Сергей Кусков

Золотая планета. Тетралогия

Название: Золотая планета. Тетралогия

Автор: Кусков Сергей

Жанр: Боевая фантастика, Космическая фантастика

Серия: Золотая планета 1-4

Страниц: 1600

Год: 2014

Формат: fb2

АННОТАЦИЯ

XXV век. Венера, космическая империя, блистательная держава, корабли которой держат в страхе весь мир. Планета, где под слоем адской атмосферы процветают многолюдные города, а в недрах располагаются шахты и перерабатывающие заводы, «кормящие» истощённую Землю. Гниющее государство с полуфеодальной монархической формой правления, где всем заведуют сто аристократических семей и где правительница – всего лишь марионетка в их руках. И задача талантливого юноши – выжить и не сломаться в борьбе с Системой. А заодно найти себя, свой путь в жизни. Ведь ему неведомо, что он – мод, генетически модифицированный человек, обладающий фантастическими способностями. Да ещё и кандидат в наследники престола – продукт отчаянного эксперимента загнанной кланами в угол королевы…

1. Пасынок судьбы

2. Игрушки для императоров: Лестница в небо

3. Игрушки для императоров: Прекрасный Новый мир

4. Телохранитель ее величества: Точка невозврата

Сергей Анатольевич Кусков

Золотая планета. Тетралогия

Пасынок судьбы

ПРОЛОГ

– Ваше величество! Время! – выскочил наперерез пресс-секретарь – молодой парнишка из небогатого и не слишком знатного рода, но очень уж старательный. Эта должность для него – подарок судьбы, большего ему в жизни не добиться. Осознавая это, он кровью и потом отрабатывал свой хлеб.

– Мы уже начали волноваться!.. Вы не забыли, пресс-конференция по поводу теракта в марсианском квартале? А всего через полтора часа приём нового китайского посла!..

Она прошествовала мимо, направляясь к комнатам, обозначенным на козырьке её визора как туалеты. Пресс-секретарь и охрана засеменили следом.

– Надо сделать заявление о том, что… – паренёк на ходу достал лист из папки и пробежал его глазами, – что власть берёт на себя…

– Не сейчас, Марко, – оборвала его она, останавливаясь возле двери. Два ангела тут же юркнули внутрь, всё внимательно осмотреть. Хотя весь этаж был заранее оцеплен и проверен, предосторожность никогда не помешает. – Займи прессу ещё на полчаса. Мне надо прийти в себя.

– Конечно, ваше величество. Как пожелаете… – быстро закивал юноша, делая шаг назад.

Лицо его выражало крайнее неодобрение. Он и так уже в течение часа вешал прессе лапшу. Они выбились из всех возможных протоколов с этой долбаной больницей, придётся отменить кое-какие запланированные ранее мероприятия, а такие вещи на уровне монархини расписываются на месяцы вперёд. Каждое из них невероятно важно, и разгребать это придётся ему, подставляясь под удар лоббистов, проталкивающих королеве те или иные вопросы.

Но ей было плевать. Для того она и держала Марко – отдуваться. А сейчас действительно нужно привести себя в порядок. Причём не столько внешне, сколько внутренне.

Войдя в туалетную комнату, она открыла кран, несколько раз плеснула воды в лицо, после чего уставилась на своё отражение.

Да, сдала она за последнее время, сильно сдала. Не фатально, конечно, пока сойдёт и так. Немного поправить грим да подвести глаза.

– Елена, визажиста сюда. Распорядись, – бросила она, не оборачиваясь, безмолвно стоящей позади начальнице охраны и давней подруге.

– Ты в порядке, Лей? – участливо спросила та, шагнув к ней.

– Да. Оставьте меня ненадолго.

По знаку Гарсия обе телохранительницы бесшумно скользнули в коридор. Сама Елена, неодобрительно и лаконично вздохнув, последовала за ними.

– Да подходит, сеньор граф! По всем параметрам.

– Наконец. Долго ты… – недовольно фыркнул тот, кого назвали графом.

– Так база данных-то чужая. Они тут сами себе ноги переломают, где уж мне быстро нужное отыскать!

Взглянув на изображение вслед за шефом, он с неким ехидством в голосе спросил:

– Не смущает ли вас, ваша светлость, её… немного экзотическое прошлое?

– Первый срок? – Его светлость хмыкнул. – Мне кажется, именно такая нам и нужна. Сильная. Решительная. Пробивная. И чтобы было за что зацепить. Чтобы боялась, что мы передумаем. Стелилась перед нами, но шла по жизни напролом. За нашими спинами…

– Ты посмотри на её глаза, – кивнул он на визорnote 1 . – Это глаза хищницы, львицы. Пусть сейчас ей плохо и на многое наплевать, но она не сдаётся, не опускает руки. И того, что у неё осталось, никому ни за что не отнять.

– Львицы не занимаются незаконной проституцией в самом центре Красного квартала, сеньор. Это прерогатива забитых европеек, нищих американок или нелегалов с Востока. Тем нечего терять, максимум, что им грозит, – депортация. А она – чистокровная венерианка, хотя и из русского сектораnote 2 .

– Ничего ты не понимаешь в людях! – подвёл итог граф, после чего поднёс к губам браслет. – Сеньор комиссар, проводите к задержанной.

Женщина подняла глаза. Вслед за охраной в допросную вошёл высокий длинноволосый человек в строгом лощёном костюме, уверенный в себе, и невысокий человечек с «заезженным» лицом, с виртуальной папкой-планшеткой в руках. Это ещё кто?

О втором можно было сказать с уверенностью – личный секретарь. Слишком уж рабочее, сосредоточенное выражение лица. К тому же неброская внешность, соответствующая статусу. Однако первый выделялся. Как внешностью, так манерой держаться: ни дать ни взять – князь Вселенной, а всё вокруг в лучшем случае подданные. Блескучий, хорошо скроенный дорогой костюм, неброский, но и не символизирующий что-то вроде: «Смотрите, мой хозяин – аристократ в энном поколении! Он купит всех, если захочет!» Ей на подобный и за целый год не заработать, даже если её возьмут на полную ставку в «Рай» или «Остров Малибу». Что уж говорить о Красном квартале?

– Стефания Шимановская, 2403 года рождения, Новая Самара, русский сектор. Окончила базовый уровень подготовки, средняя школа номер сто восемнадцать, Любинский район сектора, поселок Рудный, где и проживала до семнадцати лет с родителями. Иного образования нет.

Первый привод за незаконную проституцию 4 июля 2420 года там же, Рудный. Итог: предупреждение и административный штраф. Впервые оступившихся законы её величества щадят… – прокомментировал он, понизив голос.

Женщина продолжала сидеть с отрешённым видом, но последние слова её явно зацепили.

– Далее, не вняв намёку, второй привод. В ноябре, всего через полгода, но уже в Самаре. – Он сделал паузу, подавляя её молчанием.

– Вина не доказана за отсутствием состава преступления. И тут же третий привод, ещё через девять месяцев. Сопротивление при задержании, грубость с сотрудниками гвардии…

Его глаза смеялись. Так всё и было. Женщина заметно ссутулилась. Лощёный франт бил метко, прицельно и в совершенстве знал её биографию.

– Полгода условно. Вновь невероятно щадящее наказание. Не правда ли, Стефания? – Мужчина вяло рассмеялся. – Не знаю, чего тебе это стоило. У вас там, в русской зоне, чёрт ногу сломит от коррупции, но приговор суда есть приговор суда. Итак, продолжим…

– …Полностью исчерпав себя и потратив все сбережения в Самаре, перебралась в Санта-Розу. Здесь тоже не повезло: в течение месяца два залёта. Ты что, местному авторитету не отстёгивала, с чего тебя так шуганули? Или нужным людям не дала? Два раза за месяц! Вроде на полную дуру не похожа, Стефания? А?

Женщина скривилась, невозмутимый минуту назад вид растаял, как снег. Нет, перед ним сидела не матёрая уголовница, а неопытная провинциальная дурочка, запутавшаяся в собственных поступках.

– Скорее подстава, – озвучил высокий мысль вслух. – Поскольку дело было закрыто за отсутствием, как и в Самаре, могу лишь предположить, что гвардейцы пожалели бедную девочку, вышвырнутую жизнью на помойку, уже имеющую весь необходимый багаж до следующего залета лет на пять…

…И наконец, Альфа. Столица. Очередная провинциальная шлюха, приехавшая покорять вершины.

– Ты что, родная, совсем охренела? Красный квартал! Рай для шизофреников-извращенцев со всей Солнечной системы! Стефания, как можно так низко пасть?! Не могла найти что-нибудь поприличнее?! Да в Альфе каждая вторая подрабатывает твоим ремеслом! Здесь Мекка для озабоченных со всей Земли! Сколько мест? Сколько улиц? Районов, кварталов? А ты опустилась до притона! Бомжатника! Самой-то не стыдно?

– В других местах платить надо за место! – огрызнулась наконец Стефания, выпалив ответ прямо в лицо франту. – Сразу и много! А Барон согласился на поруки взять, в рассрочку! Чтобы вернула, когда заработаю!

– Да если б у меня были эти сраные двести империалов, разве я пошла бы к этой узкоглазой сволочи? Вы тут в столице совсем охренели! Слишком много своим ребяткам позволяете за место брать! Только на бумаге «профессия, защищаемая законом, основа туристического бизнеса…»! А на деле как драли нас братки, так и дерут! Только с гвардией делятся! Свободная профессия, тьфу, мать вашу! – Она, не стесняясь, плюнула на пол.

– Чего ж ты другой-то профессии не обучилась? – ядовито хмыкнул мужчина. – Работала бы сейчас кем-нибудь посолиднее, замуж вышла?

– «Посолиднее»? Это что, продавщицей в супермаркете? А, поняла! Оператором шахтных установок! Зашибись профессия!

Мужчина пожал плечами. Сам он в юности работал простым бухгалтером и не разделял подобный взгляд на специализацию.

– Только у нас в Рудном работать негде больше! С теми сраными баллами, которые даёт ваша сраная школа, даже в самый сраный вуз Самары не поступить! А о грантах и мечтать не приходится!

– Так ты, значит, выживала, как могла. М-да, бедная девочка! Как жаль, весь мир против неё… – Голос мужчины просто источал ехидство. – А вполне официально приехать, купить лицензию, отстёгивать налог – этого, значит, ваша школа дать не может? Наверное, в ней не говорят о венерианских законах, о том, что делать можно, что нельзя и что можно, когда нельзя? Ах, какая плохая школа! Надо сказать министру образования, пусть туда инспекцию пошлёт, а то мы тут не знаем, что в провинциях творится.

– Слышь, начальник, хорош комедию ломать! Говори, зачем пришёл, или проваливай. Я ж вижу, что не из гвардии! Чего припёрся? Мораль читать или лекцию по юриспруденции?

– А зачем мне говорить? Я, может, хочу тебе предложить со дна выбраться, а ты сама этого не желаешь? Я тебя из тюрьмы вытащу, а ты по старой дорожке пойдёшь? – Он усмехнулся. – Пойдёшь или не пойдёшь, Стефания?

– Видала я твою… свободу знаешь где! И твою… лицензию! И всех… вас!

– Вот-вот, именно это я и хотел услышать. Полное психологическое неприятие, равнодушие к себе и судьбе. Тебе просто наплевать, что будет дальше, да? Ты согласна жить и в тюрьме, потому что жизнь вне её свободой не считаешь!

– Пошёл ты!

– Знаешь, я бы на твоём месте просто спился. Да-да, именно спился! Всего-то за пару лет, – заговорил он с сочувствием в голосе. Женщина недоумённо подняла глаза. Уж сочувствия она никак не ожидала. – Ты же живёшь дальше. Пусть не в ладах с законом, на который тебе плевать, но не опустилась до уровня овоща, когда утешение можно найти только в водке.

Водке? Он – русский? Шальная мысль уцепилась за фразу. Местные, даже местные русские, водку почти не употребляют, предпочитая более слабые напитки. Она присмотрелась внимательнее. Да, и черты лица, и лёгкий НАСТОЯЩИЙ русский акцент (в отличие от акцента венерианской русской зоны) говорили, что он – представитель далёкой родины её предков. То есть не потомственный венерианский аристократ, как она посчитала вначале, а богатый иностранец. Но с ОЧЕНЬ хорошим испанским выговором!

Стоп, кажется, она где-то видела лицо. Где? В СМИ? Но где именно? Эх, жаль, она не интересуется политикой и не смотрит новости. Это что-то слишком знакомое, она должна вспомнить его…

– После такой аварии, случись подобное со мной, я бы не смог жить дальше, – без тени насмешки развивал тему высокий. – Так что я горжусь тобой, моя девочка! Горжусь, что ты ещё держишься. – Он подошёл, снова сел на стол и взял в руки её ладонь. Она смотрела на всё это обалдевшими глазами, шизея от резкой перемены. – И только поэтому я предложу тебе то, что хочу предложить.

– Что?.. – выскочило у неё. Недоумённо и… Жалко.

– Операцию. И ребёнка. Это будет не твой ребёнок, но ты сможешь его выносить, родить и нормально воспитывать.

– Мне не нужны чужие дети, понятно?! – закричала она. – Я не хочу быть суррогатной! – Она выдернула руку, оттолкнула мужчину и отскочила в сторону. Глаза её застилали слезы. – Я хочу стать нормальной, настоящей!

– Я не бог, вернуть то, что ты потеряла при аварии, не в моих силах, – спокойно и бесстрастно чеканил мужчина. – И я не благотворительный фонд, чтобы спонсировать сложнейшую генетическую операцию вместо него. Извини. – Он развёл руками. – Конечно, ты можешь накопить денег и сама сделать её за свой счёт, благо нет в мире ничего невозможного. И родить нормального ребёнка, своего, кровь от крови, плоть от плоти… Когда выйдешь на свободу, конечно!

Стефания разрыдалась в голос. Да, он знал, куда бить, этот лощёный русский! И досконально знал её биографию даже лучше её самой.

Авария. Он знает про неё АБСОЛЮТНО всё. И ей нечего возразить, чёрт возьми!

Она и правда пошла в этот прибыльный, но нелегальный бизнес только потому, что хотела быстро заработать на операцию. Потому что в мире, конечно, всё и возможно, но стоят подобные услуги невероятно дорого. Не по карману дочери погибшего шахтера из Горного. А работая легально, больше половины приходится отдавать «дядям» – налоговой, профконтролирующей и медицинской службам, гвардейцам и, конечно, крыше. С лицензией она бы заработала нужную сумму лишь годам эдак к пятидесяти.

Потом была неудача в Самаре. Да, она откупилась, потратив всё, что успела накопить, всё те жалкие центаво. Получила всего лишь предупреждение. Последнее. После чего, попадись она ещё раз, сразу впаяют срок без разговоров.

Тогда она решила попытать счастья на «имперской» территории, в Санта-Розе. Тамошние расценки выгодно отличались от «беспредельной» Самары, а уровень контроля над криминалом оказался существенно выше. Коренная нация, что с неё возьмёшь!

– Думай, Стефания, думай, – давил светловолосый. Он не настаивал, не убеждал. Он просто требовал ответа.

Не согласна? Что ж, до свидания! Найдёт другую. – Я могу дать тебе Шанс. Дать тебе ребёнка. Ничего не потребовав взамен. Даже буду помогать, ведь ребёнок – это слишком большая ответственность и слишком большие затраты для дочери шахтера без специальности и опыта нормальной работы.

– А потом заберёте? Когда подрастёт? – шмыгнула она, пытаясь снова не расплакаться. Всё, она в его власти, и сама это поняла.

– Нет. Это будет твой сын, и только твой.

– Сын?

– Да. Мальчик. Ты будешь воспитывать его так, как посчитаешь нужным, говорить то, что посчитаешь нужным. Может, он и не будет похож на тебя, но это шанс, согласись?

– Что от меня требуется?

– Во-первых, никакой… прежней работы. Официально или неофициально, даже просто подработок. Я знаю, в местном обществе поход «налево» за хорошую оплату сильно не осуждается. Дикая страна, дикие нравы! Но не мне судить. Это – главное условие.

– Я согласна! – торопливо пискнула женщина, будто опасаясь, что он передумает.

– Далее, воспитывать ребёнка одной очень накладно, даже с господдержкой… – спокойно и размеренно продолжал мужчина. – Потому тебе будут помогать материально. В достаточной мере, чтобы вы не скатились к нищете, но в недостаточной, чтобы на них можно было вести иждевенческое существование. – Он вперил в женщину жёсткий, колючий, пронизывающий взгляд. – Так что работать тебе всё же придётся. И крутиться. Выживать.

– Понимаю.

– Естественно, никаких вредных привычек, пристрастий и тому подобного. Никаких пьяных хахалей среди ночи, дебошей… Ты поняла, о чём я?

– Занимайся им так, чтобы он не чувствовал ненужности или бесполезности. Одари заботой и любовью. Он для тебя – всё.

Я прикрываю тебя и плачу за то, чтобы ты была хорошей матерью. Вырастила достойного человека. Больше, в принципе, ничего. Но если вдруг не будешь с этой работой справляться… Сама понимаешь, я могу быть и жестоким!

– И последнее: он ничего не должен знать о нашем соглашении. Для него ты – мать. Ты, и только ты. Всё ясно?

– Спасибо… – У Стефании отлегло от сердца. О таком подарке судьбы она не могла и мечтать. Действительно, что значат эти чёртовы гены, да ещё реплицированные искусственно, по сравнению со всем остальным, предложенным этим человеком?

– Рад, что мы пришли к взаимопониманию! – Он кивнул жестом эдакого повелителя мира. Женщина съёжилась. – Жан, занимайся документами. Как всё оформишь, доложи.

Затем, не слушая ответа секретаря, развернулся и быстро вышел из кабинета. Наверное, у него ещё много дел. У таких людей всегда много дел. Лишь на пороге обернулся и бегло бросил:

– Да, Стефания, и никаких польских или русских имен. Это тоже условие.

…Когда её, не помнящую себя от счастья и пытающуюся в полной мере осознать, что же с нею только что произошло, охрана вела назад в камеру, она вдруг вспомнила, где видела этого русского. От неожиданности Стефания даже споткнулась, за что получила тычок и нервный окрик гвардейца:

– Ну, ты, аккуратнее там, стерва!

Но было не до охраны. Господин Козлов. Граф Сергей Козлов, финансовый гений и автор современного венерианского экономического чуда, благодаря которому их страна который год на подъёме. Бывший муж и фаворит её величества королевы, отец обоих её детей. Эта сучка просто обожает ядрёный перепих, об этом знает вся планета. Однако рожает только от него.

– Лицом к стене! Ноги на ширине плеч! – раздалось откуда-то сзади, но как будто в другом измерении.

Часть первая

НЕУДАЧНИК

Глава 1

ЛОТЕРЕЙНЫЙ НЕУДАЧНИК

– Хуанито, пойми, ты можешь стать кем угодно! Я смотрел твои тесты – и гуманитарные, и точные дисциплины тебе даются с лёту! Поступай куда хочешь, все дороги твои! Хоть в Венерианский государственный, хоть в Академию экономики, хоть в Высшую школу управления! Да если возьмёшься за ум, через пять лет я, возможно, буду называть тебя «сеньор Шимановский» и скромно тупить глаза! Ты что, не понимаешь этого? У тебя есть способности, сынок! Почему ради сиюминутного юношеского максимализма ты приносишь в жертву своё будущее?

– Дон Алехандро, можно я пойду? – устало вздохнул я. Спорить не хотелось.

– Сиди, я тебя не отпускаю! – Куратор заходил взад-вперёд по кабинету. Низенький седовласый мужчина с проплешиной на темечке, не молодой, но ещё не старый, по-другому охарактеризовать его возраст я почему-то не могу. – Да пойми ты! Если забросишь учиться, если тебя «уйдут», это будет означать, что они победили! Борись! Борись, мальчик! Держись! Не губи своё будущее из-за богатеньких сволочей!

– А зачем? Для чего, дон Алехандро? – вспылил я. Меня наконец достал этот получасовой бессмысленный разговор, переливание из пустого в порожнее. – Вы говорите, выучиться? Хорошо, я закончу школу. Поступлю в престижный университет. Предположим!  – уточнил я, поднимая вверх палец. – Опять же по гранту – денег у меня нет. Допустим даже, мне дадут его закончить. И что тогда? Кем я буду? Менеджером? А такие, как Толстый, станут старшими менеджерами! Потому что туда их пропихнут родители сразу, по знакомству! Я буду вкалывать, пахать как вол, а они – сидеть на заднице, ничего не делать и вовсю пользоваться продуктами моего труда, получая за это бонусы и премии себе ! Стать инженером? А он станет главным инженером! Ведь главному инженеру не нужны мозги, ему нужен в подчинении грамотный инженер, чтобы быть на хорошем счету! Кем ещё стать? Экономистом? Юристом? А он станет начальником отдела! Журналистом? А он – главным редактором! Причём сразу редактором и сразу главным! – разорялся я. Прорвало. Слишком долго копил это в себе. – Я не хочу так, дон Алехандро! Сейчас эти подонки кулаками доказывают, кто здесь есть на самом деле и что такие, как я, должны лизать им задницы, если хотят учиться дальше. А потом? Сейчас я ещё могу дать сдачи, уйти, сбежать, показать свой гордый несгибаемый нрав! А потом мне придётся это делать по жизни! Иначе я мгновенно скачусь до уровня той самой помойки, на которой окажусь, если уйду сейчас, несмотря на потраченные годы и силы! Или вы думаете, это подростковая дурь? Что я испугался и сдаюсь? Это не так!

Я сруливаю не потому, что боюсь. Я сруливаю потому, что сейчас я ещё могу найти какую-то свою дорогу в жизни. А если не уйду, попаду в западню, и случится катастрофа, из которой никогда не выберусь. До свидания, сеньор куратор! – Я привстал, собираясь выйти из кабинета, но меня настиг громовой раскат его голоса:

– Сядь, я сказал!

Мой зад бессильно опустился на стул. Слушаться учителей, беспрекословно подчиняться – в этой школе одно из базовых правил, въевшихся в кровь с первых дней обучения. За непослушание тут запросто выгонят хоть платника, хоть титуляра.

– Сосунок! Неужели ты веришь, что действительно найдёшь что-то в этой грёбаной жизни? Место, где ни перед кем не надо будет пресмыкаться?

Он во весь голос расхохотался. Я поёжился. Стало вдруг не по себе от его взгляда, от смеха.

– Поверь мне, старику, горбатившемуся в этом дерьме под названием «жизнь» не один десяток лет! Такого места нет! Не существует! Точнее, оно есть, но, чтобы туда попасть, ты должен родиться как минимум в семье Феррейра! То есть быть ОЧЕНЬ богатым человеком! В любом ином случае тебе придется лизать и пресмыкаться! В любой сфере, от частного бизнеса до королевских войск!

Я опустил голову. Конечно, дон Алехандро прав. То, что я делаю, – дурь. Обычная подростковая дурь. Но почему я, понимая это, иду на принцип, против себя? Почему не могу остановиться, согласиться и перестать выкаблучиваться? Максимализм?

– Знаешь, из твоего разговора возникло ощущение, что тебе не восемнадцать, а как минимум двадцать пять, – хмыкнул куратор, читая мою душу, как раскрытую книгу. – Как минимум, хотя до подобных выводов многие не доходят и к сорока. Это тебе плюс. Но вот оружие ты себе выбрал… откровенно дурацкое!

– Да, наш мир несправедлив. Да, богатеньким живётся несказанно легче. Да, нам всем приходится продираться через колючие кусты там, где они наймут рабочих, которые проложат им прямую дорогу. Но!!!

Он снова замолчал, делая театральную паузу. Да, он – куратор, у него работа такая – воспитывать. А без актёрских навыков достучаться до нас, оболтусов, практически невозможно. Вот только найдёт ли он в моём случае правильные слова?

– Вот ты говоришь о рабстве, вечном рабстве у системы, контролирующей всю нашу жизнь. Пусть так. Так что, теперь спиться? Ах, как нам плохо! Бедным и несчастным, которым не дают дорогу! Хорошую работу, шоколадные условия жизни! А ты что, думал получить всё на халяву? Задаром? Появились трудности – и лапки кверху? «Всё, сдаюсь, сеньор куратор! Не хочу прогибаться! Я лучше сдохну, лежа под шлюзом аэрационной шахты, грязный и вонючий, оборванный, с бутылкой дешёвого пойла в руке, в компании таких же неудачников! Вот это по мне! Это – моё!» Так?!!

– И ещё, ты можешь забить на учёбу, дождаться, чтобы тебя лишили гранта и вышвырнули, дело твоё. Но когда это случится, помни! Повторяй про себя, пока не зазубришь, пока это не станет девизом на всю твою оставшуюся никчёмную жизнь: «Они победили!!!»

Да, победили! Банда Кампоса и его дружков! А ты сдался, прогнулся, как последний хлюпик! Неудачник!

Учитель замолчал и отвернулся. Несколько минут царила гнетущая тишина. Он давал время осознать всё сказанное. Вообще-то я и сам это прекрасно понимал, но почему-то, когда слышишь собственные мысли из чужих уст, они действуют несколько иначе. Более действенно, что ли…

Через некоторое время дон Алехандро обернулся и спокойно, как ни в чём не бывало, сказал:

– Не ты первый, не ты последний. Всем бывает плохо. Но у тебя не возникало такой мысли, что эту жизнь можно прогнуть под себя?

– Да, именно! Прогнуть под себя! Это удаётся не всем, только самым смелым, сильным духом в первую очередь, но это возможно!

Я поднял глаза и недоверчиво хмыкнул. Дон Алехандро иронию проигнорировал.

– Такие люди есть, и, как правило, их все знают, они на виду. Потому что уникумы. Упорным трудом выкарабкиваются из этого дерьма, прогибают под себя таких, как ты говорил, старших менеджеров и начальников отделов. Становятся НАД ними! Помыкают ИМИ, и те не пикают! Знаешь почему?

– Почему?

– Потому что «начальник отдела» – это их потолок. Уровень, выше которого они не прыгнут при всем желании и богатстве папочки. А настоящую политику, настоящие судьбы мира вершат те, кто не останавливается на этом уровне и идёт выше. Кто стоит НАД всеми этими сынками, аристократами и буржуями. Ты понимаешь меня?

– Это нереально.

– Реально. Для этого требуется всего четыре условия: иметь способности, холодную голову, безграничную наглость и толику везения.

Способности у тебя есть. Голову холодной можно держать всегда, это вопрос самоконтроля. Наглость… – Куратор скривился. – С этим я тебе помочь не могу, тут уж сам.

– А везение?

– Везение? – Он присел и посмотрел мне прямо в глаза. Его взгляд, холодный и решительный, – взгляд уверенного в себе воина, а не школьного куратора. Человека, ВЕРЯЩЕГО в свою удачу и свою силу и от этого уже непобедимого. Я почувствовал, как по телу побежали мурашки.

– Верь в него! Верь в своё везение! И тогда тебе действительно повезёт!

Снова театральное молчание. Дону Алехандро с его способностями можно, наверное, было стать звездой эстрады, не выбери он стезю преподавателя. А может, так и надо? Ведь хороший преподаватель должен быть актёром?

Тем временем куратор подошёл к визору, выполняющему функцию окна, включил его и уставился вдаль на запрограммированные системой релаксации зелёные альпийские луга, уходящие в небо, то есть в потолок.

– Среди тех, кто на САМОМ верху, тоже одни «сынки» и аристократы! – вяло возразил я. – Туда не пробиться простым смертным!

– Думаешь? – не оборачиваясь, усмехнулся наставник. – Отчасти ты прав. Там много богатеньких. Но это очень, очень талантливые «сынки»! Бездарей в этом гадючнике просто сожрут, это не их уровень. К тому же ты ошибаешься.

– В чём?

– Что там одни представители знати.

– Вы можете привести пример хоть одного человека из простых людей, добравшихся до самого верха? – ехидно оскалился я.

– Кто правит нашей страной? – сухо спросил он в лоб.

– Её величество королева Лея, – не задумываясь ответил я.

– Я спросил не о том, кто царствует, а кто правит?

– Смелее! Кто правит страной? Не царствует, а правит? – давил он.

– А ведь он даже не венерианин! – продолжал куратор, не оборачиваясь. Он прекрасно чувствовал меня и спиной. – Ему и титул-то дали, лишь бы заставить замолчать некоторых старых консервативных представителей аристократии!

– Ему повезло! Оказался в нужное время в нужном месте, встретил нужного человека!..

– Везения не бывает без умения и без веры! – снова повысил голос учитель. – Я уже говорил, веры в себя и в свои умения. И без наглости.

– По-вашему, любому человеку можно стать императором? – усмехнулся я.

– Почему нет? – обернулся он.

– А почему тогда вы сами им не стали?

– Не знаю как… – Куратор обернулся и деловито пожал плечами, на губах его играла улыбка. Напряжение, витавшее в воздухе, начало спадать. – А ещё я старый неуверенный в себе маразматик. Куда мне! Мой уровень – как раз тот самый «менеджер»! Даже не старший.

– А мой? Мой уровень вы можете определить?

– Реши сам для себя. Пока я вижу слабака, испугавшегося кулаков богатеньких недоносков и наложившего в штаны. Где уж тут уровень, откуда ему взяться?

– Вы считаете, что это действительно реально? Стать правителем? – выдавил я после долгого раздумья.

– Конечно. Теоретически нет ничего невозможного. Хочешь им стать? – Дон Алехандро коварно усмехнулся.

– Я не думал об этом… – честно ответил я, опустив глаза.

– И не надо. Не ставь это самоцелью. Будь гибок, толерантен. Но всегда иди к цели, маленькой цели на большом Пути. Перешагивая через все преграды и ставя новую маленькую цель. И тогда, кто его знает, чем он закончится, твой большой Путь?

– Значит, холодность рассудка, наглость и вера в удачу? – задумчиво потянул я. И почувствовал, как глаза мои сверкнули. Желание заниматься дурью, филонить, чтоб меня выгнали, бесследно исчезло.

– Иди на занятия, император! – Куратор громко рассмеялся.

– А об этом нам сейчас поведает сеньор Шиманьски! – радостно сообщил аудитории командор. Он всегда так, если делает какую-нибудь подлость, обязательно радостно.

Вообще-то дон Ривейра не командор, а майор, это всего лишь прозвище. Но заносчивым поведением он иногда смахивает на бригадного генерала, ни больше ни меньше. За то и прозвали. А так – обычный офицер десантных войск, раненный в Северо-Африканскую кампанию и списанный на гражданскую службу за непригодностью к военной. Человек умный, к делу относящийся щепетильно, со старанием и всей серьёзностью, но невероятно скучающий по своей прежней лихой службе. И вымещающий недовольство злодейкой судьбой на нас, учениках, будто мы в чём-то виноваты.

Я вышел на «точку». Это такое специальное место для доклада. Командор обожает театральные эффекты, но, в отличие от дона Алехандро, способности к актёрскому мастерству или режиссуре у него отсутствуют напрочь. Что не мешает ему издеваться над нами, заставляя проявлять уже наши способности на «точке». Перед всей аудиторией.

За моей спиной горел экран визора, показывающий трёхмерное изображение старушки Земли, политическое устройство. Я вздохнул, опустил глаза и настроился на бой. Уж если попал под руку командору, этот тип не отстанет, пока не выжмет все соки. Армейская привычка. А у меня за последние тесты очень мало баллов (по понятной причине), и злорадствовать он будет с двойным упоением!

– Итак, сеньор Шиманьски…

– Шимановский! – автоматически поправил я, за что не был удостоен даже беглым взглядом. Мою поправку просто «не заметили».

– …Расскажите аудитории причины, по которым наша страна принципиально не подписывает конвенции «О запрете глобальных противостояний» и «О запрете бомбардировок гражданских объектов». В чём вообще суть вопроса. А то вот сеньора Долорес совершенно не представляет себе этого! А также не представляет, какие нормативные документы сопутствуют этим конвенциям, время и место их подписания.

Ага, чувак спросил дуру Долорес, высоченную смуглую сисястую куклу с дыркой в башке, через которую улетают все умные мысли, и теперь вымещается на мне. Конечно, Хулио Долорес – главный управитель коммунального хозяйства района! То есть царь и бог подкупольной жизни для почти двух миллионов человек!

Коммунальная система под слоем защитного металлопластика, отделяющего город от сумасшедших условий поверхности, а именно: вода, воздух, хладагенты и энергия – это власть, и немалая. Это распределение воздушных потоков, регенераторов, фильтров, терморегуляторов и прочего, без чего жизнь станет невыносимой.

Например, что такое плохие фильтры? Кашель, удушье, болезни? Запросто! Из-за дыр в санитарном законе можно сделать такой поток воздуха, который будет соответствовать всем нормам, вот только дышать им сможет далеко не каждый. То же и с водой, и с терморегуляцией. Каково это – жить на сковородке, когда температура в квартире плюс сорок – пятьдесят градусов? Или холод около нуля? А что, провод жидкого азота оборвался, авария на линии…

Коммунальная власть – это возможность давать избирательно блага и так же избирательно их забирать. С коммунальными боссами лучше дружить, если ты не Феррейра. А значит, быть боссом предполагает наличие знакомых. Связей, связей и ещё раз связей. А это, в свою очередь, значит, что командор никогда не сорвется на шпалу, даже если та будет нести полную ахинею. А буде она завалит контрольные тесты, её протащат на следующий уровень за уши. В отличие от меня, титуляра.

Конвенции военного сдерживания. Этот вопрос я знал, и неплохо. Вот только с командором нельзя «знать, и неплохо». Когда он не в духе, ответишь одно – спросит другое. А потом третье. И четвёртое. Пока не завалит. А это баллы. Поэтому, если не хочешь потом бегать с пеной у рта, пересдавая много-много тестов, а я не хочу, надо дать сеньору Ривейре шанс вызвериться, выпустить пар. Причём не на себе. Лучше всего поднять его любимые темы, на которые он клюнет и «раскроется». Проблема только в том, как перейти к ним незаметно, не заваливая основного ответа.

– Как все знают, Земля уже много лет истощена. На ней почти не осталось минеральных ресурсов. В основном на восемьдесят – девяносто пять процентов они выработаны, а оставшиеся находятся либо в слишком труднодоступных формах, рентабельность добычи которых очень низка, либо их контролируют страны, плотно окопавшиеся вокруг них, вставшие намертво и не дающие чужакам контроля над месторождениями. Например, Россия и Канада…

Командор кивнул. Я почувствовал эйфорию. Сейчас или я его сделаю, или он лопухнёт меня. Азарт борьбы, победа или поражение, когда всё зависит от тебя, твоего ответа, твоего старания, возбуждает. Я воспрянул духом:

– В связи с освободительными революциями в колониях и образованием Космического альянса государства Земли потеряли контроль и над поставками сырья из космоса, оказавшись в безвыходной ситуации…

Дальше я начал вносить в речь цветастые обороты, словно артист перед камерой, рассказывая в общем-то известные всем вещи. Но главное было не ЧТО, а КАК я говорю. Командор аж заслушался, сердце простого солдафона потеплело. Его задача – объяснить нам, кто и почему может на нас напасть и за что мы будем воевать, не более, и с нею он справлялся.

Суть же моей речи можно было изложить в двух словах: мы не подписываем конвенции потому, что правила игры земных держав не для нас. У нас не те экологические и географические условия и совсем иное геополитическое положение. Если они начнут бомбить друг друга, произойдёт глобальная экологическая катастрофа, которая потянет за собой все остальные – экономическую, социальную и прочие. Иначе говоря, произойдёт апокалипсис. Нас же бомбить можно сколько угодно, никакой катастрофы от этого не случится. Мы же, не будучи скованы конвенциями, можем нанести агрессору ответный удар апокалиптического масштаба. И всё. Но два слова при желании всегда можно растянуть в двадцать два.

История… Наша история занимательна, хотя ей, как истории независимого государства, чуть более ста лет. Но каких ста лет!

Пока земные державы с остервенением мутузили друг друга на всех фронтах, деля исчезающие ресурсы, теряя силы и истязая себя, имперские колонии Венеры объявили о независимости. Дело было донельзя банально: во время очередной драки за трон между прямыми наследниками почившего монарха представительница боковой ветви Веласкесов, имперской династии, провозгласила императрицей себя, любимую, а коронованного чувака на Земле – узурпатором. Провозгласила здесь, в Альфе, на Венере, в колониальном центре и будущей столице. Расчёт шёл не на борьбу за трон огромной державы, а именно на восстание. Её, местную уроженку, поддерживала местная знать, недовольная политикой Каракаса. Коренные же территории, Земля, понятия не имели, кто она такая со всеми вытекающими. Так появилось Венерианское королевство, раскинувшееся на месте четырнадцати бывших имперских колоний.

– А конвенция о гражданских объектах? – оживился «потеплевший» командор.

– Гаванские соглашения, 2324 год. Причины – недопущение тотальной гибели гражданского населения, массово сосредоточенного под купольными образованиями в колониях. Полный запрет бомбардировок специально помеченных демилитаризованных купольных зон.

Я замолчал, наблюдая за преподавателем. Дон Ривейра благополучно заглотил наживку. Ещё пара слов, и начнётся давно надоевшая всем лекция о патриотизме с пеной у рта. И стрелка с меня благополучно переведётся дальше.

– А почему мы не подписываем эту конвенцию? Мы что, хотим истребления миллионов в бессмысленной бойне? – Его лицо светилось иронией, хотя он только что мне подыграл, сам того не ведая. Блаженны идиоты!

– Скорее, наоборот, не хотим. Где гарантия, что враг, в случае высадки на нашей планете, будет обходить стороной ничем не защищённые купола, лишённые любых оборонных систем?

– Правильно! – вскочил с места командор и зашагал по аудитории, вытаращив глаза, доказывая нам в очередной раз одну и ту же истину, от которой мы давно устали. – Зачем тратить жизни собственных солдат, когда можно спасти их за счёт гибели врагов? Пусть размен будет один к тысяче, но это же враги!

Запомните, не бывает хороших врагов! Не бывает благородства на войне! Война – это грязь, такая грязь, что… – Он махнул рукой. – Никто никогда не оставит в тылу вражеский купол, даже если он беззащитен, как ребёнок. Они будут долбить его, и плевать на жизни гражданских внутри! Вы должны запомнить это, должны знать, если, не дайте боги, начнётся такая война, безопасных мест не будет! Вы, каждый из вас, и юноши и девушки, должны взять в руки оружие и бить врага! Хоть из-за угла, хоть из-под земли! Но не давать ему ни минуты покоя! Чтобы он умылся кровью, чтобы проклял тот день, когда высадился на нашей планете…

Командор всё заводился и заводился. Глаза наливались безумием, слюни брызгали изо рта. Все, находящиеся в аудитории, уткнулись в станции и с трепетом «внимали», дабы тяжёлый взор экс-майора не споткнулся об их персону. Я праздновал победу.

– …Они прилетают сюда потратить денежки и потрахать наших девочек, но в душе каждый из них ненавидит нас! Ненавидит всем сердцем! И только на плечах наших солдат, простых венерианских парней с бронзовыми яйцами, держится вся наша страна! Таких, как вы! И вы не должны посрамить Отечество, случись беда! Всё! – Он повернулся назад, увидел мою персону и вспомнил о её существовании. Но заряд уже вышел, сил осталось только на то, чтобы вяло бросить: – Что-то ещё хочешь сказать, Шиманьски?

– Шимановский! – вновь поправил я. Так же безрезультатно. – Следствие. Купольные города, даже хорошо вооружённые крепости, идеальные мишени…

– Садись, Шиманьски… – махнул командор, отпуская меня. Есть! Я это сделал! – Итак, тема сегодняшнего занятия…

Под его монотонное бормотание я проскочил к своему терминалу и опустился на стул, на ходу доставая из кармана информационную капсулу. Ну вот, теперь можно расслабиться и хорошенько обдумать разговор с куратором. Ой, не простой мужик этот дон Алехандро!..

Звонок об окончании урока прозвучал как избавление. Мысленно поблагодарив всех существующих и несуществующих богов, я закинул рюкзак на плечо и направился к двери. Мозги кипели, к следующему занятию надо чуток встряхнуться.

Математика. Один из важнейших предметов. Идти к нему через четвёртую оранжерею – небольшую живую рекреацию, где можно посидеть минут пять под сенью настоящих деревьев и глотнуть живого воздуха.

Оранжереи – тоже гордость школы. Далеко не в каждой, даже частной, они имеются. В нашей их аж пять. Совет попечителей считает, что юным чадам полезно дышать не регенерированной фильтрованной дрянью, а ароматом живой природы. А попечители в этой школе более чем боги.

На самом деле природой тут не пахнет. В воздухе витает тот же аромат сухости, пластмассы и чего-то едко-затхлого, что и везде. Ну, есть примеси настоящего дерева, листьев, цветов, не спорю, но я никогда не чувствовал себя здесь таким уж «раздышавшимся». Проще сходить в аэросалон и дохнуть настоящим, привезённым с Земли воздухом, чем ловить здесь непонятно что. С этой точки зрения оранжерея себя не оправдывала. Но есть второй аспект, гораздо более важный для большинства из нас, – расслабон. В качестве отрыва от реальности это место помогает весьма и весьма! А это важно для человека, у которого мозги кипят от нагрузки.

Я никогда не был на Земле, но, думаю, мне там понравится. Люблю настоящую зелень, деревья, травку… Ради этого постоянно тусуюсь в Центральном парке, огромной государственной рекреации в центре города, вмещающей в себя до пары миллионов человек, где действительно пахнет природой и зеленью. И здесь, в незамысловатой школьной оранжерее, сразу чувствую, как быстрее бежит в жилах кровь, а проблемы уходят на задний план. Так уж устроен человек: мы колонизовали всю Солнечную систему, полетели к звёздам (правда, медленно летим), создали технологии, казавшиеся ранее невероятными, но так и остались в душе кроманьонцами, только-только слезшими с дерева и взявшими в руки палку. Мы те же, что и десять, двадцать, тридцать тысяч лет назад, – так же живём, так же растим детей, так же бьёмся друг с другом за кусок «вкусного». Женщины так же вынашивают и рожают младенцев, хотя технологии искусственного выращивания давно существуют и лет сто назад энергично использовались в военных целях. Мы едим продукты с теми же белками, жирами, углеводами и микроэлементами, только в несколько иной форме, дышим тем же воздухом, спим столько же часов в сутки, страдаем от тех же финансовых, экономических, политических и социальных кризисов, что и много лет назад.

Мы – те же. Только вместо копий и луков вооружены космическими деструкторами и ручными плазмо– и иглометами. И нам, как и пещерным людям, нравится посидеть у костра под деревом, вдохнуть чистого утреннего ветерка, хлебнуть кристальной водицы из живого ручья…

…Но вокруг лишь металл и бетонопластик купольного города, разделённого на районы, шлюзы переходов, стены, вентиляционные шахты, коммуникации, теплоотводы. И затхлость, въевшийся в кровь аромат пластмассовой затхлости кругом!

Затхлость воздуха, затхлость регенерированной воды в кране, затхлость жизни, отделённой от нормальной среды обитания тяжёлой вязкой раскалённой атмосферой и миллионами километров пустоты…

И только подобные рекреации дают нам надежду, что не всё ещё потеряно, дают почувствовать себя настоящими людьми, какими должны быть, а не пробирочными тепличными индивидами.

Я присел у фонтана, плеснул горсть воды в лицо и недолго думая залез на парапет с ногами, облокотившись спиной о статую. До следующего занятия минут десять, как раз хватит, чтобы прочувствовать себя тем самым кроманьонцем.

Оранжерея быстро заполнялась – я тут не один такой, любитель натурального. Вскоре в рекреации стало не протолкнуться – все свободные кусочки лавочек, парапета фонтана и даже голой земли были заняты галдящей толпой молодежи.

Это довольно интересно – наблюдать за людьми на перемене. По их походке, выражению лиц, морщинкам в уголках глаз, подрагиванию кончиков губ или частоте дыхания можно запросто определить настроение, мысли, занятия, характер. Кто внутри – говнюк, а кто ещё так себе. Но сейчас наблюдать за кем-то было лень, и я прикрыл глаза, слушая шум падающей рядом в фонтане воды, ни о чём не думая.

– Шимановский, вот ты где! – Рядом со мной на парапет приземлился зад длинноногой смуглой брюнетки с необъятным бюстом. Хотя, дело вкуса, кому-то он покажется в самый раз, но я такие не люблю. Впрочем, я не столько не люблю бюст, сколько его обладательницу. Эмма Долорес, та самая тупая дылда, что засыпалась у командора на простейшем вопросе, собственной персоной. – Я почему-то знала, что ты будешь здесь!

– Наверное, пораскинула мозгами? – съязвил я.

– Ну, ты ведь всегда тут сидишь? Верно?

Она не заметила моей иронии. Вообще завидую таким людям – ни забот тебе, ни хлопот. Им просто недостаёт ума осознать, что у них заботы и хлопоты! Как и недостаёт ума понять, что тебя только что оскорбили.

Как таких вообще оскорблять? После пары подобных фокусов настроение делать это безнадёжно пропадает.

Наверное, это здорово – тупо быть счастливым и заморачиваться лишь на никому не нужные мелочи, пропуская мимо себя все сложности жизни? Но мне так не дано.

– Мне надо с тобой поговорить… – Она сделала вид, что замялась.

– Ну, говори, раз пришла, – милостиво разрешил я.

– Знаешь, Родригесы скоро устраивают бал… – Эмма стрельнула глазами и, одарив улыбкой завзятой совратительницы, посмотрела на меня ТАК, что я чуть не подавился.

– Понимаю, мы с тобой немного из разных социальных кругов и почти незнакомы… – мило щебетала она, скромненько опустив глазки. – Так, может, давай познакомимся поближе? Ты парень неплохой, самый серьёзный из всей нашей группы…

Нет, она в самом деле секс-бомба. Половина учащихся юношей этой школы стелются штабелями, чтоб обратить на себя «высокое» внимание, и не потому, что у неё крутой папа. А половина лахудр писают кипятком от зависти и ненависти, эдакой присущей лишь слабому полу мелочной ненависти к той, кто красивее тебя или лучше в чём-то чисто женском. И Эмма этим активно пользуется. Тем, как выглядит. На это её скромного умишки хватает. Иначе говоря, она – местная звезда, и ей плевать на тех, кто так не считает.

Я, например, не считаю. А ещё я реально смотрю на вещи, причём делаю это параллельно и независимо от потока сознания, управляемого тем, что находится в штанах. Потока, заставляющего в данный момент пялиться на неё, пуская слюни, и остро реагировать на ужимки, коими она доводит мальчиков до безумия. Это не потому, что я такой весь из себя умный и сдержанный, умеющий контролировать сознание даже в моменты гормонального выброса. Это – защитная реакция, рефлекс, вбитый кулаками тех, кто не хочет меня здесь видеть, для которых я – пустое место, груша для битья, кто с удовольствием подставит меня в глазах однокурсников и администрации. Без этой реакции я бы уже давно учился где-нибудь в другом, более спокойном и менее престижном месте. Словом, я, как и все, оценивал её фигуру, млел от глубины антрацитовых глаз, шелковистости смуглой кожи, мысленно мял в руках необъятные буфера, раскатывая губы на большее, но в то же время дальним уголком сознания понимал: «Кто я такой, чтобы она со мной зажигала?» Простачок титуляр, не имеющий ни гроша за душой! Парень из бедной семьи, русский со средними, ничем не выдающимися внешними данными. Человек, которого сторонятся девушки, а на каждом шагу преследует группировка богатеньких недоносков, держащая всю школу в руках. И она – самая красивая, самая влиятельная, самая богатая, самая сексуальная, имеющая сотни поклонников! Подобные девочки не гуляют с такими мальчиками и не стреляют в них глазами. Подстава, самая натуральная подстава. И нужно быть последним лопухом, чтобы поддаться на провокацию.

Я усилием воли взял себя в руки и стрельнул глазами в ответ, выдавив самую сексуальную улыбку, которая мне когда-либо удавалась.

– Эмма, прости, что перебиваю, но ты сегодня великолепна!

Это был искренний комплимент. Ведь, если не считать её умственных способностей, внешне она – супермодель. И сегодня выглядела на все сто.

Долорес смутилась и покраснела. Точнее, сделала вид, что смутилась и покраснела, играть на публику она умела, хотя в глубине души ей было искренне приятно. Боги, до чего же легко читать людей!

– Спасибо! Хуан, ну ты это… – Она замялась. Тоже игра на зрителя, но уже на меня. Эдакая скромность…

Ага, знаю я эту скромность. Половина школы отодрала бы эту суку, причём зачастую в весьма экзотических местах и позах! Ну, я имею в виду богатенькую половину школы…

– Ну как, ты пойдёшь со мной на бал к Родригесам?

И снова этот взгляд, хлопанье ресниц, разящее мужчин наповал. Детка, да что же тебе нужно?

Я нервно сглотнул и снова взял себя в руки. Плохо, когда тебе восемнадцать, очень тяжело справиться с атаками таких вот стервочек. Тот же Хуан Карлос, мой единственный друг в этом гадючнике, был бы сражен и, невзирая на все возможные подставы, помчался бы следом хоть на край света. Трахнуть саму Долорес, когда она сама тебе это предлагает?

Отвлекусь. Танцы – это действительно танцы. Причём бальные или народные – самба там, мамба всякая, румба – по усмотрению хозяев. Такие вечера устраиваются в высшем (или просто достаточно обеспеченном) обществе для общения: собираются люди, которым в неформальной обстановке нужно обсудить важные дела, сделки и прочее и при этом блеснуть показным гостеприимством. Дескать, смотрите, какую вечеринку я могу закатить!

Старшие на таких мероприятиях чинно выпивают, обсуждая друг с другом дела, изредка отвлекаясь на танцы. Их жёны и молодёжь, наоборот, развлекаются, показывая себя и поглядывая на других, изредка отвлекаясь на дела. Всем хорошо, все довольны. Браки в этой среде заключаются там же (в смысле, договоры о браках), а сами балы – идеальные смотрины. Короче, сплошная показуха, но разве могут быть иными мероприятия «высшего общества»?

Со стороны это выглядит вполне достойно, и, в общем, так оно и есть, учитывая мир «взрослых». Но то, что вытворяет за фасадом подобных мероприятий молодое поколение?.. Слово «отрыв» тут не подойдёт – мало красок! Игры золотой молодёжи, дорвавшихся до воли пай-мальчиков и девочек… Это круто!

И оттарабанить ту же Эмму где-нибудь в туалете или комнате наверху, подальше от взрослых глаз, можно влёгкую. Или, на худой конец, отвезти её куда-нибудь после праздника. В бар, клуб, а потом продолжить банкет в номерах.

В общем, знаю я подноготную этого общества, предложение брюнеточки звучит чётко и недвусмысленно: «Пошли потрахаемся? Заодно и потанцуем…»

Нет, свидание может и не закончиться тем, что я тут сам себе надумал, игра гормонов иногда порождает больную игру фантазии, но слухи – великое дело, а о безобразиях пьяной Долорес ходят легенды. Так что это, скорее всего, то, о чём я думаю. Непонятно только, зачем ей это надо?

– А почему именно я? – Я коварно улыбнулся, строя из себя рокового мужчину. Сомневаюсь, что у меня получалось, но шпала игру приняла и даже подыграла, начав жеманиться. – В группе много парней, серьёзных, красивых, гораздо лучше меня?

– Ну… Ты такой сильный! Умный! Да и симпатичный, зря на себя наговариваешь!

Далее следовало путаное описание того, какой я хороший, а она этого так долго не замечала. И теперь, заметив, хочет познакомиться поближе, и я не имею права ломать кайф такой девушке, как она.

«Толстый? Его подстава? Нет, они из разных группировок. Этот, если бы хотел сделать гадость, подослал бы шлюшку уровнем пониже. Отец Толстого – криминальный авторитет. Долоресы же и связанные с ними люди – легальные бизнесмены, а такие не очень уживаются с авторитетами. И дети их предпочитают тусоваться в разных компаниях…» – лихорадочно проносилось в голове, пока эта кукла подыскивала слова, чтобы внятно сформулировать повод. Говорила проникновенно, играла глазами, уголками губ, и, если бы не гнилые подставы в своё время, когда я становился всеобщим посмешищем, давно купился бы.

Надо докопаться до причины. Причины, а не повода, почему меня вдруг цепляет такая девочка.

Тут я заметил то, на что сразу как-то не обратил должного внимания: нас внимательно слушали.

Десятки пар глаз жадно следили за развитием событий. Гораздо больше, чем следовало бы. Разговоры постепенно почти полностью стихли. Да, шпала – звезда, но это не значит, что все должны бросать дела и бежать смотреть, кого она там охмуряет. Такое ощущение, что все вокруг знают причину того, что происходит, ту самую, которую пытаюсь вычислить я. Во всяком случае, большинство – ведь в стаде достаточно небольшому количеству особей сделать что-то одинаково, и остальные будут делать то же самое. Так и в рекреации, все, занимающиеся своими делами, отвлекались и начинали вслушиваться в наш разговор, подражая десятку «заинтересованных» лиц, которые изначально нездорово на нас косились.

– Знаешь, Эмма… – перебил я наивные разглагольствования шпалы. – Я так подумал и решил… Я не пойду с тобой к Родригесам!

– Почему? – Её лицо удивлённо вытянулось.

– Понимаешь, Эмма, вот ты сейчас учишься на предпоследнем курсе. Пройдёт два года, останется за плечами выпускной, и кем ты станешь?

– Ты станешь одной из самых завидных невест, с очень высокими акциями!

Долорес, на минуту смутившаяся началом, облегчённо кивнула. Детка, рано! Это только вступление!

– Вокруг тебя будут увиваться прекрасные принцы, один другого влиятельнее и краше. Сама пойдёшь работать куда-нибудь в модели, станешь известной, будешь зарабатывать кучу денег. Молодая, красивая, перспективная! Удачно выйдешь замуж за крупного бизнесмена, родишь двоих-троих детей… – Она кивала и кивала, видно, так себе дальнейшую жизнь и представляла. – Но потом тебе стукнет тридцать, и вся твоя красота уйдёт! – огорошил я. – Часть её заберут дети, часть – возраст, в модельном бизнесе ты окажешься ненужной.

– Хватка, чтобы открыть собственное дело, у тебя отсутствует, тут уж извини, как есть… – Я пожал плечами. – А твоего отца в это время тихо «уйдут» на заслуженный отдых. Его место – хлебное, а такие в цене. Всегда есть люди помоложе и покруче, и возраст – хороший аргумент для ухода…

Смугляночка хотела возразить, но так и осталась с раскрытым ртом. А что тут возразишь-то?

– И он мигом потеряет большую часть своего авторитета, друзей и влияния! – продолжал я. – То есть, в случае чего, он ничем не сможет помочь тебе в этой жизни!

Долорес округлила глаза. Я бил логикой, железными аргументами, спорить со мной было трудно. А выслушивать подобные рассуждения, да ещё из уст какого-то русского придурка?

Но «зал» жаждал крови, жаждал конца истории, ради этого он здесь собрался. И она не сможет меня заткнуть, не выставив себя дурой. Эмма это поняла, к своему сожалению.

– Твой муж тем временем найдёт себе нескольких молоденьких любовниц. Зачем ему старая некрасивая жена, когда вокруг полно восемнадцатилетних смазливых курочек, только и мечтающих прыгнуть к нему в постель?

…Ну и в чём я нелогичен? Такое в богатых семьях происходит на каждом шагу, мало кого из этого общества минует сия чаша. От окружающих пахнуло кайфом, удовлетворением. Все остались бы довольны, даже если бы зрелище закончилось на этом месте. Это УЖЕ революция в сплетнях! Опустили Саму Долорес! Опустил русский неудачник! Надо же?

Но это ещё не всё, и Эмма наконец поняла, в какую загнала себя ловушку, играя на публику.

– А ты?.. Ты останешься с ним ради детей, ради будущего. И своего, и их. Тебе будет плевать на мужа и семью, но в один миг вдруг окажется, что идти от него тебе некуда…

Я «сплагиатил» у дона Алехандро театральный эффект – паузу, – чтобы усилить действие своих слов. Замолчали даже парни под пальмой, не понимая, с чего это вокруг такая тишина.

– Ты будешь сидеть дома, одна, страшная и никому не нужная, растить детей и тихо плакать в подушку, глядя на фортели цветущего, жизнерадостного муженька, кляня жестокую судьбу. Твоё время уйдет, и осознание этого станет самым страшным ударом за всю жизнь. Время, когда ты была звездой и всё могла, останется в прошлом…

Долорес попыталась что-то ответить, но я поднял руку в останавливающем жесте, вкладывая в голос как можно больше оптимизма. Дать надежду, а потом забрать – что может быть более жестоким? Сейчас пора давать.

– Но не всё так плохо, Эмма! В один прекрасный день всё изменится! Вся твоя жизнь обретёт смысл, появится надежда на лучшее!

– В этот день у тебя появится любовник…

Вокруг раздалось весёлое ржание. Злое, ироничное. Вот тебе и звезда, вот тебе и поклонники! Как легко в стаде попасть из вожаков под копыта и быть растоптанным! Эмма попала, а ведь я ещё не закончил!

– Он будет утешать тебя, жалеть, говорить ласковые слова. Ты – всячески ублажать, лелеять его, тебе покажется, что любишь его, хотя нужен он будет, лишь чтобы сбежать от одиночества… – Я давил, сгущая краски. – Самого его будут интересовать только деньги. Деньги твоего мужа. И когда он, наконец получив желаемое, исчезнет из твоей жизни, ты сначала поплачешь, привычно попеняешь судьбе, а потом поймёшь, что это выход. Спасение от одиночества.

– Муж будет смотреть на это сквозь пальцы, пока его авторитету ничего не угрожает, – продолжал я. – Ему плевать на тебя лично, развлекайся, дорогая, только не мешай. Не зарывайся со связями, не подставляй, и всё твоё. Но ты вроде не дура, чтобы рисковать положением ради забавы?

– Так всё покатится по гладкой дорожке, и в один день ты превратишься…

– …в обычную дешёвую потаскуху, которая сама платит, лишь бы её пожалели и трахнули!!!

Гробовое молчание. Такого не ожидали даже они. Классовое родство, как-никак.

– Ты превратишься в шлюху, в ничтожество! А я… – Я набрал в лёгкие воздуха, снова покачал головой и – наглость так наглость – выдал на одном порыве: – А я как раз в это время взойду на престол. Стану императором.

Тишина. Долгая, продолжительная. Челюсти отвисли у всех. Такого поворота никто не мог даже измыслить. В царящей суперлогичности моих доводов эти слова прозвучали настолько твёрдо и уверенно, а моё лицо оставалось таким убийственно серьёзным, что скривить губы в милой ироничной улыбке не получилось ни у кого. Слишком по-взрослому всё прозвучало. Ну что, девочки-гламурочки, как-нибудь сразимся ещё?

Я довольно улыбнулся, придвинулся к брюнетке, взял в руки её ладонь и, сочувствующе поглаживая, доверительно прошептал:

– Эммануэль, пойми меня правильно! Ты хорошая девушка! Красивая, умная! Но я не хочу, чтобы в тот момент меня, начинающего монарха… Чтобы моё доброе имя дискредитировала какая-то шлюха, заявляя, что, дескать, десять – пятнадцать лет назад именно она была моей девушкой и ходила со мной на бал к будущим магнатам Родригесам.

Глава 2

МОЁ ИМПЕРАТОРСКОЕ ВЕЛИЧЕСТВО

Я зашёл последним, но математик, как обычно, опаздывал. Прийти на пять минут позже для него норма, он мог себе это позволить.

Юркнув за свой терминал, я завихрил панель и достал капсулу, расслабляясь и настраиваясь на занятие. Вдруг прямо посреди панели проявилась огромная, видная всей аудитории надпись: «Hijo de puta».

Рука машинально дернулась, зло, с остервенением стирая её. Поздно. Вокруг раздалось дружное довольное ржание.

Новая волна ярости, гораздо более сильная, чем в оранжерее, окатила на меня с ног до головы. Дыхание сбилось, руки мелко задрожали. Уроды, ненавижу!!!

