Книга: Русские былины




Русские былины


СОДЕРЖАНИЕ


Святогор

Святогор и Илья Муромец

Волх Всеславьевич

Вольга

Вольга и Микула

Исцеление Ильи Муромца

Илья Муромец и Соловей-разбойник

Илья Муромец на заставе богатырской

Илья Муромец и Калин-царь

Илья Муромец и идолище

Илья Муромец и дочь его

Бой Ильи Муромца с Жидовином

Илья Муромец в ссоре с Владимиром

Три поездки Ильи Муромца

Илья Муромец и татарченок

Илья Муромец с Добрыней на Соколе-корабле

Добрыня и Змей

Добрыня и Маринка

Добрыня и Дунай

Алёша Попович и Еким Иванович

Добрыня Никитич и Алёша Попович

Князь Роман и Марья Юрьевна

Ванька Удовкин сын

Суровен Суздалец

Сухматий (Сухман)

Королевичи из Крякова

Братья Дородовичи

Данило Игнатьевич

Ермак и Калин-царь

Михайло Петрович (Козарин)

Калика-богатырь

Авдотья Рязаночка

Камское побоище

Богатырское слово

Василий Игнатьевич и Батыга

Былины об Иване Годиновиче и Кащее

Соловей Будимирович

Дюк Степанович

Чурила Пленкович

Иван Гостиный сын

Ставр Годинович

Иван Годинович

Глеб Володьевич

Про Василия Турецкого

Хотен Блудович

Сорок калик со каликою

Вавило и скоморохи

Садкe

Садко

Василий Буслаев и мужики Новгородские

Василий Буслаев молиться ездил





Святогор



Как на далече-далече во чистом во поли,

Тута куревка да поднималаси,

А там пыль столбом да поднималаси,-

Оказался во поли добрый молодец,

Русский могучий Святогор-богатырь.

У Святогора конь да будто лютой зверь,

А богатырь сидел да во косу сажень,

Он едет в поли, спотешается.

Он бросает палицу булатную

Выше лесушку стоячего,

Ниже облаку да ходячего,

Улетает эта палица

Высоко да по поднебесью;

Когда палица да вниз спускается,

Он подхватывает да одной рукой.

Наеждяет Святогор-богатырь

Во чистом поли он на сумочку да скоморошную;

Он с добра коня да не спускается,

Хотел поднять погонялкой эту сумочку,-

Эта сумочка да не ворохнется.

Опустился Святогор да со добра коня,

Он берет сумочку да одной рукой-

Эта сумочка да не сшевелитца;

Как берет он обема рукам,

Принатужился он силой богатырской,

По колен ушол да в мать сыру-землю

Эта сумочка да не сшевелится,

Не сшевелится да не поднимется.

Говорит Святогор да он про себя:

- А много я по свету еждивал,

А такого чуда я не видывал,

Что маленькая сумочка да не сшевелится,

Не сшевелится, да не здымается,

Богатырской силы не сдавается.

Говорит Святогор да таковы слова:

- Верно, тут мне, Святогору, да и смерть пришла.

И взмолился он да своему коню:

- Уж ты, верный богатырский конь,

Выручай теперь хозяина.

Как схватился он да за уздечику серебряну,

Он за ту подпругу золоченую.

За то стремецько да за серебрянно.

Богатырский конь да принатужился,

А повыдернул он Святогора из сырой земли.

Тут садился Святогор да на добра коня

И поехал во чисту полю

Он ко тым горам да Араратскиим.

Утомился Святогор да он умаялся

С этой сумочкой да скоморошноей

И уснул он на добром коне,

Заснул он крепким богатырским сном.

Из-под далеча-далеча из чиста поля

Выеждял старой казак да Илья Муромец,

Илья Муромец да сын Иванович,

Увидал Святогора он богатыря:

- Что за чудо вижу во чистом поли,

Что богатырь едет на добром кони,

Под богатырем-то конь да будто лютый зверь

А богатырь спит крепко-накрепко.

Как скрычал Илья да зычным голосом:

- Ох ты гой еси, удалой добрый молодец,

Ты что, молодец, да издеваесся,

А ты спишь ли, богатырь, аль притворяесся,

Не ко мне ли старому да подбираесся,

А на это я могу ответ держать.

От богатыря да тут ответу нет.

А вскричал Илья да пуще прежнего,

Пуще прежнего да зычным голосом-

От богатыря да тут ответа нет.

Разгорелось серце богатырское

А у старого казака Ильи Муромца,

Как берет он палицу булатнюю,

Ударяет он богатыря да по белым грудям,

А богатырь спит, не просыпается.

Рассердился тут да Илья Муромец,

Разъеждяется он во чисто поле,

А с разъезду ударяет он богатыря-

Пуще прежнего он палицей булатнею.

Богатырь спит, не просыпается.

Рассердился тут старой казак да Илья Муром

А берет он шалапугу подорожную,

А не малу шалапугу да во сорок пуд,

Разъеждяется он со чиста поля

И ударил он богатыря по белым грудям,

И отшиб он себе да руку правую.

Тут богатырь на кони да просыпается,

Говорит богатырь таково слово:

- Ох, как больно руськи мухи кусаются.

Поглядел богатырь в руку правую,

Увидал тут Илью Муромца,

Он берет Илью да за желты кудри,

Положил Илью да он к себе в карман,

Илью с лошадью да богатырскоей,

И поехал он да по святым горам,

По святым горам да Араратскиим.

Как день он едет до вечера,

Темну ноченьку да он до утра,

И второй он день едет до вечера,

Темну ноченьку он до утра,

Как на третей-то да на денечек

Богатырский конь стал спотыкатиси.

Говорит Святогор да коню доброму:

- Ах ты, волчья сыть да травяной мешок,

Уж ты что, собака, спотыкаесся?

Ты итти не мощь, аль вести не хошь?

Говорит тут верный богатырский конь

Человеческим да он голосом:

- Как прости-тко ты меня, хозяинушко,

А позволь-ко мни да слово вымолвить -

Третьи суточки да ног не складучи,

Я вожу двух рускиих могучиих богатырей,

Дай в третьих с конем богатырскиим.-

Тут Святогор богатырь да опомнился,

Что у него в кармане тяжелешенько;

Он берет Илью за жолты кудри,

Он кладет Илью да на сыру землю

Как с конем его да богатырскиим.

Начал спрашивать да он выведывать:

- Ты скажи, удалый добрый молодец,

Ты коей земли да ты какой орды?

Если ты - богатырь святорусский,

Дак поедем мы да во чистО поле

Попробуем мы силу богатырскую.-

Говорит Илья да таковы слова:

- Ай же ты, удалой добрый молодец,

Я вижу силушку твою великую,

Не хочу я с тобой сражатиси,

Я желаю с тобой побрататиси.-

Святогор-богатырь соглашается,

Со добра коня да опущается,

И раскинули оне тут бел шатер,

А коней спустили во луга зеленый,

Во зеленый луга оне стреножили.

Сошли они оба во белой шатер,

Они друг другу порассказалиси,

Золотыми крестами поменялись,

Оны с друг другом да побраталиси,

Обнялись они поцеловалиси,-

Святогор-богатырь да будет больший брат,

Илья Муромец да будет меньший брат.

Хлеба-соли тут оне откушали,

Белой лебеди порушали

И легли в шатер да опочив держать.

И недолго, немало спали - трое суточек,

На четверты оне да просыпались,

В путь-дороженьку да отправлялися.

Как седлали оне да коней добрыих,

И поехали оне да не в чисто поле,

А поехали оне да по святым горам,

По святым горам да Араратскиим.

Прискакали на гору Елеонскую,

Как увидели оне да чудо чудное,

Чудо чудное да диво дивное:

На горы на Елеонския

Как стоит тута да дубовый гроб;

Как богатыри с коней спутилиси,

Оне ко гробу к этому да наклонились,

Говорит Святогор да таковы слова:

- А кому в этом гробе лежать сужено?

Ты послушай-ко, мой меньший брат,

Ты ложись-ко во гроб да померяйсе,

Тебе ладен ли да тот дубовый гроб.-

Илья Муромец да тут послушался

Своего ли братца большего,

Он ложился Илья да в тот дубовый гроб.

Этот гроб Ильи да не поладился,

Он в длину длинен и в ширину широк,

И ставал Илья да с того гроба,

А ложился в гроб да Святогор-богатырь,

Святогору гроб да паладился,

В длину по меры и в ширину как раз.

Говорит Святогор да Ильи Муромцу:

- Ай же ты, Илья, да мой меньший брат,

Ты покрой-ка крышечку дубовую,

Полежу в гробу я, полюбуюся.-

Как закрыл Илья крышеску дубовую,

Говорит Святогор таковы слова:

- Ай же ты, Илюшенька да Муромец,

Мни в гробу лежать да тяжелешенько,

Мни дышать-то нечем да тошнешенько,

Ты открой-ко крышечку дубовую,

Ты подай-ка мне да свежа воздуху.-

Как крышечка не поднимается,

Даже милочка не открывается.

Говорит Святогор да таковы слова:

- Ты разбей-ко крышечку саблей вострою...

Илья Святогора послушался,

Берет он саблю вострую,

Ударяет по гробу дубовому.

А куда ударил Илья Муромец,

Тут становятся обруци железный;

Начал бить Илья да вдоль на поперек,

Все железные обручи становятся.

Говорит Святогор да таковы слова:

- Ах ты, меньший брат да Илья Муромец,

Видно, тут мни, богатырю, кончинушка,

Ты схорони меня да во сыру землю.

Ты бери-тко моего коня да богатырского,

Наклонись-ко ты ко гробу ко дубовому,

Я здохну тиби да в личко белое,

У тя силушка да поприбавится.-

Говорит Илья да таковы слова:

- У меня головушка есь с проседью,

Мни твоей-то силушки не надобно,

А мне своей-то силушки достатоцьно;

Если силушки у меня да прибавится,

Меня не будет носить да мать сыра-земля,

И не наб мне твоего коня да богатырского,

А мни-ка служит верой-правдою

Мни старой Бурушка косматенький.-

Тута братьица да распростилиси,

Святогор остался лежать да во сырой земли,

А Илья Муромец поехал по святой Руси

Ко тому ко городу ко Киеву,

А ко ласковому князю ко Владимиру.

Рассказал он чудо чудное,

Как схоронил он Святогора да богатыря

На той горы на Елеонский.

Да тут Святогору и славу поют,

А Ильи Муромцу да хвалу дают,

А на том былинка и закончилась.








Святогор и Илья Муромец

{(два варианта: прозаический и поэтический)}



{Прозаический вариант}


В славном городе во Муромле,

Во селе было Карачарове,

Сиднем сидел Илья Муромец, крестьянский сын,

Сиднем сидел цело тридцать лет.

Уходил государь его батюшка со родителем

Со матушкою на работушку на крестьянскую.

Как приходили две калики перехожия

Под тое окошечко косявчето,

Говорят калики таковы слова:

"Ай же ты, Илья Муромец, крестьянский сын!

Отворяй каликам ворота широкия,

Пусти-ка калик к себе в дом".

Ответ держит Илья Муромец:

"Ай же вы, калики перехожия!

Не могу отворить ворот широкиих,

Сиднем сижу цело тридцать лет.

Не владаю рукамы, ни ногамы".

Опять говорят калики перехожия:

"Выставай-ка, Илья, на резвы ноги,

Отворяй-ка ворота широкия,

Пускай-ка калик к себе в дом".

Выставал Илья на резвы ноги,

Отворял ворота широкия

И пускал калик к себе в дом.

Приходили калики перехожия,

Они крест кладут по писаному,

Поклон ведут по-ученому,

Наливают чарочку питьица медвянаго,

Как выпил-то чару питьица медвянаго,

Богатырско его сердце разгорелося,

Его белое тело распотелося.

Воспроговорят калики таковы слова:

"Что чувствуешь в собе, Илья?"

Бил челом Илья, калик поздравствовал:

"Слышу в собе силушку великую".

Говорят калики перехожия:

"Будешь ты, Илья, великий богатырь,

И смерть тобе на бою не писана:

Бейся-ратися со всяким богатырем

И со всею паляницею удалою;

А сколько не выходи драться с Святогором-богатырем:

Его и земля на себе через силу носит;

Не ходи драться с Самсоном-богатырем:

У него на голове семь власов ангельских;

Не бейся и с родом Микуловым:

Его любит матушка сыра-земля;

Не ходи още на Вольгу Сеславьича:

Он не силою возьмет, так хитростью-мудростью.

Доставай, Илья, коня собе богатырскаго,

Выходи в раздольице чисто поле,

Покупай перваго жеребчика,

Станови его в срубу на три месяца,

Корми его пшеном белояровым,

А пройдет поры-времени три месяца,

Ты по три ночи жеребчика в саду поваживай

И в три росы жеребчика выкатывай,

Подводи его к тыну ко высокому:

Как станет жеребчик через тын перескакивать,

И в ту сторону, и в другую сторону,

Поезжай на нем, куда хочешь,

Будет носить тебя".

Тут калики потерялися.

Пошел Илья ко родителю ко батюшку

На тую работу на крестьянскую,

Очистить надо пал от дубья-колодья:

Он дубье-колодье все повырубил,

В глубоку реку повыгрузил,

А сам и сшел домой.

Выстали отец с матерью от крепкаго сна-

Испужалися: "Что это за чудо подеялось?

Кто бы нам это сработал работушку?"

Работа-то была поделана, и пошли они домой.

Как пришли домой, видят:

Илья Муромец ходит по избы.

Стали его спрашивать, как он выздоровел.

Илья и рассказал им,


Как приходили калики перехожия,

Поили его питьицем медвяными:

И с того он стал владать рукамы и ногамы,

И силушку получил великую.

Пошел Илья в раздольице чисто поле,

Видит: мужик ведет жеребчика немудраго,

Бураго жеребчика косматенькаго.

Покупал Илья того жеребчика,

Что запросил мужик, то и дал;

Становил жеребчика в сруб на три месяца,

Кормил его пшеном белояровым,

Поил свежей ключевой водой;

И прошло поры-времени три месяца,

Стал Илья жеребчика по три ночи в саду поваживать

В три росы его выкатывать,

Подводил ко тыну ко высокому,

И стал бурушко через тын перескакивать,

И в ту сторону, и в другую сторону.

Тут Илья Муромец седлал добра коня, зауздывал,

Брал у батюшка, у матушки прощеньице-благословеньице

И поехал в раздольице чисто поле.

Наехал Илья в чистом поле на шатер белополотнян

Стоит шатер под великим сырым дубом,

И в том шатре кровать богатырская немалая:

Долиной кровать десять сажень,

Шириной кровать шести сажень.

Привязал Илья добра коня к сыру дубу,

Лег на тую кровать богатырскую и спать заснул.

А сон богатырский крепок:

На три дня и на три ночи.

На третий день услыхал его добрый конь

Великий шум с-под сиверныя сторонушки:

Мать сыра-земля колыбается,

Темны лесушки шатаются,

Реки из крутых берегов выливаются.

Бьет добрый конь копытом о сыру землю,

Не может разбудить Илью Муромца.

Проязычил конь языком человеческим:

"Ай же ты, Илья Муромец!

Спишь себе, проклаждаешься,

Над собой незгодушки не ведаешь:

Едет к шатру Святогор-богатырь.

Ты спущай меня во чисто поле,

А сам полезай на сурой дуб".

Выставал Илья на резвы ноги,

Спущал коня во чисто поле,

А сам выстал во сырой дуб.

Видит: едет богатырь выше лесу стоячаго,

Головой упирает под облаку ходячую,

На плечах везет хрустальный ларец.

Приехал богатырь к сыру дубу,

Снял с плеч хрустальный ларец,

Отмыкал ларец золотым ключом:

Выходит оттоль жена богатырская.

Такой красавицы на белом свете не видано и не слыхано:

Ростом она высокая, походка у ней щепливая

* [Щепливая - мелкая, щегольская]

Очи яснаго сокола, бровушки чернаго соболя,

С платьица тело белое.

Как вышла из того ларца,

Собрала на стол, полагала скатерти браныя,

Ставила на стол ествушки сахарныя,

Вынимала из ларца питьица медвяныя.

Пообедал Святогор-богатырь

И пошел с женою в шатер проклаждатися,

В разныя забавы заниматися.

Тут богатырь и спать заснул.

А красавица жена его богатырская

Пошла гулять по чисту полю

И высмотрела Илью в сыром дубу.

Говорит она таковы слова:

"Ай же ты, дородный добрый молодец!

Сойди-ка со сыра дуба,

Сойди, любовь со мной сотвори,

Буде не послушаешься,

Разбужу Святогора-богатыря и скажу ему,

Что ты насильно меня в грех ввел".

Нечего делать Илье:

С бабой не сговорить, а с Святогором не сладить;

Слез он с того сыра дуба

И сделал дело повеленое.

Взяла его красавица, богатырская жена,

Посадила к мужу в глубок карман

И разбудила мужа от крепкаго сна.

Проснулся Святогор-богатырь,

Посадил жену в хрустальный ларец,

Запер золотым ключем,

Сел на добра коня и поехал ко Святым горам.

Стал его добрый конь спотыкаться,

И бил его богатырь плеткою шелковою

По тучным бедрам,

И проговорит конь языком человеческим:

"Опрежь я возил богатыря да жену богатырскую,

А нонь везу жену богатырскую и двух богатырей:

Дивья мне потыкаться!"

И вытащил Святогор-богатырь Илью Муромца

Из кармана, и стал его выспрашивать,

Кто он есть и как попал к нему во глубок карман.

Илья ему сказал все по правды по истине.

Тогда Святогор жену свою богатырскую убил,

И с Ильей поменялся крестом

И называл меньшим братом.

Выучил Святогор Илью всем похваткам,

Поездкам богатырским,

И поехали они к Северным горам,

И наехали путем-дорогою на великий гроб,

На том гробу подпись подписана:

"Кому суждено в гробу лежать, тот в него и ляжет".

Лег Илья Муромец:

Для него домовище и велико, и широко.

Ложился Святогор-богатырь:

Гроб пришелся по нем.

Говорит богатырь таковы слова:

"Гроб точно про меня делан.

Возьми-тко крышку, Илья, закрой меня".

Отвечает Илья Муромец:

"Не возьму я крышки, больший брат,

И не закрою тебя:

Шуришь ты шуточку немалую,

Сам себя хоронить собрался".

Взял богатырь крышку и сам закрыл ею гроб;

Да как захотел поднять ю,

Никак не может;

Бился он и силился поднять и проговорил Илье Муромцу: "Ай меньший брат!

Видно, судьбина поискала меня,

Не могу поднять крышки,

Попробуй-ка приподнять ю".

Попробовал Илья Муромец

Поднять крышку, да где ему!

Говорит Святогор-богатырь:

"Возьми мой меч-кладенец и ударь поперек крышки".

Илье Муромцу не под силу и поднять Святогорова меча-кладенца.

Зовет его Святогор-богатырь:

"Наклонись ко гробу, ко маленькой щелочке,

Я дохну на тебя духом богатырскиим".

Как наклонился Илья

И дохнул на него Святогор-богатырь

Своим духом богатырскиим:

Почуял Илья, что силы в нем

Против прежняго прибавилось втрое,

Поднял он меч-кладенец и ударил поперек крышки.

От того удара великаго

Посыпались искры,

А где ударил меч-кладенец,

На том месте выросла полоса железная.

Зовет его Святогор-богатырь:

"Душно мне, меньший брат,

Попробуй още ударить мечом вдоль крышки".

Ударил Илья Муромец вдоль крышки,-

И тут выросла железная полоса.



Опять проговорит Святогор-богатырь:

"Задыхаюсь я, меньший братец:

Наклонись-ка ко щелочке, я дохну още на тебя

И передам тебе силушку великую".

Отвечает Илья Муромец:

"Будет с меня силы, больший братец;

Не то земля на собе носить не станет".

Промолвил тут Святогор-богатырь:

"Хорошо ты сделал, меньший брат,

Что не послушал моего последняго наказа:

Я дохнул бы на тебя мертвым духом,

И ты бы лег мертв подле меня.

А теперь прощай, владай моим мечом-кладенцом,

А добра коня моего богатырскаго

Привяжи к моему гробу.

Никто, кроме меня, не совладает с этим конем".

Тут пошел из щелочки мертвый дух,

Простился Илья с Святогором,

Привязал его добра коня ко тому гробу,

Опоясал Святогоров меч-кладенец

И поехал в раздольице чисто поле.





{Поэтический вариант}


На тых горах высокиих,

На той на Святой горы,

Был богатырь чюдный,

Что ль во весь же мир он дивный,

Во весь же мир был дивный-

Не ездил он на Святую Русь,

Не носила его да мать сыра-земля.

Хотел узнать казак наш Илья Муромец

Славнаго Святогора нунь богатыря.

Отправился казак наш Илья Муромец

К тому же Святогору тут богатырю

На тыи было горы на высокий.

Приезжает тут казак да Илья Муромец

А на тыи было горушки высокий

Ко тому же Святогору да богатырю,

Приезжает-то к ему да поблизехонько,

Ай поклон ведет да понизехонько:

- Здравствуешь, богатырище порныи*,

[*Порный - крепкий (пояснение А. Ф. Гильфердинга]

Порныи богатырь ты да дивный!-

- Ты откуда, добрый молодец,

Как тя нарекают по отечеству?-

- Я есть города нунь Муромля

А села да Карачаева,

Я старый казак да Илья Муромец.

Захотел я посмотреть Святогора нунь богатыря

Он не ездит нунь на матушку сыру-землю,

К нам богатырям да он не явится.-

Отвечает богатырь было порныи:

- Я бы ездил тут на матушку сыру-землю,-

Не носит меня мать сыра-земля,

Мне не придано тут ездить на Святую Русь,

Мне позволено тут ездить по горам да по высо

Да по щелейкам по толстыим.

А ты старый казак да Илья Муромец,

Мы съездим же ко нунечу по щелейкам,

А поездим-ко со мной да по Святым горам.

Ездили они было по щелейкам,

Разъезжали тут оны да по Святым горам,

Ездили оны по многу времени,

Ездили оны да забавлялись.

Находили тут оны да чюдо чюдное,

Находили тут оны да диво дивное,

Нахожили площаницу да огромную.

Говорит богатырь Ильи Муромцу:

- Ах ты, старый казак да Илья Муромец

Ты ложись-ка в площаницу да в огромную:

Поглядим-ка площаницы мы огромную,

Что она тебе поладится ль?-

Спускается казак да Илья Муромец,

Опускался тут казак да из добры коня,

А ложился было в гроб в этот в огромныи,-

А этот гроб-то Ильи Муромцу да долог есть.

Опускается богатырь Святогорский

А с того было с добра коня,

А ложился в площаницу он во дивную,-

Та же площаница да по нем пришла,

Сам же с площаницы тут не выстанет:

- Ах ты, старый казак да Илья Муромец!

Ты повыездынь с площаницы да огромныи.

Приставае тут казак да Илья Муромец

К Святогору да богатырю,

Да не мог поднять он Святогора тут богатыря

А с того гроба глубокаго.

Говорит же тут богатырь Святогорский:

- Ты сломай-ко эти щелья да высокий

А повыздынь-ко с гроба меня глубокаго.-

Старый казак да Илья Муромец

Как ударил своей палицей

Да по щелейки по толстый,

А по той горы да по высокии,-

Ставился тут обруч да железный

Через тот да гроб еще великий,

Через тую площаницу было дивную.

Бьет тут Илья Муромец да другой раз,-

Что ударит, тут же обруч было ставится.

Отвечает тут богатырь Святогорский:

- Видно, тут же есть богатырь да кончается!

Ах ты, старый казак да Илья Муромец,

А ты съезди-тко да к моему было родителю

К древному да батюшку,

К древному да темному,

Ты проси-ка у мойго родителя у батюшка

Мне-ка вечнаго прощаньица.-

Отправляется казак да Илья Муромец

От того же Святогора прочь богатыря

На ту гору на Палавонскую

А к тому же старичку да было древному,

Хоть бы древному да темному.

Приезжае Илья Муромец

На ту на гору Палавонскую

К древнему да к темному:

- Здравствуешь, престарый да дедушка,

Древныи ты темные!

Я привез тебе поклон да челом-битьице

От твоего сына любимаго

От того же Святогора я богатыря:

Просит он прощеньица да вечнаго.

Как лег же в площаницу он в огромную

Да во тот было во гроб во каменной,

Я оттуль не мог его повыздынуть.-

Россердился тут старик да было темные,

Темныи старик да было древнии:

- Знать убил же Святогора ты богатыря,

Приезжаешь нунь ко мне-ка-ва со ведома,

Ты привозишь мне-ка весточку нерадостну.

Как хватит тут же палицу да богатырскую

До помахне во богатыря,

А й богатырь тут увернется,

Да старик тут образумится.

Дал ему да вечное прощеньицо,

Святогору да богатырю

Да и сыну да любезному.

Приезжает тут казак да Илья Муромец

К Святогору да богатырю,

Он привозит тут прощенье ему вечное.

С им же он да тут прощается,

Святогор же тут же он кончается.







Волх Всеславьевич



По саду, саду по зеленому,

Ходила-гуляля молода княжна

Марфа Всеславьевна,

Она с каменю скочила на лютова на змея;

Обвиваетца лютой змеи

Около чебота зелен сафьян,

Около чюлочика шелкова,

Хоботом бьет по белу стегну,

А втапоры княгиня понос понесла,

А понос понесла и дитя родила.

А и на небе просветя светел месяц,

А в Киеве родился могучь богатырь,

Как бы молоды Вольх Всеславьевич.

Подрожала сыра земля,

Стреслося славно царство Индейское,

А и синея моря сколыбалося

Для-ради рожденья богатырскова,

Молода Вольха Всеславьевича;

Рыба пошла в морскую глубину,

Птица полетела высоко в небеса,

Туры да олени за горы пошли,

Зайцы, лисицы по чащицам,

А волки, медведи по елникам,

Соболи, куницы по островам.

А и будет Вольх в полтора часа,

Вольх говорит, как гром гремит:

- А и гои еси, сударыня матушка,

Молода Марфа Всеславьевна!

А не пеленаи во пелену черчатую*,

А не пояс в поесья шелковыя,-

Пеленаи меня, матушка,

В крепки латы булатныя,

А на бубну голову клади злат шелом,

По праву руку - палицу,

А и тяшку палицу свинцовую,

А весом та палица в триста пуд.-

А и будет Вольх семи годов,

Отдавала ево матушка грамоте учитца,

А грамота Волху в наук пошла;

Посадила ево уж пером писать,

Писмо ему в наук пошла;

А и будет Волх десяти годов,

Втапоры поучился Вольх ко премудростям:

А и первой мудрости учился-

Обвертоватца ясным соколом,

Ко другой-та мудрости учился он, Вольх,-

Обвертоватца серым волком,

Ко третеи-та мудрости учился Волх-

Обвертоватца гнедым туром - золотыя рога.

А и будет Вольх во двенадцать лет,

Стал себе Вольх он дружину прибирать,

Дружину прибирал в три годы;

Он набрал дружину себе семь тысячеи;

Сам он, Вольх, в пятнацать лет,

И вся ево дружина по пятнадцати лет.

Прошла та слава великая

Ко столному городу Киеву:

Индеискои царь нарежаетца,

А хвалитца-похваляитца,

Хочет Киев-град за щитом весь взять,

А Божьи церкви на дым спустить

И почестны монастыри разорить.

А втапоры Вольх он догадлив был:

Со всею дружиною хораброю

Ко славному царству Индейскому

Тут же с ними во поход пошел.

Дружина спит, так Вольх не спит:

Он обвернетца серым волком,

Бегал-скакал по темным по лесам и по раменью*

А бьет он звери сохатыя,

А и волку, медведю спуску нет,

А и соболи, барсы - любимои кус,

Он заицам, лисицам не брезговал.

Волх поил-кормил дружину хоробраю,

Абувал-адевал добрых молодцов,

Насили оне шубы соболиныя,

Переменныя шубы-то барсовыя.

Дружина спит, так Вольх не спит:

Он обернетца ясным соколом,

Полетел он далече на сине море,

А бьет он гусей, белых лебедеи,

А и серым малым уткам спуску нет.

А поил-кормил дружинушку хораброю,

А все у нево были ества переменныя,

Переменныя ества, сахарныя.

А стал он, Волх, вражбу чинить**:

- А и гои еси вы, удалы добры молодцы!

Не много не мало вас - семь тысячеи,

А и ест у вас, братцы, таков человек,

Хто бы обвернулся гнедым туром,

А збегал бы ко царству Индейскому,

Проведал бы про царство Индейское,

Про царя Салтыка Ставрульевича,

Про ево бубну голову Батыевичу?-

Как бы лист со травою пристилаетца,

А вся ево дружина приклоняетца.-

Отвечают ему удалы добры молодцы:

- Нету у нас такова молодца,

Опричь тебя, Волха Всеславьевича.-

А тут таковой Всеславьевич

Он обвернулся гнедым туром-золотыя рога,

Побежал он ко царству Индейскому,

Он первую скок за целу версту скочил,

А другой скок на могли наити;

Он обвернетца ясным соколом,

Полетел он ко царству Индейскому.

И будет он во царстве Индейском,

И сел он на полаты белокаменны,

На те на полаты царския,

Ко тому царю Индейскому,

И на то окошечко косящетое.

А и буиныя ветры по насту тянут,

Царь со царицею в разговоры говорит.

Говорила царица Аздяковна,

Молода Елена Александровна:

- А и гои еси ты, славнои Индеискои царь!

Изволишь ты нарежатца на Русь воевать,

Про то не знаешь - не ведаешь:

А и на небе просветя светел месяц,

А в Киеве родился могучь богатырь,

Тебе царю сопротивничик.-

А втапоры Волх он догадлив был:

Сидючи на окошке косящетом,

Он те-та де речи повыслушал,

Он обвернулся горносталем,

Бегал по подвалам, по погребам,

По тем по высоким теремам,

У тугих луков титовки накусывал,

У каленых стрел железцы повынимал,

У тово ружья веть у огненнова

Кременья и шомполы повыдергал,

А все он в землю закапывал.

Обвернетца Вольх ясным соколом,

Звился он высоко по поднебесью,

Полетел он далече во чисто поле,

Полетел ко своей ко дружине хоробрыя.

Дружина спит, так Вольх не спит,

Разбудил он удалых добрых молодцов:

- Гои еси вы, дружина хоробрая,

Не время спать, пора вставать,

Пойдем мы ко царству Индейскому!-

И пришли оне ко стене белокаменной,

Крепка стена белокаменна,

Вороты у города железныя,

Крюки-засовы все медные,

Стоят караулы денны-ножны,

Стоит подворотня дорог рыбеи зуб,

Мудрены вырезы вырезено,

А и толко в вырезу мурашу пройти.

И все молодцы закручинилися,

Закручинилися и запечалилися,

Говорят таково слово:

- Потерять будет головки напрасныя,

А и как нам будет стена пройти?-

Молоды Вольх, он догадлив был:

Сам обернулся мурашиком

И всех добрых молодцов мурашками,

Прошли оне стену белокаменну,

И стали молодцы уж на другой стороне,

В славном царстве Индеискием,

Всех обернул добрыми молодцами,

Со своею стали збруею со ратною,

А всем молодцам он приказ отдает:

- Гои еси вы, дружина хоробрая!

Ходите по царству Индейскому,

Рубите старова, малова,

Не оставте в царстве на семена,

Оставте толко вы по выбору

Не много не мало - семь тысячеи

Душечки красны девицы!-

А и ходят ево дружина по царству Индейскому,

А и рубят старова, малова,

А и толко оставляют по выбору

Душечки красны девицы.

А сам он, Вольх, во полаты пошол,

Во те во полаты царския,

Ко тому царю ко Индейскому.

Двери были у полат железныя,

Крюки-пробои по булату злачены,

Говорит тут Вольх Всеславьевич:

- Хотя нога изломить - а двери выставить!-

Пнет ногои во двери железныя-

Изломал все пробои булатныя.

Он берет царя за белы руки,

А славнова царя Индеискова,

Салтыка Ставрульевича,

Говорит тут Вольх таково слово:

- А и вас-та, цареи, не бьют - не казнят.-

Ухватя ево, ударил о кирпищетои пол,

Разшиб ево в крохи говенныя.

И тут Вольх сам царем насел,

Взявши царицу Азвяковну,

А и молоду Елену Александровну,

А и те ево дружина хоробрыя

И на тех на девицах переженилися.

А и молоды Вольх тут царем насел,

А то стали люди посацкия,

Он злата-серебра выкатил,

А и конец, коров табуном делил,

А на всякова брата по сту тысячеи.




ПРИМЕЧАНИЯ


* - черчатая - багряная, пурпурная.

* - раменье - густой лес.

** - вражбы чинить - ворожить, колдовать.


ВОЛХ ВСЕСЛАВЬЕВИЧ


Былинный образ Волха Всеславьевича не менее древний, чем образ Святогора. Об этом свидетельствует само имя героя, он - в о л х в, умеющий вражбу чинить: он - мудрый кудесник, волшебник, родившийся от змеи (что, по древним представлениям, являлось признаком мудрости); он - оборотень, обладающий способностью обвертываться в сокола, волка.тура (что, в свою очередь, было присуще языческому божеству охоты) .


Проводят исследователи и исторические параллели (правда, весьма условные), согласно которым Волх - это киевский князь Олег, тоже считавшийся вещим. Впрочем, таким князем-кудесником был не только легендарный Олег Вещий (в Х веке), но и не менее прославившийся Всеволод Полоцкий (во второй половине Х1 века). Орест Миллер писал по этому поводу: "Оборотничество вообще, весьма обычное в сказках, составляет в былинах явление исключительное, и вот в нем-то и заключается та хитрость-мудрость Волха, на которую указывают Илье калики, относящие этого оборотня к особому разряду богатырей. По этой чудесной (кудеснической) хитрости он становится знахарем, вещим, и это опять сближает его - по крайней мере по прозвищу - с князем Олегом. Но не по прозвищу только, а по действительно вещим чародейным действиям он дол- жен быть сопоставлен с другим летописным лицом, даже и рожденным, подоб- но ему, чудесным образом. Лицо это - знаменитый Всеслав, князь полоцкий. О нем в Лаврентьевской летописи мы читаем: "...его же роди мати от волхованья "... Кроме летописи лицо это, как ювестно, упоминается и в "Слове о полку Игореве", упоминается с призн аком оборотня, и именно волкудлака.


На эту связь былинного Волха с летописным Олегом Вещим и Всеславом Полоцким указывали и другие исследователи (С. П. Шевырев, Ф. И. Буслаев, В. Ф. Миллер, а в наше время - Д. С. Лихачев и Б. А. Рыбаков).


Замечательно начало былины. В. Г. Белинский говорил о нем, что это "есть высочайший зенит, крайняя апогея, до которой только достигает народная поэзия; это апофеоза богатырского рождения, полная величия, силы и того размашистогo чувства, которому море по колено и которое есть исключительно достояние русского народа".


Публикуемый классический вариант из "Сборника Кирши Данилова" (М., 1977, N~ 6) соединяет два известных сюжета о Волхе: его рождение и поход в Индию.






Вольга



Закатилось красное солнышко

За лесушки за темные, за моря за широкие,

Россаждалися звезды частые по светлу небу:

Порождался Вольга сударь Буславлевич

На святой Руси.

И рос Вольга Буславлевич до пяти годков,

Пошол Вольга сударь Буславлевич по сырой земли;

Мать сыра-земля сколыбалася,

Звери в лесах разбежалися,

Птицы по подоблачью разлеталися,

И рыбы по синю морю разметалися,

И пошол Вольга сударь Буславлевич

Обучаться всяких хитростей-мудростей,

Всяких языков он разныих;

Задался Вольга сударь Буславлевич на семь годов

А прожил двенадцать лет,

Обучался хитростям-мудростям,

Всяких языков разныих,

Собирал дружину себе добрую,

Добрую дружину, хоробрую,

И тридцать богатырей без единаго,

Сам становился тридцатыим:

- Ай же вы, дружина моя добрая, хоробрая!

Слушайте большаго братца атамана-то,

Вы делайте дело повеленое:

Вейте веревочки шелковые,

Становите веревочки по темну лесу,

Становите веревочки по сырой земли,

А ловите вы куниц, лисиц,

Диких зверей, черных соболей

И подкопучиих белых заячков,

Белых заячков, малых горносталюшков,

И ловите по три дня, по три ночи.-

Слухали большаго братца атамана-то,

Делали дело повеленое:

Вили веревочки шелковые,

Становили веревочки по темну лесу по сырой земли.

Ловили по три дня, по три ночи,

Не могли добыть ни одного зверка.

Повернулся Вольга сударь Буславлевич,

Повернулся он левым зверём;

Поскочил по сырой земли по темну лесу,

Заворачивал куниц, лисиц,

И диких зверей, черных соболей,

И белых поскакучиих заячков,

И малыих горностаюшков.

И буде во граде во Киеве

А со своею дружиною со доброю,

И скажет Вольга сударь Буславлевич:

- Дружинушка ты моя добрая, хоробрая!

Слухайте большаго братца атамана-то

И делайте дело повеленое,

А вейте силышка шелковыя.

Становите силышка на темный лес,

На темный лес, на самый верх,

Ловите гусей, лебедей, ясныих соколей,

А малую птицу-то пташицу,

И ловите по три дня, и по три ночи.-

И слухали большаго братца атамана-то,

А делали дело повеленое:

А вили силышка шелковы,

Становили силышка на темный лес, на самый верх

Ловили по три дни, по три ночи,

Не могли добыть ни одной птички.

Повернулся Вольга сударь Буславлевич Науй птицей,

Полетел по подоблачью.

Заворачивал гусей, лебедей, ясныих соколей

И малую птицу-ту пташицу.

И будут во городе во Киеве

Со своей дружинушкой со доброю;

Скажет Вольга сударь Буславлевич:

- Дружина моя добрая, хоробрая!

Слухайте большаго братца атамана-то,

Делайте вы дело повеленое:

Возьмите топоры дроворубные,

Стройте суденышко дубовое,

Вяжите путевья шелковые,

Выезжайте вы на сине море,

Ловите рыбу семжинку да белужинку,

Щученьку, плотиченку,

И дорогую рыбку осетринку,

И ловите по три дни и по три ночи.-

И слухали большаго братца атамана-то,

Делали дело повеленое:

Брали топоры дроворубные,

Строили суденышко дубовое,

Вязали путевья шелковыя,

Выезжали на сине море,

Ловили по три дня, по три ночи,

Не могли добыть ни одной рыбки,

Повернулся Вольга сударь Буславлевич рыбой лучинкой



И побежал по синю морю.

Заворачивал рыбу семжинку, белужинку,

Щученку, плотиченку,

Дорогую рыбку осетринку.

И будут во граде во Киеве

Со своею дружиною со доброю,

И скажет Вольга сударь Буславлевич:

- Дружина моя добрая, хоробрая!

Вы слушайте большаго братца атамана-то:

Кого бы нам послать во Турец-землю,

Проведать про думу про царскую,

И что царь думы думает,

И думает ли ехать на святую Русь?

А стараго послать - будет долго ждать;

Середняго послать-то - вином запоят,

А малаго послать,

Маленькой с девушкамы заиграется,

А со молодушкамы распотешится,

А со старыма старушкамы разговор держать,

И буде нам долго ждать,

И видно уже, Вольге самому пойти!-

Повернулся Вольга сударь Буславлевич

Малою птицею-пташицей.,

Полетел ён по подоблачью.

И будет скоро во той земли турецкоей,

Будет у сантала у турецкаго,

А у той палаты белокаменной,

Против самых окошечек,

И слухает он речи тайныя.

Говорит царь со царицею:

- Ай же ты, царица Панталовна!

А ты знаешь ли про то, ведаешь?

На Руси-то трава растет не по-старому,

А на Руси трава растет не по-старому,

Цветы цветут не по-прежнему,

А видно, Вольги-то живого нет.

А поеду я на святую Русь,

Возьму я себе девять городов,

Подарю я девять сынов,

А тебе, царица Панталовна,

Подарю я шубоньку дорогу.-

Проговорит царица Панталовна:

- Ай же ты, царь Турец-сантал!

А я знаю про то, ведаю:

На Руси трава все ростет по-старому,

Цветы-то цветут все по-прежнему.

А ночесь спалось, во снях виделось:

Быв с-под восточныя с-под сторонушки

Налетала птица малая пташица,

А с-под западней с-под сторонушки

Налетала птица черной ворон;

Слеталися оны во чистом поле,

Промежду собой подиралися;

Малая птица-пташица

Чернаго ворона повыклевала,

И по перышку она повыщипала

А на ветер все повыпускала.-

Проговорит царь Турец-сантал:

- Ай же ты, царица Панталовна!

А я думаю скоро ехать на святую Русь,

Возьму я девять городов,

И подарю своих девять сыновей,

Привезу себе шубоньку дорогую.-

Говорит царица Панталовна:

- А не взять тебе девяти городов,

И не подарить тебе девяти сынов,

И не привезти тебе шубоньки дорогую!-

Проговорит царь Турец-сантал:

- Ах ты, старый чорт!

Сама спала, себе сон видела!-

И ударит он по белу лицу,

И повернется, - по другому,

И кинет царицу об кирпичен пол,

И кинет ю второй-то раз:

- А поеду я на святую Русь,

Возьму я девять городов,

И подарю своих девять сыновей,

Привезу себе шубоньку дорогую!-

А повернулся Вольга сударь Буславлевич,

Повернулся серым волком

И поскочил-то ён на конюшен двор.,

Добрых коней-тех всех перебрал,

Глотки-то у всех у них перервал.

А повернулся Вольга сударь Буславлевич

Малым горносталюшком,

Поскочил во горницу во ружейную,

Тугие луки переломал,

И шелковые тетивочки перервал

И каленыя стрелы все повыломал,

Вострые сабли повыщербил,

Палицы булатныя дугой согнул.

Тут Вольга сударь Буславлевич,

Повернулся Вольга сударь Буславлевич

Малою птицею-пташицей,

И будет скоро во граде во Киеве,

И повернулся он добрым молодцом

И будет он с своею со дружиною со доброю:

- Дружина моя добрая, хоробрая!

Пойдемте вы во Турец-землю.-

И пошли оны во Турец-землю,

И силу турецкую во полон брали:

- Дружина моя добрая, хоробрая!

Станем-те теперь полону поделять!

Что было на делу дорого,

Что было на делу дешево?

А добрые кони по семи рублей,

А вострые сабли по пяти рублей,

А оружье булатное по шести рублей,

Палицы булатные по три рубля.

А то было на делу дешево - женский пол:

Старушечки были по полушечки,

А молодушечки по две полушечки,

А красныя девушки по денежке.



ПРИМЕЧАНИЯ


Отдельный сюжет былины о Вольге был записан лишь однажды: А. Ф. Гильфердингом от восьмидесятилетного Кузьмы Ивановича Романова, ученика легендарного сказителя XVIII века Ильи Елустафьева, от которого понял былины Т. Г. Рябинин и многие другие сказители XIX века. Обычно имя Вольги встречается в сочетании с другим именем - Микулы Селяниновича. В данном варианте образ Вольги, с пяти годков обучающегося хитростям-мудростям, знанию всяких языков разныих (имеюься в виду, конечно, языки зверей и птиц), наиболее близок к образу Волха Всеславьевича.


В былине воссоздан удивительно поэтический образ древнего охотника и рыболова (вполне возможно, самого бога охоты и рыболовства), умеющего не только ставить веревочки шелковые, но и заворачивать куниц, лисиц, черных соболей, поскакучиих заячков и малыих горностаюшков, приняв их облик. Точно так же происходит при ловле рыбы: Вольга повертывается рыбой щучинкой и заворачивает в сети: рыбу семжинку, белужинку, щученку, плотиченку, дорогую рыбку осетринку.


Описание сцен волшебной охоты Вольги не имеет себе равных в русском народном эпосе. Это целая охотничья поэма, созданная народом.


Текст публикуется по изданию: Гильфердинг А. Ф. Онежские былины, 3-е изд. М., 1938, т. 2, # 91.







Вольга и Микула



Жил Святослав девяносто лет,

Жил Святослав да переставился.

Оставалось от него чадо милое,

Молодой Вольга Святославгович.

Стал Вольга ростеть-матереть,

Похотелося Вольги да много мудростей:

Щукой-рыбою ходить Вольги во синих морях,

Птицей-соколом летать Вольги под оболоки,

Волком и рыскать во чистых полях.

Уходили-то вси рыбушки во глубоки моря,

Улетали вси птички за оболоки,

Убегали вси звери за темны леса.

Стал Вольга он растеть-матереть

И сберал соби дружинушку хоробрую,

Тридцать молодцев без единого,

Сам еще Вольга во тридцятыих.

Был у него родной дядюшка,

Славный князь Владымир стольно-киевской.

Жаловал его трима городама всё крестьянамы:

Первыим городом Гурчовцом,

Другим городом Ореховцем,

Третьим городом Крестьяновцем.

Молодой Вольга Святославгович,

Он поехал к городам и за получкою

Со своёй дружинушкой хороброю.

Выехал Вольга во чисто поле,

Ен услышал во чистом поли ратоя.

А орет* в поли ратой, понукиваёт,

А у ратоя-то сошка поскрипываёт,

Да по камешкам омешики** прочиркива-от.

Ехал Вольга он до ратоя,

День с утра ехал до вечера,

Да не мог ратоя в поле наехати.

А орет-то в поли ратой, понукивает,

А у ратоя сошка поскрипывает,

Да по камешкам омешики прочиркивают.

Ехал Вольга еще другой день,

Другой день с утра до пабедья***,

Со своей со дружинушкой хороброю.

Ен наехал в чистом поли ратоя,

А орет в поле ратой, понукивает,

С края в край бороздки пометывает,

В край он уедет - другого невидать.

То коренья-каменья вывертывает,

Да великия он каменья вси в борозду валит

У ратоя кобылка соловенька,

Да у ратоя сошка кленовая,

Гужики у ратоя шелковые.

Говорил Вольга таковы слова:

- Бог теби помочь, оратаюшко,

А орать, да пахать, да кресть новати,

С края в край бороздки пометывати!-

Говорил оратай таковы слова:

- Да поди-ко ты, Вольга Святославгович!

Мни-ка надобно Божья помочь крестьяновать

С края в край бороздки пометывать.

А й далече ль, Вольга, едешь, куда путь держишь

Со своею со дружинушкой хороброю?-

Говорил Вольга таковы слова:

- А еду к городам я за получкою,

К первому ко городу ко Гурьёвцу,

К другому-то городу к Ореховцу,

К третьему городу к Крестьяновцу.-

Говорил оратай таковы слова:

- Ай же Вольга Святославгович!

Да недавно был я в городи, третьяго дни,

На своей кобылке соловою,

А привез оттуль соли я два меха,

Два меха-то соли привез по сороку пуд,

А живут мужики там разбойники,

Ены просят грошев подорожныих.

А я был с шалыгой* подорожною,

А платил им гроши я подорожные:

А кой стоя стоит, тоти сидя сидит,

А кой сидя сидит, тот и лежа лежит.-

Говорил Вольга таковы слова:

- Ай же оратай-оратаюшко!

Да поедем-ко со мною во товарищах,

Да ко тем к городам за получкою.-

Этот оратай-оратаюшко

Гужики с сошки он повыстенул

Да кобылку из сошки повывернул

А со тою он сошки со кленовенкой,

А й оставил он тут сошку кленовую,

Он садился на кобылку соловеньку;

Они сели на добрых коней, поехали

По славному раздольицу чисту полю.

Говорил оратай таковы слова:

- Ай же Вольга Святославгович!

А оставил я сошку в бороздочки,

Да не гля-ради прохожаго-проезжего,

Ради мужика-деревенщины:

Они сошку с земельки повыдернут,

Из омешиков земельку повытряхнут,

Из сошки омешики повыколнут,

Мне нечем будет молодцу крестьяновати.

А пошли ты дружинушку хоробрую,

Чтобы сошку с земельки повыдернули,

Из омешиков земельку повытряхнули,

Бросили бы сошку за ракитов куст.-

Молодой Вольга Святославгович

Посылает тут два да три добрых молодца

Со своей с дружинушки с хороброей

Да ко этой ко сошке кленовенькой,

Чтобы сошку с земельки повыдернули,

Из омешиков земельку повытряхнули,

Бросили бы сошку за ракитов куст.

Едут туды два да три добрых молодца

Ко этой ко сошки кленовоей;

Они сошку за обжим кругом вертят,

А им сошки от земли поднять нельзя,

Да не могут они сошку с земельки повыдернути,

Из омешиков земельки повытряхнуть,

Бросить сошки за ракитов куст.

Молодой Вольга Святославгович

Посылает он целым десяточком

Он своей дружинушки хороброей

А ко этой ко сошке кленовоей.

Приехали оны целым десяточком

Ко этой славной ко сошке кленовенькой;

Оны сошку за обжи кружком вертят,

Сошки от земли поднять нельзя,

Не могут они сошки с земельки повыдернути,

Из омешиков земельки повытряхнути,

Бросить сошки за ракитов куст.

Молодой Вольга Святославгович

Посылает всю дружинушку хоробрую,

То он тридцать молодцов без единаго.

Этая дружинушка хоробрая,

Тридцать молодцов да без единаго.

А подъехали ко сошке кленовенькой,

Брали сошку за обжи, кружком вертят,

Сошки от земельки поднять нельзя,

Не могут они сошки с земельки повыдернути,

Из омешиков земельки повытряхнути,

Бросити сошки за ракитов куст.

Говорит оратай таковы слова:

- Ай же Вольга Святославгович!

То не мудрая дружинушка хоробрая твоя

А не могут оны сошки с земельки повыдернуть,

Из омешиков земельки повытряхнуть,

Бросить сошки за ракитов куст.

Не дружинушка тут есте хоробрая,

Столько одна есте хлебоясть.-

Этот оратай-оратаюшко

Он подъехал на кобылке соловенькой

А ко этоей ко сошке кленовенькой,

Брал эту сошку одной ручкой,

Сошку с земельки повыдернул,

Из омешиков земельку повытряхнул,

Бросил сошку за ракитов куст.

Оны сели на добрых коней, поехали

Да по славному раздолью чисту полю.

А у ратоя кобылка, она рысью идет,

А Вольгин-тот конь да поскакивает;

А у ратоя кобылка грудью пошла,

Так Вольгин-тот конь оставается.

Стал Вольга покрыкивати,

Стал колпаком Вольга помахивати,

Говорил Вольга таковы слова:

- Стой-ко, постой, да оратаюшко!-

Говорил Вольга таковы слова:

- Ай же оратай-оратаюшко,

Эта кобылка конем бы была,

За эту кобылку пятьсот бы дали.-

Говорит оратай таковы слова:

- Взял я кобылку жеребчиком,

Жеребчиком взял ю с-под матушки,

Заплатил я за кобылку пятьсот рублей:

Этая кобылка конем бы была,

Этой бы кобылки и сметы нет.-

Говорил Вольга таковы слова:

- Ай же ты, оратай-оратаюшко!

Как-то тобя да именем зовут,

Как звеличают по отечеству?-

Говорил оратай таковы слова:

- Ай же Вольга ты Святославгович!

Ржи напашу, в скирды складу,

В скирды складу да домой выволочу,

Домой выволочу, дома вымолочу.

Дравни надеру да то я пива наварю,

Пива наварю, мужичков напою,

Станут мужички меня покликивати:

- Ай ты молодой Микулушка Селянинович!




ПРИМЕЧАНИЯ


* - Орать - пахать, оратай - пахарь

* - Омешек - лемех у сохи

* - Пабедье - время около полудня; полдник

* - Шалыга - посох с загнутым кверху концом, дубина, плеть

* - Обжи - оглобли у сохи


В "Сборнике Кирши Данилова", по которому, как уже отмечалось, судили о русском эпосе вплоть до середины XIX века, не было не только Святогора, но и другого гениального образа - Микулы Селяниновича. "Вместе с тем, - как справедливо подчеркивает Д. М. Балашов, - в широком общественном резонансе, который русский эпос приобрел на рубаке веков, образ Микулы Селяниновича получил популярность едва ли не большую, чем все прочие богатыри, не исключая и Ильи Муромца. Достаточно вспомнить стихи Некрасова, картины и иллюстрации Врубеля, Билибина и многих других, посвященные Микуле, а главное, те бесконечные уподобления и сравнения, которыми буквально полнится русская литература тех времен и в которых богатырь-пахарь ассоциируется впрямую с русским крестьянством ".


Это "открытие" образа Микулы Селяниновича также принадлежит П. Н. Рыбникову, записавшему былину о нем от Трофима Григорьевича Рябинина в 1860 году.


Уже первые исследователи обратили внимание на острое социальное звучание этой былины, где образ крестьянина Микулы Селяниновича явно противостоит образу князя Вольги Святославовича. Хотя тогда же были высказаны и другие предположения, по которым в былине воссозданы образы не просто князя и крестьянина, а двух языческих богов: бога охоты - Вольги и бога земледелия - Микулы. Что, кстати, тоже вполне допустимо и вовсе не исключает того социального звучания, которое древнейший языческий сюжет приобрел в ХЧ - XVI веках, в период развития крепостнических отношений и обострения классового антагонизма. Именно в этот период бог охоты Вольга стал приобретать черты типичного феодала, выезжающего в свои владения эа получкою, а бог земледелия Микула - восприниматься столь же типичным крестьянином-пахарем.


Публикуемый текст записан А. Ф. Гильфердингом с голоса Т. Г. Рябинина в Кижах 7 июля 1871 года, а затем вторично проверен в Петербурге, куда сказитель приезжал для исполнения былин по приглашению Географического общества. Это один из самых точных по степени подлинности рябининских текстов, принадлежащий к числу самых выдающихся произведений устного народного творчества. Существует и нотная запись напева этой былины, сделанная тогда же, в 1871 году, великим М. П. Мусоргским.


Такст публикуется по изданию: Гильфердинг А. Ф. Онежские былины. 3-е изд., т. 2,# 73.







Исцеление Ильи Муромца



Ай во славном было городи во Муроми,

Ай во том было сели да во Качарови,

Там ведь жил-то был богатой-от хресьянин-от,

Ай богатой-от хресьянин-от Иван да Тимофеёвич.

Ему дал-то Господь сына единого,

Ай единого сына-та любимого

Ай по имени - Илейко сын Ивановичь.

Ише стал-то Илья у их пяти годов,-

Шьто сидит-то он, да все не ходит он;

Ише стал-то Илья да девети годов,-

А не служат у ево все ножки резвыя;

Ише стал-то Илья и двадцети годов,-

Не несут-то ево все ножки резвыя;

Ише стал-то Илья и тридцети годов,-

Не несут-то все, не служат ножки резвыя,

На печаль-то пали ево родители:

- Шьто едино у нас цядышко убогоё,

Да убого моё цядышко, безногоё!-

Как пошли-то Иван свет Тимофеевиць,

Со своей-то пошол да с молодой жоной,

На цяжолу-то пошли да на роботушку,

Ай на ту ли на цежолу - хлебопашество;

Посадили своего цяда любимаго,

Ай любимого цядышка, все милого,

Ай того ли Илью да свет Ивановиця,

Посадили на кирпишну все на печоцьку:

Говорили они ёму таки слова:

- Ай сиди ты до нас, нешевелимой будь,

Не пади-косе ты, да не убейсе ты.-

Он немного посидел-то посьле батюшка,

Да пришли к ёму калики под окошоцько:

- Уж ты гой еси, ты цядышко единое,

Ты едино, ты цадышко любимое,

А по имени ты все Илья ты все,

По очетесьву да все Ивановичь!

Ты подай-ко ты милосьтину спасёную,

Ай напой-косе нас да пивом хмельниим,

Хмельниим да пивом сладкиим.-

Говорил-то Илья, скоро ответ держал,

Отвечает скорёшенько Ивановиць:

- Уж вы гой еси, мой милы калики вы,

Перехожия спасены, переброжия!

Вы зайдите-ко, подите вы ведь в дом ко мне.

- Заходили калики ише в дом к ёму.

Говорил-то Илья да он таки реци,

Шьчо Ивановиць-от да со сьлёзами он:

- Перехожи вы калики, переброжия,

Я бы рад-то вам подать я милосьтинку все спасёную:

У моёго-то у родного у батюшка

Езь довольнё у ево всё золотой казны,

Шьчо прископлёна казна, все присодвйгнута,-

Не могу сойти со печки со кирписьнёю.-

Говорили калики перехожия:

- Ты как дай хошь нам напитьце пива сладкого.-

- Есть у батюшки-то пива все ведь боцьяками,-

Не могу сойти со пецьки со кирпишною.-

Говорят-то все калики перехожия,

Перехожии калики, переброжии:

- Ты сойди, сойди, Илья, со печки со кирпишьною.-

- Я сижу, братци, на пецьки я единой день,-

Не могу ходить на ножоцьках я тридцеть лет.

- Говорят ёму калики перехожия:

- Росьтени-ко ты, росправь свои-ти ножки резвыя,

Ты сойди теперь со пецьки - они понесут тебя,

Понесут тебя, удёржат ножки резвыя.-

Он росправил на печки ножки резвыя,-

У ево ведь резвы ножоцьки все росьтенулисе;

Соходил же он со печки со кирпичною,-

У ево ведь резвы ножоцьки - как век ходил.

Он пошол-то скоро сам за золотой казной,

Подават-то каликам перехожиим;

Говорят ему калики, все ответ держат:

- Не возьмем-то мы твоей все золотой казны;

Принеси ты нас напитьце пива сладкого.-

Нацидил, сходил на погреб, цяшу пива сладкого,

Подавает все каликам перехожиим,

Перехожим каликам, переброжим тут,

Подавает ведь он ото всей радосьти;

Он ведь кланеитце им все до сырой земли,

До сырой ли до земли, до ихных резвых ног.

Они попили-то тут да пива сладкого,

И немного они цяши оставляли тут,

Оставляли они цяши, подают ему:

- Ты возьми у нас исьпей, да ты Илья же свет;

Посьле нашого питья - да мы скажом тебе-

Теперь будь-ко ты, Илья, да ты по имени,

Ишше будь-то ты свет да Мурамець,

Илья Мурамець да свет Ивановиць.

Каково ты во собе слышишь здоровьице?-

- Я ведь слышу по собе - да теперь здрав совсем,

Теперь здрав-то совсем, все здоровешенек.-

- Мы скажом теперь про то, тебе поведаем:

Принеси-ко ты ище пива другу цяшу.-

Он все рад бежать за пивом Илья Мурамець,

Илья Мурамець бежать да сын Ивановиць,

Нацидил-то он другу да пива сладкого,

Он принес-то все каликам перехожиим.

Исьпивали калики во другой након,

Оставляли ему да ту полцяши все:

- Пей-ко ты, Илья, да Илья Мурамець.

Потому мы тебя назвали, шьчо - Мурамець,

Мы по-вашому зовем да все по городу:

Ты живешь все во городи во Муроми.-

Выпивал-то Илья да все ись цяши тут.

Говорят ему калики перехожия,

Перехожи калики, переброжия:

- Ты ведь слышишь ли в собе теперь каку силу?-

Отвечает Илья, да Илья Мурамець,

Илья Мурамець, да сын Ивановиць:

- Я ведь слышу-ту силушку в собе великую;

Кабы было кольце в матушки в сырой-земли,

Я бы взял-то я сам бы единой рукой,

Поворотил бы всю матушку сыру-землю.-

Ишше тут-то калики говорят да промежу собой:

- Как мы ведь силы-то тебе много дали-

Ай не будет носить-то тебя матушка сыра-земля.-

Говорят калики перехожия:

- Принеси-ко нам пива во третей након.-

Он принес-то сходил да во третей након.

Ай ведь попили они, немного этот раз оставили.

- Допивай, - ему сказали, - пиво сладкое.-

Он ведь допил у их да пиво сладкое;

Говорят они ему все таковы слова:

- Ты ведь много ли собе теперь имешь все силушки,

Ай ты слышишь по своим-то могучим плецям?-

- Я ведь цюю в себе, слышу силы в половиночку:

В половины у миня все силы сбавилось,-

Говорят они ему все таковы слова:

- Вели батюшку купить себе ты жеребеноцька,

Жеребеноцька купить, да шьчобы серого,

Шьчобы серого купить да на манер все белого;

Ты ведь пой-косе своего жеребеноцька,

Ты ведь пой его да на реки Муравенки,

Ай кататьце давай ты ему в трех росах,

Как ты в трех его росах: да во перьвой росы,

Во перьвой росы катай все во Иваньскою,

Во второй росы катай ты во Петровською,

Во третей росы катай коня в Ильиньською;

Ты давай ему кататьце в зеленых лугах,-

Тебе будет ведь конь-то служить правдой-верою:

Победять-то будешь на кони, все бить многих богатырей;

Ишше конь-от будет все товарыш твой

И топтать будет ногами силу все неверную,

Пособлять будет тебе, любимому хозяину.-

Ай ишше ему калики-ти говорят тут,

Шьчо говорят-то тут да ему все рассказывают:

- Ты теперь, посьле того-то заведи ты себелаты богатырьския,

По своей силы имей ты палицю тяжолую;

На коня-та ты наложь седелышко да кипарисное;

Ты ишше-то возьми-купи да плетку шолкову,

Плетку шолкову да все копье-то брузаменьское,

Не забудь ты ише да сабли вострою,

Ты тово ишше ножа да все булатного.

Ты возьми теперь себе положь какого-нибудь кушанья.

Отправляйсе ко батюшку все на поле,

Ко своей-то ко родимой милой матушки;

Ты сьнеси-ко поди им пообедать-то,

Росскажи-косе им, да мы тебе сказали шьто.-

Он ведь рад тому Илья-та был все Мурамець,

Илья Мурамець рад да сын Ивановиць.

Походят-то калики, собираютце,

Говорили Ильи, да Ильи Мурамцю:

- Ты ише-то будешь езьдить во чистом поли;

Во чистом-то поли тебе да сьмерть не писана,-

Ты не бойсе езьди по чисту полю.-

Ишше тут-то калики-ти стали все невидомо;

Он нигде-то больше не завидял тут,

Не завидял тут, да они проць ушли.

Он скоро собирал да питье, кушанье,

Он понес-то к родителю ко батюшку,

Ко тому ли к Ивану Тимофеевичу,

К родной матушки да к Епесьтеньи к Олександровны.

Подошол он скорехонько ко батюшку;

Увидал-то ево все родной батюшко;

Ишше тут они да обрадели же,

Обрадели, тому да были рады-ти.

Он принес-то им обед, да принес кушанье;

Он ведь сказыват своему отцу-батюшку,

Он тому-ли Ивану Тимофеевичу:

- Как пришли ко мне калики под окошоцько,

Закрычали у меня да под окошоцьком,

Запросили они милосьтины все спасеною;

Я ведь так им отвечал, сьмело ответ держал:

"Не сойти, калики, с пецьки со кирпичною".

Попросил-то их скорешенько к собе я в дом.

Запросили напитьце у меня ведь пива тут,

Они пива-то хмельнего все сладкого;

Я принес-то цяшу-ту полнехоньку.

Не могли они допить, все мне оставили:

"Допивай-ко ты, - сказали, ис цяши - и здоров будешь".

Я повыпил все ис цяши-то и здрав тут стал,

Я ведь здрав тут стал да здоровешенек.

Наливал-то, приносил да я другу цяшу;

Выпивали-то ис той цяши да полавиночку;

Допивал-то я у их да цяшу всю до дна.

Говорят калики мне, да все выспрашивают:

"Уж ты слышишь ли в собе силу великую?"

Я сказал-то им, скоро ответ держал:

"Я тут слышу в собе силушку великую:

Кабы было кольце в земли великое,

Я принялся был своей все единой рукой,

Поворотил бы я матушку сыру-землю".

Говорили мне они да изьвешшапи тут:

"Не заносит тебя матушка сыра-земля,

Принеси, - мне говорят, - пива третью цяшу".

Выпивали-то ис цяшы полавиночку.

Допивал-то я ведь цяроцьку ведь всю до дна.

Говорят-то мне калики, все ответ держат:

"А велику ли ты силушку слышишь в собе теперече?"

Говорил-то я им да все россказывал:

"Я тепере силу слышу в полавину все".

Говорили они да мне-ка все про то:

"Ты пойдешь к своему ко родну батюшку,-

Ты скажи ему про то да все поведай-ко:

Ай купил шьчобы тебе он жеребеночка,

Ай не серого шьчобы, да он не белого;

Ай под старось-ту он будет-то как белой-от".

Ай поить они велели ключевой водой,

Ай корьмить они пшеницей белояровой,

Ай катать они велели, водить в трех росах:

Во перьвой-то во росы они в Иваньчкою,

Во второй они в росы ево в Петровькою,

Во третьей они росы ево в Ильиньскою,

"Ай тогда у тя будет жеребеночек".

Они велели мне-ка завести-то латы богатырьския,

Они палицю тяжолу по своим рукам,

На головушку мне шляпу сарачиньскую.

И велели мне-ка завесьти все плеточку шолковую,

Да ишше мне-ка велели саблю вострую,

Да ишше мне-ка велели все булатен нож,

Да ишше мне-ка велели-то востро копье да брузаменьчкое

Ай седелышко велели кипарисного все деревця.-

Ай тут батюшко ево да тому рад он был,

Тому рад-то он был, весьма радешенек,

Он бежал-то скорешенько тут, скоро из циста поля;

Он хвалу-то приносил Богу небесному,

Во-вторых-то он царицы, Божией Матери,

Во-третьих-то все калик да перехожиих:

- Они были у меня да не просты люди,

Не просты были люди, да все сьвяты отцы:

Исьцелили у меня сына единого;

Заслужили у его ведь ноги резвыя.-

Ай купил он ведь жеребеноцька,

Выбирал он по веленому да как по писаному;

По россказанному-то все да дело делал тут,

Дело делал он да коня росьтил-то;

Он ведь дал за жеребенка петьдесят рублей,

Он поил ево свежой все ключовой водой,

Как ведь он корьмил пшеницей белояровой,

Он водил ево да по ноцям в луга,

Он катал ево да все во трех росах:

Во перьвой-то во росы катал Иваньскою,

Во второй-то во росы да во Петроською,

Во третей-то во росы да во Ильиньскою.

Тут ведь коницек у их да стал побегивать,

На шелковой на узды да стал поскакивать.

Ише стал-то Илья Мурамець коницька объежживать;

Тут скакал-то ево все как доброй конь,

Он повыше-то выскакивал лесу стояцего,

Он пониже-то облака ходячего,

Перес стены, церез башни перескакивал;

Он ведь речки-ти, озера небольши-ти промеж ног скакал,

Ай больши-ти таки реки перескакивал.

Тут купил ведь Илья Мурамець да сын Ивановичь,

Он себе жа завел латы богатырьския,

По рукам-то купил палицю тяжолую,

Надевал-то на конецек седелышко все кипарисное,

Он ведь брал-то тут себе да копье вострое,

Копье вострое все брузаменьчкое,

Надевал-то он шляпу сарачиньскую,

Прибирал-то он в леву руку да плетку шолкову;

Он молился на востошну святу сторону,

Поклонялся родну батюшку во резвы ноги,

Родной матушки да во резвы ноги:

- Дай-ко, батюшка, мне все благословленьице,

Со родимой со моей да родной матушкой-

Назову я вас, родители., по имени:

Уж ты, батюшко Иван-свет Тимофеевичь,

Родна матушка Епестемия-свет да Олександровна!

Пожелайте, порадейте всего доброго,

Всево доброго мне, всего хорошого.-

Говорили его цясны родители:

- Поежай-ко ты, нашо цядо милое,

Тебя Бог благословит, цядо любимое!

Тебе надоть уж ехать, тебе велено,

Шьчо у тех тебе калик да перехожиих,

Перехожих все калик да переброжиих.

Поежай, нашо родимо мило дитятко,

Поежай-косе теперь да во чисто поле;

Из циста поля приедь-ко в красен Киев-град,

Ко своему ты ко красному ко солнышку,

Все ко ласкову князю ко Владимиру,

Шьчо о той ли ко кнегины к Опраксеи королевисьни;

Приезжай-ко ты все к им по-уценому:

Уж ты крест-то клади да по писанному,

Ты поклон-от веди да по-ученому;

Ты ведь кланейсе csoeMy красну солнышку,

Ише ласковому князю все Владимиру

Со кнегиной с Опраксеей королевисьней;

Князьям-боярам всем ты низко кланейсе,

Всем солдатушкам, полкам ты новобраныим.

Всем своим-то ты богатырям все поединьшицькам,

Обойдись-ко ты с има все по-ученому,

Ознакомляй-косе ты с има все по-хорошому,-

Он поехал-то в славен Киев-град;

Приежал-то все ко князю ко Владимеру,-

Не приворачивал он все да во чисто поле.

Сам приехал-то ко князю на широкой двор,

Соходил-то со добра коня скорешенько,

Он ведь шол-то все да по-ученому:

Всем тут кланелсз на сенях-то низешенько:

Пропусьтите, доведите-ко меня до красна солнышка,

До того миня до князя до Владимира.-

Доводили его да тут близехонько.

Он ведь крест кладет да по писанному,

Он поклон-от ведет все по-учоному,

Он ведь молитце все Спасу пречистому,

Он творит-то все молитву-ту Исусову,

Поклоняитце царицы, Божьей Матери;

Бьет целом все князю-ту Владимиру,

Он ведь той же кнегины Опраксеи королевисьни;

Поклоняитце князем-боярам тут

На четыре на вси да на стороноцьки.

Говорит-то он сам да он таки слова:

- Уж ты гой еси, красно мое солнышко,

А ведь ласковой князь да ты Владимир-свет!

Мне-ка съездить-то благослови-ко во чисто поле,

Мне прибрать в чистом поли себе дружиночку хоробрую,-

Послужить-то мне тебе да верой-правдою,

Верой-правдою тебе-ка неизменною-

Шьчо за те ли за Божьи церьквы соборныя,

Шьчо за те мне за монастыри спасеныя,

Шьчо за тебя-то за князя со кнегиною.-

Все слова-ти таки хороши князю полюбилисе,

Прилюбилисе слова ему, пондравились.

Говорит-то князь Владимер стольне-киевськой:

- Ты ведь цей такой учоной доброй молодець?

Ты скажи-ко, скажи про то, поведай мне:

Ишше как тебе ведь, доброй молодець, да звать по имени,

Зьвеличать тебя я буду из отечесьва;

Какого ты села, какого города,

Ай какого отца, какой ты матушки?-

Отвечает ему скоро доброй молодець:

- Ай я города-та все да я ведь Мурома,

Я села-то все да с Качарова,

Ай по имени зовут миня да Илья Мурамець,

По отьци-то зьвеличают сын Ивановиць,

Ишше тот ли я богатырь сильней-от, могуцей-от.

Благослови мне съездить во чисто поле,-

Сь неприятелем мне да поборотисе,

Ай со руськима богатырями мне да поздороватьце,

Поздороватьце мне да познакомитьце,

Мне прибрать себе дружиночьку мне храбрую,

Мне крестами-ти все с има побрататьце.-

Говорит-то князь Владимир таковы слова:

- Ай тибе-то, доброй молодець, да воля вольняя,

Воля вольняя тебе да путь широкая!

Поежай-ко во чотыре во вси стороны,

Поезжай-ко ты ведь з Богом во чисто поле,

Находи-ко ты могуциих богатырей;

Приежай ко мне ис поля на поцесен пир.

Уж те быть надо всима во поли над богатырьми,

Надо всема-то быть да атаманами,

Роспоредителем быть, ты Илья Мурамець,

Казаком ты над има, да сын Ивановиць.-

Он поехал тут да во чисто поле;

Он наехал богатырей в белых шатрах:

Во перьвых нашол Добрынюшку Никитича,

Во вторых нашол Алешеньку Поповиця;

Он ведь тут с има скоро все знакомитьце;

Он побратался крестами золотыма тут,

Называет их крестовыма все брателками.

Он нашол ише Дунаюшка Ивановича,

Называет-то крестовым он все брателком;

Он ише нашол Самсона Сильнего,

А нашол ведь он да Пересьмяку со племяньником,

Он нашол ише Курила-сьвета Пленкова,

Он нашол ишше ведь Ваньку все боярьского

По фамилеи его - да все Залешанин,

Он нашол ише Ваньку генеральского.

Надо всима он был да атаман большой,

Потому был атаман большой - силушкой был он сильнее всех;

По-другому ише был, шьчо не написана-то

смерть да во чистом поли.

Говорят ему богатыри да все выспрашивают:

- Мы ведь как тебя теперь будем да звать по имени,

Зьвеличать-то как теперь мы из очетесьва?

- Вы зовите миня да Илья Мурамець,

Хошь и так ише зовите: старой-от казак

да Илья Мурамець,

Из очетесьва вы зьвеличайте сын Ивановиць.-

Они стали по чисту полю да все поежживать,

Всю покорнось-ту держать да Ильи Мурамцю,

Ильи Мурамцю да сыну все Ивановичу.

Ише тем старина ли вся и коньцилась.



ПРИМЕЧАНИЯ


В основе сюжета о чудесном исцелении Ильи Муромца, как отмечают исследователи, - широко распространенные народные сказки и легенды о сидне. Приурочение их к Илье Муромцу связано с желанием видеть начало биографии любимого героя, объяснить природу его неодолимой силы и непобедимости в бою, Эту неодолимую силу Илья Муромец получает или от Святогора, или от калик перехожих-переброжих, которые, по всей вероятности, и создали свой вариант сюжета этой замечательной былины.


"Сюжетом об исцелении, - отмечает А. М. Астахова, - открывается поэтическая биография Ильи Муромца. Поэтому в качестве отдельной былины данный сюжет почти не встречается, а, как правило, в соединении с другими былинами, предшествуя рассказу о каком-либо подвиге. Чаще всего сюжет об исцелении соединяется с былиной о Соловье-разбойнике, которая обычно передается исполнителями как рассказ о первой поездке богатыря. Может об исцелении постоянно также входит в сводные былины об Илье Муромце, соединяющие несколько сюжетов цикла".


В публикуемом варианте - одном из самых полных - сюжет об исцелении представлен в качестве отдельной былины. Он записан А. В. Марковым (Беломорские былины. М., 1901, с. 42) от выдающейся сказительницы из династии сказителей Крюковых - Аграфены Матвеевны Крюковой.








Илья Муромец и Соловей-разбойник



Из того ли-то из города из Муромля,

Из того села да с Карачирова,

Выезжал удаленькой дородный добрый молодец,

Он стоял заутрену во Муромли,

А й к обеденке поспеть хотел он в стольней Киев-град,

Да й подъехал он ко славному ко городу к Чернигову.

У того ли города Чернигова

Нагнано-то силушки черным-черно,

А й черным-черно, как черна ворона;

Так пехотою никто тут не прохаживат,

На добром кони никто тут не проезживат,

Птица черной ворон не пролетыват,

Серый зверь да не прорыскиват.

А подъехал как ко силушке великоей,

Он как стал-то эту силу великую,

Стал конем топтать да стал копьем колоть,

А й побил он эту силу всю великую.

Ен подъехал-то под славный под Чернигов-град,

Выходили мужички да тут черниговски

И отворяли-то ворота во Чернигов-град,

А й зовут его в Чернигов воеводою.

Говорит-то им Илья да таковы слова:

- Ай же мужички да вы черниговски!

Я не йду к вам во Чернигов воеводою.

Укажите мне дорожку прямоезжую,

Прямоезжую да в стольный Киев-град.-

Говорили мужички ему черниговски:

- Ты удаленькой дородний добрый молодец,

Ай ты славныя богатьгрь святорусьскии!

Прямоезжая дорожка заколодела*.

Заколодела дорожка, замуровела,

А й по той ли по дорожке прямоезжою

Да й пехотою никто да не прохаживал,

На добром кони никто да не проезживал:

Как у той ли-то у грязи-то у черноей,

Да у той ли у березы у покляпыя**,

Да у той ли речки у Смородины,

У того креста у Левонидова,

Сиди Соловей-разбойник во сыром дубу,

Сиди Соловей-разбойник Одихмантьев сын,

А то свищет Соловей да по-соловьему,

Ен крычит злодей-разбойник по-звериному,

И от него ли-то от посвисту соловьяго,

И от него ли-то от покрику звериного,

То все травушки-муравы уплетаются,

Все лазуревы цветочки отсыпаются,

Темны лесушки к земли вси приклоняются,

А что есть людей, то вси мертвы лежат.

Прямоезжею дороженькой пятьсот есть верст,

А й окольноей дорожкой цела тысяща.

Он спустил добра коня да й богатырского,

Он поехал-то дорожкой прямоезжею.

Его добрый конь да богатырскии

С горы на гору стал перескакивать,

С холмы на холму стал перемахивать,

Мелки реченки, озерка промеж ног спущал.

Подъезжает он ко речке ко Смородинки,

Да ко тоей он ко грязи он ко черноей,

Да ко тою ко березы ко покляпыя,

К тому славному кресту ко Левонидову.

Засвистал-то Соловей да й по-соловьему,

Закричал злодей-разбойник по-звериному,

Так все травушки-муравы уплеталися,

Да й лазуревы цветочки отсыпалися,

Темны лесушки к земле вси приклонилися,

Его добрый конь да богатырскии

А он на корзни* да потыкается;

А й как старый-от казак да Илья Муромец

Берет плеточку шалковую в белу руку,

А он бил коня а по крутым ребрам;

Говорил-то он, Илья, да таковы слова:

- Ах ты, волчья сыть да й травяной мешок!

Али ты итти не хошь, али нести не мошь?

Что ты на корзни, собака, потыкаешься?

Не слыхал ли посвисту соловьяго,

Не слыхал ли покрику звериного,

Не видал ли ты ударов богатырскиих?-

А й тут старыя казак да Илья Муромец

Да берет-то он свой тугой лук розрывчатый,

Во свои берет во белы он во ручушки,

Ен тетивочку шелковенку натягивал,

А он стрелочку каленую накладывал,

То он стрелил в того Соловья-разбойника,

Ему выбил право око со косичею**.

Ен спустил-то Соловья да на сыру землю,

Пристянул его ко правому ко стремечки булатнему,

Ен повез его по славну по чисту полю,

Мимо гнездышко повез да Соловьиное.

Во том гнездышке да Соловьиноем

А случилось быть да и три дочери,

А й три дочери его любимыих;

Больша дочка эта смотрит во окошечко косявчато*,

Говорит ена да таковы слова:

- Едет-то наш батюшка чистым полем,

А сидит-то на добром кони,

Да везет ен мужичищо-деревенщину,

Да у правого стремени прикована.-

Поглядела его друга дочь любимая,

Говорила-то она да таковы слова:

- Едет батюшко роздольицем чистым полем

Да й везет он мужичища-деревенщину,

Да й ко правому ко стремени прикована.-

Поглядела его меньша дочь любимая,

Говорила-то она да таковы слова:

- Едет мужичищо-деревенщина,

Да й сидит, мужик, он на добром кони,

Да й везет-то наша батюшка у стремени,

У булатняго у стремени прикована.

Ему выбито-то право око со косичею.-

Говорила-то й она да таковы слова:

- Ай же мужевья наши любимый!

Вы берите-тко рогатины звериный,

Да бежите-тко в роздольице чисто поле,

Да вы бейте мужичища-деревенщину.-

Эти мужевья да их любимый,

Зятевья-то есть да Соловьиный,

Похватали как рогатины звериныеи,

Да и бежали-то они да й во чисто поле

Ко тому ли к мужичищу-деревенщине,

Да хотят убить-то мужичища-деревенщину.

Говорит им Соловей-разбойник Одихмантьев сын:

- Ай же зятевья мои любимый,

Побросайте-тко рогатины звериный,

Вы зовите мужика да деревенщину,

В свое гнездышко зовите Соловьиное,

Да кормите его ествушкой сахарною,

Да вы пойте его питьицем медвяныим,

Да й дарите ему дары драгоценные.-

Эты зятевья да Соловьиный

Побросали-то рогатины звериный

А й зовут-то мужика да й деревенщину

Во то гнездышко да Соловьиное.

Да й мужик-от деревенщина не слушатся,

А он едет-то по славному чисту полю,

Прямоезжею дорожкой в стольней Киев-град.

Ен приехал-то во славный стольней Киев-град

А ко славному ко князю на широкий двор.

А й Владымир-князь он вышел со Божьей церквы,

Он пришол в полату белокаменну,

Во столовую свою во горенку,

Оны сели есть да пить да хлеба кушать,

Хлеба кушати да пообедать.

А й тут старыя казак да Илья Муромец

Становил коня да посеред двора,

Сам идет он во полаты белокаменны,

Проходил он во столовую во горенку,

На пяту он дверь-ту поразмахивал,

Крест-от клал ен по писаному.

Вел поклоны по-ученому,

На все на три, на чатыре на сторонки низко кланялся,

Самому князю Впадымиру в особину,

Еще всем его князьям он подколенныим.

Тут Владымир-князь стал молодца выспрашивать:

,, - Ты скажи-тко, ты откулешной, дородный добрый молодец,

Тобе как-то молодца да именем зовут,

Звеличают удалаго по отечеству?-

Говорил-то старыя казак да Илья Муромец:

- Есть я с славнаго из города из Муромля,

Из того села да с Карачирова,

Есть я старыя козак да Илья Муромец,

Илья Муромец да сын Иванович!-

Говорит ему Владымир таковы слова:

- Ай же старыя казак да Илья Муромец,

Да й давно ли ты повыехал из Муромля

И которою дороженкой ты ехал в стольней Киев-град?-

Говорил Илья он таковы слова:

- Ай ты славныя Владымир стольне-киевской!

Я стоял заутрену христовскую во Муромли,

А й к обеденки поспеть хотел я в стольней Киев-град,

То моя дорожка призамешкалась;

А я ехал-то дорожкой прямоезжею,

Прямоезжею дороженкой я ехал мимо-то Чернигов-град,

Ехал мимо эту грязь да мимо черную,

Мимо славну реченку Смородину,

Мимо славную березу-то покляпую,

Мимо славный ехал Левонидов крест.-

Говорил ему Владымир таковы слова:

- Ай же мужичищо-деревенщина,

Во глазах мужик да подлыгаешься*,

Во глазах мужик да насмехаешься!

