1

Смерть не знает отдыха, у нее не бывает ни выходных, ни каникул. Весь Нью-Йорк сверкал огнями и праздничными красками в преддверии Рождества 2059 года, но Санта-Клаус был мертв. А двое эльфов из его команды выглядели плачевно.

Лейтенант Ева Даллас стояла на тротуаре, не обращая внимания на оглушительный шум на Таймс-сквер, и изучала то, что осталось от Санта-Клауса. Ребятня того возраста, когда дети еще верят, что толстый дед в красном кафтане спускается по трубе, чтобы принести им подарки, а не зарезать их во сне, орали и визжали, будто нарочно добиваясь, чтобы у окружающих лопнули барабанные перепонки.

«И почему родители их не заткнут, не заберут отсюда куда подальше? – с досадой подумала Ева. – Впрочем, это не мое дело, – тут же напомнила она себе. – Слава богу». Она предпочитала иметь дело с кровавой кашей у своих ног.

Ева запрокинула голову и посмотрела наверх, на самый верх. Несчастный спикировал с тридцать шестого этажа отеля «Бродвей Вью». Так доложил офицер, первым прибывший на место. Крича и завывая – согласно показаниям свидетелей – всю дорогу, пока не приземлился, и прихватил с собой на небеса какого-то невезучего сукина сына, решившего присоединиться к всеобщему веселью в этот злосчастный день.

«Не позавидуешь тем, кому придется разъединять эту парочку», – подумала Ева.

Еще двое пострадавших отделались легкими травмами. Одна дама рухнула в шоке как подкошенная и разбила голову о тротуар, когда ее забрызгало с головы до ног кровью и мозгами. Ева решила пока оставить пострадавших на попечение медиков и снять с них показания позже, когда, надо надеяться, они немного очухаются.

Она уже знала, что здесь произошло. Она уже все видела по остекленевшим глазам эльфов – сопровождающих Санта-Клауса.

Ева направилась к ним в своем длинном черном кожаном пальто, развевающемся на ледяном ветру. Короткие каштановые волосы обрамляли ее узкое лицо. Все пропорции ее тела казались удлиненными – силуэт, руки, ноги, даже глаза, напоминавшие цветом добрый старый виски многолетней выдержки. И, как и все остальное в ней, эти глаза говорили, что их обладательница – коп.

– Парень в костюме Санты – ваш приятель?

– О черт, Тюфяк. О черт!

Один был черный, другой – белый, но в этот момент оба они выглядели скорее серо-зелеными, и Ева не могла их за это винить. По ее прикидкам, им было под тридцать, а их недешевые маскарадные костюмы наводили на мысль о том, что они – сотрудники среднего звена в фирме, чья рождественская вечеринка была прервана столь плачевным образом.

– Я договорюсь, чтобы вас обоих доставили в Управление полиции, где вы дадите показания. Советую вам согласиться сдать анализы на наркотики. Если вы не согласитесь… – Ева выдержала паузу и зловеще улыбнулась, – мы их все равно получим. Не по-хорошему, так по-плохому.

– О черт, Тюфяк. Вот дерьмо… Он мертв. Он же мертв, верно?

– Считайте, что это официально подтверждено. – Ева повернулась и сделала знак своей напарнице.

Детектив Пибоди, сидевшая на корточках над беспорядочной массой частей тела, вернее тел, распрямилась и подошла. Ее черные волосы были недавно уложены в модную прическу, а вот лицо, заметила Ева, тоже приобрело зеленоватый оттенок. Тем не менее она держалась.

– Провела опознание по обеим жертвам. Личности установлены, – отчиталась Пибоди. – Санта – это Лоренс, Макс, двадцать восемь лет, адрес в средней части города. Парень, который… гм… смягчил его полет, – Джейкобс, Лео, тридцать три года, Квинс.

– Эти двое пусть сдадут кровь на анализ, я им организую сопровождение. Снимем с них показания, когда все тут закончим. Полагаю, ты захочешь подняться, осмотреть место, поговорить с другими свидетелями.

– Я…

– Ты – ведущий следователь по этому делу.

– Есть. – Пибоди сделала глубокий вдох. – Ты с ними уже говорила?

– Оставляю это тебе. Хочешь прощупать их прямо сейчас?

– Ну… – Пибоди пристально вгляделась в лицо Евы явно в поисках правильного ответа. Ева не дала ей подсказки. – Они сейчас пришибленные, и тут черт-те что творится, но… Мы можем больше вытащить из них здесь и сейчас, пока они не опомнились и не сообразили, что вляпались по полной.

– Которого берешь?

– М-м-м… Я возьму черного парня.

Ева кивнула и вернулась к эльфам.

– Вы. – Она ткнула пальцем. – Имя?

– Стайнер. Рон Стайнер.

– Мы с вами немного прогуляемся, мистер Стайнер.

– Мне нехорошо.

– Это уж как пить дать. – Она сделала ему знак подняться, взяла его под руку и отошла на несколько шагов. – Вы с этим парнем работали вместе?

– Да. Да. «Тайро Коммюникейшнс». Мы… мы тусовались.

– Крупный парень, а?

– Кто, Тюфяк? Ага. Верно. В нем было добрых две с половиной сотни фунтов. Вот мы и решили, что будет здорово, если он нарядится Санта-Клаусом на вечеринку.

– Что за игрушки и сладости принес Санта в своем мешке сегодня, Рон?

– О черт! – Он закрыл лицо руками. – О боже!

– Это пока неофициальный допрос, Рон, не под запись. Официальный допрос еще будет, но пока просто расскажите мне, что произошло. Ваш друг мертв, как и какой-то невезучий тип, который просто вышел прогуляться.

Он заговорил, не отрывая рук от лица.

– Наши боссы выставили нам холодный закусон на корпоративной вечеринке. Даже на выпивку поскупились, понимаете? – Рон содрогнулся всем телом и уронил руки. – Вот мы и сговорились своей компашкой, скинулись и сняли номер люкс на весь день. Когда все наши шишки ушли, мы достали выпивку ну и… всякие такие штуки, чтобы оторваться по полной… Так сказать.

– Какие именно?

Он сглотнул и наконец встретился с ней глазами.

– Ну, понимаете… Немного «эротики», немного «снежка» и «джаз».

– «Зевс»?

– Я тяжелой дурью не балуюсь. Я сдам анализ, сами увидите. Я всего-навсего сделал пару затяжек «джазом». – Увидев, что Ева не отвечает и лишь молча смотрит ему в глаза, он возмутился: – Тюфяк никогда не баловался тяжелой дурью. Только не Тюфяк. Черт, я клянусь. Я бы знал. Но, мне кажется, сегодня он что-то принял. Может, подмешал в «снежок». А может, кто-то другой ему подмешал. Задница, – добавил Рон Стайнер, и слезы покатились по его щекам. – Он был накачан, это я вам точно говорю. Но, черт, это же была вечеринка! Мы просто веселились. Все смеялись, танцевали… А потом Тюфяк… он вдруг открывает окно…

Теперь Стайнер начал жестикулировать. Он хватался за лицо, за горло, за волосы. Его руки были повсюду.

– О боже, боже. Я подумал, это потому, что в помещении было сильно накурено. И вдруг, представляете, он влезает на подоконник, на роже такая дурацкая ухмылка от уха до уха. И кричит: «Всем счастливого Рождества и спокойной ночи!» А потом, мать твою, просто ныряет за борт. Головой вперед. Господи боже, вот он был, и вот его нет. Никто не успел его схватить. Черт, никому и в голову такое не могло прийти. Все случилось так быстро, просто жуть. Все закричали, все куда-то побежали… Я подбежал к окну и выглянул.

Он вытер лицо руками и вновь вздрогнул.

– Я крикнул, чтобы кто-нибудь вызвал 911, и мы с Беном побежали вниз. Сам не знаю зачем. Мы были его друзьями, вот и побежали.

– Где он достал дурь, Рон?

– Черт, ну и вопрос. – Рон оглядел улицу за ее плечом. Ева прекрасно понимала, что он в эту минуту ведет стандартную маленькую войну с самим собой: настучать или уйти в несознанку? – Должно быть, взял у Зиро. Мы скинулись всей компашкой, чтобы достать обычный праздничный набор. Ничего тяжелого, клянусь.

– А где работает этот Зиро?

– У него интернет-клуб на углу Бродвея и Двадцать девятой. Так и называется «У Зиро». Зельем торгует из-под полы. А Тюфяк… Черт, он бы и мухи не обидел. Он был просто большой глупый парень.

Пока большого глупого парня и мужчину, на которого он приземлился, соскребали с тротуара, Ева поднялась в гостиничный номер, где проходила вечеринка. Все выглядело именно так, как она и предполагала: чудовищная мешанина брошенной одежды, пролитой выпивки, недоеденной пищи. Окно оставалось открытым. И слава богу, потому что в помещении все еще стояла неописуемая вонь от курева, рвоты и секса.

Свидетелей – тех, что не разбежались, как кролики, – допрашивали в соседних комнатах, а потом отпускали.

– Что скажешь? – спросила Ева у Пибоди, пересекая напоминающий минное поле ковер, усеянный упавшими тарелками и стаканами.

– Помимо того, что Тюфяк не доберется до дому к Рождеству? Несчастный идиот накачался дурью, решил небось, что Рудольф^[2] ждет его за окном с санками и другими оленями. Он прыгнул на глазах у дюжины с лишним свидетелей. Смерть по причине экстремальной глупости. – Увидев, что Ева не отвечает и упорно смотрит в открытое окно, Пибоди перестала подбирать и упаковывать раскатившиеся по полу пилюли. – А у тебя другая версия?

– Никто его не толкал, но кто-то помог ему в обретении экстремальной глупости. – Ева рассеянно потерла бедро, все еще дававшее о себе знать после недавнего ранения. – Вот увидишь, в его анализе на токс будет кое-что, помимо пилюль для поднятия настроения и мужской потенции.

– В свидетельских показаниях ничто не указывает на враждебное отношение к нему со стороны кого бы то ни было. Он был просто никчемным безобидным парнем. И это он принес сюда «химию».

– Вот именно.

– Хочешь отследить толкача?

– Тюфяка убили наркотики. Это оружие, а в руке его держал тот, кто продал их Тюфяку. – Ева заметила, что растирает бедро, отдернула руку и резко повернулась. – Что сказали свидетели о его пристрастии к наркотикам?

– Да не было у него никакого особого пристрастия! Просто баловался на вечеринках, и то нечасто. – Пибоди вдруг задумалась. – Толкачи часто бодяжат стандартные наборы крепкой дурью, чтобы подсадить клиента и расширить поле деятельности. Ладно, я проверю, что у отдела наркотиков есть на этого Зиро, а потом мы пойдем и потолкуем с ним.

Ева предоставила Пибоди вести расследование, а сама занялась выявлением ближайших родственников погибшего. У Тюфяка не было ни жены, ни сожительницы, но у него была мать в Бруклине. У Джейкобса была жена и ребенок. Ева позвонила консультанту-психологу Департамента полиции. Извещение ближайших родственников – дело нелегкое при любых обстоятельствах, а уж в праздники это просто ад кромешный.

Вернувшись к месту происшествия, Ева оглядела полицейское ограждение, напирающую на него толпу, жуткие следы, оставшиеся на тротуаре. В том, что случилось, были и фарсовые элементы, не говоря уж об элементарной глупости. Их невозможно было игнорировать.

Но были и два человека, которые еще этим утром были живы, а теперь, в черных мешках, отправлялись в морг.

– Эй, леди! Эй, леди! Эй, леди!

На третий окрик Ева оглянулась и увидела мальчишку, проскользнувшего под желтую ленту полицейского ограждения. Он тащил потрепанный чемодан размером чуть ли не больше его самого.

– Это ты мне? Я что, похожа на леди?

– Есть хороший товар. – Ева ничуть не удивилась и взглянула на наглого сопляка даже с некоторой долей уважения, когда он щелкнул застежкой. Снизу выскочила тренога, чемодан раскрылся и превратился в стол, заваленный шарфами. – Хороший товар. Стопроцентный кашемир.

У мальчишки была кожа цвета черного кофе и удивительные зеленые глаза. С его плеча свисал на ремне скейтборд, раскрашенный красно-желто-оранжевыми красками языками пламени.

Улыбаясь ей, он проворными, ловкими пальцами вытаскивал из общей кучи отдельные шарфики.

– Этот цвет вам пойдет, леди.

– Господи, парень, я же коп!

– Копы знают, что такое хороший товар.

Ева сделала знак полицейскому в форме, который уже спешил к ним на всех парах, вернуться назад.

– Мне тут надо разобраться с парой мертвых парней.

– Их уже увезли.

– Ты видел прыгуна?

– Не-а. – Он покачал головой с явным сожалением. – Главное я пропустил, но мне рассказывали. Огромная толпа собирается, когда кто-нибудь из окошка сигает. Вот я и подвалил. Хороший бизнес. Как насчет этого красного? Отлично подойдет к этому крутому пальтецу.

Ева оценила его нахальство, но сохранила строгое выражение на лице.

– Я ношу крутое пальтецо, потому что я крутая, а если это кашемир, я съем весь чемодан.

– На бирке сказано «кашемир», остальное не считается. – Он опять ослепительно улыбнулся. – Вам пойдет красный. Я вам скидку дам.

Ева покачала головой, но тут ее взгляд упал на один из шарфов – в зеленую и черную клеточку. Она знала кое-кого, кто мог бы его носить. Возможно.

– Сколько? – Ева взяла клетчатый шарф, и он оказался на удивление мягким. Гораздо мягче, чем она ожидала.

– Семьдесят пять. Дешевле грязи.

Ева бросила шарф обратно в чемодан и смерила мальца взглядом, который был ему понятен.

– Грязи у меня много.

– Шестьдесят пять.

– Пятьдесят и ни цента больше. – Ева вытащила деньги, и обмен состоялся. – А теперь марш за линию, пока я тебя не арестовала за торговлю без лицензии.

– Возьмите и красный! Ну, давайте, леди! Уступлю за полцены. Выгодная сделка!

– Нет. А если узнаю, что ты кого-нибудь обчистил, я тебя найду. Брысь отсюда!

Он лишь улыбнулся в ответ и защелкнул чемодан.

– Да ладно, делов-то куча! Счастливого Рождества, и всякое такое дерьмо.

– И тебе того же.

Ева повернулась, заметила идущую к ней Пибоди и торопливо затолкала шарф в карман.

– Ты что-то купила. Ты занималась покупками!

– Я не занималась покупками. Я приобрела нечто, скорее всего украденное или являющееся «серым» товаром. Возможно, это улика.

– Черта с два. – Пибоди ухватила торчащий из кармана кончик шарфа, пощупала. – Симпатичный. Сколько он стоит? Может, я тоже такой хочу. Я еще не закончила с рождественскими покупками. Куда он пошел?

– Пибоди!

– Черт. Ну ладно, ладно. Гант, Мартин, он же Зиро. У отдела наркотиков на него досье. Пришлось немного поцапаться с детективом Пирсом, но наши два трупа перевесили его открытое расследование. Мы возьмем парня для допроса.

И все же, пока они шли к машине, Пибоди оглянулась через плечо:

– А красных у него не было?

Клуб «У Зиро» работал – как и все клубы в этой части города – двадцать четыре часа в сутки, семь дней в неделю. Это заведение было рангом повыше кабака: круглая вращающаяся стойка бара, изолированные кабинки, черная с серебром отделка помещения, импонирующая вкусу молодых клиентов. Музыка в тот момент, когда они вошли, играла в записи и, слава богу, что-то тихое, а все настенные экраны заполняла смазливая мужская физиономия, полуприкрытая волосами пурпурного цвета. Пурпурный мрачно пел о бессмысленности жизни.

Ева могла бы сказать ему, что Тюфяку Лоренсу и Лео Джейкобсу альтернатива, вероятно, показалась куда более бессмысленной.

Вышибала был огромен, как двухэтажный автобус, а его черное одеяние доказывало, что черный цвет вовсе не всегда стройнит. Он распознал в них копов в тот самый миг, как они переступили порог. Ева заметила искру, промелькнувшую в его глазах. Он многозначительно повел плечами. Пол не то чтобы вибрировал под его ногами, но никто не назвал бы его походку легкой. Он смерил их суровым взглядом светло-карих глаз и оскалил зубы:

– Есть проблемы?

Пибоди немного замешкалась с ответом, привычно ожидая, что Ева выступит первая, но быстро нашла верный тон:

– Там видно будет. Нам нужно поговорить с вашим боссом.

– Зиро занят.

– Вот те на! Ну что ж, в таком случае нам придется подождать. – Пибоди пристально оглядела помещение. – А пока мы ждем, можем заодно проверить ваши лицензии. – Теперь она тоже оскалила зубы. – Люблю работать. Может, побеседуем в чате кое с кем из ваших клиентов. Взаимоотношения в рамках общины и все такое. – С этими словами Пибоди извлекла жетон. – А вы пока передайте боссу, что мы – детектив Пибоди и моя напарница лейтенант Даллас – ждем его.

Пибоди подошла к столу, за которым впритирку друг к другу сидели мужчина в деловом костюме и женщина, судя по грандиозному бюсту, щедро выпирающему из расшитой стеклярусом розовой блузки, явно не приходившаяся ему женой.

– Добрый день, сэр! – Пибоди одарила его жизнерадостной улыбкой, и он побледнел как полотно. – И что привело вас сегодня в это славное заведение?

Он вскочил, бормоча, что у него дела, и был таков. Пока он делал ноги, из-за стола поднялась женщина. Так как она была на добрых шесть дюймов выше Пибоди, лицо детектива оказалось примерно на одном уровне с ее впечатляющим бюстом.

– Какого хрена? Я тут работаю!

Все еще улыбаясь, Пибоди вытащила блокнот.

– Ваше имя, пожалуйста?

– Какого хрена?

– Мисс Какого Хрена, я хочу взглянуть на вашу лицензию.

– Бык!

– Нет, серьезно. Просто проверка.

– Бык. – Женщина повернулась всем телом к вышибале, и ее внушительные груди всколыхнулись. – Эта сука легавая отшила моего папика.

– Извините, я хотела бы взглянуть на вашу лицензию компаньонки. Если все в порядке, я позволю вам вернуться к работе.

Грандиозные груди – везет ей сегодня на мощные туши, подумала Ева, – опять повернулись к Пибоди, надвинулись на нее, и бедная Пибоди стала похожа на тонкий пласт ветчины, зажатый между двумя внушительными кусками хлеба.

Ева на всякий случай встала на изготовку.

– Вы не имеете права приходить сюда и разгонять клиентов.

– Я всего лишь рационально использую время в ожидании мистера Ганта. Лейтенант, мне кажется, мистер Бык недоброжелательно относится к полицейским офицерам.

– Я женщин использую по-другому.

Мягко перекатываясь с носков на пятки, Ева спросила:

– Хочешь использовать меня, Бык?

Ее голос был холоден, как декабрьский ветер.

Краем глаза она уловила вспышку света и какое-то движение на узкой винтовой лестнице, ведущей на второй этаж.

– Похоже, у твоего босса все-таки нашлось время.

Появление хозяина заведения внесло приятное разнообразие в пейзаж: его никак нельзя было назвать мощной тушей. Росту в нем было никак не больше пяти футов, а весил он едва ли сотню фунтов. Зато он шел развалистой походкой, какой обычно пользуются коротышки, добирающие солидности, и одет был в ярко-синий костюм и ярко-розовую рубашку с красными вкраплениями. Его короткие прилизанные волосы напомнили Еве виденное ею когда-то изображение Юлия Цезаря.

Только его волосы были черны, как черная тушь. И глаза были того же цвета.

Металлическая фикса блеснула во рту, когда он улыбнулся:

– Чем могу помочь, офицеры?

– Мистер Гант?

Он обезоруживающе развел руками и улыбнулся Пибоди:

– Зовите меня просто Зиро.

– Боюсь, что у нас имеется жалоба. Вам придется проехать вместе с нами в центр города и ответить на несколько вопросов.

– Что за жалоба?

– Это касается продажи запрещенных законом химических веществ. – Пибоди бросила взгляд в сторону изолированных кабинок. – Вроде тех, что в данный момент принимаются внутрь кое-кем из ваших клиентов.

– Отдельные кабинеты, – пожал плечами Зиро. – Трудно уследить за каждым. Но я, безусловно, прикажу убрать этих людей. У меня тут первоклассное заведение.

– Мы поговорим об этом в другом месте.

– Я арестован?

– А вы хотели бы? – осведомилась Пибоди, подняв брови.

Добродушие в глазах Зиро погасло, сменившись чем-то куда менее приятным.

– Бык, свяжись с Финнесом, передай ему, чтоб встретился со мной…

– В Центральном полицейском управлении, – любезно подсказала Пибоди. – С детективом Пибоди.

Зиро взял свое пальто – длинное, белое, вероятно, из стопроцентного кашемира. Когда они вышли наружу, Ева бросила на него взгляд сверху вниз:

– У тебя на дверях стоит идиот, Зиро.

Зиро пожал плечами:

– Кое-какую пользу он приносит.

Ева нарочно провела Зиро по управлению самым длинным путем.

– Праздники, – пояснила она, бросив на него скучающий взгляд, пока они с трудом прокладывали себе дорогу в толпе, устремившейся к эскалатору. – Все спешат покончить с делами. Нам еще повезет, если удастся получить на час комнату для допроса.

– Пустая трата времени.

– Да брось, Зиро, ты же расклад знаешь: получил жалобу, значит, придется покорячиться.

– Я знаю всех копов из отдела наркотиков. – Он взглянул на Еву, прищурившись. – А вот тебя я не знаю, но что-то есть…

– А ты никогда не слыхал, что людей переводят по службе?

Сойдя с эскалатора, Ева направилась к одной из самых маленьких и тесных комнат для допроса.

– Присаживайся, – пригласила она, указывая на один из двух стульев возле маленького столика. – Тебе что-нибудь нужно? Кофе или еще что-то?

– Только мой адвокат.

– Пойду встречу его. Детектив? Можно вас на минутку?

Выйдя из комнаты вместе с Пибоди, Ева закрыла дверь.

– Я уж собиралась проверить, нет ли у меня, как в сказке, в карманах хлебных крошек, чтоб в лесу не заблудиться, – заметила Пибоди. – Увидев, что Ева не понимает, она спросила напрямую: – Зачем мы ходили кругами?

– Пусть он пока не догадывается, что мы из отдела убийств. Ничего не говори, если только сам не спросит. Он знает, где канаты протянуты, знает, как их смазывать. Если мы немного покопаемся в его делах, он не испугается. Он считает: если у нас есть обоснованная жалоба, он ото всего отопрется, в крайнем случае, заплатит штраф и вернется к своим делам. Как всегда.

– Наглый шибздик, – пробормотала Пибоди.

– Точно. Вот это мы и используем. Надо его прощупать. Мы не можем пришить ему убийство. Но мы можем установить его связь с Тюфяком: пусть думает, что один из клиентов хочет на него настучать. Надо так все представить, будто мы просто пытаемся завести дело. Тюфяк нанес кому-то увечья, а теперь пытается повесить это на Зиро. Хочет договориться, сдать толкача, чтобы его не задержали за хранение.

– Ясно. Надо его разозлить. Нам-то все равно, кого сажать. – Пибоди деловито потерла руки. – Пойду зачитаю ему права, может, удастся найти общий язык.

– А я пойду разыщу его адвоката. Знаешь, что-то мне подсказывает, что он пойдет на встречу с клиентом в отдел наркотиков, а не убийств, – усмехнулась Ева.

Стоя у дверей комнаты для допросов, Пибоди постаралась собраться с мыслями. Потом на нее снизошло вдохновение: она несколько раз ущипнула себя за щеки, потерла и похлопала их, чтобы они порозовели. Когда она вошла в комнату, глаза у нее были опущены, а лицо разгорелось.

– Я… я включу запись, мистер Гант, и зачитаю вам права. Моя… э-э-э… лейтенант пошла посмотреть, не пришел ли ваш адвокат.

Он с самодовольной улыбкой следил, как она включает запись и, запинаясь, произносит формулу Миранды^[3]. – Э-э-э… вам понятны ваши права и обязанности, мистер Гант?

– Ясное дело. Она что, достает тебя?

– Ну, я же не виновата, что она хочет закончить все поскорее и уйти домой пораньше, а тут на нас свалилось это дело. Ну, в общем, по нашей информации, запрещенные вещества были проданы и куплены в помещении, принадлежащем… Черт, я же должна дождаться адвоката. Извините.

– Без напряга. – Он откинулся на стуле, явно чувствуя себя хозяином положения, и покровительственно махнул ей рукой: валяй, мол. – Давай дальше, мы так время сэкономим.

– Ну ладно. Один человек подал жалобу. Он утверждает, что приобрел у вас наркотики.

– Интересно. И на что он жалуется? Что я с него лишнего взял? Если я продавал наркотики – а я, заметь, ничего подобного не признаю – и он остался недоволен, чего ж он в полицию поперся? Нашел бы себе другого поставщика.

Пибоди ответила на его улыбку, хотя сделала вид, что это дается ей не без труда.

– Ситуация такая: этот человек нанес увечья другому человеку, находясь под воздействием наркотиков, якобы приобретенных через вас.

Зиро закатил глаза к потолку, давая понять, что все это ему осточертело.

– Значит, он набрался дури, а теперь хочет спихнуть тот факт, что он – задница, на парня, который толкнул ему дурь. Куда катится мир?

– Точно подмечено, – согласилась Пибоди.

– Я не говорю, что у меня есть дурь на продажу, но не может же парень стучать на продавца? Или я чего-то не понимаю?

– Мистер Лоренс утверждает…

– Откуда мне знать парня по имени Лоренс? Ты хоть представляешь, сколько народу я вижу каждый день?

– Ну, его называют Тюфяком, но…

– Тюфяк? Тюфяк на меня настучал? Этот жирный сукин сын?

…Ева вернулась тем же кружным путем. Она так все запутала, что не сомневалась: адвокат проищет их добрых минут двадцать. Вернувшись, она не вошла в комнату для допроса. Вместо этого она предпочла зону наблюдения. До нее донеслось проклятие, сорвавшееся у Зиро. Он так и взвился со стула.

Ева улыбнулась.

Она заметила, что у Пибоди встревоженный и смущенный вид. Правильный подход, подумала Ева.

– Прошу вас, мистер Гант…

– Я хочу поговорить с этим сукиным сыном. Пусть он мне в глаза посмотрит.

– Мы, честное слово, не можем это устроить прямо сейчас. Но…

– Этот кусок дерьма во что-то вляпался?

– Ну… можно и так сказать. Да, можно сказать…

– Хорошо. Вот и передай ему от меня: пусть больше ко мне не приходит. – Зиро наставил на нее палец, на котором блеснули три кольца. – Чтоб духу его у меня в заведении не было! Ни его, ни этих его дружков в шикарных костюмчиках. Ему светит, помимо прочего, приобретение и хранение, так?

– Ну, честно говоря, на момент инцидента при нем не оказалось наркотиков. Мы сейчас проводим анализ на токсикологию, чтобы предъявить ему употребление.

– Хочет мне нагадить, да? Я ему так нагажу, мало не покажется. – Чувствуя себя в своей стихии, Зиро откинулся на спинку стула и скрестил руки на груди. – Допустим, я передал немного порошка. Для личного пользования, не для перепродажи. Мы же говорим об обычном штрафе? Общественные работы?

– Такова обычная норма, – подтвердила Пибоди.

– Слушай, тащи сюда Пирса. Я раньше работал с Пирсом.

– О, детектив Пирс, по-моему, не на дежурстве.

– Введи его в курс дела. Он позаботится о деталях.

– Безусловно.

– Тупица приходит ко мне. Выпрашивает у меня «химию». Этот жиртрест вечно пытается выгадать, понимаешь? Гроши считает. Берет барахло, в основном «снежок». Я на него, считай, даром время трачу. Но я иду ему навстречу: все-таки он и его дружки – постоянные покупатели. Просто дружеская услуга клиенту. Ему нужен праздничный набор, я стараюсь изо всех сил, делаю ему одолжение. И мне это стоит немало! Никакой выгоды. Это снижает штраф, – напомнил Зиро.

– Да, сэр.

– Даже дал ему отдельный, дополнительный набор по спецзаказу.

– По спецзаказу?

– Праздничный подарок. Бесплатно. Никаких денег. Надо бы ему иск вчинить. Да, надо бы в суд подать на этого ублюдка и стукача за мое потерянное время и за моральный ущерб. Спрошу адвоката, как это провернуть.

– Можете посоветоваться с адвокатом, мистер Гант, но, боюсь, трудно будет подать в суд на мистера Лоренса ввиду того, что он мертв.

– Как это он мертв?

– Очевидно, дурь по спецзаказу не пошла ему на пользу. – Как по волшебству, неуверенная в себе Пибоди превратилась в беспощадного копа, холодного и твердого как каменная стена. – Он мертв, и с собой он унес ни в чем не повинного прохожего.

– Эй, что все это значит?

– Для меня – да, кстати, я из убойного отдела, а не из отдела наркотиков – это значит, что вы, Мартин Гант, арестованы за убийство Макса Лоренса и Лео Джейкобса. За операции с запрещенными химическими веществами, за владение и управление развлекательным заведением, распространяющим запрещенные химические вещества.

Она повернулась, когда Ева открыла дверь.

– Ну, как вы тут, детектив? Все готово? – добродушно и весело спросила Ева. – А у меня тут для вас как раз два симпатичных офицера. Они готовы эскортировать нашего гостя в камеру предварительного заключения. Ах да, ваш адвокат, кажется, заблудился в наших коридорах. Но мы позаботимся, чтобы он вас нашел.

– Я с вас погоны сниму.

Ева взяла его под одну руку, Пибоди под другую, вместе они дружно подняли его на ноги.

– Не в этой жизни, – сказала Ева, передавая Зиро вошедшим полицейским, и проводила его взглядом, пока его выволакивали за дверь. – Отличная работа, детектив.

– Я думаю, мне просто повезло. Здорово повезло. И мне кажется, он кого-то подмазывает в отделе наркотиков.

– Да, придется мне, пожалуй, потолковать об этом с Пирсом, – кивнула Ева. – Пошли писать отчет.

– Нам не взять его за умышленное убийство. Ты сама так сказала.

– Нет, не взять. – Ева сокрушенно покачала головой. – Ну, может, неумышленное второй степени. Может быть. Но это не главное. Главное, он свое отсидит. Он свое отсидит, и лицензию у него отнимут. Штрафы и судебные издержки дорого ему обойдутся. Он заплатит. Это лучшее, что у нас есть.

– Это лучшее, что у них есть, – поправила ее Пибоди. – У Тюфяка и Джейкобса.

Они подошли к помещению убойного отдела, кратко именуемому «загоном», в ту самую минуту, как офицер Трой Трухарт из него вышел. Это был высокий, красивый, прекрасно сложенный юноша. Свежий как персик, еще осененный легким пушком.

– О, лейтенант, тут вас какая-то дама дожидается.

– По какому поводу?

– Она сказала, что это личное дело. – Он огляделся по сторонам и нахмурился. – Я ее не вижу. Но я не думаю, что она ушла. Всего несколько минут назад я принес ей кофе.

– Имя?

– Ломбард. Миссис Ломбард.

– Ну, если найдешь ее, дай мне знать.

– Даллас, не возражаешь, я напишу отчет? – спросила Пибоди. – Хочется пройти все с самого начала, осмыслить.

– Я тебе об этом напомню, когда дело пойдет в суд.

Ева пересекла «загон» и вошла в свой кабинет.

Это была крохотная комнатка, где едва хватало места для письменного стола с креслом и стула для посетителей. Окно в ее кабинете было величиной с почтовую марку. Бо́льшую часть пространства в этом тесном помещении занимала незнакомая женщина.

Она сидела на стуле для посетителей, потягивая кофе из бумажного стаканчика. У нее были светлые, чуть рыжеватые волосы, собранные на макушке и спускавшиеся оттуда каскадом кудряшек, очень белая кожа с румянцем на щеках и розовыми губами, а глаза – зеленые, как трава.

За пятьдесят, прикинула Ева, автоматически составляя словесный портрет. Крупное, ширококостное тело в зеленом платье с черным воротником и черными манжетами. Черные туфли на каблуках и огромная черная сумка, аккуратно поставленная на пол у ее ног.

Когда Ева вошла, посетительница радостно взвизгнула, чуть не расплескав кофе, и торопливо отставила стаканчик в сторону.

– Ну, вот и ты!

Она вскочила, ее лицо еще больше разрумянилось, глаза заблестели. Голос у нее был слегка гнусавый, и от этого голоса у Евы почему-то заломило зубы.

– Миссис Ломбард? Посторонним не разрешается заходить в служебные помещения.

– Я просто хотела посмотреть, где ты работаешь. Ой, милая, ну дай же на тебя взглянуть!

Она бросилась вперед и, если бы не Евины отличные рефлексы, уже заключила бы ее в объятия.

– Минуточку. Кто вы такая? Что вам нужно?

Зеленые глаза округлились и наполнились слезами.

– Как, милая, разве ты меня не узнаешь? Я твоя мама!

2

Ледяной холод сковал ее горло. Ева никак не могла вздохнуть сквозь этот лед. Теперь руки женщины обвились вокруг нее, Ева была не в силах их остановить. Ее душили эти руки, душил назойливый запах роз. И слезливый голос – Техас, техасская гнусавость! – стучал у нее в голове отбойным молотком.

Сквозь этот стук пробился сигнал настольного телефона. Из «загона» до нее доносился гомон голосов. Она не закрыла дверь. Боже, дверь была открыта, и любой мог…

А потом в голове у Евы зажужжал целый рой шершней. Они жалили ее, холод сменился удушающим жаром. Она по-прежнему не могла вздохнуть, перед глазами клубился серый туман.

Нет, ты не моя мама. Нет. Нет. Нет.

Неужели это ее голос? Такой тоненький детский голосок. Она произнесла эти слова или они просто звучат у нее в голове?

Ева шевельнулась – ей все-таки удалось шевельнуться – и оттолкнула мягкие, пухлые руки, обвивавшиеся вокруг нее.

– Пустите меня. Пустите!

Она попятилась на несколько шагов и едва не бросилась наутек.

– Я вас не знаю. – Ева вглядывалась в лицо женщины, но больше не различала черт. Они расплывались, она видела только смутное цветное пятно. – Я вас не знаю.

– Ева, милая, я же Труди! Ой, ну ты на меня посмотри! Ревмя реву и удержаться не могу. – Женщина всхлипнула, вытащила большой розовый носовой платок и промокнула глаза. – Какая же я старая и глупая! Я думала, ты меня сразу узнаешь, с первого взгляда как я тебя узнала. Конечно, уже двадцать лет прошло, между нами, девочками, говоря. – Она улыбнулась Еве дрожащей слезливой улыбкой. – Я, наверно, страшно постарела.

– Я вас не знаю, – упрямо повторила Ева. – Вы не моя мать.

Ресницы Труди затрепетали. Что-то пряталось за ними, что-то крылось в этих глазах, но Ева никак не могла это уловить.

– Сладенькая моя, неужели ты и вправду не помнишь? Не помнишь, как жила со мной и с Бобби в нашем чудном маленьком домике в Саммервиле, севернее Люфкина?

Какой-то глухой звоночек прозвенел в голове у Евы где-то далеко-далеко, на самом краю сознания. Но при первой же попытке пробудить воспоминание Еве стало дурно.

– Ты была такая тихонькая, такая маленькая, прямо обмылочек. Конечно, жизнь у тебя выдалась нелегкая, верно? Тебе пришлось пережить такой ужас! Бедная сиротка! Я как увидела тебя, сразу сказала: «Я буду хорошей мамой этой бедной маленькой сиротке». И я взяла тебя с собой и отвезла прямо домой.

– Приемная семья. – У Евы, как будто кто-то ее ударил, даже губы опухли, когда она с трудом произнесла эти два слова.

– Ну, вот видишь? Ты вспомнила! – Руки Труди опять взметнулись, она прижала ладони к щекам. – Богом клянусь, дня не прошло за все эти годы, чтоб я тебя не вспоминала, чтоб не спрашивала себя, что с тобой стало. И вот смотри! Ты – полицейский, живешь в Нью-Йорке. И замужем! Но своих детишек у тебя пока нет?

Тошнота ворочалась в животе у Евы, подкатывала к горлу.

– Чего вы хотите?

– Ну как же! Хочу узнать, как поживает моя девочка. – Голос звенел и был похож на птичий щебет. – Бобби со мной. Он теперь женат, и, можешь мне поверить, Зана – самое прелестное существо на двух ногах. Мы приехали из Техаса посмотреть город и навестить мою маленькую девочку. У нас будет настоящая семейная встреча! Бобби поведет нас всех ужинать в ресторан.

Она вновь откинулась на стуле и разгладила юбку, одновременно изучая лицо Евы.

– Ну надо же, какая ты стала! Совсем большая. Но такая же худенькая, просто комариные мощи. Правда, тебе идет. Бог свидетель, я всю жизнь мечтаю сбросить пару-тройку фунтов. Вот возьми Бобби: он унаследовал телосложение своего папаши. И это, пожалуй, единственное, что его никчемный папаша ему дал. Да и мне тоже, если на то пошло. Ой, вот уж он удивится, когда тебя увидит!

Ева так и осталась стоять.

– Как вы меня нашли?

– Ну, это было, пардон, черт знает что такое. Как-то раз возилась я у себя в кухне. Ты же знаешь, у меня пунктик насчет чистоты в кухне. Я включила телевизор, чтобы скучно не было, и там рассказывали про этих докторов, которых зарезали, и про клонирование. Грех против бога и человека, если хочешь знать мое мнение, и я уже хотела переключить на что-нибудь другое, но это было так интересно, если ты меня понимаешь. И тут у меня чуть было челюсть не отпала, когда я увидела, как ты там выступаешь. И имя твое было указано прямо на экране. Лейтенант Ева Даллас, Департамент полиции и безопасности Нью-Йорка. Ты героиня – вот что они говорили. И еще что ты была ранена, бедная маленькая сиротка. Но сейчас ты выглядишь вполне здоровой. Прямо-таки молодчина.

На стуле для посетителей сидела женщина. Рыжеватые волосы, зеленые глаза, губы, изогнутые в растроганной улыбке. А Ева видела чудовище с клыками и когтями. Только этому чудовищу не надо было дожидаться темноты.

– Вы должны уйти. Вам придется уйти прямо сейчас.

– Ты, конечно, страшно занята, у тебя рук не хватает, а я тут сижу и болтаю. Ты только скажи мне, где ты хочешь поужинать, и я попрошу Бобби, чтоб забронировал столик.

– Нет. Нет. Я вас помню. – Кое-что Ева вспомнила. Совсем немного. Нетрудно было это забыть, смыть из памяти. Это необходимо было забыть. – Меня все это не интересует. Я не хочу вас видеть.

– Как можно так говорить? – В голосе послышалась обида, но глаза стали жесткими. – Как можно быть такой? Я приняла тебя в свой дом. Я стала твоей мамой.

– Нет, вы не стали моей мамой.

Темная комната. Непроглядная тьма. Холодная вода. «У меня пунктик насчет чистоты в кухне».

«Не думай об этом сейчас, – сказала себе Ева. – Не вспоминай».

– Вы должны уйти немедленно, прямо сейчас. Без шума. Я больше не беспомощный ребенок. Поэтому вам лучше уйти. И не возвращайтесь.

– Но, Ева, дорогая…

– Уходи. Убирайся. – Руки у нее дрожали, пришлось сжать кулаки, чтобы скрыть дрожь. – А не то, клянусь, я засажу тебя в гребаную камеру.

Труди подобрала свою сумку и черный плащ, переброшенный через спинку стула.

– Тебе должно быть стыдно.

Ее глаза, когда она проходила мимо Евы, были влажны от слез. И холодны как камень.

Ева хотела закрыть дверь и запереть на ключ. Но в комнате все было пропитано запахом роз. Ощутив спазм в желудке, она оперлась о стол, пока приступ тошноты не миновал.

– Мэм, женщина, которая… Лейтенант? Мэм, с вами все в порядке?

Она покачала головой, услышав голос Трухарта, сделала ему знак уйти. Надо держаться как ни в чем не бывало, пока она не сумеет выбраться отсюда. Скрыться.

– Передай детективу Пибоди: кое-что произошло. Мне надо уйти.

– Лейтенант, если я могу что-то сделать…

– Я только что сказала тебе, что делать.

Ей было невыносимо видеть это выражение тревоги и участия на лице Трухарта. Поэтому она выбежала из кабинета и стрелой пронеслась по «загону», не ответив на звонок, не просмотрев сообщения, не сделав бумажную работу, не слыша окликающих ее голосов.

Поскорее выйти наружу, уйти отсюда подальше. Пот тек у нее по спине, когда она вскочила на ближайший эскалатор, идущий вниз. Ева готова была поклясться, что слышит, как стучат ее собственные кости, как хрустят хрящи в коленях, когда она стремительно двинулась вниз. Она не остановилась, даже услышав голос Пибоди, окликающий ее по имени.

– Погоди, Даллас, погоди! Фу! В чем дело? Что случилось?

– Мне надо уйти. Тебе придется самой заняться Зиро, поговорить с прокурором. Могут прийти родственники погибших, потребовать ответа. Разберись с ними. Мне срочно надо уйти.

– Господи, что-то случилось с Рорком?

– Нет.

– Ты можешь остановиться хотя бы на одну минуту!

Вместо этого, чувствуя, что желудок взбунтовался, Ева нырнула в ближайший туалет. Она позволила тошноте подняться к горлу и извергла жгучую желчь вместе с паникой и ужасом воспоминаний и наконец почувствовала себя опустошенной.

– Все нормально. Я в порядке, – проговорила Ева, выходя из кабинки.

Еву била дрожь, на лице выступила испарина. Но слез не было. Она не собиралась добавлять к своему унижению еще и слезы.

– Вот, держи. – Пибоди сунула Еве несколько смоченных под краном бумажных салфеток. – Больше у меня нет. Я принесу воды.

– Нет. – Ева откинула голову и прижалась затылком к дверце кабинки. – Нет. Все, что я сейчас проглочу, все равно назад вернется. Я в порядке.

– Черта с два. У Морриса в морге клиенты выглядят лучше.

– Мне просто нужно уйти.

– Скажи мне, что случилось.

– Мне просто нужно уйти. Я беру весь остаток дня, буду работать дома на компьютере. С делом ты и без меня справишься. – «А я нет, – подумала Ева. – Я просто не могу». – Будут проблемы, потяни до завтра.

– К черту дело! Слушай, я отвезу тебя домой. Ты не в состоянии…

– Пибоди, если ты мне друг, отстань. Оставь меня в покое. Просто займись своим делом, – сказала Ева, с трудом поднимаясь на ноги. – А меня не трогай.

Пибоди отпустила ее, но, возвращаясь в отдел убийств, вытащила из кармана сотовый телефон. Ей-то пришлось отстать, но она знала одного человека, который ни за что не отстанет.

Ни за что.

Первой мыслью Евы было включить машину на автопилот, но она решила, что лучше сохранять контроль над ситуацией и сосредоточиться на поездке в Верхний город. Лучше бороться с дорожным движением, с заторами, со скверным нравом Нью-Йорка, чем упиваться собственным горем.

Добраться до дому – вот цель. Как только она доберется до дому, с ней все будет в порядке.

Пусть желудок у нее неспокоен, а в голове стучит отбойный молоток, но ей и раньше бывало плохо. И раньше она чувствовала себя несчастной. Первые восемь лет ее жизни были неспешной прогулкой по преисподней. Да и те, что за ними последовали, не были пикником на пляже.

Она через это прошла, она справилась.

Она опять через все пройдет, она справится.

Она не позволит еще раз затянуть себя в этот кошмар. Она больше не будет жертвой только потому, что какой-то голос из прошлого заставил ее запаниковать.

И все-таки руки у нее дрожали на руле, ей пришлось опустить все стекла в машине, впустить ледяной воздух и запахи города, чтобы не задохнуться.

Соевые сосиски, жарящиеся на уличном лотке, душный выхлоп автобуса, утилизатор мусора, не опорожнявшийся с незапамятных времен. Ей не мешали эти запахи, этот воздух, пропитанный присутствием миллионов людей, проходящих по городским улицам. Она могла с этим жить.

Ей не мешали шумы, пронзительные крики уличных зазывал и гудки нетерпеливых водителей, плюющих на закон о запрете звуковых сигналов в черте города. Шумовая волна катилась к ней, через нее, мимо нее. На улицах были тысячи людей, и нетрудно было отличить аборигенов от туристов. Аборигены торопились по своим делам, а туристы слонялись, глазели, путались под ногами. Люди тащили коробки и пластиковые пакеты с покупками.

Скоро Рождество. Смотри не опоздай.

Она уже купила у нахального уличного мальчишки-торговца шарф, который ей понравился. Шарф в зеленую и черную клеточку для мужа доктора Миры. Что сказала бы Мира насчет ее сегодняшней реакции на страшный визит из прошлого?

Да уж, Мира нашла бы что сказать. Она была полицейским психиатром и специалистом по составлению психологических портретов преступников. Она много чего сказала бы в своей интеллигентной и участливой манере.

Еве было глубоко плевать.

Ей хотелось домой.

Глаза у нее увлажнились, когда перед ней раздвинулись ворота. Увлажнились от усталости и облегчения. Перед ней раскинулись газоны, целые акры красоты и покоя посреди хаоса большого города, который стал ей родным.

У Рорка хватило фантазии и могущества, чтобы создать этот дом для себя и для нее. Она раньше и представить себе не могла, что у нее когда-нибудь будет такое убежище.

Дом был похож на элегантную крепость, и это был ее дом. Просто дом, несмотря на его грандиозные размеры и грозную красоту. За этими стенами из камня и стекла была жизнь, которую они с Рорком построили вместе. Их жизни, их воспоминания наполняли эти огромные комнаты.

Он подарил ей дом, она не должна об этом забывать. И она не должна забывать, что никто не может отнять у нее этот дом, никто не может вырвать ее отсюда и бросить туда, где она была когда-то. Где она была ничем.

Никто не мог этого сделать. Разве что сама Ева.

Но ей было холодно, страшно холодно, и головная боль терзала ее острыми когтями.

Ева с трудом выбралась из машины и покачнулась: бедро разболелось адски. Но она с тупым упорством ставила одну ногу впереди другой, пока не поднялась по ступенькам к двери и не вошла в дом.

Она едва заметила, как Соммерсет, дворецкий Рорка, появился в вестибюле. У нее не было сил с ним пикироваться, она могла лишь надеяться, что сумеет самостоятельно одолеть лестницу на верхний этаж.

– Не говори со мной.

Влажной от пота рукой Ева схватилась за столбик перил, и он сразу стал скользким. Подтягиваясь на руках, она шаг за шагом начала взбираться по ступенькам.

Она запыхалась от напряжения. Грудь сдавило, словно стальным обручем, она никак не могла вдохнуть.

В спальне Ева сбросила пальто, стащила с себя одежду и бросилась в ванную.

– Воду на полную мощность, – подала она голосовую команду.

Обнаженная, она вступила под бьющие с разных сторон струи горячей воды, без сил опустилась на пол и свернулась клубочком в надежде, что напор горячей воды поборет охвативший ее холод.

Там он ее и нашел, на мокрых плитках душевой кабины под бьющими струями горячей воды. Пар плотным занавесом висел в воздухе.

У него чуть сердце не разорвалось, когда он ее увидел.

Рорк схватил банную простыню.

– Выключить воду, – скомандовал он и присел на корточки, чтобы накинуть на нее простыню.

– Нет. Не надо. – Ева отмахнулась от него – машинально, без агрессии, без всякой силы. – Оставь меня, пожалуйста.

– Не в этой жизни. Прекрати! – Его голос прозвучал резко, и ирландский акцент в нем усилился. – Еще минута, и ты уже сварилась бы до костей. – Рорк поднял ее, причем ее ноги оторвались от пола, и подхватил на руки, когда она вновь попыталась свернуться клубком. – Тихо, тихо. Ш-ш-ш… Я тебя держу.

Ева закрыла глаза. Рорк прекрасно знал, что таким образом она, как ребенок, пытается спрятаться от него. Но он отнес ее в спальню, поднял на возвышение, на котором стояла их кровать, сел, держа ее у себя на коленях, и начал растирать махровой простыней.

– Сейчас я принесу тебе халат и дам успокоительное.

– Я не хочу…

– А я, заметь, не спрашивал, хочешь ты или нет. – Рорк схватил ее рукой за подбородок и повернул лицом к себе, привычным жестом провел большим пальцем по ямочке на подбородке. – Ева, посмотри на меня. Посмотри на меня сию же минуту. – В ее измученных глазах появилось недовольное, по-детски обиженное выражение, чуть было не заставившее его улыбнуться. – Ты слишком больна, чтобы спорить со мной, и мы оба это понимаем. Что бы ни причинило тебе боль… ты мне об этом расскажешь, а потом мы вместе решим, что с этим делать. – Он коснулся губами ее лба, щек, губ.

– Я уже об этом позаботилась. Ничего не надо делать.

– Что ж, это сэкономит нам время, не так ли? – Рорк переложил ее на кровать и встал, чтобы принести ей теплый халат.

Из-за нее у него костюм намок, заметила Ева. Чертов костюм небось стоил больше, чем пошивший его портной зарабатывал за год. А теперь рукава промокли, и плечи тоже. Она молча следила, как он снял пиджак, прошел в комнату и повесил его на спинку стула.

Грациозен как кот, подумала она, и куда опаснее любого кота. Наверняка ушел с одного из многочисленных еженедельных совещаний, где обсуждалась какая-нибудь глобальная покупка. И вот он здесь, роется в гардеробной в поисках халата. Высокий и стройный, с изящными, но закаленными длительной тренировкой мускулами. С лицом молодого ирландского бога. Способный соблазнить одним взглядом немыслимой кельтской синевы.

Она хотела, чтобы он ушел. Она никого не хотела видеть.

– Я хочу побыть одна.

Он изогнул бровь, слегка склонил голову набок, и черная грива волос качнулась вперед, упала на щеку.

– Чтобы страдать и мучиться в одиночку? По-моему, тебе лучше провести время в драке со мной. Вот, надень.

– Я не хочу драться.

Рорк бросил халат на кровать и наклонился, чтобы их глаза оказались на одном уровне.

– Будь у меня такая возможность, я бы взял того, кто вызвал это выражение у тебя на лице, дорогая Ева, и спустил бы с него шкуру. Семь шкур, дюйм за дюймом. А теперь надевай халат.

– Она не должна была тебе звонить. – Голос у Евы дрогнул. Она не успела придать ему твердости, и это добавило еще один градус к ее унижению. – Я знаю, это Пибоди тебе позвонила. Не надо ей было вмешиваться, еще немного, и я справилась бы сама. Со мной все было бы в порядке.

– Чушь! Тебя не так-то легко свалить. Я это знаю, и она знает. – Рорк подошел к «автоповару» и запрограммировал успокоительный коктейль. – Это смягчит головную боль и успокоит твой желудок. Это не транквилизатор, – добавил он, оглянувшись на Еву. – Честное слово.

– Это глупо. Я поступила глупо: не надо было принимать все так близко к сердцу. Дело того не стоит. – Ева запустила руку в волосы. – Просто она застала меня врасплох. Мне просто надо было немного побыть дома.

– Думаешь, я этим удовлетворюсь?

– Нет. – Ей хотелось заползти в постель, укрыться с головой и пролежать так хотя бы час, но Ева заставила себя сесть и встретилась с ним взглядом, когда Рорк принес ей успокоительное. – Я бросила Пибоди расхлебывать кашу в одиночку. Сделала ее ведущим следователем, и она отлично справилась, но в самый решающий момент я оставила ее одну. Глупо, безответственно.

– И почему же ты так себя повела?

Поскольку выбор у нее был невелик – либо выпить проклятый коктейль, либо терпеть, когда Рорк силой вольет его ей в глотку, – Ева осушила стакан в три глотка.

– Когда мы вернулись в управление, в кабинете меня ждала женщина. Я ее не сразу узнала. – Ева отставила пустой стакан. – Она сказала, что она моя мать. Она не моя мать, – торопливо добавила Ева. – Она не моя мать, и я это знала, но когда она так сказала… В общем, она уложила меня на лопатки. Возраст у нее, пожалуй, подходящий, и было в ней что-то смутно знакомое, поэтому она меня так сильно достала.

Рорк взял ее руку и крепко сжал.

– Кто же она?

– Ее фамилия Ломбард. Труди Ломбард. Когда они… Когда меня выписали из больницы в Далласе, я оказалась под опекой государства. Попала в систему. Без метрики, без памяти, одни сплошные травмы и сексуальное насилие. Теперь-то я знаю, как это работает, но тогда я не понимала, что происходит, не знала, что будет дальше. Он говорил мне – ну, раньше, папаша мой, – он говорил, что, если меня возьмут копы или социальные работники, они посадят меня в яму и запрут в темноте. Они не сажали меня в яму, но…

– Иногда они помещают тебя в такое место, где ничуть не лучше.

– Точно. – «Он знает, – подумала Ева. – Он поймет». – Какое-то время я пробыла в государственном детском доме. Не знаю, сколько, может, несколько недель. Все как-то смутно. Наверно, они искали родителей или опекунов, пытались проследить, откуда я родом и что случилось. А потом меня отдали в приемную семью. Считалось, что так я быстрее смогу влиться в нормальную жизнь. Они отдали меня этой Ломбард. Где-то в Восточном Техасе. У нее был свой дом и сын на пару лет старше меня.

– Она причинила тебе боль.

Это был не вопрос. Об этом он тоже догадался, он сразу все понял.

– Она меня никогда не била, не то что папаша мой. Никогда не оставляла следов.

Рорк выругался тихо, но свирепо, и это помогло Еве расслабиться куда лучше, чем успокоительный коктейль.

– Да, гораздо проще справиться с прямым ударом, чем с изощренными издевательствами. Они не знали, что со мной делать. – Ева снова досадливым жестом убрала со лба мокрые волосы, и на этот раз ее пальцы не дрожали. – Я ничего им не говорила. Я не могла ничего сказать. Они, наверно, решили, что из-за изнасилования мне будет лучше в доме, где нет мужчины – главы семейства.

Рорк ничего не сказал, просто притянул ее к себе и прижался губами к ее виску.

– Она на меня не кричала и не била… Ну, разве что шлепала, да и то редко. Она следила, чтобы я была умыта, чтобы у меня была приличная одежда. Теперь-то я понимаю, что это за патология, но тогда мне не было еще и девяти! Когда она говорила мне, что я грязная, и заставляла мыться в холодной воде утром и вечером, я не понимала. У нее вечно был такой удрученный, такой раздосадованный вид. Она запирала меня в темноте и говорила, что только хочет таким образом научить меня вести себя хорошо. Каждый день она меня за что-нибудь наказывала. Если я не съедала все, что лежало на тарелке, или если я ела слишком быстро, или слишком медленно, мне приходилось чистить кухню зубной щеткой. Что-то в этом роде.

«У меня пунктик насчет чистоты в кухне».

– Она не держала прислуги. У нее была я. Я всегда все делала слишком медленно, я была глупа, неблагодарна, слишком еще что-нибудь. Она говорила мне, что я ничтожество и что я порочна. И она всегда говорила таким тихим, участливым голосом, а на лице у нее было такое осуждающее и брезгливое выражение. Мол, она так старается, а я по-прежнему ничто. Меньше, чем ничто.

– Она не должна была пройти проверку.

– Такое случается. Бывают и похуже ее. Мне повезло, что не было хуже. У меня бывали кошмары. В то время мне чуть ли не каждую ночь снились кошмары. А она… О боже, она приходила ко мне в комнату и говорила, что я никогда не поправлюсь, не вырасту большой и сильной, если не буду крепко спать по ночам.

Напомнив себе, что теперь у нее есть Рорк, Ева схватила его за руку. Ей хотелось приковать себя к настоящему, пока ее мысли и все ее существо погружались в прошлое.

– Она выключала свет и запирала дверь. Запирала меня в темноте. Если я плакала, было только хуже. Она говорила, что меня заберут обратно, запрут в палате для умалишенных. Вот что они делают с девочками, которые плохо себя ведут. И Бобби, ее сын… она использовала меня против него и его против меня. Она ему говорила: вот, посмотри на нее и запомни, что бывает с плохими детьми, когда у них нет настоящей матери и никто их не воспитывает.

Рорк обнял ее еще крепче, начал растирать ей спину, поглаживать по волосам.

– А домашние проверки были?

– Да, конечно. – Ева смахнула слезу. Слезы были бесполезны: и тогда, и сейчас. – На посторонний взгляд, все выглядело нормально. Чистый дом, ухоженный дворик. У меня была своя комната, сносная одежда. Что я могла им сказать, этим социальным работникам? Она говорила, что я порочна. Мне снились кошмары, где я вся тонула в крови, значит, я была порочна. Когда она говорила мне, что кто-то делал со мной нехорошее, а потом бросил, как мусор, потому что я плохая, я ей верила.

– Ева! – Рорк взял ее за обе руки и поднес их к губам. Ему хотелось обнять ее, укрыть с головой, спрятать от воспоминаний. Ему хотелось держать ее и не отпускать, пока не уйдут без остатка все эти страшные картины ее прошлого. – Знаешь, что ты такое? Ты чудо.

– Она была злобной садисткой. Просто хищницей. Теперь я это понимаю. – «Теперь-то я буду помнить», – подумала Ева с глубоким вздохом. – Но тогда я знала только одно: я зависела от нее. Я сбежала. Но это был маленький городок, не Даллас, и меня быстро нашли. Когда я сбежала во второй раз, я лучше подготовилась и успела добраться до Оклахомы, прежде чем меня нашли. А когда они нашли меня, я стала драться.

– Вот и правильно сделала.

Он проговорил это с таким неповторимым сочетанием гордости и гнева в голосе, что Ева невольно рассмеялась.

– Расквасила нос одному социальному работнику, – продолжала Ева и вдруг поняла, что это воспоминание порадовало ее. – Кончилось тем, что я отбыла срок в колонии для несовершеннолетних, но это было лучше, чем у нее. Я это забыла, Рорк. Выдавила, вытолкнула из памяти. И вдруг… вот она, сидит у меня в кабинете. И я опять испугалась.

«Лучше бы она расквасила нос треклятой Труди Ломбард, – подумал Рорк. – Поквиталась бы хоть отчасти. Почувствовала бы себя лучше».

– Она больше никогда не причинит тебе боли.

Теперь Ева посмотрела ему прямо в глаза.

– Я развалилась на кусочки. Буквально распалась на атомы. А теперь я уже успокоилась настолько, что меня это злит до чертиков. Дело Айконов.

– Что?

Ева растерла лицо руками. Потом подняла глаза на Рорка.

– Она говорит, что видела меня по телевизору, когда я давала интервью по делу об убийстве Айконов и провалу авантюры с «Тихим рождением». Я спросила, как она меня нашла, а она сказала, что смотрела репортаж об этом деле.

Рорк повел заживающим плечом.

– Вряд ли во всей Вселенной остался хоть кто-нибудь, кто о нем не слышал. Она специально приехала сюда, чтобы встретиться с тобой?

– Сказала, что хочет повидаться, наверстать упущенное, посмотреть, какая я стала.

Ева уже настолько оправилась, что в ее голосе зазвучали привычные ворчливо-скептические нотки. Рорку они показались музыкой.

– Говорит, она приехала не одна, а с сыном и с невесткой. Я ее вышвырнула. Слава богу, мне хватило сил хотя бы на это. Она посмотрела на меня этим своим фирменным взглядом – недоумевающим и разочарованным. Но я разглядела под этой маской еще кое-что. Затаенную угрозу.

– Ты, конечно, захочешь удостовериться, что она уехала и назад не вернется. Я мог бы…

– Нет, не хочу. – Ева откинулась назад и встала. – Нет, не хочу. И не хочу, чтобы ты в это вмешивался. Я хочу забыть обо всем об этом, забыть о ней. И если она думает, что может поразвлечься за мой счет, протоптать для меня дорожку воспоминаний и затащить туда, у нее ничего не выйдет. Если бы Пибоди не совала свой нос куда не просят, я была бы уже в порядке к твоему возвращению. И не было бы у нас этого разговора.

Рорк выждал целую минуту и тоже встал.

– Вот как ты собиралась с этим справиться? Не сказав мне ничего?

– На этот раз – да. Все давно уже кончено. Это моя проблема. Я позволила себе расклеиться, но теперь все уже в порядке. Все это нас не касается. Я не хочу, чтобы это касалось нас. Если хочешь мне помочь, просто забудь об этом.

Он хотел было возразить, но передумал и пожал плечами:

– Ладно, как скажешь.

Он обнял ее и почувствовал, как ее тело расслабилось, прижавшись к нему.

Визит из прошлого расстроил ее куда больше, чем ей самой казалось, подумал Рорк. Вряд ли эта женщина разыскала ее на расстоянии стольких миль и после стольких лет без веской на то причины.

Скоро эта причина станет ясна. Это лишь вопрос времени.

– Темнеет, – заметил он негромко и приказал: – Включить праздничные огни!

Ева повернула голову, не отрываясь от его плеча, и они вместе взглянули на огромную ель у окна, украшенную разноцветными лампочками.

– Вечно ты хватаешь через край, – тихо сказала Ева.

– Я так не думаю. Когда речь идет о нас… Вспомни, сколько раз мы были на волосок от смерти! К тому же скоро Рождество. И вообще, это ведь уже стало нашей традицией – рождественская елка в спальне.

– У тебя рождественские елки чуть не в каждой комнате понатыканы.

Рорк улыбнулся.

– Верно. Ну что ж поделаешь, я старый сентиментальный дурак. – Рорк нежно поцеловал ее. – Как тебе идея тихо поужинать здесь? Никакой работы. Ни для тебя, ни для меня. Посмотрим телевизор, попьем вина. Займемся любовью. Что скажешь?

Ева обняла его крепче. Ей нужен был дом, подумала она, и вот он, этот дом. Как по волшебству.

– Я скажу «спасибо».

Когда она уснула, он ненадолго оставил ее, ушел в свой личный кабинет. Подойдя к консоли, он приложил ладонь к сенсорному устройству.

– Рорк, – сказал он. – Включить мощность.

Консоль загудела, замигала огоньками. Рорк тем временем связался по интеркому с Соммерсетом:

– Если некто по фамилии Ломбард попытается вступить в контакт с Евой по домашнему телефону, переведите звонок на меня. Где бы я ни был.

– Будет сделано. С лейтенантом все в порядке?

– Да, с ней все в порядке, спасибо. – Рорк отключился, а затем заказал поиск. Он понимал, что потребуется время, чтобы обнаружить, где эта Ломбард остановилась в Нью-Йорке. Но это было необходимо. Всегда полезно знать местонахождение своего противника.

Он очень скоро узнает, что нужно этой женщине, в этом у него не было сомнений. Впрочем, у него не то чтобы сомнений не было, он и сейчас был твердо уверен, что уже знает.

3

«Я в порядке», – сказала себе Ева, застегивая кобуру. Она снова чувствовала себя нормально. Пожалуй, умники, которые вечно талдычат, что не надо стесняться в выражении своих чувств, кое в чем правы.

Но ей все-таки хотелось надеяться, что это не так. Если бы она не сдерживалась в выражении своих чувств, вокруг нее уже лежали бы штабеля изуродованных тел.

И все же этим утром она чувствовала себя спокойной и уверенной. Ева нахмурилась, глядя на погодное безобразие за окном спальни.

– Как эта гадость называется? – спросил Рорк, встав рядом с ней. – Это не снег, не дождь, даже не изморось.

– Дерьмо, – ответила Ева. – Холодное мокрое дерьмо.

– А-а, – понимающе протянул он и провел костяшками пальцев вниз и вверх по ее спине. – Ну да, конечно. Может, это удержит людей дома, и у тебя выдастся спокойный день.

– Люди убивают друг друга и до́ма тоже, – сказала Ева. – Особенно когда им надоест глазеть в окно на все это безобразие.

Он обожал ее. Рорк не удержался и дружески хлопнул ее по плечу.

– Ну, в таком случае тебе пора на работу. У меня тут будет голографическая конференция где-то примерно на час, а потом мне тоже нужно будет ехать в город. – Рорк развернул ее лицом к себе, взял за лацканы жакета и крепко поцеловал в губы. – Береги себя.

Ева взяла пальто, начала его надевать и вдруг почувствовала, как что-то слегка тянет ей карман.

– Смотри, я это взяла для Денниса Миры. Ну, понимаешь, что-то вроде рождественского подарка.

– Ему понравится. – Рорк одобрительно посмотрел на шарф и улыбнулся ей. – Ты научилась ходить по магазинам?

– Я не ходила по магазинам. Я на него случайно наткнулась. Как ты думаешь, нельзя ли его как-нибудь завернуть?

С легкой улыбкой Рорк протянул руку.

– Я уведомлю эльфов. Попрошу, чтобы его упаковали вместе со старинным чайником, который ты купила для Миры. Кстати, за ним ты тоже не ходила по магазинам, насколько мне помнится. На него ты тоже случайно наткнулась.

– Все, хватит умничать. Увидимся позже.

– Лейтенант? Вы не забыли про нашу рождественскую вечеринку?

Ева повернулась волчком.

– Рождественскую вечеринку? Это же не сегодня! Разве сегодня? Нет, не сегодня.

Да, Рорк готов был признать, что это мелочно с его стороны, но ничего не мог с собой поделать. Он обожал вызывать это мгновенное выражение паники, появлявшееся на ее лице всякий раз, когда она пыталась вспомнить, что сегодня за день.

– Завтра. Так что, если тебе нужно еще на что-нибудь наткнуться для подарков, сделай это сегодня.

– Да. Конечно. Без проблем.

Черт, подумала Ева, спускаясь по лестнице, разве есть что-то еще? Ну почему вокруг столько людей, которым нужно дарить подарки? Что-то подбирать, покупать, ставить галочки в списке? Неужели ей придется тоже заводить такой список?

Если до этого дойдет, пожалуй, лучше ей переехать куда-нибудь и начать жизнь сначала.

Конечно, она могла переложить все это на Рорка. Ему действительно нравилось выбирать и покупать подарки. Он ходил по магазинам. У Евы это в голове не укладывалось. Она старалась избегать походов по магазинам всеми мыслимыми способами. Но раз уж в твоей жизни появились все эти люди, получается, что надо потратить хотя бы минимум времени на то, чтобы подобрать кое-что и самой. Вроде бы на этот счет существует какое-то правило.

Отношения с людьми строились по сложным правилам, это Ева успела усвоить. И она честно пыталась играть по этим правилам.

Одно из самых любимых ею правил из этого набора предполагало словесную перепалку с Соммерсетом по возвращении домой или при отъезде из дома. Соммерсет был на своем месте, – разумеется, он был на своем месте, этот скелет в черном костюме! – в вестибюле.

– Надеюсь, я найду свою машину там, где я ее оставила, а не то…

Его тонкогубый рот скривился. Соммерсет не стал отвечать на ее реплику, он заговорил о другом:

– Я прошу вас представить мне сегодня к двум часам все изменения и добавления к списку ваших личных гостей, приглашенных на завтрашний прием.

– Правда? Ну что ж, уточни с моим секретарем по светским мероприятиям. Я занимаюсь защитой жителей города, так что мне не до списков.

Ева уже вышла из дома, и только тут до нее наконец в полной мере дошел смысл его слов. Список? У нее должен быть список приглашенных? А почему нельзя, случайно столкнувшись со знакомыми, просто пригласить их заглянуть на огонек?

Съежившись под пронизывающим ледяным дождем, она скользнула в машину. Мотор уже работал, обогреватель был включен. Небось работа Соммерсета. Надо будет внести это в список причин, мешающих ей задушить его во сне.

Слава богу, этот список был коротким.

Ева двинулась к воротам, включила телефон на приборном щитке и позвонила Рорку.

– Ты уже по мне соскучилась?

– Каждая секунда без тебя – испытание для меня. Слушай, разве у меня должен быть список? Ну, вроде как список приглашенных на завтрашнее сборище?

– А ты хочешь, чтобы у тебя был список?

– Ясное дело, нет. Не нужен мне чертов список, но…

– Все уже сделано, Ева. Список составлен.

– Ну что ж, прекрасно. Отлично. – Тут ей в голову пришла еще одна мысль. – Небось у меня уже есть на завтра вечерний туалет и белье, да?

– Доказывающий, что у тебя изысканный вкус, причем белье в обязательный комплект не входит.

Его слова рассмешили Еву.

– Я ничего не упускаю. Увидимся позже.

Пибоди уже сидела за своим столом, когда Ева вошла в управление. Это добавило лишнюю щепотку соли к мучившему ее чувству вины. Она подошла к столу Пибоди и дождалась, пока та подняла голову от работы.

– Будь добра, не могла бы ты на минуту зайти ко мне в кабинет?

Пибоди заморгала от удивления.

– Да, конечно. Сию минуту.

Ева кивнула и проследовала в кабинет. Там она запрограммировала на «автоповаре» две порции кофе: одну из них – со сливками и сахаром для Пибоди. Бедная Пибоди, едва войдя, снова растерянно заморгала.

– Закрой дверь, будь добра.

– А? Да, сейчас. Э-э-э… у меня есть отчет по… спасибо, – добавила она, когда Ева передала ей кружку с кофе. – По Зиро. Прокурор нажал на все кнопки. Вменил ему непредумышленное второй степени по двум эпизодам, использование наркотиков как орудия убийства, причем…

– Сядь.

– О боже, меня переводят на Лонг-Айленд или что-то в этом роде?

– Нет. – Ева села, не спуская глаз с напарницы, пока та опасливо опускалась на стул. – Я должна извиниться. Ушла и бросила тебя вчера. Не сделала свою работу и все перевалила на тебя.

– Да мы уже практически все закончили, и тебе стало плохо.

– Ничего мы не закончили, а если мне стало плохо, это была моя проблема. А я сделала ее твоей. Ты позвонила Рорку. – Ева выждала, пока Пибоди не начала пить кофе, старательно отводя глаза. – Я собиралась шкуру с тебя за это спустить, – добавила она, когда Пибоди открыла рот, чтобы возразить. – Но это было, пожалуй, именно то, что положено делать напарникам.

– Ты была в плохой форме. Я не знала, что еще можно сделать. Ну, а как ты сегодня? Нормально?

– Нормально. – С минуту Ева изучала свою кружку. В партнерстве были свои правила. Целый свод. – Вчера, когда мы вернулись, у меня в кабинете была женщина. Я знала ее много лет назад. Для меня ее появление было ударом. Нокаут. Она была моей первой приемной матерью… хотя вряд ли это слово тут подходит. Мне тогда несладко пришлось, и когда она вдруг заявилась после стольких лет, это было… я не могла…

«Нет, – сказала себе Ева, – ты всегда могла».

– Я не справилась, – уточнила она. – Вот и бросилась наутек. Ты разбиралась с делом практически в одиночку. Ты отлично поработала.

– Чего она хотела?

– Не знаю и знать не хочу. Я ее выставила, дверь закрыла. И если она опять просочится в замочную скважину, ей больше не застать меня врасплох. И уж теперь я с этим справлюсь.

Она поднялась, подошла к окну и подняла раму. Холодный ветер и вода ворвались в кабинет, когда она высунулась наружу и оторвала приклеенный к стене за окном пластиковый пакет для вещественных улик. В нем лежали четыре нераспечатанные плитки шоколада.

– Ты держишь шоколад в пакете за окном? – пролепетала изумленная Пибоди.

– Держала, – уточнила Ева. Она выдала местонахождение своего лучшего тайника для защиты от неизвестного похитителя сладостей, отравлявшего ей жизнь. Она раскрыла пакет и протянула шоколадку потерявшей дар речи Пибоди. – Как только ты уйдешь, я запру дверь и найду для него другое место.

– Ну, ладно. Спрячу-ка я свою шоколадку в карман, а то ты еще передумаешь, когда я скажу, что мы не добились непредумышленного второй степени.

– Я так и знала.

Пибоди была не из тех, кто станет рисковать шоколадкой: она сунула подарок в карман.

– Вот и прокурор сказал то же самое. Еще до того, как мы пошли к судье за ордером. Мне кажется, он очень хотел зацапать Зиро. Еще больше, чем я. Зиро не раз ускользал у него между пальцев, и прокурор хотел во что бы то ни стало его засадить.

– Люблю настойчивых прокуроров.

– Да, это иногда срабатывает, – согласилась Пибоди. – Мы их припугнули двумя пожизненными заключениями, каторжными работами на урановых рудниках вне планеты, сослались на показания свидетелей.

Пибоди похлопала себя по карману, словно желая убедиться, что шоколадка на месте.

– Мы получили ордер на обыск и изъятие, обнаружили кое-какую «химию» в клубе и дома у Зиро. Честно говоря, мелочь, и он мог с чистой совестью утверждать, что это для личного пользования, но вкупе со всем остальным и эта мелочь произвела впечатление. К тому времени, как мы с ними покончили, Зиро и его адвокат уже смотрели на непредумышленное второй степени как на подарок свыше. От пяти до десяти, и он наверняка не отсидит даже минимум, но…

– Ты засадила его в камеру, стало быть, у тебя очко в колонке забитых мячей. Он потеряет лицензию, потратит весь свой загашник на штрафы и гонорары адвокату, а его клуб, скорее всего, всплывет брюхом вверх. Шоколадка твоя.

– Это было потрясающе. – И поскольку шоколадка уже прожигала ей карман, Пибоди сдалась: вынула ее, развернула и отломила кусочек, примерно с мизинец. – Мы так старались это протолкнуть, и у нас получилось, – продолжала она с набитым ртом, то и дело расплывавшимся в довольной улыбке. – Мне жаль, что ты это пропустила.

– Мне тоже жаль. Спасибо, что прикрыла меня.

– Без проблем. Можешь вывесить свой пакет обратно. С моей стороны ему ничто не угрожает. – Заметив, что Ева смотрит на нее прищуренным взглядом, полным подозрения, Пибоди заспешила: – Куда бы ты его ни спрятала, с моей стороны ему ничто не грозит. Я хочу сказать, что, если из этого кабинета когда-либо пропадали сладости, я тут ни при чем.

Ева еще больше прищурилась и теперь смотрела на свою напарницу, как коп, допрашивающий подозреваемого.

– А может, проведем быстрый тест на детекторе лжи?

– Что? – Пибоди приложила ладонь к уху. – Ты это слышала? Кто-то зовет меня из «загона». Пока мы тут лясы точим, кто-то где-то совершает преступление. Мне пора.

И она испарилась.

Все еще прищурившись, Ева подошла к двери, закрыла ее и заперла. «Лясы точим»? Разве есть на свете такие слова? И что они означают? Наверняка что-то нехорошее, решила она.

…У Рорка закончилось совещание с директорами одного из производственных отделений его корпорации. Ему предстоял деловой ланч с инвесторами в офисной гостевой столовой. Как раз в промежутке между этими мероприятиями зазвонил его рабочий телефон.

– Да, Каро. – Он наморщил лоб, заметив, что она включила защитный режим.

– Лицо, упомянутое вами этим утром, находится внизу, на уровне вестибюля и просит вас уделить ему время.

Рорк поспорил сам с собой на полмиллиона, что Труди Ломбард свяжется с ним еще до полудня. Теперь он поставил удвоенную сумму на то, что она успеет заявить о своих истинных намерениях прежде, чем он вышвырнет ее пинком под зад.

– Она одна?

– По всей видимости, да.

– Пусть подождет еще десять минут, а затем проводите ее наверх. Не вы лично, пошлите ассистентку, Каро, и, пожалуйста, кого-нибудь из молодых. Да, и пусть поостынет в приемной, пока я вам не позвоню.

– Хорошо. Хотите, я вам перезвоню через несколько минут после ее прихода?

– Нет. – Рорк улыбнулся, но это была недобрая улыбка. – Я сам от нее избавлюсь. Лично.

Он с нетерпением ждал.

Проверив время, он поднялся, подошел к стеклянной стене, за которой открывалась панорама башен и небоскребов города. Сейчас эту великолепную панораму скрывала пелена дождя. Уныло-серого холодного дождя, сыплющегося с уныло-серого холодного неба. «Холодное, мокрое дерьмо», – вспомнилось ему.

Что ж, они с Евой на своей шкуре испытали, каково это, когда сверху на тебя падает дерьмо. Жизнь сдала им скверные карты и не дала ставок, чтобы этими картами играть. И оба они – каждый по-своему – в этих безнадежных обстоятельствах сумели выиграть. Блефуя, прокладывая себе дорогу кулаками и – по крайней мере, в его случае – жульничая, они сорвали банк перед самым закрытием заведения.

Но впереди всегда была новая игра, и в ней предстояло одержать победу. Всегда маячил где-то новый игрок, готовый на любые грязные трюки, чтобы затребовать долю. Или забрать все.

Ну что ж, подумал Рорк, значит, будем драться. Он был не только готов, он с нетерпением предвкушал возможность самому пустить в ход грязные трюки.

Увы, он не мог вернуться в прошлое и избить Евиного ублюдочного папашу до состояния кровавого месива. Он не мог заставить страдать мертвых так, как Ева до сих пор страдала. А тут судьба кинула ему прямо в руки шанс – пусть всего лишь суррогат, но в образе и во плоти мамаши Ломбард. Словом, Труди Ломбард ждал очень неприятный сюрприз.

Рорк не сомневался, что, когда она выползет из его кабинета, ей и в голову не придет ползти в сторону Евы.

Он отвернулся от окон и оглядел кабинет. Он сам сделал это помещение таким. Он хорошо представлял себе, что увидит Труди Ломбард, когда войдет сюда после серого и холодного дождя на улице. Она увидит власть и богатство, простор и роскошь. Она почует запах денег, хотя… Скорее всего, она уже составила себе примерное представление о том, какой куш стоит на кону.

Конечно, это представление не будет максимально впечатляющим, думал Рорк. Он хотя и перешел на легальное положение, но еще не был готов выложить на публичное обозрение все, что было у него в карманах.

Он держал бухгалтерские книги в своем потайном кабинете и обновлял их раз в квартал. Ева имела к ним доступ в любой момент, если бы у нее вдруг возник интерес. Но у нее не возникнет интереса, с улыбкой сказал себе Рорк. Она начала постепенно привыкать к его деньгам, хотя и с большим трудом.

Хотел бы он знать имена богов, которые взглянули на него с небес в тот день, когда он встретил ее. Если бы он мог сложить все, что сделал, все, чего добился, все, чем владел, на одну чашу весов, она все равно не перетянула бы драгоценного дара встречи с Евой.

Поскольку Рорк хотел еще немного потянуть время, он сунул руку в карман и потер пуговицу, ту, что оторвалась от ее костюма в день их первой встречи.

Интересно, подумал он, когда она придет в себя настолько, что сообразит, с какой целью явилось к ней это привидение из прошлого?

А как только сообразит, усмехнулся он, сжимая пуговицу в руке, она разозлится до чертиков.

Решив, что время подошло, Рорк вернулся к столу, сел и вызвал секретаршу по интеркому:

– Можете пригласить ее войти, Каро.

– Да, сэр.

В эти последние мгновения перед встречей Рорк обуздал то, что бушевало у него внутри. То, что требовало рубки до крови и кости.

Она оказалась именно такой, как он и ожидал: он ведь прошлой ночью провел исследование. Крупная, массивная, с тщательно уложенными волосами и довольно привлекательным, умело подкрашенным лицом. Кое-кто назвал бы ее «славной бабой».

На ней был костюм пурпурного цвета с блестящими золотыми пуговицами и юбкой до середины колена. Хорошие туфли, каблук разумной высоты. Духи крепковаты: сильный розовый запах.

Рорк поднялся на ноги и вежливо улыбнулся, протянул руку, хотя и остался за столом. Это давало ему стратегическое преимущество.

– Миссис Ломбард.

Гладкая, подумал он. Гладкая и мягкая, но он не сказал бы, что слабая.

– Я вам так благодарна, что уделили мне время. Я знаю, у вас, должно быть, очень напряженное расписание.

– Вовсе нет. Я всегда рад знакомству с… близкими моей жены. Спасибо, Каро.

Рорк знал, что его сухой тон сам по себе подскажет секретарше: кофе не предлагать. Каро сдержанно поклонилась и вышла, закрыв за собой дверь.

– Садитесь, прошу вас.

– Спасибо. Спасибо большое. – Ее голос звенел энтузиазмом, глаза восторженно горели. – Я не была уверена, что малышка Ева – извините, я до сих пор ее так называю – упомянет обо мне.

– А вы полагаете, что она о вашем появлении умолчала?

– Видите ли, я ужасно переживаю из-за того, что произошло вчера. Я повела себя совершенно неправильно.

Она прижала руку к сердцу.

Рорк заметил, что у нее длинные, хорошо ухоженные ногти, покрытые ярко-красным лаком. На правой руке блеснуло кольцо – довольно массивный золотой перстень с крупным аметистом. И такие же серьги. Хорошо подобранный, хотя и не блещущий фантазией ансамбль, подумал он.

– И как же именно вы себя повели? – спросил он вслух.

– Признаюсь, я выбрала неправильную тактику. Я только потом поняла, что надо было сначала связаться с ней по телефону. А я вместо этого взяла и вломилась без предупреждения, так сказать, головой вперед. Такая уж у меня привычка. Я слишком импульсивна, особенно когда речь идет о чувствах. Еве в то время очень нелегко пришлось, и когда я свалилась ей как снег на голову, без всякого предупреждения, должно быть, она разволновалась. Я ее расстроила. – Теперь она прижала руку к губам, и в ее глазах заблестели слезы. – Вы представить себе не можете, что творилось с этой бедной малышкой, когда она ко мне попала. Комариные мощи, непонятно, в чем душа держится. Тени почти не отбрасывала и при этом тени своей боялась, представляете?

– Да, я представляю.

– И теперь я чувствую себя виноватой. Надо было мне раньше подумать. Теперь-то я понимаю: увидев меня вновь, бедняжка все вспомнила. Все те ужасные дни, что ей пришлось пережить, прежде чем она вновь оказалась в безопасности.

– Значит, вы пришли ко мне, чтобы я мог передать ей ваши извинения. Буду счастлив это сделать. Хотя, я думаю, вы переоценили свое воздействие на мою жену. – Рорк откинулся на спинку кресла и слегка повернулся в нем. – Мне показалось, что она была немного раздражена неожиданным визитом. Но расстроена? Я бы так не сказал. Поэтому прошу вас, не волнуйтесь понапрасну, миссис Ломбард. Надеюсь, вы хорошо проведете время в городе, каким бы кратким ни был ваш визит, прежде чем вернетесь домой.

Он указывал ей на дверь – недвусмысленно, хотя и вежливо. Деловой человек, мимоходом стряхивающий ворсинку с лацкана своего костюма.

Рорк по глазам увидел, что она поняла. В этих глазах промелькнуло странное выражение. Промелькнуло и исчезло, быстрое, как змеиный язычок. «Вот ты где, – подумал он. – Гадюка, прячущаяся под солидным костюмом и сахарными словами».

– О, но я не могу уехать обратно в Техас, не повидав мою малышку Еву! Я хочу лично принести ей свои извинения и убедиться, что с ней все в порядке.

– Уверяю вас, она чувствует себя прекрасно.

– А Бобби? Да мой Бобби просто умирает от желания ее увидеть! Он был ей как брат родной.

– Правда? Странно, что она никогда о нем не упоминала.

Труди Ломбард улыбнулась – снисходительно и не без лукавства.

– Мне кажется, наша малышка Ева была самую чуточку влюблена в него. Думаю, она не хочет заставлять вас ревновать.

Рорк рассмеялся – сердечно и от души.

– Бога ради! Что ж, если хотите, вы можете оставить свое имя и адрес у моего секретаря. Если лейтенант захочет связаться с вами, она, безусловно, это сделает. В противном случае…

– Нет-нет, так не пойдет. Это никуда не годится. – Труди села прямее, ее тон стал резким. – Я больше полугода заботилась об этой девочке, я приняла ее в свою семью по доброте сердечной. И уж поверьте мне – с ней было нелегко. Мне кажется, я заслуживаю большего.

– В самом деле? И чего же, по вашему мнению, вы заслуживаете?

– Ну, хорошо. – Она передвинулась в кресле, готовясь, как предположил Рорк, вступить в торги. – Если вы считаете, что повидаться со мной и моим мальчиком – это не то, что нужно, тогда – я прекрасно понимаю, что говорю с деловым человеком, – я считаю, что мне полагается компенсация. Не только за потраченное время и силы, за все те хлопоты, на которые я пошла много лет назад ради этой девочки, когда она никому не была нужна, но и за все затраты и неудобства, понесенные ради приезда сюда только для того, чтобы ее повидать, узнать, как у нее идут дела.

– Понимаю. И вы уже подумали о размере такой компенсации?

– Должна признать, вы застали меня врасплох. – Труди поправила прическу. – Не знаю, какую можно назначить цену всему тому, что я дала этой девочке, или за то, что мне стоит отвернуться от нее сейчас.

– Но я уверен, вы справитесь с этой задачей.

Она покраснела. Не от смущения, а от злости. В этом Рорк не сомневался. Но виду он не подал, сохраняя на лице любезно-равнодушное выражение.

– Я бы сказала, что человек в вашем положении может себе позволить проявить щедрость. Если бы не я, эта девочка могла бы сейчас быть в тюрьме, вместо того чтобы сажать туда других. А она даже разговаривать со мной не захотела, когда я вчера пришла ее повидать.

Она отвернулась, смахивая выступившие слезы. Рорк не сомневался, что она умеет вызывать их по желанию.

– Я думаю, об этом уже бессмысленно говорить. – Нотка нетерпения прозвучала в его голосе. – Какова ваша цена?

– Я считаю, что сумму в два миллиона долларов нельзя назвать неразумной.

– И за два миллиона долларов… мы говорим об американских долларах?

– Разумеется. – Слезы сменились легким раздражением. – Что бы я стала делать с иностранной валютой?

– И за эту сумму вы с вашим Бобби, усталые, но довольные, вернетесь туда, откуда приехали, и оставите мою жену в покое?

– Она не хочет нас видеть? – Труди подняла обе руки, словно в знак полной капитуляции. – Она нас больше не увидит.

– А если я скажу, что нахожу подобный размер компенсации чрезмерным?

– Для человека с вашими возможностями… я вообразить не могу, но… не исключена вероятность того, что я… будучи глубоко расстроенной всем этим… могла бы обсудить сложившуюся ситуацию с кем-нибудь. Скажем, с репортером.

Рорк опять повернулся в кресле – лениво и неспешно.

