взмахнул руками, как если хотел поставить горшок на гончарный круг, и в воздухе появилось светящееся облако, вместе с которым летели духи огня, мерцающие и переливающиеся в свете облака, похожие на полярное сияние в миниатюре. Потом, повинуясь движениям его руки, крошечные создания отделились от конуса света, и, разделившись на тысячи сверкающих звездочек, поддерживаемых в воздухе волшебными крылышками, полетели к кораблю; там они уселись на каждой части каждой мачты и каждой реи, облепили киль и паруса, так что, казалось, весь корабль засиял золотым жарким светом.

Лед, только что покрывавший барку, начал испаряться, талая вода дождем хлынула с такелажа. Корпус судна затрещал и застонал, освобождаясь он тысячелетней хватки льда. Мачты освободились, паруса развернулись и упали вниз с рей, все еще в идеальном состоянии. Налетел небольшой порыв ветра, паруса надулись, корабль скользнул по льду и резко остановился, удерживаемый швартовыми канатами, от тряски еще больше воды полилось со стальных тросов. Порхающий по Волнам освободился.

Горец, дальше всех стоявший от корабля, закричал, предупреждая об опасности. Вампиры выстроились в линию и пошли вперед, небыстро, опасаясь света корабля, шаг за шагом приближаясь к линии, которую Гарадас, Джайал и выжившие горцы образовали на пирсе. Несколько шагов, и со сдавленным криком немертвые бросились на людей: фигуры качались и шатались в отчаянной борьбе, рев вампиров смешивался с криками горцев.

Еще трое людей упало. Без Джайала и Зуба Дракона остальные не выдержали бы и минуты, но он, с улыбкой демона на лице, стоял как скала в центре, ударяя и разрезая на куски живых мертвецов. Наконец, однако, даже ему пришлось отступить. Гарадас и его люди сумели унести двух раненых товарищей; третий погиб в последовавшей схватке.

В этот момент в сражение вмешался Уртред, молотивший перчатками по щелкающим челюстям перед собой. Гарадас выкрикнул приказ, и отряд стал медленно отступать к трапу на корабль. Некоторые из вампиров оказались насажаны на копья горцев, и тем не менее рвались вперед, раскачивая копейщиков из стороны в сторону сидевшей в них половиной копья. Одного из горцев, не бросившего копье, резкий толчок сбил с ног, и он с криком упал с пирса на лед, находившийся в тридцати футах внизу. Некоторые из вампиров прыгнули вслед, не обращая внимания на кости, ломавшиеся как сухие прутья, и бросились сражаться друг с другом, стремясь первыми добраться до горла умирающего человека и до его крови.

Двое горцев отступили на палубу, достали луки и натянули тетиву. Выстрел следовал за выстрелом: стрелы ударяли по вампирам, как молоток по мясу, и те, кто стояли первыми, скоро стали напоминать дикобразов, тем не менее это не мешало им по-прежнему наступать на людей, стараясь схватить копья, вырывая одни и ломая другие — обезоруженные горцы отступали назад, отпрыгивая от щелкающих зубов, норовивших вцепиться в их голые руки.

Уртред понял, что если вампиры прорвут линию, все будет кончено. Он повернулся к кораблю: еще один порыв ветра, пытался оторвать его от пирса, вся палуба была в талой воде.

Сейчас их уже оттеснили к тому месту, где он оставил Талассу. Она с трудом встала на ноги, белый плащ плотно обвился вокруг ее талии; пока она сражалась с энергией, заключенной в плаще, лицо стало бледным. Внезапно она выбросила руки вперед, ударил порыв ветра, из самого центра ее тела вырвался смерч, ударился об набережную, подпрыгнул, перелетел через головы горцев, приземлился среди вампиров и погнал их назад. Людям даже показалось, что их подхватил гигантский океанский вал: кого-то сбросило с набережной на лед, остальные покатились обратно к пирамидам, завывая и цепляясь за землю.

Таласса повернула руки к себе, и ветер, чей рев уменьшился до обычного свиста, полетел к их отряду. Уртред и горцы невольно пригнулись, но ветер прыгнул к Парящему над Волнами. Паруса надулись, тросы натянулись, корабль забился, удерживаемый швартовыми. Горцы быстро забрались на палубу, таща с собой раненый друзей. Джайал и Уртред шли последними, прикрывая отход, но некому было нападать на них: вампиры только что пришли в себя и начинали становиться на ноги.

— Рубим канаты! — крикнул Уртред. Джайал кивнул и побежал на нос судна, оставив Уртреда напротив кормы.

Уртред высвободил из перчатки свой острый нож и одним могучим ударом перерезал первый туго натянутый канат: он лопнул с оглушающим грохотом, окаменевшие волокна пеньки пролетели мимо его маски с такой силой, как если бы ими выстрелили из пращи. Уртред прыгнул ко второму: сильный удар, и этот лопнул. Он повернулся и увидел, что Джайал уже справился со двумя веревками на носу, и бросился к трапу. Послышался треск, полозья освободились от льда, появилась темная щель между пирсом и кораблем: Парящий над Волнами заскользил в сторону, опасно набирая скорость. Трап соскользнул в быстро увеличивающуюся дыру и разбился о поверхность замерзшего озера.

К этому моменту вампиры уже изо всех сил бежали по пирсу. Первый из них был недалеко от Уртреда; между ним и кораблем уже была дыра в шесть футов, внизу — тридцатифутовая пропасть. Уртред повернулся, уперся сандалиями посильнее и прыгнул. Когда он уже был в воздухе, что-то рвануло плащ с его спины: один из вампиров достал его когтем, потом он упал на самом краю палубы, где-то в мешанине канатов, держащих мачты, когти перчаток вырывали куски из веревок, корпус убежал из-под него и он заскользил вниз, на лед. Он изо всех сил вцепился когтями, корабль уже набрал скорость, прямо под его болтающимися ногами были острые как бритва обледеневшие выступы утлегаря.^[2] Уртред подтянулся на руках, вцепился в планшир и рывком перевалился на палубу корабля; потом, качаясь, встал на ноги.

Некоторые из вампиров тоже решились на отчаянный прыжок. Большинство из них упали на лед и присоединились к своим уже упавшим товарищам: все они ползли по льду, как жуки с поломанными крыльями.

Но, пока Уртред глядел на все это, один из вампиров показался над перилами кормы. Джайал метнулся к нему, вспыхнул Зуб Дракона, и безголовое тело присоединилось к остальным.

Берег быстро удалялся, шипение полозьев почти оглушало, ветер свистел в снастях, корабль набирал скорость, все быстрее и быстрее скользя по льду. Сзади можно было видеть только черные очертания пирамид на берегу, силуэты холмов в свете луны и сверкающую поверхность ледяного озера. И никакого признака Бронзового Воина.

Уртред посмотрел на своих товарищей: выжили Таласса, Джайал и девять горцев, хотя два жителя Годы были тяжело ранены.

— Мы должны остановиться, мы не можем оставить Бронзового Воина! — крикнул Уртред, обращаясь к Талассе.

Она, казалось, была в трансе, из которого ее вывел его голос. Она опустила руки, и в то же мгновение ветер прекратился. Корабль продолжал скользить по льду, его полозья по-прежнему шипели, но через какое-то время он начал замедляться. Стало абсолютно тихо. Таласса сконцентрировалась на чем-то, ее лицо исказилось, потом она повернулась и посмотрела обратно, в сторону прохода: конечно она искала Талоса, пытаясь услышать его голос.

— Он идет… — тихо сказала она. На мгновение они увидели отдаленную металлическую вспышку, это Бронзовый Воин достиг вершины далекого от них прохода. А потом последовала яркая вспышка света совсем рядом с ним, секундой позже до них донесся ушераздирающий грохот. Непонятный шум все прокатывался и прокатывался надо льдом. Таласса вскрикнула и покачнулась, закрыв ладонями уши. Уртред схватил ее и удержал на ногах, не дав упасть.

— Что это? — спросил он, поворачиваясь на звук взрыва.

Таласса покачала головой. — Камень и земля, падают, — прошептала она.

Уртред опять посмотрел на перевал — там происходило что-то странное, верхушки холмов тряслись, как в лихорадке. Потом верхушка Малигара исчезла, как если бы сорванная невидимой рукой. Обломки заскользили по склону и упали в узкое горлышко, в котором они только что видели Бронзового Воина — последовала короткая вспышка пламени, потом ничего.

По земле прокатилась волна, как от землетрясения — дрожь прошла через лед, похожая на маленькую волну, которая, достигнув их, заставила судно слегка пошатнуться, а потом раздался треск, когда замерзшая вода стала трескаться. Темные трещины вытянули свои ищущие руки от береговой линии: одна побежала прямо к ним, как безжалостная тень, и прошла прямо под кормой. Корабль начал оседать, люди закричали. Щель во льду стала расширятся: скоро в нее упадут полозья. Утонет ли корабль? Возможно, или опрокинется. В любом случае они погибнут в ледяной воде.

— Быстро! — закричал Уртред, обращаясь к Талассе.

Она все еще смотрел на юг, но тут мгновенно подняла руки, губы что-то тихо пробормотали, и надо льдом опять засвистел ветер. Паруса наполнились, и корабль начал набирать скорость. Вначале казалось, что корабль движется слишком медленно, так как с каждой секундой лед трескался все больше и больше, и боковые полозья скользили над трещинами. Но вот Парящий над Волнами содрогнулся, начал выбираться из зоны разбитого льда и ускоряться. Все схватились за фалы, потому что барку мотало из стороны в сторону. Полозья постоянно натыкались на небольшие холмики и возвышения на поверхности.

Уртред и Таласса побежали на корму. Треснувший лед был уже далеко. И никакого признака Малигара или Бронзового Воина.

— Он мертв, — прошептала она.

— Может быть и нет, — ответил Уртред. — Он провел пять тысяч лет под песками пустыни, и был жив, когда пришел Маризиан.

Но сердце его было пусто. Даже если Талос выжил, сейчас они быстро отдаляются от него. Да, они потеряли один из артефактов Маризиана, стража Светоносицы. В их руках остался только один, Зуб Дракона. Другой, Теневой Жезл, попал в руки Двойника. Впереди Искьярд, со всеми своими опасностями, а позади Фаран, не слишком далеко.

Парящий над Волнами нес их на север, летя надо льдом.

ДЕВЯТНАДЦАТАЯ ГЛАВА

Спиндель

Фаран вышел из шахтного коридора на нижних склонах Каменного Черепа — далеко на расстоянии он видел, как первые вампиры спускаются к озеру и кораблю, ждущему около первой пирамиды. Он видел и то, как люди вылетели на покрытый льдом пирс, обратил внимание на внезапно прекратившийся ветер, увидел, как корабль начал игриво шевелиться на льду, стараясь избавиться от швартовых. Потом даже до него, находившегося достаточно высоко, донесся ветер, его вампиры откатились назад, а корабль заскользил по льду. Все как и в Тралле: Уртред и Таласса опять убежали от него. С каждым футом, который корабль проделывал по льду, внутри его нарастала пустота.

Потом над плечом перевала высоко над ним послышался гром гигантских шагов, земля затряслась. Он совсем забыл о Бронзовом Воине. Некоторые из вампиров пробежали по склону прямо перед ним, потом он увидел то, что их прогнало: голова монстра вздымалась как приведение на фоне темного неба. Его молот был поднят. Двойная красная колонна света, падавшая из его глаз, перечеркнула крест-накрест склон и бегущие по нему фигуры. Потом молот опустился и огненный дротик полетел в немертвых. Каменные обломки и клочки кожи окатили Фарана даже в его хорошо укрытом месте. Склон опять опустел.

Титан подошел ближе, почва содрогнулась. Фаран отступил подальше в коридор. Чего ждет Голон? Он посмотрел вверх, где среди созвездий в ночном небе сияла Элгол, звезда демона, похожая на красную гемму. Внезапно красный центр звезды взорвался и с ее поверхности сорвалась комета; поначалу не больше булавочной головки в огромном сером пространстве, она, постепенно, превратилась в пятнышко, потом в шар, который заполнил чуть ли не все небо. А потом на склоне Малигара, где Голон оставил свою руну, вспыхнула ослепляющая вспышка. Земля затряслась, даже сильнее, чем раньше. Фарана бросило на пол коридора, с потолка на него посыпалась пыль. Как если бы весь Каменный Череп превратился в желе, затряслись даже корни горы, по склонам побежали каменные реки.

Титан повернул голову направо, на звук взрыва, и тут как будто весь Малигар наклонился к нему. Он поднял руки, но первые валуны каменной волны уже достигли его, ударив по ногам и спине. Он опрокинулся, поглощенный каменной лавиной. Камнепад продолжался еще несколько секунд, в воздухе крутились пыль и снег, какое-то время Фаран вообще ничего не видел. Наконец зрение прояснилось и он понял, что холм напротив исчез, а седловина перевала заполнена дымящимися валунами. И ни малейшего следа Бронзового Воина.

Фаран, покачиваясь, вышел из шахты и посмотрел вниз, на озеро: корабль Светоносицы превратился быстро исчезающую точку. Толпа вампиров спустилась на ледяную поверхность и пустилась в безнадежную погоню, но в этот момент лед затрясся, волна от землетрясения докатилась и до него, а они уже были в ста ярдах от берега. За несколько секунд озеро покрылось темной водой и черно-белой мозаикой ледяных осколков. Вампиры тонули и камнем шли ко дну.

Фаран услышал крик и посмотрел наверх — это был Голон, покрытый пылью, вприпрыжку спускавшийся по движущемуся каменному склону, его голова тряслась, как у сумасшедшего. Правая рука была поднята вверх, как если бы он все еще накладывал заклинание.

Когда он пролетал мимо, Фаран схватил его за руку и вдернул внутрь. Только тогда волшебник, кажется, пришел в себя, хотя по-прежнему глядел вперед остекленелым взглядом. Заклинание давно рассеялось, но обвалы продолжались: каменные реки текли справа и слева. Движение за их спинами и большая группа немертвых вынырнула из пыли шахты.

Огромный валун скатился со склона, едва не раздавив их; надо уходить. Фаран поглядел вокруг и увидел, что, каким-то чудом, два других корабля все еще пришвартованы у других пирамид. Валун, которые почти убил его, скатился по склону и пробил лед рядом с самой дальней пирамидой. Стеклянная поверхность треснула, корабль начал тонуть и очень быстро скрылся под поверхностью озера. Остался только один корабль: барка Исса.

Фаран перепрыгнул через каменную реку, текшую справа от него, и побежал в сторону второй пирамиды, прыгая из стороны в сторону по каменистому склону. Голон и вампиры последовали за ним, но немертвые были совсем не так ловки, как он и волшебник. Многие из них попали в потоки камня и их унесло с холма вниз.

Фаран добежал до стен и нашел вход в галерею. Здесь лавины ему не грозили. Он быстро прошел через разрушенный комплекс в сводчатый зал. Пирс перед ним был покрыт ползущими фигурами вампиров, покалеченными в борьбе с отрядом Талассы.

Голон схватил Фарана за рукав и указал на коридор, посвященный Иссу. Фаран кивнул и волшебник хлопнул руками, развеивая заклинание над входом в туннель, ведущий к Темному Кораблю. Они быстро спустились по коридору вниз, на пирс, где ждал корабль, покрытый толстым слоем льда.

Далеко вдали, на самом горизонте, острый взгляд Фарана разглядел слабое сияние. Еле видные белые паруса Парящего над Волнами. Он внимательно осмотрел поверхность озера вокруг Темного Корабля. Пока еще держится, но лопнет с секунды а секунду.

— Заморозь лед, — приказал он Голону.

Голон повернулся и, как в трансе, подошел к берегу озера, где отломал ледяной сталактит, висевший на камне. Потом он снял перчатку и засучил рукав, обнажив нижнюю часть предплечья. И тут среди вен, выдававшихся на бледной коже волшебника, Фаран увидел багровые пятна — первые признаки чумы. Он умрет, этой ночью или следующей.

Но пока он во власти Фарана, и сейчас важно как можно быстрее отправиться в погоню за Талассой, а не то, будет ли он жить или умрет. — Ты знаешь, что надо сделать? — спросил Князь-Вампир.

Голон наклонил голову. — Да, — ответил он безразличным голосом. — Я вызову Спинделя, духа мороза: он живет в ледяной звезде Актирис, одного взгляда его синих глаз достаточно, чтобы заморозить океан.

— Тогда доставь его сюда, и побыстрее! — скомандовал Фаран.

Голон слегка поднял свой ледяной кинжал, потом вонзил его в запястье; из раны медленно потекла кровь. Боль, казалось, вырвала его из-под гипноза Фарана, но Немертвый Лорд опять навис над волшебником, глядя ему прямо в лицо, и глаза Голона опять заволокло облако безразличия. Он сделал несколько шагов по пирсу, разбрасывая кровь, потом поднял окровавленную руку вверх и протянул ее к звездам. Маг пробормотал молитву Спинделю, потом дал одной капле крови упасть на липкую поверхность озера и бросил вслед за ним ледяной осколок. По поверхности озера как будто прошлась белая кисть: черные пятна открытой воды исчезли, темные глубины стали белыми, как мрамор, а вода заледенела от дна до поверхности. Один из полозьев корабля, который уже начал проваливаться под лед, вернулся на поверхность.

Как только все закончилось, Фаран и пятьсот выживших немертвых взобрались по трапу на корабль и расположились на палубе. — Отдать паруса, — скомандовал Фаран. Немертвые неловко бросились выполнять приказ, с трудом сообразив, где толкать и за что тянуть. Черные паруса упали с рей, повернувшись на север. Но ветра не было, паруса едва заметно трепетали.

Фаран повернулся к Голону, который, истощенный до предела, с отвисшей челюстью, глядел на такелаж. Способен ли он на еще одно заклинание? Волшебник, почувствовал взгляд своего хозяина, повернулся к нему. Не имело значения, что маг был на пороге смерти, и последнее усилие скорее всего его убьет: магия нужна была Фарану прямо сейчас. — Скорее! Приведи ветер, — приказал он. — Через несколько часов рассвет.

Голон не ответил, но прошел на нос корабля. Хотя еще полчаса назад шторм был настолько силен, что сдувал с ног взрослого мужчину, сейчас это был самый слабый бриз. Голон посмотрел на горизонт, но белый парус исчез, исчез вместе со Страгом, демоном ветра. Таласса, это она украла вызванного им демона. Ее магия усилилась после смерти Аланды. Он освободил сознание, и не стал искать другого демона в небе, так как понимал, что у него нет на это силы, но позвал своего духа-хранителя, фамилиара, чье тело он сможет унаследовать. С того момента, как они выбрались из Черных Копей, они не видели ни одной птицы или зверя. Но как только он воззвал к Иссу, в темном небе что-то задвигалось: над его головой закружился ворон. Голон разомкнул узы, соединявшие сознание с телом, сбросил цепи, приковавшие его к Фарану, его дух взлетел вверх, в замороженный воздух, чтобы соединиться с птицей. Только так он мог проделать одинокий путь на север. Оказавшись над птицей, он бросился на нее сверху, вошел в ее тело и полетел к северному горизонту, за которым исчез Парящий над Волнами. Они летели вперед, птица и человек в одном теле, пока в белой пустоте он не увидел паруса барки Ре.

Птица и человек стали кругами спускаться вниз, корабль вырос перед ними, на полуюте стояла Таласса с поднятыми руками. Глазами фамилиара он видел сияние магии, видел и Страга, заключенного между ее ладонями. Они летели вниз, и палуба стремительно летела им навстречу. В последний момент перед столкновением ворон забил крыльями, задев плащ Талассы, и вырвал сущность Страга из ее рук. Когда они, торжествуя, взвились в небо, Голон услышал внизу крик Талассы, и паруса Парящего над Волнами внезапно обвисли. Повернувшись на юг, ворон изо всех сил забил крыльями, торопясь вернуться на землю, где тело Голона стояло без движения и ждало возвращения духа. Как только птица приземлилась на правом плече тела волшебника, дух прыгнул обратно и маг пришел в себя. Птица упала с его плеча, мертвая. Он свел вместе большой и указательный пальцы правой руки и начал двигать ими в воздухе, рисуя сложные символы. В воздухе появился слабый ветерок, засвистел, начал набирать силу. Они увидели, как из руин Малигара начала подниматься пыль, воздух закрутился там, где секунду назад все было тихо, задул сильный ветер, принесший снег и лед, и, наконец, паруса Темного Корабля начали надуваться.

Голон ощутил потоки воздуха, чувствуя его невидимые вихри на своих руках, и погладил их, как мог бы погладить женские косы или гриву отважного жеребца. Ветер уже не свистел, а ревел, по небу побежали облака, ураган вырывал воздух из легких.

Он приказал немертвым развязать швартовые, потом направил ветер в паруса Темного Корабля, на которых были взяты десятикратные рифы. Твердые как железо паруса тем не менее выгнулись, когда в них ударил вихрь. Корабль напрягся, дрогнул и побежал вперед, голова змеи на носу пожирала ночь и лед.

ДВАДЦАТАЯ ГЛАВА

Путешествие Парящего над Волнами

Когда Холмы Дьюрина исчезли за горизонтом, большинство из них решило, что они в безопасности. Все выжившие, за исключением Талассы и Уртреда, улеглись на металлической палубе, покрытой соленой водой, и, как один, провалились в глубокий сон, как если бы их околдовали.

Но Таласса не могла отдохнуть: она управляла ветром, которых гнал их корабль на север. Закрыв глаза, она стояла на полуюте с руками, протянутыми к небу. Лицо было спокойно, руки направлены так, чтобы воронка ветра била в паруса.

Лед проносился мимо бортов барки. Уртред глядел на Талассу, впав с какой-то транс. Он очень давно не отдыхал и чувствовал, что глаза закрываются сами. Он тряхнул головой и проснулся. В безопасности ли они? От Фарана не скрыться нигде. Начиная с той первой ночи в Тралле, он, как тень, всегда следовал за ними — даже сейчас.

Они должны быть настороже. Уртред шагнул к планширу кормы и внимательно поглядел на юг, выискивая преследователей. Ветер врывался в прорези маски, не давая ему заснуть. На огромном ледяном покрывале не было видно ничего, за исключением двух следов полозьев, бегущих назад, к невидимым сейчас холмам, где они потеряли Бронзового Воина. Только сейчас он заметил весло, вделанное в корму. Если его опустить, оно коснется льда и будет действовать, как руль. Но сейчас никакой нужды в руле нет. Двойной след полозьев стелился за кораблем, прямой как стрела. Таласа вела их на север так точно, как если бы видела внутренним зрением где, за горизонтом, находится Искьярд.

Скоро они будут там. Несмотря на их потери, все еще может сложиться хорошо… В этот момент с кормы налетел порыв ветра и, как летающий черный серп, с неба слетела птица, ударилась о плащ Талассы и опять унеслась в ночь. Таласса, потрясенная внезапной атакой, пришла в себя и опустила обе руки. Ветер мгновенно прекратился. Корабль задрожал, теряя скорость, стал переваливаться с одной стороны на другую. Таласса торопливо подняла руки. Ветер задул, но намного слабее и, похоже, не подчиняясь ей.

Уртред опустил рулевое весло, которое с жутким скрипом ударилось о лед, и нажимая на него одной рукой вернул судно обратно на курс, а второй крепко обнял Талассу. Ее лицо было бледным, а тело дрожало, как если бы ее коснулась сама смерть.

— Что это было? — спросил он, глядя в ночное небо над такелажем и спрашивая себя, вернется ли ворон.

— Голон, — ответила она, стискивая зубы, как если бы пыталась собраться. — Он украл у нас ветер и забрал его обратно на юг.

Уртред посмотрел на планширь, проверяя, не отклонились ли они от курса, которым шли до того, и немного повернул весло вправо, чтобы корабль встал парусами к ветру и можно было использовать тот слабый бриз, который у них остался. Тем не менее они все еще шли под парусами, хотя скорость упала по меньшей мере вдвое. Через несколько минут после того, как ворон украл ветер, в ясном небе над южным горизонтом появилась темная грозовая туча. Голон опять получил власть над ветром демона.

И что-то еще было не так. Несмотря на крики и скрип весла по льду ни один из их товарищей, лежавших на палубе, даже не пошевелился: они лежали как мертвые. Уртред отдал руль Талассе и спустился с кормы на палубу.

Джайал опирался о главную мачту, глаза крепко закрыты, рот приоткрыт, Зуб Дракона в руке. Как бы Уртред не тряс его, разбудить младшего Иллгилла было невозможно. Уртред подошел к Гарадасу, но не сумел поднять и его, как и всех его людей. Ничего нельзя было сделать. Свинцовая усталость навалилась и на самого Уртреда. Древняя магия. Смертельная апатия.

Он поторопился обратно к Талассе на квартердек. Она откинулась на поручни кормы, одной рукой сражаясь с веслом, а другой поддерживая ветер, который, несмотря на все ее усилия, быстро слабел. Облако на юге поднималось все выше и выше, страшное, лохматое, возможно такое, которое покрывало небеса после последней битвы богов.

— Я так устала, — прошептала она, покачнувшись. Уртред успел поймать ее, когда она начала падать и голос ветра упал до шепота.

Корабль пошел медленнее, нос повернулся, они начали описывать широкий полукруг. — Не спи, — прошептал он.

— Нет — я сейчас проснусь, Уртред, — ответила она, заставляя себя открыть глаза. — Помоги мне, дай поймать ветер. — Он опять взял весло одной рукой, поддерживая ее слабое тело второй. Один порыв, второй, потом устойчивый ветер наполнил хлопающие паруса. Он потянулся и схватив посильнее рулевое весло поставил его под нужным углом. Барка вернулась на старый курс и побежала вперед.

Оба устали до полного изнеможения, а плавный ход корабля навеивал сон. И каждый раз, когда Таласса на секунду проваливалась в него, ветер слабел.

Шли минуты, часы или, может быть, дни, а Парящий над Волнами скользил по бесконечному льду. Ночь продолжалась без конца, время остановилось.

Голова Талассы упала на грудь Уртреда, но он чувствовал, что она не спит, потому что ветер продолжал дуть. Он глубоко вдыхал запах ее волос, убегающий аромат, каким-то образом оставшийся, несмотря на ветер и холод. Он почувствовал, что его сердце превратилось в кузнечный горн, каждый удар сердца — как молотом по наковальне, летаргия исчезла.

Он начал рассказывать ей о прошлом, о Форгхольме, ничего не утаивая, рассказывал то, что не сказал за много молчаливых ночей, которые они провели вместе в Лесу Лорн. И она отвечала, вспоминая свою жизнь, все хорошее и все плохое.

Прошли часы, пока оба не почувствовали, что самое темное время ночи прошло. На востоке появилось еле заметное сияние, хотя небо в том направлении полностью загромождали толпящиеся друг над другом кучевые облака. Впереди, несмотря на темноту уходящей ночи, из мрака вынырнула неровная линия гор, в центре которой виднелось отверстие, окруженное высокими пиками. Вход в узкий проход. Уртред изогнул рулевое весло, направив корабль прямо к нему. Наверно это Железные Ворота, о которых говорил Бронзовый Воин. Железные Ворота: последнее имя для последнего места, крайней точке мира.

Он еще раз пошевелил рулем. За Железными Воротами находится Искьярд. Теперь не слишком далеко. Уртред содрогнулся, вспомнив слова отца: в этом затерянном городе боги потребуют принести им жертву, принести ее в жертву.

— Таласса… — начал он, но слова застряли в горле. Как это может быть? Всю долгую ночь он говорил с ней, но сейчас у него слов не было.

Ее руки опустились, ветер прекратился, судно тихо скользило вперед. Она повернулась. Уртред невольно подумал, что даже в темноте, устав от недосыпания, она выглядит такой красивой. Бледная кожа светилась, чистый белый цвет ее плаща только подчеркивал это.

Она посмотрела на него своими серыми глазами, глазами цвета арктического неба. В них были слезы, и тут он понял, что никогда не видел, как она плачет, она никогда не жалела себя, даже чуть-чуть, даже когда горела в лихорадке от укуса вампира и знала, что скоро сама станет одной из них.

Корабль скользил все медленнее, ветер слабел.

— Уртред, поддержи меня.

Теперь он прижал ее к груди, и, казалось, их сердца бились в унисон. Когда же рассвет? Он начал молиться: Старый Отец, Солнце, Ре. Пусть твои лучи принесут нам радость, пусть вырвут нас из темноты. Но темнота Железных Ворот становилась все ближе и ближе, а на востоке не было даже самого слабого лучика солнца. Джайал и горцы по-прежнему спали волшебным сном.

Таласса слегка отодвинулась и посмотрела на него. В ее глазах был вызов. — Уртред, мы почти у Железных Ворот. Мы даже не знаем, какие опасности ждут нас за ними. Исполни мой последний каприз.

— Любой.

— Покажи мне свое настоящее лицо.

Он оглянулся: все эти годы маска защищала его от мира, а мир от него. Теперь пришло время отбросить ее в сторону. Они почти у своей последней цели. Пришел день, о котором его предупреждал Манихей в тот день, когда он пришел в Тралл. Он должен, наконец, освободиться от последнего подарка учителя.

Уртред протянул перчатки, расстегнул стальные зажимы и распустил пряжки, державшие маску на лице.

Ему показалось, что душа поднялась к горлу, и, как птица, бьется там, полностью лишив его воздуха. Мгновение пришло. Он расстегнул последнюю застежку и левой рукой снял с себя маску. Потом медленно повернулся к ней и отбросил маску в сторону, чувствуя на лице воздух, ощущая его всеми своими шрамами. Ее серые глаза даже не мигнули.

Однажды она уже видела то, что находится за маской. В Лорне, в помещении, залитом святым светом Серебряной Чаши. Но там все было иначе. В том свете казалось, что все исцеляется. Теперь она видела его лицо таким, каким оно было на самом деле. Странный вызов — вот что он почувствовал, когда их глаза встретились: он ожидал ее реакции, ужаса, может быть крика, идущего прямо из сердца, такого, какой вырвался у Вараша в Тралле, когда он показал свое лицо этому предателю, Верховному Жрецу храма Ре, но вместо этого она протянула правую руку и тонкими пальчиками, такими бледными, ореховыми прутиками волшебника, коснулась его изувеченной щеки, его почти не существующих губ. Но щеки больше не были изувеченными; их больше не пересекали безобразные шрамы: ее пальцы прошлись по гладкой коже, пошли вверх, к носу, как если бы она вылепила их из глины, только прикоснувшись к ним. Теперь там, где еще совсем недавно были только шрамы, появилась здоровая плоть.

Слезы появились в его глазах, он моргнул и понял, у него есть веки, которыми можно мигать, что он может закрыть глаза. И она поднялась на носочки, закрыла свои глаза и поцеловала его в губы — ничего более сладкого он не пробовал за всю свою жизнь.

— Ты здоров, — выдохнула она, освободила его и отступила назад.

Он поднял пальцы правой руки, но только коснувшись холодной сталью кожи вспомнил: перчатки. А пальцы, они тоже исцелились?

Голова закружилась, он никак не мог вздохнуть. Уртред отвернулся и посмотрел туда, где должно было взойти солнце. Ветра почти не было, но лед озера по-прежнему достаточно быстро скользил мимо корабля. И он еще держал маску левой рукой. Его портрет, таким он был раньше. Когда-то Манихей создал ее, и пропитал магией. Но теперь магия ушла, как и ее творец. Маска — это то, кем он был. Ее лак потрескался и сошел, обнажив дерево. Время уловок и притворства, время скрываться — закончилось.

— Я не забуду тебя, — прошептал он, и, схватив маску за край, с силой бросил ее через край. Она полетела к горизонту, крутясь как диск, края вспыхнули, дальше и дальше, чем-то похожая на птицу. И, возможно, она будет лететь вечно, потому ее быстро проглотила темнота, еще висевшая над миром, и она исчезла из виду.

Он отвернулся от перил. Таласса стояла перед ним, радостно улыбаясь, и он улыбнулся в ответ. Улыбнулся? Разве он когда-либо улыбался? Не имеет значения. Он отстегнул перчатки и дал им упасть на палубу. Из под них появились пальцы, совершенно целые и здоровые. Он подошел к ней, взял своими пальцами ее, и она опять опустила голову ему на грудь.

В небе появился намек на что-то серое.

— Таласса, — прошептал он, и она, казалось, вырвалась из транса и посмотрела на него.

— Всю последнюю ночь мы говорили, я наполовину спал, наполовину бодрствовал: мне снился сон о нашем будущем, о том, что будет после Искьярда, когда солнце вернется.

— Будущее… — пробормотала она сонливо, как если бы эта мысль никогда не приходила ей в голову, а ведь действительно, они никогда раньше не говорили об этом.

Корабль уже шел неспешным прогулочным шагом. Горы поднимались все выше и выше, для того, чтобы разглядеть их вершины, надо было задрать голову вверх. Замерзшие водопады, похожие на серебряные драпировки, с каждой стороны отделанные черные камнями. Позади корабля, над плоской поверхностью льда, горой громоздились серые штормовые облака, убивая свет.

В центре барки, там, где на палубе лежали спящие горцы, просветлело, их фигуры стали появляться из темноты. Когда корабль пошел медленнее, половина из них зашевелилась, приподнявшись на локтях. Они затуманено смотрели вокруг, как если бы магия запечатывала их глаза только тогда, когда судно двигалась. Но остальные подозрительно не двигались.

Джайал тоже застонал и огляделся, наконец его взгляд остановился на Уртреде и Талассе, находившихся на корме корабля. Но для него и остальных рядом с Талассой стоял не жрец в маске, а какой-то незнакомец. Только плащ остался тем же самым: маска и рукавицы исчезли. Джайал поднялся на ноги, сжимая в руке меч. Два человека какое-то время глядели друг на друга.

— Уртред? — недоверчиво спросил воин.

— Ну, это же я, — ответил жрец.

Гарадас тоже встал и глядел на незнакомца. — Где твоя маска?

— Ее больше нет — она ушла, навсегда. Я выбросил ее за борт, — ответил Уртред. — А теперь займись своими людьми. Некоторые из них не шевелятся.

Гарадас повернулся и увидел безжизненные тела, лежавшие посреди палубы. Он топропливо подошел к первому и встал перед ним на колени. Уртред положил руль на планширь кормы и подошел к нему. Плащ горца лежал в стороне. Лицо было обезображено сине-серыми пятнами. Чума. Рот открыт. Без сомнения он умер во сне.

Гарадас быстро вскочил на ноги и отступил назад. Он отдернул рукава своего плаща, но руки оказались чистыми, без пятен. Но взгляд, которым он посмотрел на Уртреда, сказал все. В ограниченном пространстве корабля будет чудом, если они не подхватят болезнь.

Таласса подошла к ним. — Не слишком близко! — предупредил ее Уртред.

Сам жрец повернулся к следующему. Гарадас тоже подошел к нему, перевернул на спину и немедленно отшатнулся. Человек был еще жив. Самлак, помощник старосты. Пурпурные пятна усеивали все лицо, вплоть до песочной бороды — белый гной тек из носа и рта. Он тяжело и трудно дышал. Остальные горцы, сообразив, что случилось с их товарищами, столпились вдали, прижав плащи ко ртам.

— Как я и думал, — прошептал Уртред. Тепло, охватившее его несколько минут назад, исчезло, рассвет все не хотел наступать, похоже он не настанет никогда. Чума: она опустошает города и страны по всей земле, ослабляет народы, делает их легкой добычей Червя.

И вот она на борту корабля: убьет всех за несколько дней. Сейчас некоторые, наверно, еще не заражены; быть может ветер защитил их от спор болезни. Но трое уже мертвы. Уртред вгляделся попристальнее в умерших, и увидел, что их руки и лица в порезах, там, где их достали когти немертвых. — Мы должны выбросить их за борт прежде, чем еще кто-нибудь заболеет.

— Нет, мы должны похоронить их в Годе, — угрюмо ответил Гарадас. — Там они отдадут свои кости священным орлам Ре.

— Здесь нет никаких орлов, — ответил Уртред, глядя в мрачное небо. — Я видел только ворона, тварь Исса, и того послал сюда волшебник. Но холод сохранит их тела до Второго Рассвета, когда они воскреснут. Давайте завернем их в паруса.

Выжившие горцы оторвали куски от парусов и тщательно завернули в них трупы. Когда все было готово, они привязали завернутые трупы к веревкам и опустили их на лед. Корабль скользил вперед, и свертки быстро остались сзади.

— Может быть вы найдете путь в Зал Белой Розы, — пробормотал Уртред, когда они скрылись во тьме.

Сзади послышалось тихое «Аминь», он повернулся и увидел Джайала, стоявшего рядом, держась за ванты. Он глядел на быстро исчезающие тела. Лицо юного рыцаря было очень бледно. Из-под разрывов плаща выглядывала засохшая кровь.

— Ты ранен, — сказал Уртред.

Джайал посмотрел на него невидящим взглядом. — Это только царапина, — ответил он. — Займись теми, кто нуждается в помощи.

Таласса наклонилась на Самлаком. Когда подошел Уртред, она печально посмотрела на него. Слов не требовалось: помощник старосты дышал все тяжелее; скоро он умрет.

Корабль все еще медленно скользил по льду. В сером свете так и не наступившего рассвета они увидели, что горы сложены из красно-ржавого песчаника, изломанные каменные пласты скручивались и изгибались, образуя странные образования, напоминавшие о конце прошлого мира. Прямо перед ними вздымался отвесный утес — проход в нем напоминал глубокую щель в массивной каменной плите.

— Бери руль, — крикнул Уртред Гарадасу. Староста кивнул, высвободил рулевое весло и направил корабль в высокий и узкий проход. Вход в него был шириной в милю, но света почти не было, и глубокие тени поглощали тот, что был. Сзади все еще дул легкий бриз. Сейчас корабль скользил по слегка покатой ледяной ленте, небо казалось тонкой полоской над нависшими склонами утесов. Ущелье изгибалось перед ними, шипение полозьев по льду эхом отдавалось от высоких склонов с каждой стороны.

Уртред повернулся к Талассе и заглянул глубоко в усталые серые глаза. — Тебе понадобится вся твоя сила — отдохни, — сказал он.

— Я должна помочь тем, кому смогу, — прошептала она. Он вспомнил ее на площади в Годе, в тот день, когда они уходили в Лорн, исцеляющей больных и хромых. Но что она может сделать для жертв чумы?

— Дай мне воды, — тихо сказала она. Уртред снял с пояса фляжку, отвинтил крышку и, встав на колени, отдал ей. Таласса, не обращая внимания на опасность, приподняла голову Самлака и начала молиться, благодаря Ре за чистоту потока, из которого была взята вода, за прозрачность ветра, живительную силу солнца и вообще за всю природу, которая помогла этой воде появиться на свет. Потом она нежно поднесла фляжку к губам Самлака. — Пускай вода вымоет яд из тебя, — взмолилась она, наклоняя горлышко так, чтобы жидкость закапала в рот человека. Вода побежала вниз, смочила бородатый подбородок. Самлак застонал, потом неуверенно открыл глаза и узнал ее. — Миледи… — прошептал он.

Таласса улыбнулась. — Отдыхай, поспи. Зло вышло из тебя. — Она осторожно положила его голову на палубу, потом встала, грациозно изогнув свое длинное тело под белым плащом, дыхание Уртреда застряло в горле.

Таласса подошла к следующему. Каждый из них получил глоток воды. Закончив с последним, она встала и подошла к Джайалу. Юный воин стоял на носу, мрачно глядя на стены ущелья, проплывавшие мимо.

Таласса протянула ему бутылку с водой. — Выпей и вылечи себя, ты ранен.

Он посмотрел на протянутую фляжку, как на эмблему Хель.

— Я совершенно здоров, — сухо ответил Джайал. — И мне не нужно ни твоей воды, ни твоей заботы.

— Не исключено, что ты заражен.

— Только не я, — горько ответил он. Выражение ненависти пролетело по его лицу, как если на него упала тень Двойника, потом исчезло. Он снова стал самим собой.

— Джайал, — начала она.

Но он тряхнул головой, резко обрывая ее. — Нет, — сказал он. — Неужели ты думаешь, что можешь вылечить меня? Ты забыла: я — Джайал. Я проклят. Болезнь и физические мучения — ничто по сравнению со страданиями мой души. Это тело для меня ничего не значит, оно вообще не мое, а украдено у этого ублюдка; оно во всем противоположно моему, и тем не менее мое. Я хочу только одного — смерти.

— Еще есть надежда; Искьярд совсем близко. Там ты сможешь победить Двойника; почему бы тебе не выпить? — настойчиво сказала Таласса.

На какое-то мгновение его ледяной взгляд смягчился, и Джайал слегка успокоился. Он протянул руку, взял фляжку и какое-то время задумчиво глядел на нее. Потом, одним быстрым движением, выбросил ее за борт корабля. Бутылка ударилась о поверхность и заскользила по льду к одному из отвесных утесов.

— Вот так, — сказал Джайал, глядя как она исчезает, — хватит с меня твоих зелий. Кончено. Если мне суждено умереть, значит это судьба. Я подохну, и вместе со мной эта тварь, тоже. — Он повернулся ко всем остальным, которые глядели на него, как если бы он окончательно сошел с ума. — Возможно я действительно заражен. Так что держитесь от меня подальше, если хотите жить. — Уртред шагнул вперед, слова протеста уже рвались изо рта, но, прежде чем он успел что-нибудь сказать, сзади раздался крик, и он повернулся.

Один из горцев не отводил взгляд от фляжки, лежавшей на льду уже далеко от них. Он и закричал, да так, что все испуганно обернулась. Позади них, не дальше мили от внушительного V-образного входа в Железные Ворота, они увидели черное пятно — корабль, такой же как и их, входящий в щель между двумя массивными утесами. Пока они смотрели на него, край темного штормового облака накрыл утесы, скрыв корабль из виду. Через несколько минут барка опять появилась, на этот раз намного больше.

— Нам нужно больше ветра. — Уртред поглядел вперед. Ущелье бежало прямо на север. Других выходов нет, только тот, что впереди. И слабый намек на рассвет уже исчез.

Таласса поторопилась обратно на корму и опять подняла руки; складки плаща из шерсти яка поднялись над плечами, как птичьи крылья. Но в ответ дунул только слабый порыв ветра. Паруса хлопнули раз, второй, но тут с юга налетел порыв холодного воздуха, немного подняв скорость. Они по-прежнему катились вперед, но мучительно медленно. Темный Корабль и несущее его темное облако быстро нагоняли.

Через час или два Фаран их схватит.

Там, где только что были два холма, остался один; другой, Малигар, лежал на нем, каждый камень, каждый раздробленный валун, он чувствовал их, как человек чувствует камешек в сапоге, по острой, специфической боли. Но его создали боги, и его мозг воспринимал каждую боль как особую, идущую только от этого и не от другого, так что он чувствовал на себе все эти тысячи и тысячи кусков, различных, как драгоценные камни. Он знал, что его правое плечо выбито из сустава, чувствовал боль от тысяч камней, собравшихся за кирасой и давивших на грудь, знал и то, что одна из его лодыжек вывернута на девяносто градусов по отношению к тому, как одна должна быть.

Но он все еще жив, а пока жив — есть надежда, в точности как тогда, когда он лежал пять тысяч лет, дожидаясь прихода Маризиана, и надеясь, что все-таки опять увидит солнце. Да, он может пролежать еще пять тысяч лет, пока не придет следующий Маризиан, а может быть десять тысяч или сто, какая разница — годы ничто: он почти бессмертный, можно и подождать.

Но тут он вспомнил: Светоносица. Ее время пришло: он должен помочь ей, вот почему Маризиан поднял его из земли. И сейчас он должен высвободиться из могилы, сам.

Он приподнял оставшуюся хорошую руку, чувствуя, как камни сопротивляются и упираются, напряг мускулы и выбросил ее вверх.

Если бы кто-то стоял на разрушенных холмах, он бы подумал, что из каменной осыпи, накрывшей проход, забил гейзер, потому что камни и осколки взлетели в воздух на добрые сто футов. Потом появилась могучая рука, все еще державшая серебряный молот, сиявший даже в слабом предрассветном свете. Потом наружу пробился огромный шлем, и по склонам потекла, бурная каменная река: огромные валуны и небольшие камни, все покатились вниз, все быстрее и быстрее, пока не оказались на замерзшей поверхности озера, опять вдребезги разбив лед.

И вот из кучи битого камня появилось все тело. Из глубин разбитого плечевого сустава били странные вспышки света, но гигант медленно выпрямился, голова на шарнирах повернулась направо и налево, глаза открылись и рубиновые лучи прорезали темноту прохода.

Первым делом он посмотрел на лед. Ничего: Парящий над Волнами и Темный Корабль давно ушли, исчезли за горизонтом. Но расстояние — не помеха для почти бога; он чувствовал, что обе барки там, за изгибом земли. И еще, в воздухе висели слабые следы демонов, похожие на ленты эфира: Хдар, Страг и Спиндель.

Талос посмотрел на озеро.

На поверхности чернильно-черной воды крутились и ныряли куски льда. Времени почти нет — Светоносица в опасности. Он резко вернул лодыжку обратно на место, и запихнул, насколько это было возможно, вылезший металл в плечевой сустав. Спустился на берег озера, на мгновение остановился и посмотрел на горизонт, в направлении невидимых кораблей, потом стал медленно входить в озеро, льдины ударялись в его тело, разбивались об него, но он продолжал идти. Дальше и дальше, постепенно погружаясь в ледяную воду, пока голова не исчезла под поверхностью.

ДВАДЦАТЬ ПЕРВАЯ ГЛАВА

Железные Ворота

По обе стороны от них высились ржаво-красные горы, упираясь прямо в узкую серую полоску — все, что осталось от неба в этом мрачном месте. Быть может рассвет и осветил вершины утесов, но здесь, на дне ущелья, надо было дождаться полудня, чтобы свет добрался до них. Пустынное место, может быть самое пустынное на умирающей земле. Никто не был здесь пять тысяч лет, с тех пор как Маризиан прошел здесь в противоположном направлении, убегая из Искьярда.

Ущелье сузилось и начало вилять как змея. Гарадас только успевал вертеть рулем из стороны в сторону. Парящий над Волнами шел по тонкой реке льда, и нависавшие с обеих сторон утесы опасно проносились в нескольких ярдах от бортов.

Ветер с юга дул уже целый час, усилившись в узком ущелье, но, несмотря на благоприятные для них условия, Темный Корабль, на мачтах которого висело темное облако, по-прежнему нагонял.

Когда они впервые увидели его, он был маленькой далекой точкой, сопровождаемой ураганом и скользившей в темноте по извилистому каньону, но, постепенно, он сожрал расстояние между ними и сейчас развевающиеся черные паруса корабля Немертвого Лорда заполнили всю ширину ущелья за ними; Темный Корабль был так близко, что были ясно видны лица вампиров, толпившихся на носу.

Впереди ущелье плавно изгибалось. Бронзовый Воин говорил о воротах, через которые они смогут пройти только при помощи магии меча. Но пока никаких признаков никаких ворот.

Гарадас поставил своих людей с луками вдоль задних поручней Парящего над Волнами, ожидая, пока Темный Корабль подойдет поближе. Буквально через несколько секунд Самлак натянул лук и выстрелил, но сильный ветер с юга схватил стрелу и она упала не долетев до корабля, черная тень которого секунду спустя легла на нее — расстояние между кораблями сокращалась с каждым мгновением. Еще полчаса, и Фаран нагонит их.

Какая-то фигура задвигалась на корме корабля вампиров. Высокий, одетый в кожаные доспехи, с лысой головой. Фаран Готон. Немертвые торопливо расступались перед ним, он не спеша прошел на нос и встал на бушприте, крепко схватился за линь кливера и внимательно посмотрел на людей, стоявших на корме Парящего над Волнами.

Горцы, увидев его так близко, послали поток стрел, но все они упали, не долетев до корабля. Староста крикнул, приказывая своим людям прекратить стрелять. Через полчаса им понадобится каждая стрела.

Расстояние сократилось настолько, что было видно даже выражение лица Фарана. В конце концов его глаза остановились на Уртреде. "Знает ли он кто я?" спросил себя жрец. "Фаран никогда не видел меня без маски, а без нее меня вообще невозможно узнать."

Тем не менее Лорд-Вампир не отрывал от него глаз. Мир закружился вокруг Уртреда, и он почувствовал, как невидимые гипнотические стрелы летят через разделяющие их пространство и ввинчиваются прямо в мозг: он услышал голоса — они шептали, уговаривали, приказывали. Глаза жреца стали стекленеть.

Внезапно на корму прибежал Джайал, вырвав Уртреда из транса. Его лицо перекосило волнение, голос дрожал.

— Ворота, путь в Искьярд, впереди! — крикнул, задыхаясь от возбуждения. Все глядели на преследующий их корабль, но тут, как один, повернулись и поглядели туда, куда он указывал, мимо наполненных ветром парусов Парящего над Волнами. Далеко впереди небо горело золотом, так непохожим на слабый солнечный свет, омывавший вершины утесов.

— Фарану нас не поймать, — проворчал Джайал, вытаскивая из ножен меч. — Только Зуб Дракона может открыть ворота в Искьярд; так сказал Бронзовый Воин, — добавил он, ловя серый свет обнаженным лезвием меча. Немедленно цвет стали изменился. Теперь он светился золотым, точно таким же, как и странный свет в небе. — Видите? Меч отвечает; он живой. Он знает, что почти дома.

Уртред опять посмотрел вперед. Корабль огибал очередной выступ извилистого каньона, и внезапно свечение впереди обрело форму. Над ущельем он увидел золотой мост, из которого били лучи света, создавая над дном каньона золотую и серебряную пелену. Через мерцающую завесу ничего не было видно.

— Время пришло, — Джайал повернулся к Талассе. На его молодом и, одновременно, старом лице появилось выражение печали, таким взглядом он не глядел на Талассу с тех пор, как вернулся в Тралл.

— Время для чего? — спросила Таласса.

— Для расставания, Таласса.

— Почему? Меч перенесет всех нас в Искьярд.

Джайал покачал головой. — Нет. Пока я глядел на мост, в моем сознании зазвучал голос, голос Маризиана. Он сказал мне, что меч перенесет меня в город, туда, где Маризиан нашел его, глубоко под землю — перенесет меня, но не вас. Так что прощай. Может быть я опять увижу тебя в другом мире, если Ре решит, что я заслужил Зал Белой Розы. Отец и Мордехай заняли мою жизнь у смерти, при помощи Теневого Жезла. Я с удовольствием отдаю ее обратно, так как небытие лучше, чем жить с проклятием, как я жил последние семь лет.

— Но благодаря Жезлу ты выжил, иначе ты бы умер на поле Тралла.

Джайал опять покачал головой. — Нет. Когда я воскрес в палатке отца, то уже все знал. Магия не может вернуть жизнь мертвому. — Он повернулся к Уртреду. — Я тебя просил об одной услуге, ты не забыл?

— Помню, — ответил Уртред. — Если я найду Жезл, я должен похоронить его там, где никто и никогда не найдет его.

Джайал очень серьезно кивнул. — Точно! Пускай никогда ни один человек не станет тем, кем стал я. Когда я вернулся в Тралл, ко мне вернулись и воспоминания — те самые, которые я подавлял. И вместо надежды меня охватило отчаяние — я понял, что стал призраком самого себя, остаток моей жизни занят у него, у тени. Как он использовал меня, как играл со мной! И все только из-за магии Жезла.

— Но ты все еще можешь использовать жезл против Двойника, вернуть его обратно в Тени.

Джайал покачал головой. — Жезл у Двойника, а он никогда не расстанется с ним, пока не завладеет этим телом, а я не перенесусь в сломанное, которое оставил ему на поле Тралла. Смогу ли я выдержать боль ран, с которыми он жил последние семь лет? Возможно нет, ведь Двойник во всем противоположность мне. В сражении с болью он невероятно силен. А этот сосуд? Это тело, которое я ношу? Почему бы мне не перерезать запястья или прыгнуть из корабля, чтобы сломать все кости этого украденного тела? Тогда он умрет, потому что может жить только пока живо его старое тело.

— Но, друзья, я трус. Отец знал это еще тогда, в Тралле, знал, что без темноты брата я не настоящий.

— Но ты сражался в битве, прошел через множество опасностей, чтобы достать меч, вместе с нами добрался до верхушки мира. Как ты можешь называть себя трусом? — удивился Уртред.

— Совесть, жрец, проклятая совесть: я могу сделать, но не делаю. Но теперь все кончено, судьба решила за меня. Смотри, что унаследует Двойник! — выплюнул Джайал со странным блеском в глазах и рванул рукав своей туники. Почти всю руку покрывали большие, зелено-коричневые пятна, похожие на синяки, но из их гниющих сердец сочилась зловонная жидкость. Все, стоявшие на корме, невольно отскочили назад.

— Чума, — с мрачным удовлетворением сказал Джайал. — Мой подарок ему.

— Ой, Джайал, почему же ты не выпил, почему не хочешь вылечиться? — спросила Таласса.

Он покачал головой. — Все кончено, миледи. Лекарство, жизнь, все.

— У меня еще есть магия: тебя можно спасти. Живи, — умоляюще сказала Таласса.

Кривая усмешка перекосила лицо воина. — Жить? Я же сказал тебе: это не жизнь. Прощай.

И он пошел обратно на нос Парящего над Волнами; Таласса, неуверенно, шагнула за ним, но ветер немедленно прекратился и Темный Корабль сзади резко сократил расстояние. Она остановилась, глядя на уходящую фигуру Джайала. Пока они говорили, сияющая золотая вуаль становилась сильнее и сильнее, и, достигнув носа, он стал только темным силуэтом на ее фоне, потом свет взорвался ярким пламенем, и золотое сияние поглотило его.

До восхода оставалось еще несколько мгновений. Уртред повернулся. Небо на востоке осветилось, на всю длину Железных Ворот. Пурпурные и золотые полосы побежали по серым облакам, нависшим нас ущельем. Змея на носу корабля Фарана была только в пятидесяти ядах позади. Рядом с Немертвым Лордом стоял Голон, и, как раз тогда, когда Уртред посмотрел на него, руки волшебника задвигались в воздухе: очередное заклинание.

Гарадас, который вел корабль вокруг очередного выступа ущелья, внезапно тревожно вскрикнул: руль в его руках стал извиваться, как живой. Староста вцепился в него, но у руля появилось свое собственное мнение, он вырывался и прыгал в стороны. Парящей над Волнами начал опасно раскачиваться из стороны в сторону.

— Магия, — крикнул Гарадас. — Стреляйте парни, достаньте волшебника.

Горцы поспешно натянули луки и осыпали стрелами нос Темного Корабля, на котором толпились вампиры, закрывая руками глаза от золотого сияния, как если бы это было самое яркое солнце. На этот раз стрелы долетели. Одна из них вонзилась в деревянную голову змеи на корабля Фарана, другие ударили в самого Немертвого Лорда, но тот быстрым движением руки в боевой рукавице отбил их в сторону.

Парящей над Волнами все еще качался из стороны в сторону. А Голон уже приготовил другое заклинание: с последним щелчком пальцев он его высвободил. Магической шторм захлестнул палубу судна. Спокойно лежащие веревки и свободные концы такелажа изогнулись, перекрутились, поднялись в воздух и начали щелкать во все стороны, как змеи, ударяя по лучникам и выбивая луки из их рук; один человек даже упал за борт. Секундой позже конец одной из нижних рей корабля Фарана прошел у него над головой.

Уртред оглянулся: золотой занавес заполнил весь горизонт. Джайал был где-то на носу, исчезнув в волшебном сиянии. В пяти сотнях футов над ними висел золотой мост, из которого падала световая завеса. Только теперь он увидел массивный камень, свисавший из него, но не доходивший до дна ущелья. Они были уже почти под ним.

Корабль по-прежнему замедлялся, паруса теряли ветер, дрожа, как в кандалах. Сейчас между ними и Фараном не больше пятидесяти футов. В Немертвого Лорда летело множество стрел, но он, не обращая на них внимания, гордо стоял на бушприте: стрелы замедлялись в воздухе, подлетая к нему, и уходили в сторону, отражаемые охранным заклинанием. Гарадас закричал и отбросил рукоятку рулевого весла: по его лицу и рукам побежали черные скорпионы. Барка начала поворачиваться к правому утесу.

Взгляд Фарана перепрыгнул на еще стоявших людей. Уртред опять почувствовал, как голова закружилась, под влиянием гипноза он сейчас потеряет сознание. Он встряхнулся и попытался крикнуть, предупреждая об опасности, но опоздал: один из горцев отбросил лук и достал топор, висевший на поясе. Сильным ударом он обрушил его на шею соседа, который упал, как зарезанный бык. Свихнувшийся человек повернулся, глядя вокруг себя пустым безумным взглядом, и стал рассыпать удары направо и налево. Он сражался с силой двух людей, и его друзья толпой навались на него.

Уртред проскользнул мимо них и схватился за рукоятку руля, прямо перед ним чернела стена ущелья. Сошедший с ума человек лягнул ногой, заставив Уртреда закрутиться. Внезапно сияние моста исчезло, как если бы золотой свет сменился другим, обычным. Перед глазами Уртреда на мгновение мелькнул нос корабля: удивительно отчетливо он увидел Джайала, в последний раз. Рыцарь поднял меч вверх, к камню.

В следующее мгновение один из канатов выгнулся и сбоку ударил Уртреда по голове. Бортовые утлегари Парящего над Волнами ударились об утес и с треском сломались, дерево и железо полетели на лед. Корабль содрогнулся и опрокинулся на бок, главная мачта сломалась. Спутанный клубок из рангоутов и канатов рухнул за борт, увлекая корабль дальше по ущелью, люди отлетели к поручням на корме, палуба встала под углом в сорок пять градусов. Уртред держал Талассу, пока они скользили по палубе в кучу парусов и такелажа. Отчаянным усилием он стряхнул с себя обломки. Каким-то образом они все еще ползли вперед, хотя свешивавшийся сзади такелаж действовал как гигантский тормоз. Бушприт корабля Фарана уже навис над их кормой, на нем толпились вампиры, готовые прыгнуть вниз. Над ними прошла тень — тень моста. А потом мир взорвался золотым светом.

Вампиры, прыгнувшие на Парящего над Волнами, испарились. Темный корабль и ущелье исчезли. Горизонт выгнулся наружу, взорвался, и унесся за пределы зрения. Все вокруг стало ослепляюще белым.

Зрение Уртреда постепенно прояснилось. Парящий над Волнами скользил вперед, все еще лежа на боку и волоча за собой обломки дерева и обрывки канатов.

Корабль скользил все медленнее и медленнее, пока не закрутился на месте и, наконец, не остановился. Они находились в обширной ледяной пустыне, повсюду крутились маленькие снежные вихри, дул слабый ветер. И никакого следа Джайала. Только там, где он стоял на носу, осталась единственное выжженное пятно. Тишина, нарушаемая только воем ветра. И этот вой шел ни с севера, юга, запада или востока, но со всех сторон, сходясь на остатках разбитого корабля, как если бы мертвые духи слетались сюда для того, чтобы посмотреть на захватчиков, проникших в их мир.

Уртред встал, вытащив себя из кучи обломков, ледяные пальцы ветра трепали его изодранную одежду. Холод пробирал до костей. Заваленная обломками палуба и мервые жители деревни Года были покрыты серым налетом инея. Некоторые горцы зашевелились. Одним из них оказался Гарадас. Он изучающе взглянул на руки, ища скорпионов, только что бегавших по его рукам и лицу — но они исчезли. Помимо него выжили еще двое горцев: Самлак и человек по имени Остман.

Уртред помог Талассе встать на ноги, а Самлак по остаткам канатов и надстроек взобрался на нос и оттуда поглядел вперед. — Башни! Похоже на город, — крикнул он.

Уртред напряг глаза. В Железных воротах был почти рассвет, но здесь небо только слабо посерело. Значит они находятся еще дальше на север, во многих лигах от ущелья. На краю ледяной равнины стояли черные силуэты. Штук сто, не меньше. А за ними в небо быстро поднималась сияющая звезда, которую он никогда не видел раньше, и поднималась она быстрее, чем любая другая звезда, которую он видел раньше.

— Да, это город, — сказала Таласса. — Но что это за звезда? Я никогда не видела похожих на нее.

Оба повернулись к старосте, который лучше них знал созвездия северных переделов мира. Но Гарадас только пожал плечами. — И я — смотрите, как быстро она движется. Возможно это знак, посланный Ре. — Пока они смотрели, звезда остановилась прямо над башнями посреди горизонта.

Уртред посмотрел на Талассу, и она вернула ему взгляд, ее серые глаза не колебались. — Да, возможно это знак, — сказал он. — Ре послал звезду приветствовать Светоносицу на пороге Искьярда. — Он задрожал, вспомнив пророчество отца, и, чтобы скрыть дрожь в руках и ногах, резко добавил. — Холодно. Давайте выберем все, что сможем из этой кучи и пойдем в город.

Все засуетились, заходили по палубе, избегая тел умерших товарищей, выбирая все, что можно из их рюкзаков и подбирая упавшее оружие, и даже вырезали куски материи из парусов, чтобы использовать их как дополнительные плащи. В конце концов все было готово. Пробиваясь через воющий ветер они пошли на север, на свет звезды. Еще немного, и они окажутся в Затерянном Городе.

ДВАДЦАТЬ ВТОРАЯ ГЛАВА

Галерея призраков

В мгновение ока Джайала бросило в пространство, так же как и тогда, когда, перенесенный силой Зуба Дракона, он летел вместе со всеми из Тралла в Году. Но на этот раз, вынырнув из темноты бессознательности, он проснулся один, в каком-то алькове.

Было холодно — лед покрывал окружавшие его стены. И он по-прежнему обеими руками сжимал меч. Зуб Дракона слабо светился. Как и тогда, в Железных Воротах, внутри зазвучал голос, шедший от самого меча. Голос того, кто когда-то владел им: голос Маризиана. Голос сказал Джайалу, что тот находится в подземном мире, в том самом месте, откуда Маризиан начал свое великое путешествие пять тысяч лет назад. И где закончится его путешествие. Двойник не мог бы далеко. Голос Маризиана умер, и теперь, как назойливый шепот, Джайал слышал внутренним слухом другие призрачные голоса, множество голосов, хлынувшее в его сознание.

Серый свет лился через темноту перед ним, как бы просачиваясь через толстую ледяную плиту. Джайал поднял Зуб Дракона и клинок полыхнул, осветив все вокруг. Он увидел длинный зал, похожий на нёф какого-то храма, бежавший налево и направо от того места, где он стоял. Нёф был по меньшей мере сто футов в ширину, стены сделаны из серого камня. Очень высокий сводчатый потолок почти терялся холодной полутьме. На противоположной стене Джайал увидел бесконечную линию альковов и пьедесталов, похожих на тот, на котором он стоял. И каждый из них был занят.