Смеялись в группе почти все. Большая часть не зло, но с презрением, которое не считала нужным скрывать. На их глазах разыгралась шутка, унизили неудачника, а это весело. Они ничего не имели против меня лично, но кто я такой, чтобы сопереживать или, не дайте боги и Священный Круг, за меня заступаться?

Но несколько человек смотрели с неприкрытой враждебностью, ненавистью, получая от произошедшего эстетическое удовольствие. Я знал их всех. Чтобы понять, кто это, не надо оборачиваться – давно известные и проверенные в боях товарищи. В боях со мной.

– Забей! – раздался с соседнего ряда голос Хуана Карлоса.

Я обернулся. Специалист по воде и железу разглядывал на своём терминале какие-то чертежи, игнорируя происходящее. Очередной корабль. Большой и красивый, примерно середина двадцатого века – только тогда корабли имели такие огромные башни главного калибра.

– Достали уже! – излил я душу в двух словах. Трясун заканчивался. Я восстанавливал контроль. Это тоже вошло в привычку – утихомиривать ярость, свою необузданную спутницу, моё спасение и моё проклятие. Слишком часто приходится это делать.

– Они просто уроды, Хуанито! Потерпи! Осталось каких-то полтора года! Ты лучше их, они это знают, оттого и бесятся! Забей!

Хуан Карлос по жизни оптимист. С другим человеком мы вряд ли бы сошлись. Я тоже ненавижу нытье, и самому мне иногда просто необходим заряд позитивного настроя. Я черпаю у него настрой на лучшее, а он видит во мне благодарного слушателя своих безумных проектов, зубодробительных описаний и характеристик древних плавучих посудин, морских сражений и выкладок по экономике, истории и стратегии далёкого прошлого. Мне это не всегда интересно, но такое тупое унылое прослушивание реально поднимает настроение с минусовой отметки хотя бы до нулевой. А это уже много.

Я выругался под нос. Сзади раздавались едкие комментарии, которыми банда Толстого перебрасывалась между собой, объектом которых были, естественно, я и моя мать. Не реагировать! Ни в коем случае не реагировать!

– А это что у тебя? Опять что-то раскопал? – кивнул я на терминал Хуана Карлоса. Надо, чтобы предательская дрожь и желание встать и начистить Толстому рыло отступили. Именно этого он и добивается. Агрессии. Чтобы меня отчислили. «Сидеть, я сказал!» – мысленно заорал я на себя.

– Это «Тирпиц»! – гордо ответил Хуан Карлос, разворачивая виртуальное изображение ко мне и увеличивая масштаб. Да, чертежи, причём очень подробные. – Германский линкор времён Третьей империи. Представляешь, его водоизмещение…

Когда Хуан Карлос начинает говорить о кораблях, то забывает обо всём на свете. Глаза его загораются фанатичным блеском, все иные мысли испаряются, он рассказывает с таким упоением, что ты волей-неволей начинаешь видеть описываемое перед глазами. Появляется желание оказаться в том времени, в том месте, на той самой палубе. Увидеть воочию, как эти махины сражаются друг с другом, услышать грохот разрывающихся бомб и снарядов, гром выстрела его величества главного калибра, плеск волн, когда снаряд не долетает до цели, и рокот летящих в небе самолетов. Хотя, когда появились самолеты, главный калибр уже не использовался, вся война на море сосредоточилась на боях морской авиации. Вроде.

Ладно, не важно это. Важно то, что и я поддался его магии внушения, на несколько мгновений забыв о Толстом, о школе, обо всём, что произошло сегодня. Я не вникал в то, что он говорил, на это не хватит даже моей ангельской выдержки: все эти длина, ширина, калибр орудий… Слушая Хуана Карлоса, я думал о матери. О том, как несправедливо всё в жизни получается. Ведь если бы они задевали одного меня, это бы так не бесило. Я бы забил, понимая, что сие не самая большая проблема жизни. Главное – доучиться. Но подонки били ниже пояса, трогали самое ценное, что есть у человека. Мать.

Моя мать когда-то давно занималась проституцией. Они жили семьёй в забытом Древними горняцком поселке в русском секторе, когда дед погиб, а бабушка получила увечья при аварии, пробое купола. Мать была молода и получила образование… То самое, что дают без гранта, то есть никакое. Работы в посёлке шахтёров тоже почти не было, денег не хватало, государственная социальная поддержка в нашей «самой прогрессивной стране мира» «самая прогрессивная», и ей пришлось это сделать. Жизнь заставила.

Сам факт этого ничего не значит, таких на планете Любви миллионы, но она решила попытаться поймать удачу за хвост, заработав больше, чем разрешает зарабатывать её величество. И попалась на незаконном контракте. А это статья.

Ей дали условный срок, но даже его вносят во все документы и базы данных. Если бы не это, не было бы всего нынешнего кошмара.

Потом, когда умерла бабушка, а я появился на свет, она встала на ноги, порвала с порочным занятием, но срок – строчка в паспорте – никуда не делся. И каждый, считывающий информацию с её личного чипа, об этом знает. Прошлого не изменишь.

Наверное, меня посчитают параноиком. Венера, планета Любви, где каждая третья женщина занималась или занимается этим ремеслом. Спрашивается, что тут такого? Подумаешь, проституция! Империя, заселяя эти земли и строя города, основала здесь большое количество борделей. В ту глухую эпоху церковь Благоденствия на Земле достигла пика своего могущества, люди в красных балахонах открыто ходили по улицам, проповедуя и клеймя грешников, толпы религиозных фанатиков за одно подозрение в подобном занятии могли запросто разорвать на куски. Здесь же, в колониях, народец собрался совсем не тот, чтобы забивать и рвать на части провинившихся перед Священным Кругом. Ну, не религиозный народ! Да и откуда взяться религиозности у старателей, горняков, шахтёров, строителей и рабочих, приехавших зашибать деньгу?

Послав к демонам Священный Круг вместе со всеми его адептами, эти люди хотели простых человеческих радостей, вроде еды, воздуха и секса. И если первые два достать с их деньгами было нетрудно даже здесь, то для дальнейшего развития колоний власти просто обязаны были обеспечить их третьим. И обеспечили.

Надо сказать, первые поселенцы в основной массе были людьми неслабыми, тёртыми жизнью: бывшие заключённые, выходцы из низов общества – словом, разный сброд, желающий изменить социальный статус, но не имеющий такой возможности дома. Ну, кто ещё захочет бросить благоустроенную Землю ради непонятного будущего на планете с давлением у поверхности в девяносто атмосфер и температурой, при которой течёт свинец? Только те, кому в иных местах ловить больше нечего.

Потому и жрецы Священного Круга среди этой пестроты потенциальных грешников не прижились. Да и сами власти, наконец продравшие глаза и осознавшие угрозу со стороны церкви, начали ставить балахонам палки в колёса везде, где только можно. И если на Земле их руки были связаны огромным авторитетом красных, их почти беспредельной властью над умами большинства, то здесь достаточно было под липовыми предлогами депортировать особо резвых назад, домой, а прилёт новых под теми же предлогами притормозить. Мимо космодрома не проскочишь, а пассажирские терминалы очень легко берутся под полный стопроцентный контроль…

Почти никто в колониях против такого обращения со священниками не возражал, людей больше заботило иное. Церковь, повозмущавшись, но не получив поддержки, сдалась. Впереди её ждали трудные времена, противостояние государству, и на фоне этого было не до далёких, забытых высшими силами космических территорий.

…А затем, когда молодые колонии обеспечили себе относительную свободу совести, заработал маховик бизнеса. Со всех концов подчинённой тотальному моральному контролю Земли сюда начали стекаться люди, чтобы получить порцию удовольствия, и были готовы платить за это огромные деньги. Девочки, становившиеся обеспеченными до конца жизни за два-три года работы, также валили сюда толпами – на заработки, а потом тут и оставались. Привыкнув к воле, тяжело возвращаться домой, где тебя могут сжечь на костре за твоё прошлое.

Так основное население, мужчины-добытчики и строители, стали быстро разбавляться большим количеством не самых обременённых моралью женщин. Других женщин не было, и мужики женились на тех, что есть. Это, в свою очередь, наложило отпечаток на менталитет: торговля телом медленно, но неумолимо перестала рассматриваться как нечто унизительное, как падение. Работа такая же, как и остальные! Подумаешь, тело? Ну и что? От него не убудет?

Колонии ширились, росли как грибы после дождя, с каждым днем становясь всё многолюднее и многолюднее. Новые бордели самой разной направленности, увеличивающийся поток туристов из обычных и экзотических частей Земли… Дело с каждым годом приносило всё больший доход, иногда достигающий половины колониального бюджета! Это на планете, напичканной шахтами, карьерами, космодромами, складами и обогатительными заводами! Экспортирующей минералы миллионами тонн!

Теперь власти, даже если бы и задумали прикрыть этот бизнес, не смогли бы ни сами, ни с помощью церкви. Но они в общем-то и не стремились. Губернаторы всячески его поддерживали, поощряя закрепление в самосознании рождающихся здесь аборигенов истин, отличных от менталитета коренной Империи. Это было выгодно…

* * *

– Слышь, чувак! Ты где летаешь? – Хуан Карлос помахал рукой мне перед лицом. Я очнулся. – Препод идет!

– А-а-а-а… Ага! – потянул я, вновь раскрывая терминал, подсознательно ожидая новой каверзы. Нет, чисто.

– Ну так что, ты идёшь? – продолжал в том же духе болтать Хуан Карлос.

– Куда? – не въехал я. И понял, что сегодняшняя лекция была посвящена не только линкорам.

– На летучку, куда же ещё! – обиделся он. – Я ему минут пять про неё пропихивал, а он даже не слушал!

– Извини… – Я пожал плечами. – Немного мысли не те были.

– Да ладно! – Друг смилостивился и махнул рукой. – Вторая попытка. Короче, завтра летучка. Организуют какие-то скользкие типы из сената.

– Оппозиция? – уточнил я, хотя мог этого и не делать.

– Кто ж ещё! – Он довольно хмыкнул и задрал вверх нос.

Я не разделял его любовь к противникам власти, но, поскольку и любви к оной не испытывал, относился ко всему спокойно. У всех свои причуды.

– Что делать будем?

– «Будем»? Это типа ты выражаешь согласие? – усмехнулся Хуан Карлос, стараясь не шуметь.

– Не томи! Знаешь же, что пойду! – шикнул я.

– Демократию хоронить! – загадочно прошептал он и подмигнул, после чего бросил опасливый взгляд на математика.

– Во сколько?

– В десять. Я зайду. Пиво брать с собой, там его могут не продавать…

Ну, это как обычно. Рядом с акциями протеста студентов и учащихся никогда не продают спиртного. Во избежание. Хотя это никогда не помогает.

Хуан Карлос – единственный нормальный чувак в этом отстойнике. Он платник, его дядя – политолог в какой-то крутой аналитической конторе и может позволить оплатить обучение племянника, хотя родители его не богаты. Банда Толстого его не трогает. Почти. Пара синяков за год – это небольшая цена за спокойствие.

По жизни его можно назвать конструкторским гением. Будущим гением. Ну, крутым инженером он станет точно! А как иначе, если хобби человека – строительство моделей кораблей? Настоящих, один в один, как прототип, причём плавучих. Сам вырезает, строгает, пилит, сверлит, фрезерует, корпит над чертежами, чтобы сходство было не просто полным, а феноменальным! До последнего спасательного круга на третьей палубе! Правда, в отличие от большинства предпочитает не парусные красавцы, наподобие флейтов, галеонов, корветов или фрегатов, а более громоздкое и менее смотрящееся железо. Век пара, броненосцы. И что хорошего в этих жестянках нашёл?

Он даже побеждал на специализированных конкурсах, регулярно проводящихся на Большом озере в Центральном парке. Молодец, пацан! Совсем не похож на зарвавшихся снобов, коих здесь большинство. Как и на забитых титуляров, отстёгивающих Толстому за право тут появляться. Мы с ним очень разные, но в одном похожи – не такие, как все. И имена у нас тоже похожи, тёзки, просто у него двойное имя.

Ещё одна его черта – любовь ко всяким акциям протеста. В душе он – республиканец, причём активный. Мы много раз ходили на всевозможные митинги и демонстрации, пару раз бывали биты, один раз чуть не угодили в застенки нашей доблестной гвардии, но он упрямо, с маниакальным упорством, тащится сам и тащит меня на такие приключения снова и снова. Будь это студенческое пьяное выступление с песнями и гитарами, где девки раздеваются догола, а потом все дружно забрасывают бутылками стражей порядка, или серьёзное выступление профсоюзов, с бабушками и дедушками, вооружёнными палками. Кстати, эту категорию не депортируют и не сажают за такие фортели, королева не любит обижать стариков, чем они и пользуются.

Вот и планы назавтра определились. Летучка. Слёт людей, которые оговаривают его в своём кругу, неожиданный для окружающих. Просто собирается в одном месте много народу, и вдруг все резко начинают вместе делать что-то определённое. Неожиданно для всех, кроме тех, кто в теме. Самое оно для субботы!

Между тем занятие началось. Математик равнодушно прохаживался по аудитории, бубня под нос новый материал. Не унявшийся Толстый, как обычно, полушёпотом с кем-то переговаривался по браслету. Наш математик не любит такие выкрутасы, он так влюблён в собственный предмет и акты неуважения жёстко пресекает, воспринимая их как личное оскорбление. Вот и теперь он в мягкой форме попросил Толстого озвучить несколько моментов своей речи, известные нам теоремы, на которые ссылался. Естественно, кроме неразборчивого мычания, добиться от Кампоса чего-либо оказалось невозможно. Клал он на математику!

Надо сказать, наш профессор – довольно известный в своей среде человек. Почему преподает в общеобразовательной школе, а, скажем, не в университете? Не знаю, но, если судить по уровню заведения, акционеры, скорее всего, решили потратиться и нанять за большие деньги грамотного человека, повышая таким образом престиж школы. Ведь престиж – это статус, рейтинг, а рейтинг – это деньги.

У них получилось. Преподавал дядечка отлично. Рассказывал связно и понятно, наши выпускники оставляют вне конкуренции почти всех на вступительных конкурсах. Конечно, те, которые приходят сюда учиться, но Толстый к ним не относится.

Радушный профессор подсказывал, вытягивал его, смеясь себе под нос на его ужимки и пыхтения, ядовито комментировал – в общем, развлекался и развлекал аудиторию. Но в один момент это надоело даже ему.

– Ай-ай-ай, молодой человек! У меня только один вопрос: а зачем вы сюда пришли?

Кампос прошептал что-то под нос. Профессор считался одной из фигур, которых трогать нельзя, не того полёта птица, и это его бесило.

– С вашим отношением к точным наукам вам надо было пойти в учебное заведение попроще. Стоило ли вашему отцу платить такие деньги, если вы ходите сюда лишь для галочки в строке «Посещение»? – не унимался профессор. – А как же баллы, молодой человек? Без них грош цена вашему диплому!

– А они не нужны ему, сеньор учитель! – не вытерпел я и встрял. Ну, падла, ты мне щас ответишь за «Hijo de puta!». – Ему нужен диплом элитной школы, а баллы… Их ему папочка купит!

Заскучавшая было аудитория оживилась. Все начали поднимать головы и с интересом взирать на вашего покорного слугу.

– Да, пригрозит кому надо, кого надо подмажет и обязательно купит! Получше наших!

– Смотрю, сеньор Шимановский разбирается в купленных баллах и дипломах? – усмехнулся профессор.

– Что ж, продолжайте, молодой человек! Нам всем интересно! – с энтузиазмом воскликнул профессор, как опытный преподаватель видя новое развлечение, новую жертву для битья, добровольно подставившуюся под удар.

Ага, щас! Всё брошу и позволю себя шпынять!! Толстый, и только Толстый! Все стрелки на него!

– А что продолжать? – Я недоуменно пожал плечами. – Всё предельно просто: сеньору Кампосу купят диплом с хорошими баллами. Через департамент образования, всё как положено, там люди тоже кушать хотят. Долго ли умеючи?

Глаза профессора смеялись. Работая среди нас, наивных школьников, он часто устраивал небольшие представления с нерадивыми учащимися, от которых получал небывалое удовольствие. Где ещё в научном мире можно так повеселиться?

– Это всё, что вы хотели нам рассказать, сеньор Шимановский? Я думал, у вас есть более интересные аудитории аргументы! А то, что вы говорите, – пустое сотрясание воздуха, лишённое фактов.

– Конечно, фактами я не обладаю, – согласился я, кивая. – В противном случае я бы здесь не сидел. А жил бы где-нибудь у чёрта на куличках, и меня усиленно охранял бы департамент безопасности, как ценного свидетеля…

Народ вокруг заулыбался, зрителя я к себе расположил. Значит, можно бить дальше. Я вновь начал входить в раж, в состояние, подобное тому, что было в оранжерее.

– Но вот аргументы могу интересные подбросить, с этим у меня проблем нет! Такое вас устроит?

– Ну, давайте попробуем послушать аргументы, сеньор Шимановский!

– Итак, окончив школу с купленным отличием, сеньор Кампос пойдёт учиться в самый престижный университет. – Я обернулся на Толстого, внимательно с прищуром меня разглядывающего. Если б взглядом можно было убить, я был бы труп. – Учиться, конечно, он будет так же, как и здесь, но в университете это гораздо легче устроить. Там цель – не учёба, нет баллов для поступления, есть лишь итоговый диплом, который тоже можно организовать при помощи шантажа и финансовых вливаний. Поэтому те четыре-пять лет станут для сеньора Кампоса непрерывным праздником, с пьянками и гулянками каждый день.

Я сделал паузу. Аудитория мысленно со мной согласилась. Да и трудно не согласиться с подобным утверждением, глядя на его поведение сейчас.

– Затем он пойдёт работать. Скорее всего, папочка сунет его в какое-нибудь хлебное место, синекуру, где ничего не надо делать и получать за это большие деньги. Параллельно подарит небольшую фирму, где тот станет генеральным директором и в которой даже не будет появляться.

Я оглядел лица ребят вокруг. Все, включая Хуана Карлоса и сучку Долорес, с интересом слушали. Это не подстава гламурных потаскух, это чистая импровизация, да ещё на одном из самых жёстких уроков с самым непредсказуемым и суровым преподавателем.

– Так и пойдёт: он будет отдыхать, хорошо проводить время, за него будут работать менеджеры низшего звена, таща на себе всю адскую рутину. Он же будет получать за это премии и бонусы.

Затем, со временем, сеньор Кампос лишится поддержки своего папочки. Не знаю, но мне кажется, что такие люди долго не живут. По крайней мере, на свободе…

В аудитории воцарилась гробовая тишина. Даже профессор перестал улыбаться. Я играл с огнём, и играл сильно. Кампос – не тот человек, с которым можно шутить.

Я имею в виду Кампоса-старшего, конечно. Мне же было всё равно, точка невозврата уже пройдена. Меня несло, и остановиться я смогу лишь в могиле.

– Или конкуренты грохнут, типа передел сфер влияния, или зарвётся, своей мафии дорогу перейдёт. Кто его в их бандитских делах разберёт! На самый худой конец, департамент безопасности всё-таки нароет на него достаточно улик, и дона Виктора закроют лет на сто двадцать – сто тридцать… – Я картинно обернулся во все стороны вокруг, вешая на себя озадаченное лицо. – А что вы все с таким удивлённым видом? Как будто не знаете, кто такой Виктор Кампос!

Мой энтузиазм никто не поддержал. Гробовое молчание тянулось, но оцепенение начало проходить. Да, мы все знаем, кто такой Кампос, конечно же. Только говорить вслух боимся. Боялись. А теперь, когда эта информация озвучена, чего нам бояться? Теперь в ней ничего страшного нет! Да, Кампос – преступник. Да, бандитский авторитет. А мы все такие смелые, когда жопой в огонь за каштанами лезть не надо, и будем это открыто обсуждать! Это же Шимановский первый сказал, вот он пусть и боится!

Эта мысль в той или иной степени отчётливости и законченности проступала на лицах всех однокурсников. Меня скривило внутри от отвращения. Дерьмо! Всё вокруг – дерьмо!

– Но его сынок к тому моменту приобретёт достаточный «опыт», – решил я вернуться к истокам темы, – и начнёт двигаться по карьерной лестнице самостоятельно. Отсидел в этом отделе? Иди замом начальника другого! Посидел замом? Иди коммерческим директором! И так далее. Ведь делать не надо ничего и нигде! Всё за тебя сделают сотрудники, подчинённые! Те, которые парились в школе, зарабатывая баллы для поступления, вкладывали в учёбу душу и всё свободное время! Кто потел и не спал ночами перед сессиями в универе, кто своим трудом достиг долгожданной корочки красного цвета… По которой их пригласят на такую высокую и хорошую должность, как подчинённый Толстого!!!

Я специально сказал прозвище, но никто не обратил на это внимания. Слишком живую, актуальную тему я поднял. Ту, что касается всех, здесь сидящих. Я указал им, что они – быдло, только быдло высокооплачиваемое. В смысле, станут в будущем. Стоит ли говорить, что гнетущая тишина продолжилась, но взгляды, бросаемые на меня, приобрели ярко негативный характер?

– Так зачем же ему напрягаться? – Я снова обвёл взглядом присутствующих, внимательно вглядываясь в глаза каждому. Многие опускали головы. Большинство просто отворачивалось. Ведь все мы здесь, или почти все, потенциально те самые «менеджеры» – сотрудники, рабочие лошадки, которыми будут командовать бездельники кампосы. За редким исключением. И эта тема тоже никогда в этих стенах не поднимается. – А если произойдёт косяк, система даст сбой – всегда можно подставить вместо себя кого-то из подчинённых! Их вон ведь сколько: один уйдёт, другой придёт – какая разница?

Так через много-много лет сеньор Кампос будет иметь большой дом в престижном районе, приличный счёт в канадском банке, красавицу жену, которую ему сосватают компаньоны, считающие его перспективным, несколько молодых любовниц, с которыми он будет весело прожигать жизнь, шестидюзовую «эсперансу» в гараже и все-все атрибуты успешного человека. А также сытую должность, на которой по-прежнему ничего не надо делать, свою фирму, а то и не одну, и целую кучу знакомых во всех сферах общества. Разве это не уважаемый человек?!

Я замолчал, позволяя аудитории ощутить полный эффект от своих слов. Правда глаза колет, все мои сокурсники предпочитают не говорить на тему социальной несправедливости, а она существует даже здесь, в одном из самых престижнейших учебных заведений планеты. Каждому присутствующему уже сейчас, за много лет до окончания университета, отведено определённое место в жизни, и у платников, и тем более у титуляров. Каждый знает его и давно с этим смирился. От самих нас зависит не много: будем ли выше на две-три позиции или ниже.

Для всех это – норма жизни. А я вот, негодяй, взял да и вскрыл затянувшийся уже нарыв, выпустив гной! Меня сегодня возненавидит много людей, и не потому, что они на стороне Кампоса. Наоборот, они лучше, чем кто бы то ни было, понимают, что я прав, но не в силах изменить положение вещей. Сам того не желая, я обвинил присутствующих в трусости, в нежелании менять что-то в этой идиотской коррумпированной системе под названием «общество». Да-да, это будет их следующей мыслью – трусость. Они придут к неутешительному выводу, что пусть уж лучше всё останется по-прежнему, ведь так проще. Легче. Привычнее.

Трусость? Да, трусость! А что может быть ужаснее в этом мире, чем уличение в трусости?

Они ничего не сделают с кампосами и давно свыклись с этой мыслью. Но вот маленький выпендрежник Шимановский, мелкая противная зудящая сошка, – хороший объект для вымещения злости! Злости на самих себя! Я прочитал эту мысль на неприветливых лицах сокурсников и сокурсниц, смотрящих виновато, жалостно, но с зачатками неприязни в глазах, которой только предстоит вырасти в стойкую антипатию ко мне и мне подобным. И желание продолжать спектакль резко пропало.

– А вы говорите: «теорема Лагранжа», сеньор профессор! – подвёл я итог. – Да сдалась она ему, с его-то перспективами?!!

Через силу усмехнувшись, замолчал. Минута. Другая. Все смотрели кто на меня, кто в стороны, и молчали тоже. Наконец Хуан Карлос уронил крышку от своей информационной капсулы, и щелчок её падения вывел всех из состояния ступора. Профессор прокашлялся и сухим нейтральным голосом обратился ко мне:

– М-да, сеньор Шимановский, с фантазией у вас всё хорошо! Я учту это, когда буду спрашивать вас на экзамене. – Его глаза были серьёзными, но ненависти в них не было. Этот человек никого не боялся и смелых людей уважал. Но на экзамене мне действительно придётся туго. За всё хорошее. Он не бросает слов на ветер, тем более в таких ситуациях. – А вы, сеньор Кампос, экзамен вообще не сдадите, если будете неуважительно относиться к моему предмету… – перевёл он взгляд на Толстого. Теперь в его глазах засверкали яркие искры презрения. – И вообще никому не сдадите. Я смогу вам это организовать. Думаю, МОЕЙ фантазии на такое хватит. Итак, продолжим. Мы остановились на том, что…

Я облегчённо откинулся на спинку кресла и увидел в козырьке, переведённом на время в зеркальный режим, отражение перекошенной рожи Бенито. Кажется, сегодня вечером что-то будет.

Спина покрылась мелким липким потом. Я не боялся. Я просто трезво оценивал свои шансы.

В столовой, перед последней парой, я стал центром внимания. Весть о том, как я «опустил» Долорес, только-только облетела все три курса, вызвав ажиотаж, смешки и пересуды, а тут вдогонку пошла новая информация, мой монолог про Кампоса и то, кто и как устроится в этой жизни при помощи папочек. Эта тема была актуальна и тоже распространялась со скоростью молнии. Мне кивали, меня хлопали по плечу, шутливо бросали «Ну, ты, император!» и прочее. Знакомые девчонки весело щебетали, что-то выспрашивая и уточняя про случай в оранжерее (эти были из группировки, находящейся на ножах с группировкой Долорес), смеялись над моими новыми комментариями… В общем, было весело.

Но я отдавал себе отчёт, что это – веселье перед бурей. Если со стороны Эммы и её подруг каверз можно не ждать, то Толстый настроился крайне решительно. Его не было ни в столовой, ни в ведущих к ней коридорах и рекреациях. По крайней мере, я его не видел. Его и всех членов банды, а их в школе более десяти человек на всех курсах, не только в нашей группе. И это плохо.

Уйти с последней пары? Спрятаться? Сбежать? Я уже вышел из того возраста, когда это помогает. Лет в двенадцать этот финт мог спасти от неприятностей, но сейчас будет лишь отсрочкой от неизбежного. Толстый найдёт меня где угодно, надо будет – и на районе выцепит. Только там уже показным избиением я не отделаюсь. Там будет капитально выпускаться пар, методично и целенаправленно. Так что лучше встретить судьбу лицом к лицу, сегодня, здесь, после занятий. Так будет дешевле для здоровья, да и трусом не прослыву. Поэтому я веселился, шутил, кивал и смеялся, понимая, что это ненадолго.

Так и вышло. Они ждали меня в десяти метрах от административной границы школы. То есть за территорией, на которой за драку могут исключить. Десять метров и – бах! Уже не могут. За этой линией драка – проблема гвардии, а не школы.

На последней паре ни Толстого, ни его прихвостней тоже не было. Это о многом говорило, и я настроился. Рюкзак с формой оставил в шкафу, пиджак оставил там же (он больших денег стоит, мы на этот костюм еле-еле денег наскребли), чтобы уцелел. За первозданную сохранность брюк и рубашки не сомневался – после общения с «друзьями» они вряд ли выживут. Жалко, но альтернативы нет: пойду в спортивной форме – засмеют. Козырек навигатора с двумя отражателями-визорами, свою последнюю обновку (которой по праву гордился – вещица не из дешевых!), тоже оставил в шкафу. Галстук. И его можно снять, пятьдесят империалов стоит. Вроде всё. Можно идти.

Вокруг собиралась толпа зрителей. Люди, как бы между прочим, останавливались неподалеку от границы, возле которой кружком стояла бригада Толстого (во весь голос что-то обсуждая и ржа), и «делали свои дела», бросая на банду и на выход из школы нетерпеливые взгляды.

К моему подходу собралось уже человек тридцать. Немного. Однако я вышел одним из первых, не задерживался, иначе было бы больше. Но мне плевать на зрителей, плевать на их количество. Плевать и на уговоры Хуана Карлоса: дескать, иди через чёрный ход, через другой выход. Это не избавит от встречи, а сидеть запершись дома до конца жизни я не могу – как он не может этого понять?

– Удачи, чувак! – На прощание почти тёзка хлопнул меня по плечу, и я пошёл.

Ему драться вместе со мной? Типа друзья? Увольте! Это не та драка, в которой он мне поможет. Нас замесят и вдвоём, и втроём, и вчетвером. (Хотя четверо – перебор, я не смогу собрать такого количества сочувствующих, столько в нашей школе не наберётся.) Так зачем требовать от него бессмысленных жертв? Да и отношения у нас, так сказать… Мы дружим только в школе, и только потому, что больше дружить не с кем. Я не могу сказать, что это товарищ, с которым пойдёшь в разведку, в бой, которому доверишь свою спину. Просто «рабочий друг», приятель по общению и интересам. Хороший пацан, но… Не более.

* * *

Я не знаю, сколько денег мать отстегнула за то, чтобы скрыть мою болезнь, что я даже смог учиться в престижной школе. Она русская, хоть и полячка. О поляках в имперском секторе мало кто имеет представление. Для них мы все – русские, так же как они для нас – латиносы, хотя по отношению друг к другу могут быть венесуэльцами, бразильцами или, скажем, перуанцами, а русские умеют договариваться. Конечно, я серьёзно подозреваю, что ей кое-кто помогал, но это уже другая история, об этом позже. А пока я благодарен ей за то, что она столько лет скрывала мой недуг, и скрывала успешно.

Кстати, тогда подонки ничего никому про приступ не сказали. Видимо, испугались огласки о том, что сама банда великого и могучего Кампоса наделала в штаны и сбежала от какого-то русского. Для них это смерти подобно, ведь меня всего лишь исключат, а их позор остаётся на всю жизнь.

Но сейчас я жаждал такой же ярости, как тогда. Я хотел порвать Толстому горло голыми руками. Я хотел его смерти. Его и его дружков, кого достану. И пусть потом вылечу отсюда, пусть никуда не смогу устроиться, буду работать дворником и грузчиком, состоять на учёте в дурке… Я готов! Но эту гниду я сделаю!

– Слышь, император! – Вперёд вышел сам Толстый. Ба, какими судьбами? – Слышь, ты! Мы тебя предупреждали, чтобы вёл себя тихо и не выпендривался?

– А кто ты такой, чтобы предупреждать, что мне делать, а что нет? – занял я позицию «рогом в землю». Пока сойдёт.

– Слышь, ты! Русская сволочь! – начал один из холуев, – Чё, приступ немотивированной храбрости?..

– Тихо! – и уставился на меня пронизывающим взглядом.

Толстый, в отличие от своих тупоголовых дружков, дураком не был. Да, его поведение насквозь пронизано быковатостью, но это – единственный стиль поведения, доступный ему, он с детства привык к нему. Сам же по себе он человек умный и рассудительный. Относительно умный, конечно. Но это вдвойне страшно, учитывая претензии. Он подражает улице, подражает криминалу, оставаясь внутри прохаванным интеллигентом, талантливым управленцем без стыда и совести. Иначе бы не учился в этой школе.

– Слышь, Шиманьский, ну и чего тебе нормально не жилось? Чего тебя всё время на подвиги тянет? – тихим голосом спросил он, оставив в стороне «уличную» браваду.

– Не люблю, когда всякие уроды меня жить учат, Бенито! – честно ответил я, нахально улыбаясь.

Теперь дуэль. Кто не выдержит первым. Проиграю в любом случае я, но цель – дать в рожу Толстому – того стоит.

Я не выдержал. Просто знал, что будет дальше, и потому прыгнул первый. Так у меня есть преимущество первого удара – бью куда хочу и как хочу, правда, при этом теряю моральное право утверждать, что это не я начал драку, ведь получается, что её начал именно я… Но в задницу это право!

Я промахнулся. Удар получился слабее, чем хотелось. На роже у Кампоса останется всего лишь небольшой синяк, да и тот быстро пройдёт. Дальше на меня навалились. Со всех сторон. Я ещё успел нанести несколько ударов, не глядя, в разные стороны, а потом…

…Потом меня долго-долго месили. Били не сильно, не зря же у них был «военный совет» вместо пары. Всё предусмотрели и рассчитали! Но месили колоритно. Ногами, с шикарным замахом. Если бы такие удары проводить в полную силу, я бы уже давно был трупом. Тоже играют на публику, скоты!

Но и так пришлось несладко. Лицо затекло, на губах явственно ощущался привкус чего-то липкого и солёного. Толстый, как и положено лидеру, стоял рядом и что-то говорил «мне». Для толпы, естественно, я его просто не слышал.

…Ярость пришла тогда, когда понял, что проваливаюсь в беспамятство. Но это была совсем не та ярость. По ощущениям она напоминала мне котёночка. Я чувствовал себя эдаким маленьким злым задиристым котёночком, тогда как в день, когда они отступили, был грозным тигром. Даже в беспамятство не провалился – так, немного взревел, вскочил, бросился на Кампоса…

– Вот видишь, Шиманьский, и на тебя управа нашлась! И ничего ты больше нам не сделаешь! – Он с силой ударил под дых.

Я судорожно задвигал ртом, пытаясь вдохнуть воздуха, но ничего не получалось.

– Ай-ай-ай! Наш великий император плачет! – обратился он к публике. Я чувствовал, как слёзы текли и текли по лицу безостановочно. Сами по себе, я их не контролировал. – Как работать языком – он герой! Император! А как отвечать за базар – сразу нюни пустил!

– Может, попросишь прощения? Извинишься? За плохое поведение? А? Я тебя прощу! Чего молчишь?

Толстый подошёл вплотную и наклонился к моему лицу. Дружки ослабили хватку, давая мне возможность наконец-то вдохнуть.

– Давай, Шиманьский, извиняйся! Мы все тебя слушаем! – Затем встал и отошёл в сторону, всем своим видом показывая, в каком он нетерпении.

Унизить меня решил? А вот не выйдет, парниша! Я, превозмогая боль во всем теле, смог выдавить:

– Идддиии наааахх…

* * *

…Очнулся я на земле, лежа на спине. Надо мной нависал, заслоняя «дневной» свет, Кампос. Вокруг стояли дружки, как бы пресекая возможную попытку убежать. Я же не мог шевелиться, какой там бегать! Даже ползти не мог!

Бенито имел серьёзный вид, серьёзнее некуда. На его лице не было привычной насмешки над поверженным противником. Да, он сегодня победил, но всё ещё меня опасался. Типа уважал, как достойного соперника? Скорее всего. А это хуже, чем если бы презирал, – последствия иные. Медленно, растягивая слова, проговорил:

– Значит, слушай сюда, Хуанито!  – Последнее слово он выплюнул с издёвкой. – Я сегодня добрый. Живи. Но учти, это – последнее предупреждение. – Он тоже сделал паузу, обернувшись к публике, которой скопилось уже человек шестьдесят. – Ещё один косяк с твоей стороны, и ты больше не будешь здесь учиться! Я слов на ветер не бросаю. Всё понял?

– Я тебя предупредил! Всё, пойдём.

Он махнул рукой и пошёл в сторону города. Его дружки, перебрасываясь ехидными шуточками, направились следом.

Толпа, стоявшая вокруг, потопталась ещё некоторое время, глазея на избитого меня, а затем медленно начала расходиться. Через четверть часа вокруг никого не осталось.

Я нашёл в себе силы доползти до стены и облокотился, переводя дух, пытаясь прийти в себя.

– Ну сколько тебе говорить, Хуанито, да не связывайся ты с ними! – Рядом, тяжело вздыхая, присел Хуан Карлос. – Как маленький! Что, трудно было промолчать?

– Ненавижу уродов! – только и смог выдавить я. Объяснять что-то такому приспособленцу, как он, бессмысленно. Тем более сейчас.

– Ладно, держи вот… – Он протянул платок. – И вот. – Из его рюкзака появилась бутылка с водой. – Это от Николь. Она сообразительная. Сбегала.

– Та девушка? – оживился я. – Новенькая?

– Забей на неё! На неё виды у Толстого! – убито ответил он, отводя в сторону глаза.

– ?!

– Потом сам всё спросишь и поймёшь. Об этом вся школа знает. – Хуан Карлос снова вздохнул. – Ладно, император, вытирайся и вставай, пошли! Мне тебя ещё до дому тащить, а это неблизко!..

Глава 3

ИНФАНТА

Хуан Карлос проводил меня до подъезда. Наверх я поднялся уже сам – тело болело, но болело терпимо.

Дома первым делом включил воду и залез в ванну – смыть с себя грязь, кровь и расслабить мышцы. И лишь через полчаса тупого лежания и созерцания потолка в голову полезли первые мысли.

Ну я и дурак! Нет, ну, на самом деле, кто меня всё время дёргает за язык? Что мне мешает жить так, как живут все? Как тот же Хуан Карлос? Ведь эти уроды уже было отстали от меня!

Я что, своим глупым трёпом могу что-то исправить? Изменить жизнь к лучшему? Хорошо, «опустил» Долорес, рассказал всем про «будущее» Кампоса. Что от этого в мире поменялось?

– Опять? – сухо спросила она, бегло глянув на меня вполоборота.

– Снова! – лаконично буркнул я в ответ.

– И?..

– Разберусь! – выдавил я и сел. Мимоходом глянул в зеркало. Да, фенотип разукрашен великолепно! Будто скульпторы ваяли!

– Ничего не сломали? – В голосе ни грамма сочувствия. Мать вытащила из панели пирог, развернулась и поставила на стол. На лице её не дрогнул ни один мускул.

– Сломали бы – не сидел тут! – в том же тоне ответил я.

– Тогда ешь!

Ели мы молча. У нас с матерью какие-то странные отношения. Возможно даже, что предыдущий диалог покажется разговором двух идиотов… Но на самом деле она очень любит меня, души не чает. Но пытается воспитать из вашего покорного слуги «достойного человека». Такого, за которого ей потом не будет стыдно. В детстве меня это бесило, я плакал, убегал, кричал в лицо: дескать, ты любишь не меня, а своё отражение во мне…

…А сейчас считаю, что только так и надо. Жизнь – тяжёлая штука, и я готов в ней барахтаться только потому, что она своим отношением дала для этого толчок. Нарастила мне каменную шкуру, вложила в руки оружие, силы понять, принять и не утонуть.

Например, сейчас мои сверстники переживают некий возрастной мировоззренческий кризис – им кажется, что вокруг всё плохо, никто их не любит, жизнь – дерьмо. Слушают психотропную и мозгодробительную музыку, протестно одеваются, следуют за какими-то модными молодёжными движениями, чтобы выглядеть «не как все». Кто-то напивается до поросячьего визга, кто-то глотает НОКС (или экзотические органические наркотики, но это уже кто побогаче). А я вот так не считаю. Ну, про то, что жизнь – не очень хорошая субстанция.

Я считал так лет пять назад и тоже сильно переживал. Зато сейчас знаю это точно: жизнь – самое «оно», и меня стопроцентно никто не любит. Кроме матери. С этим я спокойно живу, не впадая в подростковую депрессию, не пишу грустных стихов и предсмертных записок, не занимаюсь прочей ерундой. Просто жизнь такая, какая есть, и мне в ней надо думать о себе, о завтрашнем дне, а не горевать, как же всё серо.

– Что дальше делать собираешься? – нарушила молчание мать. В её голосе появилась какая-то теплота. Ну, наконец!

– Не знаю. – Я пожал плечами. – Ещё не думал.

– Я тебе сколько раз говорила, не реагируй! Бог с ним, с прошлым! Это всё не важно! Главное – чтобы ты выучился и нашёл хорошую работу! Забудь про меня!

– Это не из-за тебя… – Я виновато опустил глаза. – Не из-за тебя.

– А из-за чего? – сощурилась она. Ага, так она мне и поверила. Если существует человек, знающий меня лучше, чем я сам, то это – она.

– Из-за глупости. Языка болтливого.

– Ясно!

Мать встала и принялась убирать со стола. Я вздохнул и в общих фразах начал излагать события на математике. После моего рассказа она долго стояла, о чём-то думая.

– Ты это так оставишь?

– А что я могу, мам? – воскликнул я. – Я один, а их – банда! Причём сынков далеко не последних в этой жизни людей, для которых твоя и моя жизнь – ничто!

– Ну, во-первых, зачехлить рога и кулаки! Это – первое! – грубо перебила она.

– Вот, опять! – Я вспылил. – Одни и те же аргументы!

– Я не виновата, что ты такой дурак, не слушаешь эти «одни и те же аргументы» и делаешь всё по-своему! А раз дурак – огребай дальше!

– Ты умнее, вот твоё оружие! Каждый бьёт тем, что у него лучше получается, – закон любой войны! Помнишь, ты готовился в прошлом году к экзамену по военной стратегии? Что ты мне тогда рассказывал? Напомнить?

– Ну!

– У нас хороши лёгкие эсминцы – наш флот в основном из них и состоит. У русских хороши огневые линкоры – пусть попробует вражина подлететь к их орбите! Имперцы делают ставку на истребители – и прекрасно воюют авиацией в космосе! Любая нация одерживает победу только тем оружием, в котором сильна, сынок! Понимаешь? Русские никогда не нападут на врага истребителями, а имперцы – эсминцами! Их мгновенно порвут! Не ты ли, сидя на этом самом месте, мне всё это втирал?

А сам лезешь кулаками на кулаки! Ведёшься на дешёвые провокации! Когда же ты поумнеешь?

Она назидательно помолчала, вытирая руки краем полотенца. А что я мог возразить?

– У Кампоса хороши кулаки и собственная шайка – это его оружие. А ты бей так, чтобы ни кулаки, ни наличие дружков не могли ему помочь!

– Что, мам? Что можно сделать такого, чтобы его кулаки стали бесполезны? Тебе легко говорить, а когда это свинячье рыло ржёт в метре от тебя, отчего-то ничего в голову не лезет!

– Вот я и говорю: дурак ты! – подвела итог мать. – Оттого и не лезет!

– Мам, что бы я ни придумал, какую бы подставу ни сделал, он всё равно выкрутится! Его не исключат из школы! А меня они потом вычислят и встретят! Ясно тебе?!

– Я тебе уже всё сказала. Дальше – сам. Не маленький, голова на плечах есть. Кстати, сегодня пятница, у тебя тренировка. Не забыл?

Пока я ехал по подземке, в голову лезли разные коварные планы мести, один страшней другого. И так же быстро улетучивались под действием бронебойных аргументов реала. Я пылал от гнева, но гневом нельзя убить. И даже покалечить.

Трагедия заключалась в том, что все мои усилия что-то сделать бесполезны.

Когда меня избили первый раз… (нет, вру, второй, после первого я не успел ничего придумать), я решил мстить им поодиночке. Через преподавательский терминал (в который залез незаконно, за такое отчисляют не разбираясь) узнал кое-что о месте жительства некоторых членов банды. Кое-что выяснил через пацанов на районе и знакомых в самой школе. И встретил их. Троих. Одного за другим. Больше просто не успел. Бил сильно, без жалости, одному свернул челюсть, двое надолго слегли с ЧМТ…

…Закончилось всё тем, что меня чуть не убили. И убили бы, если б не тот приступ ярости. Ведь, встречая их поодиночке, я стал представлять угрозу их единству, организации, авторитету лидера, а для стаи это вопросы жизни и смерти.

Тогда я выжил. Но теперь подонки подготовились. Они знают, что приступ приступу рознь и я не всемогущ, меня можно положить, навалившись всеми и сразу. Не играть, как они обычно делают с жертвами, выходя по очереди, по два-три человека, загоняя жертву до полусмерти, забивая постепенно, красиво, с удовольствием, а тупо валить на землю и давить, чтоб не мог пошевелиться.

Да, я могу снова встретить пару-тройку из них. Подкараулить, отправить на продолжительное лечение. Но, во-первых, самого Толстого таким образом я не подстерегу, его охраняют папенькины дуболомы. А остальные – шушера, которая мне в общем не сильно мешает. Во-вторых, меня встретят после второго или третьего же контакта, мир слишком тесен, чтобы мы с Толстым в нём разминулись. И на сей раз меня убьют, даже не станут делать инвалидом. И это плохо.

Тренировка прошла вяло. Тело болело и не могло выдавить из себя даже половины обычно возможного. Пацаны смотрели на меня и художества на лице косо, с недоумением. Тренер покрикивал на всех, как обычно, но в целом меня почти не трогал, проявляя сочувствие.

На спарринге он занялся моей персоной лично, проверяя удары. И вроде бы остался доволен, хотя печать лёгкого сочувствия на лице осталась до конца занятия.

– Можно?

Тренер кивнул на стул, стоящий в углу, возле стола, а сам сел на микроскопический диван напротив. Диван, стол, на котором покоился ржавый электрочайник, и стул – это всё, что помещалось в маленькой комнатушке. Ну, ещё шкаф с четырьмя кубками наверху, которые выигрывала наша спортивная школа в различных состязаниях в прошлом. Не много, но в масштабах планеты и не мало. Я сел.

– Сеньор тренер, можно вопрос… Немного щекотливый?

Тот закинул ногу за ногу, смотря на меня с нескрываемым интересом. Он относился ко мне лучше, чем нейтрально, но в любимчиках я никогда не ходил.

– Насколько я понимаю, «щекотливый» – значит, по поводу украшений?

– В общем, да.

– Хм… Ну и чем могу помочь?

– Их много, сеньор тренер! – сразу выпалил я. – Человек десять! Они наваливаются все сразу, и я ничего не успеваю сделать! Все эти приёмы, которым нас учат, – чушь собачья! Это для одиночных маханий руками и ногами с одним-двумя, максимум тремя противниками! Возможно, для татами или ринга! Но не для боя с десятком-полутора отморозков!

– И что ты предлагаешь? – снова усмехнулся он. – Не учить тебя «маханиям руками и ногами»? А чему учить? Бальным танцам?

– Нет. В смысле, учить… – Я аккуратно подобрал слова. – Мне нужно научиться драться против нескольких противников одновременно. Такая техника ведь есть! – Я скорее утверждал, чем спрашивал.

Тренер молчал, лишь напряжённо смотрел мне в глаза, думая о чём-то своём.

– Мне не надо владеть ею на уровне костолома, крутого убийцы, спецназовца. Мне нужны только азы, чтоб защитить себя! Самое начало, базовые навыки, ничего более! Вы можете помочь?

Тренер думал долго. Налил из чайника в стакан воды, выпил. Затем поманил меня пальцем.

– Шимановский, слушай сюда… – шёпотом произнёс он почти в самое ухо. – Ты вроде обычный пацан, не провокатор, не стукач, только поэтому я с тобой разговариваю. – Он с опаской посмотрел на дверь и так же шёпотом продолжил: – Ты прав, такая техника есть. Именно для такой вот борьбы, когда их много и наваливаются сразу. Но…

Тренер тяжело вздохнул, словно борясь с собой – говорить или не говорить. Наконец решился:

– Но изучают её только в элитных подразделениях спецназа. Или в армии, но тоже в спецназе. Любое иное преподавание подобных дисциплин преследуется по закону. И преследуется жёстко, вплоть до физического уничтожения ренегата. Ты меня понял?

– Но, сеньор тренер!..

– Я сказал, Шимановский!!! – повысил он тон. – Такую технику изучают только бойцы элитных подразделений! Они, и только они! За пределами войск специального назначения её преподавание карается смертью! Её знание – само по себе оружие, а её величество не любит, когда кто-то использует её оружие не по назначению! Что, не ясно?

Я обречённо вздохнул. Наш тренер – очень крутой мужик. Как раз из того самого элитного подразделения. (Мы грешим на военную разведку, но по понятным причинам правды не знает никто, да и вообще об этом все предпочитают помалкивать, и пацаны, и другие тренеры.) И кто я такой, чтобы он подставлялся, преподавая мне запрещённую к использованию технику, да ещё зная, что я собираюсь с её помощью дубасить мальчишек в школе?

– Вот-вот, Шимановский! То-то и оно! – подтвердил он мои мысли. – Поэтому, если хочешь её изучить, тебе нужно сначала выучиться в средней школе, затем отслужить хотя бы два года по армейскому контракту, и лишь после этого написать заявление о переводе в войска специального назначения.

– А раньше никак нельзя? – поднял я умоляющий взгляд. Я знал, что напрасно, тренер не пойдёт навстречу. Он и так показывал мне раньше кое-что из не совсем легального арсенала, по доброте душевной. Но то – помощь полюбившемуся ему неудачнику постоять за себя, а то, что ему предлагаю я (точнее, прошу), – уголовное преступление. Даже не уголовное, а военное, что гораздо хуже.

– Можно, – неожиданно кивнул тренер и усмехнулся. Подлым таким смешком. – Если покажешь достаточно хороший уровень, я напишу тебе рекомендацию. Чтобы тебя изначально взяли в спецвойска. Чтобы не пылиться два года в обычной казарме. Тебе до этого уровня осталось не так много, чуть нажми на занятия и… Я помогу!

Всё ясно. Надежды нет. И перспектив в этом направлении искать не стоит. Если уж отказал тренер, относящийся ко мне более чем хорошо, другие просто меня пошлют.

– Спасибо, сеньор тренер. Я пойду?

– Да, иди, Шимановский! – Тренер вздохнул с видимым облегчением.

– Шимановский!

Я обернулся. Лицо тренера было извиняющимся, каким-то неуловимо виноватым.

– Этому правда учат только в элитных частях.

– Да, я понял. Извините, что побеспокоил.

– Не за что. Всегда рад помочь, если могу. Тебе же только посоветую больше заниматься. Вот в этом можешь на меня рассчитывать.

– Спасибо, сеньор тренер! – Я грустно усмехнулся. – В моём случае тренировки не помогут.

– Хуанито, пойдём отсюда! – потянул меня в сторону товарищ по несчастью, проорав прямо на ухо, пытаясь перекричать подвыпившую ватагу «республиканцев».

– Пока не выясню, что там за хрень и по какому поводу праздник собрали, никуда не пойду! – жёстко отрезал я. И попёр, орудуя локтями. Друг вздохнул и двинулся следом.

Возле самой трибуны оказалось потише – тут стояли «идейные». Можно было расслышать слова, что орал в громкоговоритель старый дядька с лицом профессионального мошенника. Точнее, политика. Впрочем, это одно и то же. Рядом с ним полустояло-полулежало нечто, напоминающее…

– Ого! Реально, гроб! – офонарел Хуан Карлос. Я тоже удивлённо присвистнул.

Трибуной служил серый старенький бронированный «фуэго» планетарного класса с плоской крышей, на которую был водружён настоящий гроб, положенный одним концом на возвышение, чтобы толпе было видно выведенное золотыми буквами огромное слово «ДЕМОКРАТИЯ». Рядом, с другой стороны от оратора, стоял лысый тип в чёрном балахоне и что-то заунывно напевал медленным речитативом. Нечто, наподобие молитвы за упокой, только не культовой, а переделанной под «нужды партии». Большая часть людей, стоящих перед трибуной, тоже была в балахонах и подпевала ему таким же заунывным и нудным речитативом. В руках держали горящие парафиновые свечи.

– Пойдём отсюда!

Хуан Карлос, мрачнее тучи, тянул меня за рукав. Я ему сочувствовал. Он искренне верил этим людям, верил в идеалы республики. Будет ли верить теперь? Не могу сказать. Наверное, будет. От единичного провала трудно изменить устоявшееся мировоззрение. Но какой-то бой в его душе сегодня произойдёт.

– Щас, погоди!

Я всё же решил досмотреть действо хоть до какого-нибудь логического завершения и медленно, шаг за шагом, начал протискиваться ещё ближе.

– Долой правительство Торреса!

– Да здравствует свобода!

– Смерть либералам и олигархам! – кричали сзади.

Студенты, похоже, не знали, ради чего их собрали, что надо кричать и что делать, а потому выкрикивали стандартные привычные лозунги и потрясали свеженькими баннерами, порою идущими вразрез с текстом кричалок.

Например, «Покойся с миром!», «Мы тебя не забудем!», «Ты навсегда останешься в наших сердцах!»… И тут же возгласы: «Смерть либералам!» и «Долой правительство!»!

Я был уже почти у «трибуны», когда долгожданная развязка наконец наступила.

С другой стороны площади послышался рёв двигателей, затем из боковой улицы, одна за другой, вылетело несколько машин и остановилось. Ближе всех к толпе демонстрантов подъехал миниатюрный ярко-синий «инспирасьон» в окружении двух огромных, словно монстры, «либертадоров» – летающих бронированных убийц, используемых всей планетой в качестве транспорта для охраны. Убийц, потому что такая махина может раздавить своим весом даже лёгкую машину планетарного класса, не говоря уже о купольных. Набрав же крейсерскую скорость на форсаже, в состоянии пробить планетарный шлюз.

«Инспирасьон» говорил сам за себя. Тачка, стоящая десятки и десятки миллионов, если не сотни. При малом весе практически так же прочна, зато скорость её… Сравнима лишь со скоростью боевого истребителя! Такие по карману только магнатам, тем самым представителям ста семей, владеющим большей частью планеты. Крупная шишка пожаловала, да с охраной!

Я оказался почти прав. Ну, насчёт охраны – точно. Из обоих «либертадоров» выскочило человек двадцать громил в лёгких чёрных доспехах с глухими забралами без опознавательных знаков, вооружённых армейскими иглометами. Громилы стали в полукруг, оцепив часть площади, не подпуская никого к машинам. Из «инспирасьона» же весело высыпало… человек десять молодых людей! И как там только поместились?

Шикарно одетые молодые юноши и девушки. На мой теперь уже намётанный взгляд, любой предмет их гардероба стоил как годовая зарплата моей матери. Они смеялись, некоторые держали в руках бутылки, к которым периодически прикладывались. Золотая молодёжь! Причём золотая без кавычек! Приехали развлекаться? Поглазеть на «похороны демократии»? Ну да, этим всё можно и любое море по колено! Однако как бы чего не вышло…

Мои опасения разделили почти все, находящиеся на площади. Студенты сзади резко смолкли, кричалки оборвались, щиты опустились. «Молящиеся» тоже заткнулись, как и их лысый предводитель, вместе с сенатором. Повисла гнетущая тишина. Камеры журналюг, вяло снимавших ход безликого фарса, резко оживились, чувствуя напряжение и предвкушая неожиданную острую развязку. Воздух вокруг неумолимо накалялся.

– Эй вы, там, слезайте! – выкрикнул один из приехавших парней – высокий, крепко сложённый тип с длинными русыми волосами, собранными сзади в хвост. В руке он держал початую бутылку с пойлом, судя по названию стоящим целое состояние. Красавец, весь из себя, природа не обделила его внешними данными. Правда, красота какая-то слащавая, не мужественная, но именно такие пользуются бешеным успехом у противоположного пола. Высокий, мускулистый, уверенный в себе… Сын Аполлона, блин! Ненавижу таких!

Судя по всему, он был главным в компании приехавших. Окружающие кучковались вокруг него, ловя каждое слово, копируя движения и реакцию на «раздражители». Чем-то мне эта компания отдалённо напомнила банду Толстого.

– Слезайте, обезьяны! – продолжил парень и засмеялся.

Вокруг раздалось дружное пьяное ржание. Воздух на площади «покраснел». Я почувствовал непреодолимое желание окружающих, особенно небогатых и злых студентов, подправить этому типу его наглую рожу. Но всех сдерживал грозный вид охранников, сжимающих в руках оружие. Не огнестрельное, не пневматическое, как у обычной частной охраны, а боевое. Один игломёт способен за секунду покрошить в фарш десятки человек, а их тут множество. Их величества давным-давно даровали знати такую привилегию – вооружённую боевым оружием охрану – много-много лет назад, чем те с удовольствием пользуются. И эти безликие парни, прошедшие горнило армии, бесчисленные горячие точки в разных уголках Солнечной системы, будут стрелять без колебаний. Им за это платят. А народ?.. Что для аристократии народ? От власти откупятся, построят за свой счёт для казны несколько крейсеров и эсминцев, пострадавшим выдадут компенсации… А жизнь не вернёшь!

Вдруг из машины позади «сына Аполлона» вылезла девица с большой канистрой в руке. Золотая молодёжь расступились, пропуская её вперед. За эту девицу невольно цеплялся взгляд, от неё исходил некий ореол власти: вроде ничем от остальных не отличалась, но чувствовалось, что она привыкла командовать окружающими. Какая-нибудь юная герцогиня, наследница главы одного из ведущих кланов, не меньше. Даже длинноволосый при её появлении сменил выражение лица с хамовато-властного на влюблённо-заискивающее и принялся что-то объяснять, кивая на «фуэго».

Девочка выслушала, согласно кивнула и направилась в сторону «трибуны», распихивая собравшихся вокруг зевак.

Охрана, человек пять, ломанулась следом, орудуя прикладами для убедительности, так что перед фифой мгновенно образовалось некое подобие людского коридора.

Пожалуй, стоит описать её подробнее. Молодая шатенка с распущенными волосами ниже плеч, посеребрёнными по последней моде неформалов разноцветными блестками. На вид лет двадцати трёх – двадцати пяти, то есть немного старше меня, но я тем не менее засмотрелся. Было в ней что-то, вроде аристократическое и в то же время… притягательное! Увидь я её в обычной жизни, то есть не будь она представительницей знати, обязательно бы попытался познакомиться. Если длинноволосый вызывал стойкую антипатию, то к этой милашке подобного чувства не возникало, хотя она из той же прослойки общества.

Несмотря на ореол власти, на фоне расфуфыренных друзей и подружек одета девчонка была скромно. Простые серые брюки и светлая искрящаяся блузка, завязанная на пузе узлом. Вот и весь туалет. Но и этот наряд был от самых модных кутюрье, стоимость его измерялась… несколькими нулями! Накрашена тоже неброско – эдакая природная красота, подчёркнутость родных бледных линий. Чтобы так уметь одеваться и краситься, надо иметь определённый вкус и талант: одна моя знакомая как-то призналась, что в плане макияжа сложнее всего придать лицу естественный цвет, а в плане одежды – одеться так, чтобы выглядеть скромно. Девочке удалось и то и другое.

Пока я на неё пялился, она приблизилась к «трибуне» и с грацией кошки одним ловким движением (в котором угадывались ежедневные многочасовые тренировки) запрыгнула на немаленький броневик. Толпа молчала, теперь уже с интересом. Лысый с крыши как-то незаметно исчез, сенатор же стоял и сверлил её глазами. По лицу его было видно, как он относится к ней и ей подобным, но достоинство сенатора не позволяет связываться с соплячкой. Его взгляд был полон вынужденного уважения – дескать, ты круче меня, маленькая дрянь, но ты тут никто и концерт мне не испортишь. И ещё, кажется, он её боялся.

Девчонка внимательно осмотрела гроб, обошла его кругом, протиснувшись между ним и сенатором, чуть не столкнув того с крыши, затем подняла руки вверх и воскликнула, обращаясь больше не к толпе, а к нацеленным на неё камерам крыс от пера:

– О Великая и Справедливая демократия! Ты была с нами долгие-долгие годы! Но теперь пробил час, и настал твой черёд покинуть эту обитель, оставив нас сиротами на грешной земле!

Нам будет не хватать тебя, о Великая! Прости же нам обиды наши, мы же отпускаем тебя с миром, простив все обиды твои!

Обещаю! Мы будем вечно помнить твои идеалы! Да будет так и во веки веков! Клянёмся!

Нестройный удалой рев голосов возле «инспирасьона» дружно рявкнул: «Клянёмся!»

– Надеюсь, в мире ином тебе будет лучше, чем здесь, с неблагодарными нами! Покойся с миром!

После этого один из охранников передал ей канистру. Девчонка бодренько свинтила крышку и облила гроб вонючей жидкостью с разных сторон. Я стоял недалеко и почувствовал едкий запах – какая-то резкая органика.

– Гори ты огнём, о мать Греха и Разврата, сестра Лжи и Падения, Убийца Свободных народов! – пафосно проголосила девчонка, затем в её руке вспыхнул огонек зажигалки. – И никогда больше не воскресай на этой планете! Аминь!