– И каким образом это должно затронуть меня?

– Будучи женщиной сентиментальной, я сохранила записи обо всех детях, которые находились на моем попечении. Их истории, детали… Некоторые детали могут оказаться неприятными, даже скандальными для вас и для Евы. Известно ли вам, например, что у нее неоднократно бывали сексуальные контакты? И это еще до того, как ей исполнилось девять лет?

– А вы приравниваете изнасилование к сексуальным контактам? – Рорк говорил мягко, хотя кровь у него кипела. – У вас весьма странные взгляды, миссис Ломбард.

– Как бы вы это ни называли, я думаю, многие люди решат, что женщина с такими… эпизодами в своем прошлом не может быть лейтенантом полиции. Я и сама в этом не уверена, – добавила она. – Может, это мой гражданский долг – поговорить с прессой, а может, с ее начальством в полицейском управлении.

– Но два миллиона американских долларов перевесят ваш гражданский долг?

– Я требую только то, что мне положено. А вам известно, что она была в крови, когда ее нашли? Она… или кто-то еще… почти все смыл, но они провели анализы. – Теперь глаза Труди ярко горели, взгляд был таким же вызывающим и острым, как и ее ярко накрашенные ногти. – И не вся кровь принадлежала ей. У нее бывали кошмары, – увлеченно продолжала Труди, – и мне показалось, что в этих кошмарах она постоянно, раз за разом закалывает кого-то ножом. Интересно, что об этом люди подумают, если я в расстроенных чувствах что-нибудь расскажу. Держу пари, люди заплатят большие деньги за такую историю с учетом того, кем Ева стала сейчас. И за кем она замужем.

– Да, они могли бы заплатить, – согласился Рорк. – Люди любят посмаковать чужое горе и чужую боль.

– Вот потому-то я и считаю, что упомянутая мной компенсация не слишком велика. Я просто возьму ее и уеду в Техас. Еве больше не придется обо мне вспоминать, хотя я так много для нее сделала.

– У вас вышла путаница с предлогами. Не для нее, а с ней. Боюсь, кое-чего вы, миссис Ломбард, не поняли. А компенсацию я вам все-таки предоставлю.

– Вы лучше подумайте, прежде чем…

– Моя компенсация заключается в том, – перебил ее Рорк, – что я не свернул вам шею голыми руками.

Она театрально ахнула.

– Вы мне угрожаете?

– Ни в коем случае, – ответил Рорк тем же благодушным тоном. – Я лишь объясняю вам, в чем состоит компенсация: вы сейчас встанете и уйдете отсюда своими ногами. Я вам объясняю, чего с вами не случится, и поверьте, мне очень нелегко сдержаться и не свернуть вам шею за все то, что вы делали с моей женой, когда она была беззащитной маленькой девочкой.

Он медленно поднялся на ноги. На этот раз не было никакого аханья, никакой театральщины. Труди Ломбард просто застыла на месте, вся кровь отхлынула от ее лица. Наконец-то, понял Рорк, она увидела, что скрывается за его маской, под налетом изысканной светскости, лоска, манер, дорогой одежды и всего того, что покупается за деньги.

Против этого даже у нее не было ни малейшего шанса.

Не сводя с нее глаз, Рорк обогнул стол и оперся о него. Теперь он стоял так близко, что слышал ее судорожное дыхание.

– Знаете, что можно было бы сделать? Что я мог бы сделать… вот просто так? – Он щелкнул пальцами. – Я мог бы вас убить прямо здесь, на этом месте, глазом не моргнув. И у меня нашлось бы столько очевидцев, сколько я сочту нужным, готовых засвидетельствовать, что вы вышли из этого кабинета живая и невредимая. Я мог бы подделать записи на дисках наблюдения, чтобы это доказать. Ваше тело, когда я с вами покончу, так и не будет найдено. Поэтому считайте, что ваша жизнь – которую, я полагаю, вы оцениваете в сумму весьма значительную – это и есть ваша компенсация.

– Да вы с ума сошли! – Труди прижалась к спинке кресла, стараясь отодвинуться от него подальше. – Вы просто ненормальный.

– Вспомните об этом, если вам вдруг еще раз вздумается со мной поторговаться. А если вам опять придет охота набивать карманы, рассказывая о мучениях и кошмарах маленького ребенка… Если вы еще хоть когда-нибудь попытаетесь вступить в контакт с моей женой… Подумайте об этом, и от души вам советую: берегитесь. Берегитесь меня, – повторил Рорк, слегка наклоняясь к ней, – потому что сейчас я прилагаю неимоверные усилия, чтобы сдержать себя. А знаете, чего мне хочется? Мне хочется разделать вас, как тушу. Вырезать из вас мясо кусочками. Медленно, один за другим. И вот еще что я вам скажу: когда мне приходится сдерживать себя, меня это раздражает. А я не люблю, когда меня что-то раздражает.

Он сделал еще шаг к ней. Труди вскочила на ноги и попятилась к двери.

– Да, и передайте то, что я сейчас сказал, вашему сыну на тот случай, если ему вдруг вздумается испытывать мое терпение.

Отступив к двери, Труди стала лихорадочно нащупывать у себя за спиной ручку. Рорк тихо продолжал:

– Нигде – ни на земле, ни за ее пределами – вы не спрячетесь от меня, если попытаетесь еще хоть раз причинить боль моей жене. Нет такого места, где я не достал бы вас, чтобы посчитаться за это. – Он выждал паузу, улыбнулся и добавил: – Бегите.

Она и вправду побежала. До него донесся тихий вскрик, больше похожий на свистящий вздох, топот бегущих ног. Рорк сунул руки в карманы, сжал в одной из них пуговицу Евы и вернулся к окну и стал вновь смотреть на декабрьское небо.

– Сэр?

Он не обернулся, когда секретарша вошла в кабинет.

– Да, Каро?

– Вы хотели, чтобы охрана проследила за уходом миссис Ломбард?

– В этом нет необходимости.

– Похоже, она очень спешила.

Рорк упорно смотрел только на свое смутное отражение в стекле и увидел собственную улыбку.

– У нее неожиданно изменились планы. – Теперь он повернулся и взглянул на свои наручные часы. – Ну что ж, вот и подошло время ланча, не так ли? Я поднимусь, поприветствую наших гостей. У меня сегодня, как никогда, разыгрался аппетит.

– Могу себе представить, – тихо сказала Каро.

– Да, и вот что еще, Каро, – добавил он, подходя к своему частному лифту. – Предупредите охрану, что ни миссис Ломбард, ни ее сын – я позабочусь, чтобы у охранников была его фотография, – больше не должны быть допущены в это здание.

– Я этим займусь.

– И еще одно. Они остановились в гостинице «Вест-Сайд» на Десятой авеню. Я хочу знать, когда они оттуда съедут.

– Хорошо, сэр. Я вам сообщу.

Рорк обернулся, когда двери лифта уже раскрылись.

– Вы настоящее сокровище, Каро.

Когда двери закрылись за ним, Каро улыбнулась – ей было приятно, что он считает ее сокровищем.

4

Ева решила сосредоточиться на бумажной работе и на повторных проверках. Разборка бумажных завалов имела еще и то преимущество, что позволяла ей расчистить стол до начала праздников.

Ей удалось значительно продвинуться к тому времени, как в кабинет заглянула Пибоди.

– Пришли результаты анализа Тюфяка на токсикологию. Найдены следы «зевса». Второй убитый чист. Тела́, вернее, то, что от них осталось, будут выданы родственникам завтра. Даллас!

– М-м-м… Погоди. Я отсылаю отчет о расходах отдела с приложением счетов, – пояснила Ева с ухмылкой. – Тут кое-чего не хватает. Мне предстоит небольшой разговор с глазу на глаз с Бакстером.

– Даллас!

Ева подняла голову и увидела лицо Пибоди.

– Что?

– Мне надо в суд. Селина Санчес.

Ева поднялась на ноги.

– Мы ведь уже давали показания.

– Обвинение вызвало меня отдельно, помнишь? Как одну из потерпевших.

– Да, но… Я думала, это еще не скоро… Я думала, еще недели через две. Плюс праздники…

– Дело движется довольно быстро. Мне придется пойти.

– Когда?

– Да вроде как прямо сейчас. Это много времени не займет, но… Ты пойдешь со мной? – спросила Пибоди, увидев, что Ева берет свое пальто.

– А ты как думаешь?

Пибоди закрыла глаза и испустила долгий вздох.

– Спасибо. Спасибо. Макнаб будет ждать меня прямо там. У него выездная работа, но он постарается… Спасибо.

По пути Ева остановилась у одного из торговых автоматов.

– Купи себе воды, – посоветовала она своей напарнице. – А мне холодного пепси.

– Хорошая мысль. У меня уже в горле пересох-ло. Я готова к даче показаний, – продолжала Пибоди, вводя в автомат свой код и выбор напитков. – Команда прокурора здорово меня поднатаскала. И потом, я же не первый раз выступаю в суде.

– Но ты впервые выступаешь в качестве потерпевшей. Это совсем другое дело. Сама знаешь: это не то, что просто свидетельствовать.

Пибоди передала Еве банку пепси, а сама прямо на ходу отпила большой глоток воды.

– А ведь это даже не Селина меня избивала. Не понимаю, почему мне так страшно.

– Она была в этом замешана. Она все знала заранее, но ничего не предприняла. Ее недаром обвинили в пособничестве, Пибоди. Пойди в суд и выложи им все как есть. Не давай защите себя сбить. И тогда все будет кончено.

Можно считать, что все уже кончено, подумала Ева, но это никогда не отпускает. Пибоди навсегда запомнит каждый миг, каждую мелкую деталь нападения, будет помнить свою боль и свой страх. Может, правосудие и свершится, но правосудие не может избавить ее от воспоминаний.

Ева вышла из здания через главный вход, рассудив, что короткая прогулка успокоит Пибоди.

– Ты коп, – начала она, – и ты была тяжело ранена при исполнении. Для присяжных это важно. Ты женщина. – Ева спрятала руки в карманы от холодного дождя. – Относится это к делу или нет, для присяжных это тоже важно. Тот факт, что тебя бил и топтал ногами этот здоровенный свихнувшийся сукин сын, который убил и изуродовал пятнадцать женщин, очень много значит.

– Он в смирительной рубашке. – Напоминание об этом приносило Пибоди ни с чем не сравнимое облегчение. – Он до того ненормальный, что его нельзя вытащить на процесс. Его запрут в психушке, в отделении для буйных, и он просидит там, пока не сдохнет.

– Твоя задача – довести до сведения присяжных, насколько важно то, чего не сделала Селина. Ты должна помочь обвинению доказать ее вину.

– По убийству Аннализы Саммерс ей не отвертеться. Это она совершила своими руками. За это ее и посадят. Может, этого довольно.

– Тебе этого довольно?

Глядя прямо перед собой, Пибоди отпила еще воды.

– Работаю над тем, чтобы мне этого хватило.

– Ну, значит, у тебя лучше получается, чем у меня. Но тебе повезло: ты осталась жива. Остальным повезло меньше. А она смотрела. Каждая смерть после телепатического контакта с Джоном Блу на ее совести. Каждая минута, проведенная тобой в больнице, каждая минута твоих страданий тоже на ней. Надо, чтобы она за это заплатила.

Пока они поднимались по ступеням здания суда, Пибоди с трудом сглотнула ком в горле.

– У меня руки трясутся.

– Не раскисай, – вот и все, что сказала ей Ева.

Они прошли проверку охраны. Ева, пользуясь своим жетоном, могла бы проложить себе дорогу прямо в зал слушаний. Но она осталась вместе с Пибоди в комнате свидетелей. К ним подошла заместитель окружного прокурора Шер Рио.

– У нас небольшой перерыв, – объявила она. – Тебя вызовут следующей.

– Как там обстановка? – спросила Ева.

– У нее хорошие адвокаты. – Рио оглянулась на двойные двери. Она была хорошенькой блондинкой с дерзкими голубыми глазами и легким, тягучим южным акцентом. И еще она была крепкой как титановый сплав. – И они, и мы использовали телепатическую карту, но, конечно, по-разному. Они настаивают, что видения Селины – убийства, насилие – спровоцировали травму, поэтому можно поставить вопрос об ограниченной ответственности. У них есть эксперты, готовые в этом присягнуть. В результате они хотят повесить всю ответственность на Блу. Он безумен, он вторгся в ее мысли, и что ей было делать?

– Бред!

– Ну… да. – Рио взбила свои светлые кудри. – Обвинение утверждает, что она лежала в постели у себя дома и наблюдала, как Блу мучает, уродует и убивает женщин. И ее осенила гениальная идея: сымитировать его modus operandi^[4], чтобы проделать то же самое с невестой ее бывшего жениха. Под маской сотрудничества с полицией она утаивала информацию, а женщины тем временем погибали одна за другой. При этом серьезно пострадала женщина-офицер нью-йоркской полиции, детектив, непосредственно занятый раскрытием данного дела, оказавший достойное сопротивление. – Рио сочувственно погладила Пибоди по плечу. Ева узнала этот жест, характерный для женщин, когда они хотят оказать поддержку другой женщине. – Хочешь, пройдем все еще разок? У нас есть несколько минут.

– Может быть. Да, лучше повторить все еще раз. – Пибоди повернулась к Еве. Глаза у нее блестели, улыбка была напряженной. – Иди в зал. Рио проведет со мной еще один раунд, а потом, боюсь, меня стошнит. У меня лучше получится, если я буду одна.

Ева выждала, пока Рио не увела Пибоди в совещательную комнату, затем вытащила из кармана мини-коммуникатор и вызвала Макнаба:

– Ты где?

– На подходе. – Его симпатичная мордашка в обрамлении длинных светлых волос, стянутых на затылке в хвост, появилась на экране. – В трех кварталах к югу. Пришлось топать на своих двоих. Какого черта кто-то выпустил столько народу на улицу?

– Тут перерыв, но скоро уже начнут. У тебя есть еще пара минут. Я буду в задних рядах. Займу тебе местечко.

Ева отключила связь, вошла в зал и села. Сколько раз ей приходилось здесь сидеть за годы ее работы? Она счет потеряла. «Дворец правосудия», – подумала она, оглядывая скамью присяжных, галерею, репортеров и тех, кто пришел сюда из любопытства. Иногда – ей хотелось думать, что в большинстве случаев, – здесь вершилось правосудие.

Ей хотелось, чтобы правосудие свершилось и на этот раз.

Они забросили мяч в корзину: обеспечили арест и обвинительное заключение по делу. Теперь мяч перепасовали адвокатам, судье и двенадцати гражданам, сидевшим на скамье присяжных.

Ева принялась внимательно изучать лица присяжных, когда они вошли в зал и стали занимать свои места.

Через минуту в зал ввели Селину Санчес. Ее сопровождала целая команда адвокатов.

Их взгляды встретились, скрестились и замерли на мгновение. Между ними словно пробежала электрическая искра, как между охотником и дичью. Память добросовестно воскресила все: мертвые тела, кровь, бессмысленную жестокость.

«Ради любви», – сказала Селина, когда все кончилось. Она сделала все это ради любви.

И это, думала Ева, самая большая ложь из всего, что ей приходилось слышать.

Селина заняла свое место, глядя прямо перед собой. Ее великолепные волосы были гладко зачесаны назад и собраны в пучок на затылке – строго, почти чопорно. Вместо своих любимых ярких нарядов она надела скромный серый костюм.

«Это всего лишь упаковка», – отметила про себя Ева. Она-то знала, что́ там, внутри. И если присяжные не полные идиоты, они тоже это поймут.

Вошла Рио и на минутку наклонилась к Еве:

– С ней все будет в порядке. Хорошо, что ты здесь.

Потом она прошла вперед и заняла свое место в прокурорской группе, представляющей интересы штата.

Когда судебный пристав попросил всех встать, в двойные двери ворвался Макнаб. Его лицо раскраснелось от холода и спешки, но тем не менее было несколько светлее малиновой рубашки, виднеющейся из-под куртки, исполосованной ярко-голубыми и ядовито-розовыми «молниями», прямо-таки выжигающими глаза. На ногах у Макнаба были малиновые, в тон рубашке, башмаки на воздушной подошве. Он скользнул на свободное место рядом с Евой и заговорил задыхающимся шепотом:

– Не хотела, чтоб я сел с ней. Сказала, что ей нужна минутка. Мы думали, у нас есть время до понедельника. Черт!

– Она справится.

Не стоило Еве говорить ему, что ее собственный желудок стянуло тугим узлом. Не стоило напоминать ему о том, что он и сам знал. Они уселись поудобнее, и прокурор вызвал Пибоди.

Ева прекрасно понимала, что творилось в этот момент в голове у Макнаба. Он видел, как бежит сломя голову, чувствовал, как сердце выскакивает из горла, слышал свой голос, выкрикивающий «Офицеру полиции нужна помощь!» в микрофон рации, пока сам он мчался вниз по лестнице, перепрыгивая через три ступеньки.

Евы там не было, но она тоже все это видела. Ее там не было, она не видела, как Пибоди лежит на мостовой, будто сломанная, окровавленная кукла. Но мысленным взором она видела все.

Она хотела, чтобы члены жюри присяжных тоже это увидели.

По требованию секретаря суда Пибоди назвала свое имя, звание, номер полицейского жетона. Прокурор задал ей несколько кратких вопросов по существу. По мнению Евы, это была правильная стратегия. С ней надо обращаться как с копом. Прокурор обговорил вместе с ней некоторые из уже прозвучавших свидетельских показаний, после чего ему пришлось сплясать обычный юридический контрданс с главным представителем защиты.

Пибоди попросили еще раз рассказать о нападении. Она давала четкие ответы. Указала время, ход событий, рассказала, как позвонила своему партнеру по совместному проживанию детективу Йену Макнабу, пока шла домой от метро. И когда ее голос дрогнул, присяжные это услышали и увидели. Они увидели женщину, подвергшуюся жестокому нападению, увидели копа, до конца выполнившего свой долг.

– Я сумела применить оружие.

– Вы получили несколько тяжелейших ранений в борьбе не на жизнь, а на смерть с мужчиной, который был значительно крупнее и сильнее вас, и тем не менее сумели обнажить оружие?

– Да, сэр. Я выпустила один заряд. Он бросил меня на землю. И пока я падала… Я помню, как летела по воздуху и стреляла. Потом я ударилась о землю, и больше я ничего не помню. Я очнулась только в больнице.

– Передо мной лежит список полученных вами увечий, детектив. С разрешения суда я оглашу их для подтверждения сказанного вами.

Пока прокурор читал, Макнаб нащупал руку Евы.

Он держал ее за руку, пока шло зачитывание и подтверждение, пока защита выдвигала возражения, пока прокурор задавал вопросы. Ева молча терпела, когда начался перекрестный допрос и пальцы Макнаба больно впились ей в руку.

Теперь Пибоди стала сбиваться и нервничать. Защита тут же сыграла на этом. Промах, решила Ева, опасный промах. Не стоило издеваться над потерпевшей, единственной уцелевшей в целой серии жестоких убийств.

– Согласно вашим собственным показаниям, детектив, а также показаниям и заявлениям других свидетелей нападения, Джон Джозеф Блу был один, когда напал на вас.

– Это правда.

– Мисс Санчес не было на месте преступления в момент нанесения вам телесных повреждений.

– Нет, сэр. Физически ее там не было.

– Согласно предыдущим показаниям, мисс Санчес никогда не встречалась, не разговаривала, не вступала в контакт с человеком, который напал на вас, – с Джоном Джозефом Блу.

– Это неточная формулировка. У нее был контакт с Джоном Блу. Телепатический.

– Я хотел бы оспорить слово «контакт». Мисс Санчес наблюдала – благодаря своему дару – жестокие убийства, совершаемые Джоном Джозефом Блу. Убийства, в которых он сознался. Мисс Санчес добровольно пришла к вам, чтобы предложить свою помощь в вашем расследовании, не правда ли?

– Нет, сэр, это неправда.

– Детектив, у меня имеются отчеты, бесспорно подтверждающие, что мисс Санчес добровольно, не требуя никакого вознаграждения, предложила свою помощь офицерам, ведущим следствие, и ее помощь была принята. Более того, она оказала неоценимое содействие в идентификации Блу, а следовательно, и в его задержании.

Пока он говорил, Пибоди взяла стакан воды и отпила сразу половину. Ее голос вновь обрел уверенность и твердость, вновь зазвучал, как голос копа:

– Нет, сэр, она не оказывала ни команде следователей, ни департаменту, ни потерпевшим, ни городу никакой помощи. Напротив, она мешала следствию тем, что утаивала известную ей ключевую информацию с целью убийства Аннализы Саммерс, что и являлось ее основной целью.

– Ваша честь, я требую, чтобы спекулятивное и подстрекательское заявление свидетельницы было вычеркнуто из протокола.

– Протестую. – Прокурор встал. – Эта свидетельница является опытным, хорошо обученным полицейским офицером, одним из ключевых членов следственной бригады.

Контрданс продолжался, но Ева уже видела, что Пибоди освоилась с обстановкой. Она поймала ритм.

– У тебя есть ровно две секунды, чтобы отпустить мою руку, пока я не двинула тебе той, что у меня свободна, – прошипела Ева.

– Ой! Извини. – Макнаб выпустил ее руку и издал короткий нервный смешок. – Она в порядке, как ты думаешь?

– Она в полном шоколаде.

Прокурор задал еще несколько вопросов, адвокат получил право на новый раунд перекрестного допроса. Сойдя со свидетельского места, Пибоди выглядела немного бледной, но Ева с удовольствием заметила, как она повернула голову и посмотрела прямо в глаза Селине.

Это она тоже запомнит, подумала Ева. Запомнит, как встала и как посмотрела.

– Вот это моя девочка, – сказал Макнаб, как только они вышли из зала. Он бросился к Пибоди и обнял ее: – Пибоди, ты сорвала банк!

– Скажи уж лучше, я чуть было не продулась. Но в конце все-таки справилась. Боже, до чего же я рада, что все уже позади! – Пибоди потерла живот и наконец улыбнулась. – Спасибо, что была со мной, – повернулась она к Еве.

– Без проблем. – Ева посмотрела на часы. – Так и так смене конец через пару часов. Возьми личное время и гуляй себе.

– Да я в порядке. Я…

– Все равно ничего на горизонте нет. – Тут Ева заметила спешающую к ним Надин Ферст, звезду телеэфира с «Канала-75». Высоченные каблуки ее сапожек звонко цокали по плиткам пола. По пятам за ней следовал оператор с камерой. – По крайней мере, официально.

– Вот и она. Как все прошло, Пибоди?

– По-моему все прошло хорошо.

– Выдержишь небольшое интервью?

Ева из принципа начала было протестовать, но остановила себя. Пожалуй, Пибоди будет даже полезно высказаться вне зала судебного заседания. А Надин можно доверять.

– Да вроде бы да. Без проблем. Все нормально.

– На улице паршиво, но на экране будет лучше смотреться, если мы устроим это на ступенях суда. Отдай мне свою девчонку, Макнаб.

– Нет. Могу разве что одолжить.

– Даллас, я с нетерпением жду завтрашнего вечера. – Они все вместе направились к выходу. – Тебе бы я тоже задала пару вопросов. Трезвый, беспристрастный взгляд. «Мы служим закону. Мы восстанавливаем справедливость». Что-то в этом роде.

– Нет, пусть говорит Пибоди. Это ее шоу. Возьми личное время, – повторила Ева, повернувшись к Пибоди.

Бросив взгляд на небо, Ева начала спускаться по ступенькам здания суда. Внизу она обернулась и взглянула наверх. Надин была права: Пибоди под дождем на ступенях суда смотрелась очень эффектно. А на экране будет еще эффектнее. Это было нечто такое, что Пибоди, наверное, хотела бы показать своей семье. И ее семье, наверное, будет приятно увидеть, как она стоит у здания суда и говорит о служебном долге и торжестве закона.

Одобрительно глядя на свою напарницу, Ева задержалась на несколько минут. Она снова повернулась как раз вовремя, чтобы увидеть уличное ограбление.

– Моя сумка! Моя сумка!

– Черт! – пробормотала Ева и пустилась в погоню.

Надин бросилась вниз по ступеням, рискуя сломать себе шею.

– Беги за ней! – крикнула она оператору. – Не теряй ее! Держи в кадре. Нет, ты посмотри, как она бежит! – Когда Пибоди и Макнаб вихрем пронеслись мимо, Надин запрыгала от нетерпения на ступенях суда. – Не теряй их, ради всего святого.

В грабителе было добрых сто девяносто фунтов веса и шесть футов роста, прикинула Ева. Бо́льшую часть этого роста составляли ноги, и он пользовался ими вовсю. Он сшибал прохожих на своем пути, а ей приходилось перепрыгивать через поверженные тела.

Ее пальто развевалось на ветру и щелкало по ногам как бич.

Она не стала тратить силы, приказывая ему остановиться, не стала кричать, что она офицер полиции. На секунду она встретилась с ним взглядом – и он все понял.

Он схватил на углу лоток на колесах – вместе с лоточником – и толкнул что было сил. Сосиски разлетелись по тротуару, банки с напитками раскатились, начали взрываться.

Ева успела уклониться от прохожего, которого вор буквально швырнул на нее. Измерив на глаз расстояние, она поддала ходу и сшибла его подсечкой. Они оба заскользили по мокрому тротуару и остановились в дюйме от завизжавших шин двухэтажного автобуса.

Бедро Евы тоже завопило от боли.

Он сумел врезать ей разок, пока она уворачивалась от скрежещущих колес. Она ощутила вкус крови во рту, когда его локоть заехал ей в подбородок.

– А вот это было глупо, – отдышавшись, проговорила Ева, заломив ему руки за спину и надевая наручники. – Это было крайне глупо. Теперь ты навесил себе нападение на офицера при исполнении. И это помимо остального.

– А ты не говорила, что коп. Откуда мне было знать? И потом, ты за мной гналась. Чуть под автобус не спихнула. Полицейская жестокость! – Он выкрикнул это, вскидываясь всем телом и пытаясь найти взглядом хоть одного сочувствующего прохожего. – Я иду по своим делам, а ты убить меня хочешь.

– Идешь по своим делам? – Ева повернула голову и сплюнула кровь. Что ж, по крайней мере, пульсирующая болью челюсть отвлекла ее от горевшего пламенем бедра. Она вырвала у него из рук сумки – их было три – и еще несколько бумажников. – Неплохой улов.

Он спустился на тротуар и пожал плечами:

– Праздники. Народ на улицу так и прет, будто там медом намазано. Слушай, не вешай на меня нападение, а? Ну давай не вредничай. Я же не со зла. Это рефлекс.

Ева осторожно подвигала челюстью.

– Хорошие у тебя рефлексы.

– А ты чертовски здорово бегаешь. Признаю́.

Ева откинула со лба намокшие волосы. Тут подбежали Пибоди и Макнаб.

– Разгоните толпу и вызовите сюда патрульную машину, пусть заберут этого парня. Уличный грабеж, множество эпизодов. Ради грядущего Рождества я не буду выдвигать обвинение в нападении.

– Вот спасибо!

– А ну уберите от меня камеру! – рявкнула Ева.

Макнаб занялся сбором сумок и бумажников.

– У вас губа рассечена, лейтенант. Кровь идет.

– Чепуха. – Ева стерла кровь. – Черт, я себе язык прикусила.

– Машина едет, – доложила Пибоди. – Это был классный бег с препятствиями. Барьерами служили тела прохожих.

Ева присела на корточки, чтобы перекинуться еще парой слов с грабителем.

– Вот побежал бы ты в другую сторону, и были бы мы уже в управлении и не мокли бы тут под дождем.

– Ну да, не такой я дурак.

– Такой ты дурак, что грабил прямо перед зданием суда.

Он бросил на нее скорбный взгляд.

– Не мог остановиться. Бабы, ну что ты будешь делать! Размахивает сумкой, болтает с другой бабой… Она практически подарила мне эту сумку.

– Ага, расскажи это прокурору.

– Лейтенант Даллас? – Слегка запыхавшись, к ним подбежала Надин. Она держала под руку женщину с огромными от испуга карими глазами. – Это Ли-Энн Петри, чью собственность вы только что спасли.

– Мисс, я просто не знаю, как вас благодарить.

– Для начала не зовите меня «мисс». Вам придется проехать с нами в Центральное управление полиции, миссис Петри, сделать заявление и расписаться за возврат вашей собственности.

– Никогда в жизни я так не волновалась! Боже, этот человек толкнул меня прямо на землю! Я родом из маленького местечка, называется Уайт-Спрингз. Это недалеко от Уичиты, штат Канзас.

Ева не смогла удержаться от искушения.

– Ну, сейчас вы, слава богу, не в Канзасе.

Ева своей лейтенантской властью настояла, чтобы Пибоди отправилась домой, поэтому оформление дела с ограблением задержало ее в управлении после конца смены. С наступлением темноты похолодало еще больше, и непрерывная изморось, сеявшаяся с неба целый день, перешла в ледяной дождь. Улицы Нью-Йорка и без того коварны, а тут возвращение домой превратилось в бесконечный марафон.

Застряв в пробке, Ева потягивала ледяную воду, чтобы успокоить травмированный язык. Ее мысли блуждали. Она была уже в нескольких кварталах от дома, когда эти свободно блуждающие мысли добрались до Труди Ломбард, и тут у нее потемнело в глазах.

– Господи, только не это! Все, что угодно, только не это. Ну почему это должно было случиться со мной? С какой стати? Черт, черт, черт!

Ева врубила сирену и начала пробиваться сквозь густой поток уличного движения в аварийном режиме. Проклиная себя и уличные пробки, делавшие этот маневр почти самоубийственным, она включила телефон на приборном щитке.

– Рорк, – рявкнула она, когда ответил Соммерсет. – Он там? Передай ему трубку.

– Он только что проехал в ворота, но еще не вошел. Если это экстренный случай…

– Скажи ему, я буду через десять минут. Мне надо с ним поговорить. Если в дом позвонит женщина по фамилии Ломбард, не соединяй ее с ним. Понял? Не соединяй ее.

Отключив связь, Ева вцепилась в руль. Ей едва удалось увернуться от крыла ближайшей машины.

Вот дрянь! Что же еще ей нужно, если не деньги? Груды денег. А у кого во всей Вселенной больше денег, чем у Рорка?

Ну нет, ей это с рук не сойдет! И пусть он посмеет допустить хотя бы мысль, что можно откупиться от Труди и тем вынудить ее уехать! Пусть он только попробует! Ева лично спустит с него шкуру.

Она с ревом въехала в ворота дома. Рорк успел спуститься по ступенькам и открыть дверцу ее машины.

– Я арестован? – спросил он и нарисовал пальцем кружок в воздухе. – Сирена, лейтенант.

Ева выключила сирену и яростно хлопнула дверцей.

– Какая же я дура! Я полная кретинка!

– Будешь так отзываться о женщине, которую я люблю, не угощу тебя выпивкой.

– Дело совсем не во мне. Как же я сразу не сообразила? С самого начала речь шла не обо мне, а о тебе. Она вывернула меня наизнанку. Если бы я не подпустила ее к себе так близко, я бы все просекла еще на старте. Ломбард.

– Понятно. А это что такое? – Рорк осторожно провел пальцем по проступающему синяку у нее на подбородке.

– Ничего. – Гнев вытеснил остатки боли. – Ты меня слушаешь? Я ее знаю. Знаю таких, как она. Она ничего не сделает без умысла. Не пошла бы она на все эти хлопоты и расходы только для того, чтобы испортить мне настроение. Она приехала ради тебя.

– Тебе надо успокоиться. Идем в гостиную. – Рорк взял Еву под руку. – Там камин разожжен. Мы выпьем вина.

– Ты можешь помолчать?

Ева оттолкнула его руку, но Рорк проигнорировал ее жест и снял с нее промокшее пальто.

– Отдохни минутку, тебе надо перевести дух, – посоветовал Рорк. – Может, ты и не хочешь вина, но я хочу. Погода отвратная.

Она действительно перевела дух, прижала ладони к лицу, чтобы успокоиться.

– Я ничего не соображала, вот в чем дело. Я не думала, я только реагировала. А ведь я умею думать. Должно быть, она решила приехать повидаться, попробовала разыграть сцену семейного воссоединения. Я же была совсем соплячкой, и с головой у меня было не в порядке. Может, она сделала ставку на то, что я все забыла, что я не помню, как мне у нее жилось. Решила разыграть роль вновь обретенной мамули, ангела милосердия, что-то в этом роде. В общем, смазать эти колеса, а потом попросить денег в надежде, что я обращусь к тебе и ты ей их дашь.

– Она тебя недооценила. Вот, держи. – Рорк протянул ей бокал вина.

– Запасной план. – Ева взяла вино и принялась возбужденно расхаживать взад-вперед перед потрескивающим огнем камином. – У таких, как она, всегда есть запасной план. Я не пошла ей навстречу? Ничего, она найдет способ обратиться прямо к источнику финансирования. Прямо к тебе. Попробует тебя разжалобить, расскажет, как ей по жизни не везло. А если и таким образом не удастся потрясти денежное дерево, чтоб оно начало ронять монетки, ну, тогда она перейдет к угрозам. Она захочет оторвать сразу большой и жирный кусок. Потом она, конечно, вернется и потребует еще, но чтобы сразу откусить самый сочный… – Тут Ева вгляделась в его лицо. – Я не сообщаю тебе ничего нового?

– Как ты только что заметила, ты сама пришла бы к этому выводу еще на старте, если бы не была так расстроена. – Рорк взял Еву за руку. – Идем, давай присядем у камина.

– Погоди, погоди. – Ева ухватилась за его рукав. – Ты же не ходил к ней сам? Ты с ней не встречался?

– У меня не было и нет ни малейшего намерения с ней встречаться. Если, конечно, она не собирается и дальше тебя терроризировать. А ты знаешь, что после тебя у нее в разные годы было еще одиннадцать приемных детей? Интересно, скольких из них она мучила так же, как тебя?

– Ты ее прокачал? Дурацкий вопрос. Ну конечно, ты ее прокачал. – Ева отвернулась. – Что-то я совсем тупая стала.

– Все уже улажено, Ева. Забудь об этом.

Упорно держась к нему спиной, Ева отпила вина.

– Что значит: «Все уже улажено»?

– Сегодня днем она приходила ко мне на работу. Я недвусмысленно дал ей понять, что будет лучше для всех заинтересованных лиц, если она вернется в Техас и забудет о любых попытках вступить с тобой в контакт.

– Ты говорил с ней? – Ева зажмурилась от бессильного гнева. – Ты знал, кто она такая, и впустил ее в свой кабинет?

– Ну, у меня в кабинете бывали люди и похуже. А что, по-твоему, я должен был делать?

– Я думала, ты предоставишь это мне. Я думала, ты поймешь, что это моя проблема. Я должна была сама с этим справиться.

– Это не твоя проблема, а наша. Вернее, была. Мы должны были справиться с этим вместе. Но теперь все уже улажено.

– Я не хочу, чтобы ты улаживал мои проблемы. Это мое дело. – Ева стремительно повернулась кругом, и, прежде чем Рорк понял, что она собирается делать, бокал полетел как снаряд. Вино выплеснулось, бокал разбился и брызнул во все стороны осколками. – Это было мое личное дело.

– У тебя больше нет личных дел отдельно от меня, запомни это! У меня от тебя давно уже никаких секретов нет.

– Мне не нужно, чтобы меня ограждали. Я этого не потерплю. Не надо со мной нянчиться.

– Понятно. – Его голос зазвучал тише: это был опасный знак. – Значит, мне можно доверить все эти досадные мелкие детали типа: «Нельзя ли этот шарфик как-нибудь завернуть». Но то, что действительно важно, меня не касается, так?

– Это не одно и то же. Да, я понимаю, я плохая жена. – Ее голос стал хриплым, слова с трудом пробивались сквозь сдавленное спазмом горло. – Я ничего не помню из того, что надо сделать, не знаю, как это делается, и знать не хочу. Плевать я на это хотела! Но…

– Ты не плохая жена, и уж кому об этом судить, как не мне. Но ты очень трудная женщина, Ева. Она сама пришла ко мне, она пыталась меня шантажировать, и новой попытки не будет. Я имею право… Я имею все права защищать тебя и свои собственные интересы. Поэтому, если хочешь дуться, тебе придется делать это в одиночестве.

– Не смей уходить! – У нее пальцы чесались схватить еще что-нибудь и бросить в него, когда он повернулся к ней спиной и двинулся к двери. Но это было бы слишком по-женски и слишком глупо. – Не смей уходить от меня и отмахиваться от моих чувств!

Он остановился, обернулся, обжег ее гневным взглядом.

– Дорогая Ева, если бы твои чувства не были мне так дороги, не было бы у нас этого разговора. И если я от тебя сейчас ухожу, то лишь для того, чтобы избежать альтернативных действий, хотя мне до смерти хочется стукнуть тебя головой обо что-то твердое и вбить в нее немного здравого смысла.

– Ты хотя бы собирался мне рассказать?

– Не знаю. У меня были веские причины и «за» и «против». Я их взвешивал и еще не пришел к окончательному выводу. Она причинила тебе боль, и я этого не потерплю. Это так просто! Ради всего святого, Ева, когда я узнал о своей матери и вошел в штопор, разве не ты вывела меня из этого состояния? Разве ты со мной не нянчилась? Разве ты меня не защищала?

– Это не одно и то же. – Едкая горечь поднялась к ее горлу и выплеснулась в слова. – Что ты получил, Рорк? Что ты получил, когда узнал о ней правду? Тебя окружают люди, которые тебя любят и принимают таким, какой ты есть. Хорошие, добрые, порядочные люди. И чего они хотят от тебя? Ровным счетом ничего. Да, тебе пришлось нелегко. Твой отец убил твою мать. Но что еще ты узнал? Она тебя любила. Она была юной, невинной девочкой, и она любила тебя. У меня все иначе. Меня никто не любил. В моем прошлом не было ничего хорошего, чистого и доброго. – Ее голос пресекся, но она усилием воли заставила себя высказать все до конца. – Да, ты получил страшный удар, и он сбил тебя с ног. Но во что ты попал? Прямо в золото. Только ведь это не новость. У тебя только так всегда и бывает.

Он не стал ее останавливать, когда она вышла из комнаты, не пошел за ней следом. В эту минуту он не мог придумать ни одной причины, которая заставила бы его пойти за ней.

5

Гимнастический зал показался Рорку наилучшим местом, чтобы выпустить пар. А пара у него скопилось много. Плечо все еще побаливало от раны, полученной несколько недель назад, когда он помогал своей несносной жене в ликвидации подпольной лаборатории по клонированию человека.

Выходило, что рисковать своей распроклятой жизнью ему можно, а вот отшить шантажистку – согласно кодексу Евы – нельзя.

Черта с два, сказал себе Рорк. Не будет он из-за этого нервы себе портить.

Пора, решил он, вернуть себе спортивную форму.

Он предпочел виртуальным программам самую обычную штангу и начал тяжелую серию жимов и рывков.

Рорк знал, что Ева на его месте выбрала бы спарринг с одним из спортивных андроидов и выбила бы из несчастного робота всю его электронную начинку.

Каждому свое.

Прекрасно зная свою жену, Рорк не сомневался, что она сейчас мечется по своему кабинету, в сердцах пинает все, что попадется под ногу, и проклинает его на чем свет стоит. Что ж, придется ей с этим справиться самой. Никогда в жизни, думал Рорк, выжимая штангу в положении лежа, он не знал другой женщины, которая, будучи такой разумной, умела бы так стремительно впадать в безрассудство.

Какого черта, нет, какого хрена она от него ожидала? Что он должен был сделать? Вызвать ее по громкой связи и попросить, чтобы она лично смахнула эту техасскую муху с его шеи?

Ну что ж, значит, она не за того замуж вышла. Но тут уж ничего не поделаешь.

Она не хочет, чтобы ее защищали, когда она отчаянно нуждается в защите? Она не хочет, чтобы о ней заботились, когда сама она слепа от горя и обиды? Ну что ж, значит, ей сильно не повезло в жизни.

Рорк проделал всю серию до конца, черпая мрачное удовлетворение в горящих от напряжения мускулах, в боли, разрывающей незажившее плечо, в струйках пота, стекающих по всему телу.

Она была именно там, где он думал, и занималась именно тем, что он предполагал. Она прервала свое хождение взад-вперед только для того, чтобы трижды яростно пнуть свой стол.

Бедро, раненное в битве, в которой бок о бок с ней сражался Рорк, громко запротестовало.

– Черт бы его побрал! Черт, черт, черт! Ну почему он не может не вмешиваться?

Толстый кот Галахад прокрался в кабинет и разлегся в дверях кухоньки, как будто приготовился насладиться зрелищем.

– Ты это видишь? – обратилась Ева к коту, с размаху хлопнув себя по кобуре. – Знаешь, за что мне это дали? Потому что я сама умею за себя постоять. И мне не нужно, чтоб какой-то… какой-то мужчина бросался за мной подчищать!

Кот повернул голову набок, мигнул двухцветными глазами, а затем задрал ногу и начал себя вылизывать.

– Так я и знала. Конечно, ты на его стороне. – Ева рассеянно потерла ноющее бедро. – Мужские особи всегда стоят друг за друга, чтоб вам всем сгореть! Я что, похожа на какую-нибудь жалкую беспомощную дамочку?

Ну ладно, может, она и была похожа, признала Ева, возобновив хождение. Пару минут, не больше. Но он же ее знает, разве не так? Он же знает, что она выберется из этого.

Как знал и то, что Ломбард непременно начнет к нему принюхиваться.

– Но почему он ничего не сказал? – Ева вскинула руки. – Разве он сказал: «Видишь ли, Ева, я думаю, эта садистическая сука из твоего прошлого, скорее всего, нанесет мне визит»? Черта с два он так сказал. А всё эти проклятые деньги – вот в чем дело. Это мне наказание за то, что связалась с парнем, который скупил чуть ли не всю Землю и ее спутники. Черт, и о чем я только думала?

Поскольку она истощила едва ли не весь запас своих сил на гнев, Ева плюхнулась в низкое кресло, злясь на весь мир.

Красный туман гнева в голове понемногу рассеялся, и ей пришлось признать, что она вообще ни о чем не думала. Зато теперь она начала думать.

Все дело было в его деньгах. Он имел право защищаться от браконьеров. Она-то уж точно не пришла ему на помощь.

Ева уронила голову на руки. Нет, она была слишком занята собой. Своим нытьем, своими страхами. Своей, черт бы ее побрал, беспомощностью.

И она набросилась с упреками на единственного человека, который по-настоящему ее понимал, который знал, что у нее внутри. Вот поэтому-то она и набросилась на него, вдруг осознала Ева. Мира небось наградит ее генеральскими погонами за то, что она самостоятельно пришла к этому злосчастному выводу.

Итак, она сама сука. Ну, допустим. Но она же не делала из этого секрета, так? Она все ему выложила начистоту задолго до того, как он повел ее к алтарю. Он прекрасно знал, на что идет, черт бы его подрал. Не будет она за это прощения просить.

Но она сидела, барабаня пальцами по колену, и сцена в гостиной сама собой начала заново прокручиваться у нее в голове. Ева закрыла глаза. Сердце у нее сжалось.

– О боже, что я наделала?

Рорк стер пот с лица и потянулся за бутылкой воды. Не запрограммировать ли еще одну серию? Или лучше устроить хорошую долгую пробежку? Он еще не до конца выпустил из себя злость, а за обиду даже не принимался.

Он отпил еще глоток, раздумывая, не смыть ли все это с себя в бассейне. И тут вошла она.

Он опять ощетинился. Черт, он готов был поклясться, что чувствует, как спина у него выгибается, позвонок за позвонком, словно у кота.

– Хочешь потренироваться, дождись своей очереди. Я еще не закончил, а компания мне не нужна.

Ева хотела сказать ему, что он слишком сильно себя нагружает, что его раны еще не зажили, тело еще не обрело прежней формы. Но попробуй она это сказать, он ей шею свернет. И поделом.

– Я только на минутку. Хочу сказать, что я прошу прощения. Я так виновата! Не знаю, что на меня нашло. Я сама себя не узнаю. Мне стыдно, что это была я. – Голос у нее задрожал, но она должна была высказать все до конца и поклялась, что не заплачет. – Твоя семья. Я так рада, что ты их нашел… Клянусь тебе, я очень, очень рада. И вдруг оказывается, что где-то в глубине я ревную, или завидую, или как там это еще называется… Меня тошнит от собственной низости. Надеюсь, когда-нибудь ты сможешь меня простить. Это все.

Когда Ева потянулась к ручке двери, Рорк тихо выругался себе под нос.

– Подожди. Подожди минутку. – Он схватил полотенце, торопливо вытер лицо и взмокшие от пота волосы. – Клянусь, только ты умеешь свалить меня с ног одним ударом, как никто другой на всем белом свете. Теперь мне придется думать, мне придется спрашивать себя, что бы я чувствовал, если бы семейная ситуация сложилась обратным образом? Ответа я не знаю, но я бы не удивился, если бы обнаружил, что маленькое ядовитое семечко засело где-то в глубине моей поганой душонки.

– То, что я на тебя налетела и наговорила всякого, отвратительно и подло. Не понимаю, как я могла все это сказать. Хотела бы я взять свои слова обратно. О боже, Рорк, как бы я хотела взять свои слова обратно!

– Мы оба в разное время наговорили друг другу много такого, что нам хотелось бы взять обратно. Давай забудем об этом. – Рорк бросил полотенце на скамью. – Что касается остального…

– Я была не права.

Он изумленно поднял брови.

– То ли Рождество пришло раньше времени, то ли следует объявить этот день новым национальным праздником.

– Знаю, я вела себя как идиотка. Я вела себя так глупо, что сама готова пнуть себя в задницу.

– Ну, это ты всегда можешь предоставить мне.

Ева не улыбнулась.

– Она приехала ради твоих денег, ты врезал ей в ответ. Все так просто. Я все усложнила, я поставила себя в центр картины, а на самом деле речь шла вовсе не обо мне.

– Это не совсем верно. Я врезал ей куда жестче, чем было нужно, потому что, с моей точки зрения, речь с самого начала шла о тебе.

У нее щипало глаза, лицо горело.

– Я себя ненавижу… Нет-нет, не надо, – торопливо проговорила Ева, когда Рорк сделал шаг к ней. – Я сама должна сообразить, как мне это сказать. Я себя ненавижу за то, что не я это остановила. Я близко не подошла к самой возможности это остановить. И я набросилась на тебя, потому что я этого не сделала, не смогла, а ты смог и сделал. – Она втянула в себя воздух, осознав все до конца. – Я набросилась на тебя, потому что знала: мне это сойдет с рук. Потому что знала в глубине своей беспросветной глупости, что ты простишь меня. Ты не действовал у меня за спиной, не предавал мое доверие, ты ничего такого не сделал, а я убедила себя, что сделал. А на самом деле ты сделал только то, что надо было сделать.

– Не стоит меня перехваливать. – Теперь он сел на скамейку. – Мне хотелось ее убить. Мне кажется, я убил бы ее с наслаждением. Но тебе бы это не понравилось. Нет, совсем не понравилось бы. Поэтому мне пришлось удовольствоваться малым: я всего лишь убедил ее, что именно это я и сделаю, если она попытается еще хоть раз протянуть к кому-нибудь из нас свои липкие пальчики.

– Черт, жаль, что я этого не видела. Интересно, во сколько она меня оценила.

– А это важно?

– Мне хотелось бы знать.

– Два миллиона. Жалкая сумма с учетом всех обстоятельств, но ведь она нас совсем не знает, не так ли? – Глаза Рорка, пронзительно синие и пронизывающие ее насквозь, не отрывались от лица Евы. – Она же не понимает, что мы не дали бы ей ни панта. Она не понимает, что твоя ценность для меня неизмерима. Это всего лишь деньги, Ева. То, что у нас есть, не имеет цены.

Тут она наконец подошла к нему, села на колени и обхватила его руками и ногами.

– Ну вот, – прошептал он. – Ну вот мы и приехали.

Ева спрятала лицо у него на шее.

– А что такое пант?

– Что? А-а… – Рорк засмеялся. – Это старинное слово. Ирландский фунт.

– А как сказать по-гаэльски «Прости меня»?

– Ta bron orm, – сказал Рорк. – И ты меня прости, – добавил он, когда она медленно повторила за ним эти слова.

– Рорк, она еще в Нью-Йорке? – Увидев, что он не отвечает, Ева откинулась назад и встретилась с ним глазами. – Ты ведь знаешь, где она. Ты всегда такие вещи знаешь. Я все равно уже чувствую себя дурой. Не заставляй меня сверх того чувствовать себя еще и ни на что не годной дурой.

– На то время, когда я уходил с работы, она еще не выписалась из гостиницы, равно как и ее сын, и его жена.

– Ну ладно, тогда завтра… Нет, завтра же эта штука. Я не забываю об этой штуке, и я сделаю все… ну, в общем, все, что полагается.

А все, что полагалось сделать для подготовки к большому приему гостей, будет ей наказанием за глупость и стервозность.

– Кто-нибудь, надеюсь, объяснит мне, что я должна делать. – Ева обхватила его лицо руками и торопливо зашептала: – Только пусть это будет не Соммерсет.

– Тебе ничего не придется делать, а «эта штука» называется приемом гостей.

– Как это «ничего не придется делать»? Очень много надо делать. Надо что-то координировать, одобрять или отвергать какие-то варианты. Надо базарить с поставщиком провизии и прочее в том же роде.

– Я никогда не базарю, даже с поставщиком провизии, но если тебе от этого станет лучше, можешь проследить за украшением бального зала.

– Мне понадобится список?

– И не один. Это поможет тебе избавиться от чувства вины?

– Ну, это хоть кое-что для начала. В воскресенье, если Ломбард еще не уедет, я нанесу ей визит.

– Зачем? – Теперь Рорк сжал ее в объятиях. – Зачем проходить через это, зачем давать ей возможность снова тебя ужалить?

– Я должна наглядно ей продемонстрировать, что нет у нее такой возможности. Я должна все ей высказать лицом к лицу. Речь идет… – и учти, мне и без того стыдно, а если ты это повторишь, мне придется сделать тебе больно, – речь идет о самоуважении. Терпеть не могу чувствовать себя беспомощной трусихой, а в этом деле я спрятала голову в песок.

– Это называется «вести себя как страус».

– Как скажешь. Я не хочу быть страусом. Завтра мы сделаем, что запланировали, – она не стоит того, чтобы вносить ее в наш список, – а в воскресенье, если она еще будет здесь, я с ней разберусь.

– Мы с ней разберемся.

Ева помедлила, но затем кивнула.

– Ладно, договорились. Мы с ней разберемся. – Она прижалась щекой к его щеке. – Ты весь потный.

– Я конструктивно использовал свою злость в отличие от некоторых, предпочитающих пинать свой письменный стол.

– Заткнись, а не то я решу, что не настолько я виновата, чтобы потереть тебе спинку в душе.

– Мои губы на замке, – прошептал Рорк и прижался губами к ее шее.

– Потом. – Ева сдернула с него футболку. – Сперва я трахну тебя так, что мозги из ушей потекут.

– Кто я такой, чтобы указывать тебе, как искупать свое чувство вины? Оно настолько велико?

Ева впилась зубами в его нераненое плечо.

– А вот сейчас узнаешь.

С этими словами она столкнула его со скамьи на кожаный мат и сама упала вместе с ним.

– Ого! – вскричал Рорк. – Я вижу, чувство вины демонстрирует не самую мягкую сторону твоей натуры.

– Я тебе скажу, что оно демонстрирует. Чувство вины заставляет меня нервничать. – Ева оседлала его и уперлась ладонями ему в грудь. – Оно делает меня стервозной. И поскольку свой стол я уже попинала…

Она наклонилась ниже, ее груди коснулись его влажной от пота груди, ногти слегка царапали его кожу по пути к резинке его боксерских трусов. Ухватившись за резинку, она сдернула трусы и освободила его.

А потом ее рот сомкнулся на нем тисками.

– Ну что ж… – Рорк вцепился пальцами в мат. – Ладно, валяй.

Его разум отключился, взгляд затуманился, все тело запульсировало. Она пустила в ход зубы, – да, это действительно было стервозно с ее стороны, – и это заставило его затаить дыхание. Мускулы, которые он так яростно накачивал, чтобы избыть свою злость, беспомощно опали. Но за минуту до того, как его мир взорвался, она отпустила его и языком проложила себе дорожку вверх по его животу.

Он хотел перевернуть ее, но она сместила свой вес и, действуя ногами, как ножницами, снова прижала его к мату. Ее глаза светились темным золотом и были полны торжества.

– Я уже чувствую себя немного лучше.

Рорк перевел дух.

– Я рад. Готов помочь, чем могу.

– Мне нужен твой рот.

Ева прижалась к нему губами, опять пустила в ход зубы и язык, и опять его кровь загудела, как будто в ней били сотни тамтамов.

– Люблю твой рот, – задыхаясь, сообщила Ева между поцелуями. – Хочу, чтобы он поработал надо мной.

Она стащила с себя рубашку. На этот раз, когда она коснулась его грудью, между ними не осталось преград.

Теперь она позволила Рорку опрокинуть себя на спину, выгнулась дугой ему навстречу, чтобы его голодный и страстный рот мог взять ее. Все ее мышцы стянуло тугим узлом от нетерпения и страсти, ее дыхание уже стало прерывистым и хриплым, когда он протянул ее брюки вниз по ногам.

Его руки, подумала Ева, снова вскидываясь всем телом, его руки так же искусны, как и его рот. Стянутые узлом мышцы сжались еще туже, а потом расслабились в стремительном высвобождении.

Ее пальцы запутались в его волосах, захватили полными горстями этот черный шелк и потянули его вниз, туда, где уже вновь распустился цветок желания. Он уже созрел настолько, что одного движения языка Рорка хватило, чтобы послать ее в полет.

И он был с ней, он вместе с ней прошел через все вздохи, возгласы и содрогания.

Теперь уже она дрожала, ее тело источало жар. Она была влажной, безумной, разнузданной и вся целиком принадлежала ему. Нависая над ней, он заглянул ей в лицо, а она опять схватила его за волосы.

– Мощно, – сказала она ему. – Мощно и быстро. Заставь меня кричать. – И она притянула его рот к своим губам в тот самый миг, как он вошел в нее.

Он бросился на нее, как разъяренный зверь, и она устремилась ему навстречу. Они вместе пустились в бешеную скачку, ее бедра яростно вскидывались, требуя все больше и больше, а его губы заглушали рвущийся у нее из груди крик.

Беспощадно подстегивая друг друга, они вместе достигли вершины и сорвались с нее.

Ева уже почти отдышалась и даже решила, что рано или поздно… ну, когда-нибудь… вновь обретет способность двигать ногами.

– Только не забывай: это была моя вина.

Рорк лениво шевельнулся.

– А?

– Это была моя вина, вот почему ты только что слетел со скалы.

– О да, это исключительно твоя вина. – Он скатился с нее, лег на спину и перевел дух. – Сука.

Ева фыркнула и засмеялась, а потом сплела пальцы с его пальцами.

– Ботинки еще на мне?

– Да. Весьма занимательное и волнующее зрелище, с учетом того, что брюки все еще в них заправлены, но при этом вывернуты наизнанку. Я спешил, мне было не до них.

Ева приподнялась на локтях и оглядела себя.

– Ха. Пожалуй, я их совсем сниму. Может, пойду поплаваю.

– По-моему кто-то собирался потереть мне спинку.

Ева взглянула на него.

– Как странно! Я больше не чувствую себя виноватой.

Рорк прищурился.

– А как же быть со мной? Мои чувства глубоко травмированы.

Ева усмехнулась в ответ, приняла сидячее положение, опираясь на руку, и принялась стягивать с себя ботинки. Когда Рорк тоже сел, она повернулась, и они оказались лицом друг к другу, совершенно обнаженные.

– Я потру тебе спинку, но это будет записано мне в кредит с зачетом на следующий раз, когда я выставлю себя полной идиоткой.

Рорк похлопал ее по колену.

– Идет, – сказал он, поднялся на ноги и предложил ей свою руку.

В маленьком гостиничном номере на Десятой авеню Труди Ломбард внимательно изучала себя в зеркале. Думает, он ее испугал. Ну, может, и было немного, но это еще не значит, что она сбежит, поджав хвост, как побитая собака.

Она заслужила компенсацию за то, что чуть ли не полгода терпела у себя в доме эту мерзкую сучку. Целых полгода эта грязная маленькая дрянь жила под ее крышей. Целых полгода она ее кормила и одевала.

И теперь пусть этот наглый Рорк не сомневается: ему придется заплатить за то, как он обошелся с Труди Ломбард. И это будет стоить ему куда больше, чем два миллиона.

Она уже сняла костюм и надела ночную рубашку. Подготовка очень важна, напомнила она себе и запила хорошим французским вином, которое предпочитала другим напиткам, таблетку, блокирующую боль.

Нет смысла продлевать боль, подумала она. Нет совершенно никакого смысла. Хотя вообще-то она была не против боли, правда, в умеренных количествах. Боль обостряет чувства.

Стараясь дышать глубоко и медленно, Труди взяла носок, наполненный монетами, размахнулась и нанесла себе удар по лицу. Удар пришелся между челюстью и скулой. Щека взорвалась болью, желудок отозвался тошнотой, но она стиснула зубы и ударила еще раз.

Ее замутило, и она опустилась на пол. Она не была готова к тому, что будет так больно. Но Труди решила терпеть. Она много чего могла вытерпеть.

Как только руки у нее перестали трястись, она опять взяла свой самодельный кистень и ударила себя по бедру. Ей пришлось прикусить губу с такой силой, что выступила кровь, но она размахнулась и дважды ударила себя по ляжке.

Мало, мало, думала Труди, хотя слезы текли из ее глаз, горевших решимостью и мрачным наслаждением. Боль пульсировала в ее теле, но она твердила себе, что этого мало. Каждый удар добавлял ей денег в банке.

С протяжным воплем она размахнулась и угодила себе в живот. Раз, другой… На третьем ударе ее желудок взбунтовался. Она еле успела добраться до туалета, и ее вырвало. Она откатилась в сторону от унитаза и потеряла сознание.

Еве пришлось признать, что дело украшения бального зала оказалось не таким простым, как она ожидала. Дом был полон людьми и андроидами, ей порой не удавалось отличить одних от других. Казалось, целый лес был закуплен и пересажен в бальный зал. С учетом террасы площадь его составлял, наверное, целый акр. Предстояло развесить несколько миль гирлянд, пару тонн разноцветных шаров и несметное количество лампочек, которыми можно было бы осветить целый штат. Кое-что уже было развешано, другие украшения еще ждали своей очереди, хотя их размещение было под большим вопросом.

Всюду стояли стремянки, столы, стулья, лежали куски брезента, связки свечей, тюки каких-то тканей. Парень, отвечавший за возведение эстрады для оркестра или джаз-банда, – Ева смутно представляла себе разницу между одним и другим – был увлечен горячим спором с парнем, отвечавшим за развешивание гирлянд.

Ева от души понадеялась, что они дойдут до рукоприкладства. Тогда, по крайней мере, ей было бы куда приложить свои силы.

Похоже, Рорк поймал ее, когда попросил проследить за украшением бального зала.

Кто-то поминутно спрашивал у нее, что она думает, чего она хочет, что она предпочитает: то, это или еще что-нибудь.

Дошло до того, что одна декораторша выбежала из зала в слезах, когда Ева в третий раз ответила, что ей все равно.

Ну ладно, допустим, она ответила, что плевать хотела на все это золоченое дерьмо, но ведь по сути-то все это одно и то же, разве нет?

От такой нервотрепки у Евы началась головная боль, она ломила темя, пульсировала в висках. Ей хотелось прилечь. Еще больше ей хотелось, чтобы запищал коммуникатор и диспетчер сообщил, что произошло тройное убийство, требующее ее немедленного внимания.

– Ну что, с тебя хватит? – шепнул Рорк ей на ухо.

Ева подпрыгнула от неожиданности.

– Я в порядке. Все прекрасно. – Но тут нервы у нее не выдержали, она повернулась к нему и схватила за рубашку. – Где ты был?

– Как это где? Базарил с поставщиком провизии, разумеется. Трюфели у нас будут потрясающие.

В глазах Евы зажегся стальной свет.

– Шоколадные?

– Да нет, те самые, что свиньи вынюхивают для нас из земли. – Рорк рассеянно провел рукой по ее взлохмаченным волосам, в то же время оглядывая огромную комнату. – Но шоколадные у нас тоже есть. Иди, ты свободна. Тебе же хочется сбежать. – Он сжал ее плечо. – Теперь я тут покомандую.

Она чуть было и вправду не сбежала. Все инстинкты тянули ее за дверь, твердили, что надо бежать, спасаться. Но не только гордость, но и брачные узы удержали ее на месте.

– Я что, по-твоему, дура? Да я командовала полицейскими операциями побольше этой, и там жизни человеческие на кону стояли! Отойди. Эй, ты! – Рорк зачарованно следил, как она пересекает зал. В каждом ее шаге чувствовался коп. – Я говорю: эй, ты! – Ева успела втиснуться между главным парнем по гирляндам и главным по эстраде, пока не пролилась кровь. – Закрой варежку, – приказала она, когда они начали было жаловаться. – Ты, с этими блестящими штуками, повесь их, куда надо.

– Но я…

– У тебя была схема, и она была одобрена. Следуй ей и не морочь мне голову, а не то запихаю все эти блестящие штуки тебе в зад. Так, теперь ты. – Ева ткнула пальцем в грудь главному по эстраде. – Не путайся у него под ногами, а не то я приберегу пару блестящих штук и для тебя. Эй ты, дылда белобрысая с цветами…

– Это пуансеттии, – пояснила белобрысая дылда. Она говорила с таким густым акцентом, что на нем можно было спокойно переправиться через реку прямо в штат Нью-Джерси. – Их должно было быть пятьсот, а прислали всего четыреста девяносто шесть, и…

– Вот и разберись с этим. Кончай эту бодягу… Что это вообще за растение?

– Это рождественский цветок. Но…

– Ну конечно же, рождественский цветок. Как же я сразу-то не догадалась? Короче, если тебе нужны еще четыре пуансеттии, иди и достань их на фабрике пуансеттий. Или работай с теми, что есть. Так, теперь ты там, с лампочками.

Покачиваясь на каблуках, Рорк наблюдал, как Ева разбирается с командами декораторов. Многие из них после общения с ней имели бледный вид, но общий рабочий ритм заметно ускорился.

– Ну вот, – Ева вернулась к нему, скрестив руки на груди, – дело сделано. Есть проблемы?

– Помимо того, что я ощущаю необъяснимое возбуждение? Ни одной. Я думаю, ты вселила в них страх божий и заслужила небольшой перерыв. – Он обнял ее одной рукой за плечи. – Пойдем. Найдем тебе трюфель.

– Шоколадный.

– Само собой.

…Ева вышла из ванной, где провела, как ей показалось, несколько часов и сделала со своим лицом все, что смогла, с применением косметики. На кровати, ожидая ее, уже было выложено нечто, напоминающее длинную узкую полосу тусклого золота. Она решила, что это нечто станет платьем, если натянуть его на тело.

Спасибо хоть фасон простой, без излишеств, решила она, ощупывая ткань. У кровати стояли туфли того же цвета, если, конечно, можно назвать туфлями пару тонких ремешков на еще более тонком каблучке. Бросив взгляд на комод, Ева убедилась, что он позаботился и обо всем остальном. Черная коробка была открыта, и бриллианты – ничто на свете так не сверкает, как бриллианты, хотя эти почему-то были цвета шампанского, – образовывали круг на черном бархате. В другой коробке были висячие сережки, а в третьей – широкий, массивный браслет.

Ева подняла полосу золотистой ткани, изучила ее и пришла к выводу, что это одно из тех изделий, в которые полагается просто втискиваться. Когда с платьем было покончено, она подхватила туфли – надевать их она не собиралась до самой последней минуты – и, подойдя к комоду, начала перебирать драгоценности.

Браслет оказался ей слишком велик. «Наверняка я его потеряю, – обреченно подумала Ева, – а кто-нибудь подберет, сдаст в заклад и получит столько денег, что сможет купить себе небольшую островную страну в южной части Тихого океана».

– Ты его не так надела, – сказал появившийся в дверях Рорк. – Вот так. – Он подошел к ней, немыслимо элегантный в черном фраке, и подтянул сверкающий тройной обод повыше локтя. – Немного воинственности тебе пойдет. – Он отступил на шаг. – Ты похожа на факел. На длинный язык золотистого пламени в холодную темную ночь.

Когда он смотрел на нее так, у Евы все начинало таять внутри, поэтому она отвернулась и посмотрела на себя в зеркало. Платье облегало ее тело текучими нисподающими струями от подмышек до щиколоток.

– А оно не спадет?

– Во всяком случае, до того момента, пока гости не уйдут.

Рорк наклонился и поцеловал ее в плечо. Потом он обвил рукой ее талию, и они вместе взглянули на себя в зеркало.

– Наше второе Рождество вместе, – продолжал Рорк. – Мы кое-что скопили в видеоальбоме воспоминаний, который подарили нам в прошлом году Мэвис и Леонардо.

– Да. – Ева улыбнулась ему. Ей пришлось признать, что они составляют потрясающую пару. – Мы кое-что сделали. Может, на этот раз дела пойдут потише, и мы сможем сделать больше, вместо того чтобы гоняться за полоумным Санта-Клаусом.

– Будем надеяться. – Домофон в спальне просигналил дважды. – Прибывают наши первые гости. Туфли?

– А, да. – Ева наклонилась, натянула одну, и тут ее глаза прищурились. Она внимательно присмотрелась к блеску камней на ремешке. – О мой бог, только не говори мне, что эти камни у меня на туфлях – тоже бриллианты.

– Ладно, не буду говорить. Поторопитесь, лейтенант. Хозяева дома не могут себе позволить опаздывать.

Бриллианты на туфлях! Сумасшедший человек.

Сумасшедший человек устроил грандиозную вечеринку, ей пришлось признать за ним эту заслугу. Не прошло и часа, как бальный зал заполнился людьми. Огоньки искрились, как пузырьки шампанского, гремела музыка. Столы ломились отнюдь не только от трюфелей. Тут были и изысканные канапе, и паштеты, и муссы, и множество других деликатесов со всего света.

Официанты выглядели так же элегантно, как и высокие бокалы с шампанским, которые они разносили на серебряных подносах. Ева не стала морочить себе голову подсчетом пуансеттий, но растения и впрямь были превосходны. Изумительны были и красиво украшенные рождественские елки, брызгающие мириадами огоньков.

Да, ее сумасшедший муж устроил грандиозный праздник.

– Это обалденно! – Мэвис Фристоун подбежала к Еве, ведомая своим очень, очень беременным животом. При такой скорости она врезалась в Еву, прежде чем та успела избежать прямого контакта. – Никто не умеет так ослепить, как вы, ребята.

В этот вечер ее волосы были серебряными и торчали во все стороны многочисленными пушистыми прядками. Она была в красном платье, таком тесном, что Ева удивилась, как тугой, круглый мяч, ее живот, не прорывается наружу. Отдавая дань своему положению, Мэвис надела серебряные сапожки на низком каблуке в виде рождественских елочек.

Ее брови представляли собой дуги, составленные из серебряных звездочек. Ева не хотела даже спрашивать, каким образом ей это удалось.

– Ты прямо-таки излучаешь сияние. – Рорк взял Мэвис за руку и улыбнулся великану в красном с серебром костюме, стоявшему рядом с ней. – Честно говоря, это относится к вам обоим.

– Мы подходим к обратному отсчету. – Своей громадной ручищей Леонардо принялся растирать спину Мэвис.

– Уже почти полный срок, как они говорят. Э-э-э… а что это? Можно мне попробовать? – Мэвис схватила с проносимого мимо подноса сразу три канапе и моментально проглотила их, как конфетки. – Ну, в общем, когда пора придет – ну, вы меня понимаете? – мы будем заниматься сексом день и ночь. Оргазм может вызвать схватки. Мой медвежонок – мастер по оргазмам.

Широкое бронзовое лицо Леонардо залилось краской.

– Значит, вы готовы позаниматься с нами в классе, да?

У Евы просто не было сил это обсуждать, она думать не могла о курсах по родовспоможению, которые им с Рорком вскоре предстояло посещать.

– Ой, смотрите, вон Пибоди. По-моему, она взяла трюфель.

– Трюфель? Шоколадный? Где? Ладно, потом поговорим.

– Вот это моя девочка. Умница, – прошептал Рорк. – Спасла нас, приманила свою лучшую подругу лакомствами. – А вот и супруги Мира прибыли, – добавил он.

Не успела Ева хоть слово сказать, как он уже повел ее к ним.

Она знала, что встреча выйдет неловкой. Между ней и Мирой наступило отчуждение, не преодоленное с тех самых пор, как они стукнулись лбами из-за дела Айкона, да так и не пришли к взаимопониманию.

Они обе старались сохранить внешнюю ровность в общении, но взбаламученная вода все еще расходилась кругами по поверхности. И Ева почувствовала, как бегут эти круги, когда Мира оглянулась и заметила ее.

– Нас задержали, – Мира поцеловала Рорка в щеку и улыбнулась Еве.

– Надеюсь, не в буквальном смысле, – заметил Рорк, пожимая руку Деннису.

– Я галстук никак не мог найти. – Деннис погладил галстук ярко-красного «рождественского» цвета с зелеными елочками.

– По правде говоря, это я его спрятала. – Доктор Мира покосилась на мужа. – Увы, меня разоблачили.

– А мне галстук нравится, – сказала Ева. Было в Деннисе Мире с его мечтательными глазами «рассеянного профессора» и вечно всклокоченными волосами нечто такое, что задевало самую нежную струну ее сердца. – Очень нарядно.

– А на вас любо-дорого смотреть. – Деннис взял ее за руки, отступил на шаг и пошевелил кустистыми бровями. – Ослепительна!

– Это была его идея, – Ева кивнула в сторону Рорка. – При первой же возможности сброшу туфли.

– Вы оба выглядите великолепно. И все вокруг великолепно.

Мира, как всегда, элегантная в платье цвета полуночной синевы, оглядела бальный зал. Она что-то сделала со своими волосами, заметила Ева. Какие-то маленькие блестящие штучки сверкали в ее густых, темно-каштановых, как соболий мех, волосах.

– Давайте-ка добудем вам выпивки, – предложил Рорк, и в тот же самый миг официант материализовался рядом с ним как по волшебству. Рорк взял с подноса бокал шампанского для Миры. – Шампанского, Деннис? А может, хотите чего-нибудь покрепче?

– Покрепче? Почему бы и нет?

– Идемте со мной. У меня есть нечто особенное. Дамы, – поклонился Рорк.

«Это он нарочно», – занервничала Ева. Она не умела поддерживать светский разговор, уже одно это было для нее мукой. А уж светский разговор при напряженных отношениях… Тут она чувствовала себя просто беспомощной.

Пришлось прибегнуть к банальностям.

– Вы, наверное, уже подготовились к праздникам?

– Практически да. А вы?

– Я не знаю. Я пока думаю. Послушайте, еда…

– Знаете, – перебила ее Мира, – у меня есть кое-что для вас. Я с собой не захватила, надеялась, что, может быть, вы найдете время заглянуть к нам завтра ненадолго. На чашку кофе.

– Я…

– Ева, я ужасно хочу помириться. – Прекрасные голубые глаза Миры затуманились. – Я хочу, чтобы мы были друзьями. Мне вас не хватает. Очень не хватает. Я скучаю.

– Не надо. Мы друзья. – «А может, даже больше, – подумала Ева. – То, что у нас есть, это больше, чем дружба». – Завтра мне надо кое-что сделать, но потом… думаю, мне захочется об этом поговорить. Я даже думаю, мне будет необходимо это обсудить. Но потом.

– Что-то серьезное? – Мира коснулась руки Евы, и все напряжение исчезло. – Я весь день буду дома.

6

На следующее утро Ева чувствовала себя куда лучше, чем ожидала. Ступни немного побаливали, потому что она так и не нашла подходящего момента избавиться от туфель. Но с учетом того, что она рухнула в кровать чуть ли не в четыре утра, чувствовала она себя нормально.

Она ни в коем случае не могла бы сказать, что это из-за непривычного и редкого для нее сочетания двух выходных подряд. Подготавливать вечеринку, давать вечеринку, приходить в себя после вечеринки – все это в ее уставе не считалось отдыхом. Зато все это помогло ей не думать о задаче, поставленной себе на сегодня.

В любом случае она чувствовала себя гораздо лучше в нормальной одежде и паре крепких высоких ботинок на шнуровке.

Она нашла Рорка в его кабинете. Он сидел, вскинув ноги на стол, и говорил по телефону с наушниками.

– Да, это отлично подойдет. – Он поднял палец, давая ей понять, что ему нужна всего минута. – Хорошо, я буду вас ждать. Да. Да, я совершенно уверен. Спасибо. – Он сбросил наушники и улыбнулся Еве: – Ну что ж, вид у тебя отдохнувший.

– Да уже скоро одиннадцать.

– Точно подмечено. Полагаю, кое-кто из наших гостей еще в постели. И это верный признак того, что вечеринка удалась.

– А то, что ты загрузил Пибоди и Макнаба в лимузин, чтобы Мэвис и Леонардо могли довезти их до дому и выгрузить прямо в квартиру, это, очевидно, еще один верный признак. С кем говорил? Ты у себя за столом обычно не пользуешься наушниками.

– Срочный звонок Санта-Клаусу.

– Слушай, у тебя что, совсем крышу снесло с подарками?

Он улыбнулся беспечно и мягко.

– Мне показалось, что у вас с Мирой все опять наладилось?

Конечно, у него крышу снесло с подарками, подумала Ева. И сопротивляться было бесполезно.

– Да, у нас все в норме. Она даже пригласила меня к себе сегодня, и я решила, что, пожалуй, пойду. – Ева сунула руки в карманы и пожала плечами. – Может, если я расскажу ей об этом, все как-то уляжется. Поэтому тебе вовсе не обязательно тащиться со мной в гостиницу. Если они все еще в гостинице.

– Еще час назад были. И не подавали никаких признаков того, что собираются съезжать сегодня. Я еду с тобой.

– Ну, если ты не против…

– Я еду, – повторил он, опустил ноги на пол и встал. – Если хочешь поговорить с Мирой с глазу на глаз, я высажу тебя у ее дома, когда мы закончим. А потом или я за тобой заеду и мы где-нибудь вкусно поужинаем, или пришлю за тобой машину. Ну, ты готова?

И об этом спорить бесполезно, сказала себе Ева. Лучше поберечь силы для встречи с глазу на глаз с Труди.

– Целиком и полностью. – Она подошла к Рорку, обвила его шею руками. – Это на случай, если я разозлюсь, распсихуюсь и позабуду поблагодарить тебя потом.

– Учтено.

В городе, прославленном своими пятизвездочными отелями, эту гостиницу можно было оценить, пожалуй, вполкарата. Но, по мнению Евы, внимательно изучившей фасад, это был клоповник. На парковку гостиница не расщедрилась, и Рорку пришлось уплатить неприлично большую, как ей показалось, сумму на частной стоянке в одном квартале к востоку. Правда, она напомнила себе, что машина Рорка стоит, пожалуй, больше, чем все здание гостиницы вместе с магазином сувениров.

Швейцара тоже не было, а холл представлял собой крошечное пространство со стойкой администратора. Администратор, мужчина лет сорока в несвежей белой рубашке, с глубокими залысинами на лбу, встретил их до невозможности скучающим выражением на лице.

– Въезжаете? Багаж?

– Не въезжаем. Багажа нет. Может, вот это подойдет? – Ева вытащила свой жетон.

Скучающее выражение превратилось в страдальческое.

– А что, поступила жалоба? Мне ни от кого жалоб не поступало. Все наши лицензии в порядке.

– Мне нужно поговорить с одной вашей гостьей. Ломбард Труди.

– О! – Он повернулся к регистрационному компьютеру. – Миссис Ломбард вывесила на дверь табличку «Просьба не беспокоить». Сегодня она еще не сняла ее.

Не сводя с него глаз, Ева выразительно постучала по жетону.

– Ну… Она в номере четыре-пятнадцать. Хотите, я позвоню, дам ей знать, что вы здесь?

– Я думаю, мы сможем найти номер четыре-пятнадцать своими силами.

Ева с сомнением оглядела единственный лифт, но ноги у нее все еще немного побаливали после вчерашних бриллиантовых туфелек.

– Голосовая связь не работает, – предупредил их администратор за стойкой. – Нажимайте кнопку вашего этажа.

Ева вошла в лифт и нажала кнопку четвертого этажа.

– Если эта штука застрянет, ты сумеешь нас вытащить?

– Не дрейфь. – Рорк взял ее за руку. – Ты только глянь на эту штуку, как смотрела на администратора, и все будет в порядке.

– А как я смотрела на администратора?

– Как будто он – ничто. – Рорк поднес ее руку к губам и поцеловал, пока старый лифт со стоном и скрипом поднимался на четвертый этаж. Конечно, администратор не заметил, как взвинчены ее нервы, думал он, и Труди Ломбард тоже вряд ли заметит, но он-то знал, что творится под маской внешней невозмутимости. – Если хочешь, почему бы нам после Миры не заняться покупками?

– Ты что, с ума сошел?

– Нет, я серьезно. Погуляем по Пятой авеню, полюбуемся иллюминацией, может, дойдем до Радио-Сити и посмотрим, как катаются на коньках. Побудем ньюйоркцами.

Ева хотела было возразить, что ни один разумный житель Нью-Йорка не сунется на Пятую авеню в выходные накануне Рождества и уж тем более не станет по ней гулять, но вдруг передумала. Ей вдруг показалось, что это как раз то, что нужно.

– Ладно. Почему бы и нет?

Двери лифта со скрипом разъехались на четвертом этаже. Коридор был узкий, но чистый. Тележка уборщицы стояла возле открытой двери номера четыре-двенадцать, а в дверь номера четыре-пятнадцать деликатно стучала женщина – блондинка с хорошей фигурой, в возрасте где-то между двадцатью и тридцатью.

– Откройте, мама Тру. – Голос у нее был мягкий и тягучий как вата. Она снова постучала, нервно переминаясь с ноги на ногу. На ней были голубые джинсы и сабо того же цвета. – Мы уже беспокоимся. Ну, давайте, откройте дверь. Бобби отведет нас на ланч. – Она оглянулась и застенчиво улыбнулась Еве и Рорку. У нее были младенчески голубые глаза под стать костюму. – Доброе утро. Или уже пора говорить «добрый день»?

– Она не отвечает?

Женщина заморгала, глядя на Еву.

– М-м-м… Нет. Это моя свекровь. Она вчера не очень хорошо себя чувствовала. Прошу прощения, мой стук вам мешает?

– Я – лейтенант Ева Даллас. Вероятно, она упоминала обо мне.

– Вы Ева! – Молодая женщина крест-накрест прижала руки к груди. Ее лицо радостно вспыхнуло. – Вы Ева! О, я так рада, что вы приехали. Ей сразу станет лучше, как только она узнает. Я так рада с вами познакомиться. Я Зана, Зана Ломбард, жена Бобби. О боже, а я в таком виде! – Она провела пальцами по волосам, падавшим на плечи мягкими волнами. – Да, вы выглядите в точности как по телевизору. Мама Тру записала ваше интервью и пару раз давала послушать мне. Простите, я в таком расстройстве, что сразу вас не узнала. Боже, да мы же с вами вроде как сестры, правда?

Она сделала движение – безошибочное движение – обнять Еву. Ева ловко уклонилась, отступив в сторону.

– Да нет, на самом деле мы вовсе не сестры. – На этот раз в дверь постучала Ева: три крепких отчетливых удара кулаком. – Ломбард, это Даллас. Откройте.

Зана закусила губу, стала нервно перебирать пальцами серебряную цепочку у себя на шее.

– Может, мне позвать Бобби? Мы с ним в другом номере, в конце коридора. Я позову Бобби.

– Не хотите подождать минутку? – предложил Рорк и, взяв ее под руку, бережно отвел в сторону. – Я – муж лейтенанта.

– О боже, боже, ну конечно! Я вас узнала! Я просто растерялась, не сразу сообразила. Я уже начинаю волноваться. Мне кажется, что-то случилось. Я знаю, мама Тру ездила повидаться с Евой – с лейтенантом, – но она нам ничего не сказала. Она была очень расстроена. А вчера… – Зана сцепила руки и начала ломать пальцы. – Не знаю, что случилось. Не люблю, когда люди расстраиваются.

– В таком случае вам лучше прогуляться где-нибудь подальше отсюда, – посоветовала Ева.

Она покачала головой в ответ на вопросительный взгляд Рорка, а потом сделала знак горничной, выглядывавшей из-за открытой двери номера четыре-двенадцать.

– Откройте, – приказала Ева и показала жетон.

– Я не могу открывать дверь без разрешения администратора.

– А вот это видела? – Ева помахала жетоном в воздухе. – Вот тебе разрешение. Или ты открываешь дверь, или я ее ломаю. Выбирай.

– Я, я… я сейчас открою. – Горничная торопливо подбежала, на ходу вытаскивая из кармана универсальный ключ. – Люди иногда любят в воскресенье поспать подольше, понимаете. Иногда они просто любят поспать.

Когда горничная открыла дверь, Ева отодвинула ее в сторону.

– Назад. – Она снова дважды постучала по двери. – Я вхожу.

Труди не спала. Невозможно спать в такой позе, растянувшись на полу, с ночной рубашкой, задранной до бедер и головой, лежащей в луже запекшейся крови.

«Как странно ничего не чувствовать, – подумала Ева, машинально извлекая видеокамеру из кармана пальто. – Как странно не чувствовать вообще ничего».

Она прикрепила миниатюрную камеру к лацкану пальто, включила ее.

– Лейтенант Ева Даллас, – начала она, но тут в дверь мимо нее протиснулась Зана.

– Что там? Что слу…

Слова захлебнулись, из горла вырвался визг, прежде чем Ева успела ее оттолкнуть. Секунда – и к ней присоединилась горничная. Это была какая-то истерическая симфония.

– Тихо. А ну заткнуться! Рорк!

– Слушаюсь. Дамы…

Он успел подхватить Зану, прежде чем она грохнулась на пол. А горничная помчалась как газель к лестнице. Тут и там по коридору начали открываться двери.

– Полиция. – Ева повернулась в дверях и подняла жетон, чтобы все его видели. – Прошу всех вернуться в свои комнаты. – Она почесала переносицу. – У меня нет полевого набора.

– У меня в машине есть один, – сказал ей Рорк и опустил Зану на ковер в коридоре. – Мне показалось разумным распихать по набору в разные машины, поскольку подобные вещи случаются чересчур часто.

– Тебе придется сходить за ним. Прости, мне очень жаль. Оставь ее, где лежит.

Ева вытащила коммуникатор, чтобы доложить о произошедшем.

– Что происходит? Что случилось?

– Сэр, прошу вас, вернитесь, пожалуйста, в свою комнату. Это…

Она бы его не узнала. Да и как она могла его узнать? Он был всего лишь пятнышком в ее жизни, промелькнувшим больше двадцати лет назад. Но она догадалась по тому, как он побледнел, увидев женщину без сознания на полу в коридоре, что это не кто иной, как Бобби Ломбард.

Ева прикрыла дверь номера четыре-пятнадцать, оставив лишь узенькую щелочку, и стала ждать.

– Зана! О господи, Зана!

– Это просто обморок и больше ничего. С ней все будет в порядке.

Он опустился на колени, взял руку Заны, стал поглаживать и похлопывать ее, как делают люди, когда чувствуют себя беспомощными.

Крепкий, отметила Ева, сложен, как игрок в американский футбол. Сильный и надежный. Волосы цвета соломы, аккуратная короткая стрижка. Все еще мокрые, и до нее донесся запах гостиничного мыла. Он не успел донизу застегнуть рубашку и не заправил концы внутрь.

И опять перед мысленным взором Евы вспыхнуло воспоминание. Он тайком приносил ей еду, вспомнила она. Она это забыла, как забыла и его самого. Но это было: он иногда тайком проносил в ее комнату бутерброд или печенье, когда ее в наказание оставляли без ужина.

Он был радостью и гордостью свой матери, ему многое сходило с рук.

Они не были друзьями. Нет, друзьями они не были, но он не был с ней жесток.

Поэтому она присела рядом с ним и положила руку ему на плечо.

– Бобби.

– Что? Кто…

У него было грубоватое квадратное лицо, а глаза – светло-голубые, как джинсы, выцветшие от многочисленных стирок. Ева увидела, как смятение в его глазах сменилось узнаванием.

– О мой бог, ты же Ева, да? Вот мама обрадуется! Зана, очнись, детка. Мы вчера слишком много выпили. Может быть, она… Зана, милая?

– Бобби…

Двери лифта открылись, из них выбежал администратор.

– Что происходит? Кто…

– Молчать! – рявкнула Ева. – Ни слова. Бобби, посмотри на меня. Там в комнате твоя мать. Она мертва.

– Что? Нет, этого не может быть! Боже милостивый, да она просто неважно себя чувствует. Главным образом жалеет себя. Заперлась там и дуется с пятницы.

– Бобби, твоя мать мертва. Я тебя очень прошу, забери свою жену и возвращайся в номер. Подождите там, пока я не приду поговорить с вами.

– Нет. – Зана застонала, но теперь Бобби, не отрываясь, смотрел на Еву, его дыхание стало прерывистым. – Нет! Нет! Я знаю, она тебя расстроила. Знаю, ты, наверно, не рада, что она приехала, я пытался ей объяснить. Но это же не причина говорить такие ужасные вещи!

– Бобби? – Прижав руку ко лбу, Зана попыталась сесть. – Я должно быть… О боже, боже. Мама Тру! Бобби!

Она обвила его шею руками и разразилась рыданиями.

– Отведи ее в номер, Бобби. Ты ведь знаешь, чем я занимаюсь? Ну, тогда ты понимаешь: я тут обо всем позабочусь. Мне очень жаль, но я прошу тебя: возвращайся в свою комнату и подожди меня.

– Что случилось? – Слезы навернулись ему на глаза. – Ей стало плохо? Я не понимаю. Я хочу увидеть маму.

Ева поднялась на ноги. Иногда другого способа просто не существовало.

– Убери ее, – приказала она, кивнув на Зану. – Не надо ей видеть это еще раз.

Когда он немного отодвинулся вместе с Заной и прижал ее голову к своему плечу, Ева осторожно приоткрыла дверь ровно настолько, чтобы Бобби смог увидеть все, что нужно.

