Предисловие

Что может случиться, когда в доме неожиданно прекращается подача электроэнергии?

Гаснет свет, выключается холодильник, утюг, телевизор, радио… Но это еще ничего, если ты находишься в пределах своей квартиры. А если в лифте? Темнота и страх неожиданно охватывают тебя. И кажется, выхода нет.

В своем новом романе «Ключи от лифта» Мила Иванцова предлагает тем, кого постигла такая неприятность, свой ключик для выхода из ситуации.

Герои книги – бывшие одноклассники, Игорь и Лев, и две молодые женщины, Лиза и Оля.

Первые двое – обычные современные мужчины, жители Киева. Они мало чем отличаются от других – в меру успешны, в меру заняты будничными делами. У них свои развлечения и хлопоты, а также свои способы бороться за место под солнцем и зарабатывать себе на хлеб насущный. Но среди всех их обыденных потребностей есть одна, которая выбивается из общего ряда, – потребность ощутить вкус жизни. А точнее – вернуть в свою жизнь забытую «чистую радость», которую они испытали в детстве.

В отличие от них, у Лизы и Оли даже нет времени задумываться над такой глобальной проблемой. Ведь в своей жизни они не искали пути к сложным истинам, а тем более – приключений. Пути этих молодых женщин пересеклись за пределами родины, куда они отправились на заработки, мечтая вернуться домой и вырваться на другой уровень существования.

Все четыре судьбы неожиданно переплетаются в тот миг, когда останавливаются лифты. Это и становится двигателем сюжета для романа «Ключи от лифта».

Но кроме этого есть в книге и другие события, которые переносят читателя из реальности в мистику, из Киева в деревню, из зарубежного курортного городка в шумную толпу на Андреевском спуске, от странного пророчества девочки-провидицы к поездам, которые пролетают мимо небольшой станции в неведомые дальние края…

Каждый увидит в романе что-то свое. Но не покинет читателя мысль о тех символических ключах, которые могут изменить судьбу или остаться неиспользованными.

…Порой все мы оказываемся в темном замкнутом пространстве своих проблем. Но стоит кому-то там, наверху, нажать нужный рычаг или просто незаметно указать тебе на «счастливый ключик от лифта» – и снова вспыхивает свет! И ты начинаешь видеть выход. И делаешь шаг вперед – навстречу тем, кто ждет тебя за дверями. Если не испугаешься.

Ирен Роздобудько

***

1

Киев. Май. Пятница. Вечереет. Поток автомобилей уже не такой плотный, как в час пик, – артерии города постепенно расслабляются после дневного напряжения.

Высокий мужчина лет тридцати вышел из метро, сделал несколько шагов в сторону от дверей, достал сигареты. Он глубоко вдохнул и вдруг подумал, что городская загазованность все равно не подавила аромат сирени, исходивший от старых высоких кустов неподалеку. Вспомнилось время перед школьными экзаменами и то, как одноклассницы выискивали в букетах среди обычных четырехлепестковых цветочков «пятерочки» – волшебные цветочки из пяти лепестков, съев которые будто бы получаешь шанс на отличную оценку. Пацаны тоже иногда поддавались этому ажиотажу.

Мужчину звали Игорем. За последние годы он привык ездить на своей машине, но после небольшого ДТП его верного коня рихтовали и подкрашивали на СТО, а хозяину приходилось то пользоваться городским транспортом, то вызывать такси. Это позволяло разглядывать людей, неспешно крутить головой в разные стороны, удивляясь слегка забытым реалиям жизни. Он закурил и вдруг замер. Что-то странное привлекло его внимание напротив, метрах в десяти. Сначала он решил, что в сумерках плохо разглядел надпись толстым маркером на куске картона, который держала перед собой особа неопределенного возраста и пола, сидевшая на парапете. Подавшись немного вперед и присмотревшись, он все-таки прочел надпись:

«Предсказываю будущее».

Особа сидела неподвижно, держа перед собой довольно большой кусок картона, закрывавший половину лица. На голове «провидицы» была кепка-блайзер, надвинутая на брови, а под «рекламным щитом» с парапета свисали ноги в джинсах, обутые в кроссовки. Публичный анонс таких способностей выглядел довольно странным. В метро и вокруг него разношерстные инвалиды и нищие обычно просят на лечение, на операцию, на похороны или на хлеб, кто вслух, кто через вот такие послания. Одни пытаются привлечь к себе внимание, другие стоят молча. Вот так молча сливалась с весенними сумерками и эта странная фигура.

Конечно, мужчина знал, сколько теперь развелось мошенников, а еще знал, что бывают также разные телевизионные трюки со скрытой камерой, но любопытство взяло верх, и его потянуло к необычному. Правда, когда он уже почти приблизился к цели, вдруг откуда ни возьмись – вынырнул перед ним худощавый старичок с профессорской бородкой, в очках на умном лице и с портфелем в руке. Он, будто не веря своим глазам, тоже пригляделся к надписи, даже наклонился к ней, потом, выпрямившись, сказал:

– Со всем уважением к вашему анонсу должен все-таки сделать замечание относительно формы его подачи. Как профессор филологии, считаю, что выражение «Предсказываю будущее» не есть правильным по сути. Ибо что еще, простите, вы можете предсказывать? Неужели прошлое?! – Он даже засмеялся, развенчав такую бессмыслицу, но дальше пояснил: – Префикс «пред-» уже сам по себе указывает на впереди идущее положение в пространстве или во времени! Например, в словах «предпраздничный», «предстоящий». Вы понимаете?

Игорь с интересом наблюдал за сценой, неожиданно развернувшейся перед ним. Старичок замолчал, очевидно ожидая реакции на свое «Вы понимаете?», что указывало на его большой педагогический опыт.

Картонка шевельнулась, развернулась обратной стороной к зрителям, а текстом к «провидице», которой оказалась девочка лет двенадцати-тринадцати, худощавая, совсем не похожая на нищенку, прилично одетая и с вполне осмысленным взглядом. Она прочла надпись, пожала плечами и сказала:

– Ну… Пардон.

Профессор, довольный тем, что с ним не спорят, и нисколько не заинтересованный собственным будущим, пожелал всего наилучшего и отправился на конечную остановку маршрутки. Девочка глянула на наручные часы, сложила картонку пополам, потом, приложив усилия, вчетверо и затолкала свой анонс в урну, что стояла рядом.

Только Игорь сделал шаг вперед, чтобы наконец обратиться к ней, как девочка встала и бегом догнала филолога, что-то ему сказала, развернулась и направилась к метро.

Все это произошло так быстро, что Игорь не успел подойти, хотя скорее хотел «приколоться», чем действительно выяснить свои перспективы.

Высокая для ее лет худощавая девочка через миг могла уже скрыться за стеклянными дверями станции метро, и вдруг Игоря будто сорвало с места – он в три прыжка догнал ее и неловко схватил за рукав куртки:

– Стой!

Как ни странно, она не испугалась, не начала вырываться или убегать, а молча замерла перед дверью, уже протянув одну руку к ней, и спокойно повернула голову к незнакомцу со взволнованным лицом. Игорь смутился и отпустил рукав.

– Извини. Ты это… Это правда? Или прикол такой?

Девочка молчала. Лицо ее ничегошеньки не выражало, но глаза темно-василькового цвета, казалось, надменно-иронично смотрели на «дяденьку», который не удержался и кинулся за ней. Наверное, такое выражение бывает в глазах рыбака, который, дождавшись, когда рыба клюнет, еще не подсекает, но уже надеется на улов. Игорь это ощутил, чтобы не сказать – осознал. Потому что с какого-то мгновения он вообще не очень осознавал, что происходит.

– А вы тоже профессор или действительно интересуетесь будущим? – улыбаясь только глазами, произнесла девочка и поправила русые кудри, которые выбивались из-под блайзера.

– Считай, что интересуюсь. А во что обойдется мой интерес?

– О далеком будущем или о близком? – спросила девочка так просто, будто просила разменять ей купюру мелочью.

– На ближайшие двое суток, – с ироническим недоверием, но осторожно сказал Игорь. – А угадаешь, я еще приду.

– Десять гривень, – слегка наклонив голову набок и разглядывая незнакомца, ответила девочка.

– Умеренная цена за такую эксклюзивную услугу. И много напророчила сегодня? – хмыкнул Игорь.

– Нет. Ты первый, – ответила девочка.

Несколько ошеломленный такой откровенностью и обращением на «ты», попутно удивившись, не стал ли он единственным доверчивым лохом на весь город, Игорь спросил:

– А профессор? Ты ж, наверное, и ему что-то напророчила?

– С профессором был бартер. Я отблагодарила его за науку.

Игорь даже не нашелся что ответить на ее очередную откровенность. Проходившая мимо тетка толкнула его пышным боком, пробурчав по поводу загороженного прохода в метро. Он посторонился и кивком подозвал девочку подойти ближе. Сумерки становились все плотнее, но то место, где они стояли, хорошо освещалось фонарем. Игорь достал из нагрудного кармана куртки кошелек, из него вынул десятку и протянул девочке.

– Покажи свои ключи, – беря деньги, сказала она.

Игорь мигом вспомнил истории о цыганах – не зря говорят, что никогда нельзя останавливаться и втягиваться в разговоры с ними. Но ведь он сам прицепился к этой чудачке, чем она может быть опасной? Разве что где-то рядом поджидают несколько ее накачанных взрослых друзей, которые ловят таких вот идиотов «на живца». Игорь оглянулся – никого подозрительного поблизости не было. Он пожал плечами и вытянул из кармана два ключа от квартиры и магнитный ключ от подъезда, соединенные колечком.

Не касаясь их руками, девочка слегка наклонилась и указала пальцем на меньший, желтенький ключик от «английского» замка:

– Вот этим ключом двое суток сможешь открыть любые двери.

– Ага. Верю, – хохотнул Игорь. – А если я завтра утром закажу кучу дубликатов – и они смогут то же самое?

Девочка внимательно посмотрела ему в глаза и серьезно, удивленная такой сообразительностью, ответила:

– Нет. Только один такой же, кроме этого.

– Круто! Такой прикол стоит десяти гривень! Развеселила. А что ж про будущее?

– На два дня?

– Да.

– Ну, первый день ты будешь играть с ключом, а второй… – девочка задумалась, и вид ее выдавал волнение.

– Что? – снова иронично хмыкнул Игорь, уже четко осознав, что добровольно стал объектом шутки.

– Короче… Ключей действительно будет два, – вздохнула девочка, – один принесет счастье, другой – наоборот. Все.

Увидев неподдельную тревогу в глазах девочки, Игорь вдруг смутился и спросил:

– А если я буду считать, что никогда тебя не видел, и буду жить дальше, как и жил?

– Ты уже не сможешь.

Он нащупал в кармане пачку сигарет и вдруг очень захотел, чтобы эта девочка растворилась там, за стеклянными дверями, будто ее и не было никогда.

Сзади пронзительно завизжали тормоза, Игорь оглянулся – кто-то в майских сумерках перебегал дорогу напротив метро, такси резко затормозило, машину занесло, послышался крик. Когда он снова повернул голову к дверям, девочки рядом уже не было.

Игорь пожал плечами, закурил и побрел к конечной остановке маршрутки, где очередь, которая минуту назад извивалась толстой змеей, столпилась у края тротуара.

Оказывается, когда машину занесло и крутануло, задним бампером она ударила людей, которые стояли ближе всех к проезжей части. Все были живы, но кому-то помогали подняться и отряхивали, звучали возмущенные выкрики, а в трех метрах от людской суеты стоял, будто окаменевший, профессор-филолог и смотрел на происходящее.

– Что она вам сказала? – спросил, подойдя к нему, Игорь.

– Чтобы не стоял у края тротуара, – ответил профессор, и глаза его показались огромными за толстыми стеклами очков.

2

Итак, незнакомца звали Игорем. К своим «около тридцати» у него было высшее инженерное образование, довольно материалистические взгляды на жизнь и определенный опыт. У него еще не было детей, да и жены тоже, хотя одна из романтических историй едва не закончилась браком. Последнее время, то ли от однообразной работы в чужом бизнесе, то ли от кризиса, то ли от длинной зимы и авитаминоза, он чувствовал себя усталым, без былой бодрости, без того молодецкого куража, который бил фонтаном из него и друзей еще несколько лет назад. Да и друзья отошли – кто женился и теперь жил в другом измерении семейных забот, кто драпанул за границу на заработки, кто туда же, но навсегда. Из прежних друзей остался только одноклассник Левушка, совершенно не похожий на Игоря ни по характеру, ни по профессии. Но это никогда не мешало им общаться.

Левушка был художником, странным, как и все творческие люди. Он что-то создавал в своей студии, подрабатывал там-сям халтурой, разрисовывая то детские садики, то вестибюли в школах, несколько раз выставлялся на каких-то престижных, с его слов, выставках, даже получал какие-то дипломы и награды, но Игорь в этом ничего не смыслил. Да и «манера письма» Левушки была далекой от конкретики реализма, а абстракции, по мнению инженера, который когда-то изучал сопромат и другие реальные науки, были «чисто понтами» – желанием показать, что ты не такой, как остальные люди.

Внешне они тоже были разными. Игорь, высокий, с короткими, темными волосами «ежиком», лет через десять имел шансы нажить пивной животик, поправиться, посолиднеть, поседеть висками, отрастить усы и стать похожим на отца – отставного военного. А Левушка, среднего роста, довольно хрупкого сложения, с мягкими волнистыми рыжеватыми волосами, которые он то стриг, то отращивал по настроению, был похож на маму, а чем-то даже на свою сестру-близняшку Алису, тем более что отца они потеряли рано и равняться было не на кого.

Но все это не мешало давним дружеским отношениям, где к общим воспоминаниям примешивались еще и уважение, и ирония, и почти братская любовь. А последнее время друзей объединяло общее чувство, которое они однажды, потягивая пиво в мастерской Левушки, сумели отфильтровать от других чувств и определить его как «отсутствие чистой радости» – той непосредственной радости, как в детстве от новых туфель, первого собственного велосипеда или от прыжков с тарзанки в озеро. Будто и достаток есть, не бедствуют, и разные возможности, но не получается добыть эту «чистую радость» – не помогают ни алкоголь, ни прыжки с парашютом, ни ныряние с аквалангом, ни женщины, ни даже наркота, которую они как-то пробовали. На некоторое время появлялся «тонус», эмоции, какой-то подъем, но проходила неделя, и отголоски очередного эксперимента по добыванию острых ощущений все равно не выдерживали конкуренции со вспышками детских воспоминаний. Ведь тогда все было настоящим – в курином бульоне плавали блестящие монетки желтого жира, и пахнул он курицей, а не бульонным кубиком со специями и глутаматом натрия. Все было настоящим. А сегодня почему-то мало что могло зацепить за живое и искренне впечатлить.

По дороге домой Игорь пытался как-нибудь «материалистично» объяснить себе этот странный случай у метро, все еще списывая его на странности подростков и стечение обстоятельств. Но что-то подтолкнуло его выйти из маршрутки, не доехав до дома два квартала. Именно там находится студия Левушки. Увидев издалека свет в углубленных окнах полуподвального помещения, Игорь крикнул водителю, чтобы тот открыл двери возле светофора, и выскочил на улицу. Теплый майский ветерок опять обдал его ароматом сирени. Сколько раз ходили они с друзьями по этой улице в школу и обратно! Игорь машинально потянулся за сигаретами, но вдруг передумал перебивать такой дивный аромат дымом и направился к Левушкиной студии. Он надеялся, что друг, выслушав его рассказ о малолетней «провидице», даст истории какое-то свое объяснение. Ведь не зря говорят, что творческие люди руководствуются правой половиной мозга, где не господствует логика, у них лучше развиты подсознание и интуиция.

Игорь остановился возле киоска, чтобы купить пива – не идти же с пустыми руками? – но в последний момент взял бутылку коньяка. Чтобы отключить «встроенную» логику, придется слегка оросить ее алкоголем покрепче.

Остановившись перед дверью подъезда, Игорь хотел, как обычно, набрать код, но вдруг замер, потом затолкал бутылку в карман куртки, достал свои ключи, выбрал меньший из них и задумался. Как же он «откроет любые двери»? Вот, например, на этой двери нет типичного замка, только система блокирования и разблокирования двери (то ли магнитом, то ли из квартиры), нет даже дырочки, куда бы можно было этот ключ вставить. Игорь опять посмеялся над собой – большой дядя, а попался на крючок малолетки со странными фантазиями! Но вдруг, будто против воли, он поднес ключ к круглому углублению на железной панели, куда обычно прижимают магнитный ключик, и коснулся его металлического донышка острым кончиком. Внутри что-то пикнуло, а через секунду щелкнуло. Игорь потянул тяжелую металлическую дверь к себе – она открылась.

Точно так же он открыл дверь в помещение студии, хотя ключ к ее замку был не плоским «английским», а старого образца – длинный, трубчатый, с «бородкой». Вставив свой ключик в отверстие, Игорь пошевелил им, как мог, влево-вправо, и с удивлением услышал, как поворачивается что-то в механизме. Дверь открылась. Сделав несколько шагов вовнутрь, он сначала услышал музыку из приемника, а потом уж увидел Левушку, который, нанеся мазок краски на полотно, отклонился и разглядывал результат в вечной позе художника.

– Привет.

– Ой, испугал! Я опять не закрыл дверь? Вот растяпа! Правда, здесь, кроме моих «шедевров», и взять-то нечего, а на них, увы, не так уж много ценителей, – Левушка развел в стороны грязные руки с кистью и палитрой.

Игорь не стал ничего объяснять. Решил, что под коньяк оно выйдет как-то понятней. Хоть не так стыдно будет, если Левка его высмеет. Правда, друг, воспитанный мамой, был довольно деликатным человеком и вряд ли стал бы издеваться над его доверчивостью. «И к тому же можно вместе проверить магию ключа на дверях студии. Да и на любых других тоже!» – подумал Игорь.

Ровно в десять утра следующего дня, в субботу, оба друга уже стояли в десяти метрах от троллейбусной остановки возле еще закрытого киоска с надписью «Срочное изготовление ключей». Они нетерпеливо смотрели, как мастер роется в сумке в поисках ключа, чтобы открыть свой «офис». На мгновение у Игоря пролетела мысль протянуть ему свой, но он сдержался и только хмыкнул. Хмыкнул и Левушка, без слов поняв его порыв.

Когда окошко открылось, Игорь протянул мастеру «временно волшебный объект».

– Плюс два, – произнес он.

Левушка удивленно посмотрел на него.

– Два таких же, пожалуйста, – уверенно повторил Игорь.

3

Провидица не обманула. Действительно, из трех ключей (старого и двух новых) только два могли справиться с любым замком, и, как следствие, открывали любые двери.

Проверено было на подъезде и обоих замках квартиры Игоря, куда они зашли первым делом, потому что это было ближе всего. Так же открылись двери квартиры Левушки, где он жил с мамой. Вспомнив, что семья сестры, которая жила на соседней улице, отправилась во Львов, Левушка предложил пойти проверить и у них, к тому же Алиса просила хоть разок зайти подкинуть еды хомячку и полить цветы. Обе ее двери, новая бронированная и старая, обитая потрескавшимся дерматином, открылись так же легко, как и все предыдущие.

По дороге друзья купили пива, а теперь уселись в кухне на табуретках, открыли бутылки и притихли, разглядывая на полу клетку самодостаточного хомячка, который днем обычно спал, потому что жизнь его была ночной, и вряд ли вообще заметил отсутствие хозяев.

– Да, жаль, что клетка не закрывается на замок, – хмыкнул Левушка, – а то б еще тут проверили.

– Да уж и так ясно, что прикол вроде и не прикол вообще. Но что с этим дальше делать, а? На фиг мне этот ключ? Или эти ключи? Или это «проверка на вшивость»? Типа, пойду ли я с ними грабить чужие квартиры, банки, магазины? Не пойду. И ты не пойдешь. Так толку мне от этого пророчества?!

Игорь хлебнул из бутылки холодного пива и опять уткнулся взглядом в клетку, где, очевидно, жило существо, которого он еще не видел и даже не представлял ни его размеров, ни цвета, ни пола, ни других возможных характеристик.

– Виртуальный какой-то этот Алискин хомяк, – сказал Игорь. – Будто и есть, а будто и нет его. То есть мы думаем, что он там есть. А может, и сбежал давно, а мы тут ему пожрать дали – морковку затолкали и гречки насыпали…

– Завтра зайдешь проверишь, – хохотнул Левушка, – если погрызет морковку – значит, не виртуальный. Ключ же у тебя есть!

Повисла пауза. Друзья молча потягивали пиво и смотрели на гнездо из ваты, бумаги, лузги от семечек и еще какого-то ловко перемешанного мусора, где должно было спать сообразительное и запасливое существо. Но мысли их витали вокруг ключей, которые лежали на столе – один, как и вчера, связанный колечком с побратимами, а другой новенький, блестящий, словно золотой, и одинокий. Второй из свежеизготовленных, который не выдержал проверки, был выброшен в мусорный бак, «чтоб не мешал чистоте эксперимента».

– И правда, Левка, что дальше будем делать с этим божьим или бесовским даром?

– А я тут при чем? Это же ты цепляешься к провидицам на улицах, а не я!

– А ты бы, значит, прошел, не обратив внимания? – вызывающе глянул в глаза другу Игорь.

– Ну… не знаю. Может… Да нет. Тоже, пожалуй, учудил бы что-то подобное. И что, правда она была такая малая, эта провидица?

– Ага. Лет двенадцать. Да кто их разберет сейчас, этих акселератов?

– Точно. Тинейджеры – мастера приколов, я, когда школу разрисовывал, пригляделся поближе. Мне даже предлагали там студию вести, да я отказался. Деньги ерундовые, а возня… Хотя, вообще-то, не из-за этого отказался. Знаешь, я их как-то это… даже побаиваюсь, что ли. Со взрослыми как-то проще, будто на одной волне. А эти… Девчонки такие… не обремененные излишней скромностью… Начинают какие-то разговоры, гы-гы да га-га… Стыдно сознаться, я – взрослый человек, не знаю, как с ними себя вести. Ну а уж одеты… Ты же знаешь, я вырос с Алиской, я девчонок не боюсь, да и как художник рисовал не только натюрморты, но и ню. Но эти… Да к черту их! В Америке знаешь, до чего дожили? Какая-то малолетка пожалуется полисмену, что ты к ней клеился, – и все. Капец! Тюрьма тебе! Нет. Мне в моем подвале спокойней. Я уж лучше поищу себе приключений в другой возрастной категории…

– Да-да, ваше амплуа, сэр, – безутешные вдовушки и мамаши-одиночки, – хохотнул Игорь, намекнув на былые романы Левушки.

– Да конечно, куда нам! Твоя кассирша, конечно, была круче! А теперь еще и страховой агент в коллекцию! – незлобиво отмахнулся приятель. – И не съезжай с темы! Поигрались ключами, что дальше? В чем была суть пророчества? Ты все-таки напрягись, вспомни, что она тебе сказала?

– Не помню точно, – глянул сквозь кухонное окно на небо Игорь, – не могу вспомнить. Я ж тебе рассказывал – заскрипели тормоза, зацепило машиной людей на остановке, а она под шумок шмыгнула в метро.

– Ну, ты и перец! Главного и не запомнил! Но про ключи-то не обманула, выходит? Может, все-таки еще что-то важное сказала?

– Не помню, – как-то раздраженно ответил Игорь и достал из кармана пачку сигарет.

Зачирикал птичьим пением звонок у входной двери. Левушка встал и вышел в коридор. Это была соседка, которая принесла Алисе пакет с вещами. Сестра, работая в театре костюмершей, иногда давала соседским дочкам какие-то платья и парики для школьных спектаклей. Перекинувшись парой слов с соседкой, Левушка закрыл дверь и вернулся на кухню уже в несколько другом настроении.

– Ну что? Так и будем пить пиво и сидеть глядеть на эти ключи все выходные? Или, может, че придумаем? Ведь не каждый день такие чудеса случаются, а? Может, разыграем кого-нибудь из знакомых или себе как-то адреналина подкачаем? – В глазах его запрыгали чертики, и Игорь узнал того самого школьного товарища Левку, с виду интеллигентного и тихого, но склонного к авантюризму и способного подбить на «подвиги» и других.

Пацаны – они пацаны и есть, в любом возрасте. Игорь снял с колечка свой ключик, прибавил к нему новый блестящий, потряс оба в сложенных лодочкой ладонях и, разделив их по одному, протянул к Левушке два кулака.

– Выбирай, который твой! – прищурился он, улыбнувшись уголком рта. – Сыграем в «русскую рулетку»!

– Этот! – азартно указал Левушка на левый кулак, принимая игру и не слишком задумываясь, при чем тут «русская рулетка», ключи-то не заряжены…

А Игорь, взяв грех на душу, промолчал о возможных последствиях. Ведь шансы-то теперь у них были равными – пятьдесят на пятьдесят.

4

Субботний вечер. Конец мая. Уже начался дачный сезон, и количество машин на парковках перед домами в выходные уменьшается – горожане тянутся из города на природу, к своим шести или больше соткам, где каждый творит собственный маленький рай согласно своему вкусу, запасу сил и возможностям своего кошелька. Массовое бегство горожан начинается еще в пятницу. Не зря этот день недели в период дачного сезона называют «Днем освобождения Киева».

Дом, которому еще нет десяти лет, считается новым. Тем более если он – с приличными чистыми подъездами и двумя лифтами в каждом – пассажирским и вдвое большим грузовым. Правда, консьержей нет – на входных дверях установлены кодовые замки.

Смеркается, аромат сирени тянется из палисадников. На ступени двух соседних подъездов одновременно ступают два человека – высокий темноволосый мужчина лет тридцати и примерно такого же возраста среднего роста женщина с пышной шевелюрой кирпичного цвета с прядями потемнее, которые спадают с макушки на лоб, плечи и спину. Эта прическа напоминает гриву львицы. Или, точнее, льва. Потому что у львиц гривы не бывает. Одета женщина в джинсы и широкую пеструю блузу. На лице не слишком уместные темные очки. Находясь метрах в двадцати друг от друга, они на миг встречаются взглядами и синхронно протягивают руки к кодовым замкам на металлических дверях подъездов. Так же одновременно двери открываются и люди входят в соседние подъезды, еще раз перекинувшись взглядами.

Подъезд первый

Женщина с роскошными волосами, не снимая очков, стоит возле дверей лифта и прислушивается, когда же тот опустится на ее вызов. Дом высокий, лифт тихонько жужжит где-то высоко, цифры на стене показывают, что первым опускается грузовой.

Тем временем опять открывается дверь подъезда и с улицы заходит молодая женщина с ребенком на руках. Дамы сдержанно оглядывают друг друга и кивают. Женщина постарше замечает, что ребенок, девочка лет около трех, спит на руках у стройной блондинки, которая для мамы вроде слишком молода, а для сестры слишком взрослая.

Открываются двери грузового лифта. «Львица» пропускает вперед блондинку с ребенком и спрашивает тихим грудным голосом:

– Вам какой?

Девушка мгновение смотрит на незнакомку в темных очках и так же тихо отвечает:

– Девятый.

Женщина молча нажимает кнопку, двери закрываются, лифт трогается, а девушка удобней перехватывает ребенка и поправляет перекинутую через плечо тканевую ручку своей тряпичной сумки. Какое-то время они едут молча, не глядя друг на друга, держа дистанцию. Девушка следит глазами за мельканием номеров этажей на горизонтальной светящейся панели над дверью, а женщина разглядывает вертикальные ряды кнопок, цифры на которых уже не очень заметны, поэтому кто-то надписал номера этажей черным маркером на панели. Других надписей и рисунков в лифте нет, и разглядывать особо больше нечего.

Вдруг лифт вздрагивает и замирает. Ребенок стонет во сне, попутчицы оглядываются друг на друга – в глазах блондинки вспыхивает тревога, а рыжеволосая по-прежнему прикрывает свои эмоции очками.

– Приехали! – говорит рыжая.

– Вот блин! – отвечает блондинка, тряхнув русыми прямыми волосами и прислоняясь спиной к стенке лифта.

Подъезд второй

Нажав кнопку вызова лифта, высокий мужчина ждал его, несколько напряженно разглядывая этаж, ряды узких почтовых ящиков, бронированные двери квартир. Первым опустился пассажирский лифт. Вместе с потоком света из него вышла эффектная брюнетка лет до тридцати, выкатила за длинную ручку небольшой чемодан на колесиках, взглянула на ожидавшего лифт мужчину будто свысока и сделала шаг к выходу. Мужчина провел ее взглядом, вошел в кабину, пригляделся к кнопкам, как обычно делают в незнакомом лифте, выискивая нужную цифру, и нажал на одну из них. В это мгновение женщина вскрикнула, ударила себя пальцами по лбу, развернулась, сделала шаг назад и посмотрела в глаза мужчине через промежуток в дверях лифта, который уже начал суживаться. Мужчина резко выставил ногу вперед, двери ударились о его туфлю и замерли. Женщина благодарно улыбнулась темно-карими глазами. Она действительно была хороша, словно картина в полный рост в узкой вытянутой по вертикали раме. Он вытянул ногу, двери ударились друг о друга и снова разъехались.

– Вы, наверное, вспомнили, что не дали мне номер вашего мобильного? – улыбаясь только глазами, спросил он.

– Нет, я вспомнила, что забыла свой мобильный дома, – ответила она. – А это очень плохая примета – забыть трубку, уходя от мужа навсегда.

Незнакомка сделала шаг внутрь лифта, подкатив за собой чемоданчик. Мужчина отступил к стене, втянул ноздрями аромат ее духов, она нажала какую-то кнопку. Двери закрылись, лифт тронулся. Они оказались наедине в довольно тесном пространстве пассажирского лифта. Втроем: он, слегка взволнованный, она, решительная, со сдерживаемым нервным огнем в карих глазах, и ее молчаливый чемодан.

Мужчина успел заметить две вещи – первое: ее каштановые волосы до плеч были перехвачены надо лбом темными очками, будто обручем, второе: она была ростом чуть ниже его, даже на высоких каблуках, но смотрела словно сверху вниз. А может, так ему показалось из-за того, что у нее была длинная шея и горделиво поднятая голова, вот и взгляд выходил с оттенком надменности.

Какой бес его попутал, неизвестно, но еще раз жадно вдохнув пьянящий аромат ее духов, похожий на букет пряностей восточной кухни, он сделал полшага вперед и, оказавшись впритык к попутчице, неспешно поцеловал ее в губы, обхватив одной рукой за талию.

Лифт содрогнулся и замер.

Подъезд первый

Свет в лифте потух, потом мигнул и едва засветился в аварийном режиме. Девушка перехватила поудобней спящего ребенка, пытаясь дотянуться к полотняной сумке, которая висела у нее на плече. Ребенок застонал. Девушка взглянула на рыжую попутчицу, а та тихо спросила:

– Помочь?

Блондинка на миг замерла, а потом передала ребенка женщине на руки. Та взяла ее довольно неловко, выказывая недостаток опыта. Девушка нащупала в глубине сумки мобильный, достала его, нажала кнопку, лифт на мгновение осветился. Девушка замерла на мгновение, словно решая, кому бы позвонить за помощью. Но трубка жалобно всхлипнула, сообщая, что заряд ее батареи иссяк. Экран потух, в лифте снова воцарился полумрак.

Ребенок среагировал на звук трубки и зашевелился. Девочка открыла глаза и пощупала ручкой волосы, а потом лицо женщины, которая ее держала, глубоко втянула ноздрями воздух, будто обнюхивая незнакомку.

– Оля, ты где?

– Я тут, солнышко, – отозвалась девушка и сделала шаг к ребенку.

– Оля, а что это за дядя?

Блондинка замерла.

– Не волнуйся, какой дядя, это тетя, мы застряли в лифте, скоро выйдем, все хорошо. – Девушка коснулась ребенка, но девочка звонко засмеялась:

– Какая тетя? Это дя-дя! А пахнет красками, как мама!

Девочка пошлепала ладошками по щекам незнакомки, которая держала ее, потом одной рукой стянула с нее очки, а другой, крепко вцепившись пальчиками в волосы, потянула их к себе. В полутемном лифте с головы «незнакомки» сполз пышный рыжий парик.

Блондинка оцепенела, на мгновение замерла, потом как-то по-животному отскочила на шаг назад, сделала резкое движение рукой, что-то щелкнуло, и разоблаченная «рыжая попутчица» увидела в темноте, как блеснуло лезвие ножа-выкидухи.

– Поставь ребенка на пол и не двигайся!

Подъезд второй

Игорь, сам удивленный собственной смелостью, с неменьшим удивлением почувствовал, что женщина не сопротивляется его неожиданному поцелую при таких странных обстоятельствах. Адреналин его зашкаливал. Этот поцелуй в застрявшем лифте чужого дома, поцелуй с красивой женщиной, каштановые глаза которой даже при блеклом свете аварийной лампочки поблескивали каким-то высокомерным нервным блеском, когда он время от времени открывал глаза, чтоб удостовериться, что не бредит. Она тоже иногда поглядывала на него, не отрывая губ от нахала, который попался ей на пути в такой решительный момент.

«Собственно, это можно понять – своего рода месть тому идиоту мужу», – промелькнуло в голове Игоря условно-логическое объяснение отсутствия пощечины, хотя в тот момент он вряд ли был способен на анализ событий. Тело его готово было избавиться от одежды и слиться с этой незнакомкой, пахнувшей корицей, шафраном, кардамоном и чье сердце пульсировало под упругой грудью так, что отдавалось в его собственной груди.

Игорь утратил ощущение времени и, боясь, что этот сон вдруг закончится – поедет лифт, включится свет, появятся посторонние люди – и придется смотреть друг другу в глаза, говорить какие-то дурацкие слова, он перехватил крепче стройную фигуру, глубоко вдохнул и опять припал к ее губам. Она тихо застонала, отшатнулась к стене лифта. Игорь удержал ее, и женщина в ответ прижалась к нему, сверкнула глазами и опять отдалась этому безумию.

Поцелуй затянулся. Одинокий чемоданчик стоял в углу тесного застрявшего лифта и, очевидно, удивлялся бы, если бы умел.

Подъезд первый

Парик упал на пол. «Попутчица», или точнее – попутчик, отшатнулся и замер, увидев блеск ножа, но девочка на его руках не проявила никаких признаков беспокойства, испуга или желания перебраться на руки к блондинке, ощупывала его лицо, волосы, уши.

– Поставь ребенка на пол, я сказала! – прошуршал сдавленный голос.

– Оля, я не хочу на пол. Я хочу домой. Я есть хочу! Когда мы пойдем домой?

Девушка вглядывалась в растерянное лицо мужчины напротив. Было оно странным без парика и очков, с накрашенными губами, взволнованным и добрым. Никакой опасности или агрессии этот чудак не проявлял, но почему он молчит?

– Ты кто такой? – воинственно кивнула блондинка незнакомцу.

– Я? – он проглотил слюну. – Я… не знаю. Художник я.

– Голубой, что ли? Трансвестит?

– Да нет, просто прикололись с другом на спор, – осторожно, словно идя по льду зимнего озера, ответил мужчина.

– Так ты в гости ехал?

– Ну, типа того. Можно и так сказать…

– А зовут тебя как?

– Лев.

Девушка хохотнула, оглядела чудака еще раз:

– Да какой из тебя лев?! Разве что домашний, ручной. Друзья, наверное, Левушкой зовут?

– Ага, именно, – хмыкнул он и, почти овладев собой, попробовал сменить тему: – Интересно, нас кто-нибудь выручит или так и будем сидеть здесь вечно?

– Оля, я есть хочу! – потянулась к блондинке девочка.

Девушка опять щелкнула ножом, закрыв его, спрятала в карман и взяла ребенка из рук Левушки.

– Вот у меня в сумке печенье есть, будешь?

– Да. И льву дай! Он пахнет, как мама!

Оля снова хмыкнула, поставила ребенка на пол и, держа его одной рукой, другой начала рыться в сумке.

– Еще и мобилка сдохла… Все беды в кучу! А у тебя телефон есть или львам ни к чему?

– С собой нет.

– А зачем тогда человеку мобилка, если не носить ее с собой?!

– Да то мы так… Так договорились с другом. Такие условия игры или пари – кое-что учудить, но не иметь при себе средств связи, чтобы поэкстремальней, чтоб на случай чего – не просить о помощи. А вышел такой конфуз.

– Ага, понятно. Пацаны не взрослеют. Они просто становятся старше, – вздохнула Оля, достав пачку печенья.

Она присела на корточки возле девочки, развернула упаковку и вложила в маленькую руку печенье.

– И льву! – настойчиво произнесла девочка, поводила свободной рукой в пространстве между собой и Левушкой и, нащупав его ногу, ухватилась за джинсы ниже колена.

– Нет-нет, спасибо, я не голоден, – замахал руками тот.

– Да уж угощайся, – сказала снисходительно Оля, – раз ребенок настаивает. Это моя принцесса, а я при ней верный страж. Извини, если испугала. Я за нее и за ее мать кровь отдам по капле.

Подъезд второй

– Руки у тебя сильные. Ты ими только обнимать можешь или еще что умеешь?

Этот вопрос прозвучал совершенно неожиданно для Игоря через пятнадцать секунд после поцелуя. Он «завис», глядя на странную особу, которая опять смотрела на него, словно испытывала.

– А что надо делать? – спросил он удивленно.

– Ну, например, открыть двери лифта, как-нибудь менять ситуацию… Ты же мужчина!

– Да-да, конечно. Извини. Извините.

Какие-то люди протопали вверх по лестнице. Игорь глубоко вдохнул, чтобы крикнуть, что они здесь застряли, позвать на помощь. Но женщина мигом прикрыла ему рот ладонью, а указательный палец второй руки приставила к своим губам, желая тишины. Игорь скользнул языком по ее ладони и поцеловал пальцы – что-то странное и неуправляемое происходило с ним в этом тесном пространстве лифта.

– У тебя есть мобилка? – тихо спросила она.

– Нет.

– Выпусти меня! Я схожу за своей, пока муж не сообразил, и вернусь.

– Правда, вернешься? – опять потянулся к ней Игорь.

– Я ж тебе чемодан оставлю.

– А потом что?

– А потом – как кому на роду написано. Может, вместе, может, врозь.

– Но ты точно вернешься?

– Скорее да, чем нет, – грудным голосом тихо ответила женщина и кивнула в сторону дверей.

Игорь напрягся, подергал двери, те наполовину открылись. Он продолжал их держать, но оказалось, что лифт завис между этажами. В подъезде свет еще не включили – сумерки едва накрыли город. А может, не стало света во всем доме?

Он оглянулся на женщину. Та подтянула чемоданчик к дверям, положила на бок, стала на него, оперлась о плечо Игоря, подпрыгнула и вылезла на этаж выше. Там отряхнула брюки, поправила маленькую сумочку, размером с большой кошелек, которая висела на тонком ремешке, перекинутом наискось от плеча к противоположному бедру. Потом наклонилась к Игорю, внимательно посмотрела на него, и опять огонь ее глаз показался ему каким-то необычным, наверное, такой бывает у людей на грани осознанной опасности или от каких-то побочных воздействий. Но на наркоманку женщина была абсолютно не похожа, хоть и вела себя странно. Да и сам он, надо сказать, тоже не слишком ординарно себя повел, так что уж…

– Позови кого-нибудь на помощь, а то буду тут сидеть с твоим чемоданом всю жизнь, – задрав голову, произнес Игорь.

– Хорошо, – кивнула женщина.

Игорь отпустил двери, они ударились друг о друга, но больше не открылись. Он остался в полутьме наедине с чемоданом.

Подъезд первый

Двое взрослых и ребенок жуют печенье в полутемном грузовом лифте. Взрослые стоят, опершись спинами на стенки, а девочка бродит маятником между ними, делая по четыре шага туда-сюда. Разговор не клеится. Левушка опять думает о «молодом поколении», хоть и не считает себя старым. Но эти девицы слишком уж странные и без комплексов. Допустим, она нанялась нянькой ухаживать за этой малышкой и отвечает за ее жизнь и здоровье. Но это же не повод кидаться на невинного человека с ножом! Агрессивная какая-то… Вспомнил решительное выражение лица и воинственную позу этой Оли. Подумалось, что девушка и правда могла бы пустить в ход оружие. А может, ей уже и приходилось?

Левушка тряхнул головой, отгоняя страшные картины, замигавшие вдруг в ярком воображении художника. Девочка отреагировала на движение, остановилась и спросила с набитым печеньем ртом:

– А ты настоящий лев?

– Ну-у-у, как тебе сказать? Не знаю. С одной стороны, вроде и настоящий, с другой, вроде и нет…

– А какой ты лев?

– Ну… такой, среднего размера, немного рыжеватый.

– А рыжеватый это как?

– Ну… это цвет такой, между желтым и красным, похожий на цвет кирпича, – попытался объяснить Левушка.

– А цвет это что? – спрашивает девочка.

Левушка задумывается, потому что хоть и общается иногда с детьми сестры, но таких вопросов они никогда не задавали.

– Оставь. Ты не сможешь ей объяснить.

Левушка открывает рот, чтобы возразить, что он, мол, как художник, мог бы…

– Она незрячая, – шелестит губами Оля, и у художника перехватывает дух.

Подъезд второй

Игорь не смог бы точно сказать, сколько минут прошло с того мгновения, когда он остался в лифте один. Его взволнованные душа и тело словно оторвались от обычной реальности, переживая отголоски странного приключения. Он, собственно, почти забыл, почему оказался здесь и зачем поднимался на чужом лифте вверх, забыл, что в соседний подъезд за тем самым бесом в поисках приключений и адреналина со вторым ключом вошел его старый друг Левка. Игорю сейчас было все равно, не случилось ли чего с товарищем, пропало ли электричество во всем доме или только здесь; его самого, что называется, перемкнуло. Перед глазами в сумерках лифта перед ним все еще вспыхивали глаза незнакомки, губы еще ощущали вкус ее губ, а полтора кубометра воздуха этого замкнутого пространства еще удерживали молекулы ее аромата.

Из этого оцепенения Игоря вывел звук, который вдруг донесся из щели между дверями. Где-то немного выше его плеча почти в ухо залаяла большая собака. Затопали ботинки, послышались голоса: «Тут он! Тут!» Под чьими-то сильными руками открылись двери лифта, разинутая пасть овчарки оказалась прямо напротив глаз Игоря. Он шарахнулся, и в это мгновение увидел возле пса две пары ног, обутые в форменные милицейские берцы, потом увидел револьвер в чьей-то руке и услышал то, чего ожидал меньше всего:

– Попался, сука! Пешком надо краденое выносить, а не лифтом! Вылезай!

Игорь оглянулся на чемодан и похолодел.

Подъезд первый

«Господи… Какой же все это дебилизм! – думает вдруг Левушка, замерев в лифте рядом с юной хрупкой блондинкой, которая носит с собой нож-выкидуху и готова пустить его в ход, защищая чужую девочку, которой невозможно объяснить, что такое цвет, потому что она незрячая. – Какой мелочный дебилизм – играть волшебными ключами, поспорив, что откроешь чужую квартиру, зайдешь, сфоткаешься там и возьмешь на память о своем «подвиге» какую-нибудь ерундовую вещицу, пропажу которой хозяева и не заметят. Какая дикая глупость – так тратить время и так тупо развлекаться взрослым мужчинам, когда вот она рядом – другая жизнь, настоящая проблема, чье-то горе, а не тупые поиски адреналина и утраченной «чистой радости»… Какая, к черту, чистая радость – подразнить свои нервы, поиграв в квартирного вора?! Идиоты…»

Оля молчала. Девочка издавала какие-то звуки, будто урчала какую-то мелодию, все еще крепко держась за мужские джинсы.