Через секунду гроб полыхнул. Весело и игриво. Пламя – первое весёлое нечто во всём этом фарсе. Сенатор, заблаговременно спустившийся с «трибуны», как только запахло органикой, что-то возмущённо говорил «братьям по разуму» с той стороны машины. Девчонка же, склонив голову, стоя рядом с горящим гробом, прочла христианскую молитву «За упокой» громко, на латыни. Моя мать – католичка, так что подобные вещи я знаю. В толпе раздались гневные возгласы, запахло жареным (теперь уже в переносном смысле). Охрана возле «фуэго» выставила стволы на всеобщее обозрение, намекая, что они – ребята серьёзные. Но никто из собравшихся не дёрнулся, все ограничились криками. Девчонка же, показно игнорируя происходящее, дочитала молитву, произнесла финальное «Амэн», неспешно левосторонне перекрестилась, затем спрыгнула с машины и в сопровождении тут же окруживших её охранников невозмутимо пошла назад, к «инспирасьону».

Как-то так получилось, что я оказался у неё на пути. Люди вокруг раздались в стороны, а я зазевался. Ну, разиня!

Девчонка остановилась прямо передо мной и подняла удивлённые глаза. Секунды три мы молча смотрели друг на друга. Затем она улыбнулась и кивнула мне за спину:

– Можно?

– Конечно!

Проходящий мимо вслед за хозяйкой охранник легонько толкнул меня игломётом в толпу, как бы намекая, что я волею случая избежал очень серьёзных проблем. Я был солидарен с ним, но классовая ненависть к знати, усилившаяся сегодня, почему-то не коснулась этой юной приколистки.

Через минуту «инспирасьон» со смеющейся молодёжью, в сопровождении машин охраны, умчался вверх по улице Свободы. Люди вокруг молча пожирали глазами пылающий гроб, столб чёрного дыма, поднимающегося к вытяжкам на куполе вверху, переводили недобрый взгляд в сторону укативших транспортов и… вздыхали.

Лишь через несколько минут зазвучали первые вялые крики возмущения и угрозы всемирного потопа «проклятым олигархам». Ясное дело, парни с игломётами далеко, теперь любой может угрожать!

В толпе началось хаотичное движение. Сенатор куда-то исчез, обозначив этим, что шоу закончилось, и люди стали постепенно расходиться, смакуя произошедшее.

– Слышь, а чего её никто не остановил? – толкнул я в плечо стоящего с обалделой рожей почти тёзку.

– А? – не понял тот.

– Говорю, почему её никто не остановил? Не преградил дорогу? Здесь же и сенаторы присутствовали, и народу до чёрта? Ну, не стали бы они стрелять в толпу ради хулиганской выходки! Развернулись бы да и уехали!

– Да кто б им дорогу перегораживал? Ты чего? – покрутил пальцем у виска Хуан Карлос.

– Ну, сенатор – человек не простой, политик не из последних! Попёр бы на неё, вышвырнул назад, к этим мразям, вместе с канистрой! И ничего б она ему не сделала! И пацаны бы подключились, дорогу перегородили, они же умеют! А этот хмырь стоял перед какой-то девчонкой, как суслик перед коброй! Дерьмо! – Я сплюнул. – И народ ваш – такой же!

– Ты что, не понял, кто это был? – ошеломлённо уставился Хуан Карлос.

– Да какая разница кто?! – Я усмехнулся и пожал плечами. – Пусть даже герцогиня какая-нибудь! Или графиня! Да хоть сама Сильвия Феррейра! Что это меняет?

– Графиня! Герцогиня! – перекривил меня Хуан Карлос. – Сам ты Сильвия Феррейра! Дурак! Инфанта это была! Наследница престола!

Глава 4

СЛУЧАЙНАЯ ВСТРЕЧА

– А тот типчик слащавый – юный герцог Феррейра, Себастьян. Это к слову об их клане…

Следующие пару минут я стоял с отвисшей челюстью. Сказать, что я был поражён, – ничего не сказать. Я был ОЧЕНЬ поражен!

Тут же вспомнился дон Алехандро со своей теорией возможности невозможного. А также то, КЕМ он сватал мне стать, приводя в пример одного бывшего русского бухгалтера. Сразу после этого разговора, на следующий же день, встретить наследницу собственной персоной? Вот и не верь после этого в судьбу.

Я, на мгновение прикрыв глаза, вспомнил её взгляд – чистый и незамутнённый. «Можно?» Она могла оттолкнуть и пройти дальше, а охрана бы завершила мой полёт, удлинив его траекторию на несколько метров. Но нет, остановилась. Перед наглецом республиканцем, заступившим дорогу.

– Эй, братишка, с тобой всё в порядке? – откуда-то издалека раздался голос Хуана Карлоса.

– Вроде!

– Забудь о ней! Она не для тебя! – похлопал он меня по плечу.

– Чего? – не понял я.

– Я говорю, забудь о ней. Это не нашего полёта птица.

– А с чего ты решил, что… – Я осёкся. В точку.

– Румянец убери! Раскраснелся, аж фингал не видно. И улыбочку свою тупую спрячь.

– Что, так заметно? – Я попытался выкинуть из головы лишние мысли. Не получалось.

– А то! Ладно, пойдём отсюда.

Он потянул меня за рукав, я не сопротивлялся. Толпа поредела, студенты почти все ушли дружной, поделённой на небольшие группы толпой. «Идейные» потихоньку сворачивались и следовали их примеру. М-да! А ведь если отбросить личное и задуматься серьёзно, политическая подоплёка произошедшего должна взорвать новостные каналы. Инфанта! Будущая королева! Сожгла муляж-гроб республиканцев, кремируя «демократию»! Девчонка твёрдо наметила курс, которого будет держаться в будущем, и ясно всем дала понять, где видала попытки ей помешать.

– Ладно, давай! – пожал руку мне почти тёзка у входа в метро. – Всё-таки ты молодец! Один из всей этой кодлы, да ещё не будучи нашим, а так, любителем, заступить дорогу инфанте!

– Это же случайность. И я не знал, кто она такая.

– Твоё счастье! Дуракам везёт! – Он подмигнул. Я не обиделся. – Но со стороны выглядело всё круто, поверь! Бьюсь об заклад, наши тебя после сегодня зауважали.

– Да не сделал я ничего такого! И с дороги сошёл, как только она попросила…

– Угу! «Попросила»! – перекривил он. – Именно что попросила! А не потребовала! И все это видели! Хуанито, опять ты не въезжаешь. Преградить дорогу наследнице Веласкесов, находясь в толпе республиканцев? Да ещё тогда, когда один из их шишек включил заднюю? Обосрался на всю страну? Это не символично, это именно круто, чувак! Всё, давай, увидимся в понедельник! – Почти тёзка развернулся и побежал в вестибюль к турникетам.

Я какое-то время постоял на месте, переваривая его слова, придя к выводу, что да, смотрелось это круто, затем тяжело вздохнул и развернулся в сторону Центрального парка. От площади Свободы до него всего несколько кварталов, а такое милое субботнее утро располагало к созерцанию и размышлениям.

До парка я дошёл быстро. Медленно побрёл по аллеям и оживлённым дорожкам, по которым гуляли горожане. Время клонилось к полудню, люди начали выбираться из своих берлог, чтобы отдохнуть с семьёй. Везде сновали дети, там и сям виднелись небольшие, пока ещё полупустые кафешки, на каждом перекрёстке располагались продавцы мороженого, сладостей и прочей стандартной дребедени, без которой не может обойтись ни одна зона отдыха в Солнечной системе.

Центральный парк – это не просто гигантская рекреация. Это свой мир, со своими правилами и законами. Он находится почти в центре городских купольных нагромождений и транспортных пересечений, являясь своего рода сердцем города. Именно отсюда начинаются все радиальные перекрытия районов, огромные железобетонные стены, которые способны выдержать прямое попадание тактической ракеты или обстрел главного калибра линкора с орбиты. Стены в целях безопасности делят город на самостоятельные автономные районы, отделённые друг от друга тяжёлыми планетарными шлюзами, а между районами проходят магистрали, тоннели, хорды и прочая связующая скоростная инфраструктура.

И каждый из секторов-районов имеет выход к Центральному парку, независимо от того, богатый он или бедный. Это задумывалось в своё время для того, чтобы подчеркнуть равенство всех слоёв населения перед короной, обеспечить право на доступ к свежему воздуху всем, от аристократов и менеджеров до шахтёров и дворников. Конечно, время внесло свои коррективы: столица росла невероятными темпами, и хотя сразу строилась с огромным запасом вместимости, расчётом на рост, но вобрать в себя тридцать миллионов человек и несколько миллионов приезжих – это чересчур для любого проекта.

Город строился, создавались новые купола, новые районы, уходя всё дальше и дальше от парка. В этих районах и живут ныне малообеспеченные; земля в центре в наши дни стоит столько, что ни о каких бедных кварталах вокруг рекреации речи нет.

Всё в мире для богатых. Так было всегда и везде, и так будет. Это тоже закон, который не преодолеет и самый добрый мудрый правитель. Хотя идея интересная, и основательницу города, королеву Аделлину, простые люди вспоминают с теплотой до сих пор.

Говорят, первое дерево в основании парка посадила она же. Это было после обретения независимости, когда полностью уничтоженную Альфу решили не восстанавливать, а отстроить заново. Есть легенда, что её, первую правительницу, спросили: зачем возводить такие огромные пространства, несколько квадратных километров, для выращивания никому не нужных деревьев? Ведь это должен был быть самый большой купол в мире, его возведение будет стоить разрушенной экономике государства колоссальных средств! На них можно снарядить целую эскадру, или вложить их в восстановление промышленности и инфраструктуры. Аделлина ответила вопросом на вопрос: а для чего нужны эти корабли? Кого они будут защищать? Для чего нужны дороги, шахты и заводы? Что и для кого они будут производить?

Создать промышленный рай для удовлетворения нужд богатых и создать человеческий рай с нормальными условиями жизни для простых людей – это совсем разные ве щи. Люди гораздо более охотно будут сражаться и умирать, зная, что за их спинами, рядом с их домом растёт дерево, а недалеко от их квартала детская площадка. Следовательно, они нужны стране, они – не тупое быдло, мясо, используемое государством и правящими им богачами для набивания карманов. За такое государство умереть не страшно, а почётно. А за страну, которая только отнимает, ничего не давая взамен…

Жители такой страны или разбегутся, если есть возможность, или будут ненавидеть власть, и государство в конце концов рухнет. Жаль, что последующие правительницы забыли эту прописную истину, и почти все известные мне объекты, созданные для народа, имеют примерно столетний возраст.

Я нашёл известную мне примету и отклонился от основной аллеи, свернув на маленькую тропку. Мне требовалось спрятаться – уйти подальше от суеты и спокойно поразмышлять, наслаждаясь таким ценным за пределами Земли ресурсом, как свежий воздух. Со вчерашнего дня произошло слишком много событий, требующих детального рассмотрения. Да и фиолетовый отлив под глазом не располагал окружающих к милому ко мне отношению. К чему нервировать людей?

Вот и озеро. Небольшое, искусственное, как и всё здесь. Но искусственность его подчёркивалась торчащими из кромки береговой линии кусками бетонных плит и арматуры. Это дикое место, своего рода изнанка парка, техническая часть. Озеро – лишь головное водохранилище для довольно разветвлённой водной системы рекреации. Деревья, трава и кустарники вокруг имели запущенный вид, поскольку сами они здесь дикие, самосад, никто за ними не ухаживает. То, что мне надо.

Отдыхающие работяги, количество которых к вечеру вырастет до сотен тысяч, займут в «обжитой» части парка почти всё свободное пространство, а здесь будет так же тихо. Люди не ходят туда, где нет лавочек и торговых точек, где трава колюча, а деревья и кустарники представляют собой дебри и буреломы. Лишь жмущиеся друг к другу парочки заглядывают сюда с регулярной периодичностью, с целью подальше от любопытных глаз удовлетворить физические потребности друг в друге, да редкие служители парка спешат мимо по делам.

Спустившись к пахнущей сыростью и тиной воде, я сел прямо на траву и принялся раскладывать имеющийся в голове багаж по полочкам.

* * *

* * *

Моё задумчивое уединение вдруг было нарушено грубо и без спросу. Да, я понимаю, парк общий, я это место не приватизировал, но вокруг столько пустого пространства – обязательно садиться в двадцати метрах от меня?

Это была девушка. Она незаметно появилась со стороны аллеи, спустилась вниз и села на землю, облокотясь спиной о бетонную плиту и поджав ноги.

Я пробежался глазами по её силуэту и мысленно присвистнул. Красивая девушка! И не просто красивая, а о-го-го какая красивая!

Начать с того, что она была беловолосой. Мод-блондинос, одна из представительниц этой малочисленной искусственной расы. Длинные волосы, ниже плеч, распущены и сильно растрёпаны, но их цвет искупал всё.

– Если бы я знал, кто он, я бы порвал его голыми руками!

Она обернулась. О боги! Христианский, мусульманский и Древние, вкупе с силами Священного Круга! Держите меня, пока я не утонул!

Её глазёнки, по-детски наивные и заплаканные, нежно-голубого цвета. Трогательное мокрое личико…

– Что? – переспросила она, осмотрев меня с головы до ног. Страха в ней не было, хотя мы находились наедине в глуши парка, куда до вечера вряд ли кто заглянет. Я мог оказаться кем угодно, да и рожа у меня… хм… та ещё. Это подтвердило мысль о непростом происхождении: она привыкла не бояться, потому что привыкла, что её всегда охраняют.

Может, мы тут не одни и в чащобе прячется от лишних глаз пара-тройка громил с автоматическими винтовками? И мне в любой момент могут продырявить башку, стоит только резко дернуться?

– Я говорю, если бы знал мерзавца, который довёл до слёз такую красавицу, порвал бы его на куски голыми руками! – с жаром воскликнул я, пытаясь не провалиться в её голубые колодцы.

– Это не из-за мальчика.

– А из-за чего ещё может лить слезы такая красавица, как не из-за разбитой любви? – удивился я. – Разве подобные вещи могут существовать?

Она смутилась ещё больше. Затем, шмыгнув носом, ответила, так же смотря в пол:

– Это из-за глупости. Не обращай внимания.

– Ну как же не обращать? Я, как нормальный мужчина, не могу спокойно идти мимо, когда рядом льёт слёзы прекрасная юная сеньорита! – Достав из кармана неизвестно где завалявшийся чистый носовой платок, подал ей. – Так что, пока не увижу твоей улыбки, ты от меня не отделаешься. – И довольно оскалился в тридцать два зуба.

Она взяла платок и принялась промокать им лицо. Затем поинтересовалась с лёгким ехидством:

– И часто тебе встречаются плачущие женщины, которых приходится успокаивать?

– Ты – первая, – честно ответил я и выпалил, закатывая глаза: – Но знаешь, я больше чем уверен, что, даже будь их сотни тысяч, ты всё равно была бы самой прекрасной!

Пауза. Рука с платком замерла. Я почувствовал, как тает барьер напряжения между нами.

– Ты всегда такой наглый? – улыбнулась она и засмеялась.

Всё, девочка успокоилась, отвлеклась и сместила акценты. Теперь можно завязать приятную беседу, плавно переходящую в знакомство. И плевать на всяких там «снайперов»! Плевать на социальные различия! Я – мужчина, а она – женщина, этого достаточно!

– Только с такими красавицами!.. – стрельнул я глазами.

– Я не накрашенная, – вдруг смутилась она.

Я ожидал контрнаезда, продолжения шутливой перепалки… А в ответ нестандартная реакция – вечный девчоночий аргумент «от обороны»?

– И что? – безразлично пожал я плечами.

– И не причесанная… – продолжила незнакомка стандартный набор женских «смертных грехов», но уже не так уверенно.

– В чём дело? Вытри слёзы, улыбнись и причешись, – нагло улыбаясь, парировал я.

– Хам! – снова рассмеялась она, весело и искренне. Слёзы были позабыты.

– Знаю! – воскликнул я и протянул руку. – Хуан. Можно Хуанито.

Она смутилась от такого резкого перехода, но пожала мою руку кончиками пальцев:

– Бэль. Просто Бэль.

– Красивое имя! И всё-таки ты так и не ответила, что заставило тебя лить горькие-горькие слёзы, сидя в одиночестве на берегу не самого представительного озера в самом дальнем и глухом углу парка.

– Ты будешь смеяться. Не поймёшь и будешь смеяться.

– Не буду, обещаю! – положил я руку на сердце.

– Честно-честно не будешь?

Мы сидели рядом, можно сказать в опасной близости, совершенно не замечая её, и мило болтали. Я пытался понять, кто она, – её поведение не вписывалось в общепринятые стандарты. Как будто девчонка действительно прилетела с далёкой-далёкой звезды. И всё более склонялся к мысли, что у судьбы сегодня хорошее чувство юмора, она преподнесла мне настоящую природную аристократку. Не ту маету, что учится со мной в школе, «быдло у власти», а какую-нибудь юную баронессу или графиню – настолько её манеры, жесты, осанка, повороты головы и даже речь отличались от привычных.

– Я устала, что ко мне относятся как к маленькой… – Она покраснела и замялась. – Мне уже двадцать один, а ко мне относятся как к пятнадцатилетней! «Бэль, не делай то! Бэль, не делай сё! Туда не ходи, ходи сюда! То нельзя – слишком опасно! Это нельзя – оно ещё опаснее! А вон то – вообще неприлично для юной сеньориты!» Всегда находится что-нибудь «важное», чтобы ткнуть им меня и выставить идиоткой! Я устала, Хуан! Разве я не понимаю, что можно, а что нельзя? Зачем меня этим каждый раз шпынять?

– Вот я сегодня взяла да и сбежала. Оторвалась от охраны и поехала в Центральный парк. Я хочу нормальной жизни, хочу встречаться с кем хочу и когда хочу, хочу сама принимать решения, я хочу…

– Бэль, мне кажется, что они ведут себя с тобой так, потому что ты сама ведёшь себя как маленькая.

– Ты даёшь им повод вести себя с тобой так. Сама выставляешься маленькой девочкой, а они всего лишь ведут себя в ключе, который ты предлагаешь.

Я не стал уточнять, кто такие «они». Понятное дело, что родители, охрана, может, кто-то ещё.

– И как же я себя веду? – заблестели гневом её глаза. Ну, точно, девчонка!

– Вот смотри, ты убежала от охраны. Давай раскрутим этот момент в качестве примера?

– Скажи, кто твои родители?

Бэль раскрыла рот, чтоб ответить, но не издала ни звука. Затем посмотрела на меня более внимательно, изучающе-недоверчиво. Снова открыла рот, снова захлопнула.

Понятно, не хочет, чтобы я знал, кто она. Сбежала для того, чтобы погулять без опеки, зачем ей раскрываться?

Ну хорошо, детка. Не нужно мне знать ни твоего полного имени, ни семьи, к которой ты относишься. Для меня важна ты сама, общение с тобой, а не то, из какого клана у тебя родители. Потому я помог, не заостряя внимания на этой теме:

– Это определённо богатые и знатные люди. Правильно?

– То есть у твоего отца есть враги. У богатых людей их не может не быть. Какие-нибудь «партнеры по бизнесу», конкуренты, завистники! Да?

– Да, – кивнула она.

– А значит, эти люди дорого отдадут за то, чтобы нанести твоему отцу вред. А теперь представь, что в их руки попала ты, его дочь?..

Я дал девочке время для полёта фантазии. Та молчала, рассеянно глядя на гладь воды.

– Твоя охрана – не потому, что родителям так сильно хочется тебя ущемить, а потому, что они тебя любят и боятся за тебя. У них полно врагов, и эти враги с радостью сделают тебе больно, дай им только такую возможность. Что охрана ведёт себя с тобой как с маленькой? – Я рассмеялся. – Бэль, извини, как прикажешь вести себя с тобой как со взрослой, если ты совершаешь самые что ни на есть детские, глупые поступки? Убежать от охраны, потому что они тебя ограничивают? Детский сад!

– А ты не думала, что твои охранники – тоже люди? И что у них своя жизнь, свои семьи? Они вынуждены работать, нянчиться с тобой, чтобы их прокормить? А ты, сбежав, всех подставила? Ведь твой отец будет рвать и метать, когда узнает о побеге, а виноватой во всем сделает охрану! Для него не ты – простая озорница, а они – непрофессионалы, недостаточно серьёзно отнёсшиеся к своим обязанностям. Дескать, знали, что может сбежать, – почему не приняли меры?

Вот они их и принимают! – подвел итог я. – Прессуют тебя не потому, что ты маленькая, а потому, что ведёшь себя как маленькая! А они хотят жить и кушать.

Как к тебе относиться, если ты способна ударить в спину? Вообще, осознаёшь, что после такого финта их больше не возьмут на работу ни в одно приличное охранное агентство? Печать непрофессионализма – это «волчий билет», Бэль, который будет с ними всю оставшуюся жизнь. А у них, повторюсь, могут быть семьи, дети. Как быть в этом случае?

Я внимательно смотрел на девчонку, на её реакцию. Реакция была – она виновато опустила голову и… Снова чуть не расплакалась. Ещё чуть-чуть, и по её щекам опять побегут слёзы. Теперь от жалости.

Вот это да! Такое впечатление, что разговариваю действительно с маленькой девочкой! И ей не двадцать один и даже не пятнадцать, а не более четырёх!

– Конечно же они будут давить, – продолжил я, заканчивая мысль и сбавляя обороты, – чтобы ты ничего не выкинула, нравится тебе это или не нравится. И чем больше будешь вести себя как маленькая, тем больше они будут пасти тебя, как маленькую. Что, убедил?

Бэль молчала и сопела. В ней боролись противоречивые чувства, и эта борьба полностью отражалась на лице. Наконец виновато выдавила:

– Наверное, ты прав.

– Конечно прав! – завёлся я, входя во вкус. – А теперь представь, что с тобой, не дайте боги, что-нибудь случится. Что сделает твой отец?

– Ничего хорошего… – вздохнула девчонка и снова опустила голову.

– А они при этом будут ни в чём не виноваты! – добавил я. – То есть как расценивать поступок, в котором ты, не думая о возможных последствиях и о людях, за тебя отвечающих, всех подставляешь, включая тебя саму и твоих родителей? Разве это поступок взрослого человека?

– Ты прав, – повторилась она и уткнулась в колени. – Я плохая. Я вредная избалованная девчонка. Мне это уже не раз говорили… – И что мне теперь делать? – воскликнула она. – Я хочу измениться, Хуан! Хочу отвечать за поступки! Только не знаю как…

Я почувствовал, что она в миллиметре от того, чтобы снова заплакать, и, положив руку ей на плечи, притянул к себе. Жест бесцеремонный, но она на фамильярность не отреагировала, полностью впустив в личное пространство.

– Ну, я не психолог, но у меня есть маленький рецепт…

– Какой?

– Возьми файл, выпиши в него все свои поступки, которые ты совершила сегодня. Затем создай новый файл, раздели его на две части и внеси в одну колонку поступки, которые ты расцениваешь как детские, а в другую – как взрослые. Тогда поймёшь, какие поступки нужно совершать в дальнейшем, какие не стоит. Причём в динамике.

– И что, поможет? – скептически скривилась она.

– Если делать это каждый день – обязательно! – понизил я голос для убедительности.

– Ну вот, опять ты прав! Снова и во всём. Ты – хороший.

Интересный вывод. Значит, чтобы стать хорошим, иногда достаточно просто выслушать и дать совет?

– Я не хороший, я рассудительный! – поднял я вверх указательный палец. – А ты давай работай над собой! Пора уже взрослеть, двадцать один год всё-таки…

Меня несло. От близости такой красотки, от вида её голых коленок и ощущения руки на плечах, от запаха её волос… И от необычности ситуации конечно же!

Я сильно сомневался, что она повзрослеет. Девочка передо мной была… наивная, добрая, и при этом… называть её грубо язык не поворачивался, но было в ней что-то не от мира сего, будто небольшой снаряд застрял в голове. Неудивительно, что все относятся к ней как к маленькой, она и впрямь более похожа на малолетнюю девочку или упавшее со звезды существо. Наивный, опекаемый влиятельными родителями цветок со своими суждениями и уникальным розовым мировосприятием.

– А сейчас, надеюсь, ты не против небольшой прогулки? – Я поднялся и протянул ей локоть. – Раз уж ты сбежала погулять, почему бы нам вдвоём не осуществить цель твоего побега?

– А как же моя охрана? Вдруг со мной что случится? – смеялись её серьёзные-серьёзные глаза. А она с характером девочка! И ещё, несмотря на мою лекцию, что-то менять и сожалеть о содеянном не собиралась.

Угу, у нас внутри маленькая стервочка, оказывается! Становится всё интереснее и интереснее!!

– Раз уж я тебя встретил и предложил помощь – я и буду тебя охранять! – максимально серьёзно заявил я. – В конце концов, кто-то должен нести ответственность за маленьких девочек? Нельзя отпускать их плакать в одиночестве…

После этих слов Бэль разинула рот от возмущения, затем, пыша гневом, вскочила и попыталась меня грубо толкнуть.

– Ах ты ж!.. Я ему всё рассказала, а он!.. Издеваешься, да?

– Ладно, так и быть! Я тебя прощаю!

– Вашу руку, сеньорита!

Она окинула меня внимательным взглядом, словно раздумывая, попинать меня ещё или хватит, затем сдалась и, тоже сделав реверанс, только лёгкий и элегантный, достойный приема в королевском дворце (мне даже стало неловко за неуклюжесть), зацепилась за мою руку, и мы, перебрасываясь весёлыми колкими репликами, направились в сторону «обжитых» мест.

– Красуцкий? Зайди к Главному. Срочно!

– Я скоро, – стрельнул он глазами на прощание девушке и с тяжёлым сердцем побрёл к лифтам. На вечер они так конкретно и не договорились, оставалась возможность, что Анхелику перехватят, но это не так тревожило, как первопричина плохого настроения начальника.

Сам, белее мела, сидел один, в приёмной, в кресле для посетителей. Выглядел растерянно, руки мерзко подрагивали – от имиджа царя и бога, коим здесь считался, не осталось и следа.

– А, Красуцкий. Проходи… – вяло кивнул он в сторону своего кабинета.

В огромном кабинете Главного, спиной к гигантской панели, имитирующей не существующий в подземелье института вид из окна небоскрёба, за большим длинным директорским столом… сидела молодая женщина, читающая что-то с ручного виртуального планшета. Слишком молодая, чтобы производить грозное впечатление на таких важных и серьёзных людей, как их директор. Но, кроме неё, внутри не было никого.

– Сеньор Красуцкий? – не глядя, спросила она.

– Так точно! – ответил он по-военному. Несмотря на молодость, было в её голосе нечто сродни тону его армейских командиров, и память услужливо, на рефлексе, привычно выдала ответ.

– Присаживайтесь, – отстранённо кивнула она на мягкие стулья перед собой, так и не оторвав от планшета взгляда.

Ему не оставалось ничего иного, кроме как последовать приглашению. В голове один за другим неслись вопросы относительно её персоны. Ответа не имелось.

Начать с внешности. Молодая, лет двадцати трёх – двадцати пяти. Волосы длинные, тёмно-русые, волнистые. Лоб высокий, губы тонкие. Черты лица несколько аристократичные, но вот манера держаться выдавала в ней девушку «из низов» – подлинно аристократичные манеры, прививаемые с детства, не приобрести и ни с чем не спутать. Кожа относительно светлая – не чистокровная латинос, помесь с кем-то из европеоидов. То есть к аристократии она точно отношения не имеет.

Но директор оставил собственный кабинет, ютясь в приемной, для того, чтобы эта фифа могла поговорить с его подчинёнными. Какой же пост должна занимать девка-полукровка в двадцать пять лет, чтобы выгонять из кабинетов директоров важных военных НИИ? И, пользуясь чем, если не родственными связями, этот пост можно занять?

Любовник? Сразу нет. Да, она красивая, но одной постелью так не взлететь. Потолок подобных карьерных индивидок – Анхелика. В серьёзных конторах к кадрам не относятся настолько наплевательски, а что она из серьёзной конторы – сомнений не возникало ни минуты.

Дальше, коммуникативность. Если обычно, наблюдая за невербальными проявлениями людей, он щёлкал их как орешки, то сейчас видел человека, полностью закрытого «броней». Ни форма бровей, ни прищур глаз, ни форма губ не свидетельствовали об эмоциях и внутреннем состоянии ровным счётом ничего. Это было странно, и объяснение складывалось только одно – эта особа прошла специальную подготовку, профессиональную, именно с целью, чтобы любители, вроде него, не смогли её прочитать.

– Войцех Красуцкий? Правильно? – Сидящая за столом наконец подняла глаза. Голос ровный, интонация холодная – профессиональный тон работников спецслужб. Но больше всего поразил взгляд: колючий, ледяной, она прожигала им насквозь, вытаскивая наружу все нехорошие помыслы. Даже те, которых нет. А ещё в нем читалась неприкрытая угроза: «Только дернись, Войцех, только скажи полслова неправды! И тебе конец!..» Убийца. Взгляд холодного и жестокого убийцы, видящего, где и когда его могут наколоть. Мужчине стало не по себе.

Он не боялся спецслужб. Сталкивался, его проверяли при устройстве в институт. Но за ним и его семьёй не водилось ничего противозаконного, в работе он почти не касался секретных разработок и не был интересен иностранным «конторам». Паниковать из-за теперешней беседы не стоило, а взгляд этот – всего лишь профессиональный приём, стандартный, используемый в разговорах с любым «клиентом» службы…

– Сирена Морган, императорская гвардияnote 5 , очень приятно, – с намёком на кивок произнесла она.

– Мне тоже, – кивнул в ответ Войцех, пытаясь взять себя в руки. Не получалось. Потому следующая фраза вырвалась помимо его воли, как часть бравады, за которую прячется человек, когда ему страшно. – Гринго?

– Гринго? Хмм… – На лице собеседницы промелькнуло удивление. Затем глаза её опасно сузились. – Кто бы говорил, дон Войцех, кто бы говорил!..

Её тон не предвещал ничего хорошего, но, несмотря на показную грозность, мужчина разглядел за ним всего лишь удивление. Кажется, он эту особу заинтересовал.

– Вы не похожи на латинос, и ваша фамилия… – начал он оправдываться, но его перебили:

– Её величеству всё равно, какой национальности люди, которые верно ей служат. И она, кстати, ничего не имеет против поляков, несмотря на то что те считают иначе.

Сказано было резко, с намёком. Камень в его огород, и он понял, что конкретно она имела в виду.

Скорее всего, это его досье сия молодая сеньора листала только что. А в его биографии достаточно историй, которые, если копнуть глубже, дадут плачевные для его карьеры результаты. И, судя по всему, кто-то их уже копнул.

– Ваш национализм – проблема сугубо вашего внутреннего менталитета и в государственной политике большой роли не играет.

– Я не сторонник польского национализма… – Войцех запел старую стандартную песню, но вновь был грубо прерван:

– Странно, у меня другие данные!

Глаза сеньоры смеялись. Но теперь это был не интерес, а насмешка. Насмешка многоопытного удава над кроликом-неудачником, из последних сил безуспешно пытающимся его обмануть.

– Оч-чень другие и оч-чень красноречивые! И стопроцентно проверенные.

М-да, обмануть такую сложно. И это плохо. С печатью неблагонадёжности в личном деле его в момент выпрут отсюда, и найти другую хорошую работу вряд ли получится. Но с другой стороны, если бы хотели поставить крест, с ним бы не разговаривали. Значит, что-то эта фифа от него хочет.

– Но, сеньор Красуцкий, я здесь не за этим…

Тон сеньоры резко потеплел. Он прав. Видимо, она решила играть роль «хорошего гвардейца», а перед этим была демонстрация возможностей. Чтобы знал свою планку и не дёргался.

– Давайте оставим ошибки прошлому, все мы люди. Я готова нигде не регистрировать ваши… убеждения… Но вы в обмен будете говорить мне правду, не пытаясь врать и юлить.

– Где гарантии? Что не станете регистрировать, сеньора Морган? – зло усмехнулся он.

– Никаких гарантий, – с той же слащавой улыбкой парировала она. – Лишь тезис о том, что, если бы мне надо было вас утопить, вы бы уже оказались за воротами, а не сидели передо мной. За воротами и института, и нормальной жизни. Такой аргумент устроит?

– Я согласен. – Он небрежно кивнул, разваливаясь на стуле и готовясь к обстоятельному разговору. – Но сначала можно вопрос? Для прояснения ситуации? Откуда такое лояльное отношение к столь проблемной нации, как наша?

Женщина с видимым удовольствием откинулась в кресле и закинула ногу за ногу. Ей нравились и беседа, и его нагловатое поведение. Она, по логике, должна давить, подчинять его, но она специально давала ему свободу для маневра и бравад, чтобы послушать и получить эстетическое удовольствие. Возможно, даже в ущерб делу. Неправильная гэбэшница!

– О, с удовольствием, сеньор Красуцкий! Понимаете, вы мертвы как нация. Вы всегда жили лишь ненавистью к другим нациям, точнее, к ДРУГОЙ нации. Чувством ущемлённости, обиды. «Мы такие бедные и несчастные, а во всем виноваты ОНИ, подлые и нехорошие!..» Но с нами такой фокус не пройдёт.

Вы исчезнете. Вам не за что нас ненавидеть, это подтачивает вашу национальную идею, выбивает почву. Да и плевать нам на вашу ненависть! Мы не русские, и нас не устраивает наличие под боком целого народа, живущего по чуждым правилам. Поэтому сначала мы лишим вас традиций, затем культуры, потом истории. Привьём вашим детям и внукам нашу систему ценностей, и через пятьдесят лет вы станете нами, белокожими латинос с экзотическими фамилиями. Как такое объяснение?

Мужчина скрипнул зубами так, что слышно было даже в приёмной. Сеньора из ИГ спокойно, словно говорила о ценах на гаванские сигары, продолжала:

– Моим коллегам нравится искать среди вас предателей, подстрекателей к восстанию, бунту, центры «сопротивления» и культурного подполья. Но её величество понимает, что вы всего лишь больная обречённая нация, и относится к венерианским полякам снисходительно. И следовательно, те из вас, кто будет осознанно верно и преданно служить ей сейчас, получит гораздо больше благ, чем те, кто будет делать это добровольно, но БУДЕТ делать это в следующих поколениях. Я ни к чему не призываю, это просто следствие, информация к размышлению.

Войцех молчал. Да, эта сеньора с фамилией гринго любит развлечения, но развлекается жестоко. Безжалостно и бестактно. Да и кого, в сущности, жалеть-то? Презренного поляка? Нет уж, пусть он знает всё как есть, а затем или валит на историческую родину, или становится одним из них. Осознанно. Добровольно.

– Это не мои домыслы, – закончила она, – а целенаправленная программа, которая уже много лет как запущена. Просто мы не спешим, но будьте уверены, сеньор Красуцкий, так будет.

Очевидно, со стороны это выглядело идиотизмом. Сотрудница императорской гвардии приперлась в важный исследовательский институт, выгнала из кабинета его начальника и втирает ему, рядовому сотруднику, истины национальной политики. Но гэбэшники – особая каста, люди с иной психикой и иным миром. Кто знает, о чём говорят их агенты в беседах с потенциальными резидентами при вербовке? Уж никак не на скупые рабочие темы!

– Что вы хотите от меня?

– Хороший вопрос. А главное, после хорошей прочищающей преамбулы…

– По нашим данным, вы – хороший специалист в области генетического программирования.

Он ожидал чего угодно: предложения стучать, доносить, следить за кем-то… но не этого.

– Я бы не стал утверждать в превосходной степени. Скажем так, я ОБЫЧНЫЙ специалист…

– Скромность – хорошее качество. Её величество ценит его в людях. Особенно в представителях проблемных наций…

Снова эти довольные смеющиеся глаза. Как она уже достала национальным вопросом!

– И тем не менее многие люди в этой области, достойные того, чтобы относиться к их мнению серьёзно, отмечают, что вы хотя и молодой, но очень способный и перспективный специалист.

– Может быть, не буду спорить, – согласно кивнул Войцех. – Но лично себя я так высоко не ценю.

– Зря, – недовольно скривилась она. – Амбиции – вот чего зачастую не хватает молодым учёным, чтобы стать знаменитыми. Уверенности в себе.

– Под эгидой департамента безопасностиnote 6 планируется важный эксперимент. Естественно, секретный.

– Департаменту безопасности нужны эксперименты с генным программированием? – Войцех присвистнул.

– У вас плохо со слухом, сеньор Красуцкий? – Брови сеньоры слегка нахмурились. Но это «слегка» от человека её ранга – слишком много, чтобы утопить в дерьме такую сошку, как он.

– Что вы, совершенно нет! Я внимательно слушаю. Просто не мог поверить. ДБ… и генные эксперименты? Для чего им это?

– Это вас не касается, сеньор Красуцкий. – Собеседница расслабленно улыбнулась. – Скажу больше, это не касается даже меня.

– Итак, это эксперимент, связанный с генным программированием. Сказать подробности не могу, не располагаю информацией, но, поскольку мне рекомендовали ваш отдел и вас лично, думаю, это ваш профиль.

– Можно уточнить, это касается психофизических реакций? Морфологии, поведенческих установок? Скорости рефлексов, мышечных реакций? Понимаете, я узкий специалист…

– Я не знаю об эксперименте ничего! – Она повысила голос. Войцех понял, что это неправда. – Всё, что могу сказать, – это генетическое программирование человека с заданными параметрами.

– Такие опыты запрещены международной конвенцией… – Войцех осёкся.

Женщина флегматично смотрела на него, покачивая ногой и внимательно следя за реакцией. Боги, вот это да!

– Я понял… Всё понял… – быстро затараторил он. Сеньора понимающе улыбнулась. – А каковы условия? Что от меня требуется и что мне могут предложить? Как насчёт работы, которую я веду здесь? – Он окинул взглядом кабинет, имея в виду весь институт.

– Замену здесь вам найдут. Ваше начальство ещё не окончательно утратило профессионализм, думаю, с этим они справятся… – Она плотоядно усмехнулась.

Понятно, почему так дрожали руки у Главного. Она их тут всех круто прижала. Видать, есть чем.

– Оплата… – Она подвинула к нему клочок натуральной бумаги размером с визитку, на которой были написаны цифры. Увидев их, Войцех ужаснулся. – Это за год работы, – прокомментировала сеньора.

– Так много? – Челюсть отвисла. Столько он не заработает и за десять лет вкалывания в НИИ.

– Секретность… – Собеседница пожала плечами. – К тому же есть дополнительные условия.

Он, весь внимание, приготовился услышать что угодно. Но вновь, второй раз за десять минут, у него отвисла челюсть от удивления.

Глава 5

БЭЛЬ

Мод-блондинос. Смуглокожая беловолосая латинос. Пожалуй, на этом моменте можно сделать лирическое отступление.

Белые волосы – это принадлежность к очень… Нет, ОЧЕНЬ солидному обществу. Я учусь в не последней школе планеты, но у нас нет ни одного человека с такими. И сомневаюсь, что в других элитных школах их счёт идёт на десятки. Их настолько мало, что встретить подобную просто так на улице почти невозможно (я имею в виду настоящих блондинос, а не крашеных брюнеток или чистокровных североевропейских туристок). Почему так сложилось? Долгая история.

Началась она с того, что творец, создав обычных чистокровных белокожих людей, поселил их обособленно в северных странах. Он даровал им здоровье, силу и ярость, и об этом до сих пор слагают легенды. Однако одарил слабым, рецессивным геном цвета, который не может бороться в перспективе с более сильными, доминантными собратьями южных народов. Иначе говоря, «белый» ген успешно мог проявляться только в изолированной системе, где народы-носители не могли смешиваться с южанами, и только так сохранить определяемое им свойство. Такая вот шутка создателя.

Замысел высшего разума поначалу исполнялся: северяне были сильны, их расплодилось довольно много, и они доминировали в своём мире, проводя экспансию на юг. Но прошли столетия, рухнули империи, с Востока переселились новые народы. Южан в общей массе становилось всё больше и больше, а северян всё меньше и меньше, они разбавлялись другими народами, ген терялся. Процесс растянулся на века и был в целом незаметен.

* * *

Конечно, не все белые разбогатели, некоторые, наоборот, со временем разорились, обеднели. Их можно встретить в Империи среди простых людей… Но и в этом случае они наверху социальной лестницы, за счёт эксклюзивных признаков, редких в обыденной жизни, а потому ценимых, как изюминка. Например, точно знаю, в любом борделе Альфа-Аделлины, от Красного квартала до Маленькой Гаваны, девушке с белыми волосами автоматически предложат тройную, а то и пятерную оплату только за цвет волос, даже если она уродина (хотя уродин среди них нет, генная модификация даёт о себе знать). То же самое и с мальчиками (с мальчиками ещё круче, их услуги всегда дороже, чем девочек). И такой расклад, превосходство человеческого фактора над профессиональным, существует во всех сферах деятельности.

Венера – не Империя. Количество блондинос здесь гораздо меньше. Они – потомки тех, кто перебрался сюда в далёкое время бурного освоения колоний для основания бизнеса (а что ещё ловить состоятельным людям на планете с искусственной средой обитания и регенерированным воздухом?). Поэтому встретить подобную Бэль среди простого народа почти невозможно, она аристократка. И, судя по непринуждённой манере держаться, отсутствию желания себя показать, аристократка потомственная, из самого-самого высшего общества. Вот это я влип!

– И что же заставило убежать от охраны? Ведь это ребячество, детский сад. Уж ты-то в двадцать один должна это понимать.

– Должна. – Бэль согласно кивнула и потупилась.

Какая-то странная она – вроде взрослая, но временами создаётся впечатление, что не совсем. Несмотря на содержательные разговоры, серьёзные вещи, о которых спокойно рассуждает, внутри её будто сидит маленькая девочка, девочка-загадка. И попытки разгадать её пока не увенчались успехом.

Мы степенно брели по тропинкам парка, по не самой оживлённой его части, вот уже четвёртый час, ведя беседы на разные темы: от мировой литературы и архитектурных стилей неоколониализма до политики и современной моды. Впервые за много лет я встретил достойного собеседника, разбирающегося в самом широком спектре вещей. Даже в моей «элитной» школе таких не встречал.

– Знаешь, Хуанито, – девушка подняла голову после долгого молчания, – я сама себя иногда не понимаю. Что-то делаю, импульсивно, одним порывом, а потом сижу и думаю: зачем это сделала? Вот и с побегом так же. Сидела, злилась и вдруг решила: а не полетело бы оно всё в космос! И сбежала. А сейчас иду и понимаю, что это ничего не решило. Только теперь мне попадёт за побег, и аргументы, в чём я тогда была права, никто не станет слушать.

– Это верно. – Я усмехнулся. – И часто у тебя такое бывает? Порывы «послать всё в космос»?

– А почему именно побег? От чего вообще может бежать девушка, у которой есть всё? Тебя не воспринимают всерьёз? Это не повод для демарша! Я бы сказал, наоборот. И ты не маленькая, чтобы этого не понимать. Что должны сделать родные, чтобы возникло такое желание? Лишить за обедом сладкого?

– Смешно! – Бэль грустно усмехнулась.

– Заставить учить французский вместо футбола, баскетбола, волейбола, прогулок с мальчиками? Запереть дома и не дать гулять? Не похоже. Судя по тем вещам, что ты рассказываешь, у тебя прекрасное образование и учиться тебе не в тягость. Бэль, ты не тянешь на девочку, которая позволит так с собой обращаться. Лет пять назад – может быть, но не сейчас.

– Что же привело к такому заключению? – В её голосе прорезались нотки ехидства.

– Ты слишком самостоятельная, – не обращая на него внимания, ответил я. – Я видел много людей и могу сказать точно: такие, как ты, не дают собой помыкать. Даже родителям.

– Здесь речь идёт не о разовом наказании, а о длительном противостоянии, причём сугубо моральном. У тебя строгий отец?

– Да нет вроде… – Она растерянно пожала плечами.

– Тиран и сатрап, не дающий спокойно вздохнуть? – тут же начал давить я, реализуя свой план. – И твой побег – попытка его разозлить?

– Нет, папка любит меня, ты что! – искренне возмутилась она. – Он мне и не такое спускал…

– Тогда мать, – безапелляционно заявил я, развивая наступление. Кажется, Бэль не поняла, что я её банально развожу. – Твоя мать – тиран и сатрап, и, не будучи в состоянии с ней бороться, ты устраиваешь демарши, чтобы показать, что имеешь своё мнение, отличное от её.

– Нет. Моя мать – хорошая женщина. Она, конечно, строже отца…

За этим последовала мимика, характеризующая сравнительную степень «строгости». Сильно строже. Очень сильно!

– …Но мы скорее подруги, чем… чем она сатрап! Вот!

– Но что-то же тобой двигало? Охрана – это наёмные работники, корень зла в родителях. Я не прав?

– Прав. – Девушка с сожалением вздохнула. – Просто дело не в родителях.

– Тогда в чём? Я не вижу логики! Что может быть сильнее воли родителей?

– А тебе обязательно искать логику?

– Всё в жизни подчинено логике. А в твоём рассказе её нет. Вот я и… обратил на это внимание…

«Шимановский, прекрати! – осадил меня внутренний голос. – Куда ты лезешь? В чужое грязное бельё? Тебе оно надо?»

– Ты прав, Хуанито. Тут не будет логики, потому что… – Она замялась. – Потому что у нас не нормальная семья!

– Покажи мне хоть одну нормальную! – воскликнул я. – Таких не существует.

– Тебе интересны проблемы моей семьи? – в упор задала она вопрос.

«Интересны! Ещё как! Может, хочу убедиться, что вы люди, а не какие-нибудь, скажем, вампиры. А ты молчи, бестелесная сволочь!»

– Как тебе сказать… – Я сделал умное лицо и почесал подбородок. – Мне просто показалось, что тебе нужно поговорить об этом. Выговориться.

– Думаешь?

– Да, мне так кажется. Просто понимаешь, ты… такая несчастная!

– Не могу этого объяснить, но мне кажется, за твоим лоском, общительностью, весёлым нравом кроется нечто, что тебя тревожит. Это воспринимается на уровне интуиции, не спрашивай, откуда я это взял.

– Настолько заметно, да?

«Шимановский, хватит давить! Ну, прав ты, не всё в порядке в Датском королевстве. Но она же страдает! Такой кайф – лицезреть расстроенную девушку, да?»

– Да нет вообще-то… – Я всё же внял голосу и сбавил обороты. – Просто… Просто… Я вижу людей, Бэль. Это что-то типа таланта. Мимика, жесты, невербальные проявления. Морщинки вокруг глаз, форма губ, когда о чём-то думаешь. Люди учатся этому годами, а я вот… Просто чувствую. Это с детства так. Не обижайся на меня, ладно?

– Я не обижаюсь… – Она вдруг расплылась в улыбке. – А ты что, готов стать моим духовником?

– Думаешь, ты первая? – усмехнулся я.

Вообще-то самонадеянно. На самом деле с моим дурным характером мне мало кто решается плакаться в жилетку. Хотя из меня получился бы хороший психоаналитик – всё, о чём говорил, я действительно вижу и чувствую. Это направление, кстати, в качестве будущей профессии очень даже серьёзно рассматриваю.

– А где гарантия, что услышанное тобой завтра не попадёт на первые полосы таблоидов? – Её глаза опасно прищурились.

– И как я это сделаю?! – наигранно-удивлённо воскликнул я.

– Папарацци… – начала она, но я грубо перебил:

– Бэль, папарацци засмеют и оплюют меня, предложи я им информацию о тебе! Скажут: «Мальчик, иди покури ещё, хорошая у тебя травка! И не мешай серьёзным людям работать!» Не забывай, я – парень с рабочей окраины, а не видный деятель планеты, к которому нужно прислушиваться. У меня нет ни авторитета, ни нужных знакомых. Да и не нужны они, в общем… – Я равнодушно пожал плечами. – Мне и на своём месте хорошо.

Бэль сникла. Да, при долгом тесном общении о социальной пропасти забываешь быстро. Но с другой стороны, именно я – идеальная кандидатура в духовники. Просто потому, что ничего не смогу ей сделать при всём желании. Наоборот, посочувствую и дам совет, если смогу. Хотя, как показывает практика, чтобы разобраться в себе, чужие советы не нужны. Достаточно озвучить волнующие тебя вопросы вслух, и решение напросится само. Одно время я даже вёл аудиодневник, который затем переслушивал, пока не перерос. Зато теперь горжусь сохранением здравого мышления в самые трудные периоды.

– Кстати, вот и лавочка освободилась, как по заказу!

Парочка, сидящая на лавочке чуть впереди, поднялась и ушла в противоположном направлении. Я, ускорив шаг, плюхнулся на неё, забивая место:

– Присаживайся!

Бэль, как положено порядочной сеньорите, плавно опустилась на пластиковое сиденье, поправляя юбку и держа спину перпендикулярно земле. Элементарный вроде жест она сделала с такой грацией и такой элегантностью, что я со своими медвежьими повадками почувствовал себя неуютно. Блин, вот они – хорошие манеры!

Моё смущение не осталось незамеченным – в глазах Бэль промелькнула весёлая искра удовлетворения. Вот зараза! Ничего, я найду чем ответить.

Сев, девушка какое-то время молчала, собираясь с мыслями. Затем, глубоко вздохнув, воскликнула:

– Хорошо, убедил. Расскажу. Только при условии, что всё останется между нами.

– Разумеется.

– Мой отец – никакой не тиран. Он очень хороший, добрый и отзывчивый человек и очень нас любит. Меня и брата с сестрой. И никогда нас не ругает.

– Прикольно! А мать?

– Мать тоже очень хорошая, хотя и строгая и нас любит. Мы нашли общий язык, от неё я бы никогда не удрала. Но она – глава одного из древнейших родов планеты, уходящего корнями в старую аристократию, ещё доимперской эпохи…

При этих словах я присвистнул. Вот это да! Только что она подтвердила мои худшие опасения. Их, старой аристократии, всего ничего, они богаты и на виду у всей планеты. Теперь понятны опасения насчёт папарацци.

– Мама возглавляет семейный бизнес, она – очень занятой человек, и мы слишком редко видимся, чтобы ссориться. – В её голосе послышались нотки грусти. Здесь я ей сочувствовал, но помочь не мог – у каждого статуса свои плюсы и свои минусы. – Это огромная компания, Хуан! Там столько дел, столько проблем, столько ответственности!..

Я кивнул. Масштабы подобной компании приблизительно представлял. Бюджет родителей учеников ВСЕЙ нашей престижной школы не составит и десятой части их чистой прибыли.

– Тогда с кем у тебя трения? Зачем было бежать? Разве может быть кто-то авторитетнее ТАКИХ родителей, ТАКОЙ матери?

– Может. – Она вновь тяжело вздохнула. – Всё не так просто, Хуан. Трения у меня не с родителями, а с… мачехой. Вот. И сбежала я, чтоб насолить ей.

– Эта злая гарпия, занимающаяся нашим воспитанием, ни во что не ставит ни меня, ни моё мнение. Мы меж собой даже прозвали её штандартенфюрер. Вот и весь конфликт, Хуанито. Теперь можешь смеяться.

– Как всё запущено!

– Это точно. И главное, я совершенно ничего не могу сделать! У неё что-то типа карт-бланша, родители не лезут в «воспитательный» процесс. Любые попытки проявить себя, доказать, что я взрослая, обречены на провал.

– Но она же должна понимать, что ты… не маленькая.

– Она понимает. – Бэль покачала головой. – Скажу больше, она не такой тиран, как кажется, и многое нам позволяет. Но может надавать мне по мордасам в присутствии друзей и подруг за здорово живёшь!

А вот тут я расхохотался от души, и хохотал долго. Бэль же насупилась и съежилась, забыв о своей аристократичной осанке и манерах. Кажется, я своего добился: скелеты её семьи, гремя костями, громко посыпались из шкафа на землю – только успевай собирать.

– Я знала, что ты будешь смеяться! – обиженно пробурчала девушка. – Но для меня всё это серьёзно.

– Извини. – Я силой взял себя в руки. – Я не хотел. А родители что, совсем ничего не делают? А мать? Уж она-то должна тебя защитить?

– Почему?

– Это долгая история.

– Так мы вроде никуда не спешим?

– Главой нашего рода является мать, – начала она долгий рассказ. – Это не нонсенс, добрую треть кланов на планете возглавляют женщины. Хотя бы номинально.

– С отцом они развелись, когда мы были маленькие: мне исполнилось всего семь, а брату четыре. Отец в один день взял и ушёл от нас и женился на маминой подруге. Причём не просто подруге, а лучшей подруге!

– Бывает. А как она стала надзирательницей? И почему ты её боишься, если она – никто?

– Я не боюсь ее! – гордо вскинула носик девушка. – Просто мы друг друга не до конца понимаем! Вот и всё!

– Как – долгая история. Если коротко, то… – Она задумалась. – Понимаешь, моя мать – глава клана. А отец из менее знатного рода. Да что там, он вообще не из знатного рода! – воскликнула Бэль, повышая голос. – Из-за этого все проблемы. Не из бедных, конечно, но ты знаешь законы нашего мира, для знати это не играет никакой роли. Все, кто не из нашего круга, – плебеи… – Сказав это, она бросила виноватый взгляд. – Извини… Там правда все так считают…

Неловкость. Боязнь задеть, зацепить меня этими словами. Она не такая, как её круг, и не считает окружающих плебеями. По крайней мере, не всех. Почему-то в тот момент мне вспомнилась инфанта, прущая сквозь безоружную мирную толпу напролом в сопровождении вооружённой до зубов охраны. Уж та бы ни за что не извинялась, тем более за вещь от неё не зависящую и пустяковую. А вот Бэль неловко…

– Ладно тебе! А то я этого не знаю. – Я решил не развивать тему. Моя маленькая аристократка не похожа на расфуфыренных «коллег по цеху» из злопамятного «инспирасьона», и за это я готов носить её на руках. – А при чём здесь его происхождение?

– Ну как же, у него нет никаких прав на бизнес. Он-то семейный! Но мать сама, без него, не справилась бы. Она ведь всего лишь женщина. А отец очень умный. Вот.

– То есть после развода она не смогла послать его… Выгнать, – поправился я. – Потому что зависела от него.

– В целом да… – снова вздохнула Бэль, на сей раз обречённо.

Я вновь чуть не рассмеялся. Типичная femenino, знаем мы вас. Признать, что зависите от мужчины, – смерти подобно. Тем более наследнице древнего рода. Даже если зависите на самом деле. Смелое заявление.

Ты, девочка, смелая femenino, раз можешь произнести такое вслух первому встречному. И мама твоя смелая, раз смогла признать сей факт и позволяет об этом рассуждать. Интересная у вас семья!

– Знаешь, как женщине тяжело тащить такой груз, как финансовая империя, входящая в сотню крупнейших на планете? Особенно когда у неё на руках трое маленьких детей? – продолжала оправдываться моя спутница, и я поспешил согласиться, чтобы не акцентировать ненужное внимание на больном вопросе. Меня больше беспокоило другое. Первая сотня.

Это нарицательное обозначение ста самых влиятельных семей планеты по рейтингу самого авторитетного экономического издания Венеры. Как правило, с течением многих лет фамилии там лишь меняются местами, в целом оставаясь в списке одними и теми же.

– Она не могла справиться без отца и не могла найти ему замену! – продолжала изливать душу спутница. – Потому хотя он и ушёл, но они продолжали видеться, работать бок о бок. Только подумай, после такого ещё и видеться каждый день? И работать? И продуктивно работать!

– Сочувствую, – выразил я соболезнование, представив подобную картину. Себе бы такого не пожелал!

– Ага. – Бэль поникла. – Ты не представляешь, что тогда у нас творилось. Крики, ругань, битая посуда! Звонки и разговоры на повышенных тонах! Они даже пытались нас делить. То есть отец ставил условия, чтобы видеться с нами, но мать была против. И эта… нехорошая женщина, моя мачеха… Они ведь были лучшие подруги с мамой! Выросли вместе! Понимаешь? – В её голосе послышалось отчаяние.

Что тут сказать? Могу озвучить лишь присказку из древнего, ещё доимперского фольклора: «Богатые тоже плачут».

– И её приставили к тебе после всех этих криков и битой посуды? – с усилием попытался я вернуться в прежнее русло беседы, отогнав опасные мысли. Нельзя! Мы слишком разные!

– Они помирились. Не сразу, со временем. Через несколько лет. Мама её простила.

– Я бы на её месте не простил! Ни за какие сладости! – жёстко отрезал я.

– И я бы не простила! – поддержала Бэль. – И мама не хотела. Они до сих пор… немного на ножах! Вот. Но обстоятельства заставили.

– Это какие же?

– Мы.

– ?!!

– Мы росли в этой войне, никому не нужные, всем было не до нас. Мать спихивала на руки нянькам, а няньки… Сам знаешь, что такое няньки…

Естественно, я, выросший на руках у матери-одиночки, работающей в бюджетной парикмахерской, не знал, что такое няньки. За мной никто никогда не присматривал, кроме донны Татьяны, маминой подруги с соседней улицы, доброй и милой женщины, тоже из русского сектора. Но это происходило только в крайних случаях, и рассматривать всерьёз эти присмотры не стоит. Но Бэль мою реакцию не заметила.

– У неё не было времени на нас, совершенно. Отца к нам почти не пускали, но он тоже был всё время занят и не мог нами вплотную заниматься. Они ставили друг другу палки в колёса, а мы тем временем росли бандитами, без родительского пригляда. Маленькие детки, считающие, что им позволено всё, – можешь представить себе такой коктейль?

– И когда от нас сбежала последняя няня, а агентства одно за другим отказались работать с нашей семьёй, только тогда родители были вынуждены подписать перемирие и сесть за стол переговоров.

– Успешно?

– Как видишь! – Она горько усмехнулась. – Не знаю, как они договаривались, какие аргументы приводили, но итог потряс всех, и нас троих в наибольшей степени. Мачеха была признана членом семьи как жена отца, ей отпускались все «грехи» прошлого, и она становилась нашим воспитателем. То есть надзирателем. А по совместительству начальником охраны, и нас, и дома, коей до сих пор официально числится. Теперь понимаешь, что ссора с охраной – не происки родителей?

– Бэль, если вы довели до ручки не один десяток нянечек, что с вами могла поделать какая-то новая жена отца, к которой вы привыкли относиться не очень хорошо, как к главному врагу матери? И как мать вообще могла доверить детей женщине, уведшей после стольких лет дружбы у неё из-под носа мужика?

Девушка вздохнула и подобрала под себя ноги, одним движением сбросив туфли, обняв колени. Мне этот жест понравился, красивые колени! А главное, куда делись великосветские манеры?

– Я же говорю, Хуанито, они лучшие подруги. Были. Жизнь друг другу спасали несколько раз. Это просто так не уходит. Она согласилась, потому что знала, что та не сделает нам ничего плохого. Люди, спасшие друг другу жизнь, выше этого, понимаешь?

Я понимал. Хотя не до конца. Не всегда это так, и от денег сие совершенно не зависит. Видно, слишком хорошая у них была дружба, раз осталось такое колоссальное доверие после всего случившегося. И такое в мире богатых, оказывается, имеет место. Может, мне сегодня вечером сесть и кардинально пересмотреть взгляды на них? Семейку Бэль я уже уважаю, всех участников процесса, так сказать. Может, в среде «первой сотни» найдётся ещё немало достойных людей?

– Что касается её и нас… А ты попробуй сделать ей хоть что-нибудь! Она ведь не просто «нянька», а полковник императорской гвардии в отставке! Что в переводе означает: «Ходячий кошмар для трёх ангелочков, привыкших к свободе»!

Я снова присвистнул. Императорская гвардия – главная спецслужба страны, госбезопасность. Создалась ещё тогда, когда юная Венера провозгласила себя Империей, в пику узурпатору в метрополии, и какое-то время юридически таковой являлась. Затем страна превратилась в королевство, но название службы так и не поменялось – что-то типа дани традиции. А может, с претензией на будущее. Далёкое будущее. О грозности и могуществе оной службы по планете ходят легенды, пересказываемые друг другу шёпотом. Полковник госбезопасности… Это сильно!

