Книга: Павел I (гроссмейстер мальтийского ордена)



Павел I (гроссмейстер мальтийского ордена)

Павел I

(гроссмейстер мальтийского ордена)

Был день, когда Господней правды молот

Громил, дробил ветхозаветный храм,

И, собственным мечом своим заколот,

в нем издыхал первосвященник сам.

Ф.И. Тютчев

L'histoire est un roman qui aurait pu être. 1.*История – это роман, который мог бы быть... (франц.).*

ВСТУПЛЕНИЕ

В оценках прошлого мы часто очень скованы; кто знает, может быть, мы судим о нем по совершенно второстепенным, случайно уцелевшим сочинениям, в то время как рядом были другие, более ценные...

Марк Блок, французский историк

Павел I сегодня почти забыт. Но если его и вспоминают, то лишь как тирана, взбалмошного и непредсказуемого, чья власть держалась на страхе и насилии. Действительно, те неожиданные перемены в отношении к людям, как внутри государства, так и к императорским домам Европы, которые характерны для его весьма недолгого правления, позволяют так думать. Но логика власти глубже, чем продиктованные эмоциями капризы, и мы попытаемся если не показать, то хотя бы самим увидеть эту логику, неумолимо диктующую и этому, и всем последующим императорам жесткие и последовательные решения, несмотря на их внешнюю – и всего лишь кажущуюся – абсурдность.

Сделать это непросто. Документы, касающиеся династических отношений и внешней политики, перед тем как спокойно улечься в архивах, тщательно и неоднократно пересматривались и редактировались, отбирались и подтасовывались; над ними post factum, после того как события уже отгремели, бушевали нешуточные страсти, чтобы потомки – мы с вами! – подняв эти архивы, узрели бы полное благолепие... Так, Павел I собственноручно и неоднократно пересматривал свои документы, относящиеся к масонству, и уничтожил множество из них, когда, став гроссмейстером ордена госпитальеров (мальтийского ордена), он охладел к масонству. Мария Федоровна, вторая жена Павла I и мать всех его детей, завещала сыновьям сжечь десятки тетрадей своих записей о Павле, когда с ними ознакомятся они все. И ее меньшой, став царем Николаем I, сжег эти тетради.

Каждый новый самодержец пересматривал государственные архивы сообразно со своими представлениями о щекотливых темах. Слишком многие архивные дела, взятые и не возвращенные первыми лицами империи, остались лишь в описях; других же и в описях не осталось. А вместо них – не проверяемые уже публикации официальных версий, подготовленные сугубыми специалистами, такими как В.Н. Татищев, Н.М. Карамзин, «кружок Румянцева», государственный секретарь в правительстве Николая I граф Д.Н. Блудов, освоившими литературный жанр, куда более тонкий, чем создание художественных образов: создание образов архивных документов! События прошлого должны выглядеть нужным образом не в одной, пусть самой фундаментальной монографии, – ведь придут новые исследователи, пересмотрят заново источники и перечеркнут всю работу! – но в самих первоисточниках! Переписывать и соответствующим образом подбирать нужно сами архивные фонды, уничтожая ненужное, но ссылками, намеками, «невольными» оговорками и упоминаниями создавая представление о документах и «фактах», которых никогда не было. Только так можно переписать историю, заставить будущих историков поверить в то, чего никогда не происходило, и забыть о делах, бывших на самом деле. Драгоценнее всего – что эти исследователи самостоятельно придут к выводам, нужным не им!

Петр I «прорубил в Европу окно», и в это окно Европа, преследуя свои интересы, ринулась в Россию, и без того преисполненную насилия и безжалостной борьбы – за власть, влияние, деньги. Отработанные при дворе Бурбонов технологии «железных масок» внедряются в России; тайны окутывают судьбы людей, заживо похороненных в тюрьмах; исчезают не только сами люди, но и воспоминания о них, если только они могут помешать чьим-то амбициозным планам.

Сын Екатерины II, Павел был долгое время отстранен ею от власти. При ее дворе всерьез обсуждались планы радикального устранения нежелательного наследника. На первый взгляд, Павлу просто больше повезло, чем другим претендентам на престол, – его надежды на власть в конце концов реализовались. Но только ли в везении здесь дело?

ПРОЛОГ

Если даже один человек из миллионов в тысячелетний период времени имел возможность поступить свободно, то есть так, как ему захотелось, то очевидно, что один свободный поступок этого человека, противный законам, уничтожает возможность существования каких бы то ни было законов для всего человечества. ...

Необходимо отказаться от несуществующей свободы и признать неощущаемую нами зависимость.

Л.Н. Толстой

...Немцы посыпались в Россию, точно сор из дырявого мешка, облепили двор, забирались во все доходные места в управлении. Вся эта стая кормилась досыта и веселилась до упаду на доимочные деньги, выколачиваемые из народа ... Немцы, после десятилетнего своего господства при Анне Иоанновне, усевшись около русского престола, точно голодные кошки вокруг горшка с кашей и достаточно напитавшись, стали на сытом досуге грызть друг друга....

В.О. Ключевский

У императрицы Елисаветы, последней монархини из династии Романовых, в жилах которой текла русская кровь 2.*Фактически прямая мужская линия Романовых пресеклась, когда 19 января 1730 г. скончался Петр II. Россией с тех пор владели немецкие династы.*, не было прямых наследников. Елисавета Петровна, правда, состояла в законном церковном браке 3.*Он был заключен в 1742 г. в подмосковном селе Перово.* с Алексеем Григорьевичем Разумовским, но брак был заключен тайно.

Наследником престола российского мог быть Карл Петер Ульрих, сын старшей дочери Петра I Анны и герцога Гольштейн-Готторпского Карла Фридриха. Он был также внуком Карла XII 4.*Карл Фридрих был сыном Гольштейн-готторпского герцога Фридриха I и сестры Карла XII Хедвиги Софии. Другая его сестра, Ульрика Элеонора, после смерти Карла 30 ноября 1718 г. взошла на шведский престол.* и мог претендовать как на российский, так и на шведский престол. Тот брак задумывался Петром с дальним прицелом: он в перспективе мог дать России династические права на Скандинавию, наилучшим образом завершив его диалог с Карлом XII, который он столько лет вел и на Балтике, и на окровавленном поле под Полтавой... Выдавая дочь за герцога Гольштейна, наследника шведской короны, император сам сжег свой старый дворец в Преображенском, и, обращаясь к герцогу, наблюдавшему «сей фойерверк» сказал: «В этом доме зрели мои первые замыслы войны против Швеции, и пусть вместе с ним погибнет всякая мысль, могущая когда-нибудь вооружить мою руку против этого государства». Елисавета была посвящена в замыслы своего державного отца. Ее решение сделать преемником своего племянника, Петера Гольштейна, было, в сущности, предопределено.

Сказалось и другое обстоятельство. Шведский посланник Нолькен не раз встречался с Елисаветой Петровной, тогда еще цесаревной, оказывая заговорщикам возможную помощь. Швеция, начав войну в 1741 году, объявила, что ведет ее за права Елизаветы – против иноземного правительства Анны Леопольдовны, по рождению принцессы Мекленбург-Шверинской, а по мужу (Антону Ульриху) – герцогини Брауншвейг-Люнебургской, занявшей российский престол. Елисавета обещала вознаградить Швецию; но Ласси разбил у Вильманстранда шведов, шедших сажать на престол Елисавету. Дворцовый переворот совершился, но шведы в нем не участвовали. Однако как только Елисавета воцарилась, в Санкт-Петербург прибыл из Швеции граф Гилленборг, требуя уступки Выборга, части Финляндии и Карелии, – как компенсацию за услуги по интронизации. Требования были отклонены, и 28 июля 1741 года шведы начали новую войну против России.

Командовавшие русской армией фельдмаршал Ласси и генерал Джеймс Кейт (в то время – гроссмейстер масонского ордена в России) убедительно доказали преимущество русского оружия главнокомандующему шведской армией графу Левенгаупту, бросившему войско и казненному за это. Швеция уступила России «на вечные времена» часть Финляндии до реки Кимени с городами Фридрихсгамом и Вильманстрандом, часть Карелии с крепостью Нейшлотом... Мирный договор, подписанный в Або Румянцевым-старшим, привез императрице Елисавете бравый 18-летний капитан Петр Александрович Румянцев-младший, тут же произведенный в полковники...

После смерти в 1741 году королевы Ульрики Элеоноры, не оставившей детей, выбор шведского риксдага пал на герцога Гольштейн-Готторпского Карла Петера Ульриха; но практически одновременно тот был объявлен наследником российского престола. Между тем Елизавета обещала возвратить Швеции Абосcкую, Бьернеборгскую, Эстерботинскую провинцию Финляндии и Аландские острова, если наследником шведской короны будет избран епископ Любекский, принц Адольф Фридрих Гольштейнский, дядя Петра Федоровича. Разумеется, он и стал королем Швеции. Объявить наследника шведского престола и сына своей сестры наследником престола российского было идеальным ходом для императрицы. Она разрубала тем самым гордиев узел, приобретая в Швеции долговременного и надежного друга и союзника.

Петера она вытребовала к себе из Гольштейна еще в 1741 году, почти сразу же как сбросила с престола Анну Леопольдовну. И что с того, что великая княгиня Анна Петровна в свое время отказалась от прав на престол – и за себя и за свое потомство? Ведь Петр I, отменив древний порядок престолонаследия, основанный на праве первородства в прямой нисходящей линии по мужскому колену, манифестом от 5 февраля 1722 года объявил, что царствующий государь имеет власть передать престол, кому он заблагорассудит. И вот по всей стране во время церковных служб загремели многая лета «...наследнику ее, внуку Петра Великого, благоверному государю и великому князю Петру Феодоровичу!..»

Теперь непривлекательного, да еще с какими-то странностями Петера Ульриха, которому судьба назначила стать Петром III, надо было женить. Елисавета знала, кто поможет ей с выбором. Фридрих II, король Пруссии! И он посоветовал в жены ее племяннику свою племянницу: Софию Августу Фредерику. Впрочем, зачем так официально? Фике, Фикхен, очаровательное воздушное созданье! И какая умница! В 1743, когда это произошло, Фике шел всего пятнадцатый год 5.*Она родилась 2 мая 1729 г.*

Елисавету Петровну, императрицу всея Руси, здесь, в Штеттине 6*Прежде Щитно, ныне Щецин (Польша). Оккупированный русскими войсками, этот город в 1713 г. за крупную взятку был передан прусскому королю Фридриху Вильгельму I светлейшим князем Александром Даниловичем Меншиковым.*, в семействе герцога Кристиана Августа Ангальт-Цербстского 7*Цербст был родовым имением будущей российской императрицы.* звали запросто – тетка Эльза. Но, конечно, только между собой, с оглядкой на ее блестящее – да что там, недосягаемое! – положение. Впрочем, у супруги герцога, Иоганны Елизаветы, уже был однажды шанс оказаться близ московского престола. Ее брат, герцог Карл Август, епископ Эйтинский, был женихом Елисаветы Петровны! Да-да! К несчастью, он умер от оспы... И вот судьба дает еще один шанс: такое бывает только в волшебных сказках. Но это не сказка, вот оно, письмо воспитателя наследника престола при российском дворе, обер-гофмаршала графа Отто Брюммера:

«По Именному повелению Ее Императорского Величества я должен передать Вашей Светлости, что Августейшая Императрица пожелала, чтобы Ваша Светлость в сопровождении Вашей дочери прибыла бы возможно скорее в Россию, в тот город, где будет находиться императорский двор. Ваша Светлость слишком просвещенны, чтобы не понять истинного смысла этого нетерпения, с которым Ее Величество желает скорей увидать Вас здесь, как равно и принцессу Вашу дочь, о которой молва уже сообщила ей много хорошего».

Что принцесса София красива Елисавета уже знала: она получила ее портрет маслом, написанный по заказу и за деньги Фридриха II.

Разумеется, когда стало ясно, что тетка Эльза прочит Фикхен в мужья Петеру, Петру Федоровичу, ее кузену и наследнику российского престола, в семействе ликовали. Ведь Фике-то станет после свадьбы с Петром Федоровичем – шутка сказать! – Ее Императорским Высочеством, русской царевной, великой княжной России. А там... Кто знает! Ведь наследник престола в известное время становится самодержцем, и тогда Фике станет... даже язык не поворачивается выговорить... Императрицей всея Руси! Нужно, впрочем, было выполнить известные формальности: отречься от лютеранства, креститься в православие 8...*В крещении София получила имя Екатерины – в честь матери императрицы Елисаветы.*

Итак, свадьба великого князя, царевича Петра и юной немецкой принцессы Софии д'Анно Цербст состоялась 9.*25 августа 1745 г., в соборе Казанской Богоматери, в первопрестольной.* Принесла ли она счастье новобрачным? Но ведь о счастье не было речи с самого начала! Петр, инфантильный и ограниченный, кажется, даже не вполне понимал, зачем рядом с ним появилась эта девушка, не разделяющая его страсти к охоте и собачьим сворам. Впрочем, похоже, в первые годы после женитьбы он и не пытался это выяснить...

Но София, став царевной Екатериной Алексеевной, точно знала, зачем она пришла сюда. Разумеется, вовсе не для любовных утех с мужем, хоть она и предусматривала такую возможность и заранее с нею смирилась. О, у этой девочки действительно была золотая головка!

«Не могу сказать, чтобы он мне нравился или не нравился, я умела только повиноваться. Дело матери было выдать меня замуж. Но, по правде, я думаю, что русская корона больше мне нравилась, нежели его особа... Никогда мы не говорили между собою на языке любви: не мне было начинать этот разговор».

Уже в этом возрасте она пристрастилась к чтению трудов по истории, юриспруденции, философии, экономике... Разумеется, в первую очередь это были книги французских Aufklсrer 10, *Просветители.* – так принято уже тогда было именовать властителей дум Европы. Да! Во главе государства должен стоять просвещенный монарх, – она сама! – который советуется с философами и преобразует общество на новых, разумных началах, изливает на подданных неисчислимые благодеяния... На это не жаль потратить жизнь!

Да и советы дядюшки Фридриха *На пути в Петербург – в январе 1744 г. – поезд невесты остановился на несколько дней в Потсдаме, и король Фридрих II Прусский немедленно дал будущей великой княжне российской длительную аудиенцию.* не пропали даром. Как живо он рассказывал о походах на восток (Drang nach Osten) крестоносных рыцарей, несущих в варварские края свет, просвещение, надежду! Теперь это невозможно. Нет храпящих коней, панцирей с забралами, тяжелых двуручных мечей. Но есть сила ума. И сегодня на восток едет хрупкая немецкая девушка. Свет и просвещение туда должна принести она!

На нее была сделана ставка. Она поняла свою задачу: любой ценой закрепиться здесь. И это у нее стало получаться! Секрет был прост: нужно было очаровывать, обнадеживать, ободрять каждого, с кем встречаешься, заставлять его думать, что она, став царицей, может изменить что-то к лучшему конкретно для него. Может... Но сделает ли? Никаких конкретных обещаний – для этого она слишком слаба, положение ее непрочно...

Как много здесь придают значения православной вере! Ну что ж, святее патриарха она не станет, но в обрядности разберется! И вот она по церковнославянски читает православные молитвы, делает поразительные успехи и в русском языке... Когда в первый год жизни в Москве, еще не крещенная в православие, она тяжело заболела воспалением легких и металась в жару, сама императрица предложила позвать к ней лютеранского пастора. Но Фике отказалась: если уж дела так плохи, что нужны исповедь и соборование, пусть позовут к ней архимандрита, отца Симона Тодорского, наставлявшего ее в вере и церковнославянском языке... Это сразило Елисавету Петровну, она расплакалась от умиления...

Впрочем, сохранились известия, что Екатерина вовсе не так легко и радостно переменила религию, как сумела это показать императрице и двору. Ей не просто дался этот шаг: она много плакала, искала утешения у лютеранского пастора... Но ведь уже было сказано: «Paris vaut bien une messe» 11*«Париж стоит обедни» (франц.).*. Это сказал принц Генрих Наваррский, гугенот, когда у него возник шанс стать французским королем. И он отрекся от протестантизма, он принял католицизм – и стал Генрихом IV!..

Фике должна повторить его подвиг. Ну что ж, она готова на любые усилия, лишь бы не возврат в среду провинциальных аристократов, раз в год шьющих новые платья, просиживающих вечера за пивом с капустой и лично откармливающих своих рождественских гусей...

Боже мой, как же здесь иногда тяжело! Муж не считает ее за жену, он вообще ни во что ее не ставит! У него свои «заботы». Mein Gott! Он то часами в комнатах пытается щелкнуть кучерским кнутом, как это проделывают извозчики, то, не имея слуха, упражняется на скрипке, то – трудно поверить, ведь двадцать шесть лет парню! – устраивает смотры оловянным солдатикам, строит для них крепости, разводит караулы... Как-то, на восьмом году совместной жизни, крыса съела его цукатного солдатика. Он поймал ее, устроил судилище и... повесил зверька! Екатерине несколько дней после этого казалось, что от него несет острым, тонким, мерзким запахом бившейся в конвульсиях крысы...



А кто его окружает? Какая-то солдатня, подобострастные чиновники, вульгарные женщины, к которым – то к одной, то к другой – он время от времени приобретает явно повышенный интерес. А главное удовольствие для этого наполовину спившегося человека – скакать на лошади в окружении своры собак... И этот вечный, не выветривающийся запах перегара, лошадиного пота, псины...

Каждое лето чета великих князей останавливалась за городом, рядом с Ораниенбаумом. У Петра здесь была свора охотничьих собак. Но однажды, возвращаясь осенью в Зимний дворец, он решил забрать с собой драгоценную свору. Фике заявила, что не потерпит собак в своих апартаментах. Но это были не ее апартаменты, – и Петр настоял на своем. Он поместил свору в комнате рядом с супружеской спальней. Комнаты разделяла тонкая перегородка, и несмолкаемый собачий лай, ужасный запах, исходивший от животных, превратили ее ночи в кромешный ад... Петр только усмехался...

Екатерине был отвратителен муж. Она предполагала что-то подобное, ей говорили, что ее жених – со странностями, но она и не знала, до чего тяжелы могут быть «странности», когда они повторяются ежедневно. Но как же быть! Ведь муж – наследник престола, нет его – и нет надежд на собственное будущее величие... И она заставляет себя истребить в себе ненависть к нему... Более того, однажды она решает про себя, что стерпит от него все...

А муж, словно подслушав это, начал вести себя совсем уж недостойно. Он взял привычку рассказывать ей по утрам о своих любовных играх со служанками. Она, усмехаясь, слушала... И убеждалась, с некоторым страхом: да, это она тоже способна перенести.

Но однажды вечером он вломился в дверь супружеской спальни не просто разгоряченный, но с каким-то блудливым выражением на лице. Похоже было, что он сам чувствовал: переступает грань. Екатерина, одна, как уже давно привыкла, лежала в постели. Она заложила длинным гусиным пером толстую русскую книгу, – на этом языке она давно уже бегло читала. Петр пошатывался, раздвинув рот в кривой усмешке. Присел, в камзоле и ботфортах, на кровать, с интересом погладил голое плечо Екатерины. Сообщил, со смешанным выражением наглости и робости:

– Я пообещал показать, как мы забавляемся...

– Похоже, вы накануне читали Геродота? – процедила Екатерина с тем легким презрением, которого, как она уже убедилась, Петр не воспринимал, но которое позволяло ей сохранить уважение к себе, и не только у самой себя, но и у тех, кто становился свидетелями скандальных сцен. – Заключаю так потому, что в сочинении сего историка древнего царь Персии также вздумал угостить друга своего зрелищем ласк своих любовных с женою...

Говорила демонстративно медленно, широко расставляя слова, чтобы чувствовалось: не ждет она, что кто-то перебить посмеет. Говорила не для Петра, – для тех мундиров и ботфорт, которые, явно робея и пряча в тени лица, стояли у порога, все же не переступая его. Оттуда, как, впрочем, и от мундира мужа, несло псарней и конюшней.

– Но, коль так, то вы помнить и то должны нещастие, которым она для всех сей истории участников кончилась! – слегка повысила она голос. Прикрикнула словно. Не на него – на них. И они поняли: исчезли в темноте. «Геродота читать», – усмехнулась она, чувствуя, как только сейчас начинает ее бить крупная дрожь. Несчастие у Геродота было того рода, что царь, показывавший другу обнаженную жену, был этим другом убит. И Екатерина подумала, что фразу ее кто-то из офицеров может счесть за намек.

На ее голос вбежала горничная. Екатерина рукой указала ей закрыть дверь. И лишь потом взглянула на мужа. Он уже упал на кровать, одну ногу в ботфорте с налипшим чем-то кинув поверх атласного одеяла. Вторую оставил на полу. Горничная стянула с него сапоги, поправила ногу. Петр обмяк, повернулся набок (из перекошенного рта на подушку сочилась слюна), захрапел... Она же долго не могла уснуть, отодвинувшись к самому краю, вцепясь рукой в кружевной балдахин. Боже мой! Раньше она считала, что Петр – «всего лишь» ненормальный, но жизнь рядом с таким человеком «обогащает» просто ненормальность черточками скрытности, жестокости... Отвратительный человек.

А теперь эта Лизка Воронцова, с которой он свалялся...

Елизавета Романовна Воронцова... Ее отец, офицер лейб-гвардии Измайловского полка, по сути, финансировал прошлый переворот, ссужая деньгами цесаревну Елисавету Петровну. Не он один, конечно, финансировал, значительную часть расходов на захват престола оплатил маркиз де ла Шетарди, французский посланник в Петербурге. Однако где сейчас Шетарди? Императрица не любила быть обязанной кому бы то ни было, и когда тот стал слишком прямо подсказывать ей, что нужно делать, – в 1742 году, – она велела ему покинуть Россию в 24 часа. Не то Роман Илларионович! Он – в фаворе, после переворота именно ему поручили сопровождать в заточение правительницу Анну Леопольдовну с семьей. Но еще интереснее ее дядя, Михаил Илларионович. Душа переворота! С 14 лет он был пажом, с 21-го – камер-юнкером при дворе цесаревны Елисаветы Петровны. 27-летний Воронцов склонил на сторону Елисаветы Петровны лейб-гвардии Преображенский полк, стоял на запятках саней Елисаветы, когда вез ее в гвардейские казармы, принимать от полка присягу верности ей. В ночь 25 ноября 1741 года она стала императрицей, он – камергером двора, поручиком лейб-кампании. Но это было только начало. В 1742-м Елисавета выдала за него свою двоюродную сестру – графиню Анну Карловну Скавронскую. А Скавронские – фамилия не простая: императрица Екатерина I звалась в девичестве Мартой Скавронской...

С Воронцовыми надо ладить. Но, боже мой, при всем при этом, как же противна их толстая Лизка с оспинами на лице! Они, ясно, подослали ее к Петру специально, как Долгорукие в свое время подсылали Петру II свою Екатерину, рассчитывая, что она станет царицей...

Боже, как она устала! Сколько потрясений за эти годы, сколько грубостей, оскорблений, притеснений! А ведь она – женщина, молодая женщина, и она хочет, чтобы ее любили! Чтобы мужчина с восхищением поглядел на нее... обнял...

Екатерина усмехнулась. Близости с мужчиной не просто ждала – требовала от нее царица. Канцлер Бестужев сочинил специальную инструкцию для Петра, которая прямо предписывала

«брачную поверенность между обоими императорскими высочествами неотменно соблюдать».

 Елисавета не допускала и мысли, что чета великих князей не даст династии Романовых сына, наследника престола. Но бедняжка Фике оставалась девственницей все шесть первых лет своего замужества 12*Позже она напишет в мемуарах: «Я вела такую жизнь, которая свела бы с ума десяток женщин, а двадцать других на моем месте умерли бы от тоски...»*, – и не по своей вине! У Павла с первых дней что-то там, внизу, не ладилось. Стоило ему почувствовать желание (а где тот мужчина, который не почувствовал бы желания, глядя на меня, если я этого захочу, – самодовольно подумала Екатерина), как тут же лицо его начинало кривиться от боли. Так у него ничего и не получалось! Спасибо доктору Боэргаву, в одно касание скальпеля устранившему слишком тугой лоскуток кожи, не дававший молодым быть мужем и женой... Избавившись от одного недостатка, Петр сразу продемонстрировал другой – набрасывался на нее, как грубое животное, без ласк, без разговоров... Впрочем, к этому времени он был ей apres diner la moutarde. 13*После ужина горчица (фр.; посл.).*

Операция та была сделана лишь в конце 1753 года, а сколько до тех пор новых проблем наросло на эту... Екатерина уже знала, что иудеи и мусульмане проделывают это, как религиозный ритуал, и в который раз подумала, что будь операция сделана намного раньше, может, и Петр был бы другим... Эти его пьянки, собаки, лошади, – ведь он себе доказывал, что мужчина...

Нет, после всего, что было, Петр как мужчина ее не интересовал. Да и она, свидетельница его стольких неудач, – она его тоже не интересовала. Петр демонстрировал пренебрежение к жене, – это она была виновата в том, что при ней он не чувствовал себя мужчиной. Но как же возникла у него эта пьяная идея – показать придворным, что они – все же муж и жена?.. У него ли возникла? Может, императрица подсказала? Ей-то было нужно, чтобы придворные точно знали: ребенок, если он будет, – от Петра, в семье великих князей супружеские обязанности исполняют, как положено.

Ведь многие догадывались, что у Фике уже были мужчины...

...Она не искала любовных приключений, не отвечала взаимностью на ухаживания галантных придворных. Она догадывалась (об этом шептались!), что сама Елисавета подсылала соблазнителей к ней. Ухаживаний хватало! Юный Захар Чернышев сначала слал ей любовные письма, а потом, подкупив слуг, проник в ее спальню... Екатерина выгнала его!

Но весной 1752 года появился Сергей Салтыков, «красивый, как рассвет»... Она продержалась все лето. Он приходил к ней под разными предлогами, но для одного лишь – в очередной раз целыми часами признаваться в страстной любви:

– Коль взять слонову кость белейшу,

тончайшим цветом роз покрыть.

то можно плоть твою нежнейшу

в красе себе изобразить...

*Стихи Ф.Дмитриева-Мамонова*.

Екатерина знала: императрица с интересом следит за ходом романа. Она знала даже, кто носит вести: одна из ее камер-фрейлин и в то же время дуэнья Екатерины. Через нее был передан намек, принадлежавший якобы императрице: пусть уж лучше принцесса обманет глупого мужа, чем оставит корону без наследника. Екатерина не верила. Престолу нужен законный наследник, и не дай Бог чего – ее здесь минуты не оставят. Вышлют в лучшем случае в Шлезвиг-Гольштейн. В худшем – сгноят в монастыре.

Но Салтыков не отступал:

– Когда сердце стучит ваше, это младенцы, вами не рожденные, ударяют кулачками в него...

– Хотя нам невозможно знать,

Любовь когда и как родится,

Но в сердце пламень уже тлится.

Я тщусь надеждою себя питать!

В конце того же лета, во время охоты, молодая женщина оказалась в объятиях прекрасного и галантного рыцаря... То была не подстроенная случайность, никто не мог видеть... и принцесса познала все прелести любви. Сын ветреной княгини Голицыной открыл Екатерине неведомое доселе чувство. Позже, в мемуарах, она расскажет о встречах с соблазнителем:

«Он был прекрасен как бог. Он был остроумен. Ему было двадцать шесть, и он был замечательным наездником; его пороки, цинизм и интриганство открылись мне намного позже».

...Петр заворочался на постели, приподнял голову, осмотрелся. Екатерина не шелохнулась: лежала, сцепив руки за головой, с открытыми глазами.

– Сударыня! Ощасливьте снисхождением к нежной страсти!..

Петр потянулся к ней губами. Екатерина отстранилась, но не слишком, только чтобы вонь перегара не так ударяла ей в нос. Пока у них нет законного, признанного наследника, никто не должен иметь права упрекнуть ее, что она отказывается от близости с мужем. Не хватало только, чтобы сам наследник престола пожаловался императрице, что жена избегает его...

И еще была Воронцова... Ее тень постоянно витала над супружеской спальней. Петр не раз уже во всеуслышание обещал на ней жениться... Случись такое – Фике отправят в монастырь. Фике наводила справки, как это выглядит здесь, в стране метелей и медведей. Она словно ощутила голову обритой наголо, на теле – колючую негреющую черную одежду из конопляных волокон, «власяницу», под пальцами – стену из тесаного монолитного камня, покрытую мокрым слизистым мхом....

Сдерживая отвращение, Екатерина позволила наследнику престола российского овладеть ею.

1754 ГОД

В наше время уже утеряли значение политические причины, заставлявшие скрывать многое, что может бросить истинный свет на неясные события русской исторической жизни. Неужели русская история осуждена на ложь и пробелы на все время, начиная с Петра I?

Журнал «Русская беседа». 1859. Редакционная статья (братья Аксаковы, М.П. Погодин, А.К. Толстой, В.И. Даль, Д.Л. Мордовцев)

В первый месяц 1754 года двор и народ российский узнал, что Ее Императорское Высочество Екатерина Алексеевна, жена царевича Петра, скоро станет матерью.

В том году родился Людовик Огюст герцог Беррийский, которому в 1774 м суждено было стать французским королем Людовиком XVI, а в 1792 м – гильотинированным.

В том году Станислав Август Понятовский, которому в 1764 году предстоит стать последним польским королем, путешествует по Европе. Через год, посетив Англию, он окажется в России, и здесь начнется его роман с матерью Павла, великой княгиней Екатериной, будущей русской императрицей.

В том году принадлежавший к «братству вольных каменщиков» Бартоломео Карло Растрелли закончил строительство собора Смольного монастыря (впрочем, его 140-метровая колокольня осталась только в проекте, – деньги, которые собирались отпустить на нее, пошли на войну с Пруссией), и продолжил создание заложенного в прошлом, 1753 году «...для вящей славы всероссийской империи» нового Зимнего дворца.

За год перед тем Вольтер не без некоторого скандала оставил двор Фридриха II. Впрочем, трехлетнее пребывание в Берлине с жалованьем 20 000 франков в год пошло ему только на пользу.

«После тридцати бурных лет я нашел тихую гавань. У меня есть защита короля, возможность целиком посвятить себя философии, я встречаюсь с приятными мне людьми»,

 – писал Вольтер. Однако иллюзии довольно скоро рассеялись, и споры не помогли: Фридрих считал, что философами можно командовать так же, как и солдатами. Впрочем, уже в 1758 году Вольтер приобрел поместье Ферней на границе Франции и Женевского кантона. К этому времени его годовой доход составлял около 200 000 ливров – Вольтер был одним из богатейших людей Франции.

В том году императрица Елисавета рождает девочку, названную, по матери, Елизаветой. «Официальным» фаворитом императрицы к этому времени, или даже несколько раньше, стал Иван Иванович Шувалов, а Алексей Григорьевич Разумовский уходит в тень. Ребенка отдают на воспитание начальнику Украинской ландмилиции и члену Военной коллегии, генерал-майору Алексею Ивановичу Тараканову, одному из самых близких Елизавете людей. Девочка сопровождает Алексея Ивановича в «персидском походе», затем на российский трон восходят немцы, и принцесса с 1762 по 1767 год пребывает в Киле, одном из портов Шлезвиг-Гольштейна, под опекой уехавшего за границу И.И. Шувалова. Многие серьезные исследователи считали, что Шувалов-то и был отцом Елизаветы; другие полагают, что отцом «княжны Таракановой» был все же граф Разумовский.

...В 1767 году Екатерина II от имени своего малолетнего сына откажется от прав на Шлезвиг-Гольштейн в пользу Дании, и девочка навсегда покинет Киль.

Через год по просьбе М.В. Ломоносова и по его проекту Иван Иванович добьется открытия в Москве университета с юридическим, медицинским и философским факультетами, став его первым куратором. По его же представлению императрица строго запретила дворянам допускать к воспитанию их детей иноземцев, не получивших аттестата от Академии наук или от Московского университета. Личным секретарем И.И. Шувалова был барон Генрих Чуди, сын советника парламента, памфлетист, актер французской труппы при дворе Елизаветы Петровны, – но в то же время масон шотландской системы, обосновывавший связь масонов с тамплиерами и с борьбой шотландской династии Стюартов за утраченный престол... Есть сведения, что Иван Иванович был введен им в масонскую ложу.

В том году сенатор и конференц-министр, но, главное, муж Мавры Егоровны (в девичестве Шепелевой), ближайшей фрейлины Елиcаветы, Петр Иванович Шувалов всерьез начал проводить свои реформы через созданную по его предложению Уложенную комиссию.

«Графский дом наполнен был тогда писцами, которые списывали разные от графа прожекты. Некоторые из них были к приумножению казны государственной... а другие прожекты были для собственного его графского верхнего доходу».

В интересах российских купцов и промышленников были отменены внутренние таможенные пошлины (а также «отвальные» и «привальные», «весчие», «с водопоя», «с клеймения хомутов», «с найма извозчиков»...), снижены экспортные, но повышены пошлины на импорт иностранных товаров (с 5 до 13 копеек за каждый рубль).

Был создан Государственный заемный банк, состоявший из Дворянского банка, с конторами в Москве и Петербурге, и Купеческого («Банк для поправления при Санкт-Петербургском порте коммерции»), позже – «Медный», директором которого стал лично Петр Иванович. «Медный передел» был подлинной алхимической лабораторией, превращавшей медь в золото и серебро: 75 % займа (и процентов) должно было быть возвращено серебряной монетой! Указ 1754 года «О наказании ростовщиков» установил максимальную процентную ставку ссуд в 6 % годовых. Банки, как и всегда, выдавали деньги под залог имений, товаров или недвижимости. До этого указа высшая придворная знать могла получить годовую ссуду под залог золота или серебра из 8 % годовых в Монетной конторе, Адмиралтейств-коллегии, Главной канцелярии артиллерии и фортификации, Иностранной коллегии, на Главном почтамте...



Прибрав к рукам монополии на сальные, рыбные, тюленьи промыслы, винные и табачные откупа, сделав частной собственностью казенные железоделательные заводы, Петр Иванович готов был контролировать всю российскую экономику.

«Неправосудие чинилось с наглостью, законы стали презираться, и мздоимствы стали явные... Самый Сенат, трепетав его власти, принужден был хотениям его повиноваться...»

В тот год «кроткия Елисавет», дочь Петра I, императрица Российская, подписала инструкцию генерал-поручику и обер-гофмейстеру двора великих князей, (Петра и Екатерины) Александру Ивановичу Шувалову, который с 1747 года, то есть со дня смерти А.И. Ушакова, возглавлял страшный орган политического сыска – Тайную розыскных дел канцелярию. Инструкция называлась «Обряд, како обвиняемый пытается»:

«Для пытки обвиняемых в преступлениях отводится особое место, называемое застенком. Оно огорожено палисадником и накрыто крышей, потому что при пытках бывают судьи и секретарь для записи показаний пытаемых. В застенке для пытки устроена дыба, состоящая из трех столбов, из которых два врыты в землю, а третий положен наверху поперек. Ко времени, назначенному для пытки, кат, или палач, должен явиться в застенок со всеми инструментами...»

Спустя год Александр Иванович представит императрице список из 35 первых лиц империи Российской, принадлежащих к масонским ложам. В списке будут названы Роман Иванович Воронцов, князь Семен Мещерский, трое князей Голицыных, князь Щербатов, князь Дашков, князь С. Трубецкой, писатель А. Сумароков, офицеры Преображенского и Семеновского гвардейских полков Мелиссино, Перфильев, Свистунов, Остервальд, Петр Бутурлин, Н. Апраксин, Иван Болтин... Елисавета знала, что делала. Начинались трения с Пруссией, а она еще в 1747 году, допрашивая вернувшегося из Германии графа Головина, в искренности намерений которого она «довольныя причины имела совершенно сумневаться», выяснила, что он был масоном и, само собой разумеется, имел контакты с прусским императором и гроссмейстером ложи «Три шара» Фридрихом II через ложу.

«...Я признаюсь, жил в этом ордене и знаю, что графы Захар да Иван Чернышевы в оном же ордене находятся, а более тайностей иных не знаю, как в печатной книге о франкмасонах показано», –

заявил он. И теперь Елисавета хотела знать, где подстелить соломки, готовясь к войне с Пруссией...

В том году устроены были первые акушерские школы в Петербурге и Москве. В Петербургской школе преподавал профессор Линдеман, в Москве – Эразмус, написавший первое акушерское сочинение на русском языке – «Наставление, как женщине в беременности, в родах и после родов себя содержать надлежит».

В том году наследнику престола Петру Феодоровичу было разрешено иметь в России под своим командованием воинскую часть. Он выписал солдат и офицеров из Шлезвиг-Гольштейна, под началом полковника Брокдорфа, и летом уезжал к ним, в лагерь под Ораниенбаумом. Каждое лето в Ораниенбауме собирались торговцы, маркитантки, женщины легкого поведения; вокруг дворца работали походные трактиры и бордели.

В том году португальский крещеный иудей, реб Мордехай бен Пейсах, вошедший в историю как Мартинес Паскуалис, начал, на основе работ Я.Боме, реформировать масонство. Он сделал это, несмотря на то, что еще в 1738 году папа Климент XII буллой «In eminenti...» потребовал закрыть все масонские ложи под страхом конфискации имущества и смертной казни без надежды на помилование. «Если бы они не хотели делать зло, не боялись бы света», – заявил папа. В это же время во Франции Сорбонна объявила масонство «достойным вечных мук».

Паскуалис основал «Братство отборных священнослужителей» (Elus Cohens) или магико-теургическую школу c разветвленной иерархической структурой, прежде всего на юге Франции (в Париже, Марселе, Бордо, Тулузе и Лионе). Перу Паскуалиса принадлежит «Трактат о реинтеграции существ в их первоначальных свойствах, качествах и силах, духовных и божественных», где изложен ускользающий сегодня от многих, но несомненно имеющийся каббалистический смысл христианства. Последователями мартинизма были Гольбах, аббат Фурнье, а также Луи-Клод маркиз де Сен-Мартен, отставной военный, филантроп, мистик и философ-теург. Он соединил обряды масонства с жесткой иерархической дисциплиной иезуитского ордена. «Тень и молчание – любимые прибежища истины», – говаривал Сен-Мартен. Дальнейшее развитие мартинизма привело к возникновению масонского течения «иллюминатов». Сен-Мартен будет впоследствии «охотиться» на Павла Петровича, желая сделать его мартинистом...

В том году кавалер де Бонневиль учредил в Париже масонскую ложу «Капитул избранных братьев Иерусалимского рыцарского ордена», более известный как «Клермонтский Капитул»; это название отмечало роль принца королевской крови Людовика Бурбона, принца Клермонтского, бывшего с 11 декабря 1743 года пожизненным великим мастером ордена во Франции. Именно с Клермонтского Капитула начались высокие (выше третьего) градусы посвящения в Ордене вольных каменщиков.

В том году с «молодым двором» великой княгини Екатерины сблизился генеральс-адьютант элитной Лейб-Кампанской роты Иван Перфильевич Елагин, уже четыре года как состоявший в масонской ложе. Впоследствии (с 1772 года) он станет Великим провинциальным мастером России, – но также и членом Дворцовой канцелярии и «статс-секретарем у принятия прошений», а затем и обер-гофмейстером двора Екатерины II...

В том году английский парламент отменил дарованные евреям страны всего за год перед тем права гражданства, ибо Билль о правах евреев

«возбудил неудовольствие и беспокойство в сердцах многих добрых подданных короля».

Да и дарован-то (а потом отнят) был весьма ограниченный набор прав: для евреев исключались права поступления на коронную или духовную службу; исключалось и право не только быть избранным, но и участвовать в выборах в парламент...

За год перед тем Войсковым атаманом на Дону стал Степан Данилович Ефремов. В ходе Семилетней войны он будет командовать казачьим полком, под общим началом отца, генерал-маиора Данилы Ефремовича Ефремова, того самого, благодаря дипломатическим способностям которого калмыцкий народ во главе с ханом Дондук-Омбо перешел в подданство России.

28 июня 1762 года. Степан Данилович примет участие в дворцовом перевороте, приведшем к власти Екатерину II.

В том году, получив патент Шотландской великой ложи, была учреждена Шведская великая ложа (Великий Восток Швеции), автономию которой признали все масонские собрания в Европе.

В том году Моисей Мендельсон, «еврейский Сократ», позже осуществивший комментированный перевод Торы на немецкий язык, познакомился и подружился в Берлине с Готхольдом Эфраимом Лессингом, который уже выступил к тому времени «против предрассудков в отношении к евреям»... В следующем году Лессинг поможет Мендельсону напечатать его «Философские беседы», а в своих «Масонских беседах» напишет, что суть масонства – не в «обрядах, знаках, рисунках и словах» и даже не в делах благотворения, а в воспитании людей согласно с идеалами гуманности.

В том году в Австрии впервые вышел собственный Catalogus librorum prohibitorum, 14*«Свод запрещенных книг».* составленный, разумеется, на основе соответствующего «Индекса...» папы Александра VII, действовавшего к тому времени. Римский «Индекс...» содержал, как запретные, имена Декарта и Мальбранша, Коперника и Галилея, Макиавелли и Боккаччо, Ариосто и Данте, Иоанна Скотта Эриугены и Абеляра, Эккартсгаузена и Виклифа, Яна Гуса и Лютера... Следующий пересмотр своего «Индекса...» папская курия учинит в 1758 году, по повелению Бенедикта XIV.

В том году в Екатеринославской губернии умер основатель секты духоборцев, Силуян Колесников, большой начетчик, знакомый с сочинениями Эккартсгаузена и Сен-Мартена. Бог пребывает в душе человека, учил Колесников, души человеческие пребывали в сей юдоли скорбей до сотворения мира и часть из них пала вместе с аггелами восставшими; эти души были облечены в тела и посланы на землю в наказание за падение. Первородного греха нет: «всяк сам по себе грешен и спасен». Христос – человек, в коем с особенною силою выразился разум божественный. В каждом из нас Христос должен зачаться, родиться, возрастать, учить, умирать, воскресать и возноситься. Все люди по естеству равны; внешние отличия ничего не значат... Учение свое Колесников «поручил» однодворцу Иллариону Побирохину и отставному унтер-офицеру Капустину...

В том году первый свой офицерский чин получил Александр Васильевич Суворов, проходивший службу в лейб-гвардии Семеновском полку. Отец его, генерал-аншеф Василий Иванович Суворов, кавалер орденов Андрея Первозванного, св. Анны и Александра Невского, был сенатором и членом Военной коллегии. Имя Василий офицеру сему, родившемуся у генерального писаря Преображенского полка Ивана Суворова, дал государь Петр Великий, самолично крестивший его. В четырнадцать лет Василий стал денщиком государя, то есть исполнял должность, чрез кою прошли и Меншиков, и Румянцев, и многие другие...

КНИГА ПЕРВАЯ. Наследник

Tout vient н point н celui qui sait attendre. 15*Все приходит вовремя для того, кто умеет ждать (франц).*

БАБКА

МАТЬ

В царствование Елизаветы воспиталось целое поколение этих поклонников философии, которые выступили на историческое поприще во второй половине XVIII века, известной под именем философского века. Средоточием этих новых людей был тогда так называемый Молодой двор наследника престола Петра Федоровича. ... Душой образованного кружка при этом дворе была супруга Наследника Екатерина Алексеевна, с другом своим княгиней Дашковой: та и другая были воспитаны во французском духе и с самых молодых лет пропитались идеями Беля, Монтескье, Вольтера и других французских знаменитостей

П. Знаменский. Руководство к Русской Церковной Истории

20 сентября 1754 года у Екатерины родился сын.

При родах присутствовала императрица, великий князь и братья Шуваловы. Вымытый, запеленатый и окропленный святой водой, ребенок сразу оказался в руках императрицы, тут же обвившей новорожденного голубой муаровой лентой ордена Андрея Первозванного. Наследник! Вот то, чего она ждала от четы великих князей! Она держала в руках будущее династии Романовых! По давней традиции, она вынесла показать придворным, заполнившим залы дворца, будущего императора.

Екатерина осталась одна в холодной и сырой комнате. Ей, потерявшей при родах много крови, некому было даже поправить одеяла или подушки.

«Я оставалась лежать на ужасно неудобном ложе, – вспоминала Екатерина в мемуарах. – Я сильно вспотела и умоляла мадам Владиславлеву переменить постельное белье и помочь мне перебраться на кровать. Она ответила, что не осмеливается сделать это без разрешения».

Когда Екатерина попросила пить, последовал точно такой же ответ. Три часа мучалась она от холода под тонким покрывалом, мокрым от родового пота. Наконец к Екатерине заглянула жена Александра Шувалова и ужаснулась:

– Так ведь и помереть можно! – всплеснула руками она.

Вскоре появились и служанки, и камер-фрейлины... Однако Екатерина отчетливо поняла, что, сделав свое дело, она стала никому не нужной, ее будут терпеть лишь из приличий. Екатерина заболела и несколько дней находилась между жизнью и смертью. Она не смогла присутствовать на крещении Павла.

Императрица заявила Екатерине, что ребенок принадлежит России, и ни отец, ни она, мать, не имеют на него никаких прав. Петр отнесся к этому вполне безразлично, Екатерине было гораздо тяжелее, но она не осмелилась ничего возразить.

Государыня велела назвать младенца Павлом. Мнение Екатерины, если бы она его и высказала, никого не интересовало. Павлом звали умершего во младенчестве брата Елисаветы, первого ребенка, рожденного второй женой Петра Великого, Екатериной.

Через неделю после родов Екатерина получила от императрицы пакет, в котором был чек на сто тысяч рублей, 16*Цифра чрезвычайно большая. Достаточно сказать, что десятью годами спустя король Фридрих II предлагал двести тысяч рублей (через великого князя Петра) своей тетушке-императрице, чтобы она заключила с Пруссией сепаратный мир и вывела русские войска.* ожерелье, пара сережек и два перстня. Это была плата за то, что она не заявила никаких претензий Елисавете. Ее материнство попросту купили!

В этот же день в ее комнату явился Петр. Не спросить, как она себя чувствует, не предложить помощь, нет! Он принялся возмущаться. Он счел несправедливым, что ей заплатили огромную сумму, а он, отец, ничего не получил! Екатерина только презрительно пожала плечами в ответ на это невероятное требование.

Однако он добился своего! Когда Екатерина предъявила чек к оплате, кабинет-министр Елисаветы барон Черкасов объяснил, что сто тысяч рублей, предназначенные для Екатерины, выплачены Петру...

Причины резкого охлаждения отношений императрицы к чете великих князей были ясны. Назревал конфликт с Пруссией. Петр же полностью пребывал под влиянием Фридриха II, был одержим Пруссией. Этот человек, которого считали российским царевичем, постоянно носил прусскую военную форму. Фридрих II был его страстью на грани одержимости; во всем подражать своему кумиру стало смыслом жизни Петра... Он не делал из этого секрета, об этом знали все, и это беспокоило императрицу, двор и кабинет.

Екатерина была иной, но причин для беспокойства давала не меньше. Вряд ли здесь кто знал об инструкциях дядюшки Фридриха, но ведь он же и порекомендовал в свое время Елисавете ее как невесту для наследника престола! Да и о визите свадебного поезда в Потсдам всем было известно...

Поэтому вопрос решался примерно так: Петр и Екатерина родили на свет прекрасного невинного малыша. Об устойчивости династии можно не беспокоиться. Но почему бы теперь великому князю Петру не отказаться от прав на престол в пользу сына? А если он сам этого не понимает, то царствующая государыня, в соответствии с указом Петра I, имеет власть передать престол тому, кому она заблагорассудит! Впрочем, Елисавета собиралась жить долго; однако в случае чего у императрицы есть право лишить Петра трона. Более же лояльная Екатерина может стать регентшей маленького Павла – вплоть до его совершеннолетия. Вот почему Елисавета прониклась горячей любовью к внучатому племяннику. Рождение малыша придавало правлению императрицы новый блеск, новый, более глубокий смысл.

Она ревновала новорожденного к окружающим и поставила его колыбель в своей собственной спальне. Едва ему стоило закричать, как она брала его на руки, осыпала ласками, пусть даже немного неуклюжими... Двор был поражен, с какой любовью императрица относилась к малышу. Дипломаты иностранных держав, приехавшие выразить свои поздравления и преподнести подарки, были поражены этим.

Маленький князь, таким образом, стал пленником императрицы. У него была кормилица. За ним ухаживали со рвением, стремясь исполнить малейшие капризы, но... не самого ребенка, которые во все времена может угадать лишь мать, преисполненная искренней нежности, а императрицы. Придворные дамы, приставленные Елисаветой к смотрению за сиятельным младенцем, страшились гнева императрицы, но страх – не то чувство, из которого может вырасти духовность: без натяжки можно сказать, что в те годы, когда в таращащем глупые глазенки комочке плоти из материнской и отцовской любви возникает душа, этот комочек любви был лишен.

Когда матери разрешили увидеться с сыном. тому уже было шесть недель. Черты его лица определились, и он даже улыбался.

«Я подумала, что он очень красивый, – писала Екатерина в своих мемуарах. – И увидев его, я почувствовала себя чуточку счастливее»...

Однако первые восемь лет жизни ребенок практически не видел своих родителей.

Отсутствие любви пытались восполнить преувеличенной заботой. Ребенка перекармливали, ребенка кутали. За малейшую простуду или легкое покашливание ребенка нянек могли сурово наказать, – и малыш лежал, весь потный, страдая от жары, закутанный в десяток фланелевых пеленок в люльке, утепленной мехом чернобурки, под ватным одеялом из сатина, на котором было еще одно, из розового бархата, также подбитое мехом чернобурки... Однажды Екатерина попеняла нянькам, что ребенка кутают. Ее шокировала та гора одеял, которыми он был буквально завален. Настоящая мать, она не хотела, чтобы ее малыша, обращенного в маленького идола, лишали света и свежего воздуха. Одеяла охотно сбросили, ребенок заулыбался, раскинувшись. Но в следующий раз он снова был укутан. Не дай Бог, из носика потечет! Кто отвечать будет? Та, которая сбросила одеяла... И Екатерина поняла бесполезность борьбы.

Потом, став взрослым, он не раз вспоминал эти годы... Облако тонких изысканных ароматов, шелест лент, свист и скрипение шелка, под которым было такое родное, живое, материнское тепло... Нежный голос звучит лишь несколько минут, руки в душистых перчатках ласково трогают его... Ласково ли? Почему же тогда это облако тепла и любви вскоре почти равнодушно отдаляется, уходит... И няньки еще долго удивляются беспричинному и горькому плачу ребенка...

Молодая мать отнеслась к тому, что у нее отняли ребенка, как к чему-то само собой разумеющемуся. Она не отправила, как ждали многие, государыне прошения, в котором бы просила как-то регламентировать ее отношения с новорожденным. Это холодное безразличие матери к сыну многих возмутило. «Возможно, ребенок напоминает ей об интимной близости с мужем, – шептались они, – а он ей отвратителен. Это и лишило ее материнских чувств!»

Возможно, так оно и было. Но не мешала ведь Екатерине неприязнь к Петру плечом к плечу с ним работать по «Голштинским делам», как это у них называлось. В качестве герцога Гольштейнского, Петр дважды в неделю, в понедельник и пятницу, со своими министрами «совет держал и дела своего герцогства управлял»; подготовленные документы отсылались в Шлезвиг-Гольштейн... На самом деле это было аккуратное и осторожное прощупывание возможности сотрудничества России с Пруссией.

Ведь еще совсем недавно Пруссия была союзницей России. Договор 1743 года не только подтверждал нерушимость Бреславского договора, отдавшего Фридриху Силезию, но и содержал обязанность помогать Пруссии в случае нападения на нее. Но, ободренный этим союзом, Фридрих II немедленно начал вторую Силезскую войну. И Елисавета денонсировала договор «за явною неправотою Пруссии».

Интересы Англии в России представлял ее канцлер, Алексей Петрович Бестужев-Рюмин. Одна из важнейших задач Екатерины, – так советовал ей дядюшка Фридрих, когда она, еще невестой Петра, заезжала к нему в Потсдам, – свалить Бестужева-Рюмина.

«Главное условие, непременное в нашем деле, – говорил он, – это погубить канцлера Бестужева, ибо иначе ничего не будет достигнуто. Нам нужно иметь такого министра при русском дворе, который заставлял бы императрицу делать то, что мы хотим». 17*Из письма в Петербург прусскому посланнику А.Мардефельду*

Бестужев стал канцлером России в 1744 году. И с июля того же года вице-канцлером стал Михаил Илларионович Воронцов, работавший в Коллегии иностранных дел. И Фике знает, почему. Это – в глазах императрицы – противовес проанглийской политике Бестужева...

Бестужев-Рюмин – это опыт, восходящий ко временам Петра Великого, это международный авторитет. Началась его дипломатическая служба России при дворе ганноверского курфюрста, вскоре – в 1714 году – ставшего английским королем Георгом I. Оттуда – корни его симпатий к Англии. В марте 1740 года, казнив своего кабинет-министра Артемия Волынского, Бирон поставил Бестужева на место погибшего вельможи в высшем органе управления империей. Когда с Бироном покончили, Бестужев был брошен в каземат Шлиссельбургской крепости. Освободила его и дала ему власть Елисавета Петровна.

Бестужев охотно берет деньги – огромные деньги! – от англичан, австрийцев, саксонцев. Это о нем сказал Фридрих II в политическом манифесте 1752 года:

«Россией управляет чувственная женщина, которая предоставила государственные дела министру, подкупленному иностранцами».

Но эти иностранцы – не пруссаки. И не французы. И в этом все дело.

Англичане даром никому денег не дают. Взять хоть русско-английский торговый договор в 1734 года. Кому он выгоден? Русским купцам? Да ни чуточки! Им разрешено ввозить в Англию только свои, русские товары, а англичане могут в России продавать любые. Чего стоит одна только транзитная торговля англичан с Ираном: это же новый, современный Великий Шелковый путь! Но к ней русских купцов на пушечный выстрел не подпускают! А кто готовил договор? То-то!..

А вот вице-канцлер Михаил Илларионович Воронцов готов к сближению с пруссаками. Еще бы! В 1745 году Воронцов долго был в Берлине, встречался с Фридрихом II, который выхлопотал ему титул графа Священной Римской империи.

С Воронцовыми надо дружить. Как это важно теперь, когда Елисавета открыто начинает изъявлять свое неудовольствие великой княгине.

«Было множество тем для разговора, которые она не любила: например, не следовало совсем говорить ни о короле прусском, ни о Вольтере, ни о болезнях, ни о покойниках, ни о красивых женщинах, ни о французских манерах, ни о науках – все эти предметы разговора ей не нравились»...

Отношения России с Пруссией разорваны. 18*С 1750 года* Перлюстрируется и иногда задерживается ее корреспонденция, даже к родственникам! Ну, да удается кое-что отправлять через английского посланника Чарльза Хенбери-Уильямса – благо Англия нынче в союзе с Пруссией... Разумеется, Екатерина сообщала ему немало сведений, полезных правительству Англии, но взамен он давал ей в долг большие суммы денег! А как вы думали! Одни лишь новые платья на балы чего стоят, особенно если учесть, что императрица почти не отпускает ей денег на карманные расходы...

«Чем я только не обязана провидению, которое послало вас сюда, словно ангела-хранителя, и соединило меня с вами узами дружбы? – писала Екатерина своему английскому другу в апреле 1756 года. – Вот увидите, если я когда-нибудь и буду носить корону, то этим я частично буду обязана вашим советам». «[Будущая] императрица заплатит долги Екатерины и свои собственные»,

 – писала она английскому посланнику, четко разделяя свои долги как государственного деятеля, т.е. будущего российского самодержца, и как частного лица. Но, читатель, положа руку на сердце, скажи: тебе есть разница, кто вынимает у тебя из кармана твои деньги, чтобы заплатить свои долги, – государственный деятель или частное лицо?

Франция, Англия, Пруссия, Бестужев, Воронцов... Расслабляться нельзя ни на минуту: каждый жест, каждое слово должны быть поняты – правильно и вовремя. Но где найти время для раздумий? Думать можно урывками – от бала до раута...

Выполнив свой долг, родив империи наследника престола, Екатерина сочла себя более ничем и никому не обязанной. Петр Федорович получил полную отставку, и не мог даже войти в ее комнаты, продолжая, впрочем, числиться ее супругом. Как далеко в прошлое ушли те времена, когда он – в шутку – ставил ее «на часах» у двери своей комнаты! Отставку получил и Сергей Салтыков. Впрочем, Елисавета отправила его в Швецию, – сообщить Его Величеству королю о радостном событии, – рождении наследника у человека, который мог бы стать и шведским королем!..

Екатерине вскружил голову блестящий эрудит и острослов с тонкими французскими манерами и привлекательной внешностью – Станислав Август Понятовский. Он появился в Северной Пальмире в 1755 году как секретарь английского посланника. Но это был лишь фасад. На деле Станислав представлял интересы «Фамилии», как между своими именовалась большая семья Чарторыйских, возводящих свою генеалогию к Пястам и желавших установить в Ржечи Посполитой наследственную монархию. Чарторыйские стремились реформировать страну в духе идей Просвещения, активно участвовали в деятельности масонских лож, готовили молодежь для военной и государственной службы. Станислав учился в Варшавском коллегиуме театинского ордена, затем путешествовал в Бельгию, Голландию, работал в канцелярии своего дяди М.Чарторыйского – канцлера Великого княжества Литовского. И вновь путешествия: посещение Берлина, Дрездена, Вены и наконец – Париж: встречи с Монтескье, Дидро, Д'Аламбером, посещения салона мадам Жоффрен... Из Лондона он приехал в составе посольства Хенбери-Уильямса в Санкт-Петербург. Возможно, великая княгиня Екатерина, будущая русская императрица, была его специальной целью в России?

Но «кто был охотник, кто добыча»? Сошлись две цельные личности, два могучих характера, два своеобразных мировоззрения... В те годы, и даже гораздо позже, когда Екатерина уже стала царицей, могло показаться, что охотником был Понятовский. Однако сегодня, оценивая все происшедшее, мы видим, что использовала его в своих целях – она. Она была сильнее.

Роман с Екатериной вызвал шум в обществе, и в июле 1756-го Станислав был отозван в Лондон. Екатерина бросилась к Бестужеву, и тот, надеясь, что это даст ему толику власти над нею, сумел добиться, что уже в январе следующего года Понятовский был возвращен в Россию, теперь – как посланник курфюрста саксонского и короля польского Августа III. Роман длился еще два года; но любовники вели себя так вызывающе, так очевидно пренебрегали правилами света, что это едва не стоило жизни молодому польскому дворянину...

ВОЙНА

Но это – не единственная беда. Прусские дела также идут нехорошо, совсем нехорошо. Да, в январе 1756 года Фридрих II сумел подписать Вестминстерскую конвенцию с Англией, обратившуюся в августе 1756 года в полномасштабный «оборонительный» договор. Но и Австрия уже заключила союз – с Францией, – о помощи друг другу всеми силами в случае неприязненных действий короля прусского. Не об обороне идет речь в союзном договоре! Как же об обороне, если Мария-Терезия хочет не только вернуть Силезию, но оставить Гогенцоллернам одну лишь Бранденбургскую землю... В подготовке договора сего участвовала мадам Жанна Антуанетта Пуассон, маркиза де Помпадур, обретшая великую силу при дворе Людовика XV. Сама Мария-Терезия писала к ней, обращаясь как к «любезной подруге»... Ха-ха! И к этому договору, известному как Версальский, министр Марии-Терезии Венцель Кауниц уже склонил Россию и Саксонию... Елизавета собиралась,

«ослабя короля прусского, сделать его для здешней стороны не страшным и не заботным».

«Агрессором является не тот, кто сделает первый выстрел, а тот, кто составит план нападения на соседей и открыто даст знать об этом своим угрожающим поведением, – оправдывался Фридрих. – Я неповинен в этой войне. Я делал все возможное, чтобы избежать ее».

Но первые выстрелы сделали его войска.

29 августа 1756 года Пруссия начала войну – вторглась в Саксонию, к середине сентября оккупировала ее, а 16 октября капитулировали саксонские войска. Но союзники все выжидали. Последней каплей стало вторжение прусских войск в Богемию. Это случилось в апреле, а уже 1 мая 1757 года мадам де Помпадур подтвердила Марии-Терезии, что Франция вступит в войну, и одобрила ее план расчленения Пруссии. 19 мая были утрясены последние мелочи и поставлены последние точки в протоколах между Австрией и Россией. А летом 1757 года в Петербурге появился новый посол новой союзницы – Франции, маркиз де Лопиталь. Разумеется, и Шуваловы, и Михаил Воронцов стали лучшими друзьями Франции, и императрица позволила им себя убедить, что Франция суть естественный союзник России...

Елисавета всю жизнь панически боялась, что ее свергнут с престола. И когда Бестужев-Рюмин заявил что Фридрих подумывает утвердить на троне Иоанна Антоновича, русская армия начала бессмысленную, не нужную ей войну с Пруссией. «Du sollst nicht erst den Schlag erwarten, 19*Не жди, пока тебя ударят (нем.).* – заметила Елисавета, – ибо и тако случиться может, что после первого же удара весьма и обороняться забудешь...»

Но скоро лишь сказка сказывается. В России был провозглашен манифест «О несправедливых действиях прусского короля противу союзных России держав – Австрии и Польши»:

«Не токмо целость верных наших союзников, святость нашего слова и сопряженные с этим честь и достоинство, но и безопасность собственной нашей империи требует – не отлагать нашу действительную против сего нападения помощь»,

 – гласил он. Начался рекрутский набор.

«Приготовления к отправлению многочисленной русской армии на помощь союзникам Австрии и Польше с необыкновенной ревностью продолжаются. В Риге уже находится знатная часть артиллерии, да отправлено туда из здешнего арсенала еще на мореходных судах великое число орудий. В то же время с крайним поспешением на расставленных нарочно на дороге подводах везут из Москвы 30 полевых гаубиц. Главный командир армии, его превосходительство генерал-фельдмаршал и кавалер Степан Федорович Апраксин к отъезду своему в Ригу находится совсем в готовности, куда отправленный наперед его полевой экипаж уже прибыл. Также и прочему генералитету и офицерам накрепко подтверждено – немедленно при своих местах быть...»,

 – сообщали «Ведомости о военных и иных делах, достойных знания и памяти, случившихся в Московском государстве и во иных окрестных странах»...

Собрано было колоссальное воинство – до восьмидесяти тысяч! Десятки полков пехоты, в том числе мушкетерских и гренадерских; почти двадцать полков кавалерии – кирасирских, драгунских, гусарских, конно-гренадерских; тысячи казаков. Да еще сербы, переселившиеся из Австрии в Россию (в степи на правобережье Днепра, в верховьях Ингула, между Бахмутом и Луганью, отошедшие к ней по Белградскому договору), выставили 4 полка гусарских, по 4 тысячи человек каждый. Командовали ими полковники Хорват, Шевич и Депрерадович. А всей армией, разделенной на три дивизии, командовали граф Степан Федорович Апраксин, генерал-аншеф Василий Абрамович Лопухин и генерал-аншеф граф Вилим Вилимович Фермор.

Артиллерия... Но о ней особо. Дивизионы были укомплектованы «шуваловскими» гаубицами, при которых состояли только офицерские команды. Гаубица считалась секретной, но Екатерина тот секрет уже знала: офицеры Данилов да Мартынов, работавшие на уральских заводах генерал-фельдцейхмейстера Петра Ивановича Шувалова, придали каналу ствола постепенное расширение, так что дульный срез выглядел как овал: это обеспечивало разлет картечи широким снопом, что надежнее губило наступающие шеренги...

Летом 1757 года армия выступила в поход, имея генеральную дирекцию на Кенигсберг. 22 июля русская армия перешла границы Пруссии.

Екатерина узнавала все новости войны чуть ли не скорее всех и из первых рук – по сообщениям генерал-майора Петра Александровича Румянцева. Еще бы! Сестра его Прасковья, жена графа Я.А. Брюса, была статс-дамой и близкой подругой Екатерины II. *Ее мать, графиня Мария Румянцева, была в свое время любовницей Петра I. Дружбу с ней императрица сохранила на всю жизнь. Достаточно сказать, что именно ей Екатерина посвятила одну из редакций своих мемуаров.* Фридрих поручил русский фронт фельдмаршалу Левальду с 40 000 человек. Екатерина узнала о решении военного совета – 19 августа двигаться на Алленбург, о том, как солдаты с полной выкладкой и трехдневным запасом провианта выходили из узкого лесного дефиле на Гросс-Егерсдорфское поле, – прямо на пруссаков Левальда, стоявших в ордер-баталии на этом поле!.. Практически на верную смерть...

Московский полк, шедший первым, почти целиком полег там. И если бы не Нарвский, а потом 2-й гренадерский полки, по приказу генерала Румянцева двинувшиеся через лес, тесаками прорубая дорогу... Бог весть, чем закончилась бы Гросс-Егерсдорфская баталия, не подай Румянцев помощи фельдмаршалу Апраксину в решительную минуту...

«Пруссаки напали сперва на левое, а потом на правое наше крыло с такою фуриею, что и описать невозможно, – сообщал Апраксин императрице, – Русская армия захватила знамены, пушки, пленных более 600 человек, да перебежало на русскую сторону 300 дезертиров...»

Граф Румянцев получил под команду дивизию павшего в бою генерал-аншефа Лопухина. А в Петербург с донесением о виктории отправлен был генерал-майор Петр Иванович Панин, и 28 августа, в полдень, грянул салют из Петропавловской крепости: 101 выстрел.

Но Екатерина-то знала: не рад генерал-фельдмаршал этой виктории. И знала, почему. Это она подсказала Бестужеву-Рюмину: надо, мол, главнокомандующему сообщить, что матушка-де наша, государыня Елисавета Петровна, не весьма здорово чувствовать себя изволит... Что было святой и истинной правдой. Государыне в Царском Селе во время обедни стало плохо; выйдя из церкви, она упала без памяти... Придворные врачи Фусадье, Кондиоди, Пуассонье учинили консилиум и лишь через два часа привели ее в чувство, но говорить она изволила невнятно, и думали, что у государыни паралич. Но, милостив Бог, она лишь глубоко прокусила язык...

А далее Апраксин, ловкая придворная вертушка, пусть сам соображает! Елисавета-то победам над Фридрихом рада будет. А что скажет Петр Федорович, наследник престола, буквально влюбленный во Фридриха? Ведь, не приведи Бог, скончается государыня, на престоле, скорее всего, он окажется!

Бестужев написал это послание, и полковник Гудович в размеренный срок доставил его... Результат был тот, что и задумывался: после победы вместо преследования отступающего Левальда Апраксин сам отступил на зимние квартиры в Курляндию. Это была первая победа Екатерины. Но плодами ее воспользовался дядя. Загреб жар чужими руками. И это Екатерине не понравилось. Она не хочет более, чтобы кто-то оказывался у нее entre la coupe et les levres! 20*Между кубком и губами (франц.).* Разве не может она обратить свои силы и связи в пользу для себя самой? Разве она не мать наследника престола?

То же самое думал и Бестужев. План обсуждали tete-a-tete. 21*С глазу на глаз (франц.).* Петр Федорович, согласно сему плану, от дел правления удалялся, детали – как именно удалялся – подлежали дальнейшему обсуждению. Екатерина – регентша при царствующем малолетнем Павле, сам Бестужев – глава кабинета... Екатерина кивала, поддакивала, но четкими обязательствами себя не связывала. Одна деталь виделась ей совсем не так: она будет не регентшей, она будет царицей. Но нужно ли сейчас уточнять все? Будущее так неопределенно...

Думала ли она о том, как к этому ее решению отнесется Павел, сын? Как? Эта трехлетняя кроха, бессмысленно таращащая черные сливинки глаз? Что он понимает! Он будет только рад за мать!.. Впрочем, Екатерина намекнула французскому посланнику Бретею, что день, когда императрица, также желавшая отстранить Петра от власти, официально объявит маленького Павла императором, а ее – регентшей, станет самым счастливым днем ее жизни.

Определенность пришла раньше, чем хотелось участникам заговора. Императрица оправилась от болезни и потребовала объяснить, почему армия после успехов, коим в стольном граде салютация производилась, отступает, и с тем же позором, как если б разбита была? Заявлениям Апраксина о том, что в войсках оказались большие потери, не хватило субсистенции, сиречь продовольствия, веры дано не было: объявилось, что в частях фуражу и провианту было достаточно. А кенигсбергские зимние квартиры должны были оказаться не менее удобными, чем курляндские...

Канцлер Бестужев был взят под арест в феврале 1758 года. Вместе с ним арестовали ювелира Бернарди, Ивана Елагина и Василия Ададурова, все трое – друзья и сторонники Екатерины. Был выслан из страны Понятовский. Бестужева лишили званий, чинов, орденов и сослали в деревню.

Апраксин около трех лет томился под судом. Когда императрица спросила, отчего так долго тянется это дело, ей ответили, что фельдмаршал не признается ни в чем.

«Ну так, – заметила государыня, – остается последнее средство, – прекратить следствие и оправдать невинного».

В первое же заседание следственной комиссии после этого разговора один из ее членов воскликнул:

– Остается, как матушка-императрица велела, употребить последнее средство...

Не успел он кончить слов, как вдруг Апраксин побледнел и рухнул на пол. Явившийся лекарь зафиксировал апоплексический удар.

Екатерину также постигла опала императрицы. Однажды после полуночи Александр Шувалов явился к ней в покои и сообщил, что должен проводить ее к государыне. Объяснения Екатерины Елисавета принимала вместе с мужем Екатерины Петром и графом Иваном Ивановичем Шуваловым. Екатерина клялась, что сообщения ее в действующую армию не содержали задних мыслей и были продиктованы единственно беспокойством о драгоценном здоровье царствующей особы, и просила императрицу об одном: чтобы ее отпустили в Германию отсюда, где так произвольно перетолковывают самые невинные слова и поступки.

«Если вам, Ваше Величество, не угодила, то и на свете лучше не жить!»

Это был беспроигрышный ход. Разумеется, Петр настоятельно и горячо требовал сделать именно так, как просит Екатерина, т.е. выслать ее в Шлезвиг-Гольштейн. Однако Елисавета, понимая, что он делает это для того, чтобы ничто не мешало его связи с Лизой Воронцовой, всячески противилась.

– Как же можно отослать вас отсюда? – спросила она. – Вы забываете, верно, что у вас здесь ребенок?

– Он в ваших руках, и лучше Вас никто о нем не сможет позаботиться, – ответила Екатерина. – Надеюсь, вы не оставите его...

Драгоценный залог в виде младенца Павла вполне устраивал Елисавету. Великая княжна была оставлена в России, под надзором, разумеется, но к надзору ей не привыкать. Хуже другое: ее игра теперь будет вестись без союзников и помощников, – ведь новых найдешь еще не скоро...

Судилище это практически развалило уже собранную к тому времени Екатериной партию ее сторонников. На какое-то время она оказалась в изоляции. Сэра Чарльза Хенбери-Уильямса, безотказно ссужавшего Екатерине значительные суммы, отозвали в Англию, сочтя с началом военных действий его миссию проваленною: успехом было бы, если бы Россия в войну против Пруссии вообще не вступила бы. С новым дипломатом, назначенным на его место, лордом Робертом Кейтом, Екатерина еще должна была найти общий язык... А Петр уже нашел! 22*Весной 1758 г. Дания, а немногим позже Франция сообщили канцлеру Воронцову о сношениях великого князя Петра с Фридрихом II при посредстве Роберта Кейта. Один брат Роберта, Джордж Кейт, был генералом Фридриха II, другой – Джон Кейт (лорд Кинтор), – гроссмейстером английского масонства. Третий его брат, Джеймс Кейт, с 1728 г. был русским генералом и шпионом прусского короля, а с 1740 г. – Великим мастером России; в 1747 г. он перешел на службу Пруссии, участвовал на стороне Пруссии в Семилетней войне и был убит в 1758 г. в битве при Гохкирхене.* Через своих шпионов Екатерина знала, что в секретном разговоре с британским посланником Петр уже говорил о том, что намеревается развестись с ней и жениться на Елизавете Воронцовой. И это тем серьезней, что дядя Елизаветы – Михаил Воронцов – сменил сосланного Бестужева на посту канцлера империи... Впрочем, вскоре Екатерина сблизилась с Кейтом (который и сам искал с ней контактов) и настолько тесно, что заняла у него значительную сумму денег...

У Екатерины тоже, как ни странно, есть союзник из клана Воронцовых, младшая сестра Елизаветы, семнадцатилетняя Екатерина, жена гвардейского офицера, князя Дашкова, мать двоих детей и владелица одной из самых крупных библиотек в столице. Она не просто увлекалась чтением книг французских философов, но и великолепно разбиралась в их построениях, разговор ее был жив, остер и занимателен, блистал не только словесною формой, но и глубоким смыслом... Понятно, что беседы с просвещенной княгиней доставляли Екатерине не просто удовольствие: она в них испытывала потребность. А скоро выяснилось, что романтически настроенная девица мечтает увидеть на российском престоле не Петра, но ее, Екатерину. Мало того, она подбирает единомышленников! Были названы имена Кирилла Разумовского, полковника Измайловского полка, преображенцев Пассека и Бредихина, измайловцев Рославлева и Ласунского, других офицеров...

Екатерина не могла не оценить такой верности (правда, у нее мелькнула мысль, что, возможно, Воронцовы, отлично знающие, как делаются дворцовые перевороты, подослали – одну дочку к Петру, другую – к ней, поставили, так сказать, и на красное и на черное; но она устыдилась этой мысли и сразу же отогнала ее от себя). Впрочем, она отыскала себе еще одну жемчужину, которой не собиралась делиться ни с кем. Это был двадцатитрехлетний Григорий Орлов, гвардейский офицер, сын новгородского губернатора, выпускник Шляхетского корпуса. В сражении при Цорндорфе он не токмо изрядные храбрость и мужество оказал, но и получил три раны, к счастью, не слишком опасные. А в 1759 году Григорий привез в Петербург пленного адъютанта Фридриха II, графа Шверина, сам был назначен адъютантом генерал-фельдцехмейстера графа П.И. Шувалова и оставлен в столице при одном из артиллерийских полков.

Их, Орловых, пять братьев – Иван, Григорий, Алексей, Федор и Владимир. Все – красавцы, офицеры, сильные, ловкие, отважные, дружные... Внуки стрельца Григория Орла... Когда Петр смотрел на казнимых стрельцов, именно этот сказал императору:

«Отойди, государь, от плахи, неровён час, кафтан кровью забрызгаешь!»

Петр взял заботу о его детях-сиротах на себя. Так и пошли Орловы... Цвет петербургской военной молодежи, забияки, бретеры и дуэлянты, известные отчаянными проделками, шумными кутежами, победами над столичными красавицами...

Великая княгиня Екатерина Алексеевна влюбилась в Григория сразу, как только увидела его. Ей, оставленной мужем, окруженной политическими врагами, остро был нужен человек, который мог бы ее защитить. Безрассудно смелый, Григорий готов был драться за нее как сорок тысяч львов.

Но Орловы – это всего лишь отличные шпаги, не более. Куда более ценным приобретением Екатерины был граф Никита Панин, наставник Павла. К радости Екатерины оказалось, что Панин презирает Петра, этого «голштинского чертушку», опасается за Россию в случае его восхождения на престол.

ВОСПИТАТЕЛИ

Можно сопротивляться вторжению армий, вторжению идей сопротивляться невозможно.

В. Гюго

Логикой беспощадной политической борьбы Павел был лишен родителей. В чем причина этой его личной трагедии – в чрезмерной амбициозности или равнодушии его близких? Какая была разница ему! На боязливые вопросы: «где maman?» или «где papa?» ему отвечали что-то невнятное, каждый раз другое: они в поездке, они должны выполнить очень ответственные поручения... Именно поэтому он не получит от них ни капли ласки – того, что в избытке получает от своих родителей даже ребенок крепостных крестьян.

Так прошло его раннее детство. Он ощущал себя заброшенным в роскошных дворцах, лишенным любви близких людей. Его приветствовали лишь послы и министры. Но они обязаны были делать это по протоколу.

Первым воспитателем юного князя стал дипломат Федор Дмитриевич Бехтев. Он понимал вкус в подчинении (любимым его афоризмом было знаменитое:

«Тот не научится командовать, кто не умеет подчиняться»)

и был одержим духом четких уставов, норм, рамок, военной дисциплины. Мальчику казалось, что так и должно быть, и он не думал ни о чем, кроме солдатских маршей и боев между батальонами. Впрочем, он придумал для своего воспитанника алфавит, буквы которого были выполнены в виде свинцовых солдатиков. Более того, он стал составлять и печатать газету, в которой рассказывалось обо всех, даже самых незначительных поступках маленького князя.

Посещения императрицы становились все реже и реже, и Павел большую часть времени проводил в обществе матрон и своего воспитателя. Скучал ли он по своей двоюродной бабушке? Догадывался ли, что другие дети находятся под защитой любящих родителей? Мы можем только предполагать. Обладая поразительной наблюдательностью с самого раннего возраста, Павел Петрович замечал лицемерие сильных мира сего, и его подозрительность с годами лишь усилилась.

Никто не замечал в мальчике ненормальных психических черт или несимпатичных сторон характера. Наоборот, читая дневник Порошина (один из младших наставников Павла, день за днем отмечавший в своем известном дневнике все поступки маленького Павла) мы видим перед собой Павла живым, способным мальчиком, интересующимся серьезными для его возраста вещами. Павел 10-12-ти лет охотно занимался с Порошиным математикой и любил читать.

У императрицы между тем хватало своих забот... А еще балы, праздники, приемы... За всем этим и она забыла о своем «дорогом малыше». Она не присутствовала на уроках наводящего страх воспитателя, который, впрочем, был очень горд своим воспитанником. Тем не менее она видела, что с этим руководителем он может стать, самое большее, отличным капралом! Будущему царю нужно более деликатное, более тонкое руководство. Павел Петрович проявлял очень гордый характер. Унижение приводило его в отчаяние.

Сперва Елисавета решила назначить гувернером Павла князя Голицына, но тот отказался – по слабости здоровья. И тогда, в 1760 году, когда Павлу было шесть лет, Елизавета обратилась к графу Никите Панину.

Этот человек сорока двух лет, обладающий широким умом и философской прозорливостью, уже занимал при дворе завидное место. С 1747 года он стал посланником – сначала в Дании, затем в Швеции. Здешние контакты сформировали его мировоззрение: он проникся идеями Просвещения и стал сторонником ограничения монарха конституцией. Знаком был Никита Иванович, и не понаслышке, с деятельностью масонов: его брат, граф Петр Иванович был великим поместным мастером масонского ордена в России.

Получив приглашение стать воспитателем наследника престола, Панин увидел в этом свое призвание. Да! Воспитать идеального, просвещенного государя для России, – что может быть более заманчивым!

У Павла Петровича вызывали тревогу любые изменения в его окружении; поэтому однажды утром, когда он узнал, что граф – у императрицы, он послал своего пажа взглянуть на Панина, а затем придирчиво выспрашивал, как тот выглядит...

Впрочем, Павел быстро сошелся с новым учителем, привязался к нему и в конце концом полюбил его, поскольку для его детского сердца любовь была просто необходима. Никита Панин – человек, честный от природы – был заинтересован в своем августейшем ученике. Он ответил на его привязанность, как мог, и оказался достоин ее.

ВОКРУГ ПРЕСТОЛА

Война поставила Пруссию на грань катастрофы. Страна потеряла из пяти миллионов человек почти двести тысяч солдат и более трехсот тысяч мирных жителей: горе пришло в каждый дом. Осыпались на корню неубранные хлеба, рушились в пламени пожаров города и села, нечем и некому становилось торговать... В армию призывали четырнадцатилетних мальчишек. Русская армия одерживала над войском Фридриха II победу за победой: Гросс-Егерсдорф (1757), Цорндорф (1758), Кунерсдорф (1759).

«Все пропало. Тех сорока восьми тысяч солдат, которые у меня были сегодня утром, больше нет: осталось в лучшем случае три тысячи... И они бегут... Мои возможности полностью исчерпаны. У меня более ничего нет... Солдат винить не могу, они были на ногах третий день подряд, пошли в бой сразу после девяти часов похода. Русские возьмут теперь Берлин. Нет, я не переживу этого. Я покончу с собой... Прощай, прощай навек!»,

 – писал Фридрих II после боя при деревне Кунерсдорф в Берлин своему министру графу Финкенштейну. Командовал кунерсдорфской операцией граф Румянцев, герой боя при Гросс-Егерсдорфе, по поручению главнокомандующего русской армией, генерал-аншефа графа Петра Семеновича Салтыкова.

А 27 сентября 1760 года генералами Чернышевым и Тотлебеном была принята капитуляция Берлина.

Петр не находил себе места: его герой, его учитель, его кумир проигрывал сражение за сражением.

– Проклятая Россия! – в сердцах восклицал он. – Затащили меня в нее, и я сам себе здесь кажусь арестантом; а мог бы быть королем цивилизованного народа...

Однако в последнее время он реже стал вспоминать о том давнем приглашении на шведский престол. В самом деле: если бы он стал российским императором, – а такая перспектива с каждым днем становилась все более реальной! – он бы смог от имени России заключить с Фридрихом II великодушный мир, армии бы примирились и война бы кончилась... В каком блеске он предстал бы перед своим кумиром!

Тем временем Фридрих II отправил ему тайное послание: за двести тысяч рублей прусский король просил русского наследника престола убедить свою тетушку-императрицу заключить с Пруссией сепаратный мир.

Мысли о мире с Пруссией Петр не особенно скрывал. Более того, носил на пальце перстень с портретом Фридриха II...23*Павел Петрович, гораздо позже, узнав об этом, заметил, что эзотерическая школа пифагорейцев предписывала «в перстне изображений не носить», т.е. не выставлять напоказ своего отношения к богам.*

Елисавета

«с трепетом смотрела на смертный час и на то, что после ея происходить может».

Наилучшим вариантом, по отзывам современников, она считала тот, когда права на престол переходили к малолетнему Павлу Петровичу, а Екатерина становилась бы при нем регентшей. Но тогда возникает вопрос: почему же это решение так и не осуществилось? Кто помешал Елисавете подписать нужные бумаги?

Князь Петр догадывался, что императрица хочет отстранить его от власти. И потому в ходе очередной попойки он мог заявить, что сбросит царицу с престола с помощью «своего полка». Но на следующий день лишь боязливо оглядывался: многие ли слышали вчерашний бред? Каждую ночь императрица лишь незадолго до отхождения ко сну назначала покои, каждый раз новые, в которых почивать будет, да еще приказывала менять замки в них: она была убеждена, что ее хотят убить. Еженедельно она раскрывала заговоры против себя: большая часть их была плодом ее больного воображения.

Никогда еще при российском дворе не плели столько грязных интриг.

Придя к власти, Елизавета свергла с престола Иоанна VI Антоновича. Еще грудным ребенком он был российским императором (при правительнице Анне Леопольдовне) – и в том состояла вся его вина. После переворота 25 ноября 1741 года, приведшего к власти Елисавету Петровну, он всю свою последующую жизнь пребывал в заточении. Условия его содержания были такими же, как у таинственной французской «Железной маски». Юноша был полностью изолирован от мира.

«Кроткия Елисавет» настрого наказала, чтобы этого ее пленника «видеть никто не мог, також арестанта из казармы не выпускать; когда ж для убирания в казарме всякой нечистоты кто впущен будет, тогда арестанту быть за ширмами... никому не сказывать, каков арестант, стар или молод, русский или иностранец... В котором месте арестант содержится и далеко ль от Петербурга или от Москвы, арестанту не сказывать».

Петр и Александр Шуваловы (Иван имел особое мнение) продумывали возможность повторной коронации несчастного Ивана Антоновича. Из Холмогор (где он с 1744 года содержался вместе со всем «Брауншвейгским семейством», т.е. отцом Антоном-Ульрихом, братьями и сестрами) Ивана привезли в Шлиссельбургскую крепость. В один из дней в строжайшей тайне его доставили в Зимний дворец: императрица захотела посмотреть на возможного кандидата в самодержцы всея Руси. Прячась за ширмой, она глядела на бледного, чахоточного вида юношу, почти шестнадцать лет не видевшего ничего, кроме тюремных стен, среди которых он был заживо похоронен... Он казался дурачком, и по мнению Елизаветы не мог быть соперником ни младенцу Павлу, ни даже спивавшемуся Петру...

Впрочем, у Шуваловых могло быть иное мнение. Идиот на троне их также вполне устраивал...

Узнав об этом, Петр бросился к жене.

«Когда наступал критический момент, – писала она, – он всегда обращался ко мне в надежде, что я предложу средство выхода из кризиса».

Его голштинский полк с началом военных действий был отправлен в Шлезвиг-Гольштейн. Правда, у него осталась свита гольштейнских офицеров во главе с полковником Брокдорфом, – но их всего две дюжины... Правда, он считался командиром нескольких русских полков, но... будут ли они ему повиноваться? Он был в панике. Шуваловы казались ему неодолимыми...

Мог ли он видеть в жене союзника? Ведь почти все придворные, не принадлежавшие к партии Шуваловых, с легкой руки Елисаветы считали, что наилучшим поворотом дел для России был бы приход к власти именно Екатерины! Правда, многие считали, что она, не имеющая прав на российский престол, должна была стать регентшей при малолетнем сыне-императоре Павле; но для Петра это дела практически не меняло. Известны и резко отрицательные отзывы Петра об Екатерине, относящиеся к этому времени. Она его не выносит; злая, слишком независимая, враждебная женщина! Змея! И погибели на нее нет!

И тем не менее при виде опасности он обращается к ней?

Оптимальным назначение Екатерины регентшей видели и в странах-союзницах России – Франции и Австрии. Ведь если Петр, этот ярый сторонник Пруссии окажется на троне, Россия немедленно выйдет из войны! Они прекрасно понимали это и активно интриговали за такой поворот российских дел. Посол Франции сообщил Версалю о намерениях великой княгини отнять трон у мужа и отдать его сыну. Бретей рекомендовал Людовику убедить Елисавету в верности и приемлемости для Франции такого решения. Людовик внял его резонам, и обратился к российской императрице с соответствующим меморандумом. По непонятным причинам его послание дошло до российского двора лишь 16 ноября 1761 года, т.е. во время, когда Елисавете было уже не до него: до ее смерти и воцарения Петра III оставалось меньше месяца. Екатерина, зная о таком отношение к себе Франции и Австрии, нашла пути в посольства этих держав; и граф Мерси д'Аржанто, посол венский, и барон Бретей, посол версальский, открыли финансовые ресурсы своих стран для Екатерины; более того, она с радостью черпала оттуда деньги, – именно для того, чтобы взойти на престол!

И тем не менее не взошла?

Екатерина с легкостью могла добиться, чтобы освобождавшийся трон достался ее сыну. Она не хотела и не стала этого делать. Она прямо запретила действовать в свою пользу и лидерам своей партии, в частности, Никите Панину и Екатерине Дашковой. Причина была прежде всего в Пруссии, вернее, в том мире, который она, точно так же как и Петр, должна была бы заключить с ней сразу же, придя к власти. Екатерина понимала, до чего гадко будет выглядеть этот мир, и предоставила его заключение Петру, фактически подставив его общественному мнению...

Безусловно, Елисавета обсуждала щекотливый вопрос о власти с невесткой. Но «нет» той было твердым, не позволяющим заподозрить ритуальное кокетство. И Елисавета так и не подписала бумаг, отстраняющих от власти Петра и передающих ее Павлу. Власть у Павла отняла не двоюродная бабушка, единственный человек, страстно мечтавший видеть на троне именно его, а родная мать.

Вот почему Петр, против которого плелось столько заговоров, Петр, который ни одной из придворных партий на престоле нужен не был, восходя на трон, не ощутил ровно никакого сопротивления. Оно могло бы исходить лишь от Екатерины, а она предпочла пропустить вперед мужа.

СМЕРТЬ ЕЛИСАВЕТЫ

Вечером 24 декабря 1761 года Панин, чрезвычайно взволнованный, подошел к Павлу:

– Ваше Высочество, вы должны подойти к постели нашей императрицы. Она умирает.

– Граф, я ее больше никогда не увижу? – прошептал мальчик.

Почти невозможное в устах семилетнего мальчика слово «никогда» вырвалось как воплощение того страха, который испытывал Павел Петрович. Панин понял это, поклонился и в знак ответа отрицательно повел головой.

Перепуганный самим словом «смерть», ребенок попятился в угол своей большой неуютной комнаты, не сводя глаз с воспитателя. Затем, резко повернувшись, упал на колени перед киотом, принялся молиться. Со смертью бабушки исчезала не просто последняя надежда, что кто-нибудь ответит на его жажду любви и нежности. Исчезало просто-напросто само ощущение безопасности. Мать? Он так редко видел ее, а в те минуты, когда они все же были рядом, он своим детским сердчишком чувствовал сквозь ее улыбки и ласки холод и равнодушие. Отец? Он слышал, что его отец скоро станет императором. Но эта новость не успокаивала его, а наоборот, вызывала еще большее беспокойство. Когда этот господин, которого называли его отцом, с подпрыгивающей походкой и резким фальцетным голосом, подходил к нему и наводил на него, слегка склонив голову, лорнет, ребенок приходил в полумистический ужас. Ему почему-то казалось, что сейчас отец протянет свою трость и с интересом будет разглядывать его, поворачивая тростью.

Оставалась одна надежда: Божия Матерь, Заступница...

Никита Панин долго ждал, пока ребенок окончит молитву. Видя, что она затягивается, он тихо подошел к царевичу, склонился к нему и возможно более деликатно проговорил:

– Идите же, ваш первый долг – пойти к умирающей...

Учитель и его ученик шли сквозь дворцовые анфилады, и повсюду перед ними расступались люди. В царских покоях столпились придворные, министры, высокопоставленные персоны империи; по обычаю, они должны были ждать кончины императрицы и провозглашения наследника. Павел Петрович, с заплаканным лицом и бешено бьющимся сердцем, медленно шел вперед, держась за руку своего воспитателя. Ребенок испытывал самые противоречивые чувства. Во-первых, – неподдельное горе! Возможно, он был единственным среди этой пестрой толпы, кто оплакивал государыню искренними слезами! Но он не мог не понимать и того, что этот день мог резко изменить и его статус, сделав его императором...

В одной из комнат Павел внезапно столкнулся со своей матерью. В руках у нее было серебряное распятие. Она посмотрела на него – чуть дольше, чем должна бы любящая мать, – нежно поцеловала, наклонившись, перекрестила и, ничего не сказав, тихонько подтолкнула в направлении к покоям императрицы. Сама же медленным жестом закрыла одной рукой лицо, а другой оперлась о стену, обитую позолоченной кожей.

Здесь же сидел великий князь Петр, невидящим, потерянным взглядом пронизывая толпы придворных. Он ждал этого дня, который мог многое переменить в его судьбе, но ведь пока ничего еще не известно... Одно было ясно: нескончаемыми годы, прожитые рядом с властной тетушкой, осыпавшей его упреками, а порой и угрозами, – позади. Но станет ли он императором?

Панин, задыхавшийся от жары в придворном камзоле, пристально смотрел на дверь, которая с минуты на минуту откроется. Из нее появится священник во всем своем убранстве, а за ним – канцлер Воронцов, который сообщит, что императрица почила...

Было два часа ночи, когда двери распахнулись и взволнованный ребенок услышал знакомый голос канцлера, который произнес с монотонной важностью:

– Ее Величество Елисавета Петровна, императрица и владычица всея Руси, скончалась. Пусть всемогущий Господь примет ее душу.

Великий князь Петр сделал невольное движение вперед, оттолкнув двух-трех придворных. Великая княгиня Екатерина вытерла глаза кружевным платком. В комнате и в залах стояла полная тишина, слышен был лишь гул толпы, которая все еще молилась за свою государыню.

Сердце ребенка колотилось так сильно, что он еще крепче сжимал руку своего воспитателя.

В Санкт-Петербурге зазвонили все колокола. Похоронный звон раздавался повсюду, проникал в комнаты, несмотря на закрытые окна, и окружал каждого зловещим звуком смерти.

Впрочем, все уже было решено. Павел встал у трона, не садясь, однако, на него. Актер Волков достал заранее приготовленный манифест, стал внушительно читать:

– «...Всероссийский императорский престол нам, яко сущему наследнику по правам, преимуществам и законам принадлежащий...»

Чтение закончилось. Медленно подойдя к двери, канцлер Воронцов поклонился, поднял голову, и затем произнес громким голосом, чтобы все его слышали:

– Да здравствует император Петр Третий, государь и владыка всея Руси. Да здравствует император!

Придворные, не успев отереть слез, вскричали:

– Да здравствует царь! Да здравствует Петр Третий!

В криках чувствовалось смирение, даже подавленность, которые подчеркивало траурное выражение лиц присутствующих.

Павел спросил:

– Скажите, граф, после отца я в свою очередь стану императором?

Воспитатель колебался с ответом. Ребенок настаивал.

– Да, Ваше Высочество, конечно...

Павел Петрович обрел некоторую уверенность в себе. Он поднял голову и заявил:

– Это хорошо. Я прикажу, чтобы все меня любили.

ОТЕЦ

ИМПЕРАТОР ПЕТР III

Terram latam et spaciosam, omnia rerum copia refertam, vetrae mandant dicione parere24.

Обращение бриттов к норманнам (варягам), братьям Генгисту и Горзе

24*Земля наша велика и обильна, порядка в ней нет, придите княжить нами (лат.). Через сто лет после появления в европейских летописях этот текст войдет в киевскую «Повесть временных лет»...*

Елисавета умерла на святки. В этот приступ симптомы были странные – кровавая рвота, понос... Похоже на отравление... Но не это смутило Петра III, а то, что ее смерть могла расстроить святочное веселье. Впрочем, он тут же нашел выход. Лишь только окончилась официальная церемония сообщения о смерти императрицы и объявления наследника престола законным императором, новоявленный самодержец всея Руси пригласил присутствующих к уже накрытому ужину. Придворные не посмели возразить, и... полным ходом пошло веселье, с шампанским и дамами, среди которых была и пассия Петра, «петербургская мадам Помпадур», как тогда же определила ее Екатерина, Елизавета Воронцова. Для многих, впрочем, веселье было вымученное, ибо шло оно в комнате, соседней с тем покоем, в котором лежала новопреставленная раба Божья...

Первой заботой новоявленного владыки было предать ту империю, хозяином которой он стал. Не прошло и недели после его восшествия на престол, как армия получила приказ прекратить успешное наступление. С сообщением о мире к Фридриху II был послан бригадир и камергер, наперсник нового царя, полковник Андрей Гудович.

Накануне полной победы над врагом, который уже готов был просить пощады, это было воспринято как «чудо для Бранденбургского дома». Петр III преклонил колени перед почти уже побежденным врагом своей страны и умолял того, чтобы он сделал его, русского императора, генералом своей собственной армии! Петр без долгих размышлений предал своих союзников – Австрию и Францию (через полтора столетия подобное совершит Владимир Ленин, подписав Брестский мир) – и вернул своему кумиру, горячо любимому другу Фридриху II, все прусские территории, которые генералы Елисаветы завоевали, полив кровью своих солдат! Став монархом в чуждой ему стране, Петр не видел ничего зазорного в том, что она станет на колени перед Пруссией...

О стыд, о странный поворот!

Видал ли кто из в свет рожденных,

Чтоб победителей народ

Отдался в руки побежденных? –

с болью и недоумением вопрошал русский академик Михайло Васильевич Ломоносов.

В Петербург из Шлезвиг-Гольштейна был выписан принц Георг, дядя царя, ставший главнокомандующий русскими вооруженными силами. Царь дал ему титул генерал-фельдмаршала и «императорского высочества» и поставил шефом Конной лейб-гвардии... Другой Гольштейнский принц, Петр, стал фельдмаршалом и петербургским губернатором. Оба они были назначены членами Совета, немедленно учрежденного Петром вместо разогнанной им елизаветинской Конференции. В Совет были включены также возвращенный из ссылки старый Бурхардт Кристоф Миних, а также Н.Ю. Трубецкой и М.И. Воронцов. Наперсник Петра Андрей Гудович из полковника сразу стал генералом. Полным распорядителем действий русской дипломатии при Петре III стал прусский посол в Петербурге Гольц. Это он продиктовал Петру и условия «трактата о вечном мире», подписанного 8 июня 1762 года, и условия союза Пруссии и России. Прусское влияние при русском дворе было всемогуще. Офицеры и солдаты – гвардейские и армейские – должны были учиться маршировать на прусский манер и одеваться в прусскую военную форму. Офицеры выражали открытую враждебность к унизительным реформам, навязываемым новым царем.

Покончив с военной мощью страны, он обратил внимание на ее экономическую основу. Дворянство с момента его возникновения на Руси было служилым сословием: только служба давала дворянам право на их земли и на живущих на этих землях людей. Это жесткое положение, впрочем, издавна начало размываться. Так, Анна Иоанновна в 1736 году издала указ, отменивший петровское положение о пожизненной службе дворянина. Она разрешила дворянину служить лишь 25 лет; кроме того, один из сыновей мог быть оставлен дома «для содержания экономии». Но дворянство оставалось служилым сословием.

На третьей неделе своего пребывания у власти Петр III освободил дворян от обязательной службы. 17 января 1762 года он заявил в Сенате весьма определенно:

«Дворянам службу продолжать по своей воле, сколько и где пожелают».

18 февраля был опубликован манифест о вольности дворянской, согласно которому все служащие ныне дворяне по своему благоусмотрению могли либо оставаться на службе, либо уйти в отставку, выключая лишь офицеров, которые не могут брать отпусков и отставок во время кампании; не служащий же дворянин получил право даже ехать за границу и служить там. На следующий день, 19 февраля, вольность получат мужики... но лишь через 99 лет: в 1861 году!

Тем же манифестом налагалась и новая обязанность: обучать своих детей,

«дабы никто не дерзал без обучения наук детей своих воспитывать».

Сохранился и формальный контроль Академии наук за лицами, особенно иностранного происхождения, приглашаемых к обучению недорослей, но никто не знал, как практически исполнить это благое пожелание.

Вряд ли этот манифест, обличающий тонкое знание особенностей психологии и экономики страны и направленный на разрушение патернализма, готовящий создание класса частных собственников, был обдуман им самостоятельно: сам слог манифеста свидетельствует, что Петр III действовал по чьей-то указке... Утверждали, впрочем, что манифест сей вплоть до деталей повторял документ, подготовленный елисаветинской Уложенной комиссией по предложениям Шувалова...

Как бы то ни было, с дворянства сняли тяжелую государственную повинность, оно получило личные свободы и привилегии, которые крестьянам будут, с тысячей оговорок, дарованы лишь ровно столетием позже. Многие купцы и даже некоторые крестьяне поняли или смутно почувствовали, что их предали, обманули, унизили. Крестьяне понимали или по крайней мере чувствовали, что они обязаны работать на помещиков именно потому, что те обязаны служить государству; одна обязанность была обусловлена другой. Но с дворян обязанность снята; значит, следует снять ее и с крестьян! Однако этого не произошло. Начались крестьянские волнения.

Последней каплей, переполнившей чашу терпения страны, стала начатая Петром III война против отечественных святынь. Он поднял руку на то, с чем до сих пор не смог справиться ни один монарх, не исключая и Петра I, – на национальную религию, на православие. Он предписал закрыть домовые церкви. Он навязывал духовенству светское платье, короткие волосы, бритые бороды, треуголки вместо скуфеек и клобуков... Сыновья священнослужителей не освобождались более от воинской повинности.

«Духовенство, в отчаянии от указа, которым оно лишается всех своих владений и будет получать деньги на свое содержание, – доносит прусский посланник Гольц Фридриху II, – предоставило ко двору свое послание на русском и латинском языках, в котором жалуется на насилие, причиненное ему этим указом, на странный относительно его образ действий, которого нельзя было бы ожидать даже от басурманского правительства, тогда как такое насилие учинено православным».

Вместе с тем Петр отменил законы, дискриминировавшие неправославных христиан (1 января 1762 г.). Староверам было разрешено организовывать религиозные общины (29 января 1762 г.), амнистия распространялась на их прошлые «грехи». «Без всякой боязни и страха» бежавшим за рубеж «великороссийским и малороссийским разного звания людям, также купцам, помещичьим крестьянам, дворовым людям и воинским дезертирам» позволено было вернуться на родину. Этот указ сделал Петра III чрезвычайно популярным у староверов. Емельян Пугачев, в то время нашедший убежище у староверов на юго-востоке Польши, после этого указа смог вернуться на Дон.

В феврале 1762 года Петр III подписал Указ о секуляризации церковной собственности, в марте конфисковал монастырские земли, превратив монастырских крестьян в государственных крепостных. Церковные и монастырские вотчины забирались в казну, для этого были посланы военные отряды. Солдат, отказывавшихся выполнять позорные, богохульные приказы, предавали военно-полевому суду.

Петр лично приказал митрополиту Новгородскому Димитрию, который за несколько месяцев до этого приветствовал его как самодержца и привел высших сановников к торжественной присяге императору, – убрать из церквей все иконы «угодников», оставив только те, на которых изображены Христос и Богородица.

В России, православной стране, государь открыто отдавал предпочтение лютеранству, религии, от которой он формально отрекся, чтобы стать наследником престола. Теперь, взойдя на престол, он демонстрировал, что отречение, а равно и его крещение в православие были не более, как пустым и не заслуживающим внимания лицемерием. Такая, мол, милая шутка, открывшая ему путь к трону.

Приход к власти Петра означал крах властных притязаний Шуваловых. Петр собирался покончить с их монополиями,

«...составить проект, как поднять мещанское сословие в городах России, чтобы оно было поставлено на немецкую ногу, и как поощрить их промышленность»,

– но сие были лишь прожекты и далее сокрушения Шуваловых дело не пошло. Правда, на третий день после воцарения Петр III подписал указ о производстве Александра и Петра Шуваловых в генерал-фельдмаршалы. К смертельно же больному Петру Ивановичу, перенесенному «на одре» в особняк его друга А.И. Глебова, стоявший поблизости от императорского дворца, Петр III регулярно наведывался, «персонально часто его в постеле лежавшего посещал», дабы советоваться с ним о государственных делах. Но Шувалов не имел уже возможности контроля за подаваемыми им советами, и потому эти поездки более походили на высасывание из умирающего секретов управления империей, «и то день ото дня более слабостей ему причиняло», как не без язвительности заметил современник. Впрочем, 4 января 1762 года Петр Иванович умер.

К Александру Ивановичу Шувалову отношение было иное. 7 февраля 1762 года Петр III заявил, что нужно уничтожить Тайную розыскных дел канцелярию, а 21 февраля воспоследовал соответствующий Высочайший указ; одновременно было запрещено и «ненавистное выражение» – «Слово и дело».

Иван Шувалов, оставаясь куратором Московского университета, после воцарения Екатерины II уехал за границу – на долгие 14 лет. Берлин, Вена, Париж, Рим, Фернейская обитель Вольтера в Швейцарии...

ПЕРЕВОРОТ: ЕКАТЕРИНА

Мы, милостью Божией, Екатерина Вторая, Императрица и Самодержица всея Руси...... Слава российская, возведенная на высокую степень русским победоносным оружием через заключение нового мира с самим ее злодеем, была отдана уже в совершенное порабощение. ... Положение Православной Греческой Церкви оказалось поставлено под угрозу через неуважение к нашим достойным формам богослужения и даже поставлена опасность обращения в иную веру. Наша возвышенная Россия оказалась преданной...

Екатерина. Манифест о воцарении от 28 июня 1762 года».

Du glaubst zu schieben und du wirst geschoben25.

Готе. Фауст

25*Ты думаешь, что двигаешь, а двигают тебя (нем.).*

Принято считать, что, получив власть, Петр III стал еще более жестоко относиться к своей жене, что Екатерина, будучи супругой российского императора, вынуждена была каждый день терпеть все новые и новые оскорбления. Это мнение отстаивает прежде всего французская историография, основываясь на дипломатической переписке дворов.

«Императрица находится в ужаснейших условиях, с ней обращаются с выраженным презрением. С большими усилиями терпит она поведение императора и надменное высокомерие мадмуазель Воронцовой. Я не сомневаюсь, что воля этой принцессы, чьи мужество и силу я хорошо знаю, рано или поздно принудит ее принять крайние меры»,

– писал посол Бретей. Да, ее супруг прямо заявлял, что упрячет Екатерину в монастырь, как это сделал Петр Великий со своей первой женой, императрицей Евдокией! Да, Елизавета Воронцова торжествовала, и в мыслях уже, вероятно, примеряла на себя императорскую корону.

Но действительно ли Екатерина молча глотала унижения, ходила, потупив взгляд?

Едва придя к власти, Петр потребовал ко двору Сергея Салтыкова, занимавшего в это время незначительный дипломатический пост в Париже. Петр хотел получить от него формальное признание, что он был любовником Екатерины и отцом Павла. Это позволило бы объявить Павла незаконнорожденным и развестись с Екатериной. В апреле 1762 года, когда Салтыков приехал в Петербург, Петр сразу же дал ему многочасовую аудиенцию в своем кабинете. Ясно, что за его закрытыми дверями шел допрос с пристрастием. Павел мог казнить Салтыкова, заточить в каземат Шлиссельбургской крепости пожизненно, сослать в Сибирь... Повод бы нашелся. Но ничего этого не произошло. Состоялась вторая встреча, третья. Салтыков категорически отрицал свою связь с Екатериной. Неизвестно, какие резоны он приводил, но либо они убедили разъяренного ревностью и желавшего развода властелина полумира, либо...

Можно ли какими бы то ни было словами убедить ревнивого мужа, что измены не было? Наполеон нашел эти слова – la recherche de la paternite est interdite*Выяснение подлинного отцовства запрещается (франц.). § 340 Code civil. В таком выяснении нет необходимости, т.к. согласно § 312 «l'enfant concu pendant le marriage a pour pere le mari», то есть «отцом ребенка, рожденного в браке, является муж».* – но, во-первых, это случится много позже, а во-вторых, уместно вспомнить, что закон не всеми читан, если читан, то не понят, если понят, то не так.

Более того, для того чтобы развестись с Екатериной, Петру вовсе не было нужды искать формальных поводов. Екатерина дала самый что ни на есть содержательный повод, в том же апреле 1762 года родив сына Алексея, о котором всему двору было известно, что он – от Григория Орлова.

Единственная причина, которую можно было бы обсуждать, – православие, – для Петра фактически не существовала, ибо он, приняв его, в глубине души оставался лютеранином. И тем не менее он не развелся. Еще и еще раз: почему?

Внутренних причин для этого не было. Но, значит, была внешняя причина, и настолько серьезная, что он считался с нею. Что это за причина?

Подражая своему кумиру Фридриху II, еще в 1738 году, будучи кронпринцем, вступившему в Голландии в масонскую ложу «Авессалом», а позже ставшему гроссмейстером берлинской ложи «Aux trois Globes», Петр покровительствовал «вольным каменщикам»: подарил дом ложе «Постоянство» в Петербурге, участвовал в заседаниях масонской ложи в Ораниенбауме... Выписанный Петром из Гольштейна герцог Гольштейн-Бекский был известен как вице-гроссмейстер, второй человек после Фридриха II в Великой берлинской масонской ложи «Zu den 3 Welt-kugein») (переименованной так из «Aux trois Globes». В 1762 году в Петербурге была основана ложа «Счастливого согласия», уже в начале следующего года получившая признание и покровительство со стороны берлинских масонов. Никита Панин, один из известнейших русских масонов, был пожалован Петром III чином действительного тайного советника и орденом Андрея Первозванного, к нему для поручений был приставлен флигель-адъютант...

Но и Екатерина была благословлена на совершение подвигов в России тем же Фридрихом! Масоны просто запретили Петру мешать Екатерине делать то, для чего она была послана в Россию. Масоны берегли Екатерину.

«Слушайтесь жену, – писал Фридрих Петру, – она способна быть очень хорошей советницей, и я убедительно прошу Вас следовать ея указаниям».

И это не было советом: это было требованием.

Летом 1762 года, аккурат к перевороту, в Санкт-Петербург приехал масон, розенкрейцер высших степеней посвящения, граф Сен-Жермен. Еще в конце 50-х годов он был принят в салоне герцогини Иоганны Елисаветы Ангальт-Цербстской – матери Екатерины II. В доме графа Григория Орлова он устраивал «магические сеансы»; но что он делал на самом деле – остается для исследователей загадкой; 26*После смерти Сен-Жермена его покровитель, ландграф Карл Гессенский, в соответствии с завещанием покойного сжег весь его архив.* известно, однако, что позже, в 1774 году, в Тройсдорфе, в гостях у маркграфа Бранденбург-Ансбахского, Орлов вручил caro padre, 27*Дорогой отец (итал.).* как он именовал Сен-Жермена, весьма крупную сумму денег и патент российского генерала. Видимо, не задаром...

Между тем Петр делал пока то, что от него требовалось. Более того, он уже провел всю грязную работу, в которой не хотела пачкаться Екатерина. Мир с Пруссией был заключен, указ о секуляризации церковных имуществ – издан... И все, что он делал, вызывало гнев и сопротивление практически во всех слоях населения. Эффективность управления резко падала, общество становилось неуправляемым и непредсказуемым... К лету 1762 года во многих городах страны вспыхнули бунты.

«Донесения, полученные вчера и позавчера от начальников отдаленных провинций, – пишет Фридриху II прусский посланник Гольц, – доказывают, насколько духовенство старается восстановить народ против монарха. Донесения свидетельствуют, что дух возмущения и недовольства становится настолько всеобщим, что они, губернаторы, не знают, какие принять меры для успокоения умов, и требуют наставлений у двора. Они должны бы прибегнуть к мерам жестоким, чтобы укротить народ. Все это страшно встревожило двор».

Собственно, именно так Екатерина и рассчитывала, и потому «пропустила» Петра вперед, иначе это были бы бунты против нее... Наблюдатели иностранных держав писали своим правительствам о революционной ситуации, которая сложилась в Российской империи. Государственные канцелярии и все европейские дворы готовились к худшему. Все надеялись на скорейшее свержение Петра III.

Екатерина все еще морщилась перед предлагаемой ей короной, «как пьяница пред чаркою вина», но уже не могла сдерживать напора приближенных, со всех сторон требующих от нее поставить ситуацию под контроль. В первый месяц она еще могла делать вид, что подавлена скорбью по отошедшей в лучший мир Елисавете, в мае – что оправляется от родов. Но что же теперь? Ее переставали понимать: почему она не берет власть в свои руки? Ведь ясно же, что Петр ведет страну к катастрофе!

А, действительно, почему? Да, формально она имеет право на российский престол только как жена своего мужа. Мужа! Все эти годы она видела от него лишь несправедливость, жестокость, грубость; его близость была ей неприятна, и она избавилась от супружеских обязанностей так скоро, как только смогла. Но неужели она отречется от своей девичьей мечты об идеальном правлении идеальной императрицы, ради которой принесла в жертву родину, веру своего отца, спокойную жизнь немецкой принцессы? Или действительно ее заботы – только Küche, Kirche, Kinder, 28*«Кухня, кирха, дети», – три основные ценности немецкой женщины.* ну, и танцы, наряды, чтение и празднование всех известных дат календаря? Чего же она добилась? Только того, что ее оскорбляет первый хам империи?

Для чего она изучала метафизику, системы взглядов на мораль современных ей мыслителей, для чего набивала руку в практическом администрировании, управляя Гольштейнскими поместьями Петра? Для чего знание энциклопедии Монтескье и его «Духа законов», с глубоким и подробным анализом происхождения и форм власти, книг Дидро, Вольтера? Она повела взглядом по полкам... История Германии, двухтомная «Annales ecclesiastici a Christo nato ad annum 1198» 29*История церкви.* кардинала Барониуса, «Анналы» Тацита, четыре тома словаря Бейля, с его пренебрежительным отношением к религии и остроумным, порой циничным, скептицизмом...

Все впустую? Но кто же, кроме нее, сможет просветить этот народ, научить его думать и рассуждать рационально? Кто сможет справиться с этим

«грубым народом, лишенным идей, но богатым предрассудками, народом, которому недоставало культуры во всем и который привык к положению бессловесного, запуганного раба»?

Нет, не страх, не грубое принуждение, не палки и батоги, но убеждение и уважение к беспристрастному закону лягут в основу ее правления... Ее правления... Но власти еще нужно добиться!

Павел, сын... Она имеет право добиваться власти для него, сама став регентшей. В обществе, среди духовенства, в армейских кругах появлялись группы людей, поклонявшиеся этому ребенку, который в их глазах являл собой единственную надежду России. Версаль также надеялся, что к власти придет великий князь Павел. 21 марта 1762 года барон Бретей получил длинное послание от Шуазеля. Во Франции стремились к тому, чтобы на трон взошел сын Екатерины. Регентшей хотел сделать ее и Панин. Он активно участвовал в заговоре – но для того, чтобы на трон взошел его воспитанник. Регентство будет долгим, – думал Панин, – и он успеет внушить молодому монарху мысли о том, что необходимо отказаться от абсолютизма, поддержать либеральные идеи, ввести конституционные ограничения монаршей власти...