У Левушки сжалось где-то в груди и защемило в переносице. Ему захотелось взять ребенка на руки, прижать к себе… Или обеих их обнять и чем-то утешить… Или просто обнять и заплакать от такой неожиданности и собственного бессилия. Но он не решился даже пошевелиться. Кто он им? Чужой придурковатый попутчик в парике и с накрашенными губами, с которым застряли на несколько минут в лифте. Обнять? В данной ситуации его трудно воспринимать даже как мужчину, не то что уж как защитника и утешителя…

«А какой ты лев?» – вспомнилось ему.

Никакой.

Что-то щелкнуло. Мигнул и включился свет. Кабину лифта дернуло, и она поплыла вверх. Оля, не глянув на попутчика, наклонилась к девочке, взяла ее на руки, поправила сумку на плече и повернулась лицом к дверям.

Лифт остановился. Девушка вышла.

– Может… Может, я мог бы чем-то помочь? – опомнившись, спросил Левушка, смяв в руках парик.

– Забудь! – не оглядываясь, ответила Оля.

В промежутке между дверями, которые начали сходиться в привычном движении, Левушка увидел, как девочка махнула ему рукой. Он замер, закрытый в пустом грузовом лифте, а через мгновение нажал на кнопку с единицей.

На площадке первого этажа Левушка вытер с губ остатки помады, вывернул парик волосами внутрь, зажал его пальцами, как мяч, и вышел на улицу. Сумерки густели, но уже светили фонари. Суета и шум возле соседнего подъезда мигом привлекли его внимание. Несколько крепких парней в милицейской форме заталкивали в патрульную машину Игоря. Свидетели происшествия замерли поодаль, наблюдая за происходящим. Левушка оцепенел.

Игорь оглянулся, увидел товарища. Взгляд его выражал полное отчаяние и удивление. Он ухватился руками за дверцу машины и крикнул:

– Я ни в чем не виноват! Я просто застрял в лифте!

– Ага. А чемодан с краденым сам к тебе пришел!

Сильные руки милиционера толкнули его, он зацепился за порожек и ввалился внутрь, а другие руки погрузили в машину небольшой чемодан на колесиках.

Наряд милиции сел в машину, и она тронулась со двора в сторону проспекта.

Свидетели происшествия опомнились и начали обговаривать увиденное, а Левушка, пораженный в который раз за день, побрел подальше от этого дома, не зная, что случилось, что делать и как вызволять товарища. Пройдя метров двадцать, он оглянулся, будто ощутил на спине чей-то взгляд. Возле подъезда, из которого вывели Игоря, в свете фонаря виднелась на лавочке худощавая фигура тинейджерского возраста, в блайзере на голове, в футболке и джинсах, которая сидела и слегка болтала под лавочкой ногами в кроссовках, глядя вслед Левушке.

5

Лиза прошла паспортный контроль и с тревогой взглянула на соседний «коридор», там очередь почему-то продвигалась медленнее. Пройдя вперед, оглядываться она не стала – не могла, не хотела, не имела сил, боялась. Перехватив небольшую сумку поудобней, она пошла в зал, где пассажиры ждали объявлений о посадке на их рейсы. Остановилась возле кафе и еще раз незаметно глянула, прошла ли уже пограничника худощавая высокая девушка из соседней очереди, светлые волосы которой видны были издалека.

«Надо было хотя бы бандану или кепку напялить на нее!» – подумала Лиза, делая вид, что разглядывает витрину с пирожными.

Поймав ноздрями аромат кофе и сладостей, Лиза почувствовала, что волна подкатила к ее горлу. И не из-за беременности – токсикоз не слишком ее волновал ни в первые месяцы, ни теперь. Просто она хотела есть – с самого утра и крошки во рту не было. Но цены в харчевнях аэропорта были заоблачными, и Лиза решила воздержаться, ведь в самолете должны покормить, а деньги еще пригодятся.

Вытащила пудреницу и начала красить губы. В маленьком экранчике зеркала увидела, что блондинка с небольшим рюкзачком за плечами прошла паспортный контроль и медленно направилась к залу ожидания. Лиза закрыла глаза и мысленно перекрестилась.

– Are you o’kay, miss?^[1] – испугал ее голос официанта.

– I’m fine, thank you!^[2]

– May I help you? What would you like?^[3]

– No, thank you! Maybe later,^[4] – ответила Лиза и отошла от витрины к креслам ожидания.

В самолете они тоже делали вид, что не знают друг друга – молодая женщина с каштановыми волосами и карими глазами, красоту которой не размыла беременность, и худенькая девушка лет восемнадцати с прямыми светлыми волосами до плеч. Правда, девушка иногда оглядывалась, рассматривая пассажиров, тайком поглядывала на беременную, которая, казалось, уснула, поев предложенное авиакомпанией и выпив чаю. Но, хорошо приглядевшись, можно было заметить, что время от времени брови женщины сдвигались к переносице, лоб становился влажным, пальцы ее впивались в ручки кресла. Тогда она опускала голову и закусывала губу. Потом расслаблялась, глубоко вздыхала и поглядывала то на часы, то через окошко наружу, надеясь вот-вот увидеть там что-то знакомое и долгожданное. В соседнем кресле дремала смуглая девочка лет десяти, к которой иногда подходила такая же смуглая симпатичная мама с грудничком на руках, оглядывала девочку, белозубо с пониманием улыбалась беременной женщине и возвращалась на свое место впереди.

Пройдя таможенный контроль и не дожидаясь багажа, потому что его не было, Лиза взглядом подозвала к себе Олю и, стараясь не напугать ее, тихо сказала:

– У меня начались роды.

В глазах девушки появился ужас и растерянность, она зачем-то оглянулась и тихо произнесла:

– Но ведь еще рано?!

Заметив испуг попутчицы, Лиза нарочито спокойным и уверенным голосом произнесла, будто приказывала:

– Без паники! Семь месяцев – не катастрофа. Мы дома. Самое страшное позади. Бери сумку и жди меня у лестницы. Я пока спущусь в туалет. Ни с кем не разговаривай!

Ее саму колотило от пережитых накануне волнений, от страха перед родами, которые начались на два месяца раньше запланированного, от полной неопределенности ее будущего, к которой примешалась еще и ответственность за судьбу Оли. Но жизнь учит тех, кто умеет и хочет учиться. Остальных водит по кругу и все равно заставляет усваивать свои уроки. Лизу она научила собираться «в комок» в ответственный момент, выключать нервы, «ахи» и «охи», мыслить трезво, рационально, решительно, возможно по-мужски. Она не жаловалась и не ныла. Она, словно компьютер, перебирала в голове «файлы и папки» в поисках единственно верного сейчас решения.

Такое бывает. Случается. Называется форс-мажором. Обычно люди из высотных домов спускаются на лифте или пешком по лестнице. Но когда дом горит, иногда прыгают в окна. Потому что только так есть шанс выжить.

В этот раз ситуация усложнялась наличием внутри нее еще одной жизни. С одной стороны, это делало Лизу более ранимой, с другой – более ответственной, более сильной и непобедимой по своей сути и предназначению.

Оля вряд ли могла осознать всю глубину подобных размышлений, но, обязанная Лизе своим освобождением, а может, и жизнью, покоренная ее искренним, бескорыстным человечным отношением к ней, готова была служить этой женщине и ее еще не рожденному ребенку, как пес, защищать их, вцепившись в горло любому воплощению опасности.

Лиза, поддерживая живот, тяжеловато поднималась по лестнице от туалета в зал аэропорта. Оля впилась в нее глазами, со страхом ожидая новостей и указаний. После того как на ее глазах в деревенской хате, заметенной снаружи снегом, пьяная мать без посторонней помощи родила мертвого мальчика, обтерлась тряпками и с облегчением уснула, а пьяный отец и вовсе не просыпался из-за таких мелочей, Оля страшно боялась всего, что связано с этим ужасным ритуалом.

– Воды отошли, – сказала слишком уж спокойным голосом Лиза. – До Киева ехать далековато. «Скорую» из Борисполя вызывать – тоже только время терять. Берем такси и едем рожать в Борисполь!

– Хорошо, – кивнула девушка, не отрывая взгляда от лица Лизы. Ее не удивляло, что из Борисполя надо было ехать в Борисполь – она знала разницу между аэропортом и городом, который дал ему название. – А там есть роддом?

– Там есть больница и врачи, – уверенно сказала Лиза и направилась к выходу, придерживая живот. Оля с рюкзаком и сумкой подруги пошла следом.

Возле дверей к ним кинулись с предложениями водители-частники, но женщины искали такси. За стеклянными дверями их встретило родное вкусно-синее весеннее небо и такой же вкусный весенний воздух, несмотря на количество машин на кругу возле аэровокзала. Лиза глубоко вдохнула, улыбнулась Оле и подала ей руку. Девушка крепко ухватилась за нее свободной рукой, пальцы их сплелись и крепко-крепко сжались. Жест этот был пронзительным и щемящим, словно какое-то особое выражение иностранного языка, переводя которое на родной намучишься, если вообще переведешь, потому что не все переводится словами.

Немолодой таксист был киевским, но и Борисполь знал неплохо – уже не первый год работал. За десять минут и десять долларов он домчал пассажирок до роддома и даже проводил в приемный покой.

– Вы отец? – грубовато спросила у него санитарка, скептически оглядев зрелого мужчину рядом с двумя молодыми дамами.

– Нет, я таксист.

– Так идите и не мешайте! А вы давайте документы и раздевайтесь, сейчас доктор спустится, – обратилась она к Лизе, которая как раз решила присесть на обитую дерматином лавочку у стены.

– Зачем это ей раздеваться тут в коридоре?! Врача зовите, у нас воды отошли! – громко возмутилась Оля, хотя у самой зубы щелкали от нервного напряжения.

Таксист, очевидно не желая ввязываться в чужую историю и считая свою миссию выполненной, направился к двери.

Обескураженная неожиданно полученным отпором, санитарка зыркнула на прибывших женщин, словно они своим появлением отвлекали ее от более важных дел, и сказала:

– Откуда это вы такие умные свалились?

– С неба, – собрав силы, устало ответила Лиза и указала глазами на свою сумку и на Олин рюкзак на полу.

6

Наревевшись до утра под одеялом в холодной хате рядом с пьяными родителями и мертвым новорожденным, Олька тихо оделась, обула сапоги, натянула синтепоновую куртку, которую мать купила ей осенью в районном секонд-хенде, напялила на русую голову вязаную шапку, замотала шею шарфом собственного производства. От входных дверей она вернулась на кухню, которая скорее была большим коридором, где на столе стояла газовая плитка, а в углу, привязанный к ней черным шлангом, грязно-красный большой газовый баллон. Девочка наклонилась, открыла дверцы стола-тумбы, вытянула свой портфель со скромными школьными принадлежностями. Зажав его под рукой, еще раз глянула через щель в двери в серую комнату, где все еще спали нетрезвые родители и где в ногах у матери лежало то, о чем Ольке страшно было и вспоминать.

– Да пропадите вы все пропадом! – прошептала она и вышла на улицу, не представляя, где и как жить дальше, но твердо решив больше в этот дом не возвращаться.

Морозный воздух имел странный запах – то ли молодых огурцов, то ли треснувших арбузов, свежий снег блистал под утренним солнцем – день уже становился длиннее, воробьи чирикали и дрались за конский волос – все говорило о том, что еще чуть-чуть и зиме конец.

«Так всегда бывает – надо только дотерпеть, надо выдержать до конца, потому что нет ничего бесконечного, перетерпеть – и все изменится к лучшему», – думала Олька, замерев возле калитки, зажмурив глаза и подставив лицо зимнему солнцу.

Куда теперь идти – она не знала. Точнее – знала, куда хотела бы пойти. Но возможно ли это, может ли она свалиться тяжелым мешком на плечи человеку, который один из всех, казалось, был к ней небезразличен? Конечно, односельчане сочувствовали «ребенку из неблагополучной семьи», но это казалось Ольке каким-то поверхностным, формальным сочувствием, словно милостыня, мимоходом брошенная юродивому возле церкви, о котором уже не вспоминали, ни садясь за стол, ни ложась спать. Никого не интересовало, что у нее внутри, в душе. Никого, кроме одного странного человека, отличавшегося от всего Олькиного окружения.

Роксана была довольно молодой еще школьной учительницей, которая однажды странным образом появилась в их деревне. Она просто сошла с поезда на станции в шести километрах от деревни, спросила, где тут ближайшая школа, и, подвезенная на УАЗике сельским агрономом, осталась преподавать украинский язык и две литературы – украинскую и зарубежную. Так же неожиданно через два года она покинула и деревню, и школу, уволившись без объяснений.

Последние три месяца учебного года и пребывания Роксаны в деревне Олька жила у нее, потому что тем судьбоносным утром все-таки решилась. Стоя с закрытыми глазами возле родительской калитки, она услышала звон церковного колокола, который донесся с холма, и вдруг вспомнила странную и не очень понятную ей фразу, услышанную когда-то от священника: «Стучите, и отворят вам!»

Олька прекрасно помнила, как не раз грюкал кулаком в их двери участковый милиционер, а отец подпирал их изнутри, матерился и не собирался ему открывать. Потому библейская мудрость представлялась девочке довольно сомнительной. «Откроют, если захотят. А нет – то и нет!» – думала она.

Но в тот момент ей показалось, что если сейчас не сделает решительного шага, то так и простоит свой век возле забора, который отделяет двор невеселого ее детства от другой жизни. Если не постучит, то никто и не задумается, открыть ли… Конечно, под словом «никто» она представляла Роксану, хотя не в словах дело.

Олька пошла по свежему снегу к школе, нашла там учительницу, уставилась своими серо-голубыми глазами в ее карие глаза и произнесла:

– Домой я не вернусь. Или вернусь, чтоб их убить. Спасите меня! Больше некому.

Бывает такое – попадаются на твоей жизненной тропе люди, зачем-то тебе нужные. Даже если ты их не ищешь. Они долгое время могут быть где-то рядом, но в решительный момент образ их становится заметнее, четче, выпуклее, делается выразительным и цветным, и этот человек как-то влияет на твою жизнь, играет в ней свою роль. Это может длиться довольно долго, или периодами, или проходить совсем пунктиром, появляясь и исчезая опять. А бывает, чья-то тропа только пересекает твою. И человек как появляется в твоей жизни, так и исчезает из нее. Но ему удается сделать что-то судьбоносное – вытянуть тебя из ямы или толкнуть в нее, а может, вывести за руку на какую-то другую орбиту жизни и опять раствориться вдали на собственной тропе, которая не совпадает с твоей и даже не параллельна ей.

Таким человеком для Ольки стала Роксана, истории которой в деревне не знал никто (поэтому ее образ частично был дополнен сериальными домыслами). Но к детям она относилась искренне и с приязнью, к старшим – с уважением, к разного рода руководству – ровно и с достоинством, повода для сплетен не давала, на чужих мужей не посягала, а холостяков, которые бы решились сами подкатиться к ней, за два года в деревне не нашлось. Хоть и не скажешь, что женщина была горделивой, но еще подумаешь, на какой козе к ней подъехать и ровня ли ты ей. Роксана ни с кем не панибратствовала и себе в душу тоже никого не пускала. Но предмет свой преподавала интересно, и дети ее любили. Жила она в однокомнатной квартире типового трехэтажного на два подъезда дома «сельской интеллигенции», которые в советские времена построили во многих деревнях. Хозяйства не держала, покупала, что нужно, в магазинчике или привозила из Киева, куда непременно ездила раз в месяц. К кому и зачем – не знал никто, как, собственно, никто не знал и предыстории ее появления здесь. Разве что через учительскую бухгалтерию просочилась информация, что видели в ее паспорте штамп о недавнем разводе.

То, что она смогла дать Ольке за три месяца совместной жизни, даже не могло сравниться с тем, что получила эта девочка за свои неполных пятнадцать лет дома. Они разговаривали. Говорили обо всем – без табу. А кто еще в ее мире, скажите, мог разумно ответить девушке на кучу вопросов и не высмеять ее при этом? Кто вообще задумывался о том, что у нее есть вопросы? Собственно, у Ольки не было даже подруг своего возраста, не то что уж старших советчиков. Рано с горделивой горечью осознав отличие своего статуса «ребенка алкашей» от статуса других более-менее благополучных детей, она ни к кому в друзья и не набивалась.

Живя у Роксаны, Олька воспринимала образ жизни учительницы как пример и изо всех сил старалась следовать ему до мелочей – перенимала чистоту ее речи, манеру держаться, приглядывалась к аккуратности ее небольшой квартиры, к содержанию гардероба, к уходу за волосами, руками, телом, а также любила она взвешенность и доброжелательность учительницы в суждениях о других людях. А еще здесь читали книги. Как рыдала она, проглотив наугад взятый с полки роман «Человек-амфибия» Александра Беляева! Жалела и красавицу Гуттиеру, и доктора Сальватора, а больше всего жаль ей было Ихтиандра, «морского дьявола» с сердцем ангела. А когда Роксана привезла из Киева диск с этим фильмом, Олька посмотрела его единственный раз, наплакалась и, шмыгнув носом, сделала вывод, что жизнь тяжела и несправедлива к тем, кто заслуживает быть счастливым. После этого она вложила диск в пакетик, вставила между страницами романа и демонстративно поставила на книжную полку.

Теперь ее новая, возможно, несколько искусственная, жизнь невероятно отличалась от той реальности, которая существовала в доме ее детства, да и вообще от среднестатистической деревенской жизни даже непьющей семьи, неразрывно связанной с огородами, хозяйством и нацеленной главным образом на прокорм здешней или уже разлетевшейся по городам семьи. Их небольшая квартирка казалась Ольке кораблем, отдельным от привычного реального мира. Разумной, спокойной, уважительной и безопасной территорией. А иногда ей казалось, что за стенами их квартиры не родная деревня, а сам Киев, и все в нем иначе, так, как показывают в кино. Вот только оденься, расчешись, стань на пороге, выпрями спину, подними голову, открой двери, сделай пару шагов – и окажешься если уж не на Крещатике, то точно на красивой Оболонской набережной!

Но этот покой и наслаждение от выстраданной новой жизни Олька ощутила не сразу. Первые дни были для нее тревожными, а статус ее у Роксаны казался нелегальным, временным и шатким. Искоса поглядывали на нее ученики разного возраста, искоса – на Роксану учителя, мол, не лезла бы в чужие проблемы, хоть и жаль девочку, но все-таки не сирота… Но через несколько дней Роксана написала заявление на имя директора школы, а также на имя участкового инспектора о том, что в связи с невыносимо тяжелой ситуацией в семье ученицы такой-то она считает необходимым временно забрать девочку к себе, что должно положительно сказаться на ребенке, который постоянно пребывает в состоянии стресса в семье алкоголиков.

Заявление – вещь официальная. И хотя подобных прецедентов не бывало, оно как-то урегулировало ситуацию и приглушило пересуды.

А тем временем местная милиция передала в район дело о мертвом младенце – не было ли там криминала. Олькина мать однажды пришла к школе и ждала дочку после уроков, но в помещение зайти не решилась. Олька же дрожала возле окна и выходить не стала – упаси Господи, опять мать нажмет на жалость, и пойдет она теленком на веревочке обратно в свою прежнюю жизнь. Так и не встретились. Бабы передавали потом, что мать, выпив, ругалась возле магазина, что учительница, не способная родить своих детей, украла у нее «готовую» дочку, а отец угрожал, но кто бы его боялся, когда он сам уже догорал от водки.

Олька осталась. Но через три месяца закончился учебный год, Роксана, приняв экзамены, неожиданно и без объяснений подала заявление на увольнение, а Ольке сообщила, что у нее есть жених-иностранец, который планирует летом забрать ее к себе.

В тот день словно небо упало на землю. В одно мгновение рухнул хрупкий душевный комфорт, в котором девочка угнездилась рядом с этой женщиной. Роксана не стала для нее ни матерью, ни даже старшей сестрой – она никогда не сюсюкала с Олькой и не ласкала ее, не панибратствовала, не обращалась по-родственному, будто знала – чем ближе они станут, тем больнее будет расставаться. Ведь и не она придумала это малое сообщество – она просто не оттолкнула Ольку в страшную для той минуту. И в течение трех месяцев, зная наперед конечность этого срока, женщина вкладывала в чужого и обделенного жизнью ребенка по максимуму все, что считала полезным во взрослой жизни. Но при этом удерживала дистанцию, сознательно оставаясь для нее человеком с другой тропы, человеком с собственной судьбой.

7

8

В отделении милиции, куда доставили Игоря, царило веселое удивление: дежурный наряд все не мог успокоиться от странного факта – в чемоданчике, который находился в лифте вместе с задержанным, было обнаружено семь наспех обмотанных махровыми полотенцами бутылок виски, а еще в большом плоском кармане – акварельный рисунок в рамке под стеклом, который вряд ли представлял собой большую ценность в мире искусства.

– Чувак, ты что – придурок?! Ты с виду вроде нормальный, – допытывал Игоря через решетку его временного жилища дежурный, размахивая перед ним высокой бутылкой с жидкостью цвета разбавленного коньяка. – Наряд вызвала соседка, потому что двери рядом были открыты. А ты теперь жди – приедет хозяин, накатает заяву и сядешь, придурок! Пойдешь на зону за семь бутылок бухла!

Игорь молчал. Молчал, потому что уже вообще ничего не понимал, не мог сложить в голове картинку, где бы связались вместе девочка-провидица, волшебный блестящий ключик, спланированная с Левкой ради адреналина авантюра, застрявший лифт, безумно длинный и волнующий поцелуй с незнакомкой, которая только что ушла от мужа, ее чемодан на колесиках и какое-то ограбление, а к тому же – эти бутылки… Зачем женщина, уходя от мужа, забирает коньяк или виски? Чтобы допечь бывшего? А может… может, и правда нет никакого мужа, а она обычная воровка?! Красивая сучка, которая подставила его, спасая свой зад? Но… Но кто ж это выносит из чужого дома бутылки с алкоголем и махровые полотенца?! Абсурд… Полный нонсенс… Не по-женски это как-то. И вообще…

Игорю казалось, что все это происходит не с ним. Потому что с ним такого просто не могло случиться! Казалось, что это бред, дурной сон, из тех, что снятся, когда болеешь и бредишь от высокой температуры. Он молча смотрел на эмоционального дежурного, словно сквозь него, и ничего не понимал, будто контуженный взрывом.

Но резкий звук заставил его опомниться. Милиционер, размахивая руками, зацепил бутылкой прут решетки, в долю секунды отлетело ее донышко, и часть виски брызнула пленнику на лицо. Милиционер матернулся и ловко перевернул бутылку вверх дном, сохранив в разбитом сосуде остаток напитка.

– О! Петрущак угощает конфискатом! – издалека загоготали остальные коллеги, и на какое-то время все забыли о задержанном.

Временно оставленный в покое Игорь сел на лавку и снова замер, прокручивая в голове калейдоскоп последних необъяснимых событий. И вдруг в его сознании прозвучали слова юной провидицы: «Один ключ приведет к счастью, другой – наоборот».

9

Взволнованный, растерянный и переполненный впечатлениями Левушка побрел к своей студии. Открывая двери старым длинным ключом с «бородкой», он вздохнул, вспомнив, как еще вчера примеряли они здесь ключ Игоря, а сегодня еще и новый, изготовленный утром. И зачем им нужны были эти приключения?! Что все-таки случилось с другом? Что теперь с ним будет? И можно ли ему как-то помочь?

А еще не шла из головы Левушки странная девушка Оля и красивая малышка, которая в темноте на ощупь разоблачила его, несмотря на переодевание. Конечно, если девочка слепая, у нее должны быть очень развиты другие способы восприятия мира – тактильные ощущения, слух, обоняние – как-то же ей нужно ориентироваться в жизни… Жалость к ребенку, тревога за Игоря и жгучая грусть сдавили Левушке грудь. В полной растерянности, да еще ощущая свою вину за соучастие в авантюре, он подошел к старому подвесному шкафчику, где стояло полбутылки водки, недопитой на очередной «презентации», и полпачки крекера, который он любил есть с чаем, греясь в неспешной своей творческой жизни.

Выпив залпом рюмку, Левушка взял пакет с печеньем, сел на старую ободранную кушетку напротив своей незаконченной картины и уставился на нее.

«Что я рисую? Зачем? Кому все это вообще нужно? Не живу, а будто прячусь от жизни в своем подвале, будто какая-то донная рыбина или раковина, которую не задевают штормы. Да еще и жалуюсь, что жизнь скучна, что адреналина в ней мало! Кому вообще нужна моя жизнь? Гений местного масштаба! Вон у Алиски хоть дети, муж, семья, хомячок, работа на людях, правда, и хлопот со всем этим… А я и семьи пока не создал. Потому что трусло – молодых побаиваюсь, более зрелых с детьми – тоже. И прав был Игорь, упрекнув меня «вдовушкой» – это ж какая ответственность, войти в чужую жизнь, принять чужого человека таким, каким он уже есть, готовым – с его статусом, привычками, ребенком, в конце концов… Потому что мечтал о своем – выберу созвучную, похожую на меня, приглашу ее в свою жизнь, она согласится, а уж дальше будем что-то строить… – Левушка встал, опять подошел к шкафчику, выпил еще рюмку, зажевал печеньем и снова уселся на кушетке, разглядывая незавершенную картину-абстракцию. – А может, все это иллюзии? Идеальных вариантов не бывает. Я и сам тот еще подарок. Девушки теперь ищут бизнесменов, банкиров, телеведущих. Смелых, дерзких, решительных, богатых… Игорь хоть как-то похож на «девичий идеал», правда, не с таким размахом, но он еще молодой… Неплохо стоит в бизнесе, хоть и в чужом, машину купил, хоть уже и стукнул ее недавно. Не заморачивается сантиментами, может повести себя решительно и в работе, и с женщинами. А что пока не женат – так он просто не спешит, не нагулялся еще».

Мысли о товарище опять подняли тревожную волну в душе Левушки – что ж там случилось-то, в том втором подъезде?! Наверное, Игорь успел попасть в чужую квартиру, но зачем же он вынес с собой полный чемодан чужих вещей? Ведь как договаривались? Просто какую-то мелочь, как доказательство того, что ты там был. И несколько фоток интерьера на маленький любительский цифровик…

Тут Левушка вспомнил, что и у него в кармане лежит такой же маленький фотоаппарат – они с Игорем пару лет назад купили их по дешевке у какого-то продавца конфиската. Как ни странно – техника по сей день не подводила. На какое-то мгновение Левушка пожалел, что не сфотографировал Олю с девочкой, но неприятное воспоминание о ноже, блеснувшем в руке хрупкой блондинки, мигом приглушило его иллюзии. Но такими уж созданы художники – их глаз держит впечатления не хуже фотографий. И почему-то не шла из Левушкиной головы та Оля, и тянуло снова увидеть ее, и хотелось больше узнать о слепой девочке – что за родители у нее, кем ей приходится блондинка, готовая так ее защищать? Ему стало немного стыдно, что должен был в такую минуту думать, как спасать друга, а он бредит о случайной попутчице в лифте, которую, может, больше никогда и не увидит… Тепло разлилось по его телу, Левушка, разомлев, прилег на кушетку, подмостил под голову свой рабочий халат, вдохнул запах краски и провалился в сон. Последней мыслью его было размытое воспоминание о странных словах девочки: «Дядя пахнет, как мама…»

10

– Как я могу тебя осуждать, если ты для меня все?! А еще ты – мать, ты знаешь, ради кого и зачем так поступила. Но… Как-то оно это… Пусть бы уж бросила тот чемодан и сбежала, но ты же подставила невинного человека, хоть и мужчину… Ты знаешь – я не слишком верю мужчинам, но все-таки… И вообще – вся эта история… Хоть я и привыкла не задавать лишних вопросов…

– Да я и сама не рада, но что, по-твоему, надо было делать? Было бы лучше, если бы вместо него сейчас в кутузке сидела я? И что бы вы тогда без меня делали?!

– Не знаю. Конечно, хреново было бы… Нет, но какого черта ты с ним целовалась?!

– Так вышло, такая пошла игра. А что – думаешь, надо было дать ему пощечину или звать на помощь? Крики, конечно, самое то, что нужно было в тот момент.

– Ну… Можно было бы свести все на шутку или просто поговорить о чем-то нейтральном, не мне тебя учить с мужчинами обращаться. Ой, кажется, он был тебе совсем не противным…

– Может, и так. Может, и так… Мне показалось, что он потом и сам испугался своей решительности. Знаешь, нас будто кинуло друг к другу в тот момент. Или его кинуло ко мне, а меня уж потом ударило его током. При таких-то обстоятельствах – сама удивилась.

– Однако осталась в трезвом уме, раз сумела свалить, как только почувствовала опасность! Так что ж это за цирк такой был?! Ты меня удивляешь. Если это была часть трезвого плана на выживание – понимаю, но к чему тут эти сюси-пуси – «кинуло друг к другу», «ударило током»?! А потом подставила чувака ни за что. Или это ты так его наказала за наглость?

– Не знаю. Ничего не знаю! Сама удивляюсь, что так себя повела. С одной стороны, не теряла контроль и действовала, будто машина, запрограммированная на результат, с другой… мне правда было хорошо с ним… Не знаю… Смогу – непременно вытяну его.

– Ну ты даешь! Да, это не шутки. Давно никто из них не вызывал у тебя жалости, мой романтичный воин!

– Не вызывали. Но разделение моих симпатий идет совсем не по половому признаку. Одну сволочь я абсолютно трезво решила наказать. Потому что он – сволочь. И должен по-любому заплатить. Да, я не Бог. И не мне карать или миловать. Но моему ребенку нужны деньги на операцию. Ты это знаешь. И чем скорее, тем лучше. Ты бы нам дала, если б у тебя были?

– Ну, ты спрашиваешь!

– Вот. А эта сволочь должна. Должна тебе!

– Мне?!

– Да. Я не хотела говорить, чтобы не тревожить тебя, но… раз уж случился такой облом, да еще и с последствиями… Будем как-то раскручивать. Я неожиданно увидела его возле нашего дома две недели назад. И уже тогда знала, что заставлю его заплатить. Потому что за все надо платить! Я не знала, как это сделаю. Пока на днях не встретила одну странную провидицу возле метро.

– Так ты заранее знала, в чью квартиру идешь?!

– Да. Это был Серж… – и Лиза назвала фамилию.

Оля побледнела и сжала кулаки так, что ногти впились в ладони.

11

На следующий день Лиза не бралась, как обычно, за работу. Она молча сидела в своей комнате за столом перед ноутбуком, сдвинув к окну незаконченный триптих.

Лиза не любила мольбертов, ей нравилось будто бы летать над своими картинами, словно спуская откуда-то сверху на ватман или на грунтованное полотно собственную реальность, забываясь и забывая. Она нигде и никогда не училась рисовать, не знала техник, не имела «школы». Но то, что выходило из-под ее рук, пульсировало особыми энергиями, поражало, зачаровывало и не отпускало. Героинями многих ее картин, которые последнее время охотно покупали для своих интерьеров рестораны, кофейни и клубы, были женщины. Загадочные, утонченные, неуловимые – они задерживали на себе взгляд, волновали, привлекали и… оставались непознанными, неразгаданными, таинственными.

Когда Лиза рисовала, в квартире царила тишина. Оля шла гулять с Ясей или просто шепталась с ней о чем-то в другой комнате, обложившись на диване подушками-«думочками» и мягкими игрушками. А иногда они тоже творили – Оля учила девочку лепить из пластилина. Это занятие малышке очень нравилось; не имея возможности видеть, она мяла материал пальчиками, время от времени нюхала свою работу и даже касалась ее губами, язычком. Лучше всего у нее получались горошинки и змеи-колбаски.

Этим утром Оля одела Ясю и вышла с ней гулять – солнечный майский день выманивал людей из квартир – почему бы и не выйти? Да и Лизу, очевидно, надо было оставить наедине с собой, дать возможность все взвесить, подумать. А она – голова. Непременно что-то придумает, выкрутит. Не впервой.

Свои собственные мысли и страшные воспоминания Оля передумала за эту ночь, когда и плакала, и вздыхала, и скрипела зубами, и читала единственную известную ей молитву «Отче наш». А утром девушка опять сказала себе: «Жизнь продолжается!» Она решила, что боль от воспоминаний не должна останавливать ее движение вперед или даже притормаживать его.

Последнее время их жизнь каким-то образом наладилась, но теперь наличие врага настолько близко, что девушка словно ощущала его присутствие кожей, ноздрями, нервами. И это не столько меняло ситуацию и их образ жизни, сколько обостряло внимание, подчиняло себе реакции, заставляло быть в тонусе, хотя… «Хотя – это еще неизвестно, кому теперь надо быть в тонусе!» – изогнула губы в недоброй улыбке Оля, держа одной рукой маленькую ручку Яси, а другой нажимая кнопку лифта.

Когда они вышли из подъезда, Оля надела темные очки и осторожно огляделась вокруг. Под очками напряженно дернулось веко – наверное, нервы. Меньше всего девушка хотела встретиться со своим врагом, который вопреки всем законам логики оказался их временным соседом в таком большом Киеве. Лиза знала об этом, но промолчала. Правильно ли поступила? Правда, дважды за последние дни она дала понять, что совсем скоро придется снова «подниматься на крыло» и менять место, вот только достанет денег на операцию для Яси. Вообще-то, Оля именно с этим и связывала перспективу переезда, потому что операцию такую делают только в Одессе. А теперь, оказывается, такое…

Вдруг девушка увидела, что от толстого дерева отошел мужчина, сделал несколько шагов в ее сторону и нерешительно замер. Оля узнала недавнего знакомца, сдержала улыбку, наклонилась, подняла Ясю на руки и пошла вперед.

– Оля, добрый день. Вы меня узнали? Мы вчера с вами…

– Потусовались в застрявшем лифте.

– Да. Глупая какая-то ситуация была…

– Не напрягайтесь. Лифты работают, все живы-здоровы, жизнь продолжается, – сказала Оля, еще раз внимательно осмотрев через очки двор.

– Оля, это опять Лев? – вдруг оживилась Яся.

– Да, это я, – отозвался на вопрос девочки Левушка и коснулся маленьких пальчиков ее руки, протянутой к нему.

Он заглянул в глаза девочке – они ничем не отличались от глаз других детей, разве что казалось, что смотрит ребенок не на него, а куда-то мимо, нефиксированно-далеко, словно задумавшись. Он сделал еще полшага навстречу, и Яся скользнула пальчиками от его виска к подбородку и удивилась, почувствовав не гладкую кожу, а небритую щетину. Она нахмурила брови, взяла Левушку обеими руками за щеки и задумалась.

– Оля, вы гулять вышли? Можно я немного пройду с вами? Я хотел что-то рассказать, поделиться. Не знаю, вряд ли вы чем-то поможете, просто так случилось, что вчера мы застряли в лифте… А еще я подумал, вдруг смогу вам быть чем-то полезен?

Левушка был не слишком убедительным и даже немного смешным в своей попытке объяснить, почему он сегодня поджидал их возле дома. Яся все еще держала его за щеки, а он все говорил, наклонив лицо к девочке и не глядя на Олю.

– Собственно, мы шли в парк, там есть детская площадка, качели и бювет с колонкой – Яся любит там мыть руки и умываться. Ну, пойдемте вместе, – пожала плечами Оля, сама удивившись, потому что никогда не заводила разговоров с посторонними людьми, тем более – с мужчинами, ведь она чувствовала себя не нянькой при Оле, а ее телохранителем. Но новый знакомый вызывал у нее скорее улыбку, чем тревогу.

Левушка хотел было предложить помощь – взять ребенка на руки, но опять вспомнил вчерашний блеск ножа и промолчал. По дороге он довольно путано рассказал историю о «волшебном» ключе, о том, как они с другом заказали с утра еще один, а потом решили подкачать себе адреналина. Поведал об их дурацком плане, напомнил, как он застрял в лифте с Олей, а потом, потрясенный Ясиной проблемой, решил, что их затея была полной ерундой, и пошел обратно. Рассказал также, что очень взволнован и не знает, что именно случилось с его другом в соседнем подъезде, потому что только успел увидеть, как менты заталкивали его в машину вместе с каким-то чемоданом. Левушка не скрывал отчаяния и удивления, потому что знал друга давно и никак не мог допустить мысли о том, что тот мог посягнуть на чужое и так по-глупому загреметь за решетку.

В это мгновение Оля остановилась, повернулась лицом к Левушке, и, несмотря на ее темные очки, он увидел, как внимательно и удивленно всматривается она в его лицо.

– Так это был твой друг?! – спросила девушка.

– То есть?

– Ну… я это… Я слышала, как рассказывали возле дома, что поймали вчера вора с украденным. Он… он тоже в лифте застрял, как и мы, потому что выключили свет во всем доме.

– В лифте застрял?! Да как же тогда… Как же это возможно? Если лифты остановились одновременно, то я только вверх ехал, а он, выходит, уже успел обчистить чью-то квартиру и с этим «попался»? Но ведь мы одновременно вошли в подъезды! Ты, может, даже видела его, когда зашла за мною следом, вспомни, видела?

– Нет, я не таращилась вокруг. – Оля резко отвернулась от Левушки и пошла дальше. Она вдруг сложила из маленьких осколков полученной информации цельную картину, осознала, кого засадила за решетку Лиза, а еще испугалась, что Левушка может попросить ее свидетельствовать перед представителями власти. Это в ее планы совсем не входило.

– Жаль, – растерянно сказал Левушка, поспешив следом за девушкой. – Я даже не представляю, что в этом случае делать! Мы же по условиям игры не брали с собой ни документов, ни мобилок, только те ключи да небольшие цифровые фотоаппараты, чтобы клацнуть интерьер квартиры в доказательство того, что ты там был…

– Игры у вас дурацкие, уж извини… Вроде бы взрослые люди, а такой дурью маетесь. Мне бы ваши проблемы, – вздохнула Оля и поправила панамку на голове у Яси.

– Да теперь уж вижу, чего натворили, словно бес попутал… Кому рассказать – не поверят! Я, конечно, могу пойти в отделение милиции, но кто ж это будет слушать – о провидице, о ключах… Еще скажут, что мы наркоманы и нам все это привиделось… А может… Может, пойти к хозяину той ограбленной квартиры и поговорить с ним? Объяснить, что Игорь не виноват, что он просто не мог успеть его обокрасть, а потом застрять в лифте? – казалось, Левушка разговаривает сам с собой и наличие рядом блондинки с ребенком – это только декорация, потому что ответов он не ожидал.

– Ты бы сначала похлопотал о свидании с другом и расспросил бы его самого, вряд ли он тебе станет врать, – произнесла Оля, остановившись возле бювета. – Правда, могут не пустить, ты ведь не близкий родственник. Придется денег дать.

– Ты думаешь? Да… наверное, так и сделаю, а то я как-то совершенно растерялся. – Левушка после вчерашнего уже не удивлялся молниеносности и конкретности Олиных реакций. – Но… если Игорь ничего не брал, кто же тогда обокрал ту квартиру и как у него оказался этот чемодан?!

Вдруг сзади мужской голос крикнул: «Лиля!»

Оля вздрогнула, замерла и прижала к себе Ясю. Левушка, взволнованный своей проблемой, заметил это, но продолжал думать о своем. За их спинами засмеялись и заговорили люди. Оля, чтобы скрыть волнение, отвернулась от нового знакомого, опустила Ясю на землю, крепко взяла ее одной рукой за запястье, а другой нажала рычаг колонки, из которой мигом вырвалась струя воды.

Яся радостно кинулась к воде, подставила под нее свободную руку, а потом протерла ею лицо и сказала, повернувшись ко взрослым:

– Оля, скажи Льву, пусть потрогает воду – какая она хорошая!

Оля, не отпуская рычага, молча перевела взгляд на Левушку. Тот снял темные очки, положил их в карман, наклонился к маленькому водопаду, набрал в сложенные лодочкой ладони воды и опустил в нее лицо.

12

Родиной виски считают Шотландию и Ирландию, которые никак не могут прийти к согласию, где именно впервые появился этот напиток и кто у кого украл рецепт его приготовления.

Шотландцы считают, что виски было завезено в их страну миссионерами, после чего оно получило распространение в монастырях. В те времена монахи использовали виски в медицинских целях.

Официальной датой появления шотландского виски считается 1494 год, которым датирована запись Королевского Казначейства о том, что некто Джон Кор закупил 500 килограммов солода для производства «aqua vitae».

Чтобы подчеркнуть свой приоритет в производстве этого напитка, шотландцы так и называют виски – скотч («шотландский»).

Но в Ирландии виски появился немного раньше – еще в VI веке. Считается, что его туда тоже завезли странствующие монахи, причем секрет приготовления самогона из злаков путем перегонки и дистилляции пришел из Северной Африки.

У исследователей не вызывает сомнений тот факт, что дистилляция ячменя – то есть процесс производства ячменного виски – возник именно в Ирландии, причем шотландские морские разбойники часто нападали на Ирландию именно с целью захватить побольше этого целебного напитка.

Сначала виски изготовляли в монастырях как лекарство. Монахи перегоняли спирт и годами держали его в дубовых бочках. Обычно виски делали из ячменя, реже изо ржи и овса. Постепенно его производство стало обычным делом среди фермеров: они перегоняли и продавали виски, превратив это еще в одну статью дохода.

Вокруг этого напитка в течение веков сложилось много легенд.

Ирландцы верят, что виски придумал сам святой Патрик, покровитель Ирландии, который изобрел этот напиток в числе других лекарственных средств.

А у шотландской вискокурни «Хайленд-Парк», которая выпускает виски с таким же названием, существует собственная история, уже похожая на легенду. Построенная в 1798 году невдалеке от столицы Оркнейских островов, она была самой северной вискокурней в Шотландии. Один местный житель, Магнус Эунсон, которого сегодня назвали бы предпринимателем, днем работал церковным сторожем, а ночью занимался нелегальным производством виски в своем домишке на холме, где сейчас и расположена всемирно известная вискокурня.

Не желая платить акциз сборщикам, которые время от времени наведывались в эти северные края, Магнус Эунсон прятал свой продукт даже в церкви. Однажды, ожидая проверки, он перенес все кеги (20-литровые бочки) из церкви к себе домой. Там он составил их посреди комнаты, накрыл белым полотном, а рядом поставил крышку от гроба. Когда представители власти, безрезультатно обыскав церковь, зашли в его дом, вокруг «гроба» в печали стояла вся большая семья Магнуса, а он сам, на коленях, читал Библию. Представители закона остановились в дверях, а кто-то шепнул: «Оспа!» Сборщики акциза ретировались и еще долго не беспокоили находчивого предпринимателя.

В наше время виски – продукт массового производства. Мелкие производители сначала противостояли этому, утверждая, что массовость портит продукт, но им пришлось смириться.

Современное название виски пишется как whisky – в шотландском варианте, и whiskey – во всех остальных. Если на бутылке написано «whisky», то напиток точно произведен в Шотландии, а если «whiskey» – где угодно, только не в Шотландии.

Слово «виски» не склоняется. «Виски» – слово с двойной грамматической нормой – может быть как среднего, так и мужского рода, но не женского.

Не исключено, что скоро виски может получить титул самого дорогого алкоголя в мире. Пока наиболее дорогой виски – Macallan 60-летней выдержки ($62 000 за бутылку, таких бутылок всего 40). Однако уже на продажу выставлена бутылка ирландского виски ХІХ века стоимостью 100 000 фунтов (что практически равно $200 000). Это единственная сохранившаяся бутылка из вискокурни Nun’s Island Distillery в графстве Galway.