– Штандартенфюрер – потому что полковник?note 12 – спросил я.

– Угу.

– Настолько крутая баба?

– А как ты думаешь? Если она командовала батальоном коммандос?

– Но три «ангелочка» – это не батальон коммандос! – поддел я, лучась иронией. – Тем более «принцы»! Ни ремня всыпать, ни за ухо отодрать!

– А ей побоку, что мы «принцы», я же говорила! – зло прошипела Бэль, затем вновь осунулась и красноречиво шмыгнула носом. – Она нас быстро на место поставила и по струнке ходить заставила…

Я скрючился от судорог рвущегося наружу смеха. И на таких деток бывает управа. Правда, наверное, только командир батальона спецназа ИГ её и найдёт…

– А когда мы пошли жаловаться на её тиранию: дескать, не хотим больше с ней общаться, – продолжила девушка, – так мать сама отлупила нас и привела назад. И предупредила, что это последний раз, когда мы на неё жалуемся.

Я, не таясь, расхохотался в голос. Такое искренне-плаксиво-негодующее выражение на бледном наивном личике надо видеть. Бэль в ответ вновь насупилась:

– И ничего смешного не вижу! Мы до сих пор по струнке ходим, и конца и края этому нет!

Я был категорически не согласен с ней. История с «ангелочками» меня не впечатлила и сочувствия не вызвала. Моё мнение – драть их всех надо, и драть нещадно. В одном она права: «принцы», дети аристократов, действительно растут с осознанием, что им всё можно. Они – высшая каста, и любые попытки ущемить их права – преступление, это вкладывается в их головки с раннего детства. Мало найдётся воспитателей, которые могут объяснить им, что это не так.

Отсюда вырастают такие типы, как «сын Аполлона» и остальные ублюдки, виденные мной возле «инспирасьона». Они – избранные, им можно всё – вот корень зла этой планеты и главная, скрытая причина ненависти к аристократии со стороны остального народа. И я, как представитель оного народа, несказанно благодарен сеньоре отставному полковнику за то, что хотя бы трое из «золотых» выросли более-менее нормальными людьми.

Но Бэль конечно же мой оптимизм не разделит и такую точку зрения не поймёт, потому лучше оставить её при себе. Мы из слишком разных миров.

– Даю руку на отсечение, с батальоном спецназа ей было проще! – Я подвёл итог витку беседы. Чем вызвал согласную улыбку собеседницы.

– Это точно! Ну что, пошли дальше?

Перед нами расстилалась водная гладь Копакабаны, к которой мы неожиданно вышли. Глаза моей спутницы, глядя на сотни купающихся и загорающих (уровень ультрафиолета в этом месте искусственно завышен, для большего сходства с земным водоёмом), предвкушающе заблестели.

– Хуан, что-то мы заболтались, тебе не кажется? – Она очаровательно стрельнула глазками.

– Ты это к чему?

Я хмыкнул, понимая, на что она намекает. И понимая, что мысль эта мне не по душе.

Копакабана – народное название огромного пруда, оборудованного под купание. Ну, что пруд будет огромен, только предполагалось, когда Альфа-Аделлина проектировалась. Время, как обычно, внесло свои коррективы. Город разросся гораздо больше от запланированного, и при том количестве народа, что здесь отдыхало в выходные, пляж оказался в несколько раз меньше требуемого. И это единственный водоём подобного размера в секторе столицы, где проживает не менее тридцати миллионов человек. Люди ютились на каждом квадратном сантиметре пространства, а в самой воде по головам купающихся, наверное, можно ходить пешком. Брр!

– Я хочу купаться! – безапелляционно заявила девушка, оглядывая пейзаж сквозь сощуренные глазки.

– Но не здесь же, Бэль?! – Я показал рукой на людской муравейник.

Она скривилась, но согласно кивнула. Затем указала на изгиб водоема, теряющийся за деревьями.

– Может, дальше будет меньше народу?

– Тут везде одно и то же. Выходной…

Этот водоём единственный в парковой системе замкнут сам на себя, непосредственно на регенерационные агрегаты, но я не стану в нём купаться ни вечером, ни ночью, ни в будни.

Моя спутница была солидарна, но саму идею купания из головы не выбросила. По её нахмуренному личику читалась привычка получать всё, что захочется, наплевав на целесообразность.

– И что, во всём парке негде искупаться? А другие пруды? А протоки?

– Не-а, – закивал я. – Пруды и протоки не намного чище. Этот хоть постоянно рециркулирует, а в тех вода неделями по парку путешествует. Если не месяцами. Здесь же искусственная экосистема, это тебе не Земля.

Ну и что теперь с ней делать? Как отговаривать? Ведь окунётся же где-нибудь из принципа!

Я преувеличивал насчёт других водоёмов, вода в них не настолько грязная. Но там тоже купаются, тоже гуляют и пьют на берегу, тоже мусорят и так далее.

– Есть вариант один, но он тебе не понравится… – замялся я. – Тот пруд, где мы познакомились. Он – головной, значит – самый чистый.

– Есть, живём!

– Что такое? – Я придвинулся поближе, пытаясь разглядеть с этой стороны отзеркаленное изображение. Смотреть на зеркальную копию карты – не самое благодарное занятие, понять ничего не получилось.

– Есть тут недалеко один нормальный водоем. Маленький, но чистый. Но меня там могут узнать, и вход туда на противоположном конце парка, очень далеко. А потом ещё после входа в эту сторону столько же идти. Вот, сам посмотри.

Она аккуратно приподняла волосы на затылке, расстегнула навигатор и протянула мне. Дорогущая штукенция! Тонкая, сливающаяся с волосами, мощная (судя по качеству картинки) и при этом без всяких козырьков – прямое голоизображение!

Так-с… Карта. Схема парка. Увеличиваем. Ого, какие подробности! Я таких карт раньше не видел! Они не продаются в туристических магазинах и не качаются из сетей! Это уровень департамента архитектуры, как минимум! Указаны все неровности рельефа, возвышенности с высотами…

Да это схема для охраны! Очень-очень подробная схема! С указанием, где можно сделать засаду, где расположены «карманы» и мёртвые зоны, куда ведёт та или иная тропинка! И такое существует?!

А вот и пруд. Бэль подсветила искомый объект зелёным, чтобы я мог его быстро найти. Он находился в другой, платной части парка, вход туда действительно находился далеко. И по территории платной зоны от входа до него тоже не близко. Минут сорок ходьбы туда и столько же обратно. Зато от нас здесь рукой подать.

– Бэль, я ни разу не был в той части парка, – осторожно начал отмазываться я. Мне не улыбалось тащиться к черту на кулички и платить немалые (для моей персоны) деньги ради её глупого каприза.

– Не страшно, – отмахнулась она. – Там ничего интересного. Народу немного, почище, но зато и места в несколько раз меньше. Проблема в другом… – Она грустно вздохнула. – Меня там узнают и быстренько доложат куда надо, что я объявилась. И через пять минут моя свобода закончится…

– Боишься мести штандартенфюрера? – поддел я.

– О, у меня идея! Давай заберёмся туда через забор?

– Куда? – Я закашлялся.

– Туда! Куда ж ещё?

– Если перелезем через забор, не надо будет светиться на входе. Да и до самого дальнего конца пруда, где мало людей, отсюда по прямой рукой подать… – продолжала уговаривать она.

– Но там же охрана? Камеры? Системы слежения?

Меня пробрал лёгкий озноб. Конечно, это интересно, приключения. Восемнадцать лет – возраст, когда на подобное тянет. Но я – не «принц», меня родители не вытащат из нехорошей ситуации, случись что. А охрана там серьёзная – Центральный парк на планете один, и богатые люди тоже хотят в нём отдыхать. В том числе очень богатые.

– Я тебя умоляю! От охраны откупиться можно, – скривилась Бэль.

– Как? За ними же следят.

– Вот этим. Лови!

Девушка вытащила из сумочки тоненькую золотую пластинку и, щёлкнув пальцами, подбросила мне. Я поймал её в полете и удивился – та оказалась несколько тяжелее, чем показалась. Золотая…

Да она в прямом смысле золотая! С клеймом пробы венерианского государственного банка и выбитыми цифрами «триста»! Вот это да!

Я впервые держал в руках настоящие деньги, триста золотых империалов одной пластинкой. Все настолько привыкли к виртуальным деньгам, что не задумываются о том, что за каждым электронным империалом, за каждым центаво, стоит такая же пластинка. Точнее, лежит. В подвалах венерианского банка. Каждая денежная единица обеспечена вот этим и является гарантией платежеспособности как людей, так и государства в целом. А ещё золотые пластинки нельзя проследить, контролировать в потоке, и, соответственно, если охрана возьмёт деньги в таком виде, никто не сможет доказать, что это взятка.

А значит, охрана возьмёт их с большим удовольствием! Если верить Бэль, конечно…

– Ты всё предусмотрела! – Я восхищённо цокнул языком.

– Не-а, не всё. Просто одна пластинка завалялась, и я подумала, почему бы не рискнуть?

– Бэль, но у меня нет таких денег… – замялся я.

– Забей, – пренебрежительно махнула она. – Это моя идея – я и плачу. Тем более что трёх сотен с лихвой хватит. А то зажрутся мальчики, распоясаются… К хорошему быстро привыкаешь! Ну что, идём?

– Ладно, убедила.

Глава 6

ПОБЕДИТЕЛЬ ПОЛУЧАЕТ ВСЁ

Трёхметровая громада бетонной стены цвета хаки тянулась в обе стороны, сколь хватало взора. Деревья обрывались чётко за двадцать метров до неё: вроде лес лесом, р-раз – и пустырь. Даже кустов нет, только аккуратно подстриженная травка. Значит, территория тщательно охраняется.

Этой мыслью я поделился со спрятавшейся вместе со мной за огромным стволом дуба девушкой. На что получил исчерпывающий ответ:

– Здесь работает только электроника. Дроидов и других роботов нет. Охранников достаточно, но они кучкуются ближе к выходу, где людно, в этой части парка их не много. Если что серьёзное, они, конечно, кинутся сюда, но ради двух подростков поднимать на уши службу безопасности не станут. Нет смысла.

– Почему? Мы же нарушители! А там важные люди могут отдыхать.

– Хуанито, кто ты такой, чтобы ради тебя поднимать на ноги оперативную группу?

– ?!!

– Ты с виду – обычный парень. Я – обычная девушка. На террористов мы не похожи. На бандитов тоже. Одеты цивильно, не бомжи. У обоих латинская внешность. То есть мы – мелкие хулиганы, захотевшие бесплатно проникнуть в платную зону, только и всего. Разумеется, они нас засекут и вышлют патруль, пару человек. Для порядка. А с живыми охранниками можно договориться.

– А что будет, если мы того… – Я выгнул бровь в сторону забора. – Не договоримся?

– Вышвырнут нас наружу, вот что! – повысила она голос. – Тихо, без шума, чтоб не потревожить отдыхающих.

– А гвардия? Сдать властям за незаконное проникновение могут?

– Не думаю. Это лишние хлопоты. А люди не любят хлопот.

Я сам не знал, почему ною. Всегда любил рисковать и трусом себя не считал, но в этот раз что-то взыграло. Наверное, подсознательно всё же не доверял ей. Не из личных качеств, а оттого, что она аристократка: вечное противостояние, классовый антагонизм. «Олигархи – подлые сволочи, которым плевать на тех, кто ниже по статусу». «Выжить нормально в мире больших денег невозможно». Стереотипы, прочно укоренившиеся в подсознании. Видно, на моём лице все эти опасения отражались достаточно чётко.

– Хуан, не переживай. – Голос её заметно потеплел. – Даже если сдадут, я тебя вытащу. Слово даю! Веришь?

Ей верил. Лично ей. Для этой девочки «слово» не было пустым звуком. А штандартенфюрер? Да какая бы крутая ни была её мачеха, уж Бэль-то, с её упрямством, своего добьётся!

– Понимаешь, меня из школы попрут в случае чего… – Я, извиняясь, развёл руками. – А школа неплохая, в другой раз в такую не возьмут.

– Ты ещё в школе учишься? – неожиданно округлила она глаза. – Я думала, ты студент! Сколько ж тебе лет?

– А по тебе не скажешь… Мне казалось, ты старше.

Я уставился в землю, чувствуя, что краснею. Не то чтобы сильно переживал по поводу возраста, но… Для многих её ровесниц разница в три года со знаком минус – штука ощутимая. Достаточная, чтоб посмеяться и отшить.

– И разговоры у тебя такие… Взрослые! – Она задумчиво покачала головой.

– Я тебя разочаровал?

– В общем, нет. – Бэль замялась. – Ты извини, если что. Просто не думала, что ты такой маленький. Ты на свой возраст не выглядишь, а судя по разговору, тебе вообще за тридцать.

– Настолько старый? – Я усмехнулся.

– Ты на моего кузена похож. Ему чуть больше тридцати. Не внешне, а так… манерой говорить. Он тоже любит морали читать, и ни к одному слову не придерёшься – всё в точку.

– И часто даёшь ему поводы для нотаций? – поддел я.

– Да бывает… – уклончиво ответила она. Судя по хитрющим глазам, «бывает» даже более чем часто.

– Кстати, моему братцу младшенькому тоже восемнадцать недавно исполнилось! – осенило её. – Вы ж с ним ровесники, получается?

– Ну вот, ровесники, а какие разные. Ты – серьёзный, взрослый. Он – оболтус, одни девчонки на уме. Причём все сразу. И больше от жизни ничего не надо, – пожаловалась вдруг она. – Вы с ним… небо и земля! Я бы ни в жизнь не подумала, что вы… Почему так бывает, Хуан?

Ответ на этот вопрос я даже приблизительно не знал. Подозреваю, не только я. Но информацию о балбесе братеровеснике и мудром взрослом кузене к сведению принял. Пригодится.

– А как ты к этому относишься? К разнице? Лично? – задал я животрепещущий вопрос, хотя мог не задавать – по её лицу и так понятно. Но слишком уж он животрепещущий.

– Лично? – Она задумалась. – Наверное, мне всё равно. Меня учили относиться к людям так, как они того заслуживают. В жизни, а не по статусу. И сейчас я вижу перед собой умного симпатичного парня, в которого можно запросто влюбиться и который будет этого достоин.

На какой-то момент между нами возникла некая близость, притяжение, но она тут же его разрушила:

– Тем более в горизонтальном положении это не имеет никакого значения!

– Догоняй!

– Стой! Подожди! – Я вскочил и потрусил за нею.

Когда мы только подошли к забору, я подумал, что её придется подсаживать, помогать. Но пока поднимался и оттряхивался, она уже перемахнула на ту сторону. Лихо, без напрягов и усилий. Лишь промелькнула в верхней точке ограждения её сияющая юбчонка и тут же исчезла. Вот бестия!

Мне, чтобы преодолеть стену, понадобилось больше времени. На несколько секунд, но больше. Хотя я почти профессиональный спортсмен! Это задело.

– Бежим! Быстрее!

– Оторвались?

– Здесь нельзя спрятаться. Не с нашей экипировкой. Но камер в зоне прямой видимости нет, значит, у охраны развязаны руки. Я про «договориться», – кивнула она.

То есть делать это предлагалось мне. Но карман довольно приятно оттягивала золотая пластинка, потому я не возражал.

– Он должен быть где-то тут, пойдём.

Пользуясь навигатором, всё ещё нацепленным на мою голову, нашли водоём мы довольно быстро. Несколько сотен шагов, и перед нами сверкает зеркальная гладь чистой прозрачной воды, одетой не в бетон и не в искусственно насыпанный песок, а в крутой земляной обрывистый берег по всей кайме береговой линии.

От увиденного перехватило дыхание. В длину водоём имел метров сто, ширину – пятьдесят. Не сравнить с громадиной Копакабаны, но и маленьким его назвать нельзя. Похож на лесное озеро, настоящее, дикое, напоминающее те, что изображают на заставках релаксационных программ. Вот только вода была живая, настоящая: она двигалась, шевелилась, ловя малейшие колебания воздуха; всплывающие «подышать» рыбы оставляли на поверхности концентрические разводы; лёгкие полнил одуряющий запах влажного воздуха. Всё это вызывало ощущение первозданности. Вот, значит, где отдыхают обеспеченные люди! И на Венере можно найти уголок настоящей природы, если у тебя есть деньги!

– Этот пруд используется как «дикий», – прокомментировала Бэль. – Он далеко, в почти безлюдной части, специально для тех, кто любит природу и не любит скопления людей. И рядом с ним нельзя мусорить.

Она, не теряя времени, опустилась на траву, рука её потянулась к застёжкам блузки.

– Ты раздеваешься?

– Совсем? – Я присел в паре метров, но скидывать одежду пока не спешил, оглядываясь по сторонам, оценивая обстановку. Всё же мы тут незаконно, нас разыскивают. Да и люди с той стороны есть, несколько человек вдалеке с удочками.

– Конечно! – Её глаза смеялись, ожидая от меня реакции. – А как ты собрался купаться? В одежде?

В общем, нет. Но сейчас главным в её вопросе звучало не то, что купаться без одежды, а то, как я на это отреагирую. Она меня на что-то проверяла, пыталась вывести из равновесия, и мне это не нравилось.

Чего она хотела, я понял, когда по моему телу начала подниматься волна возбуждения. Рука Бэль к тому времени расправилась с липучками, и белоснежная блузка тряпкой отлетела в сторону, оставив хозяйку в одном прозрачном, ничего не скрывающем лифе.

А она ничего девочка! Всё при ней! Одно слово – мод! Сердце в груди забилось учащённее.

– Нравится? – промурлыкала эта бестия, стреляя глазками.

– Супер!

– Ненавижу, когда грудь что-то сдавливает!

– Такую грудь сдавливать кощунственно!

Она рассмеялась. Пальчики её быстренько принялись за юбку, тело эротично выгнулось дугой. Тут и кретину стало бы понятно, для чего всё это. Это был стриптиз. Быстрый и без музыки, но не менее притягательный. И мне он нравился!

«Стоп, Хуанито, СТОП! – закричал я сам себе. – Придурок! Идиот! Возьми себя в руки! Как пацан, ей-богу!»

Меня передёрнуло. Это было приглашение, чёткое и недвусмысленное. И мой организм откликнулся на него с большой радостью. Я готов был сорваться и… принять это предложение, прыгнуть в поток безумия и сладострастия, но…

Но интуиция, та самая сеньора, выпестованная жизнью, почему-то сигналила красным: «Неправильно! Опасно! Остановись!»

– Ты чего не раздеваешься? Не хочешь купаться? – Голос её лучился ехидством и насмешкой.

– Бэль, солнышко, чуть попозже… – Я мило улыбнулся во весь рот, обретая контроль над собой. Она перевела многозначительный взгляд на «шишку» на моих штанах, говорящую красноречивее любых слов, довольно улыбнулась и бросив: «Жду…» – прыгнула в воду, не сомневаясь, что я тут же последую за нею.

Это был невероятный прыжок, я не переставал удивляться её физической форме. Подпрыгнув вверх, она выкрутила сальто назад и красиво, «рыбкой», нырнула в воду, почти не поднимая брызг. Чтобы так уметь, надо обладать отличной координацией и опытом. Чем она занимается? Чем-то лёгким, не силовым. Гимнастика? Синхронное плавание? Прыжки в воду?

Не стоит гадать. На этой планете всё хоть чем-то, но занимаются, иначе пониженная гравитация сделает с твоими мышцами нечто ужасное. Но Бэль – не любитель, это точно.

Сняв-таки рубашку, сел возле самого обрыва берега по-турецки и попытался подумать о выявленных интуицией напрягах, абстрагируясь от вида весело плещущейся девушки. Получалось плохо. Мыслям было интереснее наблюдать, как она показно ныряла, выставляя из воды разные аппетитные части тела, устраивая настоящее эротическое шоу. Такие шоу не увидишь в сетях, их ценность в предметности, конкретности объекта-исполнителя, именно это возбуждает. Гибкое тело, совершенная пластика, соблазнительные формы…

Но я сдержался. И когда она подплыла и томным голоском поторопила: «Ну, ты идёшь, Хуанито? Я теряю терпение!» – я всё понял.

– Хуанито, ну где ты там?… – снова промурлыкала она, подплывая поближе.

– Зай, я, наверное, тут посижу. Что-то расхотелось мне купаться… – лениво потянул я и вальяжно развалился на натуральной зелёной траве.

По лицу Бэль пробежала тень. Её чары не срабатывали, это было неестественно, непривычно, но, что происходит, она ещё не поняла. Потому по инерции продолжила раззадоривать:

– Стесняешься? Или боишься, что смеяться буду?

– Всё может быть… – Я безразлично пожал плечами и сощурился, переведя всё внимание на противоположный берег. Красивое место. Стоило того, чтобы просто прийти сюда.

Может быть, я не прав. Я подошёл к ней именно для этого – познакомиться с последствиями. Но обстоятельства изменились, и теперь я просто не смогу зажигать с ней. Кто-то из мудрецов сказал, что женщина бывает или любовницей, или шлюхой. В качестве «любовника», человека для серьёзных отношений, я ей не интересен, она запросто найдёт сотни парней, умных, утончённых, воспитанных, имеющих перспективы и более подходящих ей по статусу. А в качестве «шлюхи» её больше не хочу я. Именно потому, что она мне не безразлична. Вот такие дела.

Развернуться и уйти я не мог, во мне всё-таки сидел кабальеро, сопротивлявшийся мысли бросить девушку одну. Потому не осталось ничего другого, кроме как занять себя чем-нибудь. Например, изучением навигатора, до сих пор светившего картой местности над левым глазом.

Для большего контакта я аккуратно подсоединил его к браслету. Первое, что удивило, – защищённый выход. То есть со стороны, с улицы, никто не сможет подключиться к нему, пока он в связке с моим браслетом. Прикольно! Второе – камеры. Обилие камер внешнего наблюдения, всплывших сразу же, как появилось первое меню. Я увеличил размер экрана и вывел в ряд все видеоканалы. Их оказалось семь штук. И они давали… полную круговую картину местности!

Ну, ничего себе? Сидя здесь и тупо пялясь в сторону противоположного берега, я полностью контролировал пространство вокруг себя, на триста шестьдесят градусов! Определённо не дешёвая штукенция. И главное, мог не просто смотреть, а оперировать каждой из камер! Вот как сейчас, например. Что это за точка?

Я навёл и приблизил. Точкой оказался охранник. Усатый тип в чёрно-зелёной форме, с дубинкой в руках и пистолетом на поясе. Судя по размерам – «Шмель», портативный ручной игломёт малой мощности. Тип стоял, спрятавшись за деревьями, прикрываясь веткой, и рассматривал нас в козырёк собственного навигатора. Что он рассматривал – можно сказать даже без камер и не оборачиваясь, настолько умиротворённым выглядело его лицо. Не сомневаюсь, будь угол зрения чуть иной, я бы разглядел в его визоре зеркальное отображение плавающей Бэль в десятикратном приближении. Ага, красивая ножка и девочка красивая. Сеньорита, вы хотели зрителей?

Кроме рассматривания эротики вживую, охранник ещё что-то говорил вслух. Связывался со своими. Что это означает для нас и чего ожидать в ближайшем будущем – не знаю, но пока дергаться нет смысла: хотел бы подойти – давно подошёл, а не прятался за ветками.

– Ты это специально, да?

– Импотент несчастный!

– Всё может быть.

– Меня ещё никто так не обламывал!

– Когда-то всё случается впервые…

Не скрывая ярости, Бэль ломанулась сквозь кусты напролом, по направлению к стене. Н-да, это я кабальеро, ей же меня бросать можно. Я в принципе не против остаться в одиночестве, как-нибудь выберусь, вот только вещицу свою она забыла. Не дешёвая вещь, надо отдать, пусть она и может позволить себе покупать и выбрасывать их сотнями в день.

Я поднялся, надел рубашку и побрёл следом. Оставалась лишь надежда, что она не убежала далеко на той стороне.

Мне повезло, не убежала. Сидела на первой же лавочке, пылая во всех диапазонах. Злость, разочарование, раздражение… Обида! В том гремящем букете, что излучала она, не разобрался бы и лучший психолог мира, не то что интуитивный самородок без теоретической базы. Поэтому я молча расстегнул и аккуратно снял навигатор, отсоединив от браслета, подошёл и положил рядом на лавочку:

– Вот, возьми. Это твоё.

Больше говорить нам было не о чем – я не видел смысла в разговоре, она понимала бессмысленность любой гневной тирады в мой адрес. Оставалось только развернуться и пойти по аллее прочь, к старой доброй прежней жизни, где нет Бэль – маленькой задорной романтичной аристократки и большой гламурной шлюхи. Что я и сделал.

– Хуанито, стой! – раздалось сзади.

– Не уходи. Пожалуйста…

– Посиди со мной? А?

Пожав плечами, я присел. В конце концов, я ничего не терял. Но о чём говорить дальше – не имел ни малейшего представления. И как это мы могли весело щебетать всего час назад?

Она тоже молчала, через силу душа слёзы. С чего бы такая реакция? Что творится в её прекрасной головке?

– Ты, наверное, считаешь меня шлюхой, да? – наконец выдавила она.

– Развратной шлюхой, которая… с первым встречным?

– А кем бы ты себя считала на моём месте? – парировал я, переложив бремя ответа на неё саму.

– Я не такая! – В её тоне сквозила детская обида напроказившего ребёнка.

– Бэль, мне всё равно, какая ты, – спокойно заметил я. – Ты живёшь в одном мире, у тебя одни ценности. Я в другом – у меня, соответственно, другие. И не моё дело обвинять или читать нотации. Я не твой взрослый кузен.

– Мне показалось, я тебе нравлюсь… – Она опустила глаза в землю.

– Что это меняет?

– Ты мне тоже понравился. И я подумала, было бы здорово…

Я тяжело вздохнул. Мне не нравилась ситуация. Мне не нравилось её поведение, резкая смена генеральной линии. И главное, не нравилось, что я не могу понять, играет она или говорит серьёзно.

– Не оправдывайся, Бэль. Кто я такой, чтобы ты передо мной оправдывалась?

– Жаль. Ты такой добрый… И умный. Я думала, ты станешь мне другом, – заявила она, окончательно выбивая меня из колеи.

– Ты спишь со всеми друзьями? – съязвил я.

– Нет, я не сплю с друзьями, – обиженно вздохнула она. – У меня вообще нет друзей. Есть только те, кто хочет меня трахнуть, потому что я красивая, и те, кто хочет меня трахнуть, чтоб урвать себе что-то от моего положения. С подругами, кстати, то же самое – или завистницы, или тоже хотят что-то поиметь от дружбы.

– Сочувствую.

Мне стало её жалко. Самую малость. Действительно, быть богатым непросто, отсутствие друзей – это их крест. Деньги слишком мешают возникновению искренней дружбы, потому она слишком редко завязывается. Её мать и мачеха – редкое исключение из правил. Редчайшее.

– Знаешь, у меня тоже нет друзей, – начал я свою исповедь, чтобы немножко разрядить обстановку. – Есть один друг, но он – изобретатель, фанатик, не от мира сего по жизни. Строит модели броненосцев и крейсеров. И больше никого. Так что отсутствие друзей и положение в обществе… слабо связаны!

– Спасибо! – Она улыбнулась. – За поддержку. Ты будешь моим другом?

– Бэль, ты меня извини, но тебе не кажется, что нам надо куда-нибудь, где теплее? Ты вся мокрая, замёрзнешь и заболеешь. У меня такое чувство, что в парке держат температуру чуть холоднее, чем везде.

– Это из-за природы. Здесь нет металлических и бетонных преград. Лучше теплообмен. Есть идеи, куда идти?

– А у тебя?

– Ты любишь мороженое?

Хм… Да, внутри тепло. И мороженое в этом заведении продают отличное. Но я бы ни за что не пошёл сюда, тем более с девушкой.

– Бэль… Ты, конечно, извини, но порция мороженого здесь стоит половину маминой зарплаты, – заявил я, не спеша входить.

Да, я бедный. Да, плебей. Отсутствие финансов не принято светить перед девушками, особенно на первом свидании, наоборот, принято пускать пыль в глаза: дескать, я такой и растакой… Но сегодня привычные правила не работают.

– Брось, я угощаю! – походя, махнула она рукой и помчалась за дальний столик. – Зато у них очень вкусно.

В её жесте я не увидел надменности или иронии превосходства – дескать, ты ничтожество, и я тебя покупаю. Она даже не обратила на мои слова внимания. И это мне понравилось.

Официант прилежно проигнорировал тот факт, что у меня не слишком кредитоспособный вид, а с моей подружки ручьём стекает вода. Приторно-стандартно улыбаясь, подошёл, словно тень, и молчал в ожидании заказа, ничем не поинтересовавшись. Бэль аристократично, будто официант пустое место, обратилась в никуда:

– Три клубничных и три шоколадных.

Делала она это автоматически, въевшимся в кровь жестом, не задумываясь. Я бы так не смог, для меня официанты – люди. Потомственная аристократия, блин!

– А тебе чего? – Это уже мне.

– Шесть порций?

– То же самое. – Это официанту, прилежно записывающему на планшете. Нет, не заболит. Она даже не поняла причину моего удивления. – Только в одном экземпляре.

Мороженое оказалось божественным. Такого я раньше не ел и вряд ли в ближайшее время буду. Бэль, получая истинное наслаждение ценителя, активно принялась наяривать клубничное.

– Хуан, расскажи о себе? Я ведь тебя совсем не знаю. Про себя рассказала всё, но не знаю даже твою фамилию.

– Бэль, но ведь я тоже не знаю твою фамилию! – парировал я.

– Ой, и верно… – Затем, задумавшись, добавила: – А знаешь, общаться, не зная друг друга, даже интереснее. У меня раньше никогда такого не было. Обычно меня все знают и издалека узнают.

– Тебя трудно не узнать! – Я с восхищением оглядел её лицо и видимую часть фигуры, сделав акцент на волосах.

– Это точно… – зарделась она с заметным удовольствием. – Давай продолжим эту игру: ты не говоришь мне своё имя, я – своё. Ты как?

– Полностью – за. – Я пожал плечами.

– Итак, расскажи о себе. Всё, кроме фамилии. Кто ты, чем живёшь, почему у тебя нет друзей?

– Ну… – Я задумался. – Кто – простой парень. Ничем среди себе подобных не выделяюсь. Даже в голову не приходит, чем себя выделить. Чем живу? Учёбой. Учусь по гранту в неплохой школе, планирую в будущем поступать в хорошее заведение. Какое – пока не определился. Занимаюсь спортом, единоборства. Участвовал в турнирах, призовых мест не занимал. Раньше занимался танцами и плаванием, но бросил.

– Почему? Танцы – это же здорово! Да и плавание…

– Плавание – не пошло. Сам процесс – плыть, рассекая волны, брассом или кролем – мне нравился. – Я зажмурился, вспоминая это божественное удовольствие. – Здорово! Но мне нужно было научиться драться, стоять за себя, а в бассейне этого не сделаешь. Ну и до такой формы, как у тебя, мне, конечно, далеко… – сделал я комплимент, вспоминая её прыжок. – Так красиво входить в воду… Это надо иметь талант!

Мой комплимент пришёлся по душе, она заулыбалась. Появившийся между нами лёд начал таять.

– В этом нет ничего сложного, поверь. Ты тоже так сможешь, если немного потренироваться. А что с танцами?

– Дорого. Ещё и танцы мы бы не потянули. Ни финансово, ни физически – в школе такая нагрузка, что я на тренировки время с трудом выделяю, где там ногами дрыгать!

– И хорошо у тебя получается «ногами дрыгать»? – улыбнулась она.

Так вот что тебя заинтересовало, девочка! Хорошо танцуешь? Задел знакомую струну?

– Не знаю, – честно ответил я. – Самому трудно себя оценить. Но если хочешь, можем как-нибудь устроить показательные выступления… – Я бросил вызывающий взгляд.

– Очень интересная мысль!..

«Шимановский, остынь! – вновь ожил внутренний голос. – То сваливать собирался, а теперь снова её клеишь? На второе свидание набиваешься?»

«Ну и что? Хочу и клею! Не такая она ужасная, как казалось у озера. Скорее несчастная и запутавшаяся в себе избалованная девочка».

«Угу. Один раз с нею обломался, жаждешь второго облома? Чтобы опять понять, что вы – не пара, а она тебя держит не за того, кого ты хочешь?»

«А если и жажду, то что? Она – не Долорес, и это – не «лотерея». Так что утухни, Шимановский!» – подвёл я итог беседы с самим собой.

– Как у меня будет возможность, я вытащу тебя в место, где можно будет проверить и твои, и мои способности и сравнить их, угу? – воскликнула Бэль, предвкушая хорошую забаву. – Только не вздумай отвертеться: дескать, не хочу и пошутил!

– Замётано! – Я поднял вверх большой палец.

– А дальше? – кивнула она.

– Что дальше?

– Семья. Ты ничего не рассказал о семье.

– Семья как семья, – не удержался и соврал я, беззаботно пожимая плечами. – Ничего интересного.

Дамоклов меч маминого прошлого висел надо мной. Может, Венера и особая планета, но напротив меня сидела девочка из высшего общества, не хотелось портить о себе впечатление сразу, на первом свидании, когда в общении ещё остры стереотипы.

– Не сравнить с твоей душещипательной историей.

– Это хорошо, – с лёгкой завистью вздохнула она. – Ты даже не представляешь, какой счастливый!

А вот и нет, девочка, представляю. У тебя хотя бы есть отец, оба родителя, что бы между ними ни происходило. Они – достойные люди, и ты знаешь, кто они такие. Но пусть это знание остаётся со мной.

– А почему у тебя нет друзей? – резко перешла она на следующую тему, словно прочтя мысли о нежелании продолжать предыдущую.

– Наверное, потому, что я неудачник! – Я не удержался и махом излил сокровенное. Это неправильно – плакаться девчонке в жилетку, но мы из слишком разных миров, чтобы делать друг другу гадости или подлости. Если меня кто-то и выслушает в этом мире, то только она.

– С чего ты это взял? – В глазах девушки вновь появился блеск интереса.

– Разве можно считать себя «удачником», когда девчонки воротят от тебя нос при встрече? Или когда банда недоносков считает, что я не гожусь ни на что большее, кроме как быть их грушей? Да ещё мой язык выдаёт всю правду о людях в самом нелицеприятном свете, невзирая на время и место. Меня обходят стороной, Бэль, за несколько километров! Но от меня и надо держаться подальше. Я вообще удивлён, что такая девушка, как ты, сидит со мной и беззаботно болтает.

– Какая «такая»? – напряглась она.

– Замечательная! – не удержался я.

– Правда?

– Спасибо…

Мне снова стало её жалко. Если тебе некому сказать, что ты замечательная, сказать искренне, не подлизываясь, – это серьёзно.

– Но знаешь, ты не прав. Насчёт себя. Ты не неудачник! – продолжила она вдруг с жаром. Теперь напрягся я. – Ты тоже замечательный! Я ещё не встречала таких, как ты!

– Ты преувеличиваешь.

– Ни капельки. Хуан, у меня много знакомых. Среди них есть и достойные люди, не только лжецы и льстецы. Я знаю, что говорю. Ты говоришь, тебя не любят за правду. Но тех, кто говорит правду, всегда не любят, это закон! Эта нелюбовь свидетельствует о внутренней силе: ты готов драться с окружающим миром, тем самым демонстрируя, что не боишься его. Вскрываешь недостатки людей, даже зная, что за это в ответ получишь «кару» – неприятие себя.

Я отложил ложку и весь обратился в слух. Девочка снова меня удивила. Пожалуй, это самое сильное удивление за сегодня.

– Говоришь, тебя прессингует банда отморозков? Кстати, их работа? – Она указала на фингал. Я почувствовал себя неуютно и бегло кивнул, потупившись в столешницу. – Здорово! – Бэль, гадина, расплылась в улыбке. – Шрамы мужчину украшают!

– Это не шрамы… – пробурчал я.

– Не важно. Это знак, что ты – мужчина, а не тряпка.

Теперь зарделся я. Интересная логика! И ей действительно нравился мой «фонарь», без смеха.

– Но ты не похож на хлюпика, не могущего дать сдачи, – продолжала она. – Значит, что-то тут с бандой не так, есть какая-то причина вашего противостояния.

– Социальное неравенство, – вновь вздохнул я. Кажется, наша беседа перешла все рамки светской и больше напоминает взаимный прием двух психологов. Вначале я принимал её, теперь она принимает меня. И, несмотря на свою врождённую интуицию, я не был уверен, кто из нас в профессиональном плане лучше. – Им неприятно видеть рядом с собой титуляров, они их давят. А я огрызаюсь.

– И где тут «неудачность»? – Она показно округлила глаза. – Хуанито, мне кажется, эта ситуация доказывает обратное: ты в состоянии противостоять банде и отстаивать свои права. Неудачник, напротив, сделал бы всё, чтобы его не трогали.

У меня на мгновение проскочило ощущение дежавю. Будто сижу в кабинете куратора, и тот читает мне очередную лекцию. Но только на мгновение – это была приятная и нескучная лекция.

– Ты не неудачник, – вынесла вердикт Бэль. – Ты очень принципиальный человек и не любишь слабых. То есть людей, имеющих отличную от твоей жизненную позицию. А сильных в мире мало, Хуан!..

Да, что-то есть в её словах. Сильные и принципиальные обречены на одиночество. А я никогда не стану тесно общаться или дружить с людьми, которые, словно шакалы, прогибаются под обстоятельства, дабы легче жилось. «Инопланетянин» Хуан Карлос, фанатик и изобретатель, горе-республиканец и прочая-прочая, – сильный, каким бы на первый взгляд ни казался. Сильнее любого из нашей группы. И потому мы общаемся. Бэль, золотце, почему я не встретил тебя раньше?

– Согласен, – кивнул я после долгого раздумья. – Полностью. Но последнее обстоятельство – девушки. Как ты объяснишь их патологическое неприятие меня? Сила? Девушки любят сильных! Но терпеть не могут неудачников. И они шарахаются от меня, как от огня!

– Это тоже не показатель «неудачности», – покачала головой собеседница.

– Хорошо. – Я задумался и выложил последний аргумент: – Ты знаешь, что такое «лотерея»?

– Дурацкая игра для малолеток. Мне она никогда не нравилась.

– Главное не то, что она кому-то нравится или не нравится, а то, что в неё играют. И вчера меня загадали.

Я смутился. Бэль же, наоборот, рассмеялась. Громко и заливисто, во весь голос. И смеялась достаточно долго, чтобы я сам не начал понимать абсурдность этого аргумента.

– Хуан, почему ты не прыгнул, когда я купалась?

У меня из горла чуть не вырвался стон. Ну вот, только вроде замяли и расслабились!

– Почему ты не сделал это? – давила она. Но никакого «наезда» в её словах не почувствовал. Придётся отвечать.

– Не мог. Не хотел. – Мысли сбились в кучу, толково объяснить свой поступок не получалось.

– Брезговал! – уверенно отрезала она. – Ты мной брезговал!

Я застыл с раскрытым от неожиданности ртом, но оскорбления и обиды в её словах вновь не услышал.

– Ты увидел перед собой потаскуху, дающую первому встречному, и не захотел быть «первым встречным»! – добила она. Затем расслабленно откинулась на спинку кресла. – И знаешь что? Ты прав. Уже здесь, на лавочке, я поняла, как низко пала. А ведь до того даже не задумывалась об этом!

– Низко? Пала? – выдавил я. Наверное, на всей стомиллионной планете второй такой, как Бэль, не найдётся. Не бывает столько неординарных и эксцентричных особей женского пола с таким странным мыслительным аппаратом.

– Ты предъявляешь девушкам слишком высокие требования, Хуанито. Настолько высокие, что они не в состоянии под них подстроиться. А ещё ты давишь на них так же, как и на всех остальных. Они для тебя – часть общества, и ты не можешь терпеть их «неправильность». Потому они шарахаются от тебя, как от огня. Они знают, что не потянут, и бегут, предпочитая не связываться, даже если ты им нравишься. Кстати, то, что тебя загадали, не случайно – значит, ты нравишься «хозяйке». Подсознательно. Люди склонны через агрессию обозначать то, что им по душе. Это как мальчики, дергающие понравившихся им девочек за косички.

– Можно ещё раз? – Я почувствовал, что голова идёт кругом.

– Ты нравишься «хозяйке». Но она боится признаться в этом и подругам, и даже себе, потому что на тебе общество поставило печать «странного» и «не такого, как все». Но на то, что ты ей нравишься, общество повлиять не в силах, и, отрицая тебя, переводя в твой адрес некую агрессию, подставляя, она реализует свои тайные фантазии. То есть твоя «лотерея» – подтверждение моих слов.

– Интересно-интересно! – Кажется, ко мне вернулся дар речи. – Только непонятно. Не вижу логики. Чем я давлю на них, почему они бегут? Почему проще загадать меня, чем подойти и поговорить?

Бэль сокрушенно покачала головой и придвинула последнюю порцию мороженого. Лихо она, за разговором я и не заметил, как опустело пять вазочек!

– Не знаю, как это объяснить. Чувствую, но сказать трудно. Вот смотри, мужчины бывают двух типов. Я имею в виду настоящих мужчин! – поправилась она, будто за что-то оправдываясь. Что-то личное. – Первые – мачо. Назовём их так.

– Их задача – побеждать женщин. Найти смазливую красотку, быстренько затащить в постель и наутро так же быстро слинять, пока на него не надели хомут серьёзных отношений.

– Что, все мужики такие? – усмехнулся я.

– Нет, только мачо, – серьёзно парировала она. – Поверь, в моей жизни было предостаточно мачо, уж их-то я изучила, как свои пальцы!

От этих слов стало немного не по себе, но я быстро взял себя в руки. Передо мной – юная сеньорита, обеспеченная всем и имеющая за плечами собственную семейную службу безопасности, способную защитить от любых невзгод. Но не имеющая достаточного родительского пригляда, предоставленная самой себе. Мачеха не в счёт, с ней они на ножах. С такими возможностями и внешними данными она должна менять мужчин как перчатки, десятками! Что, скорее всего, и делает. Но кто я такой, чтобы осуждать её?

– Но есть другой тип мужчин. Им не нужна победа над женщиной. Сиюминутная победа, – поправилась Бэль, выделяя слово «сиюминутная». – Им нужна капитуляция, полная и безоговорочная. Только такую победу они считают победой. И ни на что больше не размениваются. Ты из таких, Хуанито. Ты не мачо. Ты – победитель. Тебе нужно всё или ничего, третьего не дано.

Я долго думал над её словами. В них, к изумлению, было больше правды, чем хотелось бы.

– Значит, по-твоему, я эдакий… ловелас?

– Не ловелас. Ловелас – это мачо, – поправила она. – С мачо всё понятно: пришёл, сделал, ушёл. Арривидерчи! Ты думаешь, мы, женщины, не видим, кто перед нами и что будет утром? Всё мы видим! Это не они побеждают, это мы сдаёмся. Нам тоже хочется приключений, хочется быть очарованными, проиграть сражение. Но с такими, как ты, этот номер не пройдёт. Их цель – не победа, их цель – свобода.

– Экие мы нехорошие! – усмехнулся я. – Девушек свободы лишаем!

– Не надо иронии, так и есть. Только нам это нравится! Нравится, понимаешь? Каждая из нас, я имею в виду настоящих женщин, а не дур femenino, мечтает не о блистательном мачо, сбегающем поутру, а о таком вот победителе, который украдёт у тебя свободу, подчинит, поставит на место, а ты не сможешь даже пикнуть.

Нам нравится быть покорёнными. Нам нравится быть слабыми. Нравится сидеть в покое и уюте за мужской спиной, защищёнными от всех невзгод. Мы – всего лишь женщины, просто в последнее время об этом говорить не модно.

Хм… Час назад я бы не сказал по тебе, девочка, что ты так считаешь. Но ладно уж, каждый имеет право на сокровенное. В конце концов, даже распоследняя стерва мечтает о сильном мужчине.

– Твои девочки бегут от тебя в стороны, чувствуя подсознательно, что ты от них хочешь. Чувствуют, но осознают, что не готовы быть покорёнными. Потому и держат дистанцию. Кроме тех, кому нужен секс на одну ночь. Так, Хуанито?

– «Победитель получает всё».

– Что?

– Я говорю, «победитель получает всё». Это строчка из песни, я нашёл её у тебя в навигаторе.

– А, ABBA, – кивнула она. – Да, хорошая песня. И название как раз про тебя. – Она протянула ладони через стол и взяла меня за руку. – Так что не расстраивайся. Ты не неудачник. Просто ты… Ты…

– Победитель! – подсказал я.

– Да, победитель, – согласилась она без тени иронии. – И должен гордиться этим.

– А ты? – Я поднял глаза, упёршись ими в её цепкий взгляд. – А как же ты? Почему не бежала, как остальные?

Она замялась и потупилась, мягко высвобождая руку. Лицо её начала заливать краска.

– Знаешь, Хуан, когда я увидела сегодня, там, у пруда, что ты идёшь ко мне знакомиться, я подумала про себя: «Бэль, беги, дуреха! Не разговаривай с ним! Молчи! Или отшей. Сразу отшей и не разговаривай. Влюбишься в такого, потом проблем не оберёшься!»

– И что? – улыбнулся я.

– И то! – одёрнула она. – Вот она я. Здесь.

Глава 7

РАЗБОР ПОЛЁТОВ

«Итак, Шимановский, всё гораздо сложнее, чем казалось. То, о чём ты боялся надеяться, свершилось: ты ей нравишься. Ты для неё не представитель безликой серой массы мужского пола, а нечто большее».

– Я сейчас.

– Что-то случилось?

– Бэль, скажи, ты знаешь вон ту особу? Сзади меня, второй ряд, второй столик?

– Не знаю… – неуверенно потянула она.

– Вспоминай лучше. Она шла за нами практически от самой стены. А теперь сидит здесь. Это не может быть совпадением.

– Почему не может? А вдруг…

– Не может! – повысил я голос. – Мы петляли, как зайцы, пока не нашли эту кафешку. Сколько раз меняли направление?

– Ну…

– Она отставала, метров на двести отстала, но всё равно не потерялась! Либо ты её знаешь, либо она по твою душу.

Я впился в аристократку пронизывающим взглядом. Та стушевалась, уставилась в столешницу.

– Лицо знакомое. Но знаешь, сколько людей я «знаю» и при этом не могу даже имени назвать?

– Журналистка? Папарацци?

– Возможно.

Я не мог понять, врёт Бэль или нет. Что-то здесь было не чисто. Но факт – она испугалась. Журналистов так не пугаются. Ненавидят, злятся, но не пугаются. И ещё факт – сидящая сзади при её появлении резко оживилась, всячески проявляя нетерпение. Профессиональные детективы и киллеры так себя не ведут, они – сама незаметность. Значит, эти двое знают друг друга, и от их встречи моя спутница не ждёт ничего хорошего.

Присутствие этой девушки – какая-то заморочка, понятная лишь избранным. Я в число избранных не вхожу, и просвещать меня никто не станет. Но я, в общем, и не настаиваю.

Мы засветились в парке, на той стороне. Охранник, который пялился на эротическое представление, узнал мою спутницу и доложил куда надо. Не зря же он так к нам и не подошёл. Вот только «куда надо» – это куда?

А виноват во всём я, пообещавший, что буду её защищать. Защитил, называется! Я отнесся к ней как к обычной девушке, сверстнице, забыв, что она знатного рода. И что теперь делать?

– Бэль, свяжись со своими, – попросил я, хотя это более всего походило на требование.

– С кем? – Та округлила глаза.

– Со своими. С охраной. Пусть тебя заберут.

– Хочешь от меня избавиться, да? – Девушка презрительно фыркнула, но я видел, что это показная бравада.

– Нет, Бэль. Тебе угрожает опасность. Я это чувствую.

– Откуда?

– Интуиция. А ещё факты. Ты не заметила, что в парке к нам не подошёл охранник?

– Ну… – Она растерялась.

– А ведь он был там! Я его видел! Он что-то говорил в микрофон, с кем-то связывался. Бэль, тебя узнали.

– Бэль, кто ты? Почему они пасут тебя?

– Бэль, это не игрушки.

– Можно не буду говорить, Хуанито? Пожалуйста? Мы же договаривались.

– Хорошо.

– Так ты вызовешь своих?

– А может, ещё посидим?

– Бэль, я человек рисковый, но не сейчас. Я не смогу спокойно сидеть и разговаривать, зная, что где-нибудь неподалёку могут находиться люди, желающие тебя убить, украсть, сделать что-то неприятное. Я не способен защитить тебя, если что. Я всего лишь простой парень, пойми.

– Но меня тогда сразу заберут!.. – продолжала канючить она.

– По-твоему, наши посиделки дороже жизни?

– Я не справлюсь даже с такой, как она, Бэль. А специалисты разделают меня под орех вообще в два счёта! Пусть приедут твои охранники и заберут тебя. Плевать на мачеху, жизнь важнее глупой ссоры.

Бэль посмотрела на меня… Внимательно. Не знаю, что я такого сказал, но вдруг поднялся для неё на одну ступеньку выше.

– Хорошо. Подожди здесь.

Бросив беглый взгляд мне за спину, она вновь направилась в туалетную комнату. Девчонка за спиной, словно почувствовав, что говорили о ней, расплатилась и вышла. Я остался на месте, но сидел будто весь на иголках.

Моя спутница вышла через пять минут, хмурая до невозможности, и неловко плюхнулась в кресло, подзывая официанта.

– Сейчас приедут. Вот и закончилась моя свобода.

– Поверь, так будет лучше.

– Да знаю я! – раздражённо бросила она и протянула подошедшему официанту карточку. Карточка была золотого цвета с зелёной каймой и выгравированными на ней солнцем, орлом, короной и символикой венерианского королевского банка. Неограниченный кредит в самом надёжном финансовом учреждении планеты? Класс!

– Ну что, пойдём? – поднялась она, поправляя почти высохшую юбку.

– Куда? – Я тоже поднялся.

– К дороге. Меня подберут на выходе, со стороны площади генерала де Сан-Мартина. Тут рукой подать.

– Охрана уже снаружи. Они находились недалеко, почти вычислили меня… – В её голосе появилась досада.

– Это их работа. Всего лишь работа! – попытался я её успокоить. Бесполезно.

Мы вышли наружу. Вечерело. Дневные огни светили на минимуме – ещё пара часов, и начнёт темнеть. Взрослые, отдыхавшие с семьями и детьми, неспешно покидали сие гостеприимное место. Молодёжь же, только вышедшая на прогулку, перебиралась из этой части парка вглубь, дальше от дорог. Такого скопления народа, как днём, не наблюдалось, но затеряться можно и тут.

Я взял девушку под руку, больше не стесняясь и не испытывая неловкости, и медленно повёл в сторону выхода. Действительно, тут недалеко. Нужная мне фигура находилась метрах в ста, на соседней аллее: сидела на лавочке к нам спиной и смотрела вдаль. Но скорее всего, у неё такой же навигатор, как у Бэль, – незаметный и дающий круговой обзор. Она за нами следит, внимательно следит, тут к гадалке ходить не надо.

– Эта особа… – начал я, но Бэль равнодушно перебила:

– Вижу. Её отсекут, не бойся.

Я переключился на камеры и повращал их в разные стороны. Люди, кругом люди. Десятки человек, сотни, всех мастей и социальных слоёв. Кто из них может быть телохранителем?

– Я и не боюсь! – резко бросил вдруг я. От её тона стало неприятно. – Я переживаю. За тебя.

– Можешь не переживать! Теперь я в безопасности! Твоя миссия по моей охране выполнена на отлично…

И не поймёшь, чего больше в её словах – разочарования или одобрения. Женщины! Что за существа?

– Кстати, почему ты считаешь, что не сможешь сделать ту сеньору, если она вдруг нападёт? – В глазах Бэль появился ехидный блеск.

– Ну… – Я задумался. Действительно, с чего я это взял? Но ведь взял же, и мнения своего менять не стану.

– Мужчине очень тяжело признать, что кто-то круче его. Тем более если это женщина. Тем более молодая и красивая. Она ведь не производит впечатления крутой и накачанной…

– Тебе не понять. Чтобы видеть опасность, надо знать её, сталкиваться. Она двигается как… мастер! – нашёл я нужное слово и нужную ассоциацию. – Плавно, текуче, готовая атаковать из любого положения. Это очень опасная кошечка, Бэль, лучше с такими не связываться. Может, я и справлюсь с нею… – я скептически пожал плечами, бросая взгляд на голографический козырёк, – но уверенности в этом нет.

– Когда мы увидимся? – сменила она тему и плотнее прижалась плечом.

– Может, завтра?

– Завтра не могу. Меня с сестрой везут в Дельту, по делам. Давай на неделе?

– На неделе я не могу. Учусь. Забыла?

– А, точно! Ты же у нас ещё маленький! – Она громко рассмеялась, но не зло. – Тогда давай на выходных?

– В субботу?

– В субботу будет выставка в Художественной галерее. Посвящённая культуре Золотого века… – наморщила она лобик. Затем резко приняла решение: – Ты любишь культуру Золотого века?

– Никогда не относился к этому вопросу с должным вниманием.

– Тебе понравится! Пошли сходим? – Она, словно упрашивая, потянула меня за руку. Сеньорита, да с вами я готов хоть на край света! – К тому же ты сказал, тебе понравилась ABBA…

– Ну, в общем… – Я кивнул: – Да. Правда, я слушал всего одну песню…

– Остальные тебе тоже понравятся, поверь! Итак, решено. Где встречаемся?

– Давай прямо там, у входа в метро «Королевская художественная галерея»?

При слове «метро» девушку легонько перекосило, но она быстро взяла себя в руки:

– Хорошо. В девять утра.

– Ну, вот мы и пришли…

За этой небольшой беседой мы незаметно подошли к выходу из парка. В паре десятков метров от нас шумела дорога. У обочины стояли припаркованные разномастные транспорты. Один из них принадлежал семье Бэль.

– До встречи? – Она повернулась и посмотрела мне в глаза.

– До встречи, – вздохнул я, пожимая ей кончики пальцев.

– Ты меня даже не поцелуешь на прощание? – В её голосе слышался вызов.

– Ещё успею.

Она хитро улыбнулась, развернулась и пошла к дороге. Припаркованный вдалеке «мустанг» дал по газам и мгновенно очутился рядом. Так же резко затормозив, поднял люк, в который быстро юркнула девушка, не остановившаяся перед дорогой ни на секунду. Вот это точность! Профессионалы, блин. Богатая у Бэль семья, очень богатая.

Развернувшись, я быстрым шагом направился в сторону метро «Площадь де Сан-Мартина» и не видел, как за моей спиной точно так же (разве что с меньшими понтами) залезла в такой же «мустанг» испугавшая нас русоволосая девушка.

– Мы потеряли его. Ушёл в метро.

Лана грубо выругалась, используя отборные фразеологизмы великого и могучего языка. Настолько великого и настолько могучего, что даже консерваторы латинос пришли к выводу, что на нём ругаться удобнее, чем на испанском, и активно эту науку перенимают.

– Что теперь? Перехват с расширением зоны? – продолжил голос.

– Притормози.

– Отставить, пусть уходит. Возвращаемся на базу. Девять два, что у тебя?

– Чисто, хвоста нет, – раздался в берушах бодрый голос Диего, их сегодняшнего водителя. Ну, хоть это, слава богу!

Через две минуты рядом остановился другой «мустанг», и она торопливо влезла в поднявшийся люк.

– Гони.

Машина покатилась по улицам города, всё ещё петляя и запутывая возможную погоню, заодно оную вычисляя. Лана попыталась отрешиться и успокоиться, но вид угрюмо сопящей девушки с белыми волосами этому не способствовал.

– Судя по твоему виду, спрашивать, раскаиваешься ты или нет, бесполезно, – усмехнулась она.

– Я тебе уже сказала: да, была не права, что сбежала. Но это всё.

Лана пожала плечами. Пусть так. Она и на это признание не рассчитывала, с её-то упрямством!

– И всё-таки кто это был?

– Я же сказала, не знаю.

– То есть ты пять часов шаталась по Центральному парку неизвестно с кем, притом что он мог оказаться агентом восточной разведки, террористом, шпиком недружественного клана, маньяком или бандитом?

– Да! Так всё и было! И не смотри на меня такими глазами! Достали вы уже все!

– А он никакой не агент! Он – нормальный парень! Слышишь? Я вообще таких никогда раньше не встречала! Не то что эти… – Она противно скривилась. – Ему вообще от меня ничего не надо было! Вообще, поняла? Он просто был рядом, потому что хотел быть рядом! Вот!..

– И как же звать этого героя? – поддела Лана. – Это-то хоть узнала?

– Зовут Хуан. Живёт где-то на окраине. Не бандит, не уголовник. У него вообще дурных мыслей никаких не было. Мы просто гуляли.

– Так уж и просто?

– Да, просто!

– А тебе везде бандиты да маньяки мерещатся! Особенно там, где их нет.

– Работа у меня такая… – довольно потянула Лана, закидывая руки за голову и разваливаясь в кресле.

– Он не в теме. Ничего не знает. Ни о разборках кланов, ни о политике, ни о чём вообще. Тебя принял за папарацци.

– Бывает.

– А меня вообще не узнал!

– На этой планете остался кто-то, способный тебя не узнать? – Лана расхохоталась.

– Оказывается, да. Сама в шоке! – Бэль почувствовала, что злость утихает и ей тоже хочется расхохотаться. – А ещё он очень хороший…

Русоволосая девушка, внимательно считывающая эмоции по лицу девчонки, моментально всё поняла. И то, что она поняла, ей не понравилось.

– Представляешь, мы просто болтали! Ни о чём! – Бэль понесло на откровение. – Все пять часов! Без всяких попыток поддеть, польстить, без этих дурацких словесных дуэлей…

– Как хоть его фамилия, бродяга?

– Не знаю. – Бэль расцвела в мечтательной улыбке. – Просто Хуанито.

– То есть ты даже не спросила его фамилию? – опешила Лана.

– Нет. Так интереснее. Он же не узнал меня… – Глаза девчонки лукаво блеснули.

Повисло напряжённое молчание. Лана уже пожалела, что не отдала приказ о перехвате.

Брать паренька, ничего на него не имея, только за то, что тот гулял по парку с девочкой? Действуя через официальные органы? Да, некрасиво, и по головке за такой финт не погладят. Но как же захотелось вдруг его попотрошить!..

– Навигатор. – Русоволосая девушка протянула руку, но наткнулась на удивлённые глазки подопечной.

– Ой, я его забыла!

– Где?

– У него. Я дала ему его поносить. – Бэль ехидно усмехнулась. – Но думаю, он тебе не поможет: я выключила функцию автозаписи и стёрла кристалл памяти.

– Ты представляешь себе, ЧТО это за навигатор? – закричала в сердцах Лана. – Для чего он существует и каковы его возможности?

– Естественно. – Бэль бегло пожала плечами. – Но без системы координации боя он – простая железяка. Ничего страшного…

– Да ладно тебе, ничего страшного не случится! Он ему не нужен, поверь. Да и не сообразит, что там к чему, сама знаешь. Сколько часов люди тратят, чтобы освоиться с этой системой? Вместе с инструкторами, на специальном полигоне? А он один и без инструктора! В субботу мы с ним встретимся – заберу.

– Бэль, я говорила тебе, что ты безответственная? – бессильно выдохнула Лана.

– И не раз.

– Да расслабься ты! А ещё он сказал, что хорошо танцует. И что ему понравилась ABBA…

– Лана, я крайне недоволен!

Ивсё. Четыре слова, но она, как малолетняя девчонка, втянула голову в плечи и приготовилась к раздаче. Четыре слова, и от хладнокровного снайпера Второй Национально-освободительной армии Марса не осталось и следа.

– Сколько можно, Ланочка? – Он добавил голосу показного участия. – Каждый раз наступаешь на одни и те же грабли!

Мужчина остановился напротив окна. Это было настоящее окно, не голографический муляж релаксационной программы. И выходило оно на самый настоящий унылый венерианский пейзаж – серое, пасмурное небо, тучи, камни и песок. Ещё вырисовывался вдали силуэт безликих гор, но они больше напоминали кляксу, тёмное пятно, и красоты пейзажу не добавляли. Панорама венерианской равнины, что может быть унылее?