Дни и ночи напролет в императорском дворце плелись интриги вокруг шатающегося трона. Молодая княгиня Дашкова толкала императрицу на государственный переворот. Фаворит царицы Григорий Орлов, его братья и многие офицеры, примкнувшие к ним, были готовы выступить по первому требованию. Екатерина Романовна со всей пылкостью натуры желала увидеть на престоле дражайшую подругу: стремясь заручиться поддержкой гвардии, бывала в казармах, осуществляла связь будущей императрицы с деятельными участниками заговора – Н.И. Паниным и К.Г. Разумовским, И.И. Бецким и Барятинским, А.И. Глебовым и Г.Н. Тепловым. Сама Екатерина не должна быть на виду! Она никому не доверяла, и Дашкова была с нею полностью согласна: конспирация – обычное дело в масонских ложах, где каждый посвященный низшего ранга знает лишь свою задачу и не догадывается, кто работает плечом к плечу с ним и чем он занят...

Воцарение Петра III вселило в воспитателя наследника престола, графа Никиту Ивановича Панина, тревогу за будущее великого князя. Он был не из тех, кто пассивно ждет ударов судьбы, и сразу предложил Екатерине помощь и поддержку в подготовке переворота. Та приняла протянутую дружескую руку; справедливости ради надо заметить, что опору она нашла весьма основательную. Впрочем, оба заговорщика не договаривали до конца: Панин видел Екатерину в роли регентши при малолетнем Павле, а та не считала нужным широко афишировать свое желание стать самодержавной императрицей.

У Екатерины были налажены контакты и с начальником полиции Петербурга бароном Николаем Андреевичем Корфом. Он заявил ей, что со стороны полиции препятствий не будет. Препятствий чему? Оба собеседника это понимали. Генерал-поручик артиллерии Александр Никитич Вильбуа, которому Екатерина обещала пост генерал-фельдцейхмейстера, также заверил ее, что ни одна пушка не выстрелит по тем, кто пожелает засвидетельствовать чувства глубокой преданности императрице российской... Странная фраза, с чего бы по таким людям пушкам-то стрелять?

«Сочувствие к императрице возрастало в той же мере, как презрение к ее супругу. Своим поведением он сам как бы облегчил нашу задачу – свергнуть его с престола»,

 – пишет Е.Р. Дашкова.

Только когда Петр выполнил всю грязную работу, Екатерина приняла решение. Она не будет больше наблюдать за тем, как ее муженек ломает комедию власти. Она позволит тем, кто жаждал действий, приступить к выполнению задуманного ими. С их помощью и доверившись невидимой руке, которая направляет все события, она взойдет на трон.

И тогда мрачные дворцовые стены, сжимавшие, казалось, самоо душу, расступились. Сказочный июнь опьянил ее своим птичьим воздухом30*Выражение Виталия Семина.*. В эти единственные дни, когда весенняя свежесть уступает место летней жаре, все было на ее стороне, все сияло вокруг нее: любовь, дружба, месть, долго сдерживаемые силы молодости. Aut vincere, aut mori31*Победа или смерть (лат.).*. Или она станет императрицей всея Руси, или умрет – но даже смерть в этом порыве будет не страшной, легкой, как блаженный выдох перед сном...

Ранним утром 28 июня 1762 года Екатерина въехала в слободу Измайловского полка под Санкт-Петербургом во главе великолепной кавалькады, во всем сиянии своей красоты, смелости, презрения к обстоятельствам и жажды власти. Граф Кирила Григорьевич Разумовский, полковник Измайловского полка и президент Академии наук запаздывал, а вместе с ним и манифест о воцарении, который ночью вроде бы печатали в академической типографии... Никто еще не знал, что наборщики были в ночь на 28 июня арестованы.

«Не знали, что и делать. При таком замешательстве кто-то в числе присутствующих, одетый в синий сюртук, выходит из толпы и предлагает окружающим царицу помочь этому делу и произнести манифест. Соглашаются. Он вынимает из кармана белый лист бумаги и, словно по писанному, читает экспромтом манифест, точно заранее изготовленный. Императрица и все официальные слушатели в восхищении от этого чтения. Под синим сюртуком был Волков...»32*Записано П.А.Вяземским со слов А.А. Нарышкина («Старая записная книжка»).*,

– тот самый Волков, заметим, который полугодом прежде готовил манифест и для Петра. Тут же на плацу полк присягнул на верность новоявленной императрице Екатерине II. Подоспевшему графу осталось лишь «почтительно преклонить колена перед императрицей».

Впрочем, случилась еще одна оказия, которую не раз в жизни своей будет вспоминать Екатерина. Она должна была принимать присягу с обнаженной саблей, но на рукоятке клинка, к общему конфузу, не оказалось положенного по уставу темляка. Спасая положение, к Екатерине подскакал молодой офицер и повязал к ее сабле свою ленточку... Когда же он тронул поводья, чтоб вернуться в строй, его конь заигрался с кобылой Екатерины.

«Ну что ж, молодой человек, едемте вместе, – воскликнула она, – видно, не судьба вашему жеребцу отходить от моей кобылы».

Офицера звали Григорием Потемкиным...

В соборе Казанской Богоматери, где она в шестнадцать лет стала женой Петра, Екатерина принесла клятву императрицы и владычицы всея Руси.

«Узнав, что Ее Величество приехала в Измайловский полк, где была единодушно провозглашена государыней, а оттуда направилась в Казанский собор, и там армия и другие гвардейские полки ей дружно присягнули, я поспешила в Зимний дворец, куда, как мне было известно, она должна прибыть, – вспоминает об этом неповторимом дне Екатерина Романовна Дашкова. – Не сумею описать, как добралась я до императрицы. Все войска, находившиеся в Петербурге, присоединились к гвардейцам и, запрудив большую площадь и улицы, окружили дворец. Выйдя из кареты, я хотела пересечь площадь, но некоторые офицеры и солдаты меня узнали, подняли и понесли над толпой. Мне говорили самые лестные и трогательные слова, желали счастья и благословляли. Меня несли на руках до самых покоев ее величества.

Мое помятое платье и растрепанная прическа представлялись моему воображению как дань победе. Приводить себя в порядок не было времени, и в таком виде я предстала перед императрицей.

– Слава Богу! Слава Богу! – вот и все, что мы обе могли произнести, бросившись друг другу в объятия»...

Однако дело еще кончено не было. В Петергофе оставался Петр. А далее – Лифляндия и Нарва, где стояли войска графа Румянцева, готовые к походу на Данию. Петр мог повести их на Петербург. Петр мог обратиться к Пруссии с просьбой о помощи против той, которая узурпировала престол. И тогда снова война... Было решено: адмирал Талызин сей же час отправляется в Кронштадт и перекрывает Петру возможность бежать за рубеж морем. Екатерина, верхом, во главе присягнувших ей войск, в ночь выступила на Петергоф, намереваясь пройти возможно далее. В рядах войск, следовавших на Петергоф, скакал и молодой офицер Степан Данилович Ефремов, отличившийся еще во время Семилетней войны, командуя казачьим полком.

На ужин напуганный трактирщик «Красного кабачка» под Калинкиной деревней, где проведено было летучее заседание штаба, обезумевший от наплыва народа, расхватавшего все съестное еще до прибытия императрицы, подал раков, видимо, только что наловленных. Пили кислое красное вино, обсуждали возможные действия Петра III, перспективы своего выступления. Кто-то из гвардейцев к месту процитовал Вергилия:

– Audaces fortuna juvat33*Смелым судьба благоприятствует (лат.). Вергилий. «Энеида», X, 284.*...

Екатерина, смертельно уставшая, но пребывавшая в нервно-приподнятом настроении, негромко заметила, с серьезным видом вертя в пальцах резко пахнувшую укропом буровато-красную скорлупу:

– Ad augusta per langusta34*Пословица ad augusta per angusta переводится с латинского как «к высочайшему [к августейшему величию] – через трудности». Добавление «l» в начале последнего слова меняет смысл на «к высочайшему – через раков», или даже, в результате неожиданного смещения и прорыва смысловой парадигмы, на иные, более грубые переводы.*...

Все застолье, нарастая и ширясь, потряс такой искренний восторженный смех, который не всякому человеку, будь он семи пядей во лбу, суждено в свой адрес хоть раз в жизни слышать. Гвардейцы вскакивали, били стаканы о пол, салютовали саблями, что в тесноте было не совсем безопасно, не сдерживаясь, кричали:

– Виват императрикс!

Она недоуменно огляделась, встала, улыбаясь, ясно отдавая себе отчет в том, что минуту эту будет помнить до самого гроба. К горлу подкатывал комок. Неужели действительно – ad augusta? Неужели это не сон?

От блеска сабель, огней шандалов рябило в глазах, возгласы слились в сплошной рев:

– Виват! Виват! Виват!

На секунду ей показалось, что сейчас ее схватят, поднимут на руках к звездам и понесут, колыхая, словно морская волна, скандируя странное слово, смысл которого она внезапно забыла... Будь она мужчиной, вероятно, так бы и случилось. Но она была женщиной, и офицеры не решились коснуться ее руками.

Прилив счастья был так силен, что она не смогла выдерживать его дольше десяти секунд, побледнела, пошатнулась и медленно опустилась на руки подскочившей Дашковой.

– Ваше Величество! – бессмысленно восклицала Дашкова над не слышавшей уже ничего Екатериной. – Ваше Величество!..

Наконец сообразила распорядиться, и шесть гвардейцев, придерживая сабли, чтобы не стукнуть лишний раз, на шинели отнесли упавшую в обморок Екатерину в светелку, где стояла кровать дочери хозяина кабачка.

Занималось утро 29 июня – дня Петра и Павла... Но вряд ли в эти патетические дни Екатерина вспоминала о сыне, а если и вспоминала, то ни на мгновение не допускала мысли, что это он, а не она, имел право на только что завоеванную корону.

***

Люди, коим ни разу в жизни не довелось ощутить пьянящее чувство восторга, вызванного их словами или поступками не в одном человеке, но в значительном их стечении, – не ощутили в сей жизни самого сладкого. Сие, а не масштаб или величие поступков, суть слава подлинная.

Те же, кто видел, знал такой восторг по отношению к себе, ни о чем более в жизни мечтать не станут, как вновь и вновь захлебываться в сем упоении. Таковые люди и место себе в жизни соответствующим образом отыскивают, карьеру делают, становясь Александрами Македонскими и Верами Комиссаржевскими.

Однако нельзя быть гениальным все 24 часа в сутки – не останется времени на бритье, как заметил Дж. Байрон. Но быть гениальным и не нужно, коли тебя окружают льстецы. Ведь подлинная лесть – вовсе не дешевые комплименты и приятности, но имитация восторга, в который тебя слова хозяина повергли. Ему так хочется повторять и повторять то давнее ощущение, что он и в бледной имитации будет угадывать его...

Но льстецы – это, так сказать, свободное и самопроизвольное волеизъявление чувств. Каковое изъявление также можно регламентировать, и сие-то суть еще один путь обеспечить себе постоянный приток эмоций положительных. Утрясенное и согласованное волеизъявление преданности может приобрести вид воинских парадов (или демонстраций трудящихся). Когда по слову твоему в едином порыве шагнет целый строй, колыхнув сизоватой линией багинетов35*Штыки, примкнутые к ружьям.*, то... Признайтесь, неужели у вас в груди ничего не дрогнуло при виде сей картины, сердце не забилось чаще? Нет? Тогда вы – человек, для власти безнадежно потерянный.

А если забилось, то вы поймете, почему нет полного удовлетворения парадом, если носочек, носочек не тянут как следует...

ПЕРЕВОРОТ. ПЕТР III

– Orloff еtait rеgicide dans l'аme, c'еtait comme une mauvaise habitidi36.

А.К. Загряжская, – А.С. Пушкину

36*«[Алексей] Орлов был в душе цареубийцей, это было у него как бы дурной привычкой». (франц.).*

Государственный переворот уже произошел, а сей несчастный человек, дни которого уж были сочтены, все еще считал себя императором Петром III. Он намеревался с блеском отпраздновать свои именины, и с самого утра у него собрались самые близкие – прусский посланник Гольц, принц Гольштейн-Бекский, генерал-адъютанты Гудович и барон Унгерн... Он собирался нагрянуть к жене и выяснить окончательно свои отношения с ней, но в Ораниенбауме ее не было... Жена бежала! Мало того, приезжавшие из Петербурга офицеры утверждали нечто совсем уж нелепое: что в городе торжества по поводу воцарения Екатерины! Он со всей свитой попытался на галере выйти в море, но ее задержали в Кронштадте.

– Разве вы меня не узнаете? Я ваш император, – возмутился он.

Это не произвело никакого действия. Насмешливый вид матросов, которые должны были безоговорочно повиноваться, привел Петра в ужас.

Гвардейский офицер бесстрастно сказал:

– Императора больше нет. Есть императрица Екатерина. Либо вы возвращаетесь, либо мы будем стрелять.

Офицер явно досадовал, что у него не хватает сил чтобы попросту арестовать Петра и сопровождавших его лиц. Это поняли все. Воронцова разрыдалась, истерики случились и с другими дамами... Галере пришлось вернуться в Ораниенбаум.

Канцлер граф Воронцов, вице-канцлер князь Александр Михайлович Голицын, граф Александр Шувалов, князь Никита Трубецкой – первые из первых в свите императора – предложили самим поехать к Екатерине и выяснить все на месте. Петр ухватился за это предложение... Но придворные остались придворными, они умели держать нос по ветру! Поехать они поехали и записку Петра повезли с собой, но появившись и повинившись, все принесли присягу Екатерине и остались в ее свите. Благодаря этому и Воронцов и Голицын сохранили за собой свои кресла.

Петергоф был захвачен на следующий день. Павел с остатками свиты бежал в Ораниенбаум. А вскоре генерал Измайлов привез согласие Петра отречься от престола и просьбу отпустить его в Шлезвиг-Гольштейн с Елизаветой Воронцовой и суммой денег, «приличной его положению». Под запиской стояло уничижительное votre humble valet37*Преданный Вам лакей. – (франц.).*; прочитав это, дворяне недоуменно и брезгливо переглянулись. Просьба, однако, была сочтена «подлежащей обсуждению», и вскоре Алексей Орлов вкупе с генерал-аншефом Василием Ивановичем Суворовым, сенатором и членом Военной коллегии, доставили бывшего императора в Петергоф для подписания отречения.

Та самая зала, в которой готовилось тезоименитство императора, была залита светом люстр, сверкала хрусталем и золотом. Петра бесцеремонно подтолкнули к креслу. Алексей Орлов подал перо, сунул заготовленный лист бумаги:

– Подписывайте.

И что-то под нос буркнул: «тварь» или «предатель»... А за его плечом молча и внимательно поблескивал стеклышками очков Панин.

Воронцова, стоявшая поодаль, заплакала.

Петр аккуратно переписывал с брульона:

«...в краткое время правительства моего самодержавного Российским государством, самым делом узнал я тягость и бремя, силам моим несогласное...»

Затем расчеркнул пером бумагу и спросил, как ребенок, которому могут отказать в любой просьбе:

– Я могу уехать в Ропшу?38*Мыза под Петергофом (25 км), наследственное имение Петра III.*

– Вне всяких сомнений. Эскорт подобающий вам будет предоставлен.

Петр хотел было возразить, но понял: никакой это не эскорт, это – конвой...

– Графиня Воронцова может поехать со мной?

– Графиню Елизавету Романовну настоятельно ждет в Петербурге ее отец, – вежливо поклонился скорее Елизавете, чем Петру, Панин. Роман Илларионович, отец Елизаветы, был одним из богатейших людей России, а его брат, Михаил Воронцов, продолжал оставаться канцлером империи; лишняя же улыбка никому и никогда не мешала.

Через несколько часов Петр в сопровождении Алексея Орлова, капитана Пассека, князя Барятинского и других назначенных в конвой офицеров был отправлен в замок Ропша. Ему было позволено взять с собой только скрипку и пса.

Что с ним там делали – неизвестно (впрочем, догадаться можно). На следующий день Екатерина получила записку из Ропши, от Алексея:

«Матушка милостивая Государыня; здравствовать Вам мы все желаем... Урод наш очень занемог... Как бы сего дня или ночью не умер... Орлов Алексей».

Это – вопрос, и весьма настоятельный. У нас, мол, все готово: почки у «урода» отбиты, харкает кровью. Только пальчиком кивни, и умрет. Или не надо, чтобы умирал? Матушка, ответь, ради Бога!..

Ответила ли она? Что ответила? Или ничего на это не ответила?

Ей пришлось принимать в эти дни очень трудное решение. Дело даже не в том, что убить в первый раз в жизни человека, мужа, царствующую особу – не просто. Тех мук, которые гораздо позже припишет Раскольникову Достоевский, она явно не испытывала. Она была уверена в своем «праве на кровь по совести». В конце концов, не так ли поступила с надоевшим мужем и Мария Стюарт? И разве не провозгласил патриарх Полиевкт при короновании императора Цимисхия, что таинство помазания на царство смывает все грехи, – в том числе и грех цареубийства?

Однако – это обычно упускают из виду – убийство Петра III никоим образом не входило в планы сил, стоявших за спиной Екатерины. Им было бы выгоднее, чтобы он оставался жив, и у них был бы дополнительный мощный рычаг постоянного давления на новую императрицу. Разумеется, сама она этот рычаг им в руки давать не хотела. Но нужно отчетливо понимать, – и она это понимала! – что убийство Петра будет однозначно понято масонами как шаг к разрыву с ними.

И она решилась на этот шаг!

Мы не знаем, да, видимо, и никогда не узнаем, что она сделала (или чего не сделала) в те дни, но, очевидно, этого оказалось достаточно тем, кто был в Ропше.

И через считанные дни из Ропши пришло сообщение о смерти Петра.

«Матушка милосердная Государыня! – писал якобы Алексей Орлов. – Как мне изъяснить, описать, что случилось. Не поверишь верному своему рабу, но как перед Богом скажу истину. Матушка, готов иттить на смерть. Но сам не знаю, как эта беда случилась. Погибли мы, когда ты не помилуешь. Матушка, его нет на свете. Но никто сего не думал, и как нам задумать поднять руки на Государя – но, Государыня, свершилась беда, мы были пьяны и он тоже, он заспорил за столом с князь Федором, не успели мы разнять, а его уж и не стало, сами не помним, что делали, но все до единого виноваты – достойны казни, помилуй меня хоть для брата; повинную тебе принес и разыскивать нечего – прости или прикажи скорее окончить, свет не мил, прогневили тебя и погубили души навек!»...

Много лет спустя, взойдя на престол, Павел Петрович отыскал ту записку в бумагах Екатерины. Сохранилось известие: ее текст убедил Павла, что Екатерина невиновна в несчастном случае...

«В первый самый день найдено письмо графа Алексея Орлова и принесено к императору Павлу: по прочтении им возвращено графу Безбородке; я имел его с 1/4 часа в руках; почерк известный мне графа Орлова; бумаги лист серый и нечистый, а слог означает положение души сего злодея и ясно доказывает, что убийцы опасались гнева государыни, и сим изобличает клевету, падшую на жизнь и память сей великой царицы. На другой день граф Безбородко сказал мне, что император Павел потребовал от него вторично письмо графа Орлова и, прочитав, в присутствии его бросил в камин и сим истребил памятник невинности великой Екатерины, о чем и сам чрезмерно после соболезновал»,

– свидетельствует Ф.Ростопчин. Приведенный выше текст – копия документа, сделанная Ростопчиным.

Официально причиной смерти Петра III была названа «геморроидальная колика». Невольно вспоминается чудовищная выдумка французских цареубийц, названная именно так, – раскаленный металлический прут, вводимый во внутренности через задний проход, но сквозь бычий рог со срезанным кончиком, что позволяло оставить поверхность тела неповрежденной; раскаленный же металл сразу останавливал кровотечение... «Qui prodest»39*Кому выгодно (лат.).* – говорили древние римляне, и нужно помнить, что Григорий Орлов мог в те дни прямо рассчитывать на супружество с императрицей в случае смерти Петра...

ПЕРЕВОРОТ. ПАВЕЛ.

О революции, коей возведена была Императрица Вторая на престол российский, нет нужды распространяться, понеже все сии обстоятельства еще свежи в памяти: но того умолчать нельзя, что самый образ ее вступления на престол заключал в себе многие неудобности, кои имели влияние на все ее царствование.

А.Р. Воронцов. Примечания на некоторые статьи, касающиеся России

В последний день июня 1762 года вокруг великого князя суетились камердинеры, белошвейки и люди в военной форме. Панина же, которого занимали не кружева жабо и не чистота рук, а спокойствие духа ребенка, – Панина не было. Наконец появился и он, взволнованный ничуть не меньше прочих.

– Ваше Высочество! Ее Величество, ваша мать, накануне ночью пережила много тревог, но и избежала многих опасностей. Она приехала в столицу утром... Мы должны ехать к ней, не теряя ни минуты.

– А что мой отец?

– Его Величество сейчас пребывает в Ораниенбауме. Впрочем, Ваше Высочество должно отдавать себе отчет, что сейчас не время задавать вопросы. Я должен отвезти вас как можно скорее ко двору вашей матери, ваше присутствие там может помочь облеченным властью людям избежать ошибок...

Павел не понимал, почему воспитатель изъясняется так витиевато, а Панин, опытный царедворец, не мог себе позволить ни одного выражения, которое потом могло быть истолковано не так. Екатерина уже титуловала себя Императрицей и Самодержицей всея Руси, но коронации еще не было, и если как следует надавить на эту поразительную женщину, она может уступить. Панин знал, что многие офицеры еще не вдумались в формулировки манифеста, до сих пор полагают, что переворот был проведен в интересах Павла. Но разве он мог все это здесь сказать?

Бедный ребенок потребовал свою одежду. Панин, все сильнее проявлявший нетерпение, подозвал служанку.

– Милочка, набросьте шубу на плечи Его Высочества и не будем терять времени. У порога ждет карета. Мы можем опоздать непоправимо... Речь идет о судьбах престола!

Никита Иванович сам занялся учеником, помог ему обуться. Ребенок не успел даже переменить домашний утренний костюм. На хрупкие плечи Павла накинули соболью шубу. Его взял на руки гвардеец, следом шел другой, а за ними прихрамывал Панин, у которого так не вовремя разыгрался ревматизм.

Павла посадили в карету, следом с кряхтением в покачнувшийся экипаж влез Панин, заржали лошади, застучали колеса, зацокали копыта свиты... Эта бешеная скачка июньским утром странным образом успокоила Павла. Шестым чувством он понял, что эта спешка – в его интересах.

Панин же, чем ближе подъезжала карета к собору Казанской Богоматери, тем отчетливее понимал, что дело не в спешке. Забыто было, упущено было что-то гораздо более важное, но он не мог сообразить, что именно...

...В соборе совсем не благоговейно, а с торжеством победы гремела музыка, к потолку возлетали песнопения. Сам архиепископ Новгородский с сияющим лицом чуть ли не на руки схватил юного князя, провел его по ступеням алтаря и поставил на табурет, рядом с креслом, в котором сидела его мать. Это в ее честь исступленная толпа кричала ура! Но когда на возвышении появился Павел, ликование усилилось, в толпе с восторгом стали выкрикивать его имя. Панин с трудом проследовал за своим учеником. Он подошел к подножию императорского трона и, театрально преклонив колени, приветствовал Екатерину:

– Ваше Величество, ваши великодушие и смелость спасли трон будущего императора всея Руси, нашего горячо любимого Павла...

– Никита Иванович, всем этим я обязана одному лишь Богу, – с иронией заметила Екатерина. – Здесь я по воле моих подданных. Мой супруг не смог управлять великим народом, и вот я здесь – во имя безграничной любви к России...

Панин поклонился еще ниже. Императрица склонилась к нему и быстро, но негромко проговорила:

– О регентстве не может быть и речи, Никита Иванович, имейте это в виду!

Встав, она подняла ребенка на руки, показывая его толпе, и провозгласила:

– Мой сын, великий князь Павел Петрович – наследник престола – отныне будет первым из моих подданных.

Слова Екатерины были встречены новым шквалом криков ура! Она вновь вверила ребенка Панину:

– Я прошу вас отвезти Его Высочество к нему домой, а самому как можно скорее прибыть в Зимний дворец. Я буду там. Сенат и Синод там будут приносить мне присягу.

Панин склонился в привычном поклоне, взял маленького царевича за руку. Он уже понял свою ошибку. Скромный утренний туалет Павла, непрезентабельная белая рубашонка без жабо... На фоне сияющего повсюду золота эполет и аксельбантов, шевронов и позументов Павел не произвел ровно никакого впечатления... Ах, ему надо было как следует одеть ребенка... Впрочем, если бы он и одел Павла, что бы это изменило...

Снаружи гремели пушечные выстрелы... Немыслимое волнение объединило народ, военных, солдат и офицеров, духовенство, чиновников, мелких лавочников, уличных торговцев и зевак, и везде разносились в один голос радостные крики:

– Да здравствует Екатерина! Да здравствует императрица!

Панин осторожно поднялся в карету, и, посадив ребенка на сиденье, заваленное мехами, прошептал ему:

– В конце концов, рано или поздно, вы, продолжатель династии Романовых, наденете шапку Мономаха. Так что все в порядке...

И подумал: «Екатерина себя короновала – нас же околпачила».

***

В море гвардейского и дворянского ликования бесследно канули отдельные попытки возмутиться происшедшим. Тем не менее история сохранила свидетельства К.К. Рюльера, секретаря французского посланника и очевидца переворота, видевшего в петербургском кабаке мордобой, учиненный матрозами гвардейцам, которые «за штоф водки продали императора»...

ГРАД НЕСРАВНЕННЫЙ

Государство – это таинственный корабль, якоря которого находятся в небе.

А. Ривароль

Царевич Павел, восьми лет от роду, настоятельно хотел знать, что случилось с его отцом. В ответ – то бесстрастное молчание, то фальшивые улыбки и многословная, но ни на какие вопросы не отвечающая болтовня чиновников и чиновниц, обязанных заботиться о маленьком князе, но не обязанных вникать в его проблемы. Даже Панин, близкий из близких, дает уклончивые ответы, повторяя то, что Павел уже знает: в империи происходят серьезные события, государыне Екатерине пришлось взять власть в свои руки...

– Но что случилось с Его Величеством императором? С моим отцом?

– Мы это обязательно и скоро узнаем...

Впрочем, с Паниным было весело и интересно. А вот вечерами, когда гасили свечи и лампы, а граф Панин почтительно удалялся из его комнаты, наступало одиночество...

...Тем утром граф Панин попросил Павла собраться с мужеством:

– Ваше Высочество, на меня возложена скорбная обязанность сообщить вам, что Его Величество император Петр Третий скончался от геморроидальной колики. Позвольте выразить вам самые искренние соболезнования.

Павел Петрович бросился к воспитателю:

– Отведите меня, сударь, к гробу моего отца. Я – его наследник, и я должен с ним попрощаться.

– Но похороны Его Величества уже прошли... – растерянно развел руками Панин.

Павел Петрович покраснел от гнева:

– Моя мать не сообщила мне об этом? Но сейчас я – император! Она это понимает?

– Ваша мать признана государыней нашей страны...

– Вы хотите сказать регентшей?

Панину и самому хотелось, чтобы это было так. Но это было не так.

– Ваше Высочество, ваш возраст не позволяет вам быть государем. Ваша августейшая мать взяла на себя обязанность править страной.

Павел Петрович так стремительно приблизился к своему воспитателю, что тот невольно отступил:

– Граф Панин, власть может принадлежать лишь сыну умершего императора. Я прошу вас сообщить моей матери, что я хотел бы ее видеть сегодня же!

Такой твердый тон у восьмилетнего ребенка привел Никиту Ивановича Панина в изумление. Fr das Kind ist nicht gut genug40*Для ребенка ничего не бывает достаточно (нем.).*. Он поклонился, попрощался кивком головы и вышел из заполненного сотнями книг кабинета.

Господин Николе, француз, преподаватель Страсбургского университета, ждал юного князя для еженедельного занятия. Павел вежливо велел ему уйти, а сам прошел в другой конец просторной библиотеки и сел в огромное кресло, в котором, казалось, совершенно утонуло его тщедушное тельце.

Ребенок слышал такой оглушительный внутренний шум, что вряд ли способен был сегодня не то что понять, но услыхать что-нибудь из урока. В его головке роились мысли, чрезвычайно близкие тем, которые в это же время обуревали его мать, разве что в мыслях Павла было поболее тумана. Идеальное государство, в котором он сам был бы идеальным монархом... Он знал, что у него хватит ума, такта, силы воли и чувства собственного достоинства, чтобы ему внимали подданные, которых он представлял себе в новеньких одинаковых мундирах и вицмундирах и без этой отвратительной снисходительной ленцы в голосе, как у графа Панина, без этой его слегка шаркающей походки... Он – сын покойного императора, а не капризный ребенок! И он, в конце концов, заставит себя уважать! Почему к нему не приходит его мать, почему он обречен на одиночество в обществе старых равнодушных людей?

О! надо опасаться всех этих людей!.. Никому нельзя доверять, не только всем этим людям, которые не проявляют к нему ни любви, ни сочувствия, но даже родной матери, и ей еще меньше, чем остальным!

Ища поддержки и утешения, Павел развернул Писание. Открылся Апокалипсис, на 21-й главе. И чем дальше мальчик читал, тем отчетливее понимал, что речь идет именно о нем самом, и о том граде, который начал строить его великий и блистательный пращур. Град этот, по праву наследования, был обетован ему!

«И вознес меня в духе на великую и высокую гору и показал мне великий город, святый Иерусалим, который нисходил с неба от Бога. Он имеет славу Божию; светило его подобно драгоценнейшему камню, как бы камню яспису кристалловидному. Он имеет большую и высокую стену, имеет двенадцать ворот и на них двенадцать Ангелов, на воротах написаны имена двенадцати колен сынов Израилевых: с востока трое ворот, с севера трое ворот, с юга трое ворот, с запада трое ворот. Стена города имеет двенадцать оснований, и на них имена двенадцати Апостолов Агнца. Говоривший со мною имел золотую трость для измерения города и ворот его и стены его. Город расположен четвероугольником, и длина его такая же, как и широта. И измерил он город тростью на двенадцать тысяч стадий; длина и широта и высота его равны. И стену его измерил во сто сорок четыре локтя, мерою человеческою, какова мера и Ангела. Стена его построена из ясписа, а город был чистое золото, подобен чистому стеклу. Основания стены города украшены всякими драгоценными камнями: основание первое – яспис, второе – сапфир, третье – халкидон, четвертое – смарагд, пятое – сардоникс, шестое – сердолик, седьмое – хризолит, восьмое – вирилл, девятое – топаз, десятое – хризопрас, одиннадцатое – гиацинт, двенадцатое – аметист. А двенадцать ворот – двенадцать жемчужин: каждые ворота были из одной жемчужины. Улица города – чистое золото, как прозрачное стекло. Храма же я не видел в нем, ибо Господь Бог Вседержитель – храм его, и Агнец. И город не имеет нужды ни в солнце, ни в луне для освещения своего; ибо слава Божия осветила его, и светильник его – Агнец. Спасенные народы будут ходить во свете его, и цари земные принесут в него славу и честь свою. Ворота его не будут запираться днем; а ночи там не будет. И принесут в него славу и честь народов. И не войдет в него ничто нечистое и никто преданный мерзости и лжи, а только те, которые написаны у Агнца в книге жизни»...

Сумерки сгустились. Забегали лакеи с зажженными свечами. Он хотел бы заснуть. Но город, блистающий гранями драгоценных каменьев, стоял перед его глазами, не исчезая даже когда он открывал глаза. Он поворачивался с боку на бок в огромном кресле, а сна все не было...

Он станет императором! Пусть сегодня он не знает еще, как именно это произойдет, но он станет императором! И город солнца и счастья будет его городом! И тогда он сможет потребовать чего угодно, в любую минуту. И он прикажет, чтобы все лжецы, притворщики, лицемеры, выдающие себя не за тех, кем они на самом деле являются, будь это чиновники или слуги, придворные или горожане, чтобы они все ушли из его города. В городе его мечты должны были остаться лишь совершенные люди...

Возможно, тогда к нему придет мать и увидит, как хорошо он все устроил, и скажет: «Прости меня, mon enfant, я не думала, что ты такой умница!» И они обнимут друг друга, и простят друг другу невольные вины, и будут править вместе...

Но вдруг его кольнуло в самое сердце. Город счастья был сегодня у него отнят! И отняла его мать... Не просто отняла, но каким-то изощренным, утонченным способом, так, что при этом погиб отец, и теперь ни у кого не допросишься рассказать, что же случилось с отцом! Все, все, – и граф Панин, и другие, – лишь отводят глаза. Нет, на мать ему рассчитывать не приходится. Она не поможет ему стать владыкой всея Руси. Похоже, наоборот, она сделает все, чтобы он власти, положенной ему по праву рождения, не получил... Но на кого же ему рассчитывать?

Он был непоправимо одинок. Раскрыть душу некому. В себе самом нужно вырастить силы, которые позволят ему получить то, что ему положено по праву. Но как, как это сделать? Он не знает! Он совершенно не знает, как берут власть. И поэтому ему страшно. О, как страшно! Хрустальные стены города отступают, а вместо них в окна стучат мокрые ветви деревьев, черные призраки ночи...

Да, он боялся ночи. Она падала черным покрывалом, а в окнах, за окнами, в призрачном заоконном пространстве колышутся отсутствующие там, и тем не менее ясно видимые огоньки свечей. И он боялся этих огней, реальных и в то же время отсутствующих. Сие было явственное небытие... Так же страшны были и тени, которые падали от свечей на стены и потолок и вздрагивали там, когда сквознячок колыхал зыбкие пламена. Будь он волком, он бы завыл. Ему кажется, что он уже слишком долго живет на свете. Бабушка, старая императрица Елисавета, брала его на руки; она умела приласкать его. Это ушло в вечность, это не повторится никогда. Она тоже там, в явственном небытии. Вот и другое ушло в вечность: отец. Эта черная вечность казалась чем-то до того реальным, что ее можно было коснуться, стоило протянуть руку к черному холоду за окном...

***

...Дверь открылась и вошел граф Панин.

– Ваше Императорское Высочество! Ваша августейшая мать согласна принять вас сию же минуту.

Павел Петрович подошел к своему воспитателю, почти по-военному чеканя шаг, откинув назад голову, и решительно сказал:

– Хорошо, граф, я иду с вами.

Начиналось первое сражение за власть, а он совершенно не готов к нему...

...Екатерина сидела перед огромным трельяжем, на котором было множество флаконов, баночек, расчесок и зеркал. Около нее суетилась молодая женщина. Павел Петрович не мог оторвать глаз от лица матери: какая она красивая! Нет, конечно, она ничего плохого не сделала с отцом. Там, в этой темной Ропше, случилось что-то страшное, но очень простое, в чем, как и в смерти Елисаветы, его мать, конечно, совершенно не виновата.

– Ma chere, выйдите на несколько минут, – обронила Екатерина камеристке. – Я хочу поговорить с сыном.

Он встал на колено, затем, поднявшись, взял ее руку, которую она ему протянула, и почтительно поцеловал.

Екатерина коротко взглянула на него, слишком занятая своим лицом в зеркале.

– Мой дорогой сын, граф Панин сообщил мне о вашем желании поговорить со мной. Вы видите, меня не нужно долго упрашивать о встрече. Что случилось?

Сердце Павла захлестнула волна нежности. Ему захотелось положить голову на колени матери и рассказать ей обо всем, что его мучило. Но он смотрел на нее с любовью и потому не осмеливался. Екатерина, вновь взглянув на него, предупредила любое возможное развитие событий:

– Ваше Высочество, я хочу вас выслушать сейчас же. Вы на кого-нибудь жалуетесь?

– Конечно, нет, Ваше Величество.

– Тогда зачем же вы так спешили со мной увидеться?

Павел не знал, что отвечать. Все, что он хотел сказать, перепуталось в его детской голове... Он страдал. Ему хотелось бы произнести нежное слово: кто знает, может быть, слово, такое привычное для остальных детей, – «мама»...

Императрица приклеила мушку к щеке. Ничуть не волнуясь, она продолжила:

– Теперь вы молчите, сын мой. По словам графа, вы, кажется, были удивлены тем, что не стали полновластным императором... Но подумайте, дитя мое. Быть государем очень трудно! Вы увидите позже. Я вынуждена была взойти на трон, поскольку ваш покойный отец не мог справиться с этой задачей. Не задавайте же вопросов, которые не соответствуют вашему возрасту. Учителя все вам потихоньку объяснят. А сегодня будьте покорны и почтительны и верьте мне, я позабочусь лучше, чем кто бы то ни было, о вашем будущем.

Грациозным жестом она показала, что аудиенция окончена, и вошедший граф Панин, низко поклонившись, взял ребенка за руку и вывел его из комнаты.

МАТЬ

Со временем история оценит влияние ее царствования на нравы, откроет жестокую деятельность ее деспотизма под личиной кротости и терпимости, народ, угнетенный наместниками, казну, расхищенную любовниками, покажет важные ошибки ее политической экономии, ничтожность в законодательстве, отвратительное фиглярство в сношениях с философами ее столетия – и тогда голос обольщенного Вольтера не избавит ее славной памяти от проклятия России.

А.С.Пушкин 

ЮНЫЙ РЫЦАРЬ

Что за зрелище для народа, когда он спокойно обдумает, с одной стороны, как внук Петра I (Петр III) был свергнут с престола и потом убит; с другой – как внук царя Иоанна (Иван Антонович) увязает в оковах, в то время как Ангальтская принцесса овладевает наследственной их короной, начиная цареубийством свое собственное царствование!

Французский посол Беранже – о воцарении Екатерины II

Читал я его Высочеству Вертолову41*Т.е. аббата Верто.* историю об ордене Мальтийских кавалеров. Изволил он потом забавляться и, привязав к кавалерии свой флаг адмиральский, представлял себя кавалером мальтийским

дневник Порошина

Павел был смущен и подавлен. Мать преподнесла ему наглядный урок: управлять он не способен. Если бы он мог управлять, то должен был бы сделать так, найти такие слова, чтобы его послушалась даже она. Но этого не произошло.

Павел Петрович потерял всякую уверенность в себе. Да, город с бриллиантовыми и ясписовыми домами сегодня принадлежал ей, матери, императрице. Но она оставляет в этом городе место для него. Правда, именно поэтому в этом городе на его долю ясписов не достанется. Они, словно заколдованные злым волшебником, обратятся в бутовый камень мостовых и потертые штофные обои с позолотой...

Бороться за власть восьмилетний ребенок не может, это очевидно. Но в головке маленького, умненького и считающего себя владыкой ребенка, которого лишили права на власть, происходят удивительные вещи. Их анализ может быть интересен и сам по себе. Он должен принять невыносимую для себя ситуацию. Он должен найти те разумные, логические аргументы, которые позволят ему сохранить самоуважение в этих условиях. И он нашел эти аргументы! Он сам, своим горячим сердечком отыскал логику и идеологию рыцарства, служения кумиру. Да, вся власть – в руках у него, но он с высоты этой власти сам от нее отказался и передал эту власть предмету своего служения и обожания, своей Прекрасной Даме. Что с того, что этой Прекрасной Дамой была его мать? Разве она – умная, тонкая, очаровательная – не заслуживает этого?

...Порошин, воспитатель Павла, работавший под контролем Панина, несколько удивился, когда его подопечный проявил повышенный интерес к истории рыцарства. Порошин замечал в дневнике:

 «Если бы Его Высочество человек был партикулярный и мог совсем предаться одному только математическому учению, то бы по остроте своей весьма удобно быть мог нашим российским Паскалем».

Саблуков в своих воспоминаниях свидетельствует:

«Павел знал в совершенстве языки: славянский, русский, французский, немецкий, имел некоторые сведения в латинском, был хорошо знаком с историей и математикой; говорил и писал весьма свободно и правильно на упомянутых языках».

Порошин постарался сразу же удовлетворить любопытство Павла. Кроме книг Сумарокова, Ломоносова, Державина, Расина, Корнеля, Мольера, Сервантеса, Вольтера и Руссо, в детской стали появляться книги по истории Тевтонского и Мальтийского орденов, братства Тамплиеров, с его жестокой, страшной, но вместе с тем романтической судьбой...

Екатерина не только не возражала, но отнеслась с глубочайшим пониманием к новому увлечению Павла. Действительно, разве не по образцу госпитальеров-иоаннитов, названных впоследствии мальтийскими рыцарями, было в 1128 году учреждено «Братство святой Марии Тевтонской», в 1189 году переименованное сыном Фридриха Барбароссы в «Дом святой Девы Иерусалимской», более известное под именем Тевтонского военно-рыцарского ордена? Первым гохмейстером ордена был Генрих Вольдботт.

А в 1187 г. Салах-уд-Дин взял Иерусалим. Немецкие крестоносцы, выбитые из Святой земли, осели сначала в Венеции, лавируя между королем Фридрихом II и папой Георгием III и получая земли от того и другого. В это время венгерский король Андрей предложил ордену земли в Трансильвании, с условием защищать ее от половцев, но скоро отнял их, заявив, что обязательства свои они не исполняют. В 1226 году гроссмейстер ордена Герман фон Зальц с помощью императора Фридриха II Гогенштауфена добился от польского короля Конрада Мазовецкого передачи ордену Кульмской и Лободской области, выстроил капитулярный Монфорский замок... Оттуда и началась миссия ордена в Прибалтику, дабы

«ввести там хорошие обычаи и законы для упрочения веры и установления благополучного мира между жителями».

Началось просвещение и крещение языческих племен – пруссов, эстов, ливов... Казалось, нет предела расширению влияния ордена. В 1237 году орден ставит в вассальную зависимость рыцарское братство Меченосцев, которое стало называться Ливонским орденом. А потом – череда поражений. Невское сражение, – где-то здесь, совсем рядом с ее резиденцией, – Ледовое побоище... Впрочем, в 1254-1255 годах, после участия ордена в крестовом походе богемского короля Оттокара против пруссов, владения ордена значительно расширились, орденским городом стал Конигсберг. В 60-х годах XIII века орден в борьбе с литовским князем Миндовгом завладевает землями от низовий Вислы до границ Литвы и до Мазовии. Орден основывает ряд замков и городов – Торн, Эльбинг, Мариенвердер, Мариенбург, Гольдинген, Виндава, Митава; на левом берегу Вислы орден овладел Гданьском, назвав его Данцигом. Этот город, как и Кенигсберг (Кролевец), Торн, Кульм, Браунсберг, участвовали в ганзейском союзе, и орден стеснял их самоуправление, требовал долю прибыли в торговле. Каждый шаг на восток, захват каждой новой территории встречал сопротивление и требовал строительства замка, контролировавшего ее. На завоеванных землях расселялись немцы-колонисты. Это было важнее всего!

В 1309 году гохмейстер Зигфрид фон Фейтхванген перенес резиденцию ордена из Венеции в Мариенбург. В 1315 году Гедимин литовский и Владислав Локеток польский заключили союз против ордена, началась многолетняя опустошительная война. Когда Ягайло женился на Ядвиге и Литва объединилась с Польшей, непрестанной войне был дан новый импульс. Грюнвальдская битва в 1410 году окончилась полным поражением ордена, гохмейстером которого тогда был Ульрих фон Юнгинген. Ягайло в 1414 году опустошил Пруссию, в 1422 году орден окончательно отдал Витовту Жмудь, Судавию, а полякам – весь правый берег Вислы от устья до Померании. Здесь обороной замка Фромборк руководил известнейший Николай Коперник... В 1457 году пала резиденция орденского капитула – Мариенбург. В 1464 году, по Торуньскому мирному договору, орден стал вассалом польских королей.

В 1433 году Ливонский орден отказался повиноваться Тевтонскому. Часть его земель была захвачена Иваном Грозным, другая – Великим Княжеством Литовским, а Ревель с Эстляндией – Швецией. Последний гроссмейстер ордена Готард Кетлер в 1561 году стал герцогом Курляндским; это его тень вызывал Калиостро в Митаве, в замке госпожи Элизы фон дер Рекке, поражая чувства тамошних баронов. Бранденбургский же курфюрст Альбрехт фон Гогенцоллерн в 1525 году секуляризовал Тевтонское братство и получил его от польского короля в лен как герцогство Пруссия. Лишь в 1657 году Пруссия перестала быть вассалом польской короны. Теперь это королевство.

...Не продолжательницей ли тевтонской миссии выступает сейчас она? Даст Бог, Павел, разобравшись с историей рыцарства, лучше поймет и ее...

Екатерина подарила Павлу принадлежащую перу аббата Ферто историю первого в христианском мире военно-духовного братства, Мальтийского ордена. Она стала его настольной книгой.

...Святая земля Палестины, только что отвоеванная крестоносцами у неверных. Нужно было обустраиваться здесь, и первое, о чем следовало подумать, – это убежище для страждущих рыцарей и их оруженосцев, израненных вражьими копьями и саблями, для паломников, изможденных и больных... Еще в 1070 г. (а другие говорят – в 1048) купец из Амальфи Мауро основал c дозволения властей, приют для богомольцев. Его так и назвали – госпиталь42*Hospitalis – гостеприимный.*. Именно в этом странноприимном доме французские рыцари основали братство служителей милосердия, дав обет бедности и воздержания, обязавшись посвятить себя уходу за бедными и больными. Первым настоятелем братства стал Герард де Торн: он и построил церковь во имя Иоанна Крестителя. В 1099 госпитальеры-гостеприимцы преобразовали свою организацию в рыцарскй орден святого Иоанна Иерусалимского; его могущество было еще впереди... Их отличием был красный плащ и белый восьмиконечный крест – герб основателя ордена, рыцаря Герарда, носившего почетный титул «провизора» – кормильца. Сам султан Саладин переоделся нищим и пришел сюда, чтобы лично увидеть этот дворец милосердия, молва о котором расходилась по всему Востоку...

Первый, кого назвали Великим магистром ордена, Раймонд дю Пюи, объявил орден вселенским и разделил его на восемь «языков», пребывавших во всех концах света: Прованс, Овернь, Франция, Италия, Арагон с Каталонией и Наваррой, Кастилия с Португалией, Германия и Англия... Восемь языков орденского креста означали также восемь добродетелей: жизнь в истине, вера, покаяние в прегрешениях, смирение, любовь к справедливости, милосердие, искренность и чистосердечность, терпеливость к гонениям.

«Приемлемый в Орден, – диктовал Раймонд пункты «Правил...», – свято хранит три обета: целомудрия, послушания и добровольной нищеты. За веру христианскую стоит твердо... язычников, неверных и магометан гонит...»

Девизом ордена стало «Pro fide»43*За веру (лат.).*.

Рыцарями ордена могли быть не только благорожденные («рыцари по справедливости» причем испанцы и итальянцы должны были документально подтвердить четыре поколения, немцы – шестнадцать, все прочие – восемь), но и рыцари милостью Божией, посвященные в рыцари за воинские подвиги, без свилетельства дворянского происхождения.

И все это время рука об руку с иоаннитами шли рыцари Храма, тамплиеры. Через шесть лет после создания ордена госпитальеров восемь рыцарей – в их числе Годфруа де Сент-Омер, магистр Гуго де Пайанс – выделились в отдельное братство. Эмблемой и здесь был восьмиконечный крест, но не белый на красном поле, а красный на белом. Король Болдвин II уступил братству крыло своего дворца, выстроенного там, где Соломон воздвигал некогда храм иудеев. Храм по-французски – Tample, отсюда и пошло – храмовники, тамплиеры.

Потом для тамплиеров наступил крах. Веками контролировавший торговлю в бассейне Средиземного моря, и потому непомерно богатый, орден был упразднен папой Климентом V 2 мая 1312 года в булле «К провидению Христа...» и ограблен Филиппом IV Красивым (Франция) в результате многолетнего судебного процесса. «Рыцари храма» были сожжены заживо. Тамплиерам инкриминировалось то, что они плюют на крест и топчут его ногами; поклоняются идолу Бафомету44*Храмовники, как и гностики, катары, альбигойцы, были дуалистами: кроме «верхнего» бога, сотворившего дух и добро, они признавали также «нижнего» бога – Бафомета – создателя материи и зла. «Верхний» бог, в их трактовке, был недоступен человеку, и их культ концентрировался вокруг «нижнего», ведавшего всем земным. («Baphomet» прочитанный в зеркальном варианте, «Temohpab», – это Templi omnium hominum pacis abbas, «Настоятель храма мира всех людей»). Современные исследователи считают, что «Бафомет» мог быть гностическим знаком – мальтийским крестом, образованным наложением друг на друга двух разнонаправленных свастик.*, обтянутому человеческой кожей, мажут его жиром изжаренных младенцев, рожденных от соблазненных ими девиц; поклоняются дьяволу в виде кошки; сжигают тела умерших товарищей; целуют друг друга «во все восемь отверстий»; содомничают и т.д. Формальными наследниками уничтоженных и ограбленных тамплиеров, получившими, впрочем, лишь то, что нельзя было сразу же обратить в деньги, стали госпитальеры.

...В 1291 году пала Аккра. Святая земля была оставлена крестоносным воинством. С боем прорывались госпитальеры во главе с Великим магистром Жаном де Вилье на орденскую галеру. Они переселились на Кипр, в портовый город Лимиссо, выстроили великолепный флот. Но отступление продолжалось, и через 20 лет – с 1309 г. – капитул ордена оказывается на острове Родос. Флот продолжает расти, госпитальеры, которых теперь называют «родосскими рыцарями» строят крупнейшее судно XV в. – «Святую Анну». В Иерусалиме они вновь учреждают госпиталь...

После взятия в 1453 г. Константинополя Магометом II, госпитальеры остаются последней опорой христианства в Восточном Средиземноморье. И какой надежной! Великому магистру Пьеру д'Обюссону с шестьюстами рыцарей удается отбить семидесятитысячное войско Магомета II! Баязет II в знак добрых отношений дарит д'Обюссону десницу Иоанна Крестителя, по преданию, перенесенную евангелистом Лукой из Севастии в Антиохию...

С 1531 г. Великим магистром становится Филипп де Вилье де л'Илль-Адан. Двухсоттысячное войско Сулеймана Великолепного прибыло на Родос. Полгода длится осада: триста рыцарей сокращают турецкое войско наполовину. Но им не устоять: последний трехдневный штурм – и де л'Илль-Адан подписывает условия капитуляции. Иоанниты выбиты с Родоса. 25 декабря 1522 г. орденские галеры с приспущенными флагами отчаливают от теперь уже чужого Родоса, увозя частицы креста Господня, мощи святого Иоанна, чудотворный образ Божьей Матери Филермской, архивы ордена и ключ от города Родос.

Семь лет странствий: Крит, Мессина, Витербо... Наконец под давлением папы Климента VII Карл V уступает рыцарям-госпитальерам Мальту с островами Гоццо и Комино – за что обязаны посылать ему одного охотничьего сокола в год. 26 октября 1530 г. де л'Илль-Адан прибывает в г. Биргу – тогдашнюю столицу Мальты. Братство госпитальеров святого Иоанна Иерусалимского становится Мальтийским орденом. И уже в 1535 г. 10000 христианских пленников отбиты ими у алжирских пиратов.

21 августа 1557 г. гроссмейстером ордена становится Жан Паризо де Ла Валетт. Он обновляет всю фортификацию острова.

«Та фортеца построена на каменной горе пречудесным разумом, – пишет Петру I его стольник Толстой. – Какие в той фортеце поделаны крепости, бастионы... и иные всякое дела, того описать подробну невозможно... и какие крепости учинены от неприятельских бомбов, того описать подлинно не могу; и так говорят, что та фортеца во всем свете предивное чудо...»

И в 1565 году семидесятилетний Великий магистр во главе гарнизона в 600 рыцарей и 7 500 кондотьеров выдержал на острове Мальта четырехмесячную осаду и заставил отступить турецкий флот и сорокатысячную армию. Потери были страшны: у турок – половина армии (20 000 чел.), у ордена – 240 рыцарей и 5 000 солдат...

28 марта 1566 г.: заложен новый город, новая столица Мальты. Через два года де Ла Валетт умрет, но город будет носить его имя. Здесь будет созданы лучшая в мире Морская академия, университет, библиотека – одна из крупнейших в Европе (Наполеон попытался вывезти ее, но она затонула вместе с кораблем)...

Битва при Лепанто: 7 октября 1571 г испано-венецианский флот предметно объясняет туркам, чьи в лесу шишки и кому принадлежит Средиземное море. Три мальтийских галеры (в числе соединенных сил) ведут бой с 30 турецкими судами... После этой битвы – последней битвы гребных флотов – турки навсегда утрачивают власть над морем...

Орден воздвиг замки во многих городах Азии, Европы, Африки... Не было в Европе герцогства, где бы ни нашлось недвижимости, принадлежавшей иоаннитам, не говоря о собственном торговом флоте, банковских конторах во всех странах Европы...

Со времени великого магистра де ла Кассьера (1572-1581) патенты на звание мальтийских рыцарей стали получать папские инквизиторы, заимевшие свою резиденцию на острове. А при Раймонде де Рокафуле (1697-1720) Россия, ища международной поддержки против турок, впервые завязывает сношения с мальтийскими рыцарями. В 1697 году фельдмаршал Петра I Шереметев, через Польшу, Венецию, Рим, отправился с официальным визитом на Мальту, где и стал кавалером Мальтийского ордена.

С 1748 года при дворе Елисаветы пребывал посланник великого магистра, кавалер Сакромозо... И тогда же с ним познакомилась Екатерина. Впрочем, предоставим слово ей самой:

«Около этого времени приехал в Россию кавалер Сакромозо. Уже давно не приезжало в Россию мальтийских кавалеров и вообще тогда было немного иностранцев, посещающих Петербург... Он был нам представлен; целуя мою руку, Сакромозо сунул мне в руку очень маленькую записку и сказал очень тихо: «Это от вашей матери». Я почти что остолбенела от страха перед тем, что он только что сделал. Я замирала от боязни, как бы кто-нибудь этого не заметил... Однако я взяла записку и спрятала ее в перчатку; никто ничего не заметил. Вернувшись к себе в комнату, в этой свернутой записке (в которой он говорил мне, что ждет ответа через одного итальянского музыканта, приходившего на концерты великого князя) я, действительно, нашла записку от матери, которая, будучи встревожена моим невольным молчанием, спрашивала об его причине и хотела знать, в каком положении я нахожусь. Я ответила матери и уведомила ее о том, что она хотела знать; я сказала ей, что мне было запрещено писать ей и кому бы то ни было под предлогом, что русской великой княгине не подобает писать никаких других писем, кроме тех, которые составлялись в Коллегии иностранных дел и под которыми я должна была только выставлять свою подпись, и никогда не говорить, о чем надо писать, ибо коллегия знала лучше меня, что следовало в них сказать... Я свернула свою записку, как была свернута та, которую я получила, и выжидала с тревогой и нетерпением ту минуту, чтобы от нее отделаться. На первом концерте, который был у великого князя, я обошла оркестр и стала за стулом виолончелиста д'Ололио, того человека, на которого мне указали. Когда он увидел, что я остановилась за его стулом, он сделал вид, что вынимает из кармана носовой платок, и таким образом широко открыл карман; я сунула туда, как ни в чем не бывало, свою записку и отправилась в другую сторону, и никто ни о чем не догадался»...

КОРОНАЦИЯ

Le silence du peuple est la leєon des rois45.

Епископ Бовэ – Людовику XV. 27 июля 1774 г.

45*Молчание народа – урок королям (франц.).*

В эти дни Екатерина остро ощущала вакуум вокруг себя, которого не мог заполнить граф Никита Иванович Панин. Шуваловы со сцены практически ушли, Петр Иванович умер; способностям других елисаветинских вельмож она не доверяла. Воронцов, не присягнувший Екатерине, пока не узнал о смерти Петра III, не был тем не менее уволен в отставку, хоть и отошел от значительных государственных дел. Внешними делами России занимался тот же Панин, заведовавший всеми делами коллегии, хотя канцлером он никогда не был. Екатерина вернула из ссылки Бестужева-Рюмина, но этого было мало, и это были не ее люди: она не верила им. Бестужев – вот уж у кого судьба! как его швыряло вниз! как возносило! – годился теперь только на мемуары. Он и написал в 1763 году книжку: «Утешение христианина в несчастии, или стихи, избранные из Священного Писания», да еще перевел ее на французский, немецкий, шведский и латинский языки. А та гвардейская молодежь, благодаря которой она пришла к власти, была еще слишком зеленой. Екатерина осыпала их наградами, допустила к делам, но... видела, что их время еще не пришло.

А опора ей ой как нужна! Екатерина была еще настолько неуверенна в себе, что собиралась даже заключить брак с Григорием Орловым. Идею поддерживал Бестужев-Рюмин, склонив на свою сторону иерархов церкви. Павел не знал этого, но, узнай он, оптимизма бы у него не прибавилось. Супружество с Орловым означало бы, что государыня, скорее всего, объявила бы наследником другого сына, Алексея Григорьевича Бобринского. Екатерина ни на минуту не забывала о нем. Отданный сразу после рождения в семью камергера В.Г. Шкурина (как его племянник), он был вывезен в сельцо Елизаветино (под Гатчиной)...

Панин, воспитатель великого князя и защитник его интересов, знал о марьяжных проектах Бестужева и Орловых. И он нашел точные слова, чтобы этот брак расстроить. Императрица однажды вроде бы и не совсем всерьез спросила его: как бы он отнесся к такому браку? Панин иронически поморщился:

«Приказание императрицы для нас закон, но кто же станет повиноваться графине Орловой»?..

За той усмешкой мелькнуло императрице что-то совсем иное: отдаленная угроза мятежа, неповиновения... И она, понимая, что балансирует на слишком тонкой жердочке, не осмелилась менять status quo. Кроме того, в обществе ходили толки о том, что убийство Петра III произошло не без ее участия, и этим клеветникам следовало заткнуть рот. В любом случае нужно поторопиться с коронацией.

Между тем Павел Петрович слег. Не особенно крепкое здоровье его стало еще хуже. Вечерами у него был жар, ноги опухали. Одни врачи говорили о приступах ревматизма, который усугубляется из-за влажного воздуха в императорских покоях; другие склонялись к тому, что царевич страдал заболеванием крови.

Однако Екатерине было необходимо присутствие сына на коронации, которая должна была сделать легитимным совершенный ею государственный переворот. Врачи не сочувствовали страданиям царевича и в один голос заявили, что он вполне в состоянии сопровождать свою августейшую мать в Москву. Более того, перемена климата пойдет только на пользу больному ребенку.

Подготовкой к коронации, которая должна была состоятся в сентябре 1762 года, занимался князь Трубецкой. Но генеральный план мер разработала и осуществляла она сама. Отменив изданный Петром III указ о секуляризации церковного имущества, она заставила духовенство видеть в ней благодетельницу России. Каждую неделю она объявляла амнистии заключенным и ссыльным. Она решила, что бывшая столица станет во время коронации правительственным центром, перевела туда некоторые коллегии и даже отправила Сенат за несколько дней до своего отъезда.

Коронация, происходившая 22 сентября, стала невиданным доселе празднеством. Феерическое великолепие преобразило старинный город. Улицы были покрыты еловыми ветками, здания обиты тканью ярких расцветок. Екатерина просто, но торжественно проехала по всему городу в открытой карете; ее сопровождали гвардейцы на лошадях, блестящие князья и вельможи.

До Успенского собора за ней ехали, громко распевая псалмы, двадцать епископов, тридцать пять архимандритов, сонм московского духовенства...

Павел Петрович не смог присутствовать на коронации своей матери. Панин специально испросил аудиенции у императрицы, чтобы защитить ребенка:

– Этим утром у цесаревича сильный жар, – сказал воспитатель. – Доктора утверждают, что поднять его с кровати – все равно, что отправить на верную смерть.

Екатерина лишь слегка пожала плечами. В конце концов, на ее триумф не повлияет отсутствие маленького мальчика.

Однако на улицах, прилегающих к кафедральному собору, где скопление праздничных карет позволяло зевакам разглядывать участников торжества, все были удивлены отсутствием царевича.

Крики ура! и ликование стихали по мере того, как великолепный кортеж приближался к собору.

Екатерина, сверкающая красотой и сияющая от своих побед, начала удивляться. Мало-помалу до ее ушей стало доходить, что вокруг с некоторым смущением повторяют имя сына, а не ее собственное.

Солдаты громко кричали, не обращая внимания на знатных господ, выходивших из карет:

– Да здравствует император Павел Петрович! Да здравствует император!

Когда же выяснилось, что Павла с матерью нет, площадь недоуменно стихла. Знаменитое пушкинское выражение: «Народ безмолвствует» как нельзя более уместно в отношении этого события. Современники свидетельствуют, что во время коронации Екатерины II 22 сентября 1762 года «народ молчал», несмотря на необычайную щедрость, проявленную ею. И как бы пышна ни была сама коронация в соборе, ничто впоследствии не могло заставить Екатерину забыть зту недоуменную тишину, волнами разливающуюся по площади.

ДЕЛА ДЕРЖАВНЫЕ

Сидя у своего очага, в своих кабинетах, конторах, промышленных заведениях, большинство обывателей, домоседов может быть найдут наши планы слишком смелыми, ибо они могут потревожить их покой и их интересы. Но если они даже и будут порицать нас, то сделают это робко, без шума. Разве нация может знать сама, чего она желает? Ее заставят желать, заставят говорить то, о чем она никогда даже и не помышляла. Нация – это большое стадо, которое стремится только пастись, пастухи с помощью верных собак ведут ее куда хотят.

Мирабо

Праздники закончились, нужно было приниматься за работу. А первым и самым важным делом была Польша. Настолько важным, что начинать его надо было издалека. С Пруссии. С Курляндии.

Впрочем, с Пруссией все было в порядке. Договора союзнические были заключены еще Петром, и Екатерина не денонсировала их. Более того: ее новый союзный договор с Фридрихом в ряде статей был просто повторением предательского договора Петра... Но надлежало оглядываться и на мнение народное... Лишь в апреле 1764 года договор был ратифицирован.

Сосланный Елисаветой Петровной, Бирон был освобожден Петром III и оказался в его окружении. Екатерина II была согласна с этим решением мужа. Более того, она вернула Бирону корону Курляндии, предварительно пушками выбив из Митавы саксонского принца Карла. Технология выборов герцога была проста: русские драгуны оцепили сейм и дворянам-выборщикам был предложен выбор: либо Бирон становится герцогом, либо они все отправляются в Сибирь. Результат выборов был очевиден, выборы прошли дружно и единогласно. Екатерина была уверена, что более верного интересам России соседа в Прибалтике не найдешь. Престарелый Бирон поселился в своем дворце в Митаве, но правил герцогством недолго, передав в 1769 году престол сыну Петру.

О, mein Gott, сколько вдруг сразу оказалось самых неотложных дел! И неотложнее всех – чтобы из-под седалища не выдернули трон! Претендентов хватало. Первым из них был сын, Павел. Но если бы только он!

Принц Антон Ульрих, отец бывшего императора Иоанна IV Антоновича, заклинает Екатерину II, именуя себя «пылью и прахом»: позвольте детей «хоть чему-нибудь учить». «Детей» – потому что их у него к тому моменту было уже пятеро: кроме самого Ивана Антоновича, свергнутого Елисаветой Петровной, и Екатерины Антоновны, очаровательная хохотушка Анна Леопольдовна родила еще троих детей: Елисавету (1743), Петра (1745) и Алексея (1746). Этими последними родами принцесса и умерла.

Екатерина II отвечает Антону Ульриху «с поспешностью»:

«Вашей светлости письмо, мне поданное на сих днях, напомянуло ту жалость, которую я всегда о Вас и вашей фамилии имела. Я знаю, что Бог нас наипаче определил страдание человеческое не токмо облегчить, но и благополучно способствовать, к чему я особливо (не похвалившися перед всем светом) природную мою склонность имею. Но избавление Ваше соединено еще с некоторыми трудностями, которые Вашему благоразумию понятны быть могут. Дайте мне время рассмотреть оные, а между тем я буду стараться облегчить Ваше заключение моим об вас попечением и помогать детям Вашим, оставшимся на свете, в познании закона Божия, от которого им и настоящее их бедствие сноснее будет. Не отчаивайтесь о моей к Вам милости, с которой я пребываю».

Это было не более чем лицемерие. Писем Антону Ульриху она писать более не будет никогда. Но и одновременно с сим письмом она посылает архангельскому губернатору секретный запрос:

«Знают ли молодые принцы, кто они таковы и каким образом о себе рассуждают?»

В подтексте: будут ли претендовать на русский трон? Ответ коменданта крепости не оставляет молодым людям никаких надежд:

«Поскольку живут означенные персоны в одних покоях и нет меж ними сеней, только двери, то молодым не знать им о себе, кто они таковы, невозможно, и все по обычаю называют их принцами и принцессами»...

Самый опасный для нее, уже сидевший на престоле – пусть во младенчестве – Иоанн VI Антонович был переведен в Шлиссельбург еще Елисаветой. Вопрос для Екатерины теперь лишь в одном: как бы устроить так, чтобы и опасность, от него идущую, избыть, и чтобы ни одна собака не смела кинуть при этом камнем в нее?..

В Холмогоры, где избывали свою кровную причастность к царствующему дому остальные члены «Брауншвейгской фамилии», был послан заранее награжденный орденом св. Анны тридцатитрехлетний генерал-майор Александр Ильич Бибиков.

«Императрица уважала Бибикова и уверена была в его усердии, но никогда его не любила. В начале ее царствования был он послан в Холмогоры, где содержалось семейство несчастного Иоанна Антоновича, для тайных переговоров. Бибиков возвратился влюбленный без памяти в принцессу Екатерину46* (что весьма не понравилось государыне)...»,

 – отмечает А.С. Пушкин.

46*Вероятнее – «Елисавету»; так считает тонкий знаток вопроса Натан Эйдельман. Пушкин располагал очень ограниченным объемом информации о «Брауншвейгском семействе». Комендант крепости в 1762 г. сообщал, что Екатерина (которую четырехмесячной, в ходе переворота, уронил на лестнице пьяный преображенец) «сложения больного и почти чахоточного, а притом несколько и глуха, и говорит немо и невнятно, и одержима всегда болезненными припадками, нрава очень тихого». Между тем 19-летняя Елисавета «росту женского немалого и сложения ныне становится плавного, нраву, как разумеется, несколько горячего...». В начале 1768 г. он же отмечает: «принцесса Елисавета, превосходящая всех красотой и умом»...*

«Государыня холодностию приема дала почувствовать Александру Ильичу, что сие его к ним [принцам и принцессам Брауншвейгской семьи] усердие было, по мнению ее, излишнее и ей неприятное. Холодность сию изъявила она столько, что он испросил позволения употребить неблагоприятствующее для него время на исправление домашних его обстоятельств и уехал с семьей своею в небольшую свою вотчину в Рязанской губернии».

Отправляясь в Ливонию весной 1764 года, Екатерина хотела взять Павла с собой. Она не желала, чтобы в ее отсутствие Павел был возведен на престол. Волнения в армии и среди придворных позволяли думать, что такое может случиться. Эти сведения она получала не только из собственных источников, но даже от господина Боссе, посла Франции. И ведь будущее показало, что она была права! Некто поручик Василий Мирович47*«Мирович, как видно, попал в масонскую ложу», – замечает С.М. Соловьев.* летом намеревался путем переворота возвести на трон узника Иоанна Антоновича... Попытка освободить его, правда, не удалась: стражники точно выполнили данную им инструкцию – при малейшей опасности убить узника. Так, 5 июля 1764 года закончилась жизнь императора Иоанна VI, виноватого лишь в том, что в его жилах текла кровь Романовых48*Современники считали, что заговора не было, а выступление Мировича явилось лишь провокацией, необходимой кому-то другому, чтобы убить Иоанна Антоновича. Нам трудно судить сегодня об истине в этом деле: все документы допросов и следствия были тщательно обработаны государственным секретарем Николая I графом Д.Н. Блудовым.*.

Были, были в стране люди, которые раскусили ее, поняли, почему она первым пропустила на престол Петра. Да и трудно было бы не раскусить. Ни один договор, ни один указ Петра Екатерина не денонсировала, слегка подправила уж слишком одиозные меры Петра в отношении православной церкви, собственно, приостановила инвентаризацию ее имений и передачу их в распоряжение Коллегии экономии. Почувствовав под ногами твердую почву, она эту работу продолжила. Ведь что такое, в конце концов, религия?

«Христианская вера – бесчестная вера, отвратительная гидра, чудовище, поражаемое ныне сотнями невидимых рук; философы должны всячески уничтожить христианство, они должны дерзать на все, лишь бы подавить бесчестного; ecrasez l'infame» *Раздавите гадину (франц.).*,

– этот завет Вольтера она хорошо помнила. А у церкви – колоссальная собственность; ее только нужно умненько, как и все вообще, что делаешь, обратить в свою пользу. В пользу своей страны. Своего народа.

Избранные монастыри переводились «в штат»: правительство определяло число иеромонахов, иеродиаконов и монахов в них, полагая им жалованье, разумеется, мизерное. Другие, очень немногие, оставались за штатом; этим жалованья не полагалось, а доходы, в результате конфискации земельной и иной собственности «вне ограды монастыря» резко упали. Им оставалось одно: милостыня христолюбцев. Все остальные монастыри попросту закрывались.

Закрывая монастыри, Екатерина как-то невзначай забыла, что тем нарушает право собственности и волю тех, уже умерших, людей, из пожертвований которых, отписываемых по духовным на помин души, и сложились по большей части имущества монастырей, в том числе земельные. Последняя воля умирающих не подлежала никаким изменениям. Но теперь не только жертвы их были конфискованы, но часто и самый помин души не мог свершатся: обитель упразднялась за невозможностью дальнейшего прозябания!

Возмущение в среде духовенства секуляризацией церковных имуществ было столь велико, что архиепископ ростовский Арсений *В миру Александр Мацеевич. Один из интереснейших людей «эпохи дворцовых переворотов», польский шляхтич, с 1715 по 1723 гг. учился в Киевской духовной академии, с 1723 г. рукоположен в иеромонахи. Проповедовал слово Христово в Тобольске, в 1734-36 гг. участвовал в работах 2-й Камчатской экспедиции, изучении бассейна р. Обь, отыскании Северного Морского пути. В 1736 г. был, по доносу, под судом и следствием, признан невиновным. С 1741 г. – митрополит Тобольский и Сибирский, с 1742 г. Ростовский епископ, член Св. Синода. Боролся со старообрядческим расколом, основал в Ярославле духовную семинарию. Вошел в круг лиц, близких Бестужеву-Рюмину. Его выступления против секуляризации церковных земель привели к ввержению его в 1763 г. в московский Симоновский монастырь, откуда он продолжал обличения императрицы.* позволил себе вычеркнуть имя императрицы из текстов молитв. В пространном и резком донесении к Синоду Арсений сравнивал Екатерину не то что с римским императором Юлианом Отступником, но даже и с Иудой!

«Первый начал отнимать церковные имения Царь Юлиан Отступник, у нас же от времени князя Владимира, не только во время царствования благочестивых князей, но и во времена татарской державы, церковные имения оставались свободными. При Петре Великом Мусин-Пушкин сделал постановление относительно доходов с церковных имений и управления ими. Это постановление Мусина-Пушкина превосходило не только турецкие постановления, но и уставы нечестивых царей римских, идолослужителей»...

Архиепископ Арсений призывал своих прихожан молить Господа

«хранить бесценную жизнь горячо любимого наследного князя [Павла], единственного законного государя империи»...

Этого Екатерина стерпеть не могла.

«Прежде, без всяких церемоний и соблюдения приличий, в делах, без сомнения, гораздо менее важных, духовным особам сносили головы. Не представляю, как мне сохранить мир в государстве и порядок в народе (не говоря уж о защите и сохранении данной мне Богом власти), если виновный не будет покаран»,

– писала Екатерина. «Смерда Сеньку» сослали в Николаевский Корельский монастырь Архангельской епархии, а затем, вследствие новых обвинений, приговорили к лишению монашеского сана и пожизненному заточению в Ревеле. Митрополиты Новгородский и Московский, архиепископы Петербургский и Крутицкий, епископы Псковский и Тверской одобрили сие решение. И уж тем более не возражал Иван Иванович Мелиссино, обер-прокурор Святейшего Синода, и – по совместительству – мастер масонской ложи.

Коменданту Ревеля Тизенгаузену Екатерина писала об Арсении:

«У нас в крепкой клетке есть важная птичка. Береги, чтоб не улетела. Надеюсь, что не подведешь себя под большой ответ. Народ очень почитает его исстари и привык считать своим. А он больше ничего, как превеликий плут и лицемер».

В сырой камере шириной в три аршина митрополит Арсений провел семь лет – до смерти в 1772 году.

Петр III уничтожил Тайную розыскных дел канцелярию, но, видит Бог, это была его ошибка. Как в таких условиях оставаться без надежной защиты! Вокруг сплошные заговоры. Впрочем, иначе ему не удалось бы переломить хребет Шуваловым! В октябре 1762 года Екатерина учредила Тайную экспедицию при Сенате. Возглавил ее генерал-прокурор А.И. Глебов и сенатор Н.И. Панин; впрочем, через два года Глебов проворовался, и его сменил А.А. Вяземский. Но фактически главой Тайной экспедиции был Степан Иванович Шешковский, бывший чиновник Тайной розыскных дел канцелярии. Екатерина II весьма лестно аттестовала его как человека, имеющего «особливый дар производить следственные дела», допрашивая «с довольным увещанием». В чем состояло «увещание», секретом не было ни для кого. «Каково кнутобойничаешь, Степан Иванович?» – шутливо осведомлялся Г.А. Потемкин при встречах с Шешковским и получал подобострастный по форме, но жесткий по содержанию ответ: «Помаленьку, Ваша светлость».

«Многие не выдерживали экзекуции и тут же испускали дух, со всех же прочих ревностный инквизитор брал подписку, подтвержденную клятвой, что они обязуются никому ни при каких обязательствах не передавать о том, что с ними сделали в Тайной экспедиции, а если проговорятся, то должны будут снова подвергнуться безответно наказанию».

***

Панин между тем противился отъезду Павла. Екатерина возмутилась:

– Никита Иванович, я приказываю, чтобы ребенок ехал со мной.

– Я вынужден, сударыня, заметить Вашему Величеству, что здоровье Его Императорского Высочества не повинуется вашим приказам.

– Это невообразимо, господин учитель. Вы что, врач?

Панин сказал, одновременно почтительно и дерзко:

– Ваше Величество прекрасно знает, что я никогда никого не лечил, но мои обязанности заставляют меня не согласиться с отъездом царевича. Павел Петрович страдает нервными приступами и малейшее нарушение режима может стать для него роковым.

Императрица на секунду прикрыла глаза, чтобы скрыть досаду. Хорошо, она уедет без сына, но пусть ее враги не обольщаются: все предосторожности будут приняты!

Павел Петрович, узнав об отъезде матери, попросил разрешения жить в Петергофе во время ее отсутствия. Но Екатерина ему отказала. Пусть едет в Царское Село: единственная дорога, которую легко охранять, ведет оттуда в замок, а из Петергофа можно выехать по суше и по морю. Румянцев, тридцатитысячная армия которого стояла в лагерях между Нарвой и Ревелем, получил приказ идти на Петербург при малейшей тревоге.

Более того, Екатерина приказывает, чтобы несколько карет, запряженных лошадьми, стояли поблизости, готовые при малейших волнениях в столице отвезти наследника престола к ней, в Литву. Для пущей надежности возможные зачинщики беспорядков и заговорщики, а также те, кто мог принять участие в волнениях, были удалены из столицы. Среди них была и беспокойная княгиня Дашкова, которую «попросили» на это время держаться не ближе двухсот верст от города... Екатерина Романовна слишком подчеркивала свою роль в перевороте 29 июня 1762 года, что и привело к значительному охлаждению к ней Екатерины II. Вольтер, приняв оценку Екатерины и вспомнив басню Лафонтена, назвал Дашкову la vaniteuse mouche du coche49*Хвастливая муха на быке (франц.).*. В декабре 1769 Дашкова на три года уехала в Европу. Германия, Англия, Франция, Швейцария были этапами ее путешествия, здесь она виделась и беседовала с Дидро и Вольтером. 1775-1782 годы она снова провела за границей – здесь, в эдинбургском университете, воспитывался ее единственный сын. Корберон сообщал:

«У гр. Панина была княг. Дашкова... она не терпит нас, французов, зато исполнена любви к англичанам. Скоро она отъезжает в Ирландию, где и останется с сыном, воспитание которого поручает знаменитому философу Юму».

В Англии Дашкова познакомилась с Робертсоном и Адамом Смитом. Затем она вновь посетила Париж, Швейцарию, Германию, Италию. По возвращении в Россию Екатерина предложила Дашковой место директора Санкт-Петербургской академии наук и художеств.

Екатерине не впервой было решительно разрывать отношения со вчерашними своими «благодетелями». Немалые суммы, перекочевавшие через австрийского и французского послов в казну великой княгини, остались ею «не отработанными»: наоборот, в отношениях с этими странами с момента восшествия ее на престол наступило настороженное взаимонепонимание. Почти в равной степени обманут в своих ожиданиях оказался и Фридрих II: взамен горячей благодарности ложе, возведшей Екатерину на престол, в отношениях ее к масонству наступало значительное охлаждение. Екатерина стала заигрывать с другими ложами, прежде всего французскими, но руководствовалась она явно не идеальными соображениями, а чисто политическими. И даже экономическими.

Но масонство как целое закрылось перед Екатериной, не прощая таких ошибок. И ей не осталось ничего, как заявить, что виноград зелен. Она стала подчеркивать «нелепости» масонства, смеялась над

«соединением религиозных обрядов с ребяческими играми»,

 над

«обетами, чудачествами, странными и нелепыми одеяниями их».

Впрочем, она очень долго – все первые двадцать пять лет царствования – не мешала развитию масонства в России, не видя в нем ничего опасного для своей власти.

Масонство в то время вовсе не было еще международной организацией. «Великие Востоки» были в каждой европейской стране. И работали они пока еще не со странами, а с людьми. Оттачивали технологию работы, поэтому не редкостью были и сбои.

Технология была проста в своей сути, но тонка и ответственна в конкретных применениях. Суть ее была в системе отбора людей. Известна так называемая демократическая система элекции, когда выборщики, составляющие значительную часть распоряжающегося собственностью населения, более или менее простым способом выбирают из своей среды лидера. Эта полностью неэффективная система была отвергнута решительно и полностью. Вместо нее было найдено нечто диаметрально противоположное. Не выборы – отбор. История не начинается с выборов и ими не заканчивается. Люди, стоящие у настоящей, реальной власти, не зависящие от капризов волнующейся и ежеминутно меняющей свои мнения толпы, не нуждались в выборах. Однако нуждались в людях – умных, энергичных, инициативных, решительных. Но в то же время готовых и умеющих подчиняться – и подчиняться безоговорочно, до самоотвержения. Таких людей долго и тщательно присматривали в ложах, а присмотрев, предлагали им малую толику своей власти.

Екатерине тоже нужны были люди, люди, люди, которых она могла бы эффективно использовать. И она нашла свой собственный путь инвентаризовать сразу всю страну на предмет ее интеллектуального потенциала, назвав это предприятие – Комиссией по Уложению. В 1767 году она намазала медом липкую бумагу, на которую собиралась приклеить этих людей – на четырех языках опубликовала собственноручно скомпилированный ею из трудов Монтескье, Бильфельда и Беккария «Наказ»50*«...Я обобрала президента Монтескье, не называя его имени: надеюсь, что если с того света он увидел бы меня работающею, он простил бы мне этот плагиат во имя блага двадцати миллионов человек, которое должно от того последовать. Он слишком любил человечество, чтобы обижаться на меня, его книга стала моим молитвенником...» (Екатерина II – д'Аламберу).*, утверждающий самодержавие, – но и равенство всех, но и вольности всем в рамках законов. Эти-то будущие, но непременно либеральные законы и должны были кодифицировать в Уложение специально для того избираемые от всех сословий и групп населения депутаты. Комиссия под председательством Бибикова работала с 1766 по 1768 год, и была распущена Екатериной, практически так ничего и не сделав. Но она и не должна была ничего сделать! Императрица

«получила сведения о всей Империи, с кем дело иметь и о ком пещись должно»...

«Фарса наших депутатов, столь непристойно разыгранная, имела в Европе свое действие: «Наказ» ее [Екатерины II] читали везде и на всех языках. Довольно было, чтобы поставить ее наряду с Титами, Траянами; но перечитывая сей лицемерный «наказ», нельзя воздержаться от праведного негодования. Простительно было фернейскому философу превозносить добродетели Тартюфа в юбке и в короне, он не знал, он не мог знать истины...»,

– писал в «Заметках по русской истории XVIII века» А.С. Пушкин.

САЛТЫЧИХА

Вот она зашаталась и стала.

Тут погонщик полено схватил

(Показалось кнута ему мало)

И уж бил ее, бил ее, бил!

Н.А.Некрасов

Вы скажете, что это не развлечение, а бойня...

Барон фон Вимфен. Мемуары

Дарья, третья дочь захудалого дворянчика Николая Иванова, удачно вышла замуж за ротмистра лейб-гвардии конного полка Глеба Алексеевича Салтыкова и овдовела в 26 лет, оставшись самовластной владелицей подмосковных усадеб с тысячами крепостных, из которых она предпочитала село Троицкое. Случилось сие в 1756 году. Дарья Николаевна не стала искать иной, более удачной партии – ей и так не было скучно. Она нашла себе развлечение. Ей нравилось, когда девки мыли в ее доме полы.

...В тот раз полы мыла молодка Ларионова. Известно, шваброю пол путем не вымоешь; девке пришлось стать на четвереньки. Дарья глядела-глядела на сие зрелище, и чувствовала – внутри разрастается что-то мучительное, жаркое, требовавшее немедленного действия. Молодка один лишь раз испуганно оглянулась на хозяйку, и продолжала уторопленно елозить тряпкой по полу, и эта торопливость уж вовсе была оскорбительна. Дарья изо всех сил, движением и рук и корпуса толкнула ее. Руки у Ларионовой подломились, и она лицом ударилась о свежевымытый пол, но тут же как кошка перекатилась через спину и забилась в угол, закрываясь руками, из которых даже тряпку не выпустила. На ее лице застыл ужас, а с рассеченной брови сбегали капельки алой крови: кап-кап-кап... Это выражение ужаса на круглом румяном лице было вовсе нестерпимо, и Дарья Николаевна, схватив легкий венский стул – ничего подходящего более под рукой не было, – с размаху опустила его на отшатнувшуюся русую головку. И еще! И еще! Когда дыхание ее стало тяжелеть от усталости, она крикнула свою девку, Аксютку Степанову.

– Под окна ее! Да раздеть!

Под окнами Ларионову, привязанную за поднятые руки, сек конюх, – кнутом. Лютый мороз разукрасил стекло голубоватыми узорами, и они красиво оттеняли за окном розовое девичье тело, на котором одна за другой появлялись белые полосы, а потом вспухали багровым, наливались синим – становились рубцами, – или даже высачивались кровью, если кнут рассекал кожу. Впрочем, Дарья Николаевна долго выносить этого не смогла, выскочила, накинув шаль, на крыльцо, и закричала:

– Сюда ее, стерву! Пусть полы домывает!

Домывать полы обессиленная молодка оказалась не в силах, – так и распростерлась голым телом на полу, пятная его кровью. И уж тут-то Дарья Николаевна отвела над ней душу! Даже волосы на ней свечой сожгла...

...Когда тело Ларионовой перестало вздрагивать под ударами, ее вынесли во двор, на телегу. В покоях кричал-заливался давно не кормленный ее грудничок, и Аксинья, буркнув «Без молока – все равно не жилец», сунула его на телегу, под заиндевевшую уже рогожу, на остывающее тело матери...

...Открылись дела сии лишь в 1762 году, когда на совести обер-офицерши Салтыковой было уж более пятидесяти женщин (в том числе беременных) и девушек и даже двух девочек. Мужчин она не истязала, и вовсе не потому, что они числились в ревизских сказках и оформить их смерть и погребение было намного сложнее. Она просто не получала от этого удовольствия.

Вначале Екатерина решила ее устыдить, поставив в дом помещицы «на постой» честного и знающего священника. Но через четыре месяца он сбежал из Троицкого, заявив, что «сия дама погрязла в грехе» и раскаиваться отнюдь не собирается. И лишь тогда, 17 мая, на Дарью Николаевну было заведено уголовное дело. Екатерина взяла его под личный контроль.

Выяснилось, что и допрежь того были смельчаки, которым удавалось бежать из под догляда Дарьи Николаевны и добраться до Сыскного приказа... но – их отправляли обратно, под надзор помещицы. Ибо прежде страдальцев в приказ добралась сама «Салтычиха» с обильными приношениями...

Процесс закончился в 1768 году. Доказывалось 75, доказано было 38 убийств. Указом от 12 июня 1768 года Екатерина заменила «Салтычихе» смертную казнь пожизненным заточением в монастыре.

Но еще в ходе этого следствия – в 1765 году – матушка-императрица дала помещикам право самочинно ссылать крепостных за предерзостные поступки в каторгу, в Тобольскую губернию и Енисейский уезд; а чтоб помещику то накладно не было, ему эти крепостные засчитывались, как сданные в рекруты. С 1767 года же в каторгу мог быть сослан всякий крепостной, жалующийся на своего помещика...

ЮЖНАЯ ГРАНИЦА РОССИИ

Ни одна великая нация никогда не мирилась с тем, чтобы ее морские побережья и устья ее рек были от нее оторваны.

К. Маркс. Секретная дипломатия XVIII века

ПОЛЬША

Ржечь Посполита (Res Publika) по Люблинской унии 1569 года объединяла королевство Польское и Великое княжество Литовское, включающие Малороссию и Белоруссию с православным населением и евреями как незначительным национальным меньшинством.

В 1733 году, когда умер король Август II, Россия штыками утвердила на польском престоле Августа III. Спасибо фельдмаршалу Миниху и Артемию Петровичу Волынскому. А против этих выборов выступала партия князей Чарторыйских: они хотели видеть королем Лещиньского.

Теперь, когда умер Август III, и магнаты собрались в Варшаву, на конвокационный сейм, позиция Чарторыйских устраивала Россию. Серьезных соискателей польского престола было всего трое: клан Чарторыйских ратовал за Станислава Августа Понятовского, Радзивиллы, за которыми стояла Франция, выдвинули коронного гетмана графа Яна Климентия Браницкого, третьим кандидатом был курфюрст Саксонский, но он не был Пястом и потому устранить его для Сейма проблемы не составило. Екатерина, разумеется, желала видеть на польском престоле Стася51*Понятовского.*, своего любовника.

Русский посол Кейзерлинг решил не рисковать, и задолго до 7 августа 1764 года, когда должен был пройти элекционный сейм, русский корпус под началом князя Николая Васильевича Репнина разместился в дальних предместьях Варшавы. Разумеется, магнаты избрали Понятовского, но, безусловно, не потому, что за стенами Сейма блестели штыки русских войск, – что бы, говоря серьезно, могли они сделать? – а потому, что его поддерживала масонская «Фамилия» Чарторыйских. Репнин, масон очень высоких «градусов» внутреннего посвящения, легко сумел найти общий язык со сторонниками Понятовского. Граф Браницкий, так и не сумев взволновать Литву, бежал в свой замок в Белостоке.

Первой масонской ложей в Польше было отделение дрезденской ложи «Трех белых орлов», основанное в 1738 году, в самом начале царствования Августа III побочным братом короля, графом Рутовским. Мнишки, Потоцкие, Огиньские, Виельгорские – цвет шляхты – стали первыми ее членами.

В 1764 году в Альтенбурге состоялся съезд масонов «Строгого наблюдения», и уже в 1767 году Жан Люк де Ту де Сальвер, военный инженер из Берна, и коронный стольник Август Мошиньский создают польский «Великий Восток». Диплом на звание великого провинциального мастера королевства Польского и Великого княжества Литовского от великого мастера лондонского «Великого Востока» герцога де Бофора получил Жан де Ту. 24 июня 1770 года Мошиньский устроил в первой польской Великой ложе празднество, на котором присутствовали и король – Понятовский, и архиепископ гнезненский Подосский... Папский нунций в Варшаве Дурини был крайне возмущен и этими фактами, и реакцией на них великого канцлера Млодзевского, занимавшего пост епископа варшавского и познаньского, который

«не оказал никакого противудействия неслыханному и необычайному скандалу»,

заявив, что у него есть другие обязанности.

...Кандидатуру Понятовского на Сейме поддержал – по договоренности с Екатериной – и Фридрих II. Прусского ордена Черного Орла, статут которого предусматривал, что кавалерами его могут быть лишь царствующие особы, Понятовский был удостоен еще до избрания королем Польши...

Екатерина понимала что, взойдя на престол, Понятовский мог стать для нее недостижимым и неуправляемым. Ибо через масонов действовать на него она не могла, потеряв связи в этих кругах. А ей нужен был рычаг, которым постоянно можно было бы на него давить. И этим рычагом она решила сделать движение православных, не желающих признавать унию (в Польше их называли диссидентами). Хоть и свежа была память о восстании гайдамаков 1734 года, хоть и двадцати лет не прошло, как был убит опришек Олекса Довбуш, и еще меньше – с тех пор, как гайдамацкие отряды громили Умань, Винницу, Чигирин, другие города Правобережья, – Сейм и слышать не желал об уступках православным. Более того, закрывались украинские и белорусские школы, православные церкви, единственным официальным языком был утвержден польский, ликвидировано козачество, кроме тех «надворных» козаков, что составляли личные войска магнатов.

Белорусский православный епископ Георгий Конисский призвал Екатерину II защитить права православия, – и на коронационном сейме 1764 года князь Репнин именем русского правительства потребовал восстановления в Польше прав единоверцев, на основании древних и коренных законов Речи Посполитой.

– Сейм 1573 года утвердил сохранять мир inter dissidentes in rebus religionis52*Между несогласными в делах религии (лат.).*, – заявил он. – То же возглашалось и в присягах королевских, не только в сеймовых актах. Так что диссиденты и католики должны быть уравнены в правах.

Ноту Репнина поддержали английский, прусский, шведский, датский дворы. Это, однако, не помогло. Сейм принял мнение краковского епископа Каетана Солтыка, рьяно поддержанного Залуцким. Отказ от католицизма как государственной религии – это капитуляция перед лютеранами и масонами, это отказ от права знать истину, это отказ от спасения собственной души... Решение Сейма вызвало ропот в Польской Пруссии, Литовском княжестве... Встревожен был и Понятовский...

РУМЯНЦЕВ

Когда подойдешь к городу, чтобы завоевать его, предложи ему мир; если он согласится на мир с тобою и отворит тебе ворота, то весь народ, который найдется в нем, будет платить тебе дань и служить тебе; если же он не согласится на мир с тобою и будет вести с тобою войну, то осади его, и когда Господь Бог твой предаст его в руки твои, порази в нем весь мужеский пол острием меча; только жен и детей и скот и все, что в городе, всю добычу его возьми себе и пользуйся добычею врагов твоих, которых предал тебе Господь Бог твой; так поступай со всеми городами, которые от тебя весьма далеко, которые не из числа городов народов сих. А в городах сих народов, которых Господь Бог твой дает тебе во владение, не оставляй в живых ни одной души.

Второзаконие. 20:13-16

В гербе Екатерины была пчела. Та, что по капле, не зная усталости, от всех цветов собирает мед. Девиз был еще проще: «L'Utile»53*«Полезная» (франц.).*. И планы ее были просты: быть полезной своему народу.

Принести в Россию свет европейской мысли, идеалы человеческой свободы и равноправия. Избавить медвежьи углы этой страны от закоснелых обычаев – пусть их сквознячком сомнения и скепсиса проветрит! Открыть мыслителям мир новых религиозных идей, очищенных от многовековых заблуждений.

Кто все это будет делать?

«Нам нужны люди, люди, люди... если удастся, надо сделать так, чтобы пустыня превратилась в гудящий улей».

Пустыня Россия или нет? Монтескье пишет – мощь государства прямо соотносится с численностью его населения. Поправить мэтра нужно: население населению розь. Если население властям предержащим не покоряется, в церковь Божию не ходит, налоги не платит, то это хуже, чем пустыня. Лучше бы этого населения тогда и не было. И это не единственная ошибка мэтра. Весь его иллюзорный «Esprit des loix» двумя словами опрокинуть можно: l'esprit des loix s'est la propriйtй54*Собственность – вот дух законов (франц.). Афоризм N.Linguet (1736-1794).*...

Деньги были нужны позарез. Правительство Екатерины оказалось на краю пропасти. Казна была пуста – после расходов на Семилетнюю войну, не компенсированных никакими контрибуциями и репарациями, государственный долг достиг нескольких миллионов рублей и продолжал расти с головокружительной быстротой. Екатерина повелела генералу Чернышеву возвратить в Россию корпус, переданный Петром III под начало Фридриха II, и заключила с Пруссией союзный договор. Но нейтралитет – не победа...

Окончилась, так и не начавшись из-за смерти Петра и война с Данией. Именем великого князя Павла Екатерина уступила ей Шлезвиг-Гольштейн, получив взамен графства Ольденбург и Дельменгорст, сохранив, впрочем, для Павла Петровича титул герцога Гольштейн-Готторпского. Генерал-аншеф Петр Александрович Румянцев вернулся из Померании и подал рапорт об отставке. Однако у императрицы уже было для него готово дело. Обойдясь с ним «с тою отменностью, которую ваши отечеству заслуги и чин ваш требуют», она в конце 1764 года отдала в его управление Малороссию.

На новоиспеченного генерал-губернатора Украины и президента Малороссийской коллегии был особый расчет. Малороссия могла бы стать золотым дном, залатать многие прорехи бюджета, – но лишь в перспективе, когда вместо плохо управляемых козаков, от которых никогда не известно, чего ждать, ее заселят спокойные, серьезные, положительные хозяева: поляки, евреи, но в первую очередь – немцы.

Однако это была весьма отдаленная перспектива. Козаки по-прежнему нужны. Конечно, крымские татары не осмеливаются более угрожать Воронежу и Изюму, Харькову и Астрахани, как то было еще совсем недавно. Но именно потому и приходится терпеть в этих степях практически неуправляемую казачью вольницу. Убери их – и не только хан крымский, буджакские, кубанские татары, но и сама Оттоманская Порта припожалует на южные рубежи наши. Петр I ведь уж все было приготовил к походу: собрано было войско, тысячи судов стояли в Брянске и Воронеже, чтобы разом и Днепром и Доном спуститься к берегам черноморским. Лишь смерть императора спасла Крым.

Настало, пожалуй, время исполнить мысль Петра Великого.

«Малая Россия, Лифляндия и Финляндия суть провинции, которыя правятся конфирмованными им привилегиями, и нарушить оныя отрешением всех вдруг весьма непристойно бы было, – писала императрица в секретном наставлении генерал-прокурору князю Вяземскому. – Однако ж и называть их чужестранными и обходиться с ними на таковом же основании есть больше, нежели ошибка, а можно назвать с достоверностию, глупость. Сии провинции, также Смоленскую, надлежит легчайшими способами привести к тому, чтоб оне обрусели и перестали бы глядеть, как волки в лесу. К тому приступ весьма легкий, если разумные люди избраны будут в тех провинциях; когда же в Малороссии гетмана не будет, то должно стараться, чтоб и имя гетмана исчезло, не токмо б персона какая была произведена»...

Государыня вызвала Разумовского в Петербург, холодно приняла и посоветовала подать в отставку. Засим она дала аудиенцию графу Петру Александровичу Румянцеву.

– Петр-то Федорович фельдмаршала Миниха из Сибири возвратил, – говорила Екатерина ему. – Старец, сединами убеленный! Но пылок доселе, как юноша. Генеральный директор балтийских портов он ныне... Константинополь завоевать мне советовал, турок в Азию выгнать. Да и верно: Черное море под рукою имеем, а выгод мореплавания коммерческого лишены. Не то что на проливах – Босфоре и Дарданеллах – турок сидит, но и порты на побережье нам не дает построить. А сколь необходимо мореплавание для развития промышленности в Малороссии – не мне вам объяснять. Малороссияне везут пеньку, сало, поташ, воск, кожи за границу – только через русские порты. И им дорога длинна, и нам профиту мало: в петербургском порту-то с них положено взимать пошлины вдвое меньшие...

– Война, государыня?

– До Турции мимо Польши не добраться. А там grand succйs, pas d'argent55*Полный успех, но денег нет (франц.).*. Войну готовить надо, не торопясь, основательно. На то деньги нужны. А казна пуста. Мне с Малороссии денег надо. Ведь какой край! Исконные Киевской Руси земли! Климатом благословенный, дарами природы богатый, – и впусте прозябает. Одни казаки скачут, флажки на пиках, а что мне в них? Ведь не стадами своими они живут – грабежом одним! От них самих берегчись по крепостям надо. У нас там полки расквартированы были, так Разумовский-то, гетман, с благословения Елисаветы их вывел, ретраншементы бросил. Пока Теплов, Григорий Николаевич, все дела там ведет, у него их и примешь. Он мне memorandum подал: «О непорядках, которые происходят от злоупотребления прав и обыкновений, грамотами подтвержденных Малороссии». Уверяет, что малорусский народ издревле был народом русским; выставляет на вид, что от малорусских прав и обыкновений одне злоупотребления проистечь могут...

Да не торопись его убирать, государь мой, он тебе же поможет. Если Сенат чего не ведает – с Коллегии иностранных дел спросишь, от Меншикова через нее дела шли, четыре года только, как малороссийские дела вновь через Сенат идут, как Петром решено было. Даже дела духовные идут мимо Синода. Это тоже ломать надо...

– Меншиков там и иных дел немало сотворил... Один Батурин вспомнить, гетмана Мазепы резиденцию, как он с ним обошелся...

– Что Меншиков с Батурином сделал – в том он Богу ответ дает. Не о том речь. Казаки пусть живут. Но гетманству в Малороссии не быть! Мы Малороссийскую коллегию восстановим, а тебя назначим президентом ея. Вся эта «вольница» казачья, их восемь паланок и тридцать восемь куреней – все это закончилось. Никаких автономий! Почтовую связь налаживать надо, судопроизводство... Население переписать все надо!

– Из Глухова не сделать всего задуманного. Я сначала все своими глазами, въяве, посмотреть хочу...

– И много ль времени на ревизию сию полагаете?

– Год, государыня!

Екатерина засмеялась. Ей понравилась решительность Румянцева не дрова сразу же ломать, но обстоятельно разобраться, что и как. Другой бы на его месте пообещал быстро разобраться – и ничего бы не сделал.

– Лубенский полк до сих пор бунтуется, – продолжала Екатерина, так и не ответив ничего на «год» Румянцева, – разберись с ним, голубчик. Слободские полки, с их хозяйствами, экономиями прекратить – пусть будут регулярные гусарские полки русской армии. Прежние войсковые знамена, клейноды и печати мне как трофеи присылать будешь.

– Подобно, как скваттеры американские индейские скальпы и вампумы представляют для награждения, – ухмыльнулся Румянцев.

– Почти что, – одобрила Екатерина шутку. Да и не шутка это была – аналогия. – И еще... Там что ни вотчина, то и ландмилиция своя. Ее паны на собственный кошт содержат. Зовут их казаками, но надворными. С них можно требовать, привлекать их как вспомогательные части – auxillares aquila...

Екатерина, сказав латинскую фразу, да еще такую, где прозвучало слово «орел», сразу вспомнила своего Григория, которого называла «римлянином», и на минуту потеряла связь мыслей. Пауза затянулась, Румянцев взглянул недоуменно...

– Но эти так называемые вольные казаки! Они все земли там считают своими. Вообрази, государь мой, «ничейных земель» у них, по их словам, быть не может: пусть десятилетиями пустуют земли, а все, мол, наши! А это не так. Нужно земли вновь межевать.

– Будут ли Bills for Inclosures of Commons56*Законы об огораживании общинной земли (англ.), по поводу которых в Англии говорили: «Овцы съели людей».* изданы? – более в шутку, показав то голосом, поинтересовался Румянцев.

– В них нужды нет, батюшка мой! Губернии по новому учреждать надо. Землемеров тебе много понадобится, Петр Александрович! А на свободные земли я тебе колонистов найду. Будут сопротивляться – Сибирь велика, ее тоже заселять надо.

Румянцев понимающе усмехнулся:

– Точно так же Август II, в 1699 году, отменил все льготы, данные казачеству крулем Яном Собеским. Сеймовою конституцией казачество было уничтожено; казаки Правобережья должны были либо добровольно отдаться под власть панов, либо уходить из края. Паны получали земли и являлись межевать их с вооруженными командами... Впрочем, многие паны отдавали свои земли в аренду, а брали их большею частию иудеи...

– Я не сомневалась, что вы тщательно изучили предмет, коим должны будете заниматься, – одобрительно улыбнулась Екатерина. – И что судьбы Юрия Владимировича Долгорукого и вы и посланные вами избежать сможете...

Юрий Владимирович, один из первых комиссаров, явившихся на Дон специально для «расказачивания», был убит со всем своим отрядом 9 октября 1707 года в Шульгинском городке на Дону. Грамота Кондратия Булавина так описывает цель его прихода:

«...и стали было бороды и усы брить, также и веру христьянскую переменять... Многия станицы огнем выжгли и много старожилых казаков кнутом били, губы и носы резали, и младенцев по деревьям вешали, также женску пола и девичья брали к себе для блудного помышления в постели, и часовни все со святынью выжгли...».

– После Юрия Владимировича был Василий Владимирович, брат его, – многозначительно улыбнулся Петр Александрович. – А у него в руках указ Петра.

Румянцев намекал на указ от 28 июня 1708 года, в котором Петр I подробно регламентировал уничтожение мятежных казачьих станиц:

«По Хопру сверху Пристанной по Бузулук. По Донцу сверху по Луга. По Медведице по Усть-Медведицкой, что на Дону. По Бузулуку все. По Айдару все. По Деркулу все. По Калитвам и по другим запольным речкам все...».

– Указа не будет, – мягко сказала Екатерина. И ласково улыбнулась ему:

– В Ржечи Посполитой мы Понятовского посадили. Сего мало, чтобы Польшу к рукам прибрать. Опора там у нас – диссиденты. Мы их защищаем под знаменами веротерпимости. И образец сами должны дать, чтобы упрекнуть нас не в чем было. Так что вер не трогай. Хотят они по-своему молиться – пусть. Пусть строят себе костелы, церкви, мечети, кирхи, синагоги – в этом утеснения не надо. А если горячие головы найдутся и розь религиозная пойдет, – утушать сие надобно мерами кротости. Чтобы о нас не сказали, что мы за веру гонения воздвигаем. И тебе в вину действия таковых горячих голов, понятно, вменены не будут.

Последнюю фразу она едва заметно выделила интонацией. И посмотрела: верно ли понял?

– Omnia impunem facere, hic est regnem esse?*«Все делать безнаказанно, вот что значит царствовать...» (лат.).* – с едва уловимой вопросительной интонацией произнес Румянцев. Екатерина чуть в ладоши не захлопала, с восхищением глядя на него. Какие же, право, орлы! С полуслова понимают. Делают гораздо больше, чем обещано... Ничего с ними не страшно! И Екатерина протянула унизанную перстнями руку для поцелуя, давая понять, что аудиенция окончена.

– Благодарю, матушка-императрица, – Румянцев наклонился к руке, целуя перстни, ибо до пальцев за ними было не добраться.

Екатерина не вскользь упомянула колонистов: долго и тщательно, все эти годы обдумывала она, как освободит «дикое поле» от разбойников, устранит на нем угрозу татарских нашествий и заселит его своим народом. И вот эти мечты сбываются...

«Я тебе колонистов найду»,

 – сказала она Румянцеву, и это не было пустыми словами.

«Мы в состоянии вместить в свое безопасное недро целые народы и довольствовать всякими потребами, кои единаго только посильнаго труда от человеков ожидают...»,

– эти слова Ломоносова императрица помнила твердо. Она уже создала именным указом от 22 июня 1763 года, – в следующем же году по приходу к власти! – «Канцелярию Опекунств Иностранных», правительственное учреждение, целью которого, в частности, было переселение немцев-добровольцев на нижнюю Волгу, на плодородные степные земли Украины, и поручила его своему любовнику Григорию Орлову.

«Мы нуждаемся в населении. Заставьте, если возможно, кишмя кишить народ в наших пространных пустынях»,

– писала она. А кому же еще поручить самое сокровенное, самое задушевное, самое сердечное дело...

Ландграф Гессен-Кассельский, Фридрих II, не понимал этого. Или тесно ему было? Так нет же, после Семилетней войны убыль населения была великая... Однако он тысячами продавал англичанам рекрутов, для войны с американскими колонистами, 22 миллиона талеров на этом заработал. Герцог Брауншвейгский тоже продал англичанам рекрутов – на четыре дивизии. А Екатерина – покупала...

Колонистов – эльзасцев и богемцев, меннонитов и «моравских братьев» – кораблями вывозили через Регенсбург. Им давалась льгота от всех податей на 10 лет; каждому семейству отводилось по 40-80 десятин земли, давались подъемные, а на проезд и обзаведение по 500 рублей. Land der unbegrenzten Mglichkeiten57*Страна безграничных возможностей (нем.).* готова была вместить всех. Первые сотни колонистов уже получили землю, многие – земли с крестьянами, переведенными из государственных в крепостные.

Протестантским сектам, к которым особенно была расположена Екатерина, бывшая лютеранка, была обещана свобода вероисповедания; тем из них, кто отказывался брать в руки оружие, давалась свобода от военной и гражданской службы. Екатерина лишь усмехалась, представляя себе, как соседство не весьма мирной границы живо заставит их забыть свою пацифистскую блажь. Переселенцы же обязывались давать квартиры и подводы для проходящих через их земли войск, содержать в исправности дороги и мосты. Платили они также поземельную подать – 5 копеек с десятины удобных земель.

С земель, предназначенных переселенцам, казаков сселяли ближе к рубежам; убивалось сразу два зайца: земли не только освобождались, но и оказывались надежно защищенными, охваченные широким кольцом казачьих поселений. Одна беда: не желали казаки добровольно расставаться с обжитыми местами, приходилось и воинские команды слать... В 1763 году Екатерина II высочайше повелеть соизволила заложить от Азова и вдоль Черкасского тракта линию укреплений из десяти крепостей. На левом фланге линии за Тереком, западнее станиц Гребенского войска, закладывалась крепость Моздок – по названию леса кабардинских князей Кончокиных – Мездог. Князь в чине подполковника, с узденями служил русским, охранял участок границы на Тереке. Сюда-то и направили в 1763 году с Волги казаков – «спецпереселенцев», как сказали бы в XX веке. Воздвигли крепость, зашумели станицы. Приехал епископ, нареченный Моздокским и Маджарским, началось обращение мусульман в православные...

4500 волжских казаков – Волжский казачий полк – отстроили пять станиц от Моздока до реки Томузловки. На следующем участке – до Егорлыка – поселились донские казаки с Хопра, а по течению реки Кубани шесть станиц донских казаков образовали Кубанский казачий полк, или линейное войско.

В долине Подкумка возводилось две крепости: одна – в сорока верстах от Георгиевской, у подножья гор Машук и Бештау, другая – в верховьях реки, у Кислого ключа...

КОНФЕДЕРАТЫ

Разве вы не видите, что весь Север – наш, а раньше или позже фанатики с Юга также будут посрамлены? Императрица России, польский король... король прусский, победитель находящейся в тисках суеверий Австрии, и другие правители встают под знамена философии.

Вольтер – Жану Фредерику Швейцеру (Гельвецию)

Возмущенные определениями сейма, дворяне-диссиденты готовились к гражданской войне, создавая свои союзы – «конфедерации». В Торуне собрались протестанты, в Слуцке – православные. В Радоме диссиденты, не удовлетворенные результатами королевских выборов, провозгласили крулем князя Радзивилла.

Русские войска, по просьбе Понятовского, вступили в Варшаву. Репнин арестовал членов Сейма, наиболее рьяно выступавших против равноправия диссидентов, – краковского епископа Каетана Солтыка и некоторых его сторонников – и отправил в Россию. Оставшиеся депутаты Сейма в начале 1768 года под диктовку Репнина отменяют все законы, изданные с 1717 года против диссидентов, и принимают закон об уравнивании прав последователей греко-российского и евангелического вероисповеданий и католической шляхты. После этого и Станислав Понятовский заключил с Россией Варшавский договор о вечной дружбе. Он лишал католическую церковь привилегий, а шляхтичей – привычных им вольностей.

Ускользнувший из рук Репнина, каменецкий епископ М.Красинский, единомышленник Солтыка, исходил вдоль и поперек всю Польшу, возбуждая ненависть к диссидентам, королю и России. Наконец в подольском городе Баре сподвижник М. Красинского Ю. Пулавский собрал в феврале 1768 года конфедерацию магнатов и шляхты – противников веротерпимости к иным исповеданиям, конфедерацию «за веру и свободу», предполагавшую обрушить гонения на православных. Во главе конфедерации встали братья А. и М. Красинские, Мариан Потоцкий, Юзеф Пулавский с сыновьями, Алоизий Пац.

Конфедерация объявила короля Станислава Августа Понятовского низложенным. Король и Сенат обратились за помощью к России. Екатерина II немедленно распорядилась ввести в Ржечь Посполиту экспедиционный корпус из нескольких полков под командой генерал-поручика И.И. Веймарна. Конфедерацию поддержали обиженные Екатериной Австрия, Франция, крымский хан и римская курия. Конфедерации была обещана помощь, военная в том числе. В Баре был основан католический орден Кавалеров Святого Креста. Монахи Бердичевского монастыря призывали население присоединиться к конфедератам. Людовик XVI призывал султана

«содействовать сохранению европейского равновесия и принять пристойные меры к защищению Польши»,

но Диван объявил российскому резиденту Алексею Михайловичу Обрескову, что Порта заняла выжидательную позицию в отношении конфедератов и направила указы своим вассалам, – крымскому хану и молдавскому господарю – с запретом вмешиваться в польские дела. Порта не была еще готова к войне.

ХАСИДЫ

Сыновья иноземцев будут строить стены твои и цари их будут служить тебе .... И будут отверзты врата твои, не будут затворяться ни днем, ни ночью, чтобы было приносимо к тебе достояние народов и приводимы были цари их. Ибо народы и царства, которые не захотят служить тебе, погибнут, и такие народы совершенно истребятся.

Исаия, 60:10-12

Об евреях, которые составляли заметную часть населения Малороссии, и их вероисповедании особо не задумывались ни борцы за права диссидентов, ни борцы за экуменизм, унию и католицизм. Впрочем, евреев это вполне устраивало – специальный интерес представителя любой христианской конфессии к их вере не мог привести ни к чему хорошему для них. Так, например, произошло, когда с иудаизмом решил разобраться профессор библеистики Виттенбергского университета и переводчик Библии на немецкий язык Мартин Лютер. В 1543 году он написал памфлет «Евреи и их ложь», в котором предложил программу борьбы с евреями. В ней было семь пунктов. Первым шли поджоги синагог; седьмым – изгнание из страны, «как бешеных собак», всех евреев, кто уцелеет после исполнения первых шести пунктов.

В собственно Великороссии до конца XIX века евреев как составной части населения практически не было – тому препятствовало законодательство.

«Жидам ездити в Россию, – указывал Иоанн Грозный, – с торгами не пригоже, для того, что от них многие лиха делаются, что отварные зельи привозили в Россию и христиан от христианства отводили».

«Я хочу видеть у себя, – говорил Петр I, – лучше народы магометанской и языческой веры, нежели жидов: они – плуты и обманщики. Я искореняю зло, а не распложаю его. Не будет для них в России ни жилища, ни торговли, сколько о сем ни стараются и как ближних ко мне не подкупают».

Тем не менее иностранную коллегию при нем возглавлял Шафиров, петербургским генерал-губернатором был Девьер.

«Жидов, как мужеска, так и женска полу, которые обретаются на Украине и в других Российских городах, всех выслать из России за рубеж немедленно и впредь их никакими образы в Россию не впускать и того предостерегать во всех местах накрепко, а при отпуске их смотреть накрепко ж, чтобы они из России за рубеж червонных золотых и никаких Российских серебряных монет и ефимков отнюдь не вывозили; а буде у них червонные и ефимки, или какая Российская монета явится, и за оны дать им медными деньгами»,

– значится в указе Екатерины I от 26 апреля 1727 года. Впрочем, тогда же Санкт-Петербург инструктировал гетмана Даниила Апостола:

«Евреям дозволяется торговать в Малороссии на ярмарках, но только оптом и не разрешается увозить золота, серебра и меди, но закупать на сии деньги товары. Жительство же им в Малороссии запрещается».

Императрица Елисавета подтвердила отношение к евреям указом от 2 декабря 1740 года:

«...Ныне нам известно учинилось, что оные жиды еще в нашей Империи под разными видами жительство свое продолжают, от чего ни иного какого плода, но токмо ... нашим верноподданным крайнего вреда, ожидать должно. А понеже наше матернее намерение есть от всех чаемых нашими верноподданными и всей нашей Империи случиться могущих произойти худых последствий крайне охранять и отвращать, того да всемилостивейше повелеваем: из всей нашей Империи, как то великороссийских, так и то малороссийских городов, сел и деревень всех мужеска и женска пола жидов какого бы кто звания и достоинства ни были, со всем их имением немедленно выслать за границу и впредь оных ни под каким видом в нашу Империю ни для чего не впускать, разве кто из них захочет быть в христианской вере греческого исповедания, то таковых крестя, жить им позволить».