Как у славнаго у города Чернигова

Нагнано тут силы много-множество,

То пехотою никто да не прохаживал,

И на добром коне никто да не проезживал,

Туды серый зверь да не прорыскивал,

Птица черный ворон не пролетывал;

А й у той ли-то у грязи-то у черноей,

Да у славноей у речки у Смородины,

А й у той ли у березы у покляпою,

У того креста у Леванидова,

Соловей сидит разбойник Одихмантьев сын,

То как свищет Соловей да по-соловьему,

Как кричит злодей-разбойник по-звериному,

То все травушки-муравы уплетаются,

А лазуревы цветки прочь отсываются,

Темны лесушки к земли вси приклоняются,

А что есть людей, то вси мертво лежат.-

Говорил ему Илья да таковы слова:

- Ты Владымир-князь да стольне-киевской!

Соловей-розбойник на твоем двори,

Ему выбито ведь право око со косичею,

Й он ко стремени булатнему прикованной.-

То Владымир князь-от стольне-киевской

Он скорешенько ставал да на резвы ножки,

Кунью шубоньку накинул на одно плечко,

То он шапочку соболью на одно ушко,

Он выходит-то на свой-то на широкий двор

Посмотреть на Соловья-разбойника.

Говорил-то ведь Владымир-князь да таковы слова:

- Засвищи-тко, собака, по-звериному.-

Говорил-то Соловей ему разбойник Одихмантьев сын:

- Не у вас-то я сегодня, князь, обедаю,

А не вас-то я хочу да и послушать,

Я обедал-то у старого казака Ильи Муромца,

Да его хочу-то я послушати.-

Говорил-то как Владымир-князь да стольне-киевский:

- Ай же старыя казак ты, Илья Муромец!

Прикажи-тко засвистать ты Соловью да й по-соловьему,-

Прикажи-тко закрычать да по-звериному.-

Говорил Илья да таковы слова:

- Ай же Соловей-разбойник Одихмантьев сын!

Засвищи-тко ты во полсвисту соловьяго,

Закрычи-тко ты во полкрыку зверинаго.-

Говорил ему Соловей-разбойник Одихмантьев сын:

- Ай же старая казак ты, Илья Муромец!

Мои раночки кровавы запечатались,

Да не ходят-то мои уста сахарный,

Не могу я засвистать да й по-соловьему,

Закрывать-то не могу я по-звериному.

А й вели-тко князю ты Владымиру

Налить чару мни да зелена вина,

Я повыпью-то как чару зелена вина,

Мои раночки кровавы порозойдутся,

Да й уста мои сахарин поросходятся,

Да тогда я засвищу да по-соловьему,

Да тогда я закрычу да по-звериному.-

Говорил Илья-тот князю он Владымиру:

- Ты Владымир-князь да стольне-киевской!

Ты поди в свою столовую во горенку,

Наливай-ко чару зелена вина,

Ты не малую стопу да полтора ведра,

Подноси-тко к Соловью к разбойнику.-

То Владымир-князь да стольне-киевской

Он скоренько шол в столову свою горенку,

Наливал он чару зелена вина,

Да не малу он стопу да полтора ведра,

Розводил медами он стоялыма,

Приносил-то ен ко Соловью-розбойнику.

Соловей-розбойник Одихмантьев сын

Принял чарочку от князя он одной ручкой,

Выпил чарочку-ту Соловей одным духом,

Засвистал как Соловей тут по-соловьему,

Закрычал разбойник по-звериному,

Маковки на теремах покривились,

А околенки во теремах рассыпались

От него, от посвисту соловьяго,

А что есть-то людюшок, так вси мертвы лежат

А Владымир князь-от стольне-киевской

Куньей шубонькой он укрывается.

А й тут старой-от казак да Илья Муромец

Он скорешенько садился на добра коня,

А й он вез-то Соловья да во чисто поле,

Й он срубил ему да буйну голову.

Говорил Илья да таковы слова:

- Тоби полно-тко свистать да по-соловьему,

Тоби полно-тко крычать да по-звериному,

Тоби полно-тко слезить да отцей-матерей,

Тоби полно-тко спущать-то сиротать да малых детушок.-

А тут Соловью ему и славу поют,

А й славу поют ему век по веку.


* * *


ПРИМЕЧАНИЯ


Былина об Илье Муромце и Соловье-разбойнике принадлежит к числу самых распространенных и популярных в народе. В разное время, начиная с прозаических пересказок ХVII - XVIII веков, "Сборника Кирши Данилова", собраний П. В. Киреевского, П. Н. Рыбникова, А. Ф. Гильфердинга до экспедиций 60-х roдов нашего века, собиратели записали более ста ее вариантов. Былина известна и в книжном варианте XVII века - Гистория о славном и о храбром и сильном богатыре Илье Муромце сыне Ивановиче и о Соловье-разбойнике", в лубочной литературе, а также в многочисленных сказочных обработках,


Илья Муромец, побеждая Соловья-разбойника, очищает дорожку прямоез- жую, что имело большое историческое значение и вполне соответствовало исторической действительности. Ведь именно эти прямоезжие дорожки (по Днепру- к Черному морю, а по Волге - к Каспийскому) оказывались обычно перехваченными: в Х - XIII веках - печенегами, хазарами, половцами, а позднее, с ХIII по XVI век, - волжскими или крымскими татарами. Поэтому очищение их от "соловьев-разбойников", чинивших разбой на дорогах, приравнивались народом к подвигу.


Такое историческое толкование не исключает мифологического,так как любая, даже самая поздняя, былина могла иметь свой прасюжет, идущий от времен язычества. "B образе Соловья-разбойника, - пишет В. Я. Пропп, - можно видеть черты одного из мифических чудовищ, которые в эпосе первобытных народов обычно преграждают путь герою. В русском эпосе киевского цикла уничтожение такого чудовища расценивается как подвиг государственного значения и смысла".


В былине князь Владимир поначалу не верит Илье Муромцу, обвиняет его во лжи, не может допустить, что тот смог проехать дорожкой прямоезжею, по которой не пройти ни человеку, ни коню, ни зверю. Причем это недоверие кня- зя имеет еще и явное социальное звучание. Дочери Соловья-разбойника и князь Владимир называют Илью Муромца одинаково - мужичищо-деревенщина. И это совпадение особо подчеркнуто в обращении князя к богатырю:


- Ай же мужичищщо-деревенщина.

Во глазах мужик да надлыгаешься,

Во глазах мужик да насмехаешься!


Тем большее значение приобретает последующая сцена, когда этот мужичищо- деревенщина доказывает князю свою правоту. Замечателен финал былины: Илья Муромец расправляется с Соловьем-разбойником, чтобы тот больше не слезил отцов и матерей, не вдовил молодых жен и не сиротил да малых детушок.


Публикуемый текст принадлежит к числу классических памятников русского народного творчества. Былина записана А. Ф. Гильфердингом в Кижах 8 июля 1871 года от Трофима Григорьевича Рябинина (Онежские былины. 3-е изд., т. 2, # 74).


* * *


* Подлыгаться - лгать в глаза.

* Косявчато (окошко) - с косяками.

* Корзни - валежник, неровности земли.

* Косица - висок.

* 3акоподела - завалена деревьями.

* Покляпый - кривой, наклоненный в одну сторону.







Илья Муромец на заставе богатырской



Под славным городом под Киевом,

На тех на степях на Цицарскиих,

Под славным городом под Киевом,

Стояла застава богатырская.

На заставе атаман был Илья Муромец,

Податаманье был Добрыня Никитич млад,

Есаул Алеша Поповский сын,

Еще был у них Гришка Боярский сын,

Был у них Васька Долгополой.

Все были братцы в разъездьице:

Гришка Боярский в те пор кравчим жил,

Алеша Попович ездил в Киев-град,

Илья Муромец был в чистом поле,

Спал в белом шатре,

Добрыня Никитич ездил ко синю морю,

Ко синю морю ездил за охотою,

За той ли за охотой за молодецкою,

На охоте стрелять гусей, лебедей.

Едет Добрыня из чиста поля,

В чистом поле увидел ископоть* великую,

Ископоть велика - полпечи.

учал он ископоть досматривать:

- Еще что же то за богатырь ехал?

Из этой земли из Жидовския

Проехал Жидовин могуч богатырь

На эти степи Цицарския!

Приехал Добрыня в стольный Киев-град,

Прибирал свою братию приборную:

- Ой вы гой еси, братцы-ребятушки!

Мы что на заставушке устояли.

Что на заставушке углядели?

Мимо нашу заставу богатырь ехал!

Собирались они на заставу богатырскую.

Стали думу крепкую думати:

Кому ехать за нахвальщиком?

Положили на Ваську Долгополого.

Говорит большой богатырь Илья Муромец,

Свет атаман сын Иванович:

- Неладно, ребятушки, положили;

У Васьки полы долгия,

По земле ходит Васька - заплетается,

На бою на драке заплетется,

Погинет Васька по-напрасному.

Положили на Гришку на Боярского:

Гришке ехать за нахвальщиком,

Настигать нахвальщика в чистом поле.

Говорит большой богатырь Илья Муромец,

Свет атаман сын Иванович:

- Неладно, ребятушки, удумали,

Гришка рода боярского:

Боярские роды хвастливые,

На бою-драке призахвастается,

Погинет Гришка по-напрасному.

Положились на Алешу на Поповича:

Алешке ехать за нахвальщиком,

Настигать нахвальщика в чистом поле,

Побить нахвальщика на чистом поле.

Говорит большой богатырь Илья Муромец,

Свет атаман сын Иванович:

- Неладно, ребятушки, положили:

Алешинька рода поповского,

Поповские глаза завидущие,

Поповские руки загребущие,

Увидит Алеша на нахвальщике

Много злата, серебра,-

Злату Алеша позавидует,

Погинет Алеша по-напрасному.

Положили на Добрыню Никитича:

Добрынюшке ехать за нахвальщиком,

Настигать нахвальщика в чистом поле,

Побить нахвальщика на чистом поле,

По плеч отсечь буйну голову,

Повезти на заставу богатырскую.

Добрыня того не отпирается.

Походит Добрыня на конюший двор,

Имает Добрыня добра коня,

Уздает в уздечку тесмянную.

Седлает в седелышко черкеское,

В тороках вяжет палицу боевую,

Она свесом та палица девяносто пуд,

На бедры берет саблю вострую,

В руки берет плеть шелковую,

Поезжает на гору Сорочинскую.

Посмотрел из трубочки серебряной:

Увидел на поле чернизину*;

Поехал прямо на чернизину,

Кричал зычным, звонким голосом:

- Вор, собака, нахвальщина!

Зачем нашу заставу проезжаешь,

Атаману Илье Муромцу не бьешь челом?

Податаману Добрыне Никитичу?

Есаулу Алеше в казну не кладешь

На всю нашу братию наборную?

Учул нахвальщина зычен голос,

Поворачивал нахвальщина добра коня,

Попущал на Добрыню Никитича.

Сыра мать-земля всколебалася,

Из озер вода выливалася,

Под Добрыней конь на коленца пал.

Добрыня Никитич млад

Господу Богу возмолится

И Мати Пресвятой Богородице:

- Унеси, Господи, от нахвальщика.

Под Добрыней конь посправился,

Уехал на заставу богатырскую.

Илья Муромец встречает его

Со братиею со приборною.

Сказывает Добрыня Никитич млад:

- Как выехал на гору Сорочинскую,

Посмотрел из трубочки серебряной,

Увидел на поле чернизину,

Поехал прямо на чернизину,

Кричал громким, зычным голосом:

"Вор, собака, нахвальщина!

Зачем ты нашу заставу проезжаешь,

Атаману Илье Муромцу не бьешь челом?

Податаманью Добрыне Никитичу?

Есаулу Алеше в казну не кладешь

На всю нашу братью на приборную?"

Услышал вор-нахвальщина зычен голос,

Поворачивал нахвальщина добра коня,

Попущал на меня, добра молодца:

Сыра мать-земля всколыбалася,

Из озер вода выливалася,

Подо мною конь на коленца пал.

Тут я Господу Богу взмолился:

"Унеси меня, Господи, от нахвальщика!"

Подо мной тут конь посправился,

Уехал я от нахвальщика

И приехал сюда, на заставу богатырскую.

Говорит Илья Муромец:

- Больше некем замениться,

Видно, ехать атаману самому!

Походит Илья на конюший двор,

Имает Илья добра коня,

Уздает в уздечку тесмянную,

Седлает в седелышко черкаское,

В торока вяжет палицу боёвую,

Она свесом та палица девяноста пуд,

На бедры берет саблю вострую,

Во руки берет плеть шелковую,

Поезжает на гору Сорочинскую;

Посмотрел из кулака молодецкого,

Увидел на поле чернизину,

Поехал прямо на чернизину,

Вскричал зычным, громким голосом:

- Вор, собака, нахвальщина!

Зачем нашу заставу проезжаешь,-

Мне, атаману Илье Муромцу, челом не бьешь?

Податаманью Добрыне Никитичу?

Есаулу Алеше в казну не кладешь

На всю нашу братью наборную?

Услышал вор-нахвальщина зычен голос,

Поворачивал нахвальщина добра коня,

Попущал на Илью Муромца.

Илья Муромец не удробился*.

Съехался Илья с нахвальщиком:

Впервые палками ударились,-

У палок цевья** отломалися,

Друг дружку не ранили;

Саблями вострыми ударились,-

Востры сабли приломалися,

Друг дружку не ранили;

Вострыми копьями кололись,-

Друг дружку не ранили;

Бились, дрались рукопашным боем,

Бились, дрались день до вечера,

С вечера бьются до полуночи,

Со полуночи бьются до бела света.

Махнет Илейко ручкой правою,-

Поскользит у Илейка ножка левая,

Пал Илья на сыру землю;

Сел нахвальщина на белы груди,

Вынимал чинжалищё булатное,

Хочет вспороть груди белыя,

Хочет закрыть очи ясныя,

По плеч отсечь буйну голову.

Еще стал нахвальщина наговаривать:

- Старый ты старик, старый, матерый!

Зачем ты ездишь на чисто поле?

Будто некем тебе, старику, замениться?

Ты поставил бы себе келейку

При той путе - при дороженьке,

Сбирал бы ты, старик, во келейку,

Тут бы, старик, сыт-питанён был.

Лежит Илья под богатырем,

Говорит Илья таково слово:

- Да неладно у святых отцёв написано,

Не ладно у апостолов удумано,

Написано было у святых отцёв,

Удумано было у апостолов:

"Не бывать Илье в чистом поле убитому",

А теперь Илья под богатырем!

Лежучи у Ильи втрое силы прибыло:

Махнёт нахвальщику в белы груди,

Вышибал выше дерева жарового,

Пал нахвальщина на сыру землю,

В сыру землю ушел допояс,

Вскочил Илья на развы ноги,

Сел нахвальщине на белы груди.

Недосуг Илюхе много спрашивать,-

Скоро спорол груди белыя,

Скоро затырил очи ясныя,

По плеч отсек буйну голову,

Воткнул на копье на булатное,

Повез на заставу богатырскую.

Добрыня Никитич встречает Илью Муромца

Со своей братьей приборною.

Илья бросил голову о сыру землю,

При своей братье похваляется:

- Ездил во поле тридцать лет,-

Экого чуда не наезживал!



ПРИМЕЧАНИЯ


Торока - ремни или мешок для привязывания позади седла.

Ископыть - яма от удара копытом или ком земли из-под копыта.

Чернизина - черное пятно.

Удробиться - сробеть, испугаться.

Цевьё - рукоять.


* * *


Заставы богатырские, как и дорожки прямоезжие, - тоже не просто поэтический вымысел, плод народной фантазии, а отражение вполне реальной исторической действительности. Именно такие богатырские заставы ограждали Русь от набегов со стороны Дикого поля, первыми принимали на себя удары косогов, хазар, печенегов, половцев, а позднее - яэыц незнаемых, были, по сути, военными крепостями, пограничными форпостами Руси. И так было не только во времена Киевской и докиевской Руси, но и в более отдаленные, когда в Приднепровье проходили оборонительные линии праславян и скифов. Трудно сказать, какой именно период отражен в данном былинном сюжете - древнейший или позднейший, Х - XII века или XIII-XIV. Но так происходит всегда при выражении эпической ситуции, повторяющейся в течение многих веков или тысячелетий. Это не исключение, а правило, одна из принципиальных особенностей эпического творчества и эпического сознания, по самой природе своей объемног о, охватывающего тысячелетние периоды исторического бытия народа.


Такая эпическая ситуация запечатлена и в былинном сюжете о бое Ильи Муромца с заезжим богатырем-нахвальщиком; ситуация, допускающая как конкретно-исторические, так и общие трактовки. Вполне конкретным и далеко не случайным является, например, упоминание в некоторых записях этой былины земли Жидовской и имени богатыря Жидовина. За этим кроется одна из драматических страниц в истории Киевской Руси, в течение нескольких веков противостоявшей Хазарии, правящая верхушка которой, как известно, исповедовала иудаизм. И русским богатырям, вне всякого сомнения, приходилось не раз сталкиваться с хазарскими богатырями (таков Ратмир в пушкинском "Руслане и Людмиле", а в самом эпосе - Михайло Козарин, то есть хазарии). Следовательно, время возникновения этого былинного сюжета вполне можно отнести к XI-XII векам, когда Хазария была одним из основных соперников Руси в При- черноморье и Приволжье.


Но это лишь одна из возможных трактовок, существуют и другие. В некоторых вариантах былины Илья Муромец встречается не просто с чужеземным богатырем-нахвальщиком, а со своим неузнанным" сыном Сокольником или Подсокольником, которого сверстники, как внебрачного, дразнят сколотлым. Эта версия сюжета дает основания для еще более далекого экскурса в историю, поскольку известно, что в скифские времена сколотами называли предков славян.


А это значит, что в русском эпосе сохранился сюжет древнейшей легенды или мифа о том, как славянский богатырь побывал на Золотых горах, где женился на Златыгорке (это имя жены Ильи Муромца сохранилось в былинах). И вот через много лет он встретился со своим неузнанным сыном Сокольником, приехавшим отомстить отцу за измену. Во время боя Илья Муромец по примете узнает своего сына.


Подобная трактовка станет еще более вероятной, если вспомнить о Святогоре, от которого Илья Муромец получает свою неодолимую силу. Златыгорка и Святогор - эти имена приводят нас на родину праславян, где в придунайских горах закладывались и первые мифы.


Былина "Илья Муромец на заставе богатырской" вошла в "Собрание народных песен П. В. Киреевского". Публикуется по изданию: Илья Муромец. Серия "Литературные памятники". М.-Л., 1958, # 22.







Илья Муромец и Калин-царь



Как Владимир-князь да стольнёкиевской

Порозгневался на старого казака Илью Муромца,

Засадил его во погреб во глубокий,

Во глубокий погреб во холодный

Да на три-то году поры-времени.

А у славного у князя у Владымира

Была дочь да одинакая,

Она видит: это дело есть немалое,

А что посадил Владымир князь да стольнё-киевской

Старого казака Илью Муромца

В тот во погреб во холодный;

А он мог бы постоять один за веру за отечество,

Мог бы постоять один за Киев-град,

Мог бы постоять один за церкви за соборных,

Мог бы поберечь он князя да Владымира,

Мог бы поберечь Опраксу королевичну.

Приказала сделать да ключи поддельные,

Положила-то людей да потаенныих,

Приказала-то на погреб на холодный

Да снести перины да подушечки пуховые,

Одеяла приказала снести теплый,

Ена ествушку поставить да хорошую,

И одежу сменять с нова на ново

Тому старому казаку Илье Муромцу.

А Владымир-князь про то не ведаёт.

И воспылал-то тут собака Калин-царь на Киев-град,

И хотит ен розорить да стольный Киев-град,

Чернедь-мужичков он всех повырубить,

Божьи церквы все на дым спустить,

Князю-то Владымиру да голова срубить

Да со той Опраксой королевичной.

Посылает-то собака Калин-царь посланника,

А посланника во столький Киев-град,

И дает ему ен грамоту посыльную

И посланнику-то он наказывал:

- Как поедешь ты во стольный Киев-град,

Будешь ты, посланник, в стольнеем во Киеве

Да у славнаго у князя у Владымира,

Будешь на него на широком дворе

И сойдешь как тут ты со добра коня,

Да й спущай коня ты на посыльной двор,

Сам поди-тко во полату белокаменну,

Да пройдешь палатой белокаменной,

Да й войдешь в его столовую во горенку,

На пяту ты дверь да порозмахивай,

Не снимай-ко кивера с головушки,

Подходи-ко ты ко столику к дубовому,

Становись-ко супротив князя Владымира,

Полагай-ко грамоту на золот стол,

Говори-тко князю ты Владимиру:

"Ты Владымир-князь да стольне-киевской,

Ты бери-тко грамоту посыльную

Да смотри, что в грамоте да напечатано;

Очищай-ко ты все улички стрелецкий,

Все великие дворы да княженецкие,

По всему-то городу по Киеву,

А по всем по улицам широкиим

Да по всем-то переулкам княженецкиим

Наставь сладкиих хмельных напиточек,

Чтоб стояли бочка о бочку близко-поблизку,

Чтобы было у чего стоять собаке царю Калину

Со своими-то войскамы со великима

Во твоем во городе во Киеве".-

То Владымир-князь да стольнё-киевской

Брал-то книгу он посыльную,

Да и грамоту ту роспечатывал,

И смотрел, что в грамоте написано,

И смотрел, что в грамоте да напечатано,

И что велено очистить улицы стрелецкий

И большие дворы княженецкие,

Да наставить сладкиих хмельных напиточек

А по всем по улицам широкиим,

Да по всем-то переулкам княженецкиим.

Тут Владымир-князь да стольнё-киевской

Видит: есть это дело немалое,

А немало дело-то, великое,

А садился-то Владымир-князь да на черченый стул.

Да писал-то ведь он грамоту повинную:

"Ай же ты собака да и Калин-царь!

Дай-ка мне ты поры-времечки на три году,

На три году дай и на три месяца,

На три месяца да еще на три дня,

Мне очистить улицы стрелецкий,

Все великие дворы да княженецкии,

Накурить мне сладкиих хмельных напиточек

Да й наставить по всему-то городу по Киеву,

Да й по всем по улицам широкиим,

По всим славным переулкам княженецкиим"

Отсылает эту грамоту повинную,

Отсылает ко собаке царю Калину;

А й собака тот да Калин-царь

Дал ему он поры-времечки на три году,

На три году дал и на три месяца,

На три месяца да еще на три дня.

Еще день за день ведь как и дождь дождит,

А неделя за неделей как река бежит,

Прошло поры-времечки да на три году,

А три году да три месяца,

А три месяца и еще три-то дня;

Тут подъехал ведь собака Калин-царь,

Он подъехал ведь под Киев-град

Со своими со войскамы со великима.

Тут Владымир-князь да стольнё-киевской

Он по горенки да стал похаживать,

С ясных очушок он ронит слезы ведь горючим,

Шелковым платком князь утирается,

Говорит Владымир-князь да таковы слова:

- Нет жива-то старого казака Ильи Муромца,

Некому стоять теперь за веру за отечество,

Некому стоять за церкви ведь за Божии,

Некому стоять-то ведь за Киев-град,

Да ведь некому сберечь князя Владымира

Да и той Опраксы королевичной!-

Говорит ему любима дочь да таковы слова:

- Ай ты батюшко, Владымир-князь наш стольнекиевской,

Ведь есть жив-то старыя казак да Илья Муромец,

Ведь он жив на погребе на холодноем.-

Тут Владымир князь-от стольне-киевской

Он скорешенько берет да золоты ключи

Да идет на погреб на холодный,

Отмыкает он скоренько погреб да холодный

Да подходит ко решоткам ко железныим,

Растворил-то он решотки да железный,

Да там старыя казак да Илья Муромец

Он во погребе сидит-то, сам не старится;

Там перинушки-подушечки пуховые,

Одеяла снесены там теплый,

Ествушка поставлена хорошая,

А одежица на нем да живет сменная.

Ен берет его за ручушки за белый,

За его за перстни за злаченые,

Выводил его со погреба холоднаго,

Приводил его в полату белокаменну,

Становил-то он Илью да супротив себя,

Целовал в уста его сахарнии,

Заводил его за столики дубовые,

Да садил Илью-то ён подли себя,

И кормил его да ествушкой сахарнею,

Да поил-то питьицем да медвяныим,

И говорил-то он Илье да таковы слова:

- Ай же старыя казак да Илья Муромец!

Наш-то Киев-град нынь в полону стоит,

Обошел собака Калин-царь наш Киев-град

Со своима со войскамы со великима.

А постой-ко ты за веру за отечество,

И постой-ко ты за славный Киев-град,

Да постой за матушки Божьи церкви,


Да постой-ко ты за князя за Владымира,

Да постой-ко за Опраксу королевичну!-

Так тут старыя казак да Илья Муромец

Выходил он со палаты белокаменной,

Шол по городу он да по Киеву,

Заходил в свою полату белокаменну

Да спросил-то как он паробка любимаго,

Шол со паробком да со любимыим

А на свой на славный на широкий двор,

Заходил он во конюшенку в стоялую,

Посмотрел добра коня он богатырскаго.

Говорил Илья да таковы слова:

- Ай же ты, мой паробок любимый,

Верной ты слуга мой безызменныи,

Хорошо держал моего коня ты богатырскаг

Целовал его он во уста сахарнии,

Выводил добра коня с конюшенки стоялый

А й на тот на славный на широкий двор.

А й тут старыя казак да Илья Муромец

Стал добра коня он заседлывать;

На коня накладывает потничек,

А на потничек накладывает войлочек,

Потничек он клал да ведь шелковенькой,

А на потничек подкладывал подпотничек,

На подпотничек седелко клал черкасское,

А черкасское седелышко недержано,

И подтягивал двенадцать подпругов шелковыих,

И шпилёчики он втягивал булатнии,

А стремяночки покладывал булатнии,

Пряжечки покладывал он красна золота,

Да не для красы-угожества,

Ради крепости все богатырскоей:

Еще подпруги шелковы тянутся, да оны не рвутся,

Да булат железо гнется, не ломается,

Пряжечки-ты красна золота

Оне мокнут, да не ржавеют.

И садился тут Илья да на добра коня,

Брал с собой доспехи крепки богатырскии,

Во-первых, брал палицу булатнюю,

Во-вторых, брал копье боржамецкое,

А еще брал свою саблю вострую,

А йще брал шалыгу подорожную,

И поехал он из города из Киева.

Выехал Илья да во чисто поле

И подъехал он ко войскам ко татарскиим

Посмотреть на войска на татарские:

Нагнано-то силы много-множество,

Как от покрику от человечьяго,

Как от ржанья лошадинаго

Унывает сердце человеческо.

Тут старыя казак да Илья Муромец,

Он поехал по роздольицу чисту полю,

Не мог конца-краю силушке наехати.

Он повыскочил на гору на высокую,

Посмотрел на все на три-четыре стороны,

Посмотрел на силушку татарскую,

Конца-краю силы насмотреть не мог.

И повыскочил он на гору на другую,

Посмотрел на все на три-четыре стороны,

Конца-краю силы насмотреть не мог.

Он спустился с той со горы со высокий,

Да он ехал по раздольицу чисту полю

И повыскочил на третью гору на высокую,

Посмотрел-то под восточную ведь сторону,

Насмотрел он под восточной стороной,

Насмотрел он там шатры белы

И у белыих шатров-то кони богатырскии.

Он спустился с той горы высокий

И поехал по роздольицу чисту полю,

Приезжал Илья ко шатрам ко белыим,

Как сходил Илья да со добра коня

Да у тых шатров у белыих,

А там стоят кони богатырскии,

У того ли полотна стоят у белаго,

Они зоблю-то* пшену да белоярову.

Говорит Илья да таковы слова:

- Поотведать мне-ка счастья великаго.-

Он накинул поводы шелковый

На добра коня да й богатырскаго

Да спустил коня ко полотну ко белому:

- А й допустят ли-то кони богатырскии

Моего коня да богатырскаго

Ко тому ли полотну ко белому

Позобать пшену да белоярову?-

Его добрый конь идет-то грудью к полотну,

А идет зобать пшену да белоярову;

Старыя казак да Илья Муромец

А идет ён да во бел шатёр.

Приходит Илья Муромец во бел шатер;

В том белом шатра двенадцать-то богатырей,

И богатыри все святорусский,

Они сели хлеба-соли кушати

А и сели-то они да пообедать.

Говорит Илья да таковы слова:

Хлеб да соль, богатыри да святорусский,

А и крестный ты мой батюшка,

А й Самсон да ты Самойлович!-

Говорит ему да крестный батюшка:

- А й поди ты, крестничек любимый,

Старыя казак да Илья Муромец,

А садись-ко с нами пообедати.-

И он выстали ли да на резвы ноги,

С Ильей Муромцем да поздоровкались,

Поздоровкались они да целовалися,

Посадили Илью Муромца да за единый стол

Хлеба-соли да покушать.

Их двенадцать-то богатырей,

Илья Муромец, да он тринадцатый.

Оны поели, попили, пообедали,

Выходили з-за стола из-за дубоваго,

Они Господу Богу помолилися;

Говорил им старыя казак да Илья Муромец:

- Крестный ты мой батюшка, Самсон Самойлович,

И вы, русскин могучий богатыри,

Вы седлайте-тко добрых коней

А й садитесь вы да на добрых коней,

Поезжайте-тко да во роздольицо чисто поле,

А й под тот под славный стольный Киев-град.

Как под нашим-то под городом под Киевом

А стоит собака Калин-царь,

А стоит со войскамы великима,

Розорить хотит ён стольный Киев-град,

Чернедь-мужиков он всех повырубить,

Божьи церкви все на дым спустить,

Князю-то Владымиру да со Опраксой королевичной -

Он срубить-то хочет буйны головы.

Вы постойте-тко за веру за отечество,

Вы постой-тко за славный стольный Киев-град,

Вы постойте-тко за церквы-ты за Божии,

Вы поберегите-тко князя Владымира

И со той Опраксой королевичной!-

Говорит ему Самсон Самойлович:

- Ай же крестничек ты мой любимыий,

Старыя казак да Илья Муромец!

А й не будем мы да и коней седлать,

И не будем мы садиться на добрых коней,

Не поедем мы во славно во чисто поле,

Да не будем мы стоять за веру за отечество,

Да не будем мы стоять за стольный Киев-град,

Да не будем мы стоять за матушки Вожи церкви,

Да не будем мы беречь князя Владымира

Да еще с Опраксой королевичной.

У него ведь есте много да князей-бояр,

Кормит их и поит да и жалует,

Ничего нам нет от князя от Владымира.-

Говорит-то старыя казак да Илья Муромец:

- Ай же ты, мой крестный батюшка,

А й Самсон да ты Самойлович!

Это дело у нас будет нехорошее,

Как собака Калин-царь он розорит да Киев-град,

Да он чернедь-мужиков-то всех повырубит,

Да он Божьи церквы все на дым спустит,

Да князю Владымиру с Опраксой королевичной

А он срубит им да буйныя головушки.

Вы седлайте-тко добрых коней

И садитесь-тко вы на добрых коней,

Поезжайте-тко в чисто поле под Киев-град,

И постойте вы за веру за отечество,

И постойте вы за славный стольный Киев-град,

И постойте вы за церквы-ты за Божии,

Вы поберегите-тко князя Владымира

И со той с Опраксой королевичной.-

Говорит Самсон Самойлович да таковы слова:

- Ай же крестничек ты мой любимыий,

Старыя казак да Илья Муромец!

А й не будем мы да и коней седлать,

И не будем мы садиться на добрых коней,

Не поедем мы во славно во чисто поле,

Да не будем мы стоять за веру за отечество,

Да не будем мы стоять за стольный Киев-град,

Да не будем мы стоять за матушки Божьи церкви,

Да не будем мы беречь князя Владымира

Да еще с Опраксой королевичной.

У него ведь есте много да князей-бояр,

Кормит их и поит да и жалует,

Ничего нам нет от князя от Владымира.-

Говорит-то старыя казак да Илья Муромец:

- Ай же ты, мой крестный батюшка,

Ай Самсон да ты Самойлович!

Это дело у нас будет нехорошее.

Вы седлайте-тко добрых коней,

И садитесь-ко вы на добрых коней,

Поезжайте-тко в чисто поле под Киев-град,

И постойте вы за веру за отечество,

И постойте вы за славный стольный Киев-град,

И постойте вы за церквы-ты за Божии,

Вы поберегите-тко князя Владымира

И со той с Опраксой королевичной.-

Говорит ему Самсон Самойлович:

- Ай же крестничек ты мой любимыий,

Старыя казак да Илья Муромец!

А й не будем мы да и коней седлать,

И не будем мы садиться на добрых коней,

Не поедем мы во славно во чисто поле,

Да не будем мы стоять за веру за отечество,

Да не будем мы стоять за стольный Киев-град,

Да не будем мы стоять за матушки Божьи церкви,

Да не будем мы беречь князя Владымира

Да еще с Опраксой королевичной.

У него ведь есте много да князей-бояр,

Кормит их и поит да и жалует,

Ничего нам нет от князя от Владымира.-

А й тут старыя казак да Илья Муромец

Он как видит, что дело ему не по люби,

А й выходит-то Илья да со бела шатра,

Приходил к добру коню да богатырскому,

Брал его за поводы шелковый,

Отводил от полотна от белаго

А от той пшены от белояровой,

Да садился Илья на добра коня,

То он ехал по роздольицу чисту полю

И подъехал он ко войскам ко татарскиим.

Не ясен сокол да напущает на гусей, на лебедей

Да (на) малых перелетных на серых утушек,

Напущает-то богатырь святорусския

А на тую ли на силу на татарскую.

Он спустил коня да богатырскаго,

Да поехал ли по той по силушке татарскоей,

Стал он силушку конем топтать,

Стал конем топтать, копьем колоть,

А он силу бьет, будто траву косит.

Его добрый конь да богатырскии

Испровещился языком человеческим:

- Ай же славный богатырь святорусьскии,

Хоть ты наступил на силу на великую,

Не побить тоби той силушки великий:

Нагнано у собаки царя Калина,

Нагнано той силы много-множество,

И у него есте сильный богатыри,

Поляницы есте да удалыи;

У него собаки царя Калина

Сделаны-то трои ведь подкопы да глубокий

Да во славноем раздольице чистом поли.

Когда будешь ездить по тому роздольицу чисту полю,

Будешь быть-то силу ту великую,

Как просядем мы в подкопы во глубокий,

Так из первыих подкопов я повыскочу

Да тобя оттуль-то я повыздыну;

Как просядем мы в подкопы-то во других,

И оттуль-то я повыскочу,

И тобя оттуль-то я повыздыну;

Еще в третьии подкопы во глубокий,

А ведь тут-то я повыскочу,

Да оттуль тебя-то не повыздыну,

Ты останешься в подкопах во глубокиих.

- Ай ще старыя казак да Илья Муромец

Ему дело-то ведь не слюбилоси,

И берет он плетку шелкову в белы руки,

А он бьет коня да по крутым ребрам,

Говорил ён коню таковы слова:

- Ай же ты, собачище изменное,

Я тобя кормлю, пою да и улаживаю,

А ты хочешь меня оставить во чистом поли,

Да во тых подкопах во глубокиих!-

И поехал Илья по роздольицу чисту полю

Во тую во силушку великую,

Стал конем топтать да и копьем колоть,

И он бьет-то силу, как траву косит:

У Ильи-то сила не уменьшится.

Й он просел в подкопы во глубокий;

Ёго добрый конь оттуль повыскочил,

Он повыскочил, Илья оттуль повыздынул.

Й он спутал коня да богатырского

По тому роздольицу чисту полю

Во тую во силушку великую,

Стал конем топтать да и копьем колоть,

Й он бьет-то силу, как траву косит;

У Ильи-то сила меньше ведь не ставится,

На добром коне сидит Илья, не старится.

Й он просел с конем да богатырскиим,

Й он попал в подкопы-ты во других;

Его добрый конь оттуль повыскочил

Да Илью оттуль повыздынул,

И он спустил коня да богатырскаго

По тому роздольицу чисту полю

Во тую во силушку великую,

Стал конем топтать да и копьем колоть,

И он бьет-то силу, как траву косит;

У Ильи-то сила меньше ведь не ставится,

На добром коне сидит Илья, не старится.

И он попал в подкопы-ты во третьии,

Он просел с конем в подкопы-ты глубокий;

Его добрый конь да богатырскии

Еще с третьиих подкопов он повыскочил,

Да оттуль Ильи он не повыздынул,

Сголзанул Илья да со добра коня,

И остался он в подкопе во глубокоем.

Да пришли татара-то поганый

Да хотели захватить они добра коня;

Его конь-то богатырскии

Не сдался им во белы руки,

Убежал-то добрый конь да во чисто поле.

Тут пришли татары-ты поганый

А нападали на стараго казака Илью Муромца,

А й сковали ему ножки резвый,

И связали ему ручки белый.

Говорили-то татара таковы слова:

- Отрубить ему да буйную головушку.-

Говорят ины татара таковы слова:

- А й не надо ему буйной головы,

Мы сведём Илью к собаке царю Калину,

Что он хочет, то над ним да сделает.-

Повели Илью да по чисту полю

По ко тым полаткам полотняныим,

Приводили ко полатке полотняноей.

Привели его к собаке царю Калину,

Становили супротив собаки царя Калина.

Говорили татара таковы слова:

- Ай же ты, собака да наш Калин-царь!

Захватили мы да старого казака Илью Муромец

Да во тых-то во подкопах во глубокиих,

И привели к тобе, к собаке царю Калину;

Что ты знаешь, то над ним и делаешь.-

Тут собака Калин-царь говорил Илье да таковы слова:

- Ай ты старыя казак да Илья Муромец,

Молодой щенок да напустил на силу на великую,

Тобе где-то одному побить моя сила великая!

Вы роскуйте-тко Илье да ножки резвый,

Развяжите-тко Илье да ручки белыи.-

И росковали ему ножки резвый,

Розвязали ему ручки белый.

Говорил собака Калин-царь да таковы слова:

- Ай же старыя казак да Илья Муромец!

Да садись-ко ты со мной а за единый стол,

Ешь-ко ествушку мою сахарнюю,

Да и пей-ко мои питьица медвяный,

И одежь-ко ты мою одежу дрогоценную,

И держи-тко мою золоту казну,

Золоту казну держи по надобью,

Не служи-тко ты князю Владымиру,

Да служи-тко ты собаке царю Калину.-

Говорил Илья да таковы слова:

- А й не сяду я с тобой да за единый стол,

Не буду есть твоих ествушек сахарниих,

Не буду пить твоих питьицев медвяныих,

Не буду носить твоей одежи дрогоценныи,

Не буду держать твоей бессчетной золотой казны,

Не буду служить тобе, собаке царю Калину,

Еще буду служить я за веру за отечество,

А й буду стоять за стольний Киев-град,

А буду стоять за церкви за Господнии,

А буду стоять за князя за Владымира

И со той Опраксой королевичной.-

Тут старой казак да Илья Муромец

Он выходит со полатки полотняноей

Да ушол в роздольицо в чисто поле.

Да теснить стали его татары-ты поганый,

Хотят обневолить они стараго казака Илью Муромца.

А у стараго казака Илья Муромца

При соби да не случилось-то доспехов крепкиих,

Нечем-то ему с татарамы да попротивиться.

Старыя казак да Илья Муромец

Видит ён - дело немалое,

Да схватил татарина ён за ноги,

Тако стал татарином помахивать,

Стал ён бить татар татарином,

И от него татара стали бегать,

И прошол ён скрозь всю силушку татарскую,

Вышел он в роздольицо чисто поле,

Да он бросил-то татарина да в сторону,

То идет он по роздольицу чисту полю,

При соби-то нет коня да богатырскаго,

При соби-то нет доспехов крепкиих.

Засвистал в свисток Илья он богатырскии,

Услыхал его добрый конь да во чистом поле,

Прибежал он к старому казаку Илье Муромцу.

Еще старыя казак да Илья Муромец,

Как садился он да на добра коня

И поехал по роздольицу чисту полю,

Выскочил он да на гору на высокую,

Посмотрел-то под восточную он сторону,

А й под той ли под восточной под сторонушкой

А й у тых ли шатров у белыих

Стоят добры кони богатырскии.

А тут старый-от казак да Илья Муромец

Опустился ён да со добра коня,

Брал свой тугой лук разрывчатой в белы ручки,

Натянул тетивочку шелковеньку,

Наложил он стрелочку каленую,

Й он спущал ту стрелочку во бел шатер,

Говорил Илья да таковы слова:

- А лети-тко, стрелочка каленая,

А лети-тко, стрелочка, во бел шатер,

Да сыми-тко крышу со бела шатра,

Да пади-тко, стрелка, на белы груди

К моему ко батюшке ко крестному,

И проголзни-тко по груди ты по белый,

Сделай-ко ты сцапину да маленьку,

Маленькую сцапинку да невеликую.

Он и спит там, прохлаждается,

А мне здесь-то одному да мало можется.-

Й он спустил как эту тетивочку шелковую,

Да спустил он эту стрелочку каленую,

Да просвиснула как эта стрелочка каленая

Да во тот во славный во бел шатёр,

Она сняла крышу со бела шатра,

Пала она, стрелка, на белы груди

Ко тому ли-то Самсону ко Самойловичу,

По белой груди ведь стрелочка проголзнула,

Сделала она да сцапинку-то маленьку.

А й тут славныя богатырь святорусский,

А й Самсон-то ведь Самойлович,

Пробудился-то Самсон от крепка сна,

Пороскинул свои очи ясным,

Да как снята крыша со бела шатра

Пролетела стрелка по белой груди,

Она сцапиночку сделала да на белой груди.

Й он скорешенько стал на резвы ноги,

Говорил Самсон да таковы слова:

- Ай же славный мои богатыри вы святорусский,

Вы скорешенько сделайте-тко добрых коней,

Да садитесь-тко вы на добрых коней!

Мне от крестничка да от любимого

Прилетели-то подарочки да нелюбимым,

Долетела стрелочка каленая

Через мой-то славный бел шатёр,

Она крышу сняла ведь да со бела шатра,

Да проголзнула-то стрелка по белой груди,

Она сцапинку-то дала по белой груди,

Только малу сцапинку-то дала невеликую:

Погодился мне, Самсону, крест на вороти,

Крест на вороти шести пудов;

Есть бы не был крест да на моей груди,

Оторвала бы мне буйну голову.-

Тут богатыри все святорусский

Скоро ведь седали на добрых коней,

И садились молодцы да на добрых коней,

И поехали роздольицем чистым полем

Ко тому ко городу ко Киеву,

Ко тым они силам ко татарскиим.

А со той горы да со высокий

Усмотрел ли старыя казак да Илья Муромец,

А то едут ведь богатыри чистым полем,

А то едут ведь да на добрых конях.

И спустился ён с горы высокий

И подъехал ён к богатырям ко святорусьскиим:

Их двенадцать-то богатырей, Илья тринадцатый.

И приехали они ко силушке татарскоей,

Припустили коней богатырскиих,

Стали бить-то силушку татарскую,

Притоптали тут вся силушку великую,

И приехали к полатке полотняноей;

Говорят-то как богатыри да святорусьскии:

- А срубить-то буйную головушку

А тому собаке царю Калину.-

Говорил старой казак да Илья Муромец:

- А почто рубить ему да буйная головушка?

Мы свеземте-тко его во стольный Киев-град

Да й ко славному ко князю ко Владымиру.-

Привезли его собаку, царя Калина,

А во тот во славный Киев-град

Да ко славному ко князю ко Владымиру,

Привели его в полату белокаменну

Да ко славному ко князю ко Владымиру.

То Владымир-князь да стольнё-киевской

Он берет собаку за белы руки

И садил его за столики дубовые,

Кормил его ествушкой сахарнею

Да поил-то питьицем медвяныим.

Говорил ему собака Калин-царь да таковы слова:

- Ай же ты, Владымир-князь да стольнё-киевской,

Не сруби-тко мне да буйной головы!

Мы напишем промеж собой записи великий,

Буду тебе платить дани век и по веку,

А тобе-то, князю я Владымиру!-

А тут той старинке и славу поют,

А по тыих мест старинка и покончилась




ПРИМЕЧАНИЕ


* Зобать - есть жадно, торопливо.


В эпосе любого народа есть свой центральный герой и свой центральный сю- жет. В русском героическом эпосе они объединены в былине "Илья Муромец и Калин-царь": центральный герой - Илья Муромец,и, бесспорно, центральный сю- жет - борьба за землю святорусскую. Былина эта имеет совершенно исключи- тельное значение еще и потому, что именно в ней с наибольшей силой и художе- ственной убедительностью выражена глубоко народная идея о патриотизме, о верности родной земле.


Как и в большинстве фольклорных произведений, в былине "Илья Муромец и Калин-царь" отражено не отдельное историческое событие, реальное сражение, допустим на реке Калке в 1223 году или на Куликовом поле в 1380-м, а целый ряд таких сражений, как великих, так и малых. Перед нами эпическая услов- ность - такого сражения не было - и одновременно эпическое обобщение - та- кие сражения были; верность не факту, а духу истории.


Исследователи относят возникновение цикла былин о бое Ильи Муромца с царем Калином (нмя "Калин", по предположению Вс. Миллера, происходит от "Калки ", битвы на Калке, но встречаются и другие имена: Батый, Батыев, Батей Батеевич, Кудреванко, Скурла-царь) к первым столкновениям Руси с народом незнаемым. "Начало формирования цикла, - отмечает А. М. Астахова, - отно- сится к XIII веку, ко времени первых татарских нашествий, в дальнейшем под воздействием исторической действительности последующего времени цикл этот продолжал развиваться путем создания новых сюжетных ситуаций и путем вклю- чения в сложившиеся композиции новых эпизодов".


Былина "Илья Муромец и Калин-царь" входит почти во все фольклорные собрания, начиная со "Сборника Кирши Данилова", она известна в исполнении почти всех выдающихся сказителей, и все-таки текст, записанный 6 июля 1871 го- да в Кижах от Трофима Григорьевича Рябинина, остается непревзойденным и по полноте, и по своим художественным достоинствам.


Текст публикуется по изданию: Гильфердинг А. Ф. Онежские былины. 3-е изд., т. 2, # 75.







Илья Муромец и идолище



Как сильное могучо-то Иванищо,

Как он, Иванищо, справляется,

Как он-то тут, Иван, да снаряжается

Итти к городу еще Еросолиму,

Как Господу там Богу помолиться,

Во Ёрдань там реченки купатися,

В кипарисном деревци сушиться,

Господнему да гробу приложиться.

А сильне-то могучо Иванищо,

У его лапотци на ножках семи шелков,

Клюша-то у его ведь сорок пуд.

Как ино тут промеж-то лапотци поплетены

Каменья-то были самоцветные.

Как меженный день, да шол он по красному солнышку,

В осенну ночь он шол по дорогому каменю самоцветному,


Ино тут это сильное могучее Иванищо

Сходил к городу еще Еросолиму,

Там Господу-то Богу он молился есть,

Во Ёрдань-то реченки купался он,

В кипарисном деревци сушился бы,

Господнему-то гробу приложился да.

Как тут-то он Иван поворот держал,

Назад-то он тут шол мимо Царь-от град.

Как тут было еще в Цари-гради,

Наехало погано тут Идолищо,

Одолели как поганы вси татарева,

Как скоро тут святыи образа были поколоты,

Да в черны-то грязи были потоптаны,

В Божьих-то церквах он начал тут коней кормить.

Как это сильно могуче тут Иванищо

Хватил-то он татарина под пазуху,

Вытащил погана на чисто поле,

А начал у поганаго доспрашивать:

- Ай же ты, татарин, да неверный был!

А ты скажи, татарин, не утай себя:

Какой у вас, погано, есть Идолищо,

Велик ли-то он ростом собой да был?

Говорит татарин таково слово:

- Как есть у нас погано, есть Идолищо,

В долину две сажени печатныих,

А в ширину сажень была печатная,

А головищо что ведь люто лохалищо,

А глазища что пивные чашища,

А нос-от на роже он с локоть был.-

Как хватил-то он татарина тут за руку,

Бросил он его в чисто поле,

А розлетелись у татарина тут косточки.

Пошол-то тут Иванищо вперед опять,

Идет он путем да дорожкою,

На стречу тут ему да стречается

Старый казак Илья Муромец:

- Здравствуй-ко ты, старый казак Илья Муромец!-

Как он его ведь тут еще здравствует:

- Здравствуй, сильное могучо ты Иванищо!

Ты откуль идешь, ты откуль бредешь,

А ты откуль еще свой да путь держишь?-

- А я бреду, Илья еще Муромец,

От того я города Еросолима.

Я там был ино Господу Богу молился там,

Во Ердань-то реченки купался там,

А в кипарисном деревци сушился там,

Во Господнем гробу приложился был.

Как скоро я назад тут поворот держал,

Шол-то я назад мимо Царь-от град.-

Как начал тут Ильюшенка доспрашивать,

Как начал тут Ильюшенка доведывать:

- Как все ли-то в Цари-гради по-старому,

Как все ли-то в Цари-гради по-прежному?-

А говорит тут Иван таково слово:

- Как в Цари гради-то нуньчу не по-старому,

В Цари гради-то нуньчу не по-прежному.

Одолели есть поганый татарева,

Наехал есть поганое Идолищо,

Святыи образа были поколоты,

В черныи грязи были потоптаны,

Да во Божьих церквах там коней кормят.-

- Дурак ты, сильное могучо есть Иванищо!

Силы у тебя есте с два меня,

Смелости, ухватки половинки нет.

За первыя бы речи тебя жаловал,

За эты бы тебя й наказал

По тому-то телу по нагому.

Зачем же ты не выручил царя-то

Костянтина Боголюбова?

Как ино скоро розувай же с ног,

Лапотци розувай семи шелков,

А обувай мои башмачики сафьяныи.

Сокручуся я каликой перехожею.-

Сокрутился е каликой перехожею,

Дават-то ему тут своего добра коня:

- На-ко, сильное могучо ты Иванищо,

А на-ко ведь моего ты да добра коня!

Хотя ты езди ль, хоть водком води,

А столько еще, сильное могучо ты Иванищо,

Живи-то ты на уловном этом местечки,

А живи-тко ты еще, ожидай меня,

Назад-то сюды буду я обратно бы.

Давай сюды клюшу-то мне-ка сорок пуд.-

Не дойдет тут Иван розговаривать,

Скоро подавать ему клюшу свою сорок пуд,

Взимат-то он от его тут добра коня.

Пошол тут Ильюшенка скорым-скоро

Той ли-то каликой перехожею.

Как приходил Ильюшенка во Царь-от град,

Хватил он там татарина под пазуху,

Вытащил его он на чисто поле,

Как начал у татарина доспрашивать:

- Ты скажи, татарин, не утай себя,

Какой у вас невежа поганый был,

Поганый был поганое Идолищо?

Как говорит татарин таково слово:

- Есть у нас поганое Идолищо

А росту две сажени печатныих,

В ширину сажень была печатная,

А головищо что ведь лютое лохалищо,

Глазища что ведь пивные чашища,

А нос-от ведь на рожи с локоть был.-

Хватил-то он татарина за руку,

Бросил он его во чисто поле,

Розлетелись у его тут косточки.

Как тут-то ведь еще Илья Муромец

Заходит Ильюшенка во Царь-от град,

Закрычал Илья тут во всю голову:

- Ах ты, царь да Костянтин Боголюбович!

А дай-ка мне, калики перехожие,

Злато мне, милостину спасеную.-

Как ино царь-он Костянтин-от Боголюбович

Он-то ведь уж тут зрадовается.

Как тут в Цари-гради от крыку еще каличьяго

Теремы-то ведь тут пошаталися,

Хрустальнии оконнички посыпались,

Как у поганаго сердечко тут ужахнулось.

Как говорит поганой таково слово:

- А царь ты, Костянтин Боголюбов, был!

Какой зто калика перехожая?-

Говорит тут Костянтин таково слово:

- Это есте русская калика зде.-

- Возьми-ко ты каликушку к себе его,

Корми-ко ты каликушку да пой его,

Надай-ко ему ты злата-серебра,

Надай-ко ему злата ты долюби.-

Взимал он, царь Костянтин Боголюбович,

Взимал он тут каликушку к себе его

В особой-то покой да в потайных,

Кормил-поил калику, зрадовается,

И сам-то он ему воспроговорит:

- Да не красное ль то солнышко пороспекл

Не млад ли зде светел месяц пороссветил?

Как нунечку топеречку зде еще,

Как нам еще сюда показался бы

Как старый казак здесь Илья Муромец.

Как нунь-то есть было топеречку

От тыи беды он нас повыручит,

От тыи от смерти безнапрасныи.-

Как тут это поганое Идолищо

Взимает он калику на допрос к себя:

- Да ай же ты, калика было русская!

Ты скажи, скажи, калика, не утай себя,

Какой-то на Руси у вас богатырь есть,

А старый казак есть Илья Муромец?

Велик ли он ростом, по многу ль хлеба ест,

По многу ль еще пьет зелена вина?-

Как тут эта калика было русская

Начал он, калика, тут высказывать:

- Да ай же ты, поганое Идолищо'.

У нас-то есть во Киеве

Илья-то ведь да Муромец

А волосом да возрастом ровным с меня,

А мы с им были братьица крестовый,

А хлеба ест как по три-то колачика крупивчатых,

А пьет-то зелена вина на три пятачка на медныих.-

- Да чорт-то ведь во Киеви-то есть, не богатырь был!

А был бы-то ведь зде да богатырь тот,

Как я бы тут его на долонь-ту клал,

Другой рукой опять бы сверху прижал,

А тут бы еще да ведь блин-то стал,

Дунул бы его во чисто поле!

Как я-то еще ведь Идолищо

А росту две сажени печатныих,

А в ширину-то ведь сажень была печатная,

Головищо у меня да что люто лохалищо,

Глазища у меня да что пивные чашища,

Нос-то ведь на рожи с локоть бы.

Как я-то ведь да к выти* хлеба ем,

А ведь по три-то печи печоныих,

Пью-то я еще зелена вина

А по три-то ведра я ведь медныих,

Как штей-то я хлебаю - по яловицы есте русскии.-

Говорит Илья тут таково слово:

- У нас как у попа было ростовскаго,

Как была что корова обжориста,

А много она ела, пила, тут и треснула,

Тебе-то бы, поганому, да так же быть!-

Как этыи тут речи не слюбилися,

Поганому ему не к лицу пришли,

Хватил как он ножищо тут кинжалищо

Со того стола со дубова,

Как бросил ён во Илью-то Муромца,

Что в эту калику перехожую.

Как тут-то ведь Ильи не дойдет сидеть,

Как скоро ён от ножика отскакивал,

Колпаком тот ножик приотваживал.

Как пролетел тут ножик да мимо-то,

Ударил он во дверь во дубовую,

Как выскочила дверь тут с ободвериной,

Улетела тая дверь да во сини-ты,

Двенадцать там своих да татаровей

На мертво убило, друго ранило.

Как остальни татара проклинают тут:

- Буди трою проклят, наш татарин ты!-

Как тут опять Ильюше не дойдет сидеть,

Скоро он к поганому подскакивал,

Ударил как клюшой его в голову,

Как тут-то он поганый да захамкал есть.

Хватил затым поганого он за ноги,

Как начал он поганым тут помахивать,

Помахиват Ильюша, выговариват:

- Вот мне-ка, братцы, нуньчу оружьё по плечу пришло.-

А бьет-то, сам Ильюша выговариват:

- Крепок-то поганый сам на жилочках,

А тянется поганый, сам не рвется!-

Начал он поганых тут охаживать

Как этыим поганыим Идолищом.

Прибил-то он поганых всех в три часу,

А не оставил тут поганаго на семена.

Как царь тут Костянтин-он Боголюбович

Благодарствует его Илью Муромца:

- Благодарим тебя, ты старый казак Илья Муромец!

Нонь ты нас еще да повыручил,

А нонь ты на еще да повыключил

От тыи от смерти безнапрасныи.

Ах ты старый казак да Илья Муромец!

Живи-тко ты здесь у нас на жительстве,

Пожалую тебя я воеводою.-

Как говорит Илья ему Муромец:

- Спасибо, царь ты Костянтин Боголюбовиц!

А послужил у тя стольки я три часу,

А выслужил у те хлеб-соль мяккую,

Да я у тя еще слово гладкое,

Да еще уветливо да приветливо.

Служил-то я у князя Володимера,

Служил я у его ровно тридцать лет,

Не выслужил-то я хлеба-соли там мяккии,

А не выслужил-то я слова там гладкаго,

Слова у его я уветлива есть приветлива.

Да ах ты царь Костянтин Боголюбовиц!

Нельзя-то ведь еще мне зде-ка жить,

Нельзя-то ведь-то было, невозможно есть:

Оставлен есть оставеш (так) на дороженки.-

Как царь-тот Костянтин Боголюбович

Насыпал ему чашу красна золота,

А другу-ту чашу скачна жемчугу,

Третьюю еще чиста серебра.

Как принимал Ильюшенка, взимал к себе,

Высыпал-то в карман злато-серебро,

Тот ли-то этот скачный жемчужок,

Благодарил-то он тут царя Костянтина Боголюбова:

- Это ведь мое-то зарабочее.-

Как тут-то с царем Костянтином роспростилиси,

Тут скоро Ильюша поворот держал.

Придет он на уловно это мистечко,

Ажно тут Иванищо притаскано,

Да ажно тут Иванищо придерзано.

Как и приходит тут Илья Муромец,

Скидывал он с себя платья-ты каличьии,

Розувал лапотцы семи шелков,

Обувал на ножки-то сапожки сафьянные,

Надевал на ся платьица цветныи,

Взимал тут он к себе своего добра коня,

Садился тут Илья на добра коня,

Тут-то он с Иванищом еще распрощается:

- Прощай-ко нунь, ты сильное могучо Иванищо

Впредь ты так да больше не делай-ко,

А выручай-ко ты Русью от поганыих.-

Да поехал тут Ильюшенка во Киев-град.



ПРИМЕЧАНИЯ


* Выть - определенный час еды.



Особенности этого былинного сюжета, его непосредственная связь с реальными историческими событиями: хождениями русских богатырей и калик в Царьград, падением столицы Византийской империи - подробно рассматриваются в предисловии. К сказанному можно лишь добавить, что по своей сюжетной и композиционной завершенности это одна из самых совершенных былин русского эпоса. Блестяще разработаны в ней отдельные эпизоды: встреча и разговор Ильи Муромца с каликой Иванищем, встреча с царем Константином и, наконец, столкновение с Идолищем.


Не менее существен и финал былин. В благодарность за освобождение Царь- града царь Константин предлагает Илье Муромцу остаться в нем на жительстве, обещает пожаловать его воеводою, но богатырь отказывается. Он возвращается в Киев, хотя сам же перед этим признавался Константину, что за тридцать лет службы Владимиру


Не выслужил-то я хлеба-соли там мяккии,

А не выслужил-то я слова там гладкаво.


И тем не менее Илья Муромец остается верен Владимиру. Он возвращается на родину, вновь встречается с каликой Иванищем, меняется с ним одеждой и гoворит ему на прощание:

Впредь ты так да больше не делай-ко,

А выручай-ко ты Русью от поганыих.


Такой идейный замысел былины, продолжающей развитие двух постоянных и сквозных тем: отношения с князем Владимиром и борьба с внешним врагом.


Былина записана А. Ф. Гильфердингом 26 июля 1871 года на Марнаволоке от Никифора Прохорова. Публикуется по изданию: Г и л ь ф е р д и н r А. Ф. Онежские былины. 4-е изд., т. 1, # 48.







Илья Муромец и дочь его



Ай на славноей московскоей на заставы

Стояло двенадцать богатырей их святорусскиих,

А по ней по славной по московскоей по заставы

Ай пехотою никто да не прохаживал,

На добром кони никто тут не произживал,

Птица черный ворон не пролетывал,

А ще серый зверь да не прорыскивал.

А й то через зту славную московскую-то заставу

Едет поляничища удалая,

А й удала поляничища великая,

Конь под нею как сильня гора,

Поляница на кони будто сенна копна,

У ней шапочка надета на головушку

А й пушистая сама завесиста,

Спереду-то не видать личка румянаго

И сзаду не видеть шеи белоей.

Ена ехала, собака, насмеялася,

Не сказала Божьей помочи богатырям,

Она едет прямоезжею дорожкой к стольне-Киеву.

Говорил тут старыя казак да Илья Муромец:

- Ай же братьица мои крестовый,

Ай богатыря вы святорусьскии,

Ай вы славия дружинушка хоробрая!

Кому ехать нам в роздольице чисто поле

Поотведать надо силушки великою

Да й у той у поляницы у удалою?-

Говорил-то тут Олешенка Григорьевич:

- Я поеду во роздольицо чисто поле,

Посмотрю на поляницу на удалую.-

Как садился-то Олеша на добра коня,

А он выехал в роздольицо чисто поле,

Посмотрел на поляницу з-за сыра дуба,

Да не смел он к полянице той подъехати,

Да й не мог у ней он силушки отведать.

Поскорешенько Олеша поворот держал,

Приезжал на заставу московскую,

Говорил-то и Олеша таковы слова:

Ай вы славный богатыри да святорусьскии!

Хоть-то был я во роздольице чистом поли,

Да й не смел я к поляницищу подъехати,

А й не мог я у ней силушки отведати.-

Говорил-то тут молоденькой Добрынюшка:. -

- Я поеду во роздольицо чисто поле,

Посмотрю на поляницу на удалую.-

Тут Добрынюшка садился на добра коня

Да й поехал во роздольицо чисто поли,

Так не смел он к поляницищу подъехати,

Да не мог у ней он силушки отведати.

Ездит поляница по чисту полю

На добром кони на богатырскоем,

Ена ездит в поли, сама тешится, А

На правой руки у ней-то соловей сидит,

На левой руки - да жавроленочек.

А й тут молодой Добрынюшка Микитинец

Да не смел он к полянице той подъехати,

Да не мог у ней он силы поотведати;

Поскорешенько назад он поворот держал,

Приезжал на заставу московскую,

Говорил Добрыня таковы слова:

- Ай же братьица мои да вы крестовый,

Да богатыря вы славны святорусьскии!

То хоть был я во роздольице чистом поли,

Посмотрел на поляницу на удалую,

Она езди в поли, сама тешится,

На правой руки у ней-то соловей сидит,

На левой руки - да жавроленочек.

Да не смел я к полянице той подъехати

И не мог-то у ней силушки отведать.

Ена едет-то ко городу ко Киеву,

Ена кличет-выкликает поединщика,

Супротив собя да супротивника,

Из чиста поля да и наездника,

Поляница говорит да таковы слова:

- Как Владымир князь-от стольне-киевской

Как не дает мне-ка он да супротивника,

Из чиста поля да и наездника,

А й приеду я тогда во славный стольный Киев-град,

Разорюто славной стольный Киев-град,

А я чернедь мужичков-тых всех повырублю,

А Божьи церквы я все на дым спущу,

Самому князю Владымиру я голову срублю

Со Опраксией да с королевичной!-

Говорит им старый казак да Илья Муромец:

- А й богатыря вы святорусьскии,

Славная дружинушка хоробрая!

Я поеду во роздольицо чисто поле,

На бо-то мне-ка смерть да не написана;

Поотведаю я силушки великою

Да у той у поляницы у удалою.-

Говорил ему Добрынюшка Микитинец:

- Ай же старыя казак да Илья Муромец!

Ты поедешь во роздольицо чисто поле

Да на тыя на удары на тяжелый,

Да й на тыя на побоища на смертный,

Нам куда велишь итти да й куды ехать?-

Говорил-то им Илья да таковы слова:

Ай же братьица мои да вы крестовый!

Поезжайте-тко роздольицом чистым полем,

Заезжайте вы на гору на высокую,

Посмотрите вы на драку богатырскую:

Надо мною будет, братци, безвременьице,

Так вы поспейте ко мни, братьица, на выруку.-

Да й садился тут Илья да на добра коня,

Ен поехал по роздольицу чисту полю,

Ен повыскочил на гору на высокую,

А й сходил Илья он со добра коня,

Посмотреть на поляницу на удалую,

Как-то ездит поляничищо в чистом поли;

Й она ездит поляница по чисту полю

На добром кони на богатырскоем,

Она шуточки-ты шутит не великий,

А й кидает она палицу булатнюю

А й под облаку да под ходячую,

На добром кони она да ведь подъезживат,

А й одною рукой палицу подхватыват,

Как пером-то лебединыим поигрыват,

А й так эту палицу булатнюю покидыват.

И подходил-то как Илья он ко добру коню

Да он пал на бедра лошадиных,

Говорил-то как Илья он таковы слова:

- Ай же, бурушко мой маленькой косматенькой!

Послужи-тко мне да верой-правдою,

Верой-правдой послужи-тко неизменною,

А й по-старому служи еще по-прежнему,

Не отдай меня татарину в чистом поли,

Чтоб срубил мне-ка татарин буйну голову!-

А й садился тут Илья он на добра коня,

То он ехал по роздолью по чисту полю,

Й он наехал поляницу во чистом поли,

Поляници он подъехал со бела лица,

Поляницу становил он супротив собя,

Говорил ен поляници таковы слова:

- Ай же поляница ты удалая!

Надобно друг у друга нам силушки отведати.

Порозъедемся с роздольица с чиста поля

На своих на добрых конях богатырскиих,

Да приударим-ко во палиции булатнии,

А й тут силушки друг у друга й отведаём.-

Порозъехались оне да на добрых конях

Да й по славну по роздольицу чисту полю,

Й оны съехались с чиста поля да со роздольица

На своих-то конях богатырскиих,

То приударили во палици булатнии,

Ены друг друга-то били по белым грудям,

Ены били друг друга да не жалухою,

Да со всею своей силы с богатырскою,

У них палицы в руках да й погибалися,

А й по маковкам да й отломилися.

А под нима-то доспехи были крепкие,

Ены друг друга не сшибли со добрых коней,

А не били оны друг друга, не ранили

И ни которого местечка не кровавили,

Становили добрых коней богатырскиих,

Говорили-то оны да промежду собой:

- Как нам силушка друг у друга отведать?

Порозъехаться с роздольица с чиста поля

На своих на добрых конях богатырскиих,

Приударить надо в копья в муржамецкии,

Тут мы силушка друг у друга й отведаем.-

Порозъехались оны да на добрых конях

А й во славное в роздольицо чисто поле,

Припустили оны друг к другу добрых коней,

Порозъехались с роздольица с чиста поля,

Приударили во копья в муржамецкии,

Ены друг друга-то били не жалухою,

Не жалухою-то били по белым грудям,

Так у них в руках-то копья погибалися

А й по маковкам да й отломилися.

Так доспехи-ты под нима были крепкие,

Ены друг друга не сшибли со добрых коней,

Да й не били, друг друга не ранили,

Никоторого местечка не кровавили.

Становили добрых коней богатырскиих,

Говорили-то оны да промежду собой:

- А'ще как-то нам у друг друга-то силушка отведать?

Надо биться-то им боем-рукопашкою,

Тут у друг друга мы силушка отведаем.-

Тут сходили молодцы с добрых коней,

Опустилися на матушку сыру-землю,

Пошли-то оны биться боем-рукопашкою.

Еще эта поляничища удалая

А й весьма была она да зла-догадлива

Й учена была бороться об одной ручке;

Подходила-то ко старому казаке к Илье Муромцу,

Подхватила-то Илью да на косу бодру,

Да спустила-то на матушку сыру-землю,

Да ступила Илье Муромцу на белу грудь,

Она брала-то рогатину звериную,

Заносила-то свою да руку правую,

Заносила руку выше головы,

Опустить хотела ниже пояса.

На бо-то Илье смерть и не написана,

У ней правая рука в плечи да застоялася,

Во ясных очах да й помутился свет,

Она стала у богатыря выспрашивать:

- Ай скажи-тко ты, богатырь святорусьскии,

Тобе как-то молодца да именем зовут,

Звеличают удалого по отечеству?-

А'ще старыя казак-от Илья Муромец,

Розгорелось его сердце богатырское,

Й он смахнул своей да правой ручушкой,

Да он сшиб-то ведь богатыря с белой груди,

Ен скорешенко скочил-то на резвы ножки,

Он хватил как поляницу на косу бодру,

Да спустил он ю на матушку сыру-землю,

Да ступил он поляницы на белы груди,

А й берет-то в руки свой булатный нож,

Заносил свою он ручку правую,

Заносил он выше головы,

Опустить он хочет ручку ниже пояса;

А й по Божьему ли по велению

Права ручушка в плечи-то остояласи,

В ясных очушках-то помутился свет.

То он стал у поляничища выспрашивать:

- Да й скажи-тко, поляница, попроведай-ко,

Ты коей земли да ты коей Литвы,

Еще как-то поляничку именем зовут.

Удалую звеличают по отечеству?-

Говорила поляница й горько плакала:

- Ай ты, старая базыка* новодревная!

Тоби просто надо мною насмехаться,

Как стоишь-то на моей да на белой груди,

Во руки ты держишь свой булатный нож,

Роспластать хотишь мои да груди белый!

Я стояла на твоей как на белой груди,

Я пластала бы твои да груди белый,

Доставала бы твое сердце со печеней,

Не спросила бы отца твоего й матери,

Твоего ни роду я ни племени.-

И розгорелось сердцо у богатыря

Да й у стараго казака Ильи Муромца,

Заносил-то он свою да ручку правую,

Заздынул он ручку выше головы,

Опустить хотит ю ниже пояса;

Тут по Божьему да по велению

Права ручушка в плечи да остоялася,

В ясных очушках да й помутился свет,

Так он стал у поляницы-то выспрашивать:

- Ты скажи-тко, поляница, мни, проведай-ко,

Ты коей земли да ты коей Литвы,

Тобя как-то поляничку именем зовут,

Звеличают удалую по отечеству?-

Говорила поляница й горько плакала:

- Ай ты, старая базыка новодревная!

Тоби просто надо мною насмехатися,

Как стоишь ты на моей да на белой груди,

Во руки ты держишь свой булатний нож,

Роспластать ты мни хотишь да груди белый!

Как стояла б я на твоей белой груди,

Я пластала бы твои да груди белый,

Доставала бы твое сердце со печенью,

Не спросила бы ни батюшка, ни матушки,

Твоего-то я ни роду да ни племени.-

Тут у стараго казака Илья Муромца

Розгорелось его сердце богатырское

Ен еще занес да руку правую,

А й здынул-то ручку выше головы,

А спустить хотел ен ниже пояса.

По Господнему тут по велению

Права ручушка в плечи-то остоялася,

В ясных очушках-то помутился свет.

Ен еще-то стал у поляницы повыспрашивать:

- Ты скажи-то поляница, попроведай-ко,

Ты коей земли да ты коей Литвы,

Тоби как мне поляницу именем назвать

И удалую звеличати по отечеству?-

Говорила поляница таковы слова:

- Ты удаленькой дородный добрый молодец,

Ай ты, славныя богатырь святорусьскии!

Когда стал ты у меня да и выспрашивать,

Я про то стану теби высказывать.

Есть я родом из земли да из тальянскою,

У меня есть родна матушка честна вдова,

Да честна вдова она колачница,

Колачи пекла да тым меня воспитала

А й до полнаго да ведь до возрасту;

Тогда стала я иметь в плечах да силушку великую,

Избирала мне-ка матушка добра коня,

А й добра коня да богатырскаго,

Й отпустила меня ехать на святую Русь

Поискать соби да родна батюшка,

Поотведать мне да роду-племени.-

А й тут старый-от казак да Илья Муромец

Ен скоренько соскочил да со белой груди,

Брал-то ю за ручушки за белый,

Брал за перстни за злаченые,

Он здынул-то ю со матушки сырой-земли,

Становил-то он ю на резвы ножки,

На резвы он ножки ставил супротив себя,

Целовал во уста ен во сахарнии,

Называл ю соби дочерью любимою:

- А когда я был во той земли во тальянскою,

Три году служил у короля тальянскаго,

Да я жил тогда да й у честной вдовы,

У честной вдовы да й у колачницы,

У ней спал я на кроватке на тесовоей

Да на той перинке на пуховоей,

У самой ли у ней на белой груди.-

Й оны сели на добрых коней да порозъехались

Да по славну роздольицу чисту полю.

Еще старый-от казак да Илья Муромец

Пороздернул он свой шатер белый,

Да он лег-то спать да й проклаждатися

А после бою он да после драки;

А й как эта поляничища удалая,

Она ехала роздольицем чистым полем,

На кони она сидела, пороздумалась:

- Хоть-то съездила на славну на святую Русь,

Так я нажила себе посмех великий:

Этот славный богатырь святорусьскии

А й он назвал тую мою матку блядкою,

Мене назвал выблядком,

Я поеду во роздольице в чисто поле

Да убью-то я в поли богатыря,

Не спущу этой посмешки на святую Русь,

На святую Русь да и на белый свет.-

Ена ехала роздольицем чистым полем,

Насмотрела-то она да бел шатер,

Подъезжала-то она да ко белу шатру,

Она била-то рогатиной звериною

А во этот-то во славный бел шатер,

Улетел-то шатер белый с Ильи Муромца.

Его добрый конь да богатырскии

А он ржет-то конь да й во всю голову,

Бьет ногамы в матушку в сыру-землю;

Илья Муромец, он спит там, не пробудится

От того от крепка сна от богатырскаго.

Эта поляничища удалая,

Ена бьет его рогатиной звериною,

Ена бьет его да по белой груди,

Еще спит Илья да й не пробудится

А от крепка сна от богатырского,

Погодился у Ильи да крест на вороти,

Крест на вороти да полтора пуда:

Пробудился он звону от крестоваго,

А й он скинул-то свои да ясны очушки,

Как над верхом-тым стоит ведь поляничища удалая,

На добром кони на богатырскоем,

Бьет рогатиной звериной по белой груди.

Тут скочил-то как Илья он на резвы ноги,

А схватил как поляницу за желты кудри,

Да спустил ен поляницу на сыру земля,

Да ступил ен поляницы на праву ногу,

Да он дернул поляницу за леву ногу,

А он надвое да ю порозорвал,

А й рубил он поляницу по мелким кускам.'

Да садился-то Илья да на добра коня,

Да он рыл-то ты кусочки по чисту полю,

Да он перву половинку-то кормил серым волкам,

А другую половину черным воронам.

А й тут поляницы ей славу поют,

Славу поют век по веку.



ПРИМЕЧАНИЯ


Поединок Ильи Муромца с чужеземным богатырем-нахвальщиком - такой же неизменный и популярный сюжет русского героического эпоса, как и бой его с Соловьем-разбойником или царем Калином. Сама же драматическая ситуация с "неузнаванием" сына, дочери, брата, сестры, отца - одна из наиболее популярных, широко известных в фольклоре всех стран и народов. (Хотя до сих пор мировой науке так и не удалось выяснить: как "бродят" эти сюжеты - через века, цивилизации, континенты?) Но в данном случае этот сюжет вполне соответствует исторической действительности.


Вспомним народную песню-новеллу о том, как русска нянюшка качает в плену дитятко. В ней, как и в "Авдотье Рязаночке", дано гениальное художественное обобщение судеб людских в один из самых трагических периодов русской истории. Русска нянюшка качает чужое дитятко и прибаукивает.


"Да, ты бау-бау, да мое дитятко.

Ты бау-бау, да мое дитятко,

Разбау-бау, ты мое милое,

Разбау-бау, да мое милое,

Ты по батюшке-ты млад татаршинок,

Ты по батюшке молод татаршинок,

А по матушке-ти млад бояршинок:

Твоя матушка - она мне дочь была,

Девяти годов во полон взята".

(Песни и сказки пушкинских мест. Л., 1979.)


В основе этой народной песни и былины - одно и то же явление. Русским богатырям наверняка приходилось сталкиваться со своими "неузнанными" детьми, но не у колыбели, а на поле боя.


Обычно Илья Муромец встречается со своим "неузнанным" сыном - Соколь ником или Подсокольником, иногда же с турком, татарченком или богатырем- жидовином. В публикуемом же варианте чужеземный богатырь - дочь Ильи Муромца. И это не просто механическая "замена". Поляницы (поляничиши удался), женщины-богатырши - постоянные персонажи русского эпоса. С поляницей Латыгоркой (Златыгоркой, бабой Горынинкой) бьется Илья Муромец, а через многие годы встречается со своим "неузнанным" сыном или же, как в данном варианте, со своей "неузнанной" дочерью от этой Златыгорки; поляница - жена Добрыни Никитича, с которой он знакомится тоже в бою; с поляницей бьется и на полянице женится Дунай Иванович, а в одной из уникальных вариантов былины - "Про Илью Муромца и Тугарина'* поляница Савишна - жена Ильи Муромца, переодевшись в его платье богатырское, спасает Киев от Тугарина (См.: Былины и песни Южной Сибири. Собрание С. И. Гуляева. Новосибирск, 1952, # 6).


Одна из трактовок образа былинных поляниц принадлежит Д. М. Балашову. "Поляницы преудалые русского эпоса, - замечает он, - чрезвычайно оригинальны. Это - степные наездницы и вместе с тем, после сражения с героем, - жены богатырей. Допустить их корневое славянское происхождение едва ли возможно, этому противоречит факт упорной, постоянной борьбы с ними русских героев, хотя нарицательное имя этих наездниц - "поляницы" - славянское. По-видимому, надо признать женщин-поляниц сарматскими конными воительницами, а наличие славянского названия их означает, что представление о поляницах утвердилось в эпическом творчестве до появления в русском языке тюркского слова "богатырь". Когда же появилось слово "богатырь", название женщин-воительниц не изменилось, ибо из живого бытования они уже исчезли".


Международные параллели русским поляницам - греческие амазонки, обитавшие в Малой Азии, в предгорьях Кавказа и Меотиды (Азовского моря). Легенды об амазонках широко известны во всех частях света и являются либо порождением местной традиции, либо распространением греческой. Русские женщины-воительницы, вероятнее всего, принадлежат древнейшей местной тра-


Былина "Илья Муромец и дочь его" записана А. Ф. Гильфердингом от Т. Г. Рябинина. Публикуется по изданию: Гильфердинг А. Ф. Онежские бы- лины. 3-е изд., т. 2, Х-' 77.







Бой Ильи Муромца с Жидовином



Под славным городом под Киевом,

На тех на степях на Цицарских

Стояла застава богатырская.

На заставе атаман был Илья Муромец;

Податаманье был Добрыня Никитич млад,

Есаул Алеша Поповский сын;

Еще был у них Гриша Боярский сын,

Был у них Васька Долгополой.

Все были братцы в разъездице:

Гриша Боярский в те-пор кравчим жил,

Алеша Попович ездил в Киев-град,

Илья Муромец был в чистом поле,

Спал в белом шатре;

Добрыня Никитич ездил ко синю морю,

Ко синю морю ездил за охотою,

За той ли охотою молодецкою:

На охоте стрелял гусей, лебедей.

Едет Добрыня из чиста поля,

В чистом поле увидел ископоть великую,

Ископоть велика - полпечи.

Учал он ископоть досматривать:

"Еще что же за богатырь ехал?"

Из этой из земли из Жидовския

Проехал Жидовин могуч богатырь,

На эти степи Цицарския!

Приехал Добрыня в стольный Киев-град,

Прибирал свою братию приборную:

"Ой вы гой еси, братцы-ребятушки!

Мы что на заставушке устояли?

Что на заставушке углядели?

Мимо нашу заставу богатырь ехал!

Собирались они на заставу богатырскую,

Стали думу крепкую думати:

Кому ехать за нахвальщиком?

Положили на Ваську Долгополаго.

Говорит большой богатырь Илья Муромец,

Свет атаман сын Иванович:

"Не ладно, ребятушки, положили;

У Васьки полы долгая:

По земле ходит Васька-заплетается;

Погинет Васька по-напрасному".

Положились на Гришку на Боярского:

Гришке ехать за нахвалыциком,

Настигать нахвальщика в чистом поле,

Говорит большой богатырь Илья Муромец,

Свет атаман сын Иванович:

"Не ладно, ребятушки, удумали;

Гришка рода боярского:

Боярские роды хвастливые;

На бою-драке призахвастается,

Погинет Гришка по-напрасному".

Положились на Алешу на Поповича:

Алеше ехать за нахвальщиком,

Настичь нахвальщика в чистом поле;

Побить нахвальщика в чистом поле.

Говорит большой богатырь Илья Муромец,

Свет атаман сын Иванович:

"Не ладно, ребятушки, положили;

Алешенька рода поповского:

Поповские глаза завидущие,

Поповские руки загребущие,

Увидит Алеша на нахвальщике

Много злата, серебра,

Злату Алеша позавидует,

Погинет Алеша по-напрасному".

Положились на Добрыню Никитича:

Добрынюшке ехать за нахвальщиком,

Настигать нахвальщика в чистом поле,

Побить нахвальщика в чистом поле,

По плеч отсечь буйну голову,

Привезти на заставу богатырскую.

Добрыня того не отпирается,

Походит Добрыня на конюший двор,

Имает Добрыня добра коня,

Уздает в уздечку тесмяную,

Седлал в седелышко черкасское,

В торока вяжет палицу боевую, -

Она свесом та палица девяносто пуд, -

На бедры берет саблю вострую,

В руки берет плеть шелковую,

Поезжает на гору Сорочинскую.

Посмотрел из трубочки серебряной:

Увидел на поле чернизину;

Кричал зычным, звонким голосом:

"Вор, собака, нахвальщина!

Зачем нашу заставу проезжаешь?

Атаману Илье Муромцу не бьешь челом?

Податаману Добрыне Никитичу?

Есаулу Алеше в казну не кладешь

На всю нашу братию наборную?"