Но этот человек любил всё натуральное. И если заказывал в кабинет окно, то именно окно, и ничто другое.

Лана молчала. За прошедшую ночь ей надоело оправдываться. Действительно, сколько можно?

– Ты знаешь, почему к Бэль приставили именно вас, «девятку»? Хотя есть люди старше и опытнее? И, несмотря на все перипетии, ваше звено никогда не отстраняли от дела?

– Нет, сеньор, – уныло выдавила она.

– Потому что именно ты, согласно всем этим долбаным психологическим тестам, лучше всего подходишь на эту роль.

– Ты должна была стать её подругой, Ланочка. Напарницей для её безумств. Чтобы в случае чего она бежала не в Центральный парк, побродить в одиночестве, а к тебе, за советом. И что я вижу в итоге?

– Но долг службы… Инструкции… – попыталась протестовать девушка, но была перебита гневным окриком:

– Негру в задницу долг службы! И инструкции все туда же! Речь идёт о моей дочери, Лана! Никто… Никто и никогда пальцем бы не посмел шевельнуть, чтоб наказать тебя за… креативный подход к обязанностям! Если бы ты была рядом и она тебе доверяла! Понимаешь меня?

– Главный критерий – результат! Так было и так будет! А за инструкции прячутся лишь бездари и трусы!

Девушка тяжело вздохнула. Да, у неё не получилось войти в доверие. Ни у кого из их звена. Плохо старались?

Возможно. Она думала над этим вопросом, но не находила ответа. Бэль слишком сложный человек, с непредсказуемым дурным характером, с ней нельзя ничего планировать.

– Я пыталась.

– Плохо пыталась! – рявкнул мужчина, но уже тише, остывая. Затем ещё раз прошёлся по кабинету и сел в напротив неё. – Итак, разбор полётов. Оставим пока в покое мою дочь и поговорим о ваших ошибках.

– Поскольку от тебя никакой отдачи, значит, огребать будешь на сто процентов, и без обид. – Он злорадно усмехнулся. Лана вновь кивнула. – Сколько ошибок вы вчера допустили?

– Я не считала.

– А ты, голубушка, попробуй посчитай! Сколько получится? У меня вот вышло аж семь! А потом сравним…

Девушка выпрямилась и расправила плечи. Да, она его боится, но она – профессионал. И сейчас разговор от абстрактных тем перешёл к конкретным вещам, за которые она в состоянии ответить, что бы там ни было.

– Первая. Не успели отреагировать, когда Бэль убегала. Мы должны были следить за ней, но слишком ей доверились. А она, усыпив бдительность, спокойно исчезла.

– Правильно, – кивнул мужчина. – Неуместное доверие. Вы знали, на что она способна, это не первый её фокус. Дальше.

– Не смогли вовремя локализовать её, когда обнаружили факт побега. Дали уйти. – Лана сделала паузу. – Но, сеньор, если бы на ней было следящее устройство, этого бы не случилось.

– Это моя дочь, Лана! – ледяным тоном отрезал мужчина. – Пока я жив, на ней не будет никаких следящих устройств. Вы – лучшее следящее устройство. И вы дали сбой. Дальше.

– Мы не смогли перехватить того юношу, что находился с ней рядом. Упустили.

– Это следствие. Ошибка в другом. В чём?

– Мы не установили его личность.

– Вы и не обязаны перехватывать таких, как он, для того есть другие люди. Но вы не добыли ни одной наводки, по которой его можно найти.

– Это можно сделать через архив камер слежения метро, а ещё…

– Я и без тебя знаю, как можно найти человека в этом городе! – перебил её мужчина. – Есть десятки способов, как сделать это в муравейнике под названием Альфа! Но это мои способы, вы к ним не имеете никакого отношения.

Лана вновь втянула голову в плечи. Это правда. Вчера они лопухнулись по полной. Но в отличие от предыдущих ошибок, которые можно оспорить (насчёт факта бегства), это стопроцентно их недоработка. И далеко не последняя за вчерашний вечер.

– Вы даже не сделали ни одного его изображения! Только двухмерный вид сзади и сбоку! Позор, Лана!

– Да, сеньор… – Девушка готова была провалиться сквозь землю.

– Вас восемь человек! Неужели никто не догадался сделать щелчок? Почему архивные записи навигаторов – это всё, что у нас есть? Если уж на то пошло, почему никто не зашёл им спереди и не снял его в пассивном режиме, без всякого щелчка?

– Рядом никого не было, сеньор. Мы рассеялись по парам, остальные просто не успели. Нас рядом было всего двое, и мы старались не светиться.

– Не светиться они старались! Двое всего их было! – Мужчина картинно усмехнулся. – Достаточно! О том, сколько вас, ещё поговорим. В данный момент рядом находилась лично ты! И ты этот момент с изображением провалила!

– Так точно, сеньор…

– Теперь по поводу пар. Вы нашли её, но вас двое. Представь, что кто-то попытался бы на неё напасть? Не киллер-одиночка, а организованная группа? Она гуляла несколько часов, только Древние знают, кто её мог за это время узнать! Могло такое произойти?

– Могло.

– Что бы вы сделали вдвоём на дальней дистанции против опергруппы? Из профессиональных бойцов?

Лана хотела возразить, но промолчала. Да, она бы грохнула минимум двоих. Ещё столько же Арабелла. Но этого мало. Их задача – охранять, а опытная группа, даже понеся чувствительные потери, сумела бы отсечь их с напарницей, похитить Бэль и скрыться.

– Это великое счастье, слава всем богам, что мы добрались до неё первыми! Богам, Лана! Не вам! А что дальше произошло? Вообще цирк! Поняла, о чём я?

– Как ты могла подставиться так глупо? Тебя же раскусили, словно дешёвую потаскуху на приёме в имперском посольстве! Да ещё кто? Человек, далёкий от нашей работы, как Земля от Венеры!

Вот тут Лане захотелось заплакать. До этого речь шла о непрофессионализме, неправильном планировании операции, распределении сил, и она была с этим согласна. Но то, как она подставилась в кафешке, – это верх непрофессионализма, позор.

И она заплакала бы, если бы не разучилась делать это давным-давно, ещё в детском доме, когда детишки-латинос избивали её, марсианку, прижимая ко рту подушку, чтоб не кричала.

– Это провал. Я согласна. И готова понести наказание… – покорно склонила она голову, полагаясь на судьбу и Древних.

– Готова она!

Мужчина пренебрежительно фыркнул. Затем встал и вновь прошёлся по кабинету, подошёл и сел рядом с ней на стол, участливо заглянув в лицо.

– Я знаю, что ты готова. Иначе бы ты не разговаривала со мной, а сидела в боксе, раздумывая о смысле жизни.

– Дурочка. Главное – не наказание. Главное – уроки. Понять ошибки, чтобы их не допускать. – Он сделал паузу. – У меня много людей. Но шанс я даю далеко не каждому, учти…

Он снова встал и подошёл к окну, вглядываясь в неясный силуэт далёких гор. Лана почувствовала, что глаза её всё же застилает влага.

Жалость. Она могла вытерпеть жалость по отношению к самой к себе. Но жалость со стороны этого человека?

– Какова твоя пятая ошибка? – словно не замечая её состояния, произнёс тот. – Можешь сформулировать одним словом? Подскажу, у христиан она входит в список семи самых-самых страшных ошибок!

– Гордыня… – Лана постыдно всхлипнула. – Я поддалась ей, считая, что самая крутая. Не учла элементарных вещей, например, что навигаторы с круговым обзором есть не только у нас.

– Вот! – Мужчина с облегчением вздохнул и обернулся. – Ты сама всё понимаешь. Ну что, будем продолжать или и так всё ясно?

– И так ясно. – Лана смахнула непрошеную слезу.

– Отлично. – Мужчина привалился к бронированному стеклу и засунул руки в карманы – старая привычка, из той, былой жизни, которую не выкорчуешь и за десятилетия общения в высшем обществе. – Сама понимаешь, после стольких ошибок я не имею права оставить вас возле дочери. Я отстраняю «девятку» до особого распоряжения. Посидите, подумайте, где и в чём вы не правы.

– Да, сеньор. Так точно. – Лана поднялась и стала по стойке «смирно», деловито шмыгнув носом. Непрошеные слёзы высыхать не собирались.

– В провинции Омега есть наш дворец. Резервный. На случай войны. С большим количеством бункеров и всякой тайной инфраструктуры.

– Я знаю его, сеньор, – кивнула она.

– Вот и замечательно! Завтра отправляетесь туда. У меня проблемы с управляющим – что-то нехорошо себя ведёт последнее время. Подворовывает много, ни стыда ни совести. Разберитесь с этим.

– Так точно, сеньор, – кивнула она.

– Думаю, пары месяцев для размышлений вам хватит. А там видно будет.

– Есть, сеньор! Разрешите идти? – Лана вытянулась в струнку.

– Иди.

– О, какие люди! Давненько не заглядывал! – усмехнулась она, вместо приветствия. – Что-то случилось?

– Заметно?

– Вообще-то нет. Но, по моим данным, у тебя кое-что случилось, и раз ты звонишь… значит, нужна помощь.

– Вообще-то я сделал всё возможное, чтобы никто не узнал о том, что у меня случилось…

– Вообще-то об этом знает вся планета! – рассмеялась женщина. – Не знаю, что ты делал, но у тебя не получилось.

– Да ладно, не бери в голову. Все знают, что от твоей дочери можно ожидать всего, чего угодно. Что хотел?

Вот так, быка за рога, без резких переходов. Мужчина собрался с духом и выдавил:

– Мне нужно с десяток молодых (или не очень) парней, не обременённых излишними нормами профессиональной этики в общении с работодателем, способных на любой поступок, единственным критерием которого будет безопасность Бэль.

– Угу, так я и думала…

– Говоря испанским языком, тебе нужны неподкупные мальчики, с которыми нельзя договориться, которым плевать на личность охраняемой персоны, а в случае чего они не испугаются твоего гнева. Я правильно перевела?

– Главное – её безопасность. Даже против её воли. Остальное я потерплю.

– Поняла.

Женщина, словно малолетняя девчонка, принялась вращать кресло из стороны в сторону и напряжённо размышляла.

– По моим данным, у тебя без дела сидит четырнадцать групп. Четырнадцать! Это больше, чем у Феррейры и Сантаны, вместе взятых! Неужели никто не подойдёт? Тебе действительно хочется подписаться под это?

– Не четырнадцать, а десять, – зачем-то уточнил мужчина. – Из них для такого специфического задания годятся только семь. Но и эти доверия не внушают – восемь их коллег с завтрашнего дня отправляются чистить картошку на заброшенный дворец в Омеге.

– «Девятка»… – Женщина усмехнулась. – Жёстко ты с ними.

– Заслужили.

– Хорошо. У меня есть шестеро мальчиков. Предупреждаю сразу, они все отмороженные. Но дело знают.

– Идёт.

– Ого, вот это фифа! – потянул первый, вытирая губы тыльной стороной ладони и смахивая с груди крошки от пончика.

– Угу, – подтвердил напарник и убрал со своего терминала ноги.

У девушки было на что посмотреть. Высокая, не меньше метра восьмидесяти, грудь размера пятого, да ещё в корсете. Ноги…

Такие ноги ребята видали не часто, хотя с женщинами её профессии общались регулярно. Кожа девчонки выглядела мягкой и шелковистой даже отсюда, а ещё казалась очень светлой. Однако недостаточно светлая, чтобы не распознать в ней латинос. Лицо её, рабоче-сосредоточенное и в меру напряжённое, ярко накрашено, слишком ярко для обычной жизни, но достаточно, чтобы не спутать её с представительницами древнейшей профессии. Она специально подчеркнула некоторые черты, но за боевым камуфляжем было видно, что краситься умеет. И самый главный штрих в её облике, заставивший их оторваться от наиважнейших дел, – её волосы. Длинные, распущенные почти до самой поясницы… Ярко-алого цвета!

– Ни хрена себе! – Первый выругался на смеси нескольких славянских диалектов. – Ты видел?

– Чего? – не понял второй.

– Из «Рая» девочка!

– И что? – равнодушно пожал плечами второй.

– Ты знаешь, сколько стоит час пребывания в «Раю»?

– Да не, – потянул второй, – откуда в нашей глуши девочка из столицы? Из местных кто-то зашибить решил! – И в подтверждение кивнул на визоры. – Столичная фифа не будет стоять на перекрёстке и искать нужный дом. Её привезут, отдерут и цивилизованно увезут.

Первый оператор был не согласен со вторым по двум причинам. Первая – он, холостяк, более искушен в делах любви и в «товаре» разбирался лучше. И вторая – Варшава слишком маленький город, чтобы не заметить ранее такую цацу. Не так много среди местных жриц Венеры (в основном имеющих славянские корни) высоких юных латинос, да ещё ТАКИХ латинос. Да ещё с волосами, крашенными как в самом дорогом заведении Альфы.

…Нет, живущие здесь могли позволить себе всё, что угодно, подобных девочек на завтрак, обед и ужин в том числе, а ещё есть охрана дворцов и прислуга, которые тоже регулярно пользуются продажной любовью, но что-то здесь не чисто, и первый оператор силился понять что.

Отставив кофе на соседний стол, он вывел перед собой во весь экран выход с восемьдесят седьмой камеры и максимально приблизил остальные два. Двести девяносто шесть других видеовыходов были благополучно забыты.

Девушка, словно вспоминая что-то или прислушиваясь, долго стояла на перекрёстке. Затем твёрдым уверенным шагом направилась к одному из шикарных особняков, наглухо огороженному бетонной стеной с полупрозрачным, по моде двадцатых годов, верхом, сливающимся с куполом. Пошла она не к парадному входу, а к дальней двери-шлюзу за углом, в поле зрения всего одной камеры. Это полностью подтверждало версию второго – настоящая элитная девочка проходит только через парадное. Но в этот момент первый понял, где нестыковка. Такие девочки не бывают НЕэлитными!

– Местная! Самая обычная шлюха из переселенок! – презрительно скривил губы второй.

– Чей это дом?

– Мексиканца.

Первый понял, дело труба. Даже если что-то сейчас случится, согласно негласной инструкции (да просто здравому смыслу), гвардия будет последней инстанцией, в которую они обратятся.

– А как думаешь, куда они её сначала… – веселился второй, не замечая его напряжения.

Она громко постучала по металлической окантовке двери-шлюза из монолитного бронепластика (как подозревали местные органы правопорядка, совсем не на случай прорыва купола). Через секунду раздалось шипение, и крышка зарешеченного окошка отъехала в сторону, на неё зыркнула пара злых глаз.

– Чего надо?

– Мальчики желают развлечься? – томно потянула она, облокачиваясь о дверь.

– Это дом сеньора Фернандеса! Иди отсюда!

– А что, у дона Фернандеса работают мальчики, которые не любят развлекаться? Или они импотенты? Или предпочитают друг друга? – Последнее сопровождалось усмешкой.

За решёткой крепко выругались на смеси славянского и испанского и вновь задумались.

– Сколько?

– Сотня. С рыла.

– Жди здесь.

– Быстро! Заходи! – произнёс тот же голос из-за косяка, не показываясь внешним камерам, которые, по её сведениям, располагались прямо за спиной.

Девушка довольно улыбнулась. Сработало! После чего деловито поправила волосы и последовала приглашению.

Вели её долго, тёмными запутанными коридорами. Лица своего проводника в темноте она не разглядела, но внешность его была сугубо латинская, а подрагивание рук указывало на нетерпение поскорее приступить к делу. Тому самому, ради которого её впустили. Мальчик порнухи обсмотрелся? Похоже на то! Чем ещё заниматься скучающим мальчикам, охраняя дом в самой защищённой части города, принадлежащий человеку, напасть на которого решится далеко не каждый псих?

Наконец коридор окончился площадкой с несколькими бронированными дверями без опознавательных знаков. Проводник прикоснулся к счётчику одной из них болтавшейся на шее карточкой, и та отползла в сторону. Вошли.

За дверью оказалась караулка. В ней сидело и скалилось, изучая её глазами, четверо мужиков бандитской внешности, облачённых в форму частной охранной фирмы, которая, как знала девушка, принадлежит хозяину дома и занимается далеко не охраной. Хотя нет, когда дело касается персоны хозяина, она занимается своими прямыми обязанностями. Но, судя по тому, что она внутри, ребятам эта работа не по душе.

– Сколько? – нагло скалясь, спросил один из них, наголо бритый развязный тип, с жутким польским акцентом. Судя по манере держаться, он тут маленький авторитет. Про себя она окрестила его сержантом.

– Сотня, – повторилась девушка и надула пузырь из жвачки.

– А чё так дёшево? – усмехнулся стоящий справа у двери, здоровенный детина с наколкой в виде тигра на плече. «Серьёзный противник», – автоматически отметило сознание. – Уж не туфту ли нам подсовываешь?

На девушку ни тон говорящих, ни их свирепый вид, ни окружающая атмосфера действия не возымели. Она не боялась их, наоборот, держала себя дерзко, словно предупреждала: «Не подходите, укушу!»

– Не нравлюсь – ради бога! Без вас обойдусь. А дёшево, потому что оптом.

– Это как? – подал голос второй из сидевших, бугай с тупым выражением лица. Стандартное бычьё, мышцы накачаны, способностей ноль – машинально оценила его девушка.

– А так. Если вас меньше чем шестеро – я пошла. На этой улице ещё много домов, где сидят голодные мальчики… – Она скорчила рожицу и стрельнула глазками, обозначая, что здесь она диктует условия.

– А если больше? – спросил бритый так же нахально. Этот из местных, по тону видно. У них, в отличие от «имперцев», презрительное отношение к жрицам любви в крови.

– Больше – можно, – согласилась красноволосая.

– Сколько – больше? – поддержал детина с татуировкой. «Тигр» – окрестила его она.

– Сколько есть – всех можно. – Она вновь надула пузырь и хлопнула.

– А не лопнешь? – усмехнулся «тупой».

– Не лопну, – парировала она, излучая уверенность фонарного столба в своей несокрушимости. Сидящие в караулке отчего-то заржали.

– Будет тебе шестеро! И больше будет!.. – выдавил «сержант», сверля её глазами. – Только не все сразу.

– Сразу, не сразу – дело клиента. Сотня с рыла – и как хотите. Ну, так что?

Проводник, по знаку «сержанта», полапал её грудь, оценивая упругость. Надо сказать, грудь представляла большой интерес даже для гурмана и была подана в самом аппетитном виде.

– Нормально, – вынес вердикт тот.

– Договорились, – вздохнул лысый. – Если скажешь, на хрена дешевить так. С твоими данными зараз можно до трёх сотен брать!

Девушка усмехнулась. Три сотни? В своё время ей предлагали кусок в час! Золотом! И стояли при этом на коленях. Тоже специалисты нашлись…

– Я ж сказала, оптом беру. Деньги на учёбу нужны. А там, где три сотни зараз, больше трёх сотен зараз и не заработаешь. Конкуренция… – Она деловито сплюнула жвачку прямо на грязный пол караулки. – Ну, кто первый?

– Чё, пацаны, как будем? – спросил «тупой», подсаживаясь поближе. – Сразу?

– Я те дам сразу! – подал голос «тигр». – Я первый, а там можешь и «сразу».

– А чё это ты всегда первый? – воскликнул её проводник и отчего-то завёлся. В караулке моментально запахло жареным.

– Заткнись! – рявкнул «сержант». Обстановка сразу разрядилась.

– А чё он… – пробормотал проводник, поворачиваясь к бритому. Как-то жалко пробормотал, сразу сдулся. Девушка непроизвольно усмехнулась. Видать, шибко авторитет у них этот лысый!

– Кто сейчас на посту? – спокойно спросил «сержант». – Вот как отстоишь своё время – будет твоя очередь. А пока идут те, кто отдыхает. Сначала он, за ним Чёрт. Потом время Карася заканчивается. И только потом ты. Кто чё не понял? – обернулся он к остальным.

– И если увижу, что кто-то не на месте, а с девкой кувыркается…

– Иди на пост! – Это уже к типу.

– Пока вас пятеро, мальчики. Что делать будем?

– Это пока пятеро. Народ ещё подвалит. – «Сержант» усмехнулся. – Ты куда-то спешишь?

Она не спешила. Медленно кивнула и достала из сумочки миниатюрную планшетку.

– А всего сколько будет?

При виде планшетки у четвёрки оставшихся бойцов любовного фронта рожи скисли. Автоматический портативный регистратор контрактов. М-да, девочка подготовилась.

– Человек десять. Может, восемь… – пожал плечами лысый. – А это зачем?

– Гарантия. Что не кинете. – Девушка бросила на окружающих бандитов, коими присутствующие и являлись, победный взгляд. – Знаю я вас, орлов! Не первый день работаю! Кто первый? – повторила она вопрос, добавляя в голос нетерпения.

– Я. – «Тигр» подался вперёд.

Девушка чуть было не скривилась. Из присутствующих – самая худшая кандидатура. Даже «сержанта» она оценивала ниже. Ну да ладно, справится.

– Денежки вперёд! – покачала она регистратором.

– Куда?

– Сюда.

Её спутник отворил неприметную дверцу и затащил девушку в помещение, сплошь заставленное швабрами, вёдрами, ящиками, каким-то инвентарём и рулонами с чистящей тканью. Здесь сильно пахло моющими средствами и хлоркой – девушка поморщилась.

– Чего кривишься? Не аристократка, поди, не сдохнешь!

С последним высказыванием она могла бы поспорить. В иное время и с иным человеком. Но она уже давно предпочитала не вспоминать об этом в обычной жизни, не говоря о задании.

– Да, думала, тут есть что-либо приличнее этого свинарника… – потянула она.

– Где приличнее – там… Нельзя там, в общем! – ушёл от комментария клиент.

«Угу, естественно, нельзя. Где приличнее – там стоят камеры внутреннего наблюдения. А за развлечение с девочками в его доме, в рабочее время, Мексиканец на кол посадит…»

Детина тем временем перешёл к активной фазе действа, высвобождая такую прелестную и мягкую и притом упругую грудь из давящего корсета. Дыхание его сбилось, а рабочий орган напрягся до такой степени, что девушка испугалась, как бы он не кончил раньше времени.

– Ы-ы-ы-ы-ы!!!..

В голове мужика зашумело, он потерял контроль над происходящим. Она ему нравилась, эта шлюшка, как же нравилась! Ему всегда нравились латинос с большими сиськами! А цветные волосы…

– Нравится?… – томно выгнулась она. Отвечать не было смысла.

Ну и что, что шалава? Именно таких он любит – высоких, грудастых… Таких сильных и гибких! А она сильная, не чета местным потаскушкам, и о-о-о-о! Очень гибкая!

– Я тебя раньше не видел здесь… – пролепетал он, прерывисто дыша.

– Новенькая… – пискнула девушка.

– Надолго?

– Да уж не на день. Мы говорить будем или дело делать? – усмехнулась она.

– Я хочу тебя! Не сейчас… После! Завтра! И сейчас, и завтра!..

– Я тебе понравилась, да? – и накрыла его руки на груди своими.

– Да… – Мужик почувствовал, что теряет рассудок от желания. Он скользнул ей под юбку и одним движением разорвал трусы, проверяя, что у девчонки под ними. Обнаруженное там ему понравилось, он вновь издал нечленораздельный утробный звук.

– Не спеши… – Она убрала его руки. – Посмотри, как я умею…

– Ы-ы-ы-ы-ы!

Она играла с огнём, пластично двигалась, выгибаясь в его руках под разными углами, демонстрируя чарующий танец и в то же время ставя некий барьер: «Не сейчас! Я всё равно буду твоя! Наслаждайся моим видом ещё!» Она сводила его с ума, и делала это умело. Бандит, олигарх, преступник, госслужащий – перед нею в такие моменты все были равны.

– Ты готов? Иди сюда, мой хороший! – воскликнула она, подпрыгивая и обвивая его тело ногами, утыкая его лицо себе в грудь, обхватив затылок.

Мужик взревел. Утонул в ней, забыл обо всём на свете, вновь и вновь издавая что-то мычаще-матерное. Он придавил её спиной к стене, да так, что у девушки потемнело в глазах. Но она терпела. Надо было доигрывать до конца.

– Нравится?

– Гы! – Детина приподнял голову, отрываясь от груди, лицо его расплылось в счастливой улыбке.

Это было потрясающе! Обычно проститутки тупо отрабатывали контракт, зачастую без лишних эмоций, а то и вообще без оных. Что такое оргазм на работе, знала едва ли треть из них. А тут такое шоу, да ещё всего за сотню… У него почти снесло крышу, а они ещё не начали!

Вот за это он и любил латинос – они живые, настоящие. И если что-то делают, то делают на совесть, потом вспоминаешь их выкрутасы очень долго.

– А хочешь, покажу кое-что ещё? Совсем отпадное?

– На каком этаже центр электронного контроля?

– Ттттыыы…

Удар. Снова удар. Первый – носком в челюсть, второй – в промежность. Мужчина взвыл.

– Повторяю вопрос.

Слишком просто. Чересчур просто! Неужели они настолько теряют голову, что даже элитного бойца преступного мира, личного телохранителя пахана (в данном случае Мексиканца) так легко отделать? Она ожидала лучшей реакции, большего сопротивления. Большего самоконтроля, наконец! Потому и тянула резину с эротикой, рисковала.

– Уууууу!!!.. Су… – потянул тот.

– На каком этаже центр электронного контроля?

– Пы покойница, плядина…

Удар, на сей раз в пах. Мужик вновь взвыл. Не давая ему прийти в себя, она перевернула его на спину и взяла в мягкий, но надёжный захват.

– Значит, так, падаль! Сейчас я отрежу тебе яйца!

Раздался щелчок. Из её руки, с боков от запястья, рассекая кожу, на свет выскочило два тонких пластиковых лезвия. Из раны заструилась кровь, придавая лезвиям зловещий вид.

– Видел это? – Она наглядно продемонстрировала запястье, развернув его чуть в сторону.

– Веришь мне? – переспросила она. – Что отрежу?

– На каком этаже центр электронного контроля?

– Ма втагом… – промямлил он, но получил удар в ухо.

Девушка била резко, сильно, но с некоей грацией, заметной только профессионалам. Мужчина относил себя к числу профессионалов и грацию оценить смог. Перед ним стояла не уличная торговка телом и не студентка, решившая зашибить деньгу. Перед ним стоял киллер, хладнокровный убийца, и все его потуги что-то сделать обречены на провал.

– Тгетьем… – прохрипел он.

– Вот так-то лучше! – злорадно усмехнулась она и сделала невозможное. Освободила захват и отступила на шаг назад.

Мужчина до этого момента ещё на что-то надеялся, хотя осознавал, что его шансы невелики. Надеялся на то, что убийца на секунду откроется, подставится – всего лишь на секунду. Он сильнее и тяжелее её, он справится – нужна лишь одна ошибка…

…Но такие не подставляются. Это мечты. И когда захват ослаб, его удивлению не было предела. Целых две секунды он искал подвох. Искал, но не мог найти. Он не верил, что эта тварь его освободит или пощадит, но и не видел козырей у неё в руках. Стоит, безоружная (не считая лезвий-«бабочек» на запястьях), мило улыбается, приглашая действовать. Но это шанс, как ни крути, и им надо воспользоваться.

Он так и не понял, чего она добивалась. Его бросок, в который он вложил всю мощь тренированного тела, такой быстрый и резкий, натолкнулся на пустоту. Затем чьи-то руки и чьё-то тело развернули его, и он, ведомый собственной массой и набранным ускорением, начал заваливаться вперёд, сделав кульбит в полёте…

* * *

– Это Огонёк. Я внутри. Пока чисто, – произнесла она, выбираясь из каморки и активируя связь. Над её левой бровью вихрился голографический козырёк со схемой внутреннего расположения помещений. – План дома нашему не соответствует. Центр электронной защиты, предположительно, на третьем.

– Действуй по обстановке, – прозвучал голос в берушах.

Она действовала. Быстро, на случай, если операторы камер всё-таки не зря едят свой хлеб, подбежала к виднеющейся в конце коридора бронированной двери-шлюзу, ведущей во внутренние, «хозяйские» помещения, и прислонила к счётчику карточку поверженного противника. Раздалось шипение, и шлюз отъехал в сторону. Она вошла.

Всё, операция выполнена. На девяносто процентов. Конечно, до завершения ещё очень далеко, но тому предшествовало самое трудное. Теперь она в любом случае доберётся до операторского центра и отключит периметры охраны, разблокирует все двери и снимет сигнализацию – это лишь вопрос времени. Потом в дом ворвутся три группы захвата, из подвала, с улицы и с территории соседнего владения. Преград, отделяющих её от центра, больше нет, а помешать ей не сможет никто. В какой-то степени все, находящиеся внутри дома, уже покойники.

Она быстро шла по коридорам, словно Немезида, ангел возмездия, распахивая интересующие её комнаты и несясь дальше. Все встреченные ею люди не успевали удивиться или испугаться, получая раскалённую иглу в голову. Игломёт – страшное оружие, особенно маломощный. Тяжелые армейские способны только на то, чтобы крошить людей в фарш, а от такого, с низкой скоростью иглы на выходе, закипают мозги. В прямом смысле слова. При полном внешнем благообразии трупа.

Часть вторая

БОЕЦ

Глава 8

ДЕНЬ ИКС

– Ни фига се у тебя реакция! – почесал Хуан Карлос ушибленную руку.

– А нечего со спины прыгать, – усмехнулся я.

– Я ж не зло, я так…

– И я так. Хотел бы сломать – сломал бы.

– Ладно, проехали, – примирительно махнул он. – Здорово!

Мы обнялись и присели на край парапета фонтана. Я выбрал место так, чтобы видеть арку, следить за входящими. Согласно утреннему плану, мне требовалось поймать двух человек, очень разных, но очень нужных, и я не знал, кого лучше ловить первым.

– Как выходные?

– Расскажу – не поверишь, – усмехнулся я.

– А это что у тебя? Ух ты!

– Руки мыл?

– Я тоже себе такой хочу! Дай посмотреть?

Я расстегнул и дал ему. Он надел его, внимательно изучил изображение на козырьке, куда я преднамеренно вывел три видеовыхода с боковых камер, чтобы иметь представление, что происходит вокруг, и прицокнул языком.

– Где взял?

– Поносить дали.

– Нутром чую, дорогая штука!

– Угу. – Я согласился.

– А кто дал?

– Сеньорита одна. Ты её не знаешь. До субботы.

Я умолчал о том, что эта сеньорита его банально забыла, как Маша-растеряша из маминой детской книжки. Я тоже забыл, вспомнил о нём только в подземке, уже отъехав от «Площади де Сан-Мартина». Но я ведь не хозяин, мне простительно!

– Кстати, о сеньоритах. С тебя бутылка. – Он скорчил заговорщицкую мину.

– За что? – Я напрягся, приготовившись к какой-нибудь пакости. А как иначе, это же Хуан Карлос!

– За Николь. Ту девушку.

– А что с той девушкой? – не понял я.

– Ну… Я ей немного объяснил вчера, что она нравится одному человеку, который от природы очень скромный…

Я чуть не врезал некоему конструктору-судостроителю-самоучке в челюсть. Сдержался в последний момент. Он же ехидно усмехнулся, принимая мою реакцию совсем за другое.

– Только не говори, что она тебе не нравится.

– Слушай, я тебя просил об этом?

– Но она тебе нравится.

Добрый мальчик. Альтруист недоделанный. Поотрывать бы ему ноги его альтруистичные! И язык.

– Я? Тебя? Об этом? Просил? – по слогам выдавил я.

– В чём дело, Хуанито? Что-то не так?

– Всё не так! – Я почувствовал, что ещё немного, и сорвусь на крик. – Кто тебе сказал, что она мне нравится?

– Да ты не нервничай. А разве это надо говорить? Сколько я тебя уже знаю, ты так на неё смотрел…

– Я много на кого так смотрю. И что, всем будешь меня сватать? Или ты думаешь, что я такой неудачник, что не могу подойти к понравившейся девушке и познакомиться сам?

– Ну… Да.

– Слушай, дружище. – Я взял себя в руки и попробовал говорить спокойно. – Не знаю, что там тебе привиделось, как кто на кого смотрел, но в делах сердечных я пока ещё в состоянии обойтись без твоей помощи. И более того, та девушка, в смысле, который ты вложил, меня не интересует. Понимаешь?

– Нет. – Хуан Карлос покачал головой.

– Я не хочу с ней встречаться. У меня есть… другая девушка, которая мне нравится и которую я буду добиваться.

– Уж не та ли сеньорита? – Он усмехнулся, кивнув мне на голову.

– Всё возможно. Поэтому делай что хочешь, но ты кашу заварил, ты и расхлёбывай. А у меня дела, извини.

– Какие ещё дела? – воскликнул он. – Так что, получается, я напрасно?..

Но я его уже не слышал. Я шёл наперехват человеку, которого ждал, только что вошедшему, но не дошедшему до толпы подружек сбоку от фонтана. Это не самый важный человек из ожидаемых, но терять момент я не собирался. В кругу подруг, а она почти всегда в кругу подруг, сделать то, что я хочу, невозможно.

– Эмма, подожди!

Шпала, а это была она, обернулась. Я быстро подошёл, резко обнял её за талию, рванул к себе и, не давая опомниться, смачно поцеловал в губы. Пришлось немного встать на цыпочки, ну да бог с ним.

Несколько секунд ничего не происходило – она не успела сообразить, что надо дёргаться и вырываться. Ну, не ожидала от меня такого! А когда сообразила, стало поздно – со стороны это смотрелось как горячий страстный поцелуй влюблённых. Которые в ссоре, не могут выяснить отношения, но всё равно любят друг друга. И её смачное отпихивание выглядело как декорация, а не защита невинной девушки от посягательства на свою честь. Люди ещё помнили пятницу…

Она испуганно подалась назад, оглядываясь по сторонам на окружающих и ища поддержки.

– Шимановский? – В её голосе не было предела изумлению.

– А кто ж ещё, звезда моя! – потянул я, строя из себя заправского мачо. – Или не соскучилась?

– Но…

Что именно «но» – она не смогла сформулировать. Я же чувствовал, что мы становимся центром излишнего внимания, люди отрываются от своих дел и оборачиваются к нам. Для ошеломления Швабры того, что есть, достаточно, а становиться эпицентром новых сплетен в мои планы не входило. Хватит старых.

– Быстро. За мной.

– Что ты себе позволяешь, Шимановский? – взъярилась она, когда я втолкнул её внутрь и закрыл дверь. Послушный свет включился автоматически.

– Милая Эмма… – Я подошёл к ней мягкой походкой хищника на охоте и грубо, но не сильно толкнул назад, сажая на грязный, видавший лучшие времена пластиковый столик. – Милая Эмма, заткнись, пожалуйста, и слушай сюда!

Она заткнулась. Было в моём тоне нечто такое, что подсказывало – перечить не стоит.

– Сейчас ты сделаешь две вещи. Первая – скажешь мне, кто «хозяйка» игры. И вторая – что ты будешь ей должна, когда не выполнишь условие «лотереи».

– Я… – Она дёрнулась, вдохнула воздуха, но беззвучно выдохнула: – Какой «лотереи»?

– Эмма, мы взрослые люди. Я могу превратить твою жизнь в ад. Веришь мне?

Я приблизил лицо к её лицу и внимательно посмотрел в глаза. Она подалась назад, но я предусмотрительно схватил её за плечи.

– Я вижу, ты не хотела мне зла, просто выполняешь чужую прихоть и дурь. И я даже готов пойти тебе навстречу, помочь тебе. Но мне нужны ответы. Что вы загадали?

– А можно я не буду это говорить? Это всё равно не касается никого, кроме нас.

– Это как-то связано с сексом? Нетрадиционным сексом?

– Это очень… ОЧЕНЬ плохая вещь!..

Что же надо было такого загадать, чтобы сама Эмма Долорес ударилась в краску? Не думал, что такое возможно! Но дело это не меняет.

– Ладно, раз касается только вас… Но имя «хозяйки» ты назовёшь.

– А если назову, ты со мной переспишь?

Её глаза ехидно блеснули. Шпала резко, слишком резко, к моему изумлению, пришла в себя. Отошла и сразу перешла в контратаку. Я не ожидал такого, не так быстро, потому сдал позиции, уйдя в оборону.

– А чего сразу «переспишь»?..

– Тогда зачем я буду говорить, если ты всё равно этого не сделаешь?

Логично. Пожалуй, она не так безнадёжна в плане интеллекта, как я считал. Но тем не менее силовая партия окончена, я не смог задавить её. Пат.

Но это только партия, не битва. Вторая запланированная мной партия носит название «дипломатия», и в ней у меня преимущество.

– Ладно, Эмма, давай по порядку. Ты знаешь меня? Знаешь, что я без башни и мне по фигу, кто и что собой представляет в этой школе?

– И если я упрусь – меня не сдвинешь и танком?

– В течение какого срока ты должна переспать со мной? Месяц? Два? Полгода?

– Три. Три месяца… – грустно пробормотала она.

– А ты можешь им сказать, что сделала это? А я подыграю?

– Нет, нужно видео.

– Закон «О порнографии», параграф первый, пункт третий, определение понятия «порнография». УК ВК статья сто тринадцать, пункт два, «Нарушение закона «О порнографии», штраф и лишение свободы до пяти лет. Вы перед игрой это читали?

– Мы никому не показываем его! Смотрим сами и тут же стираем!

– Всё равно. Пять лет смотреть на небо в клеточку из-за глупой игры?

– Эмма, я тебе уже говорил, я могу пойти навстречу… – Я заговорил участливо. Честно, никогда такого не делал, все знания исключительно из литературы и сетей, даже не думал, может пригодиться. Старый добрый трюк – «хороший гвардеец – плохой гвардеец». Один угрожает, другой обещает содействовать и защитить. В моём случае я представлял сразу обоих, но по очереди. – Давай договоримся: я соглашусь на твои условия и даже дам официальное согласие на порноролик, чтобы не было проблем, если что.

– В обмен ты скажешь, кто хозяйка, и ещё окажешь мне некую услугу.

– Ничего противозаконного, – поспешил успокоить я. – Просто мне нужно найти одного человека, но я не знаю, где и как его искать.

– Что за человек?

– Скажи, ты знаешь тусовку? Я имею в виду высший свет, аристократию. Самых богатых людей планеты и членов их семей.

– Ну… Немножко, – задумчиво потянула она, не совсем понимая, что я хочу.

– В среде первой сотни много модов?

– Достаточно. А что?

– Мне нужна девушка, ориентировочно двадцать – двадцать пять лет. Блондинос. Дочь главы клана, входящего в «золотую сотню». Много среди знати таких?

– Ну, есть…

– Можешь назвать хоть одного человека?

– Сильвия Феррейра.

Опять эта Сильвия. Я чуть не выругался. Третье упоминание за два дня! То там всплывает, то тут…

Бэль – самая богатая невеста в Солнечной системе? Юная герцогиня? Да ну, так не фартит.

С другой стороны, встретить аристократку в людном месте без охраны – вообще не фартит!

– У клана Феррейра глава – мужчина, Железный Октавио. У семьи этой девушки номинально глава – женщина.

– Дон Октавио взял фамилию жены, – разбила мои умозаключения Эмма.

Я задумался. Крепко задумался. И лишь спустя какое-то время, когда прозвенел звонок на занятие, смог сформулировать мысли:

– Давай так. Я расскажу тебе всё, что о ней знаю, все детали. Ты же проверишь всю «золотую сотню» и составишь список, кто это может быть в принципе. Возможно, кроме Сильвии, есть ещё кандидатки, подходящие на эту роль.

– Это же титанический труд! – Эмма округлила глаза.

– А я разве говорил, что будет легко? Не говорил. Но если не хочешь, я пошёл. А ты жди три месяца и отпахивай то, что вы там загадали.

– Я согласна! Не уходи!

– Что ещё?

– Ещё ты говоришь имя «хозяйки» и немного подыгрываешь в моих представлениях… Скажем так, в представлениях с воспитательными целями, которые я организую по отношению к ней. Идет?

– Это всё?

– Да. В обмен я сделаю то, что ты хочешь, но это произойдёт на моих условиях, где и когда скажу.

– Хорошо. Это Карина.

– Так легко сдаёшь подругу?

– Сама виновата. Я правда ничего не хотела тебе плохого. Это она тебя туда написала. Я даже не поверила сразу и пыталась протестовать… Но игра есть игра.

«Угу, игра есть игра. Именно поэтому, девочка, мне тебя нисколечко и не жаль. Ты огребёшь свое, Карина своё. А пока ты составишь для меня список кандидаток, кем может являться Бэль.

– Она мод-блондинос, – начал я. – Аристократка. Её семья входит в число первых ста семей. Номинально глава клана мать, реально всем управляет отец. У неё есть сестра и брат (брату, скорее всего, восемнадцать, но не бери это за точную цифру), а ещё взрослый кузен, лет тридцати.

– Этого мало. У всех есть кузены и братья, – покачала она головой.

– Я тебе говорю всю информацию, которой владею. А ты бери и сравнивай, подходит или не подходит человек под эти параметры.

– А зачем она тебе? Кто она такая?

– Эмм, у тебя свои секреты, у меня свои.

В столовой было шумно, как обычно. Я сел за столик у стены, вокруг привычно образовалась мёртвая зона. Не то чтобы меня презирали или боялись, просто так повелось, но мне отсутствие рядом шумных соседей нравится, помогает сконцентрироваться на собственных мыслях. С Эммой я поговорил, но это меньшее из моих бед. Гораздо более беспокоило, как повести беседу с другим человеком, чтобы тот согласился помочь или хотя бы не выгнал с порога.

– Привет.

Я поднял глаза. Передо мной стояла с подносом та девушка, Николь. С самым агрессивным видом. Mierda, только этого мне не хватало!

– Мы вчера виделись с Хуаном Карлосом… – начала она издалека.

– Ты его давно знаешь?

– Несколько лет. – Лёгкое пожатие плеч. – Это он рекомендовал мне подать документы сюда, в эту школу.

– Мы друзья… – для чего-то смущённо добавила она.

– Молодцы.

– Он вчера рассказывал про тебя. Что ты… Что я тебе…

– Что ты мне нравишься?

– Да.

Этот придурок что, не поговорил с ней после нашей утренней беседы? Я его точно убью.

– Понимаешь, он учёный. Инженер. И неплохой инженер! – Я пытался собраться с мыслями и найти слова, чтобы не обидеть её. – Иногда я хочу убить его за некоторые вещи, но понимаешь, он видит мир иначе, чем другие. Все творческие личности видят мир иначе. Поэтому ты двадцать раз перепроверь то, что он говорит, и только потом делай выводы.

– Я для этого и пришла. Сделать выводы.

От неё разило неловкостью. Но она хотя бы знает, что Хуан Карлос трепло, значит, не всё так плохо.

– Он не прав. Ошибся. Самую малость, но ошибся. Ты красивая, даже очень красивая, но…

– У тебя есть другая, – понимающе кивнула она, и я не понял, с разочарованием или нет.

– Пока нет. Но надеюсь, что будет.

– Понятно.

– Ты титуляр?

– Знаешь, я уже много думал над этим… Мне кажется, нам, титулярам, нужно держаться вместе. Помогать друг другу. Ты в курсе, что происходит в школе?

– Конечно.

– Это неправильно.

– Везде так. Бывает ещё хуже.

– Мы не везде! – повысил я голос. – Мы в одной из лучших школ планеты! Это не трущобы на окраине!

– И что это меняет? В трущобах проще: кто сильнее, тот и прав. А что мы можем здесь? Мы здесь никто! Все вытирают о нас ноги, и сверстники, и администрация. Если бы кто-нибудь так вёл себя у нас на районе – мигом бы объяснили, что почём. А тут одним можно безнаказанно делать то, что нельзя другим.

Она права. Но не стоит опускать руки. Если опустишь их сейчас, так и будешь ходить по жизни – с опущенными руками.

– Это называется классовое родство. Оно не даёт им топить друг друга.

– Скольких платников при тебе отчислили за неуспеваемость? – продолжала заводиться девушка. – Я совсем недавно здесь, полгода, но что-то не помню никого. А титуляров – человек десять. Хотя за нас Корона регулярно перечисляет деньги, мы здесь не бесплатно учимся!

– Мы – каждый сам за себя, – возразил я. – Барахтаемся, барахтаемся… А нас топят поодиночке. Наша слабость в отсутствии единства. Только вместе мы сможем решить свои проблемы.

– И как это будет выглядеть? Самим организовать банду и колотить обидчиков? За территорией? Как они? А с учителями что делать? Им тоже морды бить?

– Почему нет? Не надо так утрировать, всё более реально, чем ты думаешь. Я про морды. Я делал это, но в одиночку, поэтому меня поставили на место. А если нас будет десяток?

– То нас будут бить десятком, а не одиночками, – хмыкнула она, но уже тише.

– Ты думаешь, Виктору Кампосу нужно лишнее к себе внимание? – Я усмехнулся в ответ. – Пусть и вызванное поведением сына? Да ДБ зубами вцепится в это дело, такие случаи на дороге не валяются! А если драка с применением чего-нибудь эдакого? Представляешь, как можно его шантажировать, определив Бенито отдыхать в казематы суток на пятнадцать?

– Я… Я не думала об этом… – ошеломлённо уставилась на меня Николь.

– Бьют слабых – это закон жизни. И одиночек. Но для начала неплохо просто собраться и обменяться информацией. А уж потом решить, что делать дальше.

– Ты смелый.

– Я рассудительный.

– Нет, ты смелый. Но боюсь, единственный смелый в этой школе.

– Ты не права. Другие тоже смелые. Но они не знают, что делать. Каждый бьётся лбом о свою стену и в итоге расшибает лоб.

– А если они правда начнут ловить нас поодиночке? А если подключат административный ресурс? Здесь же всё принадлежит им!

– Ты когда-нибудь слышала такое слово «революция»?

– Не получится. Они просто отчислят нас всех.

– А мы подадим коллективную жалобу в Департамент образованияnote 18 , параллельно иск о нанесении побоев, причинении ущерба и ущемлении личного достоинства. Подкреплённые фактами и уликами. Параллельно сольём эту информацию в СМИ. Через день, ручаюсь, не более, здесь будет такая инспекция из ДО… Они сделают всё, чтобы пойти на уступки, восстановить нас и утопить в шоколаде! Слово «лицензия» ещё никто не отменял, а она окажется под вопросом!

Действительно, если нас будет хотя бы с десяток, да если никто не побоится драться за свои права, как дрались рабочие начала двадцатого века…

– Ты думаешь, я смогу помочь? – напряглась девушка.

– Думаю, да. Ты красивая и общительная, тебя будут слушать. Моя же репутация слишком испорчена, слишком радикальна, чтобы кого-то впечатлить.

– Понимаю. Хорошо, я попробую.

– Объясни, что ПОКА ничего противозаконного делать мы не будем. Ничего идущего вразрез с уставом и решениями администрации. Пока нам надо лишь оценить возможности. У меня есть кое-какие мысли, как провернуть всё без революций.

– Ты ими поделишься? – улыбнулась она.

– Обязательно. Но не сейчас. Не хочу сглазить, всё на волоске, зависит от помощи одного человека, за которого ручаться я не могу. Кстати, можно у тебя спросить о Кампосе?

– Что «о Кампосе»? – Лицо её сразу посерело.

– Хуан Карлос говорил что-то о нём и тебе.

– Он меня преследует. Вроде как ухаживает, но…

– С этого места поподробнее.

– Привет-привет, а вот и я!

«И, как всегда, не вовремя», – чуть не вырвалось у меня вслух. Но я молча отодвинул поднос и отсел, освобождая место горе-конструктору.

– А чего это вы такие грустные? Что обсуждаете? Может…

Николь зыркнула на него так, что тот заткнулся на полуслове. Затем повернулась ко мне:

– Он постоянно ходит вокруг, делает намеки, приглашает на свидания.

– А ты?

– А я его боюсь.

– Он тебе нравится?

– Нет. И когда он поймёт, что я его… Не буду с ним… Я не знаю, что делать. Это страшный человек!

– Почему?

– Он грозил перебить моих родных, если я… Если буду встречаться с другими.

– Не бойся. Мы что-нибудь придумаем. Я сумею тебя защитить. Толстый получит по заслугам, обязательно…

Глаза Николь подёрнулись влажной пленкой. Чтобы постыдно не разреветься, она быстро вскочила и схватила поднос:

– Извините. – Затем с улыбкой, конкретно мне, добавила: – Спасибо…

– Она из Флор-Дель-Параисо. Жуткое место! – прокомментировал Хуан Карлос.

Я кивнул. Про этот район слышал. Трущобы. Гвардия боится заглядывать в те края ночью.

– Он её выцепит там, спокойно, среди дня. И сделает что хочет. И никто пальцем не пошевелит, чтобы помочь. Да и кто рискнёт?

– Ладно, что-нибудь придумаем. А пока извини, дела.

– Опять дела? Я только собрался с ним поговорить!..

– Извини. Отнеси, пожалуйста, мой поднос… – И я отодвинул к нему свой недоеденный обед. Его ругань вслед не слушал, потому что увидел человека, которого искал полдня.

– Дон Алехандро?

– Хуанито? Что-то случилось?

– Пока ещё нет. Но чтобы не случилось, мне надо с вами серьёзно поговорить.

– Насколько серьёзно? – нахмурился он.

– Так, чтобы нас не могли слышать посторонние уши. – Я картинно обернулся на проходящих мимо девчонок с младшего курса.

– Разговор долгий?

– Это будет зависеть от вас.

– У тебя сейчас что, химия?

– Да.

– Через десять минут подходи в мой кабинет.

– Дон Алехандро, моё предложение покажется вам слегка… незаконным. Но всё же дайте возможность изложить его до конца и только потом пинайте.

– Ну, говори, что там удумал! – усмехнулся куратор в своей артистичной манере. Я его заинтересовал, а это главное.

Я вновь сидел перед ним в его кабинете, как и в прошлый раз. Но теперь у меня была иная задача, и от того, расположу ли к себе старика, зависит многое.

– Мне нужна схема расположения камер системы внутреннего наблюдения.

– А пароль к базе данных учебной части тебе не надо? Или «клъютч от квартьйиры, гдье дьенги льежят» ? – добавил на ломаном русском.

– Ключ не надо… – Я отрицательно покачал головой, намекая на серьёзность восприятия этого предложения. Он вновь усмехнулся, на сей раз от моей наглости. – А схему камер можно.

Куратор встал и прошёлся по кабинету. Я не торопил. Он должен понять, насколько это серьёзно. Раз я спрашиваю ТАКОЕ, то готов идти до конца.

Он, по большому счёту, не сильно рискует. Я не собираюсь светить схему, показывать кому бы то ни было, да и взять её можно много где. Но факт остаётся фактом: в том, что я затеваю, он окажется сообщником.

– Продолжай, – махнул он, дозрев, и уставился в альпийское окно релаксационной программы.

– Два месяца назад её величество назначила на пост главы Департамента образования нового человека, я вчера этим вопросом интересовался. Одну тетку из корпусаnote 19 , которую все заочно боятся…

– Эта тётка четырёх генералов повесила! – гневно перебил меня куратор.

– Её программой был лозунг наведения порядка в сфере школьного образования. Я понимаю, воз и ныне там, но пока министр – человек новый, это можно использовать в своих целях, дон Алехандро.

– И как же, мой юный друг, ты собираешься это использовать? – усмехнулся он. – И с чего ты взял, что воз и ныне там?

– Вижу. Ничего за это время не изменилось. И вряд ли изменится. Где она – и где мы! – Я показал ладонью уровень пола и уровень куда достану.

Дон Алехандро скептически хмыкнул и почесал подбородок. Кое в чём он был со мной не согласен. Но общий настрой разделял.

– Продолжай.

– Я хочу сделать так, чтобы Кампоса и его дружков исключили. Для этого спровоцирую его под камерами, устрою знатный дебош…

– И ничего этим не добьёшься. Скорее исключат тебя.

– Я подам жалобу во все возможные инстанции. Если понадобится – выйду на министра.

– Да кто тебе даст выйти на министра!

– Министр сама выйдет на меня.

– Я всё устрою так, что не отреагировать власти не смогут. Не знаю, что это будет, но точно не рядовое избиение. Возможно, я буду не один, нас будет несколько, но пока это под вопросом. В любом случае замолчать это им будет не под силу. Не в этот раз.

– Ты не знаешь возможностей хозяев этой школы. Они смогут всё! Например, разрушить ваши будущие карьеры, чтобы вас не приняли ни в одно стоящее место.

– Может быть. Но лицензии им не видать.

Куратор встал и нервно прошёлся по кабинету. Я его озадачил. Но он не видел в этой затее того, что видел я, – успеха.

– Ты так говоришь, будто у тебя есть знакомые во всех сферах деятельности, которые отмажут от чего угодно. Так это?

У меня есть знакомые. В той или иной степени. И это не Бэль, которую тоже можно попросить, скажем, выйти на опытных журналистов. Те, в свою очередь, помогут раскрутить сюжет о школе имени генерала Хуареса. Одной из лучших, но в которой царят тюремные порядки.

– Кое-кто имеется… – Я коварно усмехнулся.

– Может быть, может быть… – подозрительно быстро согласился дон Алехандро. – Продолжай.

– Я собираюсь спровоцировать Толстого на массовый беспредел и опубликовать данные об этом в сетях. Но для этого нужно, чтобы всё было заснято на камеры системы безопасности. Затем будет комиссия департамента образования, они не могут пропустить такое в момент, когда глава ДО трезвонит на всех углах о наведении порядка в частных школах и защите обладателей грантов.

– Ты точно уверен, что сможешь обставить дело так, чтобы они клюнули? – Глаза дона Алехандро сверкнули.

– Уверен!

Я почувствовал, как в животе что-то съёжилось. Я не был уверен настолько, насколько декларировал, но драться за это буду не щадя себя. Если понадобится – продам душу дьяволу. Куратор прочёл это в моих глазах и удовлетворённо кивнул:

– Хорошо. Продолжай.

– А затем мне понадобитесь вы.

– Я?!

– Вы. Когда комиссия прибудет, вы сделаете всё, чтобы вывести администрацию на чистую воду за прошедшие случаи. Я имею в виду тех титуляров, которых отчислили за последний год. И тех, кто бил их, но которых не отчислили.

– Малыш, а зачем мне надо выводить администрацию на чистую воду? Я пожилой человек, у меня есть всё, что нужно: прекрасная работа, стабильная зарплата, уверенное будущее. Зачем мне подставляться и рисковать неизвестно ради чего?

– Чтобы стать директором школы конечно же!

– Когда прибудет комиссия, вы валите Витковского. Все огрехи, все стрелки – всё, что находите, переводите на него. НО!!!

– Но на него одного. Дескать, это из-за дона Витковского в школе творится беспредел. Естественно, его место останется вакантным. Акционеры люди практичные, а ещё злопамятные, волчий билет директору обеспечен. И тут вы отчитаетесь перед ними: дескать, если бы не вы, не ваши показания, тень легла бы на всю школу, а не на продажного директора. Вы – спаситель школы, готовы и далее защищать её, но уже в другом статусе.

Я замолчал. Дон Алехандро задумчиво сопел, потирая подбородок, глядя в одну точку где-то за моей спиной. Наконец усмехнулся:

– Долго думал?

– Нет. Главное – не придумать, главное – решиться.

– А мести Кампосов не боишься?

– Или я, или Толстый. Третьего не дано.

– Зря, – усмехнулся он. – Виктор Кампос – слишком опасный человек, чтобы упускать его из виду.

– Я сделаю всё так, что дело примет официальный оборот. Там он будет бессилен.

– Как бы тебе самому не заплакать от официального оборота!

– Значит, поплачу.

Дон Алехандро вновь осмотрел меня удивлённым взглядом. Да что он во мне такого нашёл?

– А директор-то тебе что сделал? Его-то ты за что?

– За компанию. Кем-то же придётся жертвовать! Да и сам он виноват во всём.

– Да, сам виноват. Приходится жертвовать… А если всё же не достучишься? До министерства? И самого отчислят, и ребят подставишь, которые за тобой пойдут?

– Ребята – это край. Для начала попробую своими силами. – Я вздохнул. – А не достучусь – есть ещё СМИ. Пока ещё есть.

– Чтобы привлечь внимание СМИ, надо устроить в этих стенах нечто поистине глобальное. Революцию, маленькую войну. На меньшее акулы пера не размениваются. Осилишь?

– Осилю.

– Вот и замечательно. А пока марш на занятие! Я подумаю.

Парень ушёл минут десять назад, а старый куратор всё сидел и смотрел то на дверь, то на открытую голограмму планшетки, на которой ничего не было написано, и думал. Наконец процитировал: «Кем-то придётся жертвовать!»

– Мальчик, кто из тебя вырастет? Кто вылупится? Ты уже способен жертвовать, хотя даже не догадываешься, что это такое. Вот только сейчас пожертвуешь плохими, теми, кто виновен, виноват в собственной трусости, но кто будет следующим? Кем пожертвуешь через год? Через пять лет? Десять? И какова будет Великая Цель, ради которой будет совершаться это? Наверное, они всё же правы, раз пасут тебя столько лет…

Пальцы его притронулись к вихревому полю клавиатуры, на планшетке проявились первые буквы:

– Изоляция. Полная изоляция на всё время эксперимента. Никаких контактов с внешним миром, никаких посылок, передач, связей с близкими. Это большие деньги, но согласитесь, просто так их не платят.

– Я не… – У Войцеха пересохло в горле. – А как же?..

– Никак. – Сеньора решительно покачала головой. – Исследовательская группа будет размещена в специальном охраняемом бункере, местоположение которого засекречено, непосредственно рядом с лабораториями. Еда, предметы быта, простейшие детали комфорта – всё будет своевременно доставляться. Допускается изучение новостей, выход в информационные сети, но всё в одностороннем режиме, никаких писем, почты, форумов и прочего.

– Это настолько важный эксперимент, что создаются такие беспрецедентные меры?

– Её величество считает, что да. А следовательно, все остальные не могут считать иначе. Я понятно объясняю?

Куда ж понятнее! Войцех кивнул. Эта юная выскочка королева не успела взойти на престол, а уже устраивает шоу с секретными экспериментами. Ну что такого особенного в генном программировании? Да, официальной конвенцией создание модов запрещено. Но все спецслужбы мира, без исключения, тайно проводят подобные исследования, это интересное и увлекательное занятие, если отбросить такие условности, как мораль. Но после революционных открытий Хуана Четвёртого в мире не произошло ни одного крупного прорыва в этой области, те опыты стали вершиной генетики как науки, пусть далеко не каждое государство решится повторить их.

Мы знаем о генетике и генах почти всё: что, где и как вставить, добавить, убрать, чтобы получить тот или иной результат. Ещё остались неисследованные области, вариативным подбором «наудачу» можно добиться некоторых результатов, но это мелочи. Ничего глобального, революционного создать уже невозможно. То есть вполне достаточно было бы организовать обычные секретные исследования в обычном секретном институте, коих на планете достаточно, а не устраивать шоу с изоляцией персонала. Насколько он знал, это крайняя степень секретности, для самых важных исследований, к которым генетику отнести нельзя.

– А если эксперимент займёт не один год, что тогда? – задал он единственный по-настоящему важный вопрос.

– Тогда вы проведёте в бункере не один год. На тех же условиях. – Затем подумала и добавила: – Но мне кажется, её величество не будет против небольшого охраняемого отпуска персонала. Это стандартная отработанная процедура. Вы её знаете?

Войцех не знал, но кивнул. Догадался. Отпуск, в котором за каждым твоим шагом будут следить специальные агенты, а прослушка не выключится ни на секунду.

– Да, никакой свободы, но это лучше, чем совсем не видеться с родными.

Теперь он понял, почему выбрали именно его. Да, он неплохой специалист. Но именно неплохой, не более. Зато он свободен, холост и ничем не обременён, в отличие от более опытных и ценных кадров. И беден – с удовольствием погонится за лишним центаво. А если речь идёт о СТОЛЬКИХ центаво…

Словно читая его мысли, сеньора вынула из нагрудного кармана и протянула стандартную пластиковую карточку без опознавательных знаков. Из «серых», разовых, что не контролируются системой слежения за платежами. Они не требуют идентификации личности или авторизации, но при потере их также невозможно восстановить: потеря так потеря. Зато удобно скинуть на неё деньги, чтобы идти в ресторан или за покупками. Хорошая вещь!