 Сенат сделал ей представление в том смысле, что таковая мера не будет способствовать процветанию торговли. 16 декабря 1743 года на сенатском докладе императрица написала:

«От врагов Христовых не желаю интересной прибыли!».

То же отношение к евреям было и у других правителей. Так, в 1744 году императрица Мария-Терезия повелела изгнать из Богемии всех евреев «в виду многих весьма важных соображений». Впрочем, осуществить декрет в полном объеме ей не удалось, прежде всего по резко отрицательным представлениям на него голландского и английского дворов.

В начале царствования Екатерины ей было доложено прошение о дозволении евреям въезжать в Россию. Екатерина поморщилась: в принципе, она была не против, но начинать царствование указом о свободном въезде евреев не хотела. И Екатерина отложила рассмотрение прошения.

Между тем Польша активно заселяла восточные территории – Малороссию. Земледельцы, которым посулили массу льгот, с охотой ехали сюда, спасаясь от крепостного права. Но крепостное право, налоги и повинности, шло следом за ними. А его агентами, исполнителями и проводниками была армия посредников, как правило, евреев, бравших у владельцев на откуп шинки и мельницы, пошлины («мыто») в городах, права рыбной ловли и пользования мостами...

Польша не вмешивалась в законы и особенности быта евреев. Существование их общин было санкционировано рядом актов – «статутов», подписанных королями. Веротерпимость Польши позволила римскому престолу назвать ее asylum hereticorum58*Заповедник ересей (лат.).*; эта веротерпимость привлекала сюда евреев, и Польшу называли также asylum judeorum59*Убежище евреев (лат.).*. Повсюду вокруг – в Испании, Германии, Италии – евреев недавно еще попросту жгли на кострах, причем католики – с тем же рвением, что и протестанты.

Однако существование и в относительно благополучной Польше было для евреев балансированием на лезвии меча. В 1543 году, при короле Сигизмунде, в Польше был кодифицирован Устав, который до 1776 года использовали католики-инквизиторы в своей деятельности. Сожжение на кострах было предусмотрено в нем за грехи, гораздо меньшие, чем исповедание иудаизма, – например, сглаз. Почему, в таком случае, не все иудеи были сожжены? Сожжение – не самоцель: инквизиция тоже немного занималась алхимией, выжимая золото не только из крови погубленных, но – чаще – из страха живущих. Несчастные, попавшие в ее сети, платили ежегодную подать, чтобы их не обвинили снова. Жгли либо когда одним махом можно было конфисковать большое состояние, либо когда переставали получать деньги от потенциальной жертвы. И жгли очень долго, еще в 1793 году, на рубеже XIX века, в окрестности Познани по приговору магистратского суда – in nomine Iesus Domini omnipotentis*Во имя Иисуса Господа всемогущего (лат.).* – сожгли женщину, заподозренную в колдовстве. Это было последнее сожжение за ведовство в Европе.

Станислав Понятовский в 1765 году подтвердил «Калишский Статут», часть «Волумина Легум», официального сборника законов Польши. Этот статут представлял собой привилегии, дарованные в 1264 году крулем Болеславом Набожным еврейским «кагалам» Познани и Калиша. По «Калишскому Статуту» еврей был «сервусом короны»: еврейские общины были обязаны платить налоги, а король обязан был их защищать и судить их конфликты с не-евреями – непосредственно или через уполномоченных лиц. За убийство еврея как еврея была предусмотрена смертная казнь и конфискация имущества убийцы. Запрещено было также возводить на евреев обвинение в ритуальных убийствах. Статут гарантировал евреям свободу торговли, предоставлял им право давать деньги взаймы, в том числе – под залог имущества должника.

Споры между евреями разбирала синагога. Номинально она, осуждая на смерть, могла лишь входить с соответствующим ходатайством в коронный суд; на практике бывало и иначе. Не нужно представлять себе евреев беззащитными агнцами: у них были свои силы самообороны.

«В Польше, где еврейский суд не имел права смертной казни, процветала внесудебная практика линчевания и она открыто поощрялась раввинами».

В Польше существовало еврейское «государство в государстве». Были свои законы, свой институт священнослужителей, свои школы, свои социальные учреждения, и, разумеется, свое лобби в Сейме и исполнительных органах. Возглавлял это «внутреннее» государство «Сейм четырех областей» («Ваад арба арацот»).

В 1772 году, когда произошел раздел Польши, польские евреи оказались разъединены государственной границей, причем б&льшая часть их оказалась на территории Российской империи.

Калишский Статут подтверждался почти всеми последующими королями. Впрочем, Сигизмунд I модифицировал «Статут»: евреи, живущие в частных деревнях и городах, которых в Польше становилось все больше, передавались под протекцию владельцев этих местечек. Евреи в Польше стали делится на «евреев Короны», и «частных евреев», отданных во власть шляхты.

***

Ведьмы летали на шабаш, это известно любому. Но шабаш – это искаженное «саббат», суббота, еженедельный еврейский праздник. С начала XVIII века характер его празднования в Малороссии значительно изменился. Пользовавшийся здесь высоким уважением и авторитетом реб Израэль Баэль (Бешт), получивший прозвище Шем-Тов, то есть «Доброе имя», жил в Подолии (австро-венгерская Украина). Цель истинного хасида, («благочестивого»), считал реб Шем-Тов, – видеть радость в сегодняшнем дне, сколь бы бедственным он ни казался.

«Кто живет в радости, тот выполняет волю Создателя, – утверждал Шем-Тов. – Сначала должно познать зло, дабы избегать его. Лишь затем должно познать добро, но уже для того, чтобы его творить».

Никакие невзгоды не могут оправдать уныния. Наша радость радует Всевышнего, наше уныние огорчает его.

Для христиан в этих идеях не было ничего необычного. «Не унывайте», – заповедал Матфей (6:16); «делая добро, да не унываем», – призывал Павел в Посланиях к Галатам (6:9), Фессалоникийцам (3:13). Та же идея звучала в гимне студенческих корпораций Европы: «Gaudeamus igitur, juvenes dum sumus...» 60*Возвеселимся же, пока мы молоды (лат.). Студенческий гимн.*.

Кроме обычной каббалистической медитации и совместного распевания молитв хасиды в ходе шаббата стали более широко практиковать прием возбуждающих напитков, совместные ритмические движения, танцы... Все это приводило к совместному достижению состояния экстаза...

Учение хасидизма быстро и широко распространялось среди еврейских общин (известны цадики Элимелех Лизенский, Борух Тульчинский, Леви-Ицхок Бердичевский). Этапной вехой стала деятельность в Любавичах (2-я пол. XVIII в., польская Белоруссия) реб Шнеер-Залмана. Он настаивал, что медитации и радения можно сделать гораздо менее экстатичными, но зато проникновение мыслью в глубины системы метафизических сущностей – сфирот – более отчетливым и глубоким. Он первым включил в сборник молитв (сидур) каббалистические мотивы, подробно прокомментировав их.

К концу XVIII века центр любавичской секты переместился в крепость Димитрия Ростовского в низовьях Дона (будущий Ростов-на-Дону); потомки реб Шнеер-Залмана стали носить фамилию Шнеерсон.

Иудаизм – культ генотеистический, так же, как, например, индуизм: брахманом можно только родиться, в лоне семьи и касты. «Принять» иудаизм может только еврей, тот, чьи мать и бабка – еврейки (родство у евреев исчисляется по материнской линии), но никак не гоим. Новообращенные из не-евреев, геры, случались во все времена, например, по политическим мотивам, но они считались «проказой Израиля», даже если имели евреев в числе предков. В соответствии с законом, не-еврей мог сделать иудеями лишь своих внуков: женившись на еврейке, он мог иметь от нее детей, дети которых от евреек имели бы природное право быть иудеями.

Главным «прорывом» в мышлении евреев в Малороссии было то, что здесь отказались от глухой национальной изоляции, широко распахнули дверь для всех, чающих подлинного спасения. Здесь было признано, что иудеем можно стать независимо от родства, за личные заслуги. Эта концепция, развитая в трудах реб Исаака Лурии, жившего в XVII веке, получила название «Учения о Тринадцати вратах».

Мистический смысл придавался числу 12 еще в глубокой древности всеми народами Востока, – двенадцать было сакральным числом и в древнееврейской каббалистике. 12 «колен Израилевых», 12 сыновей патриарха Иакова, 12 «малых пророков», книги которых вошли в Ветхий Завет... Через 12 созвездий проходит Солнце в своем годичном пути по небосводу. В апокрифической Книге Еноха (главы 72-82) указано, что небесный круг имеет 12 врат и Солнце каждый месяц входит другими вратами. И в храме Соломона и в священном небесном граде также имелось 12 врат – по одному на каждое из колен Израиля. Однако были и 13-е врата61*В Зодиаке, помимо всем известных 12-и, есть еще 13-е созвездие – Змееносца...*. Дело в том, что у евреев кроме Рувима, Симеона, Иуды, Иссахара, Завулона, Ефрема, Манассии, Вениамина, Дана, Асира, Гада и Неффалима, было еще 13-е, высшее, священническое колено, о котором было сказано:

«только колена Левиина не вноси в перепись, и не исчисляй их вместе с сынами Израиля» (Числа, 1:49).

Реб Исаак Лурия заявил, что 13-е врата предназначены не только для левитов, но и для тех, кого они укажут. Число 13 в его учении стало символом не несчастья, а надежды – надежды стать иудеем. Реб Исаак Лурия, доказывая «концепцию Тринадцати врат», указывал, в частности, на известный текст:

«Если и иноплеменник, который не от Твоего народа Израиля, придет из земли далекой ради имени твоего ... и помолится у храма сего ... сделай все, о чем будет взывать иноплеменник»62*3 Цар., 8:41-43.*,

а также на семнадцатый стих восьмой главы книги Есфирь63*«И многие из народов страны сделались Иудеями, потому что напал на них страх пред Иудеями».*. Мишнагиды, т.е. ревнители традиций, в свою очередь указывали ему, что это – тексты Хсубим, а не Торы.

Отношение к не-евреям могло быть весьма жестким.

«Их книги – колдовские книги, их дети – незаконнорожденные. Им не продают и у них не покупают, не берут у них жен и не дают им [невест], их детей не обучают ремеслу, у них не лечатся...»,

– требует Тосефта (II:20-21), одна из книг Талмуда.

Разумеется, требование «не продавать и не покупать» у иноверцев не могло быть выполнено ни в каком случае. Но главное экономическое отношение к иноплеменникам состояло в том, что им можно было давать деньги в рост. В отношении единоплеменников это было прямо запрещено:

«...с иноземца взыскивай, а что будет твое у брата твоего, прости. ... Господь, Бог твой, благословит тебя, как Он говорил тебе, и ты будешь давать взаймы многим народам, а сам не будешь брать взаймы; и господствовать будешь над многими народами, а они над тобою не будут господствовать»64*Втор., 15:3,6.*.

Европа давно зажала евреев в жесткие рамки, а Малороссия, недавно еще бывшая «диким полем», предоставляла для обогащения колоссальные возможности. Помол зерна и винокурение, продажа дегтя и селитры, устроение придорожных шинков или «оранд»65*Аренда.* и взятие на откуп рыбных ловель, собирание мыт с проезжих на мостах, не говоря уже об управлении имениями, – для всего этого ясневельможные паны приглашали профессионалов – «крутых» евреев, администраторов и арендаторов, умеющих вести дела, но не умевших понять, как их деятельность выглядит в восприятии управляемых.

«Евреи-арендаторы заарендовали все шляхи казацкие и заставили их своими шинками – на одной миле по три шинка ставили, вынуждая казаков к покупке у них водки и меда и не дозволяя им самим изготовление этих напитков для собственного потребления»,

– пишет украинский историк Грушевский.

Но последней каплей, переполнившей чашу терпения козачества, стала разрешенная на самом высоком уровне аренда евреями козацких, т.е. запретных, искореняемых, православных церквей на Украине. Униатские и католические церкви, разумеется, этому несчастию не подверглись. Козаки и мужики-православные за любой требой – окрестить ребенка, сочетаться браком, отпеть покойника – должны был идти «с битым талером»66*Серебряная монета; «битый» – имеющий чекан.* не к попу, а к еврею-арендатору, у которого хранились ключи, чтобы он отворил церковь и позволил попу совершить требу.

Об этом в XVIII пелись многочисленные «Думы», восходящие в большинстве своем еще к XVII веку. Отражают ли они историческую правду – сказать трудно: сохранились считанные юридические акты, которые вроде бы подтверждают факты аренды православных церквей. Так, в числе доходных статей договора 1596 года о залоге села Слуща компаньонам – шляхтичу Миклашевскому и еврею Песаху, упомянуты «церкви и их подаванье»... Впрочем, явно не заинтересованные современники, которым, казалось бы, выгоднее закрыть глаза на эти факты, также свидетельствуют об аренде церквей. Львовский каноник Юзефович, католик, современник «Хмельниччины», т.е. событий, несколько более ранних, чем описываемые, свидетельствует:

«Господство поляков дошло до такого невыносимого утеснения, что даже над Церквами давали они власть роду жидовскому. Священник казацкий, попросту называемый поп, не мог в своей церкви совершить таинства крещения, венчания и других, если наперед не заплатит жиду за ключи установленной паном платы, и должен был каждый раз от дверей церковных относить их и отдавать жиду. По заслугам претерпела ты беды свои, Польша».

Были ли в этом виноваты евреи? Было ли виновно польское правительство, правившее страной cum imprimatur67*С позволения; по указке.* иезуитов и создавшее условия, в которых евреи, чтобы жить, вынуждены были эксплуатировать народ? Ведь и этих еврейских приказчиков и управителей

«прижимали к стене посредством их собственных интересов, а при ослушании ввергали обратно в то небытие, из которого их извлекли»...

Суть была в том, что в Степь вместо «вольной волюшки» шел закон. Взял – верни: это было ново и непонятно для козаков, людей, экономика которых была построена на взятии без отдачи, и в массе живших еще в условиях коллективной собственности. Козак, готовый поделиться с товарищем последней рубашкой, но зато и спокойно берущий у этого товарища по нужде сколько нужно «цехинов» и вовсе не помнящий этого долга, – козак этот столкнулся с совершенно иным менталитетом, когда «берут и дают числом и мерой», ведут учетные книги...

Ключевым понятием, яблоком раздора стал ссудный процент – необходимость возвращать сумму, большую занятой и возраставшую со временем. Для членов племени Давидова, ставших культуртрегерами в этом регионе, ссудный процент был неизбежной очевидностью, на которой они строили все свои планы. Они отыскивали лишь беспроигрышную технологию – как взыскать долги с человека, который не только не желает платить долги, но и не помнит про их существование. Отсюда – заклад оружия в шинках, отсюда – ключи от православных храмов в карманах лапсердаков... А для козаков эти технологии были совершенно непонятными дьявольскими заведениями, капканами, поставленными на верных христиан...

Поэтому, как бы мы ни относились к приведенным «Думам», дела это не меняет. «Думы» верно отражают настроения малороссийского козачества тех времен.

УМАНСКАЯ РЕЗНЯ

...Поднялась вся нация, ибо переполнилось терпение народа, – поднялась отмстить за посмеянье прав своих, за позорное унижение своих нравов, за оскорбление веры предков и святого обычая, за посрамление церквей, за бесчинства чужеземных панов, за угнетенье, за унию, за позорное владычество жидовства на христианской земле – за все, что копило и сугубило с давних времен суровую ненависть козаков. ... Не уважали козаки чернобровых панянок, белогрудых, светлоликих девиц; у самых алтарей не могли спастись они: зажигал их Тарас вместе с алтарями. Не одни белоснежные руки подымались из огнистого пламени к небесам, сопровождаемые жалкими криками, от которых подвигнулась бы самая сырая земля и степовая трава поникла бы от жалости долу. Но не внимали ничему жестокие козаки и, поднимая копьями с улиц младенцев их, кидали к ним же в пламя...

Н.В. Гоголь. Тарас Бульба

Барская конфедерация решила военной силой покончить с происками на территории Ржечи Посполитой последователей евангелического, но, главным образом, греко-российского вероисповеданий. На Украину были посланы войска во главе с региментарем68*Полковник.* Воронжичем, под покровительством которых ксендзы насильно обращали приход за приходом в «унию», преследуя и истязая священников, державшихся православия. Так, игумен Матронинского монастыря Мельхиседек Значко-Яворский, получивший в Варшаве от короля «привилей», обеспечивавший свободу православной церкви в Украине, был, по настоянию официала униатской митрополии Мокрицкого, посажен в Дерманский монастырь, откуда, впрочем, сумел бежать в Переяславль. Помогавший Мельхиседеку скрываться козачий сотник Харько Жаботинский был, без суда и следствия, обезглавлен по приказу Воронжича; там же, под Ольшаной, Воронжич распорядился, согнав народ на зрелище, заживо сжечь Данилу Кушнера, ктитора церкви местечка Мглеева, спрятавшего, с ведома прихожан, от униатов дароносицу...

Единственной надеждой гонимого православия была Святая Русь. Но она молчала... Молчала ли? Запорожец Максим Залезняк объявил народу, собравшемуся в Переяславле на богомолье, что своими глазами видел Указ русской императрицы Екатерины II, писанный золотыми буквами, где она призывала встать за истинную веру, поруганную, гонимую и истребляемую на Украине вождями барской конфедерации. Козаки поверили Залезняку и разбили лагерь близ Матронинского монастыря, около Черкасс, в лесном урочище Холодный Яр; иноки освятили их оружие.

Мятежные гайдамаки выбили Воронжича из местечка Жаботин, убили его губернатора, поляка Степовского; новый сотник жаботинских козаков Мартын Белуга перешел на сторону Залезняка с своей дружиной. В местечке началась резня. Другой предводитель гайдамаков, Неживий, сжег Каневский замок вместе с запершимися в нем поляками. Он выстраивал евреев рядами, как живые мишени, и приказывал их расстреливать, оставляя, впрочем, в живых тех из них, кто соглашался креститься в православие. Рассказывали об одной еврейской девушке, уверившей хотевшего ее изнасиловать козака, что она умеет заговаривать пули. Козак заинтересовался, и девушка, пошептав что-то, предложила ему выстрелить в нее и убедиться, что пуля не причинит ей вреда. Козак выстрелил – девушка упала мертвой; единственной целью этой трагической магии было – не достаться живой врагу.

Известны имена предводителей других отрядов гайдамаков – Швачка, Журба, Бондаренко, Москаль... Движение охватило Киевщину, Брацлавщину, Подолию, Волынь, Белорусское Полесье, Прикарпатье и Закарпатье. Грабежам и погромам подверглись городки Паволоч, Чернобыль, Гранов, Летичев, Хвастов, окрестности Мозыря и Овруча. Гайдамаки везде находили и пропитание, и пристанище, и помощь у жителей православной веры.

Горит Смела; Смелянщина

Кровью подплывает.

Полыхают разом Канев,

Чигирин, Черкассы... –

писал об этом восстании Т. Г. Шевченко («Гайдамаки»).

Католики, униаты и иудеи бежали из края, причем большинство направлялось в Умань, городок пана Потоцкого, в котором надеялись найти надежное убежище. Губернатор Умани Младанович разместил народ, искавший защиты от гайдамаков, под городом, в Грековом лесу, и привел в боевую готовность двухтысячный гарнизон городка, в том числе шестьсот надворных козаков под командой полковника Обуха. Несколько казачьих сотен под началом сотников Гонты, Яремы и других, были высланы для разведки сил гайдамаков. Гонта свиделся с Залезняком, и тот показал ему «золотую грамоту императрицы Екатерины». Гонта и все остальные козаки знали, что на территории Польши против барской конфедерации действовали русские войска, защищавшие интересы православия. Гайдамаки рассматривали их как своих освободителей, помогали им и сами просили у них помощи. Грамота такая в этих условиях была вполне возможна. Поэтому не удивительно, что Гонта вместе со всеми козаками пристал к гайдамакам. Все вместе двинулись на Умань.

Подойдя 18 июня 1768 года к Умани, гайдамаки первым делом вырезали табор католиков, униатов и иудеев – до восьми тысяч душ – скопившихся в Грековом лесу. Затем город был лишен притока воды, и пересидеть осаду гайдамаков стало невозможно.

Обороной командовал талантливый инженер Шафранский, сумевший вооружить мужчин-евреев, беженцев, искавших спасения в городе. Они мужественно сражались и погибали с оружием в руках. Тем временем покинула город и еще одна группа «защитников» – немецкие кавалеристы. Из Пруссии прибыли в Умань «для ремонта», то есть для покупки лошадей, немецкие офицеры и солдаты. Расквартированные в городе, они отказались защищать жителей и тайком улизнули сквозь пролом в стене, не обращая внимания на просьбы губернатора поддержать оборону города.

На третьи сутки осады окончились у горожан пушечные заряды. И атакующие ворвались в город, вместивший всех беженцев с огромной территории Волыни и Подолии, Началась расправа. [В уманской резне, по свидетельству великого украинского поэта Тараса Шевченко:

«Не отвел мольбою гибель

И ребенок малый,

Ни калека и ни старый

Живы не остались».

Поэма «Гайдаки»]

Младанович вступил в переговоры, послав Залезняку и Гонте бричку, груженую тюками дорогой материи. Подарки были приняты, и на другой день утром оба гайдамацких предводителя встретились у городских ворот, перед мостом, перекинутым через ров, с губернатором и его польской свитой. Гонта объявил Младановичу, что идет против ляхов, католиков и униатов по указу императрицы Екатерины.

На переговорах было решено: шляхту и вообще поляков не трогать; иудеев же с их имуществом губернатор с легкостью отдал гайдамакам «на поток и разграбление». Тут офранцуженный поляк из свиты Младановича, Ленарт, «вид щирого серця», довольный, что для них все так хорошо устроилось, пригласил гайдамацких предводителей «на хлиб та силь». Другой поляк, Рогашевский, с изумлением глядя на Ленарта, потянул из ножен саблю... Его схватили за руки, но и жеста было достаточно, чтобы понять реальное положение вещей. Младанович со свитой бросился к воротам, – и закрыть их уже на смогли: гайдамаки ворвались в город.

Мотивы убийств в гражданских и религиозных войнах очевидны и несомненны для их участников, но вызывают ужас у потомков и сторонних наблюдателей. Уния, ссудный процент – неужели этих слов достаточно для понимания происшедшего? Или мечта о небесном хрустальном граде истины и справедливости – разве она заслужила это наказание? Ведь у козачества тоже была подобная мечта!

Когда читаешь свидетельства очевидцев о множестве людей той или иной нации, вероисповедания, языка, которых живьем жгут или зарывают в землю, с которых, не разбирая ни пола, ни возраста, сдирают кожу, – полностью отдавая себе отчет, что месть за содеянное будет еще страшнее, – перестаешь понимать, что же представляет собой человек. Если молодой беременной женщине вспарывают живот, выбрасывают младенца и зашивают в матку живую, царапающуюся кошку, а когда несчастная, слабея, умирая от потери крови, пытается все же разорвать швы, ей саблей отрубают кисти рук, – можно ли это понять?

Сначала гайдамаки вырезали иудеев, вышибив пушечным выстрелом двери синагоги и превратив ее в бойню, потом – католиков; их волокли из костела, кололи копьями, резали ножами, рубили саблями и топорами. Детей поднимали на копьях. Перебили монахов и школяров базилианского монастыря. Тридцатисаженный колодец на рынке завален был человеческими трупами. Число убитых достигало 20 000 человек. Гайдамаки плевали на католические распятия и иконы, выбрасывали святые дары, топтали их ногами:

«ото их бог лядський!»...

Возможно, ни Залезняк, ни Гонта не ожидали такой вакханалии насилия. Сохранились сведения, что они пытались как-то остановить ее. Так, хоть Младанович и был убит, но его детей – сына и дочь – удалось оставить в живых, наскоро перекрестив в православной церкви. Настояли на этом Залезняк и Гонта, они же были воспреемниками...

Потом пришла очередь гайдамаков.

«УТУШЕНИЕ...»

Дошли до нас подлинные известия, что здешние украинские мужики около Гуманя, Чигрина, Крылова, Черкасова и Богуслова взбунтовались против своих помещиков и как из оных многих, так и часть жидов перерезали, а других от себя разогнали. Причину сему приписывают фанатизму к нашему закону, ибо хотя они униаты, но подлинно того в своем невежестве сами не знают, какого они закону, а считают себя нашего. Однако наш высочайший двор иного не желает, как спокойствия здешней земли, следственно отнюдь не надлежит способствовать сему новому огню, а напротив, всячески надлежит стараться оный утушить.

Русский посланник в Варшаве князь Н.В. Репнин

Вырезав Умань, Залезняк назвал себя гетманом, Гонта – уманским полковником. Поляки ничего не могли сделать с восставшими, ибо всего за неделю перед уманской резней, 2 июня, генерал-майор Кречетников, осадивший конфедератов во главе с региментарем Пулавским в Бердичевском замке, принудил их к сдаче. Но тот же Кречетников послал донских казаков во главе с поручиком Кологривцем в Умань, приказав, впрочем, не предпринимать военных действий против гайдамаков, а лишь заставить их разойтись. *$Генерал Кречетников отправил в Умань полк донских казаков под командованием полковника Гурьева.$* Гайдамаки под Уманью встретили русские войска хлебом-солью, горилкой и музыкой бандур. Пили и пели песни десять дней, в том числе в имении Гонты, селе Россошки; на одиннадцатый день, когда донцы привезли из Киева несколько повозок кандалов, вчерашних собутыльников заковали, взяв, кроме прочего, 14 пушек и до тысячи лошадей. Украинские козаки переданы были как польские подданные Франциску Ксаверию Браницкому, командующему армией Понятовского.

Гонту, вместе с двумя тысячами осужденных на казнь гайдамаков, коронный маршал Браницкий велел казнить в местечке Сербы на Днестре (Подолия). По приговору суда казнь Гонты (сдирание полосами кожи и затем четвертование) должна была длиться 14 дней.

Однако на третий день казни Гонта, державшийся чрезвычайно мужественно, спросил:

«Почему нет Залезняка и его Указа?»

Он не слыхал тех слов, что Екатерина сказала Румянцеву:

«Указа не будет».

Он думал, что Указ был. Он его видел!

Услыхав это, наблюдавший за казнью русский офицер забеспокоился, закрыл лицо кружевным платком и заявил Браницкому, что не может смотреть на страдания, превышающие человеческие силы. Коронный маршал призвал региментаря Юзефа Стемпковского, командовавшего казнями, и шепнул ему: «Кончайте». Гонте немедленно отрубили голову.

Эта голова, постепенно превращаясь в череп, долго висела, прибитая к воротам Могилева.

***

Запорожцы как русские подданные были отосланы под конвоем в Киев, затем их выселили на дальние рубежи империи. Запорожье прочло в этом событии свою дальнейшую судьбу – и решило не ждать. В конце декабря 1768 года Сечь поднялась. Была захвачена войсковая артиллерия, перебита часть старшиўны. Кошевой атаман Калнышевский бежал из собственного дома, переодевшись в монашескую рясу, и укрылся в Новосеченском ретраншементе, занятом русскими войсками.

Малороссийская коллегия двинула на Сечь Ряжский и Псковский полки. Восстание было подавлено.

О судьбе Залезняка, отосланного в Киев, имеются разные сообщения, равно недостоверные. В одних – русских – говорится, что его сначала заточили в Печерскую крепость, потом били кнутом и сослали в Сибирь. В других – польских – что он остался без наказания или даже что Румянцев от имени императрицы наградил его.

ГОРИЗОНТЫ СРЕДИЗЕМНОМОРЬЯ 

ТУРЦИЯ

Султаном Оттоманской Порты был Мустафа III; Крым, Буджак и Кубань, пребывая его вассалами, держали под угрозой южные рубежи России. Тем не менее Турция соблюдала нейтралитет. Красинский, возглавлявший вооруженные силы Барской конфедерации, обратился к Версальскому двору с просьбой о помощи. Министр иностранных дел Франции, герцог Шуазель, послал конфедератам не только значительные суммы денег, но и военных инструкторов. Одновременно он предписал графу Верженю, французскому послу в Константинополе, убедить султана Мустафу III в том, что политика Екатерины представляет для него прямую опасность. Уговоры ли Верженя, или три миллиона ливров, поступивших от Франции в казну Оттоманской Порты, привели к нужному Франции результату: в конце 1768 года Порта потребовала вывести войска из Польши. Россия отказалась выполнить требование,

«противоречащее договору, с легитимным правительством Ржечи Посполитой состоявшемуся»,

и ей была объявлена война. Поводом для открытия Турцией военных действий стали гайдамацкие грабежи пограничного турецкого местечка Балту.

У Турции была отмобилизована полумиллионная армия; численность русских войск на тот момент была в три раза меньше. Однако уже к началу 1769 года армии фельдмаршала Голицына, генерала Румянцева и графа Петра Панина, пополнили тысячи и тысячи новобранцев. Весть о первом успехе пришла с Дона: весной 1769 года русские войска вошли в Азов и Таганрог. Вскоре два крупных турецких соединения были разбиты на другом фланге – под Хотином. Осенью от турок была освобождена Молдавия, в ноябре – взят Бухарест. В июле 1770 года 20-тысячный отряд русской армии под началом П.А. Румянцева разбил 150-тысячную армию Порты у реки Кагул. До зимы были взяты Измаил, Килия, Аккерман и Бендеры.

В 1771 году корпус князя В.М. Долгорукова вступил в Крым.

Действия против турок велись и в Грузии, куда был введен экспедиционный русский корпус.

Успехи сии вскружили голову Екатерине. Тем более, что она видела несомненную эффективность только что опробованной на Умани технологии партизанской войны – войны в тылу у противника! – и решила применить ее вновь. Ей не давал покоя «Греческий проект» – предложенное Минихом завоевание Константинополя. Возрождение под протекторатом России Византийской империи! Разве Россия – не Третий Рим? Разве в гербе ея – не византийский двуглавый орел? Стать твердой ногою на проливах, выйти, не препятствуемой ничем и никем, в Средиземное море, в котором знатнейшая доля мировой торговли учиняется! Ради этого стоило рискнуть многим, сие по значимости могло превзойти выход Петра I в Балтику...

Тем более что в Черногории... Похоже было, что эта средиземноморская республика, купающая отроги своих гор в лазурном Адриатическом море, безо всяких усилий со стороны Екатерины стала частью российской территории! Там объявился – и пребывал вот уж целый год – царь русский!

ЧЕРНОГОРИЯ

Мы верны Стефану из Московского царства и обязаны ему служить до последней капли крови; мы едины в вере и законе, и весьма близки в языке. Посему мы скорее умрем, чем отступимся от Московского царства...

Черногорская скупщина [съезд] – венецианскому наместнику А.Раньеру. Июль 1768 г.69*См. Медаковиh. Повhстница Црнегоре од найстариег времена до 1830 г.*

...прежде этого человека знали как умного, умелого и совестливого целителя: он брал плату лишь когда его пациент выздоравливал, а исцелялись у него многие. Был ли это незадолго перед тем исчезнувший в Вероне врач Стефан из рода Пикколо? Никто этого не знал, но слава целителя росла и ширилась. Его также звали Стефан Пикколо, или, по-сербски, Степан Малый. Но в конце лета 1767 года прошел слух, что означенный Стефан Пикколо – не кто иной, как русский царь, таинственно исчезнувший с престола Петр III! Марко Танич, служивший в России и встречавшийся там с Петром Федоровичем, монах Феодосий Мркоевич, игумен Йован Вукачевич – бесспорно о том свидетельствовали. Слух креп, и Генеральный проведитор Венецианской Албании70*Так назывались приморские территории Черногории, захваченные Венецианской республикой.* А.Раньер, резиденция которого находилась в Которе, 11 октября 1767 года отправил разобраться в происходящем полковника Марка Антония Бубича. На сего последнего встреча со Стефаном Пикколо произвела чрезвычайно большое впечатление.

«Особа, о которой идет речь, отличается большим и возвышенным умом»,

– писал он в отчете...

14 октября совет старейшин села Цегличи добился от Стефана признания, что он действительно российский царь! Узнав об этом, в Цегличи приехал митрополит Черногории Савва, фактический правитель страны, – и, покоренный гуманизмом и государственной мудростью этого человека, умеющего целить не только тела, но и души, признал его царское достоинство.

2 ноября 1767 года Всенародная Скупщина Черногории в селе Цетинье, где собралось около 7 000 человек, признала Стефана не только государем Черногории, но и... русским царем!

«Бог дал нам... самого Стефана71*Греческое stejanoV значит «венец», «корона». Имя Стефан было традиционным у сербской династии Неманичей.* Малого, который умиротворил всю землю от Требинья до Бара без веревки, без галеры, без топора и без тюрьмы»,

– восторженно писал участник события. Ошеломленные венецианские власти молчали.

 «Благоразумие не позволяет мне прибегнуть к решительным мерам, чтобы не возбудить открытого сопротивления...»

– писал А.Раньер. Ошеломлен был и русский посол в Константинополе А.М. Обресков, получивший поздравления с обретением императора российского от владыки Саввы.

«Начал между народом черногорским великое благополучие чинить и такой мир и согласие, что у нас еще никогда не было»,

– восхищенно писал Савва.

«Удивляюсь, что ваше преосвященство впали в равное с вашим народом заблуждение»,

– немедленно ответил возмущенный Обресков.

В марте 1768 года на сторону Стефана становится и Сербия. Сербский патриарх Василий Бркич призвал православное население почитать в лице Стефана русского царя. А 29 июня, в день Петра и Павла, здесь были на государственном уровне проведены торжества, посвященные Петру I и цесаревичу Павлу Петровичу, которого Стефан признал своим сыном.

Пока дело шло лишь о вариантах самоуправления в Черногории, Сербии, Герцеговине, крае Косово, Албании, – при сохранении status quo в делах финансовых, – и турки, и венецианцы готовы были видеть в случае сем лишь некий уморительный казус, не имеющий особого значения. Но когда село за селом в далматинских владениях Венеции – Маине, Побори, Браичи – стали отказываться платить налоги, инквизиционный суд Венеции, с согласия и одобрения дожа, предписал которскому проведитору

«прекратить жизнь иностранца, виновника происходящих в Черногории волнений».

Присланы были также флаконы яда и обещание, что непосредственный исполнитель получит прощение грехов, буде таковые у него окажутся, 200 дукатов и убежище от преследований*В югославских республиках, в том числе Черногории, чрезвычайно распространена кровная месть.*. Пробовали подкупить местного лекаря, священника – все было бесполезно. Не крохотная личная охрана – дюжина храбрецов, – а словно бы аура добра окружала Стефана столь плотно, что его невозможно было убить...

Вскоре на верность Стефану присягнула славянская райя турецких вилайетов – и перестала платить харадж. Тогда зашевелились и турки. В январе 1768 года они нанесли удары по Черногории из Боснии и Албании – с севера и юга, в июне повторили их. В апреле 1768 года Венеция организовала в Черногории карательную экспедицию, в октябре – другую...

Черногорцам удавалось удерживать позиции против превосходящих сил двух могущественных держав! Дома помогали родные ущелья. А осенью того года началась русско-турецкая война, и Османская империя вывела войска из Черногории...

Екатерина оказалась в щекотливом положении. С одной стороны, только радоваться тому бы надо, что уж готов второй фронт антитурецкий, с тылу, да скорее посылать туда эмиссаров своих. Но с другой стороны...

– Пусть бы он хоть шахом персицким, хоть богдыханом китайским сказался, – жаловалась она приглашенному для совета князю Юрию Владимировичу Долгорукому, – всеми силами б его поддержала. Послать армию туда, взять в клещи Мустафу... Но он именем покойного мужа моего назвался, – Екатерина горячо перекрестилась, – и, стало, никем иным, как самозванцем, быть не может... Признай я его – меня ж и курицы осмеют!

– Сердцу человеческому верить в чудо свойственно, и сколь тому примеров имеем, когда погибший уж, кажется, человек, являлся в живых вновь, единственно силою любви сердечной, веры и ожидания, – осторожно, издалека начал Долгорукий. – Пусть ты, матушка, достоверно известна, что Петра Федоровича на свете нет; но кто упрекнуть тебя сможет, зная свойства сердца человеческого, что, грезя о невозможном, о чуде Господнем, ты захочешь удостовериться в том, а не заподлинно ли в обличье самозванца сего обретается Петр... Сколь велико упущение Годунова было, когда он мощи Димитрия из Углича привезть велел и казать народу, вместо чтобы, словно бы в сильном движении душевном, повелеть Отрепьеву явиться к трону предков, для лобзаний сердечных, для возврата якобы онаго, – и лишь там усумниться в подлинности происхождения его, для каковых сумнений было довольно поводов...

– Ты уж, батюшка мой, всем дышлом в филозофию въехал, – раздумчиво заметила Екатерина. – Но как мне чудо сие государям европейским объяснять прикажешь, коль они извещены от меня же, что геморроидальная колика свела супруга моего в могилу... Сие значило бы сознаться пред всей Европой, что в городе своем, в стране своей я дел, даже лично до меня касающихся, в доподлинности не знаю...

– Но, с другой стороны, – перешел в атаку Долгоруков, приняв ее раздумчивость за уступчивость, – сколь удобно было бы сего самозванца, хоть ради приданова, кое он не тебе одной, матушка, но всей империи Российской принесть готов, за супруга своего признать...

– Того ради и повинен ты, сударь мой, на место отправиться и там, по обстоятельствам, принять решения и привести черногорцев в подданство Российское!

Екатерина умолкла. Долгорукий, поняв, что сие означает конец аудиенции, откланялся и направился к двери. И у самого выхода был остановлен холодным шепотом:

– Имей в виду, сударь: Петр мертв, и мужа мне самозванного не требуется... Даже и с богатым приданым...

СТЕФАН МАЛЫЙ

...Ни король, ни папа, ни вельможи –

Не думают о правде слов моих.

Димитрий я, иль нет – что им за дело?

Но я предлог раздоров и войны.

Им это лишь и нужно...

А.С.Пушкин. Борис Годунов

... 12 августа 1769 года шнява, на коей плыл генерал от инфантерии Ю.В. Долгоруков, назвавшийся купцом Барышниковым, ошвартовалась в Анконе на Черногорском побережье. Девять офицеров и семнадцать солдат, переодетых в купеческое платье, привезли 100 бочек пороха, 100 пудов свинца, другой снаряд воинский, декларированный на таможне как вино и провиант. Спешно собранный караван, нимало не медля на побережье, где слишком довольно было и венецианских, и турецких шпионов, ушел в горы, к монастырю Цетин, где долгожданных русских гостей встретил патриарх Василий Бркич. А на другой день сюда же прибыл Стефан Малый.

...Юрий Владимирович нервничал в предчувствии этой встречи, и, как оказалось, не зря. Он заведомо знал, что увидит лжеца, и готовился доказывать ему, что Петр III заподлинно умер. Но этого не понадобилось...

– Мне не нужно, чтоб ты меня Петром признавал, если в этом все затруднение, – просто и доброжелательно начал Стефан разговор, голосом едва заметно подчеркнув «мне». – Я всех прошу меня звать, как есть, Стефаном. Но они желают видеть во мне Петра. И знаешь, почему?

Юрий Владимирович знал, что Стефан хорошо говорил по сербски и хорватски, владел немецким и французским, итальянским и турецким языками. Но он не ожидал услыхать чистую русскую речь; кроме того, Стефан сбил его с толку, с первого слова сделав ненужными все заготовленные инвективы. Поэтому он молчал.

– Они хотят видеть во мне Петра, потому что всем славянам нужен свой, русский царь, – продолжил Стефан. – Братья-славяне должны прекратить все распри – от счетов по кровной мести, до войн между собой. Чтоб мы меж собой воевали, хотят только венецианцы да турки, немцы да англичане. Нам удалось здесь, у себя, сего мира добиться: черногорцы, примирясь между собой, простили один другому все обиды. Но возможно ль опыт наш продолжить?..

Юрий Владимирович знал: сие подлинная правда.

«[Сей самозванец] прекратил между славянским народом разных званий издревле бывшие между ними вражды»,

– отписывал в Санкт-Петербург русский посол в Константинополе А.М. Обресков. О том же свидетельствовал и посланник в Вене Д.М. Голицын; Долгорукий читал сии эпистолы, готовясь к отъезду. – Сколь упоительно было б всем русичам в мире объединиться под одним скиптром и в единой державе! – продолжал Стефан. – Никто в мире не возмог бы ничего супротив нас! Но возможно ли сие? Вот и вы, сударь мой, – неожиданно перейдя на вы, и похолодев голосом, ибо он, несмотря на молчание Долгорукова, а, может, и благодаря ему, уже сформулировал свое мнение о человеке сем, – вот и вы, сударь мой, более обеспокоены, как о делах своих в Петербурге отчитаетесь, нежели процветанием русского, славянского племени... Немка ваша ничего хорошего вам не принесет!

– Процветание народа российского и всех братьев-славян суть наиглавнейшая моя боль и печаль! – вспыхнул Долгоруков. – Равно, как и главная забота императрицы нашей, о коей вы напрасно так дурно отозвались. Впрочем, решение мое по вопросу сему я скажу завтра...

На сей раз промолчал Стефан. Визитация была окончена. Стефан уехал.

...Это была мучительная ночь. Сон не шел, а когда Юрий Владимирович на несколько минут забывался дремой, ему мерещилась то громадная держава-Россия, окунувшая берега свои и в Тихий океан, и в лазурное Средиземное море, то вспоминалось, что здесь, на Балканах, в Подунавье, корень рода славянского находился, и чуть ли не вот с этих Черных гор, где ковчег Ноя остановился72*Библейский текст, согласно которому ковчег остановился «в горах Араратских», общеизвестен. Но в греческой традиции спас человечество от потопа, когда «вся земля вплоть до Истма и Пелопоннеса скрылась под водной гладью», Девкалион, царивший, как позже Ахилл, во Фтии, а горой, на которой остановился его корабль, был Олимп.*, расходились племена по всему миру... А потом возникала фигура императрицы, раздавался шелест роброна, сливающийся со змеиным шипением:

– Мужа мне самозванного не требуется...

Наутро он был желт и измучен, как если б страдал болезнию болотных миазмов – mala aria73*«Дурной воздух» (ит.). Малярия.*.

***

Назавтра, 17 августа, поле пред Цетинским монастырем было заполнено народом, – здесь собралось более двух тысяч депутатов, прежде всего из Черногории, но также из Сербии и Герцеговины, Косова и Албании, даже Хорватии и Македонии!.. Долгорукий, в мундире и при всех регалиях, повелел глашатаям читать – по-русски и по-сербски – манифест Екатерины II от 19 января 1769 года, объявлявший христианским народам Балкан о войне России с турками, призывавший их способствовать борьбе сей и подниматься супротив угнетателей-иноверцев. Затем он призвал утвердить присягою верность и усердие к России и императрице ея. Сие слово встречено было одобрительным ревом толпы, плесками, восторженными криками. Начался обряд присяги – клятвы полномочных депутатов на Евангелии, целование креста. Черногория на деле становилась российской территорией. В народ метали горстями деньги.

В разгар ликования на дальнем конце поля раздалась беспорядочная пальба из ружей и пистолетов. Не сразу понятно стало, что сие – не провокация и не нападение отряда турецкого, но новый взрыв ликования, вызванный появлением среди сонмов народных Стефана Малого. Юрий Владимирович подобрался, сжал кулаки. Наступал самый ответственный момент. Стефан медленно ехал к воротам монастыря; жеребец играл под ним, косил глазом. И столько неподдельного величия было в человеке сем, что невольно шевельнулся Юрий Владимирович – спуститься с украшенного коврами помоста, выйти в поле, склониться пред самозванцем. Он знал: будет новый, еще больший взрыв восторга, и – полный в дальнейшем успех миссии: Черногория на самом деле и навсегда станет территорией Российской.

Но он услыхал и невнятное, так что слов не разобрать, змеиное шипение. И, памятуя первую заповедь дипломата, – il ne faut jamais suivre son premier mouvement car il est toujours bon74*Никогда не следуйте первому движению души, оно всегда благородно (франц.). Слова Талейрана.*, – он повел рукой монаху, который должен был огласить грамоту Василия Бркича. Патриарх, имевший накануне долгую беседу с Юрием Владимировичем, именовал в грамоте сей Стефана «обманщиком», «неизвестным бродягой», «возмутителем покоя и злодеем нации». По мере того, как произносился, слово за словом, текст грамоты, шум в поле стал стихать, и, наконец, сонмы народные умолкли совершенно. И в этой тишине Долгоруков, во всем блеске генеральского мундира российской армии, в орденских лентах и регалиях, громогласно подтвердил: Степан – «самозванец, плут и бродяга».

Et semel emissum volat irrevocabile verbum75*И, однажды выпущенное, улетает слово безвозвратно (лат.). Гораций, Послания, I, 18, 71.*.

Степана обезоружили и отвели в монастырь.

***

Далее все было, как во сне, когда самый энергичный замах руки бессильно падает в пустоту, не производя эффекта. Письма, кои Долгоруков рассылал окрестным воеводам, встречали холодный прием: на них не было подписи Стефана. В русскую службу пошло не более полусотни черногорцев. Патриарх Василий и митрополит Савва были на стороне Долгорукова, но выяснилось, что без Стефана их авторитет стремительно пошел на убыль. Они, подобно Луне, светили лишь отраженным светом... А между тем в каждом вилайете, в каждом пашалыке Блистательной Порты имелся кол, на который турецкие эмиры готовы были посадить русского эмиссара. О том же распорядился и венецианский дож...

Долгорукову пришлось бежать. Вручив Стефану Пикколо мундир и патент русского офицера, – единственное, что мог он сделать для него, не рискуя навлечь на себя гнев своей августейшей монархини, – Юрий Владимирович счел за благо, чтобы далее события развивались по Божьему промыслу. 24 октября он покинул Цетинский монастырь, кое-как добрался до берега и морем удалился в Италию. Здесь, в Пизе, он и встретил эскадру Алексея Орлова, на которой принял участие в Чесменском сражении.

Вернувшись в Санкт-Петербург, Юрий Владимирович вручил императрице пространный пергамент, усыпанный именами и подписями знатных черногорцев, присягнувших ей на верность в Цетинском монастыре. И он, и она понимали, что теперь, когда миссия провалилась, это был не более как лист пергамента. Люди, в нем поименованные, не вели свои отряды в бой за русское дело, а многие из них уж лежали, убитые, по ущельям Черных Гор, и вороны клевали их очи. Тем не менее за все свои подвиги Юрий Владимирович был из рук самой Екатерины пожалован орденами св. Георгия и Александра Невского...

***

В Черногории русскую миссию оценили по другому. От посещения русского генерала здесь остался лишь горький осадок.

Стоило Долгорукову удалиться – и Степан вновь стал хозяином Черногории. Были и еще попытки наладить с ним отношения – в феврале 1770 года А.Г. Орлов, стоявший с эскадрой в Ливорно, отправил в Котор капитана Средаковича, который, впрочем, добраться туда не смог, остановленный венецианскими кордонами. Связь, однако, установить удалось – весной 1771 года Стефан послал к Орлову монаха Феодосия Мркоевича... К этому времени он, изувеченный и слепой в результате диверсии осенью 1770 года, когда рядом с ним взорвали заряд пороха, пребывал в монастыре Брчели. Он по-прежнему был политической силой, и к нему по-прежнему подсылали наемных убийц как венецианцы, так и турки. И в октябре 1773 года посланный скадарским эмиром грек Станко Класомунья, взятый Стефаном на службу, перерезал ему горло...

МАЛЬТА

В 1769 году две русские эскадры под командованием генерал-аншефа Алексея Орлова и адмирала Г.А. Спиридова вокруг Европы прошли в Средиземное море. Екатерина, которая не особенно заботилась о вероисповедании потенциального союзника, через своего поверенного при Мальтийском ордене, офицера русского флота, грека Антония Псаро согласовала свои действия с гроссмейстером Мальтийского ордена, принцем де Роганом; его флот, под началом бальи Флексландена, должен был принять участие в совместной кампании. Впрочем, Людовик XV сумел остановить мальтийский флот, пригрозив конфискацией имущества ордена на территории Франции; однако мальтийцы передали русским ландкарты Эгейского моря и иных восточных регионов.

26 июня 1770 года русские, в Чесменской бухте близ о. Хиос уничтожив турецкий флот,

«стали во всем Архипелаге господствующими»,

– доносил Спиридов в Петербург. Было захвачено побережье Мореи, Итилон, Наварин и другие города. Восстание народов Греции и Албании против турецкого владычества привело к тому, что январе 1771 года 25 островов Архипелага стали российской территорией, а их население – российскими подданными.

Прибавилось у России территории и на Западе. 25 июля 1772 года Россия, Австрия и Пруссия подписали Соглашение о разделе Польши. Австрия получила Галицию, Пруссия – ряд воеводств, в том числе на территории Великой Польши, а Россия – польскую Ливонию и часть Белоруссии, не говоря о том, что и сама Польша теперь управлялась не королем, а русским послом в Варшаве...

Участвовала в разделе и Мальта, с которой у России складывались сложные, но достаточно благоприятные союзные отношения. В 1609 году последний представитель рода князей Острожских, Януш, чьи обширные владения простирались на Волыни, учредил майорат в пользу своей дочери Евфросинии. Она была замужем за Александром Заславским, но детей Бог им не дал. Род князей Заславских угас в 1673 году. В завещании было предусмотрено, что, в случае прекращения рода, майорат должен был стать командорством Мальтийского ордена. Однако некий князь Сангушко, возводивший род свой к Ольгердовичам, в конце XVII века завладел майоратом, несмотря на неоднократные протесты Мальты. Уполномоченный ордена Сакрамозо обратился к Екатерине II, и та, нажав на Понятовского, в ходе раздела смогла добиться решения дела в пользу рыцарей. Завещание князя Острожского было приведено в исполнение. В Польше возникло великое приорство76*Наречия или Языки Мальтийского ордена подразделялись на Великие приорства, эти – на бальяжи во главе с бальи, а последние – на командорства.* Мальтийского ордена.

***

В 1774 году Россия продиктовала Турции условия Кючук-Кайнарджийского мира. Крым, северное Причерноморье и Приазовье стали независимыми от Блистательной Порты, Россия получала Азов, Керчь, устья Днепра, Дона, Буга и контрибуцию – 4,5 млн рублей. Официальное присоединение Крыма к России стало вопросом времени.

Однако контрибуция покрыла лишь десятую часть расходов на войну (45 500 000 рублей). Российская экономика переживала тяжелое время. Повышением существовавших налогов удалось добыть лишь около 20 млн. Увеличение подушной и оброчной податей, питейного и соляного сборов, даже введение новых пошлин и налогов не дало желаемых результатов. И тогда правительство решило заняться алхимией, превращая бумагу в серебро и золото. Впервые был начат выпуск бумажных денег, не подкрепляемых содержимым пустеющей на глазах казны. В 1769 году в связи с началом выпуска в России бумажных денег (ассигнаций)77*И это было только начало... При Екатерине II – и при всех сменивших ее правительствах, независимо от их деклараций и собственного о себе представления – государственный кредит, как внутренний (ассигнации, к которым сегодня добавились ГКО), так и внешний (иностранные займы), стал постоянной составной частью финансового хозяйства страны и только возрастал. Впрочем, печатали бумажные деньги тогда «с бережением», инфляция была по сегодняшним меркам смешной: за все свое царствование Екатерина II опустила курс ассигнационного рубля всего лишь вдвое, до 68 1/2 коп. золотом.* в Москве и Петербурге образованы Ассигнационные банки (в 1786 преобразованы в единый Государственный ассигнационный банк).

GENUBJAHRE*

[Павел] вовсе не был сумрачным и подозрительным тираном, каким его умышленно представляют. Напротив того, природные его качества были откровенность, благородство чувств, необыкновенная доброта, любезность и весьма острый и меткий ум. Когда он был в хорошем расположении духа, нельзя было найти более приятного и блестящего собеседника, никто в этом отношении не мог сравниться с ним...

Князь П. П. Лопухин 

ЛЮБОВЬ

Развратная государыня развратила свое государство.

А.С. Пушкин

*Отрадная пора (нем.).*

#русский посланник Гольц, знавший Павла в молодости, свидетельствует, что у того

«душа превосходнейшая, самая честная и возвышенная и вместе с тем самая чистая и невинная, которая знает зло только с отталкивающей его стороны, и вообще сведуща о дурном лишь насколько это нужно, чтобы вооружиться решимостью самому избегать его и не одобрять его в других. Одним словом, невозможно довольно сказать в похвалу Великому Князю».

«Хотя фигура его была обделена грациею, он далеко не был лишен достоинства, обладал прекрасными манерами и был очень вежлив с женщинами....Он обладал литературной начитанностью и умом бойким и открытым, склонным был к шутке и веселию, любил искусство; французский язык знал в совершенстве, любил Францию, а нравы и вкусы этой страны воспринимал в свои привычки. Разговор он вел скачками, но всегда с непрестанным оживлением. Он знал толк в изощренных и деликатных оборотах речи. Его шутка никогда не носила дурного вкуса и трудно представить себе что-либо более изящное, чем короткие милостивые слова, с которыми он обращался к окружающим в минуты благодушия. Я говорю это по опыту, потому что мне не раз, до и после замужества, приходилось соприкасаться с Императором»,

– пишет княгиня Доротея Ливен.

Андрей Кириллович Разумовский, сын генерал-фельдмаршала, президента Петербургской Академии наук и гетмана Украины Кирилла Григорьевича Разумовского, стал другом Павла. Павел, понимая, что часто бывает неуравновешенным, однажды сделал ему трогательное признание:

«Долой химеры и беспокойство; моя цель – уравновешенное поведение. Imperare sibi maximum imperium est78*Повелевать собою – величайшая власть (лат.).*.

Я буду счастлив, если достигну ее». И с ним же он поделился секретом первой своей любви...

Его первой пассией стала Вера Николаевна Щеголкова, одна из фрейлин Екатерины. С каким изяществом она приседала в реверансе! Он танцевал с ней на балу. Его сердце бешено билось. Нежный женский взгляд и маленькая ручка, сжимающая его руку, казались несказанным счастьем... Уже утренняя заря гасила звезды, а он все не мог уснуть в своих покоях. Он мечтал... О чем? Женский образ носился перед ним, куда-то маня, чего-то обещая...

На следующий день его можно было видеть у шкафа с книгами. Он развернул тяжеленный «Энциклопедический словарь» и читал-перечитывал статью «Любовь».

В его жизни, беспокойной и суровой, как он считал, появилось что-то новое, яркое и неожиданное. Кроме уроков, молитв, коварных вопросов его учителей и долгих размышлений о своем положении, у него возникла потребность видеть ее, говорить с нею... Богословие, которое преподавал ему архимандрит Платон, уроки танца жеманного мсье Гранже, геометрия и арифметика Симона Порошина, рисование Грекова, скучные занятия административным управлением и перечисление событий, происходящих в Европе, которыми забивал его голову Теплов, – все это исчезало в каком-то серо-розовом тумане, и он вновь с трепещущим сердцем думал о Вере. Он рисовал ее и свои инициалы, соединяя их вместе...

Что-то, как утренняя свежесть, развеяло его тягостное одиночество.

– А почему бы вам не сказать о чувствах своих девушке? – хладнокровно заметил Андрей Разумовский. – Она была бы бесконечно польщена тем, что вы обратили на нее внимание!

Павел промолчал. Совет хорош, но как им воспользоваться? В присутствии Веры у него отнимался язык...

Вера, милая блондинка, которая, впрочем, не отличалась особенной красотой, зато, как все женщины, была очень конкретной и практичной, вовсе не прочь была принять ухаживания августейшей особы. Всеми доступными ей способами она давала понять Павлу, что его ухаживания приятны ей и она многого ждет от развития их отношений. Не могла же она, на самом деле, прямо сказать ему, что головка ее сладко кружится при мысли о титуле великой княжны! Но, ах, как тупы мужчины! Он ничего не мог понять!

Вера заблуждалась. Павел понимал, что ему готовы ответить взаимностью, но он ничего не мог поделать со своей робостью. Впрочем, он подарил Вере цветы бергамота в фарфоровой шкатулке в форме сердца; он даже осмелился положить перед дверями ее комнаты букет пармских фиалок. А в один прекрасный день преподнес ей в большой корзине роз лист плотной бумаги, на котором красовались собственноручно начертанные им строки:

Я смысл и остроту всему предпочитаю,

На свете прелестей нет больше для меня.

Тебя, любезная, за то я обожаю,

Что ты блистаешь, остроту с красой соединя...

Екатерина, узнав об этом, испугалась. Писать стихи – это уже слишком! Неровен час, и до чего-то большего дело взыграет, и тогда придется гасить скандал, ибо русские цари на своих подданных жениться не должны...

С одной стороны, Екатерине было приятно, что ее сын охвачен наивной любовью, а не мыслями о власти, о смерти отца, о своих бывших владениях в Шлезвиг-Гольштейне. Но, с другой стороны, любовь принца царской крови – дело серьезное. Коль скоро он созревает для брака, то и о невесте нужно уже сейчас думать. Но это не во-первых. Это еще терпит. А во-первых то, чтобы он Верку Щеголкову, эту Mсdchen fur alles79*Прислуга «на все руки» (нем.).*, не обрюхатил! Предупредить скандал проще, чем потом его гасить. Пусть девка свое место знает! Но вот сделать это нужно так, чтобы Павел ничего не почувствовал. У него привязь должна быть намного длиннее, настолько длинной, чтобы он ее не чувствовал, не замечал. И потом, Павел уже должен узнать, что, собственно, делает мужчина с женщиной. Не дай Бог, чтобы у него повторилось то, что у нее самой было с Петром...

Не теряя времени, она решила познакомить его с более смелой любовью, чем это первое увлечение, которое было слишком целомудренным, на ее взгляд. В театре она усадила его в своей императорской ложе, и стала расхваливать прелести мадемуазель Кадиш, актрисы, красота и уступчивость которой могли удовлетворить любые мужские желания.

Он менялся, становился смелее и быстро познавал все плотские удовольствия, одурманивающие его воображение. Екатерина повела его на балет, к танцовщицам. Павел, слегка растерявшийся от всех этих несказанных удовольствий, которыми пыталась увлечь его мать, теперь уже с нежной улыбкой вспоминал о наивных признаниях, некогда сделанных им юной Вере Николаевне. У императрицы были люди, подготавливающие любовные свидания. Поверенный в делах Версаля в эти годы господин Корберон в своих мемуарах обвинял императрицу в том, что она развращала великого князя, раскрывая перед ним, несмотря на его возраст,

«все грани сладострастия».

Другой французский дипломат, Сабатье де Кабре, утверждает, что Екатерина, не смущаясь, бросила сына в объятия всем известной мадам де Брюс. Эта женщина в течение многих лет выполняла для императрицы весьма деликатные поручения: она тщательно проверяла мужские достоинства возможных фаворитов, которые привлекали жадную до плотских удовольствий государыню.

Ходили слухи, что очаровательная и уступчивая супруга Талызина, камергера Ее Величества, была в интимной связи с Павлом, и у них родился ребенок, который, под именем Симона Великого, служил на российском флоте во время Шведской войны, затем был послан в Англию для обучения военно-морскому искусству и умер на Антильских островах, на борту английского фрегата.

На несколько месяцев он увлекся m-lle Шкуриной. Он сделал ее своей любовницей, но вскоре понял, что желание и нежность не всегда сопровождают друг друга. Неужели он никогда не утолит свою тоску по счастью, не найдет родственную душу?

УРОКИ

И он мне грудь рассек мечом

И сердце трепетное вынул,

И угль, пылающий огнем

Во грудь разверстую водвинул...

А.С.Пушкин

– Их семеро, и все они по собственному произволу могут быть видимы и невидимы. Живут они на земле сотни и сотни лет, и их уже не удивляют никакие страсти, никакие муки людские. У каждого из них – книга, у каждого – своя, и в них – сокровенное знание; оно дает власть над природой. В одной – знание о звездах, в другой – о числах; третья содержит сведения о металлах и минералах, четвертая – о гадах, рыбах, птицах, драконах и зверях. Пятая трактует о душах людей, иных душах и духах и о способах общения с ними. В шестой сведены законы, по которым живут и разрушаются государства. Седьмая – книга книг – сообщает о свойствах Бога...

– Я не ребенок, и я не хочу слушать сказки!

Павлу пошел пятнадцатый год. Это был изящный юноша, очарование которого было слегка подпорчено вздернутым носиком. Сабатье де Кабре пишет:

«Вся личность царевича, одновременно нервная и утонченная, с глазами, полными огня, озаряющими его лицо, отличалась своеобразным очарованием».

Павел обладал живым и тонким умом, но был склонен бросаться в крайности и впадать в преувеличения. Он мог одновременно восхищать и оскорблять. Был обидчив и при этом иногда терял самоконтроль, доходя до ярости: он был готов драться, как будто некто ввел ему в жилы яд, отравивший его чувства.

Все, кто знал князя между пятнадцатью и семнадцатью годами его жизни, говорят о его редких душевных качествах, о щедрости его натуры и прямоте. Однако гордость, застенчивость, избыток чувствительности заставляли его страдать больше, чем кого бы то ни было. Он тяжело воспринимал малейшую неприятность, тем более, что успокоить его было почти некому. Только граф Панин проявлял к нему искреннюю привязанность – и Павел воздавал ему тем же.

Вот и сейчас у Панина выдалась свободная минутка, и они оба предались одной из самых увлекательных на свете игр – «беседе обо всем на свете», когда один, молодой, спрашивает о том, что на самом деле важно узнать ему, а другой, знающий, старается как можно точнее и искреннее на эти вопросы ответить...

– Но, Ваше Высочество, это вовсе не сказка. Возьмите искусство трансмутации металлов, совокупно называемое алхимией, которое исследует минеральные основы бытия, но auri sacra fames80*Проклятая жажда золота (лат.).* заставляет многих думать, что речь идет только о получении золота, забывая, что конечная цель науки превращений – это превращение самого ума. Вспомните Раймонда Луллия, состоявшего на службе английского короля Эдуарда: алхимик сей взялся из олова, свинца и ртути изготовить 60 000*26 тонн.* фунтов золота, с тем, однако, что на эти средства – или хотя бы часть их – должен состояться крестовый поход против неверных. И что же? Золото было изготовлено в нужном объеме. Но Эдуард предал Луллия; он отчеканил на этих ноблях изображение крестоносного рыцаря на корабле, украшенном розою, но похода на сарацин не учинил, а вместо того на эти деньги тридцать лет вел войну с Францией. Англии взять золота тогда было неоткуда, она еще не вела большой морской торговли, не было у нее ни колоний, ни золотых рудников.

Германский император Рудольф II, оставил после смерти в 1612 году, в своей резиденции в Праге, 18 500*Ок. 8,5 тонн.* фунтов золота и 13 800 фунтов серебра, несомненно, алхимического происхождения, как о том и саксонский курфюрст Август свидетельствовал. Наконец, сто лет назад в Вене августинский монах Венцель Зайдлер, владеющий алхимией, превратил семикилограммовый серебряный медальон, украшенный портретами сорока членов императорского дома, на пять шестых в золото, специально, для посрамления маловерных оставив небольшую часть его, которую он не окунул в эссенцию, серебряною. Скептики и маловеры, изучив медальон и убедившись, что стык серебра и золота в нем не имеет следов пайки или ковки, но именно трансмутации, умолкают, не в силах объяснить сего торжества алхимии.

– Пусть с алхимией все так, – заметил Павел, – но как можно всерьез говорить о бессмертии?

– Да, реального бессмертия нет в сей преходящей юдоли скорби и слез, но только в мире горнем. Однако, ощутив себя бессмертным, сколь удобнее увидеть все скоропреходящие события мира сего в их истинном свете! Скажу более: иного и пути нет увидеть вещи такими, как они есть, как забыть о плоти своей и ея нуждах, например, представить ея вечной и не подверженной тлению. И далее: от века существуют августейшие особы, кои, пусть сами и смертны, но помазание свое передают из рода в род. В любую минуту существует росский император, и лишь один; в должный час, и он близится, как и совершеннолетие ваше, и вы должны быть готовы приять венец своих августейших родителей... А что сие, как не бессмертие, пусть токмо имени одного бессмертие... Но ведь имя – не пустой звук: имя Божие и есть Бог...

«Последовательная смена людей есть один человек, пребывающий вечно»,

– сию мудрость сказал философ французский Блез Паскаль.

Что единожды дано Богом, то пропасть или истребиться не может никогда и никак. И с любой душой можно общение иметь, но не всем и не всякому. Умение это от Адама чрез патриархов перешло к Моисею-боговидцу: он благодать общения с душами получил изустно от Бога, принимая скрижали на горе, и сообщил ее семидесяти мудрецам. И все сие записано в его книгах. Пятикнижие написано каббалистическим образом, и посвященные, мистически ее текст истолковывая, открыли здесь высшие тайны. Freimaurer83*Вольные каменщики (нем.).* науку сию получили чрез Соломона, одного из искуснейших в ней. О древних мистериях и таинствах, бывших у всех народов, разговор долгий, но есть и сочинения, кои о сих предметах трактуют.

Один из учителей наших – Гермес Трисмегист, оставивший нам Tabula smaragdina84*Изумрудная скрижаль.*, коя легла в основу и египетского чернокнижия, фараоном Эхнатоном учрежденнаго; и философии магов, полученной ими от Зороастра; и учения пифагорейского; и сократической, платонической, аристотельской философии в Греции; и, наконец, раввинской каббалы, превосходящей по глубине их всех. Масонство есть древнейшая таинственная наука, святою премудростию называемая; она все прочие науки и художества в себе содержит; она от начала мира пребывала у патриархов, и, от них преданная, в тайне священной хранилась в храмах халдейских, египетских, персидских, финикийских, иудейских, греческих и римских, и во всех мистериях или посвящениях эллинских; в училищах Соломоновых, Елейском, Синайском, Иоанновом, в пустыне и в Иерусалиме, новою благодатию в откровении Спасителя преподавалась; и она же в ложах или училищах Фалесовом, Пифагоровом, Платоновом и у любомудрцев индейских, китайских, арабских, друидских и у прочих науками славящихся народов обреталась.

Среди славных собирателей науки сей первым назову реб Акибу бен Иосифа, родом из новообращенных85*Он утверждал, что происходит от еврейской матери и от Сисары, хананейского военачальника эпохи Судей, убитого Иаилем.*; он написал книгу Сефер Йецира*«Книга Творения».*, а впоследствии принял за Мессию Симона бар Кохбу и вместе с ним был казнен римлянами Юлия Севера. Его ученик реб Шимон бар Иохаи написал книгу Зогар*Во времена Павла считалось именно так. Позже считалось, что книга была «собрана» через десятки лет после смерти каббалиста его сыном реб Елизаром и другими учеными мужами из его манускриптов. Сейчас предполагается, что Сефер-га-Зогар («книгу Сияния»), первое издание которой состоялось в Мантуе в 1558-1562 гг., написал Моисей бен Шем-Тов де Леон (1250-1305) и приписал ее Симону бен Иохаю.*. Далее – реб Авраам бен Давид из Толедо, собрал первый свод учения Каббалы; в числе собирателей сих и граф Больштедт, известный как Альберт Великий, – подлинно, великий учитель наук оккультных, совлекший для того с себя даже сан епископа. Далее, Раймонд Луллий с его Ars Magna – «Великим искусством»; граф Пико делла Мирандола; Рейхлин, с его трактатами De verbo mirifico и лучшим – De arte cabbalistica; наконец Корнелиус (Агриппа) фон Неттесгейм, написавший De occulta philosophia86*«О тайной философии» (лат.).*, лучшее изложение эзотеризма87*EsoterikoV – тайный, скрытый, предназначенный для посвященных (греч.)*. Должно знать также сочинения графа Филиппа Ауреола Теофраста Бомбаста фон Гогенгейма (Парацельса) и его последователя Мишеля де Нотр-Дам, обладавшего способностью предвидеть будущее, лорда Фрэнсиса Бэкона, барона Веруламского, Эммануеля Сведенборга... Из недавних назову Генриха Кунрата, «Амфитеатр вечной мудрости» написавшего, Томаса Вогана, перу коего принадлежит «Открытый вход в запертый чертог царский», Зигмунда Рихтера...

«Scientum naturae et artis simplicitas»88*«Природа и наука познаются по отпечатку простоты».*. Бог поставил свой знак на всех своих творениях, они отмечены в бытии своем чертами явственными и неистребимыми. Буквы человеческих письмен первобытно заимствованы от этих письмен природных, видимых в звездах и цветах, в громадах гор и в строении ничтожнейшего камешка. Рисунок кристаллов, излом минералов – все это отпечатки творческой мысли, их образовавшей. С магом натура говорит чрез каждую свою тварь, чрез каждое облако, каждый кристалл; но лишь каббалист познает ангельский свет и ангельскую силу. Это не просто, ибо ведение о Боге и о божественных свойствах не чрез знание натуры, но чрез исследование очищеннаго от страстей и предрассудков ума происходит.

Всегда у вас перед очами

Отверста книга естества,

В ней пламенными словесами

Сияет мудрость божества!

Ныне премудрость сия вся собрана розенкрейцерами: необходимо знать труды philosophus teutonicus89*«Тевтонский философ».* Якоба Боме «Аврора, или Утренняя заря в восхождении» и Иоганна Валентина Андреэ Noces chimiques de Chretien Rosenkreutz90*«Химическая свадьба Христиана Pозенкрейца».*, Fama Fraternitas91*«Славное Братство».* и Confessio Fraternitatis*«Устав Братства».*, а равно и творения несравненного Франциска Ассизского.

Розенкрейцеры способны не только продолжать жизнь, по желанию, на несколько столетий, но и знать и видеть события, происходящие в сколь угодно отдаленных местах и временах. Розенкрейцеры пребывают в раю наружном, построение которого суть одно из великих и удивительных чудес мира сего. Сии чудеса откроются лишь в свой час, а он придет не ранее, нежели воздвигнется род человеков новых, совершенных, с сердцами от любой скверны очищенными, и рожденный для возвышенного Божественного любомудрия.

– Новые люди? Не такие, как мы? Что же, красивее нас? Сильнее?

– Они от нас так отличаться будут, как дикий камень от обделанного и обтесанного отличается. Масоны, по самой сути работы своей, точно, каменщики; но как понимать камень? Камень, нуждающийся, чтоб его отесывали – суть сам человек. Плотские страхи и страсти, необузданная воля, непросвещенный разум, – все это дикий камень. То, что мы зовем «работа над диким камнем» суть нравственное самосовершенствование, необходимое для получения высших познаний. Как в фиал нечистый не наберешь чистой воды, пока сам фиал не очистишь, так и истинную мудрость способен вместить лишь человек, внутренне к ней готовый...

Соломон строил Храм; но что он строил? Он мудростью своею очищал и просвещал иудеев, и сие философическое дело представил под видом сооружения Храма. Сия связь мыслей есть и посейчас основа деятельности вольных каменщиков, справедливо утверждающих, что взяли свое начало от сооружения Храма. Что прообразует приведение дикого камня в совершенную кубическую форму? Сие греховный человек очищает душу свою от пороков...

Работы можно и должно вести как каждому особо, так и всем сообща. И те, кто дальше продвинулись, себя обтесывая, те и суть первосвященники, и они радостно оказывают помощь всем, кто также к совершенству близок.

Первосвященников, по правилам, всего семь на земле. Когда преставляется один из них, то вступающий в сан сей принимает помазание елеем на челе и руках со словами:

«Помазую тебя елеем премудрости и святости во имя Отца, и Сына, и Святого Духа, аминь».

 Далее крестообразно возлагает один из них руки на голову кандидата и изрекает:

«Дух Святый да снидет на тя и да пребудет над тобою, да восприимиши духа разума, духа совета, духа ведения, духа крепости, духа благочестия и духа страха Господня; гряди с миром».

Далее горящим углем из кадильницы свершается троекратный крест над устами и языком посвящаемого с возгласом:

«Мы касаемся языка твоего огнем Святого Духа и прилагаем к оному печать скромности во имя Отца, и Сына, и Святого Духа».

И происходит сие в церкви или часовне. Брат посвятитель при этом облачен в белую мантию, златыми розами испещренную; стоит он пред равносторонним столом с каменной столешницей, расположенным у восточной стены, на котором воздвигнут вызолоченный семисвечник. На столе, сиречь алтаре, каковым и всякий стол является, лежит белый хлеб, стоит красное вино в чаше, прообразующие кровь и тело Господа нашего, и соль, символ мудрости, в солонице пятиугольной...

– Вы сами видели это, Никита Иванович?

– Сие не суть важно, – ответил Панин, бывший в то время, наряду с И.П.Елагиным, руководителем петербургской ложи ордена тамплиеров «Capitulum Petropolitanum». – А важно то, что, приняв помазание, первосвященник тем возлагает на себя обязанность бороться со всяким, равно духовным и светским, деспотизмом, имея целью переустройство всей жизни на земле и превращения ее в цветущий сад, в город солнца, в храм всеобщей любви, в царство Астреи. Aurelius Augustinus, блаженный Августин, написал в сочинении De civitas Dei92*О Граде Божием.*:

«Два Града созданы двумя видами любви, а именно: земной – любовью к себе вплоть до пренебрежения Богом, Небесный – любовью к Богу вплоть до забвения себя».

И надобно здесь, на Земле, строить Небесный град, тогда лишь врата его пред тобой распахнутся... Но материальный мир подвержен злу, так что человек может спастись, только достигая знания о высших сферах!

Павел слушал, широко распахнув глаза. Он заглядывал уже, в мечтах, краешком глаза в этот город счастья. Теперь он нашел проводника, кто поведет его туда! Еще несколько лет – и совершеннолетие, а уж тогда мать должна вернуть ему корону!

– Царствовать, – продолжал между тем Панин, – значит знать слабости души человеческой и уметь ими пользоваться.

«Несть бо человек, аще жив был и не согрешил»,

– ваша августейшая мать сим секретом владеет в совершенстве. И вот отчего должно и вам знать ту из тайных книг, коя трактует о душах людей и о способах обращения с ними...

Постановка вопроса очень заинтересовала Павла.

– И как же... с ними обращаться?

– Человек слаб по природе, и те, кто сильными себя мнят, те самые суть слабые. Подходя к человеку, надо лишь знать собственную его слабость и уметь обратить ея не во вред ему, но для вящего процветания общества гражданского.

– В чем же слабости эти состоят?

– Первейшая, и такая, от коей никто не избавлен, суть надобности физические, каковы: сон, голод, жажда, боль и прочие. Как пользоваться ими – про то Шешковский лучше меня знает, и в материю сию углубляться нам незачем теперь. Замечу лишь, что всякую надобность чрезмерной можно сделать, и то будет уже как бы пьянство. Есть ведь пьянство и не от вина, но когда человек упивается любовью мира сего, суетными мыслями. И знать надобно, что простейший способ от мешающего тебе человека избавиться – это дать ему возможность погрязнуть в пороке, к коему он склонность имеет... А простейший путь поставить человека в зависимость от себя – сделать, чтоб собственные его интересы удовлетворялись лишь с твоим посредством, с угрозою при ослушании ввергнуть обратно в то небытие, из которого он был извлечен.

Из тех же слабостей, о коих трактовать стоит, главнейшая – честолюбие, гордыня. Нет легче управлять тем человеком, который много о себе возмечтал, ибо высокие цели и расходов требуют соразмерных. Споспешествуй человеку в расходах сих – и он станет должником твоим, а коль цели своей достигнет, то и твои расходы сторицей возместятся. Но не в возмещении сем дело, ибо сколь часто обрываются честолюбцы на полдороге и желаемого не достигают! Но человека, в коем кипит сия благородная страсть, легко направить к достижению целей желательных, и я вас, Ваше Величество, должен предостеречь, что увлеченность, даже и высокой целью, тем и опасна, что прознав о ней, вас могут использовать в чуждых вам интересах, слегка лишь подправляя благородные движения души вашей...

– Какова же от сего защита?

– Сердце сокрушенное и скорбь внутренняя о греховности своей. Ибо сколь бы умен и знающ ни был гордец, всегда найдется удобный повод, чтобы окунуть его в грязь по самые уши, коль безгрешным себя считает! Также любовь к человечеству и к каждому из живущих, как к брату своему. Как ни прост ответ, но в применении весьма эффективен. Сии застрахованы, что никакие движения душ их во зло обращены не будут. Единение таковых и суть подлинная сила, ибо только из них возможно составить долговременно живущую ложу, а в ней-то, в союзе-то, и скрыто главное! И таковых усердно и повсеместно отыскивают вольные каменщики, вовсе не радея о гордецах, а лишь используя их в своих устремлениях. Подобно тому, как корабельный мастер отнюдь не станет пускать в дело искривленное, сучковатое дерево, а возьмет только прямое, звонкое... Иные ж годятся только на дрова...

«Всякое дерево, не приносящее доброго плода, срубают и бросают в огонь»,

как о том трактуют евангелисты...

– Одно лишь сердце сокрушенное?

– Второе – чувство долга и умение закону покориться. Но покориться – только начало дела; куда важнее оживить закон своей мыслью, усовершенствовать его на общее благо. И в усовершенствовании таковом преград никому и никаких не положено, кроме суда собратий. А таковых, кто на усовершенствование закона способен, весьма мало. И таковых-то паче иных нужно отыскивать и к общему делу привлекать. Ибо наша ненависть к неравенству часто объясняется лишь тем, что мы сами ничтожны. Так мастер отбирает себе работников, приискивая здоровых и мастеровитых и предоставляя пьяниц и разгульной жизни мастеров на их собственное усмотрение. Тако и пословица русская гласит: вольному воля, но спасенному рай.

– И о чем же сей закон трактует, коему покоряться необходимо нужно? – спросил Павел. Слово «закон» он выговорил с некоторой иронией, но одновременно и с некоторым страхом, ибо уже предвидел, что и ему придется подчиниться этому закону...

– О том, как человек и общество согласованы между собой имеют быть, трактует закон сей, – сурово и скорбно даже, как показалось Павлу, отвечал Панин. – Стоит светским людям собраться где-нибудь в толпу, как они уже мнят, что находятся в обществе. Но это не так! Чтобы и общество живым стало, подобно организму, и человеку в этом живом обществе не было холодно, одиноко и страшно. Согласовать сие весьма трудно, и почти что невозможно, но пытаться сделать это нужно. Понимаю и скорблю, что ныне существующие проекты переустройства общества на основаниях разумных по необходимости ныне недостатки имеют, и немалые. Но не сомневаюсь и мечтаю о том в восхищении и томлении сердца, что случится сие однажды: проект такового устройства, из чьей-то головы, трезвым разумом охлажденной, но сердцем горячим согретой, выйдя, до века осчастливит всех на земле живущих! – Панин даже встал и руку вперед простер, произнося эту фразу. Да и Павел слушал его с замирающим и колотящимся сердцем.

– А для того нужно законы открыть, по которым общество живет и развивается. Исканы они издревле: один из интереснейших способов согласовать личные интересы с общественными предложил Томмазо Моро в трактате о Солнечном граде. Вот как предполагает учинить он распределение:

«...в определенные дома свозятся предметы производства каждого семейства и отдельные виды их распределяются в розницу по складам. В них каждый отец семейства просит того, что нужно ему и его близким, и без денег, совершенно без всякой уплаты, уносит все, что ни попросит. Да и зачем ему отказывать в чем-либо? Ведь, во-первых, все имеется в достаточном изобилии, а во-вторых, не может быть никакого опасения, что кто-либо пожелает потребовать больше, чем нужно...»

Законы таковые лучшие люди наши ищут и сегодня. Вот князь Щербатов недавно сочинение свое представил, «Путешествие в землю Офирскую» называемое. Предлагает план, как организовать государство можно и должно. Санкреи, как их Щербатов наименовал, или блюстители счастия, как мы их назовем, имеют неослабное попечение о спокойствии, безопасности и здоровье всех жителей. Да вот эта книга, изволите видеть: здесь

«все так рассчитано, что каждому положены правила, как ему жить, какое носить платье, сколько иметь пространный дом, сколько иметь служителей, по скольку блюд на столе, какие напитки, даже содержание скота, дров и освещения положено в цену; дается посуда из казны по чинам; единым жестяная, другим глиняная, а первоклассным серебряная, и определенное число денег на поправку и посему каждый должен жить, как ему предписано. ... Каждому солдату дана меньше обыкновенного хлебопахаря – однако довольная – земля, которую они обязаны стали обделывать; треть же из каждой роты, переменяясь погодно, производит солдатскую службу; а и все должны каждый год собираться на три недели и обучаться военным обращениям, а во все время, в каждый месяц два раза... Каждый отставленный солдат, по выслужении урочных лет не токмо должен в селение его полка возвратиться, но и в самую ту роту... Не токмо позволено, но и поведено в полках иметь приличные мастерства, но больше грубые, яко плотничье, столярное, шляпное и подобные...»

...Панин уже ушел, а Павел все с некоторым страхом поглядывал на оставленную им на столе книгу; он и того боялся, что в книге нет ответов на занимавшие его вопросы, и того, что они в ней есть, и потому все не решался открыть ее и начать штудировать...

СОВЕРШЕННОЛЕТИЕ

...Погибни, злая мать,

То сердце варварско, душа та, алчна власти,

Котора, веселясь сыновния напасти,

Чтоб в пышности провесть дни века своего,

Приемлет за себя наследие его!

Я.Княжнин

В сентябре 1772 года Павел должен был стать совершеннолетним. Надвигался государственный переворот! До момента совершеннолетия если не сама Екатерина, то хотя бы чиновники и придворные могли делать вид, что она, пусть не оформив отношения официально, выполняет роль регентши при несовершеннолетнем сыне. С сентября все менялось. Нужно было или заявить, что произошла узурпация власти и уйти в оппозицию, или сделать вид, что у Екатерины действительно есть права (реально не существующие) на российский престол.

Обер-гофмейстер граф Н.И. Панин, его брат, фельдмаршал П.И. Панин, княгиня Е.Р. Дашкова, специально для того прервавшая свое многолетнее зарубежное турне, князь Н.В. Репнин, митрополит Гавриил, Гольштейнский дипломат на русской службе Сальдерн и ряд других вельмож и гвардейских офицеров готовы были воспрепятствовать Екатерине II окончательно узурпировать престол. Императором, по их мнению, должен был стать Павел. Ошибка, которая привела на трон человека, порвавшего не слишком-то, впрочем, крепкие связи с масонами, должна быть исправленной. Российская империя обязана стать поистине «просвещенной монархией». А для того, чтобы произвол самодержца не приводил к нежелательным осложнениям, предполагалось учредить некое подобие конституции.

Резко критикуя господствовавший в управлении произвол

(«в производстве дел всегда действовала более сила персон, чем власть мест государственных»),

Панин предложил ограничить императорскую власть олигархическим Императорским советом, состоящим из 6-8 несменяемых членов. Он считал, что этот Совет должен был быть местом «лежисляции, или законодания», без которого монарх не имел права принять ни одного закона. Восстанавливались и политические права Сената, который вместе с Императорским советом должен был

«иметь свободность представлять93*Возражать.* на Высочайшие повеления, если они... могут утеснить законы или благосостояние народа».

Собственно, этот проект Екатерине был более чем знаком. Поданный Паниным только-только занявшей престол императрице – в августе 1762 года – 28 декабря он был ею подписан! Но в силу бумага так и не вступила. Почувствовав себя у власти увереннее, Екатерина II положила ее под сукно, прямо, впрочем, не отвергая. Заявив Панину,

«что она в душе республиканка и деспотизм ненавидит»,

она уверила его, что с болью в сердце пришла к убеждению:

«для блага народа русского абсолютная власть необходима».

Теперь новая редакция (секретари и редакторы – Денис Иванович Фонвизин да Петр Васильевич Бакунин) того давнего конституционного акта была предложена вниманию Павла Петровича. Он принял ее, утвердил своей подписью. Более того, принес заговорщикам присягу, что сей коренной и органический государственный закон не будет нарушен им, когда он воцарится...

Хотел ли Бакунин «расширить социальную базу» заговора? Хотел ли обезопасить себя на случай неуспеха? Сделал ли он это из честолюбивых или своекорыстных видов? Сие неизвестно. Но он открыл Григорию Орлову все обстоятельства заговора, перечислил всех его участников. Он не мог не знать, что Орлов был любовником императрицы.

Екатерина отнеслась к сей эскападе высокопоставленных чиновников мягче, чем можно было ждать. Она призвала сына и гневно заявила, что ей все известно. Екатерина с материнской дрожью в голосе упрекала его за участие в замыслах, против нее лично направленных. И Павел не выдержал – принес матери покаяние... и список заговорщиков. Екатерине представился случай сыграть роль innocence victime*Невинная жертва (франц.).*, кою она весьма любила. В покоях пылал камин, и она, даже a vue d'oiseau94*Мельком (франц.).* не взглянув, чьи имена стоят в списке, бросила бумагу в огонь. «Я не хочу знать, кто эти несчастные», – горько молвила она. «Уже не хочу», – могла она добавить, ибо тот же, а возможно, и более полный список у нее уже имелся. Из доноса Бакунина.

И за всеми особами, в том списке поименованными, уже установлено наблюдение. И на каждого уже найден соответствующий «компромат». О чем и доведено до каждого, с присовокуплением, что от него самого – в день совершеннолетия Павла – зависит, будет ли компромат в дело пущен.

И в том, что день сей в империи покойно пройдет, Екатерина не сомневалась.

МАСОНЫ

Конечные стремления масонства – объединение на основе свободы, равенства и братства всех людей, без различия рас, племен, нации, религии, культур в один всемирный союз для достижения царства Астреи, царства всеобщей справедливости и земного Эдема.

Конституция Великой Ложи Франции

Не зная законов языка ирокезского, можешь ли ты высказать суждение по сему предмету, кое не было бы безосновательно и смешно?

Козьма Прутков

Полная и подлинная история масонства не будет написана ни-ког-да.

Ребенок рисует цветок. Он начинает рисунок с лепестков, потом добавляет стебелек. Потом – иногда – листики.

О корнях, погребенных в земле, где ввинчиваются в черную сырость черви и разлагаются остатки прошлых жизней, он просто не думает.

Все существующие очерки истории масонов – не более чем такой рисунок ребенка.

Это не может быть иначе, ибо официальные мастера той или иной ложи, тогда-то основанной и так-то названной, – разумеется, занимают какое-то, вовсе не последнее, место в подлинной, тайной иерархии, во внутреннем ордене, но далеко не ведущее. «Великим поместным мастером России» в явной масонской иерархии был Иван Перфильевич Елагин, но очевидно, что и Никита Иванович Панин, и Николай Васильевич Репнин занимали гораздо более высокое место в иерархии тайной95*В письме придворного врача императрицы Вейкарда к Циммерману, датированном февралем 1786 г., Репнин назван Provincial der Illuminaten in Ruѓland.*. Однако об этом мы можем только догадываться: потому-то эта иерархия и тайная.

Это не может быть иначе, ибо ни у одной ложи, по сути, нет биографии, тех событий, которые связаны с ее деятельностью, – точнее, мы не видим, и никогда не увидим связей между ее существованием и одновременно происходящими событиями. То, что мы способны узнать о масонстве, – не более чем верхушки разрозненных айсбергов, и многие, если не все, наши выводы, сделанные без знания элементарных фактов о подлинной деятельности лож, могут быть неточными и неверными. Это нужно всегда помнить при чтении тех книг, которые с апломбом излагают «подлинные и окончательные истины» о масонах. Нет этих истин. Никто их не знает.

Проще всего сказать, что масонство было всего лишь модой. Но это было бы ошибкой. Ставший впоследствии (с 1772 года) Великим провинциальным Мастером России Иван Перфильевич Елагин на заре российского масонства, не видел в нем

«никакия пользы», «ни тени какого-либо учения, ниже преподаяний нравственных».

Масонство для него тогда представляло собой

«предметы неудобь постижимые, обряды странные, действия почти безразсудныя; и не слышал символы неразсудительные, катехизисы, уму не соответствующие; повести, общему о мире повествованию прекословныя, объяснения темныя и здравому разсудку противныя, которыя или не хотевшими или не знающими мастерами без всякаго вкуса и сладкоречия преподавались».

Ложа показалось ему

«игрою людей, желающих на счет вновь приемлемаго забавляться, иногда непозволительно и неблагопристойно».

Впрочем, особенной неблагопристойности не было: масоны предпочитали

«со степенным видом в открытой ложе шутить и при торжественной вечере за трапезою несогласным воплем непонятные реветь песни и на счет ближняго хорошим упиваться вином, да начатое Минерве служение окончится празднеством Бакху».

«Празднества Бакху», или, точнее, «столовые работы» состояли в банкете, происходившем по строго определенному ритуалу. Сам процесс еды именовался «работой», подаваемые блюда – «проектами работ», стаканы – «ружьями», бутылки с вином – «пороховницами», вино – «порохом», так что предложение налить из бутылок в стаканы вина звучало как призыв «зарядить ружья порохом, достав его из пороховниц», а предложение выпить одновременно становилось «стрельбой плутонгом»...

И, однако же, в масонских ложах XVIII века собирается вся интеллигенция, вся верхушка общества. Почему? Что влекло их туда?

Конец XVII – первая половина XVIII века были переходным временем. Если двумя словами выразить суть эпохи, огрубляя и упрощая ее, то можно сказать, что именно тогда начала рушиться сама идея легитимных наследственных династий. Как ни смеялся над господином Журденом Мольер, господин Журден, а точнее, верткий Фигаро Бомарше твердо вознамерился занять в жизни подобающее ему место, потеснив бесчисленных графов Альмавива, разоряющихся или еще крепко стоящих на ногах, но плотной толпой занявших высшие ступени общественной лестницы и заставляющих всех прочих ждать – не десятилетиями даже, а веками, – чтобы перешагнуть со ступени на ступень. Воинская доблесть перестала чего-либо стоить перед мастерством крючкотворов-юристов, на смену блеску мечей и доспехов пришел блеск кружев и бриллиантов, рыцарство оставило поля боев и явилось на костюмированный бал. Степени посвящения превратились в табель о рангах. Прямого пути наверх не было.

И тогда господа Бомарше и иже с ним строят рядом с прежней общественной лестницей и параллельно ей другое сооружение, аналогичное по смыслу, но намного более эффективное по скорости: то ли лифт, то ли эскалатор, способный с фантастической скоростью вознести человека до звезд, дать ему огромную реальную власть, – если он, по мнению уже имеющих власть, того заслуживает. Этот эскалатор назывался масонством – просто потому, что его строительство началось на базе средневековых профессиональных объединений строителей. Впрочем, одновременно такая же работа велась и на базе союзов угольщиков (карбонарии), и на базе гражданской ландмилиции островов Средиземного моря (cosa nostra), и еще в десятках различных вариантов.

Случайно ли легендой и атрибутикой этого вселенского союза стали именно масонские, т.е. каменщические, архитектурные мифы? В каком-то отношении и случайно. Но, с другой стороны, символика сноса руин старого мира и строительства идеального города, города счастья, в котором будут жить те идеальные люди, которые его построят, понятна всем нам до сегодняшнего дня.

Масоны в принципе не делали в то время особого секрета из самого факта членства в организации. Почему же орден и тогда и сегодня считается «тайным»? Дело в том, что масоны имели сложную систему посвящений (градусов) и кроме официального, известного всем сочленам, градуса посвящения, у каждого масона был еще и негласный градус посвящения во внутренний орден, и вот его-то, свою степень действительного посвящения в тайны организации они обязаны были хранить в глубочайшей тайне. В каждом градусе посвященный получал строго определенную долю информации.

Изначально степеней рыцарских было три: паж, оруженосец и собственно рыцарь. Масоны воспроизвели эту иерархию. «Братья» трех первых степеней – ученики, товарищи и мастера – составляли ложи Св. Иоанна или символические ложи. Ученик должен был научиться чувствовать и понимать свои пороки; его задачей было научиться «работать, повиноваться, молчать». Товарищ изощрял свой разум, дабы уметь ощущать астральный план, «войти под крылья Шехины». Мастер должен быть готов в любую минуту и умереть, и убить. Достигший этой степени стоял на пороге «шотландского» масонства.

Почему эти ложи называются символическими? Да потому, что участие в подлинной масонской деятельности для них было чисто символическим и сводилось лишь к регулярным встречам да внесению средств в кассу ложи. Деньги, впрочем, были отнюдь не символические, а самые что ни на есть настоящие, а обязанность их вносить – важнейшей обязанностью члена ложи. «Не заграждай рта вола молотящего»96*Втор., 25:4.*, – говорит Писание. «О волах ли печется Господь?!»97*1 Кор., 9:9.* – комментирует эту мысль апостол Павел.

Братьи верны, продолжайте

Быть столпами всех работ,

Бодро Запад украшайте

И с трудов сбирайте плод.

Пусть вовеки раздается,

Пусть и в вечность понесется

Звук священных молотков,

Сила звука, сила слов.

Геральдическими цветами иоанновского масонства были золото и лазурь; отсюда первые три степени масонства назывались голубым масонством. Голубое масонство, однако, по определению масона Альберта Пайка, является

«только внешним двором или прихожей храма».

С четвертого градуса начиналось шотландское масонство; с четвертого же градуса исчезает и более или менее достоверная информация о деятельности лож: даже не все шотландские ложи, в отличие от иоанновских, известны нам. Три шотландских градуса имели продолжение (в зависимости от системы) в градусах рыцарских, тамплиерских или розенкрейцерских, которых достигали считанные единицы. Брат, посвященный в шотландские градусы, должен быть готов к борьбе за идеал, в том числе вооруженной, и к мученичеству за идею. Цветом шотландского масонства был красный, а девизом – «Победить или умереть».

Несмотря на прокламируемое обучение мастерами учеников, информация «сверху» к голубым масонам если и шла, то уж никак не в виде приказов или инструкций. Каждый волен был вести себя так, как было ему удобно и привычно; в свою очередь руководство ордена оставляло за собой право отбора тех людей, которые были способны к более напряженной и регламентированной интеллектуальной работе. В этом случае интерес самой масонской организации состоял в том, чтобы дать такому деятелю очередную порцию настоящей информации для повышения эффективности его работы. Это оформлялось как повышение его градуса, – но вовсе не обязательно об этом повышении узнавали его сочлены...

О том, что к масонской деятельности в то время были привлечены многие и многие интеллектуалы, может свидетельствовать Ложа Наук, основанная Лаландом в 1769 году (позже переименована в ложу Девяти сестер, т.е. муз). В этой ложе состояли Вольтер и Франклин, Кондорсе и Эли де Бомон, Дантон и Бриссо, Камилл Демулен и Кабанис, Парни и Шамфор, Де Лиль и Грез, Гудон и братья Монгольфье...

В 1771 году во Франции умер граф Клермонтский, мастер Клермонтского капитула. Новым гроссмейстером стал герцог Шартрский, впоследствии Орлеанский, кузен короля – Филипп Эгалитэ. Его заместителем был избран герцог Монморанси-Люксембургский. Гроссмейстером Великой шведской ложи стал брат короля герцог Зюдерманландский (с 1774 г.). Эти имена нам еще встретятся.

В России первую масонскую ложу – Нептуновское общество – учинил Петр I, вернувшись из первого же заграничного путешествия. Посвятил его в «Шотландскую степень св. Андрея»*К этому времени относится учреждение Петром I первого и высшего ордена Российской империи – Ордена св. апостола Андрея Первозванного, покровителя Шотландии.* братства Тамплиеров Кристофер Вренн, основатель английского масонства. Случилось это в Голландии. Мастером стула в ложе был Лефорт, первым надзирателем – Гордон, вторым – сам царь. В ложе состояли архиепископ Феофан Прокопович, адмирал флота Апраксин, Брюс, Фергюссон, князь Черкасский, Голицын, Меньшиков, Шереметев. Тайные заседания ложи проходили в Сухаревой башне.

Бурное развитие масонства в Европе началось с 1722 года, а в 1731-м, в царствование Анны Иоанновны, первые масонские ложи стали широко появляться в России. Провинциальным мастером России по конфирмации гроссмейстера Великой Лондонской ложи лорда Лопеля стал капитан Джон Филипс. Через десять лет его сменил генерал русской службы Джеймс Кейт. Масоны пели о нем:

...светом озаренный

Кейт к россиянам прибег;

Храм премудрости поставил,

Огнь священный здесь возжег...

При императрице Елисавете, известны ложа Скромности в Петербурге и ее дочерняя ложа Северной Звезды в Риге; впрочем, члены лож собирались редко и потаенным образом, иногда даже на чердаках (!). Неудивительно, если учесть, что тот же Кейт «по совместительству» был прусским шпионом.

Во второй трети века шотландский баронет Майкл Эндрью Рамсей, барон Г.В. фон Маршалл, член Тюбингенской масонской ложи, и, наконец, барон Готтхельф фон Хунд, член Парижской Клермонтской Коллегии, создают первый орден тамплиеров, и уже в 1765 году в Петербурге был основан рыцарский капитул тамплиеров во главе с немецким купцом Людером; как тамплиерские нам известны ложи Феникса в Петербурге и Меча в Риге. В 1768-1769 годах тамплиерская система усилиями доктора Штарка из Кенигсберга и барона Равена из Мекленбурга трансформируется в Клерикат – полукатолическую систему с церковными обрядами, постами, молитвами и таинствами. Принято считать, что о религии в привычном нам смысле слова в Клерикате речи не шло:

«...масонское сообщество было внеисповедным, а потому и члены его не могли, конечно, быть добрыми сынами какой-либо церкви с ее раз установленными ритуалами и точно указанной догматикой»,

– указывает Тира Соколовская в работе «Масонство в его прошлом и настоящем». Тем не менее членами Клериката могли стать только католики. С другой стороны, в голубом, «символическом» масонстве позволительно пребывать в любой конфессии.

«Та или иная религия и способ поклонений божеству не может быть поводом к исключению кого бы то ни было из общества франкмасонов, лишь бы он веровал в славного Архитектора неба и земли и практиковал священные обязанности морали», – зафиксировано в «Книге [масонских] конституций».

Именно Клерикат лег в основу «системы Мелиссино», процветшей в России с 1765 года. Младший брат куратора Московского университета, артиллерийский генерал Мелиссино видел в масонстве «живую науку о мире» и в то же время дорожил пышными титулами, рыцарскими церемониями и полукатолической обрядностью.

В «системе Мелиссино» в торжественном заседании ложи, происходящем в церкви или часовне, производился обряд благословения розового масла. И нас уже не удивляет, что, в терминологии этого направления масонства, Конклав – «собрание истинных учеников древних мудрецов мира, которые в новыя времена называются братьями Злато-Розоваго Креста», которых, впрочем, Мелиссино предлагает отличать от немецких розенкрейцеров. Высшие степени этой системы отличались, как и тамплиерство, великолепием украшений и церемоний.

В Европе орден тамплиеров в 1764 году, на съезде в Альтенбурге, усилиями Готтхельфа фон Хунда, трансформировался в систему Строгого наблюдения.

К концу шестидесятых годов орден распространился по губерниям России чрезвычайно широко. Екатерина II, утратив доверие немецких масонов, и полностью отдавая себе отчет, какая это мощная сила, начала заигрывать с масонами английскими. Она сделала ставку на близко ей знакомого еще с 1754 года И.П. Елагина. Тот некоторое время морщился, но в конце концов завязал отношения с Великой Лондонской ложей и получил от нее конституцию на работу в семи степенях йоркской или ново-английской системы. В 1763 году он открыл в Москве ложу Клио.

12 марта 1771 года в Петербурге была учреждена ложа Аполлона – первая в России ложа циннендорфской системы. Ее основателем был гофмейстер принца Брауншвейгского фон Рейхель, обязавшийся в Берлине перед мастером ложи Трех золотых ключей Циннендорфом98*Подлинное имя – Иоганн Вильгельм Элленбергер, главный медик в прусской армии. В 1766 году он, принятый в орден Строгого Наблюдения, был вычеркнут из списков членов ложи Три Шара, не утратив, однако, покровительства Фридриха II.*

«сделать все возможное для достоинства и распространения царственнаго ордена в тамошних краях».

Впрочем, вдогон Рейхелю, 15 октября 1771 года, полетело адресованное Ивану Перфильевичу (Елагину) письмо самого Циннендорфа:

«с целью укрепить, насколько возможно, дружбу и согласие между вашими братьями... я счел своею обязанностью сообщить вам об этом99*Об учреждении ложи Аполлона.* и особенно рекомендовать почтенного брата Рейхеля, а также и ложу сию вашему покровительству, доверию и благосклонности, так же, как и всем вашим братьям в Петербурге».

На съезде масонов в Коло в 1772 году обермейстером Строгого наблюдения под именем Eques a viktoria стал авторитетный член многих лож различных систем, герцог Фердинанд Брауншвейгский.

Елагин, предназначенный Екатериной к

«контромоции распространению немецкого масонства»,

настоял на учреждении первой русской Великой ложи и сам в феврале 1772 года был утвержден из Лондона в качестве Великого провинциального мастера России. Под документом – подпись гроссмейстера Великой ложи Англии Генри Соммерсета, герцога де Бофора.

Циннендорфская система не выдержала конкуренции. Ложа Аполлона разорилась и была закрыта: впрочем, 15 мая 1773 года ее члены попытались создать ложу Гарпократа, под управлением князя Николая Трубецкого. Сей последний обратился в Берлин с просьбой выслать конституцию; ответ Великого провинциального мастера Германии, принца Людвига Георга Карла фон Гессен-Дармштадт от 31 августа 1773 года был неожиданным и обескураживающим. Русским братьям было рекомендовано

«обратиться за надлежащей конституцией к высокопочтенному Великому провинциальному мастеру Его Превосходительству статскому советнику Елагину или же к самой Великой ложе в Лондоне»!

Ларчик открывался просто: время игр в национальные масонства закончилось. Это произошло на съезде в 1773 году в Берлине, где присутствовало 27 Великих Каменщиков всех направлений масонства. Великим мастером был избран принц Фридрих Август Брауншвейгский, обер-мастером – известный мистик Иоганн Христофор фон Вельнер.

«Масонство не принадлежит ни к какой стране, его нельзя назвать ни французским, ни шотландским, ни американским. Оно не может быть ни шведским в Стокгольме, ни прусским в Берлине, ни турецким в Константинополе, потому только, что оно там существует. Оно одно и всемирно. Оно имеет многие центры своей деятельности, но в то же время имеет один центр единства»,

– пишет А.Д. Философов в работе «Разоблачение великой тайны франкмасонов». Провинциальным мастером России был Елагин, и, дабы соблюсти субординацию, «братья» должны были обращаться непосредственно к нему.

Интернациональность и интеррелигиозность (экуменистичность)*Oikumene – обитаемая земля, весь мир (греч). В современном понимании – возникшее в начале XX века движение за достижение вероисповедного единства христиан.* движения была рано и отчетливо осознана масонами. Их целью являлась чистая власть, вне рамок существующих властных династий, конфессий и наций. Масоны полагали своей главной задачей

«чтобы великие и благие примеры подвизающихся в делах света и истины были настолько многочисленны, что могли бы соединить весь человеческий род в едино стадо великого пастыря душ».

Так, философ-эзотерик, князь Владимир Федорович Одоевский требовал, чтобы человек в первую очередь думал о пользе его труда для человечества, во вторую – о пользе для родного государства, в третью – о пользе для своих друзей и близких, и лишь в последнюю очередь – о своей собственной пользе.

«У нас же, – добавлял он печально, – дело обстоит как раз наоборот...»

После берлинского съезда масонские ложи одна за другой стали присоединяться к Союзу лож Строгого наблюдения (Строгого соблюдения, Строгого чина, Стрикт-Обсервант), подписывая своеобразные «акты повиновения». Российские масоны циннендорфской системы некоторое время пытались отбиваться от «лернейской гидры Строгаго наблюдения, вновь поднявшей свою голову на Россию», но в итоге покорно сложили оружие.

«Великая ложа желала бы разъяснения о том, не находятся ли эти ложи, не поименованныя в списках ни шведских, ни соединенных немецких лож, под управлением некоего Циннендорфа в Берлине, который, как то Великая ложа готова по требованию доказать, по глубоко основательным побуждениям признан обманщиком и открыто объявлен таковым всем хорошим братьям»,

– такой циркуляр поступил в русские ложи циннендорфской системы после сокрушения Строгим чином в Германии их основателя. Таинственность нового ордена была настолько велика, что его члены не имели права знать ни его подлинных целей, ни того, кто пребывает в нем у власти. В короткое время Строгое наблюдение приобрело господствующее положение. В 1770 году была учреждена высшая степень этого ордена, – Eques professus.

Занял ли этот пост носивший прежде титул Eques a viktoria герцог Фердинанд Брауншвейгский?

Стал ли им Великий провинциальный мастер Германии, принц Людвиг Георг Карл фон Гессен-Дармштадт?

Кто может это сказать!..

ВИЛЬГЕЛЬМИНА ФОН ГЕССЕН-ДАРМШТАДТ

СВАДЬБА

Вторник, 11 июня 1773 года. Утром: все эти дни я живо беспокоился, хотя чувствовал и радость, но радость, смешанную с беспокойством и неловкостью, при мысли о том, чего мы ожидали. Во мне боролись постоянно, с одной стороны, нерешительность по поводу выбора вообще, и с другой – мысль о всем хорошем, что мне говорили про всех трех принцесс – в особенности про мою супругу, – и, наконец, волновала меня мысль о необходимости жениться из-за моего положения. У меня не было других мыслей ни днем, ни ночью, и всякая другая мысль мне казалась сухой и скучной. Как я вознагражден за свое беспокойство, гораздо больше, чем я заслужил, оттого, что я имею счастье знать эту божественную и обожаемую женщину, которая доставляет мне счастье и которая есть и будет всю жизнь моей подругой, источником блаженства в настоящем и будущем.

Павел I. Дневник

Великий князь Павел взрослел. Из мальчика получился маленький мужчина, низкорослый, с тщедушным, но хорошо сложенным телом – телом танцовщика или актера на роли подростков. Каждый дюйм в нем был королевским, как гласит английская пословица. В 1773 году ему исполнилось девятнадцать, но он выглядел моложе своих лет. Его круглое лицо было малоподвижным, в нем не хватало глубины, открытости и любознательности, которыми так привлекало к себе лицо матери. В голубых глазах светился ум, но глядели они недоверчиво. Резкие нервные движения выдавали гнездившуюся в нем тревогу. Павел любил одеваться дорого. Его сюртуки и штаны сверкали, усыпанные драгоценными камнями, украшенные серебряным и золотым шитьем. На его груди и запястьях пенились тончайшие кружева.

Екатерина горела желанием побыстрее женить его и дождаться внуков. Занятый семейными радостями, он будет далеко от государственных проблем и размышлений о власти, а значит, станет не так опасен для нее. В том, что Павел может стать отцом, никаких сомнений не было. Половую жизнь он начал в шестнадцать лет с женщиной, которая была старше его – княгиней Софьей Михайловной Чарторыйской. У них родился сын... Дело замяли, впрочем, Павел, кажется, и не слишком рвался ощутить себя отцом...

Где выбирать невесту? Разумеется, в германских княжествах. Главное, чтобы и характер был у девушки хороший, и она не затмила невзрачного с виду великого князя... Именно так Екатерина и поставила вопрос перед датским дипломатом, бароном фон Оссебургом, и перед аббатом Гийо, уполномоченным по делам религий при французском дворе, «сверхзанятым господином», как прозвала его императрица. Это были профессионалы в вопросах сватовства в европейских королевских семействах.

«Нежелательно, чтобы будущая невеста происходила из слишком влиятельной семьи, гораздо лучше, если она будет неспособна дать царевичу других советов и образцов поведения, кроме как беспрекословного послушания. Для нее простительно быть хорошенькой, но она ни в коем случае не должна обладать большим умом. Та, что надеется на это замужество, должна быть умна ровно настолько, чтобы суметь это скрыть»,

– требовала от своих агентов Екатерина. Ежегодный пансион в четыре тысячи рублей, назначенный им, позволял ей требовать!

Сколько нескромных подробностей о девицах самых строгих семейств Екатерине удалось узнать из отчетов «искателей невест»! Сколько раз она хохотала над этими письмами! Поистине, никакие добродетели не могут возвысить женщину над ее положением в обществе; это в силах сделать лишь порок...

Наконец, выбор был сделан: невестой должна стать одна из трех дочерей ландграфини Каролины фон Гессен-Дармштадт, при дворе которой собирался весь цвет тогдашней философии и литературы, жили и творили Готе, Виланд, Гердер100*Ложа Zum Schwerte – (К мечу), в которую он был принят, работала в Курляндии.*... Странно, но этот выбор императрицы шел вразрез с ее собственными пожеланиями: принцессы были не только красивы, но и умны, непосредственны, талантливы...

Возможно, невестой Павла будет средняя, Вильгельмина. Этой девушке – «прекраснейшему творению природы», как называл ее в своем письме барон фон Оссебург, шел семнадцатый год. Ее же рекомендовал Екатерине и граф Мельхиор Гримм; он писал, что

«ее красота и очарование, густые волосы и прекрасные глаза вскружат голову самому разборчивому из женихов».

Впрочем, у нее было две сестры: Амалия-Фредерика, на год старше, и Луиза, двумя годами младше.

Официальное приглашение семейству было послано 28 апреля 1773 года. Летом того же года принцессы и их мать прибыли в Петербург. Задержка объяснялась тем, что выводок невест посетил резиденцию короля Фридриха II... Только потом ландграфиня с дочерьми и свитой направились в Любек, где их поджидали три российских корабля. Капитаном фрегата «Святой Марк» был граф Андрей Разумовский, давний друг царевича Павла. Разумеется, Вильгельмина, цветущая beaute du diable101*«Дьявольская красота» (франц.); очарование молодости.* оказалась в центре его внимания; похоже, к протоколу примешивалось молодое, горячее чувство, и оно пробудило такое же ответное чувство, большее, чем просто дружба...

– Сколь рада я свершить это путешествие на острова Блаженства la voile des freres et pilotees par eux102*Под парусами братьев и ими же направляемая (франц.).*, – молвила Вильгельмина, лукаво и кротко взглянув на Андрея Григорьевича...

– Острова Блаженства – это litora castis inimea puellis103!*Берега, враждебные непорочным девам (лат.).* – почти механически ответил Разумовский, продолжая улыбаться, но внутренне подобравшись и насторожившись. Вильгельмина говорила на жаргоне ордена «Блаженство», существовавшего с 1742 года, одного из немногих, куда были допущены женщины. В нем было четыре степени: мичман, капитан, эскадр-майор и вице-адмирал; пожав руку Вильгельмине условным знаком, он увидел, как влажно и горячо вспыхнули ее глаза на радостно обращенном к нему лице, и по ответному пожатию понял, что она достигла уж градусов капитана...

– Как ни жаль, но я не смогу дать вам обещания

«никогда не принимать чужого корабля в свой порт, пока корабль, принадлежащий ордену, стоит там на якоре»,

– потупилась Вильгельмина. – И вы знаете, почему...

– Знаю! – ответил Разумовский и молча повел ее за руку с жаркой, пахнувшей морской солью палубы в прохладу каюты.

***

Павел, как и предполагалось, выбрал Вильгельмину. Посланник Пруссии деловито докладывал Фридриху II, что все идет по нотам:

«Великий князь вне себя от радости и несказанно счастлив жениться на принцессе, которую он обожает и считает достойной нежности и величайшего уважения».

18 июня Екатерина просит у ландграфини руку ее дочери для своего сына.

Вильгельмина с поразительной легкостью овладела русским языком. 15 августа состоялось отречение от лютеранства, затем – крещение в православие с именем Наталья Алексеевна. На следующий день – 16 августа – состоялась помолвка. «На шпильки» невеста получила пятьдесят тысяч рублей в год. 29 сентября состоялось венчание.

Ami fidèle et sincère*Друг верный и искренний (франц.).* Андрей Разумовский ни на день не оставлял молодых – с их обоюдного согласия: он был приятен обоим. Встречи жениха и невесты проходили в Гатчине, и, естественно, здесь же находился хозяин замка, Григорий Орлов, которого Екатерина все более отдаляла от себя. Он также стал обхаживать принцесс из Дармштадта! Он – какая наглость! – признался в любви младшей, Луизе, собирался просить ее руки! Луиза была не против – все лучше, чем возвращение в Гессен... Но тогда свояком Павла становился если и не соучастник убийства его отца (Павел до собственного воцарения не был уверен в смерти Петра III), то уж, несомненно, один из главных пособников матери в узурпации ею трона! Для царевича это было недопустимым. Скорее он отказался бы от Вильгельмины! Но этого допустить не мог уже Фридрих II; получив от своего посла сообщение о предприимчивости Луизы, он со сдержанным бешенством потребовал от ландграфини, чтобы она привела в чувство свою младшенькую...

Оформляя апартаменты новобрачных, Екатерина словно бы собиралась вознаградить себя за холодную, жесткую юность, когда о ней, об ее уюте, ее желаниях не думал никто. Она странно чувствовала себя в эти дни, словно оказавшись по ту сторону волшебного зеркала: там, где была прежде она, там ныне – новобрачная, а она сама оказалась на месте тогдашней императрицы Елисаветы... Никому б она не пожелала того, давнишнего, но все еще не забытого ледяного одиночества... И она хотела сделать все, что возможно, чтобы оказавшаяся теперь в ее положении новобрачная не испытывала неудобств. Комнаты в Зимнем дворце, отведенные молодым, были отделаны по собственным эскизам Екатерины. Парча, бархат, белый дамаск, голубое стекло, персидские ковры... В оформлении покоев молодых превалировали два цвета: голубой и золото...