– Там кровь. Там кровь. – Он закашлялся и встал на ноги, держа в объятиях свою жену. – Ты это сделала? Это ты с ней это сделала?

– Нет. Я только что пришла, а теперь я собираюсь сделать свою работу и выяснить, что здесь произошло и кто с ней это сделал. А ты возвращайся к себе и подожди меня.

– Не надо нам было сюда приезжать. Я ей говорил. – Бобби начал рыдать, вторя жене, пока они, привалившись друг к другу, брели по коридору к себе в номер.

Ева вернулась обратно.

– Похоже, зря она тебя не послушала.

Лифт возвестил о своем прибытии скрежетом и лязгом. Оглянувшись, Ева увидела двух полицейских в форме, прибывших по вызову. Один из них показался ей настолько знакомым, что она кивнула в знак приветствия.

– Билки, верно?

– Так точно. Как дела?

– Для нее – хреново. – Ева указала подбородком в сторону открытой двери. – Будьте наготове. Сейчас мне принесут полевой набор. Я была тут по личному делу, и мой… – Ей до ужаса не хотелось говорить «мой муж», когда она была при исполнении. Но как еще можно сказать? – Мой… ну, в общем, муж пошел за ним к машине. Мою напарницу сейчас разыскивают. Сын и невестка убитой – дальше по коридору в номере четыре-двадцать. Я хочу, чтобы они там и оставались. Можете начинать опрос соседей, когда… – Она замолчала: лифт опять остановился на четвертом. – А вот и мой полевой набор, – добавила Ева, увидев, что из лифта выходит Рорк. – Все, начинайте опрос. Жертва – Ломбард Труди из Техаса.

Ева взяла у Рорка полевой набор, открыла его и вынула баллончик изолирующего аэрозоля.

– Быстро ты обернулся. – Она обработала руки и обувь. – Я решила: лучше об этом сразу сказать, чтобы потом можно было сказать, что я говорила. Тебе не обязательно меня здесь ждать.

– И чтобы потом сказать, «я говорил», я говорю: я подожду. Тебе помощь не нужна? – Он взглянул на баллончик аэрозоля с изрядной долей отвращения.

– Лучше не надо. По крайней мере не там. Если кто-нибудь выйдет из номера или приедет на лифте, напусти на себя строгий вид и вели им тут не задерживаться.

– Вот о чем я мечтал с детских лет.

Эти слова вызвали у Евы скупую улыбку. Она вошла в комнату.

Комната была стандартная, что означало: безликая. Тусклые, выцветшие обои, несколько дешевых эстампов в еще более дешевых рамочках на стенах. В кухоньке карликовых размеров помещались автоповар, который клиентам полагалось загружать самостоятельно, мини-холодильник и раковина величиной с грецкий орех. Развлекательный центр устаревшей модели стоял напротив кровати со смятыми простынями. На редкость безобразное покрывало с рисунком из красных цветов и зеленых листьев было откинуто к спинке кровати.

Ковер был зеленый, выношенный и в нескольких местах прожженный сигаретами. Кровь частично впиталась в него.

В комнате было всего одно окно с плотно задернутыми зелеными шторами. Короткая бежевая полка в узкой, как пенал, ванной была заставлена лекарствами и множеством кремов и лосьонов для лица, для волос, для рук, для тела. На полу валялись полотенца. Ева насчитала одно банное, два для рук и маленькую махровую рукавицу для мытья.

Ева перешла к комоду, безобразному сооружению то ли из картона, то ли из фанеры. Над ним висело зеркало. На комоде она увидела свечку, коробку для дисков, пару сережек с искусственным жемчугом, дорогие наручные часы и нитку жемчуга, который мог быть и настоящим.

Она все это осмотрела, сняла камерой, а потом подошла к телу, лежавшему между кроватью и креслом с выгоревшей блеклой обивкой.

Лицо Труди было повернуто к ней, глаза ее уже подернулись пленкой смерти. Кровь запеклась в волосах и на виске. Ева сразу отметила, что смертельный удар был нанесен по затылку.

На руках были кольца: три серебряных ободка на левой и перстень с синим камнем в массивной серебряной оправе на правой. Рубашка была из высококачественного хлопка, белоснежная – в тех местах, где ее не залило кровью. Она была смята на бедрах и обнажала кровоподтеки на обеих ногах. На левой стороне лица – громадный синяк. Глаз заплыл и почернел.

Для протокола Ева извлекла идентификационную панель и проверила.

– Жертва идентифицирована как Ломбард Труди. Пол женский. Тип европейский. Возраст: пятьдесят восемь лет. Жертва была обнаружена ведущим следователем лейтенантом Евой Даллас в данном месте. На теле, на обеих ляжках, а также на лице имеются гематомы.

«И это само по себе странно», – отметила Ева, но продолжила:

– Причиной смерти предположительно стал перелом черепа, вызванный многочисленными ударами по затылку. Никакого оружия рядом с телом не обнаружено. – Ева провела измерения. – Время смерти – час тридцать утра сегодняшнего дня.

При этих словах в голове у нее словно щелкнуло: в час тридцать утра они с Рорком были дома, и этот факт могли засвидетельствовать две сотни их гостей.

– Осмотр раны указывает на применение некоего тупого предмета. Следов сексуального насилия нет. На руках у жертвы кольца, на комоде, на самом виду, лежат драгоценности, вторжение со взломом маловероятно, следов борьбы нет, оборонительные ранения отсутствуют. В комнате прибрано, кровать была использована для сна, – добавила Ева, повторно осматривая комнату из положения на корточках возле тела. – Так почему она оказалась на полу?

Ева выпрямилась, подошла к окну и отдернула шторы. Окно оказалось полуоткрытым.

– Окно открыто, легкий доступ к пожарной лестнице. Возможно, преступник проник в помещение этим путем. – Ева оглянулась и снова обвела взглядом комнату. – Но она не бросилась к двери. Когда неизвестный влезает к вам в окно, а у вас есть время скрыться, вы пытаетесь выбежать из комнаты. Но она не побежала. Она упала, стоя лицом к окну. Может, она крепко спала, и он разбудил ее, приказал встать с постели. Хотел обтяпать дельце по-быстрому. Но почему он не взял эти недешевые часики? Он колотит ее по разным местам – причем никто этого не слышит или по крайней мере не жалуется, что слышал, – потом бьет по затылку и скрывается? Нет, этого не может быть. Так не бывает.

Покачав головой, Ева еще раз осмотрела тело Труди.

– Синяки на лице и теле нанесены раньше часа тридцати сегодняшнего утра. На несколько часов раньше, медэксперт это подтвердит. Во что ты вляпалась, Труди? Что ты замышляла?

Ева услышала голос в коридоре и безошибочно поняла, что это Пибоди, хотя слов не могла разобрать. Голос сопровождался негромким, ни с чем не сравнимым чавканьем кроссовок на воздушной подушке.

– Детектив Делия Пибоди прибыла на место преступления. Камера включена, детектив?

– Да, лейтенант.

– Проверь стенной шкаф, попробуй найти ее мобильник. И все сообщения с гостиничного телефона в номере надо проверить.

– Есть. – Но сначала Пибоди подошла к телу. – Удар по затылку. Тупой предмет. Классический случай. – Она встретилась взглядом с Евой. – Время смерти?

– Час тридцать этой ночи.

И Ева заметила промелькнувшее в глазах напарницы облегчение.

– Сексуальное насилие? – спросила Пибоди.

– Ни малейших признаков.

– Ограбление?

– Возможно, ее убийца искал и взял что-то нужное ему, но его не заинтересовали ни драгоценности, ни очень приличные часы.

– Ни деньги, – добавила Пибоди, держа на весу весьма вместительную дамскую сумку. – Тут бумажник. Пара кредитных карточек и наличность. Телефона или карманного компьютера нет. В шкафу две вместительные хозяйственные сумки.

– Продолжай поиски.

Ева вернулась в ванную. Конечно, «чистильщики» прочешут тут все частым гребнем. Но она многое видела и без их особых приспособлений.

Увы, она не понаслышке знала обо всяких штучках-дрючках, которые полагается намазывать на волосы, на лицо, на тело. Косметолог Трина, единственное в мире существо, доводившее Еву до смертельного страха, непостижимым образом находила способы помучить ее всем этим пыточным арсеналом не реже чем раз в месяц.

Труди, похоже, не поскупилась на косметическую продукцию – ни количественно, ни качественно. По оценке Евы, она вложила не меньше пары тысяч в косметику, собранную на полке в ванной.

Полотенца все еще были влажными, заметила Ева. Если уж говорить точно, грубая махровая рукавичка была мокрой насквозь. Ева осмотрела ванну. Она готова была держать пари, что «чистильщики» найдут следы гелей и шампуней в ванне и следы тоников и кремов для лица на полотенцах.

Так куда же девалось второе банное полотенце и вторая рукавичка для тела? Их в гостиницах всегда кладут в ванной комнате по паре.

Значит, Труди приняла ванну. Ева вспомнила, что Труди обожала, как она сама выражалась, «отмокать подолгу». Попробуй только побеспокоить ее в этот час, жизни не обрадуешься. Во всяком случае, сидение взаперти в темной комнате тебе обеспечено.

Подверглась избиению где-то в течение вчерашнего дня или даже в пятницу вечером, думала Ева. Итак, она запирается у себя в номере, долго отмокает в ванне, принимает таблетки. Таблетки Труди тоже любила, вспомнила она.

«Мне надо нервы успокоить».

Почему Труди не попросила Бобби или Зану поухаживать за собой? Это она тоже обожала: чтобы кто-нибудь вокруг нее суетился.

«Уж выпить мне чего-нибудь холодненького могла бы принести».

«Да ты весь дом объела, по миру пустить хочешь. Так уж могла бы хоть чашку кофе с кексом подать за все, что я для тебя сделала».

«Ты самая ленивая тварь из всех двуногих. А ну шевели своей тощей задницей и все тут прибери».

Ева вздохнула и попыталась успокоиться. Если Труди страдала молча и не жаловалась, значит, тому была причина.

– Даллас?

– Да.

– Мобильника нет. – В дверях ванной появилась Пибоди. – Запас наличности в потайном поясе. Множество драгоценностей спрятано по карманам одежды. Пара звонков сюда и отсюда. Разговоры с сыном и невесткой. Все звонки – по внутреннему телефону гостиницы. На тумбочке у кровати – пузырек болеутоляющих таблеток.

– Да, я его видела. Давай проверим кухню, попробуем определить, когда она в последний раз принимала пищу.

– Никто не станет вламываться и убивать ради мобильника.

– Зависит от того, что в мобильнике, не так ли? – Ева подошла к «автоповару» и нажала кнопку воспроизведения заказов. – Суп с курицей вскоре после восьми вчера вечером. Китайское рагу около полуночи. Очень много кофе – в самое разное время до семи вечера. – Она открыла мини-холодильник. – Вино хорошего качества. В бутылке осталось стакана полтора. Молоко, сок, обе упаковки открыты. И кварта шоколадного десерта. Упаковка наполовину пуста. – Ева взглянула на раковину и прилавок. – Однако нигде нет ни единой немытой чашки, ложки, плошки.

– Она была чистюлей?

– Она была лентяйкой, но, может, ей стало так скучно, что она от нечего делать прибрала за собой.

Ева услышала, как прибыла команда экспертов-криминалистов. У нее оставалось не больше минуты.

– Дверь была заперта изнутри. – «На два оборота», – мысленно добавила она, вспомнив, как горничная дважды поворачивала универсальный ключ в замке. – Убийца ушел через окно. А может, и вошел. Но в таких туристических клоповниках звукоизоляция фиговая. Вот и спрашивается: почему она не кричала? Могла бы крышу криком сорвать.

Выйдя из номера, Ева увидела не только «чистильщиков», но и Морриса, главного патологоанатома управления.

Она вспомнила, в каком костюме он был вчера на вечеринке: в тускло-синем с едва заметным переливом. Его длинные темные волосы были как-то по-хитрому заплетены. И он здорово заложил за воротник, потому что к концу вечера взобрался на эстраду и вместе с джаз-бандом стал наяривать на саксе.

Оказалось, что его таланты не ограничиваются расшифровкой смерти.

Но теперь он был в спортивных брюках и свитере, а его волосы были собраны на затылке в длинный блестящий хвост.

– Слушай, тебе никогда не хотелось – ну просто шутки ради! – взять выходной в воскресенье?

– Я сама думала, что у меня выходной. – Ева отвела его в сторону. – Извини, что пришлось тебя вытащить, тем более что я знаю, как поздно ты лег.

– Очень поздно. По правде говоря, я только-только вернулся домой, когда ты меня выдернула. Я был в постели, – пояснил Моррис с лукавой улыбкой, – только не в своей.

– Вот как. Ну что ж. Дело в том, что я ее знала.

– Мне очень жаль. – Моррис сразу стал серьезным. – Извини, Даллас, я не знал.

– Ты не понял. Я сказала, что знала ее. Я не говорила, что эта женщина мне нравится. Честно говоря, все как раз наоборот. Но мне нужно, чтобы ты проверил время смерти. Хочу убедиться, что твой результат совпадает с моим. И еще: у нее есть другие повреждения. Я хочу узнать со всей возможной точностью, когда она их получила.

– Разумеется. Могу я спросить…

– Извините за беспокойство, лейтенант. – К ней подошел Билки. – Сын жертвы начинает дергаться.

– Скажите ему, я буду у них через пять минут.

– Хорошо. К сожалению, лейтенант, пока ничего. Двое постояльцев выписались этим утром. Я вам дам время выписки. Соседняя комната – облом. Вчера звонили администратору около шести вечера и отказались от номера. Записал имя на случай, если вам понадобится. Хотите, возьму диски наблюдения из вестибюля?

– Да, давайте. Хорошая работа, Билки.

– Да ничего особенного.

Ева повернулась к Моррису:

– Не хочу углубляться в это здесь и сейчас. Хочу лишь, чтобы ты удостоверил мою оценку времени смерти. Меня в конце коридора ждут родственники, надо с ними разобраться. Все объясню по существу, как только подашь свой рапорт. Буду благодарна, если ты проведешь работу лично. От начала до конца.

– Ну, значит, проведу.

Ева сделала знак Пибоди.

– Нам не избежать сцены со слезами, – предупредила она, когда они двинулись по коридору.

– Может, их разделить?

– Нет, не сейчас. Посмотрим, как дело пойдет.

Собравшись с силами, Ева постучала в дверь.

7

Странно, подумала Ева, как мало она его помнит. Ведь он был фактически первым ребенком, близким к ней по возрасту, которого она когда-либо знала.

Они день за днем жили в одном доме, для нее это во многом был первый опыт. Впервые она жила в доме, а не в мотелях, впервые оставалась под одной крышей много ночей подряд, впервые спала в своей собственной постели. Впервые встретилась с другим ребенком.

Впервые ее не били и не насиловали.

Но ей удалось лишь смутно вспомнить, каким он был тогда: светлые волосы, уже тогда коротко остриженные, обрамляли круглое, пухлощекое личико херувимчика.

Он был застенчив и робок, она была терроризирована. Наверное, подумала Ева, не стоило удивляться, что им нечего было сказать друг другу.

И вот теперь они оказались здесь, в безликом гостиничном номере, заполненном горем и смертью.

– Прости, Бобби, мне очень, очень жаль, что так случилось.

– А я не знаю, что случилось. – Его глаза ввалились, взгляд был затравленным, он цеплялся за руку Заны, сидевшей рядом с ним на краю кровати. – Никто нам ничего не говорит. Моя мать… моя мать…

– Ты знаешь, зачем она приехала в Нью-Йорк?

– Конечно. – Тут Зана всхлипнула, и Бобби, высвободив свою руку, обнял ее за плечи. – Она хотела повидать тебя. И у нас давно уже не было отпуска. Она так радовалась, что мы поедем в Нью-Йорк! Мы никогда тут раньше не были. Ей хотелось повидать тебя и сделать покупки к Рождеству. Господи! – Бобби уронил голову на плечо жены, а потом отодвинулся и закрыл лицо руками. – Как это могло с ней случиться? Кто мог это сделать?

– Тебе известно, она опасалась кого-нибудь? Ей кто-нибудь угрожал?

– Нет. Нет. Нет.

– Ну… – Зана закусила губу.

– Вы кого-нибудь вспомнили? – спросила Ева.

– Я… ну… просто у нее идет эта вечная война с соседкой, с миссис Диллман. – Зана отерла слезы кулачком. – Миссис Диллман… К ней часто внук приезжает. Он выходит на задний двор со своей собачкой, и они очень сильно шумят. Мама Тру и миссис Диллман из-за этого часто ссорились, и миссис Диллман однажды сказала, что хотела бы надавать маме Тру оплеух, чтоб в ушах зазвенело.

– Зана! – оборвал ее Бобби. – Ева не об этом спрашивает.

– Ой, наверно, нет. Извините. Простите, пожалуйста. Я просто хотела помочь.

– Что вы делали в Нью-Йорке? – продолжала Ева. – Как проводили время?

Зана взглянула на Бобби, явно предоставляя ему сказать первое слово, но он так и остался сидеть, опустив голову на руки.

– Э-э-э… ну, мы приехали. Это было в среду, и мы погуляли, немного походили по магазинам и посмотрели шоу в Радио-Сити. Бобби купил билеты у какого-то мужчины прямо на улице. Они были ужасно дорогие.

«Да уж, на улице с вас скальп содрали за милую душу», – подумала Ева.

– Это было чудесно. Я никогда ничего подобного не видела. Мама Тру пожаловалась, что места нам достались не очень хорошие, но мне показалось, что места прекрасные. А после шоу мы пошли в ресторан и заказали итальянский ужин. Это было ужасно мило. Мы вернулись в гостиницу довольно рано: все-таки у нас был длинный день. – Не прерывая рассказа, Зана принялась растирать спину Бобби. Золотой ободок обручального кольца у нее на руке тускло поблескивал. – На следующее утро мы позавтракали в кафе, и мама Тру сказала, что поедет навестить вас, и она сказала, что на эту первую встречу хочет поехать одна. И мы с Бобби пошли посмотреть Эмпайр-стейт-билдинг, потому что мама Тру сказала, что не хочет стоять во всех этих очередях и…

– Итак, вы пошли смотреть город, – перебила Ева, пока ей не выложили весь маршрут. – Встретили кого-нибудь из знакомых?

– Нет. А кажется, вот-вот встретишь: кругом так много народа, будто весь мир сюда съехался, а больше нигде никого не осталось.

– Сколько времени она пробыла одна?

– В тот день? Ну… – Опять Зана начала кусать губу и хмурить лоб в напряженном раздумье. – Точно я, конечно, не знаю, потому что мы с Бобби вернулись в гостиницу чуть ли не в четыре, а она уже была в номере. Она была немного расстроена.

Зана бросила взгляд на Бобби, взяла и сжала его руку.

– Наверно, разговор с вами прошел не так хорошо, как ей хотелось, и она была немного расстроена и раздражена, что нас не оказалось на месте, когда она вернулась.

– Она была вне себя от злости. – Бобби наконец поднял голову. – Можешь прямо так и сказать, Зана. Она разозлилась, потому что ты оттолкнула ее, Ева. И она почувствовала себя обманутой, когда вернулась, и оказалось, что мы ее не ждем. С мамой бывало трудно.

– Просто она немного обиделась. Она считала, что ее чувства задеты, – успокоила мужа Зана, поглаживая его по плечу. – А ты все исправил, как всегда. Бобби тут же увел ее из гостиницы, купил ей пару красивых сережек, мы поехали прямо в центр, у нас был роскошный ужин. И она повеселела, все было прекрасно.

– На следующий день она опять поехала в город одна, – подсказала Ева, и Бобби взглянул на нее озадаченно.

– Так и было. А что, разве она опять к тебе приходила? Я ей сказал, чтобы она оставила это дело, хотя бы на время. Она не пошла с нами завтракать, сказала, что ей хочется поваляться в постели, а потом сходить за покупками. Она называла это терапией. Обновки всегда доставляли ей радость. У нас был зарезервирован ресторан на вечер, но она сказала, что ей не хочется еще раз выходить. Сказала, что она устала, что поужинает у себя в номере. Она была сама на себя не похожа, судя по голосу.

– А как она выглядела?

– Я не знаю. Она была у себя в комнате. Когда она не ответила по внутреннему телефону, я позвонил по ее мобильному, но я только говорил с ней, а ее не видел – она выключила изображение. Сказала мне, что принимает ванну. После утра в пятницу я ее не видел.

– Как насчет субботы?

– Она позвонила нам в комнату где-то часов в девять, как мне кажется. Зана, в тот раз ты с ней говорила.

– Да, говорила. И опять у нее изображение было заблокировано, теперь я вспомнила. Она сказала, что мы можем идти, куда хотим, и делать, что хотим, а ей хочется побыть одной. По правде говоря, мне показалось, что она немного обижена. Я попыталась уговорить ее пойти с нами. Мы собирались на вертолетную экскурсию, и у нас был для нее билет, но она сказала «нет». Сказала, что, может, попозже выйдет погулять. Сказала, что, плохо себя чувствует. Я по голосу слышала, что она расстроена… Разве я тебе не говорила, Бобби? «Твоя мама раздражена, я по голосу чувствую». Ну, вот мы ее и оставили, а сами ушли. А в тот вечер… Ты расскажи, Бобби.

– Она не захотела подойти к двери. Я уже и сам начал злиться. Она сказала, что с ней все в порядке, но по-прежнему не хотела выходить. Сказала, что будет смотреть телевизор. Вот мы и пошли ужинать вдвоем.

– У нас был замечательный ужин, мы пили шампанское. И мы… – Зана скосила глаза на Бобби, и Ева поняла, что, вернувшись в гостиницу, они продолжили празднование у себя в номере. – Сегодня утром мы… немного проспали. Мы пытались позвонить ей по внутреннему, потом по мобильному, но она не отвечала. Наконец, когда Бобби пошел принимать душ, я подумала: «Пойду-ка я туда и буду стучать, пока она мне не откроет. Я просто заставлю ее…» – Зана замолкла, прижав пальцы ко рту. – И все это время… Все это время…

– Вы что-нибудь видели или слышали вчера вечером? Что-нибудь необычное?

Бобби лишь пожал плечами.

– Здесь шумно, даже когда окна закрыты. И потом, мы выпили бутылку шампанского. Мы включили музыку, когда вернулись, да так и не выключили. Она все еще играла, когда мы проснулись этим утром. И мы… занимались любовью. Когда вернулись вчера вечером и опять сегодня утром. – При этих словах он покраснел. – Честно говоря, я был на нее сердит. На маму. Это она настояла, чтобы мы сюда приехали, и она не хотела позвонить тебе по телефону заранее, до нашего приезда, сколько я ее ни уговаривал. А потом она начала запираться у себя в комнате… Я думал, она дуется, потому что ты не стала играть предназначенную роль. Я не хотел, чтобы из-за этого у Заны все впечатление от поездки было испорчено.

– О, мой дорогой…

– Я подумал: «Хочет сидеть в четырех стенах и дуться – прекрасно, пусть сидит до понедельника, пока мы не уедем домой. А мы с женой пока повеселимся в Нью-Йорке». О черт! О черт, – повторил он и обнял Зану. – Я не знаю, кто и за что с ней это сделал. Я этого не понимаю. Что они с ней… Она была…

Еве был хорошо знаком этот тон, этот взгляд в глазах уцелевшего.

– Она не была изнасилована. У нее было с собой что-нибудь ценное?

– У нее есть хорошие драгоценности, но она почти ничего с собой не взяла, – всхлипнула Зана. – Говорила, это все равно что напрашиваться на неприятности, хотя она любила их носить.

– Я вижу, ваше окно закрыто и заперто.

Бобби обернулся к окну.

– На улице шумно, – рассеянно заметил он. – И там эта пожарная лестница, так что лучше… Это так они забрались внутрь? Через окно? Я говорил ей, чтоб держала окно закрытым, чтобы запирала. Я ей говорил.

– Мы этого еще не определили. Я сделаю все, что надо, Бобби. Если захочешь со мной поговорить… Если любой из вас захочет со мной поговорить, звоните в Центральное управление.

– Что же нам теперь делать? Что нам делать?

– Ждать и предоставить мне выполнять мою работу. Мне придется попросить вас остаться в Нью-Йорке, по крайней мере, еще на несколько дней.

– Ладно, это можно. Я… я позвоню своему партнеру, скажу ему… расскажу ему, что случилось.

– А чем ты занимаешься, Бобби?

– Недвижимостью. Я торгую недвижимостью. Ева, мне пойти к ней? Мне пойти к маме?

Никому он теперь не нужен, подумала Ева. Со своим недоумением и горем он только будет всем мешать.

– Лучше немного подождать, – сказала она вслух. – Сейчас ты ничего сделать не можешь. О ней пока позаботятся другие люди. Я дам тебе знать, когда что-нибудь выяснится.

Бобби поднялся на ноги.

– Может, я мог что-нибудь сделать? Если бы я заставил администратора открыть дверь вчера вечером или сегодня утром, может, я сумел бы это предотвратить?

А вот тут, подумала Ева, она наконец-то могла сделать то единственное, что принесет ему утешение.

– Нет, это ничего бы не изменило.

Когда Ева и Пибоди вышли в коридор, она вздохнула с облегчением.

– Соображения?

– Вроде бы приличный парень. Сейчас в шоке. Как и она. Пока один тонет, другой выплывает. Хочешь, я их прокачаю?

– Да уж. – Ева устало потерла руками лицо. – Будем действовать по правилам.

Они обе проводили взглядом санитаров из морга, выкативших на каталке тело в черном мешке. Следом за ними в коридор вышел Моррис.

– Время смерти – час двадцать восемь ночи, – сказал он. – Осмотр на месте указывает, что смертельный удар был нанесен сзади нашим старым любимцем – тупым предметом. На мой взгляд, в комнате ничего похожего нет. Остальные телесные повреждения нанесены ранее. За двадцать четыре часа или больше. Скажу точнее, когда осмотрю ее у себя. – Моррис внимательно заглянул в глаза Еве. – Ты это хотела услышать?

– Да, именно это.

– Дам тебе знать, что выясню, когда выясню.

– Спасибо. – Ева вернулась на место преступления и сделала знак одному из «чистильщиков»: – Найдите мне ее мобильный телефон. Мне нужно ее персональное средство связи.

– Пока не обнаружено.

– Найдете – дайте мне знать. – Ева подошла к окну и оглянулась на Пибоди: – Спустимся этим путем.

– Ой, мамочки…

Ева вылезла в окно и легко спрыгнула на узкую эвакуационную платформу. Она ненавидела высоту, она высоту терпеть не могла, и ей пришлось выждать минутку, чтобы успокоиться. Чтобы прийти в себя, она принялась осматривать саму платформу.

– Есть кровь. – Ева присела на корточки. – Небольшой, но вполне четкий след из капель. Ведет за платформу. – Она нажала кнопку и выпустила лестницу. – И вниз.

– Закономерный путь отхода, – прокомментировала Пибоди. – «Чистильщики» получат образцы, и мы узнаем. Может, это кровь убитой.

– Угу. – Ева выпрямилась и начала изучать доступ к другим комнатам на этаже.

Рискованно, решила она, есть разрывы. Но не невозможно, если есть спортивная подготовка или просто хватает лихачества. Один хороший сильный прыжок – и дело сделано. Сама она предпочла бы именно этот путь вместо того, чтобы ползти по узкому, как длинный плевок, карнизу. А это означало, что убийца мог прийти как изнутри гостиницы, так и снаружи.

Логика подсказывала: вход и выход по пожарной лестнице. Вниз и подальше. Главное – выбросить орудие убийства. А выбросить его можно где угодно. В городе полно гребаных мест.

Ева посмотрела вниз и втянула воздух через рот, потому что голова у нее закружилась. Внизу по тротуару спешили люди. Четыре этажа, подумала Ева. Надо надеяться, что ей не суждено повторить подвиг Тюфяка, даже если она грохнется. В том смысле, что она не угробит вместе с собой какого-нибудь невинного прохожего.

Потом Ева снова присела на корточки и осмотрела пятно птичьего помета. Она повернула голову и взглянула на Пибоди, вылезшую следом за ней на пожарную лестницу:

– Видишь это летучее дерьмо?

– Какой прелестный рисунок! Абстрактный, но чисто городской мотив.

– По-моему, он смазан. Как будто кто-то задел его краем башмака. – Ева просунула голову обратно в окно. – Эй! Тут есть кровь и голубиное дерьмо. Я хочу, чтоб его соскребли и упаковали.

– Вечно вся классная работа достается нам, – проворчал один из «чистильщиков».

– Пометь это, Пибоди, – приказала Ева и начала спускаться по зигзагообразной лестнице. – Обыскать все гостиничные утилизаторы мусора и вообще все утилизаторы мусора в радиусе четырех кварталов. Вот тут нам повезло: сегодня воскресенье.

– Расскажи это команде, которой предстоит рыться в мусоре.

Это замечание своей напарницы Ева проигнорировала.

– Пожарный выход открывает доступ практически из любой комнаты в любую другую на этой стороне здания, – продолжала она. – Нам понадобятся диски с камер наблюдения. Придется их просмотреть.

– В коридорах и на лестницах камер нет, – напомнила Пибоди. – Если это кто-то из своих, почему бы просто не выйти в дверь, когда дело сделано?

– Хороший вопрос. В самом деле, почему бы и нет? А может, преступник не знал, что камер нет? – Ее ботинки клацали по металлическим перекладинам при каждом шаге, понемногу она справилась со страхом. – А может, он настолько осторожен, что не хочет рисковать и засветиться на сетчатке каких-нибудь мистера и миссис Турист, как раз вернувшихся в гостиницу после веселой ночки в городе.

На последней платформе Ева опять нажала кнопку выпускного механизма. С дребезгом выскочил последний короткий марш металлической лестницы. Наконец-то чувствуя себя уверенно, она спустилась по перекладинам, а когда они кончились, спрыгнула на тротуар.

Пибоди спустилась за ней следом.

– Пару вещей я должна тебе сказать, – начала Ева, пока они огибали угол к фасаду здания. – В пятницу Ломбард ходила на работу к Рорку. Пыталась выжать из него пару лимонов.

– Что? Как?

– Придется упомянуть об этом в рапорте. Это обязательно должно фигурировать – большими буквами на первой странице. Он с ней встретился и вышвырнул пинком под зад, на том все и кончилось. В какой-то момент после этого и перед тем, как ей проломили череп, она вляпалась в неприятности: кто-то ее избил. И Рорку, и мне нетрудно отчитаться за каждую минуту нашего времени и местонахождение на момент ее смерти. Думаю, столь же легко нам будет отчитаться за период после ее ухода из «Рорк Индастриз» и до момента смерти.

– Никто не станет подозревать кого-либо из вас.

Ева остановилась.

– Я бы стала подозревать себя, если бы не знала точно, что у меня есть алиби. Я бы не погнушалась врезать ей по морде.

– И убить ее при этом?

Ева покачала головой:

– Может, ее отделал не тот же человек, который убил. Может, она работала с кем-то в паре, надеялась срубить с Рорка легких деньжат. А когда не прокатило, может, напарник или напарница набросились на нее. Стоит это проверить.

– Хорошо.

– Значит, расклад такой. – Ева повернулась к Пибоди и сделала то, что считала официальным заявлением. – У нас был полный дом поставщиков провизии, декораторов и еще бог знает кого. Они кишмя кишели по всему дому весь день в субботу. Прямо-таки продыху от них не было целый день. Когда у Рорка в доме обслуга со стороны, он включает камеры на полный режим. Ты свяжешься с Фини, потребуешь, чтобы он изъял эти диски, осмотрел оборудование и подтвердил, что мы оба были дома весь день.

– Я об этом позабочусь. Но мне придется повторить: никто не станет тебя подозревать. – Предваряя возражения Евы, Пибоди вскинула руку. – Ты бы сама не стала, Даллас, по зрелом размышлении. Врезать по морде – пожалуйста, за милую душу. Ты бы не погнушалась, охотно верю. Ну и что? Ведь у нее не только «фонарь» под глазом! И кто-то действовал не кулаком, а вот уж этого ты бы точно никогда не смогла сделать. Она пыталась срубить денег с Рорка? Черт, да она дура набитая, не умнее этого голубя. Да он бы соскреб ее с себя, как люди соскребают с подошв птичий помет. Нет, это не вариант. Уж ты мне верь, я знаю, что говорю. Я же детектив.

– Давно уже ты не упоминала об этом в разговоре.

– Я стала более зрелой и сдержанной. – Когда они завернули за угол, Пибоди сунула руки в карманы. – Ты же понимаешь, его придется допросить.

– Да. – Ева увидела его. Он стоял, прислонившись к ее машине, – интересно, откуда здесь взялась ее машина? – и работал на своем карманном компьютере. – Я знаю.

Рорк вскинул взгляд и увидел ее. Его брови недоуменно поднялись, он спрятал компьютер.

– Вышли погулять?

– Никогда не знаешь, куда тебя заведет полицейская работа.

– Воистину это так. Привет, Пибоди. Как самочувствие? Голова не болит с утра?

– Я ее почти не чувствую. Это была обалденная вечеринка.

– Дай нам минутку, – попросила ее Ева.

– Без проблем. Пойду поговорю с людьми и заберу эти диски.

Когда они остались одни, Ева постучала носком ботинка по колесу своей машины.

– Как она сюда попала?

– Ловкость рук обманывает глаз. Я решил, что тебе понадобятся собственные колеса.

– И ты был прав.

– Я связался с Мирой, объяснил ей, что происходит, предупредил, что ты задерживаешься.

– Мира? Ах да, да. – Ева привычным жестом взлохматила волосы. – Я забыла. Спасибо. Сколько я тебе должна?

– Сговоримся.

– Мне придется просить тебя еще об одном одолжении. Ты должен поехать в управление и дать официальные показания о разговоре с убитой в пятницу у тебя в кабинете.

Что-то вспыхнуло в его глазах.

– Я в списке подозреваемых, лейтенант?

– Не начинай. Не надо. – Ева медленно вдохнула воздух и так же медленно выдохнула. – Если дело передадут другому следователю, мы оба окажемся в списке подозреваемых. И будем в нем пребывать, пока дело не будет раскрыто. У нас обоих был серьезный мотив, но убийство нас обоих не касается. Невозможно убить кого-то в Нижнем городе и одновременно закатывать вечеринку с участием шефа полиции в Верхнем городе. Однако у нас обоих имеются связи и средства, чтобы нанять кого-то сделать за нас грязную работу.

– И нам обоим хватило бы ума нанять кого-то, кто сделал бы грязную работу не так грязно и небрежно.

– Возможно, но иногда все нарочно делается грязно и небрежно. Плюс к тому, кто-то за сутки до смерти разбил ей лицо. Вот об этом нам и предстоит отчитаться.

– Значит, в убийстве ты меня не подозреваешь, а вот насчет того, чтобы попортить ей портрет…

– Прекрати. – Ева ткнула его пальцем в грудь. – Обижать меня таким отношением – это непродуктивно.

– А какое отношение ты предпочитаешь? У меня есть несколько на выбор.

– Черт бы тебя побрал, Рорк.

– Ладно, ладно. – Он развел руками в знак того, что сдается. – Просто меня злит, что моя же собственная жена будет меня допрашивать по подозрению в рукоприкладстве.

– Можешь радоваться, твоя жена тебя допрашивать не будет. Этим займется Пибоди.

– Ну, разве это не чудесно? – Рорк схватил ее за плечи и повернул так, чтобы они оказались нос к носу. – Я хочу, чтобы ты мне сказала, хочу, чтобы ты вот прямо сейчас посмотрела мне в глаза и сказала: ты веришь, что я ее бил?

– Нет. – В ее голосе не было колебаний. – Это не твой стиль. И даже если бы ты настолько вышел из себя, чтоб пустить в ход кулаки, ты давно уже сказал бы мне. Но дело в том, что это в моем стиле, и я вставлю в рапорт отчет о ее визите ко мне.

Рорк выругался.

– Подлая сука гадит нам после смерти даже больше, чем при жизни. Не смотри на меня так. Я не пойду ставить за нее свечку. Ты-то пойдешь… в своем стиле. Потому что, хочешь ты того или нет, теперь она твоя, и ты будешь ее защищать. Ты не можешь иначе. – Все это он говорил, продолжая держать Еву за плечи. – Я поеду с тобой, и давай покончим с этим.

– Паршивое выдалось воскресенье.

– Не первое и не последнее. – Рорк открыл перед ней дверцу машины.

В управлении Пибоди готовилась к допросу в одной из специальных комнат. Движения у нее были нервные, она не поднимала глаз.

– Расслабьтесь, Делия, – посоветовал Рорк. – Я полагаю, это допрашиваемый должен волноваться, а не следователь.

– Это ужасно неловко, но такова формальность. Паршивая формальность. Приходится соблюдать все эти формальности.

– Надеюсь, это пройдет быстро и безболезненно для нас обоих.

– Вы готовы?

– Вперед.

Ей пришлось откашляться, но она продиктовала в видеокамеру все необходимые данные.

– Сэр, мы понимаем, что вы находитесь здесь по вашей доброй воле, и мы ценим ваше сотрудничество со следствием.

– Готов сделать все, что могу… – Рорк перевел взгляд на длинное зеркало, давая понять, что он знает о присутствии Евы по ту сторону стекла, – …для департамента.

– Вы были знакомы с Труди Ломбард?

– Это не совсем так. Мне выпал случай встретиться с нею один раз, когда она попросила о встрече со мной у меня на работе. Это было в прошлую пятницу.

– Почему вы согласились встретиться с ней?

– Из любопытства. Мне было известно о том, что много лет назад моя жена некоторое время находилась на ее попечении.

– Миссис Ломбард была приемной матерью лейтенанта Даллас в течение пяти с половиной месяцев в 2036 году.

– Я так и понял.

– Вам известно о том, что миссис Ломбард вступила в контакт с лейтенантом на ее рабочем месте в этом здании в прошлый четверг?

– Да, мне об этом известно.

– И как бы вы описали реакцию лейтенанта на этот контакт?

– Как ее личное дело. – Пибоди открыла рот и тут же закрыла его, так ничего и не сказав. Рорк пожал плечами. – Моя жена не испытывала желания возобновить знакомство. У нее сохранились неприятные воспоминания о том времени, и, я полагаю, она предпочла оставить этот эпизод в прошлом.

– Тем не менее вы согласились встретиться с миссис Ломбард у себя на работе в центре города.

– Да, как я уже говорил, из любопытства. – Опять его взгляд скользнул к зеркалу и – он в этом не сомневался – встретился с взглядом Евы. – Мне хотелось знать, что ей нужно.

– И чего же?

– Денег, разумеется. Ее первоначальная «заявка», если можно так сказать, состояла в том, чтобы сыграть на моем сочувствии, заручиться моей поддержкой в деле смягчения лейтенанта. Миссис Ломбард утверждала, что моя жена неправильно истолковала ее появление, что она заблуждается и что память о том времени ее подводит. – Рорк помолчал, взглянул на Пибоди и еле заметно улыбнулся. – Поскольку лейтенант, как вам известно, крайне редко ошибается в подобных делах, утверждения этой женщины не показались мне правдоподобными и убедительными. Я не проявил к ней сочувствия и посоветовал оставить все, как есть.

– Но она хотела, чтобы вы ей заплатили?

– Да. Два миллиона долларов: такова была названная ею сумма. За эти деньги она была готова вернуться к себе в Техас. Она была очень недовольна, когда я сказал, что у меня нет намерения ей платить. Ни сейчас, ни когда-либо в будущем.

– Она угрожала вам каким-либо образом?

– Она не представляла угрозы ни для меня, ни для моих близких. В самом худшем случае ее можно было бы назвать раздражителем. Своего рода пиявкой, если так можно выразиться, стремившейся высосать свою унцию крови из того, что было трудным периодом в детстве моей жены.

– Могли бы вы квалифицировать данное требование денег как шантаж?

«Зыбкая почва», – подумал Рорк.

– Возможно, она надеялась, что я именно так на это и посмотрю, но я ничего не могу утверждать наверняка. Что касается лично меня, я счел ее требование смехотворным. Я решил, что ни лейтенанту, ни мне самому не следует принимать ее всерьез.

– Ее требование вас не рассердило? Кто-то приходит к вам на работу, пытается выкачать из вас два миллиона долларов. Я бы разозлилась.

Рорк улыбнулся Пибоди. Ему ужасно хотелось сказать ей, что она отлично справляется.

– Буду с вами откровенным, детектив: я ожидал, что миссис Ломбард будет меня испытывать. Мне показалось, что именно жажда денег, а никакая другая причина, могла побудить ее связаться с лейтенантом после стольких лет. – Рорк откинулся на спинку стула. – Рассердился ли я? Нет. Напротив, эта встреча принесла мне определенное удовлетворение. Я довел до ее сведения – однозначно, без тени сомнения, – что платежа не будет. Ни сейчас, ни когда бы то ни было.

– Каким образом вы дали ей это понять?

– Словами. Я ей именно так и сказал. Мы говорили у меня в кабинете минут примерно десять, после чего я послал ее на все четыре стороны. Я через свою ассистентку передал охране приказ проследить и удостовериться без тени сомнения, что миссис Ломбард покинула «Рорк Индастриз». Ах да, у меня в кабинете имеется техническая запись того, как она входит и как покидает здание. Стандартная мера предосторожности. Я взял на себя смелость связаться с капитаном Фини из отдела электронного сыска и попросил его лично изъять диски с этими записями, чтобы передать их вам, для вашего дела. Я думал, так будет лучше.

– Хорошо. – Глаза Пибоди округлились. – Это очень хорошо. Э-э-э… у вас были контакты с миссис Ломбард после того, как она покинула ваш кабинет в пятницу?

– Никаких. Вечер пятницы мы с лейтенантом провели дома, а в субботу мы с ней принимали множество гостей. У нас была грандиозная вечеринка. Весь день мы были заняты приготовлениями, у нас буквально минутки свободной не было. Кстати, имеются записи на дисках и за этот период, поскольку у нас в доме было много посторонних. Капитан Фини изымет и эти записи. Ну а в субботу вечером мы были окружены двумя с половиной сотнями друзей, знакомых, деловых партнеров и коллег приблизительно с двадцати ноль-ноль и до трех часов утра. Буду счастлив снабдить вас списком гостей.

– Мы будем вам очень признательны. У вас когда-либо был физический контакт с Труди Ломбард?

Его голос звучал невозмутимо, но он позволил легкой гримасе отвращения проявиться на лице.

– Я пожал ей руку, когда мы встретились. Этого было более чем достаточно.

– Не могли бы вы мне сказать, почему вы и лейтенант оказались в гостинице «Вест-Сайд» этим утром?

– Мы решили, что будет лучше, если лейтенант поговорит с миссис Ломбард напрямую, сообщит ей, что она – моя жена – не испытывает ни малейшего желания контактировать с ней в дальнейшем и что никто из нас не собирается платить за привилегию выбора.

– Спасибо, – кивнула Пибоди. – Позвольте еще раз поблагодарить вас за сотрудничество в этом деле. Допрос окончен. – Она испустила гигантский вздох облегчения и приняла позу «вольно», сидя на стуле. Это выглядело очень комично. – Слава богу, с этим покончено.

Рорк потянулся через стол и похлопал ее по руке.

– Как мы справились?

– Лейтенант даст нам знать, поверьте. Но если хотите услышать мое мнение… Вы были откровенны, излагали все обстоятельно, в деталях. У вас алиби по самые «помидоры»… Ой, извините.

– Ничего страшного. Всегда приятно знать, что эта часть моей анатомии защищена. – Рорк обернулся на открывающуюся дверь. – Боюсь, то, что я сейчас скажу, заставит вас пустить в ход резиновые дубинки, но… мне понравилось. Я мог бы научиться с этим жить.

– Почему ты мне не сказал, что звонил Фини? – потребовала ответа вошедшая Ева.

– Мне кажется, я только что это сделал.

– Ты мог бы… ладно, проехали. Пибоди, давай начнем проверки. Заодно пробьем по-быстрому остальных постояльцев гостиницы. Я сейчас приду.

– Увидимся позже, – попрощалась Пибоди с Рорком.

– Мне придется… – начала Ева.

– …немного задержаться, – закончил за нее Рорк. – Ничего, я найду дорогу домой.

– Хорошо, что ты согласился на допрос. Хорошо, что с этим покончено и можно об этом забыть. Пибоди могла бы нажать и посильнее, но она вытащила все детали, а это главное.

– Вот и отлично. А как насчет того, что ты мне задолжала? У меня есть своя цена.

Ева задумчиво вытянула губы трубочкой.

– Пожалуй, резиновые дубинки у нас где-то в подвале найдутся.

Рорк засмеялся.

– Вот это моя девочка. Съезди к Мире, когда закончишь.

– Я не знаю, как долго…

– Это не важно. Обязательно поговори с Мирой, а потом возвращайся ко мне.

– Куда ж мне еще возвращаться?

– Подарки, – спохватился Рорк. – Они в перчаточном отделении твоей машины.

– В моей стране это называется бардачком, ирландский парень.

– Верно. – Рорк схватил ее за плечи, притянул к себе и крепко поцеловал. – Я буду ждать.

«Он будет ждать», – с удовлетворением повторила про себя Ева.

Теперь у нее был кто-то, кто будет ждать ее. И это само по себе было для нее главным рождественским чудом.

Сидя у себя за столом с огромной кружкой кофе, Ева изучала официальные данные Бобби Ломбарда. Именно Бобби, не Роберт, отметила она. Он был на два года старше ее, родился в законно оформленном совместном проживании, расторгнутом, когда ему было два года. Проведя перекрестную проверку, Ева обнаружила, что его отец – Грубер, Джон, – женат с 2046 года и проживает в Торонто.

Бобби окончил бизнес-колледж и поступил на работу в компанию по торговле недвижимостью «Честная сделка». Полтора года назад он уволился и вступил в партнерство с неким Дензилом К. Истоном. Вместе они создали новую фирму по торговле недвижимостью в Коппер-Коув, Техас. Год спустя Бобби женился на Зане Клайн.

Никакого криминального досье.

Зане было двадцать восемь лет, родом она была из Хьюстона. Сведения об отце в ее досье отсутствовали. Судя по имеющимся данным, она была воспитана матерью, погибшей в автомобильной аварии, когда Зане было двадцать четыре года. Она тоже окончила бизнес-колледж и получила диплом бухгалтера-ревизора. Она работала в фирме Ломбарда и Истона чуть ли не с первого дня.

Итак, она переехала в Коппер-Коув и вышла замуж за своего босса, подумала Ева.

Криминального досье нет, как нет и предыдущих браков или сожительств.

Официальные данные соответствовали производимому впечатлению, решила она. Обычная супружеская пара, обыкновенные люди, которым в какой-то момент крупно не повезло.

Наконец она вызвала файл Труди Ломбард.

Пропустив то, что ей уже было известно, Ева с изумлением начала изучать трудовую книжку.

Труди Ломбард работала ассистенткой в оздоровительном центре, секретаршей в канцелярии производственного предприятия. Она подала заявление на статус и на получение пособия, положенного матери-домохозяйке, сразу после рождения сына. После этого она стала работать на неполной ставке, всякий раз указывая доход, точно укладывающийся в законные ограничения, что позволяло ей сохранять статус и пособие.

Продавщица в розничной сети, читала Ева. Три различных нанимателя. Обработка данных. Два нанимателя. Домашний координатор. А это еще что за хрень? Ну, что бы это ни было, оно тоже продолжалось недолго.

Кроме того, она сменила четыре адреса, правда, все в Техасе, за шесть лет.

Вполне отчетливый рисунок, говоривший о мелком мошенничестве, был хорошо знаком Еве. Ведешь игру, выжимаешь досуха, двигаешься дальше.

Труди подала заявку на воспитание приемных детей. Прошла проверку и была допущена. Подала заявку и получила разрешение на сохранение статуса профессиональной матери по отношению к приемным детям. Ни цента упустить не хотела, подумала Ева. Целый год прожила в Остине, затем опять переехала, опять подала заявку, опять получила разрешение. Четырнадцать месяцев в Бомонте, новый переезд. Новое заявление, новое разрешение.

– Может, ты просто непоседа? А знаешь что, Труди, сука ты эдакая, я так не думаю. Ты получила меня и, смотри-ка, опять собрала манатки через три месяца после того, как меня вернули в детский дом. Новая заявка, новое разрешение. Вот так ты и каталась на этом лохотроне по всему штату Техас, благо он большой, собирала плату за приемных детей до тех самых пор, пока Бобби не кончил колледж. Вот тут и накрылся твой статус профессиональной мамаши.

Ева задумалась, откинувшись на спинку стула.

– Да, это могло сработать. Это была хорошая игра. У тебя есть лицензия и одобрение в пределах штата. И что ты делаешь? Просто переезжаешь с места на место. Подбираешь все новых детишек, выкачиваешь из государства деньги за приемышей. Служба защиты детей вечно перегружена работой. Персонала не хватает, зарплаты маленькие. Можно пари держать, они были просто счастливы иметь под рукой женщину с опытом, профессиональную мать, готовую взять на себя заботы о ком-то из их подопечных.

Когда ее статус профессиональной матери закончился, Труди осела в одном месте и перестала предлагать свои услуги по приему сирот. Решила держаться поближе к сыну, размышляла Ева. Опять пошла работать, переменила целую кучу должностей, но ни на одной не продержалась хоть сколько-нибудь длительный срок. Доход совсем небольшой для женщины, якобы любящей ходить по магазинам и имеющей, по словам ее невестки, достаточно дорогие украшения, чтобы оставить их дома и не рисковать ими в поездке.

Интересно, сказала себе Ева, очень интересно. Она готова была поставить фунт настоящих кофейных зерен на то, что была не единственным ребенком, пострадавшим от Труди Ломбард.

8

Ева злилась на Рорка за то, что он заставил ее почувствовать себя обязанной пойти к Мире. Она устала, у нее еще осталось много работы, ей о многом надо было подумать.

Вместо этого ей пришлось идти с визитом. Сидеть в гостиной, что-то пить, вести разговор. Обмениваться подарками. Вот этот последний ритуал всегда заставлял ее чувствовать себя дурой, хотя она не понимала почему. И откуда у людей эта безудержная потребность дарить и получать в подарок вещи, которые они могли бы запросто пойти и купить себе сами?

И вот теперь она стояла перед красивым и нарядным домом в красивом и нарядном пригороде. На двери висел венок из остролиста^[5]. Теперь, пройдя боевое крещение у себя дома, Ева знала, что это остролист. В окнах стояли свечки, горевшие в темноте нарядными золотистыми огоньками. В одном из этих окон она различала поблескивающую украшениями елку.

Наверняка под ней лежат рождественские подарки. Целая куча подарков: ведь у Миры есть внуки. Ева успела узнать и еще кое-что: если, допустим, для мужа один подарок – это считается мало, то для ребенка и полудюжины мало.

Она уже знала, что Пибоди припасла три – целых три! – подарка для ребенка Мэвис, а он еще даже на свет не родился. И родится только через месяц.

Что вообще можно купить для зародыша, спрашивается? И почему только ей одной все это кажется глупым?

Рорк забил подарками целый сухогруз и отправил родственникам в Ирландию.

А она все тянула время. Просто стояла перед домом в темноте на ветру и не решалась позвонить.

Ева сунула пакеты с подарками поглубже под мышку и нажала кнопку звонка.

Через несколько мгновений ей открыла сама Мира. Мира в своем домашнем облачении: мягкий свитер, аккуратные брючки, босые ноги.

– Я так рада, что вы пришли.

Не успела Ева слова сказать, как ее уже втянули внутрь. Здесь было тепло, пахло хвоей и клюквой. Играла тихая рождественская музыка, по всему дому горели зыбким тихим пламенем свечи.

– Извините, уже так поздно.

– Это не важно. Идемте в гостиную, позвольте мне взять ваше пальто.

– У меня тут… эти вещи. Я на них просто случайно наткнулась.

– Спасибо. Садитесь. Я принесу вам вина.

– Я не хочу отрывать вас от…

– Прошу вас. Просто сядьте.

Ева сложила подарки на кофейный столик рядом с большой серебряной чашей, наполненной сосновыми шишками и красными ягодами. Насчет целой кучи подарков она оказалась права. Под елкой лежало не меньше сотни свертков. Интересно, сколько приходится на брата? – подумала Ева. Сколько вообще существует людей, носящих фамилию Мира? Их была целая орава. Чуть ли не двадцать человек…

Она поднялась, когда вошел Деннис Мира.

– Сидите, сидите. Чарли сказала, что вы здесь. Просто зашел вас повидать. Замечательная была вечеринка.

На нем был мешковатый старый кардиган, одна пуговица висела на нитке. Было в его облике что-то такое, от чего ее сердце превращалось в желе.

Деннис подошел к ней и, поскольку Ева так и не села, встал рядом, устремив свою мечтательную улыбку на елку.

– Чарли слышать не хочет об искусственной елке. Каждый год я ей твержу, что надо купить искусственную, и каждый год она говорит «нет». А я каждый раз радуюсь. – Он обнял ошеломленную Еву за плечи. – Ничто на свете не может показаться слишком скверным, слишком трудным или слишком грустным, когда в гостиной стоит рождественская елка. И все эти подарки под ней, все это нетерпеливое ожидание… Все это как будто говорит, что в мире всегда будет свет и надежда. И вам повезло, что у вас есть семья, с которой все это можно разделить.

Спазм перехватил ей горло. Она сделала нечто невероятное, ей бы и в голову не пришло, что она на такое способна, она поверить не могла, что делает это.

Она повернулась к нему, спрятала лицо у него на плече и разрыдалась.

А профессор Мира, как будто ничуть не удивившись, стал похлопывать и поглаживать ее по спине.

– Ну, ну, полно. Все хорошо, милая. У вас был трудный день.

Ева судорожно вздохнула и, изумленная, отодвинулась.

– Простите ради бога, – забормотала она. – О боже, я не знаю, что на меня… Мне лучше уйти.

Но Деннис держал ее за руку. Несмотря на весь его кроткий и добродушный вид, хватка у него была железная.

– Вам надо сесть. Ну-ка давайте, садитесь. У меня есть платок… кажется, у меня был платок. – И он начал хлопать себя по карманам все с тем же растерянным и озадаченным выражением.

Это подействовало на Еву куда лучше любого успокоительного. Она засмеялась и вытерла слезы.

– Все нормально, я в порядке. Извините. Мне действительно надо…

– Выпейте вина, – сказала Мира, пересекая комнату с подносом в руках.

Так как она, без сомнения, стала свидетельницей эмоционального всплеска, Ева смутилась еще больше.

– Я просто немного не в себе, вот и все.

– Ничего удивительного. – Мира поставила поднос и взяла один из бокалов. – Сядьте и успокойтесь. Мне хочется открыть мой подарок прямо сейчас, если вы не против.

– Открыть… Да. Конечно. – Ева взяла подарок для Денниса. – Вот. Я на него случайно наткнулась. Надеюсь, вам понравится.

Он просиял, как десятилетний мальчишка, только что нашедший под елкой красный спортивный велосипед. И сияющая улыбка не сошла с его лица, когда он вытянул из свертка шарф.

– Ты только посмотри, Чарли. Теперь мне будет тепло во время моих прогулок.

– И тебе очень идет. Ой! Деннис, ты только посмотри, что у меня тут! – Мира вынула из упаковки старинный чайник. – Это потрясающе! Фиалки, – прошептала она, проводя пальцем по рисунку из крошечных цветочков, оплетающих белый фарфоровый чайник. – Я обожаю фиалки.

Она буквально ворковала над этим чайником. Как некоторые женщины воркуют над пускающими слюни младенцами, подумала Ева.

– Я решила, раз уж вы так любите чай…

– Я его обожаю. Я его просто обожаю. – Мира бросилась к Еве и расцеловала ее в обе щеки. – Спасибо.

– Без проблем.

– Я, пожалуй, примерю свой подарок прямо сейчас. Пойду прогуляюсь, – объявил Деннис. Он встал, склонился над Евой и потрепал ее по подбородку. – Вы хорошая девочка и умная женщина. Поговорите с Чарли.

– Я не хотела его прогонять, – сказала Ева, когда Деннис вышел из комнаты.

– Вы его не прогоняли. Деннис хоть и рассеян, но в чуткости ему не откажешь. Он прекрасно знал, что нам нужно побыть вдвоем. Может, откроете свой подарок? – Мира взяла с подноса коробочку и протянула ее Еве.

– Очень красиво.

Ева так и не выучила, что надо говорить в таких случаях, но эти слова показались ей самыми верными. А что еще можно сказать, когда держишь в руках коробочку, завернутую в золотую и серебряную бумагу и украшенную большим красным бантом?

Она не знала, что это такое. Нечто круглое, плоское, с орнаментом из завитков и маленькими блестящими камешками. Поскольку оно было на цепи, Ева первым долгом подумала, что это полагается надевать на шею, хотя диск был больше ее ладони.

– Успокойтесь, – засмеялась Мира, угадав ее мысли, – это не украшение. Никто не может состязаться с Рорком в этой области. Это талисман. Что-то вроде солнечной ловушки. Его можно повесить на окне. Я подумала, может, у вас в кабинете.

– Очень красиво, – повторила Ева. Она пригляделась и различила в орнаменте знакомый рисунок. – Кельтский? Вроде того, что у меня на обручальном кольце.

– Да. Правда, моя дочь уверяет меня, что символ на вашем кольце предназначен для защиты, а этот способствует умиротворению души. Моя дочь заговорила его… Надеюсь, вас это не смущает.

– Передайте ей, что я ей очень благодарна. Спасибо. Я повешу его на окне у себя в кабинете. Может, сработает.

– У вас сегодня опять выдался трудный день, верно?

Ева поняла, что Рорк уже ввел Миру в курс событий.

– Ну, я не знаю… – Ева устремила взгляд на диск, потерла его большим пальцем. – Наверно, мне стало жаль себя, когда Деннис меня обнял… Мы стояли рядом, смотрели на елку… Понимаете, он такой… и дом такой… Здесь так пахнет… и все эти огоньки. Я подумала… Я просто подумала: если бы хоть раз… один-единственный раз… у меня был такой, как он… Хотя бы раз. Но у меня такого не было. Вот и все.

– Да, у вас такого не было, но это не ваша вина. Это вина нашей системы.

Ева подняла глаза.

– Ну, в общем, все было именно так. А теперь Труди Ломбард мертва. Она должна была жить. Мне пришлось заставить мою напарницу допрашивать моего мужа. Я должна быть готова… Мне придется отвечать на личные вопросы и включить эти ответы в общий протокол, если они имеют отношение к расследованию. Мне придется вспоминать, как мне у нее жилось, потому что нужно понять, какой она была, чтобы понять, кто ее убийца. Мне придется вспоминать, хотя еще неделю назад, если бы вы меня спросили, я бы даже имени ее не вспомнила. Я могу это сделать, – вдруг рассердилась Ева. – Я уже навострилась выталкивать это из себя… как и заталкивать обратно. Но я терпеть не могу, когда это выпрыгивает обратно и врезает мне по зубам. Потому что она ничто, ничто по сравнению с тем, чем я стала сейчас!

– Не могу согласиться. Каждый, кто соприкасался с вашей жизнью, оказал свое влияние на вас. – Голос Миры был тих и мягок, как музыка, наполнявшая комнату, но временами в нем слышался металл. – В вашей жизни не было такого, как Деннис Мира, благослови его бог. Вы не знали естественности и прелести семейной жизни. Вам пришлось преодолевать препятствия, боль, ужас. И вы их преодолели. Это ваш дар, Ева, и ваше бремя.

– Я развалилась на куски, когда увидела ее у себя в кабинете. Я просто рухнула.

– Но потом вы собрали себя по кусочкам и продолжили с того же места.

Ева откинула голову на спинку кресла. Рорк оказался прав – уже в который раз. Ей необходимо было прийти сюда, рассказать все человеку, которому она доверяла.

– Она заставила меня бояться. Я была больна страхом. Как будто одним своим присутствием она могла утащить меня назад в кошмар. А ведь ей на меня было плевать. Не будь я связана с Рорком, она и не вспомнила бы обо мне. И почему меня это так злит? – Она закрыла глаза.

– Потому что трудно ничего не значить… даже для того, кто вызывает неприязнь.

– Да, пожалуй. Она не приехала бы сюда. Что можно выжать из копа? Если только коп не замужем за триллионами. – Ева открыла глаза и изумленно взглянула на Миру. – У него триллионы. Вы об этом когда-нибудь думаете?

– А вы?

– Иногда. Ну, вот как сейчас. Но у меня это в голове не умещается. Я даже не знаю, сколько там нолей, в этом триллионе, у меня мозгов не хватает. И я не знаю, какая там цифра впереди, потому что, когда столько нолей, это все равно смешно. Она пыталась его шантажировать.

– Да, он обрисовал мне картину в общих чертах. Я уверена, он справился с ситуацией. Или вы хотели, чтобы он ей заплатил?

– Нет! – Глаза Евы яростно вспыхнули. – Ни цента из всех этих триллионов. Она любила повторять, что у меня нет ни отца, ни матери, потому что я такая глупая. Она говорила, что они меня выбросили, потому что я не стоила забот и хлопот.

Мира поднесла к губам бокал вина и отпила, чтобы подавить свой собственный гнев.

– Она не должна была пройти проверку.

– Она была хитра. Теперь я оглядываюсь назад и вижу, как она была ловка. Надо обладать немалой изворотливостью, чтобы затевать и доводить до конца долгие мошеннические схемы. Да и короткие тоже. Она обыгрывала систему, знала все входы-выходы. Я думаю… ну, это вы у нас доктор по мозгам, но, мне кажется, она гнала пургу и сама в нее верила. Чтобы жить во лжи, надо в нее верить. Надо заставить других видеть ложь твоими глазами.

– Очень может быть, – согласилась Мира. – Тем более она прожила во лжи так долго.

– Она внушила себе, что заработала эти деньги, заслужила их. Она должна была верить, что работала как каторжная и от себя кусок отрывала, что дала мне кров по доброте душевной, а теперь… Эй, как насчет того, чтобы немного поделиться ради старой дружбы? Она играла, – добавила Ева, размышляя вслух. – Она играла, значит, можно предположить, что она заигралась с кем-то. Я не знаю.

– Вы могли бы отказаться от дела. Не исключено, что вас попросят передать его другому следователю.

– Я его не отдам. Я думаю, это у меня уже схвачено. Мне многие задолжали, и я не постесняюсь потребовать эти долги, если придется, но доведу это дело до конца. Это необходимо.

– Я согласна. Вас это удивляет? – спросила Мира, увидев, что Ева повернулась к ней с изумлением. – Она заставила вас почувствовать себя беспомощной и никчемной, глупой и слабой. Вы прекрасно знаете, что это не так, но вы должны почувствовать это и доказать, а для этого вам нужно принять активное участие в расследовании. Именно это я скажу майору Уитни.

– Ваше слово много значит. Спасибо.

Когда Ева вернулась домой, Соммерсет уже маячил в вестибюле как черный ворон. Толстый кот Галахад нес вахту у его ног. Заметив, как поблескивают глаза дворецкого, Ева поняла, что он готов к бою.

– Я изумлен, – начал он придирчиво-ворчливым тоном, который, очевидно, считал язвительно-остроумным. – Вас не было дома несколько часов, и тем не менее вы возвращаетесь домой одетая, осмелюсь заметить, почти по моде. Ничто не порвано и не окровавлено. Для вас это подвиг.

– Я изумлена, что никто не потрудился отколошматить вас, чтобы раз и навсегда избавить мир от такого зануды. Но еще не вечер. Мы с вами еще свое наверстаем.

Ева сбросила пальто на столбик перил назло Соммерсету, а сама начала подниматься по лестнице. Привычная краткая перепалка помогла ей почувствовать себя лучше. Как раз то, что нужно, чтобы хоть на время изгнать из памяти несчастное лицо Бобби Ломбарда.

Она прошла прямо к себе в кабинет. Надо подготовить доску с фотографиями, собрать нужные файлы и создать здесь вторичную базу на тот маловероятный случай, если Уитни наложит вето и на нее, и на Миру. Если ей официально прикажут отойти в сторону, она будет готова продолжить работу в свое личное время.

Потом Ева включила телефон, чтобы договориться с Моррисом.

– Я загляну к тебе завтра с утра, – сказала она ему. – Меня ждут какие-нибудь сюрпризы?

– Удар по голове сделал дело. Он был нанесен примерно на тридцать часов позже других ударов. Хотя они по тяжести сравнительно не так страшны, я убежден, что они были нанесены тем же орудием.

– Что за орудие?

– Есть волокна в ране на голове. Я перешлю их нашему другу Беренски в лабораторию. Моя предварительная версия – утяжеленный тканевый мешок. Анализ на токсикологию подтвердил использование болеутоляющих, продающихся в аптеках. Стандартные пилюли. Она приняла одну за час до смерти, запила ее очень неплохим шабли.

– Да, мы нашли бутылку у нее в комнате и пилюли на ночном столике.

– Она поела куриного бульона с лапшой где-то около восьми. И закрытый пирог с мясным фаршем ближе к полуночи. Угостилась шоколадным десертом и выпила еще вина за своим поздним ужином. В момент смерти она была здорово под газом от вина и таблеток.

– Ладно, спасибо. Поймаю тебя утром.

– Даллас, а тебе интересно будет узнать, что за последние, скажем, двенадцать лет у нее было несколько пластических операций? Лицо и тело, подтяжки и вытяжки. Ничего кардинального, но работа значительная и сделана качественно.

– Всегда полезно знать привычки мертвых. Спасибо.

Ева отключила связь и, откинувшись в кресле, принялась изучать потолок.

Значит, Труди получила порцию колотушек где-то в пятницу после того, как вышла из кабинета Рорка. Судя по показаниям сына и невестки, не жалуется им, не сообщает властям. А что она делает? Запирается в своей конуре, накачивается вином, таблетками и полуфабрикатами.

Либо оставляет окно открытым, либо открывает дверь своему убийце.

А с какой стати ей это делать, если убийца накануне уже отыгрался на ней, как на боксерской груше? Где же ее страх, гнев, злость? Где инстинкт самосохранения?

Женщина, которая больше десяти лет дурачила службу защиты детей, должна быть наделена чертовски обостренным инстинктом самосохранения.

Даже если страдаешь, зачем напиваться в одиночку в гостиничном номере, когда кто-то тебя отдубасил и явно может проделать это еще раз? Тем более что твоя семья совсем рядом, в конце коридора.

Если только тебя не отдубасил именно тот, кто живет в конце коридора. Не исключено, подумала Ева. Но, если так, зачем оставаться там, где они с легкостью могут до тебя добраться, снова причинить тебе боль?

Ева оглянулась, когда в дверь из смежного кабинета вошел Рорк.

– Если тебя изобьют, – начала она, – ты же не захочешь, чтобы вмешалась полиция?

– Безусловно, нет.

– Ну да, это понятно. А своему сыну ты тоже не скажешь?

– Как тебе известно, у меня нет сына, так что с этим проблема. – Рорк присел на край ее стола. – Но чисто теоретически мне могла бы помешать гордость.

– Ты рассуждаешь как мужчина. Думай, как женщина.

– Для меня это напряг, – улыбнулся он. – Как насчет тебя?

– Ну, если я буду рассуждать как женщина, я тут же побегу жаловаться любому, кто захочет слушать. Но она не побежала, и это наводит меня на некоторые предположения.

– Первое: ей не нужно жаловаться сыну, так как именно он использовал ее как боксерскую грушу.

– Это первое, – согласилась Ева, – но оно не вписывается в то, что я помню об их отношениях. Если их отношения с тех пор настолько испортились, почему она остается в своем номере, где он может с легкостью достать ее снова?

Рорк взял статуэтку богини с ее стола. Насколько ему помнилось, это был символ материнства. Он заговорил, машинально вертя ее в руках.

– Мы оба знаем, что семейные отношения непредсказуемы. Может, у него развилась милая привычка пинать ее, как мячик. Она к этому привыкла, ей и в голову не пришло кому-то жаловаться или прятаться от него.

– Но есть же еще невестка. На ней ни следа, никаких признаков жестокого обращения. Если парень колошматит свою мамашу, он и женушке отвесит пару тумаков. Нет, тут что-то не складывается.

– Ну а если отбросить это предположение, что остается?

– Она ото всех что-то скрывает. И это не гордость и не стыд, это план. Это предосторожность. У нее есть план действий, тайный план. – Да, эта версия нравилась Еве значительно больше. – Но это не объясняет, зачем она выдула целую бутылку вина, приняла таблетки и дала раскрасить свою физию. – Ева перетасовала бумаги на столе, положила сверху увеличенное изображение лица Труди и пристально всмотрелась в него. – По-моему, это не похоже на страх. Если бы она испугалась, воспользовалась бы сыном как щитом, заперлась бы на все замки или сбежала бы. Она ничего подобного не сделала. Так почему она не испугалась?

– Ну, некоторым нравится, когда им делают больно.

Ева решительно покачала головой.

– Да, бывает. Но ей нравилось, когда ее обхаживали. Налей мне ванну, принеси чего-нибудь вкусненького. Она приняла ванну, и у меня есть предварительный отчет «чистильщиков», там говорится, что в раковине, в стоке найдены следы крови. Значит, она вымылась после избиения.

«Пропавшие полотенца», – вспомнила Ева и пометила это для себя.

– И она повернулась спиной к убийце. Удар нанесен сзади. Она не боялась.

– Это был кто-то, кого она знала, кому – опрометчиво, как оказалось, – доверяла.

– Ты не будешь доверять человеку, который настучал тебе по башке накануне.

Любить таких людей можно. Ева знала, что есть на свете любовь, доходящая до этого. Но любовь – одно, а доверие – совсем другое.

– Моррис считает, что одно и то же орудие было использовано в обоих случаях, – продолжала она, – но я думаю, в каждом отдельном случае удары наносила не одна и та же рука. У тебя есть съемка с камеры наблюдения в твоем офисе?

– У меня есть копия. Оригинал у Фини.

– Я хочу посмотреть.

Он вынул диск из кармана.

– Я так и думал.

Ева вставила диск в дисковод и вывела изображение на настенный экран.

– Я перегнал все на этот диск, – пояснил Рорк, пока Ева смотрела, как Труди входит в небоскреб Рорка в центре города.

Труди пересекла акры мраморного пола, прошла мимо анимационных экранов, цветочных островков, маленьких фонтанов и направилась к стойке информации.

Этот костюм, вспомнила Ева, она видела в стенном шкафу в гостиничном номере. Он был аккуратно повешен на «плечики». Туфли тоже стояли в шкафу. Труди была не в этом костюме, когда ее избили.

– Она подготовилась к встрече, – задумчиво проговорила Ева. – Не блуждала, не рыскала, не оглядывалась. Она точно знала, где находится и куда идет.

– Смотри, как она обрабатывает секретаршу за стойкой. «Нет, мне не назначена встреча, но он захочет меня увидеть». Она точно знает, что надо делать. Напускает на себя уверенный, дружелюбный вид, держится так, будто она тут своя. Здорово у нее это получается.

– Она добилась результата, – хмуро заметила Ева. – Ее же пропустили наверх.

– Они позвонили, их соединили с Каро, а уж она передала просьбу мне. Я устроил так, чтобы ей пришлось подождать. Я тоже кое-что умею. Ей это не понравилось, можешь заметить, как ее лицо напряглось, но она села в одно из кресел в зоне ожидания. Если не хочешь смотреть, как она маринуется в собственном соку, можешь прокрутить вперед.

Ева так и сделала. Она замедлила ход диска, только когда к Труди подошла молодая женщина.

– Каро в курсе дела, она послала вниз молодую ассистентку, а та проводила Ломбард к общему лифту. Подняла ее на мой уровень, провела кружным путем через внешнюю приемную, по застекленному коридору. Это целый марафон, а когда она наконец добралась до цели, ей пришлось еще подождать. Я же человек занятой, не так ли?

– Она под впечатлением, – отметила Ева. – И ее можно понять. Это пространство, стекло, картины, столько людей у тебя на побегушках. Отличная работа.

– Ну вот, теперь ты видишь, как Каро приходит за ней и провожает в мой кабинет. Потом она выходит, а у нас с Труди начинается дружеская беседа.

Ева прокрутила диск вперед, отметила, что прошло двенадцать минут с того момента, как Каро ввела Труди в кабинет. И вот Труди поспешно, чуть ли не бегом покидает кабинет Рорка.

И еще она заметила страх в глазах Труди, чуть ли не панику. Походка у нее стала какая-то дерганая.

– Она была раздосадована, – пояснил Рорк с довольной ухмылкой.

Ева промолчала, глядя, как Труди сопровождают вниз, как она торопливо покидает здание.

– Как видишь, она цела и невредима. А уж куда она дальше отправилась, я не знаю.

– Она не боялась своего убийцы. – Ева встретилась с ним взглядом. – Но тебя она боялась.

Рорк вскинул руки ладонями вверх:

– Я ее пальцем не тронул.

– А тебе и не требовалось, – ответила Ева. – Но ты чист. У тебя есть запись разговора в кабинете. Наверняка есть. С тебя станется.

Он пожал плечами:

– А на что ты, собственно, намекаешь?

– Ты не предложил эту запись Фини.

– Это частный разговор.

Ева выдержала осторожную паузу.

– А если надавят?

– Тогда я отдам ее тебе, а уж ты решай, нужна она или нет. Я не сказал ей ничего такого, чего должен стыдиться, но речь идет о твоей, вернее, о нашей частной жизни. И мы имеем на нее право, черт побери.

– Если это имеет значение для следствия…

– Не имеет. Черт побери, Ева, поверь мне и оставь этот разговор. Ты что, думаешь, это я ее «заказал»?

– Нет. Но я знаю, что ты мог. Знаю, что часть твоей души этого хотела.

– Ошибаешься. – Рорк оперся руками о стол и наклонился к ней, чтобы их глаза оказались на одном уровне. И его глаза были холодны как арктический лед. – Если бы я хотел ее смерти, уж я доставил бы себе удовольствие и сделал бы это сам. Вот за кого ты вышла замуж. И я никогда не притворялся другим. Тебе придется с этим жить.

Он выпрямился, повернулся и направился к двери.

– Рорк.

Когда он оглянулся, Ева сидела, прижав пальцы к глазам. Его сердце дрогнуло, хотя гнев душил его.

– Я знаю, за кого вышла замуж. – Ева опустила руки. Ее глаза потемнели, но слез в них не было. – И ты прав, ты сделал бы это сам. Ты мог бы и хотел бы сделать это ради меня. Но ты не захотел и не смог. Опять-таки ради меня. Знаешь, это большая встряска.

– Я тебя обожаю. Убей бог, не знаю почему. Для меня это тоже большая встряска.

– Она держала меня в страхе. Я думаю, вот так собака боится сапога, который пинает ее раз за разом. Это не человеческий страх, а какой-то животный… первобытный. Я не знаю, как это назвать.

– Ты назвала.

– Она на этом сыграла, она это использовала, она держала меня в страхе и довела до такого состояния, что я уж не знала, как пережить день и добраться до следующего. И при этом она даже не пинала меня сапогом. Она уродовала меня изнутри, и я верила, что во мне ничего нет, кроме уродства. Она довела меня до того, что, клянусь тебе, я готова была покончить с собой, лишь бы покончить со всем этим.

– Но вместо этого ты убежала. Ты выбралась из этого кошмара и сделала куда больше, чем кто-либо мог ожидать.

– Зато теперь я живо вспоминаю, каково это было – состоять из одного страха. – Ее дыхание стало прерывистым, и это лучше всяких слов подсказало ему, что кошмар вот-вот захлестнет ее вновь. – Я должна довести это дело до конца, Рорк. Я должна положить этому конец. Я дошла до того, что мне непременно нужно с этим покончить. Но, мне кажется, я не смогу довести его до конца, если ты уйдешь от меня.

Он вернулся, взял ее руку и крепко сжал.

– Я здесь, рядом. Я никогда не ухожу далеко.

– Помоги мне. Ты мне поможешь? Пожалуйста?

– Что тебе нужно?

– Мне нужно просмотреть запись из твоего кабинета. – Ева тоже крепко сжала его руку. – Только не думай, что я тебе не доверяю. Мне надо проникнуть в ее голову. Мне надо знать, что она думала, что чувствовала, когда ушла. Ее избили вскоре после того, как она вышла из твоего кабинета. Куда она пошла, к кому пошла? Это помогло бы мне понять.

– Ладно, уговорила, но сперва дай мне слово, что запись не появится в деле.

– Обещаю.

Рорк ушел к себе в кабинет и вернулся с новым диском.

– Там и аудиозапись есть.

Ева кивнула и вставила диск. Стала смотреть и слушать.

Ева была уверена, что хорошо изучила своего мужа, и все же его лицо, его тон даже больше, чем сами слова, заставили ее похолодеть.

Когда запись закончилась, Ева вынула диск и отдала его Рорку.

– Удивляюсь, как она не опи́салась прямо на твое дорогое кресло и ковер.

– Ничего, дело стоило бы того.

Ева поднялась и прошлась по комнате.

– Она должна была работать с кем-то в паре. Но если это был Бобби… Нет, не строится. Все, что у меня на него есть, этому противоречит. Нужен совсем другой человек, совсем другой характер, чтобы ударить по лицу родную мать. Он на такого не похож. Это кто-то другой.

– Она была довольно привлекательной женщиной. Может, любовник?

– Логично. К тому же любовники часто пускают в ход кулаки. Тем и славятся. Итак, она напугана, сильно напугана. Может, она хочет бросить всю эту затею и вернуться в Техас? Его это злит. Она должна была сделать дело, сыграть роль, а она все провалила. Вот он и полез на нее с кулаками, чтобы напомнить ей, что́ стоит на кону. Когда он позже приходит ее навестить, она вся в соплях и наполовину пьяна. «Я хочу домой. Не хочу тут оставаться, не хочу больше этим заниматься». Он еще больше злится и в ярости убивает ее.

– Логично.

Да, логично, подумала Ева. Но она покачала головой:

– Мне это не нравится. Она так легко не сдалась бы. Плюс ты-то ее лишь напугал, а он избил. Может, она запуталась между страхом и болью. Но она не бежит ни от того, ни от другого. И зачем ее убивать? – Ева развела руками. – Надо выждать, пока она успокоится. С трупа ничего не возьмешь.

– Он потерял контроль.

Ева восстановила в памяти место убийства, положение тела.

– Ничего он не терял. Три удара. Три удара, нанесенных умышленно. Если бы он потерял контроль, если бы он был пьян или под газом, или просто жаждал ее крови, он бы выколотил из нее все дерьмо, он разнес бы ей лицо в клочья. Навалился бы на нее, как тонна кирпичей. Но ничего такого он не сделал. Он просто проломил ей череп сзади и ушел. – Ева повела плечами, сбрасывая напряжение. – Я подготовлю доску. Надо привести все это в порядок.

– Ну что ж, в таком случае давай сначала поужинаем.

9

Ева поела, потому что иначе он бы от нее не отстал. И этот акт заправки тела горючим дал ей время подумать. Она выпила вина, растянув один бокал на весь ужин. Маленькими глоточками, как лекарство, принимаемое через «не могу».

Настенный экран она оставила включенным в режиме обновления данных. К информации об уже известных ей игроках по кусочкам добавлялись новые сведения. Добавлялись и новые игроки. Сама Труди, Бобби, Зана, партнер Бобби Дензил К. Истон.

Финансы вполне солидные, хотя и не грандиозные. Истон окончил тот же колледж, что и Бобби, дипломы они получали вместе. Он женат, один ребенок.

Получил по рукам за буйное поведение в последний год учебы в колледже. Никаких других осложнений с законом.

И все же хороший кандидат. Если предположить, что у Труди был партнер или любовник, кто лучше знает все личные и профессиональные дела, чем партнер сына?

Добраться из Техаса до Нью-Йорка – что может быть проще? Сказал жене, что надо отлучиться из города по делам, и кати себе.

Убийца хорошо продумал детали: не забыл забрать телефон Труди, либо захватил оружие с собой, либо воспользовался чем-то подходящим на месте, а потом избавился от улики.

Однако он вспыльчив: вышиб мозги женщине парой сильных ударов. Но вряд ли это бешенство или ярость.

Умысел.

В чем умысел?

– Почему бы тебе не поговорить об этом? – предложил Рорк, салютуя ей бокалом. – Может, тебе так легче будет.

– Да я пока так… на дальних подступах. Мне надо еще раз взглянуть на тело, еще раз поговорить с Бобби и с его женой, проверить этого Дензила Истона, партнера по бизнесу, надо узнать, были ли у жертвы любовники или близкие друзья. «Чистильщики» мало что обнаружили. Отпечатков море. Убитой, сына, невестки, горничной. Пара других, принадлежащих, как оказалось, предыдущим постояльцам. Они ни при чем. Вернулись домой, имеют алиби на время убийства. На платформе пожарной лестницы и на самих перекладинах никаких отпечатков нет. Там есть кровь и размазанное птичье дерьмо.

– Чудесно.

– Есть кровь в стоке, и я держу пари, это кровь убитой.

– Значит, убийца не стал мыться на месте преступления и либо стер все свои отпечатки, либо за-изолировался. То есть пришел в полной готовности.

– Может, и так, а может, просто воспользовался ситуацией. – Ева надолго замолчала. – Я не чувствую.

– Чего не чувствуешь?

– Того, что привыкла чувствовать. Начальство сомневается, смогу ли я сохранить объективность, потому что я лично ее знала, но это не проблема. Я не чувствую… наверное, это нужно назвать связью. Я всегда чувствую какую-то связь. Я ее знала, но я ничего не чувствовала. Абсолютно ничего. Я помогала отскребать двух мужчин от тротуара несколько дней назад.

Тюфяк, он же Макс Лоренс, в костюме Санта-Клауса и Лео Джейкобс, муж и отец.

– Родные матери не узнали бы их, – продолжала Ева. – Я их не знала, но я чувствовала… жалость и негодование. Чувства полагается отставлять в сторону. Они не помогают ни жертвам, ни расследованию. Жалость, негодование… считается, что они никому не нужны. Но они нужны мне. Мне бы только ухватиться за эти чувства, и они поведут меня за собой. А тут их нет. Я не могу ухватиться за то, чего у меня нет.

– С какой стати ты должна что-то чувствовать?

Ева резко вскинула голову.

– Потому что…

– Потому что она мертва? Смерть – удобная штука. Она делает Труди Ломбард достойной твоей жалости, твоего негодования? Почему? Она тебя эксплуатировала – ни в чем не повинную, несчастную маленькую девочку. А сколько их еще было, Ева? Ты об этом подумала?

– Да, да, я думала об этом. И еще я подумала: раз я ничего не чувствую, мне следует отказаться от дела. Но я не могу отказаться, потому что если сможешь уйти, если хоть раз сможешь повернуться спиной, значит, в тебе больше нет того, что сделало тебя следователем.

– Ну, тогда используй на этот раз что-нибудь другое. – Рорк потянулся через стол и коснулся ее руки. – Твое любопытство. Кто, почему, как? Ты же хочешь знать?

– Да. – Ева оглянулась на стенной экран. – Да, я хочу знать.

– Ну, стало быть, на один раз этого хватит. Всего лишь на этот раз.

– Да, придется довольствоваться любопытством, раз ничего другого нет.

Итак, она подготовила доску, просмотрела свои записи, составила списки, проверила данные. Когда телефон в ее кабинете зазвонил, она взглянула на определитель и перевела взгляд на Рорка.

– Это Бобби. Даллас, – сказала Ева в трубку.

– Э-э-э… прошу прощения. Извини, что звоню тебе домой, да еще так поздно. Это Бобби Ломбард.

– Да все в порядке. В чем проблема?

«Помимо того, что твоя мать убита, – добавила она мысленно, – а сам ты смахиваешь на покойника третьесуточной свежести».

– Я хотел спросить, нельзя ли нам переехать? То есть, я хочу сказать, можно нам куда-нибудь в другую гостиницу? – Бобби нервно провел пальцами по своим коротким светлым волосам. – Нам тяжело тут оставаться, совсем рядом с… Это тяжело.

– Ты имеешь в виду какое-то конкретное место?

– Я… нет. Я звонил в пару мест. Всюду занято. Рождество. Но Зана сказала, может, мы должны оставаться здесь. Я об этом не подумал, вот и решил спросить.

– Подожди, не клади трубку. – Ева перевела телефон в режим ожидания. – Ты видел, в какой ночлежке они живут. У тебя есть что-нибудь скромное, примерно того же класса, и чтоб нашелся свободный номер на несколько дней?

– Всегда что-то есть, – ответил Рорк.

– Спасибо. – Ева опять переключила режим. – Послушай, Бобби, у меня будет для тебя место завтра. Пожалуйста, продержись там до завтра, а с утра у меня будет для тебя новое место.

– Это очень мило с твоей стороны. Прости, что доставляю тебе столько хлопот. У меня голова не работает. Не могу думать.

– Ты до завтра там продержишься?

– Да. – Он провел рукой по глазам. – Я не знаю, что мы должны делать.

– Просто оставайтесь на месте. Мы с моей напарницей приедем утром. Где-то около восьми. Проведем повторный осмотр, а потом вы сможете переехать.

– Хорошо. Ладно. Это хорошо. А ты не можешь мне сказать… может, ты знаешь что-нибудь о… Ты больше ничего не знаешь?

– Мы поговорим утром, Бобби.

– Да, – вздохнул он. – Утром. Спасибо. Извини.

– Без проблем.

Когда она отключила связь, Рорк встал, зашел за спинку ее стула и положил руки ей на плечи.

– У тебя есть жалость, – тихо сказал он.

Ева боялась заснуть. Она опасалась, что кошмары будут преследовать ее во сне. Но они так и остались тенями, не приняли определенной формы. Дважды она просыпалась, ее тело было напряжено и готово к борьбе, которой так и не последовало. Утром, разбитая и раздраженная, она попыталась одолеть усталость горячим душем и крепким кофе.

В конце концов Ева взяла свой жетон, пристегнула кобуру. Она сделает свою работу, сказала она себе. Если внутри у нее пустота, ничего другого не остается, как заполнить эту пустоту работой.

Вошел Рорк – уже в деловом костюме. Эти потрясающие, немыслимо синие глаза смотрели настороженно. Когда-то – и не так давно это было! – у нее ничего не было, кроме работы и этой пустоты.

А теперь у нее был он.

– Я уж думала, за ночь ад замерз. – Ева отпила большой глоток из второй за утро кружки. – Раз уж ты не сидел здесь, просматривая сводки, когда я встала.