Какое-то время он стоял не двигаясь; оказалось, что с его волос и бровей свисают сосульки. Ладони, которые он видел в свете меча, были очень бледными и синими, возможно от холода, черными пятна перешли и на них. Чума быстро распространялась по телу. Он должен как можно скорее найти Двойника и покончить с проклятием, которое Жезл принес в мир семь лет назад. Иначе бесчестье навсегда запятнает славное имя Иллгиллов.

Честь? А что это такое? Во всяком случае не подвиги в битвах, потому что он всегда сражался изо всех сил, а зло все равно победило.

Нет, если честь жива, она живет в личностях, схваченных железными челюстями судьбы, в безнадежных поступках, без надежды на искупление или вознаграждение. Честь в том, чтобы отказаться от себя и от всех своих надежд; от всего хорошего. Честь в том, чтобы протянуть руки к пустоте, черноте — и обнять ее.

Бубоны пульсировали на спине, в паху и в подмышках, Хдар резвился внутри него; демон, безжалостный демон. Глухая боль, усиливавшаяся с каждым часом. Неужели это именно то, что ощущает Двойник — никогда не заканчивающаяся боль искалеченного тела? Интересно, скоро ли он умрет? А может быть из-за проклятия он не может умереть, как не умер Двойник на поле Тралла? А перед концом он вообще станет чудовищем, вызывающим отвращение одним видом. Масса черной, покрытой струпьями плоти, истекающей гноем, лицо все в язвах, глаза вытекли — и этот монстр будет жить и дышать.

В любом случае он не сумеет отомстить, если не успеет добраться до Двойника. Он должен найти его. И быстро. Возможно сам Двойник приведет его к себе. Джайал еще немного подождал, надеясь что голос Двойника зазвучит у него в голове и, как это было в последние несколько недель, начнет командовать — скажет, куда идти, потом эта тварь возьмет Жезл и воскреснет в его теле. Тем не менее — достаточно странно — в первый раз за много дней голос решил помолчать и только духи шептали не переставая.

Рукоятка меча обожгла ладонь. Прямо на глазах она из золотой, которой была в Железных Воротах, стала медно-красной и засветилось медным светом, как в подземном городе под Траллом, или как тогда, когда Эревон, умерший Бог Луны, благословил меч на своей могиле в Лорне. Меч, старый друг, бывший с ним все эти годы с того момента, когда он впервые взял его в руки в башне волшебника в далекой Орморике: все это время он не представлял себе его настоящую силу и знал только тепло клинка, который мог резать камень, но сейчас понял, что ум и знания Маризиана переходили из рукоятки прямо к нему, говорили с ним, вели его. Нимб света сверкал вокруг Зуба Дракона, и, когда глаза Джайала привыкли к темноте, а в голове прояснилась, он увидел плавающую в воздухе картину. Он ясно видел и холодный серый нёф, но прямо перед ним висела не очень отчетливая карта, нарисованная серыми линиями на нимбе, и, присмотревшись, он различил план и башни города, подземные уровни, спиралью уходящие далеко вниз, к центру земли, вместе складывавшиеся в подземную воронку, а почти в центре водоворота он почувствовал, как бьется энергия, отвечающая мечу. Теневой Жезл. Сверкает далеко внизу. Да, далеко, но не слишком. Он только должен спуститься по ясно видной дороге, и начинается она здесь, в этом зале.

Джайал почувствовал, что его ноги заледенели: он попытался поднять сначала одну, потом другую, и каждый раз раздавался треск льда; он примерз к полу алькова.

С трудом сойдя с пьедестала, Джайал окунулся в холодный свет нёфа; теперь он видел, что бесконечная линия альковов вытянулась вдоль стены огромного зала. И в каждом стояла молчаливая замерзшая фигура. Внезапно он понял: это его братья, воины, такие же как и он сам. Возможно он будет не один.

Какой-то импульс толкнул его к алькову в противоположной стене нёфа, находившемуся прямо перед ним. Он поднял Зуб Дракона повыше, чтобы свет мог осветить лицо статуи. Бледное лицо, покрытое блестящим льдом, глаза открыты, глядят не отрываясь. Сердце Джайала упало: он узнал лицо. Фуризель, его сержант в легионе: человек, который подобрал его несколько месяцев назад в Тралле, в ту ночь, когда он искал Талассу, когда потерял и нашел Зуб Дракона. Тот самый Фуризель, чей труп он позже нашел в доме на Серебряной Дороге. Фуризель стоял прямо, с руками, положенными на головку эфеса двуручного меча. Почему его тело оказалось здесь? Клинок в руках Фуризеля засветился. Джайал отступил обратно, сердце билось, как сумасшедшее. И тут он увидел, что мечи воинов во всем нёфе начал светиться, отвечая на свет Зуба Дракона.

А потом из каждой ниши начали выходить тени, тени, отбрасываемые мечами. Или это обман зрения, фантомы движущегося света? Тени подходили к нему. Он невольно отступил назад, в центр нёфа.

На серых призрачных телах материализовались лица, знакомые лица. Лица его товарищей, погибших на поле Тралла: Вортумин, Ядшаси, Эдрик, Полюсо. Неужели эти погибшие воины не заслужили место в теплом раю Ре? Вместо этого они здесь, заключенные в этом холодном месте, пристройке к Миру Теней. Да, это не Зал Белой Розы. И они прокляты: их кости остались гнить в земле.

Серые призраки приближались, окружая его. Потом, как один, они подняли мечи и направили прямо на него.

Холод пробежал по шее. За кольцом призраков, окружившим его, Джайал увидел одну единственную фигуру, медленно плывущую к нему из самого конца нёфа. Фигура приближалось, совершенно беззвучно. Хотя все остальные призраки были серыми, этот еще сохранил следы краски, как если бы время и смерть еще не успели стереть с него последние следы жизни. По мере того, как он приближался, ряды призраков раздавались перед ним, а потом, клубясь как облака, вновь выстраивались за его спиной.

Джайал увидел достаточно. Он уже понял, кто идет.

Лицо призрака изменилось, стало почти неузнаваемым из-за ожогов и седой бороды. Но выцветшие черно-красные доспехи остались теми же самыми, которые он носил на поле Тралла, а светящиеся глаза было невозможно не узнать.

Да, отец, призрак отца, вот кто пришел к нему. Чтобы повести в то место, где он умер, где Двойник ждет его, Джайала Иллгилла.

ДВАДЦАТЬ ТРЕТЬЯ ГЛАВА

Последний вызов

Исчез… Перед Темным кораблем простирались только Железные Ворота. И никакого следа Парящего над Волнами. Ветер-демон тоже исчез. Корабль Фарана застыл на месте, поддерживаемый только полозьями. Позади, на конце ущелья, небо исчертили красные полосы. Восход, уже скоро. И негде укрыться, ни на корабле, ни в ущелье.

После вспышки ослепляющего света Фарану потребовалось несколько минут, чтобы опять начать видеть, хотя темные пятна все еще плавали перед глазами. Он тяжело сел на скамью на носу Темного Корабля, среди стрел горцев, которые утыкали фальшборт и мачты.

Голон стоял перед ним, глядя на Железные Ворота: лицо волшебника было смертельно бледным.

Фаран заставил себя подняться. — Куда они делись? — спросил он мага.

Голон вынул пурпурную гемму из плаща и вытянув перед собой руку, нахмурился, концентрируясь. Гемма качнулась на север, вдоль Железных Ворот.

— Искьярд, — прошептал он, обращаясь к Фарану. — Прямо перед вспышкой я видел комету, аркой пронесшуюся по небу. Зуб Дракона перенес их туда, как и в Тралле. Корабль, людей — всех.

— Сколько до города? Лига, сто?

Голон покачал головой. Он посмотрел на темные утесы, склонившиеся над их головами. — Только боги могли путешествовать по этому месту. Для нас это тюрьма. Мы можем вечно идти под парусами, и никогда не окажемся в Искьярде.

— В каждое место есть своя дорога, — возразил Фаран. — Должен быть путь и отсюда.

— Только обратно, убегая от поднимающегося солнца, или вверх, — ответил Голон, указывая на узкую щель неба над ними.

— Вверх? — Фаран тоже посмотрел на нависшие утесы. Золотой свет утра уже омыл их вершины. — Если бы небо всегда было темным, у нас хватило бы времени, чтобы забраться вверх по скалам. Но идет солнце, нет тени, спрятаться негде.

— Остается только одно.

— И что это?

Волшебник опять посмотрел на своего хозяина. Чума распространялась быстро, ее семена бежали по венам, пятнали кожу. Он пытался отрицать очевидное, не обращал внимание на пятна, на чужое присутствие, на онемение и гной, но вены горят — это невозможно отрицать. Куда такие как он идут после смерти? Допустит ли его Князь Исс в пурпурные залы? Или, воющий призрак, он навсегда останется в бездне?

Занятия магией почти не оставляли время для раздумий на эту тему. Еще только что он держал в повиновении демона ветра, который привел их корабль сюда, подгонял его ярость, сражался, но все это было до вспышки. А теперь они стоят, напряжение погони схлынуло, и ему осталось только одно: смертельный холод, который покончит с ним, очень скоро.

Небо светлело, и лучи солнца начали проникать вниз, освещать утесы. Еще полчаса, и свет доберется до дна каньона. Фаран и орда вампиров превратится в туман, сгинет без следа. Но Фаран не отрывал свой взгляд от него, и он опять почувствовал, что эти глаза вот-вот оторвут душу от мозга и сожрут ее.

— Голон, нам надо заклинание, быстро. — Несмотря на гипноз Голон отметил напряжение в голосе хозяина.

Он отвел глаза от Фарана и уставился на палубу, на выцветшие и порванные пурпурные сандалии, как если бы они принадлежали не ему, а кому-то другому. Он носил их не снимая с того дня в Тралле, когда по всем улицам города искал жреца в маске.

Остался только один вызов, последнее заклинание, которое могло спасти хозяина. Не один демон, но толпа: те самые твари, которые натягивают край ночи на землю, пожирая свет Ре. Посвященные Исса, как драконы Харкена посвящены Ре. Это оставит ущелье и весь мир в темноте, навсегда.

Но он, который вызывал Некрона и Ахерона, Хдара и Страга, боялся даже произнести вслух имя этих созданий, не то, чтобы призвать их; право вызова всего этого пантеона принадлежало только Лорду Иссу, и никому другому, тем более слугам, вроде Голона.

— Ну, — подсказал Фаран, возвращая его к действительности. Голон сообразил, что он куда-то уплыл, вырвался из оков гипноза вампира. Раньше такого с ним не случалось. Не была ли это сила смерти? — Какой ответ есть у тебя? — нетерпеливо спросил Лорд-Вампир.

— Нет никакого ответа, милорд, только… — волшебник замолчал.

— Только?

Голон посмотрел вверх и опять наткнулся на взгляд Фарана. Да, либо это сила смерти, либо то, что Фарана частично ослеп после той вспышки света, которая отправила Порхающего по Волнам в Искьярд: глаза вампира были полузакрыты, их гипнотическое воздействие почти не чувствовалось. — Милорд, я не должен даже говорить об этом, — сказал Голон колеблющимся голосом.

— Говорить о чем? Выкладывай, человек.

Голон сглотнул. — Если я выполню ваш приказ, нас проклянут даже в пурпурных залах и на звездах.

— Мы оба и так прокляты, ты и я, — опять прервал его Фаран, — ради славы Червя и поражения Огня. Таков договор, который мы заключили в Тире Ганде, когда Старейшины приказали мне идти на Тралл: Исс победит, чего бы это не стоило. С тех пор я держу свою клятву. Я взял на себя даже проклятие Ахерона — мы с тобой осуждены одинаково, нас нельзя проклясть еще больше. Говори, что это за жертва, что за цена, которую мы должны уплатить. Светоносица не должна ускользнуть.

Голон закрыл глаза. — Очень хорошо. Слушайте, милорд, и вы поймете мой страх. Демоны, о которых я говорю, принесут вечную тьму, Полночь Конца Времени.

— Все, кто читал Книгу Червя знает эти имена, но знает и то, что будет проклят, если даже тихонько пробормочет их, потому что только Лорд Исс может произнести имена этих созданий вслух. — Голон опять посмотрел в небо. — Я сейчас процитирую вам соответствующий отрывок.

— В золотом веке мира не было циклов, никогда ночь не сменяла день, а день — ночь; но королевства, которыми правили боги, уже существовали. Там, где жил Ре, всегда светило солнце, в королевстве его брата, Эревона, всегда была полночь и сияла полная луна, а во владениях Исса царила вечная тьма, не освещаемая ни солнцем ни луной. Но потом пришли войны богов, и каждый стремился распространить свою гегемониюна других, и Ре послал своих огненных драконов, везущих карету солнца, в королевство Исса, а Исс послал свои создания, чтобы они натянули шатер ночи над королевством Ре.

— Так сказано в книге закона. Теперь у драконов Ре нет такой силы, которая была когда-то: никто не видел и не слышал их, пока мы не растревожили их гнездо под Палисадами. Но каждый день мы видим силу созданий Исса: они летят вокруг света все быстрее и быстрее, длительность дня незаметно сокращается. Через тысячу лет, или через тысячу тысяч, они догонят свой хвост. И тогда темная ночь протянется от одного горизонта до другого, настанет вечная темнота, солнце никогда не взойдет и время закончится.

— Но ты можешь призвать эти создания? — спросил Фаран.

— Да, это в моей власти. Но прежде, чем я сделаю это, обдумайте, милорд, одно соображение: если я вызову демонов, то уничтожу пророчество — сама ткань судьбы распустится, время ускорится, я заставлю поторопиться самого Лорда Исса. То, что все равно должно будет случиться, пускай через эоны времени и постепенно — наступление вечной ночи — произойдет немедленно. И как раз тогда, когда главный враг Исса, Светоносица, еще жива; когда последователи Ре еще не потеряли надежду. Пусть она умрет, у них не останется никакой надежды и некому будет остановить приближающееся королевство Исса.

— Ты говоришь, что мы должны ждать? Но как мы можем ждать, если свет дня будет здесь через несколько минут? Скоро он уничтожит нас, Светоносица сбежит, и приход Исса окажется под угрозой? — сказал Фаран, махнув рукой на подползающий свет.

Голон посмотрел ему в лицо, неминуемая смерть освободила его язык, дала ему мужество, так не хватавшего в последние годы, ответить своему повелителю. — Возможно лучше умереть, чем подвергнуться проклятию, которое неизбежно последует за вызовом этих демонов. Оно уничтожит все остальные проклятия на наши головы, и заменит их собой. Тогда моя душа никогда не войдет в Серый Дворец. А что с вашей, которая уже там? Подумайте об этом: придет сам Исс, выдернет ее из вершины пирамиды и выбросит из Дворца — она станет бродячей тенью и будет скитаться в Мире Теней до тех пор, пока земля не сгорит дотла, ее пепел не остынет и не останется ни богов ни людей. Теперь скажите мне, милорд, разве гибель не лучше?

Голон остановился и внимательно посмотрел на своего повелителя. Ему показалось, что в Немертвом Лорде идет внутренняя борьба; бледное лицо стало смертельно бледны, превратилось в маску двухсотлетнего трупа, лишенную малейших следов жизни и надежды.

— Дольше вечности страдать невозможно, — прошептал Фаран. Он придвинулся ближе к волшебнику. — Приведи мне демонов. Взамен я дам тебе Черную Чашу. Ты умираешь, у тебя чума, разве нет?

Голон невольно отступил от него. — Вы думаете, я не знаю?

Фаран усмехнулся и понюхал воздух. — Да, я чувствую ее. Если бы ты был такой, как я, ты бы тоже почувствовал. Сотни тысяч запахов дня, некоторые приятные, некоторые ужасные, но этот сочится через поры твоей кожи. — Голон повесил голову. — Что тебе терять? — продолжал Фаран. — Помоги мне, и вместо смерти будешь жить вечно, как и я.

— Даже называть имя этих демонов — ересь.

— Что, ты не в состоянии произнести это имя вслух? Тогда я произнесу его вместо тебя: я не боюсь проклятия. Даже если Бог рассердится, он никогда не выбросит меня из Серого Дворца, потому что я его избранник, я тот, чьи действия принесут ему вечную победу.

Он глубоко вздохнул и уставился в небо, как если бы именно оно грозило им тяжелой карой. — На самом краю занавеса ночи, — продекламировал он, — летают тысячи тысяч слуг Исса, неся за собой на своих рогатых ногах темноту. Эти создания именуются Атанор.

Сердце Голона замерзло в груди, когда он услышал это имя, он тоже уставился в небо, чтобы увидеть, какому наказанию подвернет Бог хозяина за его упрямство. Но ничего не произошло, и только свет рассвета продолжал медленно подползать к ним.

В затуманенных глазах Фарана мелькнул триумфальный блеск. — Видишь! Я назвал их, и мы оба живы. Теперь нам нужна твоя сила. Солнце почти у нас над головой. Мы не можем ждать: зови их, немедленно.

— Но, повелитель, это прерогатива одного Исса…

Фаран резко оборвал его. — Пускай обычные люди ищут господина и повелителя мира; великий человек не обращает внимания на колебания, попирает любую силу, даже божественную. Как вообще могло бы человечество идти вперед без вдохновения тех, кто сами почти боги?

Голон не ответил, хотя после еретических слов Лорда-Вампира по его спине пробежал неприятный холодок.

— Мы ускорим приход тьмы, который и так неизбежен — вот и все, — продолжал Фаран. — Тогда все создания, которые боятся солнца, Братья, хобгоблины и тролли, которые вынуждены жить под землей в темных пещерах, проклятые духи деревьев, каменные гиганты, замерзающие на солнце, призраки и приведения, живущие только в темноте — все они не только поблагодарят нас, но и с радостью присоединятся к нам, к нашему делу. И Исс, тоже, когда победителем спустится на землю в своей карете, разве не поблагодарит нас за то, что мы сократили время его ссылки на звездах? Разве он не поднимет наши души и не поместит их на верхушке пирамиды в Сером Дворце, откуда мы будем смотреть сверху вниз на всех остальных его слуг? И разве он не проклянет всех остальных, и главным образом Маризиана, который написал пророчества и напустил в них столько туману, что только я, Фаран Гатон, сумел избавиться от него? Да, сам Исс поблагодарит нас, Голон.

Голон не ответил, но задумчиво повесил голову. Он-то знал, что слова Фарана — бред сумасшедшего, не способного увидеть неизбежность проклятия, которое неотвратимо последует вслед за вызовом. Почему Исс должен заботиться хотя бы об одном избранном, вроде Фарана? В глазах Бога он не больше насекомого, крошечная жужжащая помеха, которую Исс прихлопнет, как только появится на земле.

Тем не менее у Фарана все еще есть кое-что, что должен иметь Голон: Черная Чаша. И хотя план князя совершенно безумен, и нет никаких сомнений, что они оба будут прокляты, не лучше ли быть проклятым, но живым, чем благословенным, но мертвым?

— Ну, ты все равно молчишь, — проворчал Фаран. — Неужели ты просто боишься вызвать их? — Он указал на восток. — Я назвал их, но что хорошего в имени? Мой язык не в состоянии вызвать их, только твой. Каждую минуту солнце еще ближе подползает к нам, и скоро настанет момент, когда его треклятое лицо осветит нас и мы оба погибнем. Атанор уже прошли над Астардианским Морем и над краем мира. Если ты знаешь слова ритуала, возврати их сюда и накрой нас темнотой.

Странно, но Голон, которого никто не видел смеющимся с того дня, как Фаран призвал его в свой дворец в Тире Ганде, позволил себе безрадостный смешок. — Милорд, любой жрец Исса знает слова этого заклинания, потому что каждый день и каждую ночь мы ждем прихода Князя, и его вечной тьмы. Этими словами мы будем приветствовать его той страшной ночью.

— Голон, я никогда не интересовался молитвами, ведь тогда я мог взять с собой любого проповедника Материнского Храма Тире Ганда. Я выбрал тебя, потому что у тебя есть сила, ты можешь молитву превратить в действие, скучный текст — в магию.

Улыбка прошла по лицу Голона. — Сила? — повторил он. — Да, у меня есть сила, которая приходит вместе со знанием, а этого знания, милорд, вам лучше всего опасаться. — Он так сильно сжал кулаки, что костяшки пальцев стали выглядеть белыми, даже в темноте. — Я долго учился, изучал старинные книги и манускрипты с именами демонов. Изучал так долго, что эти имена взывали ко мне из пергамента перед глазами, звали меня из их домов на звездах. Они искушали меня, эти голоса, просили вызвать их на землю, без всяких охранных заклинаний. Они убеждали, они жаловались. Я чувствовал, что моя решимость слабеет, но точно знал, что случится, если уступлю им: разве я не видел шесть моих братьев, растерзанных на куски?

— А когда я уже не мог больше выдерживать смех и насмешки демонов, то убегал из моей башни, прижимая руки к ушам и пытаясь заглушить их голоса, а потом отправлялся бродить по окрестным пустошам над Тире Гандом и, иногда, проводил там целый день, вплоть до сумерек. А когда на землю наползала темнота, приходили голоса этих, в тысячу раз более сильные, чем голоса других демонов, похожие на крики летучих мышей. И я глядел вверх и видел, прямо над краем ночи, их, Атанор. В тысячу раз могущественнее, чем другие, и только у Исса есть право сковать их узами и подчинить своей воле; в тысячу раз более опасные чем те, что убили моих братьев.

— Они ничего не сделают тебе — они увидят, что мы исполняем волю Исса.

— Нет, уверяю вас, милорд, мы поплатимся своими душами, — яростно ответил Голон.

Фаран подошел поближе. — Солнце быстро стареет, идет вечная ночь. Ты уже высох: в душе, в мыслях. Ты слишком много времени прожил в заплесневелых библиотеках, ломал голову над теологическими проблемами, искал смысла в книгах Червя и дошел до точки. Наш повелитель живет не в тенях библиотек и не на пыльных страницах книг. Он на звездах. Он там, а мы здесь, поэтому он нуждается в нас, и мы должны действовать, выполнять его волю. Покажи, что ты верный слуга, а не тот, кто проглотил великое множество пыльных томов и подавился ими.

На этот раз Голон не отступил назад, а поднял голову и посмотрел ему прямо в глаза, на что никогда не осмеливался раньше. — Возможно ты прав. Но что хорошего в твоих словах? — Он засучил рукав и показал Фарану руку, всю в чумных нарывах. — Видишь? Я умру тогда же когда и ты, когда свет солнца накроет нас.

— Да, твоя магия не спасет тебя, — с усмешкой сказал Фаран, — но только это. — Он достал из своего темного плаща Черную Чашу. В полутьме ущелья ее поверхность казалась непроницаемо черной. — Сделай то, о чем я тебя прошу, и она твоя.

Голон поглядел на Чашу. Его заветное желание. Но потом он вспомнил сцены в могиле в Черных Копях и спросил себя, действительно ли он ее хочет?

Фаран заметил его колебания. — Ну же, мы только ускорим неизбежное. Быстрее! Мы будем жить в вечной тьме и сам Исс благословит нас. — Он поднял Чашу, не сводя глаз с Голона. — Из всех нас только у тебя есть живая кровь, наполни Чашу и пей.

Огонек триумфа сверкнул в глазах Голона, когда он взял Чашу в руки, но внутри все заледенело от страха. Неужели так себя чувствуют все, кто сталкивается с необратимостью Жизни в Смерти? Он тяжело сглотнул и достал из пояса обсидиановый нож. Потом встал на колени и поставил Чашу на палубу перед собой. — Пусть моя кровь дарует мне вечную жизнь, — прошептал он.

Потом Голон сделал надрез на запястье, пурпурно-красный поток заструился в горлышко кубка, нож выпал из его руки и со звоном ударился о палубу. Схватив Чашу обеими руками, он уставился в ее глубины, которые, как водоворот, затягивали внутрь.

— Скорее, — приказал Фаран. — Свет уже почти здесь. Надо, чтобы ты выполнил свою часть сделки. — Голон взглянул на небо. Идет солнце, символ врага. Тем не менее, откровенно говоря, когда после многих мрачных часов учебы он возвращался в свою одинокую башню, или приходил из подземелья под храмом в Тире Ганде, разве солнце не радовало его? Нет, это была ересь: теперь он будет любить только темноту. Голон закрыл глаза, поднес кубок к губам и одним быстрым движением осушил его.

Потом откинул голову и стал ждать. Что произойдет? Глоток самой горькой желчи, вот то, что огнем пробежало по его крови прямо в сердце: потом наступила внезапная тишина — мир закружился. Чаша выпала из его рук и упала на палубу, присоединившись к ножу.

Фаран, стоявший рядом, поддержал волшебника, не дал ему упасть. — Мужайся, человек: смотри, это работает, — сказал он. — Но торопись, идет восход.

Сердце Голона чуть ли не остановилось, дыхание замерзло в груди — но он не потерял сознание. Тем не менее он чувствовал, как кровь засыхает в венах. Голон потряс головой, пытаясь прояснить ее. Глаза невольно сузились, свет, отражающийся от склонов утеса, показался слишком ярким. Рассвет. Слабый серый свет на восточном конце Железных Ворот. Солнце поднимается и очень скоро он испарится, превратится в туман.

Язык во рту странно удлинился, как если бы его вытащили; кожа похолодела, стала ледяной, как смерть. Внутри была пусто: осталось только одно страстное желание: крови, свежей крови. Все остальное, заботы, мечты и надежды, забыто. Душа ушла, отправилась к Князю Тьмы: теперь она останется в Сером Дворце, навсегда. Он превратился в Живого Мертвеца.

Он наклонился, подобрал кинжал и Чашу, а потом, поддерживаемый Фараном, медленно пошел вперед, пока не оказался на бушприте. Фаран указал на запад.

— Там — далеко, на другой стороне мира, Атанор. Вызови их.

Голон кивнул. Он сбросил плащ. Больше он не чувствовал жестокий холод, как если бы его кожа задубела. Из раны на руке еще текла тонкая струйка крови. Он встал на колени и оросил ею палубу между бушпритом и фок-мачтой. Кровь шипела на деревянных планках, выжигая на нем дыры.

Потом кончиком ножа Голон начал вырезать вокруг этого места замысловатый символ, выгнутый и крестообразный.

Шли минуты, становилось все светлее. Руна стала сложной и запутанной, и начала напоминать паучью сеть, только еще больше вытянутую и замысловатую, ее нити протянулись через палубу к поручням и бушприту, и обратно, к фок-мачте. Настоящее произведение искусства — оно должно было стать трудом всей его жизни, а пришлось нарисовать за несколько минут. Руна уже зажила своей собственной странной жизнью, притягивая взгляд своими эллипсами и кривыми.

Наконец он закончил. Голон поднял глаза к небу и увидел, что ему осталось несколько мгновений: свет солнца почти над ними. Как он ненавидел этот золотой свет; как он хотел, чтобы вернулась сладкая чернота ночи. Он приведет ее назад. Голон посмотрел на Фарана: странно, эти глаза, которые властвовали над ним всего несколько часов назад, теперь не значили ничего.

Теперь Голон так же велик как и его повелитель. Печаль и пустота. Как плохо Фаран использовал дар, которым обладал он, Голон! Уступить смертным желаниям, когда есть только одно наслаждение — кровь. Из-за свой слабости он подверг опасности все: даже если бы ему удалось схватить ее, он оставил бы ее в живых. Светоносицу, главного врага Исса, в живых!

Нет, он не такой как Фаран. Он будет жить вечно. А когда придут столетия темноты, помнить будут именно его имя, имя Голона, а Фарана забудут.

— Начинай ритуал, — скомандовал Фаран.

Два вампира уставились в глаза друг другу. — Для ритуала мне нужна кровь, — наконец сказал Голон.

— А что плохого в той крови, которая в Чаше? — спросил Фаран.

— Она моя, — ответил волшебник.

— Ты хочешь другую кровь? — с кривой усмешкой ответил Князь. — Но эта в Чаше — последняя живая кровь на Темном Корабле, и на лиги вокруг.

Голон посмотрел на медного цвета сосуд, лежащий на палубе. Да, его кровь все еще там, у самого горлышка, хотя глубины, как всегда, не видно. По спине пробежал холод. Его кровь? Он почувствовал, что события ускорились, вышли из-под контроля. Вызыватель демонов никогда не должен пользоваться собственной кровью, если может обойтись без этого. Любого другого: раба или жертвы. Но однажды он уже нарушил это непреложное правило: вызвал Спинделя, разбрызгав свою кровь на поверхности озера. Но Спиндель в конце концов младший демон: Атанор в тысячи раз сильнее.

Но кровь нужна. Солнечные лучи скоро сожгут его, здесь от них не спрятаться. Даже если они спустятся с корабля и заберутся под корпус, лучи доберутся до них, отражаясь ото льда. Теперь деваться некуда: он должен сделать это, он один из них, немертвый; их судьба — его судьба.

Из всех семи братьев он был самым осторожным и скрупулезным, поэтому и выжил; но сейчас он знал, что идет на риск куда больший, чем шли они, а их убили.

— Очень хорошо, — ответил он, повернулся, поднял руки к уходящей на запад ночи и запел слова заклинания таким дрожащим голосом, что любой, услышавший его сейчас, сразу бы понял, что это голос мертвого человека.

— Придите, Атанор, жеребцы ужаса, везущие карету тьмы: нить Галадриана порвана, Ре странствует в глубинах ночи; приди, Тьма, и поглоти свет, навсегда.

Мертвой рукой Голон поднял Чашу и выплеснул из нее кровь на руну.

Тишина, полная тишина опустилась на корабль, и только ветер зловеще свистел по льду, но вот в рассветном небе появились огромные тени, чем-то похожие на перистые облака. Послышалось странное гудение. Со скал над их головами начали срываться вниз огромные глыбы и разбиваться о ледяную поверхность, воздух наполнился крутящими обломками камня. Солнце как раз достигло края утеса над ними, но тут они увидели, как вокруг него появилась темная аура, которая остановила его, потом сияющий шар исчез, осталось только быстро слабевшее сияние. Небо постепенно становилось фиолетовым.

А потом воздух разорвали пронзительные крики. Темные формы, похожие на стаю перелетных птиц, пронеслись над ними, потом вернулись, и стали кругами спускаться к кораблю. Все ниже и ниже. Вампиры глядели, загипнотизированные небывалым зрелищем. Голон все еще стоял с Чашей в руке. Темные создания приближались, становилось все холоднее и холоднее.

Сорок лет осторожности исчезли, как будто их и не было, потому что в момент триумфа, когда он исполнил свое заветное желание, высочайший вызов, он сделал роковую ошибку. Приманкой была его кровь. Теперь Атанор пришли за ним. Он и только он — их жертва.

Темные фигуры уже парили над их головами, ущелье погрузилось в абсолютную темноту; вместе с тенями пришел замораживающий холод, черный лед мгновенно покрыл палубу, даже ветер перестал выть. А потом Атанор бросились вниз и облепили Голона. Без единого звука. Волшебник успел издать только агонизирующий предсмертный крик.

ДВАДЦАТЬ ЧЕТВЕРТАЯ ГЛАВА

В Тире Ганде не рассвело

Тире Ганд: рев костяных рогов объявил, что до рассвета остался час; немертвые, толпившиеся на улицах, заторопились в дневные укрытия.

Старейшины, руководившие жизнь всех жителей, духовной и повседневной, собрались в увитом плющом склепе, находившимся под гигантской ступенчатой пирамидой Исса на самом высоком из семи холмов города. Стражи храма и обычные жрецы отправились в пахнувшие плесенью катакомбы, прятавшиеся в холме, как соты в улье: кладбище Тире Ганда со дня основания города.

Все остальные слои общества тоже готовились пережить дневные часы. Низшие, миряне, торопились в подвалы своих домов, торговцы опускали тяжелые ставни на окна магазинов и неторопливо шли в сводчатые залы, где вдоль стен стояли стеклянные бутылки с рубиновой жидкостью: кровь, жизнь города. Но знать не снисходила до жизни в хаосе и трущобах нижнего города. Когда загремели рога, их понесли в носилках с закрытыми жалюзями в особняки на другом берегу Фуркса, великой реки, ограждавшей город с запада. Извивающиеся змеи паланкинов, перед которыми не несли ни фонарей ни факелов, пересекали реку по трем семипролетным мостам: Мост Зрелищ, Путь Пустой Короны и Мост Встающей Смерти.

На болотистой почве противоположного берега последние дневные правители города выстроили себе роскошные дворцы с множеством готических шпилей и крутыми крышами. У дворцов был только один вход, а окон не было вообще. В садах росли плачущие ивы и ядовитый плющ, по шпалернику вились ползучие растения, а множество тенистых деревьев и кустов даже в самый полдень создавали полумрак на покрытых росой лужайках.

И только одно здание отличалось от всех.

Некоторые носилки прошли прямо перед внушительным особняком, стоявшим рядом с концом Моста Зрелищ, почти на самом берегу реки. У этого здания, в отличии от остальных, были окна, сейчас заделанные досками: быть может когда-то здесь жил живой человек, давно, не меньше двухсот лет назад. Толстые плети плюща висели на гаргульях, сторожившие ворота, а когда-то ухоженный сад по колено зарос бурьяном.

Знать Тире Ганда никогда не любила своего соседа, да у нее и не было причин любить его. Человек, который владел этим особняком, был выскочкой и смертным, умершим естественной смертью, в отличии от настоящих аристократов, ставших живыми мертвецами больше тысячи лет назад. Только влажный воздух реки заканчивал их вторую жизнь, суставы сгнивали, переставали держать головы и ноги, и, наконец, части тел падали, не в состоянии соединиться с туловищем. Тогда их семьи переносили рассыпавшие части в самые темные склепы и оставляли там бормочущие черепа и дергающиеся ноги, пока второй сон не успокаивал их навсегда.

Но этого обычного человека, который жил и погиб от ножей убийц, возвысили до аристократа. Неудивительно, что знать Тире Ганда не любила его и завидовала его влиянию на Старейшин. И даже когда он погиб, его статус только увеличился, потому что Старейшины даровали ему Жизнь в Смерти, напоив из Черной Чаши.

Гниющие стены и башни особняка, заплесневелый пирс, торчащий из медленно текущей серой воды Фуркса, заброшенный сад, по краям которого росли плакучие ивы, все это когда-то принадлежало генералу города, Фарану Гатону Некрону, завоевателю Тралла. Именно ему дали выпить из того, что являлось величайшим сокровищем города и что возвратило его к жизни: из Черной Чаши. Возможно один или два из тех, кого несли сейчас перед домом, вспомнили о нем и спросили себя, что случилось с ним в далеких западных землях.

Из Тралла давно не было никаких новостей. Старейшины отправили разведчиков из армий, стоявших в Суррании. Они вернулись месяц назад. Город в руинах, живых нет. От Фарана Гатона не осталось и следа. Умер ли он второй смертью? Трудно поверить: военный гений, обладавший заносчивой уверенностью в себе — ни у одного из жителей города даже близко не было таких способностей. Из всех них он казался идеальным кандидатом на роль завоевателя западных земель. Мало кто горевал о его исчезновении, потому что если бы он остался жив, то однажды вернулся и бросил вызов Старейшинам. А так лет через пятьсот его особняк тихо утонет в болотах, и те же самые лорды будут ездить мимо, не удосуживаясь вспомнить о своем бывшем коллеге.

Паланкины аристократов гордо проследовали в ворота их особняков, из темных залов лорды и леди спустились по мраморным лестницам в мокрые склепы, где обычно проводили дневные часы, ругая сырость, которая сочилась через каменные стены и из-за которой гнили их тела, и которая однажды сделает их похожими на все живые существа.

Прошел час. На улицах города не осталось никого, настала полная тишина. Тире Ганд находился восточнее, чем Железные Ворота. Здесь восход начинался на час раньше. Небо посерело и, постепенно, над восточными болотами стало всходить солнце. Тем не менее свет поднимавшегося пурпурного диска едва проникал под туман, струившийся из высокогорных долин и реки Фуркс. Серые улицы города стали мокрыми.

В этот час дня все места, открытые небу, были пусты, за исключением тех людей города Старейшин, жреческой элиты, которую несколько пренебрежительно называли дневными жрецами бога Исса. Живые слуги Исса, приехавшие отовсюду, они надеялись в Оссии достичь Жизни в Смерти, со временем. Поколение за поколением они появлялись здесь, старились и умирали, но только считанные единицы получали последнее причастие и становились Живыми Мертвецами.

По улицам ходили только живые рабы, занимаясь своими делами и в полном отчаянии наклонив головы пониже: они отлично знали, что в любой момент их жизнь может закончиться кровавым пиршеством их хозяев.

Огромное здание Материнского Храма Червя возвышалось над городом. Нижние ярусы храма образовывали пирамиду, служившую тромпом купола собора.^[3] Между четырьмя арками, поддерживавшими купол, находились четыре апсиды, в которых висели тысячи медных колокольчиков.

Далеко внизу, под ступенчатым потолком, сновали по своим делам дневные жрецы в пурпурных и коричневых плащах, почти невидимые в полутьме, звук их шаркающих сандалий эхом отдавался от стен огромного зала и напоминал вздохи умирающих.

Тем не менее и этой низшей жреческой касте было чем гордиться, несмотря на то, что мало кому из них довелось стать Живыми Мертвецами: согласно книгам пророчеств, им была суждена особая честь: как единственным живым аколитам, находящимся в храме во время рассвета, им предстояло первым увидеть приход вечной ночи Исса, величественного зрелища, когда сначала на небе появляется горящая колесница Ре, а потом вечная ночь навсегда поглощает ее.

Каждый день на протяжении многих поколений назначенный жрец ждал этого события, жадно глядя в небо. Этим утром им оказался совсем юный аколит. Он стоял на шаткой платформе, подвешенной под линией стеклянных фонарей, висевших под сводом храма. Под ним лежала головокружительная пропасть глубиной в двести футов, заканчивавшаяся вделанной в пол храма большой мозаикой Червя, пожирающего свой хвост. А перед ним на металлических цепях висел главный бронзовый колокол храма, радиусом в двадцать футов. Он еще никогда не звенел, потому что не настал день исчезновения солнца.

Жрец находился на самой высокой точке города, только немного ниже унылых серых пустошей за его спиной, на которых, как сломанные зубы, торчали башни волшебников.

Под ним простиралась Оссия: спутанный клубок наполненных туманом улиц Тире Ганда, раскинувшегося на семи холмах, коричневые поля, унылые воды реки, а сзади угрюмые безлесые пустоши. Густой серый туман затянул горизонт, но, когда солнце начало подниматься, небо слегка просветлело, из теней появились новые, еще более мрачные детали ландшафта.

Внезапно ему показалось, что он услышал слабый грохот, и вся башня с фонарями стала раскачиваться взад и вперед — угрожающее движение, особенно учитывая высоту, на которой он находился. Зубы во рту клацнули и задрожали, стеклянный купол затрещал и начал раскалываться.

Дневной жрец повернулся в сторону всходящего солнца. Небо к востоку от пурпурного шара, которое должно было быть фиолетовым, опять стало черным. Вокруг солнца стоял ореол темноты, как будто началось затмение. Полосы темноты, летевшие по небу с востока, наползали на него, поглощая немногий еще оставшийся на небе свет. Темнота уже затопила пустоши и катилась на Тире Ганд, похожая на огромную волну, стремительно погружавшую город в тень.

Воздух стал душным, веки молодого аколита отяжелели. Он почувствовал себя таким усталым, как будто глубокая полночь настала опять… Он потряс головой, стараясь проснуться.

Что же случилось? Неужели настал последний день? Неужели Исс в конце концов победил? Он должен действовать. Поднять Старейшин из могил.

Аколит, не думая, схватил язык огромного колокола, висевшего перед ним, и яростно дернул его. Раздался громкий звон, потрясший хлипкую платформу; с сухим треском ослабевшее стекло купола раскололось, обломки хрусталя, как снежные хлопья, медленно полетели вниз на мозаичный пол нефа.

Звуковая волна ударила по храму, достигнув тысячи более маленьких колокольчиков, висевших в каждой нише и на каждой колонне, и они в свою очередь зазвенели, наполнив обширные площади и улицы звуковой какофонией.

Под городом, в темноте катакомб, тысячи еще более маленьких колокольчиков, подвешенных над саркофагами Старейшин, подхватили их звон и начали звякать без перерыва. Глаза правителей города открылись, они уставились в темноту: колокольчики предсказывали, что пришла Бесконечная Ночь. С непривычной скоростью они приподнялись на худых локтях и спустились на мраморные полы их могил.

Стражи как можно скорее открыли бронзовые ворота склепов и Старейшины, шурша заплесневелыми одеждами, выскочили наружу и уставились в небо. Из-под черного нимба, окружившего солнца, не выходил даже самый слабый лучик света. Все было абсолютно темно. Как один, они упали на колени и подняли руки, благодаря Лорда Исса: он вернул мир в изначальную темноту, из которой тот вышел, мир, который они теперь унаследуют, в котором больше нет места обжигающим лучам солнца.

По темным улицам Тире Ганда понесся рев костяных рогов, забили барабаны, мрачный, но на этот раз триумфующий звук, величественный рефрен к продолжающемуся колокольному звону.

ДВАДЦАТЬ ПЯТАЯ ГЛАВА

Искьярд

И опять Таласса зажгла шарик мягкого зеленого света. Потом она, Уртред и три выживших горца, Гарадас, Самлак и Остман, бросив остатки Порхающего над Волнами, ушли в тундру, к далеким башням и единственной звезде, как маяк сверкающей над руинами города.

Было все еще темно, и только теперь они осознали, как далеко перебросил их меч. В Железных Воротах уже взошло солнце, но здесь, на крайнем севере, на небе не было и намека на рассвет. Возможно здесь свет вообще появляется на пару часов в день. Небо было абсолютно черное, никаких звезд, за исключением той, что вела их, жесточайших холод приникал даже в кости и щипал каждый дюйм обнаженной кожи. Мало помогали и куски парусного полотна, которыми они обмотали себя, пытаясь утеплиться. Много столетий ветер косой выравнивал землю, и теперь лед и снег под их ногами были совершенно гладкими, а сам ветер со зловещим свистом дул им прямо в лицо. Постепенно и башни и звезда исчезли из виду, ветер превратился в бешенный ураган, вдалеке носились ледяные дьяволы. Тем не менее они шли и шли вперед, следуя за мигающим светом магического шара Талассы.

Ледяные дьяволы кружились все ближе и ближе: приблизившись, они стали напоминать крутящуюся юлу в рост человека. И чем дальше шли люди, тем ближе подходили ледяные дьяволы, тем громче и громче становился их вой, пока отряд не окружила стена воющих белых вихрей; куда бы они не смотрели в их лица впивались кусочки льда, звук оглушал. Таласса и остальные остановились, боясь двигаться дальше.

— Веди, — умоляюще сказал Гарадас, — прежде чем мы все сойдем с ума.

Таласса крепко взяла Уртреда за руку и потянула вперед, подняв вторую руку перед собой и открыв ладонь наружу: окружившие их дьяволы отшатнулись в сторону, образовав подобие улицы. Как если бы волны ледяного моря раздались и белой стеной застыли по сторонам их пути.

Лицо Уртреда, которое больше не защищала маска, непривычно заледенело от холода, на недавно родившихся бровях и ресницах повисли сосульки. Ему показалось, что в крутящихся колоннах снега он разглядел лица: духи, его мертвые — Рандел, принесенный в жертву в темных внутренностях святилища; Сереш, умерший в подземном мире; тысячи тех, кто добровольно сгорел в храме после того, как мертвые встали из могил; Фуртал, погибший на болотах, Аланда, их верный проводник; его отец, так неожиданно найденный и еще более неожиданно потерянный; люди Лорна; мертвые жители Годы, которые доверчиво пошли вслед за ним и пересекли полмира только для того, чтобы умереть…

Еще и еще, лица наклонялись к нему. Он слышал их голоса: бессвязные, угрожающие, обвиняющие, проклинающие…

Голова закружилась. Голоса, кажется, кричали: почему ты жив, когда мы погибли? Вина ела его душу, захотелось умереть, сдаться и присоединиться к ним, бродящим по бесконечной тундре Искьярда — к куда более достойным жить, чем он. Сделать хоть что-нибудь, чтобы не слышать сводящего с ума воя…

А потом тишина, внезапная тишина, духи исчезли, мгновенно. Свет звезды опять наполнил ночное северное небо, пылающий, дарящий надежду, а под ним, внезапно возникнув на горизонте, темнели башни и минареты Искьярда.

Прошло несколько мгновений и сотни языков пламени разорвали ночь, раздался рев, как будто само небо разорвалось на куски: рев драконов, тот самый, который они слушали над Долиной Призраков и Равенспуром. Темный горизонт стал золотым. Тундру залил сильный свет.

Массивная гранитная стена, через каждые несколько метров усеянная высокими круглыми башнями, тянулась налево и направо. Слежавшийся снег доходил до половины ее высоты. Небо пылало, освещенное потоками пламени, лившихся из сотен высоких мест: башен, крыш громадных зданий и даже верхушек пирамид, стоявших внутри стен. Какое-то время все был видно, как днем, потом опять стало темно.

Горцы, устрашенные, упали на колени, рты разинуты, нижняя челюсть отвисла. Но Уртред не шелохнулся: за секунду до того, как ударная волна звука и вспышек света достигла его, он услышал зов. Зов запел в его крови, разорвал вцепившуюся в душу паутину отчаяния, вновь зажег внутренний огонь. Как когда-то в Форгхольме и потом на краю Лорна, он стал таким же, как они. Он — их брат, и всегда был им. Разве его кровь не кипит, как у них, разве он не их родственник?

Драконы из Логова Харкена. Как если бы он всегда знал, что они будут ждать их здесь, в Искьярде — и, что бы не случилось, последуют за ними. Он чувствовал, как их сердца бьются в ожидании, а сейчас и в возбуждении. Они могут видеть то, что не видит он: враги приближаются, скоро битва. И тогда Уртред поведет их, как когда-то водил Харкен. Братья по огню…

Но сначала они должны войти в город. Уртред прищурился и посмотрел на стену. Прямо перед ними находились массивные каменные ворота, их нижняя часть терялась в сугробах, гладкая и пологая ледяная насыпь вела резко вверх к просвету между полуоткрытыми створками двойных ворот, с верхней перекладины которых свисала решетка из прозрачных сталагмитов. В просвете виднелась черное небо.

К этому моменту горцы слегка пришли в себя после шока от драконьего огня. — Идите за мной, — скомандовал Уртред и полез вверх по ледяному склону. Таласса следом.

Ветер столетиями сглаживал снег и превратил его в гладкий ледник, так что карабкаясь, Уртреду пришлось перчатками вырывать ямки для рук и ног. Наконец он добрался до места, где откос выходил к дыре в открытых воротах и темной ночи за ними. Он помог Талассе подняться и потом тщательно проверил дорогу.

Свисавшие сверху огромные сталактиты, не меньше двадцати футов в длину, закрывали проход. Уртред потянулся вперед и когтями перчаток схватил ледяное копье, висевшее прямо перед ним. Лед сломался со звуком, похожим на треск ломающихся костей. Драконы остались молчаливы, хотя он чувствовал, что их сердца бьются в унисон с его, знал, что создания Ре ждут, сумеют ли они войти.

В узкую открывшуюся щель Уртред увидел крутой ледяной скат, ведущий на ту сторону: северная звезда освещала большую покрытую снегом площадь. По каждую сторону от нее, за массивными зданиями и колоннадами, он видел далекие стены города.

Таласса стояла за ним на ледяной полке. — Я принесу еще немного света, — прошептала она и открыла руки звезде. Внезапно свет, который всю ночь сопровождал их и сейчас парил над его головой, стал намного ярче, длинная тень Уртреда побежала по площади.

И как же далеко пробежала его тень! По чистому нетронутому снегу большой площади, не меньше мили. За колоннадой темнела громада пирамиды и сотни башен, которые вели их через снежную пустыню. На вершине каждой из них он увидел шевелящиеся тела и блестевшие в свете звезды металлические крылья драконов. Двести красных глаз следили за ними с высоты. Он почувствовал, как их сердца забились быстрее, когда они поняли, что приближается Светоносица. Еще один раздирающий уши рев, потом молчание, как если бы драконы ждали, что будут делать люди.

Уртред посмотрел на город. Куда идти? Где то, что они ищут? Он ничего не знал об этом месте; во всяком случае в книгах Манихея об Искьярде не было написано ничего, что и не удивительно, учитывая что Маризиан был последним человеком, побывавшим здесь, а происходило все это пять тысяч лет назад. Но Маризиан оставил им ключи — пророчества о Светоносице.

Слева от них, на расстоянии около мили, занимая почти половину края площади, находилась самая большая из всех пирамид, по меньшей мере в пять раз больше пирамиды в Тралле, в тысячу футов в высоту. На ее восточной стороне, выходящей на площадь, находилось здание с перистилем.^[4] Возможно убежище, место для ритуального очищения пилигримов.

— Туда, — сказал он, указывая на здание.

Таласса повела кистью руки, посылая магический шар света через площадь к верхушке пирамиды, где он и повис, так что теперь казалось, что с фиолетово-черного неба светили вниз звезды-близнецы. В двойном свете звезды и магического шара стали видны завитки дыма, выходившие из далекой вершины, так похожие на дым, поднимавшийся из храма Ре в Тралле. Но это был не дым: свет обрисовывал далекие формирующие тела. Призрачные формы мертвых, просачивающихся в Мир Смертных из Мира Теней. Они извивались и крутились в ярком свете, а потом улетали в небо.

Уртред обернулся, защищая глаза от света звезд-близнецов. Он уже чувствовал в небе какой-то свет, чернота уступала место стальной синеве, и самый верх касавшихся облаков башен засветился розовым. Из вышины послышался рев одного из драконов, приветствовавшего своего повелителя, Ре.

По жесту Уртреда Гарадас достал веревку, спасенную из остатков Парящего над Волнами. Староста крепко завязал веревку вокруг набалдашника кинжала, который вонзил в ледяную полку как клин. Уртред убедился, что кинжал держит крепко, взялся за веревку одной рукой, предложил другую Талассе. Она подошла к нему поближе, и он осторожно спустился сам и спустил ее по крутому скользкому склону на пятьдесят футов вниз, на покрытую снегом площадь.

Когда их ноги коснулись земли, с вершины каждой башни послышался рев и вылетели языки пламени, потом послышался лязг бронированных крыльев, как если драконы были готовы ринуться в воздух — звук эхом отразился от покрытых снегом стен Искьярда.

Уртред почувствовал, как огонь в его венах отвечает на их зов. Все тело болело от желания присоединиться к ним: он вспомнил, как чувствовал себя, летая над Лорном: это была свобода.

Снег на площади был по колено глубиной, его ровная и нетронутая поверхность простиралась вплоть до подножия пирамиды. Отсюда здание перед ней казалось еще более величественным, чем с высоты над площадью. А сама ступенчатая пирамида выглядела как настоящая гора.

— Пошли, — сказала Таласса. — Хотя скоро рассвет, но где-то шевелится зло. Исс близко. — Уртред взглянул на орлиные гнезда странно молчавших драконов: их там по меньшей мере сотня. Неужели этого не хватит для того, чтобы победить зло, идущее в Искьярд? Тем не менее он чувствовал болезненную неуверенность: то, что приближалось, казалось темным и очень могущественным.

Таласса, по-прежнему освещенная светом далекой звезды, пошла через площадь, направляясь к восточной пирамиде, ее шаги оставляли одинокую дорожку на девственно-чистом снегу.

До здания было не больше мили, но им потребовалось не меньше получаса, чтобы добраться до него по глубокому снегу. Все больше и больше верхушек башен наливались розовым. Тем не менее, несмотря на такое приятное зрелище, в сердце Уртреда все равно сидел темный страх. Наконец они добрались до массивных ступенек, ведущих в здание с перистилем, которое они видели из городских ворот. Почему-то на ступеньках сугробов не было. Прямо над ними в колоннаде чернела щель. Таласса позвала к себе светящую сферу, та слетела с вершины пирамиды и затрепетала над ее головой.

Она начала подниматься, ноги в сандалиях тихонько ступали по камням. Уртред и трое горцев шли сзади: наконец они остановились наверху. Шар Талассы светил перед ними, и они увидели, что за колоннадой находится гранитная стена. Справа от них чернел вход в длинный коридор, погружавшийся во темноту.

Они подошли поближе, свет плыл перед ними. Вдоль коридора стояли сотни стеклянных зеркал, покрытых тонким слоем льда, которые отражали всклокоченных людей и свет, сверкавший за их спинами. Четверо мужчин посмотрели в зеркала и увидели себя, отраженными тысячи раз, в изодранной заснеженной одежде, с которой текла талая вода; они казались армией бродяг, которую вела богиня, одетая в сверкающий белый плащ.

Хотя мужчины отражались от зеркальных панелей бесчисленное количество раз, образ Талассы появился только однажды, из панели справа от конца коридора. В зеркале ее белый плащ сверкал как звезда. И это стекло показывало только ее отражение, но не Уртреда и горцев. Глядя в него создавалось впечатление, что в коридоре стоит она, она одна, и именно ей одной суждено пройти через дверь в неведомое. Жители Годы отошли назад, увидев это, и боязливо зашептались между собой. Уртред, тоже, вздрогнул, слегка испугавшись этой магии, но Таласса уже уходила от них, вниз по коридору к зеркалу.

Чем ближе она подходила к панели, тем ярче светилось ее отражение, и в конце концов показалось, что это не отражение, а божество, сияющее ярче, чем любая звезда, и такое же яркое, как солнце. Мужчины закрыли лицо руками, защищая глаза. Таласса достигла панели и коснулась ее руками. Последовала вспышка света, и панель исчезла в невидимой нише в потолке.

Теперь, когда второе отражение исчезло, они увидели, что за зеркалом находится еще один коридор, уходящий в темноту. Но прямо у порога лежало то, что на первый взгляд показалось кулем из костей и тряпок. Уртред подбежал к Талассе. Из свертка на них глядело сморщенное лицо мумии, кожа трупа была туго натянута на кости, рот разинут. Лицо немного усохло, но идеально сохранилось в холоде. Бархатная одежда, украшенная сложным рисунком: одеяние высшего жреца. Уртред встал на колени, изо рта выходил такой плотный туман, что он с трудом видел перед собой.

Какая-то краска, хотя и выцветшая, еще держалась на одежде: оранжевая и красная. Цвета жреца Ре. Одна рука вытянута и еще покрыта сморщенной коричневой кожей. Рука сжимала желтоватый свиток, как если бы мертвый человек предлагал его тому, кто следующим войдет в дверь.

Перо и чернила лежали на полу рядом с ним. Уртред нежно высвободил свиток из руки скелета. Он сдул с него плотный слой пыли и развернул.

И немедленно узнал слова на бумаге, слова на языке Огня.

— Я Хронус, сейчас умру, и моя душа навсегда останется в Тенях, если не появится друг-жрец и не пошлет мой прах в небо. Ты, который пришел, берегись, если ты друг. За мной лежит храм, логово Меришадеров. Все духи, которых освободил Маризиан, летают там в воздухе. И еще они говорят, навевают безумие. В Искьярде нет места надежде.

Уртред медленно встал, глядя в конец коридора, где тот выходил в огромный, похожий на лабиринт зал, заставленный колоннами: безусловно храм и вход в подземный мир. И их судьба.

Он посмотрел обратно в коридор с отражениями. Крошечный видимый кусочек неба посерел. Наконец-то рассвет. Предчувствие неудержимо тянуло его назад, обратно на площадь.

Отдаленный рев, усиленный стенами коридора, как если бы драконы опять приветствовали своего господина. После восхода Исс бессилен. Ре не забыл свою служанку, Светоносицу.

Но потом произошло что-то странное и непонятное: в те несколько секунд, пока Уртред глядел, цвет неба медленно менялся с серого на какой-то оттенок белого, но сейчас, как если бы рассвет достиг максимума и вместо него настала ночь, темнота потекла назад и ее волны затопили мир.

Он почувствовал, как воздух слабо задрожал, потом затряслись стены и пол коридора, зубы клацнули во рту. Зеркала на стенах зазвенели, треснули и взорвались, окатив их дождем осколков. Горцы в ужасе прижались друг к другу. Свет в конце коридора начал быстро гаснуть.

— Жрец, что это? — спросил Гарадас, его лицо, окаймленное бородой, стало смертельно бледным.

Уртред не ответил. Тот постепенно усиливающийся страх, который занозой сидел в нем последние несколько часов, внезапно схватил его за горло. Вместо него ответила Таласса. — Темнота вечной ночи.

Староста даже простонал от ужаса. — Пусть духи мертвых защитят нас! Что это за шум? — в отчаянии прошептал он.

— Атанор — это шум их крыльев, — опять ответила Таласса.

— Атанор, это кто?

— Демоны, которые тащат край ночи от заката до рассвета, но теперь они окружили весь мир и солнца больше нет. Только Ре и наша вера смогут спасти нас.

В этот момент заговорил Уртред. — Ре, наша вера и драконы. Я поведу их, — спокойно сказал он, глядя в конец коридора.

— Поведешь их? Как человек может вести драконов? — недоуменно спросил Гарадас.

— Помнишь Лорн, где Волк Фенрис загнал нас в башню и чуть не заморозил?

— Да, тогда ты призвал дракона.

— Тогда призвал, а сейчас я стану драконом и поведу их против Атанор. А вы идите дальше, в подземный мир. Я догоню вас, когда разделаюсь со тьмой.

ДВАДЦАТЬ ШЕСТАЯ ГЛАВА

Битва в небесах

После крика Голона темнота наполнилась шуршанием крыльев и странными непонятными звуками, как если бы демоны одновременно жевали и глотали его. Потом темнота рассеялась, вернулся жгучий холод и слегка посветлело. Фаран опять увидел область между бушпритом и фок-мачтой. Она была пуста, за исключением золы вокруг пентаграммы и темного пятна крови внутри. Голон исчез.

Фаран никогда не знал страха, во всяком случае с момента первой смерти, ночи ножей убийц, когда он проснулся рядом с любовницей, плавая в собственной крови: с тех никакое событие или зрелище не заставляло его душу содрогнуться (быть может он вообще разучился бояться?); ничего не дрогнуло внутри даже тогда, когда он плыл на барке Ахерона или лежал под огромной колонной, а сверху громыхал демон. Но теперь, когда он глядел на то, что осталось от Голона, Фаран почувствовал, как холод проник в вены, холод, который может заморозить даже жирную вязкую смолу, которая служила ему кровью.

Бесконечная темная полоса вытянулась на запад в небе над носом Темного Корабля и вдоль отвесных склонов ущелья. Присмотревшись, он разобрал на ее краях поразительное количество крыльев, которые выделялись на фоне того, что недавно было рассветом: Атанор.

Немертвые, толпившиеся вокруг него в тени демонов, что-то быстро и бессвязно тараторили, из их рта шла пена. Видны были только белки глаз. И тут Атанор опять нырнули вниз, к кораблю: обитатели Хель, с крыльями летучих мышей, тела покрыты броней из черно-коричневой чешуи, оскаленные клыки, вытянутые остроконечные головы, заканчивающиеся ушами, в красных глазах горит злоба. Возможно Голона им не хватило: сейчас они схватят его и забросят туже же, куда и волшебника — в пропасть ада.

Вместо этого они беззвучно приземлились на мачтах корабля, вонзив в них свои острые когти. Барка слабо задрожала, затряслась и задвигалась на своем ледяном ложе, заскрипели лини и фалы.

А потом, внезапно, корабль накренился и поднялся в воздух, как если бы весил не больше листа бумаги. Фаран увидел, как стены ущелья уносятся вниз, все быстрее и быстрее, как если бы красно-коричневые утесы тонули по каждую стороны от барки, превращаясь в расплывчатые пятна.

Над собой, с каждой стороны, он видел Атанор: демоны как темные тени впились когтями в корпус и мачты, так что темный металл корабля выгнулся и побелел. Крылья почти не били воздух под ними — повсюду, насколько глаз мог видеть, крутились вытянутые вверх хвосты.

Внезапно тяжесть исчезла, и он схватился за поручни. Фаран посмотрел вниз, ветер с ревом проносился мимо. Железные Ворота были далеко внизу, а корабль поднимался все выше и выше. Над каньоном вытянулась золотая арка, которая еще мгновение назад казалось невообразимо высокой; сейчас она унеслась вниз как падающий камень. Через мгновение и темная линия ущелья под кораблем превратилась в уменьшающийся шрам, бегущий среди нагромождения красных диких гор в пять тысяч футов высотой. А потом корабль поднялся над темной пеленой, и он увидел тысячи и тысячи созданий, настолько слившихся друг с другом, что их тела и были темнотой.

Движение вверх сменилось боковым, воздух задул от носа корабля, прямо в лицо Фарану. Они неслись все быстрее и быстрее, ни одна лошадь в мире не могла бы скакать с такой скоростью. Неужели демоны несут его в Искьярд? Сражаясь с воющим ветром, Фаран сделал несколько шагов вперед и схватился за мачту. Цепляясь за ванты он взобрался немного вверх, пытаясь увидеть то, что лежит впереди. Ветер бил в лицо, впереди лежала темнота, непроницаемая для глаз. Ничего не видно, абсолютно ничего.

Он протянул правую руку, как если бы хотел коснуться темного облака, темный край которого висел прямо перед ним: ладонь ушла внутрь и по ней как будто резанули миллионы отточенных ледяных лезвий; Фаран мгновенно отдернул ее назад. В руке осталась горсть того, что выглядело как черная сажа, но это был не порошок, нет, скорее эссенция тьмы, сжатая, ставшая твердой и материальной. Тьма последнего дня. Он почувствовал, как тьма проходит через сморщенную кожу, ее холод ищет сердце. Даже его мертвое сердце. Темная жизнь, шевелящаяся в руке — он отбросил ее. Упав на палубу, темнота превратилась в клубок извивающихся чернильно-черных червей.

Тем не менее кусочек тьмы остался на кожаной перчатке. Фаран поглядел на нее со странным восхищением и благоговейным страхом. Тьма говорила с ним, возможно тем же самым голосом, которым демоны разговаривали с Голоном, льстила ему, искушала его, звала присоединиться к ней.

Хотя он точно знал, что это может закончиться только гибелью, Фаран, сам не понимая, зачем это сделает, сжал тьму, прижал ко рту и почувствовал, как темная сажа проникает ему в душу. Тьма вошла в вены, торжествующая, стирающая сомнения, и вымела все из его сознания, даже жажду крови, потому что давала больше удовольствия, чем любая кровь, которую он когда-либо пробовал.

В голове зазвенели голоса, голоса демонов. И тогда, как будто с глаз сдернули повязку, зрение вернулось, и Фаран увидел мир внизу таким, каким, возможно, его видел Исс из своего дома на звездах. Он увидел кривизну земли, горизонт больше не мешал, взгляд как будто огибал его. И он увидел, как тьма распространялась над синевой моря и зеленью земли, пока не опоясала весь мир, так что ни один луч солнца больше не падал вниз.