Учул нахвальщина зычен голос,

Поворачивал нахвальщина добра коня,

Попущал на Добрыню Никитича.

Сыра мать-земля всколебалася,

Из озер вода выливалася,

Под Добрыней конь на колена пал.

Добрыня Никитич млад Господу Богу взмолился

И Мати Пресвятой Богородице:

"Унеси, Господи, от нахвальщика!"

Под Добрыней конь посправился, -

Уехал на заставу богатырскую.

Илья Муромец встречает его

Со братиею со приборною.

Сказывает Добрыня Никитич млад:

"Как выехал на гору Сорочинскую,

Посмотрел из трубочки серебряной,

Увидел на поле чернизину,

Поехал прямо на чернизину,

Кричал громким, зычным голосом:

"Вор, собака, нахвальщина!

Зачем ты нашу заставу проезжаешь?

Атаману Илье Муромцу не бьешь челом,

Податаманью Добрыне Никитичу?

Есаулу Алеше в казну не кладешь,

На всю нашу братью приборную?"

Услышал вор нахвальщина зычен голос,

Поворачивал нахвальщина добра коня,

Попутал на меня, добра молодца:

Сыра мать-земля всколебалася,

Из озер вода выливалася,

Подо мною конь на коленца пал.

Тут я Господу Богу взмолился:

Унеси меня, Господи, от нахвальщика!

Подо мною тут конь посправился,

Уехал я от нахвальщика

И приехал сюда, на заставу богатырскую".

Говорит Илья Муромец:

"Больше некем заменитися,

Видно ехать атаману самому!"

Походит Илья на конюший двор,

Имает Илья добра коня,

Уздет в уздечку тесмяную,

Седлает в седелышко черкасское,

В торока вяжет палицу боевую, -

Она свесом та палица девяносто пуд, -

На бедры берет саблю вострую,

На руки берет плеть шелковую,

Поезжает на гору Сорочинскую;

Посмотрел из кулака молодецкаго,

Увидел на поле чернизину;

Поехал прямо на чернизину,

Вскричал зычным, громким голосом:

"Вор, собака, нахвальщина!

Зачем нашу заставу проезжаешь, -

Мне, атаману Илье Муромцу, челом не бьешь,

Податаманью Добрыне Никитичу?

Есаулу Алеше в казну не кладешь,

На всю нашу братью наборную?"

Услышал вор нахвальщина зычен голос,

Поворачивал нахвальщина добра коня,

Попущал на Илью Муромца.

Илья Муромец не удробился.

Съехался с нахвальщиком:

Впервые палками ударились -

У палок цевья отломалися.

Друг дружку не ранили;

Саблями вострыми ударились -

Востры сабли приломилися,

Друг дружку не ранили;

Вострыми копьями кололись -

Друг дружку не ранили:

Бились, дрались рукопашным боем,

Бились, дрались день до вечера,

С вечера бьются до полуночи,

Со полуночи бьются до бела света:

Махнет Илейко ручкой правою, -

Поскользит у Илейка ножка левая,

Пал Илья на сыру землю;

Сел нахвальщина на белы груди,

Вынимает кинжалище булатное,

Хочет вспороть груди белые,

Хочет закрыть очи ясныя,

По плеч отсечь буйну голову.

Еще стал нахвальщина наговаривать:

"Старый ты старик, старый, матерый!

Зачем ты ездишь на чисто поле?

Будто не кем тебе, старику, заменитися?

Ты поставил бы себе келейку

При той путе при дороженьке;

Сбирал бы ты, старик, во келейку;

Тут бы, старик, сыт-питанен был."

Лежит Илья под богатырем,

Говорит Илья таково слово:

"Да не ладно у Святых Отцев написано,

Не ладно у Апостолов удумано;

Написано было у Святых Отцев,

Удумано было у Апостолов:

Не бывать Илье во чистом поле убитому:

А теперь Илья под богатырем!"

Лежучи у Ильи втрое силы прибыло:

Махнет нахвальщину в белы груди,

Вышибал выше дерева жароваго,

Пал нахвальщина на сыру землю,

В сыру землю ушел до-пояс.

Вскочил Илья на резвы ноги,

Сель нахвалыцине на белы груди.

Недосуг Илюхе много спрашивать -

Скоро спорол груди белыя,

Скоро затмил очи ясныя,

По плеч отсек буйну голову,

Воткнул на копье на булатное,

Повез на заставу богатырскую.

Добрыня Никитич встречает Илью Муромца,

Со своею братьей приборною.

Илья бросил голову о сыру землю;

При своей братье похваляется:

"Ездил во поле тридцать лет, -

Экаго чуда не наезживал!"



ПРИМЕЧАНИЯ


Былина печатается по тексту: "Русская хрестоматия". Сост. А.Галахов. В 2-х тт., т.2. Изд. 37-е. М., 1914. Встречается она и в известном сборнике П.В.Киреевского. До 1917 года былина входила в обязательный школьный курс русской литературы.






Илья Муромец в ссоре с Владимиром



Славныя Владымир стольне-киевской

Собирал-то он славный почестен пир

На многих князей он и бояров,

Славных сильныих могучиих богатырей;

А на пир ли-то он не позвал

Стараго казака Ильи Муромца.

Старому казаку Илье Муромцу

За досаду показалось-то великую,

И он не знает, что ведь сделати

Супротив тому князю Владымиру.

И он берет-то как свой тугой лук розрывчатой,

А он стрелочки берет каленыи,

Выходил Илья он да на Киев-град

И по граду Киеву стал он похаживать

И на матушки божьи церкви погуливать.

На церквах-то он кресты вси да повыломал,

Маковки он золочены вся повыстрелял.

Да кричал Илья он во всю голову,

Во всю голову кричал он громким голосом:

- Ай же пьяницы вы, голюшки кабацкии!

Да и выходите с кабаков, домов питеиныих,

И обирайте-тко вы маковки да золоченыи,

То несите в кабаки, в домы питейные,

Да вы пейте-тко да вина досыта.-

Там доносят-то ведь князю да Владымиру:

- Ай Владымир-князь да стольнё-киевской!

А ты ешь да пьешь да на честном пиру,

А как старой-от казак да Илья Муромец

Ён по городу по Киеву похаживат,

Ён на матушки божьи церкви погуливат,

На божьих церквах кресты повыломил,

А все маковки он золоченыи повыстрелял;

А й кричит-то ведь Илья он во всю голову,

Во всю голову кричит он громким голосом:

Ай же пьяници вы, голюшки кабацкии!

И выходите с кабаков домов питейныих,

И обирайте-тко вы маковки да золоченыи,

Да и несите в кабаки в домы питейные

Да вы пейте-тко да вина досыта.-

Тут Владымир-князь да стольнё-киевской,

И он стал, Владымир, дума думати,

Ему как-то надобно с Ильей помиритися.

И завел Владымир-князь да стальнё-киевской,

Он завел почестен пир да и на другой день.

Тут Владымир-князь да стольнё-киевской

Да'ще он стал да и дума думати:

- Мне кого послать будет на пир позвать

Того старого казака Илью Муромца?

Самому пойти мне-то Владымиру не хочется.

А Опроксия послать, то не к лицу идет.-

Й он как шол-то по столовой своей горенке,

Шол-то он о столики дубовыи,

Становился супротив молодого Добрынюшки,

Говорил Добрыни таковы слова:

- Ты молоденькой Добрынюшка, сходи-тко ты

К старому казаке к Ильи Муромцу,

Да зайди в полаты белокаменны,

Да пройди-тко во столовую во горенку,

На пяту-то дверь ты порозмахивай,

Еще крест клади да й по писаному,

Да й поклон веди-тко по ученому,

А й ты бей челом да низко кланяйся

А й до тых полов и до кирпичныих,

А й до самой матушки сырой-земли

Старому казаке Ильи Муромцу,

Говори-тко Ильи ты да таковы слова:

Ай ты, старыя казак да Илья Муромец!

Я пришол к тобе от князя от Владымира

И от Опраксии от королевичной,

Да пришол тобе позвать я на почестен пир.-

Молодой-то Добрынюшка Микитинец

Ён скорешенько-то стал да на резвы ноги,

Кунью шубоньку накинул на одно плечко,

Да он шапочку соболью на одно ушко,

Выходил он со столовою со горенки,

Да й прошол полатой белокаменной,

Выходил Добрыня он на Киев-град,

Ён пошол-то как по городу по Киеву,

Пришол к старому казаке к Илье Муромцу

Да в его полаты белокаменны,

Ен пришол как в столовую во горенку,

На пяту-то он дверь да порозмахивал,

Да он крест-от клал по писаному,

Да й поклоны вел да по-ученому,

А'ще бил-то он челом да низко кланялся

А й до тых полов и до кирпичныих

Да й до самой матушки сырой-земли,

Говорил-то он Илье да таковы слова:

- Ай же братец ты мой да крестовый,

Старыя казак да Илья Муромец!

Я к тоби послан от князя от Владымира,

От Опраксы королевичной,

А й позвать тобя да й на почестен пир.-

Еще старый-от казак да Илья Муромец

Скорешенько ставал он на резвы ножки,

Кунью шубоньку накинул на одно плечко,

Да он шапоньку соболью на одно ушко,

Выходили со столовыи со горенки,

Да прошли они полатой белокаменной,

Выходили-то они на стольний Киев-град,

Пошли оны ко князю к Владымиру

Да й на славный-от почестен пир.

Там Владымир князь да стольнё-киевской

Он во горенки да ведь похаживал,

Да в окошечко он, князь, посматривал,

Говорит-то со Опраксой королевичной:

- Подойдут ли ко мне как два русскиих богатыря

Да на мой-от славный на почестен пир?-

И прошли они в полату в белокаменну,

И взошли они в столовую во горенку.

Тут Владымир-князь да стольнё-киевской

Со Опраксией да королевичной

Подошли-то они к старому казаке к Илье Муромцу,

Они брали-то за ручушки за белыи,

Говорили-то они да таковы слова:

- Ай же старыя казак ты, Илья Муромец!

Твоё местечко было да ведь пониже всих,

Топерь местечко за столиком повыше всих!

Ты садись-ко да за столик за дубовыи.-

Тут кормили его ествушкой сахарнею,

А й поили питьицем медвяныим.

Они тут с Ильей и помирилися.



ПРИМЕЧАНИЯ


Отношения богатырей русских Данилы Ловчанина, Ставра Годиновича, Суханьши Замантьева, Чурилы, Ивана Гостиного сына, Михайлы Даниловича и особенно Ильи Муромца с князем Владимиром были как известно, довольно сложными, драматичными, весьма далекими от идиллии. Причины конфликтов могли быть самыми разнообразными: и коварство, и жестокость князя, и неосторожное слово богатырей на пиру у него. Но в случае с Ильей Муромцем речь идет не об отдельном эпизоде, а о постоянном конфликте, отголоски которого мы встретим во всех былинах. Уже первая поездка в Киев влечет за собой столкновение с князем, а в былине "Илья Муромец и Идолище" богатырь признается, что за тридцать лет службы князю киевскому он не получил от него и куска хлеба мягкого. Поэтому возникновение отдельного былинного сюжета "Илья Муромец в ссоре с Владимиром" глубоко закономерно. Илья Муромец, не приглашенный на княжеский пир - как само приглашение, так и место на пиру, свидетельствовали о степени уважения и признания - бросает князю прямой вызов и устраивает свой пир для голей кабацких, для всей киевской бедноты и голи.


Публикуемый вариант отличается острой социальной окраской, художественной выразительностью и мастерством изображения действующих лиц, как, впрочем, и все былины, записанные от Трофима Григорьевича Рябинина.


Публикуется по изданию: {Гильфердинг А.Ф. Онежские былины. 3-е изд., т. 2, ? 76}.


В.И. Калугин







Три поездки Ильи Муромца



Ехал стар по цисту полю,

По тому роздолью широкому.

Голова бела, борода сида,

По белым грудям ростилаитси,

Как скатен жемцюг россыпаитси.

Да под старым конь наюбел-белой,

Да ведь хвост и грив науцёр-цёрна.

Как наехал стар на станичников,

На ночных уж он подорожников,

На дённых он подколодников.

Да хотят стара бити-грабити,

Да с конём-животом розлучить хотят.

Как сидит тут стар призадумалсе,

Он умом гадат, головой качат.

Принадумалсы слово вымолвит:

- Уж вы станички мои, станичники,

Люди вольны да всё разбойнички,

Вы ночны уж нонь подорожнички,

Вы дённы уж нонь подколоднички!

Вам ведь старого бить уж некого,

А у старого взять вам нецего:

Золотой казны много не взято,

Злата-серебра не пригодилосе,

Скатна жемчугу не прилуцилосе.

Тольки есь под старым доброй конь,

Да ведь конь под ним наубел-белой,

Да хвост и грива научор-черна.

Как уж езжу на кони ровно тридцеть лет,

За рекой на коне не сиживал,

Перевоз на кони я не вапливал.-

Как станишницков всё приманивал,

Как велят они слезыват с коня.

Как сидит тут стар, призадумалса,

Он умом гадат, головой качат,

Принадумалса слово вымолвить:

- Уж вы станички мои, станицники,

Люди вольные всё разбойники,

Вы ночны уж нонь подорожники,

Вы дённы уж нонь подколодники!

Вам у старого бить уж некого,

А у старого взять вам нецего:

Золотой казны много не взето,

Злата-серебра не пригодилосе,

Скатна жемчугу не прилучилосе.

Тольки есь на старом кунья шуба,

Дешевой цены стоит - семьсот рублей,

Как на шубы подтяжка позолочена,

Ожерелье у шубы чорна соболя,

Не того-де соболя сибирьского,

Не сибирьского соболя - заморьского

Как уж пуговки были вальячныя,

Того ле вальяку красна золота,

Да ведь петельки были шолковы,

Да того-де шолку, шолку белого,

Да белого шолку шемахильского.-

Как станицницков пуще приманиват,

И велят слезыват со добра коня,

Скидыват велят кунью шубоцку.

Как сидит тут стар, призадумалса,

Умом гадат, да головой качат,

Принадумался слово вымолвить:

- Уж вы станицки мои, станичники,

Люди вольные всё разбойники,

Вы ночные уж нонь подорожники,

Вы дённые уж нонь подколодники!

Вам у старого бить вам некого,

А у старого взять вам нецего:

Золотой казны много не взето,

Злата-серебра не пригодилосе,

Скатна жемчуга не прилучилосе.

Только есь у старого уж тугой лук,

Золота колчанка каленых стрел,

Да ведь ровно тридцать три стрелоцки.

Да ведь всем стрелам цена обложена,

Да ведь кажна стрела по пети рублей,

Трём стрелам цены нету уж:

Перены перьям орловым же,

Не того орла, орла сизого,

А того орла сизомладого,

Тот живёт орёл на синём мори,

На синём мори, на сером камни,

Он пьёт и ест у синя моря.-

Как станицницков пуще заманиват,

И велят слезыват с добра коня,

Скидыват велят кунью шубоцку,

Отдавать колцянку каленых стрел.

Как сидит тут стар, призадумалса,

Он умом гадат, головой качат.

Он вытегиват из-за пазушья тугой лук,

Из кольцяноцки да калену стрелу.

Он кладёт стрелу нонь на тугой лук,

Да ведь сам стрелы да приговариват:

- Калена стрела ты муравлена,

Полети же ты во чисто полё,

Полети ты повыше разбойников,

Не задеш ты их ни единого,

Ты не старого и не малого,

Не холостого, не женатого.

Полети-тко ты во чисто полё,

Да во сыро дубищо-крековищо,

Ты розбей сыро дубищо-крековищо,

Ты на мелко церенье ножовое.-

Не городовы ворота отпиралисе,

Не люта змея извиваласе

Заскрипел у старого тугой лук,

Калена стрела со туга лука

Полетела она да во чисто полё,

Да во сыро дубищо-крековищо.

Как розбила сыро дубищо-крековищо

Да на мелко церенье ножовоё.

Как станицницки испужалися,

По-под кустикам как разбежалиси.

Как туман-то в поле приободроло,

Как станицники идут да поклоняютца:

- Уж ты, батюшко, да наш старый казак.

Наш старый казак да Илья Муромец,

Илья Муромец да сын Иванович,

Да возьми-тко нас да во товарыщи.-

Говорит тут стар таково слово:

- Не возьму я вас во товарыщи,

Я не старого и не малого,

Не холостого, не женатого.

Как я уж езжу по полю тридцеть лет,

Да никто на меня не нахаживал,

Да никто на меня не наезживал,

Да как вы нашли, поганые, наехали.-

Как поехал стар по чисту полю,

По тому роздолью широкому,

Голова бела, борода седа,

По белым грудям росстилаетсе,

Как скацен жемцуг да россыпаетсе.

Приезжает к росстаням ко широким же,

Как лежит тут сер горюць камень,

Да на камешке подпись подписана,

Да подписана подпись, подрезана:

"Как во перву дорожку ехать - бохату быть.

А во втору дорожку - женату быть,

А в третью дорожку - живому не быть"

Как сидит тут стар да призадумалса,

Призадумался да приросплакалсы:

- Как поеду я в дорожку во первую,

Да ведь где мне, старому, бохату быть.-

А опеть же сам и одумалса:

- Да на что мне, старому, бохату быть?

У меня нет нонь молодой жены,

Берегци, стерегци золота казна.

Как поеду в дорожку во вторую,

Да ведь' де мне, старому, женату быть.-

А опеть же сам и одумался:

- Да на што мне, старому, женату быть?

Не владеть мне, старому, молодой женой.

Не кормить мне, старому, малых детей,

Как поеду в дорожку во третью же,

'де мне, старому, живому не быть.-

Как поехал стар по чисту полю,

По тому роздолью широкому,

Голова бела, борода седа,

По белым грудям росстилаетси,

Как скацен жемчуг да россыпаетси.

Приезжает ко двору ко широкому,

Теремом назвать - очень мал будёт,

Городом назвать - так велик будёт.

Как выходит девушка-чернавушка,

Она берёт коня за шелков повод,

Она ведёт коня да ко красну крыльцу,

Насыпат пшена да белоярова,

Как снимат стара со добра коня,

Она ведёт стара да на красно крыльцо,

На красно крыльцо да по новым сеням.

По новым сеням в нову горницю.

Скидыват его да распоясыват,

Да сама говорит таковы слова:

- Пожилой удалой добрый молодец,

Ты уж едешь дорожкой очень дальнею,

Тебе пить ли исть ныньче хочется,

Опочинуться со мной ле хочетсы?-

Говорит тут стар таково слово:

- Хошь я еду дорогой очень дальнею,

Мне не пить, не есть мне не хочется,

Опочинуться с тобой хочитсэ.-

Она старому кроват да уж указыват,

А сама от кровати дале петитсе.

Говорит-то стар да таково слово:

- Хороша кровать изукрашена,

Должно бы кроваточки подложной быть.-

Она старому кровать уж указыват,

А сама от кровати далечо стоит.

Как могуци плеци росходилисе,

Ретиво серцё розъерилосе,

Он хватал-то он за белы руки,

Он бросал он на кровать-ле тесовую-

Полетела кровать да тесовая

Да во те во погрёба глубокия.

Как спущался стар да во глубок погрёб-

Там находитса двадцать деветь молодцев,

А тридцатый был сам старый казак,

Сам старый казак да Илья Муромец,

Илья Муромец да сын Иванович.

Он ведь начал плетью их наказыват,

Наказывать да наговаривать:

- Я уж езжу по полю ровно тридцеть лет,

Не сдаваюсь на реци я на бабьи же,

Не утекаюсь на гузна их на мяхкие.-

Вот они тут из погреба вышли,

Красное золото телегами катили,

А добрых коней табунами гнали,

Молодых молодок - толпицями,

Красных девушек - стайцями,

А старых старушек - коробицами.



ПРИМЕЧАНИЯ


Былины о трех поездках Ильи Муромца считаются довольно поздними, возникшими на завершающем этапе развития эпоса, когда народ начинал соединять различные сюжеты об Илье Муромце, Добрыне Никитиче, Алеше Поповиче, создавая единое поэтическое повествование о любимых героях. В таких случаях былины исполнялись или отдельно, но в определенной последовательности (исцеление Ильи Муромца, первая поездка в Киев, встреча с разбойниками или Соловьем-разбойником, бой с Калином, бунт против Владимира, встреча с Сокольником и так далее), или же контаминировались - отдельные сюжеты соединялись в одну былину.


Образцом такого контаминированного сюжета является былина о трех поездках Ильи Муромца, в которой соединены три разные его поездки, существующие как вполне самостоятельные былины. В результате таких соединений создавались оригинальные произведения. Достаточно сказать, что именно в этой былине впервые появился знаменитый мотив трех дорог и тема выбора пути.


Публикуемый вариант записан А. М. Астаховой в 1928 году от замечательного мезенского сказителя Максима Григорьевича Антонова. "Тексты Максима Григорьевича,- пишет о нем собирательница,- принадлежат к числу лучших мезенских вариантов и являются образцами превосходного классического былинного стиля с соблюдением всей эпической обрядности".


Публикуется по изданию: {Астахова А. М. Былины Севера М.-Л., 1938, т. 1, ? 13}.


В.И. Калугин







Илья Муромец и татарченок



Ох вы люди мои, люди добрые,

Люди добрые, шабры ближние!

Вы скажите мне про старое,

Про старое про бывалое,

Про старого казака Илья Муромца!

Как старый казак в поход ходил

Под тоё ли же под матушку под Софу-реку;

Как коня седлал как с двора съезжал

Он брал свою сбрую ратную, копье морзомецкое,

Выезжал он во далече во чисто поле

Наезжает он в чистом поле диковинку:

Разъездную походную красну девицу.

Не доехавши, он остановится:

- Ох ты гои еси, душа ли красна девица!

Ох ты что одна в чистом поле казакуешь?

Какого ты роду - царского, или барского,

Или сильного роду княженецкого?

Возговорит красна девица:

- Ох ты гои еси, старый казак Илья Муромец!

Я не царского роду, и не барского,

И не сильного роду княжецкого:

Я жила-была у батюшки дочь гостиная,

Я бежала, красна девица, со новых сеней,

От того Олеши Поповича

От насмешника пересмешника

Возговорит старый казак Илья Муромец:

- Ох ты гой еси, душа ли красна девица!

Ох ты что мне давно не сказалася?

Я бы с Олешей переведался,

Я бы снял с Олеши буйну голову.

Подъезжает старый казак ко Софе-реке,

К тому ли мосточку калинову;

Он расставливает свой полотнян шатер

Расставимши шатер, стал кашичку варить,

Сварёмши кашичку, он позавтракал;

Он позавтракамши, стал почив держать.

Богатырский сон на двенадсять дён.

Из далеча-далече из чиста поля

Не ясен сокол тут вылётывал,

Не черной ворон тут выпорхивал,

Выезжает тут злой татарченок,

Злой татарченок, басурманьчонок.

Подъезжает он ко белу шатру,

Раскрывает у шатра полу правую,

Он и бьет доброго молодца, не жалует;

Дал он ему девять ран,

Десятую хотел смертную.

Ударил он его в ретиво сердце.

Не угодил-то он ему в ретиво сердце,

Угодил-то он ему в златый чудный крест.

От креста копье загибалося,

От сна добрый молодец пробуждается,

Он и встал, старый казак, на резвы ноги:

- Ох ты гой еси, злой татарченок,

Что ты меня бьешь сонного, аки мертвого,

А сидящего, аки дряхлого?

Мы бы с тобой так могли поботалиться,

А между собою похвастаться!

Он и взял его за резвы ноги,

Он и кинул его во чисто поле

Повыше дерева стоячего,

Пониже облака ходячего.



ПРИМЕЧАНИЯ


Илья Муромец обычно предстает в былинах старым казаком, хотя из всех эпических героев он едва ли не самый "молодой". Если былинные сюжеты о Добрыне Никитиче и Алеше Поповиче, "змееборческие" и исторические мотивы в них неразрывно связаны с временами становления и расцвета Киевской Руси (IХ-ХII веков), то былинные сюжеты об Илье Муромце-это уже последующий этап русской истории. Само прозвище Ильи - МУРОМЕЦ и родное село его - КАРАЧАРОВО вполне определенно указывают на связь с Владимиро-Суздальской Русью ХII-ХIII веков, а содержание центральной былины "Илья Муромец и Калин-царь" - с общенациональной борьбой с татаро-монгольским игом ХII-ХIV веков.


Возможно, что и сама популярность этого нового героя объясняется именно тем, что он возник в русском эпосе в самые роковые времена, когда создавалось "Слово о полку Игореве" и "Слово о погибели Русской земли", "Слово о разорении Рязани Батыем" и "Задонщина" - наиболее выдающиеся произведения письменной литературы Древней Руси. А в устной народной литературе в те же самые времена княжеских усобиц и борьбы с иноземным игом появился целый цикл героических былин и был создан образ Ильи Муромца, которому предстояло стать главным, наиболее значимым в эпическом пантеоне.


Но былины об Илье Муромце продолжали возникать и гораздо позднее его рождения как эпического героя. Например, в ХV и ХVII веках, когда он, собственно, и стал казаком, былины о нем приобрели широкую популярность в казачьей среде, возник новый жанр - {былинные песни}.


К ХVII-ХVIII векам относятся и так называемые "местные образования", то есть новые сюжеты, возникшие в отдельных местах - на Волге, на Дону, на Алтае.


Таким "местным образованием" считается былина "Илья Муромец и татарченок", записанная в 30-е годы ХIХ века в селе Языково Симбирской губернии.


Публикуется по изданию: Собрание народных песен П.В. Киреевского. {Записи Языковых в Симбирской и Оренбургской губерниях. Л., 1977, т. 1, ? 4}.


В.И. Калугин







Илья Муромец с Добрыней на Соколе-корабле



По морю, морю синему,

По синему, по Хвалынскому,

Ходил-гулял Сокол-корабль

Немного-немало двенадцать лет.

На якорях Сокол-корабль не стаивал,

Ко крутым берегам не приваливал,

Желтых песков не хватывал.

Хорошо Сокол-корабль изукрашен был:

Нос, корма - по-звериному,

А бока зведены по-змеиному.

Да еще было на Соколе на корабле:

Еще вместо очей было вставлено

Два камня, два яхонта;

Да еще было на Соколе на корабле:

Еще вместо бровей было повешено

Два соболя, два борзые;

Да еще было на Соколе на корабле:

Еще вместо очей было повешено

Две куницы мамурские;

Да еще было на Соколе на корабле:

Еще три церкви соборные;

Да еще было на Соколе на корабле:

Еще три монастыря, три почесные;

Да еще было на Соколе на корабле:

Три торговиша немецкие;

Да еще было на Соколе на корабле:

Еще три кабака государевы;

Да еще было на Соколе на корабле:

Три люди незнаемые,

Незнаемые, незнакомые,

Промежду собою языка не ведали.

Хозяин-от был Илья Муромец,

Илья Муромец, сын Иванов,

Его верный слуга - Добрынюшка,

Добрынюшка Никитин сын,

Пятьсот гребцов, удалых молодцов.

Как издалече-далече, из чиста поля

Зазрил, засмотрел турецкой пан,

Турецкой пан, большой Салтан,

Большой Салтан Салтанович.

Он сам говорит таково слово:

- Ах вы гой еси, ребята, добры молодцы,

Добры молодцы, донские казаки!

Что у вас на синем море деется?

Что чернеется, что белеется?

Чернеется Сокол-корабль,

Белеются тонки парусы.

Вы бежите-ко, ребята, ко синю морю,

Вы садитесь, ребята, во легки струги,

Нагребайте поскорее на Сокол-корабль,

Илью Муромца в полон бери;

Добрынюшку под меч клони!-

Таки слова заслышал Илья Муромец,

Тако слово Добрыне выговаривал:

- Ты, Добрынюшка Никитин сын,

Скоро-борзо походи во Сокол-корабль,

Скоро-борзо выноси мой тугой лук,

Мой тугой лук в двенадцать пуд,

Калену стрелу в косу сажень!-

Илья Муромец по кораблю похаживает,

Свой тугой лук натягивает,

Калену стрелу накладывает,

Ко стрелочке приговаривает:

- Полети, моя каленая стрела,

Выше лесу, выше лесу по поднебесью,

Не пади, моя каленая стрела,

Не на воду, не на землю,

А пади, моя каленая стрела,

В турецкой град, в зелен сад,

В зеленой сад, во бел шатер,

Во бел шатер, за золот стол,

3а золот стол, на ременчат стул,

Самому Салтану в белу грудь,

Распори ему турецкую грудь,

Ращиби ему ретиво сердце!-

Ах тут Салтан покаялся:

- Не подай, боже, водиться с Ильей Муромцем,

Не детям нашим, не внучатам,

Не внучатам, не правнучатам,

Не правнучатам, не пращурятам!



ПРИМЕЧАНИЯ


Былина считается довольно поздней, возникшей в ХVII веке и связанной с песнями о Степане Разине и с казачьими походами в Каспийское (Хвалынское) море, столкновениями с турками, ногайскими татарами и персами. Известен также терский казак Илейко Муромец (он же Илья Горчаков, Илья Коровин) - один из самозванцев Смутного времени, который тоже действовал на Волге и на Каспии. Песни о нем вполне могли стать основой былины, вобравшей многие реальные черты как ХVII века, так и более отдаленных эпох, когда охрана морских путей тоже требовала богатырских подвигов.


"Возникновение данной былины,- отмечает А.М. Астахова,- свидетельствует о широкой популярности образа Ильи Муромца, о котором на основе позднейших исторических событий складываются новые героические сюжеты".


Текст публикуется по изданию: Илья Муромец. {М.-Л., 1958. (Серия "Литературные памятники", ? 42.)}


В.И. Калугин







Добрыня и Змей



Добрынюшке-то матушка говаривала,

Да и Никитичу-то матушка наказывала:

- Ты не езди-ка далече во чисто поле,

На тую гору да сорочинскую1).

Не топчи-ка младыих змеенышей,

Ты не выручай-ка полонов да русскиих,

Не купайся, Добрыня, во Пучай-реке2),

Та Пучай-река очень свирепая,

А середняя-то струйка как огонь сечет!

А Добрыня своей матушки не слушался.

Как он едет далече во чисто поле,

А на тую на гору сорочинскую,

Потоптал он младыих змеенышей,

А и повыручил он полонов да русскиих.

Богатырско его сердце распотелося,

Распотелось сердце, нажаделося -

Он приправил своего добра коня,

Он добра коня да ко Пучай-реке,

Он слезал, Добрыня, со добра коня,

Да снимал Добрыня платье цветное,

Да забрел за струечку за первую,

Да он забрел за струечку за среднюю

И сам говорил да таковы слова:

- Мне, Добрынюшке, матушка говаривала,

Мне, Никитичу, маменька и наказывала:

Что не езди-ка далече во чисто поле,

На тую гору на сорочинскую,

Не топчи-ка младыих змеенышей,

А не выручай полонов да русскиих,

И не купайся, Добрыня, во Пучай-реке,

Но Пучай-река очень свирепая,

А середняя-то струйка как огонь сечет!

А Пучай-река - она кротка-смирна,

Она будто лужа-то дождевая!

Не успел Добрыня словца смолвити -

Ветра нет, да тучу нанесло,

Тучи нет, да будто дождь дождит,

А и дождя-то нет, да только гром гремит,

Гром гремит да свищет молния -

А как летит Змеище Горынище3)

О тыех двенадцати о хоботах.

А Добрыня той Змеи не приужахнется.

Говорит Змея ему проклятая:

- Ты теперича, Добрыня, во моих руках!

Захочу - тебя, Добрыня, теперь потоплю,

Захочу - тебя, Добрыня, теперь съем-сожру,

Захочу - тебя, Добрыня, в хобота возьму,

В хобота возьму, Добрыня, во нору снесу!

Припадает Змея как ко быстрой реке,

А Добрынюшка-то плавать он горазд ведь был;

Он нырнет на бережок на тамошний,

Он нырнет на бережок на здешниий,

А нет у Добрынюшки добра коня,

Да нет у Добрыни платьев цветныих -

Только-то лежит один пухов колпак,

Да насыпан тот колпак да земли греческой4);

По весу тот колпак да в целых три пуда.

Как ухватил он колпак да земли греческой,

Он шибнет во Змею да во проклятую -

Он отшиб Змеи двенадцать да всех хоботов.

Тут упала-то Змея да во ковыль-траву.

Добрынюшка на ножку он был поверток,

Он скочил на змеиные да груди белые.

На кресте-то у Добрыни был булатный нож -

Он ведь хочет распластать ей груди белые.

А Змея Добрыне ему взмолилась:

- Ах ты, ай, Добрыня сын Никитинец!

Мы положим с тобой заповедь великую:

Тебе не ездити далече во чисто поле,

На тую на гору сорочинскую,

Не топтать больше младыих змеенышей,

А не выручать полонов да русскиих,

Не купаться ти, Добрыне, во Пучай-реке.

И мне не летать да на святую Русь,

Не носить людеймне больше русскиих-,

Не копить мне полонов да русскиих.

Он повыпустил Змею как с-под колен своих -

Поднялась Змея да вверх под облако.

Случилось ей лететь да мимо Киев-града.

Увидала она князеву племянницу,

Молоду Забаву дочь Потятичну,

Идучи по улице по широкоей.

Тут припадает Змея да ко сырой земле,

Захватила она князеву племянницу,

Унесла в нору да во глубокую.

Тогда солнышко Владимир стольно-киевский

А он по три дня да тут былин кликал5),

А былин кликал да славных рыцарей

- Кто бы мог съездить далече во чисто поле,

На тую на гору сорочинскую,

Сходить а нору да во глубокую,

А достать мою, князеву, племянницу,

Молоду Забаву дочь Потятичну?

Говорил Алешенька Левонтьевич:

- Ax ты, солнышко Владимир стольно-киевский!

Ты накинь-ка эту службу да великую

На того Добрыню на Никитича:

У него ведь со Змеею заповедь положена,

Что ей не летать да на святую Русь,

А ему не ездить далече во чисто поле,

Не топтать-то младыих змеенышей

Да не выручать полонов да русскиих,

Так возьмет он князеву племянницу,

Молоду Забаву дочь Потятичну,

Без бою, без драки - кроволития.

Тут солнышко Владимир стольно-киевский

Как накинул эту службу да великую

На того Добрыню на Никитича -

Ему съездить далече во чисто поле

И достать ему князеву племянницу.

Молоду Забаву дочь Потятичну.

Он пошел домой, Добрыня, закручинился,

Закручинился Добрыня, запечалился.

Встречает государыня да родна матушка,

Та честна вдова Офимья Александровна:

- Ты эй, рожёно мое дитятко.

Молодой Добрыня сын Никитинец!

Ты что с пиру идешь не весел-де?

Знать, что место было ти не по чину6),

Знать, чарой на пиру тебя приобнесли

Аль дурак над тобою насмеялся-де?

Говорил Добрыня сын Никитинец:

- Ты эй, государыня да родна матушка,

Ты честна вдова Офимья Александровна!

Место было мне-ка по чину,

Чарой на пиру меня не обнесли,

Да дурак-то надо мной не насмеялся ведь,

А накинул службу да великую

А то солнышко Владимир стольно-киевский

Что съездить далече во чисто поле,

На ту-то гору да на высокую,

Мне сходить в нору да во глубокую,

Мне достать-то князеву племянницу,

Молоду Забаву дочь Потятичну.

Говорит Добрыне родна матушка,

Честна вдова Офимья Александровна:

- Ложись-ка спать да рано с вечера,

Так утро будет очень мудрое -

Мудренее утро будет оно вечера.

Он вставал по утрушку ранешенько,

Умывается да он белешенько,

Снаряжается он хорошохонько.

Да идет на конюшню на стоялую,

А берет в рука узду он да тесьмяную,

А берет он дедушкова да ведь добра коня.

Он поил Бурка литьем медвяныим,

Он кормил пшеной да белояровой,

Он седлал Бурка в седёлышко черкасское,

Он потнички да клал на потнички,

Он на потнички да кладет войлочки,

Клал на войлочки черкасское седёлышко,

Всех подтягивал двенадцать тугих подпругов,

Он тринадцатый-то клал да ради крепости,

Чтобы добрый конь-то с-под седла не выскочил,

Добра молодца в чистом поле не выронил.

Подпруги были шелковые,

А шпеньки у подпруг всё булатные,

Пряжки у седла да красна золота -

Тот да шелк не рвется, да булат не трется,

Красно золото не ржавеет,

Молодец-то на коне сидит да сам не стареет7).

Поезжал Добрыня сын Никитинец,

На прощанье ему матушка да плетку подала,

Сама говорила таковы слова:

- Как будешь далече во чистом поле,

На тыи горы да на высокия,

Потопчешь младыих змеенышей,

Повыручишь полонов да русскиих,

Как тын-то младые змееныши

Подточат у Бурка как они щеточки,

Что не сможет больше Бурушко доскакивать,

А змеенышей от ног да он отряхивать,

Ты возьми-ка эту плеточку шелковую,

А ты бей Бурка да промежу ноги.

Промежу ноги. да промежу уши,

Промежу ноги да межу задние,-

Станет твой Бурушко поскакивать,

А змеенышей от ног да он отряхивать -

Ты притопчешь всех да до единого.

Как будет он далече во чистом поле,

На тыи горы да на высокия,

Потоптал он младыих змеенышей.

Как тыи ли младые змееныши

Подточили у Бурка как они щеточки,

Что не может больше Бурушко поскакивать,

Змеенышей от ног да он отряхивать.

Тут молодой Добрыня сын Никитинец

Берет он плеточку шелковую,

Он бьет Бурка да промежу уши,

Промежу уши да промежу ноги,

Промежу ноги межу задние.

Тут стал его Бурушко поскакивать,

А змеенышей от ног да он отряхивать,

Притоптал он всех да до единого.

Выходила как Змея она проклятая

Из тыи норы да из глубокия,

Сама говорит да таковы слова:

- Ах ты, вор, Добрынюшка Никитинец!

Ты, знать, порушил свою заповедь.

Зачем стоптал младыих змеенышей,

Почто выручал полоны да русские?

Говорил Добрыня сын Никитинец:

- Ах ты, ай. Змея да ты проклятая!

Черт ли тя нес да через Киев-град,

Ты зачем взяла князеву племянницу,

Молоду Забаву дочь Потятичну?

Ты отдай же мне - ка князеву племянницу

Без боя, без драки - кроволития.

Тогда Змея она проклятая

Говорила-то Добрыне да Никитичу:

- Не отдам я тебе князевой племянницы

Без боя, без драки - кроволития!

Заводила - она бой-драку великую.

Они дрались со Змеею тут трои сутки,

Но не мог Добрыня Змею перебить.

Хочет тут Добрыня от Змеи отстать -

Как с небес Добрыне ему глас гласит:

- Молодой Добрыня сын Никитинец!

Дрался со Змеею ты трои сутки,

Подерись со Змеей еще три часа:

Ты побьешь Змею да ту проклятую!

Он подрался со Змеею еще три часа,

Он побил Змею да ту, проклятую

Та Змея, она кровью пошла.

Стоял у Змеи он тут трои сутки,

А не мог Добрыня крови переждать.

Хотел Добрыня от крови отстать,

Но с небес Добрыне опять глас гласит:

- Ах ты, эй, Добрыня сын Никитинец!

Стоял у крови ты тут трои сутки -

Постой у крови да еще три часа,

Бери свое копье да мурзамецкое

И бей копьем да во сыру землю,

Сам копью да приговаривай:

"Расступись-ка, матушка сыра земля,

На четыре расступись да ты на четверти!

Ты пожри-ка эту кровь .да всю змеиную!"

Расступилась тогда матушка сыра земля,

Пожрала она кровь да всю змеиную.

Тогда Добрыня во нору пошел.

Во тыи в норы да во глубокие,

Там сидит сорок царей, сорок царевичей,

Сорок королей да королевичей,

А простой-то силы - той и -сметы нет.

Тогда Добрынюшка Никитинец

Говорил-то он царям да он царевичам

И тем королям да королевичам:

- Вы идите нынь туда, откель принесены8)

А ты, молода Забава дочь Потятична,-

Для тебя я эдак теперь странствовал -

Ты поедем-ка ко граду ко Киеву

А и ко ласковому князю ко Владимиру.-

И повез молоду Забаву дочь Потятичну.



ПРИМЕЧАНИЯ


А.Ф. Гильфердинг. Онежские былины, т.2 ? 148. Записано от Абрама Евтихиевича Чукова, пудожского крестьянина из деревни Горки.


Цитируется по: Б95 Былины. Русские народные сказки. Древнерусские повести. /В.П. Аникин, Д.С. Лихачев, Т.Н. Михельсон; М.: Дет.лит., 1989 ISBN 5-08-000983-8


Коментарии: В.П. Аникин, Д.С. Лихачев, Т.Н. Михельсон


1) На тую гору да сорочинскую - Возмохно, речь идет о последних отрогах Уральского хребта


2) Пучай-реке - Небольшая река Почайна, в которой, по преданию, были крещены киевляне; протекала на месте современного Крещатика.


3) Змеище Горынище - обычный персонаж народных сказок. В былине чудовище олицетворяет собой насильника - внешнего врага.


4) Колпак да земли греческой - Головной убор странника по святым местам превращен в метательное оружие.


5) Былица - Знахарка, гадающая по травам (от слова "былье" - корение, растение). Владимир хочет узнать, куда унесена Забава, и зовет к себе былиц


6) Место было ти не по чину - Места за столом у князя распределялись между приглашенными по родовитости. Возникали горькие обиды и ссоры, если приглашенный считал, что его усадили "не по чину". Эта бытовая черта более поздняя, чем время сложения былины.


7) Набрушиться - наткнуться, напороться.


8) Прокудная - зловредная, с ущербом для других.







Добрыня и Маринка



Добрынюшки-то матушка говаривала,

Никитичу-то родненька наказывала: -

Ах ты, душенька Добрыня сын Никитинич!

Ты походишь нынь гулять да е во Киев-град

Подь ты нунь гуляй да по всим уличкам,

И по тым же ты по мелким переулочкам,

Только не ходи ко сукиной Маринушки,

К той Маринушки Кайдальевной,

А Кайдальевной да королевичной,

Во тую ли во частую во уличку,

Да во тот ли нонь во мелкий переулочек.

Сука блядь Маринка та Кайдальевна,

А Кайдальевна да королевична,

Королевична да и волшебница,

Она много нонь казнила да князей-князевичев,

Много королей да королевичев,

Девять русскиих могучиих богатырей,

А без счету тут народушку да черняди.

Зайдешь ты, Добрынюшка Никитинич,

К той же ко Маринушке Кайдальевной,

Там тебе, Добрыне, живу не бывать! -

Отправляется Добрыня сын Никитинич,

Он ходить гулять по городу по Киеву,

Да по тым же нонь по частыим по уличкам,

Тут по мелкиим Добрыня переулочкам,

Ходит тут Добрыня сын Никитинич,

А не шел же он к Маринушке Кайдальевной.

Он увидел голуба да со голубушкой,

А сидит же голуб со голубушкой

А во той же нонь Маришки во Кайдальевны,

В ей же он сидит голуб во улички,

Сидят что ли голуб со голубкою

Что ли нос с носком, а рот с ротком.

А Добрынюшке Никитичу не кажется,

Что сидит же тут да голуб со голубушкой

Нос с носком да было рот с ротком,

Он натягивал тетивочки шелковыи,

Он накладывал тут стрелочки каленыи,

Он стреляет тут же в голуба с голубушкой.

Не попала тая стрелочка каленая

А и во голуба да со голубкою,

А летела тая стрелочка прямо во высок терем,

В то было окошечко косявчато

К суке ко Маринушке Кайдальевни,

А и Кайдальевной да королевачной.

Тут скорешенько Добрыня шел да широким двором,

Поскорее тут Добрыня по крылечику,

Вежливее же Добрыня по новым сеням,

А побасче тут Добрыня в новой горенке,

А берет же свою стрелочку каленую.

Говорит ему Маришка да Кайдальевна,

А и Кайдальевна да королевична:

- Ах ты, душенька Добрыня сын Никитинич!

Сделаем, Добрынюшка, со мной любовь! -

Отвечает тут Добрыня сын Никитииич:

- Ах ты, душенька Маринушка Кайдальевна!

Я тебе-ка-ва не полюбовничок.-

Обвернулся тут Добрынюшка с новой горници

И выходит тут Добрынюшка на широк двор,

Тут скочила же Маринушка Кайдальевна,

Брала тут ножищо да кинжалищо,

А стругает тут следочки да Добрынины,

Рыла тут во печку во муравлену

И сама же тут к следочкам приговариват:

- Горите вы следочки да Добрынины

Во той было во печки во муравленой,

Гори-тко во Добрынюшке по мне душа! -

Воротился тут Добрыня с широка двора,

А приходит ко Марине ко Кайдальевной,

А и к Кайдальевной да королевичной:

- Ах ты, душенька Маринушка Кайдальевна,

А и Кайдальевна да королевична!

Уж ты сделаем, Маринушка, со мной любовь,

Ах ты с душенькой с Добрынюшкой Микитичем.-

- Ах ты, молодой Добрыня сын Никитинич!

Что же надо мной да надсмехаешься?

Давень тебя звала в полюбовнички,-

Ты в меня теперь, Добрыня, не влюблялся ли,

Нунечу зовешь да в полюбовницы! -

Воротила тут она было богатыря

Тым было туром да златорогим,

А спустила тут богатыря в чисто поле;

А пошел же тут богатырь по чисту полю,

А пошел же он туром да златорогиим.

Увидае он тут стадо да гусиноё

Той же он Авдотьи он Ивановны,

А желанной он своей да было тетушки,

Притоптал же всех гусей да до единаго,

Не оставил он гусеныша на симена.

Тут приходя пастухи были гусиныи,

А приходя пастухи да жалобу творят:

- Ах ты, молода Авдотья да Ивановна!

А приходит к нам же тур да златорогий,

Притоптал же всех гусей да до единаго,

Не оставил нам гусеныша на симена.-

Приходил же к стаду к лебединому,

Притоптал же лебедей всих до единое,

Не оставил он лебёдушки на симена.

Не успели пастухи да взад сойти,

А приходят пастухи да лебединыи,

Тыи ж пастухи да жалобу творят:

- Молода Авдотья да Ивановна!

Приходил к нам тур да златорогий,

Притоптал же лебедей всих до единое,

Не оставил он лебёдушки на симена.-

Он приходит тур во стадо во овечьеё,

Притоптал же всех овец да до единою,

Не оставил он овечки им на симена.

Не поспели пастухи да тыи взад сойти,

А приходя пастухи было овечьии:

- Молода Авдотья ты Ивановна!

Приходил к нам тур да златорогий,

Притоптал же всех овец да до единое,

Не оставил он овечки нам на симена.-

Шел же тур да златорогий

А во то было во стадо во скотинное,

Ко тому было ко скоту ко рогатому,

Притоптал же всих коров да до единою,

Не оставил им коровушки на симена.

Не поспели пастухи да тыи взад сойти,

А приходя пастухи же к ей коровьии,

Тыи пастухи да жалобу творят:

- Ах ты, молода Авдотья да Ивановна!

Приходил ко стаду ко скотинному,

Приходил же тур да златорогий,

Притоптал же всих коров да до единою,

Не оставил нам коровушки на симена.

Говорила тут Авдотья да Ивановна:

- А не быть же нунь туру да златорогому,

Быть же нунь любимому племяннику,

Молоду Добрынюшки Никитичу.

Он обвернут у Маришки у Кайдальевной

Молодой Добрыня сын Никитинич,

А повернут он туром да златорогиим.-

Находил же стадо он кониное

Тот же тур да златорогий,

Разгонял же всих коней да по чисту полю,

Не оставил им лошадушки на симена.

А и приходят пастухи да к ей кониныи,

Сами пастухи да жалобу творят:

- Молода Авдотья ты Ивановна!

Приходил же к нам тут тур, да златорогий,

Розгонял же всих коней по чисту полю,

Не оставил нам лошадушки на симена.-

Молода Авдотья да Ивановна

Повернулась тут она было сорокою,

А летела к суке ко Маринушке Кайдальевной,

А садилась на окошечко косевчато,

Стала тут сорока выщекатывать,

Стала тут сорока выговаривать:

- Ах ту сука нунь, Маринушка Кайдальевна,

А и Кайдальевна да королевична!

А зачем же повернула ты Добрынюшку,

А Добрынюшку да ты Никитича,

Тым же нунь туром да златорогиим,

А спустила тут Добрыню во чисто поле?

Отврати-тко ты Добрынюшку Никитича

От того же нунь тура да златорогаго:

Не отворотишь ты Добрынюшки Никитича

От того же от тура да златорогаго,-

Оверну тебя, Маринушка, сорокою,

Я спущу тебя, Маришка, во чисто поле,

Век же ты летай да там сорокою! -

Обвернулась тут Маришка да сорокою,

А летела тут сорока во чисто поле,

А садиласи к туру да на златы рога.

Стала тут сорока выщекатывать,

Взяла тут сорока выговаривать:

- Ай же тур да златорогий,

Ах ты, душенька Добрыня сын Никитинич!

Сделай с нами заповедь великую,

А принять со мной с Маришкой по злату венцу, -

Отвращу я от тура тя златорогаго.-

Говорил же тут Добрыня сын Никитинич:

- Ах ты, душенька Маринушка Кайдальевна,

А и Кайдальевна да королевична!

Отврати-тко от тура да златорогаго,

Сделаю я заповедь великую,

Я приму с тобой, Марина, по злату венцу.-

Отвернула от тура да златорогаго

Молода Добрынюшку Никитича.

Приходили тут ко городу ко Киеву,

К ласкову князю ко Владимиру,

Принял со Мариной по злату венцу.

А проводит он свою да было свадебку,

Отправляется во ложни да во теплыи

Молодой Добрыня сын Никитинич,

Сам же он служаночкам наказыват:

- Ай же слуги мои верныи!

Попрошу у вас же чару зелена вина,

Вы попрежде мни подайте саблю вострую.

Шел же он во ложни да во теплыи;

Обвернула тут его да горносталушком,

Взяла горносталика попуживать,

Взяла горносталика покышкивать,

Приломал же горносталь да свои нёкти прочь.

Обвернула тут она его соколиком,

Взяла тут соколика попуживать,

Взяла тут соколика покышкивать,

Примахал сокол да свои крыльица.

Тут смолился он Маринушки Кайдальевной,

Ай Кайдальевной да королевичной:

- Не могу летать я нунечку соколиком,

Примахал свои я нуньчу крыльица,

Ты позволь-ко мне-ка выпить чару зелена вина.-

Молода Маришка да Кайдальевна,

А и Кайдальевна да королевична,

Отвернула тут Добрыню добрым молодцем;

А скрычал же тут Добрыня сын Никитинич:

- Ай же слуги мои верныи,

Вы подайте-тко мне чару зелена вина! -

Подавали ему тут слуги верныи,

Поскорешенько тут подавали саблю вострую.

Не пил он тут чары зелена вина,

Смахне он Добрыня саблей вострою

И отнес же он Марине буйну голову,

А за ей было поступки неумильнии.

Поутру сходил во теплую свою да парну баенку,

Идут же было князи тут да бояра:

- Здравствуешь, Добрыня сын Никитинич,

Со своей да с любимой семьей,

С той было Маринушкой Кайдальевной,

Ай Кайдальевной да королевичной! -

- Ай же нунь вы, князи еще бояра,

Вси же вы Владимировы дворяна!

Я вечор же братци был женат не холост,

А нынечу я стал братци холост не женат.

Я отсек же нунь Марине буйну голову

За ейны было поступки неумильнни.-

- Благодарствуешь, Добрыня сын Никитинич,

Что отсек же ты Маринки буйну голову

За ейныи поступки неумильныи!

Много тут казнила да народу она русского.

Много тут князей она князевичев,

Много королей да королевичев,

Девять русскиих могучих богатырей,

А без счету тут народушку да черняди!



ПРИМЕЧАНИЯ


Всего известно более ста записей былин о Добрыне Никитиче, из них вариант, записанный А.Ф. Гильфердингом 21 июля 1871 года в пудожckoй деревне Рим от замечательного сказителя Петра Лукича Калинина, имеет особую ценность. В этом "контаминированном" варианте с огромным художественным мастерством соединены почти все известные сюжеты о Добрыне Никитиче: Добрыня и Маринка, Добрыня и Змей, Добрыня и Забава Путятична, женитьба Добрыни, Добрыня и Алеша Попович. Сюжеты как старые, традиционные (Добрыня и Маринка, Добрыня и Змей), так и новые (женитьба Добрыни на богатырше Настасье Микулишне). Сказитель создал, таким образом, целую поэму о Добрыне Никитиче (в ней 11093 строк), по праву принадлежащую к лучшим образцам русского народного эпоса.


Необычно и композиционное построение былины. Она разделена на три части, начинающиеся словами: {Добрынюшки-то матушка говаривала, Никитичу-то родненъка наказывала}. И далее следует развитие сюжета, в первом случае {матушка} наказывает Добрыне не ходить {к той Маринушки Кайдальевной}; во втором - {не ездить на гору Сорочинскую, не топтать там малыих змиенышков, не купаться во матушке Пучай-реки}. Но Добрыня всякий раз нарушает этот запрет: он идет к Маринке, топчет {змеенышей}, купается в {Пучай-реке}. А в третьей, заключительной части уже не мать обращается к Добрыне, а Добрыня к матери. Причем обращается с неожиданными словами раскаяния и упрека. "{Ты зачем меня, несчастного, спородила!}" - говорит он ей, а {не обвернула биленъким рукавчиком и не спустила во море турецкое}:


Я не ездил бы, Добрыня, по святой Руси,


Я не бил бы, нунь Добрыня, бесповинных душ,


Не слезил бы я, Добрыня, отцей-матерей,


Не спускал бы сиротать да малых детушек!


Эта тема - раскаяния и искупления - далеко не случайна в эпосе, она найдет отражение в целом ряде былин.


Текст публикуется по изданию: Гильфердинг А.Ф. Онежские былины. 4-е изд, т. 1, ? 5.


В.И. Калугин


1) Побасче - покрасивее (баса - краса, красота


2) Ложня - спальня







Добрыня и Дунай



Лучше побудить да потегатися,

Да силушки своей да попытатися".

- Ох ты ой еси, ты удалой добрый молодец!

Да будет тебе спать - пора вставать,

От великого сну пробужатисэ,

От великой хмелинки просыпатисэ!-

Розбужался Добрыня от великого сна,

Садилса Добрыня на добра коня,

Поехали они во чисто поле.

{Они тогда съехались. Добрыня победил Дуная.

Как тут было, не знаю. Три раза съезжались}.

Выпадал Дунай из седёлышка,

Скокал Добрыня с добра коня.

Расстёгивал латы железныя,

Порол Добрыня груди белые.

Розбудил он Добрынюшку Микитица,

Хваталисе они дратца на рукопашецку,

Они билисе, дрались да трои сутоцки.

Как о ту ныньце о пору, да о то время

Кабы стар-ле казак да Илья Муромец,

Выезжал стар казак да во чисто поле,

Как со тем же Олёшинькой Поповицом,

Говорит стар казак дак Илья Муромец:

- Ой ты ой есь, Олёшинька Поповиц брат!

Слезывай ты тепериця со добра коня,

Припадаи-ко к земле да юхом правыим,

Не стуцит-ле-де-ка матушка сыра-земля,

Не дерутца-ле где руськие богатыри;

Кабы два ноньце руських, дак помирить надо,

Кабы два ноньце неверных, дак прогонить надо,

Кабы руськой с неверным, дак пособить надо.-

Припадал-то Олёша да ухом правыим:

- Как не где нонь не стуцит да мать сыра-земля.-

Как скакал-то старой да со добра коня,

Припадал он ко матушке сырой-земле,

Там стуцит-ле ведь матушка сыра-земля,

Да под той же сторонушкой восточноей;

Как прямой-то дорогой ехать месяцы,

Выезжал-то стар казак да ровно в три часа.

Закричал стар казак да зычным голосом:

- Уж вы ой еси, удалы добры молодцы!

Вы об цём деритесь, дак об цём ратитесъ?

Разве на земли-то стало да ныньце юзко вам?

Кабы до неба-то стало да ноньце низко вам?

Они то ноньце дерутса, не варуют,

Они пуще дерутса, пуще ратятса,

Да скакал-де старой дак со добра коня,

Он хватал-де обех ноньце в охабоцьку:

- Ох вы ой еси, удалы да добры молодцы!

Вы об цём нынь деритесь, да об цём ратитесь? -

Кабы стал ему Дунай ноньце высказывать:

- Я ведь за морем ноньце жил, да за синиим,

Я за синиим жил за Варальскиим,

У того же я Семена Лиховитого,

Я ведь три года жил да ровно в конюхах,

Да и три года жил да право в стольниках,

Да и три года жил я в поннощычках,

Да прошло же тому времю ровно деветь лет,

Я ведь выжил всю посудушку хрустальнюю,

Я выжил-ле ведра да зеленым вином,

Я выжил-ле бадьи да с мёдом сладкиим,

Да я выжил-ле столы белодубовыя,

Да я выжил шатёр да чернобархатной.

Захотелось мне-ка ехать во свою землю,


Во свою-ле землю, ноньце на родину,

Я поехал нонь топере да во свою землю,

Выезждял я теперь да на чисто поло,

Я поставил свой шатёр да на чисто поле,

Розоставил я столы белодубовыя,

Розоставил я вёдра да зеленым вином,

Розоставил я бадьи да с мёдом сладкиим;

Захотелось мне-ка съездить за ёхвотою,

Написал я ерлык да скору грамоту:

"Кабы хто ныньце в моём шатре попьёт-поест,

Как попьёт-до поест, право покушаест,

Не ехать живому из чиста поля".-

Говорит им стар казак да Илья Муромец:

- Те спасибо нонь, Дунай да сын Ивановиц

Не оставляшь свой шатёр без угроз ты молодецкиих,

Те спасибо-ле, Добрынюшка Микитич млад,

Не боишься ты угроз да молодецкиих.



ПРИМЕЧАНИЯ


Былинный сюжет о бое Добрыни с Дунаем, как и другие былины о поединках богатырей, считается поздним. В классическом и более древнем - сюжете о совместной "добывании невесты" Дунаем и Добрыной Никитичем эти два богатыря едут {во товарищах}. Здесь жо воссоздана как бы предыстория мирной поездки Добрыни и Дуная, рассказано, как в поединке они впервые познакомились. Такие дополнительные сюжеты в XVI-XVII веках возникали о всех любимых героях, былинные биографии которых приобретали вполне законченный вид. Но характерно, что наиболее древние сюжеты сохранялись в неприкосновенности в качестве отдельных былин, а новые лишь дополняли или поясняли их.


В публикуемом варианте, записанном в устьцилимском селе Замежное А.М. Астаховой 13 июля 1929 года от Савелия Дементьевича Чупрова, рассказ доведен только до середины. Описания самого поединка в нем нет, что сказитель и оговаривает: "{Они тогда съехались. Добрыня победил Дуная, как тут было, не знаю. Три раза съезжались}". И он дает свою концовку былины. Но дело в том, что в 1902 году в том же самом селе Заможное та же самая былина была записана Н.Е. Ончуковым от сказителя Анкудина Ефимовича Осташева. Поэтому в данном случае конец её приводится по записи Н.Е. Ончукова. Но и вариант А.Ф. Осташева несколько отличается от других своим "мирным" разрешением конфликта. По другим, довольно устойчивым версиям в финале былины князь Владимир сажает Дуная {во темный погреб же}.


Тексты публикуются пo изданиям: Астахова А.М. Былины Севера. т. 1, ? 49; Ончуков Н.Е. Печорские былины. Спб., 1904, ? 7.


Примечания С.Н. Азбелева







Алёша Попович и Еким Иванович



Алеша Попович млад

Со Екимом сыном Ивановичем

Выезжали на расстани на широкие;

На расстанях лежит бел-горюч камень,

На камешке подписи подписаны,

Все пути-дорожки рассказаны.

Тут-то Алеша, поучен человек,

Соскакивал со добра коня,

На камешке надписи рассматривал,

Все пути Екиму рассказывал:

- Слушай-ка, Еким сын Иванович:

Первая дорожка - в Чернигов-град,

Вторая дорожка - в Путерему,

Третья дорожка - в славен Киев-град.

Во Чернигове-городе не бывано,

И пива, вина много не пивано,

Калач бел-крупищат не рушиван,

И белая лебедка не кушана;

Домы, кабаки были вольные,

Молодушки были приветливы,

Девушки - прелестливы;

А мы с тобой, Екимушка, упьянчивы,

Запьемся, Екимушка, загуляемся,

Потерять-то нам будет слава добрая,

Вся-де выслуга богатырская.

Тоже-де в Путереме не бывано,

И пива и вина много не пивано,

Калач бел-крупищат не рушиван,

И белая лебедка не кушана;

Дома, кабаки были вольные,

Молодушки были приветливы,

Красны девушки прелестивы;

А мы с тобой, Екимушка, упьянчивы,

Запьемся, Екимушка, загуляемся,

Потерять-то нам будет слава добрая,

Вся-де выслуга богатырская.

Во Киеве-городе было бывано,

Много пива, вина было пивано,

Калач бел-крупищат много рушиван,

Белая лебедка много кушана.

Завладел у князя Владимира

Хорошую дочь княжну-королевишну Змей Тугаретин.

Туда побежим на выручку.-

Садились они на добрых коней,

Они били коней по тучным бедрам,

Тут-де их кони прирассердилися,

С горы на гору кони перескакивают.

Темные леса промеж ног пущают,

Реки, озера хвостом устилают.

Подбегали ко городу ко Киеву,

Скакали через стену белокаменную

К тому столбу ко дубовому,

Ко тому колечку ко злаченому.

Коней они не привязывают,

Никому держать не приказывают,

Отпирают гридню на пяту,

Запирают гридню наплотно,

Приходят середи полу кирпищата,

Молитву творят сами Иисусову.

Крест кладут по писаному,

Поклон ведут по-ученому,

Кланяются, поклоняются

На все на четыре стороны,

Князю и княгине наособицу,

Наособицу и особь статью.

- Милости просим, люди добрые,

Люди добрые, храбрые воины!

Садитесь-ка вы в куть по лавице.-

- То-де нам место не по рядине.-

- Второе место - в дубову скамью.-

- То-де нам место не по вотчине.-

- Третье место - куда хочете.-

- Неси-ко ты, Алешенька Попович млад,

То ковришко волокитное! -

Этому ковришку Владимир-князь удивляется:

- Хорошо-де ваше ковришко волокитное! -

Красным золотом оно было вышивано,

В углах-то было вшивано

По дорогу камню самоцветному,

От его-то, от пацыря,

Как луч стоит от солнца.

- Стели-ко его за печной за столб! -

И садятся они с Екимом за печной за столб.

Не от ветричку палата зашаталася;

Не от вихорю палата всколыхалася;

Прилетал змеишшо Тугаретин,

Отпират он гридню на пяту,

Запират он гридню не наплотно,

Господу богу не молится,

Чудным образам не поклоняется;

Садят его за столы за дубовые,

За скатерти браные,

За ествы сахарные.

Калач бел-крупищат за праву шшоку бросат,

Белую лебедку - за леву шшоку.

Говорит Еким таковы слова:

- У попа было у Ростовского

Был кобелище цынгалище.

Охоче по подстолью ходить,

Костью подавился,

Оттого и переставился;

А тебе, змею, не миновать того.-

- Что у те, князь, за пешным столбом?

Что за сверчок пишшит? -

Отвечат князь Владимир:

- А маленьки ребятки промежу себя говорят.

Сами бабки делят.-

Подают змею чару зелена вина,

Зелена вина полтора ведра,

А весом чара в полтора пуда,

Принимат он чару единой рукой

И выпиват он чару на единый дух,

Говорит Еким, сын Иванович, таковы слова:

- У попа у Ростовского

Была корова бурая,

По поварням ходила,

Барды по чану выпивала,- треснула,

А тебе, змею, не миновать того! -

Схватил змеишшо Тугаретин

Ножишшо-чинжалишшо,

И бросил за печной за столб.

Тут-то Алешенька подхватчив был,

Подхватывал ножишшо-чинжалишшо

Правою полою кафтанною,

Тут-то они возопияли:

- Сам ли ты, Еким, бросишь

Или мне велишь? -

- Сам я не бросаю и тебе не велю:

Нечего кровенить палату белокаменну,

Надо со змеем переведаться

На поле Куликовом,

На том елбане раскатистом.-

Покатился змей Тугарин

Из палаты белокаменной,

Надел крылья бумажные

И полетел на поле Куликово,

На те елбаны раскатисты.

Выходили Еким со Алешею

На улицу широкую,

Еким Алеше наказыват:

- Еж ли два часа не буду, беги на выручку.

И сам садится на добра коня,

Бежал на поле Куликово,

На те елбаны раскатисты;

Втыкал копье мурзомецкое,

И вбегал на тупой конец,

И смотрел во чисто поле.

Завидел змея Тугарина

Выше лесу стоячего,

Ниже облака попловучего.

Говорит змей Тугарин:

- Что тебя, Еким, огнем сожечь,

Или живьем сглотить,

Или тебя дымом заглушить? -

Взмолился богу господу Еким сын Иванович

Наипаче пресвятой богородице:

- Сошли, господи, крупчата дождя,

Подмочи у змея крылья бумажные! -

Неоткуль туча грозная подымалася,

И дал бог крупчата дождя,

Подмочило у змея крылья бумажные,

И повалился змей на сыру землю.

Тут подхватил его Еким

На копье мурзомецкое,

И протыкал ко сырой земле,

И отсек буйну голову.

Тут-то миновалось два часа,-

Побежал Алеша на выручку;

Не видит он света белого,

Не видит он и солнца красного,

Сбегался со Екимом навстречу,

И бил его буевой,

И сшиб со добра коня,

Притыкал его в грудь белую

Копьем мурзомецким

И угодил в крест чувственный.

Соскакивал Алеша со добра коня,

Брал его на руки белые,

Садил в седло черкасское.

Поехал путем-дорожкою

Ко князю Владимиру;

И бросали голову змея Тугарина

За стену белокаменную.

Выходил князь Владимир Сеславич, красно солнышко,

На улицу широкую и просит:

- Милости просим, храбрые воины,

За единый стол хлеба откушати! -

Отвечали они князю Владимиру:

- На приезде гостя не учествовал,

На отъезде не учествовать.



ПРИМЕЧАНИЯ


Былина о бое Алеши Поповича с Тугариным известна в сорока записях, среди которых заметно выделяется алтайский вариант, записанный в первой половине XIX века в Сузунском заводе на Алтае. Главным героем в этом варианте былины выступает не Алеша Попович, а его слуга Еким Иванович, что, по мнению некоторых исследователей, противоречит средневековому воинскому этикету и является "несомненной виной исполнителя", произволом его фантазии. Чисто механические замены действительно не редкость в былинах, но существуют и другие, связанные с творческим переосмыслением устоявшихся образов и сюжетов. В данном случае выделение {паробка} Алеши Поповича выглядит не случайностью, а именно переосмыслением их ролей. Слишком уж непривлекательным выглядит Алеша Попович в некоторых былинах, где он выступает {бабим прелестником}, поэтому его первоначальный героический облик вступил в явное противоречие с позднейшим, "сниженным" до роли искусителя жены Добрыни Никитича, совратителя сестры братьев Збродовичей. И это противоречие рано или поздно должно было найти свое разрешение в самом эпосе, что, по сути, и произошло в варианте алтайского сказителя, поменявшего ролями Алешу Поповича с его слугой Екимом Ивановичем. Не менее характерно, что в этой былине бой Екима Ивановича с Тугариным происходит на {поле Куликовом, на том елбане раскатистом}.


Текст публикуется по изданию Былины и песни Южной Сибири. {Из собрания С. И Гуляева Новосибирск, 1952, ? 13}


В.И. Калугин







Добрыня Никитич и Алёша Попович



Честна вдова, Офимья Александровна,

От свово мужа роднаго, Микиты Алёксеича,

Оставалось от него что чадо милое,

Чадо милое - единое,

Что Добрынюшка Микитович!

Как задумал он поехать во чисто поле,

Во чисто поле, на болыпу дороженьку.

Как уговариват его честна вдова,

Честна вдова, Офимья Александровна,

Как свое дитя ли, чадо милое,

Чадо милое - единое,

Что Добрынюшку Микитича:

- Не покидай меня, честну вдову,

Что Офимью Александровну;

Не оставляй свою жену младу,

Что Настасью Тимофеевну,

И своих ты малых детушек,

Малых детушек - лебёдушек! -

И спроговорит Добрынюшка Микитович:

- Ай же ты, родитель моя матушка,

Честна вдова, Офимья Александровна,

На что ж ты меня, матушка, безчастна, спородила,

Не учасью - таланом меня ты наделила?

Ты бы, матушка, меня-то спородивши,

Ты бы учасью - таланом да не обделила!

И как же мне, честна вдова, Офимья Александровна,

Как же мне не заступиться за родных своих,

За родных собратиев - сердцу близкиих?..

За своих собратиев, за весь белый свет?..

Вот, родитель матушка, глупый мой ответ.

Как наехали поганы люди, супостатные,

Они режут, бьют моих собратиев...

Не сидится здесь мне без работушки,

Им помочь идти - одна заботушка,

Заботушка моей ли буйной вот головушки! -

Надевает тут Добрынюшка Микитович

Как свое-то платье самоцветное,

Свои латы он железныи,

Свои поручи, что медныи,

Чтобы пулей-то его не пробивало,

Чтобы сердце молодецко не дрожало.

Не трава-ковыль качается -

Богатырь перед родитель матушкой склоняется.

На булатный нож свой опирается:

- Уж ты бласлови, родима моя матушка,

Что свое дитя ли милое,

Дитя милое - единое!

Ты на гибель ли да бласлови всех супостатовьев,

На защиту - что собратовьев!..-

Тут с колен он поднимается,

На перёное крылечко опирается.

Вот выводят что коня-то добраго,

Его Бурушку косматова;

Он к коню ли приближается,

На четыре стороны он поклоняется:

- Ай же ты, мой добрый конь,

Ретивой ли Бурушка, косматый мой,

Ты служи мне верой-правдою,

А в свободно времечко - утехою! -

На коня кладет он потнички-то мягкие,

А на поднички кладет седелечко черкальское;

Он подтягиват двенадцать крепких подпругов,

А подпруги-то те были все шелковыи,

Что не ради-то красы, а ради крепости,

Чтоб могли могучаго богатыря снести.

Тут в свой дом он ворочается,

Господу чтоб богу помолитися,

На четыре стороны родным всем поклонитися,

А особину поклон - честной вдове,

Что родитель своей матушке.

И спроговорит ли молода жена, Настасья Тимофеевна:

- А когда ж тебя домой-то ждать, надёжа наш,

Что надёжа ли, Добрыня сын Микитович? -

И спроговорит Добрыня сын Микитович:

- Как не милая б была семья мне, не любимая,

Так казнил бы буйну твою я голову

За твои за речи не умильныя!

Проживи-тко, молода жена, Настасья Тимофеевна,

Проживи-тко без Добрынюшки Никитича ты шесть годов.

Если через шесть годов домой не буду я,

Хошь - вдовой живи, а хошь - замуж пойди,

Хошь - за боярина, не хошь - то за крестьянина,

Хошь - за купца пойди ты за богатаго,

За домовитаго и тароватаго,

А не ходи ты лишь за братца моего крестоваго,

За смелаго Алёшу за Поповича...-

Как прошло тому времечки ровно шесть годов,

Как тут стал нахаживать князь стольный киевский,

Как он стал тут подговаривать

Молоду жену, Настасью Тимофеевну,

За смелаго Алёшу за Поповича.

И спроговорит что молода жена, Настасья Тимофеевна:

- Я исполнила-то его заповедь уж ровно шесть годов,

Я еще ее исполню шесть годов, шесть долгиих веков! -

День за день идет - и как трава ростет,

Неделя за неделю - как вода течет:

Как прошло тому ли времечку двенадцать лет

Со Добрыни-то Микитича да со большой войны,

Со большой войны, да со чиста поля.

Стал опять тут стольный князь нахаживать,

Молоду жену так подговаривать,

Женский разум так обманывать:

- Нету в живности Добрынюшки Микитича,

Во чистом поли он с неприятелем съезжалися,

Крепку грудь о грудь оны бивалися;

Сорубил враг буйную головушку,

Поташшил Добрыню в плон Микитича;

Его Бурушка себе тогда он взял -

Не видать ти боле-то Добрыни, жене верноей,

Не слыхать его и речи молодецкоей! -

Пораздумалась Настасья Тимофеевна:

- Нет ни весточки, ведь нет ни грамотки,

Ничего-то нет мне от Добрынюшки Микитича...-

Понаумилась день за день молода жена,

Молода жена Настасья Тимофеевна,

И решила за Алёшу за Поповича

Идти замуж, что за смелаго за братьица.

Слезно плакала честна вдова Офимья Александровна:

Унимала что невестушку свою любимую,

Молоду жену Настасью Тимофеевну:

- Не ходи-тко ты за смелаго Алёшу за Поповича,

Уж пождем еще два годика

Мы Добрынюшку Микитича -

Ты свово мужа, я сыночека,

Что сыночека любимаго,

Моего дитя единаго.-

Не послушалась Настасья Тимофеевна

Что честной вдовы Офимьи Александровны.

Они сделали почестен славный пир,

Как пошла она за смелаго Алёшу за Поповича.

Как шел пир да найвеликоий,-

Был сам князь да стольный киевский,

Все князья тут были и бояре все,

Все купцы - что найбогатыи

Как на том честном да на пиру.

А в то время приехал посол

Ко честной вдове Офимье Александровне.

Приезжает-то детина незнакомый,

Он челом бьет - низко кланяется:

- Ты-ко здравствуй-то, честна вдова,

Что честна вдова Офимья Александровна;

Ат-ко, где-ко у тебя любимая семья,

Любимая семья, молода невестушка,

Что невестушка, Настасья Тимофеевна? -

И спроговорит честна вдова Офимья Александровна:

- Ай же ты, детинушка - холопышко,

Коли было б у тебя-то красно солнышко,

Не смеялся б ты над домом над моим вдовиныим,

Над моим житьем-бытьем сиротскиим!

Закатилось мое красное ли солнышко,

Закатается теперь и ясный месюшко -,

Что невестушка моя любимая,

То Добрынюшки жена родимая...

Как замуж пошла Настасья Тимофеевна

За свово за братца крестнаго,

Что за смелаго Алёшку за Поповича! -

И спроговорит детинушка - холопышко:

- А коль в живности Добрынюшко Микитович?! -

И просил он свое платье скоморошино

И гусёлышка свои яровчаты...

Он поедет на почестен пир,

Что ко смелому Алёше ко Поповичу.

Подает ему Офимья Александровна

Со испугу цвётно платье скоморошино,

Подает, сама-то оглядается

И холопышкиной смелости дивляется.

Тут оделся-то Добрынюшка Микитович

И поехал на честной на пир

Что ко смелому Алёше ко Поповичу.

Он приходит во высок терем:

Поразставлены столы дубовые,

Поразсажены честны что гостюшки,

Все места вокруг стола призабраны.

Поразставлены все яства-то сахарныя,

А и пивства все боярския медвяныя.

Тут гостям челом Добрыня бьет,

Бьет челом он, кланятся;

Особину поклон он стольнику,

Стольному-то князю киевскому.

И спроговорит Добрынюшка Микитович:

- Тут уж нет ли мне-ко места-местечка,

За столом мне места за дубовыим? -

Отвечат тут князь да стольный киевский:

- У нас мёстечки-то, вишь, все заняты,

Все места гостями принасажены;

Тебе местечко на печеньке да на муравленной! -

И спрогбворит Добрынюшка Микитович:

- Тако ль молвишь, стольный князе киевской?!

Мне-ко местечко зде да повыше всех,

Мне-ко место-местечко получше всех! -

И все гости на пиру да наедалися,

Допьяна оны все напивалися.

И все тут да порасхвастались:

Иной хвастает житьем-бытьем,

Иной хвастает златой казной;

Умный хвастает отцом да матушкой,

А безумный - молодой женой!

Стал как втупоры Добрынюшка Микитович

По гусёлышкам подрачивать,

По струнам-то пальчики поваживать:

Все-то гости звеселилися.

И спроговорит князь стольный киевский:

- Вот тебе три местечка любимыя:

Перво местечко - что подле-то меня,

Друго местечко - что супротив меня,

Третье место-местечко - где хошь садись! -

И сел Добрынюшка Микитович

Что супротив Настасьи Тимофеевны.

И спроговорит что стольнику он киевскому:

- Налей-ко ты мне чару зелена вина! -

А в эту ли он чару зелена вина

Спустил свой золотой обручный перстень,

Которым со Настасьей Тимофевной обручалися.

Ту подносит чару он Настасье Тимофевне:

- Ты бери-ко чару ту единой-то рукой,

Уж ты пей вино единым духом:

Выпьешь до дна - увидаешь доста!

А не выпьешь до дна - не увидишь добра.-

И взяла она чару единой рукой,

Выпивала вино что единым-то духом

И увидала на дне золотой перстенек,

Которым обручались оны со Добрынюшкой.

И стал Добрыня Микитич выспрашивать:

- Кто ж из вас Настасью Тимофевну подговаривал

За смелаго Алёшу за Поповича? -

И все гости тут да изумлялися,

Друг на друга оглядалися:

Тут больший-то туляется за средняго,

А средний-то туляется за младшаго,

А у младшаго-то и ответа нет!

Тут вставала молода жена Настасья Тимофеевна,

Что вставала-то она на резвы ноженьки,

Чрез дубовой стол она перескочила

И поклонилася Добрынюшке Микитичу,

И во всем она ему да тут спокаялась.

Все-то гости с пира разбежалися,

А стольный сам князь киевский

Во Микитину во вотчину ушел.

Все-то рады, кого бог унес!

И взял Добрыня тут Никитович,

Взял Алёшу за жёлты кудри,

Повытащил его из-за дубова стола,

Да и метнул его он о дубовый пол.

Таскал он, что хотел, сам приговаривал:

- Всякий-то чорт, то правда, женится,

Да не всякому-то женитьба удавается,

Как удавалася Алёшеньке Поповичу,

Мому смелому что братцу ли крестовому...

Как не дивую я разуму женскому,

Дивую я псу милитеньскому!..



ПРИМЕЧАНИЯ


Об огромной популярности былины о неудавшейся женитьбе Алеши Поповича красноречиво свидетельствует такой факт: ни одно произведение устного народного творчества не имеет такого количества записей и вариантов, как это,- их более трехсот.


Среди них публикуемый вариант знаменит еще и тем, что записан он от Ирины Андреевны Федосовой. Той самой, чьи плачи составили три тома "Причитаний Северного края" Е.В. Барсова, чьи выступления слышали Н.А. Римский-Корсаков, Ф.И. Шаляпин, А.М. Горький, не раз писавшие о ней. "Неподражаемо прекрасно,- вспоминал Федор Шаляпин,- "сказывала" эта маленькая старушка с веселым детским лицом о Змее Горыныче, Добрыне, о его "поездках молодецких", о матери его, о любви. Предо мною воочию совершалось воcкрешение сказки, и сама Федосова была чудесна, как сказка". Исполнение этой же самой былины - о Добрыне Никитиче, "о его "поездках молодецких", о матери его, о любви" подробно описано А. М. Горьким в "Жизни Клима Самгина": "...с эстрады полился необычайно певучий голос, зазвучали веские, старинные слова... Старая женщина из Олонецкого края сказывала о том, как мать богатыря Добрыни прощалась с ним, отправляя его на богатырские подвиги. Самгин видел эту дородную мать, слышал ее твердые слова, за которыми все-таки слышно было и страх, и печаль, видел широкоплечего Добрыню: стоит на коленях и держит меч на вытянутых руках, глядя покорными глазами в лицо матери".


Текст публикуется по изданию: {Агренева-Славянская О. X. Описание русской крестьянской свадьбы. Тверь, 1889, ч. 3, с. 127 -135}.


В.И. Калугин







Князь Роман и Марья Юрьевна



Ишше было во городи во Царигради,

Ишше жил-то Роман да князь Ивановиць;

Ай была-то кнегина-та Марья всё ведь Юрьевна.

Он ведь езьдил, Романушко, в дальни города,

Собирать-то он езьдил дани-пошлины;

Обратилсэ домой тольке ненадолго-то,

Опять прожил во гради тольке полмесеця;

Поежжаёт опять да во Большу землю,

Во Большу-то в земьлю-ту он за пошлиной.

Унимает Романушка молода жона,

Молода ево жона-то всё Марья Юрьевна: -

Ты не езьди, Роман-от князь, во Большу землю,

Очышшать-то не езди ты дани-пошлины,

Дани-пошлины ты ведь всё прошлогодныя,

Шьто за те ли за годицьки всё за прошлыя:

Мне ноцесь мало спалось, много во снях видялось:

У миня-то ведь будто да на правой руки,

Золотой-от перьстень у миня россыпалсо.-

А не слушает Роман-от да князь Ивановиць,

Он не слушает своей-то всё молодой жены,

Молодой-то жоны своей Марьи Юрьевны;

Отъезжает всё князь-от с широка двора.

Церез двои-ти было равно сутоцьки,

Со восточьню-ту было со стороноцьку

Да со славного-то синя солона моря

Там идёт-то три карабля всё цернёныих

Да приходят во гавань князю к Роману-то.

Выздымают они всё флаки шелковыя,

Да мостят-то всё мосты они дубовыя,

Настилают всё сукна-та одинцёвыя1).

Тут приходит поганое всё Идолишшо2),

Он приходит тут скоро к Роману-ту в полатушки,

Во полатушки приходит всё в белокаменны,

Он приходит со Васькой-то с Торокашком всё:

Ишше знает ведь Васька язык руськия.