– Я их просмотрел у себя в кабинете, так что не волнуйся, ад – по-прежнему огнедышащая пропасть, если это может тебя утешить. – Рорк бросил ей мемо-кубик. – Об этом я тоже позаботился в кабинете. Средний уровень, гостиница «Большое яблоко». Им это подойдет.

– Спасибо. – Ева сунула кубик в карман.

Склонив голову набок, Рорк наблюдал за ней с интересом.

– Не сказать, что у тебя отдохнувший вид.

– Будь я девушкой, я бы жутко обиделась.

Вот теперь он улыбнулся, подошел к ней и поцеловал в губы.

– Ну, значит, нам обоим повезло, что ты не девушка. – Он потерся щекой о ее щеку. – Рождество уже совсем близко.

– Знаю. Вся комната пропахла этой здоровущей елкой, что ты сюда приволок.

Он оглянулся на елку через плечо и улыбнулся.

– Тебе же понравилось развешивать игрушки на ветках.

– Да, это было здорово. Но мне еще больше понравилось трахать тебя до полного одурения под этими ветками.

– Да, это был приятный вклад в рождественскую атмосферу. – Рорк отстранился и провел большими пальцами у нее под глазами. – Не нравятся мне эти тени.

– Ты купил участок, умник. Тени прилагаются.

– Хочу назначить вам свидание, лейтенант, раз уж наши воскресные планы сорвались.

– Я думала, свидания теряют актуальность после сцены у алтаря. Разве в Уставе супружеской жизни не так сказано?

– Ты не прочла, что написано там мелким шрифтом. В канун Рождества, если только ничего экстренного не случится. Только мы с тобой, в гостиной. Мы откроем подарки, выпьем море яичного коктейля и будем по очереди трахать друг друга до полного одурения.

– А печенье будет?

– Вне всякого сомнения.

– Я в игре. А теперь мне пора. – Ева сунула ему свою кофейную кружку. – Пибоди ждет меня на месте. – Потом она притянула его за волосы к себе и наградила звонким поцелуем. – Увидимся.

Он гораздо лучше горячего душа и крепкого кофе умел взбодрить ее и настроить на рабочий лад. И у нее был в запасе еще один классный трюк для поднятия настроения.

Она сбежала по ступеням, схватила со столбика перил свое пальто и, набрасывая его на плечи, послала Соммерсету широкую зубастую улыбку.

– Я придумала, что подарить тебе на Рождество. Новенький, блестящий стальной штырь тебе в задницу. Тот, что ты носишь последние лет двадцать, небось уже весь износился.

Ева спустилась к машине. Улыбка все еще играла у нее на лице. Надо было признать, что, несмотря на паршиво проведенную ночь, чувствовала она себя неплохо.

Пибоди топала взад-вперед перед входом в гостиницу, когда Ева подъехала. Судя по тому, как она утюжила тротуар, либо она пыталась избавиться от лишних калорий, либо ей было холодно, – но это вряд ли, так как ее шея была в шесть слоев обмотана чем-то длинным и непонятным, – либо она была жутко обозлена.

Стоило только заглянуть в лицо напарнице, как третья гипотеза возобладала.

– Что это такое? – спросила Ева.

– Что «что такое»?

– Эта штука у тебя на шее.

– Это шарф. Моя бабушка его связала, прислала мне и велела сразу открыть посылку. Я так и сделала.

Ева, поджав губы, изучила зигзагообразные красные и зеленые полосы.

– Нарядно.

– Он теплый и красивый и как раз по сезону, не так ли?

– Наверное. Ну, так все-таки: вызвать санобработку или тебе нравится та муха, что тебя укусила?

– Он такой ублюдок. Полная, стопроцентная задница. И как меня угораздило связаться с таким кретином?

– Не спрашивай меня. Нет, серьезно, – Ева вскинула руку. – Меня не спрашивай.

– Разве я виновата, что у нас туго с бюджетом? Нет, не виновата, – объявила Пибоди, тыча пальцем в лицо Еве. – Разве я виновата, что его дурацкая семья живет в дурацкой Шотландии? Нет, я так не думаю. Ну и что, если мы провели какие-то жалкие пару деньков с моей семьей на День благодарения? – Конец длинного шарфа взлетел и затрепетал на ветру, когда Пибоди взмахнула руками. – Моим родственникам хватило ума жить в Соединенных Штатах Америки! Разве не так?

– Я не знаю, – опасливо ответила Ева, потому что глаза Пибоди загорелись маниакальным блеском. – Их так много.

– Ну, тогда я скажу: да, им хватило ума! И я упомянула – мимоходом, чисто случайно, – что, может, нам лучше остаться дома на Рождество. Ну, ты понимаешь, это же как-никак наше первое Рождество вместе, хотя, судя по тому, как он себя ведет, оно может оказаться последним. Тупой недоумок. Эй, ты чего пялишься? – набросилась Пибоди на мужчину, который оглянулся на нее, проходя мимо. – Давай-давай топай. Тупая задница.

– Эта тупая задница – всего лишь ни в чем не повинный прохожий, один из тех, которых мы присягали защищать.

– Все мужики такие. Все до единого. Он обозвал меня эгоисткой! Сказал, что я не желаю делиться. Ну уж это полная чушь! Разве он не носит мои серьги? Разве он…

– Если он еще что-то твое носит, я категорически не желаю об этом знать. Мы на работе, Пибоди.

– И вовсе я не эгоистка, и вовсе не глупо я себя веду. А если ему так приспичило ехать жарить каштаны в Шотландии, пусть катится к той самой матери. Я этих людей не знаю.

По ее щекам покатились слезы, и Ева заволновалась.

– Нет, нет, нет! Нет! Никаких слез на работе. Никаких слез перед местом преступления, черт тебя дери!

– Его родители, его семья, его кузина Шейла. Ты же знаешь, как он всегда о ней рассказывает. Нет, я просто не могу туда поехать. Мне еще надо сбросить пять фунтов, и я еще не прошла до конца курс по уходу за кожей. Мне надо сузить поры, а то сейчас они напоминают лунные кратеры. А на билеты уйдет наш месячный бюджет. Почему мы не можем просто остаться дома?

– Я не знаю. Не знаю. Ну, может, потому что он-то уже гостил в твоей семье на праздники и…

– Но он уже знал моих родителей! Разве не так?

В глазах у Пибоди все еще стояли слезы, заметила Ева, но сами эти темно-карие глаза горели такой яростью, что непонятно было, как слезы до сих пор не превратились в пар.

– Он же заранее познакомился с моими родителями! Ему же не пришлось ехать в первый раз к незнакомым людям. И потом, моя семья – это совсем другое дело.

Ева знала, что не следует задавать этот вопрос, но слова сами собой выскочили из ее рта.

– Откуда ты знаешь?

– Потому что это моя семья. И я же не отказываюсь знакомиться с его родными! Когда-нибудь. В свое время. Но почему я обязана ехать в чужую страну и есть хаггис^[6], или как там его. Это омерзительно.

– Да уж, держу пари, что десерт из соевого сыра с семьей на День благодарения гораздо вкуснее.

Полные ярости глаза Пибоди превратились в опасные щелочки.

– Эй, ты на чьей стороне?

– Ни на чьей. Я нейтральна. Я эта – как ее? – Швейцария. Теперь мы можем приступить к работе?

– Он спал на кушетке, – дрожащим голосом призналась Пибоди. – А когда я утром встала, оказалось, он уже ушел.

Ева испустила тяжелый вздох.

– Когда у него смена начинается?

– В восемь, как у меня.

Ева вынула коммуникатор и связалась с отделом электронного сыска.

– Не надо! – Пибоди в панике подпрыгнула на месте. – Пусть не думает, что я за него беспокоюсь.

– Заткнись! Лейтенант Даллас, сержант. Детектив Макнаб заступил на смену? – Получив утвердительный ответ, Ева кивнула. – Спасибо. Это все. – Она отключила связь. – Как видишь, он на работе. Вот и нам пора.

– Вот подонок! – Слезы высохли, взгляд Пибоди окаменел, губы сжались и стали тонкими как лезвие скальпеля. – Пошел на работу, как ни в чем не бывало.

– Господи! Моя голова. – Ева обхватила ее руками и принялась раскачиваться из стороны в сторону. – Я собиралась сделать это позже. – Она сунула руку в карман и извлекла маленькую, красиво упакованную коробочку. – Ладно, черт с тобой, бери сейчас.

– Мой рождественский подарок? Как мило! Но я сейчас не в настроении…

– Открывай ее, а не то убью на месте.

– Есть, мэм. Открываю. – Пибоди сорвала бумагу, сунула ее в карман и открыла крышечку. – Это кодовый ключ?!

– Точно. Он от машины, которая будет ждать в аэропорту заокеанской страны. Воздушная перевозка на двоих будет организована на одном из самолетов Рорка. Туда и обратно. Счастливого Рождества, мать твою. Делай с ним, что хочешь.

– Я… ты… на самолете Рорка? Бесплатно? – Щеки Пибоди порозовели. – И… и… и… машина, когда мы туда доберемся? Это так… Это обалденно!

– Отлично. Теперь мы можем идти?

– Даллас!

– Нет. Нет. Никаких объятий. Отстань! Нет! О черт! – пробормотала Ева, когда Пибоди обхватила ее и сжала в медвежьих объятиях. – Мы на дежурстве, мы в общественном месте. Отпусти меня немедленно, а не то так врежу, что твои лишние пять фунтов, которыми ты уже всех достала, улетят прямо в Трентон, столицу штата Нью-Джерси.

Ответ Пибоди оказался бессвязным и невнятным: в эту минуту она прижималась лицом к плечу Евы.

– Вот только попробуй оставить сопли на моем пальто, и я тебе не только врежу, но еще и задушу твоим шарфом.

– Поверить не могу. Я просто поверить не могу. – Всхлипывая, Пибоди отодвинулась. – Это же просто супер. Супер, супер, супер! Спасибо. О боже! Чтоб мне пропасть! Спасибо!

– Да, да, да.

– Теперь придется туда ехать. – Пибоди взглянула на ключ в коробочке. – Я хочу сказать, теперь мне нечем отговариваться… Главный повод отпал… То есть, я хочу сказать, причина. Главная причина отпала, так что… О черт!

– Как скажешь. – Ева вспомнила, как предвкушала момент вручения подарка, какое у нее было хорошее настроение. Теперь от досады у нее разболелась голова. – Как ты думаешь, теперь мы можем заняться убийством? Ну хоть на пару минут, а? У тебя найдется для него окошко в твоем расписании?

– Да, попробую выкроить время. Спасибо, Даллас. Честное слово, спасибо огромное. Теперь мне действительно придется ехать. Боже, даже не верится – я поеду в Шотландию.

– Пибоди, – грозно проговорила Ева, пока они входили в гостиницу, – лед все тоньше.

– Все, я уже почти перестала психовать. Еще минутку.

Тот же клерк сидел за стойкой администратора. Ева даже не стала утруждать себя и вынимать жетон, просто начала подниматься по ступеням, пока Пибоди что-то бормотала себе под нос насчет сборов, красного свитера и пяти фунтов.

Не обращая на нее внимания, Ева проверила полицейскую печать на двери, за которой совершилось убийство. Убедившись, что печать не нарушена, она двинулась дальше по коридору.

– Как только они освободят номер, пусть им займутся «чистильщики». По полной программе, – добавила Ева.

Она постучала, и Бобби через секунду открыл дверь. Его лицо осунулось, как будто горе выело плоть. От него пахло мылом, а за его плечом, через открытую дверь ванной, было видно все еще запотевшее зеркало над раковиной.

Телевизор что-то глухо бормотал: диктор сообщал заголовки утренних новостей.

– Входите, э-э-э… входите. Я думал, это Зана. Думал, может, она забыла ключ.

– Ее здесь нет?

– Она пошла купить кофе, бубликов и тому подобное. Я думал, пора бы ей уже вернуться. Мы еще вчера собрали вещи, – пояснил Бобби, когда Ева бросила взгляд на два чемодана, стоящие у двери. – Мы хотели быть готовы к отъезду. Мы просто больше не можем оставаться здесь.

– Почему бы нам не присесть, Бобби? Мы успеем кое-что прояснить еще до прихода Заны.

– Она уже должна была вернуться. В записи говорилось, что она отлучится на двадцать минут.

– В записи?

– Э-э-э… – Бобби окинул беспомощным взглядом комнату, ероша одной рукой свои светлые волосы. – Она оставила запись на будильнике и будильник завела. Она иногда так делает. Сказала, что проснулась рано и решила сходить в продуктовый магазинчик в паре кварталов отсюда, купить кое-чего, чтобы вы могли выпить кофе вместе с нами, когда придете. Мне не нравится, что она где-то там одна. И это после того, что случилось с мамой.

– Ну, может, в магазине много народа, вот и все. Она сказала, в какой пошла магазин?

– Я не помню.

Но он подошел к кровати, взял компьютеризированные дорожные часы-будильник и нажал кнопку воспроизведения.

«Доброе утро, милый. Пора вставать. Твоя одежда на сегодня в верхнем ящике комода, не забыл? Я уже встала, не хочу тебя будить. Знаю, ты плохо спал. Я выбегу на минутку, куплю кофе, бублики или сдобу. Нехорошо, если придет твоя знакомая, а у нас даже предложить нечего. Надо было раньше загрузить «автоповар». Извини, милый. Вернусь через двадцать минут: сбегаю в магазинчик в паре кварталов вниз по улице. Или вверх. Ничего не понимаю в этом городе. У меня будет для тебя кофе к тому времени, как ты выйдешь из душа. Целую, милый».

Заметив время записи на таймере, Ева бросила быстрый взгляд на Пибоди.

– Давайте я выйду и встречу ее, – предложила Пибоди. – Помогу покупки поднести.

– Присядь, Бобби, – сказала Ева. – У меня есть несколько вопросов.

– Хорошо. – Он не отрываясь смотрел на дверь, за которой скрылась Пибоди. – Зря я так волнуюсь. Просто она никогда не была в Нью-Йорке. Наверно, просто свернула не в ту сторону и теперь ходит кругами.

– Пибоди ее найдет. Бобби, давно ты знаешь своего партнера?

– Дензила? С колледжа.

– Значит, вы с ним еще и друзья?

– Да, конечно. Я был шафером у него на свадьбе, а он у меня. А что?

– Значит, он был знаком с твоей матерью?

– Мне пришлось ему сказать. Я позвонил ему вчера и сказал. – У Бобби задрожали губы, но он справился с собой. – Он меня прикрывает на работе. Говорит, что готов приехать, если нужно, но я не хочу, чтобы он сюда ехал. Все-таки скоро Рождество, а у него семья. – Бобби обхватил голову руками. – Все равно он ничего не сможет сделать. Ничего сделать нельзя.

– Какие у него были отношения с твоей матерью?

– Осторожные. – Когда Бобби поднял голову, на его губах показалось бледное подобие улыбки. – Вода и масло, понимаешь?

– Может, ты мне объяснишь?

– Ну, Дензил, он, если можно так сказать, человек рисковый. Я бы никогда не решился выделиться и организовать собственный бизнес, если бы он меня не подтолкнул. А мама… она была строга к людям, даже придирчива. Она не верила, что мы продержимся в бизнесе, но у нас дела идут неплохо.

– Они не ладили?

– По большей части Дензил и Марита старались с ней не сталкиваться. Марита – это его жена.

– С кем еще твоя мать не ладила?

– Ну, можно сказать, мама не была душой общества.

– Хорошо, как насчет тех, с кем у нее были хорошие отношения? С кем она была близка?

– Я и Зана. Всегда мне твердила, что ей никто, кроме меня, не нужен, но для Заны она сделала исключение. Она ведь меня одна воспитывала, ты же знаешь. Это было нелегко. Она многим пожертвовала, чтобы обеспечить мне хороший дом. Я был для нее важнее всех. Она всегда говорила, что у нее на первом месте я.

– Я понимаю, как это тяжело, но я обязана спросить. Что насчет ее имущества? Дом принадлежал ей, так?

– Это хорошее место. Когда имеешь сына, торгующего недвижимостью, сам бог велит иметь хорошую собственность. Она была неплохо обеспечена. Работала не покладая рук всю свою жизнь, экономила, с деньгами обращалась аккуратно. Она была бережлива.

– А наследуешь все ты?

Вопрос не вызвал у Бобби никакой реакции.

– Да, наверно, – ответил он равнодушно. – Мы об этом никогда не говорили.

– Как она ладила с Заной?

– Хорошо. Ну, поначалу у них бывали трения. Мама… я же говорил, кроме меня, у нее никого не было… В общем, поначалу, она не обрадовалась, когда появилась Зана. Ну, ты же знаешь, как матери себя ведут. – Тут Бобби спохватился и покраснел. – Извини, я сморозил глупость.

– Все нормально. Значит, она была недовольна, когда ты женился на Зане?

– Я бы сказал: она была недовольна, когда я женился, точка. Но Зана ее очаровала. Они прекрасно ладят… ладили.

– Бобби, тебе известно, что в пятницу твоя мать нанесла визит моему мужу?

– Твоему мужу? Зачем?

– Она хотела денег. Много денег.

Бобби уставился на Еву, а потом с сомнением покачал головой:

– Этого не может быть.

Ева заметила, что он не шокирован, всего лишь озадачен.

– Ты знаешь, кто мой муж?

– Да, конечно. Мы смотрели все эти репортажи по телевизору после скандала с клонированием. Я глазам своим не поверил, когда увидел тебя на экране. Поверить не мог, что это ты. Поначалу я тебя даже не вспомнил. Все-таки столько времени прошло. Но мама вспомнила. Она…

– Бобби, твоя мать приехала в Нью-Йорк с определенной целью. Она хотела снова встретиться со мной именно потому, что я замужем за человеком, у которого много денег. Она потребовала у него деньги, много денег.

Он не возмутился, но проговорил твердо и уверенно:

– Это неправда! Это не может быть правдой.

– Это правда, и, похоже, у твоей матери был сообщник. И именно этот сообщник убил ее, когда денег не дали. Держу пари, тебе не помешала бы пара миллионов, Бобби?

– Пара миллионов… Ты думаешь, я сделал такое с родной матерью? – Бобби с трудом встал. – Чтобы я поднял руку на родную мать? Пара миллионов долларов?! – Он стиснул ладонями виски. – Это безумие! Не знаю, зачем ты говоришь такие вещи. Кто-то вломился в номер, влез в окно, убил мою мать и оставил ее лежать в крови на полу. Думаешь, я мог такое с ней сделать?

Ева заговорила тем же твердым, бесстрастным голосом:

– Я не думаю, что кто-то вломился в номер через окно, Бобби. Я думаю, кто-то вошел в ее номер. Я думаю, она этих людей знала. Помимо смертельных ударов, у нее были и другие повреждения, нанесенные больше чем за сутки до смерти.

– О чем ты говоришь?

– Кровоподтеки на лице и теле. Все они были нанесены предположительно вечером в пятницу. Ты утверждаешь, что тебе о них ничего не известно?

– Я ничего не знал. Этого не может быть. – Теперь слова выскакивали у него изо рта судорожной икотой. – Она бы мне сказала, если бы кто-то ее обидел. Она бы мне сказала, если бы кто-то ее избил. Господи боже, да это какое-то безумие.

– Тем не менее кто-то избил ее. Через несколько часов после того, как она вышла из кабинета моего мужа, где вымогала у него два миллиона. Она ушла с пустыми руками. Это мне подсказывает, что она работала в паре с кем-то, и этот кто-то здорово разозлился. Она пришла в кабинет Рорка и потребовала два миллиона за то, что вернется в Техас и оставит меня в покое. Этот разговор записан на диске, Бобби.

Теперь в его лице не осталось ни кровинки.

– Может быть… может быть, она просила взаймы, может быть, она хотела помочь мне с бизнесом? Мы с Заной уже подумываем о ребенке, может быть, мама… Я ничего не понимаю. Ты так говоришь, как будто мама… как будто она была…

– Я сообщаю тебе факты, Бобби. – Ева сознавала, что поступает жестоко, но ее жестокость могла помочь ему выйти из списка подозреваемых. – Я спрашиваю: кому она настолько доверяла, с кем была так близка, чтобы работать над этим вместе? Мне приходит в голову только один вариант: ты и твоя жена.

– Я и Зана? Думаешь, кто-то из нас мог ее убить? Мог оставить ее истекать кровью на полу в гостиничном номере? Ради денег? Ради денег, которых даже не было? Да ради чего угодно! – воскликнул он и как подкошенный рухнул на кровать. – За что ты так со мной поступаешь?

– Потому что кто-то оставил ее истекать кровью на полу в гостиничном номере. И я думаю, это было из-за денег.

– А может, это был твой муж? – Бобби вскинул голову, его глаза запылали яростью. – Может, это он убил мою мать.

– Ты думаешь, будь хоть шанс, хоть полшанса, что это правда, я стала бы тебе все это рассказывать? Если бы я не была абсолютно уверена, если бы факты не свидетельствовали стопроцентно в его пользу, как ты думаешь, что бы я сделала? Открытое окно, платформа пожарной эвакуации. Неизвестный взломщик, неудавшаяся попытка ограбления. Сочувствую вашей утрате. И все, конец. Посмотри на меня. – Ева выждала, давая ему возможность осмыслить сказанное. – Я могла бы это сделать, Бобби, я коп. У меня есть офицерское звание, авторитет, меня уважают. Я могла бы закрыть это дело так, что уже никто никогда не заглянул бы в него. Но я собираюсь найти того, кто убил твою мать и оставил ее истекать кровью на полу в гостиничном номере. Можешь на это рассчитывать.

– Почему? Что тебе за дело? Ты от нее сбежала. Ты сбежала, хотя она изо всех сил для тебя старалась. А ты…

– Ты прекрасно знаешь, как было дело, Бобби. – Ева говорила спокойно и ровно, не повышая голоса. – Ты все прекрасно знаешь. Ты был рядом.

Он опустил глаза.

– У нее было трудное время, вот и все. Нелегко растить ребенка в одиночку, сводить концы с концами.

– Возможно. Я скажу тебе, зачем я это делаю, Бобби. Я это делаю для себя и готова допустить, что и для тебя тоже. Для того мальчишки, который тайком носил мне еду. Но предупреждаю сразу: если выяснится, что это ты ее убил, я посажу тебя за решетку.

Он выпрямился и откашлялся. Его лицо и голос теперь выражали твердую решимость.

– Я не убивал мою мать. Я ни разу в жизни руки на нее не поднял. Ни разу в жизни. Если она приехала ради денег, значит, она поступила плохо. Это было неправильно, но она сделала это ради меня. Жаль, что она мне не сказала. Если бы она мне сказала… А может, ее кто-то заставил? Может, ей кто-то угрожал? Может, кто-то пригрозил что-нибудь сделать со мной или…

– Или с кем?

– Я не знаю. – Его голос сорвался. – Не знаю.

– Кто знал, что вы едете в Нью-Йорк?

– Дензил, Марита, наши сотрудники, кое-кто из клиентов. Ну, кто еще? Соседи. Мы не делали из этого секрета!

– Составь мне список имен. Всех, кого сможешь вспомнить. С этого мы и начнем.

Тут дверь открылась, и Ева встала.

Вошла Пибоди, буквально волоча на себе бледную трясущуюся Зану.

– Зана! Дорогая! – Бобби вскочил с постели и бросился к жене. Он обнял ее. – Что случилось?

– Я не знаю. Мужчина. Я не знаю. – Она разрыдалась и бросилась ему на грудь. – О Бобби!

– Нашла ее в квартале отсюда, – доложила Пибоди. – Вид у нее был потерянный, напуганный. Говорит, ее схватил мужчина, затолкал в какой-то дом.

– О мой бог, Зана, милая! Он сделал тебе больно?

– У него был нож. Он сказал, что зарежет меня, если я закричу или попытаюсь сбежать. Я сказала, что он может взять мою сумку. Я ему сказала, чтобы он ее взял. О Бобби, он сказал, что убил твою маму!

Ева прервала новый поток слез и, применив силу, оторвала Зану от Бобби.

– Сядьте, хватит плакать. Вы не пострадали?

– Я думаю, он… – Дрожащей рукой Зана принялась ощупывать поясницу.

– Снимите пальто.

Ева заметила маленькую дырочку в красной ткани. Надетый под пальто свитер тоже был прорван. На нем виднелись несколько кровавых пятен. Задрав свитер, Ева осмотрела неглубокий порез.

– Царапина, – сказала она.

– Он ударил тебя ножом?

Бобби в ужасе оттолкнул руки Евы. Он хотел посмотреть сам.

– Это всего лишь царапина, – повторила Ева.

– Мне дурно, – пролепетала Зана.

Ее глаза закатились. Ева подхватила и встряхнула ее.

– Вы не упадете в обморок. Сейчас вы сядете, успокоитесь и расскажете мне, что случилось. – Она толкнула Зану в кресло и, с силой нажимая ладонью на затылок, заставила ее нагнуть голову между колен. Длинные серебряные сережки в ушах у Заны качнулись вперед. – Дышите. Пибоди?

– Уже. – Ко всему готовая Пибоди вышла из ванной со смоченным полотенцем. – Это действительно всего лишь царапина, – мягко объяснила она Бобби. – Но немного антисептика не помешает.

– Он у меня в косметичке. Только она уже упакована, – раздался слабый, дрожащий голос Заны. – Моя маленькая косметичка в чемодане. О боже, можно нам вернуться домой? Почему мы не можем просто уехать домой?

– Вам придется сделать заявление. Под запись, – сказала Ева и показала Зане камеру. – Вы встали и вышли купить кофе.

– Мне нехорошо. Меня немного тошнит.

– Нет, с вами все в порядке, – решительно отмела ее жалобы Ева. – Итак, вы вышли из гостиницы…

– Я… я хотела, чтобы было чем вас угостить, когда вы придете. Да и Бобби… он так ничего и не съел с тех самых пор, как… Я подумала: просто выбегу и куплю что-нибудь, пока он не проснулся. Мы прошлой ночью почти не спали.

– Ладно, это я поняла. Вы спустились вниз…

– Я спустилась вниз и поздоровалась с администратором. А потом я вышла. Мне показалось, что погода хорошая, хотя было прохладно. Вот я и начала застегивать пальто на ходу. А потом… он по-явился ниоткуда. Обхватил меня одной рукой, и я почувствовала острие ножа. Он сказал, если я закричу, он меня проткнет. Велел мне идти не останавливаясь, просто идти вперед, смотреть вниз, под ноги, и идти вперед. Мне было так страшно! Можно мне немного воды?

– Я принесу. – Пибоди двинулась в кухню.

– Он шел очень быстро, я все время боялась споткнуться. Он убил бы меня на месте.

Ее глаза снова налились слезами.

– Возьмите себя в руки. Сосредоточьтесь, – приказала Ева. – Что вы делали?

– Ничего. – Зана задрожала и обхватила себя руками. – Я сказала: «Возьмите мою сумку», но он ничего не ответил. Я боялась поднять глаза. Я думала, может, если я побегу… Но он был такой сильный, а мне было так страшно… Потом он распахнул какую-то дверь и втолкнул меня внутрь. Мне кажется, это был бар. Там было темно и пусто, но запах стоял такой, как в баре, понимаете? Спасибо. – Зана взяла стакан обеими руками, но вода все равно выплеснулась через край, когда она поднесла стакан к губам. – Меня все время бьет дрожь, никак не могу остановиться. Я думала, он хочет меня изнасиловать и убить, и я ничего не могла поделать. Но он приказал мне сесть, и я села. Он приказал мне держать руки на столе, и я так и сделала. Он сказал, что ему нужны деньги, и я опять предложила ему мою сумку. А он сказал, что хочет два миллиона, а не то он сделает со мной то же, что с Труди. Но он сказал, он меня так изрежет, что никто меня не узнает, когда он со мной покончит.

Слезы катились по ее лицу, сверкали на ресницах.

– Я сказала: «Вы убили маму Тру, вы убили ее?» А он сказал, что сделает мне и Бобби еще хуже, если мы не достанем ему деньги. Два миллиона долларов. У нас нет двух миллионов долларов, Бобби. Я ему говорю: боже, где же нам достать такие деньги? А он мне говорит: «Спроси у копа». И он дал мне номерной счет. Велел мне повторять снова и снова, сказал, что, если я перепутаю, если забуду номер, он вырежет его у меня на заду. Вот что он сказал: 505748711094463, 505748711094463, 505…

– Порядок, мы уже записали. Продолжайте.

– Он велел мне оставаться там. Просто сидеть. «Сиди тут, сучка», – вот что он сказал. – Зана отерла слезы со щек. – «Сиди тут пятнадцать минут. Выйдешь раньше – убью». И оставил меня там. Я так и осталась сидеть в темноте. Я боялась встать, боялась, что он вернется. Я просто сидела там, пока время не прошло. А когда я вышла, то не могла понять, где нахожусь. У меня все в голове перепуталось. Кругом было так шумно. Я бросилась бежать, но ноги не держали меня, и я не могла найти дорогу назад. А потом появилась детектив Пибоди. Она мне помогла. Я потеряла сумку. Должно быть, оставила ее там. А может, он ее взял. Я не купила кофе…

Она опять разрыдалась. Ева дала ей поплакать целую минуту, а затем продолжила допрос.

– Как он выглядел, Зана?

– Я не знаю. Я его почти не видела. На нем была лыжная шапка, низко надвинутая, и темные очки. Мне кажется, он был высокий. На нем были черные джинсы и черные башмаки. Я все время смотрела вниз, как он велел, и хорошо разглядела башмаки. Старомодные, со шнурками, и носки поцарапаны. Я все время смотрела на башмаки. У него большие ноги.

– Насколько большие?

– Больше, чем у Бобби. Ненамного, но все-таки больше, мне кажется.

– А кожа у него была какого цвета?

– Да я почти ничего не видела. Мне кажется, белая. Он был в черных перчатках. Но, мне кажется, он был белый. Я видела только мельком, когда он втащил меня внутрь. Было темно. Он все время держался у меня за спиной, и там было темно.

– Брови, ресницы, шрамы, какие-нибудь отметины, татуировки?

– Я ничего не видела.

– Его голос? У него был акцент?

– Он говорил тихо, голос шел откуда-то ниже горла. Я не знаю. – Зана бросила умоляющий взгляд на Бобби. – Мне было так страшно.

Ева задала еще несколько уточняющих вопросов, но ответы становились все более расплывчатыми.

– Я организую вам сопровождение на новое место и дам охранника в форме. Если еще что-то вспомните, любую мелочь, немедленно свяжитесь со мной.

– Я не понимаю. Я ничего не понимаю. За что он убил маму Тру? Почему он думает, что мы можем дать ему столько денег?

Ева взглянула на Бобби. Потом она сделала знак Пибоди организовать охрану.

– Бобби объяснит вам, что к чему.

10

Чтобы ускорить ход событий, Ева лично сопроводила Бобби и Зану в новую гостиницу. Она направила двух патрульных искать описанное Заной место, куда, по ее словам, ее завел злоумышленник, прочесав все в радиусе четырех кварталов от гостиницы «Вест-Сайд».

Обыскивать гостиничный номер она предоставила Пибоди и «чистильщикам», а сама отправилась в морг.

По ее просьбе Моррис уже подготовил тело Труди.

Ничего, отметила Ева, глядя на тело. Она по-прежнему ничего не чувствовала. Ни жалости, ни гнева.

– Что ты можешь мне сказать? – спросила Ева.

– На лице и теле следы побоев, нанесенных в интервале от двадцати четырех до тридцати шести часов до смертельных ударов по голове. К ним мы сейчас перейдем. – Моррис протянул ей пару очков-микроскопов. – Вот, взгляни сюда.

Ева подошла к плите, на которой лежало тело, и наклонилась, чтобы изучить смертельные ранения.

– Я вижу какие-то насечки. И еще круглые или полукруглые отпечатки.

– Орлиный глаз. А теперь давай-ка мы это дело слегка раздуем.

Моррис вывел фрагмент черепа на экран и дал увеличение.

Ева сдвинула очки на макушку.

– Ты говорил, что нашел волокна в ране на голове.

– Жду заключения лаборатории.

– Эти отпечатки. Похоже на монеты. Тканевый мешок, набитый монетами. Испытанное и надежное оружие, раньше оно было в ходу. Вот насечки, возможно, это с ребра монет. Вот круглые отпечатки. Да, похоже, это монеты. Много монет, судя по тому, какой требуется вес, чтобы проломить череп.

Ева снова надела очки и изучила рану.

– Похоже, три удара. Первый – по основанию черепа. Они стоят: жертва спиной к убийце. Она падает, второй удар приходится сверху – размах больше, ускорение больше. А третий… – Отступив на шаг, Ева опять сдвинула очки вверх. – Раз. – Она сымитировала удар двумя руками с замахом справа и сверху вниз. – Два. – Она занесла руки над головой и обрушила их на воображаемую поверженную жертву. – И три. – Размахнувшись по-прежнему двумя руками, она нанесла удар слева, отступила на шаг и кивнула. – Соответствует разбросу брызг. Такие отпечатки можно получить, если емкость была тканевой: мешок, носок, что-то в этом роде. Оборонительных ранений нет, значит, она не сопротивлялась. Убийца застал ее врасплох. Он был сзади, значит, она его не боится. Если у него было другое оружие – нож или электрошокер, чтобы заставить ее обернуться, – почему он им не воспользовался? И то и другое бесшумно. Первым ударом он свалил ее с ног. У нее не было времени закричать.

– Просто и примитивно. – Моррис снял с себя очки. – Давай вернемся к нашей предыдущей программе.

Пальцами, обработанными изолирующим составом, он набрал команду на своем диагностическом компьютере.

– Вот удар по лицу. Даем увеличение.

– Сходный рисунок. Насечки. То же орудие.

– То же самое на туловище, на животе, на ляжках, на левом бедре. Но тут меня кое-что заинтересовало. Приглядись повнимательнее к синяку на лице.

– Я бы сказала, нападающий стоял совсем рядом. – Ева озадаченно умолкла. – Судя по положению синяка, по углу нанесения удара, это похоже на апперкот.

Она повернулась к Моррису и замахнулась снизу вверх, целя ему в лицо. Ее кулак замер на волосок от его кожи, но он заморгал и невольно дернул головой.

– А вот этого не надо. Давай лучше воспользуемся программой.

Ева не удержалась от улыбки.

– Я бы тебя не стукнула.

– И тем не менее. – Моррис вернулся к экрану и встал так, чтобы экран разделял их. – Он вывел на экран моделирующую программу, и Ева увидела две фигуры. – Вот, теперь ты видишь, под каким углом должен был двигаться нападающий, чтобы нанести имеющиеся повреждения. След на лице указывает на удар левой рукой, апперкот, как ты сказала. Угол очень неудобный.

Ева, хмурясь, следила за фигурами на экране.

– Никто так не бьет. Если это левша на нее нападает, он размахнулся бы вот так, попал бы ей вот сюда. – Она провела пальцами по своей щеке. – Если бы он размахнулся сверху, должен был попасть ниже. А может, он правша, и… нет. – Ева отвернулась от экрана и опять подошла к телу. – Будь это кулак, я еще допускаю, можно нанести такой удар. Но кистенем… им же надо размахнуться! Даже с близкого расстояния нужен замах, нужна инерция. – Ее брови сдвинулись, глаза прищурились. Потом она перевела взгляд на Морриса. – Ради всего святого! Она сделала это сама?

– Я эту возможность прокачал: вероятность от девяноста до ста процентов. Вот, смотри. – Моррис вызвал на экран следующую программу. – Одна фигура, двуручный замах, вес на правую руку, перекрестный, от плеча по лицу.

– Ненормальная, – пробормотала Ева себе под нос.

– И расчетливая. Угол нанесения других повреждений – за исключением смертельных на голове – показывает, что все они могли быть нанесены самой пострадавшей. С учетом того, что удар по лицу – это самострел, вероятность – девяносто девять и восемь десятых процента.

Еве пришлось отбросить все свои прежние теории и приспособиться к идее самостоятельного нанесения ударов.

– Никаких оборонительных ранений, никаких следов того, что она боролась или была связана. – Голова у Евы все еще кружилась, но она вновь решительно надвинула очки и принялась изучать каждый дюйм тела. – Синяки на коленях, на локтях?

– Соответствуют падению. Время соответствует нанесению смертельных ранений на голове.

– Ладно, ладно. Если кто-то вешает тебе такой фингал, а потом подходит ближе и еще пару раз врезает по разным местам, ты бежишь или падаешь, закрываешься руками от ударов. У нее нет синяков даже на предплечьях. А почему? Потому что она сама себя бьет. Под ногтями ничего нет?

– Ну, раз уж ты об этом упомянула… – Моррис улыбнулся. – Пара волокон под ногтями указательного и безымянного пальцев правой руки, указательного пальца левой руки.

– Бьюсь об заклад, они идентичны тем, что найдены в ее голове. – Ева стиснула правую руку в кулак. – Вцепляется в ткань, набирается мужества. Бьет. Ненормальная сука.

– Даллас, ты говоришь, ты ее знала. Какого черта она это сделала?

Ева отложила очки. Вот теперь она обрела свой гнев, и он проник ей внутрь до самых костей.

– Чтобы обвинить в этом кое-кого другого. Может, меня, может, Рорка. Может, хотела пойти с этим в прессу, – сказала Ева и начала расхаживать взад-вперед. – Нет-нет, кучи бабла на этом не сорвешь. Привлечь к себе внимание – да, безусловно. Может, и деньжат срубить, но не сорвать банк. Шантаж. Она решила наехать на нас. Платите, а не то я выйду к широкой публике и покажу людям, что вы со мной сделали. Но она сама попала в собственный капкан. Не знаю, кто работал с ней в паре, но, очевидно, этот кто-то решил, что она ему больше не нужна. А может, она пожадничала, попыталась оставить сообщника без доли.

– Это ж надо иметь наглость, чтобы шантажировать такого копа, как ты, или такого человека, как Рорк. – Моррис обернулся и взглянул на тело. – И какой же надо быть извращенкой, чтобы проделать над собой такое ради денег.

– Она свое получила, не так ли? – тихо возразила Ева. – Получила свое сполна.

Пибоди сделала крюк. Конечно, Даллас поджарит ее, если узнает, но она собиралась обернуться быстро. К тому же «чистильщики» так ничего и не нашли в опустевшем гостиничном номере Бобби и Заны.

Она даже не была уверена, что найдет Макнаба на рабочем месте. Он вполне мог оказаться где-нибудь на оперативном задании. Раз уж он утром ушел и даже записки ей не оставил.

От мужчин одни заморочки. Пибоди даже не понимала, зачем решила обзавестись одним из них. На кой черт он ей сдался? Ей и одной неплохо жилось. Можно подумать, она всю жизнь мечтала о таком, как Йен Макнаб! Можно подумать, она его с фонарем искала!

Да кому он нужен?

И вот теперь она оформила с ним совместное проживание, они сняли квартиру, которая числилась за ними обоими. Они вместе купили новую кровать – шикарную, с гелевым наполнителем. Значит, это их общая кровать, а не только ее кровать, не так ли? И почему ей это только теперь пришло в голову?

Ладно, не будет она сейчас об этом думать. Но все равно это не отменяет того факта, что он – полная задница.

И ведь это он ушел, не попрощавшись, значит, ему и положено делать первый шаг к примирению. Пибоди засомневалась и чуть было не повернула обратно. Но коробочка – подарок Даллас – буквально прожигала ей дыру в кармане, а мысль о том, что, возможно, она сама отчасти виновата, прожигала дыру у нее в животе.

А может, это было просто несварение, не надо было перехватывать соевую сосиску на углу.

Пибоди вошла в электронный отдел, воинствующе выпятив подбородок. Вот он. Сидит как миленький в своей клетушке. Да и как было его не заметить, если даже в электронном отделе, где детективы одевались во все цвета радуги, его ядовито-зеленые штаны и желтая рубаха выедали глаза.

Она подошла маршевым шагом и дважды решительно ткнула его пальцем в плечо.

– Надо поговорить.

Он окинул ее холодным взглядом и отвернулся.

– Тут кое-кто работает.

Пибоди вспыхнула от стыда и унижения. Ей казалось, что она вот-вот услышит собственное шипение.

– Пять минут, – бросила она сквозь зубы. – С глазу на глаз.

Макнаб оттолкнулся от стола в кресле на колесиках, повернулся так стремительно, что длинные светлые волосы, стянутые в хвост, качнулись из стороны в сторону. Он дернул плечом, давая ей понять, что она должна следовать за ним, и ушел в своих сверкающих желтых сапогах на воздушной подошве.

Щеки Пибоди мучительно горели, пока она пробиралась среди бесконечных щелчков и гудочков по лабиринту ОЭС. Никто ее не окликнул, никто не помахал, и она поняла, что Макнаб не стал держать их размолвку в секрете.

Ну и ладно. Она тоже рассказала Даллас. Ну и что?

Он открыл дверь в небольшую комнату, где детективы могли передохнуть. Два спеца уже занимали помещение и азартно спорили на крутом электронном жаргоне, непонятном для непосвященных. Макнаб просто указал им большим пальцем на дверь.

– Всего на пять минут.

Детективы перенесли свой спор и пару банок с вишневой шипучкой за дверь. Один из них на ходу бросил на Пибоди взгляд, полный понимания и сочувствия. Пибоди ничуть не удивилась тому, что этот детектив оказался женщиной.

Макнаб купил себе в автомате лимонной шипучки. Небось под цвет своей рубашки, язвительно подумала Пибоди. Ей пришлось самой закрывать дверь, потому что он прислонился к короткому прилавку.

– Давай по-быстрому, у меня дел полно.

– Не беспокойся, я тебя надолго не задержу. Не ты один такой занятой, у меня тоже дел полно. Если бы ты этим утром не удрал из квартиры тайком, мы могли бы кое-что обсудить еще до смены.

– Я не удирал тайком. – Макнаб смерил ее взглядом поверх банки с шипучкой. – Я же не виноват, что ты спишь как бревно. И потом я был не в настроении биться головой о твое упрямство с утра пораньше.

– Мое упрямство? – Голос Пибоди перешел в визг, которого она сама бы устыдилась, если бы заметила. – Это ты сказал, что я эгоистка. Это ты сказал, что мне на все плевать.

– Я знаю, что я сказал. И если ты просто решила мне напомнить…

Пибоди приняла бойцовскую стойку. Это был тот редкий случай, когда она порадовалась, что превосходит его по весу.

– Вот только попробуй хоть шаг сделать отсюда, пока я не сказала все, что хочу, и я расплющу твою тощую задницу.

Теперь его глаза сверкнули гневом.

– Ладно, валяй, говори, что тебе надо, интересно будет послушать. Всю прошлую неделю ты вообще не хотела со мной разговаривать, а теперь вдруг приперло?

– Что ты такое несешь?

– Вечно у тебя какие-то дела. – Макнаб с размаху опустил банку на прилавок, и лимонная шипучка выплеснулась через край. – Вечно тебе некогда. Всякий раз, как я пытаюсь с тобой поговорить, только и слышу в ответ: «Мы этим потом займемся». Если уж собираешься меня бросить, могла бы иметь совесть и сделать это после праздников. Не такая это большая жертва.

– Что? Что? Бросить тебя? Ты что, совсем одурел? Последние мозги растерял?

– Ты меня избегаешь. Приходишь поздно, уходишь рано. И так каждый чертов день.

– Я покупаю рождественские подарки, идиот! – закричала Пибоди, всплеснув руками. – Я ходила в спортзал. И я поднималась к Мэвис и Леонардо, потому что… Не могу сказать, это секрет. И если я тебя избегала, так только потому, что ты ни о чем не хочешь говорить, кроме поездки в Шотландию.

– У нас осталась всего пара дней до…

– Знаю, знаю. – Пибоди демонстративно зажала руками уши.

– У меня есть наводка на один левый заработок, это поможет заплатить за билеты. Я только хочу… Ты не собиралась меня бросить?

– Нет, хотя и следовало бы. Мне бы следовало треснуть тебе по кумполу и избавиться от всех этих заморочек разом. – Пибоди со вздохом опустила руки. – Может, я тебя избегала, потому что не хотела говорить о поездке в Шотландию.

– Ты всегда говорила, что хочешь когда-нибудь съездить.

– Знаю, что я говорила, но я думала, что это будет не так скоро. Если вообще будет. А теперь ты припер меня к стенке, и я нервничаю. Нет, не нервничаю. Я в ужасе.

– Чего ты боишься?

– Боюсь встречи с твоими родственниками… со всеми сразу. Ты что, не понимаешь? Ведь это же меня ты собираешься привезти домой на Рождество!

– Черт побери, Пибоди, а кого, по-твоему, я должен везти домой на Рождество?

– Меня, идиот. Но когда привозишь кого-то домой на Рождество, это не шутка. Это очень серьезно. Они все будут смотреть на меня и задавать вопросы, а я никак не могу избавиться от проклятых пяти фунтов, потому что нервничаю и ем за троих. Вот я и решила: если бы мы могли просто остаться дома, мне не пришлось бы нервничать, пока… Ну, в общем, не пришлось бы.

Макнаб долго молчал, глядя на нее с тем ошеломленным выражением, с каким мужчины глядят на женщин с незапамятных времен.

– Ты же приглашала меня к себе домой на День благодарения.

– Это совсем другое дело. Да, совсем другое! – повторила Пибоди, не давая ему возразить. – Ты уже был знаком с моими родителями, и потом, мы, мормоны, готовы любого принять и накормить в День благодарения. Я чувствую себя толстой и неповоротливой. Они меня возненавидят.

– Ди. – Он называл ее Ди в минуты особой нежности или когда ему хотелось ее придушить. В эту минуту им, казалось, владели оба чувства сразу. – Это, конечно, очень серьезно – пригласить девушку домой на Рождество. Ты – первая, кого я приглашаю.

– О боже! От этого только хуже. Или лучше. Не знаю, что из двух. – Пибоди сглотнула и прижала ладонь к животу. – Мне плохо.

– Они не будут тебя ненавидеть. Они тебя полюбят, потому что я тебя люблю. Я люблю тебя, Пибоди. – Макнаб одарил ее той самой улыбкой, которая всегда заставляла ее вспоминать маленьких щенят. – Прошу тебя, поедем ко мне домой. Я так долго ждал случая тобой похвастаться.

– О боже! О черт!

Сентиментальные слезы затуманили ей глаза. Она бросилась ему на шею. Он обхватил руками ее ягодицы.

– Пойду запру дверь, – пробормотал Макнаб и, не удержавшись, радостно укусил ее за ухо.

– Все догадаются, чем мы тут занимаемся.

– Обожаю быть объектом зависти. М-м-м… как мне тебя не хватало! Позволь мне только…

– Погоди! – Пибоди оттолкнула его и сунула руку в карман. – Я совсем забыла. Боже, это подарок от Даллас и Рорка.

– Я предпочитаю получить подарок от тебя. Прямо сейчас.

– Нет, ты смотри. Ты должен это увидеть. Они дарят нам поездку! – затараторила Пибоди, открывая коробочку и показывая ему электронный ключ. – Частный самолет и машина. Весь набор.

Его руки упали, освободив ее зад, и она поняла, что он потрясен не меньше, чем она сама.

– Обалдеть!

– Все, что нам остается, это упаковать вещи, – добавила Пибоди дрожащим от слез голосом. – Тебе не надо искать левый заработок, разве что ты сам захочешь. Прости, что я так психанула. Я тоже тебя люблю.

Она обвила его шею обеими руками и поцеловала в губы. А потом немного отодвинулась и лукаво подмигнула.

– Я запру дверь.

Ева вошла к себе в кабинет, чтобы скоординировать свой новый ход. Через несколько минут следом за ней ворвалась Пибоди.

– Получила предварительный отчет «чистильщиков» по номеру, где жили Ломбарды. По нулям, – торопливо доложила она. – Патрульные нашли бар – один квартал к востоку от гостиницы. Дверь была не заперта. Сумка Заны лежала на полу. Я послала туда бригаду.

– А ты даром времени не теряешь, – заметила Ева. – И как ты ухитрилась втиснуть среди стольких дел еще и секс?

– Секс? О чем это ты говоришь? Держу пари, тебе нужен кофе. – Пибоди бросилась к «автоповару», но на полпути повернулась волчком. – Откуда ты знаешь, что у меня был секс? У тебя есть секс-радар?

– У тебя рубашка застегнута не на те пуговицы, а на шее свежий засос.

– Черт! – Пибоди шлепнула себя ладонью по шее, словно убивая комара. – Что, очень заметно? И почему у тебя тут нет зеркала?

– Почему? Давай подумаем. Может быть, потому, что это мой рабочий кабинет? На тебя смотреть стыдно. Иди, приведи себя в порядок, пока майор… – Тут запищал ее внутренний телефон. – Слишком поздно. Отойди назад. Сдай назад, говорю, а не то попадешь на экран.

Пибоди виновато повесила голову и отступила в угол, но на губах у нее играла довольная улыбка.

– Мы помирились.

– Заткнись. Даллас.

– Майор Уитни требует вас к себе в кабинет. Немедленно.

– Иду. – Ева отключила связь. – Дай мне все сведения, и поживее.

– Я сама пойду. Мне нужно только…

– Изложите суть, детектив. Потом представьте отчет.

– Есть. «Чистильщики» не нашли в номере, освобожденном Бобби и Заной Ломбард, ничего такого, что могло бы связать их с расследуемым убийством. Сумка Заны Ломбард была обнаружена патрульными в баре под названием «Пещера» на Девятой авеню между Тридцать девятой и Сороковой. Патрульные офицеры вошли в помещение, когда заметили, что сигнализация не работает, а замок отключен. Офицеры опечатали здание, команда «чистильщиков» оперативно направлена на место.

– Имя владельца бара, имя владельца здания.

– Я хотела собрать эту информацию позже, после того, как введу тебя в курс дела.

– Приступай немедленно. Пробей имена. Мне нужны эти данные и твой письменный отчет через тридцать минут.

Инерция раздражения пронесла Еву из кабинета через «загон» и в лифт, где в виде исключения ей не пришлось пускать в ход локти, чтобы отвоевать себе немного личного пространства.

Она решила, что это положительный момент. Могла бы какому-нибудь кретину и ребра переломать под горячую руку.

А потом Ева решила прикрутить фитиль, отключить эмоции. Она продемонстрирует Уитни контроль над собой и профессионализм. Она использует эти козыри и все остальное, что ей может потребоваться, чтобы оставить дело за собой.

Уитни ждал, сидя в кресле за столом. Его широкое темное лицо – в точности, как и ее собственное, – не выдавало эмоций. Его черные волосы были щедро припорошены сединой. Морщины избороздили его лицо, особенно заметны они были вокруг глаз и в уголках рта. Ева была уверена, что не только время поработало над ним своим резцом, но и бремя командования.

– Лейтенант, вы сами назначили себя ведущим следователем по делу об убийстве. Следствие идет уже второй день, а я до сих пор не имею от вас никакой информации. Объяснитесь.

– Сэр, дело попало в мои руки вчера утром. Воскресным утром, сэр, мы с вами оба были не на службе.

Он подтвердил это легким кивком.

– И тем не менее вы приняли на себя обязанности, находясь не на службе, задействовали персонал и оборудование департамента, но не соблаговолили проинформировать своего начальника.

Нечего ходить вокруг да около, решила Ева.

– Да, сэр, я приступила к расследованию. Я полагала, что мои действия оправданы обстоятельствами. И я готова рапортовать об этих обстоятельствах и своих действиях сию же минуту.

Он вскинул руку.

– Это из категории «лучше поздно, чем никогда»?

– Нет, сэр, из категории «необходимо немедленно оцепить место и собрать улики». Со всем уважением, командир.

– Вы были знакомы с убитой.

– Да, сэр. Я не встречалась с ней и не вступала в контакт более двадцати лет. Впервые увидела ее после этого перерыва за два дня до ее смерти, когда она пришла ко мне на работу.

– Вы ступаете на зыбкую почву, Даллас.

– Я так не думаю, сэр. Я знала убитую очень недолго, когда была ребенком. Следовательно…

– Вы несколько месяцев состояли под ее опекой, когда были ребенком, – уточнил он.

«К черту», – сказала себе Ева.

– Термин «опека» здесь не подходит, так как никакой «опеки» не было. Я прошла бы мимо нее на улице и не узнала бы. Никаких дальнейших контактов после ее визита в четверг между нами не предполагалось, если бы она не пошла к моему мужу на следующий день и не попыталась выжать из него два миллиона.

Уитни поднял брови.

– И это, по-вашему, не зыбкая почва?

– Он указал ей на дверь. У капитана Фини имеются записи с дисков наблюдения из здания «Рорк Индастриз». Рорк сам попросил его забрать эти записи, чтобы облегчить расследование. Она вышла в том же виде, в каком вошла.

– Сядьте, Даллас.

– Сэр, мне удобнее докладывать стоя. Я отправилась к ней в гостиницу в воскресенье утром. Я считала необходимым поговорить с ней, дать понять, что не позволю себя шантажировать и вымогать деньги у Рорка. Что ни одного из нас не испугала ее угроза обратиться в СМИ или к властям с копиями имеющихся у нее – по ее словам – моих секретных файлов. И в этот момент…

– А у нее были копии?

– Это вполне вероятно. Ничего не было найдено на месте убийства, хотя был обнаружен футляр для дисков. Велика вероятность, что диски забрал убийца.

– Со мной говорила доктор Мира. В отличие от вас, она пришла ко мне этим утром.

– Да, сэр.

– Она полагает, что вы способны справиться с этим расследованием и, более того, что оно пойдет вам на пользу. – Майор передвинулся в кресле, и оно жалобно заскрипело. – Я также только что переговорил со старшим патологоанатомом, так что нельзя сказать, что я не в курсе дела. Прежде чем вы представите свой отчет, я хочу знать, почему вы не обратились ко мне. Я требую прямого ответа, Даллас.

– Я полагала, что оказалась в наиболее благоприятном положении, чтобы продолжить расследование. Моя объективность в данном деле вряд ли будет поставлена под сомнение.

Уитни долго молчал.

– Вы могли бы прийти ко мне. А теперь докладывайте.

Ему удалось вывести ее из равновесия. Ей пришлось напрячься, чтобы четко и ясно, не сбиваясь, изложить все факты: от первых контактов с убитой до сведений, только что сообщенных ей Пибоди.

– Она сама нанесла себе побои, чтобы обосновать свой шантаж? Таково ваше мнение, лейтенант?

– Да, сэр. С учетом того, что обнаружил патологоанатом, и также других улик.

– Ее партнер или сообщник убивает ее, похищает невестку и через нее продолжает требовать денег, используя угрозу опубликования ваших секретных файлов.

– Вряд ли убийце известно, что Рорк и я проводили вечер в компании шефа полиции и в вашей компании, сэр, в момент совершения убийства. Вероятно, частью его плана сейчас является попытка представить одного или обоих из нас замешанными в убийстве.

– Это была отличная вечеринка, – улыбнулся Уитни. – Номерной счет отслеживается?

– Этим занялся капитан Фини. С вашего позволения, я хотела бы, чтобы Рорк оказал содействие в этой области.

– Я удивлен, что он до сих пор этим не занялся.

– Я еще не посвятила его во все детали. У меня выдалось хлопотливое утро, сэр.

– А дальше будет еще хуже. Было бы ошибкой скрывать вашу связь с убитой. Она все равно выплывет наружу. Будет лучше, если вы сами вытащите ее на свет. Используйте Надин Ферст.

Ева вспомнила о своей подруге с телевидения. Она надеялась оттянуть неизбежное еще на какое-то время, но командир был прав: лучше покончить с этим поскорее. Черт с ними, пусть пошумят.

– Я свяжусь с ней немедленно.

– И с нашим представителем по связям. Держите меня в курсе.

– Слушаюсь.

– Свободны.

Ева направилась к двери, но остановилась и повернулась кругом.

– Майор Уитни, я прошу прощения за то, что держала вас в неведении. Это больше не повторится.

– Нет, не повторится.

Ева вышла, так и не зная, что получила: поощрительное похлопывание по плечу или головомойку. Вероятно, и то и другое, решила она, направляясь в убойный отдел.

Пибоди вскочила из-за стола, как только Ева вошла в «загон», и потопала за ней в кабинет.

– У меня есть требуемые вами данные, лейтенант, и мой рапорт.

– Хорошо. У меня нет кофе.

– Это чудовищное упущение с моей стороны будет исправлено незамедлительно.

– Если уж собираешься лизать мне башмаки, Пибоди, делай это не столь явно.

– Я слишком далеко высунула язык? Я заслужила трепки. Не говорю, что дело того не стоило, но я это заслужила. Мы с Макнабом объяснились и все уладили. Он думал, что я собираюсь его бросить. Полный идиот.

Это было сказано – нет, почти пропето! – с такой нежностью, что Ева просто зажала уши ладонями.

– Если не хочешь новой порки, избавь меня от деталей.

– Прошу прощения. Кофе, мэм, в точности как вам нравится. Хотите, принесу вам чего-нибудь из автомата? Я угощаю.

Ева опасливо покосилась на Пибоди.

– Сколько же раз вы двое перепихнулись? Нет-нет, я не хочу знать. Ладно, принеси мне что-нибудь, а потом созвонись с Надин. Передай ей, что нам надо встретиться.

– Уже работаю.

Когда Пибоди выскользнула за дверь, Ева попыталась дозвониться Рорку по личному номеру. Она с досадой провела рукой по волосам, когда связь переключилась на голосовую почту.

– Извини, что ломаю тебе расписание. Появились осложнения. Перезвони, как только сможешь.

Ей до скрежета зубовного не хотелось общаться с представителем управления по связям с общественностью, но она позвонила, а исполнив этот тягостный долг, вставила в компьютер диск Пибоди и начала просмотр. В это время ее напарница вернулась.

– Взяла батончик «Вперед с тянучкой». Заморить червячка. Надин согласна на встречу. Она говорит, у нее самой есть к нам вопросы. Предложила встретиться за ланчем.

– За ланчем? Почему бы ей просто не прийти сюда?

– У нее есть что-то горяченькое, Даллас. Она хочет встретиться с тобой в «Сказочных ароматах» в полдень.

– Где-где?

– О, это шикарное местечко. Не представляю, за какие нитки она тянет, но чтобы там зарезервировать столик, это должны быть корабельные канаты. Адрес у меня есть. Меня она тоже пригласила, так что…

– Ну да, конечно. Почему бы и нет, черт возьми? Всю жизнь мечтала устроить девичник.

11

Хотя отчет «чистильщиков» по бару «Пещера» не оставлял сомнений в том, что замки и сигнализация были взломаны, Ева отправилась на место лично и встретилась с владельцем.

Его звали Рой Чанси, и он был в равной степени разозлен как тем, что его вытащили из постели, так и тем, что кто-то вломился в его бар.

– Шпана, наверно. Обычно так и бывает.

Он почесал выпирающий живот и широко зевнул, обдав ее тяжелым дыханием. Ему еще предстояло почистить зубы.

– Нет, это не шпана. Скажите мне, где вы находились между семью и девятью утра сегодняшнего утра.

– В своей постели, где ж мне еще быть? Мы открыты до трех утра. Пока запру, пока то да се, ложусь не раньше четырех. Днем я сплю. Днем все равно ничего нет, кроме солнца и машин.

– Вы живете наверху?

– Точно. На втором этаже у меня танцевальная студия, на третьем и четвертом – квартиры.

– Один? Вы живете один, Чанси?

– Точно. Слушайте, с какой стати мне вламываться к самому себе?

– Хороший вопрос. Знаете эту женщину? – Ева показала ему фотографию с удостоверения Труди Ломбард.

Надо было отдать ему должное: он внимательно изучил фотографию. Копы и бармены, подумала Ева, знают, как разбираться в людях.

– Нет. Это ее сюда затащили?

– Нет. Это ее прикончили пару дней назад.

– Эй, эй, эй! – В его водянистых глазах наконец-то вспыхнул огонек. – У меня тут никого не прикончили. Напиваются мертвецки, бывает, но никто еще не умирал.

– Как насчет вот этой? – Ева показала фотографию Заны.

– Нет. Господи, ее что, тоже прикончили? Что за чертовня?

– Когда открывается танцевальная студия?

– Да типа в восемь. По понедельникам, правда, не работает, слава тебе господи. От нее один шум.

– Он не замешан, – сказала Пибоди, когда они вышли на улицу.

– Нет, не замешан. – Ева внимательно оглядела здание, дверь на уровне тротуара, обветшалую стену. – Очевидный выбор. Взломать – плевое дело. Замки вшивые, сигнализация еще хуже. Попасть внутрь мог любой с минимальным навыком. – Она оценила уличное и пешеходное движение. – Затащить ее внутрь – тоже риск ниже среднего. Парень с женщиной идут быстрым шагом. Ее голова опущена. Кто на них оглянется? Будь она посмелее, закричала бы, взбрыкнула, могла бы и стряхнуть его.

– Провинциальная девчонка, впервые в большом городе, свекровь убита. – Пибоди пожала плечами. – Неудивительно, что она не оказала сопротивления, тем более что он подбадривал ее ножиком.

– Но это было не больно-то умно. Вообще, все это грязная работа. И зачем упираться рогом в два миллиона, когда знаешь, что скважина куда глубже? Разве это деньги? Это мелочовка.

– Это в тебе говорит пресыщенность.

– Во мне говорит пресыщенность?

– Я хочу сказать, насчет денег, если ты говоришь, что два миллиона это мелочовка.

– Ничего подобного. – Ева почувствовала себя глубоко оскорбленной. – Из-за двух миллионов пошел на мокрое. Там, где кровь, ставки повышаются, начинаешь требовать большего. А тут мелкая суета. Нет, какая-то другая причина толкнула его убрать Труди.

– Может, любовная ссора? Или воровская разборка. Может, она пыталась лишить его доли.

– Да, жадность – фактор работающий. – По пути к машине заработал Евин мобильный. – Даллас.

– Осложнения? – спросил Рорк.

– Есть немного. – Ева ввела его в курс дела. – Тебе предложен статус гражданского консультанта по электронике, если есть время и желание.

– У меня есть пара дел, которые я предпочел бы не переносить, но я созвонюсь с Фини. Думаю, мне удастся выкроить время и поработать над этим сегодня вечером. В обществе моей очаровательной жены.

При этих словах Ева автоматически расправила плечи, тем более что заметила, как Пибоди смотрит на экран видеотелефона с трепещущими ресницами.

– У меня на сегодня плотное расписание. Сейчас еду в лабораторию… О черт, нет, сперва Надин, потом лаборатория. Надо устроить освещение в прессе, вот я и застолбила встречу с Надин. Постарайся все-таки помочь Фини. Буду признательна.

– Без проблем. Постарайся втиснуть еду в свое расписание.

– У меня ланч с Надин в какой-то дурацкой точке.

– В «Сказочных ароматах», – подсказала Пибоди, заглядывая через Евино плечо в видеоэкран, заполненный лицом Рорка.

– Ну что ж, мир полон сюрпризов. Дай мне знать, что ты думаешь об этой дурацкой точке.

Еве понадобился всего лишь миг.

– Твоя?

– Ну, надо же на чем-то практиковаться. У меня самого сегодня встреча за ланчем. Попробуй салат из одуванчиков. Он очень неплох.

– Когда в аду мороз грянет. Ладно, до связи. Это же цветы, так? – повернулась Ева к Пибоди, закончив разговор.

– Съедобные.

– В моем мире цветы в меню не предусмотрены.

А вот в мире Рорка они явно были предусмотрены. Их можно было вдыхать, пробовать на вкус и даже пить в изысканной обстановке ресторана, где каждый столик на изящной, похожей на стебель ножке представлял собой островок цветения.

Воздух благоухал свежим лугом. Наверное, это хорошо, подумала Ева.

Под полом из прозрачного зеленого стекла переливалась радужными красками цветочная теплица. Пол был многоуровневый, к некоторым столикам вели две-три ступеньки. Над стойкой бара раскинулся цветочный шатер. В баре посетители могли заказать травяные и цветочные коктейли или более прозаические вина.

Надин сидела за столиком возле маленького бассейна, в котором между кувшинками плавали золотые рыбки. Ева заметила, что Надин что-то сделала со своими волосами. Грива пушистых вьющихся волос уступила место гладким, ровно подстриженным волосам. Концы волос выстрижены углами разной длины.

Надин как будто похудела, черты лица заострились. На ней был бархатный костюм лиловато-пурпурного цвета. Она тихо говорила что-то в телефон-наушник, одновременно прихлебывая что-то ярко-розовое и очень пенное из высокого бокала.

– Мне пора. Всё задержите на ближайший час. Да, всё. – Она сняла наушник и бросила его в сумку. – Ну разве не шикарное местечко? Я просто умирала, как мне хотелось сюда прийти.

– У тебя потрясающая прическа, – с восхищением проговорила Пибоди, пока они усаживались.

– Тебе нравится? Я впервые сделала такую прическу на экран. – Типично женским жестом Надин пригладила свои мелированные волосы. – Я экспериментирую.

Официант в темно-зеленой униформе материализовался рядом со столиком подобно духу.

– Добро пожаловать в «Сказочные ароматы», дамы. Я – Дин, и я сегодня имею честь обслуживать вас. Могу я предложить вам коктейль?

– Нет, – сказала Ева, хотя у Пибоди загорелись глаза. Сама она сохранила невозмутимость, и взгляд Пибоди погас. – Пепси есть?

– Разумеется, мадам. А для вас?

– Можно мне то же, что у нее? – Пибоди указала на бокал Надин. – Неразбавленный.

– Безусловно.

– Кстати, фантастическая позавчера была вечеринка, – начала Надин, когда официант отправился выполнять заказ. – Я до сих пор прихожу в себя. Правда, у нас не было случая толком поговорить, но я считаю, что вечеринка – это неподходящее время и место для серьезного разговора. Поэтому…

– Притормози. У меня кое-что есть, и мне нужна утечка.

Брови Надин изумленно взлетели.

– У тебя уже есть горячее дело? А почему я ничего не знаю?

– Убита женщина, череп раскроен, гостиничный номер в «Вест-Сайде».

– М-м-м… погоди. – Надин закрыла глаза. – Да, я об этом слыхала. Туристка, неудавшееся ограбление. А что тут особенного?

– Я нашла тело. Я ее знала. Это не было неудавшееся ограбление.

– Дай мне все это записать.

– Нет, только не сейчас. Никаких записей. Держи в уме.

– Вечно ты создаешь мне сложности. Ладно, валяй. – Надин откинулась на спинку стула и сделала жест бокалом.

Ева кратко изложила суть.

– Департамент считает, что в интересах следствия следует с самого начала придать гласности мою, пусть краткую и поверхностную, связь с убитой. Я была бы благодарна за… – Она никак не могла подобрать подходящего слова. – Ну, скажем, деликатность. Не хочу, чтоб все трубили об этом деле с опекой.

– Да я-то не буду, а вот за других не ручаюсь. Ты готова с этим справиться?

– А какой у меня выбор? Дело в том – и главный упор надо делать именно на этом, – что женщина была убита и полиция это расследует. Улики свидетельствуют о том, что жертва знала своего убийцу.

– Давай сделаем интервью. Ты сможешь все рассказать своими словами. Заодно засветишь свое личико на экране. Публика еще не забыла дело Айкона, Даллас, поверь мне. А как увидит и услышит тебя, тем более вспомнит. «Ах да, это та самая леди-коп, что вывела на чистую воду докторов-психопатов!» Я так все поверну, что они зациклятся на этой истории куда больше, чем на твоей связи с жертвой нового убийства. Тем более это было так давно, что ею вообще можно пренебречь.

– Может быть. Может быть.

Ева замолкла, потому что тут им принесли напитки и официант завел свою песню о фирменных блюдах и рекомендациях шеф-повара.

Поскольку восторженные описания, пересыпанные эпитетами вроде «пропитанный тем-то», «ароматизированный тем-то», «бережно обжаренный в том-то», растянулись до бесконечности, Ева перестала слушать и задумалась над предложением Надин.

– Мне лазанью, – сказала она, когда подошла ее очередь делать заказ. – Как скоро ты сможешь организовать интервью?

– Камеру я вызову, это не проблема, можем сделать хоть сейчас, сразу после ланча, если не будем тут рассиживаться. Мне все равно придется пропустить десерт.

– Ладно. Хорошо. Спасибо.

– Ты всегда повышаешь рейтинги. Кстати, мой личный пробил стратосферу. Одна из тех вещей, которые я хотела с тобой обсудить. Я первая вышла с историей об Айконах – спасибо тебе, – и теперь на меня дождем посыпались предложения. Написать книгу, снять кино и самое главное для меня… Вот тут прошу дать барабанную дробь, – лицо Надин осветилось торжествующей улыбкой, – я получу свое собственное шоу!

– Собственное шоу! – Пибоди подпрыгнула на стуле от возбуждения. – Обалдеть! Поздравляю, Надин. Это не супер, это мегасупер!

– Спасибо. Один час, раз в неделю, и мне дают карт-бланш. У меня будет свой штат. Боже, я до сих пор не могу в это поверить. Свой персонал, свое шоу. – Надин со смехом схватилась за сердце. – Я буду придерживаться криминальной тематики. Это моя специфика, она сделала меня известной. Мы назовем это «Сейчас»: я буду освещать горячие новости, то, что происходит вплоть до минуты выхода в эфир. Даллас, я хочу, чтобы ты была моей первой гостьей.

– Надин, поздравляю, и все такое. Серьезно. Но ты же знаешь, я терпеть не могу все это.

– Это будет великолепно, замечательно. Ты позволишь нам заглянуть в мозговую лабораторию крутейшего нью-йоркского копа.

– О черт!

– Как ты работаешь, как ты рассуждаешь, в общем, весь набор. Ход следствия, все этапы. Мы поговорим о деле Айконов…

– По-моему, эта лошадь уже сдохла. Какой смысл опять ее подстегивать?

– Смысл есть, пока люди проявляют интерес, а они проявляют. Я начинаю работать с одной писательницей над книгой и сценарием. Я должна тебя с ней познакомить.

Ева рубанула рукой в воздухе.

– Всё, Надин! Черта подведена.

Надин усмехнулась.

– Дело будет сделано с тобой или без тебя, Даллас. Ты же хочешь, чтобы все было сделано правильно?

– Кто будет играть тебя в кино? – спросила Пибоди. Тут ей подали цыпленка с померанцем, и она яростно атаковала его.

– Я пока не знаю. Мы же только начали.

– А я там буду?

– А как же? Молодой энергичный детектив, выслеживающий убийц вместе со своей более опытной и закаленной, жутко сексуальной напарницей.

– Меня сейчас стошнит, – пробормотала Ева, но на нее не обратили внимания.

– Это экстаз! Абсолютно. Макнаб обалдеет, когда я ему скажу.

– Надин, все это замечательно. Я очень за тебя рада. Еще раз поздравляю, и все такое. – Ева покачала головой. – Но сама я во все это влезать не хочу, я такими вещами не занимаюсь, это не мое.

– Было бы клево, если бы мы могли снять часть шоу и кино у тебя дома. «Даллас у себя дома».

– Не в этой жизни.

– Я так и знала, – усмехнулась Надин. – И все-таки подумай об этом, не отметай с порога, хорошо? Я не стану на тебя давить.

Ева попробовала лазанью и с сомнением покосилась на Надин.

– Да неужели?

– Точно. Я буду напоминать время от времени, врать, если придется, попробую заманить тебя хитростью, но давить не буду. А знаешь почему? – Надин взмахнула вилкой. – Помнишь, как ты спасла мне жизнь? Когда этот психопат Морс заманил меня в парк и захватил? Он готов был порезать меня на кусочки.

– Что-то смутно припоминаю.

– За это стоит выпить. – Надин сделала знак официанту. – Поэтому давить я не буду, – продолжала она. – Ну, во всяком случае, не сильно. Но если бы ты поймала горяченькое дельце в середине февраля, когда мы стартуем, было бы неплохо.

– У Мэвис срок подойдет, – напомнила Пибоди.

– О боже, а ведь и верно! Мама Мэвис, – добавила Надин со смехом. – До сих пор не могу привыкнуть. Вы с Рорком уже начали посещать занятия, Даллас?

– Заткнись. Никогда об этом больше не упоминай.

– Они резину тянут, – объяснила Пибоди. – Откладывают в долгий ящик.

– Ты хочешь сказать «избегают», – поправила ее Ева. – Вечно люди мне навязывают что-то противоестественное.

– Рождение ребенка – это как раз естественно, – возразила Пибоди.

– Не в моем мире.

«Вот пойти в лабораторию и пнуть чью-то задницу, – подумала Ева, – это естественно». Она обнаружила Дика Беренски, заведующего лабораторией, за рабочим столом. Он шумно прихлебывал кофе, обхватив кружку своими длинными и тонкими, как паучьи лапки, пальцами.

– Давай данные.

– Вот вы, копы, только и знаете, что давай да давай. И каждый думает, будто его дела – важней всего.

– Где мои волокна?

– В отделе волокон. – Он фыркнул, явно довольный собой, подъехал на винтовом табурете к экрану и набрал команду. – Над ними Харво работает. Иди отыщи ее. Волосы она уже обработала. Из стоков, из обеих комнат. Они небось в этой дерьмовой дыре трубы прочищают раз в сто лет. Есть волосы жертвы и другие, не установленные – пока, – на месте преступления. Во второй комнате следов крови в стоке нет. На месте преступления только кровь жертвы – в раковине в ванной. Идентифицированы волосы жертвы, ее сына, невестки, горничной, пары бывших постояльцев, указанных в твоем отчете. Вся кровь на месте преступления принадлежит жертве. Сюрприз, сюрприз.

– Другими словами, ты не сказал мне ничего нового.

– А при чем тут я? Работаю на давальческом сырье, что даете, то и получаете.

– Дай знать, когда сравнишь волосы и отпечатки из гостиницы и из бара.

– Учи ученого.

– Весел как никогда, – пробормотала Пибоди, пока они пробирались по состоящему из стеклянных стен лабиринту лаборатории.

Они нашли Урсу Харво в ее отсеке за изучением экрана компьютера. Ее рыжие волосы, стоящие дыбом, как у дикобраза, резко контрастировали с бледной, почти прозрачной кожей. С ушных мочек свисали сережки в виде маленьких Санта-Клаусов.

– Привет, – сказала она.

– Это мое волокно?

– Оно самое. Волосы я уже сдала.

– Да, Дики меня просветил. Я думала, ты – королева волос, а не волокон.

– Королева волос, – подтвердила Харво, щелкая пузырем жевательной резинки. – Богиня волокон. Короче, я гений местного значения.

– Буду знать. И что мы тут имеем?

– Белый синтетический полимер с примесью лайкры. Тот же состав, что и в частицах, найденных среди костей и серого вещества жертвы. Что тебе надо искать, так это носок или эластичный бинт. Но, я сказала бы, не утягивающий пояс: слишком мало лайкры.

– Носок, – сказала Ева.

– И тебе полагается приз. Сравнила волокна с белым носком без пары, изъятым с места. Точное совпадение. Новый носок, ни разу не надеванный, нестираный. Сохранились следы клея от этикетки, и вот что я нашла в пальцевой части: маленький кусочек пластмассы. Знаешь, как они соединяют пары носков такой пластмассовой перемычкой?

– Да, я их терпеть не могу.

– А кто ж их любит? Их приходится разрезать, а у кого найдется под рукой нож иди ножницы, когда срочно нужна новая пара носков? – Харво опять щелкнула жвачкой во рту и обвела пальцем круг в воздухе. Ноготь был покрыт ярко-красным рождественским лаком с аппликацией в виде елочки. – Да ни у кого! И тогда мы… – Она сложила сжатые кулаки и крутанула в разные стороны. – При этом сплошь и рядом либо носки рвутся, либо внутри остается пластмасса и колет пальцы.

– Есть от чего взбеситься.

– Точно.

– Что насчет этикетки? – спросила Ева.

– Сегодня твой счастливый день: «чистильщики» поработали на совесть и принесли содержимое мусорной корзины. Она стояла в ванной. Я взяла этикетку, раз уж все равно работала по волокнам.

Харво показала Еве этикетку.

– Она была скомкана – ну, ненужная бумажка, – и край надорван. К клеевой стороне прилипли волокна. Ну, словом, расправила ее, подклеила, и вот, пожалуйста: логотип и штрихкод. – Харво постучала ногтем по прозрачному пластиковому конверту, в котором лежала улика. – Женские спортивные носки, размер с седьмого по девятый. И тут тоже есть от чего взбеситься. Я это рассматриваю как личный выпад. Сама ношу седьмой, и, когда покупаю носки вроде этих, вечно они мне велики. Почему они не могут делать носки по ноге? Технология есть, материал есть. Ноги есть.

– Действительно, – согласилась Ева, – есть над чем поломать голову. «Пальчики»?

– Жертвы, на этикетке и на носке. На этикетке нашла еще один. Пробила по базе. – Харво повернулась обратно к экрану. – Хитч Джейн. Работает в магазине «Блоссом бутик» на Седьмой авеню продавщицей. Можете считать меня сумасшедшей, но мне почему-то кажется, что Джейн недавно продала жертве пару носков.

– Отличная работа, Харво.

– Сама себе удивляюсь.

Найти Джейн Хитч было нетрудно. Она стояла за прилавком и пробивала чеки с решимостью солдата на передовой.

Магазин был забит покупателями. Наверняка, решила Ева, их привлекли большие оранжевые плакаты и наклейки «Распродажа», которыми пестрели все вешалки, полки, прилавки и стены. Уровень шума, усиленного непрерывной праздничной музыкой, ужасал.

«Если уж так приспичило покупать, – думала Ева с раздражением, – можно же покупать через Интернет». Что влекло людей в магазины, где толпы других людей осаждали прилавки в поисках одного и того же товара, хотя измотанные, злые продавщицы жалились как крапива, а бесконечные очереди перекрещивались, смешивались и запутывались как какой-то кошмарный лабиринт, было выше ее понимания.

Когда она поделилась своими мыслями с Пибоди, ее напарница бодро воскликнула:

– Но это же клево!

Не обращая внимания на возмущенные протесты покупателей, Ева вклинилась в очередь и локтями проложила себе дорогу.

– Эй! Сейчас моя очередь!

Ева обернулась к женщине с грудой одежды в руках и показала свой жетон.

– Здесь сказано, что сейчас моя очередь. Джейн Хитч? Надо поговорить.

– Но почему? Я занята!

– Я тоже. Задняя комната есть?

– Черт! Сол, прикрой меня на второй кассе. Сюда. – Она протопала на воздушных подошвах в два дюйма толщиной по короткому коридорчику. – Ну, что? Слушайте, у нас была вечеринка, черт бы ее побрал. Да, на вечеринках бывает шумно. Это же Рождество! Моя соседка по площадке – первостатейная сука.

– В следующий раз пригласите ее на вечеринку, – посоветовала Пибоди. – Трудно жаловаться на шум, когда сам его производишь.

– Да я лучше буду есть птичий помет.

Подсобное помещение было забито мешками, коробками, ящиками с товаром. Джейн села на ящик с нижним бельем.

– Ну ладно, хоть посижу минутку. Что там творится – сдохнуть можно. В Рождество люди с ума сходят. И кто сказал про рождественский дух благоволения? К розничной торговле это не относится.

– Вы продали пару носков одной женщине где-то между четвергом и субботой, – начала Ева.

Джейн принялась кулаком растирать себе поясницу.

– Милая, я продала сотни пар носков между четвергом и субботой.

– Лейтенант, – поправила ее Ева, постучав по жетону. – Белые спортивные, размер семь-девять.

Джейн сунула руку в карман. У нее их было не меньше дюжины на черной рубашке и черных брюках. Она вытащила и развернула карамельку. Ногти у нее, заметила Ева, были длинные, как ножи для колки льда, и покрыты лаком карамельного цвета.

Да, Рождество сводит людей с ума.

– Белые спортивные, – проворчала Джейн. – Броская примета, что и говорить.

– Взгляните на фото, может, вспомните.

– Да я своего-то лица не помню к концу рабочего дня. – Карамелька с легким стуком перекатывалась у нее во рту. Но она покорно взяла фотографию. – Черт, кто бы мог подумать! Да, я ее помню. А я еще говорила о первостатейной суке! Ну, слушайте. Приходит она, хватает пару носков. Одну пару! Еще возмущается, что продавцов мало. Ну вот, подходит ее очередь, выкладывает она передо мной эту пару и требует скидки. Но ведь ясно написано: носки со скидкой – от трех пар. Так прямо и сказано. Одна пара – девять девяносто девять. Покупайте три по двадцать пять пятьдесят. А она требует одну пару за восемь пятьдесят. Понимаете, она все подсчитала, и вот сколько она готова заплатить. За ней очередь выстроилась аж до Шестой авеню, а она разоряется из-за вшивой мелочовки. Пристала ко мне с ножом к горлу.

Джейн яростно разгрызла карамельку и захрустела.

– Я не имею права снижать цену, а она стоит, как каменная стена. Люди вот-вот взбунтуются. Пришлось позвать менеджера. Менеджер уступил, потому что дело не стоит такого шума и нервов.

– Когда она приходила?

– Черт, разве упомнишь? – Джейн почесала затылок. – Я работаю со среды. Семь дней подряд в этом пекле. С завтрашнего дня у меня два выходных подряд, и я собираюсь провести их, просто сидя на одном месте. Помню, это было после ланча. Да, я еще подумала: еще немного, и из-за этой суки я выдам на-гора весь свой. – Она щелкнула пальцами, вскинула вверх указательный, украшенный нарядным рождественским ножиком для колки льда. – Пятница! В пятницу мы с Фанни как раз вместе перекусывали. У нее свободные дни пришлись на выходные, я еще помню, как я ей позавидовала.

– Эта женщина приходила одна?

– Да кто ж на такую польстится? Если с ней кто-то и был, то я не видела. И вышла она одна, я за ней проследила. – Джейн усмехнулась. – Показала ей средний палец за спиной. Кое-кто из покупателей зааплодировал.

– Диски наблюдения есть?

– Конечно, есть. Эй, а в чем дело? Кто-то ей наподдал? Я бы им ботинки почистила.

– Да, кто-то ей наподдал. Мне хотелось бы просмотреть диски за пятницу, послеобеденное время. Нам придется снять с них копии.

– Ни фига себе! Ладно. О черт! Слушайте, а у меня не будет неприятностей?

– Нет. Но диски нам нужны.

Опершись на руки, Джейн поднялась с ящика.

– Придется позвать менеджера.

Вернувшись к себе в кабинет, Ева еще раз просмотрела диск. Она пила кофе и наблюдала, как Труди входит в магазин. В строке хронометража было указано: четырнадцать двадцать восемь. У нее было достаточно времени, чтобы осмыслить результат своего визита к Рорку. Времени вполне достаточно, чтобы обсудить ситуацию с партнером или просто побродить по улицам, пока в голове не сложился план.

«Злющая», – отметила Ева. Она остановила запись и увеличила лицо Труди. Ей казалось, что она чуть ли не слышит скрежет зубовный. Кипящая злоба, а не холодный расчет. По крайней мере в этот момент. Может быть, импульс. «Я им покажу».

Ей пришлось искать носки, расталкивать людей локтями, огибать прилавки. Но она нашла, что хотела… и притом со скидкой.

Ева наблюдала, как Труди хватает пару носков с полки. Но вот она задержалась у полки и нахмурилась, взглянув на цену, произвела подсчет и только после этого встала в очередь.

Притопывая ногой, сверля неприязненным взглядом покупателей, стоящих впереди нее в очереди.

Она сгорала от нетерпения. И она была одна.

Ева продолжала следить. Вот перепалка с продавщицей. Труди смотрит на Джейн как на ком грязи под ногами, ее руки опущены, но она стискивает кулаки. Не желает уступить, оглядывается и огрызается на женщину, стоящую позади нее в очереди.

Устраивает скандал из-за мелочи.

Покупает орудие собственного убийства со скидкой.

Она не стала ждать, пока ей упакуют товар и пробьют чек. Просто запихнула носки в сумку и ушла, раздуваясь от возмущения.

Ева откинулась на спинку кресла, задумчиво изучая потолок. Ей надо где-то достать монеты. Никто не носит с собой столько монет, чтобы заполнить ими носок. И судя по тому, как она размахивала сумкой, та не была тяжелой.

– Компьютер, найти и перечислить все банки между Шестой и Десятой авеню, между… Тридцать восьмой и Сорок восьмой улицей.

Работаю…

Поднявшись с кресла, Ева проверила время. Банки уже были закрыты до следующего дня. Но Труди хватило бы времени – пусть и в обрез, – чтобы наменять целый мешок монет. Надо будет завтра проверить.

– Распечатать данные, – приказала Ева, когда компьютер начал диктовать список банков. – Скопировать в файл, скопировать на мой домашний компьютер.

Принято. Работаю…

Ева уже это видела. Конечно, ей придется найти банк и все перепроверить, но она уже это видела. Это будет ближайший к магазину банк. Ева видела, как Труди входит в банк, все еще кипя яростью. Она наверняка воспользовалась наличными, если еще не совсем утратила способность соображать. Нет смысла оставлять след такой трансакции в чековой книжке или на кредитной карточке. Надо менять наличные. И надо избавиться от банковской упаковки еще до возвращения в гостиницу.

Она была одна, вновь напомнила себе Ева. Одна пришла в Управление полиции, потом в «Рорк Индастриз». Ни малейших признаков того, что кто-то ждал ее в вестибюле.

Может, она позвонила, воспользовалась своим мобильным телефоном, когда вышла из здания? Проверить невозможно: мобильник пропал. Да, это был умный шаг – изъять мобильник с места убийства.

Ева прошлась по кабинету, запрограммировала новую порцию кофе.

Труди была испугана, когда вышла от Рорка. Позвонила своему приятелю, своему сообщнику. Может, поплакалась. Может, запасной план они разработали вместе.

Повернувшись к доске, Ева пристально вгляделась в изуродованное кровоподтеками лицо Труди.

– Что нужно, чтобы сотворить с собой подобное? – пробормотала она вслух. – Сильная мотивация. Большой запас злости. Но как, черт побери, ты рассчитывала доказать, что отделали тебя мы с Рорком или кто-то, кого мы на тебя напустили?

Ева покачала головой. Только что отметила умный шаг Труди, и вот опять глупость. Это было сделано в порыве ярости, чисто импульсивно, в приступе умопомрачения. Умнее было бы выманить одного из них или обоих из дома под каким-нибудь предлогом. Выманить куда-нибудь, чтобы им потом было бы сложно доказать свое алиби. Глупо было считать, что у них нет алиби.

Какое-то смутное воспоминание вдруг зашевелилось в ее голове, готовое вот-вот вновь исчезнуть. Ева закрыла глаза, крепко зажмурилась и сосредоточилась.