Екатерина написала своей невестке некий memorandum104*Памятная записка.*: она просила ту избегать не только сомнительной дружбы с иностранными послами, но и не брать у них в долг... Эти заповеди производят сегодня неотразимое впечатление: Екатерина словно бы перечисляет все свои «ошибки молодости», советуя их избегать... Впрочем, записка эта, как и следовало предполагать, оказалась бесполезной: окруженная дипломатами, наперебой предлагающими деньги под будущее место у кормила власти, Вильгельмина, разумеется, деньги эти брала, и за те неполные три года, что ей оставалось прожить на свете, оказалась должна им ни много ни мало – три миллиона рублей (бюджет всего российского флота того времени). Екатерина будет вынуждена взять эти долги на себя...

29 сентября 1773 года в Санкт-Петербурге гремели пушки, звонили все колокола. После обряда венчания в кафедральном соборе императрица дала в тронном зале для гостей роскошный банкет. Приглашенных было не так уж много. Бал открывала Вильгельмина-Наталья со своим мужем. Ее свадебное платье было таким тяжелым от золотого шитья, драгоценных камней и бриллиантов, что несчастная царевна смогла станцевать в нем лишь несколько менуэтов.

Екатерина завалила новых родственников из Гессен-Дармштадта подарками. Наталья получила массу изумрудных и бриллиантовых украшений, ее мать – наполненную золотыми монетами табакерку с портретом императрицы, украшенным алмазами, кольцо с бриллиантами, шубы из сибирской пушнины, сто тысяч рублей. По пятьдесят тысяч рублей получила и каждая из сестер новобрачной: целое состояние. Бедные девушки не были более бесприданницами.

Граф Никита Иванович Панин, воспитатель наследника, по случаю его бракосочетания был пожалован

«званием первого класса в ранге фельдмаршала, с жалованьем и столовыми деньгами; 4512 душ в Смоленской губернии; 3900 душ в Псковской губернии; сто тысяч рублей на заведение дома; серебряный сервиз в 50 тысяч рублей; 25 тысяч рублей ежегодной пенсии, сверх получаемых им 5 тысяч рублей; ежегодное жалованье по 14 тысяч рублей; любой дом в Петербурге; провизии и вина на целый год; экипаж и ливреи придворные»...

И – вне протокола – партикулярную просьбу императрицы: поелику воспитание наследника окончено, то и не вмешиваться более в не свои дела!.. Трещина между Екатериной и масонами продолжала углубляться.

Впрочем, «очистив дом», как она назвала удаление из семейства масона Панина, она тут же заполучила другого масона – Дени Дидро. Еще в 1764 году, через два месяца по вступлении на престол, она предложила Вольтеру и Дидро издавать в Риге осужденную парламентом Франции за безбожие и запрещенную «Энциклопедию». Одновременно Екатерина пригласила д'Аламбера в наставники своему сыну. Д'Аламбер учтиво отказался, сообщив приватно Вольтеру:

«Я подвержен геморрою, а он слишком опасен в этой стране»,

намекая на ту «геморроидальную колику», которая была объявлена официальной причиной смерти Петра III. Дидро въехал в Петербург аккурат в день бракосочетания наследника престола. От скромности Дидро бы не умер ни в коем случае: он возомнил, что артиллерийские выстрелы гремят в его честь! Впрочем, хоть это было и не так, Дидро остался доволен визитом в Россию: его избрали иностранным почетным членом Петербургской академии наук и почетным членом Академии художеств. Но это мелочи в сравнении с тем, что (еще в 1765 году) Екатерина купила его личную библиотеку, назначив Дидро библиотекарем и выплатив жалованье вперед за 50 лет. А вот Екатерине он показался слишком оторванным от реальности. Одним из первых его вопросов было: отчего она медлит со внедрением в стране давно согласованных между ними принципов? Екатерина с некоторым раздражением заметила, что он работает с бумагой, она же – с живыми людьми, которые далеко не все и не всегда готовы стерпеть... Он же нагло заявил на весь мир: La Russie est pourrie avant d'^etre105*Россия сгнила до того, как поспела (франц.).*...

...Далеко не для всех в Российской империи был радостен тот сентябрьский день. Проведав о свадьбе Павла, несчастная принцесса Елисавета от имени больного отца, братьев и сестер, всей «Брауншвейгской фамилии», пребывающей в Холмогорах уже третий десяток лет, пишет Н.И. Панину:

«Осмеливаемся утруждать Ваше превосходительство, нашего надежнейшего попечителя, о испрошении нам, в заключении рожденным, хоша для сей толь великой радости у ея императорского величества малыя свободы».

Она просит не о придворной службе у архангельского губернатора, как по наивности просила в 1767 году106*Принцесса Елизавета, «заплакав на их несчастную, продолжаемую и поныне судьбину, не переставая проливать слезы, произносила жалобу, упоминая в разговорах и то, будто бы они, кроме их произведения на свет, никакой над собой винности не знают, и могла бы она и с сестрою своею за великое счастье почитать, если б они удостоены были в высочайшую вашего императорского величества службу хотя взяты быть в камер-юнгферы».*; она знает теперь, получив нервный срыв как итог влюбленности в караульного107*После того как сержанта Трифонова, в которого она влюбилась, по этой самой причине отстранили от несения караула, Елисавета перенесла восемь месяцев психогенного истерического статуса с жестокими рвотами. Она «...была точно помешанная, а при этом необыкновенно задумчивая. Глаза у ней совсем остановились во лбу, щеки совсем ввалились, при том она почернела в лице, на голове у ней был черный платок, и из-под него висели волосы, совершенно распущенные по щекам». Трифонов между тем пал в ноги коменданту крепости, майору Мячкову, с мольбой: «Не погубите меня!», и не только не был погублен оным, но и получил офицерский чин, а затем и женился там же, в Холмогорах.

Не получив никаких облегчений и никакого ответа ни от Панина, ни от Екатерины, Елисавета, по отзыву коменданта крепости, «сошла с ума и в безумии своем много говорит пустого и несбыточного, а временами много и плачет, а иногда лежит, закрыв голову одеялом, в глубоком молчании несколько часов кряду»...*, что простые человеческие, женские радости – не для нее, и просит теперь всего лишь о прогулках за пределами тюрьмы. Однако Екатерина II, не желая пробуждать

«неприличное в жителях тамошних любопытство»,

отказывает и в этой малости. Панин же в декабре 1773 года строго выговаривает архангельскому губернатору Головцыну:

«Я по сей день всегда того мнения был, что они все безграмотны и никакого о том понятия не имеют, чтоб сии дети свободу, а паче способности имели куда-либо писать своею рукою письма».

Его беспокоит, что принцесса может написать за рубеж...

А Екатерина II с удовольствием рассказывала ближним анекдот, который, по ее словам, поведала ей графиня Анна Карловна Воронцова, но, по крайней его противоестественности, скорее, придуманный ею самой: что, дескать, супруга царя Ивана Алексеевича была столь недовольна своими дочерьми, принцессами Екатериной и Анной, что перед смертью прокляла их вместе со всем потомством до четвертого колена... Анна Леопольдовна была родной племянницей царицы Анны Иоанновны, так что принцы и принцессы «Брауншвейгской фамилии», пребывающие в Холмогорах, были аккурат третьим проклятым поколением, и наказаны должны быть не только они, но и их дети... Если дети эти еще будут...

Впрочем, анекдот не очень успокаивал. Тем более, что некоторое время назад на юге, среди яицких казаков, объявился очередной самозванец под именем ее мужа, Петра III.

«Из Татищевой, 29 сентября, Пугачев пошел на Чернореченскую. В сей крепости оставалось несколько старых солдат при капитане Нечаеве, заступившем место коменданта, майора Крузе, который скрылся в Оренбург. Они сдались без супротивления. Пугачев повесил капитана по жалобе крепостной его девки»*Пушкин А.С. История Пугачева.*,

– примерно такое сообщение получила она в день свадьбы Павла.

СЕМЬЯ

Vanitas vanitatum108

108*Суета сует.*

Начало семейной жизни было для Павла как прекрасный сон. Молодая пара показывала всем, что счастлива безгранично. Екатерина отправляла в Дармштадт письма, полные самых радужных надежд. Наталья обладала всеми возможными достоинствами: она была скромна и любезна. Это была самая внимательная из жен для обожающего ее мужа, который повсюду расхваливал ее и благодарил Всевышнего, что тот ему послал это сокровище. Они решили жить по-простому. Он повсюду сопровождал свою любимую супругу, обеспокоенный лишь одним: как бы не вызвать в чем-нибудь ее недовольства...

Что за Flitterwochen109*Медовый месяц (нем.).*! Счастливая Наталья дает волю своим желаниям: она мечтает только о балах, вечеринках и всевозможных увеселениях. Ее жажда развлечений, без сомнения, развеяла меланхолию мужа, который мечтал разделять ее радости. Всегда веселая Наталья увлекает супруга в долгие загородные прогулки, на балы, которые продолжаются до зари, и где царят танцы, розыгрыши и кокетство. Милая ветреница решила даже создать театр. Она любила наряжаться, играла в комедиях и трагедиях и появлялась вместе с Павлом в балете. У царевича не было ни одной свободной минуты ни утром, ни вечером. Екатерина ликует от радости: теперь-то уж царевич меньше всего вспоминает о своих правах, судьбе империи и царской короне.

Но народ помнил о царевиче. Многие были недовольны усилившимся властолюбием Екатерины. В деревнях, в армии, в монастырях и министерствах только и мечтали, чтобы власть перешла к великому наследному князю. Молодой супруг проявлял интерес к литературе и французскому искусству. Но Дидро, несмотря на свою безграничную лесть перед сильными мира сего, не смог привлечь его на свою сторону. Павел говорил, что этот философ

«слишком низко гнет спину».

Павел даже хотел вести литературную переписку с Парижем. Граф Андрей Шувалов представил ему Лагарпа, знаменитого критика того времени, который, между прочим, благодаря своим связям с Россией, в будущем станет важной персоной. Таким образом между французским писателем и великим князем завязалась переписка. Но Екатерина, всегда презрительно относившаяся к тому, что исходило от ее сына, только посмеялась над этим. Она говорила, что не может найти у Павла ни одного стоящего внимания ответа, и сейчас же переходила к другим делам.

Однако радость императрицы от удачного брака сына довольно быстро закончилась. Ami fidèle et sincère*Друг верный и искренний (франц.).* великокняжеской семьи, Разумовский, знавший дело из первых рук, сообщил императрице, что Вильгельмина-Наталья, по видимости целиком погруженная в вихрь светских развлечений, на деле неотступно требует от царевича, чтобы он вспомнил о своем высоком предназначении и о троне, узурпированном его матерью.

ПОТЕМКИН

Придворные – это нищие, которые сколотили состояние, выпрашивая милостыню.

Н. Шамфор

В эти же годы личная жизнь и любовные приключения Екатерины будоражили двор и весь город. После красавца Васильчикова императрица сделала своим фаворитом генерала, уже отличившегося своими подвигами. С каждым днем его влияние становилось все более заметным. Он был одноглазым и косил единственным глазом, но обладал редким умом и поразительной храбростью. Некоторые утверждали, что он был «страшен, как смертный грех» (что было неправдой). Его звали Григорий Потемкин. Екатерина все сильнее проявляла благосклонность к грозному генералу, и это постоянно беспокоило ее окружение. Его прозвали «Циклоп», и все придворные гнули перед ним спину.

– Inter caecos luscus rex110*Меж слепых и одноглазый – царь (лат.).*, – заметил как-то Павел; Екатерине донесли немедленно, и, разумеется, это не способствовало улучшению отношений между императрицей и наследником.

Ловкий фаворит (все же надо признать, что с самой юности он чувствовал в себе призвание служить Богу) понимал: необходимо использовать приличия, чтобы добиться брака, к которому безуспешно стремился Орлов. Он заставил императрицу еще сильнее любить себя, уезжая для виду в самые отдаленные монастыри и утверждая, что из-за их сожительства его отлучат от церкви. Исповедник Екатерины повторял ей слова хитрого генерала. Необходимо положить конец, – говорил он, – этому безобразию, от которого постоянно страдает его преданная православию душа.

С мая 1774 года Екатерина и Потемкин состояли в тайном браке. Венчание происходило в Петербурге, на Выборгской стороне, в храме св. Самсония, с участием очень немногих приглашенных – только самых близких. Его подробности сохранили семейные предания Бобринских, Браницких, Волконских, Воронцовых, Раевских, Самойловых, Строгановых и Энгельгардтов; в венчании участвовали общие их предки А.Н. Самойлов, А.В. Энгельгардт, Е.А. Чертков.

Как всегда, и на этот раз с угрожающим размахом, Екатерина осыпала милостями свою новую любовь. Все были поражены: Потемкин за несколько месяцев был назначен на самые высокие государственные посты. Хватало одного его имени, чтобы разрешить любые военные или гражданские споры. Однажды Павел, встревоженный трудным положением графа Перфильева, бывшего камер-юнкера, решил попросить мать взять его под защиту. Но ему дали понять, что его просьба лишь повредит этому человеку.

ЗАПОРОЖСКАЯ СЕЧЬ

– Ой Царице, наша мати! Змилуйся над нами,

Ой дай же нам прежни степы з темными лугами!

– Не дозволю Запорозьцям степом обладати.

– Да прикажу Маскалеви всю Сичь розоряти!

«Пропала Сечь Запорожская» *Песни, собранные Киреевским. Вып. 9. М., 1872. С. 369-370.*

Запорожцы, по замыслу императрицы и с полного согласия Потемкина, втершегося в их доверие и приписанного к одному из куреней под именем Грицко Нечоса, – переводились на положение военных поселенцев. В мае 1774 полковой старшина Антон Головатый добился от Екатерины II грамоты, предписывающей Потемкину не беспокоить Запорожский Кош. Одновременно императрица предлагала запорожцам прислать депутатов для рассмотрения их претензий. Это было лицемерие. Войско под командованием генерала Текелли в июне 1775 года разгромило Запорожскую Сечь. Около 5000 казаков – половина войска – покинула обжитые веками места.

«Укрепления Сичи были разрушены, артиллерия взята, пушкарня засыпана, курени были разобраны или отосланы в Никитин для устройства временных провиантских магазинов. Церковь Покровская была сожжена, могильня часовни, памятники и кресты на церковной площади сняты или уничтожены. ... Два года спустя только валы, рвы, могилы и развалины давали знать, что там была некогда столь знаменитая Сичь»111*Скальковский А. История Новой Сечи или последнего Коша Запорожского.*.

Значительная часть запорожских казаков ушли за Дунай, где оказались под рукой Османской империи. Во время второй турецкой войны Екатерине пришлось сражаться с этими профессиональными воинами, оскорбленными ею.

САМОЗВАНЦЫ

Мятеж никогда не кончался удачей

Иначе его называют иначе...

С.Маршак

ТЕНЬ ОТЦА

Не только в простом народе, но и в высшем сословии существовало мнение, что будто государь [Петр III] жив и находится в заключении. Сам великий князь Павел Петрович долго верил или желал верить сему слуху. По восшествии на престол первый вопрос государя графу Гудовичу был: «Жив ли мой отец?»

А.С. Пушкин

Идеи становятся материальной силой, когда они овладевают массами.

К.Маркс

Мужик служил барину потому, что барин служил царю. Сердце же царево было «в руце Божией». Манифест о вольности дворянства, данный Петром III, явно не довел дела до конца. Он уничтожил обязательную службу дворян, но в силу этого нужно было уничтожить и крепостное право, – оно стало нравственно незаконным после манифеста 1762 года.

Но второго манифеста – о свободных хлебопашцах – не последовало. Вместо этого при таинственных обстоятельствах исчез царь. Разве не понятно, почему? Потому что дворяне не хотели публикации второго манифеста! Петра III убила жена-немка за то, что он хотел дать вольность крепостным! А царя в стране не стало. Немкой вертели, как хотели, те же дворяне, – одни они в стране все права получили, прочие остались ни с чем.

Любые попытки выразить недовольство совершающимся в стране пресекались самым решительным образом. В 1772 году был «уличен в сепаратизме» Степан Ефремов, атаман донских казаков, не согласный с передачей вновь прибывающим немцам войсковых земель, с переселением казачьих станиц с Дона на немирные рубежи империи. Военная коллегия приговорила его к смертной казни, однако Екатерина II, «в уважение прошлых заслуг», заменяет ее ссылкой в Прибалтику...

Бумажные деньги неуклонно обесценивались, цены росли. А тут еще неурожаи «на хлеб и траву», да несколько лет кряду... Но только монахи, но войска, из тех, что в 1773 году не были задействованы на театре военных действий, вынуждены были подчас питаться «именем Христовым» либо реквизициями, которые любви к ним не прибавляли.

И паче того: монастыри! Старые, уезженные жизнью казаки обычно уходили в заранее присмотренный монастырь, жертвуя туда – часто в несколько приемов – часть своей добычи.

«До учреждения Екатериной так называемых «штатов монастырей» в России считалось до 1072 монастырей. По штатам 1764 года, простиравшимся на одни великорусские епархии, из имевшихся здесь 964 монастырей оставлено 224, да 161 за штатом, на собственном содержании, остальные 569 велено было закрыть или обратить в приходские церкви. В Малороссии и Белоруссии, при введении штатов оставлено только 29 обителей в штате и 55 за штатом. К началу настоящего [XIX] столетия по всей империи было уже всего 452 монастыря. Здания закрывавшихся монастырей обращались в казармы, госпитали, дома для сумасшедших и т. п. Строение новых монастырей допускалось лишь с разрешения высшей власти; до конца XVIII века [с рокового 1764 года] новых обителей возникло всего пять»,

– свидетельствует Л. Знаменский в «Руководстве к русской церковной истории». Не менее жестоко были разгромлены и монастыри на Дону, а их собственность, представлявшая по большей части добровольные даяния казаков, ограблена императрицей.

Но это – православные монастыри. К старообрядческим церквам и скитам отношение было иное. Их жгли, разрушали, разметывали по бревнышку; рукописные и старопечатные святые книги рвали или жгли, древние иконы – рубили. Старообрядцев отдавали в солдаты, посылали на каторгу, отправляли в ссылку. Как при Петре, начались массовые самосожжения, старообрядцы бежали в Сибирь, Литву, Австрию, – куда глаза глядят...

Со времен Петра I казаки могли припомнить лишь одного государя, который продемонстрировал лояльность к старообрядцам, – это был Петр III. Между тем не было достоверно известно, убит ли этот царь или только скрывается. И в один прекрасный день оказалось: жив! Но оживил первым этот образ не «Пугач». Павел!

«Когда императрица проживала в Царском Селе в течение летнего сезона, Павел обыкновенно жил в Гатчине, где у него находился большой отряд войска. Он окружил себя стражей и пикетами, патрули постоянно охраняли дорогу в Царское Село, особенно ночью, чтобы воспрепятствовать какому-либо неожиданному предприятию. Он даже заранее определял маршрут, по которому он удалился бы с войсками своими в случае необходимости: дороги по этому маршруту, по его приказанию, заранее были изучены доверенными офицерами. Маршрут этот вел в землю уральских казаков, откуда появился известный бунтовщик Пугачев. В 1772 и 1773 годах он сумел составить себе значительную партию, сначала среди самих казаков, уверив их, что он был Петр III, убежавший из тюрьмы, где его держали, ложно объявив о его смерти. Павел очень рассчитывал на добрый прием и преданность этих казаков. Его матери известны были его безрассудные поступки»,

– сообщает один из организаторов убийства Павла I, генерал Л.Л. Бенигсен (курсив мой. – В.С.). Позже, излагая эту версию своему племяннику фон Веделю, Бенигсен утверждал, что Павел

«намеревался выдать себя за Петра III, а себя объявить умершим».

Если это сообщение Бенигсена верно – а оно может быть и ложью, продиктованной желанием опорочить Павла, – Пугачев как «анператор Петр III» был его творением. Павел дал если не сценарий, то лейтмотив «крестьянской войны». За год или полтора до кровавых событий на Урале и Волге Петр III уже материализовался здесь из его тоски по убитому отцу. Как Гамлет, проверяет спектаклем мать, убившую его отца, так и Павел организует чудовищную карнавальную трагикомедию... не будучи, в отличие от Гамлета, властным над этими событиями.

У Пугачева было одно из четырех знамен, когда-то принадлежавших гольштейнской гвардии Петра III. Откуда? Сегодня принято считать, что староверы смогли похитить одно из гольштейнских знамен в Петербурге и переслать на Яик.

«Пугачева к вам везут. Не забудьте спросить о голштинском знаме»,

– пишет императрица московскому генерал-губернатору Волконскому, председателю особой следственной комиссии по делу Пугачева, и это первый вопрос к Пугачеву, который приходит ей в голову. Но получив совершенно нелепый ответ, как ни странно, вполне им удовлетворяется:

«Это знамя нигде не полонено, а найдены Перфильевым [сподвижник Пугачева] в двух сундучках два знамя, одно – с черным гербом, а другое, это когда его злодейскою шайкою разбита была легкая полевая команда под Дубовкою».

Знамя давным-давно раскассированной части никоим образом не могло оказаться в «сундучке» в действующей армии, на театре военных действий! Императрица не могла не понимать этого. Стало быть, ее интересовала не сама истина о появлении у Пугачева этих знамен, которую она заранее знала, а любое благовидное укрытие для этой истины.

В чем же состояла истина о знамени? Не в том ли, что его привез на Яик сам Павел? Только в сем случае императрица удовольствовалась бы первой попавшейся ложью в отношении знамени, лишь бы следственная комиссия не «копала» дальше.

Пугачев не сам взял себе имя и титул умершего императора: яицкие казаки вынудили его к этому. Но не силой, конечно: хорунжий Емельян Пугачев изо всех сил искал свое место в жизни, роль себе по плечу. И подсказка о Петре III прозвучала для него удивительно вовремя.

Две войны – Семилетняя и турецкая – привели к тому, что Емельяну обрыдла царская служба. Он стал просить об отставке. Не получил. Умыкнув лошадь, «шатался по Дону по степям две недели». Возврата к законопослушной жизни не было, это он понимал. И примерял на себя всякие роли: в раскольничьих скитах он – старообрядец, пострадавший за веру; в Польше – казачий атаман, готовый поднять мятеж на правом фланге турецкого фронта (как и вышло!) и согласный получить «кое-какие денежные средства» для приобретения сторонников; в странствиях –

«заграничной торговой [человек], и жил двенадцать лет в Царьграде, и там построил русский монастырь, и много русских выкупал из-под турецкого ига и на Русь отпускал. На границе у меня много оставлено товару запечатанного»...

Но все это мелко, мелко! Нужен иной размах, атаманский! Может быть, возглавить уход яицких казаков за Кубань, в турецкую сторону?..

На Яике он слышит поразительную историю про появление императора Петра III. И каким-то верхним чутьем вдруг понимает, что если он сможет свергнуть Екатерину II, то это вовсе не обязательно кончится для него катастрофой. Наоборот! Павел, наследник престола, может приблизить и отблагодарить за сие!

17 сентября 1773 года Пугачев исчезает – является Петр III. Легенда его предельно убедительна и влечет к нему все горячие сердца и буйные казачьи головы:

«Я вольность казакам сготовил, но министры и изменщица-жена не схотели этого: пришлось скрываться, пока сил не накоплю. А теперь сила есть! Сам я царствовать уже не желаю, а восстановлю на царствие государя цесаревича. Кто со мной – того пожалую, кто против – что ж, сам себе казнь выбираешь!»

Самозванец украсил свою штаб-квартиру портретом Павла, и, глядя на него, восклицал:

«Ох, жаль мне Павла Петровича, как бы окаянные злодеи его не извели».

Перфильев заявлял, что послан из Петербурга

«от Павла Петровича с тем, чтобы вы шли и служили Его Величеству».

Пугачев велит присягать

«Павлу Петровичу и Наталье Алексеевне»,

и не устает повторять, будто

«великий князь с донскими казаками приближается на помощь»...

МЯТЕЖ

Русское дворянство не способно выделить из своей среды российского Кромвеля

Фридрих II – министру иностранных дел Пруссии Финкенштейну

Крестьяне поверили Пугачеву.

Пугачев шел, не встречая сопротивления. Казаки, солдаты, крестьяне присоединялись к армии праведного царя. Попы, хлебнувшие екатерининских реформ, встречали освободителя колокольным звоном. Тут же вершилась скорая расправа: пылали дворянские гнезда, раскачивал ветер тела повешенных. Перехлестывало через края, рыдали дети над телами растерзанных матерей, закутывались до бровей черными платками изнасилованные девушки... От Яицкого городка до Башкирии, от Поволжья до Западной Сибири полыхало восстание. Оренбург, Казань, Саратов...

Как отнесся к появлению самозваной тени отца цесаревич? Что подумал 19-летний впечатлительный юноша, только что переживший крах надежд на вступление на престол и еще не пришедший в себя после свадебных торжеств? Ведь и само имя отца не принято было называть, а тут не имя только, а он сам, воскресший и – восставший! Идущий к нему, чтобы отдать в его руки власть!

Екатерина в эти дни воспринимала царевича не как родного сына, а как злейшего из соперников, которые когда-либо угрожали ее трону. Властолюбие у нее брало верх над всеми остальными чувствами. После совершеннолетия Павла в их отношениях наступило нечто вроде затишья. Павел понял: нечего и надеяться, что она поделится с ним своей властью. Екатерина увидела: мальчик avoir l'esprit aux talons112*Без царя в голове (франц.).*, но достаточно разумен, чтобы не затевать глупостей. В ней даже проснулось что-то вроде запоздалой материнской любви. Но она тут же одернула себя.

Несчастный князь в трудные моменты своей юности вел себя очень осмотрительно. Он понимал, что бунт ни к чему хорошему не приведет! Павел видел, что Екатерина, с беспокойством следящая за его взрослением, обманывает, говоря о материнских чувствах, которых не испытывает, и старается всеми способами отстранить его от государственных дел.

Он знал, что мать отобрала все его личные владения за границей, которые достались ему от отца. Это были карликовые немецкие государства, управляя которыми, он мог бы приобрести административный опыт, научиться всем тонкостям власти... Когда-то именно так училась властвовать она сама – на управлении Шлезвиг-Гольштейном. Может быть, именно поэтому она не захотела дать ему такой возможности?

Получит ли он когда-нибудь власть?

Павел видел, что все те, кто хочет видеть его императором, недостаточно хотят этого. Если бы кто-то из них возглавил этот пожар, что полыхает на юге, – успех был бы почти неминуем. Но способен ли он будет принять такие услуги такого дворянина?

А сам он способен ли возглавить такой пожар?

Неужели там – его отец?

Не зря ведь мать дает ему читать чудовищные сводки: казни, истязания, убийства, зверства всех возможных видов. Даже если эти сводки вдесятеро преувеличивают происходящее, и то, просто из головы такое не выдумать.

Перед лицом такого все мысли о ребяческом самолюбии надо бросить.

Мать права.

Сейчас бунтовать нельзя.

И Павел, может быть, для того, чтобы выбросить из головы всякие мысли о том, что происходит на юге, до одурения пытался осмыслить, что нужно сделать в стране, чтобы не было в ней таких бунтов. На заре (это было его любимое время суток), Павел, склонившись над письменным столом, делал заметки, разрабатывал планы. Они были противоположны тому, что воплощала в жизнь императрица. Если бы у него было хоть немного влияния в совете министров, он бы посоветовал матери больше заниматься делами внутри страны и прекратить конфликты за рубежами империи.

Нужно строить государство солнца, государство справедливости. Сначала хотя бы в прожекте!

В этом будет состоять его борьба с матерью.

Она увидит, что он чего-то стоит!

Павел вручил матери объемистый трактат: «Рассуждения о государстве вообще, относительно числа войск, потребных для защиты оного, и касательно обороны всех пределов». Трактат был посвящен не столько ратным делам, сколько восстановлению мира. Турецкая война, считал Павел, сопровождалась огромными расходами, жертвами и привела Россию к смуте, поставила на край пропасти. Лишь длительный мир, низкое налогообложение и сокращенная, а значит, менее обременительная для казны армия могут вернуть империю в ее прежнее состояние процветания и гармонии.

Вот уж никак не думала Екатерина, что сын предложит ослабить армию в такое время, когда целые края охвачены бунтом! И эта война с Турцией – не для собственного же удовольствия она ее ведет! Досаднее всего, что иные аргументы Павла повторяли то, что говорил ей и Дидро. Тот явно намекать осмеливается, что она перешла границы, отделяющие просвещенную монархию от – подумать только! – тирании. Она знает, что делает! Друзья и союзники ей нужны, а не критики! Один лишь Мельхиор Гримм, понимает ее. Чуткий собеседник, ничего не говорит поперек и любому обстоятельству может дать объяснение философическое.

В том же трактате Павел предлагал учредить военные поселения. Раскассировать гвардию, сократить армию, а чтобы сие не сократило мощи воинской государства, по рубежам страны надлежит военные поселения создать. Их жители и землю будет пахать, но и в артикулах воинских упражняться. И от старания их в зависимости положить каждому содержание соответствующее...

«Предписать надобно всем, начиная от фельдмаршала и кончая рядовым, все то, что им должно делать, тогда можно на них взыскивать, если что-нибудь будет упущено»...

Екатерина поморщилась. В той части, в какой сие возможно было, оно уже осуществилось, ибо так и живут казачьи станицы, с мечом в одной руке и оралом – в другой. И не зря она казаков на рубежи переселяет – защита они, конечно, надежная. Беда другая: чуть землепашец себя вольным почувствовал – и жди, когда новый Пугачев у них появится...

Но предписывать все, что кому делать должно... Так и фельдмаршал, вместо того, чтобы бить врага, пред оврагом, на дороге размытым, станет и к ней гонца пошлет: предпиши, что делать! Ха! Они и так все знают, что делать надо, и крадут все, что можно...

Впрочем, трудом сим Павел показал, как она ему сказала, радение о заботах государственных. И того ради указано было ему два раза в неделю участвовать в делах правительства. Кроме того, сама Екатерина согласилась держать его в курсе государственных дел. По вторникам и пятницам Павел выслушивал отчет о решениях государственного совета: его читал секретарь. Тогда же, по рекомендации князя Репнина, был назначен и офицер, который давал ему уроки морского дела. Сие было необходимо: по генерал-адмиральскому званию Павла он обязан был знать субординацию флота, вникать в его беды и проблемы.

Офицер сей – Сергей Иванович Плещеев, капитан флота, – взят был из состава константинопольского русского посольства. Плещеев состоял в кадрах флота с 1764 года, стажировался и на английском флоте и на Мальте. С графом А.Г. Орловым ходил он в Средиземное и Эгейское моря, в Архипелаг. Все это знала Екатерина и ценила молодого и подающего большие надежды офицера. Но было и то, чего она не знала: Плещеев был масоном. Вступил в братство вольных каменщиков он в Ливорно – и также по рекомендации князя Репнина, чьим покровительством пользовался...

Сергей Иванович Плещеев, по санкции императрицы, вручил Павлу на хранение ландкарты Архипелага и других локусов моря Средиземного и иных восточных регионов, за окончанием военных действий пока более не потребные. Происхождение карт сих было уникальным: их передали русским штурманам рыцари Мальтийского ордена, что и в легендах карт показано было.

– Все португальские и испанские завоевания и открытия, – говорил Плещеев, передавая Павлу карты – сделаны кораблями, плывшими под флагом с красным восьмиконечным крестом на белом поле. Колумб и Васко-да-Гама плыли под этим флагом. Центральная и Южная Америка, Индия и Китай видели этот флаг и вполне понимали его значение... И тем по праву гордиться можно и должно, что орденские бальи и командоры служат на российском флоте, а офицеры флота Российской империи завершают военно-морское образование на Мальте...

Крест сей принес нам Святой Георгий Победоносец – ибо кто, как не он, во время штурма Иерусалима участвовал в сражении, явившись пред сонмами воинскими в образе рыцаря с красным крестом на белом плаще... Оттого мальтийский крест именуют еще георгиевским.

...»Участие» Павла в государственных делах длилось около четырех месяцев. В начале весны все изменилось. Мать ни о чем не предупреждала его, но не стало ни секретарей, ни отчетов, ни досье, ни уроков. Почему?

Императрица увидела, что царевич без особых возражений принимал ту лапшу, что секретари вешали ему на уши. И она поняла: мятеж наследника подавлен.

Да был ли мятеж?

Впрочем, post factum113*Когда все уже свершилось (лат.).* императрица дала сыну необходимые пояснения:

«Одна я в империи могу принимать решения и настаивать на их выполнении. Сейчас я повсюду раздаю приказы, и их не оспаривают. Имейте это в виду. Я не считаю нужным, чтобы вы вошли в государственный совет, и вы должны ждать до того времени, пока я не изменю своего решения».

Это новое оскорбление парализовало волю Павла. Мать отказалась признать в нем государственный ум, способности к управлению. Павел погрузился в апатию. Больше его ничто не интересовало.

Впрочем, от этого «государственного эпизода» у Павла остался близкий друг – капитан флота Сергей Иванович Плещеев.

***

Екатерину чрезвычайно интересовало иное: нет ли мятежа вокруг цесаревича? Как отнеслись к южному мятежнику – «маркизу Пугачеву» – заявлявшему, что хочет отдать трон Павлу, и, стало быть, оказавшемуся их неожиданным союзником, те, кто желал видеть Павла на престоле, – все эти Панины и Разумовские, Фонвизины и Бибиковы? Именно сторонников интронизации великого князя она и посылает «воевать маркиза Пугачева». Первого – Александра Ильича Бибикова, затем – Петра Ивановича Панина (брата Никиты Ивановича)... Екатерина нашла возможность faire d'une pierre deux coups114*Сделать одним камнем два удара (фр.; посл.)*, – подавляя восстание Пугачева, они еще и доказывали свою благонадежность!

В конце августа волна бунта была повернута вспять. Если Пугачев казнил дворян десятками, то правительственные войска уничтожали крестьян и казаков сотнями и тысячами. Виселица, а иногда «колесо», красовались в каждой деревне. В некоторых деревнях был повешен или колесован каждый третий, остальные – выпороты и изувечены. Рвы, заваленные окровавленными трупами, окружали деревни.

Панин одержал победу: 14 сентября 1774 года, преданный теми, кого он считал товарищами, Пугачев был связан и передан офицерам императрицы. Последним аргументом, последним оружием «Петра III» был Павел:

«Кого вы вяжете? – кричал Пугачев. – Сын мой, Павел Петрович, ни одного человека из вас живым не оставит».

И изменники замешкались: а ну, как Пугачев и впрямь царское слово знает?!.

Пытанный, он повинился:

«Не думал к правлению быть и владеть всем Российским царством, а шел на то, чтобы поживиться чем-нибудь, если удастся; не хотел убитым быть на войне».

Екатерина поспешила довести эти его слова до Павла.

***

Пугачева казнили. Павел знал задолго до казни, – ничего общего с его отцом этот человек не имел. Но он испытывал к нему горькое сострадание.

Какой-то купец, истово крестясь, заметил соседу:

«А кто ж его знает? Конечно, не царь, но все же и не простой человек; может быть, царским духом мужик исполнился?»

Павел запомнил и много раз повторял в уме эти слова, невольно вспоминая панинское:

«Имя Божие – и есть Бог».

Неужели имя царя и сделало этого человека царем?

А он сам? Он Павел? Он – не царь, хоть его имя – царское. Как разгадать эту загадку? Как сделать, чтобы царский дух воплотился во мне? Как свое имя сделать царским именем?

РАЗУМОВСКИЙ

Павел – кумир своего народа

Австрийский посол Лобковиц. 1775 г.

На место Панина был назначен генерал Николай Салтыков. Этот лицемер, обладавший неуемной алчностью, мог внушить своему августейшему «ученику» лишь ненависть. Мать и сын не раз вздорили по этому поводу. Екатерина ни в чем не уступила, несмотря на настойчивые просьбы Павла. Она пыталась внушить ему, что ведет себя столь сурово по отношению к нему для его же будущего блага. В этой тягостной для него ситуации Павел прекрасно видел, что нельзя верить ласковым возражениям Екатерины. И к нему постоянно возвращалась подозрительность, от которой он стремился избавиться с первых дней своей женитьбы.

Екатерина, знавшая, что запретный плод особенно сладок, и боявшаяся, как бы Павел, узнав, кем на самом деле для него является Разумовский, не порвал с ним, через Салтыкова передала сыну, что она его дружбой с Андреем весьма недовольна, с присовокуплением намеков на чрезмерные вольности сего последнего с супругою великого князя. Совесть ее была чиста – она передавала сыну одну лишь правду.

Расчет ее оказался верным. Когда Салтыков именем императрицы отчитал царевича, – дескать, князьям не положено иметь фаворитов, – тот возмутился. В комнату меж тем зашел и сам Андрей Разумовский. Павел бросился к нему и воскликнул, показывая на Салтыкова:

– Андрей, этот господин не хочет, чтобы я вас любил...

Эта выходка, разумеется, не избавила Павла от необходимости исполнять приказ матери и императрицы. Несчастный князь попросил своего товарища сделать все возможное, чтобы об их дальнейших встречах не было известно. Павел был готов пойти на все, лишь бы не расставаться с другом. Он пожаловался на материнскую тиранию жене. Наталья ответила, что он прав. Она и сама видит, что свекровь с каждым днем становится все более невыносимой, несправедливой и вздорной. Молодая женщина заявила, что Павел не должен сносить такое к себе отношение.

– Вы как ребенок, дорогой мой супруг! Вы наследник престола – но не член Государственного Совета; вы генерал-адмирал флота, ведущего военные действия – но скажите, кто ведет ваши корабли, где происходят сражения? Вы никогда не участвуете в решении государственных дел, а меж тем не только право на сие имеете, но и обязанность – и пред страной, и предо мною!

И она очаровательно топнула ножкой.

Наталья тратила огромные суммы – не только на развлечения, но и на украшение домашнего гнездышка. Павел не осмеливался просить денег у матери – да она бы их и не дала... Он занял крупную сумму у сестры Андрея Разумовского, вовсе не обращая внимания на болтовню злых языков о том, что, мол, Андрей был любовником великой княгини...

...Победа России над Турцией стала причиной великих празднеств в Москве. В начале 1775 года императрица торжественно въехала в Москву, – ее золоченую карету сопровождала свита из сотен гвардейцев. Поодаль, вовсе не в первых рядах, в шествии присутствовал и Павел с другом Разумовским. Во главе полка, на великолепной лошади он выглядел весьма представительным. И хоть победа приписана была Потемкину, хоть он, вместе с императрицей, должен был пожать все лавры этой встречи, крики «ура» раздавались чаще и громче в честь Павла...

В жалких приветственных возгласах, которые были адресованы императорской карете, окруженной гвардейцами, не чувствовалось искренней радости. Павлу же, напротив, москвичи хлопали в ладоши, благословляли его, и их крики слышны были долго после того, как солдаты полка исчезли из виду...

Восторженные офицеры, женщины подбегали к царевичу и доходили до того, что целовали ему сапоги! Разумовский, пораженный происходящим, повторял Павлу:

– Ах, князь! Как вас любит народ! Как он надеется на ваше царствование!

И добавил, приглушив голос:

– Sine justitia quid sunt regna si non latritudines magni115*Без справедливости – что такое царства, если не большие разбойничьи шайки (лат.). Слова Августина Блаженного.*. Если бы вы только захотели...

Великий князь оставался бесстрастным к этим чрезвычайно заманчивым предложениям. Конечно, его опьяняло воодушевление москвичей, в его молодой голове раздавался голос, зовущий к независимости, к победе. Но то, что некоторые называли парализующим унынием, было, возможно, на самом деле ранней мудростью.

Именно в это время он обнаружил в себе новый и неисчерпаемый источник веры и надежды. Страшная картина казни Пугачева дала ему смутный ответ на один из самых больных вопросов. Он понял, что не Пугачев властвовал своим войском, а войско властвовало им. Он позволял этим людям sans foi ni loi116*Без совести и чести (франц.).* делать то, чего они и так сами хотели. И не просто позволял, но освящал их действия своим апломбом, своим авторитетом. И потому был их царем. Только хотели они слишком малого, – пьянствовать, грабить и насиловать.

Нужно, чтобы люди хотели другого, святого и высокого. Нужны chevalier sans peur et sans reproche117*Рыцари без страха и упрека (франц.).*, такие как Разумовский! И тот, кто позволит таким людям действовать, обретет в своем властвовании над ними подлинное счастье.

А мать его? Она ведь тоже только позволяет делать сановникам своим то, чего они сами хотят. Только позволяет... Leben und leben lassen118*Живи и жить давай другим (нем.).*... И потому – царит, освящая все происходящее именем своим...

Пока эта мысль медленно входила в его сознание, холодком продвигаясь от лопаток к затылку, он непосредственно ощутил, что им руководит могучая духовная сила, направляющая его к предопределенной, заранее намеченной цели.

В этом – в его вере в свое высшее предназначение – он был полностью сыном своей матери.

СМЕРТЬ

Grande faisense des drames...

Виктор Гюго *Великая мастерица драм (франц.). О смерти.*

La parole a ete donnee a l'homme pour degouser sa pensee.

Талейран – испанскому послу Иксвердо *Речь дана человеку, чтобы скрывать свои мысли (франц.).*

Павел, увлеченный жизнью семейственной, забыл о планах захвата власти. К уже пережитым им тревогам прибавилась новая: здоровье Натальи вызывало серьезное беспокойство. Эта легкомысленная, хоть и очаровательная, женщина не была готова к такой любви, какую испытывал к ней муж. Она по временам отказывалась от страстной близости, которую требовал горячий темперамент последнего. Со временем она все более отдалялась от него, и реже, чем могла бы, проявляла к нему свою любовь. Она стала нервной и бледной, и, будучи от природы очень хрупкой, таяла прямо на глазах. Врачи упрекали ее в том, что она чрезмерно увлекалась танцами, ночными гуляниями и катанием на санях в зимнюю стужу. Врачи были строги, они заявляли, что она должна лечиться, а не развлекаться. Несчастный супруг, который ни в чем не мог отказать Наталье, попытался ее образумить. Но она его не слушала. Правда, давала меньше балов, но ее состояние ухудшалось.

Самое худшее о ней знала императрица: она оказалась чертовски честолюбива,

«в своих желаниях меры не знала».

Ночами, даже среди ласк, она твердила Павлу о его попранных правах... Руки ее явно тянулись к короне, и муженька своего она в том же духе настраивала... Екатерина морщилась: вовсе не такой невестки ей хотелось, вовсе не такую требовала она найти! Этот фон Оссебург! Donner und Blitz119*Гром и молния (нем.).*! Ведь сказано же было ему:

«Для нее простительно быть хорошенькой, но она ни в коем случае не должна обладать большим умом. Та, что надеется на это замужество, должна быть умна ровно настолько, чтобы суметь это скрыть!»

И вот – пожалуйста: не покой, а лишь головная боль новая из этого брака проистекла. Добро еще, что девушка, показавшаяся ей «золотой женщиной», полной жизненных сил, свежей и очаровательной – оказалась на самом деле больной! Мало того: она и вела себя легкомысленно и при дворе шли нелестные толки об отношениях царевны и Андрея Разумовского...

Разумеется, императрица сочла долгом довести слухи об этой связи – более чем справедливые! – до сведения царевича, который, как это обычно бывает, один-единственный ничего не знал о своей жене! Она не колебалась ни минуты, она не отказала себе в удовольствии лично сообщить это сыну.

Однако вбить клин между супругами не удалось. Павел, глубоко убежденный в непогрешимости своей супруги, защищал ее с еще большей яростью, потому что видел в этих обвинениях очередную жестокость матери; он отказался поверить не только в них, но и в непорядочность своего лучшего друга. Все это казалось ему самой настоящей клеветой. Выходя, он со злости хлопнул дверью, но отныне Екатерина решила разорвать этот брак. Но как это сделать?

Оставаясь ночами наедине с женой, несчастный муж засыпал Наталью множеством личных вопросов. Она должна была оправдываться перед ним. Обвиняемая проливала реки слез, становилась перед Павлом на колени, убеждая его в своей невиновности, и, как раненое животное, оставалась лежать на полу, пока взволнованный муж ласково не поднимал ее и не утешал, как мог.

Данс де Виулазон, учитель древнегреческого языка, которого царевич считал своим старым другом, позже откровенно рассказал все, что знал. Этот человек утверждал, что чета великих князей почти каждый вечер принимала Разумовского за ужином. Как только Павел отворачивался, в его бокал с вином подсыпали немного опиума. Он засыпал прямо на стуле перед тарелкой с десертом! Было ли это правдой? Подробности поведал учителю кто-то из домашней прислуги.

Наталья хотела еще в начале осени уехать в Санкт-Петербург. Из-за плохого самочувствия отъезд был отложен. Но 7 декабря, на неделю раньше императрицы, чета великих князей приехала в столицу. Ежедневно они проезжали небольшое расстояние, чтобы не утомлять будущую мать. Несмотря на все сплетни, которые не могли не задевать ее, Наталья ждала рождения ребенка с большой радостью.

Разумеется, Екатерина сразу же пригласила лучшую акушерку – графиню Марию Румянцеву. Та, принявшая за шестьдесят лет жизни при дворе сотни младенцев, осмотрела великую княгиню и не нашла оснований для беспокойства.

– Я и не беспокоюсь, – процедила императрица, – хотя здоровье милой Nathalie в последнее время весьма и весьма оставляло желать лучшего. Напротив, я желаю вас избавить от всяких беспокойств. Во-первых, при дворе злостные слухи распускают, что Nathalie находилась в преступной связи с неким дворянином, коего и имя называют; и стало быть, отцом ребенка вовсе не является нынешний наследник престола и сын мой Павел...

Румянцева замахала на нее руками: матушка, мол, что ты такое говоришь! Нельзя об этом, тебе нельзя...

– Ни в малой мере не собираясь слухам этим верить, – продолжала Екатерина, сделав рукою успокаивающий жест, – я и вас убедительно прошу, коль слухи сии до вас дошли, отнюдь не давать им веры. Да и человеколюбие христианское разве не призывает нас ко всем в равной мере относится гуманно и снисходительно?

Сие, впрочем, не тот еще разговор, для коего я вас пригласила.

Вы, при вашем опыте, и без меня знаете, сколь много матерей родами умирает – то от горячки родильной, то младенец поворотится во чреве не так... А роды ответственны чрезвычайно, речь о наследнике престола идет! Случается и так, что в боязни ответственности великой акушерка волноваться при этом начинает... Можно in vitium ducit culpae fuga120*Впасть в ошибку из опасения совершить ее (лат).*, знаете ли...

– Помилуйте, Ваше Величество, мои все волнения давно позади...

– Заволноваться и что-то неправильно сделать, – продолжила медленно императрица, следя за какой-то внутренней логикой, ускользающей пока что от Румянцевой. – И тем страх в себе усугубить, а от того руки еще более путаться начнут... Повитуха более и более страх сдерживает, чтоб окружающим вида не подать, а сама в ужасе не думает, но знает уже, что произошло непоправимое...

Румянцева даже рот от неожиданности приоткрыла, стараясь понять, к чему императрица говорит все это.

– Непоправимое. И более всего ее ужасает гнев тех, кто по положению своему потребовать мог бы неукоснительно...

– Все, что возможно сделаю, государыня!

–...И к ответу ее призвать за предполагаемые упущения. Но сие, в чем я и уверить вас хочу, ко мне ни в малой мере не относится. Отнюдь не желая вовсе, чтобы страх ваш малый, коль он в начале операции появится, повлек бы столь далеко идущие и трагические последствия, и, напротив того, желая, чтоб вы страхов ни малейших не испытывали, хочу предварить вас, что если и произойдет что непоправимое, то я в вину того вам не поставлю нимало...

Румянцева поняла.

– Ну, так bonne chance!*В добрый час (франц.).*

10 апреля 1776 года, в первое воскресенье после Пасхи, великая княгиня почувствовала родовые схватки. Мария Румянцева, засучивая привычным жестом рукава, потребовала горячую воду, лохани, простыни... День, однако, закончился ничем: радостная весть о разрешении Натальи от тяготы не поступила. На следующий день она страдала еще больше. Несомненно, это означало приближение родов. Но, к всеобщему удивлению, она находилась в таком состоянии еще два дня. Акушерки позвали на помощь придворных врачей. Хирурги предложили провести кесарево сечение. Мучительная операция могла бы спасти ребенка, но почти наверняка убила бы его мать. Личный врач принца Генриха Прусского, приехавшего аккурат к родам, поставил диагноз, подтвержденный профессорами Крюэ и Тодтом: роды невозможны, ребенок погиб в самом начале родов во чреве матери. Наталья умоляла врача спасти ребенка, пусть даже ценой ее жизни... Но дитя уже умерло, и операция ему была не нужна...

Страдания Натальи были невыносимы, опасность становилась смертельной, а конец – неизбежным! Услыхав, что она носит собственную смерть там, где должен пребывать источник блаженства, Наталья похолодела... Это – Божия кара...

Вокруг умирающей шушукались. Что говорили медики? В самом ли деле невозможно спасти несчастную от смерти? Говорили, что императрица, все менее расположенная к своей невестке, позволила матронам, которые находились рядом с той, проявить преступную и преднамеренную халатность...

Говорили также, что царевна якобы попросила свою любимую фрейлину, мадемуазель Алимову, отнести записку и букетик цветов Андрею Разумовскому. Но другие утверждали, что у бедной умирающей начался уже bavardage de la fievre121*Лихорадочное, горячечное бормотание (франц.).* и Алимова услыхала в ее бормотаниях то, чего там не было.

15 апреля Наталья испустила последний вздох.

Гроб царевны был поставлен в монастыре Святого Александра Невского.

***

Екатерина казалась весьма опечалена этой смертью, но noblesse oblige122*Положение обязывает (франц.).* – императрица не должна расслабляться. Ей пришлось осушить слезы в твердом решении положить конец распространяемой о ней гнусной лжи: она ведь невиновна в печальной участи Натальи! Она написала Гримму, Вольтеру и другим своим друзьям, чтобы те знали, как она опечалена этой трагедией, как оплакивает смерть царевны и как ей тяжело слышать, что ее подозревают в чудовищном преступлении!

Она посчитала необходимым во что бы то ни стало обнаружить причину катастрофы. Сперва опросили медиков, и вскрытие, действительно, показало, что несчастная принцесса из-за своего физического недостатка не могла произвести на свет ребенка, которым была беременна. В статье «Бареенской газеты», выходившей в Клевсе, говорилось, что Наталья, будучи еще ребенком, повредила бедро и из-за этой травмы была обречена умереть при родах.

Барон фон Оссебург, прочтя газету, был вне себя от гнева. Он протестовал. Российский двор намекает, что он был недостаточно бдительным? Но прежде чем говорить о свадьбе, он получил все гарантии здоровья невесты! Поднимается настоящее движение в поддержку дипломата. Екатерина также встает на его защиту.

«Я убеждена в невиновности господина Оссебурга»,

– уверяет она.

Однако консилиум врачей и хирургов, а также акушерка, которая помогала при родах, основываясь на результатах вскрытия подтвердили, что в статье написана чистая правда. Разве можно спорить с научными авторитетами?

Екатерина, на удивление быстро успокоившаяся после этого заявления, даже не попыталась затевать процесс против Оссебурга. Не желает она также ничего более слышать о Вильгельмине. Бумаги покойной опечатываются, и Екатерина лично пересматривает их. Что она искала? Что хотела найти? Свидетельства честолюбивых затей покойной, планы заговоров, мятежей в пользу ее мужа или хотя бы наброски этих планов?

Она нашла много, о, очень много любопытного! Прежде всего долги: за неполные три года Nathalie, эта мерзавка, не оправдавшая ни одной из возложенных на нее надежд, успела задолжать три полновесных миллиона рублей! Могло ли столько, помилуйте, уйти на балы, пикники, спектакли и праздники? Но куда ж тогда? А заем в Париже устроил ей, конечно же, Разумовский.

Второе – любовные письма Андрея Разумовского, который помогал молодой женщине в осуществлении ее политических планов, неосторожные письма более чем интимного содержания, не оставлявшие никаких сомнений в супружеской измене...

Сначала Екатерина хотела, чтобы жестокую правду о неверности великой княгини довел до сведения цесаревича митрополит Платон, его исповедник. Тот отказался. И Екатерина сама повезла эти письма в Царское Село, где оплакивал супругу наследник престола.

– Вы проявляете слишком сильную скорбь для обманутого мужа, – шепнула она ему. – Прочтите эти письма: они докажут вам то, о чем я давно вас предупреждала!

Бледный как привидение, с блуждающим взором, Павел дрожащей рукой взял ужасные бумаги, аккуратно перевязанные ленточкой, которые протягивала ему мать. Ни одной Натальиной записки – только письма Разумовского...

– Но я ведь видел – Наталья любила меня!

– Посмотри на себя в зеркало, мой бедный сын... Неужели ты в самом деле думаешь, что молодая хорошенькая женщина могла быть очарована тобой?

Было и еще одно обстоятельство, о котором мать не знала, но которое наполняло душу Павла каким-то запредельным стыдом. Как-то Павлу потребовалась крупная сумма денег; он не осмелился потребовать их у матери и... занял деньги у сестры Андрея Разумовского... Та дала и заметила при этом, что он может «не торопиться с возвратом». Что она имела в виду? Что она могла подумать о нем? Что он торгует ласками своей супруги?.. Боже мой!

Был ли он прозорливым до такой степени, чтобы попытаться скрыть от Екатерины отчаяние, в которое его повергло это несчастье, ведь оно означало для него полное крушение его личной жизни? Ведь он терял одновременно по крайней мере две иллюзии: относительно любви своей супруги и относительно дружбы «ближайшего из близких», которым в последние годы был для него Андрей. И мать: почему, почему она была так жестока? Для того чтобы доказать ему, что все ее прогнозы сбываются и он должен беспрекословно слушать ее?..

От приступов горя и слез, которые он проливал в первые дни после смерти жены, его удерживали долгие размышления. Он пишет своему тогдашнему другу, датскому министру барону Сакену:

«Я очень тронут тем, что Вы, дорогой барон, близко к сердцу принимаете мое горе и мою боль. Я считаю этот нежданный удар судьбы испытанием, которому меня подверг Господь, и одно это служит мне успокоением и утешением. Он является моим Создателем, и Он должен знать, для чего я предназначен, и видеть конец всего, что бы ни случилось с нами на этом свете. В каком бы положении мы ни находились, мы не должны забывать о нашем главном долге: прежде всего думать о Боге, а потом уже о других и о себе. Это, сударь, то, что занимало меня и продолжает занимать по сей день».

Он не собирался опускать голову под ударами судьбы, которые неизбежно обрушиваются на возвышенных людей, оказавшихся во враждебном для них окружении. Было ли в этом высокомерие? Но как еще защитить себя от назойливой жалости окружения? Неужели его, горемыку – мужа, которого обманули, и друга, которого предали, все на свете будут унижать своим состраданием? Он не согласен на такую муку! Нужно поднять голову и вести себя так, чтобы ни у кого не возникло желания пожалеть его.

«Только царства недоставало ему, чтобы быть царем» (regnator praeter regnum),

– говорили в Сиракузах о Гиероне. Точно так же и Павел был царем – без царства, отцом – без ребенка, мужем – без жены, рыцарем – без своего ордена, верующим – без божества. И, видит Бог, как он мечтал о первом, добивался второго, искал третьего... Но сколько было колебаний! Розенкрейцеры или Иоанниты? Масоны или иезуиты? Православие, протестантизм или католицизм? – эти вопросы он обдумывал горячо, нервно, всерьез... Он по-детски, наивно и искренне, пытался достичь духовного величия – и не находил ничего, кроме горечи собственного одиночества.

Потеряв первую жену, первую любовь, лучшего друга, он остается рыцарем. Он находит нужное, точное выражение для своих чувств, увековечив их в непреходящем памятнике. Он строит в Петербурге дом инвалидов для раненых русских матросов и посвящает его ордену госпитальеров-иоаннитов, Мальтийскому Ордену. Впервые в Петербурге официально появляется рыцарский мальтийский крест – на фронтоне нового госпиталя.

***

Екатерина же решала иные проблемы. Андрей Разумовский, разумеется, мерзавец, но ее поручение он исполнил удивительно четко. Он заслуживает награды – и в то же время его надо удалить, но лишь из Петербурга, не от двора. Удалить так, чтобы это не было опалой. И она назначает его посланником в Неаполь. Позже он занимал этот же пост в Стокгольме, а с 1790 года – в Вене, где был другом Моцарта, Гайдна, Бетховена... Придя к власти, Павел, озабоченный массой разных проблем, не сразу вспомнил о нем, но в 1799 году, когда ссора Разумовского с А.В. Суворовым оживила память о былом, император отставил от должности своего посла...

«КНЯЖНА ТАРАКАНОВА»

Если будут вещи вас смущать, независимые от нашей воли, тогда мы нигде спокойствия себе найти не можем и всегда сами себя смущать станем... а кто, в заблуждениях утопая, ведет себя к удавке или утопленью... прошу вас об оном не беспокоиться и никакого сумнения не полагать: таковые случаи и у меня в доме бывали.

А.Г. Орлов-Чесменский.

Ille crucem sceleris pretium tulit, hiс diadema123.

Ювенал. Сатиры

123*Кто получает за преступление крест, кто – царский венец (лат.).*

«Принцесса сия имела чудесный вид и тонкий стан, возвышенную грудь, на лице веснушки, а карие глаза ее немного косили».

Она получила блестящее образование: письма принцессы исполнены достоинства, они блещут не только изысканными придворными оборотами, но и знанием политической ситуации в каждой из европейских стран. Ее психологические этюды первых лиц государств изобличают весьма широкий круг знакомств и связей. Она владела шпагой и рифмой, талантливо рисовала, играла на арфе и лютне, пела...

«Она – натура чувствительная и пылкая. У нее живой ум, она обладает широкими познаниями, свободно владеет французским и немецким и говорит без всякого акцента, – свидетельствует допрашивавший ее в Шлиссельбурге фельдмаршал князь Голицын. – За довольно короткий срок ей удалось выучить английский и итальянский, а будучи в Персии, она научилась говорить по персидски и по арабски».

Образованность, настолько широкая и разносторонняя для женщины того времени, что в сравнении с ней у Екатерины II заметно тускнеет ореол «просвещенной монархини»...

Дочь императрицы Елисаветы Петровны, внучка Петра I, Елизавета Ивановна была последней принцессой крови из дома Романовых. *Формально именуясь Романовыми, Петр III и все последующие цари на российском троне были этническими немцами и принадлежали Гольштейн-готторпской династии.* Благодаря своей красоте, энергии и авантюристическим склонностям она в неполные двадцать лет успела стать и курфюрстиной фон Лимбург, и графиней Пинненберг фон Гольштейн, и княжной Радзивилл из Несвижа, и пани Зелинской из Краковии... Ни к одному браку она не относилась всерьез: любой прочный союз мог стабилизировать ее социальный статус, но практически лишал шансов на шапку Мономаха.

Сохранила она благодарную память о своем первом воспитателе, которому отдала ее царица-мать, начальнике ландмилицких войск на Украине, генерал-майоре Алексее Ивановиче Тараканове.

Плутарх, живи он в наши дни, непременно увлекся бы попыткой сравнительного жизнеописания двух этих энергичных и талантливых женщин, двух умниц и красавиц, пришедших к столь противоположным результатам. И непременно нашел бы причину этого.

Екатерина II тоже занималась политической компаративистикой.

«Счастье не так слепо, как его себе представляют. Часто оно бывает следствием длинного ряда мер, верных и точных, незамеченных толпою и предшествующих событию. А в особенности счастье отдельных личностей бывает следствием их качеств, характера и личного поведения... Вот два разительных примера – Екатерина II и Петр III»,

– выберет она спустя десятилетия в «Записках» объекты для сравнения. И докажет-таки сегодняшним историкам, что она была лучше, умнее, одареннее Петра... Что причина ее успеха – ее личные достоинства. Ее, и только ее.

Впрочем, иногда она пробалтывается, обозначая, но не называя силу, от которой исходили die Winken des Schicksals124*Указания судьбы (нем.).*, стоявшую за ней и обеспечившую ее «счастье»:

«Мы можем быть уверены, что Всевидящий приводит в исполнение свои замыслы, которые скрыты от нас».

И еще откровеннее:

«Невидимая рука, которая вела меня тринадцать лет по очень трудной дороге, никогда не даст мне сбиться с пути, в этом я твердо и, возможно, до глупого уверена»...

За Елизаветой Ивановной такой силы не стояло. И странно: почему не стояло? Разве мало было сил, заинтересованных в дестабилизации российкого престола? Разве принцы и принцессы не представляли во все времена особый интерес для тайной власти?125*Вот относящееся к несколько более позднему времени, но, пожалуй, наиболее откровенное высказывание такого рода: «Верховной Венте угодно, чтобы вы, под тем или иным предлогом, вводили бы в масонские ложи возможно больше принцев и богатых людей. Всякий принц, не имеющий законной надежды получить престол с помощью Божией, стремится получить его с помощью революции. Некоторые из них даже лишены престола или сосланы. Льстите этим искателям популярности, готовьте их для масонства. Верховная Вента впоследствии увидит, что можно будет сделать с ними во имя прогресса. Всякий принц без царства – хорошая для нас находка. Ложа поведет его к карбонаризму. Пускай они служат приманкою для глупцов, интриганов, пошлых обывателей и всякого рода дельцов. Они будут совершать наше дело, думая, что совершают свое». – Письмо карбонария Пикколо в туринскую ложу от 18 января 1832 года.*

Причин было несколько.

У Екатерины Алексеевны не было денег – но она занимает без счета у посланников Австрии, Англии, Пруссии, – у всех, кто давал, – с тем, чтобы потом, взойдя на трон, не вернуть значительную часть этих долгов, не сдержать большую часть данных под эти долги обязательств.

У Елизаветы Ивановны деньги были. В 18 лет, когда ее руки попросил князь Филипп фон Лимбург (претендовавший, кстати сказать, на Гольштейн, который Павел считал своим удельным княжеством), она нашла для него сумму, достаточную для выкупа графства Оберштейн в Арденнах (деньги эти ей дал И.И. Шувалов, живший тогда неподалеку от Оберштейна, в Спа). Но то-то и плохо! Человек, не занимающий денег для своего восхождения на престол, никому и обещаний не дает; но те, кому он обещаний не дал, естественно, не станут поддерживать его, не войдут в партию его сторонников...

У Екатерины Алексеевны не было никаких прав на российский престол: она была императрицей только по мужу, и не то что после убийства, но и после естественной смерти, буде такая бы приключилась с ее мужем Петром III, должна была немедленно престол освободить. Но кто должен был восстанавливать попранные узурпаторшей права? Панин? Пугачев?

У Елизаветы Ивановны было завещание императрицы Елисаветы Петровны в ее пользу. Текст его крайне любопытен. Это не голая декларация передачи «Елизавете II» всей полноты самодержавной власти, но обширная программа перемен в государстве: развития народного просвещения, национальных отношений, искусств («художеств и ремесла»)... Завещание напоминает «прожекты» И.И. Шувалова, кои он разрабатывал совместно с М.В. Ломоносовым. Политическая авантюристка о таких вещах и не задумывалась бы – и имела бы, вероятнее всего, бльший успех.

Многие исследователи считают, правда, это завещание подложным, ибо никогда и никаких официальных рескриптов о дочери Елисаветы Петровны российский престол не заявлял. Но это обычная практика императриц и императоров при рождении незаконных детей. Так и Екатерина II, родив от Орлова ребенка, укрыла его сначала в семье камергера В.Г. Шкурина, потом, купив в Тульской губернии Бобриковскую волость (100 000 р.) и присоединив к ней дворцовое ведомство Богородицкой волости, отдала получившуюся латифундию (200 000 дес., 10 000 крепостных душ) сыну, получившему фамилию Бобринского. В 1770 году его отдали в закрытый пансион в Лейпциге, затем, в 1744-м – в Сухопутный шляхетский корпус. Те, кому это было нужно, знали, что Бобринский – родной сын Екатерины, но, захоти он взойти на престол, свергнуть Павла, – смог ли бы он документально подтвердить свои права? Вряд ли! Да и титула у него не было. Когда обсуждался «Бестужевский проект», названный так по имени его вдохновителя, Бестужева-Рюмина, то есть свадьба Екатерины и графа Григория Орлова, этот молодой человек мог стать наследником престола – вместо Павла. Однако проект не осуществился, Екатерина осталась вдовой, а Бобринский – никем. Только в 1796-м, на 34 году его жизни, Павел I пожаловал своему брату графский титул.

Елизавете Ивановне графский титул пожаловать было некому. И.И. Шувалов, по всем вероятиям ее отец126, потерял политический вес в 1762 году, когда Лизочке было 8 лет, и больше никогда не имел его. Девушка осталась ни с чем. Впрочем, родная дочь Елисаветы Петровны и родная внучка Петра обязательно нашла бы поддержку, даже если ее бумаги были и не совсем в порядке. Нужно было только одно: щедро раздавать сегодняшним помощникам ту землю, что завтра тебе достанется.

126*Другие исследователи склоняются в пользу отцовства А.Г. Разумовского. В этой версии Елизавета на 9 лет старше. У Елисаветы Петровны было много незаконных детей. Самые первые – сын и дочь от поручика Алексея Шубина; ни один, ни другая прав на российский престол никогда не заявляли. Сын, Богдан Умской, родился в 1728 году, десяти лет от роду был записан в гражданскую службу, в 1741 г., с воцарением Елисаветы, перешел на военную; был опекуном Московского воспитательного дома, закончил жизнь в Переяславль-Залесском монастыре. Дочь родилась не позднее 1730 г., была отдана на воспитание Иоганне Шмидт, и в переписке фигурирует как «племянница Шмидтши». В 1773-1775 годах, как легко видеть, ей было 45 лет, и спутать ее с сияющей очарованием молодости Елизаветой затруднительно.

Другой незаконный сын Елизаветы, ставший президентом Медицинской коллегии, носил фамилию Закревский.

Дочь от законного брака с Разумовским, Августа, родилась около 1745 г., претензий на престол не заявляла никогда, окончила свои дни в московском Ивановском монастыре, приняв постриг под именем Досифеи, и была пышно похоронена, с участием высшего духовенства, в Новоспасском монастыре, т.е. родовой усыпальнице семьи Романовых.*

А кто захотел бы ее поддержать? Барская конфедерация (читай – Польша)? Турция? Эти явные, открытые враги Екатерины вели с ней вооруженную борьбу, и в этой борьбе Елизавета Ивановна практически ничем помочь им не могла. Вести ее на престол надо было силою оружия, и если бы шансы Блистательной Порты или Барской конфедерации на победу повысились, то и акции Елизаветы возросли бы.

«Сударыня, я рассматриваю предприятие, задуманное Вашим Высочеством, как некое чудо, дарованное самим Провидением, которое, желая уберечь нашу многострадальную отчизну от гибели, посылает ей столь великую героиню»,

– писал Елизавете Радзивилл. Но разбитые в открытой борьбе польские и литовские паны и шляхтичи, потерявшие надежду на Версаль, Вену и Истанбул, – по одному потянулись просить снисхождения и милости у Екатерины, и – разумеется! – возврата своих замков и поместий, забыв и про Jeszcze Polska nie zginęła*Еще Польска не сгинела, – польский национальный гимн, авторство которого приписывается М.К. Огиньскому, кстати, одному из страстных поклонников Елизаветы Ивановны...*, и про voinosc127*Свобода (польск.).*, и про niepodlegiosc128*Независимость (польск.).*...

Тот же «почетный мир» предлагают и Елизавете.

«Позвольте, чтобы я Вам предложил избрать то самое намерение, какое я усматриваю в Вашем письме, – обращается к Елизавете Ивановне посол Станислава Понятовского при Ватикане, – то есть, оставя всякие планы, удалиться в приятное уединение. Всякое другое намерение покажется для благомыслящих людей опасным и даже противным долгу и гласу совести; оно также может показаться химерическим или по крайней мере источником бедствий».

Это был поистине добрый совет друга! Но Елизавета Ивановна не вняла ему. Ей довелось, в поисках союзника, намекнуть, что по ее восшествии на престол православная церковь России может вступить в унию с католической, – и иезуиты, орудием которых был Ганецкий, вцепились в несчастную женщину, умело играя на ее самолюбии. Справедливости ради надо сказать, что как только на горизонте замаячила возможность присяги ей эскадры Орлова, Елизавета решительно рвет с иезуитами, с унией...

Боже мой, как не вовремя начинает она свою эскападу! Как некстати, не прощупав почвы, и, главное, не согласовав, не соразмерив политики своей с теми, кто как раз в это время избрал орудием своей политики в России иную женщину – Вильгельмину фон Гессен-Дармштадт... Но если бы авантюра была согласована с ними, она перестала бы быть авантюрой!

«Божией милостию, Мы, Елизавета Вторая, княжна всея России, объявляем верноподданным нашим... Мы имеем больше прав на престол, нежели узурпаторы государства, и в скором времени объявим завещание умершей императрицы Елисаветы, нашей матери...»

Манифест попал в руки Екатерины в конце 1773 года сразу в двух экземплярах. Один, вместе с копией текста «Завещания Елисаветы» – из Ливорно, от Алексея Орлова-Чесменского, другой, присланный ему самой Елизаветой с партикулярным письмом, принес граф Никита Панин.

«До последнего дыхания, – стояло там, – я буду бороться за права короны и народа!»

– С одним самозванцем129*Пугачевым.* никак не разберемся, как еще побродяжка в Рагузе130*республика Дубровник, на территории нынешней Югославии в 1808 г.*, в Сицилии, явилась, поздравляю вас, – обратилась Екатерина к Григорию Потемкину, специально приглашенному, чтобы обсудить «меры защиты престола от вновь открывшихся обстоятельств». – И зовут-то мерзавку Елизаветой, как ту, что в Холмогорах сидит. Я уж было подумала – не та ли и бежала? Но тут хуже дело: она в одном колене с матерью той, Анной Леопольдовной. Внучка Петра Великого; дочь Шувалова, сносится с ним и помощь денежную от него имеет. Ныне же и польская интрига за нею стоит, да и папский престол, слышно, зашевелился. Меня узурпаторшей объявила, грозит Европу и Порту на нас поднять. Что делать будем, граф?

– Что, если б для ради такого случая пригласить графа Панина, и убедить его своими каналами на Шувалова воздействовать?

Екатерина хмыкнула. Мысль ей понравилась. Они, конечно, потребуют каких-то уступок политических, но Шувалов будет – каким-то неведомым ей способом – эффективно выведен из игры. Поторговаться за уступки можно, но вся авантюра «побродяжки» тогда заранее обречена на неудачу... Если только... если только не они сами затеяли все это. Если эта Елизавета – не их креатура. А если их? Тем более, нужно с Паниным посоветоваться... Никита Иванович не может не понять, что здесь не ей личная угроза, но трону российскому, а стало быть, и Павлу его драгоценному...

– Шувалов – ладно. Его бы и вовсе сюда, в Россию вытребовать... Здесь догляд надежнее! Но что с побродяжкой-то делать?

– Также вытребовать официально, как сугубую воровку и смутьянку...

– Она не российская подданная; поступить так – только смеху наделать, да и дело выплывет широко; нужно же его совершить a pas de loup*Потихоньку (франц.).*... Ее французы признали, в Рагузе она при консульстве их обретается, в загородной вилле. Поляки, Радзивил вокруг нее там трутся. Людовик советует ей в Истанбул ехать, помощи Турции просить...

– Похитить! Quod princeps voluit – legis habet vigorem131*Что благоугодно монарху – имеет силу закона (лат.).*. Заняться этим мог бы Алексей Орлов: пусть благонадежность доказывает, и свою, и братнюю!

– A corsaire – corsaire et demi132*На разбойника – полтора разбойника (фр.; посл.).*, – хмыкнула Екатерина.

Потемкин, нахмурившись, продолжил:

– Орлов над эскадрой немыслимую власть заимел. Брат его теперь в отставке133*С осени 1772 года Григорий Орлов был удален в отставку, получив титул светлейшего князя и огромную пенсию.*. Можно ли на эскадру полную благонадежность иметь?

– Там – Грейг, Самуил Карлыч, – напомнила Екатерина, но тоном, который подтверждал: она видит опасность. Потемкин кивком благодарно оценил интонацию и продолжил:

– Эскадра вся нам в Ливорно более не нужна. Пусть сюда плывет, да и самозванку прихватит...

«Сей твари, столь дерзко всклепавшей на себя имя и породу, употребить угрозы, – полетел 12 ноября на Средиземное море приказ Екатерины, – а буде без шума достать [ее] способ есть, то я и на сие соглашаюсь...»

И началась охота на красного зверя. Алексей Орлов систематически сообщает Екатерине II о ее ходе. Целый год – лишний год – стоит флот на рейде в Ливорно, – многовато, пожалуй, для изловления самозванки, не имевшей ни политических покровителей, ни вооруженных сил! Десятка гайдуков, и тех у нее не было! Екатерина торопит, но Орлов, оправдываясь невозможностью усилий явных, медлит:

«Получил я известие от посланного мною офицера для разведывания о самозванке, что оная больше не находится в Рагузах... а от меня нарочно того же дня послан в Рим штаба моего генерал-адъютант Ив. Кристинок, чтоб об ней в точности изведаться и стараться познакомиться с нею; притом, чтоб он обещал, что она во всем может на меня положиться, и, буде уговорит, чтоб привез ее сюда с собою... а при том просил англинского министра, чтоб он присоветовал ей ехать ко мне...»

Январь 1774 года. Пиза134*Письма А.Орлова цит. по: Молева Л. Ее называли княжной Таракановой.*

В Неаполе Елизавета оказалась в английском посольстве и английский посол, сэр Уильям Гамильтон (жена которого позже очарует адмирала Нельсона), принял «графиню Пинненберг» как настоящую царицу. Здесь она узнает, что российская эскадра, пребывающая в Ливорно, готова присягнуть ей, внучке Петра... Но она еще долго не верит, колеблется, ищет поддержки, нет, не денежной – моральной. Она отправляется в Рим.

«...Послан был человек для разведывания о сем деле, и тому более уже двух месяцев никакого известия об нем не имею... а теперь отправлено от меня еще двое, один офицер, а другой Славянин, Венецианский подданный, и ничего им в откровенности не сказано, а показал им любопытство, что я желаю знать о пребывании давно знакомой мне женщины, а офицеру приказано, буде в службу может войти к ней или к князю Радзивиллу волонтером, чего для абшид ему дан, чтоб можно было лучше ему прикрыться...»

Декабрь 1774 года. Пиза.

Она знает: за ней идет охота. Но кто охотник? Неужели Алексей Орлов? Может ли это быть? Ведь он поклялся, что его эскадра от Российской империи отложилась. Почему отложилась? Но ведь вся Европа знает: клан Орловых в опале! Так занимали трон – с помощью лейб-гвардии – и «законная» Елисавета I, и «незаконная» Екатерина II... Почему бы так же не взойти на престол и Елизавете II?

Не предложи он к ее услугам эскадру, может, и не было бы corpus delicti*Состава преступления (лат.).*.

И, наконец, – победа! То, чего не смогло сделать с принцессой обещание присяги, сделало с женщиной обещание любви! Граф немедля доносит императрице и это:

«Признаюсь, что я оное дело исполнил с возможной охотою, лишь бы угодить Вашему Величеству».

На брак «самозванка» не согласилась, пообещав, впрочем, вернутся к этому разговору, когда получит престол предков...

Нет горше преступления, чем иудино – обман доверившегося. 22 февраля Елизавета, принявшая приглашение Орлова наблюдать за маневрами флота, была арестована на борту флагманского корабля «Исидор».

Орлова распирает от гордости – как лакея, удачно выполнившего не совсем приличный каприз госпожи:

«Угодно было Вашему Императорскому Величеству повелеть доставить называемую принцессу Елизавету, которая находилась в Рагузах; я со всеподданническою рабскою моею должностию, чтоб повеление Вашего Величества исполнить, употреблял все возможные мои силы и старания, и счастливым себя почитаю, что мог я оную злодейку захватить со всею ее свитою на корабли, которая теперь со всеми ними содержится на кораблях...»

Февраль 1775 года. Ливорно

На этом история Елизаветы Ивановны заканчивается. Впереди – только каземат Алексеевского равелина Петропавловской крепости и допросы фельдмаршала Александра Михайловича Голицына, сообщавшего Екатерине:

«Я использовал все средства... никакие изобличения, никакие доводы не заставили ее одуматься!»

Всего-то нужно было – публично отказаться от прав на престол, объявить себя лгуньей и самозванкой. Тогда, возможно, ей позволили бы дожить век в отдаленном монастыре.

Она умерла 3 декабря 1775-го, того самого года, в январе которого еще нежилась под итальянским солнцем на рейде Ливорно. Скоротечная чахотка, спровоцированная сырой одиночкой и кнутами палачей Шешковского. Здесь же, во дворе Алексеевского равелина Петропавловской крепости, внучку Петра и похоронили.

Выполнив это задание, Алексей Орлов также был отставлен от дел. Он убил внука Петра I. Он убил внучку Петра I, причем это последнее убийство произвело в придворных сферах Европы некоторый неприятный резонанс и в подобных предприятиях его уж нельзя было больше использовать. Да и сколько можно требовать от одного человека?

Делая лимонад, Екатерина всегда выбрасывала выжатые лимоны.

Выйдя в отставку, Алексей Орлов всегда спал спокойно. Совесть его, судя по всему, не мучила.

ФЕДОР АШ

Не допускать к нему никого и никаким его речам не верить...

Из приказа Екатерины II коменданту крепости Динамюнде о заключенном Федоре Аше. 1777 г.

После неожиданного похищения Таракановой Шувалов рвался в Россию – разобраться, понять, помочь. Но только в 1777 году, когда уже было безнадежно поздно, после 14 лет отсутствия на родине, он получил такую возможность...

Ранним утром 20 октября, в первые дни по приезду, к нему в дом ворвался – иначе не скажешь – барон Федор Аш. Уже несколько лет – со дня смерти отца – он, не имея возможности выехать за границу, ждал возвращения Ивана Ивановича «по самонужнейшему делу». Дело это заключалось в тщательно запечатанном пакете с письмом его отца.

Шувалов, не отлагая дела вдаль и не ожидая от него ничего существенного, взломал сургучные печати, ножом взрезал бечеву.

«Милостивый государь! Глубокая старость моя и здравие мое, от времени до времени ослабевающее, отнимают у меня всю надежду дожить до того радостного дня, когда Ваше Императорское Величество, по счастливом возвращении в государство Ваше с помощью всемогущего Бога, вступите на Всероссийский Императорский Престол, к несказанной радости всех ваших верных подданных... Удовольствие большое имел я в том, что, служа предкам Вашим 58 лет, служил я также в Бозе почивающей матушке Вашей государыне императрице Анне Иоанновне, еще в бытность ее в Митаве, – честь, которую имели только несколько ее подданных. По преемственной линии в правлении Всероссийской империи от Государя и Царя Иоанна Алексеевича, по неимению от него наследников, всевышний творец предназначил Ваше Высочество к принятию Всероссийской Императорской Короны...»

Шувалов положил лист на стол, чтобы не так видно было, что у него затряслись руки:

– Вы, сударь мой, известны ли, о чем лист сей трактует?

– Известен, Ваше Императорское Величество, и горжусь тем, что первым могу к стопам вашим повергнуть чувства верноподданного...

Дело оказывалось хуже, чем показалось на первый взгляд. Если б письмо было тайною для подателя его – довольно было б уничтожить его, а этого... барона осыпать дарами подобающими. А потом, между прочим, рассказать императрице сей анекдотический случай. Имея в виду, что матушка-то и могла письмо сие сама подослать. Для проверки.

Но барон знал, о чем письмо. И, значит, оставалось два выхода. Либо пренебречь покоем и комфортом достигнутым, отказаться от изысканий и штудий научных и ввязаться в грязную и кровавую драку за престол. Недовольных, готовых убрать Екатерину и Павла, возвести на престол Шувалова, – их всегда больше чем достаточно. Царь, что на престоле, всегда плох. Ему все беды приписывают. Мятежникам неважно, как зовут нового царя. Но в том-то и дело: станет ли их меньше, когда на трон взойдет Шувалов? Отнюдь! И, значит, поножовщина почти без надежды и полностью без перспективы, ибо, достигнув престола, нужно каждодневно подтверждать, часто кровью, право свое на его занятие, вовсе не такое безусловное... А недовольных ведь тоже организовывать нужно, сети заговора плести, в детали вникать... Станет ли жизни на это...

Ein steter Kampf ist unser Leben135*Наша жизнь – постоянная борьба (нем.).*, – подумал он. И горько в себе усмехнулся: – Кольми ж паче – царствование: бой будет беспрестанный, не ежедневный, но ежеминутный...

«Писал же мне Чернышев, друг неоценимый, предостерегал: не возвращайтесь пока на родину, есть, мол обстоятельства особые: «Не торопитесь, не делайте этого до разговора со мной»... Он – дипломат, он что-то знал! Надо было встретиться», – подосадовал задним числом Иван Иванович.

Нет, этот вариант его не привлекал. Мысли-то все старые были, думаные-передуманные, обсужденные в Европе со многими братьями...

А коль скоро это так, то письма ни рвать, ни утаивать никак нельзя. Это – явная улика, что сторонников своих организуешь, мятеж готовишь...

...Он пришел в себя. Оказывается, он уже минут пять недвижно сидел в креслах, сжав кулаки и невидящим взглядом упершись в барона, пришедшего неведомо откуда. А тот в свою очередь молчал, благоговейно внимая молчанию сидящей напротив него царственной особы, принимавшей судьбоносное решение... Решение между тем было уже принято.

– Соблаговолите, сударь мой, гостеприимством дома моего воспользоваться на малое время, пока я по самонужнейшему делу отлучусь ненадолго...

И, уходя, комкая в непослушных руках парик, тихо сказал мажордому:

– Гостя сего случайного никуда отнюдь не выпускать, к тому причины подходящие изыскивая, до самого возвращения моего. Занять чем-либо!

Пакет он взял с собой, прихватив также обрывки бечевок, облепленные осколками сургуча, словно в подтверждение, что лишь утром вскрыл пакет. К императрице? Но, воспитанная десятилетиями придворной борьбы, сработала привычка к осторожной предусмотрительности. Екатерина могла со временем «забыть» разговор с ним, да и обвинить его во всех смертных грехах. А пакет, дескать, вовсе иными путями в руки мои попал, и вы в том не причинны... Она, коль человека приструнить хотела, и такими оказиями не гнушалась. Так что – сначала к генерал-прокурору! Немедленно! А уж от него – и желательно, с ним – во дворец...

Вместе с князем Вяземским он получил аудиенцию в спальне императрицы.

– Матушка императрица! Ни сном, ни духом... Ныне утром получил пакет сей от человека, мне доселе неведомого. Ужаснулся...

Страшное письмо переходит в руки императрицы, и теперь они начинают дрожать у нее.

Через час Шувалов в своей карете привозит генерал-прокурора к себе домой. Здесь же происходит и первый допрос. Аш видит предательство Шувалова, но даже не думает отпираться...

Тем для Шувалова все и кончилось. В противность следственным артикулам, предписывающим отбирать показания ото всех, даже просто прикосновенных к делам о покушениях на престол, а буде запирательство окажут, то и под пыткою, – Шувалова ни разу не допрашивали. О чем? Не имеет ли он законных прав на престол? Но это Екатерина и так знала. А верность ей свою он подтвердил.

Ну, а для Аша началась Тайная канцелярия. Допросы перемежались пытками. С ледяной холодностью задаваемые вопросы («Кто писал это преступническое письмо и для чего Шувалов титулуется Императорским Высочеством, когда он не больше, как российской дворянин?») сменялись жаркими, горячими внушениями, что он заблуждается, что сведения его неверны...

Убедить Аша не получилось. И тогда его пожизненно заперли в замке.

КНИГА ВТОРАЯ. Путь в ложу

Ничто в мире не может противостоять объединенным усилиям достаточно большого числа организованных умов

Тейяр де Шарден – Ж. Маглуару

СОФИЯ ФОН ВИТТЕНБЕРГ-МОНБЕЛЬЯР

ВИЗИТ К ФРИДРИХУ II

...Как это славно,

Что я, сын умерщвленного отца,

Влекомый к мести небом и геенной,

Как шлюха, отвожу словами душу...

«Гамлет», акт 2, сцена 2

Екатерина старалась не напрасно: Павел, несмотря на свой спокойный вид, вновь находился в угнетенном состоянии духа. Узнав о своем жалком положении обманутого мужа, он в первые дни не мог избавиться от желания перечитывать вновь и вновь скандальные письма Натальи к Разумовскому. Это стало для него чем-то вроде самоистязания. Некоторые из них он разорвал, но другие, которые больше всего ранили его и подтверждали его разочарование, оставил. И особенно то, в котором любовник советовал своей подруге терпеть «урода». Уродом, конечно, был он!

Тогда он вставал с кресла и подходил к висящему на стене зеркалу, гримасничал перед ним, дышал на него, оставляя запотевшим...

«Раздражительность Павла происходила не от природы, – сообщил Павел Лопухин князю Лобанову-Ростовскому, – а была последствием одной попытки отравить его».

Царевич боялся отравления и не ел блюд, которые готовил для него придворный повар.

«Когда Павел был еще великим князем, – сообщает историк Шильдер, – он однажды внезапно заболел; по некоторым признакам доктор, который состоял при нем [лейб-медик Фрейганг], угадал, что великому князю дали какого-то яда, и не теряя времени, тотчас принялся лечить его против отравы. Больной выздоровел, но никогда не оправился совершенно; с этого времени на всю жизнь нервная его система осталась крайне расстроенною: его неукротимые порывы гнева были не что иное, как болезненные припадки, которые могли быть возбуждаемы самым ничтожным обстоятельством».

Князь Лопухин дал классические описание этих припадков:

«Император бледнел, черты лица его до того изменялись, что трудно было его узнать, ему давило грудь, он выпрямлялся, закидывал голову назад, задыхался и пыхтел. Продолжительность этих припадков не всегда одинакова».

Но как только припадок проходил, верх брало прирожденное благородство Павла.

«Когда он приходил в себя, – свидетельствует князь Лопухин, – и вспоминал, что говорил и делал в эти минуты, или когда из его приближенных какое-нибудь благонамеренное лицо напоминало ему об этом, то не было примера, чтобы он не отменял своего приказания и не старался всячески загладить последствия своего гнева».

Его натура была склонна к доброте, и вся ложь и злость, жертвой которых он чувствовал себя, и все оскорбления, которым он подвергался, омрачали его поступки, его стремление к дружбе и жажду нежности. Нежность казалась ему редчайшим и прекраснейшим чудом на свете.

Ему казалось, он понял: слишком много доброты и жалости заставят его страдать еще больше. Он уже знал, что мать собирается снова его женить. И снова начнется комедия, которая только что закончилась мелодрамой?

Генрих, прусский посол в России, пребывал при дворе в Санкт-Петербурге, используя каждую мелочь для выполнения главного поручения Фридриха II – поддержания дружбы с российским двором. Смерть Натальи стала еще одним поводом для сближения. Принц Генрих, любезный по натуре, поспешил выразить Павлу уверения в своей дружбе. Екатерину он также осыпал любезностями, – и преуспел в выполнении главной задачи, да так, что открывшиеся перспективы превзошли его ожидания. Императрица дала принцу Генриху carte blanche*«Чистая карта», т.е. свобода действий, свобода выбора. Термин восходит к тем анонимным разрешениям на аресты людей, которые давал близким ему лицам кардинал Ришелье; впрочем, к этим же временам восходит и французская пословица «carte blanche – cartes serrшes», т.е. в вольном переводе, «с чистой картой шутки плохи»...* в выборе невесты для своего сына. Несмотря на жизнерадостность принца и его искреннюю привязанность к царевичу, он прежде всего задумался о политических интересах своей страны и выгодах, которую она сможет получить от этого брака. Если выбор падет на принцессу из Берлинского двора, то Пруссия наверняка сможет установить с Екатериной прочный союз.

Он думал о своей внучатой племяннице Софии Доротее фон Виттенберг-Монбельяр. Когда Павел женился в первый раз, она была еще слишком юной для брака, и поэтому барон фон Оссебург не обратил на нее внимания, но теперь она наверняка станет для царевича прекрасной невестой.

Вернувшись в Берлин, принц послал виттенбергской принцессе приглашение как можно скорее приехать вместе с дочерью к королю Пруссии. Там будет находиться российский великий князь. Молодые смогут познакомиться. В своем старании сводник восклицал с явным волнением:

«Ваша дочь не сможет найти более любезного и порядочного супруга, а теща – более нежного и уважительного зятя».

Павел, которого на этот раз держали в курсе событий, согласился приехать к королю. Возможность такого союза он воспринимал с равнодушной усмешкой. Ему было двадцать два, и он еще искал исцеления для своего разбитого сердца.

Через три месяца длинный императорский кортеж вышла провожать огромная толпа народа. Медленно и торжественно, как траурный катафалк, карета Павла пересекла столицу. Впереди скакала вооруженная охрана. Когда кареты была уже далеко от столицы, молчаливый пассажир достал из кармана своего редингота медальон, очень старую миниатюру, из которой выломали некогда украшавшие ее бриллианты. Павел жадно смотрел на единственный портрет отца, который он смог найти. Во время долгой поездки часто созерцал этот сувенир, эту память о детстве, это самое дорогое для него сокровище, и пытался разглядеть в полузабытом лице знак одобрения своей теперешней поездки. Он поклялся любить все, что любил его отец, и жить так же, как жил он, – до того дня, когда Господь поможет ему отомстить за них обоих.

Он глубоко вздохнул, ему, кажется, стало легче: все на свете предают и преследуют его, но он никогда не останется в одиночестве – покойный отец будет всегда рядом с ним.

Через несколько недель царевича принял в Берлине король Пруссии. Ему немедленно была дана личная аудиенция. Фридрих почти по-отечески обнял его.

Что знал Павел об этом монархе? Его эрудиция, его свободомыслие были хорошо известны, но если, скажем, эрцгерцогиня Австро-Венгрии Мария-Терезия считала Фридриха антихристом и извергом рода человеческого, то Вольтер посылал ему свои книги с уважительными посвящениями. Павел знал, что мать, по не известным ему причинам, демонстрирует этому странному человеку неуважение, и что, напротив, он был кумиром его отца. С этой мыслью он полностью доверился королю Пруссии.

Фридрих умел проникать в самые потаенные уголки сознания своих гостей, он всегда был осведомлен о мотивах их поведения, об их характере и слабостях. Он прекрасно понял беспокойство молодого человека. Его совсем не удивляло несогласие между Павлом и его матерью. Понимая, что он стал таким же кумиром для сына, каким был для его отца, Фридрих постарался ни в чем не разочаровать пылкую привязанность царевича. Он прекрасно понимал, почему Петр потерял императорскую корону – вместе с головой. Не одобряя жестокости по отношению к мужу (впрочем, вовсе не доказанной), он находил разумными почти все действия Екатерины после государственного переворота. Фридриху и не в чем было бы упрекнуть ее! Разорвав союз, заключенный с ним ее супругом, Петром III, она, однако, не возобновила военных действий, а вскоре заключила новый союз, почти тождественный прежнему; благосклонно приняв присягу российской короне Восточной Пруссии, она, однако, обеспечила Фридриху политическую поддержку перед лицом всей Европы... Впрочем, Его Величество дал понять Павлу, что желает избежать этой неприятной темы, равно как и не словом ни обмолвился о Наталье, поведение которой внушало ему только презрение.

Однако король сумел заинтересовать своего гостя, обсуждая военные вопросы; два часа подряд они сравнивали российскую и прусскую армии. Павел критиковал войсковую систему своей матери, а король, пользуясь этим, рассказывал о своих взглядах на тактические методы, армейскую дисциплину и военную подготовку. Он посчитал необходимым заметить:

– Ваш отец хотел изменить все это в вашей империи. Он проявлял необыкновенные способности в том, что касается вооруженных сил. Если бы он остался жив, он был бы великим солдатом.

Павел при этих словах сжал подлокотники кресла: он не мог скрыть охватившее его волнение.

– Сир, я почти не знал своего отца. Я видел его всего лишь несколько раз. Мне не было и девяти лет, когда он умер. Но когда я пытаюсь разобраться в невероятно сложном положении, в котором находится наша Святая Русь, я нахожу, что он был достойным государем.

Король только покачал головой и не сказал, что он на самом деле думал о Петре III. Напротив, он поддержал царевича:

– Россия вернулась к временам старушки Елисаветы! Но что же вы хотите, императрица все делает по-своему. Я давал ей советы, но она к ним не прислушалась. Впрочем, сейчас, насколько я знаю, она обращает внимание только на советы генерала Потемкина... Но все же, Ваше Высочество, играете ли вы какую-нибудь роль в правительстве?

Фридрих II прекрасно знал, что – нет, не играет. Но он хотел услышать это от самого Павла, тем самым вызывая его на откровенный разговор.

Природная недоверчивость заставила царевича некоторое время медлить с ответом, но потом он произнес:

– Нет, Ваше Величество. Моя мать удаляет меня от всего, что касается власти. У меня никогда не спрашивают совета, а если я все же пытаюсь узнать, в чем дело, мне сразу же закрывают рот...

Павел внимательно рассматривал просторную гостиную, где на полках стояли тысячи книг. Его взгляд остановился на бархатных занавесях, как будто он опасался, что за ними кто-нибудь прячется и может подслушать его слова.

Он пододвинул свое кресло к креслу Его Величества, и произнес глухим голосом:

– Моя мать ненавидит меня до такой степени, что я сомневаюсь, буду ли я ее наследником. Вы не можете себе представить, каким преследованиям я подвергаюсь.

Фридрих II, сделав вид, что в приливе чувств забыл о протоколе, встал и по-отечески положил руку на плечо Павла:

– Верьте мне, Ваше Высочество: вы – сын Петра Гольштейна и уже только из-за этого я считаю вас сыном, которого мне всегда хотелось иметь. Теперь вы можете рассчитывать на мою защиту. Позвольте мне дать вам несколько советов. Главное, не впутывайтесь ни в какие заговоры и во все то, из-за чего вас могут обвинить в борьбе против вашей матери. Она очень опасна. Измените свою жизнь, найдите счастье в браке. Живите подальше от разных интриг. Вы можете уехать в деревню. Подумайте об этом. В моей столице живет невеста, достойная вас. Позвольте мне убедить вас в этом...

– Человек высокомерный, надменный и жестокий! – сказал король Фридрих, когда за Павлом закрылась дверь. – Ему будет трудно удержаться на престоле! Не удивлюсь, если его постигнет та же судьба, что и отца...

Куракин, сопровождавший Павла в этом путешествии, настоял на визите к дяде принцессы Софии Доротеи, принцу Фердинанду, стоявшему во главе прусских масонов. Принц Фердинанд с особым вниманием принял наследника русского престола в своем замке Фридрихсфельде...

СОФИЯ ДОРОТЕЯ

Нехорошо по многим причинам, чтобы женщина приобретала слишком обширные познания. Воспитывать в добрых нравах детей, вести хозяйство, наблюдать за прислугой, блюсти в расходах бережливость – вот в чем должны состоять ее учение и ее философия.

Запись в девичьем альбоме Софии Доротеи фон Виттенберг-Монбельяр

На следующий же день, 12 июля 1776 года, София Доротея фон Виттенберг-Монбельяр была представлена будущему супругу.

Была ли она хорошенькой? Мадам фон Оберкич, ее гувернантка, ручалась за правильность ее черт и прекрасный цвет лица. Тем не менее будущие жених и невеста с первого взгляда не слишком понравились друг другу. Молодая принцесса нашла малопривлекательным лицо человека, которого ей прочили в супруги. Она была выше его на полголовы. Это не нравилось ни ей, ни ему. Павел, в свою очередь, нашел ее полной, с блеклыми светлыми волосами. Взгляд тускло-голубых глаз показался ему невыразительным, и не произвел на него впечатления. Речь бедняжки не вызвала у него никакого интереса.

Тем не менее внутренний голос подсказывал царевичу, что эта женщина не создаст ему новых проблем. Доминантой его поведения было: «Ах, делайте теперь со мной все, что хотите!» В свою очередь и она сделала над собой усилие и улыбнулась этому молчаливому князю. Он не нравился ей, но она слышала, что беды, выпавшие на его долю, не ожесточили его сердца.

Несколько дней балов, роскошных праздников и загородных прогулок – и былой неловкости нет и в помине.

Павел после каждой встречи находил, что душа принцессы намного лучше, чем внешность. Ему удалось показать себя в выгодном свете, и его внимание тронуло девушку. В конце концов она забыла про его маленький рост, а курносый нос не раздражал уже ее так сильно, как в первый день. И София Доротея, отчасти покорная требованиям родных, отчасти влюбленная, позволила себя соблазнить.

София Доротея была на пять лет моложе царевича: она родилась 25 октября 1759 года в Штеттине, где тридцатью годами раньше появилась на свет ее будущая свекровь, императрица Екатерина.

Первые годы жизни были не слишком радостными. Тогда ее отец, Фридрих Евгений фон Виттенберг, был младшим в семье. Молодым он поступил на службу к Фридриху II Прусскому, который отдал ему в жены племянницу, одну из дочерей Софии Доротеи Марии, своей сестры. Софии Доротее-младшей едва исполнилось девять лет, когда ее дядя, правящий принц Виттенберга, подарил ее отцу жалкую толику своих владений, графство Монбельяр. Фридрих Евгений приехал в этот зеленый оазис со своей женой и четырьмя детьми практически без денег. Благодаря брату наконец исполнилась мечта его юности: у него был двор, конечно, очень скромный, но среди леса, а вдали, на линии горизонта, синела горная цепь Вогезов. Реки, очаровательная долина, в которой стоял небольшой дворец с восьмиугольной башенкой, и в его залах повсюду плели свое прозрачное кружево пауки...

Отец Софии Доротеи, хотя и не имел средств, был страстно увлечен строительством. Когда замок в Монбельяре перестал быть похожим на груду развалин и даже приобрел некоторое очарование, принц Виттенберг построил не менее миленькое жилище в Этюпе, рядом с дорогой в Бале. Там провела свое отрочество София Доротея. Она жила на природе, и это напоминало мечты Жан-Жака Руссо в Эрменонвиле: игры в жмурки в густых, заросших садах, прогулки среди полей, а вечерами, после скромного ужина, состоящего из молочных продуктов, несколько партий в фараон при свечах...

Все в этом воспитании, которое к тому времени стало уже довольно старомодным, спасало девушку от излишне честолюбивых планов на будущее. Однажды она узнала, что должна отказаться от брака с принцем Дармштадтским, невестой которого к тому времени она была. Ведь Ее Величество императрица Екатерина II, оказала ей величайшую честь, выбрав в жены своему сыну, наследнику Российского престола! Разве же она могла отказаться?

Обладая легким, дружелюбным характером, юная принцесса сразу же согласилась выполнить все, что от нее требовали; она отреклась от протестантства, а все остальные проблемы на удивление быстро уладил принц Генрих Прусский, который отнесся к этому браку не менее серьезно, чем к генеральному сражению в затянувшейся военной кампании. Сперва принцу Людвигу из Дармштадта пришлось отказался от своих прав на Софию Доротею. Затем архиепископ Платон ознакомил невесту с православной религией, и 26 сентября того же года она отреклась от кальвинизма, перед алтарем приняв имя Марии Федоровны.

Попав к российскому двору, София Доротея была шокирована распущенными нравами придворных, а паче того – альковными делами самой императрицы. Павел, которому давно уж опротивели слухи, ставившие его мать в один ряд с самыми известными мессалинами в истории человечества, чувствовал себя крайне неуютно: цинизм и роскошь двора лишали очарования жизнь и в столице, и в Царском Селе.

ИЛЛЮМИНАТЫ

...Этот век есть век приготовлений. ... Приготовления эти состояли в том, чтобы приготовить грязь и грязных людей разного рода, которые производят, производили и будут производить бесконечные несчастья и бесчисленное множество несчастных.

Екатерина – Гримму

Все исчезло: и чувство принципиальности, и целомудрие чести, для которой малейшее пятно было глубокой раной... Век рыцарства миновал, сменившись веком болтунов, экономистов и бухгалтеров; слава Европы потухла навеки.

Edmund Burke, «Reflection on the Revolution in France», 1790

Ученики тролля – а у него была своя школа – рассказывали всем, что сотворилось чудо: теперь только, говорили они, можно увидеть весь мир и людей в их истинном свете.

Г. – Х. Андерсен. Снежная Королева

Их шпионы были повсюду, во всех слоях общества, – ученые и мудрые, простые и глупые, они лишь выглядели такими, в соответствии с инструкциями, чтобы оптимально решить свои задачи. Женщины и мужчины, юноши и старцы – все они знали, что ex mandato Dei licet occidere innocentem, furari, fornicari2*С Божьего соизволения позволительно убить невиновного человека, украсть, предать (лат.).*. Общество, основанное на законе беспрекословного повиновения, могло употребить каждого из них для достижения любой поставленной цели, с безошибочной и фатальной точностью. Это были иезуиты.

С 1552 года, когда папа Юлий III издал беспрецедентную буллу, которая исключала орден Sacre Coeur de Jesus3*Святого Сердца Иисусова.* из юрисдикции местных и церковных властей и оставляла ему едиственный высший авторитет – авторитет генерала ордена, резиденция которого находилась в Риме, иезуиты приобрели колоссальную, пугающую, ужасающую власть. Кардиналы подчас трепетали простого монаха-иезуита. Но когда генералы ордена стали превращать пап в свои политические орудия, их именем наделяя себя неслыханными привилегиями, римский престол забеспокоился.

В 1773 году Рим обсуждал вопрос о закрытии творения Игнатия Лойолы4*Настоящее имя Иниго Лопес де Рекальдо (1491-1556) – основатель ордена иезуитов.*. Папа Климент XIII, не определивший своей позиции до разбирательства, скончался, будучи в полном здравии, накануне дня заседания конгрегации по рассмотрению злоупотреблений ордена. Кардинал Гарганелли, глава противников ордена, тут же издал бревэ Dominus ac Redemptor5*Господин и Искупитель.*, в котором, меча громы и молнии в адрес давным-давно запрещенного, но все еще живого масонства, запретил орден иезуитов. Однако окна и двери монастырей и коллегиумов, отмеченных эмблемой пылающего сердца, вовсе не заколачивались. На наследства – движимые и недвижимые – немедленно набрасывались торжествующие победу «просветители».

В Баварии секуляризацию иезуитского ордена вел курфюрст Максимилиан Иосиф с группой сановников-единомышленников. Одной из интереснейших задач было освоение и использование оставшейся от иезуитов системы народного образования. Реорганизация Ингольштадтского университета, создание нового университета в Мюнхене, реформа средней и начальной школы... Одним из деятельных сотрудников «просвещенного монарха» был профессор церковного права и декан юридического факультета Ингольштадтского университета Адам Вейсгаупт.

Однако его манили цели более масштабные, чем реорганизация системы образования. Власть, власть безграничная, власть над всем миром!6*В XX веке еще один кровавый виток стремления к мировому господству начнется тоже в Баварии, в Мюнхене...* Вейсгаупт видит путь к ее достижению в масонстве, но оно быстро его разочаровывает: отсутствие подлинной конспирации, пустота внутреннего содержания градусов, частые алхимические и спиритуалистические изыскания поражают и отталкивают его. У Вейсгаупта является желание основать новое, иное, на самом деле тайное общество. Сияющий, закаленный и отточенный клинок тайной власти впервые попадает в руки того, кто смог понять, насколько это оружие великолепно! Так маленькие дети могут долго играть пистолетом, не подозревая очень серьезного назначения этого вороненого куска металла...

Орден Иллюминатов был основан 1 мая 1776 года. Важнейшей чертой новой структуры было полное отсутствие в ней благородства, рыцарства, а также благодушия и легкой иронии над самим собой, столь характерных для масонства до сих пор. Вместо технологий вызывания духов бумаги иллюминатов содержали описания производства абортов, технологии подделки печатей, приготовления ядовитых духов и ядов, составления тайных чернил, шифровки... Главной технологией работы было получение хотя бы незначительного «компромата» (как сказали бы сегодня) на человека и вынуждение его к сотрудничеству, «платой» за которое является (ничего не стоящее ордену) сохранение его невинных секретов... Сотрудничество же было такого рода, что его тоже надо было скрывать, и – по принципу «коготок увяз – всей птичке пропасть» – лавина «грехов» громоздилась над человеком, раздавливая его непомерной тяжестью... Члены организации подчас были титулованными особами, занимали высокие посты в государственном аппарате и церковной иерархии. Современник событий, маркиз де Люше, называет в числе членов ордена герцогов Брауншвейгского, Готского и Саксен-Веймарского, принцев Гессенского и Саксен-Готского, курфюрста Майнцского, педагога Песталоцци, ряд послов, политиков, профессоров... В ордене состоял и писатель, который через четверть века создаст поэтическую трагедию о человеке, продавшем душу дьяволу...

Прекрасно знакомый со стилем работы иезуитов, Вейсгаупт понимал всю эффективность их тактики и приемов. Il fine giustifica i mezzi*Цель оправдывает средства (ит.).*, разве это не верно? А одним из самых известных средств ордена было знаменитое Jure, perjure, secretum prodere noli!7*Клянись и лжесвидетельствуй, но не раскрывай тайны! (лат.).*, – индульгенция, позволявшая лгать даже после juramentum de calumnia8*Обязательство «говорить правду, одну только правду и ничего, кроме правды» (лат.).*. Мирабо, бывший членом ордена иллюминатов, писал, что

«они копировали орден иезуитов, но ставили перед собой прямо противоположные цели».

Какие? Своим адептам орден декларировал их как «разрушение жертвенников суеверия» и «сокрушение тираний», просвещение людей, наделение их счастьем и свободой, но эти декларации были очевидно противоречивы: «дать счастье», «дать свободу» – что это, как не contradictio in adjecto9?*Противоречие в определении (лат.).*

Фактически речь шла об установлении тотальной власти ордена; ординарный профессор добивался власти над жизнью и смертью, честью и достоинством сотен и тысяч людей.

«Наши люди, – требовал он от членов ордена, – должны быть предприимчивы, ловки, вкрадчивы... Ищите прежде всего знатных, могущественных, богатых... Иногда необходимо даже унизиться, чтобы получше овладеть человеком».

Профессор отчетливо понимал, что одно из самых эффективных средств, неотразимо действующих на мужчину, – женская красота.

«Никаким способом нельзя так сильно действовать на мужчин, как посредством женщин, – указывал он. – Следовательно, они должны быть предметом нашего главного изучения. Нам надо приобрести их хорошее мнение, намекать им на освобождение от подчинения общественному мнению, о возможности самостоятельности; освободиться от всяких стеснений будет большим облегчением для их порабощенного разума, еще более воспламенит их и заставит действовать для нас с усердием».

Вторым по значимости, после женского, было влияние священнослужителей, и вот Вейсгаупт стал утверждать, что у Иисуса Христа была «тайная доктрина», которую можно выудить из Евангелия, читая «между строк». Если это сделать, то осуществится, по словам Вейсгаупта, завет Иисуса – будет отменена религия, а на ее место встанет разум:

«Когда, наконец, Разум станет религией всех людей, проблема будет решена».

Для священнослужителей, согласных с этим, орден открывал новое широкое поле деятельности.

«Вы не можете себе представить, какую сенсацию вызывает наша священническая степень. Самое замечательное – то, что известные протестанты и богословы-реформаторы, примкнувшие к иллюминизму, все еще верят, что в его религиозных догмах живет истинный дух христианства. О, человек, в чем только нельзя тебя убедить! Я никогда не думал, что стану основателем новой религии».

Создав собственный тайный орден, Вейсгаупт приступил к основной части своей программы: установлению контроля над масонством во всем мире.

«Мне удалось глубоко проникнуть в секреты масонства, – писал он. – Я знаю их цели и включу их, когда будет нужно, в статуты одной из наших высших степеней. ... Мы должны всегда прятаться под вывеской какой-либо другой организации, – продолжает Вейсгаупт. – В настоящее время для наших высоких целей удобнее всего окутать себя плащом масонских лож... укрывшееся таким образом общество неуязвимо... в случае измены или преследования его главари не будут обнаружены, непроницаемая тьма укроет нас от шпионов и эмиссаров всех других обществ».

Первой, в 1777 году, через год после основания ордена Иллюминатов, под их влияние попадает мюнхенская масонская ложа Teodor zum guten Rat; иллюминаты реформировали ее, упростили церемониал, привлекли новых членов.

«В ложе Теодора Доброго Совета в Мюнхене было несколько братьев с умом и сердцем, уставших от бесконечных колебаний, ложных обещаний и споров масонства, – писал Мирабо. – Руководство решило привить к своей ветви другую тайную ассоциацию, дав ей имя ордена Иллюминатов»...

Благодаря деятельности Адольфа фон Книгге, Баадера, Ксавье Цвака, маркиза де Констанца, графа Савиоли и других энтузиастов иллюминаты получили большое количество приверженцев.

В конце 1779 года иллюминатом становится член ордена Строгого послушания барон Адольф фон Книгге, молодой человек двадцати восьми лет, ставший впоследствии писателем-моралистом. Он мечтал об объединении всего человечества в единый справедливый союз, без религиозных противоречий и войн, без национальных границ... Он считал, что для достижения этой цели достаточно «благого обмана» и строгой конспирации.

Два клинка не помещаются в одних ножнах: отношения между Вейсгауптом и Книгге стали обостряться, и в 1784 году Книгге вышел из ордена.

«Неужели невозможно направить самих масонов против иллюминатов, – заклинал маркиз де Люше, – показав им, что в то время, как они трудятся над сохранением гармонии и порядка в обществе, другие повсюду сеют семена раздора и готовят окончательное разрушение их ордена».

И это не было гласом вопиющего в пустыне: мы слышим дружный хор современников, требующих того же... совершенно бессильный хор:

«Это заговор против христианства... заговор не только против королей, а против любой власти, против всего общества и даже против всякой собственности»...

Аббат Баррюэль, очевидец и исследователь французской революции.

«Было создано общество, поставившее своей исключительной целью искоренить все религиозные установления и свергнуто все существующие правительства в Европе»...

Профессор Джон Робинсон, генеральный секретарь Эдинбургского Королевского Общества.

«Исключительной целью [иллюминатов] является искоренение и уничтожение христианства и свержение всех гражданских властей»...

Иегуда Морс, американский священник и географ.

«Иллюминизм становится грандиозной силой. От него жестоко пострадают и короли, и народы, если предвидение и благоразумие не сломают эту страшную машину»...

Франц Карл Беркхейм, начальник полиции Майнца.

«...Масонское общество постигло науку управления, искусство господства над обществом, известные только им и никому другому из законодателей и философов в мире; я имею в виду не только, что они умеют опознавать друг друга по условным знакам к жестам, непонятным для посторонних, но и их удивительную систему, заставляющую всех мужчин, а, вероятно и женщин, строго хранить тайны общества. Если это искусство найдет применение для отказа от общепринятых норм общественного поведения и введения в них политики и неподчинения правительству, при дальнейшем сохранении тайны, то совершенно ясно, что эти знания и такие общества могут быть использованы для всех злых целей, которые уже давно подозревались».

Президент США Джон Адамс, 1798 г.

НОВИКОВ

Раз пробужденная любознательность требовала себе удовлетворения, быть может, даже с большей настойчивостью, чем в наше время, и жадно бросалась на всякую умственную пищу. Бесчисленное множество сочинений разного рода переводилось, печаталось и переписывалось людьми всякого звания. Все, что было тогда сколько-нибудь замечательного в числе произведений современной французской или немецкой литературы, можно смело искать в русском переводе.

С.В. Ешевский. Масонство в России («Русская старина», 1882 г.)

Для российских масонов пока все оставалось по-прежнему.

За год перед тем русское масонство сделало одно из самых значительных «приобретений»: масоном стал Николай Иванович Новиков. Шестнадцатилетний Новиков в 1760 году «за леность и нехождение в класс» исключен был из «французского класса» университетской гимназии. Вскоре он поступил на службу в Измайловский полк, и в день воцарения Екатерины стал унтер-офицером – как часовой у подъемного моста измайловских казарм. В 1767 году Новиков был отобран для ведения протоколов в комиссии депутатов, разрабатывавших новое Уложение; сама императрица предписала

«к держанию протокола определить особливых дворян с способностями».