Говорит-то ведь Васька да таковы реци:

- Ище где у вас Роман-от свет Ивановиць? -

Отвецяёт кнегина-та Марья Юрьевна:

- Как Роман-от у нас-то уехал во Большу землю,

Оцышшать же уехал-то дани-пошлины,-

Говорит-то ведь Васько-то таковы слова:

- Ты пойдём-ко, кнегина Марья Юрьевна,

Ты сними у мня товары с цёрных караблёй.-

Она стала-то всё у их выспрашивать:

- Шьто у тя товар-от на цёрных караблях? -

- У меня ведь товары-ти всяки-разныя:

Цёрны соболи у мня ведь есь сибирьския,

Ясны соколы у мня ведь есь заморьския,

Да шолки-ти у мня есь ведь всяки-разныя,

Ишше сукна у мня всяки-розноличныя,

Ишше всяки напитки, каки вам надобно.-

Набрала она много-то золотой казны,

Золотой-то казны берёт насцётну тут.

Говорят-то ей нянюшки-ти, матушки,

Говорят-то вси-ти её прислужники:

- Не ходи-косе, наша мила хозяюшка,

Ише та ли кнегина ты Марья Юрьевна!

Увезёт тебя Васька Торокашка-та,

Торокашка-та Васька-та сын Заморенин,

Увезёт он тебя-то ведь за синё море.-

Говорила она-то им таковы реци:

- Я не буду сидеть, с им розговаривать:

Откуплю скорё товары-ти вси заморьския.-

Говорят-то в глаза ему всё ведь нянюшки:

- Не торговать ты пришол, Васька,- воровать пришол!

Увезти хошь у Романа-та молоду жону,

Молоду-ту жону-ту да Марью Юрьевну.-

Потихошеньку Марьюшка всё сряжаитце,

Поскорёшеньку всё она собираитце;

Надевает на сибя-то она кунью шубу.

Ишше кунью-то шубоцьку, соболинную,

Да пошла-то она по мостам дубовыим,

Да идёт она по сукнам всё одинцёвыим;

Как стрецяёт ей Васька Торокашко-то,

Торокашка-та Васька сын Заморенин;

Он стрецят ей на палубу на хрустальнюю,

Он ведёт ей в каюту-ту красна золота;

Он нанёс ей товаров-то всяких-разныих,

Говорит он ей сам-то да таковы реци:

- Выбирай-ко в товарах-то, ты росматривай;

Я пойду-ту, схожу-ту скоро на палубу.-

Загледелась она-то да на товары-ти,

Забыла оманы-ти всё ведь Васькины,

Да не спомнила лукаства Торокашкова.

Говорил он потихоньку всё матросицькам:

- Постарайтесь вы, младыи всё матросики:

Не берите вы мостов, всё мостов дубовыих,

Не троните вы сукнов-то одинцёвыих,

Вы откуйте потихонецько якоря булатныя;

Увезём к царишшу мы Грубиянишшу,

Увезёмте-тко Марью-ту за его замуж.-

Сам уходит опеть скоро во каюту-ту.

Отковали они ведь якоря булатныя,

Подымали они-то ведь скоро тонки паруса.

Говорит-то кнегина-то таковы реци:

- Шьчо ты, Васька Торокашко ты сын Заморенин!

Ише шьчо у вас церьнён карабь пошевеливат? -

Говорил-то ведь Васька сын Заморенин:

- А припала-то с моря ведь всё погодушка;

Оттого же карабь у нас пошевеливат.-

Россчиталась за три-то цернёны карабли -

Да за те она товары за заморьския,

Да сама она с Васькой всё роспрошшаласе;

Как выходит на палубу на хрусталънюю,--

Ище мать родима своя-та да мила сторона!

Будто белы лебеди только злятывают.

Она тут-то ведь слёзно взяла заплакала:

- Уж ты гой еси, Васька ты, Торокашко ты,

Торокашко ты, Васька, да ты Заморенин!

Не торговать ты пришол, тольки воровать пришол.-

Как приходят к царишшу-ту Грубиянишшу.

Да заходят во гавань-то ко царишшу-ту,

Вызнимают на радости флаки шолковыя.

Недосуг тут царишшу-ту дообедывать!

Он ведь скоро бежит да в тиху гавань-то,

Он ведь скоро убират-то мосты дубовыя,

Он ведь скоро настилат да ковры новыя,

Да росшиты ковры были красным золотом;

Он ведь скоро заходит на церён карабь,

А берёт-то ей тотарин всё за праву руку,

Он за те ей за перьсни всё за злацёныя,

Ишше сам он, тотарин, всё усмехаитце:

- Уж я кольки по белу-ту свету не хаживал,-

Я такой тибя, красавица, не нахаживал.-

- Я хоть дам тибе, Васька всё Торокашко ты,

Торокашко ты, Васька, да сын Заморенин,

Подарю за твою тибе за услугушку

Я-то три-то цернёных больших караблёй

Со всима я тибе со матросами.

Ты торгуй-ко поди цернёны вси карабли,

Ты поди-косе, Васька, на сибя торгуй.-

Уводил-то ведь всё да Марью Юрьевну

Во свои-ти полаты всё во царьския,

Он поставил ведь стражу-ту кругом дому-то,

Он крепких-то везде да караульщиков,

Он задёрьгивал окошецька вси косисцяты

Он железною цястою всё решоткою.

Повелось-то на радости тут поцесён пир;

Напивалсэ царишшо-то всё поганое,

Напивалсэ допьяна он зелёным вином,

Напивалсэ, собака, он пивом пьяныим.

Как во ту ведь пору, всё было во то время,

Как молилась ведь Марьюшка богу-господу

Да прецистой царици-то богородици:

- Сохрани миня, спаси ты, боже, помилуй-ко

От того-то от тотарина от поганого;

Уж ты дай мне, господи, путь-то мне способную

Хоть бы выйти на широку светлу улицю.

Я скоцю лучше, я пойду на Почай-реку,

Ухожусь лучше пойду от своих я рук! -

Не згленётце поганому-ту татарину;

Скоро заспал тотарин-от Грубиянишшо,

Он крепким-то сном заспал всё богатырьским-то.

Как по божьей-то было всё по милости,

Да по Марьюшкиной было всё по уцести:

Напились-то тотара-та, вси ведь заспали.

Как выходит она всё до караулшицьков,

Да дават им горсьём она красна золота;

Ишше вси-ти ей скоро пропускают-то;

Да пошла-то она да богу молитце,

По широкой пошла по светлой улици,

По её-то было да всё по шьчасьицу:

Да слуцилось в то время всё в полноць-время;

Ишше спал-то царишшо ведь трои сутоцьки.

Не слезами идёт, больше уливаитце,

А питаитце всякима она фруктами;

Далеко она ушла у нас в трои сутоцьки;

Как приходит она всё ко Почай-реки:

- Мне скоцить мне-ка разве уж во Почай-реку,

Утонуть-то мне разве от своих же рук?

Не достанитце мое-то хошь тело белое

Всё тому-то ли хоть тотарину всё поганому.

Сохранил теперь осподь от его, помиловал.-

Обтирала свои она горюци слезы.

Под глазами - ведь лодоцька с перевошшиком;

Говорит перевошшик ей таковы реци:

- Ты садись скорё в мою-ту, кнегина, лодоцьку;

Я направлю тибя ведь на путь, на истину,

Я на ту тибя дорожоцьку на широкую.-

Как дават перевошшику красна золота.

- Мне не надоть твоё-то ведь красно золото.-

Перевёз-то он ей да стал невидимо;

Как открылась дорожоцька ей широкая.

Тут проснулсэ царишшо-то Грубиянишшо;

Рознимает скоро он книгу волшебную:

- Вы подите, возьмите - за Почай-рекой.-

Как пришли-то к Почай-реки послы посланы;

Да текёт славна матушка всё Почай-река,

В ширину-ту текёт река, текёт широкая,

В глубину-ту река очунь глубокая.

Говорят-то послы они таковы слова:

- Уж мы скажем царишшу всё Грубиянишшу:

Утонула, мы скажом, шьто во Почай-реки.-

А приехал Роман-от ведь из Большой земли;

Он искал-то ведь ей да по всим городам;

Подошол он войной ведь под царишша-та,

Он прибил-то ведь со старого и до малого,

Самого-то царишша взял на огни сожёг;

Ишше Васька-то Торокашко да на убег ушол.

Ишше сам он воротилсэ он во свой же град,

Он во тот ведь во славной Ерусалим же град.

Да прошло тому времени всё три годицька;

Да на то ведь уж князь-от всё роздумалсэ:

- У мня нет теперь живой, видно, Марьи Юрьевны! -

Как прошло ведь тому времени ровно три года,

Как задумал женитьсе-то князь Роман Ивановиць;

Он сосватал себе тоже княженеську доць.

Он послал-то полёсьницька все полёсовать;

А полесьницёк был он ис простых родов,

Ис простых-то родов-то да был из бедносьти;

Он стрелять-то послал его гусей, лебедей,

Он пернасьцятых маленьких всё ведь утоцёк.

А приходит кнегина-та Марья Юрьевна,

Да приходит близёхонько всё к полёсьницьку;

Как завидяла она, видит, шьто муськой ведь полк,-

Она села за кут, сама притулиласе,

Говорила сама ему таковы реци:

- Уж ты гой еси, младенькой ты полёсьницёк!

Ты подай-то мне своё-то хоть платье верьхнёё,

Приодень моё-то тело нагое.

Не ходи ты ко мне-то сам близёхонько,

Уж ты дай-ко мне-ка ты приобдетьце-то;

Я сама-та приду-то да я тогда к тобе.

Не убойся миня ты, бедной погибшею,

Не устрашись ты миня-то бедной, безцястною;

Я ведь роду-ту, роду непростого-то,

Я ведь роду-ту, роду, да роду царьского,

Уж я веры-то, веры-то православною.-

Он ведь скоро скинывал-то да платье верьхноё;

Она скоро одевала его платьице,

Она скоро идёт к полёсьницьку на реци:

- Уж ты здрастуй-ко, младенькой ты полёсьницёк!

У тя нет ли цёго-нибудь подорожницьков?

Покорьми ты мою-ту да душу грешную.

Ты скажи-ко, полёсьницёк, ты какой, откуль.-

- Я хожу-ту, хожу ис Царяграда,

Я стреляю хожу всё гусей, лебедей,

Я пернасцятых всё стреляю утоцёк

Я на свадьбу-ту всё князю Роману-то.-

Говорит-то она ему таковы реци:

- Неужли у вас Роман-от князь не женилсэ-то? -

- Некакой у нас Роман-от князь не женилсэ-то;

Ишше тольке вцерась он сосваталсэ;

А сёгодне-то будет всё смотреньё-то,

Ище завтра-то будет всё венчаньицё.-

Как пришли они с полесьницьком на широкий двор,

Да сказала она-то полёсьницьку по тайности:

- Ишше я ведь - Романова молода жона,

Молода-то жона ведь я, Марья Юрьевна.-

Наливает Романушко всё полёсьницьку,

Наливает с остатку-ту пива пьяного,

Говорит-то полёсьницёк таковы реци:

- Уж ты гой еси, Роман ты князь Ивановиць!

Ты налей-ко моему-то бедному товарышшу,

Ты налей-ко ему тольки мёду сладкого;

Поднеси-косе, князь-то, да ведь как сам ему.-

Ище князю-ту тут ему смешно стало:

- Поднесу токо, уж я послушаю:

Да при свадьбы живу-то да всё цюжим умом.-

Подносил-то он ей да мёду сладково;

Выпивала она-то тут на единой дух

Да спустила ему перьсьтень всё обруцёльнёй свой;

Он увидял-то перьсьтень да всё во цяроцьки,

Он берёт-то ведь перьсьтень да во праву руку,

Прижимает он перьсьтень к ретиву серьцу.

- Ты скажи-кось, скажи мне-ка, полесьницёк,

Ты ведь где-то, полесьницёк, взял товарышша?

Роскажите-ко мне-ко сушшу правду всю,

Сушшу правду вы мне-ка всё неутайную.-

Говорит настояшшой ему полесьницёк:

- Я скажу-то тибе-то правду, поведаю:

Я нашол ведь в лесу твою-ту молоду жону,

Молоду твою жону-ту, кнегину Марью Юрьевну.-

Ише тут-то ведь князь да обрадёл у нас;

Он ведь брал-то ведь Марьюшку за праву руку:

- Ты откуль-то пришла, откуль тебя бог принес?

Заступили ведь-то, ведь молитвы-ти

Ищё всё попов-то, отцов духовных,

Ишше всё наших прицетницьков церьковных -

Со слезами за тобя-то они богу молилисе. -

- Ты бери-ко, бери-косе, мой полесьницёк,

Ты бери мою невесту всё обруцённую!

Не проминею-ту своей-то я молодой жоны,

Молодой своей жоны-то да Марьи Юрьевны.-

Повенцял-то он младого всё полесьницька

На своей он невесты всё обруцённыя,

Становил-то всё младого он полесьницька

Он к сибя на двор главным всё предводителем,

Тут повёлсэ поцестен-от пир на радости

Ище князю-то Роману по свиданьицю с его да молодой женой,

Ишше младому-ту всё полесницьку.

А повёлсэ тут пир с им вместе тут;

Ишше князь-от Роман-от был всё тысецьким,

Ишше Марья-та Юрьевна всё ведь сватьёю,

Овинцели младого всё полесьницька;

Обдёржали они ведь всё по злату венцю,

На двори у их жить стал главным предводителем.




ПРИМЕЧАНИЯ


("Роман и его дочь Настасья") - так называется трагическая народная песня-баллада, имевшая довольно широкое распространение и вошедшая в "Сборник Кирши Данилова". С былиной о князе Романе и его жене Марье Юрьевне эта песня не перекликается. Тем не менее существует предположение, что в том и в другом случае речь идет об одном и том же князе Романе. В балладе и в былине сохранились фрагменты некогда существовавшего цикла песен о самой яркой личности Галицко-Волынской Руси - князе Романе Мстиславовиче, ставшем к концу жизни (умер в 1205 году) великим князем киевским и попытавшемся было, "{чтобы Русская земля в силе не умолялась}", объединить русских князей, "{пресечь междуусобия}". Это о нем, как о парящем {яко сокол} на подвиг в отваге, как о полководце, заставившем многие страны {главы свои подклониша}, говорится в "Слове о полку Игореве". А В.Н. Татищев дополняет портрет: "{Сей Роман Мстиславич, внук Изяславов, ростом был хотя не весьма велик, но широк и надменно силен. Лицом красен: очи черные, нос великий с горбом, власы черны и коротки. Велъми яр был во гневе... Много веселился с вельможи, но пиан никогда не был. Много жен любил, но ни одна им (не) владела. Воин был храбрый и хитр на устроение полков}..." Его жизнь предоставляла благодатный материал для сказителей. Известно, например, что князь Роман едва ли не первым из русских правителей, во всяком случае задолго до Ивана Грозного и Петра Великого, расправился со своей женой и ее родственниками, заточив их в монастырь. Возможно, что именно этот случай и стал основой песни-баллады о таинственном исчезновении жены князя, в которой дочь спрашивает его: "{Уж ты татонька, татонька! где моя маменька да родна?}" Не менее вероятно, что и былинный сюжет о похищении княгини возник на основе вполне реальных фактов, случаи похищения для русского средневековья не редкость. Характерен сам образ Марьи Юрьевны, оставшейся верной своему мужу, не поддавшейся на уговоры {царишша Грубиянишша}. Оригинальна сцена ее возвращения: встреча с молодым полесничком и появление в одежде этого полесника на свадьбе своего мужа.



В сборнике публикуются оба сюжета. Текст баллады "Князь Роман жену терял" в записи А.Д. Григорьева ({Архангельские былины, т. 1, ? 136}) от М.К. Никифоровой. Текст былины "Князь Роман и Марья Юрьевна" в записи А. В. Маркова от А. М. Крюковой ({Беломорские былины, ? 18})


В.И. Калугин


1) Одинцовые - темно-зеленые.


2) На другом-то карабли - сильней могуцей богатырь. (Пояснение сказительницы) .







Ванька Удовкин сын



Народился Ванька Удовкин сын,

Приходил он к царю Волшану Волшанскому,

А бьет-то Ванька Удовкин сын

О той о залоге о великия:

- Ай же ты, царь Волшан Волшанович!

А есть у тебя любимая дочь,

А тая Марья есть Волшановна.

А отдай-повыдай за меня замуж.

А бью я с тобой о велик заклад:

Буду я от тебя обряжатися;

Если я не обряжуся зде -

Тожно секи буйну головушку;

А если я обряжуся зде -

Так отдать тебе любиму дочь за меня замуж.

Ударили они о велик заклад.

Пошел-то Ванька Удовкин сын,

Пошел Ванька обряжатися,

Не дойдет Ваньке сидеть-то тут,

Сидеть Ваньке, усиживать.

Встает Ванька поутру ранешенько,

Умывается Ванюшка белешенько.

Трется в миткалиново полотенышко,

Молится Миколы Можайскому,

Еще пресвятой богородицы,

Самому Христу, царю небесному:

"Вы храните меня, милуйте".

Да тут опять Ваньке не дойдет сидеть,

Сидеть Ванюши, усиживать;

Обвернулся Ванька горносталем,

Сманул Ванька в подворотенку,

Заходил в палату во царскую,

В палаты обвернулся добрым молодцем,

Целовал-миловал он Марью Волшановну;

Целует он, сам прощается: -

Прощай, свет, моя любезная! Смогу ли я обрядитися? -

Обвернулся Ванька горносталем,

Опять сманул в подворотенку,

Пошел-поскакал по чисту полю;

Прошел-проскакал тридевять вязов,

Тридевять вязов, тридевять цветов,

Зашел за тый ли за единый вяз,

И сидит там, добрый молодец.

Встает царь Волшан Волшанович,

Поутру встает ранешенько,

Взимает в руки книгу волшанскую.

Начала ему книга волховать и высказывать:

"Вставал-то Ванька Удовкин сын,

Вставал поутру ранешенько,

Умывался Ванюшка белешенько,

Утирался в миткалиново полотенышко,

Молился Миколы Можайскому,

Еще пресвятой богородицы,

Самому Христу, царю небесному:

"Вы храните меня, молодца, милуйте".

Обвернулся Ванька горносталем,

Сманул Ванюшка в подворотенку,

Заходил в палату во царскую,

Во палаты обвернулся добрым молодцем,

Ц еловал он, миловал Марью Волшановну;

Целует он, сам прощается:

"Прощай, свет, моя любезная!

Смогу ли я обрядитися?"

Обвернулся Ванька горносталем,

Опять сманул он в подворотенку,

Пошел-поскакал по чисту полю;

Прошел-проскакал тридевять вязов,

Тридевять вязов, тридевять цветов,

Зашел за тый ли за единый вяз,

И сидит там, добрый молодец".

Проговорил царь Волшан Волшанович:

- Подите, слуги, возьмите его.-

Пошли слуги и взяли его,

Привели к царю Волшану Волшановичу.

Смолился Ванька Удовкин сын,

Поклонился царю Волшану Волшановичу:

- Ай же ты, царь Волшан Волшанович!

Есть ли грешному прощеньице?

Прости-тко в этой вины великоей.-

Тут-то царь Волшан Волшанович,

Тут он и сам пораздумался,

Простил он Ваньке сыну Удовкину.

Говорит Ванька Удовкин сын:

- Ай же ты, царь Волшан Волшанович!

Ударим опять о велик заклад:

Буду еще от тебя обряжатися.-

- Ступай, Ванька Удовкин сын,

Обряжайся еще другой раз.-

Ушел Ванька Удовкин сын.

Вставал поутру он ранешенько,

Умы вался Ванюшка белешенько,

Утирался в миткалиново полотенышко,

Молится Миколы Можайскому,

Еще пресвятой богородицы

Самому Христу, царю небесному: "

Вы храните меня, милуйте".

Да тут опять Ваньке не дойдет сидеть,

Сидеть Ваньке, усиживать;

Обвернулся Ванька горносталем,

Сманул Ванька в подворотенку,

Заходил в палату во царскую,

В палаты обвернулся добрым молодцем,

Целовал-миловал он Марью Волшановну;

Целует он, сам прощается: -

Прощай, свет, моя любезная!

Смогу ли я обрядитися? -

Обвернулся Ванька горносталем,

Опять он сманул в подворотенку,

Пошел-поскакал по чисту полю;

Прошел-поскакал тридевять вязов,

Тридевять вязов, тридевять цветов,

Тридевять цветов, тридевять дубов,

Зашел за тый ли за единый дуб,

И сидит там, добрый молодец.

Встает царь Волшан Волшанович,

Поутру встает ранешенько,

Взимает в руки книгу волшанскую.

Начала ему книга волховать да высказывать:

"Вставал-то Ванька Удовкин сын,

Вставал поутру ранешенько,

Умывался Ванюшка белешенько,

Утирался в миткалиново полотенышко,

Молился Миколы Можайскому,

Еще пресвятой богородицы,

Самому Христу, царю небесному:

"Вы храните меня, молодца, милуйте".

Обвернулся Ванька горносталем,

Сманул Ванюшка в подворотенку,

Заходил в палату во царскую,

Во палаты обвернулся добрым молодцем,

Целовал он, миловал Марью Волшановну;

Целует он, сам прощается:

"Прощай, свет, моя любезная!

Смогу ли я обрядитися?"

Обвернулся Ванька горносталем,

Опять сманул он в подворотенку,

Пошел-поскакал по чисту полю;

Прошел-проскакал тридевять вязов,

Тридевять вязов, тридевять цветов,

Тридевять цветов, тридевять дубов,

Зашел за тый ли за единый дуб,

И сидит там, добрый молодец".

Проговорит царь Волшан Волшанович:

- Подите, слуги, возьмите его.-

Пошли слуги и взяли его,

Привели к царю Волшану Волшановичу.

Смолился Ванька Удовкин сын,

Поклонился царю Волшану Волшановячу :

- Ай же ты, царь Волшан Волшанович!

Есть ли грешному прощен ьице?

Прости-тко в этой вины великоей.-

Тут-то царь Волшан Волшанович,

Тут-то он и сам пораздумался.

Простил он Ваньке сыну Удовкину.

Говорит Ванька Удовкин сын:

- Ай же ты, царь Волшан Волшанович!

Если не обряжусь в третий раз,-

Ничего у меня не спрашивай,

А прямо секи буйну голову.-

Отпустил царь Ваньку сына Удовкина,

Дал ему срока-времечка третий раз,

Еще третий раз обрядитися.

Опять Ванька сряжается,

Опять Ванюшка обряжается,

Обряжается Ванюшка третий раз.

Обвернулся Ванька горносталем,

Сманул Ванюшка в подворотенку,

Заходил в палату во царскую,

Во палаты обвернулся добрым молодцем,

Целовал он, миловал Марью Волшановну;

Целует он, сам прощается:

- Прощай, свет, моя любезная!

Смогу ли я обрядитися? -

Обвернулся Ванька горносталем,

Опять он сманул в подворотенку,

Пошел-поскакал по чисту полю;

Прошел-проскакал тридевять вязов,

Тридевять вязов, тридевять цветов,

И выскочил Ванька на крут бережок,

Поше л-поскакал о синё море,

По этому по крутому по бережку,

Пришел-прискакал к сыру дубу.

Сидят птицы, дети Могуль-птицы;

Сидят они - все перезябнули,

Сидят они - все перемокнули,

Сидят они - все перехолоднули.

Тут-то Ванька Удовкин сын

Видит, что им беда пришла,-

Перемокнут, перезябнут, перехолодуют,-

Скидывал с себя цветной кафтан,

Прикрывал этих детей птицы Могуль-птицы.

Налетела тут птица Могуль-птица,

Отворила ортину великую,

Хочет сглотнуть-съесть Ваньку Удовкина.

Смолилися же дети ейнины:

- Ай же ты, родна наша матушка!

Не тронь удала добра молодца:

Это пришел к нам батюшка,

Слободил от смерти от напрасныя,-

Все бы мы перезябнули,

Все бы мы перемокнули,

Ни одного жива не было.-

Тут-то птица Могуль-птица

Говорит-промолвит таковы слова:

- Ай же ты, Ванька Удовкин сын!

Почему же ты зашел-загулял сюда,

А кто тебя занес сюда? -

Тут-то Ванька смолился ей:

- Ай же ты, птица Могуль-птица !

Не можешь ли слободить от смерти напрасныя,

Обрядить от царя Вол шана Волшанского? -

Проговорит птица Могуль-птица:

- Могу обрядить от царя Волшана Волшанского. -

И вырвала птица из правого из крылышка,

Из крылышка из правого три перышка,

И вырвала она, подавает ему,

Давает огнивце, во-третьиих:

- Поди-ка ты, Ванька Удовкин сын,

Заходи-ка во палату во царскую

И помазуй перышками моими птичьими

Того ли царя Волшана Волшанского;

Помазуй, а сам выговаривай:

"Помазую я, заклиная все твои книги волшавские

И все твои слова проклятые".

Еще секи ты огнивце птичие

Над верхом над царем Волшаном Волшанскиим,

Секи, а сам выговаривай:

"Засекаю я, заклинаю все твои книги волшанские

И все твои слова проклятые,

Чтобы та книга не волховала, не просказывала

Про меня, про добра молодца".

Обрядись-ка ты под кровать ему,

Не найти ему тебя, добра молодца.-

Тут-то Ваньке не дойдет сидеть,

Сидеть Ванюшке, усиживать,

Опять он бежал скорым-скоро;

Обвернулся Ванька горностал ем,

Заходил во палату во царскую

И помазывал перышками птичьими

Того-ле царя Волшана Волшанского;

Помазует, а сам выговаривает:

"Помазую я, заклинаю все твои книги волшанские

И все твои слова проклятые".

И начал сечь огнивце птичие

Над верхом над царем Волшаном Волшанскиим;

Сечет, а сам выговаривает:

"Засекаю я, заклинаю все твои книги волшанские

И все твои слова проклятые,

Чтобы та книга не волховала, не предсказывала

Про меня, про добра молодца".

Сказал и сел под кровать ему.

Встает царь Волшан Волшанович,

Поутру встает ранешенько,

Взимает в руки книгу волшанскую.

И начала книга волховать и высказывать:

"Вставал Ванька ранешенько,

Умывался Ванька белешенько,

Утирался в миткалиново полотенышко;

Обвернулся Ванька горносталем,

Сманул Ванюшка в подворотенку,

Заходил в палату во царскую,

Во палаты обвернулся добрым молодцем,

Целовал он, миловал Марью Волшановну;

Целует он, сам прощается:

"Про щай, свет, моя любезная!

Смогу ли я обрядитися?"

Обвернулся В анька горносталем,

Опять он сманул в подворотенку,

Пошел-поскакал по чисту полю;

Прошел-проскакал тридевять вязов,

И выскочил Ванька на крут бережок;

Тридевять вязов, тридевять цветов,

Пошел-поскакал о сине море,

По этому по крутому по бережку,

Пришел-прискакал ко сыру дубу.

Сидят птицы, дети Могуль-птицы;

Сидят они - все перезябнули,

Сидят они - все перемокнули,

Сидят они - все перехолоднули.

Тут-то Ванька Удовкин сын

Видит, что им беда пришла,-

Перемокнут, перезябнут, перехолодуют,-

Скидывал с себя цветной кафтан,

Покрывал этих детей птицы Могуль-птицы.

Налетела тут птица Могуль-птица,

Отворила ортину великую,

Хочет сглотнуть-съесть Ваньку Удовкина.

Смолилися же дети ейные:

"Ай же ты, родна наша матушка!

Не тронь удала добра молодца:

Это пришел к нам батюшка,

Слободил от смерти от напрасныя,-

Все бы мы перезябнули,

Все бы мы перемокнули,

Ни одного жива не было".

Тут вышел Ванька с сыра дуба,

Обвернулся Ванька горносталем,

Вошел в палату во царскую".

Говорит царь Волшан Волшанович:

- Подите, слуги, ищите Ваньку Удовкина,

Есть Ванька в моей палаты во царския.-

Искали, искали - не могли найти.

Разгорелося сердце царское,

Он взял эту книгу волшанскую,

Растопил печь докрасна,

Бросил в печь книгу волшанскую.

Сам говорил таковы слова:

- Ну, Ванька Удовкин сын!

Как ...........................

Так выдам за тебя любезную дочь.-

Выскакал тут Ванька Удовкин сын

Из-под той с-под кроваточки царския.

Говорил царь Волшан Волшанович:

Обрядился ты от царя Волшана Волшанского.

От той от книги волшанския,-

Пора честным пирком и за свадебку.-

И выдал свою любезную дочь

За того ли за Ваньку сына Удовкина.

Стал тут Ванька жить да быть,

Жить да быть, семью сводить.

Как преставился царь Волшан Волшанович,

Попрошают его, Ваньку, на место царское,

И почал Ванюшка царствовать.



ПРИМЕЧАНИЯ


Былина-сказка "Ванька Удовкин сын" известна в единичной записи, что, как предполагают исследователи, свидетельствует о ее принадлежности самому сказителю - Никифору Прохорову, от которого былина была записана П.Н. Рыбниковым в 1860 году. Через одиннадцать лет А. Ф. Гильфердинг записал от Никифора Прохорова десять былин, но "Ваньки Удовкина сына" среди них уже не было. "{Одну из былин}, - сообщал А. Ф. Гильфердинг,- {которые он пел г. Рыбникову, именно про царя Волшана и Ваньку Удовкина, он в настоящее время уже позабыл}". И это обстоятельство тоже в какой-то мере подтверждает авторское происхождение былины, поскольку традиционные сюжеты сказитель почти слово в слово повторил при повторной записи.


Подобные авторские былины тоже представляют несомненный интерес, как примеры непосредственного былинного творчества народных сказителей. Тем более что в данном случае мы имеем дело с авторской былиной одного из луч ших сказителей (Никифору Прохорову принадлежит классический вариант "Михайло Потыка"). Стройность композиции, сюжетную завершенность, выдержанность эпического стиля неизменно отмечают исследователи и в его "Ваньке Удовкине сыне".


Но все авторские былины, записанные от Никифора Прохорова, Абрама Чукова, а также от наиболее выдающегося мастера былинных импровизаций Марфы Крюковой, имеют определенную основу. Для "Ваньки Удовкина сына" такой основой стала популярная сказка о Елене Прекрасной.


Текст публикуется по изданию: {Песни, собранные П. Н. Рыбниковым, т. 2, ? 129}.


{В.И. Калугин}







Суровен Суздалец



Ой ты гой еси, охотничек,

Суровей богат сам Суздалец,

Ездил ты ровно три года,

Не убил ни гуся, ни лебедя,

Ни малова, ни Серова утеночка.

Тут молодец не загнойчив1) был,

Бил коня по крутым бедрам,

У коня бедры разъяряются,

Молодецкое сердечко разгорается.

Поехал сам далече во чисто поле,

Еще того подале ко раздольицу.

Тут стоит сырый дуб,

Сырый дуб колповистый2);

На дубу тут сидит черный вран,

Черный вран, птица вещая,

Провещает человеческим голосом;

Хочет он его подстрелити,

Подстрелити, погубити.

Натягивал тетевычки шелковыя,

Накладывал стрелочки кленовыи;

Возговорит ему черный вран,

Провещает человеческиим голосом:

- Ой ты гой еси, добрый молодец,

Суровен богат сам Суздалец!

Что ты меня подст(р)елишь,

Какую себе корысть в дом получишь?

Пух, перья по чисту полю,

Кровь пустишь по сыру дубу,

По сыру дубу, во сыру землю.

Я скажу тебе диво-дивовище,

Сам тому диву подивуешься:

Поезжай ты далече во чисто поле,

А еще того подале ко синю морю,

Ко широкому, ко чистому раздольицу;

Тут стоит Кумбал-царь,

Кумбал-царь Самородович,

Со многими татарами, с уланами,

Хочит он тебя погубити,

Погубити и сорубити.-

Тут молодец не загнойчив был,

Бил коня по крутым бедрам -

У коня бедры разъяряются,

Молодецкое сердечко разгорается -

Поехал он далече во чисто поле,

Еще того подале ко раздольицу,

Ко раздольицу, ко синю морю.

Ко тому ли ко царю, ко Кумбалу.

Стал по силе поезживати,

Стал татар попугивати,

Попугивати, потукывати;

Где он не проедит - тут улица,

Где он не станет - тут площадью,

Где он не обернится - тут проулычек.

Возговорит тут Кумбал-царь:

- Не велика птица в поле показалася;

Много она в поле начудила,

Начудила и накурила3) ,

Много татар в поле положила!

Ой вы еси, татарищи-уланищи!

Ройте вы ровы глубокие,

Ставьте поторчи4) железные:

Вось ли собака обрушится,

Ево добрый конь набрушится5).-

Первый ров - ево бог перенес,

Другой-то ров - его конь перевез,

Третий ров - обрушился.

Ево добрый конь набрушился.

Берут его за белы руки,

Тысяча бере за руку,

Другая тысяча - за другу руку.

Возговорит добрый молодец,

Суровен богат сам Суздалец:

- Ой гой еси вы, татарищи-уланищи!

Ма-то смерть будет чудная,

Чудная и прокудная6):

Кто у вас помене, тот поближе стань,

Кто у вас поболе, тот подале стань,

Всем бы была она видимая,

Видимая и слышимая.-

Тут они ево слушались:

Кто у них помене, тот поближе стал,

Кто у них поболе, тот подале стал.

Встает тут молодец на резвы ноги,

Он берет татарина за ноги,

Стал татарином помахивати,

Стал он татар попугивати,

Попугивати, потукивати:

Где он не пройдет - туто улица,

Где не повернется - проулычек,

Где он не станет - тут площадью.

Возговорит тут Кумбал-царь:

- Ой ты гой еси, добрый молодец,

Суровен богат сам Суздалец!

Будь ты мне названый брат,

Вот тебе полаты золотой казны,

И отдам тебе коней заповедныих.-

Возговорит добрый молодец,

Суровен богат сам Суздалец:

- Ой ты гой еси, Кумбал-царь!

Видя смерть, отговариваешься,

Братом нарекаешься,

Сулишь полаты золотой казны,

Отдаешь табуны заповедные.



ПРИМЕЧАНИЯ


В знаменитой "Песенной прокламации" П.В. Киреевского, Н.М. Языкова и А.С. Хомякова, опубликованной в 1838 году и призывавшей {соотечественников} собирать {русские народные песни и стихи}, был указан адрес, куда присылать записи: {город Симбирск, на имя Петра Михайловича Языкова}


Это имя старшего из братьев Языковых, {человека чрезвычайно замечательного} (по словам А.С. Пушкина), многое значит в истории русской фольклористики. Вместе с А. М. Языковым он открыл эпическую традицию русского Поволжья, сделал здесь первые записи былин.


25 июля 1838 года П. М. Языков писал брату Александру: "В Головине я открыл богатейший рудник песен и народных богатырских легенд и весь еще не выработал, остались неопрошенными несколько стариков. Я не буду тебе говорить о песнях. Записал я легенду богатырскую Добрыня Никитич в 200 стихов, в которой на пиру и Владимир и Илья Муромец, потом легенду Суровен Суздалец в 100 стихов, в которой упоминается какой-то богатырский царь Кумбал Самородович; легенду Терентий гость в 100 стихов в шуточном тоне; легенду об Иване Заморянине в 60 стихов... О песнях и не буду говорить, записал и их довольно". Перечисленные им былины (до 60-х годов XIX века они еще будут называться {богатырскими легендами, песнями или сказками}) вошли в "Собрание народных песен П.В. Киреевского". А запись былины "Суровен Суздалец" и поныне остается уникальной. Известно всего лишь пять вариантов этой былины, в том числе по "Сборнику Кирши Данилова", где она (как и "Соловей Будимирович") начинается знаменитыми строками: {Высока ли высота поднебесная, глубока глубота акиян-море, широко раздолье по всей земли}...


Но самый полный текст былины "Суровен Суздалец" был записан П.М. Языковым в 1838 году в волжском селе Головино.


Публикуется по изданию: {Собрание народных песен П. В. Киреевского, т. 1, ? 15}.


В.И. Калугин



1) Загнойчивый - вялый, медлительный.


2) Колповистый - наклоненный, кривой.


3) Накурить - набедокурить, напроказить.


4) Поторочи - частокол, заостренные сверху колья.


5) Набрушиться - наткнуться, напороться.


6) Прокудная - зловредная, с ущербом для других.







Сухматий (Сухман)



Ай во славном было городи во Киеви,

Ай у ласкового князя у Владимера

Тут ведь было в ево собран почесен пир,

А поцесён-от пир всё на весь-от мир,

На князьей-то было, всё на бояров,

На сильних, могучиих богатырей.

Ишше все на пиру да напивалисе,

Ишше вси на чесном да наедалисе;

На пиру-ту вси сидят да они хвастают:

Ишше глупой-от хвастат молодой женой,

А разумной-от хвастат родным батюшком,

Разумной-от хвастат родной матушкой.

Ай Владимер-от ведь по полатушкам похаживат,

Ишше сам он говорит да таковы слова,

Говорит своим могущим всем богатырям:

- Ише шьто у мня богатыри сидят не хвастают?

Я спрошу же у тибя, да доброй молодець,

Уж ты руськой сильней всё богатырь мой

Ише тот ли Сухматий-свет Сухматьёвич:

Ты не пьёшь-то у меня, сидишь, не хвастаешь?

- Говорит-то Сухматий-свет Сухматьёвич:

- Уж ты гой еси, ты красно наше солнышко,

Ише тот ли ты князь да всё Владимир-свет!

Я ведь тем резьве тебе теперь похвастаю,

Шьчо привезу я тебе лебёдушку всё ис чиста поля,

Я неранену тебе, всё некровавлёну,

Привезу тебе лебёдочку живу в руках.-

- Уж ты гой еси, Сухматий-свет Сухматьёвич!

Привези мьне-ка лебёдушку-ту завтро ты по утру мне-ка ранному.

Он отходит тут скоро почесён пир;

Ище вси-ти с пиру скоро росходятце.

Тут выходит-то дородьнёй доброй молодець,

Шьчо по имени Сухматий-свет Сухматьёвич,

Он выходит тут из-за столов-то белодубовых,

Из-за тех ли из-за скатертей шолковыих,

Он ведь бьёт-то целом, кланеитце князю со кнегиною,

Шьто со той ли с Опраксеей с королевисьнёй;

Он скорёшенько седлат своего коня доброго.

Он берёт-то всё ведь саблю свою вострую;

Поежжает во чистое поле доброй молодець,

Из циста поля на тихи всё на заводи.

Он не мок найти лебёдушки да не одной негде,

Не найти их-то да он не на заводях,

Не на матушки ни он не на Почай-реки.

Приехал дородьнёй доброй малодець:

- Эко горюшко мне теперь, да добру молодцу!

Не поеду я во красен теперь в Киев-град,

Я поеду, съежжу я теперь всё ко Непрё-реки.-

Приежает, свет, он ко Непрё-реки:

А ведь Непрё-то река течёт всё помутиласе;

Проговорила она всё с им языком человеческим.

- Уж ты гой еси, дородьнёй доброй молодець,

Уж ты сильней богатырь со сьвятой Руси,

Ты по имени Сухматий-свет Сухматьёвич!

Не гледи-тко на меня, на матушку Непрё-реку;

Погледишь ты на меня, да ты не бойсе всё;

Я ведь, матушка-река, ис силушки повышла всё;

Там стоят-то за мной, за матушкой Непрё-рекой,

Стоит-то тотаровей поганых десеть тысечей;

Как поутру-ту они да всё мосты мосьтят,

Всё мосты они мосьтят, мосты калиновы:

Они утром-то мосьтят - я ночью всё у их повырою;

Помутилась я, матушка Непрё-река,

Помутилась-то всё да я изьбиласе.-

Тут поехал-то дородьнёй доброй молодець,

Он за матушку поехал за Непрё-реку

По тому-ту всё по мосту по калинову;

Он ведь стал-то тотар да побивать да всё поежживать,

Он конём их стал топтать да всё на саблю востру брать.

Как один-от был идолишо поганое,

Он стрелял-то всё в дородьня добра молодца

А в того ли-то в Сухматия Сухматьёвича;

Он направил свою всё калену сьтрелу,

Он просьтрёлил у ево да всё как правой бок;

Ише вышла пуля-та всё в левой бок.

Тут ведь спал-то со добра коня дородьнёй доброй молодець

Ише тот ли Сухматий-свет Сухматьёвич;

Он ведь взял-то из травы да всё сорвал листков,

Он обкладывал листами всё раны свои кровавыя;

Он с того-то всё ишё с горя великого

Он выдёрьгивал лесину из сырой земли,

Он как стал-то лесиноцькой посьвистывать,

Он ведь стал-то дубиночкой помахивать;

Он прибил-то ведь поганых всих тотарь-то тут

Не оставил он ведь силы всё на сёмяна.

Да восталось дубиночки-то всё один обломочек;

Тут ведь скоро он садилсэ на добра коня;

Приежает ко городу ко Киеву,

Он ко ласковому князю ко Владимеру;

Ай выходит скоро князь его стрецять всё на широкой двор,

Говорит-то он ему всё таковы реци:

- Ты привёз ли мне, дородьнёй доброй молодець

А по имени Сухматий-свет Сухматьёвич,

Ты привёз ли мне лебёдочку неранену,

Ты неранену лебёдочку, всё некровалену;

Ты живу-ту мне в руках хотел привезьти да всё немёртвую? -

Говорит-то тут Сухматий-свет Сухматьёвич:

- Мне-ка было, моё ты красно солнышко,

Мне ведь было всё ведь тут не до лебёдушки:

Подошла-то тут силушка тотарьская,

Ай у матушки стоит всё у Непрё-реки,

Ай стоели тотарь всё десеть тысецей,

Всё мосьтили мосты они калиновы;

Они утром-то мосьтят, да ноцью выроет

Ишше матушка-та всё-то уж Непрё-река; -

Вода-то всё в реки да помутиласе.

Я изьбил-то ведь тут поганых всех тотар-то их,

Не оставил я ведь их силы на сёмяна.-

Ай спроговорит ведь тут да нашо красно солнышко

Как Владимер всё, князь да стольне-киевской:

- Посадите-ко дородьня добра молодца

Ай во ту ево во тёмницю во тёмную -

Ай пустым-то всё он хвастает, напрасным тут.-

Посадили-то в тёмницю добра молодца.

Посылат скоро Добрынюшку-ту всё ведь князь проведывать:

- Уж ты съезьди-ко, Добрынюшка Никитич млад,

Съезди, съезди ты ко матушки к Непрё-реки,

Розышши-ко, росматри да силу битую.-

А приехал Добрынюшка к Непрё-реки -

Намошшоны тут мосты, мосты калиновы;

Ай прибита всё силушка тотарьская;

Да нашол-то Добрынёчка обломочек,

Всё обломочек нашел этой дубиночки;

Он привёз-то князю всё на посмотреньичо.

Они свесили-то ету всё дубиночку,-

Потянула дубина девяносто пуд.

Говорил-то Владимер князь да стольнё-киевчькой:

- Вы отмыкайте-тко подите скоро тёмну тёмницю;

Уж я буду Сухматья-та Сухматьёвича,

Я ведь буду-ту ево да теперь миловать,

Буду миловать ево да буду жаловать:

Надорю я ему города да всё с посёлками.-

Отмыкали-то ево да скоро тёмьну тёмьницю,

Выпускают-то дородьня добра молодца,

Ишше сыльнёго могуцёго богатыря

Да того ли Сухматья-свет Сухматьёвича.

Говорят-то ему да всё росказывают:

- Уж ты гой еси, богатырь святоруськия

Ты по имени Сухматий-свет Сухматьёвич!

Да ведь хоцёт тебя князь Владимер, хоцёт миловать,

Хоцёт миловать тебя да хоцёт жаловать,

Подарить-то хоцёт город всё с посёлками.-

Говорит-то тут Сухматей-свет Сухматьёвич:

- Не умел миня Владимир-князь ведь жаловать!

Я тепереце поеду во чисто поле.-

Он садилсэ тут скоро на добра коня,

Он поехал скоро во чисто поле;

Он приехал во чисто поле роскатисто,

Он отдёрнул-то листки от ран кровавых всё,

Говорил-то ведь сам да таковы слова:

- Уж ты гой еси, мои раны кровавыя!

Протеки-ткосе из ран да всё Сухман-река,

Шьчо Сухман-то протеки-тко, река быстрая,

Хоть у беднаго дородьня добра молодца,

Хошь у руського могуцёго богатыря

У того ли у Сухматья-свет Сухматьёвича! -

Протекала тут ведь Сухман да рецька быстрая,

Выбегала у его всё кровь горячая.

Наказал ишё своему коню доброму:

- Уж ты конь, ты всё конь, моя да лошадь добрая!

Ты не стой, не плаць у тела богатырьского,

Ты поди-косе, беги да куды хошь поди,

Во луга ступай-поди да во зелёныя,

Ты питайсе-ко всё травой шелковою,

Ходи пей-косе ключову-то сьвежу воду

Шьто ис той ли ты из матушки Сухман-реки.-

Ишше тут-то ведь Сухматью-свет Сухматьёвицю

Тут славы-ти всё поют, да он представилсэ,

Он представилсэ тут да всё преконьцилсэ;

Всё славы про то поют, все в старинах скажут.



ПРИМЕЧАНИЯ


Былина о богатыре Сухмане, равно как и сам образ его, принадлежит к высочайшим образцам русского народного эпоса. В основе былины - конфликт богатыря с князем Владимиром, его битва с татарами и трагическая смерть. Былина отличается композиционной завершенностью, эмоциональной выразительностью. Именно в ней создан замечательный образ {Непр-реки} - защитницы русской земли, обращающейся к богатырю со словами:


- ...Не гледи-тко на меня, на матушку Непрё-реку;

Погледишь ты на меня, да ты не бойсе всё;

Я ведь, матушка река, ис силушки повышла всё:

Там стоят-то за мной, за матушкой Непрё-рекой,

Стоит-то тотаровей поганых десеть тысечей;

Как поутру-ту они да всё мосты мосьтят,

Всё мосты они мосьтят, мосты калиновы:

Они утром-то мосьтят - я ночью все у их повырою;

Помутилась я, матушка Непре-река,

Помутилась-то всё да я изьбиласе.


"Первоначальной основой былины, - считает современный исследователь С.Н. Азбелев, - возможно, послужило повествование о торопецком князе Кунтувдее, который, служа киевскому князю, побеждал половцев в 1183 и 1184 годах, после чего был несправедливо взят под стражу а впоследствии пожалован городом". Но подобных несправедливостей было немало, они тоже относятся к числу повторяемых "эпических ситуаций". Вполне возможно, что возникновение былинного образа Сухмана связано не только с княжеской несправедливостью (в том числе и к торопецкому Кунтувдею), но и с рассказом Никоновской летописи под 1148 годом о переяславском богатыре Демьяне Куденевиче, так же как былинный Сухман, защитившем свой город и умершем после боя от ран.


Известен и книжный вариант былины - древнерусская "Повесть о Сухмане", а также оригинальная алтайская былина "Суханьша Замантьев" (Былины и песни Южной Сибири..., ? 18).


Публикуемый текст записан А.В. Марковым от Аграфены Матвеевны Крюковой (Беломорские былины. М., 1901, ? 11).


В.И. Калугин







Королевичи из Крякова



Из того было из города из Крякова,

С того славнаго села да со Березова,

А со тою ли со улицы Рогатицы,

Из того подворья богатырского

Охвочь ездить молодец был за охвоткою;

А й стрелял-то он да й гусей-лебедей,

Стрелял малых перелетных серых утушок.

То он ездил по роздольицу чисту полю,

Целый день с утра ездил до вечера,

Да й не наехал он ни гуся, он ни лебедя,

Да й не малого да перелетнаго утенушка.

Он по другой день ездил с утра до пабедья,

Ен подъехал-то ко синему ко морюшку,

Насмотрел две белых две лебедушки:

Да на той ли как на тихоей забереги,

Да на том зеленеем на затресьи1)

Плавают две лебеди, колыблются.

Становил-то он коня да богатырскаго,

А свой тугой лук розрывчатой отстегивал

От того от праваго от стремечка булатнёго,

Наложил-то он и стрелочку каленую,

Натянул тетивочку шелковеньку,

Хотит подстрелить двух белыих лебедушок.

Воспроговорили белые лебедушки,

Проязычили языком человеческим:

- Ты удаленькой дородней добрый молодец,

Ай ты, славныя богатырь святорусский!

Хоть нас подстрелишь двух белыих лебедушек,

Не укрятаешь2) плеча могучаго,

Не утешишь сердца молодецкаго.

Не дви лебеди мы есть да не дви белыих,

Есть две девушки да есть две красныих,

Две прекрасныих Настасьи Митриёвичны.

Мы летаем-то от пана от поганаго,

Мы летаем поры-времени по три году,

Улетели мы за синее за морюшко.

Поезжай-ко ты в роздольице чисто поле,

Да й ко славному ко городу ко Киеву,

Да й ко ласкову князю ко Владымиру:

А й Владымир-князь он ест-то пьет и проклаждается

И над собой незгодушки не ведает.

Как поедешь ты роздольицем чистым полем

Да приедешь ты к сыру дубу крякновисту,

Насмотри-тко птицу во сыром дубе,

Сидит птица чёрной ворон во сыром дубе,

Перьице у ворона черным-черно,

Крыльицо у ворона белым-бело,

Перьица роспущены до матушки сырой-земли.-

Молодой Петрой Петрович королевской сын

На коне сидит, сам пороздумался:

- Хоть-то подстрелю двух белых лебедушок,

Да й побью я две головки бесповинныих,

Не укрятаю плеча могучаго,

Не утешу сердца молодецкаго.-

Ён сымает эту стрелочку каленую,

Отпустил тетивочку шелковеньку.

А й свой тугой лук розрывчатой пристегивал

А й ко правому ко стремечки булатнёму,

Да й поехал он роздольицем чистым полем

А й ко славному ко городу ко Киеву.

Подъезжал он ко сыру дубу крякновисту,

Насмотрел ён птицу черна ворона;

Сиди птица черный ворон во сыром дубе,

Перьицо у ворона черным-черно,

Крыльицо у ворона белым-бело,

А й роспущены перьица до матушки сырой-земли:

Эдакою птицы на свети не видано,

А й на белоем да й не слыхано.

Молодой Петрой Петрович королевской сын

Он от праваго от стремечки булатнёго

Отстянул свой тугой лук розрывчатой,

Наложил ён стрелочку каленую,

Натянул тетивочку шелковеньку,

Говорил-то молодец да й таковы слова:

- Я подстрелю эту птицу черна ворона,

Его кровь-то росточу да по сыру дубу,

Его тушицю спущу я на сыру землю,

Перьицо я роспущу да по чисту полю

Да по тою долинушке широкою.-

Воспроговорил-то ворон птица черная,

Испровещил да языком человеческим:

- Ты удаленькой дородний добрый молодец,

Славныя богатырь святорусския!

Ты слыхал ли поговорке на святой Руси:

В кельи старця-то убить - так то не спасенье,

Черна ворона подстрелить - то не корысть получить,

Хоть подстрелишь мене, птицю черна ворона,

И поросточишь мою кровь ты по сыру дубу,

Спустишь тушицю на матушку сыру-землю,

Не укрятаешь плеча да ты могучаго,

Не утешишь сердця молодецкаго.

Поезжай-ко ты во славной стольнёй Киев-град,

Да й ко славному ко князю ко Владымиру,

А й у славнаго-то князя у Владимира

Есть почестен пир да й пированьицо,

То он ест да пьет да й проклаждается.

Над собою князь невзгодушки не ведает:

То ведь ездит поляничищо в чистом поли,

Она кличет-выкликает поединщика.

Супротив собя да й супротивника,

Из чиста поля она наездника:

- Он не даст ли мне-ка если поединщика,

Супротив меня да й супротивника,

Из чиста поля да что наездника.

Разорю я славной стольной Киев-град,

А ще чернедь-мужичков-то всех повырублю,

Все божьи церквы-то я на дым спущу,

Самому князю Владимиру я голову срублю

Со Опраксией да королевичной.-

Молодой Петрой Петрович королевской сын

На добром коне сидит, сам пороздумался:

- То слыхал я поговорю на святой Руси:

В кельи старця-то убить, так то не спасенье,

Черна ворона подстрелить, то не корысть получить;

Хоть я подстрелю-то птицу черна ворона,

Росточу-то его кровь да по сыру дубу,

Его тушицу спущу да й на сыру землю,

Роспущу-то его перьице да й по чисту полю

Да по тою по долинушке широкою,-

Не укрятаю плеча-то я могучаго

И не утешу сердця молодецкаго.-

Он сымает эту стрелочку каленую,

Отпустил тетивочку шелковую,

А свой тугой лук розрывчатой пристегивал

А й ко правому ко стремечки к булатнёму,

На кони сидит да й пораздумался:

- Прямоезжею дороженькой поехать в стольнёй Киев-град,

То не честь мне-ка хвала да й от богатырей,

А й не выслуга от князя от Владымира,

А поехать мне дорожкой во чисто поле,

А й ко тою поляницищу удалою,

А й убьет-то поляница во чистом поле.

Не бывать-то мни да на святой Руси,

А й не видать-то молодцю мне свету белого.-

Он спустил коня да й богатырскаго,

Ён поехал по роздольицу чисту полю,

Ён подъехал к поляници ко удалою.

Оны съехалися, добры молодцы, да й поздоровкались,

Они делали сговор да й промежду собой,

Как друг у друга нам силушки отвёДати:

Нам розъехаться с роздольица чиста поля

На своих на конях богатырскиих,

Приударить надо в палици булатнии,

Тут мы силушки у друг друга отведаем.

Порозъехались они да на добрых конях

По славному роздольицу чисту полю;

Они съехались с роздольица чиста поля

На своих на добрых конях богатырскиих.

Приударили во палици булатнии,

Они друг друга-то били не жалухою,

Со всей силушки да богатырскии,

Били палиц'ми булатнима да по белым грудям.

И у них палици в руках да погибалися,

А й по маковкам да й отломилися;

А й под нима как доспехи были крепкии,

Ени друг друга не сшибли со добрых коней,

Да й не били оны друг друга, не ранили,

Никоторого местечка не кровавили.

Становили молодци оны добрых коней

И они делали сговор да промежду собой,

Порозъехаться с роздольица чиста поля

На своих на добрых конях богатырскиих,

Приударить надо в копья муржамецкия,

Надо силушки у друг друга отведати.

Порозъехались с роздольица чиста поля

На своих на добрых конях богатырскиих,

Приударили во копья муржамецкия,

Они друг друга-то били не жалухою,

Не жалухою-то били по белым грудям.

У них копья-ты в руках да погибалися,

А й по маковкам да й отломилися;

А й под нима как доспехи были крепкии,

Ёни друг друга не сшибли со добрых коней,

То не били оны друг друга, не ранили,

Никоторого местечка не кровавили.

Становили добрых коней богатырскиих,

Говорили молодцы-то промежду собой:

Опуститься надо со добрых коней

А й на матушку да й на сыру-землю,

Надо биться-то нам боем рукопашкою,

Тут у друг друга мы силушку отведаем.

Выходили молодци они с добрых коней,

Становилися на матушку сыру-землю

Да й пошли-то биться боем рукопашкою.

Молодой Петрой Петрович королевской сын

Он весьма был обучен бороться об одной ручке;

Подошол он к поляницищу удалою,

Да й схватил он поляницу на косу бодру,

Да й спустил на матушку сыру-землю,

Вынимал-то свой он нож булатнюю,

Заносил свою да ручку правую,

Заносил он ручку выше головы,

Да й спустить хотел ю ниже пояса -

Права ручушку в плечах да застоялася,

В ясных очушках да й помутился свет.

То он стал у поляницы повыспрашивать:

- Ты скажи-тко, поляница, мне проведай-ко:

Ты с коей Литвы, да ты с коей земли,

Тобе как-то, поляничку, именем зовут

И удалую звеличают по отечеству? -

Говорила поляница и горько плакала:

- Ай ты, старая базыка новодревная,

Тоби просто надо мною насмехатися,

Как стоишь ты на моей белой груди

И в руках ты держишь свой булатний нож,

Ты хотишь пластать мои да груди белыи,

Доставать хотишь мое сердце со печеней.

Есть стояла я бы на твоей белой груди,

Да пластала бы твои я груди белыи,

Доставала бы твоё да сердце с печеней,

Не спросила б я отця твоего, матери,

А ни твоего ни роду я ни племени.-

Розгорелось сердце у богатыря

А у молода Петроя у Петровича.

Ён занес свою да ручку правую,

Ручку правую занес он выше головы,

Опустить ю хочет ниже пояса,-

Права ручушка в плечи да застояласе,

В ясных очушках да помутился свет.

То он стал у поляници повыспрашивать:

- Ты скажи-тко, поляница, мне проведай-тко:

Ты коей земли да ты коей Литвы,

Тобя как-то, поляничку, именем зовут,

Тобя как-то звеличают по отечеству? -

Говорила поляница таковы слова:

- Ай ты, славныя богатырь святорусския!

А й ты когда стал у меня выспрашивать,

Я стану по то тобе высказывать:

Родом есть из города из Крякова,

Из того села да со Березова,

А й со тою ли со улицы Рогатицы,

Со того подворья богатырскаго,

Молодой Лука Петрович королевской сын.

Увезен был маленьким робеночком:

Увезли меня татара-ты поганыи,

Да и во ту во славну в хоробру Литву,

То возростили до полного до возросту;

Во плечах стал я иметь-то силушку великую,

Избирал коня соби я богатырскаго,

Я повыехал на матушку святую Русь

Поискать собе я отца-матушки,

Поотведать своего да роду-племени.-

Молодой Петрой Петрович королевской сын,

Ён скорошенько соскочит со белой груди,

То и берет его за ручушки за белыи,

За него берет за перстни за злаченые,

То здымал его со матушки сырой-земли,

Становил он молодця да и на резвы ноги,

На резвы ноги да и супротив собя,

Целовал его в уста он во сахарнии,

Называл-то братцем соби родныим.

Ены сели на добрых коней, поехали

Ко тому ко городу ко Крякову,

Ко тому селу да ко Березову,

Да ко тою улици Рогатицы,

К тому славному к подворью богатырскому;

Приезжали-то оны да и на широкой двор,

Как сходили молодцы они с добрых коней,

Молодой Петрой Петрович королевской сын

Он бежал скоро в полату белокаменну;

Молодой Лука Петрович королевской сын

А и стал по двору Лука похаживать,

За собою стал добра коня поваживать.

Молодой Петрой Петрович королевской сын

Ён скоренько шол полатой белокаменной,

Проходил ён во столову свою горенку,

Ко своей ко родной пришел матушке:

- Ай ты свет моя да и родна матушка!

Как-то был я во роздольице в чистом поли,

Да и наехал я в чистом поли татарина,

А кормил я его ествушкой сахарною,

Да и поил я его питьицем медвяныим.-

Говорит ему тут родна матушка:

- Ай же свет моё чадо любимое,

Молодой Петрой Петрович королевской сын!

Как наехал ты в чистом поли татарина,

То не ествушкой кормил бы ты сахарною,

То не питьицем поил бы ты медвяныим,

А й то бил бы его палицей булатною,

Да й колол бы ты его да копьём вострыим.

Увезли у тобя братця они родного,

Увезли-то ёны малыим робёночком,

Увезли его татары-ты поганыи! -

Говорил Петрой Петрович таковы слова:

- Ай ты свет моя да родна матушка!

Не татарина наехал я в чистом поле,

А й наехал братця соби родного,

Молода Луку да я Петровича.

А й Лука Петрович по двору похаживат,

За собой добра коня поваживат.-

То честна вдова Настасья-то Васильевна

Как скорешенько бежала на широкой двор,

Да й в одной тонкой рубашечке без пояса,

В одных тонкиих чулочиках без чоботов,

Приходила к своему да к сыну родному,

К молоду Луки да й ко Петровичу,

Ёна брала-то за ручушки за беленьки,

За него-то перстни за злаченыи,

Целовала во уста его в сахарнии,

Называла-то соби да сыном родныим;

Да й вела его в полату белокаменну,

Да вела в столову свою горенку,

Да й садила-то за столики дубовыи,

Их кормила ествушкой сахарною,

Да й поила-то их питьицем медвяныим.

Они стали жить-быть, век коротати.



ПРИМЕЧАНИЯ


В былине развивается тема, чрезвычайно характерная для многих произведений устного народного творчества, отразивших эпоху золото-ордынского ига, половецких и хазарских походов: похищение и увод в плен малолетних детей, сестер, братьев и поиски их, основанные на драматическом узнавании или неузнавании друг друга. В народной песне "Вот не шум шумит, да не гром гремит..." пленная {русская нянюшка} узнает в {млад татарщенке} своего внука, а в былинах богатырь Михайло Козарин узнает свою сестру, а богатыри Петрой Петрович и Михайло Дородович - братьев.


Молодой Петрой Петрович едет на службу в стольный Киев-град к князю Владимиру и встречает в поле {поляницищу удалою}. Происходит традиционный богатырский поединок, во время которого Петрой Петрович узнает в {поляницище} своего родного брата Луку Петровича, увезенного в плен {маленьким ребеночком}. При этом всюду в описании их встречи и боя речь идет не о богатыре, а о {богатырше-полянице (говорила поляница и горько плакала)}. Объясняется это тем, что сказитель Т. Г. Рябинин полностью "перенес" описание боя из своей же былины "Илья Муромец и дочь его"


Текст рябининского варианта публикуется по изданию: {Гильфердинг А.Ф. Онежские былины. 3-е изд., т. 2, ? 87}.


В.И. Калугин


1) Затресье - берег, заросший тростником, осокой.


2) Укрятать - укротить, утомить.







Братья Дородовичи



Поехал Михайло Дородович,

Поехал гулять во чисто поле

И выехал на гору высокую,

Розвертывал трубку подзорнюю,

Глядел-смотрел во чисто поле.

Увидел он там три знаменья:

Первое знамя белым-бело,

Другое знамя красным-красно,

Да й третье-то знамя черным-черно.

Как поехал Михайло Дородович

Ко тем-то ко трём он ко знамечкам,

Начал ево бурушко поскакивать,

Из-под копыт-то он долы вымётывать

По целой овчины барановой.

Приехал ко тем ко трем ко знамениям.

И первое знамя стоит бел шатер,

А другое знамя на шатри маковка,

А третье-то знамя стоит ворон конь.

И соходил Михаиле со добра коня,

И надовал коню пшена белоярова,

А й сам он зашол во белой шатер.

Во белом шатри удалой доброй молодец,

Уж он многима ранами раненой.

И как спросил он удала добра молодца:

- И ты удалой дороднии добрый молодец!

Уж ты где-ка бит, где-ка раненой? -

Как сказал ему удалой доброй молодец:

- Уж был я во лугах во Кургановых,

Ино я бился с погаными татарами,

И наконец мне-ка измена состояласе,

И у туга лука тетивка порываласе,

Булатняя палица поломаласе,

Копьё в череню поросшаталосе,

И востра сабля пополам переломаласе.

Тут обступили поганые татарове,

Тут меня били да ранили.-

Как выходит Михаиле из бела шатра,

Садился Михаиле на добра коня,

Развёртывал трубку подзорнюю,

Он смотрел во луга во Кургановы.

Уже сколько стоит лесу темнаго,

Да й столько поганых татаровей,

Да й сколько в чистом поли кувыль-травы,

А тово боле поганыих татаровей.

И тут-то молодца страх-от взял.

- Как кудамне-ка ехать, кудаконя мне гнать?

Как ехать мне в луга, так убиту быть,

А домой мне-ка ехать, нечим хвастати.-

И как поехал он в луга во Кургановы,

И уж он луком перебил силы сметы нет,

Копьем переколол силы сметы нет,

Да й палицей прибил силы сметы нет,

Да й саблей перерубил силы сметы нет,

И наконец тово измена состояласе,

И у туга лука тетивка порваласе,

Булатняя палица поломаласе,

Копье в череню росшаталосе,

Востра сабелька пополам переломиласе,

И обступили поганые татарове,

Да й хочут добра молодца с коня стащить.

Ино ево была головушка удалая,

Да й вся была натура молодецкая.

Как скочил Михайло с добра коня,

А хватал он поганого татарина

За его ли за поганые за ноги,

Начал он татарином помахивать,

Куда махнёт - туды улица,

Назад отмахнё - переулочек.

И то оружье по плечу пришло,

Прибил он татар до единого,

И уж он сам сказал таково слово:

- И ты родись-ко головушка удалая,

А худа голова бы лучше не была.-

Садился Михайло на добра коня,

Поехал Михайло ко белу шатру,

И как приехал Михайло ко белу шатру,

Надавал коню пшена белоярова.

И заходит Михайло во бел шатер,

И спросил Михайло добра молодца:

- Ты удалой дородний доброй молодец!

Ты которого отца, которой матери?

Я твоему бы отцу ведь поклон отвёз.-

И как сказал ему удалой доброй молодец:

- Как по имени зовут меня Федором,

А по отечеству Федор Дородович,

А больше я с тобой говорить не могу.-

И как тово часу молодцу смерть пришла.

А сказал тут Михайло Дородович:

- Да й видно, ты родимой мне брателко,

Да й старшой-от Федор Дородович.-

Да й предал он его тело сырой земли,

А своим он родителям поклон отвёз.




В основе сюжета этой былины, как и в былине о братьях Петровичах ("Королевичи из Крякова"), лежит встреча с "неузнанным" братом, но Михайло Дородович узнает своего старшего брата Федора Дородовича при еще более драматических обстоятельствах, чем королевичи Петрой Петрович и Лука Петрович.


Сначала герой наезжает в чистом поле на шатер с добрым молодцом {многими ранами раненой}. Затем сам бьется с татарами, побеждает их и, вновь возвратившись в шатер к раненому молодцу, спрашивает у него: {Ты которого отца, которой матери? Я твоему бы отцу ведь поклон отвез?} Умирающий молодец называет свое имя - Федор Дородович. Так братья "узнают" друг друга. Михайло Дородович хоронит своего старшего брата Федора Дородовича в чистом поле и отвозит от него {родителям поклон}.


Былина довольно редкая, известная всего лишь в нескольких записях, одна из которых сделана А. Ф. Гильфердингом на Кенозере 13 августа 1871 года от тридцатипятилетнего крестьянина А. Д. Костина.


Публикуется по изданию: {Гильфердинг А.Ф. Онежские былины. 4-е изд. М.- Л., 1951, т. 3, ? 247}



В.И. Калугин







Данило Игнатьевич



Заводил государь да почестен пир

На многии на князи, на бояра,

На сильни могучи богатыри,

На вси поляници удалыи.

И вси во пиру пьяны веселы,

И вси во честном приросхвастались.

Да иной-то похваста золотой казной,

А иной-то похваста своею удатью.

А й за тым столом белодубовым,

За той скамеечкой каленовою,

Сидит старый Данилушко Игнатьевич.

Он не ест-то, не пьет, сам не кушаё,

А ничего сам в пиру не хвастае.

Говорит царь таково слово:

- Престаревшии Данилушко Игнатьевич!

Ты чего сидишь в пиру кручинишься,

Ты чего сидишь в пиру печалишься?

Али место в пиру не по отчине,

Али чарой в пиру тебя приобнесли,

Али пьяница над тобой усмехнуласи? -

Говорит Данилушка Игнатьевич:

- Бласлови, осударь, слово повымолвить,

Не сруби, осударь, буйной головы,

Не вынь сердца со печенью.

Бласлови Данилу в монастырь итти,

Как постричься во старци во черныи,

Поскомидиться во книги спасеныя,

При старости Данилы бы душа спасти.-

И говорит царь таково слово:

- Престаревшии Данилушко Игнатьевич!

Благословил бы я тебя в монастырь пойти,

Как прознают орды неверныи,

Проведают цари нещасливыи,

Так Киев-град щепой возьмут,

Да церкви божьи на дым спустят,

Меня, осударя, в полон возьмут.-

- Есть у меня чадо и в девять лет.

Когда будет чадов в двенадцать лет,

И будет стоять по городи по Киеви,

И по тебе, Владимир стольне-киевской.-

Наш грозный царь Иван Васильевич,

Наш грозный царь Иван Васильевич

Благославил Данилу в монастырь пойти

Как постричься во старци во чорныи,

Поскомидиться во книги спасеныя,

При старости Данилы бы душа спасти.

И прознают орды неверныи,

Проведают цари нещасливыи.

Да заводил осударь почестен пир.

На многии на князи, на бояра,

На сильни могучи богатыри,

На вси поляницы удалыи.

И вси во пиру пьяны веселы,

Вси во честном приросхвастались.

Да иной похваста золотой казной,

Да иной-то хвастает своей удатыо,

А иной-то хвастает добрым конём,

И сам осударь-та не ест, не пьё,

Сам в пиру ничим не тешитси,

Ничим в пиру он не хвастаё.

Говорит царь таково слово:

- Ой вы, князи, вси бояра,

Вси сильни могучии богатыри,

Вси поляшщи удалыи.

Выбирайте-тко мне поединщика

Ехать во далечо чисто поле,

Нам сила считать, полки высмекать,

Вывести перед сметой на золот стол.-

Из-за тых столов белодубовых

Из-за той скамеечки кленовыя,

Выставае молодой Иванушко Данилович.

Он князьям-то бьё о леву руку,

Самому осударю о праву руку:

- Еду во далечо в чисто поле,

Всю силу считаю, полки высмекаю,

Приведу перед сметой на золот стол.-

Говорит царь таково слово:

- Нет ли поматорее ехать добра молодца?

И говорят вси князи, вси бояра,

Вси сильни могучи богатыри,

Вси поляницы удалыи:

- Видеть добра молодца по походочкам,

Видеть добра молодца по поступочкам.-

Наливал осударь чару зелена вина,

Весом та чара полтора пуда.

Мерой-то чара полтора ведра.

Принимал Иванушка единой рукой,

Выпивал Иванушко на единый дух.

Видли добра молодца сядучись,

Не видли молодца поедучись.

А в чистом поли курева стоит,

Курева стоит, дым столбом летит.

Навстречу бежит родный батюшко,

Он голосом кричит, шляпой маше:

- Молодой Иванушка Данильевич!

Ты не едь-ко в целый гуж,

Ты едь-ко в полгужа,

Ты силу руби с одного плеча.

Молодой Иванушка Данильевич,

Он во день ездил по красну по солнышку,

Он в ночь ездил по лунну по месяцу,

И налил коню пшеницы белояровой,

И сам молодец спать-то лёг.

Проснулся добрый молодец, стоит конь добрый,

Не ест травы шелковыи,

Не зоблет пшеницы белояровой.

Он бьё коня по тучным ребрам:

- Волчья еда, травяной мешок.

И что же ты не зоблешь пшеницы белояровой,

Не ешь травы шелковыи? -

Жерствуе конь языком человечьиим:

- Над тобой знаю незгодушку великую,

Над собой знаю незгодушку великую.

Копали татары поганыи,

Копали три погреба глубокиих

И клали рогатинки звериныя.

И первый тот погреб перескочу,

И другой тот погреб перескочу,

Третьяго погреба не могу скочить,

Упаду во погребы глубокии,

Во ты рогатинки звериныи.

Обневолят тебя, добра молодца,

Во ты во путинки шелковыи,

Во ты железа во немецкии.-

Он бьё коня по тучным ребрам:

- Волчья еда, травяной мешок!

Ты не знашь незгодушки, не ведаешь.-

И садился Иванушко на добра коня,

В чистом поли'ще курева стоит,

Курева стоит, дым столбом летит.

Приезжал к татаровым поганыим.

Он первый тот погрёб перескочил,

Он другой тот погреб перескочил,

Говорит конь доброй языком человечьиим,

Говорит молоду Иванушку Данильевичу:

- Молодой Иванушко Данильевич!

Дай-ко ты-ка мне здох здохнуть.

Перескочу погреб и третий.-

Богатырское сердце розретивилось,

Он бьё коня по тучным ребрам,

Упал конь во погребы глубокии,

Во ты рогатинки звериныи.

Обневолили добра молодца,

Связали ручки белыи,

Во тыи путинки шелковыи,

Во ты железа немецкии.

Расплакался добрый молодец.

Богородица Иванушку глас гласит:

- Молодый Иванушко Данильевич!

Здынь-ко правую ручку выше головы,

Левую ручку ниже пояса,

И розлопают путинки шелковыи,

И рострескают железа немецкии.-

Молодый Иванушко Данильевич

Правую ручку выше головы,

Левую ручку ниже пояса.

Розлопали путинки шелковыи,

Рострескали железа немецкии,

Он хватил татарина, кой больше всих,

Он стал татарином помахивать,

Куды махнёт - туды улкамы,

Куды перемахнёт - переулкамы.

И добро оружье татарское,

Гнется татарин - не ломится,

На жиловы татарин подавается,

Во вси стороны татарин поклоняется.

Куды махнёт - туды улкамы,

Куды перемахнёт - переулкамы.

И та дорожка очищена

Молодым Иваном Данильевичем.




Подвиги малолетних богатырей - один из излюбленных эпических сюжетов. Знаменитый Волх Всеславьевич собирает свою дружину во {двенадцать лет}; Вольга с пяти лет постигает все {хитрости-мудрости}; Василий Буслаев показывает свой буйный нрав уже {семи годов}. Есть былина о малолетнем Потапе Артамоновиче, а также прозаическая "Гистория о Киевском богатыре Михаиле сыне Даниловиче двенадцати лет".


В былине о Даниле Игнатьевиче таким малолетним богатырем предстает сын Данилы, {чадо в двенадцать лет} Иванушко Данилович. Он после ухода Данилы Игнатьевича в монастырь ({при старости Данилы бы душа спасти}) остается единственным защитником Киева от {орды неверныи}. Вспомним, что и Василий Буслаев под старость собирается {душа спасти}, отправляется в паломничество, правда не веря при этом {ни в сон, ни в чох}, а в некоторых вариантах былины "Сорок калик" калики перехожие тоже предстают богатырями, решившими искупить свои грехи.


Интересная расшифровка сюжета былины "Данило Игнатьевич" принадлежит академику Б.А. Рыбакову ({Древняя Русь. Сказания. Былины. Летописи. М., 1963}), обратившему внимание на близость образа былинного Данилы с легендарным паломником Даниилом, автором "Хождения" в Иерусалим (1106-1108). Б.А. Рыбаков считает, что былинный Данила и паломник Даниил - одно и то же лицо: дипломат, писатель, калика перехожий, а до ухода в монастырь - богатырь, совершивший целый ряд подвигов, сохранившихся в эпической памяти народа.


Текст былины записан А.Ф. Гильфердингом на Выгозере 15 июля 1871 года от Е.А. Зубовой, по прозвищу Лисица.


Публикуется по изданию: {ГильфердингА.Ф. Онежские былины. 3-е изд., т. 2, ? 192}.


В.И. Калугин







Ермак и Калин-царь



А й не волна ли как на мори расходиласи,

А й не сине море всколыбалоси,

А й взволновался да ведь Калин-царь,

А й на славный на стольный на город на Киёв он.

А й на солнышка князя Владимира,

А й как он на святую Русь.

А й как брал ён с сорока земель

А й как сорок ён королей да королевичев;

А й за кажным королём королевичем

А й как силы было как по сороку уж тысячей.

А й как брал ён пятьсот князей да бояр ён неверныих,

А й за кажным силы по сороку было тысячей.

А й как пришел он под славный под стольнии

А й под город по Киев он,

А й становился ён ко матушки да Елисей-реки,

А й во ты во поля во Елисина.

А й как тут безбожный Калин-царь

Призывал он посланника да любезнаго,

А й как сам говорил он посланнику таково слово:

- Ай же ты, посланник любезный!

А й неси как мою чернилицу да вальячную1),

А й неси моё перо как лебединое,

А й неси лист бумагу гербовую.-

А й как тут безбожный Калин-царь,

А й садился он да на ременчат стул,

А к тому он столику ко дубовому,

А й как начал он ёрлуков да написывать,

А й как начал силу свою он да назначивать,

А й писал уж как силушки много да тысячей,

А й как ён ерлуки запечатывал,

Подавал-то он посланнику да любезному.

А й как говорил ён ему таковы слова:

- Ай же ты посланник любезныий безызменныий!

А й бери ерлуки во белы руки,


А ступай-ко садись на добра коня,

А й поезжай-ко ты во славный во Киев во город-от,

А й ко солнышку ко князю едь прямо на широк двор.

А станови-тко добра коня осерёдь двора широка,

Осередь двора широка княженецкаго,

А сам прямо поди-тко в полаты ведь княженецкии,

А как проходи в полаты ты княженецкии,

А й как руському богу не кланяйся,

А й как солнышку князю челом не бей,

Не клони ему буйной головушки,

Кладывай ерлуки ему на дубовый стол,

А й да говори речи с ним да не с упадкою,

А й скажи:

"Солнышко князь стольне-киевской!

А й бери ерлуки во белы руки,

А й ерлуки роспечатывай,

А й как ты роспечатывай да розвертывай,

А й до кажного словечка да высматривай".

А й скажи ему да еще таковы слова,

А й скажи:

"Солнышко князь стольне-киевской!

А й по всему как по городу как по Киеву

А й со божьих как церквей да чудны кресты повыснимай,

Во церквах сделай стойлы лошадиныи,

А й стоять нашиим да добрым коням. ,

А й ещё по всему как по городу как по Киеву

А й умой-ко полаты ведь белокаменны,

А стоять нашей рать-силы великии.

А ещё по всему как по городу как по Киеву

А й широкии улушки да повыпаши".

А й потом повернись да поди с полат вон с белокаменных,

А й потом садись на своего на добра коня,

А й поезжай в свою рать-силу великую.-

А й как тут посланник любезныий безызменныий

А й как шел садился ён на своего добра коня,

А й как ехал во славныий да во стольныий

А й во город во Киев-от;

А й приезжал как он ко солнышку князю к Владимиру,

А и приезжал к нему он на широк двор,

Становил как он да добра коня

Осередь двора широка княженецкаго,

А й как сам он шел прямо в полаты княженецкие,

А й как русьскому богу не кланялся,

А й как солнышку князю челом не бил,

Не клонил ему буйны головушки.

А й как сам кладывал ерлуки на дубовый стол,

Говорил как речи сам да не с упадкою,

А й как говорил:

- Уж ты солнышко Владимир-князь,

А й Владимир-князь да стольнё-киевской!

А й ты бери ерлуки во белы руки,

А ерлуки роспечатывай,

А ты еще их да розвертывай,

А й до каждого словечка да высматривай.

А ты еще да послухай-ко

А что теби я скажу:

А й как ты по всему как по городу по Киеву

А й широкий улушки повыпаши,

А й со божьих как церквей да чудны кресты повыснимай,

Во церквах сделай стойлы лошадиные,

А й стояти нашим добрым коням;

А еще как по городу да по Киеву

А умой-ко полаты ведь ты белокаменны,

А й стоять нашей рать-силы великией.-

А потом повернулся он,

А пошол он с полат-то княженецкиих,

Выходил-то он на широк двор,

А й как он садился на своего да на добра коня,

А й как он поехал в свою рать-силу великую.

А й как тут солнышко да Владимир-князь,

А ставал ён как со места да со большого,

А й взимал свой золотой тот стул,

А й садился ко тому столу ко дубовому,

А й как брал ерлуки да во белы руки,

Ерлуки он тут роспечатывал,

Роспечатывал он розвертывал,

А й до кажнаго словечка он высматривал.

А й как тут увидел ён, как у матушки,

А у матушки да Елисей-реки,

А й во тых во полях во Елисинах

А стоит как безбожный Калин-царь

Со своей силой с неверною,

А й как силушки на чистом поли -

А й как мелкаго лесу да шумячего,

А й не видно ни краю да ни берега;

А й как знаменьёв на чистом поли,

А й как будто сухого лесу жароваго2)

А й как тут устрашился солнышко Владимир-князь,

А й повесил свою буйную ён головушку

А й как ниже плеч своих могучиих,

Притупил очи ясны во кирпичной пол,

А й сам говорил да еще таковы слова:

- Ай же ты, жона моя да любезная,

А й княгина Апраксия!

А й пришло, видно, времечко да великое,

А й пришло, видно, в полон отдать

Славный город нам Киев-от

А й безбожному царю уж как Калину.

А и, как видно, делать нам нечего,

А й как всем-то князьям да бояринам,

Всем сенаторам-то думныим,


А как всем вельможам, купцам да всем богатыим,

А й как всем поляницам удалыим,

А й русейским сильным могучим богатырям,

А й пришлось им да порозъехаться,

А й повыехать как со города да со Киева,

А й как нам с тобой на убег бежать.

А и, как видно, делать нам нечего

Со безбожным царем да нам со Калиным.-

А как давал как ён ерлуки скорописчаты,

А й как брала ёна ерлуки во белы руки,

А й как начала да читать она россматривать,

А й сама говорила ведь таковы слова:

- Ай же солнышко Владимир-князь!

А й послушай-ко, что я скажу:

А й возьми-тко ты публикуй-ко ведь

А указы ты строгие,

А й по городу по Киеву,

А й по городу по Чернигову,

А й по прочиим городам по губерскиим, по уездныим,

А й выпущай затюремщиков-грешников,

А й прощай-ко во всех винах великиих,

А й как всих призывай к себе да на почестен пир.

А й как призывай-ко сильниих могучиих богатырей,

Призывай-ко старого казака да Илью Муромца.

А хоша он сердит на тебя, на солнышка князя на Владимира,

А може, приеде к тебе да на почестен пир.

А пусть-ко оны со честного пиру да порозъедутся, да порозойдутся,

А мы тожно с тобой на убег пойдем -

А й как солнышко да Владимир-князь стольне-киевской,

А й писал он письма скорыи,

Письма строгии,

Призывал кулиерков он ведь скорыих,

А й россылал письма ен по городу по Киеву,

А й как ён да по городу Чернигову,

А й по прочим городам по губерскиим, по уездныим,

По своим городам да по русейскиим;

А й выпущал затюремщиков-грешников,

А й прощал как во всех винах-то их великиих,

А й просил к себе их всех да на почестен пир,

А й как всех он князей-бояр теперь,

А й как всех сенаторов как думныих,

А й как всех вельмож, купцей теперь богатыих,

А й как поляниц да всех удалыих,

А й русейских сильних могучих богатырей,

А й просил он стараго казака Илью Муромца.