Виски также неплохой объект для инвестиций. Бутылка 17-летнего виски Ardberg стоила в феврале 2005 года $75, а в ноябре 2007-го – уже $198. Таким образом, рост ее цены составил 250 % за 30 месяцев.

9 ноября 2007 года бывший министр финансов Голландии Gerrit Zalm основал биржу для торговли виски – World Whisky Index. На сегодняшний день портфель заказов WWI составляет $392 000. Покупая виски на WWI, получаешь сертификат, который подтверждает твое право на последующую продажу конкретно этой бутылки. Как и на любой товарной бирже, забирать бутылку не обязательно, можно оставить ее на хранение WWI. Инвестиции в виски очень популярны среди японцев, китайцев и россиян.

В мире ежесекундно покупается более 30 бутылок шотландского виски, и продается его почти вдвое больше, чем канадского, американского, японского и ирландского, вместе взятых.

13

Роксана, покидая Олькину деревню, как могла, позаботилась о девочке. Она договорилась с председателем сельсовета о том, что Олька пока что останется в их небольшой однокомнатной квартире типового дома на два подъезда и три этажа, где предоставлялось жилье приезжим работникам, которые не имели собственных домов, – учителям, клубным работникам, пожарному, который осел здесь, приехав из области. А еще она устроила Ольку на лето на работу в столовую на железнодорожной станции. Правда, до вокзала было шесть километров, но иногда девочку подвозили односельчане, которые ехали туда по делам, иногда она сама подъезжала автобусом, а то и пешком молодыми длинными ногами добиралась без проблем при хорошей погоде.

Деревня сначала зашуршала сплетнями, обсуждая Олькину судьбу после отъезда учительницы, но слух о том, что девочка, закончив девятый класс, все-таки не вернется к родителям, а еще и устроится на работу, так же быстро распространился по дворам, конечно вызвав новые пересуды. Кто-то жалел ребенка, которому приходилось самому пробиваться в жизни, кто-то осуждал, мол, не по-людски это – так отречься от матери, какой бы та ни была.

Не сказать, чтобы у Ольки вообще не было никаких чувств к родителям, душа ее болела от воспоминаний, как только девочка давала им волю. Несколько раз поздно вечером она ходила к своему дому, стояла возле забора, смотрела во двор, но зайти побоялась. Да и что нового она могла там увидеть или услышать? Матерщину, ругань, угрозы, обвинения… Поэтому какое-то животное чувство самосохранения держало ее на расстоянии, девочка загоняла свои воспоминания и угрызения совести в глубину души, особенно когда выбиралась из подсознания та последняя страшная ночь в родном доме, хмельные материны роды и мертворожденный ребенок. Только два пути видела перед собой Олька – или вырваться куда-нибудь, или прожить так, как ее родители.

Роксана оставила ей «в наследство» немало книг, телевизор, постельное белье. «Да и зачем ей теперь весь этот хлам, если нашла себе заграничного мужа?» – думала Олька, единственная в деревне зная, по какой именно причине уехала от них учительница. У нее были довольно противоречивые чувства относительно последних событий – иногда чувствовала себя щенком, которого подобрали, отмыли, высушили, откормили, а потом снова вытолкали под дождь в грязь. А иногда ее душила щемящая грусть по такому дорогому человеку, который за несколько месяцев дал ей едва ли не больше, чем родители за всю жизнь. И речь, конечно, не о том, что Роксана оставила Ольке в квартире.

Девочка не могла обижаться на Роксану, ведь та совершенно не обязана была ее удочерять. Тогда, в конце зимы, она просто могла отказать Ольке в приюте, но не сделала этого. Учительница вложила в нее частичку себя, не панибратствуя и не изображая пример для подражания. Но за тот короткий срок их совместной жизни, которая, конечно, не могла длиться вечно, в сознании девочки произошло какое-то «смещение пластов», и это сделало однозначно невозможным ее возврат к прошлому.

Однажды в трудную минуту Олька «постучала». Ей открыли. Открыли и отнеслись по-человечески. И этот жизненный урок она хорошо усвоила. Потому что очень быстро обучаешься всему новому, когда точно знаешь, что отступать некуда.

Через несколько дней после получения диплома о неполном среднем образовании Олька начала работать в столовой на вокзале. Большой квалификации для этого не требовалось – то вытри столы, то помой посуду, то начисти картошки и нарежь лук. Женщины, которые ее окружали, были взрослыми, относились по-матерински, жалели ее, подкармливали, потому что считали слишком худой для такого роста, но, конечно, столовая не курорт – работу нужно было выполнять. Вокзал был небольшим, все друг друга знали. Сотрудники были в основном местными жителями – из этого самого «поселка городского типа», который был для деревни уже великоват, но и до города пока не дотягивал. Так себе – городок, в котором было аж две школы, большой базар, кинотеатр, несколько магазинов, автостанция, при ней пивбар да еще вокзал со столовой, которую не знали, как называть по-новому – для кафе великовата, а для ресторана простовата. Вот и называли, как раньше, – просто привокзальной столовой.

Совсем не передохнув после экзаменов, как многие другие школьники, Олька окунулась в какую-то новую, организованную во времени и пространстве жизнь, с новыми людьми, ежедневными задачами, впечатлениями. Что нравилось Ольке больше всего, так это юбилеи и свадьбы, которые хоть и редко, но случались в этом заведении. Во-первых, это было просто весело и с музыкой, а во-вторых, ей выпадало в такие дни попробовать новых, неизвестных до сих пор блюд, которые готовили ловкие женщины, способные, как оказалось, не только на борщ, макароны с котлетами и салат из капусты для транзитных путешественников и работников соседней стройплощадки. И вот тут-то обычно всеядная Олька из детского любопытства с интересом дегустировала все.

Правда, после первого же вечернего гульбища у Ольки возникла проблема – ей пришлось ночевать на вокзале. Никто не обратил на это внимания, все слишком устали, пока закончили уборку, а она тихонько вышла, побродила по ночному перрону, вдыхая маслянистый запах шпал, нагретых жарким летним днем, помечтала о городах, куда проносились мимо их станции поезда, посмотрела на звезды и вернулась в помещение вокзала. Уселась там в уголке на лавке, подобрав под себя ноги, прижалась к стене и сыто заснула. А какой смысл был топать по ночной дороге домой, чтобы утром опять возвращаться?

Проснулась она на рассвете, укрытая железнодорожной шинелью, и тут же получила «на орехи» от уборщицы тетки Марии, которая к тому же отругала поварих в столовой, за то что недоглядели ребенка. Всем стало неловко, потому что вчера действительно уставшими разошлись по домам, не заметив, как Олька растворилась в темноте.

– Слишком уж ты гордая, Ольга! Могла бы и спросить, не пустит ли кто тебя на ночь голову преклонить, раз уж так случилось, – вычитывала ее на кухне Татьяна Павловна. – Или мы звери какие? У каждой же свои дети есть, а у кого и внуки! Хорошо, хоть не пошла ночью по трассе сама, а то тут разный люд слоняется. Вон в прошлом году цыгане бродили по району, а то еще бывают случаи – дальнобойщики к девчонкам пристают… Слышишь меня? Чтобы к незнакомым в машины сроду не садилась! А если кто будет приставать – лучше беги в поле, они машину не бросят. Слышишь меня?

Такая была привычка у этой доброй пышнотелой женщины вычитывать виноватых – она будто и нестрого ругала, но без конца повторяла: «Слышишь меня?»

Закончив свою речь, Татьяна Павловна сказала, что сын ее учится в Киеве и его комната свободна, и вдруг Ольке нужно будет, она всегда может переночевать там.

Девочке было и неловко от такого внимания к ее персоне, и приятно, что кто-то о ней беспокоится, хотя, собственно, ничего страшного и не произошло в ту ночь. Уставшая после рабочего дня и сытая праздничными блюдами, с которыми не справились гости именинника, она неплохо выспалась и даже интересные сны видела – далекие края, странных людей, которые запомнились ей, наверное, из какой-то телепередачи.

О далеких краях Олька начала задумываться, когда осознала их реальность за экраном. То есть когда Роксана сообщила о заграничном женихе. А еще – постоянная близость поездов, которые то грохотали мимо их станции, то останавливались на несколько минут, и тогда в объявлениях над вокзалом звучали названия разных городов, маленькой точкой на черточке между названиями которых был тот поселок городского типа со всеми его домами, школами, вокзалом и его сотрудниками.

Жизнь опять складывалась так, что друзей ее возраста у Ольки не было, как и в деревне, а общалась она (и то в необходимом объеме) на работе и вне ее в основном со взрослыми. Не то чтобы она была нелюдимой, но и не набивалась ни к кому. Да и какие тут могли быть подруги? Все при деле – работают, зарабатывают деньги на прокорм своих семей. Не обижает никто, не вспоминает ее печальную семейку, не относится как к инвалиду – и хорошо. Она не страдала от отсутствия подруг, но все еще часто вспоминала Роксану, иногда приглядывалась через окно столовой к людям, которые выходили из поезда, – не вернется ли хотя бы увидеться? Но это скорее было похоже на детские мечты. Жизнь учила ее принимать то хорошее, что давалось, и не роптать, что могло бы быть и лучше. Своим юным умом девочка осознала, что могло не быть и этого – то есть надо радоваться.

Однажды утром в конце лета Олька доехала автобусом от деревни до вокзала, медленно прошла по перрону, разглядывая пассажирский поезд, который замирал здесь через день на семь минут, а потом ехал дальше через Киев аж до Львова. Она зашла в столовую, поздоровалась с женщинами и направилась в раздевалку. Но через несколько минут услышала взволнованные голоса возле входных дверей.

– Ой, горе-то какое! – вскрикнула Татьяна Павловна, которая уже обращалась с девочкой, как родная тетка или крестная – и домой несколько раз брала ночевать, и советы давала то по работе, то по жизни, учила еду готовить, рассказывала о сыне-студенте, о покойном муже.

На ее встревоженный голос Олька выглянула из раздевалки и застыла. Татьяна Павловна стояла в дверях с вокзальным милиционером Синченко, прикрыв рот ладонью, и смотрела на девочку круглыми глазами. Спросить, что случилось, Олька не решилась. Она замерла, выпрямилась и не знала – идти ли навстречу плохим новостям или те придут к ней сами. У Татьяны Павловны по щекам покатились слезы, и Ольке захотелось прижаться к ее пышной груди и тоже заплакать, потому что она вдруг поняла, что опять в ее жизнь пришли какие-то перемены. А это всегда тяжело, только привыкнешь к чему-то, только настроишь свою жизнь на какую-то приемлемую волну, будто радиоприемник, – бац тебя по голове! И врывается в твое существование какой-то треск и беспорядок или просто исчезает тот с трудом выисканный чистый голос, с которым вроде не так и страшно было идти своей тропинкой.

Олька тогда еще не привыкла принимать повороты судьбы спокойно, хладнокровно, сдержанно. Не знала, что реагировать надо не сразу, а чуть позже, когда приходит осознание. Не тогда, когда тебя с головой накрывают эмоции, а когда ты уже способен трезво оценивать, меняться и что-то менять, подстраиваться сам или подстраивать под себя новые обстоятельства, потому что какими бы они ни были, это еще не повод сдаваться. Но тогда Олька только начинала осваивать искусство выживания и поэтому, худая, высокая для своих лет, молча стояла ровно и встревоженно, ожидая объяснений от взрослых.

Каким бы безрадостным ни было ее детство, в тот день оно закончилось окончательно. Дежурному по вокзалу позвонили из сельсовета и сообщили, что на краю деревни соседи заметили дым, который пробивался из окон Олькиного дома. Пожар быстро погасили, но нетрезвые родители к тому времени угорели от дыма насмерть.

Наверное, сами себя и подожгли, потому что уже не раз тлел матрас от отцовской сигареты, выпавшей из пьяных рук, но Олька, бывало, гасила, заливая водой и кровать, и отца в ней, ругая его и размазывая слезы по щекам. Может, не уйди она от родителей, и в этот раз спасла бы, но…

Татьяна Павловна прижала к груди Олькину голову, но слезы к девочке так и не пришли, она словно окаменела и стояла так несколько минут в неудобной позе, потому что грудь эта была низковато. Олька только резко глубоко вздохнула несколько раз, будто хватая воздух, выпрямилась и спросила почему-то у Синченко:

– Так мне ехать домой или работать?

Взрослые удивленно посмотрели на нее – то ли такая бессердечная, то ли стресс у девочки? Но Олька и правда не знала, что нужно делать и говорить в такой ситуации, потому что и сама еще подобных проблем не имела, да и никто другой тоже не рассказывал, как оно бывает и как нужно в такой момент себя вести. Плакать на людях она не любила с детства, да еще и не осознала до конца, что случилось.

– Давай, дочка, отвезу тебя мотоциклом, сколько тут ехать! – взял ситуацию под контроль Синченко.

– Да, Коля, отвези ее в сельсовет, – согласилась Татьяна Павловна и обратилась к девушке: – А у тебя, может, какие-то родственники есть в деревне?

– Нет, нет у меня родственников, – ответила Олька, пожав плечами.

– Так я сейчас позову Зину, пусть тоже поедет, приглянет за тобой, хоть разберется, что там и как, надо же к похоронам что-то делать, ой, горе-то… – тихо заголосила женщина, но то уже были «рабочие моменты». Она теперь не столько переживала за то, что случилось, сколько выстраивала в голове план необходимых при таких обстоятельствах действий – вот уж у кого был богатый опыт и добрая душа.

14

Сержант милиции провел Игоря из одиночной камеры, где тот провел ночь, в комнату для свиданий и остался стоять внутри возле дверей. За столом сидел Левушка и смотрел на товарища широко открытыми глазами, в которых были и испуг, и растерянность, и гнев, и сочувствие одновременно. На столе возле него стоял пакет из «Макдоналдса» и бутылка минеральной воды – узнав, что задержанных в отделении не кормят и что короткое свидание ему разрешат, Левушка не придумал ничего лучше, как сгонять в «очаг американской кормежки» в двух кварталах и накупить другу гамбургеров. И вот теперь они нещадно заполнили запахом еды всю эту казенную комнату.

Игорь сел за стол напротив него. С минуту они молчали, понимая, что сержант, услышав их разговор о вчерашних событиях, точно засомневается в психическом здоровье обоих. Игорь опомнился первым:

– Спасибо за хавку. Надеюсь, ты не думаешь, что я действительно обокрал чужую хату?

– Нет, конечно. Конечно же нет! Ведь лифты остановились одновременно – весь дом был обесточен.

– А ты что – тоже завис в лифте?! – изумился Игорь, готовый после «волшебного» ключа поверить и в другие чудеса.

– Да, но ведь это случилось, как только мы поехали! Ты если бы и хотел, то не успел бы! – эмоционально выпалил Левушка и осекся.

– Спасибочки! Заслужил… Ни хрена я не хотел! – повысил голос Игорь. – Неужели еще тебе объяснять?!

Он резко протянул руку к бутылке с минералкой, старшина напрягся. Игорь открутил крышечку и, обрызгавшись водой, жадно припал к горлышку.

– Прости! Я не то ляпнул. Когда лифты снова поехали, я передумал, решил вернуться, пошел назад, выхожу из подъезда, а тебя пакуют…

Сержант кашлянул у двери. Левушка оглянулся на него – тот посмотрел на часы. Опомнившись, Левушка уставился на Игоря и спросил:

– Так где ж ты взял тот чертов чемодан?! Ты же заходил с пустыми руками?!

– Я сидел в лифте не сам, – Игорь перевел взгляд на столешницу.

– Так чего ж тебя одного повязали?! С кем? С кем ты там был?! – изумленный Левушка перешел на шепот.

– Не шептаться! – строго произнес сержант.

– Извините, – опять оглянулся на него Левушка. – Так как же можно убедить милицию, что ты не причастен к краже?! Почему ты не расскажешь всего?!

Левушка споткнулся о собственный вопрос, потому что недавно и сам говорил Оле, кто, мол, нам поверит, если мы там поведаем правду – и о ключах, и о дурацком пацанячьем адреналине…

Но вдруг он увидел в глазах старого друга нечто, заметное только близкому человеку, а может, вообще только художнику, – какой-то скрытый отблеск огня – он появлялся у друга каждый раз на старте его влюбленностей. Левушка приложил ладонь к полуоткрытому рту и замер, догадавшись, что попутчиком могла оказаться женщина. Он широко открыл глаза, а брови его поползли вверх. Игорь на это пожал плечами, слегка разведя в стороны ладони рук, и кивнул.

– Осталось две минуты, говорите, прощайтесь, – не терял контроля над ситуацией сержант.

– Так как же?… Чем я могу тебе помочь, а?! Может, с хозяином той квартиры поговорить, объяснить все, как думаешь?

Игорь внимательно посмотрел на Левушку – было понятно, что в голове его боролись разные мысли, он и сам, пожалуй, не слишком понимал, что случилось и как теперь из этого выкручиваться. И вдруг со скептической улыбкой он спросил:

– А знаешь, что было в том чемодане?

– Что? – выдохнул Левушка.

– Семь бутылок виски! – с расстановкой произнес Игорь.

Левушка оглянулся на сержанта. Тот кивнул, подтверждая эту абсурдную информацию.

– Как?! Ничего не понимаю… – всверлился глазами в товарища Левушка.

– Я тоже, – вздохнул тот.

– Время свидания истекло, – отчеканил сержант.

Из отделения милиции Левушка вышел еще более растерянным. Новая информация не прояснила ничего, а наоборот запутала его – единственный друг в кутузке, обвиняемый в похищении из чужой квартиры семи бутылок импортной выпивки! К тому же в деле замешана женщина, и этот дурак точно к ней неравнодушен, а она, очевидно, сама эти бутылки и сперла (ничего себе принцесса!), потом смылась, а теперь Игорю отдуваться перед законом.

«Да что же могло случиться в том чертовом зависшем между этажами лифте соседнего подъезда?!» – гневно удивлялся Левушка.

Он шел по полупустой воскресной улице своего района, вставив руки в карманы, что-то бормотал себе под нос и иногда пожимал плечами. С деревьев осыпались ему под ноги бело-розовые цветочки каштанов, воробьи купались в песке на обочинах, аромат сирени щекотал ноздри, мамаши катали коляски с малышами. И людей, и машин было удивительно мало. Наверное, хорошая погода выманила всех на природу – то ли в лес на шашлыки, то ли по деревням на огороды или на дачи – город отдыхал от людей и набирался сил для новой напряженной рабочей недели.

Левушка брел, погруженный в решение какой-то невероятной шарады, словно складывал картинку из пазлов, а она все не складывалась… Мимо него проехала маршрутка. Скользнув взглядом по ее разрисованному рекламой боку, он увидел в окне белую табличку, которая указывала номер маршрута и конечные остановки. Одной из них значилась станция метро, где двое суток назад Игорь на свою голову заговорил с провидицей. Маршрутка остановилась, выпустив из себя упитанного мужичка, а Левушка вдруг кинулся к ней, вскочил в двери, которые едва не прижали его, и замер возле водителя, сам удивленный импульсивностью своих действий.

15

Оля гуляла по парку с Ясей, то медленно ведя ее за руку по дорожке, то неся девочку на руках, и отвечала на ее вопросы, потому что ребенку все на свете интересно, независимо от того, всеми ли органами она его воспринимает.

Вот и качели. Девушка посадила Ясю на деревянную перекладину, малышка шустро уцепилась ручками за металлические тросы, которые тянулись от сиденья вверх, и скомандовала:

– Давай!

Оля, охватив один Ясин кулачок своей рукой, начала потихоньку раскачивать ее, а девочка счастливо щурилась от солнца и подставляла личико весеннему ветерку.

Ее молодая нянька, несмотря на умение владеть эмоциями, все-таки была взволнована тем, что навалилось на нее за последние сутки. Эта история в лифте, странный, но симпатичный Лев – конечно, совершенно из другого теста, но какой-то не по-мужски добрый, не наглый, вчера взволнованный, а сегодня растерянный и обеспокоенный судьбой друга. Да плюс то, что рассказала вчера вечером Лиза, которая сама едва не оказалась в милиции… Но ведь на то она и Лиза – последние годы образец для Оли, ее богиня, госпожа, сестра, мать, учительница и подруга в одном лице. То, как она идет по жизни, как преодолевает препятствия и переносит удары судьбы, – это отдельная книга, любимая книга-учебник, которой упивалась Оля с тех пор, как отдала собственную судьбу в руки тогда еще совсем молодой, но уже сильной духом женщины. Рассказанное вчера Лизой подняло в девушке воспоминания о том, что она уже около трех лет старательно прятала в самые дальние закоулки своей памяти… И вот последние события странным образом сплелись вместе и стали нераздельными, волновали и раскачивали и без того непростое ее бытие. Откуда-то из глубины ее естества поднялось узнаваемое уже ощущение грядущих перемен. Оно гнездилось не в голове, а где-то между солнечным сплетением и кадыком на шее и проявляло себя периодическим нарушением сердечного ритма, а может, это тревожно трепетала душа в предчувствии новых приключений – кто знает наверняка, где именно она находится в теле человека?

Похоронив с помощью соседей и сельсовета родителей, Олька домой не вернулась. Зашла в подгоревшее и пропитанное горьким запахом дыма жилище, обошла его, послонявшись из угла в угол, села на продавленный диван, увидела у двери шаткую табуретку с облупленной краской и наконец заплакала, впервые после известия о смерти родителей. Припомнилось, как садила ее мать еще малышкой на ту табуретку, которая качалась и скрипела, сама кривоногая, да еще и на кривом глиняном полу, а Олька сидела испуганная, уцепившись пальчиками за сиденье, и боялась шевельнуться, не то что сползти вниз. Так мать обезвреживала ее, когда нужно было идти на огород, заниматься хозяйством во дворе или в сарае либо замешивать тесто: «Сиди мне тут, не двигайся! А то упадешь – поломаешь руки-ноги!» И Олька сидела, словно окоченевшая, так ни разу и не решившись сползти или шлепнуться вниз.

Она встала, взяла с подоконника рамку с цветной фотографией семьи, сделанной в райцентре, когда ей было лет пять, а родители еще не слишком зависели от бражного тумана, завернула ее в грязную вышитую салфетку и направилась к двери. Проходя мимо ненавистной табуретки, пнула ее ногой так, что та с грохотом отлетела в угол, вышла, закрыла хату на навесной замок и подалась через перелаз к соседке. Та начала было заунывным голосом сочувствовать, но Олька остановила ее, ткнув в руки ключ от дома, и сказала:

– Вот, делайте что хотите. Мне тут не жить. Можете взять, что нужно. Сарай не закрыт, кур заберите себе, корм должен быть, а больше никакой животины нет.

Соседка пыталась сказать, что Роксанина квартира – это временное, что теперь Ольке есть где жить, собственный дом, хоть какой, но свой, однако девушка остановила поток ее поучений коротким и решительным:

– Я туда не вернусь!

На это соседка вздохнула и произнесла:

– Кур заберу, не пропадать же им, пусть гуляют с моими вместе, не объедят. Захочешь, чтобы зарезала тебе, – скажешь. Нечего раскидываться харчами, не миллионерша, чай.

Олька кивнула, развернулась и вышла.

В столовой отбыли своим коллективом девять дней, потом сороковины и, как могли, пытались поддерживать девушку, хоть и удивлялись, что она будто не слишком и убивается. Но сердце у Ольки все-таки ныло, и ощущала она какую-то свою вину, замешанную на жалости и даже на стыде за родителей, словно не она была их дочкой, а они были ее беспутными детьми, которых плохо воспитала и недоглядела. Но на людях она чувств не проявляла – кому это нужно? Да и чужое сочувствие радости ей не добавляло, как и уверенности в завтрашнем дне. Председатель сельсовета сказал, что пока не появится новый претендент на квартиру, Олька может в ней жить, но, конечно, никакие документы на нее оформлять не будут, потому что прописана она в родительской хате. Извинился, что пока что нет свободных денег и рук (потому что страда!) помочь с ремонтом, но Олька махнула рукой и снова сказала свое:

– Я туда не вернусь.

Следующие перемены в ее жизни пришли осенью, когда возле вокзала достроили двухэтажный торгово-развлекательный комплекс – один предприниматель вложил свои деньги в строительство, а потом сдал помещения в аренду. На первом этаже открылось кафе. Его хозяин набирал штат и неожиданно пригласил Ольку к нему официанткой. Зарплату назначил ей такую же, какая была у нее в столовой, но напомнил о чаевых, которые, бывает, даже удваивают доход. Олька согласилась, потому что и деньги были нужны на жизнь, и не собиралась весь век возить тряпкой по полу и мыть посуду в столовой.

В последний вечер ее работы добродушные коллеги присели за стол, быстренько принесли бутылочку и закуску. Провожали девушку и напутствовали, говорили, вдруг будут обижать, чтоб возвращалась. А Татьяна Павловна поучала:

– Ты, Олька, там смотри с умом, сироту-то каждый может обидеть, да еще и где? Туда приходят люди не по делу, а так… посидеть, погулять, выпить… А ты молодая, зеленая еще, хоть и ноги длинные… Тебя, наверное, из-за этих твоих ног Климский и приглядел – чтобы клиентов ему привлекала. Слышишь меня?! Ты там блюди себя, девка! А то где пьют, там и бьют. Слышишь меня?!

Подошел вокзальный милиционер Синченко. Выпил рюмку, занюхал хлебом и сказал:

– Женская доля хреновая, девка. Особенно когда заступиться некому. Ну, ты ж не далеко переезжаешь, от своих не отказывайся. Если что – можешь мне жаловаться. Сирот, вдов и погорельцев всегда поддерживали всем миром. А ты у нас и сирота, и, вроде, погорелец.

Ольке не очень нравились все эти разговоры, она по натуре своей (или уже наученная историей с Роксаной?) не стремилась слишком сближаться с людьми, потому что не верила во что-то данное раз и навсегда. Зачем потом страдать, разрешив кому-то себя приручить? Она не сближалась с людьми, не искала их жалости, но и не отталкивала, не гасила в них желание чувствовать себя старшими, ответственными, мудрыми. «Пусть себе, – думала Олька, – я ни у кого ничего не прошу. А если уж они сами хотят – это их дело. Зачем мешать людям делать добро?»

Вот там, в кафе, все и закрутилось. Поселок городского типа, насмотревшись телевизоров, стремился хоть чем-то походить на город. Молодежь, которая еще по непонятным причинам не сбежала в райцентр или в столицу, позволяла себе и на дискотеке оторваться, и в кафе заглянуть. Туда же заходили и те, кто приезжал домой на каникулы или в отпуск, а еще проезжающие, разные командировочные предприниматели, да и местные жители все чаще переносили праздничные мероприятия из дому или привокзальной столовой в кафе к Климскому. Хозяин свой штат не обижал, хоть и держал в строгости – ни лень, ни непорядочность там не могли бы прижиться. Ольку подучили, как сервировать столы, как общаться с клиентами, что делать, чего не делать никогда, как себя вести, чтобы клиент был доволен, сидел подольше, заказывал побольше да чтобы еще и на чай оставил.

Вскоре Ольке исполнилось шестнадцать, и Климский облегченно вздохнул – пока что она работала благодаря письму коллектива школы, который ходатайствовал о трудоустройстве несовершеннолетней сироты, а сельсовет выплачивал ей какую-то символическую помощь от государства.

Одно было плохо – работа заканчивалась довольно поздно, и девушка не всегда успевала на последний автобус. А осень – это уже вам не лето, чтобы топать по ночной трассе домой. Решение пришло само собой – раз в родительский дом она возвращаться не собирается, квартира за ней временно, а работа все-таки далековато – то и какой смысл цепляться за родную деревню? Один выходной Олька посвятила собиранию вещей и уборке, посидела, вздохнула и опять поехала на вокзал. Там, побродив близлежащими улицами, разговорилась со старушкой на лавочке и сказала, что хочет снять комнату. Та к себе не пригласила, потому что и так семья большая, но отвела к одинокой соседке, которой и помощь в хозяйстве не помешала бы, и лишняя копейка.

Сговорившись о цене, Олька еще прошлась по улицам и нашла мастерскую по ремонту бытовой техники. Спросила, не купят ли у нее телевизор.

– А он не ворованный? – недоверчиво прищурил глаз мастер.

– Нет, – коротко, но уверенно ответила Олька.

– Ну, тогда приноси.

Роксаниного телевизора хватило на четыре месяца аренды. А с помощью Синченко девушка переехала к бабе Сане. В коляске мотоцикла могли поместиться или Олька, или телевизор. Милиционер пристроил туда технику. Но вообще-то вещей оказалось немного – все вывезли за одну ходку. Мотоцикл ехал по трассе перед рейсовым автобусом, в котором по первому снегу Олька покидала свою деревню.

16

Левушка покружил у выхода из метро, посидел на лавочке, потоптался в очереди на маршрутку, но так и не уехал ею, посидел в «Макдоналдсе», даже заметил там в очереди к одной из касс завуча той школы, где он разрисовывал коридоры и кабинеты, но она почему-то сделала вид, будто его не узнала. Левушке тоже не слишком хотелось сейчас отвлекаться от цели и вести какие-то пустые беседы, он близоруко прищурился и стал разглядывать перед собой предложение и цены на плакатах, пока девушка в униформе заученно не выкрикнула: «Свободная касса!» Он вздрогнул и заказал эспрессо, отказавшись от предложенного пирожка или кексика.

Пил кофе за крайним столиком, вглядываясь через широкое окно в движение на площадке между стеклянными дверями станции метро и конечной маршруток (потому что именно здесь, как он представлял, и началась двое суток назад вся эта чертовщина), но юной провидицы или кого-то, на нее похожего, он так и не увидел.

А что он, собственно, хотел у нее спросить? Да уж, наверное, не о своих собственных перспективах. Хотел «наехать» и рассказать, куда завел его товарища тот чертов ключик, который она ему дала… Хотя даже и не дала, а только указала пальцем на один из двух ключей Игоря. Идиотская ситуация – предъявлять претензии малолетке, которая подшучивает над людьми на улице, зарабатывая таким образом свои десять гривень… Или не подшучивает? Ключи-то открывали разные двери… Конечно, если бы она опять сидела тут со своей рекламой, он бы подошел. А если бы без? Просто сидела бы на парапете девчонка, похожая на описанную Игорем провидицу, решился бы он приставать с разговорами?

Вдруг Левушку осенило. Он ухватил со своего подноса салфетку, вытащил из кармана шариковую ручку и, припоминая все, что рассказывал Игорь, и, глядя в окно на мизансцену, быстро нарисовал ситуацию, как он ее себе представлял. Закончил, посмотрел, вздохнул и вышел на улицу.

Смеркалось. По-прежнему доносился запах сирени. Он показал рисунок трем женщинам, которые продавали у метро цветы – ни одна из них подобной особы здесь не видела. Показал подростку, который раздавал рекламки тем, кто проходил мимо него у дверей метро, – тот пожал плечами:

– Нет, не видел такой, я здесь уже четыре дня стою. Нет, точно не было! А что – пропала или чего-то натворила?

Левушка махнул рукой, развернулся и ушел ни с чем.

17

Существует 4 уровня остроты зрения:

Глобальные тенденции

18

Олька, работая в кафе, уже знала по имени многих постоянных клиентов. Некоторые даже намекали на более близкие отношения. Бывало, приглашали в кино или на дискотеку, конечно, после работы или в выходной. Она отказывалась, сначала смущенно, потом даже сердито, но шеф учил не конфликтовать с клиентами, отказывать, но вроде бы оставляя шанс. Непростая это была наука полутонов для прямолинейной и бесхитростной Ольки. Она уже начала было задумываться о кино, но на дискотеку пока что ходить не решалась, потому что и опыта такого не имела, да и танцевать-то не умела – не то что ее напарница Оксанка. Та была местной жительницей, старше Ольки на три года, у нее уже был парень, который служил в армии, писал письма, звонил, но не запрещал девушке иногда и развлечься.

– Да он же мой характер знает – только начнет вокруг меня забор городить – назло сделаю! Потому и не очень прессует. А я это ценю. Жду его. Но это не означает, что обязана сидеть дома, как засватанная!

Оксанка в придачу к ладной фигуре имела еще бойкий характер и острый язычок. Могла и пошутить с клиентами, и отшить их одним словом, чтобы не слишком расслаблялись и примерялись к ней.

– Мы с подружками и на дискотеку ходим, и в кино, и танцую там с кем захочу, а не с тем, кто мне на днях чаевые оставил! Я за чаевые не продаюсь – не на ту напали! – учила она Ольку жизни.

Оксанка умела танцевать. Когда никого не было в кафе, она включала музыкальный канал телевизора (шеф поставил спутниковую антенну!) и очень ловко вихляла перед экраном. На Олькин вопрос, где научилась, ответила:

– Да немного перед теликом тренировалась, повторяла разные движения, еще на дискотеке приглядывалась, как люди танцуют; в прошлом году на консервный завод приезжали на практику студенты, то уж давали жару на танцах – я и к ним приглядывалась. Школу жизни, можно сказать, прошла! Было бы желание и настроение, а научиться можно всему.

Она и ходила, словно пританцовывая. Вообще, новая Олькина подружка имела легкий и веселый характер, как-то беззаботно относилась к жизни и не напрягалась по пустякам, будто и не было на ее пути трудностей. Хотя таких, какие уже выпали за короткую жизнь Ольке, и правда не было.

Однажды занесло к ним в кафе компанию мужчин, которые приехали в городок по делам. Трое из них были помоложе, а четвертому было лет около сорока. Сидели, выпивали, разговаривали, а неподалеку довольно большая компания праздновала день рождения. Олька с Оксанкой крутились в тот день не сами, были вызваны на подмогу еще две девушки, но работы хватало всем. Поэтому Олька очень удивилась, почему это подруга стала как вкопанная и раскрыла рот. А когда проследила за ее взглядом, то и сама застыла.

Играла зажигательная латиноамериканская музыка, веселая компания вытанцовывала, как могла, – мужчины притопывали, а женщины вихляли бедрами и крутили руками. Но одна из девушек, видимо, имела представление о самбе^[7] (а это была действительно бразильская самба!). И вот к ней, увидев потенциальную партнершу, двинулся тот, самый старший из компании приезжих мужчин. Девушка тоже заметила его встречное движение, словно распознала язык, которым владели в этом помещении только они. Она мгновенно стала какой-то более выразительной, ноги ее начали производить невероятные па, глаза заблестели, голова гордо поднялась, и через секунду эти двое образовали пару, которая слаженно и ритмично двигалась, вдохновленная бразильским ритмом.

Такое Олька видела только по телевизору, и то, пожалуй, лишь раз. Она так и застыла с подносом в руках. Вскоре вся компания расступилась, освободив место для дуэта, удивленно наблюдая за зажигательным танцем, который, благодаря мастерству кавалера и игривости и податливости партнерши, совсем не выглядел экспромтом.

Руки девушки взлетали вверх и выразительно замирали, ноги двигались то широкими эффектными шагами, то семенили с каким-то нервным перестуком, а что уж вытворяла она бедрами! Это было что-то невероятное! Глаза у Ольки округлились, сердце застучало быстрее, словно в ритм с той бешеной музыкой, щеки вспыхнули – нечто вызывающее, сладкое и неприкрыто-неприличное открылось ей вдруг в том омуте, где мужчина словно пытался завоевать эту строптивую соблазнительницу, и иногда ему это почти удавалось, она вдруг, подразнив его глазами, руками и бедрами, вновь выпархивала из его рук, озаряя своим взглядом круг изумленных гостей.

Но не все в том кругу реагировали одинаково. И хотя девушка была одета довольно ординарно – юбка по колено и цветастая шелковая блузка отнюдь не были похожи на карнавальные костюмы бразильянок, – но высокие каблуки и сама фигура, осанка, умение двигаться не могли не покорить. Казалось, не было мужчины, равнодушного к такому неожиданному взрыву сексуальности. И бдительные жены, аплодируя по завершении танца, поглядывали искоса на своих мужей – уж не слишком ли они воспламенились от таких вольностей?

А когда разгоряченный кавалер благодарно поцеловал руку партнерши и сделал шаг, чтобы провести ее к столу, произошло неожиданное. Причем Олька потом так и не могла вспомнить, откуда вынырнул тот изрядно выпивший Мишка.

– Ах ты, курва! Так это он тебя учил жопой крутить? – воскликнул тот, швырнул девушку в сторону и зарядил кулаком в голову заезжему танцору.

Конечно, их потом растащили – опомнились и гости именинницы, и приятели любителя латиноамериканских танцев. Но когда он отлетел к батарее и загрохотал о стулья, Олька вся сжалась от ужаса, вспомнив пьяные концерты отца.

Так и бывает – банальное, будничное и, к сожалению, привычное зло накрывает короткий праздник, будто грозовая туча снова пожирает яркое солнышко, посмевшее пробиться в ее прорехи.

Обошлось без милиции, четверо гостей городка вскоре ушли из кафе, а именины еще догуливали свое, доедали, допивали и танцевали обычные гоп-ца-ца под мелодии «Семь-сорок», «Ах, Одесса» и под понятные заводные хиты Верки Сердючки. Девушка после инцидента внезапно исчезла, Мишка продолжал пить, но уже сосредоточенно-тихо, не вставая из-за стола, только что-то бубнил себе под нос, а потом вообще уснул, опустив голову на стол и подложив под нее побитую руку.

Но это был еще не конец истории. Назавтра вчерашние гости городка зашли пообедать. Синяк под глазом танцора был заметен, но, как ни странно, не портил его. То ли в глазах девушек мужчина со следами геройских поступков на лице набирает баллы, то ли зажигательный танец так поднял его рейтинг, но Оксанка подавала то борщ, то плов, то водочку, а когда мужчины насытились, не удержалась и все же спросила гостя, где он научился так танцевать. Ведь он был примерно такого же возраста, как и ее отец, но того даже смешно было представить героем зажигательной самбы.

– Ты правду хочешь знать или историю, похожую на правду? – улыбнулся тот, но улыбка почему-то коснулась лишь губ.

– Конечно, правду, – хмыкнула Оксанка.

– А лет тебе сколько? – теперь засмеялись и глаза.

– Да уж не маленькая, если работаю здесь. Как еду заказывали, не спрашивали, взрослая ли, чтобы вам подавать борщ и выпивку!

– Огонь-девка! – примирительно сказал гость и коснулся ее руки. – Ох, бедный будет твой суженый…

– Так о танцах расскажете или о суженом поговорим? – гонористо скривила губы Оксанка, сама сгорая от нетерпения.

– А шеф не заругает, что мешаю работать? Ты тоже, дочка, иди сюда, – махнул он рукой Ольке, – чтобы дважды не повторяться, если и ты захочешь узнать. Чем-то поучительная история…

На удивление, из дальней комнаты подошел и сам хозяин кафе, Климский, а потом к ним осторожно присоединился и бармен. Других клиентов пока не было – возникла пауза.

– Неудивительно, что девушкам не терпится знать, я и сам после вашей вчерашней самбы все вспоминал и удивлялся. Вижу, непростая вы птица, в наших краях такие не водятся, – улыбнулся гостю шеф. – Как хоть зовут вас?

– Имя у меня простое – Петр. А вот фамилия – Гарсия.

– Странно. А на иностранца не похожи, – удивилась Оксанка.

– Иностранцем был второй муж моей матери. Фамилия в итоге нам от него и осталась. Он был кубинцем, учился в Киеве, но это долгая история. И хотя по крови я не был его сыном, но первым моим учителем танцев был он. Так случилось, что, уехав однажды на родину, он больше не вернулся. Погиб в автокатастрофе. Мне тогда было четырнадцать лет. С танцами как-то не сложилось, я учился, работал, снова учился. Была у меня любимая девушка, а с ней – большие планы, начали совместный бизнес, собирались пожениться, как вдруг… – Петр Гарсия пожал плечами, словно все еще не понимал, как такое могло произойти. – Она бросила меня – одномоментно и однозначно.

Он провел ладонью по лицу и поморщился, нечаянно коснувшись вчерашнего синяка.

– А танцы-то тут при чем? – не выдержала Оксанка.

– Танцы? А! Я не сказал? Так она же бросила меня ради какого-то чемпиона по бальным танцам! Меня, инженера, кандидата технических наук, который только основал свою фирму, мы планировали вместе неслабо ее раскрутить…

– Ничего себе! – даже присвистнул бармен.

– И что же вы сделали? – вдруг недоверчиво спросила Олька. – Неужели…

– Именно так! – улыбнулся ей Петр Гарсия. – Я увидел по телевидению объявление, что через месяц должны состояться соревнования любителей латиноамериканских танцев. Это был какой-то конкурс, мне было все равно, какие призы дадут тройке победителей, но небезразлично было то, что ту тройку будут показывать по телевидению. И ОНА непременно должна это увидеть!

– И вы пошли на конкурс?! – спросила Оксанка.

– Что, правда?! – удивился шеф.

– Нет. Сначала я разыскал знакомых студентов-иностранцев и расспросил, есть ли среди них настоящие танцоры. Я должен был научиться – быстро и по-настоящему. Нашим преподавателям бальных танцев я не доверял. Как и они бы не стали тратить время на парня, который начинает занятия танцами в двадцать шесть и хочет за месяц достичь уровня финалистов.

– Нашли? – заинтересованно спросила Олька.

– Ее звали Роза, – улыбнулся Петр Гарсия. – Она согласилась и научить меня, и выступать со мной. Видимо, несмотря на женскую солидарность, ей понравилась моя решимость доказать любимой, что танцует не только тот ее кент. В общих чертах Роза была довольна и удивлена, что для новичка я двигаюсь достаточно умело. Перестала удивляться, когда узнала о кубинском отчиме. Тренировки были изнурительными, но во мне пылал адский коктейль – и любовь, и ревность, и злость, и отчаяние. Роза хвалила меня, поддерживая «дух в войсках», мы трудились, как бешеные, она также загорелась желанием доказать и мои, и свои собственные способности, ведь на родине сама долго училась, но в дальнейшем избрала путь науки, о чем, собственно, не жалела. А может, я был ее единственным шансом что-то доказать себе и миру. День конкурса приближался. Прогресс мой был невероятным, но она все равно вздыхала: «Нет, чего-то не хватает в тебе, хоть и все правильно делаешь. Нет страсти. Жажды нет…»

Заинтригованные слушатели замолчали, но вопросов не прозвучало. Петр продолжил сам:

– В последний день перед выступлением после тренировки у выхода из зала нас ждала шикарная мулатка, как оказалось, подружка Розы. Они переглянулись, как две заговорщицы, и вдруг прозвучало даже не предложение, а приказ: «Сегодня мы с Оливией ночуем у тебя!» Я остолбенел. Конечно, танцы сближают. Но за весь этот месяц тренировок я, горя собственными чувствами, даже назло любимой не порывался сблизиться с Розой вне тренировок. А тут такое… Но ту ночь я не забуду никогда.

– Кхе… – кашлянул шеф. – Может, все же при девочках не надо?

– Да они ж говорят, что уже взрослые, раз работают у вас? – засмеялся Петр. – Да нет, уж слушайте, как закаливают героев! Только когда мы подошли к двери моей однокомнатной квартиры, я вспомнил, что холостяцкий мой порядок, конечно, был не идеальным. Но усталость и волнение перед завтрашним днем, а еще больше перед неизвестной перспективой сегодняшней ночи накрыли все мои угрызения совести. Мы чем-то поужинали, даже выпили на троих одну бутылку вина, кто-то из девушек велел мне стелить уже разложенный диван – все это я помню, как во сне. Но когда я уже лежал, а они, вернувшись из душа, влажные, смуглые и невероятно красивые, легли по обе стороны от меня, тогда я вдруг подумал, что уже умер и два загорелых ангела сейчас потащат меня куда-то, но не знал еще, вверх или вниз.