Он лично делал Екатерине доклады о работе комиссии. Выйдя в отставку в 1768 году, Новиков стал издавать сатирические журналы: сначала «Трутень», затем «Живописец», за ним – «Кошелек». Не удовлетворенный результатами этой работы, он приступил к циклу исторических изданий: «Древняя Российская Вивлиофика, или Собрание разных древних сочинений, яко то: Российские посольства в другие государства, редкие грамоты, описания свадебных обрядов и других исторических и географических достопамятностей и многие сочинения древних Российских стихотворцев»; «Повествователь древностей Российских, или Собрание достопамятных записок по истории и географии Российской»; «История о невинном заточении боярина А.С. Матвеева»; «Скифская история из разных иностранных историков, паче же из Российских верных историй и повестей, от Андрея Лызлова прилежными трудами сложенная и написанная лета 1692»... Материал для изданий Новиков черпал из древлехранилищ частных, церковных, а также государственных; доступ в них ему был открыт в 1773 году императрицей, поддержавшей издание «Вивлиофики» щедрыми субсидиями. Впоследствии Новиков выпустил 22 нумера «Санкт-Петербургских Ученых Ведомостей».

С 1775 года Новиков стал масоном, сначала – в ложе Елагина, затем нашел «истинное» масонство в системе Рейхеля, где

«было все обращено на нравственность и самопознание».

Совместно с М.Н. Муравьевым и И.П. Тургеневым, Новиков приступает к изданию «Утреннего Света» – журнала, где публиковались главным образом переводы из немецких и французских писателей, моралистов, пиетистов и мистиков. Куратор московского университета, масон Херасков, отдал Новикову в аренду университетскую типографию. В Москве Новиков органически вошел в круг масонов, в котором состояли В.И. Лопухин и С.И. Гамалея, И.Е. Шварц и И.П. Тургенев, князь и княгиня Трубецкие.

Обладая одной из самых значительных типографий в Москве, он посвятил свою жизнь изданию всей европейской религиозно-философской литературы, вышедшей за последние двести лет, начиная с работ Якоба Боме и кончая трудами Сведенборга и Сен-Мартена.

Осенью 1776 года рейхелевские и елагинские ложи сочли нужным и возможным слиться, объединив под своим управлением 18 лож. На уступки пошел Елагин: он отказался от английской системы в пользу шведско-берлинской. 2 октября 1776 года Елагин сообщает Великой национальной германской ложе, что счастлив видеть

«во всей России одного пастыря и одно стадо».

Впрочем, объединение это было промежуточным шагом, оно не удовлетворило почти никого. Князь Репнин заметил Новикову, что

«истинное масонство скрывается у истинных розенкрейцеров, но их весьма трудно найти, а вступление в их общество еще труднее»...

У розенкрейцеров, заметил далее Репнин,

«скрываются великия таинства, а учение их просто и клонится к познанию Бога, натуры и себя».

Последующая деятельность русских масонов идет под знаком «поиска истинных розенкрейцеров»...

«Отрицательное отношение значительной части масонов к Екатерине и симпатии к Павлу Петровичу, – указывает Г.В. Вернадский, – выясняются вполне определенно в конце 1770-х годов. 3 сентября 1776 года, при соединении Елагина с Рейхелем, великим поместным мастером сделан был гр. Н.И. Панин. Не прошло двух месяцев после того, как и внучатый племянник Панина и близкий друг Павла кн. А.В. Куракин был отправлен в любимую Паниным Швецию составлять истинную масонскую партию».

Князь Н.Н. Трубецкой, мастер ложи Осириса и бывший сторонник Рейхеля, не примкнул к союзу с Елагиным и в 1778 году соединился с Г.П. Гагариным «на некоторых условиях». Когда князь Александр Борисович Куракин был послан в Стокгольм для нотификации брака наследника престола с принцессой Софией Доротеей Вюртембергской, Гагарин и Трубецкой поручили ему привезти конституцию высших степеней шведской системы Строгого наблюдения. Секретарем этого посольства был известный масон Вильгельм Розенберг, брат Георга Розенберга, учредившего гамбургскую ложу Трех золотых роз.

Куракин с блеском выполнил поручение и получил эту конституцию, поставившую русское масонство в зависимость от Швеции и лично от главы шведского масонства, брата шведского короля, герцога Карла Зюдерманландского. В 1778 году в Петербурге был основан Капитул Феникса, или Великая национальная ложа шведской системы, а 9 мая 1780 года учреждена директория для управления подчиненными ей ложами. К Национальной ложе Гагарина принадлежали: шесть лож в Петербурге (Аполлона, Феникса, св. Александра, Пылающей звезды, Благотворительности и Горуса), четыре в Москве (Осириса, Трех мечей, Трех добродетелей и Аписа); далее ложа Трех секир в Ревеле, ложа Нептуна в Кронштадте, Военная ложа в Кинбурне и одна ложа в Пензе.

Обрадованный этим, герцог Зюдерманландский, при объявлении Швеции девятой провинцией ордена Строгого наблюдения, приписал к ней русские ложи. Это встревожило Екатерину, и она повелела петербургскому полицеймейстеру П.В. Лопухину определиться, нет ли в деяниях ордена чего противозаконного. В 1779 году сей функционер дважды посетил гагаринские ложи

«для узнания и донесения Ея Величеству о переписке их с герцогом Зюдерманландским».

По результатам проверок «осторожная монархиня... приказала высокопочт. брату Елагину закрыть» ложи Гагарина. Гагарин и Турчанинов10*Мастер стула в одной из гагаринских лож.* уезжают в Москву и учреждают там новые ложи, – теперь уже в самом деле тайные, которые ведут работу по шведско-прусской системе. Центром русского масонства становится Москва: к шведской системе присоединяются здесь ложи Трех мечей, Аписа, Трех христианских добродетелей, работавшие раньше по английской системе, и Озириса, принадлежавшая к рейхелевскому масонству. К этому времени в Москве действуют ложи Клио (английская), Латоны (циннендорфская), Трех знамен, возглавляемая П.А. Татищевым (Стрикт-Обсервант) и, как свидетельствует Новиков, одна или две ложи «настоящих французских».

Екатерина пишет свою первую в серии, направленной против масонства, комедию «Тайна противонелепого общества» (1780 г.). Впрочем, до поры до времени она еще мирволит масонству, но когда видит, что масоны не просто заигрывают с великим князем, но делают ставку на его воцарение, – ее терпение иссякает...

«Так как масонство привлекло к себе очень многих из самых знатных лиц, то это возбудило в императрице некоторое недоверие, в особенности потому, что князья Куракин и Гагарин были известные любимцы великого князя Павла Петровича, и она выразила свою щекотливость по этому предмету сначала сатирическими брошюрками, из которых одна называлась «Противо-нелепое общество», и потом, по поводу одной статьи, напечатанной в гамбургской газете, выразила так громко, что тогдашний обер-полицмейстер, бывший членом ордена, посоветовал нам оставить работы и покинуть прекрасно устроенное помещение ложи»,

– пишет Бебер, секретарь Великой провинциальной ложи России...

Впрочем, Екатерина нашла еще один ход, чтобы, как она надеялась, обезопасить себя от происков масонства. Она создала собственные, подконтрольные ей, ложи. Эксперименты с «карманным масонством», успешно, как ей казалось, начатые Елагинскими ложами, она продолжила в Польше. В 1779 году сын познанского воеводы Ян Ленинский, предъявив диплом Страсбургской директории, основал в Варшаве ложу Екатерины под Полярной Звездой (Stella Polari), работавшую по шотландской системе. Ложа была mit gnсdigster Erlaubniss*Со всемилостивейшего позволения (нем.).* названа в честь

«просвещенной государыни – покровительницы вольного каменщичества в своем государстве».

Впоследствии Страсбургский диплом новоиспеченного мастера оказался подложным, но к тому времени (февраль 1780 г.) Ленинский уже получил от лондонского Великого Востока подлинный диплом, утверждающий его ложу в звании ложи-матери. Нужно ли пояснять, что в числе функционеров ложи были сыновья русского посла в Польше графа Штакельберга?

На следующий год объединение польского масонства под крылом «императрицы-философа» завершил граф Игнаций Потоцкий, посвященный Великой лондонской ложей в высшие масонские степени. Он стал во главе созданной не без помощи Штакельберга Директории, в которую вошли представители главных лож края. Потоцкий стал Великим мастером объединенных лож Короны и Литвы, после чего, в марте 1784 года был официально открыт польский Великий Восток, объединивший практически все ложи Польши.

СЕМЬЯ

Привычка свыше нам дана:

Замена счастию она!..

А.С. Пушкин

Новая великая княгиня оказалась для Павла преданной и покорной женой. Наконец-то Павел мог радоваться: его скованный разум был свободен!

Царевич выглядел спокойным и уверенным. В милом обществе Марии Федоровны он нравился самому себе. Мнение о дворе молодых в Санкт-Петербурге вскоре изменилось. Все были удивлены гармонией, царившей в чете великих князей, демонстрировавших друг другу взаимную нежность! Казалось, сердце царевича, одинокое с самого рождения, обрело счастье. Возможно ли, что суровая судьба наконец смилостивилась над ним? Ведь он постоянно искал душевное тепло, любовь, надежду на выход из этого тягостного одиночества, пребывая в котором, он даже потерял смысл своей жизни! Но вот он больше не клянет свою участь! Его зависимое положение уже не кажется таким отвратительным, его не охватывают такие сильные приступы гнева, как раньше. Конечно, у него есть причины для бунта, но добрые слова жены могут успокоить его в мгновение ока.

Павел заставил себя забыть о личных обидах, хотя их было немало: оставаясь честным до конца своей трагической жизни, он признал за матерью ее благодеяния для российской империи. И все же он страдал оттого, что не мог принимать участия в созидательной деятельности. Он был отстранен от власти! Но благодаря вниманию и любви жены его негодование, которое прежде душило его, превратилось в меланхолию. Из судьи он превратился в жертву. По крайней мере, такое впечатление он производил на свое ближайшее окружение.

Путешествуя по Германии, и потом вернувшись в империю, Павел заметил ужасный беспорядок, царивший в армейской среде, в войсках, плутни офицеров, ту армейскую грязь, от которых страдала военная мощь империи. Должен ли он молчать? Он еще не принял решения. Но одно для него ясно: он не поддержит никакого заговора против правительства своей матери. И если все же кто-то организует заговор против императрицы, можно быть уверенным, что он тут будет ни при чем.

Как ему хотелось участвовать в государственных делах, в заседаниях Совета министров! Он ежедневно работал над проектами реформ, особенно тех, что касались армии, но держал свои записи в тайне. Чтобы к нему прислушались, необходимо стать хозяином в стране! Но сколько времени придется ждать этого?

Великая княгиня Мария Федоровна, несмотря на свою молодость и полное отсутствие политического образования, прекрасно понимала, что в душе ее мужа зияет пропасть, откуда порой вырываются звуки бури. Она боялась, чтобы он не стал жертвой собственных химер, и делала все, чтобы развеселить его, но не пустыми развлечениями, а умиротворенной, счастливой семейной жизнью. Ей удалось отвлечь его от размышлений о судьбах человечества, и занять более обыденными делами. Они вместе украшали собственное жилище. И в особенности спальню, с ее изумрудными колоннами, обитую белым дамаском с розовой вышивкой. Надо было приукрасить парадную спальню. Она была вся покрыта золотым шитьем, а на ее стенах висели полотна Рафаэля. Екатерина хвасталась, что лично подарила чете молодых около сотни картин.

На Каменном Острове, одном из лесистых островов Невы, у Павла был небольшой дворец. Мария Федоровна обустраивает это сельское жилище. Больше всего на свете она любит природу, сельскую жизнь, зелень и лес, которые напоминают ей о детстве, проведенном в Монбельяре, в Этюпе, где у ее отца был почти деревенский маленький двор.

По субботам чета великих князей принимает гостей в Павловске. Устраивают катания на санях, а когда наступает ночь – спектакли, комедии или балеты, которые часто проходят на свежем воздухе.

Здесь Павел мальчишкой, в сопровождении воспитателя Порошина, собирал цветы и травы для гербария. Потом выстроил два охотничьих домика, Крик и Крак, убегал в них из Петербурга, отлеживался от оскорблений... В 1978 году царица-матушка подарила Павлу сельцо Павловское на извилистых берегах речки Славянки.

От Царского Села Павловск с его очаровательным замком отделяет не больше пяти верст. Великая княгиня создала спокойную жизнь среди природы, навевающей сентиментальные мечты.

Дни проходят мирно, без происшествий, в спасительном спокойствии. Двор молодой четы состоит из одного господина Лафермьера, француза, который читает вслух и придумывает сценки для маленького театра. Есть Николай, прекрасный рассказчик, размышления и реплики которого всегда очень остроумны. Он объездил всю Европу вместе с Разумовским и живет в России вот уже восемь лет. Забавляет всех своими рассказами: они вызывают беззлобный смех и никого не утомляют. Никита Панин также постоянно бывает здесь. Часто устраиваются полуофициальные балы, на которые съезжаются гости, официально не принадлежащие ко двору великих князей.

Павел между тем еще глубже увлекается Мальтийским орденом. Это стало для него настоящей страстью. Он заставляет переодеваться своих камергеров в рыцарей эпохи крестовых походов, облачает их в кольчуги, а лошадей покрывает попонами и организует турниры. Мария Федоровна сияет от радости: и она и ее муж прекрасно себе чувствуют в этой обстановке.

Но вот наступают зимние холода и надо возвращаться в Санкт-Петербург. Любящая супруга слегка раздосадована, поскольку прекрасно понимает: несмотря на все ее усилия спасти Павла от навязчивых идей, его возвращение в окружение Екатерины, Потемкина и влиятельных придворных, всегда с презрительной усмешкой глядящих на Павла, вернет все на круги своя.

Навязчивая мысль о том, что он – проклятый князь, что у него украли власть, которая должна была перейти к нему по наследству, а воровка – собственная мать, с каждым днем все сильнее приводила Павла в отчаяние. Внутренний бунт заставлял его предвзято смотреть на любое распоряжение матери.

Мария Федоровна не одобряла этого. Но как ей вырвать супруга из плена навязчивых идей? Она и не осмеливалась на это! Княгиня полагала, – и для того были основания! – что метания Павла, на которое обрекла его тирания Екатерины, – это его защита. Именно они вызывали у Екатерины желание считать Павла всего лишь неуравновешенной, ущербной и нелепой личностью и не давали ей всерьез разгневаться на него. И потому Мария Федоровна догадывалась, что настраивать мужа против материнской власти стало бы роковой ошибкой.

Семейная пара, если не считать балов, развлечений, охоты, игр, праздников и придворных приемов, жила уединенно. Павел кроил и перекраивал планы реформ в армии, которой он только и мечтал командовать.

В постоянном смятении Павла были периоды успокоения, и тогда он обращался к творчеству французских писателей и философов. Вольтер не был его кумиром, в отличие от матери, но его восхищали великие умы прошлого столетия; среди своих современников он ценил Дидро.

В другие минуты его вечно беспокойный разум пытался совершить открытия в духовной жизни. Он ценил Монтескье и всерьез задумывался о чем-то вроде социального равенства. Проводил долгие часы в своем кабинете, размышлял, писал, перечеркивал и разрывал написанное, злился на самого себя, обхватывая голову руками: так сильно мучался от неспособности выразить все, что чувствовал.

Кто бы мог поверить, что этот ожесточившийся князь, которого неудовлетворенная жажда власти толкала на всевозможные крайности, был застенчивым человеком? Но Павел был именно таким, и особенно с теми немногими людьми, которые были ему особенно дороги.

АЛЕКСАНДР

Менее чем через четырнадцать месяцев после того, как она вышла замуж за великого князя, Мария Федоровна родила на свет прекрасного младенца. Роды сопровождались обычной для подобного события церемонией: императрица Екатерина, нетерпеливая, но довольная, находилась рядом с молодой матерью.

Павел часы напролет стоял у окна, повернувшись спиной к толпе придворных, которые окружали его мать. Он содрогался, вспоминая об участи, постигшей его первую жену – и горячо молился...

Внезапно его плеча коснулся паж:

– С позволения Вашего Императорского Высочества...

Царевич обернулся, и раздраженно взглянул на него.

Паж почтительно поклонился:

– Я имею честь сообщить Вашему Императорскому Высочеству о рождении сына. Императрица просит Ваше Высочество признать его...

Павел горько усмехнулся. Конечно! Появление еще одного наследника должно получить законное подтверждение; отец обязан признать сына перед всем миром. Павлом вновь овладела тревога: благодаря этому ребенку у Екатерины возникает возможность устранить его... Ребенка провозгласят наследником вместо него... и для этого ни у кого не должно возникнуть мысли, будто сын Марии Федоровны – незаконнорожденный...

Держа руку на эфесе шпаги, он прошел мимо шеренги придворных, склонившихся перед ним. Императрица уже держала новорожденного на руках. Наконец он стал отцом: это счастье так быстро подарила ему любимая супруга. Он смотрел на сморщенный комочек, который заходился криком: это в самом деле был его сын.

«Мое бедное дитя, – думал он, – пусть твоя судьба будет счастливее моей!»

От волнения у него слегка дрожали руки. Ему удалось вернуть самообладание и, гордо подняв голову, он смело взглянул в глаза матери. Потом, твердым голосом, в котором, несмотря на доброжелательность тона, звучали нотки презрения, он громко, чтобы все собравшиеся его слышали, произнес:

– Это мой сын!

Придворный священник, следуя протоколу, ответил: «Аминь». Павел только что сделал сверхчеловеческое усилие, чтобы скрыть радость и страх, одновременно переполнявшие его. Не мог он больше держать себя в руках! Нравоучительный вид благообразного бородатого попа стал последней каплей, которая переполнила чашу терпения. Он оттолкнул батюшку и быстро пошел к выходу, чтобы не слышать поздравлений придворных подхалимов.

Однако никто и не думал его поздравлять. Все прекрасно понимали, что преемственность трона теперь определена и Екатерина отныне будет обращаться с сыном еще более бесцеремонно, чем прежде. Павел не зря опасался решений, на которые она была сейчас способна.

История повторяется – и Екатерина так же, как некогда Елизавета, задумала передать престол внуку через голову сына. Она сочла, что семейство великих князей выполнило свой долг и теперь новорожденный принадлежит только ей.

Екатерина, казалось, забыла, что императрица Елизавета, когда родился Павел, поступила с ней точно так же. Она прижимала дитя к груди и восхищенно показывала всем послам, которые приходили поздравить ее с появлением внука.

Александр Павлович уже тогда очаровал всех. Сияющая от счастья бабушка в своей радости забыла, что у малыша есть родители, ее сын Павел Петрович и невестка Мария Федоровна, и им его наверняка очень недостает.

Как только чета великих князей приехала в Павловск, мрачное настроение Павла мало-помалу начало улучшаться. Жена нежно его любила и с каждым днем привязывалась к нему все сильнее. Вот о чем сообщает великая княгиня в своей переписке (особенно, в тех письмах, которые она посылала матери и которые, отправленные в величайшей тайне, останутся потом в архивах семьи Виттенберг):

«Здешний воздух свободы до такой степени благотворно влияет на меня, что трудно и вообразить; и телесно и духовно он так же прекрасно подходит для моего обожаемого мужа. Великий князь боится зимы не меньше, чем я. Это еще сильнее печалит меня, и когда он говорит мне о своих неприятностях, я сразу же забываю о собственных и делаю все, чтобы жизнь была ему в радость. В Петербурге надо быть настороже с императрицей; приходится терпеть унизительное общество Потемкина и его клики».

Марии Федоровне приходилось утешать даже собственную мать. В Монбельяре все шло наперекосяк. Князю Фридриху Евгению не хватало доходов на содержание даже крошечного двора, а рядом с ним вертелся профессиональный авантюрист Горси, советы которого постепенно вели к полному разорению. Между родителями несчастной княгини постоянно и по всякому поводу вспыхивали ссоры. Старший брат Фридрих из-за невыносимого характера постоянно попадал в скандальные истории, и Фридрих II грозился его выгнать. Сестры были уже на выданье: но где найти женихов для бесприданниц?

Мария Федоровна обратилась за помощью к Екатерине, поведала ей о материальных затруднениях своей семьи. Екатерина обещала – еще перед свадьбой – помогать будущей семье своего сына и, склонившись к уважительным, но настойчивым просьбам невестки, предоставила семейству Виттенберг ежегодный пансион.

Сообщая эту новость родителям, Мария Федоровна позволила себе намекнуть в письме, что им надо быть бережливее и, главное, прогнать из Монбельяра мошенника Горси. Она даже согласилась дать за свой счет этому подлому человеку пансион в две тысячи рублей при условии, что он уедет навсегда. Дочерняя любовь (или деньги русской императрицы?) сотворила чудо, примирив родителей между собой.

Эксперимент царевне понравился, и она решила «развить успех», действуя теперь через Павла. Не может ли он попросить императрицу о предоставлении привилегий в России монбельярским производителям ситца и торговцам этой тканью? Екатерина мгновенно поняла, куда клонит невестка, и отказалась создавать какую бы то ни было монополию. Она сказала, что в России построено достаточно ситцевых фабрик и нет необходимости покупать ткани за границей11*Утвержденный Екатериной II Таможенный тариф 1766 г. носил ярко выраженный протекционистский характер, защищавший отечественную промышленность. Он полностью запрещал ввоз товаров, «коими в изобилии в собственном государстве довольствоваться можем»; наоборот, товары «коих произращение или заводы в государстве еще не начиналось» вообще освобождались от ввозных пошлин. Ситца в России хватало. Сегодняшний Таможенный тариф далеко ушел по пути прогресса от этих наивных представлений XVIII века!*.

У Павла напрочь отсутствовало терпение. По утрам он старался как можно раньше встать с постели, а вечером – лечь, торопился на прием при дворе, но, как только появлялся там, сразу же спешил уйти оттуда...

Мария Федоровна относилась ко всему этому с большой нежностью. Она искренне любила своего мужа, но чувствовала себя лишней в императорском окружении; монологи Павла о военных реформах, проблемах духовенства, различных политических союзах не привлекали ее внимания. Она ищет себе другие занятия, которые бы сделали уютным их домашний очаг. Она окружила себя писателями, поэтами и даже актерами. Она устраивала спектакли еще чаще, чем балы, до которых она была не слишком охоча.

ГУСТАВ III

Король шведский Густав III покровительствовал своему брату, герцогу Карлу Зюдерманландскому в развитии и организации масонства. В зале Стокгольмской биржи, в присутствии вольных каменщиков, король лично возложил на брата знаки достоинства «викария Соломона», облачил его в горностаевую мантию и обещал ордену свое покровительство. Влияние ордена распространялось даже на государственную жизнь Швеции: последующие шведские монархи принимали главенство над орденом по праву наследования.

Густав III приехал в Петербург в 1777 году инкогнито, как «граф Готланд». Помимо протокольных встреч с императрицей он рассчитывал наладить более тесные личные контакты с российскими масонами. Торжественные соединенные собрания по случаю этого приезда были проведены в ложе Аполлона.

Еще когда Куракин получал в Швеции конституцию высших градусов Строгого наблюдения, член шведского масонского капитула граф Левенгаупт выразил надежду, что

«приезд нашего монарха в вашу страну будет много способствовать вашим масонским работам».

Однако Густав III, целью визита которого было вбить клин между Россией и Пруссией (первая зарилась на граничащую с ней Финляндию, а вторая – на шведскую в то время Померанию), допустил дипломатический «прокол». Насмехаясь над Фридрихом II, разумеется, для того, чтобы польстить Екатерине, из которой хотел сделать свою союзницу, он совершенно забыл о пристрастиях наследника престола. Императрица, казалось, равнодушно относилась к злословию именитого гостя в адрес короля Пруссии. Но Павел, присутствовавший при разговоре, внезапно потерял терпение. Он почти выкрикнул в лицо Густаву:

– Горе, сир, тем, кто забывает об узах крови и дружбы, объединяющих людей!

Все трое – и Павел, и Густав, и Фридрих – были родственниками.

Король Швеции сохранил в душе горький осадок от этой встречи, а Павел в письме к прусскому королю Фридриху II подробно известил его о беседе с королем Швеции...

ИОСИФ II

После малоприятного визита короля Швеции в Россию приехал молодой император Австрии Иосиф II (инкогнито, как «граф Фалькенштейн»), сын и формальный соправитель Марии-Терезии с 1765 года, после смерти императора Франца I. Он хотел уточнить детали «Греческого проекта» Екатерины и наметить возможности сотрудничества стран. Иосиф II высоко оценил государственный ум Екатерины II.

Не менее высоко Иосиф II оценил и очаровательную Марию Федоровну, даже немного флиртовал с ней. Он пришел в настоящий восторг, о чем и написал Марии-Терезии:

«Если бы лет десять назад я познакомился с принцессой, обладавшей таким же умом, такими же душевными качествами и такой же внешностью, как великая княгиня, я бы, не колеблясь, женился вновь»

12*Первая его жена, Изабелла Пармская, внучка Людовика XV, умерла от оспы в 1763 году, а вскоре от той же болезни умерла и вторая его жена, Мария Жозефа Баварская, после чего Иосиф дал обет не вступать более в брак.*.

Проводя много времени в обществе четы великих князей, император внимательно наблюдал за царевичем. Он заметил на его лице такую невыразимую скорбь, что понял без всяких расспросов: в отношениях сына с матерью царят зависть и недоверие.

Павел был дружелюбен к гостю, но отрицательно настроен к замыслам Екатерины и ее именитого визитера. С сожалением, переходящим в ярость, он видел, что мать отворачивается от Пруссии, чтобы объединиться с Австрией! Мария-Терезия просила Екатерину II о посредничестве в «картофельной» (ибо дело не дошло до сражений) войне за Баварское наследство с Фридрихом II, вторгшимся в Богемию. Екатерина откликнулась, и 13 мая 1779 года был заключен Тешенский мир, в котором Фридриху пришлось значительно умерить аппетиты.

Марии Федоровне пришлось проявить весь свой дипломатический талант. С одной стороны, нельзя было забывать о благодарности к Фридриху II, которому она обязана своим браком. С другой стороны, она должна помнить о сестре Елизавете, которую надо выдать замуж. А ведь Иосиф II предложил ей в мужья своего племянника Франциска, старшего сына Леопольда Тосканского...

Все эти интриги, хоть и были вполне пристойными, все же волновали Павла. Он не одобрял план союза с Австрией, поскольку считал его оскорбительным по отношению к Фридриху II, своему другу и другу своего отца. Вместе с тем он очень серьезно отнесся к приглашению Иосифа II посетить Вену вместе с супругой и друзьями...

ФРИДРИХ ВИЛЬГЕЛЬМ

Фридрих II, узнав о новых – австрийских – ветрах, задувших при российском дворе, отправил туда своего племянника и наследника, принца Фридриха-Вильгельма.

Екатерина приняла его со скрытой сдержанностью. Она называла его толстым увальнем. Но этот толстяк, с грубой чувственностью, из-за которой порой попадал в непристойные любовные приключения, был восторженным поклонником эзотеризма. Те загадочные вещи, которые Павел прежде слыхал от лощеного Панина, безукоризненно элегантного Плещеева, сдержанного Репнина, утонченного Куракина, – приобрели новые оттенки, когда о них заговорил чувственный и, на первый взгляд, простоватый – что называется, terre-a-terre13*Земной, приземленный (франц.).* – толстяк.

...Geheimnisvoll am lichten Tag

Lсsst sich Natur des Schleiers nicht berauben,

Und was sie deinen Geist nicht offenbaren mag,

Das zwingst du ihr nicht ab mit Hebeln

und mit Schrauben!

14*Таинственна в сиянии дневном

Природа свой покров сорвать не позволяет

Не вынудить у ней винтом иль рычагом

Что духу твоему она не открывает! (нем.). Гете. Фауст.*

– восторженно декламировал он. – В суть вещей можно проникнуть лишь духом, и обстоит дело так потому, что суть любой вещи – божественна. Бог – сердцевина любой вещи: если Бог лишь на мгновение оставляет попечение над вещью, она обращается в ничто, истлев мгновенным огнем. Творческое начало космического процесса, создающее и поддерживающее наш мир, именуется Fohat, властитель Огненного Тумана, – но также Бальдр, изначальный свет, умирающий и возрождающийся на переломе зимней стужи.

Суть вещей проявляется вовне часто весьма неожиданным способом. Есть камень, на изломах которого, как на скрижалях Божиих, проступают явственные знаки письма15*Пегматит, или «письменный гранит»; узоры, напоминающие буквы, образованы крупными кристаллами шпатов и слюды.*. Но знаете ли вы, что и кристаллы сами суть не что иное, как сгустившийся в вещество потаенный смысл прежде них, от века существовавших рун? «Im Anfang war das Wort...»16*В начале было Слово. См.: Иоанн, 1:1.*, и руна hagel есть не что иное как монограмма Христа, – но также таинственное Feuerquirl*Огненный вихрь (нем.).*, олицетворение Бальдра, огненное колесо, вращением коего космос приведен в движение. Другим изображением Feuerquirl является руна gibor, или свастика, а последняя может быть получена из двух sig-рун, наложенных с поворотом друг на друга...

Павел скептически отнесся к этим излияниям, заметив, что вариантов толкования рун может быть столько же, сколько есть умов; что нет нужды выдумывать Fohat, когда есть Архитектон Вселенной; и что красоту природы лучше переживать в сердце, но словесные описания не только не помогают этому, но и способны разрушить истинность переживания, подобно тому как ничего не стоят бумажки-ассигнации, выпущенные вместо полновесной золотой монеты.

– Руны – духовное, небесное воплощение Feuerquirl, – ничуть не смутившись, продолжал Фридрих-Вильгельм. – Земным его воплощением является чаша Graal, средоточие вселенского огня. Грааль – тот сосуд, из которого Иисус в последний раз на Земле пил «вино нового завета», – разглагольствовал он. – В сей же сосуд Иосиф Аримафейский собрал капли крови распятого Христа, как о том не только Роберт де Борн трактует, но и апокрифическое Евангелие от Никодима сообщает. Рыцари, отвоевав Святую Землю, нашли эту чашу и создали орден рыцарей Грааля – для защиты угнетенной невинности. Грааль, скрытый на священной горе Монсальват, давал им волшебную силу, позволявшую справляться даже со злым волшебством. Однако они должны были молчать о принадлежности к ордену: открыв свое тайное имя, они теряли силу... Это – истина: в Вестминстерском аббатстве показывают печать короля Артура, гробница которого находится в Гластонберийском монастыре. Англия – страна священных чудес... В Дуврском замке можно увидеть череп Гавейна и плащ Кардока, в Винчестере – Круглый Стол (для того круглый, чтобы исключить неравенство), за которым собирались рыцари, Ланселотов меч...

– Трувер Кретьен де Труа о сем также повествует захватывающе, – вставил Павел. Разговор все более увлекал его.

– Хоть никто и не знает, где находится Монсальват, – заторопился Фридрих-Вильгельм, не желая, чтобы перебивали его заветные мысли, – но я думаю – во Франконии... Не та ли сие гора Kyffh колдунья Кундри – это Рисильда Злая; сам Парсифаль звался Luitward von Vercell и был канцлером при франкском дворе; а злой волшебник Клингзор – это человек дурной репутации из Капуи Ландульф, связанный с сицилийскими арабами и приносивший в нечистых своих опытах человеческие жертвы... Но замечательнее всего сама Чаша, символизирующая еще и женское лоно, также воплощающее огонь Вселенной. Царь-жрец, приблизившийся к сему сосуду вечности для Служения, не должен ли и сам чистотою крови обладать... Читали ли вы Годфрида фон Страсбурга? Его «Тристана и Изольду»? А Гартманна фон дер Ау?

*17 Мифологическое понятие.*

*18 Сложный каламбур: Held – герой, но Hell – ад (нем.).*

– Долг повиновения и уважения по отношению к даме сердца, как существу более высокому, благородная верность единственной избраннице, – загорелся Павел, услыхав слова «Тристан и Изольда», – поклонение идеалу женщины независимо ни от каких обстоятельств, – вот высшее, что дало нам рыцарство! Принести sacramenitum fidelitas promittitur19*Присяга на верность.* даме сердца и всю жизнь сохранять ей верность; защищать повсеместно слабых и обиженных – что может быть выше в этой жизни?!

Бедняжка, он любит и до конца жизни будет любить свою Вильгельмину, погибшую и погребенную, падшую и оскверненную Разумовским, – но все живую и невинную для него. Он не мог забыть, как влажно и горячо вспыхивали порой ее глаза на радостно обращенном к нему лице, не мог забыть ее искренних поцелуев – Боже мой, таких редких!..

– Les marriages se font dans les cieux*Браки заключаются на небесах (франц.).*, – пробормотал Павел, чувствуя, как начинает щемить в груди тоска по Вильгельмине...

– Но в еще большей степени на небесах надлежит искать ключи наших судеб дальнейших, – подхватил Фридрих-Вильгельм. – И небеса не закрыты от того, кто знает пути к сверхнатуральному состоянию, в коем являет Бог людям, его достигшим, великую милость и чрезвычайные дарования! В сем состоянии ощутить можно не токмо соприкосновенность мирам иным, но и присутствие Святого Духа и самих ангелов Божиих. Толико благости Божией человек в сем состоянии вкусить может, что и от тварной оболочки ощутит себя освобожденным, понеже во Христа преобратился и суть один дух с ним, и блаженно в Боге пребывает...

– Ах, полноте, пожалуйста, – с досадой заметил Павел. – Я вовсе не то имел в виду...

Против культа женщины Фридрих-Вильгельм не возражал:

– Женщину воспевали Генрих фон Морунген, Вальтер фон дер Фогельвейде, Нейдгарт фон Рейенталь, граф Гуго Монфорский...

Ehret die Frauen, sie flechten und weben

Himmlische Rosen ist irdische Leben!

*Женщинам слава! Искусно вплетая

В жизнь эту розы небесного рая

Узы любви они сладостно вьют (нем.).

Шиллер. Достоинство женщины. Пер. Т.Спендиаровой.*

И вот отчего Ich trinke gern aus dem frischen Quell3*Я охотно пью из свежего источника (нем.).*. Но amour aux dames, honneur aux braves20!*Любовь – дамам, честь – храбрецам! (франц.).* Слышите ли вы еще один мотив – возможно, это лейтмотив! – в извечной мелодии рыцарства? – загадочно спросил он. – Это идея национальной чести!

Культ женщины, считал он, должен быть дополнен другим культом – культом расы и крови:

– Традиция сострадания ко всем без исключения слабым и несчастным весьма сомнительна. Разве Господь не призывает ab hoedis scindere oves21?*Отделять овец от козлищ (Матф., 25:32).* Ибо несчастие сплошь и рядом не что иное, как наказание за собственный грех, а таковых сам Господь неоднократно22*Семь раз: Матф., 8:12; 13:42, 50; 22:13; 24:51; 25:30; Лк., 13:28.* предписывает исторгнуть в тьму внешнюю, где будет плач и скрежет зубов! Но что сей грех представляет собою? Солгу ли, если выскажу v вторично же он сочетался с земной, из ребра его соделанной Евой, и тем обрек порожденные поколения на ущербность.

Божественное начало в меньшей мере проявляется в камне, чем в дереве; в дереве – в меньшей мере, нежели в животном; и в животном в меньшей мере, чем в человеке, размышляющем о прошедшем и будущем, постигающем цели природы, исправляющим своей работой и изобретательностью несовершенства этой последней и бесконечно себя совершенствующем. Но, признав сие разделение, не должны ли мы и среди самих людей ввести дифференциацию? Есть люди и люди, и одни пребывают на нижних ступенях лестницы, ведущей в храм Мудрости, а иные, несравненно более совершенные, умные, прекрасные, нежели остальные, – имеют право входить в Храм; но и здесь к алтарю допущен лишь первосвященник...

– Это учение Гердера, – заметил Павел.

– Божественные существа одарены способностью продолжать жизнь, по желанию, на несколько столетий, знать и видеть события, происходящие в сколь угодно отдаленных местах и временах, нечувствительно менять вещи по собственному желанию... В нас, немцах, течет божественная кровь, и мы не вполне лишены способностей сверхъестественных даже теперь: у нас есть зачатки к сему необходимых органов. Франц-Йозеф Галль, ныне в Вене работающий, воскресил из праха пергаментного учение о развитии частей мозга, известное еще в Древней Персии. Он именует их тако: гипофиз и Glandulae pinealis, или шишковидная железа. Он обнаружил их в мозге, под черепом. Отбор чистой крови помог бы в полной мере способностями сими овладеть, о чем розенкрейцеры вполне известны. Джордано Бруно, посвященный в высшие таинства и живым за то отправленный на костер конклавом кардиналов, восклицал о сем: «О Юпитер, позволь немцам понять свою силу и они станут не людьми, но богами!» Allwissend bin ich nicht; doch fiel ist mir bewusst*Я не всеведущ; я лишь искушен (нем.)*, – воскликнул он, заметив, что Павел хочет что-то уточнить.

Павел слушал прусского принца, затаив дыхание.

Отчего Панин не говорил ему всего этого?

*23 Народную (нем.).*

*24 Неравный, унизительный брак.*

*25 Ср. арабское Лейли – «ночь».*

***

Павел часто встречался с принцем в своей библиотеке. Он слушал с возрастающим вниманием об исследованиях в области спиритизма, которым Фридрих-Вильгельм придавал огромное значение. Тайные учения, присутствие даже в повседневности таинственных сил, возносящих души к горнему, к божественному, производили на великого князя необыкновенно сильное впечатление...

– Auch die Todten sollen leben*Мертвые тоже должны жить (нем.)*, – заметил как-то Фридрих-Вильгельм, и в ответ на недоуменный взгляд Павла пояснил, что каноник из Гальберштадта Иоганн Христофор фон Вельнер, подготовивший немало книг для «Всеобщей немецкой библиотеки», хороший его знакомый, открыл поразительную вещь: духи умерших людей на самом деле живы и с ними можно войти в соприкосновение, получать от них бесценные сведения как о прошедших событиях, участниками которых они были, так и о устройстве мира загробного.

– Я присутствовал при подобных опытах, – смущенно заметил Фридрих-Вильгельм, – но, возможно, о них еще рано говорить...

– Маменька о штуках эдаких пиесу написала: в ней Калифалкжерстон, в коем легко узнать бывшего в Санкт-Петербурге недавно графа Калиостро, уверяет, что Александр Великий, мол, его посещал...

Фридрих-Вильгельм крепко поморщился:

– Верно, маменька ваша, императрица не довольно хорошо узнать успела сего почтенного человека?

– Напротив того, отзывалась о нем, как о негодяе, достойном виселицы... Взялся исцелить ребенка у купчихи, деньги та дала не считанные, а Калиостро купил под городом здорового ребенка... Вышел скандал, да, говорили, ничего бы и не было, если б Потемкин на спутницу Калиостро, очаровательную Лоренцу Феличиане, владевшую секретом вечной юности, глаза не положил...

Порой невольно, порой сознательно противореча во всем матери, Павел не мог и здесь однозначно принять ее точку зрения. Он был уверен, что духовидение – не одно лишь шарлатанство, а может быть, и не шарлатанство вовсе. Павел знал, что Джузеппе Бальзамо, сын палермского негоцианта, известный также как граф Феникс, Архат, великий Копт, Пелегрини и граф Калиостро, – алхимик и врач розенкрейцерской школы, астролог и физиономист – вступил в братство иллюминатов во Франкфурте-на-Майне и основал новые масонские ложи – Египетские – сперва в Курляндии, а потом во Франции, Германии и Англии. Могло ли это быть, если бы его учение зиждилось на песке?

Однако Павел спиритом не стал. Впрочем, это еще предстояло сыну его Александру.

***

Для Екатерины визит Фридриха-Вильгельма в первую очередь имел тот смысл, что сын, привязываясь к лицам, а через них и к политике Прусского двора, отдаляется от матери, не одобряет проекты ее союза с Австрией. Сын не желал понять, что для российской империи союз с Веной – важный шаг в сторону Константинополя! Давно вынашиваемый ею «Греческий проект» – ядро внешнеполитической доктрины России в конце 70-х годов, высоко оцененный Потемкиным, – предусматривал восстановление Византийской империи под протекторатом России...

Неужели Павел, не способный понять эти игры союзников, усложнит достижение ее целей? Екатерина, великая лицемерка, записывает, чтобы грядущие исследователи не усомнились в испытываемой ею горечи:

«Вижу, в какие руки попадет империя после моей смерти: из России сделают провинцию Европы, зависимую от воли Пруссии... мне больно было бы, если моя смерть, подобно смерти императрицы Елисаветы, послужит знаком изменения всей системы русской политики».

Императрица вначале пренебрежительно отнеслась к наследному принцу прусскому, однако затем, ощутив некое неудобство, вынудила его уехать из Петербурга. Подверглись немилости императрицы граф Панин и князь Гагарин. Ей весьма не нравилось, что опальный цесаревич имел приверженцев, и их круг ширился. Впрочем, от политических опасений она была еще далека...

Между наследниками русского и прусского престолов установились дружественные и доверительные отношения, а также тайная переписка. Зашифрованные послания из Берлина передавал великому князю прусский посланник барон Келлер.

КОНСТАНТИН

В конце апреля 1779 года Мария Федоровна родила второго сына. Екатерина, которая была без ума от первого внука, так же пришла в восторг и от второго. Имя – Константин – ему дали с дальним прицелом. К тому времени, когда он станет совершеннолетним, в Константинополе, ныне Истанбуле, ему должен быть готов Византийский престол. На медали, выбитой в честь его рождения, изображена была Айя-Суфия, главная истанбульская мечеть, бывшая некогда православным храмом Святой Софии. Она даже в шутку говорила, что, будучи крестной матерью малыша, хотела бы выбрать в крестные отцы Абдула Хамида26*Абдул Хамид I – султан Турции (1774-1789 гг.), вынужденный выполнять условия весьма выгодного для России Кючук-Кайнарджийского мирного договора.*.

Впрочем, до греческой империи в прежних границах было еще далеко. Пока Екатерина с Потемкиным набрасывали прожекты буферного государства – от устья Днепра и до самого Дуная. Было придумано и название для этой страны: Дакия.

Взгляды Екатерины на Турцию были гораздо более серьезными, чем ее манера говорить об этой стране: с легкой иронией, как раз так, чтобы не заинтриговать иностранных послов.

Для маленького Константина пригласили кормилиц-гречанок. В первые месяцы своей жизни он не должен был слышать другого языка, кроме греческого.

Императрица преуспела в первоначальном воспитании ребенка. Будущий великий князь Константин, если и не стал императором Византии, письма писал исключительно по-гречески, и прекрасно знал Платона, Софокла и Демосфена. У бабушки Екатерины теперь было двое обожаемых внуков: на первом месте все же стоял Александр, а Константин – на втором. Несчастные родители очень сильно страдали от разлуки с детьми. Марии и Павлу позволили быть вместе с сыновьями всего четыре дня. Как только жестокая императрица вновь забрала малышей к себе, она принялась жаловаться в своих письмах Гримму, своему любимому партнеру по переписке, что ей их испортили. По ее словам, родители были полны предрассудков и придерживались ошибочных взглядов на воспитание.

И вот она стала учительницей для своих внуков. Она придумала для них «бабушкин алфавит», где были указаны все великие события российской истории. Это произведение отпечатали не только в России, но также и в Германии.

Она оказалась просвещенной воспитательницей, сама была строгой, но ее уроки – интересными, а внуки – послушными учениками.

ГРАФ NORD

ПЛАНЫ

Закончился 1780 год. Дипломатический престиж русского государства был весьма высок. Турция признала ханом Шагин-Гирея, свидание с Густавом III обнадежило Петербург в мире на Балтике, Тешенский мир и «Декларация вооруженного нейтралитета» обеспечили русскому кабинету влияние в делах Европы; союз с Австрией гарантировал прочность южных рубежей; Лондону не удавалось втянуть Россию в войну за британские интересы.

Царевичу это радости не приносило. Он видел другое: сыновей, успехами которых он мог бы гордиться, у него «украли». Его терпение было на исходе. Собственно, даже независимо друг от друга отчаявшиеся родители искали бы какое-нибудь ежедневное занятие, чтобы не думать постоянно о том, как ужасно поступает с ними императрица. Случались моменты, когда несчастная Мария Федоровна не знала, как успокоить гнев мужа. Даже она сама, будучи истинной христианкой, покорно сносящей все удары судьбы, испытывала сильнейшее чувство разочарования.

Мария Федоровна, хоть и не осмеливалась говорить об этом, хотела навестить свою семью, увидеть милый ее сердцу Монбельяр, Этюп... А родственные привязанности звали великую княгиню в Вену, в Берлин. Павел не меньше ее мечтал уехать из Царского Села. С приятной грустью вспоминая о пребывании в Берлине, он мечтал увидеться в Вене с Иосифом II, который так дружелюбно предложил ему погостить у него в стране!

Но даст ли разрешение на поездку императрица?

Екатерина, через своих шпионов при дворе великих князей, знала о мечтах «господ Вторых». Но не все тут было просто... Отпуская за границу наследника престола, отстраненного тобою от власти, можно, абстрактно говоря, ждать его назад во главе иноземного войска, идущим отвоевывать свой престол. Это вовсе не входило в расчеты императрицы. Но возможно ли такое конкретно с Павлом? Екатерине слишком хорошо был знаком рыцарски-романтический склад его мыслей. Он уже побывал в Берлине, и, слава Богу, без особенных приключений... Если не считать таковым личное знакомство с принцем Фердинандом, стоявшим во главе прусских масонов, да завязавшейся там и продолженной здесь дружбы с другим масоном, наследником престола Фридрихом-Вильгельмом, этим толстым увальнем!

Второе: личные дружеские контакты Павла в Вене, безусловно, будут способствовать сближению с Австрией – и ослабят контакты с Берлином.

Екатерина намеривалась провести серьезные реформы в Совете министров. Отсутствие сына позволит ей в полную силу бороться с турками, не беспокоясь о том, что придется дать отчет сыну о политике, против которой он выступал. Панин, в бытность свою министром иностранных дел, яростно выступал против сближения с Австрией, за что и потерял свой пост. Потемкин одобрял ее планы...

...Все же Екатерина приняла огорченный вид, когда супруги пришли к ней просить разрешения на поездку.

Павел, как всегда, боялся, что мать ему откажет. Когда он говорил о своем намерении, у него дрожали руки. Она изобразила удивление и ласково сказала:

– Но, дорогое мое дитя, долгая разлука с вами глубоко печалит меня.

Эта неожиданная нежность заставила Павла, которому всегда хотелось быть любимым, искренне потянуться к матери. Та грустно улыбнулась, дала в конце концов свое согласие, добавив, что, надеется, разлука не будет слишком долгой!

Семейная пара, хоть и совсем недолго, была вне себя от радости. Уехать! Познакомиться с новыми странами и городами, где они смогут ощутить себя свободными, вдали от Петербурга, который принес им столько страданий!

Дни напролет они рассматривали карту Европы, которую Павел возбужденно расстилал на столе. Надо было наметить маршрут. Они решили не нарушать традиции, по которой все российские государи должны были посетить хотя бы раз в жизни пещеры священного города Киева. Затем они хотели отправиться через Польшу в Вену, а затем, побывав в Италии, выполнить приятный долг, некоторое время пожив в Монбельяре, в местах, дорогих Марии Федоровне. И через год они намечали вернуться назад.

Екатерина, под предлогом заботы о семейной паре, следила за всеми планами сына. Он захотел посетить Францию, и Гримм, который не прекращал переписки с Екатериной, был удостоен чести принимать царевича в Париже.

Павел без всякой задней мысли хотел побывать еще раз в Берлине, чтобы увидеться со своим другом и покровителем Фридрихом II, и поэтому намеревался остановиться в Пруссии. Екатерину это взбесило. Полный запрет отправиться к берегам Спиреи. Великая княгиня была очень огорчена. К чему этот запрет? Ее муж с горечью начинал угадывать игру императрицы. Погостить у нескольких европейских государей и не заехать к королю Пруссии станет настоящим оскорблением для того! Тем не менее запрет отменен не был.

19 сентября 1781 года, в воскресенье, Павел и Мария выехали из Санкт-Петербурга.

Императрица в переписке стала разыгрывать роль матери, заботящейся о благе и удобстве своих детей. Она отправила множество сердечных писем «детям»: у них все будет прекрасно, они смогут останавливаться там, где захотят, ведь она согласна потакать всем их капризам... С первых же дней, находясь еще в границах империи, августейшие путешественники постоянно получали настолько нежные письма, что, зная характер императрицы, уже совсем не верили им.

«Возвращайтесь как можно скорее, из Плескова ли, из Полоцка, из Могилева, из Киева, из Вены; потому что в конце концов глупо, что мы страдаем от этой долгой разлуки»...

...А супруги были рады, что оказались в относительной независимости (которая, по крайней мере, не шла ни в какое сравнение с их жизнью при дворе), и мало-помалу забыли о своих страхах. Их воображением овладели пейзажи и города, мимо которых они проезжали. Это не только заставило их позабыть о мрачных дворцах и скучных парках Санкт-Петербурга: они получали удовольствие от самой поездки и были счастливы, что им не надо больше выставлять себя напоказ.

По категоричному желанию Екатерины, они оба путешествовали под псевдонимами. Везде, за исключением посещаемых ими королей, они называли себя «граф и графиня Северные (Nord)». Впрочем, их инкогнито выглядело достаточно прозрачным.

Мать дала Павлу печать, на которой была изображена полярная звезда. Щедрая царица не мелочилась: чета великих князей получила триста тысяч рублей на лошадей и экипажи и сто тысяч дукатов на карманные расходы. Проследили также за тем, чтобы свита была достойна царевича, а не просто графа. Кроме мадам Юлианы Бенкендорф, флотского офицера С.И. Плещеева и князя Куракина, великих князей сопровождали другие именитые дворяне. Мария Федоровна, которая увлекалась литературой, сразу же добилась того, чтобы с ними поехал поэт. На службу Их Высочеств поступил Клопшток27*Клопшток Фридрих Готлиб, писал на библейские и национально-исторические сюжеты, наиболее известна поэма «Мессиада»; горячо принял французскую революцию.*, немецкий поэт, который жил в России, но был тесно связан с Гете и Клингером28*Клингер Фридрих Максимилиан (1752-1831), нем. писатель, с 1870 г. живший в России. Именно его драма «Sturm und Drang» дала название движению штюрмеров. Написал философский роман «Жизнь Фауста».*. В свите состояли князь Юсупов и любимая фрейлина великой княгини, Екатерина Нелидова. За ними следовали также слуги, врачи, повара, дегустаторы блюд и даже астролог, который должен был предсказывать все капризы погоды.

Как только в дорожной пыли исчезли статуи и парки столицы, как только Павел Петрович остался наедине с женой, он стал веселым и приветливым. Даже со своим окружением, за исключением нескольких неприятных ему персон, он обращается с непривычной мягкостью и очень предупредительно. Все признали, что он – милый светский человек, остроумный, даже галантный и приятный в общении.

ПОЛЬША

Несмотря на плохие дороги и ухабы, по которым тряслась карета, настроение Павла не портилось. Будучи впечатлительной натурой, он не остался равнодушным к задумчивым бескрайним лесам, деревья которых сбрасывали золотую листву, как будто платили осени свой долг.

Они проезжали через множество запущенных деревень, свидетельствующих о бедности страны. Города, населенные почти исключительно евреями, усиливали мрачное впечатление от голых полей. Иногда проезжали мимо хором какого-нибудь важного воеводы, построенных либо вне какого-то определенного архитектурного стиля, без истинного величия, – либо как копия Версаля!

Первая остановка была запланирована у Станислава Августа Понятовского, короля Польши, продолжавшего любить Екатерину всю жизнь, отдавшего ей на растерзание Польшу и презираемого за это своими подданными. Понятовский ожидал гостей в поместье Мнишков – Вишневце. Его Величество король Польши встретил гостей с небывалыми доселе простотой и обаянием. Его прием был более чем любезным: по словам самого царевича, он был сердечным.

«Граф и графиня Северные» не захотели посетить Варшаву, которая находилась слишком далеко от их маршрута. От короля Станислава они уехали в полном восторге. Тонкий психолог, Понятовский догадался, что сын Екатерины был вовсе не таким, каким ей хотелось бы его видеть.

Его Величество не без некоторого лукавства убедил царевича, что для того чтобы стать истинным патриотом, надо прежде всего быть настоящим россиянином. Оба они в течение долгой беседы позабыли о парадном тоне и придворном этикете, чтобы поведать друг другу о своих волнениях; король опасался, что под влиянием Екатерины в его стране вспыхнет революция; Павел не мог не согласиться с монархом. Он признался, что не имеет никакого влияния на императрицу, и, не доходя до прямых обвинений матери, пожаловался на ее деспотизм, из-за которого он страдал больше других.

На следующий день, сидя в карете, которая везла их на запад, он печально промолвил:

– Дорогая моя, как это отвратительно, когда одна нация угнетает другую. Но как этого избежать?

АВСТРИЯ

Страшная нравственная испорченность людей, стоявших у власти, не дает возможности ничего сделать для блага подданных. Об усердии, честности и добросовестности в управлении делами нечего было и думать, каждый старался выжиманием с подчиненных добыть средства, чтобы умилостивить начальство. Поэтому недовольство было общее, и поэтому императрица, как она ни скрывала это, страшилась взрыва. Она боялась всех – боялась даже собственного сына.

Иосиф II, император Австрии

Иосиф II встретил гостей в Троппау, у самой австрийской границы, желая подчеркнуть, насколько он рад приезду наследника российской короны. Молодой государь был вне себя от счастья, поскольку предвидел возможность союза между Россией и его империей. Ему хотелось принять сына Екатерины с особой торжественностью: поднятые флаги, рукоплещущая толпа и крики «ура» никого не смогли бы оставить равнодушным.

«Великий Князь и Великая Княгиня, которых, при полном согласии и при дружбе, господствующими между ними, нужно считать как бы за одно лицо, – сообщает он своей матери, – чрезвычайно интересные личности. Они остроумны, богаты познаниями и обнаруживают самые честные, правдивые и справедливые чувства, предпочитая всему мир и ставя выше всего благоденствие человечества. Великий Князь одарен многими качествами, которые дают ему полное право на уважение».

Павел вовсе не старался специально испортить репутацию своей матери, о которой в Западной Европе сложилось мнение как о мудрой, благоразумной правительнице, покровительнице ученых и философов, выразительнице гуманистических идей. Но ему задавали вопросы о ней, – и он отвечал, заботясь лишь о том, чтобы ни в чем не солгать и, по возможности, смягчить выражения, найти какие угодно оправдания тому или иному ее поступку. Но это-то и оказывало неотразимый эффект! Репутация императрицы пошатнулась, – истории, которые и прежде просачивались из России и ужасали, оскорбляли слух пуритански настроенных монархов, получили подтверждение «из первых рук».

Одним из основных обвинений была даже не сама крайняя распущенность российского двора, «примером для подражания» в котором была императрица, а нежелание набросить на многочисленные альковные истории хоть какой-нибудь флер благопристойности. Это шокировало королей. Екатерина просила английского короля Георга III, отца большого семейства, пожаловать Потемкину орден Подвязки. Но кто такой Потемкин? Семинарист? Унтер-офицер? Король был потрясен этой бестактностью, и орден, разумеется, пожалован не был. Австрийская императрица Мария-Терезия, воинствующая моралистка, наивно решившая очистить свой двор от адюльтеров, называла Екатерину не иначе как «та женщина».

Впрочем, семейство великих князей было вне подозрений. Начиная с Троппо, поездка превратилась в триумфальное шествие. Остановки делали почти во всех городах. Провинции, через которые проезжали великие князья, посылали к ним своих представителей; как только становилось известно об их прибытии, войска салютовали в их честь; а сколько было организовано для них балов, представлений, выступлений, какие собирались толпы, чтобы поприветствовать их!

10 ноября поезд29*Ряд карет, следующих одна за другой.* «графа Северного» прибыл в Вену. В первый же вечер им был оказан роскошный прием. В их честь организовали невиданный по своему великолепию ужин; затем последовали военные праздники, танцевальные вечера, маскарады и парады. Специально в честь этого визита в окрестностях Вены были проведены полномасштабные воинские учения.

Павел временами не мог прийти в себя от такой торжественности. Ему никогда бы не оказали такие почести в его мрачном дворце в России. Элегантность, утонченность и дворянская роскошь австрийского дома показались ему прекрасной сказкой. Мария Федоровна и Павел, выйдя на балкон дворца по просьбе императора, приветствовали толпу со слезами умиления на глазах. Какое воодушевление, какое гостеприимство! Иосиф II уже и не знал, чем еще ублажить царевича.

Он даже расспрашивал окружение царевича, свиту и слуг, чтобы узнать о его привычках, вкусах и пристрастиях. Во Флоренцию и Парму, Неаполь и Версаль30*Мария-Антуанетта, супруга Людовика XVI, была младшей дочерью Марии-Терезии Австрийской, т.е. родной сестрой Иосифа II.*, полетели послания братьям и сестрам государя, в которых Иосиф II представлял августейших гостей из России как какой-нибудь импресарио своих звезд во время турне:

«Великий князь и великая княгиня обладают не только незаурядными талантами и обширными познаниями, но и сильной волей к знаниям и открытиям. Они хотят понравиться Европе, причем искренне и честно; можно полностью положиться на то, что они не разболтают доверенные им тайны, поэтому, чтобы сделать им приятное, достаточно лишь быть откровенными с ними. Они недоверчивы, но причина этого – в условиях их жизни, а не в их характере, и поэтому следует избегать всего, что может им показаться театральным и лицемерным».

Подобное внимание к нему, совершенно для него непривычное, оставило царевича в счастливом недоумении. Впрочем, постоянно испытывая ко всем людям не только недоверие, но и страх, Павел пытался отыскать потаенные корни такого пылкого гостеприимства, и – не мог! Причина была одна: Австрия хотела союза с Россией. Но так ли уж это плохо?

Мария Федоровна чувствовала себя как в раю, тем более, что император сделал ей приятнейший сюрприз: пригласил в Вену не только ее родителей, но и сестру Елизавету, просватанную за эрцгерцога Франциска Тосканского, племянника Иосифа II и возможного наследника австрийского престола Елизавета, неуклюжий пятнадцатилетний подросток, не отличалась ни красотой, ни обаянием. Иосиф II оплатил не только пансион девушки в монастыре салецианок, но и гонорары стоматологов, лечивших и выпрямлявших ее кривые зубки. Супруги Виттенберг с благодарностью приняли эту «материальную помощь», переданную им через канцлера Кауница.

– Bella gerant alii, tu, felix Austria, nube!*Пусть воюют другие, а ты, счастливая Австрия, заключай браки! (лат.). Ср. bella gerant alii, Protesilaus amet (Овидий. Героиды, XIII:84); другие воюют, Протесилай предается любви.* – повторил Павел слова трехвековой давности: венгерский король Матьяш Корвин, заметив, что Австрию расширяют не войны, а брачные союзы, не без юмора переделал стих Овидия.

Знал ли Иосиф, что к этому времени с матерью жены Павла, графиней Софией Доротеей Марией фон Виттенберг-Монбельяр уже «поработал» Клод де Сен-Мартен, глава ордена мартинистов, нашедший к тому времени связи с иллюминатами, и что для графини каждое слово Сен-Мартена было высшей заповедью? Возможно, и не знал. Но в том, что иллюминаты «охотились» на Павла, сомнения быть не может. В Лондоне Сен-Мартен установил контроль над князем Алексеем Голицыным. Его адептами в окружении Павла стали морской офицер Плещеев и дипломат Куракин. Куракин, вернувшись в Россию, завербовал в члены ордена Новикова, в числе заданий которого было установление контактов с Павлом.

Во всяком случае, весной 1782 года Павел присутствовал в заседании венской масонской ложи. Была ли это иллюминатская ложа? Многие исследователи в этом убеждены, как и в том, что именно здесь Павел принял посвящение в таинства ордена. Во всяком случае, в те дни и вплоть до запрета в 1784 году курфюрстом баварским, иллюминатские ложи были самыми крупными в Австрии, насчитывали десятки тысяч членов.

Ложа в Вене существовала с 1742 года; Франц Лотарингский, вступивший на престол в 1745 году, покровительствовал масонству; после его смерти в 1765 году Мария-Терезия преследовала масонов или делала вид, что преследует, так как муж ее относился к масонству лояльно. Иосиф II также не скрывал симпатий к масонству. С 1775 г Вена стала центром розенкрейцерства для масонов Австрии, Венгрии, Баварии, Виттенберга и Польши...

Иосиф II хотел дать для высоких гостей «Гамлета» – спектакль о наследнике престола, вынужденном искать линию поведения в отношении своей матери, убившей его отца. На русской сцене трагедия была запрещена. Кто-то из актеров заметил, что будет трудно играть, когда в наличии два Гамлета – один в зале, другой на сцене:

«Лицедейство здесь, чем ни талантливее будет, тем более жестокой грубостию станет».

Поскольку Павел попросил этой пьесы не давать, по соображениям, важным для него (попросту боялся, что скажет мать: по отношению к ней то была бы слишком большая дерзость, из ряда вон!), Иосиф спектакль отменил, а актеру, сказавшему не просто остроумную фразу, но допустившему дерзновенный намек на «Северную Семирамиду», вручил полсотни дукатов.

Павел был искренне благодарен Иосифу за любовь и доверие. Отныне он считал его одним из своих лучших друзей. Но достиг ли Иосиф главной цели? Павел по-прежнему не был в восторге от идеи союза двух держав, оставаясь при мнении, что союз с Австрией для России не выгоден. Во время приема в Шенбрунне, в гостиной, где собрался цвет австрийской аристократии, пришедшей поприветствовать его, он, не стесняясь, заявил, что Потемкин продался австрийцам.

В Вене Мария Федоровна заболела гриппом и уезжала из Австрии больная. До самого Нейштадта она жаловалась на ужасную головную боль и жар, которые никак не хотели спадать.

ИТАЛИЯ

Из Австрии во Флоренцию Павла сопровождал великий Герцог Леопольд. Он писал своему брату, императору Австрии Иосифу II:

«Граф Северный, кроме большого ума, дарований и рассудительности, обладает талантом верно постигать идеи и предметы и быстро обнимать все их стороны и обстоятельства. Из всех его речей видно, что он исполнен желанием добра. Мне кажется, что с ним следует поступать откровенно, прямо и честно, чтобы не сделать его недоверчивым и подозрительным. Я думаю, что он будет очень деятелен; в его образе мыслей видна энергия. Мне он кажется очень твердым и решительным, когда становится на чем-нибудь, и, конечно, он не принадлежит к числу тех людей, которые позволили бы кому бы то ни было управлять собою. Вообще, он, кажется, не особенно жалует иностранцев и будет строг, склонен к порядку, безусловной дисциплине, соблюдению установленных правил и точности. В разговоре своем он ни разу и ни в чем не касался своего положения и Императрицы, но не скрыл от меня, что не одобряет всех обширных проектов и нововведений в России, которые в действительности впоследствии оказываются имеющими более пышности и названия, чем истинной прочности. Только упоминая о планах Императрицы относительно увеличения русских владений на счет Турции и основания империи в Константинополе, он не скрыл своего неодобрения этому проекту и вообще всякому плану увеличения монархии, уже и без того очень обширной и требующей заботы о внутренних делах. По его мнению, следует оставить в стороне все эти бесполезные мечты о завоеваниях, которые служат лишь к приобретению славы, не доставляя действительных выгод, а напротив, ослабляя еще более Государство. Я убежден, что в этом отношении он говорил со мной искренно».

По мере того, как карета подъезжала к берегам Средиземного моря, великая княгиня чувствовала себя лучше. Павел делал все возможное, чтобы развеселить жену. Голубое небо Италии, солнце и пальмы залечили их душевные раны и исцелили физическое недомогание. Они написали об этом императрице, а та посоветовала купить им климат, как покупают все остальное, и привезти с собой домой! Но эта милая ирония не трогала их сердца. Они проехали мимо Триеста, сравнив его с Петергофом, а затем сели на корабль и прибыли в Венецию 18 января 1782 года.

Несмотря на короткие зимние дни, «Королева вод» предстала перед августейшими путешественниками во всем своем очаровании. Безмятежная республика оказала им праздничный прием. Освещенные гондолы скользили по сверкающей глади вод; везде звучали любовные песни. Венецианцы удивили их «волшебными лодками» странной формы – гондолами; им показали собачьи бои и корриду. На всех каналах раздавались смех, музыка в их честь, для них сыпали конфетти и пели серенады, похожие на призывы наяд, готовых выйти из воды, чтобы удержать их.

Царевич без конца восхищался богато украшенными дворцами, тысячами мраморных мостов, всеми этими бульварами на воде с фасадами, покрытыми замысловатыми узорами из кораллов, куполами церквей и особенно базиликой Сан Марко. Он увидел в нем византийское влияние: мозаики, золотые купола, блестящие в вечерних сумерках, огромные изумруды, оправленные в серебро: все это сходство с Востоком, которое напоминало ему церкви Москвы, заставило его еще раз подумать о необходимости объединения всех религий в их стремлении к единому Богу. Мария Федоровна, разделяя его радость, не поддерживала его идеи о смешении обрядов.

Влажность лагуны не подходила для великой княгини, поэтому супруги решили не оставаться здесь дольше и отправились в Рим. Позже, в воспоминаниях, Мария Федоровна напишет Лагарпу (воспитателю Александра):

«Этот прекрасный голубой небосвод, которым я любовалась, сильно волновал душу, но своды собора Святого Петра, казалось, успокаивали это волнение».

Затем их повезли в Пантеон, Колизей, Капитолий. В Ватикане, в базилике Святого Петра, им дал аудиенцию папа Пий VI. Он назвал их

«моими дорогими раскольниками»

и поцеловал в обе щеки Павла. Это лишь утвердило убеждения последнего в необходимости объединения сперва всех христианских церквей, а потом и остальных религий мира. Он помнил заповедь Панина:

«Христос есть во всем, т. е. Христос может быть и в христианине, и в последователе иудейской религии, и в язычнике. Поэтому христианами должны называться не только те, которые приняли христианское крещение, но и все, имеющие в себе Христа».

Рим приветливо принял супругов, очарованных сияющим небом и ласковым климатом. Единственная неприятность: на одном из великолепных приемов, который римляне организовали в его честь, Павел, к своему неудовольствию, встретил княгиню Дашкову. Что она здесь делает? Не за ним ли следит?..

Царевич предпочитал блестящим и утомительным официальным приемам прогулки инкогнито по древнему городу и посещения старьевщиков. Покупая «антики», он решил, что близ Помпей ему удастся купить еще более интересные раритеты, и решил вернуться в Неаполь, il pezzo del cielo caduto in terra31*Кусок неба, упавший на землю (итал.).*. Он выглядел возбужденным, но веселым. Мария Федоровна была вне себя от радости. Она еще не разу не видела мужа в таком умиротворенном расположении духа.

Чета великих князей не учла, что в это время года в Неаполе проходил знаменитый праздник – карнавал. Было практически невозможно найти место в какой-нибудь гостинице, даже для наследника российской короны. Но это лишь увеличило желание Павла отправиться туда. Нашелся неаполитанец, который сдал им дом, слишком, правда, маленький для великих князей и их свиты. Павел сразу уехал на раскопки Помпей, которые начались всего тридцать лет назад. Его интересовали Геркуланум, Байи, Пестум, он даже захотел подняться на Везувий.

Женой короля Фердинанда I Неаполитанского была Мария-Каролина, дочь Марии-Терезии, младшая сестра французской королевы Марии-Антуанетты. Она напропалую изменяла мужу, а русским послом при этой малоприятной парочке был не кто иной, как граф Андрей Разумовский, тот самый друг-предатель, который совратил великую княгиню Наталью – Вильгельмину!

С этого момента веселый и праздничный город стал Павлу неприятен. В голову полезли одни лишь дурные мысли. Подходя к берегам залива, он с ужасом смотрел на крепость св. Эльма. Именно там несчастный Алексей, сын Петра Великого, скрывался в течение нескольких месяцев от своего отца и уехал оттуда прямиком в Санкт-Петербург – на казнь... А недавно отсюда же, из Италии, выманили какую-то самозванку Елизавету, претендовавшую на российский престол, и тоже отвезли в Петербург...

Мария Федоровна с отчаянием видела, что Неаполь ухудшил состояние Павла, что ее муж снова стал жертвой собственного страха, и поэтому решила, что необходимо срочно уезжать из этих мест... Павел оставил Неаполь с ощущением, будто он вечный пленник, человек, заранее обреченный на страдания.

Затем последовали Ливорно, Парма, Милан, Турин, Лион... И вот уже хорошо откормленные лошади несут княжескую чету прямо на Париж!

В Женеву чета великих князей заезжать не стала. Там вспыхнули мятежи, похожие на революцию. Да и зачем заезжать? Вольтера, «фернейского отшельника», более нет...

ФРАНЦИЯ

Новое – это хорошо забытое старое.

Роза Бертэн, модистка Марии Антуанетты

Пересекая Альпы, они любовались величественным пейзажем, однако мощь скал и бескрайние горные хребты, покрытые вечными снегами, пугали их.

От Екатерины к ним постоянно приходили письма, полные материнской нежности, в одном из которых императрица, стремясь создать образ наступающей весны, употребила выражение:

«здесь пахнет апрелем».

Франция принимала их с невероятной торжественностью. Все русское там воспринималось с восхищением. Мода требовала, чтобы восхищались всем, что напоминало о российских царях. Улицы, театры, лавки ремесленников, салоны и газеты соперничали между собой в восхвалении всего, что каким-то образом было причастно к государыне, которую уже тогда называли «Екатериной Великой» или «Северной Семирамидой».

Почти все вывески модных магазинов, как в провинции, так и в Париже, были посвящены России: «а ля российская императрица», «а ля Российская империя», «а ля русская дама», «а ля русский кавалер».

Волна любви Франции к России объяснялась причинами политическими. За океаном шла война, английские колонии в Америке начали бунт, требуя независимости, и Франция воспользовалась этим в своей борьбе против Англии. Она помогала повстанцам, а Россия, в свою очередь, оказывала моральную поддержку Франции. Павел восхищался страной, но Екатерина в переписке с сыном очень сдержанно и даже презрительно отзывалась о современной Франции, соглашаясь отдать должное лишь прошлому этой страны. Она сурово и в то же время банально отзывается о Марии-Антуанетте:

«Пусть Господь благословит эту христианнейшую из королев, с ее помпонами, чулками и спектаклями».

Павел и Мария приехали в Париж под своими уже ненужными псевдонимами «графа и графини Северных» – их инкогнито уже никого не обманывало – 18 мая 1782 года. Их принял в своем дворце посол России, князь Иван Барятинский. Парижане, неисправимые ротозеи, бежали вслед за каретой.

Павел дрожал от нетерпения увидеть своими глазами знаменитый Версаль, о котором столько слышал. Он хотел у себя, в Петербурге, построить Город Солнца... На следующий же день после приезда в Париж, царевич, как простой путешественник, отправился в Версаль по дороге, по которой одна за другой ехали кареты. Ему удалось пройти неузнанным вокруг огромного дворца, который воплощал в себе архитектурную мысль целого народа. Так же, укрывшись, он присутствовал на параде кавалеров ордена Святого Духа и пришел от этого в восторг.

20 мая Их Величества король Франции Людовик XVI и королева Мария-Антуанетта приняли со всей торжественностью будущих государей России. Князь Барятинский представил Людовику великого князя, а графиня де Вержен подвела к королеве великую княгиню.

На Марии Федоровне было великолепное платье: широкое парчовое одеяние, которое по низу украшала кайма в ладонь шириной, вышитая жемчугом. Королева привыкла всегда быть в центре внимания, и потому чувствовала себя уверенно во время роскошных праздников. Появление при ее дворе великих князей России привлекло к ним столько внимания, что она почувствовала некоторую неловкость. Попросив мадам Кампан принести ей стакан воды, она заметила:

– Играть роль королевы в присутствии других монархов или тех, кто должен вступить на престол, намного труднее, чем среди своих придворных!

Разумеется, и в Париже Павла интересовали масоны. С 1770 года в Париже жил граф Сен-Жеpмен, третий сын князя Ракоци II, светский, блестяще образованный человек, о котором говорили, что он не только был в России во время воцарения Екатерины II, но и помогал ей – через Орлова – захватить трон; он же, согласно преданиям, назвал Наталье Петровне Голицыной три карты, при определенных условиях способные обеспечить безусловный выигрыш в карточной игре.

«Граф Nord» мог встретиться в Париже также с богословом и оккультистом Антуаном Куртом де Жебленом, членом масонской ложи Девять сестер, написавшим историю эзотерических учений от Адама до своего времени (Le monde primitif analyse et compare avec le monde moderne).

Мог он беседовать о масонстве и с четой французских королей, причем лишь в положительных тонах. Если бы даже Павел выразил беспокойство по поводу масонства, то Мария-Антуанетта могла бы ответить примерно так:

«Мне кажется, вы придаете слишком много значения масонству во Франции: оно не играет у нас такой большой роли, как в других странах, благодаря тому, что здесь все к нему принадлежат, и такие образом нам известно все, что там происходит. В чем же вы видите опасность? Я понимаю, что можно было бы опасаться распространения масонства, если бы оно было тайным политическим сообществом, а ведь это общество существует только для благотворительности и для развлечения; там много едят, пьют, рассуждают, поют, а король говорит, что люди, которые поют и пьют, не могут быть заговорщиками. Также нельзя назвать масонство обществом убежденных безбожников, ибо я слышала, что там постоянно говорят о Боге: кроме того, там раздают много милостыни, воспитывают детей бедных или умерших членов братства, выдают их дочерей замуж – во всем этом я, право, не вижу ничего дурного. На днях принцесса де Ламбаль была избрана великой мастерицей одной ложи: она мне рассказывала, как там с ней мило обращались, но говорила, что выпито было больше, чем спето; на днях предполагают там дать приданое двум девицам.

Правда, мне кажется, что можно бы делать добро без всяких таких церемоний, но ведь каждый развлекается по-своему; лишь бы делали добро, а остальное разве должно нас беспокоить?» 32*Из ее письма к сестре Марии-Христине от 27 февр. 1771 г.*

Ужин накрыли в главном кабинете Людовика XVI. Постепенно напряжение первой встречи сменилось дружеским настроением. Поскольку искренняя симпатия вскоре заняла место обязанностей королевского гостеприимства, Павел и его жена, тронутые подобным вниманием, раскрыли душу перед радушными хозяевами.

Здесь Павел впервые услыхал поразительное предсказание о судьбах Франции. Le clair-voyant Michael de Notr-Dam33*Ясновидящий Мишель Нострадамус (франц.).*, оказывается, в середине XVI века, после тщательных вычислений, предвещал:

«Начало того года будет омрачено жестокими гонениями на христианскую церковь... И это произойдет в 1792 году. А ведь в этих годах каждый будет усматривать пришествие обновленной эры»34*Послание Генриху II (послесловие к Центурии VII).*...

Королева не верила, что Нострадамус назвал точную дату:

«У него там все так неопределенно...»

– Но ведь смог же он предугадать во францисканском монахе Феличе Пьеретти будущего папу Сикста V, а в Анри Бурбоне – будущего Генриха IV, – вставила хорошенькая фрейлина:

Кто суть Нотр-Дам? Злой дух иль шарлатан,

Иль дар ему великий Богом дан?

Ведь знаки тайные на землю небо шлет,

Быть может, он один их правильно поймет, –

так писал о нем волшебник слова, Пьер Ронсар, – закончила она, исподтишка взглянув на Павла.

«Центурии» принесли. Мария-Антуанетта наугад развернула книгу:

Свершилось! Один пятистам1* его предал.

Нарбонн! И ты, Солк! Чем зажечь фонари?

Ведь явь станет хуже кровавого бреда,

Монархия в зареве штурмов горит...

Юнцы короля оттеснили от трона,

Он гибнет – топор занесен с высоты...**

*«Совет пятисот» – известный верховный орган времен французской революции.*

**Центурия IX:133-136, 141-142. Пер. Вяч. Завалишина.*

Прочитав эти катрены Нострадамуса, написанные два с лишним века назад, Мария-Антуанетта нервно вздрогнула и захлопнула книгу, однако тут же, улыбнувшись, заметила, что граф Нарбонн, министр двора*Предаст Людовика XVI этот человек, будучи военным министром Франции.*, безусловно, окажется на высоте призвания и не позволит зажечь в стране революцию, даже если для фонарей и не хватит масла... У него еще больше десяти лет на подготовку! Солк также безусловно порядочный человек...

Впрочем, видя, как расстроена королева нелепыми совпадениями, собеседники быстро увели разговор в сторону.

– Можно ли всерьез относиться к человеку, коего Франсуа Рабле, бывший у сего мэтра студиозусом, назвал

«оракулом божественной бутылки».

Сие – не более, чем бред горячечный, неумеренными возлияниями вызванный...

Постепенно симпатия уступала место дружбе. Павел все говорил. Королева понимала его возбужденное состояние и старалась успокоить. Марии Федоровне захотелось увидеть дофина, будущего Людовика XVII, который был еще младенцем. Она с такой нежностью смотрела на ребенка, что его мать захлестнуло волнение.

С этого дня пребывание великих князей при французском дворе стало просто замечательным. Принцесса де Пуа отвела их в покои, специально подготовленные для них на первом этаже. Марии Федоровне очень понравилась ее комната с клавесином, украшенная букетами цветов; в комнате мужа, страсть которого к сложным архитектурным композициям уже была известна здесь, среди прочих гравюр были развешены планы Версаля и Марли.

Граф Nord посетил Париж в ту пору, когда прекрасная Мария-Антуанетта, желая доставить себе все удовольствия, на которые может претендовать хорошенькая женщина, превратила двор в общество, а реформы г-на Неккера35*Министр финансов.* еще не ударили по друзьям королевы.

Праздники устраивались для российских гостей все чаще и чаще. Граф д'Артуа организовал концерт в Багатели, принц Конде – ночную охоту с факелами на землях Шантильи. Филипп Орлеанский также хотел устроить прием в их честь.

Сколько праздников и несравненных приемов: концерт в зале Мира, угощение в Трианоне, посещение Севра и Марли. Балы, из которых самый впечатляющий – в том же Трианоне. Знаменитая Роза Бертэн, имя которой осталось в истории благодаря тому, что она стала предшественницей великих кутюрье будущего, придумала для этого вечера кое-что оригинальное, но не слишком удобное: в прическу прятали

«маленькие плоские бутылочки, изогнутые по форме головы, с небольшим количеством воды; туда опускали стебли живых цветы для сохранения их свежести».

Впрочем, Мария Федоровна блеснула не менее оригинальной бижутерией:

«У графини Северной была на голове птичка из драгоценных камней, на которую невозможно было смотреть – так она блистала. Птичка качалась на хитрой пружинке и хлопала крылышками по розовому цветочку...»

Графиню Северную немного упрекали за излишнюю полноту, но все нашли, что она – очень приятная особа. А о Павле «Меркур де Франс» сообщал:

«Русский князь говорит мало, но всегда кстати, без притворства и смущения, и не стремясь льстить кому бы то ни было».

Царевич попросил, чтобы ему представили модных писателей. Он встречался с д'Аламбером, а Бомарше воспользовался протекцией великого князя, чтобы добиться от короля одобрения «Женитьбы Фигаро». Было организовано чтение пьесы. Их Высочествам очень понравился настрой произведения, и они не преминули сообщить об этом автору.

«Комеди Франсез» показала в честь приглашенных спектакли «Меркурий-повеса» и «Охота Генриха IV». В Опере дали Рамо – «Кастор и Поллукс».

Ежедневные прогулки после обеда: Гобелены, Дом Инвалидов, Собор Парижской Богоматери. Отвешивая глубокие поклоны, перед именитыми гостями прошли все члены Парламента. Потом отправились в замки на Луаре, где везде им салютовал почетный караул.

Практически везде, где бывал великий князь, он производил прекрасное впечатление. В одном из своих писем Гримм сообщает, что

«в Версале у Павла был такой вид, как будто он знает французский двор так же хорошо, как и свой».

Он доказал это своими оценками, замечаниями, знаниями в области искусства и философии. Он похвалил полотна Жана Батиста Греза, хоть его детские головки показались ему несколько слащавыми, и Жана Антуана Гудона. Здесь он задержался дольше, медленно переходя от бюста к бюсту, от Руссо к Вольтеру... Он посетил академии, лицеи, оставляя повсюду о себе очень теплые воспоминания. Он не был похож на человека, который всего лишь делает вид, будто интересуется жизнью тех, к кому пришел в гости.

Конец пребывания во Франции был омрачен новостями из России: царице, благодаря санкт-петербургской полиции, удалось перехватить письмо, которое флигель-адъютант, полковник Павел Бибиков послал князю Куракину, человеку из ее свиты. Потемкина он аттестовал как «князя тьмы», обыгрывая прямой смысл его фамилии, Екатерину – как старую стерву, которой давно пора освободить престол для Павла... Бибикова лишили всех чинов и отправили в изгнание. (Князь Куракин также был сослан на житье в свою деревню Надеждино. Великий князь упросил мать позволить Куракину приезжать в Петербург – но лишь один раз в два года. Это произойдет позже – по возвращении в Россию.)

Павла вновь охватил страх. Он догадывался: мать сама сообщила ему эту новость для того, чтобы он понял – всякая критика, направленная против нее, повлечет очень серьезные последствия.

ВОЗВРАЩЕНИЕ

Супруги возвращались в довольно мрачном расположении духа.

Они пересекли Пикардию, приехали в Нидерланды. Посетили Заандам, где некогда Петр I обучался мастерству плотника. В августе «графы Северные» направились в Монбельяр. На родине жены Павел с удовольствием окунулся в жизнь немецкого бауэра. Месяц, проведенный в Монбельяре и Этюпе, принес истинную радость супругам.

Фридрих II пригласил посетить Пруссию; Павел отказался, боясь нарушить приказ матери. Поехали через Штутгарт и далее – Вену. Иосиф II не менее радушно, чем в первый раз, принял их. Но чем ближе становились российские границы, которые нужно было вновь пересечь, все сильнее и сильнее на Павла опускалась меланхолия. Она уже не отпускала его...

Павел все острее осознавал важность той роли, которую должен бы сыграть в истории, – и его пугала мысль, что он так никогда и не сможет овладеть властью. Мария Федоровна, восхищенная удачным путешествием и свиданием с родителями, не разделяла черных мыслей мужа. Она утешала его как могла. Но Павел страдал, и любая трудность в дороге будила в нем множество подозрений. Это было как наваждение: мне льстят, улыбаются, но разве хоть кто-нибудь со мной откровенен? Разве хоть кто-нибудь думает о том, что с самого детства в моем сердце не заживает рана?

ДОМА

Павел без назойливости, но и без лишней скромности рассказывал о путешествии. Императрицу раздражала уверенность, которую царевич приобрел во время поездки: чересчур избалованный европейскими государями, он вернулся со слишком высоко поднятой головой. Ему следует снова стать преданным и почтительным по отношению к ней, как и подобает сыну.

К этой первой досаде, вызванной их приездом, добавились и другие: почему Павел так непристойно отзывался о ней в Вене и Версале? A beau mentir qui vient de loin36?*Вольно тому врать, кто издалека приехал? (франц.).* Он ничего не сказал в свою защиту. Были и другие упреки: счета расходов слишком велики, супруги злоупотребили ее щедростью. Екатерина принялась за невестку: Мария Федоровна привезла с собой невероятное количество роскошной одежды. Речь шла о двухстах коробках газовых тканей, помпонов, оборок, вышивок, кружев и всевозможных отделок. Счета мадемуазель Бертэн, модистки Марии-Антуанетты, потрясли императрицу. Может быть, для того, чтобы наказать путешественницу-транжиру, она издала указ, что оборки на платьях не должны превышать двух дюймов, и запретила высокие прически и перья в волосах. Екатерина заявила, что придворные дамы злоупотребляют роскошными нарядами и украшениями: это обходится слишком дорого. Указ поверг в смятение продавцов галантерейных товаров.

Мария Федоровна так и не открыла коробок с роскошными платьями. Ей было приказано вернуть все в течение нескольких дней. Граф Гримм, который (вовсе не бесплатно!) обеспечивал популярность Екатерины в Париже, разволновался; поссориться с мадемуазель Бертэн казалось ему худшим злом, чем, например, усложнение дипломатических отношений с султаном из Константинополя. Однако ловкий восхвалитель императрицы, всегда стараясь понравиться ей, вернул вскорости свой камзол и объявил, что поведение российского двора свидетельствует о великой мудрости: разве можно во время финансовых кризисов разоряться на барахло?

С позволения императрицы, супруги смогли, наконец, увидеться с детьми. Александр, которого бабушка боготворила, очаровывал всех своим умом и чувствительностью. Константин же был упрямым и независимым. Марии Федоровне так хотелось бы самой лелеять своих детей! Но боязнь того, что она может в чем-нибудь не понравиться своей свекрови, вызывала у нее чувство неловкости в материнских ласках.

Павел был все так же молчалив. Он видел, как постепенно угасает его старый друг и бывший воспитатель, граф Панин. Слава же Потемкина, напротив, тогда достигла своих вершин.

РОЗЕНКРЕЙЦЕРЫ

Взвейтесь сердцами

Выше всех звезд,

Блещет пред нами

Розовый крест...

Гимн русских розенкрейцеров

МОСКВА

Реформу московских лож – введение розенкрейцерства – провели Новиков и Шварц, почти одновременно приехавшие в Москву в 1779 году: один из Петербурга, другой из Могилева.

«Однажды, – рассказывает Новиков, – пришел ко мне немчик, с которым я, поговоря, сделался всю жизнь до самой его смерти неразлучным».

В Могилеве Шварц «держал молоток» в ложе, работавшей по Стрикт-обсервантской системе, ненавистной Новикову, и тот в течение почти двух лет

«[о масонстве] с ним не говорил ни слова и крайне остерегался, чтобы и его говорить о том с собою допускать, потому что... почитал его Стрикт-обсервантом и по масонству его остерегался».

«Братья» учредили «сиентифическую»37*От «scientific» – научный.*, ложу Гармония, членами которой были лишь высшие функционеры подчиненных лож: князь Н.Н. Трубецкой (ложа Озириса, шведская система), Н.И. Новиков (ложа Латоны, шведская система), М.М. Херасков, И.П. Тургенев, А.М. Кутузов, князь Г.П. Гагарин (ложа Сфинкса) и другие. Шварцу было поставлено условие,

«чтобы он об Стрикт-обсервантских градусах и не говорил».

Затем членами ложи стали: П.А. Татищев (ложа Трех знамен, Строгое наблюдение), за которого просил Шварц; И.В. Лопухин и С.И. Гамалея... Место Великого провинциального мастера русских лож было оставлено вакантным (оно так никогда и не было замещено): «братья», по рекомендации Шварца, назначили его для наследника Российского престола.

«Письмо герцога Гессен-Кассельскаго, в оригинале писанное Шварцу в 1782 году, доказывает их братскую переписку. Из него видеть можно, что князь Куракин употреблен был инструментом по приведению великаго князя в братство»,

– гласит записка без даты из «дела Новикова». Письмо не сохранилось.

Между тем Шварц должен был отправиться за границу как воспитатель сына П.А. Татищева, и члены ложи «Гармония» деятельность которых идет под знаком поиска «истинного розенкрейцерства»... поручают ему искать в Курляндии и Берлине «истинных актов». Летом 1781 года в Митаве у Иоганна Рудольфа фон Бишофсвердера, шталмейстера курляндского герцога, Шварц получает рекомендательные письма к немецким розенкрейцерам Вельнеру и Тедену: непременным условием использования рекомендаций было подчинение московских лож гроссмейстеру Строгого наблюдения принцу Фердинанду Брауншвейгскому.

Шварц, к своей радости, был посвящен Вельнером в розенкрейцеры, а 1 октября 1781 года он получил от генерал-штаб-хирурга Тедена грамоту на звание верховного предстоятеля теоретической степени ордена «во всем Императорско-российском государстве и его землях». «Главным надзирателем» в том же акте значился Новиков. В 1782 году на общемасонском съезде в Вильгельмсбаде русское масонство стало самостоятельной – восьмой – провинцией «Злато-розового креста», приором которой был назначен П.А. Татищев. В Москве был учрежден Провинциальный капитул (Директория) в который вошли П.А. Татищев, Н.Н. Трубецкой, Н.И. Новиков и Г.П. Гагарин.

«Пламенное желание доставить благо нашему отечеству, чуждая всякаго корыстолюбия братская любовь нашего любезнейшаго бр[ата] о[рдена] Ивана Григорьевича Шварца, и также подлинные орденские документы, в руках его находившиеся, дали [московским масонам] узреть орден в истинном его красотою своею все превосходящем виде; а наконец, по незаслуженному их счастию, удостоились они превышающаго и самыя великия награждения орденскаго объятия и благословения, они обоняют уже небесный и чистый и натуру человеческую оживляющий запах ордена, позволили уже им утолять жажду их к познанию из источника Эдемскаго, изобильно и непрестанно протекающаго от начала веков во все четыре конца вселенныя», – писал Новиков петербургскому масону Ржевскому 14 февраля 1783 года. – В отечестве нашем существуют уже спасительныя, истинныя и единственныя познания древнейшаго, единаго и святейшаго ордена».

Масоны широко распространяют свою деятельность во всех главных учебных заведениях: Московском университете, Шляхетском корпусе, Академии наук, делая их центрами пропаганды своих идей.

Рыцарские капитулы Фердинанда Брауншвейгского были вскоре

«совсем брошены и связь с герцогом Брауншвейгским... совсем разорвана»,

тем более, что

«вельнеров круг или ложа в Берлине розенкрейцеров и разных систем с кругом герцога Брауншвейскаго и между собою были не в согласии»,

– как показывали позже на допросах по делу Новикова Лопухин и Тургенев. Русские масоны воспользовались неразберихой в европейских ложах и сделали свой выбор, решив

«оставить орден Тамплиеров и благотворных рыцарей, избрать орден Злато-Розоваго Креста, предавшись под начальство Вельнеру».

БЕРЛИН

Самое главное – это иметь не золото, а власть над теми, у кого оно есть.

Курий

Иоганн Христофор фон Вельнер родился в 1732 году в семье пастора, получил богословское образование, в 1759 году был священником, затем каноником в Гальберштадте. Ярый «просветитель», он стал сотрудником «Всеобщей немецкой библиотеки» у Николаи, вступив к этому времени в масонскую ложу Строгого чина. В 1782 году Вельнер составляет компендиум «Обязанности членов Злато-Розового Креста старой системы», объявляя розенкрейцерство единственной высшей ступенью масонства:

«Горе, горе, – восклицал он, – всем ложным светильникам, всем посланникам Сатаны, которые губят вас временно и вечно!»

В том же году Вельнеру удается принять в ложу под именем Ormesus Фридриха-Вильгельма, наследника Прусского престола.

В 1782 году на всемирном масонском конвенте в Вильгельмсбаде иллюминаты, назвав себя розенкрейцерами, по сути, поглотили орден «Строгого Наблюдения». Иллюминаты – пусть на время – смогли подчинить себе таких столпов масонства, как герцог Фердинанд Брауншвейгский и принц Карл Гессенский. В розенкрейцерском «Пасторском послании к истинным и подлинным каменщикам старой системы», вышедшем в 1785 году, розенкрейцерство названо «истинным орденом Иисуса», а его вожди – духовными отцами. Известно, что иллюминаты переняли все, что возможно, у иезуитов.

Засилие иллюминатов в ордене понравилось далеко не всем, и некоторые «братья», вопреки и общечеловеческим и масонским, более строгим, нормам нравственности, «вынесли сор из избы»: ряд монархов получил в это время письма с предостережениями против деятельности иллюминатов, в которых они были выставлены буквально извергами рода человеческого. Враги ордена внушили курфюрсту Баварии Карлу Теодору, что орден помогает в захвате Баварии австрийскому императору Иосифу II; одновременно пространный донос получил и Фридрих Вильгельм II Прусский. Эти доносы писаны придворным духовником баварского курфюрста Франком, иезуитом, по его собственным словам

«изо всех сил работавшим над уничтожением иллюминатов во имя религии Христовой, для славы отечества, для спасения юношества».

Началась травля иллюминатов. В 1785 году баденский курфюрст арестовал Адама Вейсгаупта. В найденных при нем бумагах значилось:

«Все члены нашего общества, заветную цель коего составляет революция, должны незаметно, и без видимой настойчивости, распространять свое влияние на людей всех классов, всех национальностей и всех религий, должны воспитывать умы в одном направлении, но делать это надлежит в самой глубокой тишине и со всевозможной энергией. Работающий таким образом над разрушением общества и государства должен иметь вид человека, удалившегося от дел и ищущего только покоя: необходимо также, чтобы обрести приверженность горячих голов, горячо проповедовать всеобщие интересы человечества. Эта работа не может быть бесплодной; тайные общества, если бы они не достигли нашей цели, охлаждают интерес к государственной пользе, они отвлекают от церкви и государства лучшие и прилежнейшие умы.

...Все усилия монархов и монархистов помешать нашим планам будут бесплодны. Искра долго может тлеть под пеплом, но настанет день, когда вспыхнет пожар.

...Когда влияние наших многочисленных последователей будет господствовать, пусть лишь тогда сила явится на смену невидимой власти. Тогда вяжите руки всем сопротивляющимся, душите зло в корне, давите всех, кого вы не сумели убедить».

Стиль этого документа заставлет подозревать подделку.

Не обещаниями высших знаний, но знанием некоторых неафишируемых деталей жизни людей comme il faut Бишофсвердеру и Вельнеру удалось привлечь в розенкрейцерство князей и графов, министров и генералов. Полностью подчинился их влиянию кронпринц, для чего Вельнер выступил в роли сводника. А когда Фридрих Вильгельм стал прусским королем – в 1786 году, – двор короля наполнили шарлатаны, духовидцы и алхимики. Библиотека короля – десятки тысяч томов – вмещала все изданные к тому времени оккультные и эзотерические произведения и массу аккуратно переплетенных рукописей. На многих из книг оставались пометки короля, что свидетельствовало: книги сии были не просто обоями, он их читал. Вельнер устраивал для Фридриха Вильгельма спиритические сеансы, в ходе которых можно было общаться с «душами умерших великих людей». Не нужно преувеличивать легковерия зрителей таковых сеансов: они лишь принимали некие условности игры в сем «театре одного зрителя», где все присутствующие – и «на сцене», своей работой, и «в зале», своим восприятием происходящего, воздействовали на одного человека, нашептывая ему то, чему он и сам хотел верить.

Не так ли легковерны и мы сегодня, на веру принимая декламации Клеопатры и Спартака, Кромвеля и Вашингтона, льющиеся с экранов наших «видиков» и кинотеатров, и почти забывая, что пышные многомиллионные эти постановки сделаны конкретными людьми под конкретные социальные и политические заказы, и призваны вызвать у нас совершенно определенные, точно просчитанные эмоции и убеждения! И уж, наверное, в тогдашнем спиритизме было не более мистики, чем в каком-нибудь сегодняшнем выступлении эстрадной дивы, заставляющей весь зал раскачиваться в экстазе в ритме ее оглушительных и бессмысленных песен.

В результате Бишофсвердер стал генерал-адъютантом, а Вельнер, возведенный в дворянское достоинство – министром юстиции, народного просвещения и духовных дел. Вельнер оставался обер-мастером Великой ложи Weltkugein.

«СИЛАНУМ»

Молчи, скрывайся и таи

И чувства и мечты свои...

Ф.Тютчев. «Silentium» *«Молчание».*

Мы еще застали несколько стариков, принадлежавших к этому полуполитическому, полурелигиозому обществу. Странная смесь мистической набожности и философского вольнодумства, бескорыстная любовь к просвещению, практическая филантропия ярко отличали их от поколения, к которому они принадлежали. Люди, находившие свою выгоду в коварном злословии, старались представить мартинистов заговорщиками и приписывали им преступные политические виды... Нельзя отрицать, что многие из них принадлежали к числу недовольных; но их недоброжелательство ограничивалось брюзгливым порицанием настоящего, невинными надеждами на будущее и двусмысленными тостами на франкмасонских ужинах.

А.С. Пушкин

Шварц умер в 1784 году. Его пост в российских ложах занял барон Шредер. Впрочем, к этому времени по всей Европе масонские и иллюминатские ложи стали закрываться, частично – по собственной инициативе, частично – по требованию властей предержащих.

В России работы Елагинских лож были приостановлены

«по собственному побуждению провинциальнаго гроссмейстера и с согласия членов лож, но без приказания со стороны высшаго правительства; вследствие чего благочестивая императрица, чрез гроссмейстера ордена, всемилостивейше удостоила передать ордену, что она, за добросовестность его членов, избегает всякаго сношения с заграничными масонами, при настоящих политических отношениях, не может не питать к ним полнаго уважения».

Однако «приказание» было – но со стороны совсем иного «высшаго правительства»: «отцы ордена» объявили силанум (молчание).

«Силанум в ордене есть такое время, в которое отцы и правители высокосветлаго и святейшаго ордена занимаются рассмотрением всей экономии его, – есть время, в которое они сего благословеннаго и райскаго древа обрезывают и отсекают увядающие и засыхающие отпрыски, а иногда и целыя бесплодныя ветви, время сие сколько для экономии ордена вообще весьма важное, столько и для всех отцов и в особенности для всякаго брата р[озенкрейце]ра страшное»...

Страшное потому, что для тех, кто сам себя считает розенкрейцером, но кого «отцы ордена» сочли «бесплодной ветвью», кто не прошел, так сказать, инвентаризации, силанум становится вечным...

Он и стал для них вечным. Это, впрочем, вовсе не означало, что кого-то из них физически уничтожили: просто-напросто орден к ним никогда более не обратился. Он ушел не в игрушечное, а в самое что ни на есть подлинное подполье. И его членами стали отныне не легкомысленные князья и графы, а подлинные хозяева жизни – банкиры и промышленники, не испытывающие нужды ни в пышных камзолах с золотым шитьем, ни в скромном кожаном запоне39*Фартук.* каменщика.

Впрочем, масонские ложи успешно выполнили к этому времени свою задачу, сформировав

«...круг людей, сложившийся в философских обществах и академиях, в масонских ложах, клубах и секциях... жил в своем собственном интеллектуальном и духовном мире. «Малый народ» среди «большого народа», или «антинарод» среди народа... Здесь вырабатывался тип человека, которому были отвратительны все корни нации: католическая40*Т.е. всемирная. Православная церковь также именует себя «кафолической».* вера, дворянская честь, верность королю, гордость своей историей, привязанность к обычаям своей провинции, своего сословия, гильдии. ... Здесь [все] решает мнение. Реально то, что считают реальным другие, истинно то, что они говорят, хорошо то, что они одобряют. Доктрина становится не следствием, а причиной жизни. ... Будучи отрезан от духовной связи с народом, он смотрит на него как на материал, а на его обработку – как на техническую проблему. Это выражено в символе масонского движения – в образе построения храма, где люди – камни, прикладываемые друг к другу по чертежам архитектора»41*Cochin Augustin. Les societes des peases et la democratic. Paris, 1921.*.

Обеспокоенные слишком долгим молчанием верховных лож, отвергнутые орденом масоны на свой страх и риск заседания продолжили. Никаких кар ни от кого не воспоследовало: так, нам известно о принятии в 1785 году «в ложи» доктора Багрянского, профессора Чеботарева и О.А. Поздеева42;*В «Войне и мире» Л.Н. Толстого он назван Баздеевым.* последний в масонстве начала следующего века пользовался безусловным авторитетом как чуть ли не единственный розенкрейцер-мартинист прошлого века...

ИЕЗУИТЫ

L'habit ne fait pas le monde.

*Одежда не делает монахом (франц.)*

Успех создания «карманного» масонства в Польше был использован Екатериной и в России. Ложа, основанная в 1784 году в Петербурге на средства государыни, присвоила себе название Императорской. Однако того успеха, как в Польше, не последовало; да и в Польше, – был ли там успех, или ее дурачили? Во всяком случае, Екатерина ищет иное, кроме противоядие деятельности масонов, и усматривает таковое противоядие в деятельности ордена иезуитов.

С конца XVII в. иезуиты имели школу в Москве, где воспитывались дети Апраксиных, Голицыных, Головниных, Долгоруких, Куракиных, Мусиных-Пушкиных, Нарышкиных... Екатерина получила при первом разделе Польши 4 иезуитские коллегии (Динабург, Витебск, Полоцк, Орша), 2 резиденции (Могилев и Мстиславль) и 14 миссий с доходом до 20 000 000 злотых. На следующий год кардинал Гарганелли (ставший папой Климентом XIV) распустил орден; иезуиты перестали существовать во всем мире, кроме России, где императрица, вовсе не собираясь etre plus catholique que le pape*Быть большим католиком, чем папа римский (франц.)* и несмотря на очевидный повод для секуляризации, тем не менее распорядилась оставить все как есть, при условии принесения иезуитами присяги, что и было выполнено. Епископом латинских церквей в Белоруссии назначен был бывший прусский гусар, затем капитан в литовских войсках, литвин и кальвинист, принявший католичество, Станислав Сестренцевич. Он смог не только добиться аудиенции у Павла Петровича, но и завоевать его симпатии...

В 1779 году в Полоцке, несмотря на протесты папы римского, было открыто новое иезуитское учебное заведение, на следующий год посещенное Екатериной.

ЕКАТЕРИНА ИВАНОВНА НЕЛИДОВА

В конце 70-х годов среди фрейлин великой княгини появилась одна очаровательная особа, возраст которой, как, впрочем, и царевны, приближался к тридцати. Благодаря своей скромности и уму Екатерина Нелидова вскоре завоевала симпатию великой княгини и стала ее любимой фрейлиной.

Она не обладала ни привлекательной внешностью и кокетством светских львиц. Известен ее портрет тех лет кисти Левицкиого, где она предстает перед нами если не строгой, то, по крайней мере, сдержанной. Она была скромна: ее не привлекали ни украшения, ни богатые туалеты, ни прочая мишура. Возможно с некоторым пренебрежением ее современники говорили о ней:

«Она одна из тех, кто верит в добродетель».

Мадемуазель Нелидова была одной из лучших учениц Смольного института благородных девиц, который основала Екатерина. Она восхищалась великим князем Павлом, но не выставляла это напоказ. Как только Мария Федоровна осмеливалась критиковать своего супруга, она умело подчеркивала редкие качества царевича и даже ловко поддерживала его, когда тот оказывался неправ.

Мало-помалу, не вторгаясь в семейную жизнь четы великих князей, она обрела доверие обоих супругов.

Супружеская гармония, которой всегда отличался домашний очаг Их Императорских Высочеств, не была поколеблена той ролью, которую сыграла в их жизни эта фрейлина. Во всяком случае Павел начинает испытывать к ней симпатию и, будучи таким недоверчивым, находит в этой душе спасительное успокоение. Разговаривая с ней, он может не бояться осуждения или фальши. Чувствительная, не выносящая лести, которой осыпали каждый шаг императрицы, «маленькая смуглянка» (темноволосая и с довольно смуглым цветом кожи), как ее называли при «большом» дворе, сама много претерпела со стороны царедворцев.

Может, Екатерина Нелидова была Blaustrumpf43*Синий чулок.*, завистливой, злой, некрасивой, и не могла привлечь к себе ни одного поклонника? Вовсе нет! Ее культура, полуфранцузская, полунемецкая, грациозные менуэты, всегда точные ответы, такт, изящество, исключительная вежливость, которая никогда не превращалась в подобострастие, происхождение (семья принадлежала к литовской аристократии) удерживали подле нее самые замечательные умы из императорского окружения. Екатерина Нелидова была загадочной личностью, а мечты, тоска по духовности спасали ее от людской пошлости.

Обращал ли Павел на нее внимание как мужчина? Если судить об этом по весьма спорным свидетельствам тех, кто видел, как развивается их дружба, то следует думать, что нет. Но узнаем ли мы когда-нибудь об этом наверняка? Царевич был настолько прямым в выражении своих чувств, так старался быть искренним в отношениях с другими, что это спасало его от банального стремления дать понять женщине, что она взволновала его сердце.

Многие наблюдатели отмечают противоположность характера и поведения великой княгини и Нелидовой, что привлекло великого князя к последней и дало ей возможность удержать его подле себя. Другие пишут об искренности фрейлины, а некоторым кажется, что ее не в чем было упрекнуть, а роль, которую она сыграла в жизни супругов, была благотворной.

Вспыльчивый характер Павла порой приводил жену в ужас. Нелидова в течение нескольких лет ограничивалась тем, что старалась примирять августейших супругов в их семейных ссорах. Некоторые утверждали, что они «жили втроем». Да, Екатерина Ивановна принимала участие в семейных заботах; но когда Марии Федоровне нашептывали на ухо, что ей длжно следить за «авантюристкой», что ее семейная жизнь находится под угрозой, Мария Федоровна выслушивала это не тревожась. Если что-то и было в этом «союзе умов», то лишь возможность для Павла беседовать с неожиданной фавориткой о своих мечтах и фантазиях. Ведь его жена интересовалась преимущественно земными проблемами и не любила витать в облаках.

По словам многих свидетелей, живших как в Гатчине, так и в Санкт-Петербурге, споры, примирения и ссоры Павла и фрейлины были похожи на бурный роман! Это заставило Екатерину дать Павлу несколько добрых советов, в ответ на которые тот послал ей полное негодования письмо: он возмущался злобной клеветой, «извращающей самую чистую дружбу» и защищал оскорбленную добродетель.

Фрейлина, в очередной раз оскорбленная в своем целомудрии, много раз покидала дворец великих князей. Злые языки утверждали, что таким образом она стремилась еще крепче привязать к себе царевича. Но одно из многочисленных писем Екатерины Ивановны Нелидовой, которое она послала своему «задушевному другу» великому князю, говорит нам гораздо больше, чем придворные слухи:

«... Я вам клянусь, что никогда не думала о подобных вещах. Разве я на вас когда-нибудь смотрела как на мужчину? Я никогда не придавала этому значения с тех пор, как подружилась с вами. Мне кажется, что вы – моя сестра»...

Впрочем, в этом утверждении слышен и юмор...

В семье Павла продолжали появляться очаровательные княжны: сперва – Александра, которая станет женой венгерского палатина; Елена, будущая великая герцогиня Мекленбургская, затем – Мария, которая превратит Веймар в настоящий центр высокой культуры. Она соберет там лучшие умы своего времени и станет покровительницей Гете. Младшую, Анну, просил в жены Наполеон, но угроза будущего конфликта между Францией и Россией помешала этому браку. Она станет королевой Нидерландов.

Позже у Марии Федоровны родилась Ольга, которая умерла в раннем детстве. Дочь Екатерина, выходила замуж дважды: за вюртембергского короля Фридриха Вильгельма и принца Гольштейн-Ольденбургского Георга Петера. Последний сын великих князей, Николай, в 1825 году взойдет на трон после своего брата Александра I, поскольку Константин откажется от своих прав на престол. Еще один сын, Михаил, женился на Елене, принцессе Вюртембергской.

Считается, что в отношениях Нелидовой к августейшему другу не было корысти. Она даже обижалась, когда он пытался подарить ей что-нибудь ценное... Но лорд Витворт, посол Англии, упоминает о тридцати тысячах рублей, которые царевич предоставил Нелидовой для заключения коммерческой сделки. Можно ли обвинять ее в том, что она воспользовалась «императорской дружбой»? Разве не так же поступала и Мария Федоровна, оказывая протекцию монбельярским производителям ситца?

ГАТЧИНА

# июля 1783 года Екатерина подарила сыну роскошное имение недалеко от столицы, некогда бывшее во владении ее любовника Григория Орлова.

У Марии Федоровны, которая сумела придать сельское очарование имению в Павловске, появился еще один объект забот. Впрочем, имение в Гатчине совсем не походило на сады и буколические пейзажи Павловска. Эти земли, где жило почти пять тысяч человек, были покрыты холмами, у подножия которых расстилалось несколько озер.

Дворец тоже являл собой полную противоположность Павловскому: длинный и строгий фасад делал его похожим на казарму. Он казался скорее укрепленным замком, крепостью, а не жилищем для отдыха и развлечений. С каждой стороны главного здания, образуя полукруг, находились два огромных каменных строения. В этом слишком уж просторном дворце было множество залов, коридоров и лестниц, которые, перекрещиваясь между собой, вели на верхние этажи. Огромную залу для приемов украшала колоннада из каррарского мрамора. Повсюду – скульптуры, барельефы, бюсты. Главная зала со сводчатыми потолками была расписана копиями фресок Рафаэля.

Мария Федоровна снова увлеклась живописью, украшая их новое жилище картинами. Супруги воспользовались тяжеловесной пристройкой замка, чтобы создать и открыть там настоящий театр, а рядом с ним – «оружейную палату», а также – библиотеку в сорок тысяч томов. Великую княгиню вдохновляли воспоминания о путешествии во Францию, о Шатильи, свежесть и величавую простоту которого она пыталась воссоздать в Гатчине.

Павел, стал заботливым хозяином этого местечка, принялся обустраивать его, возводить там новые строения и создавать учреждения, предназначенные для селян.

В Гатчине кроме слуг Его Императорского Высочества жили также мелкие ремесленники, торговцы, крестьяне. Прежде всего царевич построил там больницу на сто коек, при которой находились аптека с полным набором необходимых лекарств и даже лаборатория. Затем появились школа, где могли бесплатно учиться все дети округи, немного спустя – суконная фабрика, обеспечивающая работой многих людей, и, наконец, часовня для католиков и протестантов, воплощающая экуменизм, давно ставший убеждением Павла. Некоторые крестьяне и слуги в Гатчине были не русскими, а финнами или уроженцами других стран, а он уважал верования каждого.

Мария Федоровна дважды в неделю, по понедельникам и субботам, устраивала балы. Не для того ли, чтобы задерживать приглашенных подле мужа каждый раз немногим дольше? Ведь столица находилась от них в сорока верстах, и гостей Гатчины просили остаться там еще на несколько дней.

Благодаря театру можно было развлекать спектаклями все это общество. На театре играли комедии; устраивал представления граф Григорий Чернышев. Из Парижа приезжали представители литературного мира. Так, именно к этому времени относится личное знакомство семейства великих князей с Лагарпом, который потом станет воспитателем наследника престола Александра, а еще позже – членом Директории революционной республики Гельвеция...

В этом году самым модным человеком в дипломатических кругах и среди петербургской элиты считался молодой и остроумный граф Сегюр, министр Людовика XVI, которого Версаль сделал послом при российском дворе. За притворной ветреностью он ловко скрывал на редкость острый ум, несравненную наблюдательность, способность рассуждать на самые различные темы и чувство юмора, благодаря которому он одной-единственной насмешкой ослаблял влияние своих оппонентов. Екатерина была от него без ума.

Однако господин де Вержен посчитал необходимым дать понять молодому дипломату в своих тайных депешах, что, если он хочет сохранить расположение императрицы, ему не следует относиться со слишком большим уважением к царевичу. Это предупреждение было своевременным, потому что еще в Версале граф Сегюр почувствовал искреннюю симпатию к Марии Федоровне и ее мужу.

С осторожностью истинного дипломата французский посол стал на официальных приемах общаться с царевичем в сдержанно-любезных тонах. Павел, прекрасно разбирающийся в подлинности чувств, понял, что Сегюр хочет ему добра. Он часто приглашал его в Гатчину, пока тот находился в России. Августейшие владельцы поместья откровенничали с ним, однако Павел, понимая, с каким обожанием относится к этому известному молодому человеку императрица, не раскрывал перед ним своих опасений и досад.

В последний год пребывания в России граф Сегюр, благодаря свойственным ему таланту и силе убеждения, победил опасения великого князя. Последний признался ему, насколько страшился честолюбивой политики Екатерины, которая вела Россию к неминуемым бедствиям; да, признаки этих бедствий она умело скрывала за показным богатством, но они существовали – уже!

Павел говорил с французским другом о трагическом конце своего отца, Петра III, которого так трусливо убили, и шепотом поведал, что боится возможного покушения на свою жизнь.

Сегюр внимательно слушал. С присущим ему красноречием он успокоил несчастного царевича, и тот ненадолго позабыл о своих страхах. Беседа происходила в отсутствие Марии Федоровны. Супруг не хотел лишний раз беспокоить ее.

– Ваша мать не враг вам, – уверял Сегюр. – Если бы она желала того, чего вы понапрасну боитесь, разве она позволила бы остаться Вашему Величеству рядом с Царским Селом, командовать двумя батальонами, которые находятся в вашем распоряжении, тогда как у нее для охраны есть только один? И позвольте мне заметить относительно ваших дурных предчувствий о вашей судьбе: боясь какой-то беды, мы сами можем накликать ее.

Но, несмотря на то, что ловкий дипломат умолял Павла успокоиться, тот оставался в плену собственной недоверчивости. Павел знал: здесь, в деревне, тоже есть своя anguis in herba44*Змея в траве (лат.). О скрытой, но смертельной опасности.*. Граф Сегюр поведал в своих мемуарах, что для царевича судьба всех свергнутых и убитых царей стала навязчивой идеей. Он блистательно рассуждал на самые разные темы, но, как только речь заходила о российской короне, то, несмотря на осторожность со стороны собеседника, становился боязливым и недоверчивым. В конце он всегда говорил, что, даже если и получит возможность взойти на престол, то это станет для него ловушкой: его быстро и жестоко свергнут.

ГВАРДИЯ И АРМИЯ

Кто сеет привилегии, пожинает революции.

К. Тилье

Павлу не нравилась армия матери, но в еще большей степени ему не нравилась императорская лейб-гвардия, beef-eating45,*Откормленные говядиной; зажравшиеся мясом (англ.); прозвище английской лейб-гвардии.* как по-английски называл он ее. Впрочем, царевич был не единственным, кто подметил эти недостатки.