А й топерь после этого

А й как много сбиралосе, как много съезжалосе,

А й князей-бояр топерь,

А й сенаторов да думныих,

А й вельмож, купцей богатыих,

Поляниц да удалыих,

А й русейских сильних могучих богатырей.

А й наехали ко солнышку князю Владимиру,

А й наехали на широк двор,

А й как нагнали да добрых коней

Полон широк двор да княженецкии.

Набрались полны как полаты княженецкии

А все князей да бояр топерь,

Ай сенаторов да думныих,

А й вельмож, купцей богатыих,

Поляниц да удалыих,

А й русейских сильних могучих богатырей.

А й садилиси как за ты столы за дубовые,

А за ты скамейки за окольние,

А за тыи за ествы за сахарине,

За напитки за тыи за медвяные.

А как начали пить топерь, проклаждаются,

Над собою незгоды не начаючи,

А й как все на пиру пьяны-веселы,

А й как столько не весел был один солнышко Владимир-князь.

А й как ходит по полатам княженецкиим,

А й повешена буйная головушка

А й как ниже плеч своих могучиих,

А й притуплены очушки ясны во кирпичной пол.

А й как сам говорил теперь таковы слова:

- Ай же вы, князи-бояра ведь,

А й как сенаторы да думные,

А й вельможи, купци вы богатые,

Поляницы удалые,

А й русейские сильни могучии богатыри!

А й как вы у мня на честном пиру,

А вы у мня да пьяны-веселы,

А вы все напивалисе,

Похвальбами вы все пофалялисе,

А й как столько вы не знаете,

А й над намы есть незгода великая:

А у матушки да Елисей-реки,

А й во тых во полях во Елисинах

А й стоит как безбожный Калин-царь

Со своей как со ратью-силой великою;

А й стоит уж как силушки на чистом поли

А й как будто мелкаго лесу шумячего,

А й как знаменьёв на чистом поли,

А й как будто сухого лесу жароваго.

А нам да приказано

А по всему как по городу по Киеву

А й широкии улушки повыпахать,

А й с божьих как церквей да чудны кресты повыснимать,

Во церквах сделать стойлы лошадиные,

А по всему как по городу по Киеву

А умыть полаты белокаменны,

А стоять ихней рать-силы великии.-

А й тут брал ерлуки скорописчаты.

Подавал старому казаку да Ильи Муромцу.

Тот как брал ерлуки на белы руки,

А ерлуки начал розвертывать,

А начал ерлуки да он россматривать,

Так и тот повесил буйну голову

Ниже плеч своих могучиих,

Притупил очи ясны во кирпичной пол.

А й как понесли эти ерлуки с рук как на руки,

А й как начали все россматривать,

Так и все как повесили буйны головы

Ниже плеч своих могучиих,

Потому что оны да устрашилисе.

А й как говорил уж солнышко Владимир-князь:

- Ай же гости бажёные любезные,

Ай русейские сильнии могучии богатыри!

А что же заведем да теперь делати? -

А й как тут ставал как со места со большаго на резвы ноги,

А ставал-то старой казак Илья Муромец,

А й как сам говорил топерь да таковы слова:

- Ай же солнышко да Владимир-князь!

А й послушай-ко, что я скажу.

А й возьми-ко насыпь ты топеричко

А й как перву телегу ордынскую,

А й насыпь-ко краснаго золота,

А й насыпь-ко другу телегу чистаго серебра,

А й насыпь-ко третью телегу мелкаго да крупнаго скатняго жемчугу

А й кати-тко в подарочках

Ко безбожному царю да ко Калину,

А проси-тко ты строку на три месяца.

А ежели б дал он нам строку на три месяца,

А й как я да в три месяца,

А как съезжу я к чисту полю,

А как я сберу свою дружину да хоробрую,

А как сберу я тридцать молодцев да без единого,

А тогда я съезжу ко безбожному царю ко Калину,

В рать его силу да великую.

А й тогда да я попробую,

А я да отведаю,

А вряд больше приеде он

А й ко славному ко городу ко Киеву.-

А й как солнышко да Владимир-князь да стольнё-киевской

Приказал он как насыпать перву телегу да ордынскую

А й как красного золота,

А й как другу телегу чистаго серебра,

А й как третюю телегу мелкаго крупнаго скатняго да жемчугу

А й покатили русейскии посланники

А от солнышка от князя от Владимира

Ко безбожному царю теперь да ко Калину,

А й просили строку топерь да на три месяца.

Говорил как безбожный Калин-царь:

- Ай же вы, русейские вы посланники

А от солнышка от князя от Владимира!

А хошь возьму я ваши подарочки дороги,

А как дам я строку на три месяца,

А для того дам строку на три месяца,

А чтобы да в три месяца,

Чтобы было все исполнено

По моему да приказаньицу:

А все улушки роспаханы,

А со всех церквей чудны кресты снятые,

В церквах сделаны стойлы лошадиные

А умыты полаты белокаменны.-

А воротились взад как русейскии посланники,

А сказали солнышку князю таковы слова

И россказали, как да приказано.

А й как тут-то старой казак Илья Муромец,

А й как всё ён то же повыслухал,

А как скоро шол ён, садился на добра коня,

А как скоро поехал ён да в чисто поле,

А как сбират-то он своей дружины да хоробрыей;

А как ведь топеречку после этого

А й промедлилось времечки три месяца,

Не видать как старого казака Ильи Муромца да из чиста поля.

А й как солнышко князь опять да невесел стал,

А й как сам говорил да таковы слова:

- Ай же ты, княгина Апраксия!

А и, как видно, как пришло тое времечко да великое,

А й как топерь пришло да отдать в полон

А как славный город нам Киев-от;

А как всем князьям да боярам ведь

А й как быть да порозъехаться,

А й как всем поляницам удалыим,

А й русейским сильниим могучим богатырям,

А нам пришло с тобой как на убег бежать.

А как видно, на кого была надея великая,

А й на стараго казака да Илью Муромца,

А й у того топерь да уехано

А в далечо-далёчо да в чисто поле,

А й не будет ён из чиста поля.-

А й как тут ёна говорит ему таковы слова:

- Ай же ты, солнышко Владимир-князь!

Забери остатнее столованье да почестен пир,

А я забери-тко ты теперь всех князей-бояр,

Всех сенаторов да думныих,

А й как всех вельмож, купцей богатыих,

Всех поляниц да ты удалыих,

А русейских сильних могучих богатырей.

А как пусть-ко ведь со честна пира порозойдутся,

Со честнаго пиру порозъедутся.-

А й как забирал он остатнее столованье да почестен пир,

А й как тут приезжали князи-бояра ведь,

Сенаторы да думные,

А й вельможи, купцы все богатые,

Поляницы удалые,

А русейски сильни могучи богатыри

А й ко солнышку князю Владимиру на почестен пир;

А й как ведь набрались полны полаты белокаменны

Все удалых добрых молодцов.

А й как ведь да садилисе

А й за ты столы за дубовыи княженецкие,

А за ты за ествы сахарине,

А за ты за напитки за медвяныи.

А как боле сидят оны,

Никто не пьет да не кушает,

А у всех повешены да буйны головы

А й как ниже плеч своих могучиих,

Притуплены очушки ясныи,

Очушки ясныи во кирпичной пол.

А тут еще как с места середняго

А еще ставал удалый добрый молодец,

А ставал как ведь молодой Ермак сын Тимофеевич,

А ставал как молодой Ермак да на резвы ноги,

А говорил молодой Ермак да таковы слова:

- Ай же солнышко да Владимир-князь стольне-киевской!

А спусти-тко меня да ты в чисто поле.

А й как съезжу я да сыщу топерь

А как стараго казака да Илью Муромца

А со всей я с дружиной со хороброю.-

А й как ён говорил ему:

- Ай же ты, молодой Ермак,

Молодой Ермак сын Тимофеевич!

А й как ты, молодец, да молодёшенок,

Ты как молодец, да лет двенадцати,

А й не бывать тебе да в чистом поли,

Не видать те стараго казака Ильи Муромца.

Ведь как промедлилось времечки да три месяца,

А в три месяца бог знать, куда у его уехано,

А й как, може, уехано край светушку, край белаго.-

А й наливал ему третью да чару зелена вина,

А й как мерой чара полтора ведра,

Весом как чара ровно полтора пуда.

А й подавал-то ему солнышко князь да единой рукой,

Принимал как молодой Ермак да единой рукой,

Выпивал как молодой Ермак да единым здухом.

А й потом как он ставал да на резвы ноги,

А й как тут скакал через ты столы ён дубовые,

Через ты ествы сахарине,

А через ты напитки да медвяные,

А й как столько едва да розобрал

А на стопочки приправу свою да богатырскую,

А й как он приправу ведь да богатырскую.

А й бежал потом он на широк двор,

А й садился ён на своего на добра коня,

А й поехал он с того ли двора да княженецкаго.

А тут как топеречко солнышко Владимир-князь

А й не знат, как куда уехал молодой Ермак:

А искать ли он стараго казака Ильи Муромца,

Али он уехал в поля да во Елисина.

А он прямо ехал в ты поля во Елисина,

А й поехал ко матушке да Елисей-реки.

А й как он увидел на тых полях на Елисинах,

А стоит-то уж силушки как на чистом поли,

А как мелкаго лесу шумячего,

А й не видно ни краю да ни берега,

А й как знаменьёв на чистом поли

Как сухого лесу жароваго.

А й как тут ли сам пороздумался:

- А хошь много силы на чистом поли,

А й как столько могу я розбить на своём да на добром коне,

А не захватить меня во рать во силы великией

А поганыим воинам,

А й потому что у мня подо мной да конь, крылатыий.-

А й столько хоче спуститься на рать на силу великую,

А й как шум зашумел из чиста поля,

А как он посмотрит ведь на чисто поле,

А как ажно еде старой казак Илья Муромец,

А Илья Муромец сын Иванович,

А й со всей он с дружиной с хороброю.

А й как тут уж как съехалось

А й как тридцать молодцов да со единыим,

А й как тридцать сильних русейских богатырей.

А й как тут старой казак Илья Муромец

А й говорит своей дружины да хоробрыей:

- Ай же вы пятнадцать молодцов да вы удалыих!

А й поезжайте-тко о матушку Елисей-реку,

А й не упущайте-ко силы за матушку Елисей-реку,

А й как другие поезжайте-тко на чисто поле,

Становитесь-ко ратёй-силой великою,

А не упущайте-ко силушки да на чисто поле,

С краю рубите до единого.-

А й как ту правой рукой да поехал старой казак,

А й старой-то казак да Илья Муромец;

А й левой рукой как поехал да молодой Ермак,

Молодой Ермак сын Тимофеевич.

А й как начали рубить да силушку на чистом поли,

А й как начали прижимать со всех да со сторонушок,-

А как не промедлилосъ времечки ровно до шести часов,

А той порой да тым времечком

А й как силу присекли до единаго.

А й как тут молодой Ермак как розъехался

Ко безбожному царю ён ко Калину,

Изымал царя Калина за желты кудри,

А й как сам сказал ему таковы слова:

- А й как вот тебе, безбожный Калин-царь,

Вот тебе улушки роспаханы,

Со тых божьих церквей чудны кресты сняты ведь,

А й как вот во церквах сделаны стойлы лошадиныи,

Вот те умыты да ведь полаты белокаменны.

Нет, не приписывай ерлуков скорописчатых

А й ко нашему солнышку князю Владимиру,

А й с угрозами со великима.-

А й здынул его выше буйной головушки,

А спустил как о матушку да о сыру землю,

А й как тут у царя как у Калина

А й на ем да кожа лопнула,

А й как тут царь Калину славы поют.

А й как тут удалыи добры молодцы

А й садилисе на добрых коней

А й отправились во славный как во стольнии

А й во город во Киёв-от

А й ко солнышку князю Владимиру,

А й приехали, как сказали ведь,

Что убит безбожный Калин-царь,

А со всею со рать-силой великою,-

А й как тут солнышко как Владимир-князь

А й на радости на великией

А й как тут для удалых для молодцов

Забирал столованье почестен пир.

А й как начали пить, кушать ведь, добром проклаждаются.

А й как над собой незгоды не качаются.

А й как публиковал указ он строгий

А й по городу по Киеву,

Розотворил как он все кабаки конторы он,

Чтобы весь народ как пил да зелено вино.

Кто не пье зелена вина,

Тот бы пил да пива пьяныя,

А кто не пьет пивов пьяныих,

Тот бы пил меды стоялые,-

Чтобы все да веселилисе.

А топерь да поели этого

А й тому да всему да славы поют.

А й Дунай, Дунай,

Боле век не знай.





В русском эпосе существует два варианта былины о бое с царем Калином. В одних случаях главным героем является Илья Муромец, а в других - Ермак Тимофеевич, с именем которого связан широко известный цикл народных исторических песен. Почти ни у кого из исследователей не вызывает сомнения, что былинный Ермак-богатырь, Ермак песенный и реально существовавший казачий атаман Ермак Тимофеевич - одно и то же лицо. "Имя Ермака,- отмечает В.Я. Пропп,- во всех былинах совершенно устойчиво и не заменяется никакими другими именами. Мы можем полагать, что оно идет от исторического Ермака. Но этим и ограничивается историчность Ермака былинного. Ермак в былине - не завоеватель Сибири, каким он является в некоторых исторических песнях, он перенесен в далекое прошлое и сделан защитником Руси от татар. Внесение этого имени в эпос не случайно. Ермак должен был произвести на народную фантазию огромное впечатление. Он - не царский воевода, а выходец из народа, оказавший государству огромную историческую услугу присоединением к Руси Сибири. О нем слагаются песни, и его имя входит в эпос".


Такую характеристику былинного Ермака можно было бы считать вполне исчерпывающей, если бы не одно обстоятельство: былинные сюжеты о Ермаке не могли возникнуть раньше XVI века, а это значит, что они не имеют прямого отношения к народному героическому циклу о борьбе с татаро-монгольским игом, Ермак "введен" в этот цикл через века.


Позднейший "ввод" Ермака в народный героический эпос, к XVI веку уже сложившийся, был бы очевиден, если бы он просто "вошел" в уже разработанный, известный сюжет. Но в том-то и дело, что Ермак никого не "заменил", былинный сюжет о двенадцатилетнем Ермаке самостоятелен и оригинален. У нас есть все основания предполагать, что Ермак-богатырь изначально существовал в русском героическом эпосе и уже после - по созвучию имен - к нему присоединился Ермак Тимофеевич - покоритель Сибири. Ведь Ермак, Ермолай - одно из самых распространенных в народе имен, Ермаков были сотни, тысячи, в том числе и былинный, сражавшийся с царем Калином. Такова точка зрения современного исследователя С.Н. Азбелева, обратившего внимание на местное предание о рязанском воине Ермачке, принимавшем участие в битве на реке Воже в 1378 году. Согласно этому преданию, Ермачок "со своими сотнями, все время скрывался в перелесках Вожи и Быс трицы; а когда русские устали биться насмерть, Ермачок выскочил из своей засады и решил дело; но смятый бегущими врагами, сам пал с ними в свое болото и погиб там. Это болото и теперь еще называется Ермачково".


Этот подвиг рязанского Ермачка вполне мог стать одним из источников былины о Ермаке-богатыре, если учесть, что само сражение на реке Воже предшествовало Куликовской битве и во многом предопределило ее исход.


Былина ("Ермак и Калин-царь") записана А.Ф. Гильфердингом 2 августа 1871 года на Сумозере от сказителя Андрея Пантелеевича Сорокина.


Публикуется по изданию: {Гильфердинг А.Ф. Онежские былины. 4-е изд., т. 1, ? 69}.


В.И. Калугин




1) Вальячный - литой, чеканный.


2) Жаровый - тонкий, высокий.








Михайло Петрович (Козарин)



Ише было-жило у короля девёть сынов,

Зародиласе у короля десята доць,

Ише душоцька Настасья королевисьня;

После того-то зародилсэ у их всё десятой сын,

Ише на имя Михайло королевиць-сын.

А отец Михайлушка, ни мать не возлюбил,

Родны братьица его невознавидели;

Захотели Михайлушка конём стоптать,

Захотели Михайлушка копьём сколоть.

А увидяла родима его сестрица

Ише та ли Настасья королевисьня,

Да брала она Михайлушка да на белы руки,

Уносила Михайлушка в свои палаты белы-камянны,

Ай поила, кормила, его росьтила,

Ище стал у ей Михайлушко двенадцеть лет,

Ище стал-то Михайлушко у ей выспрашивать:

- Уж ты гой еси, девиця - душа красная!

У меня есь ли на роду-то родной батюшко,

У меня есь ли на свету на белом родна матушка,

Ишше есь ли у меня да родны братьиця?

Ишше есь ли у меня да родны сёстрици? -

Как спроговорит Настасья королевисьня:

- Уж ты гой еси, Михайлушка Петровиць млад!

Ише есь-то у тебя на свети родной батюшко,

Ише тот ли король да Коромыслов Пётр,

Еше есь-то у тебя на свети родна матушка,

Ише есь у тебя на свети деветь братьицёй.

Ише е у тя, десятой-от - ты, да млад есён сокол;

И сестриц-то я у тибя да тольки я одна,

Тольке я одна, Настасья королевисьня,

Королевисьня-та я ишё Петровна же.

А как ты-то родилсэ когды малёшенек,

На родинушках тебе было пошуцёно;

Роден батюшко-то с матушкой тебя невознавидели,

А хотели тибя, Михайлушко, придать тебя к смерти ко скорыя,

А хотели тибя, Михайлушко, свиньям отдать;

А увидяла ведь я да всё сама тибя,

А брала-то тибя да на белы руки,

Уносила тибя в полаты я да всё высокия;

Я поила тибя, корьмила всё как росьтила.-

Тут ведь пал ей Михайлушко в резвы ноги:

- Уж ты, мила моя сёстриця любимая,

Молода моя Настасья королевисьня!

Ты умела миня от смерьти всё избавити,

Ты умела миня да всё споить-скормить, возросьтить всё-

Попрошу об цём, тибе я поконаюсе:

Ты поди сходи-ко к батюшку к родимому,

Ты проси поди у батюшка мне-ка добра коня,

Ты проси поди у батюшка-то мне да сабли вострою,

Ты проси поди у батюшка да копья вострого,

Ты проси поди седёлышка чиркальского,

Ты проси поди у батюшка всё збруи богатырскии.-

Тут Настасья королевисьня всё не ослышалась;

Она скоро приходит к родну батюшку,

Пала батюшку Настасьюшка в резвы ноги:

- дай-ко, батюшко, ты мне да всё добра коня,

Мне добра ты коня всё богатырьского;

Дай ты, батюшко, ты мне да всё востра копья,

Всё востра-та копья да брозаменьского;

Дай ты, батюшко, седёлышка чиркальского,

Дай ты палици мне, батюшко, цяжолою,

Дай ты всю же мне-ка збрую богатырьскую.-

Говорит-то батюшко Настасьи таковы реци:

- Уж ты гой еси, Настасья королевисьня!

Как кому у тя, Настасья, всё конём владеть?

Ишше некому владеть всей сбруей богатырскою.-

- У мня есь ведь возрошшон милой-от родимой братёлко,

Ише молодый Михайло-королевиць млад;

Я его от смерьти всё избавила,

На своих я на белых руках возросьтила.-

Говорит король Настасьи королевисьни:

- Ты когды была, Настасья, доць мне-ка любимая;

Уж ты зделалась ноне доць постылая.-

Ай пришла-то Настасья, приросплакалась,

Родну брателку своему прирозжалилась:

- Не дават-то батюшко, Михайлушко, тибе добра коня,

Не дават тибе ведь батюшко да богатырьского! -

Говорит-то Михаиле таковы реци:

- Ты не плаць-косе, родима моя сестрица,

Молода же ты Настасья королевисьня!

Я пойду схожу ко батюшку всё на широкой двор,

Я возьму же коня все самолучшого.-

Он ведь взял коня да самолучшого,

Самолучшого коня да богатырьского,

Он поехал скоро с широка двора;

Не поехал он да не воротами -

Цёрес тын скакал да его доброй конь;

А поехал Михайлушко в чисто поле;

Во чистом-то поли да курева стоит,

Курева-то стоит, да дым столбом валит.

А приехал Михайлушко в чисто поле;

Он ведь ездил по цисту полю, поляковал,

Он ведь ездил немного, немало - целой месец-от;

Нёцёго не мог наехать во чистом поли,

Он не старого не мог, да всё не малого,

Не богатыря не мог, не поленици преудалыя1).

Придумалось ему же съезьдить на круту гору;

На круту гору приехал он, да во темны леса:

Там услышил он, да ведь как шум шумит,

А как шум шумит да ише гам гамит.

Он подалса немножко по тёмным лесам;

Во тёмном-то лесу всё три розбойника,

Три розбойника да они дел делят2):

На перьвой-от пай кладут да красно золото,

На другой-от пай кладут да цисто серебро,

На третёй-от пай кладут да красну девицю.

А как перьвой-от тотарин всё спроговорит:

- Ты не плаць, не плаць, девица - душа красная,

Ты не плаць, не плаць, Настасья королевисьня!

Ты на мой-от, девиця, пай достанисьсе,-

Увезу-то я тебя во земьлю во неверную,

Я ведь буду корьмить тибя ведь всё

Да кобылятиной. -

Ай заплакала девиця пушше старого:

- Заплели у мня косу да на святой Руси;

Росьплетут у мня косу да в проклятой Литвы! -

А другой-от тотарин да спроговорил:

- Ты не плаць, не плаць, девиця - душа красная!

Ай на мой-от ты ведь пай да как достанисьсе,

Отсеку у тя по плець я буйну голову.-

А третёй-от розбойник-от спроговорит:

- Увезу тебя, девиця, во своё место;

Я поить, кормить тебя буду белым хлебом,

Я поить-то тебя буду сладкой водой медовою.-

Говорит-то Михайлушко да таковы реци:

- Уж ты гой еси, да всё розбойницьки!

Уж вы дайте-ткосе мне-ка хошь на пол-пая;

А хошь не давайте да мне-ка злата, серебра,

Уж вы дайте-ка мне хошь красну девицю.-

Говорят-то тут ему да всё розбойницьки:

- Не даим-то мы тебе не злата й не серебра,

Не даим-то мы тебе да красной девици.-

Он ведь перьвого розбойника конём стоптал,

Он ведь другого розбойника копьём сколол,

Он третьего-то розбойника да всё на волю спустил3);

Посадил он девицю на добра коня,

На добра-то коня да впереди собя,

Он повез-то девицю на святую Русь;

Он ведь стал-то у ей да всё выспрашивать:

- Ты скажи, скажи, девиця - душа красная:

Ты какого ты роду, какой племени,

Ты какой же земли, какого города? -

- Уж я роду-ту ведь всё да королевьского,

Уж я доць-то всё Петру да Коромыслову.-

- Я ведь тоже роду королеського,

Я ведь тоже сын Петру да Коромыслову.-

- Как спасибо же тебе, да родной брателко!

Ты повыруцил миня да из неволюшки.-

- А спасибо тибе всё же, родна сёстриця,

Ты Настасья же свет королевисьня!

Ты споила миня, скорьмила всё малёхонького,

А твоё-то мне добро ведь наперёд зашло.

Повезу-ту я теперь тибя да к родну батюшку.-

Повёз-то он ведь ей да в королесьво-то;

Он приехал к батюшку-ту под косисьцято окошецько,

Он скрыцял-то своим ведь зыцьним голосом:

- Уж ты гой еси, король да Коромыслов Петр!

Да была ли у тибя да родна доць твоя? -

Отвечаёт-от король ему скорёхонько:

- Как была-то у меня ведь доць родимая,

Молода у мня Настасья королевисьня.-

- Ишше был ли у тибя да родной дитятко,

Как Михайлушко у тя да млад Петровиць-от? -

От Михайлушка король да отпираитце:

- Ты бери-тко у меня да злата, серебра,

Ты поставь-ко своё да ты востро копьё,

Ты во матушку поставь да во сыру-землю.

Я обсыплю тебе копьё-то красным золотом.-

Говорит-то Михайло таковы слова:

- Не признать токо своё да цяда милого,

Молодого-то Михайла-королевиця,-

Не отдам токо твою тибе любиму доць.-

Отпирал король окошецько косисьцято:

- А ведь был у мня на роду Михайлушко,

А Михайлушко-то был у мня Петровиць млад.

Возлюблю теперь Михайлушка я пушше всех,

Помажу теперь Михайла на своё место,

На своё-то я на место королевськое,

Отдаваю Михайлушку-ту всю державу королевськую,

Шьто повыруцил у мня-то доць любимую,

Ишше ту ли да Настасью королевисьню.




В былине с ярко выраженным новеллистическим сюжетом Михайло Петрович Козарин (в других вариантах - Казарин) освобождает из плена свою "неузнанную" сестру Настасью королевичну. Исследователи находят в этом сюжете отголоски действительного исторического события: в 1106 году воевода Козарин освободил русских пленных, уведенных половцами. Но есть и другое предположение, согласно которому Козарин, предстающий в былинах "заезжим богатырем",- выходец из древнего волжского иудейского царства Хазарии (вспомним А. С. Пушкина: "{Как ныне сбирается вещий Олег отметить неразумным хaзaрам}"). Что тоже вполне вероятно, если вспомнить сложные отношения Руси с Хазарией в IX-XII веках и такую былинную деталь: Михайло Козарин несет на себе печать родительского проклятия: "{А отец Михайлушка, ни мать не возлюбил, родны братъица его невознавидели}"


Сюжет былины довольно подробно исследован В.Я. Проппом, выделяющим в ней, помимо мотива родительского проклятия, еще несколько пластов. "Былина,- отмечает он,- содержит явные следы отпечатков нескольких эпох. По своей композиции она принадлежит к числу наиболее архаических в русском эпосе: основана на похищении женщины и ее спасении. Это, как мы знаем, один из основных сюжетов древнейшего эпоса. В образе ее героя, Михаила Козарина, также сохранены весьма древние черты. Но вместе с тем певцы, унаследовав сюжет, внесли в него такие изменения, которые заставляют нас видеть в былине, по существу, новое образование. Древний сюжет приобретает русскую историческую окраску, он относится к Киевской Руси. Былина отразила татарское нашествие, которое наложило на нее ярко выраженную, характерную печать"


Текст, записанный А.В. Марковым 7 июня 1899 года от Аграфены Матвеевны Крюковой, публикуется по изданию: {Марков А.В. Беломорские былины, ? 17}.


В.И. Калугин




1) Женськой род, богатырици были в старо время; ездили в мужьском платьи - в старинах названо. (Пояснение сказительницы.)


2) Именье награбили где-то. (Пояснение сказительницы.)


3) Которой хотел поить, кормить. (Пояснение сказительницы.)







Калика-богатырь



А й с-под ельничку с-под березничку,

Из-под часта молодого орешничку,

Выходила калика перехожая,

Перехожая калика переезжая.

У калики костыль дорог рыбий зуб,

Дорог рыбей зуб да в девяносто пуд.

О костыль калика подпирается,

Высоко калика поднимается,

Как повыше лесу да стоячаго,

А пониже облачка ходячаго,

Опустилася калика на тыи поля,

На тыи поля на широкия,

На тыи лужка на зеленыи,

А й о матушку ль о Почай-реку.

Тут стоит ли силушка несметная,

А несметна сила неповерная,

В три часа серу волку да ни обскакати,

В три часу ясну соколу да не облётети.

Осерёдь-то силы той невернои,

Сидит Турченко да богатырченко.

Он хватил Турку да за желты кудри,

Опустил Турку да о сыру землю.

Говорит калика таково слово:

- Скажи, Турченко да богатырченко!

Много ль вашей силы соскопилосе,

Куда эта сила снарядиласе? -

Отвечает Турченко да богатырченко:

- Я бы рад сказать, да не могу стерпеть,

Не могу стерпеть, да голова болит,

А й уста мои да запечалились,

Е сорок царей, сорок царевичев,

Сорок королей да королевичев.

Как у кажнаго царя-царевича,

А й у короля да королевича,

А й по три тмы силы, по три тысячи.

Снарядиласе уж силушка под Киев-град,

Хочут Киев-град да головней катить,

Добрых молодцов ставить ширинками1),

А й добрых коней да табунами гнать,

А й живот со града вон телегамы.-

О костыль калика подпирается,

Высоко ль калика поднимается,

А й повыше лесу стоячаго,

А й пониже облачка ходячаго.

Поскакала каликушка ко городу,

А й ко славному ко городу ко Киеву,

Она в город шла да не воротамы,

Она прямо через стену городовую,

Нечто лучшу башню наугольнюю.

Становилася калика середь города,

Закричала калика во всю голову,

С теремов вершиночки посыпались,

Ай околенки да повалялисе,

На столах питья да поплескалисе.

Выходил Олешенька поповский сын,

Берет палицу булатнюю,

Не грузную палицу, да в девяносто пуд,

Он бьет калику по головушки,

Каликушка стоит не стряхнется,

Его жёлты кудри не сворохнутся.

Выходил Добрынюшка Микитинич,

Как берет Добрынюшка черлёный вяз,

Не грузныя вяз, да в девяносто пуд,

Он бьет калику по головушки,

Каликушка стоит не стряхнется,

Его жёлты кудри не сворохнутся.

Выходил казак Илья Муромец,

Говорит казак таково слово:

- Уж вы, глупы русскии богатыри!

Пошто бьете калику по головушки?

Еще наб у калики вистей спрашивать:

Куды шла калика, а что видела? -

Говорит калика таково слово:

- Уж я шла, калика, по тыим полям,

По тыим полям по широкиим,

По тыим лужкам по зелёныим,

А й о матушку ли о Почай-реку.

Уж я видела тут силушку великую

В три часу волку не обскакати,

В три часу ясну соколу не облётети.

Осёредки силы великий

Сидит Турченко-богатырченко.

Я хватил Турку за желты кудри,

Опущал Турку о сыру землю.

Скажи, Турченко-богатырченко:

Много ль вашой силы соскопилосе,

Куда эта сила снарядиласе?

Уж бы рад сказать, да не могу стерпеть,

Не могу стерпеть, да голова болит,

А й уста мои да запечалились.-

Говорит казак таково слово:

- Ай калика перехожая!

А идёшь ли с нами во товарищи,

Ко тыи силы ко великии? -

Отвечает калика перехожая

Старому казаку Илью Муромцу:

- Я иду со вами во товарищи.-

Садились богатыри на добрых конях:

Во-первых, казак Илья Муромец,

Bo-других, Добрынюшка Микитинич.

Оны с города ехали да не воротамы,

Прямо через стену городовую,

Нечто лучшу башню наугольнюю.

А й каликушка не осталасе,

О костыль она да подпираласе,

А скочила стену городовую.

Поезжат казак Илья Муромец

Во тую ли силу в великую,

Во тую ли силу правой рукой,

Добрыня Микитич левой рукой,

Калика шла серёдочкой.

Стал он своею дубиною помахивать,

Как куды махнул,

Дак пала улица,

Отмахивал - переулочок,

Прибили всю силу неверному.

Обращались к славному городу,

Ко тому ли городу ко Киеву,

Скакали через стену городовую,

Отдавали честь князю Владимиру:

- Мы прибили силу всю неверную.


Былина о Калике-богатыре относится к числу редких, известно всего лишь несколько ее записей, хотя сами калики перехожие - постоянные действующие лица русского эпоса. Большой популярностью пользовалась былина, созданная каликами и прославлявшая калик - "Сорок калик со каликою". В калик обычно переодевались русские богатыри, чтобы оказаться неузнанными; именно калики исцеляют и наделяют силой Илью Муромца; с каликой Иванищем Илья Муромец встречается по пути в {Царь-от град} ("Илья Муромец и Идолище"). Калики всюду выступают традиционными вестниками: они сообщают о приближении врага, но сами в сражениях не участвуют (за что Илья Муромец и укоряет калику Иванище). И только в былине "Калика-богатырь" калика вступает в бой с вражьей силой вместе с Ильей Муромцем и Добрыней Никитичем. Более того, он "заменяет" Алешу Поповича в знаменитой былинной "троице". Илья Муромец, как красочно описывается в былине, наезжает на вражью силу {правой рукой}, Добрыня Никитич - {левой рукой} (вспомним полк "правой" и "левой" руки в сражении на Куликовом поле!), а калика, это подчеркивается, {шла серёдочкой}. Таким образом, он не просто вместе, а в середине, в центре былинной "троицы". Перед нами совершенно явное стремление (по всей видимости, самих же калик, это и своеобразный ответ на упрек Ильи Муромца) создать героический образ Калики-богатыря, поставить его в один ряд с главными героями русского богатырского эпоса.


Вариант сказителя Трофима Суханова, записанный А. Ф. Гильфердингом 6 августа 1871 года на Водлозере, принадлежит к числу лучших. Текст публикуется по изданию:


Гильфердинг А.Ф. Онежские былины. 4-е изд., т. 3, ? 207.


В.И. Калугин




1) Ширинка - обычно полотенце, но в данном случае в значении шеренги, ряда








Авдотья Рязаночка



Славные старые король Бахмет турецкие

Воевал он на землю российскую,

Добывал он старые Казань-город подлесные,

Он-де стоял под городом

Со своей силой-армией,

Много поры этой было времени,

Да й розорил Казань-город подлесные,

Разорил Казань-де город напусто.

Он в Казани князей-бояр всех вырубил,

Да й княгинь-боярыней -

Тех живых в полон побрал.

Полонил он народу многи тысячи,

Он повёл-де в свою землю турецкую,

Становил на дороги три заставы великие:

Первую заставу великую -

Напустил реки, озёра глубокие;

Другую заставу великую -

Чистые поля широкие,

Становил воров-разбойников;

А третьюю заставу - темны лесы,

Напустил зверьёв лютыих,

Только в Казани во городи

Оставалась одна молодая жонка Авдотья Рязаночка.

Она пошла в землю турецкую

Да ко славному королю ко Бахмету турецкому,

Да она пошла полону просить.

Шла-де она не путем, не дорогою,

Да глубоки-ты реки, озёра широкие

Те она пловом плыла,

А мелкие-ты реки, озёра широкие

Да те ли она бродком брела.

Да прошла ли она заставу великую,

А чистые поля те широкие,

Воров-разбойников тех ополдён прошла,

Как о полдён воры лютые

Те опочив держа.

Да прошла-де вторую заставу великую,

Да темны-ты леса дремучие,

Лютых зверей тех ополночь прошла,

Да во полночь звери лютые

Те опочив держа.

Приходила во землю турецкую

Ко славному королю Бахмету турецкому,

Да в его ли палаты королевские.

Она крест-от кладет по писаному,

А поклоны-ты веде по-ученому,

Да она бьё королю-де челом, низко кланялась.

- Да ты, осударь король-де Бахмет турецкий!

Разорил ты нашу стару Казань-город подлесную,

Да ты князей наших, бояр всех повырубил,

Ты княгинь наших, боярыней тех живых в полон побрал,

Ты брал полону народу многи тысячи,

Ты завёл в свою землю турецкую,

Я молодая жонка Авдотья Рязаночка,

Я осталасе в Казани единешенька.

Я пришла, сударь, к тебе сама да изволила,

Не возможно ли будет отпустить мне народу сколько-нибудь пленного.

Хошь бы свово-то роду-племени? -

Говорит король Бахмет турецкие:

- Молодая ты жонка Авдотья Рязаночка!

Как я розорил вашу стару Казань подлесную,

Да я князей-бояр я всех повырубил,

Я княгинь-боярыней да тех живых в полон побрал,

Да я брал полону народу многи тысячи,

Я завёл в свою землю турецкую,

Становил на дорогу три заставы великие:

Первую заставу великую -

Реки, озёра глубокие;

Вторую заставу великую -

Чистые поля широкие,

Становил лютых воров-разбойников,

Да третью заставу великую -

Темны леса-ты дремучие,

Напустил я лютых зверей.

Да скажи ты мне, жонка Авдотья Рязаночка,

Как ты эти заставы прошла й проехала? -

Ответ держит жонка Авдотья Рязаночка:

- А й ты, славный король Бахмет турецкие!

Я эты заставы великие

Прошла не путём, не дорогою.

Как я реки, озёра глубокие

Те я пловом плыла,

А чистые поля те широкие,

Воров-то разбойников,

Тех-то я ополдён прошла,

Ополден воры-разбойники,

Они опочив держа.

Темные леса те лютых зверей,

Тех-де я в полночь прошла,

Ополночь звери лютые,

Те опочив держа.-

Да те речи королю полюбилисе,

Говорит славный король Бахмет турецкие:

- Ай же ты, молодая жонка Авдотья Рязаночка!

Да умела с королем ричь говорить,

Да умей попросить у короля полону-де головушки,

Да которой головушки боле век не нажить будё.-

Да говорит молодая жёнка Авдотья Рязаночка:

- А й ты, славный король Бахмет турецкие!

Я замуж выйду да мужа наживу,

Да у мня буде свёкор, стану звать батюшко,

Да ли буде свекровка, стану звать матушкой.

А я ведь буду у их снохою слыть,

Да поживу с мужом да я сынка рожу,

Да воспою-вскормлю, у мня и сын буде,

Да стане меня звати матушкой.

Да я сынка женю да й сноху возьму,

Да буду ли я и свекровкой слыть.

Да еще же я поживу с мужом,

Да й себе дочь рожу.

Да воспою-вскормлю, у мня и дочь буде,

Да стане меня звати матушкой.

Да дочку я замуж отдам,

Да й у меня и зять буде,

И буду я тёщой слыть.

А не нажить-то мне той буде головушки,

Да милого-то братца любимого.

И не видать-то мне братца буде век и по веку.-

Да те ли речи королю прилюбилисе,

Говорил-де он жонке таково слово: -

Ай же ты, молодая жонка Авдотья Рязаночка!

Ты умела просить у короля полону ли головушки,

Да которой-то не нажить и век буде.

Когда я розорял вашу стару Казань-город подлесные,

Я князей-бояр-де всех повырубил,

А княгинь-боярыней я тех живых в полон побрал,

Брал полону народу многи тысячи,

Да убили у мня милого братца любимого,

И славного пашу турецкого,

Да й не нажить мне братца буде век и по веку.

Да ты, молодая жонка Авдотья Рязаночка,

Ты бери-тко народ свой полонёные,

Да уведи их в Казань до единого.

Да за твои-ты слова за учливые,

Да ты бери себе золотой казны

Да в моей-то земли во турецкие,

Да ли только бери тебе, сколько надобно.-

Туто жёнка Авдотья Рязаночка

Брала себе народ полонёные,

Да й взяла она золотой казны

Да из той земли из турецкие,

Да колько ей-то было надобно.

Да привела-де народ полонёные,

Да во ту ли Казань во опустелую,

Да она построила Казань-город наново,

Да с той поры Казань стала славная,

Да с той поры стала Казань-де богатая,

Да тут ли в Казани Авдотьино имя возвеличилось,

Да й тем дело кончилось.





С нашествием Батыя и разорением Рязани в 1237 году связано два выдающихся художественных образа, созданных гением народа,- Евпатия Коловрата и Авдотьи Рязаночки. Но если легенда (а по некоторым предположениям - песня, былина) о подвиге рязанского богатыря Евпатия Коловрата дошла до нас в составе древнерусской "Повести о разорении Рязани Батыем в 1237 году", то легенда (а быть может, и быль) об Авдотье Рязаночке сохранилась в устной песенной традиции, ее сберегла и пронесла сквозь века народная память.


По своим жанровым признакам, равно как и по содержанию, "Авдотья Рязаночка" может быть отнесена как к балладам (она сюжетна), былинам (она "сказывалась" как былина), так и к историческим песням (она исторична по своей сути, хотя конкретные исторические реалии в ней не сохранились). Но главное ее достоинство состоит в том, что именно в этом произведении устного народного творчества создан героический образ русской женщины. И если Ярославну "Слова о полку Игореве" называют рядом с именами женских образов мировой литературы, то Авдотью Рязаночку мы можем назвать рядом с Ярославной.


Одну из песен об Авдотье Рязаночке 13 августа 1871 года записал на Кенозере А.Ф. Гильфердинг от шестидесятипятилетнего крестьянина Ивана Михайловича Лядкова. Известна "Авдотья Рязаночка" и в переложении замечательного русского писателя Бориса Шергина.


Текст публикуется по изданию: {Гильфердинг А.Ф. Онежские былины. 4-е изд., т. 3, ? 260}.


В.И. Калугин







Камское побоище



Был-жил-от Камское велико побоишшо,

Собиралось сорок королей да сорок королевичей,

Ише сорок-то царей было, сорок царевицей,

Ише сорок было атаманов, сорок атаманшишков,

И под каждым королем было силы сорок тысяцей,

И под каждым королевичем сорок тысяцей,

И под каждым-то царем было сорок тысяцей,

И под каждым-то царевичом было сорок тысяцей,

И под атаманами было сорок тысяцей,

Под атаманщиками было сорок тысяцей.

Как от духу-ту было тотарьского

Не пекло сонцо красное,

И не дули-то ветры буйные,

Красно солнышко да помрачилосе,

Светел месяц не светел же.

И как от пару-ту от кониного-лошадиного

Мать сыра-земля да потрясаласе,

Из озер-то вся вода из рек да выливаласе,

Приближались они ко красному городу ко Киеву

И ко ласковому князю ко Владимеру.

Услыхал-то тут да нашо красно солнышко,

Как Владимер-от князь да Святослаевич,

Что приближаетсе-от сила-то неверная,

И неверна сила, Камское побоишшо,

Как ко городу славному Киеву.

У князя-то Владимера

Как во Киеви богатырей не случилосе,

Не случилосе, не пригодилосе,

Они розъехались да по своим местам,

По своим местам да по своим домам,

Ко своим к отцам да ко своим родным матушкам,

К молодым жонам да к малым деточкам.

Одевал-то князь Владимер-от

Он печальне платье черное,

И он пошел-то в божьи в церкви,

Он служить-то обедни с панахидами.

{(Это я слышала от своего дедушки от Гаврилы

Леонтьевича, как Маркову пел, славное там, а я слушала)}.

И служили, пели всё отцы-попы духовные,

Во больших церквах служили, во соборах же,

А й нашо красно-то же солнышко молилсе богу-осподу,

И пресвятой-то он да богородицы.

Выходил-то скоро да из божьей церквы,

И заходил-то он во грины свои княженеськие,

Приходил-то он же во свою-ту княженеськую,

И говорил же он да таковы слова:

- Уж ты ой еси, Добрынюшка Никитич млад,

У тебя, Добрынюшка, да рука лёккая,

Рука лёккая да перышко да лебединое,

Ты пиши скорее же ты, Добрынюшка Никитич млад,

Ты пиши-косе скоре жо ярлычки да скорописцеты,

Ты зови-косе могучих руських же богатырей,

Ты ко мне, ко князю ко Владимеру, да на почестен пир,

Как попить-поись же у мня да всё покушати,

Ише беленькой лебедушки порушати,

А порушати лебедушки, покушати,

А на Камское зло великое побоишшо побитисе.

И во перьву же голову пиши, Добрынюшка Никитич млад,

Ты пиши-косе богатыря Самсона сына Колыбаева

Да со племянником.

Ише во-вторых же ты пиши же Россишшу Росшиби

Колпак да со племянником,

И ты ише пиши-ко Пересмяку со племянником,

Ты ише пиши Перемяку со племянником,

А ты пиши-косе ише старого седатого,

Ты того ли богатыря пресильного,

Как Илью-ту пиши сына Ивановича,

Ты пиши еше Святогора-то богатыря,

Ты пиши еще Васильюшка да Богуслаевича,

Ты пиши ише Дуная сына да всё Ивановича,

Ты еше пиши-косе да двух же братьицей,

И двух Сбродовичей-Петровичей,

Ише пиши-косе Иванушка сына Гоненовича,

Ты пиши-косе Алешеньку сына Поповича,

Ты пиши-косе Ваньку сына да енералова,

Ты пиши же Ваньку сына хрестьяньского,

Ты пиши-косе Гаврилушку да Долгополого,

Ты пиши-косе Чурилу сына Пленковича.

{(Тут быват и какой есь, да забыла, может быть)}.

И кого послать же мне съездить да трои суточки,

Развозить же ети ярлычки да скорописцеты?

Мне послать-то же надо Махайлушка Егнатьевича,

У его есь же коничок да Голубанушко,

Очунь быстрой, очунь он же бойкой же,

Он же можот объездить трои суточки,

Обозвать же всех могучих русьских богатырей.

Уж ты клади-косе, Добрынюшка Никитич млад,

Скоры ярлычки клади да скорописцеты,

Уж ты в сумочку же клади во котомочку.-

И как говорил тогда же всё Владимер-князь:

- Уж ты ой еси, Михайлушко Егнатьевич,

Поезжай-косе ты же всё на своем конички на Голубанушки,

Ты бери же скоры ярлыки да скорописцеты,

Ише сумочку бери, скоро котомочку,

И поди скоре да на широкой двор,

Ты бери-ко своего же коничка да Голубанушка.-

Тут пошел скоро Михайлушко да сын Егнатьевич,

Он пошел скоро да на широкой двор,

Ише брал-то узду скоро да серебренную,

Одевал же на своего коничка да на Голубанушка,

И он одевал на его двенадцать опружинок серебренных,

И как тринадцату-ту клал же ремняную,

Он не для-ради красы, а ради крепости,

Што его доброй конь не выронил,

А не выронил с седелышка с церкальского.

Из церкальского седелышка да богатырьского.

Одевал Михайлушко Егнатьевич

На себя-то он же платье богатырьское,

И одевал же на себя латы да богатырьские,

Ише брал с собой да копье вострое,

Ише брал с собой он сабельку булатную,

А булатну сабельку же всё же вострую,

Он скакал скоро на своего добра коня,

На добра коня да богатырьского.

На своего же он на Голубанушка,

Он поехал скоро во чисто поле,

Во чисто поле, в широкое в раздольицо.

Заприезжал-то ко Самсону сыну Колыбаеву,

Ко его ко терему да ко высокому,

И ко высокому ко терему, к окошечку косисцетому,

Он кричал-то, зычал да зычным голосом,

Э и он голосом крычал да богатырьским же,

И подал-то же ярлычки да скорописцеты,

Поклонилсе он да низко ему:

- Уж ты еси, Самсон же сын да Колыбаев же,

Тебя звал-то нашо красно солнышко,

Как Владимер-князь да Святослаевич,

На почесен пир да попировати же,

А на Камское побоишшо побитисе.-

Отворачивал Михайлушко да сын Егнатьевич,

Он своего всё добра коня да Голубанушка,

Он поехал скоро за другима же,

За богатыреми за могучима,

Он их звать-то всих же всё да на поцесен пир,

А на Камское побоишшо побитное.

Ише скоро же Михайлушко же сын Егнатьевич,

Он объездил на своем же он на коничке,

На своем же он да на Голубанушке,

Трои суточки же всё да всех обозвал он.

Ише скоро тут богатыри да снаряжалисе,

Они скоро же да одевалисе,

Они скоро вси да вдруг они поехали,

Как поехали скоро ко славному ко городу,

[О]ни ко Киеву да подъезжали же.

Как сыра-то земля да потрясаласе,

Из рек, из озер вода да розливаласе,

Приезжали они ко терему да княженеському,

Тут стречал же их да князь Владимер Святослаевич,

Он стречал-то же их да низко кланялсе:

- Приходите-ко вы, дороги мои гости любимые,

Вы могучие все богатыри пресильние,

Вы мою же во грину княженеськую,

За ти ли за столички дубовые,

И за те ли за скатерти за браные,

И за те ли всё за ества сахарные,

К дорогим-ти напиточкам заморским-то,

Вы попить, попеть да у мне же всё покушати,

А на Камское великое побоишшо побитисе.-

Тут садились же богатыри могучие,

Как могучие богатыри пречудные,

Вони пили, ели трои суточки, {(не порато1) торопились)},

Они все-то были всё веселые.

Тут приходил-то нашо красно солнышко,

Как Владимер-от Святослаевич:

- Уж вы ой еси, мои богатыри любимые,

Вы любимы мои же все пресильния,

Вы же долго сидите да проклаждаитесь,

Над собой-ту же вы нечего всё не знаите:

Как не вешная вода да розливаитсе,

Как погана тотарьска сила приближаитсе,

Как ко славному городу ко Киеву.-

Как приходил-то князь Владимер Святослаевич,

И говорил-то он же им да таковы слова:

- Уж вы ой еси, мои богатыри любимые,

Уж вы рыцари да все пресильние,

Уж вам полно сидеть да проклаждатисе,

Вам пора же ехать, нужно собиратисе

А на Камско-то побоище, да приближается

Как по городу да всё они ко Киеву.-

А тут-то да Илья Муромец,

Илья Муромец да сын Иванович,

Он говорил-то князю всё же он Владимеру:

- А ты Владимер-князь да Святослаевич,

Убирайсе ты ко своей княгины Апраксеньи-то,

Апраксеньи да королевисьни,

И ты ей же да всё роспоряжайсе же,

А до нас-то тебе да всё же дела нет.-

А как тут-то они пили, ели, проклаждалисе,

Не торопилисе да они не думали.

Боле не смел-то князь Владимер боле им

Да сказать нечего.

А й как тут-то пришло да времечко же всё,

А й как тут-то выходил старая стариншина из-за тех столов из-за дубовых,

Ише крест он клал по писанному,

Он поклон-от же вел да по-ученому,

Он молился же богу-осподу да низко кланялсе,

И князю-ту Владимеру да поклонялся же

Со Апраксеньей-то же он да королевисьней.

И тут говорил-то старец-старенынина:

- Ище нам полно, братцы, проклаждатисе

И сидеть же што да веселитисе,

И пора нам ехать во чисто поле.

Во широкое да во роздольице,

На Камское же нам да всё побоишшо,

Нам поотведатьсе надо да всё побитисе.-

Говорил тогда да Илья Муромец:

- Уж ты ой еси, Самсон да сын да Колыбаев же,

Уж мы будем-ко же мы да жеребей метать,

Кому достанитсе да рука правая,

А кому достанитце силы середка же.-

А говорил тогда Илья, Илья же Мурамец:

- Поезжай-ко, Пересчёт да со племянничком,

Сосчитайте-ко вы Камское побоишшо,

Ише сколько силы-той ихной тотарьскою.-

Тут поехал Пересчёт-то со племянником

И сосчитать-то силу неверную,

Приезжали они к силы поганою,

Как паганой силы же всё тотарьскою,

Сосчитали силушку, не могли же счету дать,

И некак нельзя да всё подумати,

Ише как всё равно вешная грезь да подымаласе.

И назать же они да воротилисе,

Ко своим-то могучим русьским же богатырям,

Они ко тем ли шатрам да всё к полотьненым,

Приезжал-то Пересчёт да со племенничком,

Говорил-то же им да таковы слова:

- Уж вы ой еси, Самсон да сын да Колыбаев же,

Уж ты Илья ты да свет Иванович,

Ише силы-то поганою тотарьскою

Нельзя некак же да всё подумати,

И некак же я тут не мог да сосчитать же всё,

И погана сила всё да подымаетсе

И как вешная грезь да розливаетсе,

И как им некак нельзя да всё подумати.-

Говорил тогда да Илья Мурамец,

Илья Мурамець да сын Иванович:

- Уж ты ой еси, Самсон же сын да Колыбаев же,

Поезжай со своим любимым же племянницком,

В руки правую да приезжай в лесу,

А я поеду в середку в самую,

А в саму середку в Камское побоишшо.-

Тут же стали богатыри да розъежатисе,

[О]ни поехали во все четыре стороны,

И поехал-то старой-от седатой-от

Ише тот ли Илья да свет Иванович,

Он садился скоро на своего-то добра коня,

На добра коня садился богатырьского,

И он брал в руки копьицо да свое вострое,

Они брали с собой сабельки же булатныя,

И тут зачал старой-от седатой-от,

И своей саблей он вострую да он помахивати

И направо, налево стал он их отмахивати.

Он рубил-то их, метал ровно да как же мог.

И тут они билисе, дрались да трои суточки,

Не едаючи они да не пиваючи,

Их же тут же они да силушку великую,

Перебили всех тотар да до единого.

И тут они роскинули белы шатры полотьнены

И заснули же снами богатырьскима.

И тут не спал Алешенька Попович млад,

И не спал Ванька да сын да енеральской же,

И не спал Гаврилушко да Долгополой же,

И говорили они да таковы слова-

- Кабы был бы здесь бы столб до неба,

Перебили бы мы всю силу поганую,

А не един бы не оставили на семена.-

А в ту пору же да в то же времечка,

Ише вся сила поганая да подынуласе,

Она подынулась опять, снова завоевала же.

Тогда-то Алешенька Поповиць млад,

И Гаврилушко да Долгополой же,

И Ванька же да сын да енеральской-от

Испугалисе от страху от великого,

Розбужали они богатырей могучих же

От крепкого сна же их да богатырьского.

А пробуждалисе богатыри же все,

Они не знают, шшо ето где сделалось,

Ише что тако с има тако приключилосе.

Они садились скоро на своих добрых коней

Да богатырьских же,

Они билисе-дралисе трои суточки,

И они вси-то же из сил да всё повыбились,

А как они тогда же, все богатыри,

Как подъезжали-то ко стенам да ко каменным,

А какой приедет-от тут да тут же всё окаменет.




Былина о Камском побоище, повествующая о том, {как перевелись богатыри на Руси}, не менее загадочное явление, чем знаменитое "Слово о погибели Русской земли" В былине, как и в "Слове", речь идет о поражении, и тем не менее оба эти произведения звучат как гимн во славу русской земли, ее могущества, величия, непобедимости Ведь богатыри в "Камском побоище" не погибают, а окаменевают. И этот символический образ окаменевших богатырей, как образ Китежа-града,-один из замечательнейших в русском эпосе.


Сама былина, по общему мнению исследователей, возникла значительно позже не только трагической гибели русских воинов-богатырей при завоевании Руси ордами Батыя на Калке - в 1223 году, на Сити - в 1238 году, при защите Рязани, Владимира, Москвы, Козельска, Киева - в 1237-1241 годах, но и позже первых побед русских на реке Воже - 1378 году, на Куликовом поле - в 1380 году, Даже позже взятия Казани - в 1552 году. Былинный сюжет о Камском побоище, как считает академик Б.А. Рыбаков, возник в результате "стремления былинных сказителей к логическому завершению большого круга былин. И такое завершение было придумано в духе событий XIV-XV веков, но на известном расстоянии от той эпохи, издалека Это не отображение событий, а придуманный сказителями-скоморохами, или, вернее, каликами, стилизованный под былины ответ на вопрос - куда делись русские богатыри, и сочинен этот ответ был, по всей вероятности, не ранее XVI века, когда борьба с татарским господством была уже позади""


Публикуемый вариант записан в 1939 году (Былины Печоры и Зимнего берега. {Новые записи М - Л., 1961, ? 96}) от Павлы Семеновны Пахоловой, принадлежавшей к знаменитой династии сказителей Крюковых П С. Пахолова - вторая дочь сказительницы Аграфены Матвеевны Крюковой и младшая сестра сказительницы Марфы Семеновны Крюковой. А один из первых вариантов "Камского побоища" был записан А В Марковым 12 июня 1899 года от деда П.С. Пахоловой Гаврилы Леонтьевича Крюкова, о чем и вспоминает она во время исполнения былины.


В.И. Калугин




1) Порато - очень.







Богатырское слово



Во столном славном граде Киеве

Говорит князь Владимер Всеславич киевской

Своим богатырем Илье Муромцу с товарищи:

"Или то вам не сведомо богатырем,

Что отпущает на меня царь Костянтин

Из Царяграда сорок два богатырей,

А велит им Кеев изгубити.

И вы б нынеча никуды не розежалися,

Берегли бы естя града КиевА й всее моеи вотчины".

Бьют челом семь богатырей:

"Государь, князь Владимер киевской Всеслаевич!

Отпусти нас в чисто поле,

Мы тебе, государю,

Прямыя вести отведаем

И приведем тебе, государю, языка добраго;

Тебе, государю, славу великую учиним,

И себя, государь, в честь введем

И всему твоему государству похвалу великую учиним

И многия орды острастим".

А взговорят богатыри таково слово:

"Государь князь Владимер киевской!

Сторожем мы в земле не извадились жить,

Не доведетца нам сторожами слыть".

Имена богатырем:

1 - богатырь Илья Мур[ом]ец, сын Иванович,

2 - богатырь Добрыня Никитичин,

3 - богатырь дворянин Залешанин серая свита,

злаченые пугвицы,

4 - богатырь Олеша Попович,

5 - богатырь щата Елизынич,

6 - богатырь Сухан Доментьянович,

7 - богатырь Белая Палица,

Красным золотом украшена, чечьим жемчюгом унизана,

Посреди тоеи палицы камень - самоцветной пламень.

Да говорят богатыри таково слово:

"Государь, князь Владимер киевской Всеслаевич!

Не извадились мы сторожем стеречи,

Только мы извадились в чистом поле ездити,

Побивать полки татарские;

Отпусти нас, государь, в чистое поле,

Мы тебе, государю, прямые вести отведаем

Или тобе приведем языка добраго".

Взговорит князь Владимер киевской:

"Ои естя, богатыри, Илья Муромец с товарыщи!

Непригож вам в те поры прочь отехати,

А меня вам, государя, покинути одново в Киеве.

А яз жду тех боготыреи

С часу на час борзо х Киеву.

Пригоже вам моея вотчины поберетчи".

Тут богатыри закручинилися.

Идут к своим добрым коням,

УДаря челом великому князю Владимеру Всеслаевичу;

Учали на них класти седла черкаские,

Подтягивают подпруги шелку белово,

У всех пряжи булатные,

Красного булату перепускнаго.

Да кладут на собя доспехи крепкия,

Емлют с собою палицы булатныя,

Того булату перепускнаго,

И всю свою здбрую богатырьскую.

И, всед на кони,

Прочь поехали из Киева,

Заложили копья булатные вострыя,

Поехали в чистое поле.

Едут по чистому полю,

Взговорят промеж собою такову пословицу:

"Лутче бы мы тое срамоты великия не слыхали,

Нежели мы от князя в очи такое слово слышали;

Хотя б мы людеи не дородились,

Да были бы мы богатыри не добрыя,

И нас бы в Киеве сторожи стеретчи не заставливали".

Говорит Илья Муромец своим товарыщем:

"Государи естя мои товарыщи!

Чем тех богатырей на себя ждати х Киеву,

Мы поедем встречю к ним и там с ними свидимся.

А сказывают, что удалы добре - не по обычаю,

Мы станем богу молитися,

Чтобы нам бог помощь послал на цареградцких богатырей".

А прямо идут ко Царюграду.

Как будут двенадцать поприщ до града,

Перезжаючи Смугрю-реку,

Ажно има навстречю идут двенадцать человек

Цареградцких богатырей,

А на них платье калицкое.

Приехал к ним Олеша Попович

Да говорит им таково слово:

"Братия вы милая, калики перехожия,

Дайте вы нам свое платье каличное,

А у нас возьмите наше платье светлое".

Говорит калика таково слово:

"Ои еси, Алеша Попович! Али меня не знаешь,

Или имени моего не ведаешь как меня зовут?

Зовут меня по имени Никита Иванович,

Родом есми Карачевец".

А на каликах гуни1) голуба скорлату,

А тер[ли]ки на них камки2) венецкие,

А палицы у них вязовые,

С конца в конец свинцу налиту;

А Никиты палица вся золотая.

Приехал к ним Илья Муромец

Да говорит им таково слово:

"За то нам, Никита, бранитися не о чем,

А вам стоять не за што;

Вото вам платье светлое,

Дайте нам свое платье калицкое!"

Взговорит Никита таково слово:

"За то нам, государь Илья Муромец,

Стоять не за што и спору чинить не о чем!" .

Дают [с] собя платье калицкое,

Они Дают с себя платье светлое.

Взговорит Добрыня Никитич таково слово:

"Почто вы, Никита, ходили во Царьгород?"

Говорит Никита таково слово:

"Государь Добрыня Никитич!

Ходили мы прямых вестей отведывать.

Естли столко цареградцких богатырей,

Итти ли им в Киев-город?

И вести прямые неизменные:

При царе богатыри похваляютца,

Хотят Кеев-город на шити взяти,

И великого князя с великою княгинею в полон вести

А удалых богатырей, станных людеии,

Под меч всех приклонити,

А злато и сребро покатим телегами".

Говорит в те поры Илья Муромец:

"Слышите ли, мои товарыщи?

За то хочю голову сложить -

За государеву чашу и молитвы

И за ево хлеб-соль великую".

Оставляют свои добрыя коня на Смугре-реке

И все свои сряды богатырския,

По одной емлют себе по булатной палицы

Красного булату перепуськного

И тые несут под гунями скурлатными.

Да говорят меж собою пословицу:

"Бога ради, богатыри,

Будте к татарским речем стерпивы".

Говорит дворянин Залешанин:

"Всех у нас пуще Олеша Попович,

Что он-де пьян или не пьян,

Изо всех нас охоть бранитися:

Тот у нас богатырь кручиноват"3).

Пошли богатыри во Царьгород,

А в те поры у царя стол,

А в столе подают поесть.

Пришли богатыри на царев двор,

И стали на земле перед красным окном,

И учали просити милостины

Противу окны громким голосом.

Наличные слышат гласы - сказали самому царю.

И, слыша царь Косьтянтин гласы наличные,

Да говорит Тугарину Змиевичю:

"Вели позвать калик тех,

По речам [кабы] Русь пришла,

Попытай их о вестях о киевских,

Што буде они ведают".

Позвали калик ко царю;

Царь учал калик спрашивать:

"Скажите вы, калики перехожие!"

Учал Илья Муромец говорити:

"Ходим мы, государь,

От великого князя Владимера Всеславича киевского".

Против царя сидит Идол Скоропеевич богатырь,

А ростом добре, не по обычаю,

Меж очима у него стрела ладится,

Меж плечми у него болшая сажен,

Очи у него, как чаши,

А голова у него как пивной котел:

Посмотрить на него - устрашиться.

Говорит царю Костянтину таково слово:

"Государь царь!

Волно человек попытати о вестях -

О киевских богатырех.

Сколко у великого князя Владимера богатырей,

И каковы оне ростом, прытостью".

Царь учал калик спрашивать:

"Скажите вы, калики перехожия,

Про киевских богатыри?"

Говорит Илья Муромец сын Иванович:

"В Кееве, государь, тридцать два богатыря -

Да удалы не по обычаю!"

Говорит Идол-богатырь:

"Есть ли у вас славной богатырь Илья Муромец,

Каков он рожаем и каков велик ростом?

Посмотрить-де на него - устрашитца.

И вы посмотрите нашим богатырем".

Говорит Илья Муромец:

"И ты, государь, смотри на меня".

Взговорит багатыр Идол Скоропеевич:

"Царь государь Костянтин,

Не мешкай, государь, службою багатырьскою!

Отпущаи, государь, нас на Русь борзо х Киеву,

X князю Владимеру,

И будет то[л] ко то [слово] не солгано,

Што в Киеве возговорят удалы богатыри,

И мы тебе, государю,

Приведем князя Владимера с великою княгинею...

Богатырем и удалым молодцом под меч поклонитым.

И всем в Киеве учиним сечю великую,

А злато и сребро покатим телегами.

Тебе, государю, прибыл и славу добрую во вся орды,

А себя в честь введем".

Взяла кручина молода Олешу Поповича,

Да говорит Олеша Попович таково слово:

"Коли вы, богатыри, приедите х Киеву,

Тогды не узнаете дороги, куды вам бежати.

А станете [мо]лодцев кеевских и учините сечь великую,

А покатятца головы татарския,

А прольетца кровь горячая богатырей,

Цареградцких богатырей.

Не пять у нас человек в Кееве,

Есть близко десятка человек!"

Идол на него розкручинился.

Говорит дворянин Залешанин:

"С твоего, государь, меду опился".

Говорит дворянин Залешанин Олеше Поповичю:

"Уйми свое сердце багатырское,

Немошно нам тебя нажюрить, ни наговорить".

Говорит Олеша Попович:

"А он наших богатырей ни во что ставит,

И великого князя хулит,

И Илье посмехаетца!"

И Идол на него розкручинился.

Говорит дворянин Залешанин:

"Из ума, государь, он выпиваетца!"

Говорит Идол-богатырь:

"Скажите, калики, про кеевских богатырей -

И каковы у них лошади удал[ы]?"

И с ним говорит дворянин Залешанин:

"По вся дни, государь,

Ведаем и лошади богатырские знаем".

Говорит Идол-богатырь:

"Царь-государь, волно человек после разпрошать.

Вели, государь, показать им свои лошади царьския".

Царь велел вывести свои лошади царския.

Говорит калика перехожия:

"Лутче тех шкап4) в Кееве и простыя лошади,

А на богатырские лошади пристрашно посмотрить!"

Говорит Идол-богатырь:

"Вели, царь государь,

Показать им наши лошади богатырские".

Царь велел вывести лошади богатырские.

Ведут лошади богатырские:

Первую лошадь ведут Идола-богатыря Скоропеевича

На двенадцати чепях на золотых,

Вторую ведут лошадь молода Тугарина Змиевича

На одиннадцати чепях сребряных.

За теми ведут сорока дву богатыреи;

А все те кони удалы добре, не по обычею;

Каликам полюбилися.

Издалеча калики увидели,

Что добры, не по обычею.

Говорит дворянин Залешанин:

"Сверху, государь,

Не мотчи сметить и усмотрить,

И как, государь царь, сметим,

И мы тебе, государю, скажем

Про наших богатыреи и про конеи

И их храбрость скажем".

И царь повелел им вытти.

Пошли калики вон от царя лошадей смотрить.

И как будут посреди двора царева й лошадей,

Взговорили богатыри промеж собою такову пословицу

"Смотрите, государи товарищи,

Коней, да высматривайте гораздо,

Было б нам, что про наших коней царю сказать!"

"Да уж ли калики высмотрили?"

Взговорят калики:

"Теперь, государь, высмотрили".

Взговорит Илья Муромец своим товарыщем:

"Теперво нам, братцы, строка пришла.

Отимаите лошади багатырские,

Убейте татар без милости,

Садитеся на кони без седел,

На кони богатырския на добрыя!"

Пришли богатыри х конем.

Не птички соловьи рано в дуброве просвистали,

Свиснули, гаркнули багатыри багатарским голосом,

Да свиснули палицы булатные у Ильи Муромца

c товарыщи

Послетали головы татарския!

Отняли себе по добру коню

И, вслед на кони,

Прочь из града поехали до Смугры-реки.

Добрых коней един у царя остался на дворе,

И тот Олеше Поповичю.

Воротился Алеша пешь во Царьгород,

А коня покинул на Смугре-реке.

Да говорит Алеша Попович

Царю Костянтину таково слово:

"Потому мы, царь, у тебя лошади не все емлем,

Что хотим мы с твоими богатыри

В чистом поле свидетися

И их прытость увидети.

И будем мы опять с твоими богатыри во Цареграде".

И изговоря Олеша,

Поехали богатыри к Смугре-реке.

Да кладут на собя досьпехи крепкия

И всю збрую богатырскую,

Емлют с собою палицы булатныя

И копья вострыя.

Ажно скачют из Царяграда богатыри

С великою поганою силою татарскою.

Говорит Олеша Попович:

"Государи мои товарыщи!

Потерпите малехонко,

Дайте мне поправить свое сердце богатырское.

Богатырское сердце нестерпчиво,

Хочет и последнюю орду побити, похвалу доспети!"

Свиснул, крикнул богатырским голосом:

"Потерпи [те] малехонко,

Дайте мне теперво с ними одному поправиться:

Хочю себе похвалу доспети,

Чтоб у[ви]дял царь Костянтин

И дошла б наша похвала до князя Владимера!"

И как съезжаютца с злыми полки татарскими,

И с сороки дву богатыри цареградцкими,

Свиснули, крикнули богатыри богатырским голосом;

От свисту и от крику лес росьзтилаетца,

Трава постилаетца, добрыя кони на окарашки падают,

Худыя кони и живы не бывали.

Не пти[чки] соловьи в дуброве просвистали,

Свиснули, гаркнули руския богатыри,

Илья Муромец с товарыщи.

Говорит царьградцкои богатырь Идол Скоропеевич:

"Государи мои товарыщи!

Сердце ся у меня ужаснуло, трепещется,

И голова вкруг обходит,

И очима не мощно на свет глядеть:

Болшое нам побитым всем!"

Взговорит Тугарин Змиевич:

"Болшое нам, товарыщи, коли б смерти минутись,

Ли ся храбрость наша преложися на тихость;

Не мошно руки поднять, скоро нас страсть взяла:

Болшо Илья Муромец сам пришел!"

Напустил Илья Муромец

Встречю цареградским богатырем

От своих товарыщев в полуверсте,

И все товарыщи скоро поехали за ним.

И ударилися крепко на копья булатныя,

И учалися твердо бить и неподвижно;

Колды копья у них булатные

Приломалися и доспехи крепкие.

Збил Илья Муромец з добра коня

Идола Скоропеевича, а Тугарина руками взял.

А обеих богатырей, ИдолА й Тугарина, живых взяли,

И вьсю силу татарскую побили,.

И тех сорока богатырей побили.

А Идола-богатыря и Тугарина-богатыря -

Живых ведут их во Царьгород.

И ставятца перед царевою полатою.

Говорит Илья Муромец своим товарищи таково слово:

"Тебе, царю, ведомо было,

Что твоих сорока двух богатырей побили

И всю силу татарскую поганую побили,

А твоих лутчих богатырей,

Идола Скоропеевича да Тугарина Змиевича, живых взяли

Да потому, царю, тебя ничем не двигнули,

Ни крянунули ни черным волосом,

Что ездим мы без государскаго ведома.

А похвалу есми видели твоих богатырей:

Похвала мужю - великая пагуба!

А татар всех побили, тем на Руси не бывати.

Толко, царю, теперво тебе челом бьем

Идолом-богатырем,

Чтоб ты на нас не кручинился;

А Тугарина тебе, государю, не Дадим,

Отвезем великому князю,

С чем нам ко князю Владимеру появитися".

И Дают богатыри царю Идола,

А Тугарина с собою емлют.

Не белая лебедь восклицала,

Восплакала мати Тугарина Змиевича

И бьет челом благоверной царице Елене:

"Государыни благоверная царицы Елена!

Упрощай ты, государыни, у русских богатырей

Молода Тугарина Змиевича".

Говорит благоверная царицы:

"Государи естя руския богатыри,

Илья Муромец с товарищи!

Таких грозных богатырей не бывало в Цареграде

Не побивали наших цареградцких богатырей,

Не уведите для моих слез

Младово Тугарина Змиевича!"

Говорит Илья Муромец с товарыщи:

"Государыня благоверная царицы Елена!

За то тебе говорим, государыни,

Не двигнем Тугарина ни чем

Для государьскаго твоего слова;

Будет Тугарин в Киеве,

Потом тебе будет во Цареграде жив.

А нелзе нам отдати богатыря цареградцкого,

Нечем нам в Киеве похвалитися,

Что нам сказать князю Владимеру Всеслаевичю!"

Били челом государыни, прочь поехали.

Ведут с собою языка добраго,

Тугарина Змиевича.

Едут по полю по чистому

И выбирают от себя богатыря дворянина Залешанина:

"Поедь ты, дворянин Залешанин,

К стольному граду Кееву:

Ты жилец двора государева,

Много живешь во дворе государево

И всякой чин ведаешь.

Обошли нас, государю князю Владимеру Всеслаевичю,

Велит ли нам он свои государския очи видети:

"Агрубили есмя твоему недругу -

Царю Костынтину благоверному,

Убили есмя у него со сорок двух богатырей,

А с ним татар люди многия

Да одново богатыря оставили во Цареграде,

Другово тебе ведем".

Приезжал дворянин Залешанин граду х Киеву,

И пошел к великому князю Владимеру Всеславичю,

И справил речи от своих товарыщев,

Что ему наказано.

Приехали богатыри к государю

Владимеру Всеслаевичю,

Привезли языка добраго -

Тугарина Змиевича, цареградцкого богатыря.

Князь великий Владимер Всеслаевич

Почал богатырей жаловать,

Дает им шубы подасамиты и чепи великия златые,

И сверх тово казною несметно.

Да говорит князь Владимер Всеслаевич:

"Да впредь вас, богатыри, рад жаловать

За вашу выслугу великую и за службу богатырьскую!

А ныне емлите себе, что вам надобе!"

И учал князь Владимер Всеслаевич

Молода Тугарина Змиевича спрашивать о вестях.

Зговорит Тугарин:

"Что меня, государь, о вестях спрашиваешь?

Князь Владимер Всеслаевич!

У тебя, государя,

Вотчины не во всех ордах,

А богатырей твоих удалее нет и во всех землях".

И как будет князь Владимер навесело,

И учали потешатися.

И бьет челом Илья Муромец с своими товарыщи:

"Государь князь Владимер Всеслаевич!

Умилосердися, пожалуй нас,

Холопей своих!

Говорила нам царицы Еленa й била челом,

Чтоб мы заложили слово тебе,

Государю, о молодом Тугарине,

Чтоб ты пожаловал, отпустил ево во Царьгород;

И молвили есмя царице Елене,

Чтоб нам упрошат у тебя, государя,

Молода Тугарина Змиевича во Царьгород.

А мы тебе, государю, ради впред служить,

Елико сила может!"

Князь Владимер Всеслаевич пожаловал,

Отдал им молода Тугарина Змиевича,

Цареградцкого богатыря.

Говорит князь Владимер Всеслаевичь:

"Ои естя, мои князи и богатыри!

Цареградцких богатырей было сорок два,

А с сими было татар людей много,-

Не рат ли в поле была?

А моих богатырей толко семь было!"

Били ему челом богатыри,

Взяли молода Тугарина Зьмиевича

И всклали на собя всю збрую богатырьскую,

Поехали во чисьто поле.

И как будут на рубеже,

Отпускают во Царьград молода Тугарина

И учали закл[и]нать,

Чтоб им на Русь не бывать век по веку.

Да отпустили с радостью великою,

И простилися, и сами поехали в чисто поле.

Богатырское слово. Вовеки аминь.




Впервые текст "Сказания о хождении киевских богатырей в Царьград" ("Богатырское слово") был опубликован в 1860 году Ф.И. Буслаевым, а в 1881 году Е. В. Барсовым и с тех пор неизменно привлекает внимание исследователей прежде всего своей исторической основой. Б.А. Рыбаков, например, считает, что ее нужно искать в обстановке первого крестового похода или в более раннем периоде, когда при Константине Мономахе и Константине Дуки турки-сельджуки громили Византию и осаждали Царьград, когда "вопрос о "гробе господнем" и надругательствах над христианством был на устах у всех европейцев". Но этот же самый вопрос стоял еще более остро в 1453 году при окончательном падении Царьграда.


Русские богатыри ходили в Царьград и на Царьград как до крестового похода и до крещения Руси, так и после. Известно, например, что только в 986-987 годах, накануне крещения, Владимир отправил в Царьград шесть тысяч русских воинов за сестру византийского императора Анну. И далеко не случайно в былине о неудавшейся женитьбе Алеши Поповича Добрыня Никитич {ездит у Царьграда} (этим и объясняется его долгое отсутствие). Поэтому с не меньшим основанием можно предположить, что в былинном сюжете о хождении Ильи Муромца {со товарищи} во Царьград отразился не отдельный факт, а вся многовековая история русско-византийских отношений, включая легендарные походы киевских князей (и богатырей!) на Царьград в VIII-X веках. Эти два разных периода отражены в двух произведениях - в "Сказании" и в былине "Илья Муромец и Идолище", во многом совпадающих, но имеющих одно важное отличие. В "Сказании" речь идет об ожидаемом походе царьградских богатырей на Киев, который киевские богатыри и упреждают своим походом на Царьград, здесь Византия и Русь - противники, а не союзники, как в былине "Илья Муромец и Идолище", отразившей последующий период защиты Царьграда.


Наиболее полный и древний текст "Сказания" ("Богатырское слово" Е.В. Барсова) публикуется по изданию:


{Былины в записях и пересказах XVII -XVIII веков. М.- Л., 1960, ? 35}.


В Данном издании текст разбит ритмически на строки.


В.И. Калугин




1) Гуни - вид верхней одежды.


2) Камка - шелковая цветная ткань с узорами.


3) Кручиноватый - принимающий чужую заботу, кручину близко к сердцу.


4) Шкапа - кляча.







Василий Игнатьевич и Батыга



А й у нас было во городи во Киеви,

А как с-под этой-то стены городовыя

Выходило два тура златорогия,

А навстречу турам ихна мать родна.

- Ай же, малыи туры, неразумныи!

Уж вы где, туры, были, что вы видели? -

- Уж мы видели, мати, чудо чудное,

Чудо чудное видли, диво дивное.

Там ходила по стены красна девица,

Не столько ходила, скольки плакала,

Она плакала-тужила зычным голосом.-

- Уж вы глупыи, туры, неразумныи!

Это плакала стена городовая,

Она слышала победу над Киевом.-

А й на ту пору на другой день

Приехал Батый тут неверной царь,

Со своим сыном Батыгою Батыгичем,

Да с любимыим зятем татарином

И со хитрыим дьячком зловыдумчивым.

У Батыги было силы сорок тысящей

И у сына его сорок тысящи,

У зятя, у него, сорок тысящей.

Дай у хитрого дьячка сорок тысящей.

Обступили-обошли они Киев-град,

И посылает тут Батый-царь скора гоньца

- Ты поди, сходи, гонец, ко Владимиру,

Ты потребуй у него нам поединщика,

А й не Даст будет Владимир поединщика,

Мы побьем-разорим его Киев-град,

Не оставим мы во городе ни одного,

Ни одного Владимиру на семена.-

А й приходит тут гонец ко Владимиру,

Уж он бросил ярлык на круглый стол,

Сам он садился на ременный стул,

Испроговорит татарин таково слово:

- Ты пожалуй нам, Владимир, поединщика.

А й не Дашь буде, Владимир, поединщика,

Мы побьем-разорим твой Киев-град! -

Видит тут Владимир, что беда пришла

И некого послати поединщика,

Сам говорит таково слово:

- По грехам надо мной солучилоси,

Молодцев у меня не случилоси.

Илья Муромец гуляет во чистом поли,

А Добрыня у Макарья на ярмонке,

А й Олешенка Попович в Новегороди.

А один молодой Васильюшко упьянсливой

Со похмельица лежит во цареви кабаки,-

Запечалился Владимир, позадумалсо.

Услышал тут Василей такову беду,

Скоро шел на башню на стрельнюю,

И берет себе Васильюшко тугой лук,

А й накладывает Василей калену стрелу,

Он пущает во шатры во Батыгины,

И убил под шатрам ровно три головы,

Что не лучшии головушки удалыи.

Во-первых, убил сына Батыгина,

Bo-других, убил зятя любимаго,

А й во-третьих, убил хитраго дьяка зловыдумчива.

Тут увидел Батый, что беда пришла,

Что из Киева пущена калена стрела.

Призывах себе татарина побольше всех,

А й которой-то татарин был потолще всех,

Да й которой-то татарин посильнее всех.

Отправляет он его ко Владимиру,

Отправляет он его да к наказыват:

- Ты поди скорей, татарин, ко Владимиру,

Уж ты требуй у него виноватаго.

И кто это убил у меня три головы,

Что не лучшие головушки удалыи -

Приезжает тут татарин ко Владимиру,

Он не вяжет коня да не приказыват,

Скоро бежит во гридню светлую,

Он Спасову образу не молится

И Владимиру князю челом не бьет,

Только сам говорит таково слово:

- Уж ты, старая собака, седатый пес,

Это кто сошутил таку шуточку:

Из лука пустил калену стрелу,

А й убил под шатрами ровно три головы.

Ты давай нам скорей виноватаго,

А й не Дашь буде, Владимир, виноватаго,

Мы сейчас разорим твой Киев-град.-

А й приходит тут Владимир во царев кабак,

Говорит тут Владимир таково слово:

- Ох, молодой Васильюшко упьянсливой!

А не ты ли сошутил таку шуточку,

Ты убил у Батыги ровно три головы?

Поезжай-ко к нему ты прощатися,

Во большой во вине извинятися.-

Говорит ему Василий упьянсливой:

- Ты послушай-ко, Владимир стольнё-киевской!

Не могу я теперь пристати, головы поднять,

А й шумит-то, болит буйна голова,

Со похмельица дрожат и ножки резвыя.

Прикажи-тко ты, Владимир, опохмелиться,

Хоть единою чарочкой похмельною,

Чтобы мерою померить полтора ведра.-

Принимал Василий единой рукой,

А й выпивал тут Василей единым духом,

Да й по кабаку Василей стал похаживать,

Буйною головушкой покачивать,

Правою ручкой помахивать.

- Я теперь могу владеть добрым конем,

Я теперь могу владеть саблей острою.-

А й приходит тут Василей ко Владимиру,

Увидал он татарина сидячаго,

Сам говорит таково слово:

- Уж ты, солнышко, Владимир стольнё-киевской!

Это что у тебя за дурак сидит,

Это что у тебя болван необтесаный?

Он Спасову образу не молится,

А Владимиру-князю челом не бьет.-

Выбирал тут Василей коня по люби,

На этой на конюшенке княженецкою,

Седлал-уздал Василей, приговаривал:

- Уж ты конь, мой конь, лошадь добрая!

Не убойсь-тко шуму татарскаго.-

Выезжал тут Василей из Киева,

Подъезжал ко татарам ко Батыевым,

У Батыя во вины он прощается:

- Ты прости меня, Батый, во большой вины,

Дай мне-ка силы сорок тысящей,

Пособлю я тебе взяти наш Киев-град.

Уж я знаю, где ворота худо заперты,

Худо заперты ворота, не заложены.-

А й на ты слова Батый обнадеялсо,

А й давал ему силы сорок тысящей.