Слушатели замерли, в глазах у Оксанки блеснуло любопытство, Олька уставилась в край стола и, кажется, перестала дышать.

– Я не буду пересказывать вам, как я проспал ночь голым между двумя роскошными молодыми обнаженными женскими телами, к которым мне не позволено было прикасаться, но Роза все же знала, что и зачем она делает! Утром, когда Оливия выпила с нами кофе и убежала на пары, Роза сказала: «Через два часа наш дебют. Твой дебют. А может – первое и последнее в жизни выступление. И ты должен взорваться в танце всей страстью, которую тебе пришлось сдерживать этой ночью!»

– Ничего-о-о себе! – простонал бармен, а другие мужчины с пониманием закивали.

– Вы выиграли эти соревнования?! – наконец не выдержала Олька.

– Нет, – грустно улыбнулся Петр Гарсия.

– Как же так? Им не понравилось? – взмахнула руками Оксанка.

– Мы заняли третье место. Но это пустяки. Главное, что мой друг записал тот прямой эфир на кассету, которую я потом послал своей бывшей девушке. Чтобы она поняла, что я тоже могу танцевать. И даже страстно. А вот может ли тот ее… все то, что умел я, кроме этого?

– И что? Вы помирились?! – не выдержала Олька.

– Нет, – вздохнул Петр Гарсия. – Наверное, дело было не только в нехватке танцев.

В дверь кафе вошли новые посетители, шеф взглядом расставил команду по местам, а гости попросили счет. Когда они уже выходили из кафе, Оксанка вдруг спросила вдогонку:

– А Роза?!

Петр Гарсия оглянулся, мечтательно улыбнулся и ответил:

– После того выступления наши пути разошлись. Но на Новый год мы посылаем друг другу открытки.

19

В начале зимы Олька решилась «выйти в люди» – не все же сидеть с бабой Саней перед ее телевизором и читать Роксанины книги в своей комнате? Правда, праздничных нарядов не было, но черные брюки, тонкий небесно-голубой свитерок по фигуре, черные бусы и клипсы, которые как-то по дружбе подарила Оксанка, казалось, совсем неплохо выглядели на высокой, худощавой, как модель, девушке. А к танцам Олька после разговора с новой подружкой тоже стала приглядываться – и как танцуют порой у них клиенты, и как в телешоу люди двигаются. А потом, дождавшись, пока баба Саня уляжется, выплясывала сама перед высоким мутноватым зеркалом старого шкафа. Правда, на работе она, бывало, так «натанцуется», что возвращается едва живой, но когда берет охота, усталость отступает. За всю свою предыдущую жизнь девушка столько не крутилась перед зеркалом и не приглядывалась к себе – то критично, то снисходительно, сравнивая с Оксанкой, которая стала для нее временным эталоном.

«Конечно, с Роксаной не сравнить, – иногда думала Олька. – Но это другое. Это совсем другое!»

На дискотеке, в полутьме при мигании огней, наверное, было все равно, как именно ты двигаешься – это же не конкурс на телевидении, как у Петра Гарсии, тут лишь бы ритм ощущала да настроение было. А настроение и правда поднималось, хотя и тревожно было поначалу на душе у Ольки. Наверное, эта общая энергия, молодецкая дурь и радость передавались по воздуху, как вирус, или через ту сумасшедшую музыку, или через общее движение, от которого кружилась голова, но эта волна подхватила Ольку и понесла за собой, хоть она и отказалась немного выпить перед дискотекой с девчонками «для настроения». Отказалась, потому что и не умела, и хорошенько была вакцинирована покойными родителями против этого зелья.

К людям, которые выпивали вокруг, Олька относилась снисходительно или, точнее, никак не относилась. Она привыкла к этому и на банкетах в столовой, и, конечно, в кафе, где без этого редко обходилось. Она и сама, наученная шефом, переспрашивала у клиентов, которые уже заказали еду: «Что будете пить?» – будто это было естественной и неотъемлемой составляющей ритуала. И нередко после этого вопроса выпивку заказывали даже те, кто и не собирался. Вот и относилась девушка к подвыпившим людям, как вокзал к поездам, и не напрягалась по этому поводу, пока ее не цепляли. Но сама от этой напасти держалась подальше.

Она увидела на дискотеке немало знакомых лиц, познакомилась с другой компанией, которая состояла из школьных друзей Оксанки и из сотрудников Оксанкиной подружки. Собственно, городок был небольшим, молодежи немного, все знали друг друга, да и про Ольку тоже уже знали – новые девушки всегда вызывают интерес в любой компании.

Домой ее провожал Юрка, водитель с консервного, хоть Оксанка и скривила губы, дав понять, что выбор «так себе». А когда парень возле забора бабы Сани полез целоваться, то мигом оказался в куче снега, а Олька шасть – и в калитку.

Сердце ее колотилось в горле: неужели, неужели это оно – и Олька тоже кому-то понравилась? Конечно, она выросла в довольно нетипичных обстоятельствах и не имела при этом ни друзей, ни подруг, ни сестер-братьев. И не то чтобы не интересовали ее люди, но так уж привыкла жить: спрашивают – отвечает, дают – берет, обижают – настораживается. Будто была встроена в ней такая программа относительно других лиц – инициативы на сближение ноль, только ответная реакция. Разве что в случаях, которые называют форс-мажором. Так, однажды она обратилась к Роксане.

То есть ее опыт по предмету «человеческое общение» был довольно однобоким и теоретическим, почерпнутым из наблюдений, книг, фильмов и чужих рассказов. Последнее время это были рассказы Оксанки и ее подружек, которые, казалось, только и делали, что болтали о парнях. И вот – толкнув слишком быстрого и смелого Юрку в снег, она влетела в дом и стала, подперев спиной дверь, будто тот и правда станет в нее ломиться.

Нет, это совсем не означало, что водитель ей понравился и имеет шанс. Этот первый шаг противоположного пола ей навстречу означал для Ольки только одно – она не хуже других и тоже может кому-то нравиться!

В работе и нечастых «выходах в люди» прошла Олькина зима. Как-то в выходной она взялась стирать свои вещи, и все вспоминалась ей Роксана. Глянула на календарь – оказывается, ровно год назад закрыла она за собой дверь родительского дома после ночи слез и отчаяния. Сколько всего случилось за этот год, сколько изменилось… И раньше не много у нее было семейной поддержки в жизни, а теперь и вовсе одна осталась. Где-то на Донетчине есть отцова родня, но она и адреса их не знала. Если и при жизни родителей не общались, разве что вспоминали иногда, то зачем им сейчас Олька, так же, как и они ей? По поводу того, что дальше в жизни пробиваться придется самой, у девушки сомнений не было. Но знать бы, в какую сторону грести. Хотя в шестнадцать лет не слишком-то об этом и задумываешься.

Порой возникала у нее тоска по родителям, и опять ощущения ее были похожи больше на жалость старшего к непутевому младшему, чем наоборот. А иногда вздыхала Олька и думала: «Вот бы хорошо сейчас поговорить с Роксаной, хотя бы по телефону… Спросить, как она, рассказать о себе, посоветоваться…» Но бывшая учительница словно в воду канула. Наверное, хорошо устроилась. Олька искренне желала, чтобы новая жизнь (аж в другой стране!) тешила Роксану, потому что считала ее достойной наилучших условий и принцев. Конечно, жаль, что уехала так неожиданно, но ведь могла бы и вовсе не появиться в их деревне. Или не так отреагировала бы год назад. Вот сказала бы: «Не выдумывай, давай руку, пойдем, отведу тебя домой, отругаю родителей, чтобы больше не чудили…» И как бы тогда сложилась Олькина жизнь?

Нет, обиды на Роксану не было. Просто ее не хватало. Как единственного человека в Олькиной жизни, который был старше, мудрее, но при этом всегда имел время и желание говорить с девушкой, отвечать на ее вопросы или размышлять с нею вместе над ею же предложенными, так пробуждая в Ольке способность и желание мыслить, находить ответы, искать выход.

А в начале весны появилась в городке Александра.

20

Сон в камере для задержанных в райотделе милиции сном не является. Тем, кто там побывал хоть единожды, «удобства», звуки и запахи запоминаются навсегда, а тем, кто не изведал, объяснять нет смысла. Но кроме этого у каждого человека есть еще и собственные переживания в таком-то месте. Особенно если он попал туда при невероятных обстоятельствах, абсолютно ни в чем не провинившись.

Игорь крутился с боку на бок на твердой полке с «горкой» для головы (это ложе было чем-то похоже на старые выветренные лежаки на прежних советских пляжах в Крыму, но было сбито плотнее и прикреплено к полу при стене), в полусне прислушиваясь к отдаленному грохоту дверей, к лаю бродячих собак за зарешеченным окошком под потолком, к реву машины, которая опустошала во дворе мусорные баки, пожирая их содержимое, и к вою автосигнализаций, которые реагировали на вибрации этого мусоровоза.

Игорю казалось, что его трезвый мозг все-таки чем-то затуманен. Ибо на трезвую голову было немыслимо объяснить даже самому себе события последних двух дней – малолетнюю провидицу возле метро, ключ, Левкину идею с получением дозы адреналина, еще один ключ, случайный выбор дома по принципу – чтоб и не далеко, и не старый, и с кодовым замком на подъезде, но без консьержей… А еще эти лифты, которые одновременно остановились во всем доме, попутчицу, будто запустившую в нем какую-то программу, отметавшую логику и размышления, которые у человека обычно предшествуют поступкам. Но ведь он не пацан, который возбуждается от пребывания в лифте с женщиной, чтобы настолько поддаться эмоциям! Или это не эмоции были, а какой-то инстинктивный толчок на фоне того куража-адреналина в поиске приключений посреди размеренной однообразной жизни?

Воспоминания и чувства задевали и тревожили мозг – будто неведомый спрут пальпировал его своими щупальцами со всех сторон, вызывая разные реакции. Мурашки пробегали по телу от мысли, что из-за той дамочки и ее чемодана с крадеными бутылками (и зачем, скажите?!) он может получить срок и пойдут коту под хвост его диплом, работа, карьерные перспективы, да и личная жизнь… Становилось жутко, и поднималась волна гнева – попутчица-то, спасая свою шкуру, банально подставила его – но ведь как отреагировала на его наглый поцелуй, сволочь! И мгновенно исчезали мурашки, и жар вспыхивал внизу живота, и сводило мускулы от воспоминания о том поцелуе… А голова начинала искать объяснения и оправдывать женщину, ведь разве можно так цинично… За что?! Почему именно он? Наверное, потому, что идиот самоуверенный – решил, что ведет игру! А фиг тебе! Кот попался в мышеловку!

Игорь опять ворочался с боку на бок, думал о Левке – сможет ли друг чем-то помочь? Уже хорошо, что добился свидания и поесть принес, но это дела не меняет. Сам он не знал, как выкрутиться, и только от всего отказывался – «Не заходил, не брал, не имел намерений, не мое». А на вопрос «А чье же?!» отвечал, что сначала был в лифте не один, но потом замолкал, чтоб не ляпнуть лишнего, потому что понимал – правда, которую он мог поведать, вряд ли устроила бы милицию. Все это лезло в голову ночью, но не оставляло его и в воскресенье.

Истекали первые сутки его пребывания в отделении. За это время его дважды допрашивал следователь, а дежурные все смеялись и перекидывались шутками по поводу украденного им виски. Казалось, даже по-мужски сочувствовали – так по-дурному мужик влип!

Где-то Игорь слышал, что здесь его могут держать три дня, а на большее должно быть постановление суда. В заграничных фильмах задержанный звонит своему адвокату, тот велит ему молчать, мчится и разруливает ситуацию в зависимости от ее сложности. Но какие, к черту, адвокаты у наших рядовых граждан? Да еще и в состоянии стресса? Да еще и с такой идиотской преамбулой случившегося, хоть ты и не виноват?!

«А если сказать, что просто ехал к кому-то в гости, а дальше про женщину? Сама виновата, пусть сама и выкручивается, хотя вряд ли ее найдут… Но ведь потом спросят, к кому именно я собирался зайти в субботу вечером и как открыл подъезд? Лажа… Полный идиотизм… Может, Левка решится поговорить с обворованным хозяином? А почему тот должен ему верить? И как? Усядется на коврике под его дверью и будет ждать? Так он и в дом-то не попадет – срок годности волшебных ключей исчерпан – двое суток фить! И неизвестно, на каком этаже та квартира и какая именно! А может, найдет эту шизанутую провидицу и расспросит, что делать? А она даст еще один прогноз на ближайшие два дня, блин?! Ну, сам виноват. Спросил бы на месяц – знал бы, долго ли ему сидеть в кутузке, дебилу… Приключений ему захотелось! Чистой радости не хватало!» – так думал и ругал себя Игорь, шагая из угла в угол и не находя ответов – мысли бродили по кругу, но не оставляла надежда, что случится какое-то чудо и ситуация разрулится сама собою… Вдруг подумалось, что, когда все закончится, захочет ли он еще раз увидеть ту женщину? И снова волна горячей крови ударила ему одновременно и в голову, и в пах. Он закрыл глаза и, стиснув зубы, уперся лбом в холодную крашеную исцарапанную надписями стену своего временного жилища.

21

Лиза не рисовала. Творчество требует определенного настроя, концентрации энергии мастера на том, что он делает, – потому что вкладывает душу. Или наоборот – состояния расслабленной отделенности от реальности, когда тобою движет подсознание и ты подчиняешься ей, даже не ведая, что именно сотворишь следующим своим движением.

В этот весенний день Лиза не могла ни сконцентрироваться, ни отделиться от проблем реальной жизни. Она сидела перед ноутбуком и будто видела на его экране последнее десятилетие своей жизни, которая казалась сейчас далекой, словно увиденный когда-то давно фильм. Еще молодой девушкой Лиза мечтала о своем бизнесе, потому что чем-то была похожа на волевого и решительного отца, которого в сорок три года неожиданно и стремительно «съел» рак. Она учила языки в институте отельно-туристического профиля и уже в студенческие годы выезжала на зарубежную практику. Каждый раз, возвращаясь домой, понимала, как невероятно тяжело строить здесь свое, не имея ни солидной поддержки родителей или мужа, ни стартового капитала.

Когда Лиза окончила институт и устроилась на работу в турфирму, мать вышла замуж. Сначала девушка даже радовалась, что та перестала убиваться по мужу, какой-никакой, а нашелся мужчина, который будет о ней заботиться, но вскоре Лиза почувствовала себя лишней и даже нежеланной в родительском доме. Отчим продал свою квартиру, купил за городом участок с фундаментом под дом и все свои силы и средства вкладывал туда, переехав теперь жить к жене. А еще новая семья ходила в церковь. В какую-то странную миссионерскую ячейку, которая не слишком-то вызывала доверие у Лизы, и та категорически отказывалась от предложений «уверовать вместе», хотя в детстве и не получила системного религиозного воспитания. Какая-то тревога возникала у нее по поводу новых навязчивых идеологий, какими бы они не были – политическими или богословскими. Именно с этого вопроса и пошла трещина в отношениях между матерью и дочкой, а отчим был и вовсе однозначен: «Не уважаешь мать? Не прислушиваешься к опыту старших? Так иди себе и живи своим умом!» Мама при таких разговорах затихала, разглядывала пол, ресницы ее дрожали, но противоречить мужу не смела – «На все воля Божья…».

Жить вместе становилось все труднее, и однажды Лиза не выдержала, собрала свои вещи и выехала из отцовского дома в квартиру, которую снимала подруга. Но именно тогда, в первую ночь в чужом доме, она поняла, что с такого старта ей к своим мечтам не пробиться. Вскоре Лиза начала искать работу за рубежом. Собственно, это было не так уж и нереально, учитывая ее образование и развитие туристического бизнеса. Сначала девушка представляла себе это как работу по специальности, но в другой стране, и даже рано или поздно дождалась бы и в турфирме, что кто-то из делегированных в другие страны специалистов вернется, появится вакансия или возникнут новые места. Но реально на это могли уйти годы, да еще и неизвестно, не попадет ли на это место кто-то по протекции…

Поискав в Интернете, пообщавшись там на форумах и почитав газеты-журналы, Лиза приняла решение поехать работать не по специальности, но на заработки более реальные и быстрые – официанткой. Примерно представляя себе риски, она переговорила со своим директором, спросив, нельзя ли устроиться через его контакты с зарубежными коллегами, которым можно доверять. Тот по-отцовски побурчал: «Тебе что – на хлеб не хватает?…», но Лизе уж если что войдет в голову – то не отговорить. Потому что зарабатывать «на хлеб» она не хотела, ей нужно было с чего-то стартовать. Конечно, она не собиралась всю жизнь разносить напитки. Конечно, не для этого училась, совсем не об этом мечтала, но была готова поднатужиться год-два, чтобы накопить какую-то сумму на счету… Да и попутно расширить кругозор…

Директор вздохнул, связался со своим агентом в курортном городке, поставил задачу, и вскоре Лиза, отбросив сомнительные предложения интернет-агентств, приступила к оформлению необходимых документов.

– Передумаешь, возвращайся. Возьму. Если замуж там не выскочишь, – сказал на прощание директор.

Лиза заверила, что замуж за границу не собирается, поблагодарила за помощь и поддержку.

Реакции женского коллектива были полярными – от запугиваний до зависти, но Лизу это не слишком волновало. В ее сознании, словно на карте местности, была отмечена точка сегодняшнего ее пребывания, вырисована цель (хоть и довольно далекая) и уже нанесена была траектория пути к ней.

Перед отъездом позвонила матери, сообщила о своем решении. Конечно, она и не ждала, что та будет слишком рада, но к такой быстрой и однозначной реакции тоже не была готова:

– Хорошо, что отец до этого не дожил! То ли ты действительно дура, то ли такой прикидываешься. Ты выбрала путь греха и окажешься в борделе! Если не передумаешь – ты мне больше не дочь! – сказала и бросила трубку.

Лиза не передумала, но четко осознала – что бы с ней ни случилось, разгребать придется самой.

22

Вопросы на форуме в Интернете

Ответы

• Из определения в Википедии

Из объявлений в Интернете

23

Работа оказалась не совсем в ресторане и не совсем официанткой. «Должность» Лизы в ночном клубе называлась «хостес». Потому что, как выяснилось, заграница нуждается либо в специалистах очень высокой квалификации, либо в «обслуге». Собственно, хостес этой самой обслугой и является.

Компанию ей в этом заведении составляли девушки в возрасте от двадцати до двадцати пяти лет, обычно без высшего образования, но очень приятной внешности. Имена, которыми их называли на работе, оказались псевдонимами. Самая яркая из них, Тамара, на самом деле была Ирой и уже не один год работала в ночных клубах разных стран. Стройная брюнетка с удивительно синими глазами, одевалась она со вкусом, характер имела сдержанный, наверное, закаленный такой работой. Как же была удивлена Лиза, узнав, что у нее в Москве есть пятилетняя дочка, которую воспитывает бабушка, а Ира финансирует отсюда свою семью.

Когда прошло первое настороженное отношение к новенькой, девушки понемногу раскрылись. У каждой из этих «экзотических бомб» здесь на чужбине была своя история, хотя Лизе казалось, что иные недоговаривают, а иные специально фантазируют и разукрашивают свои приключения выдумками. Но такими уж были девичьи посиделки в свободное время за чаем, кофе, вином и сигаретами.

О местных мужчинах клубные девушки говорили мало. А если и говорили, то либо с грустной усталостью, либо с отчаянной ненавистью и цинизмом, или с таким же отчаянным юмором, «опуская» и высмеивая их. Однозначно было понятно, что это работа, которую они ненавидят, и пошли на нее от безысходности, стремясь заработать денег и изменить свою жизнь, чтобы больше никогда (никогда!) так не работать.

Но почти каждая, несмотря на все пронзительные реалии сегодняшней жизни, в глубине души мечтала о настоящей любви, хотела, чтобы ее любили, и верила в чудо – а почему бы и нет? У некоторых девушек были на родине женихи, иные искренне влюблялись здесь в кого-нибудь из местных.

Но о клиентах речь не шла. Это другое. Гость ночного клуба – это источник их дохода, перед которым нужно «вертеться на пупе», он покупает твое внимание и благосклонность на некоторое время, и даже если продается не секс, а просто развлечение похотливого гостя, ты все равно чувствуешь себя изнасилованной. Ежедневно. Ежечасно. И – ненавидишь его с любезной улыбкой за его же деньги.

Вот такая девичья психология открылась Лизе с первых дней ее новой жизни, хотя отношение к новенькой в клубе поначалу было почти эксклюзивным, с повышенным вниманием клиентов и персонала (не без настороженности и ревности).

«Этого ли я хотела? – размышляла девушка, засыпая в своей комнате с темными шторами, куда возвращалась утром после работы. – Стоят ли эти деньги таких перемен в жизни?» Но решила, что раз другие выдерживают, то и она переживет – ведь не навсегда ввязалась. Все проходит. Пройдет и это. Это работа. Или игра. За которую неплохо платят. Главное – не терять из поля зрения маячок своей мечты…

– Лизка, ты уж прости, умница, что материмся, – говорила молоденькая простушка Кира, – мы нормальные, но на этой работе других слов нет!

Лиза, на время разделив с ними жизнь, ощущала себя какой-то другой, может, умнее или выше многих из ее новых подруг, может, не настолько загнанной жизнью в угол, чтобы надолго здесь оставаться и не видеть другого выхода. Вот заработает денег и вернется домой, вложит их в начало своего дела, выйдет замуж, родит детей, будет «мама-бизнес-леди», так она себе мечтала, не очень представляя, какого именно хотела бы иметь мужа рядом, но почему-то совсем не стремилась выйти замуж здесь, как некоторые из новых знакомых.

Обычно девушки в клубах имеют по нескольку постоянных клиентов, «гостей». У Лизы тоже появились постоянные поклонники, но, конечно, никаких симпатий у нее к ним не было – работа и есть работа.

– Лизка, то ли ты такая принципиальная, то ли цену себе набиваешь, хочешь подороже продать свою девственность, – хохотала Кира, удивляясь, потому что девушка-хостес хоть и имеет право не доводить отношения с клиентом до постели, но с непротивным посетителем почему бы и нет? Ведь все девушки здесь с одной целью – заработать.

– Не о девственности речь, – улыбнулась Лиза, вспоминая свою институтскую любовь, которая рассыпалась, когда Юрка недвусмысленно объяснил, что доучиваться собирается в Америке и вряд ли вернется, – а зарплата у меня и без этого неплохая.

– Лишних денег не бывает! Я вот мечтаю квартиру в Киеве купить, так придется попахать, пока молодая, – уперлась руками в бока и выпятила грудь Кира. – Конечно, если здесь замуж не выйду. Тогда зачем мне та квартира? Лизка, а вдруг к тебе кто посватается – пойдешь?

– А ты бы как посоветовала?

– Я? – теперь задумалась Кира. – Ну, я – это я, а ты – это ты. Я бы хотела бросить эту лавочку, не убиваться за свой кусок хлеба, пусть бы кто-то заботился обо мне и детишках, а ты… Ты – будто из другого теста. А может, это высшее образование так наших баб портит?!

Кира опять захохотала, и разговор перешел на другое – кто, где, когда и чему учился, кем мечтал (или все еще мечтает) быть и что, собственно, умеет, кроме развлечения гостей ночных клубов.

Но «жених» для Лизы нашелся довольно быстро.

24

Левушка заехал к сестре, побродил по комнатам, заварил себе кофе и вышел с чашкой из кухни на балкон постоять, подумать. Ничего нового в голову не приходило. Вся эта история казалась какой-то слишком киношной, потому что такого просто не могло случиться с ними – не первый день они с Игорем живут на свете, чтобы так по-дурацки… Ну так сами же хотели адреналина. Хотя вроде не адреналина, а «радости». И где она? Неужели и правда друга могут посадить за то, чего он не совершал? Да и само обвинение звучит по-идиотски – за кражу семи бутылок алкоголя! Но ведь под этим подразумевают проникновение в чужую квартиру… Но должны же быть отпечатки пальцев, инструменты, которыми были взломаны или открыты замки?! Или у его лифтодамочки тоже был «волшебный ключ»?! – Левушка даже хмыкнул от такого предположения, но вдруг замер и почувствовал, как по плечам пошли мурашки – за его спиной в кухне пустой квартиры послышалось шуршание и звякнуло что-то металлическое.

Несколько секунд Левушка не шевелился. Все стихло. Потом снова что-то зашуршало. Он медленно оглянулся и облегченно выдохнул – «виртуальный» хомяк вылез из халабуды, где обычно спал, и топтался по жестянке с едой.

– Ну ты напугал, чертяка… – сказал он зверушке. – Нервы никудышные…

Уже по дороге домой Левушка вдруг резко развернулся и пошел к отделению милиции. Конечно, не могло быть и речи о втором за сутки свидании с Игорем. Но он решил расспросить там у кого-нибудь о хозяине обокраденной квартиры, о его реакции или хотя бы адрес той квартиры уточнить и пойти поговорить с ним, может, нормальный человек, сжалится, поймет… Ведь вернутся же к нему те бутылки, разве можно человека за такое на зону отправлять, даже если он не поверит, что Игорь непричастен? Или уж как-то надо откупаться, чтобы забрал заявление…

Так размышлял Левушка, шагая к серому квадратному типовому строению, когда увидел идущего навстречу лейтенанта, который и посодействовал утром свиданию друзей, пусть всего и на десять минут. Конечно, не только из гуманных соображений, но и за это спасибо.

– Да что ж ты никак не успокоишься? Чего уж идти туда под вечер? Никто тебя и слушать не будет, и некому, и некогда, а к другу не пустят, это точно. Или что-то новое хочешь сообщить? – вдруг совсем неофициально спросил он.

– Да нет, нового нет. Я просто подумал… Ну, вы понимаете – идиотская ситуация. И как можно доказать, что человек невиновен?

– Ну, как-как? Привести за руку виновного! – хохотнул лейтенант.

– Где ж его взять? – вздохнул Левушка.

– Так зачем ты идешь, я не понял? Чего хотел-то?

– Да вот подумал… Может, расспрошу о пострадавшем, адрес его узнаю, да как он реагирует… Неужели засадит Игоря за решетку из-за какого-то коньяка?!

– Ну, во-первых, не коньяк, а виски, – ухмыльнулся милиционер. – А во-вторых, мы б и сами хотели на него посмотреть, на этого любителя иностранного самогона…

– То есть?

– Так ведь наряд-то соседка вызвала! Увидела приоткрытую дверь, позвала – никого, а она бдительная, телик смотрит весь день, криминальные хроники уважает, вот и вызвала быстренько. Как видишь – и не зря. А хозяина дома не было и, боюсь, в городе нет, потому что какой дурак в такую погоду в городе сидит? Разве что мы на службе.

– А не звонили ему?

– Да «вне зоны», говорят.

– И что теперь? Квартира открытой осталась?

– Ну, почему же? Там, как ни удивительно, замки целые. Если бы вор чуть сильнее толкнул двери, замок бы сам защелкнулся и соседка бы не заметила. Опергруппа «пальчики» поснимала, все пофоткали, протокол составили, понятые подписали, двери закрыли, опечатали снаружи – и все.

– Как думаете, стоит с ним поговорить? Может, как-нибудь бы и так разобрались…

– Да может, и разобрались бы, если нормальный чувак, мужики говорят, в доме у него не бедненько. Кстати, наряд сам удивлен, что сперли только алкоголь, потому что там, в принципе, еще было чем поживиться. Уж мы-то видели квартиры после домушников – все выпотрошат, повытягивают ящики из шкафов, столов, комодов, повыкидывают шмотки на пол, мебель от стен поотодвигают – шарят везде, иголки не спрячешь! А тут ничего не тронуто – только какой-то странный сервант-сейф у него в стене, говорят. Тоже хитро закрывался. Так вот одна полка была пустая. Кто знает, может, и не станет твоему другу жизнь ломать. Попробуй поговорить. Там уж сам сориентируешься, если откупаться придется. Жизнь сейчас тяжелая, денег лишних не бывает…

– Ага, спасибо. Попробую поговорить. А какой номер квартиры, не помните?

– Сто двадцать третья. Легкий номер – «раз, два, три» – я пока протокол составлял, запомнил. Ну, бывай, некогда мне тут долго разговаривать. Семья, дети… Мы ж тоже люди, – весомо отметил лейтенант и попрощался.

Левушка поблагодарил, еще раз взглянул на серое здание, где уже второй день «отдыхал» его друг, и пошел к остановке.

Он вышел из маршрутки напротив того злосчастного дома, куда сутки назад подались они с Игорем в поисках приключений. Готовя в голове фразы, которые должны были бы убедить пострадавшего хозяина квартиры, Левушка задумчиво прошел мимо остановки и хотел свернуть на тропинку, которая вела во двор, как его словно током ударило: «Она!»

Он оглянулся и метрах в десяти от себя на лавочке автобусной остановки увидел худощавую девочку-подростка в кепке, из-под которой выбивались русые кудри. Опершись ладонями о лавку, она сидела, не обращая никакого внимания ни на людей, ни на транспорт, и медленно болтала ногами в кроссовках.

Левушка развернулся. Подойдя и решительно став напротив девочки, он вдруг растерялся. Она без малейшего волнения или удивления перевела взгляд на незнакомца, который перекрывал собой обзор проезжей части.

У Левушки застучало в голове: «Что говорить? Ребенок как ребенок. Обычный себе городской акселерат. Сидит, никого не трогает. И даже никакого дурацкого объявления в руках не держит. Что ж у нее спросить-то?! А может, это вовсе и не она? Разве мало их в большом городе, тинейджеров?» И вдруг руки его, будто совершенно независимо от головы, достали из нагрудного кармана сложенный кусок мятой бумаги, развернули его и показали девочке.

– Это ты?

С выдержкой, достойной разведчика, она посмотрела на рисунок, потом в глаза взрослому дяденьке, который волновался много больше ее, и молча, как показалось Левушке, слегка надменно улыбнулась. Только глазами и уголками рта.

– Ты?!

– Я, – сдержанно и почти безразлично ответила девочка.

Левушка хватанул воздуха и словно захлебнулся им, не зная, что говорить дальше.

– Да ты… Да… Да ты знаешь…

Девочка наклонила голову набок и смотрела, теперь уже серьезно, на дяденьку, который пытался ее в чем-то обвинить.

– Мой друг сидит в милиции! Из-за твоих ключей! А может оказаться в тюрьме!

– Моих ключей? – удивленно пожала плечами девочка.

– То есть ты сказала, что его ключ… Ты же это сказала?!

– Да. Но я же не обманула. Дальше вы сами…

Левушка смутился. Действительно. Она ведь просто сказала, что тот ключ два дня будет открывать любые двери. А дальше уж они сами – и дубликат заказали, и приключения себе придумали… Чего ж он, собственно, от нее хочет? А! Может, она знает, что делать дальше? Как Игоря выручать? Девочка сидела и, глядя снизу вверх, наблюдала за оттенками эмоций на лице мужчины, что стоял напротив.

– Ты это… Извини, что наехал… – опять заговорил Левушка, сменив тон. – Просто я несколько растерялся. Конечно, ты не виновата, что мы затеяли эту фигню… Но его же забрали за квартирную кражу, которой он не совершал! Даже не заходил в ту квартиру!

– А было бы лучше, чтоб забрали в квартире, куда бы он уже вошел? – хмыкнув, спросила девочка.

Левушка замер. Возможности такого течения событий он за последние сутки почему-то не представил. Но ведь они не собирались что-то выносить, даже если бы кто-то и погорел. Такая была игра. На грани опасности. А иначе – какой же адреналин? Но… Но все равно что-то нужно делать.

Его мысли прервал голос провидицы:

– Собственно, я ему сказала, что из двух ключей один приведет к счастью, второй – наоборот.

– Что?! – оцепенел Левушка. – Ты ему это сказала?!

– Да, – опять пожала плечами девочка.

– Прикольненько, – пробурчал потрясенный Левушка. – Значит, мой приятель решил сыграть в «русскую рулетку»?! Только меня не предупредил…

– Выходит, что так, – вздохнула девочка и повозила носком кроссовки по песку под лавочкой.

– Что ж теперь делать-то?

– Не знаю.

– Но ведь ты… это, провидица, или как?

– Ну-у-у…

– Так можешь и мне что-то напророчить? – цепляясь за последний шанс, спросил Левушка.

– Десять гривень! – нагло посмотрела ему в глаза девочка.

В мужчине-художнике, воспитанном мамой, который был к тому же пацифистом, взыграли совершенно противоположные эмоции. Ему вдруг захотелось схватить за плечи эту девчонку, которая разрешает себе вмешиваться в человеческие судьбы, и трясти ее, пока не скажет, как исправить ситуацию, или сама не открутит события назад (даже такую гипотетическую возможность представлял себе Левушка при том, что все равно не слишком верил во всю эту ерунду), но он сдержался. Последующая волна чувств толкнула его униженно (хотя почему униженно, просто по-человечески!) просить помощи, раз уж она причастна… Запутавшись в своих эмоциях, Левушка потер лоб, снова глянул на девочку и вдруг переспросил:

– Десять?

Она кивнула совершенно спокойно. Он достал из кошелька две синие пятерки и протянул провидице:

– Что же мне делать?

Девочка внимательно посмотрела на него и ответила:

– Ничего.

– То есть?! – Брови Левушки поползли вверх.

– Ничего. Если не хочешь все испортить.

– А как же?… Разве я ничем не могу помочь Игорю?!

– Ты? Нет.

– Что, и ничего уже нельзя изменить, раз один ключ на счастье, а другой на беду?

– Ты не можешь. – Девочка встала, поглядывая на маршрутку, которая подъезжала к остановке.

– И это все?!

– Да.

Левушка окаменел, глядя, как провидица, словно в замедленной киносъемке, направилась к маршрутке, у которой как раз начали открываться двери.

– Эй, так хоть скажи, где же то счастье, которое должно было выпасть мне?! – неожиданно крикнул он.

– Совсем рядом, – оглянувшись, ответила девочка безо всяких эмоций.

25

В начале весны в городке, где работала и жила теперь Олька, появилась Александра. Лет двадцати семи, бывшая местная жительница, она обитала теперь в Киеве и приезжала время от времени на собственной иномарке погостить к родителям, «отдохнуть от толпы», как она говорила, и поболтать со старыми знакомыми.

Оксанка знала ее, потому что в городке, где живет полторы тысячи населения, все были либо родственниками, либо кумовьями, учились вместе или просто где-то когда-то пересекались.

Александра сначала заехала в кафе посидеть с каким-то нездешним приятелем (персонал шептался, не жених ли), потом зашла с местными подружками, бывшими одноклассницами, – девушки ели, выпивали, разговаривали-хохотали, расспрашивали столичную подругу о ее жизни и заграничных путешествиях. Из обрывков их разговоров Олька поняла, что землячка живет в Киеве, но зарабатывает за границей. То же подтвердила и Оксанка, которая уже не первый год слышала в городке истории, как удачно устроилась дочка тетки Серафимы – выезжает на сезонные заработки и крутится там как может, вот уже и квартирку купила в столице, хоть и небольшую, но свою, и машину – гляди, какая приезжает! Не сказать, чтобы хорошо училась в школе, а махнула в Киев в какой-то техникум да и не вернулась.

Потом Александра появилась одна, посидела, выпила кофе с пирожным, покурила, поглядывая на часы, а когда Олька подошла забрать пустую посуду, вдруг сказала:

– Не знаю, сколько тебе здесь платят, но именно с такой работы я начинала семь лет тому «за бугром», а через три года уже купила собственную квартиру в Киеве. Теперь езжу на более престижную работу, да и бойфренда имею, вон, видишь, машину подарил. – И она кивнула в сторону серебристой машины за окном. – А недавно прежний шеф спрашивал, не порекомендую ли кого-нибудь порядочного в его ресторанчик…

Александра, затянувшись сигаретным дымом, задумчиво смотрела в окно. Олька задержалась возле нее, не понимая, ожидает ли клиентка ответа или сказала это просто так. Александра взглянула на часы, потом на Ольку, вытащила из кошелька купюру, которая вдвое превышала стоимость кофе и пирожного, положила на стол, поднялась и вышла.

Через два дня они встретились на дискотеке. Олька, у которой не выходили из головы Роксана с ее женихом, история новой знакомой и ее короткая информация о быстрых заработках, выбрала удобную минуту, когда Александра вышла на улицу покурить, и подошла к ней расспросить о том, что, по ее мнению, было основным – много ли платят, есть ли выходные, дают ли деньги на руки, как платят – понедельно или помесячно, на какой срок можно договориться…

Правда, Александра основным считала совсем не это, а наличие загранпаспорта и рабочей визы, какие-то рекомендации, хотя о последнем она не волновалась – прежний шеф поверил бы ей на слово. Но, узнав, что девушке едва исполнилось шестнадцать, пожала плечами:

– Вот главная проблема! Разве ж тебя родители отпустят?

– Нет у меня родителей, я сама себе голова, – строго произнесла Олька.

– Все равно, подрасти пока, а там… может, когда-нибудь… – довольно безразлично ответила Александра, но, глядя куда-то в сторону, добавила: – Хотя я знала одну киевлянку, она как-то все же выкрутилась, помогли добрые люди…

Александра окликнула подружек, которые вышли из дискотеки, и через минуту компания отправилась развлекаться куда-то в другое место, оставив Ольку на руинах ее еще не очень определенных планов.

Прокрутившись с боку на бок еще одну ночь, Олька на следующий день сама разыскала Александру и твердо заявила ей, что хочет попробовать, потому что других шансов изменить свою жизнь не видит. Спросила, как все же решился вопрос с той киевлянкой, которая тоже была слишком молодой. Опытная новая подруга понизила голос: «Сделали ей загранпаспорт с «ошибкой» на пару лет. Конечно, не задаром…»

Они попрощались, договорившись, что Александра в столице расспросит, кто, как быстро и за сколько сможет сделать, а потом как-то сообщит Ольке. Потому что весна ведь и скоро там в ресторанчиках будет полно туристов, а значит, и работы, и даже если у прежнего шефа не сложится, то летом, куда ни ткнись, рабочие руки нужны – и на обслуживании туристов, и в сельском хозяйстве, которое не сравнить с нашим ни по механизации и культуре труда, ни по деньгам, которые за ту работу платят.

И Олька стала ждать.

Через два месяца она спускалась по трапу самолета вместе с Александрой и киевлянкой Дашей, которая так же впервые ехала на заработки в туристический сезон и надеялась на помощь их компаньонки. На выходе из аэропорта их встретил знакомый Александры, который говорил с ней на чужом языке, сначала будто извиняясь, но потом зачастил бодрее.

Девушки встревожились, стоя возле своих небольших дорожных сумок, искоса поглядывая то на Александру, то на туристов, которые разъезжались на автобусах от аэропорта. А еще они ловили на себе взгляды местных мужчин, некоторые даже подмигивали и показывали им жестами, что девушки очень симпатичные. И были правы. Обе были стройными блондинками. Даша немного ниже ростом, с длинными волнистыми волосами, перехваченными обручем-гребешком с блестящими камешками, была одета в коротенький летний сарафан. Олька, в льняных шортах и яркой футболке, с волосами, которые светлыми прядями трех оттенков касались плеч, не узнавала сама себя в витринах и стеклянных дверях аэропорта. Брови ее были ровненько выщипаны, а накрашенные ногти рук и ног радовали и ее саму. Так потрудилась над девушкой еще в Киеве подружка Александры, забежав к ней на квартиру. Конечно, пришлось ей заплатить, но новая компаньонка сказала, что в салоне было бы втрое дороже, а не помешает иметь приличный вид, нанимаясь на работу, да и если по документам ей прибавилось не два, а целых три года, то и прическа с макияжем должны были быть уже «взрослыми».

Денег за быстро оформленный «загранник» Александра не взяла, сказала: «Отдашь с первой зарплаты». На том и порешили.

После переговоров с местным помощником оказалось, что то место, которое пообещали Даше, уже занято девушкой из России, но есть альтернатива – в соседнем курортном городке имеется вакансия в ресторане отеля, куда они заедут по дороге.

– А мое? Мое место не занято?! – взволнованно переспросила Олька.

– Нет, твое тебя ждет, – серьезно ответила Александра, – иначе шеф бы уже звонил и извинялся. Очень вежливый мужчина.

По дороге, проезжая через сказочно красивый, весь в цветах, чистый, будто ненастоящий, городок, они остановились возле аккуратного двухэтажного белого домика: водитель набрал номер с мобильного и что-то коротко сказал. Из дверей вышел седой полный мужчина, поздоровался, с улыбкой глянул на юных пассажирок, Александра что-то сказала ему на непонятном языке, а потом велела Даше взять сумку и идти устраиваться.

– А вы разве со мной не пойдете? – нерешительно спросила девушка.

– Да нет, нам же еще сорок километров ехать, чтобы Олю доставить. Я к тебе заеду завтра, проведаю, посмотрю, как устроилась, – заверила ее Александра.

Оля восторженно разглядывала все вокруг – такой красоты ей еще видеть не приходилось. Все удивляло ее сочными красками, невероятным количеством цветов, отличием природы и строений от привычных родных. Правда, Киев, где она перед отъездом прожила почти неделю у Александры, тоже отличался от ее деревни и от городка, где проработала неполный год, но здесь все было совершенно иным. Даже люди.

Машина притормозила возле довольно высокого забора, выложенного из камня. Александра с Олей вышли из машины, открылась калитка, пропустив их внутрь. Какой-то старик прикрыл ее и, прихрамывая, провел их к дому через аккуратный двор с цветником и столиком в тени большого дерева.

– А где же ресторан? – спросила Оля.

– Ресторан дальше по улице, нужно же сначала договориться и устроить тебя, или ты уже готова с самолета и за работу? – хмыкнула компаньонка.

Мужчина, вышедший навстречу, кивнул Александре и, прищурившись, оглядел девушку. И, несмотря на всю окружавшую их красоту и щебетание птиц, ей стало неуютно и тревожно от этого взгляда.

В гостиной Александра велела Оле посидеть и подождать, пока она обо всем договорится, потому что девушка, которая едва знала английский, вряд ли смогла бы сама обсудить все детали с работодателем.

На улице стояла жара, но в этой комнате с окнами, затененными специальными соломенными ковриками, было даже свежо. По крайней мере, Оля ощутила прохладное касание кожаного дивана, на который присела, поставив сумку на ковер у ног. Войдя, она по привычке подумала, не снять ли босоножки на каблуках, и сняла бы, если бы не застежки. (Нужно же было выбрать такое вместо шлепанцев на лето?!) Александра посоветовала купить именно их, потому что это «по-взрослому эффектно». Да и никто из ее спутников не разулся на пороге, как обычно делали у них в деревне, вот и она пошла обутая по уютному ковру с высоким ворсом.

Через несколько минут диван стал теплым и липким, нагретый горячими Олиными бедрами, она пошевелилась, отклеилась и, подвинувшись, опять ощутила прохладу. За дверью были слышны обрывки фраз на чужом языке. Не сказать, чтобы там ссорились, но и слишком дружеским или веселым разговор не казался. Вскоре в дверях появилась Александра. Застегивая сумочку, она глянула на девушку, потом на входные двери.

И вдруг Олька осознала, что сейчас останется одна – в чужой стране, не зная языка, не представляя даже названия городка, куда они приехали. Сердце ее сжалось, камешком поднялось к горлу и заколотилось там часто-часто, а пальцы рук стали холодными.

– Ты… ты что, уже уходишь? – сдавленным голосом спросила она.

– Нет, отпущу водителя и вернусь, – ответила Александра, улыбнувшись девушке только губами, и вышла на улицу.