«Императорская гвардия, вне всякого сомнение, – наихудшее войско в государстве»,

– сообщает своему королю граф Стендиг, посол Швеции в Санкт-Петербурге.

«Наши генералы вовсе не заставляли нас заниматься делами, а дворцовую охрану поднимали редко. Офицер, которого назначали камергером, получал право раздавать чины, которые обеспечивали молодежи, жадной до удовольствий, богатой и честолюбивой, головокружительную карьеру. Она принимала участие в играх, в танцах, посещала званые вечера, придворные спектакли, была допущена в святая святых императорских покоев. Перед молодыми людьми, не имеющими никаких личных заслуг, открывались все двери царского дворца, тогда как старые генералы, затерянные в толпе, томились в передней»,

– пишет в мемуарах князь Чарторыйский...

В Гатчине можно было заниматься только балами и смотреть спектакли, которые организовывала царевна для своего окружения. Павел, ощутив себя, наконец, полным хозяином в своем поместье, решил построить там свою «маленькую Россию». Почти ежедневно он с поразительной тщательностью создавал что-то вроде империи в миниатюре, из которой стремился убрать все злоупотребления и слабости, существующие в России «большой».

Что касается армии, он обратился за помощью к прусским инструкторам. Хотел ли он, таким образом, приблизиться к взглядам на армию своего отца, Петра III, который одевал своих солдат на прусский манер? Но, с другой стороны, к кому еще он, немец, мог обратиться за советом? Лучшие военные кадры находились при дворе Екатерины, где было легко дойти до самых высоких чинов. А что мог предложить он? Ничтожное жалование и намного более высокие требования... И тем не менее люди шли к нему. Прусский капитан, барон Штейнвер; саксонец, специалист по военной тактике, Каннабих; кавалерист, прусский гусар Линденер, двадцатичетырехлетний капитан Алексей Андреевич Аракчеев, усердный, верный долгу, пунктуальный, как часы, неутомимый, – и недавно еще по протекции Петра Ивановича Мелиссино обучавший арифметике детей Николая Ивановича Салтыкова, что несколько увеличивало его недостаточное жалованье... Вскоре Павел даст ему чин полковника. Он оказался самым верным слугой, преданным делу и лично великому князю.

В конце мая 1793 года из донских казаков был сформирован Казачий полк Гатчинских войск наследника цесаревича Павла под началом Андрея Семеновича Кологривова. В состав гатчинской кавалерии входил и казачий эскадрон двадцатитрехлетнего Евграфа Осиповича Грузинова.

Казармы, бараки, конюшни и гвардейские корпуса мало-помалу заполнили окрестности маленького городка. Если верить современникам, путешественникам, посещающим Гатчину, казалось, что они попадали в другую страну.

Почему Екатерина, не доверявшая сыну и боявшаяся его, не запретила эту «крепость», на которую Гатчина все больше походила с каждым днем? Дело в том, что военные фантазии царевича были, по ее мнению, громоотводом, разряжавшим его жажду властвовать, командовать.

А впрочем, чего ей было бояться? Все эти батальоны, одетые и снаряженные по воле Павла, казались ей детской забавой. Когда отдельные взволнованные (или притворяющиеся таковыми) придворные рассказывали ей, не без преувеличения, о развертывании военных сил в Гатчине, она выслушивала их с лицемерной серьезностью, достойной лучшей из комедианток. Но и граф Салтыков – гофмаршал при дворе царевича, заменивший покойного Панина, и князь Адам Чарторыйский, фланировавший между двумя дворами как настоящий дипломат, вместе с нею смеялись над этими враждебными намеками, которым суждено было растаять в пене дней. Екатерина, не слишком озабоченная чистотой своей совести, напротив, была рада новым увлечениям престолонаследника: пока он командовал, карал, награждал и воображал себя военачальником, он был далек от действительности и, конечно, не думал о том, чтобы жаловаться. Для нее – одной заботой меньше.

На праздничных балах, когда Екатерина торжественно проходила мимо коленопреклоненной толпы, Павел и Мария Федоровна, следуя строгому распоряжению, были обязаны идти после маршала Потемкина и занимали третье место в императорском кортеже. Им это казалось невыносимым.

В Эрмитаже более скромные вечера следовали один за другим, но Павел с супругой, находя разные предлоги, часто отказывались от них. На этих приемах судачили обо всем, что происходит в Павловске, о реальных или вымышленных событиях, нашептывали друг другу на ухо сплетни, порочащие чету великих князей. Дело дошло до того, что княгиня Дашкова (по крайней мере, она так пишет в своих мемуарах) перестала показываться при дворе Павла, поскольку боялась, что Ее Величество станет ее дотошно обо всем расспрашивать, и она приобретет позорную славу «доносчицы».

РЕЛИГИЯ

Отче вселенной, Ты, которому все народы поклоняются под именем Иеговы, Юпитера и Господа, Верховная и первая причина, скрывающая Твою сущность от моих глаз и показывающая мне только мое неведение и Твою благость, дай мне в этом состоянии слепоты отличать добро от зла и оставлять человеческой свободе ее права, не посягая на Твои святые заповеди. Научи меня бояться пуще ада того, что мне запрещает моя совесть, и предпочитать самому небу то, что оно мне велит...

Масонская молитва

Ни отец, ни мать несчастного князя ни разу в жизни не испытали религиозного экстаза. Часто Екатерина говорила своим приближенным в доверительных беседах, что воспринимает православные богослужения как «кривляние»46.*Во время долгой пасхальной службы она велела ставить себе на хорах церкви столик и потихоньку от молящихся раскладывала там пасьянсы.*

Царевич, напротив, всей душой стремился к религии. Он отчаялся найти в повседневной жизни поддержку, которая помогла бы ему пережить свое подчиненное положение, дала бы объяснение сей странной судьбы, которая, вознеся его почти на самую вершину иерархии, обрекла держаться как можно дальше от трона под страхом смерти. С юности он молил высшие силы, чтобы они пришли ему на помощь и поддержали его в вынужденном бездействии.

В Боге он искал силу, надежду, утешение. Павел говел все посты, регулярно исповедывался и приобщался святых таин. Паркет перед иконами в спальне Гатчинского дворца был вытерт его коленами. Порочные нравы материнского двора и презрение важных вельмож к православным обрядам давали ему широкую тему для размышлений, после которых его душа рвалась в заоблачные выси. Он писал письма архиепископу Платону (покровителю московских масонских лож, и, возможно, розенкрейцеру, ибо при дворе Екатерины благословлял он иногда женщин не крестом, а свежей живой розой).

Принадлежал ли Павел к православной конфессии? Его мятущуюся душу будоражило все, что касалось сверхъестественного, божественного и непознанного. Он не мог не думать о других религиях, – знал, как важно религиозное самоопределение для любой нации. Он встречался с протестантами и католиками, мартинистами и розенкрейцами, иудеями и магометанами. Он видел, что все они свято уверены в истинности именно своего вероисповедания. Вновь и вновь он думал о каком-то вселенском экуменизме, в котором слились бы особенности всех конфессий... Подлинный Храм, считал он, может быть только всемирным.

Он помнил заповедь Панина:

«Христос есть во всех – и в христианине, и в последователе иудейской религии, и в язычнике. Поэтому христианами должны называться не только те, которые приняли христианское крещение, но все, имеющие в себе Христа».

По мнению Марии Федоровны, это качество супруга уравновешивало его неуемное властолюбие, из-за которого он становился невыносимым даже для нее. Она поддерживала его молитвы, анализ собственных поступков, советовала читать душеспасительные произведения и потихоньку старалась сделать так, чтобы при их маленьком дворе всегда находились люди, обращенные к религии.

Впрочем, «платонические любовники» (так прозвали царевича и его лучшую подругу Катю Нелидову) любили предаваться размышлениям, их души были схожи, и они стремились к возвышенному, неподвластному мирской власти.

Павел прежде всего был философом. Он размышлял на возвышенные темы, упивался поисками мудрости. Скучал ли он? Никогда! Был ли влюблен в свои убеждения? Конечно! Гордость толкала его на любование собой. Он сравнивал свое поведение с поведением матери и окружающих себя людей. Не без наивности воображал, будто покорно сносит все удары судьбы. Но это было не так. Несмотря на свою бесспорную религиозность, он идеализирует себя, когда пишет одному из своих друзей:

«У меня нет и не будет другой цели, кроме служения Богу во всем, что я делаю, и я страдаю смиренно».

Поскольку вместо смирения большую часть времени в его душе бушевали мятежные страсти, он каждый день подолгу молился, внезапно достигал минутного экстаза, забывая даже о том, что стоит на коленях на полу своего кабинета. Однако это не могло вырвать из его сердца и беспокойного разума горький вопрос, который он постоянно задавал себе:

«Я прожил больше тридцати лет и ничего не совершил...»

В Европе между тем, как грибы после дождя, появлялись и множились тайные общества, возбуждая его интерес к мистике. Бегство в ирреальный мир, как ему казалось, было единственным, которое он мог совершить.

...Врач Антон Франц Месмер обнаружил существование у живых существ особой энергии и научился применять ее для лечения больных. В 1783 году в Париже была основана масонская ложа «Всемирная Аврора», поставившая целью поддержать месмеризм. В работе этой ложи принимал деятельное участие Калиостро. Животный магнетизм был понят как способность живых существ воспринимать влияние других существ и предметов, а также небесных тел, и, в свою очередь, влиять на них. Была обнаружена и та невидимая аура тонкой сущности, доступная лишь ясновидящему оку, которая окружает все человеческие существа и переносит воздействия их друг на друга, – к несчастью, как правило, злые. Эта сущность отдает лишь то, что получила, являясь ретортой, в которой кипят те эманации живых существ, которые посланы в нее; если они низкие, то и реторта сия может вернуть лишь эпидемии – моральные, психические...

Больше других Павла интересовали масоны. В Англии их называли Free Masonry, во Франции – Franc Maєons, в Германии – Freimaurer. Это значило одно и то же: «вольные каменщики», ибо у них была одна задача: строить новый мир. Свободный мир, мир без предрассудков. Мир, подобный Храму. Красивый мир для красивых людей. Можно было спорить о деталях, но сама идея была неотразимой.

Павел развернул Писание на второй книге Паралипоменон, глаза привычно побежали по знакомому тексту:

И построил Соломон храм и кончил его.

И обложил стены храма внутри кедровыми досками; от пола храма до потолка внутри обложил деревом и покрыл пол храма кипарисовыми досками.

И устроил в задней стороне храма, в двадцати локтях от края, стену, и обложил стены и потолок кедровыми досками, и устроил давир для Святаго-святых. ...

В четвертый год, в месяц Зиф, [в месяц второй,] положил он основание храму Господа, а на одиннадцатом году, в месяце Буле, – это месяц восьмой, – он окончил храм со всеми принадлежностями его и по всем предначертаниям его; строил его семь лет...

О, как Павел чувствовал и понимал гордость древнееврейского царя, построившего храм Богу своего народа, давшего народу закон. Ничего не хотел он большего для себя: только храм, который ему предстояло строить, был гораздо больше. Это была вся Россия. И еще одно кололо его постоянной внутренней болью: власти у него не было. Храма-то, может быть, ему строить и не придется. Эту возможность отняла у него мать.

Франкмасонство, в рядах которого один за другим оказывались государи и творцы, ученые и генералы, затягивало его, словно черная бездна, от которой не оторвать глаз. Но оно разрушало самое идею монархизма. А он, ставя многое в вину матери, не мог и не собирался начинать против нее какую бы то ни было борьбу. Ни против нее, ни против идеи монархизма. И это отталкивало его от масонов.

Павел был импульсивен, но не в ответственных делах. Он колебался.

ПАВЕЛ – МАСОН

Ducunt volentem fata, nolentem trahunt47.

Сенека

47*Слышащего ее зовы судьба ведет, не слышащего – тащит (лат.).*

Сохранилась записка особой канцелярии министерства полиции, в которой указано, что цесаревич Павел Петрович был принят в масоны келейно, сенатором И.П. Елагиным в собственном его доме, в присутствии графа Панина. Поэтому нет необходимости излагать ритуал приема в масоны (желающий может лишний раз заглянуть, скажем, в «Войну и мир» Л.Н. Толстого) – ритуал не был соблюден.

Сохранились два портрета, на которых костюмы императора Павла имеют масонскую атрибутику. На одном из них Павел Петрович держит в правой руке золотой треугольник с изображением Астреи – почетный знак великих официалов. На другом – времен его путешествия по Европе под псевдонимом «графа Nord», написанном стокгольмским придворным живописцем, – он облачен в передник мастера шотландского обряда Строгого послушания.

Роль графа Никиты Ивановича Панина была настолько велика, что масоны посвятили ему хвалебную песнь:

Не чудно возложить оковы

На слабы смертных телеса,

Но взять под власть сердца свободны –

Прямые зрятся чудеса.

А если обладать душою

Того, кто участью своею

На свете превосходит всех,

С каким примером не умею

Сравнить великий сей успех!

О, старец, братьям всем почтенный,

Коль славно, Панин, ты успел:

Своим премудрым ты советом

В храм дружбы сердце Царско ввел...

Здесь царь, введенный в храм, по имени не назван, однако в 1784 году И.В. Лопухин написал иную песнь, где его имя звучит:

Залог любви небесной

В тебе мы, Павел, зрим:

В чете твоей прелестной

Зрак ангела мы чтим.

Украшенный венцом,

Ты будешь нам отцом!

Судьба благоволила

Петров возвысить дом

И нас всех одарила,

Даря тебя плодом.

Украшенный венцом,

Ты будешь нам отцом!

С тобой да воцарятся

Блаженство, правда, мир:

Без страха да явятся

Пред троном нищ и сир.

Украшенный венцом,

Ты будешь нам отцом!

Вряд ли Павел принимал активное участие в деятельности какой-то из лож: за ним тщательно следили шпионы Екатерины, и любая его активность в этом плане могла повлечь печальные последствия.

БАЖЕНОВ

Каналом, по которому масоны решили установить не бросающуюся никому в глаза связь с великим князем Павлом Петровичем, стал архитектор, руководитель работ по строительству Каменноостровского дворца Баженов. Крупный архитектор, выпускник Академии художеств, Василий Иванович Баженов возглавил в свое время перепланировку Кремля, строительство Царицына (усадьбы императрицы под Москвой) и других зданий (в частности, «дома Пашкова» – ныне старого здания Российской государственной библиотеки). В масонскую ложу он был принят Н.И. Новиковым, а с Павлом знаком еще с тех пор, когда тот был юношей...

На первый раз он привез «для поднесения» ему от Новикова книгу Арндта «Об истинном христианстве...» и «Избранную библиотеку для христианского чтения».

Великий князь принял подношение, но так, что Баженов, возвратясь в Москву, сказал «конфузно», что, дескать, принят был милостиво... Разговора явно не получилось: потому ли, что Баженов и для императрицы работы выполнял, и мог быть ее шпионом, потому ли, что цесаревич охладел к масонству...

В следующий приезд Баженов вновь привез Павлу Петровичу книги от масонов. Разговор получился еще неприятнее.

– Верно ли, что между масонами ничего худого нет? – спрашивал великий князь.

– Честью уверяю, Ваше Высочество, ничего нет худого!

– Может быть, ты и не знаешь, а которые старее тебя, те знают и самих себя и всех прочих обманывают? – с явным неудовольствием переспросил Павел Петрович.

– Клятвенно уверяю вас, Ваше Высочество, нет ничего худого!

– Бог с вами, только живите смирно, – заключил разговор наследник престола и отпустил архитектора.

***

В это время Новиков совершенно некстати для себя напечатал историю иезуитов, в которой вещи – и то далеко не все – были названы своими именами. Императрица лично распорядилась запретить эту «книжонку», а заодно и учинить проверку деятельности издательства. Новиков опубликовал множество книг теософско-мистического содержания, и Екатерина II предписала как испытать Новикова в законе Божием, так и провести ревизию изданных им книг, чтобы

«не появлялись нелепые умстовования, не сходные с чистыми правилами православной веры».

Получив от московского архиепископа Платона отзыв в том смысле, что в части нравственной Новиков не погрешает ничем, а вот книги, им выпущенные, в какой-то части «развращают нравы» и «подрывают религиозные чувства», императрица предписала издавать книги «до святости касающиеся» исключительно в синодальной типографии. 16 856 экземпляяров книг, изданных Новиковым, были, как заведомо зловредные, сожжены рукой палача.

Кроме того, Новиков на свой страх и риск перепечатывал некоторые учебники, изданные комиссией народных училищ. Он заявил, что делал это по распоряжению московского главнокомандующего Захара Чернышева, и не для прибыли, а чтобы в продаже было довольно дешевых учебных книг. Однако Чернышев уже умер и не мог подтвердить этих слов... Штраф заплатить все же пришлось.

Как бы то ни было, на этот раз отбиться удалось. В отношении императрицы к масонам наступила взрывоопасная тишина.

***

Практически в одно и то же время, с промежутком всего лишь в несколько дней, из жизни ушли два человека, сыгравшие очень важную роль в жизни Екатерины и Павла.

Первым был Григорий Орлов, обеспечивший императрице восхождение на трон в 1762 году. Екатерина порвала с Григорием Орловым в 1772 году; но в 1773 году он, один из богатейших людей России, подарил своей бывшей сиятельной возлюбленной один из самых крупных в мире бриллиантов, так и названный – «Орлов»48.*Бриллиант «Орлов» (1943/4 карата) украшает вершину русского скипетра. Он происходит из Индии, где служил глазом одной из статуй Брамы. Был собственностью персидского шаха Надира, после убийства которого похищен французским гренадером и приобретен графом Орловым за 45 000 рублей.* В 1777 году Григорий женился на своей двоюродной сестре Катеньке Зиновьевой; в 1782 м году та, лечившись в Лозанне от бесплодия, умерла. Григорий сошел с ума и умер, не пережив жену даже на год.

И почти сразу же умер граф Панин49.*31 марта 1783 г.* Он до последнего часа не оставлял надежды быть полезным Павлу. Теплые отношения были взаимными, и Павел приезжал к умирающему Панину...

ВОЙНА

История почти всегда приписывает отдельным личностям, а также правительствам, больше комбинаций, чем у них на самом деле было.

M-me de Staоl

КРЫМ

В 1783 году последний крымский хан – Шагин-Гирей – сложил с себя власть, получив за это годовое содержание в сто тысяч рублей. Крым окончательно перешел под юрисдикцию России. Лихорадочно возводились укрепления по правому берегу пограничной Кубани: ногайцы, абазины и черкесы волновались, подстрекаемые Портой, писали «магзары» – прошения о защите и покровительстве; в крепостях Сунжук-кале*Новороссийск.* и Анапе высаживался турецкий десант.

В Крыму Суворов с двумя корпусами охранял побережье от турецкого вторжения, и то на горизонте, то у самых берегов маячили турецкие корабли... В Керчи, Кафе*Феодосия* и других городах Крыма по ночам стали вырезать целые армянские семьи – до детей-малолеток включительно. Двух разбойников поймали: оказалось – местные татары. Идеология их была проста:

«Армяне – враги мусульман и Аллаха!»

Но раньше-то это не мешало жить бок о бок! Понятно было, что без внушений, а главное, денег Порты, здесь не обошлось. Потемкин предписал: переселить. Румянцев подтвердил:

«Христиан, пожелавших в Азовскую губернию, отправляйте сходственно предписанию князя Григ. Алекс. Потемкина».

Двадцать тысяч армян пришлось переселить за пределы не только Крыма, но и Едикульской орды. Ближайшее подходящее для их житья место квартирмейстеры Суворова отыскали аж у пограничной крепости Дмитрия Ростовского50.*Будущий Ростов-на-Дону*

Над Константинополем нависла реальная угроза. Война была неизбежной.

«ПОТЕМКИНСКИЕ ДЕРЕВНИ»

Vulgus vult decipi decipiantur! Vulgus vult decipi, ergo decipiantur51.

51*Толпа хочет быть обманутой, так пусть же обманывается!*

«Наказ» в свое время был собственноручно скомпилирован императрицей из трудов Монтескье, Бильфельда и Беккария. «Положение о губерниях» было списано, – и не ею самой, а секретарями Потемкина, под его же общей редакцией, – из наставлений остзейских баронов об управлении землями. На многие годы вперед выстраивалась сложная конструкция из губернаторов и полицеймейстеров, предводителей дворянства и прокуроров – так, чтобы один доносил на другого, тем ограничивая размах воровства внутреннего и не давая никакому бунту проистечь, – но и, главное, вздохнуть не давая миллионам теперь уж в полной мере сравненных со рабочим скотом крепостных.

Результат можно было и предугадать. Земледелие пришло в упадок, цены выросли чрезвычайно. Если в 1760 году, при Елисавете, четверть ржи на Гжатской пристани стоила 86 копеек, а в 1763-м, в начале правления Екатерины II, – 96 копеек, то в 1783 году она же стоила 7 рублей. В 1787 году наступила подлинная катастрофа.

«...Цены хлеба час от часу возвышались, и при бывших в двух прошедших 1785 и 1786 годах неурожаях не токмо до чрезвычайности дошли, но даже и сыскать хлеба на пропитании негде, и люди едят лист, сено и мох и с голоду помирают, а вызябший весь ржаной хлеб, в нынешнюю с 1786 на 1787 год зиму в плодоноснейших губерниях не оставляет и надежды, чем бы обсеменить в будущем году землю, и вящим голодом народу угрожает»,

– писал Щербатов в «Размышлениях о нынешнем в 1787 году почти повсеместном голоде в России». В другой работе – «О состоянии России в рассуждении денег и хлеба» – он дополняет наблюдения:

«Московская, Калужская, Тульская, Рязанская, Белгородская, Тамбовская губернии, вся Малороссия претерпевает непомерный голод, едят солому, мякину, листья, сено, лебеду, но и сего уже недостает, ибо, к несчастью, и лебеда не родилась и оной четверть по четыре рубля покупают. Когда мне из Алексинской волости привезли хлеб, испеченный из толченого сена, два из мякины и три из лебеды, он в ужас меня привел, ибо едва на четверть тут четвертка овсяной муки положена. Но как я некоторым сей показал, мне сказали, что еще сей хорош, а есть гораздо хуже. А, однако, никакого распоряжения дальше, то есть до исхода февраля месяца, не сделано о прокормлении бедного народа, для прокормления того народа, который составляет силу империи...»

Не те заботы волновали императрицу! По ее повелению Сенат издал указ Потемкину о

«поправке дворцов Южных»

и

«поставке на каждую почтовую станцию потребного количества лошадей и фуражу».

На сие мероприятие отпускалось из казны десять миллионов рублей.

Той зимой Екатерина совершила знаменитое путешествие по России, дабы убедиться, что народ всюду благоденствует под мудрым ее управлением. Павла она с собой брать не собиралась: зная его скептицизм и отсутствие придворного такта, не сомневалась, что сие, при первом же обнаруженном им упущении, поведет к скандалу между ним и Потемкиным. А ведь скандал сей созерцать будут все приглашенные представители дворов иностранных, – император Иосиф II, французский посланник граф Сегюр, фельдмаршал Австрии принц Шарль де Линь... Напротив, она решила, что в поездке примут участие оба ее внука, девятилетний Александр и семилетний Константин, – один должен видеть страну, которая достанется ему, другой – приготовления к завоеванию страны, ему обетованной! Веселая трехлетняя Александра, ее красивая сестренка, которую бабушка называла «la belle Helene», и крошечная Мария, не вышедшая из колыбельного возраста, разумеется, оставались дома.

Мария Федоровна и Павел, обратясь к ее материнским чувствам, заявили в один голос:

– Ваше Величество, оставьте мальчиков дома! Вы так справедливы, так добры, у вас столь нежное сердце, что вы откликнитесь на просьбы отца и матери!

Екатерина стояла на своем. Она ответила:

– Ваши дети принадлежат вам, мне, но они также принадлежат и государству.

Павел, смирив гордость, обратился к Потемкину, человеку, которого он ненавидел, тому, кто хозяйничал в его стране и кому принадлежало сердце его матери, от кого он получал только угрозы, неприятности и обиды... Безуспешно!

Господь все-таки смилостивился над несчастными супругами: пока оба двора спорили по этому поводу, младший, Константин, заболел ветряной оспой; через несколько дней и Александр заразился этой болезнью. Несмотря на свою непреклонность, императрица вынуждена была ехать без внуков.

«Я очень огорчена из-за того, что Александр и Константин не смогли отправиться со мной в путешествие, они тоже, похоже, разочарованы»,

– жаловалась императрица Гримму.

«Ее появления походили на радостные, посменные торжества; толпы народа окружали карету, воины в строю встречали, дворяне, прочие сословия наперерыв учреждали угощения: везде арки, лавровые венки, обелиски, освещения; везде пиршества, прославления, милость и удовольствия...»,

– писал Павел Сумароков. Принц де Линь сообщил, что каждый день путешествия знаменовался раздачей бриллиантов, балами, фейерверками и иллюминациями верст на десять в окружности...

В Мстиславле архиепископ могилевский Георгий Конисский встретил ее знаменитою речью:

«Оставим астрономам доказывать, что земля около солнца обращается: наше солнце вокруг нас ходит»...

Труды Потемкина, блистательно продемонстрированные им во время этого путешествия, получили самую высокую оценку Екатерины. Впрочем, она никого не смогла обмануть. Император Иосиф был такого мнения:

«Во всем сделанном больше эффекта, чем внутренней цены. Впрочем, так как здесь никаким образом не щадят ни денег, ни людей, все может показаться нетрудным. Владелец рабов приказывает – рабы исполняют. За работу им вовсе не платят или платят мало. Их кормят плохо. Они не жалуются. И я знаю, что в продолжение этих трех лет в этих вновь приобретенных губерниях вследствие утомления и вредного климата болотистых мест умерло пятьдесят тысяч человек. ... Крым лишился двух третей своего населения... После отъезда императрицы все чудеса исчезнут. Настоящая администрация, требующая постоянства, не согласуется с характером Потемкина».

«Временщик» – так он понял Потемкина, а путешествие в «райский южный край» оценил одним словом – «галлюцинация».

Возродить разрушенный край нельзя было без казачества, которое, к счастью, искоренено было не окончательно. Прокламацией от 1(12) июля 1783 года Потемкин начал формировать «реестровое» войско:

«Объявляю чрез сие из пребывающих в Азовской губернии, Славянской и Елизаветской провинции жителей, кои в бывшем войске Запорожском служили, что полковому старшине и армии капитану Головатому Антону препоручено от меня приглашать из них охотников к служению в казачьем звании под моим предводительством. Число сих казаков простираться будет конных до 500 и пеших в лодках то же число, которым определяется довольное жалованье и пропитание»...

Во время южного путешествия императрицы, в Кременчуге, «реестровые» казаки Антон Головатый, Сидор Белый и другие преподнесли ей адрес с просьбой о восстановлении казачества. 27 февраля (10 марта) 1788 года А.В. Суворов вручил кошевому атаману Сидору Белому войсковое знамя и знамена куреней, булаву кошевого атамана, войсковую печать... Земли же «в вечное владение» – Тамань,

«остров Фанагорию со всей землею, лежащей по правой стороне реки Кубань, от устья ее к Усть-Лабинскому редуту так, чтобы с одной стороны река Кубань, с другой же Азовское море до Ейского городка»

были пожалованы казакам лишь по окончании войны, в июле 1792 года.

В Тамани жить, вирне служить, границю держати,

Рыбу ловить, горилку пить: ще и будем багати!..

...Когда императорский кортеж вернулся в Санкт-Петербург, Павел обратился к принцу Шарлю де Линю. С нескрываемой горечью он вынес приговор:

– Вы все льстили моей матери, заставляя ее видеть то, чего нет на самом деле: армия, флот, не построенные города и поселения, которые перевозили вслед за ней.

Принц передал в мемуарах этот разговор, добавив:

«Горячий, непоследовательный, вспыльчивый, великий князь, возможно, когда-нибудь будет наводить страх. Он на редкость непостоянен, но когда хочет чего-то в глубине души, когда любит или ненавидит, то делает это упрямо и неистово. Горе его друзьям, его союзникам, его подданным!..»

ТУРЦИЯ

An nescis quantilla prudentia mundus regatur?52

Папа Юлий III

52*Разве ты не знаешь, как мало нужно ума, чтобы управлять миром? (лат).*

Турция была чрезвычайно встревожена честолюбивыми планами Екатерины, которая, совершив эту показательную поездку в качестве победительницы Крыма, дала понять, что она – опасная соседка, способная захватывать соседские земли.

Турция не стала ждать, пока Россия отмобилизует армию. Посол России в Константинополе Булгаков был брошен в крепость Семи Башен, начались 825 дней его заточения.

Императрица была довольна: агрессорами стали турки, ее позиция выглядела безупречной. Она даже не сочла нужным скрыть свою истинную цель: восстановление Византийской империи под российским протекторатом.

«Оттоманская Порта, утвердивши вечный мир с Россией, вероломно нарушила всю святость онаго... Мы полагаем нашу твердую надежду на правосудие и помощь Господню, на мужество полководцев наших, графа Румянцева-Задунайского и князя Потемкина-Таврического, и храбрость войск наших, что пойдут следами недавних побед, коих свет хранит память, а неприятель наш понесет свежие раны...»

Храбрость войск на самом деле имела место. Но полностью отсутствовала у властей предержащих, сиречь у Потемкина, впавшего в полное отчаяние и растерянность. Двенадцать свежих лошадей для курьеров стояли на каждом яме от ставки Потемкина до Петербурга, – личное распоряжение императрицы, потребовавшей «связи отменно скорой», – но возить им приходилось не рескрипты воинские, но цедулы частного лица, забывшего, что дела империи суть его собственные дела. Сей человек, из бездн на высочайшую вершину власти вознесенный единственно за мужскую силу свою – ее хватало не токмо императрицу удовлетворять, но и племянниц своих, девочек Энгельгардт, одну за другой портить, а равно и других особ бессчетно, – и более никакими талантами не располагавший, умолял позволить ему

«удалиться в частную жизнь, скрыться...».

...Флот построен был в великой спешке и на деньги недостаточные – те, что остались от приема императрицы, коей пыль в глаза была пущена по полной программе. Того ради особого разбора с лесом не было, в дело, в противность возражениям мастеров, пускали бревна любые имевшиеся, а не отборные, выдержанные. И случилось то, что должно было случиться: суда, вышедшие в море противу турок, разметал первый же шторм. То, что не хватало пороха и ядер, что команд на суда полностью не набрали, что не было должных запасов провизии – сказаться просто не успело. Не пришел черед. Но сказалось бы непременно, если б не погиб флот...

«Матушка, я стал несчастлив, – в ужасе писал Потемкин Екатерине. – Флот Севастопольский разбит... корабли и большие фрегаты пропали, Бог бьет, а не турки. Ей, я почти мертв, я все милости и имение, которое получил от щедрот Ваших, повергаю к стопам Вашим и хочу в уединении и неизвестности кончить жизнь, которая, думаю, не продолжится...»

У лакея – и мысли лакейские: не об армии думал он в сей момент, а с болью отрывал от души награбленные имения, понимая, что даны они были ни за что и резона оставлять их ему теперь у императрицы нет.

Еще более отчаянное письмо написал он Румянцеву, чая, что именно сей полководец займет его пост. Все показывало, что владелец полумира не годился бы и на должность приказчика в магазейне, и не по вороватости своей токмо, но по полной неспособности в роли хозяина «держать удар». Не станет преувеличением сказать, что и во всю войну победы одержаны были не благодаря распоряжениям и указаниям Потемкина, а несмотря на них, так что та хандра и гипохондрия, которой он месяцами предавался, не беря в руки ни одной бумаги армейской или флотской, способствовала, а не препятствовала победам русского оружия.

У Павла было свое представление о лицах, кои способны выполнить на юге роль полководца империи. Он дрожал от нетерпения доказать и матери, и самому себе, что не зря упражнялся с армией в Гатчине, и просил мать назначить его на какую-нибудь должность в войсках южного направления.

Екатерина, пребывавшая в шоке от конфузий и репримандов Григория Александровича, всерьез обдумывала просьбу сына, понимая, разумеется, что официальному наследнику престола, посланному на театр военных действий, вверяют под команду отнюдь не баталион. Она должна была решить, какова будет субординация между ее сыном и любовником, между наследником престола и генералиссимусом. Она знала, что Потемкин считает для себя унизительным замечать ее сына, а сын, в свою очередь, ненавидит каждого ее очередного любовника и что наследник престола считает все, сделанное Потемкиным для вящего блага империи, губительным для нее. Эти два человека относились друг к другу как злейшие враги.

Тем не менее перед царевичем блеснул луч надежды. Неужели мать в этот тяжкий миг, когда Юг грозит неисчислимыми бедствиями, сможет, наконец, понять и оценить его? Все эти дни он жил в нетерпеливом ожидании ответа. С женой и со своим окружением он только об этом и говорил.

При французском дворе, в союзе с Портой пребывавшем, считали, что замена Потемкина кем бы то ни было может переломить ход военных действий в пользу России. Худшего генералиссимуса для российской армии придумать было нельзя, и сей его талант высоко ценили в Версале.

«В чем его волшебство? – слал Сегюр депешу министру иностранных дел Франции Монморену. – В гении, еще в гении и еще раз в гении».

Министр и его посланник знали, что почта перлюстрируется чиновниками Екатерины, и тем не менее нашли способ отлично понимать друг друга.

Зная, что Павел требует от матери его направления в действующую армию, и считая это нежелательным и даже недопустимым, при подходящей оказии Сегюр, посол французский, коим императрица была совершенно очарована, показал ей письма к нему господина Сен-При, посла Франции в Блистательной Порте. Сен-При писал, что появление Павла в войсках вызовет ненужный восторг, что он при армии может стать императором в том прямом смысле, как слово сие римляне понимали. Сен-При считал, что императрица поступит неосмотрительно, если согласится на участие сына в этой войне. Грубый, совершенно не замаскированный маневр «в лоб», подсказанный отлично изучившим императрицу Сегюром, увенчался, как тот и предсказывал, полным успехом. Екатерина ответила на просьбу Павла категоричным отказом.

А тут и оказия в Кинбурне случилась, где Суворов Александр Васильевич над десантом турецким, высаженном на Кинбурнской косе, полную викторию одержал, завалив косу сию русскими и турецкими трупами, там Ушаков Федор Федорович при Фидониси разгромил Мульк-аль-Бахр53*Владыка морей*, капудан-пашу Эски-Гасана. Екатерина начала успокаиваться.

Однако и после отказа Павлу ход действий военных против воли привлекал его внимание. Вялое течение войны, а паче того овладение крепостью Очаков под командованием князя Потемкина, названное великой победой, вызывали у Павла сильнейшее разлитие желчи. Главным средством победы, видел он, служили солдаты русские, коими, словно фашинником54*Пучки хвороста*, заваливали рвы штурмуемых крепостей.

«Ни за что погублено столько драгоценного народа, что весь Очаков того не стоит...»,

– признавал и Потемкин...

Триумфальная арка в честь светлейшего, пожаловавшего после очаковской победы в Санкт-Петербург, украшена была надписью из оды Петрова:

«Ты в плесках*Аплодисменты* внидешь в храм Софии...»

Слова сии выбраны были со значением: Айя-Суфия была ныне главной мечетью Истанбула, а Софийский собор прежде был центральным храмом Константинополя.

Но сколько Екатерина ни говорила «халва», во рту слаще не становилось. Константинополь оставался недосягаемой мечтой. Военные расходы росли. Из пятидесяти пяти миллионов рублей, уже отпущенных на войну, Потемкин более или менее связно отчитался лишь за сорок один... Для продолжения войны нужно было лезть в долги дальнейшие...

Вот отчего она не сразу нашлась даже, когда на очередном приеме Павел, наследник, воскликнул с горечью:

– Не дерзостно ли мечтание о завоевании Bas-Empire, когда в полном объеме Bas-Empire*Bas-Empire означает как Восточно-Римскую (Византийскую) империю, так и «византизм», т.е. коррупцию государственного аппарата снизу доверху, продажность чиновничества, взяточничество.* внутри рубежей российских имеется!

Это была его давняя идея – внешние завоевания пресечь и порядок внутри страны навести. Екатерина вовсе не имела ничего противу порядка. Но она понимала, что нельзя, галопом на коне летя, одновременно сего коня кормить и чистить. А остановиться тоже нельзя было: скачку сию соревновательную выдумала не она вовсе, вокруг нее храпели, роняя пену с мундштуков, горячие жеребцы и кобылы Австрии и Пруссии, Турции и Франции, Швеции и Англии... Павел, затворившись в своей Гатчине, кою полагал малой моделью империи Российской, и наводя там свои порядки, сего-то как раз и не знал, не мог знать, ибо из скачки выключен был.

Зала примолкла, ожидая от императрицы меткого и убийственного для Павла ответа – столь же точного, как точен был вопрос. Рассказывать ему о скачках показалось ей неуместным. И оттого она лишь холодно и сухо процедила старую немецкую пословицу:

– Ich bin eben so klug, wie ich vordem war!55*Буквальный перевод – «я все так же мудра, как и до этого [совета]» (нем.) – резко обедняет подлинный смысл немецкой идиомы; гораздо точнее был бы перевод вроде «не учите дедушку [бабушку] кашлять», который императрица и имела в виду*

Она рассчитывала на смех, но уже произнося эти слова, почувствовала, что la pointe de la sauce56*Смысл остроты (франц.).* будет утрачен. Так оно и случилось: в зале на мгновение установилась недоуменная тишина, впрочем, сразу же прерванная торопливым подобострастным смехом и суетой церемониймейстера.

Екатерина жестом великой усталости провела рукой по лицу и что-то глухо пробормотала. Павел стоял ближе всех к императрице, но едва расслышал слова. Впрочем, он мог бы поклясться, что то была латинская пословица: «ad augusta per angusta»*Пословица ad augusta per angusta переводится с латинского как «к высочайшему [к августейшему величию] – через трудности». Добавление «l» в начале последнего слова меняет смысл на «к высочайшему – через раков», или даже, в результате неожиданного смещения и прорыва смысловой парадигмы, на иные, более грубые переводы.*...

***

Ни утешения жены, ни терпеливая преданность Кати Нелидовой, которая всеми силами старалась успокоить его, не могли умерить гнев царевича.

Можно считать большой удачей для Павла планы короля Швеции, который собрал свои войска у северных границ России, пользуясь тем, что русская армия находится далеко на юге. Мать, которую, несмотря на ее внешнее спокойствие, очень волновала победа, позволила ему отправиться в Финляндию сражаться с врагом.

АДМИРАЛ ГРЕЙГ

Кончено время игры.

Дважды цветам не цвести.

Тень от гигантской горы

Пала на нашем пути.

...

Что ж, обратиться нам вспять,

Вспять повернуть корабли?..

Н.С. Гумилев

Герцог Карл Зюдерманландский собирался

«сделать десант на Красной Горке, выжечь Кронштадт, идти в Санкт-Петербург...».

Корабли Балтийского флота тем временем готовились повторить экспедицию в Архипелаг, столь успешной и эффективной себя показавшую в прошлую турецкую войну. Часть кораблей уже ушла в Копенгаген, но адмирал Грейг с основными силами эскадры еще пребывал в Ревеле.

Самуил Карлович Грейг был мастером флотской ложи Нептун, куда входили почти все офицеры корабля, и членом ложи Капитула Феникса или, иначе, Великой национальной ложи шведской системы, непосредственно подчиняясь князю Гавриилу Гагарину, а опосредованно – герцогу Карлу Зюдерманландскому, тому самому, с чьим флотом он должен был сражаться. Может, оттого и шел шведский флот напролом, ничего не боясь, что знали шведы: не станет, не должен масон сражаться с масоном...

Но как же сам герцог Зюдерманландский? Ведь закон миролюбия масонов первым преступил он! Или время игры в масоны кончено?

Приказ императрицы был ясен:

«Искать флота неприятельского и оный, найдя, атаковать».

Присяга масонская – еще яснее:

«Не подыми руки своей на брата».

Бой произошел при острове Готланд. Почти вдвое слабейший, русский флот разбил шведскую эскадру, убравшуюся в гавань Свеаборга и блокированную там.

Герцог Зюдерманландский письменно обвинил адмирала Грейга, что русские моряки применили в бою у Готланда непозволительное оружие – брандскугели, т.е. зажигательные ядра. Ответы, возражения и оправдания Грейга его не интересовали.

Завершалась кампания на Балтике без адмирала Грейга. 23 сентября он внезапно, на фоне полного здоровья, заболел, а через пять дней, несмотря на усилия лейб-медика императрицы Роджерсона, его не стало.

Ложа Нептуна в Кронштадте устроила необыкновенно пышные похороны.

«Все офицеры Балтийского флота получили в память траура золотые кольца с именем Грейга и датой его смерти»,

– свидетельствует В.Пикуль. Это было последним мероприятием лож шведской системы: Екатерина велела закрыть их.

ВОИНСКАЯ ЧЕСТЬ

– Ведь богатыри и рыцари были люди, и я человек же; отпустите меня, я наделаю великие и славные рыцарские и богатырские скосырьствы, каких еще очи не видали и слухом люди не слыхали...

– Пусть он едет; не взбесясь, собака не пропадает...

Екатерина II. Ироикомическая опера «Горе-Богатырь Косометович»

...Но тот, кто двигал, управляя

Марионетками всех стран, –

Тот знал, что делал, насылая

Гуманистический туман...

А.А.Блок. Возмездие

Густав III требовал вернуть Швеции провинции, отделенные от королевства со времен Петра I, и разоружить свои флоты. Шведы взяли Нейшлот и двигались на Фридрихсгам. Екатерина направила в Финляндию войска во главе с графом Валентином Платоновичем Мусиным-Пушкиным.

Одновременно она «дала добро» тайному Ордену Валгаллы Магнуса Спренгпортена, требовавшему автономии Финляндии от Швеции под российским протекторатом. Король Густав столкнулся с совершенно неожиданным для него массовым неповиновением среди финских солдат. Ему пришлось отступить...

К этому времени и относится первый у Павла Петровича опыт участия в реальных боевых действиях: ему все-таки удалось добиться от матери, чтобы она позволила ему приехать к войскам. Наконец-то! Павел очень серьезно желал показать, на что он способен, доказать свое мужество и, возможно, покрыть себя неувядаемой славой. Он успел побывать под вражеским огнем, увидеть, как рядом с ним убило трех человек. Но война выглядела совершенно не так, как он себе это представлял. И оттого вместо большой битвы, горячего боя, в котором он утолил бы свою жажду победы и славы, он весьма быстро добился ссоры с главнокомандующим, Мусиным-Пушкиным, который, впрочем, не хотел ему зла, но вынужден был выполнять императорские приказы, а уже потом – требования царевича.

Вопрос о характере ведения войны был сложнее, чем может показаться на первый взгляд.

«...Благо тому народу, который в минуту испытания, не спрашивая о том, как по правилам поступали другие в таких случаях, с простотою и легкостью поднимает первую попавшуюся дубину и гвоздит ею до тех пор, пока в душе его чувство оскорбления и мести не заменяется презрением и жалостью»,

– писал Л.Н. Толстой в «Войне и мире». Граф Толстой, делавший свои психологические зарисовки на материалах вовсе не первой Отечественной, о которой писал, а более поздней Крымской войны, застал уже в полном расцвете такой подход к бесчеловечному делу взаимного уничтожения друг друга двумя армиями; но и он ощутил, уже, правда на самом излете, некую проблему, некий иной вариант ведения войны, вариант, иронически названный еще в екатерининское время, именно в то время, о котором сейчас идет наше повествование, «войной в кружевах», – и Толстой вложил всю энергию благородного своего негодования в обличение этого варианта.

«Мы играли в войну, – говорит он устами князя Андрея перед Бородинским сражением, – мы великодушничаем и тому подобное. Это великодушничанье и чувствительность – вроде великодушничанья и чувствительности барыни, с которой делается дурнота, когда она видит убиваемого теленка; она так добра, что не может видеть кровь, но она с аппетитом кушает этого теленка под соусом. Нам толкуют о правах войны, о рыцарстве, о парламентерстве, щадить несчастных и так далее. Все вздор. Я видел в 1805 году рыцарство, парламентерство: нас надули, мы надули. Грабят чужие дома, пускают фальшивые ассигнации, да хуже всего – убивают моих детей, моего отца и говорят о правилах войны и великодушии к врагам... Не брать пленных, а убивать и идти на смерть ... Война не любезность, а самое гадкое дело в жизни, и надо понимать это и не играть в войну...»

Подход этот в больших масштабах впервые явился в Американских штатах Англии, воевавших со своей заокеанской метрополией именно так: всерьез, ожесточенно, на уничтожение, in hostem omnia licent57,*По отношению к врагу позволено все (лат.)* как говорили в античности. Именно американские колонисты впервые вместо различных «ордер-баталий», т.е. сомкнутых колонн и каре, продемонстрировали рассыпную цепь стрелков, не марширующих в полный рост, а применяющихся к рельефу местности, прячущихся в ложбинах и оврагах; вместо ярких, издалека видных мундиров – еще пока, правда, не хаки, введенное впервые англичанами в ходе англо-бурской войны, но уже по возможности блеклые и защитные цвета воинской формы; вместо капральских палок над спинами нанятых или насильно мобилизованных солдат58*От «сольди» – мелкой монеты, представлявшей собой дневное жалованье наемника* – личный энтузиазм волонтеров, знающих, чт они потеряют в случае проигрыша сражения и чт приобретут в случае выигрыша.

Эффективность новой воинской тактики превзошла все ожидания, и она стала «триумфальным маршем» завоевывать признание во всем мире. Одной из первых стран, в которой стала приживаться новая тактика, была Россия. Уже Румянцев был полководцем-новатором, смело используя тактику рассыпного строя, маневр, предпочитая легкую кавалерию тяжелой, концентрируя артиллерию в крупные батареи. Взгляды свои на искусство воинское он изложил в «Инструкциях» (1761), «Обряде службы» (1770), «Мыслях» (1777). Новая тактика получила развитие в армии благодаря усилиям А.В. Суворова, на флоте – Ф.Ф. Ушакова, впервые «сломавшего строй» судов59*Британский адмирал Бинг, первым «сломавший» линию кораблей, был повешен за это, а не за исход сражения*. Здесь не было прямого заимствования; скорее нужно говорить о некоем «духе эпохи» и, несомненно, влиянии казачества южных степей, испокон веков культивировавшего традиции рассыпного строя, скрытности и маскировки. Произошли изменения даже в форме одежды: Суворов отказался от пудреных париков, косичек и прочих красивостей у солдат. Потемкин не возражал: так было дешевле.

«Солдатский туалет таков, что встал да готов».

Намасливать и пудрить косичку было некогда.

Однако следует понимать и то, что отказ от старых правил ведения войны, отказ, в перспективе, от правил ведения войны вообще (к чему мы сегодня и пришли, с «ковровыми» бомбардировками, химическим, бактериологическим, атомным и даже экологическим оружием), означал переход в бесчеловечном деле войны от видимости закона к беззаконию, от «честь имею атаковать Вас» к бесчестному «цель оправдывает средства». Нужно понимать хотя бы то, что резоны для неприятия новой тактики, резоны для защиты «войны в кружевах» у Павла Петровича, с его рыцарскими представлениями о ведении войны, были. Достаточно вообразить себе дворянскую дуэль, в которой один из противников, вместо того чтобы стать у барьера и ждать выстрела, залег бы за ближайшим пригорком и стрелял бы оттуда из АКМ на поражение (или, что менее смешно, но более актуально, в ночь перед дуэлью нанял бы киллера), чтобы понять, в чем здесь была реальная проблема.

Как бы то ни было, граф Мусин-Пушкин почти немедленно взмолился, чтобы Екатерина отозвала сына, что ею и было сделано.

КУТАЙСОВ

В это время в окружении Павла появился человек, благодаря тонкой лести и подобострастию сумевший добиться положения доверенного лица.

Этот человек, которого Потемкин привез вместе с другими солдатами восточной армии, был не просто некрасив: это был комичный урод, который постоянно так кривлялся, что невозможно было точно описать его лицо. Звали его Иван Павлович Кутайсов. В юности он был мусульманином, потом крестился. Умея прекрасно орудовать бритвой и расческой, он стал брадобреем сперва у русских капралов, затем – у значительных армейских чинов. Этот сводник и шантажист умел собирать, интерпретировать и доводить до сведения своих клиентов самые разнообразные новости, что, впрочем, всегда было профессиональным навыком восточных цирюльников. Великий князь не без колебаний принял его услуги. Бойкие речи Кутайсова, который был так же остроумен, как севильский цирюльник60*Фигаро, персонаж комедии Бомарше*, забавляли несчастного князя, все сильнее и сильнее впадавшего в уныние.

В его обществе, как ни поразительно, Павел стал забывать о своей постоянной боязни попасться на уловку шпиона. Он, разумеется, не раз и не два испытал этого человека и понял, что хоть у него и не закрывается рот, он умеет молчать когда надо. Его Высочество назначает Кутайсова главным камердинером в своих покоях.

Доктор Фрейган, француз, получивший диплом в Монпелье, стал личным врачом Павла. Интендантом гатчинских земель был назначен некий барон де Борк, который был еще хитрее, чем брадобрей-турок и который за два года своей службы в поместье украл триста тысяч рублей. Полковник Линденер, никчемный офицер, ограниченный и чванливый человек, поощрял причуды своего хозяина и старался извлекать выгоду из подозрительности Павла вместо того, чтобы его успокаивать.

Мария Федоровна молчаливо страдала среди подобного окружения, которое было не только нелепым и недостойным, но и опасным.

Вместе с тем к 1790 году при «малом» дворе в Павловске и Гатчине сложился круг людей, – Ливены, Бенкендорфы, Адлерберги, – которым в XIX веке предстояло стать придворной элитой.

ИНОСТРАННЫЙ ЗАЕМ

На голову Павла свалились новые неприятности. Гатчина, Павловск, небольшой дворец на Каменном Острове требовали значительных вложений, которые превосходили его финансовые возможности. Императрица денег не давала. Супруги решили занять денег у друзей. Князь Куракин, к которому они обратились, порекомендовал им британского финансиста, хозяина придворного банка, и тот открыл им значительный кредит. Невдолге банкир сей, мистер Сютерленд, обанкротился и покончил жизнь самоубийством. На его документы был наложен арест, и тогда выяснилось, насколько значительны были займы Павла Петровича... Займы, которые он мог бы возвратить только в случае прихода к власти...

Стало известно также, что мистер Сютерленд предоставил огромные кредиты Потемкину и другим лицам. Екатерина, у которой во Европе была репутация самой щедрой женщины, была оскорблена до глубины души. Она могла простить своему фавориту, что он изменял ей с другими женщинами, она могла простить ему, что он без счету залезал в государственную казну и ее собственный кошель, – но иноземных займов она не простила ни фавориту, ни сыну. Она слишком хорошо на собственном опыте знала, как и зачем даются иностранные займы. И чего стоит тот, кто их берет.

Карьера Потемкина была сим закончена. Екатерина размышляла теперь только о том, как умненько отставить его от командования Южной армией; во главе этой чудовищной махины он представлял теперь только опасность.

Но и над Гатчиной man hrt wie die Wolken ziehen61*Слышно было, как тянутся тучи (нем.), т.е. наступила тревожная тишина, готовая разрешиться грозой.*.

ФРАНЦУЗСКАЯ РЕВОЛЮЦИЯ

Когда хотят сделать людей добрыми, мудрыми, свободными, воздержанными, великодушными, то неизбежно приходят к желанию перебить их всех.

А. Франс

ЛЕТО 1789 ГОДА

Знайте, что существует заговор деспотии против свободы, бездарности против таланта, порока против добродетели, невежества против просвещения... цель этого тайного общества – власть над всем миром... его цель – мировое господство... никогда еще подобное бедствие не поражало наш мир ... Неужели невозможно направить самих масонов против иллюминатов, показав им, что в то время, как они трудятся над сохранением гармонии и порядка в обществе, другие повсюду сеют семена раздора и готовят окончательное разрушение их ордена?

Маркиз де Люше. 1789 г.

...Хотя Бастилия не угрожала ни одному из жителей Петербурга, трудно выразить тот энтузиазм, который вызвало падение этой государственной тюрьмы и эта первая победа бурной свободы среди торговцев, купцов, мещан и некоторых молодых людей более высокого социального уровня.

Французский посол в России Сегюр. Мемуары

Но тучи сгущаются и за пределами Гатчины. Из Франции, из Версальского дворца, каждый день приходят новости; некоторым они кажутся захватывающими, но у большинства вызывают беспокойство. По стране прокатилась волна «муниципальных революций», т.е. создания выборных органов местного самоуправления. Собранные Людовиком XVI в Париже представители дворянства, духовенства и третьего сословия, формально включавшего всех остальных французов, – Генеральные штаты – заявили, что они – национальное Учредительное собрание и должны выработать конституционные основы нового политического порядка. Третье сословие заявило, что его права и интересы ущемлены, и оно намерено бороться, даже и при помощи силы, за свои попранные свободы и права. Горожане сокрушили оплот порядка старого – 14 июля пала Бастилия, что было за три года, 20 июня 1786 года, предсказано Калиостро:

«на ее [Бастилии] месте будет площадь для народных гуляний»,

– писал он...

Та ночь расколола и лагерь аристократов: одни стали отказываться от своих привилегий, владений и присоединяться к делегатам от народа, объявившим о намерении провести во Франции реформы, другие...

Из Франции хлынули беженцы. Россия гостеприимно распахнула перед эмигрантами все двери, тем более, что их средства поначалу позволяли им вести светскую жизнь и принимать участие в развлечениях высшего общества. Нравственная атмосфера наэлектризовывалась. На охотах, балах и званых приемах то и дело можно было услышать клятвы

«отомстить за происшедшее».

Французские эмигранты принимали воинственный вид и заявляли о необходимости применить силу, чтобы навести порядок в их стране.

Франция отозвала графа Сегюра; новый посол Эдмон Женэ представлял новую, революционную Францию. Павел избегал Женэ. Он возненавидел этого человека, в апреле 1791 года продавшего свои часы и шпагу, чтобы, как он заявил, внести свой вклад в дело революции, Павел запретил ему появляться при своем дворе и пригрозил, что объявит лучшие столичные салоны опасными для империи, если они продолжат принимать этого человека.

Павел видел в революции, в la Declaration des droits de l'homme et du citoyen62*Декларация прав человека и гражданина (франц.)* лишь попытку разрушить самые основы цивилизации, – порядок, уважение к высшим, сословную иерархию. Он наблюдал за всеми, кто приезжал из Версаля. Он был настороже и щедро, с поистине юношеским воодушевлением, помогал тем, кто бежал из Парижа, охваченного волнениями черни, поднимающей оружие против собственных господ и установившей в стране кровавый режим. Павел принял в Гатчине, кроме многих других, графа Валантена Эстергази, который официально ходатайствовал перед российским двором об интересах графств Прованса и Артуа.

Тревожнее всего было Павлу от того, что в революции участвовали иллюминаты. В ордене кроме Мирабо членами были Казот, Лавуазье (не только химик, но и генеральный откупщик), Робеспьер, Дантон, Бриссо, Кондорсе, Лафайет, Сийес, Дюмурье, ле Пелетье и ряд других виднейших деятелей революции.

В 1797 году, по горячим следам, Джон Робинсон доказывал, что существовал заговор иллюминатов против религии и европейских монархий, осуществление которого начали французские масонские ложи63*Proofs of Conspiracy against all the Religions and Governments of Europe, carried on in the secret meetings of Free-Masons, Illuminati etc. by John Robinson, Edinburg, 1797*. Тогда же иезуит Августин Баррюэль издал знаменитые Memories pour servir a l'histoire du jacobinisme64*«Мемуары к истории якобинизма».*, где утверждал нечто аналогичное.

Мария-Антуанетта в 1781 году отнеслась к масонству весьма спокойно и даже сочувственно, как к обществу,

«существующему для благотворения и развлечений».

Ее подруга, принцесса де Ламбаль, была мастерицей одной из парижских лож. Но через девять лет Мария-Антуанетта переменила свое мнение.

«Прощайте, дорогой брат, верьте нежности вашей несчастной сестры. Главное, остерегайтесь всякого масонского сообщества: этим путем все здешние чудовища стремятся во всех странах к достижению одной и той же цели»,

– писала она 17 августа 1790 года брату, императору Леопольду II.

Принцесса де Ламбаль была убита 2 сентября 1792 года.

Королева Мария-Антуанетта – 16 октября 1793 года.

Переменил свое мнение о масонах и Фридрих Вильгельм II. Вот что он писал курфюрсту Саксонскому Фридриху Августу III.

«Я сейчас узнал из достоверного источника, что одна из масонских сект, называющая себя Иллюминатами, или Минервалами, после того как ее изгнали из Баварии, с неимоверной быстротой распространилась по всей Германии и по соседним с нею государствам. Основные правила этой секты крайне опасны, т. к. они желают, ни более, ни менее, как:

1. Уничтожить не только христианство, но и всякую религию.

2. Освободить подданных от принесенной ими присяги на верность монарху.

3. Внушить под названием «прав человека» своим последователям сумасбродные учения, идущие наперекор тому законному порядку, который существует в каждом государстве для охранения общественного спокойствия и благополучия; этим воспалить их воображение, рисуя им соблазнительную картину повсеместной анархии, для того чтобы они под предлогом свержения ига тирана, отказывались исполнить законные требования власти.

4. Позволяют себе для достижения своей цели употреблять самые возмутительные средства, причем они особенно рекомендуют «аква тофана», самый сильный яд, который умеют отлично приготовлять и учат этому приготовлению других.

Поэтому, я считаю своей обязанностью, тайно оповестить об этом Саксонский Двор, чтобы уговорить его учредить строгий надзор над масонскими ложами, тем более, что это «отродье» не преминет раздуть повсюду пламя восстания, опустошающего ныне Францию, т.к. есть масонские ложи, в которые вкрались иллюминаты, чтобы заразить и их, несмотря на бдительность хороших лож, которые всегда ненавидели этих чудовищ.

Я, быть может, колебался бы дать такой совет, если бы не почерпнул свои сведения из очень хорошего источника и если бы сделанные мною открытия не были так ужасны, что, положительно, ни одно правительство не может относиться равнодушно к иллюминатам.

N.В. На Лейпцигской ярмарке предполагается съезд всех главарей иллюминатов для их тайных переговоров. Быть может, тут могли бы их переловить.

Берлин, 3 октября 1789 г».65*Цит. по: Башилов Б. «Златой век» Екатерины II*

***

– Будь моя воля, имей я власть вашу, я бы усмирил Францию пушками, – заметил матери Павел.

– Вы плохо кончите, осмеливаясь думать, что с идеями можно бороться пушками, – возразила Екатерина.

– Но это решающий момент для самодержцев. Если они не договорятся между собой, чтобы прогнать из своих стран всех французов, подчиняющихся новым законам, которые установило Конституционное Собрание, я уверен, что не более чем за два года это зло охватит всю Европу.

Императрица, не выносившая малейшего вмешательства сына в дела короны, в этом случае возражать не стала; она была взволнована этим предсказанием, однако выжидала, не вмешиваясь в события.

Два сына царевича, напротив, как и большинство русской молодежи, были очарованы новыми политическими течениями, которые провозглашали расплывчатый идеал свободы. Не идя дальше невинных проказ, они усердно осыпали насмешками, передразнивали и порой даже оскорбляли некоторых хорошо известных людей.

Многие русские дворяне, и не из последних, подобно мальчикам, не видящим в пожаре ничего, кроме увлекательного фейерверка, окунулись во омут революционной Франции. Карамзин с глубочайшим интересом и не без удовольствия наблюдал, как «народ дает урок царям», – расхаживая по Парижу с трехцветной кокардой на шляпе. Граф Павел Строганов вступил в якобинский клуб «Друзья Закона»; любовница его, г-жа Тируан де Медикур, не являлась в заседания без сабли и пистолетов...

«Лучшим днем моей жизни будет тот, когда я увижу Россию возрожденной в такой же революции»,

– воскликнул Строганов в день принятия его в клуб.

Екатерина II отнеслась к этому «баловству» достаточно мягко: граф Строганов был всего лишь отозван в Россию и выслан на жительство в одно из своих имений. При Александре I, другом детства которого он был, граф сделает блестящую карьеру, станет товарищем Министра внутренних дел...

Над Невой дует новый ветер. Екатерина спрашивает себя, что он принесет.

КАЗОТ

На буйном пиршестве задумчив он сидел...

М.Ю. Лермонтов

Mundus sunt nuda et aperta!..

*Мир обнажен и открыт! (лат)*

Тем летом Лагарп, воспитатель наследника российского престола, Александра Павловича, рассказал Павлу поразительную историю. Слушая ее, он невольно вспоминал события двенадцатилетней давности, когда в Париже, в салоне Марии-Антуанетты, читали «Центурии» Нострадамуса.

Известно, что салон г-жи Граммон, сестры Шуазеля, был, по сути, первым политическим салоном Франции, как салоны д'Эпине, Дюдеван, Леспинас имели литературный характер, а салоны герцогини Эгильон и г жи Гудето были философскими. Салон г-жи Граммон был, скорее, политическим комитетом, куда каждый являлся с отчетом о проведенной работе и где шло планирование государственных дел. Позже, перед самой революцией, таких салонов, скорее уж революционных клубов, стало гораздо больше: салон г-жи Неккер, где собирались Сиейс, Кондорсе, Талейран, аббат де Лиль, где блистала дочь хозяев, г-жа де Сталь; салон Богарне, в котором бывали Вольней, Сиейс, Бергасс, Манюель, Кабанис; салон г-жи Панкук, где завсегдатаями были Мармонтель, Соден, Лагарп, Фонтан, Баррер, не говоря уж о еще позже появившемся салоне г-жи Ролан, где бывала не только вся партия жирондистов, – но и Робеспьер...

В тот вечер в салоне г-жи Граммон был в гостях иллюминат-мартинист и писатель Жак Казот. Было чрезвычайно весело! Шамфор читал свои малопристойные анекдоты, но дамы слушали их не смущаясь, даже веером не прикрывались, хихикая. Потом беседа стала общей.

– Короли считают себя не просто богами, но чем-то выше богов.

Le bon Dieu parait oublier tout ce que j'ai fait pour lui66,*Господь Бог, кажется, позабыл все, что я для него сделал (франц.)*

– это ведь слова Людовика XIV... Сыночек был не слаще. Во время той болезни Людовика XV, которая свела его в могилу, Лоррен, долго выбиравший наиболее подходящий глагол, употребил во врачебном предписании королю слово «надлежит». Король был так уязвлен этим выражением, что долго еще повторял:

«Надлежит! Вы подумайте: мне – надлежит!»,

– ухмылялся Шамфор.

– Это болезнь всех королей: они считают, что кому-то нужны. Английского банкира Сейра обвинили в заговоре с целью похищения короля Георга III. Он заявил суду:

«Я знаю, зачем королю нужен банкир; но зачем банкиру может понадобиться король?»,

– одобрил Кондорсе.

– А вы заметили, что у Мольера, который не щадит никого на свете, нет ни единого выпада против финансистов? – значительно заметил Мальзерб.

– Говорят, и Мольер, и другие литераторы получили на этот счет прямые указания господина Кольбера... – уклончиво пояснил Рушер, что можно было понять и так, что лично он никаких указаний не получал...

Однако очень быстро разговор перешел на женщин. Хохот стоял общий, так что даже трудно было понять, кому принадлежит очередная реплика:

– Г-н NN считал, что женщине нельзя сказать в три часа пополудни то, что можно в шесть вечера; в шесть – то, что можно в девять; в девять – то, что можно в полночь, и т. д. «Особенно тщательно, – прибавлял он, – следует выбирать при ней выражения в полдень».

– Любовь – прилипчивая болезнь: чем больше ее боишься, тем быстрее подхватишь.

– Но что сталось бы с людьми, если бы они покорствовали только разуму и не болели любовью? Сделаться отцом – значит обречь себя на бесконечные заботы в течение многих лет; кто из мужчин захотел бы этого? Да и какая женщина согласилась бы, имея разум, расплачиваться девятимесячным недугом за несколько минут эпилептических содроганий?..

– Но стоит женщине заболеть любовью, она уже неизлечима! Neque limner, amissa pudicitia, alia abnuerit67*«Женщина, хоть раз позабывшая о стыдливости, уже ни в чем не откажет» (лат.)*, это знал еще Тацит!

– Как бы плохо мужчина ни думал о женщинах, любая женщина думает о них еще хуже...

Пили за «ниспровержение предрассудков» и за «победу освобожденного разума»...

Шестидесятивосьмилетний патриарх Казот молчал.

– Что печалит вас? – спросил его кто-то.

Он ответил, что провидит в недалеком будущем страшные вещи.

Кондорсе стал вышучивать Казота, вызывая его на откровенность. И Казот, грустно улыбнувшись, сказал:

– Вы, господин Кондорсе, скоро должны будете отравиться, чтобы не пасть от руки палача...

Грянул дружный смех.

Когда отсмеялись, Казот поднялся. Бледное лицо его кривилось страдальческой улыбкой.

– Вас, Шамфор, – сказал он, – заставят вскрыть вены...

– Вы, – трижды повел он рукой, обращаясь к Бальи, Мальзербу и Рушеру, – умрете на эшафоте...

Герцогиня де Граммон, видя, что шутка затянулась и становится неостроумной, смеясь, перебила его:

– Но женщин-то вы пощадите?

– Женщины? – ужаснулся Казот картинам, открывавшимся в тот момент ему. – Вас, сударыня, повезут на казнь со связанными назад руками, в одной телеге со множеством других дам, не менее вас измученных и несчастных...

Настроение, вся атмосфера салона в этот вечер были безнадежно испорчены. Но госпожа Граммон, как хозяйка, попыталась спасти хоть что-нибудь, и потому мужественно сохраняла шутливое выражение лица.

– Вот увидите, – воскликнула она, обращаясь к поднимавшимся гостям, – что он и исповедаться перед казнью мне не позволит...

– Не я, сударыня, не я! – горько покачал седой головой Казот. – Они! – Он кивнул головой куда-то в сторону. – Последним человеком, которому перед казнью они позволят исповедаться, будет... король Франции... Но, может быть, они не всесильны, – пробормотал он.

Взволнованные и расстроенные гости стали расходиться.

Жак Казот был казнен 24 сентября 1792 года за попытку организовать побег Людовика XVI.

Пророчества Казота скоро стали сбываться. Вплоть до деталей. Получая из Парижа одно за другим подтверждения истинности страшного предсказания, Павел укреплялся во мнении, что само Небо попускает происходящему там68.*Пророчество Казота передавалось из уст в уста, а опубликовано было впервые в 1806 году, в «Посмертных сочинениях» Ж. – Ф. Лагарпа, воспитателя наследника российского престола Александра Павловича.*

СМЕРТЬ ПОТЕМКИНА

Ach, mein lieber Augustin,

Alles ist weg!

*Ах, мой милый Августин, все прошло, все! (нем.)*

12 октября 1791 года Екатерина узнала о смерти Потемкина.

– Зуб болит. Нужно рвать, – говорил он перед отъездом из армии, имея в виду нового фаворита императрицы, Платона Зубова. Но перед отъездом внезапно, среди полного здоровья, занемог.

«Горестные его стенания сокрушали всех окружающих, 22-го сентября Его Светлость соизволил принять слабительное, а 23-го – рвотное. Сегодня в полдень уснул часа четыре и, проснувшись в поту, испытал облегчение. ... Его Светлость не узнавал людей, руки и ноги его были холодны как лед, цвет лица изменился».

Под Яссами, близ румынской деревни Пунчешты, наступила скоропостижная смерть.

Для Екатерины это имело только то значение, что на смену прежнему к ней придет новый любовник, к которому еще надо будет привыкнуть. А она уже не та: лицо, тело, руки и грудь, которые рассматривала в огромном позолоченном зеркале в своей спальне, не могли более вызвать восторга. Зеркало беспощадно показало ей траур ее женственности.

Еще раз она посмотрела на свое отражение в этом безжалостном зеркале. Оно лишь усилило ее тревогу. Несмотря на роскошь жемчугов, сияние бриллиантов, на несравненные украшения, несмотря на глаза, которые до сих пор завораживали живым огнем, ослепительный успех красоты и очарования захлестнули волны беспощадного времени: пришла ее старость.

Как только она согласилась принять нескольких человек из своего окружения, к ней сразу же приехала великая княгиня Мария Федоровна.

Екатерина смотрела на свою невестку если не пренебрежительно, то, по крайней мере, с чувством собственного интеллектуального превосходства. Мария Федоровна была женщиной среднего ума и доброго сердца; и одно и другое было, по мнению императрицы, недостатком.

Павел, врожденное благородство которого часто захлестывала болезненная подозрительность, не мог сказать всего, чего хотел, и не осмелился прийти к матери. Он понимал ту сильнейшую скорбь, которую она, должно быть, испытывала, но опасался недоброго приема. Он даже не последовал совету жены выразить сочувствие императрице. Павел чувствовал, что одно его присутствие будет для нее невыносимым.

В течение лет, пока Потемкин царил в сердце Екатерины и во всей Российской империи, Павел тратил все свои силы и ум на то, чтобы проклинать великого маршала. Теперь, с той же ужасающей наивностью, с которой он воспринимал почти все события своей жизни, Павел подумал, будто смерть великого воина поможет ему занять при дворе матери подобающее место. Ничуть не бывало! Екатерина, после нескольких дней демонстративных слез и отчаяния, обрела новые силы, чтобы продолжить комедию могущества, в которую превратилась ее жизнь, выбрав очередного фаворита с обольстительной внешностью.

И глупец Завадский, и безликий Корсаков, и красавчик Ланской (умерший от избытка ласк) были всего лишь пешками. Но теперь тайной вдове неограниченного властелина нужны были безумные любовные игры, способные лишить ее всех сил, чтобы она смогла забыть и об угрызениях совести и о страхе превратиться в безобразную старуху.

Платон Зубов с этих пор обрел власть над женщиной, которая больше не отдавала себе отчета в том, что в ближайшие месяцы она падет с вершин неограниченной власти и славы в пучину непристойности и безнравственности.

ЗУБОВ

Екатерина знала плутни и грабежи своих любовников, но молчала. Ободренные таковою слабостью, они не знали меры своему корыстолюбию, и самые отдаленные родственники временщика с жадностью пользовались кратким его царствованием. Отселе произошли огромные имения вовсе неизвестных фамилий и совершенное отсутствие чести и честности в высшем классе народа: от канцлера до последнего протоколиста все крало и все было продажно.

А.С. Пушкин

В течение двух лет Зубов довольствовался ролью любовника императрицы. «Кривой», как он называл Потемкина безо всякого почтения, сам уложил его в постель Екатерины, убежденный в том, что, за исключением любовных утех, этот красавчик будет держаться в стороне. Но, преодолев скорбь, государыня, находящаяся в постоянном беспокойстве по поводу своей женской привлекательности, попыталась влюбить в себя этого молодого человека, который годился ей в сыновья. Она падает все ниже, позволяет себе все больше непристойностей и, не обращая внимания на то, что подобная связь возмущает всех, движется к собственному краху.

Целыми днями Зубов валялся на диванах, покрытых мехами и надушенными шелками. Накрашенный сильнее проститутки, он принимал, поднявшись с постели, самых уважаемых вельмож империи. Каждое утро в его передней толпа придворных с надеждой ожидала взгляда, приветствия, одного-единственного слова от этого проходимца, переодетого одалиской. Перед ним отвешивали поклоны, ему несли просьбы, ходатайства, как будто он был настоящим султаном. Каждый знал: добиться малейшего продвижения по службе или получить самую незначительную милость от императрицы можно, лишь достигнув его согласия на это.

Ему отдавали почести. Дипломаты знали об этом и не боялись низко льстить ему.

Екатерина ошибалась по поводу собственного авторитета. Она думала, будто ее безграничной власти достаточно, чтобы допустить подобное поведение, можно сказать, стыд, по отношению к собственному двору. Ростопчин писал об этом своему знакомому:

«Теперь значение имеет только воля господина Зубова».

Однажды она хотела вовлечь в беседу с Зубовым и своего сына. Раз за столом, обсуждая какой-то пустяк, она спросила – каково его мнение? Павел, явно желая уязвить мать, ответил, что с некоторых пор у него нет своего мнения:

– Мое мнение совпадает с мнением Зубова.

– Разве я какую глупость сказал? – сдерзил фаворит.

«Гамлет» выскочил из-за стола как ошпаренный. Почему он должен терпеть оскорбления от любовника своей матери?!

Ежедневно Зубову предоставлялись огромные денежные суммы. Он обогащался на глазах у всей страны с цинизмом, который приводил в бешенство министров, придворных, вельмож и слуг. Его семья получала с каждым днем все более значительные привилегии. Он прикрывал свой деспотизм щедростью императрицы, опаснейшей из ее слабостей. Братья, сестры, родственники, приезжие торговцы, допущенные в Санкт-Петербург, были осыпаны его «милостями» и богатыми подарками. Казалось, что отныне вся Россия принадлежит ему и он может распоряжаться ею по собственному усмотрению.

Среди всего этого окружения, потерявшего стыд и самоуважение, Павел оказался единственным человеком, который восстал против подобной трусости и непристойности.

С царевичем случались такие приступы ярости, что его жена приходила в отчаяние. Мария Федоровна страдала от мысли, что супруга подвергают такому унижению. Но что она могла поделать? Обращаться к свекрови было не только бесполезно, но и опасно. Она пыталась дать Павлу в Гатчине всю свою любовь, защитить его от унижений и оскорблений, которые еще больше ранили его и без того ущемленную гордость.

Ему уже сорок лет. Он, наследник грозной и могущественной империи, должен гнуть спину перед этим надушенным и похожим на женщину подонком, который грубил ему по всякому поводу. Супруги старались как можно реже появляться на официальных приемах и вечерах в Царском Селе.

Павел отлично знал, что многие насмехаются над его бедами и отчаянием. Оставаясь глубоко верующим, он часто молился и просил свою жену вместе с ним молить Всевышнего, чтобы тот положил конец его страданиям.

Екатерине было мало того, что она позволяла своему любовнику оскорблять сына. Через своих шпионов она знала, что Павел стал жертвой серьезной неврастении. Ей это показалось замечательной возможностью осуществить давнюю мечту, которую она лелеяла со времени своего восхождения на трон. Павел все время напоминал ей о ее нечистой совести и об отвратительном муже, Петре III, на которого он порой походил. Нельзя дать прошлому омрачить ее мысли и славу ее правления. Ее наследником не может стать этот болезненный и мрачный человек, который смотрит на нее с постоянным укором. Он не станет императором. Это невозможно. Она должна закончить свои дни с уверенностью, что этого не случится.

И вот она целыми днями просиживает за огромным столом своего кабинета, изучая документы из архивов Петра Великого, чтобы найти обоснование для своего решения. Не лишил ли ее великий предок прав на корону наследника, который казался ему недостойным?

Она с каждым днем все сильнее любит внука Александра, который к этому времени уже стал очаровательным и умным юношей. Он, а не его отец, должен стать будущим императором России!

ВТОРОЙ РАЗДЕЛ ПОЛЬШИ

В столице в честь новых присоединенных от Польши губерний – награды, чины, ордена, жареные быки и фонтаны вина для народа, балы, маскерады, фейерверк...

М.Н. Муравьев – С.М. Лунину

Но революция происходила и в непосредственной близости от границ России. Опираясь на подписанный в 1790 году прусско-польский договор о взаимопомощи, 3 мая 1791 года польский Сейм – Потоцкий, Малаховский, Чарторыйский – утвердил новую конституцию69*Близкую по объему прав конституцию Россия получит лишь 17 октября 1905 года*: власть короля стала наследственной; исполнительная и законодательная власти были разделены, третье сословие получило своих представителей в Сейме. Была провозглашена свобода вероисповедания. Разве это не напоминало «ужасы Французской революции»?

Екатерина II побуждает шляхетскую оппозицию создать конфедерацию, названную Тарговицкой, в которой участвует, в силу жесткого ультиматума Екатерины, и король Станислав Август. Конфедерация обратились за помощью против Сейма к Екатерине. Австрия и Пруссия увязли в войне с мятежной Францией, и Екатерина весной 1792 года двинула войска на Варшаву, вместо того чтобы направить их в Париж. К лету вся территория Ржечи Посполитой контролировалась русской армией.

Имелись претензии на польскую территорию и у Фридриха Вильгельма II. 9 апреля следующего года был оформлен «второй раздел» Польши: Пруссия получила Гданьск, Торунь, Познань и другие польские города, Россия – Волынь, Подолию, Минскую область, – всю Восточную Белоруссию и Правобережную Украину, общей площадью свыше 250 тыс. кв. км; Ржечь Посполита становится вассальной территорией России, лишившись права на заключение международных договоров и объявление войн без ее санкции.

Этот захват был одной из причин восстания Косцюшко.

15 сентября 1792 года в Могилеве родился будущий наместный мастер ложи Соединенных славян, будущий пайщик игорных притонов Петербурга и сутенер гарема из учениц театральной школы, будущий создатель эффективной системы политического сыска, Леонтий Васильевич Дубельт. Эффективность созданной им структуры, по пословице contraria contrariis curantur,*Клин клином вышибают (лат.), буквально – противоположное противоположным излечивают* проистекала из того, что она, по сути, была тайной масонской ложей, привитой на государственный ствол.

***

Косцюшко закончил созданную королем Станиславом Августом Рыцарскую школу кадетов, которую возглавлял масон А.К. Чарторыйский. В начале 1770 года Тадеуш отправился во Францию, где пять лет совершенствовал познания в фортификации, тактике, артиллерийском искусстве, архитектуре, рисунке, живописи, экономике...

Вернувшись в Польшу он получает жестокую сердечную рану: воевода Сосновский не желает видеть неустроенного и недостаточно высокородного шляхтича мужем дочери Людвиги. Тайное венчание? Оно не удается, и Косцюшко в 1776 году бежит в Америку.

Здесь молодой военный инженер оказывается «на своем месте». Победа под Саратогой, вклад Косцюшко в которую признали и друзья и враги, работа главным инженером крепости Вест-Пойнт... Им интересуется Вашингтон, его другом становится Томас Джефферсон. Б.Линкольн писал Конгрессу:

«Полковник Косцюшко... снискал похвалы всех, под чьим командованием служил».

В 1783 году американский Конгресс присваивает Костюшко звание генерала; он становится также членом «Общества цинциннатов» мастером которого был Георг Вашингтон, и кавалером ордена Цинцинната, девиз которого гласил:

«Все отдал для защиты Отчизны»...

Отчизной Косцюшко, впрочем, была Польша, а не Америка.

В это время в Польше начинаются волнения, и Косцюшко оказывается на родной земле. Король (по рекомендации Сейма) в 1789 году утверждает его в чине генерал-майора. И новая сердечная рана: браку 18-летней Теклы Журовской с 43-летним генералом воспротивился отец...

Костюшко становится одним из первых кавалеров ордена Virtuti Military70;*«Воинская честь»; высший военный орден Польши* вскоре Понятовский вступает в Тарговицкую конфедерацию, и Костюшко с другими офицерами подают, в знак протеста, прошения об отставке. Косцюшко бежит в Лейпциг, создает Эмиграционный комитет, налаживает контакты с революционной Францией, присвоившей ему (как и Вашингтону, Песталоцци, Шиллеру) звание почетного гражданина республики. Костюшко отправляется в Париж; в его «Мемориале о Польше» ставится задача

«поднять в Польше всеобщую революцию».

В принципе, французы не против, но конкретной помощи нет и не будет. Косцюшко бросается в Италию, ведет переговоры с посланцами из Варшавы, Литвы...

ЦАРЕУБИЙЦЫ

Чтобы найти ключ ко всем революциям, начиная от убийства Карла I до убийства Людовика XVI, приходится всегда прежде всего обращаться к таинственным масонским братствам... Красная фригийская шапочка, которая в 1793 году стала эмблемою якобинцев, была также головным убором британских индепендентов при возвышении Кромвеля.

Ломбар де Ландр. Les Societes Secretes en Allemagne

ГРОССМЕЙСТЕРЫ ТОЖЕ ОШИБАЮТСЯ

В первой половине века среди масонов было множество принцев «королевской крови». Один из них – герцог Шартрский, впоследствии Орлеанский, кузен короля, друг Дантона, Филипп Жозеф Эгалите, с 1771 года – гроссмейстер Великого Востока Франции. В декабре 1792 года он сложил с себя звание великого мастера. Слова, которые он при этом сказал, стоит привести:

«Я поступил в масонство, которое являлось для меня залогом равенства в такое время, когда еще никто не мог предвидеть нашей революции; точно так же поступил в парламент, который я считал олицетворением свободы. Но с тех пор пришлось мне оставить эти мечты и обратиться к действительности. Не зная, из кого состоит Великий Восток (!), я считаю, что республика, особенно при самом своем возникновении, не должна терпеть ничего скрытого, никаких тайных обществ. Я не хочу иметь более ничего общего ни с не известным мне Великим Востоком, ни с собраниями масонов»...

Отставка его была принята 13 мая 1793 года, а через некоторое время он был убит.

Через два года к тем же выводам пришел герцог Брауншвейгский, гроссмейстер немецкого масонства. Распуская масонскую ложу в 1794 году, он писал со смешанным чувством горечи и удивления:

«...Мы видим как наша постройка рассыпается, покрывая землю своими осколками; мы видим разрушение, и наши руки бессильны остановить его... Восстала мощная секта, которая, под лозунгами добра и человеческого счастья, творит темные дела и превращает счастье людей в свою добычу. Эта секта известна всем; известны как ее братья, так и ее имя. Это они подкопали основание нашего Ордена до полного разрушения; это они отравили все человечество и на несколько поколений направили его судьбы на ложный путь... они начали с опорочивания религии... и план подрыва всех общественных связей и разрушения всякого порядка виден в их словах и действиях... они вербуют сторонников во всех слоях общества; они обманули самых проницательных людей, скрывая ложью свои истинные намерения... их вожди хотят ни много, ни мало, как воссесть на тронах земли, после чего правительства народов будут действовать по указке их ночных собраний. Вот что было сделано и что продолжается сейчас. Но мы видим, что князья и народ не сознают, как и какими средствами творятся такие дела. Поэтому мы должны сказать им со всей откровенностью: злоупотребление нашим Орденом [масонством]... привело к тем политическим и моральным бедствиям, которыми полон сегодняшний мир. Вы, посвященные, должны присоединиться к нам и, возвысив свои голоса, показать народам и монархам, что заговорщики, отступники от нашего Ордена, они одни были и будут авторами этой и будущих революций... чтобы вырвать корни злоупотребления и ошибок, мы должны немедленно распустить весь наш Орден»...

ГУСТАВ III

Il n'y a que les morts qui ne reviennent pas, mais les rois et leurs esclaves sont incorrigibiles; il faut qu'ils disparissent71*Только мертвые не возвращаются, а короли и их слуги неисправимы; они должны исчезнуть (франц.).*.

Бертран Баррер. Речь в Конвенте 24 мая 1794 г.

Екатерина организует дипломатическое давление на революционную Францию, настаивает на скорейшем военном вмешательстве европейских держав в ход французской трагедии. Но когда военное вторжению во Францию было окончательно согласовано, в марте 1792, один из вдохновителей военной коалиции, австрийский император Леопольд II скоропостижно скончался в Вене. Через две недели, 16 марта, в Стокгольме, на балу, был смертельно ранен и другой инициатор похода на французских якобинцев – шведский король Густав III. 28 марта он умер от заражения крови: пистолет специально был заряжен обрубками ржавых гвоздей. Называли имена вельмож-масонов, бросавших жребий, кому придется быть убийцей: генерал Пеклин, Горн, Риббинг и Анкерштрем... Убийство свершил слуга Якоба Юхана Анкерштрема, «брат» Манеке.

«Во время маскарада толпа заговорщиков окружила короля, и он был убит выстрелом из пистолета. Ввиду малолетства сына Густава регентом был назначен герцог Зюдерманландский, который приказал образовать комиссию для суда над Анкерштремом и его сообщниками. Но так как регент сам состоял членом их ложи, то и комиссия оказалась составленной исключительно из «братьев». Следствие тянулось поразительно долго, и, по-видимому, ни регент, ни судьи не торопились обнаружить убийц. Народ, однако, требовал их казни, и пришлось для успокоения общественного мнения приговорить Анкерштрема к смертной казни... Манеке же помогли бежать в Берлин, где он поселился под фамилией Шульца»...

А в начале апреля было получено секретное сообщение из Берлина о том, что в Россию выехал француз Бассевиль

«с злым умыслом на здоровье Ее Величества».

«В правящих кругах тогдашней Европы многие думали, что виновниками этих двух убийств (тогда считали, что австрийский император был отравлен) были якобинцы»,

– отметил М.М. Штранге в книге «Русское общество и французская революция 1789-1794 гг»..

«Распространился слух, что французские демагоги рассылали подобных злодеев для покушения на жизни государей»,

– писал личный секретарь Екатерины II А.М. Грабовский в «Записках о Императрице Екатерине II». Ходили слухи, что мэр Парижа Петион держал пари, что к 1 июня Екатерины не будет в живых...

«Не только в высших кругах общества, но и даже в народе была тогда молва, что якобинцы и франкмасоны, соединясь, умыслили отравить государыню ядом»,

– свидетельствует А.М. Тургенев.

Обнаружить Бассевиля полиции не удалось. Через четыре дня после распоряжения о его розыске, Екатерина II решила нанести российским масонам превентивный удар и отдала приказ об аресте Новикова и его окружения.

РАЗГРОМ МАСОНОВ

Я ошиблась, ... закроем наши высокоумные книги и примемся за букварь.

Екатерина

Екатерина, воспитанная на трудах Вольтера, Дидро и д'Аламбера, смеялась над

«соединением религиозных обрядов с ребяческими играми»

в ложах масонов, над

«обетами, чудачествами, странными и нелепыми одеяниями их».

«Франкмасонство – одно из величайших сумасбродств, когда-либо бывших в ходу среди человеческого рода. Я, – замечала она, – имела терпение прочесть все их печатные и рукописные нелепости, которыми они занимаются, и с отвращением увидела, что сколько не смейся над людьми, они не становятся от этого ни умнее, ни просвещеннее, ни осторожнее. Все масонство – сущий вздор, и возможно ли, что после всестороннего осмеяния, разумное существо не разуверилось бы. Так и хочется послать к черту все эти глупости! Ну, возможны ли подобные нелепости, и неужели масоны не смеются, встречаясь друг с другом?..»

Однако с тех пор, как во главе масонов ей представился, – было то или не было, – сын и наследник ее Павел Петрович, она увидала и другое под «чудачествами» и «странными одеяниями» – вольномыслие, опасное лично для нее, для самодержавной ее власти.

Французская революция 1789 года перевела вопрос в практическую и очень серьезную плоскость. Весной 1791 года Екатерина приказала собрать точные сведения о мартинистах-иллюминатах...

...Зимой 1791-1792 годов Баженов в третий раз явился к цесаревичу. Павел был в великом гневе на мартинистов.

– Не смей о них и упоминать! – воскликнул великий князь. – Тебя я люблю как художника. Что ты сам мартинист – мне дела нет, но о них и слышать ничего не хочу, и ты рта не разевай мне о них говорить!

Возможно, великий князь знал, что, независимо от того, как дорого обойдется связь с масонами лично ему, масонам дороже всего обойдутся именно сношения с ним. А в том, что донесут, в деталях и с прибавлениями, – Павел не сомневался.

Он был прав. Когда весной 1792 года Новиков и люди его окружения были арестованы и началось следствие по делу московских мартинистов, следователей в первую очередь интересовали их связи с великим князем. Мать послала ему записанный масонами разговор его с Баженовым, с просьбой прокомментировать. Возвращая его, цесаревич писал:

«...С одной стороны, этот документ представляет собою нагромождение бессмысленных слов, с другой – он составлен явно со злым умыслом. ... Только сумасшедший да дурак, я так полагаю, способен впутаться во всю эту историю без явно клеветнически-лакейских намерений».

Иначе говоря – no comment, только длиннее. Екатерина заметила:

«Приложенный пасквиль, у Новикова найденный, показано мною Великому Князю, и он, оный прочтя, ко мне возвратил с приложенной цедулою, из которой оказывается, что на него все вышеписанный пасквиль всклепал и солгал, чему охотно верю и нахожу вяще винным сочинителя онаго» 72*Цит. по: Шумигорский Е.С. Император Павел I и масонство*.

Вторым по значимости делом Екатерина полагала очистить Москву от масонов, по поводу которых она уже сформировала себе резко отрицательное мнение. Для решения таковой масштабной задачи новым Московским главнокомандующим был назначен князь Прозоровский. Он пригласил «для производства негласного дознания» графа Безбородко73...*Безбородко А.А. (1747-1799) с 1775 – статс-секретарь Екатерины II, затем – руководитель (после смерти Н.И.Панина в 1783 г.) коллегии иностранных дел. «При нас ни одна пушка в Европе без нашего позволения выпалить не смела», – заметил он как-то. С 1784 г. – граф, второй человек в империи после Потемкина, один из богатейших русских вельмож. Горячий сторонник Монтескье*

В лавках и типографиях найдено было до двадцати наименований книг,

«скрыто продававшихся, хотя и запрещенных в 1786 и 1787 годах, и сорок восемь книг, печатанных без указанного дозволения».

У купца Кольчугина, в кладовых гостиного двора и на суконной фабрике было найдено запрещенных книг, выданных в свет Новиковым, на сумму до пяти тысяч рублей.

По первым результатам следствия императрица, указом от 10 мая 1792 года, повелела доставить Новикова в Шлиссельбургскую крепость. Следствие было поручено Шешковскому.

«Вопросы списаны были очень тщательно, – свидетельствовал И.В. Лопухин. – Сама государыня изволила поправлять их и свои вмещать слова. Все метилось на подозрение связей с ближайшею к престолу особою,*Имя Павла в ходе следствия не было названо. Говорили о некой «особе» – «оной», «высокой», «известной»...* прочее же было, так сказать, подобрано только для расширения завесы. В четвертом или пятом пункте началась эта материя, и князь Прозоровский, отдавая мне его дрожащею, правда, немножко, рукою, таким же голосом говорил: «Посмотрю, что вы на это скажете?» – «О, на это отвечать всего легче!» – сказал я и написал ответ мой так справедливо и оправдательно, [что] после много сие, конечно, участвовало в причинах благоволения ко мне оной высокой особы».

«Покойный Шварц предлагал нам, чтобы известную особу сделать великим мастером в масонстве в России, а я пред Богом скажу, – показывал на допросах князь Трубецкой, – что, предполагая, что сия особа в чужих краях принята в масоны, согласовался на оное из единого того, чтобы иметь покровителя в оном».

Мартинисты тщательно умалчивали о связях Павла с ними, но каждый по-своему, не сговорившись заранее, и оттого видны белые нитки. Размотать клубок не составляло бы труда. Но граф Александр Андреевич Безбородко не зря пользовался репутацией умнейшего и беспринципнейшего человека! Ловкая придворная вертушка, он предпочел этих ниток не заметить. Екатерине далеко за 60, она не вечна; случись что сейчас, императором станет Павел. И он спросит со следователей, если те будут слишком умны и докопаются до связей наследника с масонами!

Для императрицы же важнее важного было убедиться, что Павел чист пред ней, что он не злоумышлял ни на трон, ни на ее жизнь. Впрочем, она это и так знала! И следствие ее еще раз в этом убедило. Да, имя его использовалось в заговоре, но он сам к сему причастен не был. Императрица, не вникая, пропустила мимо ушей разноречие показаний и велела закончить дело закрытием масонских лож.

1 августа 1792 года императрица конфирмовала указ о заключении Новикова в Шлиссельбургскую крепость на 15 лет, что было смягчением «нещадной»74*Смертная* казни, которой он повинен был в силу законов,

«хотя он и не открыл еще сокровенных своих замыслов».

В чем состояли сокровенные замыслы? Но разве не ясно? Ведь если они, заговорщики, пытались установить связь с Павлом, как наследником престола, дабы посягнуть на ее трон, то сие ipso facto же означало и покушение и на ее жизнь... Поговаривали также, что необходимые для сего предприятия средства Новикова получил, напечатав в Москве, в типографии своей, фальшивые деньги...

УКАЗ ИМПЕРАТРИЦЫ

Я не понимаю конца сего дела. Как ближайшие сообщники, если он преступник, то и те преступники.

Кн. Прозоровский – Шешковскому

Князю Прозоровскому

1 августа 1792 года.

Рассматривая произведенные отставному поручику Николаю Новикову допросы и взятые у него бумаги, находим Мы, с одной стороны, вредные замыслы сего преступника и его сообщников, духом любоначалия и корыстолюбия зараженных, с другой же – крайнюю слепоту; невежество и развращение их последователей. На сем основании составлено их общество; плутовство и обольщение употребляемо было к распространению раскола не только в Москве, но и в прочих городах.

Самые священные вещи служили орудием обмана. И хотя поручик Новиков не признается в том, чтобы противу правительства он и сообщники его какое злое имели намерение; но следующие обстоятельства обнаруживают их явными и вредными государственными преступниками:

I. Они делали тайные сборища, имели в оных храмы, престолы, жертвенники; ужасные совершались там клятвы с целованием креста и Евангелия, которыми обязывались и обманщики и обманутые вечной верностью и повиновением ордену Златорозового креста с тем, чтобы никому не открывать тайны ордена, и если бы правительство стало сего требовать, то, храня оную, претерпевать мучения и казни.

II. Мимо законной Богом учрежденной власти, дерзнули они подчинить себя герцогу Брауншвейгскому, отдав себя в его покровительство и зависимость, потом к нему же относились с жалобами в принятом от правительства подозрении на сборища их и чинимых будто притеснениях.

III. Имели они тайную переписку с принцем Гессен-Кассельским и с прусским министром Вельнером изобретенными ими шрифтами и в такое еще время, когда Берлинский двор оказывал нам в полной мере свое недоброхотство. Из посланных от них туда трех членов двое и поныне там пребывают, подвергая свое общество заграничному управлению и нарушая через то долг законной присяги и верности подданства.

IV. Они употребляют разные способы, хотя вообще, к уловлению в свою секту известной по их бумагам особы. В сем уловлении, так и в упомянутой переписке, Новиков сам признал себя преступником.

V. Издавали печатные у себя непозволенные, развращенные и противные закону православному книги и после двух сделанных запрещений осмелились еще продавать оные, для чего и завели тайную типографию. Новиков сам тут признал свое и сообщников своих преступление.

VI. В уставе сборищ их, писанном рукою Новикова, значатся у них храмы, епархии, епископы, миропомазание и прочие установления и обряды вне святой нашей церкви непозволительные. Новиков утверждает, что в сборищах их оные в самом деле не существовали, а упоминаются только одною аллегорией для приобретения ордену их вящего уважения и повиновения, но сим доказываются коварство и обман, употребленные им с сообщниками для удобнейшего слабых умов поколебания и развращения. Впрочем, хотя Новиков и не открыл еще сокровенных своих замыслов, но вышеупомянутые, обнаруженные и собственно им признанные преступления столь важны, что по силе законов тягчайшей и нещадной подвергает его казни. Мы, однако ж, и в сем случае, следуя сродному нам человеколюбию и оставляя еще время на принесение в своих злодействах покаяния, освободили его от оной и повелели запереть его на пятнадцать лет в Шлиссельбургскую крепость.

Что же касается до сообщников его, Новикова, статского действительного советника князя Николая Трубецкого, отставных бригадиров Лопухина и Тургенева, которых не только признания Новикова, но и многие писанные руками их заразительные бумаги обличают в соучаствовании ему во всех законопротивных его деяниях, то повелеваем вам, призвав каждого из них порознь, истребовать чистосердечного по прилагаемым при сем вопросам объяснения, и притом и получить от них бумаги, касающиеся до заграничной и прочей секретной переписки, которая, по показанию Новикова, у них находится.

Вы дадите им знать волю нашу, чтобы они ответы свои учинили со всею истинною откровенностью, не утаивая ни малейшего обстоятельства; и чтобы требуемые бумаги представили. Когда же они то исполнят с точностью, и вы из ответов их усмотрите истинное их раскаяние, тогда объявите им, что мы, из единого человеколюбия освобождая их от заслуживаемого ими жестокого наказания, повелеваем им отправиться в отдаленные от столиц деревни их и там иметь пребывание, не выезжая отнюдь из губерний, где те деревни состоят, и не возвращаясь к прежнему противозаконному поведению под опасением, в противном случае, употребления над ними всей законной строгости. А если кто из них и после сего дерзнет хотя единого человека заманить в свой гнусный раскол; таковой не избегнет примерного и жестокого наказания. Когда же они отправятся, донесите Нам; дабы потом могли Мы дать тамошнему начальству повеление о наблюдении за их поступками»...

БЕЛЫЕ НИТКИ

«Дружеское ученое общество», созданное Новиковым и Херасковым, было закрыто, Н.Н. Трубецкой, И.В. Лопухин и И.П. Тургенев отправлены в ссылку, масонские книги сожжены. Был ли тем самым уничтожен масонский орден?

Новикова обычно считают стоявшим во главе русского масонства. Но послушаем еще раз сделанное им следствию признание, дернем одну из тех белых ниточек, за которые следствие предпочло не тянуть:

«Братство Розового Креста в России существует, сколько мне открыто было и известно, как находившемуся в нижних только градусах. Кто суть действительные из начальников, мне открыто не было, и я не знаю не только сих, но ниже того, который за моим первым или ближайшим, которого одного только и знать по введенному порядку в ордене я мог. В России первое основание сему братству положил профессор Шварц, который и был начальником здесь».

Лгал ли Новиков, в 1778 году достигший седьмого, т.е. рыцарского градуса? Или уместнее поверить ему, вспомнив заявление Филиппа Эгалите, гроссмейстера Великого Востока Франции:

«Не зная, из кого состоит «Великий Восток»...

Другой масонский «руководитель», князь Никита Николаевич Трубецкой, говорит:

«По неограниченной моей к Шварцу доверенности я тогда многое подписывал, не читая бумаг его».

Тургенев также был не более, как чье-то слепое орудие:

«Говорится у нас, что тайну ордена не открывать никогда и никому: но как я сей тайны еще не получил, то и обязательства сего не давал»

75.*Клятва эта могла бы привести в восторг Тома Сойера: «Клянусь, во имя Верховного Строителя всех миров, никогда и никому не открывать без приказания от ордена тайны знаков, прикосновений, слов доктрины и обычаев франкмасонства и хранить о них вечное молчание, обещаю и клянусь ни в чем не изменять ему ни пером, ни знаком, ни словом, ни телодвижением, а также никому не передавать о нем, ни для рассказа, ни для письма, ни для печати или всякого другого изображения и никогда не разглашать того, что мне теперь уже известно и что может быть вверено впоследствии. Если я не сдержу этой клятвы, то обязываюсь подвергнуться следующему наказанию: да сожгут и испепелят мне уста раскаленным железом, да отсекут мне руку, да вырвут у меня изо рта язык, да перережут мне горло, да будет повешен мой труп посреди ложи при посвящении нового брата, как предмет проклятия и ужаса, да сожгут его потом и да рассеют пепел по воздуху, чтобы на земле не осталась ни следа, ни памяти изменника». Однако, как видим, можно было быть масоном – и не давать этой клятвы?*

Таким образом, наказание постигло видных, но не игравших особой роли в делах ордена масонов, а «серые кардиналы», истинные руководители, остались на свободе. Шварц умер в 1784 году, за восемь лет до судебного разбирательства, его пост в российских ложах занял барон Шредер, но все шишки валятся на Шварца... Сношения с Берлином были и позже, туда, для подготовки к заступлению места Шредера, был послан друг Радищева А.М. Кутузов, – но и об этом хранится молчание...

Между тем в ходе настоящего следствия, буде оно состоялось бы, могли выясниться такие вещи, которые и для сегодняшних исследователей представляют неразрешимую загадку. Так, обнаружены были письменные исповеди (кои каждый масон обязан был представлять «наверх» не менее четырех раз в год) Коловиона, датированные временем после смерти Шварца. Коловион суть масонское имя Новикова, адресат его неизвестен; но почему в сих исповедях Шварц (Гарганус) предстает живым человеком? Коловион оправдывается, что не смог передать ему некоторые дела (что от него требовалось), так как означенный Шварц непомерно загружен!..

***

Новиков и наиболее активные члены «Дружеского ученого общества» были арестованы, кто посажен в тюрьму, кто выслан. Все масонские ложи в России были закрыты. Масоны, находившиеся в близких отношениях с Павлом, по приказанию Екатерины, были удалены от него. При дворе Павла остался только один Плещеев. Баженов также пострадал: он перестал получать заказы от двора императрицы.

Боялась ли Екатерина масонов? Гораздо меньше, чем давала понять, – но ей так было удобнее. Это работало на ее план – окончательно отдалить от престола сына.

А Шешковский между тем видит непочатый край работы, вспоминает, что случилось с Грейгом и мечтает достать акты воинских масонских лож,

«ибо если в оных такие же правила есть, какие князю Репнину при вступление в орден предписаны, то едва ли удобны для воина»...

ФРАНЦИЯ

Мы добрых граждан позабавим,

И у позорного столба

Кишкой последнего попа

Последнего царя удавим.

Беранже

Наплыв в Санкт-Петербург французских аристократов резко возрос. Они порой рассказывали настолько невероятные вещи о господстве якобинцев, что царевич, перепуганный этими откровениями, утверждал: необходимо немедленно двинуть войска на Францию. Другие эмигранты были озабочены только тем, чтобы не умереть на чужбине от голода и холода, и искали прежде всего покровительства и должностей. Иные старались узнать пристрастия влиятельных придворных вельмож, чтобы польстить им и таким образом добиться особых милостей.

Павел настойчиво, не смущаясь тем, что это увеличивает пропасть непонимания, требовал от матери решительного вооруженного выступления против гнусных санкюлотов76*Буквально – бесштанники. Кюлоты – короткие панталоны до колен, непременная принадлежность аристократического костюма того времени*. Граф Стендиг, посол при шведском дворе, сообщал, что царевич, если бы он мог действовать по собственному усмотрению, вооружил бы всю Россию, лишь бы вернуть французскому королю былую славу. Впрочем, Екатерина вовсе не бездействует. Весной 1792 года, когда Франция объявила войну Австрии, союзнице России, поверенный в делах Франции, господин Женэ, был выслан из Санкт-Петербурга. Русский посол во Франции И.М. Симолин подготовил бегство Людовика XVI: королю и членам его семьи были выданы русские паспорта. Королевская семья бежала с этими паспортами, но была схвачена в Варенне...

Немалую роль в вынесении королю смертного приговора сыграл Филипп Жозеф Эгалите, герцог Орлеанский.

«Что я сделал моему кузену, – говорил Людовик XVI за день до казни священнику Эджворту де Фримонту, – что тот меня так преследует? Он больше достоин жалости, чем я...».

Король Франции, названный «гражданином Капетом» был гильотинирован 21 января 1793 года.

Екатерина немедля расторгла торговый договор с Францией, закрыла русские порты для ее судов, наложила секвестр на товары в пакгаузах, интернировала суда. Графу д'Артуа, брату Людовика XVI, Екатерина вручает шпагу с девизом: «С Богом за Короля», передает миллион рублей на организацию сопротивления якобинской диктатуре... Екатерина признает «королем» Франции графа Прованского, брата казненного Людовика, пребывающего в Пруссии, куда и переезжает русский посол Симолин. В январе 1793 года Россия заключает договор о совместных действиях против Франции с Пруссией, Швецией и Англией. Летом в Северное море отправляется эскадра под командованием Чичагова.

В конце мая – начале июня 1793 года во Франции была установлена «якобинская диктатура» или диктатура монтаньяров. Робеспьер, Демулен, Сен-Жюст, Марат, Дантон и другие попытались ввести государственное регулирование экономики в условиях кризиса, что неизбежно привело их к политике государственного террора.

ТРЕТИЙ РАЗДЕЛ ПОЛЬШИ

Восстание началось 24 марта 1794 года в Кракове и охватило всю Польшу, Литву, Западную Белоруссию и Курляндию. Стремясь привлечь к движению крестьян, Косцюшко издал 7 мая 1794 года Поланецкий универсал, провозглашавший их личную свободу. В июне 1794 года городские низы Варшавы учинили в городе кровавую резню. Это не было еврейским погромом: напротив, евреи Б.Йоселевич и Й.Аронович создали в войсках Косцюшко еврейский кавалерийский полк.

В подавлении поляков приняли участие граф Румянцев-Задунайский, граф Суворов-Рымникский, генерал Ферзен. 10 октября, в битве под Мачеовицами, корпус Косцюшко был разбит, сам он ранен и взят в плен. 4 ноября Суворов штурмом взял правобережный пригород Варшавы – Прагу, вырезав тех, кто творил террор в июне. Через три дня столица капитулировала.

Станислав Понятовский 25 ноября 1795 года подписал отречение, пытался уехать в Италию или Швейцарию, но Екатерина приказала ему остаться в Гродно – под надзором генерал-губернатора Н.В. Репнина. Россия присоединила Курляндию и Польскую Литву, Пруссия – Варшаву, Австрия – Краков и Люблин. Ржечь Посполита исчезла с карты мира.

К англо-русскому договору о борьбе с революцией во Франции присоединилась Австрия. Но в этом же году Пруссия заключила соглашение с Францией, и русское правительство в такой обстановке не решилось отправить войска во Францию. Только флотилия вице-адмирала Ханыкова вошла в Северное море и присоединилась к англичанам.

Осенью 1796 года началось формирование огромного, 60-тысячного корпуса под началом Суворова, но в поход он так и не выступил – в России сменился император.

***

10 декабря 1794 года плененный и израненный Косцюшко оказался в Петропавловской крепости, но уже с лета следующего года он оказывается в Мраморном дворце Г.Орлова, где развлекается изготовлением поделок из дерева на токарном станке. Усилия лейб-медика ни к чему не привели: передвигался Косцюшко лишь на каталке. Тем не менее Екатерина рассчитывала использовать его в возможном конфликте с Фридрихом-Вильгельмом II:

«Если толстый Вильгельм выпустит против меня своего дурака Мадалиньского, – я выпущу против него свою жалкую скотину – Косцюшко».

Надзор за ним был установлен через Платона Зубова.

СЫН

МАЛЫЙ ДВОР

Великий князь повсюду видит происки Французской революции и на каждом шагу обнаруживает якобинцев. Однажды четверо бедных офицеров из его батальонов были арестованы только потому, что косички их париков оказались слишком короткими. Это заставило его подозревать их в бунтарских настроениях.

Граф Ростопчин – графу Семену Воронцову

Павел нашел идею, которая одна способна была расточить чад идей революционных: четкое и справедливое регламентирование всех жизненных отправлений и повседневный недреманный контроль за соблюдением регламентов сих. Нашел он и ту силу, которую можно и нужно противопоставить революционной силе – силу религиозных рыцарских орденов. Но для него начались мучения Кассандры, на пророчества которой не обращали внимания: так и его советы вызывали лишь улыбки и ироническое пожимание плечами.

Среди иностранцев, приезжающих в Санкт-Петербург, по-прежнему было много шпионов, распространявших свои чудовищные идеи. Но Павел ничего не мог сделать и только все более мрачнел с каждым днем.

Еще досаднее было, когда какой-нибудь капитан допускал небрежность в своей внешности. Конечно, из-за этого мир не рухнет; но, с другой стороны, почему бы не быть внимательнее к длине косичек, предписанной ведь уставом! Регламентирование всего предполагает и контроль за всем: и этим-то офицерам контроль сей, как предполагалось, вверен будет, но смогут ли они контролировать точно и беспристрастно, когда своим слабостям без зазрения совести попускают!

Оттого он их и отправлял в карцер. Легко ли ему было? Пребывая в сильнейшем гневе, с бешено бьющимся сердцем и налитыми кровью глазами, он едва сдерживал рыдания. Великая княгиня, если она оказывалась в эти минуты рядом, пыталась успокоить его.

– Маришка, вы лучше, чем я, но я так страдаю! Отвратительно, когда хочешь, но не можешь заставить других повиноваться, – ведь не мне они повиноваться должны, а цели благой и спасительной, мною провиденной!..

Легко ли было ей? Он не догадывался. Терпение Марии Федоровны, несмотря на ее добрый и преданный характер, подходило к концу. Но через три-четыре часа, проведенных в карцере, офицеры возвращались в полк – без каких-либо объяснений...

Еще недавно его ужаснейшие приступы гнева старалась умерить Екатерина Ивановна Нелидова. Но теперь она жила в своих апартаментах в Смольном и не могла – да и не хотела – вмешиваться.

Потом он принимался проклинать материнскую политику. Он грозил трону Екатерины и коронам европейских государей гибелью, если они будут слушать революционных каналий, которые повсюду распространяют ложные идеи, способные ввергнуть народ в пучину мятежа.

Екатерина же тем временем травила франкмасонов... Катастрофа, постигшая Новикова, Трубецкого, Лопухина, Тургенева, обернулась неожиданными проблемами в семье. Великая княгиня Мария Федоровна, женщина практичная и исполненная здравого смысла, не могла и не желала соответствовать выспренним духовным запросам Павла. Единственный масон, остававшийся при его дворе, Плещеев, напрасно предлагал ей лучшие, по его мнению, образцы масонской литературы:

«Нет, мой добрый и достойный друг, – говорила она, – я никогда не позволю себе читать мистические книги; во-первых, я не понимаю их, и, во-вторых, я боюсь, что они внесут сумбур в мою голову».

Собственно, и самому Павлу Петровичу начинали наскучивать моральные сентенции Плещеева. Это не означало, что он стал менее религиозным человеком – в Гатчинском дворце, перед киотом, где он часто стаивал, погруженный в молитву, можно было видеть углубления в паркете, оставленные его коленями. По-прежнему страстно относился он и к обучению по прусскому образцу армии «гатчинцев». Но опальное положение при дворе матери и ужасы революции сделали характер его предельно мрачным и раздражительным. Для него потеряла свое обаяние масонская заповедь всеобщей братской любви; он приходит к убеждению, что

«людьми следует править пушками и шпицрутенами».

АЛЕКСАНДР

Но когда же придет и мой черед [быть царем], тогда нужно будет стараться, само собою разумеется, постепенно образовать народное представительство, которое, должным образом руководимое, составило бы свободную конституцию, после чего моя власть совершенно прекратилась бы, и я, если бы Провидение благословило нашу работу, удалился бы в какой-нибудь уголок и жил бы там счастливый и довольный...

Александр – Лагарпу. 27 сентября 1797 г.

Старший сын Павла походил на сказочного принца. Александр унаследовал от матери немецкую красоту. Высокий, со светлыми волосами, небесно-голубыми глазами и свежим цветом лица, и словно бы врожденными изяществом и галантностью, этот молодой человек очаровывал все свое окружение.

Екатерина, с первых дней его жизни, обожала этого ребенка. Она дала ему прекрасное образование. Он обладал живым умом, его ответы всегда бывали точны и остроумны. Ей повезло с Лагарпом, к которому она обратилась: водуазский философ сумел заинтересовать юного князя своими занятиями и позже стал его ближайшим доверенным лицом.

Лагарп, швейцарский республиканец и революционер, воспитывал будущего русского самодержца с 1783 года.

«Юный Александр, – пишет С. Платонов, – вместе с Лагарпом мечтал о возможности водворения в России республиканских форм правления и об уничтожении рабства»

77*Этот либерализм остался в Александре навсегда. «Мы не расставались до двух – трех часов утра, беседуя о самых различных предметах; обычно мы рассуждали о политике и философии. Он человек весьма образованный и придерживается либеральных взглядов; всем этим он обязан полковнику Лагарпу», – писал Наполеон о встрече с императором Александром в Тильзите.*. Когда началась Французская революция, Лагарп не только с великим интересом, вместе со своим воспитанником, следил за ее развитием, но и принимал в ней активное участие, посылая из далекого Петербурга во французские повременные издания статьи, в которых обвинял и защищался, дискутировал и полемизировал, советовал и обличал... Да и Екатерина II читала и по параграфам объясняла любимому внуку французскую конституцию 1791 года...

Лагарп читал вместе с великим князем Демосфена и Мабли, Тацита и Гиббона, Локка и Руссо. Физику ему преподавал профессор Крафт, ботанику – Петр Симон Паллас, математику – Массон, русский язык – сентиментальный писатель и моралист М.Н. Муравьев. Противу сих преподавателей Павел ничего не имел. Но Закону Божию наследника престола обучал протоиерей А.А. Самборский, человек весьма светский и лишенный глубокого религиозного чувства, не умевший дать великому князю сильной религиозной и национальной основы. Воспитание сие казалось Павлу слишком отвлеченным для юноши, скользившим по поверхности его ума. Да и это воспитание рано прервано было женитьбою в 16 лет на 14-ти летней принцессе баденской Луизе...

Могло ли это понравиться Павлу? Ребенка увечили в духовном отношении у него на глазах...

Павел забывал еще одно. С юных лет Александр вынужден был лавировать между отцом и бабушкой. Нередко, присутствуя утром на парадах и учениях в Гатчине в неуклюжем мундире, он вечером должен был явиться среди изысканного и остроумного общества, собиравшегося в Эрмитаже. Необходимость держать себя пристойно в двух столь различных сферах, приучала великого князя к скрытности, а то несоответствие, какое он встречал между внушенными ему теориями и голой, русской действительностью, вселяло в него недоверие к людям.