Выводил их Василей во чисто поле,

Прибил-пригубил всех до одного.

Поскорешенько назад и ворочается,

Он во этоёй вины извиняется:

- Ты прости меня, Батый, во большой вины!

Я попал на заставушки российскии,

Отобрали у меня всех до одного.

Еще дай мне-ко силы сорок тысящей.-

А й на ты слова Батый приукинулся,

А й давал ему силы сорок тысящей.

Выводил их Василей во чисто поле,

Он прибил-пригубил всех до одного.

Поскорешенько назад и ворочается,

И больше в вины не прощается.

Размахалась у Василья ручка правая,

Распиналась у Василья ножка резвая,

Куды рученкой махнёт - туды улица,

Куды ноженкой пихнет - переулочек,

Вдвое-втрое того топчет его добрый конь,

И видит тут Батый, что беда пришла,

И сам говорит таково слово:

- Неужоль таковы люди в Киеви,

А один молодец всех татар прибил? -

Поскорешенько на коней собирается,

И сам он, неверный, заклинается:

- Не дай мне-ка бог на Руси бывать,

И не детям моим и не внучатам.

Оставайтесь во Киеви по-прежнему.





Василий Игнатьевич, или, как его чаще называли, Василий-пьяница, {Васильюшко упьянсливой}, один из популярных народных героев. Он представитель {голи кабацкой} - народных низов, бедноты, которая, по всея видимости, и создала былину о своем герое. Все записанные былины о Василии Игнатьевиче носят острую социальную окраску, а в некоторых вариантах Василий побивает не только войска Батыги, но и князя киевского.


Оригинален сюжет былины. Царь Батыга со своим сыном {Батыгою Батыгичем} подходит под Киев и начинает требовать у князя Владимира {поединщика}:


...


- Ты пожалуй нам, Владимир, поединщика.


А й не дашь Владимир поединщика,


Мы побьем-разорим твой Киев-град!


...


Но никого из знаменитых богатырей в Киеве не оказывается: {Илья Муромец гуляет в чистом поли, а Добрыня у Макарья на ярмонке, А й Олешенка Попович в Новегороди}. Об этом узнает {Васильюшко упьянсливой}, он поднимается на {башню на стрельнюю} и пускает в шатры Батыгины {колену стрелу}, убивая при этом сына Батыгина, его зятя и {дьяка зловыдумчива}. Батыга требует выдачи виновного. Владимир упрашивает Васильюшку пойти на поклон к Батыге, повиниться {во большой во вине}. Василий Игнатьевич приходит к Батыге и предлагает ему пособить взять Киев-град:


...


- Уж я знаю, где ворота худо заперты,


Худо заперты ворота, не заложены.


Батыга дважды дает Василию Игнатьевичу {силы сорок тысящей}, которую богатырь дважды выводит в чисто поле и побивает, спасая Киев от Батыги (в вариантах о Ваське-пьянице, носящих более сниженный скомороший характер, - от Кудреванки царя).


Так, по мнению исследователей, переосмыслялись в народном творчестве вполне реальные исторические события: разгром Киева полчищами Батыя в 1240 году. Но еще более вероятно, что именно в этой былине сохранилась память не о взятии Киева и не о других побоищах 1237-1241 годов, когда, героически сопротивляясь, один за другим пали русские города Рязань, Коломна, Москва, Владимир, Ростов, Ярославль, Переславль, Юрьев, Дмитров, Козельск, Волок, Тверь, Чернигов, Муром, Городец и другие, а загадочный эпизод 1239 года, когда войска Менгухана подошли к Киеву, предложили свои условия сдачи города, отвергнутые киевлянами, и... неожиданно сняли осаду. Вполне возможно, что память об этой, пусть видимой, но побе де, оказалась намного устойчивее в народном эпосе, чем о всех горьких поражениях той поры. Потому в былине "Василий Игнатьевич и Батыга" Батыга и отходит от Киева, заклиная больше никогда не бывать в нем:


...


Не дай мне-ка бог на Руси бывать,


И не детям моим и не внучатам.


...


Не исключены и другие исторические параллели или "наслоения", связанные с осадой Киева польским королем Болеславом I в 1018 году, половецким нападением 1068 года, а также с обороной, но уже не Киева, а Москвы, от войск Тохтамыша в 1382 году, когда с городской стены действительно был застрелен один из татарских князей.


Публикуемый текст записан А. Ф. Гильфердингом 15 июля 1871 года на Выгозере от крестьянина Федора Захарова ({Онежские былины. 3-е изд., т. 2, ? 181}).


В.И. Калугин








Былины об Иване Годиновиче и Кащее



История одного заблуждения


Былины о сватовстве Ивана Годиновича обычно относят к сказочным и поздним. Однако Б.А.Рыбаков, используя археологические находки, дал этим текстам совершенно новое истолкование. Используемые им методы весьма спорны, но заметно это лишь при прочтении самих былин, а не только их фрагментов, которые приводит ученый. Версию Б.А.Рыбакова мы публикуем полностью, снабдив ее комментариями. Преподавателю истории наверное интересно заглянуть в творческую лабораторию исследователя и ознакомиться с приемами построения гипотез. Такая "экскурсия" тем более важна, т.к. многие из выводов часто принимаются на веру.



1. Об Иване Годиновиче


Поезжает Иванушка женитися

Ко гостю ко купцу ко Дмитрищу..

Говорит он родному дядюшке:

"Ай же ты, любимый дядюшка,

Солнышко Владимир стольно-киевский!

Дай-ка мне силы сорок тысячей,

Казны-денег друго сорок тысячей:

Поеду я, Иванушка, женитися

Ко гостю ко купцу ко Дмитрищу".

Князь Владимир стольно-киевский

Давал ему силы сорок тысячей,

Казны-денег друго сорок тысячей.

Поехал Иванушка женитися.

Приезжал ко гостю ко купцу ко Дмитрищу,

Скоро он шел по новым сеням,

Заходил Иванушка в высок терем,

Говорит-промолвит таковы слова:

"Ай же ты, гость-купец Дмитрище!

Есть у тебя любимая дочь,

Прекрасная Марья Дмитриевична:

Отдай-повыдай за меня замуж!"

Говорит купец таковы слова:

"Ай же ты, Иванушка Годинович!

У меня была Марьюшка просватана

За того царя Кощея за Трипетова".

Говорит Иванушка Годинович:

"С добра отдашь - добром возьму,

Не отдашь с добра - силом возьму".

Скочил Иванушка на резвы ноги,

Схватил ножище-кинжалище,

Ударил ножищем во дубовый стол -

Разлетелся стол во все стороны.

Бежал тут Иванушка в высок терем,

Взимал-то Марью Дмитриевичну

За ея за рученьки за белые,

За ея за перстни за злаченые,

Целовал-миловал, к сердцу прижимал,

Сам говорил таковы слова:

"Поедем-ка со мной, Марья Дмитриевична!"

Поехал он ко городу ко Киеву,

Ко ласкову князю ко Владимиру,

Ко своему любезному ко дядюшке.

Отъезжал Иванушка на чисто поле,

Раздернул он бел шатер

Во том раздольице чистом поле,

Отпускал свою силушку великую

Ко стольному ко князю ко Владимиру:

"Скажите, братцы, родному дядюшке,

Стольному князю Владимиру,

Что везем Марью Дмитриевичну!"

Его рать-сила великая

Отправлялась ко городу ко Киеву.

На ту пору, на то времячко

Наезжает царь Кощей сын Трипетович

Ко гостю-купцу ко Дмитрищу,

Говорит ему таковы слова:

"Ай же ты, гость-купец Дмитрище!

Ты куда девал Марью Дмитриевичну?"

"А есть Марья увезена

У того Иванушка Годиновича:

Я с добра не дал - так он силом увез".

Царь Кощей сын Трипетович

Поехал за Иваном вслед сугоною;

Застал он Иванушка на чистом поле,

На чистом поле во белом шатре,

Со той ли со Марьей Дмитриевичной,

Застал ли его забавляючись.

Скочил Иванушка на резвы ноги,

Начали они битися-ратися

Со царем Кощеем сын Трипетовичем:

Побивал Иванушка Годинович

Царя Кощея сына Трипетова,

А сбил он его на сыру землю.

На ту пору, на то времячко

Ножища при нем не случилося.

Говорит Иванушка таково слово:

"Ай же ты, Марья Дмитриевична!

Дай-ка мне ножище-кинжалище

Пластать Кощею белая грудь".

Говорит Кощей сын Трипетович:

"Ай же ты, Марья Дмитриевична!

Не давай ножища-кинжалища

Иванушку - Ивану Годиновичу!

А я тебе скажу-порасскажу:

А тащи-ка ты Ивана за желты кудри

Со тыих со моих со белых грудей;

Будешь слыть портомойницей

У солнышка у князя Владимира,

А будешь слыть не царицею;

А поди-ка ты за меня замуж,

Так будешь, Марьюшка, слыть царицею

У меня Кощея у Трипетова".

Тут-то она и пораздумалась:

"Что мне-ка слыть портомойницей?

А лучше будет слыть царицею

За царем Кощеем за Трипетовичем".

Как хватила Ивана за желты кудри,

Тащила Ивана со белых грудей.

Так взяли тут Ивана Годиновича,

Привязали Ивана ко сыру дубу;

Как пошел Кощей Трипетович

Забавлятися с Марьею Дмитриевичной

В тоем во белоем шатре.

На ту пору, на то времячко

Налетала птица черный вран,

Садился он, вран, на сырой дуб,

Проязычил языком человеческим:

"А не владеть-то Марьей Дмитриевичной

Царю Кощею сыну Трипетову,

А владеть Ивану Годиновичу".

Услыхал Кощей сын Трипетович

Toe воронино звещевание,

Скочил Кощей на резвы ноги,

Хватил Кощей тугий лук,

Натягал тетивочку шелковую,

Кладывал стрелочку каленую,

Стрелил-то во черна ворона,

Стрелил, не попал в его;

Зашел он опять во белой шатер,

Так эта стрела взад обратилася,

Пала ему в буйну голову:

Облился он кровью горючею,

Пришла тут Кощею горькая смерть.

Тут тая Марья Дмитриевична

Выставала она на резвы ноги,

Взимает в руки саблю вострую,

Начала сабелькой помахивать,

Начала сама выговаривать:

"У женщины волос долог, ум короток!

От бережка теперь я откачнулася,

А к другому я не прикачнулася:

Отсеку Ивану буйну голову,

Пойду назад, красна девушка!"

Говорит Иванушка таковы слова:

"Ай же ты, Марья Дмитриевична!

Не секи мне, Ивану, буйны головы,

А столько я ти за ту вину за великую

Дам ти три грозы небольшенькие".

Тут она с собой пораздумалась:

"Перву грозу мне даст - я год проживу,

А другу даст - еще год проживу,

А третью даст - я и век проживу".

Отвязала Ивана от сыра дуба.

Ставал Иван на резвы ноги,

Взимает тую сабельку вострую,

Отсек ей белы рученьки,

Отсек, сам выговаривал:

"Этих мне рученек не надобно -

Обнимали поганого татарина".

Отсек ей уста сахарные,

Отсек, сам выговаривал:

"Этых мне губушек не надобно -

Целовали поганого татарина".

Отсек ей резвы ноженьки,

Отсек, сам выговаривал:

"Этых мне ноженек не надобно -

Охапляли поганого татарина".

Пошел тут един-единешенек

Он, удалый добрый молодец;

Пришел ко городу ко Киеву,

Ко стольному князю ко Владимиру,

К своему любезному ко дядюшке,

Пришел он, молодец, безо всего:

Ждали-сожидали с молодой женой,

А пришел Иванушка - и нет никого.



2. Иван Годинович


Завелся у солнышка Владимира нечестный пир

На многие князи и бояре.

И все на пиру напивалися,

И все на пиру наедалися,

И все на пиру порасхвастались:

Умный хвастает отцом-матерью,

А безумный хвастает молодой женой.

Один на пиру невесел сидит,

Понизя сидит да буйну голову

И потупя сидит очи ясные

Во матушку да во сыру землю,

Молодой Иванушко да Гудинович,

Княженецкий любезный племянничек.

Возговорит Владимир - князь стольно-киевский:

"Ай же ты, Иванушко Гудинович!

Что сидишь невесел, нерадостлив?

Али место тебе не по разуму,

Али чара тебе не рядом дошла,

Али безумица тобой осмеялася?"

И возговорит Иванушко Гудинович:

Место-то мне было по разуму,

И чара мне-ка рядом дошла,

Захотелося мне, солнышко, женитися.

Я был за славным за синим морем:

"Во том ли во городе да во Чернигове,

У Дмитрия, гостя торгового,

Во тех палатах белокаменных.

У него ведь есть любимая дочь,

Тая ли Настасья Митриевна.

Захотелось мне, Владимир-князь, женитися,

А эту Настасью замуж мне взять;

Дай-ко мне силы четыре ста,

Золотой казны да сколько надобно:

Я поеду ко Митрию свататься".

Когда будет Иван за синим морем,

Во тех палатах да Митриевых,

Крест кладет да по-писаному,

А поклон ведет да по-ученому,

Поклоняется Иван на все стороны,

Дмитрию, гостю торговому, в особину,

И сам говорит таково слово:

"Здравствуешь, Митрей, гость торговыий!"

И возговорит Митрей, гость торговый:

"Ты коей земли, ты коей орды,

Коево отца, коей матери,

Как тебя, удалый, зовут именем?"

"Я из славного из города из Киева -

Молодой Иванушко Гудинович,

Княженецкий любезный племянничек,

А приехал к тебе, Митрий, свататься;

У тебя ведь есть да любимая дочь,

Тая ли Настасья Митриевна:

Отдай-ко ей да за меня замуж".

И возговорит Дмитрий, гость торговыий:

"У меня срощена собака на моем дворе,

Отдать за тебя, Иванушко Гудинович!"

И возговорил Иванушко Гудинович,

Сам говорил таково слово:

"Я не стану у тебя много спрашивать,

Не стану с тобой много и разговаривать".

Вставал со лавочки брусовыя

И пошел по гридне по столовыя,

Ко той ко завесы да ко шелковыя,

Отдынул завесу шелковую

И брал ей, Настасью, за белы руки,

За тые за перстни злаченые,

И целовал в уста да во сахарные;

И повел Настасью во широкий двор,

И садился Иван на добра коня,

А Настасью Митриевну в тороки вязал.

И выходит Митрей, гость торговыий,

И сам говорит таково слово:

"Ай же Иванушко Гудинович,

Княженецкий ты любезный племянничек!

Ведь моя-то Настасья просватана

За того ли Кощея Бессмертного:

У нас записи-то с ним пописаны,

К записям у нас руки приложены,

К рукам у нас головы приклонены

За того ли Кощея Бессмертного.

Тебе отрубит Кощей буйну голову:

Пропадет твоя буйная головушка

Ни за единую денежку".

И говорит Иван таково слово:

"Когда срубите с Кощеем буйну голову,

Тогда будете и хвастати".

Как видели Иванушка сядучись,

И не видели его уедучись.

Когда будет Иванушко под городом под Киевом,

И отослал он силу княженецкую во Киев-град,

И заехал во сторону во летнюю,

И расставил шатер белополотняный,

Зашел с Настасьей забавлятися.

На ту пору да на то время

Не шум шумит да не гром гремит:

Налетал-то Кощей Бессмертныий,

Зарычал Кощей да во всю голову,

Мать сыра земля всколыбалася,

Сыры дубья пошаталися:

"Ай же ты, Иванушко Гудинович!

Выходи-тко ты из бела шатра,

Станем-ко, Иван, со мной бой держать,

Кому на бою будет Божья помочь,

Кому владеть Настасьею - дочерью Митриевою?"

Как пошел Иван да из бела шатра:

"Ай же ты, ворона налетная,

Налетная ворона, негодная!

Тебе ли будет на бою Божья помочь?

Будет-то Иванушку Гудинову!"

Они секлися, рубилися три часа,

И пособил ему Господи, молодцу Ивану Гудинову,

Одолеть Кощея Бессмертного.

И садился он Кощею на белы груди,

И не случилось у Иванушка востра ножа,

И нечем пороть грудей белыих,

Вынимать сердечка со печенью.

И закрычал Иван да во всю голову:

"Ай же ты, Настасья Митриевна!

Подай-ко ты мой булатный нож:

Я распорю Кощею белы груди,

Выну я сердце со печенью".

И закрычал Кощей во всю голову:

"Ай же ты, Настасья Митриевна!

За Иваном быть тебе - крестьянкой слыть,

А за мной-то быть тебе - княгиней слыть".

Как идет Настасья из бела шатра,

Она брала Ивана Гудиновича за желты кудри

И стащила с Кощея Бессмертного:

И одолела Иванушка Гудиныча

Женска сила да богатырская.

И приковали Иванушка ко сыру дубу

На те ли петелки на шелковые,

И заехали со стороны со сиверныя,

И расставили шатер белополотняный,

И зашли с Кощеем да забавлятися.

На ту пору да на то время

Налетел на дуб голубь да со голубушкою,

Они промеж собою ведь гуркают,

А Ивана Гудиновича распотешивают,

А Кощею-то Бессмертному надзолу дают.

И говорит Кощей Бессмертный:

"Ай же ты, Настасья Митриевна!

Подай-ко ты мой тугой лук, калену стрелу,

Застрелю я голубя с голубушкою,

Разорю любовь да голубиную".

Подает Настасья Митриевна

Тугой лук и калены стрелы,

И говорит Настасья таково слово:

"Ты не стреляй-ко голубя с голубушкою

И не разоряй любви голубиныя,

Стреляй-ко ты Иванушка Гудинова во белы груди".

И не попал-то Кощей в Ивана во белы груди,

А пролетела калена стрела в толстый сырой дуб,

От сыра дуба стрелочка отскакивала,

Становилася Кощею во белы груди:

От своих рук Кощею и смерть пришла.

И брала Настасья свою саблю вострую,

Приходила Настасья ко сыру дубу,

К молодцу Иванушку Гудинову,

Сама говорила таково слово:

"От бережка откачнулась,

К другому да не прикачнулась.

Ай же ты, Иванушко Гудинович!

Ты возьмешь ли меня за себя замуж?

У тебя теперь скованы ножки резвые

А связаны ручки белые:

Я тебе отрублю буйну голову".

И говорит тут ей Иван да не с удробою,

И сам говорит таково слово:

"Ай же ты, Настасья Митриевна!

Я возьму тебя за себя замуж,

Только дам тебе три грозы княженецкие".

У ней женское сердце раздумалось,

И из белых рук сабля острая выпала

По до тым ли петелькам шелковыим,

Тут-то Иванушко на воле стал.

Отковался Иванушко от сыра дуба

И взял саблю Кощееву во белы руки,

И отрубил у Настасьи резвы ноги,

Рубил-то ей ножки, сам приговаривал:

"Эти мне ноги не надобны -

Пошто шли из бела шатра

Драть Ивана за желты кудри".

И отрубил у Настасьи белы руки:

"Эти мне руки не надобны,

Которые драли Ивана за желты кудри".

И распластал у Настасьи бело тело,

Которое спало с Кощеем Бессмертныим.

Только-то Иванушко и женат бывал.

И поехал во Киев-град,

И поклон отправил князю Владимиру

От Кощея Бессмертного, что его жива нет.



КОММЕНТАРИИ


{Б.А.Рыбаков}. Древняя Русь. Сказания, былины, летописи. М., 1963. С. 44-47.


Только счастливая случайность позволяет иногда определить более раннюю дату первоначальной былинной основы.


Возьмем в качестве примера былину об Иване Годиновиче. По всем своим внешним, так сказать, орнаментальным признакам она должна была бы вписаться в круг Владимировых былин: действие начинается в Киеве на княжьем пиру; князь Владимир снаряжает Ивана Годиновича на поиски невесты и помогает богатырю-жениху казной и дружиной. Этот запев былины не находит продолжения в последующем рассказе, дальнейшее действие происходит в Чернигове, где живет невеста Ивана, или в окрестностях Чернигова, в лесах.


Драгоценной параллелью к этой былине является ритуальный турий рог -ритон из богатого княжеского кургана Черная Могила в Чернигове, относящийся к IX-Х вв. Примерно в эпоху Святослава, в 960-е гг. турий рог уже попал в погребение, а на самой толще рога видны следы замены одного орнамента другим - первоначальная гравировка непосредственно по самому рогу (в средней части) была закрыта наложенной позднее серебряной бляшкой. Это говорит о том, что священный рог прожил долгую жизнь и его изготовление нужно относить не позднее чем к IX в.


[{Наложение новой бляшки на рог не обязательно удревняет находку на 100 лет. Рог мог сменить хозяина, а тот - счесть необходимым переделать его по своему вкусу. Появление серебра на ритоне могло знаменовать и изменение материального положения владельца-дружинника за счет быстрого обогащения}.]


Вопрос датировки черниговского турьего рога важен для нас потому, что на его серебряной оковке изображен кульминационный момент былины об Иване Годиновиче - смерть Кащея Бессмертного. В былине герой едет в Чернигов темными лесами, полными зверей, и распускает свою дружину охотиться. На турьем роге изображены различные звери, птицы, чудища и две небольших собаки.


[{В текстах былины нет указаний на охоту дружинников; они отправляются Иваном Годиновичем вперед, в Киев, к князю Владимиру. Охота в черниговских лесах описывается в других былинах, но там нет Кащея}.]


Былинный герой увозит из Чернигова дочь черниговского князя Настасью (иногда Марью), но по дороге в лесу на них нападает прилетевший откуда-то Кащей Бессмертный, за которого Настасья была ранее просватана.


[{Оба варианта, в которых был упомянут Кащей, называют отца невесты купцом и торговым гостем}.]


На поединке Иван Годинович одолел было Кащея, но тот хитростью склонил на свою сторону Настасью и привязал Ивана "к сыру дубу".


[{В чем заключается хитрость Кащея - непонятно. Он просто изложил Настасье преимущества брака с ним, царем}.]


Далее в действие былины вводится новый элемент - вещая птица, защитница Ивана Годиновича, которая предрекает ему победу.



{"И говорит Кощей Бессмертный:

"Ай же ты, Настасья Митриевна!

Подай-ко ты мой тугой лук, калену стрелу..."

Подает Настасья Митриевна

Тугой лук и калены стрелы."}



{[Читатель мог заметить, что в том варианте, который цитируется, былина рассказывает не о "вещей птице", а о двух голубях. Ворон предрекает победу Ивану в другом тексте, где нет сюжета о передаче лука.]}


На главном поле оковки турьего рога изображены три фигуры: справа большая птица, похожая на орла, в центре -девушка с косами, держащая лук и колчан, а налево от девушки - бородатый мужчина с луком в руках, бегущий по направлению к птице.


[{Стоит заметить, что наличие двух луков противоречит сюжету былины. Лук именно один, и Настасья передает его Кащею. Изображение на роге легче трактовать как охоту семейной пары или часто встречающееся состязание в стрельбе между богатырем и "амазонкой"}.]


Три былинных персонажа здесь налицо, но этого еще недостаточно для того, чтобы утверждать тождество сюжетов былины и турьего рога.


[{Если перед нами иллюстрация к былине, то куда же девался еще один персонаж - сам Иван Годинович?}]


Важнейшим моментом былины является смерть Кащея от своей собственной стрелы, направленной в него колдовской силой вещей птицы:



{Хватил Кощей тугий лук,

Натягал тетиву ту шелковую,

Кладывал стрелочку каленую,

Стрелил-то в черна ворона,

Стрелял - не попал в его.

Зашел он опять во белой шатер,

Так эта стрела взад обратилася,

Пала ему в буйну голову.

Облился он кровью горячею.

Пришла тут Кощею горькая смерть}.



({П.Н.Рыбников}. Песни,

собранные П.Н.Рыбниковым.

М., 1910. Т. II, стр. 119.)


На серебряной оправе черниговского княжеского ритона {позади фигуры Кащея, выпустившего свои стрелы, изображены три стрелы:} одна стрела пополам изломилась, другая стрела вверх пошла, а {третья стрела угодила Кащею в голову}. При наличии этой важной детали сомнения в тождестве рассеиваются.


[{Представляется, что они только усугубляются. В былине нет упоминания о трех стрелах, которые Б.А.Рыбаков описывает в былинном же духе ("изломилась", "вверх пошла"), так что читатель, который не знает текста, может усмотреть здесь цитату. Более того, стрела на ритоне отнюдь не "угодила Кащею в голову". Она летит, причем не в голову Кащея и не в птицу}.]


Чеканщик IX в. опирался на былину, в которой Кащея поражала не первая стрела, а третья, что больше связано с фольклорной традицией тройственности эпизодов, обязательной в былинах и сказках...


[{Итак, изображение на роге восходит не к имеющемуся тексту, в котором обошлись без "обязательного" троекратного повторения, а к некоему гипотетическому. Но тогда, может быть, в этом предполагаемом тексте и Кащей - не Кащей, и женщина - не Настасья? И вообще это не та былина?}]


Отсутствие изображения Ивана Годиновича говорит о том, что для древнего художника главным действующим лицом в борьбе с Кащеем был (как, впрочем, и в былине) не столько жених Настасьи, сколько вещая птица, предрекшая и осуществившая гибель носителя зла - Кащея.


[{Заметим, что ворон в известном тексте не предрекает Кащею смерти, а два голубка просто развлекают привязанного Ивана. Стрела просто возвращается, а об участии в этом чуде ворона или голубков мы можем только догадываться. Если так рассуждать, то не нужна и Настасья: лук на изображении у Кащея уже есть}.]


Не лишним будет вспомнить, что гербом города Чернигова вплоть до 1917 г. был орел с распростертыми крыльями, т.е. именно та птица, которая и изображена на черниговском ритоне IX-X вв.


[{И не забыть, что в былине мы никакого орла не имеем, а герб известен только с XVI в. Да и геральдическая фигура орла распространена очень широко}.]


При историческом истолковании обоих наших источников, взаимодополняющих друг друга, - былины и священного ритона - нужно иметь в виду и другое: кащеями в XII в. называли половецких ханов. Так, Кончак назван в "Слове о полку Игореве" "поганым кощеем".


[{Но наш ритон (ставший, кстати, почему-то "священным") был изготовлен задолго до появления половцев}.]


Сочетание трех персонажей; царя Кащея, примчавшегося откуда-то в лесную страну для того, чтобы отвоевать для себя черниговскую девушку, самой дочери черниговского князя и покровительницы города Чернигова - вещей птицы, убившей Кащея, - позволяет нам, исходя из исторических условий IX-Х вв., предполагать, что на турьем роге черниговского князя, современника Святослава, отражено эпическое сказание о победе черниговцев над кочевниками печенегами, победе, сопровождавшейся, как всегда, отбитием русских полонянок.


[{Мы уже знаем, что в тексте былины нет "дочери черниговского князя", как нет и орла, который может быть (только может) "птицей - покровительницей Чернигова". Птица в былине Кащея не убивает. Что до "отбития русских полонянок", то ведут они себя в нашем - и единственно известном - сюжете несколько странно. Да и убивают эту "полонянку" в финале}...]


Как впоследствии такие победы приписывались помощи Богородицы, Бориса и Глеба, ангелов, так в языческие времена они могли быть приписаны колдовской силе священного черниговского орла.


Изображение орла было и на другом турьем роге из другого княжеского кургана в Чернигове, так называемого Кургана княжны Черны, по преданию - дочери основателя Чернигова.


[{Вот, оказывается, откуда взялась "черниговская княжна": не из текста былины, не с изображения на изучаемом ритоне, а из другой легенды о другом кургане}.]


Вернее всего, что сватовство Ивана Годиновича и вероломство Настасьи в былине, как и упоминание князя Владимира, - результат дальнейшего развития первоначального подлинного эпического сюжета, не лишенного и мифологического элемента.


[{Что же остается в этом "первоначальном подлинном эпическом сюжете"? - Бородатый человек с какой-то женщиной, два лука, три стрелы и орел. Тогда какое отношение имеет данный гипотетический сюжет к тексту былины?}]


Основа былины появилась в IX-Х вв., и турий рог, украшенный изображением его главнейшего эпизода, попал на княжеский погребальный костер задолго до рождения Владимира.


Датировка основы былины "Иван Годинович" по сочетанию двух видов источников имеет для нас принципиальное значение, так как документирует глубокие исторические корни ее и позволяет нам отнести ее ко времени, предшествующему созданию Владимирова цикла.


[{Можно допустить, что на роге из Черной могилы действительно изображен некий сюжет. Однако говорить о его сходстве с былиной о Ставре Годиновиче не приходится. Общее в них не выходит за рамки "общих мест", а детали практически нигде не совпадают.


Выводы автора, попавшие в литературу, вряд ли могут быть признаны убедительными и отражают лишь его настойчивое желание связать поздний текст с ранней археологической находкой}.]








Соловей Будимирович



Из-за моря, моря синево,

Из-за синево моря Халынскаво

Выходило тут двенадцеть чёрных караблей 1).

Подходили те карабли ко городу ко Киеву,

Заходили они под самой дворец да всё ведь княжеськой.

Хорошо-то ети карабли очунь были да убраны,

Они убраны были, все позолочены,

Дорогима'ни товарами да нагружоны-ти;

Ишше разны-ти товары всё заморскии,

Разны матерьи-ти были шелковые,

Разны атласы были, бархаты,

Ише находилса груз да красно золото,

Находилось во грузу да чисто серебро,

Ише ведь было в караблях каменьё драгоценное;

Разны мехи были - для зимы-то шить на шубы - разные.

Он скоро выкинывал-то те мосты дубовые

Как со своих караблей чернёных-то,

Он мосьтил-то'вёрх до дворца-то вплоть до князева,

Выстилал-то он сукна разныя заморьские;

Он ведь нёс в подарки мису перьво красна золота,

Что вторую - чиста серебра,

Что третьюю мису-ту каменья-та драгоченного;

Ещо-то нёс в подарок князю всё Владимиру

Ише тех разных мехов заморьских-то,

А кнеине Апраксейне всё матерьи нёс на платье всё шолковой-то.

Заходил-то он скоро ко князю на широкий двор,

Он допросил-то всех его придворьников,

Чтобы доложили об ево приходи князю Владимеру,

Ему льзя ли да зайти в его палаты кнеженесьскии.

Не ослышились князя придворьники,

Оне пошли скоро-то князю всё доложили

О ево да всё приходе-то;

Как бегут-то они скоро-то с изьвестиим:

- Вас просил-то ведь Владимир, велел низко кланетьце;

Заходи ты в ево полаты-ти кнеженевьския.-

Как пошол скоро Соловей сын Соловьев-от,

Он заходит-то в полату кнеженесьскую;

Он ведь молитце ведь тут Спасу пречистому,

Он ведь здраствуёт-то он с князем Владимером.

Подаёт-то он ему да ручку правую,

А княгине подаёт да ручку левую;

Во вторых-то, подаёт ему подарки в подареньице.

За такия-ти подарки очунь важныи

Что скакал-то князь Владимир на свои-ти ножки резвыя,

Подьвигал да свой ведь стул он рыта бархата,

Он садил-то дорога госьтя приежжого,

Сам сказал ему-то он да такую-ту речь:

- Я не знаю, чем буду тебя да всё отдаривать;

Как мне тибя красным золотом дарить, да у тибя-то своего да очунь много-то;

Подарю-то я тибя разьве, в подарок тибе всё поздраствую,-

В каждом городи торгуй без дани-пошлине,

Хоть во Киеви торгуй, хочь во Черни-горе; -

Везьде тебе всё воля вольняя.

Хоть ты где-ка хошь, туда и населяйсе-ко,

Ты бери себе в подарок города, которы подо мной-ту есь.-

- Ненадоть мне твоих разных городов всё в подарке-то;

Ты дай мне только, князь, да дозволеньицо,

Дай мне-то матушки сырой-земли состроить себе дворец хрустальнёй-от.-

- Тебе даю я всё да дозволеньице;

Ты построй ево, куда желаешь-то -

Хоть возьлё мой дворец княженеськой-от.-

- Я желаю-то построить себе дворець да во твоём-то, князь, да зеленом саду;

Как во том саду да во зелёном-то

Растут-то всяки дрёва-ти прекрасные.

Не ради я гулянки хочу двор состроить-то,-

Для того, чтобы мне видать в саду твою племянницу

Что ведь молоду Забаву дочь Путятичну.-

Ишше строил скоро он дворець хрустальнии,

Изукрасил он его да красным золотом,

Снаредил его каменьём драгоценным-то.

Как в одну-то пору-то, время к вечеру,

Когда пошло-то красно-то солнышко к закату-ту,

Захотелось тут ведь красной девице,

Что молодой Забавы дочь Путятичне,

Погулять-то ей да в зеленом саду;

Не гулять-то ей, девицы, захотелосе,-

Посмотрять-то дворца да всё Соловьева.

Она просит-то дозволенья у своего дяденьки родимого,

Что у князя всё да у Владимира.

Как даёт-то князь её да дозволеньицо:

- Ты иди, иди, любяшшая мила племянница,

Что молода Забава дочь Путятична,

Сходи ты разгуляйсе в зеленом саду;

Смотри же ты, племяньница, ты много не загуливайсе:

Что есь во Киеви народу-то ведь всяково:

Езь живут которы в Киеви - народ-от наш, всё киевский;

Тово боле-то у нас есь приежаюшых,-

Чтоб не подсмотряли 'не тибя, да красна девица.

И ты не пой-косе, Забава, весёлых песен да заунывных-то,

Не примани своима песьнеми удалых добрых молодцов,

Ты своих богатырей да всё ведь киевских,

Ишчё не прельстились на тибя приежаюшши.-

Тут-то скоро ведь князь-от вышол из её-то он из комнате,

Он пошол-то, будьте с нею роспростилсэ-то:

- Ты гуляй, моя племяньница, да всё погуливай;

Тибе пусьть твоя гулянка пощестливит-то.-

Тогды скоро-то Забава снарежаласе,

Поскорее-то она да одеваласе,

Она пошла-то скоро в зелен сад гулять;

Не очунь долго в саду она гуляла-то,

Она пошла скоро к дворьцу да к Соловью-то ведь,

Подошла-то ко окошечку его косисьчету,

Становилась она, что послушала;

Что во перьвой-то ево да было комнате -

Как слышит - бречит-то что-то, сыплетце.

Подошла она да ко второй ко комнати;

Во второй-то, слышит, комнате

Тут читат-то ево матушка молитвы-ти,

Всё читат она да богу молитце.

Подошла она да к третьей комнате;

В той сидел-то комнате да Соловей-от как,

Он наигрывал всё во струну-ту,

Росьпевал-то песьни разные.

Увидал он ей тут красну девицу,

Он ведь ставал скоро со стула рыта бархата.

Выходил он тут да во зелёной сад.

Он просил-то зайти к себе Забаву-ту Путятичну:

- Ты пойдём ко мне в полаты-ти, зайди-ко посмотри у мня,

Хорошо ли оне у мня убраны.-

Тут стоит Забава, прироздумалась,

Не знат, ли посетить ево, не посетить ево;

Роздумалась она своим умом-то ведь:

- Я схожу, зайду к нему да посмотрю-то ведь

Как ево-то строенья, в доми убранства-та.-

Заходила'на к ему в ево высоки комнате;

Он садил ей на стул да рыта бархата,

Наносил-то ей ведь всяких разных сладосьтей:

- Много времени я жил ведь всё ведь на сьвете,-

Не видал я таких людей хороших-то,

Как ведь вас, Забава дочь Путятична.

Изьвините-ткосе, што я вам всё скажу-то ведь:

Я хочу на вас ведь свататьце у дядюшки;

Вы жалаите ли за меня итти в супружесьтво?

Вы ведь ответьте-тко, дайте мне скорой ответ.-

Тут Забава испугаласе,

Горючьми слезьми да обливаласе;

Она ставала скоро со стула рыта бархата,

Благодарила ево, сама скоро вон пошла.

Пришла она не очунь весела;

Заметили все ей тут няньки, мамке-то:

- Отьчево сегодьне у нас Забава невесёлая,

Что сь ней тако да приключилосе? -

Донесьли об том-то дяденьки родимому,

Тому ли князю всё ведь киеському Владимеру.

Приходит к ней её ведь дяденька родимой-от,

Он спрашиват у ей да всё выспрашиват:

- Очево севодьне у меня, племяньница, ты очунь скучная?

Кто тебе в глаза разьвё да насмеялсэ-то? -

Отвечат-то тут Забава дочь Путятична:

- Что некто мне в глаза не насмеялсэ-то,

Некто не ис твоих не из богатырей;

Насьмеялсэ надо мной да Соловей-от всё:

Во глаза-ти мне, да красной девицы,

Говорил-то мне он всё да о супружесьтве.-

Отвечат-то ей да князь Владимер-от:

- Это не смеялса, говорил он правду-исьтену.

Ежель станет у меня да он ведь свататьца,

Я отдам тебя за ево, Забава дочь Путятичня.-

Сам ведь вышел скоро князь-от от племяньницы;

Вдруг идёт-то Соловей к ему да на широкой двор,

Проходил скоро в полаты княженесьския,

Доступал он до князя до Владимира.

Говорит князь таковы речи:

- Ты садись-ко, мой да дорогой-от госьть.-

- Не сидеть к тебе я, князь, пришол-то ведь,

Я пришол к тебе да сватом свататцэ

На твоей ли на племяньницы.

Ты отдай за мня Забаву-ту Путятичну.-

Покатились тут из глаз князя горючи слезы;

Он ставал скоро-то, князь, да на резвы ноги,

Тут подал князь ему да ручку правую,

Он просватал тут Забаву-ту Путятичну.

Говорит Соловей да таковы речи:

- У нас пушай будет свадба через месяц-от;

В ту пору я ведь съежжу за синё море,

За синё море да в свою родину,

Роспродам там свое я именьицо.-

Тут он скоро-то как с князем роспрошалсэ-то,

Отправлялсэ он за море на трёх на чёрных караблях.

Как прошла-то ета славушка по всей земле,

Дошла-то ета слава до неверной до земьле,

Что Забава на Руси-то 'на засватана.

Тут скоро собиралсэ царь неверной-эт,

Ишше тот ли всё царишшо Грубиянишшо:

- Что нет теперь во Киеве да Соловья-та как,

Как сильнево-то руськово богатыря.-

Отправлялсэ на дьвенадцети да чёрных караблях

Итьти войной под князя Владимера,

Сам он, неверной царь, да похваляитце:

- Я повыжгу-то весь красной Киев-град,

Я князя-то Владимера - сказьню ему да буйну голову,

Ежли не отдаст за меня взамуж племяньницы.-

Он пошол-то скоро царь на чёрных караблях,

Заходил он скоро во город всё во Киев-от,

Што на ту ли всё на матушку на Неп-реку;

Он бросал в воду якори все булатные,

Как выкинывал сукна заморские,

Сам писал он князю скору грамоту:

- Что отдай, отдай, князь, за меня взамуж племяньницу,

Без бою отдай ты, драки-кроволития.

Не отдашь, князь, за меня да сь чесьти, с радосьти,-

Я боем возьму да ей ведь красну девицу.-

Посылал скоро посла-та он тотарина:

- Как которой-то сосваталсэ на Забавы-то,

Он у мня-то, у царя, да всё пойман-то,

Посажон у мня да в тёмну темницу;

Отобрал я все товары в дань-ту, в пошлину.-

Как пошол посол-тотарьничок;

Как посылал ево да с скорой грамотой:

- Ты отдай-ко эту грамоту князю Владимеру;

Ты немного с ним да розговаривай.

Дай-ко строку ты ему на едну только неделечку.-

Приходит тут всё злой тотарин-от

К широку двору да княженесьскому;

Он не спрашивал у дьверей да всё придверников,

У ворот-то всё да караульшиков,

Он бросал их всех да в сторону;

Безо всякого-то дозволенья пошол в полаты княженесьския.

Он не ксьтит своево лица тотарсково,

Он не кланеитце князю-ту Владимеру,

Говорит грубо таки слова:

- Принимай-ко, князь, у мня да скору грамоту,

Содержи-ко мне ответ скоре.-

Принимал-то скоро князь да эфту грамоту,

Приказал-то он ведь скоро роспечатыватъ,

Приказал князь поскорее грамоту прочитывать,

Вдостали-то он ведь взял да во свои руки,

Прочитал-то он да скору грамоту,

Прочитал - да слезы 'з глаз у его покатилисе:

- Уж ты тотарьничок, да всё тотарин-ты!

Уж вы дайте мне-ка строку на три годичка.-

- Не даю тебе строку на три годичка.-

- Ты ведь дай мне-ка строку на три мясеця.-

- Я даю тебе ведь строку только на одну неделечку.-

- Я тогда отдам свою племянницу за вашего царя неверного.-

Тогда на то тотарин согласилсэ-то,

Как ушол с извесьтиём к царишшу всё неверному.

Как ведь князь Владимер-от сидит задумалсэ;

Говорит-то он своей племяньице:

- У нас нет в живых-то Соловья теперь:

Хоть сидит он, посажон да в тёмной темнице,

Заморят они его да всё ведь з голоду.-

Как ведь день прошол и второй прошол;

Как приходит-то третей-то день,

Вдруг бегут ко князю со изьвесьтием,

Что пришол он, Соловей, из-за синя моря,

Привёз-то он опять товаров разных-то заморьских-то.

Получил-то эту весьть, да князь возрадовалсэ:

- Что постоит теперь Соловей за меня, за князя за Владимера,

Он ведь выручит меня из рук царишша всё неверново.

Только тем теперь я мучаюсь-то -

Не случилось некаково у меня богатыря;

Они уехали-то все да во чисто поле.-

Вдруг идёт-то Соловей-то скоро сам на двор,

Заходил он скоро ко князю ко Владимеру.

Ише тут скакал князь скоро на резвы ноги,

Он здоровалсэ да с Соловьем-то ведь.

- Ты постой-ко, Соловей, за меня, князя Владимера,

Победи-косе царишша всё неверново,

Выручи миня, князя, да из неволюшки.-

Как немного Соловей тут розговаривал,

Поворот держал да скоро вон пошол.

Роскипелось у ево серьцо да богатырьскоё,

Росходились у ево плечи могучия;

Он хватал-то скоро саблю вострую,

Он бежал-то скоро на чёрны-ти тотарски всё на карабли,

Он ведь прирубил всех тотаровей;

Самово-то он царишша Грубиянишша -

У живого глаза выколол;

Сам пошол скоро ко князю со изьвесьтием.

Собирал-то тут ведь князь на радосьти почёстной пир.

После пиру-ту, посьле этово

Отдавал за Соловья племяньницю любимую,

Ише ту ли он Забаву-ту Путятичну.

Сходил Соловей-от со Забавой в божью церьковь-ту;

Принели оне да по злату веньцю.



Былина о Соловье Будимировиче, так же как и о Дунае Ивановиче, принадлежит к эпическому циклу былин о сватовстве, "добывании невесты". Но в ней нет трагических столкновений, конфликтов, рассказ идет о чисто бытовых отношениях, это одна из самых оптимистических былин русского эпоса.


Эта ее особенность уже давно привлекла внимание исследователей, пытавшихся вписать былину в определенный исторический контекст. Наиболее убедительным выглядит "историческое прочтение" А. Я. Лященко, который сравнил приезд в Киев былинного Соловья Будимировича с приездом в Киев и сватовством к дочери Ярослава Мудрого Елизавете шведского королевича Гарольда III. Соловей Будимирович, точно так же, как и королевич, подплывает к Киеву древнейшим путем "из варяг в греки" на двенадцати черных кораблях (в былинах все заморское - черное: черный шатер - у Дуная, черные корабли - у Соловья Будимировича), точно так же поражает киевлян своими заморскими диковинками и песнями. Академик Б. А. Рыбаков, продолжив эту историческую аналогию, пришел к заключению, что былина "Соловей Будимирович" - это единственное сохраненное народной памятью произведение легендарного Вещего Бояна, упоминаемого в "Слове о полку Игореве", который был очевидцем приезда Гарольда III в Киев и сложил об этом свою песню. "Причиной того,- заключает Б. А. Рыбаков,- что из всего многообразного творчества Бояна, воспевшего три поколения русских князей, только одна эта ода уцелела в памяти народной, следует считать ее бытовой характер. В центре внимания здесь не князья как таковые, даже не Соловей, а именно процесс сватовства, обычаи и обряды, связанные со свадьбой, то есть жизненные общечеловеческие дела, одинаково близкие всем слоям населения"


(Цит. по кн.: Древняя Русь. {Сказания. Былины. Легенды. М., 1963}).


Текст былины "Соловей Будимирович", записанный А. В. Марковым от выдающейся сказительницы Марфы Семеновны Крюковой, публикуется по изданию:


{Марков А.В. Беломорские былины, ? 65}.


В.И. Калугин




1) {У его (Соловья) оменной был карабль: нос был по-туриному. (Объяснение сказительницы.)}


2) Обгалить - осмеять.







Дюк Степанович



Во тоя во Индёи во богатыи,

У честной вдовы Мамельфы Тимофеевне

Там был молодой боярин Дюк Степанович.

Он ходил-гулял по тихиим все по заводям,

Стрелял серыих гусей и стрелял лебедей;

Всех повыстрелял равно триста стрел,

Равно триста стрел, эще три стрелы,

Триста-то стрелам цену ведает,

Только трем стрелам цены не ведает.

Когда бил он из-под каменя из-под яфонту,

Он из-под яфонту самоцветнаго,

Убил три орла, три орловица;

Не тех, которыи летают на святой Русе,

Которы летают над синем морем:

Он сидит, орел, на беленьком на камешки,

И когда он утрит перьица орлиныя,

Тогда ездят мужики оны индейския,

Покупают это перьицо орлиное,

И привозят это перьицо орлиное

Его, Дюкову-то, батюшку в подарочках.

А он сам убил, молодой боярин Дюк Степанович.

И со тоя со великия со радости

Пошол к государыни родной матушки,

Спросил у ней благословенья

Ехать ко граду Киеву

И ко ласковому князю ко Владимиру

Прямой дорожкой, не окольною.

И говорила государыня ему родна матушка,

Честна вдова Мамельфа Тимофеевна:

- Ах ты гей, рожоно мое дитятко,

Не дам я ти прощенья с благословеньицом

Той прямой дорожкой не окольною.

Что на той прямой дорожки не окольныя

Есть три заставы великиих.

Первая та застава великая:

Стоят там горы толкучии;

Тыи ж как горы врозь ростолнутся,

И тогда оне вместо столнутся,

И тут тебе, Дюку, не проехати,

И тут тебе, молодому, живу не бывать.

Другая есть великая застава:

Сидят две птичи там клевучиих

Тыи птичи тебя с конем склюють;

И тут тебе, Дюку, не проехати.

Третия застава великая:

Лежит Змиище да Горынчище.

О двинадцати змия о хоботах;

И тая змия тебя с конём сожрет,

И тут тебе, Дюку, не проехати,

Тут тебе-ко-ва живому не бывать.-

Он, боярин, своей матушки не слушался,

Идет на конюшню на стоялую,

Берет узду себе в руки тесмянную,

Одивал на мало бурушка-ковурушка;

По колен было у бурушка в землю зарощено.

Он поил бурка питьем медвяныим.

И кормил его пшеною белояровой,

И седлал бурка на седелышко черкальское,

И потницки кладет на потницки,

И на потницки он кладет войлоцки,

Клал на войлоцки черкальское седелышко.

Всех подтягивал двенадцать тугих подпругов,

Тринадцатой клал ради крепости.

Подпруги были шелковыя,

Пряжи у седла красна золота,

А шпеньки были у пряжи все булатныя,

Чтобы добрый конь с-под седла не выскочил,

Добра молодца в чистом поле не вырутил.

Провожала-то его родна матушка,

На прощанье ему словчё смолвила:

- Ах ты гей, рожоно мое дитятко,

Молодой боярин Дюк Степанович!

Если случит бог во гради во Киеви

У славного князя у Владимира,

Ты не хвастай животишками серотскими,

И серотскими животишками вдовиными.-

Первой поприщей скочил бурка целу версту,

Он ко земле, бурко, тут припадывал;

Испровещится ему добрый конь

В виде голоса человеческа:

- Ты эй, хозяин мой любимыя,

Молодой боярин Дюк Степанович!

Опущайся-ко с меня добра коня,

Бери земли сыро-матерой,

Подвязывай под пелецко 1) под правое

И под другое подвязывай, под левое.

Чтоб не страшно бы сидить на добром кони,

А я стану, малый бурушко, поскакивать,

С горы на гору и с холмы на холму,

Буду реки и возёра перескакивать,

Где широкие раздолья - и между ног пущать.-

Приезжает он ко первыя ко заставы,

Где стоят тут горы толкучи;

Тые ж как горы врозь растолнулись,

И не успели горы вместо cтолнуться,

Он первую заставу проскакивал.

Ко другой ко заставе прискакивал:

Сидят тут птицы клевучии,

И не успели птицы крылышек росправити,

Он и другу заставу проскакивал.

Ко третей ко заставе прискакивал:

Лежит Змиищо да Горынчищо,

О двенадцати змия о хоботах:

Не успела змия хоботу росправити,

Он и третью заставу проскакивал,

Он ко граду ко Киеву прискакивал,

Заехал он на княженецкий двор,

И оставил своего добра коня,

Добра коня своего середь бела двора,

Не привязана и не приказана;

Сам пошел во передню во столовую.

Крест кладет по писаному,

Поклон ведет да по-учёному

На все три-четыре на стороны,

Княгини-то Опраксии да в собину:

- Ты здравствуешь, княгиня да Опраксия!

Где есть солнышко Владимир стольный киевский? -

Отвечала княгиня тут да Опраксия:

- Солнышко Владимир стольно-киевский к обидни сшол.

Он пошел во церковь ту во божию:

По тыя идет по улицы по широкой,

Мостовыя были черною землею изнасыпаны,

Их подлило водою тут дожжевою,

Сделалась грязь-та по колену-де;

Замарал он сапажки-ты зелен сафьян,

Идучи во церковь-то во божию.

Приходит он во церковь во божию,

Крест кладет по писаному

Да поклон ведет по-учёному,

На вси три-четыре на стороны

И солнышку Владимиру да в собину:

- Здравствуй, солнышко Владимир стольный киевский

С молодой княгиней со Опраксией! -

Говорил Владимир стольный киевский:

- Ты откудашной, удалой доброй молодец,

Ты коей орды, ты коей земли,

И как тебя именем зовут,

Нарекают тебя по отечеству? -

Говорил молодой боярин Дюк Степанович:

- Что я есть из Индеи из богатыя

Молодой боярин

Дюк Степанович;

Отстоял я дома раннюю заутрену,

Сюда приехал ко обедне-де.-

Говорят вси князи, вси бояра,

И тая ж говорит вся мелка чета:

- Что не быть эту молодцу боярину,

Тому-де Дюку Степанову,

Есть какой-нибудь детинушка залёшаник,

Он убил купца либо боярина,

Платьев детина не видаютци,

И все он на платье поглядыват.-

Вышли они из божьей церквы,

Становились на место на плоское,

На тую дуброву на зеленую.

Говорил молодой боярин Дюк Степанович:

- Я слыхал от родителя от батюшка,

Что Киев-град очень красив-добрис,

Ажно в Киеви у вас да не по-нашому:

Церкви все у вас да деревянные,

У вас маковки на церквах все осиновы,

Мостовыя у вас черною землею изнасыпаны,

Их подлило водою тут дожжевою,

Сделалась грязь-то по колену ли;

Замарал я сапожки-ты зелен сафьян,

Идуцись во церковь ту во божию.-

Приходят тут ко князю ко Владимиру,

Садились за дубов стол хлеба кушати,

Они стали йисть калачиков крупивчетых.

Как тут молодой боярин Дюк Степанович,

Он мякиш-от ест, корку под стол мечет.

Говорил Владимир стольный киевский:

- Ах ты, молодой боярин Дюк Степанович!

Ты на что же мякиш ешь, корку под стол мечешь? -

Говорил молодой боярин Дюк Степанович:

- Я слыхал от родителя от батюшка,

Что Киев-град очень красив-добрис,

Ажно в Киеве у вас да не по-нашему:

У вас пёчечьки да все глиняны

Да и помялчики у вас сосновые,

Пахнуть калачики крупивчеты

На тую на глину на ручьевую

И на тую на серу на сосновую,

На сосновую на серу на капучую;

Не могу я йисть калачиков крупивчетых.

Как у нас было во Индеи во богатыя,

Как у моей государыни родной матушки,

У честной вдовы Мамельфы Тимофеевной,

Как пекет она калачики крупивчеты,

У нёя печечки все муравлены,

Да и помялчики у ней шелковыя,

Как колачик-от съешь, другого хочется,

Другой съешь - по третьему душа горит,

Третий съешь - четвертый с ума нейдет.-

Говорил Владимир стольный киевский:

- Я вижу, что ты молодец захвасливый;

Ты ударь с нашим Чурилою велик заклад,

Что вам ехать в чисто поле поляковать

Снова-наново, все на три года,

По три года, да еще и по три дни,

Чтобы на всякий день кони были сменные,

И сменные кони переменные.

Чтобы в три года такой больше не было;

Чтоб на всякий день платья были сменныя,

Цветные платья переменныя,

Снова-наново, все три года,

На три года, да еще на три дни,

Чтобы в три года такого цвету не было. -

Ударили они о велик заклад,

По тоём было Чуриле по Пленковице

Держали поруку-то двумя градмы:

Первым Киевом, другим Черниговым;

А по тоем было по молодом боярине,

По нем не было никаковой порукушки,

Столько держал по нем крепкую поруку-ту

И тот владыка черниговский,

И тот крестовый его батюшка,

Не спустят-то боярина домой сгонять

За своим за платьицем за цветныим.

Закручинился боярин, запечалился,

Повесил свою буйну голову,

Утопил ясны очи в сыру зетилю.

Садился скоро на ременсат стул,

И написал он скорописчатые ерлуки,

Полагал в сумки переметныя.

Отпущал мала бурушка-ковурушка,

Стал его бурушка доскакивать

С горы на гору, с холмы на холму,

Реки-озера перескакивать,

Где широкий раздолья - межу ног пущать.

Как будет он во Индеи во богатыя

У него государыни родной матушки,

Заржал голосом лошадиныим;

Услыхала государыни родна матушка,

Выбегала она на крылечко на перёное,

Сама говорит да таково слово:

- Видно, нет жива рожонова дитятки,

Стоит у крыльца один добрый конь.-

Как увидала она сумки переметныя,

Сама говорит таково слово:

- Что рожоно мое дитятко захвасливо

И захвасливо, да, знать, захвачено.-

Брала она сумки переметныя,

И читала скорописчатые ёрлуки,

Полагала-то ему да платьев цветних,

По три пары положила да на всякий день,

Сново-наново на три года,

И на три года, эще на три дни,

Отпустила мала бурушка-ковурушка.

Как будет его бурушка во Киеви

У Владимира на широком двори,

Заржал голосом лошадиныим,

Что тут теремы пошатилися

Да околенки чуть не сыпались,

Вси во граде приужахнулись.

Услыхал молодой боярин Дюк Степанович,

Выбегает скоро на широкий двор,

Увидел своего добра коня,

Получал свои платьев цветныих,

По три пары получил он на всякий день.

Тут поехали они в чисто поле.

Как тот Чурилушка Плёнкович

Погнал лошадей туды целым стадом,

А тот молодой боярин Дюк Степанович

Поехал на одном-то на добром коне.

Как пораньше он поутрушку повыстанет,

Бурка своего в росы повыкатат,

И на бурки-то шерсть да переменится.

Проездили они тут по три годов,

По три года, эще и по три дни;

Пришли они ко божьей церквы,

Заходили в церковь-ту во божию.

Как тот Чурилушка Плёнкович,

Как во своем во граде ему деется,-

Так становился он на крылосо на правое,

А молодой боярин Дюк Степанович,

Так становился он на крылосо на левое.

Как тот Чурилушка Плёнкович,

Он стал плеточкой по пуговкам поваживать,

Он стал пуговку о пуговку позванивать:

Как от пуговки было до пуговки

Да из петелки было в петелку

Пловет Змиишечко Горынчищо.

Тут все в церкви приужахнулись,

Сами говорят таково слово:

- Как у нашего Чурилки у Пленковица

Есть отметочка против молода боярина,

Что еще некуда бодрее ему выступить.-

Закручинился боярин, запечалился,

И повесил свою буйну голову,

Утопил ясны очи во сыру землю,

Он стал плеточкой по пуговкам поваживать,

Он стал пуговку о пуговку позванивать:

Как запели птичы тут певучии,

Закричали звери тут рыкучии,

Тут вси во церкви да озень пали,

Озень пали, да они обмерли.

Говорил Владимир стольный киевский:

- Ты молодой боярин Дюк Степанович!

Приуйми-тка птичек ты певучиих,

Призакличь-ка зверей тых рыкучиих,

Оставь людей нам хоть на симена.-

Говорил молодой боярин Дюк Степанович:

- Не твое ведь я севодня ем да кушаю,

Не хочу тебя теперича послушати.-

Говорит владыка-то черниговский,

Тот крестов его батюшка:

- Ах ты эй крестово мое дитятко!

Ты послушай крестоваго батюшки,

Приуйми-тка птичек ты певучиих,

Призакличь-ка зверей тых рыкучиих,

Оставь людей хоть нам на симена.-

Он послушал крестоваго батюшка,

Приунял птичек тых певучиих

И призакликал зверей всех рыкучиих,

И сам говорил таково слово:

- Ты солнышко Владимир стольный киевский!

Нам которому с Чурилой голова рубить? -

Говорит Чуришка Пленкович:

- Ты молодой боярин Дюк Степанович!

Ударим-ко еще о велик заклад:

Переехать нам через Пучай-реку,

Пучай-река на два поприща;

Который-то не может да перескочить,

Тому из нас и голова рубить.-

Приехали они ко Пучай-реки.

Говорил молодой боярин Дюк Степанович:

- Ты эй, Чурилушка Пленкович!

Твоя похвальба сегодня на перёдь зашла,

Поезжай через реку ты попёреди.-

Тогда Чурилушка Пленкович

Приправил своего добра коня,

Добра коня через Пучай-реку:

О полу-реки Чурила в воду вверзился,

Тот молодой боярин Дюк Степанович

Скоро-наскоро скочил через Пучай-реку,

Еще того скорее поворот держал -

О полу-реки да он припадывал,

Он Чурилу за желты кудри захватывал;

Повытащил Чурилу с конём с воды,

Не спустил Чурилы он до Киева,

До солнышка до Владимира,

А сам говорит таково слово:

- Ты солнышко Владимир стольный киевский!

Нам которому с Чурилой голова рубить? -

Говорил Владимир стольный киевский:

- Ах ты, молодой боярин Дюк Степанович!

Не руби-ко ты Чурилы буйной головы.

А оставь-ко нам Чурилу хоть для памяти.-

Говорил молодой боярин Дюк Степанович:

- Ах, ты эй, Чурилушка Плёнкович!

Пусть ты князем ты Владимиром упрошенный,

Пусть ты киевскими-то бабами оплаканный!

Да не езди с нами со бурлаками,

А езди во гради во Киеви,

Ты во Киеви во гради межу бабами! -

Тут солнышку Владимиру к стыду пришло:

- Ах ты, молодой боярин Дюк Степанович!

Ты торгуй в нашом во гради во Киеви,

В Киеви да ведь без пошлины.-

Тогда Владимир стольный киевский,

Он стал посылать туды обценщиков,

Его Дюковых животов описывать:

Старого казака Илью Муромца,

В других смелого Олешу Поповица.

Говорил молодой боярин Дюк Степанович:

- Не посылайте-ко Олешеньки Поповица,

Его глазишецки поповские,

Поповские глазишецки завидливы,

А ему оттоль, с Индеи, да не выехать!

Пошли ты молода Добрынюшку Никитича.-

Как поехали в Индею во богатую.

Не доедуци Индеи богатыя,

Выстали на гору на высокую,

Увид ли Индию богатую,

Сами говорят таково слово:

- Знать, что молодой боярин Дюк Степанович,

Он послал туды весточку нерадостну,

Чтобы зажгли Индею ту богатую:

Горит Индея та богатая? -

Как подъехали они поближе тут,

Увидели Индею богатую:

Там крышечки в домах золоченыя,

У них маковки на церквах самоцветныя,

Приезжали ко Дюку ко Степанову,

К его государыни ко родной матушки.

Идуть они по улицы по широкой

Мостовыя рудожелтыми песочками изнасыпаны,

Сорочинские суконца приразостланы,

Не замараешь-то сапожков зелен сафьян,

Идуцись во церковь во божию.

Приходят в палаты белокаменны

К его государыни родной матушки;

Сидит жена стара-матера,

Стара-матера сидит жена вся в золоти,

Вся в золоти она да в серебре.

Они бьют челом, поклоняются,

Сами говорят таково слово:

- Ты здравствуешь, Дюковая матушка! -

Говорит жена стара-матера:

- Я есть не Дюковая матушка,

Я есть Дюкова портомывница.

Подите в покои во другии,

И там есть Дюкова матушка.-

Приходят в покои во другии.

Сидит жена стара-матера,

Стара-матера жена сидит вся в золоти,

Вся в золоти, она вся в серебри.

Они бьют челом, да кланяются:

- Ты здравствуешь, Дюкова матушка! -

Говорит жена стара-матера:

- Что я есть не Дюковая матушка,

Я есть Дюкова да ведь колачница,

Я пеку колачики крупивчаты

Про того про молода боярина

Про того про Дюка про Степанова.

Подите-ко в покои да в третии,

Там есть Дюковая матушка.-

Идуть они в покои в третии.

Идет жена стара-матера,

Стара-матера идет вся в золоти,

В золоти она да в серебри.

Они бьют челом, поклоняются:

- Ты здравствуешь, Дюковая матушка! -

Говорит жена да стара-матера:

- Вы здравствуйте, мужики да вы обценщики!

Вы зачем сюда теперь приехали,

Вы сиротских животишеков описывать? -

Садилися они тут за дубов стол,

За дубов стол хлеба кушати,

Они стали йисть колачиков крупивчатых:

Как колачик-от съидят - другого хочется,

Другой съидят - по третьем и душа горит,

Третий съидят - четвертый и с ума нейдет.

Как вышли они из-за стола из-за дубова,

Тая ж де Дюкова матушка

Свела их во погреба глубокии, ко сбруям лошадиныим:

Писали они тут по три года,

По три года, эще и по три дни,

Не хватило тут бумаги лист гербовыя,

Не могли обценить однех сбруй лошадиныих.

Говорила Дюковая матушка:

- Вы эй мужики, вы обценщики,

Вы скажите-ко солнышку Владимиру:

На бумагу-ту пущай-ко то продаст весь Киев-град,

На чернила-ты продаст весь Чернигов-град,

И тожно пусть приедет животишечков описывать.-

И повела она их по погребам глубокиим:

Висят бочечки красна золота,

Висят бочечки чиста серебра,

Висят бочечки скатна жемчуга.

Повывела она их на широкий двор:

И течет тут струйка золоченая,-

Тут они не могли и вовсе сметы дать.

Приехали ко граду ко Киеву

И ко солнышку ко Владимиру.

И сказали солнышку Владимиру:

- Наказывала тебе Дюковая матушка:

На бумагу-ту велела продать она весь Киев-град,

На чернила продать весь Чернигов-град,

И тожно приехать животишечков описывать.-

Говорил Владимир стольный киевский:

- Ах ты, молодой боярин Дюк Степанович!

За твою за великую за похвальбу

Ты торгуй в нашем во гради во Киеви,

Во Киеви во гради век без пошлины.-

Тут молодой боярин Дюк Степанович

Отправился к государыни и родной матушки,

Тут сделал он с ней доброе здоровьице.

Тут век про Дюка старину скажуть -

Синему морю да на тишину,

А вам, добрым людям, на послушанье.






Дюк Степанович не менее колоритная фигура русского эпоса, чем Василий Буслаев, Садко, Дунай, хотя все подвиги совершает, собственно, не он, а его волшебный конь {бурушко-ковурушка}. Конь выручает Дюка, ослушавшегося предупреждения матери, расхваставшегося перед князем киевским, побившегося о {велик заклад} с киевлянами.


Среди предполагаемых источников былины называлась и византийская поэма о Дигенисе, с ее описанием несметных богатств Дигениса, и приезд в Галич в 1165 году Андроника, двоюродного брата византийского императора Мануила. В имени Дюка Степановича видели производное от дука Стефана IV, венгерского короля, хотя помимо западноевропейского титула "дук" (герцог) и имени Стефан существует украинское слово "дук" (богач) и русское имя Степан, что вполне соответствует содержанию былины о богаче Дюке Степановиче. Но наиболее вероятным первоисточником былинного сюжета все-таки признается византийское "Сказание об Индийском царстве" XII века, получившее широкое распространение на Руси и оказавшее влияние на многие литературные памятники. "В числе других произведений,- пишет современный исследователь древнерусской литературы Г. М. Прохоров,- испытала влияние "Сказания" и былина о Дюке Степановиче. Для читателей русского средневековья "Сказание об Индийском царстве", очевидно, играло ту же роль, какую в современной нам литературе имеет научная фантастика". Вымышленный индийский царь Иоанн (Иван) действительно очень красочно описывает в своем послании сказочные богатства и диковинки Индии: людей рогатых и треногих, четырехруких и шестируких, великанов в девять сажен, кентавров с получеловеческими и полупесьими телами. Былинный Дюк Степанович тоже предстает боярином из Индии, не менее красочно описывает он сокровища своей страны, но на том их сходство и заканчивается. По сюжету и содержанию "Дюк Степанович", пожалуй, одна из самых оригинальных русских былин, отразившая черты реального быта Руси как XII, так и XVII века. "По мастерству композиции,- подчеркивает А. М. Астахова,- и разработанности изобразительной части былина о Дюке принадлежит к лучшим созданиям былинного новеллистического жанра".


Текст, записанный А. Ф. Гильфердингом от Абрама Евтихеева Чукова, по прозвищу Бутылка, публикуется по изданию:


{Гильфердинг А. Ф. Онежские былины. 3-е изд., т. 2, ? 152}.


В.И. Калугин




1) Пелецко - плечико







Чурила Пленкович



Во столном в городе во Киеве,

У ласкова асударь-князя Владимера,

Было пирование, почестнои пир,

Было столование, почестнои стол

На многи князи и бояра

И на руския могучия богатыри.

Будет день вполовина дня,

А и будет стол во полустоле,

Князь Владимир распотешился.

А незнаемы люди к нему появилися:

Есть молодцов за сто человек,

Есть молодцов за другое сто,

Есть молодцов за третье сто,

Вcе оне избиты-изранены,

Булавами буйны головы пробиваны,

Кушаками головы завязаны;

Бьют челом, жалобу творят:

- Свет государь ты, Владимер-князь!

Ездили мы по полю по чистому,

Сверх тое реки Череги,

На твоем государевом займище 1),

Ничего мы в поле не наезжавали,

Не наезжавали зверя прыскучева,

Не видали птицы перелетныя,

Толко наехали во чистом поле

Есть молодцов за три ста и за пять сот,

Жеребцы под ними латынския,

Кафтанцы на них камчатныя,

Однорядочки-то голуб скурлат 2)

А и колпачки - золоты плаши 3).

О не соболи, куницы повыловили

И печерски лисицы повыгнали,

Туры, олени выстрелили,

И нас избили-изранели,

А тебе, асударь, добычи нет,

А от вас, асударь, жалованья нет,

Дети, жены осиротили,

Пошли по миру скитатися.-

А Владимер-князь столнои-киевскои

Пьет он, ест, прохложаетца,

Их челобитья не слушает.

А и та толпа со двора не сошла,

А иная толпа появилася:

Есть молодцев за три ста,

Есть молодцов за пять сот.

Пришли охотники-рыбаловыя,

Все избиты-изранены,

Булавами буйны головы пробиваны,

Кушаками головы завязаны,

Бьют челом, жалобу творят:

- Свет государь ты, Владимер-князь!

Ездили мы по рекам, по озерам,

На твой щаски 4) княженецкия

Ничего не поимавали,-

Нашли мы людей:

Есть молодцов за три ста и за пять сот,

Все оне белую рыбицу повыловили,

Щуки, караси повыловили ж

И мелкаю рыбицу повыдавили,

Нам в том, государь, добычи нет,

Тебе, государю, приносу нет,

От вас, государь, жалованья нет,

Дети, жены осиротили,

Пошли по миру скитатися,

И нас избили-изранели.-

Владимир-князь столнои-киевскои

Пьет, ест, прохложаетца,

Их челобитья не слушает.

А и те толпы со двора не сошли,

Две толпы вдруг пришли:

Первая толпа - молодцы соколники,

Другия - молодцы кречатники,

И все они избиты-изранены,

Булавами буйны головы пробиваны,

Кушаками головы завязаны,

Бьют челом, жалобу творят:

- Свет государь, Владимер-князь!

Ездили мы по полю чистому,

Сверх тое Череги.

По твоем государевом займищу,

На тех на потешных островах,

На твои щаски княженецкия

Ничево не поимавали,

Не видали сокола и кречета перелетнова,

Толко наехали мы молодцов за тысячю человек,

Всех оне ясных соколов повыхватали

И белых кречетов повыловили,

А нас избили-изранели,-

Называютца дружиною Чюриловою.-

Тут Владимир-князь за то слово спохватитця

- Хто ето Чюрила есть таков? -

Выступался тута старой Бермята Васильевичь

- Я-де, асударь, про Чюрила давно ведаю,

Чюрила живет не в Киеве,

А живет он пониже малова Киевца.

Двор у нево на семи верстах,

Около двора железной тын,

На всякой тынинки по маковке,

А и есть по земчюженке,

Середи двора светлицы стоят,

Гридни белодубовыя,

Покрыты седых бобров,

Потолок черных соболей,

Матица-та валженая,

Пол-середа одново серебра,

Крюки да пробою по булату злачены,

Первыя у нево ворота вольящетыя,

Другия ворота хрусталныя,

Третьи ворота оловянныя.-

Втапоры Владимер князь и со княгинею

Скоро он снарежаетца,

Скоря тово поеску чинят;

Взял с собою князей и бояр

И магучих богатырей: Добрыню Никитича

И старова Бермята Васильевича,-

Тут их собралось пять сот человек

И поехали к Чюрилу Пленковичю.

И будут у двора ево,

Встречает их старой Плен,

Для князя и княгини отворяет ворота вольящетыя

А князем и боярам - хрусталныя,

Простым людям - ворота оловянныя,

И наехала их полон двор.

Старой Пленка Сароженин

Приступил ко князю Владимеру

И ко княгине Апраксевне,

Повел их во светлы гридни,

Сажал за убраныя столы,

В место почестное,

Принимал, сажал князей и бояр

И могучих руских богатырей.

Втапоры были повара догадливыя -

Носили ества сахарныя и питья медвяныя,

А питья все заморския,

Чем бы квязя развеселить.

Веселыя беседа - на радости день:

Князь со княгинею весел сидит.

Посмотрил в окошечко косящетое

И увидел в поле толпу людей,

Говорил таково слово:

- По грехам надо мною, князем, учинилося:

Князя, меня, в доме не случилася,

Едет ко мне король из Орды

Или какой грозен посол.-

Старои Пленка Сороженин Лишь толко усмехаетца,

Сам подчивает:

- Изволь ты, асударь, Владимер князь со княгинею

И со всеми своими князи и бояры, кушати!

Что-де едет не король из Орды

И не грозен посол,

Едет-де дружина хоробрая сына моего,

Молода Чюрила сына Пленковича,

А как он, асударь, будет,-

Перед тобою ж будет! -

Будет пир во полупире,

Будет стол во полустоле,

Пьют оне, едят, потешаютца,

Все уже оне без памяти сидят.

А и на дворе день вечеряетца,

Красное солнушка закотаетца,

Толпа в поле збираетца:

Есть молодцов их за пять сот,

Есть и до тысячи:

Едет Чюрила ко двору своему,

Перед ним несут подсолнучник 5),

Чтоб не запекла солнца бела ево лица.

И приехал Чюрила ко двору своему,

Перво его скороход прибежал,

Заглянул скороход на широкой двор:

А и некуды Чюриле на двор ехати

И стоять со своим промыслом.

Поехали оне на свои околнои двор,

Там оне становилися и со всем убиралися,

Втапоры Чюрила догадлив был:

Берет золоты ключи,

Пошол во подвалы глубокии,

Взял золоту казну,

Сорок сороков черных соболей,

Другую сорок печерских лисиц,

И брал же камку6) белохрущету,

А цена камке сто тысячей,

Принес он ко князю Владимеру,

Клал перед ним на убранной стол.

Втапоры Владимер-князь столнои-киевскои

Болно со княгинею возрадовалися,

Говорил ему таково слово: -

Гои еси ты, Чюрила Пленковичь!

Не подобает тебе в деревне жить,

Подобает тебе, Чюриле, в Киеве жить, князю служить! -

Втапоры Чюрила князя Владимера не ослушался,

Приказал тот час коня оседлат,

И поехали оне все в тот столнои Киев-град

Ко ласкову князю Владимеру.

В добром здоровье их бог перенес.

А и будет на дворе княженецкием,

Скочили оне со добрых коней,

Пошли во светлицы гридни,

Садились за убраныя столы,

Посылает Владимер столнои-киевскои

Молода Чюрила Пленковича

Князей и бояр звать в гости к себе,

А зватова приказал брать со всякова по десяти рублев,

Обходил он, Чюрила, князей и бояр

И собрал ко князю на почестнои пир.

А и зайдет он, Чюрила Пленковичь,

В дом ко старому Бермяте Васильевичю,

Ко ево молодой жене,

К той Катерине прекраснои,

И тут он позамешкался.

Ажидает его Владимер-князь,

Что долго замешкался.

И мало время поизоидучи,

Пришол Чюрила Пленковичь.

Втапоры Владимер-князь не во что положил,

Чюрила пришол, и стол пошол,

Стали пити, ясти, прохложатися.

Все князи и бояры допьяна напивалися,

Для новаго столника Чюрила Пленковича

Все оне напивалися и домой разъезжалися.

Поутру рано-ранешонко,

Рано зазвонили ко заутрени,

Князи и бояра пошли к заутрени,

В тот день выпадала пороха снегу бедова,

И нашли оне свежей след.

Сами оне дивуютца:

Либо заика скакал, либо бел горносталь,

А иныя тут усмехаютца, сами говорят:

- Знать ето не заико скокал, не бел горносталь -

Это шол Чюрила Пленковпчь к старому Бермяке Васильевичю,

К ево молодой жене Катерине прекрасныя.




Имя Чурилы Пленковича (в публикуемом варианте - Чюрила) встречается в былинах о Дюке Степановиче. Это Чурила бьется об заклад с Дюком, соперничает с иноземным щапом (щеголем) в богатстве и удали, а в результате проигрывает заклад и чуть не тонет в Почай-реке. Но есть еще целый ряд былин, где Чурила - главный герой. В одних описываются сказочные богатства Чурилы, рассказывается история его поступления на службу к князю Владимиру ("Чурила и князь"), а в других - о его любовных похождениях и о смерти от оскорбленного мужа Катерины - старого купца Бермяты ("Чурила и Катерина").


Сюжет былины имеет немало "международных" параллелей, но Б.А. Рыбаков нашел былинному Чуриле Пленковичу вполне реального исторического прототипа. "Среди русских князей XI -XII веков,- замечает он,- мы знаем только одного "Чурилу", то есть Кирилла: это Всеволод - Кирилл Ольгович, сын Олега Тмутараканского ("Суражанина"?), младший современник Владимира Мономаха, впоследствии великий князь киевский... Чурило - щеголь и "щап" - прославился как бабий угодник, "киевскими бабами уплаканный", Кирилл-Всеволод охарактеризован одним из авторов XII в. (в пересказе Татищева) так: "Сей князь... {много наложниц имел} и более в веселиях, нежели расправах упражнялся. Через сие {киевлянам от него тягость была великая} и как умер, то едва кто по нем {кроме баб любимых заплакал}..." Все это дает нам право видеть в образе былинного Чурилы Пленковича отражение деятельности князя Кирилла-Всеволода Ольговича (1116-1146 гг.), друга половцев, врага Киева, разорителя сел и городов, любителя женщин и хитроумного политика, ссорившего между собой родных братьев"


{Древняя Русь. Сказания. Былины. Летописи. М., 1963}


В публикуемом варианте ({Сборник Кирши Данилова, ? 18}) соединены оба сюжета о Чуриле: описание его богатств и любовные похождения.


В.И. Калугин




1) Займища - места, затопляемые весенним разливом; поемные луга, покосы. На реке Череге (близ Пскова) могли существовать такие княжеские займища.


2) Скурлат (скорлат) - сорт дорогого сукна.


3) Плаши - колпачки с золотыми бляхами, верхами.


4) Щаска - счастье, удача.


5) Подсолнучник - зонтик


6) Камка - шелковая цветная ткань с узорами.







Иван Гостиный сын



Во стольнём во городе во Киеве,

У ласкова князя у Владимера,

Было пированьё-сталованьё,

На многих на князей, на бояров,

На многих купцей, людей торговыих,

И на тих же мещан да пригородныих,

И на тих же хресьян да православныих,

И на тих же на руськиих богатырей.

Он как пир-от снаредил князь, пировать стали

И столы-те розоставили, столовать стали;

Ищэ все тут на пиру все напивалисе,

Ищэ все тут на чесном да наедалисе.

Как выходит-то солнышко Владимер-князь,

Он выходит-де тут да ко столу ищэ,

Он подходит ко всем ли людям добрыим,

Говорит тут-де солнышко Владимер-князь:

- Уж вы ой еси, хресьяна православные!

Уж вы ой еси, мещана пригородные!

Аж вы ой еси, купцы - люди торговыя!

Аж вы ой еси-де, руськи все богатыри!

У вас есь ле у кого да кони добрыя?

Кабы битце со мной нонь ё велик заклад,

А не во сти рублей, да не во тысяци,

Ё своей молодецькой буйной голове:

Кабы съездить от города от Киева,

До того ныньце до городи Цернигова,

Ищэ съездить бы нонь да кабы взад-вперед,

Меж ённою меж обеньнёй меж заютреньнёй,

Кабы места ле тут да нонь не много же,

Ищэ три девеноста ровно мерных вёрст,-

Кабы все тут на пиру сидят приюмолкнули,

А как все на чесном да приюдрогнули,

Кабы меньшой хоронитьсе за среньняго,

Кабы среньнёй хоронитьсе за большого,

Как от большого князю нонь ответу нет.

Как из-за того из-за стола переньняго,

Со хорошей со ловки с дубовой доски,

И ставаёт тут удалой доброй молодец,

По прозванью-ту Иван да сын Гостинович;

Поблизешинько он ко князю придвигаитьсе,

Понижешинько он князю поклоняитьсе,

Ищэ сам тут говорит он таково слово:

- Ищэ ой есь ты, солнышко Владимер-князь!

Ты позволь мне-ка нонь да слово вымолвить,

Не позволь ты мине за слово головы сказнить,

Головы ли сказнить, скоро повесити,

И не выслать бы штобы миня в ссылки дальния,-

Я бы бьюсь нонь с тобой да о велик заклад,

Я не во сти рублей бьюсь, не во тысеци,

О своей молодецькой буйной головы.-

Кабы князь-от кладет на ноньце сто рублей,

Он-де сто рублей кладёт от ся, со тысяцей;

Как ударились они тут о велик заклад,

О Иване поручились руськи богатыри,

О князи-то поручилисе бояра всё.

Как ударилсэ Иван тут о велик заклад,

Он пошол-де со князя со чесна пира,

Как идёт он к своему широку двору,

Повеся он доржит да буйну голову,

Потопя-де очи ясны в мать сыру-землю;

Он приходит к своему широку двору,

Он заходит к своему коню доброму,

Он заходит ко коню да на конюшен двор,

Он-де падает коню-то во праву ногу,

Ища сам тут говорит он таково слово:

- Уж ты малинькой мой бурушко, косматинькой!

Я ударилсэ ведь с князем ё велик заклад,

Я не во сти рублей, да не во тысеци,

О своей я молодецькой буйной головы,-

Ищэ съездить от города от Киева,

До того съездить до города Чернигова,

Меж онною обеньней, меж заютреньнёй,

Ищэ съездить бы нонь да кабы зад-вперёд,

Ищэ места ле тут да нони множество,

А бы три девеноста ровно мерных вёрс.-

Говорит тут его да право доброй конь,

Ищэ руськиим езыком человеческим:

- Ой ты ой есь, Иван да сын Гостинович!

Ты проси поди у князя время строцьного,

А ты строцьного времицька, уроцьного,

А бы на три нни, на трои сутоцьки;

Кабы дас тибе князь да время строцьного,

Ищэ строцьного времицька, уроцьного,

Ищэ на три-де нни, на трои сутоцьки,

Ты поставь тогда на полсти меня на пуховыя,

Ты корми миня пшаной да белояровой,

Ты корми-де миня да ищэ досыта.

Ы бы пой миня, бурушка, ты допьяна,

Проминай миня, бурушка, по трём зорям,

Э по трём ле зорям да по вечерниим.-

А пошол тут Иван да сын Гостинович,

Он просити стал у князя время строцьного,

Ища строцьного времицька уроцьного,

Кабы на три-де нни, на трои сутоцьки.

Как дават ему князь да время строцьного,

А шэ на три-де нни, на трои сутоцьки,

И пошол тут Иван да сын Гостинович,

Он приходит к своему широку двору.

Он приходит к своему коню доброму,

Он как ставит нонь коня да своя доброго,

Он-де ставит на полсти на пуховыя,

Он насыпал-ле пшаны да белояровой,

Он кормил ноньце бурушка-ле досыта,

Он поил-де-ка бурушка нонь допьяна,

Проминал его бурушка по трём зорям,

Э по трём-де зорям да по вечерниим.

Уж приходит ему да время строцьное,

Ищэ строцьное времицько уроцьное.