А наверху, там, где сейчас сиял только яркий свет звезд, он увидел темную массу, тень надо тьмой, черную звезду, которая становилась все ближе и ближе… Сам Бог, приближающийся, спускающийся со звезд, чтобы вступить во владение своим наследством.

Корабль по-прежнему несся вперед, ветер срывал с Фарана плащ, пытался оторвать руки от мачты, сбросить его с шаткой опоры на палубу. Князь всмотрелся вперед. Горы, которые все время были под кораблем, убежали на юг и сейчас они летели на север над бескрайним ледяным полем. Тень огромного облака падала на ледяную долину и гасила свет рассвета, который умирал, не разгоревшись. Они гнались за солнцем, плывшем по утреннему небу к зениту, и уже начали обгонять его.

Потом, когда тень пронеслась еще дальше, он увидел перед собой далекие башни и пирамиды Искьярда. Несущие его Атанор тоже увидели их, потому что начали спускаться вниз из брюха облака. Но и вперед они неслись даже с еще большей неистовостью. Как пикирующий на добычу ястреб корабль резко наклонился вниз, с каждой стороны появилось еще больше Атанор, сопровождавших их к неведомой цели. С этой высоты он отчетливо видел темный гранит стен, пирамиды, крыши храмов и башни, перед ним лежала огромная карта в натуральную величину.

Уртред побежал по коридору обратно на площадь. Он выскочил из-под колоннады и огляделся. На востоке, в направлении поднимающегося солнца, на небе появилась чернильно-черная линия. Всходящее солнце внезапно исчезло, только отдельные слабые лучи прорывались через край тьмы. Да, это она, бесконечная ночь, ночь Исса, принесенная демонами; она накрыла мир тьмой — если только драконы не смогут победить их.

Драконы заревели, и языки пламени сверкнули из сотни мест на башнях и крышах храмов. Он почувствовал, что их сердца забились сильнее и его собственное забилось в унисон с ними. Он почувствовал древнюю радость, освобождение от тяжести, по нему прошла радостная дрожь — предчувствие полета.

Тем не менее к эйфории примешалась изрядная доля страха — снег на площади перестал искриться и из белого стал черным, когда над ним прошла тень. Сам Уртред тоже почувствовал на спине холодную руку Исса.

Фаран и он. Это утро, которое началось светом и закончилось тьмой, станет утром их битвы, и в живых останется только один.

Голова поплыла. Точно так же, как в святилище Форгхольма, когда он вызвал туда Огненного Дракона. Много лет прошло до второго случая, на краю Леса Лорн, когда он стал драконом и сражался с Фенрисом. Его душа рвалась в бой, а в венах горел расплавленный огонь, стремившийся в небо. Он сражался со своим сознанием, как тот, кто сражается с соколом, который хочет порвать путы, привязывавшие его к земле, и взмыть в голубое небо.

Уртред напряг глаза и представил себя летящим над верхушками башен. Земля унеслась вниз, перед глазами все расплылось, мир стал серым. И через мгновение он уже стоял на вершине одной из башен, внутри одного из этих созданий, стоял на мощных ногах с острыми когтями, а металлические крылья подрагивали по бокам.

Теперь, с высоты, он увидел, что край облака кипит яростной жизнью; это была не темнота, но сцепившиеся между собой миллионы похожих на летучих мышей демонов, тянущих за собой тьму. Их кожистые крылья налегали друг на друга, их тела касались друг друга, они выдыхали из себя тьму, которая, волнами, опускалась вниз, похожая на теневое покрывало — потоки тьмы, которые, касаясь ледяной поверхности тундры, бурлили и шипели, как кислота.

Под этим покрывалом что-то двигалось, почти не видимое во тьме, но сейчас Уртред глядел на мир острым взглядом дракона. Темный Корабль, ниже и слегка позади линии серповидных когтей, разинутых зубастых ртов и кожистых крыльев. Темные твари впились в мачты и корпус корабля своими когтями и тащили его под собой, как их собратья тащили край ночи.

Тень прошла по его душе — и он испугался. Голова закружилась, Уртред закрыл глаза, потом резко открыл. Опять он стоял на большой площади, а не на высоком насесте дракона. Неудача. Он поддался человеческой слабости, и теперь заключен в это человеческое тело, съежившееся на ступеньках храмовой пристройки, друзья ушли, он один, бессильный что-то сделать. Гром приближающейся тьмы уже напоминал грохот скачущего галопом табуна, колонны по обе стороны от него начали трястись. Снег и лед падали на площадь с карниза над ним.

Вспышка зеленого пламени, и, как один, все драконы бросились вниз со своих башен. Какое-то мгновение они падали как камни, но потом, только один раз ударив могучими крыльями, взлетели вверх. Сотня или даже больше — все, кто сумел сбежать из Логова Харкена. И когда они взлетели в черное небо, каждый изрыгнул из себя длинную струю золотого огня, которая подсветила несущуюся на них черную полосу. Потом они закружили над башнями и крышами домов, выстроившись длинным змеиным хвостом, отставшие присоединялись к концу хвоста, изо все сил махая могучими крыльями, чтобы догнать остальных.

Во главе, сверкая самой блестящей чешуей и перьями всех цветов радуги, летел Веркотрикс, жеребец самого Харкена, естественный предводитель, уводя спираль драконов все выше и выше по расширяющимся кругам в сторону Атанор.

Какое-то время Уртред следил за ними глазами, загипнотизированный спиралями и кругами, его шея вытягивалась все выше и выше. На фоне темного облака драконы казались сотней миниатюрных солнц. Да, это была единственная жизнь, жизнь в полете, когда мир остается далеко сзади, а впереди только битва, битва света и тьмы.

И прежде, чем сознание успело помешать ему, нить, связывавшая Уртреда с великолепными созданиями, окрепла, захлестнулась вокруг души Уртреда и потянула его вверх. Душа взлетела, он опять стал одним из них. На этот раз он оказался Веркотрисом, темное небо вздымалось под его огненным дыханием, жидкость превращалась в туман; он глядел на мир блестящими изумрудными глазами. Теперь он часть прошлого и будущего драконов, связанный с ними огнем, бежавшим в венах; когда его сердце поднялось к Веркотриксу, предводитель драконов взлетел еще выше, остальные последовали за его хвостом. Уртред позвал их, из горла полилось расплавленное пламя. Шум двух сотен крыльев гремел в ушах как грохот водопада; они были так близко друг к другу, что перестали слышать даже звук приближающегося темного облака.

До края облака было еще миль десять, но расстояние быстро сокращалась, и две могучие силы летели навстречу друг другу с головокружительной скоростью.

Уртред, смотревший на мир глазами Веркотрикса, отчетливо видел в облаке сутолоку тварей, некоторые из которых были с человеческими руками и ногами, некоторые с клыками в пядь длиной, видными даже на таком расстоянии; они тащили за собой крутящийся темный полог, темнее, чем небо в безлунную ночь, чернее, чем сажа.

Драконы летели прямо вверх, к темному водовороту над ними: тысяча футов, две тысячи, пять тысяч — пока город не превратился в крошечное пятнышко далеко внизу. И вот они уже на одном уровне с облаком. А впереди — Темный Корабль.

Уртред и Веркотрикс: один ум, одна воля, они сплавлены между собой. Надо уничтожить корабль и Фарана: тогда, может быть, и Атанор погибнут, тоже. Он дернул хвостом и полетел прямо к кораблю. Тут же от облака отделился нижний край и упал на поднимающихся драконов, но Веркотрикс и те, кто летел за ним — один ум, одна воля — выдохнули в бурлящую темноту потоки огня.

Через мгновение темнота была вокруг, сочилась через бронированную чешую, пыталась погасить их внутренний огонь. Некоторые из тех, что летели следом, стали падать, все ниже и ниже, их крылья крутились как падающие на землю семена платана, их металлическая броня была прожжена вдоль до тела. И даже он, Веркотрикс, самый сильный из всех них, почувствовал, что его огонь стал гаснуть. Он потерялся во тьме, глаза не видели ничего сквозь кромешную тьму, огненное дыхания превратилось в короткие оранжевые вспышки. Он повернулся, ударяя хвостом из стороны в сторону, стараясь не потерять высоту. На него понесся острый коготь тумана — Веркотрикс резко поднырнул под него. Верх и низ совершенно неотличимы, он должен подниматься или опускаться?

Эта тьма уничтожит даже его. Она стремится превратить в прах, в ничто, в меньше, чем ничто все хорошее, все положительное, что есть на Земле. И она засасывает его душу, медленно, неотвратимо. Он понял, что опять потерпел поражение, и содрогнулся, пытаясь не потерять сознание. Потом он услышал голос Талассы, похожий на далекое эхо: она звала его, издалека. Голос говорил ему оставить драконов, вернуть свой дух на землю и найти ее в подземном мире.

Опять он мигнул и открыл глаза: все та же храмовая лестница. Далеко вверху, в полуночном небе, вспыхивали языки оранжевого пламени, горящие драконы падали вниз из темного края облака. Пока он глядел, еще дюжина упала на землю и, когда кислота и огонь в них соединялись, каждый из них взрывался, выбрасывая вверх гейзер темного дыма и оранжевого пламени, и освещая брюхо облака, находившееся в пяти тысячах футах над ними.

Опять послышался голос Талассы. — Уртред, ты ничего не сможешь сделать. Иди ко мне. — Он огляделся. Коридор, ведущий в подземный мир, был пуст, за исключением тела давно умершего жреца и осколков зеркала. Откуда же идет голос? И, как надоедливое эхо, голос опять позвал его.

Голос тянул в одну сторону, рев драконов в другую. Уртред опять поглядел на наступающее облако. Приглушенные оранжевые вспышки оставляли горящие охряные следы, и он сердцем чувствовал, что сражение в самом разгаре. И он слышал, как Веркотрикс зовет его, так же ясно, как и зов Талассы.

Он не мог бросить братьев в беде: он все еще один из них, хотя и стоит внизу, в колоннаде.

И опять его душа понеслась через тьму высоко вверх. Обратно, к Веркотриксу и смерти. Дракон все еще летел, хотя и с трудом. Уртред чувствовал ужасную рану на основании правого крыла, из мчащегося через тьму тела в воздух текла ядовитая сукровица. Но когти Веркотрикса и вспышки пламени рвали тьму на куски: хотя дракон умирал, но умирали и Атанор. Уртред слышал, как они выли, и впереди, через дыру в их рядах, проделанную очередным копьем пламени, он заметил свою цель, к которой рвался все это время: глубоко во мгле, место, откуда исходила магия, которую использовали демоны; через темноту смутно вырисовывались мачты Темного Корабля, похожего на судно, пробивающееся через туманное море. Он невозмутимо плыл по воздуху, не обращая внимания на кошмарную битву, кипевшую вокруг. Уртред поджал правое крыло под тело и заложил крутой вираж. Он несся вниз и уже видел немертвых, толпившихся на палубе, их белые лица глядели на него, потом облака опять скрыли корабль из вида.

Один удар крылом, второй. Сумеет ли он? Драконий огонь в сердце гас, из раны в боку втекало все больше жизни вместе с кровью. Все больше и больше драконов за ним падали, крутясь по воздуху, только он, самый сильный, и еще несколько упрямо рвались к Темному Кораблю. Еще одна вспышка пламени, облака опять разошлись, и Уртред увидел своего врага. Фаран стоял на самом носу корабля.

Дракон снова заложил вираж, направляясь к Лорду-Вампиру, и, когда Веркотрикс выдохнул поток магмы, мир впереди взорвался оранжевым пламенем. Но дракон немного промахнулся, из-за скорости корабля и своей собственной скорости. Длинный язык огня пролетел мимо Фарана и попал в корму. Взрыв, и горящие куски палубы взлетели в воздух, ударив по грот и бизань мачтам. Паруса мгновенно вспыхнули и превратились в белый пепел.

Веркотрикс прогрохотал над кораблем в опасной близости от горящих мачт, и даже в эту долю секунды успел заметил, что некоторые немертвые, ставшие крутящимися сгустками огня, валились за борт и, как метеоры, летели к невидимой земле. Пламя охватило и некоторых вцепившихся в рангоут Атанор, несущих корабль; демоны вспыхивали и лопались, как тонкие листья бумаги, корабль накренился вперед и начал падать, еще больше немертвых, спасаясь от огня, прыгали за борт и летели вслед за своими горящими братьями.

Веркотрикс взревел, остальные драконы за ним, и вместе они закружились вихрем в темном облаке. По краю облака прошла внезапная дрожь, в темноте появились просветы, через которые выглянул лик солнца. Несколько его лучей пролетели через облака и ударили в пылающие остатки Темного Корабля. Множество немертвых стали таять, превращаясь в жирный отвратительный туман, а сам корабль еще быстрее устремился к земле.

Но Веркотрикс, находивший в глубине облака высоко над кораблем, уже не мог преследовать его. Демоны окружили дракона со всех сторон. Темные когти метили в глаза и он бросился в сторону, потом заложил еще один резкий вираж, пытаясь вернуться к кораблю.

Снизу опять донесся грохот: еще несколько драконов упали на землю, оранжевые вспышки, похожие на извержение вулканов, были видны даже через облако. Осталось так мало из тех, кто летел за ним, его братьев — их темные тела еще носились над темным облаком, но он чувствовал, что их крылья бьют по воздуху все медленнее и медленнее, тьма гасит их огонь, им не хватает кислорода, их умирающее дыхание едва освещает брюхо облака. Долго им не прожить.

Он заревел, призывая их к себе, всех оставшихся шестерых. Они взлетели вверх, и Уртред с ними, туда, где был воздух и еще светило солнце. И он взлетел высоко в фиолетово-синее небо, выше, чем когда-либо забирался, и там почувствовал себя свободным, свободным от всего. Под ним было два слоя облака: тот, что тащили Атанор, кипящий в беспорядке и злом волнении там, где сквозь него проламывались драконы, и второй — вуаль наброшенная на первый, странная жемчужная вуаль, серо-белая, цвета клея. Духи Искьярда — вуаль, затмевающая солнце.

Здесь солнце светило сильнее, чем он когда-либо видел, потому что все эти годы люди видели только свет, пробившийся через пелену, образованную духами. Ярчайший оранжевый шар, белый в середине, где, в самом сердце, в Зале Белой Розы жили избранники Ре. Уртред почувствовал, что драконы ответили на его свет. Лучи солнца зажгли умирающие угли в их сердцах. Еще немного выше, к своему отцу, Богу, который создал их десять тысяч лет назад. Драконы опять заревели, зовя друг друга, последняя песня, последние несколько ударов в священной битве, самые последние…

И потом, достигнув высшей точки, как один, сложили крылья, прижали их к телу и ринулись вниз, все ускоряясь, пока не полетели с совершенно сумасшедшей скоростью, превратившись в смазанное пятно, не видя и не слыша ничего, ведомые одним, последним, желанием.

Они пробили первый слой облака, потом темнота расступилась, как расступается вода перед ныряющим зимородком, побежденная его скоростью. И в конце длинного туннеля возник Черный Корабль, на палубе которого бушевал драконий огонь; державшие его Атанор изо всех сил старались не дать ему упасть. Веркотрикс направил себя прямо на горевшую грот-мачту.

И Уртред вместе с ним. Но в последнее мгновение перед ударом он услышал крик Талассы и проснулся, открыв глаза, а Веркотрикс и все остальные на безумной скорости ударились о корабль и взорвались, залив все вокруг оранжевым светом.

Хаос и смерть царили на Темном Корабле. Фаран с трудом держался на ходящей ходуном палубе. Рев драконов раскалывал небо, они летали так быстро, что прежде, чем он успевал услышать биение их крыльев, огромные тела проносились мимо и исчезали во тьме. Но сейчас они опять вернулись: на этот раз Фаран услышал их раньше, чем увидел: пронзительный визг, переходящий в душераздирающий вой. И внезапно мир из черного превратился в оранжевый, гейзеры пламени, как множество мини-солнц, забили вокруг. Огонь побежал по кораблю, мачты вспыхнули как бумажные, паруса взорвались. Пламя смело немертвых с кормы, разметало крылья Атанор. Сердце Фарана застряло во рту, когда корабль вздрогнул и стал падать как камень, дым и тлеющие остатки парусов оставляли за ним дымный след.

Тем не менее темные силуэты Атанор бросились за кораблем, и там, где тьма успевала коснуться его, огонь умирал, черные когти опять вцепились в корабль и падение замедлилось. Фаран огляделся. Они здорово снизились и уже были совсем недалеко от Искьярда, не выше двух тысяч футов.

И тут он опять послышался пронзительный вой баньши, и появились драконы. Спустя несколько секунд темнота под ними осветилась вспышками вулканов, красно-оранжевые языки пламени сияли как магма над огненной волной, бушевавшей снаружи.

Облака расступились, прямо перед ними оказались стены города. Воздух свистел, Фаран взглянул вверх, и, прямо над грот-мачтой, увидел семь метеоритов, с такой скоростью летящих к палубе, что искры и пламя срывались с их тел. Последние драконы. Они приближались с оглушающим воем. Фаран успел только вдохнуть воздух своими сморщенными легкими.

Мгновение, и семь оглушающих вспышек, семь ударов грома. Железо и магма полетели по палубе, разрезая немертвых на куски, на грот-мачту налетело что-то, выглядевшее как сломанное крыло и срезавшее ее у самой палубы, такелаж полетел за борт, и корабль взорвался от кормы до носа, огонь охватил все.

Темный Корабль камнем устремился вниз, сломанные мачты и тела падали рядом с ним к далекой земле.

Уртред опять стоял на ступеньках храмовой лестницы, голова кружилась от взрывов и скорости падения драконов. Кожа заледенела и он обнаружил, что дрожит от холода. Уртред взглянул на юг. Темное облако уже висело над головой, по меньшей мере в тысяче футов над ним. В это мгновение в самом брюхе облака расцвел оранжевый цветок, за которым последовал раздирающий уши рев; огонь разорвал небо, языки пламени, как фейерверк, выстрелили из облака и, как горящая смола, падающая с факела, устремились к земле, а за ними падали тела драконов, изломанные и пылающие. И посреди них падал корпус Темного Корабля, вырванный из цепких лап Атанор. Теперь тьма будет побеждена, Фаран умрет, волшебник вместе с ним, а потом и само облако, тоже. И тем не менее, хотя корабль падал, облако тьмы, проливаясь огненным дождем, проплыло по небу, перевалило через стены и закрыло Искьярд, стремясь догнать солнце.

Абсолютная тьма. И опять Уртред услышал голос Талассы, на этот раз с трудом слышный из-за рева пламени, но, наконец, понял ее. Она звала на помощь. Она в опасности. Он должен бежать к ней.

Но сначала надо увидеть, что случилось с кораблем. Последние искорки света пропали из воздуха: как будто полное солнечное затмение, и только горящие падающие тела освещали сцену. Темный Корабль исчез из вида. Удержали ли Атанор его внизу или он упал, как драконы? Уртред отчетливо слышал каждый взмах черного крыла, каждый громовой удар по воздуху: демоны пролетали над гранитными стенами и садились на башни. Верхушки башен накрыла тьма, не видно ни зги. Летящие сверху обломки ударялись об землю и взрывались, земля непрерывно содрогалась.

Он не может ждать. Голос Талассы в сознании уже кричал. Она почти погибла. Уртред повернулся. Ноги сами несли его. Как если бы он скользил, не думая, слыша только голос Талассы, голос сирены, зовущий его в темноту руин.

ДВАДЦАТЬ СЕДЬМАЯ ГЛАВА

Последний рассвет в Имблевике

Белая Башня. Как только стемнело, Кригган тихонько постучался в дверь комнаты Фазада. Предсказатель не ответил на приветствие мальчика, но войдя внутрь, приложил палец к губам, призывая к молчанию. Затворил ставни, потом закрыл глаза и склонил голову на бок, прислушиваясь к звукам двора, готовящегося к ночи.

По всей видимости удовлетворенный тем, что услышал, Кригган открыл глаза. Он посмотрел на Фазада странным взглядом, на мгновение став похожим на встревоженного орла, как если бы услышал что-то особенное в обычных звуках, доносившихся из коридоров и лестниц. — Пока все спокойно.

— А что ты слушал? — спросил Фазад.

— Как, разве ты не чувствуешь то, что чувствуют все? Наши враги зашевелились.

— Червь?

— Ну да — ты же видел их сам. Только не отпирайся, — ответил Кригган, слегка улыбнувшись. — Ночь воющих волков: я пошел за вами, за тобой и Гарном, и видел все то, что видели вы, хотя, откровенно говоря, все это я видел не меньше дюжины раз: мертвая кровь поднимается как свежий побег из давно спящего корня. Ничего не поделаешь, Червь уже много месяцев в Имблевике. Нас окружают предатели, а силы Исса все возрастают. Я хотел, чтобы ты увидел своими глазами то, что шевелится в нашем городе.

— Но сейчас, — продолжал он, — время вышло. Всю последнюю ночь и весь день мы с королевой бросали руны и составляли гороскопы. Завтра день.

— Какой день?

— Королева тебе скоро объяснит. Я пришел, чтобы проводить тебя к ней. Сегодня вечером ты будешь обедать в ее комнате. Но сначала, — он указал на шкаф, — возьми свой плащ, парень.

Фазад уставился в пол. — Ты же знаешь, что королева запретила мне носить его.

— Быть может ты больше не хочешь носить его? Или боишься? — усмехнулся Кригган. Он вытянулся во весь рост, как ревностный школьный учитель, брови поднялись. Мальчик не ответил. — Очень хорошо, — с ударением сказал Кригган, — ты освобождаешься из-под его влияния, опять привыкаешь к обществу людей, но нам необходимо использовать его дикую силу. Завтра нам вообще понадобятся все старые искусства — так что бери плащ и кинжал, а я пока схожу за Гарном.

Фазад подошел к шкафу, открыл его и, наклонившись, достал плащ: пальцы задрожали, когда он взглянул в мертвые волчьи глаза — они казались живыми. Кригган вернулся с Гарном, который нахмурился, увидев плащ в руках у Фазада. Мальчик просто пожал плечами. Кригган повел их через Белую Башню. Оба ожидали обеда с предсказателями и вдовами, которые Залия обычно устраивала для своего двора. Но сегодняшняя королевская трапеза совершенно не походила на все предыдущие.

Они были единственными гостями. Стюарт королевы, человек с худым лицом, одетый в черный угловатый плащ с желтоватым гофрированным воротником, когда-то бывшим белым, ввел их всех троих в пустую прихожую. Королева стояла на верхней площадке лестницы, ведущей в зал. Коротким кивком она отпустила стюарда и сам ввела их в зал. Других слуг не было. Последние лучи вечернего солнца падали на массивный ореховый стол, за которым когда-то сидели сотни гостей. Теперь на нем стояло только четыре прибора, все в дальнем конце. Они сели, королева во главе стола, перед ними лежала огромная пустая поверхность.

Несколько минут за столом царило молчанье. Королева сидела неподвижно и, казалось, не обращала внимания на любопытные взгляды Гарна и Фазада. На красновато-коричневом лакированном столе не было ничего, кроме золотого кубка и золотой тарелки. Гости ожидали, что сейчас придут слуги и принесут подносы с едой: так происходило в каждый вечер, когда они обедали с королевой. Но двойные двери зала так и не открылись. Королева казалось погруженной в себя, отрешившейся от мира, и только глядела на дальний конец стола, где, как они решили, раньше сидел ее муж, король.

Наконец, в полной тишине, она подняла руку. Предсказатель наклонился и достал из-под стола большой мешок, который ни Фазад ни Гарн раньше не видели. Внутри оказались сморщенные высохшие фрукты. Почерневшие яблоки, персики, абрикосы и груши. Кригган аккуратно положил их на золотую тарелку. Потом он достал старый мех для вина. Коричневой жидкостью из него предсказатель наполнил кубок. Запахло чем-то острым и кислым.

Закончив, он повернулся и посмотрел на королеву, вопросительно изогнув белую бровь.

Она кивнула, и повернулась к Фазаду и Гарну, которые смотрели за действиями Криггана с любопытством и недоумением. — Простите мне, друзья, эту загадку. Для всего этого есть причина, и я сейчас вам все объясню. Мир полон пророков, которые видят будущее. У меня было много братьев и сестер, братьев и сестер по искусству, я шептала в их сны, а они в мои. Но сейчас пришла тьма, и их голоса умолкли. Из тех сотен, которые жили в этом мире, осталось только двое — Кригган и я.

Она посмотрела на Фазада. — Когда-то самая великая из нас жила в Тралле. Ее звали Аланда. Она была личной пророчицей Иллгилла.

— Я помню это имя.

— Она видела, что Иллгилл потерпит поражение и город будет разрушен. Но она видела и то, что дальше произойдут замечательные события: в Тралле должна появиться та, кого легенды называют Светоносицей и которой суждено спасти мир. Поэтому Аланда, хотя и могла убежать, осталась в городе, захваченном Фараном, и терпеливо ждала появления этой женщины.

— И?

— Несколько месяцев назад я видела сон. Видение мне послала Аланда, с крайнего севера, откуда родом все мы, Ведьмы Севера. Она была с сыном Иллгилла, жрецом Ре в маске и юной женщиной, одетой в белый плащ: женщину окружала особая аура. Я только поглядела на нее и сразу поняла, что это и есть надежда человечества: Светоносица. Потом видение растаяло. Я знаю — Аланда мертва. Но Светоносица еще жива — я чувствую это моими старыми костями.

Она опять замолчала, пристально глядя на Фазада, и даже немного склонила голову набок, как если бы изучала его. — Кригган и я бросали руны. Завтра будет темный день, но ты должен всегда помнить о Книге Света и верить ей: она обещает, что Светоносица придет. Когда настанет тьма, посмотри на север; там ты увидишь новую звезду. И пока она будет светить, не забывай мои слова: Светоносица жива.

— Каждый раз, когда предсказатель занимается своим искусством, он открывает тайны. Бросает ли он вырезанные из камня руны или гадает на палочках, вглядывается в загадочные глубины хрустального шара или крутит астролябию. Но сейчас я видела леденящие душу дела, которые надеялась никогда не увидеть. Предательство моего народа открылось именно тогда, когда слишком поздно что-то сделать, потому что завтра будет ужасный день, День Исса.

— Завтра ты увидишь настоящий ужас, мальчик: день, когда не будет света, день, который записан в книгах Огня. Рассвет умрет, когда мы будет смотреть на него. Это — последняя ночь. Я видела это в рунах и в Книге Света, я поворачивала астролябию, я использовала все возможные способы предсказания, даже полет воронов в сумерках и облака на верхушках гор. И все они сказали одно и тоже. Завтра будет только один свет, свет звезды, о которой я тебе говорила. И если Светоносица не победит тьму, эта ночь не закончится никогда.

— Вы все это видели?

— Это, и еще много чего — вы видели немертвого на старом кладбище?

Фазад и Гарн тяжело кивнули. — Они готовятся к удару, — продолжала Залия. — И у меня нет столько верных подданных, чтобы остановить заговор. Вы оба, Кригган и еще несколько человек — вот и все, кому я могу доверять. Завтра, за час до рассвета, все двенадцать членов совета придут сюда. Я позвала их для того, чтобы, когда настанет тьма, они были здесь, а не где-нибудь еще. Снаружи будет стража. Отборные воины. В тот момент, когда все начнется, они войдут и арестуют главаря заговора и его сообщников.

— И кто главарь? — спросил Фазад.

Королева улыбнулась. — Я думаю, мальчик, что ты уже это знаешь.

Фазад промолчал. Да, он может догадаться. Рута Ханиш. Но как герой войны против Червя мог стать предателем?

Королева не дала ему углубиться в мрачные мысли и продолжала. — Мы должны подготовиться. Последний рассвет приближается. Ты, конечно, удивляешься, зачем все это? — Она показала рукой на фрукты и пахнувшее злом вино. — В Книге Света написано, что именно это будет подано на последнем ужине. Гнилые фрукты и кислое вино, как раз тогда, когда земля пустеет, а солнце умирает. И теперь нам нужен оживляющий свет Ре, который возвратит жизнь тому, что кажется мертвым. Ибо написано, что это случится даже со Светоносицей, что она, попав в лапы смерти, освободится от них. — Все опять посмотрели на золотой кубок и блюдо.

— Кригган, восстанови приношение, — приказала она предсказателю. Тот скованно поднялся и взял в руку свой посох. Держа открытую ладонь левой руки над кубком и блюдом, он медленно провел над ними концом посоха. Внезапно золото вспыхнуло, и прямо на глазах потрясенных Фазада и сенешаля с кожицы фруктов стала исчезать чернота, вернулась красная, зеленая и оранжевая мякоть, они опять стали круглыми и налитыми. Фазад и Гарн с изумлением глядели, как свет, лившийся от кубка и блюда постепенно слабел, стал еле заметен, а потом исчез.

— Сделано, — сказала королева, поднимаясь из-за стола. — Пускай это будет символом возрождения солнца. Светоносица появится, и пускай ваша вера крепится, как только вы увидите на небе ее знак. Солнце вернется.

Все четверо наклонились над столом, каждый взял один из фруктов и съел его. Потом настало время кубка и вино, которое мгновение назад пахло кислятиной, теперь благоухало вишнями и фиалкой. И когда каждый попробовал его, в их губы полился чистый нектар. Хотя было поздно, они почувствовали, как дневная усталость куда-то отходит, уступая место бодрости. Когда жидкость потекла по их языкам, им показалось, что они способны говорить на языке богов всю ночь до утра, а когда она достигла живота, они почувствовали, что взлетают к небесам.

Когда фрукты и вино закончились, королева опять подняла руку. — Сегодня ночью я не буду спать. Но завтра я усну, навсегда.

Трое мужчин начали были протестовать, но она жестом остановила их. — Успокойтесь. Я знаю только то, что знают все предсказатели — день своей смерти. — Она повернулась к Фазаду. — В королевстве нет наследника. Мой муж и мой сын утонули во Внутреннем Море, мой брат и его дети погибли в бою за Тралл. Наша верность барону стоила жизни всем моим родственникам. Я стара. Кто будет владеть страной после моей смерти? Если тьма победит свет, один из предателей, о которых я говорила. А если свет? Достаточно странно, но ни один из моих подданных, в чьих жилах течет королевская или просто благородная кровь не заслуживает этого, потому что они сидели здесь, когда мой муж сражался за морем. Они — трусы, которые не осмелились сражаться с нашими врагами.

— Так что, волчье дитя, — сказала она, глядя прямо в лицо Фазаду, — я решила, что завтра, перед лицом совета, я назову тебя моим наследником, хотя тебе только тринадцать, Кригган и Гарн будут твоими опекунами. — Рот Фазада открылся от изумления, и он попытался что-то сказать. Но королева опять заставила его замолчать. — Ты сын благородных родителей. Пускай этом островом правит последний из Фаларнов.

— Да будет так, — ответили Гарн и Кригган, поднимая бокалы за слова королевы.

Тем не менее Фазад опять открыл рот и опять она остановила его, коснувшись пальцем губ. — Молчание, только молчание, — прошептала она, — сегодня ночью мы будем наблюдать. Совет соберется в этой комнате за час до рассвета. А до этого времени сон — сон о том, что ты узнал в Белой Башне, и о том, кем ты был, когда впервые попал сюда, наполовину мальчик, наполовину волк.

Фазад отвернулся, но она вытянула руку и успокаивающе положила руку к нему на плечо. — Ты приручил свою дикую стихию, но она тебе понадобится, и очень скоро: когда придет тьма, ты тоже должен стать темным и действовать так, как тебя научит плащ. Прежде, чем сюда войдут члены совета, надень плащ. А сейчас спи. — Внезапно Фазаду показалось, что на его плече лежит огромная тяжесть, веки налились свинцом. Как? Разве мгновение назад он не пребывал в эйфории? Фазад потряс головой, пытаясь проснуться, но опять услышал голос королевы, гудевший внутри головы, как жужжание пчел. — Спи, потому что послезавтра у тебя на это не будет времени. — И он заснул, соскользнул в первый сон, наполненный сладкими иллюзиями и дикими видениями.

Королева посмотрела на спящего мальчика. — У вас есть оружие? — спросила она обоих мужчин.

Сенешаль и Кригган кивнули, распахивая свои плащи. На поясе у них видели кинжалы, в фут длиной, снабженные мечеломом, расположенным перед рукояткой.

— У парня тоже есть, — сказал Гарн.

— Хорошо. Завтра мы узнаем кто, кроме Руты Ханиша, предатели. Быть может все двенадцать, или он один. Но там, где есть один, обычно есть и два, три или больше.

— У вас есть какие-либо подозрения, кто эти другие? — спросил Гарн.

Королева тонко улыбнулась. — Когда правишь достаточно долго, подозревать — также естественно, как и дышать. Это чересчур легко, ибо за первым сомнением уже лежит безумие. Все эти годы я соблюдала правило: ничего не известно, пока не доказано. Конечно Рута Ханиш предатель. Но как я могу арестовать его, если он возглавляет мою армию, которая считает его героем и спасителем страны?

— А кто он на самом деле? — опять спросил Гарн. — Откуда он пришел?

Королева повернулась к нему. — Семь лет назад, после смерти моего мужа, когда армия шла на Тралл, где-то на той самой равнине за Лесом Дарвиш, на которой находится твой город, Перрикод, этот человек, Рута Ханиш, подошел к ней вместе с небольшой группой диких горцев. Он утверждал, что они пришли из далекой страны, Земли Белых Облаков, где горы и облака сливаются с морем. Люди, которых он возглавлял, говорили со странным акцентом и выглядели плохо дисциплинированными. Но генерал, возглавлявший армию, знал, что на Тралл идет чудовищная армия Червя, и нуждался в любом человеке. Так что дальше они шли вместе.

— Ему поверили далеко не сразу. Возможно только на поле боя. Но прежде, чем наш генерал погиб, а также и несколько других, которые командовали вслед за ним, Рута Ханиш успел возглавить чуть ли не все атаки, побывал в гуще каждой схватки, и каждый солдат называл его героем. Потом, когда все было кончено, он вывел выживших с поля боя и повел их обратно в Галастру. И здесь люди провозгласили его спасителем и вождем.

— Но он обманул нас — я боюсь, что он пришел вовсе не из Земли Белых Облаков, а из страны Червя, Оссии. И его повелители вовсе не облачные духи предков, которые, по его словам, правят этой почти забытой страной, а Старейшины Тире Ганда. — В свете ламп ее лицо казалось изможденным и осунувшимся. — Не имеет значения. Мои друзья, последние, которые есть у меня в Галастре, держите ваши кинжалы наготове, выбросите из сердца жалость и помните, что вы должны будете сделать, когда предатели обнаружат себя.

Потом она жестом приказала им опять сесть за стол, и там они провели все оставшиеся ночные часы, глядя на кубок и блюда, без сна, но в восторженном состоянии, вызванном волшебным вином. Мальчик спал, положив голову на скрещенные на столе руки.

Шли часы, и к ним стали приходить странные видения, о прошлом, которое было, и о будущем, которое придет, возможно под влиянием того, что Залия видела в своей астролябии. Прямо перед рассветом, когда свечи уже почти догорели, Фазад застонал и поднял голову, с трудом приходя в сознание и пытаясь понять, что он здесь делает. Королева успокоила его и тихо попросила надеть плащ. Фазад поглядел туда, где он оставил его. Плащ по прежнему висел на высокой спинке стула. Залия утвердительно наклонила голову. Фазад продел руки в рукава и надел его, потом опять уселся, совершенно неподвижно, как если бы боялся того, что плащ может сделать с ним.

Прошло еще несколько минут: первые намеки на серость возникли в стрельчатом окне, находившемся в дальнем конце зала. Потом, без всякого видимого знака королевы, Кригган встал и подошел к двери комнаты. За ней мигал свет факелов. Двенадцать членов совета ждали снаружи, подойдя тихо, как призраки. Кригган ввел их внутрь, и через обеденный зал провел в комнату для аудиенций, где находился стол и стояли кресла совета. Двенадцать и сама королева уселись на свои места так же молча, как и вошли.

Рута Ханиш был последним из двенадцати, и самым молодым. Он терпеливо ждал, когда более старшие члены совета неловко расселись, потом сам, с грацией пантеры, пересек комнату.

Королева Залия сидела на высоком троне со сморщенным и почти просвечивающим лицом, на котором выделялась каждая синяя жилка, поразительно белые волосы сверкали в постепенно усиливавшемся сером свете рассвета, падавшем через большое окно в конце зала; перед ней ее стояла астролябия. Советники полукругом сидели перед троном на стульях с высокими спинками, Кригган в середине, перед ним на пюпитре стояла раскрытая Книга Света. Справа от него сидел гордый капитан стражников, Рута Ханиш, с надменным и мрачным лицом. Слева от Криггана сидели Гарн и Фазад.

Фазаду было неудобно. Острый запах волчьей шкуры почти подавлял. В комнате было слишком тепло и душно от мерцающего в очаге огня и целого созвездия ламп, подвешенных к стропилам потолка. Душу мучили самые противоположные эмоции: покорность и агрессивность, но все забивало растущее неудобство.

В то мгновение, когда он почувствовал на себе привычную одежду, он как будто проснулся, пробудился от смерти или, по меньшей мере, от глубокого зачарованного сна, который заморозил все его чувства. Сердце забилось быстрее, он видел, слышал и чуял в сто раз лучше.

И сейчас, когда он ждал, сидя перед королевой, замок как будто ожил, наполнился звуками, движениями, запахом. Фазад чувствовал его, как организм, принадлежавший ему самому. Далеко внизу открылась дверь, впустив внутрь предрассветную мглу. Запах хлеба, который выпекали на кухне. Паук медленно ползет по балкам потолка. А снаружи несся непрерывный вой братьев, укрывшихся на улицах города и на окружающих горах.

А внутри комнаты? Запах, в котором невозможно ошибиться: острый и резкий, исходивший почти от всех, запах человеческого страха, смешанный с кислым запахом пота, от которого свербело в носу. Только королева оставалась спокойной, ее бледное лицо было совершенно бесстрастным. Она, как и они, могла только ждать.

Фазад заметил и злой взгляд Руты Ханиша. Похоже, Рута понял, что он знает о его предательстве.

И тут, в первый раз за час, королева резко задвигалась: она наклонилась вперед и повернула колесико астролябии, круги и спицы задвигались, образуя гипнотический рисунок. Но ничто не дрогнуло на лице королевы, пока она задумчиво глядела на вращающуюся астролябию. Какие видения проходили перед ее глазами, какое будущее она видела? В комнате стояла полная тишина, и только круг поворачивался со слабым жужжанием: никакой петух не приветствовал рассвет, внезапно прекратился волчий вой, на улицах внизу не было ни людей, ни скота.

Фазад оглянулся и поймал взгляд Гарна. Сенешаль незаметно кивнул: он готов. Мальчик почувствовал успокаивающую тяжесть кинжала, спрятанного под волчьей шерстью.

Минуты текли неумолимо. Внезапно королева повернулась налево. — Солдаты в казармах? — спросила она у Руты Ханиша.

В первый раз с того времени, как они вошли в зал, генерал оторвал мрачный взгляд от волчьего ребенка. — Да: как вы и приказали — в казармах с закрытыми ставнями.

— Все?

— Все, кто свободен от наблюдения за льдом, по которому могут придти наши враги.

— Я же приказала тебе: в казармах должны быть все, без исключений.

— Но я, мадам, не могу дать нашим врагам свободный доступ в город, — резко ответил Рута Ханиш.

Фазад решил, что королева сделает выговор или начнет упрекать генерала, но, судя по всему, она уже узнала то, что хотела, и посмотрела на человека, сидевшего справа от Руты Ханиша. Мэр города, одетый в темно-серый плащ бюргера, с острыми и неприятными чертами лица.

— Огил: что с людьми города?

— Вчера вечером по всем улицам прошел глашатай, объявляя о комендантском часе. Никто не выйдет из дома, пока не услышит его голос опять.

Теперь королева повернулась к Верховному Жрецу Ре, старику, чей сломанный нос почти достигал подбородка, с грустными, склоненными вниз глазами. Его оранжево-красная церемониальная одежда выцвела от старости.

— Матач, твои аколиты готовы ударить в колокола? — спросила она.

— Да, готовы, но они до сих пор не знают, чего ждут, — ответил Верховный Жрец.

— Но ты знаешь, Матач? — спросила королева.

Жрец наклонил голову. — Да, я знаю Книгу Света. С тяжестью в сердце я видел знаки, как и вы, моя королева.

— Что за знаки? — вмешался Огил.

— Предвещающие смерть солнца, — со вздохом ответил Матач, его лицо слегка исказилось от презрения к невежеству мирянина. — Готовься. Идет вечная ночь Исса.

Огил, казалось, встревожился и бросил быстрый взгляд на Руту Ханиша, сидевшего слева от него. Итак, подумал Фазад, эти двое точно вместе. Рута Ханиш, однако, не смотрел на мэра, но продолжал сохранять на лице маску безразличия, которую надел после того, как его разговор с королевой закончился.

Верховный Жрец повернулся обратно к Залии. — Даже в темноте колокола зазвенят, объявляя всем, что солнце возродится. И пусть Ре защитит нас.

— И пусть Огонь горит всегда. И пусть они будут звонить до тех пор, пока у жрецов будут силы звонить в них., — ответила королева.

Фазад ожидал, что она обратится к следующему члену совета. Вместо этого она удивила всех, повернувшись к нему самому и жестом приказав встать. Мальчик так и сделал. Королева кивнула, подзывая его к трону. Он пересек зал и встал на колени, на толстый ворсистый ковер перед ней. Первые серые лучи рассвета уже оставляли слабые узорчатые следы на стрельчатом окне.

— Мальчик, настал час. Скоро тьма накроет утреннее солнце, барка Ре заблудится в лабиринте ночи, но все-таки Бог опять найдет нить Галадриана, молитвы и надежды людей осветят ее. Ты здесь самый молодой. Помни и не забывай даже через много лет, когда все, кто собрался в этой комнате, станут прахом, что, когда молишься в темноте, Ре всегда услышит тебя. Молись за наши души и за Светоносицу.

— Аминь, — прошептал Матач. Остальные члены совета повторили его слова, но, кажется, без особого пыла.

Пока королева говорила, за окном стало светлее и стали видны первые голые ветви дуба, росшего во дворе Белой Башни. Залия продолжала, — Наши враги возрадуются, когда увидят наступившую тьму. Тралл и Суррения уже пали; осталась одна Галастра. За нами океан. Здесь и только здесь последняя надежда человечества. Но я стара, и у меня нет наследника. И сейчас я желаю назвать его имя.

Члены совета, представители самых благородных семейств Галастры, зашевелились. Только лицо Криггана осталось бесстрастным, хотя костяшки пальцев, сжатых на его посохе, побелели.

— Фазад Фаларн, благородный дворянин из Тралла, ты будешь королем Галастры, — продолжала королева. — И пусть каждый человек услышит и запомнит мои слова.

Вздох изумления пробежал по услышавшим ее слова мужчинам, Рута Ханиш наполовину встал со стула, его напускное спокойствие мгновенно исчезло, глаза метали молнии. Королева тоже поднялась, с живостью молоденькой девушки, и встала перед ним.

— Вы сделали принцем чужака? — прошипел он.

— Не забывай: ты тоже чужак, — возразила королева. — И этот чужак командует армией Галастры. Но сейчас все изменится. Знайте все, что с этого момента Гарн, сенешаль семейства Иремаджей, будет генералом моей армии.

Если первое объявление вызвало оживленное перешептывание среди советников, то сейчас все потрясенно замолчали, в зале наступила полная тишина. Лицо Руты Ханиша побелело, резко контрастируя с черными бровями. — Вот теперь, мадам, я думаю, что вы меня оскорбили. Я тысячу раз доказывал свою верность Галастре, а этих людей никто не знает, быть может они вообще шпионы…

— Нет, — прервала его королева. — Здесь только один шпион. — Она вытянула руку и указала на Руту Ханиша. — Перед все советом я объявляю тебя предателем. Ты агент Тире Ганда, проникший в мою страну ложью и обманом. Безжалостный человек, который безвинно осудил на смерть сотни верных почитателей Ре, поднял меч на своих братьев. Ты и только ты принес зло на этот остров. Более того, ты вызвал легион из Оссии и спрятал его в стенах города.

Совет с изумлением посмотрел на королеву, потом все перевели взгляд на генерала. Рута Ханиш заревел от ярости, как разъяренный бык, и сбросил с себя плащ, на его поясе висел кинжал. Одним плавным движением он выхватил его из ножен и бросился на королеву.

Всю остальную жизнь Фазад спрашивал себя, действительно ли королева провоцировала своего генерала, стоя перед троном? Предвидела ли она то, что произойдет дальше: иначе почему она не заставила Руту снять плащ и не проверила, вооружен ли он? Почему она сказала ему и Гарну, что она доверяет только им и Криггану? Неужели он и Гарн были ее единственной надеждой?

Но он все еще стоял на коленях между ними, когда Рута Ханиш кинулся в атаку. Неуловимая доля секунды, мужчина перепрыгнул его. У Фазада не было времени вставать на ноги: вместо этого он бросился вперед, когда Рута Ханиш напал на королеву. Оба столкнулись. В следующую долю секунды Фазад оказался на спине, схваченный генералом, и почувствовал, как кинжал протыкает плащ. Острая боль, а потом по руке потекла какая-то жидкость; он ранен.

Крики ужаса советников, увидевших кровь. Борьба была неравной: Фазад только тринадцатилетний мальчик, Рута Ханиш взрослый мужчина. Фазад рванулся в сторону и покатился вниз со ступенек возвышения, на котором стоял трон. Лежа на полу, он увидел королеву, поникшую на троне, ее рука была прижата к красному, все увеличивающемуся пятну на белом платье. Где же стражники? Разве Залия не сказала, что они должны ждать за дверью?

И тут, внезапно, свет, наполнявший комнату, стал меркнуть, как если бы кто-то набросил на него черное полотно, зал погрузился в глубокий полумрак, как если бы восход мгновенно превратился в закат. Свет испарился, и темнота с каждым мгновением становилась все глубже. Свечи вспыхнули и погасли, как от нехватки кислорода.

Бледное лицо Залии, ее тело, сползающее по тону вниз, и наполовину вставшие советники, застывшие от ужаса, оказались последним, что увидел Фазад прежде, чем свет полностью исчез.

В темноте он слышал приглушенные молитвы, стоны и тела, проносящиеся мимо. Он ждал, и только стук сердца в груди и пульс в ране отмеряли время. Рута Ханиш был рядом и искал его. Фазад отполз в сторону от того места, где лежал, поднялся на ноги и вытащил кинжал, голова кружилась от потери крови.

Он уставился в темноту, не видя ничего. В комнате становилось все холоднее и холоднее. Крики вызова, потом звуки схватки. Еще больше ругательств, шуршание мечей о ножны, клацание клинков.

Потом кто-то щелкнул кремнем, искры посыпались на трут, вспыхнул смоляной факел. Появился свет, но он был каким-то другим, непохожим, как если бы вместо белого цветка вырос черный. Рута Ханиш стоял прямо перед ним, держа в руке факел с перламутровым пламенем, глаза генерала превратились в глубокие бассейны тьмы, губы раздвинуты, как если он собирался говорить, черные зубы напоминали камни, борода светилась призрачным сиянием. Рядом с ним стоял Огил, с трутницей в одной руке, и мечом в другой. Вокруг были видны сражающиеся фигуры: сторонники королевы сражались тем оружием, которое попалось им под руку.

Рута бросился вперед, но Фазад отскочил в сторону и кинжал генерала только распорол плащ. Фазад ударил в ответ, но Рута Ханиш уже отпрыгнул обратно и исчез с сутолоке и в темноте. В этом призрачном свете все казалось странным. Еще одна тень бросилась на него, но Фазад опять уклонился от удара, направленного прямо в лицо. Где же Гарн? И эти стражники, о которых говорила королева?

Он ударил в ответ, и по руке пробежала дрожь. С удивлением, он увидел, что враг упал как тряпичная кукла. Фазад поглядел на кинжал, не веря, что только что убил человека. В этот непонятном свете все, казалось, происходило не так.

А потом он опять увидел Руту Ханиша. Генерал взобрался по трем ступенькам, ведущим к трону, на котором еще сидела королева, завалившись на одну сторону и зажимая руками рану на груди. Кинжал Руты Ханиша поднялся и опустился, потом еще и еще, королева сползла с трона и покатилась по ступенькам.

В этот момент на возвышении появился Гарн, в волшебном свете кровавый клинок в его руке казался черным. Рута Ханиш медленно выпрямился, и два врага посмотрели друг на друга. Фазад, как ему показалось, находился в какой-то пустоте, звуки битвы смутно доносились до него, зато он отчетливо слышал каждый слог, произносимый Рутой или Гарном.

— Ну, наконец-то, настоящий соперник, — проворчал сенешаль. Да, но он сам, однорукий, мол ли сражаться на равных против знаменитого воина? Тем не менее было что-то настолько жестокое в медведеподобной фигуре ветерана, что Рута Ханиш невольно шагнул назад: он увидел каменные глаза убийцы. — Огил, — уголком рта сказал генерал мэру, съежившемуся у основания помоста в десяти футах от него, — брось мне меч.

Какое-то мгновение Огил стоял как парализованный, потом перевернул меч лезвием к себе и обоими руками бросил его через разделяющее их пространство. Рута Ханиш на долю секунды оторвал взгляд от Гарна, чтобы подхватить меч, который, казалось, повис в воздухе. С невообразимой скорость кинжал Гарна мелькнул в воздухе, мечелом поймал лезвие и меч закрутился сверкающим кругом. Через мгновение он ударился о руку генерала клинком, а не рукояткой, и Рута Ханиш вскрикнул, когда острая сталь отрубила ему указательный палец.

Генерал, не веря своим глазам, уставился на кровавый обрубок. Гарн повернул кинжал и также быстро ударил прямо в голову Руты — генерал вовремя успел уклониться, но клинок все равно распорол ему щеку. Рута попытался отбить повторный удар, но Гарн обогнул его клинок и по рукоятку вонзил кинжал в грудь генерала.

Рута упал на колени, кровь пузырями вскипала на губах. Рот открылся и стал походить на большое О, обе руки схватились за кинжал Гарна, торчащий из груди. Но даже на пороге смерти он не сдался: послышалась сдавленное ругательство, и он слепо выбросил руку с кинжалом вперед. Слабый удар, к тому же не попавший в Гарна. Потом генерал-предатель потерял равновесие и покатился со ступенек прямо под ноги Огилу, который смотрел на все это широко раскрытыми от ужаса глазами. В следующее мгновение он уже лежал, мертвый, рядом с телом королевы.

— Так умирают предатели, — жестко сказал Гарн. Все остальные схватки немедленно прекратились. Несколько заговорщиков укрылось в темных углах, а остальные лежали мертвые вокруг свое бывшего командира.

Во внезапно наступившем молчании все услышали крики отчаяния, раздавшиеся по всему дворцу. Отборные люди Руты Ханиша захватывали ворота и башни, брали под свой контроль казармы. И тут, напугав всех, начали звонить колокола Храма Ре, сначала один, потом другой, пока не зазвенели все сто бронзовых колоколов, наполнив зал оглушающим звоном. Но, как будто этого было недостаточно, послышался еще один звук, высокий и тонкий, то усиливающийся, то ослабевающий, отчетливо слышный в мгновения тишины между ударами колоколов. Это выли волки.

Звуковой хаос, царивший в зале, вырвал выживших людей из апатии и заставил действовать. Комнату освещал слабый свет: хотя факел Руты Ханиша давно погас, несколько ламп, вставленных в настенные бра, опять вспыхнули. И все увидели, что посох Криггана и астролябия королевы светятся магическим светом, как если бы нужна была окружающая тьма, чтобы заставить их светиться.

Кригган стал на колени перед королевой. Гарн счистил кровь со своего меча. — Как она? — спросил он.

Кригган прижал свой плащ к груди королевы, пытаясь остановить кровь. На плаще мгновенно появились темные пятна крови. Он посмотрел вверх. — Быстро слабеет. Приведи мальчика.

Гарн жестом подозвал Фазада, и тот быстро пошел к королеве, зажимая рану на руке. Неожиданно ему стало страшно. В горячке боя он смог бестрепетно убить врага, но ожидание увидеть умирающего друга заставило его задрожать от ужаса. Он заставил себя встать на колени перед умирающей королевой, взял окровавленный плащ Криггана и прижал его к ране Залии. — Я здесь, — прошептал он.

Ее глаза открылись и она сразу же увидела кровавый порез на его руке. — Ты ранен, из-за меня, — прошептала королева.

— Пустяки, — ответил Фазад.

— Нет, — едва слышно сказала она. — Ты так же храбр, как и твой отец. Хотя когда-то ты был рабом, теперь ты опять Фаларн. Помни: ты мой наследник, я отдала тебе страну и этих советников, которые доказали верность короне. Ре постановил, что мою армию поведет юноша. — Она замолчала, пережидая приступ боли. — Иди с Гарном, перенеси флаги Галастры через Астардианское Море. Еще есть немного времени до того, как Исс спустится с темной звезды на землю. Иди на Тире Ганд, уничтожь проклятый город. Пускай сердце Червя будет разрушено и придет Светоносица.

— Приободри моих солдат — хотя они хорошие люди, во время похода всегда будет полночь, и они могут пасть духом. Гляди на небеса и помни: даже в этой тьме всегда будет гореть одна звезда, последняя утренняя звезда. Это символ Светоносицы. Она будет с тобой, всегда. И однажды, пускай это будет как можно скорее, солнце вернется.

— Я сделаю все, — выдохнул Фазад.

Королева слабо кивнула. — Я знаю, сделаешь. Уничтожь Тире Ганд. А потом пересеки степь и иди в Валеду: узнай, что случилось с Императором.

Фазад сжал ее руку. — Я так и сделаю, но только обещай мне, что выживешь, — горячо сказал Фазад. Но глаза королевы уже закрылись и Фазад увидел, что ее грудь не колышется. Она ушла, навсегда.

Он, шатаясь, встал на ноги. Его трясло, от страха перед тьмой, от леденящего холода комнаты, от боли, пульсировавшей в ране, от потери близкого друга. Он обнаружил, что в глазах стоят слезы.

Фазад взглянул в стрельчатое окно. Оно выходило на север. Сейчас должен был быть час после рассвета, тем не менее снаружи была мрачнейшая ночь; на небе не было ни одной звезды, кроме одной. Как и обещала королева, в центре окна горела единственная звезда, которую никто и никогда не видел раньше. Она светила так ярко, что казалась миниатюрным солнцем. Взгляд Фазада невольно потянулся к ее раскаленному сердцу. И, как если бы свет исказился, попадая в наполненные слезами глаза, его посетило видение: потрясающе красивая женщина, одетая в белый плащ — Светоносица, как и предсказывала королева.

Он приободрился и смахнул слезы с глаз. Хотя настала темная полночь Исса, но надежда еще жива.

ДВАДЦАТЬ ВОСЬМАЯ ГЛАВА

Битва за Галастру

Едва Фазад оторвал глаза от звезды Светоносицы, как снизу послышался ряд ударов. Враги пытались сломать ворота в основании башни. Судя по звуку, они использовали не таран, а молоты или булавы. Он повернулся и посмотрел на других выживших.

Только четверо советников стояло рядом с Гарном, четыре старых сгорбленных человека, глядевших на убитую королеву. Но потом Кригган, дрожа от холода, взял из рук Фазада свой окровавленный плащ и нежно закрыл им лицо Залии.

Гарн нашел Огила, прятавшегося за одной из толстых штор. Бесцеремонно схватив единственной рукой предателя за шиворот, он поволок его к Фазаду. — Смотри, одна из крыс еще жива, — сказал он, бросая мэра на пол перед мальчиком.

Фазад внезапно заколебался; что делать с мэром? Вспомнив, что королева доверяла ему, мальчик внимательно поглядел на Огила.

— Скажи мне — что собирался делать Рута Ханиш? — спросил он так жестко, как только мог.

Огил не осмелился встретиться с ним глазами, но боязливо уставился в даль. — Солдаты, верные Руте Ханишу, не вернутся в казармы. Вместо этого они объединятся с Оссианским легионом, который прячется в катакомбах. Потом они, вместе, захватят улицы, стены, порт и храм: Солнце погибло, погибнет и дело Огня. Спасайте сами себя и сдавайтесь.

— Сдаться Червю? — хмыкнул Фазад. — Я уже был одним из его рабов; я знаю, как они обходятся с последователями Пламени. Да я скорее помру в бою. Скажи мне, сколько их?

— Шесть тысяч, или даже больше.

— Вполне достаточно, чтобы захватить город, — мрачно заметил Гарн.

— Сколько у нас времени до того, как они взломают дверь? — спросил Фазад.

— Дверь задержит их, хотя бы ненадолго, — ответил Кригган. — Это твердый дуб, с руку толщиной. Им понадобится настоящий таран, булавами дверь не взломать.

Все посмотрели на Фазада, ожидая приказа. Слова королевы превратили его в наследника, но как из простого мальчика в одно мгновение стать королем? — Прежде всего мы должны позаботиться о себе, — сказал Фазад, чувствуя, как груз ответственность тянет его вниз.

— А что с этим? — спросил Гарн, указывая на лежащего ничком мэра.

— Свяжи его. Займемся им когда вернемся. А если не вернемся, — он помедлил, — пускай его новые друзья, Живые Мертвецы, делают с ним все, что им захочется.

Огила быстро связали, потом все поспешили к дверям зала и открыли их. Снаружи они нашли стражников, сопровождавших советников: все они лежали на полу, мертвые, из их ртов бежала черная слизь. Без сомнения отравлены.

Кригган опустился на колени и осторожно понюхал воздух. — Болиголов — медленно действующий — этого я не предвидел, не предсказал.

— У Туты Ханиша есть свои волшебники, — заметил Высший Жрец Матач. — Как иначе можно объяснить то, что столько лет никто и не подозревал о тьме в его сердце? Так что он позаботился о том, чтобы спрятать свои приготовления даже от тебя, отлично зная, что ты можешь предвидеть будущее. Не вини себя, старый друг.

Они быстро спустились по лестнице. И на каждой площадке одна и та же картина: мертвые слуги, стражники, седоволосые вдовы и остальные предсказатели, мертвые, посреди своих занятий: все люди, находившиеся в Белой Башне. По всей видимости весь ужин был отравлен. Залия, Кригган, Гарн и Фазад остались в живых только потому, что не если обычной еды.

Наконец они достигли первого этажа. Железные зубья булав с грохотом вонзались в дерево и с визгом отлетали прочь. Но, как и сказал Кригган, дверь была настолько толстой, что должно было пройти много часов, прежде чем она сломается.

Здесь они нашли около двадцати солдат под командой Валанса, старого друга Гарна, которые защищали лестницу, ведущую к двери. Они зло поглядели наверх, когда услышали шаги Фазада и остальных, спускающихся вниз. На полу лежала куча трупов. Гарн взглянул на Валанса.

— Мы послали наших собственных людей, чтобы они следили за Рутой, — объяснил Кригган.

— Да, — кивнул Валанс. — Мы не услышали объявление о комендантском часе, как ты и просил. Шли за ними от казарм, и когда они попытались захватить ворота, разобрались с этими предателями, — проворчал сержант, презрительно ткнув ногой один из трупов.

— Хорошая работа, — заметил Гарн. — Иначе мы бы все уже были покойниками.

Несколько секунд назад шум ударов булав в дверь прекратился. Послышалось шарканье ног в коридоре за дверью. Как если бы группа людей тащила что-то очень тяжелое. Спустя несколько секунд башня вздрогнула, когда что-то жесткое и тяжелое ударило в дверь.

— Таран, — пробормотал Гарн. Еще один удар, по башне прокатился грохот, грохот смерти.

Седой сержант жестом предложил им идти с ним. Он подошел к щели убийцы, которую Фазад заметил еще тогда, когда впервые пришли сюда — через нее они могли видеть погруженный в полумрак проход внизу, забитый массой тел, одетых в пурпурный и коричневые кожаные доспехи, на лицах — маски-черепа. Они держали таран — ствол дуба длиной футов в пятьдесят, висевший на кожаных петлях, и с размаху опять ударили им о дверь. Еще один грохот. Гарн и Фазад узнали мундиры, которые они видели в Перрикоде: легион немертвых, Раздающие Причастие, те самые, которые шли за ними через Лес Дарвиш.

— Есть масло? — спросил предсказатель у Валанса.

— Уже несут, — ответил сержант. Послышался шум ударов железного горшка о камень, и появились два солдата, спускавшиеся из кухни. На плечах они несли деревянный шест, продетый через металлические обручи горшка, раскаленного до красного каления. Капли темно-красной жидкости сочились через неплотно прикрытую крышку, падали на холодные камни лестницы и, с громким треском, мгновенно испарялись.

— На какое-то время это их отгонит, — довольно сказал Валанс, указывая на щель убийцы. Пошатываясь под тяжестью горшка оба человека подошли к отверстию и откинули крышку. Горящая жидкость полилась вниз. Люди наверху могли только вообразить то, что происходило внизу, потому что из отверстия немедленно вырвалась струя пара, закрывшая собой немертвых и таран.

Тут же послышались нечеловеческие крики, из отверстия потянуло тяжелым запахом горящего мяса, тяжеленный таран с грохотом упал на пол.

Через пару минут пар рассеялся. Все взглянули в щель. В коридоре ниже под клубами масляного дыма остались только обожженные тела, которые все еще лизало горящее масло.

— Пусть свободен, пошли, — сказал Фазад.

— Осторожность не помешает. Быть может башня единственное оставшееся убежище, — возразил Кригган. — Этажом выше есть балкон, давайте посмотрим, что происходит снаружи. — Он жестом приказал Валансу оставаться на месте, Потом он сам, Матач, Гарн и Фазад поднялись на второй этаж, где нашли балкон, с которого можно было увидеть город и порт.

За стенами баши было смертельно холодно, толстый слой инея лежал на каменных перилах балюстрады: дыхание людей мгновенно превращалось в туман, повисавший перед ними. Никто из них никогда не видел такой темной ночи, хотя сейчас должен был быть день. Колокола Храма Ре умирали один за другим с тех пор, как исчез свет рассвета. И сейчас, когда они стояли на балконе, только один колокол дерзко продолжал звонить.

Во внезапно наступившей почти полной тишине они услышали крики отчаяния, доносившиеся из темного города и отдаленный пронзительно скрежещущий звон оружия, как будто ножи скользили по точильному камню. В нескольких кварталах ввысь рвалось оранжевое пламя. Свет пожаров и одинокая северная звезды — вот и все, что развеивало мрак. Сама цитадель была мертвенно тиха — похоже, что Раздающие Причастие уже овладели ею, в отличии от Белой Башни.