***

Александр знал, что бабушка его боготворит. Будучи скрытным с юности, он понял ту важность, которую хотели придать его персоне. Его называли

«Мессией, обещанным российской империи».

*Мессия – посланный вышними силами спаситель своего народа*

Каким императором он мог бы стать, если лишить его жалкого отца права взойти на престол, – думала императрица.

В 1793 году, вскоре после свадьбы любимого внука Александра и Луизы Баденской, в православии Елизаветы Алексеевны, Екатерина созвала ближайших вельмож на тайное совещание. Здесь она решительно поставила вопрос о лишении Павла права наследования короны в пользу своего внука. Несмотря на то, что решения принято не было, царица составила завещание о передаче власти в случае ее смерти Александру и начала кампанию по осуществлению этого проекта. Ей помогали Шуазель-Гуфье, Нассау-Зиген, Эстергази. В заговор пытаются вовлечь Лагарпа, известного республиканскими взглядами и либерализмом. Императрица вызвала Лагарпа к себе и обрисовала ему план действий. Не будет ли воспитатель Александра счастлив способствовать отстранению от власти князя, который является прирожденным деспотом? Всего-то и нужно, чтобы в ежедневных уроках, которые он давал юному князю, он ненавязчиво убедил Александра в необходимости подобных действий. От него требовалось всего лишь нарисовать юноше такой портрет отца, чтобы тот испугался за собственное будущее и согласился принять участие в заговоре.

Философ почтительно, но не без некоторого негодования отказался от исполнения задания, которое считал бесчестным. Екатерина не стала его задерживать. Молодой житель швейцарского департамента Во попал в немилость. Он прекрасно понимал, чего стоят «сожаления» Ее Величества, которые она выразила ему по поводу его отъезда, во время их последней встречи, 18 октября 1793 года.

С женой Павла дело обстояло проще – Екатерине удалось получить ее подпись на документе, лишающем Павла короны. Великая Княгиня долго скрывала от мужа предательство, но после смерти царицы оно, разумеется, открылось.

Тем не менее при дворе, чего, собственно, и следовало ожидать, у великого князя была своя партия. Граф Мусин-Пушкин, генерал, у которого с Павлом произошел недавно конфликт в Финляндии, открыто выступил против того, чтобы лишать великого князя прав на корону. И того же мнения – к великой досаде императрицы – был сам Александр. Пользуясь своей близорукостью, он всякий раз, когда императрица подсовывала ему компрометирующие документы, могущие способствовать лишению прав на престол его отца, притворялся, что не видел их.

Хотел ли Александр на самом деле получить корону отца? Внешне он был совершенно равнодушен к императорской власти, в разговорах с близкими горячо восклицал:

– Власть меня совершенно не интересует. Я предпочел бы уехать с женой в Америку, чем участвовать в этих семейных интригах.

Он пишет:

«Придворная жизнь не для меня создана... Я чувствую себя несчастным в обществе таких людей, которых не желал бы иметь у себя и лакеями, а между тем они занимают здесь высшие места, как, например, Зубов, Пассек, Барятинский, оба Салтыкова, Мятлев и множество других, которых не стоит даже называть... ... Я сознаю, что не рожден для того сана, который ношу теперь, и еще менее для предназначенного мне в будущем, от которого я дал себе клятву отказаться тем или другим способом».

Екатерина зря затевала передачу престола внуку через голову сына: внук сразу же рассказал всю интригу отцу, Павлу, а возможно, и другим лицам. Так, в эти дни, последние перед сменой российского императора, он пишет полковнику Аракчееву, называя Павла «Его Величество»... Официально Павел – всего лишь «Высочество»; но Аракчеев не только не выражает недоумения, но и сам в переписке называет Павла «Величеством».

Историк Шильдер полагает, что Александр в те дни принес отцу присягу на верность; в тайну посвящен был Аракчеев... Тем не менее у Екатерины оставалось еще одно средство, чтобы утвердить на престоле своего любимчика, и Павел, видевший на своем веку немало смертей, причины которых ему были известны, не имел оснований заблуждаться на этот счет...

СМЕРТЬ ЕКАТЕРИНЫ

Sic transit gloria mundi.78*Так проходит слава мира (лат.)*

Осенью 1796 года Павел практически не появлялся при дворе. Его не было ни на праздновании собственного 42-летия, ни на торжествах по случаю дня рождения его супруги Марии Федоровны. Он заперся в Гатчине.

5 ноября Мария Федоровна устраивает для «малого» двора скромный обед на гатчинской мельнице. Бледный, измученный постоянным нервным напряжением, царевич все же старался участвовать в развлечении, которое устроила его жена. Держа в руке чашку чая, он пытался улыбаться, но смотрел на каждого из приглашенных испытующим взглядом, который выдавал его напряжение.

Внезапно прибежал мельник. Его возбуждение невозможно было описать. Несчастный крестьянин, в ужасе от того, что должен прервать обед своих хозяев, заикаясь, сообщил им, что в замке их ожидает гонец, у которого есть для них важнейшее сообщение.

Павел поднялся, из руки выпала фарфоровая чашка и вдребезги разбилась. Мария Федоровна бросилась к мужу. Супруги обнялись. И царевич шепнул на ухо жене:

– Дорогая, это, видимо, конец...

Вскоре супруги были на пороге дворца. Николай Зубов, брат наглого фаворита, подбежал к Павлу и бросился перед ним на колени. С бешено бьющимся сердцем царевич поднял этого человека, который своей огромной фигурой возвысился над ним. Тот широко перекрестился и пробормотал:

– С нашей любимой царицей, с Ее Величеством вашей матерью, случился апоплексический удар. Государь, Ее Величество императрица умирает. Врачи бессильны...

Павел ударил себя по лбу: этот жест он делал каждый раз, когда какая-то новость озадачивала его. У него в глазах блеснули слезы. Он только воскликнул: «Какое горе!», и тотчас же велел запрягать. Однако вечный страх теперь еще сильнее овладел им. Он не осмелился высказать Марии Федоровне мысль, которая неотступно преследовала его:

«Не ловушка ли это?»

***

Уже наступала ночь, когда Мария Федоровна и царевич сели в карету, запряженную восьмеркой лошадей, чтобы покинуть Гатчину.

В душе Павла само собой расцветало непривычное ему, неожиданное чувство – надежда. Он внезапно почувствовал, что его положение в ближайшем будущем может в корне измениться. Он забудет о своем вечном страхе и обретет власть, могущество, его личность станет священной для всех придворных. Все его существо дрожало от осознания этого. Встревоженная жена забеспокоилась: не сделать ли ему срочно кровопускание?

Был довольно сильный, даже для поздней осени, холод, безоблачное ночное небо усеяли звезды. Спокойствие пейзажа, чуждого людским тревогам, умиротворяло, и среди безмятежной тишины Павел постепенно пришел в себя.

Великая княгиня с трудом смогла произнести несколько слов:

– Павел, любовь моя, теперь пришло ваше время, не правда ли?

Из Санкт-Петербурга навстречу им слали депеши. При слабом свете фонаря читали последние новости: императрица, несмотря на тщательный уход, банки, английские капли, апоплексическую воду, так и не открывает глаз.

Вокруг их экипажа скакал эскорт военных, внушавший царевичу страх: он ни на мгновение не мог расстаться с привычкой отовсюду ждать беды. Николаю Зубову предложили подняться в карету, и он старался успокоить того, кого уже сейчас считал своим государем. Когда Павел избавился от волнения и почувствовал, что может говорить свободно, не заикаясь, он сразу же спросил его:

– Но, сударь, почему эту новость сообщили мне вы? Где мои сыновья, мои министры?

Едва переведя дыхание, Николай Зубов ответил ему, как сумел:

– Государь, великий князь Александр ждет вас в столице. Большая часть горожан сильно возбуждена, они расталкивают друг друга, чтобы бежать к вам навстречу и приветствовать вас...

Городские часы пробили пол-девятого, когда карета великого князя въехала во двор императорского дворца. Он казался охваченным пламенем, так ярко сверкали тысячи зажженных люстр. Странное смешение праздника и траура, печальной тишины и волнения охватила толпы, которые шли туда, где, как они уже знали, умирала их государыня. Гул, тени, отблески огней, крики ура! и рыдания – все это странным образом смешивалось в ночной темноте.

Царевичем внезапно овладело невообразимое нервное возбуждение, и он, ни на кого не глядя, выскочил из кареты и пробежал сквозь толпу, которая окружила его, как сумасшедший, взлетел по ступеням дворца, и, на минуту задержавшись в своей комнате, вошел в материнские покои.

Граф Ростопчин встретил чету великих князей на окраине столицы и приехал во дворец вместе с ними. Платон Зубов, всемогущий временщик еще вчера, в сопровождении вице-канцлера Безбородко, побежал к Павлу навстречу. Оба они опустились перед князем на колени.

Павел, пораженный внезапной покорностью, не знал, что делать. Нервные рыдания разрывали ему грудь. Но он понимал: ему нельзя терять самообладания.

***

Насильно Зубову мила

Старушка милая жила.

Приятно, понаслышке, блудно,

Вольтеру лучший друг была,

Писала прозу, флоты жгла

И умерла, садясь на судно.

И с той поры в России мгла,

Россия бедная держава –

С Екатериною прошла

Екатерининская слава!

А.С. Пушкин

Hab'ich nicht beschlossen und geendet

Hab'ich nicht geliebet und gelebt...

79*Я ль не все покончила с землею?

Не любила, не жила ли я? (нем.).

Пер. Ап. Григорьева*

Шиллер. «Текла»

Лежа в своей комнате, императрица уже никого не узнавала. Это aus dem letzten Loch pfeifen80*Стоять одной ногой в могиле, дышать на ладан (нем.).*,

 – «воздыхание утробы, хрипение, по временам извержение из гортани темной мокроты», –

продолжалось давно и могло еще продолжаться неопределенно долго.

Павел распростерся перед ложем умирающей.

Прочитав длинную молитву и перекрестившись, он поднял голову. К нему приближались сыновья, Александр и Константин, оба одетые в гатчинскую униформу, которую они никогда раньше не осмеливались носить при императорском дворе, но которая одна была разрешена при дворе царевича. Появлялись новые и новые знакомые царедворцы, букашки, кружащиеся вокруг света императорской власти, – и все нашли время, не только на то, чтобы сегодня переодеться в гатчинскую, весьма похожую на прусскую, форму, но и на то, чтобы несколькими днями раньше заказать ее портным! Стало быть, они просчитали такой вариант развития событий, были готовы к нему! Павел не верил своим глазам.

Тогда он направился к рабочему кабинету, который находился рядом со спальней императрицы. Царевич и не подумал о том, что теперь придворные должны были, чтобы поприветствовать его, пройти через комнату, где лежала уже неподвижная, но еще живая императрица, и некоторых придворных, верно служивших Екатерине, такое неуважение могло оскорбить.

Со страхом, еще не вполне уверенный в своем праве на это, Павел изучал бумаги, лежавшие на столе его матери. Придворные заволновались, особенно те, кто знал о каких-либо секретных документах, которые могли бы заинтересовать нового императора. Канцлер Безбородко предоставил Павлу все документы Екатерины.

«6 ноября утром, после того, как врачи сообщили, что нет больше никакой надежды, бумаги императрицы были опечатаны великим князем Александром, графом Безбородко и графом Самойловым, генеральным прокурором, в присутствии князя Платона Зубова»,

– сообщает «Камер-фурьерский журнал».

Как всегда, самых главных записей в официальных документах нет. Во время этой процедуры Безбородко, знавший тайну престолонаследия, обратил особое внимание царевича на один пакет, перевязанный черной лентой, и указал глазами на горящие дрова в камине. Пакет – завещание Екатерины передать престол внуку Александру в обход сына – превратился в пепел.

В павловские времена меж современников получил хождение памфлет «Разговор в царстве мертвых», написанный, очевидно, человеком, хорошо знавшим закулисье императорского двора. Екатерина II в означенном царстве мертвых упрекает Безбородко:

«Тебе поручены были тайны кабинета, тобой по смерти моей должен был привесться важный план нашего Положения, которым определено было: при случае скорой моей кончины возвесть на императорский российский престол внука моего Александра. Сей Акт подписан был мною и участниками нашей тайны. Ты изменник моей доверенности и, не обнародовав его после моей смерти, променял общее и собственное свое благо на пустое титло князя».

Безбородко кается:

«Павел, находясь в своей Гатчине, еще не прибыл, я собрал Совет. Прочел Акт о возведении на престол внука твоего: те, которые о сем знали, состояли в молчании, а кто впервой о сем услышал, отозвались невозможностью к исполнениям оного; первый подписавшийся за тобой к оному, митрополит Гавриил, подал глас в пользу Павла. Прочие ему последовали: народ, любящий всегда перемену, не постигал ее последствий, узнав о кончине вашей, кричал по улицам, провозглашая Павла императором. Войски твердили тож, и я в молчании вышел из Совета, болезнуя сердцем о невозможности помочь оному; до приезда Павла написал уверение к народу... Что мог один я предпринять? Народ в жизнь вашу о сем завещании известен не был. В один час переменить миллионы умов есть дело, свойственное одним только богам».

Как бы то ни было, Безбородко оказался единственным приближенным к императрице вельможей, которого Павел не только не отправил в отставку, но сделал его в 1797 году государственным канцлером, пожаловал титул светлейшего князя, наградил тридцатью тысячами десятин земли с девятью тысячами крепостных душ...

***

Le roi est mort, vive le roi!

81*Король умер, да здравствует король! (франц.)*

Как утопающий, оказавшись на поверхности воды, не может не вдохнуть, так и царевич не мог не взять в руки власть, которая обрушилась на него в день материнской кончины.

Он понимал всю смертельную опасность власти. Ему не хватало верного Аракчеева, единственного, кто мог бы обеспечить надежную охрану. Он послал за ним в ночь, а утром гатчинский полковник был уже во дворце. Его рубашка с дороги была забрызгана грязью. Павел дал ему свою. Аракчеев сохранил ту рубашку как реликвию, завернув ее в сафьян, и попросил, чтобы ее положили к нему в гроб.

Едва приведя себя в порядок, Аракчеев в сопровождении Александра появился перед Павлом. 7 ноября 1796 года Алексея Андреевича назначили петербургским комендантом. На другой день Аракчеев был произведен в генерал-майоры, четыре дня спустя награжден орденом Анны, а 5 апреля 1797 года, в день коронации, возведен в баронское достоинство.

Павел взял руку сына, вложил ее в руку Аракчеева и тихо произнес:

– Будьте вместе и помогите мне.

Лишь после этого граф Самойлов объявил:

– Господа, императрица Екатерина скончалась. Да здравствует император Павел!

Наступало 8 ноября, день Михаила-архистратига, сокрушившего в великой небесной битве восставшие против Предвечного полчища темных сил.

КНИГА ТРЕТЬЯ. Император

Мы, Павел Первый, Император и Самодержец Всероссийский: Московский, Киевский, Владимирский, Новгородский, Царь Казанский, Царь Астраханский, Царь Сибирский, Царь Херсонеса Таврического, Государь Псковский и Великий Князь Смоленский, Литовский, Волынский и Подольский, Князь Эстляндский, Лифляндский, Курляндский и Семигальский, Самогицкий, Корельский, Тверский, Югорский, Пермский, Вятский, Болгарский и иных; Государь и Великий Князь Новагорода Низовския земли, Черниговский, Рязанский, Полоцкий, Ростовский, Ярославский, Белоозерский, Удорский, Обдорский, Кондийский, Вишерский, Мстиславский и всея северные страны повелитель и государь, Иверския земли, Картлинских и Грузинских Царей и Кабардинския земли, Черкесских и Горских Князей и иных Наследный Государь и Обладатель; Наследник Норвежский, Герцог Шлезвиг-Голштинский, Стормарнский, Дитмарсенский и Ольденбургский, Государь Иверский и Великий Магистр Державного Ордена Святого Иоанна Иерусалимского и прочая, и прочая, и прочая.

НАЧАЛО

Нет дела, коего устройство было бы труднее, ведение опаснее, а успех сомнительнее, нежели замена старых порядков новыми.

Н. Макиавелли

АМНИСТИЯ

Краткое царствование Павла I замечательно тем, что он сорвал маску со всего прежнего фантасмагорического мира, произвел на свет новые идеи и новые представления. С величайшими познаниями, строгою справедливостью, Павел был рыцарем времен протекших. Он научил нас и народ, что различие сословий ничтожно.

Де Санглен. Мемуары

Царевич, которого постоянно отстраняли ото всех дел, которому противоречили и даже угрожали, становится императором всея Руси, несмотря на все злые силы, стоявшие на его пути. Тридцать четыре года разочарований, обид и неуверенности в том, что он когда-нибудь придет к власти – позади!

Оказавшись владыкой целой империи, всех этих народов, которые отныне подчинялись ему одному, Павел точно знал, что он хотел сделать. Чтобы история вновь начала свой ход с 1762 года, с момента, когда убили его отца, Петра III.

Два главных сообщника этого преступления жили до сих пор рядом с ним: обер-гофмейстер князь Баратынский и генерал-адъютант Пассек, губернатор Белоруссии; они должны исчезнуть. Их лишают всех полномочий и должностей и высылают в дальние имения.

Платон Зубов? Он сам попросил об аудиенции, чтобы вернуть свой жезл главного адъютанта. Да, он с презрением относился к великому князю, не упускал случая обидеть его, но... вины перед отцом на нем нет. Этот пока подождет. И Павел встречает его без малейшего упрека, просит служить дальше – главным инспектором артиллерии.

Граф Виктор Кочубей удивился подобному благодушию и позволил себе спросить нового императора:

– Ваше Величество, как вы можете настолько великодушно обращаться с человеком, который всегда унижал вас?

– Я взошел на трон своих предков, и поэтому должен вести себя как истинный христианин, первый долг которого – прощать оскорбления!

Павел был чрезвычайно впечатлительным и непостоянным. Княжна Ливен, свидетельствуя, что Павел часто бросался в крайности, становился мрачным, а его гнев не знал границ, отмечает:

«В основе его характера лежало величие и благородство – великодушный враг, верный друг, он умел откровенно признаться в своей ошибке или несправедливости, умел прощать с величием, а свою вину исправлял с большой искренностью».

Другие любовники Екатерины – Завадовский, Дмитрий Мамонов... Толку с них... Пусть уезжают в свои деревни, и, пожалуй... с графскими титулами.

Алексей Бобринский, сводный брат. Сын Григория Орлова. Негодяй, транжира и лентяй, забытый матерью, влачащий жалкое существование в Ревеле. В Эстонии он женился на дочери балтийского барона, и никто о нем больше не вспоминал. Павел вызывает его в столицу, дает ему графский титул и генеральский чин, назначает командовать конным эскадроном. Кроме того дарит ему поместье, дом и много земель.

Всеобщую амнистию проводить рано, надо подготовиться, но немедленно – в первый же день своего царствования! – выпустить из Шлисельбургской крепости масона, издателя и философа Новикова. Новиков вышел

«дряхл, стар, согбен»...

А другие масоны, те, что пострадали за него? Все, кто пребывал в столице, в тот же день ко двору вызваны и щедро вознаграждены. И.И. Трубецкому и И.П. Тургеневу разрешено выехать из деревень, куда они были сосланы и жить, где пожелают. Вышел указ о возвращении из Сибири сосланного туда в 1790 году Радищева. Он еще напишет свое eppur si muove82...*А все-таки она вертится! (итал.); слова Галилея*

Баженов назначен вице-президентом академии художеств. Ему поручено подготовить проект Михайловского замка, собрание чертежей русских зданий для исторического исследования отечественной архитектуры и, наконец, представить объяснение по вопросу: что следовало бы сделать, чтобы сообщить надлежащий ход развитию талантов русских художников в Академии художеств.

Масоны торжествовали. Не рано ли?..

***

Павел был единственный Государь, искренно желавший восстановить престолы, потрясенные революцией; он один также полагал, что законность должна быть основанием порядка.

Графиня В. Я. Головина

Павел был против разделов Польши; но «отменить» их, восстановить независимость страны нельзя было без согласия Австрии и Пруссии. Тем не менее на второй день по воцарении Павел I расспрашивает лейб-медика о здоровье Косцюшко, а через несколько дней навещает его. Косцюшко присягнул на верность Павлу, и тот 12 декабря 1796 года издает Указ об освобождении поляков, участвовавших в восстании. Косцюшко уехал в Америку. Нужно ли говорить, что он нарушил присягу, сотрудничал с легионами Яна Домбровского и Князевича, сражавшимися в составе французской армии, вступил в Общество польских республиканцев...

Генерал Бонапарт, прибыв из Египта летом 1799 года, одним из важнейших дел полагает встречу с Косцюшко. Но найти общий язык им не удалось. После 18 брюмера Косцюшко объявил Наполеона

«могильщиком республики».

***

Камердинер царевича Кутайсов стал обер-гофмейстером. Кушелев, Котлобицкий и Плещеев – личными адъютантами императора. Верный товарищ самых тяжелых дней Ростопчин стал генералом, а старый франкмасон, князь Репнин – фельдмаршалом... Два друга детства, братья Александр и Алексей Куракины, также получили высокие должности: первый стал вице-президентом империи, а второй – генеральным прокурором.

У Павла нет ни минуты отдыха. Тиски, сжимавшие его сердце, разжались. Отныне он может действовать, диктовать собственную волю, командовать! Стольким людям, над которыми издевалась императрица, нужно воздать должное!

Ему кажется, что все это – лишь сон. Он устремляется в столицу с нетерпением ребенка, только что получившего игрушку, о которой мечтал всю жизнь. Павел хотел превратить страну в прекрасный храм человеческого счастья – для тех, кто этого достоин. Труд решать – кто достоин, а кто нет – он целиком брал на себя.

ПЕРЕЗАХОРОНЕНИЕ

Не дай сгореть в неведенье: скажи,

Зачем твои схороненные кости

Раздрали саван свой; зачем гробница

В которой был ты мирно упокоен,

Разьяв свой тяжкий мраморный оскал

Тебя извергла вновь?..

Шекспир. Трагедия о Гамлете, принце Датском

Тридцать черных карет, каждая – шестернею цугом запряженная черными лошадьми, сопровождаемая одетыми в черное лакеями со смоляными факелами, в семичасовой вечерней ноябрьской темноте двинулись из Зимнего дворца в Александро-Невскую лавру. В одной карете везли обитый золотым глазетом гроб. В других – регалии, что присвоены были некогда Петру III. В иных ехали придворные, духовенство, причт, музыканты...

В лавре гробовщики подняли из могилы гроб Павлова отца, убиенного императора, и открыли его. Подняли шляпу-треуголку, и в свете факелов забелел череп с черными дырами глазниц, иные кости, обряженные в голштинский скромный мундирчик, перчатки, ботфорты... Убогий прогнивший гробик переставили в новый, роскошный, и перенесли его в церковь лавры.

Павел склонился над истлевшими костями отца.

– Я пришел, и мы встретились, – прошептал он. – Ausgelitten hast du, ausgerungen83...*Ты умер, ты отстрадал (нем.). Рейценштейн К. Лотта у могилы Вертера. 1775*

Затем, решительно войдя в царские врата, Павел увенчал короной себя, а потом возложил ее на костяк Петра III, поцеловал венчанный прах отца и велел сделать то же своим детям...

С 19 ноября по 2 декабря по шесть капитанов гвардии каждые два часа сменялись в почетном карауле по сторонам гроба. Всем особам первых четырех классов указано было при сем присутствовать хотя раз, а многие и неоднократно приходили. Умерший император должен был получить погребение достойнейшее против первого, нищего и убогого.

2 декабря с небывалой торжественностью тело несчастного царя вынесли из лавры. Все полки столичной армии и гвардии, выстроенные шпалерами от Александро-Невской лавры до Зимнего дворца, произвели троекратную салютацию. Между шпалер шел весь город за останками монарха вслед за одетыми в траур придворными, министрами, членами императорской семьи и дипломатами. Корону, положенную на золоченую парчу, нес за гробом убитого им некогда государя Алексей Орлов84*Алексей Орлов был в числе тех офицеров, от которых Павел, боясь их и понимая силу их авторитета, потребовал присяги в первые часы после смерти Екатерины, буквально, когда ее тело еще не остыло. После перезахоронения Петра III Орлов был отпущен за границу, до 1801 г. он пребывал в Германии, затем вернулся в Россию, где и скончался в 1807 г.*.

Колокола звонили во всех церквах.

В Зимнем дворце гроб Петра III был поставлен рядом с гробом Екатерины, ждавшим до сей поры своего захоронения. Павел захотел посмертным образом соединить своих родителей, как соединились когда-то тела их для того, чтобы дать ему жизнь... Барон Стендиг, посол Швеции, позже напишет об этом:

«Что можно сказать об этой честолюбивой женщине, которая диктовала свою волю земным государям, а теперь лежит на глазах у всех рядом с мужем, которого приказала убить? Какой страшный урок дало Провидение всем порочным натурам!»

Отсюда похоронный кортеж в странной тишине, казавшейся еще более тягостной из-за снежной пелены, покрывшей дворцы и улицы столицы, направился к Петропавловскому собору. Многие свидетели безмолвной процессии, двигавшейся под ночным зимним небом при свете факелов и медленно приближавшейся к своей цели, дрожали не только от холода. Но никто не посмел сказать: «Кощунство»...

Вслед за гробами ехали царь, царица, великие князья, князья, маршалы и сановники. Эта впечатляющая процессия странным образом соединила убийц отца с будущими убийцами сына.

Император хотел, по его словам, завершить этой похоронной процессией всю эпоху, которую назвал отвратительной. Он заявил, что с началом его правления завершилась эра греха, продажности и лицемерия. В же те дни закончилась и его игра в милосердие. В первые же дни 1797 года Павел приказал: Платона Зубова – вон из службы. Пусть в свои литовские именья убирается! Отправил он в ссылку и многих других своих обидчиков. Царь потребовал вскрыть могилу Потемкина и развеять его прах.

ЯЩИК

Первый любимец, первый сановник, знаменитый вельможа и последний ничтожный раб, житель отдаленной страны от столицы – равно страшились ящика.

А.И. Тургенев

Павлу не на кого было опереться. Его опорой мог быть только народ, в интересах которого он и пытался действовать, но народ-то как раз «безмолвствовал», полностью отстраненный от какой-либо политической активности.

В первый же день своего правления,

«желая открыть все пути и способы, чтобы глас слабого, угнетенного был услышан»,

царь велел поставить большой ящик у стены своего дворца. Туда могли бросать письма с жалобами и претензиями все его подданные. Ключ от этого ящика был только у государя.

Этот ящик – квинтэссенция романтизма Павла в отношении к царской власти. Вероятно, он думал, что к ящику потянутся несправедливо оскорбленные и обиженные, а он, получив точную, адресную информацию, подобно Гарун-ар-Рашиду, будет сеять справедливость... Эти убеждения всячески старались поддерживать в нем придворные.

На деле ящик никому и ничему не помог. В нем действительно ежедневно оказывалась масса писем – но только оскорблений, памфлетов и сатирических стихов дворян, не удовлетворенных политикой Павла, разумеется, анонимных. Крестьяне, коим закон запрещал жаловаться на своих владык, не писали; они и не знали о существовании ящика. Чтение всей этой скверной почты, в которой никогда не было ничего полезного, требовало каждый день долгих часов бесполезной работы. Целый год этот ящик оставался у стены императорского дворца, но, устав в конце концов от непрерывного потока людской глупости, Павел вынужден был убрать его.

СУВОРОВ

Ничто так много бед не создает

Чем добронравных бескорыстный гнет

Р. Тагор

Il y a quelque chose de plus cruel que la cruaute personelle – c'est la сruaute froide d'un systeme faux85*Есть нечто более жестокое, чем личная жестокость, – это холодная жестокость ошибочной системы (франц.)*.

Ламартин. Речь в Национальном собрании

Тех, на кого Павел мог бы опереться, он сам оттолкнул от себя.

Лица гвардейцев перекашивало при имени Павла, в элитных войсках империи царили враждебное молчание и озлобленная покорность. Но и армия, которая, казалось, не имела причин для недовольства Павлом, затихла в недоуменном ожидании. Даже Суворов, величайший маршал России, поразивший Европу гениальной боевой тактикой и беспримерным мужеством, кумир всей нации, герой польской и турецкой войн, выходивший победителем изо всех боев, не увидал в реформах нового императора ничего, кроме прусской формы.

Павел уважал великого воина и попытался завоевать его, сделать своим сторонником. Ах, не так, не так все надо было делать! Нужно было поручить Суворову и Репнину провести эту реформу, где-то, может быть, вскользь намекнув о прусской форме... Но у Павла не было опыта успешных придворных интриг. Он показал Суворову то, что считал готовым, – гвардейскую роту, которая прошлась перед маршалом строевым шагом, на прусский манер. И вместо одобрения, которого ждал, как мальчишка, услыхал жесткое, как удар кнута:

– Ваше Величество, соблагоизвольте услышать мои слова: есть порох и есть пудра; локоны – не пушки, палаш – не штык, и я – не пруссак, а чистокровный русский.

Павел не высказал своего негодования и удивления. Но 7 февраля 1797 года Суворов был выслан в свое имение. Павел знал: солдат существует не для пагубного беспорядка войны, а для караульной службы, для вытяжки, маршировки и для необходимого их условия – муштровки.

«В мирное время у нас нет для него должности»,

– заметил монарх.

И он имел основания так говорить! Порядок, наводимый им в армии, ужа начинал давать свои результаты. Бездельники, видевшие в службе синекуру, были либо уволены, либо должны были принять наводимый в войсках порядок, отчетливость и единообразие.

«Нельзя себе представить, не видевши, чем сделалась наша пехота в течение одного года. Я видел ту, которая стоила стольких трудов покойному прусскому королю, и я уверяю Вас, что она уступила бы нашей»,

– пишет в конце 1797 года Ростопчин в Лондон, С. Воронцову.

«Императором Павлом I было обращено серьезное внимание на улучшение быта солдат, – указывает А. Керсновский в «Истории русской Армии». – Постройка казарм стала избавлять войска от вредного влияния постоя. Увеличены оклады, жалования, упорядочены пенсионы, вольные работы, широко до тех пор практиковавшиеся, были строго запрещены, дабы не отвлекать войска от прямого назначения. Вместе с тем награды орденами, при Екатерине – удел старших начальников и привилегированной части офицерства, распространены и на солдат: за 20 лет беспорочной службы им стали выдавать знаки св. Анны».

Павел переделывал страну под один ранжир, устраняя все местные особенности. Так, в атаманство Василия Петровича Орлова проистек Указ Павла I о распространении прав дворянства российского на донских помещиков и служилые чины.

ДАШКОВА

Я предпочитаю вызывать ненависть, творя добро, чем любовь, совершая зло.

Павел – барону Сакену. Февраль 1777 г.

Княгиня Екатерина Романовна Дашкова, директор Санкт-Петербургской Академии наук, контролировала научную и издательскую деятельность в стране. Под ее началом были изданы сочинения Ломоносова, шеститомный словарь русского языка и многие другие книги, действительно нужные стране, в отличие от большинства тех, которые издавал Новиков.

Однако Павел видел в ней лишь главную сообщницу покойной императрицы, которая помогла ей захватить престол. Он словно бы не хотел признать той трети века, в течение которой немало событий произошло, немало позиций и характеров поменялось...

В 1794 году в издававшемся при Академии журнале «Российский Театр» была опубликована трагедия Я.Б. Княжнина «Вадим Новгородский»,

...Погибни, злая мать,

То сердце варварско, душа та, алчна власти,

Котора, веселясь сыновния напасти,

Чтоб в пышности провесть дни века своего,

Приемлет за себя наследие его! –

восклицал ее герой. Пьеса вызвала гнев императрицы, и ясно почему: и она, и современники видели в этом тексте намек на политическую ситуацию, сложившуюся между императрицей и Павлом... Трагедия была изъята из обращения. Жестоко потерпел за нее Княжнин; выслана была в подмосковное имение Дашкова, где ее и застала весть о смерти Екатерины II.

Павел не счел нужным понять позицию Дашковой, оценить ее мужество. Тотчас по восшествии на престол он освободил Екатерину Романовну от всех ее должностей и приказал жить в новгородском ее имении.

АННА ПЕТРОВНА ЛОПУХИНА-ГАГАРИНА

КОРОНАЦИЯ

Должен быть один человек, стоящий выше всего, выше даже закона.

А.С. Пушкин

В конце 1796 года, 18 декабря, появился манифест, в котором сообщалось, что коронация состоится в апреле следующего года.

Многолетняя традиция требовала, чтобы новый царь прожил некоторое время в старой доброй Москве, перед тем как его увенчают императорской короной. 15 марта весь двор переехал в священный русский город, в Петровский дворец, построенный Екатериной в окрестностях столицы, но вскоре стало понятно, что этот дворец слишком мал. В старом Кремле также не было достаточно просторных покоев, чтобы там свободно разместились царь и его слуги. Тогда Павел обратился к канцлеру Безбородко, известному своей любовью к просторным и роскошным апартаментам. Он как раз недавно приобрел в Москве внушительный дворец, вокруг которого был разбит замечательный парк. Император потребовал, чтобы парк вырубили, – он мешал проведению военного парада. Безбородко, обнаружив это, сообразил продать дворец императору.

27 марта нескончаемый кортеж потратил более восьми часов на то, чтобы проехать несколько верст, которые разделяли две резиденции. Павел скакал впереди процессии на белом коне Помпоне, подаренном ему еще во Франции принцем Конде. Знатные вельможи, высокие чиновники, будь они даже старыми, также должны были ехать верхом, соблюдая строжайший порядок. Но почти все они оказались плохими наездниками, и парад выглядел довольно жалко...

5 (16) апреля 1797 года состоялась церемония коронации. В этот день придворные должны были прибыть во дворец до пяти, а дамы – до семи часов утра. Павел переоделся в традиционную пурпурную мантию. Но потребовал, чтобы к его костюму добавили далматику (одежду восточных императоров). Этим дополнительным торжественным одеянием он хотел показать своему народу, что отныне является также главой церкви в своей стране.

Он собирался сам выполнить обязанности епископа, отслужить службу и прочесть молитвы, а также исповедовать членов своей семьи и окружение. Было даже заказано богатейшее церковное облачение. Однако Священный Синод воспрепятствовал сему, представив государю действующее более пятисот лет установление, согласно которому сии церковные таинства не могли совершать священники, женатые вторым браком.

Павел не осмелился преступить священные законы. Он не стал во время коронации кадить благовонные масла. При входе в святилище он, как надлежало, снял шпагу. Единственное, от чего он так и не отказался, так это от далматики. Восточное одеяние из пурпурного бархата, расшитое жемчугами, он надел поверх военной формы. В сочетании с армейскими сапогами оно смотрелось по меньшей мере странно...

Богослужение совершал Гавриил Петров, митрополит Новгорода и Санкт-Петербурга. Гавриил, в душе человек скромный и простой, довольствовался своим положением прелата. Император захотел восстановить для этого святого человека высокий сан патриарха. Более заботясь о своей душе и душах своей паствы, чем о мирских почестях, Гавриил двумя годами позже отказался от мальтийского креста и впал в немилость...

Впервые в российской истории в один и тот же день короновались император и императрица. Павел сам возложил на голову своей супруги маленькую диадему.

Перед концом церемонии император громко прочел в церкви «Семейное постановление», которое раз и навсегда устанавливало, что наследование престола должно проходить по мужской линии.

Тогда же государь приказал напечатать Статут российских орденов текущего царствования; ордена св. Георгия86*Военный орден св. великомученика и Победоносца Георгия, высшая военная награда России, учрежден в 1769 г., девиз – «За службу и храбрость». Орденский крест или четырехконечную звезду носили на желто-оранжевой ленте с тремя черными полосами. Восстановлен в 1801 г.* и св. Владимира87*Орден св. равноапостольного кн. Владимира учрежден 22 сентября 1782 г. в день 20-летия правления Екатерины II, девиз – «Польза, честь и слава». Восьмиконечную звезду с чередующимися золотыми и серебряными лучами носили на черной ленте с красной полосой. Восстановлен в 1801 г.*, учрежденные Екатериной, в него не вошли. Был опубликован манифест, который ограничивал барщину тремя днями в неделю и запрещал помещикам заставлять крепостных работать по воскресеньям.

ВИДЕНИЕ

Il n'est pir douleir,

Qu'un souvenir heureux dans

Les jours de malheur...88

Нет хуже муки той,

Чем в горестные дни

Сон вспомнить золотой (франц.).

Пер. В.Рождественского

А. де Мюссе. Ива

Когда двор после коронации возвращался в Кремль, царевич Александр, занявший место рядом с государем, размышлял об указе, только что подписанном Павлом I. «Отец в самом деле сошел с ума, – думал он. – Крепостные! Господи! Только ненормальный будет жалеть этот рабочий скот. Против отца восстанут все помещики в империи!»

Тем же вечером на императорской аудиенции в Грановитой палате, где были собраны лучшие из лучших, цвет государства, с Павлом случилось происшествие, которое в значительной мере определит судьбу всего его недолгого царствования, и которое он сам счел полной случайностью.

Судьба, наконец-то, была благосклонна к нему: скипетр и держава в его руках, корона увенчала чело. Как горячо приняли его москвичи! Кажется, сам Всевышний, сделавший теплым этот весенний вечер, взял под свою защиту его царствование... Взволнованный, улыбающийся император приветствовал придворных, по очереди представлявшихся ему... И вдруг обомлел. Нет, не от тяжеловесной византийской роскоши – от сияющих, восхищенных глаз, обращенных к нему...

Взволнованная юная девушка, присела перед ним в глубоком реверансе, который прибавил еще больше очарование ее лицу, миниатюрному бюсту и черным, как ночь, волосам... Это было не сходство: перед ним стояла воскресшая из мертвых Вильгельмина.

– Как ваше имя, барышня? – спросил он.

– Анна Петровна Лопухина, государь.

ЛОПУХИНЫ

Анне Петровне Лопухиной шла двадцатая весна. Она была дочерью сенатора Петра Васильевича Лопухина, принадлежавшего к одному из самых знатных родов Москвы, от его первого брака с Анной Левшиной. Мачеха же Анны Петровны, вторая жена Петра Васильевича, Екатерина Шечнева, имела до замужества связь с Безбородко. Роскошный дом Лопухиных стоял на Тверской.

Император мог считать, что случайностью была встреча с очаровательной девушкой, случайностью – то, что она столь похожа на Вильгельмину. Но это вовсе не было случайностью.

Роль семейства Лопухиных в исторических судьбах России, его генеалогия нуждаются в тщательном изучении. Большое семейство Лопухиных в свое время роднилось и с царями: царица Евдокия Федоровна, первая жена Петра I, была в девичестве Лопухина; генерал-аншеф Василий Авраамович Лопухин, оставивший сынов – продолжателей рода, но убитый в сражении при Гросс-Егерсдорфе, был ее родной племянник. Но не реже Лопухины с царями и ссорились: Авраам Лопухин был колесован Петром I, Наталья Федоровна Лопухина, славившаяся выдающейся красотой, образованием и любезностью, и затмевавшая на придворных балах Елисавету Петровну, была, по повелению «кроткия Елисавет», «по урезании языка бита кнутом и сослана в Сибирь» вместе с мужем и сыном.

Связь с масонами в семействе Лопухиных была традиционной. Даже П.В. Лопухин, петербургский полицмейстер, назначенный позднее генерал-прокурором, был масон; а что уж говорить о москвичах И.В. и П.В. Лопухиных, достигших розенкрейцерских градусов посвящения в московской «сиентифической» ложе «Гармония». И.В. Лопухин (Филус), еще в 1784 году написавший торжественную похвальную песнь в честь Павла, был одним из главных фигурантов по «делу Новикова» в 1792 году; ссылка его окончилась, он был награжден и обласкан в день воцарения Павла.

Лопухин, прекрасно зная духовные поиски и умонастроения Павла, подготовил трактат «Духовный Рыцарь», полностью им соответствующий. Книга была издана в 1791 году.

«Все нам вопиет о естественности первенства, – писал И.В. Лопухин. – Все нам возвещает необходимость и пользу подчинения власти, коих взаимное действие есть душа порядка... Божественное единство, вселенною управляющее, освящает свое подобие в земных Царях и величеством их венчает»...

В трактат заложено было не только стремление высвободиться из-под «духовного гнета» и регламентации господствующей церкви, но страстное желание создать свою собственную церковь, – желание, вполне неоригинальное, кое создатель книги со всеми прочими основателями сект и религиозных течений разделил.

«Духовный Рыцарь» Лопухина – это род церковного устава», – отмечает современный исследователь, – Не догматические разногласия, не мистика, не увлечение герметизмом отделяли масонство лопухинского толка от Православия, а один лишь сепаратизм ради сепаратизма».

Но это был еще и мяч, подброшенный Павлу на ногу: это была та почва, на которой он мог бы возделывать нежно лелеемый им росток экуменизма...

Масоны следили за Павлом, они знали о нем больше, чем он сам о себе знал. Знали они и то, что Павел сохранил верность юношеским чувствам к Вильгельмине, затмить которую не смогла ни супруга, ни Катенька Нелидова. Им чертовски повезло, что в доме одного из высокопоставленных братьев обнаружилась девушка, как две капли воды похожая на Вильгельмину; но им и не повезло, ибо девушка, как будет видно из дальнейшего, оказалась с капризами, «с комплексами», как сказали бы сейчас.

Нашелся и человек среди ближайших к императору лиц – цирюльник, бывший камердинер, а теперь обер-гофмейстер, Кутайсов и сам давно искал, как положить конец влиянию Екатерины Ивановны Нелидовой, женщины, как он считал, чересчур строгих нравов, кем заменить ее... Вариантов для нелюбимых царских жен и брошенных фавориток при царском дворе было два: смерть или монастырь. Екатерину Нелидову ждал монастырь.

– Видите, как меня любят в Москве! – наивно похвастался Павел Кутайсову. – Отчего ж в Петербурге меня словно бы боятся?

Кутайсов, ни на мгновение не преставая быть придворным, а значит, интриганом, невинно заметил:

– В Петербурге чрез салоны государыни и m-lle Нелидовой всем известно, что доброе творят лишь эти дамы, а все злое – дело рук Вашего Величества; Москва же от них об этом еще не узнала, и Вас оценили, как Вы есть.

Павел не от него первого услыхал, что выглядит игрушкой в руках m-lle Нелидовой и супруги, и теперь пришел в неистовство, твердо решив, что с любыми разговорами о порабощении его воли будет покончено.

В Санкт-Петербурге Павел резко заявил Нелидовой, что «на помочах» у нее он ходить более не собирается. Вчерашнему «ангелу-хранителю» пришлось, шмыгая носом, уехать в замок свой Лоде. А вскоре следом туда приехал и ее родственник, получивший отставку губернатор Петербурга Буксгевден.

К супруге же для охлаждения причин за это время было предовольно-предостаточно. Не она ли, не Мария ли Федоровна, как-то сгоряча сказать посмела ему:

«Пожилой вечный наследник»...

Давно сие было, уж и забыть бы пора, а вот все не забывается. И теперь не забылось! Не с ней ли вместе мыкал он судьбу свою горькую, не ей ли знать, сколь больно было ему терпеть сие... Сколько ж презрения к неудачнику в тех словах незаслуженных...

В том, что Павел давно мечтал о хорошенькой девушке, которая бы преклонила перед ним колени, сомнений у Кутайсова не было. Но это не должно оказаться пошлой житейской комедией, эта встреча должна быть пронизана духом высокого романтизма, рыцарственности, «неизьяснимого благородства»...

«Он, – вспоминает княжна Ливен, – нередко наезжал в Смольный монастырь, где я воспитывалась: его забавляли игры маленьких девочек и он охотно сам даже принимал в них участие. Я прекрасно помню, как однажды вечером в 1798 году, я играла в жмурки с ним, последним королем польским, принцем Конде и фельдмаршалом Суворовым. Император тут проделал тысячу сумасбродств, но и в припадках веселости он ничем не нарушил приличий»...

Возвращаясь с коронации из Москвы в Санкт-Петербург, каждый выходил из кареты со своими планами. Кутайсов мечтал о том, чтобы разжечь страсть государя к юной москвичке. А государь уже отлично знал, что не откажется от чувств, которые завораживали его. Перед его внутренним взором носился образ Анны Петровны, но думал он о Вильгельмине, и чувствовал себя средневековым рыцарем. In omni adversitate fortunae infelicissimum genus infortunii est fuisse felicem89*При всех превратностях судьбы самое большое несчастье – это воспоминание о былом счастье (лат.).*, – подумал он словами Боэция, и возмутился этими словами. Неужели он не вправе счастье вернуть? Вернуть юность – иную, не омраченную тяжелыми думами. Сесть на горячего коня, и, преодолев все преграды, рассказать ей о своей рыцарской любви, стоя, с надеждой в сердце, у высокой башни, с которой она бы смотрела на него...

МИХАЙЛОВСКИЙ ЗАМОК

«Дому Твоему подобаетъ святыня Господня въ долготу дней».

Девиз на фронтоне Михайловского замка. По преданию, число букв этой надписи было равно числу лет жизни императора

Тою же весной, повелев снести Летний дворец, Павел лично заложил краеугольный камень нового замка. Замок средневекового вида, с башнями и подъемными мостами, должен быть окружен рвом... Возводился замок в честь Прекрасной Дамы, найденной, наконец, Павлом, в цвет красноватых перчаток Анны Петровны, бывших на ней при встрече. Назван он был в честь святого Михаила-архангела, сокрушившего древнего змия. Замок возводили с размахом: тысячи рабочих под руководством Винченцо Бренны посреди столицы громоздили чудовищную крепость. Ассигнованы были неслыханные суммы; отовсюду везли цветной поделочный камень, ткани для штофных обоев, бронзовое литье для внутренней отделки...

Над императорскими покоями, в чертежах, был отведен ряд комнат для Анны Петровны, куда вели потайные лестницы...

ТРЕУГОЛЬНИК С ОСТРЫМИ УГЛАМИ

Не прошло и двух недель, как в обществе распространился слух, что Его Величество император собирается возвратиться в Москву, причем императрица не будет сопровождать своего мужа. Большинство приняли это с некоторым недоумением – зачем? – но некоторые, бывшие «в курсе», – не без лукавой усмешки. В интендантстве, офицерских корпусах, во всех казармах, в салонах богатых горожан, государственных ведомствах и даже монастырях это стало главной темой для разговоров. Как?! Причиной

«дополнительной поездки, совершаемой на благо престола»,

как была наименована, по совету Кутайсова, сия эскапада, было не подписание договора или «совет с народом», нет! Царь, известный своим мрачным и суровым характером, ехал сюда для того, чтобы устроить бал! Он, который больше всего на свете не любил танцевать, и предпочитал военные парады легкомысленным вечерам!

Называли и имя той, к ногам которой сей рыцарь новейших времен собирался бросить букет: Анна Петровна Лопухина. Если бы Павел пригласил барышню в Санкт-Петербург, это было бы похоже на приказ с его стороны. Неловко, невозможно... И он, забыв о документах, громоздящихся у него на рабочем столе, отправился к своей возлюбленной. Анна Петровна, понимая, что понравилась императору, не знала, что и думать, не верила своим ушам. Это было лестно, это волновало ее, но это дало и его окружению и всему городу повод для злословия...

...Граф Рибопьер, молодой французский эмигрант, недавно появившийся при российском дворе, пользовался благосклонностью государя. Он был известен своим безупречным воспитанием, веселым характером, а на его молчание можно было положиться. Кутайсов подошел к нему по просьбе Павла шепнул на ухо несколько слов. И когда знаменитый скрипач Диц поднял свой смычок и под сводами зала загремел вальс, граф Рибопьер склонился перед Анной Петровной Лопухиной, – и умчал ее в танце...

Когда оркестр заиграл быстрее, граф Рибопьер остановился перед царем, сидящим в большом позолоченном кресле. Он поклонился перед Его Величеством, а юная танцовщица присела в глубоком реверансе. Павел усадил ее рядом с собой. Потом он дал знак, чтобы танец продолжили.

Анна Петровна едва осмелилась поднять глаза на многочисленных гостей. Ей казалось, что в этой огромной зале все взоры устремлены лишь на нее. Ее августейший партнер мало разговаривал с ней, стараясь не слишком восхищаться ею перед этой толпой, следящей за каждым его словом и движением. И все же ему удалось сообщить смущенной девушке, что на следующий же день он нанесет визит ее родителям, разумеется инкогнито.

***

– Дитя мое, – говорил Павел, пытаясь взглядом своим найти взгляд девушки, – если Господь сделал меня императором, если я получил Божье помазание, то только для того, чтобы защищать мои народы и помогать им. Но вы ведь знаете не хуже меня, что в этом мире нет совершенства. Невозможно одному-единственному человеку, каким бы безупречным и могущественным он ни был, дать миллионам душ то, на что они надеются. Только Царство Небесное может одарить такой милостью...

Дитя, отнюдь, впрочем, не считавшее себя таковым, но захваченное водоворотом событий, чувствовало ужасную неловкость. Самое тяжелое было в том, что из жизни раз и навсегда исчезла ясность. Родные, близкие, домочадцы, словно не понимая, что речь идет о женатом человеке, в один голос требовали от нее быть покорной, послушной, уступать любым желаниям императора, угадывать их, – помня, что общение с лицами августейшими унизить не может, а лишь возвышает. «Пока лишь это, пока ничего больше!» Да, чувства и желания императора были изящны и деликатны, не заключали в себе ничего грубого или противоестественного, угождать им было легко, а порой и радостно. И тем не менее...

И тем не менее ситуация была предельно двусмысленна, и эта двусмысленность больно резала сердце Анны Петровны. Кто она, как называется этот пост при императоре? На что она может претендовать при живой, здоровой и еще красивой императрице, давшей империи и наследника престола и столько очаровательных детей? Как ей смотреть в глаза императрице? С этой точки зрения отношения с императором были, разумеется, тупиком, который, рано или поздно, закончится отставкой. И что тогда?

С другой стороны, у Анны Петровны до вчерашнего еще дня были свои чувства и желания, свои планы. Была уверенность, был, в конце концов, жених, с которым они помолвлены! Не был – он есть! Что ей сегодня делать со своей личной жизнью?..

Раз и навсегда покончить с двусмысленностью положения Анна Петровна могла, попросту сказав императору о женихе. Что в этом такого? Она даже обязана это сделать, в противном случае получится, что она что-то утаивает... Но она боялась ужасного гнева, который проявлял император, если ему что-нибудь не нравилось...

...Недавно князь Святополк-Четвертинский и этот несчастный Рибопьер, который, кажется, так недавно в танце умчал ее к престолу императора, имели между собою дело чести. О, сомнений не было – причиною всему была она. Точнее, то, что император ревновал ее к Рибопьеру. Несчастный молодой человек, единственный сын у матери, был ранен в руку, – и выслан за дуэль из столицы. Добро бы, если б так же был наказан и князь Святополк-Четвертинский, но нет – его император за дуэль сию приблизил к себе и обласкал... А каково ей?

Сегодня, в последний вечер своего пребывания в Москве царь пришел попрощаться с девушкой. Вскоре они увидятся вновь, поскольку он приказал предоставить в центре Санкт-Петербурга дворец для нее и ее семьи. У него было одновременно серьезное и довольное лицо. Он достал из кармана депешу и прочел отчет, в котором говорилось, что главнокомандующий, генерал Суворов, только что одержал значительную победу. Он был удивлен, что эта приятная новость оставила ее равнодушной. Он хотел разделить с ней свою радость, а она заметила, что ненавидит насилие, заговорила о страданиях солдат и мирного населения...

Он слушал ее и снисходительно молчал. Потом раздумчиво произнес:

– Возможно, это и справедливо. Я разделяю вашу неприязнь к тем, кто приказывает уничтожать людей из тщеславия. Но здесь другой случай. Я должен вести эту войну, поскольку она направлена против той черни во Франции, которая вообразила себя хозяевами мира. Речь не идет о завоевании какой-нибудь территории, а о том, чтобы покончить с угрозой, которая нависла над благополучием всей Европы, над всеми ее монархами. Увы! Список убитых и раненых каждый день приносит мне страдание...

Он достал из кармана бумагу. Она захотела взглянуть на нее.

Он дал ей развернуть этот длинный список, который она взяла дрожащей рукой.

И надо ж было тому случиться, что именно в этом списке, в числе легко раненных, был назван князь Павел Гагарин! Анна Петровна не знала что делать, руки ее стали холодеть... Организм сам решил дело, – она пошатнулась и потеряла сознание.

Павел позвонил, вошла камеристка, госпожа Жербер. Несчастную уложили на диван, расстегнули ей платье, распустили корсет, дали нюхательную соль... Павел держал Анну за руку и смотрел на нее.

Немного спустя она открыла глаза.

– Успокойтесь, – тихо произнес монарх. – Не хотите ли вы чего-нибудь? Может быть, стакан воды?

Она приподнялась, повернулась к нему. Ее хорошенькое лицо было залито слезами...

– Вы так добры ко мне, Государь! Я должна сказать вам...

Она мямлила, тянула, и все больше запутывалась: и назвать жениха, и не назвать его было теперь равно для него опасно... А, может, и для нее?

– Надо, чтобы вы узнали...

– Тише, Анюта, успокойтесь. Вы мне скажете об этом позже.

– Нет, Государь. Там, на этом проклятом листе, там, в числе раненных...

– Ваш родственник, конечно?

– Нет, Государь. Друг детства, – бросаясь, словно в омут головой, сказала она, не посмев, однако ж, произнести «любимый».

– Кто он?

«Так вот в чем дело! Hinc illae lacrimae!90*Так вот отчего эти слезы! (лат.)* Вот в чем причина этой сдержанности, грусти; вот преграда, разделявшая их!» – Павел провел рукой по лбу, чтобы отереть выступивший пот и повторил свой вопрос:

– Я прошу вас, Анна Петровна, назовите его имя.

– Князь Павел Гагарин, – ответила она просто. И, чтобы предупредить приступ гнева своего гостя, добавила:

– Мы выросли вместе и вот уже три года помолвлены.

Павел взял ее руку и почтительно поцеловал.

– Сегодня же мой фельдъегерь, – сказал он, – отвезет в Италию приказ отправить князя Гагарина в Россию, как только состояние его ран это ему позволит.

ГАГАРИНЫ

Отец Павла Гагарина, князь Гавриил Петрович Гагарин – обер-прокурор 6-го департамента Сената, член Совета при Высочайшем дворе, директор Государственного заемного банка, президент Коммерц-коллегии – был родственником Паниных и издавна занимал одну из высших степеней в русском масонстве. Еще в 1776 году, победив в негласной борьбе в ложах Елагина, Гавриил Петрович и другие приверженцы и друзья цесаревича – князья А.В. Куракин, Н.В. Репнин – захватили в свои руки шведскую систему масонства. Однако через три года Елагин добивается у императрицы приказа о закрытии лож Гагарина в Петербурге, и тот перебирается в Москву. В 1783 году Гавриил Петрович стал одним из четырех членов Провинциального капитула, взявшего в свои руки все масонство России. Ему удалось отделаться легким испугом по «делу Новикова», хоть, разумеется, и он был лишен связей с двором цесаревича, при котором из масонов в ту пору оставался один Сергей Иванович Плещеев.

Со дня воцарения Павла акции Гагариных круто идут в гору. С 1799 года Гавриил Петрович становится гроссмейстером Великой национальной масонской ложи, префектом капитула Феникса, гроссмейстером московской матери-ложи Сфинкса...

***

Вернувшись с итальянского театра военных действий, раненый князь Павел Гагарин около месяца оставался в деревне у своего дяди.

Свадьба Павла Гагарина и Анны Петровны Лопухиной, фаворитки Павла I, состоялась в феврале 1800 года. Невский собор звенел всеми своими колоколами. Тщетно описывать роскошь этой церемонии, нескончаемый поток карет: на свадьбе были все двоюродные братья и сестры как со стороны жениха, так и невесты. В столицу приехали наследники самых известных фамилий в империи: генералы, послы, епископы, министры, а кроме того, все товарищи молодого генерал-майора и их прекрасные спутницы. Все знали о том, что Анна Петровна – фаворитка императора, но никто из собравшихся не видел в этом ничего, компрометирующего молодую невесту, служащего к ущемлению ее чести и достоинства. Свадьба эта громадными сливающимися отныне воедино под императорской эгидой кланами Лопухиных и Гагариных была оценена как несомненный успех обеих фамилий, как очередное значительное завоевание.

Разумеется, император briller par son absence91*Блистал своим отсутствием (франц.)*, он не мог присутствовать на церемонии бракосочетания. Но когда она закончилась и молодые вышли на церковную паперть, к их ногам были поставлены огромные корзины белых лилий, перевязанных широкой лентой цветов императорского флага... Но это было так... романтическая мелочь! В приданое молодым император назначил дом на Дворцовой набережной, архитектором которого был Джакомо Кваренги...

Злые языки тех, кто не был приглашен на венчание, осуждали белизну лилий, но в их язвительных улыбках, в выражениях лиц проскальзывала, вместе с недоброжелательством и иронией, плохо скрытая зависть.

Брак a trois92*Втроем (франц.)* с императором пошел на пользу карьере Павла Гаврииловича, служба которого, разумеется, проходила по преимуществу за рубежом. В 1801 году он становится посланником в Сардинии, с 1805 года – адъютантом при особе Александра I, в 1808-1809 годах – адъютантом для особых поручений при особе Наполеона. С августа 1812 года Павел Гавриилович – директор Инспекторского департамента военного министерства. В 1818 году он становится мастером петербургской ложи Орла Российского, с 1821 года – почетным членом ложи «Астрея» и союза Великих Провинциальных лож...

ТИРАНСТВА ИМПЕРАТОРА

Строгость от прихоти есть тиранство.

А.В. Суворов

РАЗВЛЕЧЕНИЯ ДВОРЯНСТВА

Ах, правда ли, Сальери,

Что Бомарше кого-то отравил?

...

А может, это сказка

Тупой, бессмысленной толпы... и не был

Убийцею создатель Ватикана?

А.С. Пушкин. Моцарт и Сальери

Нет большего подспорья для эгоистической жизни, как занятие искусством ради искусства. Деспот, злодей непременно должен любить искусство

Л.Н. Толстой

Многотысячная орава бездельников десятилетиями жрала, пила и «предавалась изнеженности нравов» на государственный счет. Гвардейцы были телохранителями императоров и гарантами престола; но именно потому они имели возможность не только свергать и возводить на престол желательных им императоров, но и диктовать им желательные указы – «О вольности дворянской...», о запрещении крепостным жаловаться на своих помещиков и пр. Эти паразиты, лишь формально принадлежавшие к служилому слою воинов, со времен Петра I были подлинными хозяевами страны: они диктовали свою волю купечеству, они превратили крестьянство в безмолвных, не имеющих права пикнуть рабов, которых можно было сечь, насиловать, убивать – безответно. Сами же диктаторы отказались от всякой ответственности за что бы то ни было и окунулись в тот «вихрь наслаждений» – пиров, балов, спектаклей, охот и пикников, – который иные сегодняшние поэты и романисты считают чуть ли не идеалом российской жизни. Екатерина дала помещикам в 1765 году право ссылать крепостных в каторгу за предерзостные поступки, а с 1767 года – за жалобу на своего помещика... Это и называлось «Золотой век Екатерины». Дворянство, составлявшее чуть менее одной двенадцатой части населения страны, жило всласть – больше житья не было никому. Все остальные люди в стране были не субъектами, а объектами – владения, пользования, распоряжения, развлечения...

Какого рода были эти развлечения? Выколачивание недоимок к ним вряд ли относилось. Многие дворяне из всех видов специфически русских удовольствий предпочитали французское шампанское. Были масонские ложи – для большинства их членов поиск потусторонних миров являлся одним из возможных вариантов развлечения и рассеяния. Но было и другое. Jus primae noctis93*Право первой ночи (лат.)*, насилуемые «крепостные актрисы» со времен Лескова стали классикой94;*«...убрать обреченную девушку после театра «в невинном виде святою Цецилией», и во всем белом, в венке и с лилией в руках символизированную innocence [невинность] доставляли на графскую половину»... Лесков Н.С. Тупейный художник* но сие лишь цветочки, тем более, что далеко не у всех жертв насилие вызывало возмущение – порой его сопровождало даже и наслаждение, и возможность вывести детей «в люди», хоть эта мысль кому-то может показаться реакционной.

Развлечения были и пооригинальнее. Позволим себе обширную цитату из книги Александра Бушкова «Россия, которой не было: загадки, версии, гипотезы», автор которой ссылается на неизданный полностью Доклад императору Александру I о положении дел с крепостными крестьянами:

«В домашнем тире российского помещика Струйского господа развлекались тем, что заставляли крепостных мужиков бегать на ограниченном пространстве и стреляли по ним из ружей и пистолетов пулями. Убивая насмерть. Струйский считается яркой достопримечательностью екатерининского времени. У себя в имении он оборудовал типографию, где издавал в роскошнейшем оформлении собственные бездарные стихи, – Екатерина любила демонстрировать эти книги европейским гостям, словно бы мимоходом упоминая, что эти роскошные фолианты изданы в глухой провинции, что, легко догадаться, символизирует просвещенность ее царствования. О домашнем тире Струйского, понятно, в обществе вслух не говорилось. Как и о его жуткой коллекции орудий пыток, старательно скопированных со средневековых образцов. Была у поэта-типографщика еще одна страстишка... Иногда он устраивал над кем-нибудь из своих крестьян суд по всей форме, а приговор был всегда одинаков: «запытать до смерти». За беднягу тут же принимались палачи, обученные обращению с «коллекцией», и останавливались, лишь когда жертва испускала дух».

Это, к сожалению, все, что сказано о Струйских в интересной и умной книге. Но сказать о них можно больше.

Владимирский губернатор Николай Еремеевич Струйский, уехавший после отставки в свое пензенское поместье, известен не только по воспоминаниям И.М. Долгорукого

«Все обращение его было дико, одеяние странно...»,

но и по изумительным полотнам Федора Степановича Рокотова. Одно из них изображает юную и очаровательную супругу Николая Еремеевича, Александру Петровну Струйскую. Спокойные, округлые линии, холодный пепельно-серебристо-розоватый колорит... Поразительное своей красотой лицо, задающее загадку, не меньшую, чем джокондовская: оно серьезно, в нем нет непременной любезной улыбки, оно чего-то ждет от вас... Николай Заболоцкий, уже в XX веке, посвятил этому портрету стихотворение, по праву считаемое классическим:

...Ты помнишь, как из тьмы былого,

Едва закутана в атлас,

С портрета Рокотова снова

Смотрела Струйская на нас?

Ее глаза – как два тумана,

Полуулыбка, полуплач,

Ее глаза – как два обмана,

Покрытых мглою неудач.

Соединенье двух загадок,

Полувосторг, полуиспуг,

Безумной нежности припадок,

Предвосхищенье смертных мук.

Когда потемки наступают

и приближается гроза,

Со дна души моей мерцают

Ее прекрасные глаза.

95*Заболоцкий Н.А. «Портрет»*

Знал ли Заболоцкий, кого, вслед за Рокотовым, воспевает? Откуда в стихотворении эти поразительные рифмующиеся строки:

«Полувосторг, полуиспуг – Предвосхищенье смертных мук»?

Неужели поэзия способна прозревать так глубоко?

Рокотов, крепостной князей Репниных, был выкуплен президентом Академии художеств И.И. Шуваловым. В 1761 году он пишет портрет великого князя Павла Петровича, а в 1765-м становится действительным членом Академии художеств и другом дома Струйских. Известен принадлежащий его кисти портрет Николая Еремеевича.

«Ты, почти играя, ознаменовал только вид лица и остроту зрака ево, в той час и пламенная душа ево, при всей ево нежности сердца на оживляемом тобою полотне не утаилася»,

– писал Николай Еремеевич Федору Степановичу. (Из этого текста, в частности, можно понять, коим штилем стихотворения Струйского писаны были.) Фигура, изображенная на сем полотне, асимметрична, с кривой улыбкой и горячечным блеском глаз... В ней угадываются большее, чем болезненная причудливость, большее, чем невроз или истеричность, – угадывается какое-то Jenseits von Gut und Bsen96...*По ту сторону добра и зла (нем.)*

И возникают невольные вопросы: охотился ли несравненный художник Рокотов в «домашнем тире» доморощенного маркиза де Сада? Знала ли о существовании этого тира, о смертных пытках в замке своего господина, среднерусской «Синей Бороды», восхитительная Александра Петровна, неисчерпаемый источник вдохновения для все новых поколений российских поэтов?*«Твои глаза – как два тумана / Как два прыжка из темноты. / Каким путем, каким обманом / В двадцатый век прокралась ты?»* А может быть, она принимала в них участие и ее появление в зале, отведенном под «пытошную», было предвосхищеньем смертных мук для какого-то крепостного парня? Или она больше любила пытать девушек?

Откуда нравы сии могли пойти? Говорят, что на иные следственные дела Петр накладывал резолюции (как не вспомнить почтальона Печкина из Простоквашино):

«Смертию не казнить. Передать докторам для опытов».

Документальных ссылок нет. Ложь? Но вот свидетельство Шамфора:

«Царь Петр I, будучи в Спичхеде, пожелал посмотреть, что за штука килевание,*Протаскивание провинившегося на длинной веревке под килем судна.* которому подвергают провинившихся матросов; однако в порту не нашлось никого, кто заслуживал бы подобного наказания. «Возьмите кого-нибудь из моих людей», – предложил Петр. – «Государь, – возразили ему, – ваши люди находятся в Англии – следовательно, под защитой закона».

Человек, готовый из любопытства отдать на муки и посрамление своего придворного, ни в чем перед ним в данный момент не виновного, способен, видимо, отдать осужденного его судом преступника для каких-нибудь «кунштов».

Впрочем, будем осторожны! Доклад императору Александру I о положении дел с крепостными крестьянами может содержать обычную клевету. Прецеденты таковые были. Герцог д'Эйен на полном серьезе рассказывал Людовику XV о приоре капуцинов, каждый день после заутрени убивавшем по монаху. Людовик предписал провинциалу ордена проверить сие донесение, тот нагрянул в монастырь, но по результатам переклички вся братия оказалась налицо...

Другой прецедент, один из самых громких, – «Синяя Борода»...

...Маршал Франции Жюль де Лаваль барон де Ре не убивал жен, как утверждает легенда, он всю жизнь нежно любил одну-единственную97*Он женился на своей кузине, породнившись через нее с будущим королем Карлом VII. Но любил он не ее, а «Орлеанскую Девственницу», Жанну д'Арк, телохранителем которой состоял до ее сожжения*. Занимался алхимией, искал «философский камень», пытался осуществить Grande Oeuvre98*«Великое делание», превращение свинца в золото*. В материалах суда, правда, зафиксировано, что он уничтожил «в угоду извращенным страстям» 140 отроков и отроковиц в подземельях замка Тиффож, но этот пункт обвинения не только доказан не был, но и не доказывался, в отличие от богохульства, колдовства, оскорбления святынь, сношений с дьяволом и злокозненной ереси, – грехов, уличать в которых инквизиторы были мастерами. Голословные обвинения в детоубийствах, с которых начался процесс, в дальнейшем все меньше интересовали инквизиторов, ибо не были подкреплены ни единой, ни прямой, ни косвенной вещественной уликой. А сам сыр-бор загорелся из-за того, что земли барона де Ре были заложены бретонскому герцогу. В том, что единственной задачей суда было округлить земельные владения герцога убеждает и то, что некромант Прелати и ведьма Мефре, в начале процесса обвиненные в том, что они поставляли младенцев99*Некрещеный младенец, который один только и мог подойти для людоедской потехи, стоил в то время в бедняцком квартале Парижа не свыше пяти-шести ливров, как о том свидетельствуют материалы процесса над ювелиршей ла Вуазен, к услугам которой обратилась в свое время мадам де Монтеспан, с помощью «черных месс» пытавшаяся вернуть расположение «короля-солнце» Людовика XIV... Впрочем, произведя криминальный аборт, потребность в чем в те времена не иссякала никогда, можно было младенца получить и бесплатно...* и проделывали (вместе с обвиняемым) магические действия над ними, вышли из когтей инквизиции живыми и здоровыми. Видимо, они не были и подсадными утками – их тогда бы, по миновании необходимости, отправили бы на костер, как обычно делалось.

Так что, с одной стороны, неплохо бы уточнить: не были ли заложены земли Струйских, и кому.

А с другой стороны, что-то такое, возможно, и было... Чтобы легче догадаться, на что это могло быть похоже, обратимся к дням сегодняшним...

В «постсоветской» России на рубеже XXI века возник новый вид развлечения: тир «на лоне природы», в котором идет охота на эдаких прехорошеньких и совершенно голеньких симпампунчиков – крепостных девушек. Девушки по одной бегут меж довольно редких березок в укрытие. На них ничего нет, кроме прически и кроссовок. Люди, имеющие возможность оплатить это весьма не дешевое удовольствие, стреляют из винтовок с оптическим прицелом. Прицел нужен, чтобы лучше разглядеть детали анатомического строения жертв, по одной выпускаемых из загона; стрельба идет пусть и не в упор, но на расстояниях небольших, и без прицела можно легко обойтись; можно стрелять и от бедра. Иные, но это, конечно, гадкая jeunesse doree,*«Золотая молодежь» (франц.)* стреляют «из-промежду-ног», особым образом сев на винтовку верхом. Стреляют, разумеется, не пулями, а безвредным пищевым красителем, оставляющим нарядные кровавые пятна на атласной коже девушек, загоревшей в одних местах и молочно-белой или покрытой курчавыми волосиками – в других... Охота проводится днем, а вечером охотники и жертвы встречаются за ужином с шампанским, и расходятся по комнаткам охотничьего домика – довершать удовольствие...

...Поговаривают, есть уже женский вариант тира, где умудренные жизнью и униженные когда-то мужчинами матроны охотятся на крепостных юношей. Заряды там немного поэффективнее, но ни о жертвах, ни даже о серьезных травмах речи нет...

ГВАРДИЯ

Павел был первый противодворянский царь этой эпохи ..., а господство дворянства и господство, основанное на несправедливости, было больным местом русского общежития во вторую половину века. Чувство порядка, дисциплины, равенства было руководящим побуждением деятельности Императора, борьба с сословными привилегиями – его главной целью.

В.О. Ключевский

Дашкова скороговоркой как-то упомянула:

«Гвардейские полки играли значительную роль при дворе, так как составляли как бы часть дворцового штата. Они не ходили на войну».

Вся служба их состояла в несении караула в дворцовых помещениях, и сама возможность повседневного доступа к тем, от кого зависели все в империи назначения и производство в чины, позволяла быстро сделать карьеру. Довольно было дослужиться до гвардейского капитана, чтобы тотчас стать армейским полковником (при переводе в армию гвардейские офицеры автоматически «прыгали через чин») и иметь с полка доход в несколько десятков тысяч рублей. Впрочем, даже это не могло перекрыть всех преимуществ службы в гвардии; так, гвардейскому сержанту по штату в обозе полка отводилось шестнадцать повозок; армейский полковник располагал лишь пятью100*См.: Леонов О., Ульянов И. Регулярная пехота.*.

«Накануне вступления Павла на престол из 400 тысяч солдат и рекрут 50 000 было растащено из полков для домашних услуг и фактически обращены в крепостных. В последние годы царствования Екатерины, офицеры ходили в дорогих шубах с муфтами в руках, в сопровождении егерей или «гусар», в расшитых золотом и серебром фантастических мундирах»,

– свидетельствует канцлер Безбородко.

Эти обыкновения, столь долго им виданные и тщательно обдуманные, Павел, став императором, решил искоренить. Первый же заговор «преторианцев» мог свергнуть его с престола и стоить ему жизни. И он начал реформы с гвардии.

«...Не успел вступить на престол, на третий уж день чрез письмо к генерал-прокурору, приказал обвестить везде и всюду, чтоб все, уволенные на время в домовые отпуски, гвардейские офицеры непременно и в самой скорости явились к своим полкам, где намерен он был заставить их нести прямую службу, а не по-прежнему наживать себе чины без всяких трудов. И как повеление сие начало, по примеру прочих, производиться в самой точности, то нельзя изобразить, как перетревожились тем все сии тунеядцы и какая со всех сторон началась скачка и гоньба в Петербург. Из Москвы всех их вытурили даже в несколько часов, и многих выпроваживали даже из города с конвоем...»

Засим был проведен смотр офицерскому составу полков: все дворяне и «недоросли», числящиеся в штате, но отсутствующие в строю, были отправлены в отставку. Увольнялись и те, кто в строю числился, – «по делам их». Павел отправил в отставку 7 фельдмаршалов, свыше 300 генералов, более 2000 штаб- и обер-офицеров. Одновременно неслужившим дворянам было запрещено участвовать в выборах в органы местного дворянского самоуправления и занимать выборные должности в них. Были ограничены права и льготы, дарованные дворянам в 1785 году. За малейшую провинность могли и дворянства лишить, и в Сибирь сослать.

Павел сформулировал свое «l'etat s'est moi1»*«Государство – это я» (франц.). Фраза Людовика XIV*:

«В России велик только тот, с кем я говорю, и только пока я с ним говорю».

Фраза стала девизом русского самодержавия, только теперь воскресавшего после вековой эпохи диктатуры дворянства.

Аракчеев, вышедший из крестьянской семьи, разоренной провинциальными князьками, был возведен в чин военного коменданта Санкт-Петербурга. Он был очень доволен своим августейшим хозяином. Он тщательно расследовал каждую несправедливость, допущенную во времена Екатерины, и исправлял ее, следуя царскому указу.

Павел понимал, что восстановление попранной справедливости дешево ему не обойдется и от бывшей гвардии нужно обороняться гвардией новой, своей, гатчинцами. Страх погибнуть от шпаги, от яда, от измены был постоянной составляющей его бытия. И тем более делает ему честь, что он не пошел на поводу у своего страха. Князь Чарторыйский, свидетель восшествия Павла I на трон, утверждает, что топот сапог и бряцание оружия заставили забыть обо всей предшествующей роскоши. Костюмы, выражение лиц, походка присутствующих и их род занятий разительным образом отличались от обстановки предыдущего правления: дворец стал похож на гвардейский корпус.

«Тотчас [по воцарении Павла] во дворце приняло все другой вид, – вспоминал и Г.Р. Державин, – загремели шпоры, ботфорты, тесаки, и, будто по завоеванию города, ворвались в покои везде военные люди с великим шумом».

Павел восстановил в 1799 году «кавалергардский корпус», расформированный им двумя годами ранее, со значением личной гвардии императора как великого магистра ордена св. Иоанна Иерусалимского. Все 189 служивших в нем дворян имели знак мальтийского креста.

Граф Брель, посол Пруссии, писал:

«Император, желая исправить недостатки предыдущего правительства, все разрушает, вводит новый режим, который не нравится нации и который совсем не продуман... Недовольство дворян настолько велико, что не выразить словами. Неуверенность в будущем, боязнь потерять свою должность и страх перед постоянными нововведениями приводят его в отчаяние... Один Господь знает, чем все это закончится!»

Говорили, что император весьма придирчив на парадах. Да, он придирался, осматривая полки гвардейцев, придирался, оценивая: раскассировать или нет? Его взгляд, направленный на этих людей, не упускал ни одной детали. То он казался восхищенным, то на его лице удовольствие сменялось гневом и он надувал свои худые щеки. Он делал нетерпеливые движения, пожимал плечами или топал ногами, чтобы выразить гнев.

Санглен:

«Павел хотел сильнее укрепить самодержавие, но поступками своими подкапывал под оное. Отправляя, в первом гневе, в одной и той же кибитке генерала, купца, унтер-офицера и фельдъегеря, научил нас и народ, слишком рано, что различие сословий ничтожно. ... без этого различия самодержавие удержаться не может...»

Он видел еще одну лазейку для гвардейцев: возможность сажать на трон «своих» императоров давала им неопределенность правил передачи престола, учрежденная Петром I. И он издал указ, по которому корона может переходить только по прямой линии, к наследникам, прежде всего мужского пола. Будь этот указ прежде, – может, и не случилось бы «дворцовых переворотов», потрясающих страну с начала века?

КАЗНА

Бери, большой тут нет науки;

Бери, что только можно взять.

На что ж привешены нам руки,

как не на то, чтоб брать?

Капнист. Ябеда

В это бедственное для русского дворянства время бесправное большинство народа на всем пространстве империи оставалось равнодушным к тому, что происходило в Петербурге – до него не касались жестокие меры, угрожавшие дворянству. Простой народ даже любил Павла...

Фонвизин

Казна была пуста, долги – неисчислимы. Русское государственное хозяйство встречало XIX век с 44 миллионами рублей101*«Тех» рублей, когда на один-два рубля можно было купить соболью шубу, корову...* внешнего и 82 миллионами внутреннего долга. Еще хуже было то, что казна разворовывалась и проконтролировать, как, кем и когда, было невозможно: asinus asinum fricat102*Осел об осла трется (лат.): рука руку моет*. Но и здесь Павел – не сразу, но тем тщательнее обдумав, – нашел выход. В сентябре 1800 года он утвердил «Постановление о коммерц-коллегии». Хитрость органа сего, в отличие от предыдущих с похожими названиями, состояла в том, что более половины членов (13 из 23) не были государственными служащими, не были даже дворянами, или, во всяком случае, потомственными дворянами. Это были купцы и заводчики, люди, платящие налоги, а не проедающие их! Люди, привыкшие друг друга в делах контролировать и знающие, как это делать. Это было то, из чего во Франции разгорелся сыр-бор: власть, пусть пока только экономическая, – в руках третьего сословия. Люди, прежде политически бесправные, получали на выборной основе места в правительстве!

Учреждению этому, нацеленному противу дворянской диктатуры, сужден был краткий век – ровно тот же, что и самому Павлу I. Александр I на пятый день царствования – здорово, видно, кого-то допекло! – ликвидировал дело, выстраданное отцом:

«...оставя в той коллегии членов, от короны определенных, всех прочих, из купечества на срочное время избранных, отпустить в их домы, и впредь подобные выборы прекратить».

«Плешивый щеголь, враг труда»*Выражение А.С. Пушкина* выполнял задание тех, кто привел его к власти. И по-прежнему городничие стали таскать купцов за бороды...

Император Павел, на деле осуществляя принцип salus populi suprema lex est*Благо народа да будет высшим законом (лат.)*, решил

«перевесть всякого рода бумажную монету и совсем ее не иметь»

– ассигнации он считал одной из мерзостей предыдущего, екатерининского века. На площади перед Зимним дворцом устроили уникальное auto da fe: жгли ассигнации. Ветер раздул пепел, только что стоивший по номиналу свыше пяти миллионов рублей. Стоимость денег в карманах у жителей страны поднялась, но вряд ли хоть кто-то из них понял связь костра на Сенатской площади и этого повышения их благосостояния, как мало кто понимал, что, печатая не обеспеченные ничем бумажки, Екатерина II выступает в роли официального, безнаказанного фальшивомонетчика, нагло залезая в карманы своих подданных. Добрые граждане недоуменно пожимали плечами: «Деньги жжет! Ну, не идиот ли?». Донкихотского жеста никто не понял, рейтинг Павла, говоря сегодняшним языком, от этого не возрос, если не упал. Между тем в казне, откуда были взяты ассигнации, дыр хватало, и дворцовыми серебряными сервизами и иными вещами, переплавленными в монету, все их заткнуть не удалось...

В день коронации Павел издал указ, запрещающий барщину по воскресеньям и ограничил ее тремя днями в неделю.

«Закон, столь решительный в этом отношении и не существовавший доселе в России, позволяет рассматривать этот демарш императора как попытку подготовить низший класс нации к состоянию менее рабскому»,

– заметил прусский дипломат Вегенер. Известны случаи, когда помещики были наказаны за неисполнение этого указа. Однако на Юге России, где до указа барщина ограничивалась двумя днями в неделю, он ухудшил положение крестьян.

Казенным крестьянам было дано самоуправление, по 15 десятин земли, сложено 7 миллионов недоимок, хлебная повинность, разорительная для крестьян, была заменена денежной из расчета 15 копеек за четверик хлеба.

«...Нельзя изобразить, – пишет Болотов, – какое приятное действие произвел сей благодетельный указ во всем государстве и сколько слез и вздохов благодарности выпущено из очей и сердец миллионов обитателей России. Все государство и все концы и пределы оного были им обрадованы, и повсюду слышны были единые только пожелания всех благ новому государю».

Чтобы сбить цену хлеба, император распорядился продавать хлеб по дешевым ценам из казенных хлебных магазейнов. Цена на хлеб сразу снизилась, но это был еще один удар по казне...

Из 36 миллионов русских, по словам Коцебу, по крайней мере 33 миллиона имели повод благословлять императора, хотя и не все сознавали это. А вот лишенные привилегий, те, кто имел повод ненавидеть его, – отлично все сознавали! Их мнения о Павле господствуют и по сей день! Будущий декабрист Поджио заметил:

«Павел первый обратил внимание на несчастный быт крестьян и определением трехдневного труда в неделю оградил раба от своевольного произвола; но он первый заставил вельмож и вельможниц при встрече с ним выходить из карет и посреди грязи ему преклоняться на коленях, и Павлу не быть!»

«...ПАВЛУ НЕ БЫТЬ!»

АНГЛИЯ

Надо признать, что проводимые реформы никоим образом не рассчитаны на то, чтобы успокоить настроения в столице.

Лорд Витворт, посол Англии

Сэра Чарльза Витворта, лучшего из слуг Его Величества короля Англии, не слишком-то беспокоил оборот, который принимали события в Санкт-Петербурге. Обладая безупречными манерами и репутацией, он был известен при дворе своими неограниченными финансовыми возможностями: Англия всегда готова была щедро платить тем, кто изъявлял желание поддерживать ее могущество в мире. Все, кто был ему нужен при российском дворе, – все были куплены и служили интересам Лондона. Но сейчас, в середине 1799 года, и подкупать никого особенно не надобно было: Витворт с интересом следил за развитием событий, платя лишь за информацию. Порой ему, напротив, приходилось охлаждать иные горячие российские головы, умышлявшие на императора, армию свою во главе с Суворовым, на чем горячо настаивал сам Питт, пославшего в Альпы.

Но, окорачивая зарвавшихся энтузиастов-аристократов, Витворт знал: энергия их в урочный час может пригодиться Альбиону. Шутка ли – несколько придворных партий искали ни более ни менее как смерти императора российского, полагая непозволительным и унизительным его отношение к дворянству. Молодые, но уж в чинах знатных дворяне, во главе с двадцативосьмилетним Никитой Петровичем Паниным (племянником в Бозе почившего Никиты Ивановича Панина, воспитателя Павла), составляли одну партию. Сей блестящий молодой человек был далеко не последней спицей в колеснице империи: Павел, по нежной привязанности к семье Паниных, меньше чем через год после своего восшествия на престол, в 1797 году, назначил Никиту-младшего, с которым они вместе воспитывались в детстве и германофилия которого была ему известна, послом России в Берлине. Панин пытался вовлечь Пруссию в антифранцузскую коалицию, но, не успев в том, дело сие оставил. Тем не менее в 1799 году он стал вице-канцлером империи.

Другая партия, из потемкинских «орлов» состоявшая, группировалась вкруг адмирала Мигеля де Рибаса103*Того самого, чье имя получила улица в Одессе*. Возмущенный тем, что Ростопчин, наводя порядок в делах при новом режиме, обнаружил его лихоимства и сообщил о них императору, сей неаполитанец наиболее удобными средствами для ликвидации царя полагал яд и кинжал; не возражал он и против того, чтобы лодка с императором невзначай перевернулась и утонула в Неве.

На стороне заговорщиков был и Виктор Кочубей, правнук известного по «делу Мазепы» Василия Кочубея, – сначала камер-юнкер при дворе Екатерины II, затем чрезвычайный посланник в Константинополе и – с 1792 года – граф, вице-канцлер при дворе Павла I, близко связанный с царевичем Александром.

«В Санкт-Петербурге тюрьмы переполнены. Всеми овладела черная меланхолия. Никто и не знает больше, что такое развлечения. Оплакивать родственника – преступление. Приходить в гости к несчастному другу – значит вызвать ненависть властей. Все испытывают невообразимые страдания»,

– писал он своему другу, российскому послу в Англии Воронцову, еще одному стороннику радикальных мер в отношении императора.

Заговорщики собирались у Ольги Жеребцовой.

ОЛЬГА ЖЕРЕБЦОВА

Лопухин, сестра которого была замужем за сыном Ольги Александровны Жеребцовой, утвердительно говорил, что Жеребцова (любовница высланного Павлом I английского посла Уинтворта), получила из Англии уже после кончины Павла 2 миллиона рублей для раздачи заговорщикам, но присвоила их себе.

Е.С. Шумигорский. Император Павел I

Красавица сестра Платона и Валериана Зубовых ненавидела Павла I, который держал в изгнании ее братьев. Но паче ненависти была любовь к роскоши, и многие догадывались, что та роскошь, в которой живет это прелестное создание, оплачена английским золотом. Худенькая Арабелла Коуп, супруга сэра Чарльза Витворта, знала, что все дипломаты, для достижения целей своих, имели любовные связи в странах пребывания, – и в претензию к супругу по этому поводу не входила.

Ольга Александровна, владелица богатейших поместий Демидова с ловкостью фокусника жонглировала английскими гинеями. В них она видела возможность вернуть братьев – и отомстить Павлу за их изгнание. На вечерах у прелестной авантюристки сверкали люстры и лилось рекой шампанское, в ее гостиных собиралось самое модное петербургское общество. Генералы и дипломаты за бокалами дорогого французского вина вели беседы о новом повороте в политике царя.

Эти вечера украшали княгиня Доротея Ливен, графиня Головина и другие гранд-дамы. Здесь же встречались фон дер Пален, Никита Панин, адмирал де Рибас. Вино им подавала сама Ольга Жеребцова.

Однако не многие из собиравшихся здесь высоких чинов внушали сэру Витворту настоящее уважение. Весь пар у заговорщиков уходил в разговоры, и чтобы не развалился заговор, как карточный домик, нужен был ответственный человек, известный своей честностью, который занимал бы высокий военный или гражданский пост. Наибольшее уважение серьезностью и основательным подходом к делу внушал ему Петер фон дер Пален.

До самой весны 1800 года английский дипломат, ни в разговорах, ни в переписке, не проронил ни единого слова против государя, гостем которого был. А в конце мая 1800 года и вовсе был отозван в Лондон.

ПЕТЕР ФОН ДЕР ПАЛЕН

Уведомившись о всемилостивейшем помещении на высочайшей службе, прошу удостоить принять подобострастное приношение живейшей благодарности и купно всепреданнейшего уверения, что жизнь свою по гроб посвящаю с радостью высочайшей службе и для того перед лицом Государя повергаю себя к освященным стопам Вашего Величества

Фон Пален – Павлу I. 1 октября 1797 года

Quos vult perdere – dementat104*Кого [Господь] захочет погубить – лишает разума (франц.)*.

Пословица

Станислав Август Понятовский пережил свою любовницу Екатерину II на два года. В феврале 1797 года Павел I пригласил его в Петербург. Его должны были, по приказу Павла, торжественно встретить в Риге, устроить королевский пир. Но Понятовский запоздал... И дворяне, уже оценившие деятельность Павла, продемонстрировали ему свое отношение. Пир дали опальному Платону Зубову, бывшему в городе проездом! Это значило, что дворянство объявило Павлу войну.

Принял бы Павел вызов, если бы знал, что это вызов? Скорее всего, да. Но он не придал эпизоду особого значения. Разжаловал губернатора Курляндии – и все. И забыл об этом.

Но ничего не забыл гордый и беспощадный с обидчиками, волевой и подобострастный одновременно граф Петер фон дер Пален, теперь уже бывший губернатор.

***

Людей надо либо жаловать, либо убивать. Середины для государя нет.

Н. Макиавелли

Пален, мелкий курляндский барон, был девятью годами старше императора и еще молодым поступил на службу в конную гвардию. Корнет в 1760 году, он отличился во время прусской кампании, откуда вернулся капитаном. Он был ранен при взятии Бендер в 1770 году. В 1787 году императрица подарила ему замок Экау в Курляндии. За несколько месяцев до кончины государыни его назначили губернатором Курляндии. Роковое чествование попавшего в опалу Зубова оборвало его карьеру.

29 сентября 1797 года, благодаря связям, барон фон дер Пален полностью прощен Павлом и приглашен в Санкт-Петербург. За него хлопотали наследник престола и императрица, Мария Федоровна! После двух лет опалы Павел простил фон Палену нанесенное ему оскорбление. Сердце несчастного императора, неистовое и благородное одновременно, вновь прониклось к нему дружбой и доверием. Под команду фон дер Палена были отданы конные гвардейцы императорского конвоя. Пален, обладавший ровным характером и достойным видом, прекрасно умевший скрывать свои мысли и чувства, меньше чем за год становится самым известным человеком в столице, добивается самых высоких почестей.

– Странно, я не слышал, чтобы о ком-нибудь говорили столько хорошего, как о фон дер Палене, – заметил как-то Павел I, в кругу своих близких. – Я, видимо, недооценил Палена. Надо быть справедливым с ним.

С этого времени императорские милости так и посыпались на будущего убийцу. С марта 1798 года он был назначен, после Буксгевдена, генерал-губернатором Санкт-Петербурга. На пороге нового века – и на пороге убийства своего августейшего благодетеля, – он получил от него графский титул, андреевский105*Первый и высший орден Российской империи. Девиз – «За веру и верность». Восьмиконечную звезду с изображением андреевского (косого) креста (с 1800 г. – двуглавого орла) носили на голубой муаровой ленте* и иерусалимский106*Так назывался почетный знак мальтийского ордена св. Иоанна Иерусалимского* кресты.

Все нити управления страной и заговором находились в руках вельможного провокатора. Он держал в руках Орлова и Бенигсена, Голицына и Панина, Талызина и Чичерина, братьев Зубовых и Уварова, Татаринова и Мансурова... Пален знал, что Екатерина уговорила в свое время Марию Федоровну поставить подпись на документе, передающем престол Александру через голову Павла, – и та знала, что Пален это знает. Но этого Палену было мало.

ПАНИН

Этот молодой человек был очень холоден, мечтателен, увлекался мистикой, оккультизмом и страстно изучал магнетизм.

Г-жа Дивова. Мемуары

Я говорю вам, что во всей России не найдется ни одного человека, который был бы застрахован от несправедливостей и притеснений тирании, достигшей своего предела. Я готов рисковать собственной жизнью, чтобы вытащить государство из этой пропасти.

Граф Панин – полномочному министру России в Лондоне, графу С.Р. Воронцову

Никита Панин был настоящим светским львом: он прекрасно держался, был высокомерен и, одновременно, безупречно вежлив, а его короткие фразы всегда отличались небывалым изяществом. Его можно было встретить везде, где обсуждали важные дела, касающиеся безопасности государства. Сын генерала Панина, подавившего пугачевский бунт, молодой Никита с шестнадцати лет считал себя наследником дипломатических традиций, направленных на установление дружбы между Пруссией и Россией.

Он был еще почти подростком, но благодаря своей самоуверенности повсюду обращал на себя внимание. Его остроумные ответы, блестящее знание французского языка, на котором он писал и говорил безо всякого акцента, положили начало его блестящей карьере за рубежом. Властно давал распоряжения, его взгляд был тверд, лицо – бесстрастно, ходил очень прямо и спокойно высказывал неодобрение по поводу мнений любого человека, будь даже тот самим государем.

Своей холодной иронией, сухим тоном и надменностью, в которых, однако, никогда не проскальзывала открытая враждебность, он легко приводил в смущение и заставлял поверить в истинность своих слов.

В шестнадцать он женился на графине Софье Орловой, племяннице фаворита Екатерины, и, прослужив десять лет в конной гвардии, был назначен главным камергером и членом Коллегии иностранных дел.

Разумеется, он осуждал императора за его политику, которая, впрочем, многим казалась тогда нелогичной. Он жаловался на разрыв Павла I с недавними союзниками, который, по его мнению, неминуемо должен был привести страну к катастрофе. Месяц за месяцем его злость на императора все возрастала. Во-первых, потому что пост председателя Коллегии иностранных дел занимал Ростопчин, а ему очень хотелось получить это завидное место. Более того, Ростопчин мог заходить к царю в любой момент, а он должен был просить аудиенции. Зависть и амбициозное стремление превзойти всех своих коллег привели к тому, что его неодобрительное отношение к государю вскоре превратилось в ненависть к нему.

ЗАГОВОР РАССЫПАЕТСЯ!

Павел знал, что заговор существует: по сути, он существовал с самого начала и первой заговорщицей против него была его собственная матушка. Он всю жизнь прожил в условиях заговора против себя, и, если можно так выразиться, настолько к этому притерпелся, что не считал заговор чем-то роковым. Заговорщик был для него источником боли нравственной, отвратительным, подлым человеком, которого необходимо лишить милостей, – но не посланцем судьбы, и уж тем более не источником физической боли и смерти. Он не столько боялся яда или кинжала, сколько непонимания и, тем более, мятежного утаенного своеволия.

Разница была в том, что прежде у него не было возможности бороться с заговорщиками, а теперь они появились. И по мере того как император догадывался о врагах, он становился все более молчаливым, более жестоким; приказывал, чтобы полицейское наблюдение устанавливали почти за каждым домом. Доносы, правдивые или лживые, выслушивались всегда. Из-за денег, или желая просто отомстить соседу, многие горожане не гнушались клеветой и угрозами.

Законное желание порядка и справедливости, воплотившись в формы, неприемлемые для людей, источником роскоши которых была несправедливость, стало иметь вид личной неприязни и даже ненависти Государя к господствующему классу. Высшее общество – генералы, офицеры, интеллигенция, – свято убежденное не в том, что оно принадлежит к нации творцов, мыслителей и созидателей, – эта терминология в ту пору еще не сложилась, – а в том, что оными мыслителями и политическими деятелями являются, оскорблялось, когда их подлость, хамство и невежество выставлялись императором на всеобщий позор.

Везде, где собирались дворяне, независимо от частных интересов каждого, они были едины в желании «покончить со всем этим». Но далее разговоров и брюзжания дело не шло: не хватало какого-то окончательного импульса к действию.

Рассыпалась и хитроумная конструкция, которую так долго выстраивал граф фон дер Пален. Первым пришлось убрать адмирала де Рибаса. Государь вздумал приблизить его к себе, поручив ему доклады о состоянии флота, что могло обернуться назначением на должность командующего военно-морскими силами. И тут лукавый царедворец, кажется, дрогнул и собрался, выдав Павлу прочих заговорщиков, возвыситься за их счет...

Возможно, Палену это только показалось. Но на карте стояло слишком многое, рисковать было нельзя. В декабре 1800 года Рибас внезапно и тяжело заболел. Пален, ближайший друг, не только не отходил от его постели, но и не допускал к ней никого более, пугая возможной заразой. Видимо, он боялся, что адмирал проболтается... А через некоторое время католическое кладбище в Петербурге украсилось новым пышным надгробием.

Далее пришлось освободится от Панина. В случае успеха заговора он, молодой, энергичный, высокопоставленный чиновник, ничем не обязанный лично Палену, был для него намного опаснее престарелого де Рибаса, особенно после того, как Панин вынудил Александра принять решение об участии в деле,

«столь сильно идущем вразрез с его чувствами».

Панин стоял за регентство Александра при «недееспособном» родителе, а не за убийство Павла, а Пален отлично понимал, что у него будет меньше средств воздействия на Александра, чем у Панина.

Как-то Павел, остановившись перед портретом Генриха IV, с горечью воскликнул:

– Счастливый государь – он друга имел в таком министре, как Сюлли. У меня таковых нет.

Панин молча проглотил упрек. Пален, бывший тут же, немедленно придумал комбинацию. И чрез некоторое время Павлу сообщили анонимную остроту:

– Был бы Генрих Четвертый, а Сюлли найдутся.

Зная дерзновенное остроумие Панина, император не усумнился, что острота сия принадлежит ему, уязвленному низкой оценкой его министерской деятельности. Для отставки, впрочем, сего было недовольно, но Панин сам же и сделал под себя подкоп, наотрез не приняв перемен в отношениях с Францией... Он попал в опалу у императора и вынужден был уехать в одно из своих поместий, оставив пост в Коллегии иностранных дел.

ЦАРЬ-РЫЦАРЬ

Non nobis, Domine, sed nomini tuo ad gloriam!107*Не нам, не нам Господи, а имени твоему во славу (лат.). Девиз ордена тамплиеров*

«АРИСТОКРАЦИЯ ДУХА»

L'enfer est pav® de bonnes intentions108*Ад вымощен добрыми намерениями (франц.).*.

Павел хотел быстро переменить всю жизнь России. Он знал, как это сделать! Нужно, чтобы у власти оказались chevaliers sans peur et sans reproche109*Рыцари без страха и упрека (франц.)*, безупречные в Господних и его глазах. В них все должно быть прекрасно: мундир, выправка, готовность выполнить любую поставленную задачу. Их должна сплотить единая идея – без идеи возможно лишь то laissez faire, laissez passer110*Пусть все идет своим порядком (франц.)*, бесстыдное и безоглядное разворовывание страны, которое было и при матушке. Идея, объединившая страну, была даже у исчадий ада, у якобинцев, казнивших Людовика XVI: liberte, egalite, fraternite111...*Свобода, равенство, братство (франц.)* Павел нашел идею, которую можно противопоставить якобинской, которая способна сплотить и очистить Россию: рыцарство! Благородное сословное неравенство против губительнаго якобинского равенства! Равнение по низшим, равенство в хамстве и подлости суть крах и разгром всей человеческой культуры; не демократизация, но аристократизация общества спасительна для сего последнего, и в этом лежит внутреннее духовное оправдание орденской деятельности...

Монарха, мечтавшего о рыцарской верности подданных, привлекала жесткая иерархическая дисциплина феодального ордена. Все русское дворянство должно было, по мысли Павла, преобратиться в таковой же... И каждый дворянин должен занять в ордене подобающее ему место; определить его могли лишь парады, соблюдение должного этикета в поведении, а засвидетельствовать принадлежность к данному именно месту должна подобающая форма...

Павел и в дальнейшем совершенствовал и оттачивал систему духовного диктата, призванную споспешествовать процветанию страны и счастью подданных. В 1799 году им были запрещены поездки молодых людей за границу для обучения, а для избежания самой надобности в таких поездках основан был Дерптский университет. В 1800 году был запрещен ввоз всяких книг и даже нот из-за границы, самый дух которой был пропитан революционными миазмами...

Вот только поймет ли это beschrсnkter untertanenverstand112?*Ограниченный ум подданных (нем.)* Да и православие не давало здесь ему ни простора для маневра, ни материала для выбора: оно никогда не имело военно-рыцарских орденов. Но в православной России, усилиями Екатерины II или попущением Божьим, существовали католические рыцарские ордена – иезуиты, иоанниты...

ИЕЗУИТЫ

Именно для того чтобы встретиться с иезуитами, Павел, совместно с великими князьями Александром и Константином, возвращаясь после коронации в Санкт-Петербург, заехал в Оршанский иезуитский коллегиум. Он хотел познакомиться с сорокасемилетним Габриэлем Грубером. Уроженец Вены, член «Общества Иисуса» с 1755 году, Грубер изучал естественные науки в Лейбахе. Когда Климент IV распустил орден, Габриэль бежал в Полоцк, стал педагогом в иезуитском коллегиуме. Обучая – учился, добавив к уже известным ему французскому и немецкому языкам итальянский, польский, русский...

Габриэль Грубер поставил перед собой цель – возродить орден иезуитов. Провинциал ордена и ректор коллегиума Вихерт, генеральный викарий Ленкевич, сменивший его на этом посту Франциск Каро преклонялись перед его энтузиазмом и энергией. Восхитился ими и Павел: встреча в Орше сблизила и даже подружила их.

Во дворец Грубер вошел как стоматолог: исцелив болевший зуб царицы. Однако при каждой встрече, в каждой беседе с императором он умудрялся продемонстрировать такую эрудицию, такую осведомленность в любых вещах на свете и одновременно такое желание быть полезным в любом вопросе, что скоро стал просто незаменим при дворе. Ведь не исцеление же зуба Марии Федоровны, в самом деле, Павел счел достаточным поводом для награждения его орденом Андрея Первозванного! Однако иезуит с горделивым смирением уклонился.

– Знаки светских отличий – не только суета и соблазн, но и опасность великая. «Что для меня было преимуществом, то ради Христа я почел тщетою»*Флп., 3:7*, – говорит апостол Павел. Служить монархам должно, не задумываясь о возможных наградах, но только ad majorem gloriam Dei113*К вящей славе господней (лат.)*.

Именно Грубер, а не отстраняемый им от дел Сестренцевич работал сейчас над проектом встречи папы Пия VII с Павлом I

«в католических провинциях России».

Нападение французов на Рим значительно продвинуло дело. Папа уже писал, что пребывание в России помогло бы ему

«заключить союз церквей с государем, который является другом человечества и защитником угнетенных».

В свою очередь Павел I, с подачи Грубера, хотел обсудить с папой вопрос о восстановлении распущенного ордена иезуитов, с тем, однако, чтобы он вел борьбу против развивающегося атеизма, а не с представителями других христианских вероисповеданий, как это было раньше. Собственно, сами эти «другие христианские вероисповедания» должны слиться в едином экуменистическом хорале... «Обнимитесь, миллионы!»114* Шиллер Ф. К радости* – гремел в ушах Павла торжествующий гимн...

Павел, для того чтобы Груберу было где работать, передал иезуитскому духовенству санкт-петербургскую церковь святой Екатерины... При ней был создан «Дворянский коллегиум», через который прошли дети Барятинских, Вяземских, Гагариных, Голицыных, Прозоровских, Севериных, Строгановых и других лучших фамилий России. В этот коллегиум должны были отдать и А.С. Пушкина, но «подвернулся» Лицей...

...При Павле Грубер не смог добиться цели, но уже при Александре I Благословенном папа специальным бреве восстановил орден, и Габриэль был избран его первым генералом. Он погиб в 1805 году в Петербурге при пожаре, охватившем коллегиум, спасая бумаги ордена...

ПРОТЕКТОР ОРДЕНА

Русский император, не принадлежащий к католической церкви, но исповедующий схизму Фотия, сделался гроссмейстером Ордена религиозного и военного, имеющего первым своим начальником папу. Император Павел поразил Европу.

Аббат Жоржель

Давней мечтой Павла было объединить православие и римский католицизм. В союзе двух церквей он видел возможность их дальнейшего развития и процветания. Мысли эти его были широко известны. «Латинская» партия при дворе – Илинский, Потоцкий, Чарторыйский, Радзивилл и tutti quanti,*Тому подобные (ит.)* – старались споспешествовать Груберу в налаживании возможно более тесных контактов между Петербургом и римским престолом.

Несмотря на то, что с 1797 года в России были закрыты частные типографии и установлена строгая цензура для русских книг, император с каждым днем все более приобретал славу веротерпимого человека. Он создал в Сенате особый отдел, который ведал вопросами католической религии. Павел I принял при своем дворе Лоренцо Литта, папского нунция. Брат Лоренцо, Джулио Литта, был аккредитован при российском дворе Великим магистром Мальтийского ордена, Волынский приорат которого существовал в России с конца 70-х годов.

19 сентября 1792 года Конвент своим постановлением конфисковал все владения Мальтийского ордена во Франции; кавалеры ордена, как и другие французские дворяне, вынуждены были эмигрировать из страны. Император Павел I чуть ли не в первую очередь занялся орденскими вопросами. 4 января 1797 года, на третий месяц по приходе к власти, он подписывает Конвенцию с папским престолом об учреждении в империи великого приорства ордена госпитальеров св. Иоанна Иерусалимского (Мальтийского ордена), присоединенного к англо-баварскому «языку» ордена на место бывшего приорства польского. В этом документе Павел

«подтверждает и ратифицирует за себя и преемников своих на вечные времена, во всем пространстве и торжественнейшим образом заведение помянутого ордена в своих владениях».

Ордену были пожалованы

«все те отличности, преимущества и почести, коими знаменитый орден сей пользуется в других местах, по уважению и благорасположению государей».

На содержание российского приорства с его тринадцатью командорствами, положено было отпускать ежегодно из казны более 300 тысяч польских злотых; этот доход был

«свободен навсегда от всяких вычетов».

Сан великого приора и командоров должен был предоставляться лишь русским подданным.

Уже в ноябре 1797 года канцлер Мальты, которой, с одной стороны, угрожала Турция, и которая к тому же лишилась по различным причинам многих своих богатств, стал искать защиту у нового императора, чье усердие в делах веры не оказалось незамеченным. Напротив – оно было высоко оценено! Павел получил крест, который ранее носил Ла Валет, самый знаменитый из великих магистров ордена. Помимо креста гроссмейстер ордена Гомпеш передал Павлу мощи святого Иоанна, покровителя ордена, и чудотворный образ Божьей Матери Филермской. Тогда же Павлу I был поднесен титул «протектора Мальтийского ордена». Возлагая его на себя, император принимал обязанности следить за точным выполнением кавалерами ордена его законов и статутов; таковой надзор был лишь приятен императору, ибо

«обязанности Мальтийских кавалеров всегда неразлучны с долгом каждого верного подданного к его отечеству и государю».

Мальтийский орден, по мысли русского императора, был тем ядром, вокруг которого, без различия вероисповеданий и национальностей, могли бы сгруппироваться все духовные и военные силы Европы, противостоящие якобинцам, разрушающим престолы и алтари, ниспровергающим законность и порядок. Не зря ведь орден так долго и успешно боролся против внешних врагов христианской Европы! Теперь же его задача – объединить все лучшие элементы в борьбе против революционного движения!

То, что в Мальтийском ордене религиозность была традиционно окрашена в мистические цвета, также импонировало Павлу, воспитанному в масонском духе. Тот город Солнца и счастья, который явился впервые перед воображением Павла-ребенка, теперь, для Павла-императора распахнулся в образ идеального всемирного рыцарского союза, в котором строгое христианское благочестие и выверенные веками нормативы поведения сочетались с безусловным иерархическим послушанием... Да, это можно было противопоставить разрушительным идеям, исходившим из революционной Франции!

ГРОССМЕЙСТЕР МАЛЬТИЙСКОГО ОРДЕНА

[Павел,] увидев измученных людей в каретах, послал узнать, кто приехал; флигель-адъютант доложил, что рыцари ордена святого Иоанна Иерусалимского просят гостеприимства. «Пустить их!» Литта вошел и сказал, что, «странствуя по Аравийской пустыне и увидя замок, узнали, кто тут живет...»115*Цит. по: Парнов Е.И. Мальтийский жезл*

Н.К. Шильдер. Записки

Законы царств, обряды веры,

Святыни – почтены в химеры;

Попран Христос и скиптр царей;

Европа вся полна разбоев;

Цареубийц святят в героев:

Ты, Павел, будь спаситель ей!

Г.Р. Державин

То, что звание протектора налагало не только на Павла, но и на Россию известные обязанности по отношению к ордену, стало ясно в июне следующего года.

Молодой французский генерал Бонапарт, по пути в Египет, 12 июня 1798 года без боя взял Мальту. Великий магистр Гомпеш, несмотря на то, что Бонапарт от имени Директории гарантировал ему сохранение всех орденских отличий и привилегий, бежал на континент, в Триест, а затем в Рим, где, впрочем, его святейшество и видеть его не пожелал.

Граф Джулио Литта, великий приор, явился ко двору Павла в Гатчине. И он, и его свита были, как то предписывалось ритуалом, в черных, с белым восьмиконечным крестом, запыленных плащах паломников, истомленных долгой дорогой. Преклонив колени, кавалеры смиренно просили приюта и помощи...

Павел, как протектор Мальтийского ордена, 15 августа 1798 года собрал капитул из орденских бальи и командоров российских приорств, чтобы судить Гомпеша. Позиция его святейшества римского первосвященника была доложена графом Джулио Литтой, великим приором, – он отказывал Гомпешу в праве на гроссмейстерский жезл. Члены капитула, виновные в сдаче острова без боя (бальи Турин-Фризари и Феррата, командор Буаредон де Ненсус, адвокат Мускатье и советник Бонаньи), также были разжалованы. Через несколько дней новым гроссмейстером ордена, с благословения римского первосвященника, был избран Павел I 116*По уставу ордена избирать Великого магистра могли лишь рыцари, не менее тринадцати лет состоявшие в ордена и не менее трех лет воевавшие во его славу; по умолчанию предполагалось – они избирали магистра из своей среды. Кроме того, Павел был православным и женатым вторым браком*.

В работе капитула участвовали посол Англии, лорд Витворт, и посол Австрии. Втянуть Россию в войну против революционной Франции было их основной задачей.

29 ноября 1798 года император Павел возложил на себя знаки нового сана: белый мальтийский крест, рыцарскую мантию, корону, был опоясан мечом.

«Прокламациею, учиненною пред нами ноября в 29-й день, мы, приняв на себя титул великого магистра издревле столь знаменитого и почтения достойного ордена святого Иоанна Иерусалимского, высочайше повелеваем сенату нашему включить оный в императорский титул наш, предоставляя синоду поместить оный по его благоусмотрению»,

– писал Павел в своем знаменитом указе.

Возложив мальтийский крест на себя, Павел украсил ими и грудь ближайших из близких, своих соратников в многосложном труде перерукоположения117*Термин Бориса Башилова* российского дворянства. В числе первых получил этот крест в 1798 году Петер фон дер Пален, став великим канцлером Мальтийского ордена. Из рук Павла удостоились этого ордена в числе первых принц Конде (великий приор ордена), Куракин и Безбородко, ставшие почетными бальи, Чарторыйский, Радзивилл, Сен-При – новоиспеченные командоры... Получила мальтийский крест и Анна Лопухина, единственная дама, удостоенная такой милости. На фоне упразднения орденов Георгия и Владимира Мальтийский крест стал самой высокой и лестной наградой. Прием в мальтийские рыцари был открыт и для духовенства; в орден вступили даже некоторые епископы. Лишение же звания мальтийского кавалера, если таковое происходило, означало полнейшую опалу.

Стал ли Павел при этом подлинным, эзотерическим владыкой ордена? Сам Павел, вероятно, именно так и думал. Но мы можем позволить себе усомниться в этом! «Серым кардиналом» был кто-то другой. Вспомним, что даже святой равноапостольный император Константин, легализовавший христианство в Римской империи, в документах Никейского собора (325 год) поименован не более как 'episkopoV twn 'exoterikwn – «владыка внешних»...

Мальтийский крест Павел поместил на государственный герб, возложив его на грудь двуглавого имперского орла. Мало того, свой вензель Павел оформил в виде мальтийского креста, а тамплиерский девиз, подхваченный госпитальерами,

– «Не нам, не нам, а имени твоему»,

– появился в это время на русских монетах. Папский нунций при русском дворе граф Литта немедленно с фельдъегерем отправил образцы монет в Ватикан.

Парадокс состоял в том, что сожженный заживо Филиппом Красивым гроссмейстер ордена, существовавшего под этим девизом, Жак де Моле, с костра проклял до тринадцатого колена род французских королей.

Но это был не единственный парадокс. Мальтийский орден долго и успешно боролся против магометан – извечных, как принято считать, врагов христианства. Ныне же корабли под флагами с изображением мальтийских и андреевских крестов сражались бок о бок с кораблями, флаги которых были украшены полумесяцем... Было ли это прегрешением, с точки зрения человека, путеводной нитью которого являлся, в частности, экуменизм? Было ли это прегрешением бльшим, чем вероотступничество Наполеона в Египте, все свои воззвания начинавшего словами: «Нет бога, кроме Аллаха, и Магомет – пророк его»?

Константинополь, ужаснувшись энергии молодого корсиканского генерала, одержавшего победу в Египте, обратился к России с просьбой о союзе. Павел колебался только до Абукира (1 августа 1798), где Нельсон пустил на дно почти все наполеоновские корабли. 22 декабря 1798 года царь Павел I и султан Селим III подписали договор о военной помощи, вводящий их в антифранцузскую коалицию. Адмирал Ушаков, проведя эскадру через Босфор, под окнами Сераля118*Султанский дворец в Истанбуле*, захватил Ионические острова. «Республика семи соединенных островов», созданная здесь, была кондоминиумом России и Турции.

Русский флот уж был готов овладеть Мальтой, выбив с нее французов, но англичане упредили их в осуществлении замысла сего... Собственно, захватив остров, Наполеон и не надеялся удержать его: перевес англичан на море и до Абукира был очевиден.

Но почему, отвоевав Мальту, англичане не вернули тут же этот остров его новоиспеченному гроссмейстеру, своему могущественному союзнику по коалиции? Или даже союз с Россией был им не так важен, как владение этой второй по важности, после Гибралтара, ключевой точкой Средиземного моря? Как бы то ни было, это дало понять союзникам Англии: собственные интересы она ставит выше любых союзов и договоров.

Антифранцузская коалиция оказалась на грани распада.

СУВОРОВ

Но договору с членами антифранцузской коалиции Павел обязался предоставить армию в шестьдесят пять тысяч солдат, из коих одиннадцати тысячам действовать надлежало в Нидерландах, а остальным – в Италии. Это было не так уж много: Австрия ставила под ружье двести двадцать пять тысяч человек, Португалия и Англия действовали всем своим флотом на морских коммуникациях злодейки-Франции. Союзники настаивали, чтобы русскую армию возглавил Александр Васильевич Суворов.