Кабы стал тут Иван нонь снаряжатисе,

Кабы стал-де Иван нонь сподоблетисе,

Он уздал-де, седлал да коня доброго,

Он накладывал на коня узду точмянную,

Он-де клал на коня да плотны-плотнички,

Ай на плотнички кладёт мякки войлочки,

Э затем кладёт седёлышко черкальское,

Он двенадцеть подстёгивал подпург шелковых,

Он тринадцету берёт черезхребётницу,

Через сильную степ да лошадинную,

Он не ради-то басы, да ради крепости,

Не ёставил штобы доброй конь в чистом поле.

Он тогда снарядил да коня доброго.

Он пошол-де тогда ко божьей церкви,

Он как сам ноньце идёт, с собой коня ведёт.

Он приходит тогда да ко божьей черкви,

Он заходит тогда да во божью черьковь,

Собралисе попы, отцы духовныя,

Как служить хотят заутреню воскресеньскую;

Э, тогда Иван пошол скоро из божьей церквы,

Он приходит к своему коню доброму,

Ож как видели молодца как на коня скочил,

На коня-де скочил, как в стремена ступил,

Уж не видели поезки молодецкоей,

Э тяжелой е побежки лошадиноей,

Только винно там в поли курева стоит,

Курева там стоит да дым столбом валит.

Его скацёт-ле конь, да право доброй конь,

Он-де с горы-де бы скацёт ноньце на гору,

Он с укатистой-де скацёт на увалисту,

Он-де горы-де, удолы межу ног берёт,

По поднебесью летит, как ясен сокол;

Приезжжаёт ко городу Чернигову,

Приежжает-де ён да ко божьей черькви,

Он соскакивал-де скоро со добра коня,

Как не вяжет коня, да не приказыват,

Он заскакивал-де скоро во божью черьковь.

Как служат попы - отцы духовныи,

Они служат-де заютреню воскрисеньскую,

Он-де богу-ту, Иван, да он не молитьсе,

Он проходит к попам - отцам духовныим,

Говорит тут Иван да таково слово: -

Уж вы ой еси, попы - отцы духовныя!

Вы пишите мне ерлык да скору грамоту.-

И на то его попы скоро не ослышелись,

Написали ему ерлык да скору грамоту.

И оттуль-де Иван скоро поворот даёт,

Он выходит-де скоро вон на юлицу,

Он приходит-де скоро к коню доброму,

Он как скачет-де скоро на добра коня.

Опеть скачет его да ноньце доброй конь,

Он-де с гор-де ноньце скацёт ноньце на гору,

Он с укатистой-то скацёт на увалисту,

Ыщэ горы-удолы промеж ног берёт,

По поднебесью летит он, как ясен сокол,

Приежжат-де ко городу ко Киеву.

А ежжает он тут да ко божьей черькви,

Он соскакивал тут скоро со добра коня,

Как оставил он коня да не привязана,

Ищэ конь-от у его стоит шатаитьсе,

Из ноздрей-де у коня да пламё огненно,

Из ушей у коня да дым столбом валит;

Он заходит тут бы скоро во божью церковь,

Тут ставают-де попы - отцы духовныя,

Как служить хотят обенню воскресеньскую.

Тут Иван простоял нонь у обедни же,

У обенни простоял у воскресеньскоей;

Отслужили тут попы - отцы духовныя,

А бы тут они обенню воскресеньскую,

И пошли они тут все да из божьей черкви,

И Иван-от пошол тут из божьей черкви.

Он приходит к своему коню доброму,

Он берёт-де коня да за шолков повод,

Он идёт-де к своему широку двору,

Он заводит коня тут на конюшен двор,

Он поставил его на полсти на пуховыя,

Он насыпал ему пшены да белояровой,

Он пошол тогда ко князю ко Владимеру,

И просит-де у князя деньги выезны,

Кабы выезны-то денежки, нонь выгонны.

Он пришол ноньце ко князю ко Владимеру,

Говорит же тут Иван да сын Гостинович:

- Уж ты ой есь, ты солнышко Владимер-князь,

Ты уж дай мне-ка нонь да деньги выезны,

Ищэ выезны мне денежки, нонь выгонны,

Ты уж сто рублей мне дай ноньце со тысецей.-

Кабы князю-ту ле тут нонь за беду стало,

За великую досаду показалосе,

Говорит на то-де солнышко Владимер-князь:

- Уж ты ой еси, Иван да сын Гостинович!

Я накину на тебя службу тяжелую:

Я как выпущу на твоего коня доброго,

Я как выпущу на его да триста жаребцей,

Уж как пусь у тя бурушка нонь ростолочат,

Ище пусь у тя, малого, нонь разволочат.-

Говорит ища солнышко Владимер-князь:

- Ты как выпусти своего коня доброго,

Ищэ выпусти его да во чисто поле.-

Э, пошол тут Иван, нонь запечалилсе,

Запечалилса Иван да закручинилса,

Повеся-де дёржит он буйну голову,

Потопя-де оци ясны в мать сыру-землю,

Он приходит ко своему широку двору,

Он приходит ко своему коню доброму,

Он-де падает коню да во праву ногу,

А жэ сам же говорит тут таково слово:

- Уж ты, милинькой мой бурушко, косматинькой!

Я посленни ж, винно, с тобой, ноньци, прощаюсе:

Выпускает на тебя да князь Владимер же,

Во чисто он поле да триста жеребьцей,

Ищэ сам тут говорит да таково слово:

- Ищэ пусть у тебя бурушка тут ростолочат,

Ищэ пусть у тебя бурушка нонь розволочат,-

Кабы бурой-от-ле конь да говорил ища,

Он как руськиим языком человеческим:

- Уж ты ой еси, Иван да сын Гостинович!

Кабы эта мне не служба ноньце - службишко,

Кабы служба-то-ле мне всё впереди будет.-

Выпускат тогда Иван да сын Гостинович,-

Он своего-ле нонь да коня доброго;

Побежал его нонь да право доброй конь,

Побежал он, бежит конь во чисто поле.

Кабы князь-от выпускал там триста жеребьцей,

Ы ти кони побежали во чысто поле.

Прибегали-ле они да к коню доброму,

Они стали тут как бурушка покусывать,

Они стали ноньце малого полегивать.

Кабы бурой-от конь тут осержаетьсе,

Он-де бьёт правой ногой мать сыру-землю,

Подрожала тут-то матушка сыра-земля,

Кабы в поли-то-де дубьё росшаталисе,

И вершинами они вместе соплеталисе,

И в озерах вода-ти сколыбаласе,

Ищэ кони-ти эти вси устрашилисе,

Как овсяны-ле мешки да повалилисе,

Кабы конюхи у князя едва живы стоят.

Прибегает тогда ноньце доброй конь,

Ко тому-то Ивану широку двору,

Запускат Иван коня да на конюшен двор,

Он бы ставит на полсти на пуховыя,

Он насыпал опеть пшаны ему белояровой,

И тогда Иван пошол ко князю Владимеру,

И просит опеть у его да деньги выезны,

Ище выезны как денежки, нонь выгонны.

Он приходит нонь ко князю ко Владимеру,

Говорит же Иван да сын Гостинович:

- Уж ты ой еси, солнышко Владимер-князь!

Уж ты дай мне-ка деньги выезны,

Аж те сто рублей, нонь со тысецей.-

А бы князю тут Владимеру за беду стало,

За великую досаду показалосе:

- Уж ты ой еси, Иван да сын Гостинович!

Я накину на тебя службу тяжолую,

Ищэ выпушу в чисто поле тридцеть жаребьцей,

Кабы пусь у тя нонь бурушка нонь ростолочат,

Ищэ пусь у тя бурушко нонь розволочат.-

А пошол опять Иван да сын Гостинович,

Запечалился Иван тут, закручинилсэ,

Повеся идёт, держит буйну голову,

Потопя-де ёчи ясны в мать сыру-землю.

Он приходит к своему широку двору,

Он опеть падат бурку во праву ногу:

- Ож ты, малинькой мой бурушко, косматинькой:

Ю тя правая нога да по колен бела,

У тя левая нога бела по щёточку,

Я посленни ж, винно, с тобой нонь прощаюсе.

Выпускат на тя нонь князь тридцеть жеребьцей,

Ища сам же говорит да таково слово:

- Кабы пусть у тя бурушка нонь ростолочат,

Ищэ пусь у тя малого нонь разволочат.-

Говорит же его да ноньце доброй конь

Ищэ руським языком человеческим:

- Кабы эта мне не служба, ищэ службишко,

Кабы служба-то вся ищэ впереди будет.-

А бы тут же Иван да сын Гостинович,

Он как выпустил своего коня доброго,

Побежал его конь нонь во чисто поле.

Кабы князь-от выпускат да тридцеть жеребьцей,

Прибегали жеребьци да к коню доброму,

Они стали тут как бурушка покусывать,

Ищэ стали они бурушка полегивать.

Ищэ бурой-от конь тут осержаетсе,

Он как бьет-де правой ногой мать сыру-землю,

Подрожала тут как матушка сыра-земля,

И как в поли-то дубьё разшаталисе,

И вершинами как вместо соплеталисе,

И в озерах-то вода сё сколыбаласе,

Кабы кони-ти ети юстрашилисе,

Как овеяны ле мешки все повалилисе,

Ищэ конюхи у князя едва живы стоят.

Прибегает у Ивана ныньце доброй конь,

Запускат ле Иван коня на конюшен двор,

Он поставил опеть на полсти на пуховыя,

Он насыпал пшаны да белояровой,

Он пошол тогда ко князю ко Владимеру:

- Уж ты ой еси, солнышко Владимер-князь!

Уж ты дай мне денежки ныньце выезны,

Кабы выезны денежки, нонь выгонны,

Ищэ сто рублей ноньце, со тысецей.-

Ищэ князю-ту опеть тут за беду стало,

За великую досаду показалосе,

Говорит тут-де солнышко Владимер-князь:

- Уж ты ой еси, Иван да сын Гостинович!

Я ища на тебя наложу службу тяжолую:

Ищэ есь у мня нонь да три жаребьця,

Ищэ выпущу я их на твоего коня.-

Как пошол-де тут Иван да сын Гостинович,

Пуще старого Иван да закручинилса,

Пуще старого Иван да запечалилса,

Повеся идёт, доржит да буйну голову,

Потопя-де ёчи ясны в мать сыру-землю,

Он не видит идёт пути-дорожочьки.

Он приходит к своему широку двору,

Он приходит к коню да на конюшен двор,

Опеть падат-де коню да во праву ногу:

- Уж ты, малинькой мой бурушко, косматинькой!

Я послени ж, винно, с тобой прощаюсе,

Выпусках на тя-де князь ноньце три жаребьця.-

- Уж ты ой еси, Иван да сын Гостинович!

Уж я знаю этих нонь да как три жаребьця:

Уж один-от ле конь мне-ка названой брат,

И названной-от мне брат ноньце при старости,

А другой-от ноньце конь да синёгривой же,

А третьёй-от ле конь да полонёной был.-

А как выпустил Иван да коня доброго,

Побежал его конь да во чисто поле;

Кабы князь-от выпустил три жаребьця,

Прибегали-де ёни да к коню доброму,

Опеть стали они бурушка покусывать,

Опеть стали они малого полёгивать;

Ноньце бурой-от ле конь да осержаитьсе,

Он как бьёт ле правой ногой сыру землю,

Подрожала-де тут матушка сыра-земля,

Кабы в поли опеть дубьё росшаталисе,

И вершинами-то вместо соплеталисе,

Как в озёрах вода да сколыбаласе,

Кабы кони-то эти юстрашилисе.

Полонёно-ёт конь в полон убежал,

Синёгривого коня брал за хребетьничу,

Он бросал его о матушку сыру-землю,

Дабы тут же коню конечь случилса же;

А назван-от ему брат да ноньце бурушко

Покорилсэ он брату ноньце меньшому:

- Уж я ноньце как, брат, ищэ при старости,

Ты как ноньце в самом разу, в самом корпусу,

Уж я быти над тобой да ноньце меньшой брат,

Ищэ быть ты надо мной да ищэ старшой брат.-

Прибегат опеть к Ивану ноньце доброй конь,

Запускат Иван коня да на конюшен двор,

Он поставил его на полсти на пуховыя,

И насыпал опеть пшаны да белояровой,

И пошол он нынь Иван да сын Гостинович,

Ко тому ко князю ко Владимеру.

Он приходит ко князю ко Владимеру,

Говорит же Иван да сын Гостинович:

- Уж ты ой еси, солнышко Владимер-князь!

Уж ты дай мне же деньги выезны,

Ищэ выезны как денежки, нонь выгонны,

Ишэ сто рублей, да ноньце со тысецей.-

Ёпеть князю-ту ле тут да за беду стало,

За великую досаду показалосе,

Говорит на то солнышко Владимер-князь:

- Уж ты ой еси, Иван да сын Гостинович!

Ож какой же у тя нонь доброй конь,

Посмотреть мне-ка его надо в чистом поли,

А не можно ле поймать его в чистом поли.-

Говорит же всё солнышко Владимер-князь:

- Ты как выпусти коня ноньци в чисто поле,

Соберу же я удалых добрых молодцов,

Как имати-де твоего коня доброго:

Я направлю нонь арканов много шолковых,-

Как пошол-де как Иван да запечалилса,

Запечалилса Иван да закручинилса,

Повеся идёт, доржит да буйну голову,

Потопя-де оци ясны в мать сыру-землю.

Он не видит идёт пути-дорожоцьки.

Он приходит ко своему широку двору,

Опеть падат-де коню да во праву ногу,

Говорит тут Иван да сын Гостинович:

- Уж ты малинькой мой бурушко, косматинькой!

Я посленни ж, винно, с тобой нонь прощаюсе:

Кабы князь-от хоцет имати тебя в чистом поли,

Над тобой-де я не знаю, чо станут делати,

Собират он имальников много-множество,-

Говорит нонь его да право доброй конь,

Уж как руськиим языком человеческим:

- Уж ты ой еси, Иван да сын Гостинович!

Ты приди же нонь как тут да во чистое поле,

Ты надень на себя да шубу куньюю,

Кабы где миня имати станут в чистом поли,

Кабы много арканов тамо е шелковых,

А возьмут меня вокруг да доброго коня,

Я увижу тогда тебя, Иван Гостиновиц,

Мимо тя я побежу, да ноньце доброй конь,

Затени из рукава свою руку правую,

Я схвацю-де у тя ноньце у шубоцьки,

Я схвацю-де у тебя да ноньце правой рукав,

Оторву-де у тя, у шубы куньеей,

И тогда же как князь да устрашитце же:

- И какой же екой у него доброй конь?

Он не знат-де своего нонь хозяина,

Он как оторвал у шубы рукав правой же.-

Уж как выпустил Иван да коня доброго,

Побежал ноньце конь его во чисто поле,

Кабы сам стал Иван тут снарежатисе,

Надевал на себя он шубу куньюю.

Кабы князь-от там пошол да во чисто поле,

Он со многима народами, с арканами,

Там увидели коня, ходит в чистом поли,

Обходить стали вокруг да коня доброго.

Ищэ конь там ле в поли нонь похаживат,

И они ноньце коня стали приганивать,

Кабы бурой-от ле конь да стал побегивать,

Он своего стал хозяина посматривать;

Ювидал он своего тут хозяина.

Он схватил-де его да ноньце шубоцьку,

Да схватал-де-ка шубу - ныньце всю стащил,

Он оторвал у шубы нонь правой рукав.

Кабы князь-от нонь как тут да устрашилса же:

- Как какой же у его экой, право, доброй конь!

Он не знаёт-де своего-де хозяина,

Он одва ле не убил ноньце хозяина,

Уж пойдемте же, народ, да вся камисея,

Он как можот ле нас да всех убити этта.-

Кабы все они ушли да из чиста поля,

У Ивана прибежал да ныньце доброй конь,

Запускает он коня да на конюшен двор,

Он поставил коня на полсти на пуховыя,

Он насыпал пшаны да белояровой.

Тогда пошол Иван ко князю ко Владимеру;

Он приходит ко князю ко Владимеру,

Говорит же Иван да сын Гостинович:

- Ож ты ой еси, солнышко Владимер-князь!

Уж отдай же мне ты да деньги выезны,

Кабы выезны денежки, нонь выгонны,

Кабы сто-де рублей, да нонь со тысяцёй.-

Э, тогда да ноньце князю делать нецего.

Отдават ему сто рублей со тысецёй.

И пошол ноньце Иван да сын Гостинович,

Он к своему идёт да широку двору,

Он приходит к коню да на конюшен двор,

Как коню-то он стал да ноньце сказывать,

Он-де сказывать коню стал да расказывать:

- Уж ты ой еси ле, мой да право доброй конь!

Те спасибо же ле, конь, да мой ты бурушко!

Сослужил ты как, бурушко, все службы тяжолые,

Получил я от князя деньги выезны,

Кабы выезны же денёжки-де, выгонны,

Уж я сто рублей всего со тысецёй.





Столкновения, конфликты с Владимиром, князем киевским,- тема многих былин. И в данной былине князь Владимир во время своего традиционного {пированья-столованъя} вызывает богатырей побиться {о велик заклад} Меньший, как обычно, прячется за среднего, средний - за большего, а вызывается Иван Гостиный сын (в публикуемом варианте - Иван Гостинович), он принимает условия князя, ставит под заклад свою {буйну голову}. Выручает же его {бурушко косматепькой}, который и является главным действующим лицом былины (как в "Дюке" - его {бурушко-ковурушко}). Именно {бурушко} выигрывает спор-состязание с князем, спасает Ивана Гостиного сына.


Но исследователи уже давно обратили внимание, что этот чисто сказочный сюжет имеет вполне реальную историческую основу. Смысл состязания в былине состоит в том, чтобы от утренней службы до вечерней, в течение дня, покрыть расстояние от Киева до Чернигова. Такое условие ставит былинный Владимир крестьянам, мещанам, купцам и всем {русским богатырям}, у кого {есть да кони добрыя}. Киевский князь Владимир Мономах в своем "Поучении" с гордостью сообщает, что от Чернигова (своей родовой вотчины) до Киева он около ста раз ездил к отцу, проезжая это расстояние за то же самое время: {днем есмь переездил до вечерни}, то есть до вечерней службы. А далее подробно рассказывает, что, пока он сидел в Чернигове ({понеже седох в Чернигове}), его главным и любимым занятием была охота в черниговских пущах на диких лошадей, которых он, рискуя жизнью, {не блюда живота своего, ни щадя головы своея}, ловил живыми "{Конь диких},- сообщает он,- {своими руками связал есмь в пушах 10 и 20 живых конь}". Эта страсть к лошадям и скачкам останется у него и в дальнейшем, когда он станет великим князем. Веками будет храниться предание о знаменитом коне Владимира Мономаха Буцефале ({Букефале}), родословная которого восходила к любимой лошади Александра Македонского.


Но в народной былине не просто воспеваются некогда знаменитое конное состязание - скачки от Киева до Чернигова - и великие заклады, которые наверняка ставились при этом. В былине за Ивана Гостиного сына заклад ставят {руськи богатыри}, а за князя - {бояра всё}. И почти во всех вариантах это состязание носит вовсе не спортивный, а острый социальный характер: князь трижды проигрывает заклад и трижды отказывается от своего слова. Так в народном сознании переосмысливались некогда славные скачки Владимира Мономаха.


Текст, записанный Н.Е. Ончуковым от Петра Родионовича Поздеева, одного из лучших старинщиков, которых ему удалось слышать, публикуется по изданию:


Ончуков Н.Е. Печорские былины, ? 22.


В.И. Калугин







Ставр Годинович



У ласкова князя Владимира

Было столованье - почестной пир,

На многих князьев и бояров,

На всю поленицу удалую,

На всю на дружину храбрую.

Он всех поит, всех чествует,

Сам по гридне похаживат,

Белыми руками помахиват,

Могучими плечами поворачиват;

Сам говорит таковы слова:

- И кто меня, князя, есть славнее,

И кто меня, князя, есть вышее,

И кто меня, князя, есть богачее? -

Больший за меньшего хоронится,

От большего, от меньшего ответу нет.

Из того из места из середнего

Выступал удалый, добрый молодец,

На те на ноженьки на резвые,

На те сапожки зелен сафьян,

На те каблучки на серебряны,

На те гвоздочки золочены,

По имени Ставер, сын Годенович:

- Я тебя, князя, не славнее,

Я тебя, князя, не вышее,

Только я тебя, князя, богачее:

У меня-то было в Столе-городе

Стоял домишко не корыстненький,

Не корыстный домишко на версте стоит,

На той версте пятисотныя;

Круг того дома железный тын,

На каждой тынинке по маковке,

По маковке да позолоченной;

По свечке горит да воску ярово.

Во тем во тыну стоят три терема,

Три терема златоверховаты;

Полсереда одного серебра,

Лавицы, булавицы золотые,

Стены лисицами убиваны,

И нездешними лисицами - заморскими.

Во первом терему - золотая казна,

Во втором терему - платье цветное,

Во третьем терему - молодая жена,

Молодая Василиса, дочь Никулишна.

У ней белое лицо ровно белый снег,

Ягодицы ровно маковицы,

Черные брови черна соболя,

Ясные очи ясна сокола,

Ретивым она сердцем хитра-мудра.-

Злые бояре подмолчивые

Говорят таковы слова:

- Гой еси, батюшко Владимир-князь!

Хвастает Ставер да небыльей своей,

Небыльей своей да молодой женой;

Нет ничего у него! -

За то его посадили в шанцы1) глубокие,

Заслонили заслонами железными,

И заклали дерном черным, мумреным2),

Уростили травами зелеными.

И тут посылат ласковый Владимир-князь

Алешу Поповича, Добрыню Никитича

И взять Василису Микулишну,

И вести ее во стольной Киев-град

Ко ласкову князю Владимиру;

Дорогой над ней насмеятися.

Узнавала Василиса дочь Микулишна,

Собирала она пятьдесят молодцев,

Собирала она пятьдесят лошадей,

Подстригала она себе русы волосы,

Назвала она себя Василий сын Васильевич;

Садились они на добрых коней,

И поехали они во стольный Киев-град

Ко ласкову князю Владимиру;

И дорогой ей попадаются

Два удалые добра молодца -

Добрыня Никитич да Алеша Попович млад,

И спрашивает Василий сын Васильевич:

- Вы куда, ребятушки, поехали? -

- Мы поехали от ласкова князя Владимира

Во Чернигов-град взять Василису дочь Микулишну,

Взять ее нечестно.

Да дорогой над ней наругатися.-

- Нет, вы, ребятушки, не ездите,

Едет от нее грозен посол,

И едет Василий сын Васильевич.

Поезжайте вы, ребятушки, во Киев-град

И скажите князю Владимиру,

Чтобы ладил он пятьдесят фатер,

Я сам стану ко ласкову князю Владимиру

В хоромы княженецкие.-

Тут-то молодцы воротилися,

Приезжают ко ласкову князю Владимиру,

Говорят они солнышку Сеславьичу,

Говорят таковы слова:

- Гой еси, батюшко Владимир-князь,

Едет от Василисы дочь Микулишны,

Едет грозен посол.

И велел он очистить пятьдесят фатер,

А сам посол - ко ласкову князю Владимиру

В княженецкий дворец.-

Приезжает Василий сын Васильевич,

Заходит в палаты белокаменны,

Крест кладет по-писаному,

Поклон ведет по-ученому:

- Здравствуешь, ласковый Владимир-князь,

С душечкой со княгинею! -

- Добро жаловать, удалой добрый молодец,

И ты, Василий сын Васильевич!

Поиграм-ко со мной костью, картами! -

И пили, играли, проклажалися,

Костью, картами забавлялися.

И узнала его молодая княгиня Апраксия:

- Гой еси, ласковый Владимир-князь!

Это не Василий сын Васильевич,

Эта Василиса ровно дочь Микулишна;

По полу она идет тихошенько,

На лавку садится - коленцы жмет.-

И проговорит ласковый Владимир-князь:

- Гой еси, мои слуги верные!

Истопите-ка банюшку-парушу,

Этого я посла изведаю.-

Истопили банюшку-парушу.

- Пожалуйте, Василий сын Васильевич,

Со ласковым князем Владимиром

Во банюшку-парушу! -

У нее уж были венички излажены,

Мыльца были припасеные;

Докуль ласковый Владимир-князь

Ладился в банюшку-парушу,

Василий Васильевич вымылся, выпарился,

Идет навстречу князю Владимиру:

- Спасибо тебе, ласковый Владимир-князь,

Спасибо на банюшке-паруше;

Я выпарился, вымылся.-

И сходил ласковый Владимир-князь,

Сходил один в банюшку-парушу.

И зачали они опеть играть костью, картами.

И проговорит ласковый Владимир-князь:

- Не умешь ли ты, Василий, поборотися.-

- Пожалуй, могу сходить поборотися.-

И высылат он на Василия Алешу Поповича.

И пошел Алеша Попович млад

С Васильем Васильевичем боротися.

И поборол Василий Васильевич Алешу Поповича,

пнул под гузно.

И высылат ласковый Владимир-князь

Добрыню Никитича.

И поборола она Добрыню, пнула под гузно.

И проговорит Василий сын Васильевич:

- Гой еси, ласковый Владимир-князь!

Не нашла я таких борцов-молодцов,

Супротив Ставра, сына Годеновича;

Выводите его из шанца глубокого.-

И вывели Ставра сына Годеновича,

Из того из шанца глубокого.

И берет она его за белы руки,

За те за перстни злаченые,

И целует его в уста сахарные.

- Гой еси, ласковый Владимир-князь!

Не нашла я супротив его борцов-молодцов:

И прощай, ласковый Владимир-князь! -

Посадила Ставра сына Годеновича,

Посадила на добра коня.

Отвезла в свою сторону

Во Чернигов-град.

Тут-то сказала княгиня Апраксия

Ласкову князю Владимиру:

- Не умел ты разведати:

Не Василий ведь это сын Васильевич,

Сама Василиса дочь Микулишна;

Идет по полу - потихоньку шагат,

И на лавку садится - коленцы жмет.




Былина о Ставре Годиновиче - одна из самых оригинальных по сюжету. Если обычно в опасный спор-состязание с князем вступают богатыри, то здесь это делает {молодая Василиса, дочь Никулишна}, жена расхваставшегося на пиру боярина Ставра (в публикуемом варианте - {Ставера Годеновича}). Она приезжает к князю киевскому, назвавшись {Василием, сыном Васильевичем}. Владимир, а в некоторых вариантах княгиня Апраксин или былинная племянница князя Забава Путятична, устраивают Василисе ряд испытаний. Но ей удается обхитрить князя и даже побороть (правда, недозволенным приемом) Алешу Поповича и Добрыню Никитича. В результате жена выручает мужа из {погребов глубоких}. А в финале княгиня говорит Владимиру:



- Не умел ты разведати:


Не Василий ведь это, сын Васильевич,

Сама Василиса, дочь Микулишна;

Идет по полу - потихоньку шагат,

И на лавку садится - коленцы жмет.


Исследователи находят в былине историческую основу: в древнейшей Новгородской первой летописи сохранилась запись, согласно которой в 1118 году Владимир Мономах {разгневался} на новгородских бояр {и на сочьского на Ставра и заточи я вся}. В "Поучении Владимира Мономаха" тоже названо имя {Ставко Гордячича}. А в 1960 году был обнаружен "автограф" Ставра, процарапавшего на стене Киевского Софийского собора свое имя: {Ставр Городятинич}.


Былина о Ставре Годиновиче, благодаря своему увлекательному, почти "детективному" сюжету, пользовалась широкой популярностью, ее записи на протяжении двух столетий сделаны почти всеми собирателями, начиная с Кирши Данилова. Известна былина и по рукописным сборникам XVII-XVIII веков. В одной из таких записей (по рукописи XVIII века - И. Буслаева) Ставра оговаривают {лихые оговорщики небылными словесами и ложными}, будто он похвалялся: "{Я-де в Киеве-граде болши великого князя Владимира и богатея}". За что князь и приказал посадить его в {погреб сорока сажен, и закрыть доскою железною, и засыпать пески желтыми}.


Публикуемый вариант записан в 1871 году С.И. Гуляевым от выдающегося алтайского сказителя Леонтия Тупицына. "Убежденный в справедливости всего, о чем говорится в былинах,- сообщает о нем С.И. Гуляев,- он поет их с выражением на лице чувства внутреннего удовольствия, увлекаясь, при поэтической его натуре, в мир фантазии, забывает, кажется, настоящее..."


Текст публикуется по изданию: Былины и песни Южной Сибири..., ? 24.


В.И. Калугин



1) Шанец - окоп, канава


2) Мумренный - крепко заделанный, замурованный







Иван Годинович



Во том-то во городи во Киёви,

У ласкова князя Владымира,

Завелсо, завелсо почестен пир.

А и вси на пиру наедалися,

А и вси на пиру напивалися,

А и вси на пиру порасхвасталися.

А и кто ведь хваста отцем-матушкой,

А иной ведь хваста молодой женой.

Испроговорит Владымир-князь стольнё-киевской:

- А и вси ль добры молодцы споженены,

Вси девушки замуж повыданы,

Один то, един добрый молодец

Холост ходил, не женат гулял,

Иванушко Годинович.-

А и испроговорит Иванушко Годинович:

- А и свет государь ты мой дядюшка!

У меня есть невеста поприбрана,

Поприбрана невеста во Киёви,

Во Киеви невеста, во Чернигови,

У Митрея - князя богатаго.

А и всим-то Настасьюшка добрым-добра:

Телом Настасья как снег бела,

Походочка у ей ведь павлиная,

А и тихая речь лебединая,

А и брови-ты у ей черна соболя,

Глаза-ты у ей ясна сокола,

А и личико у ей ведь маков цвет.-

Испроговорит Владымир-князь стольнё-киевской:

- А и же ты, Иванушко Годинович!

Чего ль тебе ведь все надобно,

Города ль тебе наб с пригородками,

Аль несчетной тебе надо золотой казны,

Аль силы войска тебе надо великаго? -

Испроговорит Иванушко Годинович:

- Владимир-князь стольнё-киевской,

Свет государь ты мой дядюшка!

Ницёго ведь мне-ка не надобно.

Не надо городов с пригородками,

Не надо силы войска великаго,

Не надо несчетной золотой казны.

А и только дай-кось три молодца что ни лучшиих,

Что ни лучшиих перебраныих:

Во-первых, стараго казака Илью Муромца,

А и во-друтих, Исака Петровича,

Ай во-третьих, Алешу Поповича.-

А и видли добрых молодцов сядучи,

Не видли удалых поедучи.

Во чистом поле курева стоит,

Курева стоит, пыль столбом валит.

Не путем-то едут не дорогою,

Церез башню едут треугольнюю.

Скакали кони через стену городовую,

Приезжали во тот ли во Чернигов-град,

Ко Митрею - князю богатому,

А и ко той ко полаты белокаменной,

А и ко тым крыльцам ко точёныим.

А и вязали добрых коней

Ко тым ко кольцам золочёныим,

А идут во полату белокаменну,

А и крест-от кладут по писаному,

Поклон тот ведут по-уцёному.

- А и здравствуйте вси купци, вси бояра,

Вси сильни могучи богатыри! -

А и Митрею-князю со княгинею

В особину низко кланялись.

Говорит тут Митрей - князь богатый:

- Цёго пришли, гостюшки небывалыи,

Небывалыи гости, неезжалыи?

Садитесь-кось вы хлеба-соли покушати,

Белых лебедей все порушати.-

Испроговорят добры молодци:

- Митрей - князь богатыя!

Мы не хлеба-соли пришли кушати,

Не белых лебедей мы всё рушати,

Мы пришли-зашли об староем деле, об сватовстви,

А и сватать Настасьи Митриёвичной,

За того ль за Ивана Годиновича.-

Говорит тут Митрей - князь богатыя:

- А и же вы, добры молодци!

За три годы Настасьюшка просватана,

Во тую ль во землю во неверную,

За того ль царища за Кощерища.-

Испроговорят добры молодци:

- Митрей - князь богатыя!

Ты волей не дашь - мы боем возьмём.-

Испроговорит Настасья Митриёвична:

- Свет государь ты мой батюшко, Митрей - князь богатыя!

Я не иду ведь во землю во неверную,

За того ль за царища за Кощерища,

Я иду за Ивана Годиновича.-

А и брали Настасью добры молодци: Иванушка Годинович,

А и брал он ведь за белы руки,

За белы руки, злачены перстни,

А и водил ведь в церковь во божьюю,

А и садились в корету золоченую,

А и видли добрых молодцев сядучи,

Не видли удалых поедучи,

Во чистом поли одна пыль стоит.

На пути им попало три следочика:

А и первый следочик лева зверя,

А и другой следочек лани белыя,

А и третий следочек черна соболя.

Говорит тут Иванушко Годинович:

- Старый казак Илья Муромец!

Поди-ткось ты за левом зверем,

Достань-кось ты ведь лева зверя,

А и дедушки все ведь в подарочках.

А и Исак Петровинец!

Поди-тко за ланью за белыя,

Достань-кось ты ведь лани белыя,

А и дедушки все ведь в подарочках.

Алеша Поповинец!

Поди-тко за черным за соболем,

Достань-кось ты черна соболя,

А и дедушки все ведь в подарочках.-

А и остался один добрый молодец Иванушка ведь Годинович,

А и сам роскинул он бел шатер,

А и стал с Настасьей забавлятися.

Мало времечко миновалоси,

А и едет царищо Кощерищо,

Крычит покриком богатырскиим,

Свиснул посвистом соловьиныим,

А и сам на словах выговариват:

- А и же ты, Иванушко Годинович,

Съешь мое мясо - подавишься! -

Видит Иванушко, беда пришла,

Беда пришла неминучая.

Выскакивал из бела шатра

На тую ль на площадь дуброву зелёную,

Глядит-смотрит в сторону полуденную,

А и едет царищо Кощерищо.

Куды падают копыта лошадиныи,

Тут оставятся колодци ключевой воды

А Иванушко Годинович,

Выскакивал он на добра коня,

А и взял збрую всю богатырскую.

Не две горушки вместо столкнулось -

Два богатыря вместо съехалось.

А и помахнулись в палици булатнии,

А и палици во цивьях пригибалися,

Пригибалися, переломалися,

А и друг друга до крови не ранили.

Помахнулись во сабли во вострыя,

Востры сабли прищербилися,

Прищербилися, пополам переломалися,

А и друг друга до крови не ранили.

Помахнулись во копья во вострыи,

Востры копья притупилися,

А и друг друга до крови не ранили.

Выскакивали ведь с добрых коней,

На тую ль на площадь дуброву зеленую

А и схаживаются на рукопашный бой.

Иванушко Годинович

А и взял-то татарина за шиворот,

А и положил-то своей ведь правой ногой

Татарина по левой ноги.

А и бросал-то его о сыру землю,

А и сел ему на груди на белыя,

А и на белыя на груди на царскии,

На царскии груди татарскии,

А и сам говорит таково слово:

- Ай же ты, Настасья Митриёвична!

Подай ножичищо-кинжалищо

Вырвать сердце со печенью татарское,

Татарское сердце царское,

Добрым людюшкам на сгляжение,

А и старым старухам на роптание,

Черным вороном всё на граяньё,

А и серым волкам всё на военьё.-

Говорит тут царищо Кощерищо:

- А и же ты, Настасья Митриёвична!

Не подай ножичища-кинжалища,

Как за им ведь будешь жить,

Будешь слыть бабой простомывныя,

Будешь старому, малому кланяться,

А и за мной ведь будешь жить,

Будешь слыть царицей вековечноёй,

Будет старый ведь малый те кланяться.--

А и у бабы волос долог, ум короток.

Выскакиваё Настасья из бела шатра,

А и хватае Иванушка Годиновича за желты кудри,

А и сбивает Иванушко Годиновича о сыру землю.

А и привязали Иванушко Годиновича

Ко тому ли его ко сыру дубу,

А и той ли его все кувыль-травой,

А и сами свалились во бел шатер.

Мало времечко миновалоси,

Прилетело три сизых, три малых три голуба,

А и друг промеж другом спрогуркнули:

- За что эта головушка привязана,

Привязана головушка, прикована?

Ради девки, ради б...., ради сводницы,

Ради сводницы, всё душегубницы.-

Эта речь-то татарину не влюбиласи.

Выскакивает татарин из бела шатра,

Вытягивав у Ивана Годиновича

С колчана у его как ведь тугой лук,

А и берёт у его калену стрелу,

А и тугой лук он натягиват,

Калену стрелу все направливат,

А и хочет стрёлить сизыих малыих голубов.

Иванушко Годинович

У сыра дуба приговаривает:

- Уж ты, батюшка мой, тугой лук,

Уж ты, матушка, калена стрела,

Не пади-ко, стрела, ты ни на воду,

Не пади-ко, стрела, ты ни на гору,

Не пади-ко, стрела, ты ни в сырой дуб,

Не стрели сизыих малыих голубов,

Обвернись, стрела, в груди татарскии,

В татарскии груди во царскии,

А и вырви-ко сердце со печенью,

Добрым людюшкам на сгляжёниё,

А и старым старухам на роптание,

Черным воронам всё на граяньё,

А и серым волкам всё на военьё.-

А и не пала стрела ведь ни на воду,

А и не пала стрела ведь ни на гору,

А и не пала стрела ведь ни в сырой дуб,

Не стрелила сизыих малыих голубов,

Обвернулась стрела в груди татарскии,

А и в татарскии груди во царскии,

А и вырвала сердце со печенью;

Добрым людюшшам на сгляжёниё,

А и старым старухам на роптаниё,

Черным воронам всё на граяньё,

А и серым волкам всё на военьё.

А и тут-то Настасьюшко заплакала:

- Я от бережка откачнуласи,

Я ко другому не прикачнуласи.-

Испроговорит Иванушко Годинович,

- Отвяжи-ка, Настасья Митриёвична,

От того ли меня от сыра дуба.-

Говорит Настасья таково слово:

- А и же ты, Иванушко Годинович!

Отвязала бы я тя от сыра дуба,

А и будешь ты меня ведь всё бити-мучити.-

Говорит тут Иванушко Годинович:

- А и же ты, Настасья Митриёвична!

Я не буду тебя бити-мучити,

Только дам три науки молодецкиих,

Молодецкиих науки, княженецкиих.-

Эта речь-то Настасье не влюбиласи,

А и выскакивает из бела шатра,

А и на тую ль на площадь доброву зеленую,

А и берёт в руки саблю вострую,

А и замах держит на Иванушко Годиновича,

А и хоче у него отсечь прочь буйну голову.

А и богатырско сердце розгорелоси,

Сходилсо Иванушко у сыра дуба,

Сырой дуб к зени приклоняется,

Сам весь в штильци прищербается.

Отходил Иванушко Годинович

На свою волю от сыра дуба,

А и хватае Настасьюшку за желту косу,

Сбивае Настасью о сыру землю,

Отсек у ней губы ведь как с носом прочь:

- Этых мест мне не надобно,

Этыма местамы нещастливым целоваласи.-

Копал глаза со косицами:

- Этых мест мне не надобно,

Этыма местамы нещастливым смотреласи.-

Отсек у ей руки по локотам прочь:

- Этых мест мне не надобно,

Этыма местамы нещастливым обнималаси.-

Отсек у ей ноги по коленам прочь:

- Этых мест мне не надобно,

Этыма местамы несчастливым заплеталаси.-

А и только Иванушко женат бывал,

А и женат бывал он, с женой сыпал.

А и скоро женился, да не с ким спать.




Если в былинах о Даниле Ловчанине и Ставре Годиновиче воплощена тема верности: жена Данилы Ловчанина посулам князя предпочла смерть, а жена Ставра Годиновича в состязании с тем же князем спасла жизнь своему мужу, то в былинах о Михаиле Потыке и Иване Годиновиче - столь же вечная тема измены, женского коварства.


Начинается былина с традиционного описания пира у князя Владимира, на котором, как правило, и "завязываются" все былинные сюжеты. На сей же раз оказывается, что все {добры молодцы споженены}, только {един} Иванушко Данилович {не женат гуляет}. Так Иван Годинович отправляется добывать себе невесту. Это "добывание" оборачивается для него рядом приключений, с которыми еще не приходилось сталкиваться ни одному былинному жениху. Характерна сцена боя Ивана Годиновича с {царищем Кощерищем}, во время которого Настасья, польстившись на посулы Кощерища, предает Ивана. "{Как за им ведь будешь жить},- уговаривает ее {царищо Кощерищо,- будешь слыть бабой простомывныя, будешь старому, малому кланяться, А и за мной ведь будешь жить, будешь слыть царицей вековечноёй}". Настасья с Кощерищем связывают Ивана Годиновича, но тот {заговаривает} свою стрелу, она поражает царя Кощерище. Эта сцена заговора стрелы также принадлежит к лучшим в русском эпосе.


Казнь Настасьи, отличающаяся жестокостью, как и казнь Маринки Кайдаловны в былинах о Добрыне и Маринке,- это наказание за предательство, считавшееся в средневековой Руси одним из самых тяжких преступлений.


Былина, записанная А.Ф. Гильфердингом 17 июля 1871 года в Тайгенице от сказителя Алексея Батова, {удержавшего} ее {в памяти} от отца, считавшегося лучшим знатоком былин на Выгозере, публикуется по изданию:


{Гильфердинг А.Ф. Онежские былины. 3-е изд., т. 2, ? 188}.


В.И. Калугин







Глеб Володьевич



А как падала погодушка да со синя моря,

А со синя морюшка с Корсуньского

А со дожжами-ти, с туманами.

А в ту-ту погоду в синёморськую

Заносила тут неволя три чернёных три-то карабля.

Шьто под тот под славен городок под Корсунь жа,

А во ту-то всё во гавань всё в Корсуньскую.

А во том-то городи во Корсуни

Не царя-то не было, не цяревичя,

А не короля-то не было и не королевичя,

Как не князя не было и не княжёвичя;

Тут жила-была Маринка дочь Калдаёвна,

Она б...., еретиця была, безбожьниця.

Они как ведь в гавани заходили, брала пошлину,

Паруса ронили - брала пошлину,

Якори-ти бросали - брала пошлину,

Шлюпки на воду спускали - брала пошлину,

А как в шлюпочьки садились - брала пошлину,

А к мосту проставали - мостову брала,

А как по мосту шли - да мостову брала,

Как в таможню заходили, не протаможила;

Набирала она дани-пошлины немножко-немало - сорок тысечей.

А да взяла она трои рукавочки,

Что да ти трои рукавочки, трои перчаточки;

А как эти перчаточки а не сшиты были, не вязаны,

А вышиваны-ти были красным золотом,

А высаживаны дорогим-то скатным жемчугом,

А как всажено было каменьё самоцьветноё;

А как перьвы-ти перчятки во пятьсот рублей,

А други-ти перчятки в цёлу тысечю,

А как третьим перчяткам цены не было.

Вязаны ети перчятки подареньицё

А тому жо ведь князю всё Володьёму.

Отбирала ети черны карабли она начисто,

Розгонила она трёх младых карабельщичков

А как с тих с чёрных с трёх-то караблей,

Она ставила своих да крепких сторожов.

А как карабёльщички ходят по городу по Корсуню,

Они думают-то думушку за единую,

За едину-ту думу промежду собой.

А да што купили они чернил, бумаг,

А писали они да ёрлыки-ти скорописчяты

Шьто тому жо князю Глебову Володьёму:

- Уж ты гой, ты князь да Глеб ты сын Володьёвич!

Уж как падала погодушка со синя моря;

Заметало нас под тот жо городок под Корсынь жа.

А во том жо было городи во Корсыни

Не царя не было, не цяревичя,

Не короля-то не было и не королевичя,

А не князя не было и не кнежевичя,

Как кнежила Маринка дочь Кайдаловна;

Она б...., еретиця была, безбожьниця.

А мы как ведь в гавань заходили - брала с нас ведь пошлины,

А ведь как паруса ронили - брала пошлину,

Якори-ти бросали - брала пошлину,

Шлюпки на воду спускали - брала пошлину,

Уж мы в шлюпочки садились - брала с нас ведь пошлину,

А как к плоту приставали - плотово брала,

А ведь как по мосту шли - дак мостово брала,

А в таможню заходили - не протаможила;

Да взяла она дани-пошлины сорок тысечей,

А взяла у нас трои перчяточки -

Везены были тебе, да князю, в подареньицё:

А как перьвы-ти перчятки во пятьсот рублей,

А вторы-ти перчятки в цёлу тысечю,

А третьим перчяткам цены не было.-

Они скоро писали, запечятали,

Отослали князю Глебову Володьёву.

А тут скоро пришли ёрлыки к ему,

Он их скоро роспецятывал, просматривал.

Как его жо серьдьцо было неуступчиво,

Розъёрилось его серьцо богатырськоё.

А он скоро брал свою-то золоту трубу розрывчяту,

Выходил-то скоро на красно крыльчё косисчято,

Он крычял-то, зычял зычним голосом,

Зычним голосом да во всю голову:

- Уж вы гой еси, дружины мои хоробрыя!

Уж вы скоро вы седлайте, уздайте добрых коней,

Уж вы скоро, лёкко скачите на добрых коней,

Выезжайте вы скоро да на чисто поле.-

А как услыхала его дружья-братья-товарышши.

Они скоро-то добрых коней да собирали жо,

Выседлали, уздали они добрых коней

Да скоро садились на добрых коней,

А из города поехали не воротами,

Не воротами-то ехали, не широкима,

А скакали через стену городовую.

Выежжала-се дружина на чисто поле.

А как съехалось дружины тридцеть тысечей,

Выежжал-то князь Глеб-сударь Володьёвич

Со своей дружиночками хоробрыма;

Прибирал он дружыо-ту, дружины всё хоробрыи,

Шьтобы были всё да одного росту,

А да голос к голосу да волос к волосу;

А ис тридцеть тысечь тольке выбрал триста добрых молодцов,

Их-то голос к голосу да волос к волосу:

- Уж вы поедемте, дружина моя хоробрая,

А ко тому-ту славну городу ко Корсы'ню,

А ко той жо ти Марины дочери Кайдаловны,

А ко той Маринки, еретици, б...., всё безбожьници.-

А как садились они скоро на добрых коней,

А поехали они путём-дорогою.

Как доехали они до города до Корсыня,

Становил-то Глеб своего добра коня:

- Уж вы гой еси, дружина моя хоробрая!

Соходите вы скоро ведь со добрых коней,

Становите вы шатры полотьняны,

А да спите-тко, лежите во белых шатрах,

А держите караулы крепкия и строгия;

Уж вы слушайте - неровно-то зазвенит да моя сабля,

Заскрипят да мои плечи богатырьския,-

Поезжайте-тко ко городу ко Корсыню,

А скачите вы через стену городовую,

Уж вы бейте-ко по городу старого и малого,

Не единого не оставлейте вы на семена.

Я как поеду топерече ко городу ко Корсыню,

К той Маринке дочери Кайдаловны.-

Подъежжаёт Глеб под стену-ту

Да под ту жа башню наугольнюю,

Закричал-то он да зычным голосом:

- Уж ты гой еси, Маринка дочь Кайдаловна!

А зачем ты обрала у мня да черны карабли,

Ты зачем жа у мня згонила с караблёй моих трёх-то карабелыников,

А нашьто поставила да своих караулыпиков? -

Услыхала Маринка дочь Кайдаловна;

Скоро ей седлали, уздали всё добра коня;

Выезжала она на ту же, стену городовую:

- Здрастуй-ко, Глеб ты князь да сын Володьёвич! -

- Уж ты здрастуй-ко, Маринка дочь Кайдаловна!

А зачем ты у мня взяла мои-то три-то карабля,

А сгонила моих трёх-то карабельшичков со караблей? -

- Уж ты гой еси, ты князь да сын Володьёвич!

Я отдам тебе три чернёных три-то карабля;

А да только отгони-тко три мои загадки хитромудрыя,-

Я отдам тобе-то три чернёных карабли.-

- Только загадывай ты загадки хитромудрыя;

А как буду я твои загадочки отгадывать.-

- А как перьва-та у мня загадка хитромудрая:

Ише шьто же в лете бело, да в зимы зелено? -

Говорить-то Глеб да таковы речи;

- Не хитра твоя мудра загадка хитромудрая,

А твоей глупё загадки на свети нет:

А как в лети-то бело - господь хлеб даёт,

А в зимы-то зелено - да тут ведь ель цьветёт.-

- А загону тебе втору загадку хитромудрую:

А да шьто без кореньиця ростёт да без лыж катитьсе? -

- Без кореньиця ростут белы снеги,

А без лыж-то катятьце быстры ручьи.-

- Загану тебе третью загадку хитромудрую:

А как есть у вас да в камянной Москвы,

В камянной Москвы да есть мясна гора;

А на той на мясной горы да кипарис ростёт,

А на той парисе-дереви сокол сидит.-

- Уж ты гой еси, Маринка дочь Кайдаловна!

Нехитра твоя загадка хитромудрая,

А твоей загадочки глупё на свети нет:

Как мясна-та гора - да мой ведь доброй конь,

Кипарисо дерево - моё седёлышко,

А ка соловей сидит, то - я удалой доброй молодець.-

- Я топерече отсыплю от ворот да пески, камешки,

А сама-то я, красна девиця, за тобя замуж иду.-

Как поехала Маринка с той стены да белокамянной,

Приезжала к собе да на широкой двор,

Наливала чару зелена вина да в полтора ведра,

А да насыпала в чару зелья лютого,

Выезжала на ту жо стену городовую,

Подавала Глебушку она чару зелена вина:

- Уж ты на-тко на приезд-от чару зелена вина! -

А как принимаитьсе-то Глеб да единой рукой,

Ише хочет он пить да зелена вина;

А покнулсэ его конь на ножочку на правую,

А сплескал-то чару зелена вина

А да за тою да гриву лошадиную:

Загорелась у добра коня да грива лошадиная,

А как ту да Глеб испугалсэ жа,

А бросал-то чяру на сыру землю;

Ише как тут мать сыра-земля да загореласе.

А как розьерилось его серьцо богатырьское,

А стегал он добра коня да по крутым бёдрам;

Как поскочит его конь во всю-ту прыть да лошадиную,

А как скакал с прыти его доброй конь да через стену городовую.

А сустиг-то ей Маринку середи двора,

А отсек тут ей, Маринки, буйну голову;

А как тут Маринки и смерть пришла,

Смерть пришла ей да середи двора.




География русских былин довольно точна даже в тех случаях, когда речь идет о сказочной Индии, о далеком Царьграде, о Семёне Леховитом - короле литовском, о земле Ведевецкой - Венеции, о море Вирянском - Варяжском. В народной этимологии отдельные реальные географические названия и имена, в особенности нерусские, часто принимали иное звучание, переосмысливались иди переиначивались. Так, Тугор-хан становился Тугариным, а Батый - Батыгою Батыговичем, но Киев и Новгород, Ростов и Галич, Рязань и Муром, Волынь в Чернигов, Псков и Москва оставались неизменными. Как оставались неизменными названия двух византийских городов - Царьграда и Корсуни, хотя уже с XV века и тот и другой были переименованы.


Сюжет былины "Глеб Володьевич" сказочный. Уже знакомая нам киевская колдунья Маринка Кайдаловна на сей раз предстает злой волшебницей, не пропускающей русские корабли через Корсунь, требующей со всех {дани-выходы}. Но помимо этой явно сказочной основы есть в былине и исторические реалии, правда скрытые, требующие "расшифровки".


Былинный Корсунь, столь красочно описанный в "Глебе Володьевиче" - отнюдь не условность. В быяине описаны вполне реальные события и показана реальная историческая роль, которую в течение многих веков играл Корсунь как главный военный и торговый пункт Византийской империи в Причерноморье. При решении спорных вопросов киевским князьям необязательно было снаряжать флот, переправляться через Понтийское (Черное) море, чтобы штурмовать Царьград. Достаточно было взять Корсунь, что и сделал в 1073-1076 годах новгородский князь Глеб Святославович. И это была не первая смелая военная экспедиция новгородского князя, в 1068 году он ходил в Тмутаракань, где и оставил знаменитый Тмутараканский камень с замерами Керченского пролива. А в Корсунь его сопровождал еще один князь, Володарь Ростиславович. Отсюда (по мнению Б. А. Рыбакова) такое сочетание: Глеб Володьевич, ставшее эпическим соединением двух имен - Глеб и Володарь. Известна и причина похода Глеба Святославовича - непомерные торговые пошлины, установленные Корсунью.


Былина записана А.В. Марковым от старшего представителя знаменитого рода сказителей Крюковых - Гаврилы Леонтьевича Крюкова. Публикуется по изданию:


{Марков А.В.Беломорские былины, ? 80}.


В.И. Калугин








Про Василия Турецкого



Как во той ли то земли да во Турецкоей

У Василия-то было у турецкого,

Пированье-то шло да шел почестен пир.

Говорил тут Василий сын турецкий же -

Уж ты гой еси, Идойдо сын Идойлович,

Уж ты съезди-ко, Идойло, в стольный Киев-град,

Уж ты сватай-ка, Идойло" Анну дочи Путятишну

За меня то есть в законное супружество,-

Говорит тут Идойло сын Идойлович:

- Уж вы гой еси, колдуны да колдуницы же,

Вы сколдуйте-ко Идойлу вы во первый раз,

И какая мне ведь путь будет счастливая,

А счастливая бы путь да несчастливая.-

Околдовали и сказали скоро-наскоро:

Как вперед-то Идойлу путь счастливая,

А назад-то Идойлу несчастливая.

Говорит тут Идойло сын Идойлович:

- Уж вы гой еси, колдуны да колдуницы же,

Вы сколдуйте-ко Идойле мне да во второй раз.-

Околдовали и сказали скоро-наскоро:

Как вперед-то Идойлу путь счастливая,

А назад-то Идойлу несчастливая.

Как садился тут Идойло на черлен кораб,

И поехал тут Идойло да в стольной Киев-град.

Приезжает он-ы да верно в стольной Киев-град.

Еще кладут-то ведь сходни да верно на берег,

Как сходит тут Идойло сам он на берег,

И идет-то он ко князю ко Владимиру.

Как заходит тут Идойло в гридни светлые,

Богу русскому Идойло вот не кланятся,

И челом-то не бьет да он Владимиру.

Говорит тот Идойло таковы слова:

- Уж ты гой еси, Владимир стольно-киевский,

Я не гость-то пришел, да не гостити зашел,

Я пришел-то к тебе да вот-ы за сватовством

Как на Анны-то верно на Путятичны:

Как отдашь-то ли честью - возьмем с радостью,

Не отдашь-то ведь честью - возьмем нёчестью.-

Как запечалился Владимир стольно-киевский,

На одно-то плечо надел он шубочку,

На одно-то ухо надел он шапочку

И пошел ко своей к любимоей племянницы,

Как к Анны-то верно ко Путятичны.

Увидала-то его да вот племянница,

Говорит-то ему да таковы слова:

- Еще три года солнце не каталося.

На четвертый-от год закатилося.-

- Уж ты гей еси, любимая племянница,

Еще Анна ты верно дочь Путятнчва,

Как пряшел-то слуга да непрошеный к нам

От Василня-то сына от турецкого,

Еще сватает тебя Василий он турецкий же.-

Говорила-то ему да дочь Путятична:

- Уж ты ой еси, любимый мой да дядюшка.

Ты сряжай-ко ты да три корабли:

Еще первый-от кораблик свинцу-пороху,

Еще второй-от кораб вина заморского,

Как вина-то заморского, зелья лютого,

Еще третий-от кораблик силы ратноей.

Еще дай-то Добрынюшку Никитича,

Еще дай-ко мне Олешеньку Поповича.-

Как садилася она да на кораблики,

Выходила-то она да в море синее,

Побросали-то они якоря булатные,

Говорит тут ведь Анна дочь Путятична:

- Уж ты гой еси, Олешенька Попович млад,

Ты сними-косе верно шляпку белую,

Поезжай-ко ты к Идойлу на черлен кораб,

Ты скажи-ко Идойлу таковы слова:

"Как у нас-то рули верно не правятся,

Паруса-ти у нас не надуваются,

Как у Анны-то сегодня именинный день,

Еще милости-де просим хлеба кушати".-

Поезжает тут Олеша на черлен кораб,

Говорит тут Олеша таковы слова:

- Уж ты гой еси, Идойло сын Идойлович;

Как у нас-то рули да нонь не правятся,

Паруса-ти у нас не надуваются,

Как у Анны-то сегодня именинный день,

Еще милости-де просим хлеба кушати.-

Как на это Идойло не соглашается.

Как приехал тут Олеша на черлен кораб,

Говорила тут ведь Анна дочь Путятична:

- Уж ты гой еси, Добрынюшка Никитич млад,

Уж ты съезди-ко к Идойлу на черлен кораб,

Ты зови-ко Идойла на честной-от пир.-

Как поехал тут Добрыня на черлен кораб,

Говорит тут Добрынюшка Никитич млад:

- Уж ты гой еси, Идойло сын Идойлович,

Еще милости-де просим к нам хлеба кушати,

Хлеба кушати, вина заморского пробовати.-

Как на это Идойло соглашается.

И спускает тут Идойло шлюпку черную.

И отправился Идойло на черлен кораб.

Как заходит тут Идойло в гридню светлую

И садился-то он верно за стол дубовый же.

Как подносят тут Идойлу чару зелена вина,

Как не малу, не велику - в полтора ведра.

Берет тут Идойло единой рукой,

Как выпивает тут Идойло единым духом.

Как подносят тут Идойлу втору чарочку,

Как не малу, не велику - в полтора ведра,

Полтора-то ведра да зелья лютого.

Говорит тут Идойло сын Идойлович:

- По серёдочке чарочки огонь горит,

По краям-то ведь чарки струйки струятся.-

Как от чары тут Идойло не отказывается.

Как берет-то он чару единой рукой,

Выпивает тут Идойло единым духом.

Как выходит тут Идойло на черлен кораб,

Еще стало тут Идойлушку помётывать,

Еще стало тут Идойлушку посвистывать,

Еще стал тут Идойло за снасточки похватываться.

За какую снастку схватится - снастка порвется.

Говорит тут Олешенъка Попович млад:

- Уж ты гой еси, поганое Издойлище,

Не тобой-то были ведь снасти снащены,

Не тобой-то были деревца ставлены,

Не тебе-то, проклятому, обрывати же.-

Еще стало тут Издойлушку помётывать,

Еще стало его ведь пуще посвистывать.

За каку снастку схватится - снастка порвется.

Говорит тут Добрынюшка Никитич млад:

- Уж ты гой еси, поганое Издойлище,

Не тобою-то были ведь снасти снащены,

Не тобою-то были деревца ставлены.-

Вынимает тут Добрыня саблю вострую,

Отрубает тут Идойле буйну голову.

Как оттуда-то ведь Анна поворот держит,

Поворот-то держит да в стольный Киев-град.



ПРИМЕЧАНИЯ


Принято считать, что былинный сюжет о сватовстве Идойлы за племянницу князя Владимира возник гораздо позже других былин на тему сватовства и был создан как своеобразная антитеза былине о Соловье Будимировиче. Записана былина о сватовстве Идойлы действительно позднее "Соловья Будимировича" - уже в начале XX века на берегу Зимнего берега Белого моря, но это вовсе не значит, что у нее не было "эпического предшественника", поскольку сама тема "добывания невесты" являлась одной из наиболее животрепещущих во все времена Киевской и докиевской 'Руси. Именно браками киевские князья, как, впрочем, и любые другие государи в средневековье, укрепляли свой международный престиж и международные связи. Достаточно вспомнить, что среди жен Владимира Святославовича была "чехиня", "болгарыня" и греческая царевна Анна, его сын Ярослав Мудрый женился на дочери шведского короля, дочерей выдал за королей и королевичей норвежского, французского, венгерского, а сыновей породнил с греческим, саксонским и польским царствующими домами. Так было и с внуками, и с правнуками, и с праправнуками Владимира.


Так что былины о сватовстве отразили ситуацию вполне типическую для многих веков русской истории. Былина о сватовстве Идойлища дополняет эту картину. Ведь князьям русским приходилось родниться не только с европейскими и византийскими государями, но и с половецкими, а позднее с татарскими ханами. Женихи приезжали не только желанные, но и всевозможные идойлища, от которых приходилось спасать невест.


Былина "Идойло сватает племянницу князя Владимира" ("Про Василия Турецкого") записана в 1956 году на нижней Печоре от Т.С. Кузьминой. Публикуется по изданию:


Былины Печоры и Зимнего берега Белого моря, ? 83.


В.И. Калугин







Хотен Блудович



А й во славноём во городи во Киеви,

Славного у князя Владымира,

Заводился у князя почестен пир.

Было на пиру у него две вдовы:

Первая вдова-то честно-Блудова жена,

Другая вдова была купёць-жона.

К честной вдовы к честно-Блудова жены

Подносили к тоей чару зелена вина,

Да не малую стопу - полтора ведра.

Честна вдова честно-Блудова жена,

Ставала-то она да на резвы ноги,

Брала эту чарочку в белы ручки,

Й она за этоей за чарочкой посваталася

За своего за сына за любимаго,

За того Хотинушку за Блудовица.

А у честной вдовы у купец у жоны,

На прекрасной Офимьи купёць-доцери,

Честная вдова та купець-жона

Скорёшенько ставала и на резвы ноги,

Брала от ней чарочку в белы руцки,

А назад-то ей чарочку повыплеснула,

Куньюю шубоньку облила,

Курвой, б..... оклёскивала;

Говорила-то вдова таковы слова:

- Ай ты, глупая вдова честно-Блудова жона!

Тоби дойдет ли Офимья моя взять за сына,

Да и за твоего Хотинушку за Блудовица?

А и сидит моя Офимья во тереми,

А и во славном сиди в тереми в златом верху,

На ню красное солнышко не обпекёт,

На ню буйный ветрушки не обвеют,

Многии люди не обгалятся.

Твой сын Хотинушка Блудович,

Ездит он по городу, уродует

Со своим-то со паробком любимыим,

Ищем бобоваго зёрнедки,

Гди бы то Хотинушки обед сочинить,-

Честна вдова честно-Блудова жона,

Со честна пиру пошла она невесело,

Припечаливши пошла, прикручинивши,

Приклонив буйную головушку к сырой земли,

Ясны очушки втопила во сыру землю;

А подходит-то' на к терему к высокому,

Со того со терема высокого,

Из того с косевчата окошечка,

Сквозь то хрустальнё стеколышко

Усмотрел Хотинушка Блудович

Идуцись-то свою он родну матушку:

Со честна пиру идёт она невесело,

Прикручинивши идёт, припечаливши,

Приклонив буйну головушку к сырой земли,

Ясны очушки втопила во сыру землю.

Выскочил Хотин на крутой на крылёчь,

Говорил Хотин а таковы слова:

- Свет ты моя родна матушка,

Честная вдова ты честно-Блудова жена!

Что же ты идёшь с пиру невесело?

Место в пиру было не по чину,

Чарой ли в пиру тобя приобнесли,

Аль кто пьяница дурак приобгалился? -

Воспроговори вдова таковы слова:

- Свет ты моё чадо любимое,

Молодой Хотинушка Блудович!

Место в пиру было мни по чину,

Чарою меня в пиру не обнесли,

Пьяница дурак не обгалился;

Насмеялась надо мной честная вдова,

Честна вдова-то купёць-жона:

Подносила ко мни чару зелена вина;

Я скорёшенько ставала на резвы ножки,

Брала эту чарочку в белы руки,

Я за этою за чарочкой посваталася

За тобя, за сына любимого,

А за молода Хотинушку за Блудовица,

Да у честной вдовы у купёць у жоны,

На прекрасной Офимьи, купёць-дочерй.

Честна вдова честно-Блудова жона

Скорёшенько ставала на резвы ноги,

Брала мою чару во белы руки,

А и назад она чарочку повыплеснула,

Кунью мою шубоньку облила,

Меня куровой б..... оклёскивала,

Говорила мни вдова таковы слова:

"Глупа ты, вдова честно-Блудова жона!

Дойдет ли Офимья тоби взять за сына,

Да и за своего Хотинушку за Блудовича?

Сидит моя Офимья во тереми,

А во тереми сидит во златом верху,

На ню красное солнышко не обпекёт,

Буйныи ветры не обвеют,

Многия люди не обгалятся.

Твой сын Хотинушка Блудович

Ездит он по городу, уродует

Со своим со паробком любимыим,

Ищет бобового зёрнедки,

Гди-то бы Хотинушка обед сочинить".-

Воспроговорил Хотинка таковы слова:

- Свет ты моя да родна матушка,

Ах ты честная вдова честно-Блудова жона!

В честь я Офимку за собя возьму,

А и не в честь я Офимку за товарища,

Да за своего за паробка любимаго.-

Повернется Хотинушка в высок терем,

Кунью шубоньку накинул на одно плечко,

Шапочку соболью на одно ушко,

Шол ён полатой белокаменной,

Выходил-то Хотин а на широк на двор,

Заходил ён во конюшеньку стоялую,

Выводил ён коня богатырского,

Ён садился на добра коня на седлана,

Брал свою палицку булатнюю,

Поехал-то Хотинушка в чисто поле.

На добром кони в чистом поли поёзживаёт,

Стал он шуточок Хотинушка пошучивати,

Стал он паличку булатню покидывати,

На добром кони Хотинушка подъёзживаёт,

Он одною ручкой паличку подхватывает,

Не велика его паличка булатняя,

Весу она и девяносто пуд.

А и у молода Хотинушки у Блудовича

Кровь-то в нём и роспылаласи,

Сердце-то разгорелоси

За эту родительску обидушку.

То он поехал по роздолью чисту полю,

А во всю ён ехал в силу лошадиную,

Он подъехал как ко терему к злату верху;

Бил он палицей булатнёй по терему,

Да по славному по терему злату верху;

Маковки на тереми покривилися,

Да и околенки во тереми россыпалися.

Молодой Хотинушка Блудович

Сходит он скоренько со добра коня,

Подходит он ко терему к злату верху,

Стал ён замочиков отщалкивати,

Стал ён дверьцей выставливати,

А приходит он во терем во златы верхи.

Ходит Офимья по терему

А в одной тонкой рубашки без пояса,

А в одных тонких чулочиках без чоботов,

У ней русая коса пороспущеная.

Говорил Хотин а таковы слова:

- Ай же Офимья купёць-дочи!

А идёшь ли ты замуж за Хотинушку,

За того Хотинушку за Блудовича? -

Воспроговорит Офимья таковы слова:

- Три года я господу молиласи,

Что попасть бы мне замуж за Хотинушку,

За того Хотинушку за Блудовича.-

Молодой Хотинушка Блудович

Брал он ю за ручушки за белыи,

Брал за ней за перстни злаченыи,

Целовал в уста во сахарныи

Он за ней за речи за умильнии,

Выводил он Офимью со терема,

А привел-то Офимью ко добру коню,

Ко добру коню привел богатырскому,

Да и садил ён Офимью на добра коня,

На коня он ю садил к головы хребтом,

Сам ён садился к головы лицём.

Оны сели на добра коня, поехали

Да по славному городу по Киеву,

Да и приехали ко матушки к божьей церквы.

Молодой Хотинушка Блудович

Он скорёшенько-то сходит со добра коня,

Опущает он Офимью со добра коня,

Брал он ю за ручушки за беленьки,

Брал за ней за перстни злаченыи,

Да повел ю во матушку в божью церковь,

Выходили-то со матушки с божьей церквы,

Молодой Хотинушка Блудович,

А садил он ю да на добра коня,

На добра коня садил ю к головы хребтом,

Сам ён садился к головы лицём,

Да приехали к Хотину на широк на двор.

Молодой Хотинушка Блудович

Он скорёшенько сходит со добра коня,

Опущает он Офимью со добра коня,

Ай берет он ю за ручушки за беленьки,

А за ней берет за перстни злаченыи,

Шли оны полатой белокаменной,

Проходили во столову свою в горенку,

Стали жить да быть, век коротати.



ПРИМЕЧАНИЯ


Начало былины подчеркнуто традиционно: {во городи во Киеве... заводился у князя почестен пир}... Только на пиру этом, выпив столь же традиционную чару в {полтора ведра}, порасхвастались не богатыри киевские, а две вдовы. Содержание былины-новеллы сводится к истории ссоры двух семей - бедной и богатой. Своеобразен и облик Хотена Блудовича: он богатырь-бедняк, мстящий за честь оскорбленной богачами матери. Ценность былины заключается в том, что в ней нашли отражение реальные черты древнерусского быта и семейных отношений.


Сюжет былины довольно подробно исследован О.Ф. Миллером, М.Г. Халанским, П.А. Бессоновым, В.Ф. Миллером, В.Я. Проппом, Б.Н. Путиловым, установившими на основе целого ряда сохранившихся исторических реалий ее новгородское происхождение,- Блудова улица в древнем Новгороде, воевода Блуд и так далее.


Былина входит в "Сборник Кирши Данилова", собрания П.В. Киреевского, П.Н. Рыбникова, А.Ф. Гильфердинга, записана от Т.Г. Рябинина, А.М. Крюковой и других знаменитых сказителей, но широкой популярностью не пользовалась (известно только 35 ее текстов) и принадлежит к числу редких эпических произведений.


Публикуемый вариант записан А. Ф. Гильфердингом 25 ноября 1871 года в Петербурге от Т.Г. Рябинина ({Онежские былины. 3-е изд., т. 2, ? 84}).


В.И. Калугин







Сорок калик со каликою



А из пустыни было Ефимьевы,

Из монастыря из Боголюбова,

Начинали калики нарежатися

Ко святому граду Иерусалиму,

Сорок калик их со каликою.

Становилися во единой круг,

Оне думали думушку единую,

А едину думушку крепкую;

Выбирали болшева атамана

Молоды Касьяна сына Михаилыча.

А и молоды Касьян сын Михаиловичь,

Кладет он заповедь великую

На всех тех дородных молодцов:

- А итить нам, братцы, дорога не ближнея

Итти будет ко городу Иерусалиму,

Святой святыни помолитися,

Господню гробу приложитися,

Во Ердань-реке искупатися,

Нетленною ризой утеретися,

Итти селами и деревнями,

Городами теми с пригородками.

А в том-та веть заповедь положена:

Кто украдет, или кто солжет,

Али кто пуститца на женской блуд,

Не скажет болшему атаману,

Атаман про то дело проведает,-

Едина оставить во чистом поле

И окопать по плеча во сыру землю.-

И в том-та веть заповедь подписана,

Белые рученки исприложены:

Атаман Косьян сын Михаиловичь,

Податаманья - брат ево родной

Молоды Михаила Михаиловичь.

Пошли калики в Ерусалим-град.

А идут неделю уже споряду,

Идут уже время немалое,

Подходят уже они под Киев-град,

Сверх тое реки Череги,

На ево потешных на островах

У Беликова князя Владимера.

А и вышли оне из раменья,

Встречу им-та Владимер-князь:

Ездит он за охотою,

Стреляет гусей, белых лебедей,

Перелетных малых утачак,

Лисиц, заицов всех поганивает.

Пригодилося ему ехати поблизости,

Завидели ево калики тут перехожия,

Становилися во единый круг,

Клюки-пасохи в землю потыкали,

А и сумочки исповесили,

Скричат калики зычным голосом,

Дрогнет матушка сыра-земля,

З дерев вершины попадали,

Под князем конь окарачелся,

А богатыри с коней попадали,

А Спиря стал постыривать1),

Сема стал пересемовать.

Едва пробудитца Владимер-князь,

Разсмотрил удалых добрых молодцов,

Оне-та ему поклонилися,

Великому князю Владимеру,

Прошают у него светую милостиню,

А и чем бы молодцам душа спасти.

Отвечает им ласковой Владимер-князь:

- Гои вы еси, калики перехожия!

Хлебы с нами завозныя,

А и денег со мною не годилося,

А и езжу я, князь, за охотою,

За зайцами и за лисицами,

За соболи и за куницами,

И стреляю гусей, белых лебедей,

Перелетных малых утачак,

Изволите вы итти во Киев-град

Ко душе княгине Апраксевне;

Честна роду дочь королевична

Напоит-накормит вас, добрых молодцов,

Наделит вам в дорогу злата-серебра.-

Недолго калики думу думали,

Пошли ко городу ко Киеву.

А и будут в городе Киеве,

Середи двора княженецкова,

Клюки-посохи в землю потыкали,

А и сумочки исподвесили,

Подсумочья рыта бархата,

Скричат калики зычным голосом,-

С теремов верхи поволялися,

А з горниц охлупья2) попадали,

В погребах питья сколыбалися.

Становилися во единый круг,

Прошают святую милостыню

У молоды княгини Апраксевны.

Молода княгиня испужалася,

А и болно она передрогнула,

Посылает столников и чашников

Звать калик во светлу гридню.

Пришли тут столники и чашники,

Бьют челом-поклоняютца

Молоду Касьяну Михайлову

Со своими его товарищами

Хлеба есть во светлу гридню

К молодой княгине Апраксевне.

А и тут Косьян не ослушался,

Походил во гридню во светлую,

Спасову образу молятца,

Молодой княгине поклоняютца.

Молода княгиня Апраксевна

Поджав ручки, будто турчаночки,

Со своими нянюшки и мамушки,

С красными сенными деушки.

Молоды Касьян сын Михаиловичь

Садился в место болшее,

От лица ево молодецкова,

Как бы от солнучка от Краснова,

Лучи стоят великия.

Убиралис тут все добры молодцы,

А и те калики перехожия

За те столы убраныя.

А и столники-чашники

Поворачевают-пошевеливают

Своих оне приспешников,

Понесли-та ества сахарныя,

Понесли питья медвяныя.

А и те калики перехожия

Сидят за столами убраными,

Убирают ества сахарныя,

А и те вить пьют питья медяныя,

И сидят оне время час-другой,

Во третьем часу подымалися,

Подымавши, оне богу молятца,

За хлеб за соль бьют челом

Молодой княгине Апраксевне

И вcем столникам и чашникам.

И тово оне еще ожидаючи

У молодой княгини Апраксевны,

Наделила б на дорогу златом-серебром,

Сходить бы во град Иерусалим.

А у молодой княгини Апраксевны

Не то в уме, не то в разуме:

Пошлет Алешунку Поповича

Атамана их уговаривати

И всех калик перехожиех,

Чтоб не итти бы им сево дня и сего числа.

И стал Алеша уговаривати

Молода Касьяна Михаиловича,

Зовет х нягине Апраксевне

На долгия вечеры посидети,

Забавныя речи побаити,

А сидеть бы наедине во спалне с ней.

Молоды Касьян сын Михаиловичь,

Замутилось ево серце молодецкое,

Отказал он Алеши Поповичу,

Не идет на долгия вечеры

К молодой княгине Апраксевне

Забавныя речи баити.

На то княгиня осердилася,

Посылает Алешунку Поповича

Прорезать бы ево суму рыта бархата,

Запехать бы чарочку серебрену,

Которой чарочкой князь на приезде пьет.

Алеша-та догадлив был:

Распорол суму рыта бархата,

Запехал чарочку серебрену

И зашивал ее гладехонко,

Что познать было не можно то.

С тем калики и в путь пошли,

Калики с широка двора,

С молодой княгиней не прошаютца,

А идут калики не оглянутца.

И верст десяток отошли оне

От столнова города Киева.

Молода княгиня Апраксевна

Посылает Алешу во погон за ним.

Молоды Алеша Поповичь млад

Настиг калик во чистом поле,

У Алеши вешство нерожденое,

Он стал с каликами здорити,

Обличает ворами-разбойниками:

- Вы-та, калики, бродите по миру по крещеному,

Ково скрадите, своем зовете,

Покрали княгиню Апраксевну,

Унесли вы чарочку серебрену,

Которой чарочкой князь на приезде пьет! -

А в том калики не даютца ему,

Молоду Алеши Поповичю.

Не давались ему на обыск себе.

Поворчал Алешинка Поповичь млад.

Поехал ко городу Киеву,

И так приехал во столнои Киев-град.

Во то же время и во тот же час

Приехал князь из чиста поля,

И с ним Добрынюшка Никитичь млад.

Молода княгиня Апраксевна

Позовет Добрынюшку Никитича,

Посылает за каликам,

За Косьяном Михаиловичем.

Втапоры Добрынюшка не ослушался,

Скоро поехал во чисто поле,

У Добрыни вештво рожденое и ученое,

Настиг он калик во чистом поле,

Скочил с коня, сам бьет челом:

- Гои еси, Касьян Михаиловичь,

Не наведи на гнев князя Владимера,

Прикажи обыскать калики перехожия,

Нет ли промежу вас глупова! -

Молоды Касьян сын Михаиловичь

Становил калик во единой круг

И велел он друг друга обыскивать

От малова до старова,

От старова и до болша лица,

До себя, млада Касьяна Михаиловича.

Негде та чарочка не явилася -

У млада Касьяна пригодилася.

Брат ево, молоды Михаила Михаиловичь,

Принимался за заповедь великую,

Закопали атамана по плеча во сыру землю,

Едина оставили во чистом поле

Молода Касьяна Михаиловича,

Отдавали чарочку серебрену

Молоду Добрынюшки Микитичю,

И с ним написан виноватой тут

Молоды Касьян Михаиловичь.

Добрыня поехал он во Киев-град.

А и те калики - в Ерусалим-град.

Молоды Касьян сын Михаиловичь

С ними, калики, прощаетца.

И будет Добрынюшка в Киеве

У млады княгини Апраксевны,

Привес он чарочку серебрену,

Виноватова назначено -

Молода Касьяна сына Михайлова.

А с таво время-часу захворала она скорбью недоброю:

Слегла княгиня в великое во агноище.

Ходили калики в Ерусалим-град,

Вперед шли три месяца.

А и будут в граде Ерусалиме,

Святой святыни помолилися,

Господню гробу приложилися,

Во Ердане-реке искупалися,

Нетленною ризою утиралися,

А все-та молодцы отправили;

Служили обедни с молебнами

За свое здравие молодецкое,

По поклону положили за Касьяна Михаиловича.

А и тут калики не замешкались,

Пошли ко городу Киеву

И ко ласкову князю Владимеру.

А идут назад уже месяца два,

На то место не угодили они,

Обошли маленкаи сторонкаю

Ево, молода Касьяна Михаиловича;

Голосок наносит помалехонку,

А и тут калики остоялися,

А и место стали опознавать,

Подалися малехонко

И увидели молода Касьяна сын Михаиловичь:

Он ручкой машит, голосом кричит.

Подошли удалы добры молодцы,

Вначале атаман, родной брат ево

Михаила Михаиловичь,

Пришли все оне, поклонилися,

Стали здравствовать.

Подает он, Касьян, ручку правую,

А оне-та к ручке приложилися,

С ним поцеловалися

И все к нему переходили.

Молоды Касьян сын Михаиловичь

Выскакивал из сырой земли,

Как есен сокол из тепла гнезда.

И все оне, молодцы, дивуютца.

На ево лицо молодецкое

Не могут зрить добры молодцы,

А и кудри на нем молодецкия до самаго пояса.

И стоял Касьян не мало число -

Стоял-в-земле шесть месяцев,

А шесть месяцев будет полгода.

Втапоры пошли калики ко городу Киеву,

Ко ласкову князю Владимеру.

Дошли оне до чюдна креста Леванидова,

Становилися во единой круг,

Клюки-посохи в землю потыкали,

И стоят калики потихохунку.

Молоды Михаила Михаиловичь

Атаманом еще правил у них,

Посылает лехкова молодчика

Доложитьца князю Володимеру:

- Прикажит ли итти нам поабедати? -

Владимер-князь пригодился в доме,

Послал он своих клюшников-ларешников

Побить челом и поклонитися им-та, каликам,

Каликам пообедати,

И молоду Касьяну наособицу.

И тут клюшники-ларешники

Пришли оне х каликам, поклонилися,

Бьют челом х князю пообедати,

Пришли калики на широкой двор,

Середи двора княженецкова

Поздравствовал ему Владимер-князь,

Молоду Касьяну Михаиловичю,

Взял ево за белы руки,

Повел во светлу гридню.

А втапоры молоды Касьян Михаиловичь

Спросил князя Владимера

Про молоду княгиню Апраксевну:

- Гой еси, сударь Владимер-князь!

Здравствует ли твоя княгиня Апрексевна? -

Владимер-князь едва речи выговорил:

- Мы-де уже неделю-другу не ходим к ней.-

Молоды Касьян тому не брезгует,

Пошел со князем во спалну к ней,

А и князь идет, свои нос зажал,

Молоду Касьяну то нечто ему,

Никакова духу он не верует.

Отворяли двери у светлы гридни,

Раскрывали окошечки косящетые,

Втапоры княгиня прощалася,

Что нанесла речь напрасную.

Молоды Касьян сын Михаиловичь

А и дунул духом святым своим

На младу княгиню Апраксевну,-

Не стало у ней тово духу-пропасти,

Оградил ея святой рукой,

Прощает ее плоть женскую,

Захотелос ей, и пострада она:

Лежала в страму полгода.

Молоды Касьян сын Михаиловичь

Пошел ко князю Владимеру во светлу гридню,

Помолился Спасову образу

Со своими каликами перехожими,

И сажалися за убраны столы,

Стали пить-есть, потешатися.

Как будет день в половина дня,

А и те калики напивалися,

Напивалися и наедалися,

Владимер-князь убиваетца,

А калики-та в путь нарежаютца.

Просит их тут Владимер-князь

Пожить-побыть тот денек у себе.

Молода княгина Апраксевна

Вышла ис кожуха, как ис пропости.

Скоро она убиралася,

Убиралася и нарежалася,

Тут же к ним к столу пришла

С нянками, с мамками

И с сенными красными девицами;

Молоду Касьяну поклоняетца

Бес стыда без сорому,

А грех свои на уме держит.

Молоды Касьян сын Михаиловичь

Тою рученкои правою размахивает

По тем ествам сахарныем,

Крестом огражает и благословляет,

Пьют-едят, потешаютца.