Темно. Заснуть невозможно. Есть хочется. Но дверь ее комнаты заперта снаружи. Труди не позволяла ей бродить по дому, как она говорила – шляться, устраивать пакости.

Все равно она была наказана.

За то, что поговорила с мальчиком, жившим на другой стороне улицы, и его друзьями. Эти мальчики были старше ее. Они дали ей покататься на скейтборде. Труди не нравился мальчик с другой стороны улицы, не нравились его друзья.

Хулиганы. Малолетние преступники. Вандалы. А может, и еще хуже. А ты – самая настоящая шлюха. Всего девять лет, а уже путаешься с мужиками. Тебе же это не внове, так? А ну марш наверх! И можешь забыть об ужине. Я не кормлю всякое отребье в своем доме.

Не надо было говорить с тем мальчиком. Но он сказал, что научит ее кататься на доске. Ведь она никогда раньше не каталась. Они на своих досках выделывали такие головокружительные трюки! Делали петли, ездили на одном заднем колесе, кружились волчком. Ей нравилось на них смотреть. Тот мальчик заметил, что она смотрит, и улыбнулся ей. Махнул ей, чтобы подошла.

Не надо было ходить. Знала же, что потом хуже будет. Но он протянул ей эту ярко раскрашенную доску и сказал, что она может прокатиться. Сказал, что он ее научит.

И когда она полетела стрелой на этой доске, он присвистнул сквозь зубы. А его друзья засмеялись. Он сказал, что она крутая.

Это был – Ева не сомневалась, что это был – самый счастливый, самый очистительный момент в ее короткой детской жизни. Даже сейчас она помнила, как непривычно было ощущать на своем лице улыбку. Как растянулись ее губы, напряглись щеки и смех вырвался из горла. Она ощутила даже боль в груди. Но это была легкая, приятная боль. Ничего такого с ней никогда раньше не бывало.

Он сказал, что она может покататься еще, что у нее здорово получается.

Но тут из дома с криком выбежала Труди, и лицо у нее было такое… «Я тебе покажу, – говорила это лицо. – Ты у меня взвоешь». Она кричала, орала на Еву, чтобы та немедленно слезла с этой проклятой доски.

Я тебе говорила: ни шагу со двора? Я тебе говорила? Кто будет отвечать, если ты сломаешь свою дурацкую шею? Ты об этом подумала?

Она не подумала. Она думала только о том, как здорово кататься на доске впервые в жизни.

Труди наорала и на мальчиков, пригрозила, что позовет полицию. Хулиганы, извращенцы. Я знаю, что у вас на уме. Но они только смеялись над ней и издавали неприличные звуки. Тот, который дал Еве свою доску покататься, назвал Труди старой сукой прямо в лицо.

Ева подумала, что такой отчаянной храбрости ей никогда видеть не приходилось.

Он улыбнулся Еве, подмигнул и сказал, что она может сколько угодно кататься на его доске, как только избавится от старой суки.

Но ей больше так и не довелось покататься на его доске. Не довелось еще раз увидеться с ним и его друзьями.

И она заплатила за момент счастья и свободы голодным желудком.

Урчащий от голода желудок не давал ей уснуть. Она встала и подошла к окну. И увидела, как Труди выходит из дома. Она смотрела, как Труди берет камни и разбивает ветровое стекло своей машины, а потом и боковые стекла. Она видела, как Труди распыляет краску из баллончика по капоту, и различила в темноте светящиеся буквы.

Потом Труди пересекла улицу, обтерла баллончик тряпкой и забросила его в кусты перед домом мальчика.

Она улыбалась, когда возвращалась назад к дому. И эта улыбка напоминала звериный оскал.

12

Еве предстояло еще одно дело перед концом смены, и на это дело она пошла в одиночку.

Гостиница, в которой Рорк зарезервировал номер для Бобби и Заны, отличалась от прежней как небо от земли. Тем не менее это была скромная гостиница, без излишеств. Именно в таких местах обычно останавливались ограниченные в средствах туристы или командированные.

Охрана в глаза не бросалась, но ее присутствие ощущалось.

Еву остановили в аккуратном холле, на пути к лифтам.

– Простите, мисс. Могу я вам помочь?

К ней обратилась женщина с миловидным лицом и приятной улыбкой. Но под мышкой ее элегантного жакета угадывалась кобура.

– Полиция. – Ева подняла правую руку, а левой потянулась за жетоном. – Лейтенант Ева Даллас. Мои люди в номере пять-двенадцать. Я поднимусь, проверю их и охрану.

– Лейтенант. Нам приказано сканировать удостоверения. Прошу вас…

– Отлично. – В конце концов, это был ее собственный приказ. – Вперед.

Женщина вынула ручной сканер – куда более навороченный, чем любой табельный полицейский, – и проверила. Нажатием кнопки она вывела лицо Евы с фотографии на экран сканера, а убедившись, что все в порядке, вернула ей удостоверение вместе с жетоном.

– Поднимайтесь, лейтенант. Хотите, я позвоню охраннику, предупрежу его?

– Нет, я предпочитаю заставать их врасплох.

К счастью для охранника, он оказался на месте. Они были знакомы, поэтому, вместо того чтобы требовать удостоверение, он втянул живот, расправил плечи и отдал честь.

– Лейтенант!

– Беннингтон! Доложите обстановку.

– Все тихо. Все комнаты на этом этаже заняты, кроме пять-ноль-пять и пять-пятнадцать. Люди входят и выходят: с покупками, с портфелями. Из номера пять-двенадцать ни звука с тех пор, как я заступил на смену.

– Можете отлучиться минут на десять.

– Спасибо, лейтенант, я сменяюсь через тридцать, постою.

– Ладно.

Ева постучала, дождалась, пока кто-то изнутри посмотрел на нее в глазок. Дверь открыла Зана.

– Привет, я не знала, заглянете ли вы к нам сегодня. Бобби в спальне, разговаривает по телефону с Дензилом. Хотите, я его позову?

– Не нужно. – Ева вошла в комнату. Рорк позаботился предоставить им… кажется, это называлось «деловой люкс»: номер с кухней, примыкающей к уютной комнате, которая служила гостиной и кабинетом. Спальня была отделена от кабинета раздвижными дверями. Сейчас они были закрыты. – Как вы? – спросила Ева.

– Спасибо, мне уже лучше. – Щеки Заны слегка порозовели. Она нервно взбила свои пышные светлые локоны. – Я тут сообразила, что вы видели меня по большей части в истерике, обычно я не такая. Честное слово.

– У вас были причины.

Ева оглядела комнату. Защитные экраны на окнах были включены. Отлично. По телевизору передавали какое-то женское ток-шоу. Неудивительно, что Бобби закрыл двери спальни.

– Принести вам чего-нибудь? Тут кухня хорошо загружена. – Зана грустно улыбнулась. – Не нужно бегать за сдобой. Я могу принести вам кофе или…

– Спасибо, ничего не нужно.

– Этот номер гораздо лучше прежнего. Только каким ужасным путем мы его получили…

– Не стоит из-за этого смущаться и переживать.

– Да, наверно.

Зана беспрерывно вращала обручальное кольцо на пальце. На правой руке у нее было кольцо с маленьким розовым камешком. И такие же розовые камешки были у нее в ушах. Они совпадали по тону с ее губной помадой, отметила Ева. Как женщины ухитряются следить за такими мелочами? А главное, зачем?

– Я так рада, что вы нашли мою сумку. Там были все мои вещи. Фотографии, удостоверение и эта новая помада… Я ее только что купила и… О боже. – Зана потерла лицо руками. – Не хотите присесть?

– На минутку. Вы ведь уже давно знаете Бобби и Дензила.

– С тех пор, как начала у них работать. Бобби – он такой милый! Лучше всех. – Зана села, разгладила брюки на коленях. – Я в него сразу влюбилась. Знаете, он немного робок с женщинами. Дензил все время его подначивал.

– Бобби упоминал, что Дензил не ладил с Труди.

– Ну… – Зана опять слегка покраснела. – По большей части Дензил держал дистанцию. Они, можно сказать, не сошлись характерами. А мама Тру… она всегда выкладывала напрямую все, что думала. И люди иногда обижались.

– А вы? Вы не обижались?

– Она же… она была… матерью человека, которого я люблю. И она воспитала его в одиночку. – Взгляд Заны стал мечтательным. – Она воспитала такого хорошего человека. Я была не против, когда она давала мне советы, в конце концов, я же никогда раньше не была замужем, не вела хозяйство. И все равно Бобби умел с ней справляться.

– В самом деле?

– Он мне советовал просто кивать и делать вид, что я со всем согласна, а потом поступать по-своему. – Зана засмеялась и зажала себе рот рукой. – Сам он так и поступал по большей части, и у них почти никогда не бывало споров.

– Но иногда все-таки бывали?

– Так, небольшие размолвки время от времени. В семьях такое бывает. Ева… Можно я буду звать тебя Евой?

– Да, пожалуйста.

– Как ты думаешь, скоро мы сможем вернуться домой? – Губы Заны задрожали, она крепко сжала их. – Мне так хотелось приехать в Нью-Йорк, я так радовалась… Только об этом и думала. А теперь я думаю только об одном: как бы поскорее домой уехать.

– На данном этапе расследования будет лучше, если вы с Бобби останетесь здесь.

– Вот и он так говорит. – Зана вздохнула. – И он не хочет ехать домой на Рождество. Говорит, что просто не хочет быть дома в праздники. И я могу его понять. Просто… – Слезы заблестели у нее в глазах, но ни одна не упала. – Это, наверное, эгоистично.

– Что именно?

– Это же наше первое Рождество после свадьбы, и теперь мы проведем его здесь – в гостиничном номере. – Зана всхлипнула, отерла слезы и покачала головой. – Думать об этом эгоистично, когда его мама…

– По-моему, это естественно.

Зана бросила виноватый взгляд на закрытые двери в спальню.

– Не рассказывай ему, что я тут наговорила. Пожалуйста! У него и без того полно забот. – Она поднялась, когда раздвижные двери открылись. – Привет, дорогой. Смотри, кто к нам пришел.

– Ева. Спасибо, что пришла. Я говорил с моим партнером. – Ради жены Бобби заставил себя улыбнуться. – Мы заключили сделку.

Зана захлопала в ладоши.

– Большой дом?

– Большой дом. Этим утром Дензил подписал контракт и получил задаток.

– О мой дорогой! Это же чудесно! – Зана бросилась ему на шею. – Вы оба столько работали над этой сделкой.

– Большая удача, – объяснил Бобби, повернувшись к Еве. – Мы уж не чаяли сбагрить с рук этот дом. Зря мы с ним связались, уже думали махнуть рукой и сдаться, но как раз на прошлой неделе наметилась подвижка. А этим утром мой партнер завязал ленточку бантиком.

– В Техасе.

– Ну да. Трижды показывал им дом за выходные. Они всё никак не могли решиться. Захотели пройтись по дому еще раз этим утром, и он опять их провел, и вот тут уж они проглотили наживку. Для нас это хорошие комиссионные.

«Снял партнера с заезда, – подумала Ева. – Разве что Дензил нашел способ быть в двух местах одновременно».

– Поздравляю, – сказала она вслух.

– Мама была бы на седьмом небе.

– Милый! – Зана взяла его за обе руки. – Не грусти, мама Тру не хотела бы, чтобы ты грустил. Она так гордилась бы тобой. Вот что я скажу: мы это отпразднуем. Я не шучу. – Она слегка встряхнула мужа. – Я закажу бутылку шампанского, и ты немного отвлечешься и почувствуешь себя героем. Ты выпьешь с нами, Ева?

– Нет, спасибо, мне нужно идти.

– Я думал, может, у тебя есть новости, – сказал Бобби.

– Расследование продвигается вперед. Больше я пока ничего сказать не могу. Я загляну к вам завтра. Если что-то прояснится раньше, позвоню.

– Ладно. Спасибо. Я рад, что ты ведешь это дело, Ева. Мне как-то легче становится, потому что это ты.

Можно возвращаться домой, подумала Ева, с трудом пробиваясь сквозь уличные пробки. Можно вернуться домой, где все нормально, по крайней мере по ее представлениям. Вот Бобби, например, поехать домой не может.

Движение застопорилось. Внимание Евы привлек яркий анимационный рекламный щит, предлагающий провести выходные на Арубе по сниженным ценам.

Всем на месте не сидится, все хотят уехать куда-то, думала Ева. Люди из Техаса и бог весть еще каких медвежьих углов стаями слетаются в Нью-Йорк. Жители Нью-Йорка черепашьим шагом ползут по шоссе на север, в сторону Хэмптонса^[7] или берут билеты на рейсы южного направления и улетают на острова.

А куда деваются люди с островов? – вдруг задумалась Ева. Наверно, едут в какие-нибудь шумные, забитые людьми города.

И почему люди не могут оставаться дома?

Очевидно, это было просто невозможно, поэтому улицы были забиты, как и воздушные пути над ними. И все же Ева не променяла бы этот город ни на какой другой.

Она наконец проехала в ворота, навстречу потокам света.

Все окна светились. Мерцали свечи, поблескивали елочные украшения. Это похоже на сказочную рождественскую открытку, подумала Ева. Темное небо, восходящая луна и фантастический силуэт дома со множеством горящих окон.

Она могла вернуться домой.

Так почему же она чувствует себя такой подавленной? Тяжесть давила ей на затылок, камнем лежала в желудке. Она остановила машину и с трудом выбралась наружу. Ее тянуло прилечь, хотя она и не чувствовала себя уставшей. Ей хотелось отключить мозги хотя бы на несколько минут.

Соммерсет был на месте – мрачный скелет в черном костюме посреди украшенного вестибюля.

– Рорк у себя в кабинете. Занят вашими делами.

Настроение у нее и без того было паршивое, а явное неодобрение, прозвучавшее в его голосе, больно царапнуло ее.

– Никто не держал электрошокер у его горла, – огрызнулась Ева. – А мне вот каждую ночь снится, как я проделываю это с тобой. – С этими словами она поднялась по лестнице, даже не позаботившись снять пальто.

Она не пошла в кабинет, хотя это было мелочно. Она это знала, но прошла прямо в спальню и рухнула на кровать, так и не сняв пальто.

Пять минут, сказала она себе. Она имеет право на пять минут одиночества и тишины. Если бы только удалось ни о чем не думать.

Через несколько секунд до нее донеслись легкие шажки. Затем матрас завибрировал: это Галахад сделал прыжок. Ева повернула голову и посмотрела в его двуцветные глаза.

Кот уставился на нее в ответ. Потом он лениво прошелся пару раз, свернулся калачиком возле ее головы и снова начал ее гипнотизировать. Ева поймала себя на том, что пытается его «переглядеть», не моргать, дождаться, чтобы он моргнул первым.

Она проиграла и готова была поклясться, что кот усмехнулся.

– Будь ты копом, приятель, щелкал бы допрашиваемых как орешки.

Ева передвинулась и почесала его за ушами. Кот заурчал как мощный двигатель, а она под эту музыку наблюдала, как переливаются огоньки на елке.

Неплохо она тут устроилась, сказала себе Ева. Большая кровать, красивая елочка, славный кот. Так что же с ней не так?

Она не расслышала бы, как он вошел, если бы не ждала его прихода.

Когда матрас прогнулся, она снова повернула голову. На этот раз на нее глядели глаза неистово яркой синевы.

Да, она очень неплохо устроилась.

– Я сейчас приду, – пробормотала Ева. – Мне нужна всего пара минут.

– Голова болит?

– Нет. Я просто… не знаю.

Рорк погладил ее по волосам.

– Тебе грустно?

– С чего мне грустить? У меня есть этот здоровенный домище. Видал, как он выглядит в огнях?

– Видал. – Его рука безошибочно передвинулась ей на затылок, где лежала тяжесть.

– У меня есть этот толстенный кот. Вечно тут шляется. Надо будет помучить его на Рождество. Нацепить на него эти… оленьи рога. Ну, знаешь, нарядить его северным оленем.

– Подорвать его достоинство? Отличная мысль.

– У меня есть ты. Глазурь на моем личном торте. Сама не понимаю, что со мной не так. – Она свернулась клубочком у него под боком, прижалась к нему. – Мне даже не жаль, что она умерла. Так что же со мной не так?

– Ты слишком строга к себе, вот что с тобой не так.

Ева вдохнула его запах, и на душе у нее стало спокойнее.

– Я сегодня ходила в морг, посмотрела на нее. Просто очередной труп. Я смотрела на то, что она с собой сотворила, чтобы нас подставить, и мне стало противно. Меня это даже не удивило… когда я все хорошенько обдумала. Я смотрела на то, что сделал с ней кто-то другой, и мне в голову пришло только одно: «Ну, надо же, что на свете случается». Я не должна так думать.

– Что еще ты делала?

– Сегодня? Отчиталась перед Уитни. Мне немного попало, но не очень. Встретилась за ланчем с Надин, попросила ее дать раскрутку моей связи с убитой. Зашла в лабораторию. Проследила волокна до розничной точки, где Труди купила носки. Один так и остался брошенным в номере, а из второго она соорудила кистень. Еще я получила список банков между магазином и гостиницей. Ей же надо было где-то достать монеты. Проверю завтра. Еще ходила в бар, куда затащили Зану, поговорила с владельцем. Просмотрела диски. Навестила Бобби и Зану в гостинице. Хорошая у тебя там охрана. Надежная девушка в вестибюле.

– Приятно слышать.

– А потом я вернулась домой. Было еще кое-что, но о главном я тебе рассказала.

– Другими словами, ты делала свою работу. Жалеешь ты о ее смерти или нет, ты делала то, что приведет тебя к ее убийце.

Ева перевернулась на спину и уставилась в потолок.

– Запала нет.

– Что ты ела на ланч?

Ева невольно засмеялась.

– Хочешь отвлечь меня от горестных мыслей? Я ела эту… как ее… лазанью. Там была такая зеленая начинка из какой-то травы, но, в общем, ничего, было вкусно. Не знаю, что там ели Пибоди и Надин, но они взвизгивали и причмокивали всю дорогу, как девчонки. Народу полно, так что, думаю, ты опять сорвал банк. Но разве это новость?

– Обслуживание?

– Жуть! Стоит только подумать, что вроде чего-то хочешь, а подавала уже тут как тут. Прямо как из-под земли вырастает. У Надин будет собственное шоу.

– Я сам только сегодня об этом узнал. Рад за нее.

– И у нее контракт на книгу и на съемки. Ты в этом тоже замешан?

– В общем, да.

– Она хочет взять у меня интервью, и это не исключено. И еще она хочет снять часть фильма здесь, в доме, а это абсолютно исключено.

– Абсолютно.

Ева опять повернула голову и заглянула ему в лицо. Как этот человек ухитряется день за днем оставаться таким красавцем?

– Я так и думала, что тут мы на одной волне.

– Это наш дом. – Он накрыл ее руку своей, и ей сразу стало тепло. – Дом – это только наше. Личное.

– Я вечно таскаю работу домой. Я здесь работаю.

– Я тоже.

– Но ты не приводишь домой целую ораву копов.

– Нет. Для этого у меня есть ты. И если у меня когда-нибудь будут с этим проблемы, я дам тебе знать.

– Я сегодня кое-что вспомнила.

«Ага, – подумал он, – наконец-то мы добрались до самого главного».

– Рассказывай.

– Я думала о том, как она себя не пожалела. Избила себя. Господи, ты представляешь, она сама пошла и купила носки с одной только целью: отхлестать себя по лицу, по всему телу… Извращенное, саморазрушительное поведение. И тут я вспомнила…

Ева рассказала ему в том порядке, в каком воспоминание пришло к ней. И на этот раз она вспомнила кое-что еще. Было жарко, она чувствовала запах травы. Странный, незнакомый ей запах. Она никогда его раньше не слышала. У одного из мальчиков был компакт-проигрыватель, и из него звучала музыка.

Потом она вспомнила, как полицейская машина плавно и почти бесшумно затормозила возле дома в ту ночь. Как блестели в лунном свете пуговицы на форме полицейского.

– Они пошли на ту сторону улицы. Было поздно… я думаю, было поздно, потому что свет нигде не горел. А потом свет зажегся в доме напротив, и к двери подошел отец мальчика. Копы вошли в дом.

– Что было дальше? – спросил Рорк, когда Ева замолчала.

– Я точно не знаю. Думаю, мальчик сказал им, что ничего не делал. Что он спал. Конечно, он не мог ничего доказать. Я помню, как копы вышли, порылись у дома. Нашли жестянку с краской. Я и сейчас вижу, как один из них спрятал банку в мешок. Он, наверно, думал: «Глупый мальчишка. Тупая задница». Тут она вышла, начала орать. Труди. Тыкала пальцем в жестянку, в свою машину, в их дом. А я стояла у окна и смотрела, но потом просто не выдержала. Я больше не могла смотреть. Я залезла в постель и накрылась одеялом с головой.

Ева закрыла глаза.

– Я слышала, как другие дети говорили об этом в школе. Как ему пришлось пойти с родителями в полицейский участок. Я старалась не слушать. Я не хотела слушать. Через пару дней у Труди появилась новая машина. Отличная, сверкающая новая машина. А вскоре после этого я сбежала. Я больше не могла у нее жить. Не могла больше оставаться там, видеть этот дом на другой стороне улицы.

Она посмотрела в темное окно у себя над головой.

– Я до сегодняшнего дня не понимала, что заставило меня сбежать. Я просто больше не могла оставаться там после того, что она сделала, а я не сделала. Этот мальчик подарил мне самые счастливые минуты моей жизни, из-за меня он оказался в беде. А я пальцем не шевельнула, чтобы ему помочь. Я ничего не сказала о том, что она сделала. Я предала его. Его загребли, а я осталась в стороне.

– Ты была ребенком.

– И это меня извиняет?

– Да, конечно.

Ева села и взглянула на него сверху вниз.

– Черта с два. Его загребли в участок, наверно, дело завели, хотя они не могли доказать, что это он испортил машину. Его родителям пришлось оплатить ущерб.

– Страховка.

– Это хрень, Рорк. Ты же понимаешь, дело не в этом.

Он крепко обнял ее.

– Тебе было девять лет, ты была напугана. А теперь ты оглядываешься на двадцать лет назад и винишь себя. Вот это хрень, Ева.

– Я ничего не сделала.

– А что ты могла сделать? Пойти в полицию и сказать им, что ты видела, как женщина – лицензированная и одобренная службой защиты детей приемная мать – изуродовала свою собственную машину, а потом обвинила в этом мальчишку из дома напротив? Они бы тебе просто не поверили.

– Это дела не меняет.

– Меняет. И мы оба знаем, что мальчик пережил этот подлый навет. У него были родители, дом, друзья. Ему хватило широты души предложить маленькой девочке покататься на своем скейтборде. Я даже думаю, что он живет совсем неплохо. Ты посвятила себя защите общества и ради этого рискуешь собственной жизнью. И нечего, черт побери, обвинять себя в том, что когда-то ты была испуганной маленькой девочкой и вела себя соответственно.

– О черт.

– Я не шучу. И сними пальто. Боже милостивый, ты что, хочешь живьем свариться?

Нечасто Ева чувствовала себя… сконфуженной: это было единственное слово, которое она могла подобрать. Она стащила с себя пальто и оставила его на кровати.

– Нельзя уж поваляться в собственной постели.

– Это и моя постель тоже. И хватит тебе валяться. Может, попробуем что-нибудь другое?

Ева подняла кота и усадила его к себе на колени.

– Нет.

– Ну и ладно, можешь сидеть и дуться. Это все же лучше, чем валяться. – Рорк встал.

– Я хочу вина.

– Может, он был травмирован на всю жизнь.

– О, я тебя умоляю. – Он открыл дверцу винного шкафчика.

Ева прищурилась.

– Может, он стал профессиональным преступником из-за этой подставы в детстве.

– А что? Это мысль. – Рорк выбрал бутылку белого вина из холодильной секции. – Может, ты же его и посадила. Ну разве не ирония судьбы?

Губы у нее дрогнули в улыбке.

– Может, ты с ним сделки проворачивал в твоем темном прошлом. Может, он сейчас криминальный босс где-нибудь в Техасе.

– И всем этим он обязан тебе. – Рорк вернулся к кровати с двумя бокалами вина и протянул один ей. – Полегчало?

– Не знаю. Может быть. Я забыла об этом, понимаешь? Забыла, словно ничего особенного не случилось. А когда это вернулось, на меня навалилось страшное чувство вины. Ему было лет четырнадцать-пятнадцать. Он меня пожалел. Я по лицу видела. Ни одно доброе дело не остается безнаказанным, – горько усмехнулась Ева, чокнувшись с ним бокалом.

– Я могу его разыскать, если хочешь. Посмотришь, каким он стал сейчас. Если он не криминальный босс в Техасе.

– Может быть. Я подумаю.

– А пока я хочу тебя кое о чем попросить.

– О чем?

– У меня нет ни одной твоей ранней фотографии. До нашего знакомства.

Ева не сразу поняла, о чем он говорит.

– Какой фотографии?

– Из той эпохи, когда ты была юной незамужней девушкой, салажонком в форме… Кстати, я надеюсь, ты опять ее наденешь в самом скором времени. Обожаю женщин в униформе. Я могу скачать из Интернета старые фото с удостоверения, но мне бы хотелось, чтобы ты сама что-нибудь для меня разыскала.

– Ну ладно. Может быть. Попробую. А зачем?

– Наши жизни начались задолго до нашей встречи. – Рорк коснулся ее лица своими волшебными пальцами. Они легко, словно перышки, прошлись по ее коже. – И хотя я не сомневаюсь, что лучшие наши годы начались именно с момента встречи, мне все-таки хотелось бы иметь частичку тебя из того времени.

– По-моему, это очень сентиментально.

– Виновен. А если бы вдруг у тебя нашелся снимок, где тебе лет, ну, скажем, восемнадцать, да еще в полураздетом виде, было бы еще лучше.

На этот раз она не смогла удержаться от смеха.

– Извращенец.

– И опять-таки признаю себя виновным.

Ева забрала у него бокал и поставила оба на столик у кровати. Свое пальто она небрежно смахнула на пол.

– Займусь-ка я, пожалуй, кое-чем другим.

– Вот как? – Он с любопытством склонил голову набок. – И чем же, например?

Она была стремительной и гибкой. Она перекатилась через себя, вскинулась, и в мгновение ока ее ноги обвились вокруг его талии, ее руки вцепились ему в волосы, а губы впились ему в рот.

– Чем-то в этом роде, – проговорила Ева, позволив ему наконец дышать.

– Придется уделить тебе время.

– Чертовски верно. – Она расстегнула пуговицы на его рубашке, наклонилась и больно прикусила его подбородок. – Ты меня отругал. С учетом того, что мне досталось от Уитни, это уже вторая выволочка за сегодняшний день.

Ее руки трудились не переставая, и к тому времени, как они добрались до «молнии» у него на брюках, он уже был готов достойно встретить ее.

– Надеюсь, ты не среагировала подобным образом на своего начальника.

– Он совсем даже неплох, если тебе по вкусу могучие типы, несущие бремя забот на своих широких плечах. Лично я предпочитаю красавцев. – Ева укусила его за ухо и опрокинула на спину.

Кот был толст, но ему хватило опыта и проворства убраться с постели.

– Ты такой красавец. Иногда мне хочется съесть тебя, как мороженое. – Просунув руки под полы рубашки, Ева положила ладони ему на грудь. – Надо же, какая кожа! Какие мускулы! И все мое. – Она проложила губами дорожку вниз по его груди и почувствовала, как он дрожит. – Вот что может заставить девчонку взвизгивать и причмокивать всю дорогу.

Теперь и он пустил в ход руки, заставляя ее вздрагивать. Но он позволил ей вести в танце, установить ритм. Она знала, что это ненадолго, но не знала точно, насколько. И от этого ее возбуждение только усиливалось.

Она распахнула собственную рубашку, схватила его руки и прижала к своему телу, сомкнула их на своей груди. Она позволила себе уплыть, упиваясь ощущением этих длинных сильных пальцев, ласкающих ее тело. Потом она откинулась назад с закрытыми глазами, а его пальцы скользнули вниз и расстегнули ее брюки.

Ева вновь опустилась на него, опираясь на локти. Губы к губам, долгие, упоительные поцелуи, прерываемые лишь краткими вздохами. Она слышала частое биение своего сердца… Или это билось его сердце? Она выгнулась, предлагая ему свою грудь, и он взял ее. Дыхание у нее пресеклось, а потом вырвалось изо рта судорожным вздохом.

Теперь она принадлежала ему, а он ей. Ее тело воспламенилось для него. Он перевернул ее, схватив за запястья, завел ее руки за голову и прижал к постели. Ее глаза потемнели, в них читались страсть и вызов.

– Хочу видеть тебя голой. Лежи смирно, пока я буду тебя раздевать.

Он коснулся губами ее губ, потом маленькой ямочки на подбородке, потом проложил дорожку быстрых, влажных поцелуев вниз по шее, по груди, по животу.

Он стянул брюки с ее бедер, все больше обнажая ее тело, потом его язык скользнул в нежную ложбинку между ног. Она выгнулась и задрожала.

– Тсс…

Он как будто успокаивал ее, а в то же время его рот безжалостно подталкивал ее к самой грани и наконец толкнул за край. Когда она ослабела, он продолжил свое черное дело, спускаясь вниз по ее бедрам.

Он стянул с нее ботинки вместе с брюками, дал им упасть на пол общей кучей. А потом так же медленно, с извивами, двинулся в обратный путь наверх.

– Рорк…

– Надо же, какая кожа! Какие мускулы! – повторил он ее слова. – И все мое.

Опять внутри у нее словно что-то закипело, стало нарастать едва сдерживаемое напряжение. Она начала задыхаться, напряжение сделалось невыносимым, и вот очистительный взрыв смел все преграды. У нее еле хватило сил уцепиться за него.

Теперь он был глубоко у нее внутри. Их губы слились, его пальцы переплелись с ее пальцами. Обнимая, целуя, ощущая друг друга, они вспыхнули и сгорели вместе.

Да, подумала Ева, ослабев от любви, всегда можно вернуться домой.

Какое-то время они тихо лежали, постепенно успокаиваясь. Он снова перевернулся, не отпуская ее, и устроился так, чтобы ее голова лежала у него на плече, а ее рука – на его еще вздымающейся груди.

– Я мог бы ругать тебя чаще.

– Это не поможет. Кто знает, может, в следующий раз я разозлюсь. Я сегодня весь день была не в себе. Делала свою работу, как ты говоришь, но что-то во мне разладилось. Я как будто стояла и смотрела со стороны, как я делаю свою работу. Пассивно, понимаешь? Это не мой ритм. Мне надо подзарядиться.

Он погладил ее по животу.

– Мне ты кажешься вполне заряженной.

– Ну что ты хочешь, это же секс. Во всяком случае, с тобой. – Ева оттолкнулась руками и села. – Мне надо перебрать все это дело с самого начала у себя в голове. Прогнав туман, который заволакивал мне мозги, и начать сначала.

Рорк дотянулся до бокалов с вином.

– Ну, значит, так ты и сделаешь.

Ева отпила вино из бокала, который он протянул ей.

– Вот что я сделаю. Сперва приму душ и оденусь. Потом пройдусь по своим записям, по отчетам с места, по рапортам. Возьму час и все выстрою в голове.

– Хорошо. А я вернусь к номерному счету, попробую его расколоть.

– А можно я кое-что прокачаю с тобой, когда все выстрою?

– Ни на что другое я и не рассчитывал. Давай назначим свидание через час и все прокачаем за ужином?

– Годится. – Ева взяла его руку и крепко сжала. – Да, это сработает.

Рорк поцеловал ее пальцы.

– Это безусловно сработает.

13

Ева использовала свой час. Она вернулась к самому началу и прошла весь путь шаг за шагом, используя записи с места преступления, свои собственные заметки, отчеты «чистильщиков», патологоанатома, лаборатории.

Она прослушала показания, следя не только за словами, но и за мимикой и интонациями.

Она долго стояла перед доской, изучая под разными углами каждую фотографию.

Когда Рорк вошел из своего кабинета, она повернулась к нему. Заметив огонек в ее глазах, он поднял бровь и улыбнулся.

– Лейтенант.

– Чертовски верно. Я вела себя как коп, делала работу копа, но я не чувствовала себя копом. А теперь я вернулась.

– Добро пожаловать.

– Давай поедим. Что ты хочешь?

– Ну, раз уж ты чувствуешь себя копом, полагаю, уместнее всего будет пицца.

– Точно! Если бы я час назад не покаталась с тобой на простынях, прыгнула бы на тебя только за это.

– Запиши на мой счет.

Они сели друг напротив друга за ее рабочим столом, на который поставили пиццу и вино. Он и сюда елочку поставил, подумала Ева. Маленькую, конечно, по его меркам, но, черт, ей нравилось смотреть на эту елочку, храбро встречающую тьму за окном своими веселыми огоньками.

– Видишь ли, в чем дело, – начала Ева, – все это не имеет смысла.

– Вот оно что. – Рорк невозмутимо отсалютовал ей бокалом и выпил. – Рад, что это выяснилось.

– Нет, я серьезно. Вот что у нас есть на поверхности, когда входишь на место преступления, ничего заранее не зная. Мертвая женщина, убитая многочисленными ударами по затылку, то есть нанесенными сзади тупым предметом. Имеются телесные повреждения, нанесенные ранее, свидетельствующие о том, что на нее напали и избили за день до смерти. Дверь закрыта изнутри, окно не заперто. – Держа в одной руке кусок пиццы, Ева свободной рукой указала на доску. – Судя по внешним признакам, злоумышленник проник через окно, размозжил ей голову и ушел тем же путем. Раз никаких оборонительных ранений нет, следователь должен предположить, что она, вероятно, знала убийцу или не думала, что ей грозит опасность. Но если кто-то тебя уже раз поколотил, логично было бы хоть чуточку поостеречься, когда он появляется снова.

– Нет, если первоначальные повреждения были нанесены собственной рукой.

– Да, но ты же этого пока не знаешь. С какой стати тебе думать, что это она сама, когда ты только что обнаружил тело? Убийца не мог не видеть хотя бы фингала на лице. И было использовано то же орудие. С учетом этого мы приходим к выводу: убийца хотел заставить нас поверить, что Труди убил тот, кто раньше ее отделал. – Ева с видимым наслаждением откусила громадный кусок пиццы. – Наш убийца использует первоначальные повреждения как дымовую завесу. Это умно, как умно было забрать ее сотовый телефон.

– Он использовал жадность и агрессивные инстинкты убитой.

– Да. Но есть небольшие детали, подрывающие всю схему. Во-первых, отсутствие оборонительных ранений. Нет никаких признаков того, что она была связана, когда ее били, что она пыталась оказать сопротивление или прикрыться. Это не встраивается. А во-вторых, угол нанесения ударов. Выходит, она нанесла их сама.

– Что совершенно меняет всю картину.

– Точно. В-третьих, само место преступления, положение тела и ВС.

– Время смерти.

– Оно самое. Если кто-то влезает в окно среди ночи, ты можешь вскочить с постели, бежать, звать на помощь. Она ничего этого не сделала. Значит, убийца вошел через дверь. Она сама впустила убийцу.

– И все-таки окно не исключается, – возразил Рорк. – Если у нее возникли разногласия с партнером, он мог предпочесть окно, а то вдруг она бы его не впустила? Он решил не рисковать.

– Окно было заперто. Память – штука хитрая, и это один из ее трюков. – Ева откусила еще кусок пиццы и отпила вино. – Вот в чем мое преимущество – следователь знает жертву. А следователь, стоит только поворошить память, отчетливо вспоминает, что жертва всегда запирала все окна и двери на ночь. В евангелии от Труди говорилось, что мир полон воров, насильников и мошенников. Даже днем, когда мы все были дома, он был заперт, как сейф. Я об этом забыла, а теперь вспомнила. Она ни за что не оставила бы окно открытым в страшном городе Нью-Йорке. Это не в ее правилах.

– Итак, она впускает убийцу, – подсказал Рорк. – Поздний визит.

– Да, очень поздний. И она даже не позаботилась халат накинуть. У нее висит халат в шкафу, но она его не надевает и принимает своего убийцу в одной ночнушке.

– Что говорит об определенном уровне интимности. Любовник?

– Возможно. Этот вариант исключать нельзя. Она держала себя в форме. Подтяжки на лице и на теле. Но я не помню никаких мужчин, – пробормотала Ева, пытаясь вновь заглянуть в прошлое. – Я пробыла там всего полгода, но я не помню, чтобы в дом приходили мужчины. И она не ходила на свидания.

– С тех пор и до сегодняшнего дня? Довольно долгий период засухи.

– Нельзя исключить вариант с любовником, – продолжала Ева, но я просмотрела список того, что она держала в комнате: никаких секс-игрушек, сексуального белья, презервативов или других защитных средств. И все же у нее могла быть долгосрочная связь. Признаков я не нахожу, но исключать нельзя. Только это не партнер. Не на равных условиях.

– Нет?

– Она должна была верховодить. Она должна была отдавать приказы. Она любила указывать людям, что надо делать, а потом следить, как они это делают. Взгляни на ее послужной список. За годы она сменила десятки мест и нигде не задержалась надолго. Она не исполняла приказы, она их отдавала.

– Значит, для нее приемные дети были идеальным решением, – кивнул Рорк. – Она главная, она босс. Полная власть.

– Да, она рассуждала бы именно так, – согласилась Ева. – Ей было уже около шестидесяти – и ни одного замужества. Одно-единственное официально зарегистрированное сожительство. Нет, она не была командным игроком. Она не смогла бы работать в партнерстве. Может, она позвонила этому типу по телефону. «Дуй сюда, надо перетереть». До его прихода она выпила вина, приняла таблетки. Может, ее немного повело. Она не сомневалась в своих силах.

– Вот почему она могла утратить бдительность, чего никогда бы не сделала при других обстоятельствах.

Ева кивнула.

– Она спокойна, она под воздействием лекарств. И она рассчитывает выжать из тебя два миллиона долларов. Ради этого она попортила себе портрет. Да, она собой довольна. Но как ей выжать из тебя два миллиона, если она вынуждена отсиживаться в гостиничном номере?

– Я об этом уже думал. Ты сбилась с ритма, – сказал Рорк, когда Ева нахмурилась. – Думаю, она сделала съемку своих повреждений, сопроводив ее запинающимся, а может, и слезным рассказом о нападении, совершенном одним из нас, а может, и обоими. А если она не последняя дура, нападение совершено неизвестным, который предупредил ее: будешь рыпаться, они – то есть мы – позаботятся, чтоб тебе было еще хуже. – Он наполнил вином ее бокал. – Там наверняка будет заявление, что эта запись сделана, чтобы защитить ее от внезапной смерти или от еще более тяжких увечий. В противном случае запись будет отослана в СМИ и в полицию. Держу пари, она собиралась послать эту запись мне: она не сомневалась, что я уловлю подтекст. «Плати, или это станет достоянием гласности».

– Ну, допустим. – Ева взяла еще кусок пиццы. – Твои изыскания подсказали тебе, где может быть эта запись?

– У ее убийцы, без сомнения.

– Да, без сомнения. Так почему же запись не всплыла вместе с номерным счетом во время похищения Заны? Почему ты не получил копию?

– Убийца мог решить, что запись будет говорить сама за себя. И он мог быть так глуп, что доверил ее обычной почте.

– Вот видишь. – Ева взмахнула куском пиццы, а потом вонзила в него зубы. – Умно, глупо, умно, глупо. Меня это не убеждает. Нет здесь никакой глупости. Тут все умно. Настолько умно, что он может позволить себе выглядеть глупо. Преступление по страсти, попытка его замаскировать, мелкие ошибки, более значительные. Но я думаю… Я начинаю спрашивать себя, а не были ли некоторые из этих ошибок сделаны намеренно? – Она оглянулась на доску. – Может, я просто хожу кругами?

– Нет, продолжай. Мне интересно.

– Она была трудной женщиной. Даже ее сын это признал. И… да, ты прав, – добавила Ева, увидев выражение лица Рорка, – я не вычеркнула его из списка подозреваемых. Я потом объясню, почему он не на первом месте в моем списке. Итак, ты делаешь черную работу для женщины с трудным характером. Тебе обещана доля, но ты ни за что не получишь половины. Может, она сказала, что запросила миллион, а ты получишь десять процентов за все твои труды. За грязную работу это не так уж плохо. Допустим, расклад таков, и она отдает тебе запись, чтоб ты доставил лично или отослал.

– Она была очень уверена в себе, – заметил Рорк.

– О да. Это вписывается в ее психологический портрет. И она должна быть уверена в своем посыльном. Но если что-то пойдет не так, это отбросит ее на шаг назад.

– Однако ее посыльный оказался не таким сговорчивым, как ей казалось, – подхватил Рорк. – Вместо того чтобы быть послушной собачкой и нести поноску, он сначала просмотрел содержимое. И начал смекать, что оно стоит гораздо дороже.

«Вот мой ритм, – поняла Ева. – Погонять с ним мячик взад-вперед, увидеть ходы, возможности, части головоломки».

– Верно. Допустим, он вернулся, сказал ей, что хочет больше. Допустим, он сказал, что можно выжать куда больше, чем какой-то жалкий миллион, – предположила Ева.

– Это должно было ее разозлить.

– Еще как. – Ева улыбнулась ему. – И она пошла вразнос. Она пила, принимала лекарства. Перестала следить за своим языком. Она могла проболтаться, что запросила два лимона.

– А может, она просто наотрез отказалась увеличивать его долю пирога.

– Ну, как бы то ни было, теперь уже он разозлился. И в любом случае мы возвращаемся к тому, что он с ней в комнате наедине. То ли поздний вечер субботы, то ли раннее воскресное утро. Она повернулась к нему спиной. Запись у него, оружие у него. Мотив у него есть, возможность тоже. И он проломил ей череп. Забрал ее телефон, ее копию записи, все ее диски, вообще все, что может его изобличить или, наоборот, помочь ему. Он отпирает окно и исчезает.

– И теперь у него весь пирог.

Рорк взглянул на то, что осталось от лежавшего между ними круга пиццы. Они его почти уничтожили. Энергоемкая работа.

– Давай зайдем с другого угла. – Ева слизнула каплю соуса с большого пальца. – С утра пораньше в понедельник он уже на стреме, он уже готов схватить Зану, как только она выйдет. Надо же, какое счастливое совпадение! Она как раз вышла в магазин совсем одна.

– Может, это вовсе не у Труди был любовник?

– Это мысль, не правда ли? – Ева отодвинула пиццу, опасаясь, что еще один кусок, и ей станет плохо. – Надо будет поближе приглядеться к прелестной маленькой женушке Бобби.

– А не к самому Бобби?

– Я в нем покопаюсь. Но дело в том, что при матереубийстве все выглядит куда ужаснее. Тут нужна бешеная ярость или безграничная ненависть.

«Как и при отцеубийстве», – добавила она мысленно. Она сама чуть не захлебнулась в крови, когда убила своего отца.

Сочтя это воспоминание ненужной помехой, Ева сосредоточилась на настоящем.

– Тут мотив не просматривается. Если это деньги, почему бы не дождаться, пока она их получит? И тогда можно подстроить «несчастный случай» по возвращении в Техас и унаследовать все. Конечно, не исключен импульс, минутный порыв, но…

– Ты питаешь к нему слабость, – сказал Рорк.

– Дело не в этом. – «А может, отчасти и в этом», – призналась себе Ева. – Если Бобби разыгрывал сцену в дверях того гостиничного номера, значит, он даром растратил свой талант, занимаясь недвижимостью. И я была с ним, когда кто-то захватил Зану, то есть, если это он, значит, у него есть партнер. Или они с Заной замешаны в этом оба. Все это не исключено, поэтому мы проведем проверку. Но мне в это не верится.

Рорк внимательно изучил ее лицо.

– Но во что-то верится. Я же вижу.

– Вернемся к убитой. Она любит командовать, держать людей под каблуком. Ты верно заметил: она брала детей не только ради денег. Она брала их, чтобы командовать, помыкать, вселять страх. Если ей верить, она сохранила личные дела своих подопечных. Но тогда кто сказал, что я первая, на кого она наехала?

– Ну, тогда не партнер. Скорее клеврет.

– Мне нравится слово «клеврет», – кивнула Ева. – Совершенно непонятно, что оно означает, но звучит здорово и, по-моему, подходит. – Она несколько раз качнулась взад-вперед в кресле. – Клеврет. Да, это ее профиль. Я уже кое-что проверила из ее прошлого. Она всегда брала на попечение девочек. Вот и ответ на вопрос, почему она была в ночной рубашке. С какой стати ей брать халат, если это всего лишь женщина? И нечего тревожиться, нечего бояться, ты ее в детстве гоняла куда хотела, и сейчас по не выясненным пока причинам она у тебя под контролем.

– Но Зану похитил мужчина, если верить ей на слово.

– И если мы ей поверим, согласно этой теории, их двое. Или все-таки Труди завела себе мужчину. Я повнимательнее пригляжусь к ее подопечным.

– А я поиграю со своими циферками.

– Что-нибудь проясняется?

– Это вопрос времени. Фини получил ордер. А это значит, что я могу использовать свое оборудование, не прячась от компьютерной охраны.

– Но тогда для тебя весь кайф пропадает.

– Приходится мириться с тем, что есть. – Рорк встал из-за стола. – Пойду займусь этим.

– Рорк! О том, что я говорила раньше. Ну, про то, что я приношу работу домой и привожу с собой ораву полицейских. Надо было добавить, что я и тебя в это втягиваю.

– Я сам не раз в это втягивался, да еще и через твою голову. – Его губы изогнулись в легкой улыбке. – Я стараюсь научиться ждать приглашения.

– Я очень многого требую. И я не забыла, как ты пострадал. Тебя здорово зацепило. У меня была пара крупных дел за последнее время, я сама тебя приглашала, и в результате у тебя были тяжелые ранения.

– Не я один, ты тоже пострадала, – напомнил он.

– Я на это подписывалась.

Теперь он широко улыбнулся, – одного этого было довольно, чтобы сердце Евы подпрыгнуло в груди, – обогнул стол, взял ее за руку и потер пальцем обручальное кольцо.

– Я тоже на это подписался. Идите работайте, лейтенант.

– Ладно. Ладно, – повторила Ева, – когда он скрылся за дверью своего кабинета. – Она повернулась к компьютеру. – Ну что ж, будем отрабатывать нашу зарплату.

Она вывела на экран список девочек, побывавших на попечении у Труди, и начала копаться в их жизни.

Одна мотала третий срок за нападение с отягчающими обстоятельствами. Хорошая кандидатура, подумала Ева, если бы она не сидела сейчас в камере в Мобиле, штат Алабама. На всякий случай Ева все-таки позвонила начальнику тюрьмы и получила подтверждение.

Вычеркиваем.

Другая была разорвана на куски во время выступления в подпольном стрип-клубе в Майами, когда на вечеринку ворвалась пара психов, обвешанных взрывчаткой. Фанатики-бомбисты, припомнила Ева, протестующие ценой собственной и сотен чужих жизней против того, что они считали эксплуатацией женщин.

Следующая проживала в Де-Мойне, штат Айова, была замужем, работала учительницей в начальной школе. Один ребенок, мальчик. Муж – компьютерный аналитик. Зарабатывали вдвоем совсем неплохо, отметила Ева. Труди могла зачерпнуть из этого колодца.

Она позвонила в Айову. Лицо женщины, появившееся на экране видеотелефона, казалось изможденным. На заднем плане что-то грохотало и взрывалось.

– Счастливого Рождества, помоги мне бог. Уэйн, пожалуйста, сделай потише хоть на пять минут. Извините.

– Без проблем. Карли Твин?

– Совершенно верно.

– Я лейтенант Даллас, Департамент полиции и безопасности Нью-Йорка.

– Нью-Йорк? Мне надо сесть. – Послышался тяжелый вздох, видеоэкран накренился, позволив Еве разглядеть грандиозный беременный живот. Опять вычеркиваем, подумала она, но довела разговор до конца.

– А в чем дело?

– Труди Ломбард. Помните такую?

Лицо Карли изменилось. Напряглось.

– Да. Несколько месяцев я находилась на ее попечении, когда была ребенком.

– Припомните, пожалуйста, когда вы в последний раз вступали с ней в контакт.

– А что? Уэйн! Прекрати немедленно! А в чем дело? – повторила Карли.

– Миссис Ломбард была убита. Я веду следствие.

– Убита? Погодите минутку, я должна перейти в другое место, а то я ничего не слышу.

Тяжело отдуваясь, женщина поднялась на ноги. Экран закачался, пока она, переваливаясь, шла из семейной комнаты – Ева видела это на экране – в маленький кабинет. Она закрыла за собой дверь.

– Она убита? Как?

– Миссис Твин, я хотела бы знать, когда вы в последний раз разговаривали с миссис Ломбард или имели с ней какие-либо иные контакты.

– Я под подозрением?

– Тот факт, что вы не отвечаете на простой вопрос, сам по себе кажется мне подозрительным.

– Мне было двенадцать лет, – возмутилась Карли. – Я была на ее попечении восемь месяцев. Потом моя тетя сумела получить права опеки, и я уехала жить к ней. На том дело и кончилось.

– Тогда почему вы так рассердились?

– Потому что нью-йоркский коп звонит мне домой и задает вопросы об убийстве. У меня семья. Я на восьмом месяце беременности, ради всего святого! Я педагог!

– Но вы так и не ответили на мой вопрос.

– Мне нечего сказать о ней или об этом деле. Нечего. Без адвоката я ничего говорить не буду, так что оставьте меня в покое.

Экран погас.

– Душевно поговорили, – отметила Ева.

Она не могла себе представить, как Карли Твин со своим животом добирается до Нью-Йорка и вышибает мозги Труди Ломбард, но из списка ее не вычеркнула.

При следующем звонке она нарвалась на автоответчик. Два голоса, два лица на экране, сияющие до такой степени, что Еве захотелось надеть солнцезащитные очки.

– Привет! Это Прю!

– А это Алекс!

– Мы не можем ответить вам сейчас, у нас медовый месяц на Арубе!

Они повернулись друг к другу на экране, хихикая как ненормальные.

– Перезвоните, когда вернемся. Если вернемся.

Значит, кто-то и впрямь пользуется снижением цен и летит на тропические острова, подумала Ева. Но если Прю и Алекс сказали «да» у алтаря, значит, они сделали это буквально на днях, и данные еще не попали в федеральный учет.

Она запросила подтверждение в отделе регистрации Нови, штат Мичиган. Прю и Алекс действительно подали заявку на брачную лицензию и пустили ее в ход не далее как в прошлую субботу.

Вряд ли они сделали крюк и заехали в Нью-Йорк, чтобы совершить убийство, по пути к трем заветным С: солнцу, серфингу и сексу.

– Ладно, Макси Грант из Лос-Анджелеса, послушаем, что ты нам скажешь. Адвокат, да? И у тебя собственная фирма? Значит, дела у тебя идут неплохо. Держу пари, Труди была бы не прочь оттяпать кусок.

С учетом разницы во времени Ева первым делом набрала рабочий номер Макси Грант.

На звонок ответили на втором гудке. Ответила весьма деловито женщина с копной рыжих кудряшек, обрамлявшей волевое, четко вылепленное лицо. Серо-зеленые глаза вопросительно глянули на Еву.

– Макси Грант, чем я могу вам помочь?

– Лейтенант Даллас, Департамент полиции и безопасности Нью-Йорка.

– Нью-Йорк? Вы засиделись на работе, лейтенант.

– А вы сами отвечаете на звонки, мисс Грант?

– Бывает, и притом частенько. Чем я могу помочь Нью-Йорку?

– Труди Ломбард.

Улыбку, искривившую губы Макси, никак нельзя было назвать дружеской.

– Сделайте мне подарок к Рождеству. Скажите, что вы из отдела убийств и что сука лежит на плите в морге.

– Именно это я и собираюсь вам сказать.

– Без балды? Ну тогда созывайте оркестр, я буду играть на геликоне. Как она скопытилась?

– Как я понимаю, вы не из числа ее поклонниц.

– Я ненавидела ее до печенок. Я ненавидела атомы, составлявшие ее печенки. Если вы взяли тех, кто ее урыл, я хочу пожать им руку.

– Может быть, вы мне скажете, где вы были с прошлой субботы и до понедельника.

– Бога ради. Я была здесь. Я хочу сказать, на побережье. Даже я не торчу на работе круглые сутки. – Макси откинулась в кресле и задумчиво вытянула губы. – В субботу, с восьми до полудня, у меня общественная работа в монастыре Святой Агнессы. Я тренирую волейбольную команду девочек. Могу дать вам список участниц, если хотите проверить. Потом прошлась по магазинам с приятелем. Рождественские покупки. Потратила слишком много, но это же Рождество. Могу дать имя приятеля и предъявить чеки. В субботу вечером была на вечеринке. Домой вернулась в третьем часу ночи. И вернулась не одна. Секс и завтрак в постели воскресным утром. Сходила в спортзал, прибралась дома. Воскресным вечером немного поработала дома. Ну, поделитесь деталями! Она страдала? Ну, я вас очень прошу, скажите мне, что она страдала!

– Лучше вы мне скажите, почему вам так хочется это услышать.

– Девять месяцев она держала меня в аду. Если вы не полная недотепа, а по виду вроде не скажешь, у вас сейчас перед глазами мое личное дело. Я попала в детский дом, когда мне было восемь, после того как мой старик наконец забил мою мать до смерти и довел-таки свою жалкую задницу до тюремной камеры. Никто не захотел меня взять. Госсистема спихнула меня этой подлой садистке. Она заставляла меня тереть полы зубной щеткой, запирала в спальне каждую ночь. Иногда даже электричество вырубала, чтобы я сидела в темноте. Говорила, что моя мать получила по заслугам и что я кончу, как она.

Макси перевела дух, дотянулась до бутылки воды, стоявшей рядом на столе, и отпила несколько глотков.

– Я начала воровать, копить деньги на побег, но она меня подловила. Пожаловалась копам, показала им синяки у себя на руках и на ногах, заявила, что это моих рук дело. Будто бы я на нее напала. Я эту суку ни разу в жизни пальцем не тронула. Меня упекли в колонию. Я озлобилась, стала ввязываться в драки. Вам такая картинка знакома?

– Да, мне случалось ее видеть.

– К десяти годам я уже начала толкать наркотики. Совсем пропащая, – сказала Макси с горькой улыбкой. Ева поняла, что она стыдится своего прошлого. – Не вылезала из колоний, пока мне не стукнуло пятнадцать. Сделка накрылась. Меня порезали. И это было самое лучшее, что со мной случилось за всю мою жизнь. Там был один священник… Знаю, это звучит, как «Лучший фильм недели», но со мной это случилось на самом деле. Он боролся за меня, он не сдавался. Он меня наставил на путь истинный.

– И вы пошли в юриспруденцию.

– Это было как раз то, что мне нужно. К этой садистской сволочи я попала, когда мне было восемь. Я была запугана. Я видела, как умерла моя мать. А эта сука использовала мою историю, она из кожи вон лезла, чтобы меня уничтожить. И ей это почти удалось. Я не пошлю цветы ей на похороны, лейтенант. Я надену красные туфли на шпильках и буду пить французское шампанское.

– Когда вы видели ее в последний раз?

– Я не встречалась с ней лицом к лицу последние четыре года.

– Лицом к лицу?

Макси медленно отпила еще глоток.

– Я юрист, дело свое знаю. Я прекрасно понимаю, что сейчас мне нужен адвокат. Мне не следует с вами разговаривать. Но я просто счастлива, что она мертва! В общем, я рискну. Четыре года назад я работала на одну влиятельную фирму. Младший партнер. Я была помолвлена с парнем, который метил в Сенат и имел все шансы. Я получала большую зарплату, правда, и вкалывала я дай бог каждому! И вот она появляется у меня в кабинете. На работе, разрази меня гром! Вся так и тает от улыбок. «Ну-ка дай-ка мне на тебя посмотреть!» «Надо же, как ты выросла!» Меня чуть не стошнило.

Макси отхлебнула большой глоток и решительно отставила бутылку в сторону.

– Надо было вышвырнуть ее пинком под зад, но она застала меня врасплох. И тут она меня оглушила: у нее есть копии моего дела, и там всё. Наркотики, тюремные сроки, нападения, кражи. Нехорошо будет, не правда ли, если все это выйдет наружу? Чего ж хорошего, когда у меня такая шикарная работа в такой важной фирме. Да еще с таким женихом, фаворитом гонки на Вашингтон.

– Она вас шантажировала?

– Я ей позволила. Так глупо! Я дала ей пятьдесят тысяч. Через три месяца она опять возникла: добавки захотела. Я не зеленая дура, знаю, как это работает. Я все знала, но заплатила ей еще раз. Даже когда моя помолвка полетела ко всем чертям. По моей вине. Я так нервничала, так старалась, чтобы он не узнал… В общем, я сама все разрушила.

Макси замолчала, а когда снова заговорила, ее тон изменился, как будто смягчился.

– Я до сих пор об этом жалею. Ну, словом, я платила ей два года. Сука выкачала из меня четверть миллиона. Я просто не могла больше терпеть. Я ушла с работы. И когда она опять явилась, я ей сказала: полный вперед. Валяй, сука, делай свое черное дело. Мне больше нечего терять. Я уже все потеряла, – тихо добавила Макси.

– И как она это восприняла?

– Взвилась под небеса. По крайней мере, этот кайф я словила. Она так вопила, будто я втыкала горящие палки ей в глаза. Да, для меня это был кайф. Она пригрозила, что меня исключат из адвокатуры. Ну, это она, конечно, загнула. Ни одна фирма меня больше никогда не возьмет. В этом есть доля правды, но мне было плевать. Я ей так и сказала, и она ушла. А теперь, слава богу, она больше никогда не вернется.

– Вам надо было обратиться в полицию.

– Возможно. Да, надо было… Но я выбрала свой путь. Теперь у меня своя фирма, уж такая, как есть. Я счастлива. Я ее не убивала, но я готова на общественных началах предложить свои услуги тому, кто это сделал. Она заставляла меня мыться в холодной воде. Каждый вечер. Говорила, что мне это полезно. Остужает горячую кровь.

Ева не удержалась и невольно вздрогнула. Она хорошо помнила эти холодные купания.

– Мне понадобятся имена людей, которые могут подтвердить, где вы находились, Макси.

– Без проблем. Скажите мне, как она издохла.

– Проломленный череп, тупое орудие.

– У-у-у… Я-то надеялась на нечто более экзотическое. Ну что ж, надо довольствоваться тем, что есть.

«Хладнокровная, – подумала Ева, положив трубку. – Хладнокровная и откровенная до жестокости».

У нее эти качества вызывали уважение.

А главное, она нащупала схему шантажа.

Ева нашла еще двоих. Хотя они ничего не подтвердили, она прочла правду по их глазам. Надо будет проверить их алиби. И еще двух, которых она не застала.

Ева встала, чтобы налить себе кофе, и зашла в кабинет к Рорку.

– Успехи?

– Все еще в тупике. – Он отодвинулся от стола в явном раздражении. – А мы уверены, что она правильно запомнила цифры?

– Она была в шоке, могла и перепутать. Но она повторила их дважды в той же последовательности, без запинки.

– Результат – ноль. Я пропущу их через компьютер в разных последовательностях. Посмотрим, может, что и выплывет. А у тебя что?

– Один подтвержденный шантаж. Женщина-адвокат в Калифорнии. Она не убивала, но она утверждает, что выложила четверть миллиона за пару лет, прежде чем перекрыла Труди кислород. Это немало из одного источника, а я готова спорить, что это не единственная кормушка. И я готова спорить, что у Труди была пара тайных счетов, не внесенных в налоговую декларацию.

– Ну, вот это я найду запросто.

– Женщина-адвокат дала мне два номерных счета. Она переводила на них деньги для Труди. Но это было несколько лет назад, может, с тех пор Труди перевела их еще куда-то.

– Тасовать счета – лучший способ сбить со следа налоговую службу. Я начну с этих счетов и найду остальные.

– Если это были электронные переводы, мы смогли бы проследить их до самого начала.

– Детская игра. И она поможет мне отвлечься от этой головной боли.

– Кофе хочешь?

– Моя заботливая женушка! Да, спасибо.

– Я все равно собиралась налить себе.

Выходя из кабинета, Ева услыхала его смех у себя за спиной. Но она не сразу прошла в кухню. Она опять остановилась у доски. Если у Труди были доходы от шантажа, где-то спрятанные деньги, сколько же теперь унаследует Бобби?

Неплохое вливание в его бизнес.

Ева вспомнила мальчика, тайком приносившего бутерброд к ней в комнату, когда она бывала одинока и голодна. Он ничего не говорил, только застенчиво улыбался и прижимал палец к губам.

Потом она сделала кофе, размышляя, как бы ей узнать, не убил ли этот мальчик свою мать.

14

Ева стояла в ослепительно освещенной комнате и пила шампанское вместе с другими женщинами. Женщина-адвокат из Калифорнии пила прямо из бутылки и, вращая бедрами, танцевала в красных туфлях на высоких каблуках. Карли Твин сидела на стуле с высокой спинкой, осторожно потягивая вино из бокала и растирая свободной рукой свой огромный живот.

Другие – такие же, как она, – болтали без умолку, как всегда бывает на женских вечеринках. Сама она никогда не умела говорить о моде, готовке и мужчинах, поэтому она пила игристое вино и помалкивала, а болтовня обрушивалась на нее со всех сторон.

Все были разряжены в пух и прах. Она сама была в том же туалете, что надевала в последний раз на рождественскую вечеринку. Даже во сне, даже зная, что это сон, она чувствовала, как у нее болят ноги.

Часть комнаты была отгорожена, там сидели дети, которыми они были когда-то, и наблюдали за вечеринкой. Поношенные одежки с чужого плеча, осунувшиеся лица, потухшие, недетские глаза – от света, музыки, смеха они были отгорожены прозрачной стеклянной стеной.

Там, за стеной, был и Бобби. Он раздавал детям бутерброды, и они жадно ели.

Ей здесь было не место. Ведь на самом деле она не была одной из них. Все остальные бросали на нее быстрые взгляды украдкой и перешептывались, прикрываясь ладонью.

И все же именно она первой подошла к телу, лежавшему на полу посреди комнаты. Ночная рубашка Труди была в крови. Кровь запеклась на натертом до блеска полу.

– Она совершенно не так одета, – с улыбкой заметила Макси, запрокинула бутылку и выпила еще шампанского. – Подумать только, сколько денег она из нас выкачала! Уж могла бы разориться на приличный туалет. Это же вечеринка, черт возьми!

– Эта вечеринка не входила в ее планы.

– Ну, ты же знаешь, что говорят о планах. – Макси подтолкнула Еву локтем в бок. – Расслабься. В конце концов, мы же все одна семья.

– Моей семьи здесь нет. – Ева заглянула сквозь прозрачное стекло в глаза детей и усомнилась в собственных словах. – Мне надо делать свою работу.

– Ну, как хочешь. А я вот считаю, что этой вечеринке не хватает веселья. Надо ее взбодрить.

Макси перевернула пустую бутылку, ухватила ее обеими руками за горлышко и с диким хохотом обрушила ее на уже проломленную голову Труди.

Ева бросилась вперед, оттолкнула ее, но тут толпой налетели остальные. Ее сбили с ног, отбросили с дороги, на нее наступали ногами: все навалились на тело, как стая собак.

Она отползла в сторону, попыталась встать. И увидела детей за стеклом. Они аплодировали и подбадривали взрослых.

А позади них она увидела тень, силуэт, и узнала своего отца.

А ведь я тебя предупреждал, малышка, разве нет? Я тебе говорил, что они бросят тебя в яму с пауками.

– Нет.

Она дернулась и ударила вслепую, когда кто-то поднял ее.

– Спокойно, – послышался тихий голос Рорка. – Я тебя держу.

– Что? Что? – Сердце у нее заходилось в безумной скачке. Она встряхнулась и очнулась у него на руках. – Что это?

– Ты заснула за столом. И неудивительно: уже два часа ночи. Тебе приснился кошмар.

– Это не… – Ева на минутку умолкла, чтобы успокоиться. – Это был не кошмар. Не настоящий кошмар. Это был просто странный сон. Я могу идти сама.

– Мне так больше нравится. – Не выпуская ее из рук, он вошел в лифт. – Мы бы раньше отправились спать, но я увлекся.

– Ничего не соображаю. – Ева потерла лицо руками, но не смогла прогнать усталость. – Ты что-нибудь нашел?

– Что за вопрос! Нашел уже три счета, но, думаю, у нее есть еще. Пусть Фини займется этим с утра. У меня есть кой-какая своя работа.

– А какие…

– Потерпи до утра. Тем более что терпеть уже недолго.

Рорк вышел из лифта и отнес ее прямо в постель. Когда он начал стягивать с нее брюки, Ева шлепнула его по рукам.

– Я сама. А то у тебя появятся ненужные мысли.

– Даже мои возможности ограничены, хотя и довольно велики.

И все же, когда они легли в постель, он крепко прижал ее к себе. Она попросила его рассказать о своих находках. А когда проснулась, было уже утро.

Рорк пил кофе за столиком в уголке, примыкавшем к спальне. Экран компьютера был разделен между биржевыми сводками и утренними новостями. Ева почувствовала, что в этот момент ее не интересует ни то, ни другое. Поэтому она буркнула то, что могло сойти за утреннее приветствие, и поплелась под душ.

Выйдя из ванной, она уловила запах бекона.

На столе стояли две тарелки. Ева знала, что за игру он затеял. Он даст ей информацию, только когда она поест. Чтобы покончить с этим поскорее, она опустилась на стул напротив него и первым делом принялась за кофе.

– Ну?

– И тебе доброго утра, если его можно так назвать. Сводки предсказывают ледяной дождь с возможным переходом в снег к полудню.

– Веселье продолжается. Счета, Рорк.

Он погрозил пальцем коту, пытавшемуся подобраться на брюхе поближе к еде. Галахад остановился, сел и начал чистить ушки.

– Счета, которые назвала тебе женщина-адвокат, были закрыты. Время совпадает с отказом платить. Я нашел другие офшорные счета. Не просто номерные – закодированные, и довольно-таки хитро. Расшифровал сертифицированные имена. Роберта Тру и Робин Ломбарди.

– Убогая фантазия.

– Согласен, фантазией она не блистала. Ее сильнейшее качество – жадность. На каждом из счетов у нее примерно по миллиону. Прослеживая источники поступлений, я нашел переводы женщины-адвоката. И еще одно шестизначное число переведено со счета, открытого совместно Томом и Карли Твин.

– Да, я так и знала. Ее тоже скальпировали.

– И еще солидный кусок от некой Марли Пиплс.

– Пиплс… Это врач. Педиатр из Чикаго. Вчера я не сумела до нее дозвониться.

– Это еще не все. Я составил тебе список. Мне удалось найти вклады десятилетней давности.

– Это примерно то самое время, когда она потеряла статус матери на пособие. Когда у тебя сын в колледже, ты сохраняешь статус, пока он не кончит учебу или пока ему не исполнится двадцать четыре.

– Удобный способ восполнить утраченный доход.

– Но она не разорилась на приличный туалет.

– Не понял?

– Да это все дурацкий сон. – Ева покачала головой. – А может, и не дурацкий. На кой черт ей нужны все эти деньги? Что она с ними делала? Она приезжает в Нью-Йорк и останавливается в гостинице экономкласса.

Рорк отрезал кусочек бекона и протянул ей.

– Кое для кого важно иметь, накапливать, а не тратить. Ей не важно, что на это можно купить.

Раз уж кусок бекона оказался у нее в руке, Ева его съела.

– Ну, кое-что она все-таки купила. Моррис говорит, что у нее были пластические операции на лице и на теле. Хорошая работа. Значит, на это она потратилась. Невестка говорит, что Труди оставила свои лучшие драгоценности дома, значит, и на это она тратила деньги. Личные вещи, – задумалась Ева. – Внешний вид. Да, это в ее духе. А может, она во что-то вкладывала. Бобби работает с недвижимостью. Может, у нее есть недвижимость. Убежище, чтобы укрыться, когда она перестанет доить своих бывших подопечных.

– Это важно?

– Не знаю. Сколько у нее было, кто знал об этом, кто имел доступ. Это может иметь значение. – Ева ела и размышляла. – Я не могла найти ничего указывающего на Бобби или его жену. Я проверила финансы, медкарты, образование, уголовные досье. Но что, если кто-то из них или они оба знали, что у нее где-то припрятана пара миллионов? Вдруг они решили, что есть шанс эти деньги удвоить? – Она замолчала, обдумывая это. – Если бы мы могли заморозить счета, доказать, что деньги получены незаконно… Может, мы толкнули бы убийцу на попытку последовать за Труди по дорожке к шантажу. И еще это могло бы его разозлить. А в конечном счете, хотя придется преодолевать кучу бюрократических рогаток, мы могли бы вернуть деньги назад.

– …«И справедливость для всех»^[8].

– В идеальном мире, совсем не похожем на наш. Но в этом что-то есть. Если мотивом были деньги, отъем денег может сдвинуть ситуацию с мертвой точки.

Ева с изумлением увидела, что незаметно для себя съела весь завтрак. Она встала.

– Сейчас я оденусь и начну работать. Пожалуй, мы понизим видимый уровень наблюдения за Бобби и Заной. Чтоб казалось, что охраны нет. Что нам нужно, так это приманка.

Она направилась в гардеробную, вспомнила, что Рорк говорил о ледяном дожде, и повернула к комоду, чтобы взять свитер.

– Сегодня двадцать третье, верно?

– Верно. Осталось всего два дня для покупки рождественских подарков.

– Вот и хорошо. Чем ближе к этому дню, тем меньше народа на дежурстве. Пара провинциалов заперта в гостиничном номере. Скоро они заноют, чтобы мы выпустили их погулять. Мы выпустим, а там посмотрим.

В управлении Ева назначила брифинг в одной из комнат для совещаний. Она пригласила детектива Бакстера и офицера Трухарта, а также Фини, Пибоди и Макнаба.

Ознакомив их со своими последними находками, Ева перешла к распределению обязанностей.

– Фини, ты продолжай отслеживать деньги. Я понимаю, для тебя это дело не первой важности. Выдели столько времени и людей, сколько сможешь.

– Особой запарки нет. Через день-два многие мои парни разбегутся. Включая этого. – Фини указал большим пальцем на Макнаба. – Так почему бы не погонять их, пока они еще здесь? Пусть покорячатся.

– Ну, спасибо. Мне понадобится пара «маячков», – сказала ему Ева. – Что-нибудь маленькое и незаметное. Я иду за ордером, хочу нацепить их на наших подопечных.

– Ордер? – Фини запустил пальцы в свою жесткую как проволока седовато-рыжую шевелюру. – Не проще ли получить их разрешение? Или ты думаешь, они откажут?

– Я не буду просить у них разрешения. Они вообще не должны знать, что я на них цепляю. И было бы здорово, если бы у тебя нашлось что-нибудь с «прослушкой».

– Дело непростое. – Он задумчиво потер подбородок. – Чтобы получить ордер на «прослушку», надо представить доказательства, что они подозреваемые, или получить их согласие на сотрудничество.

Ева уже проработала этот момент в уме и заговорила официальным тоном:

– По мнению ведущего следователя, объекты находятся под значительным внешним давлением. Они расстроены. Целью слежки при помощи механических устройств является их безопасность, так как женщина предположительно уже была однажды похищена.

– Предположительно? – переспросила Пибоди.

– Мы знаем об этом только со слов Заны Ломбард. Эти двое балансируют на тонкой грани. То ли они потерпевшие, то ли подозреваемые. «Маячки» – мой способ удержаться на этой грани. Мне придется сплясать, чтобы получить ордер. Я спляшу и ордер получу. Попрошу Миру меня поддержать, если понадобится. Мы их подключим и выпустим на волю. – Ева повернулась к Бакстеру: – Вот тут вступаешь в игру ты со своим напарником. Полевая работа, слежка в штатском. Я хочу знать, куда они идут, что делают.

– Ты бросаешь нас на улицу в канун Рождества? У тебя совесть есть? – Бакстер ухмыльнулся. – Рано или поздно кто-то должен был тебе это сказать.

– И этот «кто-то», конечно, ты. Ладно, слушай дальше. Они разделятся, вы разделитесь. Оставайтесь в контакте друг с другом и со мной. Риск невелик, но мы не можем допустить промаха. Возможно, к ним подойдут. Вряд ли им причинят вред, вероятность не больше двадцати процентов. Смотрите в оба и сведите ее к нулю.

– Лейтенант! – Трухарт по привычке поднял руку, как школьник, но он уже не был таким зеленым юнцом, как раньше, Бакстер его успешно закалял. Но его щеки все-таки покрылись румянцем, когда Ева повернулась к нему. – Наши действия, если к ним подойдут? Мы задерживаем подошедшего?

– Вы наблюдаете, действуете по обстановке. Я не хочу, чтобы вы гонялись за этим типом по улице и потеряли его. Берите его, если окажетесь так близко, чтобы взять его без риска. В противном случае следите, сообщайте мне его координаты. Все улики указывают на то, что жертва была выбрана целенаправленно. Риска для посторонних никакого. Постарайтесь, чтобы так было и дальше. – Ева указала на фотографию Труди на доске. – И все же он это сделал, значит, мы имеем дело с человеком, который на это способен. При наличии мотива он снова убьет. Я хочу, чтобы все вернулись домой на Рождество.

Ева задержала Пибоди, когда все остальные вышли.

– Я пойду к Мире, обговорю это с ней, заручусь ее поддержкой для ордера. У меня есть имена бывших подопечных Труди Ломбард. Тут помечены те, до кого я не смогла дозвониться. Попробуй, может, тебе повезет. Но сначала позвони Карли Твин из этого списка. Со мной она говорить не захочет. Она на восьмом месяце беременности, напугана и истерична. Попробуй мягкий подход. Было бы неплохо установить местонахождение ее мужа на момент убийства.

– А отец у нее есть? Братья?

– Черт. – Ева потерла затылок. – Не помню. Отец – вряд ли, раз ее отдали на попечение, но ты на всякий случай проверь.

– Приступаю. Удачи с ордером.

Ева глазам своим не поверила, но секретарша Миры не распласталась на дверях кабинета при ее появлении. Вместо этого она связалась с Мирой по интеркому, получила согласие и сделала Еве приглашающий жест.

– Счастливого Рождества, лейтенант.

– Э-э-э… спасибо. И вам того же.

В дверях она еще раз оглянулась, пораженная переменой, и услышала, как свирепый цербер напевает «Звените, колокольчики»^[9].

– Вам бы проверить мозги вашей секретарши, – сказала Ева Мире, закрыв за собой дверь. – Она вдруг подобрела, и сейчас она там поет.

– С людьми такое бывает в праздники. Я предупредила ее, чтобы пропускала вас в любое время, если только я не занята с пациентом. Я хочу быть в курсе не только вашего расследования, но и вашего эмоционального состояния.

– Я в порядке. Все нормально. Мне просто нужно…

– Присядьте, Ева.

Мира повернулась к «автоповару», и Ева мученически закатила глаза у нее за спиной, но опустилась в кресло.

– Следствие то и дело заходит в тупик, поэтому я решила пойти в открытую. Я хочу…

– Выпейте чаю.

– Честное слово, я…

– Я знаю, но считайте, что это мой каприз. Сделайте это для меня. Я же вижу, вы плохо спали. Вам снятся кошмары?

– Нет. Я вчера заработалась допоздна. – Ева взяла чашку чая. А какой у нее был выбор? – Задремала за столом. Просто провалилась на несколько минут. И мне приснился странный сон. Ничего особенного.

– Все равно расскажите.

Черт, она пришла сюда не сны рассказывать! Но Ева знала: спорить с Мирой на ее собственной территории – это все равно что биться головой об стену.

Она описала сон и пожала плечами:

– В общем-то, это был просто чудной сон. Я не чувствовала опасности, не теряла контроль.

– Даже когда другие женщины топтали вас ногами?

– Нет, я просто разозлилась.

– За стеклом вы видели себя ребенком.

– Да. Я ела сандвич. С ветчиной и сыром, кажется.

– А потом вы увидели отца.

– Он всегда там. От этого не уйдешь. Слушайте, я все понимаю. С одной стороны он, с другой – она. А в середине я. Тогда и сейчас. Конечно, на меня это давит, но это не проблема. На этот раз, для разнообразия, никто не пытался меня убить.

– Вы действительно ощущали разницу… дистанцию между собой и другими женщинами?

– Я чувствую себя другой по сравнению с большинством женщин, которых знаю. Сама не понимаю, как мне удается поддерживать с ними нормальные отношения, когда по большей части они мне кажутся существами из другого мира. Нет, я понимаю, откуда, например, взялась Макси. Я знаю, что она чувствовала и почему. Женщина, которая отравляла ей жизнь, мертва. Изначально я это понимаю, хотя сама ее чувств не разделяю. Я бы не стала праздновать и пить шампанское. Если бы я хотела, чтобы все, кто мне не нравится, умерли, город превратился бы в кровавую баню. А Макси… Я ее не виню, но и согласиться с ней не могу. Смерть – это не решение проблемы, это конец. А убийство – это преступление. Поэтому Труди, нравилась она мне или нет, стала моей. И тот, кто ее убил, должен за это заплатить.

Ева помедлила, но решила высказать все до конца, в том числе и мысль, только что пришедшую ей в голову.

– Я так хотела все ей высказать, когда поехала в ту гостиницу. Встретиться с ней лицом к лицу. Скажу вам больше, я хотела бы, чтобы она была жива. Я хотела бы засадить ее в тюрьму за то, что она столько лет шантажировала этих женщин, терроризировала их, отнимала у них деньги и душевный покой.

– И вы не можете.

– Нет. Жизнь полна разочарований.

– Бодрящая мысль, – добавила Мира.

– Ничего, у меня есть мысль повеселее: она не может отнять то, что у меня есть. Не потому, что она умерла, она и при жизни не могла. Я это знаю, а она не знала. Она думала, что может ко мне подобраться, шантажировать меня. У нее ничего бы не вышло. Я это знаю, и мне от этого легче. То, что я есть, то, что я собой представляю, – это часть того, чего она не могла у меня отнять. Я коп, и я собираюсь закрыть это дело. Вот и все.

– Хорошо. Чем я могу вам помочь?

Ева рассказала ей, что хочет получить ордер.

Мира потягивала чай, и по выражению ее лица Ева поняла, что доводы не показались ей убедительными.

– Это шаткая линия, Ева.

– Я заморожу счета. Доступ к деньгам отрезан. В гостинице до Бобби и Заны никто не доберется, но рано или поздно мне придется их отпустить. Так, может быть, он только этого и ждет? Ждет, что я их отпущу и они вернутся в Техас? Может, убийца попытается достать кого-нибудь из них дома, где их не будут охранять? На данный момент у него нет мотива на них нападать, связаться с ними – да, но не нападать, если мотив в деньгах.

– А какой еще может быть мотив?

– Ну, может, месть. Правда, эта версия заводит меня в тупик. Бесспорно, Труди могла настроить против себя массу людей, которых мы не знаем. Наверняка так оно и было. Но похищение Заны указывает на деньги. Это наша первая зацепка.

– Я поддержу вас в этом вопросе, поскольку я согласна: физически им ничто не угрожает. Кроме того, я могу подтвердить, что их эмоциональное состояние ухудшается из-за того, что им приходится безвылазно сидеть в гостинице под охраной. Возвращение к нормальному жизненному режиму может пойти им на пользу и заодно способствовать продвижению вашего расследования.

– Годится. Я этим займусь. – Ева встала. – Пибоди и Макнаб завтра улетают в Шотландию.

– В Шотландию? Ах да, там живет его семья. Должно быть, они очень рады.

– Пибоди жутко нервничает – как ее примет семья Макнаба, и все такое. Если сегодня ничего не произойдет, боюсь, за праздники след простынет. Так что сейчас – мой единственный шанс чего-то добиться.

– В таком случае желаю вам удачи. И если мы с вами до праздников больше не увидимся, желаю вам с Рорком счастливого Рождества.

– Спасибо. В этом смысле мне еще предстоит кое-что сделать.

– Покупка подарков в последнюю минуту?

– Не совсем.

Ева направилась к двери, но повернула назад и еще раз оглядела Миру. В этот день Мира была в костюме цвета ржавчины, и туфли были подобраны в тон. На шее у нее было массивное золотое ожерелье, усеянное блестящими разноцветными камешками треугольной формы. И ее серьги представляли собой массивные золотые треугольники.

– Что-нибудь еще?

– Да так, праздная мысль, – начала Ева. – Сколько времени вам понадобилось, чтобы вот так нарядиться сегодня? Долго вы это обдумывали?

– Нарядиться? – Мира недоуменно оглядела себя.

– Ну, вы понимаете, выбрать костюм, подобрать все остальное, повозиться с волосами и с лицом. Все такое, чтобы выглядеть тип-топ.

– Я не вполне уверена, что это комплимент. Думаю, где-то около часа. А что?

– Просто спросила.

– Постойте, Ева! – Мира вскинула руку, прежде чем Ева успела выскользнуть за дверь. – А вам сколько времени понадобилось?

– Мне? Не знаю. Минут десять.

– Вон из моего кабинета! – со смехом воскликнула Мира.

Ева вложила все силы в борьбу за ордер. На это потребовалось больше часа, ей пришлось плясать чечетку, но в конце концов она добилась своего.

Ей было сказано, что это рождественский подарок.

Довольная, она вернулась в свой отдел.

– Собирайся, – скомандовала она Бакстеру. – Давай сюда своего парня. Чтобы оба заняли позицию у гостиницы через тридцать минут.

– Обещали снег. Ты слыхала про дождь, переходящий в снег?

– Ну так надень сапоги.

Не слушая его жалоб, Ева подошла к столу Пибоди, но та сделала ей знак подождать.

– Я слушаю вас, Карли.

Телефон у Пибоди был включен в режиме частного разговора.

– У вас сейчас осталась только одна забота, и это ваша семья. Вы должны родить еще одного здоровенького, крепенького мальчика. Вы нам очень помогли тем, что дали показания. А теперь я прошу вас выбросить все это из головы и наслаждаться праздниками. – Она выслушала ответ собеседницы и улыбнулась. – Спасибо. Я с вами свяжусь, когда у нас будет новая информация. Счастливого Рождества вам и вашим родным.

Пибоди стянула с головы наушник, а затем демонстративно отполировала ногти о свою рубашку.

– Я молодчина.

– А ты не забыла послать ей рождественский подарок? Господи боже! Ладно, что ты узнала?

– Муж не замешан. Он был с ней в субботу в больнице. У нее были ложные схватки, и они пробыли там несколько часов. Я провела вторичную проверку, пока держала ее на телефоне. Все подтверждается. Ни братьев, ни отца. Она была единственным ребенком. Черт, Даллас, ей здорово досталось.

– Говори на ходу. Нам дают ордер, и мне не терпится взглянуть, что за игрушки приготовил нам Фини.

– Ее мать была наркоманкой. Кололась во время беременности, поэтому Карли родилась с синдромом абстиненции. Ее сбагривали с рук на руки, от одних родственников к другим. Она казалась им лишним бременем. Слишком много расходов, слишком много хлопот.

Они вскочили на эскалатор, к счастью, неперегруженный, так как перед праздниками все, кто мог, постарались уйти с работы пораньше.

– Ее отдали под опеку государства, – продолжала Пибоди. – От наркомании вылечили, но она – проблемный ребенок, и подыскать ей приемных родителей было нелегко. Тощая, невзрачная, возможны осложнения со здоровьем. Мать прошла курс реабилитации – по ее собственным словам. Во всяком случае, она убедила суд вернуть ребенка под ее опеку. Потом она опять начала употреблять наркотики, откалывать номера. Девочке десять, для нее это не жизнь. Мамашу опять загребли, но она успела попользоваться родной дочкой для продажи детской порнухи в Интернете. И вот Карли опять оказалась в системе, и ее отдают на попечение Труди.

– А Труди еще больше усугубила положение.

– О да. Заставляла ее каждый вечер мыться в холодной воде и множество других мелких радостей. Девочка пожаловалась, но ей никто не поверил. На ней же ни синяка, ни царапины. Никаких внешних признаков жестокого обращения. Все ее жалобы списали на трудный характер. Пока Карли не попыталась покончить с собой. Перерезала вены кухонным ножом.

– О черт! – воскликнула Ева.

– Говорят, ее нашел Бобби. Вызвал «Скорую». Когда Карли очнулась в больнице, ей сказали, что она напала на свою приемную мать. Она клялась, что это ложь, но Труди продемонстрировала поверхностные порезы на предплечьях.

– Эта дрянь сама их себе нанесла.

– И я так думаю. Но Карли вернули в интернат, и на этот раз там она и осталась до самого выпуска. Она сама сумела изменить свою жизнь, Даллас, и она достойна восхищения. Наскребла денег на колледж, заработала пару стипендий, получила диплом преподавателя. Она обосновалась в Айове, сказала, что просто хочет оставить все в прошлом, закрыть эту дверь. Пять лет назад познакомилась со своим нынешним мужем и вышла замуж.

– И тут возвращается Труди.

– «Родителям может не понравиться, что женщина с таким прошлым учит их малышей», – вот как это сформулировала Труди. Если она хочет сохранить все в тайне, ей это дорого встанет. Люди они небогатые. Карли испугалась. Они заплатили. Когда я сказала ей, что мы попытаемся вернуть деньги, она разрыдалась.

– Сколько Труди из нее выдоила?

– Около пятидесяти тысяч за несколько лет.

У Евы был счет, открытый Рорком на ее имя, когда они поженились. Она его никогда не трогала и не собиралась трогать. Но теперь подумала: если система и на этот раз не защитит Карли Твин, она сделает это сама.

В электронном отделе Ева скептически изучила «маячки», которые предложил ей Фини. Они были крупнее, чем ей хотелось, величиной с большой палец.

– И как прикажешь мне вешать эти бакены на объекты, чтобы они не заметили?

Он наградил ее одним из своих фирменных мрачных взглядов.

– Слушай, это твое шоу. Это ты потребовала аудио. Будь это простой «маячок», я достал бы тебе штучки не больше пылинки.

– Мне нужно аудио. Ладно, сама соображу.

– Вот и соображай, – проворчал он.

– Ну извини, извини. Господи, все знают, что ты бог электроники. Спасибо за услугу. Я знаю, у тебя людей не хватает.