Олька опять почувствовала, что бедра прилипли к кожаному дивану, механически передвинулась в сторону, опять коснувшись прохлады неживой кожи.

Хлопнула калитка. Взревел мотор. Александра не вернулась.

26

«Траффикинг» – термин уже довольно известный. Им обозначают продажу женщин в сексуальное рабство. Тысячи девушек пытаются изменить свою судьбу в поисках работы за рубежом. Многие из них становятся жертвами отлаженного международного механизма, единственная цель которого – заставить человека приносить максимальный доход собственникам преступного бизнеса.^[8]

Из статьи «Человек целиком и… на запчасти»^[9]

По материалам Интернета

• Киев, 30 июля 2009 года. Сотрудники Министерства внутренних дел Украины вчера задержали 11 членов организованной преступной группировки, которая занималась продажей гражданок Украины за рубеж. Как передает «proUA», об этом на конференции сообщил министр внутренних дел Украины. По его словам, группировка действовала с 2006 года, за это время около 500 украинских девушек было продано в сексуальное рабство в Объединенные Арабские Эмираты, Великобританию, Испанию и Германию.

Среди задержанных – четверо граждан Объединенных Арабских Эмиратов, подозреваемых в организации этой группировки, двое граждан Ирака, один гражданин России и несколько украинцев.

Министр считает эту операцию важной для работы МВД – ликвидация группировки, по его словам, станет примером для дальнейшей деятельности департамента по борьбе с преступлениями, связанными с торговлей людьми. Он подчеркнул, что среди девушек, проданных в рабство, есть дочери богатых граждан Украины.

Возбуждено уголовное дело по статье 149 Уголовного кодекса (торговля людьми).

• По данным исследований International Organization for Migration, сотни тысяч жителей Восточной Европы, в большинстве своем женщины и дети, становятся жертвами торговли людьми. Только в пяти странах региона – Беларуси, Болгарии, Молдове, Румынии и Украине – в сети работорговцев ежегодно попадает около 225 тысяч человек. Организация провела исследование проблемы торговли людьми в этих пяти странах и пришла к выводу, что украинцев, белорусов, молдаван, болгар и румынов преступники активно продают для работ на фермах, заставляют заниматься проституцией и попрошайничеством, а также втягивают в разного рода преступления. Этот бизнес в мире можно сравнить с доходами наркомафии и торговцев оружием. Миллиарды долларов. Многие из женщин, которые отправляются за рубеж, потом превращаются в секс-рабынь.

• Что такое торговля людьми, хорошо знают уже практически во всех странах бывшего Советского Союза. Пользуясь сложной экономической ситуацией и несовершенством правовой защиты граждан, определенные люди организуют бизнес на том, что приглашают других работать за границей, где последние попадают в жесткую эксплуатацию, зарабатывая мизерные деньги для себя и принося огромные барыши организаторам. Приоритетными странами, куда вывозят людей с Украины, есть Россия, Турция, Венгрия, Чехия, Хорватия, Германия, Объединенные Арабские Эмираты, Сирия, Китай, Нидерланды, Канада, Япония. Популярны в этом отношении также средиземноморские страны – Греция, Кипр, Израиль, Италия, Испания. Мужчины нередко становятся живым товаром в Португалии, Чехии, Испании и в Балканских странах, куда их приглашают как строителей и разнорабочих и где они нередко оказываются в условиях, близких к рабству.

• Объектом торговли людьми может стать любой человек независимо от возраста и пола. Мужчины – в целях эксплуатации, дети – в целях использования для попрошайничества, все вместе – для трансплантации органов. Составная часть этой преступной деятельности – торговля женщинами для их сексуальной эксплуатации. В большинстве случаев граждане едут за рубеж с целью трудоустройства.

• Пути вербовки на работу различные: объявления о трудоустройстве за рубежом, приглашения знакомых и даже родственников, турфирмы, сеть посредников. Опасность выезда через турфирмы состоит в том, что они оформляют туристические визы, которые не дают возможности легального трудоустройства. Ответственности за судьбы граждан, которые воспользовались их услугами, туристические агентства не несут. Еще один путь – это брачные объявления и контракты.

• Для того чтобы не стать жертвами работорговли, по мнению специалистов, нужно запомнить несложные правила. Прежде всего необходимо убедиться в наличии у фирмы, через которую человек собирается трудоустраиваться, соответствующей лицензии (не следует доверять ксерокопиям).

Помните, что работа в Европе возможна только при наличии рабочей визы – никакая другая виза такого права не дает. В договоре должны быть прописаны трудовые обязанности и права, обязанности работодателя, рабочее время, социальные гарантии, сроки начала и окончания действия договора, а также телефоны и адреса, которые вам перед отъездом необходимо оставить близким или знакомым.

При выезде за границу у вас должна быть нотариально заверенная копия паспорта, которую надо хранить отдельно от вещей. Необходимо знать наизусть адрес и телефон посольства страны, в которую вы выезжаете.

• Последние исследования, проведенные в Украине, показали, что чаще всего жертвы торговли людьми – это молодые женщины 18–26 лет, большей частью незамужние, с базовым средним образованием, в основном из небольших городков. Уровень их материального достатка можно оценить как низкий и очень низкий. Что касается мужчин, то большинство составляют женатые, в возрасте от 31 до 50 лет. Они выезжают с целью заработать денег за короткий срок для улучшения уровня жизни своей семьи. Дети – это подростки в возрасте 13–18 лет, большинство составляют девочки. Как правило, это дети из неполных и неблагополучных семей.

• Очень трудно доказать вину работорговцев. Жертвы чаще всего боятся давать показания. К тому же защита свидетелей, о которой так много говорят чиновники и правозащитники, часто отсутствует. Поэтому одна из главных проблем в борьбе с работорговлей – нежелание жертв идти на контакт с правоохранительными органами. Многие уверены, что правозащитники подкуплены, поэтому боятся мести сутенеров. Уговорить пострадавших дать показания очень непросто. «Я вообще постаралась это забыть. Я еще в Польше дала показания, но сутенера не называла, только сказала, что это были парни из России, которые нас привезли и которым мы поверили. Я ничего не хотела о нем говорить, потому что боялась, что могу вообще домой не доехать», – вспоминает Оксана.

27

Лиза работала уже полгода. Этого времени ей хватило, чтобы, во-первых, сцепив зубы, втянуться, во-вторых, больше никогда не судить новых подруг за их слова и поступки (потому что никто не святой и никто не железный) и, в-третьих, самой возненавидеть тот цирк, в который добровольно ввязалась. Но она продолжала работать, потому что знала зачем.

За это время она заметно повзрослела – и мыслями, и манерами, и телом. В голове прибавилось знаний о другой стороне жизни, а тело ее привыкло излучать женственность, соблазнительность, при этом сохраняя неприступность. И если последнее было ее личным выбором, то на женственности и сексуальности настаивал хозяин заведения, потому что не за мытье посуды платил он девушкам. Именно этих проявлений жаждали гости ночного клуба за свои деньги.

Лиза нравилась мужчинам. Вряд ли ее красоту можно было назвать безупречной, но была у нее какая-то неповторимая грация, осанка, которая без слов вызывала желание быть рядом, ощутить причастность к этой шатенке с роскошными прямыми волосами ниже плеч, темными бровями дугой и карими глазами. А еще от новой работы у Лизы появился и стал органичным какой-то особенный взгляд – будто смотрела она на тебя сверху, какого бы ты роста ни был. Взгляд – вызов для мужчин – поди разгадай!

А уж каких разных мужчин довелось Лизе увидеть вблизи – хоть роман пиши или галерею рисуй! Рисованием она и правда иногда развлекалась – могла довольно легко, несколькими штрихами, изобразить человека, просто так, «между делом», не уделяя этому занятию серьезного внимания.

Однажды, когда сидели они с девушками дома после работы (обычно возвращались после пяти утра), курили, пили чай и понемногу отходили от ночных событий, Лиза машинально за разговором нарисовала одного из ночных гостей, да так удачно, что Кира выхватила листок из-под ее рук, стала хохотать и тыкать его Ире, которая хоть и была уставшей и нездоровой, тоже рассмеялась:

– Надо же, Лиза, какая у тебя легкая рука! Такой он, сука, и есть, и рожа, и брюхо, и реденький чубчик, зачесанный через лысину! И что ты здесь делаешь? Лучше бы картины рисовала и продавала!

– Да я ж не художник, это так… Иногда само слетает с рук… Да и кому это нужно – мое рисование? – отмахнулась Лиза.

– А ты каталог клиентов нарисуй и шефу продай! Эксклюзив будет! – опять захохотала Кира, и ощущался в ее смехе скорее нервный надрыв, чем беззаботность веселого человека.

Ирина улыбалась, попивая чай на травах, и иногда кривилась от боли. Потом рассказала Лизе, что за годы своих странствий по ночным клубам разных стран заработала себе гастрит, который время от времени обостряется и скручивает ее до крика, но болеть-то нельзя – вот и подавляет приступы обезболивающим и все обещает себе, что когда-нибудь остановится, вернется домой, к маме и дочке, а там уж и о здоровье позаботится.

– Нужно бы посидеть на диете, нервы поберечь, но куда там! То не поешь толком, экономишь каждую копейку, то нахватаешься бегом-бегом и всухомятку – бутерброды, кофе… Да еще алкоголь с клиентами в клубе, сигареты – вот все это и делает из нас молодых инвалидов, – опять скривившись от боли, подвела она итог. – Хорошо, что ребенок у меня уже есть, а то и не знаю, какие дети будут у наших девчонок от такой жизни, да и будут ли вообще…

А еще иногда Ирина рассказывала истории, которые пришлось ей пережить раньше, в других странах, где она работала. Лиза удивлялась, сколько же горького опыта выпало на долю этой молодой красивой женщины, и думала, сможет ли та забыть когда-нибудь о своих заработках, вернувшись домой навсегда.

Однажды, когда Киры не было дома, Лиза с Ириной, уставшие от ночной работы, пили на кухне кофе, поглядывали за окно и перекидывались редкими фразами.

Вдруг Ирина заговорила о Кире, которую знала дольше, и неожиданно констатировала:

– Нужно за Кирюхой присматривать. Очень уж она реактивная, нервы словно обнажены. То смех, то слезы, то печаль, то истерика. Нехорошо это. Плохие «звоночки».

Лиза, удивившись, сказала, что ничего такого не замечала, просто думала, что у Киры характер экстраверта, не скрывает она своих эмоций. Но Ирина вздохнула, закурила и рассказала невеселую историю из своей жизни:

– В комнате нас было шестеро. Я уже добывала там последние дни контракта и собиралась покидать страну, как однажды ночью мы проснулись от запаха дыма. Одна из девушек жгла костер в центре комнаты. Огонь быстро потушили – вылили на него воду из чайника. Оказалось, у той девушки начались психические расстройства. Тихая простая блондинка из белорусской деревни в последнее время часто плакала и жаловалась, что очень скучает по дому, не знает, как доработать еще три месяца. Работой она «не горела». Хозяин был недоволен, ее постоянно ругали и штрафовали за мельчайшие проступки. Той ночью мы долго не раздумывали – виновнице дали выпить полстакана вина, связали руки, привязали к кровати и легли спать – всем завтра на работу… Хозяин клуба решил не увозить девушку в больницу – лишние расходы. И зачем ему «пятно» на клуб? Домой ей тоже ничего не сообщили. Следующей ночью повторилось почти то же самое, а потом я уехала. Со временем оказалась здесь.

– А что с той девушкой? – встревоженно спросила Лиза.

– Передавали, что три месяца до окончания контракта она провела в той нашей комнате постоянно привязанная. Установлен был график дежурства – кто будет за ней ухаживать. Хозяин «разорился» только на снотворное, чтобы по ночам она не плакала и не мешала остальным отсыпаться. На этом настояли некоторые девочки еще и потому, что другие запросто могли избить бедную девушку – «достала уже, и без нее тошно»…

Лиза, потрясенная этой историей, уже и сама не могла заснуть, все ходила и выглядывала в окно Киру. А когда та вернулась, довольная продолжением «рабочей ночи» с одним из поклонников, а также заработанной копейкой, Лиза слишком внимательно присматривалась к девушке и ее реакциям. Когда же Кирюха улеглась спать, Лиза предложила Ирине пойти прогуляться по городу.

Иногда после ночной работы девушки теряли желание спать. Пока чаевничали, разговаривали, мылись по очереди в душе, а сон уже фьюить – и нет его. Тогда отправлялись они на рынок, по магазинам или просто так прогуляться, посмотреть на городок, на туристов и местных жителей, ведь не только из ночных гуляк состояло население этой страны. Но в тот раз даже прогулка не развеяла их грустных и тревожных мыслей.

Так, может, и продолжалась бы Лизина жизнь и заработки, если бы не заехал однажды к ним дальний родственник хозяина клуба. Очень эффектный высокий мужчина среднего возраста. Этот мачо, разбалованный деньгами и вниманием женщин, появился здесь не как остальные гости, а, наверное, заехал по каким-то делам к шефу. Весь вечер он с интересом приглядывался ко всему вокруг – от новинок интерьера до девушек, или точнее – от девушек до прочих новинок. Лизины подруги, не слишком отвлекаясь от своих постоянных гостей, перемигивались, кивая друг другу, и указывали глазами на этого красавца. Вскоре хозяин послал к гостю Лизу, как оказалось, по его же просьбе.

Вакцинированная уже десятками общений с местными мужчинами, Лиза безо всяких переживаний, но с показной любезностью и вниманием присела за столик гостя. Конечно, она тоже обратила внимание на его эффектную внешность, манеру держаться и говорить, но это не слишком меняло отношение Лизы к мужчинам и к исполнению ее служебных обязанностей, но, как ни странно, гость загорелся не на шутку.

Оказалось, что он был кузеном или троюродным братом хозяина, жил в соседнем городке и также был владельцем нескольких ночных клубов, куда, конечно, тоже набирал в штат хостес красивых иностранок, которые приехали на заработки. Он приходил три дня подряд, а потом стал появляться несколько раз в неделю, заводил разговоры с Лизой, угощал ее, а в нерабочее время приглашал прогуляться по городу и где-то пообедать. Однажды даже повез в родной городок, похвастался и домом, и собственными клубами, и своим автопарком из еще двух машин и крутого мотоцикла (что, наверное, должно было впечатлить девушку, которая приехала зарабатывать себе на жизнь).

Сначала его внимание показалось Лизе просто несколько более экзальтированным, чем у других гостей, потом девушка удивлялась, почему бы такому богатому красавцу, да еще и хозяину ночных клубов, не найти себе ровню – разве же это престижно, всерьез крутиться возле иностранки-хостес? Потом у Лизы возникли подозрения, не хочет ли он просто переманить ее для работы в своем клубе, потом – еще более тревожные, поскольку недавно пронесся по городку слух, что одна их землячка наложила на себя руки, потому что задолжала работодателю большую сумму денег и никак не могла ни домой уехать, ни рассчитаться с ним. Дело замяли, тело отправили на родину, виноватых не нашлось, но среди мигрантов еще долго шептались о торговле людьми, сексуальном рабстве и о безжалостности сутенеров, как местных, так и земляков приезжих девушек.

Встревоженная активным наступлением нового знакомого, Лиза держалась любезно, но сдержанно, что, на беду, разжигало его чувства еще больше. Девушки все чаще обговаривали эту тему и в свободное время в клубе, и после работы. Лиза то отмахивалась, то сердилась, никак не собираясь ни влюбляться на этой территории, ни «дорого продаться», как в шутку советовала непосредственная Кира, которая зарабатывала и с основной работы, и с «дополнительных услуг», чертыхала тех, чьи деньги складывала на свое светлое будущее, экономила, на чем могла, но мечтала, что однажды «и на ее улице перевернется самосвал с пряниками».

Так прошло еще два месяца. Лиза однозначно отрицательно ответила на Его предложение руки и сердца, потому что сказку о Золушке видела только по телевизору, а жизнь вокруг была куда более прозаичной. Она все еще помнила о своей цели и медленно, но упрямо двигалась к ней по пунктирной траектории, на которой не был изображен красавец иностранец с кучей денег и с чуждой ментальностью, жизненными принципами и привычками.

Проглотив ее отказ стать женой (как и неоднократные отказы другого плана), Он неожиданно исчез, и подаренный Им мобильный молчал в Лизиной сумочке уже две недели. Нет, она не чувствовала себя обиженной или брошенной, ей было все равно. Или почти все равно. Конечно, у Него своя жизнь. Наверное, есть какая-то женщина, то ли невеста, то ли любовница, а Его предложение было просто шуткой… Конечно – каждый может пошутить с девушкой, за которую некому заступиться! Да и кем Он был для нее?! Разве что гостем несколько иного уровня, чем другие. Правда, в клуб Он приходил не как клиент, а исключительно увидеться с ней, часто приезжал машиной из своего городка прямо перед закрытием заведения и вез Лизу куда-нибудь ужинать или завтракать – кто точно знает, как называется еда в пять утра? Делал ей подарки, а на ее возражения отмахивался и говорил: «Это мелочи, ты достойна большего…» А теперь пропал. Да это, пожалуй, и к лучшему.

В последнее время ее особенно раздражало внимание одного «поклонника», который за свои деньги изливал ей душу на плохом английском, рассказывал о своих проблемах, жаловался на жену, на детей, на начальство и на любовниц, все заказывал крепкие коктейли и все прижимался к молодому Лизиному телу, демонстративно обнюхивая ее и так же демонстративно не касаясь руками, но раздевая глазами… Он сводил ее с ума, этот толстяк с пальчиками-сосисками и блестящими щеками… И откуда эта чума взялась на ее голову? Никто никогда раньше его не видел, а теперь появляется каждый вечер и вцепляется в Лизу как клещ…

И волей-неволей мысли девушки возвращались к более приятному поклоннику ее красоты… Она даже хотела было спросить у шефа, не случилось ли чего (все-таки его родня), но сдержалась. Когда Он перестал приезжать, девушки притихли в своих разговорах о Лизиных перспективах – кто-то с пониманием, кто-то удивленно, мол, эта девка цены себе не сложит, ведь не в любовницы к старому, косому и скупому зовут, а замуж за красивого и богатого – чего нам еще желать-то?!

Лиза не поддерживала эти разговоры, дав подругам понять, что тема не обсуждается и детали обсасыванию не подлежат. Но такова уж особенность любых женских коллективов – там обговаривается все. И когда Лиза неожиданно входила в комнату для персонала, шепот и пересуды вдруг захлебывались, кто-то начинал кашлять, кто-то напевать, а кто-то нарочито громко пересказывать затертые шутки, поправляя прическу и макияж…

Он появился в клубе в день, который был для Лизы особенным, хотя об этом не знал никто. Приехав за десять минут до начала новых суток, Он поздоровался со всеми, подошел к Лизе, сказал несколько слов, будто и не было этой паузы в их встречах, потом заглянул к хозяину клуба, после чего быстро был накрыт зарезервированный столик, а ровно в полночь ее гость взял микрофон и призвал всех к тишине и вниманию. Он поздравил Лизу с днем рождения и подарил ей огромный букет, который ему ловко подал охранник. Весь зал взорвался аплодисментами и криками. Лиза замерла от неожиданности и от красоты такого жеста, но это был еще не финал. Успокоив посетителей, Он жестом факира извлек откуда-то бархатную коробочку, еще одно движение – и в середине ее блеснули драгоценными камнями сережки с кольцом и замерли в протянутой Лизе руке. Он стал на одно колено и при всех попросил ее выйти за него замуж.

Лиза сдалась, еще не осознав, на счастье или на беду опять изменила траекторию своей жизни в день, когда ей исполнилось двадцать четыре.

Остаток ночи они праздновали за шикарно накрытым столом, угощая всех, кто подходил поздравить ее, Его, их.

28

Утром в понедельник Игоря без объяснений перевели из «одиночки» в «обезьянник» – вонючую камеру, пополнив таким образом компанию из трех человек. Соседями оказались двое наколотых парней, один из которых неподвижно сидел на полу возле лавки, а другой – на лавке над ним, ритмично покачиваясь вперед-назад, и нетрезвый избитый мужик, который лежал на лавке у другой стены и неприязненно сканировал новенького мутным взглядом. При слабоватом свете засиженной мухами лампочки под потолком воспоминания о буйстве киевского мая, пронизанного солнцем, ветерком и ароматом сирени, показались миражом.

Прошло полтора дня, как он при невероятных обстоятельствах утратил свободу. Две ночи и один день. Ничего не изменилось к лучшему. Он все-таки надеялся, что Левушка хоть что-то придумает. Или, может, появится хозяин квартиры и захочет посмотреть на злодея. И вот тогда Игорь непременно убедит его, что даже не знает, на каком этаже тот живет, что не имел намерения, не сотворил никакого зла и не собирался… И тот обязательно ему поверит! Махнет рукой, напишет какое-то заявление и заберет виски (и на черта ему столько?!). Правда, стало уже на одну бутылку меньше…

Райотдел субботним вечером не дал пропасть содержимому разбитой бутылки, всем досталось понемногу продегустировать. Общий вывод был – «И ни хрена особенного!» И еще более ироничные и удивленные взгляды и идиотские шуточки посыпались в сторону зарешеченной халабуды, где находился Игорь, пока его не перевели на ночь в «одиночку». Он удивился и даже обрадовался, что не ко вшивым бомжам и к алкашне, как рассказывали парни с работы, которым пришлось вляпаться за драку в клубе. Вот так – даже обрадовался, потому что все относительно, и тут, и на воле.

Словосочетание «на воле», выхваченное сознанием среди прочих слов, из которых складывались его мысли, заставило повести плечами и покрутить шеей, которые словно свело, и опять вернуться к обдумыванию возможных перспектив. Игорь механически зашагал по камере вдоль коридорной стены, собственно, никому не мешая. Но вдруг гневный крик заставил его подпрыгнуть от неожиданности:

– Сядь, падло, не мигай перед глазами! И без тебя тошно!

Мужик с разбитой рожей замахнулся на него здоровенным кулачищем, не поднимаясь с лавки. Два затуманенных парня тоже уставились на него, но через мгновение мизансцена обрела первичное равновесие. Игорь, конечно, мог бы поспорить и даже померяться силой с тем мурлом (тот хоть и был покрепче, но изрядно пьяный), однако целью Игоря было восстановление справедливости в очень конкретном и узком коридоре его дела, а не во всем мире вообще и в этой вонючей камере в частности. Собственно, драка могла уменьшить его шансы на скорое освобождение. Да и испорченный портрет на работе ни к чему. Он уселся на край лавки, отвернувшись от наркоманов, и опять задумался.

Вспомнив о работе, Игорь осознал, что обычно по понедельникам с утра он выходит из дому, идет на парковку, берет машину и отправляется в плотном дорожном потоке через полгорода к офису фирмы, на которую работает уже несколько лет. Контора была довольно перспективной, имела общие планы с иностранцами, и даже мировой экономический кризис не слишком пошатнул ее статус и доходы.

«Господи! А как же теперь на работе?! Хорошо, если за несколько дней разрулится, а вдруг надолго?! Может, попросить разрешения позвонить и наврать шефу о каком-то семейном форс-мажоре? Надо попросить. Пообещать денег, что ли… Йопть! И машину надо было сегодня забирать с СТО! Все в кучу!» – Игорь взлохматил волосы, потер лоб и вдруг ощутил невероятное желание, нет, даже настоятельную потребность, почистить зубы.

Какой-то внутренний, довольно злорадный голос издевался в голове: «Шефу соврать! Машину забрать! Зубы почистить! Придурок! Спасай свою задницу, а то ни шеф, ни машина, ни «Колгейт» тебе еще долго не понадобятся!»

Игорь вздрогнул, встал и направился к двери.

29

После дня рождения, который стал заодно и обручением, Лиза больше на работу не вышла. Вернувшись к утру домой, она собралась, обняла девчонок, пообещала Ирине и Кире проведывать их, смахнула слезу и спустилась с вещами во двор, где в машине ожидал Он. Лиза уже не думала, правильно ли она поступила, поддавшись моменту, слишком эмоциональному, слишком контрастировавшему с предыдущими неделями горьких и безрадостных заработков, – это случилось. Когда-то, еще в институте, она услышала от старенького преподавателя такую фразу: «Что случилось – то должно было случиться. Не должно было бы – не случилось бы!» Она уж и не помнила, по какому поводу он произнес эту сентенцию (он вообще их любил), но такая философия казалась девушке довольно мудрой и утешительной в тяжелые минуты жизни – все для чего-то человеку нужно. Все нужно пережить и сделать собственные выводы.

По дороге Лиза поймала себя на том, что мысли ее, несмотря на перемены к лучшему, как-то не слишком радостные. Не то чтобы тревожные, а просто вообще не раскрашены эмоциями. Словно она просто перелистнула еще одну страничку своей жизни, как-то буднично приняв смену статуса наемной обслуги на статус желанной женщины, а в близкой перспективе жены богатого мужчины, который вот, рядом, за рулем – радуется, добившись своего, везет ее в родной дом, готов обеспечивать, заботиться, предоставить ей невиданный ранее уровень жизни. Лиза улыбнулась в ответ на Его довольный взгляд, глубоко вздохнула, устроилась поудобней на сиденье и уснула.

Он привез Лизу в свой дом, сказав, что давно мечтал о такой хозяйке. Дом был небедный. Он со старта рассказал Лизе о распорядке своей жизни, о том, что до сих пор нанимал в помощь по хозяйству двух людей – Марию, местную жительницу лет пятидесяти, которая убирала в доме и готовила еду, и Браса, парня лет двадцати, который выполнял обязанности то садовника, то водителя, в зависимости от потребностей хозяина. Женщина приходила, управлялась по хозяйству и возвращалась к своей семье, а водитель-садовник жил в маленьком аккуратном домике для обслуги, пристроенном во дворе возле въезда на их территорию. Он был довольно молчаливым, а когда говорил, заикался, от этого смущался и сердился, потому большую часть времени молча занимался делами. Лиза так и не узнала, было ли имя «Брас» его настоящим именем или таким «ник-неймом», которым нередко прикрывается молодежь.

Дом хозяина был не дворцом, но и не торчал добавленными жилыми этажами на маленьком участке. Он был довольно широким, даже раскидистым, в сравнении с соседними домами, имел один основной этаж, один мансардный и полуподвальное помещение с кухней, кладовкой, сауной и большим гаражом, где жили Его игрушки – машины и мотоцикл.

Иногда в доме бывали гости, иногда оставались ночевать в гостевых комнатах. Тогда прибавлялось работы обслуге, да и Лизе тоже, потому что не такая уж она и госпожа, чтобы только сидеть и опиливать ногти перед телевизором: назвали хозяйкой – надо хозяйничать.

Приехала посмотреть на новую родственницу Его сестра с мужем и двумя детьми. Было ясно, что большой радости от заграничной невестки-бесприданницы у сестры не возникло, но также Лиза поняла, что права голоса та не имеет и что Он не собирается ее слушать, даже если бы что и сказала. Были установлены дипломатические отношения – и хватит. А муж сестры вообще больше слонялся по развлечениям да ночами пропадал в клубах своего родственника, чем обращал внимание на соображения жены по поводу новой родственницы. К тому же еще и бросал недвусмысленные взгляды на молодую невестку. Лиза рассматривала со стороны модель отношений этой пары, даже сочувствовала золовке, но надеялась, что в ее семье все будет иначе.

Муж показал Лизе свои клубы (или показал ее там?). Унаследовав от отца два ночных развлекательных заведения, Он удачно вел семейный бизнес, строго держал управляющих, те, в свою очередь, не цацкались со штатом, но угождали клиентам – и дела шли хорошо.

Лиза с интересом побывала в обоих и даже познакомилась с «русскими» – девушками из стран Балтии, Беларуси, Украины и даже из Молдовы и Казахстана – «экзотические бомбочки» придавали пикантности и привлекательности клубам и повышали доход собственника.

Ночные клубы по сути не слишком отличаются один от другого. Точнее, отличаются в деталях, оставаясь местом, куда с наступлением ночи идут мужчины «зажигать»: приятно провести время, купить себе порцию развлечений и радости, поднять настроение, упиться коктейлями, музыкой, ароматами, общением, близостью молодых и красивых девушек, которая словно поджигает их спрятанные до поры пороховые резервы – и вот уже бурлит настроение, взлетает ввысь тонус, летят деньги, брызжет шампанское, и ты – еще чуть-чуть и бог! Они приходят доказать себе и окружению, что могут себе это позволить, потому что они – мужчины! Мужчины с определенным уровнем свободы и достатком, и все здесь будет крутиться вокруг них и для них.

А внутри клуба кипит собственная жизнь – проблемы, интриги, заработки, ревности, влюбленности, болезни, радости, слезы, предательства, праздники, депрессии – впрочем, как и в других коллективах, потому что ведь везде люди. Они ходят на работу, чтобы зарабатывать. Им нужны деньги на жизнь. Чтобы, в свою очередь, нести куда-то и отдавать за товары или услуги бумажки, легче или тяжелее заработанные, украденные или полученные в подарок от поклонников. Правда, иногда процесс зарабатывания денег «на жизнь» становится самой жизнью, до краев наполненной только этим «процессом». Потому что жить-то вне его и некогда. Хотя кажется, что еще немножко, и вот она – вон, впереди! Настоящая, та самая жизнь, ради которой…

Поняла ли Лиза, что «процесс» закончился, а «жизнь» наконец началась, или просто сделала шаг в неизвестное, устав от ярких унизительных ночных будней и поддавшись Его натиску? А может, просто порвала черновик своих мечтаний с пунктирно прорисованным путем к цели и стала жить, «как ведет»? Да и любила ли она этого мужчину, которому доверилась? Она не искала ответов на эти вопросы, наблюдая за своей жизнью словно со стороны. Сегодня было так, а дальше – как карта ляжет. Находят же женщины свое счастье и за границей? Почему бы и не она?

30

В понедельник вечером, когда истекло двое суток пребывания Игоря в отделении милиции, а выхода из этого тупика он все еще не находил, не мог придумать, как именно нужно действовать, кого и как привлекать к этому, его неожиданно сопроводили из камеры к дежурному офицеру. Тот лаконично сообщил, что Игорь освобожден, потому что хозяин квартиры сказал, что не будет возбуждать уголовное дело, письменно отказался от претензий и забрал, согласно описи, «свое имущество». Так вопрос чудесным образом решился сам.

Игорь, потрясенный такой невероятной развязкой, стоял словно в оцепенении.

– У вас есть возражения? Может, хотите вернуться в камеру? – уставшим голосом пошутил милиционер, протягивая ему какие-то бумаги.

– Нет, конечно нет, я это… Что нужно делать? – словно опомнился Игорь, автоматически поставил подпись и получил пакет со своими вещами.

В пакете были его цифровой фотоаппарат, кошелек, пачка сигарет, зажигалка и два ключа от квартиры. Его больше не задерживали, ни о чем не спрашивали и не объясняли. Дежурный наряд как раз затолкал в помещение двух парней в наручниках, и все внимание переключилось на них.

Игорь очень хотел курить, но, выйдя на крыльцо, сначала стал распихивать по карманам свои вещи. Но еще больше он хотел оказаться подальше от этого места, в которое так неожиданно судьба ткнула его носом, будто напомнив о непредсказуемой разноцветности бытия. Игорь смял пустой пакет, бросил его в урну у входа в отделение, закурил и быстро пошел прочь от типовой серой постройки, чеканя в голове в такт шагам два слова: «Слава Богу! Слава Богу!»

Первым желанием было позвонить Левушке и спросить, не он ли убедил хозяина отказаться от претензий, но мобильного у него с собой не было. По правилам их «игры» участники имели равные шансы и минимум вещей.

– Дома, дома разберусь, – пробурчал сам себе Игорь, ощутив невероятное желание поскорее оказаться ДОМА, вымыться, почистить зубы, побриться, упасть на чистую постель и спокойно выспаться… Или еще лучше – смыть с себя запахи тех помещений, выпить водки, упасть и уснуть. И пусть неизвестно, почему именно и благодаря кому его отпустили. Он СВОБОДЕН – и этого хватит.

Вдруг волна запаха, долетевшего от «Макдоналдса», ухватила его за голодный желудок – не сказать, что это был привлекательный аромат любимой еды, но банальный мужской голод, а не изысканный аппетит повел его к стеклянным дверям. И именно перед ними Игорь резко затормозил, увидев себя со стороны – небритый, со всклокоченными волосами, в мятой одежде и с шальным выражением глаз.

«Нет, таким дяденькой только детей пугать», – подумал он, развернулся и пошел домой.

31

Левушка, несмотря на совет юной провидицы, в тот день все-таки слонялся возле дома, поглядывая, не появится ли кто-нибудь, похожий на хозяина обворованной квартиры. Он уж и поднимался, и звонил в двери, и даже перекинулся парой фраз с бдительной соседкой – хозяин все не возвращался. Поэтому Левушка слонялся по двору, ждал, сидя на лавочках, а заодно держал в поле зрения оба подъезда, надеясь увидеть также и Олю. Где-то около одиннадцати утра она вышла, но не сама, а с молодой женщиной, которая держала на руках Ясю.

За темными очками не было видно ни Олиных глаз, ни глаз ее спутницы. Остановившись на ступеньке возле дверей, Оля кивнула в сторону нового знакомого и что-то коротко сказала подруге. Это слегка удивило Левушку, но он понял, что Ясина мама уже, очевидно, была в курсе их знакомства.

Красивая, действительно красивая женщина, хоть и совсем другого типа, не похожая на Олю, с темными волосами, смуглой кожей. Держа на руках ребенка, она была похожа на Мадонну, и Левушка на мгновение залюбовался ею, как настоящий художник, а уж потом решился и пошел поздороваться.

– Добрый день! У вас чудесная девочка. Привет, Яся! – коснулся он радостно протянутых к нему детских пальчиков.

– Мама! Это же Лев! – И она засмеялась, как колокольчик.

Мама удивленно улыбнулась и так же удивленно оглянулась на Олю.

Обычно решительная девушка неожиданно смутилась, кивнула и присела перевязать шнурок на кроссовках.

Женщины направились в сторону проспекта. Левушка засомневался: ему хотелось пройтись с ними, хотя бы немного проводить, и в то же время он боялся пропустить хозяина злосчастной квартиры.

– А ты на работу разве не ходишь, вроде уже понедельник? – овладев собой, подколола его Оля. – Все гуляешь тут, что в выходные, что в будни…

– Ну, я в некотором роде свободный художник. А сегодня я все-таки решил… решил дождаться хозяина той квартиры. Он все еще не вернулся в город. Хочу попросить его не возбуждать уголовное дело против Игоря. – Левушка глянул на Лизу, в курсе ли она?

– Да, я слышала о вашей странной истории, – медленно произнесла она, внимательно вглядываясь в лицо Левушки. – Оля мне рассказывала.

– Но вы же верите, что Игорь не вор? – заволновался Левушка. – Что он не брал этих вещей? Да и вообще не входил в ту квартиру?!

– Да. Верю. Раз вы это так искренне утверждаете. Давно с ним дружите? – слегка улыбнулась она, и что-то неоднозначное промелькнуло перед цепким взглядом художника.

– С первого класса. Больше двадцати лет! Игорь не мог! Он нормальный, моральный человек! Мы просто хотели так пошутить. Адреналин, всякое такое, понимаете? Он не бандит, не какая-то там сволочь, которая посягает на чужое! Да и не надо ему… Он нормально живет, работает, – стал горячо защищать друга Левушка, будто кто-то сомневался в моральном облике его друга. – Да и украдено было что-то несусветное – семь бутылок виски!!!

– Действительно странно, – медленно произнесла Лиза. – Семь бутылок виски! Разве можно за них упечь человека в тюрьму? Тем более морального человека, который не… Стойте! Но как же те бутылки оказались у него? – наклонила голову набок Лиза.

Левушка слегка смутился, но ответил.

– Я и сам не знаю, не говорит он. Но… Говорит, что кто-то ехал с ним вместе и оставил тот чемодан, – пожал плечами Левушка.

– Фантастическая история! Знаете… Вы не теряйте здесь зря времени. Не нужно беспокоить хозяина.

– А как же?! – удивленно выдохнул Игорь.

– Послушайте меня. Идите домой или на работу. Или еще куда. У меня есть один довольно высокопоставленный знакомый, Оля мне вчера рассказала о вашей ситуации, и я его попросила замолвить слово в отделении милиции. Правда, я не знала фамилии вашего товарища, но, думаю, адреса и упоминания о виски хватит, чтоб его ни с кем не спутали.

Левушка стоял, слегка открыв рот, сведя к переносице брови, слушал ее, спокойную и уравновешенную, не верил своим ушам и не знал, действительно ли этого заступничества молодой незнакомой женщины будет достаточно, чтобы вытащить друга.

– А вдруг хозяин все-таки разгневается и будет настаивать, чтобы делу дали ход? – тревожился он.

– Ему посоветуют этого не делать, а вы можете только все испортить, – спокойно, с улыбкой в уголках рта, ответила Лиза. – Извините, нам уже пора в больницу на обследование.

Оля, которая молча наблюдала за этим разговором, махнула Левушке и решительно направилась к проезжей части. Мгновенно увидев такси, замахала рукой, в которой держала сумку. Машина притормозила возле девушки.

Лиза попрощалась кивком головы и понесла Ясю в машину. Левушка стоял как окаменелый, не зная, что говорить, делать, думать.

– А Лев с нами разве не едет? – уже из машины вскрикнула Яся.

– Нет, солнышко, – обняла ее Лиза и закрыла дверцу.

– Спасибо вам! – вдогонку крикнул Левушка и так и остался стоять на краю тротуара.

«Ничего не делай. Если не хочешь все испортить», – прозвучал в его голове голос провидицы.

32

Есть в жизни человека вещи необходимые, а есть, на первый взгляд, не очень. Трудно объяснить человеку, который не имеет хобби, зачем другому, увлеченному, эта морока. Но есть все-таки на свете немало увлеченных людей! Кто ждет дачного сезона, чтобы окутать любовью и заботой свои растения, и каждую весну уплотняет на подоконниках ящички с домашней рассадой, кто вяжет крючком или спицами, вышивает, творит из бисера или вырезает из дерева… Другие не производят сами, но упорно коллекционируют – марки, значки, открытки, пластинки, пивные кружки, предметы старины… А кому-то нравится реставрировать старую мебель, давая ей новую жизнь.

А есть еще хобби-занятия, которые не выставишь напоказ коллекцией, потому что предметность их условна или быстротечна. Например, человек пишет стихи, поет, танцует или просто радуется, готовя всевозможные блюда, которые, высоко оцененные родными и друзьями, быстро исчезают.

История, подобная легенде, рассказывает, что в старой Англии фермеры очень любили своих лошадей, даже украшали их цветами. Robbin, Dobbin и Hobbin – были самыми распространенными лошадиными именами. Имя Hobbin изменилось в Hobby, и так стали называть игрушечных деревянных лошадок на палочке, которыми очень любили играть дети, прыгая, как всадники. А через некоторое время слово «hobby» получило свое современное значение.

Словарь толкует «хобби» как «занятие, увлечение, не несущее особой материальной выгоды, которым регулярно занимаются на досуге для души». Иными словами, если мы делаем какую-то работу ради денег, то это – работа. Нравится она тебе или нет. А когда ты готов и сам доплачивать, лишь бы делать то, к чему тебя неодолимо тянет, то это оно и есть – Хобби! А если со своего любимого занятия человек может еще и прокормиться, то он просто счастливец!

Однако иногда хобби – не такая уж дешевая вещь. Например, некоторые виды спорта, к которым лежит душа у любителей, требуют немалых затрат на экипировку, оплату тренеров, инструкторов, оплату часов на корте, катке, в бассейне или за возможность поездить верхом.

Коллекционирование – это тоже далеко не всегда подбирание из-под ног того, чего другие не замечают. Некоторые коллекции требуют не только заинтересованности, последовательности и знаний в определенной сфере, но и соответствующих денежных вложений в покупку нового экземпляра. Как вот и увлечение пением, танцами, рисованием – все это обычно тоже требует времени, терпения, работы над собой и опять же финансирования.

А сколько хлопот и расходов у тех, кто держит кошек, собак, рыбок, хомячков, декоративных кроликов и птичек! Возможно, кто-то, пожав плечами, скажет: «Тогда на кой оно, когда никакой выгоды, одна морока! Кто заставляет?!»

В том-то и дело, что никто не заставляет! Беспокойная человеческая душа сама, как радаром, рыщет по нашей разноцветной реальности, и, бывает, что-то будто щелкнет внутри, приковав ваш взгляд к первому экспонату будущей собственной коллекции, или затрепещут ноздри от запаха краски в мастерской художника, или погладит ваша рука щенка, и тот миг станет началом длительной дружбы… Есть, пожалуй, в человеческих душах такие запасные, «второстепенные» резервуары, которые в течение жизни заполняются этими странными увлечениями не ради денег, а, бывает, даже наперекор здравому смыслу.

Но природа не глупа, и в ней нет ничего лишнего. Все, что она заложила, для чего-то нужно. Наверное, хобби – это то, что гармонизирует нашу жизнь, приносит радость, не дает стать просто солдатиками серого войска, которые понуро ходят на работу – с работы, едят, спят и опять на работу – с работы… Хобби индивидуализирует человека. А еще – помогает выразить себя и найти себе подобных. И оно обычно на года. То есть это не одномоментный акт, а процесс. Конечно, можно перекупить чужую коллекцию (бывает, потомки продают «родительский хлам»), но собирать собственную, охотиться за каждым ее экземпляром куда интереснее: это наполняет жизнь. И хорошо, когда кто-то, созерцая твое занятие, не крутит пальцем у виска, а понимает, разделяет и поддерживает.

А еще хобби – это признанный антидепрессант и способ достойно вынести тяжелые минуты жизни. Психотерапия, арт-терапия или просто «дырочка для выпуска пара», когда давление проблем в душе становится невыносимым. Видимо, силы небесные подсказывают человеку, что реставрировать мебель, шить бисером, рисовать, выращивать цветы, выискивать старинные утюги, писать стихи или печь торты намного лучше, чем сдаться в плен зеленому змию, спрятаться в дурмане наркотиков или лезть в петлю.

33

Лиза привыкла жить в чужом доме. Раньше она никогда не жила в частном доме – детство и юность ее прошли в киевской квартире, а почти год здесь – в тесненькой трехкомнатной с девушками, где у каждой была своя небольшая комнатка для сна, а кухня и другие удобства были общими.

Лиза ознакомилась с домом, со двором, понемногу привыкла к новому распорядку жизни. Когда Он уезжал по делам, она искала себе какое-нибудь занятие, заводила разговоры с Марией, хоть та почти не говорила по-английски, но была очень открытой, а вот с Брасом не складывалось. Этот парень занимался своим, отвечал «да» или «нет», слушал музыку из плеера и существовал как-то параллельно.

Однажды Лиза нашла в кладовке на дальней полке заброшенные акварельные краски, альбомы, рулоны бумаги, кисти и очень им обрадовалась. Она принесла все это в гостиную, разобрала и принялась рисовать. Когда Он вернулся домой, на столе лежала довольно простенькая, но искренняя акварельная работа – двое людей, обнявшись, шли куда-то вперед под зонтом. Он удивился, что, ко всем прочим «плюсам» невесты, она еще и художница. Но относиться к этому серьезно не мог, потому что краски и альбомы когда-то принадлежали его старшей сестре, которая тоже было загорелась творить, но вскоре остыла. Но если Лиза хочет так развлекаться – почему бы и нет?