— Звонит только один колокол. Значит один аколит еще жив. Храм скоро падет, — жалобно прошептал Матач.

Теперь звон оружия послышался из самой цитадели, и значительно более громкий чем тот, что слышался из нижнего города. Должно быть кто-то верный королеве собрал выживших стражников во внешних зданиях и они напали на Раздающих Причастие.

Со своего наблюдательного поста они могли видеть внутреннюю башню цитадели. Пламя, внезапно полыхнувшее из окон, частично осветило картину. Во дворе крепости царило столпотворение. Небольшие стычки, похожие водовороты в глубине быстро бегущего потока, время от времени возникали в плотно стоящей толпе.

Вдали, за крепостными стенами, был виден учебный плац, находившийся прямо перед зданием казарм. И эта сцена, тоже, освещалась пожарами, начавшимися в соседних домах. Всмотревшись, они увидели замораживающее кровь зрелище: ряд за рядом одетые в маски-черепа солдаты легиона неподвижно стояли перед закрытой казармой. Толстый дубовый брус перекрывал ворота. Даже отсюда маленькая группа слышала панические крики солдат, запертых внутри.

Фазад и остальные сразу поняли, чего ждут немертвые. Некоторые из живых сторонников Исса, предатели, отправились в соседние дома за огнем и уже возвращались обратно с горящими головнями и лестницами. Забравшись на крышу здания, они бросили головни вниз в дымоходы, а сами замотали выходы дымоходов плащами. Дым сразу повалил из маленьких щелей в закрытых дверях и окнах нижнего этажа.

— Они собираются сжечь их всех. Что мы можем сделать? — спросил Кригган.

Фазад молчал, пристально вглядываясь в темноту, как если бы чего-то ждал. Теперь, опять надев волчий плащ, он слышал все, происходящее в городе. Звуки сталкивались, поглощали друг друга, настоящий сумасшедший дом. Из всех звуков смерти и разрушения он пытался вычленить один, особый. Тот, который прекратился вместе с умершим светом. Но он знал, что скоро они придут. Они, его братья.

Тем не менее вой застал Фазада врасплох. Казалось, он шел отовсюду: от крепостных стен, из дворов, от плаца, с крыши каждого дома; он был намного громче и ближе, чем тогда, когда угас последний луч рассвета.

В свете горящих домов, стоявших рядом с плацем, они увидели, что ряды Раздающих Причастие заколебались.

Фазад повернулся к Гарну и Валансу. — Хотя нас осталось не больше двадцати, а их тысячи, я обещаю вам — мы победим. Мы сделаем все то, что желала королева. — Вой волков вызвал странный взгляд на лице мальчика. Из его глаз глядела неукротимая жестокость, десны подались вверх и обнажили зубы, как если он хотел зарычать.

На площади перед цитаделью сражающиеся стражники потеснили немертвых, хотя их смертное оружие не могло убить врагов. Но сомкнутые ряды легиона внезапно смешались, потому что из теней выпрыгнули волки и напали на них.

Фазад быстро сбежал по лестнице вниз, ведя за собой остальных. — Приготовь своих людей: сейчас мы пойдем на вылазку, — крикнул он Валансу.

Юный король провел весь отряд на самый низ башни, ко входу. Гарн отдал меч Фазаду и отбросил толстый засов. Пар и черный дым ворвались в коридор, обожженные тела все еще дымились. Все набросили плащи на лица и пробежали через отравленный воздух.

Только выскочив из коридора, они опять смогли свободно дышать. И прямо перед ними стояла линия Раздающих Причастие, с масками-черепами на лицах.

Кригган находился сразу за Фазадом. Выскочив из входа в башню, волшебник упер свой посох в камни двора. Из верхушки посоха брызнул нестерпимо яркий свет, немертвые отвернулись, не в силах выносить белое свечение, и Валанс, Фазад, Гарн и их двадцать солдат бросились вперед.

В это мгновение в сердце Фазада горела только одна страсть: кровавая волчья жажда. Кровь пела в венах, меч стремился рубить. Он почувствовал запах гниения и разложения, его и так обостренные чувства еще больше усилились: рот наполнился злой желчью. Он взмахнул мечом — тот хотел кусать плоть и кость.

Тем не менее они должны были силой проложить дорогу путь через немертвых к воротам на площадь перед казармами. Над его головой взвилась булава. Фазад отступил назад, уклоняясь от удара. Первый же удар меча пробил шейную броню врага, прошел через хрящ и скулы, тварь упала на землю. Фазад высвободил меч, считая что удар убил солдата, но создание немедленно попыталось вскочить на ноги. Фазад попытался ударить следующего врага-левшу, но как раз в этот момент тот махнул булавой. Сталь на сталь. Какое-то мгновение они мерялись силами, челюсти твари щелкнули под маской-черепом, но Фазад был еще мальчиком, и, не выдержав, подался назад…

Мимо его щеки просвистело смазанное пятно стали, и голова Раздающего упала с шеи как срезанный косой колос пшеницы, а секира Гарна мгновенно вернулась обратно. Тем не менее торс твари продолжал сражаться с мальчиком. Фазад отступил назад и, потеряв равновесие, упал на землю.

Фазад немедленно вскочил, но почувствовал, что лодыжку кто-то схватил. Он взглянул: тот, кого он сбил с ног первым же ударом, пытался свалить его на землю. Фазад взмахнул мечом, отрубив твари кисть руки.

Он повернулся. Гарн рубился с остальными тварями. Еще один страшный удар острым как бритва лезвием, рука и большая часть груди его врага полетела на землю, но тот все равно стоял.

— Нам надо идти к воротам, — крикнул Фазад. Гарн повернулся. В его глаза ударил свет горящей цитадели, сенешаль пришел в себя и жестом показал Криггану идти вперед со своим светом. Старик захромал вперед, как только он приближался, сражающие немертвые отскакивали прочь. Фазад быстро огляделся. Несколько его людей пало, но оставалось еще около пятнадцати. Хватит.

Гарн шел впереди, его секира летала со скоростью молнии. Увечье сделал его единственную руку невероятно сильной, но сейчас ему была нужна каждая унция силы. Фазад шел за ним, даже его собственное безумие меркло по сравнению с необузданной жестокостью Гарна. Шесть тысяч вампиров, как сказал Огил. И каждый из них, казалось, хотел преградить им дорогу, они запрудили весь двор перед Белой Башней, рвя когтями, кусаясь и царапаясь. Еще несколько стражников Гарна пали, пораженные ударами булав или сваленные на землю пальцами, хватавшими на за ноги. Не слишком ли много немертвых на их маленький отряд? Надо чудо.

И тут они увидели, что чудо уже произошло. К этому моменту они прошли только пол двора, но ворота перед ними были распахнуты настежь, открытые, без сомнения, теми бунтовщиками, которые сдали цитадель.

Фазад и оставшиеся люди бросились к ним. На площади перед ним Оссиане сражались с прыгающими на них со всех сторон волками. Те Раздающие Причастие, которые оказались в одиночестве или в маленьких группах, были разорваны на куски беснующимися волками, их все еще дергающие тела волки утаскивали в темноту. Но остальные образовали маленький квадрат, ощетинившийся пиками, и не давали животным подойти к себе. Область вокруг квадрата была усеяна убитыми волками. Гарн на мгновение остановился и описал секирой широкую дугу, уложив еще трех вампиров, бросившихся на него. Фазад побежал вперед, ударив еще одного Раздающего, который наклонился слишком низко, пытаясь схватить его за бедро. Мальчик услышал треск костей, и тварь рухнула на землю.

Теперь путь был открыт. Он выбежал за ворота, за ним Валанс, Гарн и Кригган со своим слепящим светом. Некоторые из волков бросили рвать упавших вампиров и подбежали к Фазаду, окружив его защитным кордоном.

Из квадрата плотно стоявших легионеров засвистели стрелы: Фазад слышал, хотя и не видел, каждую из них. Он изогнулся: одна из них пролетела, не задев его, близко от уха и исчезла в ночи. Деревянная крыша казармы уже горела, пламя и искры уносились в небо, освещая низко нависшие облака. Люди побежали к воротом, с тыла и флангов их охраняли волки. Новый звук: тысяча голосов закричали из здания, когда дым выплеснулся из-за плотно закрытых ставней и из-под притолоки двери.

Фазад выкрикнул приказы — его голос дрожал от возбуждения. Немногие выжившие побежали еще быстрее. Валанс и Гарн бежали по бокам от мальчика; однорукий сенешаль бросил оружие, за ним Фазад, рука которого, раненая Рутой Ханишем, одеревенела. Все трое одновременно добрались до дверей, подняли дубовый брус и откинули его в сторону. Двойные ворота немедленно открылись, едва не сбив их на землю. Из них выкатилась волна дыма и, внутри ее, кашляющие и задыхающиеся люди, шатающиеся как пьяные. Некоторые упали на колени, но остальные были готовы сражаться. Стаявшие на ногах увидели Криггана и позвали товарищей, и через несколько секунд две или три сотни Галастриан собрались вокруг предсказателя, готовые к бою.

— Поговори с ними, — прошептал Фазад Криггану, опять подбирая свой меч. — Они не знают меня и не захотят подчиняться моим приказам.

Кригган поднял сверкающий посох и приказал принести огонь с горящей крыши. Копейщики несколько раз ударили по горящей соломе своим оружием и сбросил ее на землю; лучники вытащили из мешков пропитанные маслом тряпки, обернули их вокруг наконечников стрел и зажгли. Потом они пошли вперед, пока не выстроились в ряд прямо за рычащими волками, в пятидесяти футах от попавших в ловушку вампиров. Некоторые из немертвых не стали дожидаться судьбы, и, сломав ряды, бросились вперед, завывая как безумные. Волки окружили их и разорвали на куски, обломки костей и лоскуты сухой кожи взлетели в воздух.

Команда Валанса, и смертельный град обрушился на ряды оставшихся Оссиан. Промахнуться было невозможно: горящие стрелы и копья попали в половину солдат, стоявших в квадрате, высохшая кожа вампиров вспыхнула как папирус, а когда огонь перекинулся на их товарищей, стоявших так близко, что невозможно было отпрыгнуть от огня, плотная масса стала таять на глазах.

И тогда Галастриане напали на них. Металл звенел об металл, и вампиры падали без единого крика или стона, уже сломанный квадрат дробился все больше, пока на разбился маленькие кучки немертвых, сражавшихся с людьми и волками. Сражение продолжалось еще несколько минут, пока большинство вампиров не полегло в бою. Галастриане либо подожгли их тела, либо дали волкам разорвать их на мелкие кусочки.

На площадь опустилась тишина, нарушаемая только стонами раненых людей и шумом от тел, которые волокли по булыжникам: волки набросились на свою добычу, а некоторые, оставшиеся в живых вампиры пытались уползти.

Все знали, что разделались только с одной частью легиона Оссиан — в нижнем городе их было намного больше. Один единственный колокол на Храме Ре упрямо звонил, хотя все медленнее, как если бы жрец, бивший в него, устал или потерял последнюю надежду на спасение. В отряде Фазада никто ничего не говорил, но все чувствовали, что если одинокий звонарь перестанет бить в последний колокол, город падет, Галастра погибнет, и мир вместе с ней.

Кригган повернулся к солдатам. — Слушайте меня — город предан, королева мертва. Но перед смертью она выбрала наследника. Матач, Верховный Жрец, подтвердит мои слова.

Матач шагнул вперед. — Да, верно. Вот ваш новый король, выбранный королевой прямо перед смертью. — Он взял свободную руку Фазада и поднял ее вверх, как судья, присуждающий победу боксеру-победителю. По рядам собравшихся солдат полетел легкий говорок, потом прекратился и они какое-то время глядели на маленькую группу, стоявшую перед ними. Наконец один из них закричал, приветствуя нового короля, потом другой, третий, и в конце концов все одобрительно заорали.

— Давай, парень, — прошептал Кригган Фазаду. — Выйди вперед, пускай они увидят тебя. — Фазад так и сделал. Кригган махнул сверкающим жезлом на его головой, осветив мальчика, приветственный рев стал сильнее.

Фазад поднял меч и указал вниз, на спуск к открытым воротам, ведущим в город. Мгновенно волки перестали рвать изувеченные тела и темной волной потекли к воротам.

Удивленный шепот пробежал по рядам солдат, но Фазад уже вышел вперед, Кригган, Валанс и Гарн шагнули за ним. Сенешаль развернул знамя Иремаджей и прикрепил его к копью. Он поднял его, обозначая пункт сбора. Солдаты похватали факелы и окружили Фазада. — К Храму Ре! — крикнул тот.

— К Ре! К Ре! — ответил рев тысяч глоток.

Отряд быстрым шагом пошел в нижний город по направлению храму, волки бежали перед ними. Пока никакого сопротивления не было: только остатки врагов там, где маленькие группки волков трепали кучи тряпок, которые когда-до были вампирами. Но как только они спустились пониже, начались улицы, заполненные Оссианами: начались стычки, из темноты засвистели невидимые стрелы, несущие смерть.

Отряд, сражаясь, шел все ниже и ниже, пока в небе не обрисовался контур большой пирамиды. Вскоре они уже стояли перед ее коваными бронзовыми воротами. Свет факелов отражался от рельефа: Ре поднимается в небо, его солнечная карета плывет по воздуху вокруг земли. Ворота стояли распахнутые настежь. Храм пал.

Они осторожно зашли. Внутри земля была усеяна телами. Сцена убийства шокировала даже самых закаленных ветеранов. Красные и оранжевые одежды трупов резко контрастировали с мертвенно-белыми лицами, их многоцветный ковер лежал прямо на храмовой лестнице. И каждый все еще держал в руке бронзовый колокольчик.

Тем не менее колокол на башне все еще звонил. Они поднялись на пирамиду, вплоть до самой сводчатой крыши и, через открытое небу отверстие, вышли наружу. Священный огонь погас, залитый кровью аколитов. Здесь они обнаружили сытых вампиров, шатающихся, как пьяные, их маски-черепа съехали набок, бледные лица были вымазаны кровью мертвых жрецов и аколитов. Всех их немедленно сожгли огнем факелов.

Затем подошли ко входу в колокольную башню. После того, как они при помощи стрел с огненными наконечниками перебили небольшую группу немертвых, нашли забаррикадированную дверь, уже начавшую раскалываться под острыми когтями вампиров, а за ней последнего аколита, с белым от страха лицом, наполовину мертвого, но все еще звонившего в колокол. Он сообразил что происходит только тогда, когда его с трудом оторвали от веревки колокола. Один из солдат взял веревку прежде, чем звон прекратился, и начал дергать за нее, чтобы все, слушавшие звон в других частях города, не теряли надежды.

Фазад и его помощники вернулись в святилище храма, где раньше горел священный огонь. И, стоя среди трупов, они почувствовали, как холодное мокрое сердце Червя заменило их сердце. Навсегда. Но когда они взглянули вверх, то увидели, что прямо над шпилем пирамиды стоит одинокая звезда, светящая вниз через трубу камина и освещающая это лишенное света место.

Солдаты, толпившиеся внутри храма, видели сцену убийства и тревожно смотрели на своего нового короля.

Фазад отдал новые приказы — впоследствии даже не смог вспомнить какие — и Гарн, Кригган и Матач пошли к растерявшимся людям, подбадривая, утешая и воодушевляя их, опять сплачивая их в единый отряд. Первым делом они отправились на нижние уровни Храма Ре, убивая всех врагов, которых сумели найти и сжигая вампиров, магией и огнем. Потом ниже и ниже, во все переулки города, в темноту, за волками, бегущими перед ними и чувствовавшими малейший запах разложения, исходящий от немертвых, убивая, убивая и убивая, не пропуская никого.

Сам Фазад вместе со своими советниками не пошел в разрушенный город, но поднялся обратно наверх, на площадь перед казармой, освещенной ярко горящими трупами. К одному из шестов привязали мэра Огила и как раз сейчас собирались сжигать. Мэр взмолился о пощаде, но гвардейцы, преданные Рутой Ханишей, не хотели и слышать о помиловании. Фазад глядел, как горел Огил, и ни одна черточка не дрогнула на его лице.

Еще много часов в нижнем городе продолжалась схватка под аккомпанемент единственного несмолкающего колокола, вплоть до того времени, когда день должен был бы смениться ночью. Постепенно все вампиры пали, побежденные огнем и волками. Но те, кто глядел с крепостных стен видели, что в город вошла Хель, Тьма, и не осталось никакого света, кроме оранжевого пламени горящих трупов и пылающих зданий, воздух был наполнен дымом, искрами и золой, повсюду стонали раненые, молившие освободить их от страданий.

Фазад, Король-Волк, ребенок, выросший без материнской любви и жалости, стоял вместе со стражами трона, Гарном и Кригганом: он смотрел не на сцену человеческих несчастий и яростной битвы внизу, но вверх, на одинокую звезду, Последнюю Утреннюю Звезду, звезду Светоносицы. Она, и только она — единственная надежда человечества.

ДВАДЦАТЬ ДЕВЯТАЯ ГЛАВА

Золотой Зал

Уртред сбежал вниз по зеркальному коридору, пронесся мимо тела жреца и подбежал к залу с колоннами. Ноги заскользили, и он неловко остановился перед входом, потрепанные сандалии искали точку опоры. Он был уже глубоко внутри комплекса храма, здесь должно было быть черно, как смоль, но вместе этого между колоннами извивалась полоска слабого серого света, похожая на след корабля в море. Да след, но не корабля, а магического света Талассы, оставленный для того, чтобы показать ему дорогу.

Тем не менее он ничего не видит, почти. Уртред быстро достал из рюкзака унесенный из Парящего над Волнами факел, и вытянув руку, провел когтями перчатки по каменной стене коридора. Поток искорок хлынул на пропитанную маслом материю на конце посоха, и тот вспыхнул ярким пламенем.

Уртред пошел вслед за серой полоской света. Где же Таласса? Ее голос звал его назад во время боя в небесах. Но сейчас она, казалось, была очень далеко: он ничего не слышал.

Уртред внимательно вглядывался в улицу из колонн, по которой шел: столбы и диагонали, сменяющиеся ракурсы и неожиданные тени создавали ощущение нереальности. Дойдя до конца улицы он увидел темную базальтовую статую одетого в плащ Исса, его голова была высечена в виде головы змеи, глаза василиска светились красным, язык готов изрыгнуть желчь, которая навсегда изменит человека. Перед изваянием на коленях стояла фигура, закутанная в белый плащ.

Свет факела не потревожил коленопреклоненной фигуры. Уртред пошел вперед. Теперь он увидел, что на фигуру накинут не плащ, а тонкая шелковая паутина, кокон, полностью скрывший под собой человека. Уртред поднял факел повыше. Самлак, помощник старосты, склонивший голову набок, рот открыт, в неподвижных замерзших глазах изумление и испуг.

Уртред отскочил, махнув факелом направо и налево в поисках опасности. Движение в тенях, фигуры, закутанные в белый саван, такие же как и Самлак, медленно двинулись к нему. Меришадеры. Их было четверо, подходящих уверенно и неторопливо, и движущихся совершенно тихо, как если бы их ноги были сделаны из того же скрученного хлопка, что и кокон.

Один из них внезапно метнулся вперед. Уртред ткнул в него факелом, пламя перескочило на грудь твари, белый материал мгновенно вспыхнул. Меришадер отскочил. Послышался странный вой, в котором смешались бой и ужас, но не от него, а откуда-то позади Уртреда. Уртред повернулся: ничего, только колонны и темнота. Он мгновенно крутанулся обратно: еще одна тварь совсем рядом, рот разинут, оттуда исходит поток белого тумана, падающий на его плащ, который мгновенно побелел в этом месте, и от него по одежде побежали белые нити, похожие на трещины на замерзшем пруду. Еще один вой, и тоже сзади. Волоски на шее стали дыбом. Он едва не обернулся, но поборол искушение. Таким образом тварь охотится на свою жертву, проецируя голос ей за спину. Уртред сконцентрировался на зрении, а не на слухе. Махнув факелом, он отогнал тварей прочь. Бросив взгляд за статую Исса, он увидел коридор, ведущий в темноту. Именно туда вел серый след.

В этом момент в зале появилось еще больше белых фигур. Он должен отступить. Уртред начал пятиться обратно в коридор, Меришадеры потянулись за ним, их голоса раздавались из-за его спины. Уртред заставил себя отступать слепо, лицом к ним: он не осмеливался повернуться и посмотреть назад. Твари перед ним подходили все ближе и ближе. Он почувствовал, что грудь и рука костенеют, там, где дыхание второго Меришадера коснулось их. Он опять махнул факелом, отгоняя их прочь, потом мгновенно опустился на колени.

Нити, образовавшиеся от дыхания твари, уже начали покрывать его тело, как и у Самлака. Даже когти перчатки уже покрылись ими и задеревенели. Он заставил когти открыться и начал неловко царапать ими по полу. Наконец он начертил символ Ре, тот самый, который он нарисовал на лбах своих товарищей в гробнице Маризиана. Потом он встал, отошел на шаг назад и коснулся руны факелом. Белый фосфоресцирующий свет. Тени метнулись назад, обратно в зал, где стоял Меришадер, воздух наполнился тонким воем, а потом зал опустел. Уртред посмотрел вниз: белые нити, облепившие его тело, медленно исчезали, опять превращаясь в туман: он мог свободно шевелить руками.

Но тьма и Атанор идут, несмотря ни на что; он чувствовал, как они змеей скользят по коридорам в поисках его.

Уртред поторопился в коридор, следуя за серым свечением, и быстро прошел по нему по меньшей мере сто ярдов. В альковах по обе стороны от него стояли большие золотые кувшины. Он поднес факел к одному из них: металл отразил незнакомое лицо, к тому же искаженное изгибом поверхности. Факел уже почти догорел до печатки: Уртред чувствовал жар даже через кожу и металл сбруи. Но внезапно факел потух, как если бы сжатый гигантскими пальцами: темнота, воздух внезапно исчез, пронизывающий холод. Тьма все-таки догнала его.

Уртред отбросил бесполезный факел и побежал, плащ развевался на его плечах, сандалии с шумом ударяли по каменным плитам. Его по-прежнему вела полоска серого света, все еще плававшая в воздухе. В ее свете он увидел, что попал в новый зал, очень похожий на первый. В тьме впереди, через плотно стоявшие колонны, он увидел зеленое гало, где-то в ста ярдах от него. Серый след вел прямо в него. Уртред побежал туда, как мотылек летит на свет далекой свечи, и, приблизившись, увидел детали более отчетливо: окаймленный карнизом потолок зала, странные иероглифы, покрывающие каждую колонну он пола до потолка, и, в самом конце улицы, много гранитных статуй, низких и широких, магический свет Талассы отражался от их полированных тел.

И она тоже была там, ее белый плащ из шерсти яка сверкал в свете факела. Она, вместе с Гарадосом и Остманом, проверяла основание одной из статуй. И эта статуя изображала Исса, но по-другому, чем первая. Она представляла Бога сидящим на троне: в одной руке он держал зеркало, глядя в которое человек должен был увидеть свою смерть, в другой — посох судьи.

Наверно кто-то их услышал эхо от сандалий Уртреда, быстро шедшего к ним, потому что один из троих резко повернулся, и горцы выставили свои факелы в его направлении.

— Это я, — крикнул Уртред издали, на последнем дыхании, потому что преследующая его тьма выпила весь воздух из его легких. Он пробивался через темноту, как через черную, густую и клейкую жидкость. Свет Талассы был все еще очень далеко от него. Почему он не может подойти к ним поближе? Уртред повернулся назад, и увидел, что темная тень, сочившаяся по залу за его спиной, скорее не тень, а полное отсутствие света и она поглотила все: колонны, пиктограммы на них, и даже высокий потолок.

Время, казалось, растянулось, он шел все медленнее и медленнее. Тем не менее он продолжал идти, сражаясь с вязкой темнотой. Внезапно, проломив невидимый барьер, он освободился. И оказался прямо перед друзьями, как если бы его бросили из катапульты вперед. И почти упал в руки Талассы.

— Уртред… — начала она, но в это мгновение их накрыла волна тьмы: факелы горцев потухли, как если бы их залило водой, тьма потекла вокруг них, заполняя каждую нишу и каждую щель. Только свет Талассы еще горел.

— Атанор, — крикнул Уртред. Он махнул рукой, неожиданно свободной, и описал арку: из нее выплеснулась коса пламени, осветив темноту. Магический огонь осветил рычащие лица демонов, тени отступили обратно в коридор.

— На какое-то время это их удержит, — хрипло сказал он, тяжело дыша.

— Как ты себя чувствуешь? — спросила Таласса.

— Увидел тебя, теперь лучше, — ответил Уртред. — Но тьма вернется. — Он посмотрел вокруг, выискивая путь отсюда.

— Здесь, — сказала Таласса, подталкивая его к статуе.

Уртред быстро оглядел ее. Исс стоял, вытянув вперед открытую ладонь, державшую зеркало смертности для всех, кто подходил к нему. Как он взглянул в него, то увидел отражение своего лица и лица Талассы — два скалящихся черепа. За ними виднелись отражения черепов двух горцев.

Уртред повернулся к Талассе. — Что мы должны делать? — спросил он.

Таласса шагнула вперед и вынула зеркало из ладони статуи. — Единственный путь дальше — вперед, через Исса. Мы должны сделать то, что делают его слуги.

— И что же?

Она махнула зеркалом, отражения их черепов резко качнулись из стороны в сторону. — Исс показал нам, что мы смертны — он предлагает нам отказаться от смертности и жить вечно. — Она бросила зеркало с размаху на пол, где оно разлетелось на сотки кусочков стекла.

Слабое жужжание послышалось от статуи, как если бы она стала оживать. Холодок пробежал по его спине: она призвала Исса. Но Таласса быстро повернулась, выхватила посох из другой руке статуи и подняла его вверх. Жужжание стало громче. Между невысокими и толстыми коленями статуи была маленькая область белой стены: как только Таласса подняла посох вверх, стена повернулась, открывая темную шахту, ведущую вниз.

Таласса повела их вперед, в резко уходящий вниз коридор, перед ними плыл шар зеленого света, оставляя за собой след — серую струю тумана. Через пять минут они увидели тусклый синий отблеск впереди и неяркий свет, который играл на стенах коридора как рябь на воде.

Они вошли в зал, отделанный высокими каменными плитами, двухсот футовый квадрат, по форме напоминавший внутренность пирамиды, каждый угол ступенчатой крышы поддерживался четырьмя выгнутыми арками. Из под арки в противоположной стене выходил коридор, лежащий напротив того, через который они вошли. В каменный пол были вделаны несколько небольших бассейнов со сверкающей водой, каждый из которых освещался одним лучом света, бившим из-под поверхности. По потолку пробегали полосы золотого света. В середине, похожий на море, освещенное садящимся солнцем, миллионами искорок горел большой центральный бассейн.

Опять странный конфликт символов: свет, символ надежды, после угрожающей статуи Исса, как если бы те, кто строили это место, возможно сами боги, считали, что одно должно быть уравновешено другим. Они прошли от смерти к символу возрождения: воде. Четверо людей вошли в зал, удивляясь и восторгаясь сверкающей водой.

— Пейте, если хотите, — сказал Уртред, — здесь мы в безопасности от тени, на время. Это место посвящено Ре.

Остман вопросительно поглядел на Гарадаса. Староста сделал несколько шагов вперед, положил копье на край бассейна, сложил руку чашечкой, зачерпнул воду и поднес к губам. — Пахнет хорошо, — прошептал он распухшим от жажды языком, и брызнул воду себя на лицо, смывая грязь дороги. Потом зачерпнул еще воды и стал жадно пить. Остман бросился к нему и, через мгновение, тоже жадно утолял жажду.

Уртред повернулся к Талассе. — Что случилось с Самлоком? — спросил он.

— Мы разделились, пытаясь найти дорогу вниз. И я нашла его покрытым этой белой паутиной — мертвым; а потом из темноты появились эти твари, Меришадеры, и мы побежали. — Она посмотрела на него, тяжелым взглядом. — Я звала тебя.

— Я слышал, это спасло меня, — ответил он. И Уртред рассказал ей о крае тени, который убил свет солнца, о битве в облаках, о падающих драконах. Потом он оглянулся и посмотрел назад, в шахту. — Тьма наступает. Мы должны попить и идти дальше. — Они оба встали на колени, пили, брызгали воду на лица, и часть усталости как будто рукой сняло.

— Пошли посмотрим, что находится в следующей комнате, — сказала Таласса и прошла под аркой в противоположной стене.

Уртред и горцы пошли за ней. Стены следующей комнаты были ничем не украшены, простой отштукатуренный камень: только в самом центре стоял пьедестал, на котором находилось золотое перо и маленький золотой горшок. Уртред осторожно подошел и внимательно осмотрел обе вещи, не осмеливаясь коснуться их и спрашивая себя, что бы это могло означать.

В свете, лившемся из предыдущего зала, он разглядел еще один вход, прямо перед собой. Встающее солнце, символ Ре, было вырезано каменной притолоке над входом. Уртред оставил перо и чернила там, где они были, и пошел в следующую комнату, остальные за ним.

В этом зале не было сводчатого потолка, стены уходили вверх на недосягаемую высоту и терялись во мгле. Уртред закинул голову назад. Каменные лестницы слева и справа от него вели вверх вдоль стен на галерею, окаймлявшую зал, выше были еще винтовые лестницы, которые вели на три еще более высокие галереи.

Стены за галереями были исписаны яркими фресками, сотни фигур, одетых в старомодные одежды — шелковые мантии, широкие штаны и шляпы с широкими полями — каждая другого цвета: золотые, оранжево-желтые и красные: цвета солнца; лазурно-синий — цвет неба; ярко-зеленый — травы после дождя. Каждая из фигур чем-то занималась: беседовала, шла или играла со сложно выглядевшими математическими инструментами: циркулями, транспортирами, линейками и глобусами. Над самой последней галереей нависал потолок, настолько далеко от пола, что казался небом — на нем был изображен ночной небосвод: созвездия, которые никто не видел с того времени, как солнце начало умирать, сияли в своем первоначальном величии.

Но почему все эти люди — воины, государственные деятели, знатные господа и дама, жрецы и жрицы — так тесно сгрудились в этом месте? Уртред вгляделся внимательнее. Странно, но все картины были недорисованы: в центре каждой фигуры осталось пустое место, окруженное законченными частями, как если бы работу бросили в спешке. Некоторое время он ломал себе голову, потом понял. Уртред повернулся и вернулся в прихожую с пером и горшком. Таласса шла за ним.

Он взял перо и макнул им в горлышко горшка, потом вынул. На конце были золотые чернила. Он повернулся и посмотрел на Талассу, с любопытством следившую за его действиями.

— Это место — место загадок, — сказал он. — Ты только что разгадала одну, со статуей Исса. Здесь другая, с этими фигурами: они такие настоящие, похожие на живых. Как если бы ждут чего-то.

— Ты имеешь в виду, что у них есть цель, как у статуи?

Уртред кивнул. — Высшая магия, которая давно ушла от нас, но которой распоряжались наши предки. От Бронзового Воина мы узнали, что древние жители Искьярда остались в нем, в ожидании тел мертвых богов, которые должны были привести сюда после битвы на Сияющей Равнине. Но никто так и не пришел. Люди, которые везли тела богов, пропали в снегу и золе, покрывавших землю и солнце. То, что когда-то было оазисом, стало арктической пустыней. Люди города хотели уйти отсюда. Но они были заперты здесь, как в тюрьме. Поколения шли за поколением, и даже та небольшая магия, которую боги оставили им, начала умирать.

— И тогда появился Маризиан. Последний великий волшебник, настолько великий, что сам Исс выбрал именно его и искушал спуститься в нижние уровни, чтобы найти Теневой Жезл. Маризиан так и сделал, открыв путь в Тени: он думал, что таким образом сумеет вывести свой народ на свободу через проклятый мир. Вместо этого неисчислимая масса призраков потекла из отверстия, отогнала его назад и заставила вернуться обратно в город, а сама закрыла солнце. И конечно призраки убили всех тех, кого нашли на поверхности. Тем не менее часть жителей Искьярда выжила.

— Каким образом? — спросила Таласса.

— Ответ в этих фресках. — Уртред вошел в следующий зал. Здесь, слева от двери, перед уходящей вверх лестницей, был нарисован рыцарь, одетый в золотую кольчугу, и держащий в руке алебарду. Нарисованные золотые лучи энергии вылетали из него во всех направлениях, к каждой фигуре, изображенной на стенах всех ярусов.

Уртред приложил перо к пустому месту на фигуре рыцаря: как только кончик коснулся стены, ему показалось, что из пера на стену прыгнуло что-то живое. В то же мгновение средняя часть фрески заполнилась, краски вспыхнули и золотые лучи света ударили во все фигуры на фресках. Тысячи невидимых пальцев с невероятной скоростью нарисовали отсутствующие детали вооружения воина, каждое звено кольчуги, каждую тень и складку одежды.

Послышался слабый гул, комната затряслась, штукатурка вокруг фигур треснула. Уртред отступил назад, по-прежнему держа перо в руке. Вся поверхность стен ожила и заколебалась. Оба горца в ужасе бросились на колени.

Потом со стены, на которой Уртред начал рисовать, посыпалась пыль, и внезапно из ниши, скрытой за картиной, выступила фигура. Она стояла прямо перед ним, держа в золотых рукавицах алебарду, конец которой был направлен в грудь Уртреда, золотое забрало закрывало лицо. Увидев призрака, Уртред невольно отскочил назад.

Хотя пыль покрывала доспехи от головы до пят, Уртред сразу понял, что перед ним стоит изображенный на картине воин, только живой. Штукатурка дождем хлынула с галерей над ними и они увидели, как другие фигуры появляются из ниш, в которых находились долгие годы, и глядят вниз, на них, белыми от пыли лицами.

Уртред и воин какое-то время мерились взглядами, потом тот заговорил.

— Ты кто? — спросил он.

Уртред наклонил голову. — Уртред, жрец Ре. Я только что освободил вас всех.

Воин несколько мгновений обдумывал его слова, потом отвел алебарду от груди жреца, опустил ее на пол и медленно поднял забрало. Впрочем и его лицо было в белой пыли. — Я — Король Унам, последний из правителей Искьярда, последнего города севера, в котором жили люди после того, как бого покинули землю. Мои подданные Друзилиты, Народ Тумана. Но когда я проснулся, то ожидал, что зал будет полон моими слугами.

— Прошло пять тысяч лет с тех пор, как вы закрылись в этих стенах. — Уртред показал на фигуры, стоявшие на галереях. — Вот все оставшиеся слуги.

Король медленно кивнул, темные глаза на мелово-белом лице глядели куда-то далеко, как если бы вокруг не было стен, и он мог ясно видеть город, находящийся за убежищем.

— Поколение за поколением мы жили в городе, как в тюрьме: как мы хотели убежать отсюда! Вот почему, когда появился Маризиан и поманил нас возможностью побега, мы с радостью ухватились за него. Он сказал, что откроет путь через Тени при помощи Теневого Жезла, и поведет нас из арктического ада в теплые земли, где мы будем жить вечно. Увы, мы не понимали, что Исс обманул его. Теперь большинство моих людей мертво и идет последняя тьма, как и обещал Исс, когда хвастался перед битвой на Сияющей Равнине. Ты сказал, прошло пять тысяч лет? Терпение и обман: вот основные качества Исса.

— Еще есть надежда, — ответил Уртред. — Оказавшись на юге Маризиан написал книгу пророчеств — в ней он рассказал, как придет человек и спасет мир: он назвал его Светоносцем. — Молодой жрец повернулся и указал на Талассу. — Вот, это она — Светоносица.

Унам шагнул к ней, пыль летела с его доспехов, и внимательно оглядел ее. — Ты — Светоносица?

Таласса, с бледным лицом и трясущимися губами, еле слышно ответила, — Да, так написано в книгах. Где-то далеко под городом находятся ворота, открытые Маризианом — только я могу опять закрыть их.

— Дорога в подземный мир очень длинная, — ответил Унам, — и очень опасная. Вам нужен проводник. — Он повернулся в направлении, откуда они пришли, как если бы глядел прямо на Великую Площадь. — И вам потребуется много времени. — Он опять повернулся к Талассе. — Прямо сейчас Лорд Исс спускается со звезд, чтобы обречь нас на вечную ночь и завладеть этим миром, навсегда. Торопись, Светоносица: Друзилиты помогут тебе выиграть время. Я выведу мою армию наружу под темное небо, так что Народ Тумана будет сражаться в последней битве. А тебе я оставлю проводника, который отведет тебя туда, куда ты стремишься.

— Кто будет этим проводником? — спросил Уртред.

— Дух, который томится в этом месте так же долго, как и я. Сейчас он прячется, потому что ему стыдно того, что он сделал пять тысяч лет назад, когда предал меня. Но я прикажу ему вести вас, и пусть это будет мой последний приказ, — ответил Унам, слегка повышая голос, как если бы обращался к кому-то, скрывающемуся в тенях в конце зала. Уртред и все остальные поглядели туда, но там не было никого. — Идите с осторожностью, ибо Создания Тени снаружи и недалеко отсюда. — Потом король поднял алебарду высоко в воздух. — А сейчас мы в последний раз пойдем туда, на Великую Площадь, и там сразимся с нашим врагом, тьмой.

Послышался шорох покрытых пылью костюмов, и Друзилиты начали спускаться вниз с галерей: ряды слуг, воинов с мрачными лицами, прекрасных светских дам, монахов-аскетов — элита давно забытого Искьярда скользила вниз по мраморным ступенькам.

Он прошли через прихожую в зал со светящимся бассейном. Один за другим они останавливались, черпали воду, пили и брызгали ее на одежду, смывая с себя штукатурку и пыль, золотой свет опять превратил их пыльные костюмы в яркие и блестящие.

Унам молча глядел, как они моются. Потом он сам прошел в зал с бассейном, встал на колени и вымыл водой лицо. Когда он закончил, южане в первый раз увидели его по настоящему: высокий умный лоб, красивое волевое лицо, щедрый, хотя и слегка печальный рот. Он слабо улыбнулся и поднял руку в золотой рукавице, прощаясь, навсегда. Потом кивнул, и его люди начали выходить наружу, на Великую Площадь.

Южане повернулись обратно и увидели темную фигуру, вышедшую из тех самых теней зала с фресками, к которым только что обращался Унам: проводник, которого король пообещал им. На нем был темный плащ, украшенный звездами и миниатюрными изображениями солнца, белые волосы, голова наклонена, на глаза надвинут капюшон, и, под ним, тяжелый решительный рот.

Таласса подошла к нему. Он посмотрел вверх и пронзительные голубые глаза уперлись в ее мрачное лицо.

Таласса остановилась, как вкопанная. — Я знаю тебя, — прошептала она.

— Да, миледи, мы уже встречались, в моей могиле — я Маризиан. Я в последний раз вышел на землю, чтобы проводить тебя вниз, в Скрытый Город.

С лица Талассы сбежали все краски. — Ты спрашиваешь себя, что я делаю здесь, я, который видел тебя за пять тысяч лет до твоего рождения? — продолжал призрак. — Я — тень Маризиана, и хотя все тени нашего мира живут в Мире Теней, я, его подобие, жил в этих стенах, когда моя вторая половина странствовала по земле — странствовала, пока не умерла.

— Тогда почему ты не умер, как и он? Тень не может жить без хозяина.

— Да, верно. Теперь, когда моя душа избавилась от уз, этот образ скоро растает и я стану частью скелета, который ты видела в моей могиле в Тралле.

— Там мы видели и призрака.

— Да, и он тоже часть меня. Последнюю тысячу лет мой беспокойный дух странствовал повсюду в поисках того, кто спасет этот мир: Светоносицы. Способна ли ты понять тревогу, с которой я искал тебя? Меня мучили сомнения: вдруг, хотя я и написал о тебе, ты не появишься? В книге пророчеств я оставил указания, которым ты должна следовать, но я не знал, прочитаешь ли ты их. В самых разных местах я основал твои святилища, чтобы будущие поколения помнили о тебе и о том дне, когда ты побываешь там. Теперь ты здесь: мечта стала плотью.

Таласса повесила голову. — Но я только женщина; это другие называют меня Светоносицей. Но я-то знаю, я — человек: слабый и смертный.

— Тот, кто сумел добраться до Искьярда, не может быть слабым. Я приветствую тебя, Светоносица, и этого человека, Герольда: и про него я написал пять тысяч лет назад. Но это еще кто? — спросил он, указывая на Гарадаса и Остмана.

Таласса посмотрела на них. — Благородные люди, которые последовали за нами от Палисад, из места, которое называется Года.

— Года? — ответил Маризиан. — Я помню его. Это самое первое место, в котором я остановился вместе с Бронзовым Воином, когда шел через горы в Тралл. В горах и в этой долине царил мир и покой, я какое-то время провел там, отдыхая, и посадил рощу священных деревьев. Кстати, Светоносица, именно там я основал первое твое святилище, чтобы ты смогла отдохнуть по дороге на север. Года — убежище.

Он подплыл к Гарадасу. Невысокий, но крепкий и жилистый староста со страхом поглядел на призрак, его коричневое лицо побледнело, как и у Талассы. — Староста, твое путешествие на север закончено. Я посылаю тебя обратно в Году, где меня так тепло принимали во время моего одинокого путешествия, когда все остальные боялись меня — взамен ты останешься жить, хотя многие из твоих людей погибли.

Гарадас нахмурил брови. — Как же ты можешь сделаете это?

Маризиан повел рукой. — Из этой комнаты человек может попасть куда угодно, если он может найти то место, куда хочет попасть.

— Твои слова темны, волшебник, — ответил Гарадас. — Но я никогда не брошу Светоносицу.

Таласса протянула руку к Гарадасу и коснулась изодранного плаща старосты. — Ты сделал вполне достаточно. Подумай о дочке. Ведь ты не хочешь оставить ее сиротой? Я попросила тебя доставить меня сюда, в Искьярд. Ты выполнил мою просьбу. Теперь иди, при помощи этой магии, прежде чем тебе придется заплатить за помощь мне.

— Я заплачу любую цену, но не брошу Светоносицу, — упрямо сказал Гарадас.

— Нет, Гарадас, я приказываю тебе, — непреклонно сказала Таласса. — Иди обратно в Году, с моим благословением. Принеси им надежду, пусть даже в этой темноте они надеются на меня, и, если я верну солнце и придет рассвет, вспоминай обо мне, в том самом святилище, где впервые нашел меня.

Гарадас посмотрел на нее, потом перевел взгляд на своего единственного выжившего земляка, и сдался — в конце концов все остальные погибли, он должен по меньшей мере вернуть обратно Остмана. — Хорошо. Мы не забудем тебя.

Он повернулся к Маризиану. — Что мы должны делать?

Маризиан указал на стену в тенях. На ней были нарисованы не люди, а горный пейзаж: высокие, покрытые снегом пики, серые и голубые кряжи, а под ними зеленая долина с текущей рекой. — Ты знаешь это место? — спросил призрак.

Гарадас прищурился. — Ну, это Пик Сегрон и Года, вон там, — буркнул он, потом еще больше сузил глаза. — Я вижу старый город и священную рощу перед святилищем.

Маризиан чуть-чуть улыбнулся. — Да. Именно они. А теперь, староста, иди туда, в горы, со своим другом, ты свободен. И пускай Ре поможет вам.

Гарадас и Остман неуверенно посмотрели друг на друга, потом повернулись и подошли к стене. Как только они приблизились, между полом и стеной возникла линия, картина из плоской стала объемной, вытянулась далеко внутрь, Гарадас с Остманом шагнули в нее, и шли до тех пор, пока неизвестно откуда взявшийся туман не накрыл фреску. Внезапно они скрылись из вида, и картина опять стала видна.

Маризиан довольно кивнул. — С помощью Ре они вернутся домой целыми и невредимыми. Их жены и дети опять увидят своих мужей и отцов, и даже в это тяжелое время им будет хоть какая-то поддержка. — Призрак повернулся к Талассе и Уртреду. — Вы, двое, последние из тех, кто вышел из Тралла и Годы. Так я и написал пять тысяч лет назад, в пророчествах. Ваша вера сохранила вас, это я тоже написал: слабые слова, которые воплотились в сильные тело и дух. У нас мало времени: надо идти в Скрытый Город.

— Но прежде, чем мы пойдем, — сказал Уртред, — скажи, что с нашим другом, который был с нами все это время, с Джайалом Иллгиллом?

— Иллгилл? — Маризиан закрыл глаза и сосредоточился. — Я вижу каждый из моих артефактов даже в этой тьме: три магических предмета, которые я оставил перед смертью. У Джайала Иллгилла один из них: мой меч Зуб Дракона. Он принес вашего друга через пространство и время в Искьярд, глубоко в подземный мир. Но я вижу и два других своих артефакта.

— Что с ними? — еле слышно спросила Таласса.

— Бронзовый Воин: он идет, и сейчас он где-то к югу от Железных Ворот. И я вижу Теневой Жезл. Он там, куда мы идем, недалеко от того места, где я его нашел по подсказке Исса. Он в руках тени Джайала, Двойника.

— То есть сон Джайала оказался правдой, — прошептал Уртред.

— А ваш друг недалеко от него, — продолжал Маризиан.

— Тогда мы должны поторопиться.

Маризиан кивнул. Он жестом показал им следовать за собой, и указал на выход, находившейся в дальней стене картинного зала. — К большой пирамиде, — сказал он и заскользил впереди, его ноги двигались совершенно бесшумно, как и складки плаща.

ТРИДЦАТАЯ ГЛАВА

Конец Короля Унама

Темный Корабль падал с такой скоростью, что Фаран понял: Атанор, несшие его, либо мертвы, либо улетели, а огонь, охвативший все вокруг него, начал гаснуть, задушенный недостатком кислорода. Но даже в свете умирающего пламени Фаран видел, что покрытая снегом площадь города несется ему навстречу. Он приготовился с удару, который должен был переломать ему все кости, но произошло чудо — падение начало замедляться. Он взглянул вверх — похоже парочка демонов еще держит разбитый такелаж. Корабль выровнялся и сейчас приближался к земле практически горизонтально.

А потом они оказались там. Земля внезапно вздыбилась, корабль в последний раз нырнул носом вперед, и они приземлились, подняв гейзер снега, ломая корпус и мачты, потом заскользили. Корабль опасно раскачивался на полозьях, пока, наконец, одно из полозьев не выдержало и сломалось, барка повернулась и с размаха воткнулась в большой сугроб, который наполовину похоронил под собой какое-то здание. Фок-мачта сломалась у основания и вылетела наружу. Фаран, все это время державшийся за веревки, почувствовал, что дымящиеся паруса, упавшие на него, угрожают поджечь плащ. Он сбросил с себя горящую парусину и, пошатываясь, встал на ноги.

На вставшей дыбом палубе пылала груда тел, переплетенных между собой. Но, тем не менее, несколько вампиров уцелели; они тоже неуверенно поднимались на ноги. Пламя уже превратило Темный Корабль в погребальный костер. Фаран спрыгнул с борта в глубокий снег, те вампиры, которые могли двигаться — за ним.

Он огляделся. По поверхности площади, уходившей далеко во тьму принесенной демонами ночи, стелился масляный дым. Но Фаран все равно мог видеть. Корабль приземлился на восточном краю площади. На достаточно далеком северном углу был виден изрыгающий пламя и дым кратер: в этом месте в землю врезался дракон. Хотя бьющие из дыры в земле языки пламени взметались вверх на высоту сотни футов, дракон был еще жив, его крылья выгибались в агонии, а металлические перья расплавились и лавой текли по нему. Даже отсюда, в четверти мили от него, Фаран чувствовал нестерпимый жар.

Огонь бушевал не только там, но и везде, где упали драконы. Пока он разглядывал окрестности, одна из башен медленно наклонилась и с глухим грохотом упала, подняв в воздух клубы пыли и снега.

Вампиры собрались вокруг него, ожидая приказов. Он прикинул на глаз — осталось около двух сотен. Куда идти? Снег, полукругом окружавший горящий корабль, выглядел нетронутым. Зато в самом центре площади он увидел следы, ведущие с юга прямо к большой пирамиде на западной стороне.

Фаран показал на следы. — Туда. — Вампиры столпились вокруг, нюхая воздух. Как и он, они могли почувствовать запах крови несмотря ни на какой дым: томительный мускусный запах, сохраненный арктическим холодом.

Он повел вампиров через площадь, прямо на запах. Ее запах, понял Фаран. Впереди Таласса. Скоро она будет в его власти. Одна мысль об этом заставила его ускорить шаг; он шел напролом через глубокий снег, взгляд не отрывался от темного входа, который он видел под колоннадой перед храмом.

Он почти дошел до лестницы, когда между колоннами возникло золотое сияние, лучи света ударили по площади. Фаран пошел медленнее. Внезапно перед ним, ряд за рядом, стали появляться фигуры, их золотая одежда светилась в темноте, лица пылали. Они выстроились на верху лестницы, выжидая.

Фаран остановился, недоумевая. Это еще кто?

Он снял с пояса оружие, палицу, принадлежавшую последнему Жнецу Печали, и поднял ее вверх, вороненые острые шипы сверкнули в свете пожаров.

Фаран махнул левой рукой, и немертвые потекли к храму. Один из золотых воинов шагнул вперед, чтобы встретить их, золото Друзиллитов смешалось с черной дерюгой и развевающими саванами вампиров, на верхушке лестницы закрутился вихрь сражающихся красок. Оружие ударилось об оружие, мечи Друзиллитов против железных палок, которые вампиры прихватили из Черных Копей.

Линия сражающихся качалась вперед и назад. Соперники, создания света, были быстрее, чем вампиры, но их было меньше. Вскоре немертвые пробились через их строй.

Фаран шел вслед за сражающимися вампирами, но сам в бой не лез. В руке он держал ящичек для свитков, вытащенный из рюкзака погибшего Голона. Там, где шкатулки коснулись демоны, дерево источало странный маслянистый туман. Фаран открыл ящичек, вытащил из него свернутый свиток, развернул и прочитал вслух. Один из Друзиллитов вырвался из схватки и с поднятым мечом бросился на Оссианина, но Фаран только поднял перед собой свиток, и опускающийся меч, наткнувшись на невидимую сферу, окружавшую его, улетел в темноту. Голон все еще жил в своих предметах: его защитное заклинание по-прежнему работало. Друзиллит заколебался, удивленный магией. Секундой позже его голова разлетелась от удара палицы Фарана.

Фаран поднялся на верх, свиток с заклинанием удерживал врагов на расстоянии. Он увидел зеркальный коридор, уводивший внутрь храма, и с поднятой палицей направился туда. Вампир впереди получил удар золотым мечом и упал на землю. Фаран равнодушно перешагнул через него и вошел в коридор. Прямо перед ним оказался один из этих странных воинов, его золотые глаза почти ослепили Фарана, так что он видел тень фигуры, но не ее саму. Фаран ударил палицей, сокрушая сияющий череп воина. Тот как будто испарился, растаял в воздухе, оставив за собой туман, который постепенно заполнял коридор, потому что все больше и больше золотых воинов падало под ударами вампиров.

Фаран пробивался дальше, сражаясь на каждом шагу. Наконец он увидел того, кого искал: предводитель этих странных воинов, король, во главе последней группы, стерегущей вход в храм. Король поднял забрало, и стало видно его лицо. Он взмахнул алебардой, описал ей широкую дуги слева направо, лезвие рассекло двух немертвых, сражавшихся с ним. Клинок опять взлетел в воздух, жужжа от прилива энергии. Еще несколько вампиров упало; остальные отступили назад, напуганные магическим блеском.

Фаран бросился вперед в щель, оставшуюся после упавшего вампира, его правая рука с палицей пошла вверх. Король почувствовал его, потому что повернул голову в его сторону, но не успел ничего сделать и только бесстрашно встретил смерть, когда шипы палицы обрушились ему на голову. Палица ударила в открытое забрало шлема короля, отлетела и ударила в щеку, раздробив кости черепа, король покачнулся и упал в толпу своих людей. Но в отличии от других он не испарился, не превратился в туман. Фаран размахнулся опять и вложил в удар весь свой вес, палица обрушилась на самый верх королевского шлема. Заклепки шлема разлетелись в стороны, металлические края глубоко вошли в шею воина, кровь хлынула на его грудь, странная кровь, красно-золотая.

Воздух заколебался и исказился, как если бы Фаран глядел на него через кривое зеркало, потом видение короля исчезло.

Тут же все золотые воины начали таять, как утренний туман под солнцем, их золотые души стали подниматься вверх, пока не ударились о потолок коридора и не поплыли внутрь храма, как река золотых искорок.

Только теперь Фаран смог перевести дыхание. Воздух стал медленно просачиваться по его сморщенному горлу в высушенную грудь. Наконец он задышал в обычном ритме Живых Мертвецов: четыре раза в минуту, ровно столько, сколько нужно, чтобы его вялая кровь лилась по жилам. Он обнаружил, что стоит и смотрит в одно из зеркал коридора. Прошло две сотни лет, и тем не менее он ожидал, что в зеркале отразится его лицо. И вот тут Фаран испытал настоящий шок. Никакого отражения: ни его, ни немертвых вокруг. Это зеркало отражало только тех, у кого была душа.

Он посмотрел вниз, и в первый раз заметил, что ранен: большая рана на бедре, кожа висела, как толстый слой желтоватого папируса.

Насмешка над жизнью — не больше. Но он найдет сущность жизни — и опять заживет полноценной, полнокровной жизнью. Таласса — вот ключ ко всему.

Фаран шагнул в темный зал, уставленный колоннами. Он опять понюхал воздух. Ее запах, жасмин и мускат — сладкий запах ее крови. Она близко. Фаран пошел быстрее, забыв о отставшей плоти на бедре. Впереди, в конце улицы из колонн, счастливым предзнаменованием стояла статуя Исса.

ТРИДЦАТЬ ПЕРВАЯ ГЛАВА

Долина Чистого Света

Имблевик

Небо было черно, как уголь, дома наполнены мертвыми и криками умирающих. Солдаты гарнизона с факелами в руках преследовали немертвых по улицам и катакомбам. Множество домов горело. Порывистый ветер раздувал пожар.

Фазад, Гарн и Кригган стояли на стене цитадели и глядели вниз, на охвативший пол города пожар, который освещал даже нижний край несущихся по небу облаков. Матач, Верховный Жрец Ре, приказал перенести тела убитых жрецов из Храма Ре и положить их на погребальные костры, зажженные на площади за цитаделью. Сейчас они тоже горели, добавляя адское освещение ко всей картине. Жители, пережившие атаку вампиров, прятались в своих домах от ужасных звуков и кошмарного света.

Прошел день и вечер за ним, освещенные только этим светом. Когда огни погасли и по времени ушедшего мира настала полночь, Кригган стал объезжать дымящиеся руины города, призывая людей идти наверх, в цитадель. Вначале никто не отвечал, и он даже спросил себя, а остался ли вообще кто-нибудь в живых. Но, наконец, несколько ставней открылись и мужчины и женщины с бледными, нервными лицами выглянули из окон. Двери открылись и вышедшие на улицу люди стали собираться в процессию, которая закружила по городу.

Тем не менее некоторые улицы остались подозрительно тихими. И никто из солдат не собирался входить в дома на этих улицах, даже если они сами раньше жили в них; все понимали, что там найдут: безжизненные тела или, еще хуже, своих любимых, ставших ревенантами.

Постепенно процессия увеличилась, горожане зажгли факелы и начали подниматься на площадь для парадов перед казармой.

Из конюшен Белой Башни по приказу Фазада привели Тучу. Мальчик сел на него. Со своего наблюдательного пункта он мог видеть весь город и замерзшую гладь Астардианского Моря. Факелы, зажженные горожанами, протянулись длинной змеей, медленно ползшей через тьму к цитадели. Потом он перевел взгляд на странную звезду на северном горизонте.

За ним в парадном строю стоял гарнизон, каждый солдат держал в руке горящий факел. За солдатами стояли фургоны с запасами еды и подводы с лошадьми, приведенные из конюшен, находившихся рядом со все еще дымящейся казармой. Из теней вокруг площади сверкали желтые глаза волков.

Кригган подъехал к одному из крытых фургонов, и с трудом забрался на него. Он провел в седле слишком много часов. Следующие за ним горожане медленно заполнили площадь. Когда все собрались, Кригган высоко поднял свой посох, и люди, увидев его, замолчали.

— Братья, пришел час Червя, — начал седоволосый предсказатель. — На небе Черная Ночь, Ре заблудился в Темном Лабиринте. Тем не менее взгляните туда, вы видите, что находится на горизонте за Астардианским Морем? — Он указал на север. — Да, это светит звезда, светит даже тогда, когда все остальные потухли. Разве эта звезда сверкала прошлой ночью, или ночами до нее? Нет, это знак, посланный нам Ре, и хотя он сам лежит, пленный, глубоко под землей, там, где ни один взгляд смертных не может увидеть его, он не забыл о нас. Он послал нам ту, кто возродит мир, Светоносицу. Надежда еще жива.

Пока он говорил, все взгляды обратились на сверкавшую звезду.

— Хотя королева мертва, — продолжал Кригган, — тем не менее в тот день, когда погас свет, перед всем советом она успела назвать наследника. Он иностранец, но знатного происхождения. — Он жестом указал на Фазада, сидевшего верхом на Туче. Мальчик что-то прошептал и конь вышел вперед, прямо под свет факелов.

Мальчик, несмотря на любопытные взгляды горожан, устремленных на него, смотрел спокойно и бесстрашно. По толпе пробежал негромкой шепоток, хотя некоторые говорили погромче. Для ушей мальчика их слова звучали точно так же враждебно, как и те, которые он слышал в комнате совета на рассвете, когда королева объявила о своем решении. Мало кто из жителей города видел полудикого мальчика в тот холодный день, когда он поднимался в цитадель. С тех пор по городу поползли слухи о нем, о волке в образе человека, живущем в башне и приведшим с собой из-за Астардианского Моря стаю волков, настоящих чудовищ, которые выли по ногам на Горах Дракона и из заброшенных верфей. Едва ли успокаивал их и вид волков, молчаливо окруживших площадь: пасти зверей были вымазаны в крови врагов, а ужасный запах медленно сочился в замороженном воздухе.

Фазад посмотрел на них, а потом выхватил меч, которым сражался в битве. Тут же все волки, собравшие на площади, завыли — даже показалось, что их вой донесся до далеких гор и эхом вернулся обратно. Собравшие люди в ужасе посмотрели на них, спрашивая себя, не собираются ли они и их разорвать на куски, как и Раздающих Причастие.

Фазад поднял руку, и в то же мгновение наступила мертвая тишина. Потом он заговорил, высоким голосом подростка, но с властностью и силой того, кто много путешествовал и много видел, главным образом смерть. — Вы меня не знаете. Только этот добрый старик и Верховный Жрец могут за меня поручиться, — сказал он, указывая на Криггана и Матча. — Остальные советники мертвы. Тем не менее королева поверила в меня — и вы со временем тоже поверите. Пусть за меня будут говорить не слова, а дела. Пусть волки не заставят вас меня боятся, а слова мертвой королевы — любить. И пусть заговорят солдаты, которые видели меня в битве. Разве я не сражался вместе с вами, разве над моей головой не летали вражеские палицы?

Послышалось дружное «да» из рядов солдат, многих из которых он спас из горящей казармы.

— Битва окончена, — продолжал Фазад. — Если бы нас разбили, город был бы уничтожен. Я видел конец Тралла, Бардуна и Перрикода. Сейчас Галастра — единственное место на земле, свободное от Червя. Но мы не можем ждать и молиться, чтобы свет вернулся. Мы должны действовать: собрать все наши силы и сразиться с врагом. Братья, давайте перейдем замерзшее море. Будем жестоки как волки, которые следуют своим естественным инстинктам, — сказал он, указывая на своих братьев, — потому что наши враги еще более жестоки.

Еще один одобряющий шепот со стороны солдат, к которому, на этот раз, присоединись и некоторые горожане.

Фазад вложил меч в ножны и спустился с Тучи. Гарн ждал его.

— Как ты думаешь, они меня услышали? — спросил мальчик у сенешаля.

Гарн поглядел на расходящуюся толпу. — Многие. А остальные? Тоже услышат, рано или поздно. Пускай они проспят сегодняшнюю ночь и отдохнут от битвы; здесь, на площади, или в своих домах, если осмелятся вернуться. Завтра они проснутся и увидят, что нет никакого рассвета, вот тогда они и поймут, что единственная надежда — сражаться. Вот тогда мы соберем их и пойдем на Тире Ганд.

— Аминь, — сказал мальчик, глядя на редеющую толпу и спрашивая себя, сколько из них вернутся.

Он и Гарн вернулись в Белую Башню. Солдаты, оставшиеся внизу, сняли с себя плащи, положили их на холодные камни площади и уснули, потому что их казарма сгорела, а домов у них не было. Горящие погребальные костры немного согревали морозную ночь. Смерть грела их.

Когда настало время рассвета, который не пришел, то, как и предсказывал Гарн, вернулись все те, кто ушел, и к ним присоединилось еще множество горожан. Гарн и Валанс ходили среди людей, раздавая оружие тем, у кого его не было. Зазвучали приказы, некоторые солдаты с горящими факелами в руках отправились обратно в город, чтобы огнем выкурить оставшихся вампиров из подземелий. Остальные были готовы к походу.

Фазад вывел Тучу из конюшни, за ним шли Гарн, Кригган и Матач. На площади перед сгоревшей казармой выстроился весь легион. Десять тысяч человек. Пять тысяч — регулярная армия, остальные добровольцы. Король-Волк проехал мимо, глядя на них. Они ответили твердыми, решительными взглядами, и когда он выехал с площади, огромная колонна вместе с фургонами, вытянувшись серпантином, последовала за ним вниз от цитадели, в нижний город.

Десять тысяч. Десять тысяч против армии Оссии? Раньше армия Тире Ганда был минимум в десять раз сильнее: сто тысяч солдат.

Но сколько у Оссии легионов сейчас? В отличии от живых их число росло каждый день.

Многие из тех Галастриан, которые сейчас шагали по мертвым улицам города даже не осмеливались думать о том, что лежит впереди. Другие, меньшинство, верили, что, несмотря на все, произойдет чудо и исполнятся пророчества из Книги Света, а звезда Светоносицы обещает победу.

Перед колонной юные оруженосцы несли белый стяг Иремаджей и рядом с ним желто-золотое знамя умершей королевы. За флагами ехал Фазад, без седла и поводьев, совершенно прямо сидя на Туче. Гарн, ехавший за ним на своей лошади, оказался единственным генералом, потому что все генералы Галастрии либо погибли в Тралле, либо оказались замешаны в заговоре Руты Ханиша. Подразделениями легиона командовали младшие офицеры или сержанты, такие как Валанс. Кригган на муле ехал за Гарном; Матач, чьи больные артритом кости не могли выдержать езду на лошади, ехал в тележке.