– Те, что есть, тоже не работают. – Фини кивнул в сторону двери своего кабинета. Из-за нее доносились звуки громкой музыки и громких голосов. – Вечеринка у них там. В скоростном режиме. Я дал им час, чтобы выпустить пар, поиграть в Санту. Кто не на дежурстве, завтра и послезавтра на работу не придет.

– Копы должны понимать, что преступники работают без выходных.

– Да, кое-кого из парней я могу вызвать, если понадобится. Сам зайду на полдня, просто проверю, что тут и как. Жена готовит рождественский ужин, и можно подумать, она готовит его для королевской семьи. Говорит, мы должны быть одеты.

– А что, обычно вы едите голыми?

– Одеться, Даллас, – это значит напялить выходной костюм и всякую такую хрень. – И без того унылое лицо Фини еще больше вытянулось. – Между прочим, она эту чертову идею у тебя подцепила.

– У меня? – На лице у Евы отразилось искреннее недоумение и даже обида. – Не вешай на меня свои семейные заморочки.

– Эта вечеринка в твоем доме, все из-за нее. Все такие расфуфыренные, все в блестках. Теперь она хочет, чтобы и мы так вырядились. Мне придется надевать парадный костюм в своем собственном доме, за моим собственным столом.

Чувствуя себя виноватой, Ева взлохматила волосы и дернула себя за прядь, словно пытаясь вытянуть из головы какую-нибудь плодотворную идею.

– Ты можешь с самого начала опрокинуть на него соус.

Глаза Фини загорелись.

– Я знал, что не зря держу тебя при себе. Да притом еще соус жены сам по себе смертелен. Если я опрокину его на костюм, он проест ткань. Эй, с Рождеством тебя, детка!

– И тебе того же.

Ева вынесла «маячки» и остановилась как вкопанная. Ей пришлось протереть глаза. Прямо напротив нее стояли Пибоди и Макнаб, слившись в самозабвенном поцелуе. Их бедра, плотно притертые друг к другу, синхронно двигались в ритме музыки.

– Стоп! Прекратите немедленно, а не то я запру вас обоих в отдельные камеры за непристойное поведение на людях.

Она прошла мимо. Пибоди нагнала ее, запыхавшись. Вряд ли от бега, подумала Ева.

– Мы просто…

– Ничего не говори, – предупредила Ева. – Ни единого слова. Мы едем в гостиницу. Я насажу «маячки», поговорю с объектами. А ты проверишь банки по списку, я тебе его дам. Покажи им фото Труди. Проверь, может, кто-то вспомнит, как она заходила в четверг или в пятницу. Она должна была наменять целую кучу монет.

– А потом куда мне идти?

– Я тебе позвоню и скажу.

Ева оставила Пибоди и отправилась в гостиницу. Заметив в вестибюле начальницу местной охраны, она подошла:

– Я убираю моего охранника, на самом деле я хочу, чтобы так выглядело со стороны. Могу я поместить его в одной из ваших зон наблюдения, дать ему доступ к камере наблюдения на пятом этаже?

– Мы можем это сделать.

– Супругов Ломбард я в эти планы не посвящаю.

– Без проблем. Просто пошлите своего охранника ко мне.

– Спасибо.

Ева прошла в лифт и, поднимаясь, еще раз перебрала в уме свои действия.

Как только охранник получил все нужные инструкции, Ева постучала в номер.

Дверь открыл Бобби.

– Есть новости?

– Есть кое-какие подвижки, но ничего существенного я тебе пока сказать не могу. Ты не против, если я войду?

– Ой, да, конечно, извини. Зана в душе. Мы проспали допоздна. А что еще остается делать?

– Вот как раз об этом я и хочу поговорить, – начала Ева. – Скажи Зане, что я здесь.

– Хорошо. Я сейчас. Я мигом.

– Не торопись, я подожду.

Как только он вышел, Ева поспешила к стенному шкафу у входной двери. В номере царил порядок, и это подсказало ей, что здесь живут люди, которые все всегда кладут на место. Она нашла их пальто там, где ожидала.

Вынув «маячки», она подсунула их под воротники обоих пальто, закрепила и включила. В шкафу висели и две куртки. Ева задумалась. Они из Техаса, решила она. На улице холодно. Они наденут пальто.

Она оглянулась на дверь спальни.

– Фини, если слышишь меня, дай сигнал на рацию.

Когда раздался сигнал, Ева закрыла дверцу стенного шкафа и отошла подальше. И тут появился Бобби.

– Она будет готова через минуту.

– Я понимаю, вам уже надоело сидеть тут взаперти.

– Пожалуй, – смущенно улыбнулся он. – Правда, я могу тут работать. Через Интернет. И я сделал кое-какие распоряжения насчет моей матери. Зана мне очень помогла, не знаю, что бы я без нее делал. Теперь уже сам не представляю, как я жил до ее появления. Паршивое выдалось Рождество, особенно для нее. Я думал, может, сумею достать какую-нибудь елочку… Что-то в этом роде.

– Я могу дать вам разрешение на выход.

– На выход? – Бобби взглянул на окна, словно на них были тюремные решетки. – Правда? Думаешь, не страшно после всего, что было?

– Я думаю, вряд ли кто-то попытается вступить с вами в контакт, пока вы вместе. Риск невелик. В принципе, Бобби, я не имею права держать вас тут взаперти как важных свидетелей. Ты же вообще ничего не видел. Вот если бы ты еще что-нибудь вспомнил, это могло бы мне помочь.

– Да я уж думал, думал… Мне не спится с тех самых пор… ну, как это случилось. Я не понимаю, зачем мама пошла к тебе требовать денег. Она же… она была… вполне обеспечена. Я хорошо зарабатываю. Вполне прилично, а сейчас еще лучше, когда мы заключили эту большую сделку. Должно быть, кто-то ее заставил. Но я не знаю, кто мог это сделать. Не знаю зачем.

– Выйди, погуляй, проветри мозги. Вдруг что-то вспомнишь?

«А если нет, – мысленно добавила Ева, – отвезу обоих в участок на официальный допрос. Надо бить их фактами прямо в лоб. Может, что и выплывет».

– Мы могли бы… – Он осекся, когда в комнату вошла Зана.

Она была в белом свитере и аккуратных брючках в мелкую коричнево-белую клетку. Ева отметила, что она нашла время накрасить губы и наложить тон.

– Простите, что заставила вас ждать. Мы сегодня поздно встали.

– Все в порядке. Как ты себя чувствуешь?

– Нормально. Все начинает казаться каким-то долгим странным сном.

– Ева сказала, что мы можем выходить на улицу, – сказал Бобби.

– Правда? Но… – Как и он, Зана бросила взгляд на окна, закусила губу. – А что, если… Вдруг он за нами следит?

– Я буду с тобой. – Бобби подошел и обнял ее. – Мы прогуляемся, купим елочку. Может, у нас будет настоящее снежное Рождество.

– Ну, если ты так считаешь… Мне бы очень хотелось. – Зана оглянулась на Еву: – Наверно, мы оба начинаем потихоньку сходить с ума, сидя в четырех стенах.

– Возьмите ваши мобильники, – посоветовала Ева. – Я буду время от времени вам звонить. – Она направилась к двери, но на пороге остановилась. – На улице холодно, оденьтесь потеплее, если хотите прогуляться.

По дороге к лифту она снова вытащила рацию:

– Пибоди, доложи обстановку.

– Я в двух кварталах к западу. Нашла то, что мы искали, с первой попытки.

– Встретимся у гостиницы.

– Мы в игре?

– Мы в игре. – Ева переключилась на Бакстера: – Мы на месте. Сигналы есть?

– Ответ положительный.

– Соблюдай дистанцию. Посмотрим, как они проведут день.

На улице Ева огляделась. Если убийца Труди проследил их до новой гостиницы – а этого исключать нельзя, – где он мог прятаться и наблюдать? Место всегда найдется. Ресторан, другой гостиничный номер, даже тротуар на какое-то время.

Но шансы были невелики. Отследить их переезд было очень непросто, это требовало ума, умения и удачи. А найти место и караулить их два дня? На это нужно редкое терпение.

А главное, с какой целью? Допустим, целью были деньги. Но пытаться достать деньги через Бобби и Зану было бы логично, только если бы она, Ева, их выплатила. Куда рациональнее было бы испробовать прямой путь шантажа. Куда рациональнее было бы вытрясти эти деньги из нее, а не из невестки убитой.

Ева прислонилась к машине, дожидаясь Пибоди. Если деньги были мотивом убийства, почему убийца перестал давить на них, требуя своей доли?

Подбежала разрумянившаяся от холода и ходьбы Пибоди.

– А что, если деньги для отвода глаз?

– Чьих глаз?

– Наших глаз, Пибоди. Я все время возвращаюсь от оплаты к расплате. Как-то оно лучше вписывается. Но если это расплата, зачем ждать, пока она поедет в Нью-Йорк шантажировать меня? Зачем вышибать ей мозги после того, как она вступила в контакт со мной? Почему бы не выждать и не посмотреть: вдруг она своего добьется и получит деньги? А если деньги для убийцы не важны, почему бы не выманить ее из гостиницы? На улице куда проще представить смерть несчастным случаем.

– Может, убийца живет здесь. В Нью-Йорке. Может, она шантажировала сразу двоих?

– Может быть. Но пока что-то никто из местных в ее файлах не всплывает. А если это был порыв, зачем подкарауливать Зану и пытаться выжать из нее деньги, которых у нее нет?

– Потому что теперь его обуяли нетерпение и жадность.

– Да, жадность – это мотив.

Но Ева в него не верила.

Она села в машину. Ей не хотелось быть замеченной перед входом в гостиницу, когда Ломбарды выйдут на прогулку. Если они выйдут на прогулку.

– Что ты узнала? – спросила она у Пибоди.

– Национальный банк, в квартале от магазина. Один кассир сразу «срисовал» ее фотку. Она пришла перед самым закрытием. Потребовала двести монет по одному доллару. Вела себя бесцеремонно, говорит кассир. Потребовала монеты россыпью. Ни мешка, ни столбиков в бумаге. Просто высыпала все в свою сумку. Но они требуют ордер, чтобы отдать нам диск с камеры наблюдения.

– Добудь ордер. Мы должны увязать все концы.

– Куда мы едем?

– Обратно на место преступления. Я прогнала по компьютеру несколько смоделированных ситуаций. Теперь хочу посмотреть на месте. – Ева вытащила локационное устройство и прикрепила его к приборному щитку. – Бакстер и Трухарт справятся со слежкой, но мы тоже будем за ними приглядывать.

– Они пока не двинулись с места, – заметила Пибоди.

– Ничего, двинутся.

Ева нашла место на втором уровне уличной стоянки возле гостиницы «Вест-Сайд».

– Неужели в городе еще осталось что купить? – Она спустилась, с недовольством оглядывая толпы людей. – Что им всем нужно? Неужели им еще чего-то не хватает?

– Ну, что касается меня лично, мне много чего не хватает. Я хочу кучи и кучи всего! Горы коробок с огромными пышными бантами. И если Макнаб не выложился мне на брюлик, придется сделать ему больно. Может, все-таки снег пойдет? – Пибоди подняла голову. – Пахнет снегом.

– Как ты можешь что-то унюхать в этом городе, кроме города?

– У меня нос как у борзой. Вот, слышу, как где-то неподалеку поджаривают сосиски. Да вот же, прямо на углу! Похоже, мне будет не хватать Рождества здесь, в городе. Нет, я, конечно, рада, что еду в Шотландию, хотя мне все-таки страшно. Но, черт побери, это же не Нью-Йорк!

За стойкой в гостинице был тот же администратор.

– Эй! – окликнул он их. – Когда вы разблокируете номер?

– Когда восторжествует правосудие.

– Управляющий мне проходу не дает. У нас номера забронированы. На будущей неделе в канун Нового года у нас будет забито под завязку.

– Мое дело охранять место преступления. Если у него будут вопросы, пусть свяжется со мной. Я объясню, что ему делать на Новый год.

По дороге наверх Ева проверила датчик.

– Они двигаются, Бакстер? – спросила она в коммуникатор. – Они выходят?

– Мы их ведем. Есть аудио. Они хотят пойти на Пятую авеню, поглазеть на витрины. Поищут настольную елочку себе в номер.

– Я их слышу. Но я сейчас выключу аудио. Позвони, если будет что-то, о чем мне нужно знать.

– Они выходят. Мы с моим юным напарником прогуляемся. Конец связи.

Ева спрятала коммуникатор в карман и вынула универсальный ключ, чтобы вскрыть печать на двери. Дверь номера на другой стороне коридора приоткрылась, в щелку выглянула женщина:

– Вы из полиции?

– Да, мэм. – Ева показала ей жетон.

– Я слыхала, в этом номере была убита женщина. Всего несколько дней назад.

– Произошел инцидент. Вам не о чем волноваться.

– Вам легко говорить! Ларри! Ларри, я тебе говорила, там было убийство. Пришла полиция. Да, они прямо здесь. – Она снова просунула голову в дверь. – Он хочет взять камеру. Заснять, чтоб было что завтра показать детям.

Ларри, улыбаясь во весь рот, распахнул дверь и вышел. В руках у него была видеокамера.

– Привет! А вы не могли бы положить руку на кобуру, а другой рукой поднять свой жетон? И вид такой, построже. Дети будут в восторге.

– Сейчас не лучшее время, Ларри.

– Да это всего минутка! Вы входите? Потрясающе! Я успею отснять хоть один быстрый кадр внутри. Там кровь осталась?

– Вам что, двенадцать лет? Немедленно опустите эту штуку и возвращайтесь в свою комнату, пока я не арестовала вас за криминальную глупость.

– Класс! Валяйте дальше.

– Господи боже, и откуда взялись эти люди? Пибоди!

– Сэр, мне придется попросить вас немедленно вернуться в ваш номер. Это полицейское расследование. – Пибоди понизила голос и шагнула к нему, загородив от него Еву. – Не стоит ее злить, поверьте мне.

– А вы можете назвать свое имя? Ну, типа: «Говорит офицер Смит. Приказываю вам прекратить противоправные действия!»

– Я детектив, а не офицер, и я действительно приказываю вам прекратить…

Ева, потеряв терпение, подошла и вырвала у него из рук миниатюрную камеру.

– Эй!

– Если не хочешь, чтоб я ее уронила и чтобы она чисто случайно попала под мой ботинок, ты сию же минуту вернешься в номер.

– Хватит, Ларри. – Женщина локтем отпихнула его назад.

– У меня там отличные кадры, – заныл Ларри, пока женщина заталкивала его обратно в номер. – Такие за деньги не купишь.

Наконец дверь за ними закрылась.

Ева оглянулась. Она была уверена, что этот чертов Ларри прилип со своей чертовой камерой к смотровому глазку. Вскрыв печать на двери номера четыреста пятнадцать, Ева сделала знак Пибоди. Дверь она приоткрыла ровно настолько, чтобы Пибоди могла протиснуться внутрь, потом проскользнула в номер сама. Закрыла дверь, заперла.

– Вот идиот! – Ева оглядела комнату и заставила себя выбросить эпизод в коридоре из головы. – Она возвращается в пятницу вся наэлектризованная. У нее созрел новый план. Та же схема, которую мы уже установили. Она всегда была не прочь попортить свое здоровье или собственность, лишь бы подставить кого-то еще, осложнить им жизнь, поквитаться с ними. У нее есть кое-какие запасы. Надо будет проверить ее покупки. Это, конечно, отследить непросто, но она должна была кое-что купить впрок. Вино, полуфабрикаты.

– Она уже планирует, как позаботиться о себе, когда ей станет больно, – подхватила Пибоди. – Значит, болеутоляющие таблетки и успокоительные.

– Может, она их с собой привезла. Но ей могло и не хватить. Это мы тоже проверим. Держу пари, сначала она выпила. Точно! Большой глоток вина. Может, и жратвой подкрепилась. А сама тем временем думала, планировала. – Ева прошлась по комнате, представляя, как это было. – Она звонит своему убийце? Не знаю, не знаю. Зачем? Это ее план, ее сделка. Она тут главная. И она вся горит. Аж дымится.

– Придется стиснуть зубы, чтобы проделать такое над собой.

– Она думает о том, как все это будет вытанцовываться. Как она заставит Рорка бежать, поджав хвост. Он думает, что может от нее отмахнуться как от мухи? Ну что ж, она ему еще покажет. Разрывает скрепленные носки. Срывает этикетку, комкает, бросает, берет один носок. Второй оставляет в номере за ненадобностью. Первый наполняет монетами, пробует на вес. Может, принимает таблетку загодя, опережает боль. – Ева прошла в ванную. – Здесь. Это надо делать здесь, а то вдруг ее стошнит от боли. Она же не захочет заблевать весь пол в комнате, кто ж его потом мыть будет? – Подойдя к раковине, Ева заглянула в зеркало. – Она долго смотрит на себя. Она же заплатила большие деньги, чтобы хорошо выглядеть. Но это ничего, это не страшно. У нее будет много денег, и она все исправит. И ни за что на свете она не спустит этому сукину сыну, что так обошелся с ней. Он еще не знает, с кем имеет дело.

Ева размахнулась кулаком и остановила его на волосок от своего подбородка. Так быстро, так страшно, что Пибоди вздрогнула у нее за спиной.

– Господи, я сама чуть не упала.

– У нее искры из глаз посыпались. Боль достала ее прямо до печенок. Головокружение, тошнота. Но надо действовать дальше. Надо действовать, пока еще есть кураж, пока еще есть силы.

Ева имитировала удары, воспроизводя их в уме. Качнулась вперед, ухватилась за раковину, чтобы не упасть.

– Они сняли отпечатки с раковины? Где?

Пибоди извлекла свой карманный компьютер и вызвала файл.

– Примерно там, где сейчас твоя рука. Отпечатки четкие, все пять пальцев левой руки.

– Ну да, она же все еще держит в правой свой кистень. Пришлось действовать левой, чтобы удержаться на ногах. Крепкий захват, четкие «пальчики». Лицо она себе расшибла, наверняка была кровь. – Ева повернулась и взяла полотенце. – Их должно быть два. Она взяла одно, прижала к щеке, может, сперва смочила. Значит, в раковине осталось немного ее крови. Но полотенца здесь не было, когда мы ее нашли.

– Его забрал убийца? Но зачем?

– Чтобы сохранить иллюзию, будто она была избита кем-то другим. Труди берет полотенце, может, заворачивает в него лед, ей нужен холодный компресс. На ее одежде следов крови нет, только на ночной рубашке. Скорее всего, она была в рубашке, когда избивала себя. Зачем пачкать хороший костюмчик? И потом, ей же все равно захочется прилечь. Перетерпеть, пока боль не утихнет.

– Все равно это не имеет смысла.

– Вызови список ее вещей. Там есть видеокамера?

– Момент. – Пибоди откинула челку со лба, нашла файл. – Камеры нет, но… Эй! Есть диск для записи. Неиспользованный. Он был у нее в сумке.

– Туристы не приезжают в Нью-Йорк без видеокамеры. Прямо как наш друг Ларри. А она уже раньше использовала съемки. Ну, сначала она поспала. Ей надо очухаться, прежде чем она начнет фиксировать следы побоев. Она готовит сцену, выжимает слезу, дрожь. Обвиняет Рорка. Или меня. Или нас обоих.

Ева бросила взгляд на кровать. Она прямо-таки видела, как Труди сидит на постели с изуродованным лицом и плачет.

– «Вот что они со мной сделали. Я боюсь за свою жизнь». Все, что ей оставалось, это организовать доставку копии диска нам. В послании должен обязательно содержаться подтекст. «Я не знаю, что мне делать. Обратиться в полицию? Но она и есть полиция. Да поможет мне бог! Он такой богатый, такой влиятельный, что будет, если я отнесу эту запись в СМИ? Спасет ли это меня?»

– С расчетом на то, что вы с Рорком прочтете между строк.

– А когда мы с ней свяжемся, она потребует, чтобы один из нас пришел сюда. Никаких разговоров по телефону. Их всегда можно истолковать против нее. Разговор лицом к лицу. «Гоните деньги, а не то я вас уничтожу». Только до этого этапа ей дойти не удалось.

– Потому что ее изъяли из обращения.

– Она должна была подойти к двери, – продолжала Ева. – Ну не верю я в версию с окном, хоть убей. Только не здесь. Охранная система в гостинице паршивая, любой может войти запросто. А может, он тоже постоялец гостиницы. Это в ее духе – держать его под рукой, под каблуком, на побегушках. Надо будет еще раз прокачать список постояльцев, покопаться в нем получше. Надо найти связь. Да, гораздо удобнее, если твой сообщник находится поблизости. Она велела ему прийти.

– Она не в лучшей форме. Даже накачавшись вином и таблетками, – добавила Пибоди.

– Верно. И ей необходимо кому-то поплакаться. Дай мне выпить, подогрей мне суп. Может, она и ворчит: если ему поручено доставить нам диск, как это может быть, что мы до сих пор не проявились? Чего мы тянем? Может, она проболталась о сумме выкупа, а может, просто нажала не на ту кнопку. Но она не боится, ходит по комнате в ночной рубашке. Она здесь. – Ева сделала знак Пибоди занять то место, где, по ее предположению, находилась Труди. – Вернемся к нему. Он хватает кистень, валит ее. У нее на ладонях остались ссадины с ворсинками от ковра. Ложись, Пибоди.

– Обидеть полицейского может всякий. – Пибоди рухнула на колени и вскинула руки, словно пытаясь сохранить равновесие.

– И еще один сверху. И третий для верности. Кровь. Он не мог не замазаться. Теперь ему надо соображать, как замести следы. Забрать орудие убийства, телефон, камеру. Запись была на жестком диске, это наверняка. Вдруг кто-нибудь захочет посмотреть. Так, дальше. Маленькое полотенце, банное полотенце. Все, на чем есть ее кровь. Все увязать в банное полотенце. Потом он вылезает в окно. Окно оставляет открытым, чтобы мы подумали, что убийца пришел этим путем. – Подойдя к окну, Ева выглянула. – Спустился, и нет его. Никаких проблем. Или… – Она изучила расстояние до окна соседней комнаты и до эвакуационной платформы. – Соседний номер был пуст. А что, если… Пусть «чистильщики» осмотрят соседний номер. Пусть проверят стоки на следы крови. Срочно вызывай их. Я спущусь и утрясу это с администратором.

Администратор, разумеется, выразил недовольство. Номер занят, а переселять гостей, уже занявших номер… Они будут жаловаться.

– Им будет на что жаловаться, если они останутся в номере, пока моя бригада экспертов разбирает обстановку на атомы. И вам вряд ли придется по вкусу, если я возьму на себя труд достать ордер и закрою все ваше заведение на время следствия.

Это возымело действие. Дожидаясь бригады, Ева связалась с Бакстером:

– Доложи обстановку.

– Наверстывают упущенное время. По-моему, мы прошли уже пять миль. А теперь еще мокрый снег пошел.

– Ну так застегнись. Что они делают?

– Ходят по магазинам. Только что купили настольную елочку, но для начала пересмотрели все настольные елочки на Манхэттене. Поговаривают, что пора возвращаться, за что я от души их благодарю. Если за ними следит еще кто-то, кроме меня и моего юного друга, считай меня идиотом.

– Не отлипай от них.

– Как жвачка от зубов.

В центре города Бакстер сунул рацию в карман куртки. В наушнике у него звучал голос Заны, говорившей о ленче. Может, им купить сосисок и погулять еще немного? Или занести покупки в гостиницу и поесть?

– В гостиницу, – пробормотал Бакстер. – Возвращайтесь в гостиницу. И чтобы напротив было симпатичное теплое кафе.

Трухарт пожал плечами:

– А мне нравится на улице. Все так красиво. Особенно когда снег идет.

– Ты меня убиваешь, малыш. Холодно, ветер, а этот снег больше похож на ледяной дождь. Народу тьма, не протолкаться, у меня уже подметки сносились. Черт! Они все-таки решили поесть сосисок.

– И кофе с лотка. – Трухарт покачал головой. – Они об этом пожалеют.

– А теперь она глазеет на витрины. Как это похоже на женщину! Ему приходится тащить на себе все мешки и пакеты, покупать сосиски, изворачиваться, как бы ничего не уронить, пока она вздыхает над кучей брюликов, которые им все равно не по карману.

– По карману, если они шантажисты.

Бакстер бросил на Трухарта взгляд, полный одобрения и отеческой гордости.

– Такой здравый цинизм мне по нутру. Так: выжди, дай ему купить сосиски, а когда отойдет, двигай к лотку и купи парочку для нас. Толкучка такая, трудно держать наблюдение. А я тут задержусь: вдруг она уговорит его войти в магазин?

Бакстер пробрался ближе к витрине и успел заметить, как Зана оглядывается через плечо и улыбается Бобби, который подошел к ней, с трудом удерживая в руках еду и покупки.

– Прости, дорогой! – Она засмеялась, взяла у него один из пакетов и сосиску в тесте. – Бросила тебя со всеми вещами, как последняя эгоистка. Я тут засмотрелась.

– Хочешь войти?

Она опять засмеялась.

– Уже слышу испуг в твоем голосе. Нет, я просто хотела посмотреть. Но я уже жалею, что не подумала о шляпе. У меня уши замерзли.

– Мы можем вернуться или можем купить тебе шляпу.

Зана одарила его ослепительной улыбкой.

– Честно говоря, мне хотелось бы еще немного погулять. Вон там, на той стороне улицы, есть магазин.

– Это мимо него мы прошли, чтобы попасть на эту сторону улицы?

– Знаю, знаю. – Зана захихикала. – Но там продаются шляпы и шарфы. Со скидкой. Тебе тоже не помешала бы шляпа, дорогой. А может, и хороший теплый шарф. Я не в состоянии вернуться в этот гостиничный номер, Бобби. У меня такое чувство, будто меня выпустили из тюрьмы.

– Знаю. Пожалуй, я чувствую то же самое. – Он переложил пакет с елочкой в другую руку. – Мы купим шляпы. А потом мы могли бы пойти посмотреть, как катаются на коньках в Радио-Сити. Еще раз полюбуемся на большую елку.

– Отличный план. И почему соевая сосиска кажется такой вкусной, если она зажарена на улице в Нью-Йорке? Богом клянусь, нигде не найти таких вкусных жареных сосисок, как в Нью-Йорке.

– Действительно вкусно, – согласился Бобби, прожевывая сосиску. – Особенно если не думать, что там внутри.

Зана рассмеялась – беспечно и счастливо.

– Давай об этом не думать.

Они дошли до угла, пробираясь через толпу. Бобби откусил еще кусок.

– Я даже не подозревал, что так проголодался. Надо было купить две.

Они добрались до края тротуара, и Бобби уже занес ногу, чтобы ступить на мостовую, но тут Зана ахнула. Он крепко подхватил ее под руку.

– Я пролила кофе. Такая досада!

– Ты не обожглась?

– Нет. – Она попыталась рукой стереть пятно со своего пальто. – Я такая неловкая. Меня кто-то толкнул. Боже, надеюсь, пятна не останется. Ну вот, теперь мы пропустили зеленый свет.

– Спешить некуда.

– Объясни это всем остальным, – вздохнула Зана. – Если бы люди так не толкались, я не пролила бы кофе на пальто.

– Мы что-нибудь достанем и…

Бобби качнулся и упал головой вперед прямо перед идущим такси.

Мешок с покупками вылетел у него из рук. Последнее, что он услышал перед ударом о тротуар, был крик Заны и пронзительный визг тормозов.

Ожидая, пока освободится номер и приедут «чистильщики», Ева провела проверку счетов Труди. Как раз поступила информация о последних платежах кредитной карточкой. В пятницу она потратила несколько долларов в аптеке, отметила Ева. Время платежа подтверждало, что он был сделан после покупки носков, после посещения банка.

Все по порядку.

А вот счета за покупки…

Кстати, а где покупки?

Пока в голове у нее складывалась очередная версия, ее коммуникатор подал голос.

– Даллас.

– У нас проблема. – Лицо Бакстера было мрачным, в голосе – ни капли обычного сарказма. – Объект попал под машину на углу Пятой и Сорок второй.

– Господи боже! Это серьезно?

– Не знаю. Приехала «Скорая». Жена в истерике. Они были на тротуаре, ждали, пока свет переменится. Они были у меня на «прослушке», у Трухарта был приличный обзор. Но перекресток так забит народом, малыш еле разглядел, как парень падает на мостовую. Ему здорово досталось, Даллас, это я точно знаю. Его практически переехало это такси. Таксист тут, со мной.

– Прикажи патрульным доставить таксиста в управление, мы снимем с него показания. Не отходи от наших объектов. Куда его повезут?

– В медицинский центр «Бойд». Прямой бросок по Пятой авеню.

– Встретимся там. Пусть один из вас поедет с ним в «Скорой». Не выпускайте из виду ее, пока я не приеду.

– Есть. Черт, Даллас, парень ел сосиску, пил паршивый кофе. А потом вдруг полетел. Медики что-то дают жене, хотят ее успокоить.

– Позаботься, чтобы она могла говорить. Черт побери, Бакстер, я не хочу, чтобы ее отключили.

– Давай я этим займусь. Конец связи.

Ева бросилась к двери и открыла ее в тот самый миг, как Пибоди толкнула ее с другой стороны.

– «Чистильщики» поднимаются.

– Пусть приступают. Нам надо идти. Бобби везут в больницу. Попал под машину.

– Попал под… Какого черта?

– Не спрашивай, я сама ничего не знаю. Едем в управление.

Ева гнала машину под завывание сирены, маневрируя в уличных заторах и изо всех сил стараясь заглушить острые уколы совести.

Неужели это по ее вине Бобби оказался между жизнью и смертью? Два копа его охраняли, на нем был «маячок» с «прослушкой». Неужели этого мало?

– Может, это был несчастный случай? – Бедная Пибоди старалась не подавать виду, но ей было страшно. Машина пролетела между фургоном и такси, чуть ли не содрав с его крыла старую, облупившуюся краску. – Люди, особенно приезжие, каждый день попадают в аварии в Нью-Йорке. Сходят с тротуара, не смотрят, куда идут. Глазеют по сторонам, вместо того чтобы следить за светофорами.

– Не было никакого смысла его убивать, никакого смысла. – Ева нетерпеливо барабанила кулаком по рулю. – Что это дает? Рорк не даст два миллиона за устранение парня, которого он даже не знает. С какой стати? Не было никакого смысла убивать Бобби.

– Ты говоришь, Бакстер доложил, что он ел и пил на перекрестке. Может, его толкнули, может, он поскользнулся. Ледяной дождь идет, тротуары обледенели. Даллас, иногда некоторые вещи просто случаются. Иногда людям просто не везет.

– Не в этот раз. Черта с два это случайность. – Голос Евы вибрировал от ярости. – Просто мы что-то упустили. Мы упустили что-то, кого-то, а теперь у нас свидетеля увезли на «Скорой».

– Это не твоя вина.

– Я сделала этот ход, значит, моя. Сними копии с аудиозаписи, переправь одну в лабораторию. Я хочу все слышать, каждое слово.

Ева остановила машину у дверей пункта «Скорой помощи».

– Запаркуй, – приказала она, выпрыгивая. – Мне надо быть там.

И она устремилась к дверям.

Это была самая настоящая юдоль страданий. Многочисленные больные ждали, пока их примут, пока им помогут, здоровые ждали, пока с их занемогшими близкими разберутся врачи.

Ева заметила Трухарта. В пуловере и джинсах он казался еще моложе. Он сидел рядом с Заной, держал ее за руку и шептал что-то утешительное ей на ухо, а она безудержно рыдала.

– Ева! Ева! – Зана вскочила и бросилась на шею Еве. – Бобби! О мой бог, это я во всем виновата. Бобби попал под машину. Ему так плохо! Я не знаю…

– Прекрати. – Ева высвободилась, схватила Зану за плечи и резко встряхнула. – Сильно он пострадал?

– Они не сказали, они не хотят ничего говорить. У него кровь шла. Голова… Кровь шла из головы. И из ноги. Он был без сознания. – Слезы опять брызнули у нее из глаз. – Я слышала, как они говорили про сотрясение и про то, что что-то сломано, и может быть…

– Ладно, что произошло?

– Я не знаю. – Теперь Зана опустилась на стул. – Мы просто стояли на тротуаре и ждали, пока свет переменится. Мы купили сосисок и кофе. Было холодно, но так приятно было прогуляться. И я сказала, что хочу купить шляпу, а их продают в магазине на другой стороне улицы. Потом я пролила кофе, и мы пропустили зеленый свет, нам опять пришлось ждать. Мы ждали, и он просто упал. Или поскользнулся, я не знаю. Я пыталась схватить его за пальто. Мне кажется, я успела его схватить.

Она взглянула на свою руку. Ева заметила на ней легкую повязку.

– Что у тебя с рукой?

– Я пролила кофе, он был очень горячий. Я облилась, когда схватила Бобби. Руку немного ошпарила. Мне кажется, я начала падать. Кто-то втянул меня обратно на тротуар. А Бобби… – Зана обхватила себя руками и начала раскачиваться. – Он попал под такси. Водитель пытался тормозить, но было уже поздно. Бобби ударило машиной, отбросило назад, и он упал, он так страшно стукнулся.

– Где он? – Ева оглянулась на Трухарта.

– Его взяли во вторую операционную. Бакстер стоит на дверях.

– Зана, оставайся здесь. Трухарт, не отходи от нее.

Ева прошла через зону ожидания прямо мимо медсестры, крикнувшей ей вслед, что туда нельзя, и, свернув направо, увидела Бакстера у двойных дверей.

– Черт побери, Даллас, мы были в десяти футах. С разных сторон.

– Жена думает, он поскользнулся.

– Может быть. Не знаю, какие у него шансы, врачи над ним работают. Рука сломана, это точно. Может, и бедро тоже. Хуже всего с головой, но точно ничего не знаю – медики, как всегда, темнят.

Ева потерла лицо руками.

– Ты не думаешь, что кто-то помог ему попасть под колеса?

– Тут можно только гадать. Мы не теряли их из виду ни на минуту, у нас был визуальный контакт. Но в центре творится какое-то безумие, Даллас. Ты же знаешь, как это бывает перед праздниками. На тротуарах столпотворение, одни бегут как на пожар, другие стоят и глазеют, на видео снимают. Уличные щипачи за предпраздничную неделю сшибают больше, чем за обычные полгода. Не могу поклясться, что кто-то не проскользнул мимо нас. Дело в том…

– В чем?

– За минуту до того, как это случилось, она опрокинула на себя кофе. Сказала, что ее толкнули. И тут у меня началось… что-то вроде щекотки. Я стал слегка подвигаться вперед, и тут наш парень взлетел на воздух.

– Черт, черт, черт!

15

Ева отослала Бакстера обратно к Трухарту, а сама осталась ждать у дверей операционной. На нее обрушились больничные запахи и звуки. Она ненавидела больницы, медицинские центры, пункты «Скорой помощи». Места, полные болезни и боли, смерти и горя, и ожидания.

Неужели это из-за нее Бобби попал сюда? Неужели это ее нетерпеливое желание ускорить ход событий поставило его жизнь под угрозу? Эгоистичное желание, признала она теперь. Ей хотелось поскорее захлопнуть дверь за этой частью своего прошлого, захлопнуть и запереть. И не только ради собственного душевного спокойствия, но чтобы доказать себе, что она может это сделать, что у нее получится. Она пошла на риск, взвешенный, но все-таки риск.

А расплачиваться пришлось Бобби Ломбарду.

А может, это все-таки нелепая случайность? На улицах скользко, люди спешат, толкаются, сталкиваются. Несчастные случаи бывают каждый день. Да что там день, каждый час. Возможно, самое простое объяснение и есть самое верное.

Но Ева не могла в это поверить. Даже если бы она прокачала эту возможность по вероятностной программе и ей был бы выдан стопроцентный результат, все равно бы не поверила.

Бобби лежал без сознания, окровавленный, с переломами, и это она отправила его на улицу, чтобы посмотреть, не удастся ли ей выйти на след убийцы.

А ведь даже это не снимало с него подозрения. Это мог быть он, это Бобби мог оказаться убийцей. Люди убивают своих матерей. Напряжение, раздражение или даже кое-что похуже накапливаются годами, иногда что-то ломается внутри человека. Как кость, подумала Ева. И тогда человек убивает.

Вот она, например, убила. В той ужасной комнате в Далласе сломалась не только ее рука. В уме у нее тоже что-то щелкнуло, и нож вошел в тело. Раз, а потом еще и еще. Она вспомнила все. Вспомнила кровь, приторный и резкий запах крови, влажной и теплой крови у себя на руках, на лице…

Даже сейчас, за пеленой времени, она вспомнила, как болела сломанная рука. Вспомнила вой – его и свой собственный, – пока она его убивала.

Люди говорили, что это нечеловеческий вой, но они ошибались. Этот звук был свойствен человеку. Стихийный, первобытный, дикий вой.

Ева, ходившая взад-вперед перед операционной, крепко потерла кулаками глаза.

Боже, как же она ненавидела больницы! Ненавидела воспоминание о том, как очнулась в больнице с потерей памяти. Ее память и раньше была невелика, а теперь от нее почти ничего не осталось, она испарилась.

Запах ее собственного страха. Незнакомцы, склонившиеся над ней.

«Как тебя зовут? Что с тобой случилось? Где ты живешь?»

Откуда ей было знать? А даже если бы она вспомнила, если бы разум не скрыл от нее прошлое, как она могла им объяснить?

Чтобы ее вылечить, они сделали ей больно. Это она тоже помнила. Ей вправляли кость, зашивали множественные разрывы и повреждения, оставшиеся у нее внутри от многочисленных изнасилований. Но они так и не узнали тех тайн, которые ее разум скрыл за выстроенной в памяти стеной.

Они так и не узнали, что этот ребенок на больничной койке убил своего отца в припадке безумия, что выл нечеловеческим голосом.

– Даллас.

Голос вернул ее в настоящее, но Ева не обернулась.

– Я еще ничего не знаю.

Пибоди подошла к ней. Через застекленное смотровое окошко Ева видела, как бригада хирургов работает над Бобби. И зачем, подумала она, в подобных местах устраивают смотровые окошки? Почему хотят, чтобы люди видели, что врачи делают в эти минуты?

Причиняют боль, чтобы спасти.

Зачем на это смотреть? Разве мало собственного воображения? Неужели нужно еще и видеть кровь, слышать гудение аппаратов?

– Иди узнай, что там у Бакстера, – сказала Ева. – Мне нужны любые свидетельские показания, какие у него есть. Имена свидетелей. Хочу проверить лицензию таксиста. А потом отошли его и Трухарта. Пусть доставят запись в лабораторию, а ты оставайся с Заной. Попробуй выжать из нее что-нибудь еще.

– Приставить охрану к его палате, когда хирурги с ним закончат?

– Да.

«Надо быть оптимисткой, – напомнила себе Ева. – Когда они там с ним закончат, его отвезут в палату, в не в морг».

Оставшись одна, она заставила себя смотреть. И спросила себя, какое отношение имела девочка – та, которой она была, девочка, лежавшая в похожей комнате, как эта, за стеклом, – к тому, что происходило сейчас.

Из дверей выбежала медсестра. Ева поймала ее за рукав халата.

– Как он?

– Держится. Доктор скажет вам больше. Членам семьи полагается ждать в приемном покое.

– Я не член семьи. – Ева достала свой жетон. – Ваш пациент – важный свидетель по делу об убийстве. Я должна знать, выживет ли он.

– Шансы есть, ему повезло. Если можно так сказать про человека, попавшего под машину за пару дней до Рождества. Переломы, ушибы мягких тканей, разрывы. Внутреннее кровотечение мы остановили. Он стабилизирован, но врачей тревожит рана на голове. Вам придется поговорить с доктором.

– Его жена в приемном покое с моей напарницей. Надо ей сказать.

– Вот идите и скажите.

– У меня там свидетель на операционном столе. Я буду ждать здесь.

Раздражение промелькнуло на лице медсестры, но она махнула рукой:

– Ладно, я этим займусь.

Ева осталась у дверей. До нее доносился гул травмпункта, царивший у нее за спиной: писк пейд-жеров, топот ног спешащих на помощь врачей. Какого-то мужчину везли в инвалидной коляске, а он пьяным, заплетающимся голосом распевал «Счастливого Рождества». Вот провезли мимо женщину на каталке, кто-то плакал, кричал, завывал ей вслед. Пробежал санитар с ведром, из которого несло рвотой.

Кто-то хлопнул ее по плечу, и она повернулась. Ее обдало неописуемой вонью самогона и скверных, гнилых зубов. Обладатель этого смертоносного дыхания был одет в грязный костюм Санта-Клауса с белой бородой, отклеившейся возле одного уха.

– Счастливого Рождества! Хочешь подарок? У меня есть для тебя подарок прямо здесь!

Он схватился за ширинку и вытащил член. Видимо, еще до того, как в стельку напиться, он успел расписать свое орудие как палочку-леденец.

– Ой, какая красота! Выглядит соблазнительно. Жаль, у меня нет для тебя подарка. Хотя погоди, есть.

Его широкая улыбка погасла, когда она достала жетон.

– Да ну брось!

– А знаешь, почему я не кину тебя в кутузку за непристойное поведение – кстати, раскраска неплохая, – а заодно и за самую гнусную вонь изо рта во всем городе? Я тебе скажу: потому что я сейчас очень занята. Но если я вдруг решу, что не так уж сильно я занята, ты встретишь Рождество в вытрезвителе. Так что сгинь.

– Да ну брось.

– И спрячь эту штуку, не пугай детей.

– Санта, вот ты где. – Та самая медсестра, что раньше разговаривала с Евой, крепко ухватила Санту за рукав. – Идем со мной!

– Хочешь подарок? У меня есть для тебя подарок прямо здесь!

– Как же, как же! Все, о чем я мечтала на Рождество.

Ева опять повернулась к дверям операционной. Они открылись. Она остановила первого вышедшего из операционной медика в хирургическом костюме.

– Как его состояние?

– Вы жена?

– Нет, я коп.

– Такси против человека обычно выигрывает. Но он стабилен. – Хирург потер пальцами уголки глаз. – Рука сломана, бедро раздроблено, ушиб почки. Хуже всего травма головы. Но, если не будет непредвиденных осложнений, он оклемается. Ему еще повезло, что он так легко отделался.

– Надо с ним поговорить.

– Он загружен. Мы его стабилизировали. Сейчас посылаем его наверх, надо сделать кое-какие анализы. Пара часов. Если все пройдет нормально, он сможет говорить и отвечать на вопросы. – Усталость в глазах хирурга сменилась любопытством. – Слушайте, я вас знаю. Коп, да? Я уже испытывал на вас свое волшебство.

– Даллас. Да, возможно.

– Да, Даллас. Ну бывайте. Мне надо поговорить с его женой.

– Прекрасно. Я приставлю к нему своего человека. С ним никто не должен говорить без моего разрешения.

– А в чем дело?

– Важнейший свидетель. Я из отдела убийств.

– Ах да! Ну, конечно! Дело Айконов. Чокнутые ублюдки. Что ж, ваш важнейший свидетель выживет и будет давать показания, вот такой я молодец.

Ева посторонилась, когда они выкатили Бобби. Он лишился части своей кожи, заметила Ева. Он был белым как кость. Когда перестанут давать анестетики, ему будет страшно больно. Но он дышал самостоятельно.

– Я побуду с ним, пока не придет охранник.

– Как знаете. Только не путайтесь под ногами. Счастливых праздников и так далее, – добавил доктор и отправился в приемный покой.

Опять Ева ждала. Теперь уже на другом этаже, у других дверей, пока доктора проводили диагностику. И пока она ждала, открылись двери лифта. Из них выбежала Зана, а следом за ней Пибоди.

– Доктор сказал, что он поправится. – Слезы прочертили дорожки на щеках у Заны. Она крепко схватила Еву за обе руки. – Да, он поправится. Они просто проводят анализы. Я боялась… – Ее голос захлебнулся. – Не знаю, что бы я без него делала. Я просто не знаю.

– Ты должна рассказать мне, как это все произошло.

– Я рассказала детективу. Я рассказала ей, что я…

– Я хочу, чтобы ты рассказала мне. Погоди.

Ева подошла к высокому офицеру в полицейской форме, вышедшему из лифта.

– Объект – Бобби Ломбард. Важный свидетель по делу об убийстве. Не отходите от него ни на шаг. Проверьте палату, куда его поместят, проверяйте удостоверение у каждого – подчеркиваю: каждого! – кто попытается вступить с ним в контакт. Если он не так кашлянет, я должна об этом знать. Ясно?

– Так точно.

Удовлетворенно кивнув, Ева вернулась к Зане.

– Сейчас мы найдем место, присядем. Я хочу знать все. Все детали.

– Ну, хорошо, только я ничего не понимаю. – Зана закусила губу, оглядываясь через плечо на двери, пока Ева тащила ее за собой. – А нельзя мне остаться, подождать, пока…

– Мы будем рядом. – Ева остановила медбрата, предъявив ему свой жетон.

– Прекрасно, – сказал он, – я арестован. Это значит, что я могу присесть на пять минут.

– Мне нужна ваша бытовка.

– У меня сохранились смутные воспоминания о бытовке. Стулья, стол, кофе. Вон туда, и сверните налево. О черт, вам же нужен ключ. От нашей охраны взвоешь. Я вас отведу. – Он прошел вперед, открыл им дверь и сунул голову внутрь. – Ладно, я нюхнул кофе. Все не так плохо.

И он побежал дальше по коридору.

– Сядь, Зана, – сказала Ева.

– Не могу спокойно сидеть, мне надо двигаться.

– Ясно. Ладно, расскажи, что произошло.

– Я уже рассказывала. Я рассказала тебе. Я рассказала детективу.

– Расскажи еще раз.

Пока Зана рассказывала, Ева уточняла детали.

– Тебя толкнули, ты пролила кофе.

– На пальто. – Зана подняла пальто, которое перед этим бросила на спинку стула. – Это было не так страшно. В первый раз. Потом еще больше пролилось, когда Бобби… Боже, я до сих пор это вижу.

– Он с кем-то столкнулся или его кто-то толкнул?

– Ой, я не знаю. Мне кажется, это было случайно, так много людей. А я еще думала: такое волнующее приключение! Быть на улице, в толпе. Все эти витрины, шум… Мы купили сосиски, и у нас были наши пакеты с покупками. Надо было вернуться в отель, Бобби хотел вернуться. Но…

– Ты не хотела. Бобби что-нибудь сказал? Ты что-нибудь видела, перед тем как он упал?

– Нет… Я возилась со своим пальто, все думала, сойдет пятно или нет. Мне кажется, он протянул руку, как будто хотел взять у меня стакан кофе, чтобы я могла разобраться с пятном. А потом он начал падать. Я… Я попыталась его схватить. – Ее голос стал прерываться. – А потом гудок и визг тормозов. Это было ужасно.

Плечи у нее затряслись, она опустила голову и закрыла лицо руками. Пибоди подала ей стакан с водой. Зана отпила глоточек и судорожно вздохнула.

– Люди пытались помочь. Вот, все говорят, что ньюйоркцы бездушные, даже злые, но это неправда. Люди были очень добры, очень внимательны. Они пытались помочь. Полиция подоспела. Те, что отвезли нас сюда. У Бобби шла кровь, он никак не мог очнуться. Приехала «Скорая». Когда меня пустят к нему? Скоро?

– Я схожу узнаю. – Пибоди двинулась к двери, но остановилась у порога. – Хотите кофе?

– Мне кажется, я в жизни больше не выпью ни единой капли кофе. – Зана сунула руку в карман и выудила бумажный носовой платок. И зарылась в него лицом.

Ева оставила ее в бытовке, а сама вышла за дверь вместе с Пибоди.

– Мне тоже не удалось выкачать из нее ничего, кроме этого, – начала Пибоди. – Она и не подозревает, что это могло быть умышленное покушение.

– Посмотрим, что скажет Бобби. Запись?

– Бакстер лично повез в лабораторию. А я сняла «маячки» с их пальто.

– Молодец, сообразила.

– Он оставил мне список свидетелей и копии показаний, взятых на месте. Таксиста держат в управлении. Его лицензия в порядке. Работает на такси шесть лет, несколько мелких ДТП, ничего серьезного.

– Поезжай туда прямо сейчас. Сними с него первичные показания, все подробности для дальнейшей проверки. Отпусти его. Напиши отчет – копию мне, копию Уитни. – Ева проверила время. – Черт! Ничего больше нельзя сделать. Я останусь здесь, пока не допрошу Бобби. В общем, закончи там все и отправляйся домой. Счастливого Рождества!

– Ты уверена? Я могу подождать, пока ты не вернешься в управление.

– Смысла нет. Если что-то возникнет, я дам тебе знать. Собирайся и отправляйся в Шотландию. Пей… что там, кстати, пьют?

– «Восей». Кажется, там это называется «восей». Пиво или вино с пряностями и сахаром. Ладно, спасибо. Но я буду считать себя при исполнении до самого взлета завтра утром. Счастливого Рождества, Даллас.

«Может быть, – подумала Ева. – Если повезет. – Она оглянулась на бытовку, пока Пибоди уходила. – Кое у кого праздники будут паршивые».

Ева ждала час, пока Бобби тестировали, перевозили и устраивали в палате. Когда она вошла, он повернул голову и попытался сфокусировать блуждающий взгляд покрасневших глаз.

– Зана? – проговорил он заплетающимся от лекарств и анестетиков голосом.

– Это Даллас. С Заной все в порядке. Она здесь, скоро придет.

– Они сказали… – Он облизнул губы. – Я попал под такси.

– Да. Как это произошло?

– Не знаю. Все спуталось. Я чувствую себя так странно…

– Это от наркоза. Доктор говорит, что все будет хорошо, ты поправишься. Есть переломы, ты здорово треснулся головой. Сотрясение. Ты ждал, когда загорится зеленый свет на перекрестке, хотел перейти улицу, так?

– Ждал зеленый свет. – Он прикрыл веки. – Столько народу было на перекрестке… прямо как эти… сардины в банке. Шумно. Я услышал звук… Зана… Она меня испугала.

– Что за звук?

Бобби открыл глаза и взглянул на Еву.

– Вот как будто… – Он со свистом втянул в себя воздух. – Вот вроде так. Но она просто пролила кофе. Кофе, сосиски, пакеты, руки заняты. Надо купить шляпу.

– Не уходи, Бобби, потерпи еще немного, – сказала Ева, увидев, что его глаза опять закрылись. – Что было дальше?

– Я… Она так мне улыбнулась… Я помню эту улыбку. Вроде «Ой, смотри, что я наделала». И я не знаю, не знаю… Я услышал ее крик. И все вокруг закричали, машины загудели. Я обо что-то ударился. Говорят, это оно меня ударило, но я ударился, и я больше ничего не помню, пока не очнулся здесь.

– Ты поскользнулся?

– Наверно. Столько народу…

– Ты кого-нибудь видел? Может, кто-то тебе что-то сказал?

– Не помню. Мне нехорошо. Как будто это не я.

Его кожа была белее простыни, на которой он лежал. От этого синяки и ссадины на лице были особенно заметны, резали Еве глаза… и ее совесть, и без того терзаемую чувством вины.

И все же она упрямо гнула свое.

– Вы делали покупки, вы купили елочку.

– Мы купили елочку. Хоть немного порадоваться. А где наша елочка? – Его глаза закатились, потом его взгляд вновь сфокусировался на Еве. – Неужели все это правда? Хотел бы я сейчас быть дома. Ничего не хочу, только домой. Где Зана?

Бесполезно, решила Ева. Она теряла время и напрасно заставляла его тратить силы.

– Я ее позову.

Она вышла. Зана стояла в коридоре, ломая руки.

– Можно мне войти? Пожалуйста! Я не буду его расстраивать. Все, я успокоилась. Я просто хочу его видеть.

– Да-да, входи.

Зана расправила плечи и надела на лицо улыбку. Ева проследила, как она входит, услышала, как она защебетала:

– Нет, ты только посмотри на себя! Странный у тебя способ покупать шляпки!

Чтобы скоротать ожидание, Ева позвонила в лабораторию и выругалась, когда ей сказали, что получить результаты она сможет только двадцать шестого числа. Очевидно, перед Рождеством даже ее гнев ни на кого не мог возыметь действия.

Ну, если лаборатория ей не подчиняется, то управление – другое дело. Ева позвонила и потребовала посменную круглосуточную охрану для Заны в гостинице и для Бобби в больнице.

– Да, – рявкнула Ева, – включая Рождество! – И в раздражении позвонила Рорку. – Я задержусь.

– Всегда найдешь чем меня порадовать. А почему ты в больнице?

– Это не я. Потом объясню. Ситуация дерьмовая, и мне надо побыстрее со всем этим разобраться, потом я освобожусь.

– Я сам еще не скоро освобожусь, у меня много дел. Давай встретимся, поужинаем где-нибудь.

– Ладно. Если получится. – Ева увидела, что Зана вышла из палаты. – Мне пора. Увидимся.

– Он устал, – вздохнула Зана, – но держится бодро, даже шутил со мной. Сказал, что все, с соевыми сосисками завязал на всю жизнь. Спасибо, что подождала меня. Мне легче, когда рядом есть кто-то знакомый.

– Я отвезу тебя обратно в гостиницу.

– А можно мне остаться с Бобби? Я могла бы спать в кресле у его кровати.

– Вам обоим будет лучше, если ты выспишься как следует. Утром я пришлю за тобой патрульную машину, тебя привезут сюда.

– Я могла бы взять такси.

– Нет уж, давай перестрахуемся. Просто на всякий случай. Я восстановлю полицейский пост в гостинице.

– Зачем?

– Это просто мера предосторожности.

Вдруг, совершенно неожиданно, Зана схватила Еву за плечо.

– Ты думаешь, кто-то хотел убить Бобби? Думаешь, это было подстроено?

Ее голос поднялся на несколько октав, пальцы больно впились в плечо Евы.

– Нет никаких данных в подтверждение этого. Просто я предпочитаю осторожность. Если тебе что-то нужно, мы можем это купить по дороге в гостиницу.

– Он поскользнулся. Он просто поскользнулся, вот и все, – решительно повторила Зана. – Ты просто осторожничаешь, ты заботишься о нас.

– Совершенно верно.

– А мы можем поискать, может, у них тут есть киоск… ну, сувенирный киоск или что-то в этом роде? Я купила бы Бобби цветочков. А может, даже маленькую елочку? Мы купили елочку, но, мне кажется, она попала под колеса.

– Да, конечно, без проблем.

Борясь с нарастающим нетерпением, Ева спустилась вниз, в магазинчик сувениров. Она ждала, бродила с места на место, пока Зана мучительно раздумывала, какие цветы, какую из совершенно одинаковых маленьких елочек ей выбрать.

Потом встал вопрос об открытке, что означало новые мучительные сомнения. Тридцать минут ушло на решение задачи, на которую Ева потратила бы тридцать секунд. Зато щеки Заны окрасились румянцем, когда ее заверили, что цветы и елочка будут доставлены наверх в течение часа.

– Ему будет приятно их увидеть, когда он проснется, – сказала Зана, когда они вышли на улицу. Ветер задувал порывами, и она застегнула свое испачканное пятнами кофе пальто. – Как ты думаешь, цветы – это не слишком по-женски? Так трудно выбрать цветы для мужчины!

Господи, откуда ей было знать?

– Они ему понравятся.

– Боже, какой холод. И снег опять пошел. – Зана остановилась и запрокинула голову. – Может, у нас будет белое Рождество. Было бы здорово. В Техасе, там, где мы живем, снега почти не бывает, а если он все-таки выпадает, то тут же тает, оглянуться не успеешь. Когда я впервые увидела снег, я даже не знала, что это такое. А ты?

– Это было давно. – За окном очередного жалкого гостиничного номера. Может, в Чикаго. – Не помню.

– Я помню, как однажды слепила снежок и как рукам было холодно. – Зана взглянула на свои руки и спрятала их в карманы пальто. – Если ночью шел снег, поутру выглянешь в окно, а там все такое белое и чистое… – Она остановилась у машины, пока Ева отпирала дверцу. – Знаешь, как в детстве сердце замирает от волнения, когда думаешь: вдруг в школе занятия отменят?

– Нет, не помню, – резко оборвала ее Ева.

– Я просто болтаю, не обращай на меня внимания. Со мной бывает, когда я нервничаю. Ты уже подготовилась к Рождеству?

– В основном.

Ева влилась в поток машин, с обреченностью подумав о необходимости поддерживать разговор.

– Бобби хочет провести поминальную службу по матери до конца года. – Зана начала нервно крутить верхнюю пуговицу пальто: ее руки ни на минуту не оставались в покое. – Не знаю, удастся ли нам теперь это сделать, когда он так пострадал. Он думал… мы думали, что хорошо было бы провести службу до Нового года. Чтобы оставить все эти горести в старом году. Когда мы сможем уехать домой?

Невозможно дольше их тут удерживать, думала Ева. Можно потянуть время, но нет законных причин требовать, чтобы они остались в Нью-Йорке, как только врачи разрешат транспортировку Бобби.

– Посмотрим, что скажут врачи.

– Я думаю, мы больше сюда никогда не вернемся. – Зана поглядела в боковое стекло. – Слишком много всего случилось. Слишком много тяжелых воспоминаний. Наверно, я тебя больше никогда не увижу, когда мы уедем. – Она помолчала минутку. – Если ты узнаешь, кто убил маму Тру, Бобби придется еще раз сюда ехать?

– Это будет зависеть от обстоятельств.

Ева вошла в гостиницу и поднялась в номер, чтобы убедиться, что все в порядке. Она потребовала и получила копию записи с диска наблюдения в вестибюле, поставила у дверей номера своего человека и с облегчением сбежала.

Она вернулась в управление и обнаружила у себя на столе две коробки в праздничной упаковке. Бросив взгляд на открытки, она убедилась, что они от Пибоди и Макнаба. Одна для нее, другая для Рорка.

Еве не хватило духа, чтобы немедленно открыть свою коробку. Она решительно отодвинула их в сторону и принялась за работу. Написала отчет, прочитала отчет Пибоди и внесла оба в дело.

Следующие полчаса она просидела в тишине, изучая доску, записи. Ей надо было многое обдумать.

Перед уходом она повесила на окне подарок Миры. Вдруг он поможет?

Круг загадочно светился на фоне окна. Ева вытащила из кармана мобильник, подхватила коробки под мышку и вышла из кабинета.

– Я освободилась.

– Проголодалась?

– Это двусмысленный вопрос. – Ева увидела Бакстера и махнула ему рукой. – Давай что-нибудь попроще.

– Я так и думал. «У Софии», – сказал Рорк и продиктовал ей адрес. – Через тридцать минут.

– Годится. Если приедешь первым, закажи большущую-пребольшущую бутылку вина и налей мне полный стакан.

– Вечер обещает быть интересным, лейтенант. До скорого.

Спрятав телефон в карман, Ева подошла к Бакстеру.

– Ты, конечно, не пригласишь меня с собой и не угостишь вином?

– Нет, не угощу.

– В таком случае можешь сейчас уделить мне минутку? С глазу на глаз.

– Хорошо. – Ева вернулась в свой кабинет, зажгла свет. – Угощу тебя кофе, если хочешь. Но это мое лучшее предложение.

– Принимаю.

Бакстер подошел к «автоповару». Ева заметила, что на нем все та же одежда, в которой он вел слежку: светло-серый свитер, темно-серые брюки. На брюках остались следы крови – вероятно, крови Бобби.

– Я не знаю, что и думать, – признался Бакстер. – Может, я что-то упустил. Может, я просто схожу с ума. Я уже голову сломал, перебирая все это в голове. Я все это записал. И все равно не понимаю. – Он взял кофе и повернулся к ней. – Я послал малыша за сосисками. Ни в чем его не виню, это было мое решение. И я решил: раз уж они покупают сосиски, почему бы и нам не взять? Это давало ему приличный обзор. И черт возьми, Даллас, я был голоден!

Ева видела, что ему не дает покоя чувство вины. В эту минуту она как будто смотрела в зеркало.

– Хочешь получить нагоняй?

– Может быть. – Бакстер нахмурился, глядя на кофейную кружку, потом отхлебнул немного. – Я их слушаю: ничего. Обычная болтовня. Не могу обеспечить полный обзор, но он высок ростом, я вижу то его затылок, то профиль, когда он поворачивается к жене. Я было двинулся вперед, когда она пролила на себя кофе, но остановился. Если их положение обозначить как полдень, то Трухарт был на десяти часах, а я на трех. И тут она как завизжит прямо у меня в ухе!

Ева присела на край своего стола.

– Флюиды?

– Никаких. Там вселенское столпотворение, над головой орет звуковая реклама, какой-то уличный Санта на углу трезвонит в свой колокол. Люди текут мимо или толпятся на перекрестке, зеленого света ждут. И все лезут вперед. – Бакстер отпил еще кофе. – Я пробрался к ним, как только она заорала. Не заметил, чтобы кто-нибудь пытался сделать ноги. Да и зачем? Сукин сын мог спокойно стоять на месте. Это мог быть один из свидетелей, откуда мне знать? Или он мог потихоньку стушеваться, отойти назад. Сегодня на Пятой авеню проходил парад. Люди поскальзывались, падали.

Ева вскинула голову, задумчиво поджав губы.

– До или после?

– До, во время, после. Вот вспоминаю женщину в красном пальто. Блондинка с начесом. Она слегка поскользнулась. Прямо позади Заны. Наверно, это и был первоначальный толчок. Зана пролила кофе. Вижу, как Бобби оборачивается, слышу, как он спрашивает у нее, что случилось, тревожится. Потом он успокаивается, когда она говорит, что пролила кофе на пальто. Я тоже расслабляюсь. А потом он ныряет головой вперед. Начинается хаос.

– Так, может, мы оба изводим себя из-за того, что парень оступился?

– Совпадения – это хрень.

– Хрень. – Его слова рассмешили Еву. – Точно хрень, я тоже так считаю. Значит, будем гонять запись до посинения. Он под охраной, упакован по полной программе, никто к нему не подберется. То же самое с ней. Начнем гонять, когда наша лаборатория отпоет рождественские песенки. Бесполезно изводить себя, и я не стану тебя распекать, пока мы не исключим единственный шанс на миллион, что это совпадение.

– Если это я напортачил, я хочу знать.

Ева ядовито улыбнулась:

– Вот это, Бакстер, я тебе гарантирую. Я дам тебе знать.

16

Рорк наблюдал, как она входит – его высокий, стройный коп в эффектном черном кожаном пальто. Глаза у нее были усталые, и она была напряжена. Это он заметил в тот самый момент, когда она окидывала взглядом зал.

Он знал, что копы остаются копами круглые сутки и круглый год. Он знал, что, если бы ему вздумалось спросить, она назвала бы ему точное число сидящих в кабинке в противоположном углу, сказала бы, во что они одеты, возможно, даже что они едят. И она сможет все это сказать, сидя к ним спиной.

Потрясающе!

Она сдала пальто в гардероб и отмахнулась от официанта, вероятно, предложившего проводить ее к столику. В полном одиночестве она пересекла зал своей легкой свободной походкой, которую он так любил.

– Лейтенант, – приветствовал он ее, поднимаясь из-за стола, – вы выглядите как картинка.

– И что эта картинка изображает?

– Властность и уверенность в себе. Очень сексуально. – Он легко поцеловал ее, а потом указал на бокал вина, который налил, когда увидел, как она вошла. – Это не стакан, но можешь считать его неиссякающей чашей.

– Спасибо. – Ева отпила большой глоток. – Паршивый день.

– Я так и понял. Давай сделаем заказ, а потом ты мне расскажешь, что произошло.

Она подняла взгляд, когда рядом с ней возник официант.

– Я хочу спагетти с мясными тефтельками в томатном соусе. У вас тут это есть?

– Разумеется, мадам. А для начала?

Ева подняла свой бокал.

– Я уже начала.

– Овощной салат, – сказал Рорк. – На двоих. И мне цыпленка с пармезаном. – Он макнул кусок хлеба в оливковое масло, уже поставленное на стол, и передал ей. – Тебе надо закусить, а то вино в голову ударит.

Ева сунула хлеб в рот.

– Опиши мне официанта.

– Что? Зачем?

– Это забавно. Вперед.

Он знал, что это ее успокоит и отвлечет.

Ева пожала плечами, отпила еще вино.

– Мужчина, белый, между тридцатью и сорока. Черные брюки, белая рубашка, черные туфли типа мокасин. Пять футов восемь дюймов, сто пятьдесят фунтов. Волосы каштановые, глаза карие. Кожа гладкая. Полная нижняя губа, длинный нос с выраженной крючковатостью. Слева глазной зуб искривлен. Прямые густые брови. Акцент жителя Бронкса, но он старается от него избавиться. Небольшая серьга в правом ухе с каким-то синим камешком. Массивное серебряное кольцо на безымянном пальце левой руки. Гей. Возможно, состоит в браке.

– Гей?

– Да. Он среагировал на тебя, а не на меня. Доволен?

– Доволен. Ты меня развеселила. Что сегодня пошло не так?

– Спроси лучше, что пошло так, – вздохнула Ева и рассказала ему.

Салат принесли раньше, чем она закончила. Она вонзила вилку в свою порцию.

– Вот так обстоят дела. Мне не за что наказывать Бакстера и Трухарта. Насколько я могу судить, они работали честно. Но работу им дала я.

– И это означает, что ты наказываешь себя. Какой в этом смысл, Ева? Если его толкнули, то каков мотив? Кому выгодно?

– Можно вернуться к деньгам. Труди была хорошо обеспечена, у Бобби – успешный бизнес. Или можно вернуться к мести. Он же был кровным родственником, он был там, жил в доме, когда она занялась опекунством.

– Он не обижал тебя, приносил еду, – напомнил ей Рорк. – И наверняка не тебе одной.

– Вероятно. Но он не заступался. Может, кто-то считает, что ему следовало быть активнее.

– Ты тоже так считаешь?

Ева склонилась над салатом, запила его вином.

– Нет. Родственные связи крепче, и инстинкт самосохранения тоже. Я ни в чем его не виню. Но когда я была там, он был ребенком. Просто еще одним ребенком. А к тому времени, как она перестала быть опекуном, он уже стал взрослым. Кто-то мог решить, что он тоже должен заплатить.

– Его невмешательство делает его сообщником, так, что ли?

– Что-то в этом роде. Но, черт побери, их же проще убрать дома, не так ли? Да, тут чужой город, много людей… Это плюс. Зато в Техасе легче изучить их распорядок. И это уводит меня обратно к спонтанному порыву.

– Ты рассматривала вариант с прелестной молодой женой Бобби?

– Все еще рассматриваю. Может, она была не так терпима к свекрови, как говорит. Будь я на ее месте, мне бы понадобилась уйма терпения. А тут она увидела свой шанс и воспользовалась. Избавиться от мамы Тру и тем самым сунуть деньги в карман Бобби. А потом… Эй, а почему бы не турнуть и его? Зачем ей лишнее звено? Он выходит из дела, я вхожу. Неужели она так глупа? Неужели думает, что в ее сторону я не посмотрю?

– Ну вот, ты смотришь, и что ты видишь?

– Ничего такого, что выпрыгнуло бы и заорало: «Я убийца!» Этого нет ни в материалах дела, ни в ее досье. Но уж больно она сладенькая, вся такая розовенькая, и сю-сю-сю, и сю-сю-сю, и «мама Тру»… – Ева откусила хлеб. – Только глянешь на нее, уже плачет.

– Ну, если у тебя за плечами убитая свекровь, собственное похищение и муж в больнице, мне кажется, ее слезы оправданны.

Ева не обратила внимания на его слова. Она барабанила пальцами по столу.

– В ее досье нет никаких данных, указывающих в эту сторону. Я не верю, что кто-то мог выйти замуж за Бобби ради денег. Их не так уж много. Даже если она знала о маленьком загашнике Труди.

– Маленьком? – удивился Рорк. – Многие люди считают, что на такие деньги можно прожить с большим комфортом.

– Вот теперь ты рассуждаешь, как Пибоди. Я не избалована деньгами, – нахмурилась Ева. – Но выйти замуж ради денег, когда надо отправить на тот свет свекровь и мужа, чтобы их заполучить? Это натяжка. И я не представляю, откуда она могла знать заранее, что у Труди распиханы по тайным счетам такие бабки.

– Может, связь с кем-то из женщин, подвергшихся шантажу? – предложил Рорк.

Ева была вынуждена отдать ему должное. Он рассуждал как коп, хотя морщился всякий раз, как она об этом упоминала.

– Да, была у меня такая мысль. Я кое в чем покопалась, надеялась найти следы. Ничего. Во всяком случае, пока. Перечитала показания очевидцев. Двое свидетелей происшествия говорят, что она пыталась его схватить, пыталась его удержать, когда Бобби начал падать. Это подтверждается и ее собственными показаниями.

– И все же ты сомневаешься.

– Приходится сомневаться. Она была рядом в обоих случаях, она связана с обеими жертвами. Если мотивом были деньги, на данный момент она – единственная, кто выигрывает. Все достается ей.

– Значит, ты приставила к ней охрану, чтобы следить за ней, а не только защищать.

– А что еще можно сделать? До двадцать шестого числа все глухо. Лаборатория не работает, половина моих людей отсутствует. Непосредственной угрозы населению города нет, значит, я не могу надавить на лабораторию. Даже «чистильщики» так и не представили мне отчет по комнате рядом с местом убийства. Рождество все тормозит.

– Ну, это ты загнула. Хочешь конфетку?

Ева угрожающе наставила на него палец.

– Учти, я сегодня отказалась от леденца.

Она рассказала ему про непотребного Санта-Клауса, пока им сервировали заказанные блюда.

– Надо же, какие люди встречаются тебе по работе!

– Да. Из тех, что ты назвал бы эксцентричными. – «Забудь о работе, – мысленно приказала она себе. – Забудь о прожитом дне и вспомни, что у тебя есть своя жизнь». – Ну, а ты как? Навел порядок в своем мире?

– Более или менее. – Рорк подлил ей еще вина. – Завтра с утра у меня есть дела, но я закрываю лавочку в полдень. Есть кое-что, с чем я должен разобраться дома.

– Что? – Ева пристально взглянула на него, наматывая на вилку спагетти. – С чем еще ты должен разобраться? Организуешь завоз северных оленей?

– Эх, ну почему я сам до этого не додумался! Да нет, просто кое-какие мелочи. – Рорк провел рукой по ее руке. – В прошлом году нам помешали встретить Рождество, если ты помнишь.

– Что-то припоминаю. – Ей в жизни не суждено было забыть сумасшедшую гонку через весь город, чтобы вовремя добраться до Пибоди, и жуткую боязнь опоздать. – На этот раз Пибоди будет в Шотландии. Придется ей самой о себе позаботиться.

– Она позвонила мне сегодня. Она и Макнаб. Хотели меня поблагодарить. Она – они оба – были удивлены и растроганы, когда я сказал им, что это была твоя идея.

– Ну зачем ты?

– Но это же действительно была твоя идея!

– Это твой самолет. – Ева даже заерзала на стуле от смущения.

– А знаешь, что самое интересное? У тебя проблемы не только с получением подарков, но и с дарением. И то и другое дается тебе с трудом.

– Это потому, что ты всегда хватаешь через край. – Она яростно пронзила вилкой тефтельку. – А что, скажешь, нет?

– Хочешь намек?

– Нет. Может быть. Нет, – решительно отказалась Ева. – Тебе просто нравится морочить мне голову. Пользуешься тем, что ты такой умный.

– Как ты можешь так говорить! Смотри, найдешь кусок угля в своем рождественском чулке^[10].

– Подумаешь! Пара тысяч лет, и у меня будет алмаз, так что… Интересно, что она собиралась делать с деньгами?

Рорк с довольной улыбкой откинулся на спинку стула – его коп вернулся.

– Спрятать? Зачем? У нее были секретные счета. Жила скромно, чтобы никто не догадался, но у нее были и красивые побрякушки. Она держала их под замком, чтобы можно было ими любоваться. Драгоценности были застрахованы, – продолжала Ева. – Я получила копию полиса. Брюликов на четверть миллиона. Да еще эти подтяжки. Но это все типичное, не то, потому что деньги приходили мелкими ручейками. А тут она могла взять сразу большой куш, кругленькая сумма, на которую она может рассчитывать. Должно быть, у нее были серьезные планы.

– Может, недвижимость или поездки, предметы искусства, драгоценности.

– Драгоценности у нее есть, но она не может их надеть, выходя из дома, – люди что-нибудь заподозрят. Но если она собиралась переехать… Надо будет проверить, есть ли у нее загранпаспорт, когда она его получала, когда обновляла. У нее есть Бобби, но он уже вырос, он женат. Им уже невозможно помыкать, как прежде. Досадно.

– Новое место, новый дом, где она могла бы жить, как подобает по ее положению. Может, с прислугой.

– Это точно, ей всегда нужно было кого-то гонять. Такие деньги нельзя просто поместить где-то в банке. Тем более – тут я готова биться об заклад – что она не собиралась на этом останавливаться. Она хотела и дальше выкачивать из тебя деньги. Что толку оставаться в добром старом Техасе, где ты уже всем намозолила глаза? Ты же теперь богата, имеешь право наслаждаться своим богатством.

– Что это дает тебе для следствия? Допустим, ты установишь, что она наводила справки о покупке недвижимости или о путешествиях. Что ты от этого получишь, кроме лишних хлопот?

– Хлопоты иногда приносят пользу. Может, она кому-нибудь проболталась, может, поделилась с Бобби или с Заной, или еще с кем-то. Давай используем любимую тему Пибоди: может, у нее был молодой горячий любовник. То ли она слишком сильно натянула поводок, то ли в ее партнере проснулась жадность. Можно вернуться к теме мести. Одна из ее бывших подопечных следит за ней или находится у нее на побегушках и вдруг узнает, что у Труди намечается большая сделка. – Ева отодвинула тарелку. – Я хочу проверить эту версию. Ты поел?

– Уже заканчиваю. А как же десерт?

– Мне и так хорошо.

– У них есть итальянский пломбир, – коварно улыбнулся Рорк. – Шоколадный.

– Подлый искуситель! – Ева помолчала, борясь с желанием. – А можно взять его с собой?

Очень любопытный вид открывается, решила Ева, когда изучаешь факты, вроде бы не имеющие отношения к делу. Мелкие детали, образующие узор. Может, это еще не решение головоломки, но уже что-то похожее, полное смысла, который вот-вот прояснится.

– Паспорт действителен. – Она зачерпнула полную ложку греховно-сладкого итальянского мороженого. – Обзавелась паспортом двенадцать лет назад. Активно пользовалась. Странно, что никто об этом не упомянул. Испания, Италия, Франция. Ей нравилась Европа, но есть и Рио, Белиз, Бимини. Экзотические места. Но, хотя она путешествовала довольно много, все ее поездки – за некоторыми исключениями – очень короткие. Всего по несколько дней. Из всего, что я нашла, самое долгое пребывание – десять дней – в Италии. Пункт прибытия и вылета – Флоренция. И еще одна поездка туда же – всего на сутки – за неделю до приезда в Нью-Йорк.

– Должно быть, питала слабость к Тоскане, – предположил Рорк.

– Но уж больно короткие поездки. Похоже, она ездила тайно. Ничего не сказала сыну. Надо будет выяснить, ездила она одна или с компаньоном. – Ева еще раз изучила данные. – Не случайно она махнула в Италию непосредственно перед операцией «Большой куш». Прикидывала варианты, бьюсь об заклад. Может, думала, что было бы неплохо найти там виллу.

– На это потребуется время, но я мог бы узнать, не интересовалась ли она недвижимостью в Италии, не обращалась ли в какое-нибудь агентство.

– Она кое-что знает о недвижимости, знает, как проводятся такие сделки. Ведь у нее же сын в этом бизнесе. – Ева вздохнула. – Да, это версия. Она хочет переехать, осесть в Европе и жить в роскоши, когда тебя обчистит.

– Протестую против подобного термина. Я никому не позволю себя обчищать.

– Да, но она же этого не знает! Она считает, что пора уже ей насладиться плодами своих трудов. Обвесить себя всеми этими брюликами, за которые она столько лет платила страховщикам. Все, пора закинуть ноги на стол и ловить кайф. Она же ради этого делала подтяжки, держала себя в форме. Пару своих прежних кормушек она выдоила досуха, да и все они не бесконечны, если на то пошло. Она берет джекпот и может считать себя свободной. Уйти на покой.

– Что она скажет родным?

«Думай, как она», – приказала себе Ева.

Это оказалось не так уж трудно.

– Сын ее предал, променял на жену, неблагодарный ублюдок. Ни черта она ему не скажет. Она не обязана. Если она и собиралась ему сказать, можешь не сомневаться, она бы что-нибудь придумала. Выиграла в лотерею, получила наследство. Что-то в этом роде. Но Бобби ей больше не нужен, потому что у нее есть кто-то другой. Она кого-то держит на коротком поводке, чтобы делал за нее черную работу, когда ей это нужно. И он был с ней в Нью-Йорке. Она его взяла на всякий случай. – Ева размяла плечи. – А может, она хочет избавиться от него, нанять кого-нибудь помоложе, когда переедет. Ты знаешь кого-нибудь в этом районе Италии, кто занимается недвижимостью? Кто мог бы нам помочь в этом деле?

– Кое-кого знаю. Но сейчас там второй час ночи.

– Ах да! – Ева нахмурилась, глядя на часы. – Терпеть не могу всю эту муть с разницей во времени, это меня из себя выводит. Ладно, отложим до утра.

– Мне больно тебе об этом напоминать, но завтра сочельник. Вряд ли мы найдем хоть одну открытую контору, тем более в Европе: к праздникам и выходным там относятся серьезно. Я, конечно, могу нажать на кое-какие кнопки, но без крайней необходимости мне бы не хотелось испортить кому-то праздник.

– Вот видишь! – Ева взмахнула ложкой. – Рождество меня губит, режет без ножа. Ладно, это может подождать. Гораздо важнее узнать, путешествовала она одна или в компании. Может, это ее единственный промах. Единственная зацепка, которая сдвинет все с места.

– С этим я тебе помогу.

– Я хочу выявить все ее рейсы.

– Все?

– До единого. Полный список пассажиров. Потом прогоним их всех через сравнительный тест, вдруг всплывут одинаковые имена. Или любое имя из дела. – Она слизала мороженое с пальцев. – Да, я знаю, авиакомпании тоже закрыты, а доступ к информации о пассажирах, как правило, требует разрешения.

Рорк лениво ухмыльнулся.

– Заметь: я ничего не говорю.

– Мне только посмотреть и больше ничего. А если что-то выяснится, я сдам назад и пойду по инстанциям. Но меня уже тошнит от бега на месте.

– Заметь: я по-прежнему молчу.

– Но ты думаешь.

– Я думаю, тебе следует передвинуться. Мне нужно твое кресло.

– Это еще зачем?

– Если я должен добыть эти данные, а мы оба знаем, что я доберусь до них раньше, чем ты, мне нужны кресло и стол. А почему бы тебе не заняться посудой?

Ева фыркнула, но поднялась из-за стола.

– Тебе повезло, что настроение у меня праздничное, а то врезала бы тебе за эту твою дурацкую шутку с посудой.

– Хо-хо-хо! – Рорк сел на ее место и закатал рукава. – Мне бы не помешала порция кофе.

– Тонкий лед, умник. Трещит под твоими шикарными ботиночками.

– И печенье. Ты съела почти все мое мороженое.

– Ничего подобного! – крикнула она уже из кухни.

Ну да, допустим, съела она его мороженое, но не об этом же речь! Но поскольку она сама хотела кофе, с таким же успехом можно заказать две порции. Шутки ради Ева достала одно крохотное печеньице величиной с полпальца и положила на тарелку рядом с его кружкой.

– Раз уж ты ради меня стараешься, да еще сверхурочно, самое меньшее, что я могу для тебя сделать, – это принести кофе с печеньем.

Она подошла к нему сзади, наклонилась и чмокнула его в макушку, как полагается любящей женушке. А потом поставила перед ним тарелку. Рорк взглянул на тарелку, потом на нее.

– Это сволочной прикол, Ева. Это чересчур даже для тебя.

– Знаю. Зато смешно. Что там у тебя?

– Я получаю доступ к ее счету, чтобы определить, какими авиакомпаниями она пользовалась для своих поездок. Когда у меня это будет, я проведу поиск по датам, проставленным в ее паспорте. Потом я представлю тебе списки пассажиров, и можно будет начинать сравнительный тест. Мне кажется, я заслужил это чертово печенье.

– Например, такое.

Ева вытащила из-за спины украшенный сахарной глазурью пряник. Что бы она ни говорила о Соммерсете – а она могла сказать о нем много плохого, – одно надо было признать: печь он умел.

– Вот это уже больше похоже на правду. А теперь почему бы тебе не посидеть у меня на коленях?

– Достань данные, Умник. Я понимаю, спрашивать об этом оскорбительно, но у тебя не будет неприятностей с компьютерной охраной?

– Так и быть, я это проигнорирую. Ты ведь принесла печенье.

Она оставила ему печенье, а сама устроилась за вторым компьютером.

Интересно, подумала Ева, что другие супружеские пары делают после ужина? Может, смотрят телевизор или расходятся по своим комнатам и занимаются своими делами, говорят по телефону со своими приятелями или родственниками, приглашают гостей.

Они тоже этим занимались. Иногда Рорку удавалось увлечь ее просмотром кинофильмов – особенно старых черно-белых, созданных в двадцатом веке. Иногда они проводили вечера именно так: как многие другие супружеские пары. Наверное, предположила Ева, большинство считает такое времяпрепровождение вполне нормальным.

Если, конечно, можно считать нормальным домашний кинотеатр, превосходящий по площади – и уж точно по роскоши! – большинство общественных кинотеатров.

До того как Рорк появился в ее жизни, она большую часть вечеров проводила одна, перечитывая свои заметки, занимаясь очередным делом. Разве что Мэвис порой удавалось вытащить ее из дому, чтобы развлечься. Она и вообразить не могла, что когда-нибудь будет жить с кем-то одной семьей. Что она будет так близка с мужчиной, несмотря на возникающие между ними стихийные разногласия.

Теперь она не могла вообразить себе жизни без него.

Раз уж Ева подумала о браке, ее мысли переключились на Бобби и Зану. Они сравнительно недавно поженились, логично было предположить, что они много времени проводят вместе. Они вместе работали, вместе жили. Путешествовали вместе. По крайней мере, в эту последнюю роковую поездку они отправились вместе.

Ее поиск принес успех. Она обнаружила заграничный паспорт Бобби. Последний штамп в нем был проставлен четыре года назад. Австралия. Пара других, более ранних поездок с интервалом между ними примерно в год. Одна в Португалию, другая в Лондон.

Отпуска, поняла Ева. Ежегодные каникулы. Но после Австралии ничего такого, для чего требовался бы паспорт.

Он начал свой бизнес. Может быть, перешел на более короткие и дешевые поездки. На более близкие расстояния.

На фамилию Заны – девичью или в замужестве – паспорт не выдавался. Что ж, очень многие люди всю жизнь проживают, не покидая страны. Она сама так жила до встречи с Рорком.

Но информация заставила ее задуматься. Разве Бобби не захотел бы взять новобрачную в какое-нибудь большое путешествие? Медовый месяц или что-то в этом роде. Показать ей мир, особенно те места, где он уже бывал и наслаждался жизнью.

Для Рорка это было очень важно. Давай я покажу тебе мир.

Можно, конечно, предположить, что они сочли время неподходящим или решили не тратить деньги. Отложили на потом. Может, он решил начать с Нью-Йорка, когда его мамаша подкинула эту идею. Это предположение показалось ей разумным.

И все-таки тут было над чем поразмышлять.

Ева опять начала просматривать дела подопечных в поисках какой-то связи, какого-то совпадения. Одна в тюрьме, одна мертва, думала она.

А что, если…

– Вот списки пассажиров.

Она вздрогнула от неожиданности.

– Уже?

– В один прекрасный день ты перестанешь удивляться и отнесешься ко мне с восхищением, которого я вполне заслуживаю.

– Ты сам к себе относишься с таким восхищением, что ничего больше не заслуживаешь. Как насчет совпадений?

– Если ты так спешишь, бери половину. – Рорк легко пробежался пальцами по клавишам. – Вот. Перевожу тебе. Справишься?

– Я знаю, как проводить сравнительный тест, – обиделась Ева. Она запустила поиск и повернулась к Рорку. – У меня тут два смелых предположения. Просто беру с потолка. Одна из подопечных Труди в тюрьме. Нападение с отягчающими. Никаких родственников или установленных компаньонов. Ничего такого в ее досье, что делало бы ее уязвимой для шантажа. Но Труди могла попытаться и ее подоить по ходу дела. И вот эта экстремалка со склонностью к насилию решила поквитаться. Она заключает сделку с кем-то, кто может подобраться к цели. Убрать ее, отомстить, а заодно и денег срубить.

– Как это лицо могло узнать, что Труди собирается в Нью-Йорк именно сейчас, причем с целью вынуть из нас деньги, и так быстро подготовить и осуществить план убийства?

– Не было никакого плана, убийство было совершено в минутном порыве. Я по-прежнему на этом настаиваю. И может, ее сообщник давно был на месте. Да знаю я, знаю, это притянуто за уши. Но я еще разок поболтаю с начальником тюрьмы в Мобиле после Рождества. Может, даже свяжусь с офицером, производившим арест.

– А второе смелое предположение?

– Одна из подопечных работала танцовщицей в том самом клубе, который разбомбили несколько лет назад. В Майами. Помнишь, пара живых торпед ворвалась внутрь с протестом против вселенского греха или что-то в этом роде? В общем, они чего-то там не рассчитали и положили вместе с собой полторы сотни человек.

– Извини, я не помню. До встречи с тобой, должен признать, я не так внимательно следил за уголовной хроникой. – Но Рорк прервал работу и задумался. – Так она выжила?

– Нет. Во всяком случае, она числится среди погибших. Но это был подпольный клуб, они там учета не ведут. А потом взрывы, разлетающиеся куски тел. Кровь, паника, хаос.

– Спасибо, я представляю себе картину. – Рорк мысленно воспроизвел ход ее рассуждений. – Значит, она каким-то чудом выжила, ее ошибочно идентифицировали, и она получила возможность спланировать гибель Труди?

– Это версия, – упрямо заявила Ева. – Есть и другие. Кто-то сумел подобраться близко и решил убрать Труди. Опять-таки месть. Любовник или близкий друг. Я попробую хотя бы поговорить с кем-то из уцелевших, с кем-то из ее подружек. Может, хоть составлю более ясное представление о ней. – Она встала и начала ходить. – И вот что еще мне пришло в голову. Может, Труди хоть разок застукала Бобби, когда он тайком таскал еду кому-то из девочек? Если да, что она сделала? С ним, с девочкой? Или позже, когда он стал старше, может, он вступал в контакт с кем-то из них. А может, кто-то из них пытался с ним сблизиться? Он ни разу об этом не упоминал. Мне кажется, самый легкий способ добраться до Труди – это действовать через него.