Высланный в свое имение Кончанское, Суворов был приглашен в Санкт-Петербург:

«Граф Александр Васильевич! Теперь нам не время рассчитываться. Виноватого Бог простит! Римский Император требует Вас в начальники своей армии и вручает вам судьбу Австрии и Италии. Мое дело на то согласиться, а Ваше – спасать их. Поспешите приездом и не отнимайте у славы Вашей время, у меня удовольствие Вас видеть.

Пребываю к Вам благожелательный Павел».

Павел возложил на престарелого фельдмаршала большой крест ордена Иоанна Иерусалимского.

– Иди, спасай королей!

Этот великий солдат, имя которого стоит в ряду самых выдающихся национальных героев, не колеблясь, пошел в бой. Обладая беспримерным мужеством, Суворов одержал победу над французами в Кассано, на реке Треббия и в Нови. Через год после Бонапарта он триумфально вступил в Милан; освободил Мантую, и, меньше чем за два месяца – всю Италию, из которой изгнал французских захватчиков. Целью Павла было восстановление монархической власти по всей Европе под эгидой христианской церкви; Суворов был полностью согласен со своим императором.

«Италия должна быть освобождена от ига безбожников и французов: всякий честный офицер должен жертвовать собою для этой цели, – пишет А.В. Суворов М.Ф. Меласу 8 апреля 1799 года из г. Валеджио. – Ни в какой армии нельзя терпеть таких, которые умничают. Глазомер, быстрота, натиск! – этого будет довольно!»

Русский генералиссимус хотел вести свои войска на Францию. Но 16 сентября Павел дал ему приказ перейти через Альпы.

Одна из задач, поставленная перед российской армией в Швейцарии, выглядела, по меньшей мере странно.

«За неистовое и разнузданное поведение отнять орден Владимира»

надлежало у Лагарпа, получившего орден сей, когда он был наставником старшего сына Павла, Александра. Далее предписывалось Лагарпа сего с фельдъегерем отослать в Петербург – для дальнейшего препровождения в Сибирь либо заключения в Шлиссельбургской крепости. Но ведь Лагарп давно не был школьным учителем на содержании царской семьи! Да, он был ярым сторонником французской революции, да, он интриговал, конспирировал во имя ниспровержения старого порядка в Швейцарии и возникновения

«единой и неделимой республики Гельвеция».

Но интриги-то сии кончились викторией, и Лагарп был ныне лицом отнюдь не частным, но одним из пяти членов Директории республики Гельвеции. Ведь это означало, что Россия в состоянии войны с Гельвецией находится!

А то позабыл Павел, что Лагарп старался возвысить отца во мнении сыновей, что он отказался от участия в замыслах бабушки лишить Павла трона в пользу Александра...

26 МАЯ 1799 ГОДА

В сей день генерал-фельдмаршал граф Суворов-Рымникский представляет государю императору рапортом, как особо отличившихся и достойных высших наград, генерал-маиора князя Багратиона и генерал-маиора Милорадовича, под туринскою цитаделью себя оказавших...

В сей день у наследника престола Александра и его супруги Луизы Марии Августы Баденской (в православии Елизаветы Алексеевны) рождается дочь (а у Павла I, стало быть, внучка), Мария Александровна.

В сей день выходит из печати «Герман и Доротея», сочинение славнейшего немецкого писателя Гете.

В эти дни, только что окончив иезуитский пансион, флигель-адьютантом Павла I становится прапорщик лейб-гвардии Семеновского полка, будущий масон (с 1816 года), участник подавления восстания декабристов, создавший Корпус жандармов и знаменитое Третье отделение собственной Его Императорского Величества канцелярии (в 1826 г.), Александр Христофорович Бенкендорф. Его бабка, Софья Елизавета Ригеман фон Ловерштерн, была воспитательницей Павла, а ее сын, Христофор – гражданским губернатором Риги.

В сей день в Москве, на Немецкой улице, во дворе коллежского регистратора Ивана Васильевича Скворцова, у жильца его маиора Сергея Львовича Пушкина родился сын Александр...

И потому именно эту дату предложил считать рубежом XVIII и XIX веков такой тонкий ценитель российской истории, как Натан Эйдельман.

***

Павел I уже начал понимать, что союзники предают его ради собственных интересов. Австрия не только не предоставила ему помощи, о которой они ранее договорились, но и мало-помалу увела свои войска с альпийских лугов. В то же время другой французский генерал, Массена, воспользовавшись бездействием австрийского эрцгерцога, опередил Суворова по дороге в Сен-Готард и знаменитой кавалерийской атакой обеспечил превосходство армии Бонапарта над ее врагами.

Граф Ростопчин и молодой Никита Петрович Панин, управляющие Коллегией Иностранных дел, не выносили друг друга, но каждый из них был по-своему честолюбив и пытался привлечь к себе императора. И тот, и другой ненавидели «французов-цареубийц». Панин отдал бы всех солдат империи, лишь бы свергнуть революционный режим. Так он говорил. Но не для того ли умирали солдаты империи, чтобы английским купцам гораздо удобнее во всех частях света торговать было, без оглядки на купцов французских? Несмотря на измену Вены, Панин остался верен союзу с англичанами и искал теперь заручиться поддержкой Пруссии, Швеции и Дании...

18 БРЮМЕРА ПАВЛА ПЕРВОГО

Я безумен только при норд-норд-весте; когда ветер с юга, я отличаю сокола от цапли.

Шекспир. Гамлет, акт II, сцена 2

КОЕ-ЧТО О СОСЛАГАТЕЛЬНОМ НАКЛОНЕНИИ

Если бы на другой день после Тильзитского мира гениальность Наполеона целиком заменилась простым здравым смыслом, он и поныне властвовал бы над прекраснейшей частью Европы.

Стендаль. Жизнь Наполеона

Если я добьюсь успеха в России, я буду владыкой мира.

Наполеон I

История – сказано давно и не нами – не терпит сослагательного наклонения, всех этих «если бы». Если бы у бабушки были бы пейсы, она была бы дедушкой! Но, сказав «если бы», мы вдруг получаем переворот настолько колоссальных пластов истории, что останавливаемся в недоумении: неужели судьбы мира в самом деле зависят от таких незначительных, на первый взгляд, обстоятельств? И роль этих обстоятельств – а сколько их и сегодня окружает нас! – только тогда приобретает свой подлинный смысл. Поэтому научно-художественная литература никогда не сможет отказаться от этого риторического оборота, предельным выражением которого стал «Институт экспериментальной истории» А. и Б. Стругацких.

Писатели любят вспоминать, что молодой офицер-корсиканец Наполеон Бонапарт за малым не записался в русскую службу! Судьба явно не хотела этого: за два дня до того, как будущий император Франции собрался искать счастья в России, вышел Указ, предписывающий волонтеров иностранных в русскую службу принимать непременно с понижением на один чин... В принципе, Бонапарт мог бы проглотить сей реприманд и прошения не забирать; но судьбе было угодно, чтобы он предпочел соблюсти свой решпект... А поступи он в службу русскую, и, может быть, вся история пошла бы по иному...

Курсивом здесь выделена фраза, в которой мы видим гораздо менее интереса, чем может показаться, но которую повторяют настолько часто, что мы хотели бы здесь объясниться с любителями оной. Тем более, что мы приблизились к рассмотрению действительно одного из ключевых моментов русской истории – тому сверхкраткому и усилиями лиц заинтересованных еще более укороченному эпизоду, в ходе которого Россия могла бы стать гегемоном на всем Евро-Азиатском континенте... Нужно для этого в тот момент ей было немного: найти общий язык с Францией.

Самое яркое, что может выдумать человек, которому желательно «переделать» историю, в связи, скажем, с принятием Наполеона в русскую службу – это вывернуть ее наизнанку: «нашествие двунадесяти языков» идет под командованием Наполеона, но не на восток, а на запад, решающее сражение происходит не под Бородином, а под Компьеном или Суассоном, горит не Москва, а Париж... Не хватает только, чтобы русские отступали из Парижа летом, мучаясь и погибая от жары119*«Для русских существует лишь одна преграда, а именно знойный климат. За три года они в своей молдавской армии потеряли от болезней тридцать шесть генералов и сто двадцать тысяч солдат», – пишет Стендаль в «Жизни Наполеона»*. «И чтобы не они ели павших лошадей, а их ели живые тигры», как заметила одна моя знакомая нежного возраста. Может быть...

Вывернув таким образом историю наизнанку, ее «творец» с удивлением замечает, что итог практически не изменился. И в том, и в другом случае, «стерев случайные черты», мы видим одно и то же: две разрушенные, в большей или меньшей мере выжженные страны на двух противоположных концах Европы. Сожжено также и все пространство между ними. И не так уж важно, куда шло нашествие и где произошла «битва народов»; важнее – кто с кем сражался, а здесь от перестановки слагаемых сумма не изменилась. Сумма эта оказалась в пользу третьих стран, в войне не участвовавших непосредственно, но организовавших ее и воспользовавшихся ее плодами. В данном случае – в пользу Англии.

Франция готовилась к войне с Россией с того времени, как Екатерина II осмелилась на раздел Польши, а Людовик, по своему безволию, допустил его. С этого момента Франции начинают на разные голоса внушать желательность и необходимость восстановления Польши, как «санитарного кордона» между Россией и Европой, кордона, в который входили также Швеция, фрагменты Австро-Венгрии и Турция. Но будь у Франции с Россией надежный союз, не нужен был бы и этот «санитарный кордон».

Россия, с ее ни с чем не сравнимым природным, ресурсным и человеческим потенциалом, веди она в Европе мудрую, то есть собственную, политику, а не шарахайся, в результате подкупа придворных чиновников, от чуждых ей интересов одного европейского союза к чуждым ей интересам другого европейского союза, могла бы стать владычицей Европы. Единственной державой, способной ей противостоять, еще в начале XIX века осталась бы только Америка. Тильзитский мир 1807 года был одним из самых мудрых решений двух держав; но проживи Павел полугодом дольше в начале века, и окрепший союз России с Францией сделал бы ненужным не только Тильзитский мир, но и нелепую, чудовищную войну 1812 года...

Вопрос – могло ли это случится?

Ответ – нет, не могло. Потому что были силы, заинтересованные, чтобы этого не случилось.

«Идеи становятся материальной силой, когда они овладевают массами»,

– заметил К.Маркс. Но идея становится материальной силой и тогда, когда она оказывается осмысленной и принятой как руководство к действию конкретным политическим деятелем. Законы общественного развития не безлики, – они действуют только через конкретных лиц, и во все времена идеи имеют свое имя. Например, идея мировой гегемонии Англии на рубеже XVIII и XIX веков носила имя «Уильям Питт». Главное – понять идею, все остальное – дело техники... А техникой этой Питт владел в совершенстве.

НАПОЛЕОН

... к осени 1799 года революция исчерпала себя, но готова была рухнуть в очередной виток кровавого террора. Вернувшись из Египта, Бонапарт застал легализованный якобинский клуб, вновь действующий закон о заложниках, восстание в Вандее... Пахло повторением 93-го года. Его не хотел никто. Наиболее влиятельный член правительства, Баррас, продавал республику Бурбонам и предлагал генералу Бонапарту выступить в роли приказчика. Не менее влиятельный Сийес продавал республику герцогу Орлеанскому, установив, правда, ширмы конституционной монархии, – и предлагал генералу Бонапарту стать коммивояжером. Генерал Бонапарт принял один и тот же товар – республику – у обоих; иначе ее принял бы Моро или Журдан. Наличие нескольких «собственников» лишний раз убедило его, что ни один, ни другой собственником сего товара на самом деле не является. Но поскольку скоропортящийся товар им был принят, он нуждался в chair a canon120*Пушечное мясо (франц.)* для его охраны, ибо то, что было ему вверено Республикой, он оставил в Египте... Под рукой оказался Лефевр, командовавший парижским гарнизоном и 17-й дивизией, человек, более храбрый, нежели умный, и потому – вполне подходящий... На его стороне оказался мастер политического сыска и провокаций Фуше, министр полиции; на его стороне оказался умный и вероломный министр иностранных дел Талейран...

9 ноября (18 брюмера по революционному календарю) 1799 года Наполеон разогнал Директорию, Совет пятисот, Совет старейшин и спас Францию от красной проказы, которая пожирала ее. Генерал Бонапарт, вроде бы ставленник тех парижских чудовищ, которые свергли и Бурбонов и физически уничтожили Божьих помазанников, против которого поэтому выступали и Павел I, и все европейские монархи, на деле оказался врагом якобинцев, героем, которого посланным Франции самим Провидением! Его гений и отвага остановили, обуздали и в конце концов уничтожили чудовищную Революцию. И сам он оказался менее ригористичным и более человечным, чем казалось поначалу: выяснилось, что первый консул ни на минуту не упускал из виду пустующий трон; оказалось, Наполеон мечтал положить начало династии королей...

Встал вопрос: как к этому относиться?

НЕМНОГО О ЛЕГИТИМНОСТИ – И ПОРЯДОЧНОСТИ

Брейский кюре несколько раз переходил из католичества в протестантизм и обратно. Когда его друзья удивились такому непостоянству, он воскликнул: «Это я-то непостоянен? Я склонен к измене? Ничего подобного. Мои убеждения всегда неизменны: я хочу оставаться брейским кюре».

Шамфор. Максимы

Трудно найти более проницательного и способного к размышлениям человека.

Сэр Чарльз Витворт, посол Англии в Санкт-Петербурге – о Павле I.

Наполеон не был «помазанником Божьим»...

Павел I лишился сна. Должен ли он оставаться защитником Бурбонов? Или ему не должно быть дела до Бурбонов, несмотря на личные встречи с казненными Людовиком, принимавшим его почти как брата, и Марией-Антуанеттой? Религия? Безумцы-революционеры сокрушали алтари, вводили нелепый культ «Верховного существа», равно чуждого всем конфессиям мира: Наполеон взял под свое покровительство религию и вернул священников к алтарям...

Разве он, Павел, не принимал постоянно всех этих несчастных аристократов, бежавших, преследуемых Террором, из Франции? Он оказал гостеприимство в графу Прованскому с его двором, выражал ему понимание, – разве у него нет обязательств перед ним?

И разве не входит данная ему Богом Россия в коалицию, возглавляемую Питтом, и поставившую целью низвергнуть узурпатора Бонапарта, вернуть власть законным Бурбонам? Для расторжения международного договора должны быть веские причины: есть ли они у него?

Идея монархизма неразрывно связана с легитимностью престолонаследования. Возложить на себя корону, не будучи Габсбургом или Бурбоном, Стюартом или Романовым, – не значит стать «защитником монархии», напротив, это значит – стать ее злейшим врагом. Имел ли Наполеон право на корону?

Иезуит Г.Грубер убеждал Павла, что после 18 брюмера во Франции появился король,

«если не по имени, то по существу».

Он демонстрировал копии документов, доказывавших, что род Наполеона восходит к средневековым властителям Тревизо. Наполеон родился 15 августа 1769 года в Аяччо, от Карло Бонапарте и Летиции Рамолини; Карло не раз представлял дворянство в выборных органах самоуправления Корсики. Старшая сестра Наполеона воспитывалась в Сен-Сире, – и одно это свидетельствовало, что Бонапарты принадлежали к старому дворянству...

– Но, главное, этот великий генерал – верховный страж порядка и уважения традиций. Своим конкордатом с папским престолом Наполеон вернул мир и спокойствие церкви, – был неистощим в аргументах Грубер...

Главным аргументом для Павла стало иное – то, что он видел своими глазами: Франция, стряхнув с себя революционный кошмар, под властью Наполеона приходила в норму.

Ненависти ко Франции у Павла не было и быть не могло: она относилась только к «революционному» духу эпохи, к тем преступлениям, которые совершались ежедневно во Франции «во имя свободы». Павел видел, что основные усилия Наполеона сводились к ограничению бесчеловечной власти дворянства над теми, кто обрабатывал землю, – то есть к решению вопроса, которым был озабочен и он, Павел. Он увидел, сколь могущественным может стать освобожденное от бесконтрольной власти чиновничества третье сословие, пути для освобождения которого в России отыскивал и он, Павел. И он видел, что все это дает быстрые и поразительные плоды: казалось бы, разоренная и истерзанная революцией страна обрела новые, неисчерпаемые силы, как только сосавшие из нее кровь паразиты частично перебили друг друга, а частично были вышвырнуты вон.

Последней каплей, заставившей Павла принять решение в отношении Наполеона, стала личная встреча с человеком, претендующим на роль «короля Франции в изгнании». Графа Прованского, брата казненного Людовика XVI, когда он был вынужден покинуть Пруссию, приютила Россия – со всем его двором: помимо дворца в Митаве он получал также пансион в двести тысяч рублей. Павел I, желая уяснить для себя, как ему в дальнейшем выстраивать политику в отношении нынешней и будущей Франции, почтил своим визитом высокого гостя. Нелепость, происшедшая там, долго не могла изгладиться из его памяти.

Уверенный, что высокий французский гость отдает себе отчет в сложившейся ситуации и может быть только благодарен России и ее императору, Павел, входя в гостиную, направился к стулу, стоящему во главе стола. Принц в изгнании за малым не оттолкнул своего благодетеля. Вынужденный сесть на соседний стул, он заявил слугам, несущим блюда:

– Как бы то ни было, вы обслужите меня первым; здесь король я!

– Votre majeste n'ont rien appris ni rien oublie!121*Вы, Ваше Величество, ничего не забыли и ничему не научились! (фр)* – воскликнул Павел, бросил салфетку на стол и не стал заканчивать завтрак: ему все было ясно.

Через некоторое время де Караману, представителю будущего Людовика XVIII122*Людовик XVII, сын казненного короля, умер в 1795 году* при российском императоре, предложили уехать из российской столицы.

РЕШЕНИЕ

Кто предугадал ход событий на двадцать четыре часа раньше толпы заурядностей, тот двадцать четыре часа слывет человеком, лишенным самого заурядного здравого смысла.

А. Ривароль

В тот день словно кто-то специально перемешал все роли: пока сэр Чарльз Витворт, лорд и посол британской короны, пытался безуспешно найти общий язык с Ростопчиным, чтобы тот удержал императора от внезапного союза с Первым Консулом, Никита Петрович Панин, вице-канцлер Коллегии иностранных дел, не зная еще, насколько этот визит усложнит его дальнейшую работу, доложил царя о визите представителя Франции Дюмурье, победителя при Вальми, участника сражений с русскими на стороне поляков.

Павел I принял французского посланца.

Дюмурье привез официальный ответ Талейрана на требования, заключенные в ноте Его Превосходительства графа Ростопчина: все они показались Его Превосходительству Первому Консулу справедливыми и приемлемыми и он согласен выполнить их:

Мальта со всеми ее владениями будет возвращена Ордену Святого Иоанна Иерусалимского, великим магистром которого является император российский; государство Сардиния будет восстановлено в тех границах, какие существовали до вторжения французов в Италию, а его королю – возвращен престол; будут восстановлены в своих правах король Сицилии, курфюрст Баварии и герцог Вюртембергский.

Собственно говоря, возврат Мальты России для Наполеона был не более, чем широким жестом: захваченная Англией, она ему уже не принадлежала. Ответив «да» на этот и каждый из последующих вопросов, Бонапарт не только одержал дипломатическую победу над Англией, но и, зная от своих тайных наблюдателей, с какой честностью царь выполняет условия договоров и свои обещания, обрел в нем могущественного союзника.

С другой стороны, авторитет победителя египетских пирамид небывало вырос в глазах того, кого, казалось, было трудно чем-либо удивить.

У обеих стран – общий взгляд на определенные факты: Англия хочет подчинить своему влиянию всю Европу, разорить Россию, расторгнув торговые договоры с ней, помешать Парижу залечить свои раны и, благодаря своему спасителю, вернуть себе былое могущество. Надо объединяться, – противу непомерных притязаний Англии.

Союз с Францией казался Павлу, в сознании которого переплелись планы и мечты о защите, величии и добродетели как общественного, так и мистического свойства, милостью свыше.

Бонапарт сразу же выразил посланцу России самое горячее чувство симпатии и уважения к Павлу Петровичу, подчеркивая благородство и величие души, которые, по его мнению, отличают русского царя. Первый Консул приказал вернуть на родину все 6 000 русских пленных, причем им были сшиты за счет французской казны новые мундиры по форме их частей, выдана новая обувь, возвращено оружие. Эта никогда никем при войне не практиковавшаяся любезность сопровождалась личным письмом Бонапарта императору Павлу, в котором Первый Консул в дружественных тонах говорил, что мир между Францией и Россией может быть заключен в 24 часа, если Павел пришлет в Париж уполномоченное на это доверенное лицо.

«Ваш государь и я, – сказал Бонапарт генералу Спренгпортену, – мы призваны изменить лицо земли»123*Цит по.: Тарле А.Е. Наполеон*.

В августе 1800 года начались переговоры между Россией и Францией. Царь отправил в Париж не Ростопчина, наотрез не желавшего признать справедливость перемен в отношениях с Францией и потому отставленного от поста в Коллегии, а генерала Спренгпортена.

«Наполеон после этого первого успеха, – пишет далее Тарле, – решил заключить с Россией не только мир, но и военный союз. Идея союза диктовалась двумя соображениями: во-первых, отсутствием сколько-нибудь сталкивающихся интересов между обеими державами и, во-вторых, возможностью грозить (через южную Россию в Среднюю Азию) английскому владычеству в Индии».

Наполеону этот шаг дался не просто. Париж еще содрогался от «неподкупных», недобитых республиканцев, перед которыми он должен был отстаивать союз с самодержцем России, «тираном» в их терминологии, правящим на другом конце Европы. И он во всеуслышание заявил им:

– Павел Первый – великий государь!

Павлу приходится еще труднее. Не будет преувеличением сказать, что союз с Францией, понимание необходимости которого столь непросто далось ему самому, явился неожиданностью буквально для каждого человека из его ближайшего окружения. И он, доказывая справедливость принятого им решения, выдвигает один из наиболее убедительных, с его точки зрения, аргументов – Мальту:

– Я всегда старался быть на стороне истины и справедливости; долгое время я был убежден, что правда – на стороне противников Франции, длительное время угрожавшей праву, порядку и справедливости во всей Европе. Ныне же ясно, что в стране этой водворяется порядок. И это совершенно изменяет существо дел. Справедливость не может быть на стороне Англии, уже по той очевидной причине, что Англия аннексировала остров Мальту и отказывается вернуть его ордену. Между тем стратегическое положение острова сего, позволяющее контролировать весь бассейн Средиземного моря, таково, что аннексия его является серьезной государственной угрозой России, подрывающей и нынешнюю, и потенциальную ея мощь. Пребывать по прежнему в коалиции с державой сей, так переоценивающей свои интересы против интересов своих союзников, было бы непростительной ошибкой.

– Кроме того, – замечал он ближайшим из близких, – помазание Господне, как то мне свыше открыто, а с ним право на власть, – истинно почиет на том, кто мне не столько своей волей, сколько по велению свыше возвращает святой остров. Он – истинно монарх, но в нарочитой оболочке, и в том тайна и испытание для прозорливости всех ныне царствующих лиц. Англия же, оспаривающая Мальту у меня, подпала власти темных сил и терпима быть далее не может.

Отказ Англии вернуть Мальту был для Павла личным оскорблением. Точно так же вызывали его неприязнь, чтобы не сказать отвращение, попытки Австрии загребать жар в Альпах руками постоянно «подставляемых» ими под удары наполеоновских войск «чудо-богатырей» Суворова. В декабре Павел посылает Суворову требование возвращаться домой.

СМЕРТЬ ПОЛКОВОДЦА

Обстоятельства требуют возврата армии, ибо виды венские те же. А во Франции – перемена. Идите немедля домой.

Павел I – А.В. Суворову

Война 1799 года, в чисто военном отношении едва ли не славнейшая из всех, веденных Россией, была актом возвышеннейшего политического великодушия, бескорыстия, рыцарства в истинно мальтийском духе.

Н. Данилевский. Россия и Европа

«Бескорыстие и рыцарство в истинно мальтийском духе»,

коим так восхищен Данилевский, означало, что в войне той у России не было ровным счетом никаких собственных интересов. «Чудо-богатыри», как всегда, не спрашивая, за чьи интересы умирают, брали Милан и Турин. После побед при Треббии и Нови Суворов оказался у ворот Франции...

Суворов, как и его учитель – Румянцев, не скрывал своей враждебности к французской «просветительской» философии. Он отнюдь не был крепостником, но и не жаловал утопий Руссо и иже с ними, отдавая себе отчет в их антигосударственности. То, что происходило в революционной Франции, было отличной иллюстрацией к его представлениям о том, куда ведут эти утопии. Солдат до мозга костей, он умел побеждать, «умствовать» о том, зачем нужны победы, – не собирался. И вот Франция – перед ним. Что несет он туда? Свободу? Монархию? Порядок? Спасение Европы? Что даст это России? Под Кинбурном, Очаковом, Фокшанами, Рымником, Измаилом сие было понятно не только ему – каждому солдату. Даже в том, что происходило под Варшавой, можно увидеть какой-то смысл. Но здесь? Что даст успех в этой войне? Новые рынки сбыта? Сырье? Или благосклонную улыбку одного монарха другому на балу?

Суворов досадливо тряхнул головой. Солдату не должно умствовать! Солдат должен быть верен присяге и исполнять приказ!

Приказы, однако, становились все нелепее. Гофскригсрат австрийский вел себя так, что думалось: не на два ли фронта война идет? Велено было, армию поворотив, идти в Швейцарию. Но как идти? Провианта – нет! Мулов транспортных обещанных – нет! А впереди не что-нибудь – Сен-Готард; где-то там Корсаков и австрийцы, а Массена-то уже здесь!.. Уж, видно, кому-то платит в Вене Директория – и как бы не самому Тугуту124...*Военный министр Австрии*

Впервые за время похода надев все ордена, фельдмаршал таить сего от войска не стал:

– Одна надежда – на Бога, да на ваше мужество и самоотвержение! Спасите честь России и ее Государя!

Бог и несравненное мужество солдата русского помогли и в этот раз. Были новые кровавые свалки, победами названные: при Сен-Готарде, при Чертовом мосте... Но не было от них радости. Что народному полководцу в княжеском достоинстве (князь Италийский), в чине генералиссимуса всех войск российских, что ему в ворохе высших наград Европы, если смысл в войне потерян...

И вот – новый приказ посреди неоконченной кампании, словно итожащий непростые раздумья и подтверждающий, что не было смысла в этой войне, что зряшными для России были и героизм солдат русских, и их жертвы:

«Идите немедля домой».

Враг исчез. Революционное чудовище оказалось надежным союзником. Воевать стало не с кем. Солдат был более не нужен.

И он умер.*Фраза Л.Н. Толстого – о М.И. Кутузове*

***

Всторжествовал – и усмехнулся

Внутри души своей тиран,

Что гром его не промахнулся,

Что им удар последний дан

Непобедимому герою,

Который в тысящи боях

Боролся твердой с ним душою

И презирал угрозы страх.

Г.Р. Державин

В столицу возвращался величайший русский герой. Павел собирался встретить его триумфом, с колокольным звоном и салютацией, отвести покои в зимнем Дворце... Писал:

«Приятно мне будет, если Вы, введя в пределы российские войска, не медля нимало приедете ко мне на совет и любовь».

В Кракове Суворов, ощутив себя весьма больным, оставил армию, поехал вперед ускоренно. После нечеловеческого напряжения, при армии его державшего, оказалось: здоровья вовсе нет. В Кобрин император послал к нему своего лейб-медика.

Пален видел: заговор оказывался под угрозой. Суворову уж в свое время предложено было участвовать в заговоре сем, но он отказался. Не было оснований думать, что на этот раз согласится. А помешать цареубийству он может! И Пален довел до сведения Павла I, что, не говоря уж о неоднократном и систематическом нарушении уставов воинских, Суворов, с Сицилийским королем породнившись, ни во что не ставит награды, коими отличил его Император...

– Более того, Ваше Величество, Суворов просит при дворе в австрийском мундире появляться...

Павел послал выговор полководцу:

«Его Величество с неудовольствием замечает по возвратившимся полкам, сколь мало приложено старания к сохранению службы в том порядке, как бы Его Императорскому Величеству было угодно, и, следственно, видит, сколь мало они усердствовали в исполнении его воли и службы ... Во всех частях сделано упущение: даже обыкновенный шаг нимало не сходен с предписанным уставом».

Суворов только ахнул:

– Ему что, парики дороже голов? А каким шагом, если не на собственной заднице, мы в Швейцарии с гор в бездну съезжать должны были б? Однако ж съехали и тем честь русского войска спасли!

Он знал, – донесут каждое слово, и потому главнейшего не сказал. Дело здесь было не в косичках – в значительнейшем. Он собирался спросить у императора: коли можно в середине кампании, не достигнув целей ее стратегических, кампанию прервать и войска домой вернуть, – то нужна ли была вообще такая кампания? Он хотел спросить: за что погибли русские солдаты в Альпах? Он хотел спросить: если союзник ведет себя предательски и потери от нерасторопности его за малым не более чем потери от диверсий вражеских, то того ли союзника выбирать надо?

Он о многом хотел спросить императора. И знал – на вопросы те ответа дать император не сможет. И еще он знал, что император о вопросах тех – тоже знает.

Повторялась история с возвращением из Европы графа Nord; чем ближе был поезд к границе, тем суровее становился тон писем, – не нужно было более ничего Европе демонстрировать. Но то Екатерина встречала Павла. Теперь Павел встречал своего полководца.

Вернее, встречи не было никакой. Пришла только цедула:

«Генералиссимусу князю Суворову императорский дворец посещать возбраняется».

Пален и здесь расчистил себе путь.

ИНДИЯ

Я готов атаковать англичан там, где меньше ожидают. А владения их в Индии самое лучшее для сего

Павел – атаману Всевеликого войска Донского Орлову

Мысли об Индии никогда не оставляли Наполеона, начиная от Египетского похода и до последних лет царствования.

«После заключения мира с Россией, – сообщает Тарле, – Наполеон обдумывал – пока в общих чертах – комбинацию, основанную на походе французских войск под его начальством в южную Россию, где они соединились бы с русской армией, и он повел бы обе армии через Среднюю Азию в Индию».

Французский экспедиционный корпус предполагалось отдать под начало блестящего Массена.

Павел предназначил для этих целей двадцатидвухтысячный донской казачий корпус, с единорогами и пушками... Генерал Орлов, атаман донских казаков, должен был сосредоточить войска на исходных позициях под Оренбургом и двинуть их на Хиву и Бухару. Далее им предстояло идти на Индию. Выдвижение казачьих частей началось 12 января. Александр, придя к власти, немедленно остановил его.

АНГЛИЯ

У Англии нет постоянных друзей, как нет и постоянных врагов; у Англии есть лишь постоянные интересы.

Уильям Питт

Все, чем для прихоти обильной

Торгует Лондон щепетильный

И по Балтическим волнам

За хлеб и сало возит нам...

А.С.Пушкин

Считалось, что разрыв с Англией великий вред заграничной российской торговле нанести бы мог. Дворянство российское в получении доходов с поместий, откуда вывозились хлеб и сало, корабельный лес, лен и пенька, – могло оказаться ущемленным. Но вдесятеро более убыточным разрыв тот оказывался для Англии, ибо если на русский хлеб покупатель всегда нашелся бы, то англичанам свои мануфактуры и чаи девать было бы некуда.

То, что товарооборот идет «в одни ворота», – было главнейшим секретом и волшебством торговцев английских. Русские лес и хлеб, вылежавшись в складских бунтах и пакгаузах, к лету стали бы только дороже. Но в лучшем случае остались бы на прежнем уровне цены на бирмингемскую шерсть и сукно из Ковентри. Чай же, привезенный с Цейлона сверхскоростными клиперами, оттого и прозванными «чайными», что на цене товара сего каждый день задержки непоправимо сказывался, обесценился бы в Плимуте. И уж совсем не известно, что стали бы делать торговцы щипчиками для куаферов из лучшей шеффилдской стали и фижм из уса китового, – в первые же дни разрыва торговых отношений с Россией.

Допускать сего нельзя было ни на один день!

Между тем 9 ноября – в день, новым французским календарем поименованный как 18 брюмера, – Павел денонсировал торговый договор с Англией, наложил секвестр на английские товары и корабли, находящиеся в России. На задержанных в русских портах английских судах арестовано и интернировано было более тысячи английских офицеров и матросов.

Павел не испугался принять сие решение. Он вообще теперь не желал ничего бояться. За день перед тем, 8 ноября, в день Михаила-архангела, сокрушившего в довременной битве полчища аггелов ада, исполнился срок предсказания, данного ему свыше, – что по благополучном истечении четвертой годовщины его царствования России, им возглавляемой, более ничто угрожать не возможет до скончания времен125*Екатерина II скончалась и Павел был провозглашен царем в ночь с 6(17) на 7(18) октября 1796 года. Однако напомним, что коронация Павла состоялась лишь 5 (16) апреля 1797 года; до четвертой ее годовщины он не дожил совсем немного...*.

Цена на пеньку на внутреннем российском рынке упала втрое.

Аристократию сие падение цен возмутило: откуда теперь брать деньги на дворцы и экипажи, празднества и слуг? Да уж не сошел государь с ума?

Сегодня нам известно, что перевороты делают не голодные люди, а те сытые, которым хотя бы три дня пришлось побыть голодными. Тогда это было еще неизвестно.

Вопрос отношений с Россией стал для Англии вопросом Messer und Gabelfrage126*Вопрос ножа и вилки (нем.), т.е. жизненно важный вопрос*. Квартер пшеницы на Ливерпульской бирже, недавно еще стоивший 47 шиллингов, стал резко дорожать. К середине марта 1801 года он будет стоить 148 шиллингов – впрочем, это будет пиком, после начнется снижение цен...

...Флот Нельсона двинулся на Ревель и Кронштадт.

ПАЛЕН

Я всю жизнь свою хожу

Вдоль по острому ножу;

А теперь мое житье

Знать, взошло на острие.

С. Наровчатов. Василий Буслаев

Весь последний год Пален находился в непрестанном нервном напряжении, едва ли не превышающем человеческие силы. Вести сложный, многозвенный заговор, в котором любой участник, будучи чем-то обойден, может предать, донести; вести прямые дела городского генерал-губернатора; вести часть дел государственных по своему положению при императоре; тщательно взвешивать все кадровые назначения, давая ход лишь своим людям и отставляя от дел враждебных и вредоносных, – и при этом постоянно иметь вид самого искреннего покоя и благодушия, неотразимо действующий на Павла, – поистине, для сего нужно в особой какой-то форме быть отлиту, не так, как прочие люди. Павел, император, с его неврастенией и истериками, страхами и подозрительностью – тот и половины б таких нагрузок не выдержал, сошел с ума бы. Собственно, он и сошел с ума. А Палену все сие легко давалось, как дыхание!

Союз с корсиканским генералом, усиление которого полным ходом шло летом 1800 года, обсуждали по-разному, но чаще всего с неприкрытой враждебностью. Англофилы уходили в отставку, высшие посты в правительстве России занимали люди с профранцузской ориентацией. По удалении графа Ростопчина вице-канцлером стал известный масон и давний друг Павла князь А.В. Куракин.

Генерал-прокурором был назначен Обольянинов, также масон. Русские масоны, по своим каналам зная, что Павлу грозит опасность, старались погубить Палена, но от него, столь сумевшего расположить к себе императора, отскакивали все стрелы.

Некий молодой человек, в гневе отосланный Павлом в Вену, дабы удалить его от двора, дрался там на дуэли. Пален не включил этого известия в свой доклад, и Обольянинов донес государю о сем сокрытии, заметив:

– Если о таких вещах Вашему Величеству не докладывают, могут умолчать и о важнейших.

Павел вздумал проучить Палена через его жену, первую статс-даму, отказав ей от двора, – но это лишь более озлобило Палена и заставило его действовать еще энергичнее.

Зная от обоих масонских кланов – и от Лопухиных, и от Гагариных – о мрачной роли Палена, Анна Петровна не уставала предупреждать Павла о грозящей опасности, но Пален, словно заговоренный, выходил сухим из воды. Анна Петровна вынуждена была замолчать, видя, что дальнейшие ее усилия могут повести лишь к охлаждению к ней Павла.

Секрет неуязвимости Палена был прост. Павел, с раннего младенчества лишенный отца, всю жизнь искал рядом мудрого, спокойного, простого и уверенного в себе человека, который сию роль мог бы выполнить. Прежде он обрел такого человека в Никите Панине; теперь, когда Панин был давно мертв, Павел видел этого человека в Палене. Неподдельные спокойствие, покой и благодушие, которыми даже в самых сложных ситуациях дышал весь облик Палена, были для него самой лучшей броней ото всех попыток уронить его в глазах императора.

Теперь эта броня ему была особенно нужна: разрыв торгового договора с Англией делал положение критическим и нетерпимым. Начался отсчет последних месяцев жизни Павла.

КАДРЫ РЕШАЮТ ВСЕ

Группа наиболее уважаемых людей страны, поддерживаемая Англией, поставила себе целью свергнуть жестокое и позорное правительство и возвести на престол наследника Великого Князя Александра, который по своему возрасту и чувствам подает надежды. План выработан, средства для исполнения обеспечены и заговорщиков много.

Петер фон дер Пален – генералу Свечину

Minister fallen wie Butterbrote: gewhnlich auf die gute Seite127*Министры падают как бутерброды – обычно лицом вниз (нем.)*.

К.Л. Берне

Нужно было возвратить в Петербург, дабы привлечь к участию в заговоре, Зубовых и Беннингсена.

«Тогда, – повествует сам о себе Пален, – я придумал следующее. Я решил возбудить сострадание Павла к печальной судьбе офицеров, исключенных со службы... Я бросился к его ногам. Он был не прочь от романтизма и через два часа двадцать курьеров были разосланы во все стороны, чтобы вернуть всех, кто был уволен или исключен со службы. Так были возвращены, среди сотен других, Беннингсен и Зубовы».

Одним из аргументов Палена было предсказание, что после четырех лет царствования Павла России ничто не сможет угрожать. Пален же отводил глаза императору от весенней даты коронации и смещал акцент на ноябрь, когда умерла Екатерина и на престол взошел Павел. Вот и теперь – он успел окончить к началу ноября строительство Михайловского замка. 8 ноября, в день архистратига Михаила, замок был торжественно освящен. Шпалерами стояли войска от Зимнего дворца до Михайловского замка, было торжественное шествие, был молебен, был гром пушек...

Указ об амнистии приурочили к этой ноябрьской дате:

«Всем выбывшим из службы воинской в отставку или исключенным, кроме тех, которые по сентенциям военного суда выбыли, снова вступить в оную, с тем, чтобы таковые явились в Санкт-Петербурге для личного представления нам».

Милость императорская распространялась также и на статских чиновников. Уже 17 ноября Платон Зубов, ссылаясь на сей указ, просится

«на верноподданническую службу государю, побуждаясь усердием и верностью посвятить ему все дни жизни и до последней капли крови своей».

Похожие прошения подают Николай и Валериан Зубовы. В дальнейшее трудно поверить: 23 ноября Павел назначает Платона Зубова директором Первого кадетского корпуса; 1 декабря – Николая Зубова шефом Сумского гусарского полка; 6 декабря Валериана Зубова – директором Второго кадетского корпуса.

Впрочем, чтобы подстраховаться, Платон Зубов просит у Кутайсова руки и сердца его дочери. Бывший цирюльник, польщенный тем, что зятем будет бывший любовник императрицы, человек, еще недавно всесильный при российском дворе, соглашается – и чаша весов, когда на нее плотно ложится гирька Кутайсова, склоняется в нужную сторону.

На военных складах Санкт-Петербурга приключилась крупная кража. Дело обыкновенное: когда в России военные не крали целыми складами? И когда это не сходило виновным с рук? Но здесь дело было особое, и военный комендант города Аракчеев явно проявил преступное медление и халатность в расследовании. Впрочем, докладывая дело, Пален особо просил, зная давнюю дружбу императора к сему человеку, чрезмерного наказания ему отнюдь не назначать. Павел, благодарно улыбнувшись тонкому и все понимающему Палену, распорядился всего лишь отправить Аракчеева в его поместье.

После Ростопчина этот человек был самым честным и надежным защитником Его Величества. Больше у императора защитников не было. Они все были либо удалены из города, либо выведены из игры.

11 МАРТА 1801 ГОДА

En Russie le gouvernement est un despotisme mitige par la strangulation128*В России образ правления – это самовластие, ограниченное удавкой (франц.)*.

M-me de Staоl

Когда собаку хотят убить, говорят, что она бешеная.

Пословица

СПИСОК

Lex est quod notatum129*Закон – это то, что записано нами (лат.)*

Нужно было иметь тончайший нюх на людей. Князья Долгорукий, Волконский: они приятели престолонаследника, им можно обещать высокие должности при новом царе. Котлобинский, Малютин, Кологривый: это бывшие гатчинские унтер-офицеры, их в дело приглашать не надобно. Уваров, командир конных гвардейцев: согласен. Талызин, командир Преображенского полка, адъютант Его Величества: дело на мази. Даже серб Депрерадович, командир Семеновского полка, пользовавшийся исключительным доверием царя, ставит свою подпись.

Братья Аргамаковы, плац-адъютант и комендант Михайловской крепости: старший из них мог в любой момент заходить к государю и представлять ему отчет о событиях и волнениях в городе...

С каждым днем число заговорщиков в списке увеличивалось.

Списку сему, по замыслу Палена, отводилось много функций. Первая, очевидная для всех, – по списку сему, в случае успеха, будет делится пирог государственный. L'absents ont toujours tort* Отсутствующие виноваты (фр)*.

О второй – держать каждого из заговорщиков в узде – догадывались многие. Для сей надобности, чтобы никто не усумнился, что речь идет не о подписке на званый обед, в титуле списка аккуратным почерком был обозначен его смысл. Но мало кто понимал, до какой степени он оказывался в руках Палена, поставив свою подпись.

То, что Пален вовсе не собирался брать на себя лично кровь государя императора, понимали все. Но он не хотел рисковать собою совершенно – ни во время переворота, ни во время подготовки к нему. И список Палену нужен был еще и для того, чтобы все его действия были абсолютно законными в глазах государя императора. Но, значит, недоуменно спросит читатель, император должен знать о существовании списка сего?.. Разумеется! А вы как думали? В назначенную Паленом минуту, то есть непосредственно перед переворотом (а коль обстоятельства заставят, то и в любую минуту) список сей должен был лечь на стол государю. Зная, что ленивость и медление обыкновенны для человеков обыкновенных, Пален собирался наглядно продемонстрировать заговорщикам, что не от радости, а по великой нужде прыгают караси на сковородке. Il est peu de distance du Capitole н la roche Tarp®ienne*Невелико расстояние от Капитолия до Тарпейской скалы (франц.). Тарпейская скала – место казней в древнем Риме*, как говорил Мирабо, они должны помнить это!

Но для этого ему нужны были еще две подписи. Со второй проблем не должно было случиться, что и подтвердилось впоследствии: Мария Федоровна поставила свой росчерк, лишь только увидав первую. Но вот этой первой Пален добиться никак не мог.

Там должна была стоять подпись цесаревича.

«МОЛОДОЙ ПОМОЩНИК КАПИТАНА»

У меня нет надежд в настоящем, я уповаю на утешение в будущем. Наша жизнь то же самое, как ежели бы мы с вами очутились на корабле, капитан и весь экипаж которого принадлежали бы к народу, языка которого мы не понимаем. Поднялась страшная буря, и вдруг капитан сошел с ума и по капризу своему бросает за борт одного за другим матросов. Скоро все мы будем погублены этим сумасшедшим, который вместе с нами погубит и весь драгоценный груз корабля. Одна надежда на спасение, если молодой помощник капитана, к которому весь экипаж преисполнен доверия, возьмется за руль. Его нам о том надлежит заклинать...

С.Р. Воронцов – Новосильцеву

Он знал – и не хотел знать.

Пален – об Александре

Царевич Александр был образцом светской любезности. Этот молодой человек, красоту которого отец считал недостаточно мужественной, вызывал восхищение у всех камер-фрау, княжон и жен послов; некоторые шептали, прикрывшись веерами:

«Вот какой император нужен России. Пусть дойдут до Бога наши слова!»

Его жена, великая княгиня Елизавета, довольно незаметная, то также перепуганная свекром, окружала себя молодыми людьми, которые осмеливались враждебно отзываться о монархе. Александр относился к ней с легким презрением, настолько легким, что его скорее можно было назвать снисходительностью. Как-то он вздумал похвастаться перед друзьями-гвардейцами формой ее груди и при них стал расстегивать корсаж... Елизавета убежала в слезах. Впрочем, Александр, Елизавета и Адам Чарторыйский жили в браке a trois и не делали из этого особенной тайны.

Наследник престола еще от бабки, Екатерины, слышал, что он более достоин престола, чем отец. Поэтому его было сравнительно легко убедить и в том, что император Павел, его батюшка, – несомненно, душевнобольной, и в том, что речь идет всего лишь о регентстве при государе, которому, после дворцового переворота, будет гарантирована спокойная и почетная жизнь в любимом Михайловском замке.

Но даже это не могло подвигнуть его поставить подпись свою в страшном списке. Он был уверен: все сладится само собой. Если дворяне каким-то там образом свергнут или ограничат его батюшку, трон его не минует.

Пален, через руки которого проходила вся корреспонденция, показывал ему страшные письма: попади они в руки императора, покатились бы головы. Но и сие не пугало наследника: вряд ли Пален покажет эти письма батюшке, а что он против совести идет, письма эти утаивая, так это его дело.

И даже тот, приводимый Паленом, аргумент, что если не поспешат они сами, то другая какая группа заговорщиков обойдется с батюшкой его намного жестче, его не смущал: во-первых, он в эту другую группу не верил, а во-вторых, что ж с того, что и обойдется? Его-то руки будут чисты, а другого наследника где ж они возьмут?

Тонкий и умный механизм, заложенный Павлом в указ о престолонаследии, действовал, эффективно охраняя престол и выбивая оружие из рук преторианцев.

И Пален решил разладить этот механизм.

Он прямо сказал императору, что заранее трепещет, видя трон в руках женоподобного, изнеженного франта, коему воспитатель его, Лагарп, в душу вложил идеи не токмо республиканские, но даже якобинские.

Имя Лагарпа подействовало. Подействовало и слово «якобинцы». Павел сознался, что и сам так думает. Светские успехи, загадочный вид и близкие отношения Александра с неблагонадежными людьми внушали ему серьезные подозрения.

– Однако ж замешан ли он прямо в заговоре противу отца и императора?

– Боюсь сказать, Ваше Величество!

– Говорите!

– Обвинение слишком страшно, чтобы быть голословным. Дайте мне время, и я найду улики!

Павел затрепетал... Улики против родного сына, умышляющего на жизнь отца!

Он не стал ждать улик и в феврале выписал из Германии племянника Марии Федоровны, 13-летнего принца вюртембергского Евгения. Принц приехал, и Павел, обнаружив к нему необыкновенное расположение, высказал намерение усыновить его и даже намекал на возможность для него занять русский престол, с устранением от последнего Александра Павловича...

Это подействовало! Александр поставил свою подпись.

Более того, он предложил Палену воспользоваться для переворота ночью с 11 на 12 марта, поскольку именно в ту ночь третий баталион его полка, Семеновский, должен был охранять Михайловский замок.

Теперь все было готово.

Впрочем, нет – не все.

ЖЕРЕБЦОВА

Сэр Чарльз Витворт, уехав в Англию, оставил своей любовнице, Ольге Александровне Жеребцовой, значительную сумму денег, и хоть прямо цель сего депозита названа не была, всем, в дело сие посвященным, было ясно: для подкупа необходимых людей.

Ныне, когда сроки окончательно определились, Пален, весьма встревоженный, посетил Ольгу Александровну. Предметом его беспокойства была забота о ее безопасности: императору стало известно что-то весьма серьезное о порочащих ее связях с Витвортом – не как с человеком, но как с дипломатом, представителем короны, с которой начата война.

Драгоценнейшая Ольга Александровна должна покинуть город – иначе даже он, Пален, не может гарантировать ей безопасность, хоть, разумеется, и примет все необходимые меры.

Ольга Александровна, нимало не взволновавшись сей новостью, заметила, что она и так собиралась за границу. Беспокоило ее только одно: как быть с суммами денежными, оставленными Витвортом на общее дело?

Пален, совершенно не затруднившись, предложил в хранители кассы себя, ибо не известно еще, как долго продлится подготовка заговора и скольких людей нужно будет умасливать. Ольга Александровна сочла его наиболее подходящим, после себя, человеком для этих целей, и шкатулка с фунтами стерлингов, гинеями и соверенами из ее комода перекочевала в просторный карман его форменного сюртука, удобно улегшись там и тяжестью своею как бы даже несколько согревая бок...

...Весть о смерти Павла Ольга Александровна получила на балу у прусского короля. С восторгом объявив новость всем, находившимся в зале, она так скандализовала общество, что в 24 часа была выслана из Берлина. Уехав в Англию, она некоторое время была любовницей принца Уэльского, будущего короля Георга IV...

НАКАНУНЕ

– А что делать, если тиран окажет сопротивление?

– Когда хочешь приготовить омлет, надо разбить яйца.

Граф Пален – офицеру-заговорщику в ночь с 11 на 12 марта 1801 г.

Павел и без предупреждений Палена, верхним чутьем, слышал, что на него надвигается что-то страшное. В последние дни даже сам Пален, за которым он чувствовал себя как за каменной стеной, начал его пугать. Он написал приказ начальнику тайной полиции – вызвать как можно скорее в Санкт-Петербург из их имений сих двух: Аракчеева и Ростопчина. Только они смогут предупредить возможное убийство.

Узнав об этом, Пален понял: сейчас или никогда. И твердым шагом направился в рабочие покои государя императора.

Павел сидел над бумагами. Мерный ход часов, казалось, подчеркивал полную тишину. Царь поднял голову и взглянул на графа. Впервые он применил к своему доверенному лицу такой же способ моральной пытки, какой применял к визитерам, которым не доверял, – молчание. Чем дольше длилось молчание, тем сильнее государь делал вид, что не замечает графа. Но крутил вокруг пальца перстень с сапфиром: этот жест означал, что он едва сдерживает ярость.

Пален так описывает состоявшийся далее диалог в своих мемуарах:

«Вдруг он спрашивает меня:

– Господин фон Пален, вы были здесь в 1762 году?

– Был, Государь!

– Так вы были здесь?

– Да, Государь! Но что Ваше Величество хочет сказать?

– При вас ли произошел переворот, лишивший отца престола и жизни?

– Я был свидетелем этого, но не участвовал в этом, я был очень молодым унтер-офицером Кавалергардского полка, но почему Ваше Величество ставит мне этот вопрос?

– Почему? Да потому, что хотят возобновить 1762 год!

Я затрепетал при этих словах, но тотчас овладел собой и сказал:

– Да, Государь, это хотят сделать: я это знаю, ибо сам принадлежу к заговору.

– Что вы говорите?

– Да, Государь, я принадлежу к этому заговору и должен делать вид, что принадлежу к нему: мог ли бы я иначе знать, что замышляется, если бы не делал вид, что принадлежу к заговору. Но будьте покойны. Вам нечего опасаться: я держу все нити заговора».

Странным образом многие исследователи желают видеть в том, что список заговорщиков попал в руки Павла, некую нелепую случайность, а в Палене – суетливого глупца, лихорадочно отыскивающего место, куда бы понадежнее список страшный спрятать. Ничего этого не было. Граф Пален сам, недрогнувшей рукой, положил список заговорщиков на императорский стол:

– Я знал, Государь, что в течение нескольких месяцев готовился заговор с целью убить вас. Чтобы быть в курсе всего и спасти вас, мне недавно пришлось сделать вид, что я присоединился к кучке этих негодяев.

– Но почему вы мне об этом не сказали раньше? – произнес Павел с чувством огромного облегчения.

– Именно потому, что у меня не было прямых доказательств, не было списка негодяев. И, простите ли меня, Государь, за дерзость, но я боялся, что если откроюсь вам, ничего на руках не имея, ваши подозрения относительно меня, моей искренности, свяжут мне руки...

Павел не мог не признать справедливости этого аргумента. Да, Пален обманывал его, но кто, какой пурист сможет сказать, что это – не классический случай обмана во благо?

– Как, однако, осмелиться мне показать вам, Ваше Величество, этот список, – продолжил меж тем после небольшой паузы Пален, – не боясь разорвать вам сердце?

Павел I поднялся. Он доверчиво приблизился к лживому другу, как будто хотел попросить у него прощения за то, что подозревал его, и прошептал:

– Разорвать мою душу, друг мой! Сколько лет я уже живу за гранью того зла, которое мне хотят причинить. Мне ль привыкать, что самые близкие на меня же и умышляют...

Он повернулся к столу и взял список. В глаза ему бросились знакомые имена, знакомые подписи... Он чуть не задохнулся, у него из глаз покатились слезы. Он простонал:

– Моя жена! Мой сын! Александр во главе чудовищного заговора! Что я им сделал?

Но сразу его вновь охватил всепобеждающий страх, и он почти выкрикнул приказ:

– Я хочу, чтобы еще до начала Пасхи все заговорщики, начиная с императрицы и царевича, были заключены в Шлиссельбургскую крепость и казнены за государственную измену.

К Палену опять вернулась его властность и он позволил себе не согласиться с императором:

– Государь, Пасха наступит еще не скоро. Необходимо, чтобы ваш приказ был выполнен как можно быстрее. Ждать дольше – значит вызвать у заговорщиков подозрения в том, что их разоблачили, и тем самым дать им возможность бежать.

– Я вас понимаю, Пален. Действуйте как можно быстрее. Пусть будет так.

– Я восстановлю порядок в России, Государь!

– Подумать только, я чуть было не счел вас одним из предателей. Вы меня спасаете, Пален.

Теперь никто в России не был могущественнее Палена. Успех – и он в первых рядах тех, кто возвел на престол нового императора, более того – сам новый император у него в руках! Поражение? Оно может прийти лишь к заговорщикам, а разве он к ним принадлежит? Напротив, у него прямой приказ Павла на арест лиц, дерзко умысливших на трон и Отечество, и поименно ныне известных императору. Ужели он остановится перед тем, чтобы арестовать их? Не только арестовать, но и перевешать не затруднится!

«Среди тех, – сообщает Бернгардт, – которые хорошо знали Палена, было распространено мнение, что он замышлял в случае неудачи переворота арестовать Великого Князя Александра вместе со всеми заговорщиками и предстать перед Павлом в роли его спасителя».

В том, что он очень серьезно просчитывал такую возможность, убеждает простое обстоятельство: курьеры за Аракчеевым и Ростопчиным были посланы без малейшей задержки. Не дай Бог, что-нибудь сорвалось бы – и чем он, в чьих руках была, в частности, почтовая связь, эту задержку мог бы оправдать?

ДЕНЬ

11 марта ранняя весна подарила жителям Петербурга ясное, безоблачное небо: холодное, но многообещающее солнце золотило купола, колоннады, фонтаны и многочисленные городские сады. Даже Михайловский замок, возвышающийся, подобно крепости, над улицами столицы, не выглядел таким мрачным и тяжеловесным со своими подъемными мостами и водяными рвами.

В замке царь давал ужин, за которым следовал концерт. Пела знаменитая мадам Шевалье, французская актриса, о которой говорили, что она должна занять освобождающееся место Гагариной.

Монарх, которого всегда очень трогал ее голос, теперь почти не слушал певицу и, было видно, что ее вокализы только раздражают его.

У него было недовольное выражение лица.

На ужине присутствовали императрица, два старших сына, молодая принцесса Виттенберг, княгиня Ливен, граф фон дер Пален и некоторые другие. Мария Федоровна делала огромное усилие над собой: казалось, она пытается скрыть страх. Александр также молчал. Он замкнулся в себе, у него был до странности хмурый и отсутствующий вид.

– Что с вами сегодня, Ваше Высочество? – спросил его царь.

Александр сослался на легкое недомогание, которое лишило его голоса. Однако он напоминал человека, вернувшегося из далеких миров.

– Вы должны непременно обратиться к нашим врачам; легкое недомогание может быть признаком серьезной болезни. Завтра вы будете чувствовать себя лучше, если последуете моему совету.

Вечером на стол впервые подали новый фарфоровый сервиз, украшенный видами Михайловского дворца. Император с такой радостью смотрел на него, что даже не удержался, охваченный ребяческим восторгом, поцеловал несколько блюдец и воскликнул:

– Я никогда не переживал таких приятных мгновений!

Ужин протекал в расслабленной обстановке, которую, кажется, создавал один государь. Он шутил даже с председателем Коллегии мануфактур, князем Юсуповым, жалуясь на плохое качество зеркал, украшавших его гостиные:

– В них я все время вижу свое лицо перекошенным, – говорил он с притворным недовольством. – Шея словно бы свернута...

К десяти часам вечера он ушел, попрощавшись со своим окружением гораздо приветливее, чем обычно.

ВЕЧЕР

Когда Анна Петровна попросила разрешения уйти, она обняла царя и он спросил ее:

– Вам не кажется, что этот дождь предвещает беду?

Он встал, приблизился к окну, приподнял занавеску. На улице стояла непроглядная шелестящая тьма, и в ней колыхались огоньки свечей –

«видимое небытие».

Словно крыло невидимой птицы взмахнуло рядом с императором, и он на мгновение очутился в другом вечере, четвертьвековой давности, когда маленький мальчик Павел мечтал об отнятом у него матерью городе солнца. Вот он, этот город, за окнами, и принадлежит он, как мечталось тогда, ему, – но нет той радости, которую предчувствовал маленький мальчик. А видимое ничто за окнами осталось, оно, как и тогда, дышит таинственной жутью, и по-прежнему колышутся там огоньки свечей... – Вовсе нет, Ваше Величество. Это обыкновенный весенний дождь, – ответила Анна Петровна на вопрос, о котором он уже позабыл.

Подходя к низкой двери, чтобы подняться к себе в покои по тайной лестнице, Анна Петровна взглянула на кровать императора, рядом с которой стояла шпага, словно для защиты от постоянных врагов. Она подумала про себя: «Как наивно... Разве шпагой защитишься от этой махины, нависшей над его головой?..»

Все, что она знала о заговоре, позволяло ей думать, что в одну из ближайших ночей случится непоправимое несчастье. Она не раз уж говорила императору, что Пален предает его, что Пален – участник заговора противу престола, но в ответ Павел лишь начинал сопеть и цедил сквозь зубы: «Вы ничего не понимаете, сударыня!» Этим вечером она не хотела еще раз получить тот же ответ. Но, охваченная недобрыми предчувствиями, она готова уж была кинуться к императору, сказать что-то вроде:

– Государь, вы устали, вы чувствуете себя одиноким. Хотите, чтобы я села в это кресло, немного побыла с вами, пока вы будете спать?

Но перед ее внутренним взором мелькнула тень г-жи Шевалье, – и она не сделала этого. Кроме того, она знала, что любые непредвиденные новации, любые отклонения от заведенного порядка прежде всего вызывают у Павла тревогу.

– Пусть этой ночью вам приснятся приятные сны, – сказала она и направилась к двери.

***

Он видит – в лентах и звездах,

Вином и злобой упоенны,

Идут убийцы потаенны,

На лицах дерзость, в сердце страх.

А.С. Пушкин

Le li®vre aime н etre roti vif...130*Заяц любит, чтобы его зажаривали быстро (фр)*.

Из поваренной книги

Пален, хоть и знал, что никто и ничто теперь не сможет остановить чудовищные жернова, начавшие молоть историю, головокружениями отнюдь не страдал. По его приказу, в ту ночь были закрыты все заставы Санкт-Петербурга, прибывающих – Пален был уверен, что их будет немного, – велено было задерживать до утра в кордегардиях при заставах. Мера эта вовсе не была лишней: одна из застав задержала в эту ночь спешившего на спасение царя Аракчеева...

Уже в конце дня ни одна душа не могла войти в город. Только конные офицерские патрули объезжали квартал за кварталом с приказом задерживать всех подозрительных без различия чинов и званий – для этого были подняты казармы Преображенского полка, которым командовал Талызин.

По главным улицам Санкт-Петербурга ходили пешие военные патрули. Поздним вечером шел дождь. Мерным шагом два батальона направлялись в сторону Михайловского замка.

Вооруженные солдаты шли, не понимая, что означают эти маневры; группы офицеров, которые подходили к ним, были очень возбуждены, рассеянны и вообще вели себя как-то странно. Что происходило? Пелена ночи скрывала драму. Неужели английские эскадры, которые уже несколько дней находились в Балтийском море, вошли в Финский залив и направили свои пушки на Санкт-Петербург?

У генерала Талызина опустошили много бутылок шампанского. Братья Зубовы методично напивались. Главное, не стать пьяными настолько, чтобы выпивка помутила разум. Но все же достаточно, чтобы позабыть о своем долге и уничтожить единственную преграду для своих честолюбивых планов и алчности: этого сумасшедшего, который не дает им жить в свое удовольствие, этого государя, которого не уважают даже собственные сыновья и от которого сбежала жена, как будто боясь его жестокости...

Около десяти часов приехал генерал Леонтий Леонтьевич Бенигсен, друг фон дер Палена, специально вызванный им в Петербург. Ему сообщили план переворота.

«Моим первым вопросом было: кто стоит во главе заговора? Когда мне назвали это лицо, тогда я, не колеблясь, примкнул к заговору».

БЕННИГСЕН

Такое положение дел, такое замешательство во всех отраслях правления, такое всеобщее недовольство, охватившее население не только Петербурга, Москвы и других больших городов империи, но и всю нацию, не могло продолжаться ... надо было рано или поздно предвидеть падение империи.

Бенигсен – генералу Фоку

В 1773 году 28-летний Левин Август Теофил Бенигсен, принадлежащий к старинному графскому роду вступает в российскую службу – премьер-майором в Вятский мушкетерский полк. Через 14 лет он становится полковником, и тогда становятся заметнее великолепная профессиональная выучка, хладнокровие, храбрость офицера: бригадиром он становится через три года, а еще через четыре, в 1794-м – генерал-майором... Его назначают начальником штаба у Валериана Зубова, главнокомандующего в Кавказском походе против Персии. Задача – не только посадить на шахский престол «своего человека», но и создать сеть торговых факторий на южном берегу Каспия,

«чтобы повернуть к Петербургу часть индийской торговли, которая притягивается Лондоном».

После взятия Дербента Левин (Леонтий Леонтьевич) Бенигсен не только получает высокие награды, но и становится владельцем более чем тысячи душ в Литве и Белоруссии.

Конец 1796 года прервал успешно начатое дело. Павел I прекращает поход, отдавая приказы о возвращении «через голову» Валериана Зубова, родного брата ненавидимого им фаворита Екатерины, и его штаба; Бенигсен и Зубов с ужасом видят, что им предоставлено защищать Дербент и Каспийское побережье голыми руками... Впоследствии Леонтий Леонтьевич не мог простить Павлу срыва сего успешно начатого похода...

Вернувшись в 1797 году в столицу, Бенигсен получает чин генерал-лейтенанта: лично против него Павел ничего не имеет. Однако отставка Зубовых влечет и его отставку: Бенигсен удаляется в свои литовские имения. А здесь – полное неблагополучие: пятидесятидвухлетнему генералу приходится, чтобы защитить свое имущество, обороняться от нескольких судебных исков...

Поэтому он с радостью принял предложение Палена принять участие в перевороте, призванном привести в порядок российские государственные дела.

«Бенигсен, – пишет Гете, – длинный Кассиус вышел в отставку генерал-лейтенантом, пытается опять поступить на службу, получает отказ, собирается в понедельник 11 марта уехать, граф Пален удерживает его и отправляет к Зубовым»131*Цит. по: Эйдельман Н. Твой XVIII век*.

***

Генерал Бенигсен был тем, кто нанес последний удар; он наступил на труп.

Наполеон (на острове Святой Елены)

Когда пастор произнес слова: «Наш владыка, в ночи, когда был предан...», умирающий со стенаниями и вздохами приподнялся и снова упал, ясно сказав: «Ах, да, господин пастор, в ночи, когда был предан», – и испустил дух. Пастор рассказал своему преемнику, моему кузену, ныне еще здравствующему, что ничто его так не захватывало, как эти переживания у смертного одра старого генерала фон Бенигсена.

Боденштедт, немецкий писатель

Уже стояла темная ночь, шел дождь...

Павел I не мог отличить один звук от другого. Капли дождя, падающие на крыши домов, гул ветра в ветвях деревьев – за всем этим может скрываться странный шум. У него так сильно болела голова! Но завтра все будет в порядке. Он успокоился при мысли, что дал приказ Палену арестовать всех заговорщиков.

Он разделся, поеживаясь, лег на свою узкую походную кровать и вскоре крепко заснул.

Должно быть, ему снился дурной сон, поскольку он поворачивался с боку на бок. Внезапно, он проснулся от приступа страха. Что происходит? Его только что разбудил крик гусара. Он резко встал с кровати. Надо бежать! Бежать из этого дворца, из города, через бескрайние степи, бежать из России, собрав все силы, которые остались в его еще живом теле...

В этот момент он забыл о том, что был в ночном колпаке и длинной рубашке. Главное, исчезнуть из этой проклятой комнаты. Выхода не было ни за прекрасными гобеленами, подарком Марии-Антуанетты, ни за огромными картинами, висящими на стенах. Комната Анны Петровны? Дверь была заперта. Спасти его могла только испанская ширма, которая стояла рядом с камином. Он стал за нее, наклонив голову. У него так билось сердце, что ему казалось, этот стук может выдать его. Он перекрестился, затаив дыхание.

В комнату вошел Платон Зубов, вошел – и попятился. Генерал Бенигсен буквально втолкнул его в комнату. За ним последовали остальные заговорщики.

Бывший фаворит Екатерины выругался, как извозчик. Он крикнул:

– Птичка улетела!

Действительно, походная кровать была пуста: на ней было только откинутое одеяло и еще теплые простыни. Неужели жертва ускользнула?

Но вот из-за облаков показалась луна, луч которой осветил испанскую ширму. За ней Бенигсен заметил ноги императора.

– Le voila!*Вот он! (франц.)* – воскликнул он.

Ширма немедленно отлетела в сторону. Даже не успев крикнуть, так и оставшись стоять на месте, несчастный Павел I оказался в кругу офицеров, которые дрожали не меньше, чем он. Зубов, у которого зуб на зуб не попадал, пробормотал:

– Вы арестованы, Государь.

– Я? Арестован? Вы сошли с ума!

С первого этажа послышался шум. Кто-то идет на помощь августейшей жертве? Резкий поток воздуха задул свечу, которую держал в руках Зубов. Шум становился угрожающим.

– Полумеры ничего не стоят, – сухо и деловито бросил Зубову Бенигсен. И вышел в коридор – разобраться, что там за шум.

У Павла вырвался крик последней надежды:

– Пален! Пален! На помощь...

Удар табакеркой в висок оборвал крик. Потом двое убийц стали душить шарфом человека с уже проломленным черепом...

УТРО

Век новый! Царь младой, прекрасный...

А. Пушкин

Острый угол зубовской табакерки, казалось, был гранью новой, счастливой эпохи.

М. Цейтлин. Декабристы

Quel beau r®gne aurait pu ^etre celui de l'Empereir Alexandre132!*Каким прекрасным царствованием могло бы быть царствование императора Александра [I] (франц.).*

Наполеон I

Леонтий Леонтьевич Бенигсен, генерал-кондотьер, приглашенный под конкретное убийство, вернулся в комнату, где главный негодяй ждал исхода своего преступления:

– Le mal est fait...133*Зло совершено (франц.)*

Пален, не поднимаясь с кресла, сказал:

– Для народа, для императорской семьи – апоплексический удар.*«Апоплексический удар в висок», – так почти сразу же была иронически перефразирована официальная версия.*

Узнав, что стала вдовой, императрица Мария Федоровна слезинки не пролила. Она лишь попыталась заявить свои самодержавные права:

«Ich will regieren!»*Я хочу царствовать! (нем.)*,

но робко отступила, когда Бенигсен холодно буркнул ей:

«Не ломайте комедию, мадам!»

Впрочем, он тут же подал ей руку, и императрица-вдова спустилась с лестницы и дошла до кареты под руку с убийцей своего мужа.

Кто-то из придворных обратился к Александру:

– Ваше Величество...

До него не сразу дошло. Потом он понял – отец мертв, – и закатился в истерике.

– Ведь вы знали, – мягко склонился над ним Пален, – что завтрашний, – собственно, уже сегодняшний! – день нес вам либо заточение, либо гибель. Он принес вам престол. Зачем здесь слезы?

– Вы клялись, что отец останется жив, что будет лишь опека!

– Не все выходит, как задумано... Я, впрочем, не был в спальне императора, я охранял вашу матушку от непредвиденных эксцессов, – заявил фон дер Пален и вдруг, удивясь сам себе, что оправдывается, – в чем? перед кем? – впервые за эти годы позволил себе не сдержаться:

«Довольно быть мальчишкой!.. Извольте царствовать!»

ЭПИЛОГ

Часто даже не полезно знать, что произойдет в будущем: ведь это несчастье – сокрушаться о том, чему нельзя помочь, и не иметь последнего и, однако, всеобщего утешения – надежды.

Цицерон

Единственный урок, который можно извлечь из истории, состоит в том, что люди не извлекают из истории никаких уроков.

Б. Шоу

Тот, кто не помнит своего прошлого, осужден на то, чтобы пережить его вновь.

Д. Сантаяна

Когда в Париж пришла весть, что Павел задушен в Михайловском дворце, Бонапарта охватил яростный гнев:

«Англичане промахнулись по мне в Париже 3 го нивоза, но они не промахнулись по мне в Петербурге»,

– сказал он.

Он считал трагедию, происшедшую в Санкт-Петербурге в ночь с 11 на 12 марта, одним из самых серьезных поворотных пунктов мировой истории – и своей собственной судьбы. Уже пребывая на острове св. Елены, сверженный император сказал доктору О'Меара:

– Если бы Павел Первый остался жив, вы бы потеряли Индию. И я бы не оказался здесь...

В России оценка происшедшего была диаметрально противоположной. Дворянство российское охватила «всеобщая радость»... К вечеру 12 марта раскуплено все шампанское в петербургских лавках, – счастливые граждане империи поздравляют друг друга. Было решено, что лишь в сей день закончился XVIII и начался XIX век! Державин пишет оду

«На всерадостное восшествие на престол императора Александра Первого, случившееся двенадцатого марта, когда солнце в знак Овна, на путь весны, вступило и началось новое столетие 1801 года»:

Умолк рев Норда сиповатый,

Закрылся грозный, страшный зрак...

Народ же, не успевший за эти четыре года слегка начинавшейся оттепели даже ощутить ее, так и остался в оцепенении. Для него не наступило никакого нового века...

ОГЛАВЛЕНИЕ

пролог252

1754 ГОД

Книга первая. наследник

БАБКА15

МАТЬ А ВОЙНА А ВОСПИТАТЕЛИ А ВОКРУГ ПРЕСТОЛА А СМЕРТЬ ЕЛИСАВЕТЫ

ОТЕЦ29

ИМПЕРАТОР ПЕТР III А ПЕРЕВОРОТ: ЕКАТЕРИНА А ПЕРЕВОРОТ. ПЕТР III А ПЕРЕВОРОТ. ПАВЕЛ. А ГРАД НЕСРАВНЕННЫЙ

МАТЬ45

ЮНЫЙ РЫЦАРЬ А КОРОНАЦИЯ А ДЕЛА ДЕРЖАВНЫЕ

ЮЖНАЯ ГРАНИЦА РОССИИ56

ПОЛЬША А РУМЯНЦЕВ А КОНФЕДЕРАТЫ А ХАСИДЫ А УМАНСКАЯ РЕЗНЯ «УТУШЕНИЕ...»

ГОРИЗОНТЫ СРЕДИЗЕМНОМОРЬЯ71

ТУРЦИЯ А ЧЕРНОГОРИЯ А СТЕФАН МАЛЫЙ А МАЛЬТА

GENUBJAHRE78

ЛЮБОВЬ А УРОКИ А СОВЕРШЕННОЛЕТИЕ А МАСОНЫ

ВИЛЬГЕЛЬМИНА ФОН ГЕССЕН-ДАРМШТАДТ93

СВАДЬБА А СЕМЬЯ А ПОТЕМКИН А ЗАПОРОЖСКАЯ СЕЧЬ

САМОЗВАНЦЫ100

ТЕНЬ ОТЦА А МЯТЕЖ А РАЗУМОВСКИЙ А СМЕРТЬ «КНЯЖНА ТАРАКАНОВА» А ФЕДОР АШ

Книга вторая. путь в ложу

СОФИЯ ФОН ВИТТЕНБЕРГ-МОНБЕЛЬЯР120

ВИЗИТ К ФРИДРИХУ II А СОФИЯ ДОРОТЕЯ А ИЛЛЮМИНАТЫ А НОВИКОВ А СЕМЬЯ А АЛЕКСАНДР А ГУСТАВ III А ИОСИФ II А ФРИДРИХ ВИЛЬГЕЛЬМ А КОНСТАНТИН

ГРАФ NORD140

ПЛАНЫ А ПОЛЬША А АВСТРИЯ А ИТАЛИЯ А ФРАНЦИЯ А ВОЗВРАЩЕНИЕ А ДОМА

РОЗЕНКРЕЙЦЕРЫ152

МОСКВА А БЕРЛИН «СИЛАНУМ» А ИЕЗУИТЫ

ЕКАТЕРИНА ИВАНОВНА НЕЛИДОВА157

ГАТЧИНА А ГВАРДИЯ И АРМИЯ А РЕЛИГИЯ А ПАВЕЛ – МАСОН А БАЖЕНОВ

ВОЙНА167

КРЫМ «ПОТЕМКИНСКИЕ ДЕРЕВНИ» А ТУРЦИЯ А АДМИРАЛ ГРЕЙГ А ВОИНСКАЯ ЧЕСТЬ А КУТАЙСОВ А ИНОСТРАННЫЙ ЗАЕМ

ФРАНЦУЗСКАЯ РЕВОЛЮЦИЯ177

ЛЕТО 1789 ГОДА А КАЗОТ А СМЕРТЬ ПОТЕМКИНА А ЗУБОВ А ВТОРОЙ РАЗДЕЛ ПОЛЬШИ

ЦАРЕУБИЙЦЫ186

ГРОССМЕЙСТЕРЫ ТОЖЕ ОШИБАЮТСЯ А ГУСТАВ III А РАЗГРОМ МАСОНОВ А УКАЗ ИМПЕРАТРИЦЫ А БЕЛЫЕ НИТКИ А ФРАНЦИЯ А ТРЕТИЙ РАЗДЕЛ ПОЛЬШИ

СЫН194

МАЛЫЙ ДВОР А АЛЕКСАНДР А СМЕРТЬ ЕКАТЕРИНЫ

Книга третья. император

НАЧАЛО201

АМНИСТИЯ А ПЕРЕЗАХОРОНЕНИЕ А ЯЩИК А СУВОРОВ А ДАШКОВА

АННА ПЕТРОВНА ЛОПУХИНА-ГАГАРИНА206

КОРОНАЦИЯ А ВИДЕНИЕ А ЛОПУХИНЫ А МИХАЙЛОВСКИЙ ЗАМОК А ТРЕУГОЛЬНИК С ОСТРЫМИ УГЛАМИ А ГАГАРИНЫ

ТИРАНСТВА ИМПЕРАТОРА214

РАЗВЛЕЧЕНИЯ ДВОРЯНСТВА А ГВАРДИЯ А КАЗНА

«...ПАВЛУ НЕ БЫТЬ!»221

АНГЛИЯ А ОЛЬГА ЖЕРЕБЦОВА А ПЕТЕР ФОН ДЕР ПАЛЕН А ПАНИН А ЗАГОВОР РАССЫПАЕТСЯ!

ЦАРЬ-РЫЦАРЬ226

«АРИСТОКРАЦИЯ ДУХА» А ИЕЗУИТЫ А ПРОТЕКТОР ОРДЕНА А ГРОССМЕЙСТЕР МАЛЬТИЙСКОГО ОРДЕНА А СУВОРОВ А 26 МАЯ 1799 ГОДА

18 БРЮМЕРА ПАВЛА ПЕРВОГО233

КОЕ-ЧТО О СОСЛАГАТЕЛЬНОМ НАКЛОНЕНИИ А НАПОЛЕОН А НЕМНОГО О ЛЕГИТИМНОСТИ – И ПОРЯДОЧНОСТИ А РЕШЕНИЕ А СМЕРТЬ ПОЛКОВОДЦА А ИНДИЯ А АНГЛИЯ А ПАЛЕН А КАДРЫ РЕШАЮТ ВСЕ

11 МАРТА 1801 ГОДА244

СПИСОК А «МОЛОДОЙ ПОМОЩНИК КАПИТАНА» А ЖЕРЕБЦОВА А НАКАНУНЕ А ДЕНЬ А ВЕЧЕР А БЕННИГСЕН А УТРО

ЭПИЛОГ252

Примечание. Книга 1.

1 История – это роман, который мог бы быть... (франц.).

2 Фактически прямая мужская линия Романовых пресеклась, когда 19 января 1730 г. скончался Петр II. Россией с тех пор владели немецкие династы.

3 Он был заключен в 1742 г. в подмосковном селе Перово.

4 Карл Фридрих был сыном Гольштейн-готторпского герцога Фридриха I и сестры Карла XII Хедвиги Софии. Другая его сестра, Ульрика Элеонора, после смерти Карла 30 ноября 1718 г. взошла на шведский престол.

5 Она родилась 2 мая 1729 г.

6 Прежде Щитно, ныне Щецин (Польша). Оккупированный русскими войсками, этот город в 1713 г. за крупную взятку был передан прусскому королю Фридриху Вильгельму I светлейшим князем Александром Даниловичем Меншиковым.

7 Цербст был родовым имением будущей российской императрицы.

8 В крещении София получила имя Екатерины – в честь матери императрицы Елисаветы.

9 25 августа 1745 г., в соборе Казанской Богоматери, в первопрестольной.

10 Просветители.

1 На пути в Петербург – в январе 1744 г. – поезд невесты остановился на несколько дней в Потсдаме, и король Фридрих II Прусский немедленно дал будущей великой княжне российской длительную аудиенцию.

11 «Париж стоит обедни» (франц.).

12 Позже она напишет в мемуарах: «Я вела такую жизнь, которая свела бы с ума десяток женщин, а двадцать других на моем месте умерли бы от тоски...»

13 После ужина горчица (фр.; посл.).

1 Стихи Ф.Дмитриева-Мамонова.

14 «Свод запрещенных книг».

15 Все приходит вовремя для того, кто умеет ждать (франц).

16 Цифра чрезвычайно большая. Достаточно сказать, что десятью годами спустя король Фридрих II предлагал двести тысяч рублей (через великого князя Петра) своей тетушке-императрице, чтобы она заключила с Пруссией сепаратный мир и вывела русские войска.

17 Из письма в Петербург прусскому посланнику А.Мардефельду.

18 С 1750 года.

19 Не жди, пока тебя ударят (нем.).

1 Ее мать, графиня Мария Румянцева, была в свое время любовницей Петра I. Дружбу с ней императрица сохранила на всю жизнь. Достаточно сказать, что именно ей Екатерина посвятила одну из редакций своих мемуаров.

20 Между кубком и губами (франц.).

21 С глазу на глаз (франц.).

22 Весной 1758 г. Дания, а немногим позже Франция сообщили канцлеру Воронцову о сношениях великого князя Петра с Фридрихом II при посредстве Роберта Кейта. Один брат Роберта, Джордж Кейт, был генералом Фридриха II, другой – Джон Кейт (лорд Кинтор), – гроссмейстером английского масонства. Третий его брат, Джеймс Кейт, с 1728 г. был русским генералом и шпионом прусского короля, а с 1740 г. – Великим мастером России; в 1747 г. он перешел на службу Пруссии, участвовал на стороне Пруссии в Семилетней войне и был убит в 1758 г. в битве при Гохкирхене.

23 Павел Петрович, гораздо позже, узнав об этом, заметил, что эзотерическая школа пифагорейцев предписывала «в перстне изображений не носить», т.е. не выставлять напоказ своего отношения к богам.

24 Земля наша велика и обильна, порядка в ней нет, придите княжить нами (лат.). Через сто лет после появления в европейских летописях этот текст войдет в киевскую «Повесть временных лет»...

25 Ты думаешь, что двигаешь, а двигают тебя (нем.).

1 Выяснение подлинного отцовства запрещается (франц.). § 340 Code civil. В таком выяснении нет необходимости, т.к. согласно § 312 «l'enfant concu pendant le marriage a pour pere le mari», то есть «отцом ребенка, рожденного в браке, является муж».

26 После смерти Сен-Жермена его покровитель, ландграф Карл Гессенский, в соответствии с завещанием покойного сжег весь его архив.

27 Дорогой отец (итал.).

28 «Кухня, кирха, дети», – три основные ценности немецкой женщины.

29 История церкви.

30 Выражение Виталия Семина.

31 Победа или смерть (лат.).

32 Записано П.А.Вяземским со слов А.А. Нарышкина («Старая записная книжка»).

33 Смелым судьба благоприятствует (лат.). Вергилий. «Энеида», X, 284.

34 Пословица ad augusta per angusta переводится с латинского как «к высочайшему [к августейшему величию] – через трудности». Добавление «l» в начале последнего слова меняет смысл на «к высочайшему – через раков», или даже, в результате неожиданного смещения и прорыва смысловой парадигмы, на иные, более грубые переводы.

35 Штыки, примкнутые к ружьям.

36 «[Алексей] Орлов был в душе цареубийцей, это было у него как бы дурной привычкой». (франц.).

37 Преданный Вам лакей. – (франц.).

38 Мыза под Петергофом (25 км), наследственное имение Петра III.

39 Кому выгодно (лат.).

40 Для ребенка ничего не бывает достаточно (нем.).

41 Т.е. аббата Верто.

42 Hospitalis – гостеприимный.

43 За веру (лат.).

44 Храмовники, как и гностики, катары, альбигойцы, были дуалистами: кроме «верхнего» бога, сотворившего дух и добро, они признавали также «нижнего» бога – Бафомета – создателя материи и зла. «Верхний» бог, в их трактовке, был недоступен человеку, и их культ концентрировался вокруг «нижнего», ведавшего всем земным. («Baphomet» прочитанный в зеркальном варианте, «Temohpab», – это Templi omnium hominum pacis abbas, «Настоятель храма мира всех людей»). Современные исследователи считают, что «Бафомет» мог быть гностическим знаком – мальтийским крестом, образованным наложением друг на друга двух разнонаправленных свастик.

45 Молчание народа – урок королям (франц.).

46 Вероятнее – «Елисавету»; так считает тонкий знаток вопроса Натан Эйдельман. Пушкин располагал очень ограниченным объемом информации о «Брауншвейгском семействе». Комендант крепости в 1762 г. сообщал, что Екатерина (которую четырехмесячной, в ходе переворота, уронил на лестнице пьяный преображенец) «сложения больного и почти чахоточного, а притом несколько и глуха, и говорит немо и невнятно, и одержима всегда болезненными припадками, нрава очень тихого». Между тем 19-летняя Елисавета «росту женского немалого и сложения ныне становится плавного, нраву, как разумеется, несколько горячего...». В начале 1768 г. он же отмечает: «принцесса Елисавета, превосходящая всех красотой и умом»...

47 «Мирович, как видно, попал в масонскую ложу», – замечает С.М. Соловьев.

48 Современники считали, что заговора не было, а выступление Мировича явилось лишь провокацией, необходимой кому-то другому, чтобы убить Иоанна Антоновича. Нам трудно судить сегодня об истине в этом деле: все документы допросов и следствия были тщательно обработаны государственным секретарем Николая I графом Д.Н. Блудовым.

1 Раздавите гадину (франц.).

2 В миру Александр Мацеевич. Один из интереснейших людей «эпохи дворцовых переворотов», польский шляхтич, с 1715 по 1723 гг. учился в Киевской духовной академии, с 1723 г. рукоположен в иеромонахи. Проповедовал слово Христово в Тобольске, в 1734-36 гг. участвовал в работах 2-й Камчатской экспедиции, изучении бассейна р. Обь, отыскании Северного Морского пути. В 1736 г. был, по доносу, под судом и следствием, признан невиновным. С 1741 г. – митрополит Тобольский и Сибирский, с 1742 г. Ростовский епископ, член Св. Синода. Боролся со старообрядческим расколом, основал в Ярославле духовную семинарию. Вошел в круг лиц, близких Бестужеву-Рюмину. Его выступления против секуляризации церковных земель привели к ввержению его в 1763 г. в московский Симоновский монастырь, откуда он продолжал обличения императрицы.

49 Хвастливая муха на быке (франц.).

50 «...Я обобрала президента Монтескье, не называя его имени: надеюсь, что если с того света он увидел бы меня работающею, он простил бы мне этот плагиат во имя блага двадцати миллионов человек, которое должно от того последовать. Он слишком любил человечество, чтобы обижаться на меня, его книга стала моим молитвенником...» (Екатерина II – д'Аламберу).

51 Понятовского.

52 Между несогласными в делах религии (лат.).

53 «Полезная» (франц.).

54 Собственность – вот дух законов (франц.). Афоризм N.Linguet (1736-1794).

55 Полный успех, но денег нет (франц.).

56 Законы об огораживании общинной земли (англ.), по поводу которых в Англии говорили: «Овцы съели людей».

1 «Все делать безнаказанно, вот что значит царствовать...» (лат.).

57 Страна безграничных возможностей (нем.).

58 Заповедник ересей (лат.).

59 Убежище евреев (лат.).

1 Во имя Иисуса Господа всемогущего (лат.).

60 Возвеселимся же, пока мы молоды (лат.). Студенческий гимн.

61 В Зодиаке, помимо всем известных 12-и, есть еще 13-е созвездие – Змееносца...

62 3 Цар., 8:41-43.

63 «И многие из народов страны сделались Иудеями, потому что напал на них страх пред Иудеями».

64 Втор., 15:3,6.

65 Аренда.

66 Серебряная монета; «битый» – имеющий чекан.

67 С позволения; по указке.

68 Полковник.

69 См. Медаковиh. Повhстница Црнегоре од найстариег времена до 1830 г.

70 Так назывались приморские территории Черногории, захваченные Венецианской республикой.

71 Греческое stejanoV значит «венец», «корона». Имя Стефан было традиционным у сербской династии Неманичей.

1 В югославских республиках, в том числе Черногории, чрезвычайно распространена кровная месть.

72 Библейский текст, согласно которому ковчег остановился «в горах Араратских», общеизвестен. Но в греческой традиции спас человечество от потопа, когда «вся земля вплоть до Истма и Пелопоннеса скрылась под водной гладью», Девкалион, царивший, как позже Ахилл, во Фтии, а горой, на которой остановился его корабль, был Олимп.

73 «Дурной воздух» (ит.). Малярия.

74 Никогда не следуйте первому движению души, оно всегда благородно (франц.). Слова Талейрана.

75 И, однажды выпущенное, улетает слово безвозвратно (лат.). Гораций, Послания, I, 18, 71.

76 Наречия или Языки Мальтийского ордена подразделялись на Великие приорства, эти – на бальяжи во главе с бальи, а последние – на командорства.

77 И это было только начало... При Екатерине II – и при всех сменивших ее правительствах, независимо от их деклараций и собственного о себе представления – государственный кредит, как внутренний (ассигнации, к которым сегодня добавились ГКО), так и внешний (иностранные займы), стал постоянной составной частью финансового хозяйства страны и только возрастал. Впрочем, печатали бумажные деньги тогда «с бережением», инфляция была по сегодняшним меркам смешной: за все свое царствование Екатерина II опустила курс ассигнационного рубля всего лишь вдвое, до 68 1/2 коп. золотом.

1 Отрадная пора (нем.).

78 Повелевать собою – величайшая власть (лат.).

79 Прислуга «на все руки» (нем.).

80 Проклятая жажда золота (лат.).

81 26 тонн.

82 Ок. 8,5 тонн.

83 Вольные каменщики (нем.).

84 Изумрудная скрижаль.

85 Он утверждал, что происходит от еврейской матери и от Сисары, хананейского военачальника эпохи Судей, убитого Иаилем.

1 «Книга Творения».

2 Во времена Павла считалось именно так. Позже считалось, что книга была «собрана» через десятки лет после смерти каббалиста его сыном реб Елизаром и другими учеными мужами из его манускриптов. Сейчас предполагается, что Сефер-га-Зогар («книгу Сияния»), первое издание которой состоялось в Мантуе в 1558-1562 гг., написал Моисей бен Шем-Тов де Леон (1250-1305) и приписал ее Симону бен Иохаю.

86 «О тайной философии» (лат.).

87 EsoterikoV – тайный, скрытый, предназначенный для посвященных (греч.)

88 «Природа и наука познаются по отпечатку простоты».

89 «Тевтонский философ».

90 «Химическая свадьба Христиана Pозенкрейца».

91 «Славное Братство».

1 «Устав Братства».

92 О Граде Божием.

93 Возражать.

1 Невинная жертва (франц.).

94 Мельком (франц.).

95 В письме придворного врача императрицы Вейкарда к Циммерману, датированном февралем 1786 г., Репнин назван Provincial der Illuminaten in Ruѓland.

96 Втор., 25:4.

97 1 Кор., 9:9.

1 К этому времени относится учреждение Петром I первого и высшего ордена Российской империи – Ордена св. апостола Андрея Первозванного, покровителя Шотландии.

98 Подлинное имя – Иоганн Вильгельм Элленбергер, главный медик в прусской армии. В 1766 году он, принятый в орден Строгого Наблюдения, был вычеркнут из списков членов ложи Три Шара, не утратив, однако, покровительства Фридриха II.

99 Об учреждении ложи Аполлона.

1 Oikumene – обитаемая земля, весь мир (греч). В современном понимании – возникшее в начале XX века движение за достижение вероисповедного единства христиан.

100 Ложа Zum Schwerte – (К мечу), в которую он был принят, работала в Курляндии.

101 «Дьявольская красота» (франц.); очарование молодости.

102 Под парусами братьев и ими же направляемая (франц.).

103 Берега, враждебные непорочным девам (лат.).

1 Друг верный и искренний (франц.).

104 Памятная записка.

105 Россия сгнила до того, как поспела (франц.).

106 Принцесса Елизавета, «заплакав на их несчастную, продолжаемую и поныне судьбину, не переставая проливать слезы, произносила жалобу, упоминая в разговорах и то, будто бы они, кроме их произведения на свет, никакой над собой винности не знают, и могла бы она и с сестрою своею за великое счастье почитать, если б они удостоены были в высочайшую вашего императорского величества службу хотя взяты быть в камер-юнгферы».

107 После того как сержанта Трифонова, в которого она влюбилась, по этой самой причине отстранили от несения караула, Елисавета перенесла восемь месяцев психогенного истерического статуса с жестокими рвотами. Она «...была точно помешанная, а при этом необыкновенно задумчивая. Глаза у ней совсем остановились во лбу, щеки совсем ввалились, при том она почернела в лице, на голове у ней был черный платок, и из-под него висели волосы, совершенно распущенные по щекам». Трифонов между тем пал в ноги коменданту крепости, майору Мячкову, с мольбой: «Не погубите меня!», и не только не был погублен оным, но и получил офицерский чин, а затем и женился там же, в Холмогорах.

Не получив никаких облегчений и никакого ответа ни от Панина, ни от Екатерины, Елисавета, по отзыву коменданта крепости, «сошла с ума и в безумии своем много говорит пустого и несбыточного, а временами много и плачет, а иногда лежит, закрыв голову одеялом, в глубоком молчании несколько часов кряду»...

1 Пушкин А.С. История Пугачева.

108 Суета сует.

109 Медовый месяц (нем.).

110 Меж слепых и одноглазый – царь (лат.).

1 Песни, собранные Киреевским. Вып. 9. М., 1872. С. 369-370.

111 Скальковский А. История Новой Сечи или последнего Коша Запорожского.

112 Без царя в голове (франц.).

113 Когда все уже свершилось (лат.).

114 Сделать одним камнем два удара (фр.; посл.)

115 Без справедливости – что такое царства, если не большие разбойничьи шайки (лат.). Слова Августина Блаженного.

116 Без совести и чести (франц.).

117 Рыцари без страха и упрека (франц.).

118 Живи и жить давай другим (нем.).

1 Великая мастерица драм (франц.). О смерти.

2 Речь дана человеку, чтобы скрывать свои мысли (франц.).

119 Гром и молния (нем.).

120 Впасть в ошибку из опасения совершить ее (лат).

1 В добрый час (франц.).

121 Лихорадочное, горячечное бормотание (франц.).

122 Положение обязывает (франц.).

123 Кто получает за преступление крест, кто – царский венец (лат.).

1 Формально именуясь Романовыми, Петр III и все последующие цари на российском троне были этническими немцами и принадлежали Гольштейн-готторпской династии.

124 Указания судьбы (нем.).

125 Вот относящееся к несколько более позднему времени, но, пожалуй, наиболее откровенное высказывание такого рода: «Верховной Венте угодно, чтобы вы, под тем или иным предлогом, вводили бы в масонские ложи возможно больше принцев и богатых людей. Всякий принц, не имеющий законной надежды получить престол с помощью Божией, стремится получить его с помощью революции. Некоторые из них даже лишены престола или сосланы. Льстите этим искателям популярности, готовьте их для масонства. Верховная Вента впоследствии увидит, что можно будет сделать с ними во имя прогресса. Всякий принц без царства – хорошая для нас находка. Ложа поведет его к карбонаризму. Пускай они служат приманкою для глупцов, интриганов, пошлых обывателей и всякого рода дельцов. Они будут совершать наше дело, думая, что совершают свое». – Письмо карбонария Пикколо в туринскую ложу от 18 января 1832 года.

126 Другие исследователи склоняются в пользу отцовства А.Г. Разумовского. В этой версии Елизавета на 9 лет старше. У Елисаветы Петровны было много незаконных детей. Самые первые – сын и дочь от поручика Алексея Шубина; ни один, ни другая прав на российский престол никогда не заявляли. Сын, Богдан Умской, родился в 1728 году, десяти лет от роду был записан в гражданскую службу, в 1741 г., с воцарением Елисаветы, перешел на военную; был опекуном Московского воспитательного дома, закончил жизнь в Переяславль-Залесском монастыре. Дочь родилась не позднее 1730 г., была отдана на воспитание Иоганне Шмидт, и в переписке фигурирует как «племянница Шмидтши». В 1773-1775 годах, как легко видеть, ей было 45 лет, и спутать ее с сияющей очарованием молодости Елизаветой затруднительно.

Другой незаконный сын Елизаветы, ставший президентом Медицинской коллегии, носил фамилию Закревский.

Дочь от законного брака с Разумовским, Августа, родилась около 1745 г., претензий на престол не заявляла никогда, окончила свои дни в московском Ивановском монастыре, приняв постриг под именем Досифеи, и была пышно похоронена, с участием высшего духовенства, в Новоспасском монастыре, т.е. родовой усыпальнице семьи Романовых.

1 Еще Польска не сгинела, – польский национальный гимн, авторство которого приписывается М.К. Огиньскому, кстати, одному из страстных поклонников Елизаветы Ивановны...

127 Свобода (польск.).

128 Независимость (польск.).

129 Пугачевым.

130 Рагуза – республика Дубровник, на территории нынешней Югославии в 1808 г.

1 Потихоньку (франц.).

131 Что благоугодно монарху – имеет силу закона (лат.).

132 На разбойника – полтора разбойника (фр.; посл.).

133 С осени 1772 года Григорий Орлов был удален в отставку, получив титул светлейшего князя и огромную пенсию.

134 Письма А.Орлова цит. по: Молева Л. Ее называли княжной Таракановой.

1 Состава преступления (лат.).

135 Наша жизнь – постоянная борьба (нем.).

Примечание. Книга 2. Книга 3.

1 «Чистая карта», т.е. свобода действий, свобода выбора. Термин восходит к тем анонимным разрешениям на аресты людей, которые давал близким ему лицам кардинал Ришелье; впрочем, к этим же временам восходит и французская пословица «carte blanche – cartes serrшes», т.е. в вольном переводе, «с чистой картой шутки плохи»...

2 С Божьего соизволения позволительно убить невиновного человека, украсть, предать (лат.).

3 Святого Сердца Иисусова.

4 Настоящее имя Иниго Лопес де Рекальдо (1491-1556) – основатель ордена иезуитов.

5 Господин и Искупитель.

6 В XX веке еще один кровавый виток стремления к мировому господству начнется тоже в Баварии, в Мюнхене...

1 Цель оправдывает средства (ит.).

7 Клянись и лжесвидетельствуй, но не раскрывай тайны! (лат.).

8 Обязательство «говорить правду, одну только правду и ничего, кроме правды» (лат.).

9 Противоречие в определении (лат.).

10 Мастер стула в одной из гагаринских лож.

1 Со всемилостивейшего позволения (нем.).

11 Утвержденный Екатериной II Таможенный тариф 1766 г. носил ярко выраженный протекционистский характер, защищавший отечественную промышленность. Он полностью запрещал ввоз товаров, «коими в изобилии в собственном государстве довольствоваться можем»; наоборот, товары «коих произращение или заводы в государстве еще не начиналось» вообще освобождались от ввозных пошлин. Ситца в России хватало. Сегодняшний Таможенный тариф далеко ушел по пути прогресса от этих наивных представлений XVIII века!

12 Первая его жена, Изабелла Пармская, внучка Людовика XV, умерла от оспы в 1763 году, а вскоре от той же болезни умерла и вторая его жена, Мария Жозефа Баварская, после чего Иосиф дал обет не вступать более в брак.

13 Земной, приземленный (франц.).

14 Таинственна в сиянии дневном

Природа свой покров сорвать не позволяет

Не вынудить у ней винтом иль рычагом

Что духу твоему она не открывает! (нем.). Гете. Фауст.

15 Пегматит, или «письменный гранит»; узоры, напоминающие буквы, образованы крупными кристаллами шпатов и слюды.

16 В начале было Слово. См.: Иоанн, 1:1.

1 Огненный вихрь (нем.).

17 Мифологическое понятие.

18 Сложный каламбур: Held – герой, но Hell – ад (нем.).

19 Присяга на верность.

1 Браки заключаются на небесах (франц.).

2 Женщинам слава! Искусно вплетая

В жизнь эту розы небесного рая

Узы любви они сладостно вьют (нем.). Шиллер. Достоинство женщины. Пер. Т.Спендиаровой.

3 Я охотно пью из свежего источника (нем.).

20 Любовь – дамам, честь – храбрецам! (франц.).

21 Отделять овец от козлищ (Матф., 25:32).

22 Семь раз: Матф., 8:12; 13:42, 50; 22:13; 24:51; 25:30; Лк., 13:28.

23 Народную (нем.).

24 Неравный, унизительный брак.

25 Ср. арабское Лейли – «ночь».

1 Я не всеведущ; я лишь искушен (нем.).

2 Мертвые тоже должны жить (нем.).

26 Абдул Хамид I – султан Турции (1774-1789 гг.), вынужденный выполнять условия весьма выгодного для России Кючук-Кайнарджийского мирного договора.

27 Клопшток Фридрих Готлиб, писал на библейские и национально-исторические сюжеты, наиболее известна поэма «Мессиада»; горячо принял французскую революцию.

28 Клингер Фридрих Максимилиан (1752-1831), нем. писатель, с 1870 г. живший в России. Именно его драма «Sturm und Drang» дала название движению штюрмеров. Написал философский роман «Жизнь Фауста».

29 Ряд карет, следующих одна за другой.

30 Мария-Антуанетта, супруга Людовика XVI, была младшей дочерью Марии-Терезии Австрийской, т.е. родной сестрой Иосифа II.

1 Пусть воюют другие, а ты, счастливая Австрия, заключай браки! (лат.). Ср. bella gerant alii, Protesilaus amet (Овидий. Героиды, XIII:84); другие воюют, Протесилай предается любви.

31 Кусок неба, упавший на землю (итал.).

32 Из ее письма к сестре Марии-Христине от 27 февр. 1771 г.

33 Ясновидящий Мишель Нострадамус (франц.).

34 Послание Генриху II (послесловие к Центурии VII).

1 «Совет пятисот» – известный верховный орган времен французской революции.

2 Центурия IX:133-136, 141-142. Пер. Вяч. Завалишина.

3 Предаст Людовика XVI этот человек, будучи военным министром Франции.

35 Министр финансов.

36 Вольно тому врать, кто издалека приехал? (франц.).

37 От «scientific» – научный.

38 «Молчание».

39 Фартук.

40 Т.е. всемирная. Православная церковь также именует себя «кафолической».

41 Cochin Augustin. Les societes des peases et la democratic. Paris, 1921.

42 В «Войне и мире» Л.Н. Толстого он назван Баздеевым.

1 Одежда не делает монахом (франц.).

2 Быть бльшим католиком, чем папа римский (франц.).

43 Синий чулок.

44 Змея в траве (лат.). О скрытой, но смертельной опасности.

45 Откормленные говядиной; зажравшиеся мясом (англ.); прозвище английской лейб-гвардии.

46 Во время долгой пасхальной службы она велела ставить себе на хорах церкви столик и потихоньку от молящихся раскладывала там пасьянсы.

47 Слышащего ее зовы судьба ведет, не слышащего – тащит (лат.).

48 Бриллиант «Орлов» (1943/4 карата) украшает вершину русского скипетра. Он происходит из Индии, где служил глазом одной из статуй Брамы. Был собственностью персидского шаха Надира, после убийства которого похищен французским гренадером и приобретен графом Орловым за 45 000 рублей.

49 31 марта 1783 г.

1 Новороссийск.

2 Феодосия.

50 Будущий Ростов-на-Дону.

51 Толпа хочет быть обманутой, так пусть же обманывается!

52 Разве ты не знаешь, как мало нужно ума, чтобы управлять миром? (лат).

53 Владыка морей.

54 Пучки хвороста.

1 Аплодисменты.

2 Bas-Empire означает как Восточно-Римскую (Византийскую) империю, так и «византизм», т.е. коррупцию государственного аппарата снизу доверху, продажность чиновничества, взяточничество.

55 Буквальный перевод – «я все так же мудра, как и до этого [совета]» (нем.) – резко обедняет подлинный смысл немецкой идиомы; гораздо точнее был бы перевод вроде «не учите дедушку [бабушку] кашлять», который императрица и имела в виду.

56 Смысл остроты (франц.).

57 По отношению к врагу позволено все (лат.).

58 От «сольди» – мелкой монеты, представлявшей собой дневное жалованье наемника.

59 Британский адмирал Бинг, первым «сломавший» линию кораблей, был повешен за это, а не за исход сражения.

60 Фигаро, персонаж комедии Бомарше.

61 Слышно было, как тянутся тучи (нем.), т.е. наступила тревожная тишина, готовая разрешиться грозой.

62 Декларация прав человека и гражданина (франц.).

63 Proofs of Conspiracy against all the Religions and Governments of Europe, carried on in the secret meetings of Free-Masons, Illuminati etc. by John Robinson, Edinburg, 1797.

64 «Мемуары к истории якобинизма».

65 Цит. по: Башилов Б. «Златой век» Екатерины II.

1 Мир обнажен и открыт! (лат).

66 Господь Бог, кажется, позабыл все, что я для него сделал (франц.).

67 «Женщина, хоть раз позабывшая о стыдливости, уже ни в чем не откажет» (лат.).

68 Пророчество Казота передавалось из уст в уста, а опубликовано было впервые в 1806 году, в «Посмертных сочинениях» Ж. – Ф. Лагарпа, воспитателя наследника российского престола Александра Павловича.

1 Ах, мой милый Августин, все прошло, все! (нем.).

69 Близкую по объему прав конституцию Россия получит лишь 17 октября 1905 года.

1 Клин клином вышибают (лат.), буквально – противоположное противоположным излечивают.

70 «Воинская честь»; высший военный орден Польши.

71 Только мертвые не возвращаются, а короли и их слуги неисправимы; они должны исчезнуть (франц.).

72 Цит. по: Шумигорский Е.С. Император Павел I и масонство.

73 Безбородко А.А. (1747-1799) с 1775 – статс-секретарь Екатерины II, затем – руководитель (после смерти Н.И.Панина в 1783 г.) коллегии иностранных дел. «При нас ни одна пушка в Европе без нашего позволения выпалить не смела», – заметил он как-то. С 1784 г. – граф, второй человек в империи после Потемкина, один из богатейших русских вельмож. Горячий сторонник Монтескье.

1 Имя Павла в ходе следствия не было названо. Говорили о некой «особе» – «оной», «высокой», «известной»...

74 Смертная.

75 Клятва эта могла бы привести в восторг Тома Сойера: «Клянусь, во имя Верховного Строителя всех миров, никогда и никому не открывать без приказания от ордена тайны знаков, прикосновений, слов доктрины и обычаев франкмасонства и хранить о них вечное молчание, обещаю и клянусь ни в чем не изменять ему ни пером, ни знаком, ни словом, ни телодвижением, а также никому не передавать о нем, ни для рассказа, ни для письма, ни для печати или всякого другого изображения и никогда не разглашать того, что мне теперь уже известно и что может быть вверено впоследствии. Если я не сдержу этой клятвы, то обязываюсь подвергнуться следующему наказанию: да сожгут и испепелят мне уста раскаленным железом, да отсекут мне руку, да вырвут у меня изо рта язык, да перережут мне горло, да будет повешен мой труп посреди ложи при посвящении нового брата, как предмет проклятия и ужаса, да сожгут его потом и да рассеют пепел по воздуху, чтобы на земле не осталась ни следа, ни памяти изменника». Однако, как видим, можно было быть масоном – и не давать этой клятвы?

76 Буквально – бесштанники. Кюлоты – короткие панталоны до колен, непременная принадлежность аристократического костюма того времени.

77 Этот либерализм остался в Александре навсегда. «Мы не расставались до двух – трех часов утра, беседуя о самых различных предметах; обычно мы рассуждали о политике и философии. Он человек весьма образованный и придерживается либеральных взглядов; всем этим он обязан полковнику Лагарпу», – писал Наполеон о встрече с императором Александром в Тильзите.

1 Мессия – посланный вышними силами спаситель своего народа.

78 Так проходит слава мира (лат.).

79 Я ль не все покончила с землею? Не любила, не жила ли я? (нем.). Пер. Ап. Григорьева.

80 Стоять одной ногой в могиле, дышать на ладан (нем.).

81 Король умер, да здравствует король! (франц.).

82 А все-таки она вертится! (итал.); слова Галилея.

83 Ты умер, ты отстрадал (нем.). Рейценштейн К. Лотта у могилы Вертера. 1775.

84 Алексей Орлов был в числе тех офицеров, от которых Павел, боясь их и понимая силу их авторитета, потребовал присяги в первые часы после смерти Екатерины, буквально, когда ее тело еще не остыло. После перезахоронения Петра III Орлов был отпущен за границу, до 1801 г. он пребывал в Германии, затем вернулся в Россию, где и скончался в 1807 г.

85 Есть нечто более жестокое, чем личная жестокость, – это холодная жестокость ошибочной системы (франц.).

86 Военный орден св. великомученика и Победоносца Георгия, высшая военная награда России, учрежден в 1769 г., девиз – «За службу и храбрость». Орденский крест или четырехконечную звезду носили на желто-оранжевой ленте с тремя черными полосами. Восстановлен в 1801 г.

87 Орден св. равноапостольного кн. Владимира учрежден 22 сентября 1782 г. в день 20-летия правления Екатерины II, девиз – «Польза, честь и слава». Восьмиконечную звезду с чередующимися золотыми и серебряными лучами носили на черной ленте с красной полосой. Восстановлен в 1801 г.

88 Нет хуже муки той,

Чем в горестные дни

Сон вспомнить золотой (франц.). Пер. В.Рождественского.

89 При всех превратностях судьбы самое большое несчастье – это воспоминание о былом счастье (лат.).

90 Так вот отчего эти слезы! (лат.).

91 Блистал своим отсутствием (франц.).

92 Втроем (франц.).

93 Право первой ночи (лат.).

94 «...убрать обреченную девушку после театра «в невинном виде святою Цецилией», и во всем белом, в венке и с лилией в руках символизированную innocence [невинность] доставляли на графскую половину»... Лесков Н.С. Тупейный художник.

95 Заболоцкий Н.А. «Портрет».

96 По ту сторону добра и зла (нем.).

1 «Твои глаза – как два тумана / Как два прыжка из темноты. / Каким путем, каким обманом / В двадцатый век прокралась ты?»

2 Протаскивание провинившегося на длинной веревке под килем судна.

97 Он женился на своей кузине, породнившись через нее с будущим королем Карлом VII. Но любил он не ее, а «Орлеанскую Девственницу», Жанну д'Арк, телохранителем которой состоял до ее сожжения.

98 «Великое делание», превращение свинца в золото.

99 Некрещеный младенец, который один только и мог подойти для людоедской потехи, стоил в то время в бедняцком квартале Парижа не свыше пяти-шести ливров, как о том свидетельствуют материалы процесса над ювелиршей ла Вуазен, к услугам которой обратилась в свое время мадам де Монтеспан, с помощью «черных месс» пытавшаяся вернуть расположение «короля-солнце» Людовика IV... Впрочем, произведя криминальный аборт, потребность в чем в те времена не иссякала никогда, можно было младенца получить и бесплатно...

1 «Золотая молодежь» (франц.).

100 См.: Леонов О., Ульянов И. Регулярная пехота.

1 «Государство – это я» (франц.). Фраза Людовика XIV.

101 «Тех» рублей, когда на один-два рубля можно было купить соболью шубу, корову...

102 Осел об осла трется (лат.): рука руку моет.

1 Выражение А.С. Пушкина.

2 Благо народа да будет высшим законом (лат.).

103 Того самого, чье имя получила улица в Одессе.

104 Кого [Господь] захочет погубить – лишает разума (франц.).

105 Первый и высший орден Российской империи. Девиз – «За веру и верность». Восьмиконечную звезду с изображением андреевского (косого) креста (с 1800 г. – двуглавого орла) носили на голубой муаровой ленте.

106 Так назывался почетный знак мальтийского ордена св. Иоанна Иерусалимского.

107 Не нам, не нам Господи, а имени твоему во славу (лат.). Девиз ордена тамплиеров.

108 Ад вымощен добрыми намерениями (франц.).

109 Рыцари без страха и упрека (франц.).

110 Пусть все идет своим порядком (франц.).

111 Свобода, равенство, братство (франц.).

112 Ограниченный ум подданных (нем.).

1 Флп., 3:7.

113 К вящей славе господней (лат.).

114 Шиллер Ф. К радости.

1 Тому подобные (ит.).

115 Цит. по: Парнов Е.И. Мальтийский жезл.

116 По уставу ордена избирать Великого магистра могли лишь рыцари, не менее тринадцати лет состоявшие в ордена и не менее трех лет воевавшие во его славу; по умолчанию предполагалось – они избирали магистра из своей среды. Кроме того, Павел был православным и женатым вторым браком.

117 Термин Бориса Башилова.

118 Султанский дворец в Истанбуле.

119 «Для русских существует лишь одна преграда, а именно знойный климат. За три года они в своей молдавской армии потеряли от болезней тридцать шесть генералов и сто двадцать тысяч солдат», – пишет Стендаль в «Жизни Наполеона».

120 Пушечное мясо (франц.).

121 Вы, Ваше Величество, ничего не забыли и ничему не научились! (фр).

122 Людовик XVII, сын казненного короля, умер в 1795 году.

123 Цит по.: Тарле А.Е. Наполеон.

124 Военный министр Австрии.

1 Фраза Л.Н. Толстого – о М.И. Кутузове.

125 Екатерина II скончалась и Павел был провозглашен царем в ночь с 6(17) на 7(18) октября 1796 года. Однако напомним, что коронация Павла состоялась лишь 5 (16) апреля 1797 года; до четвертой ее годовщины он не дожил совсем немного...

126 Вопрос ножа и вилки (нем.), т.е. жизненно важный вопрос.

127 Министры падают как бутерброды – обычно лицом вниз (нем.).

128 В России образ правления – это самовластие, ограниченное удавкой (франц.).

129 Закон – это то, что записано нами (лат.).

1 Отсутствующие виноваты (фр).

2 Невелико расстояние от Капитолия до Тарпейской скалы (франц.). Тарпейская скала – место казней в древнем Риме.

130 Заяц любит, чтобы его зажаривали быстро (фр). Из поваренной книги.

131 Цит. по: Эйдельман Н. Твой XVIII век.

1 Вот он! (франц.).

132 Каким прекрасным царствованием могло бы быть царствование императора Александра [I] (франц.).

133 Зло совершено (франц.).

1 «Апоплексический удар в висок», – так почти сразу же была иронически перефразирована официальная версия.

2 Я хочу царствовать! (нем.)


на главную | моя полка | | Павел I (гроссмейстер мальтийского ордена) |     цвет текста   цвет фона   размер шрифта   сохранить книгу

Текст книги загружен, загружаются изображения
Всего проголосовало: 1
Средний рейтинг 1.0 из 5



Оцените эту книгу