Через ворота на набережную, в свете одинокой звезды мачты вмерзшего в лед флота казались лесом деревьев с голыми ветками. Легион прошел мимо сломанных корпусов кораблей и оказался на замерзшей, цвета железа, поверхности моря; солдаты, в тяжелых кольчужных сапогах, с трудом держали равновесие на скользком льду.

По сторонам бежали волчьи стаи, похожие на темные вихри на краю тьмы.

Фазад вынул карту, которую нашел в кабинете королевы: на ней были изображены побережье, Суррения и дорога в Тире Ганд. Он что-то прошептал Туче и конь слегка повернул на юго-восток.

Как одиноко и печально замерзшее море, оно, как пустыня, убегает вдаль маленькими серыми дюнами, каждая соленая волна застыла на бегу, пойманная по дороге к невидимому берегу!

Несколько сторожевых огней горело на высотах за ними, но вскоре и они скрылись во тьме, а армия шла все дальше и дальше по замерзшему морю. Фазад остановил Тучу и внимательно глядел на своих людей, пока они, шаркая ногами, проходили мимо: угрюмые небритые лица, затуманенный взгляд, кое-кто негромко выругался, увидев, что их дома исчезли во тьме.

Воздух в этой бесконечной темноте почти не шевелился, не было ни сильного ветра ни снежной бури, которая могла скрыть их путь по искореженным и замерзшим волнам. Они шли и шли, много часов. Кригган объявил, что надо действовать так, как если бы солнце еще светило, и на своем муле вез песочные часы, которые регулярно переворачивал, вычисляя наступление утра, дня и ночи. После того, как они шли в течении восьми переворотов часов, Кригган решил, что настал вечер и объявил о первом привале. Солдаты немедленно стали разбивать бивак на льду.

Фазад и Гарн установили свою палатку в центре лагеря, но все так боялись и не доверяли Королю-Волку, что никто, даже Кригган и Матач, не осмелился поставить свою палатку ближе ста ярдов к ней. Волки остановились по периметру, выжидая, когда лагерь будет разбит. Потом некоторые из них проскользнули мимо костров и устроились вокруг одинокой палатки. Фазад и Гарн проспали всю ночь в окружении стаи, воздух был наполнен кислым запахом меха и громким дыханием. А из-за лагеря тысячи желтых глаз всю ночь глядели на замерзшее серое море и огни Галастриан.

Когда пришло время для утра Кригган проснулся и приказал трубачу играть побудку. Люди зашевелились, открыли глаза, увидели темноту и с тяжелым сердцем выстроились походной колонной.

Они шли на юго-восток, старясь как можно дольше не приближаться к невидимому из-за тьмы побережью Суррении. Один за другим шли дни, отделенные друг от друга только приказами Криггана и утренним трубачом.

Армия продолжала спать в темноте и просыпаться в темноте. И каждый раз, просыпаясь, Фазад ожидал, что люди исчезли, сбежали обратно в Имблевик. И каждый раз они, чудесным образом, были здесь, на их палатки падал свет одинокой звезды, красные угольки их костров горели на льду замерзшего моря.

Десятый привал. В палатку Кригган прилетело слово: король требует его к себе для предсказания будущего. Палатка Криггана стояла ровно в ста ярдах от королевской. Он пошел по льду, посох из орехового дерева светился, освещая дорогу, пока он очень осторожно шел, стараясь не наступить на волков, лежавших близко друг к другу, их сильный запах наполнял воздух. Звери шевелились, когда нога оказывалась совсем близко от них, но не двигались и только провожали его глазами.

В королевской палатке горел только один огонь, и вообще не было охраны. Кригган откинул клапан и вошел внутрь.

Юный король сидел на шкуре и изучал карту; Гарн стоял в тени за ним. Увидев Криггана, Фазад встал.

Старый предсказатель с надеждой посмотрел на складной стул, стоявший у стены палатки. После дневного перехода он очень устал.

— Садись, прошу тебя, — быстро сказал Фазад, как если бы вспомнил о хороших манерах. Кригган, со вздохом облегчения, так и сделал.

— Какое настроение в армии? — спросил Фазад с диким и жестоким выражением лица.

— Матач и я делаем все что можем, чтобы поддержать их дух, — ответил Кригган. — Но все вокруг темно, и они постоянно смотрят в небо, проверяя, не появился ли уже змеевидный корабль Исса, который должен закрыть небо от горизонта до горизонта. Ничего удивительного, что они отчаялись. Вот если бы мы наткнулись на врага, они могли бы почувствовать себя лучше, это придало бы им новые силы.

— До Тире Ганда еще месяц ходьбы. Нам надо потерпеть. — Фазад показал на карту. — Мы уже зашли далеко на юг; каждой ночью, пока лагерь спит, я посылаю волков на берег, чтобы они разведали окрестности.

Кригган не выразил изумление при этой новости. — И что они нашли?

— Берег и прилегающая к нему местность пусты, там нет жизни: все люди убиты, звери крайне редки. Нам придется повернуть к берегу, но когда?

Кригган медленно кивнул. — Так вот почему ты позвал меня сегодня вечером?

Теперь кивнул Фазад. — Да, пускай решают руны.

— Очень хорошо, — ответил Кригган и вынул из плаща бархатный мешочек, который всегда носил с собой. Он опустошил его содержимое на меховую шкуру, покрывавшую лед: черные деревянные косточки разлетелись в разные стороны. Кригган собрал кости и подбросил их в воздух так, чтобы они легли случайным образом.

Потом он нахмурился, изучая кости, пока Фазад и Гарн, вышедший из тени, глядели на него.

— Ну и? — наконец не выдержал мальчик.

Кригган перевел взгляд на короля, его синие глаза смотрели куда-то вдаль. — Руны говорят нам, что самая прямая дорога в Тире Ганд — восточная.

Фазад повернулся к Гарну. — Ты знаешь какую-либо дорогу, которая ведет через Дарвиш на дальний юг?

Сенешаль покачал головой. — Возможно там и есть дороги, проложенные в весну мира, когда в лесу жили люди света. Но сейчас таких дорог там нет.

— Руны никогда не лгут, — возразил Кригган.

— Я тебе верю, — серьезно ответил Фазад. — Если пророчество предполагает, что мы должны идти на восток, мы так и сделаем.

Тем не менее было ясно, что седого предсказателя что-то тревожит. — Да, это самая прямая дорога, но руны говорят, что впереди и огромная опасность. — Он указал в центр узора из рун. На каждой маленькой косточке был тщательно нарисован какой-нибудь символ: море, лед, солнце, Червь, звезда, волк, лесное дерево и многие другие. — Смотрите, вот океан, лед, а здесь, на востоке от них, солнце. — Потом он показал на черные кости с нарисованным на них змеем Исса. Они лежали полукругом, наполовину окружав символы солнца и звезды. — На побережье нас ждет Исс.

— Но волки не видели ничего: ни на море, ни на земле.

— У нас волшебство и у них волшебство. Возможно наши враги невидимы, даже для волков, — пожал плечами Кригган.

— Никто и ничто не ускользнет от взгляда волков из Бардуна, — ответил Фазад, бросив на Криггана дикий взгляд. — Я пошлю их далеко вперед. Они найдут немертвых и предупредят нас.

В свою палатку Кригган вернулся с тяжелым сердцем. В этот день он проспал слишком долго, но, проснувшись, обнаружил, что в лагере царит полная тишина, люди, как и он, проспали, измученные одной и той же картиной: темнота и лед. Как если бы на всех них наложили заклинание, даже трубач храпел при входе в палатку. Он с ругательствами разбудил человека, а медный горн заставил зашевелиться весь лагерь.

Когда сняли лагерь, Фазад повернул голову Тучи в сторону побережья. Сзади, из рядов армии, послышался одобрительный шепот. Наконец хоть какое-то освобождение от бесконечных льда и темноты.

Через два переворота песочных часов Криггана впереди появился берег Суррении, похожий на темный железный брусок, лежащий на горизонте. Вражеская территория. Фазад послал вперед волчью стаю. И опять увидел то, что видели они: пустые берега замерзшего моря, пустынные мысы, трава и деревья, умершие без солнца. Ничто не шевелилось, как если бы они были единственными живыми в этом полуночном мире.

Он приказал армии идти вперед. Они достигли побережья, где их уже ждали волки, и пошли на юг, по южному краю Леса Дарвиш, который дотянулся своими пальцами до полуострова Горвост. Они искали дорогу через лес на восток, которую им пообещал Кригган, но лес непрерывной линией лежал слева от них: дороги внутрь не было.

Шли дни. Окраина Леса Дарвиш, неясно видимая через темноту, по-прежнему оставалась непроницаемым барьером, без дорог и тропинок. И каждый раз, когда Кригган переворачивал песочные часы, звезда светила еще чуть-чуть слабее, она явно умирала, наполняя сердца людей отчаянием. Чтобы добраться до Тире Ганда, надо было пройти четыреста лиг по побережью Внутреннего Моря, а потом на север через бесплодные пустоши Оссии. Когда звезда умрет, свет останется только в факелах, которые быстро догорали; солдатам приходилось постоянно делать новые из сушняка на краю леса.

Через неделю бесплотных поисков дороги на восток они дошли до замерзшего устья реки. Часы Криггана сказали, что в мире со светом сейчас был бы вечер. Дорога поворачивала на юго-восток, слегка внутрь суши. В верхней точке дельты они нашли место, где совсем недавно побывали армии Оссии. На карте Фазада его не было. Дорога шла среди скал и ныряла в дыру, где не так давно стоял город, обнесенный стенами и окруженный водой. Он был разрушен до основания. С утесов над ним ясно были видны еще дымившиеся черные каркасы домов. Даже лед в порту растаял от страшного пожара, и тоненькая корочка льда только начала образовываться на воде. Что бы не произошло здесь, это произошло совсем недавно.

Они спустились вниз. Перед городскими воротами стояла пирамида из черепов, мясо слезло с костей, белеющих в темноте. Предостережение. Один раз Фазад уже видел нечто подобное: на болотах около Тралла, на поле боя. Он внимательно глядел на мрачный мемориал, пока ехал мимо на Туче, каждый череп ухмылялся ему, как если бы хотел, чтобы и он посмеялся вместе с ними. Солдаты, шедшие следом, отводили глаза, некоторые ругались, но большинство молчало.

Враги были рядом. Но где? За неделю похода они не видели никого, ни живого ни мертвого, волки прочесали много миль впереди, забегали в лес, пусто. Враги ушли из города, но дым и тонкая корочка льда без слов говорили о том, что Оссиане самое больше в паре дней от них.

Фазад погнал Тучу вперед. Внезапно конь встал на дыбы, и ему пришлось схватиться за гриву, чтобы не упасть. Гарн пришпорил свою собственную лошадь, подскакал к нему и начал что-то успокаивающе шептать перепуганному мерину. — Что это? — крикнул он, перекрикивая удары копыт и тревожные возгласы из колонны сзади.

Мальчику наконец удалось успокоить Тучу. Он вытянул голову. — Послушай, — сказал он. Сенешаль напряг слух. Отдаленный вой волков — предупреждение.

Гарн посмотрел вперед, на ворота и темные улицы за ними. По меньшей мере привал будет за станами города — хоть какая-то защита.

Он послал людей с факелами, чтобы они осмотрели дома, погреба и сточные трубы. Никого, ни мертвого, ни живого, ни Живого Мертвеца. Армия с тревогой начала готовиться к ночи. Но никто не смог уснуть, как если бы на это место было наброшено заклинание: те, кто на мгновение проваливались, немедленно в страхе вскакивали, их сон заполняли темные образы: черная карета Исса медленно пересекала пустоту, опускаясь на землю, или вампиры тянули свои жадные рты к их шеям. Ночь была полна сдавленных криков этих людей, которые засыпали только для того, чтобы проснуться от ночных кошмаров.

Большинство сдалось в неравной борьбе за сон. А многие, утомленные дорогой, пролежали несколько часов без сна, глядя на беззвездное небо, думая о доме, Имблевике, и представляя себе легион немертвых, посланный в город, режущий домашних и поджигающий дома. Наконец они не выдержали, вскочили со своих матрацев, выбежали за ворота и отправились обратно на север.

Когда, согласно расчетам Криггана, наступило утро, трубач заставил себя зашевелиться и выдул несколько мрачных нот, разбудив тех немногих, кому удалось заснуть.

Немедленно раздался крик тех, кто увидел пустые спальные мешки, им ответил другой крик, часовых на стенах. На скалах над городом появилась линия людей, одетых в мундиры Галастры. Почти пятьсот солдат глядели вниз на своих бывших товарищей, но вместо того, чтобы присоединиться к ним, они остались на скалах, их белые, призрачные лица бесстрастно глядели на сцену внизу. Их друзья кричали им, звали вниз, в город. Бесполезно. И голоса умерли, когда те, кто внизу, увидели какими они стали.

— Что с ними произошло? — спросил Фазад.

Гарн повернулся к нему. — Они пересекли черту: стали немертвыми.

Газад опять поглядел на линию бывших людей, двадцатую часть его армии, взятой за одну ночь. — Что теперь? — спокойно спросил он.

— Огонь, — ответил Гарн и приказал бросить факелы через стены. Дождя не было очень давно, заледеневшие кусты во рву задымились, потом занялись и вспыхнули ярким пламенем. Вот теперь стала видна огромная толпа немертвых, одетых в белые саваны. Свет пламени, казалось, потревожил их — они подняли руки, защищая глаза и что-то ворча. Потом отшатнулись от круга света и отступили к утесам.

Вампиры позади, вампиры впереди. Возможно их скрывала тьма, если даже волки, избегавшие местность на лиги вокруг, не увидели и не унюхали ничего. Фазад внимательно оглядел их. — Где же они прятались? — спросил он, поворачиваясь к своим советникам.

— Ждали, просто ждали, пока один, еще больший враг, не возьмет над нами верх, — ответил Кригган.

— И кто же этот другой враг? — поинтересовался Фазад.

Кригган повернулся, его мудрые глаза уставились на мальчика. — Даже волки почувствовали его, парень. Его зовут отчаяние. Те, кто на утесах, сдались ему без боя. Это наш единственный самый могущественный враг, именно с ним нам надо сражаться изо всех сил. Разве вся темная ночь Исса не служит одной цели: запугать смертных, подчинить их своей воли, лишить их надежды, и, в результате, заставить преклонить колени перед ним, когда он придет на землю и превратит их в рабов?

Он тяжело вздохнул. — Но в Книге Света написано, что пока в сердцах людей живет надежда, и пока горит звезда Светоносицы, Исс не в силах поработить этот мир. И только тогда, когда погаснут все огни, а каждый мужчина и каждая женщина потеряют надежду, только тогда он сможет ступить на землю.

Фазад кивнул, соглашаясь. Он опять поглядел на верхушки скал, но теперь там уже не было никого.

— То есть пока мы верим, они не могут победить нас.

— Только пока мы верим, — согласился Кригган.

Фазад собрал совет. — Волки не видят ничего, но я чувствую врага. Они вокруг нас. Должны ли мы повернуть обратно и попытаться спасти Имблевик?

Матач медленно поднялся. — Вы все слышали предсказателя. Вернуться — сдаться, отчаяться, а Исс становится сильнее с каждой отчаявшейся душой, утратившей веру в Ре. И как мы можем спасти город? Те, души которых были опустошены мыслями о близких, думали, что могут помочь им. И что хорошего произошло с ними? Вместо того, чтобы помочь своим родным, они стали их врагами, жаждущими только их крови. Но мы, те, кто остались, знаем, что единственный способ спасти тех, кого мы любим — идти вперед. Мы должны достичь Тире Ганда, и сразиться с Червем в последней битве.

— Но мы прошли не больше сотни лиг пути, — мрачно заметил Фазад.

— Да, сто из пятисот. Опять отчаяние. Но неужели ты думаешь, что Ре забыл о нас? Это наше дело, мой король: делать чудеса. И мы сотворим чудо, вот увидишь. — Он повернулся к Криггану, который кивнул при этих словах и торжественно сказал «Аминь», которое повторили все члены совета: Фазад, Матач, Гарн и Валанс.

— Тогда вперед, — воскликнул Фазад. — Мы зря теряем время: сейчас должен быть рассвет, а мы еще не в дороге. — Он махнул рукой, и трубач опять протрубил, на этот раз веселее. Оставшиеся солдаты образовали колонну и прошли маршем через проклятый город. Позже Фазад сообразил, что так и не узнал его имя.

Они шли все дальше и дальше на юг, по направлению к обширным пустошам на юго-западе Суррении, где дующий без преград ветер образовал песчаные дюны за десятки лиг от побережья Внутреннего Моря. Согласно карте Фазада дорога, которая когда-то вела в город, сейчас находилась под поверхностью моря.

О ее направление можно было догадаться только по дюнам высотой в пятьдесят футов, которые ветер надул над ней. Армия рыскала между ними, пытаясь найти дорогу, но она была похоронена столетиями назад. Где-то на востоке находился порт-призрак Горвост; за ним солончаки, и только за ними — Оссия.

Фазад ехал в состоянии, похожем на транс: половина его была с армией, а половина с бегущими волками. А далеко впереди он видел батальоны с масками-черепами на лицах, жгущие города и рыбацкие деревушки, в которых жили люди, сопротивляющиеся жрецам Темного Бога.

Ландшафт медленно изменялся: гигантские дюны сменились унылыми пустошами с песчаным тростником и соснами; край Леса Дарвиш, находившего слева от них, отдалился, стал почти невидим в темноте. Они почти подошли к уничтоженным деревням: волки ждали их там, скрючившись по сторонам дороги и прижав уши к затылку. Где-то вдали ревели костяные рога. Ловушка готова была захлопнуться. Фазад и члены совета попытались найти следы прошедших легионов Червя, и не нашли ничего.

Они разбили лагерь, не зажигая костров, быстро и мало поели, и над лагерем воцарилась тишина, казавшаяся еще более мрачной после шума ходьбы. Волки лежали по периметру как собаки, такие же усталые, как и люди. Солдаты больше не беспокоились о том, как близко к ним расположились звери: в этом темном мире волки, внезапно, оказались их единственными союзниками.

Гарн приказал провести перекличку: еще тысяча солдат исчезла неизвестно каким образом. В легионе осталось восемь с половиной тысяч человек.

Фазад немедленно собрал советников.

— Друзья, — прошептал он, понизив голос, потому что советники окружили его тесным кругом; они цеплялись друг за друга, стараясь защититься от невидимой опасности, нависшей над ними. — Пришло время для отчаянных решений. Враги вокруг нас, а наши люди впали в отчаяние.

Он развернул карту королевы и встал на колени на землю, остальные поступили так же. Кригган поднес поближе к карте мигающий факел, чтобы они смогли получше видеть документ. Наблюдателю в лагере должно было показаться, что они все молятся, встав на колени.

На карте был изображен остров Галастра и длинное неровное побережье Суррении, идущее на юго-восток. Фазад показал их дорогу до того места, где, прямо перед ними, дельта реки Гант суживалась. На карте там стояло имя города, Моригара, когда-то бывшего важным портом, после того, как залив у Горвоста обмелел. След дороги, которую они искали, вел от Горвоста в Оссию.

Фазад посмотрел на своих товарищей. — Вот дорога, по которой мы должны идти. Но там нам не пройти. Волки добрались до высот над портом и я видел то, что видели они. Перед нами армия: солдаты, одетые в коричневые и пурпурные одежды Червя, заняли Моригар.

— Сколько? — спросил Гарн.

— Волки не умеют считать, — с грустной улыбкой ответил Фазад. — В любом случае их больше, чем нас.

— Тогда дороги через Моригар нет: остается лес или море.

— Значит мы пропали. Мое пророчество обещало дорогу через Дарвиш, но она так и не появилась, — сказал Кригган, факел покачнулся в его руке. Фазад и Гарн никогда не видели его настолько подавленным с того момента, когда, несколько месяцев назад, впервые повстречались с ним в зале Цитадели Имблевика. Теперь, казалось, и он потерял надежду. Исс еще на один шаг приблизился к земле.

Гарн положил руку на плечо предсказателя. — Не теряй веры, старина. Звезда, в которую ты веришь, еще светит.

— Да, но все более тускло. И мы тоже идем медленнее. Люди потеряли надежду.

Пока двое старших говорили между собой, Фазад внезапно встал и стал так глядеть на звезду на севере, как будто молчаливо разговаривал с ней. В ее тусклом сиянии зловеще сверкнули мертвые волчьи глаза на капюшоне его плаща. — Тогда я покажу вам свет.

Гарн и Кригган недоуменно переглянулись, услышав эти неожиданные слова. Молодой король повернулся к ним, плащ крутился за ним, и посмотрел на двух мужчин, его глаза горели диким огнем, который они оба хорошо знали. — Ты сам подсказал мне ответ, сенешаль, когда мы впервые шли через Лес Дарвиш. Ты помнишь ту ночь, когда мы остановились в хижине углежога? — Сенешаль, не понимая глядел на него. — Вспомни: разве ты не говорил о духах света, которые светят только в темноте?

— А, это, парень, — сказал Гарн, с безнадежной улыбкой качая головой, — но это просто рассказы о феях, детские сказки. Ты же видел лес — как и говорит Кригган, через него пути нет.

— Есть! — закричал Фазад, шагнув к ним, его ноги громко топнули по замерзшей земле. Солдаты, находившиеся на пределе слышимости, перестали заниматься своими делами и посмотрели в их направлении. — Пока я спал, мне приснилась тень одного из моих волков. Не тех волков, что даже сейчас ждут нас у Моригара, но тень их предводителя, самого храброго, самого жестокого, самого быстрого. Его зовут Кэтскар. Я послал его в Дарвиш, как только мы начали терять людей, надеясь, что он сможет найти там дорогу, как и обещали руны. — Он наклонился еще ближе, его глаза горели от возбуждения. — Он нашел маленькую тропинку, бегущую на восток, как и предсказывало пророчество. — Фазад указал на темную линию деревьев слева от них. — Я был с ним, бежал по дорогам и чувствовал мир вокруг себя: ни один человек никогда не сможет так видеть, так слышать и так чуять его, как волк. Невидимые дороги в лесу, по которым он летел, как ветер.

Его взгляд стал отсутствующим и он тяжело вздохнул. — Там, мои друзья, там настоящая свобода, свобода во всех смыслах… — И, действительно, им показалось, что его глаза стали глазами бегущего волка: они пожелтели, в них блеснула животная жестокость. Он закрыл их, и с лица исчезла маска жестокости и насилия; вернулись следы человечности. Тем не менее он так сильно стиснул кулаки, что костяшки пальцев побелели.

— Да, друзья, — продолжал он, — когда я увидел, что надежды нет, что враги вокруг нас, я послал волка глубоко в лес, на поиски народа света, о котором мне рассказал сенешаль. Мы бежали очень долго, пока надежда почти не покинула нас. И тут я увидел удивительную вещь… — Он опять открыл глаза. — В полной темноте впереди я заметил долину, полную света, и на каждом дереве были листья, хотя уже много месяцев эта земля живет в тисках зимы. А в этой долине было тепло, среди листвы деревьев резвились, мягко светясь, изумрудно-зеленые духи. Я нырнул поглубже в сознание моего волка, недоумевая и нюхая воздух: но почувствовал только запах мирры, ладана и меда.

— А ниже, на поляне, я увидел их, движущихся в величавом танце, более сложном, чем те, о которых я слышал и которые когда-то танцевали при дворах королей этого мира: их, золотых людей света, долина была полна ими. Это было создания Ре, духи залитых лучами солнца полян и освещенных луной опушек. Золотые воины и прекрасные девы, давным-давно забытые всеми, и ставшие видимыми только сейчас, когда весь мир погрузился во тьму. Ты был прав, сенешаль, они существуют!

Гарн недоверчиво тряхнул головой. — Парень, да ты просто сошел с ума. Они тебе приснились. Эти люди улетели с земли вместе с богами.

Фазад опять встал на колени, теперь его глаза оказались на одном уровне с глазами сенешаля. — Ты должен верить, как ты поверил мне тогда, когда я пришел к тебе из пустошей Бардуна. Ты помог мне, как и Королева Залия. Ты опять сделал меня человеком. — Он схватил единственный рукав плаща взрослого человека. — Скажи мне, что ты веришь.

Кригган, молчавший во время разговора, внезапно заговорил. — Мы должны послушать мальчика, Гарн. Не потому, что он наш король, а потому, что надежда — это все, что у нас осталось. Я слышал об этих людях, но, как и ты, считал, что они исчезли вместе с богами.

— Я тоже в юности бросил по земле и проходил через Дарвиш. И тоже сотни раз слышал, как лесные жители говорят о них: о эльфах, посланниках Ре, которые в древности летали над землей так же быстро, как и солнечные лучи. Они помогут нам, без сомнения.

— И ты тоже? — Гарн пожал плечами. — Я бы обвинил вас обоих, что вы слишком долго глядели на луну, но нет ни луны, ни звезд. Кроме одной.

Потом он вздохнул. — Хотя, в чем-то ты прав. Нам надо верить хоть во что-нибудь, иначе тысяча наших людей исчезнет после этой остановки, и еще тысяча после следующей. Что ж, пошли искать этот народ света.

В этот момент прибежал один из часовых, стоявший на севере лагеря. — Сэр, — сказал он, встав на колени перед Фазадом. — Оссиане, с севера.

Все застыли, как если бы их укусила змея, потом разом повернулись на север.

— Сколько? — спросил Фазад.

— По меньшей мере вдвое больше чем нас… — Часовой на мгновение заколебался. — Они выползают из дюн, как зарывшиеся в них кроты.

Фазад тяжело сглотнул. Вот оно что. Он мгновенно вспомнил истории о том, как немертвые выползли из болот во время битвы при Тралле. С лица Гарна сбежали все краски: мальчик увидел, что сенешаль тоже вспомнил это. Вампиры зарылись в землю так глубоко, что даже волки не почувствовали их.

Их поймали в ловушку на узкой полоске берега между морем и лесом. Единственный свободный путь для побега — замерзший океан. Но если они отступят туда, до Тире Ганда им не дойти, они потерпели поражение. Значит остается лес и долина света, которую нашел Кэтскар в центре Дарвиша.

— У нас нет выбора, — сказал Фазад. — Мы идем в Дарвиш.

— Но как туда войти? Нет же никаких дорог внутрь, — возразил Кригган.

— Кэтскар поведет нас — он ждет на краю леса.

В этот момент из бесконечной темноты послышались траурные звуки костяных рогов, на этот раз совсем близко. Мелодия смерти, марш легионов Тире Ганда. От аванпостов послышался крик, за ним шум, похожий на раскат грома: солдаты легиона, ударяя палицами по кожаным щитам, шли вперед. Фазад побежал на шум, Гарн, Матач и Кригган за ним.

Самый выдвинутый на север аванпост защищал Валанс и его рота. Солдаты вбили в землю заостренные колы, вырезанные из низкорослого кустарника, образовав хоть какой-то защитный периметр. И даже в темноте они видели непрерывную линию пехоты, скатывающуюся с дюн, впереди которой шли трубачи.

Пока Валанс вызывал группу лучников, Верховный Жрец приготовил заклинание. Внезапно сине-желтый огонь зажегся на кончиках пальцев Матача, осветив его лицо. Лучники сунули стрелы в магический огонь, и их металлические наконечники засветились. Потом они выстроились вдоль линии колов, каждый натянул тетиву, и по команде Валанса в замерзший воздух взвился рой жужжащих стрел. И тут же как будто огненная коса прошлась по первому ряду легиона немертвых; они остановились в растерянности, второй ряд наткнулся на тела тех, кто шел впереди, огонь побежал по высохшим телам, перекинулся на кожаную броню и одежду тех, кто шел за ними.

Матач усмехнулся с мрачным удовлетворением, поворачивая ладони вверх. — Это заклинание я не использовал со времени битвы при Тралле, но никогда не забывал, насколько оно хорошо. — Но пока он говорил, еще больше немертвых обогнуло своих павших товарищей и без колебаний направилось к ним.

— Быстро, еще одно заклинание! — крикнул Фазад, но Матач только покачал головой и печально посмотрел на свои ладони.

— Я стар. Это была вся сила, которой я могу командовать, и это даже больше того, что я дал на поле Тралла. Дни великих пиромантов прошли, Манихей был последним.

Фазад поглядел назад, на лес, который казался более темной линией на фоне темного неба. — Нам никогда не добраться до Дарвиша раньше, чем они нападут на нас — мы пропали.

— Нет, — ответил Гарн, — у нас еще есть время. Все что нам нужно — отряд, который удержит наш тыл.

Валанс посмотрел на своего старого друга, потом перевел взгляд на Фазада. — Я поведу этот отряд. Мы удержим их и умрем в бою, как должны были делать в Тралле. Вместо этого мы выжили, и последние семь лет только смотрели, как исчезают наша честь и наша сила. Мы добудем вам достаточно времени — вы успеете добраться до леса.

Гарн посмотрел на Валанса, перевел взгляд на Фазада и кивнул, соглашаясь. То, что осталось от армии, должно достигнуть Тире Ганда. — Только не надо напрасных жертв, дружище: удержите их немного, а потом отступайте. Мы подождем вас, — сказал сенешаль, но таким голосом, как если бы на самом деле уже не надеялся увидеть живым своего друга или его людей.

— Надеюсь, что увижу тебя в Дарвише, — сказал Валанс. — Но если нет, приведи Короля-Волка в Тире Ганд; настоящая битва будет там, не здесь.

Немертвые были уже совсем рядом; с криками триумфа они достигли рядов заостренных кольев, находившиеся сзади толкнули первую линию прямо на них, накалывая их на острия.

— Вперед, — крикнул сержант, и побежал к своим людям, которые уже рубили мечами вампиров, напрасно пытавшихся снять себя с заостренных кольев.

Гарн, Фазад, Матач и Кригган поторопились к лагерю. Там царил полный абсолютный хаос: люди метались вперед и назад, запасы продовольствия, одежда и оружие валялись в беспорядке среди веревок и полотна наполовину собранных палаток. Многие уже сбежали.

Гарн собрал всех, кого смог, и быстро повел их на восток, боевые крики и лязг оружия ясно звучал в их ушах, пока они шли до лесной опушки. Там, перед линией деревьев, их ждал одинокий волк: Кэтскар.

Зверь исчез среди деревьев, и когда люди подошли к этому месту на краю леса, которое, на первый взгляд, казалось непроницаемым барьером из переплетенных колючих веток, то увидели, что между деревьями есть проходы: там упало несколько покрытых мхом стволов. В этот момент костяные рога взорвались опять, на этот раз с юга. Дозорный с фланга закричал, предупреждая об опасности: с юга приближалась еще большая армия, легион немертвых из Моригара. Они уже пересекли их след и обрушились сзади на арьергард.

Отряд Валанса погиб, взятый в клещи, и они погибли бы, если бы не ушли. — Сломать строй! — закричал Гарн солдатам. — Идти по одному, за звездой. Место сбора — долина сияющего света.

Колонна быстро рассыпалась. Фазад, Гарн, Кригган и Матач молча смотрели, как солдаты проходят мимо них и ныряют в глубь леса.

Потом четверо пожали друг другу руки, и последовали за остатками армии в безжизненную чащу Дарвиша, смоляно-черную и лишенную дорог.

ТРИДЦАТЬ ВТОРАЯ ГЛАВА

Проводник Маризиан

Маризиан молча скользил перед ними: он вел их через множество огромных залов, украшенных тонкими полированными листами золота и фресками, сверкавшими всеми цветами радуги. Его кожа светилась мягким золотым светом, когда они переходили из ярко освещенных помещений в темные и мрачные. И чем дальше они заходили в пыльные внутренние залы древнего замка, тем темнее становилась вокруг, и тем ярче светилась кожа Маризиана.

Потом залы закончилась. Взглянув назад на зеркальную улицу дверей за собой, они с трудом рассмотрели слабое свечение Бассейного Зала, крошечный огонек, размером с булавочную головку. Они прошли достаточно большое расстояние — Маризиан еще не сказал ни слова.

В самом последнем зале задняя стена была сломана. Пролом выводил в настолько длинный коридор, что конец его терялся вдали, исчезал за все уменьшавшимися из-за перспективы арками.

Здесь Маризиан остановился. — Вот дорога. Она ведет к великой пирамиде.

— Мы видели ее с площади — что это такое?

— Когда я был жив, ни одному жителю Искьярда не разрешалось входить в нее; ни королю, ни даже главному волшебнику. Говорили, что под ней, в Скрытом Городе, похоронены тайны Богов.

— А этот Скрытый Город, он далеко? — спросила Таласса.

— Да, очень далеко. В глубине земли, во тьме подземелий. — Казалось, что призрак содрогнулся от страха, как если бы вспомнил свой спуск туда. — Странно, — сказал он в конце концов. — При жизни я никогда не шел этим путем, потому что это запретное место. Тем не менее я отчетливо помню его теперь, потому что шел им после смерти; он отпечатался в моем сознании, как послесвечение на зрачке.

— Что лежит впереди? — спросил Уртред.

Маризиан задумался, на лбу появились морщины. — Древние стражи этого места. Их называют, — он поглядел вверх и прошептал, с белым от ужаса лицом, — Меришадер.

— Мы уже встречались с ними, — мрачно сказал Уртред.

— Это верная смерть для тех, у кого есть душа, но не для меня, потому что я оставил свою душу в Картинном Зале, прежде чем пошел этим путем. Они были заперты в голубой комнате, за магическим барьером, но я освободил их.

— Освободил? Зачем?

— Вы слышали от короля о моем предательстве. Во сне Лорд Исс говорил со мной. Как паук, бегущий по паутине, он спустился по полосам лунного света, освещавшего мою подушку, и влил мне в ухо отраву, искушая меня украсть силу богов и присвоить ее себе. И я предал мой город, предал за обещание силы. Я освободил Меришадер, потому что некоторые из моих товарищей-волшебников не поверили мне и не хотели пускать меня в Картинный Зал. В конце концов они преследовали меня и, конечно, хотели остановить меня. Вот почему я спустил Меришадер на них.

— Мы нашли одного из них при входе в храм. Его имя — Хронус.

— Хронус? — печально переспросил Маризиан. — Да, могущественный волшебник, почти такой же могущественный, как и я. Но Меришадер подчиняются мне и только мне. Одно касание — и они забирают душу человека и все его воспоминания. Ниже, в подземном мире, лежат сотни таких, как Хронус. Но это было только начало, потому что когда я открыл ворота в Мир Теней, в городе умерли тысячи. А с того времени? Кто может сосчитать миллионы?

Уртред не ответил. Старинные предательства, мрачные как тьма, давили на них, как если бы эти события произошли только что, а не пять тысяч лет назад — огромный промежуток времени, за который на земле успели подняться и пасть страны и королевства, а солнце постепенно гасло, как огонь свечи.

Уртред так глубоко задумался, что не заметил, что по лицу призрака прошла тень. — Они идут, — сказал Маризиан.

Все повернулись. И сначала не увидели ничего. Но потом, в полной тишине, услышали слабый вой, доносящийся из коридора впереди, а потом увидели толпу серых форм, каждая по форме и размером напоминала человека, заключенного, как мумия, в кокон из скрученных нитей паутины, который полностью покрывал его, от ног до головы. За серыми нитями, с крывавшимися лицо, угадывалась темная дыра, похожая на черный вход в Хель.

Волна тварей быстро скользила вперед, их было не меньше дюжины, громко вопящих, спеленатые паутиной руки были протянуты к трем захватчикам.

Таласса и Уртред отступили назад, но Маризиан не сдвинулся с места, только поднял свои призрачные руки и вытянул их вперед, ладонями к Меришадерам. Твари застыли, как волнующееся серое облако, в двух шагах от него. Вой прекратился.

— Вы знаете меня? — спросил Маризиан.

— Да, — хором ответила дюжина высоких и певучих голосов. — Ты — Маризиан, который освободил нас из заточения, тот, кто приказал нам уничтожить тех, кто пойдет за тобой.

— И они пришли? — печально спросил Маризиан.

— Да, когда ты пошел искать Скрытый Город. Жрецы Бога Ре последовали за тобой. Мы взяли их души.

— Увы. Их смерть на моей тени. А что потом?

— Ждали. Недели, может быть месяцы. Возможно ты добрался до Скрытого Города. Потом ты вернулся, в ужасе, ты бежал. А сзади мы увидели призраков, вырвавшихся из Теней, полетевших к Солнцу и закрывших его. Больше не было никого. Мы бродили здесь без цели долгие годы, пока серые сумерки постепенно покрывали солнце, вплоть до последних дней.

— И тогда?

— Пришли люди. Их вел один, у которого было то самое устройство, которое ты принес из Скрытого Города: Теневой Жезл.

— Барон Иллгилл, — прошептал Уртред.

— Что произошло с этим человеком? — спросил Маризиан.

— Мы не смогли коснуться его, из-за Жезла. Он и его товарищи пошли в подземный мир. Но один или два отделились от него, и потеряли души, став одним из нас.

— А потом? — спросила Таласса. — Пришел кто-нибудь еще?

— Да, один, и у него, тоже, был с собой один из артефактов Маризиана. Меч, Зуб Дракона. Тот самый, которым Маризиан запечатал Железные Ворота. Он тоже спустился в подземный мир.

— А все эти люди, они еще живы? — опять спросила Таласса.

Молчание. Потом из серого облака выскользнула одинокая фигура. По сравнению с остальными она говорила совсем тоненьким голосом, фальцетом.

— Я украл воспоминания одного из них.

— Тогда пускай этот человек опять заговорит своим голосом, — приказал Маризиан.

Голос Меришадара изменился, стал намного глубже. — Я Отин, один из последних солдат легиона Иллгилла.

— Говори, Отин. Где барон? — спросил Уртред.

— В последний раз я видел его рядом с моей могилой, в туннеле далеко внизу.

— Он все еще там?

— Я все еще слабо слышу, хотя мое бывшее тело стало только пустой оболочкой, из которой постепенно исчезают все чувства.

Какое-то время создание молчало, потом из черной дыры его рта опять полились слова. — Я слышу голос, приглушенный…

— Ты слышишь то, что он говорит?

— За бароном пришел призрак — он убил Иллгилла и украл Жезл.

— Значит барон мертв, как и привиделось Джайалу! — печально воскликнула Таласса.

Меришадер опять замолчал; потом его горло заколебалось и из темного О, которое было его ртом, послышался высокий носовой вой, похожий на звук, шедший из закрытого ящика: голос Двойника.

Он говорил слегка рассеянно, как если бы чем-то одновременно занимался. Кроме того они услышали слабый звук, как если бы он что-то волок по полу. — Все — готово. Подарочек для тебя, братец Джайал. Посмотришь, что я сделал с нашим отцом. Будь уверен — твой гнев будет настолько ярким, что последует за мной даже в самые мрачные глубины.

Потом Двойник слабо засмеялся, голос стал глуше и, наконец, полностью затих.

— Барон мертв, — прошептала Таласса. Она невидящим взглядом посмотрела на длинную улицу перед собой, вспоминая. — В Тралле говорили, что однажды он вернется с севера и победит Червя — этого не будет никогда.

— Теперь ты единственная надежда человечества, Светоносица, — сказал Маризиан. — Ты придешь с севера и осветишь то, что сейчас покрыто мраком.

— Да, надежда, — тоскливо сказала Таласса. Она поднесла к лицу ладони и посмотрела на них так, как если бы видела их в первый раз. — Смотри, эти руки — плоть, их прикосновение — прикосновение человека, я — человек. Ты хочешь слишком многого от меня.

— Эти руки уже вылечили дюжины людей у меня на глазах, — горячо сказал Уртред. — Я видел, как от тебя шел свет, свет, который тебе послало небо.

— Возможно, — ответила она. Потом повернулась и их глаза встретились. Они были последними из тех, кто пришел с юга: Светоносица и Герольд. — Скажи мне, Маризиан, — сказала она сильным голосом после того, как молча поговорила с Уртредом, — что ты сделал при помощи Жезла? Я хочу узнать это еще до того, как мы найдем его.

Какое-то время маг молчал. — Это долгая история. Во времена Богов он хранился далеко от глаз смертных в Зале Зеркал. Боги согласились, что никто из них не должен касаться его, потому что тот, кто завладеет им, станет слишком могущественным. Так он и оставался, похороненный здесь, в Искьярде, даже тогда, когда боги сражались на Сияющей Равнине, где многие из них погибли, а Ре и Исс были тяжело ранены. Потом они оба отправились на звезды: Исс в Серый Дворец, а Ре — в Зал Белой Розы.

— После битвы, когда облака пепла рассеялись и солнце засияло опять, Ре, удалившийся во дворец на солнце, опять начал властвовать на земле, люди радовались свету и боялись ночи, а Исс завистливо следил за ними со своих темных звезд. Мы называем это время Золотым Веком. Но Исс не забыл о нашей земле; он помнил, что Теневой Жезл находится здесь, в Искьярде, защищенный заклинанием богов. Чтобы обойти это могущественное заклинание нужен был маг, земной маг. Я, по-видимому, был величайшим магом этого мира, по меньшей мере со времени битвы на Сияющей Равнине. И ночь за ночью Темный Бог проникал в мои сны.

— Он показал мне, кто такие мы, люди: не имеет значение, считаем ли мы себя добрыми или злыми; на самом деле мы всегда половинки одного целого. Мы — наполовину свет, наполовину тьма. И он рассказал мне о магии, которая разделила нас напополам, отправив одну половину жить на этом плане, плане смертных, и вторую — в Мир Теней.

— С одной стороны я был доволен своей жизнью. Но, с другой стороны, мою душу сжигали зависть и безумные желания: я хотел стать таким, как боги. Я метался между светом и тьмой: голос Исса всегда звенел в моих ушах.

— Вот, жрец, тебе еще один урок. Если твоя душа какое-то время колеблется между светом и тьмой, то однажды ты начинаешь слышать темный голос, перестаешь сопротивляться, и зло входит в твое сердце, как бы добродетельно оно не было раньше. Зло всегда победит, свет всегда окажется побежден.

— Я обманул моего короля. Я сказал ему, что через Мир Теней выведу народ Искьярда на свободу, в большой мир. Я один вошел в пирамиду. Я нашел Жезл и, когда он оказался в моих руках, почувствовал себя так, как будто мои глаза открылись. Разве ты тоже не чувствуешь этого, жрец? Ты же маг: посмотри вокруг. Разве ты не слышишь призраков, толпящихся кругом, неисчислимое количество мертвых, умерших за время существования мира?

Уртред кивнул. — Да, я слышал их стоны и видел, как они летают наверху, заслоняя солнце.

— Знай, что земля и человечество стары, они старше богов, которые появились здесь намного позже, чем мы, — продолжал Маризиан. — Люди жили здесь миллион лет назад, и все их призраки были загнаны в Тени. Но Жезл все изменил. Я спустился в Скрытый Город и освободил его от магических уз. И там я нашел портал, который ведет через пустыню к темной пирамиде. Мерцающие ворота — вот как это выглядело, и я коснулся их Жезлом. Портал открылся, и я увидел клубящуюся белую массу, которую принял за облака, поднимающиеся к небу Зеркального Мира. Тем не менее, это были не облака, но духи, призраки проклятых душ, и вся эта масса покатилась в наш мир, прямо на меня, и я побежал. Возможно призраки в этой туче пощадили меня, потому что почувствовали во мне зло, я не знаю точно, но все остальные в городе были убиты, убиты ими или Меришадерами.

— Значит нам надо идти к пирамиде и опять закрыть ворота. Веди нас туда, учитель, — сказала Таласса.

— Не называй меня учителем, — ответил Маризиан.

— Но ты создал меня, — возразила она. — Ты написал обо мне в книге.

— Ты существуешь без меня и без тысяч книг и пророчеств. Ты — то, что никогда не умрет, Таласса. Ты — надежда.

Она некоторое время молчала, глядя рассеянным взглядом, как бы взвешивая его слова.

Первым заговорил Уртред, который тихо сказал, — Веди нас, Маризиан: у нас мало времени.

Маризиан кивнул. — В моей памяти этот путь выглядит, как дорога-призрак, ведущая через множество опасностей. Пять тысяч лет прошло с тех пор, как я шел по ней: возможно некоторые из коридоров завалены, а лестницы обрушились, но мы найдем путь.

Он шагнул в длинный коридор, Меришадеры расступились перед ним, разрешая им пройти: их окутанные паутиной пальцы только коснулись одежды людей, оставив на ней спутанные белые нити, а смертельный холод коснулся их душ.

ТРИДЦАТЬ ТРЕТЬЯ ГЛАВА

Отец и сын

— Отец… — начал Джайал, но слова умерли в горле. Дух Иллгилла витал в воздухе перед ним. В длинном нёфе было так холодно, что кровь замерзала в жилах. Барон поднял руку: она, хотя и была страшно обожжена, тем не менее переливалась, мерцала и казалась полупрозрачной, сделанной из воздуха. — Видишь, я — призрак. Мой дух вскоре попадет туда, куда так страстно рвался все эти долгие семь лет. В Мир Теней, куда должны идти неприкаянные души, все, чьи кости остались лежать на земле, как у тех двадцати тысяч, которые разбросаны на поле Тралла. Я опять со своим легионом.

— Я найду твое тело и отдам его священным орлам… — крикнул Джайал и опять барон поднял руку, заставляя его замолчать.

— Да, ты найдешь его, довольно скоро. — Он посмотрел на своего сына таким пронизывающим взглядом, как если бы хотел передать ему свои самые сокровенные мысли и чувства, и свое сумасшествие. — Но, чтобы найти его, ты должен жить. Путешествие будет долгим, в глубины подземного мира. — Опять молчание; Джайалу даже показалось, что эти глаза, хотя и принадлежали призраку, светились таким же жаром, как и при жизни. — Я горжусь тобой. Ты храбро идешь по пути, начертанному судьбой. Я видел, как это тяжело: я видел проклятие, тень, которая идет вслед за тобой, та самая тень, которая убила меня, и которая живет в твоем сознании. Тем не менее ты принес мне меч и нашел дорогу в Искьярд. В юности я говорил тебе только горькие слова, а теперь слишком поздно для слов любви: призрак ничем не может помочь…

Джайал почувствовал, как на глаза наворачиваются слезы. — Все кончено: мы никогда не поймем друг друга…

И опять барон остановил его. — Сынок, мы оба оставили сожаления в развалинах Тралла. Иллгиллы должны пасть, наша семья исчезнет, превратится в прах. Только тогда ты обретешь покой, как и я, хотя будешь жить на Серых Долинах, где сверхъестественной силы ветер вечно дует через бесконечный полумрак. Но прежде, чем мы соединимся с тобой там и будем вместе плакать, дожидаясь нового восхода солнца, помни: необходим уничтожить проклятие. Манихей был прав. Найди зло, которое я принес в этот мир. Уничтожь своего двойника.

Джайал расправил плечи, опять встретившись глазами с призраком. Как если бы пыл слов отца влился в его уши как горький, но целительный бальзам, согревая замерзшие руки и ноги: сердце опять забилось, появилась новая цель, судьба опять потребовал его. — Отец, скажи мне, куда идти, — сильным голосом сказал он.

— Ты должен торопиться. Он совсем близко от ворот, ведущих в Скрытый Город. И у него Теневой Жезл.

— Да будет проклята вся моя жизнь и особенно тот миг, когда я родился вторично, когда я впервые увидел своего двойника, идущего ко мне по мосту между Миром Смертных и Миром Теней, на который мы оба поднялись вместе и поменялись телами.

— Ты должен вернуть Жезл. И когда ворота в Тени закроются, и Двойник исчезнет, брось его в пропасть, где никто и никогда не сможет найти его.

— Клянусь этой занятой жизнью: он и эта штука не выживут.

Призрак барона улыбнулся. — Я поведу тебя, но не слишком долго. Мое время на исходе. Тени тянут к себе. Перед тобой много опасностей, но ты должен преодолеть все.

— Только покажи мне дорогу — я готов.

Более старший Иллгилл кивнул и они пошли по длинному серому нёфу, остальные призраки за ними следом, похожие на свадебный поезд, скользящий по каменному полу. Они перешли прямоугольный бассейн, вделанный в каменный пол в самом конце зала, прямо перед арочной дверью. Поверхность воды закрывало слои волнообразного тумана. Джайалу показалось, что он уже видел эту картину. Он вгляделся пристальнее. Внезапно пришло второе зрение. Двойник. Точно, он шел этим путем, через бассейн. Но тут начал таять призрак барона: его душа уже почти на Серых Долинах.

— Не уходи, Отец; призраки могут жить какое-то время в мире: ты мне нужен, — жалобно сказал Джайал.

Из покрытых волдырями губ барона послышался сухой смешок. — Этот мир — слишком печальное место для призрака. Твой двойник узнал это много лет назад, после экзорцизма. Множество раз я видел, как его тень бродит вокруг нашего дворца на Серебряной Дороге. Я видел его, но не подавал виду — потому что только узнавание человеком придает призраку жизненные силы. Я сказал себе, что его не существует, поэтому он со временем исчез, не в состоянии найти путь в наш мир. Да, бессильный, таким он и был до того, как я использовал Жезл и вернул его в обратно.

— Теперь-то я знаю, что он страдал. Видя мир, чьей частью он никогда не станет. Я смотрю на тебя, мою живую плоть, и чувствую жгучую боль, сильнее смертной боли, потому что не могу даже коснуться тебя. Моя душа ушла, а без нее я просто умеющий говорить фантом, и больше ничего. Скоро и мой голос умрет. — Бледные глаза барона глубоко впились в глаза Джайала. — Не забудешь ли ты меня, когда больше не будешь слышать мой голос, когда подземный мир всосет пар, из которого я состою?

Джайал хотел было запротестовать, сказать, что никогда не забудет отца, но барон в очередной раз остановил его. — Я был жестоким отцом, тем не менее я закалил тебя, как сталь, иначе как бы ты смог придти сюда с юга и принести Зуб Дракона. Разве для этого ты не пересек Палисады и не прошел за мной даже через Лорн?

— Но, Отец, мне потребовалось семь лет, и я опоздал…

— Даже если бы ты пришел через неделю, все равно нашел бы меня мертвым, потому что нам было суждено не встречаться при жизни. Так приказала судьба. Ничто не может изменить то, что написано. Важно только одно — сейчас ты здесь. — Барон замолчал, и хотя к нему обращался призрак, Джайал, в первый раз за множество одиноких месяцев, ощутил тепло родной души, тепло, которое он никогда не чувствовал от друзей, Талассы, Уртреда и Аланды, во время их мистического путешествия на север. Да, угрызения совести и сожаления бесполезны; ничего не имеет значения, кроме будущего, и неважно, долгая ли, короткая ли судьба суждена ему: пусть будет, что будет.

— Веди, — сказал Джайал. — Я Иллгилл, как и ты.

Улыбка замерцала на бледном лице отца, и он скользнул вперед. За дверью оказалась круглая комната с широкой и глубокой шахтой в середине. Из комнаты выходило несколько коридоров, и Джайал спросил себя, куда они ведут. Обратно во внешний мир? На воздух, к свету солнца? К тем вещам, которыми наслаждаются живые? Это не для него: он уже почти мертв — в его венах кипит чума.

Отец привел его на край шахты. Джайал посмотрел вниз. Голова немедленно закружилась, ему захотелось прыгнуть вниз. Шахта шла вниз и вниз, быть может к центру мира. Он отшатнулся и внимательно осмотрел края глубокой ямы. Ага, вот. Ряд пустых выемок спиралью спускался в туманную глубину. От когда-то бывшей здесь лестницы осталось только пара ржавых ступенек прямо под краем. Веревка, прикрепленная к железной стойке, свисала вниз вдоль каменной стены шахты.

— Мы спустились этим путем, — сказал барон, указывая на веревку. — И Двойник. Это единственный путь на нижние уровни. — Джайал шагнул вперед, схватил конец веревки и изо все сил дернул. По веревке пробежала волна, тостый канат закачался и ударился о дальний край шахты, с него посыпалась пыль, медленно опускаясь в темноту. Веревка казалась достаточно прочной, хотя и слегка потертой там, где проходила через верх железной стойки.

Сначала он должен оставить письмо другим, Уртреду и Талассе. Если, как сказал отец, это единственный путь в подземный мир, они тоже должны пройти здесь.

Он встал на колени у края шахты и вытащил из пояса короткий кинжал, оружие, которое, кажется, было с ним всегда, ведь его дала ему давно умершая мать. Джайал поглядел вверх — призрак отца глядел вниз, на кинжал: он тоже вспомнил. Он начал медленно царапать камень на краю шахты. Послание должно быть коротким. Слишком трудно писать на камне, твердом как адамантин. Он с трудом нацарапал свое имя и стрелку, указывающую вниз.

Потом Джайал убрал кинжал, перевесил Зуб Дракона на спину, и руками, одетыми в боевые рукавицы, ухватился за серую веревку. И поглядел на призрак отца.

— Я не пойду с тобой дальше, мое путешествие окончено, — печально сказал барон. Его лицо уже просвечивало. Джайал видел кирпичи на стене за ним. — Двойник рядом со Скрытым Городом и на пути в Тени. Торопись, сынок, спеши, как карета Ре. — Договорив последние слова, барон растаял в воздухе, и остальные призраки тоже унеслись прочь, похожие на струйки дыма.

Джайал протянул руку, но ухватил только клубок пара, который висел там, где стоял барон. Он резко повернулся: Вортумин и Ядшаси, Эдрик и Полюсо: исчезли, как и отец.

Теперь он совершенно один, даже без компании призраков, эфемерное тепло быстро улетучивается — как жизнь. Вернулось одиночество — и сжало металлическими тисками горло и грудь, точно так же как тогда, в Ормориканской пустыне, в самый горький день жизни, когда он подумал о самоубийстве. Джайал почувствовал влагу на щеках и понял, что плачет. Он не плакал никогда, даже когда был совсем маленьким, тяжелый режим, установленный отцом, запрещал любые слезы: любые неприятности или раны он должен был переносить не подавая вида. Но сейчас он плакал, из него лились те слезы, которые он не выплакал в детстве, слезы, которые успокаивают душу. Куда ушли все эти годы? Ушли к этому проклятию, проклятию, которое высасывает жизнь.

Гнев высушил слезы. Он прыгнул в темноту, уперся ногами о стену шахты. И начал спускаться, глядя во мрак под собой, слабо освещенный только светом Зуба Дракона, висевшего в перевязи на спине. Но даже магический меч светил очень слабо, как если бы понимал, что небесные светила богов, питавшие его — Ре и его брат, Эревон, солнце и луна — поглощены Иссом. Осталось только слабое гало. Джайал посмотрел вверх, на вершину шахты; он был уже почти на пятьдесят футов ниже края.

Вниз, все ниже и ниже. Узел, кончилась первая веревка, к ней привязана вторая. Чем ниже он спускался, тем находил больше узлов: барон привязывал к главной веревке каждый обрывок, который попадал ему в руки.

Наконец его ноги коснулись чего-то невидимого в темноте внизу. Кусок дерева, который с грохотом покатился вниз, разрывая тишину. Джайал понял, что оказался на куче деревянных обломков: все, что осталось от упавшей вниз лестницы. Он медленно и аккуратно стал спускаться вниз, все еще крепко держась за веревку. Хотя в сильном холоде и сухости дерево хорошо сохранялось, все-таки оно трещало и зачастую ломалось, когда он становился всем весом на какую-нибудь планку. Обломки выскакивали из под ног и падали на невидимый пол. Уже не заботясь о том, чтобы остаться невидимым и неслышимым, он спустился на пол, с трудом преодолев несколько футов по склону кучи.

Оказавшись на полу, он вынул Зуб Дракона и слабый свет осветил зал, в котором он оказался. Шахта чернела над головой, уходя вертикально вверх; голова закружилась, когда он взглянул на нее, как и тогда, когда, наверху, он смотрел вниз, раскачивающаяся веревка походила на червя, торчащего из ее черной пасти.

Он стоял в еще одной круглой комнате, очень похожей на ту, которая находилась на верху шахты. Стены были разрисованы изрядно выцветшими фресками, золотыми, синими и белыми. Из комнаты, как спицы из колеса, расходились туннели. Двойник ушел отсюда. Но через какой туннель?

Джайал попытался угадать, попытался представить себе Двойника, создать его образ в сознание. Ничего. Тогда он закрыл глаза, пытаясь почувствовать след и запах Двойника.

И, внезапно, получилось: подобие Двойника, колыхающееся как туман, возникло на темных границах сознания, ясно видное на фоне туннеля и шахты. Фантом исчез в туннеле, находившимся прямо перед Джайалем. Джайал пошел следом за ним по слегка наклонному коридору. Было очень темно, и только слегка светился скользивший впереди призрак, похожий на блуждающие огоньки на болотах Тралла, те самые, которые заманили в ловушку многих солдат.

Он шел на ощупь, вслед за фантомом, слепой как крот, ударяясь коленями и локтями о стены коридора. Мрак, как черный капюшон, покрывал голову. Джайал тяжело дышал. Воздух был наполнен древней пылью и сажей.

Туннель вывел его в еще одну большую круглую комнату. У той стены, через которую он вошел, стояли полукруглые ряды скамеек с высокими спинками. Винтовая лестница со скошенными ступеньками вела вниз через все уровни к похожей на воронку шахте, шириной не меньше нескольких сотен футов, находившейся в самом центре зала. Все скамьи были размещены таким образом, чтобы можно было видеть то, что появится из шахты. На них сидели мумифицированные остатки давно умерших жителей города, одетых в одежды из тонкого шелка; самые близкие к нему заколебались от слабого движения воздуха, вызванного его входом, ткань поползла с трупов как невесомая паутина, уносимая легким порывом ветра. Случайно он коснулся одного из тел рядом с собой и оно сложилось в себя, высохшие остатки костей осыпались и маленькой кучкой праха упали на пол под скамьей.

Подобие Двойника поплыло вниз к шахте. За ней находился еще один наклонный пандус, который вел к открытой железной решетке, висевшей на ржавых петлях. Над провалом была перекинута одна единственная веревка, один конец которой был привязан к решетке, а второй — к ближайшей за пропастью скамье; ее середина глубоко свисала вниз. Когда-то обе стороны пропасти соединял мост. Еще были видны его опоры, но сам пролет давным-давно упал в глубокую расщелину.

Призрак проплыл над шахтой и исчез за решеткой на другой стороне. Как же он пройдет? Веревка — единственный путь через провал, шириной в сотни футов. Он потянулся и тряхнул ее. Вроде бы достаточно надежная.

Джайал опять повесил Зуб Дракона на спину, схватился обеими руками за веревку, подтянулся и ухватился за нее лодыжками. Повиснув спиной вниз, он полез вперед, перебирая руками, веревка дрожала и дергалась, опасно скрипя там, где была прикреплена к скамье. Дюйм за дюймом, пока не повис над шахтой, с полукруглых рядов высоких скамеек на него глядели давно умершие горожане, решетка осталась далеко позади, невидимая. И тут, из глубины под его ногами, раздался шум, похожий на взрыв. Воздух заколебался, и он почувствовал, что шахта засасывает его вниз, в себя. Потом он услышал еще один шум, медленное царапанье, как если бы кто-то тянется к его обнаженной спине. А он ничего не может сделать: извивается, как червь на крючке, а из глубины поднимается щука.

Джайал пришел в себя: шум приближается, он должен действовать. Как можно крепче обхватив веревку ногами, Джайал медленно освободил одну руку и, преодолевая боль, потянулся к Зубу Дракона, висевшему на спине. Он нащупал пальцами рукоятку и начал вытягивать меч из ножен. Скрежет почти достиг его, когда меч наконец-то освободился и клинок слабо осветил бездну.

И тут он увидел ее, уродливую тварь, похожую на гигантского тарантула, взбирающуюся по стенке шахты. Наверно ее разбудили вибрации веревки. Подползя ближе, она открыла пасть. Джайал махнул мечом, который неожиданно ярко вспыхнул. Ослепленная тварь закричала и отшатнулась назад, выбросив вверх клейкий усик паутины, который пролетел рядом с носом Джайала и приклеился к растрескавшемуся потолку на его головой. Тварь упала, но быстро вернулась наверх, раскачиваясь на эластичной паутине. И опять начала карабкаться к нему. Через секунды она будет на его спине. Джайал вытянул руку, стремясь дотянуться до клейкой нити, веревка так задрожала, что он едва не упал. Но когда кончик меча коснулся паутины, естественное тепло меча сделало все остальное. Нить с шипением лопнула и полетела к твари, которая, казалось, мгновение неподвижно висела на месте, а потом упала вниз в мрачную глубину, выпав из круга света, отбрасываемого Зубом Дракона.

Джайал вернул Зуб Дракона назад, неуклюже запихнув его обратно в ножны. И только тогда позволил себе роскошь опять схватиться за веревку обеими руками. Потом он дал себе отдохнуть: минута, две, три, пока дыхание не восстановилось. Он едва не уронил меч. Если бы он потерял его, остался бы безоружным и беззащитным. Руки стали мокрыми от пота.

Тем не менее сердце билось сильно; кровь тяжелыми толчками бежала по венам, разнося чуму по всему телу. Он чувствовал, как ее пальцы тянутся к сердцу. Песок в часах быстро уходит.

Джайал опять полез по веревке. Да, он прошел первое испытание и выжил, но осталось еще очень много.

ТРИДЦАТЬ ЧЕТВЕРТАЯ ГЛАВА

Добрый Народ

Шум происходившего в двух милях боя последовал за ними в удушающие глубины леса: звон оружия и крики кристально ясно свидетельствовали, что арьергард Валанса сражается в последней, смертельной битве против легионов Оссии. Единственная случайная горящая стрела взвилась высоко в небо, пролетела над деревьями и кометой упала вниз, и сразу прекратились все звуки, за исключением треска ломающихся ветвей и ругательств людей, пробивавших дорогу через обвитые лианами плотные ряды древних дубов и буков и густые заросли колючего кустарника, чьи стволы, сучья и корни за тысячи лет тесно переплелись друг с другом. Шипы и иголки утыкали всю одежду, людям приходилось бороться за каждый шаг.

Вскоре выжившие разбились на маленькие группы, потом и те распались, настолько труден был путь. Но Фазад все еще оставался в одной группе с Кригганом, Матачем, Гарном и еще дюжиной солдат. Здесь, в чаще леса, его волчье чутье резко обострилось. Он только вдохнул воздух, как немедленно почуял мускусный запах других животных. Фазад пошел на запах и почти сразу вышел на звериную тропинку, настолько широкую, что ее можно было почти назвать дорогой, и Туча шел по ней, не касаясь деревьев боками.