Втапоры молоды Касьян сын Михаиловичь

Вынимал из сумы книшку свою,

Посмотрил и число показал,

Что много мы, братцы, пьем-едим, прохложаемся,

Уже третей день в доходе идёт.

И пора нам, молодцы, в путь итти.

Вставали калики на резвы ноги,

Спасову образу молятца

И бьют челом князю Владимеру

С молодой княгиней Апраксевнои

За хлеб за соль ево,

И прощаютца калики с князем Владимером

И с молодою княгинею Апраксевною.

Собрались оне и в путь пошли

До своего монастыря Боголюбова

И до пустыни Ефимьевы.

То старина, то и деянье.





Среди героев русского эпоса наравне с богатырями, безусловно, нужно называть калик перехожих. Древних русских паломников, которые были не только постоянными действующими лицами, но и создали свой богатейший репертуар духовных стихов и особых каличьих былин.


Замечательный образец каличьей поэзии - былина "Сорок калик со каликою", в основе которой утверждение высоких моральных качеств калик, их нравственного превосходства над княжеской средой. "Дошедшая до нас былина - духовный стих "Сорок калик со каликою",- отмечал академик Ю.М. Соколов,- дает прекрасное изображение старинного каличьего быта - она ярко изображает организацию паломничьей дружины, "каличьего круга", подробно описывает каличью одежду, указывает на существование специального своего каличьего суда над провинившимся, говорит об обетах калик и подробно отображает понятия и быт каличьей дружины..."


Но помимо таких замечательных памятников устного народного творчества, как былины "Сорок калик со каликою" и "Голубиная книга", русские калики {перехожие-переброжие (калиги, калиговки} - обувь странников, паломников) создали выдающиеся произведения древнерусской письменности, целый жанр литературы путешествий, родоначальником которой по праву считается игумен Даниил, совершивший свое знаменитое хождение в Иерусалим и подробно описавший его в самом начале XII века. А есть еще "Сказание" Добрыни Ядрейковича (1200), "Хождения" архимандрита Грефения (1375), Игнатия Смольнянина (1389), инока Зосимы (1414) и целый ряд других, включая такие популярные, как "Хождение за три моря" Афанасия Никитина и "Хождение Трифона Коробейникова".


Текст былины публикуется по изданию: {Сборник Кирши Данилова, ? 24}.


В.И. Калугин




1) Постыривать - делать что-либо неохотно, неповоротливо.


2) Охлуп - гребень, конек крыши.









Вавило и скоморохи



У чесной вдовы да у Ненилы

А у ей было чядо Вавило.

А поехал Вавилушко на ниву

Он ведь нивушку свою орати,

5 Ишша белую пшоницю засевати:

Родну матушку свою хочё кормити.

А ко той вдовы да ко Ненилы

Пришли люди к ней весёлые,

Весёлые люди не простые,

10 Не простые люди, скоморохи.

- Уж ты здрасвуешь, чесна вдова Ненилы!

У тя где чядо да нынь Вевило?

- А уехал Вавилушко на ниву

Он ведь нивушку свою орати.

15 Ишша белую пшоницю засевати:

Родну матушку хочё кормити. -

Говорят-ка те скоморохи:

- Мы пойдём к Вавилушку на ниву;

Он не идёт ли с нами скоморошить?

20 А пошли скоморохи к Вавилушко на ниву:

- Уж ты здраствуёш, чядо Вавило,

Тибе дай бог нивушку орати,

Ишша белую пшоницю засевати,

Родну матушку тибе кормити.

25 - Вам спасибо люди весёлые,

Весёлые люди, скоморохи;

Вы куда пошли да по дороги?

- Мы пошли на инишное царьтво

Переигрывать царю Собаку,

30 Ишша сына его да Перегуду,

Ишша зятя его да Пересвета,

Ишша дочь его да Перекрасу,

Ты пойдём, Вавило, о нами скоморошить.

Говорило-то чядо Вавило:

35- Я ведь песён петь да неумею,

Я в гудок играть да не горазён.

Говорил Кузьма да со Демьяном:

Заиграй, Вавило, во гудочик

А во звончатой во переладець;

40 А Кузьма с Демьяном припособит.

Заиграл Вавило во гудочик,

А во звончятой во переладец,

А Кузьма с Демьяном припособил.

У того ведь чадо у Вавила

45 А было в руках-то понюгальцё,-

А и стало тут ведь погудальцё;

Ишша были в руках у его да тут ведь вожжи,-

Ишша стали шелковые струнки,

Ишшо то чядо да тут Вавило

50 Видит, люди тут да не простые;

Не простые люди-те, светые;

Он походит с има да скоморошить.

Он повёл их да ведь домой жа.

Ишша тут чесна вдова да тут Ненила

55 Ишша стала стала тут да их кормити.

Понесла она хлебы-те ржаные,-

А и стали хлебы-те пшоные;

Понесла она куру-то варёну,-

Ишша кура тут да ведь взлетела,

60 На пецьней столб села да и запела.

Ишша та вдова да тут Ненила

Ишша видит, люди тут да не простые,

Не простые люди-те, светые,

И спускат Вавила скоморошить.

65 А идут скоморохи по дороги,

На гумни мужик горох молотит.

- Тобе бог помож, да те кресьянин.

На белу горох да молотити!

- Вам спасибо, люди веселые,

70 Веселые люди, скоморохи;

Вы куда пошли да по дороги?

- Мы пошли на инишьшоё царьство

Переигрывать царю Собаку,

Ишша сына его да Перегуду,

75 Ишша зетя его да Пересвета,

Ишша дочь его да Перекрасу.

Говорил да тут да ведь кресьянин:

- У того царя да у Собаки

А окол двора да тын залезной,

80 А на кажной тут да на тычиньки

По человечей-то сидит головки,

А на трёх ведь на тычинках

Ишша нету человечьих тут головок;

Тут и вашим-то да быть головкам.

85 - Уж ты ой еси, кресьянин!

Ты немог добра нам тут сдумать,

Ишша лиха ты бы нам не сказывал.

Заиграй, Вавило, во гудочик

А во звоньчятой во переладец;

90 А Кузьма с Демьяном припособит.

Заиграл Вавило во гудочик,

А Кузьма с Демьяном припособил:

Полетели голубята-ти стадами,

А стадами тут да табунами;

95 Они стали у мужика горох клевати,

Он ведь стал их кичигами сшибати;

Зашибал, он думат голубяток,

Зашибал да всех своих ребяток.

Говорил да тут да ведь кресьянин:

100 - Я ведь тяжко тут да согрешил:

Это люди шли да не простые,

Не простые люди-те, светые, -

Ишша я ведь им да не молился.

А идут скоморохи по дороги.

105 А на стречю им идёт мужик горшками торговати.

- Тобе бог поможь да те кресьянин,

А-й тибе горшками торговати!

- Вам спасибо, люди веселые,

Веселые люди, скоморохи;

110 Вы куда пошли да по дороги?

- Мы пошли на инишьшоё царьство

Переигрывать царю Собаку,

Ишша сына его да Перегуду,

Ишша зятя его да Пересвета,

115 Ишша дочь его да Перекрасу.

Говорил да то веди кресьянин:

- У того царя да у Собаки

А окол двора да тын залезной,

А на каждой тут да на тычиньки

120 По человечей-то седит головки,

А на трёх ведь на тычинках

Ишша нету человечьих тут головок;

Тут и вашим-то да быть головкам.

- Уж ты ой еси, да ты кресьянин!

125 Ты не мог добра нам тут сдумать,

Ишша лиха ты бы нам не сказывал.

Заиграй, Вавило, во гудочик

А во звоньчятой во переладец;

А Кузьма с Демьяном припособит.

130 Заиграл Вавило, во гулочик

А во звоньчатой во переладець,

А Кузьма с Демьяном припособил:

Полетели куропци с ребами,

Полетели пеструхи с чюхарями,

135 Полетели марьюхи с косачями;

Они стали по оглоблям-то садитьсе.

Он ведь стал их тут да бити

И во свои ведь воз да класти,

А наклал он их да ведь возочек.

140 А поехал мужик да во городочик,

Становился он да во редочик,

Розвезал да он свой возочик,-

Полетели куропци с ребами,

Полетели пеструхи с чюхарями,

145 Полетели марьюхи с косачями.

Посмотрел ведь во своем-то он возочку,-

Ишша тут у его одны да да черепочьки.

- Ой! я тяжко тут да согрешил ведь:

Это люди шли да не простые,

150 Не простые люди-ти, светые,-

Ишша я ведь им да не молился.

А идут скоморохи по дороги.

Ишша красная да тут девиця

А она холсты да полоскала.

155 - Уж ты зрасвуёшь, красна девиця,

На бело холсты да полоскати!

- Вам спасибо, люди веселые,

Веселые люди, скоморохи;

160 Вы куда пошли да по дороги?

- Мы пошли на инишьшоё царьство

Переигрывать царю Собаку,

Ишша сына его да Перегуду,

Ишша зятя его да Пересвета,

165 Ишша дочь его да Перекрасу.

Говорила красная девиця:

- Пособи вам Бох переиграти

И того царя да вам Собаку,

Ишша сына его да Перегулу,

170 Ишша зятя его да Пересвета,

А-й дочь его да Перекрасу.

- Заиграй, Вавило, во гудочик;

А во звончатой во переладець;

А Кузьма с Демьяном припособит.

175 Заиграл Вавило во гудочик

А во звончатой да во переладець

А Кузьма с Демьяном припособил.

А у той у красной девици

А были у ей холсты ти ведь холщовы, -

180 Ишша стали атласны да шолковы.

( Как нам с тобой эти старины дороги,

так им слово доброе.)

Говорит как красная девиця:

- Тут ведь люди шли да не простые,

Не простые люди-те, светые,-

Ишша я ведь им да не молилась.

185 А идут скоморохи по дороги.

А идут на инишьшое царьство.

Заиграл да тут да царь Собака,

Заиграл Собака во гудочик

А во звончатой во переладець.-

190 Ишша стала вода да прибывати:

Он хочё водой их потопити.

- Заиграй, Вавило, во гудочик

А во звончатой во переладець,

А Кузьма с Демьяном припособит.

195 Заиграл Вавило во гудочик

А во звончатой во переладець,

А Кузьма с Демьяном припосоил.

И пощли быки-те тут стадами

А стадами тут да табунами,

200 Ишша стали воду да упивати:

Ишша стала вода да убывати.

- Заиграй, Вавило, во гудочик,

А во звончатой во переладець,

А Кузьма с Демьяном припособит.

205 Заиграл Вавило во гудочик,

А во звоньчатой во переладець,

А Кузьма с Демьяном припособил:

Загорелось инишьшоё царство

И горело с краю и до краю.








Садкe



Во славном Нове-граде

Как был Садке купец, богатый гость.

А прежде у Садка имущества не было,

Одни были гуселки яровчаты,

5 По пирам ходил-играл Садке.

Садке день не зовут на почестен пир,

Другой не зовут на почестен пир,

И третий не зовут на почестен пир.

По том Садке соскучился,

10 Как пошел Садке к Ильмень-озеру,

Садился на бел горяч камень

И начал играть в гуселки яровчаты.

Как тут-то в озере вода всколыбалася,

Тут-то Садке пер(пался,

15 Пошел прочь от озера во свой во Новгород.

Садке день не зовут на почестен пир,

Другой не зовут на почестен пир

И третий не зовут на почестен пир.

По том Садке соскучился,

20 Как пошел Садке к Ильмень-озеру,

Садился на бел горяч камень

И начал играть в гуселки яровчаты.

Как тут-то в озере вода всколыбалася,

Тут-то Садке перепался,

25 Пошел прочь от озера во свой во Новгород.

Садке день не зовут на почестен пир,

Другой не зовут на почестен пир,

И третий не зовут на почестен пир.

По том Садке соскучился,

30 Как пошел Садке к Ильмень-озеру,

Садился на бел горяч камень

И начал играть в гуселки яровчаты.

Как тут-то в озере вода всколыбалася,

Показался царь морской,

35 Выше со Ильменя со озера,

Сам говорил таковы слова:

- Ай же ты, Садке новгородский,

Не знаю, чем буде тебя пожаловать

За твои за утехи за великие,

40 За твою-то за игру нежную:

Аль бессчетной золотой казной?

А не то ступай во Новгород

И ударь о великий заклад,

Заложи свою буйну голову,

45 И выряжай прочих купцов

Лавки товара красного,

И спорь, что в Ильмень-озере

Есть рыба - золоты перья.

Как ударишь о велик заклад,

50 И поди свяжи шелкового невода,

И приезжай ловить в Ильмень-озеро:

Дам три рыбины - золоты перья.

Тогда ты, Садке, счастлив будешь.

Пошел Садке от Ильменя от озера.

55 Как приходил Садке во свой во Новгород,

Позвали Садке на почестен пир.

Как тут Садке новгородский

Стал играть в гуселки яровчаты;

Как тут стали Садке попаивать,

60 Стали Садку поднашивать,

Как тут-то Садке стал похвастывать:

- Ай же вы, купцы новгородские,

Как знаю чудо чудное в Ильмень-озере,

А есть рыба - золоты перья в Ильмень-озере.

65 Как тут-то купцы новгородские

Говорят ему таковы слова:

Не знаешь ты чуда чудного,

Не может быть в Ильмень-озере рыбы - золоты перья.

- Ай же вы, купцы новгородские!

70 О чем же бьете со мной великий заклад?

Ударим ка о велик заклад:

Я заложу свою буйну голову,

А вы залагайте лавки товара красного.

Три купца выкинулись,

75 Заложили по три лавки товара красного.

Как тут-то связали невод шелковый

И поехали ловить в Ильмень-озеро:

Закинули тоньку в Ильмень-озеро,

Добыли рыбку - золоты перья:

80 Закинули другую тоньку в Ильмень-озеро,

Добыли другую рыбку - золоты перья;

Третью закинули тоньку в Ильмень-озеро,

Добыли третью рыбку - золоты перья.

Тут купцы новгородские

85 Отдали по три лавки товара красного.

Стал Садке поторговывать,

Стал получать великие.

Во своих палатах белокаменных

Устроил Садке все по-небесному:

90 На небе солнце - и в палатах солнце,

На небе месяц - и в палатах месяц,

На небе звезды - и в палатах звезды.

Потом Садке-купец, богатый гость

Зазвал к себе на почестен пир

95 Тыих мужиков новгородских

И тыих настоятелей новгородских:

Фому Назарьева и Луку Зиновьева.

Все на пиру наедалися,

Все на пиру напивалися,

100 Похвальбами все похвалялися:

Иный хвастает бессчетной золотой казной,

Другой хвастает силой-удачей молодецкою,

Который хвастает добрым конем,

Который хвастает славным отечеством,

105 Славным отечеством, молодым молодечеством,

Умный хвастает старым батюшком,

Безумный хвастает молодой женой.

Говорят настоятели новгородские:

- Все мы на пиру наедалися,

110 Все на почестном напивалися,

Похвальбами все похвалялися.

Что же у нас Садке ничем не похвастает,

Что у нас Садке ничем не похваляется?

Говорит Садке-купец богатый гость:

115 - А чем мне, похвалятися?

У меня ль золота казна не тощится,

Цветно платьице не носится,

Дружина хоробра не изменяется.

120 А похвастать - не похвастать бессчетной золотой казной -

На свою бессчетну золотую казну

Повыкуплю товары новгородские,

Худые товары и добрые!

Не успел он слова вымолвить,

125 Как настоятели новгородские

Ударили о велик заклад,

О бессчетной золотой казны,

О денежках тридцати тысячах:

Как выкупить Садку товары новгородские,

130 Худые товары и добрые,

Чтоб в Нове-граде товаров было не было.

Ставал Садке на др(гой день раным рано,

Будил свою дружину хоробрую,

Без счета давал золотой казны,

135 И распущал дружину по улицам торговым,

А сам-то прямо шел в торговый ряд,

Как повыкупил товары новгородские,

Худые товары и добрые

На свою бессчетну золотую казну.

140 На другой день вставал Садке раным рано,

Будил свою дружину хоробрую,

Без счета давал золотой казны,

И распущал дружину по улицам торговым,

А сам-то прямо шел в торговый ряд:

145 Вдвойне товаров принавезено,

Вдвойне товаров принаполнено

На тую на славу на великую новгородскую.

Опять выкупал товары новгородские,

Худые товары и добрые

150 На свою бессчетну золотую казну.

На третий день вставал Садке раным рано,

Будил свою дружину хоробрую,

Без счета давал золотой казны,

И распущал дружину по улицам торговым,

155 А сам-то прямо шел в торговый ряд:

Втройне товаров принавезено,

Втройне товаров принаполнено,

Подоспели товары московские

На ту на великую на славу новгородскую.

160 Как тут Садке пораздумался:

- Не выкупить товара со всего бела света:

Още повыкуплю товары московские,

Подоспеют товары заморские.

Не я, видно, купец богат новгородский, -

165 Побогаче меня славный Новгород.

Отдавал он настоятелям новгородским

Денежек от тридцать тысячей.

На свою бессчетну золотую казну

Построил Садке тридцать кораблей,

170 Тридцать кораблей, тридцать черленыих;

На ты на корабли на черленые

Свалил товары новогородские,

Поехал Садке по Волхову,

Со Волхова во Ладожско,

175 А со Ладожска во Неву-реку.

А со Невы-реки во сине море.

Как поехал он по синю морю,

Воротил он в Золоту орду,

Продавал товары новгородские,

180 Получал барыши великие,

Насыпал бочки сороковки красна золота, чиста серебра,

Поезжал назад во Новгород,

Поезжал он по синю морю.

На синем море сходилась погода сильная,

185 Застоялись черлены корабли на синем море:

А волны-то бьют, паруса рвет,

Ломает кораблики черленые;

А кораблики нейдут с места на сине море.

Говорил Садке-купец, богатый гость

190 Ко своей дружине ко хоробрыя:

- Ай же ты, дружинушка хоробрая,

Как мы век по морю ездили,

А морскому царю дани не плачивали:

Видно царь морской от нас дани требует,

195 Требует дани во сине море.

Ай же, братцы, дружина хоробрая,

Взымайте бочку сороковку чиста серебра,

Спущайте бочку во сине море.

Дружина его хоробрая

200 Взимала бочку чиста серебра,

Спускала бочку во сине море:

А волной-то бьет, парус рвет,

Ломает кораблики червленые,

А кораблики нейдут с мета на сине море.

205 Тут его дружина хоробрая

Брали бочку сороковку красна золота.

Спускали бочку во сине море:

А волной-то бьет, парус рвет,

Ломает кораблики червленые,

210 А кораблики нейдут с мета на сине море.

Говорит Садке-купец, богатый гость:

- Видно царь морской требует

Живой головы во сине море.

Делайте, братцы, жеребья вольжаны,

215 Я сам сделаю на красноем на золоте,

Всяк свое имя подписывайте,

Спущайте жребья на сине море:

Чей жеребей ко дну пойдет,

Таковому идти в сине море.

220 Делали жеребья вольжаны,

А сам Садке делал на красном золоте,

Всяк свое имя подписывал,

Спущали жеребья на сине море:

Как у всей дружины хоробрыя

225 Жеребья гоголем по воде плывут,

А у Садке-купца ключом на дно.

Говорит Садке-купец, богатый гость;

- Ай же, братцы, дружина хоробрая,

Этыя жеребья не правильны!

230 Делайте жеребья на красноем на золоте,

А я сделаю жеребей вольжаный.

Делали жеребья на красном на золоте,

А сам Садке делал жеребий вольжаный,

Всяк свое имя подписывал,

235 Спущали жеребья на сине море:

Как у всей дружины хоробрыя

Жеребья гоголем по воде плывут,

А у Садке-купца ключом на дно.

...........................................................

240 Говорит Садке-купец, богатый гость:

- Ай же, братцы, дружина хоробрая,

Видно, царь морской требует

Самого Садка богатого в сине море.

Несите мою чернильницу вальяжную,

245 Перо лебединое, лист бумаги (гербовый).

Несли ему чернильницу вальяжную,

Перо лебединое, лист бумаги (гербовый).

Он стал именьице отписывать:

Кое именье отписывал божьим церквам,

250 Иное именье нищей братии,

Иное именье молодой жены,

Остатнее именье дружины хоробрыя.

Говорит Садке-купец, богатый гость:

- Ай же, братцы, дружина хоробрая,

255 Давайте мне гуселки яровчаты,

Поиграть-то мне в остатнее,

Больше мне в гуселки не игрывати.

Али взять мне гуселки с собой во сине море?

Взимает он гуселки яровчаты,

260 Сам говорит таковы слова:

- Свалите дощечку дубовую на воду!

Хоть я свалюсь на доску дубовую,

Не столь мне страшно принять смерть на сине море.

Свалили дощечку дубовую на воду,

265 Потом поезжали корабли по синю морю,

Полетели как черные вороны.

Остался Садке на синем море.

Со тоя со страсти со великая

Заснул на дощечке на дубовой.

270 Проснулся Садке во синем море,

Во синем море на самом дне.

Сквозь воду увидел пекучись красное солнышко,

Вечернюю зорю, зорю утреннюю.

Увидел Садке - во синем море

275 Стоит палата белокаменная,

Заходит Садке в палату белокаменну,

Сидит в палате царь морской,

Голова у царя как куча сенная,

Говорит царь таковы слова:

280 - А же ты, Садке-купец, богатый гость!

Век ты, Садке, по морю езживал,

Мне царю дани не плачивал,

А нонь весь пришел ко мне во подарочках.

Скажу, мастер играть в гуселки яровчаты:

285 Поиграй же мне в гуселки яровчаты.

Как начал играть Садке в гуселки яровчаты,

Как начал плясать царь морской во синем море.

Как расплясался царь морской.

Играл Садке сутки, играл и другие,

290 Да играл още Садке и третьи,

А все пляшет царь морской во синем море.

Во синем море вода всколыбалася,

Со желтым песком вода смутилася,

Стала разбивать много кораблей во синем море,

295 Стало много гибнуть именьицев,

Стало много тонуть людей праведных:

Как стал народ молится Миколы Можайскому.

Как тронуло Садке в плечо во правое:

- Ай же ты, Садке новгородский,

300 Полно играть в гуселки яровчаты!

Обернулся, глядит Садке новогородский:

Ажно стоит старик седатый.

Говорит Садке новогородский:

- У меня воля не своя во синем море,

305 Приказано играть в гуселки яровчаты.

Говорит старик таковы слова:

- А ты струночки повырывай,

А ты шпенечки повыломай.

Скажи: "У меня струночек не случилося,

310 А шпенечков не пригодилося,

Не во что больше играть,

Приломалися гуселки яровчаты".

Скажет тебе царь морской:

"Не хочешь ли женится во синем море

315 На душечке на красныя девушке"?

Говори ему таковы слова:

"У меня воля не своя во синем море".

Опять скажет царь морской:

"Ну, Садке, вставай по утру поранешенько,

320 Выбирай себе девицу-красавицу".

Как станешь выбирать девицу-красавицу,

Так перво триста девиц пропусти:

Позади идет девица-красавица,

325 Красавица-девица Чернавушка,-

Бери тую Чернавушку за себя замуж.

Как ляжешь спать в первую ночь,

Не твори с женой блуда во синем море:

330 Останешься навеки во синем море.

А ежели не сотворишь блуда во синем море,

Ляжешь спать о девицу-красавицу,

Будешь, Садке, во Нове-граде.

А на свою бессчетну золоту казну

335 Построй церковь соборную Миколы Можайскому.

Садке струночки во гуселках повыдернул,

Шпенечки во яровчатых повыломал.

Говорит ему царь морской:

- Ай же ты, Садке новгородский!

340 Что же не играешь в гуселки яровчаты?

- У меня струночки во гуселках выдернулись,

А шпенечки во яровчатых повыломались,

А струночек запасных не случилося,

А шпенечков не пригодилося.

345 Говорит царь таковы слова:

- Не хочешь ли женится во синем море

На душечке на красныя девица? -

Говорит ему Садке новгородский:

- У меня воля не своя во синем море.

350 Опять говорит царь морской:

- Ну, Садке, вставай поутру ранешенько,

Выбирай себе девицу-красавицу.

Вставал Садке по утру ранешенько,

Поглядит - идет триста девушек красных.

355 Он перво триста девиц пропустил,

И другой триста девиц пропустил,

И третье триста девиц пропустил;

Позади шла девица-красавица,

Красавиц-девица Чернавушка,

360 Брал тую Чернавушку за себя замуж.

Как прошел у них столованье почестен пир,

Как ложиться спать Садке во первую ночь,

Не творил с женой блуда во синем море.

Как проснулся Садке во Нове-граде,

365 О реку Чернаву на крутом кряжу.

Как поглядит - ажно бежат

Свои червленые корабли по Волхову.

Поминает жена Садка со дружиною во синем море:

- Не бывать Садке со синем море!

370 А дружина поминает одного Садка:

- Остался Садке во синем море !

А Садке стоит на крутом кряжу,

Встречает свою дружинушку со Волхова.

Тут его дружина сдивовалася:

375 - Остался Садке во синем море,

Очутился впереди нас во Нове-граде,

Встречает дружину со Волхова!

Встретил Садке дружину хоробрую

И повел в палаты белокаменны.

380 Тут его жена зрадовалася,

Брала Садке за белы руки,

Целовала во уста во сахарния.

Начал Садке выгружать со черленыих со кораблей

Именьице - бессчетну золоту казну.

385 Как повыгрузил со червленыих кораблей,

Состроил соборную Миколы Можайскому.

Не стал больше ездить Садке на сине море,

Стал поживать Садке во Нове-граде.







Садко



А как ведь во славноём в Нове-гради,

А й как был Садке да гуселыцик-от,

А й как не было много несчетной золотой казны,

А й как только ён ходил по честным пирам,

Спотешал как он да купцей, бояр,

Веселил как он их на честных пирах.

А й как тут над Садком теперь да случилосе,

Не зовут Садка уж целый день да на почестен пир,

А й не зовут как другой день на почестен пир,

А й как третий день не зовут да на почестен пир,

А й как Садку топерь да соскучилось,

А й пошол Садке да ко Ильмень он ко озеру,

А й садился он на синь на горюч камень,

А й как начал играть он во гусли во яровчаты,

А играл с утра как день топерь до вечера.

А й по вечеру как по позднему

А й волна уж в озере как сходиласе,

А как ведь вода с песком топерь смутиласе,

А й устрашился Садке топеречку да сидети он,

Одолел как Садка страх топерь великий,

А й пошел вон Садке да от озера,

А й пошел Садке как во Новгород.

А опять как прошла топерь темна ночь,

А й опять как на другой день

Не зовут Садка да на почестен пир,

А другой-то да не зовут его на почестен пир.

А й как третий-то день не зовут на почестен пир,

А й как опять Садку топерь да соскучилось,

И пошел Садке ко Ильмень да он ко озеру,

А й садился он опять на синь да на горюч камень

У Ильмень да он у озера.

А й как начал играть он опять во гусли во яровчаты,

А играл уж как с утра день до вечера.

А й как по вечеру опять как по позднему

А й волна уж как в озери сходиласе,

А й как вода с песком топерь смутиласе,

А й устрашился опять Садке да новгородский,

Одолел Садка уж как страх топерь великий.

А как пошел опять как от Ильмень да от озера,

А как он пошел во свой да он во Нов-город.

А й как тут опять над ним да случилосе,

Не зовут Садка опять да на почестен пир,

Ай как тут опять другой день не зовут Садка да на почестен пир,

А й как третий день не зовут Садка да на почестен пир,

А й опять Садку теперь да соскучилось,

А й пошол Садке ко Ильмень да ко озеру,

А й как он садился на синь горюч камень да об озеро,

А й как начал играть во гусли во яровчаты,

А й как ведь опять играл он с утра до вечера,

А волна уж как в озери сходиласе,

А вода ли с песком да смутиласе;

А тут осмелился как Садке да новгородский

А сидеть играть как он об озеро.

А й как тут вышел царь водяной теперь со озера,

А й как сам говорит царь водяной да таковы слова:

- Благодарим-ка, Садке да новгородский!

А спотешил нас то'перь да ты во озери,

А у мня было да как во озери,

А й как у мня столованье да почестен пир,

А й как всех розвеселил у мня да на честном пиру

А й любезныих да гостей моих.

А й как я не знаю теперь, Садка, тебя да чем пожаловать:

А ступай, Садке, топеря да во свой во Нов-город,

А й как завтра позовут тебя да на почестен пир,

А й как будет у купца столованье почестен пир,

А й как много будет купцей на пиру много новгородскиих.

А й как будут все на пиру да напиватисе,

Будут все на пиру да наедатисе,

А й как будут все пофальбами теперь да пофалятисе,

А й кто чим будет теперь да фастати,

А й кто чим будет теперь да похвалятисе;

А иной как будет фастати да несчётной золотой казной,

А как иной будет фастать добрым конем,

Иной буде фастать силой-удачей молодецкою,

А иной буде фастать молодый молодечеством,

А как умной разумной да буде фастати

Старым батюшкой, старой матушкой,

А й безумный дурак да буде фастати

А й своей он как молодой женой.

А ты, Садке, да пофастай-ко:

"А я знаю, что во Ильмень да во озери

А что есте рыба-то - перья золотыи ведь".

А как будут купцы да богатыи

А с тобой да будут споровать,

А что нету рыбы такою ведь,

А что теперь да золотыи ведь,

А ты с нима бей о залог теперь великий,

Залагай свою буйную да голову,

А как с них выряжай топерь

А как лавки во ряду да во гостиноём

С дорогима да товарамы.

А потом свяжите невод на шелковой,

Приезжайте вы ловить да во Ильмень во озеро,

А закиньте три тони во Ильмень да во озери,

А я в кажну тоню дам топерь по рыбины,

Уж как перья золотыи ведь.

А й получишь лавки во ряду да во гостиноём

С дорогима ведь товарамы;

А й потом будешь ты, купец Садке, как новгородский,

А купец будешь богатый.-

А й пошел Садке во свой да как во Нов-город.

А й как ведь да на другой день

А как позвали Садка да на почестен пир

А й к купцю да богатому.

А й как тут да много сбиралосе

А й к купцю да на почестен пир

А купцей как богатыих новгородскиих.

А й как все топерь на пиру напивалиси,

А й как все на пиру да наедалисе,

А й пофальбами все пофалялисе.

А кто чем уж как теперь да фастает,

А кто чем на пиру да похваляется:

А иной фастае как несчетной золотой казной,

А иной фастае да добрым конём,

А иной фастае силой удачей молодецкою;

А й как умной топерь уж как фастает

А й старым батюшкой, старой матушкой,

А й безумной дурак уж как фастает,

А й как фастае да как своей молодой женой.

А сидит Садке как ничим да он не фастает,

А сидит Садке как ничим он не похваляется.

А й как тут сидят купци богатыи новгородскии,

А й как говорят Садку таковы слова:

- А что же, Садке, сидишь, ничим же ты не фастаешь,

Что ничим, Садке, да ты не похваляешься? -

А й говорит Садке таковы слова:

- Ай же вы, купци богатые новгородские!

А й как чим мне Садку теперь фастати,

А как чем-то Садку похвалятися.

А нету у мня много несчотной золотой казны,

А нету у мня как прекрасной молодой жены,

А как мне Садку только есть одным да мне пофастати:

Во Ильмень да как во озери

А есте рыба как перья золотыи ведь.-

А й как тут купци богатыи новгородскии

А й начали с ним да оны споровать,

Во Ильмень да что во озери

А нету рыбы такою что,

Чтобы были перья золотыи ведь.

А й как говорил Садке новгородский:

- Дак заложу я свою буйную головушку,

Боле заложить да у мня нечего.-

А оны говоря:

- Мы заложим в ряду да во гостиноём

Шесть купцей, шесть богатыих.-

А залагали ведь как по лавочки,

С дорогима да с товарамы.

А й тут посли этого

А связали невод шёлковой,

А й поехали ловить как в Ильмень да как во озеро,

А й закидывали тоню во Ильмень да ведь во озери,

А рыбу уж как добыли - перья золотыи ведь;

А й закинули другу тоню во Ильмень да ведь во озери,

А й как добыли другую рыбину - перья золотыи ведь;

А й закинули третью тоню во Ильмень да ведь во озери,

А й как добыли уж как рыбинку - перья золотыи ведь.

А теперь как купци да новгородскии богатыи

А й как видят - делать да нечего,

А й как вышло правильнё, как говорил Садке да новгородский,

А й как отперлись ёны да от лавочок,

А в ряду да во гостиноём,

А й с дорогима ведь с товарамы.

А й как тут получил Садке да новгородский

А й в ряду во гостиноём

А шесть уж как ловочок с дорогима он товарамы,

А й записался Садке в купци да в новгородскии,

А й как стал теперь Садке купец богатый.

А как стал торговать Садке да топеречку

В своём да он во городи,

А й как стал ездить Садке торговать да по всем местам,

А й по прочим городам да он по дальниим,

А й как стал получать барыши да он великие.

А й как тут да после этого

А женился как Садке - купец новгородский богатый.

А еще как Садке после этого

А й как выстроил он полаты белокаменны,

А й как сделал Садке да в своих он полатушках,

А й как обделал в теремах всё да по-небесному:

А й как на неби пекет да красное уж солнышко -

В теремах у его пекет да красно солнышко;

А й как на неби светит млад да светел месяц -

У его в теремах да млад светел месяц;

А й как на неби пекут да звезды частыи -

А у его в теремах пекут да звезды частыи.

А й как всем изукрасил Садке свои полаты белокаменны.

А й теперь как ведь после этого

А й сбирал Садке столованье да почестен пир,

А й как всех своих купцей богатыих новгородскиих,

А й как всех-то господ он своих новгородскиих,

А й как он еще настоятелей своих да новгородскиих;

А й как были настоятели новгородские

А й Лука Зиновьев ведь да Фома да Назарьев ведь;

А еще как сбирал-то он всих мужиков новгородскиих,

А й как повел Садке столованье, почестен пир богатый.

А теперь как все у Садка на честном пиру,

А й как все у Садка да напивалисе,

А й как все у Садка теперь да наедалисе,

А й похвальбами-то все да пофалялисе,

А й кто чим на пиру уж как фастает,

А й кто чем на пиру похваляется;

А иной как фастае несчетной золотой казной,

А иной фастае как добрым конём,

А иной фастае силой могучею богатырскою,

А иной фастае славным отечеством,

А иной фастат молодым да молодечеством;

А как умной-разумной как фастает

Старым батюшком да старой матушкой,

А й безумный дурак уж как фастает

А й своей да молодой женой.

А й как ведь Садке по полатушкам он похаживат,

А й Садке ли-то сам да выговариват:

- Ай же вы, купци новгородские вы богатые,

Ай же все господа новгородские,

Ай же все настоятели новгородские,

Мужики как вы да новгородские!

А у меня как вси вы на честном пиру

А вси вы у мня как пьяны веселы,

А как вси на пиру напивалисе,

А й как все на пиру да наедалисе,

А й похвальбами все вы похвалялисе.

А й кто чим у вас теперь хвастае:

А иной хвастае как былицею,

А иной фастае у вас да небылицею.

А как чем буде мне, Садку, теперь пофастати?

А й у мня, у Садка новгородскаго,

А золота (казна) у мня теперь не тощится;

А цветное платьице у мня теперь не держится,

А й дружинушка хоробрая не изменяется;

А столько мне Садку будё пофастати

А й своей мне несчётной золотой казной:

А й на свою я несчётну золоту казну

А й повыкуплю я как все товары новгородские,

А как все худы товары я добрые,

А что не буде боле товаров в продаже во городи.-

А й как ставали тут настоятели ведь новгородские,

А й Фома да Назарьев ведь,

А Лука да Зиновьев ведь,

А й как тут ставали да на резвы ноги,

А й как говорили самы ведь да таковы слова:

- Ай же ты, Садке, купец богатый новгородский!

А о чем ли о многом бьешь с намы о велик заклад,

Ежели выкупишь товары новгородские,

А й худы товары все, добрыи,

Чтобы не было в продаже товаров да во городи? -

А й говорил Садке им наместо таковы слова:

- Ай же вы, настоятели новгородские!

А сколько угодно у мня фатит заложить бессчётной золотой казны.-

А й говоря настоятели наместо новгородские:

- Ай же ты, Садке да новгородский!

А хошь ударь с намы ты о тридцати о тысячах.-

А ударил Садке о тридцати да ведь о тысячах.

А й как все со честного пиру розъезжалисе,

А й как все со честного пиру розбиралисе,

А й как по своим домам, по своим местам.

А й как тут Садке - купец богатый новгородскиий;

А й как он на другой день вставал поутру да по раному,

А й как ведь будил он свою ведь дружинушку хоробрую,

А й давал как он да дружинушки

А й как долюби он бессчётный золоты казны,

А как спущал он по улицам торговыим,

А й как сам прямо шол во гостиной ряд,

А й как тут повыкупил он товары новгородские,

А й худы товары все, добрые.

А й ставал как на другой день Садке-купец богатый новгородскиий,

А й как он будил дружинушку хоробрую,

А й давал уж как долюби бессчётный золоты казны,

А й как сам прямо шол во гостиный ряд,-

А й как тут много товаров принавёзено,

А й как много товаров принаполнено

А й на ту на славу великую новгородскую.

Он повыкупил еще товары новгородские,

А й худы товары все, добрые.

А й на третий день ставал Садке - купец богатый новгородскиий,

А й будил как он да дружинушку хоробрую,

А й давал уж как долюби дружинушки

А й как много несчестной золотой казны,

А й как роспущал он дружинушку по улицам торговыим,

А й как сам он прямо шол да во гостиный ряд,-

А й как тут на славу великую новгородскую

А й подоспели как товары ведь московские,

А й как тут принаполнился как гостиной ряд

А й дорогима товарамы ведь московскима.

А й как тут Садке топерь да пораздумался: -

А й как я повыкуплю еще товары все московские,-

А й на тую на славу великую новгородскую

А й подоспеют ведь как товары заморские,

А й как ведь топерь уж как мне, Садку,

А й не выкупить как товаров ведь

Со всего да со бела свету.

А й как лучше пусть не я да богатее,

А Садке - купец да новгородскиий,

А й как пусть побогатее меня славный Новгород,

Что не мог не я да повыкупить

А й товаров новгородскиих,

Чтобы не было продажи да во городи;

А лучше отдам я денежок тридцать тысячей,

Залог свой великиий.-

А отдавал уж как денежок тридцать тысячей,

Отпирался от залогу да великаго.

А потом как построил тридцать караблей,

Тридцать караблей, тридцать чёрныих,

А й как ведь свалил он товары новгородские

А й на черныи на карабли,

А й поехал торговать купец богатый новгородскиий

А й как на своих на черных на караблях.

А поехал он да по Волхову,

А й со Волхова он во Ладожско,

А со Ладожскаго выплывал да во Неву-реку,

А й как со Невы-реки как выехал на синё море.

А й как ехал он по синю морю,

А й как тут воротил он в Золоту Орду.

А й как там продавал он товары да ведь новгородские,

А й получал он барыши теперь великие,

А й как насыпал он бочки ведь сороковки-ты

А й как краснаго золота;

А й насыпал он много бочек да чистаго серебра,

А еще насыпал он много бочек мелкаго он крупнаго скатняго жемчугу.

А как потом поехал он з-за Золотой Орды,

А й как выехал топеречку опять да на синё море,

А й как на синем море устоялисе да черны карабли,

А й как волной-то бьет и паруса-то рвет,

А й как ломат черны карабли,-

А все с места нейдут черны карабли.

А й воспроговорил Садке-купец богатый новгородскиий

А й ко своей он дружинушки хоробрыи:

- Ай же ты, дружина хоробрая!

А й как сколько ни по морю ездили,

А мы Морскому царю дани да не плачивали.

А топерь-то дани требует Морской-то царь в синё море.-

А й тут говорил Садке - купец богатый новгородскиий:

- Ай же ты, дружина хоробрая!

А й возьмите-тко вы мечи-тко в синё море

А й как бочку-сороковку краснаго золота.-

А й как тут дружина да хоробрая

А й как брали бочку-сороковку краснаго золота,

А метали бочку в синё море.

А й как все волной-то бьет, паруса-то рвет,

А й ломат черны карабли да на синем мори,-

Всё нейдут с места карабли да на синем мори.

А й опять воспроговорил Садке - купец богатый новгородскиий

А й своей как дружинушки хоробрыи:

- Ай же ты, дружинушка моя ты хоробрая!

А видно, мало этой дани царю Морскому в синё море.

А й возьмите-тко вы мечи-тко в синё море

А й как другую ведь бочку чистаго серебра.-

А й как тут дружинушка хоробрая

А кидали как другую бочку в синё море

А как чистаго да серебра.

А й как все волной-то бьет, паруса-то рвет,

А й ломат черны карабли да на синем мори,-

А все нейдут с места карабли да на синем мори.

А й как тут говорил Садке - купец богатый новгородский

А й как своей он дружинушки хоробрыи:

- Ай же ты, дружина хоробрая!

А видно, этой мало как дани в синё море.

А берите-тко третью бочку да крупнаго, мелкаго скатняго жемчугу,

А кидайте-тко бочку в синё море.-

А как тут дружина хоробрая

А й как брали бочку крупного, мелкаго скатняго жемчугу,

А кидали бочку в синё море.

А й как все на синем мори стоят да черны карабли,

А волной-то бьет, паруса-то рвет,

А й как все ломат черны карабли,-

А й все с места нейдут да черны карабли.

А й как тут говорил Садке - купец богатый новгородскиий

А своей как дружинушки он хоробрыи:

- Ай же ты, любезная как дружинушка да хоробрая!

А видно, Морской-то царь требуе как живой головы у нас в синё море.

Ай же ты, дружина хоробрая!

А й возьмите-тко уж как делайте

А й да жеребья да себе волжаны1).

А й как всяк свои имена вы пишите на жеребьи,

А спущайте жеребья на синё море;

А я сделаю себе-то я жеребей на красное-то на золото.

А й как спустим жеребья топерь мы на сине море,

А й как чей у нас жеребей топерь да ко дну пойдет,

А тому итти как у нас да в синё море.-

А у всей как у дружины хоробрыи

А й жеребья топерь гоголем пловут,

А й у Садка - купца-гостя богатаго да ключом на дно.

А й говорил Садке таковы слова:

- А й как эты жеребьи есть неправильни;

А й вы сделайте жеребьи как на красное да золото,

А я сделаю жеребей да дубовыи,

А й как вы пишите всяк свои имена да на жеребьи,

А й спущайте-тко жеребьи на синё море.

А й как чей у нас жеребей да ко дну пойдет,

А тому как у нас итти да в синё море.-

А й как вся тут дружинушка хоробрая

А й спущали жеребья на синё море,

А й у всей как у дружинушки хоробрыи

А й как все жеребья как топерь да гоголем пловут,

А Садков как жеребей да топерь ключом на дно.

А й опять говорил Садке да таковы слова:

- А как эты жеребьи есть неправильни.

Ай же ты, дружина хоробрая!

А й как делайте вы как жеребьи дубовыи,

А й как сделаю я жеребей липовой,

А как будем писать мы имена все на жеребьи,

А спущать уж как будем жеребья мы на синё море,

А топерь как в остатниих

Как чей топерь жеребей ко дну пойдет,

А й тому как итти у нас да в синё море.-

А й как тут вся дружина хоробрая

А й как делали жеребьи все дубовые,

А он делал уж как жеребей себе липовой.

А й как всяк свои имена да писали на жеребьи,

А й спущали жеребья на синё море.

А у всей дружинушки ведь хоробрыей

А й жеребья топерь гоголем плывут да на синем мори,

А й у Садка - купца богатаго новгородскаго ключом на дно.

А как тут говорил Садке таковы слова:

- А й как видно, Садку да делать теперь нечего,

А й самого Садка требует царь Морской да в синё море.

Ай же ты, дружинушка моя да хоробрая, любезная!

А й возьмите-тко вы несите-тко

А й мою как чернильницу вы вальячную2),

А й неси-тко как перо лебединое,

А й несите-тко вы бумаги теперь вы мне гербовыи.-

А й как тут дружинушка ведь хоробрая

А несли ему как чернильницу да вальячную,

А й несли как перо лебединое,

А й несли как лист-бумагу как гербовую.

А й как тут Садке - купец богатый новгородскиий

А садился ён на ременчат стул

А к тому он к столику ко дубовому,

А й как начал он именьица своего да он отписывать,

А как отписывал он именья по божьим церквам,

А й как много отписывал он именья нишей братии,

А как ино именьицо он отписывал да молодой жены,

А й достальнёё именье отписывал дружины он хоробрыей.

А й как сам потом заплакал ён,

Говорил ён как дружинушке хоробрыей:

- Ай же ты, дружина хоробрая да любезная!

А й полагайте вы доску дубовую на синё море,

А что мне свалиться, Садку, мне-ка на доску,

А не то как страшно мне принять смерть во синем мори.-

А й как тут он еще взимал с собой свои гусёлка яровчаты,

А й заплакал горько, прощался ён с дружинушкой хороброю,

А й прощался ён топеречку со всим да со белым светом,

А й как он топеречку как прощался ведь

А со своим он со Новым со городом;

А потом свалился на доску он на дубовую,

А й понесло как Садка на доски да по синю морю.

А й как тут побежали черны-ты карабли,

А й как будто полетели черны вороны.

А й как тут остался теперь Садке да на синем мори.

А й как ведь со страху великаго

А заснул Садке на той доске на дубовыи.

А как ведь проснулся Садке - купец богатый новгородскиий

А й в Окиян-мори да на самом дни,

А увидел - скрозь воду пекет красно солнышко,

А как ведь очудилась {(так)} возле полата белокаменна,

А заходил как он в полату белокаменну,

А й сидит топерь как во полатушках

А й как царь-то Морской топерь на стули ведь,

А й говорил царь-то Морской таковы слова:

- А й как здравствуйте, купец богатый,

Садке да новгородскиий!

А й как сколько ни по морю ездил ты,

А й как Морскому царю дани не плачивал в синё море

А й топерь уж сам весь пришел ко мне да во подарачках.

Ах скажут, ты мастер играть во гусли во яровчаты:

А поиграй-ко мне как в гусли во яровчаты.-

А как тут Садке видит, в синем море делать нечего,

Принужон он играть как во гусли во яровчаты.

А й как начал играть Садке как во гусли во яровчаты,

А как начал плясать царь Морской топерь в синем мори.

А от него сколебалосе все сине море,

А сходиласе волна да на синем мори,

А й как стал он розбивать много черных караблей да на синем мори,

А й как много стало ведь тонуть народу да в синё море,

А й как много стало гинуть именьица да в синё море.

А как топерь на синем мори многи люди добрыи,

А й как многи ведь да люди православные,

От желаньица как молятся Миколы да Можайскому3).

А й чтобы повынес Микулай их угодник из синя моря.

А как тут Садка новгородскаго как чёснуло в плечо да во правое,

А й как обвернулся назад Садке - купец богатый новгородскиий,-

А стоит как топерь старичок да назади уж как белый седатый,

А й как говорил да старичок таковы слова:

- А й как полно те играть, Садке, во гусли во яровчаты в синем мори.-

А й говорит Садке как наместо таковы слова:

- А й теперь у мня не своя воля да в синем мори,

Заставлят как играть меня царь Морской.-

А й говорил опять старичок наместо таковы слова:

- А й как ты, Садке - купец богатый новгородскиий,

А й как ты струночки повырви-ко,

Как шпинёчики повыломай,

А й как ты скажи топерь царю Морскому ведь:

"А й у мня струн не случилосе,

Шпинёчиков у мня не пригодилосе,

А й как боле играть у мня не во что".

А тебе скаже как царь Морской:

"А й не угодно ли тебе, Садке, женитися в синем мори

А й на душечке как на красной на девушке?"

А й как ты скажи ему топерь да в синем мори,

А й скажи:

"Царь Морской, как воля твоя топерь в синем мори,

А й как что ты знашь, то и делай-ко".

А й как он скажет тебе да топеречку:

"А й заутра ты приготовляйся-тко,

А й Садке - купец богатый новгородскиий,

А й выбирай,- как скажет,- ты девицу себе по уму по разуму",

Так ты смотри, перво триста девиц ты стадо пропусти,

А ты другое триста девиц ты стадо пропусти,

А как третье триста девиц ты стадо пропусти,

А в том стади на конци на остатнием

А й идет как девица-красавица,

А по фалимии как Чернава-то;

Как ты эту Чернаву-то бери в замужество,-

А й тогда ты Садке да счастлив будешь.

А й как лягешь спать первой ночи ведь,

А смотри, не твори блуда никакого-то

С той девицей со Чернавою.

Как проснешься тут ты в синем мори,

Как будешь в Новё-граде на крутом кряжу,

А о ту о риченку о Чернаву-ту.

А ежели сотворишь как блуд ты в синем мори,

Так ты останешься навеки да в синем мори,

А когда ты будешь ведь на святой Руси,

Да во своём да ты да во городи,

А й тогда построй ты церковь соборную

Да Николы да Можайскому,

А й как есть я Микола Можайскиий.-

А как тут потерялся топерь старичок да седатыий.

А й как тут Садке - купец богатый новгородский в синем мори

А й как струночки он повырывал,

Шпинёчики у гусёлышек повыломал,

А не стал ведь он боле играти во гусли во яровчаты.

А й остоялся как царь Морской,

Не стал плясать он топерь в синем мори.

А й как сам говорил уж царь таковы слова:

- А что же не играть, Садке - купец богатый новгородскиий

А й во гусли ведь да во яровчаты? -

А й говорил Садке таковы слова:

- А й топерь струночки как я повырывал,

Шпинёчики я повыломал,

А у меня боле с собой ничего да не случилосе.-

А й как говорил царь Морской:

- Не угодно ли тебе женитися, Садке, в синем мори,

А й как ведь на душечке на красной да на девушке.-

А й как он наместо ведь говорил ему:

- А й топерь как волюшка твоя надо мной в синем мори.-

А й как тут говорил уж царь Морской:

- Ай же ты Садке - купец богатый новгородскиий!

А й заутра выбирай себе девицу да красавицу

По уму себе да по разуму! -

А й как дошло дело да утра ведь до раннаго,

А й как стал Садке - купец богатый новгородскиий,

А й как пошел выбирать себе девици красавици

А й посмотрит, стоит уж как царь Морской.

А й как триста девиц повели мимо их-то ведь,

А он-то перво триста девиц да стадо пропустил,

А друго он триста девиц да стадо пропустил,

А й третье он триста девиц да стадо пропустил.

А посмотрит, позади идет девица-красавица.

А й по фамилии что как зовут Чернавою,

А он ту Чернаву любовал, брал за себя во замужество.

А й как тут говорил царь Морской таковы слова:

- А й как ты умел да женитися, Садке, в синем мори.-

А топерь как пошло у них столованье да почестен пир в синем мори,

А й как тут прошло у них столованье да почестен пир,

А как тут ложился спать Садке - купец богатый новгородскиий

А в синем мори он с девицею с красавицей,

А во спальней он да во тёплоей;

А й не творил с ней блуда никакова, да заснул в сон во крепкий.

А й как он проснулся, Садке - купец богатый новгородскиий,

Ажно очудился Садке во своем да во городи,

О реку о Чернаву на крутом кряжу.

А й как тут увидел - бежат по Волхову

А свои да черныи да карабли,

А как ведь дружинушка как хоробрая

А поминают ведь Садка в синем мори,

А й Садка - купца богатаго да жена его,

А поминат Садка со всей дружиною хороброю.

А как тут увидла дружинушка,

Что стоит Садке на крутом кряжу да о Волхове,

А й как тут дружинушка вся, она росчудоваласе,

А й как тому чуду ведь сдивоваласе,

Что оставили мы Садка да на синем мори,

А Садке впереди нас да во своем во городи.

А й как встретил ведь Садке дружинушку хоробрую,

Вси черные тут карабли,

А как теперь поздоровкались,

Пошли во полаты Садка - купца богатаго.

А как он топеречку здоровкался со своею с молодой женой.

А й теперь как он после этого

А й повыгрузил он со караблей

А как всё своё да он именьицо,

А й повыкатил как ён всю свою да несчётну золоту казну.

А й теперь как на свою он несчётну золоту казну

А й как сделал церковь соборную Николы да Можайскому,

А й как другую церковь сделал Пресвятыи богородицы,

А й топерь как ведь да после этого

А й как начал господу богу он да молитися,

А й о своих грехах да он прощатися.

А как боле не стал выезжать да на синё море,

А й как стал проживать во своём да он во городи.

А й топерь как ведь да после этого

А й тому да всему да славы поют.



ПРИМЕЧАНИЯ


Новгород обогатил русский эпос двумя героями - Садко и Василием Буслаевым. "Это один из перлов русской поэзии" - так характеризовал В, Г. Белинский былину о Садко, называя ее "поэтической апофеозой Новгорода".


Сказочные и легендарные мотивы былины, ее параллели в мировом фольклоре изучали почти все крупнейшие исследователи русского эпоса, и тем не менее вопрос о ее происхождении до сих пор принадлежит к числу спорных. Есть древнебиблейское имя Садок (Цадок) - праведный, справедливый; в одном из средневековых французских романов брошенный в море грешник тоже носит имя Садок. Среди возможных образов-пареллелей назывался и завораживающий своей игрой все живое Вяйнемейнен в "Кале-вале", миф об Орфее и библейский рассказ об Ионе, древнеиндийские и буддийские легенды, западноевропейские и китайские сказки... Но наряду с этими версиями есть и более простая. Существует вполне достоверное извесSadkoтие, что в 1167 году купец Сатко Сытинец поставил в Новгородском кремле церковь Бориса и Глеба, а былина о Садко во многих вариантах заканчивается его обещанием {сделать церковь соборную}. "Садко летописи и Садко былин - одно и то же лицо" - таково мнение Д.С. Лихачева, многие другие современные исследователи придерживаются этой же точки зрения.


Но В.Я. Пропп вполне справедливо обращает внимание на своеобразие художественного образа народного певца, созданного в былине: "Герой ее, Садко, не богатырь и не воин, он бедный певец-гусляр. Это не мифический певец типа Вейнемейнена, но и не скоморох, потешающий своих слушателей песнями не всегда высокого достоинства. Это - настоящий художник и, как тип певца, он несомненно историчен. Мы знаем, что художественная культура древнего Новгорода представляет собой одну из мировых вершин в развитии средневекового искусства. Это относится и к архитектуре Новгорода, и к его живописи, и к его литературе, о чем прежде всего свидетельствует эпос. Мы имеем все основания полагать, что на таком же высоком уровне находилось и музыкальное искусство Новгорода и что оно высоко ценилось и было популярно. Иначе бедный певец не смог бы войти в эпос и стать главным героем его".


Есть три сюжета о Садко, существующих и как вполне самостоятельные былины, и объединенные в одну былину: Садко получает богатство, Садко состязается с Новгородом, Садко у царя Морского. В варианте былины, записанной А. Ф. Гильфердингом 1 августа 1871 года на Сумозере от замечательного сказителя А. П. Сорокина, представлены все три сюжета, это самый развернутый и совершенный ее образец. Текст публикуется по изданию:


{ГильфердингА.Ф. Онежские былины. 4-е изд., т. 1, ? 70}.


В.И. Калугин



1) Сделанные из волжаны (род ивняка)


2) Вальячная (вальяжная) - искусно сделанная, красивая.


3) Никола Можайский считался на Руси покровителем мореплавателей.








Василий Буслаев и мужики Новгородские



В славном великом Нове-граде

А й жил Буслай до девяноста лет,

С Новым-городом жил, не перечился,

Со мужики новгородскими

Поперек словечка не говаривал.

Живучи, Буслай состарелся,

Состарелся и переставился.

После ево веку долгова

Аставалася его житье-бытье

И все имение дворянское,

Асталася матера-вдова,

Матера Амелфа Тимофевна,

И оставалася чадо милая,

Молодой сын Василей Буслаевичь.

Будет Васинька семи годов,

Отдавала матушка родимая,

Матера-вдова Амелфа Тимофеевна,

Учить его во грамоте,

А грамота ему в наук пошла;

Присадила пером ево писать,

Писмо Василью в наук пошло;

Отдавала петью учить церковному,

Петье Василью в наук пошло.

А й нет у нас такова певца

Во славном Нове-городе

Супротив Василья Буслаева.

Поводился веть Васка Буслаевичь

Со пьяницы, з безумницы,

С веселыми удалами добрыми молодцы,

Допьяна уже стал напиватися,

А й ходя в городе, уродует:

Которова возмет он за руку,-

Ис плеча тому руку выдернет;

Которова заденет за ногу -

То из гузна ногу выломит;

Которова хватит поперек хрепта,-

Тот кричит-ревет, окарачь ползет;

Пошла-та жалоба великая.

А й мужики новгороцкия,

Посацкия, богатыя,

Приносили жалобу оне великую

Матерои-вдове Амелфе Тимофееве

На тово на Василья Буслаева.

А й мать-та стала ево журить-бранить,

Журить-бранить, ево на ум учить.

Журба Васке невзлюбилася,

Пошол он, Васка, во высок терем,

Садился Васка на ременчетой стул,

Писал ерлыки скоропищеты,

От мудрости слово поставлено:

- Хто хощет пить и есть из готовова,

Валися к Васке на широкой двор,

Тот пей и ещь готовое

И носи платье розноцветное! -

Розсылал те ерлыки со слугой своей

На те вулицы широкия

И на те частыя переулачки.

В то же время поставил

Васка чан середи двора,

Наливал чан полон зелена вина,

Опущал он чару в полтара ведра.

Во славном было во Нове-граде,

Грамоты люди шли прочитали,

Те ерлыки скоропищеты,

Пошли ко Васке на широкой двор,

К тому чану зелену вину.

Вначале был Костя Новоторженин,

Пришол он, Костя, на широкой двор,

Василей тут ево опробовал:

Стал ево бити червленым вязом,

В половине было налито

Тяжела свинцу чебурацкова,

Весом тот вяз был во двенатцат пуд;

А бьет он Костю по буйной голове,

Стоит тут Костя не шевелнитца,

И на буйной голове кудри не тряхнутца.

Говорил Василей Буслаевич:

- Гои еси ты, Костя Новоторженин,

А й будь ты мне названой брат

И паче мне брата родимова! -

А й мало время позамешкавши,

Пришли два брата боярченка,

Лука и Мосеи, дети боярские,

Пришли ко Васке на широкой двор.

Молоды Василей сын Буслаевичь

Тем молодцам стал радошшен и веселешенек.

Пришли тут мужики Залешена,

И не смел Василей показатися к ним,

Еще тут пришло семь братов Сбродовичи,

Собиралися-соходилися

Тридцать молодцов без единова,

Он сам Василей тритцатой стал.

Какой зайдет - убьют ево,

Убьют ево, за ворота бросят.

Послышел Васинка Буслаевичь

У мужиков новгородцкиех

Канун1) варен, пива яшныя,-

Пошол Василеи со дружинею,

Пришол во братшину в Николшину:

- Немалу мы тебе сыпь2) платим:

За всякова брата по пяти рублев! -

А за себе Василей дает пятьдесят рублев,

А й тот-та староста церковной

Принимал их во братшину в Николшину,

А й зачали оне тут канун варен пить,

А й те-та пива ячныя.

Молоды Василей сын Буслаевичь

Бросился на царев кабак

Со своею дружиною хорабраю,

Напилися оне тута зелена вина

И пришли во братшину в Николшину.

И а будет день ко вечеру,

От малова до старова

Начали уж ребята боротися,

А в ыном кругу в кулаки битися;

От тое борбы от ребячия,

От тово бою от кулачнова

Началася драка великая.

Молоды Василей стал драку разнимать,

А иной дурак зашол с носка,

Его по уху оплел,

А й тут Василей закричал громким голосом:

- Гои еси ты, Костя Новоторженин

И Лука, Моисеи, дети боярския,

Уже Васку, меня, бьют! -

Поскокали удалы добры молодцы,

Скоро оне улицу очистели,

Прибили уже много до смерти,

Вдвое-втрое перековеркали,

Руки, ноги переламали,-

Кричат-ревут мужики посацкия.

Говорит тут Василей Буслаевичь:

- Гои еси вы, мужики новогородцкия,

Бьюсь с вами о велик заклат:

Напущаюсь я на весь Нов-город битися-дратися

Со всею дружиною хоробраю -

Таковы мене з дружиною побьете Новым-городом,

Буду вам платить дани-выходы по смерть свою,

На всякой год по три тысячи;

А буде же я вас побью и вы мне покоритися,

То вам платить мне такову же дань! -

И в том-та договору руки оне подписали.

Началась у них драка-бои великая,

А й мужики новгороцкия

И все купцы богатыя,

Все оне вместе сходилися,

На млада Васютку напущалися,

И дерутца оне день до вечера.

Молоды Василеи сын Буслаевичь

Со своею дружиною хороброю

Прибили ене во Наве-граде,

Прибили уже много до смерте.

А й мужики новгороцкие догадалися,

Пошли оне з дорогими подарки

К матерои-вдове Амелфе Тимофевне:

- Матера-вдова Амелфа Тимофеева!

Прими у нас дороги подарочки,

Уйми свое чадо милоя, Василья Буславича! -

Матера-вдова Амелфа Тимофевна

Принимала у них дороги подарочки,

Посылала девушку-чернавушку

По тово Василья Буслаева.

Прибежала девушка-чернавушка,

Сохватала Васку во белы руки,

Потащила к матушке родимыя.

Притащила Васку на широкой двор,

А й та старуха неразмышлена

Посадила в погребы глубокия

Молода Василья Буслаева,

Затворяла дверми железными,

Запирала замки булатными.

А ево дружина хоробрая

Со темя мужики новгороцкими,

Дерутца-бьются день до вечера.

А й та-та девушка-чернавушка

На Вольх-реку ходила по воду,

А змолятца ей тут добры молодцы:

- Гои еси ты, девушка-чернавушка!

Не подай нас у дела ратнова,

У тово часу смертнова! -

И тут девушка-чернавушка,

Бросала она ведро кленовоя,

Брала коромысла кипарисова,

Коромыслом тем стала она помахивати

По тем мужикам новогороцкием,

Прибила уж много до смерте.

И тут девка запышалася,

Побежала ко Василью Буслаеву,

Срывала замки булатныя,

Отворяла двери железные:

- А й спиш ли, Василей, или так лежиш?

Твою дружину хоробраю

Мужики новогородцкия

Всех прибили-переранили,

Булавами буйны головы пробиваны.-

Ото сна Василей пробужаетца,

Он выскочил на широкой двор,

Не попала палица железная,

Что попала ему ось тележная,

Побежал Василей по Нову-городу,

По тем по широким улицам.

Стоит тут старец-пилигримишша,

На могучих плечах держит колокол,

А весом тот колокол во триста пуд,

Кричит тот старец-пилигримишша:

- А стой ты, Васка, не попорхиваи,

Молоды глуздырь3), не полетываи!

Из Волхова воды не выпити,

Во Нове-граде людей не выбити;

Есть молодцов сопротив тебе,

Стоим мы, молодцы, не хвастаем! -

Говорил Василеи таково слово:

- А й гои еси, старец-пилигримишша,

А й бился я о велик заклад

Со мужики новогородцкими,

Апричь почеснова монастыря,

Опричь тебе, старца-пилигримишша,

Во задор войду - тебе убью! -

Ударил он старца во колокол

А й тои-та осью тележную,-

Начается4) старец, не шевелнитца,

Заглянул он, Василей, старца под колоколом

А й во лбе глас уш веку нету.

Пошол Василей по Волх-реке,

А идет Василей по Волх-реке,

По той Волховои по улице,

Завидели добрыя молодцы,

А ево дружина хоробрая

Молода Василья Буслаева:

У ясных соколов крылья отросли,

У их-та, молодцов, думушки прибыло.

Молоды Василей Буслаевич

Пришол-та молодцам на выручку.

Со темя мужики новогороцкими

Он деретца-бьетца день до вечера,

А уш мужики покорилися,

Покорилися и помирилися,

Понесли оне записи крепкия

К матерои-вдове Амелфе Тимофееве,

Насыпали чашу чистова серебра,

А другую чашу

Краснова золота,

Пришли ко двору дворянскому,

Бьют челом-поклоняютца: -

А сударыня-матушка!

Принимай ты дороги подарочки,

А уйми свое чадо милая,

Молода Василья со дружиною!

А й рады мы платить

На всякой год по три тысячи,

На всякой год будем тебе носить

С хлебников по хлебику,

С калачников по калачику,

С молодиц по венешное,

С девиц повалешное5),

Со всех людей со ремесленых,

Опричь попов и дьяконов.-

Втапоры матера-вдова Амелфа Тимофевна

Посылала девушка-чернавушка

Привести Василья со дружиною.

Пошла та девушка-чернавушка,

Бежавши-та девка запышалася,

Нелзя протти девки по улице:

Что полтеи6) по улице валяютца

Тех мужиков новогороцкиех.

Прибежала девушка-чернавушка,

Сохватала Василья за белы руки,

А стала ему росказавати:

- Мужики пришли новогороцкия,

Принесли оне дороги подарочки,

И принесли записи заручныя

Ко твоей сударыне-матушке,

К матерои-вдове Амелфе Тимофевне.-

Повела девка Василья со дружиною

На тот на широкой двор,

Привела-та их к зелену вину,

А сели оне, молодцы, во единой круг,

Выпили веть по чарочке зелена вина

Со тово урасу7) молодецкова От мужиков новгороцких.

Скричат тут робята зычным голосом:

- У мота и у пьяницы,

У млада Васютки Буславича,

Не упита, не уедено,

В красне хорошо не ухожено,

А цветнова платья не уношено,

А увечье навек залезено8)!-

И повел их Василей обедати

К матерои-вдове Амелфе Тимофеевне.

Втапоры мужики новогороцкия

Приносили Василью подарочки

Вдруг сто тысячей,

И затем у них мирова пошла,

А й мужики новогороцкия

Покорилися и сами поклонилися.



ПРИМЕЧАНИЯ


"Васька Буслаев - не выдумка, а одно из величайших и, может быть, самое значительное художественное обобщение в нашем фольклоре". Эти слова А.М. Горького - наиболее точное определение его значения. Далеко не случайно в работах крупнейших историков XIX века - С.М Соловьева и Н.И. Костомарова эта былина будет использована как исторический источник, дающий достоверные сведения о быте, нравах и обычаях средневекового Новгорода, хотя в данном случае у героя былины нет исторического прототипа, она принадлежит области художественного вымысла.


Воссоздание жизни Великого Новгорода в былине полностью соответствует имеющимся историческим сведениям, а в ряде случаев и дополняет их. Уже в первой части былины мы узнаем, что {матушка родимая} в семь лет отдала учить Василия грамоте и письму, а также {петью церковному}. По данным археологических раскопок и знаменитым берестяным грамотам теперь известно, что в древнем Новгороде читать и писать умели все слои населения - от ремесленников, купцов и бояр до простого люда. В домах горожан были найдены и звончатые гусли, и трехструнные гудки, и свирели. А обучались {четью-петью} с семи лет...


Столь же достоверны описания набора дружины, пира новгородцев и кулачного боя на Волховом мосту. Ни в одном из источников мы не найдем такого замечательного воссоздания новгородского, чисто народного праздника братчины. Так назывались пиры, устраиваемые в складчину в зимние праздники: с Николы-зимнего до первого воскресенья поста, во время которых и устраивались кулачные бои, происходившие на мосту через Волхов. Целый ряд новгородских поверий и легенд связан с этими боями.


Но бой Василия Буслаева с новогородцами - не досужая забава. Еще В.Г. Белинский подчеркнул социальную значимость образа Василия Буслаева, который "разрывает, подобно паутине, слабую ткань общественной морали".


В русском эпосе две былины воплотили "поэзию бунта" - "Илья Муромец в ссоре с Владимиром" и "Василий Буслаев". Илья Муромец поднимает в Киеве все {голи кабацкие}, а Василий Буслаев со своей {дружинушкой хороброей} бьется со всем Новгородом.


Публикуемый текст ({Сборник Кирши Данилова, ? 10}) принадлежит к числу классических произведений русского фольклора.


В.И. Калугин




1) Канун - пиво или брага, сваренные накануне праздника


2) Сыпь (сып) - доля в складчине.


3) Глуздырь - птенец.


4) Начаяться - ожидать, думать, полагать.


5) Повалешное - сбор с валька за мытье белья на плоту.


6) Полтей - тела, разрубленные пополам


7) Урас - поражение


8) Залезено - приобретено, добыто










Василий Буслаев молиться ездил



Под славным великим Новым-городом,

По славному озеру по Илменю,

Плавает-поплавает серь селезень,

Как бы ярой гоголь поныривает,

А плавает-поплавает червлен карабль

Как бы молода Василья Буславьевича,

А й молода Василья со ево дружиною хоробраю,

Тритцать удалых молодцов:

Костя Никитин корму держит,

Малинкой Потаня на носу стоит,

А Василе-ет по караблю похаживает,

Таковы слова поговаривает:

- Свет моя дружина хоробрая,

Тритцать удалых добрых молодцов!

Ставте карабль поперек Ильменя,

Приставайте, молодцы, ко Нову городу! -

А й тычками к берегу притыкалися,

Сходни бросали на крутой бережок,

Походил тут Василеи

Ко своему он двору дворянскому,

И за ним идут дружинушка хоробрая,

Толко караулы оставили.

Приходит Василеи Буслаевичь

Ко своему двору дворянскому,

Ко своей сударыне-матушке,

Матерои-вдове Амелфе Тимофеевне,

Как вьюн, около ея убиваетца,

Просит благословение великое:

- А свет ты, моя сударыня-матушка,

Матера-вдова Амелфа Тимофеевна!

Дай мне благословение великое -

Итти мне, Василью, в Ерусалим-град

Со своею дружиною хоробраю,

Мне-ка господу помолитися,

Святой святыни приложитися,

Во Ердане-реке искупатися.-

Что взговорит матера-вдова,

Матера Амелфа Тимофеевна:

- Гои еси ты, мое чадо милая,

Молоды Василеи Буслаевичь!

То коли ты пойдешь на добрыя дела,

Тебе дам бласловение великое,

То коли ты, дитя, на розбои пойдешь,

И не дам бласловение великова,

А й не носи Василья, сыра земля! -

Камень от огня разгораетца,

А булат от жару растопляетца,

Материна сердце распусщаетца,

И дает она много свинцу-пороху,

И дает Василью запасы хлебныи,

И дает оружье долгомерное:

- Побереги ты, Василеи, буину голову свою! -

Скоро молодцы собираютца

И с матерой-вдовой прощаютца.

Походили оне на червлен карабль,

Подымали тонки парусы полотняныи,

Побежали по озеру Илменю.

Бегут оне уж сутки-другия,

А бегут уже неделю-другую,

Встречю им гости карабелщики:

- Здравствуй, Василеи Буслаевичь!

Куда, молодец, поизвольил погулять? -

Отвечает Василеи Буслаевичь:

- Гои еси вы, гости карабелщики!

А мое-та веть гулянье неохотное:

Смолода бита, много граблена,

Под старость надо душа спасти.

А скажите вы, молодцы, мне прямова путя

Ко святому граду Иерусалиму.-

Отвечают ему гости карабелщики:

- А й гои еси, Василеи Буслаевичь!

Прямым путем в Ерусалим-град

Бежать семь недель,

А околнои дорогой - полтора года:

На славном море Каспицкием,

На том острову на Куминскием

Стоит застава крепкая,

Стоят атаманы казачия,

Немного-немало их - три тысячи;

Грабят бусы-галеры1),

Разбивают червлены карабли.-

Говорит тут Василеи Буслаевичь:

- А не верую я, Васюнка, ни в сон ни в чох,

А й верую в свои червленой вяз.

А беги-ка-тя, ребята, вы прямым путем! -

И завидел Василеи гору высокую,

Приставал скоро ко круту берегу,

Проходил-су Василеи сын Буслаевичь

На ту ли гору Сорочинскую,

А за ним летят дружина хоробрая.

Будет Василеи к полугоре.

Тут лежит пуста голова,

Пуста голова - человечья кость.

Пнул Василеи тое голову з дороги прочь,

Провещитца пуста голова человеческая:

- Гои еси ты, Василеи Буславьевич!

Ты к чему меня, голову, побрасоваешь?

Я, молодец, не хуже тебя был,

Умею я, молодец, волятися

А на той горе Сорочинския.

Где лежит пуста голова,

Пуста голова молодецкая,

И лежать будет голове Васильевой! -

Плюнул Василеи, прочь пошол:

- Али, голова, в тебе враг говорит,

Или нечистой дух! -

Пошол на гору высокую,

На самой сопки тут камень стоит,

В вышину три сажени печатныя,

А й через ево толка топор подать,

В далину три аршина с четвертью.

И в том-та подпись надписана:

"А хто-де станет у каменя тешитца,

А й тешитца-забавлятися,

Вдоль скокать по каменю,-

Сломить будет буину голову".

Василеи тому не верует,

Приходил со дружиною хоробрую,

Стали молодцы забавлятися,

Поперек тово каменю поскакивати,

А вдол-та ево не смеют скакать.

Пошли со горы Сорочинския,

Сходят оне на червлен карабль.

Подымали тонки парусы полотняны.

Побежали по морю Каспицкому,

На ту на заставу карабелную,

Где-та стоят казаки-разбойники,

А стары атаманы казачия.

На пристани их стоят сто человек,

А й молоды Василеи на пристан стань,

Сходни бросали на крут бережок,

И скочил-та Буслаи на крут бережок,

Червленым вязом попираетца,

Тут караулыники, удалы добры молодцы,

Все на карауле испужалися,

Много ево не дожидаютца,

Побежали с пристани карабелныя

К тем атаманам казачиям,

Атаманы сидят не дивуютца,

Сами говорят таково слово:

- Стоим мы на острову тритцат лет,

Не видали страху великова,

Это-де идет Василеи Буславьевичь:

Знать-де полетка соколиная,

Видеть-де поступка молодецкая! -

Пошахал-та Василеи со дружиною,

Где стоят атаманы казачия.

Пришли оне, стали во единой круг,

Тут Василеи им поклоняетца,

Сам говорит таково слово:

- Вздравствуите, атаманы казачия!

А скажите вы мне прямова путя

Ко святому граду Иерусалиму.-

Говорят атаманы казачия:

- Гои еси, Василеи Буслаевичь!

Милости тебе просим за единой стол хлеба кушати

Втапоры Василеи не ослушался,

Садился с ними за единой стол.

Наливали ему чару зелена вина в полтора ведра

Принимает Василеи единой рукой

И выпил чару единым духом,

И толко атаманы тому дивуютца,

А сами не могут и по полуведру пить.

И хлеба с солью откушали,

Збираетца Василеи Буслаевичь

На свои червлен карабль,

Дают ему атаманы казачия подарки свои:

Первую мису чиста серебра

И другую - красна золота,

Третью - скатнова земчюга.

За то Василеи благодарит и кланеетца,

Просит у них до Ерусалима провожатова.

Тут атаманы Василью не отказовали,

Дали ему молодца провожатова,

И сами с ним прощалися.

Собрался Василеи на свои червлен корабль

Со своею дружиною хоробраю,

Подымали тонки парусы полотняныи.

Побежали по морю Каспицкому,

Будут оне во Ердань-реке,

Бросали якори крепкия,

Сходни бросали на крут бережок.

Походил тут Василеи Буслаевичь

Со своею дружиною хороброю в Ерусалим-град,

Пришол во церкву соборную,

Служил обедни за здравие матушки

И за себя, Василья Буславьевича,

И обедню с понафидою служил

По родимом своем батюшке

И по всему роду своему.

На другой день служил обедни с молебнами

Про удалых добрых молодцов,

Что смолоду бито, много граблено.

И ко святой святыни приложился он,

И в Ердане-реке искупался,

И расплатился Василеи с попами и с дьяконами,

И которыя старцы при церкви живут -

Дает золотой казны не считаючи,

И походит Василеи ко дружине из Ерусалима

На свои червлен карабль.

Втапоры ево дружина хоробрая

Купалися во Ердане-реке,

Приходила к ним баба залесная,

Говорила таково слово:

- Почто вы купаетесь во Ердань-реке?

А некому купатися, опричь Василья Буславьевича,

Во Ердане-реке крестился

Сам господь Иисус Христос;

Потерять ево вам будет,

Болшова атамана Василья Буславьевича.-

И оне говорят таково слово:

- Наш Василеи тому не верует,

Ни в сон ни в чох.-

И мало время поизоидучи,

Пришол Василеи ко дружине своей,

Приказал выводить карабль из усья Ердань-реки.

Поднели тонки парусы полотняны,

Побежали по морю Каспицкому,

Приставали у острова Куминскова,

Приходили тут атаманы казачия

И стоят все на пристани карабельныя.

А й выскочил Василеи Буслаевичь

Из своего червленаго карабля,

Поклонились ему атаманы казачия:

- Здравствуй, Василеи Буслаевичь!

Здорово ли съездил в Ерусалим-град? -

Много Василеи не баит с ними,

Подал писмо в руку им,

Что много трудов за их положил:

Служил обедни с молебнами за их, молодцов.

Втапоры атаманы казачия звали Василья обедати,

И он не пошол к ним,

Прощался со всеми теми атаманы казачими,

Подымали тонки парусы полотняныя,

Побежали по морю Каспицкому к Нову-городу.

А й едут неделю споряду,

А й едут уже другую,

И завидел Василеи гору высокую Сорочинскую,

Захотелось Василью на горе побывать.

Приставали к той Сорочинскои горе.

Сходни бросали на ту гору,

Пошол Василеи со дружиною,

И будет он в полгоры,

И на пути лежит пуста голова, человечья кость,

Пнул Василеи тое голову з дороги прочь,

Провещитца пуста голова:

- Гои еси ты, Василеи Буслаевичь!

К чему меня, голову, попиноваешь

И к чему побрасоваешь?

Я, молодец, не хуже тебя был,

Да умею валятися на той горе Сорочинские.

Где лежит пуста голова,

Лежать будет и Васильевой голове! -

Плюнул Василеи, прочь пошел.

Взашел на гору высокую,

На ту гору Сорочинскую,

Где стоит высокой камень,

В вышину три сажени печатныя,

А через ево толко топором подать,

В долину - три аршина с четвертью,

И в том-та подпись подписана:

"А хто-де у каменя станет тешитца,

А й тешитца-забавлятися,

Вдоль скакать по каменю,-

Сломить будет буину голову".

Василеи тому не верует,

Стал со дружиною тешитца и забавлятися,

Поперек каменю поскаковати;

Захотелось Василью вдоль скакать,

Разбежался, скочил вдоль по каменю -

И не доскочил толко четверти

И тут убился под каменей.

Где лежит пуста голова,

Там Василья схоронили.

Побежали дружина с той Сорочинскои горы

На свои червлен карабль,

Подымали тонки парусы, полотняныя,

Побежали ко Нову-городу,

И будут у Нова-города,

Бросали с носу якорь и с кормы другой,

Чтобы крепок стоял и не шатался он,

Пошли к матерои-вдове, к Амелфе Тимофеевне,

Пришли и поклонилися все,

Писмо в руки подали.

Прочитала писмо матера-вдова, сама заплакала,

Говорила таковы слова:

- Гои вы еси, удалы добры молодцы!

У меня ныне вам делать нечево,

Подите в подвалы глубокия,

Берите золотой казны не считаючи.-

Повела их девушка-чернавушка

К тем подвалам глубокиям,

Брали оне казны по малу числу,

Пришли оне к матерои-вдове,

Взговорили таковы слова:

- Спасибо, матушка Амелфа Тимофевна,

Что поила-кормила,

Обувала и одевала добрых молодцов! -

Втапоры матера-вдова Амелфа Тимофеевна

Приказала наливать по чаре зелена вина,

Подносит девушка-чернавушка

Тем удалым добрым молодцам,

А й выпили оне, сами поклонилися,

И пошли добры молодцы, кому куды захотелося.




ПРИМЕЧАНИЯ


"Василий Буслаев молиться ездил" - второй из известных былинных сюжетов о новгородском богатыре, не менее оригинальный и характерный. Если в первой былине Василий Буслаев бьется об заклад со всем Новгородом, то во второй он вступает в поединок с самим Роком. Обе былины - "Василий Буслаев и мужики новгородские" и "Василий Буслаев молиться ездил" образуют единый и завершенный цикл, повествующий о герое от рождения и до смерти. Это единственная завершенная былинная "биография". Вполне логично предположить, что существовали и другие былинные сюжеты о Василии Буслаеве. Новгородские {ушкуйники} совершали свои дерзкие набеги от Балтийского и Черного до Белого и Каспийского морей, была среди них и {дружинушка хоробрая}, подобная той, что у Василия Буслаева,- в этом нет сомнения. Само признание его - {смолода бита, много граблена} - говорит о таких походах. Но никаких следов других былин - ни одного фрагмента или сюжета - не сохранилось.


Василий Буслаев отправляется {душа спасти}, но при этом звучат и другие слова: {а мое-та веть гулянье неохотное}. Он просит у матери {благословение великое}, проходит весь традиционный путь паломников (правда, идет не по Днепру, а по Волге - путем не столько паломников, сколько ушкуйников), но при этом менее всего напоминает благочестивого калику или раскаявшегося грешника.


Весь смысл былины заключается в этом контрасте, в двойном прочтении поступков героя. Даже отправляясь на богомолье, замаливать свои грехи, Василий Буслаев остается все тем же бунтарем. Но только теперь он вступает в единоборство с Судьбой, бросает вызов зловещему пророчеству {пустой головы}, предрекающей ему смерть.


Я не верую, Васюнка, ни в сон ни в чох,

А й верую в свои червленой вяз,-


вот его "символ веры", с которой новгородский богатырь отправляется {святой святыни приложитися}.


Текст былины публикуется по изданию: {Сборник Кирши Данилова, ? 19}.



В.И. Калугин





на главную | моя полка | | Русские былины |     цвет текста   цвет фона   размер шрифта   сохранить книгу

Текст книги загружен, загружаются изображения
Всего проголосовало: 7
Средний рейтинг 3.9 из 5



Оцените эту книгу