– Здесь аванс. Оплата за первые полгода.

Войцех привычно вставил её в специальный разъём браслета. От суммы, высвеченной на табло, сделалось дурно.

– Но это же…

– Половина. Как я и сказала.

Сеньора принялась невозмутимо раскачивать кресло влево и право, наслаждаясь его реакцией.

– Как только вы дадите принципиальное согласие, эта карточка станет вашей собственностью. Условия вы знаете, сумму аванса видели. Возьмите. – Безопасница протянула другой кусочек пластика, одновременно забирая карточку назад. – Это моя визитка. Как только решитесь, свяжитесь со мной. А пока распишитесь.

И дала лист бумаги с распечатанным текстом. На сей раз бумага была обычной, синтетической.

– «…Обязуюсь сохранять в тайне…» – Войцех быстро пробежал текст глазами.

– Стандартная подписка о неразглашении. Вы понимаете, что будет, если нарушите её?

– Понимаю.

– Детские игры в национализм закончены, сеньор Красуцкий. Добро пожаловать во взрослую жизнь.

* * *

– Ваши документы, сеньор?

Здоровенный гвардеец-латинос с «мотыльком» за плечом и поднятым забралом шлема устало перегородил дорогу.

Снова латинос. Да, сильно изменилась Варшава – двадцать лет назад их тут было днем с огнём не сыскать. Теперь чуть ли не на каждом перекрёстке стоит наряд, а в нём один-два стража с южными корнями. И помимо гвардии их тут достаточно – каждый десятый в толпе смуглокожий.

Переселенцы? Местные полукровки? Стражи – скорее первые, смуглая же молодёжь – вторые. Времени их наплодить было достаточно. Но если переселенцы до конца жизни осознают, что они здесь чужие, живут на чужой земле, то их дети резонно будут считать её своей, со всеми вытекающими последствиями. Политика, о которой говорила сеньора, в действии.

Да, они вытесняют местную культуру и местное население, но делают это медленно. То обстоятельство, что он провёл почти два десятка лет вдали, даёт возможность трезво оценить происходящее и подивиться масштабам. А ведь парни и девушки, идущие по улицам, смеющиеся, занятые важными делами юности, даже не представляют, что когда-то было иначе!

Они, все они, оторваны от родины, от Большой Земли. Пусть та несколько столетий фактически оккупирована, там не трогают их культуру, позволяют жить по своим законам. Дети же или внуки этих мальчиков и девочек своей будут считать культуру Латинской Америки, а историей – историю Империи и не будут испытывать от этого никакого дискомфорта.

Он шёл по родному, но чужому городу и прислушивался к себе, но не чувствовал злости. Да, обидно. Но это обида маленького ребёнка, участвовавшего двадцать лет назад в акциях протеста, в избиении этнических латинос, провокациях против военной полиции, губернатора и прочих. Этот ребёнок давно им не управлял, тюрьма, где все равны, независимо от национальности и веры, взяла своё.

Обидно, но это жизнь. И ещё он не был уверен, что для его народа конфронтация с хозяевами планеты, жёсткими и жестокими людьми, не стесняющимися стрелять в женщин и детей, депортировать миллионы в тесных трюмах военно-транспортных кораблей, лучше, чем ассимиляция.

Сам город был совсем не той Варшавой, из которой он когда-то уезжал. Он покидал нищую, забытую всеми высшими силами дыру, где процветали безработица и коррупция, а основная масса людей ютилась в больших типовых коробках довоенной постройки, в которых и развернуться толком нельзя. Сейчас его встретил сияющий современный город, ничем не уступающий Альфе. Довоенные коробки снесли, маленькие домики частных кварталов – тоже, улицы расширили и спрямили, уничтожив старую планировку, но внеся элемент порядка. Отовсюду смотрели современные здания, сияли рекламы и баннеры, витрины магазинов и салонов больше напоминали бутики прошлого. Исчезла нищета, люди одеты хорошо и добротно, пусть и по латинской моде. Город встал на ноги.

И ещё, он не видел больше печати забитости на лицах, ущербности, нигилистического радикализма: дескать, мы единственные и брошенные, вокруг одни враги и все нас обижают. Его соплеменники плавно превратились в обычных подданных Короны, как в десятках других провинций, и находили это для себя выгодным и приемлемым.

Вот тебе и Сказочница! Медленно, никуда не торопясь, никого не прессуя и не репрессируя, планомерно отстраивая и накачивая деньгами его родной город, добилась того, что лет двадцать назад казалось невозможным в принципе. Он невольно всё больше и больше уважал её. Ненавидел, но уважал.

– А? – Он поймал себя на мысли, что слишком глубоко погрузился в себя. Настолько, что не заметил двух гвардейцев в полном боевом снаряжении, что-то у него спрашивающих.

– Сеньор, ваши документы? – повторно козырнул один из них. Делал это согласно инструкции, без эмоций, хотя про себя наверняка поносил его за рассеянность. Ещё одно различие между ними – местный бы всячески выказал своё недовольство, и плевать на инструкции.

– Вот. – Войцех вытащил карточку с чипом из нагрудного кармана и протянул стражу. Тот молча вставил её в ручной терминал, просканировал его сетчатку и задумался.

– Только справка об освобождении?

– Да. Я ещё не успел получить документы.

– Желаю удачи. – Молодчик снова козырнул и вернул карточку. – Не затягивайте с документами.

– Спасибо.

Войцех кивнул и двинулся дальше. Естественно, он не любил гвардию. Но не до такой степени злости и ненависти, какая присуща большинству бывших заключённых. Тюрьма не сломила его, и он прекрасно помнил, что сам взял нож в руки – ему не за что их ненавидеть. Единственно, это были латинос, и недолюбливал он их только за это.

Перекрёсток. Он узнал его и остановился как вкопанный. Здание напротив педантичные имперцы не снесли, оставили, лишь отделали и разукрасили рекламой. И на первом этаже всё так же находился ресторанчик. Пусть вывеска его теперь иная и название продублировано на испанском, но это всё то же заведение, где они отмечали выпускной и где ещё раньше он впервые поцеловался с девушкой.

Ноги сами внесли внутрь. Да, часть уюта с годами поблёкла, теперь это не заведение для влюблённых, а недорогая пивная для работяг, но приступ ностальгии не прошёл. Он, словно в тумане, зашагал по знакомым плитам, потерявшим от времени лоск, но отчего-то не заменённым на новые, и присел к барной стойке. Плечистый усатый бармен славянской внешности невозмутимо протирал стаканы.

– Что пан изволит?

– Не знаю. – Он пожал плечами. – Я не был тут двадцать лет. Чего-нибудь из старого доброго.

– Пиво ему налей! Лучше нашего старого доброго пива ничего нет, – подал голос захмелевший мужик слева, тоже плечистый и накачанный, с короткой стрижкой и большим шрамом на щеке.

Через минуту перед ним стояла старинная деревянная кружка с пенным напитком.

– Где пропадал-то? – улыбнулся мужик и протянул руку. – Кароль.

– Войцех. – Он задумался. Говорить про тюрьму не хотелось. Но похоже, здесь ныне собираются люди, которых трудно удивить этим словом.

– «Пуэрто де Диос».

Название говорило само за себя. Мужичок, потянув жалобное «Уууу», покачал головой. Бармен, не спрашивая, поставил рядом вторую кружку:

– За счёт заведения.

«Пуэрто де Диос», «Ворота Бога», на самом деле являлись таковыми для многих. Тюрьма для самых-самых, сверхстрогого режима. Многие, отправляясь туда, точно знали, что оттуда попадут только к Богу – слишком большие сроки. Сбежать невозможно – куда сбежишь, «голый», из-под купола без подземных коммуникаций? Она даже не охранялась толком, охрана скорее охраняла саму себя от заключённых. Это ад, но, пройдя тот ад, становишься сильнее, как нигде больше.

– И как там? – задал глупый вопрос Кароль. Видимо, хмель брал своё. Бармен косо зыркнул на него, но мужик сделал вид, что не заметил.

– Хреново. – Войцех усмехнулся. – Лучше расскажите, как тут.

– А как у нас может быть? Тихо, как в морге, – незаметно подключился к беседе бармен.

– Отстроились, смотрю. Город на себя не похож.

– Это да. Город совсем не тот ныне… – потянул Кароль. – Вот раньше было!..

– Зато работа у всех есть! – перебил его бармен. Видно, он не разделял нытье по поводу «старых добрых времён». Войцех как-то сразу зауважал его. – И дома новые постоянно строят, чуть ли не каждый год купола возводят.

Я вот в своё время в армию только из-за этого ушёл – негде работать было.

– О, служил? Где? – оживился Войцех.

– Сто вторая летная. А ты?

– Двести девяносто пятая десантная. – Рыбак рыбака видит издалека. Он протянул руку и пожал бармену. – Войцех.

– Ярослав.

– Сорок первый стрелковый, особого назначения, – вновь потянул руку Кароль.

– Только вот последнюю неделю неспокойно как-то стало, – продолжил Кароль. – Видал, черноты понагнали? – И он кивнул за спину, где располагалась витрина и окно на улицу.

– Я думал, это местные, – развёл руками Войцех.

– Ага, как же! Нужны нам тут эти «местные»! – процедил Ярослав, отставляя стаканы в сторону.

– Пришлые они, усиление у нас, – поддакнул Кароль.

– Да я не только про гвардию, я и про простой народ. – Войцех поделился наблюдениями. – Многовато их стало. Чуть ли не каждый десятый. И всё молодёжь!

– Что тут сделаешь? – выдавил он. – Ну, много их! Но живут тихо, не строят из себя завоевателей, наших не унижают. Поначалу били их, бывало, потом привыкли.

– Но черноты столько в гвардии не наберётся, хоть их всех мобилизуй! – недовольно фыркнул Кароль. – Со всей планеты нагнали, со всех провинций. Русские, кстати, там тоже есть, хотя мало.

– Почему?

– Корневая нация – опора власти! – ответил за него Ярослав. – А москали им такие же чужаки.

Глядя в его недоумённое лицо, Кароль похлопал по плечу и соизволил объяснить с самого начала:

– ЧП у нас тут случилось, парень. Авторитета одного на неделе завалили крупного. Жестоко завалили. С расчленёнкой и всеми делами. Бунта они опасаются, вот и понагнали, в ком уверены.

– И что, правда бунт зреет? – По спине Войцеха поползли мурашки дурного предчувствия.

– Да откуда? – махнул рукой Ярослав. – То ж криминал, а то народ.

– Не скажи! – помахал пальцем Кароль, язык его уже начал заплетаться, и Войцех понял, что попал в удачное время для получения самого полного объема информации о родине. – Не бунта они опасаются, а разборок криминальных. Чтобы те, кто под Мексиканцем ходил, мстить не начали и весь город в крови не утопили.

При слове «Мексиканец» Войцех покрылся испариной. Он почувствовал, что надо встать и бежать, пока не поздно, но не мог уйти не дослушав.

– А что произошло-то?

И бармен, и Кароль дружно хмыкнули. Слово взял Ярослав, видно, как обладающий более полной информацией:

– Кто-то напал на дом Мексиканца. Это местный авторитет, «смотрящий» за Варшавой. Слыхал про такого?

– Как не слыхать! – не стал врать Войцех. – Одну зону топтали. Он тоже в «Пуэрто де Диос» отдыхал. Только я в «мужиках» ходил, а он в «паханах». Но видеть его доводилось.

– Так вот, кто-то решил, что засиделся он на этом свете. Но самое интересное, как его кончили. Не бомба, не снайпер, а настоящий штурм.

– В его доме до двух десятков бойцов сидело, – подключился к разговору Кароль. – У меня кум в гвардии, он мне много чего рассказал. Так вот, всех перестреляли, как баранов. Иглами в бошку. Никто не успел даже оружие поднять. С нескольких сторон штурмовали, говорят, минут за пять управились.

– А главное-то, что не только братков мочили, – перебил Ярослав, и глаза его сверкнули. – И слуг, и девочек, что там в тот момент находились, – всех кончили!

– Сволочи! – Кароль сжал кулаки.

– Наши братки, как узнали, поклялись, что найдут их. На крови поклялись. И гвардия с ними – там ведь тоже люди. Вот после этого сюда черноту-то и перекинули. Могут, когда надо, работать!

– Кто ж это их так? – воскликнул Войцех, хотя уже знал ответ. – Известно?

– Знамо кто, конкуренты! – ответил Кароль.

– Какие конкуренты? – смерил его презрительным взглядом Ярослав. – Окстись, сержант!

– Ну, не наши, не местные… – Кароль скептически скривился. Было заметно, что у него есть версия, но вслух, перед ним, пока ещё чужаком, он говорить боится.

– Может, ДБ? Или ИГ? – начал перебирать версии Войцех, пытаясь вытянуть мужиков на откровенность. Ему нужна была эта откровенность, нужно было подтверждение, хотя бы косвенное. Слишком долго он провёл в застенках, жизнь разучила его бояться.

– ДБ так не работает. Ну, оставят пару-тройку трупов, не без того, но те живьём берут. А ИГ?.. Зачем Мексиканец контрразведке?

– Ходят слухи, что не чист наш Мексиканец был на руку. Не про криминал я.

– А про кого? – не понял Войцех.

– Местный бизнес, крыши, поборы, всё прочее – это так, подработка его. Основное же дело – информация. – Старый спецназовец сделал паузу. – Он занимался тем, что по дешёвке покупал её и задорого перепродавал нужным людям.

– Кланам?

– И не только. Планета большая! Говорят, и с властями сотрудничал, с теми же ДБ и контрразведкой. Потому те на его выкрутасы в городе сквозь пальцы смотрели. На том и погорел наш Мексиканец – на информации. Что-то про кого-то не то собрал.

– Про силовиков?

– Мне-то откуда знать? Может, про силовиков! Может, про кланы. У них вон сколько наёмников. У каждой семьи, почитай, своя армия имеется.

Ярослав презрительно оглядел своего, как понял Войцех, друга и отрицательно покачал головой, после чего тоже нагнулся пониже:

– Не кланы то были, парень. Смотрю, на стукача ты не похож, а я в людях пока разбираюсь. Корпус это. Корпус телохранителей. Шавки Сказочницы.

«Ну вот, прозвучало», – пронеслось в мыслях у Войцеха. Вставать и бежать? Внутренний голос настоятельно рекомендовал сделать это, но ноги не шли – хотелось дослушать.

– Сам думай, в пехоте служил. Я, авиатор, и то уразумел. Не под силу наёмникам такое – штурм дома-крепости в охраняемом районе.

– Почему?

– Потому. Никаких данных о времени налёта в системах слежения не осталось, операторы разводят руками и несут лепет. Главный сервер управления гвардии сразу после штурма полетел, данные за несколько часов благополучно стёрлись. Свидетелей нет, все мертвы, а кто со стороны что-то видел – молчит как рыба. Что это напоминает?

– А почему не силовики? – выдавил Войцех и поразился осведомлённости простого бармена. Хотя маленький город, анклав, все и всё знают – это вам не пятидесятимиллионная Альфа. – Та же ИГ?

– Нет. – Бармен снова покачал головой. – Силовики так не работают. ИГ бы взяла его по-тихому, никто б ничего не узнал. И трупов столько бы не оставили.

– Говорят, последнее время Мексиканец копал под Веласкесов, – подлил масла в огонь Кароль.

– Копать под Корону? Вору-авторитету? Смешно!

– И тем не менее. – Ярослав просверлил его глазами и взял в руки отставленный стакан. – Свечу не держал, но слушок такой ходит. Настойчивый такой слушок!

– Копал, копал, – закивал пьяный спецназовец. – Точно говорю. И работать так, как работали его убийцы, могут только «ангелы». Проверено!

Войцех сидел ни жив ни мёртв, пытаясь изо всех сил не выдать заинтересованности. Судя по хваткому взгляду бармена, это получалось не очень. Но его приняли за «своего», доверяли, и это дорогого стоит.

– Дурак Мексиканец! Чтобы копать под Веласкесов, нужно быть как минимум Феррейрой. Вот и поплатился за дурость.

Войцех крепко приложился к своей кружке, допивая её, начал вторую. Правда вкусное пиво.

– Не может этого быть. Даже если б он и копал под Корону, у Сказочницы десять тысяч способов, как прижучить маленького авторитета из далёкой провинции. Не станет она посылать ради этого «ангелов» творить беспредел.

– Там волосы нашли, – как бы между прочим произнёс Ярослав. – Женские. Длинные.

– Среди наёмников много баб. Латинос узаконили равноправие во всём. В армии их вообще чуть ли не треть!

– Согласен. Но только почему их сразу забрал ДБ на экспертизу? После чего благополучно «потерял»? У нас весь город за этим делом следит, это проверенная информация. А уж ДБ-то просто так никогда ничего не теряет! Слишком много нестыковок, Войцех, слишком много.

– Ненавижу сучек! – пробормотал Кароль и стукнул кулаком по столу. Глаза его плавно окутывал хмельной туман. – Пришли, постреляли всех и ушли!

– Это акция, Войцех. – Ярослав повесил стакан и взял новый. – Они не сильно шифровались, как видишь. Люди должны были понять, чьих рук дело. Их цель – обозначить: так будет с каждым, кто замахнётся на Корону. Быстро, без пощады, как эти сучки и умеют.

Воцарилось молчание. Войцех медлил, не хотел уходить, хотя понимал, что безнадёжно опаздывает. Но всё же сидел.

– Говорят, они все зомби…

– Не зомби они. Да, глаза у них… мёртвые. Но это только кажется.

– Ты их видел?

– В армии, году на четвёртом. Мы обложили дом, где пятеро краснобородых заперлись. Заложников взяли человек десять, дети маленькие там были. Потому нам штурм запретили, мы ж армия, не наш профиль. Побоялись. Ждали дэбэшников, а прилетели ЭТИ… – Он скривился, затем вспыхнул: – Представляешь, писюхи лет по пятнадцать! Может, шестнадцать. Это ещё не «ангелы» были, а так, молодняк. Их на кровь так натаскивают.

– Освобождая заложников?

– Убивая мясо, которое не жалко.

– Только не девочки это были, форменные демоны во плоти! – продолжал он с жаром. – Просто выглядели как девочки. Видели б, как они двигались!

– И как штурм, взяли?

– Да. Быстро, чётко, жестоко. Мы даже до пяти досчитать не успели. Р-р-раз – и всё, выводят заложников. – Он задумался. – Только знаете, что нас поразило? Обыденность. При штурме погиб заложник, женщина, и они начали резать всем яйцаnote 20 . Сами. – Он покачал головой.

– Раз на штурм сами шли, пусть сами и режут, – усмехнулся Войцех. – Подумаешь – молодняк! Убивает же не молодняк?

– Угу. – Кароль согласно кивнул. – Вот что можно ожидать увидеть в глазах пятнадцатилетних писюх при этом? Страх? Отвращение? Мерзость? Ничего подобного! Усталость. У них у всех в глазах сквозила лишь усталость. От приевшейся рутины.

– Не люди они. Не зомби, но и не люди. Не могут люди так.

Пользуясь возникшей паузой, Войцех допил пиво и спросил, где туалет. Пора сваливать, засиделся он, но сначала неплохо сходить по делам.

Внутреннее расположение в заведении изменилось, кое-что всё-таки перестроили. Теперь туалет находился рядом со вспомогательными помещениями, и в коридоре рядом приятно пахло из кухни. Сделав дело, он пошёл обратно, но в последний момент, ведомый чувством опасности, уже толкнув дверь, правда легко, замер.

Возле стойки, спиной к нему, стояли три молоденькие девочки лет двадцати – двадцати трёх в чёрно-синей форме бойцов ДБ, с игломётами за плечами, и что-то спрашивали у активно кивающего и отрицающего бармена.

– Пану что-то нужно? – Какая-то молодица в переднике.

Молча идти дальше – отстанут. Поворот. Ещё поворот. Многое изменилось! Но выход должен остаться. Кладовая, ещё кладовая. А вот и он.

– Эй, ты чего! Охре…

И далее грубый испуганный мат. В ответ звонким девичьим голоском скупое, даже равнодушное:

– Perd`oname.

Кому-то не повезло «заседать» в это время. Ему подсознательно было жаль мужика: сидишь, никого не трогаешь, вдруг ломается дверь, и перед тобой деваха в форме с винтовкой. Заикой можно остаться!

Может, рискнуть и напасть из-за двери? Он не слабый, и реакция у него отменная – все эти годы активно занимался физически, плюс армейские навыки. Да и игломёта бояться не стоит – подобные штуки средней и малой мощности стреляют не только иглами, но и капсулами, вряд ли девчонка нацелилась сразу на поражение.

Не успел. Единственный шанс – удар из-за двери – проморгал, преследовательница вышла из туалета, и теперь их разделяло десять метров чистого пространства, как нельзя удобного для стрельбы. Он не успеет даже вскрикнуть.

Войцех сидел и молился, иного ему не оставалось. Шум ругани стих, дверь туалета закрылась. Девчонка стояла на пороге и смотрела в его сторону, направив оружие перед собой. Он чувствовал её, будто видел, серо-стальные глаза профессиональной убийцы буравили его даже сквозь толщу коробки люка.

– Слушаюсь! – и зашагала прочь.

Последнее, что он услышал перед тем, как она скрылась за поворотом, были слова:

– Роза, Мия, уходим. Его нашли.

– Больше не подставляй старину Ярослава.

Из-за его плеча полетел предмет, который Войцех инстинктивно поймал ладонью. Ключ.

– Это от чёрного хода. Чтобы больше здесь не появлялся – мы не воюем с Веласкесами.

Глава 9

ПРИСТРЕЛКА

Сутра меня уже ждали. Хуан Карлос, Николь, двое парней и девушка. Последних трёх я не знал – все они из младших групп, ровесники Николь.

– Привет. Я поговорила с ребятами. Вот те, кто захотел помочь.

Я устало вздохнул и сел на парапет фонтана, собираясь с мыслями. На всякий случай ополоснул лицо – с утра соображается туговато.

– Хуан.

– Ты говорил, что у тебя есть план, как подставить Кампоса… – начал один из них, но я жестом остановил:

– Немного не так. Я говорил, что собираю людей, которые готовы побороться за свои права с администрацией и Кампосами, кто не боится их.

– Кампос – это одно. Администрация – это другое, – возразил другой парень.

– Ничего подобного, это звенья одной цепи. Я бы даже сказал, вседозволенность Толстого – всецело вина администрации, как и отношение к нам вообще. Поэтому бороться нужно не с ним, а с системой. Именно поэтому мне нужна команда, один я не справлюсь.

– Иными словами, у тебя есть план, – уточнила девушка.

Я натужно рассмеялся и залез на парапет с ногами, чтобы быть на уровне глаз присутствующих.

– Давайте определимся для начала, кто и на что готов пойти. На что вы готовы?

– То есть вы сюда пришли так, для мебели. Ты, Шимановский, разгребай, а мы на тебя посмотрим и подумаем, будем мы так делать или не будем. Типа я обезьянка в зоопарке.

– Нет, мы этого не говорили… – стал возмущаться второй парень. – Просто нам надо знать, что делать.

– А мне надо знать, на что я могу рассчитывать. От этого зависит, каков будет план.

Я смотрел на них с вызовом. Ребятки засмущались. Может, зря я так с ними, слишком прямолинейно?

– Ребят, помните Диего? – взяла вдруг слово Николь. – Долговязого.

– Его месяц назад исключили. – Это уже мне. – Он из нашей группы. А ещё раньше «ушли» Себастьяна.

Я помнил. Кажется, Себастьян – это тот, которого спровоцировали прямо под кабинетом директора. А с Диего требовали деньги. Такой страшненький паренёк, длинный, худой и костлявый, не поиздеваться над ним банда Толстого не могла.

– Так вот, не знаю, как вы, а я не хочу оказаться на их месте.

– Ребят, не знаю, как вы там про себя думаете, цепляясь за эту школу руками и ногами, но реально вы тут никто и не имеете никаких прав. Реально вас могут вышвырнуть даже перед итоговыми экзаменами, без объяснения причин. Был тут один такой в прошлом году: на препода косо взглянул – и отправился домой. Не смог доказать, что невиновен, его просто слушать никто не стал. Так что, кроме Кампоса, есть ещё всевластие администрации, это вы забываете. А Хуанито как раз хочет поставить их всех на место.

– Нет, ну мы понимаем… – вновь начал первый из парней, но его перебила девушка, решительно сделав шаг вперёд:

– Я за. Я с вами. Что надо делать?

– То есть ты готова идти на противоправные и неуставные действия даже под угрозой отчисления?

– А вы?

– Я – за, – переступил с ноги на ногу первый.

– Я тоже, – присоединился второй, – но сначала скажи свой план. Если тупо устроить дебош – нас повыкидывают отсюда, и все дела. – Я за, только не хочу подставляться напрасно. Понимаете меня?

Логично, в общем. Парень не трус, но не знает, что ожидать. У меня ведь слава дебошира и драчуна, а не уравновешенного интеллектуала-мыслителя.

Забегу вперёд. Как показало время, именно эти два неуверенных паренька оказали мне наибольшую помощь. Подставились, наплевав на всё.

– Да, правда, каков твой план? – поддержала Николь.

– Плана как такового нет. Пока нет. Для него не хватает множества деталей, нюансов, сведений. Но есть… скажем так, направления развития. Куда двигаться, в какую сторону, чтобы план выработать.

Их два. Первый – слить администрацию департаменту образования, подставив Кампоса с его беспределом под камеры наблюдения и зафиксировав бездействие Витковского. Второй – слить самого Кампоса, но уже департаменту безопасности, также подставив, спровоцировав на беспредел с элементом криминала. В любом случае сработает эффект домино, на орехи достанется и тем и тем.

– Я больше склоняюсь к первому варианту, он проще в реализации. Но второй со счетов сбрасывать не стоит.

– И ты думаешь, получится? – усмехнулась девушка, но как-то вяло, задумчиво.

– Нет. Но сидеть сложа руки и ждать, когда меня отправят вслед за Себастьяном и Диего, не хочу.

– И как это сделать? Как спровоцировать, чтобы пошёл эффект домино?

– Насчёт второго варианта – не знаю, – честно признался я. – Это опасно, и нужны контакты в ДБ, а у меня их нет. Но в жизни всё возможно, просто поверьте на слово, и если вдруг что-то нарисуется… я обязательно воспользуюсь. У вас имеются знакомые в ДБ?

– С ДО проще – это не силовая структура, обычная бюрократическая помойка. Но глава этой помойки, сеньора Сервантес, на всю страну провозгласила борьбу со злоупотреблениями в частных школах. Следовательно, нам нужно всего лишь запустить машину бюрократии, расшевелить её, дальше гайки и винтики закрутятся сами. Она не сможет пойти против своих же слов, её утопит оппозиция. ДО вынужден будет реагировать, весь вопрос в том, как создать достаточную шумиху, чтоб это шевеление организовать.

– У меня есть знакомый админ, – поднял руку второй паренёк. – Он общается по сети чуть ли не со всей планетой. Игры, софт, новости, кучу блогеров знает, геймеров. Можно поговорить с ним, как организовать шумиху в виртуале.

– Супер! – Я поднял вверх большой палец. – То, что надо. Но одна шумиха сама по себе может не сработать, в виртуале часто полыхают бури, на которые власти не реагируют. Нужно вливание сверху, акцент. И поможет нам в этом Хуан Карлос.

Все повернули голову в сторону изобретателя. Тот стушевался, но держался, лишь пожав плечами.

– Что надо сделать?

– Посоветуйся с дядей. Аналитики имеют выходы на журналистов. Нам нужно найти хорошего журналиста, но не акулу пера, такие с нами дело иметь не станут, а кого-то скромнее. Начинающего журналиста, ищущего материал для бомбы, но из солидного издания. Осилишь?

– Попробую. – Хуан Карлос кивнул.

– Без шумихи в прессе никак не обойтись, виртуал и сети не создадут нужного эффекта, и в первом варианте, и во втором, без разницы. Поэтому это – стратегическая задача.

– Да понял я, понял! Поговорю с дядей.

– Замечательно. – Я довольно потёр руки. – Схему расположения камер, скорее всего, я достану. Вроде пока всё, работаем над тем, что есть. Пока не определимся с конкретикой, планы строить нет смысла, сами видите.

– Ещё предлагаю создать что-то вроде сигнальной сети. Каждый из нас что-то видит, слышит, подмечает. Кто куда пошёл, кто с кем поговорил. Ну, вы поняли меня.

– Если почувствуем, что они что-то затевают, сразу сообщать всем членам группы, – подобрал нужные слова первый паренёк.

В точку. Наверное, эта деталь касается в большей степени меня лично, но, поскольку дебош буду устраивать я, резонно предположить, что остальным не грех для этого поработать информационными рецепторами.

– Вот именно. Чтобы ни для кого не стало сюрпризом, что его поджидает за углом компания.

– Я создам форум в школьной сетке, закрытый, – предложила Николь. – И дам пароли доступа только нам. И все мы будем писать туда, как только что-то обнаружим.

– В школьной сети нельзя, опасно. Администрация её полностью контролирует. Заглядывает туда редко и не всё просматривает, но риск в один момент пролететь есть, а рисковать мы не можем.

– Но на территории школы пользование другими сетями запрещено, – возразила девушка.

– Как будто кто-то это распоряжение выполняет! – усмехнулся Хуан Карлос.

Это точно. Официально на территории школы запрещён выход в планетарные сети, запрещены звонки, кроме как через школьный сервер, запрещена любая съёмка. И стоят специальные глушители от всего этого. Только реально есть очень много способов правила обойти, и все учащиеся хотя бы раз это делали.

– У меня знакомые есть, по технической части, – произнёс первый паренёк. – Я попрошу сделать что-нибудь, чтобы войти в планетарную сеть отсюда.

– Сигнал будет слабый, – возразил второй.

– Я ж говорю, пообщаюсь с ребятами. Может, что присоветуют.

– Уже одно это не совсем законно… – Девушка уставилась в землю.

– Боишься? – усмехнулся я.

– Нет.

– Итак, решено. Я добываю схему расположения камер. Николь создаёт портал. Ты, – указал в одного из парней, – говоришь с технарями, ты – с виртуальщиками, а он, – кивок в сторону Хуана Карлоса, – ищет выход на журналистов. Пока всё, если что – встречаемся в столовой.

Все вновь согласно закивали и начали расходиться. Прозвенел предзвонок на занятие.

Первый день превзошёл мои скромные ожидания. Тьфу-тьфу, чтобы не сглазить.

После первой пары пришёл вызов от куратора. Вместо оранжереи я пошёл к нему, старательно подавляя волнение.

Дон Алехандро уже выходил из кабинета и лишь бегло сунул мне в руку капсулу:

– Не подведи. Надеюсь, знаешь, что делаешь.

– Я буду осторожен…

– Тебе это знать не нужно. Ты только мой сын и больше ничей!

Угу, не нужно. Твой. Но только живём мы почему-то на деньги, которая даёт нам родственница моего отца. Настоящего, биологического, имя которого ты так тщательно скрываешь.

Кто она? Тётка? Наверное. Она моложе матери, латинос, но светлокожая. Волосы тоже светлые, возможно рыжие, под шляпкой точно не определил. Почему она остаётся в тени и мать не желает раскрывать наличие родни? Почему она, а не сам отец? Какая тут выгода? Или отец далеко и не может сам помогать нам? А может, умер, а она делает это в память в нём?

Жизнеспособной версии ответа на эти вопросы у меня нет. Зато есть грант на обучение в частной школе и заключение медицинской комиссии, что я абсолютно здоров и могу там обучаться.

Нет, грант я получил сам, кровью и потом. Те экзамены стоили мне многого, но я сдал их. Однако справку о здоровье ни я, ни мать, ни кто другой, даже при наличии больших денег, раздобыть бы не смогли. Это ОЧЕНЬ хорошая школа, здесь ОЧЕНЬ хорошая проверка. Любое подозрение о психической неуравновешенности – и человек вылетит отсюда с треском. Даже не так, его сюда просто не пропустят, отфильтруют на стадии подачи документов.

Так что у меня есть блат. Родня по линии таинственного отца, о котором я ничего не знаю. Они меня чураются, происхождение, видно, не то – бастард от уличной проститутки, – но помогают – кровь есть кровь. Они – моя последняя надежда: раз уж раздобыли справку о здоровье, то и из передряги в случае чего вытянут.

– Слушай, Хуанито, вчера нам так и не удалось поговорить…

– Ты так и не рассказал, кто она.

Я откинулся назад и чуть приподнял козырёк визора, вспоминая девушку из парка.

– Судя по твоей идиотской улыбке, это серьёзно! – вынес вердикт изобретатель.

– Кажется, я люблю её.

– Заметно. И всё-таки кто она, когда успел познакомиться?

– В парке. Сразу после того, как мы расстались. Её зовут Бэль. Она мод-блондинос и аристократка.

– Смешно. А серьёзно?

– Это серьёзно. Она настоящая аристократка, наследница семьи из первой сотни.

– Хуанито, это не смешно!

– Ну вот, то смешно, то не смешно. Определись!

– Что за семья?

– Не знаю, дружище. У нас уговор – я не спрашиваю, кто она, она – кто я. Но она из «золотой сотни», точно тебе говорю. Манеры, повадки, речь – такое не подделаешь и ни с чем не спутаешь. Я рядом с ней местами себя сусликом чувствовал!

– Ну хорошо, допустим. А Бэль… Это вообще имя или прозвище? И что собираешься дальше делать?

– Прозвище, имя – не знаю. Может, и имя. А может, и нет. А дальше… Иду в субботу на свидание. Потом – будет зависеть от субботы.

– И что, думаешь, тебя примет её родня? Позволит с ней гулять?

Я неопределённо пожал плечами. Все эти мысли роились в мозгу, и ответа на них не было.

– Она говорила, у неё строгий отец. Это плохо. Но он незнатного происхождения. Это хорошо, может, и разрешит. Так что, честно, дружище, не знаю. Но мне кажется, я ей нравлюсь.

– «Кажется»?

– Да, нравлюсь. Шансы у меня есть. А там будь что будет.

– Слышали, нашего Шимановского подцепила богатенькая сучка! Аристократка и мод! И будет развлекаться с ним, пока не видит папочка! – Сзади раздался дружный девичий смех. – А что, экзотика! Принцесса и нищий! Я бы тоже так на её месте поступила. Обожаю плебеев – они такие забавные! – Вновь взрыв смеха.

Я медленно обернулся. Мы и не заметили, что нас слушали, притом внимательно. Вся «банда» Эммы. Сидели и ехидно улыбались. Сама Эмма тщательно отводила глаза, как бы говоря, что не при делах, но остальные скалились в цвет.

Карина, заводила в этой шайке-лейке. Она же загадавшая меня «хозяйка». В отличие от Долорес девочка с мозгами, хотя внешне ей уступает сильно – низенькая, пухленькая, с вытянутым лицом и неправильным носом. Но её отец – владелец сети супермаркетов эконом-класса, и ей плевать на внешность. В конце концов, не уродка.

Я почувствовал, что закипаю. Только силой воли, жёсткой, тренируемой все выходные, удалось подавить готовую сорваться ярость. Она не стоит того, чтобы провести остаток жизни в тюрьме!

– Что, зацепило? – усмехнулась Карина, глядя мне прямо в глаза.

Молчать! Молчать и не связываться! Я не в том состоянии, чтобы играть в словесную дуэль. Сейчас я проиграю.

– Кажется, какая-то тупая шлюшка решила, что у неё есть мозги. Не стану её разочаровывать!

– Зацепило, да? – донеслось в спину. – Ну, Хуанито, прости! Я же не виновата, что ты плебей и неудачник. Какой есть – такой есть!

– Подумаешь, богатенькая нашла себе игрушку. Не обижайся на неё, правда, знаешь, как скучно без экзотики?

– Кстати, Бэль мне привела очень интересную теорию… – Я принялся с энтузиазмом пересказывать мысли девушки из парка, напрочь игнорируя шлюх сзади. – Научно доказано, что люди подсознательно проявляют агрессию к человеку, который им нравится, но с которым не могут быть вместе из-за завышенных требований.

– И что? – не въехал Хуан Карлос. Он понял, что мне надо подыграть, но не понял как.

– Представляешь, у меня есть тайная поклонница. И не кто-нибудь, а сама Карина Руис Гуэррера!

– Да ну, с чего взял? – Он картинно округлил глаза. Начало доходить, что делать. Компания сзади вся обратилась в слух.

– Понимаешь, она влюблена в меня. Но у меня слишком высокие требования к женщинам, по которым она не проходит, и знает об этом. Ну, не люблю я шлюх! Вот она меня всячески пытается задеть. Зацепить, подставить, в «лотерею» вот подруге загадала…

Я получил злорадное удовольствие, бегло бросив взгляд на козырёк, на задний видеовыход. Эмма покраснела от стыда. Карина от ярости. Пока получалось.

– Слышишь, Шимановский! Да ты на себя посмотри! Кому ты нужен! – Карина попыталась рассмеяться, но вышло как-то натужно и зло. – Ты никто! Сын проститутки! Тебя чморит вся школа! Да я не посмотрю на тебя, даже если ты останешься последним мужчиной на планете!

– Не льсти себе, детка. Если я останусь последним мужчиной на планете, до тебя не дойдёт очередь.

Сидящие вокруг и волей-неволей прислушивающиеся к перепалке одногруппники рассмеялись. Один – один.

– Ты меня любишь, но тебе кажется, что я тебе не подхожу. Отсюда и злость. Так, моя красавица?

– Да ты…

Вдруг она откинулась назад и расслабилась. Плохо, она – не Эмма, с ней концерт на публику не пройдёт.

– Конечно, зайчик. Я тебя люблю. Обожаю. Больше всего, конечно, люблю за то, что ты – не умеющий постоять за себя хлюпик, который раскрывает рот, чтобы вякнуть не по делу всегда, когда возможно. Но ты же герой, какая разница! А ещё люблю тебя за то, что ты – холуй. Оно ведь знаешь как, когда тебе прислуживают, это всегда нравится…

– Ты хочешь сказать, что я тебе прислуживал? Это когда ж такое было?

– Всё ещё впереди. Не мне – так другому. Ты холуй, халдей, холоп – какие там ещё синонимы в вашем русском? А ещё неудачник. Как же, я тебя обожаю! Обожаю неудачников!

Она причмокнула, отправляя мне воздушный поцелуй. Один – два. Нет, всё же зря я ввязался в эту баталию без подготовки.

– Ах да, я забыла! Ты же у нас ещё и император! Конечно, как же без этого? Ты же взойдёшь на престол, и тогда все, кто не любил тебя, об этом пожалеют! А я уже люблю, видишь? Какая я корыстная…

Вокруг вновь засмеялись. Один – три. И главное, я не мог с лёту сообразить, что ответить. Я проигрывал, безудержно проигрывал. А потому решил не мудрить.

– Знаешь, Карина, я, конечно, не самого благородного происхождения. И семья у нас не богатая, в отличие от твоей. И работать буду со временем не на себя, а на кого-то. Ты во всём права. Но только то, чего я добьюсь, я добьюсь сам. А ты так и останешься паинькой, сидящей на шее папочки, всем ему обязанной.

Ты – тупая дура, которая ничего собой не представляет. А тупишь ты, потому что вместо того, чтобы найти человека, который был бы рядом и тянул тебя по жизни, за спину которого можно спрятаться, ты занимаешься обратным – разгоняешь всех, выпячивая то, что у тебя от рождения и к чему сама не приложила руку.

– Иными словами, ты хочешь сказать, что я должна хвататься за тебя и тащить наверх, потому что ты – способный?

– Не обязательно меня. И не обязательно тащить. Но тебе нравлюсь именно я, так уж вышло, и ты понимаешь, что я добьюсь в жизни многого. Почему бы не сделать это, наплевав на происхождение?

– То есть я должна хвататься за такое быдло, как ты, бросать на семью несмываемое пятно, только потому, что люблю, а это быдло когда-то что-то там сможет?

– Именно. – Я выдавил слащавую улыбку. Карина не смогла даже рассмеяться. – Я тебе больше скажу, когда-нибудь не ты, другая, и не такая голозадая голытьба на понтах, сделает это. Сделает – и до конца жизни ни разу не пожалеет. А ты будешь кусать локти. Долго кусать, тоже до конца жизни. А я буду защищать её, свою принцессу. А заодно править этой грёбаной планетой.

Молчание. Кажется, про планету – это я зря. Слишком сильно вошёл в образ.

– Ах да, конечно, ваше величество! Так и будет!

– А теперь кроме шуток – ты действительно об этом пожалеешь, – добавил я и отвернулся. Имел я в виду совсем не сожаление об упущенных возможностях. Прозвенел звонок, и в аудиторию вошёл учитель.

Я её никогда не прощу. Не за отношение ко мне лично, а к таким, как я, вообще.

Признаюсь, вначале я хотел устроить некий воспитательный концерт типа того, что случился в оранжерее. Но она не Эмма, нужно было тщательно всё продумать и составить чёткий план. Теперь же никакого концерта не получится.

Я раздавлю её. Тупо, как червяка. За презрение к тому, у кого меньше денег, менее значимое положение в обществе, кому не повезло в жизни так, как ей. Такие люди не должны жить. В смысле, жить спокойно. Если Кампоса я всё же уважаю – да, ненавижу, козёл он, – но уважаю, то её, не могущую ударить самостоятельно палец о палец, но философствующую по поводу «быдла», презираю.

Но о ней потом, не до Карины сейчас. Что-нибудь придумаю, пока терпит. Сейчас меня больше заботило то, что я видел на козырьке навигатора.

Камеры были двух видов, секторы обзора одних подкрашены синим, других – красным. Последних меньшинство, и располагались они в труднодоступных местах, где, в общем, располагаться не должны. Например, в кабинете директора и приёмной, в учительской, в центре информационного контроля, во всех раздевалках (даже в женской) и комнате отдыха охраны. Необычные камеры! Для чего они? Остальные, синие, самые обычные, перекрывали помещения, где обитают учащиеся.

Но перекрывали не полностью, далеко не полностью. Даже в холле, главном вестибюле, где фонтан, имелось множество мёртвых зон. По углам, вдоль стен, но достаточно. И этим можно воспользоваться.

Что я хочу? Спровоцировать Толстого. Но провоцировать надо грамотно и постепенно, поэтапно. Они пытаются давить на меня морально, пользуясь неприкосновенностью, тем, что я не могу ударить, и мне надо действовать так же. Бить в местах, где неприкосновенен я, где могу делать это безнаказанно, и выходить в подконтрольные зоны, фиксируя, как на меня бросаются с кулаками, а я лишь защищаюсь. М-да!

Я тяжело вздохнул. Много ума придумать такое не надо, но главнее – эффективность.

Теперь следующая задача – схему камер нужно опробовать. Не то чтобы не доверяю дону Алехандро… Доверяю, но душа просит.

– Хуан, надо поговорить.

– Я ещё не всех проверила, но у меня есть кое-какие мысли насчёт этой девушки.

– Озвучь?

Я напрягся. Сзади, у релаксационного окна, отряхивался один из моих обидчиков. Гнида, державшая меня в пятницу за руки, пока Толстый бил по лицу. Ненавижу!

– Есть одна девушка, которая подходит по всем твоим критериям. Но проблема в том, что она…

…Гнида, как про себя я его и окрестил, отряхнулся и медленно пошёл в нашу сторону, улыбаясь и что-то насвистывая. В коридоре вокруг, не считая Эммы, никого не было – все разбежались по аудиториям, спеша на пары. Мой мозг лихорадочно заработал, в кровь выплеснулась ударная доза адреналина.

– Что? – переспросил я у Эммы, не слыша, что она говорит.

– Она… Не из «золотой сотни», скажем так.

– А откуда?

Гнида шёл. Прямо ко мне. Ему нужно было пройти мимо, в двух шагах, сквозь мою мёртвую зону. Такой шанс упускать нельзя.

– Эмм, она аристократка? – нетерпеливо вздохнул я.

– Да, можно сказать и так.

– Что значит «можно сказать»?

Два. Один. Гнида почти поравнялся со мной, я не только видел, но и чувствовал его спиной.

– Она не такая, как остальные. Она…

– Внеси её в общий список, делов-то! А я потом посмотрю.

– Что ты сказала про ту девушку? – как ни в чём не бывало обернулся я к Эмме, но та стояла с открытым ртом и выпученными глазами.

– Ты!.. Ты!..

– Что я?

– Ты его ударил! Тебя же отчислят!

В её голосе можно было, кроме страха, разобрать нотки переживания. Я усмехнулся:

– Разве? – и демонстративно покрутил головой. – А мне кажется, что он просто упал. Шёл, споткнулся и упал. Ты ведь ничего не видела?

– Нет, но…

– Эмма! Ты! Ведь! Ничего! Не! Видела! Так?

– Псих!

– Какой есть!

Теперь уже я принялся насвистывать лёгкую песенку, что-то из АВВА. Развернулся и побрёл на следующую пару, оставив Эмму наедине с Гнидой, потерявшим сознание.

– Да, сеньор директор, я настаиваю на своих показаниях.

– Тогда объясни, почему сеньор Рубини утверждает, что ты его ударил?

– У нас с сеньором Рубини… сложные взаимоотношения. Вам любой в школе это подтвердит. Например, он, наряду с сеньором Кампосом, участвовал в моем избиении в пятницу после занятий. Я могу найти сотню свидетелей этому. Кстати, это произошло буквально за воротами школы.

– Школа не несёт ответственности за происходящее за её пределами! – нервно одёрнул директор.

В кабинете у Витковского я первый раз. Разбор полётов. Но что-то подсказывает, что не последний.

Директор глянул исподлобья грозным-прегрозным взглядом, который, впрочем, не произвёл на меня никакого впечатления.

– Значит, сеньор Рубини участвовал в драке с тобой.

– Избиении… – уточнил я, но замечание было проигнорировано.

– И ты, в отместку, ударил его и сломал нос.

– Неправда. Он споткнулся и упал сам, а меня оговорил из личной неприязни. Что может подтвердить система внутреннего наблюдения.

– К сожалению, система наблюдения дала сбой, и я не могу ни подтвердить, ни опровергнуть твои слова.

– Рядом находилась сеньора Долорес, она может подтвердить мои показания.

– Заходите. Оба.

Они зашли. Гнида, с перевязанным носом, гипсом на пол-лица, и Эмма, наивно хлопающая ресницами, стискивающая в руках сумочку. Эмма старательно играла дуру, вот уже второй час, и я, признаюсь, был о ней худшего мнения. Когда надо – она гораздо умнее, чем кажется.

Гнида бросил на меня убийственный взгляд и сел на диван. Я по знаку директора пересел в кресло напротив него и беззаботно закинул ногу за ногу. Эмма села на моё место.

– Итак, сеньора Долорес, расскажите нам ещё раз, как было дело.

– Я уже говорила, сеньор директор, – Эмма неуверенно пожала плечами, – я не видела.

– Как, как ты не видела?! – взбеленился тот. Это был не первый допрос за сегодня, и своей показной тупостью она его достала. – Ты не видела, как один учащийся, стоявший рядом с тобой, ударил другого учащегося, стоявшего рядом с тобой?

– Я такая рассеянная!..

Я из последних сил давился, чтобы не рассмеяться. Глядя на её совершенно серьёзные ужимки, нельзя было не поверить в это. Да, Эммануэль, тебе бы в актрисы идти! Правда, роли бы у тебя были типовые – играть дур, но их тоже кому-то нужно играть!

Витковский успокоился, взял себя в руки и присел назад. Выдавало его лишь не в меру красное лицо.

– Сеньора Долорес, расскажите нам тогда, что вы видели.

– Ну… – Она задумалась. – Мы стояли с сеньором Шимановским. Разговаривали.

– Вы видели сеньора Рубини?

– Да. Он шёл мимо.

– Вы видели, как сеньор Шимановский его ударил?

– Нет, не видела.

– В таком случае вы, наверное, видели, как сеньор Рубини споткнулся и упал?

– Нет, не видела.

– Как нет, если вы стояли в метре от обоих?

– Наверное, я отвернулась.

– Да ога с гим заодго! – вякнул Гнида, противно гнусавя. – Ога же спит с гим!

Эмма гневно обернулась. У неё был вид мегеры, гарпии, она готова была растерзать его голыми руками, и сдерживало её только присутствие директора.

– Слышишь, козёл, за такие слова я тебе сейчас ещё один нос сломаю!

Где она собралась искать у него второй нос? Я изо всех сил пытался не рассмеяться, но получалось плохо.

– Долорес! – прикрикнул директор.

– Ещё вякни хоть что-нибудь! Я тебя так разукрашу – мама родная не узнает!

– Эмма!

– Я тебе член оторву! – заводилась Шпала. – Потом прикручу назад и опять оторву! Только заикнись, с кем я сплю!

Лихо с фантазией у девочки! Под горячую руку ей лучше не попадать! Я заржал на весь директорский кабинет.

– Эммануэль Долорес! – закричал тот, теряя остатки терпения. – Это всё же мой кабинет, попрошу вести себя соответствующе!

– Извините.

– Эмма, как тебе не стыдно!

– А не стыдно! – вскинулась она. – Пускай они сами разбираются! Нечего меня сюда приплетать! Я ничего не видела, ничего не знаю и ничего не скажу!

– Иди на занятия! – вырвался его обречённый вздох.

Эмма гордо поднялась, поправила юбку и величественно поплыла к двери. Гнида выдавил ей вслед сквозь зубы:

– Шука!

– Сеньор Рубини, вы также свободны. Можете идти домой.

– Но, седьог дидектог…

– До свидания, сеньор Рубини! – властно указал тот на дверь.

Гнида встал, поклонился и вышел. Витковский устало плюхнулся на своё кресло.

– Шимановский, я прекрасно понимаю твою игру. Ты доиграешься.

– Какую игру, сеньор директор? – Я невинно округлил глаза.

– Не прикидывайся. Я не знаю, где ты раздобыл схему мёртвых зон, но поверь, в следующий раз тебе так не повезёт.

– Вы хотите сказать, что в следующий раз, если кто-то из друзей сеньора Кампоса поскользнётся, что-нибудь себе сломает и оговорит меня, вы меня накажете?

– Именно, Шимановский. И не передёргивай. Ты прекрасно знаешь, как было дело. Я отчислю тебя. В следующий раз, как только выкинешь что-нибудь эдакое. Всё понятно?

– Понятно. Но думаю, Департаменту образования это не понравится, – задумчиво потянул я.

– Что? – не понял он.

– Я думаю, отчисление без веских улик и доказательств не понравится сеньоре Сервантес. Она женщина грозная, четырёх генералов повесила. Мне кажется, отзыв лицензии для неё – вещь пустяковая…

Сказать, что директор побагровел, – ничего не сказать. Он стал пунцовым. Но держался.

– Шимановский, ты играешь с огнём. Я тебя предупредил, предупредил по-хорошему. В следующий раз будет по-плохому. Тебе нужны доказательства? Будут доказательства, можешь мне поверить! А теперь марш отсюда, и молись, чтобы мы с тобой в этом кабинете больше не виделись!

– До свидания, сеньор директор! Всего хорошего, сеньор директор! – Я медленно поднялся, расшаркался и направился к выходу, сохраняя на губах слащавую улыбку. У, падаль!

Дверь приёмной за мной закрылась, и я грязно выругался, используя в обороте элементы русского, польского и испанского. Итак, система работает. Это хорошая новость. Остальные новости – плохие.

Банда Толстого наживку заглотила, просто так это не оставит – раз. Директор предупреждён, а значит, вооружён – два. Он тоже просто так не оставит такое поведение и угрозы в свой адрес. Он привык быть богом, давить титуляров, как тараканов, а тут выискался один.

Он тоже будет строить козни. Для начала изменит схему расположения камер, затем подстроит нужные ему доказательства для моего отчисления. Конечно, активно заниматься этим не станет, всё же я червяк, что ради червяка напрягаться? Но это лишь до первого моего фокуса. А фокусы будут.

Глава 10

РАССМЕШИТЬ БОГОВ

– А ты всё-таки трус, Шимановский! Подлый трус! Ай-ай-ай!

– Правда? А мне понравилось! Знаешь, Бенито, я, наверное, побуду немного подлым трусом. Так жить легче…

– А я ведь тебя предупреждал! – Кампос осуждающе покачал головой. – Чтобы не высовывался. А ты не внял голосу разума. Ты идиот или слишком смелый?

– Какая разница?

– А не боишься, что мы тебя снова встретим? И в следующий раз не убежишь?

– Что-то ты меня всё время чем-то пеняешь? А слабо прямо здесь? Сейчас?

– Всё-таки дурак.

– Почему же? Вы бьёте вне зоны камер, используете количественный перевес, ваш козырь, чувствуя себя в безопасности. Я тоже бью вне зоны камер, использую свой козырь – внезапность и индивидуальное превосходство – и тоже чувствую себя в безопасности. Какая между нами разница, объясни? Её нет, мы с тобой абсолютно одинаковы!

– Ага, близнецы-братья! – Тут он расхохотался уже легко и искренне. – Меня другое волнует, Шимановский. Ты что же, считаешь, что камеры спасут тебя? Защитят? Ты правда такой наивный или прикидываешься?

– Наверное, наивный. Но ты меня можешь в этом переубедить. Бей.

Я стал во фронтальную стойку, перемещаясь с ноги на ногу, но при этом опустил руки, как бы приглашая его ударить.

– Ну, что не бьёшь? Мне ведь это мне не поможет! Ни камеры, ни устав, ни регламент! Ты тут царь и бог, все порядки под тебя, бей давай!

– Эх, Шимановский, Шимановский… – Толстый дружески похлопал меня по плечу. – Бывай, увидимся ещё!

– Слушай, не подскажешь, что означает логотип двухцветный щит, за ним меч, на самом щите орёл с короной в когтях?

Изобретатель окинул поднос довольным взглядом, взял ложку и принялся трескать за обе щеки. Насчёт еды он всегда был будь здоров.

– Орёл чёрно-синий? – уточнил он.

– Щит чёрно-синий. Орел золотой.

– Ну да, правильно, щит чёрно-синий. Департамент безопасности.

Когда я осознал услышанное, моя ложка выпала из руки и противно булькнулась в суп, поднимая в воздух фонтан брызг.

– Мать моя женщина!

– Что-то случилось?

– Нет, ничего…

* * *

Есть такая поговорка: хочешь рассмешить богов – расскажи им свои планы. Я в полной мере познал её в этот день, можно сказать, он стал для меня историческим. Кампосы, провокации, ДБ, ДО, виртуал, журналисты… Всё это ерунда, лишь фон для хорошего божественного анекдота.

Этого типа я знал неплохо – он был с моего потока, из соседней группы. Именем не интересовался, но один из главных в банде, наряду с Кампосом, можно сказать, правая рука. Его отец тоже шишка в криминальном мире, хотя и не такая, как отец Толстого. Эта мразь шла с подносом, беседуя с двумя девочками слева. И когда я, не чувствуя подвоха, проходил справа, резко задрал локоть, и тарелка со вторым перевернулась мне на пиджак. Отпрыгнуть или что-то сделать я не успел.

Все разговоры вокруг нас моментально смолкли, повисла настороженная тишина. Этот козел смотрел на меня и довольно скалился, провоцируя на дальнейшие действия. Как бы насмехаясь, выдавил:

– Ой, извини, дружище! Я сегодня такой неуклюжий!

«Что, Шимановский, скушал? Думал, ты самый умный? А тебя твоим же оружием!»

Все смотрели на меня во все глаза, что я сделаю. Ведь если я кинусь драться, а хочется, меня отчислят. Сразу, не разбираясь, почему я это сделал. Напал – и точка. Мне НЕЛЬЗЯ кидаться на эту мразь. И нельзя перевернуть на него свой поднос в ответ, ибо это тоже будет агрессией. Но если я развернусь и уйду – навсегда потеряю уважение окружающих.

На меня ведь смотрят не только детки платников, плевал я на них из рубки линкора – титуляры тоже пялятся во все глаза. В том числе те, которых привела Николь, которые согласились помочь. Все прекрасно понимают, что мне нельзя реагировать, нельзя отвечать, но всё равно потеряют уважение. Я перестану быть лидером, заводилой, перестану играть роль, которую на себя взял, а это значит, вновь, как и раньше, останусь в одиночестве.

Что это я всё о практической стороне? Знаете, как обидно просто стоять и видеть лица знакомых людей, кривящиеся в презрительной усмешке? Особенно девчонок! В социуме, любом, обязательно есть люди, играющие типовые роли: лидер, клоун и т. п. И есть неудачник, мальчик для битья. Тот, которого никто не уважает и не воспринимает всерьёз. Я был «блаженным», агрессивным парнем не от мира сего, со мной не связывались, но считались, теперь же перейду в касту «неприкасаемых», неудачников, кто даже уважения не достоин. Рука Толстого, однозначно. Умная скотина!

– Смотри, куда прёшь, урод! – прошипел я и медленно побрёл дальше.

Да, меня сделали моим же оружием. Да, я скатился до уровня мальчика для битья, презрительные усмешки и улюлюканье вслед уже раздались за спиной, и это только начало. Пусть так. Толстый не учёл один-единственный момент.

– Можно ещё? Я… не наелся. Не получилось… – И, как бы извиняясь, пожал плечами.

Не говоря ни слова, мне и супа налили, и второго положили. Суп я выбрал самый горячий, второе – самое маркое, где больше соуса. Не жалеючи полил всё это дело майонезом и кетчупом. Хорошо! И молочный кисель на закуску – гулять так гулять.

Вновь, еле переставляя ноги, поплёлся назад. Вроде как мне не дали поесть и теперь буду навёрстывать. Унизившая меня гнида села почти на месте стычки, чуть-чуть дальше, в окружении всё тех же девчонок. Села плохо, не с краю от прохода, придётся прыгать. Но ничего, не далеко, получится.

Когда я приблизился, разговоры вокруг вновь стихли, все интуитивно ожидали от меня какой-нибудь выходки. Правильно ждали, я не стал никого разочаровывать: картинно споткнулся и, пролетев метра полтора, упал, влетев мордой прямо в столешницу того стола, где сидел мой обидчик.

– Извини, я сегодня такой неуклюжий… – Я нахально улыбнулся.

Описывать дальнейшее в деталях нет смысла. Пока он офигевал, я успел сгруппироваться – теперь самое сложное. САМОЕ-САМОЕ сложное! Не дать рефлексам победить.

В меня вбивали это с детства, с самой первой тренировки: инстинктам надо доверять, давать им волю. Если в тебя летит кулак – уворачиваться или хотя бы ставить блок. Тело за годы привыкло к такой философии и в случае опасности само предпринимает за меня все необходимые действия, дабы не отвлекаться по мелочам. Сейчас же мне НЕЛЬЗЯ это делать, и это слабое место в моём плане. Один уворот, простейший блок, и я не докажу, что не начал драку. Он должен ударить первым, ударить меня, беззащитного, стоящего с опущенными руками.

Но и вырубить с первого удара тоже не должен – я не имею права остаться небоеспособным, в этом заключается проблема. Дать ударить себя, но не дать себя ударить.

– Ты, урод, совсем охренел?

– Я нечаянно! – Я старался быть самой невинностью и даже сделал робкий шаг назад. Никакой агрессии, Шимановский, никакой агрессии!

– Я те щас покажу, нечаянно!

– Ах ты ж … … …!

Приступ накрыл меня. Что происходило после этого, помню так, будто стоял и смотрел со стороны. Эмоции исчезли, схлынули, остались лишь цель и голый убийственный расчет. Дракон вырвался на свободу.

Тип попытался меня атаковать, но на сей раз я не ушёл, а блокировал его, после чего заехал в челюсть, слегка ошеломив, и со всей силы швырнул на раздаточные лотки.

Тётеньки в белых кепочках завизжали и разбежались, туша моего противника смяла непрочный термопластик, приземлившись на ванночки с котлетами, сосисками и соусами. Горячие ванночки!

Тот вскочил, не обращая внимания на ожоги, и кинулся на меня, но это уже был жест отчаяния. Я повалил его на землю, как до этого он валил меня, и схватил ладонями горло. Время кидать камни – время собирать камни (цитата, Екклесиаст).