Фазад закричал, пытаясь позвать людей к себе, но все звуки немедленно умирали, едва родившись. Он посмотрел на рог, висевший на поясе Гарна: сенешаль нес его всю дорогу от Перрикода. Да, его призыв могут услышать. И Оссиане, тоже. Быть может хватит и его собственного голоса: Фазад закричал, но зеленый лесной полумрак древнего леса опять поглотил его слова. Они одни, совершенно одни.

Маленький отряд пошел по звериной тропе. Запах животных, особенно оленя, сильно бил в ноздри. Но было что-то еще, почти незаметное возбуждение, разлитое в воздухе. Они шли дальше, запах оленя исчез, умер, как если бы животные не осмеливались заходить дальше в лес. Фазад почувствовал, что волки подошли ближе, взволнованные и испуганные. Волоски на его шее тоже встали дыбом.

Он повернулся, пытаясь найти звезду, но небо было закрыто плотным зеленым куполом из переплетенных между собой веток, через который не мог пробиться даже маленький лучик света. Невидимые волки скользили на север, как тени в темноте, вслед за своим вожаком, Кэтскаром.

Прошло много часов непрерывной ходьбы. Наконец Фазад осознал, что теперь они должны быть очень далеко от Оссиан. Он остановился, Гарн достал свой костяной рог и подул в него. В первый раз ему с трудом удалось выдуть жалобный писк. Но в конце концов он собрал все свое мужество, и на этот раз в тишине лесной чащи прогремел настоящий призыв. Послышалась пара ответных криков, и появилось несколько человек, пробившихся через переплетающиеся ветки по сторонам тропы, их лица светились радостью от того, что им удалось найти товарищей в этом мрачном месте. Теперь в отраде Фазада стало около тридцати человек.

— Зажгите факелы, — приказал Фазад. — Я поведу вас к золотой долине. — Солдаты достали свои трутницы, и вскоре темнота слегка развеялась от мигающего света факелов. С ними положение показалось менее отчаянным.

Паланкин Матача бросили давно, еще у входа в лес. Верховный Жрец стоял, опираясь на дерево и тяжело дыша, на его измученном лице почти не осталось надежды. Но чем больше зажигалось факелов, тем прямее он становился, глядя на то, что находилось в темноте перед ним.

— Смотрите, — сказал он, указывая рукой вперед. В нескольких ярдах на север тропа кончалась. Окружающая их плотная чаща расступилась, переходя в подлесок, в котором свободно росли могучие деревья. Более того, на ветках этих деревьев были листья, настоящие зеленые листья! Как если бы они проломили барьер, отделявший зиму от лета, а свет от темноты, потому что звезда Светоносицы опять появилась на небе, сверкая через ветки деревьев. Отряд пошел дальше, воздух стал теплее, они оказались в роще зеленых деревьев, каждое из которых стояло привольно, не касаясь соседей, а на земле между стволами росла зеленая трава.

За ними, из темной линии деревьев, появились другие Галастриане, привлеченные призывом рога. Они оглядывались кругом, потрясенные увиденным. Гарн немедленно вынул древко с прикрепленным к нему штандартами Иремаджей и королевы, флаги развернулись и он высоко поднял сдвоенный флаг, указывая место сбора. Вскоре все выжившие собрались вокруг. Крошечная часть легиона, вышедшего из Имблевика. Многие искали людей из роты Валанса, но вскоре стало ясно, что больше никто и никогда не увидит в живых маленького сержанта или его людей.

Белые и желтые цветы росли на траве перед тем местом, где они собрались, светясь в темноте как разбросанная по земле звездная пыль. Матач встал на колени и коснулся пальцами листочков растений, которые оказались узкими, толстыми и мясистыми, настоящая свежая зелень с белой прожилкой в середине. От листьев поднимались стебельки цветов, задняя сторона каждого цветка был испещрена зелеными линиями; внутри они были молочно-белые.

— Добрый знак. Это растение называется цветок Светоносицы, — прошептал старый жрец. — Цветы открываются прямо перед рассветом, в предвидении восходящего солнца.

— Не будет здесь никакого солнца, — буркнул Гарн, глядя на чернильно-черное небо.

— Да, сенешаль, не будет. Но это знак: цветы, создания Ре, не потеряли надежду на второй восход, и мы не должны терять.

— Аминь, — мрачно ответил старый солдат.

Отряд пошел дальше. Среди росших в подлеске буков они увидели и серебряные березы, чьи стволы сверкали во тьме как блестящий металл.

Волки ждали впереди, глядя на Фазада; увидев его, они посмотрели обратно на север, ожидая его разрешения опять бежать вперед. Король кивнул, и они помчались по роскошным лугам.

Там, впереди, они увидели слабое сияние, выходящее из-за деревьев — в его свете серебряные березы светились еще ярче. — Когда светит солнце, никто не в состоянии найти это место: его можно увидеть только во тьме конца времени, — сказал Кригган.

Фазад повернулся к Гарну. — Ты говорил о эльфах, добром народе, которые живут здесь, сенешаль. Но где они?

Гарн покачал головой. — Я и сам не верю в собственные истории: как люди могут жить здесь, скрытые от человечества, на протяжении тысячелетий — мне этого не понять.

Они пошли дальше, волки бежали впереди. И люди и звери молчали, пораженные странными сияющими цветами лугов и блеском серебряной коры деревьев. Они поднялись на небольшой холм. Казалось, что небо перед ними светится, как если бы пока невидимая луна вот-вот взойдет. Рядом с верхушкой сидел и ожидал их одинокий волк, освещенный лившимся с неба светом. Кэтскар. Он повернулся, поглядел на Фазада и испустил низкий вой. Фазад вышел вперед и потрепал его по голове, как любимую собаку.

Остальные пошли за ними к гребню, где земля резко уходила вниз, открывая долину, простиравшуюся налево и направо так далеко, как только мог видеть взгляд. Она тоже была усеяна светящимися деревьями и цветами, но глаз останавливался не на них.

Слева, справа и спереди золотым светом светились тысячи огоньков, походивших на золотые лампы, спрятанные в рощах и отдельных деревьях, росших между полями. Дул мягкий теплый бриз, не осталось и следа от того обжигающего арктического ветра, который сопровождал их всю дорогу.

Тропинка вела через деревья к реке, извивавшейся по равнине, и к травянистым лугам за ней. Журчание реки, бегущей в своем каменном ложе, напоминало свадебные колокольчики.

Тропинка шла дальше, через деревянный мост, нависший над веселым потоком, к кольцу стоячих камней, расположившихся в центре широко раскинувшегося луга, освещенного белыми цветами. За камнями росло еще больше берез и стояли низкие деревянные здания, на которых висели золотые фонарики.

Звезда Светоносицы сияла в точности над самым северным камнем круга.

Кригган, Гарн и Матач стояли и молча смотрели на волшебную долину. Фазад повернулся к ним.

— Ну, что вы думаете? — спросил он.

— Это они: добрый народ, эльфы, — ответил Кригган. — Мы нашли их.

— Я не вижу ни одного, и волков, тоже. Где они? — спросил Фазад.

Кригган пожал плечами. — Только они сами решают, открыть ли себя людям, или нет. Они смотрят на нас, ждут, что мы будем делать. Мы идем вниз?

Фазад кивнул и начал спускаться по склону. Кэтскар рядом, волк низко пригибался к земле, напуганный ярким светом. Но не успели люди и животные сделать пару шагов, как в воздухе послышалось тренькание тетивы и золотая стрела с глухим стуком вонзилась в землю перед ними.

Фазад обернулся, пытаясь понять, откуда прилетела стрела. Еще одна огненно-красная молния мелькнула перед его лицом и воткнулась в землю, крест-накрест с первой, образовав миниатюрный барьер. И, по-прежнему, не видно никого. Он повернулся опять. Стрел больше не было. Взгляд Криггана остановился на пересекшихся стрелах, он сузил глаза, как если бы пытался рассмотреть что-то едва видимое. — Вот теперь я вижу, — радостно сказал он, высоко поднимая свой посох. Седой прорицатель произнес слово силы, и из посоха брызнул яркий магический свет.

В то же мгновение Фазад как будто прозрел и в первый раз увидел долину по настоящему.

Деревья начали таять, смываемые убегающий отливом, на расстоянии мили от чащи леса. Когда волна проходила над ними, их формы расплывались и на их месте появлялись удивительные существа: прямые, шесть футов в высоту, одетые в серебряную броню, некоторые держали в одной руке пылающий лук, другие — золотые чаши, их лица казались серебряными, а плащи — золотыми, ногах у них были крылатые сандалии.

Тревожный вздох вырвался из груди людей за ним. Из внезапно обессилевших рук некоторых из них выпало оружие, другие упали на колени. Волки попытались было улизнуть, но увидев, что полностью окружены, упали на брюхо, недовольно рыча. Существа начали приближаться, каждый их шаг сопровождался вспышкой серебряного света, пока не окружили солдат.

— Спокойнее, ребята, — проворчал Гарн, хотя и в его голосе послышалась дрожь, и он сделал пару шагов по дорожке, ведущей к каменному кругу и мосту.

Солдаты последовали его примеру и начали отступать вниз по склону в долину. Существа света шли сзади, подгоняя их к лугу и каменному кольцу на нем.

В конце концов они оказались на мосту и пересекли его. В каменном круге оказалось еще больше светящихся прекрасных созданий, чем-то похожих на деревья. Но это были не солдаты, потому что на голове мужчины, стоявшего в центре группы, сиял венок из листьев и ягод, и было ясно, что это король доброго народа; рядом с ним стояла леди, тоже с венком, но увитым пшеницей и розами. Именно король заговорил первым. Он говорил мягким и веселым тоном, но смысл его речей был тяжел и мрачен.

— Ничтожные смертные, со смертным дыханием, вы пришли в бессмертное место. Говорите, прежде чем ваши испорченные испарения уничтожат эту поляну, превратят прекрасные розы в коричневые и заставит засохнуть зеленые листья. И знайте, что мы владеем силой земли и древней алхимией — нам ничего не стоит взять любую живую душу и превратить ее в прекрасное дерево или животное. Говорите, прежде чем я превращу вас в деревья, камни или воду, бегущую в ручье.

— Милорд, — начал Фазад, придя в себя. Он указал на север, где звезда Светоносицы светила прямо на головы сияющих людей. — Мы прошли через Дарвиш, следуя за этой звездой. Она — единственный свет, который сейчас горит в нашем мире. На землю опустилась ночь Исса. Мы не захватчики, но просто шли туда, куда мы должны попасть.

— И куда? — спросил Король Эльфов.

— В Тире Ганд.

— Но это дом Червя.

— Да, потому что именно Червь принес в наш мир черную ночь. Мы сами — дети света.

Король Эльфов торжественно кивнул. — Да, в этом мире Червь находится в сердце каждого, самого прекрасного фрукта, и роется в нем до тех пор, пока тот не завянет и не почернеет. На небе действительно погасли все звезды, и даже солнце. Как бы иначе вы смогли нас увидеть? Эти прекрасные деревья скрывали нас десять тысяч лет, и мы открывались смертным только тогда, когда сами этого хотели. И если ночь продолжится, эта золотая роща умрет, и мой народ исчезнет, навсегда.

— Тогда почему бы нам не стать союзниками? — спросил Фазад. — Мы оба хотим, чтобы Червь был повержен, а солнце возродилось.

Один удар сердца Король Эльфов молчал, потом серебряная рука задумчиво дернула за бороду. — Эта звезда, за который ты шел — что это такое? — спросил он.

— Символ Светоносицы, последней надежды мира; она должна вернуть свет солнца.

— Да, мы тоже верим в нее, эту Светоносицу, — ответил король.

Он повернулся к королеве, как бы передавая ей решение того, что делать с этими смертными. Теперь и она заговорила в первый раз: ее дыхание походило на искорки золотого света, с которыми цветы опускаются на землю, покрывая зеленые луга белыми лепестками. — Добро пожаловать, искатели света.

Фазад низко поклонился. Он видел, что там, где ее дыхание касалось земли, начинали расти водосборы, которые, кружась, поднимались из травы к ее белому платью, присоединяясь к ткани сияющей одежды. — Благодарю, миледи, — ответил он. — Но, боюсь, многие из нас, искателей света, заблудились в лесу.

— Как тебя зовут? — спросила она.

— Фазад Фаларн, король Галастры.

— Поверь мне: люди, о которых ты говоришь, найдут дорогу сюда, — сказала королева. — Все тропинки в этом лесу, даже самые незаметные, ведут в эту священную рощу. Увидишь. Но пока ты ждешь, пошли, Король, и отпразднуем с нами.

Она быстро повернулась, подол ее белого платья на мгновение завис над поляной, и в следующее мгновение перед ними появился стол, уставленный золотыми блюдами с фруктами и хлебом, и пузатыми бутылками вина. — Поешь, — сказала она, — эта еда просветлит твой дух, и даже вес смертного не помешает тебе быстрее идти по этой печальной земле.

Фазад, Кригган, Гарн и Матач посмотрели друг на друга: в их взглядах подозрение смешалось с голодом. Не говоря ни слова, они пришли к соглашению, поклонились королю и королеве, подошли к столу и взяли еду в руки. Немедленно еда растаяла, впиталась в кончики пальцев, а кожа засветилась золотым сиянием. Усталость прошла, по рукам и ногам побежали огоньки света, как если бы все тело было сделано из чего-то воздушного.

— Скажи твоим людям, пусть подходят к столу, — сказала королева. — Пускай они едят и набираются сил: им предстоит идти всю ночь, а завтра сражаться в великой битве при Тире Ганде.

— Завтра сражаться? — недоуменно спросил Гарн. — Миледи, вы ошибаетесь. Тире Ганд очень далеко отсюда — по меньшей мере месяц пути.

Королева улыбнулась. — Увидим, — загадочно сказала она и кивнула мужу, который все это время молчал. Тот открыл ладонь правой руки и в ней материализовался меч. Король огненным взглядом посмотрел на четырех мужчин.

— Да, хотя вы и сделаны из глины, но поели нашей еды и стали быстрыми, как свет; в ваших руках магия, которая может превратить отбросы в золото, а немертвых развеять в прах, потому что я заколдовал ваше оружие. Теперь вы впитали сущность огня и света, и можете путешествовать так же быстро, как эти два элемента нашего отца, Ре. Я и моя армия пойдем с вами и сразимся с миньонами Исса: мы найдем Светоносицу и она вернет на небо солнце, луну и звезды. И тогда мой народ опять заживет в Дарвише, невидимками, как можно дальше от грязных взглядов людей.

Фазад повернулся и какое-то время смотрел, как все больше и больше его солдат спускаются по склонам, выходя на свет из лесной чащи. Трудно было сказать точно, но ему показалось, что до золотой рощи добралась почти половина тех, кто вошел в Дарвиш.

Он вышел вперед, из сияющего круга, чтобы они могли видеть его и поднял руку, подзывая их к себя. Фазад приказал им выстроиться в линию: голова колонны стояла на мосту, а тело извивалось по склону холма. Потом, по его команде, они медленно двинулись вперед, каждый человек заходил в каменный круг, касался магического стола и еды на нем, после чего их оружие начинало сверкать сверхъестественным светом.

Кригган коснулся стола посохом, послышался раскат грома, предсказатель поднял его вверх и все увидели, что и он засверкал, как замерзшая молния.

Фазад позвал Тучу, конь заржал, аккуратно съел маленькую порцию овса, и тоже преобразился.

Когда через круг прошла вся армия, Фазад повернулся к королю. Золотые глаза, казалось, хотели просверлить его насквозь. — Ты странный, — сказал король. — Наполовину человек, наполовину зверь — и командуешь обоими.

— Да, потому что только тот, в ком слились обе эти природы, может надеяться выжить в этом диком мире.

— Смертный Мир всегда дик — только здесь, в зеленом лесу, всегда царит мир и свет. Но сейчас нам надо уходить: мы найдем твою звезду, зажжем солнце и возродим мир.

— А как мы пройдем через лес? — спросил Фазад.

Король покачал головой. — Мы не пойдем через лес.

Фазад растерянно оглянулся. — А как мы пойдем?

— Увидишь. Скажи своим людям, чтобы приготовились, — скомандовал король.

— А что с этими? — Фазад указал на склон. Последние из его людей еще текли через каменный круг, но волки вместе с Кэтскаром оставались вокруг высоких утесов над долиной. Их острая тоска, сожаление и печаль переполняли сознание Фазада.

Король покачал головой. — Они не создания света и не смогут пройти через портал. Освободи их — пошли обратно в дикий мир, человек не должен властвовать над такими существами. Ты должен освободить и себя самого, избавиться от всего волчьего, если собираешься сражаться за свет. — Не успел он произнести последние слова, как Кэтскар вскочил и сделал пару шагов по склону к Фазаду: через разделявшие их сотни ярдов они поглядели в глаза друг другу. Фазад почувствовал, что его сердце раздирают два желания, две дороги: одна назад, в дикий мир, другая вперед, в свет, навсегда прощаясь с волками. Слова Залии возникли в его сознании; он должен избавиться от дикости в сердце, найти в себе человека.

Медленно-медленно, он протянул руку и стянул с плеч волчий плащ. Он поднял его так, чтобы Кэтскар и другие волки могли его видеть, а потом бросил на землю. В то же мгновение они перестали выть и наступила полная тишина. Звери, застыв, смотрели на него.

— Идите, — крикнул Фазад. — Больше мы не будем вместе бегать за оленями по дикому лесу, больше ваша кровь не будет петь в моих венах. Без вас земля будет тусклым местом, мне придется находиться в мертвых границах комнат, позабыть о великолепии лесов, полей и крутящегося неба. Все станет сдавленным и ограниченным. — Он перевел дыхание и поглядел на свою армию. — Я должен остаться со своим народом, но мой народ боится вас, и когда я бегаю с вами, он боится меня. Монарх не может завоевать сердца людей, которые его бояться. Так что прощайте, братья.

Тем не менее волки по-прежнему сидели вокруг утесов над лугом, не двигаясь и не издавая ни единого звука. Фазад повернулся к королю. — Это окончено. Покажи мне путь, который, как ты говорил, выведет нас из леса.

Король взмахнул мечом: стол и еда на нем мгновенно исчезли. Каменный круг наполнился светом, а центр превратился в сияющую лестницу, уходящую в небо. — Туда, — сказал король. — Следуй за мной со своими людьми.

Он опять взмахнул мечом, и собравшиеся на лугу эльфы волнами серебряного огня потекли к лестнице и начали взбираться на нее. Как только они ступали на первую ступеньку, их свет тускнел, голова начинала таять в воздухе, за ней тело и ноги, пока они полностью не исчезали. Все больше и больше эльфов проходило через круг, фонари на деревьях умирали один за другим, в долине становилось все темнее и темнее, тьма подползла к кругу света, который тоже начал гаснуть, пока почти не вернулась адская темнота Дарвиша.

Остались только король и королева. Эльф протянул руку жене, она взяла ее и вместе они шагнули на лестницу. — Погодите! — крикнул Фазад, внезапно засомневавшись. — Где я увижу вас опять?

Король повернул голову и посмотрел на него чужими серебряными глазами. — Я уже сказал тебе — у ворот Тире Ганда. Мы будем ждать. — Потом он исчез, вместе с последним светом, лившимся из камней; остался только мерцающий образ магической лестницы, который быстро таял в воздухе.

— Быстрее, пока она не исчезла, — крикнул Фазад, но Гарн схватил его за руку.

— Нет, повелитель, — прошипел он, — это могли быть демоны, посланные чтобы уничтожить нас. Что если это путь в Тени?

— Тогда мы там окажемся немного раньше, вот и все, — ответил Фазад. — Рано или поздно, все там будем. — Он поднял руку и приказал колонне, выстроившейся за ним, опять войти к круг каменных камней. Солдаты смутились, посмотрели друг на друга, никому не хотелось быть первым. Растерявшийся Фазад повернулся к своему старому другу. — Я должен идти последним. — Он показал на утесы. — Смотри, волки все еще ждут. Теперь, когда у меня нет плаща, я не могу управлять ими. Но они не нападут, пока я здесь. Ты должен повести легион, — прошептал он. — Быстрее, бери Тучу прежде, чем портал растает и мы застрянем здесь.

Лицо сенешаля исказилось под напором противоречивых эмоций, рука стиснула рукоятку висевшей на поясе секиры. — Очень хорошо, — наконец сказал он. — Я пойду — даже если это ворота в Хель.

Гарн махнул рукой солдатам, шагнул вперед и положил руку на холку Туче, который нервно фыркнул, покосившись на сенешаля и Фазада. Мальчик наклонился вперед и потрепал коня по гриве. — Иди с Гарном, — прошептал он. — Я задержусь ненадолго.

Мерин заржал, повернулся и осторожно поставил копыто на первую из сияющих ступенек. Мгновенно копыто и волосы над ним растворились в воздухе. Он сделал еще шаг, потом еще и еще: суставы, бабки, бока и, наконец, голова исчезли из вида. Гарн, Кригган и Матач без колебаний шагнули за ним. Солдаты, видя что члены совета ушли, поспешили за ними, тем более что портал продолжал таять. Как только они вставали на камень, то немедленно исчезали, проглоченные прозрачным воздухом.

Фазад стоял, глядя как свет тает, и тревога грызла его сердце. Успеют ли они все пройти через портал, прежде чем он исчезнет? Или он и те, кто не успеют, так и останутся здесь, затерянные в самом сердце Дарвиша? Он закрыл глаза, пытаясь очистить сознание и успокоиться. Ноги солдат мягко ступали по траве. Полчаса, час, он слушал. Неужели свет еще есть?

Фазад вышел из транса. Последний человек брел мимо него. На фоне ночного неба над каменным кольцом отчетливо вырисовывался слабый силуэт лестницы. Он чувствовал, как тысячи глаз волков глядят на него, тянут к себе, как магнитом. Они ждали, хотели увидеть, уйдет ли он. Он все еще слышал их голоса, зовущие вернуться, тянущие обратно в их мир…

Но он должен идти в свет…

Внезапно он вскинулся и сообразил, что последний солдат прошел мимо несколько минут назад. Камни больше не светились, силуэт лестницы исчез… Он остался один. Фазад присмотрелся и увидел, что самый северный из стоячих камней еще слегка светится.

Он услышал сзади шаги и резко повернулся. В свете единственной звезды он увидел старуху из Бардуна, с мертвенно-бледным и измученным лицом, и бездонным взглядом жестоких глаз. Она медленно шла к нему через луг. И там, где она проходила, сияющие белые цветы гасли, как потушенные свечки. По спине Фазада побежал холодок. Он знал, что не сможет сопротивляться ей. Если она попросит его подобрать плащ, он так и сделает. Одновременно мальчик чувствовал спиной, что свет последнего камня гаснет; еще немного, и он навсегда останется в Дарвише.

Старуха была уже прямо перед ним, их глаза встретились. Она остановилась рядом с плащом и взяла его правой рукой. Посмотрев на него, старуха перевела взгляд на Фазада, и он вспомнил пещеру и то раннее утро, когда она сказала ему надеть плащ. Но сейчас она не сказала ничего, только посмотрела и сделала свободной рукой непонятный знак, благословляя или, возможно, прощаясь, потом повернулась и захромала в темноту.

И, внезапно, в его сознании затихли голоса волков. В первый раз за последние несколько месяцев. Поглядев вверх, он увидел, что они бегут через священную рощу к краю леса, обратно в сердце Дарвиша, их дом, откуда они вышли несколько месяцев назад. Волчица из Бардуна отпустила его, вернула ему свободу. Теперь он, наконец, опять будет человеком.

Фазад повернулся к стоячим камням. Хотя лестница исчезла, самый северный из мегалитов по-прежнему слабо светился. Возможно еще не поздно. Он рванулся, побежал и прыгнул вперед, пытаясь схватиться за холодный суровый камень.

ТРИДЦАТЬ ПЯТАЯ ГЛАВА

Битва при Тире Ганде

Мгновение назад он летел к стоячему камню: в следующее ему показалось, что камень стал телом, и совсем не мягким. Мускулы, порытые доспехами. Фазад врезался в человека, упал, и вместе с ним кубарем покатился по земле. Вокруг стояла абсолютная темнота. Человек громко выругался. Фазад мгновенно узнал голос.

— Гарн? — позвал он.

— Ну, — проворчал сенешаль. — Я тебя ждал, но лучше бы этого не делал. — Он говорил с трудом, должно быть Фазад сильно ударил его в живот.

— Я тебе ничего не сломал? — спросил Фазад, вскакивая на ноги.

— Ничего страшного, пара царапин, но ты выбил из меня весь воздух, — просипел сенешаль, опираясь на единственную руку и пытаясь встать, но ноги плохо слушались. Несмотря на темноту Фазад увидел его и помог подняться. Потом огляделся.

Теперь и он задохнулся от удивления.

Лес и круг стоячих камней исчезли. Вместе с теплой долиной. Дул сильный пронизывающий ветер, такой холодный, что угрожал превратиться в снежную бурю. Толстый слой низких облаков катился на них из темноты. Фазад поглядел на север. Над облаками еще сверкала одинокая звезда, хотя и находилась в небе выше, чем мгновение назад, когда он был в каменном круге.

Слева и справа от него, отчетливо видимые сквозь туман, стояли сияющие духи. Насколько он мог видеть, их огненные ряды уходили вдаль, образуя огромный полумесяц, края которого терялись в темноте; полумесяц то разгорался, то тускнел, как будто по нему прокатывалось темное облако.

Когда его глаза полностью привыкли к мраку, Фазад увидел, что стоит на небольшом утесе. Теперь он видел всю картину: протянувшиеся в обе стороны ряды его людей на гребне низкого кряжа, все еще слабо светившиеся слабым внутренним светом, появившимся у них после эльфийского банкета. Впереди простиралось болото, бледные камыши волновались и шуршали под ветром как кости скелета. Галастриане, по большей части растерянные, с отвисшими челюстями глядели на незнакомую местность. Кригган и Матач стояли впереди, немного ниже по склону, уставившись во мрак перед собой.

Фазад присоединился к ним. — Где мы? — спросил он у обоих мудрых людей.

— Сердце Червя: Тире Ганд прямо перед нами, — торжественно ответил Матач, с легким возбуждением в голосе: от торжества или страха, или их обеих?

Фазад, как и они, вгляделся в крутящиеся облака. И не увидел ничего. Но он не сомневался в словах жреца. Тире Ганд. Король, как и обещал, перенес их сюда, прямо к воротам.

— А Король Эльфов?

— Ушел, не захотел ждать. Сейчас он, наверно, у стен города.

Фазад опять напряг глаза. С их гребня вниз вела дорога, становившая дамбой, которая вела через болото. Вдали, там где рога полумесяца золотых призраков пересекали болото, текла река. Даже в этом, золотом, свете, ее вода казалась серого, цементного цвета, по ленивому потоку бежала еле заметная рябь. Теперь он заметил ряды мрачных, покрытых красноватым плющом особняков, стоявших по обе стороны дамбы — они мрачно поднимались из тростникового болота, их башни и бойницы то появлялись, то исчезали в волнах тумана. Город должен был быть прямо перед ними.

Гарн подвел Тучу и Фазад сел на коня. Вынув меч, он поднял свободную руку, с обеих сторон от него раздался звон оружия. Как ему показалось слишком громко, но зыбь прокатилась и заглохла, поглощенная туманом. Если жители города до сих пор не увидели кольца горящих призраков, возможно они не услышат и звук оружия. Во всяком случае он не чувствовал тревоги.

— Готовы? — спросил он у трех советников. Те кивнули. Кригган поднял вверх свой посох, а Гарн древко с двумя штандартами. Фазад медленно съехал со склона на дамбу, лошадиные копыта громко стучали по камням, эхо отражалось от увитых плющом стен особняков, но за толстыми стенами не шевелилось ничего. Возможно владельцы уже сбежали и предупредили о их появлении всех остальных?

Он послал Тучу вперед, слегка отрываясь от рядов своих людей, шедших прямо через болото. Как похоже на Тралл, окруженный болотами. Те болота не помогли Траллу, эти — не защитят город Червя. Фазад все больше и больше убеждался, что их появление застало врагов врасплох.

Смерть, навестившая Тралл, теперь погуляет и по Тире Ганду.

Потом туман разошелся и он увидел то, что лежало впереди.

На противоположном берегу реки стояли стены, такие высокие, что выглядели как склоны серых гор, уходивших в чернильно-черное небо. Над стенами поднимались семь холмов, укрытые туманом вершины которых казались высокими, как небо. На склонах виднелись каменные громады домов и башен, переплетающиеся между собой, но все они казались ничтожными по сравнению с чудовищной ступенчатой пирамидой, поднимавшейся из верхушки центрального, самого высокого холма.

Несмотря на медленное течение, вода в реке стояла высоко, мертвый камыш и листья лилий лениво кружились по поверхности, собираясь под пролетами арочных мостов. В воздухе висел запах гнили и разложения.

В городе было темно, и только несколько угасающих огоньков мигало со стен и башен. Прямо перед ними были три моста. Фазад находился перед средним. Рога эльфийской армии достигли левого и правого. На конце каждого моста находилась узкие треугольные ворота, вделанные в высокие стены и скорее похожие на щель, чем на вход.

По-прежнему ни малейшего движения в городе. А ведь обе армии совсем близко. Фазад увидел Короля Эльфов, окруженного своими воинами. Как только конь подъехал к берегу, они оказались совсем рядом с Тучей. Фазад направил коня на мост, звук от ударов копыт громким эхом отражался от высоких стен. На мосту, лицом к ним, стояли статуи двух крылатых гаргулий, в их огромных красных глазах, сделанных из гигантских рубинов, отражались ряды воинов-эльфов, идущих прямо на них. Потом, внезапно, над статуями прошла тень, крылья задвигались, и Фазад увидел, что гаргульи задвигались, создания ожили. Так вот кто охраняет город.

Раздался треск, как если бы разорвалась одежда, эхо отразило его от семи холмов, потом тот же самый звук донесся с левого и правого мостов. Фазад погнал Тучу, вот они уже на мосту, солдаты за ним, и вместе они напали на правую гаргулью. Туча отступил назад, коготь просвистел мимо уха Фазада, кислота обожгла лицо: тварь плюнула. Сквозь туман боли мальчик увидел, что гаргулья падает, почти обезглавленная, в медленную воду.

Он повернулся налево, но солдаты свалили вниз и эту тварь. Фазад вытер с лица кислоту. Его люди уже промчались мимо, рота эльфов во главе с королем — за ними. Справа и слева эльфы текли через мосты, их ряды были так плотно сомкнуты, что казались стенами золотого света.

Только теперь он услышал гром литавр, донесшийся из города, и смутно знакомый барабанный бой, звавший солдат к оружию. Когда же он слышал его? Опять Тралл. Звук, затерянный в тумане времени, услышанный ухом ребенка, но не забытый, хотя ему тогда было пять. Больше семи лет назад, последний день свободного города, рассвет, наконец-то закончилась бессонная ночь, пришел день битвы. Из темноты ряд за рядом текла армия Фарана Гатона, перед каждой когортой несли древко с штандартом и ухмыляющимся черепом.

Фазад вспомнил проблески страха, которые мелькали на лице отца, глядевшего вниз, с бастионов Тралла, на армию, идущую к городу. Как вообще он, ребенок, сумел запомнить все это?

Внезапно над рекой возникла золотая арка, образованная тонкими следами огненных стрел, как звезды падавших на мрачный город: эльфы на берегу за ним открыли огонь. Но по кому? Стрелы ударяли в бойницы в стенах города, и некоторые из них попали в цель. Подскакав к концу моста, Фазад увидел, как крылатые твари, одна за другой, со свинцовым всплеском падают в реку, гейзеры взлетали вверх, окатывая водой его и Тучу, пока они не въехали под арку ворот.

Сквозь темноту он увидел, что ворота заперты. Они были огромны, пятьдесят футов в высоту и тридцать в ширину, массивные бронзовые створки, металла в них было больше, чем он видел за всю свою жизнь. Как же их проломить?

Эльфы и Галастриане собрались рядом с ним. Барабаны по ту сторону ворот забили еще громче. В воздухе зажужжали стрелы с башен над их головами. Люди падали как марионетки, чьи веревочки перерезали, остальные ругались и ворчали, перевязывая раны.

Кригган протиснулся сквозь ряды вперед, высоко подняв посох, заколдованный в Дарвише. Казалось, что он держит в руке сверкающий трезубец, чей свет ослеплял. Стрелы, через темноту летевшие в него, сгибались и отлетали в сторону. Магическая защита колоколом закрывала его тело. Фазад пошел следом, и тут волшебник вытянул посох вперед, к воротам. Из конца волшебной трости вылетела колонна света и ударила в центр ворот. Последовал взрыв, осветивший весь город, небо и даже закутанные туманом пустоши на склонах далеких гор. Металл в воротах застонал, и створки распахнулись. Одна из них упала на землю с оглушающими громом; земля содрогнулась, воздух наполнился осколками булыжников; на башнях храмов сами собой зазвонили колокола.

Его люди хлынули вперед, крича от возбуждения. Тире Ганд лежал перед ними. Мщение за поражения и интриги, за ограбление всего мира: солдаты собирались отомстить за все.

Но Фазад не двинулся с места, несмотря на поток стрел, продолжавший нестись со стен над его головой. На мостах слева и справа ряды людей и эльфов остановились, наткнувшись на такие же ворота. И платили за это дорогой ценой; тела падали через парапеты в ленивую воду. Да, магии Криггана у них не было. Так он быстро потеряет две трети армии. Он должен разделить свои силы и открыть ворота изнутри.

Он заставил Тучу протиснуться сквозь толпу солдат. За стенами города узкие улочки резко поднимались вверх, на склоны холма. Везде его люди сражались с солдатами, одетыми в бронзовые доспехи и черепа-маски Тире Ганда: оружие ударялось об оружие, линия боя колебалась туда и сюда, как если бы обе стороны тянули на себя канат. Но хотя его солдатам противостояли лучшие полки немертвых, заколдованное оружие Галастриан легко пробивало доспехи врага и наносило страшные дымящиеся раны — по всей линии боя горящие враги валились на землю.

Кригган описал посохом широкую арку, сверкнула молния и огонь с грохотом обрушился на головы отрядов немертвых, наступавших из боковых переулков. Они на секунду застыли, потом их дымящиеся тела упали на землю. Гарн и его люди с новыми силами врубились в уже расстроенные ряды Оссиан. Сам Гарн рубил секирой направо и налево. Они теснили Оссиан все дальше и дальше, пока те не выдержали и не побежали вверх, к Материнскому Храму.

Фазад выехал на Туче в центр площади и высоко поднял меч, его люди стали собираться вокруг него. Он взглянул на пирамиду на вершине самого высокого из холмов. Материнский Храм Червя — если он падет, сопротивление города будет сломлено!

Но и мост за ним и эта площадь усеяны телами немертвых. А товарищей на других мостах убивают без пощады. Фазад подозвал к себе двух самых толковых лейтенантов и отдал приказы: они должны идти и открыть ворота города изнутри. Лейтенанты позвали своих трубачей, раздался пронзительный сигнал горна, перекрывший крики и звон оружия. Наведя порядок в своих отрядах, они отправились, каждый в свою сторону, вдоль стен к воротам.

У Фазада осталось около тысячи солдат и примерно сотня лучников-эльфов, с королем во главе. Пока он глядел, эльфы устремились вверх по склону холма, высоко подняв луки.

Фазад послал Тучу за ними. Рядом с ним шел Гарн, держа в единственной руке двойное знамя, Кригган и Матач следом, старясь не отставать. Едва они начали подниматься, как Оссиане исчезли, буквально растаяв в темноте. Почему? В конце концов Фазад и его люди — мелочь по сравнению с гарнизоном города. Солдат-Оссиан должно быть во много раз больше чем тех, с которыми они уже сражались.

Потом, по мере того, как они поднимались, сопротивление возобновилось. Он слышал крики из арьергарда колонны. Лучники стреляли из зданий, черными как ночь стрелами, невидимыми в темноте. Из дверей домов, стоявших по каждую сторону узких улиц, выбегали вампиры, одетые в древние доспехи и обезумевшие от запаха человеческой крови. Не задерживаясь ни на секунду, они бросались на ближайших солдат. Мелкие стычки, небольшое смятение в рядах, но, как и обещал Король Эльфов, волшебство превратило обычную сталь в магические мечи, вампиры вспыхивали, а потом испарялись, превращаясь в грязные лужи.

Первая внутренняя стена. Фазад посмотрел вниз и увидел, что как и Тралл, Тире Ганд делится на несколько частей: нижний город, в котором находятся жилые дома, и верхний, содержащий главные храмы и казармы. Сейчас битва бушевала в нижнем городе: площади, окружавшие сторожки у ворот, превратились в места отчаянных сражений, его люди пытались открыть другие ворота.

Он опять послал Тучу вперед: кажется, даже неиссякаемая энергия коня начала иссякать, как если бы он нес больше, чем легкого хозяина. Узкий туннель впереди вел внутрь еще одной защитной стены. Быть может Оссиане, отступавшие при их приближении, собираются сразиться здесь? Эльфы бесстрашно побежали вперед, во тьму, подняв свои сияющие луки как факелы и осветив толстый слой паутины, свисавший с потолка прохода. В конце туннеля не было никого.

Фазад наклонился, проезжая под узкой аркой, сверху на голову сыпались пыль и плесень. Потом он выехал наружу, и оказался прямо перед Материнским Храмом. Огромная пирамида ярус за ярусом уходила в облако, низко нависавшее над унылыми пустошами Оссии.

Перед Фазадом простиралась квадратная площадь, шириной не меньше ста ярдов. Мостовой на ней не было: овальные надгробья и мрачные тисы толпились близко друг к другу на утоптанной земле.

Кладбище.

— Для чего немертвым могилы? — громко спросил он, не спуская настороженного взгляда с входа в храм.

— Элемент Исса — Земля, — ответил Матач. — Возможно здесь они хоронят тех вампиров, которые умерли второй смертью и уже никогда не встанут опять.

— Если они умерли второй смертью, нам они не повредят, — ответил Фазад, заставляя Тучу подойти поближе к надгробиям и деревьям. Но конь заупрямился, и пошел не вперед, а в сторону.

Эльфы-лучники вместе с королем обогнали его, рассыпавшись в боевую линию. А Туча по-прежнему не желал идти вперед. Фазад, не выдержав, ударил его пятками по бокам, в первый раз за все то время, что они были вместе. Но мерин взбрыкнулся и отпрыгнул назад. Фазад мог только смотреть, как эльфы добежали до тени тиков и в мгновение ока исчезли, как если бы тень слизнула их.

Началось настоящее столпотворение. Галастриане застыли, как вкопанные, некоторые от ужаса не могли сказать ни слова, другие, наоборот, громко завопили. Фазад перестал сражаться с Тучей и быстро соскочил на землю, конь немедленно поскакал в самый дальний угол площади.

Фазад шагнул к Криггану, и вместе они подошли к краю кладбища.

— Куда они делись? — крикнул мальчик.

— Заключены в страшную тюрьму, где никогда не бывает света и Исс держит своих врагов, — горько ответил предсказатель. Послышалось мрачное шуршание цепей, и в туннеле за ними упала опускающаяся решетка, перегородив дорогу. Выход с площади закрыт. Они в ловушке.

Осталась только одна дорога: вперед, через кладбище, в храм.

— За мной, — крикнул Фазад, вытаскивая меч. Солдаты собрались за его спиной и с громким топотом побежали мимо тисов к воротам храма.

Он бежал впереди всех. Первые могильные камни, вот место, где исчезли эльфы. По-прежнему ничего. Потом крики сзади. Прежде, чем он успел повернуть голову, Фазад поскользнулся на чем-то узком и жестком. Он схватился за ветку дерева, чтобы устоять на ногах, и увидел прямо перед собой гадюку, ее язык метнулся к его лицу. Фазад отпрыгнул назад. Змеи были повсюду, они извивались и шипели на деревьях, покрывая каждый ярд земли.

Еще крики, это змеи падают с деревьев. Люди запаниковали, бросились бежать через темную рощу, магической свет их оружия почти исчез. Земля разверзлась, некоторые упали в могилы, где в них вцепились костяные пальцы заплесневевших скелетов. Фазад оттолкнулся от дерева и его шипящих обитателей, и побежал. В конце концов ему удалось вырваться из кладбища.

Темная глыба храма вздымалась в самое небо. Большие двойные бронзовые ворота, украшенные рельефами со сценами конца мира, стояли прямо перед ним. По краям ворот стояли башни, похожие на пагоды. Ворота, сделанные из прочной, покрытой патиной меди, казались такими же несокрушимыми, как и ворота в первой стене.

Теперь, когда заколдованное оружие постепенно гасло, им нужна помощь. Где же звезда Светоносицы? Скрыта храмом? Или исчезла? Фазад крикнул, чтобы зажигали факелы, но только у нескольких из его охваченным ужасом людей, хватило ума подчиниться, и попробовать выбить искры из трутницы; тем не менее у них ничего не получилось, потому что просмоленные факелы не желали зажигаться, как если бы сама атмосфера храма мешала огню или свету.

Фазад глубоко вздохнул, пытаясь успокоиться, и посмотрел назад. Кригган и еще сотня солдат пересекли площадь. За ними еще несколько человек пытались выбраться из могил или отделаться от извивающихся змей. Все остальные погибли.

— Ты можешь открыть ворота? — спросил Фазад предсказателя.

Старый волшебник, стоявший с наполовину закрытыми глазами, казался усталым и выбившимся из сил. — Может быть еще осталось немного магии в этом посохе. Я попробую.

Он подошел поближе к воротам и вытянул посох перед собой, но тот только едва вспыхнул. Дерево задрожало в руках Криггана, засветилось чуть сильнее, и погасло. Какая бы магия не была внутри него, она была вычерпана по предела.

И тут Фазад увидел движение на сторожевых башнях над их головами.

Он собирался предостерегающе закричать, но опоздал: то, что выглядело черным как сажа градом, полетело сверху и ударилось о солдат, шипя как дождевая вода, падающая на высушенную землю. Они закричали от боли и закрутились на месте, чувствуя, как миллионы крошечных шершней впились в их тело. Каким-то образом в самого Фазада не попало ничего, но он видел тех, в кого попало: они изо все сил били по своему телу, пытаясь избавится от невидимых шершней. Их лица мгновенно посерели, кожа увяла и стала напоминать кожицу перезрелого яблока, а плоть превратилась в пыль.

Оранжево-красные одежды Матача опустели, казалось тело исчезло из них, остался только мумифицированный череп, нелепо скалившийся в неподвижный воздух. Потом и он повалился на кучу тряпок и костей.

Гарн и Кригган не пострадали, хотя люди стоявшие рядом с ними, погибли. Но тут Фазад увидел, что предсказатель покачнулся: он давно отбросил свой плащ, чтобы лучше сражаться, и одна из черных градин попала ему в запястье, а сейчас заражение побежало вверх и вниз по руке.

Фазад двинулся вперед, чтобы помочь ему, но Кригган только зло махнул рукой. Переваливаясь из стороны в сторону, он прошел несколько шагов и из последних сил ударил посохом в ворота. По всей видимости он вложил в это заклинание последние капли своей жизненной силы, потому что посох, в котором несколько секунд назад совсем не было магии, взорвался как молния только коснувшись металла. Одновременно с ослепляющей вспышкой тело Криггана упало на ворота, на мгновение засветилось и разлетелось на сотни кусков. Фазад отшатнулся назад, наполовину ослепленный, но услышал сильнейший треск, как если бы ворота расходились.

Когда дым частично рассеялся, Фазад, несмотря на световые пятна, пляшущие в глазах, увидел, что ворота наклонились внутрь. Он крикнул своим немногим оставшимся людям и побежал вперед, к дыре.

Между разбитыми створками появились солдаты в доспехах, которых он никогда не видел раньше. Черная сталь, большие шлемы, булавы, горящие пурпурным огнем, странные вихри крутящейся темноты там, где должны были быть щиты. Фазад почувствовал, что не может оторвать взгляд от центра темноты — голова начала кружится. Он отвел взгляд, закричав своим людям, чтобы они сделали то же самое, но для некоторых уже было поздно: загипнотизированные тьмой, они слепо пялились на щиты.

Гарн выругался. — Элита, Легион Пурпурных Плакальщиков. Готовьтесь, парни, — но прежде, чем потрясенные Галастриане успели вынуть оружие, Оссиане бросились на них.

Фазад ударил мечом ближайшего врага. Легионер подставил щит, отражая удар. И когда металл коснулся крутящегося тумана, рука, державшая меч, окоченела, холод проник в вены, замораживая кровь, холодный кулак ударил в сердце. Меч выпал из ничего не чувствующей руки. Оссианнин взмахнул булавой, но внезапно появившаяся секира Гарна отбила удар, который должен был разможить голову Фазада. Мальчик отступил назад, подобрал упавший меч и мгновенно поднял его вверх, парируя очередной удар.

Их вымели из ворот и прогнали обратно через кладбище. Все больше и больше Галастриан падало, пораженные страшными ударами булав. Фазад поглядел на север. Над площадью сверкнула звезда, наконец-то. Да, она еще светит, но сколько времени осталось ему и его людям?

ТРИДЦАТЬ ШЕСТАЯ ГЛАВА

Талос

Перед Бронзовым Воином открылись ржаво-красные утесы Железных Ворот: он поднял свой серебряный молот над головой, вспомнив, что так делал его повелитель, Ре, когда входил в город десять тысяч лет назад. Могучая вспышка, магические барьеры стали рваться один за другим, как паутина, и улетать прочь, пока не осталось никакого ущелья, только пустая тундра, на мили вокруг. Гигант шагнул на равнину. Искьярд совсем рядом.

Рубиновые глаза внимательно посмотрели вверх. Небо было темным, темнее некуда. Тьма времени Исса: пришли Атанор. Те, кто притащил ночь на небо, закрыв солнце. Его древние враги.

Вокруг себя он чувствовал трупы мертвых драконов, дымящихся на земле. Не меньше сотни. Да, Атанор сильны.

Копье красного цвета вылетело из его глаз полетело к горизонту, осветив вершину одной из высочайших башен Искьярда.

И тут он услышал бой тысяч крыльев: Атанор слетались, чтобы сразиться с ним. Правой рукой он поднял серебряный молот, и немедленно вся сущность черной ночи закружилась вокруг него, превратившись в пурпурное грозовое облако. Потом Талос с размаху ударил молотом по земле, в небо со страшным треском ударила молния, прогремел оглушающий гром. Он увидел, что далеко вдали две башни медленно наклонились и упали. Тем не менее эта молния не исчезла в мгновенной вспышке, но закружилась вокруг себя, превратилась в вихрь белой энергии и закрутилась над городом; из нее полетели искры, каждая из которых ударяла в демонов.

В небо возникло смятение, две противоборствующие сверхсилы боролись за победу, крутясь и извиваясь. Лучи света заходящего солнца прорвались сквозь облако, осветив разрушенный город и демонов с темнотой в когтях, крутящихся над ним.

Потом вечерний свет стал сильнее, и твари, державшие одеяло ночи, мгновенно улетели к горизонту, где они перегруппировывались, кружась в вечернем небе. Скоро они вернутся. Но сейчас свет садящегося солнца осветил то, что осталось от города.

Сердце Талоса было из металла, но он так долго жил среди людей, что почувствовал радость, когда увидел свет. Сколько времени будет светло? Вполне достаточно, чтобы он смог добраться до Искьярда. Талос зашагал по тундре. Он услышал жужжание в воздухе, земля задрожала: демоны возвращаются. Один за другим они подлетали и бросались на него. Талос опять поднял молот и стрелы белой энергии вылетели из него, ударяя по демонам. Они кружились на месте, потом падали на землю, превращаясь в туман.

Он шел и шел, каждым гигантским шагом пожирая расстояние между собой и еще стоявшими башнями.

Подойдя, он позвал Светоносицу, как он звал ее в Лорне, голосом, который не слышал ни один обычный человек, только она. Ее голос ответил. Она уже далеко внизу, под Искьярдом, около Скрытого Города, там, где находится портал, ведущий в Тени.

Талос подошел к стене, но не стал останавливаться; вместо этого он одним ударом проломил в граните щель, футов тридцать в ширину, камни разлетелись всей покрытой снегом площади, на которой еще лежали дымящиеся тела драконов. И некоторых вампиров, тоже, еще ползавших среди остатков корабля. А рядом с большим комплексом храма он заметил еще несколько трупов, одетых в золотые доспехи Ре, но и это зрелище не остановило его.

Бронзовый Воин подошел к храму. В его тени еще таилось несколько демонов; как летучие мыши они вылетели оттуда, вытянув когти вперед, и схватили его за бронзовую перевязь, стараясь повалить на землю.

Он махнул молотом, описав полукруг вокруг своего тела: раздался взрыв, ударила еще одна молния, и демоны испарились. Воздух задрожал от звука взрыва: упало еще несколько башен. Храм перед ним начал рушится, оседая внутрь себя. Он пошел вперед через пыль и падающие камни, не обращая внимая на рушащиеся вокруг колонны, которые ударяли ему по спине и не заботясь о том, чтобы как-то защититься от них. Все больше и больше стен падало, пока прямо перед ним не открылась гигантская пирамида, уходящая в небеса.

ТРИДЦАТЬ СЕДЬМАЯ ГЛАВА

В подземном мире

Фаран и сотня оставшихся вампиров из Черных Копий прошли через пустые залы, через Зал Жизни и пришли в Картинный Зал, с тысячей пустых альковов и полом, усыпанным толстым слоем пыли. И все эти время Фаран чувствовал запах крови. Совсем слабый запах мускуса, как пахнет цветок в пустыне: Таласса. Он пошел по длинному коридору, настоящей улице, идущей мимо множества арок, запах все время становился сильнее.

Улица вывела в покрытый снегом двор. В пятидесяти футах от выхода находилась огромная пирамида. Две цепочки шагов вели ко входу, находившемуся в основании гигантского сооружения: Уртред и Таласса. Одни, союзников не осталось, только эта парочка.

Тем не менее он колебался, какое-то шестое чувство останавливало его. Некоторые из немертвых обогнали его, их неудержимо тянул запах крови. Но Фаран не мог двинуться с места. Почему? Он уставился на снег впереди, пытаясь найти знак, но тут, внезапно, поверхность площади задрожала как вода, в которую с размаху упал булыжник. Следы исчезли, как если бы их вытерли тряпкой. Глухой гул пробежал по стенам и зданиям, похожий на рев бушующего пламени. Он услышал, как здания позади застонали на фундаментах и тут сотрясение от взрыва дошло до него: могучий толчок, который едва не швырнул его на землю. Фаран схватился за колонну. Она качалась из стороны в сторону, как мачта корабля в шторм.

Только теперь он понял, что происходит: Бронзовый Воин. Даже гора не смогла похоронить его надолго!

Внезапно в небе что-то сверкнуло и белый столб ударил в покрытую снегом площадь. Свет лился через узкую щель в абсолютно черном западном небе. Фаран отскочил назад, под арку входа. Но один из немертвых, опередивших его, попал под световой удар, осветивший заснеженные башни и бастионы. Кожа вампира задымилась, рот открылся в молчаливом крике, плоть начала таять, превращаясь в туман.

Один за другим лучи света прорывались сквозь облако и бежали по поверхности пирамиды, освещая ее вплоть до уходящей в небо вершины. Земля опять задрожала, и Фаран услышал, как позади него с грохотом рушатся башни. Он повернулся, и увидел что стены храма задвигались и раскачиваются из стороны в сторону, как будто сделаны из бумаги. Еще несколько мгновений, и они упадут.

Большинство вампиров заметалось в панике и выбежало на площадь только для того, чтобы попасть под косые лучи низкого солнца. В следующее мгновение их дымящиеся плащи уже лежали на земле, а ветер уносил клочки тумана, в который превратилось их тело.

Если он будет и дальше стоять здесь, его завалят обломки. Он должен рискнуть и выйти на свет. Вход в пирамиду должен быть где-то там, рядом с массивным ступенчатым углом, именно туда вели следы. Возможно ярдов пятьдесят, возможно больше. Был вечер: солнце отбрасывало длинные тени, бежавшие на восток. Если добежать до пирамиды, дальше проблем не будет. Фаран накинул капюшон на голову, поправил перчатки на руках. На виду не должно быть ни одного дюйма кожи.

Он быстро выбежал на снег, чувствуя как слабые лучи солнца обжигают его спину, как жар из топки. Он невольно закричал, когда ощутил, что, несмотря на плащ, его сухая плоть начала сползать с костей, но не остановился, а побежал изо все сил; жар все увеличивался, каждый шаг длился вечность, но он знал, что цель не может быть далеко. Наконец он ударился об основание пирамиды, капюшон почти упал, но Фаран быстро натянул его обратно на лицо и двинулся на ощупь вдоль гранита, пока не почувствовал перед собой холод тени. Он прыгнул в нее и откинул капюшон: из него шел пар, как и из рукавиц, но вокруг была тень. Он в безопасности, пока.

Несмотря на грохот приближающихся шагов титана Фаран услышал тонкий вой в воздухе, потом из-за угла пирамиды появилась фигура: вампир, почти вся плоть на обнаженных руках растаяла, из-под нее торчали белые кости. Фаран протянул руку, схватил его за воротник и бросил в снег рядом с собой. Стали появляться другие, с тряпками, накинутыми на руки, ноги и лицо: все они последовали примеру Фарана. Их оказалось около шестидесяти. Некоторые были тяжело искалечены, но тех, кто остался, было вполне достаточно, чтобы победить любую опасность, лежавшую впереди, и двух оставшихся людей: Талассу и Уртреда.

Шум шагов стал громче. Здания позади с грохотом валились на землю. Быстрым шагом Фаран пошел вдоль восточного края пирамиды, выжившие немертвые — за ним. И тут же он увидел черную шахту в стене пирамиды. Вход. Он нырнул вперед, в благословленную темноту. Грохот шагов позади становился все громче и громче.

Шахта резко уходила вниз от основания пирамиды. Первые несколько ярдов коридора покрывал толстый голубой лед, слегка блестевший, как если бы чьи-то ноги уже прошли по нему. Фаран мгновенно узнал слабый манящий запах крови. Таласса. Он зашагал вперед, ноги опасно скользили по льду, но коридор быстро стал горизонтальным. Ряд квадратных арок вел к далекой, невидимой отсюда точке. Над головами опасно нависал каменный потолок, покрытый трещинами, которые лед за множество столетий проделал в массивных блоках. На стенах коридора, изъеденных сыростью, сочившейся через входную шахту, когда-то были нарисованы золотые листья. От всего этого великолепия остались только коричневые силуэты, ковром покрывавшие пол. На стенах сохранились слабые следы фигур. Как и на фресках в Тралльском Храме Исса, они изображали мертвых, идущих в подземный мир.

Остатки сумеречного света позади них внезапно исчезли: они поглядели назад и увидели огромную руку и плечо, загородившие вход. Все это могло принадлежать только Бронзовому Воину. Гигант яростно заорал, и каменные блоки начали падать с потолка, но Талос не мог войти в узкий проход: для этого ему надо разобрать всю пирамиду по кирпичику.

Потом пирамида опять затряслась, послышался звук скатывающихся камней, похоже гигант действительно начал рушить гигантское здание. Но пара часов у Фарана и других вампиров есть, сейчас они в безопасности.

Он повел их вперед. Коридор расширился, они оказались в овальной комнате. В центре находилась вертикальная шахта, ведущая вниз. В темноте он видел слабый серый туман, поднимавшийся из глубины и быстро улетавший вверх, подхваченный ветром, дувшим из коридора за их спинами. Пока клубы тумана поднимались вверх, они слышали слабые стоны, на самом пределе слышимости. Призраки, проклятые духи, ускользнувшие из Теней.

Фаран осторожно подошел к краю кратера. Вниз уходило несколько веревок. На камне было нацарапано имя. Джайал. Фаран застыл, пораженный. Значит Джайал еще жив и является страшной угрозой, но, с другой стороны, ясно, что люди разделились. У него более чем достаточно вампиров, чтобы разделаться со всеми ними.

Он отдал приказы, немертвые подняли одну из веревок и привязали к концу петлю. Потом они аккуратно опустили его вниз, на дно шахты. От отбросил петлю и встал на кучу дерева. Понюхал воздух: запахи Талассы и Уртреда стали сильнее. След вел в один из коридоров, которые выходили из комнаты.

Вампиры быстро спускались вниз по веревкам, руки некоторых из них соскользнули и они упали, ломая атрофировавшиеся кости. Фаран оставил их ползать как раздавленные насекомые на полу, и повел оставшихся вниз по коридору. Так они шли не меньше получаса, проходя над ямами и спускаясь в шахты, наполненные грудами желтоватых костей, без сомнения жертв катастрофы, тысячи лет назад разразившейся в городе. И по-прежнему мимо них тек поток воющих призраков: все духи мира пролетали перед его глазами.

В этот момент Фаран услышал рев и весь подземный мир содрогнулся: Бронзовый Воин спускался по первой шахте.

Время еще было, но немного. Фаран опять втянул ноздрями воздух. Люди, и еще чей-то запах, не человека, мертвый запах металла или камня. Призраки, запах призраков. Двойной след вел вниз и он пошел по нему.

ТРИДЦАТЬ ВОСЬМАЯ ГЛАВА

Скрытый Город

Таласса, Уртред и призрак Маризиана достигли дна подземного мира. Путешествие заняло много дней: сколько именно, они не знали. Призрак вел их через бесчисленные залы, некоторые из которых были наполнены скелетами, а другие — железными машинами, всякими кранами, воротами и лебедками, сидевшими на своих гигантских ржавых платформах, как хищные птицы на гнездах. Маризиан молчал как о мертвых, так и об машинах, которые они использовали пять тысяч лет назад, быть может думая о судьбе, которую навлек на них. Уртред и Таласса не спрашивали, потому что между редкими остановками на отдых очень торопились: надо было нагнать Джайала и убежать от погони, которая, они были уверены, шла по пятам.

Но, возможно на десятый день, они нашли тело барона.

Оно было помещено так, чтобы его можно было легко найти.

Перед ним лежали Суркут и Эндил; они были выпотрошены и обезглавлены, головы лежали в нишах рядом. Сам Иллгилл был втиснут в альков, стоя. Горло было перерезано, язык вытащен наружу, так что казалось, у него два рта. Он тоже был выпотрошен: кишки висели гирляндой перед нишей, а руки и ноги вытянуты так, что получился крест.

Этот ужас, несомненно, предназначался для Джайала, но и на них он произвел достаточно сильное впечатление. Таласса отвернулась, ее вырвало. Потрясенный Уртред смог только мельком взглянуть на кровавую бойню. Призрак молча витал рядом.

Много часов потом они шли дальше, слишком потрясенные, чтобы говорить, вниз по шахтам, чьи винтовые лестницы оказались невредимыми, по каменным коридорам и, если позволяла возможность, через трещины в граните. Сейчас они находились рядом с сердцем мира, воздух стал намного теплее. Не меньше мили вглубь земли.

Долгая цепочка лестниц и комнат привела их к последнему помещению. Огромный прямоугольный зал, со сводчатым потолком, не меньше пятидесяти ярдов в ширину. Их шаги эхом отдавались от далеких стен. На первый взгляд из зала вообще не было выхода. Квадратный жадеитовый саркофаг стоял в центре зала, сверкая в свете сферы Талассы.

Вокруг саркофага толстым слоем лежали скелеты больших животных, по виду напоминавших быков. На верхушке находились высушенные колосья пшеницы, каким-то образом пережив столетия. Потолок зала поддерживался рядами колонн, сделанных в форме пальм.

Стены этого своеобразного храма покрывали фрески, такие же яркие, как и тысячи лет назад, когда они были нарисованы. Они изображали погребение короля в окружении жестоких батальных сцен. Доспехи воинов, выполненные в странном стиле, с экстравагантными кончиками крыльев на кирасах, и шлемы с широкими полями давным-давно исчезли из памяти людей.

На одной из фресок мертвый враг лежал у ног торжествующего безжалостного короля; король гордо стоял над его телом, держа в одной руке скимитар, а в другой голову поверженного соперника.

Другие фрески изображали различные сцены, приведшие к смерти правителя. Потом сами похороны: стадо за стадом быков, которых гнали к могиле, чтобы король не голодал по дороге через подземный мир. Еще одна картина показывала королевских рабов, несущих урожай с полей, чтобы он мог есть хлеб, другие изображали сцены королевской охоты и рыбалки.

И, наконец, две последние картины. Все другие были нарисованы плоско, без глубины, но в этих произведениях искусства была настоящая перспектива и точка схождения, как если бы их нарисовал совсем другой художник.

На первой сцене была пустыня, простиравшаяся вдаль от саркофага, стоявшего на земле. Король и придворные, в роскошных одеждах и с покрытыми головами, стояли перед ней и смотрели поверх дюн. Солнце светило за ними — художник позаботился о том, чтобы нарисовать на земле тени. И тень короля, намного более длинная, чем тени придворных, простиралась на много миль вдаль, к далекому горизонту.

На второй картине скелеты придворных, по-прежнему одетые в роскошные и горделивые одежды, лежали на земле. Солнце совершило круг, и сейчас его поднимающийся диск ярким светом озарял пустынный горизонт и фигуру, отбрасывающую чудовищную тень, которая протянулась к зрителю. Тень короля вернулась оттуда, где она была.

— Что это означает? — спросила Таласса Маризиана. По мере того, как они спускались все ниже и ниже, призрак все больше таял. Сейчас он почти полностью просвечивал насквозь. Уртред увидел, что губы Маризиана задвигались отвечая, но в полной тишине услышал только слабый шепот.

— Я вижу другим зрением, мой призрак уже в Тенях. Я вспоминаю, и с этими воспоминаниями идет мой конец. Мои воспоминания и моя сущность объединились, я должен уйти.

— Перед вами лежит пустыня: за ней Скрытый Город. Там ворота в Тени. Светоносица, найди Теневой Жезл — это ключ к воротам, закрой их. И когда солнце засияет, пусть наступит равновесие между Ре и Иссом, днем и ночью, и пускай в мире опять будет покой. — Договорив последние слова он полностью растаял в воздухе, он величайшего мага всех времен осталось только несколько струек дыма, тонкой паутинкой висевших в воздухе.

— Я так и сделаю, — сказала Таласса быстро исчезавшему туману, эхо от ее голоса вернулось обратно, такое же тихое, как и последние слова Маризиана.

Уртред повернулся к стене и еще раз внимательно посмотрел на фрески. Что имел в виду Маризиан, когда сказал: "перед вами лежит пустыня"? Это только картины. Он подошел поближе к первой, где король и придворные смотрели на пустыню. И тут он почувствовал, как слабый ветер заиграл на его лице, ощутил жар пустыни. А потом, был ли это обман зрения или нет, но плоскости и тени впереди резко изменились, перед его глазами открылась бескрайняя пустыня. Он в панике обернулся. Могила исчезла. Таласса тоже. В глаза бил ослепляющий свет садящегося солнца. Он опять повернулся, и увидел, что тень побежала от него, точно так же, как и от короля. Перед ним простирались мягкие волны дюн, в золотистом свете поблескивал песок.