– Итак, ты вернулась к Зане.

– Да.

– Попробуй задать себе вот какой вопрос: что такое есть в Зане Ломбард, что заставляет тебя к ней возвращаться?

– Ну, как я уже говорила, она слишком много плачет.

– Ева!

– Меня это раздражает. Но оставим мое раздражение. Она была на месте в обоих случаях. Она единственная, кто видел своего предполагаемого похитителя.

– Зачем ей выдумывать такую историю? Это же только привлекает к ней внимание, разве она не предпочла бы остаться на заднем плане?

Ева подошла к своей доске.

– Преступники всегда все усложняют, говорят и делают больше, чем следует. Даже самые умные. Добавь сюда тщеславие. Смотрите, что я провернула, и никто ни о чем не подозревает. Никто не скажет: «Надо же, какая ты умная! Давай я куплю тебе выпивку».

Рорк удивленно поднял брови.

– Ты думаешь, она это сделала?

Ева провела пальцем от фотографии Труди к фотографии Бобби, а потом Заны. Удобный треугольник, решила она. Аккуратный. Компактный.

– Я подозревала ее с той самой минуты, как открыла дверь и обнаружила на полу убитую Труди.

Теперь Рорк повернулся в кресле и заглянул ей в лицо.

– Ты мне об этом не говорила. Предпочитаешь держать карты поближе к жилетке?

– Нечего огрызаться.

– Я не огрызаюсь. – Рорк встал, решив, что пора выпить рюмочку коньяку. – Но порой некоторые вещи меня раздражают. Как сейчас, например. Почему ты раньше не сказала?

– Потому что я несколько раз ее проверяла, и всякий раз она выходила чистенькой. У меня нет ни фактов, ни данных, ни улик, ни четкого мотива. – Ева шагнула еще ближе к фотографии Заны. Большие голубые глаза, волнистые белокурые волосы. Простодушная молочница. Знать бы еще, что такое «молочница». – Я провела вероятностный тест по ней, и результат очень невысокий. Даже разум говорит мне, что это не она. А интуиция подсказывает, что это она.

– Обычно ты доверяешь своей интуиции.

– Но это особый случай. Тут я могу быть необъективна, потому что сама связана с убитой. – Ева вернулась к своему дополнительному компьютеру. – И подозреваемая на самом верху моего личного списка не дает мне реального повода помещать ее туда. Все ее действия и реакции, ее показания, ее поведение – все точно выверено, все соответствует обстоятельствам. Но я смотрю на нее и думаю: «Это, малышка, ты».

– А Бобби?

– Может, он работал с ней в паре. Один из них или оба знали, чем занималась Труди. Кто-то из них соблазнил другого, используя секс, любовь, деньги, в общем, все.

Ева извлекла из своего компьютерного файла и распечатала фотографии Бобби с только что полученными травмами, сделанные на месте происшествия, прикрепила их к своей доске.

– Но вот этот инцидент, из-за которого он попал в больницу, не вписывается в сценарий. Я позаботилась, чтобы пройти к нему первой, до того, как она с ним встретится. Он не высказал никаких подозрений, что это она его предала, не подавал никаких признаков. Они были на «прослушке» во время своей прогулки по городу. Из устного доклада Бакстера следует, что они говорили только о покупках и о ленче. Ни слова о Труди, ни слова о каком-то плане или заговоре. Я просто не вижу, что это мог быть он, что это была командная работа. Но…

– Ты думаешь, что теплые воспоминания о нем мешают твоей интуиции?

– Может быть. Мне надо еще подумать.

Задание завершено. В списках пассажиров нет совпадений с текущими файлами.

– Да, облом, – протянула Ева. – Мы можем попробовать комбинации имен, вымышленные имена.

– Я запущу программу.

Ева выждала, пока он повернулся к ней спиной, чтобы избежать лекции о вреде кофеина, и налила себе еще кофе.

– Ты женат на женщине, ты с ней работаешь, живешь, спишь, ты же должен что-то почувствовать, если она водит тебя за нос? Если она что-то замышляет? Ну, если ты с ней рядом день за днем, ночь за ночью? Должна же она когда-то проколоться, поскользнуться, что-то такое сделать, чтобы ты встревожился, насторожился?

– Ты слышала такое выражение: «любовь слепа»?

– Я думаю, это чушь. Похоть ослепляет, это точно, хотя бы на краткое время. А любовь проясняет зрение, ты начинаешь видеть лучше, острее, потому что чувствуешь больше, чем раньше.

Его губы дрогнули в улыбке. Рорк подошел к Еве, коснулся губами ее волос, ее лица.

– Мне кажется, это самое романтичное, что я когда-либо слышал из твоих уст.

– И ничего это не романтичное, а…

– Молчи. – Он коснулся губами ее губ. – Дай мне этим насладиться. Ты в чем-то права, но любовь может и исказить зрение, заставить тебя видеть вещи такими, какими тебе хотелось бы их видеть. И ты не учла – если мы придерживаемся твоей интуитивной версии о вине Заны, – что она тоже может любить Бобби. Может, она хотела освободить его от влияния, которое считала опасным, даже разрушительным, может, это был ее мотив.

– И кто из нас романтик? Если мы считаем ее убийцей, значит, это она толкнула своего мужа под машину несколько часов назад. Если это она убила Труди, тогда происшествие с такси никак, ну просто никак не может быть несчастным случаем или совпадением.

– Да, это ты верно заметила.

– Но у меня ничего нет. У меня в больнице один свидетель, он же подозреваемый. Другая подозреваемая в гостинице под наблюдением. У меня нет доказательств, уличающих одного из них, да и вообще кого бы то ни было, если на то пошло. Мне надо над этим поработать. Перетасовать колоду. Может, выпадет какая-нибудь новая карта.

Ева подумала о записях с «прослушки», о гениальных способностях Рорка, о его навороченной компьютерной лаборатории. Она могла бы попросить его поработать на себя, потратить время.

Нет, это неправильно, нечестно. Нельзя начинать так поздно.

– Пожалуй, на сегодня пора сворачиваться. Результаты последнего теста проверим утром.

– Мне это подходит. Может, сначала устроим заплыв? Снимем напряжение.

– Да, это было бы здорово. – Ева направилась к лифту, но вдруг остановилась и прищурилась. – Это что, хитрый трюк, чтобы затащить меня в воду голышом?

– Вас любовь точно не ослепляет, лейтенант. Вы видите меня насквозь.

17

Снега в сочельник они так и не дождались, зато с новой силой забарабанил по окнам ледяной дождь. Теперь, с отвращением подумала Ева, и мостовые, и тротуары покроются ледяной коркой. И это даст городским служащим, обязанным выйти на работу, лишний повод увильнуть от нее.

У нее тоже был соблазн к ним присоединиться. Она могла бы натянуть тренировочный костюм и работать дома, не соприкасаясь с ледяным катком, в который превратились улицы, остаться в тепле и комфорте, но она стала готовиться к поездке на работу из чистого упрямства.

– У тебя здесь есть все, что нужно, – напомнил ей Рорк.

– Нет, не все. – Ева застегнула плечевую кобуру. – Здесь у меня нет Фини, например. Здесь у меня нет Миры. А я собираюсь просить ее составить психологический портрет Заны и Бобби. Здесь у меня нет того, кому сегодня не повезет заступить на смену в лаборатории. И я хочу еще раз заехать в гостиницу и в больницу.

– Возможно, ты не в курсе. – Рорк вытянул свои длинные ноги, наслаждаясь второй кружкой кофе. – Есть такое замечательное изобретение человечества, как видеотелефон. А некоторые, – как, например, мы здесь, – располагают даже оборудованием для голографических конференций.

– Это не одно и то же. – Ева надела жакет поверх кобуры. – Ты сегодня будешь сидеть дома?

– А если бы я сказал, что да?

– Ты бы солгал. Ты тоже пойдешь на работу, как и я, будешь заканчивать предпраздничные приготовления лично. Ты, гнилой либерал, конечно, отпустишь свой персонал пораньше, но на работу ты пойдешь.

– Если ты останешься, я тоже останусь.

– Я поеду, и ты тоже поедешь. – Но Ева подошла, заключила его лицо в ладони и поцеловала. – Увидимся через несколько часов.

– Будь осторожна, хорошо? Дороги сегодня небезопасны.

– Как и накачанный дурью наркоман с утяжеленной свинцом битой в руках, но я справлялась и с теми и с другими.

– Я так и думал, поэтому распорядился выделить тебе один из внедорожников. – Рорк поднял бровь, увидев, что она нахмурилась. – Я и сам на таком же поеду, так что тут тебе не о чем спорить.

– Ну и ладно. – Ева бросила взгляд на часы. – Раз уж у тебя приступ заботливости, может, проверишь, как там твой самолет, все ли в порядке с Пибоди.

– Уже проверил. Они в воздухе и уже вышли из зоны непогоды. Не забудь перчатки! – крикнул Рорк ей вслед, когда она уже вышла за дверь.

– И пилит, и пилит, и пилит, – проворчала Ева себе под нос.

Но в душе она была ему благодарна и за перчатки, и за тонкую меховую подпушку, неизвестно откуда взявшуюся и каким-то чудесным образом пристегнутую изнутри к ее пальто. Интересно, когда это он успел?

Небо плевалось холодными иголками, коловшими ее лицо. Ева торопливо забралась в мощную машину. Мотор уже работал, обогреватель был предусмотрительно включен. Ничего этот человек не упускает. Это было даже страшно.

И в теплой мощной машине, дающей сцепление с полотном не хуже, чем у танка, ей пришлось вести тяжелую борьбу за каждый дюйм дороги к управлению. Если раньше Ева ругала людей, отлынивающих от работы ради продления праздников, называла их лентяями и лежебоками, то теперь она, проклиная все на свете, спрашивала себя, какого черта они не остались дома и разъезжают на машинах, не способных удержаться на дороге.

Дважды она натыкалась на небольшие ДТП. Приходилось останавливаться и вылезать из машины, чтобы определить, имеются ли пострадавшие, прежде чем сообщить дорожной полиции.

Когда движение опять застопорилось, Ева с наслаждением представила себе, каково было бы просто проехаться по крышам машин, загородивших ей дорогу. Она не сомневалась, что ее танк с этим справится.

Въехав наконец в гараж управления, Ева убедилась, что больше двадцати процентов ячеек на ее уровне пусты.

– Слейдер, разве ты не в кладбищенской смене?

– Да, лейтенант. Взял одного за пару часов до конца обхода. Сейчас отдыхает в «холодной». Убитый – его брат, приехал из провинции погостить на праздники. Найден у подножия лестницы со сломанной шеей. Парень в «холодной» имеет шикарную хазу на Парк-авеню. Дуплекс. А братец его из провинции – неудачник, без постоянного местожительства, без средств к существованию.

– Ему помогли спуститься с лестницы скоростным способом?

– О да, – едко улыбнулся Слейдер. – Парень утверждает, что брат был под газом – ну, это мы проверим по токсу, – но у него и вправду была с собой пара доз. Подозреваемый утверждает, что был в постели, услышал шум падения и нашел брата у подножия лестницы. Но он, видимо, не учел, что мы заметим синяки на лице убитого, а может, надеялся, что мы их зафиксируем как травмы, полученные при падении. Только мы посмотрели на дело иначе, раз уж у парня костяшки ободраны и губа разбита.

Ева почесала затылок. Люди, подумала она, бывают невероятно глупы.

– Ты пытался объяснить ему, что этот случай можно квалифицировать как самооборону или несчастный случай?

– Да, но он стоит на своем. Работает менеджером в рекламной фирме. Думаю, не хочет, чтобы его имя засветилось в новостях. Мы его еще раз допросим, пусть сперва слегка попотеет. Дважды срывался и ударялся в слезы, но он держится за свою историю. Дело в том, лейтенант, что мы перерабатываем.

– Не слезай с него, закрой это дело. Я выбью разрешение на сверхурочные. Половина отдела где-то гуляет, черт бы их драл. Я не брошу это дело. Он требовал адвоката?

– Пока нет.

– Упрешься в стену, позвони мне. Но постарайся добиться оформления.

Ева оставила пальто у себя в кабинете, просмотрела бумаги, накопившиеся за ночь на ее столе. Размножаются как кролики, подумала она по дороге в электронный отдел.

Это был тот редкий случай, когда стены отдела не сотрясались от голосов, музыки и шума электроники. За столами и в изолированных отсеках сидели несколько детективов, кое-какие машины гудели, но по обычным меркам электронного отдела в этот день здесь царила пугающая тишина.

– Криминал мог уже взять власть в городе при том, сколько полицейских вывешивают дома рождественские чулки.

Фини поднял голову.

– Да вроде бы пока все тихо.

– Вот так всегда бывает перед взрывом, – предрекла Ева.

– Веселенькое у тебя настроеньице. Могу проделать лишнюю дырку в твоем чулке.

– Ты так и не расколол номер счета.

– Я не расколол номер счета, потому что нет такого номера и такого счета. Только не с этими цифрами, только не в этом порядке.

– Может, она перепутала цифры. Если провести случайный поиск, используя цифры в произвольном порядке, тогда…

– Ты будешь мне рассказывать, как делать мою работу?

С тяжелым вздохом Ева опустилась на соседний стул.

– Нет.

– Дело в том, что цифр слишком много. По крайней мере одна лишняя. А если провести случайный поиск, отбросив одну или несколько цифр, знаешь, что мы получим, Даллас? Чертову уйму счетов.

– Вот дерьмо. – А что еще она могла сказать?!

– Невозможно установить счет. Бесполезно. Безнадега. Я могу установить случайные счета, но на это потребуется время, если тебе нужны все. Знаешь, что это такое? Это все равно что вытаскивать кроликов из цилиндра.

Ева побарабанила пальцами по колену.

– Достань их. Я их возьму. Начну перекрестный тест.

Фини бросил на нее виноватый взгляд.

– Это будет головная боль вселенских масштабов. Видишь ли, Даллас, ты получаешь данные от женщины, которая находилась под принуждением и под стрессом. Откуда нам знать, правильно ли она вообще запомнила эти цифры?

– А почему он не заставил ее их записать? Почему не позаботился, чтобы номер счета был правильный? У него на кону два лимона, а он полагается на память испуганной женщины?

– Люди часто делают глупости.

По мнению Евы, это была неоспоримая истина, которая, увы, никак не могла помочь делу.

– Предполагается, что он так умен, что сумел убить женщину, не забыл на месте ни единой детали, уличающей его в убийстве, выбрался из здания и ушел незамеченным. Предполагается, что он так умен, что оказался на месте в нужный момент, захватил другую женщину и втащил ее в запертое помещение, да так, что никто не заметил похищения. И там он тоже не оставил следов. И при этом он провалил главную сделку? Облажался там, где мы должны предполагать главный мотив убийства? Ты на это поставишь, Фини?

– Ну если ты так ставишь вопрос, я лучше поберегу свои денежки. – Он прикусил в задумчивости нижнюю губу. – Думаешь, она все это придумала?

– Я думаю, эту возможность необходимо исследовать. Так что ты не проделал лишнюю дырку в моем чулке, а, наоборот, придал вес теории, над которой я работаю.

– Не хочешь обговорить это со мной? Время есть, кофе есть.

Он был ее учителем. Ева не могла бы сосчитать, сколько раз они вместе обсуждали уголовные дела, разбирали их по частям, ворошили детали за скверным ленчем, запиваемым кружкой еще более скверного кофе.

Он учил ее думать, видеть, вести расследование. Он учил ее чувствовать след.

– Я не против, только не понимаю, с какой стати я должна хлебать бурду, которую ты называешь кофе. Я принесла тебе подарок к Рождеству. Думаю, ты мог бы поделиться.

Ева положила на стол яркий подарочный пакет и увидела, как загорелись его глаза.

– Это кофе? Настоящий?

– Ну какой смысл приносить тебе эрзац, если я сама собираюсь его пить?

– Вот черт! Спасибо. Слушай, закрой дверь, а? Не хочу, чтобы парни пронюхали. Господи, придется установить код на «автоповар», а не то мои мальчишки налетят как саранча.

Как только дверь надежно закрыли, Фини подошел к «автоповару», загрузил кофе и начал программировать.

– Знаешь, жена пытается навязать мне кофе без кофеина. По мне, так с тем же успехом можно пить воду из-под крана. Но это… – Фини потянул носом, вдыхая запах. – Это супер. – Он повернул голову и послал ей благодарную улыбку. – У меня тут есть в заначке пара пончиков. Внес их в меню как гороховый суп, чтобы парни не прознали.

– А ты ловкач!

Ева вспомнила о своей изнурительной борьбе с неуловимым похитителем сладостей, который неизменно находил тайник в ее кабинете. Пожалуй, стоит испробовать метод Фини.

– Итак, что у тебя есть против свидетельницы? – спросил он, выкладывая на стол пончики.

Ева изложила ему свои подозрения. Он прихлебывал маленькими глоточками кофе, щедро откусывая от облитого сахарной глазурью пончика. И тут же на его рубашку посыпались сладкие крошки.

– Вероятностный тест скорее укажет на сына, если это семейное дело. Родственники убивают чаще, чем посторонние. Может, он вовлек жену, надавил на нее, принудил. «Сюрприз, дорогая! Я только что убил мамочку. Так ты уж, будь добра, скажи, что я был тут с тобой, спал как младенец».

– Могло быть и так.

– А могло и по-другому. Женщина против женщины – еще одна горячая кнопка. – Фини взмахнул последним кусочком пончика и отправил его в рот. – Тем более тут фактор «свекровь-невестка». «Надоела ты мне хуже горькой редьки, старая кошелка. Вечно суешь нос, куда не просят». А потом она бросается на шею мужу: «О мой бог, это был несчастный случай! Ты должен мне помочь!»

– Не та схема. Не учитывает шантаж, предполагаемое похищение и инцидент с Бобби на улице.

– Нет, учитывает. Один или оба подозреваемых либо ничего общего не имеют с шантажом, либо хотят снять пенки задним числом. Похищение – это просто отвлекающий трюк. Скорее всего. И указывает он на женщину. Решила упаковать и бантиком завязать для красоты. Может, ты права, Даллас, может, это уходит в прошлое. Дерьмо выпадет тебе в детстве, да так и тянется за тобой.

На это Ева ничего не ответила. Фини молча смотрел в свою кружку. Обоим хотелось обойти стороной вопрос о ее собственном детстве.

– Тебе надо накопать что-нибудь на нее… или на него. Чтобы можно было надавить. Ты получила луковицу, Даллас.

– Что я получила?

– Луковицу. Начинай снимать кожуру.

«Луковица, – подумала Ева. – Вечно Фини что-нибудь придумает!»

Но это навело ее на мысль.

Она направилась к Мире и застала ее секретаршу за работой. Тихо играла рождественская музыка.

– Как у нее сегодня с загрузкой?

– Почти никого. Мы сегодня закрываемся в полдень, откроемся только двадцать шестого. Сейчас у нее другой офицер. – Секретарша сверилась с часами. Почти закончили. У нее еще одна встреча через пятнадцать минут, и это все.

– Мне нужна всего минутка. Я подожду.

– Хорошо, но я надеюсь, вы не будете ее перегружать. У нее с мужем есть планы.

– Я ее не задержу, – сказала Ева и посторонилась, когда из кабинета вышел полицейский.

– Минуточку. – Секретарша поднялась и сама подошла к двери Миры. – Доктор, здесь лейтенант Даллас. Она просит минутку вашего внимания.

– Конечно. – Мира встала из-за стола, когда вошла Ева. – Я не ожидала еще раз увидеть вас до праздников.

– Мне нужна ваша помощь. Психологический портрет подозреваемого. Ну, может, хоть общее впечатление.

– По делу Ломбард.

– Точно. Я рассматриваю невестку.

– Вот как? – Мира села и откинулась на спинку кресла, пока Ева торопливо излагала свою версию.

– Я бы хотела, чтобы вы поехали со мной в гостиницу или в больницу. Я еще не знаю, где она будет через час. Попробую для начала застать ее в гостинице. Знаю, у вас планы. Я потом сама отвезу вас домой.

– Я думаю, смогу…

– Вот и хорошо. Отлично. – Ева попятилась к двери, пока Мира не передумала. – Зайду за вами через час. Я пока все подготовлю.

Она поспешно вышла, на ходу вынимая мобильник, чтобы позвонить Зане в гостиницу.

– Заеду за тобой примерно через час.

– Я хотела ехать в больницу. Я только что звонила, и они сказали, что Бобби еще спит, но…

– Я тебя туда отвезу. Как его состояние?

– Он стабилен. Они сказали, что он стабилен. Но они хотят подержать его еще, по крайней мере сутки, понаблюдать. И нужно сделать кое-какие приготовления, прежде чем его выпишут. Мне нужно достать инвалидное кресло и все эти лекарства, и…

– Вот и начинай заниматься приготовлениями, и тогда к завтрашнему дню у тебя все будет готово. Я пришлю патрульного, он доставит тебя в больницу и привезет обратно.

– Ну… хорошо. Раз он все равно еще спит.

– Вот и отлично. Я буду через час.

Ева вернулась к себе в кабинет и села писать отчет с последними данными для майора Уитни. Половина отчета была готова, когда Слейдер сунул голову в дверь:

– Взял его, лейтенант.

– Брата? Он сознался?

– Братец-наркоман возвращается домой, а наш парень его уже поджидает. Он обнаружил, что из квартиры кое-что пропало. Его дорогие часики, кое-какая электроника… что-то в этом роде. Хочет высказать братцу в глаза все, что он о нем думает, и выкинуть его вон. Братец возвращается поздно, накачанный до самых бровей.

– А токс? Есть подтверждение?

– Да. В нем было столько дерьма, что хватило бы на полет до Плутона и обратно. Похоже, он заложил то дерьмо, что взял у брата, в закладной конторе, чтобы купить дурь. Наш парень велит ему выметаться, и дело доходит до рук. Теперь наш парень уверяет, что мертвый брат первый начал. Может, да, а может, и нет. – Слейдер пожал плечами. – В общем, удары были с обеих сторон. Братец-неудачник ныряет головой вперед с лестницы, ломает шею. Ну, тут наш парень запаниковал, решил представить дело так, будто он спал, а его брат просто споткнулся. Мы могли бы выжать непред-умышленное второй степени, но прокурору это не нравится. Парень готов сознаться на непредумышленное третьей степени. На том и порешили.

– Годится. Убедись, что именно убитый заложил товар. Проверь это, прежде чем подписывать протокол.

– Мой напарник сейчас проверяет. Как только подтвердит, мы оформляем сделку. Тупой ублюдок… Я имею в виду живого. Мог бы сэкономить себе кучу времени и хлопот, если бы сразу сознался, что они подрались. Люди почему-то любят врать полицейским.

«Воистину», – подумала Ева, и тут ей в голову пришла еще одна мысль. Луковица, кожура. Да, надо попробовать снять один слой.

В гараже Мира внимательно посмотрела на внедорожник.

– Это не ваша машина.

– Нет, это Рорка. Обледенелые дороги. – Ева пожала плечами. – Эта штука могла бы, наверно, пересечь Полярный круг, вот он и решил, что в такую погоду в ней будет безопаснее ездить по Нью-Йорку.

Ева села за руль.

– Ну, мне-то точно будет нестрашно. – Мира уселась поудобнее. – Я полагаю, он так мало может сделать для вашей безопасности, что не упускает ни единой возможности.

– Да, я тоже так думаю.

– Деннис расшумелся, хотел, чтобы я сегодня осталась дома. – Мира поправила на шее шарф с неброским рисунком. – В конце концов мне пришлось договориться о машине с шофером, чтобы он унялся. Приятно, когда кто-то о тебе печется.

– Вы так думаете? – Ева включила задний ход. – Ну, может быть, – решила она. – Может, и приятно. Но тяжело чувствовать себя постоянным источником беспокойства.

– Меня это тоже когда-то раздражало.

– Правда?

– «Чарли, – говорил он мне, – зачем ты так рискуешь, зачем имеешь дело с людьми, которые живут во зле и упиваются злом? Если ты можешь проникнуть к ним в душу, неужели ты не понимаешь, что и они могут проникнуть в твою?» – Мира улыбнулась и с наслаждением вытянула ноги в теплом салоне. – Мы вели бесконечные изнуряющие споры по этому поводу с различными вариациями, когда я согласилась работать на Департамент полиции.

– Вы ссорились? Вы и профессор Мира?

– Мы женаты. Конечно, мы ссорились. И сейчас ссоримся. Деннис только кажется таким мягким, а на самом деле упрямства в нем столько, что его можно добывать в промышленных масштабах. Я его за это обожаю. – Она пригладила волосы и, повернув голову, взглянула на Еву. – Мне кажется, у нас было несколько стычек чуть ли не покруче, чем у вас с Рорком. Но ведь они приобрели все в комплекте, не так ли? Наши мужья, – пояснила Мира. – Как и мы с вами. Поэтому приходится искать способы с этим справиться, налаживать отношения. Вот потому-то вы и ведете сегодня этот брутальный внедорожник. Кстати, он жутко сексуален.

Ева не удержалась от улыбки.

– Правда? Вы находите? Расскажите мне о вашей самой первой ссоре. Когда вы впервые столкнулись лбами?

– Мы начали бодаться из-за покупки дивана в нашей первой квартире. Можно было подумать, что эта покупка решала все в нашей жизни. Чуть ли не месяц мы ничего не могли купить, потому что ни один из нас не хотел уступать. Наконец мы сошлись на третьем варианте, чтобы ни мне, ни ему. Открыли бутылку вина и с большим энтузиазмом занялись любовью на этом самом диване.

– Это все стресс, да? В основном стресс и попытки понять друг друга. Если люди поженились не так давно, они, конечно, смотрят друг на друга влюбленными глазами и спариваются как кролики при малейшей возможности, но в то же время огрызаются по мелочам. А если стресс усиливается, если происходит что-то из ряда вон выходящее, тогда и напряжение между ними растет.

– В общем и целом это так, – согласилась Мира. – Если говорить конкретно о супругах Ломбард, я бы удивилась, если бы оказалось, что они не испытывали трудностей в последние несколько дней. Правда, как правило, люди стараются скрывать свои частные войны от посторонних глаз.

– Но это прорывается, как ни старайся. Опытный наблюдатель обязательно что-нибудь заметит. А эти двое гладкие как стекло. Она похожа на ходячее пособие «Как подобает себя вести образцовой жене». Вот не верю я в это, что хотите со мной делайте. – Ева села поудобнее. – Знаю, я сама не образец по этой части, но уж больно она идеальна. Мне так и хочется еще разок к ней принюхаться. Выйти за кофе и сдобой на следующее утро после того, как твою свекровь забили до смерти тупым предметом? Да бросьте!

– Нет ничего необычного в привычных, повседневных поступках. Это компенсация психологической травмы.

– Ладно, а почему бы не обратиться к обслуживанию в номерах? Конечно, это была гостиница эконом-класса, но обслуживание в номерах у них есть.

– Я буду адвокатом дьявола. – Мира, как школьница, подняла руку. – Она не привыкла к такого рода вещам. Для нее покупка и приготовление еды – дело привычное. Я согласна, обратиться к обслуживанию в номерах было бы проще и разумнее при сложившихся обстоятельствах, но не считаю ее поведение подозрительным.

– Да я имею в виду все в целом. Она все делает уж больно правильно. Как будто у нее есть сценарий. «Хорошо, теперь включай слезы. А теперь будь мужественной, закуси губу. Брось бесхитростный и преданный взгляд на мужа… Но не забудь про прическу и косметику». В ней чувствуется какая-то суетность, которая просто не вписывается в образ.

– Она вам не нравится.

– Вы же знаете, что нет. – Остановившись на светофоре, Ева начала отбивать ритм пальцами по рулевому колесу. Голыми пальцами, вдруг сообразила она. Перчатки она снова посеяла где-то в управлении. – А ведь никакой видимой причины не любить ее нет. Но я чувствую, что-то с ней не так. Может, я просто вредничаю, может, это все натяжка. Поэтому мне так важно ваше впечатление.

– Но никакого давления, – прошептала Мира.

– Я ей скажу, что привезла вас как психолога для оказания помощи, – продолжала Ева, паркуя машину. – Просто протянуть ей руку помощи, ведь она пережила несколько тяжелых ударов за короткое время.

– Думаете, она поверит?

Ева усмехнулась.

– Не она одна умеет притворяться. Осторожно, тротуар тоже скользкий.

– Приятно, – с улыбкой повторила Мира, – когда кто-то печется о тебе.

Слегка смутившись, Ева выждала, пока не очистилась улица, и вышла из машины. Войдя в гостиницу, она кивнула охране и зарегистрировала Миру.

– Есть движение наверху? – спросила она у начальницы охраны.

– Ни о чем таком мне не докладывали.

– Она заказывала еду? – Увидев, что женщина удивленно подняла бровь, Ева пояснила: – Просто хочу удостовериться, что она может позаботиться о себе. А если мои люди пользовались обслуживанием в номерах, это я тоже должна знать, чтобы учесть в бюджете.

– Я могу проверить для вас.

– Спасибо.

Ева догнала Миру у лифта.

– Просто хочу посмотреть, как она заботится о себе, – повторила она в ответ на удивленный взгляд Миры. – Любопытно будет узнать, что она ела. – Ева поздоровалась с охранником у дверей. – Организуйте транспорт для свидетельницы в больницу и обратно. Но я хочу, чтобы машину подали с задержкой. Она не должна покидать гостиницу в течение получаса после моего ухода. Ясно?

– Да, лейтенант.

Ева постучала. Зана открыла с дрожащей улыбкой на лице.

– Я так рада, что ты здесь! Я только что говорила с медсестрой Бобби, и она говорит, что он проснулся, поэтому… Ой. – Она замолчала, заметив Миру. – Извините. Здравствуйте.

– Зана, это доктор Мира. Она мой друг.

– Э-э-э… Рада с вами познакомиться. Входите, пожалуйста. Могу я… э-э-э… предложить вам кофе?

– Не беспокойся, через минуту я сама этим займусь. Доктор Мира – психолог. Я подумала, что при сложившихся обстоятельствах тебе стоило бы с кем-то поговорить. Может, и Бобби тоже. Мира лучше всех, – добавила Ева с улыбкой, положив руку на плечо Мире, чтобы все это выглядело менее официально. – Она мне очень помогла с моими проблемами.

– Я просто не знаю, что сказать. Спасибо большое, что подумала обо мне… о нас.

– На тебя в последнее время столько всего обрушилось; люди, пережившие насилие, не всегда осознают последствия шока. Общаясь со мной, хотя мы с Бобби старые друзья, ты все равно говоришь с копом. Но если ты думаешь, что это неуместно…

– Нет-нет, что ты! О боже, ты так заботлива. Я тут целую ночь бродила из угла в угол. Не с кем словом перемолвиться. Я никогда раньше не говорила с психологом. Не знаю, с чего начать.

– Почему бы нам не присесть? – предложила Мира. – Вашему мужу стало лучше?

– Да. Они говорят, что ему нужно остаться в больнице еще на день или два, а потом ему присвоят статус амбулаторного больного. Только я не очень понимаю, что это значит. Честно говоря, я ничего не понимаю в медицинских терминах.

– С этим я тоже могу вам помочь.

– Слушайте, я пойду на кухню, – сказала Ева. – Сварю кофе, не буду вам мешать.

– Я не против, если ты останешься, – остановила ее Зана. – Ты же все знаешь.

– Нет, я пойду готовить кофе. Дам вам минутку.

Ева прошла через комнату и скрылась в узкой кухне. «Допустим, я нажму не те кнопки на незнакомом «автоповаре», – подумала она злорадно. – Кто сможет меня попрекнуть?»

До нее доносился голос Заны, чуть глуховатый от сдерживаемых слез. «Да, здорово работаешь, – мысленно одобрила Ева. – Но я все равно лучше».

Она быстро прошлась сканером, проверяя заказы за последние двадцать четыре часа.

«Сыр, малина, попкорн, обжаренный в масле… Попкорн? Бьюсь об заклад, кое-кто вчера смотрел кино по телевизору, – подумала Ева. – И плотный завтрак сегодня утром: омлет с беконом, гренки, кофе и апельсиновый сок».

Она запрограммировала кофе, а потом открыла мини-холодильник. Бутылка красного вина – почти пустая. Осталось, может быть, немного на дне. Безалкогольные напитки, десерт, двойной шоколад. Всего оставалось по половине. Очевидно, трагическое потрясение не повлияло на аппетит Заны.

Когда Ева вернулась с чашками кофе, Зана промокала лицо бумажным платочком.

– Все на меня валится, одно за другим, – жаловалась она Мире. – Я никак не могу успокоиться. Мы ведь приехали сюда веселиться. Бобби хотел порадовать меня этой поездкой. Такой удивительный город… я никогда здесь раньше не была. Считалось, что это часть рождественского подарка. Его маме тоже не терпелось приехать, повидаться с Евой после стольких лет. А потом вдруг оказалось, что все так ужасно! – Зана, словно забывшись, начала рвать бумажный платок, и он усеял ее колени снежными хлопьями. – Бедный Бобби, он так старался быть сильным, и вот теперь он в больнице. Я хочу ему помочь. Хоть как-нибудь.

– Конечно, – отозвалась Мира. – Поэтому вы постоянно находитесь при нем. И все же вам необходимо позаботиться и о себе. Вы должны оплакать женщину, с которой были так близки. Вы должны пройти через это, Зана. И вы должны отдыхать, беречь свое здоровье.

– Я сейчас даже думать не могу. Как я могу?

– Я понимаю. Это так по-человечески понятно: забывать о себе в момент кризиса. Это особенно характерно для женщин, – добавила Мира и дружески похлопала Зану по руке. – В ближайшие дни и недели Бобби будет нуждаться в вас – физически и эмоционально. Это тяжело… Спасибо, Ева. Это тяжело – терять родителей, родственников. Но потерять близкого человека, погибшего насильственным путем, – это еще более страшный удар, еще более тяжкое горе. Вы оба пережили шок. Надеюсь, дома, в Техасе, вы найдете кого-то, с кем можно поговорить. Я, конечно, могу рекомендовать вам хороших специалистов в вашем регионе.

– Спасибо, буду вам очень признательна. Я бы даже не знала, с чего начать. Я никогда раньше не сталкивалась с психотерапевтами.

– Ты не обращалась к психотерапевту, когда умерла твоя мать? – спросила Ева.

– Нет, я об этом даже не подумала. Наверно, меня так воспитывали, что мне такое и в голову не приходило. Я просто… ну, не знаю, продолжала жить как могла. Но на этот раз все по-другому, я понимаю. И я все хочу сделать, как лучше для Бобби.

– Ну, значит, вы так и сделаете, – сказала Мира.

– Могу я поговорить с тобой минутку, Зана? – вмешалась Ева. – У нас ничего не выходит с цифрами, которые ты нам дала. Которые твой похититель заставил тебя запомнить.

– Я не понимаю.

– Мы ничего не находим, нас эти цифры никуда не ведут. По правде говоря, их слишком много. Может, ты их перепутала или что-то добавила?

– Ой, я не знаю. – Зана всплеснула руками. – Я была так уверена… Я повторяла их снова и снова, как он велел. Я повторяла их даже потом… когда он ушел. Но мне было так страшно! Что же делать, что я могу сделать?

– Мы могли бы попробовать гипноз. – Ева отпила кофе, на секунду встретившись взглядом с Мирой. – И это была еще одна причина привести сюда сегодня доктора Миру. Я хотела, чтобы ты с ней познакомилась, освоилась, если мы пойдем по этому пути. Доктор Мира часто помогает департаменту в таких делах.

Мира подхватила брошенный Евой мяч.

– Это могло бы помочь. Мы могли бы под гипнозом вернуть вас обратно к моменту похищения. Я проведу вас через события и в то же время позабочусь, чтобы вы чувствовали себя в полной безопасности.

– Ой, я не знаю. Я просто не знаю. Гипноз… – Зана подняла руку и стала перебирать золотые цепочки у себя на шее. – Я не знаю. Меня это пугает. Мне надо подумать, я сейчас не могу думать ни о чем, только о Бобби.

– Это могло бы помочь нам найти того, кто убил мать Бобби. – Ева решила нажать сильнее. – А если Бобби узнает, что человек, ответственный за убийство его матери, задержан, отдан под суд и понесет заслуженное наказание, это будет способствовать его выздоровлению. Доктор Мира?

– Да, это истинная правда. Хотите, я пришлю вам информацию, чтобы вы лучше поняли суть вопроса?

– Да, это было бы здорово. И все же… Я не знаю. Одна мысль о том, что придется вновь через это пройти, хотя бы мысленно, приводит меня в дрожь. Я не такая сильная, как ты, – обратилась она к Еве. – Я обыкновенная.

– Обыкновенные люди каждый день совершают необыкновенные вещи. – Мира с улыбкой встала. – Я пришлю вам информацию, Зана, и буду счастлива поговорить с вами еще раз, если вы решите, что это может помочь.

– Спасибо вам большое, спасибо. Спасибо вам обеим. – Зана встала и протянула обе руки Еве. – Для меня это очень много значит – знать, что ты так много делаешь для нас.

– Я с тобой свяжусь. Организую транспортировку в больницу. Тебе позвонят, когда машина будет здесь. Я тоже постараюсь заглянуть к Бобби, но если не получится, передай ему мои наилучшие пожелания.

– Обязательно.

Ева молчала, пока они не оказались в лифте.

– Ну, и как вам?

– Не знаю, насколько я сумею быть вам полезной. Ее поступки и реакции полностью вписываются в рамки ожидаемого. Ее ответы правдоподобны. Я готова признать – под вашим непосредственным давлением, – что они, пожалуй, кажутся заученными по учебнику. Но учебник был написан именно потому, что существуют такие реакции на насилие и психологические травмы.

– Она уклонилась от гипноза.

– Вы тоже, – напомнила Мира. – Это типичная первая реакция на предложение.

– Ну, меня гипнотизировать бесполезно, это не поможет поймать убийцу. Если бы она согласилась, я проспорила бы пари на миллион долларов самой себе. Она вчера ела попкорн.

– Для утешения.

– И почти прикончила бутылку вина.

– Я бы удивилась, если бы она совсем не пила.

– Вы правы, – раздраженно признала Ева. – Вы мне совсем не помогаете. Она сегодня съела плотный завтрак и, я держу пари, заказала в номер шикарный ужин вчера вечером.

– Не все под воздействием стресса отказываются от еды. Люди нередко используют пищу в качестве утешения, иногда даже переедают. Это своего рода компенсация. Все эти факты можно толковать в ту или в другую сторону. Мы обе знаем, что у вас только интуиция, наитие – называйте, как хотите, – и никаких доказательств. Даже косвенных на данный момент.

– Черт! Вот в следующий раз возьму и не отвезу вас домой.

Выйдя из лифта, Ева направилась прямо к начальнице охраны.

– Вы получили заказы на обслуживание в номерах?

– Да. Ваши люди из охраны ничего не заказывали. Наша гостья заказала жареного цыпленка с молодой картошкой и морковью. На закуску она заказала салат с крабами, а на десерт лимонный торт. Из напитков взяла бутылку мерло и бутылку родниковой воды.

– Хороший аппетит, – заметила Ева.

– Да. Похоже, она старается держать себя в форме.

Ева оценила здоровый цинизм.

– Мне понадобится запись любых телефонных звонков из ее номера.

– Я так и думала. Три исходящих звонка. Один в больницу вчера вечером, два в больницу сегодня утром. Входящих нет.

– Хорошо. Спасибо.

Ева вышла из гостиницы.

– Черта с два преданная жена будет дуть вино и объедаться лимонным тортом, пока муж лежит в больнице! Вы бы стали?

– Нет. И вы бы не стали. Но есть торт – это не преступление, и я должна повторить: это вполне нормальная реакция.

– А почему она не связалась с другом и партнером Бобби, не сообщила ему, что Бобби попал под машину?

– Может быть, она звонила ему с личного телефона.

– Ну, это мы проверим. Держу пари, она не звонила. А знаете почему? Потому что не хотела, чтобы он примчался сюда или названивал ей поминутно, требуя последних новостей. Ей хотелось побыть одной и спокойно доесть свой гребаный торт.

Мира не выдержала и засмеялась. Ева бросила на нее осуждающий взгляд.

– Извините. Я знаю, что это не смешно, просто у вас получился такой яркий образ! Если хотите психологический портрет, я вам его дам.

Она села в машину и пристегнулась.

– Объект – молодая, неопытная женщина, по всей видимости, привыкшая к тому, чтобы ей говорили, что надо делать, и внутренне согласная с таким положением. Она ждет, что решения за нее будет принимать муж, сама же она ограничивается домашней сферой. Для нее это зона комфорта. Она любит привлекать к себе внимание, хотя в то же время она стеснительна и пуглива. По натуре она аккуратистка и склонна к подчинению.

– Или она натянула на себя эту характеристику как трико.

– Да. Если вы правы, Ева, перед нами очень хитрая и расчетливая особа, готовая извратить свою природу на сколь угодно долгий срок ради достижения цели. Она замужем за этим мужчиной несколько месяцев, все это время поддерживала с ним интимные отношения. До этого она была с ним знакома, работала на него, он ухаживал за ней. И все это время она играет роль, несвойственную ее натуре. Весьма впечатляющее достижение.

– Я готова ей аплодировать. Но я не отвергаю другие возможности, других подозреваемых, – сказала Ева. – Я просто включаю ее в список.

«И в этом списке Зана занимает у меня верхнюю строчку», – добавила она про себя.

18

Бобби полулежал в постели с закрытыми глазами, когда Ева вошла в палату. Развлекательный центр, как ей показалось, был настроен на чтение аудиокниги. Во всяком случае, доносившиеся из него голоса о чем-то ожесточенно и страстно спорили.

Если он спит, этот шум ему не нужен. Если не спит, его внимание нужно ей. Поэтому Ева подошла к устройству и скомандовала:

– Остановить программу.

Во внезапно наступившей тишине Бобби открыл глаза.

– Зана? А, это ты, Ева. Должно быть, я задремал. Слушал книгу. Книга была дурацкая, – добавил он и попытался улыбнуться. – Медсестра сказала мне, что скоро приедет Зана.

– Я с ней только что виделась. Распорядилась, чтобы за ней послали пару патрульных. Они привезут ее сюда, а потом доставят обратно. Погода ужасная.

– Да. – Он обернулся к окну и помрачнел.

– Как ты себя чувствуешь?

– Я не знаю. Чувствую себя неуклюжим и глупым. Злюсь на себя, что я здесь, жалею себя.

– Имеешь право.

– Вот и я так себе говорю. Цветы, елочка… Очень мило.

Он указал на маленькое синтетическое деревце, украшенное миниатюрными фигурками Санта-Клауса. Еве несчастный рождественский дед показался многократно символически повешенным.

– Зана мне сказала, что ты помогала их выбрать.

– Да нет, просто была с ней рядом.

– Она умеет позаботиться о таких вещах. О таких мелочах. Бедняжка, для нее это Рождество обернулось полным кошмаром.

– Для тебя тоже. Все очень паршиво, Бобби, и я еще добавлю, потому что я собираюсь спросить, не вспомнил ли ты что-нибудь. О том, что случилось с твоей матерью и с тобой.

– Ничего. Извини. А времени, чтобы вспомнить, у меня было много. Лежу тут как идиот, не умеющий улицу толком перейти. – Бобби вздохнул, поднял и бессильно уронил здоровую руку. – У меня было много времени подумать о том, что ты говорила. О том, что ты рассказывала о моей матери. О том, что она сделала… хотела сделать. Она действительно просила денег?

Ева подошла вплотную к постели. Ей хотелось проследить за его лицом.

– Сколько дерьма ты сможешь выдержать?

Бобби на секунду закрыл глаза, а когда открыл, Ева увидела в них мужество. Во всяком случае, она надеялась, что разгадала их выражение правильно.

– Можешь смело вывалить на меня все, что есть. Чего я тут зря лежу? Все равно больше делать нечего.

– У твоей матери было несколько кодированных счетов, на которые она складывала деньги, добытые шантажом у ее бывших подопечных.

– О мой бог! Нет, этого не может быть! Это какая-то ошибка, недоразумение!

– У меня есть заявления двух из этих женщин, подтверждающие, что твоя мать вступила с ними в прямой контакт и пригрозила обнародовать их уголовные досье, если они не заплатят ей требуемую сумму.

Ева следила, как обрушиваются удары на его и без того побитое лицо. Теперь он смотрел на нее не с недоверием и даже не в шоке. На его лице появилось сосредоточенное выражение человека, сознательно преодолевающего боль.

– Заявления, – повторил он. – Два заявления.

– Их будет еще больше, Бобби. Пока это только начало. Моему мужу она тоже сказала, что у нее есть копии моих файлов и что она продаст их заинтересованным СМИ, если он не заплатит. Она много лет шантажировала своих бывших подопечных.

– Они же были детьми, – прошептал он. – Все мы были тогда лишь детьми.

– Возможно, она воспользовалась помощью одной из своих бывших подопечных в попытке шантажировать меня через Рорка и была убита этим лицом.

– Я никогда не оставил бы ее без средств. Всякий раз, как ей чего-то хотелось, я делал все, что мог, чтобы ее порадовать. Зачем ей так поступать? Я знаю, что ты думаешь. – Он отвел глаза и устремил взгляд в окно за ее плечом. – Я понимаю, почему ты так думаешь. Ты думаешь, она использовала тебя и жестоко обращалась с тобой, когда ты была под ее опекой. Так почему бы не использовать тебя сегодня?

– А я не права, Бобби? Может быть, память меня подводит?

Он судорожно вздохнул.

– Нет. Она мне говорила, что ты… что все дети, которых она брала на воспитание… что им еще повезло, если кто-то предложил им крышу над головой в приличном доме. Им еще повезло, говорила она, что кто-то захотел их приютить, научить их хорошим манерам, дисциплине, уважению. Вот что она говорила, когда запирала тебя. Наказание за плохое поведение. Было бы гораздо хуже, если бы ты оказалась на улице.

– Ты в это верил, Бобби?

– Я не знаю. Может, и верил. Она никогда не делала мне больно. – Вот теперь он повернул голову и встретился взглядом с Евой. – Она никогда не обращалась так со мной. Она говорила, это потому, что я всегда был послушным. Но это не так, я не всегда был послушным. Иногда ей удавалось меня застукать, но она всегда смеялась и говорила: «Мальчишки есть мальчишки». Это девочек она… я не знаю, почему. Что-то такое у нее внутри. Она ненавидела свою мать. Часто говорила мне: нам повезло, что мы избавились от старой суки. Может быть… я не знаю… может быть, ее мать делала то же самое с ней. Это замкнутый круг, так? Разве не так говорят о насилии? Порочный круг.

– Да, так часто бывает. – «Может, эта мысль служит ему утешением?» – подумала Ева. – А что насчет тебя, Бобби? Может, ты тоже не вышел из порочного круга? Может, ты тоже избавился от своей матери? Наверняка она была для тебя помехой. Молодая жена, новый бизнес, а тут эта деспотичная женщина лезет в твою жизнь. Деспотичная женщина, у которой где-то припрятана целая куча денег.

На миг его глаза затуманились. Он сморгнул слезы.

– Я тебя не виню за то, что ты так говоришь. За то, что ты так думаешь. И можешь занести в протокол: я согласен пройти проверку на детекторе лжи. Я пройду ее добровольно, как только ты сможешь ее организовать. Я хочу, чтобы ты нашла тех, кто ее убил. – Бобби опять вздохнул. – Я любил свою мать, Ева. Не знаю, поймешь ли ты, но, даже зная, что она собой представляла, что она делала, я любил ее. Если бы я знал, что она делала, я нашел бы способ ее остановить. Я заставил бы ее это прекратить, вернуть деньги. Да, вот что я хочу сделать – вернуть деньги обратно. Ты должна помочь мне вернуть деньги тем, у кого она их вымогала. Может, этим уже ничего не исправишь, но я не знаю, что еще можно сделать.

– Да, я могу тебе с этим помочь. Каким образом ты заставил бы ее это прекратить, Бобби?

– Я не знаю. Она прислушалась бы ко мне, если бы знала, что меня это возмущает, что я этого не приемлю. Она послушалась бы меня. – Он грустно улыбнулся. – Или сделала бы вид, что слушается. Я больше ничего не понимаю. Не знаю, как рассказать обо всем этом Зане. Не знаю, как сказать ей, что все это правда. Ей столько всего пришлось перенести…

– Она была близка с твоей матерью?

– Они хорошо ладили. Зана умеет ладить со всеми. С мамой было нелегко… Ей пришлось приложить усилия.

– Знаешь, когда женщины сближаются, они рассказывают друг другу вещи, которые не доверили бы мужчине. Может быть, твоя мать рассказала Зане о том, что делала?

– Это невозможно. – Бобби попытался выпрямиться, словно хотел придать вес своим словам, и тихо выругался, когда сломанная рука его не пустила. – Зана… она честная. Я не знаю никого, кто был бы так щепетилен. Может, она не стала бы спорить с моей матерью, но она была бы в ужасе. И она обязательно рассказала бы мне. У нас нет друг от друга секретов.

Многие люди питают такую иллюзию, Ева это знала. Но вот откуда они черпают такую уверенность? Откуда каждому из них знать, что другой не утаивает секреты? Откуда каждый из них знает, что другой рассказывает ему все?

– Зана из тех, кто держит слово?

Его лицо светилось любовью.

– Она скорее дала бы отрезать себе палец, чем нарушила данное ею слово.

– В таком случае ей пришлось бы нелегко, если бы она дала твоей матери слово не рассказывать никому, включая тебя.

Бобби открыл рот, но так ничего и не сказал. Ева видела, что он пытается осмыслить эту новую возможность.

– Я не знаю, как она могла бы с этим справиться. Но она бы мне сказала, хотя бы после смерти матери. Она не стала бы держать это при себе. Хотел бы я знать, где она. – Его пальцы вцепились в простыню. – Я думаю, пора бы ей уже быть здесь.

– Я через минуту проверю, но думаю, она уже в пути. Врачи сказали, когда они тебя выписывают?

– Не раньше завтрашнего дня, но уж завтра – обязательно. Я хочу урвать хоть что-нибудь от Рождества. Для нас это первое Рождество вместе, я, наверно, тебе уже говорил. Хорошо, что я успел кое-что здесь купить. Ей хоть будет что развернуть. Черт… как ты это сказала? Ах да. Все очень паршиво.

Ева сунула руку в карман пальто и вытащила маленький пакетик.

– Вот, решила, что тебе понравится. Печенье, – пояснила она и вложила ему пакетик в здоровую руку. – Я подумала: вряд ли они тут дойдут до того, чтобы угощать больных рождественским печеньем.

– Спасибо. – Бобби заглянул в пакетик, и нечто вроде улыбки появилось на его лице. – Это здорово. Тут и вправду паршиво кормят.

Когда-то он приносил ей еду, и теперь она ответила ему тем же. Ева связалась с патрульными и заверила Бобби, что его жена скоро будет в больнице.

Еве предстоял долгий путь домой, и по дороге она начала обдумывать все, что узнала.

Ее сотовый телефон засигналил, и ей пришлось повозиться, прежде чем удалось перевести звонок на незнакомый интерфейс внедорожника, чтобы руки оставались свободными.

– Даллас. И не советую беспокоить меня по пустякам, потому что я тут лавирую на льду в паршивом трафике.

– А я нет! – В голосе Пибоди слышалось радостное возбуждение, бесконечно далекое от нью-йоркского ледяного дождя. На видеоэкране телефона, укрепленного на приборном щитке, ее лицо светилось как зажженная свеча. – Я в Шотландии, и тут идет снег. Большие, пухлые снежинки. Волшебство.

– Да иди ты!

– Ну не надо так. Я просто умираю, как хочу сказать тебе, что мы здесь и здесь суперклево. У Макнабов потрясающий дом, такой настоящий большой коттедж, и тут есть река и горы. А папа Макнаба грассирует.

– Ему что, больше делать нечего?

– Это акцент такой. Жутко клевый. Просто супер. И я им понравилась, Даллас. Они меня, можно сказать, всю облобызали.

– Да иди ты!

– Сама не понимаю, чего я так психовала, чего боялась? Тут так весело, так здорово! Самолет был такой шикарный, а потом, тут такие виды – обалдеть! Прямо как в кино! И еще…

– Пибоди, я рада, что ты хорошо проводишь время. Серьезно. Но я тут пытаюсь добраться до дому, мне тоже хочется урвать кусочек Рождества.

– Ой, извини. Погоди, сперва скажи, ты забрала подарки? Я тебе оставила на столе.

– Да, спасибо.

– У-у-у… – Лицо Пибоди прошло через несколько преображений. В конце концов она надулась. – На здоровье.

– Мы их еще не открывали, не дуйся.

– Да? Ну ладно. – Огорчение сменилось нервной улыбкой. – Хочешь подождать до завтра? Я просто спросила. Ну что ж… Есть что-нибудь по делу, что мне следует знать?

– Все может подождать до твоего возвращения. Иди поешь этого – как там называется их блюдо?!

– Попробую. Я уже выпила большую порцию виски, и мне в голову ударило. Но мне все равно! Это же Рождество. В прошлом году мы с тобой жутко разозлились друг на друга, но на этот-то раз у нас все нормально. Я люблю тебя, Даллас, и Рорка, и каждый дюйм моего Макнаба. И его кузину Шейлу. Счастливого Рождества, Даллас.

– И тебе того же.

Ева разъединила связь, пока Пибоди снова не завела свою песню. Но она улыбалась, въезжая в ворота.

Дом был весь освещен, как будто уже наступил поздний вечер. Ледяной туман, клубившийся над землей, слегка искрился в огнях. Ева видела мигающие на елках огоньки, мерцающие свечи и слышала беспощадный стук ледяного дождя, секущего по крыше машины.

Она на минуту остановилась посреди подъездной аллеи. Ей захотелось просто полюбоваться, подумать, вспомнить. Там, внутри, было тепло, горели камины, в них потрескивали настоящие дрова. Все, что случилось в ее жизни, каким-то чудесным образом вело ее сюда. Все пережитые ужасы, боль и кровь, все, что преследовало ее как свирепый пес в кошмарах, привело ее сюда. Она в это верила.

У нее было все это, потому что она сумела пережить все то. У нее было все это, потому что он ждал ее на другом конце дороги. Он оказался там, выбравшись из своих окопов.

У нее был дом, где мерцали свечи и горели камины. Так приятно было остановиться и подумать об этом, так приятно было знать, что какие бы испытания ни ждали ее впереди, это у нее будет всегда.

И впереди у нее двадцать четыре часа, чтобы наслаждаться всем этим. А иначе зачем жить?

Ева пробежала в дом, вытряхивая дождь из волос. На этот раз Соммерсета в вестибюле не было, но пока она снимала пальто, из гостиной вышел Рорк:

– А вот и ты.

– Пришлось задержаться, извини.

– Я сам вернулся всего несколько минут назад. Мы с Соммерсетом решили выпить по рюмочке у камина. Заходи, садись.

Соммерсет? Ну конечно! Придется им держаться друг с другом вежливо. Это было что-то вроде закона праздничного дня.

– Мне сперва надо кое-что сделать. – Ева спрятала небольшой сверток у себя за спиной. – Мне нужно несколько минут.

– Секреты?

Рорк подошел, чтобы ее поцеловать, а сам заглянул ей через плечо. Она ткнула его пальцем в живот.

– Прекрати. Я вернусь через минуту.

Он проводил ее взглядом, пока она поднималась, а потом вернулся в гостиную и сел у огня рядом с Соммерсетом, чтобы насладиться чашечкой кофе с ирландским виски.

– Она решила протащить сюда контрабандой какой-то запоздалый подарок.

– Вот как? Я сейчас пойду поставлю в гараж ее машину, без сомнения, оставленную под открытым небом в такую погоду.

– Без сомнения. И хотя вы оба, без сомнения, наслаждаетесь своей грызней, я предлагаю ввести мораторий хотя бы до Дня подарков^[11].

Соммерсет пожал плечами.

– У тебя довольный вид.

– Я доволен.

– Было время – и совсем не так давно, – когда в такой день ты был бы далеко отсюда, боролся бы за какую-нибудь сделку до последнего момента. А потом улетел бы с очередной женщиной куда-нибудь подальше. Рождество в Сент-Морице, на Фиджи, куда бы ни увлек тебя твой каприз. Но только не здесь.

– Нет, не здесь. – Рорк взял печенье в сахарной глазури, одно из уложенных Соммерсетом на блестящем красном блюде. – Потому что – теперь я это понимаю – здесь было бы невозможно уйти от осознания того, что я одинок. Несмотря на всех женщин, сделки, вечеринки, приятелей, компаньонов и так далее. Я был одинок, потому что не было рядом никого, кто мог бы удержать меня здесь.

Рорк отпил кофе, задумчиво глядя на пламя.

– Ты дал мне эту жизнь. Не спорь, – остановил он Соммерсета, когда тот приготовился возразить. – И я работал, как мог, чтобы построить этот дом. Я попросил тебя быть моим домоправителем. Ты ни разу меня не подвел. Но мне нужна была она. Единственное, что могло сделать это место домом.

– Она – не то, что я выбрал бы для тебя.

Рорк засмеялся и откусил печенье.

– Это я знаю.

– Но она – та, кто тебе нужен. Одна-единственная. – Соммерсет улыбнулся. – Несмотря на ее многочисленные недостатки, а может быть, и благодаря им.

– Я полагаю, она точно так же думает о тебе.

Заслышав ее шаги, Рорк оглянулся. Она сняла кобуру, сменила ботинки на мягкие домашние туфли без задников. Она отнесла сверток к елке и положила его вместе с остальными.

Он наблюдал за выражением ее лица, пока она осматривала сложенные им горы подарков. Шок, растерянность и, наконец, смирение – что-то вроде безнадежности. Ему стало смешно.

– Зачем ты это делаешь? – спросила Ева, кивнув на подарки.

– Это болезнь.

– Да уж.

– Мы заправили кофе ирландским виски.

– Если ты имеешь в виду виски, то я пас. Не понимаю, что за охота портить прекрасный кофе этой ерундой.

– Тоже своего рода болезнь. Я налью тебе вина.

– Сама налью. Пибоди позвонила, пока я ехала домой. Она не только благополучно прибыла в Шотландию, она была пьяна от виски и вне себя от счастья. Да, кстати, она просила передать, что любит тебя, меня и Макнаба. И даже его кузину Шейлу. – Ева послала ехидную улыбочку Соммерсету. – Вас она не упомянула, но я уверена, что это просто по забывчивости. – Она села и вытянула ноги. – Да, этот подарок попал прямо в яблочко. Ты разобрался со всем, с чем надо было разобраться?

– Да, – ответил Рорк. – А ты?

– Нет, но к черту дела. Позвонила в лабораторию и нарвалась на запись «Звените, колокольчики» в джазовой версии. И почему такие песни никогда не умирают? Теперь она засела у меня в голове.

Кот покинул Соммерсета и вспрыгнул на колени к Еве. Он жалобно мяукнул и вцепился когтями ей в брюки.

– Это он тебя испытывает, – пояснил Рорк. – Просит печенья, но у нас с Соммерсетом он успеха не добился.

– И у меня не добьется. – Ева подняла кота так, чтобы они оказались нос к носу. – Забудь об этом, Жирнюга. Но у меня есть кое-что для тебя.

Спустив кота на пол, Ева подошла к елке, присела и начала рыться в груде подарков. Она нашла подарочный мешок, вынула пару миниатюрных оленьих рогов и игрушечную мышку.

– Он слишком себя уважает, чтобы носить рога или забавляться с глупой игрушкой, – возмутился Соммерсет.

Ева лишь фыркнула в ответ.

– Котовник. – Она подняла мышку за хвост перед мордочкой Галахада. – Вот-вот, именно так, – кивнула она, когда Галахад поднялся на задних лапах и схватил мышку передними. – «Зевс» для котов.

– Ай-яй-яй! И ты, офицер охраны правопорядка, распространяешь наркотики? – покачал головой Рорк.

– У меня есть свои источники. – Пока кот катался по полу в сладостном наслаждении со своей новой игрушкой, Ева нацепила ему рожки. – Ну вот, теперь ты выглядишь полным идиотом. Но учти: это только на сегодня. Мы, представители рода человеческого, тоже имеем право развлечься.

– Он пытается ее съесть, – спросил Рорк, – или изнасиловать?

– Не хочу я ломать над этим голову. Но он, слава богу, больше не думает о печенье.

Ева опять села и положила ноги на колени Рорку. И когда он рассеянно провел рукой вверх по ее голени, Соммерсет воспринял это как сигнал на выход.

– Я приготовил простой ужин, полагая, что вы захотите съесть его здесь. Я буду ужинать с друзьями в городе.

«У вас есть друзья?» – чуть было не сорвалось у Евы, но Рорк вовремя стиснул ее лодыжку.

– Все в кухне на плите.

– Ну что ж, приятного вам вечера, – пожелал Рорк.

– Спасибо, и вам того же.

Ева поморщилась, когда Рорк снова сжал ее лодыжку.

– Угу. Счастливо.

Когда они остались одни, она оттолкнула руку Рорка.

– Притормози, а? Я собиралась что-то сказать.

– Я прекрасно знаю, что ты собиралась сказать. У нас мир на нашем частном клочке земли и благоволение вплоть до Дня подарков.

– Хорошо. Если он это может, значит, и я могу. К тому же я собираюсь напиться по-настоящему.

– Давай, я тебе с этим помогу. – Рорк поднялся и налил ей вина.

– А себе?

– Я тоже выпью, но хоть один из нас должен сохранить голову на плечах. Кот в отключке, – заметил он, бросив взгляд на пол, где Галахад похотливо терся об мышку.

– Ну, я подумала: раз уж ему сделали укол и заниматься сексом он не может, пусть хоть так потешится на праздники. Кстати, я тоже собираюсь развлечься.

Рорк поднял бровь.

– И с этим я могу тебе помочь.

– А может, я говорила о печенье.

Он растянулся на диване во весь рост рядом с ней. И прижался губами к ее губам.

– Я еще не пьяна, – пробормотала Ева.

– Так и развлечения еще не начались.

– Надо закрыть дверь, если собираешься валять дурака. Может, Соммерсет и ушел, но дух его рыщет по этим коридорам.

– Я всего лишь целую свою жену.

Рорк сел и усадил ее вместе с собой, опираясь спиной о валик и не спуская ног с дивана. Так было удобнее пить вино и смотреть на огонь. И обниматься.

– Очень мило. – Ева вздохнула, вдохнула его запах и позволила себе расслабиться каждой клеточкой тела. – Мне кажется, я не выйду из этой комнаты – да что там! – не сойду с этого дивана до самого Дня подарков.

– Нам придется по очереди ходить за кормежкой. Надо подкармливать себя и огонь.

– Ладно. Чур, ты первый.

Рорк засмеялся и зарылся лицом в ее волосы.

– Ты чудесно пахнешь. – Он потерся носом об ее шею. – Ты надушилась.

– У меня нашлась минутка. Редко, но бывает.

– Вот и слава богу.

– Ты связался со своими родичами в Ирландии?

– Да. Там полный дурдом, все заняты выпечкой и младенцами, но все вроде бы счастливы. Все желают тебе счастливого Рождества.

– Ты не жалеешь, что не поехал туда?

– Я нахожусь именно там, где хочу. – Он повернул ее лицом к себе, и их губы встретились. – Именно в том самом месте. А тебе нужно еще вина.

– У меня уже шумит в голове.

– Это потому, что ты пропустила ленч.

– Черт, так и знала, что я что-то упустила. – Ева взяла наполненный им бокал вина. – Когда напьюсь вдрызг и обслужу тебя по полной, я съем целую тонну.

Поскольку Рорк уже был на ногах, он пошел закрывать дверь.

Ева усмехнулась, не вставая с дивана.

– Иди сюда и разверни свой подарок.

Развеселившись и чувствуя себя странно возбужденным, Рорк сел у ее ног.

– Почему бы мне не начать отсюда? – Он снял с нее туфли и нажал большими пальцами на свод стопы. Она замурлыкала, как кошка.

– Правильная точка. – Ева закрыла глаза и отпила еще вина. – Вот что я тебе скажу. Потом, позже, ты можешь напиться вдрызг и обслужить меня по полной.

– Вот он, рождественский дух. – Рорк браслетом из поцелуев окружил ее щиколотки.

– От него никуда не деться, он витает повсюду. – Ласковая легкая щекотка побежала вверх по ее ногам. – От него можно уклоняться, но рано или поздно он тебя достанет. – Ева открыла один глаз, когда Рорк расстегнул ее брюки. – Быстрая работа.

– Хочешь медленно?

– Черт, нет. – Она вскинулась всем телом и схватила его, расплескав вино. – Ой!

– Вот видишь, что ты наделала? Теперь нам придется вылезать из этой одежды. – Качая головой, Рорк начал стягивать с нее свитер. – Руки вверх. Вот, держи. – Он протянул Еве ее бокал, но заставил ее взять его обеими руками. – Смотри не пролей.

– Кажется, мне хватит.

– А мне нет.

Рорк раздел ее, разделся сам. Потом он забрал у нее бокал и перевернул его вверх дном. Вино разлилось по ее груди, по животу.

Ева посмотрела вниз, потом вверх.

– Ой, – повторила она и засмеялась.

Он слизывал вино с кожи, пьянея от головокружительного сочетания, а она двигалась и стонала под ним. Она выгнулась вверх, пока его руки жадно блуждали по ее телу.

Потом она замкнула его в кольцо рук и ног, хихикая, опрокинула на спину и навалилась на него.

– Тебе легко смеяться.

Она заставила его задохнуться – и не только в физическом смысле. Он решил отплатить и перевернул ее. Губами и пальцами он защекотал ее до того, что она начала кричать и задыхаться.

Ее несло на головокружительной волне безумия, страсти и вина. Когда он проник в нее, она обвила его шею руками.

– Счастливого Рождества. – Слова давались ей с трудом. – О боже!

Она кончила с задыхающимся смехом и увлекла его за собой.

– Счастливого Рождества, – ответил он на последнем содрогании.

Она лежала неподвижно, слепо глядя на елку.

– Сложено, упаковано и бантиком завязано.

Позже по его настоянию она открыла свой первый подарок. Это оказался длинный теплый кашемировый халат цвета молодой зелени.

– Просто чтобы тебе было удобнее, – сказал Рорк.

Они поели у огня, запивая шампанским омара – «простой» ужин, приготовленный Соммерсетом. Когда Рорк спросил о деле, Ева отрицательно покачала головой. Ей не хотелось говорить о делах в этот вечер. Она – они – имели право запереться на один вечер, на одну ночь и не пускать кровь и смерть в свой мир. Мир, где они сидели как дети под елкой, разрывая цветную бумагу.

– «Вселенная по Рорку»? – прочел он на коробке с диском.

– Фини помог мне это сделать. Ну ладно, Фини в основном все и сделал, но идея была моя. Годится для считчика голограмм или компьютера. – Ева взяла еще одно печенье. Было у нее смутное опасение, что ей станет плохо от такого количества сахара, но, черт возьми, на что ж тогда Рождество? – Персонализированная игра. Начинаешь с самого низа. И вначале у тебя нет ничего, кроме мозгов. А потом ты можешь заработать деньги, оружие, землю. Можешь строить, можешь вести войну. Можешь вовлечь других людей: мы все там есть. Можешь выбрать себе знаменитых врагов и сражаться с ними. Можешь жульничать, воровать, торговаться, убивать. Но там куча ловушек. Ты можешь разориться, пойти по миру, попасть в тюрьму или в плен к врагам, и они будут тебя пытать. А можешь стать властелином всей разведанной Вселенной. Графика обалденная.

– А ты там есть?

– Да.

– Ну, тогда как же я могу проиграть?

– Задачка не из легких. Фини гонял программу пару недель, он говорит, что не может пробиться выше двенадцатого уровня. Его это жутко злит. Но я решила: раз уж тебе в реальной жизни больше не приходится воровать, получай удовольствие хоть от виртуалки.

– Самый лучший подарок – это иметь женщину, которая меня понимает. – Рорк наклонился и поцеловал ее, ощутил вино и сладость у нее на губах. – Спасибо. Твоя очередь.

– Да я уже миллион пакетов открыла.

И в них было все: от милых пустячков до бриллиантов. Все было роскошно и сексуально.

– Почти закончили. Давай вот это.

Ева развязала ленточку и, хотя Рорк поморщился, повесила ее ему на шею. Она открыла коробку. Внутри лежала лупа с серебряной ручкой.

– Она старинная, – объяснил Рорк. – Я подумал: «Что за детектив без лупы?»

– Здорово. – Ева подняла руку и изучила ее сквозь лупу, потом, улыбаясь, навела лупу на Рорка. – Черт! Ты еще красивее. – Она перевела лупу на спящего кота. – А ты нет. Спасибо.

Рорк многозначительно постучал пальцем по губам. Ева сделала вид, что тяжело вздыхает, но потом наклонилась и поцеловала его.

– На, открой вот эту. – Она подвинула к нему коробку, продолжая играть с лупой. – Будь у меня такая штука в детстве, я доводила бы взрослых до белого каления.

– А для чего же еще нужны игрушки? – Рорк поднял голову и увидел, что она опять изучает его в лупу. Он бросил ей ленту с бантиком. – Вот, займись лучше этим. – Он открыл коробку и бережно извлек из нее карманные часы. – Ева, это замечательно!

– Тоже старинные. Я же знаю, как ты любишь всякое старье. Вот и решила, что ты можешь положить их где-нибудь на полку вместе с остальными игрушками. Гравировка уже была, – добавила Ева, увидев, что он открыл крышку, – но я подумала…

– «Время не в счет», – тихо произнес он, а потом поднял на нее свои ослепительно-синие глаза.

– Да, я тоже так подумала. – Ева протянула ему руку. – Так и есть.

Он обнял ее, прижался лицом к ее шее и, не отрывая губ, двинулся вверх, к щеке.

– Это сокровище. Нет, это ты – сокровище.

– Хорошо, – прошептала Ева. Она имела в виду не сами вещи и знала, что он ее поймет. Хорошо было делиться ими, обмениваться. Хорошо было просто быть. – Я люблю тебя. Я действительно начинаю понимать, что это значит.

Он засмеялся, еще раз поцеловал ее и отодвинулся.

– У тебя есть еще один подарок.

Опять драгоценности. Судя по размеру коробочки, это могли быть только они. Этот ненормальный обожает цеплять на нее блестящие побрякушки как на рождественскую елку. Открыв коробочку, Ева подумала, что они не просто блестят, они могут ослепить, как солнце.

Серьги представляли собой бриллиантовые слезинки: три безупречных продолговатых камешка – каждый следующий чуть больше предыдущего – свисали с грозди других бриллиантов, образующих лепестки ослепительного цветка.

– Обалдеть! – сказала Ева. Рорк лишь улыбнулся в ответ, и тут до нее дошло. – Бриллианты Большого Джека, ограбление на Сорок седьмой улице, те, что мы нашли.

– После того, как они чуть не полстолетия пролежали в тайнике.

– Они были приобщены к делу как вещественное доказательство.

– Я их не крал. – Рорк засмеялся и поднял свой диск с компьютерной игрой. – Помнишь? Мне осталась одна виртуалка. Я приобрел их совершенно легально. Путем купли-продажи. Они заслуживают света. Они заслуживают тебя. Если бы не ты, они до сих пор лежали бы в детской игрушке. Если бы не вы, лейтенант, Чед Дикс не праздновал бы сегодня Рождество.

Ева взглянула на серьги.

– Ты заказал их специально для меня. – Ее это растрогало. Она взяла лупу. – Ну-ка давай их проверим. – Она сделала вид, что изучает камни. – Неплохая работа.

– Можешь считать их медалями.

– Куда круче любых медалей, которые выдает департамент.

Ева вдела серьги в уши, зная, что ему это доставит удовольствие. Она не ошиблась.

– Они тебе идут.

– Такие брюлики любой мымре пойдут. – Она обняла его, прижалась к нему. – Но для меня это очень много значит… Зная, откуда они взялись, почему ты заказал их для меня… Я… – Она отшатнулась, глаза у нее округлились. – Ты купил всю партию?

Рорк склонил голову набок.

– Надо же, какая ты жадная.

– Да я-то нет, а вот ты – точно жадный. Ты купил все, я точно знаю.

Он провел пальцем по маленькой ямочке у нее на подбородке.

– По-моему, нам нужно еще шампанского. Ты слишком трезва.

Ева открыла было рот, но передумала. Человек имеет право тратить свои деньги, как ему нравится. И в одном он был прав: бриллианты Большого Джека заслуживали лучшей участи, чем лежать в подвале полицейского департамента.

– Там остался еще один, – заметил Рорк, поднимаясь. – Это тот, что ты принесла сегодня.

– А, да. Верно. – В глубине души она надеялась, что он забудет. – Да это так, ерунда. Ничего особенного.

– Я же жадный, разве ты забыла? Давай сюда.

– Да пожалуйста. – Ева дотянулась до свертка и бросила его на колени Рорку. – Я принесу шампанское.

Рорк схватил ее за руку, прежде чем она успела встать.

– Посиди минутку. Должен же я посмотреть, что тут у нас. – Он откинул слои папиросной бумаги, вытянул то, что под ними скрывалось, и сказал только: – О…

Ева изо всех сил старалась усидеть на месте, не ерзая.

– Ну, ты же сам говорил, что хочешь мою фотографию. До нашего знакомства.

– О, – повторил он и поглядел на нее так, что она покраснела. – Вот ты какая!

Рорк перевел взгляд с фотографии на женщину, и столько было в его взгляде радости, удивления, любви, что у нее перехватило дух.

– Да я просто ее откопала и рамку подобрала.

– Когда это было снято?

– Вскоре после поступления в академию. Там у нас была одна девушка, так вот она все время фотографировала. Я пыталась заниматься, а она…

– Твои волосы.

Ева окончательно смутилась. На снимке она сидела за рабочим столом, окруженная стопками дисков. На ней была тускло-серая фуфайка с эмблемой Полицейской академии на груди. У нее были длинные волосы, стянутые сзади в хвост.

– Да, я тогда носила длинные волосы. Думала, так будет меньше хлопот: завязала сзади и все, не мешают. А потом в классе единоборств мой противник схватился за них, дернул и повалил меня. И тогда я их остригла.

– Ты посмотри на свои глаза. Уже тогда это были глаза копа. Совсем юная, почти ребенок, но уже тогда ты знала.

– Я ей сказала, что, если она не перестанет соваться ко мне со своей камерой и мешать мне заниматься, я ей врежу.

Рорк засмеялся, взял ее за руку, но так и не смог оторвать глаз от фотографии.

– Что с ней сталось?

– Она отсеялась. Выдержала не больше месяца. Вообще-то она была ничего. Просто она не была…

– Копом, – закончил за нее Рорк. – Спасибо тебе за это. Это именно то, что я хотел.

Ева прижалась головой к его плечу, глядя на огоньки на елке, и подумала: «Кому нужно шампанское?»

19

Она проснулась – ей показалось, что она проснулась, – в залитой ослепительным светом комнате со стеклянной стеной посредине. На ней были бриллиантовые серьги и зеленый кашемировый халат. В углу стояла огромная, до самого потолка, елка. Вместо игрушек с ее выгибающихся веток свисали трупы. Сотни тел, покрытых по-рождественски яркой красной кровью.

Все женщины – только женщины – собрались вокруг елки.

– Не слишком празднично, – заметила Макси, женщина-адвокат, и легонько толкнула Еву локтем в бок. – Но приходится довольствоваться тем, что есть, верно? Сколько из них твои?

Ей не нужна была старинная лупа, оттягивающая карман, чтобы узнать мертвые тела и лица.

– Все до одного.

– А не многовато ли? По-моему, ты жадничаешь. – Макси повернулась и кивком указала на тело, простертое на полу в середине комнаты. – Ее пока туда не повесили.

– Нет. Ее пока нельзя туда вешать. Она не готова.

– А по-моему, вполне готова. Но если ты так не считаешь… Вот, держи. – Она бросила Еве белый носок с тяжелыми монетами. – Вперед!

– Это не ответ.

– Может, ты задаешь неправильный вопрос.

Ева оказалась за стеклянной стеной с детьми. Девочка, которой она была когда-то, сидела на полу. Она подняла печальные глаза на Еву:

– У меня нет подарков. Мне все равно.

– Вот, возьми это. – Ева присела на корточки и протянула ей свой жетон. – Он тебе понадобится.

– Все подарки у нее.

Ева всмотрелась сквозь стекло и увидела, что подарки сложены грудами вокруг мертвого тела.

– Много ей толку от них сейчас.

– А знаешь, это одна из нас.

Ева оглянулась на маленьких девочек. Вся комната была забита ими. Потом она опять заглянула в собственные глаза – глаза девочки.

– Да, я знаю.

– И что ты будешь делать?

– Я заберу ту, которая это сделала. Вот что бывает, когда убиваешь кого-нибудь. Приходится платить. Должна быть расплата.

Девочка, которой она была когда-то, подняла ручки. Они были испачканы кровью.

– Ты и меня заберешь?

– Нет. – Ева видела сон и знала, что это сон, но даже во сне почувствовала боль в груди. – Нет, – повторила она, – тебя это не касается.

– Но я не могу выбраться.

– Когда-нибудь обязательно выберешься. – Ева опять выглянула за стекло и нахмурилась. – А где подарки? Минуту назад там было гораздо больше подарков.

– Люди воруют. – Девочка приколола испачканный кровью жетон к своей рубашечке. – И вообще, люди просто ни к черту не годятся.

Ева проснулась, дернувшись всем телом. Сон рассеялся. Странно, подумала она, разговаривать во сне с сама собой. И елка. Она вспомнила елку, увешанную мертвыми телами, как игрушками. Чтобы успокоиться, она повернулась и посмотрела на елку у окна. Потом она провела ладонью по простыне рядом с собой. Простыня была холодной.

Ее не удивило, что Рорк встал раньше ее, причем встал так рано, что простыня успела остыть. Но она пришла в ужас, увидев, что уже почти одиннадцать утра.

Она начала выбираться из-под одеяла и увидела, что на ночном столике мигает мемо-кубик. Ева включила его и услышала голос Рорка:

– Доброе утро, дорогая Ева. Я в игровой комнате. Приходи, поиграй со мной.

Это вызвало у нее улыбку.

– Вот дурачок, – пробормотала она.

Она приняла душ, оделась, взяла кружку с кофе и направилась вниз. И это неопровержимо доказывало, подумала Ева, что она тоже дурочка.

У него был включен основной экран, и она снова дернулась, увидев на экране себя в отчаянном кровавом бою. Вот только почему она размахивала мечом вместо бластера, этого Ева объяснить не могла.

Они сражались спина к спине. Как в жизни. Была на экране и Пибоди: раненная, но непобежденная. Только вот непонятно, во что ее напарница была одета.

Нет, был вопрос поважнее: во что она сама была одета? Это было нечто кожаное, больше подходящее для садомазохистских игрищ, чем для сражения на мечах.

Здорово, подумала Ева, увидев, как ее экранный двойник отрубает голову своему противнику. Через секунду Рорк тоже расправился со своим, и компьютер возвестил, что он достиг восьмого уровня.

– Я здорово дерусь, – сказала Ева, подходя к нему.

– Здорово. Не хуже меня.

Она кивнула на фигуры, застывшие на экране:

– Откуда взялись эти прикиды?

– Фини добавил опцию с выбором костюмов. Я весьма продуктивно провел час. Подбирал костюмы, а заодно завоевывал большую часть Европы и Северной Америки. Как ты спала?

– Нормально. Опять странный сон. Наверно, во всем виновато шампанское. Или шоколадное суфле, которым я по-свински объедалась в два часа ночи.

– А почему бы тебе не размяться здесь со мной? Тут предусмотрено участие нескольких игроков. Попробуй вторгнуться на мою территорию.

– Может, позже. – Ева рассеянно провела рукой по волосам. – Никак не могу забыть этот сон. Ведь сны должны что-то означать, да? Там что-то есть. Я задаю неправильный вопрос, – добавила она. – Хотела бы я знать, в чем состоит правильный вопрос.

Время игр кончилось, понял Рорк.

– Давай устроим полдник. Поговорим об этом.

– Да нет, продолжай игру. Мне и кофе хватит.

– Я сам спал допоздна. Встал только около девяти.

– Кто-нибудь выглянул в окно, проверил, как там обстоят дела? Мир еще вращается вокруг своей оси?

– В указанный час, – продолжал Рорк официальным тоном, – я потренировался в зале: я ведь тоже ел шоколадное суфле. Затем, прежде чем перейти сюда и насладиться одним из моих подарков, я поработал около часа у себя в кабинете.

Ева пристально взглянула на него поверх края кружки.

– Ты работал?

– Работал.

– Рождественским утром.

– Виновен.

Она опустила кружку.

– Мы с тобой больные, да? Совершенно ненормальные.

– Я предпочитаю думать, что мы абсолютно здоровые индивиды, знающие, что нам лучше всего подходит. – Он встал, гибкий как пантера, в черных джинсах и свитере. – А больше всего нам подойдет, я полагаю, легкая закуска в солярии, где мы сможем, господствуя над городом, обсудить твой последний странный сон.

– Помнишь, что я сказала вчера вечером?

– Трезвая или пьяная?

– Неважно. Я сказала, что люблю тебя. Это все еще в силе.

Они поели свежих фруктов на последнем этаже дома, любуясь сквозь стеклянный купол на небо, которое решило сжалиться над Нью-Йорком и порадовать его голубизной.

Рорк объявил, что в Рождество нужно пить «мимозу»^[12], и Ева не стала спорить.

– Ты отдала ей, то есть себе, свой жетон?

– Сама не понимаю почему. Мира, конечно, выдала бы полную интерпретацию со всеми этими фрейдистскими штучками. Мне кажется, жетон – это именно то, чего я больше всего хотела. Только я поняла это чуть позже.

– Елочные игрушки – это элементарно.

– Да, это даже я понимаю. Они мертвы, значит, они мои. Но Труди на елке не было.

– Потому что ты с ней еще не закончила. Ты не можешь повесить ее на елку. Заметь, я не говорю «забыть о ней»: ты о них никогда не забываешь. Ты не повесишь ее на елку, пока не закроешь дело.

– Все время возникает эта женщина-адвокат. Она в этом не замешана. Я знаю, что она не замешана, но во сне я говорила именно с ней. Оба раза.

– Я бы сказал, именно ее ты лучше всего понимаешь. Она откровенно рассказала тебе о своих чувствах к Труди, она не темнила. И она в конце концов дала отпор шантажистке. – Рорк протянул ей свежую малину. – Она дала отпор. Ты поступила бы точно так же.

– «Одна из нас». Я это знала. Вернее, малышка знала.

– В глубине души ты уже тогда была копом.

– И еще она знала, что люди ни к черту не годятся. – Ева произнесла это с легкой улыбкой и взяла еще одну ягоду. – Потом она вдруг выпрямилась. – Эй, погоди минутку! Подарки! Дай мне подумать.

Ева вскочила и начала расхаживать по солярию, не обращая внимания на деревья в кадках и музыкальный фонтан.

– Подарки, жадность, Рождество, покупки. Она покупала вещи. Я точно знаю, Труди покупала вещи до того, как отправилась шантажировать нас. Я просмотрела расходы по ее кредитной карте. Она устроила настоящий марш-бросок по магазинам.

– И что же?

– Пакеты в ее номере, пакеты с покупками. Все ее барахло в камере хранения вещдоков, у меня есть опись, но я так и не сверила каждую вещь с распечаткой расходов. Она не покупала ничего такого… ну, ты знаешь, типа бриллиантов. Одежду, духи, туфли. Ее убили не ради новых туфель, и я не стала проверять все досконально. Просмотрела по-быстрому. Кое-чего не хватало, но некоторые вещи ей должны были доставить из магазинов на дом. Я это проверила, но только сам факт. Не сверялась с каждой мелочью.

– А с какой стати ты должна это делать?

– Жадность, зависть, стяжательство. Знаешь, как женщины вечно ахают: «Ой, какое у тебя чудное платье, ой, какие туфельки, какие чудные сережки! Ой, и я такие хочу!» В этом роде. – Ева отмахнулась от Рорка, когда он засмеялся. – Они ходили по магазинам вместе, все втроем, когда приехали в город. Зана знала, что покупала Труди. Кое-что из этого Труди отправила домой. Но мы же не будем в этом ковыряться, проверять каждую блузочку: попала она в Техас или нет? Значит, для нее открывается сезон охоты, не так ли? – Ева стремительно повернулась к нему. – Она тщеславна, хотя и прикидывается овечкой. Всегда так тщательно одета, накрашена. Держу пари, Труди купила себе несколько красивых вещичек, а они примерно одного размера. Мы проверим, не позаимствовала ли ее убийца пару тряпок, которые ей приглянулись. Бобби наверняка ничего не заметит, мужчины никогда ничего не замечают. За исключением присутствующих.

– И ты все это поняла, потому что тебе приснился труп, окруженный подарками.

– Я все это поняла, потому что я ищу. И, я не знаю, может, мое подсознание что-то вырабатывает. Дело в том, что это совпадает с моим ощущением. С тем, как я понимаю Зану. Она оппортунистка. Если она что-то взяла, если я сумею доказать, что у нее есть что-то из номера Труди… Все равно это все косвенные улики, и любой адвокатишка, заступивший на работу неделю назад, наделает в них дыр, но это зацепка. Я смогу ее этим поддеть. – Ева снова села. – Она была одной из нас. А нам хороших вещей не доставалось. Обноски, объедки. Крошки со стола, за которым остальные ели большой жирный торт.

– Девочка моя.

– Да я об этом не ахаю. – Ева потерла рукой плечо. – Никогда об этом особенно не думала. Но я держу пари, она думает. Всегда думала. А тут такая возможность. – Она закрыла глаза, машинально потягивая коктейль. – Здесь, в Нью-Йорке, в большом скверном городе, где с кем угодно может случиться что угодно, ее свекровь затеяла крупную аферу. Это упрощает дело. Труди практически преподнесла ей себя на тарелочке. Орудие прямо под рукой. Легко использовать, легко выбросить. Ей пришлось вылезти в окно, но это тоже легко. Соседний номер пуст. Ей же надо было где-то вымыться, а мы точно знаем, что это было не в ее собственном номере и не в номере Труди. Значит, там, в пустом номере.