Он хрипел, трепыхался, пытался вырваться, но я держал крепко. Мои мышцы походили на гидравлические цилиндры, они не чувствовали боли или нагрузки. Просто делали то, что надо, наплевав на всё – ими управлял не я, а дракон.

Я хорошо запомнил его глаза. Почему запоминаются такие вещи – не знаю, но в отличие от хода боя, который помню поверхностно, выражение его глаз запало в душу намертво. В них читался ужас, первобытный ужас человека перед стихией, перед чем-то большим и неумолимым. Когда он повалил меня, они излучали превосходство. В моих же он видел смерть.

Дракон не собирался щадить его, останавливаться на полумере. Всё или ничего – это его драконий девиз.

– Кажется, мы договаривались, что я больше не увижу тебя в своём кабинете?

– Я не виноват, сеньор директор. – Я меланхолично пожал плечами. – У меня не было намерения увидеться с вами. Я прекрасно себя чувствую и так.

– Ты за два дня отправил на больничный троих учащихся моей школы! И после этого смеешь утверждать это?

– Именно, сеньор директор. Сеньор Рубини споткнулся и упал, вся моя вина заключается в том, что я стоял рядом. Сегодня же я стал объектом целенаправленной агрессии, это может подтвердить несколько сот человек. Сеньор Рамос напал первый, и сделал это в не терпящей двоякого толкования форме.

– Ты спровоцировал его, Шимановский! – заорал директор. – Это видели несколько сот человек! А теперь смеешь утверждать, что стал объектом агрессии?

– Да, сеньор директор. Я не специально это сделал, произошло недоразумение. И я пытался извиниться, вы можете просмотреть записи и убедиться в этом.

– Ты спровоцировал его! – повторился он и зашипел, наклонившись. В этот момент он был больше похож на змею, не хватало только раздвоенного языка. – Специально, чтобы я его отчислил! Так?

– Никак нет. – Я невинно замотал головой. – За несколько минут до этого сеньор Рамос поступил точно так же, целенаправленно, облил меня, пытаясь вызвать на конфликт.

– Не переводи стрелки, Шимановский! Я смотрел записи, он сделал это случайно, в отличие от тебя, подонка, ведущего охоту на моих учеников! У тебя ничего не выйдет, понятно? Я не отчислю Рамоса!

Мне захотелось рассмеяться. В принципе, этого стоило ожидать. Глупо было надеяться на справедливость ЗДЕСЬ.

– То есть, когда провоцируют меня, а потом избивают, это нормально, это не охота. Но если это делаю я, то это нарушение порядка и устава!

– Если тебе не нравится наша школа, ты можешь в любой момент забрать документы и идти в другую. – Витковский откинулся на спинку кресла и потянулся, сложив руки в замок. – И я настоятельно рекомендую тебе это сделать. Крайне настоятельно!

Вот так, прямо в лоб, без предисловий. Главные слова. После них начнутся боевые действия со стороны администрации, а её не стоит недооценивать. Интересно, он что думает, я испугаюсь и подниму лапки кверху?

– Объясните мне логику, дон Витковский. В вашей школе, за которую вы отвечаете, банда подростков терроризирует целый класс учащихся, социальный класс. Вы же, вместо того чтобы навести порядок и защитить их, для чего, собственно, и поставлены, помогаете бандитам, прикрывая их террор и вышвыривая неугодных. Почему так?

Зачем я это спрашиваю, ведь и так все понятно? Не знаю. Наверное, чтобы посмотреть ему в глаза. Раньше у меня не было такой возможности. Никаких практических действий или раскаяния с его стороны я не ждал – глупо это.

– Пока что я вижу иную картину. Один выскочка, решивший, что ему все можно, – довольно наглый выскочка – терроризирует группу учащихся моей школы, избивая или делая так, чтобы тех исключили. И я не могу не отреагировать на это, посему предупреждаю тебя, последний раз предупреждаю – уймись. Больше разговаривать с тобой не буду.

– А как же те, кого терроризировала эта ваша «группа учащихся» и подставляла? – Я назвал ему имена исключенных с подачи Толстого парней, а также нескольких человек, ушедших добровольно. – Вы перевираете факты, сеньор директор, покрывая преступное сообщество.

– Шимановский, я тебе уже сказал: не нравится – уматывай. Это моя школа, и я устанавливаю здесь такие порядки, какие я хочу. И не надо мне угрожать сеньорой Сервантес!

– Корона платит за нас деньги…

– Корона не платит и половины стоимости вашего реального обучения! – перебил меня он. – А сами вы – грязное отребье, и вам не место в цивилизованном обществе! Если бы не эти дурацкие законы, я бы никого из вас на пушечный выстрел не подпустил к школе! Быдло должно учиться с быдлом! Ну что, доволен? Всё услышал?

Я кивнул. Всё. Даже больше чем всё. Итак, дело не в страхе, точнее, не только в нём. Витковский – грязный мудак, презирающий тех, кто ниже его по социальной лестнице. «Быдло во власти».

– Сожалею, но не могу вышвырнуть тебя, как провокатора, – продолжил откровенничать директор. – И то только потому, что сеньор Рамос-старший не хочет огласки, не хочет привлекать к этому делу внимание. А без его согласия я не могу послать на экспертизу запись, в которой ты подстрекаешь его сына.

– Его сын первый подстрекал меня…

– Меня это не интересует, Шимановский. Ты остаёшься в этой школе, но помни: больше предупреждений не будет. Один залёт – и тогда я сам выдам тебе документы с пометкой в личном деле о нарушении устава.

– Чем выше возьмёшь, Шимановский, тем ниже падать, не забывай об этом. Всё, свободен. Марш на занятия!

– До свидания, сеньор директор. Всего хорошего, сеньор директор…

– Не паясничай. И ещё, забыл: школу должна посетить комиссия из департамента образования. Если ты хоть словом, хоть жестом, хоть ещё чем спровоцируешь кого-нибудь или выкинешь что-нибудь эдакое, берегись, Шимановский. Я сделаю так, что ты вылетишь из любой другой школы после этой.

– Да, я верю вам, сеньор директор. Вы в достаточной степени козёл, чтобы такое организовать.

– Пшёл вон, придурок! – рявкнул тот, выходя из себя.

Я вышел. В приёмной сидела секретарша, тупая смазливая блядь, которую мечтает отодрать вся школа. Но притом весьма высокомерная блядь! А дерёт её, естественно, Витковский единолично. Она зыркнула на меня с таким презрением… Кукла, чья бы корова мычала!

Когда дверь захлопнулась, она встала и вошла в кабинет. Его хозяин сидел, обхватив голову руками, и напряжённо думал. Она коснулась его плеч и начала нежно разминать их.

– Погоди, сейчас не до тебя.

– Тебе всегда не до меня. Расслабься, всё хорошо!..

– Эта малолетняя сволочь все нервы вытрепала!.. – Он грязно выругался.

Женщина начала от плеч перебираться всё дальше и дальше, к груди, призывно лаская.

– Вышвырнул бы ты его, и дело с концом. Зачем держишь?

– ДБ дважды присылал на него запросы, на личное дело. В том году и в этом, с разницей в полгода.

– И что?

– Департамент не интересуется людьми просто так. Кто его знает, для чего он им?

– Брось…

Женщина томно выгнулась, всё же развивая успех, и перекочевала начальнику на колени. Тот принялся гладить её ноги, перебираясь всё выше, с интересом изучая декольте.

– Если бы был один запрос… Но второй! Они наблюдают за ним, и если я его просто так исключу… могут возникнуть проблемы.

– Мало ли для чего департамент за кем-то наблюдает? Может быть сотня причин!

– Но он…

– За ним кто-то стоит?

– Нет.

– Тогда в чём дело? Департаменту плевать на всяких выскочек, поверь… – Она впилась ему в губы. – Возьми меня прямо сейчас…

– Наверное, ты права! – Затем резко передислоцировал её на стол и до верха поднял юбку. – Кажется, на тебе много лишней одежды…

Глава 11

СОЦИАЛЬНОЕ НЕРАВЕНСТВО

– Хуанито, дружище, разговор есть.

– Слушаю. – Я был весь во внимании.

– Мы все прекрасно знаем, что ты вчера натворил.

– Так вот, сегодня ты забираешь документы и чешешь. И больше здесь до конца жизни не появляешься. Это ультиматум, даём времени тебе до пятой пары. Если после неё ты всё ещё будешь числиться здесь, пожалеешь.

– Откуда такая тактичность? С чего бы это ты меня отпускал, вот так, не отомстив?

Его лицо исказилось в гримасе. Ему не хотелось говорить, он попытался уйти от ответа:

– Я добрый. И справедливый. И не хочу лишней крови. Ты уйдёшь, все забудут о случившемся инциденте и будут счастливы. Ты – что остался жив, мы – что не будем лицезреть здесь твой фенотип.

– Бенито, может, ты ещё и вторую щёку подставишь?

– А?

– Не похоже на тебя. Где гарантии?

– Моё слово в присутствии пацанов.

«Пацаны» кивнули, как бы подтверждая этим незыблемость слова предводителя. Мне захотелось рассмеяться, но сдержался.

– Моё слово твердо. Если ты уйдёшь отсюда с документами – ты уйдёшь отсюда. Если решишь продолжать колотить свои бессмысленные понты… ты отсюда не уйдёшь. Я ясно выражаюсь?

– И не вздумай пытаться сбежать. Я найду тебя везде, где угодно. Это будет делом принципа.

– Бенито, за убийство посадят даже тебя.

– Кто говорил об убийстве? Есть много способов отравить всю дальнейшую жизнь человека. Кстати, на камеры не надейся, они не спасут тебя. Я закопаю тебя прямо под ними. Хочешь на спор?

– Да нет, верю. – Я вспомнил последний разговор с Витковским. Нет, не помогут. – И всё же, Бенито, откуда столько благородства?

– Я пообещал одному человеку, что не трону тебя. Дам тебе шанс. Если ты им воспользуешься – живи, если нет… – Он лаконично развёл руками. – Но мне кажется, ты им не воспользуешься.

Это было утверждение. Выдав его, несвятая троица развернулась и пошла на занятия. Я долго ещё стоял, обняв горгулью рукой, и пошёл следом, лишь услышав предзвонок. Mierda, как все достало!

– Николь, иди сюда.

– Рассказывай.

– Что рассказывать?

– Об излишнем благородстве Толстого.

– Я пойду…

Я схватил её за руку, притянул к себе и поднял подбородок. Она опустила глаза, стараясь не встречаться взглядом.

– А как же всё это? Наше «сопротивление»? Наши уговоры?

– Они убьют тебя. – Она заплакала. – Я буду с ним встречаться, а ты уходи.

– Почему, Николь? – закричал я на всю оранжерею.

– Я не хочу, чтобы тебя убили. Мне пора…

– Не трогай её. Она хочет как лучше. – Мне на плечо легла рука.

– Вы тоже считаете, что мне надо валить?

– Получается, всё напрасно?

– Так будет лучше.

– Их здесь нет. Они всегда, когда устраивают пакость, на занятия не ходят, – успокоил я, но она всё равно вытянула меня в пустой коридор.

– Я понимаю, глупо спрашивать, что ты решил?

– Разумеется, глупо!

– Николь дура. Прости её.

– Мне не за что её прощать.

– Ты ей нравишься, и она решила тебя таким образом спасти.

– Я понял.

К чему этот разговор? Николь строит из себя мученицу, идущую на страдания ради дела добра? Я её об этом не просил, скорее наоборот. Это её проблемы, и только её.

Моя спутница, к сожалению, не запомнил тогда её имени, не стала развивать тему, а вытащила капсулу и развернула в планшет. Большой планшет. На нем была изображена подробная схема школы.

– Вот смотри…

– Вот это вестибюль, вот фонтан. Здесь их человек пятнадцать. Наших, в смысле обучающихся у нас, чуть больше половины, остальные, судя по роже, конкретные урки.

– Откуда ты знаешь? – удивился я.

– Была там. Только что. Дальше, смотри сюда, это минус первый этаж. Вот выход со стороны столовой. Тут припаркованы три машины, внутри сидит не меньше десятка-полутора бойцов. Тоже урки. – Она сменила лист. – Это первый этаж. Вот выходы номер три, четыре и пять. Между ними большое расстояние, но там их тьма-тьмущая, человек пятьдесят. Примерно три десятка растянуты в цепочку, вот так. Остальные вот здесь, три машины, сзади. Даже если выскользнешь отсюда, перехватят вот тут.

– Там ты тоже была?

– Да.

– А что охрана? А гвардия?

– Ничего. Их там нет. Да и что они сделают? Ну, стоит народ, пиво пьет. А что морды уркские…

– А ты откуда знаешь, уркские или не уркские? – усмехнулся я.

– Здравствуй, Хуанито! – Она картинно развела руками. – Я из Южного Боливареса!

– Вот тут ещё один выход должен быть. – Она ткнула в следующий лист. – Я проверяла, он закрыт. Но с той стороны всё равно стоит ещё машина, пять – семь человек. Плюс те, которые здесь, в резерве, от них это близко, доедут минуты за две.

– Ты и там побывала? – Я покачал головой, ошарашенный масштабами проделанной работы. – Когда ты всё успела?

– Пары прогуляла. А ещё я девочка, они на меня не обращали внимания, мне проще.

– В общем, школу охраняет более семидесяти человек. Сбежать тебе не дадут. Почти все они, кроме тех, что в холле, – не наши, дружки Кампоса с районов или сочувствующие.

– Наверное, вчера весь вечер такую блудню собирал? – предположил я.

– Ты забываешь, кто его папочка, вряд ли. Один звонок Виктора Кампоса – и такую блудню можно собрать за пять минут.

– Думаешь, без Кампоса-старшего не обошлось?

– Думаю, нет. Смотри, школьная охрана пропустила в холл посторонних – раз. Скопление нескольких десятков агрессивных молодых людей… незаконопослушной внешности рядом с одной из престижных школ, и нулевая реакция на это гвардии – два. Достаточно? Но хочу обрадовать, это хорошая новость.

– ?!

– Убивать тебя не будут. Но тут же и плохая – ты ничего потом не докажешь, все спишут на каких-нибудь левых хулиганов, которых «не найдут».

– Это точно! – Я тяжело вздохнул.

– Поэтому единственный твой шанс – это холл. Смотри, они как будто приглашают тебя туда. Вот и воспользуйся приглашением!

– Считаешь, у меня есть шансы? – Я поднял на неё вопросительный взгляд.

– Считаю, есть. – Она замялась. – Если у кого-то в этой школе есть шансы, то только у тебя. На, держи.

– Что это?

– Шокер. Смотри, не домашний, боевой. Такие носят гвардия и частная охрана. Он мощный, хотя и маленький.

– Спасибо!.. – Я озадаченно почесал макушку.

– Вот ещё. – Она протянула кастет – первое оружие любой банды из трущоб. Судя по вмятинам, побывал не в одном сражении.

– Откуда это всё? – опешил я.

– У брата позаимствовала. Это ещё не все. На.

– Ты смогла протащить в школу ЭТО?

– Она не боевая, световая. На ближней дистанции ослепляет так, что охренеешь, береги глаза.

– Угу. – Я кивнул, всё ещё не в состоянии выдать ничего членораздельного. – Это тоже у брата?

– Нет, это у своего парня попросила.

– А кто он?

– Он… Он в эскадронеnote 22 .

Всё ясно. Мне повезло, что живу в спокойном районе и далек от её мира, – это единственный вывод, который напрашивался.

– Слушай, ты извини… – Мне было очень неловко, но не спросить нельзя. – Я забыл твоё имя.

– Селеста.

– Спасибо, Селеста. Я тебя… никогда не забуду!

– Да не за что… – Она засмущалась и покраснела.

– Я сделаю тебя губернатором какой-нибудь важной провинции. У тебя сумасшедшая хватка!

– Хуанито, сейчас не время шутить.

– Да? А что тогда делать?

Я отпросился с пятой пары минут за двадцать до окончания. Учитель долго вглядывался в меня, оценивал, но кивнул. Я вышел.

Драка всё равно случится, но провести её я хотел без зрителей. План, порядок действий появился. Если сделаю без ошибок и если повезёт, то шансы выжить есть. Интересный, конечно, термин «если повезёт», но в данном случае без везения их нет вообще. И я верил в везение: в жизни случается всё – встреча с Бэль этому подтверждение. Блин, теория дона Алехандро работает!

– Привет. Мы с тобой.

Оба соратника ждали в коридоре. Возле одного из них стояла пластиковая доска, возле второго – металлическая труба.

– Туалет разорили? – усмехнулся я, кивая на инвентарь.

– С них не убудет! – ответил один.

На минус втором уже третий день ремонтировали туалет. Что-то там с воздуховодом не то, где-то что-то забилось, и рабочие не могут выяснить где. Трубы и доски всех размеров и диаметров валялись возле него грудой.

– Вы в курсе, что меня там ждут и что их много?

– Один ты не справишься.

– Ребят, вы меня извините, но вы понимаете, что шансов у нас нет? Кроме того, им нужен я один?

– Что ты предлагаешь, сидеть и дрожать? – вспыхнул один из них, который спец по виртуалу. – Хватит, насиделись!

– Да… да они убьют вас, идиоты! Или отобьют чего-нибудь. Просто за компанию. Будете потом всю жизнь локти кусать, какие дураки были.

– Да пошёл ты! – вспыхнул второй.

– Идите сюда. – Я поманил их. Присели. Коротко изложил свой план. – Только когда меня положат и обездвижат, только тогда. Иначе у нас не будет шансов вообще. Ни минутой раньше!

– А зачем вся эта свистопляска? – не понял первый.

– Когда меня скрутят, они расслабятся. А если расслабятся, вам будет проще. Ваша задача – сделать так, чтобы меня выпустили: делайте что хотите, как хотите, хоть убивайте, но шанс мне дайте. Орите, не знаю, придумайте что-нибудь.

– Затем я использую вот это. – Я показал им гранату. – Когда крикну «Ложись», сразу отворачиваетесь и зажмуриваетесь, как можно крепче.

– А потом? Для чего это всё? – кивнул второй на гранату, но имел в виду бой вообще.

– Шанс у нас есть только один – убить Толстого.

– Убить? – нарушил первый из парней, оба побледнели.

– Да. А что в этом такого?

– Ну…

– Поднимется шумиха. Такая шумиха… Вся планета забегает! Может, хоть тогда кто-то что-то сделает, начнёт наводить порядок?

– А без этого никак? – страдальчески переспросил второй.

– Если не хочешь, я тебя не держу. – Я указал на коридор за их спинами.

– Не, я понял. Но Виктор Кампос, он же будет мстить. Он найдёт тебя и убьёт, убьёт страшно!

– Ребят, меня сейчас будут делать инвалидом. Или отобьют чего-нибудь, или – ту-ту – оставят идиотом. – Я покрутил у виска ладонью. – Буду всю жизнь улыбаться. Ну, нет у меня выбора, ребят, нет! Так и так – смерть! Причём инвалидом быть – хуже смерти!

Я заберу его сына с собой. Единственное, что могу сделать. Может, хоть тогда эти сеньоры поймут, что им не всё позволено в этом мире? Что они тоже могут нести потери? А где-то в другой школе кто-нибудь посмотрит на это и тоже кого-нибудь грохнет от безысходности…

– А иначе – сдохнуть без боя, словно бык на заклании.

– Спасибо, ребят! – Я пожал им руки и с благодарностью обнял. – Я пошёл…

Проходя мимо, внимательно посмотрел на охранников. Они не могут не знать, что школа оцеплена урками, да и, по словам Селесты, кто-то пропустил часть из них внутрь. Кто, кроме них?

– У этой мрази шокер! – раздалось на весь двор.

Я вскочил и атаковал, размахивая прибором. Остальные противники очнулись, узрев внеплановую угрозу, и, не вступая в контакт, резво отпрыгнули от меня назад. Один оказался недостаточно ловок, я подался вперёд и в прыжке достал его. Пять. Но это оказалась последняя победа – во время следующей атаки шокер выбили из рук.

Блицкриг окончен. Его итоги внушали – пятеро поверженных противников, почти треть от общего числа. Но оставались ещё две трети – достаточно для одного меня. И я сделал глупость – ринулся в атаку, не имея никаких козырей.

Следующий раунд закончился достаточно быстро. Я старался, кого-то даже послал в нокдаун, всё же находился на пике формы, но против десятка человек этого недостаточно. Меня скрутили и дали под дых:

– Ах ты, падла!..

Сержант Кастилио Корвальо, дежурный диспетчер управления гвардии по двадцать третьему округу, собирался позвать напарника, чтобы выпить кофе и передохнуть.

Пока в районе тихо. С утра две кражи, опера ими уже занимаются, да разок пришлось наряд вызывать, бомжей от тепловых люков отогнать.

– Луис!

Луис, широкоплечий негр, ветеран-десантник СевероАфриканского конфликта, показался из комнаты релаксации.

– Подмени минут на десять?

Луис вздохнул и направился к пульту. Кастилио собирался уже вставать, как вдруг раздался противный высокий звук тревоги, а на карте района замерцал красный огонёк. Mierda, попил кофейку!

Пальцы сержанта забегали по виртуальным кнопкам, отслеживая и локализуя источник, классифицируя и делая ещё много привычной работы. Напарник стоял за плечом и напряжённо всматривался в карту.

– Chupa peruly, тревога один!

– Вижу. Сигнал открытый, без шифровки, – отозвался Кастилио.

– Локализовал?

– Да. Школа. – Голограмма карты приблизила район в северном конце их участка. – Имени генерала Хуареса.

– Выводи.

Верхний визор тут же выдал картинку, точнее, пять картинок. Судя по векторам направления, все они исходили из одной точки и давали круговой обзор.

– Посылаю машины.

– Погоди! – перебил его напарник, поднимая руку. – Смотри!

Судя по происходящему, съёмка осуществлялась с надетого на голову навигационного прибора, и на его носителя пытались наброситься сразу несколько человек. «Человеками» в полном смысле этого слова назвать их было сложно. Это были подростки, обычные ученики школы, одетые в принятые там дорогие костюмы. Носитель навигатора орудовал ловко и чётко, и вот уже трое из нападавших отлетели в сторону. Все это действо сопровождалось странной архаичной скрипящей музыкой на неизвестном грубом языке, которого никто из них не знал.

– Код сигнала?

– Я ж говорю, открытый! Совсем открытый, Луис, свободный доступ!

– Странно…

– Свяжись с коллегами. – Луис показал пальцем в потолок.

– Это двадцать третий участок. Тревога один. Да, открытый сигнал. Да, принимаем. Фиксируете? Сами? Точно не нужно? Да, хорошо, вас поняли. – Кастилио повернул голову. – Сказали не лезть, они уже занимаются.

– Вот и славненько! – Луис довольно потёр руки. Известно, какой же гвардеец не мечтает перекинуть свою работу на безопасность?

Меж тем на картинке стало видно, что носителя прибора скрутили. Ох уж эти дети! В восемнадцать они ещё не взрослые, что бы о себе ни думали. Глупые детишки, просто большие, Луис хорошо знал это. Но очень-очень злые детки!

– Сколько их? – спросил у Кастилио.

– Одиннадцать.

– А положил он сколько?

– Шестерых.

– Кто это, как думаешь?

– Откуда мне знать? О, смотри-смотри!

Кастилио аж приподнялся. На экране, по ориентации вид сзади и чуть сбоку, показались новые действующие лица. Ещё два паренька, оба – вооружённые безобидными с точки зрения закона, но эффективными в драке орудиями – доской и дубиной, и с криком набросились на нападавших. Картинка сбилась, началась куча-мала.

– Они что, поохренели там все?

Парни сработали как надо. Подбежали сзади тихо, когда банда Толстого уже не ждала нападения, громко заорали и принялись остервенело дубасить всех подряд, кого достанут. Дрались парни неумело, но компенсировали неумелость безудержной яростью. В их глазах искрилось безумие, они сжигали в нём самих себя. Упоение, эйфория, кайф – у ребят впервые в жизни появилась возможность поквитаться с обидчиками, и они, как и я, были готовы идти ради этого до конца.

Я не стал терять время и вырвался, пользуясь общим замешательством. Дальше что-то происходило, кто-то кого-то бил, кто-то кому-то лез под ноги, мешал, раздавал и получал удары. Сколько по времени это заняло – не скажу, но недолго – в драке всегда всё недолго. Наконец устаканилось.

Итог не впечатлял. Ребят теснили – сказалось численное преимущество. Их было пятеро против двоих, но ребята были вооружены и прикрывали друг друга. Положение тяжёлое, но стабильное. Ещё один из наших обидчиков валялся с окровавленной головой – это его трубой, стопроцентно. Ещё пятеро, включая Толстого, оказались напротив меня.

Противники выглядели помято, в глазах у них больше не светилось выражение слащавого превосходства. Они не были уверены в победе, как раньше, хотя осознавали, что их намного больше. Теперь они готовились к битве – не прогулочной драке, на которую рассчитывали изначально, а к серьёзному бою на выживание. Такой расклад мне нравился. Теперь бы не допустить ошибки…

Я не стал ни на кого бросаться, наоборот, развернулся и побежал назад, к фонтану. Против пятерых на ровном месте шансов нет, будь я хоть трижды супермен, а вот задумка с фонтаном шансы давала.

Взлетел на парапет. Бегущий следом противник остановился и отскочил – я выше его. Следующий попытался атаковать, но удар моей туфли в челюсть переубедил его действовать неосмотрительно. Следующим бежал Толстый. Притормозил, затем попытался атаковать вместе с первыми двоими, один из них запрыгнул на парапет сбоку.

Но соль в том, что парапет был обставлен горгульями, изо рта которых к центру била струя воды. Их было восемь штук, две из них защищали меня справа и слева, оставляя для атаки либо пространство спереди, где у меня было преимущество высоты, либо сзади, со стороны бассейна. Туда-то и устремился первый из преследователей.

Я рванул ему навстречу, спрыгнув в воду. Воды было по колено, даже чуть больше, она стесняла движения, но, с другой стороны, противники также теряли преимущество мобильности.

Я атаковал его. Оказавшись в воде, в непривычной ему среде, противник растерялся, и я засадил ему хороший прямой в челюсть, на несколько секунд выведя из строя. Тут же развернулся и встретил второго, уже спрыгивающего в воду сзади меня.

Удары снизу – штука коварная. А если вместе с ударом перекинуть противника через себя да швырнуть в воду, то и вообще ошеломляющая. Второму совсем не повезло – падая, неудачно приводнился, ударившись виском о каменное колено горгульи. Бассейн начал окрашиваться красными разводами крови. Убил? Даже если так – мне его не жалко.

Тут вновь пришлось отступать, дальше от барьера. Подоспели Толстый и ещё двое, двигались ко мне с двух сторон. Я напал на Толстого, обменявшись парой ударов, толкнул его, тот упал. Mierda, дно скользкое, поросло какой-то склизкой зелёной гадостью! Как бы самому не навернуться!

На меня наседало ещё двое. Вроде как очухался первый, их стало трое. А сзади поднявшийся Толстый вытаскивал на бортик окровавленного второго, но скоро он присоединится к остальным.

Я лавировал по бассейну, мокрый, по колено в воде: рубашка и штаны намертво прилипли к телу, сковывали движения, но мои противники чувствовали себя не лучше, потому наседали не очень активно. Шла эдакая позиционная борьба за места, с которых меня можно окружить. Но бассейн хозяева школы построили большой, развернуться есть где, со скульптурной композицией и чашей в центре, с восемью массивными расправившими крылья горгульями, льющими воду в чашу изо рта.

Бой шёл с переменным успехом. Мешало всё: вода, скользкое дно, выступающие части фигур, струи воды в лицо – потому моих скромных контратак было достаточно, чтобы сдерживать троих противников. Но тут к ним присоединился Толстый, что-то крича сквозь журчание воды. Я не расслышал, да и что хорошего он может крикнуть? С четырьмя стало сложнее – они отвоевывали сантиметр за сантиметром, загоняя меня в ловушку, и я почувствовал, что настал момент для последнего козыря. Если не сейчас – то никогда.

Достав из кармана гранату, сдернул с неё предохранитель и подкинул вверх:

– Ложись!

Услышали меня пацаны, не услышали – не знаю, я находился слишком далеко. Да и поможет ли она им? У них иная позиция, возможно, полыхнёт как раз им в лицо. Но судьба поединка решалась не там, значит, роли это не сыграет.

Я упал на колени, окунувшись по плечи в воду и подняв тучу брызг. Полыхнуло. Венерианские светошумовые гранаты не такие, как на Земле. Здесь везде замкнутое пространство, ударная звуковая волна может натворить слишком много бед, потому акцент делается на вспышке, а не на звуке. Звук тоже мощный, меня оглушил, но всё же не настолько, как если бы я взорвал русскую или имперскую гранату.

Они не успели отвернуться или зажмуриться. Толстый вроде как успел что-то сделать, и ещё один, но и они оказались небоеспособными. Двое других вообще стояли в прострации. Стояли и орали, схватившись за глаза.

Я начал с них. Бил без жалости, чтобы наверняка вывести из строя – только удара в спину мне не хватало. Одного успокоил кулаком в кадык, второго – под дых, затем не по-джентльменски двинул его по почкам – этот точно больше не соперник. Третий пытался оказать сопротивление, но поскользнулся и упал. Также недостойным истинного кабальеро ударом я отправил его отдыхать, превратив коленом лицо в кашу. Он упал лицом вниз и не двигался, вокруг также расплывались кровавые лужи. Захлебнётся? Туда и дорога!

Толстый тоже пытался оказать сопротивление, и я был рад, что эта скотина что-то соображает. Убивать бесчувственного человека? Не то что подло, мне плевать на моральный аспект, а… не тот кайф, что ли.

Несколько коротких атак, и Кампос завалился на спину, подняв тучу брызг. Я медленно надвигался, переставляя ноги в воде. Он попытался отплыть или отползти, но упёрся затылком в бортик. Я добрёл до него и двинул кулаком в корпус. Затем схватил за грудки, приподнял и отвесил с размаху в челюсть. Кулак взорвался от боли, что-то я не рассчитал, но и на рожу Толстого было страшно смотреть: губа разбита, из носа кровь, сам деморализован и лепечет что-то невразумительное.

– Дурак ты, Бенито! – Я снова заехал под дых. – Не трогал бы ты меня, и было б всё замечательно!

Он что-то крикнул в ответ, но я перевернул его и с силой опустил головой в воду. Толстый сопротивлялся, барахтался, пытался меня достать, но бульбы вокруг его головы говорили, что процесс пошёл. Как-то изловчившись, он умудрился вырваться и вынырнуть, закашлялся, но я вновь врезал ему со всей силы и вновь опустил под воду.

* * *

Сержант Корвальо смотрел во все глаза и не мог им поверить. Владелец навигатора сделал красивый финт и перенёс арену действия не куда-нибудь, а в работающий фонтан. То, что у них фонтан в школе, дополнительно добавило ему неприязни к этому учебному заведению – он ненавидел богатых, а там учились самые что ни на есть буржуи.

– Во даёт, а?

Но Луис взирал на происходящее молча. Лишь когда один из ребят ударился головой и бесчувственно осел в воду, не выдержал:

– Охрану школы, быстро!

Корвальо набрал что-то на пульте, и через три секунды индикатор соединения на карте загорелся зелёным.

– Вы что, поохреневали там все?! – заорал Луис в резервный ручной микрофон. – У вас что творится? Что за побоище? Щас вас всех посадим, на хрен!

На том конце что-то пытались протестовать, но чернокожему гвардейцу было наплевать.

– Это гвардия, двадцать третий участок! Бегом разобрались, мать вашу! Щас спецназ высылать будем, если не растащите своих орлов!

– Бегом! – добавил Луис и отключил связь. – Пооборзели, уроды!

Бой тем временем подходил к концу. Защищающийся (Кастилио всё бы отдал, чтобы увидеть его лицо) отбивался умело, но перед ним оказалось сразу четверо, и бассейн фонтана больше не мог помочь ему. Затем он что-то крикнул, и произошло…

Что произошло, два гвардейца поняли, лишь когда фильтры голографического изображения взвыли и выдали сигнал о реальной мощности светового потока. Кастилио и Луис ошарашенно переглянулись.

– GRF-116, – вымолвил Кастилио.

– В средней школе! – убито добавил Луис.

Несмотря на то что дело официально взял в разработку департамент, они почувствовали, что скоро на их участке начнутся очень-очень большие разборки. Достанется всем, и гвардии в том числе.

Тем временем на визоре защищающийся, нанеся несколько болевых приемов, добил оставшихся противников, а затем принялся топить последнего, самого здорового и толстого из них.

– Что он делает? – Луис вновь выругался. – Он же его убьёт!

– Мне кажется, именно этого он и хочет, – усмехнулся Кастилио. И ощущение, что скоро наступит чёрная полоса в работе, сильно окрепло.

Ситуацию спасли охранники, только в этот момент выбежавшие из школы, с дубинами-шокерами наперевес. Гвардейцы видели их смутно, навигатор был мокрый, находился в неудобном положении, наклонённом, обзору мешали водяные струи, которые были там повсюду, но силуэт охранника, опускающего шокер в воду, рассмотреть успели. После этого картинка схлопнулась и наступила тишина.

– Как думаешь, он успел его прикончить? – обернулся Корвальо к напарнику.

– Кто это вообще такой? Один положил около десятка!..

– Кастилио, ты говорил, у тебя среди журналистов есть знакомые?

– Ну, есть немножко… – Корвальо не понял, к чему клонит напарник.

– Звони.

– Зачем? Это оперативная информация, дело взял под контроль департа…

– Кастилио, ты дурак! – рявкнул Луис. – Это какой канал? Открытый! А открытый – что значит? Общедоступный!

– Но утечка…

– Пусть об этом думает начальство того парня, что послал сигнал!

– Как думаешь, сколько они за это заплатят? – Луис кивнул на потухшую голограмму.

– За такой материал?.. Душу продадут!

Пальцы сержанта Корвальо уже завершали нужные манипуляции. Откинувшись в кресле, он величественно произнёс:

– «Свободная Венера»? У меня есть сенсационный материал. Да, просто сенсация! И вы ещё успеете к шестичасовым новостям…

Если кто-то думает, что отходить от шокера приятно, – сильно ошибается. Прошло часа три, а я всё ещё чувствовал себя выжатым лимоном. Выжатым, скомканным и порванным в клочья. Одежда высыхать не торопилась, благо стена возле приёмной, о которую я облокотился, была теплой, даже горячей, не заболею.

По порядку. Как донесло «радио» в лице Селесты и Хуана Карлоса, браслет с меня не снимали, и я висел в сети, пусть и школьной, – охране действительно приказали не вмешиваться. И они бы не вмешались, но им позвонили из управления гвардии, они вынуждены были это сделать. К сожалению. Также, к сожалению, Толстый остался жив. Ему досталось хорошо. Всех их, находившихся в финальный момент в бассейне, как и меня, шандарахнуло током плюс к имевшимся повреждениям, «скорые» мотались одна за одной, но всех выходили. Даже того типа, что ударился виском. Итого: семь человек госпитализировано с различными степенями тяжести, трое – в бессознательном тяжёлом состоянии, но «холодных» нет. Меня этот факт огорчил.

Департамент, тот самый, на который я возлагал большие надежды, оказался заодно с Виктором Кампосом. Продажные шкуры! Приехавшие детективы отобрали у меня навигатор Бэль и завели уголовное дело об использовании электронных военных систем не по назначению, как-то так, чёткую формулировку не запомнил. Вдобавок к делу о хулиганстве, которое завели сразу.

Навигатор… Это вообще оказался не навигатор, а система координации боя, прибор, используемый спецподразделениями. Модель его оказалась старой, не подпадающей под гриф «запрещено к распространению», но распространялись они только в специализированной среде и под жёстким контролем. То есть Бэль и её охрана могли, как юридическое лицо, охранное агентство, получив кучу разрешений, использовать такой, а я не мог.

Комиссар беседовал со мной полчаса, но я ничего ему не сказал. Что сказать, что мне дала его девочка-аристократка, которую я случайно встретил в парке? Бред! Аристократки не ходят по паркам для плебеев. А если ходят – их не могут встретить простые парни, вроде меня. Таких, как я, к таким, как они, никогда не подпустят.

Комиссара очень интересовал и другой вопрос: как мне удалось перестроить прибор, стерев хорошо защищённый идентификационный номер? Я так понял, это очень сложная процедура, в кустарных условиях её не сделаешь, а без номера определить настоящего владельца они не могут. Стирание номера – это не ношение, это уже преступление, и комиссар горел желанием выслужиться, а потому прессовал меня по-чёрному.

Я говорил, что нашёл его в переходе метрополитена, ничего не знаю, крутил это по кругу, как диск, и, повоевав со мной полчаса, дэбэшник сдался. Уж больно потрепанный и пофигистский вид у меня. Понял, что большего сейчас не добьётся. Но проблема не решена, в будущем меня ждут серьёзные испытания.

К слову о навигаторе – это он поднял весь сыр-бор. Мой бой фиксировали все службы города, та красная кнопка оказалась активатором сигнала тревоги, да такого, на который обязана реагировать вся планета. Но, даже несмотря на такую огласку, с мёртвой точки в плане коррупции ничего не сдвинулось.

Кроме спецслужб, мой сигнал схватили более четырёхсот человек, учащихся и работников школы, – те самые устройства, которые я активировал перед выходом в вестибюль. Там были не только динамики – абсолютно все приборы связи в радиусе сотни метров. Я принудительно отправил сигнал на них, на все окружающие браслеты, не только музыку – всё. Так что я стал героем, школа говорит только обо мне, но от этого на душе не легче.

– Да, сеньор комиссар… Конечно, сеньор комиссар… – расшаркивался Витковский перед офицером-безопасни-ком. Не тем, что допрашивал меня, а другим – более важным. – Это дети, всего лишь дети, сеньор комиссар! Конечно справимся! Ситуация полностью под контролем!.. Нет, родители не будут заявлять… Ну, не поделили дети чего-то, конечно, разберёмся… Нет, не стоит акцентировать на этом внимание… Конечно, школа договорится с родителями, можете положиться в этом на меня… Да, как обычно…

Я видел, как в карман офицера из рук директора перекочевала золотая пластинка, они не стеснялись делать это почти в моём присутствии. Пластинка не такая, что валяется у меня в кармане, которую я забыл отдать Бэль в субботу, а более массивная, империалов на тысячу. Словом, и здесь глухо, как в воздуховодной шахте.

Итог: я (пусть не сам, с помощью прибора, полученного случайно от другого человека) устроил дебош. Знатный, мощный, агрессивный, какой и планировал, с тяжёлыми последствиями. При этом подал в город сигнал, круче которого быть не может, параллельно скинув информацию четырём сотням человек. И всё равно с мёртвой точки ничего не сдвинулось. Кампоса и дружков увезли в больницу, кто более-менее ходячий – отпустили по домам, не предъявив никаких обвинений, а против меня завели сразу два дела – хулиганство и электронный терроризм. Даже камеры, камеры системы охраны школы, были всем до фонаря. Золотая пластинка в карман дэбэшника – и проблемы решены.

Расшаркавшись с комиссаром, директор подошёл ко мне и, кивнув «Пошли», вошёл в приёмную:

– Сиди здесь.

– Заходи!

Я поднялся и вошёл, развалившись в кресле перед его столом. Он сел, уставился на меня. Помолчали.

– Шимановский, я тебя предупреждал? – начал он старую песню.

– Я предупреждал тебя, никаких фокусов! И что в итоге?

– В итоге на меня напали, и я был вынужден защищаться.

– Да? – Он сделал очень удивлённое лицо. – А у меня другие сведения! Ты с двумя подельниками подло напал на сокурсников, избил их, да так, что трое находятся в больнице в тяжёлом состоянии!

Я безразлично пожал плечами. Что-то сдерживало его, какая-то боязнь – видно, не был уверен в дэбэшной крыше. Потому сидел и разговаривал со мной, вместо того чтобы молча дать пинка под зад. Накручивал себя, решался.

– То, что вы нарушили закон, я молчу – пусть разбираются гвардия и суд, у меня нет полномочий лезть в их дела. Но то, что это произошло в моей школе, на подотчётной мне территории… – Он назидательно покачал головой. – Здесь я имею власть и все полномочия. Ты отчислен!

– Вы не можете отчислить меня без решения дисциплинарной комиссии, – решил всё же пободаться я. Да, это бесполезно, но апатия ещё не полностью овладела мной.

– Могу, почему нет? – удивился он.

– Потому что у вас нет доказательств. Я же могу предоставить массу свидетельств обратного. Того, что сам являлся объектом агрессии, на меня напали.

– Разве? – Он картинно развёл руками. – Ты, наверное, имеешь в виду съёмку, которая велась с твоего… с той штуковины, что была у тебя на голове?

– А согласно уставу, данные с посторонних источников не могут являться основанием для исключения. Кроме проверенных специальными службами, подлинность которых установлена экспертами. А теперь подумай, Шимановский, ДБ станет ввязываться в вопрос твоего исключения? Оно им надо?

– Гвардия…

– Гвардия это дело не ведет. – Витковский ехидно оскалился. – Ну, кому и что ты доказал? Слушать старших надо, Шимановский, а не выпендриваться! А теперь смотри.

Он развернул на боковой стене панель визора, во всю стену, и, что-то понажимав, вывел туда данные камер внутреннего слежения. Их было шесть штук, с разных ракурсов.

– Смотри-смотри!

Я смотрел во все глаза. Наблюдать за картиной боя со стороны, видя все допущенные ошибки… Здорово! Бой, оказывается, длился недолго, хотя казалось, шёл целую вечность.

– Ай-ай-ай, какой агрессивный мальчик! А говоришь, жертва нападения! – В этот момент я добивал предпоследнего противника и брался за Толстого. – Опять же откуда у тебя граната – пусть разбирается безопасность, но пронос её на территорию… А также шокер и кастет… Ты сам прекрасно понимаешь, Шимановский!

Я понимал. Это вещдоки, которые безопасники также изъяли и увезли. Но их-то в случае чего они предоставят как миленькие!

– А теперь последний штрих.

На экране все шесть каналов свернулись в дорожки, директор поднял их выше и выделил рамкой.

– Единственным основанием доказательства твоей правоты является эта съёмка, так? На неё ты рассчитывал, выходя в вестибюль? И тогда, в столовой, и когда бил сеньора Рубини?.. Эх, юноша, юноша, как можно быть таким наивным!

– Все, Шимановский, свободен. Завтра зайдёшь за документами.

– Но… – Я привстал, пытаясь протестовать, но он со всей силы рявкнул:

– Я сказал, завтра заберёшь документы! Сегодня рабочий день закончен! Пшёл вон!

Глава 12

ВОПРОС НАЦИОНАЛЬНОЙ БЕЗОПАСНОСТИ

* * *

Войцех вздохнул и допил холодный кофе. Он и не заметил, как за чтением прошёл целый час, настолько его увлекло. Что ж, это была только вводная статья, дальше шли подробности по конкретным людям. Он вызвал официанта, заказал чего-нибудь поесть, понимая, что застрял тут надолго, и открыл первое досье.

Аделия Сервантес, Бестия. Происхождение неизвестно. Рассекречена в 2425 году, после коронации. Около года занималась своими делами, затем в конце 2426 года была призвана на службу инспектором по особым поручениям с самыми широкими – читай неограниченными – полномочиями. Осуществляла проверки во многих ведомствах, силовых структурах, армии. Про генералов Войцех уже прочёл, тогда разразился скандал, на который её величество не обратила никакого внимания. Скандал постепенно стих, но планета вдруг поняла, что королева Сказочница – совсем не та, кем её считали до этого.

С подачи или при содействии Бестии было казнено более тридцати человек, более сотни получили сроки, количество административных санкций исчисляется тысячами. За шесть лет она выявила нарушения и хищения на сумму в десятки миллиардов империалов, превратилась в грозу коррупции силовых ведомств. На неё пытались покушаться восемь раз, из них три более-менее удачно – сеньора Сервантес была ранена, – но ни разу успешно. В 2432 году она создала особую инспекционную службу при ИГ, существующую поныне, в которую по традиции набирают закончивших свой контракт «ангелов», после чего надолго исчезает.

Вновь появляется на горизонте лишь год назад в качестве инспектора по делам образования. С тех пор громких скандалов вокруг её персоны не было, но Войцех уверен, что при такой биографии – будут.

Он принялся всматриваться в её черты. Маленькая, склонная к полноте девушка с суровыми глазами. Пухленькая, по-другому не скажешь! Где её атлетические черты, где доказательства «ангельской» подготовки?

Вот она старше, а вот и современные снимки. Всё такая же круглая, невысокий рост… В жизни не подумаешь, кто она на самом деле!

Но это именно та женщина, о которой написано, досье Мексиканца он доверял.

Когда я пришёл, мать уже вся извелась. Увидев, запричитала, начала что-то высказывать. Грязный, всё ещё мокрый, побитый, на несколько часов позже. Что бы вы подумали на её месте?

Спустя полчаса на кухне, переодевшись и помывшись, я уплетал за обе щеки ужин, рассказывая свои приключения. Мать лишь вздыхала и качала головой. По лицу видно, хотела расплакаться, как это бывает у женщин, от избытка чувств, но держалась.

– Твою школу по всем каналам показали, – наконец выдавила она. – Массовая драка, десятки людей пострадали. Директор ваш выступал, сказал, виновные выявлены и будут наказаны. А потом ты не отвечал. Я сразу подумала, что ты где-то там, в центре событий!

– Мам, всё нормально! Ничего бы со мной не случилось! Веришь мне?

– Мам, я не мог иначе. Прости…

– Мам, теперь дело. Не обижайся, оно очень важно, только поэтому прошу. Попробуй связаться с моими родственниками. Может быть, они могут помочь?

– Какими родственниками?

– Мам, мы взрослые люди, давай не будем. Тем родственникам, которые финансируют нас уже много лет и благодаря которым я учусь… учился в хорошей школе. Если не хочешь – не говори про них ничего, просто свяжись. Они должны помочь – помогали же всё это время? – Затем, вздохнув, добавил: – Кроме них, у меня больше никого не осталось, никаких надежд. Остаётся только забрать документы с волчьим билетом и идти в старую школу на районе.

– Пожалуйста, мам. Если надо, я пойду погуляю, мне не сложно. И не буду подсматривать, кто они.

– Да, иди-иди… – Мать в прострации отвернулась. – Хорошо, я попробую.

Темнело. Я гулял уже третий час, но домой не торопился. Если бы мама не договорилась или, наоборот, договорилась, она бы дала знать. Значит, всё в процессе. В конце концов, это богатые люди, а значит, занятые, у них может не быть времени вот так сразу взять и приехать или хотя бы выслушать. Скорее последнее, кто приедет на ночь глядя?

Я в любом случае не в обиде, лишь бы выслушали, хоть через десять часов. Вопрос в том, хватит ли у них влияния, чтобы помочь? Кто они вообще такие?

Но спрашивать об этом не буду. Раз мать скрывает… Это её право, в конце концов. Она – мать.

А если они аристократы? Настоящие, из «золотой сотни»? Было бы здорово, эти бы решили проблемы в два счёта. Ну, встретил же я Бэль, почему и тут не может подфартить? Правда, на мои отношения с девушкой это не повлияет или даже повлияет в худшую сторону – я ведь не знаю, из какого они клана, может, с отцом Бэль в контрах, – но всё равно было бы здорово.

– Да?

– Сынок, он точно удалил все файлы?

– Да. В моём присутствии.

– Он мог блефовать?

– Не думаю. Кто я такой для него? Да и не нужны ему лишние проблемы.

– Хорошо.

– Да?

– Можешь идти домой.

– Что они сказали?

– Придёшь – потом.

– Завтра пойдёшь и напишешь заявление, чтобы забрать документы, – с ходу огорошила мать. – Будешь учиться в другой школе.

– Но они и так мне их отдадут… – не понял я.

– Ты неправильно понял, не они отдадут, а ты! Заберёшь!

– То есть меня не могут отчислить.

– Да. Данных с камер нет, следовательно, нет никаких доказательств, что ты виновен.

– У них останется открытое дело. Даже два. Ещё запись с навигатора и вещдоки…

– Сын, – серьёзно посмотрела мать, – где вещдоки?

– В департаменте, – и зачем-то уточнил: – Безопасности.

– А запись с экспертной оценкой кто может выдать? Что ты сказал по этому поводу?

– Департамент…

– Они что… могут надавить на департамент?

– Ну, зачем сразу «давить»… – усмехнулась она. И я понял, что всё гораздо круче, чем я думал. – Приказать!

– У них своя волосатая рука в департаменте, у твоих родственников – своя… – Она усмехнулась от слова «родственники». – Вопрос лишь в том, чья рука чьей может приказывать.

Вот это я идиот! У меня под носом всё это время находилось решение проблемы, а я бегал, суетился, придумывал какие-то схемы. Было достаточно лишь подставить самого себя и подключить их, и проблема была бы решена! Точно, идиот.

И тут же я одёрнул сам себя – всё правильно я делал. Если они за столько лет не соизволили со мной связаться, значит, у них были на то причины. Например, нежелание меня видеть и слышать. Неспроста же мама ничего не говорит про них? Так что всё правильно, помогли – и ладно, рассчитывать на них в будущем не стоит.

– Спасибо, мама!

– А теперь марш в постель, тебе завтра рано вставать.

– Зачем? Я там всё равно больше не учусь. Высплюсь…

– Раньше встанешь – раньше отстреляешься! – отрезала она. – Если Витковский не захочет идти на контакт, с ним будут разговаривать юристы. Так что иди… не прямо к открытию, но пораньше, к десяти.

– Хорошо, мам. Спасибо!

– Мужик, ты крут! – заорал он. – Ты видел это?

– Что? – не понял я.

– Как это – что? Сюда зайди!

– Посмотри, потом обсудим.

– Понял? – радостно орал Хуан Карлос. – Ваша революция свершилась! Сработало, ты победил!

Но я и так это уже понял. Витковский труп, даже если завтра молча, не споря, вернёт документы.

В довершение Хуан Карлос кинул мне другую ссылку, музыкальную. Одна из популярных радиостанций столичного региона, текущий хит-парад. И гордая третья строчка с надписью: «Linkin Park».

– Вот закончатся испытания, и нас всех выпустят.

– Да не выпустят они! – яростно шептал он. – Это утечка, понимаешь? Слишком много людей знает, что и как мы тут делали! Не знаю, для чего ей это, но в оборонную концепцию этот эксперимент не входит! Мы – угроза!

– Сиди здесь! Никуда не выходи!

Он затолкнул девушку под стол и двинулся к четвёртому блоку. Ему нужно оружие, хоть какое-нибудь!

В правдивости своих предчувствий убедился почти сразу, первый труп встретился через два поворота. Паренёк-лаборант из группы «B». Они вместе пили пиво и болели «за наших» на чемпионате мира два месяца назад, просмотр которого не могли запретить даже под страхом апокалипсиса. Покойся с миром!

Следующий лежал через десять метров. Он был ещё жив, истекал кровью, но его рот лишь беззвучно открывался, не в силах ничего выдавить. Войцех лишь крепче стиснул трубу, выточенную недавно здесь же, в бункере, специально для сегодняшнего события.

Ему помогла внезапность. Они рыскали по помещениям, добивая уцелевших, ведя охоту и не ожидая сопротивления – какое может быть сопротивление, когда в твоей руке игломёт? И когда та, первая девчонка вынырнула из-за угла, удивиться его резкому появлению просто не успела.

– Привет.

– Я вышла тебя искать… – жалобно пролепетала та и зарыдала.

– Бросай оружие, – спокойно произнесла сеньора. Она стояла, опустив руки, оружия в них не было. Но сеньора повелевала, и он чувствовал, что имеет на то осно вания.

– Щас прям!

– Тогда умрешь быстро, – продолжала соблазнять она.

– Зацепило, – безразличным голосом произнесла чёрная и приблизилась к нему. – А ты смелый. Мы уважаем смелых.

– Девчонку.

Ангелы отпустили Анхелику, та по инерции брякнулась на пол и заревела. Чёрная вытащила сзади из-за пояса пистолет и, не целясь, даже не поворачивая головы, выстрелила ей в голову. Из груди Войцеха вырвался крик.

– Ты сильный и смелый, – вновь произнесла чёрная. – Живи. Вы все заминировали? – Это уже не ему. Ей что-то ответили. – У тебя не много времени, герой. Проведи его с пользой!

Она усмехнулась и направилась к двери, не делая попыток добить его, проверить, обыскать или отобрать возможное оружие. Самоуверенная, сучка! Остальные молча последовали за ней.

– Анхелика! – Он подполз к возлюбленной, но надежды не было – её убили из огнестрела, верхняя половина черепа представляла собой отвратительную кашу. – Я доберусь до тебя! Доберусь, слышишь?

* * *

Странности я начал замечать ещё за квартал от школы. Оживлённая обычно улица была перекрыта жёлто-серым, цвета хаки, военным броневиком. Возле него стояли двое гвардейцев в штурмовых доспехах с деструкторами в руках и опущенными забралами. Серьёзные ребята, с такими не поспоришь!

Вокруг самой школы царило оживление, но какое-то непонятное. Суета? Какая-то тихая суета, не маетная. Подойдя ещё ближе, я понял причину – школа оцеплена.

Вокруг входа, от стены к стене, растянулась цепочка вооружённых до зубов бойцов. Здоровенные лбы, кто в штурмовых, кто в лёгких доспехах, как на подбор, идеально чёрных – я таких раньше не видел. Вооружены солидно – игломёты и деструкторы различной мощности, огнестрельные штурмовые винтовки. Кто это? Какой-то спецназ? Боятся, что сегодня снова будет дебош? Не, ребят, хватит! Хорошего понемногу! Комиссия из ДО? Возможно, после вчерашних новостей я бы этому не удивился. Но у ДО нет своих бойцов, тем более в идеально-чёрной форме.

ДБ? Её высочество заглотила наживку и лично решила почтить нас своим присутствием? Более вероятно. Но нестыковка – бойцы ДБ носят чёрно-синюю форму с опознавательным знаком – тем самым орлом на щите. Эти же ребята не носили ничего, даже погон – голые латы.

Весь в прострации, я подошёл к цепочке охранников. Перед ними стояла небольшая толпа – журналисты и зеваки – человек пятьдесят, но меньше чем на пять метров никто не приближался, обсуждая происходящее издалека. Я не стал спрашивать, что случилось, – узнаю внутри. Если бы лицензию отобрали или отменили занятия – Хуан Карлос бы сообщил, значит, занятия идут, и меня должны пропустить.

Напрасно я так думал. Дюжий охранник толкнул меня в плечо, отбрасывая назад, толкнул ощутимо, но благодаря гидравлике этого даже не почувствовал.

– Куда?

– В школу.

– Нельзя. – Бесцветный-бесцветный голос.

– Почему?

Он не ответил. Такое ощущение, что я комар, досадная помеха, а кто в своём уме станет объяснять что-либо комару?

– Мне нужно забрать документы. Меня ждут. Школа ведь работает?

– Работает. – Охранник согласился, но на его дальнейших действиях это никак не отразилось. Видать, совсем проблемы с причинно-следственной связью!

– Я там учусь! – борзел я – теперь решил пробиться из принципа. – Если школа не закрыта, работает, почему я не могу туда пройти?

В голове бойца зашевелились извилины. Это выразилось в мучительной гримасе на лице.

– Стой здесь, – бросил он и начал делать пассажи, что-то набирая в невидимом мне виртуале.

Через минуту к нам подошла женщина, увидев которую я почувствовал, что челюсть отвисла. Высокая, стройная, атлетически сложённая, по виду я бы дал ей не больше тридцати, хотя лицо выдавало, что это сильно заниженная цифра. Смуглая, чистокровная латинос, с длинными угольными волосами и большими выразительными глазами. Одета в лёгкий бронированный доспех белого цвета с погонами полковника, но не простой, резной, с различными металлическими завитушками и прибамбасинками. Красивый доспех! С его грудной пластины на меня смотрел выгравированный кондор, раскинувший крылья и поднимающийся к солнцу. Герб Веласкесов. Правящей династии.

– Ты что-то хотел? – обратилась она ко мне.

– Я-а-а-а…. А-а-а-а… Э-э-э-э…

Я стоял с раскрытым ртом, не в силах ничего произнести. Мой мозг отказывался воспринимать такую информацию. Да, я знаю, шумиха вышла знатная, но не до такой же степени!

– Ты здесь учишься? – Видя, что я в ауте, сеньора полковник взяла инициативу в свои руки. Я кивнул. – Удостоверение?

Молча протянул ей карточку с чипом учащегося. За час её не должны были отключить, даже отчисление – это бюрократия, а бюрократия быстро не делается.

Вставив карточку в свой прибор, она задумалась, кивнула мне и посторонилась:

– Проходи.

Я сделал несколько неуверенных шагов и обернулся, не зная, что делать. Теперь проход внутрь не казался мне хорошей идеей.

– Она там, – кивнула сеньора на школу.

– Иди, не бойся, она не кусается! – раздался смешок сзади.

Я обернулся. Сеньора королевская телохранительница стояла и довольно улыбалась.

«Допрыгался, Шимановский! Иди-иди, не оглядывайся! Теперь поворачивать поздно, эти ребята тебя неправильно поймут, а с ними не стоит шутить.

Сейчас ты спокойно войдёшь внутрь, друг мой, сядешь где-нибудь в уголке и будешь сидеть тихо, как мышка, – авось пронесёт. А когда всё закончится и её величество уедет, выберешься и пойдёшь решать свои проблемы. По факту того, что останется от школы, конечно же».

С такими оптимистичными мыслями я вошёл в арку и прошёл в вестибюль. Здесь уже всё убрали, кровь с пола отмыли, фонтан работал в обычном режиме. Возле него шаталось ещё трое бойцов в чёрном – только теперь я вспомнил, что это официальный цвет дворцовой стражи. Раньше я дворцовую стражу не видел, откуда было сообразить! Это у них издревле повелось: «ангелы» – в белом, мужчины – в чёрном. По контрасту типа.

Эти трое отреагировали на меня вяло, лишь вытянув шеи в моём направлении. Когда я прошёл мимо, вновь вернулись к прерванному ничегонеделанию.

Куда теперь? В коридорах пусто, ни души. Учащиеся на занятиях, остальных разогнали. Даже привычной охраны на посту и той нет.

Отсидеться я решил в третьей оранжерее, там комфортно, уютно и хорошо пахнет. И она далеко – в самом конце дальнего коридора, – её величество, буде, решит побродить здесь, может туда не дойти.

Сказано – сделано. Я шёл по коридорам, осторожно поворачивая за каждый угол, силясь понять, где она, чтобы невзначай не нарваться. Спросить не у кого, по-прежнему не видно ни души. Единственные, кто встретился, – «ангелы». Совсем юные, почти девочки, лет восемнадцати максимум. Это в лучшем случае. Сильно лучшем!

Вооружённые до зубов шмакодявки проводили меня заинтересованными взглядами, причём заинтересованность это была совсем не профессиональной. Я зарделся, как пацан, – такой человеческой реакции от каменных супервоинов, коими они слыли, не ожидал.

Спрашивать у них ничего не стал – боязно. Про королевских телохранителей ходят жуткие легенды, одна другой кровавее, не дай бог нарвусь! И что чокнутые они, и что зомбированные, и что могут ни с того ни с сего пальнуть в живот на поражение и смотреть, как мучаешься. Типа юмор такой. В общем, болтают всякое, проверять желания не было, хотя смотрели они весьма многозначительно. Единственное, что отметил, – доспехи облегали девчоночьи фигуры очень эротично, совершенно их не портили.

А вот и оранжерея. Я облегчённо выдохнул, залез на парапет фонтана (привычка) и пожалел, что здесь нет горгулий, на которые можно облокотиться. Открыл меню своего навигатора, того, старого, которым неделю назад несказанно гордился, лишь теперь понимая его убогость. Выбрал закладку «Книги» и подзакладку «Новенькое». Давненько я не просматривал новинки, всё некогда было, а их скопилось уже на несколько страниц. Нашёл подходящее случаю – фантастика, космическая опера. Цикл знакомый, и автора вроде раньше читал. Фантастика сейчас самое то, лучшее средство, чтобы уйти от реальности.