Он посмотрел вниз, на землю. На песке было два следа, оба от босых человеческих ног. Совершенно одинаковых: Джайал и его брат. Уртред вспомнил день в Лорне: Джайал ставит ногу в отпечаток ноги Двойника на замерзшей лесной почве.

Внезапно он услышал голос Талассы, зовущий его оттуда, где быстро садилось солнце, но, посмотрев туда, по-прежнему не увидел ничего. Он закричал в ответ, и внезапно изящное тело Талассы вывалилось из дыры в небе, и она оказалась рядом с ним.

— Ты тронул картину и исчез, — объяснила она.

— Есть дорога обратно в зал?

— Найдем, когда придет время, — громко ответила она, но Уртред уловил в ее голосе нотку неуверенности, как если бы она не верила, что они вернутся.

— Пошли по следам, — быстро сказал Уртред.

Солнце позади них резко село, и небо стало чернильно-черным: ни луны, ни звезд. Но сам песок засверкал серебряным светом. Они пошли по следам, отчетливо видным на слабо сверкающем песке.

Прошло непонятно сколько времени, и на горизонте появилось что-то большое и черное. Какое-то большое строение. Они остановились и уставились вперед. Силуэт вершины пирамиды. Основание скрыто за одной из бледных дюн. А за ней небо уже начало освещаться: сумерки были не так давно, но новый день быстро возвращался по своим следам, как если бы время ускорилось и полетело мимо них.

По спине Уртреда прошла дрожь. Последняя пирамида, более древняя, чем любое строение на земле. Каждая следующая — в тех городах мира, которые пережили исход богов: Искьярд, Тралл, Тире Ганд — только бледные копии с оригинала.

След вел к вершине дюны и исчезал по направлению к пирамиде. Разгадка тайны того, что произошло с Джайалом и Двойником, должна ждать их на другой стороне.

Уртред взял Талассу за руку. Она улыбнулась ему, показав сверкающие в этом странном свете жемчужно-белые зубы. Вместе они перешли через последнюю дюну, но на его сердце лежала свинцовая тяжесть: хотя они вместе пересекли пол мира, он был уверен, что это последний раз, когда они идут, взявшись за руки и с любовью глядя друг на друга. Их ноги в сандалиях оставляли еле заметные следы на сияющем песке.

Вот они уже на вершине дюны и перед ними открылась вся пирамида. Насколько она высока? Свет искажался, скрадывая ее силуэт. Ярус за ярусом, гигантскими шагами она шла вверх, верхушкой упираясь в темное небо, но само небо казалось не выше, чем дюна, на которой они стояли. Над горизонтом плавали черные и розовые полосы, как если бы солнце вот-вот взойдет.

Но двое не смотрели на горизонт; основание пирамиды — вот что приковало их взгляд: там заканчивались следы на песке и там сиял магический свет. И там стояла фигура, держа в руках сияющий посох. Хотя Уртред и Таласса никогда раньше не видели этот свет, они много раз слышали, как Гарадас рассказывал о нем, и сразу поняли, что так светить может только один предмет в мире: Теневой Жезл. Трудно было сказать, как далеко фигура от них, но в этом неземном свете они отчетливо рассмотрели лицо фигуры: не искаженное яростью лицо Двойника, но их друга, Джайала. Меч Дракона лежал на песке у его ног.

Как будто огромная тяжесть упала с их плеч. Джайал жив, Двойник ушел в Тени. Таласса позвала его, и Джайал, подняв глаза на верхушку дюны, увидел их и махнул Жезлом, описав сияющий полукруг белого цвета над головой. Уртред с Талассой поглядели друг на друга и улыбнулись, а потом держась за руки побежали вниз с откоса дюны. Уртред оступился и рука Талассы выскользнула из его; она засмеялась и побежала одна, пока он вставал на ноги. Поднявшись, он взглянул на песок и смех мгновенно умер. Два следа, а теперь и Талассы.

Иголочка тревоги кольнула его в спину. Два следа. Где же Двойник? Он резко выпрямился, выкрикивая предостережение, но его крик раздался одновременно с ее, когда Таласса остановилась перед Джайалем. Тот вытянул руку и, схватив ее за волосы, резко рванул на себя, под арку света. Лицо, которое еще мгновение назад было лицом Джайала, исказилось в усмешке.

Нет, не Джайал. Двойник. Опять в своем старом теле. Уртред заорал и бросился вниз, но песок расступился под ним и он упал, покатился, дальше и дальше, остановившись только в нескольких ярдах от остальных. Когда он вскочил на ноги, Двойник уже сражался с Талассой. Уртред нажал стержень внутри перчатки и с негромким лязгом наружу выскочил нож. Он прыгнул вперед, пытаясь через ослепляющий свет Жезла разглядеть Талассу и Двойника, но увидел только слабые силуэты.

— Жрец, — послышался вкрадчивый голос, точно такой же, как в храме Сутис и под Астрагалом. Оба раза Таласса была во власти Двойника, но никогда раньше у него не было такой магии. Двойник опять махнул Жезлом в воздухе, и ослепляющая сабля белого света прошла над его головою. — Вперед, жрец, если хочешь попасть в Тени вместе со своей шлюхой.

Уртред остановился. Он посмотрел на Зуб Дракона, лежавший на земле. — Где Джайал? — спросил он.

Двойник захохотал. — Он? Утек — не знаю куда. На этот раз он сражался неплохо. Я получил рану на груди от той железяки на земле, но одним ударом пробил его оборону и как следует врезал ему. — Двойник остановился, закинул голову назад, его перчатка еще сильнее сжала горло Талассе. — Вот это было зрелище. Когда я ударил его, мы оба полетели через эфир к мосту, который отделяет этот мир от Теней, а там наши тела охватила вспышка света. И потом он исчез, а я оказался здесь, один, в моем старом теле. Он пошел к своей судьбе, а я — к своей. — Двойник опять дернул Талассу за волосы. — Давай, жрец, иди сюда, к твоей щели. Ведь ты рискнешь вечным проклятием ради нее, ты, урод?

Уртред действительно шагнул вперед, направив нож туда, где лицо Двойника был наполовину скрыто лицом Талассы. И вот теперь он оказался в шаре света, окружавшем Жезл, и заметил больше подробностей. Лицо, которое когда-то принадлежало Джайалу, а теперь Двойнику, слегка изменилось. На нем была тень, и на шее выступила пурпурная метка — точно такая же, как и на мертвых горцах на Парящим над Волнами: чума.

Двойник увидел его взгляд и все понял, его прекрасное лицо опять превратилось в злую маску. — Да, в конце концов проклятый братец провел меня. Он получил свои старые раны, а я вот это — чуму. Ничего, мы подохнем оба. Но по меньшей мере я утащу с собой твою драгоценную шлюху.

— А теперь, — продолжал он, — я собираюсь забрать ее туда, куда ты, урод, не сможешь пойти — в Тени. — Уртред шагнул вперед, а Двойник попятился, вновь послав в жреца вспышку света. Уртред почувствовал, что ему обожгло лицо, но не отступил. Через сияние жезла он видел, что еще немного, и он будет там, где на земле лежит Зуб Дракона.

Двойник, видя угрозу, опять махнул Жезлом. — Не забудь, одно прикосновение этой штуки, и ты последуешь за нами. Я то всегда могу вернуться, а ты — нет. — Договорив, он отпрыгнул назад, и Уртред с ужасом увидел за его спиной мерцающий портал, точно такой же, какой он видел на Острове Ветров в Лорне: путь в Мир Теней. До Зуба Дракона был еще целый ярд. А Двойник быстро отступал назад, и был уже почти внутри портала. — Прощай, жрец, — издевательски крикнул он.

— Нет, — заорал Уртред, метнулся вперед, схватил Зуб Дракона и изо всех сил ударил им туда, где из руки Двойника торчал Жезл. Два магических предмета столкнулись, последовала вспышка света, ударил гром. Уртред отлетел назад, как если бы его ударила рука гиганта. Он упал на спину и покатился по земле, ослепленный песком и белым светом. Все его тело тряслось от жужжащей энергии, прошедшей через меч.

Уртред сел, помотал головой и счистил песок с глаз, пятна постепенно исчезли с сетчатки, зрение прояснилось. Жезл лежал в маленьком кратере перед мерцающим порталом. От Двойника и Талассы не осталось и следа.

Таласса ушла в Тени. Свет мира погас, навсегда.

ТРИДЦАТЬ ДЕВЯТАЯ ГЛАВА

Последний из Иллгиллов

Джайал лежал на спине. В бока упирались твердые камни. Он вытянул руку, проверяя. Нет, не камни: черепа.

Теперь он понял, где оказался: там, где все началось, в Тралле. Да, это та самая пирамида из черепов, которую Фаран Гатон воздвиг на болотах после битвы.

Грудь горела. Он вытянул шею. На нем та самая непривычная самодельная туника, в которой был Двойник, когда они сражались. Ага, значит он в теле Двойника, а горит та самая рана, которую он нанес Двойнику. Вся грудь ярко красная. Огонь от раны Зуба Дракона, теплая кровь так и хлещет. Да, он ударил хорошо. Смертельная рана, нанесенная им самому себе. Боги, наверно, помирают со смеху. Вот такие шуточки они и играют с людьми с тех пор, как дали им магию.

Здесь, как и на севере, небо было темным: тьма конца времени. Единственная звезда светила в бархатной черноте неба.

Он опять вернулся в то самое место, в котором семь лет назад начались его приключения. Даже в темноте Джайал слушал хриплые крики падальщиков, точно такие же, которые слышал в день битвы, когда лежал, умирая, в палатке отца. Ничего не изменилось; как если бы время застыло и этих семи лет вообще не было.

Он приподнялся на локтях, сражаясь с болью от раны на груди. Мерцающий свет звезды Талассы освещал знакомую скалу Тралла, торчавшую из бесконечных тростниковых полей. Тем не менее знакомый силуэт изменился, и резко. Утесы поднимались только на половину обычной высоты, как если бы какой-то взрыв разметал вершину. Не было видно ни домов, ни храмов, как если бы люди никогда не жили здесь, хотя остатки разрушенных стен еще окружали самые нижние края скалы.

Кроме новой раны он чувствовал и старые, которые получил совсем недавно, в тот самый день семь лет назад. Один глаз ничего не видел, а голова болела так, как если бы булава Жнеца ударила секунду назад. Джайал попытался встать, но боль в груди была так сильна, что он со стоном упал назад.

Скоро конец. То ли он умрет от раны, то ли Двойник от чумы: они оба перестанут существовать, одновременно.

Он лежал на спине, молясь единственной звезде, звезде Светоносицы.

Он уставился на нее. Она померцала секунду, а потом его веки стали слишком тяжелыми. Джайал почувствовал, что его уносит темный отлив: все ускользало прочь, как и в тот день, когда он лежал на поле Тралла, так много лет назад.

Но в этот раз он точно знал, что путешествие закончено. Все дальше и дальше, отлив, который уносит его в море, море смерти. Идет тьма, звезда тускнеет: звезда Талассы…

Потом, как свеча брошенная в море, свет звезды померк, и пришел конец, тот самый, который должен был придти семь лет назад.

Пришло забвение, и свет звезды, последний свет в небе, надежда его и человечества, погас.

И тьма накрыла мир.

Тире Ганд. Выжило не больше пятидесяти Галастриан. Легион Пурпурных Плакальщиков, выстроившийся несокрушимой фалангой, давил их все более суживавшийся круг, оттесняя к одному из зданий храма-пирамиды. Теперь, когда заклинание полностью исчезло с их оружия, удары Галастриан не могли пробить броню немертвых. Следующий натиск угрожал опрокинуть тех немногих, которые еще стояли. Гарн проорал приказ, и они опять отступили, оставив мертвых и умирающих перед собой. Гарн открыл дверь здания за ними, все бросились внутрь, потом сенешаль закрыл тяжелую дубовую дверь на засов. Несколько солдат уперлись в нее, остальные рассыпались по комнате, в поисках материала для баррикады. Оказалось, что они находятся в помещении с высоким куполом, на стенах висели крючки с розово-лиловыми и коричневыми одеждами жрецов Исса. Вдоль стен стояли тяжелые дубовые скамьи; их перетащили к двери, загораживая ее.

Странно, но никто не осаждал дверь, как если бы их враги остановились, ожидая чего-то. Галастриане получили маленькою передышку и перевели дыхание.

Туча тоже ухитрился войти в дом, на его серых боках зияли раны. Он подошел к Фазаду, и ткнулся носом в мальчика-короля. Фазад в ответ обнял коня и что-то ласково зашептал ему в ухо. Туча заржал, потом, медленно, опустился на колени, потом на бок. Король встал на колени рядом с ним. На морде коня пузырилась пена. Фазад в отчаянии взглянул на Гарна. Сенешаль быстро подошел, вытянул руку и пощупал шею мерина.

— Очень тяжелые раны, — печально сказал он.

— Да, — ответил Фазад. — Он говорил со мной, как всегда; мы разговариваем с ним с той самой ночи, когда Джайал Иллгилл прискакал в гостиницу Скерриба и поручил мне позаботиться о нем. Я помню, как пришли вампиры и я прятался в конюшне под соломой его стойла, зная, что сейчас умру. И вот тогда его голос раздался в моем мозгу и он приказал мне, твердо и ясно, садиться на него и скакать оттуда.

Гарн перевел взгляд от мальчика на дверь — Оссиане могли начать штурм в любой момент. Тем не менее из-за двери не доносилось ни звука, только грозное молчание.

— И что он сказал тебе сейчас? — спросил сенешаль.

— Его хозяева, Иллгиллы, мертвы. Все. Он сам был уже стар, когда барон первый раз сел на него; он служил им, одному поколению за другим. Теперь узы, которые привязывали его к земле, перерезаны. Он решил уйти вслед за Иллгиллами в Зал Белой Розы.

— Иллгиллы мертвы? — Гарн покачал головой. — Почему нас всех не убили на поле Тралла? Тогда мы бы не страдали от напрасной надежды, от веры, что придет день и мы отомстим. — Он так сильно сжал кулаки, что костяшки пальцев побелели.

Фазад протянул руку и схватил сенешаля за рукав. — Держись, мой друг. Туча еще кое-что сказал мне: Светоносица жива — мы должны надеяться.

Конь опять заржал и забился, ударяя копытами. Потом затих, навсегда.

Потом внезапно послышался громкий треск, дверь и баррикада за ней рухнули. С потолка посыпалась пыль. Некоторые из Пурпурных Рыцарей стояли снаружи, держа в руках таран. Потом они бросили его на землю, как если бы он ничего не весил, и встали неподвижно, сгрудившись вокруг двери, пара факелов, мигавших в комнате, освещала их темные доспехи.

Наступившее молчание прерывало только тяжелое дыхание Галастриан. Они стояли на круглом полу в середине комнаты, и тут до них явственно донеслось дыхание рыцарей, хотя те находились в сорока футах от них.

— Ну, парень, до свидания в Зале Белой Розы, — сдавленно сказал Гарн. — Мы храбро сражались, до конца. Пускай никто не забудет этого, хотя на земле никогда не будет света.

Фазад поглядел вверх: в самом верху потолка купола было стеклянное окно. Звезда Светоносицы светила прямо в него, отражаясь от мраморного пола, отделявшего их от осаждающих. Последний бой будет недолгим. Хорошо бы, чтобы кто-нибудь сказал, как ей молиться, потому что сейчас ему нужна помощь, нужна больше, чем когда бы то ни было. Но сказать некому: Кригган и Матач мертвы, Залия тоже. И он скоро присоединится к ним. Фазад не боялся смерти: бесстрашие волков все еще жило в нем, хотя плаща из Бардуна у него не было.

— Пусть Ре сохранит тебя, сенешаль. Ты был мне, как отец, — сказал он.

Гарн хотел ответить, но в этот момент свет звезды над ними внезапно погас. И тут же абсолютная тьма затопила комнату, точно такая же, как в башне королевы в Имблевике в день последнего рассвета.

Рыцари-вампиры торжествующе закричали; их крик подхватили другие, послышался рев тысяч глоток, собравшихся на кладбище перед храмом: все они пришли посмотреть, как люди умрут. И скоро весь Тире Ганд завыл, отзываясь на их радостный рев.

Теперь только мертвые что-то видят. Фазад ослеп. Мужество покинуло его. Он протянул руку, нащупал ладонь сенешаля и сжал ее. Пришел конец.

Множество часов Бронзовый Воин проделывал вход в пирамиду, дымящиеся тела упавших драконов освещали тьму вокруг него огнями Хель.

Огромными усилиями, камень за камнем, он откатывал блоки в сторону, пока не проложил ход в самое сердце пирамиды и не увидел большую шахту, спускающуюся в подземный мир. В глубину уходили веревки, он вдохнул воздух, рассказавший ему о всех тех, кто спускался здесь. Барон и его люди, Джайал, Уртред и Таласса. Все здесь, все впереди, в миле под землей. Но было и еще кое-что, нейтральный запах, запах существ без души. Двойник и какой-то немертвый.

Талос понял, что опаздывает, надо спешить. С неба спускается Исс. Он, Бронзовый Воин, должен слететь вниз. Слететь так, как научил его Бог, в те времена, когда он летал с драконами и падал на врагов с высоты в пять тысяч футов, появляясь из сверкающего диска солнца.

Талос вытянул руки, шагнул вперед и стал падать. Он летел все ниже и ниже, подземный мир смутно вырисовывался перед ним, обломки лестниц проносились мимо, расплываясь перед глазами. Потом он закрыл глаза и уменьшил бешеную скорость падения, а когда вновь открыл их, то уже парил в воздухе: он, который весил много тон, парил на высоте нескольких футов над кучей разрушенной мебели на дне шахты. Потом он тихонько приземлился, как если бы весил не больше перышка.

Талос тяжело вздохнул своими металлическими легкими, и опять послышался гулкий звук, как если бы под его титанической кирасой ударили в тарелки. И опять он распознал слабый след всех людей, побывавших здесь. Рубиновый свет его глаз разогнал тьму, обычную в этом темном месте.

Он пошел вперед, по следу людей и вампиров, рубиновые глаза внимательно глядели по сторонам, чтобы не пропустить ни малейшего движения. Он слышал голоса тысяч Меришадеров, ждавших в засаде, и голоса тех, чью память они украли. Он разрывал их на куски рубиновым светом своих глаз, обвитые паутиной паучьи тела сгорали как легкий шелк.

Он прошел много миль. Он торопился, его ноги выбивали эхо из туннелей, построенных миллионами рабов во времена богов.

Наконец он дошел до комнаты с жадеитовой могилой, и увидел на стене портал на другой план, скрытый за фреской. На картине сверкала звезда, значит она ушла именно туда.

Последняя пирамида совсем близко. Талос поднял ногу, собираясь начать путешествие.

Но не закончил шаг. Звезда Светоносицы внезапно исчезла с картины, и с ее смертью его горящее сердце стало холодным как лед, ноги застыли, и он сам застыл на месте, похожий на гигантскую статую самому себе, поставленную рядом с давно забытой могилой.

СОРОКОВАЯ ГЛАВА

В Мире Теней

Как темный прилив они пронеслись над последней дюной. Фаран в середине, сорок оставшихся вампиров из Черных Копей выгнутой линией, похожей на полумесяц, темными рогами назад. Только один человек стоял внизу, рядом с пирамидой. Жрец. Фаран поднял руку и полумесяц вампиров застыл на склоне. Так. Вниз, туда где стоял Уртред, идут четыре цепочки следов, а видно только жреца. Остальных трех нет, в том числе и Талассы, и непонятно, что с ними случилось.

Уртред держал в правой руке Зуб Дракона, но плечи сгорбились, а голова безвольно висела на груди. Прямо перед ним лежал на песке сверкающий посох. Даже на этом расстоянии Фазан узнал его: Теневой Жезл. Однажды он уже видел его, сверкавшего в ночи во время битвы за Тралл. Но потом, в суматохе схватки, он исчез, вместе с Бароном Иллгиллом.

Он, Фаран, гнался за ним, начиная с Тралла, проплыл под Палисадами, прорвался через Полунощную Чудь и Лорн, прошел через Железные Ворота и подземный мир. Самый великий из артефактов Маризиана: ключ к Теням. И вот он здесь, охраняемый только жрецом.

Когда-то Фаран представлял себе, как добудет его: во главе бесчисленной армии Червя, в последней битве на поле Тралла против Иллгилла, который выведет против него даже еще большую силу. И вот итог: он с сорока вампирами против одного единственного жреца.

Когда-то он хотел последней апокалиптической битвы. Но теперь все эти желания, включая битвы, исчезли, ушли. Возможно и для жреца, тоже, потому что он стоит, не шевелясь, хотя уже прошло несколько минут с того момента, как появились Фаран и его вампиры.

В сердце Фарана появилась уверенность. Сейчас он возьмет Жезл, и Лорд Исс сможет безопасно вернуться на землю. Светоносица умерла: северная звезда погасла, и вместе с ней все надежды Огня.

А со смертью света, любого, от солнца, луны и звезд — короче всего, что отражало славу Ре — умерли и аппетиты немертвых. Закончились месячные циклы кровавых наслаждений, голода и насыщения. Они никогда не будут голодными, потому что свет больше не засияет, да и Книга Червя обещает, что когда придет время, дети Исса никогда не испытают жажду.

Фаран облизал губы. Древние книги оказались правы, как всегда. Жажда крови исчезла. Он свободен, но пуст. Не осталось ничего — дней и ночей, цикла жажды и насыщения, сражений и походов, желания жить — только бесконечная полночь Исса. И он почувствовал себя по-настоящему мертвым, таким же мертвым, каким его тело было последние двести лет. Что за жизнь без желаний и тревог?

Он должен научиться радоваться тому, что есть и будет всегда: темноте, постоянству, отсутствию неожиданностей, костяным рогам, вечно славящим их Бога. Тем не менее будущее рисовалась таким же блеклым, как и лишенная света земля.

Ему показалось, что в этот момент, момент осознания случившегося, душа, или то, что осталось от нее, вышла наружу; если бы он мог, он бы смешался с пыльным песком под ногами и стал частью земли, дал бы миллионам зернышек сознания слиться с бесконечными дюнами. Желание, причина существования, умерло.

Фаран посмотрел вниз. На поясе все еще висела булава, которую он взял у последнего Жнеца Скорби. За время своей жизни ее жестокие шипы стали острыми, как бритва. Возможно осталось только одно дело, которое освободит его. Он должен убить жреца. Фаран взял булаву в руку и махнул вампирам, приказывая им идти вперед, и они посыпались вниз со склона дюны, серебряный песок маленькими лавинами бежал у них из-под ног.

Жрец должен был услышать их, но даже не обернулся и продолжал глядеть вперед. Жезл лежал на песке, похожий на брусок из раскаленного белого металла, шипящий на холодном сером песке пустыни. Жрец держал Зуб Дракона правой перчаткой, но меч не светился, его металл казался не более магическим, чем мертвое железо оружия Фарана.

Линия вампиров черным кулаком сомкнулась вокруг жреца. Только теперь Фаран разглядел, куда тот смотрит: область крутящейся энергии в мрачной тени пирамиды, точка связи миров. Он почувствовал, как по спине пробежал холод: не физический, но холод бесконечной чужой реальности, открывавшейся за порталом. Он вспомнил мерцающий световой занавес, висевший над могилой Маризиана.

Свет Жезла превратил фигуру жреца в неясный силуэт, но все-таки Фаран заметил, что маска исчезла. Смешно, но только теперь, после целого года преследования, он сможет увидеть лицо Уртреда.

Он вытянул булаву и коснулся острым шипом шеи жреца. Тем не менее Уртред не пошевелился.

— Брось меч, — приказал Фаран.

Казалось, что только теперь жрец пришел в себя, его тело содрогнулась, как если бы он проснулся. Уртред разжал руку, и с глухим стуком Зуб Дракона упал на песок.

— Где она? — спросил Фаран.

Несколько секунд Уртред молчал, но потом все-таки ответил. — Ушла. Двойник утащил ее.

— Куда?

Жрец кивнул на мерцающий портал. — В Тени.

Только сейчас Уртред отдернул голову от шипов булавы, повернулся и поглядел в глаза Фарану, и князь в первый раз увидел его настоящее лицо. Бледные голубые глаза, орлиный нос, высокий, почти аристократический лоб, тонкие черты лица.

Фазан осознал, что жрец не поддался действию его взгляда: похоже его гипнотические способности исчезли вместе с жаждой крови. Когда-то самые сильные люди склонялись перед его волей, а это самый обыкновенный жрец Ре. Да, грядущее царство Исса не принесло ему ничего, даже удовольствие от того, что старый враг оказался у него в руках.

Возможно он вообще больше не хочет смерти жреца. Но Таласса еще жива, затерянная где-то в Зеркальном Мире. Глаза Фарана опустились на горящий Жезл. Он знал как им пользоваться, он читал об этом на изъеденных плесенью страницах Книги Червя. Это ключ к воротам в Тени. Он может открыть дверь и пойти за Талассой. Она будет его; он вернет ее обратно из Теневого Мира.

Фаран потряс головой. Что за безумие? Почему он не может жить без нее? Она только плоть и кровь, что бы там не говорила Книга Света. Никакая она не Светоносица: разве он не видел ее бледное голое тело, дрожавшее перед ним теми ночами в Тралле? Он зажмурился, вспоминая. Нет, даже тогда она была больше, чем голое тело: просто он был глуп и не понял этого. Она, единственная из всех, осталась в живых после поездки в его тронный зал, и так месяц за месяцем. Он выпивал всех остальных, но не ее: он был как любитель редких вин, который не в состоянии выпить последнюю каплю божественного нектара.

Она была его страстью, такой же могучей, как и жажда крови; его радостью жизни, сделанной из плоти. Она затерялась в Тенях — месте, таком же далеком, как и смерть. Он вернет ее обратно.

Да, но Жезл — артефакт Огня, он не может даже взять его в руку. Зато его может использовать жрец. Уртред опять поглядел на князя, их глаза встретились. Между ними проскочила искра взаимопонимания. Жрец угадал, что задумал Фаран.

Князь кивнул одному из вампиров, стоявшему рядом с ним. У того в руках была алебарда, взятая у одного из мертвых воинов на Большой Площади. Немертвый поднял ее, шагнул вперед и приставил острие к груди Уртреда.

Фаран указал на Жезл. — Подними его, — холодным голосом приказал он. — Открой путь.

— Ты хочешь пойти за ней? — спросил Уртред. Он указал на чернильно-черный купол неба. — Ее звезда погасла. Тьма победила свет, Исс — Ре. Тебе этого мало? — Не обращая внимания на алебарду и булаву он наклонился вперед, его лицо оказалось в двух футах от лица Фарана.

— Что ты хочешь от нее? Ее кровь? Или что-то еще? Что-то такое, что ты потерял, когда умер в первый раз? — Он подошел еще на шаг. — Неужели любовь, Фаран Гатон? — Он кивнул на вампиров, собравшихся вокруг. — Посмотри на них и взгляни на себя: за могилой не бывает любви.

— Она будет жить, — прошипел Фазад. — Я найду способ.

— Ты хочешь спасти Светоносицу? Очень странные слова.

— Подними Жезл, — сквозь сжатые зубы процедил Фаран, вдавливая острый шип булавы поглубже в шею жреца. Шип прорвал кожу, по шее Уртреда побежал ручеек булькающей крови. Вампир тоже надавил на грудь острием алебарды.

Уртред сморщился от боли, потом медленно наклонился и взял Жезл правой рукой, ослепительный блеск смыл цвета с его лица и верхней половины тела.

Фаран сузил глаза, защищаясь от света, и махнул рукой вампиру с алебардой, приказывая не отводить оружие от груди Уртреда.

— Без фокусов, — угрюмо процедил он.

— Хорошо, без фокусов, но мы пойдем одни, — ответил Уртред.

Фазад взглянул на ждущих вампиров, на их бледные бесстрастные лица, жаждущие крови глаза, оттянутые назад десны, желтые зубы, и внезапно почувствовал отвращение. Но разве они не зеркальное подобие его самого? Разве он не такой же? Нет, когда-то он жил, а эти твари всегда были рабами. Он знал, что такое любовь, в Тире Ганде. В его сердца когда-то горел огонь. Вот почему он хочет, чтобы Таласса жила, хотя солнце уже умерло. Он не пойдет за ней с этими монстрами.

Фаран повесил булаву обратно на пояс, и взял алебарду из рук вампира. Потом пролаял команду, и линия вампиров неуклюже подалась назад.

— Веди, — приказал он Уртреду, подталкивая его концом алебарды.

Жрец повернулся и шагнул к пирамиде, держа Жезл обеими руками над головой, потом махнул им вниз, по направлению к порталу. Вспышка ослепительного света, заставившая отшатнуться всех вампиров, глядевших на него. Когда разноцветные вспышки под веками исчезли, Фаран открыл глаза и увидел, что портал открыт. Из него, как густой туман, тек поток призраков, проносился над их головами и поднимался вверх, в подземный мир. Те самые мертвые, вопль которых он слышал с того времени, как попал в город. Портал стоял открытым — черная пустота, похожая на могилу. И еще Фаран понял, что его глаза, раненые слишком сильным светом — раньше пламенем драконов, а теперь этой сверхъестественной вспышкой — стали плохо видеть. Он почти ослеп.

— Давай, — раздраженно крикнул он, толкая Уртреда вперед.

Жрец вступил в крутящийся туман, который был порталом, Фаран за ним. Тьма сомкнулась над ним, как вода над тонущим человеком. Он покачнулся, ничего не видя. Хотя он уже давно не испытывал физической боли, но тут почувствовал, как холод поедает руки и ноги, а потом возникло странное ощущение, как будто кто-то схватил его нутро и вывернул наружу, так что кожа стала внутренностями, в внутренности — кожей. Потом все вокруг стало серым, впереди Жезл полыхнул серым светом, нити тумана расступились и он вошел в Зеркальный Мир.

СОРОК ПЕРВАЯ ГЛАВА

Серый Дворец

Ослепительное сияние Жезла постепенно умерло, и Фаран увидел, что стоит на мосту, виляющим и извивающимся из стороны в сторону как змея. Мост аркой изогнулся над пустотой, а по обе стороны от него были пропасти, без всякого намека на дно. Внизу виднелись мрачные каньоны, находившиеся, казалось, также далеко, как небо и пустота: темные как ночь пятна лежали намного ниже моста, погруженные в серый туман. Бездна.

Жрец стоял на мосту, на шаг впереди, в его левой руке тихонько светился Жезл. Алебарда Фарана, все еще направленная ему в спину, держала Уртреда на расстоянии вытянутой руки. Фаран рискнул и опять взглянул вниз. Ноги тонули в колеблющемся слое тумана, покрывавшем поверхность моста и струившимся с него вниз, в Бездну.

Голова Фарана закружилась, и он опять взглянул вверх. Мост простирался вперед, очень далеко, а на конце стояло многоярусное здание, опиравшееся на серые подпорки, поднимавшиеся из тумана; его стены нависали над бесконечных пространством, сотни остроконечных башенок окружали гигантский шпиль. Серый Дворец в Тенях, в котором раньше жил Лорд Исс.

Фаран обернулся. Мост шел назад около мили, затем резко заканчивался, туман наплывал на гладкое унылое плато, которое смешивалось с жемчужным горизонтом; невообразимо далеко, но все-таки видно. Имя плато возникло в его сознание, похожее на глухой звон колокольчика, прошедшего через густой туман. Серые Равнины.

Воздух наполняло странное жужжание. Поначалу Фаран решил, что это вполне приятный звук и на какой-то момент отдался во власть воспоминаний. Он вспомнил, как двести лет назад сидел на террасе своего особняка в Тире Ганде, был сладкий полдень, ряды маленьких белых и голубых цветов росли на покрытом мхом балконе. И вот тогда он услышал жужжание, очень похожее на это, жужжание существа, чьи крылья били так быстро, что казались невидимыми, и наблюдатель должен был поверить, что пока хоботок выпивал нектар из цветов, синее тельце крошечного создания держалось в воздухе само по себе, без их помощи.

На мгновение он забыл, где находился, забыл все: мост, Серый Дворец, даже жреца.

Но потом сознание вернулось: здесь не было ни птиц, ни насекомых, не было и далекого полдня. В этом проклятом месте нет ни счастья, ни удовольствия. А жужжание — это вопят призраки, которые летят на мост в поисках пути в Мир Смертных.

Фаран опять повернулся к Уртреду. Какое-то время они молча глядели друг на друга. Потом жрец перевел взгляд на бездонную пропасть, как если бы собирался сбросить его туда. Фаран тряхнул своей алебардой, заставив Уртреда сделать шаг назад, в сторону Серого Дворца. Какое-то мгновение жрец качался, потом снова восстановил равновесие.

— Вперед, — проворчал Фаран.

Уртред посмотрел вниз, на слой туман, скрывавший мост, потом на их такую далекую цель. Потом повернулся и пошел вперед, не глядя ни влево ни вправо.

Фаран пошел следом, нащупывая кончиками сапог край моста, но не находя его. Черные глубины Бездны слева и справа манили взгляд, приглашая соскользнуть вниз, попасть наконец туда, откуда никакая душа не сможет вернуться обратно.

Он тряхнул головой, отрывая себя от смертельных страхов, и опять погнал Уртреда вперед. Внизу плавало безграничное серое облако, а они карабкались по изгибу моста вверх, похожие на скалолазов на крутом склоне горы, ноги тонули в туманной пене. Они могли идти дни, часы или минуты, время здесь ничего не значило.

Тем не менее, после того, как прошло неизвестно сколько времени, они увидели фигуру, приближающуюся к ним, темное пятно на сером колеблющемся тумане моста. Вскоре они разглядели ее во всех подробностях. Сгорбленные плечи когда-то высокого человека, низко повешенная изящная белокурая голова, потрепанные доспехи Легиона Огня. Оба живых остановились и ждали, пока призрак подойдет к ним. Он остановился в нескольких шагах от них и поднял голову. Они увидели, что половина головы разбита, совсем свежая рана, протянувшаяся от правого глаза до подбородка, глаза нет, кровь льется на плащ и дождем падает в туман под ногами.

— Двойник, — прошипел Фаран, отступая назад и направляя алебарду на страшную фигуру.

Призрак как будто услышал его и тряхнул головой с такой силой, что капли крови окрасили туман перед ним в розовый цвет. Он заговорил, еле слышным шепотом.

— Нет, Фаран Гатон, это я, настоящий Джайал. И я иду по мосту вздохов, который объединяет Тени и Мир Смертных. — Он еле заметно шевельнул рукой. — Я уже шел здесь, когда Манихей коснулся меня Жезлом и вернул обратно в то, что глупые люди называют жизнью, а для меня было пыткой.

— Здесь я в первый раз увидел брата, он летел ко мне навстречу так же быстро, как я к нему, здесь наши души соединились, а потом разделились, опять. А потом мы полетели, разными путями, в изменившиеся тела. Сейчас все возвращается обратно. Мое тело гниет там, где оно должно было умереть семь лет назад: на поле Тралла, вместе с костями моих товарищей. А Двойник лежит вон там, в Сером Дворце. Чума убила его, как я и хотел. Смерть освободила меня. Освободила и от тебя, и от проклятия.

Уртред повесил голову. Джайал повернулся к нему. — Не жалей меня, дружище. Подумай о тех, кому ты еще можешь помочь. Таласса еще жива, но чума проникла и в нее. — Он повернулся к Фарану. — Хдар в ее крови, и еще в тысячах сердец, которые ты освободил в шахтах. Да будет проклята твоя душа.

— Она уже давно проклята, Иллгилл. Дальше некуда, — насмешливо сказал Фаран, угрожая духу алебардой, но Джайал на обратил на внимание на острое лезвие и опять поглядел своим единственным глазом на жреца.

— Ей осталось совсем мало времени. Она ждет тебя в Сером Дворце. Торопись. Она растеряна и смущена: свет земли погас, она потерпела поражение. И может стать еще хуже, ведь ты пошел вслед за ней и теперь будешь проклят, как и она.

— Не забывай, у меня Жезл: он сможет перенести любого из мира в Тени, от смерти — в жизнь.

Призрак слабо улыбнулся. — Ты напоминаешь об этом мне, Джайалу Иллгиллу? — Потом улыбка растаяла. — Не забывай о проклятии, и о том, что ты обещал мне в Лорне. Когда все кончится, закопай его как можно глубже, друг; никто и никогда не должен найти его.

— Пошли уже, — нетерпеливо сказал Фаран, поворачивая острие алебарды к Уртреду. Но и жрец не обратил на него никакого внимания, впившись глазами в Джайала.

— Дружище, что будет с тобой? — спросил он.

Призрак опять слабо улыбнулся. — Мертвые не могут вернуться в Мир Смертных. Если только кто-нибудь не использует на них Жезл или магию; магию вроде той, которую использовал Манихей, когда встретился с тобой в ту бурю в Тралле. И все-таки я чувствую то же, что и все призраки: страстное желание сделать то, что сделал мой двойник — вернуться с этих пустых равнин в Мир Смертных; по меньшей мере видеть жизнь, хотя и не быть ее частью. Вот почему мы, мертвые, возвращаемся как призраки, идем обратно той дорогой, по которой прошел ты, через портал и опять в мир: каждый день, все больше и больше, с тех пор, как Маризиан открыл его пять тысяч лет назад.

— Я тоже могу взлететь, вернуться и присоединиться к миллионам других душ, толпящихся вокруг солнца, как скворцы в осенней мгле, когда они собираются стаями, чтобы улететь в теплые края. Но сейчас солнце мертво. Я достаточно долго прожил в Мире Смертных, и не хочу вечно бродить призраком по темному небу… — Его голос затих и он уставился на Бездну рядом с мостом.

— В тот день, умирая на поле Тралла, я видел это место, Бездну, — продолжал он. — Я видел, как моих мертвых друзей засасывало туда, как если бы их подхватил поток, падавший в Хель. Они кричали, молили о пощаде, о другой участи. Да, кое-кому из них повезло: их тела сожгли на священном огне Ре, Бог благословил их и они получили огненное очищение! Теперь их души высоко, в Зале Белой Розы.

— Но остальные упали в это ужасное место, Бездну. Остался только я, и, как ветка схваченная вихрем, крутился между Небесами и Хелем, не в состоянии ни взлететь вверх, ни упасть вниз. Потом Жезл унес меня обратно в жизнь, но теперь все вернулось назад.

— Пообещай мне, Уртред, что если царство Ре вернется, ты пойдешь в Тралл. Сейчас там все пусто, уничтожено демоном. Но пирамида из черепов стоит, как и раньше. Мое тело лежит рядом с черепом Манихея. Сожги его как положено, по ритуалу, и я попаду на небеса.

— Обещаю, — ответил Уртред. — И может быть Ре сжалится над тобой.

— Спасибо, ты хороший товарищ, и в жизни и в смерти. Прощай, я должен идти, бродить по этим серым равнинам. Там я найду отца и Манихея, и всех остальных, у которых нет могил и которые не могут отдохнуть.

Сказав последние слова он поплыл к обоим мужчинам. Никто их них не мог отступить влево или вправо, чтобы дать ему дорогу. Оба сделали пару шагов назад, но он плыл на них, не останавливаясь; потом, казалось, просочился сквозь них и оказался на другой стороне.

Они повернулись и какое-то время смотрели, как он медленно идет по мосту к Серым Равнинам и исчезает из вида.

— Ну что ж, мое желание исполнилось: он проклят, по-настоящему, — сплюнул Фаран. — Пошли. — Он подтолкнул Уртреда алебардой.

Они опять пошли дальше по арке моста, взбалтывая ногами туман, который, как вода, переливался через край и пенистыми волнами падал в пурпурные глубины Хель.

Уртред заговорил, не поворачивая головы к своему старому врагу. — Фаран, когда твой повелитель придет на землю, таким будет весь мир. Солнце уже умерло, а мир, как и огонь, горящий в сердце каждого человека, превратится в холодные угли. — Он взглянул на серое небо. — Место без огня, желания, жизни.

Фаран уставился в спину жреца. Он видел все секреты его сердца, видел и отчаяние, овладевшее жрецом. Князь вздохнул: в ноздри ворвался затхлый воздуха, дыхание старика, простудное и затрудненное. — Ты не прав. Будут желания, — гулким голосом сказал он. — Твои желания, твои страсти, жрец, и таких же как ты, созданий огня; но огонь может гореть, только пожирая сам себя: он несет в себе семена собственной гибели. Зато создания Червя бессмертны, они восстанавливают сами себя: чтобы обновиться, создать себя заново, нам нужна только кровь. Благодаря ей мы сможем вечно жить во мраке Исса.

Уртред тряхнул головой. — Ты что, на самом деле думаешь, что твой повелитель считает тебя чем-то лучше навозного жука? Да как только он появится на земле, он смахнет с нее тебя и таких как ты. Ваши души у него и так есть: об этом он позаботился. Чего ради он будет сохранять пустые оболочки?

Он остановился и обернулся. — Посмотри на себя: твое тело гниет; не так как гнет плоть, но как кожаный манекен, набитый опилками, который медленно распадается на куски. Но мы, создания Ре, другие; хотя мы сгораем и, умирая, действительно становимся углями и золой, наша душа не умирает, но только очищается огнем: она поднимается из пепла и летит в солнечный дворец Исса. А ты никогда не полетишь. Исс давно отобрал у тебя душу, и когда эта занятая жизнь, за которую ты так цепляешься, закончится, тебе не останется ничего, кроме вечной тьмы.

— Замечательная речь, — усмехнулся Фаран, — но хотя время умерло, песок еще бежит: Исс спускается на землю, во всем своем величии. Вперед.

Уртред повернулся и без единого слова пошел дальше по крутой арке моста.

Они шли и шли, и все это время дворец не приближался, но тут, внезапно, зачернел над их головами, его стены светились серым светом, который то усиливался, то ослабевал, как если бы над ними проходили невидимые облака. Но не было ни солнца, ни луны, свет которых мог бы освещать их, так что сами стены казались сделанными из мерцающей тени. Мост, превратившийся в узкий пандус, поднимался вверх, уходя в недра здания. Где-то на середине пандуса лежала фигура, лицом вниз. Позади ее находилась арка, за которой тысячи серых теней беспорядочно двигались по двору, окруженному высокими полупрозрачными стенами.

Фаран и Уртред стал взбираться на пандус, туда, где лежала неподвижная фигура. Подойдя, Фаран ударил ее ногой и она перевернулась на спину. Точное подобие Джайала Иллгилла, но совершенные черты лица обезображены черными и пурпурными пятнами. Чума. Это Двойник, не Джайал.

— Он никогда не вернется туда, откуда пришел, — сказал Уртред, глядя на дворец.

— Возможно духи не разрешают вернуться тем, кто убежал, — ответил Фаран, указывая на арку.

Духи, заметив их, толпились у ворот дворца, закрывая дорогу; виднелись только бледные лица и шеи, вытянутые в бесконечном молчаливом крике. Но никто из не пытался выйти наружу, чтобы встретить захватчиков: как будто какой-то невидимый барьер удерживал их на пороге.

Уртред посмотрел на Фарана, князь кивнул. Жрец переступил через труп Двойника и пошел вперед, лорд-вампир за ним. Теперь до них донеслось бормотание призраков. Подойдя к воротам Уртред, инстинктивно, поднял Жезл повыше, и духи отпрянули от входа, образовав улицу, в которую вошли он и Фаран. Плотной стеной призраки стояли по сторонам, шипя и бормоча.

— У него Жезл…

— Жрец Огня, освободи нас…

— Верни нас обратно в Мир Света…

Но оба человека не обращали внимание на них и шагали вперед, не глядя ни влево, ни вправо. Вслед за ними летели злые ругательства и проклятия.

Они прошли через ряд арок, и опять вышли на открытое пространство, оказавшись в обширном дворе, с туманными сводчатыми галереями и проходами с каждой стороны. Над ними поднимались вверх искаженные туманом силуэты башен, их темные тени падали на дорогу, человек и вампир шли вперед через странный, как будто составленный из многих полос свет, в котором призраки то появлялись, то исчезали.

Какое-то шестое чувство сказало Уртреду, куда идти: он повел Фарана через двор в один из сводчатых коридоров. Еще больше призраков ожидали их там, шепчущих, пытающихся схватить за руки, как нищие, просящие подаяния, жаждущие прикосновения света. Не обращая на них внимания он шел мимо.

Пошли знакомые лица, как если бы он шел по дороге своих собственных воспоминаний, на которой появились его учителя и мучители, послушники и монахи из монастыря Форгхольм, расплывшиеся лица сотен людей, которых он повстречал в ту безумную ночь в Тралле, народ из Годы и Лорна.

И, конечно, Манихей, его учитель и проводник. Он выскользнул из голубовато-серых теней. Как только он появился, все остальные призраки исчезли.

Уртред низко поклонился. — Учитель… — начал он. Но Манихей остановил его, подняв руку. — Сынок, я думал, что никогда больше не буду говорить с тобой. Но ты пришел в царство смерти, бросив вызов пророчествам и судьбе, и привел с собой Смерть. — Он указал на Фарана.

— Ах, учитель, я спрашиваю себя, не стал ли я сам таким, как этот ужасный лорд, Смерть. Все, чего бы я не коснулся, или просто подошел близко, умирает. Посмотри, эти призраки вьются вокруг меня как комары на исходе летнего дня. Только одна может вернуть меня к жизни, оживить. Та, о которой ты сказал мне в ту ночь в Тралле: Светоносица.

Манихей печально кивнул. — Да, я боялся этого, но все так и произошло. Я видел, как судьба ведет тебя к ней, но вместо того, чтобы видеть в ней полубогиню, ты увидел только женщину. Я видел, как ее тело и грация мучительно искушали твое сердце, давно замкнутое на замок, и как ты забыл все жреческие клятвы. Я видел многое из того, что должно было последовать вслед за этим. Но только не то, что ты последуешь за ней сюда, в обитель смерти.

Призрак отвел взгляд, в первый раз в жизни, или в смерти, не в состоянии встретить горящий взгляд ученика.

— Что ты хочешь сказать? — спросил Уртред.

— Ах, я внушил тебе беспочвенную надежду и тем самым уничтожил тебя, Уртред. Да, я вызвал тебя в Тралл. Я предвидел время, когда не будет ни дня, ни ночи, но только бесконечная полночь; знал, что ты единственный человек во всем мире, чья сила равна моей, что ты и Таласса — единственный шанс предотвратить победу тьмы. Но я не сказал тебе, насколько ничтожно мал этот шанс. Это была даже не надежда, но мысль о надежде. И отчаяние затемнило эту мысль. Мои худшие страхи стали реальностью: свет солнца померк.

— Не надолго, учитель.

Манихей покачал головой. — Людям нужна надежда, и пока солнце светило надежда была. Вот для чего нам была нужна легенда о Светоносице. Но этот мир стар: огни солнца погасли, Исс все равно бы победил, даже если бы демоны не принесли в мир тьму.

— Возможно через много тысяч лет темнота догонит свой хвост и, как змея, съест его, и на земле больше не будет света. Но не сейчас. Эта темнота — результат волшебства и заклинаний. Мы уничтожим ее и пошлем Исса обратно в его дом на звездах, — жестко ответил Уртред.

Манихей кивнул. — Возможно. Да, возможно я слишком рано потерял надежду. Теперь ты носишь мою мантию, Уртред. Ты уже пошел дальше, чем я мог только мечтать. Измени мир, пророчества и букву закона. Пусть Светоносица живет!

И Манихей начал таять, как много месяцев назад в Тралле. — Таласса лежит внутри, — едва слышным голосом прошептал он. — Вниз вон по тому коридору. Торопись, даже сейчас ее душа уходит. — С этими словами призрак Старейшего исчез, растворился в эфире.

Уртред уставился на то место, где только что находился призрак. От него остался только маленький клочок тумана, который, как легкий пух, поплыл к огромным изогнутым стенам и башням дворца. Уртред посмотрел туда, куда показал Манихей. Перед ним тянулся длинный коридор, из высоких стен которого лился серебряный свет, ярко освещая одни куски, и оставляя другие в полной темноте.

Он думал, что в Тралле видел Манихея в последний раз. Учитель сам сказал об этом. Но он, Уртред, бросил вызов судьбе, вошел в Тени. А сейчас он победит судьбу еще раз. Таласса будет жить.

Уртред обернулся. Все призраки исчезли. Остался один Фаран. — Веди, — приказал лорд-вампир, приставив алебарду к груди жреца.

Вдвоем они пошли пустым проходом. Их ноги почти неслышно шагали по каменным плитам. Впереди, в высокой кирпичной стене, открылось прямоугольное отверстие. Войдя в него они увидели алтарь, освещенный одним единственным лучом серебряного света, падавшим с потолка высотой в сто футов.

На алтаре, все еще одетая в белый плащ из шерсти яка, лежала Таласса. Умирающая Таласса. Пурпурные и черные пятна усеивали лицо и шею.

Фаран подтолкнул Уртреда своей алебардой. Жрец подошел к атрарю и встал над ней. Она дышала тяжело и с трудом.

Уртред повернулся. Фаран глядел на умирающую девушку, его высохшее лицо сморщилось, со лба свисали складки кожи, почти закрывавшие глаза. Странно, но по его хрящеватым щекам текли слезы, падавшие на землю. О своем оружие он вообще забыл.

Тут Уртред ощутил, что они не одни. Кто-то еще зашел в зал и встал за ними. Он повернулся, и кровь застыла в его жилах.

Там стояла она, такая же живая и прекрасная, как и раньше: Таласса. Золотисто- каштановые волосы, бледный и высокий лоб, слегка тронутый веснушками. И ни малейшего признака чумы. Полные губы слегка выдавались вперед: конечно те самые, которые он целовал, а не эти ужасные у больного чумой создания, которое лежало перед ним, или нет?

Она была точно такой, какой он ее помнил. И одета в то самое просвечивающее платье, которое носила в Храме Сутис тогда, когда он первый раз увидел ее. А под ним то самое совершенное тело, слегка прикрытое, но кое-где дразняще открытое — как и в ту первую ночь, когда он видел ее, танцующую в храме. Все в ней обещало жизнь. А в теле на алтаре все обещало смерть.

В душу вонзилось ледяное копье.

— Таласса, — пробормотал он и невольно шагнул к ней, забыв о той, что лежала на алтаре. Но сразу же увидел что-то странное в ее серых глазах: насмешку, вызов, знание.

— Жрец, со шрамами, — насмешливо протянула она. Скрежещущий голос, как будто кто-то царапал ногтями по доске. Не ее голос, а карикатура; так же походит на ее, как карканье вороны на воркование голубя.

— Кто ты? — прошептал он, хотя уже знал.

— Ну, я она, и не она. Подойди, — сказала она, откидывая назад копну золотисто-каштановых волос и открывая лицо. — Видишь? Разве я не также прекрасна, как и она? — Она выставила вперед одно из своих изящных бедер и пробежала по нему кончиками пальцев. — Она холодна, как камень на котором лежит, а между ног у ней ледышка, хотя она дарила удовольствие тысячам людей до тебя. Но я, я подарю тебе огонь, жрец, ты получишь настоящее удовольствие. — Она призывно облизала губы язычком, как кошка, облизывающаяся после еды. И разве, несмотря на голос и все остальное, помоги ему Ре, разве он не почувствовал возбуждения, разве его бедра не зашевелились, отвечая ей? Она подошла ближе, ее заостренные ногти потянулись к его груди. Он уже чувствовал их, хотя она еще не коснулась его.

Он опять оказался в Храме Сутис, причем до того момента, когда узнал, кто такая Таласса на самом деле. Когда считал ее обыкновенной шлюхой. И, как и тогда, по его телу пробежала дрожь чистейшей похоти.

Как только пальчики коснулись груди, он отшатнулся назад.

— Стыдишься, жрец? — издевательски сказал она. — Но я знаю все твои тайные желания. Вспомни, как она касалась тебя, жрец, вспомни, как обнимала тебя — но ее ласки ничто по сравнению с моими: Я могу поднять мертвую плоть и заставить ее опять биться в сражениях любви. Ты думаешь, что она любит тебя, жрец, но она только жалеет тебя, а сама просто наслаждается чем-то странным, необычным, как тогда, в Тралле, когда она ложилась с изуродованными и умирающими. Тогда она наслаждалась тысячами грязных удовольствий. Подумай об этом, жрец. Подумай и о том, сколько раз она ложилась с больными чумой. А теперь Хдар пожирает ее саму. Возможно боги и справедливость все-таки существуют.

— Ты не она, — сказал Уртред, скрипя зубами, но, несмотря на свои слова, все-таки обернулся и посмотрел назад. Тело по-прежнему лежало на каменной плите, совершенно неподвижно. Но сейчас пятна покрыли каждый дюйм кожи, уничтожив все следы красоты.

— Она мертва и испорчена, — сказала тень Талассы. — Что за удовольствие быть в могиле? Только он, Фаран Гатон, может наслаждаться холодными трупами, похороненными в земле, между ног которых кишат черви, а по венам вместо горячего потока струится мертвая, густая как смола кровь. Посмотри на меня. Я здесь. Я также хороша, как и она. Я ее вторая половина, которая живет здесь, та сама половина, которая есть у всех из нас. Твой двойник тоже здесь, жрец. Близко. И он идет сюда. Разве ты не чувствуешь в воздухе его запах? Сумасшедшая тварь, раб необузданных желаний, тогда как ты считаешь, что всегда поступаешь хладнокровно и разумно. Обними меня, и быстро. Только если ты дашь волю себе, полностью отдашься наслаждению, ты сможешь уменьшить безумие твоей тени и, таким образом, спастись.

Но все это время глаза Уртреда не отрывались от тела Талассы, лежавшего на алтаре. Сейчас оно полностью замерло, грудь не колыхалась. Мертва. И тем не менее, неподвижная, в пятнах чумы, для него она была более привлекательна, чем эта без устали болтавшая гарпия. Казалось, что по ее усеянной пятнами коже еще струится свет, как в святилище Светоносицы, или как в тот день в Равенспуре, когда они вместе нашли под горой могилу его матери. Снаружи все стало черным, с ее смертью умерла надежда, и его любовь, тоже.

Но тут: чудо. Он увидел, как ее грудь поднялась и упала. Она еще жива, еще есть несколько секунд. Возможно мир все еще балансирует на грани, качается между светом и бесконечной тьмой. Он уже было решил, что Ре бросил и его и дело Огня, но надежда еще есть. Он вспомнил, кто он такой и почему он здесь.

В его руке еще сверкал Жезл, причина проклятья и способ покончить с ним. Инструмент спасения, спасения Талассы и мира от того зла, которое стоит перед ним.

— Нет! — крикнул он и взмахнул Жезлом над телом Талассы.

Вспышка света. Лицо Доппельгангера внезапно вспыхнуло, мгновенно потеряв красоту Талассы и превратившись в белую маску гнева и ярости, но Уртред ничего не видел: резким движением он коснулся Жезлом груди Талассы.

Еще одна вспышка света, как удар молнии. Уртред услышал, как выругался Фаран, как дикий крик донесся оттуда, где стояла тень Талассы. Все вокруг стало белым, цвета исчезли. Наконец окружающее вернулось. Он поглядел на тело Талассы, по-прежнему лежавшее на алтаре. Она двигалась. Ожила! Когда танцевавшие под веками разноцветные пятна исчезли и зрение прояснилось, он увидел, что чумные пятна пропали.

— Таласса! — крикнул он, отбросил Жезл, скользнул руками в перчатках ей под спину и осторожно посадил прямо.

— Где я? — неуверенно спросила она.

— В Тенях.

— Тенях? — переспросила она.

— Да, но я собираюсь забрать тебя отсюда.

Прежде чем он успел еще что-то сказать, Уртред увидел, что ее глаза внезапно остановились на чем-то за его спиной. Он обернулся. Доппельгангер стояла, вытянув к ним руки, но теперь она была в старом теле Талассы: руки в пятнах, багровых и пурпурных, вены выпирают наружу, каждый дюйм обнаженного тела покрыт чумными фурункулами. Уртред отшатнулся, и оттащил Талассу от алтаря.

Доппельгангер хотела прыгнуть на них, но после первого же шага закачалась и упала на землю, извиваясь как насекомое с перебитой спиной, не в силах подняться.

Оставался только Фаран. Уртред мгновенно поднял Жезл с земли и уставился в движущиеся тени в поисках лорда-вампира.

Фаран стоял недалеко, слегка отвернувшись от них. Алебарда лежала на полу, в руке была палица, до этого висевшая на поясе. Свободной рукой он шарил перед собой. Глаза князя были повреждены еще до того, как они вошли в Тени, но сейчас зрачки стали мертво-белыми, как пепел после огня: вспышки света Жезла уничтожили их.

Фаран глубоко вздохнул и повернулся к ним. Он почуял их запах.

Уртред отступил назад. Он заметил, что изменилось еще кое-что. В его вены вернулся огонь. И с ним к нему вернулась сила. Светоносица ожила, во внешнем мире засверкала звезда, темнота отступила. И к Фарану вернулась жажда крови. Лорд-вампир шагнул к ним, в дикой гримасе оттянув губы назад.

Уртред вытянул перед собой Жезл. Фаран остановился, почувствовав обжигающий огонь. — У меня Жезл, — крикнул Уртред. — Не подходи ближе, если не хочешь сгореть.

— Жрец, ты и так доставил мне множество неприятностей, — ответил Фаран. — Но сейчас надо положить этому конец. Ты что, думаешь я боюсь пламени? — Еще один шаг и он бросился через разделяющее их пространство.

Уртред выбросил вперед Жезл, пытаясь остановить его, но рывок Фарана отбросил его назад, он тяжело упал на спину, зубы лорда-вампира щелкнули в дюймах от его носа. Только Жезл, зажатый между их телами, держал зубы Фарана на достаточном расстоянии от его лица. Он почувствовал запах горящей кожи и увидел, что Жезл уже прожег доспехи Фарана.

Фаран опять щелкнул зубами, еще ближе. Уртред резко отдернул голову в сторону, и зубы не задели ухо, но в этот момент что-то странное случилось с лицом Фарана. Кожистые щеки начали проваливаться в себя, как если бы мертвый хозяин покинул их, оставив за собой только пустую, безжизненную маску.

Уртред толкнул его, и лорд-вампир, который мгновение назад казался таким сильным и жестким, упал с него, как если бы ничего не весил. Уртред перекатился и вскочил на ноги.

Фаран лежал перед ним: потрепанные кожаный доспехи горели прямо там, где их коснулся Жезл. Внутри грудь и живот дымились, сжигаемые черным огнем. Половина брюшной полости уже превратилась в серый пепел, в ужасной дыре виднелись желтые кости. Но, несмотря на рану, его губы еще двигались на съежившемся кожистом лице, как если бы он пытался что-то сказать.

Таласса, стоявшая рядом с Уртредом, в страхе глядела вниз. Свободной рукой он обнял ее, пытаясь успокоить. Каким-то образом Фаран, несмотря на вонь своего горящего тела, сумел уловить ее запах и повернул к ней свои мертвые белые глаза.

— Сто ночей, Таласса, ты могла быть моей, — сумел выдохнуть он. Уртред почувствовал, как ее бьет дрожь.

— Сто ночей давно прошли, Фаран Гатон, — дрожащим голосом ответила она.

— Да, как цветок, который теряет лепестки, один за другим, — прошептал он. Потом его спина выгнулась, и все тело, которое до этого дымилось, вспыхнуло сине-желтым пламенем. Через пару секунд перед ними лежала смоляно-черная мумия, а еще через мгновение от него остался только пепел. Неизвестно откуда взявшийся легкий ветер подхватил его, поднял вверх и разбил на тысячу частей, которые и унес прочь.

Уртред и Таласса молча смотрели на остатки своего злейшего врага. Исчез, за секунду. Сколько месяцев его тень падала на их жизнь? Сколько тысяч людей умерло из-за него, ради его кровавого удовольствия? И тем не менее, глядя друг на друга, они ощутили странную жалость: из-под оболочки монстра несколько раз проглядывали следы человека — тень того человека, которым он был раньше.

Уртред повернулся и поглядел вокруг. Стены Серого Дворца исчезли, по обе стороны от них лежали серые равнины, впереди поднимался мост над Бездной Хель.

Здесь не было севера или запада, юга или востока, но там, где должен был быть Северный Полюс, горела одинокая звезда, сиявшая все ярче и ярче, пока не засверкала как солнце.

Равнины засветились под ее лучами, и на конце моста, который, внезапно, оказался очень близко от них, стоял портал в Мир Смертных.

СОРОК ВТОРАЯ ГЛАВА

Свет, который никогда не умрет

Медленно, с мучительным скрежетом рычагов и передач, которые поддерживали и двигали его тело, Бронзовый Воин ожил, в очередной раз. Еще одна смерть, еще одно пробуждение. Он увидел покрытые мокрыми пятнами стены гробницы и в центре ее жадеитовый саркофаг. Впереди, на стенной фреске, он увидел нарисованную пустыню. Посреди нарисованного неба опять горела звезда. Насколько он помнил, прежде чем заснуть он глядел на нее: перед ним точка связи миров.

В голове все жужжало: сколько же времени он спал? И сколько поколений людей успели смениться за это время? Неужели еще пять тысяч лет, как тогда, перед тем как пришел Маризиан и вырыл его из пустыни, в которой он был похоронен?

Или четыре тысячи, которые он провел в гробнице Первого Отца?

Память вернулась, как будто лучи света ворвались в отворенное окно. Искьярд; огромный храм; спуск в подземный мир, вслед за Светоносицей. Теперь он узнал: на этот раз он спал совсем недолго, один удар сердца.

Вот он, мерцающий портал, точка перехода на другой план. Талос шагнул вперед, и стены гробницы исчезли. Он прошел через портал, обжигающие разряды энергии синим водопадом играли на его броне. Серая пустыня простиралась до самого горизонта. Светоносица близко.

Песок фонтанами взлетал из-под железных башмаков. Красные лучи глаз обшаривали дюны; впереди он увидел силуэт пирамиды, а на самом горизонте сверкал еще один мерцающий портал: дорога в Мир Теней.

Он взобрался на высокую дюну. Прямо перед ним у основания пирамиды сорок вампиром полукругом сгрудились вокруг двух фигур: Таласса и Уртред. Зуб Дракона сверкал на песке перед ним; в правой руке жрец держал Теневой Жезл.

Не успел Талос осмотреть всю сцену, как вампиры кинулись вперед. На первый взгляд казалось, что обоих людей просто разорвут на куски, но жрец махнул в воздухе Жезлом, описав яркую арку, из него вырвался полукруг огня и повис в воздухе, похожий на замороженную молнию. Некоторые из вампиров с разбегу ударились о него и вспыхнули, как просмоленные факелы, закрутились, упали на землю и быстро превратились в черные лужи. Остальные, в замешательстве, отступили назад.