Ева снова вскочила.

– Черт, черт! Она спрятала там кистень, свою окровавленную одежду, полотенца. Это идеально. Опять золотая возможность. Спрятать улики и вернуться в свой собственный номер чистенькой. Там спит Бобби. Он никогда не заметит разницы. А кто оказался на месте на следующее утро? Кто стучит в дверь убитой женщины?

– И тут появляешься ты.

– Да, этого она не ожидала. Но она тут же сориентировалась. Она хитра и действует быстро, и она терпелива. Выскочила на следующее утро, вытащила вещички из пустого номера. Она могла сунуть их куда угодно, в любой утилизатор мусора между гостиницей и баром, в котором разыграла похищение. Еще и сумку там оставила для достоверности. Но теперь уже все пропало. Черт! Мы искали оружие и окровавленную одежду, но не заходили так далеко.

– Продолжай, – сказал Рорк, увидев, что она задумалась. – Я заворожен. Оторваться невозможно.

– Да это все так, умственные построения, больше ничего. Но я чувствую, что это правильно. – Впервые с тех самых пор, как это началось, Ева видела, что все складывается, выстраивается в правдоподобный сценарий. – Теперь копы пляшут под ее дудку. Ищут какого-то неизвестного парня и раскапывают счет, которого не существует. Это дает ей время. Теперь она жертва. Диски Труди у нее. Дела подопечных и записи самой Труди, результаты ее изысканий.

Да, Ева это видела. Видела, как Зана собирает улики, прихватывает, что понравилось, и уходит, не оставляя за собой никаких следов.

– Она сохранит диск? Трудно отказаться от такой возможности на будущее. Когда-нибудь можно будет попытаться самой выжать сок из лимона.

– Странно, что она не стала выжимать сейчас, когда лимон созрел и налился соком, – заметил Рорк. – Например, анонимная доставка копии записи – если запись существует, – с указанием номера счета и инструкциями.

– Лимон перезрел, может брызнуть соком. Стоит ли испытывать судьбу? Ей нужно время, чтобы как следует обдумать этот ход. Нарываться на копа, да еще и на парня с такими ресурсами, как у тебя? Может, и не стоит. А может, позже. Но если она не дура, а она отнюдь не дура, она должна проверить, есть ли у нас с тобой прочное алиби на момент убийства. Оказалось, что оно у нас есть. Конечно, мы могли нанять кого-то, но это еще надо доказать. Еще неизвестно, заплатим мы ей за это кучу денег или будем все отрицать. А может, мы ее раздавим как муху. – Ева задумалась. – Нет, умнее подождать. Разве ты не решил бы ждать? Я бы решила.

– Я уничтожил бы камеру и диски. Все, что связывает меня с тем номером. Если у меня найдут вещи с места убийства, мне прямой путь за решетку. – Рорк налил им обоим кофе. – Дело того не стоит, тем более что я собираюсь загрести все накопления Труди.

– Это верно. Конечно, ты все это получишь, если не будет Бобби. Что еще важнее, если с ним произойдет несчастный случай – со смертельным исходом или без оного, – копы будут вести расследование. И опять они начнут разыскивать человека-невидимку. А ты тем временем продолжаешь играть свою роль. Это был несчастный случай, и это все по моей вине, это я заставила его идти за покупками, я пролила кофе, и прочая хрень.

Рорк расхохотался.

– Крепко же ты ее не любишь.

– С самого старта. Вот бывает такое, когда между лопатками зудит. – Ева передернулась, словно прогоняя неприятное ощущение. – Теперь ты отправила Бобби в больницу, а вслед за ним и всех остальных. Теперь ты в центре, где, как ты считаешь, тебе самое место. Слишком долго старая сука оттесняла тебя на задний план. Так?

Она взглянула на него. Джинсы и свитер, домашняя одежда в праздничный день. Ну и черт с ним.

– Слушай, я хочу тебя кое о чем попросить. Знаю, это свинство, но все-таки попрошу. Запись с «прослушкой». Мне сильно повезет, если удастся заставить их поработать над этим завтра. А вот если бы мне хотя бы прослушать очищенный вариант, индивидуализированные голоса, интонации, отдельные звуки…

– Компьютерная лаборатория.

– Слушай, я тебе это возмещу.

– Как? Попрошу конкретно.

– Поиграю с тобой в игру. В голографическом режиме.

– Ну, это уже кое-что для начала.

– Надену прикид.

– Правда? – Рорк двусмысленно растянул это слово. – А трофеи отойдут победителю?

– Победителем буду я.

– Мы в Средневековье. Тебе придется называть меня сэром Рорком.

– Осади назад.

– Да, пожалуй, это слишком, – засмеялся Рорк. – Ладно, посмотрим, как пойдет. – Он вскочил на ноги. – Где запись?

– Сейчас принесу. А я займусь походом по магазинам. Спасибо. По гроб жизни, честное слово.

Рорк протянул Еве кружку кофе, чтобы она могла пить на ходу.

– Да ладно. Чем же нам еще заняться в день Рождества?

Она приступила к работе, радуясь, что наконец-то может к ней вернуться. С целым кофейником горячего кофе и стопкой дисков. Ева понимала: вне зависимости от того, что она обнаружит, эта версия потребует опроса продавцов. То есть кошмарного похода по магазинам на следующий день после Рождества, когда все население города ринется обменивать подарки, искать, где что продают по дешевке, и делать покупки в кредит.

Труди неплохо о себе позаботилась, решила Ева. Шесть пар туфель в одном магазине. Господи, и почему люди так зациклены на туфлях? Отослала все, кроме двух пар, домой. Что ж, носить их ей не суждено.

Ева сверилась со своим списком и нашла шесть пар туфель.

А вот три сумки из одного магазина. Две отосланы домой, одну покупательница взяла с собой. Сверившись со списком, Ева улыбнулась.

– Да, держу пари, трудно было удержаться и не взять сумочку за шестьсот долларов. – Она покачала головой. – Выложить шесть сотен только для того, чтобы таскать всякое барахло, которое ни одному разумному человеку вообще не придет в голову таскать с собой. Ну-ка посмотрим, чем еще ты соблазнилась.

Но не успела она продолжить, как Рорк позвонил ей по домашнему телефону.

– Задание выполнено, лейтенант.

– Как? Уже? Да прошло-то всего полчаса.

– Помнится, кто-то уже раньше об этом говорил: я гений.

– Иду. Вижу, я серьезно переплатила за эту услугу.

– Ставки сделаны, обратного хода нет, – сказал он и отключился.

Ева нашла его в лаборатории, где он настроил группу компьютеров на выполнение индивидуальных заданий.

– Таким образом, – объяснил Рорк, – можно запрашивать любое сочетание или комбинацию. И еще я выделил образец ее голоса: вдруг ты захочешь с чем-нибудь сличить?

– Может оказаться кстати. Давай сперва прокрутим то, что есть. У меня времени не было прослушать все от начала до конца.

Ева прослушала запись. Гомон голосов, включая ее собственный, Бакстера, Трухарта. Переклички, перепроверки. Голоса Заны и Бобби, обсуждающие, куда бы им пойти. Шорох – это они надевают пальто.

– Я так рада, что мы идем гулять! Нам обоим это пойдет на пользу. – Это Зана.

– Невеселая вышла поездка. Особенно для тебя. Бобби.

– О, милый, не стоит беспокоиться обо мне. Я одного хочу: чтобы ты позабыл обо всех этих неприятностя хоть на пару часиков. Помни: у тебя есть я, у меня есть ты. Это самое главное.

Они вышли. Зана что-то весело стрекотала насчет елочки.

Они вышли на улицу, и Ева сразу услышала Нью-Йорк. Гудки, голоса, звуковая реклама, ни с чем не сравнимое пыхтение двухэтажного автобуса. Все это было фоном для новой порции болтовни. О погоде, о небоскребах, об уличном движении, о магазинах. Иногда сюда же примешивались голоса Бакстера и Трухарта. Они уточняли направление, отпускали посторонние замечания.

– Эй, видал плакат? «Бог – человек, и Он на моей стороне». – Голос Бакстера.

– Неизвестно, что за человек, сэр. Бог может оказаться женщиной и соблазнить вас тем, что недоступно. – Трухарт.

– Неплохо, малыш, – пробормотала Ева. – Видит бог, можно со скуки подохнуть, выслушивая всю эту муть. «Дорогой, ты только взгляни на это! О мой бог!» и прочая хрень.

– Хочешь, прокрутим вперед? – предложил Рорк.

– Нет. Вытерпим все до конца.

Ева пила кофе и терпеливо слушала бесконечный треп о покупке маленькой елочки и украшений к ней. Слушала, как хихикала Зана, когда Бобби заставил ее отвернуться и закрыть глаза, пока он покупал ей сережки. А потом – как она ворковала, что не откроет свой подарок до Рождества.

– Мне сейчас плохо станет.

Бобби и Зана заговорили о ланче. Куда пойти, что сделать?

– Боже, сделай что-нибудь! – взмолилась Ева. – Туристы, они меня убивают.

Опять хихиканье, опять ахи-охи, на этот раз из-за сосисок. Из-за кишки, набитой фальшивым соевым мясом, с отвращением подумала Ева, но тут же насторожилась и выпрямилась.

– Останови запись! Что она только что сказала?

– Если хочешь, я прокручу назад, хотя, должен признать, восторги по поводу меню уличного разносчика – это чересчур даже для меня.

– Нет, ты послушай, послушай, что она говорит. Как она это говорит.

– И почему соевая сосиска кажется такой вкусной, если она зажарена на улице в Нью-Йорке? Богом клянусь, нигде не найти таких вкусных жареных сосисок, как в Нью-Йорке.

– Остановить запись. Откуда она это знает? – спросила Ева. – Она не говорит: «Держу пари, нет такого места». Или: «Никогда в жизни не пробовала такой сосиски». Или еще чего-то в этом роде. Нет, она заявляет: «нигде не найти». Со знанием дела, с ностальгией в голосе. Такими словами, таким тоном не будет говорить женщина, пробующая в первый раз сосиску в тесте на углу Манхэттена. А ведь она именно это сказала, именно это решило спор в пользу уличной тележки. «Ой, я никогда раньше не пробовала, вот будет здорово!» Лживая сучка.

– Не стану спорить, но это могло быть просто оговоркой.

– Могло, но вряд ли было. Давай дальше.

Ева прослушала разговор о шляпах, шарфах и о том, что хочется еще немного погулять. Надо перейти улицу. Пролила кофе. Забота, обеспокоенность в его голосе, потом облегчение.

А потом крики, визг, гудки, тормоза. Рыдания.

– Боже, боже, кто-нибудь, вызовите «Скорую». Леди, не трогайте его, не пытайтесь его двигать.

Потом Бакстер, быстрый, энергичный, выдвигается на место, берет дело в свои руки.

– Ладно, теперь мне нужны только они двое. Никаких фоновых шумов с того момента, как они покупают сосиски, и до того, как появляется Бакстер.

Рорк завел программу, включил.

Опять разговор – легкий, беспечный. Бобби говорит с ней ласково, снисходительно, как с избалованным ребенком, подумала Ева. Потом внезапный ахающий вздох, его мгновенный отклик. Раздражение в ее голосе. Потом крики.

– Еще раз, – приказала Ева. – С того места, где она пролила кофе.

Она следила и за графическим изображением голосов: дыхание, громкость, тон.

– Вот, вот, ты слышал?

– Кто-то втягивает в себя воздух. Как будто ахает. Естественно, раз он валится на проезжую часть.

– За секунду до этого. За миг. Может, он поскользнулся, но, может, его и толкнули. А теперь слушай ее. Тот же отрезок, в той же последовательности.

Ева подалась вперед всем телом. Она слушала, и сцена развернулась перед ее мысленным взором.

– Втягивает в себя воздух. Короткий, глубокий вдох. Быстрый. За секунду до того, как он ахает. Вот, смотри на графике. Потом крошечная пауза, она выкрикивает его имя и поднимает визг. – Взгляд Евы стал острым и жестким. – Она сама толкнула его на проезжую часть, зуб даю! Возможность есть, соблазн велик, минутный порыв. Давай пройдемся по фоновым шумам, по голосам индивидуально, в той же последовательности. Вдруг еще что-нибудь выплывет.

Это была скучная работа, но она не успокоилась, пока не прослушала все варианты.

– Все выстраивается, – холодно заявила Ева. – Для меня выстраивается. Предъявить ей обвинение я не могу. Даже если бы мне удалось протолкнуть это через Уитни, прокурор меня высмеет и выставит из кабинета. Но у меня сомнений нет. Сейчас весь вопрос в том, как это доказать.

– Он любит ее.

– Что?

– Он любит ее, – повторил Рорк. – Это слышно по голосу. Это убьет его, Ева, с землей сровняет. И это после смерти матери. Если ты права, а у меня нет причин в тебе сомневаться, его это просто уничтожит.

– Мне очень жаль. Но лучше уж узнать смертельную правду, чем жить с убийцей, обманываясь каждый день.

Ева не могла, не хотела, не желала думать о том, какую боль эта новость причинит Бобби. Пока еще не могла. Только не сейчас.

– Я не слишком продвинулась по своему списку, но уже обнаружила одну пропавшую сумку. Завтра я получу полное описание сумки и всего остального, чего не будет в описи. Мы найдем эти вещи у Заны. Завтра я вызову ее на допрос. Вот там-то я ее и достану. В комнате для допроса. Прямых улик у меня нет, куча косвенных, все разрозненно. Но это буду я против нее в комнате для допроса. И я своего добьюсь.

Рорк внимательно следил за ее лицом, пока она говорила.

– Мне не раз приходилось слышать по разным поводам, что я бываю страшен. Могу сказать то же самое о вас, лейтенант.

Жесткая ухмылка искривила губы Евы.

– Что ж, ты, наверное, прав.

20

Утро началось с того, что Ева по телефону принялась подгонять и торопить лабораторию. Она ругалась и в конце концов перешла на крик. В запасе у нее была еще и взятка: билеты на хоккей прямо над судейской трибуной, но к прянику прибегать ей не пришлось: кнут принес ей желанный результат.

Как только компьютер засигналил, Ева бросилась к нему сломя голову.

– Компьютер, вывести на экран поступающие данные и сделать распечатку.

Принято. Работаю…

Жадно пробежав глазами данные, она стукнула кулаком по ладони.

– Попалась, сука.

– Если я правильно понял, это хорошие новости. – Рорк прислонился к дверному косяку между двумя кабинетами. – Но позволь мне сначала заметить, что этому несчастному лаборанту потребуется терапия. Возможно, на долгие годы.

– Засветилась! – Ева с трудом удержалась, чтобы не пуститься в пляс. – Кровь. На ковре в спальне, на полу в ванной, в душевой кабине пустого номера. Они еще не провели сравнительный тест, но это будет кровь Труди.

– Поздравляю.

– Это еще не конец, но я обязательно ее упакую. Есть и кое-что получше крови. Гораздо лучше. Ни Зана, ни гостиничные горничные не провели того, что можно назвать тщательной уборкой. У меня есть отпечаток пальца на подоконнике. И это ее палец. И еще один на внутренней стороне двери, ведущей в коридор.

– Эта небрежность будет ей дорого стоить.

– Да, это ты верно заметил. Она не заглядывала так далеко вперед. Не думала, что мы будем там искать. Зачем стараться, когда она оставила такой прекрасный кровавый след на пожарной лестнице?

– А теперь?

– С завтрашнего дня я начну терроризировать продавцов в магазинах. Это будет лазерный поток! – Тут она не удержалась и все-таки сплясала джигу. – «Пальчиков» хватит, чтобы добыть ордер на обыск. У меня будет основание вызвать ее на допрос. Но сперва я хочу еще кое-что проверить, отработать первоначальный подход.

– Ты себя загрузила на целый день.

– Я к этому готова. Начну отсюда, тут все-таки тихо. Вот Пибоди вернется, тогда и поеду.

– Ну, не буду тебе мешать. Мне нужно уйти. – Но сначала Рорк подошел к ней, обхватил ее подбородок и поцеловал. – Приятно было иметь тебя под рукой на пару дней.

– И мне приятно, что ты меня имел, – дерзко усмехнулась она.

– Запомни, что ты сейчас сказала, потому что я собираюсь умыкнуть тебя на недельку. Солнце, море и песок.

– Кажется не слишком тяжким испытанием.

– Ну, тогда пометь второе января. Мы это сделаем.

– Договорились.

Он двинулся к двери, но остановился.

– Ева? Ты спросишь ее – зачем? Это важно?

– Спрошу. Это всегда важно.

Оставшись одна, Ева вывела на экран данные и лица всех бывших подопечных Труди Ломбард и снова стала искать связь между ними. Школа, работа, социальный работник, учитель. Но она неизменно возвращалась к одному: их всех объединяла только Труди.

– Одна из них мертва, – тихо сказала Ева. – Все остальные живы, их местонахождение установлено.

И она принялась работать с той, что была мертва.

Ральстон Марни. Мать умерла, отец неизвестен. Она вспомнила, что у Заны те же данные: мать умерла, отец неизвестен. Это была наилучшая тактика: держаться как можно ближе к правде при фальсификации удостоверения личности.

Ева вывела на экран файл Марни Ральстон.

Уголовное досье весьма красочное, отметила она. Воровство в магазинах, мелкие уличные кражи, вандализм, злостное хулиганство, хранение наркотиков. Эти ставки Марни подняла до крупной кражи, угнав автомобиль в нежном пятнадцатилетнем возрасте.

Не поддающаяся перевоспитанию патологическая лгунья с социопатическими склонностями. Высокий показатель умственного развития: такова была оценка психиатра.

Ева принялась внимательно читать заметки психиатра.

«Девочка умна и сообразительна. Любит демонстрировать свое умственное превосходство над старшими. Дисциплинированный ум, превосходно умеет принимать тот образ, который, как ей кажется, в наибольшей степени отвечает ее целям».

– Вот это моя девочка, – пробормотала Ева.

«Умеет казаться послушной на протяжении определенного периода времени, но это всего лишь сознательная имитация примерного поведения. Хотя девочка отличает добро от зла, она выбирает ту линию поведения, которая, по ее мнению, окажется для нее наиболее продуктивной и поможет ей завоевать внимание и привилегии. Ее склонность к обману осознанно мотивирована и преследует две цели. Первая: достижение выгоды; вторая: стремление продемонстрировать свое превосходство над старшими, имеющими над ней власть. Причины такого поведения коренятся в детстве, когда ребенок подвергался жестокому и несправедливому обращению со стороны взрослых».

– Может, и так, а может быть, ей просто нравилось врать.

«Люди просто любят врать полицейским», – вспомнила Ева. У некоторых это выходило машинально, как коленный рефлекс.

Ева вывела на экран медицинскую карту Марни Ральстон. Сломанная рука, сломанный нос, гематомы, разрывы. Подбитые глаза, неоднократное сотрясение мозга. Все это, согласно отчетам – медицинским, полицейским, составленным социальными работниками, – было делом рук ее матери. Мать посадили, девочку передали под опеку государства, и в конце концов она попала в руки Труди.

Но все эти травмы были причинены до того, как психиатр составил свой отчет, до совершения худших правонарушений. А потом Марни Ральстон почти год прожила у Труди. В возрасте от двенадцати до тринадцати лет.

Сбежала, скрывалась от властей почти два года. Попалась на угоне машины. Умная девочка. Девочке в таком возрасте надо быть умной, изобретательной и чертовски везучей, чтобы продержаться на улицах так долго.

А когда эту умную девочку наконец взяли, ее, несмотря на оценку психиатра, поместили в другую приемную семью. Через несколько недель она сбежала и оставалась в подполье до восемнадцатилетнего возраста.

Больше она в темные дела не ввязывалась… или не попадалась, подумала Ева. Сменила несколько рабочих мест. Всюду продержалась недолго. Танцы, стриптиз, клубы, бары.

А потом, если верить документам, бум!

– Нет, я в это просто не верю.

Ева вывела на разделенный экран последнюю из известных прижизненных фотографий Марни Ральстон и фотографию Заны. У Марни каштановые волосы, короткие и прямые. И у Марни был жестокий, вызывающий взгляд, как будто говоривший, что она всюду побывала, все повидала, и ничем ее не удивишь. А если надо, она готова все пройти сначала.

Еве очень хотелось пригласить Янси или другого полицейского художника, но она решила поиграть пока самостоятельно.

– Компьютер, увеличить глаза. Оба изображения.

Когда задание было выполнено, она отодвинулась и стала изучать. Цвет глаз почти совпадал, различия можно было объяснить случайностью, дефектом съемки или использованием контактных линз. А вот разрез был разный. У Марни внешние уголки глаз были опущены. У Заны глаза были широко распахнутые, почти круглые.

Ева увеличила брови. У Заны – более явно выраженная дуга. Нос поуже, чуть вздернутый.

Неужели это будет натяжкой – приписать эти перемены вмешательству хирурга-косметолога? Тщеславная женщина могла бы заказать эти легкие изменения и заплатить за них, если бы решила, что они улучшат ее внешность. И уж тем более если бы ей понадобилось изменить внешность ради каких-то иных целей.

Но когда Ева сравнила губы, ее собственные губы изогнулись в хищной усмешке.

– Вот оно что? Тебе нравится твой ротик, да? Компьютер, провести сравнительную проверку изображений на экране. Разве это не совпадение?

Работаю… Изображения на экране полностью совпадают.

– Итак, ты изменила волосы, глаза, нос. Убрала округлость щек, но губы оставила без изменения. Прибавила несколько фунтов, – вслух сказала Ева, сверяя рост и вес. – Слегка смягчила контуры. Но изменить рост не в твоих силах.

Ева записала все, как ей это представлялось, перечислила все улики в пользу своей версии. Она собиралась лично обратиться к прокурору, к судье и потребовать выдачи ордеров.

Ее телефон зазвонил, когда она спускалась по лестнице.

– Даллас. Говори быстро.

– Привет! Я вернулась. Я на месте, а тебя нет. У нас был…

– Свяжись с конторой окружного прокурора, – перебила Ева жизнерадостное приветствие Пибоди. – Постарайся найти Рио, если сможешь. Она у них там сейчас считается главной звездой.

– А что…

– Мне нужна консультация. Немедленно. И пусть порекомендуют такого судью, чтоб срочно подписал пару ордеров.

– На кого? Для чего?

– На Зану Ломбард. Обыск в гостиничном номере, ее вещи. Подозрение в убийстве, подозрение в покушении на убийство. Игра начинается.

– На Зану? Но…

– Выполняй, Пибоди. – Ева схватила пальто со столбика перил и надела его, проходя мимо Соммерсета. – С прокурором говорить буду я. Тебе надо войти в курс дела, я послала отчеты на твой рабочий компьютер, прочти их. Прежде всего, я должна все согласовать с майором. Я еду.

– Черт, вот всегда так: стоит мне взять день отпуска, как я пропускаю самое интересное.

– Начинай работать. Я хочу вызвать ее на допрос сегодня до обеда.

Ева отключила связь. Ее машина, как и ее пальто, уже ждала ее. В эту минуту она была так возбуждена предстоящими делами, что мысленно даже поблагодарила Соммерсета за его неожиданную заботливость.

Ее кровь кипела. Может, у нее и температура повысилась, но Ева решила отложить выяснение этого обстоятельства на потом. Сейчас она знала только, что взяла след. Фактор неожиданности был на ее стороне: немаловажное преимущество в борьбе с таким противником, как Зана. Как Марни, поправила себя Ева. Пора называть ее этим именем.

Она закроет дело, на этом все кончится. Она сдаст его в архив и забудет. Труди Ломбард и все эти ужасные месяцы, проведенные в ее доме, будут заперты на ключ в темном пыльном архиве, где им самое место.

А когда все закончится, мысленно продолжала Ева, вливаясь в поток уличного движения, она обязательно возьмет несколько дней отпуска и уедет вместе с Рорком. Они поедут на остров, будут бегать голышом, как обезьяны, заниматься сексом до одурения прямо на песке. Погреются на солнце, искупаются в море, поднакопят сил для долгой холодной зимы.

Опять засигналил ее телефон.

– Даллас. Что?

– Эй, привет! У тебя было потрясное Рождество?

– Мэвис! – Еве пришлось переключиться, сделать мысленный разворот на сто восемьдесят градусов. – Да. Слушай, я еду на работу. Давай я тебе позже перезвоню, хорошо?

– Ладно, без проблем. Я, в общем-то, просто хотела узнать, не забыли ли вы с Рорком о курсах помощи. Занятия через пару недель.

– Нет, я помню.

Этот ужас был врезан ей в мозг, как узор на хрустале.

– Если хочешь, мы с Леонардо можем пойти вместе с вами. А потом вместе пообедаем или что-то вроде того.

– Э-э-э… да, конечно. Это можно. Извини, а не рановато ли для тебя? Ты обычно в такое время еще спишь.

– Меня ребенок будит. Думаю, мне это полезно. Смотри, смотри, что мой сладкий пирожок мне сшил своими собственными руками!

Мэвис подняла к экрану какую-то короткую вещичку с ножками – что-то вроде миниатюрного комбинезона, решила Ева, сшитого из убийственно красной материи со множеством серебряных сердечек и загогулинок.

– Да. Обалденно.

– Потому что ребеночек родится до Дня святого Валентина. Уже совсем скоро. Как тебе Пат?

– Что за пат?

– Вообще-то, мармелад такой в виде ягодок, но в то же время это имя. По-моему, подходяще. Понимаешь, ребеночек будет нашей маленькой сладенькой ягодкой, а имя годится и для мальчика, и для девочки.

– Прекрасно, если он будет не против, когда в школе его будут называть «мармеладкой».

– Ну уж нет! Ладно, будем дальше думать. Услышимся.

Ева представила себе огромную ягоду с глазами и ногами в животе своей подруги и содрогнулась. Чтобы избавиться от наваждения, она немедленно позвонила майору Уитни.

– Командир, – сказала она, когда ее соединили, – у меня прорыв в деле об убийстве Ломбард.

Ева вошла в лифт прямо в гараже: лучше уж пострадать в давке, но сэкономить время. Ей хотелось действовать, действовать как можно скорее. Должно быть, это отразилось у нее на лице, потому что Пибоди вскочила из-за стола в тот самый миг, как Ева ворвалась в «загон».

– Лейтенант, Рио уже едет. Я перебросила ей все данные, чтобы она знала, о чем речь пойдет. Ой, ты надела мой свитер! Я его сама связала!

Ева растерялась и опустила глаза. Утром голова у нее была занята другим, она и думать не думала о своем гардеробе. Но теперь она поняла, что на ней не просто свитер, а подарок Пибоди.

– Э-э-э… он теплый, но легкий. Он мне очень понравился. Он… ты сама его связала?

– Да. Оба. И твой, и Рорка. И я связала совершенно офигительный кардиган Макнабу. Пришлось подниматься к Мэвис, чтобы над ним поработать, а то пропал бы сюрприз. Давно я не бралась за спицы всерьез. – Пибоди протянула руку и пощупала рукав Евы. – Макнаб дал денег на шерсть, а цвета мы выбирали вместе. Выглядит отлично.

Не зная, что сказать, Ева снова оглядела свитер – мягкий, теплый, связанный из шерсти лиловато-вересковых тонов.

– Потрясающе. – Сколько ей помнилось, никто никогда не вязал ей свитеров или вообще чего бы то ни было, если на то пошло. Леонардо не в счет, решила Ева. Да, он шил ей платья, но это его работа, его бизнес. – Просто потрясающе, – повторила она. – Спасибо.

– Мы хотели сделать что-нибудь особенное, единственное в своем роде, понимаешь? Потому что вы с Рорком особенные. Я так рада, что тебе понравилось.

– Очень понравилось.

Ей понравилось только теперь, когда она узнала, что Пибоди связала свитер своими руками. Раньше это был просто свитер.

– Бакстер, Трухарт, со мной. – Ева прошла к себе в кабинет. Он был чересчур тесен для четверых, но заказывать комнату для совещаний было бы слишком долго: ей не хотелось тратить время.

– Я выбиваю ордера. Зана Ломбард.

– Домохозяйка из Техаса? – удивился Бакстер.

– Домохозяйка из Техаса, которая, – думаю, я смогу это доказать, – была подопечной Труди Ломбард. Которая изменила свою внешность, чтобы сблизиться с сыном убитой, понравиться ему, втереться в семью с целью отомстить его матери. Я нажимаю на все рычаги. Как только мы получим ордера, подозреваемую доставят сюда с полицейским эскортом. Якобы для того, чтобы проверить ее показания, сообщить ей новые данные и прочее. Как только она выкатится из гостиничного номера, в него войдете вы. Вот что я ищу. – Ева протянула детективам диск. – Здесь описание дамской сумки, флакона духов, свитера и косметики. Все это было куплено убитой. Я думаю, Зана – на самом деле ее зовут Марни Ральстон – присвоила эти вещи после того, как убила Труди Ломбард. Найдите их и дайте мне знать немедленно. Пибоди?

– Здесь!

– Свяжись со следователями по делу о взрыве в Майами. Клуб «Зета», весна 2055 года. Данные в деле. Я хочу точно знать, каким образом было опознано тело Марни Ральстон. Во всех подробностях. Когда придет Рио, скажи, что я ее жду.

– Она толкнула его под машину, – сказал Бакстер. – Вот почему мы не обнаружили никакой слежки за ними, не видели, чтобы кто-то подошел. Она сама это сделала.

– Вот и я так думаю. – Ева увидела, как облегчение на его лице сменяется яростью. – И в том, что случилось, виновата я. Я этого не предусмотрела. Найдите мне эти вещи. Ищите все, что может связать ее с Труди в ночь убийства.

Когда детективы вышли из кабинета, Ева закрыла за ними дверь. Она села за стол, дала себе минутку, чтобы успокоиться, и позвонила Зане в гостиницу.

– Извини, я тебя разбудила?

– Ничего. Я неважно сплю. Боже, уже десятый час! – Зана потерла глаза кулачками, как ребенок. – Я думаю, Бобби выпишут из больницы сегодня после обеда. Правда, могут и до завтра продержать. Они мне позвонят, чтобы у меня все было для него готово.

– Это хорошие новости.

– Лучше не бывает. Мы очень мило встретили Рождество. – Ева заметила, что она сказала это как храбрая маленькая женушка, лицом к лицу встречающая трудности. – Надеюсь, вы с Рорком тоже.

– Да, мы тоже. Послушай, Зана, мне ужасно не хочется вытаскивать тебя на улицу, но мне нужно задать тебе еще несколько вопросов. Кое-что уточнить для отчета. Это обычная бумажная работа, канцелярщина. Она всегда накапливается за праздники. Ты бы мне очень помогла, если бы приехала сюда. Я тону в этих бумажках. Я организую тебе транспорт.

– Да, но если Бобби потребуется моя помощь…

– У тебя еще есть время, даже если его выпишут сегодня. И потом, ты же будешь уже в центре, это гораздо ближе к больнице. Вот что я тебе скажу: если тебе нужно что-то купить, я дам тебе эскорт, тебя подвезут куда надо и помогут доставить Бобби домой.

– Правда? Мне не помешала бы такая помощь.

– Я постараюсь тут по-быстрому разобраться и сама тебе помогу.

– Не знаю, что бы я без тебя делала все эти дни. – Как и следовало ожидать, ее большие голубые глаза увлажнились. – Дай мне немного времени. Одеться и все такое.

– Не спеши. У меня тут и другой работы полно. Я просто скажу патрульным, чтобы привезли тебя сюда, когда будешь готова. Договорились?

– Договорились.

В дверь постучали, и Ева вздохнула:

– Минуты спокойно поговорить не дают. Этим утром здесь черт знает что творится.

– Я даже вообразить не могу. Спущусь, как только буду готова.

– А куда ж ты денешься, – пробормотала Ева, отключив связь. – Входи, Рио. – Она кивнула хорошенькой, светловолосой прокурорше. – Я замечательно провела Рождество, ты тоже и все такое, а теперь к делу.

– Привет, Ева. Симпатичный свитерок и все такое. По твоему делу: все, что у тебя есть, умозрительно, улики в лучшем случае косвенные, мы не можем предъявить обвинение, а уж тем более идти с этим в суд.

– Я соберу доказательства. Но мне нужны ордера.

– На обыск могу добыть. Вещи, пропавшие из комнаты убитой, «пальчики» невестки, а также кровь в соседнем номере – все это хорошо. Совпадение по губам – это очень хорошо. Это даст нам отличный толчок, но это все еще в области умозаключений. Губы – это не стопроцентное опознание.

– Я достану еще, – повторила Ева. – Я уже над этим работаю. Добудь мне ордер на обыск и изъятие. Она скоро прибудет на допрос. Я знаю, как ее обработать.

– Тебе понадобится ее признание, чтобы закрыть это дело.

– Я его добуду, – пообещала Ева.

– Хотелось бы мне на это посмотреть. Я достану ордер на обыск, приведи ее сюда.

Когда Рио ушла, Ева позвала Бакстера и Трухарта:

– Она едет сюда. Езжайте в гостиницу, найдите то, что мне нужно. Когда вернетесь с уликами, пошлите мне сигнал на рацию. Когда буду готова, я пошлю за ними Пибоди.

– Она казалась такой нормальной, – заметил Трухарт. – Даже милой.

– Не сомневайся, она сама себя такой считает. Но это не мой вопрос. Это для Миры.

Миру Ева тоже хотела пригласить. Позвонила ей на работу и прорвалась через секретаршу.

– Вы мне нужны в зоне наблюдения, комната для допроса «А».

– Прямо сейчас?

– Через двадцать минут. Я буду допрашивать Зану Ломбард. Я считаю, что на самом деле ее зовут Марни Ральстон. Она взяла себе новое имя, получила новое удостоверение личности, чтобы проникнуть в дом Ломбардов. Посылаю вам свой отчет. В прокуратуре меня поддерживают. Мне нужны вы.

– Сделаю все, что смогу. Постараюсь освободиться.

Ева поняла, что большего ей не добиться. Оставалось смириться с тем, что есть. Она сделала еще несколько звонков, потом отодвинулась от стола и привела в порядок мысли.

– Даллас? – Пибоди просунула голову в кабинет. – Они уже поднимают ее в лифте.

– Хорошо. Игра начинается.

Ева вышла и встретила Зану с ее сопровождением в оживленном коридоре у входа в свой отдел. «Одета соответственно», – подумала Ева. Если она не ошиблась – а в последнее время она научилась разбираться в этих женских штучках, – на Зане был светло-голубой кашемировый пуловер с цветочной вышивкой на рукавах. Это соответствовало описанию одной из покупок Труди.

«Наглая, самодовольная дрянь», – подумала Ева.

– Спасибо, что согласилась прийти. Я тебе очень признательна. С этими праздниками мы тут зашиваемся.

– После всего, что ты сделала для меня и Бобби, это самое меньшее, что я могу. Я с ним поговорила перед самым уходом: сказала, что ты обещала мне помочь перевезти его в гостиницу из больницы.

– Я обязательно постараюсь сдержать слово. Слушай, я собираюсь воспользоваться одной из комнат для допроса, чтобы с этим покончить. Там нам будет удобнее, чем у меня в кабинете. Хочешь что-нибудь? Очень скверного кофе или шипучку?

Зана оглядела толпу в коридоре как туристка, оказавшаяся на уличной ярмарке.

– Я не против шипучки. Любой, кроме лимонной.

– Пибоди, ты не займешься этим? Мы будем в комнате «А».

– Конечно, без проблем.

Ева на ходу перехватила повыше папку с бумагами под мышкой.

– Бумажная работа меня доконает, – доверительно призналась она. – Но мы должны все расставить по местам и разложить по полочкам, чтобы вы с Бобби могли спокойно вернуться домой.

– Мы уже начинаем тревожиться. Работа накапливается, и Бобби пора за нее приниматься. Знаешь, я думаю, мы бы ни за что не прижились в большом городе. – Зана вошла в комнату, когда Ева распахнула дверь, и вдруг остановилась как вкопанная. – О, это и есть комната для допросов?! Прямо как в кино про полицейских.

– Да. Самый надежное место, где можно перепроверить показания. Ты не против?

– Даже не знаю. Вообще-то это даже интересно. Я никогда раньше не была в полицейском участке.

– Мы пропустим заявления Бобби, сделанные в гостинице, поскольку он пострадал. Но мы можем разобраться с твоими показаниями, это поможет ускорить ваше возвращения в Техас. Присядь.

– Многих преступников ты здесь допрашивала?

– На мою долю хватило.

– И как только ты это делаешь? Ты всегда хотела этим заниматься?

– Сколько себя помню. – Ева села за стол напротив Заны, небрежно откинулась на спинку стула. – Я думаю, отчасти на мое решение повлияла Труди.

– Я не понимаю.

– Бессилие. От меня ничего не зависело, когда я жила у нее. Я была беззащитной, для меня это было тяжелое время.

Зана опустила глаза.

– Бобби мне рассказывал, что она была не очень добра к тебе. А теперь смотри, вот ты здесь, работаешь не покладая рук, чтобы найти ее убийцу. Это…

– Ирония судьбы? Да, мне это приходило в голову. – Ева взглянула на вошедшую Пибоди.

– Взяла вам вишневую, – сказала Пибоди Зане. – А тебе пепси, Даллас.

– Спасибо, я очень люблю вишневую. – Зана взяла банку и соломинку. – Итак, что мы теперь будем делать?

– Чтобы все было официально… Я ведь в прошлом была связана с Труди, поэтому надо соблюдать формальности. Итак, чтобы все было официально, я должна зачитать тебе права.

– Как это? Зачем?

– Это для защиты твоих прав. И моих тоже, – объяснила Ева. – Если это дело окажется висяком…

– Висяком?

– Если оно останется нераскрытым. – Ева покачала головой. – Ни за что себе не прощу, если дело окончится ничем. Но на всякий случай… Словом, нам же будет лучше, если все формальности будут соблюдены.

– А-а… Ну тогда ладно.

– Я включу запись. – Ева указала время, дату, имена присутствующих, номер дела, а затем зачитала традиционную формулу. – Тебе понятны твои права и обязанности в этом деле?

– Д-да. Черт, я немного нервничаю.

– Успокойся, это много времени не займет. Ты замужем за Бобби Ломбардом, сыном покойной Труди Ломбард. Правильно?

– Да. Мы женаты почти семь месяцев.

– Ты была хорошо знакома с убитой?

– О да. Я работала на Бобби и его партнера, а потом мы с Бобби поженились. Тогда-то я и познакомилась с мамой Тру – я так ее называла. То есть нет, я стала называть ее так, когда мы с Бобби поженились.

– И ты поддерживала с ней дружеские отношения.

– Да, так и было. Я все правильно делаю? – добавила Зана шепотом.

– Все прекрасно. Убитая была, согласно твоим предыдущим показаниям, а также показаниям других свидетелей, имеющимся в деле, женщиной с трудным характером.

– Ну… она бывала… наверно, можно сказать, требовательной, но я к этому как-то притерпелась. Я потеряла свою родную мать, поэтому теперь мама Тру и Бобби – это вся моя семья. – Зана уставилась на стену и сморгнула слезы. – Теперь остались только я и Бобби.

– Из твоих показаний следует, что ты переехала в Коппер-Коув, Техас, в поисках работы. И это произошло вскоре после смерти твоей матери.

– И после того, как я окончила бизнес-колледж. Я хотела начать жизнь сначала. – Ее губы растянулись в улыбке. – И я нашла моего Бобби.

– Ты никогда не встречалась с убитой и ее сыном до этого момента?

– Нет. Я думаю, это судьба. Знаешь, как это бывает, когда только взглянешь на кого-нибудь и сразу понимаешь: это судьба.

Ева вспомнила о Рорке, о том, как их взгляды встретились на похоронах.

– Да, я знаю.

– Вот у нас с Бобби так было. Дензил… Дензил Истон, партнер Бобби, так вот, Дензил подшучивал над нами. Он уверял, что всякий раз, как мы говорим друг с другом, у нас изо рта вылетают маленькие сердечки.

– Как мило. Чья это была идея – приехать в Нью-Йорк на Рождество?

– Ну… это придумала мама Тру. Она хотела встретиться с тобой. Она видела тебя по телевизору, когда рассказывали про это дело с клонированием. Она тебя узнала.

– Кто выбрал гостиницу, где вы остановились и пребывали на момент ее смерти?

– Она сама выбрала. Вот как подумаешь… наверно, это просто ужасно. Она выбрала место своей смерти.

– Это тоже можно назвать иронией судьбы. В момент убийства вы с Бобби находились в номере по другую сторону коридора, через три двери от комнаты убитой.

– Ну… Да, наш номер на другой стороне коридора. Не помню, сколько там было дверей, но вроде бы все правильно.

– И в момент убийства вы с Бобби были в своей комнате?

– Да. Мы ужинали в ресторане, но мама Тру сказала, что она неважно себя чувствует. А мы выпили бутылку вина, а когда вернулись, мы… – На щеках у Заны появился прелестный стыдливый румянец. – Ну, в общем, мы всю ночь провели в своем номере. Утром я пошла в ее номер, потому что она не отвечала по телефону. Я подумала, может, она заболела или обиделась на нас немного за то, что мы ушли в город без нее. А потом пришла ты, и… ты ее нашла. – Она опять опустила глаза. Выдавила из себя несколько слезинок, заметила Ева. – Это было ужасно, просто ужасно! Как она лежала там… и кровь… Ты вошла. Я просто не понимаю, как ты это делаешь. Как ты можешь? Женщине быть полицейским… наверно, это так тяжело!

– Есть и светлые стороны. – Ева открыла дело и перелистала несколько страниц, словно сверяясь с данными. – Вот у меня тут все факты, разложенные по часам. Я тебе прочту последовательность событий с указанием времени под запись, а ты подтвердишь. Хорошо?

Пока Ева читала, Зана озабоченно кусала нижнюю губу.

– Вроде бы все правильно.

– Отлично, отлично, теперь посмотрим, что еще нам следует уточнить. Кстати, симпатичный пуловер.

Зана одернула пуловер, оглядела себя.

– Спасибо. Мне понравился цвет.

– Идет к твоим глазам, верно? У Труди глаза были зеленые. На ней он смотрелся бы не так хорошо.

Зана заморгала.

– Да, наверно.

Послышался стук в дверь, и в комнату вошел Фини. Точно по расписанию, отметила Ева. Он держал в руке сотовый телефон, упакованный в пластиковый мешочек для улик. Держал так, чтобы телефончик нельзя было разглядеть как следует.

– Даллас? Можно тебя на минутку?

– Конечно. Пибоди, продолжай вместо меня. Сверь события и время за понедельник после убийства.

Ева встала и подошла к Фини, а Пибоди перехватила у нее мяч и продолжила игру.

– И сколько я должен стоять тут и двигать челюстью? – спросил Фини еле слышно.

– Посмотри на подозреваемую. – Ева и сама оглянулась через плечо. Потом она взяла Фини под руку и вытянула его из комнаты. – Дадим ей минутку поразмыслить над этим. Ты уверен, что именно эта модель зарегистрирована на имя убитой?

– Абсолютно. Фирма, модель, цвет.

– Отлично. Она разглядела достаточно, чтобы задуматься. Спасибо.

– Я мог бы послать сюда одного из моих парней.

– У тебя более официальный и грозный вид. – Ева сунула руки в карманы. «Пусть Зана попотеет еще минуту», – решила она. – Ну, как у тебя вчера все прошло? Праздничный ужин в выходном костюме.

– Подговорил одного из моих внуков опрокинуть соусник. Хороший парень, сразу меня понял. – Фини широко ухмыльнулся. – К тому же я сунул ему двадцатку. Дело того стоило. Понимаешь, жена не может долго злиться на ребенка, зато я смог избавиться от костюма. Это был беспроигрышный совет, Даллас. Спасибо.

– Всегда рада помочь. – Тут подала сигнал ее рация. – Даллас.

– Бакстер. Свитер так и не нашли, но…

– Свитер на ней.

– Без балды? Вот наглая сучка! Но мы нашли сумку, духи и косметику. А еще – слушай, тебе это понравится, – раз уж в ордере упоминалась электроника и средства связи, я заставил Трухарта проверить загрузку ее мобильника. Оказывается, она наводила справки о полетах на Бали. Она на листе ожидания под именем Марни Зейн на следующий месяц. Одна. В одну сторону. Из Нью-Йорка, не из Техаса.

– Надо же, как интересно! Я пришлю Пибоди за сумкой и другими вещами. Отличная работа, Бакстер.

– Мы с малышом должны были восполнить провал по слежке.

– Ты загнала ее в угол, Даллас, – заметил Фини, когда Ева отключила связь.

– Я хочу посадить ее за решетку.

Она вернулась в комнату для допроса, придав лицу озабоченное выражение.

– Детектив Пибоди, прошу вас срочно принять кое-какие вещи у детектива Бакстера.

– Слушаюсь! Мы прошли факты по часам за понедельник.

– Хорошо. – Ева села, а Пибоди вышла за дверь. – Зана, ты общалась с убитой по телефону в день ее смерти?

– С мамой Тру? В ту субботу? Она позвонила нам в номер, сказала, что хочет остаться в гостинице.

Ева положила телефон, который принес Фини, на стол и тут же прикрыла его папкой с делом.

– У тебя были еще разговоры с ней по телефону? Позже в тот же вечер?

– Э-э-э… я, честно говоря, не помню. – Зана начала грызть ноготь большого пальца. – Как-то все расплывается в памяти.

– Я могу освежить твою память. Были еще звонки с ее телефона на твой. У тебя с ней был разговор, Зана. В предыдущих показаниях ты о нем не упомянула.

– Ну, может, и был разговор. – Зана опасливо покосилась на папку с делом. – Трудно вспомнить все наши разговоры, особенно после всего, что случилось. – Она одарила Еву бесхитростной улыбкой. – Это важно?

– Всякая мелочь важна.

– Ой, извини. Я была так расстроена… Трудно все запомнить.

– А мне не кажется, что так уж сложно запомнить визит в ее комнату той ночью, когда ее убили. Вид у нее, я думаю, был незабываемый. С такой-то расквашенной физиономией.

– Я ее не видела, я…

– Видела, видела. – Ева отодвинула дело в сторону, чтобы между ними на столе ничего не осталось. – В ту ночь, пока Бобби спал, ты пошла в ее комнату. Вот откуда у тебя этот свитер. Это она его купила в четверг, за день до смерти.

– Свитер она мне подарила. – Глаза Заны наполнились слезами, но Ева готова была поклясться, что заметила в этих глазах насмешливый огонек. – Она купила его для меня. Рождественский подарок.

– Это вранье, и мы обе это знаем. Ничего она тебе не дарила. Ни свитер… – Ева взглянула на Пибоди, которая внесла в комнату еще один мешок для улик. – Ни эту сумку, ни флакон духов, ни помаду, ни тени для век. Ты же должна была сообразить, что ей они ни к чему, раз уж она мертва. Так почему бы тебе ими не воспользоваться? Почему бы не забрать все? – Ева наклонилась вперед. – Она была первостатейной сукой, мы с тобой обе это знаем. Ты всего лишь воспользовалась случаем. У тебя это здорово получается. Ты всегда умела пользоваться случаем, да, Марни?

21

Это промелькнуло в ее глазах всего лишь на миг. Не шок, не испуг – злорадство. А потом глаза округлилсь удивленно и стали наивными, как у малого ребенка.

– Я не понимаю, о чем ты говоришь. Я хочу уйти отсюда. – Губы, которые ей до того нравились, что она даже не стала их менять при операции, задрожали. – Я хочу к Бобби.

– Неужели? Неужели тебе и впрямь хочется к нему? – удивилась Ева. – А может, он просто подвернулся под руку? Но мы к этому еще перейдем. Хватит ломать комедию, Марни. Нам обеим будет легче. Неужели тебе не надоело изображать такой скучный персонаж, как Зана? Ни за что не поверю.

Марни жалобно всхлипывала.

– Какая ты злая.

– Да, я обычно злюсь, когда кто-то мне врет. А тебя это здорово забавляло, да? Но ты кое-что упустила в комнате по соседству с комнатой Труди, когда прибиралась там. Оставила следы крови. А что еще лучше, оставила свои «пальчики».

Ева встала, обогнула стол и наклонилась над плечом Марни. До нее донесся слабый цветочный запах, и она подумала, что Марни этим утром надушилась духами Труди. Интересно, что она чувствовала, брызгаясь тем, что выбрала для себя ее свекровь?

Скорее всего, она чувствовала себя прекрасно. Может, даже хихикала, нажимая на баллончик.

– Ты это здорово придумала – изменить внешность, – невозмутимо продолжала Ева. – Но идеал недостижим. И потом есть еще телефон Труди. Мелочи, Марни, все всегда прокалываются на мелочах. Ты просто не могла устоять, стянула у нее пару мелочей. У тебя липкие пальчики. Ты всегда этим славилась.

Ева протянула руку и ловко раскрыла лежащее на столе дело на том самом месте, где находилась распечатка двух изображений с разделенного экрана вместе с анкетными данными и уголовным досье Марни Ральстон.

– Деловая девушка. Вот что я увидела в тебе, мне кажется, в первую же минуту у дверей комнаты Труди.

– Ничего ты не видела, – пробормотала Марни себе под нос.

– Думаешь, нет? Ну, не буду спорить. В любом случае тебе не следовало оставлять у себя духи, Марни, не надо было брать этот красивый пуловер и эту симпатичную сумочку.

– Это она мне подарила. Мама Тру…

– Опять вранье. И вот теперь ты врешь просто по-глупому. Было бы умнее, гораздо умнее, если бы ты опять пустила слезу и призналась мне, что ты сама все это взяла, просто не удержалась, что тебе так стыдно. Мы ведь с тобой обе знаем, что Труди никогда никому ничего не дарила.

– Она меня любила. – Марни закрыла лицо руками и разрыдалась. – Она меня любила.

– Еще одна ложь, – возразила Ева. – Глупая ложь. Тебе не повезло: ты напоролась на копа, который ее знал, который ее помнит. Ты не рассчитывала, что я появлюсь там в то утро. Ты не успела все приготовить, подчистить за собой. Ты не рассчитывала, что я буду вести расследование. – Она легонько хлопнула Марни по плечу и присела на край стола. – Разве это можно было предусмотреть? Вероятность была нулевой. – Она бросила взгляд на Пибоди: – Верно, детектив?

– Никто не смог бы это предвидеть. Точно, – согласилась Пибоди. – А сумочка и вправду клевая. Жалко было бы, если бы пропала. А знаете, что я думаю, лейтенант? Я думаю, с «липовым» похищением она перестаралась. Была бы умнее, не лезла бы вперед. Сидела бы в сторонке и молчала в тряпочку. Но она просто не могла удержаться, ее манили огни рампы.

– Пожалуй, ты права. Любишь купаться в лучах прожекторов, Марни? Столько лет тебе приходилось играть в эту игру! Копы, служба защиты детей, Труди. Ну, ты сбежала, урвала свое, но тебе же все мало. И ты хитра. Когда судьба пинает тебя в зад, ты знаешь, как повернуться и ухватить ее за башмак.

– Ты все это придумываешь, потому что не знаешь, что было на самом деле.

– О нет, я знаю. Должна сказать, ты меня восхищаешь, Марни. Все эти планы, вся эта игра на публику. Ты здорово умеешь проворачивать такие трюки. Конечно, она попалась. Приехала сюда, пошла меня шантажировать. Потом пустила в ход свой старый трюк: нанесла себе побои, чтобы потом свалить на кого-то. Если бы не это, тебе пришлось бы еще бог знает сколько месяцев изображать кроткую маленькую женушку и послушную невестку. А так ты все провернула по-быстрому. Ну, давай, Марни. – Ева наклонилась вперед. – Ты же хочешь мне рассказать, сама знаешь. Кто поймет тебя лучше, чем я? Ведь я сама через это прошла. Она и тебя заставляла мыться в ледяной воде каждый вечер? Драить ее кухню зубной щеткой? Сколько раз она запирала тебя в темноте, сколько раз напоминала, что ты ничто и звать тебя никак?

– Не пойму, тебе-то что за дело до того, что она убита? – тихо проговорила Марни.

– А кто сказал, что мне есть дело?

– Я думаю, у тебя ничего нет, а эти вещи… – она кивнула на мешок с уликами. – Мама Тру подарила их мне. Она меня любила.

– Она никого на свете никогда не любила, кроме себя самой. Но не исключено, что ты сумеешь заставить присяжных в это поверить. Как ты думаешь, Пибоди?

Пибоди задумчиво поджала губы, словно размышляя над ответом.

– Шанс у нее есть, особенно если задействует свои водокачки. Но если учесть все остальное, шансы резко падают. Понимаете, лейтенант, против нее на одном умысле можно сшить целое дело. Она долго выжидала, долго готовилась. Выдала себя за другую… Само по себе это, может, и негусто, но вкупе со всем остальным… – Пибоди пожала плечами. – Если учесть, что это с целью убийства… Черт, дайте это присяжным. Скажите им, что она вышла замуж за сына жертвы с единственной целью втереться в семью и убить свою бывшую приемную мать. Холодный расчет. Долго выжидала, затаясь. Добавьте фактор денег, убийство из корыстных побуждений. Ей светит пожизненное. Тяжелый случай. – Пибоди перевела взгляд на Марни. – Может, вы сумеете нас убедить, что само по себе убийство было непреднамеренным. Может, представите это как случай самозащиты. Пока мы вам еще сочувствуем.

– Может, мне следует пригласить адвоката?

– Отлично. – Ева отошла от стола. – Мне от этого ни жарко ни холодно: я тебя приперла к стенке, Марни. Можешь приглашать адвоката, это твое право. Но попробуй только это сделать, и ты потеряешь львиную долю моего сочувствия и восхищения. У тебя есть адвокат на примете? – спросила она небрежно. – Если хочешь, защитник может быть назначен тебе судом.

– Погоди, погоди! – Марни схватила банку с вишневой шипучкой и торопливо глотнула. Когда она поставила банку на стол, бесхитростность в ее взгляде сменилась холодным цинизмом. – А если я тебе скажу, что она собиралась обглодать тебя до костей? Тебя и твоего мужа? А я ее остановила. Это же должно чего-то стоить?

– Конечно. Мы об этом поговорим. – Ева снова села за стол. – Но тебе придется все мне объяснить. Почему бы нам не начать сначала?

– Почему бы и нет? Видит бог, мне до смерти надоела Зана, это ты верно подметила. У тебя там мое досье? Колония для малолеток и все остальное?

– Да.

– Там еще не все сказано. Ты же знаешь, как это бывает. Меня все пинали, как мячик, когда я была еще вот такой соплей.

– Я видела твою медкарту. Тебе здорово досталось.

– Я научилась лягаться в ответ. Я сама о себе заботилась, потому что помощи мне было ждать неоткуда. – Марни с отвращением оттолкнула остатки шипучки. – Можно мне кофе? Без сахара.

– Я принесу. – Пибоди встала и вышла за дверь.

– Государственная система ни куда не годится. Хоть убей, не понимаю, как ты можешь на нее работать после всего, что она с тобой сделала.

Ева сидела с каменным лицом.

– Я люблю все держать под контролем.

– Ясно, ясно, это я понимаю. У тебя есть жетон, есть эта клевая пушка. Можешь драть задницу кому угодно, когда угодно, сколько душе угодно. Представляю, как тебе это нравится, хоть немного душу отвести.

– Давай лучше поговорим о тебе.

– Мой любимый предмет. Итак, они наконец забрали меня у моей ссученной мамаши и что они сделали? Бросили меня на съедение Труди. Поначалу я подумала: «Эй, мне это нравится. Приличный дом, хорошая жратва, добренькая тетенька и ее сынок». Но она ничуть не лучше моей матери. Ты же знаешь.

– Знаю.

– Она была сильная. Я тогда была хилая, а она сильная. Холодные ванны каждый божий вечер. Как будто это какой-то гребаный религиозный обряд. А потом она запирала меня в спальне. Каждую ночь. Ну, на это я не обижалась: хоть тихо было. Времени полно, чтобы подумать.

Вернулась Пибоди с пластиковым стаканчиком кофе и поставила его на стол.

– Знаешь, она как-то раз подсыпала мне какой-то дряни в еду, чтобы меня потом стошнило. Я позаимствовала пару ее сережек. – Марни глотнула кофе и поморщилась. – Давненько я не бывала у легавых. А вы, ребята, все никак не можете сорганизовать приличный кофеек.

– Боремся с преступностью – нам не до этого, – сухо ответила Пибоди, и Марни засмеялась.

– Ладно, вернемся ко мне. Ну вот, когда эта сука во второй раз меня поймала, она отрезала мне волосы. У меня были красивые волосы. Я их тогда носила короче, но все равно они были красивые. – Марни подняла руку к волосам, откинула их назад. – Она остригла меня наголо, как будто я… как будто я какая-нибудь каторжная. А потом она сказала социальному работнику, что это я сама остриглась. И никто даже разбираться не стал. Вот тут я и решила, что когда-нибудь я с ней рассчитаюсь. Когда-нибудь, как-нибудь.

Ева ощутила в душе тонкий ручеек сочувствия.

– Ты сбежала.

– Да. Хотела дом поджечь, чтоб она там внутри сгорела, но это было бы не слишком умно. Копы не оставили бы меня в покое, если бы я подожгла.

Ручеек сочувствия быстро иссяк.

– Поджог, убийство… Да уж, они затравили бы тебя как зайца.

– И вообще, я тогда была еще молода. Времени для расплаты полно. Но они все равно меня достали. И почему вы, копы, не можете просто оставить человека в покое?

Марни покачала головой и отпила кофе.

– Ты сбежала от нее, когда тебе было тринадцать. Для тебя это полжизни назад, Марни. Долго же ты помнишь обиду.

Голос Марни был так же горек, как кофе.

– А на хрен обида, если ее забываешь? Она сказала мне, что я шлюха. Родилась шлюхой, шлюхой и помру. Говорила, что я уродина, что я никому не нужна. Говорила, что я ничто. Твердила мне об этом каждый божий день, что я у нее пробыла. Ей хотелось сменить мебель в гостиной, так она старую всю разломала и все на меня свалила. Власти штата выписали ей чек, а меня посадили под домашний арест. Я почти год у нее промучилась. Она превратила мою жизнь в ад.

– И ты ждала полжизни, чтобы ей отплатить.

– Мне и без нее было чем заняться. Но я не упускала ее из виду. Просто на всякий случай: вдруг представится возможность? И она представилась.

– В ту ночь, когда взорвали клуб в Майами?

– Бывает, судьба просто бросает тебе шанс. Что я могу сказать? Я в ту ночь приболела, попросила кой-кого меня прикрыть. В такой дыре всем начхать. Пришлось отдать ей ксиву и кодовый ключ, чтоб вошла с черного хода и шкафчик мой в раздевалке открыла. Там костюмы. А потом я слышу об этом в новостях. Все заведение взорвали к чертовой матери, почти все погибли, разлетелись на куски. Вот я и думаю: черт, надо же, как повезло! Если бы я туда пошла, меня бы разнесло. Меня все это здорово встряхнуло, уж ты мне поверь. Заставило кое о чем задуматься.

– И ты подумала: «А почему бы не стать кем-то еще?»

– Тут дело вот в чем. Я кое-кому задолжала по мелочи тут и там. Ну, раз я мертва, с меня взятки гладки, так? Я взяла удостоверение своей подружки, забрала все деньги, что у нас были на двоих, и поминай как звали. У нее был неплохой загашник.

– Имя у нее есть?

– Что? О черт, как же ее звали? А, да, Рози, вот как. Рози О’Хара. А что?

– Может, у нее есть родственники? Может, они ее ищут?

– Вряд ли. Она была уличной шлюхой и нюхала химку. – От женщины, которая умерла вместо нее, Марни отмахнулась, как от скверного кофе. – С ее ксивой я не смогла бы долго продержаться. Я знала, что надо от нее избавиться и завести себе новую. Вот тут-то я придумала Зану. Новую ксиву и анкету получить не так уж трудно, если знаешь, кого подмазать. Портрет я себе подправила. Без регистрации. Я решила, что это хорошее вложение денег. Особенно когда я проверила Бобби.

– Симпатичный, одинокий, честолюбивый.

– И все это, и еще кое-что. Он все еще был крепко привязан к мамочкиной юбке. Только давай сразу проясним одно: я не собиралась ее убивать. – Марни подняла обе руки и наставила на Еву оба указательных пальца. – Я хочу, чтоб тут была полная ясность. Никакого «долгого выжидания в засаде» и прочей мути. Я просто хотела украсть ее сына, а потом превратить ее жизнь в ад, как она превратила мою. А может, и денежек огрести при этом.

– То есть это была просто большая мошенническая комбинация.

– Точно. С Бобби было легко. Он, в общем-то, парень неплохой. Скучный, но ничего. Плюс кое-какие ходы в постели знает. А Труди? – Марни откинулась на спинку стула, широко улыбаясь. – С ней получилось просто здорово. Решила, что у нее есть новая рабыня, послушная маленькая Зана. О мама Тру, я с радостью сделаю это для вас! Надо сделать грязную работу? Я ваш кандидат! И вот тут я налетела на большой сюрприз. Оказалось, у нее есть сбережения. Весьма приличная сумма. Так почему бы мне у нее не позаимствовать? Раз уж я стала ее маленькой помощницей, весь дом оказался на мне. У нее были неплохие вещички, довольно-таки дорогие. Вот интересно: откуда? Я кое в чем покопалась, поработала детективом. Шантаж. Я могу повернуть это против нее. Нужно только немного времени, нужно все подготовить. – Поставив локоть на стол, Марни оперлась подбородком на сжатый кулак. – Я искала способ вытянуть у нее часть денег, а потом разоблачить ее. Они бы заперли ее, как она когда-то меня запирала.

«Ей это нравится, – поняла Ева. – Она наслаждается собой, смакует каждую минуту».

– Потом она увидела тебя по телику и страшно разволновалась: вынь да положь ей поездку в Нью-Йорк. Я собиралась завернуть это дело в золотую бумагу и преподнести тебе рождественский подарок. А сама я просто отошла бы в сторонку и смотрела круглыми от ужаса глазами: мать моего мужа оказалась шантажисткой! Я могла бы лопнуть со смеху.

– Хороший план, – согласилась Ева, – но опять тебя сбила с толку золотая возможность.

– Вот если бы ты прогнулась, все могло бы закончиться иначе. Подумай об этом, – сказала Марни, жестикулируя стаканчиком с кофе. – Я думала, ты ей заплатишь или хотя бы возьмешь пару дней на раздумье. Тогда я пришла бы к тебе, расстроенная, вся в слезах, и рассказала бы, что я узнала о моей дорогой свекрови. Мы бы с тобой обе кое-что от этого получили. Все, кому она испортила жизнь, могли бы на этом выиграть. Но ты разозлила ее до чертиков. Рорк? Он так ее пнул, что она вылетела в озоновую дыру. Она хотела заставить тебя заплатить, заплатить по-крупному, ни о чем другом думать не могла. Вы поломали ей игру, и она в ответ готова была поломать вам жизнь. Ты же видела, что она с собой сделала.

– Да. Видела.

– И это не в первый раз, как ты сама сказала. Хочешь знать, что я думаю? По-моему, у нее были большие проблемы с психикой. Она уже избила себя к тому времени, как позвонила мне. Позвонила, заметь, не сыну – он бы такого не потерпел. Бобби не дал бы ей сделать то, что она задумала. Он попытался бы ее остановить. Но я, ее милая, послушная невестка? Она знала, что может на меня рассчитывать, знала, что может мне приказать. Мне даже не пришлось очень стараться, чтобы прикинуться ошеломленной, когда я вошла в ее номер. Ее лицо напоминало гребаный фарш. А знаешь, что она мне сказала? Хочешь знать?

– Я затаила дыхание, – ответила Ева.

– Она сказала, что это твоих рук дело.

Ева отшатнулась от стола, словно в шоке.

– Правда?

– О да, она толстым слоем намазала масло на хлеб. Все мне расписала. «Смотри, что она со мной сделала. И это после того, как я взяла ее к себе, дала ей кров. Подумать только, она же в полиции работает!» Ну, я ей, конечно, подыграла. «О боже, какой ужас! Надо отвезти вас в больницу, надо позвать Бобби, нет, надо вызвать полицию!» Тут она меня, конечно, тормознула. «Нет-нет, ни в коем случае. Она это сделала, но она сама в полиции работает, и муж у нее – большой человек». В общем, дает мне понять, что опасается за свою жизнь, понимаешь? И вот она заставляет меня сделать запись. Для защиты, говорит она. А я-то вижу, как она это дело поворачивает. Довольно-таки тонко. Не впрямую, но все сказано ясно и понятно. Если не сделаешь, чего надо, она пошлет копию записи в СМИ, мэру, шефу полиции. Они все узнают. Я должна сделать копию – оригинал сохранится у нее – и лично доставить ее тебе в полицейское управление. И ни слова не говорить Бобби. Клятву с меня взяла. – Марни со смехом перекрестилась. – Потом велела разогреть ей суп, а я сунула в него немного успокоительного. Ну, и вино тоже подействовало. Она и отключилась. Я могла бы убить ее уже тогда. Тебе и об этом стоит подумать.

– Я думаю.

– Я обыскала комнату, нашла носок с монетами. И копию дела с компроматом на тебя тоже нашла. Любопытный материальчик. Я все забрала с собой. Она позвонила позже, но я сказала, что не могу говорить. Бобби был рядом. Я сказала, что перезвоню позже, когда мы вернемся с ужина, когда он заснет. Должна тебе признаться, ей это очень не понравилось. Хотя, раз у тебя ее телефон, можешь сама послушать.

– Она на тебя надавила, – подсказала Ева. – Труди не любила, когда ее заставляли ждать.

– Нет, не любила. Ну а я тоже не промах. «Ой, давайте я скажу Бобби. Мы никуда не пойдем, мы придем к вам и позаботимся о вас». Я знала, что на это она не пойдет. Ну, словом, она приняла еще одну таблетку, а мы пошли ужинать в городе. Долгий был вечер, но – бог свидетель! – это было здорово. Стоило мне состроить глазки – «Бобби, можно нам выпить шампанского?», – как он уже вынимает бумажник. Готов кутить – в определенных рамках, конечно. Для меня это был просто кайф, понимаешь? – Марни втянула носом воздух, запрокинула голову и закрыла глаза, вспоминая, как это было здорово. – Я так завелась… Трахнула его, как только мы вернулись. Ему тоже кое-что сунула, чтобы заснул. А потом я пошла к Труди, надо было закончить разговор.

– Ты взяла с собой орудие убийства?

– Полегче! Я не собиралась пускать его в ход. Давай проясним этот момент, – добавила Марни. – Пусть это будет внесено в протокол. Я чего хотела? Я хотела показать ей носок, оставаясь в образе еще какое-то время. «Что вы наделали? Вы мне солгали! Я все расскажу Бобби! Я иду в полицию!»

Марни расхохоталась, ухватившись за живот.

– Боже! Видела бы ты ее лицо! Она этого не ожидала. Закатила мне оплеуху. Сказала, что у меня истерика, и закатила оплеуху. Сказала, чтоб я делала, что мне велено, и чтоб не смела ей перечить. Если я хочу сохранить свое теплое местечко возле ее сына, лучше мне заткнуться и помалкивать. И делать, что велят. А не то она вышвырнет меня на улицу. Да, она об этом позаботится. – Лицо Марни стало мрачным, в глазах вспыхнула ненависть. – Она опять сказала, что я ничто. В точности как тогда, когда я была маленькой. «Ты ничто, – сказала она, – и не забывай, кто здесь главный». И тут она повернулась ко мне спиной. Носок все еще был у меня в руке. Я об этом не думала, просто не думала. Это просто случилось. Я ее здорово саданула. Она рухнула прямо на колени, и тут я еще добавила. В жизни мне не было так хорошо. И кто теперь ничто? – Она подняла пустой стаканчик. – А можно мне еще? Кофе дерьмовый, но все-таки взбадривает.

– Пожалуйста. – Ева сделала знак Пибоди, а сама встала, чтобы налить воды из кувшина, стоявшего в комнате.

– Этого я не планировала, – продолжала Марни. – Но иногда приходится отклоняться от плана. У тебя там кто-то есть за этим зеркалом?

Ева изучила свое отражение.

– А это имеет значение?

– Просто хочется знать, есть ли у меня зрители. Я ее не убивала, я просто потеряла голову – она меня ударила прямо по лицу.

– Раскрытой ладонью, – кивнула Ева, вспоминая. – Жгучая боль, но не настолько сильная, чтобы оставить след. Она здорово навострилась бить, не оставляя следов.

– Ей нравилась боль. Нравилось причинять боль, нравилось чувствовать боль.

Марни повернулась к зеркалу, и их глаза встретились в его серебристой глубине. Что-то мучительно сжалось внутри у Евы. Она хорошо понимала, что это такое – держать в руке оружие и пустить его в ход. Слепо. Яростно.

– Она была из таких, знаешь, – продолжала Марни, – с садомазохистскими вывертами, но только без секса. В общем, вот что я тебе скажу: она была гребаной извращенкой. Но я не собиралась ее убивать. Она даже не дала мне шанса сказать ей, кто я такая на самом деле. А мне так хотелось полюбоваться на ее рожу, когда я ей скажу, мне это во сне снилось. Чертовски жаль, но уж ничего не попишешь.

– Да, вероятно, это было большое разочарование. – Храня непроницаемое выражение, Ева оглянулась, когда вошла Пибоди с новым стаканчиком кофе, а потом снова повернулась к Марни. – После этого тебе пришлось действовать оперативно.

– Сначала мне хотелось просто убежать, но я быстро сообразила, что к чему. Хотя теперь-то я понимаю – не надо было брать все это барахло. – Марни посмотрела на пуловер. – Но я не смогла устоять. Надо было выждать, взять все это позже, но на меня как будто что-то нашло.

– Ты знала, что соседний номер свободен.

– Да. Горничная сказала. Думала, может, мы захотим поселиться рядом, дверь в дверь. Нет уж, спасибо. К счастью, окно там было открыто, а то пришлось бы мне чиститься да переодеваться прямо на платформе пожарной лестницы, а потом спускаться, топать за угол и входить через главный вход. Гостиница паршивая, служба безопасности – полное дерьмо. Я не думала, что кто-нибудь заглянет в соседний номер. Я же оставила след, ведущий вниз по лестнице. Открытое окно, мертвая женщина, кровавый след. Я была осторожна.

– Ты все продумала, – согласилась Ева. – Только не надо было утром самой идти. Надо было, чтобы Бобби ее нашел.

– Зато так было гораздо веселее. Надо же когда-то и свой законный кайф словить. Но вот чего я не ожидала, так это что вы с Рорком там появитесь. Чуть было не упала от неожиданности. Вот уж не думала, что вы придете к старой суке. Пришлось импровизировать.

– Тебе небось пришлось попотеть. Ты же оставила телефон, носок, окровавленные полотенца в соседнем номере, пока мы осматривали место убийства.

– Точно. Но я решила: даже если вы их найдете, все равно у вас нет причин меня подозревать. Ну, а на следующий день я немного подстраховалась. Взяла барахло, вышла, распихала все по разным утилизаторам, пока гуляла, осматривалась, подыскивала подходящее место. Я знала этот бар, я ведь когда-то жила в Нью-Йорке.

– Я знаю.

– Да брось, не гони, – фыркнула Марни.

– Ты проболталась, когда вы покупали сосиски. Не то сказала. В тот день я прикрепила «маячки» к вам обоим, подстраховалась.

На миг лицо Марни лишилось всякого выражения, потом на нем промелькнула досада. Она пожала плечами.

– Бобби поскользнулся.

– Ты все равно завязла по уши, Марни. К тому же за сотрудничество тебе зачтется, так что не морочь мне голову. Даже не начинай. Труди мертва, и у нее остались все эти деньги. А между ними и тобой стоит Бобби. Скучный Бобби.

– Думаешь, все дело в деньгах? Деньги – это всего лишь глазурь, но не торт. Главное, – это расплата. Она получила по заслугам. Сама прекрасно знаешь, она получила по заслугам. Бобби – зануда, но парень он неплохой. Если я его слегка подтолкнула, это был просто минутный порыв, больше ничего. Так, подкинула работенку. Специально для тебя. Чтобы ты продолжала искать невидимку. И я пыталась втащить его назад. У меня свидетели есть. – Марни с обиженным видом отхлебнула кофе. – Давай подведем черту. У тебя на руках мертвая шантажистка. И она первая меня ударила. Я уничтожила диск с записью, которую она заставила меня сделать. Я все диски уничтожила, твое досье тоже. Услугу тебе оказала. Если бы я хотела бабок срубить, я бы эти диски тебе предъ-явила. Но я этого не сделала, а знаешь почему? Потому что тогда – давным-давно – она посадила нас с тобой в одну лодку. Я могла бы подождать и разругаться с Бобби после возвращения в Техас. Чего-чего, а времени у меня навалом.

– Но ведь ты не собираешься возвращаться в Техас. Ты летишь на Бали, верно?

Опять на губах у Марни промелькнула улыбка.

– Я об этом подумываю. Многие люди, которым она отравила жизнь, будут рады, что я с ней поквиталась, да и ты могла бы спасибо мне сказать. Она издевалась над нами, Даллас, она из нас все соки высасывала. Как кошка с мышками играла. Ты же знаешь. И ты знаешь, что она получила по заслугам. Мы с тобой обе там были, знаем, что к чему, ты бы на моем месте сделала то же самое.

Ева вспомнила, как они встретились глазами в зеркале. Что она увидела в глазах Марни. Что увидела в своих глазах.

– Это ты так считаешь.

– А так и есть. Меня за это не осудят. Нет, не осудят, когда узнают, что она собой представляла, что она делала. Может, нападение с причинением. Я отсижу за это пару лет. И за фальшивую ксиву. Но убийство? Ты мне это не пришьешь.

– Думаешь, не пришью? А вот посмотрим. – Ева вскочила на ноги. – Марни Ральстон, вы арестованы за убийство Труди Ломбард. А также за покушение на убийство Бобби Ломбарда. Далее мы включим в обвинение подделку удостоверения личности, ложные показания, данные полиции. Ты просидишь больше, чем пару лет, Марни. Это я тебе гарантирую.

– Да пошла ты! – рявкнула Марни. – Выключи запись, выставь отсюда свою напарницу, чтобы остались только мы с тобой. А потом скажешь мне, что ты на самом деле чувствуешь.

– Я тебе прямо сейчас скажу, что я на самом деле чувствую. Под запись или без, мне все равно.

– Ты рада, что она мертва.

– Ошибаешься. – То, что стискивало ее изнутри, вдруг ослабло. Потому что Марни ошибалась. – Если бы это зависело от меня, Труди сейчас была бы в тюрьме. Точно так же, как и ты. Она сидела бы в тюрьме за то, что сделала со мной, с тобой, за всех девочек, которых она мучила, за всех женщин, которых шантажировала. Это правосудие.

– Это чушь собачья.

– Нет, это моя работа, – перебила ее Ева. – Но ты не оставила мне возможности ее выполнить. Ты взяла кистень и раскроила ей череп.

– Я же говорю, не собиралась я ее убивать.

– Может, и нет, – перебила Ева, – но ты на этом не остановилась. Пока она лежала на полу, истекая кровью, ты украла ее вещи. Ты использовала Бобби – ни в чем не повинного человека. Ты вылезла из постели, где занималась с ним любовью, и убила его мать. А потом ты смотрела, как он оплакивает ее. Ты отправила его в больницу, просто чтобы, как ты сама говоришь, подстраховаться. Ты сделала с ним то, что она пыталась сделать со всеми нами. Ты превратила его в ничто. Если бы я могла, засадила бы тебя только за это.

Ева оперлась руками на стол и наклонилась так, чтобы их лица оказались на одном уровне.

– Я не такая, как ты, Марни. Ты выглядишь просто жалко: отнимаешь и разрушаешь чужие жизни ради того, что давным-давно уже кончилось.

Вот теперь появились настоящие слезы, слезы гнева, засверкавшие в глазах Марни.

– Это никогда не кончается.

– Ну, у тебя будет много времени, чтобы об этом поразмышлять. От двадцати пяти до пожизненного. Я не такая, как ты, – повторила Ева. – Я коп. И я доставлю себе удовольствие: лично отведу тебя на оформление.

– Ты лицемерка. Лгунья и лицемерка.

– Можешь думать что хочешь, но сегодня ночью я буду спать в своей постели, и я буду спать крепко. – Ева подхватила Марни под руку и заставила ее подняться. Вытащив наручники, она застегнула их на запястьях у Марни. – Пибоди, будь добра, закончи тут все.

– Меня выпустят через полгода, – сказала Марни, когда Ева вывела ее в коридор.

– Мечтать не вредно.

– А Бобби оплатит услуги адвокатов. Она это заслужила! Признай это! Она это заслужила. Ты ее ненавидела не меньше, чем я.

– Ты меня раздражаешь, – устало ответила Ева. – Ты украла у меня шанс встретиться с ней лицом к лицу, сделать мою работу и заставить ее заплатить за все, что она натворила.

– Мне нужен адвокат. Мне нужна консультация психиатра.

– Получишь и то и другое. – И Ева втолкнула ее в лифт.

Когда она вернулась в свой кабинет, следом за ней вошла Мира. Она плотно прикрыла за собой дверь.

– Вы отлично провели допрос.

– Мне просто повезло. Ее тщеславие сыграло мне на руку.

– Вы ее раскусили, а ей не удалось раскусить вас.

– Она промахнулась, но совсем ненамного. Мне приходилось убивать, и я знаю, что во мне есть склонность к насилию, поэтому я способна убивать. И тогда, и сейчас. А вот умышленное убийство – это совсем другое. Я не увидела этого в моем отражении. Но все дело в том, – добавила Ева, – что и она в своем отражении этого не увидела.

– Но вы увидели правду, а она нет. Она не хочет видеть. Знаю, вам нелегко далось то, что вы сделали. С самого начала вам было нелегко. Как вы себя чувствуете?

– Мне придется съездить в больницу и рассказать Бобби, что она сделала и почему. Мне придется поехать туда и разбить ему сердце. Этот шрам останется у него навсегда. Если бы не это, я могла бы чувствовать себя гораздо лучше.

– Хотите, я поеду с вами?

– Потом. Потом ему может кто-нибудь понадобиться. Это ему решать. Но, мне кажется, дурную весть я должна сообщить ему сама. Поговорить с ним с глазу на глаз. Я ему обязана. Как вы думаете, может, мне связаться с его партнером? Они близкие друзья. Скажу ему, чтобы прилетел сюда.

– Я думаю, Бобби повезло, что у него есть такой друг, как вы.

– Друзья для того и существуют, чтобы протянуть руку помощи, даже если вам кажется, что вы этого не хотите, что вам это не нужно. Спасибо вам, что пришли сюда. Вы могли бы протянуть мне руку помощи, если бы она мне понадобилась. Но со мной все в порядке.

– Тогда заканчивайте. Не буду вам мешать.

Час спустя Ева сидела рядом с Бобби в его больничной палате, беспомощно глядя на слезы, текущие по его лицу, и чувствуя себя глубоко несчастной.

– Этого не может быть, Ева. Это какая-то ужасная ошибка. Ты допустила ошибку.

– Никакой ошибки нет. Мне жаль Бобби, но я не знаю, как еще тебе об этом сказать, я умею только так – напрямую. Она тебя использовала, она все это спланировала. Кое-что она задумала давным-давно, когда ей было тринадцать лет. Она утверждает, что не собиралась убивать твою мать. Наверное, это правда, это был спонтанный порыв, у нее это всегда похоже на спонтанный порыв, может, так оно и есть на самом деле. Но все остальное, Бобби… Я знаю, выглядит ужасно, но все остальное правда: она все спланировала заранее, она лгала, она использовала тебя. Она не та, за кого себя выдавала, той женщины не существует.

– Она… она просто не способна…

– Это Зана Клайн Ломбард была не способна. А Марни Ральстон вполне способна. Она созналась, Бобби, она мне рассказала все от начала до конца.

– Но мы же были женаты все эти месяцы, мы жили вместе. Я знаю ее.

– Ты знаешь только то, что она позволяла тебе знать. Она профессиональный манипулятор, у нее уголовное досье длиной в мою руку.

– И кто же я такой после этого? – Бобби сжал руку в кулак и стукнул по больничной кровати. – Кто я теперь такой?

– Ты жертва. Но тебе не обязательно оставаться жертвой. Она попытается сыграть на твоих чувствах. Она будет плакать и просить прощения, она скажет, что задумала все это еще до того, как узнала тебя по-настоящему, что она полюбила тебя, но было уже поздно. Она скажет, что в этом она никогда не лгала, она будет уверять, что сделала это ради тебя. Она найдет правильные слова. Ты не должен поддаваться, Бобби, ты же не хочешь снова стать жертвой.

– Я люблю ее, Ева.

– Ты любишь дым. Вот все, что она собой представляет. – Ева нетерпеливо поднялась. Угли гнева тлели у нее в груди. – Делай что хочешь. Я не могу тебе помешать. Но одно я могу сказать: ты заслуживаешь лучшего. Я думаю, двенадцатилетнему мальчишке требовалось немалое мужество, чтобы тайком приносить мне еду, пытаясь хоть немного облегчить мою жизнь в вашем доме. И сейчас тебе потребуется мужество – взглянуть в лицо тому, что тебя ждет. Я сделаю все, что смогу, чтобы тебе было легче.

– Моя мать мертва. Моя жена в тюрьме по обвинению в ее убийстве, в покушении на мою жизнь. Ради всего святого, что ты можешь сделать, чтобы мне стало легче?

– Наверное, ничего.

– Мне надо поговорить с Заной. Я хочу ее видеть.

Ева кивнула.

– Что ж, ты имеешь право на свидание, как только тебя выпишут.

– Всему этому есть какое-то объяснение, вот увидишь.

«Ты не увидишь, – подумала она. – Наверно, ты просто не можешь увидеть. Или не хочешь».

– Удачи тебе, Бобби.

Ева отправилась домой. Ее преследовало тягостное чувство: она успешно закрыла дело, но ей казалось, что она проиграла. Ей не удалось прекратить манипуляции Марни Ральстон: им подвергнется Бобби, а может, и государственная система.

Она закрыла дело, но оно так и не закончилось. Некоторые дела, подумала Ева, никогда не кончаются.

Она вошла в дом, хмуро глянула на Соммерсета.

– Давайте продлим мораторий еще на несколько часов. Я чертовски устала, у меня нет сил возиться еще и с вами.

Ева поднялась прямо в спальню. Рорк был там, голый по пояс. Он как раз вынимал футболку из ящика комода.

– Лейтенант, мне даже нет нужды спрашивать, как прошел день. У вас все на лице написано. Она ускользнула?

– Нет, я взяла ее. Полное признание. Прокурор предложит предумышленное второй степени за убийство Труди и риск, подвергший опасности жизнь человека, за случай с Бобби. Она сядет, и надолго.

Рорк натянул футболку, подошел к ней.

– Тогда в чем же дело?

– Я только что из больницы, рассказала все Бобби.

– Я знал, что ты не передоверишь это никому, – проговорил Рорк, коснувшись ее волос. – Это было ужасно?

– Хуже не бывает. Он не верит, не хочет верить. Знаешь, это ужасно. Было видно: он понимает, что я говорю ему правду. Но дело в том, что он не хочет видеть правду, не может ее принять. Он хочет поговорить с ней. Она заявила, что он заплатит за адвокатов, и знаешь, боюсь, она окажется права.

Рорк обнял ее.

– Любовь, с ней не поспоришь.

– Он жертва. – Ева прижалась лбом к его лбу. – И я не могу до него достучаться.

– Он взрослый человек, сам принимает решения. Он не беспомощный ребенок. – Рорк приподнял ее лицо за подбородок. – Ты свое дело сделала.

– Я сделала свое дело. Так чем же я недовольна? Все закончилось не так, как я хотела. Меня это бесит. Но хорошо, что ты здесь. Я рада, что ты здесь.

Ева высвободилась и подошла к елке.

– Есть что-то еще?

– Она сказала, что мы похожи. Это неправда, я знаю, что мы не похожи. Но в чем-то она права. Знаешь, я даже какой-то частичкой моей души понимаю, как она могла взять кистень и ударить.

– Ева, если бы ты не понимала, почему кто-то может поднять кистень, а ты нет, ты не была бы таким чертовски хорошим копом.

Тяжесть просто соскользнула с ее плеч, когда она повернулась и посмотрела на него.

– Да, ты прав. Я знала, что не зря держу тебя при себе. – Ева вернулась к нему, дернула за рукав футболки. – Что за прикид, умник?

– Я думал немного размяться в зале, но моя жена вернулась с работы раньше, чем я думал.

– Я и сама не против того, чтобы размяться, мне это необходимо. – Ева сняла кобуру, потом вопросительно склонила голову набок. – Вот если бы ты узнал, что я ломаю комедию, что я тебя подцепила, только чтобы добраться до твоих бездонных подвалов с баблом, что бы ты сделал?

Он облучил ее дьявольской усмешкой и электрической синевой своих глаз.

– Что за вопрос, дорогая Ева? Я вышвырнул бы тебя отсюда, а затем потратил бы значительную часть вышеупомянутого бабла, чтобы превратить твою жизнь в ад.

Ей стало еще легче. Она улыбнулась ему:

– Да, я так и подумала. Мне крупно повезло в жизни.

Ева швырнула кобуру на кресло, бросила рядом свой жетон. Потом она взяла его за руку, сплела пальцы с его пальцами и выкинула из головы все мысли о работе.

1

«Макбет», акт I, сцена 7. (Пер. М. Лозинского.)

2

Рудольф – популярный в США персонаж рождественской сказки, красноносый северный олень, своим светящимся в темноте носом освещающий дорогу санкам Санта-Клауса. (Здесь и далее прим. пер.)

3

Согласно решению Верховного суда США по делу Миранды (1966), при аресте задержанному обязаны зачитать его основные конституционные права.

4

Образ действий, характерный почерк.

5

Ветки остролиста с темно-зелеными листьями и ярко-красными ягодами считаются традиционным рождественским украшением в США.

6

Шотландское национальное блюдо из бараньих или телячьих потрохов.

7

Фешенебельное курортное место на Лонг-Айленде.

8

Последние слова официальной присяги на верность флагу.

9

Популярная рождественская песня.

10

В США непослушным детям говорят, что вместо подарков Санта-Клаус опустит им в чулок куски угля.

11

Второй день Рождества, когда полагается делать подарки слугам, посыльным и неимущим.

12

Коктейль из шампанского с апельсиновым соком.