У него тоже было хобби. Но, в отличие от девичьего, это было конкретно мужское хобби – Он, с подачи одного заезжего гостя, начал коллекционировать виски. Лиза с удивлением разглядывала дорогой, вмонтированный в стену стеклянный шкаф-сейф с выставленными в нем бутылками, наполненными жидкостью коньячного цвета разных оттенков. Она пробовала виски в клубе, но не могла сказать, что ей понравилось, и даже представить не могла, что этот алкоголь может быть культовым и что любители и коллекционеры будут платить по нескольку тысяч долларов за бутылку. Ведь напиток прежде всего предназначен для того, чтобы быть выпитым. Смешно представить, чтобы кто-то коллекционировал торты или конфеты! Ладно бы – украшения или автомобили. Но вот такие у богатых пацанов развлечения.

Он же считал это хобби интересным, да еще и полезным с точки зрения вложения денег. Даже как-то, проводя просветительскую работу с невестой, зачитал статью из газеты:

– Так ты решил жениться на мне, чтобы со временем было кому носить за тобой чемоданы с виски?! – расхохоталась Лиза.

– У тебя слишком острый ум, как для женщины, – изобразил на лице строгость Он, но потом улыбнулся: – Может, когда-нибудь обо мне тоже так напишут. То есть о моей коллекции.

– Если такое пишут вслед за некрологом, то лучше не надо! – махнула рукой Лиза.

После сбора всех необходимых бумаг и подготовки отгуляли свадьбу. Все состоялось в конце лета – в ресторане, солидно, пристойно, недешево.

«Не в ночном же клубе отмечать создание моей семьи?!» – провозгласил Он на старте, и дальше сам занимался процессом подготовки, чтобы было впечатляюще.

Гостей было не более тридцати человек, со стороны невесты только двое – бывшие сотрудницы Кира и Ирина. Мать отказалась прилететь на свадьбу, хоть Он и готов был оплатить перелет будущей теще. И пусть ее тревоги по поводу аморальных перспектив зарубежных заработков не оправдались, отношения после Лизиного отъезда с родины испортились окончательно, и даже зарубежный брак ничего не менял.

– Жадность – грех! Ради денег ты отреклась от Родины! Могла бы и тут жить, как все! – вычитывала Лизу мать, уже не вспоминая, какую именно родину и при каких обстоятельствах девушка покинула, как и то, что в родительском доме живет теперь чужой Лизе по крови и духу человек и что места для дочери там больше нет.

– На все воля Божья, – ответила Лиза мамиными словами, дождавшись наконец паузы в потоке упреков, и повесила трубку.

На свадьбе девушки и поздравляли подругу, и смеялись, и плакали. Непосредственная Кира отплясывала с гостями и подмигивала Лизе: «Неплохой бы жених для меня был?!» Она вполне серьезно просила подругу приглядываться – кто знает, может, и ей попадется какой-то нормальный мужчина, пусть даже и не такой красавец и богач, как Лизин. Ирина на это улыбалась, не мешая Кире мечтать и мысленно примеряться к разным вариантам возможного жизнеустройства. На прощание сказала Лизе:

– Ты, подруга, сорвала джек-пот. Многие из наших тебе откровенно завидуют, хоть и передавали поздравления. Но теперь тебе придется учиться с этим жить. Потому что, говорят, их сладкие сети, сплетенные для невесты, нередко становятся колючей проволокой для жены. Я тебе не говорила, но моя дочка – плод почти такой же сказки. Но с грустным концом. – Ирина затянулась дымом, позвала Киру и оглянулась, ища глазами Браса – он привез девушек из их городка на свадьбу и должен был теперь отвезти их обратно.

– Ирочка… Спасибо тебе за все! И тебе, Кирюха! Я вас люблю! Вдруг что будет нужно…

– Хорошо, сестренка. Ты сама смотри, если что – обращайся.

Девушки зашмыгали в сумерках носами, обнялись, и Его машина помчалась отвозить бывалых хостес в клуб (потому что еще нужно было работать до утра), а Лиза вернулась к гостям.

Через несколько месяцев сахар со «сладких сетей» действительно осыпался. Счастливый красавец жених, удовлетворившись победой, привык к молодой жене и вернулся к старым привычкам разгульной холостяцкой жизни. Он пропадал ночами в клубах, то в своих, то заезжая гостем в другие, возвращался под утро выпивший, то машиной, то на мотоцикле, пугая сонную Лизу его ревом во дворе и доводя до отчаяния хмельными ароматами и храпом на супружеском ложе. К тому же вскоре после свадьбы Лиза забеременела, не очень хорошо себя чувствовала, чаще хотела побыть дома, никуда не выезжать и предполагала, что именно из-за этого будущий отец злился от непривычного порядка жизни и дефицита адреналина.

Еще одно неприятное открытие поразило Лизу. Однажды она увидела из окна, как муж разговаривал во дворе с тем же толстяком (с пальчиками-сосисками и жирными щеками), который в том, первом ее клубе появлялся каждый вечер и изливал ей душу, пил, прижимался к ней, не касаясь руками, но всячески показывая свою сдерживаемую страсть и похоть. Это было именно в то время, когда будущий муж, после первых активных действий по завоеванию Лизиной благосклонности, исчез на долгое время без объяснений. Не исключено, что Лиза, раздраженная и измученная «вниманием» того потрепанного толстяка, недовольного женой, почувствовала разницу, когда ее герой неожиданно вернулся с букетом, дорогим подарком, поздравлениями и предложением руки и сердца.

«Неужели Он это устроил тогда нарочно? Договорился с этим типом, заплатил ему, чтобы довел меня до бешенства, чтобы потом въехать «на белом коне»?! Что же это за человек – с такими методами?» – сердилась Лиза, наблюдая через тюлевые шторы, как по-дружески весело общались мужчины возле гостевого домика.

«Неужели хватит совести еще и домой его пригласить?» – подумала Лиза.

Но толстяк, передав хозяину какие-то бумаги, попрощался и вышел через калитку. Лизе снова стало плохо, она ушла в спальню и улеглась в постель. Разговоров об увиденном решила не заводить. Чем она могла доказать свою догадку? Ходил человек, развлекался, как и все, кто ищут за свои деньги сладкого джема или острой приправы на постный супружеский пирог.

А еще через несколько дней домработница Мария сломала ногу, и все ее обязанности по кухне и уходу за домом легли на плечи Лизы. Новую домработницу муж нанимать не торопился – это вам уже не холостяцкий дом, где некому о нем позаботиться. Не то чтобы Лизу пугала работа, она и раньше охотно помогала Марии и даже не любила, когда та убирала в их спальне, складывала или стирала личные вещи, – все это молодая жена потихоньку делала сама, сохраняя контроль за «своей территорией». Но территория скоро слишком расширилась, а сил почему-то было маловато. Анализы показали анемию и нестабильность давления. Лиза пила какие-то таблетки и витамины, муж все чаще раздражался, кричал на нее, грюкал дверями и оставлял дома одну, хотя, вообще-то, был рад перспективе получить наследника.

Где-то перед Новым годом, когда прошли трудности первых месяцев и организм Лизы обрел равновесие и привык к новой маленькой жизни в нем, она повеселела, стала активней, и это не прошло незамеченным. Несколько раз супруги ездили в небольшие путешествия по стране. Лиза наслаждалась новыми впечатлениями, фотографировала пейзажи и интересные дома, радовалась подаркам, которые покупал ей муж в магазинчиках.

Однажды Он сказал, что нужно попутно с прогулкой сделать одно дело – привезти в клуб новенькую, которая переходит к нему на работу из другого городка. Лиза не возражала. Тем более что та оказалась ее землячкой. Пока Лиза ждала мужа, фотографировала странный памятник и пыталась разобрать надпись на старинном языке на камне, Он вернулся к машине не один. Высокая, худощавая девушка, блондинка с очень короткой стрижкой, безразличными глазами и шеей, перемотанной черно-белым шарфом, держала в руке небольшой рюкзачок и казалась безучастной ко всему, что происходило.

Сердце Лизы сжалось. «Наверное, новенькая, – подумала она. – Дикий, худой воробышек… Сколько же ей лет?» Она улыбнулась девушке, но та в ответ молча кивнула и скривила губы в улыбке, плохо скрывавшей скепсис.

Все сели в машину – супруги впереди, девушка сзади. Лиза, все же радуясь, что встретила землячку, оглянулась и спросила, как ее зовут. Девушка на миг уставилась серо-голубыми глазами в каштановые глаза Лизы, а потом приложила руку к горлу, точнее, к шарфу, который был намотан на шее.

– Это Лиля. Она простужена, – объяснил, оглянувшись, муж. – Не может говорить, голос пропал.

Лиза сочувственно покачала головой, посоветовала пить больше горячего, вздохнула и повернулась лицом по ходу машины. В это мгновение девушка глянула на водителя так, словно бросила ему в затылок камень. Потом она подоткнула под голову подушечку, лежавшую на сиденье, поджала под себя ноги, свернулась калачиком и уснула.

После нескольких путешествий, увидев, что Лиза чувствует себя хорошо и не против компании, муж попросил ее немного помочь в баре одного из его клубов, потому что заболел второй бармен. Лиза согласилась. Она и правда немного засиделась дома, а когда родится ребенок, будет совсем к нему привязана. Да и много там девушек-землячек из бывшего СССР, можно пообщаться. Хотя отношение к ней уже было не как к своей – это жена хозяина! Кто-то тихо завидовал, надеясь, что и им когда-нибудь может повезти, кто-то «точил зуб» и готов был при первом удобном случае подставить подножку, кто-то бросал сочувственные взгляды. Но то, что ее ожидало дальше, Лиза никак не могла предвидеть. Вскоре ей пришлось работать до четырех или пяти часов утра в клубе, да еще и без зарплаты – кто же платит жене?!

Привозил ее Брас, он же забирал утром домой уставшую женщину, которая падала с ног, ненадолго засыпала, а потом еще должна была управляться по хозяйству. Они почти никогда не разговаривали. Этот парень вообще был довольно молчаливым, будто робот, который выполнял свою работу как следует, и все. Вот к чему он относился с душой, так это к цветам на клумбах вокруг их дома. Лиза не раз незаметно наблюдала, как он хлопочет вокруг них – пушит им землю, поливает, опрыскивает, гладит руками бутоны и даже разговаривает с ними. Казалось, что к Лизе он тоже относился сочувственно, но никогда никак этого не проявлял.

По ночам она поглядывала из-за барной стойки на веселых и шумных гостей и на хостес, которые их развлекали, на мужа, который, попивая, вел разговоры с клиентами, заигрывал с девушками, и было заметно, что с иными из них отношения были давними и не только служебными. Блондинка Наташа, танцовщица из Прибалтики, откровенно висла на ее муже, стервозно ощущая свою безнаказанность. А когда Лиза, не сдержавшись, сделала ей замечание, то виноватой оказалась она, а не эта шлюшка. Муж в гневе выплеснул на Лизу из бокала шампанское и велел возвращаться в бар. Потрясенная Лиза вылетела из клуба, поймала такси и остаток ночи проплакала дома. Несколько следующих дней муж извинялся и пытался примириться при помощи цветов и подарков, говорил, что выпил лишнего, погорячился и что с Наташей ничего такого, просто Лиза не понимает шуток… А потом уговорил ее опять выйти на работу.

И опять приходил, поддерживал компании, исчезал, говорил – работа, еще один клуб, но женское сердце уже ощущало неладное. Лиза сердилась, то молчала, то выговаривала Ему дома, чтобы не устраивать семейные сцены на работе, но получала в ответ только грубость. Куда девался тот влюбленный, который мчался к ней по ночам из соседнего городка и горел желанием сделать из нее не любовницу, а жену? Добился своего и остыл. Но зачем же тогда все это было?!

Лиза ругала себя за то, что поспешила с оформлением брака, что так быстро забеременела, что бежать ей, собственно, и некуда. Как-то она позвонила Ирине и проговорила с полчаса. У нее не выходило из головы сказанное на свадьбе о московской доченьке, хотелось расспросить, как она решилась удрать от мужа, до какого предела терпела, да и, собственно, как смогла сбежать, да еще и с ребенком? Вообще-то, Лиза была довольно терпеливой. Но в минуты отчаяния за себя не ручалась. Не знала, сколько еще унижений сможет вытерпеть за теплый угол в богатом доме и за смену статуса «хостес» на «жена».

Однажды в клубе вдруг появилась с клиентом Лиля. За своими переживаниями Лиза как-то и забыла об этой девочке, от которой не услышала тогда в машине ни слова. Лиля тоже ее узнала и кивнула дружелюбнее, чем в прошлый раз. Не то чтобы Лизе хотелось общения: будучи уже в середине срока беременности, она ужасно уставала от ночной работы, шума, дыма, стояния на ногах, но почему-то захотелось расспросить, откуда эта девочка родом и как ей работается в другом клубе.

Выбрав свободную минуту, новые знакомые вышли в дамскую комнату для персонала и присели поговорить. Перекинулись общими фразами о родине, о погоде и клиентах, а когда из комнаты вышла танцовщица, которая поправляла макияж, Лиля тихо и быстро заговорила:

– Мое имя – Оля, и ни в каком я не в клубе работаю. Я живу и «работаю» в борделе твоего дорогого мужа, куда эти скоты, – она кивнула на двери, – приходят из клуба. То ли в сопровождении ваших девушек, когда кто-то из них хочет подработать, то ли просто к нам, ткнув пальцем в фото в альбоме или назвав чье-нибудь имя.

Лиза открыла рот и так и замерла, захлебнувшись тем, что хотела сказать. Она смотрела широко открытыми глазами на девушку, почти девочку, худенькую, высокую, с короткой растрепанной стрижкой, непохожей на ухоженные прически соблазнительниц, и ее начинало понемногу трясти. Сначала задергалось веко на левом глазе, потом вздрогнули плечи, по бедрам пробежали мурашки: она сидела, словно оцепеневшая, а в голове безумным калейдоскопом проносились разные события, моменты, стоп-кадры, на которые она в свое время не обратила внимания.

– Ты давно из дому? – проскрипел ее сдавленный голос.

– Без малого год.

– Сколько ж тебе лет?

– Семнадцать, – прошептала Оля, осторожно глянув на дверь.

– Но… но как же?! – Лиза еще больше округлила глаза, а потом прищурила их, задавив веками слезы, уже готовые выкатиться наружу.

Она прикусила нижнюю губу и замерла в кресле, держа руку на животе. И вдруг там, внутри, что-то шевельнулось, чуть сильнее, чем было уже несколько раз ею замечено. Женщина хватанула ртом воздух, встревоженно взглянула на Олю и положила другую руку на живот.

– Скоро тебе? – сама едва сдерживая слезы, спросила девушка.

– Да еще четыре месяца.

– Так что ж он, сволочь, тебя тут припахивает по ночам?! Богач гребаный! Пусть бы уж нас мучил – так мы тут товар, а ты ж вроде жена…

Услышав шаги за дверью, Оля одним прыжком оказалась около зеркала и начала подкрашивать губы, а Лиза так и осталась сидеть в кресле, обхватив руками уже хорошо заметный живот.

– Лилька, тебя уже клиент ищет, – сообщила, входя, одна из девушек, – сердится, говорит, зачем надо было в клуб проситься, чтобы он тут сам сидел? Выгуливает тебя, так и выгуливайся на все деньги! Иди раскрути его, пусть заказывает побольше! Не в кино пришел!

Оля вышла, а девушка взяла сигареты, потом глянула на уставшую беременную жену хозяина, вздохнула и пошла на перекур в другое место.

У Лизы голова шла кругом. Словно пелена спала с ее глаз, и все теперь выглядело иначе. Тот клуб, куда она устроилась через знакомых ее туристического шефа, действительно был ночным развлекательным заведением. Конечно, никакой престижности в работе девушек-хостес не было, но и к интиму их никто не принуждал, разве что иная сама была готова к приключениям и «подработкам» с отдельными гостями, с которыми складывались отношения. А что ж тогда это?! Где она работает на своего чудесного богатого мужа, который держит аж два ночных заведения?! А где-то на полпути между ними есть бордель, который также принадлежит ее мужу, и тянутся туда похотливые мужчины, разогретые в клубе девушками, чтобы добрать эротических впечатлений там, где им не имеют права отказать…

Лиза из последних сил продолжала в ту ночь работать, ей не стоялось на ногах, хотелось сесть, лечь, упасть, свернуться калачиком, зарыться куда-нибудь, как еж в осенние листья, и замереть, заснуть, ничего не слышать и не видеть. А потом проснуться и… чтобы все было по-старому, как когда-то – Киев, мама, папа и она еще маленькая…

Вдруг кто-то ударил ладонью по стойке ее бара.

– Хозяюшка! Мы вас уже покидаем! – громко и нетрезво произнесла Оля, то есть Лиля. – Вот вам от моего друга подарок! Ешьте, землячка, в них много витаминов! – И она протянула гроздь меленьких желтых бананов.

Лиза, словно в замедленной киносъемке, подалась всем телом к этой белокурой девочке с неуместно яркой помадой на губах, уловила нервный блеск ее стальных глаз и вдруг осознала неслучайность и невероятную значимость этой их встречи.

– Спасибо, – ответила она довольно громко и взяла подарок.

Лиза хотела было сказать еще что-нибудь, но понимала, что не нужно привлекать внимание окружающих. Любезно улыбнувшись, она добавила:

– Приходите еще!

Оля нетрезво кивнула и, подхваченная за талию своим неожиданно щедрым «другом», поплыла к выходу.

Уже в машине, когда Лиза ехала домой, вытянувшись на заднем сиденье, она ощутила голод и вспомнила о подарке. Она достала из пакета гроздь бананчиков, отломала один и начала чистить. И вдруг сердце заколотилось в ее груди и, казалось, поднялось к горлу.

На желтой кожуре банана потемневшими точечками было выдавлено то ли шпилькой, то ли зубочисткой: «Спаси меня!»

34

Они пили на кухне у Игоря и говорили, говорили. Старые друзья, одноклассники. Это с ними случалось и раньше. То коньяк, то водка, то пиво с орешками под футбол или боевичок… Разговоры о былом, о работе, планах, проблемах, о девушках и дамах – не без того. Хотя дома сидели не всегда, чаще – в мастерской у Левушки, но обычно просто бродили по харчевням, клубам, бильярдным, боулингам, выставкам, а иногда даже бывали на концертах. Вместе или по отдельности, с какими-то своими подружками или желая таковых подцепить.

В этот вечер женского общества им не хотелось. Связанные общей тайной, они пытались сложить сколько-нибудь логичную законченную картину того, что случилось за последние три дня, начиная с того мгновения, когда нечистый попутал Игоря кинуться вдогонку за той ненормальной малолеткой. Сложить картину и каким-то образом добиться «четкости изображения». Потому что если отдельные события и выглядели более-менее реальными будничными составляющими пестрой городской жизни, то некоторые «пазлы» были абсолютно из другого измерения.

Но чем больше друзья пили и говорили (а каждому было что рассказать), тем меньше становилось четкости в воспоминаниях и в видении текущего момента. Тумана в головах становилось все больше, может, из-за сигаретного дыма на кухне, может, из-за высокого градуса напитка, который был призван упростить понимание событий.

– А можно… можно я переночую у тебя? – спросил обессиленный Левушка. – Сил нет тащиться домой, что-то я ослаб от волнений.

– Ложись, друг! Хоть и на мой диван! Если бы ты знал, – Игорь хлопнул ладонью по столу, – где и как я спал последние две ночи! Если я сейчас лягу здесь на пол и усну… Если… Левка! Это будет в сто… нет! В тысячу раз лучше, чем ТАМ!

Игорь ощущал себя даже немного героем. А то! У него есть такой экстремальный опыт! Куда тому Левке! «Пацан… – думал он. – Но ведь помог! Какие-то его знакомые бабы попросили ментов… Молодцы! А та гадюка… Так подставить! Но ведь красивая…»

– Встречу – задушу! – вдруг произнес он вслух.

Левушка, который уже брел в комнату, оглянулся, уцепившись за косяк двери.

– Что? Брось! Посуду помоем завтра! – махнул он рукой.

– Да к черту! Завтра мне на работу! Левка! Блин! Я с утра пойду НА РАБОТУ! – Он еще раз хлопнул ладонью по столу. – А теперь я хочу почистить зубы! Это такой кайф – просто почистить зубы!

Когда Игорь вернулся в комнату, одетый Левушка уже спал по диагонали его разложенного дивана прямо сверху на одеяле. Игорь снял джинсы, покачиваясь, пошел и повесил их на спинку стула, стащил с себя тенниску, аккуратно повесил и ее, сдвинул в сторону ноги товарища, забрался под свободный край одеяла и мгновенно уснул.

Что снилось каждому из них, неизвестно. То ли странные их приключения, то ли что-то из общего их детства, то ли новые знакомые женщины, то ли милицейские страхи, а может, снилась малолетняя провидица, но были они оба счастливы, оттого что все закончилось и можно жить дальше, как раньше.

А может, это она и была наконец, та самая «чистая радость»? Радость возвращения к своей прежней жизни – и не нужны уже никакие приключения, адреналин, волшебные ключи и поцелуи в лифте. Как в той притче о мужике с тесной хатой: «Купи козу!» А потом: «Продай козу!» И будет тебе благо…

35

У Лизы была одна бесценная черта характера – она умела владеть собой. Не то чтобы держать все внутри и не реагировать на события, но жизнь научила, что намного полезней и умнее не выплескивать первую реакцию наружу, потому что более взвешенная «вторая» реакция может быть куда как мудрее. Наверное, эта позиция еще и совпадала с ее темпераментом, или психотипом, потому что сколько, бывало, ни учили и ни ругали Киру, удержать ее от импульсивных реакций было невозможно. Наука ей не шла впрок, а Лиза только вздыхала: «Наверное, ты, Кирюха, такой уж уродилась – петарда!»

Вот и страшные открытия той клубной ночи лучше было какое-то время сначала обдумать, а эмоции придержать в себе, как бы это ни было трудно. Хотя жить, как раньше, стало невыносимо. Оказывается, статус жены этого мужчины просто сменил одно ее унижение на другое. И даже намного усложнил возможность ее выхода из игры, о чем Лиза все чаще задумывалась. Но настроение мужа менялось, как погода, иногда он все-таки бывал весел, щедр, проявлял заботу, но теперь это скорее настораживало Лизу, чем радовало, да и ничего не меняло в ее жизни, где она из желанной невесты очень быстро превратилась в дармовую рабочую силу и в доме, и в клубе.

Кроме физической усталости, ее давила обида, что будущий отец практически не говорит о малыше, который вот-вот войдет в их жизнь, да и не считает такой рабочий график будущей матери вредным. Однажды он сказал: «Моя мать так же работала у отца в клубе, когда была беременна мной. Это нормально! Видишь, каким я вырос? Тебя же не на стройку посылают! Или ты уже забыла, как работают твои землячки?! Говорили мне, что ваши женщины неблагодарные, зря я не верил!»

Иногда Лиза все-таки срывалась и отвечала, иногда глотала слезы ненависти и составляла план решительных действий. А еще думалось, что из-за ее нетерпимости ребенок может вырасти без отца, и женщина раздумывала об общих трудностях «притирки» молодой семьи. Но после того, что рассказала ей Оля, Лиза уже не представляла себе гармоничное существование в этом доме, окруженном цветниками с розами. А когда, укладываясь в супружескую постель, ощутила аромат чужих духов и увидела на подушке русые волосы, гнев ее вскипел не на шутку.

Но все же Лиза умела владеть собой. И до того, как муж вернулся домой и она устроила ему совершенно искренний, но контролируемый скандал, у нее уже был план. Основными его пунктами было: 1. Приблизить к себе Олю. 2. Все хорошо подготовить. 3. Удирать домой вместе.

На следующий день муж был удивлен, что после такого бурного выяснения отношений жена все-таки вернулась в клуб, но кто их разберет, этих славянских женщин?!

В тот день, очевидно, из соображений безопасности, танцовщица Наташа перебралась демонстрировать свою сексапильность в другой его клуб. Лиза уже не сомневалась, что клок волос, найденный на подушке, был из ее шевелюры, да и она ли первой грела ту постель и до Лизы, и когда молодая жена ночами трудилась в баре. Но это уже не имело никакого значения. Лиза решила работать до тех пор, пока в клубе снова не появится Оля.

Это случилось примерно через неделю после прошлой встречи. Девушка вошла в сопровождении того самого ее поклонника, который годился ей в отцы и приводил ее сюда прошлый раз «за хорошее поведение». Их взгляды встретились. Оля не знала, что будет дальше, но поняла, что послание ее прочитано Лизой и что эта женщина – ее единственный шанс.

Когда девушка со своим кавалером подошла к бару, Лиза, улыбаясь, сказала ему по-английски, что в городок приехал бродячий цирк и что завтра вечером неподалеку от клуба будет представление. Оля, словно капризничая, дернула его за рукав и произнесла: «Донт андестенд!»

Она все поняла, эта девочка. Им не нужны были лишние слова и договоренности. Лиза ощутила какую-то невербальную телепатическую связь двух существ, жизненно необходимых друг другу, ибо иначе никак. Улыбнувшись гостю, она начала переводить Оле то, что говорила ему, но между прочих фраз произнесла также: «Ориентируйся по ходу, говори, что училась на медсестру и умеешь обращаться с младенцами». Это предложение по интонации никак не выбилось из рассказа о цирке и представлении, Лиза улыбалась и ловко готовила коктейли. Оля, заигрывая со своим кавалером, начала нудить о цирке, с этим они и отошли, а через несколько минут появился хозяин.

После недавних разборок Он был и сердитым, и при этом готовым загладить свою вину – хоть и не собирался менять своих привычек, но и разводиться не планировал. Он примирительно заговорил с Лизой и вдруг предложил ей прокатиться по ночному городу, как когда-то, чтобы она немного отдохнула. И жена согласилась. Она вышла в зал и направилась за мужем к двери. При этом спиной чувствовала, что Оля следит за каждым ее движением.

Покачнувшись на ходу, Лиза ухватилась за голову, потом за живот и начала оседать на пол, хватанув рукой скатерть ближайшего к ней столика. Звон разбитой посуды заставил Его оглянуться. Лиза лежала на полу, бледная и неподвижная, с закрытыми глазами. Все замерли.

И вдруг первой кинулась к бездыханной жене хозяина худенькая высокая блондинка с короткой стрижкой:

– Воды! Дайте воды! – Она упала на колени возле Лизы, брызгала воду ей на лицо и гоняла ладонью воздух. – Разойдитесь! Я училась на медсестру! Ай ноу!

Оля подняла Лизину голову и смочила губы водой, а потом на диво профессионально «взяла пульс» на запястье.

Лиза открыла глаза. Возле нее присел встревоженный муж, а Оля держала ее за руку.

– Are you o’kay? – спросил он.

– Какой о’кей?! – гневно, но негромко спросила Оля, которая тоже наклонилась над женщиной. – Ей домой нужно, в кровать, ту слип, ю андестенд? И супчика горячего, супчика!

– What is it ”soupshik”? – не понял Он.

И тут по Лизиным щекам покатились слезы.

– Я хочу домой. Дорогой, отвези меня домой!

– Да-да, – ответил встревоженный муж, оглядываясь на гостей клуба, которые наблюдали за происходящим. – Может, врача вызвать?

– Нет, мне уже лучше… Но… А можно, пусть она тоже со мной поедет? – едва слышно произнесла Лиза, указав пальцем на Олю.

Он слегка удивленно уставился на эту стриженую девчонку, с которой когда-то имел немало проблем, но вдруг спросил:

– Умеешь сделать «супчик»?

И Оля закивала:

– Ай ноу! Супчик, бейби, медицина!

Когда Лиза выходила из клуба, с одной стороны ее поддерживала Оля, с другой – муж. Вновь играла музыка, танцовщица у шеста опять привлекла к себе внимание гостей, на столе появилась свежая скатерть, бокалы, фрукты, а с пола исчезло битое стекло. Все снова зашевелилось. И только Олин приятель стоял неподвижно, так и не сообразив, совсем ли она ушла или еще вернется.

36

Несмотря на то что тяжесть в голове напоминала о вчерашних посиделках с другом, Игорь окунулся в будничный вторник с удовольствием, подобным тому, с каким нормальные люди смакуют первые дни отпуска. Обычный ритм жизни с ее проблемами и мелочами, которые раньше раздражали, теперь был для него органичным, вкусным, желанным, как кружка холодного пива в жару.

Оправдавшись перед шефом за вчерашнее отсутствие каким-то форс-мажором (знал бы тот правду!), Игорь погрузился в рабочие бумаги. А вечером он наконец заберет из СТО свою машину и тогда уж точно заживет нормальной привычной жизнью. Кстати, вот и е-mail от Кристины – волнуется, упрекает в недостатке внимания, мол, куда-то спрятался на выходных, намекает на кофе… Собственно, Игорь не считал глубину этих отношений таковыми, чтобы девушка уже имела право его вычитывать за два дня молчания «в эфире», но, наслаждаясь возвращением к нормальной жизни, подумал: «Вот и заеду к ней, как только заберу машину!»

Но только лишь начал писать ответ, как его пронзила мысль о том, что освобождение из милиции было не просто чудом или волей Божьей, а кто-то конкретно позаботился об этом. И что вчера между утром и вечером произошли какие-то события, и только потом хозяин квартиры без лишнего шума замял дело, написал заявление об отсутствии претензий, забрал чемодан с той выпивкой и акварелькой и отправился восвояси домой без каких-либо последствий для Игоря.

Вчера Левка что-то толковал ему о собственной истории в соседнем лифте, о каком-то слепом ребенке, о няньке… Будто бы он ходил туда еще раз или не раз, и кто-то там сказал, что заступится за Игоря… Чертовщина! Кому в наше время вообще нужно связываться с ментами, вытягивать из кутузки какого-то незнакомца, пусть он даже и лучший друг того, с кем ты случайно завис в лифте?!

Но ведь кто-то же его выручил? Каким-то же образом все это решилось?! В камере напуганный Игорь, не умея толком молиться, просил «силы небесные», чтобы как-то разрулили ситуацию в его пользу, и когда все решилось, он воспринял это как должное, как победу справедливости над злом, которым и был его арест.

Правда, с точки зрения закона здесь могли возникнуть определенные сомнения… Так кто же все-таки?!

Игорь позвонил Левушке.

Товарищ все еще спал на диване Игоря, и у него болела голова. Но на вопрос о источнике помощи Левушка ответил не колеблясь – мать слепой девочки, которую нянчит та Оля, его «лифтопопутчица», отговорила искать встречи с хозяином обворованной квартиры и сказала, что лучше сама через свои связи зайдет с другой стороны, через милицию, так как имеет там знакомства.

– А на фиг ей все это нужно?! – недоверчиво спросил Игорь.

– Ну… не знаю, не перевелись еще добрые люди, – окончательно приходя в себя после вчерашнего, ответил Левушка, ему почему-то не показалось странным желание женщин помочь.

– Ты это… Слышишь… Левка, тогда надо же как-то отблагодарить, а? – переспросил Игорь.

– Ну… наверное. А то я так было растерялся, что не знал, что делать и куда стучаться. А тут видишь, как сложилось!

– Так, может, пригласить их куда-нибудь в ресторан, что ли? Не денег же им предлагать?

– Не знаю… Да вряд ли они пойдут. У них же ребенок… Разве что, может, ты пригласи ту женщину и сам сходи с ней… Кстати, она красивая, – улыбнулся Левушка.

– А ты тем временем с нянькой приглядишь за ребеночком?! – хохотнул Игорь и прикрыл рукой трубку. – Смотрите, еще одного не сделайте!

– Ну ты и дебил, Игорешка! Гляди, какой храбрый стал, как на волю вырвался! Да мы же с ней едва знакомы!

– Да кому это когда мешало?! Вот я… – Вдруг Игорь запнулся, словно ударился на ходу лбом в стеклянную стену, вспомнив ту воровку, которая так всколыхнула все его нутро тогда в лифте, да и потом не отпускала, хоть и испоганила все воспоминания этой историей с краденым виски.

Что-то недосказанное, недопонятое осталось от той встречи, от всей истории, которая словно и закончилась, но ясности от этого не прибавилось – как она попала в ту квартиру, зачем украла семь бутылок виски и какую-то картину, как могла при таких обстоятельствах так держать себя в руках, чтобы позволить ему тот поцелуй?! А главное – как трезво и рассудительно она спасла свою шкуру, подставив его под удар! За что?! Неужели за этот самый поцелуй?! Или ей тогда было безразлично все, кроме собственного спасения?! И неужели те бутылки стоили такого риска? Что все это вообще было?!

Но цепочку риторических вопросов прервали – его вызвали к шефу. Игорь попрощался с Левушкой, сказал, чтобы друг обязательно поблагодарил и передал той женщине, что он ее должник и непременно как-то отблагодарит лично. Глянул на экран компьютера с коротким письмом от Кристины, уже не уверенный, что действительно хочет с нею ужинать, но кликнул на кнопку «Отправить» – жизнь-то продолжается!

37

– Сука! Вот же сука! Но как же это ей удалось?! И сигнализация не сработала, и замки целехоньки, а квартира открыта и сейф тоже… Это ж надо было, чтобы я как раз уехал из города?! Дрянь такая! Или выследила, была наводчицей, а тот гад исполнителем? Но все равно – как?! Как в городе, где живет больше трех миллионов человек, разыскала меня через столько лет?! Сссука!

События, которые случились во время его загородного уик-энда в приятном обществе, не могли быть ни спланированными, ни предсказуемыми, ни даже вероятными, потому что ЭТОГО не могло случиться НИКОГДА.

Мысли его кружили вокруг одного:

«Если бы речь шла о банальной краже со взломом – это еще как-то можно было бы объяснить по закону больших чисел – каждый день в мегаполисе кто-то становится жертвой воров… Но обобрать именно меня и поставить в позу для такого унизительного изнасилования! Блин! И мало того, что не могу бороться за свое и отомстить за наглость, так еще и этим козлам пришлось завезти ящик коньяка и накинуть бабок на закуску, чтоб замять дело и забрать назад свою коллекцию! Правда, уроды все равно одну бутылку таки сперли. Быдло! Выбухали коллекционное виски за полторы штуки баксов, как бутыль самогона, а объяснили, что разбилась… И что ты им скажешь?! Уже не вернуть. Счастье еще, что остальное отдали. Может, надо было хотя бы пойти посмотреть на этого выродка, который так тупо попался в лифте? Ну, хоть этот в штаны наложил, скотина! Представил себя на зоне! Может, это ее любовник? Идиотка! Ничего себе метаморфозы – из жены крутого иностранца превратиться в Соньку Золотую Ручку! Исто-о-о-рия…»

Хозяин квартиры, которого в определенных кругах называли Сержем, хотя по паспорту он был Сергеем Захаровичем, выполнил все формальности в отделении милиции и даже немного профинансировал быстрое закрытие дела. И при этом он еще промолчал, что из незаметного выдвижного ящичка внутри серванта-сейфа исчезла тысяча долларов. Что уж теперь? Бессмысленно вспоминать об этом, когда в описи изъятого были указаны только чемодан, семь бутылок алкогольного напитка импортного (список названий и объемов), два полотенца махровых импортных 50×100 см и рисунок акварельный на ватмане формата А3 в деревянной рамке.

О деньгах речи не было. Кто знает – сперли их руки того урки или самих представителей органов правопорядка? Да и дело согласились замять лишь потому, что «особенной ценности украденное не представляло», что хозяин и подтвердил. Иначе пришлось бы делать экспертизу, которая бы доказала солидную стоимость каждой бутылки из коллекции, и тогда уж никакое заявление об отсутствии претензий не сработало бы. Конечно, претензии у Сергея Захаровича были, но углубляться в отношения с представителями МВД ему было абсолютно невыгодно…

– Знала, сссука! Все просчитала… Убил бы! – просвистел он сквозь зубы и остановил машину возле своего дома. – И как теперь можно чувствовать себя в безопасности? И на кой черт я плачу за охранную сигнализацию? Вот я с ними еще разберусь! Говорили ребята – собаку нужно завести. Такую, чтоб неповадно было… Да кто ж ею будет заниматься?

С этими словами он вышел из машины, обошел ее, открыл дверцу и, прежде чем вынуть чемодан, оглянулся на все стороны.

38

Лиза еще несколько дней изображала перед мужем, что нездорова. Оля заботилась о ней, особенно выказывая свое старание в присутствии хозяина. Она успевала все – и убрать в доме, и приготовить какую-то еду, и выбежать во двор полюбоваться растениями, и даже, как могла, разговаривала с Брасом, выцыганивая у него самые красивые цветы для домашних букетов, чтобы потешить Лизу. Оля порхала, словно на крыльях, и самым страшным для нее была мысль, что в любую минуту ее могут вернуть в тот дом, порог которого она зареклась переступать при любых обстоятельствах.

Так когда-то она вышла из родительского дома и только раз вернулась туда по дороге с кладбища. Что бы с ней теперь было, если бы не решилась тогда просить убежища у Роксаны? Неизвестно, было ли бы хуже, чем теперь, но – как уж есть. Наверное, такая у нее судьба. Но выбор в критические моменты жизни она делала сама, потому что нутром ощущала миг, когда нужно что-то менять. А на кого еще ей было надеяться? Вот и теперь, когда допекла ее жизнь, дождалась нужного момента, щелкнуло где-то внутри – «стучи, и отворится!»

Почему она выбрала Лизу? Может, еще в ту первую встречу в машине, когда везли ее молча на новое место «работы и проживания», против всех предубеждений, жена хозяина показалась ей искренней и человечной. Есть вещи, которые нельзя объяснить словами. Почувствовалось. Прочиталось намученной Олькиной душой что-то настоящее и человеческое в той женщине.

А потом слышала сплетни между девушками в борделе о молодой жене. Одни говорили, что слишком гордая, голову держит горделиво, другие – наоборот: что слишком наивная, не видит, что ее муж спит, с кем хочет, не очень-то и таясь, третьи – что Лиза обо всем в курсе, но закрывает глаза, потому что знала, за кого шла и за что терпит. Потом начали обговаривать ее беременность, работу в баре, отношение к ней мужа – обсасывать среди прочих новостей и это. Оля слушала и будто складировала в голове информацию, но не верила, что та женщина – землячка, которая так искренне обратилась к ней в машине, когда Он строго велел ей молчать, даже намотал шарф на шею, – что та Лиза вообще многое знала о разветвленном бизнесе мужа.

Немало страшного пережила Оля в чужой стране с того момента, как взревел за забором автомобиль, на котором сбежала, продав ее в рабство, землячка Александра. И бита была, и голодом морена, и насилована. И сама дралась, сопротивлялась и даже резала себе клочками волосы чужими маникюрными ножницами, чтоб не видели в ней больше женщину, красивую экзотическую блондинку. И снова была бита еще и за это, и стрижена каким-то цирюльником едва не под мальчика, но, на диво, это ее отличие от других девушек возбуждало некоторых клиентов чуть ли не больше, чем пышные шевелюры. Не раз и сама хотела умереть, и поубивать тех нелюдей, которые зарабатывали деньги, сдавая девушек в аренду другим свиньям, которые покупали их «любовь» на несколько часов.

Но, наверное, слишком тяжело человеку себя убить. Встроен в нем какой-то механизм на выживание. Попробуй-ка утопиться просто так?! Разве что камень на шею или жернов тяжеленный, который перетянет неуемную рефлекторную страсть плоти вдохнуть еще раз, даже когда дух твой уже подорван и жить, казалось бы, нет причин.

Оля не смирилась. Она просто затихла. Улеглась ее бешеная ненависть к «хозяевам» и к «гостям», переплавилась, но искра ее тлела внутри ее существа и иногда вспыхивала на донышках стальных девичьих глаз, странно сочетаясь с улыбкой на лице. Она решила выжить любой ценой, когда увидела мертвой Дашу, ту девушку, с которой они прилетели вместе с Александрой. Как уж у той все начиналось, Олька не знала, потому что, когда они по иронии судьбы через какое-то время оказались в одном «заведении», Даша ее не узнала или не захотела узнать. Она вообще вела себя довольно странно – автоматически, безразлично выполняла, что приказывали, шла «в номера», с кем посылали, а когда ругали ее, что не весела и клиенты на это жалуются, начинала послушно улыбаться – была, как зомби.

Ее смерть потрясла всех, как гром среди ясного неба. Тихая, покорная, без бунтарских замашек, Даша ни с кем не подружилась, но и не ссорилась: она смирилась, казалось бы, с таким существованием, но… однажды ночью вдруг повесилась в туалете.

Когда утром выносили ее тело, накрытое простыней, сполз край сероватой ткани, и Оля на всю жизнь запомнила страшное посиневшее лицо девушки и высунутый, прикушенный челюстями темный язык.

Оля решила жить. Но какая-то пружина, сжавшись внутри нее, ждала своего часа.

Когда хозяина не бывало дома, Лиза с Олей шепотом пересказывали друг другу свои истории. Лиза обнимала девушку, гладила ее короткие волосы и плакала. Все, когда-то услышанное ею от девушек-хостес, показалось киношным и бледным в сравнении с потрясающими историями из Олиной жизни. И не верилось, что этой девушке всего семнадцать лет. Плакала Лиза и по-сестрински, и по-матерински, жалея эту когда-то доверчивую девочку с такой поломанной судьбой и изболевшейся душой. Потому что тело – это всего лишь тело…

Лиза понимала, что ее здешнее существование и положение, которое казалось невыносимым, не идет ни в какое сравнение с безысходностью Оли. А еще понимала, что не имеет намерения остаться здесь с ребенком навсегда, сыто и униженно жить за деньги мужа, на его капитал, добытый такой ценой. Так и не дав себе честного ответа, было ли с самого начала ее чувство к Нему любовью, или было ответом на его отношение и способом прекратить те хостес-заработки, Лиза уже слишком трезво осознавала, что теперь ни любви, ни уважения к мужу не чувствовала. Было удивление, ненависть и страх. Страх не только за себя, а теперь и за Олю и за нерожденного еще ребенка, которые могут навсегда остаться здесь, допусти Лиза ошибку в своем плане. Поэтому спешить было опасно, нужно было продумать все до мелочей, а главное – раздобыть Олин паспорт. Но и тянуть невозможно. Лиза решила бежать до рождения ребенка.

39

В этот день у Лизиного мужа был гость. Она уже слышала об этом Серже, ее земляке и «бизнес-партнере» мужа, который иногда приезжал сюда или присылал своих людей по делам. Что это были за дела, Лиза не очень интересовалась, но знала, что коллекционирование мужем эксклюзивных бутылок виски пошло от Сержа – они не так давно вместе увлеклись таким нетрадиционным вложением денег, считали это перспективной, а к тому же оригинальной, незаезженной мужской забавой. Муж рассказывал, что Серж мечтает основать в Киеве местную биржу для торговли виски, что-то вроде World Whisky Index, но, пожалуй, пока что подпольную из-за множества проблем с регистрацией, легализацией, и опять-таки – налоги…

Лиза раньше все это слушала вполуха, но теперь, выискивая способ вернуться домой, анализировала малейшую возможность. Серж вряд ли мог быть тут полезным, потому что на сегодняшний день Лиза уже четко осознала, какого рода «бизнес-партнерство» объединяло мужчин.

Серж принципиально останавливался в отеле, и в этот раз тоже. Следующим утром мужчины должны были ехать машиной Сержа по делам в другой город, километров за двести. Лиза и раньше не очень расспрашивала о делах, а теперь и подавно. Ей хватило сообщения о том, что сегодня вечером компаньон зайдет к ним в гости. Лиза заказала в ресторане несколько изысканных мясных блюд, Оля готовила под ее руководством салаты, припоминая время, когда она работала в столовой, а потом в кафе. Конечно, женщинам не слишком хотелось угождать компании, но это было словно такой игрой – ничем не вызвать ни малейших подозрений.