Уртред прыгнул вперед и поднял с земли Зуб Дракона; теперь он держал в руках два клинка: один медно-красный, второй — сине-белый.

Кольцо огня начало таять; вампиры опять рванулись вперед, перепрыгивая через еще дымящиеся тела своих товарищей. Бронзовый Воин начал спускаться по склону дюны вниз, по направлению к сражению.

Жрец положил одно оружие на другое, образовав крест. Огромный всплеск энергии, осветивший горизонт, огненные шары вылетели из точки контакта и полетели во все стороны, убив не меньше дюжины вампиров. Остальные накинулись на него.

Жрец сражался как сумасшедший, рубил направо и налево обеими клинками, но ему пришлось отступить; неудачно отпрыгнув он упал на землю, Жезл выпал из его руки. Таласса подхватила его, пока Уртред, лежа на земле, парировал мечом укус одного из вампиров.

Талос поймал взглядом участок земли перед Талассой и Уртредом и широко открыл глаза. Из них вылетели огненные рубиновые лучи и ударили под ноги вампирам. Крошечное количество грунтовой воды немедленно закипело, испарилось и раскаленный пар обрушился сверху на немертвых. Они заплясали в сумасшедшем танце, на их сухую кожу обрушилось сразу два смертельных врага: вода и огонь; высохшая плоть сошла с их костей.

И тут Бронзовый Воин оказался среди них, разбрасывая немногих выживших налево и направо как тряпичных кукол. Последние понеслись прочь в бесконечную серую пустыню. Он смотрел за ними, пока они не стали размером с булавочную головку. Без крови они умрут там через несколько дней. Если кто-нибудь в будущем опять осмелится появиться в этом пустынном месте, он найдет их высохшие оболочки, заснувшие вторым сном из-за отсутствия крови.

Какое-то время они стояли среди обгорелых трупов: Светоносица, Герольд и три великих артефакта Маризиана: Теневой Жезл, Зуб Дракона и Бронзовый Воин. Наконец-то соединенные под сверкающей звездой. Книга Света была права. Когда все три опять соберутся вместе, темнота будет побеждена.

— Звезда опять сияет над Миром Смертных и Фаран Гатон мертв, — торжественно сказал Уртред.

Бронзовый Воин кивнул, в его шее заскрипели шестеренки. — Да, сияет. Но еще многое надо сделать. Солнце все еще скрыто за облаком демонов — а призраки по-прежнему летят из Теней, чтобы закрыть его лицо. Смотри! — Он повернул двойной свет своих глаз на сверкающий портал у основания черной пирамиды. Они увидели, что из нее, как пар, освещенный ярким солнечным светом, вылетает поток призраков, который, как будто подхваченный сильным ветром, уносится вверх и, ускоряясь, несется над пустыней вдаль, к воротам в подземный мир. — Солнце все еще умирает, а Исс летит к земле со звезд.

— Что мы должны сделать? — спросила Таласса.

— Во-первых, Теневой Жезл. Это ключ к Миру Теней, украденный отсюда Маризианом. Надо вернуть его туда, откуда он пришел. Брось его через ворота, и может быть он никогда больше не увидит света Мира Смертных.

— А это безопасно?

— Он будет лежать там, пока не появится еще один проклятый человек в такое же проклятое время, который узнает слишком много о тайнах богов и о тайных дорогах, которые лежат между планами бытия, найдет дорогу в Тени и принесет его опять из Зеркального Мира. И тогда люди опять начнут страдать. Поверьте мне, на каждом витке истории найдется свой Маризиан и миллионы остальных, страдающих от действий одного.

— Но до этого еще много тысяч лет. Пускай люди спокойно спят в своих кроватях и лелеют несбыточные мечты. Брось Жезл в Тени и верни в мир свет солнца.

Таласса взглянула на Жезл, потом на Уртреда и внезапно заколебалась. Неужели она сможет вернуть назад то, что сделал Маризиан, величайший маг всех времен и народов? И будет ли это последний, необратимый шаг? А она сама, воцарится ли мир в ее душе? И не станет ли она еще кем-то другим — ведь пока она еще Светоносица, мифологическое создание, существо из легенды, хотя никогда не стремилась быть ею.

Она вообще не хотела ничего из того, что судьба заставила ее делать. Наверняка должно быть место в этом мире, быть может на холмах Суррении, куда мужчина и женщина смогут уйти и прожить все оставшиеся годы, позабыв о человечестве, о самих себе и событиях, обрушившихся на их головы. Суррения! Она представила себе заманчивые картины: свеже-побеленные дома, уютно разместившиеся в долине, фруктовые деревья, склонившие к земле ветки с плодами, зеленые луга, на которых пасутся лошади. Уртред легко научиться быть фермером, они будут собирать урожай в конце лета и пахать поля осенью. Вместе они проживут, никем не узнанные, все свои года.

У их есть меч, Зуб Дракона: Уртред знает его магию. После того, как она закроет вход в Тени, меч может перенести их в любое место в мире. Таласса знала, что жрец, когда-то изуродованный ожогами, как и она прошлым, не хочет ничего другого, чем позабыть о своей магии и своих обетах, и мирно жить с ней.

И когда они будут в безопасности на ферме в Суррении, он откажется от своей магии и похоронит Зуб Дракона в таком месте, где никто и никогда не найдет его.

Но она знала, что судьба приготовила для нее кое-что другое — никогда они не попадут в Суррению.

Уртред глядел на нее, искренними голубыми глазами. Аланда знала все, знала и то, что однажды это произойдет. Когда пройдет величайшая опасность, грозящая этому миру, Талассе придется забыть о том, кто она такая, о живой женщине, нашедшей свою любовь. Она должна будет стать тем, кем требуют от нее пророчества. И его глаза говорили, что он тоже все знает: в них была печальная покорность судьбе.

— Ты и я еще не закончили, — печально сказал она. — Что бы не произошло, мы всегда будем вместе.

— Не обещай, по меньшей мере сейчас, — ответил Уртред. — Только потом.

Таласса хотела что-то еще сказать, но слов больше не было. Она подняла Теневой Жезл над головой. В то же мгновение его свет, тот самый свет, который привел к смерти миллионов душ, покорился ей. Она направила его вверх, к звезде, названной ее именем, которая светила и в это забытое измерение.

— Пускай Мир Теней будет замкнут, навечно! — громко крикнула она.

И с этими словами она швырнула Жезл, навсегда кончая с ним, в мерцающий портал у основания черной пирамиды. Еще одна ярчайшая вспышка, как будто столкнулись тысячи солнц, потом темнота вместе с световой рябью, ее волны побежали по бесконечной песчаной равнине, затопив все кругом. Медленно, очень медленно вернулся ровный свет пустыни. Уртред посмотрел туда, где был портал, и не увидел ничего, ворота в Тени исчезли, растаяли в воздухе.

Вокруг него послышался низкий вой. Призраки, которые мгновение назад летели высоко над пустыней, начали, как капли дождя, медленно падать на светящийся песок, все ниже и ниже.

— Сделано, — выдохнула Таласса.

Несколько мгновений она молчала, потом заговорила опять. — Какое время сейчас снаружи? — спросила она.

— Почти рассвет, если бы светило солнце, — ответил Бронзовый Воин, его голос отозвался эхом из-под огромного шлема.

— Ты, который можешь видеть все, что ты видишь? — опять спросила Таласса.

В то же мгновение рубиновые копья из глаз Бронзового Воина полетели над песчаными дюнами и исчезли за горизонтом. Она не могла сказать, сколько времени их не было, но как только Воин увидел все, что происходит во внешнем мире, он заговорил. — Как я уже говорил тебе, Атанор по-прежнему покрывают небо. И Исс спускается со звезд. Червь не собирается умирать. В Тире Ганде бушует битва. Воины Ре против слуг Исса. Пока дела Огня плохи: их единственная надежда — рассвет.

— Тире Ганд. Полмира отсюда, — задумчиво прошептала она, глядя на Зуб Дракона, который Уртред по-прежнему держал в руках. — Мы должны идти туда.

Уртред вопросительно посмотрел на нее. Еще не поздно отказаться от борьбы, уйти в сторону. — У тебя есть магия, Уртред. Перенеси нас в Тире Ганд, — стальным голосом сказала она.

Он медленно кивнул, потом поднял голову к серому небу. — В Тралле был рассвет: Ре осветил меня, и магия пришла. Но здесь нет никакого рассвета.

На этот раз заговорил Талос. — Найди такую же магию в своем сердце, жрец, потому что именно там горит огонь, который заставляет всех на свете двигаться, расти и любить: только там ты найдешь настоящего Ре, а он — настоящий ты.

Уртред повернулся к Талассе. — Аминь, — прошептал он. Таласса подошла очень близко к нему; он почувствовал на шее ее дыхание. Она наклонилось и прошептала прямо в ухо. — Я всегда буду с тобой.

— А я с тобой, — ответил он, поднимая меч.

Уртред взял меч обоими руками, вытянулся в струнку и поднял его над головой. — Перенеси нас в Тире Ганд, — сказал он, глядя на одинокую звезду, горящую в небе.

СОРОК ТРЕТЬЯ ГЛАВА

Последняя утренняя звезда

Тире Ганд. После того, как свет звезды умер, в зале для переодевания стало абсолютно темно. Каждый из людей, находившихся там, знал, что ему остались последние секунды. Каждый твердил последние слова, с которыми собирался уйти в вечность. Несмотря на тьму все чувствовали, что мертвое дыхание Пурпурных Рыцарей приближается, становится ближе; запах плесени и затхлого воздуха доносился из-под их огромных шлемов.

Но враги и не думали обрушить на них свое оружие. В этом не было необходимости. Вместо этого через разделявшее их короткое пространство полетели странные, соблазняющие слова, говорящие людям, что рыцари хотят не пролить их кровь, но только выпить. Не стрелы с железными наконечниками, не мечи и булавы — слова, нежные, настолько убеждающие, что даже самое закаленное сердце начинало таять. Слова жалости, предложения вечной жизни — если они сдадутся. Гарн приказал своим людям оставаться на месте, но некоторые все-таки поддались гипнозу: послышался топот ног несколько человек, вышедших из круга.

Фазад не отрывал глаз от точки над большим стеклянным куполом комнаты, из которой светила звезда перед тем, как исчезла. Глядел он на нее и сейчас, сражаясь с искушающими словами вампиров. Если они хотят его кровь, пусть приходят и берут. Он покрепче стиснул рукоятку меча. Темно, ничего видно, быть может это то, на что похожа слепота? Но он слышал, что бывает такая темнота, становится белой перед глазами зрителя. И, может быть, этот оптический фокус происходит с ним, потому что внезапно абсолютно черный потолок просветлел. Как если бы на небе, рядом с точкой исчезновения звезды, появилась свеча, колеблющийся свет которой пытался задуть ветер. Потом, когда ветер утих, она опять вспыхнула, и загорелась даже еще ярче, чем раньше.

Но чудеса на этом не кончились: свет стал усиливаться, становиться все сильнее и сильнее, и вот через потолок комнаты для переодевания жрецов Исса засветила звезда, в тысячу раз более яркая, чем раньше. Пурпурные Рыцари стояли перед немногими оставшимися Галастрианами; те, кто поддался гипнозу вампиров, стояли на коленях позади рыцарей, с опущенными головами и обнаженными шеями. Некоторые из Пурпурных Рыцарей уже сняли шлемы, чтобы выпить пленников, обнажив свои ужасные лица: твердый череп, отполированный до блеска, на котором лежали сотни слоев черного лака; черные зубы с вкраплениями золота. Старейшие из старых, которые жили в этой половина мира больше тысячи лет.

Внезапный блеск заставил всех немертвых отпрянуть назад. В свете звезды они показались такими же уязвимыми, какими неуязвимыми были мгновение назад. Надежда вспыхнула в сердце Фазада, и он вскочил на ноги. Галастриане, сидевшие вокруг него, поступили также. А потом все бросились вперед, на вампиров.

В их руках было обыкновенное оружие смертных, а не то огненное, которым они сражались раньше. Но они сражались с остервенением, безрассудно. Некоторые из их ударов прорывали защиту рыцарей и вонзались в мертвую плоть, но кровь из ран не текла, потому что она вся высохла сотни лет назад, во время их смерти.

От неожиданности Рыцари отступили перед бешенным натиском живых солдат. Галастриане, стоявшие на коленях за ними, внезапно пришли в себя, вскочили с плиточного пола и набросились на врагов с голыми руками.

Фазад сражался в первом ряду, его меч метался налево и направо, прямо перед немертвыми, хотя он и знал, что это может кончиться плохо. Прямо перед ним был один из тех, кто снял шлем, его лицо, почти лишенное плоти, походило на голый череп: выпученные глаза, выпирающие из глазниц, провалившийся вглубь нос, зубы, торчащие из безгубого рта. Вампир ударил его булавой, и Фазад едва парировал удар. Рыцарь был по меньшей мере вдвое сильнее его. Удар пробежал по мечу и по руке, от его силы лязгнули зубы. Его выбросило из первого ряда сражавшихся бойцов, в образовавшуюся щель тут же прыгнул вампир, но тут сверкнул топор Гарна и голова немертвого слетела с плеч; черный гной брызнул в глаза Фазаду, который едва успел закрыться перчаткой.

Юный король почистил перчатку, чувствуя, как руку жжет даже сквозь кожу. Безголовое тело вампира слепо сделало пару шагов, ударилось о стену, на которой висели плащи жрецов, и упало на кучу накидок, лежавшую на полу, где оно продолжало пытаться освободиться от них. Один из солдат сумел зажечь факел и бросить его на кучу. Сухая шерсть мгновенно вспыхнула, а когда загорелось тело вампира, жирный удушающий дым наполнил комнату. Фазад снял факел со стены и зажег его от погребального костра. Один из легионеров бросился на него, но мальчик махнул факелом перед собой; пламя заставило его соперника отступить на шаг.

Огонь на какое-то время задержал вампиров, но Фазад знал, что долго его людям не продержаться. Их осталась горстка, и все больше и больше вампиров, стоявших на площади, вваливались в зал.

Пламя факела начало гаснуть. Вампир прыгнул вперед и вырвал его из руки Фазада, заставив мальчика прижаться спиной к стене в углу комнаты. Рядом с ним сражался Гарн. Факел уже потух, но, тем не менее, Фазад видел какой-то странный свет; он попытался понять, что это, отбивая удары слева и справа, наклоняясь и уклоняясь от щелкающих зубов и палицы своего противника.

Наконец он сообразил в чем дело. Серый свет. Не свет звезды, но намного более сильное свечение, усиливающееся с каждой секундой, наполнившее самое темные углы зала и заставившее вампиров остановиться и неуверенно поглядеть вокруг: даже те, кто скрючились над телами павших солдат Фазада, перестали пить и посмотрели вверх, подняв подбородки с текущей по ним кровью.

— Рассвет, — крикнул сенешаль.

Он оказался прав. Становилось все светлее. Фазад уставился на стеклянный купол над ними.

— Рассвет, — еще громче заорал сенешаль, и как сумасшедший рванулся вперед, все еще стоявшие на ногах солдаты за ним. Вампиры, с красными пятнами на бледных губах, оторванные от кровавого пиршества, оторопело смотрели на них с выражением наполовину сытых хищников, поднимающихся от тела жертвы. Они оказались не в состоянии защитить себя и легли под мечами Галастриан, с ожесточением рубивших их на куски.

Оставшиеся подались назад, из-под огромных шлемов тех, кто не успел их снять, понеслось рычание, похожее на собачье, и они бросились к двери, ведущей на Большую Площадь.

У Фазада появилось несколько мгновений, чтобы опять взглянуть на стеклянный купол. Теперь над ними был уже не рассвет. Свет становился все сильнее и сильнее, как если бы звезда падала прямо на них, превратившись в сверкающую комету, мчащуюся через темноту и оставлявшую за собой пылающий хвост. Все ближе и ближе, пока весь купол над их головами не наполнился расплавленным золотом, таким же ярким, как солнце. От брони немертвых стал подниматься пар, как если бы их плоть испарялась под этим светом.

Отступление превратилось в паническое бегство, каждый сражался с другим за то, чтобы прорваться через узкую дверь наружу, а на Большой Площади густая масса немертвых бросилась к кладбищу, под тень тисов, ко входу в пирамиду. Но на дворе был уже яркий день, и мало кому удалось сделать даже несколько шагов: их пустые доспехи падали на землю, из них вылетали клочья тумана. Галастриане смотрели на них из двери в зал, настолько пораженные таким резким поворотом судьбы, что даже не кричали от радости.

Фазад перешагнул через пустые доспехи, загораживающие дверь и вышел на свежий воздух. Площадь и деревья были залиты оранжевым светом. Звезда, казалось, заполняла небо; она падала, как пылающий факел, искры и гейзеры пламени срывались с нее и били во все стороны. И она падала прямо на него.

Года. Снег завалил все, вплоть до замерзших карнизов, и похоронил под собой деревню. Под снегом вырыли тоннели, связавшие между собой дома. Три месяца никто из жителей не видел ни земли, ни неба; мир сузился до домов внутри и белых стен из снега и льда снаружи. Предки Гарадаса сохранили в памяти много историй о суровых зимах, но такой не было никогда.

Он и Остман вернулись домой буквально только что. Возможно они заблудились, путешествуя через планы, а может быть они боялись вернуться в мир людей. Только после того, как последняя звезда в небе умерла и надежда на рассвет исчезла, они спустились с горы из святилища Светоносицы. Первые люди, увидевшие их, решили, что они призраки, и побежали от них со всех ног. Но Гарадас дошел до своего дома, и, как посторонний, постучал в дверь. Его жена, Идора, только увидев изборожденное морщинами, замерзшее лицо, немедленно закричала их дочке, Имуни, что отец вернулся. Но даже тогда, когда девочка прибежала и с любопытством уставилась на него, Гарадас не открыл рот, чтобы успокоить семью: как если бы он онемел и не мог говорить. Вместо этого он дошел до своего любимого кресла и два дня не сходил с него, просто глядя на огонь в очаге.

То же самое произошло и с Остманом. Постепенно все услышали об их странном возвращении, и родственники тех, кто ушел с ними, начали приходить, чтобы узнать об их подвигах.

Многие проклинали старосту, проклинали за смерти и отсутствие солнца, и вообще за все, что случилось с тех пор, как Светоносица пришла в деревню.

Но остальные прощали его, кладя свои шишковатые ладони на его, пока он не отрываясь глядел на земляной пол дома, слишком пристыженный, чтобы поднять на них глаза: они говорили, что он не должен переживать, солнце вернется, его участие в этом великом приключении станет легендой, и он — настоящий герой.

Но часы шли за часами, свет не возвращался, надежда и запасы уменьшались, еды и топлива становилось все меньше и меньше. Наконец последние поленья закончились, и все выжившие собрались в доме старосты: даже те, кто проклинал его, забыли о своей ненависти ради общества и тепла этих последних дней. Вся мебель — ларцы, стулья, столы, а потом и кровати — была разломана и брошена в огонь, и тем не менее все чувствовали себя так, как будто сердце дома заледенело.

Закутанные во все, что возможно, горцы, еще остававшиеся в живых, тяжело дышали, каждый раз выдыхая клубы пара. Пар поднимался вверх, выходя в круглую дыру в крыше, которая служила камином. Никто не говорил ни слова, потому что слова требуют энергии, а ее ни у кого не было.

Возможно только дочка Гарадаса, Имуни, служанка Светоносицы, еще сохраняла веру, глядя на отверстие в потолке, наполовину затянутое дымом, который сочился обратно в комнату при каждом порыве снежной бури, бушевавшей снаружи.

В комнате было тихо, только надрывно свистел ветер, поэтому все спокойно сидящие и ждавшие смерти вздрогнули, когда девочка неожиданно вскрикнула.

— Что это? — спросил Гарадас, неожиданно выходя из задумчивости, в которую соскользнул несколько дней назад.

Но Имуни уже вскочила на ноги, и он тоже встал, шатаясь, плащ из шерсти яка закрутился вокруг него, как кокон мумии. — Смотри! — крикнула девочка, ткнув пальцем в потолок. Гарадас посмотрел туда и сквозь клубы дыма увидел, что звезда, которая была их единственным светом все эти месяцы, ярко засверкала, вспыхнула, и кометой полетела по небу на восток.

Мир, как сумасшедший, закрутился вокруг Уртреда, когда он поднял Зуб Дракона над головой и исступленно взмолился Ре. Он молился о том, чтобы стать одним из драконов времен богов, каким бог уже делал его четыре раза; чтобы и на этот раз Бог даровал ему крылья и он мог бы полететь через пространство. Ему показалось, что огонь взметнулся вверх, из самых глубин его существа: воздух перед мечом начал крутиться, как воронка вихря: его, Талассу и Бронзового Воина затянуло внутрь. Он опять летел, вслед за сияющий крестом на мече, через сердце солнца.

Уртред открыл глаза. Он был высоко в воздухе, даже выше чем тогда, когда он летал с драконами, окруженный огненной сферой, вместе с Талассой и Талосом. Под ними простирался мир. Кряж Ниассе, Сияющая Равнина слева, озеро Лорн, окруженное зеленым лесом, изгиб горизонта, теряющийся в темноте.

Темные силуэты появились в воздухе перед ними, державшие черное полотно ночи, протянутое с востока на запад и закрывающее солнце. Атанор.

Но им было далеко до ярчайшей кометы, прожигавшей их насквозь, их крылья съеживались, как у обгоревших мотыльков, и твари падали вниз, мертвые, слева и справа, само полотно ночи трещало по швам и рвалось, пока они стремглав летели к земле.

Через разрывы в темном небе Уртред увидел, как над восточным горным кряжем поднимается огненный оранжевый шар, солнце. Его лучи ударились в огненную сферу, в которой они летели, наполнили воздух красным сиянием, и огонь, окружавший их, стал еще мощнее, получил больше силы, и чернильно-черное полотно ночи разорвалось на клочки.

И они влетели в день, в разгорающийся день. Справа равнина Тралл и Огненные Горы, тюрьма его юности, их покрытые снегом вершины сверкали в свете кометы. Перед собой он увидел высокогорные пустоши Оссии. К ним они и неслись, с головокружительной скоростью. Ниже, в разрывах облаков, он увидел серо-коричневые горы и темные башни этой проклятой страны. Тире Ганд, его здания раскинулись как чернильные пятна на семи холмах. Там и здесь Уртред видел окна, сверкавшие оранжевым блеском, как если бы в них отражалась комета. Они быстро падали. Уртред почувствовал, как его лицо вытягивается из-за скорости спуска, он закричал, безумный крик, который он не услышал сам, из-за рева в ушах.

Скорость внезапно исчезла, в глазах почернело. И через мгновение Уртред почувствовал под ногами твердую землю.

СОРОК ЧЕТВЕРТАЯ ГЛАВА

В Валеду

Его глаза открылись, как и в тот день в Годе, когда они впервые оказались в святилище Светоносицы. Он стоял рядом с Талассой. Они находились на большой площади, затененной тисами, по которой были разбросаны могилы. Бронзовый Воин тоже стоял рядом, возвышаясь над ними на тридцать футов. К северу он них поднималась огромная пирамида, ее ворота были открыты, внутри мелькали какие-то тени, пытающиеся убежать от яркого света: немертвые.

Их окружало кольцо гаснувшего огня, земля вокруг почернела и была обожжена: остатки кометы, которая принесла их сюда. Огонь перекинулся на некоторые из тисов, дым поднимался в воздух, закручиваясь вокруг верхних этажей зданий, нависавших над площадью. Они стояли на поле боя. На земле валялись трупы, в темных лужах крови мокли оранжевые и красные знамена Огня. Там и здесь вампиры со сломанными спинами безуспешно старались уползти в тень, чтобы убежать от встающего солнца, лучи которого уже осветили высокогорные пустоши и верхушки мрачных башен волшебников.

На восточной стороне площади стояла маленькая группа солдат. Их доспехи, точнее то, что от них осталось, были покрыты красными и золотыми знаками Ре; каждый из воинов казался почти мертвым: бледные, небритые лица, черные от грязи и сажи.

Все это они разглядели в долю секунды. Серые стены храма еще лежали во тьме, но, казалось, небо над ними продолжало сбрасывать с себя полотно ночи, обнажая красные метки рассвета и его золотой блеск. Черные края ночи улетали прочь к ярко-красным точкам, как если бы их тянули невидимые канаты. Появилось голубое небо, и потом, в первый раз за эти месяцы, что-то новое появилось над пустошами, лицо восходящего солнца, более яркое, чем при любом рассвете, который Уртред когда-либо видел. Наконец оно добрался до площади. Лучи ударили сверху, заискрились на мокрых остроконечных крышах нижнего города и воде в реке.

Крик вылетел из пределов храма, когда лучи попали на немертвых, и из открытых ворот повалил густой туман: все, что осталось от испарившихся тел вампиров. Крики продолжались еще несколько секунд, потом стихли, и на площади воцарилась странная тишина.

Уртред услышал, как поет птица, очень далеко. Похоже на птичье пение в Годе, почти год назад, когда они проснулись в святилище Светоносицы. Да, песня соловья, как и тогда. Но здесь он поет на рассвете. Каким образом он оказался здесь? Быть может он потерялся в бесконечной ночи и залетел сюда, в самое ужасное место на свете? Но теперь его песня, как надежда, наполнила воздух.

Уртред повернулся к выжившим солдатам. Во главе стоял мальчик, лет тринадцати, с покрытым кровью мечом в руке. Рядом с ним стоял седой одноглазый великан лет пятидесяти.

Оба медленно согнули ноги и встали на колени, склонив голову. Под скрип сочленений доспехов и треск плащей остальные солдаты последовали их примеру.

Молчание, только птица пела опять и опять, как если бы Галастриане ожидали, что они заговорят. Таласса шагнула вперед. — Встаньте, — сказала она. — Пришел Второй Рассвет. Мы все равны под солнцем; каждый человек, который сражался за Огонь — король в глазах Ре.

Но мальчик покачал головой, отказываясь встать: он упорно глядел на камни площади. — Мы не достойны: вы — Светоносица. Ваша звезда дала нам надежду, когда казалось, что все пропало.

— Как тебя зовут? — спросила Таласса.

— Фазад.

— Послушай, Фазад. Я, Светоносица, приказываю тебе и твоим людям встать. — Они неохотно поднялись, опять заскрипели доспехи и затрещали плащи. — Таласса одобрительно кивнула. — Хорошо, — сказала она. — А теперь расскажи, как вы очутились здесь.

Наконец Фазад открыл глаза и посмотрел прямо на нее. — Я из семьи Фаларнов. Раньше жил в Тралле. Эти люди — все, что осталось от армии Галастры.

— Тралл? — спросила она. Какое-то мгновение ей хотелось сказать, что и она тоже попала сюда из Тралла. Но потом она одернула себя, слова остались непроизнесенными. Она больше не та Таласса, которая жила там. — Как ты оказался здесь? — вместо этого спросила она.

— Миледи, это долгая история, и начинается она в ту ночь в Тралле, когда город был разрушен. Ночь предзнаменований…

Солнце уже встало над ними, немного согрев площадь, и он рассказал ей свою историю. Как странно было слышать от кого-то постороннего о том, как Джайал приехал гостиницу Скерриба, как он искал Талассу Орлиный Камень, и как, когда рассвет наконец настал, Фазад скакал по болотам и видел, как в небо поднялась комета, которая, хотя он этого и не знал, перенесла ее, Уртреда, Джайла и Аланду на север, откуда началось из рискованное путешествие… Ее сознание закружилось, потерявшись в лабиринте совпадений и поворотов судьбы.

Фазад продолжал свою историю, хотя она бродила где-то далеко: Таласса едва слышала, как мальчик рассказывал о своей долгой скачке на Туче в Бардун, через Суррению и Перрикод, а потом через замерзшее море в Галастру.

— А где Туча? — спросила она.

Фазад посмотрел назад, в зал для переодеваний. Свет уже давно проник внутрь, и они увидели коня, лежавшего на боку в центре помещения.

— Он умер, когда умерла звезда. Он был существом, созданным богами, не из этого мира. Он говорил со мной не на человеческом языке, но просто передавал свои мысли в мое сознание. Он сказал мне, что последний из Иллгиллов умер — и поскольку от семьи его хозяев ничего не осталось, он тоже должен умереть.

Ее мысли вернулись обратно, в те счастливые дни перед битвой за Тралл: конюшня на Серебряной Дороге, гордый отец Джайала, помогающий сыну сесть в седло Тучи. Даже тогда никто не знал, насколько стар этот конь. Он пережил множество поколений этой семьи.

В тот день, пока мерин нес Джайала через сложный комплекс препятствий, юноша улыбался ей после каждого маневра, настолько безупречно преодолевая каждый барьер на песчаной арене, что, казалось, конь и всадник в совершенстве понимают друг друга. Даже на всегда суровом лице Барона Иллгилла появилась легкая одобряющая улыбка. И вот оба Иллгилла мертвы — и Туча, тоже.

Люди подняли головы и с любопытством глядели на нее. Она резко выпрямилась. Белый плащ сверкал в усиливающемся свете, ветер раздувал золотые волосы. Солнце поднималось все выше и выше, на площади стало тепло, незнакомое ощущение после месяцев ледяного холода. Она спросила себя, какое время года должно было быть, если бы время не прервалось. Да, осень. Почти год прошел с того дня, как она сбежала из Тралла.

— Где твои остальные люди? — спросила она Фазада.

Он указал на трупы на площади. — Некоторые лежат здесь. Но большинство не зашло так далеко.

Таласса увидела охотничий рог на поясе Гарна. — Труби в рог, сенешаль, — скомандовала она.

Гарн поднес его к губам и изо всех сил дунул, но снизу не послышалось ни одного звука: они ждали не меньше часа, но ни один человек не вскарабкался на площадь. Из армии людей больше никто не выжил. Возможно кто-то из эльфов и остался в живых: с приходом солнца они опять стали невидимыми, как все эти многие тысячи лет. Быть может они сейчас уже покинули город и отправились обратно, в родной лес.

Через час она опять заговорила, звонким, веселым голосом, как если бы играла на флейте, а буйный ветер далеко разнес ее слова. — Червь побежден. Солнце опять светит, и так ярко, как мы никогда не видели. Времена года вернутся со всеми своими богатствами, урожаи будут обильны, ветки деревьев согнутся до земли под тяжестью фруктов. Множество птиц запоют повсюду, их песня наполнит мир. Лед, который сковывает моря и порты, растает и корабли опять будут пересекать синие океаны, толкаемые мягким ветром; настанет время торговли и процветания. Города вновь отстроят, кроме одного. — Она указала на здания, окружавшие площадь. — Это проклятое место, Тире Ганд. Да будет он разрушен до основания, а его руины погрузятся в болота. Да будут на его месте пустые холмы и топи.

Уртред почувствовал, как по его спине прошла дрожь. Солнце, казалось, сжигало ее каштановые волосы, лицо бледнело и вытягивалось, и она сама превращалась, становясь похожей на ангела-мстителя. Значит то, что произошло в Тралле, должно повториться здесь, в Тире Ганде.

— Храмы Ре должны быть отстроены, — продолжала Таласса. — Человечество залечит раны этих лет. Слава времен богов вернется, опять настает время, которое назовут Золотым Веком. — Радостные крики среди выживших солдат, они опять упали на колени.

— Клянусь, я и моя армия сделаем все, чтобы это осуществилось, — сказал Фазад, тоже встав на колени. — Мы пойдем вслед за вами, пока вы не будете императрицей всей земли, — благоговейно добавил он.

Таласса едва заметно улыбнулась — внезапно с ее лица сошла экзальтация, плечи вздрогнули: тень сомнения прошла по ее лицу, хотя стоявшие на коленях солдаты не заметили ничего.

Таласса повернулась к Уртреду, и в ее взгляде был такой молчаливый призыв, что ему захотелось немедленно подбежать к ней, обнять ее, сказать что ее долг выполнен, что она прошла свой путь до конца: он использует свет поднимающего солнца и Зуб Дракона, и перенесет их в тайное место, о котором она мечтает. Но он удержал себя, потому что знал, что у нее на уме: Червь должен быть исчезнуть с лица земли, навсегда.

Таласса опять повернулась к Фазаду. — Я не стремлюсь к власти над землей.

Но тут заговорил сенешаль. — Миледи, я только старый солдат. Но я знаю, что Иллгиллы, Королева Галастры Залия, Губернатор Перрикода Сайн, — все они мертвы, Император исчез двести лет назад, и я спрашиваю, кто будет править во имя Огня?

— Ты прав: ни в одной стране нет короля. В доброе старое время был император, который ставил королей на престол. Мы должны идти в Валеду. Возможно наследники Императора выжили, ожидая когда возродится солнца. — Она повернулась к Уртреду. — Нам опять нужен Зуб Дракона.

Он кивнул, чувствуя, как она уходит от него, все дальше и дальше.

— Давайте найдем высокое место, где магия меча будет лучше всего действовать, — продолжала она, кивнул Талосу. Бронзовый Воин поднял голову и тяжело зашагал к воротам храма, каменные плиты трескались и дробились под его ногами. Взявшись за створки, он вырвал их из стены и, как перышки, отбросил в сторону. Они перелетели стены, ограждавшие вершину холма, и покатились вниз по склону на нижний город, несколько раз перевернулась и, наконец, остановились. Эхо от их падения еще долго гуляло между холмами и стенами, как двойной удар грома; поднявшаяся в воздух пыль на какое-то время закрыла лик солнца.

Когда опять наступила тишина, Таласса решительно скользнула в тень внутреннего двора, только плащ из Годы сверкнул в темноте. Все остальные пошли за ней, приготовив оружие и высматривая вампиров. Прямо перед ними поднималась пирамида храма, глубокая шахта, прорезанная в ее центре, вела вниз, в подземелье. Там задвигались темные фигуры, но Бронзовый Воин открыл пошире глаза и рубиновый свет полетел внутрь: немертвые закружились, как мотыльки обожженные пламенем, и превратились в пепел, оставшиеся со всех ног понеслись внутрь по коридору.

— Мы должны разделиться, — сказала она Бронзовому Воину. — Ты знаешь, что должен сделать — пускай здесь не останется ни одного стоячего камня.

Талос наклонил массивную голову. — Я полностью уничтожу город, потом вернусь в Лорн, найду Кузницу, в которой родился, и там буду ждать эоны, пока мир опять не затемнился и я не понадоблюсь.

— Прощай, навсегда, — ответила Таласса, потом повернулась и быстро пошла к пирамиде. Не обращая внимания на глубокую шахту, ведущую в подземный мир, она начала подниматься по невысоким ступеням на вершину, находящуюся в двухстах футах выше.

Уртред и выжившие Галастриане последовали за ней, вверх, пока весь город не оказался под ними, как на ладони. Через несколько минут они добрались до вершины, окруженной голубым стеклянным куполом, искрящимся под светом солнца. Таласса остановилась и положила руку на купол, чтобы не упасть: ветер на этой высоте был достаточно сильным. Внутри купола бродил слабый туман, на деревянном полу валялись несколько скомканных пурпурных плащей, полы которых были украшены серебром и драгоценными камнями. Возможно они принадлежали Старейшинам, оказавшимся в обсерватории в момент внезапного появления кометы и пойманным в ловушку рассветом.

Фазад и его люди образовали кольцо вокруг вершины. Бронзовый Воин стоял в внизу, во дворе, где они оставили его. Таласса, прощаясь, подняла руку, и он сделал то же самое. Уртред поднял меч вверх: конец клинка поймал лучи солнца и вспыхнул, как фосфоресцирующий огонь.

Отсюда они ясно слышали вздохи ветра, прилетевшего с высокогорных пустошей и щебетание птиц, невидимых из-за горящего диска солнца, но наполнивших хрустальную голубизну неба своими песнями.

— Мгновение, Уртред, — тихо сказала Таласса. Ее глаза пробежали над болотами и нашли один из мрачных особняков на противоположной стороне реки Фуркс.

— Что это? — спросил он.

— Дворец Фарана Гатона, — ответила она.

Уртред проследил за ее взглядом. Даже сейчас, под палящими лучами солнца, здание казалось закутанным в мрак, стены густо увиты чудовищным плющом, из которого, как темные глаза, высовывались окна, из башенок торчали шипы. Плакучие ивы простирали свою тень над рекой, их печальные листья падали в медленно текущий поток. То самое место, в которое он обещал однажды привезти ее, свою рабыню крови, когда был правителем Тире Ганда и Оссии.

— Я построю храм Ре на месте особняка Фарана Гатона, — громко объявила она, — именно там, где родился и жил монстр, который принес в мир боль и несчастья. Пускай сюда будут приходить жрецы Огня и молиться за души всех, кого убил Червь, и тех, кто поддался на лживые обещания Живых Мертвецов.

— Будет сделано, — хором крикнули Фазад и другие Галастриане.

Она глубоко вздохнула, как если избавилась от последних крупиц зла, когда-то владевших ею. — Солнце в зените. Приготовь меч. Мы идем в Валеду.

— В Валеду! — отозвалось эхо.

И они все исчезли в вспышке белого пламени.

ПРОЩАНИЕ

Закат в Валеде

Этот мир теперь не тот, что был раньше. И Валеда другая: оазис в пустыне. Золотые лучи солнца освещают башни, галереи и сады с бассейнами; буйство красок, голубые фонтаны, молчавшие все годы ссылки Императора, вспенивают воду в чистейших бассейнах!

Валеда: никогда не думал, что увижу ее скрытые сокровища и тайные сады — но вот, увидел, много лет назад.

Последняя глава: неужели я ослабел от бесконечной магии сфер? Возможно. Я не буду описывать наше третье и последнее путешествие, только несколько деталей: Зуб Дракона в мгновение ока перебросил нас в высокогорную страну Аттар, начало Валеды, перенеся над пустошами и высокими красными утесами, на которых лежит Оссия.

Потом мы прошли много лиг, пересекли серую степь, увядшая трава простиралась до горизонта в каждую сторону, никакого деревца или даже облака на небе, которое темнело к вечеру, — зато днем солнце жгло так, как никогда раньше.

И вот перед нами дворец, в который Император удалился двести лет назад. Странное зрелище. Стены из красного камня протянулись на пять фарлонгов в каждую сторону.

За стенами находились сотни башен с конической крышей, построенных из твердого необработанного камня и покрытых красной штукатуркой. Не гладкие башни Тире Ганда, Тралла или Искьярда. До самой высокой из них было довольно далеко. У нее была сверкающая вершина из обсидиана, из которой в небо торчали странные длинные объекты. Телескопы. Та сама башня, с которой астрологи, приехавшие сюда по приказу Императора, наблюдали за солнцем. Внутрь вели огромные деревянные ворота, усиленные бронзой, когда-то красные, а сейчас облезшие и пузырчатые, разделенные на сотни панелей.

Сотни кожаных футляров для свитков были прибиты наконечниками копий к панелям; за эти годы все они потрескались и почернели. Тем не менее большинство посланий уцелело; некоторые из футляров были украшены веселыми цветными ленточками: они, как змеи, свивались и развевались на ветру.

Некоторые из гонцов, принесших послания, умерли прямо там, ожидая пока дверь откроется и слуга заберет их свитки. В нескольких местах плоской бежевой степи торчали шесты для палаток, натянутое на них полотно давно исчезло, а рядом с ними лежали груды белых костей, которые держались вместе развевающимися на ветру лохмотьями.

Огромный железный дверной молоток, в сотни раз больше и тяжелее обычного, висел на стене слева от ворот. Чтобы ударить в него, человек должен был взяться за него обеими руками.

Когда наши глаза привыкли к сиянию, мы увидели, что за башней в синее небо поднимаются колонны света, как бы нарисованные белым мелом, те самые, о которых историки писали, будто они показывают путь жеребцов богов, на которых те ускакали с земли десять тысяч лет назад. Мы сделали огромный круг по всему миру и опять оказались на том самом меридиане, на котором лежит Искьярд.

Задул сильный ветер, внезапно стало прохладно, солнце начало садиться на западе. Холод болезненно резанул по нашим телам, напомнив, что хотя солнце и светит, совсем недалеко наш постоянный товарищ, лед, покинувший нас только день назад.

Сенешаль приказал одному из солдат подойти к воротам. Здоровенный мужчина, напрягшись, обеими руками оттянул молоток от железной дверной пластины, установил под правильным углом и отпустил. Раздался глухой удар, похожий на гром судьбы, который эхом пробежал по стенам и по степи, но в ответ не раздался ни один крик.

Мы ждали, пока ветер гонял пустынных дьяволов по мертвой траве. Тишина и тяжесть на сердце: в воздухе безнадежность. Мы все знали, что Император мертв. Умер двести лет назад, когда покинул обитаемые земли. Зачем мы пришли сюда?

Так мы могли бы долго стоять и ждать, пока бы сами не рассыпались в прах. Таласса решилась, вышла вперед и подошла к двери, утыканной ржавыми концами копий. Я последовал за ней. В центре каждой створки находилась железная ручка. Сколько раз ее пытались открыть гонцы или жалобщики? Кости некоторых из них мы уже видели. Голубоватое железо казалось достаточно изношенным.

Таласса потянулась вперед, взялась за одно из колец, повернула его и ворота, которых не открывали двести лет, распахнулись так легко, как если бы их сегодня утром смазали и повесили заново. Но Галастриан, похоже, не могло удивить никакое чудо. Никто из них не произнес ни слова, они молча последовали за нами во дворец. Внутри не было никого. Перед нами находился сад, но в нем не было ни одного зеленого листочка. Все высохло и умерло: гигантские пальмы, их мертвые белые листья шуршали на ветру; коричневый мох вокруг молчаливых пустых фонтанов; цветы, серые и высохшие, но, тем не менее сохранившиеся в сухом воздухе, как призрачное напоминание о том зеленом месте, которое здесь было раньше. Находившаяся за садом массивная арочная галерея вела в темноту.

Таласса внимательно посмотрела вперед, и скользнула под арки. Мы за ней. По обеим сторонам коридора шли темные комнаты, наполненные пылью и съеденной термитами мебелью, а в конце прохода еще один мертвый сад; эта картина повторялась снова и снова: коридоры и сады, разделенные площадями, в центре которых стояли конические башни. Дворец оказался огромным лабиринтом. Мы направились в главную обсерваторию.

Сколько прошло времени? Настала ночь, мы разбили лагерь и выспались, потом пришел рассвет. Мы опять пошли вперед, и за все это врем я не видели ничего живого, даже муравья. Все пусто и мертво. Наконец мы оказались в последнем коридоре: пятьдесят ярдов в длину, увешан сгнившими гобеленами, а ковер, когда-то бывший рубиново красным, так побелел от пыли, что на нем осталась только несколько розовых пятен, а все нити, из которых он состоял, расплелись.

Только здесь мы нашли первых обитателей. Ряды стоявших на коленях скелетов, сотни по обеим сторонам прохода, все еще одетые в выцветшие алые плащи, тоже белые от пыли и возраста. Слуги Императора: никто не покинул своего места даже в смерти, хотя некоторые опрокинулись на бок. Мы переступили через их кости. Прямо перед нами находилась двойная дверь, запечатанная в середине императорской печатью — сцепившиеся дракон и змея — и отпечатки рук умерших слуг на ней, такие свежие, как если бы их оставили вчера.

Мы взломали запечатанную дверь, за которой находилась последняя тайна Императора, нарушили тишину столетий. И увидели уснувших придворных, сидевших в креслах по обе стороны длинного зала, ссохшиеся мумифицированные лица, покрытые пылью. В конце стоял трон, на котором сидел мертвый Император, защищенный от ветра и холода высоты, его кожа была суха, как пыль снаружи. И я увидел, что вокруг трона были навалены груды золота и оружия, драгоценные камни и украшения лежали в открытых шкатулках, никогда в жизни я не видел столько аметистов, изумрудов и рубинов: все это было похоже на сон.

Император умер. Встав рядом с его костями Таласса назначила Фазада Императором всех известных земель, а Гарна — управляющим и командующим армией Империи. Она предложила мне стать Главным Жрецом, но я только покачал головой: на какое-то время с меня хватит «жрецов».

В этом дворце никто не мог жить долго. Но я похоронил Зуб Дракона там, в Валеде, и никакой человек больше не сможет найти его. В ту же ночь, ничего не тронув, мы отправились обратно на запад. Мы шли пешком, потому что никуда не торопились.

И это конец моей истории, или почти конец. Я пойду отдыхать, потому что я слышу, как во дворе монахи собираются к вечерне, и ты, мой писец, Кереб, должен присоединиться к ним.

Больше никто и никогда не называл ее Талассой, только Светоносицей. То, что она была кем-то другим — куртизанкой и игрушкой Фарана — давно забыто: победители переписывают историю любой войны. И этой тоже, Войны Огня.

Некоторые из книг, рассказывающих о тех днях, есть и в библиотеке Форгхольма, их написали новые ученые нашего времени, люди, которых я никогда не встречал. Иногда я задаю себе вопрос, откуда они знают о событиях тех дней, потому что я что-то не видел их, когда сражался на улицах Тралла, с Полунощной Чудью, в Искьярде или в Оссии, когда Тире Ганд наконец пал.

Их слова ложь, от начала до конца. Он писали, а рядом стояли Старейшины храма и бдительно наблюдали, чтобы не было ни одной лишней буквы и завитушки. Они говорят, что Светоносица была помолвлена с Джайалем Иллгиллом, сыном Барона Иллгилла, Рыцаря Жертвенника. Да, это намного приличнее, чем написать, что она любила жреца Ре, который дал обет безбрачия!

В таком же духе они продолжают и дальше: Джайал вернулся в город вскоре после битвы за Тралл, узнал, что она героиня, Избранница Ре, которая спасет мир, целомудренно поклялся защищать ее честь и увез ее на север. Там, в Искьярде, он умер, героически и трагически. Она одна вошла в Тени, умерла, только для того, чтобы родиться опять, и победила темноту.

И, конечно, эти историки даже не упоминают моего имени. С их точки зрения я почти никто, так, теневая фигура, Герольд, рядовой жрец Ре, обычный слуга Светоносицы. Никто из них не пишет о нашей любви, потому что этих аколитов научили, что у жрецов нет никаких плотских потребностей. Разве когда-то меня самого не учили тому же? Старательно, палками и затрещинами, здесь, в Форгхольме.

Да, вот она, ирония судьбы: после того, как я вышел в мир из этой башни, я изменился, а мир нет. После этой страшной религиозной войны, когда все увидели, что может сделать Червь, что мы, слуги Ре, сделали в ответ? Намного хуже того, что сделали они, когда захватили Тралл, Перрикод и проникли в Имблевик. Мы разрушили города Червя, поймали всех их жителей и превратили в рабов. Их заставили возводить храмы Огня по всей Империи. Тысячи умерли от голода и болезней, и умирают по сей день.

Да, мое религиозное рвение осталось в детстве, но все больше и больше фанатиков приходило ко мне, в точности так же, как вода поднимается в колодце, чем больше в нее ныряешь.

В Оссии я распрощался с Талассой. Несколько недель мы возвращались из Валеды, и все это время я почти не видел ее. К этому времени в нашей армии уже было несколько тысяч человек. Король-Волк, теперь Император, поскакал на запад, в Суррению и Галастру. Каждый день к нему присоединялись новые люди, некоторые из которых, кстати, служили Червю еще несколько дней назад.

Я даже не знаю имени места, где мы расстались: безлесые холмы и пустоши, мрачные долины, где Червь рыл ходы к сердцу земли и оставил множество отвалов, где находятся города и деревни со странными именами на языке Верховных Жрецов Тире Ганда. Мы расстались на безымянном грязном перекрестке, под сырой завесой дождя, падавшей с осеннего неба. Моя дорога лежала на север, ее — на запад.

Возможно, когда мы расставались, в ее глазах были слезы: не знаю. Тогда она показалась мне чужой, и ее окружали чужие люди. Каждую минуту они лезли к ней с прошениями, просили у нее чуда или мудрого совета. Она никогда не была одна.

И я ушел на север, в земли, которые знал.

Во второй раз я перевалил через Гору Преданий и спустился огромную болотистую чашу, которая окружает Тралл. Лил зимний дождь, тяжелый и угрюмый, вода в болотах поднялась и стояла вровень с дорогой. Я нашел остатки Джайала, лежавшие на вершине пирамиды из черепов. Я сел рядом с моим другом, и пока слезы лились у меня из глаза, я увидел те самые странные создания, с которыми в первый раз встретился в подземном мире, когда там был вместе с Серешем: собиратели пиявок, они сновали по болотам и далеким скалам. Они унаследовали это место у людей: скала Тралла снова стала их, как и до того, как сюда пришел Маризиан. Теперь они собирали не пиявки, но кости, кости тех, кто сражался за Ре. Благодаря им и медитации, я нашел кости Манихея, мужа Аланды Теодорика, Сереша, Графа Дюриана, Фуртала и многих других, кому был должен. Я собрал их всех вместе, кусок за куском, все, что я мог найти. Для этого потребовалось два года, но время у меня было.

Однажды, на рассвете, когда промозглые руки осени опять схватили воздух, собиратели пиявок и я перенесли кости на вершину разрушенной горы и начали строить погребальный костер. Закончили мы уже в сгустившихся сумерках, мрачное красное солнце величественно спускалось в Астардианское Море за Огненными Горами.

Я наколдовал огненный шар, такой же сердитый, как закат, и какой же сердитый, как мое сердце: он перенес последнего Иллгилла в небо, в Зал Белой Розы, а с ним остатки моего учителя, Манихея, и всех остальных, кого я сумел разыскать. Может быть их души успокоятся; а те, кого я не сумел разыскать, пусть простят меня, бесконечно странствуя по Миру Теней. Пускай Ре отпустит вам грехи во время огненного второго пришествия.

Много часов я неподвижно глядел на пламя. Когда я опять зашевелился, был уже полдень, все собиратели пиявок исчезли. Больше я никогда не видел их. Над равниной позади меня летел белый призрак, похожий на блуждающие огоньки. Туча. Я слышал его ржание, как будто он опять звонко скачет по мостовой, разыскивая своего молодого хозяина. Успокойся, сказал я: он уже успокоился и ушел на Небеса.

Весной следующего года я перешел через Палисады и добрался до Годы, где меня радостно встретили Гарадас и остальные. Простой благословенный народ. Они спросили меня, что стало с Талассой, и я рассказал им, кем она стала и как вся Империя стелится перед ней, и они важно кивали головами, как будто действительно понимали о чем идет речь, но для меня она была такой же далекой и неподвижной, какой была статуя в святилище перед нашим появлением здесь, три года назад.

Пришло лето, я отправился в Равенспур, открыл гробницу мамы и положил цветы на ее могилу. Ту зиму я прожил в хижине на берегу Лорна, и среди голых стволов деревьев часто видел Немоса, который, как мне показалось, боялся даже своей тени; тем более он побоялся подойти ко мне. В каждую ночь полнолуния, когда полная луна нависала над озером, я видел ворота в Лорн, место, где похоронен мой отец. Они не открылись ни разу.

А когда прошла зима я вернулся сюда, в Форгхольм. Мало кто пережил эти четыре года, но лица некоторых жрецов я вспомнил. Я думаю, что они были поражены как тем, что увидели меня живым, так и тем, что я вернулся обратно. Но куда я должен был идти? Другого дома у меня не было.

Не прошло и нескольких дней, как до равнины долетело слово, что Уртред, Жрец Огня, вернулся в Форгхольм. И сюда прискакал гонец с посланием от Старейшин нового Верховного Храма в Перрикоде. Письмо назвало меня Аббатом, приказало сделать все, чтобы восстановить старое величие Форгхольма… и лишило право путешествовать, пока работа не будет завершена. Вот так я стал пленником: начальником тюрьмы, в которой заточен.

Да, но я никогда не собирался уходить отсюда. За эти четыре года странствий я повидал столько, что хватит на десять жизней вперед. Кроме того у меня была миссия — сделать жизнь юных монахов и аколитов Форгхольма настолько непохожей на жизнь новичков в мое время, насколько только возможно.

Так что я остался в башне, и потекли годы. Быстро или медленно я не могу сказать — кто считает? В этих горах правит только бесконечное могущество Ре, а не время. Бог в тенях могучих гор и утесов, его лицо управляет растрепанным облаком, которое слетает с вершины Старого Отца, его глаза горят в небе, его душа в орлах, парящих на восходящих теплых потоках. Так и прошли дни: полдень и сумерки моей жизни.

Я слышал, что земли Империи процветают. В каждой стране проходят праздники света. А в летнее солнцестояние самый большой из них происходит в Галастре: порты Суррении наполняются толпами паломников, стремящихся пересечь Астардианское море. Они собираются толпами только для того, чтобы увидеть Светоносицу — она появляется на балконе Белой Башни Залии, а снаружи ее ждет толпа в сотни тысяч человек.

Тем не менее зимой, когда праздники заканчиваются и урожай убран, она покидает остров и едет на восток.

В Форгхольме сейчас ночь. Лето клонится к концу, но камни площади перед башней еще хранят тепло солнца. Этот парнишка, писец Кереб, наконец-то ушел. Я встаю и беру свою палку. Тип, тап, тип, тап по мраморному полу. Я иду к открытой двери на балкон. Когда я еще не был слеп, то смотрел с балкона на головокружительно опасную дорогу, которая ведет к равнинам Суррении и далекой мешанине полей. Оттуда, как меловая черта на бесконечной равнине, дорога ведет на запад и исчезает в горячем тумане, висящем между морем и лазурно-голубым небом.

Хотя опасность миновала много лет назад, я слышу голоса часовых на главной башне монастыря; каждый час, что днем, что ночью, стражники кричат своим товарищам время, сообщая что ничего не случилось. Вот и сейчас, прошла пара минут, и я слышу их сильные голоса, рябь голосов, каждый кричит следующему, пока кольцо не обходит вокруг монастыря, эхо их криков отражается от всех углов.

Два часа после полуночи, Тенебра, самое темное время суток!

Один, всегда один. Я ищу ее, но не глазами, а духовным оком.

В начале лета она путешествует по Империи, руководит праздниками, проезжает через Оссию в Тралланд и Суррению, а в середине лета возвращается морем в Галастру. Многие из наших друзей собираются в Имблевике, но не я: я пленник. Для людей тех земель я не существую.

Сейчас конец лета: когда-то огонь моей крови призывал драконов, сейчас я призываю образ ее. Она тоже уже стара, но, тем не менее, из нее до сих пор льется свет, как если бы внутри горит фонарь.

Этот свет не для кого-нибудь одного, мои друзья: он падает на всех нас. Я не могу один обладать ею — как солнце, которое посылает свет и тепло всем тем, кто живет на свете, так и она дарит всем людям надежду, надежду, которая не умирает даже в самую темную ночь, когда кажется что в тенях притаилось древнее зло.

И на меня она светит, тоже, и я расту. Внутри меня цветет жизнь: она не забыла меня, не пренебрегает мной.

Вот моя надежда, вот ради чего я живу. Хотя все темно, и мои глаза слепо глядят на горы, моим внутренним взором я вижу ее — она недалеко, она едет по равнине сквозь ночь по мелово-белой дороге, со своей свитой; вокруг нее горят тысячи ламп. На рассвете она будет в Форгхольме, и завтра ночью она опять будет в моих объятьях.

ЭПИЛОГ

Немос

Напитавшись солнцем четырех дюжин лет лес опять зазеленел, поднялся, покрыл упавшие стволы, в начале весны над разоренной природой колыхался слабый изумрудно-зеленый туман. Путь, по которому он когда-то ходил, исчез — тот самый Путь, который соединял этот мир с бессмертным раем.

Он сидел в хижине, сделанной из принесенных озером стволов деревьев. От поверхности воды поднимался горячий туман. Каждые несколько лет он возвращался сюда, ненадолго, в самое разное время года, в зависимости от того, куда заводили его путешествия. В этот год это произошло летом. Немос лег на спину, наслаждаясь теплым солнцем, тем не менее в его сердце была печаль, он знал, что скоро опять должен отправиться в путешествие.

Когда он не отдыхал около озера, Немос бродил по миру, ночевал в стогах и сараях, в свинарниках и собачьих конурах. Животные были его единственными друзьями: собаки никогда не лаяли, когда он, как призрак, входил в города и деревни, а петухи не кукарекали; коровы подвигались в сторону, чтобы дать ему место в стойле. Даже мыши приходили и спали в складках его плаща.

Он путешествовал по ночам, через одиноко стоящие фермы и деревни, и делал то, что приказал ему покойный повелитель. Видя свет, он подглядывал через двери и окна коттеджей и домов, надеясь найти того, кто выслушает его рассказ, историю о конце Лорна. Но рабочие и фермеры, увидев его ужасное лицо и лохмотья, принимали его за попрошайку, к тому же прокаженного: они пинками выгоняли его в ночь. От многочисленных ран его тело еще больше искривилось и сгорбилось. Ох, тяжело жить в мире смертных! Кости болели так, как никогда не болели в Лорне. Там он был бессмертным, но здесь смертность вцепилась в него мертвой хваткой. После каждого бесполезного путешествия, которое длилось несколько лет, он возвращался сюда, на берег озера, в то самое место, откуда он когда-то возвращался в Лорн.

Днем он редко выходил из хижины. Все было тихо, только птицы пели в деревьях, а волны с шелестом накатывались на берег. Только один человек когда-то побывал в этом месте: сын повелителя. Пятьдесят лет назад он пришел сюда, вскоре после первого путешествия, когда бывшему бессмертному пришлось идти через жестокую зиму, которая, казалось никогда не кончится, когда солнца на небе не было много дней, а потом оно возродилось. Да, Уртред, ребенок, которого Немос бросил под Равенспуром. Он увидел, что Уртред исцелился, к нему вернулось его настоящее лицо, тем не менее на нем по-прежнему была маска, маска печали. Немос очень хотел подойти и поговорить с ним, о Наблюдателе, отце Уртреда, погибшем в Лорне, но его вина была так велика… Вместо этого он опять ушел, на этот раз на юг, в Оморианскую пустыню, и не возвращался долгие годы.

Теперь он был стар и знал, что следующее путешествие будет последним. Он встал на колени на том самом месте, где Уртред и Джайал стояли пятьдесят лет назад, на конце дороги, которая уходила в озеро, и внимательно осмотрел свое лицо. Его передернуло от ужаса. Оно походила на расплавленный воск, один глаз вообще закрыт складками кожи, свисавшей со лба, второй покраснел и слезился, кожа сморщилась, как у ищейки.

Несмотря на столько прошедших лет, в ясные дни он видел странное, пыльно-серое облако, столбом поднимавшееся в небо на востоке. Он проходил мимо во время своих путешествий: Тире Ганд. Воздух там, от земли до неба, настолько пропитался пылью, что в то время, когда оттуда дул ветер, на землю падали маленькие частицы грязи, похожие на серые снежинки.

Но в этом году облако внезапно исчезло.

Как-то ночью, когда луна была почти полной и Немос, как обычно, шагал взад и вперед по берегу озера, зная, что скоро должен уйти в последнее путешествие, он заметил блеск доспехов на верхушке Равенспура. Затем последовала вспышка пламени, и земля слегка вздрогнула под ногами. Громче и громче, сильнее и сильнее, пока птицы в ужасе не улетели, и весь лес не затрясся. Только одно существо в мире могло так шуметь. Талос вернулся.

Немос стоял на берегу озера, опустив голову. В лесу падали деревья, а он глядел, как прямо перед ним в небо поднималась полная луна. Поверхность озера задрожала. Немос повернулся и оказался прямо перед гигантом. Лес содрогнулся в последний раз и замер, Бронзовый Воин стоял, гулко дыша металлической грудью. Рубиновые глаза глядели в небо. Немос тоже не двигался, спрашивая себя, что гигант собирается делать. Минута бежала за минутой, оба молчали: быть может Талос ждал, когда луна достигнет зенита.

Наконец, медленно, она поднялась на максимальную высоту. И тогда произошло чудо. Золотой свет зажегся под поверхностью озера, и освещенный тысячью ламп Путь, единственная дорога в Лорн, впервые за пятьдесят лет появился перед глазами Немоса. На его конце Немос увидел бессмертный город, невредимые здания, а на вершине холма дворец Эревона, освещенный светом полной луны, которая сверкала с ночного летнего неба.

— Вперед, Путь открыт, — внезапно прогрохотал Бронзовый Воин, рубиновые лучи его глаз впервые упали на Немоса. — Мир исцелен, Тире Ганд разрушен до основания. Ты прощен. Время может перенести нас как назад, так и вперед.

Немос опустил голову. — Я должен остаться — много лет назад я поклялся, что расскажу о Лорне всем, кто захочет услышать.

— Наблюдатель опять жив, в новом воплощении, и ждет нас в Лорне. Его сыновья с Ре. Никто не слушает тебя, Открыватель Пути; днем, когда ты прячешься среди изгородей и стогов сена, они смеются и проходят мимо тебя с бушелями зерна в руках. Вечерами они возвращаются домой в своих нагруженных тележках, поют и веселятся. Им не до твоих рассказов о мрачных временах. Мы стали мифом, и таким мифом, который должен немного поспать.

— Немного, это сколько?

Бронзовый Воин поглядел на луну. — В глазах богов и тысяча лет, как мгновение ока, а сотня тысяч — недолгий сон. Пошли, ты уже достаточно настрадался, вернись в бессмертную землю, где слуги Ре ждут возвращения Бога. Ты опять станешь Открывателем Пути, а когда круг замкнется и ты понадобишься людям, через тысячу лет, или через десять тысяч, ты и я придем, как мы делали раньше.

Договорив, он сделал шаг вперед, встал на Путь, погрузился в озеро и пошел вперед, с каждым шагом уходя все ниже и ниже. Немос растерянно глядел вслед, золотой блеск брони Талоса сиял из-под темной поверхности воды, потом поднялся к луне.

Скоро будет поздно: ворота закроются. Смертность или бессмертие? Он вытянул ногу, она тоже исчезла под поверхностью, и нащупал Путь. Решено. И он опять пошел по дороге, ведущей в Лорн.

1

Архитрав — всякая прямолинейная перекладина, перекрывающая промежуток между колоннами, столбами или косяками в окнах и дверях.

2

Утлегарь — рангоутное дерево, наклонный брус, являющийся продолжением бушприта. Для удержания утлегаря используются различные штаги. Снизу утлегарь удерживают утлегарь-штаги, идущие от конца утлегаря к корпусу судна.

3

Тромп купола — архитектурная конструкция, представляющая собой часть конуса, устраиваемого в углах стен, обеспечивающего переход от прямоугольного или квадратного основания здания к круглой форме завершения

4

Перистиль — крытая галерея, ограниченная с одной стороны колоннами, а с другой — стеной здания