Вечером молодая хозяйка угощала гостя, а муж бахвалился новыми бутылками в коллекции, попутно похваставшись и рисунками жены, которых собралось уже немало. Серж, удивленный каким-то ее особенным «почерком», разглядывал работу за работой, расспрашивал, где она училась и не хочет ли их обрамить и выставить на продажу.

– Я всегда говорил, что наши женщины самые лучшие! – рассмеялся он. – Видишь, дружище, какой бриллиант отхватил! Еще и рисует! Когда накроется твой бизнес, а жена станет известным художником, она тебя и докормит!

– Мой бизнес не накроется никогда! – уверенно ответил Лизин муж и опять пошел к столу. – За это и выпьем!

– Точно! Потому что мы – парни умные! – поддержал его Серж, направившись следом, а Лиза, сцепив зубы, осталась складывать свои работы.

– Лизочка, а ты не подаришь мне одну из твоих акварелей? Я буду гордиться, когда станешь известной. А может, когда-нибудь продам ее с аукциона за бешеные деньги! – уже не слишком трезво попросил он.

Как ни жаль было отдавать Лизе кусочек своей души в нечистые руки земляка, но… перебрав несколько рисунков, она остановилась на одном, цветовая гамма которого по центру была насыщенной, энергичной, даже тревожной, а к периферии словно расплывалась, размывалась, растворялась в окружающем бумажном мире. В центре были изображены три женщины, которые стремительно танцевали в хороводе то ли сиртаки, то ли какой-то гуцульский танец, сплетя руки на уровне плеч, но одежды их были не национальными – полупрозрачные летящие драпировки развевались на стройных телах, очерчивая их формы.

– Шаманство! А какой ритм! – взяв в руки рисунок, отреагировал гость. – Аж голову кружит! И как это тебе удалось?

– Это тебе виски голову кружит! – ответил хозяин дома и пригласил выйти на террасу, посидеть на свежем воздухе, выкурить по сигаре.

Лиза осталась в доме, а муж с гостем вышли. Расслабившись в плетеном кресле, Серж вдруг увидел в сумерках Олю, которая о чем-то разговаривала с Брасом. Даже зная язык, Лиза не подобрала ключика к этому парню, а Оля, которая ненавидела всех мужчин вместе и каждого в отдельности, да к тому же обходилась двумя десятками английских фраз, на диво всегда находила, о чем поговорить с садовником, и тот почему-то не настораживался и не замыкался перед нею.

Серж мимоходом расспросил у «бизнес-партнера» о девушке, потому что раньше видел в этом доме прежнюю домработницу, Марию.

– И как она тебе? – спросил Серж.

– Да вроде и по хозяйству справляется, и Лизе веселее, – ответил хозяин.

– Ну и тебе веселее, наверное, пока жена беременная! – хохотнул Серж.

– Да нет, не в моем вкусе, – махнул рукой собеседник, – я костлявых девушек «а-ля мальчик» не люблю, мне хочется аппетитного тела.

– Ну-ну, – многозначительно ответил гость и снова затянулся дымом сигары.

В ту ночь Оля с Брасом договорились прогуляться по городку. Собственно, Оля еще ни разу не выходила со двора. Каменный забор, с одной стороны символизируя собой определенное ограничение ее мира, с другой был ее временной защитой от ненавистной прежней жизни. Не то чтобы ей запрещалось выходить, но и желание такое не возникало. Брас сказал, что у него сегодня выходной, хозяин с гостем гуляли без него.

Задумавшись над неожиданным предложением прогуляться ночью, Оля поколебалась, но потом махнула рукой – что уж ей терять?! Перед выходом она сообщила об этом Лизе, а хозяина с гостем и дома уже не было – они завеялись куда-то в клубы, а когда он вернется, то вряд ли станет искать домработницу.

Они по-дружески бродили по маленьким улочкам, разговаривая жестами, какими-то обрывками фраз, но что-то понимали и нередко смеялись. Давно, а может и никогда, Ольке не было так легко и уютно с представителем мужской половины человечества, потому что этому представителю ничего от нее не было нужно; они шли, говорили или молчали, даже не держась за руки, показывали друг другу то интересный дом, то звезды на небе, то круглую луну, а то – странной формы старое дерево.

Устав от длинного дня и прогулки, молодая пара вернулась домой. Едва за ними закрылась калитка хозяйского забора, как снаружи лихо затормозила машина – хозяин с гостем тоже вернулись. Оля не успела шмыгнуть в дом, да и не собиралась прятаться. Гость, поддерживая хорошо выпившего хозяина, повел его в дом. Он оглянулся на Олю с Брасом, велел ждать здесь и исчез за дверью.

Через две минуты Серж вернулся, подошел к гостевому домику у забора. Тоже выпивший, но не теряя контроля, он вложил в руку Брасу сто долларов и велел пойти в ресторан на площади – принести вина и несколько видов их фирменного сыра.

– А ты поможешь накрыть стол на террасе! – обратился он к Оле.

Брас медленно пошел к калитке, нерешительно оглянулся оттуда, но гость рявкнул на него:

– Цигель-цигель! Ай лю-лю! – И хлопнул в ладоши.

40

Когда Брас вышел из ресторанчика уже с пакетом, где-то чуть выше его желудка трепетало тревожное предчувствие опасности. Он направился в сторону дома, но вдруг услышал тихий свист. Так свистят женщины или девчонки, сложив губы трубочкой. Парни свистят громко и энергично – то ли вставив в рот пальцы, то ли хитро подвернув язык. Услышанный звук был девичьим.

И правда, чуть позади на парапете возле закрытой булочной сидела девочка-подросток, лет тринадцати, в джинсах, футболке и с блайзером на голове, из-под которого выбивались светлые кудри. Вид у нее был довольно странный, если принять во внимание два часа ночи, когда нормальные дети уже давно спят дома.

«Может, из туристов? Чем-то похожа на заезжих скаутов», – подумал Брас.

– Т-ты что-то хо-хотела? – заикаясь, спросил он.

– Могу погадать, – наклонив голову набок, ответила девочка без какого-либо акцента.

– Клас-сное выбрала время, д-да и м-место, – пожал плечами Брас.

– Так как? – внимательно смотрела на него девочка, а он приглядывался к ней.

– Д-д-дорого берешь?

– Два доллара, – без эмоций ответила девочка.

– Д-доступная ц-цена, – улыбнулся Брас, – но я сп-пешу.

– Два слова могут изменить судьбу, – спокойно ответила девочка.

Брас вынул из кармана сдачу, которую получил в ресторане, нашел две долларовые купюры и протянул девочке. «А почему она назвала цену в долларах? – подумал парень. – Будто знала, что у меня именно они. Странная».

Взяв деньги, девочка с некоторым безразличием положила их в карман и сказала:

– Ключи у тебя с собой есть?

Удивленный Брас вытащил из кармана ключ от хозяйской машины с электронным брелочком, блокирующим двери и зажигание. Он показал это девочке, уже сердитый на себя за то, что тратит здесь время на ерунду.

Девочка внимательно всмотрелась в ключ.

– Сможешь при помощи этого ключа изменить свою жизнь. И не только свою.

– Как это? – удивился парень.

– Он может четыре раза открыть любые двери.

– К-ключ от м-машины?! Н-ну и шутки у т-тебя среди ночи! – махнул на нее рукой Брас, развернулся и быстрым шагом пошел домой.

– Ну, как знаешь, – довольно безразлично произнесла девочка и продолжила вычерчивать носком кроссовки круги на песке возле парапета.

Брас торопился домой, но по дороге обдумывал сказанное той странной девчонкой. Надо же такое придумать! Чтобы ключ от машины – и вдруг открывал любые двери! Ерунда. Но ведь это можно очень легко проверить!

Парень остановился возле небольшого ювелирного магазинчика. Оглянулся. Улица мирно спала. Он поудобней перевесил пакет с сыром и вином на руку и достал ключ. Смеясь в душе сам над собой, парень поднес его к замку в тяжеленной двери. И не успел он даже вставить металлический кончик ключа в абсолютно не подходящее для него отверстие, как что-то само собою щелкнуло в механизме и дверь открылась. Брас потянул ее на себя – вышло! Он еще раз оглянулся и осторожно ступил внутрь. Минут через семь парень уже покинул помещение, прикрыв за собою дверь, механизм замка опять щелкнул. За пазухой, между заправленной в джинсы тенниской и горячим телом, покоились две пригоршни украшений из золота – кольца, браслеты, часы.

– Ну и чудеса! – пробурчал невероятно удивленный парень. – Кому расскажи – не поверят… И еще два шанса осталось! Жаль, что уже потрачено было тоже два – на входную дверь и на дверцу сейфа, но ведь каков подъем с двух долларов!

Он почти бежал домой, и ему захотелось подарить какое-нибудь колечко Оле. Наверное, у нее никогда не было настоящих драгоценностей.

Он спешил, сам не веря в то, что случилось. «А вдруг кинутся? А вдруг найдут? – стучал в голове чей-то тревожный голос. – А пусть докажут! Кто меня видел? Детективы нужно смотреть!»

Войдя во двор, он, к немалому удивлению, не увидел ни гостя своего хозяина, ни света в окнах.

«Странно. Может, передумал, устал меня ждать и пошел в отель? И куда теперь девать вино и сыр?» – размышлял Брас, значительно больше переживая, куда спрятать то, что холодило ему тело за пазухой.

Он огляделся вокруг, положил в плетеное кресло пакет из ресторана и пошел к сарайчику, пристроенному к гостевому домику. Взяв там лопату и тряпку, он при свете луны обошел дом, ловко выкопал розовый куст, осторожно вытряхнул из тенниски свои сокровища, аккуратно завернул в тряпку, вложил в ямку и быстро посадил куст на место. Сердце его колотилось, но ощущение было невероятное и радостное, лишь слегка смешанное с тревогой и отдаленным чувством опасности. «Может, не сейчас, может, когда-нибудь потом, когда все уляжется, эти штучки мне очень пригодятся!» – думал он.

Поставив лопату на место, он вымыл руки, еще раз огляделся вокруг – нигде никого. Вспомнилась Оля, их ночная прогулка, это вызвало волнение и улыбку. Брас зевнул и ступил на крыльцо своего жилища.

Он с удивлением заметил, что дверь была приоткрыта. Осторожно поднявшись дальше, парень вошел в темный коридор и услышал стон и всхлипывания.

– Кто тут?!

Никто не ответил, а через мгновение послышались рыдания. Брас включил свет в коридоре. Через едва прикрытую дверь свет проник в комнату и упал на его кровать, где, забившись лицом в подушку, рыдала Оля. Браса точно кипятком обварило. Он медленно приблизился и замер. В его скромном жилище, в этой комнате в десять квадратных метров с кроватью, комодом, маленьким столиком на колесиках и стулом, словно пронесся ураган. Стул валялся в углу, кровать была оттянута от стены, со столика слетела на пол и разбилась посуда, и даже горизонтальные полоски жалюзи были деформированы, будто кто-то безумный рвал их руками.

В его воображении возникла страшная картина, которую бы он мог застать, если бы не болтал с той странной девчонкой, если бы не позарился на те драгоценности в ювелирном, если бы… Мог ли он что-то изменить, придя раньше? Или совсем не нужно было идти, ведь почувствовал же он что-то недоброе в голосе хозяйского гостя, когда тот посылал его в ресторан аж на площадь и особенно когда велел Оле помочь накрыть на стол. Если бы знать!..

Брас коснулся плеча девушки: она вдруг затихла, всхлипнула, глубоко вдохнула и повернула к нему лицо. Шмыгнула носом, глянула на окровавленную подушку, на тарарам в комнате, на парня, растерянно стоявшего рядом.

– Я убью его! – тихо, но злобно прорычал Брас.

Оля ничего не ответила, она снова уткнулась лицом в подушку и замерла. Брас присел на пол и положил руку девушке на плечо. Он тоже плакал – плакал от злости, от бессилия, от чувства вины, а еще от чувства, которое можно было бы назвать любовью, но для этого слова было еще слишком рано. Он плакал чистыми и горькими слезами от невероятной жалости к этой девочке, которая уже столько от жизни натерпелась.

Вдруг он услышал ее шепот:

– Не нужно его убивать. Помоги мне убежать. Я хочу домой. Хелп ми! Ай вонт хоум…

41

Левушка позвонил Оле на мобильный и рассказал, что его друга выпустили из милиции и они оба безгранично благодарны Лизе, да и самой Оле за то, что те не остались равнодушны, за понимание и тому подобное, потому что ситуация действительно была дурацкой, мало кому можно и объяснить, но почему-то Оля вызвала у него такое доверие… Левушка разволновался и был многословен. Оля слушала его и улыбалась – странный этот Лев!

Девушка вздохнула. «Лиза тоже молодец, все-таки сдержала слово – выручила того чувака, хоть и наглый он, конечно, – думала она. – Надо же – полез к ней целоваться, только увидел! И не такие еще кругами ходили! Хотя, собственно, выручила из чувства справедливости. Ведь сама же его и подставила».

Чувство справедливости… Если бы Оля могла не сдерживать его в себе, она бы, только узнав о таком неожиданном соседстве в большом городе, поджидала бы того Сержа и, может, убила бы его где-то, как собаку, по-темному, в безлюдном месте… Девушка вздрогнула – Левушка о чем-то ее спрашивал, а она снова нырнула в свое.

– Отблагодарить? Не знаю. Не нужно нам ничего. У нас и без вас хлопот полно. Мы переезжаем.

– Как? Куда переезжаете?! – обомлел Левушка, встревожившись, что эта странная девушка может вдруг исчезнуть из его жизни.

– Это длинная история. Ясе нужно делать операцию на глазах. Это уже вторая. Первая была неудачной.

– Господи! Бедный ребенок! – потрясенно проговорил Левушка. – Так куда же вы едете?

– В Одессу.

Левушка совершенно растерялся, уже забыв благодарить за освобождение товарища.

За последние три дня Оля с ее небольшой «семьей», о которой он так мало знал, почему-то стала ему близкой, важной, хотя и не всегда понятной. Что-то в них было странное, но настоящее; у них, словно в каком-то другом измерении, была своя жизнь, свои цели, очевидно, они боролись без мужской поддержки, не маялись дурью из-за отсутствия в их жизни адреналина, не искали себе приключений и наверняка не рассусоливали за бутылкой пива об утраченном ощущении «чистой радости»…

– Оля… Оля, так, может, я смог бы чем-то быть полезен? Может, нужна какая-то помощь? Как же… в Одессу? А когда?

– Спасибо. Не знаю, чем ты можешь помочь. Мы привыкли справляться сами. Вот пакую вещи.

– Что, уже так скоро?!

– Да. В клинике уже обо всем договорились, но…

– Что «но», Оля?!

– Все зависит от денег. Вот Лиза скоро вернется, у нее должны были купить партию картин для оформления ресторана.

– Картин? – удивился Левушка и улыбнулся. – Так она художница?!

– Художница или нет, но рисует классно. Я так не умею, – вздохнула Оля, – собственно, мы с этого и живем.

– А, так теперь понятно, почему Яся говорила, что я пахну красками, как мама! – засмеялся Левушка.

– Да, она очень тонко чувствует запахи. И звуки… – Оля вздохнула.

– Бедный ребенок. Хоть бы операция помогла. А сколько нужно денег? Может, мы бы как-то помогли?

– Много. Но мы справимся. Вот Лиза вернется…

42

Левушка несколько раз набирал Игоря, хотел рассказать о своем звонке, о том, что Ясю будут везти в Одессу на операцию, что, может, надо бы им все-таки помочь деньгами, но один раз Игорь ответил, что занят, в другой – просто «сбросил» звонок, а вечером отключил телефон. Левушка не слишком переживал по поводу последнего – это был верный знак, что Игорь подался в блуд. Была у него такая привычка – выключать телефон, чтобы ничто не отвлекало.

«Наверное, к той Кристине поехал… Ну, эта уж как вцепится, своего не упустит, – подумал Левушка и вздохнул. – А может, оно и нормально, полезно для снятия стресса после пережитого…»

Он однажды видел эту недавнюю знакомую Игоря, эффектную фигуристую блондинку из страховой компании, куда Игорь обращался где-то месяц-полтора тому после его ДТП. Но эффектность ее была словно срисована с обложки глянцевого журнала, а что уж там за ней внутри… В отличие от Левушки, Игорь не боялся ярких женщин, своим призывным видом они пробуждали в нем самца, подогревали желание завоевывать…

«Ну, завоевал. И что делать с ней дальше? – размышлял Левушка, который вблизи наблюдал все эти девичьи хитрости на примере сестры-близняшки и, пожалуй, был вакцинирован. – Не с каждой даже есть о чем поговорить. Хотя, конечно, секс…»

После работы, забрав свою машину на СТО, Игорь летел, словно на крыльях. Будто что-то включилось в нем после пережитых тревог, и хотелось есть эту жизнь большой ложкой всласть.

Выходя с Кристиной из ресторана, он опять заметил, как мужчины таращатся на ее прелести – тонкое трикотажное платье по фигуре, казалось, было создано не для того, чтобы прикрыть ее выразительное тело, а исключительно, чтобы продемонстрировать все его плюсы. Да и сочный красный цвет представлял собою откровенный сексуальный призыв.

Вдруг Игорь вспомнил, что последним из дому утром уходил Левушка. И еще неизвестно, как он там за собой прибрал после вчерашнего… Да там вообще последние дни не убиралось – разве можно тянуть в холостяцкую берлогу такую девушку? Он знал, что Кристина жила с мамой, то есть вариант дальнейшего развития событий на ее территории не рассматривался. Хотя… Хотя при желании и наличии некоторой суммы денег взрослый мужчина всегда найдет выход. «Варианты есть всегда!» – радостно подумал Игорь, пикнул сигнализацией и открыл перед девушкой дверцу машины.

Тело ее действительно было божественно. Как и ненасытный темперамент. Игорь, как шальной, обцеловывал ее всю, зажигая и дирижируя этой безумной игрой в унисон. И, пожалуй, не нашлось бы слов описать его ощущения. Но как только встречались их губы, Игоря словно перемыкало – в его воображении возникала совсем другая женщина, хоть и чуть постарше, и не такая гламурная блондинка, и совершенно непонятная ему – опять та самая незнакомка из лифта.

Это беспокоило его и портило всю бездумную, неуемную радость самца, дорвавшегося до самки. Когда это ощущение возникло второй раз, он автоматически начал избегать поцелуев в губы, сердясь сам на себя. Но бездумно уже не выходило. Теперь, после воспоминания о незнакомке, в воображении слайдами вспыхивали картины дальнейших событий, которые следовали за их поцелуем в лифте. И были они совсем другой тональности.

– Что-то не так? – Кристина тотчас почувствовала перемену в настроении и поведении своего партнера.

– Да нет, все ОК, расслабься!

– Это ты расслабься, – хмыкнула она, и это показалось Игорю обидным.

– Сексом занимаются молча! – не слишком вежливо ответил он, продолжая выглаживать руками ее тело, но отвернув лицо.

– А у нас просто секс? – опять иронично хмыкнула Кристина. – А как же любовь?!

Рассердившись от этой неуместной болтовни, Игорь автоматически, по привычке закрыл ей рот поцелуем и застонал – по его и без того возбужденному телу снизу вверх пронеслась раскаленная лава, ударила в голову и прокатилась вниз, потому что образ в памяти возник все тот же.

Так-сяк покончив с «любовью», он еще немного полежал возле девушки, которая казалась скорей удовлетворенной, чем нет, или просто не хотела акцентировать, что бывало и лучше. Когда он пошевелился, чтобы встать, Кристина поцеловала его в плечо и поскребла коготками:

– Было классно. Мррр…

«Врет, – подумал Игорь. – Все они врут! И та, зараза, обманула. А я забыть ее не могу…»

После полуночи они покинули придорожный отельчик с рестораном, где еще выпили кофе и поели мороженого, потому что девушка желала растянуть удовольствие. Игорь подвез ее домой и на прощание чмокнул в щеку. Кристина опять иронично хмыкнула и зацокала каблучками, направляясь к подъезду.

43

Лиза прошла паспортный контроль и с тревогой взглянула на соседний «коридор», там очередь почему-то продвигалась медленнее. Пройдя вперед, оглядываться она не стала – не могла, не хотела, не имела сил, боялась. Перехватив небольшую сумку поудобней, она пошла в зал, где пассажиры ждали объявлений о посадке на их рейсы. Остановилась возле кафе и еще раз незаметно глянула, прошла ли уже пограничника худощавая высокая девушка из соседней очереди, светлые волосы которой видны были издалека.

«Надо было хотя бы бандану или кепку напялить на нее!» – подумала Лиза, делая вид, что разглядывает витрину с пирожными.

Поймав ноздрями аромат кофе и сладостей, Лиза почувствовала, что волна подкатила к ее горлу. И не из-за беременности – токсикозы не слишком ее волновали и в первые месяцы, а теперь и подавно. Просто она хотела есть – с самого утра и крошки во рту не было. Но цены в харчевнях аэропорта были заоблачными, и Лиза решила воздержаться, ведь в самолете должны покормить, а деньги еще пригодятся.

Вытащила пудреницу и начала красить губы. В маленьком экранчике зеркала увидела, что блондинка с небольшим рюкзачком за плечами прошла паспортный контроль и медленно направилась к залу ожидания. Лиза закрыла глаза и мысленно перекрестилась.

Перед глазами пронеслись события последних суток – и домашний ужин с ее земляком, «бизнес-партнером» мужа, и радостная Оля, которая отпросилась на ночную прогулку с Брасом, и ее опухшие покусанные губы и заплаканные глаза утром на кухне. Муж, не в настроении после вчерашнего перебора, собирался ехать с Сержем в другой город по делам, а Оля готовила ему кофе. Первая мысль Лизы была о Брасе: «Неужели?!» Но вести разговоры при муже было невозможно, к тому же Оля упрямо прятала глаза.

Попрощавшись с женой, Он пошел пешком к отелю, где остановился Серж.

– Пройдусь два квартала, может, отпустит голову. – Он махнул рукой жене, которая стояла у калитки, одной рукой держась за забор, другой машинально придерживая живот. – Если что – звони.

Лиза развернулась и поспешила в дом, но сзади, от гостевого домика ее тихо окликнул Брас. Она удивленно оглянулась. Он жестом попросил ее зайти в его жилище. Лиза решительно пошла к нему – «Да что ж это здесь происходит, а?!»

Там, заикаясь, сжимая кулаки и путаясь в словах, парень, как мог, объяснил, что случилось. Гнев ударил Лизе в голову, она взялась рукой за подоконник и покачнулась.

«Сволочь! Какая же сволочь! Ну и что, что земляк?! И правда, свои бывают страшнее местных. Подонок!.. Бедная Олька…»

Брас встревоженно пододвинул Лизе стул. Она, словно проснувшись, глянула на него. Слезы дрожали в его глазах, но не изливались наружу.

– Я х-хотел его уб-бить, – тихо, но решительно произнес он, – но н-ночью при-придумал другое. М-можно ее от-отправить д-домой. С-сегодня.

Лиза ничего не поняла, смотрела на парня, нахмурив брови и наклонив голову, – если бы это было так просто – взял и отправил! А документы?! А что она там «дома» будет делать сама? Да и есть ли он у нее, этот дом, даже если и вырвется? Фантазии это все… Лиза вздохнула.

– Я п-правда м-могу п-помочь. Т-только н-ничего не спраш-шивайте.

Если бы Лиза не видела этого собственными глазами, она бы не поверила никогда – они вдвоем с Брасом вошли в дом, она провела его в кабинет своего мужа, который в Его отсутствие всегда закрывался. Парень дрожащей рукой поднес ключ к отверстию (обычный ключ от автомобиля, с электронным брелочком на колечке), внутри замка что-то щелкнуло. Лиза нажала ручку тяжелой двери из красного дерева, и та открылась. Женщина оглядела знакомое ей помещение, словно впервые, и пошла к сейфу, вмонтированному в стену. К необычному сейфу-серванту из бронированного стекла, где в верхней части были выставлены коллекционные бутылки виски, а в нижней, непрозрачной, находилось отделение для документов, денег и ценных бумаг.

Она оглянулась на парня, который держал перед собой тот ключ, словно волшебную палочку.

«Лишь бы внутри не оказалось еще одного замка!» – вдруг с ужасом подумал Брас. Дверца открылась, Лиза с парнем присели к выдвижным ящичкам – один из них действительно закрывался. Сердце у Браса замерло – резервы волшебного ключа были исчерпаны открыванием сейфа.

Но, к счастью, оказалось, что папка с паспортами «импортированных» девушек лежала в незакрытом отделении. Дрожащими руками Лиза перебирала один за одним чужие документы. Сколько же поломанных судеб лежало здесь под замком?!

Наконец-то вот он – Олин паспорт! С фотографии смотрел совсем другой человек – светлые, красиво подстриженные и уложенные волосы до плеч, подкрашенные несколько наивные девичьи глаза, открытые навстречу новой, неведомой, но непременно лучшей жизни…

Лиза вздрогнула от резкого звука – Брас, тоже увидев это фото, ударил кулаком по стеклянной двери сейфа. Дверь спокойно выдержала удар.

Лиза быстро сложила все на место, прикрыла сейф, замок щелкнул и закрылся. То же произошло и с дверью в кабинет. В гостиной возле стола неподвижно сидела Оля – прямая спина, руки на коленях, взгляд в никуда.

– Оля, собирайся! – скомандовала Лиза и кинулась к телефону.

Первым она набрала номер Ирины, конечно, та могла сейчас спать после ночной работы, но такой уж был момент.

– Ирочка, я бегу. Забираю с собой Олю. Все, дальше невыносимо. Да, документы ее нашли, денег на билеты хватит. Бог даст – прорвемся. Муж? Он на два дня уехал из города. Ирочка, спасибо тебе за все! Целуй Кирюху. Ты, Ира, сильная. Я бы столько не выдержала. Слишком горький хлеб. Может, еще увидимся, когда вернешься в Москву. Надеюсь, еще пересечемся.

Положив трубку, Лиза нашла в справочнике нужный номер и начала вызванивать аэропорт, узнавать, каким рейсом можно вылететь сегодня в сторону родины: напрямую, с пересадкой – все равно, лишь бы домой…

Она не думала, куда именно, к кому и как. Знала одно – или сегодня, или никогда. Такое бывает. Случается. Называется форс-мажором. Обычно люди из высотных домов спускаются на лифте или пешком по лестнице. Но когда дом горит, иногда прыгают в окна. Потому что только так есть шанс выжить.

– Are you o’kay, miss?^[10] – испугал ее голос официанта.

– I’m fine, thank you.^[11]

– May I help you? What would you like?^[12]

– No, thank you. Maybe later,^[13] – ответила Лиза и отошла от витрины к креслам ожидания.

Она присела в кресло, в голове крутилось, словно отрывки из фильма, как они с Олей вышли из такси вместе, но уже в аэропорту выкупали билеты и проходили паспортный контроль порознь. Потому что так решили. Если хоть у одной из них возникнут проблемы – другая уже ничем не сможет помочь. Вот и не нужно впутывать.

За свой билет Лиза заплатила с пластиковой карточки, которую подарил ей на свадьбу муж, заведя счет «для женских нужд», за Олин было уплачено наличными из Лизиных накоплений ее рабочей поры, некоторое количество этих самых сбережений еще оставалось на первое время, чтобы устроиться дома, ведь нужно было думать и о ребенке, который должен был родиться через два месяца. Хорошо, что еще было время к этому подготовиться.

А еще… Еще Лиза, словно во сне, вспоминала что-то абсолютно запредельное, связанное с Брасом – как открывались сами собой разные замки только от касания автомобильного ключа и как, прощаясь с ними во дворе, Брас положил Оле в руки пригоршню золотых изделий и крепко обнял ее, пока та стояла, оцепеневшая от неожиданности. Что с ним будет дальше, когда вернется муж? Будут ли искать беглянок? Будет ли муж искать ее на родине? Будет ли судиться за ребенка или махнет рукой? Все это Лизе было безразлично. По крайней мере сейчас. Главным было – сесть в самолет, долететь и благополучно выйти в Борисполе.

44

Лиза вернулась домой поздно. Прошла на кухню. Не переодеваясь и не вымыв рук, достала из шкафчика полбутылки коньяка, налила себе рюмку, выпила залпом, села за стол, сложила на нем руки, уперлась в них лбом и замерла. Ведь и она не железная и силы ее не бесконечны. А жизнь снова бьет по голове…

Оля уже уложила Ясю и легла сама почитать на ночь книгу. Она любила женские романы – небольшие книжечки в мягких переплетах. Это были незамысловатые или лихо закрученные истории об очередной Золушке, которой все-таки улыбнулась удача. В глубине души она твердо знала, что в ее жизни тоже все рано или поздно будет хорошо. И поэтому она уже три года шла по жизни плечо к плечу с Лизой, помогала ей во всем и принимала ее поддержку, заботилась о Ясе, как о родной, готовая порвать на клочки любого, кто причинит ей зло. Не имея большой уверенности в завтрашнем дне, Оля все-таки знала – хуже уже не будет. Да и женские романы говорили о том же. А если об этом написано, да еще и напечатано в книге – разве это может быть враньем?

То, что они пережили вместе, сделало Олю и Лизу не просто подругами или сестрами. Пожалуй, и слово такое еще не придумано, чтобы определить уровень сплетения их судеб и взаимного доверия. Это было, как говорилось в мультфильме о Маугли: «Мы с тобой одной крови!»

Когда Лиза в Бориспольском роддоме преждевременно родила Ясю, Оля действительно растерялась, и все ее дальнейшие действия были четко руководимы несокрушимой воли подругой, которая теперь взяла на себя ответственность и за Олю, и за своего крошечного (два с половиной килограмма!) ребенка. Первые сутки Оля не выходила из роддома, с ужасом ожидая дальнейшего развития событий.

Потом Лиза, поняв из намеков врачей, что ребенку нужны «особые исследования» и более «крутое» оборудование для выхаживания, платила кому-то деньги, договаривалась о перевозке Яси в Киев; там Оля срочно сняла дешевую однокомнатную квартирку, где только ночевала, проводя все дни в больнице, или Лиза прибегала туда помыться… Так прошли первые месяцы на родине. А потом, к счастью, Яся, по-женски цепляясь за жизнь, начала «выравниваться», набирать вес и догонять в развитии вовремя рожденных малышей.

На лето они нашли под Киевом убежище в деревенском доме – и дешевле, и экологически лучше для ребенка, да и не улеглись еще опасения, что муж станет искать Лизу, а заодно и Олю вместе с ней…

Оля чувствовала себя в деревне как рыба в воде – оказалось, она умеет в сельской жизни все: и полоть огород бабы Веры, у которой они жили, и чистить клетки кроликам, и даже выбрать «правильную» козу на молоко. Лиза смеялась до слез, когда Оля вполне серьезно рассказывала, как тестировала всех местных коз – терла пальцами у них между рожками и нюхала руку: мол, если не смердит, то молоко будет тоже без посторонних запахов. Но потом баба Вера подтвердила то же самое – ведь козы трутся головами о деревья не просто так, чтобы почесаться, у них на лбу есть специальные железы, и так они метят запахом свою территорию!

Лиза, наезжая в Киев, опять накупила всего необходимого для рисования. Пока что она не придумала другого способа прокормиться со своей небольшой семьей, не отрываясь от ребенка. Она умела рисовать своих невероятных женщин, вкладывая в картины энергию своей души, и предлагала их для интерьеров. Запомнились слова Сержа об их ликвидности. А он, хоть и редкая сволочь, был не дурак, когда пахло деньгами.

Первые ее картины купил для себя и на подарок друзьям ее бывший шеф, а может, помог из жалости, потому что взять на работу Лизу уже не мог, такие времена – и своих пришлось сокращать. Да она и не просилась, не могла сидеть в офисе весь день, когда дома ждала такая еще маленькая Яся.

Но потом шеф прорекламировал ее работы знакомому, который как раз собирался открыть кафе, и тот заказал целых двенадцать картин без рам, оформлением он хотел заняться сам. Лиза понимала, что это просто случай, а не стабильный доход, но радовалась, что может зарабатывать хотя бы так, потому что из-за расходов на больницы и лекарства заграничные накопления подтаяли, а превращать в деньги прощальный подарок Браса Лиза пока что Оле запрещала.

Жизнь начала налаживаться, но… Но постепенно стало понятно, что ребенок реагирует на окружающий мир не совсем так, как другие дети, а вскоре и врачи поставили неутешительный диагноз. С тех пор их существование полностью сосредоточилось на новом рывке в борьбе за выживание и за спасение Ясиного зрения.

И вот через три года, когда единственная клиника, которая могла сделать эту вторую – решающую – операцию, уже готова была их принять «в работу», как нож у горла, стал вопрос денег. И не только на операцию и послеоперационную поддержку, а и на переезд в Одессу, на съем там квартиры (да еще и в курортный сезон!), на питание, в конце концов…

На пороге кухни появилась Оля.

– Что? – спросила она тихо.

Лиза подняла голову от рук и долго молча смотрела на Олю своими прекрасными мокрыми от слез карими глазами.

– Отказали, отдали все обратно: у них «изменилась концепция»… Теперь там будет стиль хайтек и разные блестящие железяки…

Оля вздохнула. Конечно, рано или поздно Лиза где-нибудь довольно выгодно продаст свои чудесные картины, но ведь деньги нужны сейчас и срочно…

– Знаешь, я даже поехала к матери. В нашу квартиру.

– Ого! – удивилась Оля, вспомнив, как отчим ответил на Лизин телефонный звонок после их возвращения из-за границы. – И что же?

– Они уже больше двух лет там не живут. Уехали.

– Куда?

– Никто не знает.

Оля вздохнула, еще раз приняв как должное мысль о том, что опять придется выкручиваться самим. Да им и не впервой. Если бы только не Ясины глаза…

Она встала, прошла из кухни в спальню, поправила на ребенке одеяло, взяла мобильный, сигареты, зажигалку, накинула поверх пижамы халат и вышла из квартиры на лестничную площадку.

Ей вспомнилось время, когда на первую операцию тоже ушло немало денег, а желаемого результата она не дала. Сильная, такая сильная Лиза впала тогда в отчаяние, но нужно было жить и не терять надежды, хотя даже в клинике им говорили, что лучше смириться и принять жизнь такой, какова она есть, раз уж так случилось.

Лиза тогда начала рисовать масляными красками. После привычной акварели эти картины выходили довольно тяжелыми и по цвету, и по исполнению – она овладела странной техникой рисования – наносила краски на полотно не кистями, а такой стальной лопаточкой, мастихином. И Оля нередко замирала за ее спиной, зачарованная процессом. А запах, этот запах масляной краски!.. Не случайно Яся мгновенно почувствовала его от Левушки тогда в лифте!

И вот в тот темно-серый период после неудачной операции Лиза, выплакавшись, опять рисовала. Но самой трудной задачей была реализация. Однажды, сделав фото-каталог своих работ и взяв одну для образца, Лиза отправилась в симпатичный ресторанчик на Подоле, чтобы поговорить с хозяином или хотя бы с администратором. Всего лишь раз заглянув туда из любопытства, она уловила дух заведения и подсознательно рисовала последние работы, уже представляя их в этом интерьере. Она вообще трепетно любила Киев, и при других обстоятельствах рисовала бы задаром, чтобы украсить родной город. Но тогда в ее жизни вопрос денег стоял довольно остро – надеяться было не на кого.

Администратор отнесся к ее предложению довольно сдержанно, что можно было понять – пожалуй, уже не впервые к нему обращались с такими идеями. Но вдруг в помещение энергично вошел, расстегивая на ходу пальто, высокий седой мужчина, раскрасневшийся от ходьбы по морозной улице. Он кивнул коренастому накачанному охраннику в дверях, встретился взглядом с Лизой, замедлил шаг возле нее и, увидев в руках картину, неожиданно представился. Это был хозяин ресторана, с которым она могла разминуться буквально на одну минуту. Но какие-то силы небесные все же внимательно отслеживают траектории человеческих судеб…

Так и началось их знакомство. Лиза до сих пор не уверена, действительно ли ему нужна была та картина. Но… Она согласилась поужинать в отдельном кабинете и поговорить «о тенденциях современного дизайна интерьеров у нас и за рубежом». Лизе было что рассказать, хотя киевский ресторан и виденные ею ночные заведения – это, конечно, разное. Святослав Петрович, заинтересовавшись дальнейшим общением, дал свою визитку, записал Лизин телефон и на месте щедро заплатил за картину.

Удивленная, взволнованная, но счастливая от такого неожиданного заработка и перспективного визита в ресторан, Лиза вернулась домой и рассказала обо всем Оле.

– Ну, купил – и классно! Может, еще возьмет. Есть деньги – пусть хоть все покупает, да еще новые заказывает! – подбодрила ее Оля. – Нам любые деньги сейчас не лишние!

А через неделю Святослав Петрович позвонил и договорился о следующей встрече-консультации, просил опять взять альбом и какую-нибудь картину на выбор автора, но чтобы подходила к интерьеру ресторана.

Раз в неделю они встречались в разных уютных местах, ужинали, разговаривали: он смотрел на Лизу с плохо скрываемым интересом, симпатией, даже с восхищением, но долго никак не проявлял своих чувств ни словами, ни действиями. Под конец вечера он забирал картину, честно и щедро платил за нее, подвозил Лизу к дому, целовал руку и прощался.

Так они с Олей и Ясей пережили ту зиму. Двенадцать картин было продано таким образом Святославу за три месяца. И конечно, никто из них двоих не был железным. После седьмой купли-продажи картины случилось то, что обычно случается между мужчиной и женщиной, которые очень нравятся друг другу, даже пытаясь поначалу как-то с этим совладать, потому что обстоятельства и статус одного из них не дают ему права свободно отдаться этому «хочу!».

Лиза не строила замков из песка, не лелеяла надежд, что такой мужчина мигом оставит свою прежнюю жизнь, жену и двух детей-студентов, ненамного младше ее самой, что он все изменит ради нее… Но ведь не она все это затеяла. А он влюбился, как мальчишка, и был таким искренним, внимательным и любящим, и таким иногда сердитым на себя и на сложность бытия, что казался ей порою не вдвое старшим, а даже младшим, растерявшимся мальчишкой, которому и уроки нужно учить, и душа его рвется играть в футбол…

Им было хорошо вместе. А картинная галерея ресторана все росла, пополняясь раз в неделю новым экспонатом.

Лиза иногда заходила туда посмотреть на своих «детей» даже в отсутствие хозяина – хорошо ли устроились, гармонично ли расположены… Она даже подружилась с устрашающего вида коренастым охранником Максом. И все удивлялись, когда видели, что этот молчун рассказывает Лизе какие-то истории. А уж когда та пришла с Ясей, этот нежный громила не спускал ребенка с рук, носил по всему помещению, давая пощупать все, что только было там интересного – от деревянных резных кресел до помпонов на шторах. Яся была счастлива, а Лиза невероятно благодарна Максу за понимание и поддержку.

– Ты, Лиза, это… вдруг нужна какая помощь, говори, ты не это… Может, что по хозяйству починить или кого шугануть, чтоб не доставал, я это… я запросто, – бурчал бывало он.

Даже Святослав Петрович, шутя, за глаза ревновал ее к Максу – мол, он же моложе и какой крепкий мужчина!

Но вся эта удивительная история вдруг оборвалась, неожиданно накрыв черным покрывалом все воспоминания о том периоде их странных отношений. Целый год горьковато-сладкого краденого счастья…

Поехав отдыхать с женой и детьми в одну из экзотических стран, Святослав пережил там сердечный приступ, инфаркт или что-то подобное. Лиза точно не знала, да и какое это имело значение, если в результате его привезли оттуда самолетом в цинковом гробу.

Она и раньше была не в основном составе его команды, а теперь вообще оказалась вне игры. Потому что его игра остановилась навсегда. Любила ли она его или только отозвалась душой и телом на фейерверк его чувств, которых хватало на двоих? На этот вопрос Лиза так и не нашла ответа.

Оля вздохнула, закурила, несколько раз затянулась, потом затушила сигарету и набрала номер по мобильному.

– Але! Это я. Прости, что поздно. Нам правда страшно нужны деньги. Для Яси. Мы обязательно отдадим.

45

Андреевский спуск с давних времен связывал верхний княжий город с ремесленным Подолом, проходя между Замковой и Андреевской горами. Поначалу он был пешеходным, но могли по нему проехать и всадники. Потом, в первой половине восемнадцатого века, по приказу губернатора он был расширен, и поехали здесь запряженные лошадьми повозки, телеги, дилижансы. Время шло… Улица, не бывшая тогда еще визитной карточкой Киева, переживала войны и революции, застраивалась, разрушалась, обновлялась, храня память и отдавая дань уважения к седой старине, снова обновлялась, перестраивалась, пугая консервативных коренных киевлян смелыми новшествами, и дрожала перед радикальными планами реконструкций, предлагаемых каждой новой городской властью.

В хорошую погоду издалека видна на холме красавица Андреевская церковь, спроектированная архитектором Растрелли в середине восемнадцатого века. Чуть ниже по улице загадочно-красивым и нелюдимым много лет стоит замок Ричарда Львиное Сердце, мистическое, окруженное легендами здание, без которого сегодня трудно представить самую киевскую из киевских улиц.

Множество кафе, художественных галерей, магазинчиков «Все для творчества», сувенирных лавок в помещениях и раскладок вдоль улицы прямо под открытым небом – киевский Монмартр живет своей жизнью в будни и в праздники.

Еще дальше по той же правой стороне (если идти вниз) – дом Михаила Булгакова, оставшийся в литературе одним из «героев» романа «Белая гвардия» и пьесы «Дни Турбиных», хотя в тексте его адрес указан как «Алексеевский взвоз, дом 13». Теперь здесь музей – необычный, «двуликий», который в памяти посетителей никогда не спутается с другими достопримечательностями из списка городских посещений.

«Музей Одной Улицы» в нижней части Андреевского спуска – вместилище удивительных реальных предметов, историй и мистических легенд из жизни Киева, его простых или великих обитателей.

Дальше любимая улица киевлян и туристов вливается в раскинувшийся до Днепра широкий Подол с перпендикулярными улицами, трамваями, церквями, старинными домами, подольскими двориками, с его собственными достопримечательностями, историями, легендами и загадками.

Жаркое солнце на ярко-синем небе. Сочная зелень молодой листвы и травы вдоль брусчатки. Щебетание воробьев и гул голосов. Последнее воскресенье мая. В Киеве праздник – День Города.

Раз в году Андреевский спуск представляет собой апофеоз бурлящего смешения искусств и ремесел. Примерно в середине – странное скопление людей. Возле каменной стены, подпирающей собою один из киевских холмов, на импровизированной трибуне из ящиков стоит с микрофоном Левушка. Над ним закреплен плакат: «Вы можете изменить судьбу больного ребенка!» За его спиной на заборе – собственные работы, большей частью абстрактной живописи, и Лизины «женские» акварели в рамках.

Левушка призывает людей покупать картины для гуманной цели. Голос его звучит довольно уверенно, но вдруг он, словно извиняясь, говорит:

– Знаете, если бы это было моим личным вопросом, я бы не стал к вам обращаться. Но эти деньги действительно очень нужны для того, чтобы вернуть здоровье одному ребенку. Одной чудесной маленькой девочке… И вы можете изменить ее судьбу. Правда, ее мама не разрешила мне рассказывать разные подробности – имя, возраст, суть проблемы… Но поверьте, это не «развод»! Пусть отсохнут мои руки, если я вру!

Люди в толпе переглядываются – не похоже, чтобы так безбожно обманывали их тут в такой день… Хотя чего только в большом городе не увидишь… Как говорили еще в давние времена: «Киев большой, просящих много».

Но вот один за одним начинают подходить художники с Андреевского, которые давно знают Левушку. Им хочется по-братски, по-человечески помочь, потому что Левка клевый, свой, он врать не станет, не возьмет грех на душу, да и какой нормальный художник будет клясться собственными руками?!

Кто-то кладет в керамический кувшин деньги, кто-то несет свою картину – на, продавай в фонд твоей девочки! Левушка, взволнованный такой братской поддержкой, пытается объяснить, что девочка, собственно, не его, а потом машет на это рукой, благодарит и снова начинает повторять в микрофон, кто он и зачем здесь стоит.

– Слушай, чувак, ты отдохни немного, дай микрофон, я поговорю, – протягивает к нему руку крупный байкер, весь в кожаной одежде с блестящими заклепками и в бандане.

Левушка осторожно отдает ему микрофон. Тот взбирается на ящики и, широко расставив ноги, сочным голосом неожиданно начинает говорить то же самое, но по-английски. На мгновение толпа возле Левушки удивленно замирает, а к «витрине» начинают подтягиваться туристы.

– Ну, что стоишь, ворон считаешь, Малевич?! – спрашивает у Левушки байкер. – Вон же тебя спрашивают, сколько стоят твои кольца-кубики!

Через несколько минут, пока Левушка озвучивает иностранцу стоимость картин, хрупкая девушка в темных очках и с пышными каштановыми волосами берет из рук байкера микрофон и тоже взбирается на ящики. И опять неожиданно для Левушки и киевлян, которые гуляют по Андреевскому в плотной праздничной толпе, перекатывается, рыча по-французски, история о больной девочке, которой срочно нужны деньги на лечение…

Людей здесь в этот день – как пчел в улье: художники, резчики по дереву, вышивальщицы, стеклодувы и гончары, мастера лозоплетения и росписи по шелку. Они съехались со всей страны, чтобы в этот самый активный арт-уик-энд года выставить на продажу свои работы – и похвастаться мастерством, и заработать семьям на хлеб. Но, услышав о том больном ребенке, многие из них берут что-то из своих работ и тоже несут туда, к Левушкиной распродаже.

И люди начинают покупать – и наши, и иностранцы, одни на вывоз, на память, на сувениры, так как и цену просят невысокую, другие просто сознавая, что так устроен мир: сегодня ты кому-то поможешь, а завтра он тебе. Или не он, а кто-то другой. Тот, у кого в твою трудную минуту вот так же откроется навстречу тебе сердце.

Левушка уже не успевал управляться с микрофоном, он «от балды» называл цены, счастливый, что берут, складывал деньги в кувшин, прижимая его к себе, что-то кому-то объяснял. Теперь уже Игорь держал в руках микрофон и, загоревшись благородным делом и возможностью помочь своей незнакомой заступнице, анонсировал суть акции.

Когда он увидел, что с горы в их направлении спускается стайка японских туристов, прокашлялся и тоже перешел на английский, которым неплохо владел. Но вдруг седой мужчина, который до этого только стоял и недоверчиво приглядывался, энергично попросил у него микрофон, кивнув головой в сторону японцев:

– Дайте, дайте скорей! Сейчас они все купят! Я вам говорю! Я тридцать лет прослужил в разведке!

И он громко и выразительно заговорил на совершенно непонятном чужом языке, удивив всех вокруг и мигом привлекши внимание близких его сердцу туристов. Что уж он там им говорил, трудно было понять, но психологом он, наверное, был неплохим. Через минуту черноголовые туристы плотным кольцом окружили Левушку, Игоря и их товар.

Напротив, через шумную улицу, полную мастеров, их прекрасных творений, зрителей, покупателей, детишек и взрослых, стояла Оля. Высокая, тоненькая, светловолосая, в джинсах, в цветной легкой блузке, в больших темных очках, она прислонилась спиной к двери какого-то дома, смотрела, как люди со всего мира отдают свои деньги на операцию Ясе, и из-под ее очков катились слезы.

46

Тайком поглядывая через улицу, выйдет ли что-то из Левушкиной затеи, Оля заодно разглядывала и его друга Игоря, недоумевая, что ж за чудо случилось с Лизой в лифте с тем поцелуем? То ли от стресса, то ли чтобы не наделать шума – но на кой черт ей было с ним целоваться?! Игорь показался девушке более статным и красивым, чем Левушка, но чего-то в нем не хватало, а может, наоборот – был слишком мужчиной, решительным мужчиной-самцом, к которым у Оли, пожалуй, до конца жизни отношение не изменится.

На следующий день после Олиного ночного звонка Левушка пришел к ним в дом обсудить план, который он придумал ночью. Он извинился, что свободных серьезных денег у него нет, а Игорь, который, может, и рад был бы удружить и отблагодарить за освобождение из кутузки, сам недавно кому-то одолжил. Ходить собирать у знакомых – долгое и неблагодарное занятие. Но Левушку вдруг осенило – конец мая, и вот-вот будут опять праздновать День Киева! Он когда-то немало времени провел на Андреевском, были там друзья, и свое продавал, и в разных перфомансах участвовал, и в экспозициях. Он с удовольствием выставил бы свои картины на продажу, чтобы превратить их в деньги для Яси, а заодно можно было бы и Лизины работы присоединить. Но – нет гарантии, что много продастся. Хоть и ходит там в эти дни уйма народу, но и мастеров-то собирается невероятное количество. И вот, мучаясь бессонницей, Левушка вспомнил, как когда-то в студенческие годы собирали они деньги на лечение одного товарища, пострадавшего в аварии, – снесли свои работы, кто что был готов отдать, и устроили веселую распродажу – с музыкой, песнями, танцами и с рассказами, для какого доброго дела пойдут вырученные деньги. Продавали недорого, но при большом количестве картин результат вышел отличный – и товарищу помогли, и людей потешили, и сами развлеклись и еще больше сдружились.

Все сидели на диване. Левушка искренне уговаривал согласиться. Оля несколько недоверчиво отнеслась к этой идее, Лиза задумалась. И вдруг Яся, довольно ловко передвигаясь по знакомой комнате, подошла к ним, пробежалась руками по трем парам коленей, остановилась на Левушкиных и сказала:

– Лев добрый. Послушайтесь его!

Левушка взял ее маленькие ручки в свои и проглотил ком, поднявшийся к горлу. Лиза, обдумав предложение со всех сторон, сказала:

– Вы очень добрый, может, это и выход. Поверьте, мы бы в жизни не стали просить у вас и у вашего друга денег. Это вообще Олино самоуправство… – Она вздохнула, взглянув на девушку. – Но тут вопрос времени. Мы не можем тянуть. Если бы у нас был месяц-другой, мы бы как-то выкрутились…

– Лиза, да не нужно никаких объяснений! Вы даете ваши работы или нет? – остановил ее Левушка.

– Да, конечно, даю. Но…

– Что?

– Но я прошу – как-то надо это… Ну, понимаете – не нужно рассказывать о Ясе и ее проблеме.

– А как же тогда?

– Ну… не знаю. Но прошу: не называйте ни имен, ни диагнозов, ни конкретной клиники.

Левушка пожал плечами:

– Ну ладно. Если вы так хотите. Как-то и так выкрутимся.

– Спасибо вам! Если все получится, то уже в понедельник мы сможем выехать в Одессу. Господи, хоть бы все удалось! – хрустнула она сплетенными пальцами рук.

Игорь был постоянно занят в рабочее время, но охотно согласился помочь в деле сбора денег на операцию, ведь и сам был в долгу перед теми женщинами. И как только этой Лизе удалось замолвить за него слово? Но как-то странно – у нее такие связи, а денег в час «Ч» одолжить не у кого…

Итак, Игорь решил помочь. Он даже отложил загородный уик-энд с Кристиной ради распродажи картин на Андреевском. На работе он тоже рассказал коллегам об этой акции с другом-художником, ощущая особое удовольствие от своей причастности к благотворительности. Кое-кто из коллег даже пообещал прийти поддержать.

Вечером в пятницу Игорь с Левушкой подъехали машиной к дому, где жили Лиза, Оля и Яся. Последний раз Игорь видел это место, оглянувшись от милицейской машины. Он зыркнул в сторону того злосчастного подъезда и тряхнул головой.

– Левка, представь, а что бы было, если бы лифты не остановились бы, а?

– Даже не знаю…

– Блин, лучше бы я тогда вообще к той провидице не подходил!

Левушка глянул на друга и не ответил. Конечно, ему было очень жаль Игоря, когда того забрали в милицию. Но готов ли он был просто так открутить время на неделю назад и жить, как раньше? Жить дальше, не зная Олю, Ясю, Лизу? Он так мало знал о них, об их родителях, об отце Яси, об их жизни вообще, но какое он имел право расспрашивать? Хватит и того, что судьба свела его с этой странной девушкой, которая носит в кармане нож-выкидуху и в любой момент готова пустить его в ход, чтобы защитить чужого ребенка. Он видел, что Оля простая, но очень искренняя и преданная, без двойного дна, он даже чувствовал, что в свои лет двадцать она была в чем-то мудрее и сильнее его, взрослого мужчины, который почти на десять лет старше.

«Интересно, а как бы на нее отреагировали Алиска и мама?» – неожиданно для себя подумал он.

– Так нам подниматься или ты позвонишь? – вернул его к реальности голос друга.

– Сейчас. Сейчас наберу Олю.

Игорь не слишком разбирался в живописи, но, когда они с Левушкой и Олей грузили в его машину картины той Лизы, что-то промелькнуло в них знакомое, уже когда-то виденное. Так, уже на Андреевском спуске, призывая покупателей на благотворительную распродажу, он время от времени оглядывался на те картины с волнением, которого Левкины абстрактные работы маслом у него не вызывали.

«Чертовщина какая-то!» – подумал Игорь, в который раз ловя себя на том, что взгляд на эти картины мигом притягивал за собой воспоминания о том проклятом лифте, о невероятном поцелуе со странной женщиной, о ее обещании вернуться, а также о результате ее подставы – отделении милиции, где он провел два дня.

Игорь мотнул головой, отгоняя воспоминания, глянул в небо, с которого по-майски отчаянно пекло солнце, и подумал, что это, наверное, у него от жары, от окружающего шума-гама и от мельтешения пестрой толпы перед глазами. Вскоре он увидел, что напротив, через улицу, стоит Оля. Высокая, тоненькая, светловолосая, в джинсах, цветной легкой блузке и больших темных очках, она прислонилась спиной к двери старого дома и смотрит, как они с Левкой успешно собирают тут средства. Смотрит и вытирает кулаком слезы.

«Да, не позавидуешь им… – подумал Игорь. – Нужно людям помогать. Они же мне помогли. Хм… Странно все это сплелось. А Левка таки молодец. Хоть и не сам меня вытянул, но все равно не без него…»

Игорь оглянулся на Левушку, который разговаривал с очередным покупателем, а потом махнул рукой Оле и опять оглянулся:

– Вон Оля пришла!

Оля шмыгнула носом, провела ладонями по щекам и сделала шаг вперед, поглядывая, как бы удобней перебраться сквозь разноцветный поток людей, разделенный посредине еще и длинным рядом разложенного на столах и на подстилках товара.

Вдруг она замерла, а сердце ее колотнулось где-то в горле и словно совсем остановилось. Сверху по улице спускались хорошо одетые мужчина с женщиной, держа за руки девочку лет четырех. Малышка подпрыгивала на булыжниках и что-то щебетала. Они, будто в замедленном кино, проплывали мимо Оли на расстоянии каких-то трех-четырех метров, и даже слышно было, что девочка говорила на иностранном языке, да и отец отвечал ей так же. Но мать! Мать, не выпуская детской ручонки, пребывала где-то на своей волне, любуясь городом, людьми, поглядывая то на небо, то вниз на разложенный мастерами товар. Она оглянулась на загадочный и одинокий даже в такой солнечный и шумный день замок Ричарда Львиное Сердце. И то, как она приложила ладонь ко лбу, чтобы прикрыть глаза от солнца, рассеяло все Олины сомнения – это была Роксана.

Девушка едва не кинулась к ней, вдохнула побольше воздуха, чтобы крикнуть, что вот она, вот здесь, та самая Олька… Но… Но что она скажет после этого? Что делать дальше? И расскажешь ли в двух словах свою жизнь за последние пять лет, которые они не виделись? Да и муж, ребенок… Оля улыбнулась: «Ну, хоть у кого-то сложилось!» Какие-то мысли и душевные порывы бурлили в ней несколько секунд, как вдруг с другого края улицы закричал и замахал рукой Левушка:

– Оля! Оля, иди к нам, смотри, что тут делается!

Оля еще раз глянула уже в спину Роксане и пошла, ступая с булыжника на булыжник, пересекая поток людей и вещей, чтобы добраться до другого берега.

47

Под вечер Левушка с Олей паковали то, что осталось непроданным. Собственно, раскупили все картины, кроме одной Лизиной и трех Левушкиных. А еще почему-то осталась «бесхозной» плетенная из лозы корзинка, небольшая, скорее декоративная, чем утилитарная. Игорь ждал с машиной внизу на Подоле. Они с Кристиной опять собрались куда-то завеяться, и, отбыв основную часть акции, Игорь сбежал принять душ и переодеться для новых приключений.

Как оказалось, девушка уже сидела с Игорем в машине и с интересом поглядывала оттуда на усталых, но счастливых пришельцев с Андреевского. С не меньшим интересом Оля зыркнула и на гламурную блондинку в авто.

– Слышь, Левка, ты это… Может, я тебе завтра все это завезу в мастерскую? Или дай ключ, я вечером сам закину. А то у нас еще планы…

– Ну, как хочешь. Но там же и Лизина картина.

– А я ее могу забрать сама, довезу в маршрутке, не проблема, вы и так столько для нас сделали, – вмешалась Оля.

Она достала из пачки картин обрамленную, оставшуюся от распродажи акварель, в душе даже довольная, что картина опять возвращается домой.

– А можно глянуть? – спросила Кристина через приспущенное окно.

– Конечно, – ответила Оля и повернула картину к девушке.

Блондинка молчала. Удивленно подняла брови, склонив голову набок.

– Нравится? – спросил Игорь, опять ощутив знакомое волнение. – Может, подарить тебе?

– Нет! – вдруг тряхнула волосами Кристина. – Нравится, но вызывает какие-то тревожные ощущения, не хочу ее держать дома. Давайте я просто подарю какие-то деньги на лечение вашей девочки? – обратилась она к Оле.

Оля, опять обрадовавшись, что картина все-таки едет домой, пожала плечами:

– Так мы ж не побираемся…

– А мы девушке продадим корзинку! – вдруг со смехом вмешался Левушка, чем мгновенно разрядил ситуацию.

– Ага, теперь мы с ней будем ходить по ресторанам и складывать туда то, что не осилим съесть! – захохотал Игорь, и все тоже засмеялись.

Обменяв корзинку на купюру, которая так же отправилась в кувшин, уже прилично наполненный деньгами, Левушка затолкал на заднее сиденье свои картины и махнул рукой товарищу:

– Гуляйте! Спасибо тебе, Игореха!

– Да я что… Я же в долгу… – Тут он глянул на Кристину, кашлянул и завел мотор.

Левушка все порывался идти домой отдыхать, но Оля настойчиво приглашала его к себе – ведь Лиза приготовила ужин, и Яся спрашивает, когда придет Лев… Да и деньги нужно посчитать вместе в спокойной обстановке…

Они стояли у Олиного подъезда, когда вдруг возле соседнего затормозила иномарка, и через мгновение из нее вышел упитанный седой мужчина, пикнул сигнализацией и направился к двери. Оля глянула на него, закрыла глаза и резко опустила голову, а потом и сама отвернулась, прижимая к груди Лизину картину.

– Что ты? Что случилось? – встревожился Левушка, заглядывая ей в лицо – девушку трясло, как в лихорадке.

Левушка погладил свободной рукой ее по спине, по голове – Оля не двигалась, только подняла плечи и втянула голову, по-ежиному свернувшись и словно выпустив невидимые иголки.

Когда хлопнула входная бронированная дверь соседнего подъезда, Оля медленно выдохнула, опустила плечи, открыла глаза, глубоко вдохнула и произнесла:

– Пожалуйста! Пойдем к нам на ужин…

Левушка кивнул, а потом обнял ее свободной рукой и поцеловал в губы.

Уже ложась спать, переполненная впечатлениями с Андреевского, Оля не могла забыть и ту фигуру, которая уже более трех лет возникала в ее ночных кошмарах рядом с другими, отпечатавшимися в ее шрамированной душе, а сегодня материализовалась таким неожиданным соседством. Девушка босиком пошла в комнату, где спали Лиза с Ясей, увидела, что подруга лежит при свете ночника с открытыми глазами, и тихонько спросила:

– Лиза, я не хотела касаться этой темы, но… Я сегодня вечером видела Сержа. Думаю, нам нужно отсюда съезжать. Сразу после Одессы. Потому что я за себя не ручаюсь. Да и он нас может узнать… И еще – скажи, а откуда у тебя такие связи в милиции, чтобы на него надавить? Или я чего-то не знаю?

Лиза поднялась на кровати, оперлась на локоть, оглянулась на Ясю и невесело улыбнулась:

– Да нет у меня никаких связей в милиции…

– Но ведь Игоря все-таки выпустили! Серж остановил дело! Как же?! – громко шептала она.

– Я его шантажировала.

– Что?! – захлебнулась воздухом Оля. – Как?! Как ты не побоялась?!

– Я написала ему короткую записку, что лучше ему не усугублять отношения с представителями закона, потому что он и сам живет по другим законам. И что, в случае чего, он либо сам пойдет под следствие, либо его несговорчивость «оценят», не доводя дело до органов правопорядка. И внизу указала названия и адреса двух клубов моего бывшего мужа.

– Ли-и-и-за!.. – ахнула и приложила ладонь ко рту Оля. – И что – отдала ему в руки или в почтовый ящик положила?

Женщина вздохнула и опять улыбнулась.

– Помнишь, у покойного Святослава в ресторане был такой мощный охранник, Макс, ну, я рассказывала, с Ясей играл, помощь предлагал…

– Да, помню. Так ты… Господи, но он же мог не согласиться или задавать вопросы…

– Мог. Но согласился. И не задавал. Он просто дождался у подъезда, когда этот выродок вернется с уик-энда, да и передал из рук в руки. А он очень презентабельный парень, такой себе шкаф два на полтора, – показала руками и опять грустно улыбнулась Лиза, – так и сказал ему, что вдруг рыпнется и не сделает, как написано, – разберут его на запчасти и развезут без шума по разным областям нашей славной Родины. И все.

– Ой, Лизка, отчаянная ты… – Оля подошла ближе, села на кровать возле Лизы и обняла ее. – Тогда еще скажи, раз уж это дело закрыто, как ты попала в его квартиру и куда собиралась сбыть те бутылки?!

– А не много ли вопросов для такой маленькой девочки?! – хмыкнула Лиза.

– Ну, Лиз… Я ж и так долго ни о чем не спрашивала. Но, вроде, все обошлось…

– Когда я его тут увидела случайно, вот как и ты сегодня, меня он, конечно, не узнал. Зато у меня глаз художника. И не слишком веселые воспоминания… Я два дня приглядывалась к его приездам-отъездам, а потом… Потом на улице возле метро со мной случилось что-то удивительное, не объяснимое трезвой логикой. В ту субботу с утра девочка-провидица указала мне на мой собственный ключ, сказав, что он в течение суток может открывать любые двери… А я в то время ходила – помнишь, с какими мыслями, – если мы не сделаем вовремя вторую операцию, то… Ну, это ты знаешь и без меня…

– И что дальше?

– Дальше я купила чемодан, проследила, когда Серж отправился на дачу, и…

– Но как же двери, замки?!

Лиза загадочно улыбнулась.

– Я такое уже однажды видела. Когда Брас ключом от машины открыл кабинет и сейф моего мужа, а потом все закрылось обратно, будто так и было…

– Лиза, но это ведь так страшно! Лизка! Это же криминал! А если бы менты тогда забрали тебя, а не Игоря?! Это же кража! Тюрьма!!!

– А продавать наших девчонок в бордели – не криминал?! А изнасиловать тебя в семнадцать лет – не криминал?! – Лиза повысила голос, и Яся заплакала во сне.

Оля неловко поцеловала подругу в волосы где-то возле уха, встала и медленно пошла в свою комнату, притихшая от нахлынувших вновь воспоминаний. В двери она оглянулась:

– А виски? Куда бы ты его дела, а?

– Отдала бы на реализацию «с половины» в какой-нибудь винный бутик. Взяли бы! Там и с половины неслабые деньги бы вышли. Иди уже спать, не трави мне душу…

Оля пошла к себе, но, завернувшись в одеяло, еще долго думала о своем, а еще об общечеловеческой морали. И о том, почему иногда то, что по совести, не всегда бывает по закону…

48

В понедельник Игорю позвонил Левушка и сказал, что, если бы тот смог подвезти вечером на вокзал Лизу, Олю и Ясю с вещами, все были бы ему невероятно благодарны. Можно, конечно, вызвать такси, но он и сам хотел увидеть Лизу, расшаркаться взаимными благодарностями… Кто знает, как надолго они едут? Да и с Ясей он еще не знаком!

Игорь не видел в этом большого смысла, но и веских причин отказать другу тоже не было. «Вот уж Левка ввязался… Кажется, запал на ту Олю по полной. Кто бы мог подумать?! Сам недавно говорил, что побаивается малолеток – те, мол, непредсказуемые. А этой сколько? Девятнадцать? Двадцать? Да, собственно, это уже не тинейджерский возраст… Какая-то простоватая вроде для Левки. Но глаза умные, грустные немного. Хотя, может, это из-за той слепой девочки…» – думал Игорь, разгребая рабочие бумаги.

Ему светило повышение и даже вскоре заграничная стажировка. Вчера он специально «проболтался» об этом Кристине. «Но ведь какова! Вот стерва! И глазом не повела! Восприняла как должное, но огонек в глазах сверкнул… Знаем мы этот огонек! Не первый день живем! Врут. Все они врут. Бескорыстных не осталось. Разве что вот Левке перепало. Но это не мой фасон…» – размышлял он.

Вечером Игорь с машиной ждал всю компанию возле дома, который вызывал у него слишком неприятные воспоминания.

Первым вышел Левушка с двумя чемоданами, потом Оля с рюкзаком, а за ними женщина с ребенком на руках и с сумкой через плечо. Вещи сложили в багажник. В полутьме и суете Игорь не слишком приглядывался к Лизе, едва кивнул ей, трамбуя чемоданы. Он был несколько смущен – ведь нормальные люди знают, с Левкиных слов, обо всей той чертовщине с волшебными ключами, об их идиотском походе за адреналином, – стыдно было, что чужой женщине пришлось поднимать все свои связи, чтобы выручить этакого здоровенного балбеса… Игорь изображал деловитость и занятость и сел за руль, только когда уже все заняли места в машине. Левушка впереди, а женщины с ребенком сзади. Машина тронулась.

– Спасибо тебе! – сказала сзади Оля.

– Да, благодарим за помощь, – довольно низким голосом тоже отозвалась Лиза.

– Да мелочи! После того, что вы для меня сделали… Но если можно, давайте больше не вспоминать об этом, а то стыдно, хоть провались, – махнул рукой Игорь.

– Слышишь, Игорешка, я тебе не сказал вчера. Точнее, не все сказал… Я это… Мы едем вместе. У меня все равно здесь никаких срочных заказов нет, а женщинам на новом месте мужское плечо не помешает. Тем более – я хорошо знаю Одессу…

Игорь, изрядно удивленный тем, как далеко зашли дела, внимательно посмотрел на друга.

– Ну… Раз так решили… Взрослые люди… Вы хоть звоните уж, как там ваши дела пойдут, – улыбнулся он, еще не зная, как реагировать на такое стремительное развитие событий.

– Мы вам позвоним, – вдруг сказала Яся, и все засмеялись.

49

Такого удара ему не приходилось переживать ни разу за все его тридцать лет. Никогда. Мощность этого эмоционального всплеска можно было бы сравнить разве что с переживаниями в момент ареста и помещения его в одиночную камеру.

Шок, растерянность, гнев и полное непонимание того, что происходит, просто парализовали Игоря, после того как он открыл багажник, выставил чемоданы и Олин рюкзак, подал их Левушке. Когда он закрыл багажник, при свете мощных фонарей привокзальной парковки увидел перед собой ту самую незнакомку из лифта. Она протянула одну руку за чемоданом, а другой держала Ясю, которая переминалась рядом с ноги на ногу. Глаза ее, те самые прекрасные, загадочные каштановые глаза, смотрели на него не без волнения, но уверенно и словно вызывающе – что, мол, парень, ты теперь сделаешь?! Видишь, я здесь: не прячусь, не скрываюсь – бери голыми руками.

Она смотрела, как и тогда, будто сверху, или просто имела привычку так держать голову, смотрела не нагло, но прямо, словно испытывала. Женственность ее, столь отличная от гламурных флюидов Кристины, женственность, которая пульсировала даже в ее картинах, опять без слов атаковала его мужскую сущность.

Левушка уже катил чемодан к пешеходному переходу, за ним пошла Оля с рюкзаком, оглянулась на немую сцену возле машины и тихонько хмыкнула, а Игорь все стоял в оцепенении перед Лизой, и внутри у него взрывались петарды слишком уж противоречивых эмоций.

50

Посадив всю компанию в поезд, Игорь медленно шел по перрону и курил сигарету за сигаретой. Перрон казался ему бесконечной дорогой в никуда. Домой ему не хотелось. Свернув в подземный переход, он вышел на площадь возле здания метро «Вокзальная», потом побрел дальше, опять в переход, но надземный, называемый в народе «труба», дальше какими-то темными улочками, совсем позабыв о машине на парковке. Зайдя в ближайшую забегаловку, он заказал сто граммов коньяка и бутерброд с колбасой. После второй порции коньяка напряжение начало спадать, а мысли проясняться, хотя все так же трудно было нарисовать в голове карту происшедших за последние дни событий и расставить по ней участников. Еще труднее было логически объяснить роль каждого персонажа, определить принадлежность его к лагерю со знаком «плюс» или «минус». Кроме того, вызывал опасение переход старого друга Левки из одного лагеря в другой и его неожиданные чувства к этой блондинке.

Если бы не слепая девочка и не благородные порывы Левушки помочь (одна распродажа на Андреевском чего стоила!), Игорь, конечно, не смолчал бы там на вокзале. А теперь его друг ехал в одном купе с малознакомыми двуличными особами, обладающими при этом каким-то невероятным магнетизмом. Правда, что с того Левки взять? Но это уже другой вопрос.

Вокруг разношерстная привокзальная публика простодушно и горласто радовалась вечерней кружке пива, обсуждала житейские проблемы, политику, футбол и предстоящий чемпионат «Двадцать-двенадцать». Игорю казалось, что проблемы этих людей мелки, понятны и вечны, не то что шарада, в которую вляпался он сам, да еще и друга втянул. Подогретый коньяком, он смаковал свою обиду и негодование, перемешанные с другими необъяснимыми чувствами к Лизе. Время, проведенное в отделении милиции (и слава богу, что только там!), казалось страшным сном, но все это было, и именно благодаря Лизе, которая его банально подставила. Почему? За что?

Игорь полез в карман куртки за сигаретами, но обнаружил там только пустую пачку. Поднялся, подошел к барной стойке, купил сигарет, подумал, заказал еще порцию коньяка, выпил тут же, не возвращаясь к столику, поймал на себе скептический взгляд кассирши, очевидно привыкшей к пьющим вокруг нее мужчинам. Ему вдруг показалось, что такая же скептическая улыбка промелькнула в уголках губ Лизы, но взгляд ее был при этом исполнен превосходства. А какое уж превосходство у кассирши в привокзальной забегаловке? Хотя… Пожалуй, есть такая порода женщин, для которых не имеет никакого значения место, ими занимаемое, потому что оно не в состоянии изменить, пошатнуть или выдернуть из них тот стержень, которым наделила их природа. Место может меняться. Стержень нет.

«Есть ли такая штука у Кристины? – нетрезво рассуждал Игорь, все еще стоя возле барной стойки и наблюдая издалека за кассиршей. – Нет, это вряд ли. Кристина – приспособленка. Она ищет, где сытнее. Она врет, врет даже в постели. Все они врут! И та тоже. Конечно. Сначала такой поцелуй, а потом – пройдемте в кутузку!»

Игорь, подогретый коньяком, уже совершенно забыл, что вовсе не Лиза сделала шаг навстречу в лифте и разрушила бывшую между ними на старте дистанцию. Он опять пытался понять суть происшедшего, но чего-то не хватало в этой картинке, не все пазлы ложились на свое место, цельный рисунок не получался.

И все-таки он не выдержал – достал мобильный и неуверенными пальцами долго тыкал в буквы, складывая из них слова на экране, а из слов – сообщение другу.

«Ведь я же друг?! Друг! И пусть Левка знает, ху из ху! А может, это вообще развод лохов с этой их операцией и благотворительностью?! Хватит! Однажды меня эти девочки уже подставили… Чума! И как ей это удается?! А я, кретин, как удав перед кроликом… Или, блин, как кролик перед удавом, перед ней… Хотя… такой поцелуй… Зачем? И что она тогда могла с меня взять? А про шкуру на барабан забыл?! Чтобы спасти свою!» – так соображал Игорь, отправив SMS’ку Левушке и очистив этим свою совесть.

Нетвердым шагом он вышел на улицу. Принюхался. Вместо аромата сирени уловил запах разогретых за день шпал, разлитого пива и мочи из подворотни, вздохнул и направился вдоль улицы.

– А пусть теперь Левка сам решает! Потому что все эти сюси-пуси хорошо, но пусть и правду знает! Пусть эти дамочки объяснят ему, что и как. И почему я еще должен был благодарить за вызволение ту, которая меня чуть не посадила! – бурчал он, двигаясь к площади Победы, где в свете фонарей мелькали легковушки и замирали на остановке маршрутки.

Уже на полпути домой, успокоенный ездой, Игорь резко вынырнул из полусна, вспомнив, что машина его осталась на парковке у вокзала. Но сил возвращаться за ней уже не было.

«Встану завтра пораньше и поеду на вокзал заберу, – думал он, – или уже после работы… Правда, денег нащелкает… Спиногрызы… Скоро воздух в городе будут продавать… Но ведь какова! Хороша, стерва, ох, хороша…»

И вдруг его словно опекло – усыпленное алкоголем сознание выпустило подсознание на волю, а то быстренько сложило в картинку несколько непослушных пазлов. Игорь неожиданно нашел объяснение своему дежавю.

«Блин! Ну конечно! Это же ее картина была в списке украденного вместе с бутылками виски и махровыми полотенцами! – едва не вскрикнул он. – Конечно, ее! Это же ни с чем не спутать! Да что ж это за бред?! Зачем она украла собственную картину?! А семь бутылок виски?! Крейзи хауз…»

Рано утром Игорь привел себя в порядок, элегантно оделся, как всегда на работу, и выехал маршруткой на вокзал. Знал, что одесский поезд уже прибыл к месту назначения, и не мог не думать, как там Левка с этими женщинами, преисполненными слишком уж противоречивых порывов. Он не решался звонить другу и все поглядывал, не пропустил ли его SMS’ки в ответ на вчерашнее его ночное разоблачение. Но ничего не приходило. Где-то в глубине души он уже даже жалел, что отослал ее – ведь Левка был так счастлив… А может, Оля – это его судьба? Но эта Лиза?! Вот уж змея! Обчистила чужую квартиру, подставила невинного человека, но ведь… Но ведь она мать, а тут такой форс-мажор… Хотя у него тоже была такая возможность – был ключ от всего! И даже два! Но он-то, порядочный человек, грабить не пошел! Мысли опять стучали в голове у Игоря, но ясности не прибавлялось.

Рассчитавшись за парковку своего авто, Игорь выехал от вокзала в сторону офиса. Город уже проснулся, и поток машин становился все плотнее. Они дружно двигались по весенним улицам, снова загрязняя очищенный ночными ветрами воздух. Остановившись на красный свет светофора, Игорь не выдержал и набрал с мобильного Левушку. Через секунду по салону автомобиля разнеслась бодрая мелодия – на коврике возле пассажирского сиденья лежала Левушкина трубка, мигала голубым экраном и заливалась мелодией.

Перемигнул светофор. Поток автомобилей медленно двинулся вперед. Где-то рядом подала сигнал машина. Игорь глянул направо и от неожиданности хватанул ртом воздух – на парапете возле перехода сидела та самая курчавая девчонка в блайзере, футболке, джинсах и кроссовках, болтала ногами и иронично ему улыбалась.

Эпилог 1

Одесса, солнечный день, пляж. Взрослые лежат-загорают или купаются, дети что-то мастерят из влажного песка. Оля с Ясей за руку бродят по мелководью, сосредоточенно шлепая ногами по барашкам волн.

– Яся, давай уже выходить из воды, вон и Левушка идет, что-то несет нам, – говорит Оля.

Вдруг Яся срывается и бежит к своему другу, раскинув ручки, но тот не подхватывает ее, как обычно, а сам приседает к ней, ставит на ракушечник небольшую картонную коробку и что-то шепчет девочке на ухо. Оба заговорщически оглядываются на Олю.

– Что это у вас тут? – с наигранно-строгим видом спрашивает подошедшая девушка.

– Оля, а Лев говорит, что мне теперь нужно учить все цвета, ведь я их путаю.

Оля подозрительно смотрит на хитрую парочку и спрашивает:

– Ну-ну. И какой цвет у нас сегодня в коробке?

– Рыжий, – улыбается Левушка, открывает крышку, и Яся замирает в восторге.

– Это рыжий? – завороженно произносит она.

– Да, это рыжий котенок, мой тебе подарок. Потому что ты же меня когда-то спрашивала, какой я лев, а я не мог объяснить. Ну вот, котенок – тоже лев, только маленький, и оба мы слегка рыжеватые, правда, он намного ярче. Будешь с ним дружить. Нравится?

– О-о-о-очень! – отвечает Яся, тянется к Левушке и целует его в щеку.

Котенок просыпается, потягивается, выгибая спинку, и пытается выбраться из коробки. Он очень милый, и все смеются.

– На тебя похож, – тихо говорит Оля.

– На меня? – оглядывается на нее Яся.

– Да нет, чем-то похож на Льва.

– Так они же оба львы! Еще и одного цвета! – Девочка гладит одной рукой котенка, а другой волосы Левушки, который до сих пор сидит на корточках перед ней.

– А как ты его назовешь? – спрашивает он.

– Не знаю. Я же еще маленькая. Я не умею называть. Пусть мама. Она же у нас тут старшая.

– Это точно, – улыбается Оля, Левушка тоже согласно кивает.

Поет мобильный. Левушка встает, достает из кармана трубку, отвечает, начинает ходить по пляжу, замирает, переводя взгляд то на море, то на Олю с Ясей, которые играют с котенком.

Левушка возвращается к компании:

– Игорь звонил. Он сидит в Борисполе. Через час улетает в Брюссель на стажировку. Пошел на повышение. Передавал привет.

– Спасибо. Большому кораблю – большое плаванье! Надо было и от нас передать, – говорит Оля, сдерживая не очень понятную Левушке улыбку. – А та блондинка тоже с ним?

– Кристина? Пока что нет, но, может, догонит, – хмыкает Левушка.

Вдруг Яся подхватывает обеими руками котенка, смешно бежит между покрывалами и лежаками и кричит на весь пляж невероятно счастливым голосом:

– Мама! Мама! Смотри! Он ры-ы-ы-ы-жий!

Эпилог 2

…Остановившись на красный свет светофора, Игорь не выдержал и набрал с мобильного Левушку. Через секунду по салону автомобиля разнеслась бодрая мелодия – на коврике возле пассажирского сиденья лежала Левушкина трубка, мигала голубым экраном и заливалась мелодией.

Перемигнул светофор. Поток автомобилей медленно двинулся вперед. Где-то рядом подала сигнал машина. Игорь глянул направо и от неожиданности хватанул ртом воздух – на парапете возле перехода сидела та самая курчавая девчонка в блайзере, футболке, джинсах и кроссовках, болтала ногами и иронично ему улыбалась.

Игорь захлебнулся воздухом и резко затормозил – машина остановилась, едва не получив удар сзади. Он заглушил двигатель и выскочил на дорогу.

Ему фафакали и кричали в окна – какой же дурень в час «пик» бросает машину посреди четырехрядного движения и куда-то несется сломя голову?! Но Игорь, обегая машины, упорно мчался к своей цели. Единственное, что его беспокоило, – лишь бы эта девчонка не метнулась куда-то во дворы, ведь не будет же он гнаться за нею, бросив тут машину?!

Но странная особа невозмутимо сидела на парапете и с интересом наблюдала за его передвижениями. Подскочив к юной провидице, которая с виду ничем не отличалась от обычного городского подростка, Игорь без лишних условностей этикета схватил ее за рукав ветровки:

– Попалась?! Ты долго будешь надо мной издеваться?!

– Я? – пожала плечами девочка, не теряя ни морального равновесия, ни сдержанной иронии в глазах.

– Ты! Откуда ты взялась на мою голову?! Что ты за чума такая?!

– А ты? – неожиданно ответила вопросом на вопрос она.

– Я?! Я – нормальный человек! А из-за тебя вся моя жизнь чуть не пошла кувырком!

– Ничего себе! – удивилась девочка, а Игорь вдруг осознал весь идиотизм ситуации.

Собственно, в чем он мог ее обвинить? Что полторы недели назад сам из любопытства пристал к ней у метро? Да мало ли психов бродит по большому городу? Обойди стороной – себе же спокойней! Но с тех пор он ощущал ее виртуальное присутствие в своей жизни и был практически уверен, что девочка не просто знала будущее, а еще могла на него воздействовать. Не зря ехидненькая ее улыбочка возникла за окном его машины сразу после неудачного звонка Левушке. Это говорило о том, что ее очень радовал именно такой расклад – отсутствие связи с другом.

«Играет с нами, свинюка малая!» – гневно подумал Игорь, рассерженный собственным бессилием, но глубоко вдохнул и сменил тон на примирительный:

– Ну ладно. Не будем ссориться. Скажи, ты еще долго планируешь надо мной прикалываться?

Девочка молча смотрела на Игоря так, что тот уже начал тревожиться, кто именно из них двоих «слегка того»…

– Так, слушай… Мне на работу пора, некогда тут с тобой, – махнул рукой Игорь, отпустив рукав «задержанной» провидицы. – Только один вопрос: ты могла бы открутить все назад?

– На сколько? – без малейшего удивления спросила девочка.

– На столько, чтобы я сроду с тобой не говорил и прошел бы мимо тебя раз и навсегда!

– Могу, – пожала плечами провидица, вздохнув. – Вот и делай людям добро…

– Когда?

– Сейчас.

Игорю стало не по себе. Он оглянулся на машину, которую объезжали другие автомобили, и подумал, что же будет с ней, когда он вдруг окажется сейчас в той пятнице, десять дней тому назад. А еще подумал, что в машине лежит Левкин мобильный… Но вдруг решительно кивнул и дал отмашку рукой:

– Давай!

…Игорь вышел из метро, сделал несколько шагов в сторону от дверей, достал сигареты. Он глубоко вдохнул и вдруг подумал, что городская загазованность все равно не подавила аромат сирени, исходивший от старых высоких кустов неподалеку.

Он закурил, несколько раз затянулся и замер – может, в сумерках неправильно разглядел надпись толстым маркером на куске картона, который держала перед собой особа неопределенного возраста и пола, сидевшая на парапете. Подавшись немного вперед и присмотревшись, он еще раз прочитал надпись:

«Предсказываю будущее».

Особа показалась ему неуловимо знакомой; она сидела неподвижно, держа перед собой довольно большой кусок картона, закрывавший половину лица. На голове «провидицы» была кепка-блайзер, надвинутая на брови, а под «рекламным щитом» с парапета свисали ноги в джинсах, обутые в кроссовки. Конечно, Игорь знал, сколько теперь развелось мошенников, а еще знал, что бывают также разные телевизионные трюки со скрытой камерой, но любопытство взяло верх, и его потянуло к необычному. Правда, когда он уже почти приблизился к цели, вдруг откуда ни возьмись – вынырнул перед ним худощавый старичок с профессорской бородкой, в очках на умном лице и с портфелем в руке. Он, будто не веря своим глазам, тоже пригляделся к надписи, даже наклонился к ней, а потом, выпрямившись, сказал:

– Со всем уважением к вашему анонсу должен все-таки сделать замечание относительно формы его подачи. Как профессор филологии, считаю, что выражение «Предсказываю будущее» не есть правильным по сути. Ибо что еще, простите, вы можете предсказывать? Неужели прошлое?! – Он даже засмеялся, развенчав такую бессмыслицу, и продолжил объяснение.

Игорь стоял на таком расстоянии, что слышал размышления профессора, которые показались ему не слишком убедительными. К тому же не было сказано, как именно нужно было определить такой «вид деятельности». Может, «расскажу ваше будущее»? Или просто «предвещаю»? Сознавая всю абсурдность ситуации, он все-таки хотел подойти к вещунье, хотя бы просто из любопытства, – все же конец рабочей недели, душа просит релакса, каких-нибудь приколов…

Вдруг заиграл мобильный. Звонила Кристина, его недавняя знакомая из страховой компании, которая занималась оформлением его ДТП. Это была эффектная блондинка, которая знала себе цену и поначалу казалась неприступной, но ведь и он не абы кто, да и стратегическая эта неприступность только подогревала в нем мужское желание побеждать.

Учитывая то, что свою машину он заберет с СТО только в понедельник, Игорь договорился встретиться с Кристиной через пару часов в центре – поужинать, погулять пешком по городу, может, зайти в какой-нибудь ночной клуб… Он взглянул на часы – нужно было спешить. Профессор все еще топтался возле юной самозванки. Игорь выбросил окурок под фонарь, махнул рукой и энергично пошел на конечную остановку.

Маршрутки не было видно. Он нетерпеливо сошел с тротуара на проезжую часть, пытаясь заглянуть подальше вдоль изогнутой улицы.

Пронзительно завизжали тормоза, раздался испуганный крик. Девочка-провидица и профессор встревоженно оглянулись – кто-то в майских сумерках перебегал дорогу напротив метро, такси резко затормозило, машину развернуло и занесло в сторону остановки…

Киев 2010

1

С вами все в порядке? (англ.)

2

Все хорошо, спасибо (англ.).

3

Я могу вам чем-то помочь? Хотите что-то заказать? (англ.)

4

Нет, спасибо. Возможно, позже (англ.).

5

Согласно данным Всемирной организации охраны здоровья.

6

По данным Интернета.

7

Cамба – бразильский танец, возникший от слияния африканских танцев, принесенных рабами из Конго и Анголы, с испанскими и португальскими танцами, привезенными из Европы завоевателями Южной Америки. Музыка имеет характерный ритм, создаваемый барабанами и маракасами, обычно 50–52 такта в минуту. Истинный характер самбы – это зажигательное веселье, флирт и заигрывания друг с другом, которые сопровождаются характерными движениями бедер.

8

По материалам Интернета.

9

Кулик Т. Интервью с Анжелой Литвиненко, директором Транзитно-реинтеграционного центра ОО ХОЦ «Успішна жінка» для пострадавших от торговли людьми // В гору: газета. – 2010, 6 августа.

10

С вами все в порядке, мисс? (англ.)

11

Все хорошо, спасибо (англ.).

12

Я могу вам чем-то помочь? Хотите что-нибудь заказать? (англ.)

13

Нет, благодарю вас. Возможно, позже (англ.).