Недавно я узнал, что первые космические оперы появились ещё четыреста лет назад, в эпоху Золотого века. Яркий пример – «Звёздные войны», самый старый из существующих циклов. Может, неудачный пример, пишут там все кому не лень о чём не лень, без чёткой направленности и последовательности, но, раз уж с подачи королевы Катарины его так разрекламировали, будем утверждать, что это единый цикл. Так вот, его придумали четыреста лет назад, во второй половине двадцатого века. Первые произведения существенно отличались от современных сюжетом, строением Вселенной, именами и характерами героев.

Есть множество циклов «помоложе», которым и пятьдесят, и сто, и почти двести. Все эти годы человечество грезит о звёздах, тянет к ним руки, предвкушает. Но вновь и вновь, как и четыреста лет назад, упирается в технологический барьер – не видать нам гипердвигателей, исказителей пространства, сверхсветовых ускорителей ещё долго, как и звёздных крейсеров или планет-убийц. Но год за годом, век за веком человечество всё пишет и пишет, лелея мечту, что когда-нибудь это случится – мы полетим к звёздам.

Моё чтение прервали грубо, я аж вздрогнул. Зачитавшись, не заметил, как двери в оранжерею распахнулись и внутрь вошло… ещё два «ангела», такие же телохранительницы с кондорами на груди, только постарше – в районе тридцати. Внимательно на меня посмотрев, оценив и сочтя неинтересным, они безмолвно принялись бродить вокруг, изучать обстановку, выискивая потенциальную опасность. Для чего они это делают, до меня дошло не сразу, а когда я подскочил как ужаленный, холодный голос пришпилил к месту:

– Сиди.

– Но я… э-э-э-э… Того!

– Сиди. Потом. – Она безразлично махнула рукой. Затем добавила: – Ты не мешаешь, она не вас гонять пришла. Просто не делай резких движений.

Я кивнул и сглотнул огромный ком, почувствовав, что лоб покрывается испариной. Вот тебе и не нарвался!

А чего я, собственно, паникую? Эта телохранительница права – её величество пришла не на меня смотреть, иначе бы меня давно нашли и притащили на ковёр к ней во дворец (я мысленно сплюнул, чтобы не сглазить). Я, как субъект вчерашней стычки, не интересен её величеству! Её гораздо больше волнуют причины и следствия. А именно: кто допустил, что таковое стало возможным, и как этих людей наказать? Директор, министры, хозяева школы, вице-премьеры какие-нибудь, высокие чиновники. Она тут ради них, а не из-за простого парня, ставшего лишь орудием того. Они не уследили. С этой мыслью я успокоился и взял себя в руки. Всё будет хорошо.

Процессия появилась через полминуты. Вначале вошли ещё два «ангела» во всеоружии, с непрозрачными органическими козырьками на глазах, затем невысокая женщина, вроде слабая на вид, но шествующая походкой тигра, в которой я не без удивления узнал министра образования. Видел её изображения в сетях, но вживую сразу не признал. За ней семенил директор, как-то бочком, лебезя и кланяясь, и только после него гордо восшествовала её величество.

Я видел её изображения, всякие разные, из разных ракурсов. Что это за подданный, если не знает в лицо правительницу? Но живьём она понравилась больше – властный взгляд, жёсткая застывшая усмешка на губах, от которой веяло злостью и холодом. Директор скакал рядом, как суслик, брызгая пеной изо рта, бесконечно кланялся и что-то объяснял, но она презрительно игнорировала его ужимки, отнесясь… как к слуге, рабу на фазенде. Злорадная и мстительная часть меня ликовала. Саму её трудно описать, мне мало запомнилась, как она выглядела, сознание в тот момент отмечало другие детали, но то, что она красива, заметил. Красотой опытной зрелой женщины, матери, главы семьи и хранительницы очага. Молоденькие дивы, подиумные красавицы сексуальны, да, но они ходячие куклы, их красота – мишура. Её же величество ассоциировалась именно с женщиной.

…В общем, мне она понравилась. И эта властность… Королева только такой и должна быть, именно так я её себе и представлял.

Следом вошли ещё люди, среди них выделялись сеньоры в белых доспехах, взявшие оранжерею в кольцо по периметру, ненавязчиво контролируя всех присутствующих. Да, совет не дёргаться – не лишний, они имеют право стрелять на поражение, если им только покажется, что есть угроза объекту охраны. Стоит сейчас резко вскинуть руку – и меня нафаршируют иглами под завязку. Но предупреждён, значит, вооружён, я сидел тише воды ниже травы.

Первоначально на меня не обратили никакого внимания – сидит себе парень, да и пусть сидит. Лишь Витковский как бы между прочим бросил такой косой взгляд… На кресте бы распял, вверх ногами! Я лишь ехидно усмехнулся в ответ. Затем, осмотрев помещение, деревья, цветы и лавочки, её величество направилась прямо ко мне. Процессия, естественно, следом.

Я свернул козырёк и выпрямился, но с парапета не встал – ноги не слушались, сердце учащённо забилось. Она остановилась на расстоянии вытянутой руки и принялась внимательно меня рассматривать.

Она меня узнала. Бли-и-и-ин! В животе предательски заурчало. Взгляд, как будто она знает обо мне всё. Так не смотрят на незнакомого человека.

Я не отвёл глаза. Смотрел прямо и ждал реакции. Естественно, она меня знает! Если случилась такая шумиха, что она приехала сюда… Да все её службы весь вчерашний вечер и ночь изучали произошедшее в вестибюле в деталях, чтобы к утру предъявить самый полный отчёт. Не могла же она приехать наобум, не зная имён и виновников? А раз главный фигурант дела – я, координатор боя находился на моей голове, то мою личность установили в первую очередь. Глупо и наивно предполагать иное.

Она всё стояла и разглядывала меня, я сидел и смотрел снизу вверх. Повисла пауза, которую все присутствующие боялись нечаянно нарушить. Оцепенение, охватившее меня поначалу, прошло, волнение тоже, я смотрел без подобострастия, спокойно – не как на королеву, а как на женщину, обычную уставшую женщину. Да-да, уставшую. Это читалось в её взгляде. Она очень устала от своей ноши и хотела бы отдохнуть, но не может – не имеет права. Власть – это не только почёт и слава, возможность вершить судьбы и получать от этого кайф, но ещё и ответственность. Сумасшедшая ответственность за жизнь миллионов людей. Это крест, её крест, и она несёт его, как бы тяжело ни было.

В уголках глаз её величества притаились морщинки, тщательно загоняемые туда визажистами, но в любой момент готовые к реваншу. Само лицо чуть бледное, тоже вышедшее из-под рук мастера-гримёра. И я вдруг понял: как бы она ни держалась, ни храбрилась, как бы ни показывала, что молода и энергична, внутри её величество – обычная женщина со своими недостатками, которой хочется самых обычных житейских радостей.

Пауза затянулась. Я чувствовал себя всё более неловко. Если хотя бы стоял… а то сижу, перед королевой! Но она словно не замечала этого. Разглядывала… с какой-то нежностью. Да, нежностью, почти материнской. Как мать смотрит на любимого, но любящего пошалить сына.

– Всё в порядке? – наконец вымолвила она.

– Да, – и тут же спохватился: – Ваше величество…

Она подняла руку и прикоснулась к художествам на моём лице. Провела пальцем по синяку туда, обратно.

– Сильно достают?

– Пока держусь…

– Держись, скоро легче станет. Обещаю! – Её величество улыбнулась. Затем, опустив руку, произнесла: – Аделия!

Произнесла таким громовым тоном, что все присутствующие невольно втянули голову в плечи.

Министр придвинулась, став сбоку в шаге от неё. Подобострастия в ней я не заметил, но некая напряжённость, нежелание попасть под руку были.

– Да, ваше величество.

– Аделия, – повторила королева уже мягче, – если я ещё хоть раз услышу, ХОТЬ РАЗ, что какие-то урки избивают и унижают моих мальчиков и девочек… МОИХ, Аделия, за которых я плачу из своего кармана… бедная ты будешь!

– Так точно, ваше величество! – отрапортовала та, покрываясь испариной.

Королева Лея развернулась и быстрым шагом – свита еле успела следом – направилась к противоположному выходу. Последними оранжерею покинули несколько «ангелов», бросивших на меня подбадривающий взгляд.

Я сидел в прострации несколько минут. ТАКОГО не ожидал никак. Чего угодно – хорошего, плохого, но то, что произошло…

Это нельзя объяснить. Под какую руку я ей попал, под какое настроение? Её взгляд, взгляд матери, переживающей за сына… Театр абсурда, честное слово! Такое в нормальной жизни с нормальным человеком произойти не может. Случайно встретить в школе саму королеву, правительницу целой планеты, космической империи… которая потрепала тебя за щёчку?!!

– Сеньор Шимановский? – мягким, но уверенным голосом спросил он. Таким елейным голосом можно убаюкивать детей, но такого тона будут слушаться даже матёрые уголовники.

– Да, я.

– Это вам. Распишитесь.

– Последние две вещи я не рекомендую вскрывать на территории школы, – так же елейно пропел он, но я чуть не подавился. Это был приказ-предупреждение. Человек внимательно посмотрел на меня, давая понять, что не шутит.

– Да, конечно, разумеется! – заверил его я и расписался в специальной книжечке напротив своей фамилии в том, что вещи получил и претензий не имею.

– Всего хорошего, сеньор Шимановский! Надеюсь, мы с вами никогда не увидимся.

– Я тоже на это надеюсь, – искренне признался я и поклонился в ответ.

Человек многозначительно улыбнулся, развернулся и пошёл в сторону выхода.

* * *

Директора пришлось ждать ещё минут десять. Уже прозвенел звонок, мимо потянулись недовольные ученики – как же так, сама королева здесь была! А их загнали на пары и никого не выпускали. Конец света! Естественно, они знали, что её величество здесь: в каждой группе кто-нибудь да сидит в сети, а подхватить такую новость – элементарно.

К концу перемены явился и сам Витковский. Вид у него был… скажем, не ахти. Красный, злой, дёрганый, с бешеными глазами. Да, он всё ещё директор, её величество, как и министр образования, не может уволить его, работника негосударственной школы, но что этого момента ждать совсем не долго – понятно и парагвайцу.

– Тебе чего надо, Шимановский? – закипел он, увидев мою персону.

– Да вот, за документами пришёл… – растерялся я.

– Какие документы? Какие к… документы! – заорал он на весь коридор. – Марш на занятия!

– Но вы же сами меня отчислили… Вчера. – Получивший инструкции от матери совсем про другое, я растерялся.

– Я сказал: марш на занятия! Я тебе отчислю в …!

– Елена, может быть, хоть ты объяснишь, что всё это значит? К чему был весь этот цирк?

– Принцесска сама всё объяснит.

– Лея?

Сидящая рядом Лея тяжело вздохнула и поникла. От грозной валькирии, готовой рвать и метать, что была десять минут назад, не осталось и следа.

– Хорошо, не трогай её, расскажу. – Вошедшая сжалилась, и тоже вздохнула. – Это был тот самый Хуанито. Тот самый.

– Это который?.. – Глаза её медленно полезли на лоб. – Который «ангелок»?

– О-о-о-о-о-о! – В состоянии ступора она отвалилась на спинку. – Как всё сложно!

– Я первый раз его видела, девочки, – прошептала Лея.

– А до этого что?

– А до этого не видела, – усмехнулась Елена. – Правда, Принцесска?

– Заставляла себя. Через силу. Хотя хотелось – жуть!

– Бедная… – Маленькая женщина принялась нежно гладить её по голове.

– Всё, девчонки, хорош мокроту разводить! Ну, увидела и увидела. Ещё не раз увидишь, это только начало. Вырос наш «ангелок», созрел.

– Так ты это специально подстроила? – округлила вдруг глаза Аделия. – И драку, и раскрутку? Чтобы приехать?

– Я бы до такого не додумалась. Слишком сложно.

– Не до того ей сейчас, – вновь вмешалась Елена. – Война у нас скоро, какие тут раскрутки!

– А кто?

– Его Алиса курирует. Надо у неё спросить.

– Плохо курирует! – усмехнулась Аделия.

– И я о том же! Что координатор подсунула – хорошо, это ей плюс. А что, не могла также и инструкцию к нему подбросить?.. Трудно, что ли, было? Ты не представляешь, как я вчера выкруживалась, когда с нашими медиамагнатами разговаривала! Чтобы волну затушить, не акцентировать на сюжете внимание. Они теперь считают, что «ангелы» – поголовно свирепые и безжалостные стервы, мечтающие отрезать кому-нибудь половые органы, чтобы получить эстетическое удовольствие.

– Ты отрезала кому-то половые органы? – картинно удивлённо воскликнула Аделия.

– К сожалению. Хотя под конец очень хотелось!

– Ладно, оставим Алису. Я поговорю завтра с ней об этом и не только об этом… – Лея сверкнула глазами, отходя от приступа меланхолии. – Она ещё объяснит, как такое произошло и куда смотрела.

– И всё же, девочки, как всё произошло?

– Да просто, нежданно-негаданно. Вчера Стефания весь вечер пыталась выйти на Алису, очень настойчиво, но, так как той не было, её переключили на Нимфу.

– А я, когда выслушала, в ужас пришла! – Она развела руками. – Начала всех поднимать, на уши ставить, выяснять…

…Ну и выяснила. Бардак у Лисы в её департаменте, знатный бардак! И у тебя бардак, даже ещё хлеще.

– Вот Принцесска и решила, что нужно ехать, по первое число всем вставить. И заодно на Хуанито посмотреть, но то уже в качестве бонуса. Видишь, ничего сложного!

– А расскажи-ка ты нам, дорогая Бестия, – вдруг елейно произнесла королева, и глаза её опасно сузились, – почему я до вчерашнего вечера не видела последний отчет о государственных экзаменах по программе титульного обучения?

Маленькая женщина была готова провалиться сквозь землю. Этого вопроса она и боялась больше всего. Но, зная Лею, понимала, что отвечать придётся.

– И не юли мне! Доюлилась…

– Хотела предоставить его позже вместе с результатами собственной работы. Чтобы в глаза не бросалось…

– И где эти результаты? – ехидно поддела королева.

– Лей, ну я же просила у тебя три месяца! Ну, не готова я ещё! Собираю информацию, работаю! Надо всех и сразу накрыть, чтобы ни одна сволочь не успела концы в воду отдать! А тут ещё этот случай… – добавила она уже тише.

– Теряешь хватку, Бестия, не на пользу тебе отдых. Количество титуляров за десять лет сократилось вдвое, ты понимаешь, что это означает? – Все почувствовали, что она начинает заводиться. – Да мы гранты уже всем подряд даём, чуть ли не всем желающим! Дети НЕ ХОТЯТ учиться в престижных заведениях, Аделия! А каков процент тех, кто возвращается назад? Кого выживают или вышвыривают? Кому мы страну оставим, мать твою? – в голос закричала она. – Этим? Тупым недоноскам с длинными империалами? А всех талантливых на помойку, потому что у них денег нет? Где мы через десять лет менеджеров возьмём, врачей, пилотов? Наводчиков, связистов, штурманов? Предпринимателей, в конце концов? Что ты молчишь?

Обе её собеседницы от греха подальше уткнулись в пол, давая выговориться и успокоиться – самая верная, проверенная временем тактика. И она помогла. Через пару минут Лея взяла себя в руки, в голосе вновь прорезались холодные нотки.

– Значит, так, слушай сюда. Это – я имею в виду ситуацию с грантами – отныне вопрос национальной безопасности. Если ещё раз услышу, что мудришь с документами… Ты меня знаешь!

– Я в школу не просто так поехала, и репортеров Елена не просто так с утра собирала – теперь вся планета знает, что я в бешенстве. Хуанито, золотой мальчик, дал нам возможность прыгнуть в дамки, не боясь общественного резонанса, сам того не ведая – побольше бы таких!

Теперь ты действуешь прямо, жёстко и без этих долгих дурацких подготовок. Нет времени, Бестия, нет, будем форсировать события!

– Нас съест сенат. У них слишком хорошее лобби.

– Когда меня интересовало мнение сената? Пусть клоуны пыжатся, главное – народ поддержит нас, а не их. На крайний случай у Елены есть план – выведем на улицы студентов, пусть попробуют с ними повоевать. Я озадачила Сирену, пусть работает в этом направлении. Сенат задавим, не обращай на него внимания, теперь главное – скорость, пока резонанс не утих.

– Поняла. – Кивок.

– Никого не жалеть, отговорка, если что, железная – моё недовольство. Всё ясно?

– Да.

– Для этого и устраивался сегодняшний цирк. Далее, я в воскресенье лечу на Землю, лечу надолго, недели на две. Вот документы. – Она достала из бара папку и протянула подруге. – Здесь приказы о лишении лицензий всех проблемных школ за моей подписью. Тебе останется лишь вставить число. Задача минимум – сделать так, чтобы эти сеньоры тряслись от страха, а конкурс на гранты, который будет через полгода, вырос хотя бы на десять процентов. Осилишь?

– Осилю. – Аделия кивнула. – А с этой школой что делать? Такой резонанс, даже приглушённый Еленой… Как глава ДО, я не могу…

– Можешь. Я взяла удар на себя – на меня и стрелки. Ничего не делай. Хуанито должен доучиться спокойно, для того Елена сыр-бор с медийщиками вчера и устраивала. С Кампосом работает Серёжа, уже давно, для каких-то целей использует – не вникала каких. Он ему намекнёт, как себя вести. Мелюзгу его припугнет Алиса, администрацию владельцы сменят сами, не тупые, после такого-то…

– В общем, ради Хуанито эту школу не трогать, обо всех сложностях сразу сообщать Алисе. Мне сейчас действительно не до образования.

– Война скоро будет, девчонки. И мы остаёмся в одиночестве, без союзников. Еду поговорить с Себастьяномnote 23 , что-то он крутит не то…

Я стоял на площади де Сан-Мартина, той самой, на которой мы расстались с маленькой аристократкой, и кормил голубей пластмассовым хлебом. Здесь, потому что голуби на Венере водятся не везде, всё же искусственная экосистема, а тут их прикармливают. Да и парк рядом: вот докормлю – и пойду проветрюсь. Хлеб пластмассовый… Землянам этого не понять, но натуральные продукты на Золотой планете – «золотые», а этот, из синтетической муки, – в разы дешевле. Не покупать же ради голубей батон за десять империалов? А почему голуби…

…Не знаю. Просто захотелось посмотреть на этих глупых, но милых созданий. И очень настырных – лезут, куски чуть ли не из рук выхватывают и совершенно не боятся.

Естественно, на занятия я не пошёл – не то настроение. Я готовился к совсем другому, к битве, а вышло… как вышло. Какие тут академические знания? Ничего, наверстаю, с меня не убудет.

Главной целью моей прогулки стало подведение итогов и размышления, что делать дальше. В тот день у меня родилось много идей, но то были мысли глупого мальчика, не догадывающегося, что есть такая сеньора, как судьба, и что эта сеньора имеет на него особые виды.

Рассмешить богов, я упоминал об этом, поэтому не буду писать о пришедшем в голову тогда, а со спокойной совестью забегу вперёд.

После посещения её величеством нашей школы страна взорвалась. (Ну, она бы и так взорвалась, но наша хитрая Сказочница этим рейдом приобрела в народе дополнительные очки популярности.) Виртуал кипел от критики, призывая на ДО и ДБ все кары небесные. Доставалось всем, кто попадал акулам пера и монстрам блогосферы под руку. И сеньора Сервантес начала действовать.

За следующий месяц было закрыто целых три школы. Хорошие, солидные, где у хозяев всё схвачено, вплоть до своей руки в сенате. Сеньора министерша туда просто являлась, ей что-то не нравилось – и бум – отзыв лицензии. Так три раза.

Страна впала в ступор – такого не ожидали даже самые радикальные радикалы. За следующие полгода, до окончания учебного года, закрылись ещё три школы. И только после этого баталии и споры стихли, страна успокоилась, а титуляров стали считать за людей.

Витковского «ушли» акционеры на внеочередном заседании, на котором он даже не присутствовал. Как я выяснил позже, визитом королевы он получил волчий билет – его долго никто не брал на работу по профилю, ассоциируя его имя с возможным визитом её величества. Где-то он работает сейчас, где – не интересовался, но в шоколаде не купается. Так ему и надо.

Принцесса Алисия вернулась из командировки на следующий день (это я тоже узнал позже), злая, и устроила в департаменте мегатеррор. За три месяца было осуждено за связи с мафией и взяточничество и казнено больше тридцати человек, около сотни надолго сели в места не столь отдалённые. Я ей не завидовал – когда твои подчинённые в открытую берут деньги у мафии… это серьёзно.

В общем, можно констатировать, что революция удалась. Только в её свершении нужно быть благодарным не мне, Хуану Шимановскому, долго и нудно её планировавшему, а случайной встрече в парке с незнакомкой, благодаря которой в моих руках появился координатор ведения боя, электронная боевая система, которой революция всецело и обязана осуществлением. Это он – настоящий герой.

А кто же я? Королева. Координатор. Таинственные родственники. Я тряпка и неудачник, ничего не сумевший сделать своими силами, обязанный успехом лишь вышеперечисленным факторам.

Глава 13

КОРОЛЕВСКАЯ ГАЛЕРЕЯ

– Хуан?

– Я тебя не узнала. В костюме ты выглядишь… иначе.

– Лучше или хуже?

– Не знаю. Наверное, лучше, – и засмеялась.

– Ой, спасибо! – Она притянула цветы к груди и понюхала. – Я люблю белые розы.

– Я думал, они будут под цвет твоих волос…

– Это чтобы меня никто не узнал. Я хочу сегодня просто погулять, без всех этих знакомых, кривляний и показухи. Ничего?

– Ты нравишься мне любой. – Это я сказал искренне. Она зарделась.

Бэль представляла собой даму в молодёжном неоготическом стиле: чёрное искрящееся платье, правда лёгкое, почти невесомое и очень красивое, чёрные туфли, чёрные, аж лоснящиеся волосы и огромные чёрные круги вокруг глаз. Только помада красная. Но даже так она выглядела на все сто – стильно, шикарно, просто… Стиль непривычный!

– Думаю, у тебя получится. Узнать тебя в этом… – Я покачал головой.

– Правда нравлюсь? – Она покрутилась передо мной, расправляя платье. – Извини, что опоздала, макияж, краска, всё такое… – Она взяла меня под руку и потащила в сторону огромного здания галереи, выполненного в средневековом стиле, с башенками и острой крышей.

– Да ничего…

– А этот пожилой сеньор – сам герцог Сантана, второй человек в государстве. Или третий – не важно. Контролирует половину банков планеты. Это София Монтеро, его жена.

– Она же ему во внучки годится! – опешил я, разглядывая шикарную сеньору, которой не было ещё и тридцати. Против минимум семидесяти старого герцога.

– Ну, сердцу не прикажешь… – усмехнулась девушка. – Не поверишь, они любят друг друга, и брак у них не договорной. Как так получилось, никто не знает, просто раз – и получилось. Теперь клан Монтеро поддерживает герцога, и вместе они отодвинули клан Ортега на третье место.

Ортега, Сантана… Вот тебе и политика на государственном уровне! От брака двоих людей зависит будущее планеты.

– Прикольно! А этот, герцог, он ещё это, того?.. Как мужчина? – Я подленько усмехнулся.

Дедуля не впечатлял. В таком возрасте, да ещё жениться, да ещё по любви? Бэль мою усмешку поддержала:

– Того. Но видимо, не так часто, как хотелось бы. Потому София организует собственные туры по постелям всей придворной знати. Только между нами! – шикнула она.

– Естественно!

– Но даже тут она верна клану. Знаешь, со сколькими представителями… различных важных структур она договорилась в горизонтальном положении? Сколько заключила союзов, сколько протолкнула нужных идей нужным людям? Клан процветает благодаря ей, а не герцогу, несмотря на всю его хищную деловую хватку и опыт.

Я прицокнул. Венерой управляли и управляют женщины, так уж повелось. А что методы у них… своеобразные?

Что ж, умный примет это как данность, как дедушка Сантана (чтоб такой человек и не знал о проделках жены?). Дурак же пойдет по миру. Не мы управляем обстоятельствами, а они нами.

– А это кто? Это же актриса… Забыл имя. Она ещё в фильмах играет…

– Да, она. А играет в фильмах благодаря вон тому человеку. – Моя спутница указала в сторонку, где стоял мужичок в неприметном сером скромном пиджаке с огромными очками. – Глава «Венерианских новостей», контролирует треть рынка информации на Венере, её любовник…

…И в таком духе. Олигархи, главы кланов, актрисы, балерины, спортсмены, жена премьер-министра… С комментариями, кто с кем спит, кто против кого дружит и какие в этом массиве людей родственные связи.

Через несколько минут с непривычки голова пошла кругом, и я попросился скорее внутрь.

Надо сказать, стояли мы дальше от основной массы людей, да Бэль ещё и прикрывала лицо цветами – боялась. Затем осмелела, и, видя, что очередь на дорожке рассосалась, мы подошли.

Преисполненный собственной важности секьюрити в расшитой золотом ливрее времен императора Августо Второго перегородил дорогу и вежливо поклонился:

– Сеньор, сеньорита, ваши имена.

Он был сама любезность, но сквозь эту любезность я видел готовность вышвырнуть нас отсюда, словно бродячих собак. Он не узнал нас, а значит, мы те, кто хочет незаконно проникнуть на светскую тусовку, не имея на это морального права. Как потом объяснила Бэль, так постоянно случается – каждый раз журналисты и другие любопытствующие пытаются это сделать, только успевай вышвыривать. Папарацци, бизнесмены, просители, которым нужно поймать определённого человека, к которому в обычной жизни на приём не попадут, и так далее. На мероприятиях такого масштаба охрана бдит в два раза сильнее, чем положено, но всё равно каждый раз кто-нибудь мимо них да проскочит.

– У нас пригласительные.

Бэль протянула ему две пластиковые карточки, тиснённые золотом, на которых что-то было изображено. Секьюрити внимательно осмотрел их, и так и этак, подумал, затем скривился и с выражением превосходства вернул их назад:

– Сожалею, сеньорита. Я не могу пропустить вас.

– То есть как не можешь? Ты читать разучился? Это пригласительные!

– Повторяю, я сожалею, сеньорита, – улыбнулся он и бросил на меня такой презрительный взгляд… будто он – наследник имперской короны, а я – уличный попрошайка. Притом что он – всего лишь халдей, обслуживающий мероприятие.

Сказать, что у Бэль отвисла челюсть, – ничего не сказать. Она пару раз пыталась что-то произнести, но не вышло. Наконец собралась с мыслями.

– То есть как это – сожалеешь? Перед тобой пригласительные, придурок! Пригласительные на данное мероприятие!

– Сеньорита, – охранник делано вздохнул, словно намекая, что мы отвлекаем важного человека от важной работы глупыми притязаниями, – назовите имя человека из списка приглашённых, который может за вас поручиться. Я не вправе впустить вас только на основании этих бумажек.

Кажется, для моей аристократки это был удар. Она вспыхнула и молча потащила меня в сторону.

– Щас я ему устрою «поручиться»! Придурок! Сукин сын! Да я его…

– Кажется, когда тебя не узнают, это не всегда хорошо… – Я не зло рассмеялся.

– Действительно, в таком глупом положении я ещё не оказывалась. Спасибо, что показал, каково это, когда тебя не знают! Сама бы не додумалась так поэкспериментировать. Подожди, ладно?

Она отошла в сторону метров на двадцать и принялась с кем-то разговаривать вполоборота ко мне, чтобы я не слышал и не мог прочесть по губам.

«Вот так так! Ты ещё не попал на мероприятие, Шимановский, а уже устроил девушке приключение! Это ведь из-за тебя, из-за твоего вида, вас не пустили. Пригласительные? Их можно купить, украсть, сделать копии (ну, не знаю, может, и можно), но на бал попадают всё равно лишь те, кому положено, а не все подряд. Эти пригласительные были не именные, потому охранник заупрямился.

А билеты не именные потому, мой друг, что она пытается скрыть своё имя от тебя. Если бы не скрывала – прошли бы внутрь, не задерживаясь ни секунды».

«Да знаю я! – ответил я сам себе. – Но может, ещё рано говорить имя? Эта девушка знает весь бомонд лично. Она сильно крутая, и быть в тени пока лучший выход. Ты вот думал, что нужен ей лишь в качестве игрушки, а может, она думает то же самое о тебе? Что нужна тебе лишь как мостик в высший свет? Или как дойная корова? И хочет проверить тебя».

– Всё, уладила. Он труп. Больше тут работать не будет. И нигде больше не будет.

– Жестокая ты! – Я усмехнулся. – Зачем так сурово?

– Это правила игры, Хуанито. Здесь один раз ошибёшься – и ты на дне. Кстати, это правило касается не только слуг. Понимаешь, о чём я?

– Конечно. От лакея до герцога Сантаны: одна ошибка – и adios. Жестокий мир!

Первый раз в жизни я порадовался, что живу в простом районе среди простых людей.

– Как с такими правилами игры можно выжить?

– И не спрашивай! – отмахнулась она.

– Кстати, это твоё. – Я вытащил и протянул ей забытый в кармане навигатор. – Ты забыла его. Помнишь?

Она кивнула. Восторга на её лице при этом я не увидел, обычное рядовое событие – вернули навигатор с архисекретной информацией. Ей каждый день по три штуки таких возвращают. Это задело, но я не стал акцентировать внимание – не тот случай.

– Он мне здорово помог позавчера, так получилось. Спасибо.

Схему камер в школе я удалил, остальные данные не трогал. Дэбэшники вроде тоже ничего с ним не сделали – изменений не нашёл. Значит, всё в порядке, отдал в первозданном виде, моя совесть чиста.

– Да не за что.

Она тут же надела его, подключая к браслету. Просмотрела какие-то странички, затем отключила.

– Пока без него похожу. О, смотри, началось!

Из здания вышел маленький неприметный человек в деловом чёрном костюме, выделявшем его среди пёстрой толпы строгостью, занятостью. Какой-то менеджер мероприятия. Рыкнув на того самого охранника, он указал ему сначала на нас, потом на дверь за спиной. Охранник ошарашенно вытаращил глаза, попытался что-то сказать, но человек в чёрном вновь рыкнул и кивнул себе за спину. Тот развернулся и ушёл.

– Сеньорита, произошло недоразумение. Прошу простить меня, виновные будут наказаны, подобное не повторится.

По его лбу стекал пот. Он боялся Бэль, говорил с трудом, словно выдавливая слова из себя.

– Хорошо.

Бэль не стала строить из себя оскорблённое достоинство, подозреваю, из-за меня, и мы направились к входу. Человек засеменил следом, я даже спиной чувствовал, какое облегчение он испытал.

Остальные охранники в ливреях при нашем приближении поклонились. Урок даром не прошёл.

Мы вошли внутрь. Бэль сунула букет чёрному человеку и что-то сказала. Потом взяла меня за руку и потащила дальше, не давая рассмотреть холл и окружающих.

– Я распорядилась отвезти цветы домой, а то завянут. Пойдём в буфет?

– Зачем?

– Я не завтракала. Покраска, сушка, макияж… пока всё сделаешь!

«Шимановский, читай между строк: чтобы тебе понравиться, я всё утро провозилась, даже не завтракала».

* * *

Я не стал себе ничего заказывать. Цены тут не просто кусались, сильно кусались, а неограниченными финансовыми возможностями, как некоторые, я не располагал. Бэль же трескала за обе щеки, не забыв заказать и мороженое. Не много, порции четыре.

– Как я понял, ты – фанатка Золотого века, – решил я начать отвлечённую беседу, чтобы не скучать, пока она при деле.

– Это плохо?

– Нет. Просто интересно, откуда такая направленность? Не так много в нашем мире людей, уважающих старину, слушающих старинную музыку, изучающих старинную культуру не потому, что в универе учатся, а потому, что самим интересно.

– Не знаю. – Она пожала плечами. – У меня бабушка очень любила старину. Я её не застала, к сожалению, но мне рассказывали. А потом я повзрослела, начала интересоваться. Не поверишь, подсела, прямо как на наркотик! Никому это не интересно, всем нужны лишь деньги, деньги, деньги… Если кто-то интересуется эпохой, то только как коллекционер.

Вокруг нас расхаживали расфуфыренные представители их общества. Им было откровенно плевать на экспонаты, они лишь делали вид, что чем-то интересуются.

– Это точно.

– А ведь эта эпоха уникальна, Хуанито! – с жаром продолжила моя спутница, принимаясь за любимое мороженое. – Такой никогда не было и не будет! Ближайшее время точно не будет. Золотой век – это неограниченный источник того, что мы могли иметь, но растеряли, но что можем возродить. Хоть в какой-то степени, самое ценное.

– Ничего хорошего из этого не выйдет. Золотой век – эпоха лицемерия и морального регресса. Как можно возрождать идеи вроде «Люби ближнего своего даже в ущерб собственному народу и собственному национальному сознанию»? Ты хочешь, чтобы мы полюбили марсиан, переселили их всех сюда, а потом они нам тут очередную Третью мировую устроили? А как можно «любить» гомосеков? Как можно пропагандировать их ориентацию и терпимое к ним отношение?

– Ты глупый. Очень глупый. И рассуждаешь принятыми штампами. Согласна, многое они делали неправильно, жители той эпохи, за что и поплатились. Но не всё же! А ты знаешь, что многие штампы того времени в обществе культивировались намеренно? – воскликнула вдруг она.

– Нет. И зачем это сделали?

– Чтобы такие, как ты, простые парни, не задумывались над важными вопросами. Жили по установленным правилам и не заморачивались высокими материями.

– Например?

– Например, что такое власть. Каковы должны быть её взаимоотношения с народом. Обратная связь от народа к власти. И всё в таком духе.

Она распалялась, входила во вкус, и я понял, что ей нравится так вот объяснять людям подобные вещи, спорить, дискутировать. Самое удивительное: я начал втягиваться.

– Понимаешь, идеи, которые считались в то время чем-то само собой разумеющимся, несут в себе скрытый ядерный заряд для власти. И если допустить, чтоб этот заряд распространился среди народа и подбил людей к активным действиям… В общем, мы окончим так же, как они.

– Свобода, настоящая свобода, – она не для всех, а лишь для тех, кто может её понять. Народ не должен быть свободным, Хуан. Народ должен быть скован цепями порядков, обычаев и традиций. Когда голытьба кричит о свободе… это бунт и кровь, ведущие к тирании и тоталитаризму. Хотя это не значит, что свободы не должно быть в принципе.

– Понимаешь, люди тогда ошибались. Власть имущие подменили понятия, объявив собственную личную выгоду идеалом всех, потому та система и рухнула. Их демократия стала жертвой собственных достижений, но это не значит, что, если мы устроим нечто подобное сейчас, произойдёт то же самое. В этом и ценность истории Золотого века – мы должны понять его и возродить, но так, чтобы не повторять их ошибок. Понимаешь меня?

– И этим ты занимаешься? Анализируешь? Ищешь ошибки?

– В общем… да. – Она не обиделась на мою иронию. – Это захватывает. И не делай такие глазки, да, этой проблемой занимаются историки. Много историков, целые институты. Однако сколько историков, столько и мнений, слишком многогранный век, каждый находит в нём своё, отличное от других. А я… А мне… В общем…

Продолжать не требовалось, я её понял. А ей, возможно, придётся управлять структурой, оказывающей влияние на политику одного из самых сильных государств человечества. Что ж, полезное у девочки хобби!

От всех этих рассуждений кругом пошла голова, о чём я ей тактично намекнул. Она вновь рассмеялась:

– В нашем полку прибыло! Не переживай, поначалу трудно вникнуть, но у тебя получится. Ты не первый, которого я совращу Золотым веком и его ценностями. И гарантирую, станешь его фанатом. Совращать?

– Совращай. – Я обречённо кивнул. – Только медленно и постепенно, чтобы я понял, о чём речь.

– Скажи, вот ты слушал мою музыку на неделе?

– Конечно. Всё переслушал. Почти.

– Что можешь сказать о ней в целом?

– В целом? Ну… – Я задумался. – Сейчас так не играют.

– Почему? – Она смотрела на меня с лёгкой ехидцей, как бы проверяя интеллектуальные способности.

Я задумался. Хороший вопрос. Я чувствовал, ощущал, это есть в записях Бэль, но нет в современной эстраде, но как объяснить музыку словами?

– Какой-то драйв, безумие, что ли. Не знаю. Не ритм, а именно… Ну, это когда музыка вытягивает из тебя что-то или, наоборот, проникает внутрь, заставляя тело делать то, что нужно ей, а не хочешь ты.

– Ты сказал правильное слово. Драйв. – Её глаза довольно заблестели. – В нём всё кроется. Даже в медленных композициях есть этот скрытый драйв. Так?

– А ты знаешь, что со времени последней битвы парусного флота до создания полностью бронированных океанских флотов прошло каких-то тридцать лет?

Резкий переход. К чему он – не понял, но честно отрицательно покачал головой.

– А с момента отрыва от земли первого самолёта и до первого полёта человека в космос – жалкие полвека?

– И что?

– Мир в те годы развивался такими темпами… бешеными, нереальными. За тридцать лет он менялся полностью, от старого ничего не оставалось. Компьютеры, генетика, атом, нанотехнологии… Ты не представляешь, сколько всего было тогда изобретено и за какие ничтожные сроки!

Это был бешеный мир, Хуанито. Это было время… очень быстрое. Их музыка, их искусство – все их искусства – всё развивалось так же, было подчинено эпохе. Потому они и слетели в итоге с катушек – реалии жизни не успевали за их развитием. Они перемудрили сами себя, наши бравые предки.

А ты знаешь, что со времён Золотого века не сделано ни одного стоящего открытия?

Я засмеялся от всего сердца. В её речи были спорные моменты, с которыми можно было согласиться или нет, но сейчас она сказала полную чушь.

– И не надо смеяться. Назови мне хоть одно изобретение, ГЛОБАЛЬНОЕ изобретение, сделанное за последние четыреста лет? Такое, что продвинуло человечество на качественно новый уровень?

Я начал перечислять известные мне изобретения, приходя к выводу, что почти все они касаются оружия. Бэль скептически покачала головой:

– Нет и ещё раз нет.

– Почему?

– Ты говоришь о вещах… неглобальных. Путаешь эволюцию и революцию. А я прошу назвать научные революции.

– ?!!

– Хорошо. Смотри, генетика. Люди до её открытия знать не знали, что такое гены, а потом смогли накормить миллиарды людей, создали модов, улучшив себя самих. Понимаешь?

– Электронные технологии, сети, виртуал – это всё продукт одного-единственного изобретения под названием ЭВМ. Предназначенного решать чисто математические задачи. Он был изобретён…

– Понял, – перебил её я.

– А известно тебе, что всё… не так, ВСЁ, что мы сегодня имеем, – от виртуала и сетей до систем ведения боя эскадрой линкоров – существовало в начале двадцать первого века?

Я вновь скептически хмыкнул. Неуверенно, но пока ещё надеялся, что она не сможет доказать правоту. Напрасно.

– Да, существовало. В более примитивной форме, доступно было не каждому, с очень большой дифференциацией функций… Но все это БЫЛО.

– Со времён Третьей мировой войны, Хуан, мы не изобрели ничего нового. Наши истребители летают лучше, дальше, выше, космические корабли перелетают с планеты на планету за несколько дней, а не за месяцы и годы, наши двигатели экономичнее и мощнее в тысячи раз, у нас много новых композитов, из которых мы строим сверхпрочные купола и космолеты… Но это те же самые купола, что возводились сто и двести лет назад, те же самые корабли, что несли пионеров Марса и Юпитера, те же истребители, что использовались в Четвёртую и Пятую мировые.

Мы не регрессируем, нет. Но и не растём. Мы, весь наш мир, четыреста лет топчемся на месте.

Четыреста лет стояния против их двух сотен бешеной гонки быстрее самого времени. Ты не задумывался, почему так?

* * *

В высокоинтеллектуальных спорах прошёл не один час. Мы бродили по выставке, глазели на экспонаты, вели диспут. Попутно Бэль объясняла мне кое-что из виденного. Честно, меня выставка не впечатлила. Ну да, предметы быта, картины. Фотографии – непривычные, плоские, без эффекта объёма. В конце концов я открыто сказал ей об этом.

– Зачем это всё нужно? Кому интересно, кроме фанатов и коллекционеров? Я так понял, понты, – я обвёл рукой гуляющую публику, – будут только сегодня и завтра. А кто пойдёт сюда потом? Выставка же не окупится, это Королевская галерея, представляешь, сколько здесь стоит арен…

– Пойдём, – и вновь куда-то потащила. – Ты прав. Выставка – это понты. Это вообще понты, не только на сегодня и завтра. Просто надо что-то выставлять, вот и собрали до кучи. Но выставка не билетами окупается.

– А чем?

– Сейчас покажу. Понимаешь, ценность ЭТОЙ эпохи не в том, что можно потрогать, – вещах, фотографиях, – а в идеях. В философии, музыке. Вот, смотри…

Мы вышли к маленькой неприметной двери с надписью «Распродажа коллекций».

– Пошли.

Это оказалась антикварная лавка… или не так, выставка-лавка. Но не простая, а древних музыкальных дисков. Они стояли на полках в несколько ярусов, причём, в отличие от стеллажей в наших магазинах, в каждом ряду стояла не стопка одинаковых дисков, а по одному, максимум два-три.

– Вот то, куда я хотела попасть и ради чего пришла. – Она зашлась в счастливой улыбке. – Ради таких мест эти выставки и организуются. Остальное ерунда, фон…

– «Луис Армстронг», «Парижский блюз»? Интересуетесь джазом, молодой человек?

Я чуть не выронил от неожиданности коробку из рук. За мной стоял пожилой седовласый сеньор с добрыми глазами.

– Вообще-то нет. Просто моя подруга ушла смотреть, что здесь продаётся, она давно грезила этой выставкой… А так я не очень разбираюсь в музыке того времени, – честно признался я.

– Ничего страшного, молодой человек. Полюбив эту музыку однажды, вы полюбите её до конца жизни. Ваша подруга правильно поступила, приобщив вас, вы не пожалеете.

– Но я даже не имею представления, что здесь. – Я указал на коробку.

– Пойдёмте со мной. – Старик поманил следом.

Мы вышли из закутка стеллажей к большой площадке, на которой стояли непонятные приборы с раструбами.

– Это не проблема. У нас есть всё, что может понадобиться клиенту, мы – уважаемая фирма и оказываем самый широкий спектр услуг.

Говоря это, он аккуратно открыл коробочку и извлёк из неё белоснежный пластиковый диск. Странно, современные диски подобного формата серо-стального цвета.

– Конечно, это «Белу», жалкая переделка семидесятых, – продолжал разглагольствовать он. – Но зато обратите внимание на качество, на материал – он вечный!

Я кивнул. Старик положил диск на пластину проигрывателя, а это был проигрыватель, нажал архаичную кнопку, чтобы та начала вращаться, и плавно опустил на каёмку диска вращающееся устройство, напомнившее мне почему-то перо. Из динамика, а раструб на самом деле оказался архаичным динамиком, полилась нежная лирическая мелодия. Качество её было… не просто ужасно, а отвратительно, но звучание завораживало.

– Редкая вещь, – повернулся улыбающийся сеньор. – Но наша фирма только такими и занимается. А если вам нужно что-то, чего нет у нас, мы найдём вам это под заказ.

– Спасибо, конечно… – только этого мне не хватало, – но я не фанат, я говорил…

– Да, конечно, конечно. – Сеньор согласно покачал головой. – Мистер Смит. – И протянул мне руку.

Я опешил, но руку пожал. В вывеске над входом значилось: «Лавка мистера Смита».

– Шимановский. Хуан Шимановский. Вы…

– Да, я хозяин этой фирмы. Кто ещё может разбираться в музыке гринго, как не чистокровный гринго? – Он расхохотался.

– Так что, если у вас появится интерес на какую-нибудь редкую вещь, мистер Шимановский, смело обращайтесь к старику Адаму.

– Вы знаете, се… мистер Смит, я как бы… небогатый человек.

– Какие ваши годы, юный сэр, какие ваши годы!

– Просто помните, когда станете богатым и знаменитым, старина Смит выполнит любой ваш каприз – в память о старой дружбе и том времени, когда вы были молоды и ничего собой не представляли.

– Конечно, мистер Смит, обязательно.

– А сейчас разрешите сделать вам небольшой подарок, мистер. – Он поманил меня за собой.

Мы вновь прошли через весь магазин в маленькую подсобку. Ну, подсобка только казалась маленькой, на самом деле она была огромной, просто заставлена ящиками и стопками с дисками от пола до потолка, а подойти к нужному ящику в противоположный конец помещения можно было лишь через небольшой проход.

Покопавшись в стопке с ведомыми одному ему ориентирами, старик вытащил на свет божий диск, но немного не такой, не в пластиковой коробке, а…

– Это что, бумага? Картон? – Я опешил.

– Разумеется, нет, молодой человек. Та жалкая подделка – «Белу Оризонти», 2373 год. Эта вещь издавалась гораздо раньше, когда ещё не существовало тех материалов. Конечно, это тоже переиздание, и оно в разы крепче оригинала, но оригинал стоит столько… что продаваться будет на престижнейшем из аукционов (если будет продаваться), куда до них старому Смиту!

Это «Мехико», 2258 год, – продолжил он, повертев коробку в руках. – Студия «Золотой дракон». Лучшее переиздание классики всех времён и народов. Держите, юный мистер. В знак того, что я не шучу, когда говорю про будущее.

– Я…

Я молча взял диск в руки. Нет, правда, не картонка, пластик, но уж очень древний пластик, выцветший и потёртый.

На диске была изображена белая гора американских президентов на чистом небесно-голубом фоне неба. Та самая, которую имперцы разрушили во время оккупации Северной Америки в начале двадцать второго века. Я изучал эту тему, когда писал реферат по истории, и точно помню, что президентов было четыре. Линкольн, Рузвельт, Джефферсон, Вашингтон. Здесь же их нарисовано пять. И президенты эти… не такие.

– Диип Пу… – попытался я понять название без переводчика.

– «Глубокий пурпур», – помог мне мистер Смит. – «В скале». Лучший альбом этих ребят. Ну, один из лучших. Ну что, пойдём поищем твою подругу, мистер?

– Мистер Смит, мне неудобно, скажите хотя бы, сколько это стоит?

– Тебе не купить, мальчик. Поверь старому гринго. А насчёт удобства… Неудобно с женщиной в гамаке спать. А подарок – это подарок, сколько бы он ни стоил.

– Спасибо, мистер Смит! – от всего сердца произнёс я. – Я вас никогда не забуду. Чем смогу быть полезен – обязательно помогу.

– Да что там! – махнул он рукой. – Какая помощь! Вот когда придёшь за следующим диском, захвати старому Адаму хорошего виски. А ты придёшь, я знаю, я хорошо разбираюсь в людях.

И, посмеиваясь под нос, мистер Смит отправился к стойке с кассой, возле которой что-то обсуждали двое его помощников, работников магазина, и клиент.

Бэль нашлась в соседнем ряду. Скача от радости, она показала мне несколько коробочек, идентичных первой мной увиденной (внутри которой диск белого цвета). На одной из них надпись была сделана на французском, и я смог прочесть «Эдит Пиаф».

– Глянь, что я нашла! – И она принялась щебетать, рассказывая про каждую из своих находок.

Я же стоял ошалевший, пытался прийти в себя. У меня в руках лежала вещь, которой более двух сотен лет. И её мне только что подарили. Просто так. Сказав, чтобы я, когда стану богатым и знаменитым, придя сюда за пополнением коллекции, принес бутылочку виски. De puta madre!

– Бэль, сколько это стоит? – почти шёпотом от волнения спросил я, кивая на французский диск. Который издан в «Белу Оризонти» в семидесятых годах прошлого века. Почти семьдесят лет назад.

– Дорого! – потянула она, покачав головой. – Это же антиквариат. Этот около десяти тысяч. А этот, наверное, все двенадцать. Сейчас узнаю. А что?

– Ничего. – И показал ей свой. – А это мне только что подарили.

После происшествия в «Лавке мистера Смита» Бэль ходила сама не своя, как придавленная. Что это, зависть? Неприязнь к чему-то, мне непонятному? Диск этот, по её словам, стоит от пятидесяти до ста тысяч империалов. Иначе говоря, матери, чтобы заработать на такой, нужно работать, не есть и не пить много лет. Пока объяснения реакции Бэль я не находил, и мы просто шли, разглядывая экспонаты, вяло перебрасываясь ничего не значащими фразами. Жаркие споры получасовой давности канули в Лету.

Это случилось внезапно. Я не успел ничего сообразить и тем более предпринять, как моя спутница ужом юркнула за колонну, приложив палец к губам.

– Меня нет… – прошептали её губы, а палец указал в сторону противоположного выхода, из которого выходили…

…Две девочки в хороших, но «рабочих» костюмах. Строгие закрытые серые пиджаки, строгие юбки почти до колена… Красивые девочки, но что-то сразу не понравилось в них, что-то смутно знакомое.

Что – понял через секунду, когда разглядел у каждой за поясом небольшой ручной игломёт. Здесь, в охраняемой галерее, куда допуск с оружием категорически запрещён. И шарили глазами по находящимся в зале они профессионально, замечая малейшую деталь, могущую представлять угрозу.

– Во время, когда ваяли стелу, внешний вид ракеты находился под грифом «секретно». Шла холодная война с Северной Америкой, и Советский Союз старался всячески оградить свои технологии от копирования. Потому скульпторы взяли за основу форму трофейной ракеты Фау-2, стоявшей на вооружении фашистской Германии…

Обе девушки разом повернули голову, вытянув лица от изумления. Охранницы сзади тоже напряглись, но резких движений я не делал. Пауза.

«Всё, Шимановский, ты попал! Слово – не воробей, вылетит – отхватишь. Давай работай, говори что-нибудь».

– Даже внешний вид ракеты «Восток», – я указал на вторую фотографию, они удивлённо проследили за моей рукой, – была, по своей сути, революционным решением. В те годы не существовало стандартов оптимальной аэродинамической формы, люди только начали экспериментировать в этом направлении, потому даже такая утечка могла ускорить американские разработки.

– В те годы это считали оправданным, но позже, когда американцы обогнали Советский Союз, а у того на памятниках осталась Фау-2… это не показалось хорошим решением. Но было поздно, памятники устанавливают один раз и на века.

– Сеньор, вы так хорошо разбираетесь в истории космонавтики?

Я пожал плечами, обдумывая, к чему может привести заигрывание с нею. А она явно собиралась заигрывать.

– Когда-то увлекался. Хотите послушать что-нибудь ещё интересное?

– Разумеется, я тоже фанат космонавтики, особенно древней…

У неё на лице было написано, какой она фанат космонавтики. Блин, меня ещё никогда открыто так не клеили! Да ещё кто – аристократка, подруга самой её высочества!

Я растерялся. Догадывался, кто эта сеньорита, и потакать её флирту элементарно опасался. А за колонной стояла Бэль и прекрасно нас слышала, я даже отсюда почувствовал, как сжимаются в приступе злости её кулачки. Но незнакомка была… слишком красивая!

– Пойдём отсюда, Сильвия, – и попыталась оттащить подругу. – Я его узнала. Это республиканец. Никуда от них не спрячешься.

– Да что ты говоришь? – Затем расплылась в довольной улыбке, словно кошка, объевшаяся сметаны. – Фрей, но это же умный республиканец. Для них такое редкость. – Затем повернулась ко мне: – Сеньор, не обращайте внимания на мнение её высочества. Она субъективна, но её можно понять. Лично я обожаю республиканцев. Особенно если они грамотные республиканцы…

– Сеньорита, простите моё нахальство… – Я картинно расшаркался. – Я немного перебью, но ответьте… Что вы здесь делаете? – И, не давая опомниться ошеломлённым этой фразой красавицам, добил: – Понимаете, до сегодняшнего дня я считал, что ангелы живут только на небесах… – я указал глазами в потолок, – и не спускаются к нам, смертным. Но сейчас понимаю, как сильно ошибался…

– Сеньор, вы так любезны! – Девушка, именуемая Сильвией, сделала галантный реверанс. – Я не забуду ваш комплимент! – И тут же воскликнула: – О, а это что у вас?

Не спрашивая, вытащила у меня из рук диск и начала внимательно его осматривать. Расстегнула коробочку, наполовину вытащила чёрную пластину.

– Так-так, интересно…

Кажется, она попала на знакомую стезю. Тоже интересуется музыкальным антиквариатом? Это у модов мода такая?

Её высочество выглянула из-за её плеча и тоже принялась с интересом рассматривать.

– Увлекаетесь классическим рок-н-роллом? – наконец произнесла Сильвия.

Это название ничего мне не сказало, но, так как смысл его понятен и без этого, я вежливо кивнул:

– Есть такой момент.

– У вас интересный, оч-чень интересный диск… – Она взглянула на меня… как-то иначе, совсем другими глазами. Не как на сумасшедшего, в припадке дурости или храбрости подошедшего клеить спутницу её высочества, а как на серьёзного человека.

– Это подарок, – признался я. – Мне его подарил хороший человек, который более искушён в музыкальных вопросах.

– У вас очень интересные знакомые… – вновь потянула она и вернула мой подарок. – Познакомите меня с этим человеком?

Что такого в этом диске? Или дело не в нём, а она оценила меня по его примерной стоимости? Что я из их круга, раз могу позволить себе такое?

– Думаю, это невозможно. – Я, как бы извиняясь, поклонился.

– Сильвия, ну мы идём? – Принцесса вновь попыталась её утащить. И вновь бесполезно.

– Погоди, Фрей. Сеньор, надеюсь, вы не будете против как-нибудь встретиться и поговорить ещё о музыке и вкладе советской и американской науки в развитие мировой космонавтики? Где-нибудь в менее людном месте?

Её ресницы выразительно дрогнули. Она продолжила начатое, но теперь это уже был серьёзный кадрёж заинтересовавшего её человека, а не лёгкий, ничего не значащий флирт. Я игру принял и ответил тем же:

– Думаю, кардинальных препятствий для этого не существует, прекрасная сеньорита…

– Вот и отлично! – Она улыбнулась, залезла в сумочку и после недолгих поисков вытащила оттуда золотую пластину с тиснёными буквами. – Это мой личный номер. За хорошей беседой время летит незаметно, думаю, мы хорошо проведём его…

– Сильвия, да идёшь ты, в конце концов?!

– До встречи, рыцарь! – Напоследок она стрельнула ресницами, послала воздушный поцелуй, затем взяла под руку её высочество, и они вместе поплыли к следующему залу.

Я уже знал, что написано на карточке. Кстати, она оказалась не золотой, а позолоченной – позолоченный настоящим золотом пластик, инкрустированный мелкими-мелкими камешками, и сомневаюсь, что это стекло. Но глаза мои всё же медленно опустились и прочли:

Глава 14

ТАНЦЫ С ОГНЁМ

– Ты от них пряталась? – После ухода её высочества я зашёл за колонну, где якобы что-то напряжённо рассматривала.

– Увидела охранниц и…

– Да, увидела «ангелов» и решила потеряться! Доволен?

– Ты её хорошо знаешь?

– Кого «её»? – презрительно фыркнула она.

– Обеих. И принцессу, и Сильвию.

– Фрейю хорошо. Сильвию похуже.

– Похоже, ты не очень любишь сеньориту Феррейру.

– А за что мне её любить?

Логичный вопрос. Я так даже и застыл с раскрытым ртом, не найдя ядовитого комментария.

– Ваши семьи враждуют?

Моя спутница успокаивалась. Медленно, но всё же приходила в себя. Вот это её зацепило!

– Нет, не враждуют, – ответила она уже тише. – И мы не враги. Просто… Ну, не люблю я её!

– Бэль, а пойдём-ка отсюда куда-нибудь? Где спокойнее и не гуляют принцессы?

– Да, ты прав, пойдём. Всё равно смотреть здесь не на что…

– Расскажи мне про неё?

Мы шли по улице, под ручку, без всякой цели – просто шли. После галереи, свернув за угол, она дождалась своего охранника (одного из охранников), плечистого жилистого парня лет тридцати, и отдала ему свои покупки. Как объяснила, их несколько и они всегда будут находиться рядом, следовать за нами. Это на случай, если мы резко вдруг захотим сорваться – не стоит осложнять им работу. А девочка делает выводы! На мой подарок она посмотрела, но забрать не предложила. Наверное, постеснялась – мало ли как я отреагирую?

– Про Фрейю? Или Сильвию? – От последнего имени её глаза непроизвольно сузились. М-да, ревность – страшная штука!

– Про принцессу. Я ничего о ней не знаю, кроме её наличия. – Про себя я довольно усмехнулся. Нашлась вещь, которой можно позлить Бэль!

– Она нормальная, – после паузы произнесла девушка. – Совсем не такая, какой её считают. Это высокомерие, гонор… Это наносное, среди своих Фрей скромная и жизнерадостная. И очень весёлая.

– А ещё она чувственная очень. Нет, ну, когда надо, может весьма жёстко себя повести, но внутри, в душе, она очень ранимая. И одинокая. Вот.

– Одинокая?

– Угу. С кем ей общаться? Все от неё что-то хотят. Связи, положение… А ей не надо всего этого. Чего человек хочет в жизни? Чтобы было с кем посидеть, поговорить по душам. Чтобы тебя поняли. Да только вокруг неё таких нет.

– Кроме Сильвии, практически равной по статусу. Наследницы империи, бюджет которой сравним с бюджетом неслабого государства. Тоже своего рода принцессы.

– А ты? Ты с нею в каких отношениях? Близких?

– Да. – Пауза. – Но не настолько близких, как… могли бы быть, – увильнула она от чёткого ответа. Ага, тоже что-то нужно от её статуса? – Ближе Сильвии никого нет. Мне кажется, она и Себастьяна-то не бросила до сих пор из-за неё. Всё-таки брат лучшей подруги.

Я вспомнил Себастьяна и то, как он на неё смотрел. Заискивающе. И понял: будь я на месте принцессы, тот бы давно получил от ворот поворот.

– У них так всё плохо?

Я поймал себя на мысли, что тайны Мадридского двора вдруг переставали быть для меня тайнами и… ничего такого особенного в них не оказалось. Ну, подруги с одной. Ну, встречаются с другим. Дело житейское!

– Не плохо, но он… Он её достал. Ты б знал, какой он нытик!

– Он? Нытик?

А возле «инспирасьона» предстал наглым, властным и самоуверенным. Никогда бы не подумал.

– А чего ж она его не бросит, раз он не нравится?

– Значит, не так уж и не нравится. – Девушка помолчала. – Хуан, сам подумай, с кем ей встречаться? С кем-то ведь надо! А где взять нормального парня? Они все… или подхалимы, или хлюпики. Вот.

– Потому ты гуляешь со мной, хотя я не подхожу тебе… по статусу, потому что я не подхалим и не хлюпик?

– Ты сам всё понимаешь.

– А почему она не поищет парней… в другом месте? Среди других слоёв общества? Как ты?

– Думаешь, не искала? Знаешь, сколько мы с нею устраивали таких вот вылазок «в люди»? Много! Одно время вообще в городе чуть не каждый вечер зависали. Только без толку всё. Нет в этом мире нормальных парней. А если и есть… они нам не попадаются.

– Так чего ж ты со мной идёшь?

Она воззрилась недоумённым взглядом. Может, зря я так? Но вдруг обидно стало за сильный пол…

– Если не попадались, зачем же ты гуляешь с одним из ненормальных?

– Извини, Хуанито, это не про тебя. Просто… накипело. Ты на сегодняшний день самый нормальный из всех, кого я знаю, но с тобой-то мы встретились случайно !

«Итак, Шимановский, предварительный итог, – тут же встрял внутренний голос, воспользовавшись паузой. – Её высочество принцесса Фрейя ведёт довольно активный образ жизни относительно поисков «нормальных» молодых людей, активный образ жизни. С этой целью она и её закадычная подруга Бэль периодически внедряются «в народ», законспирировавшись под простых смертных. Судя по тому, что на выставке её никто не узнал, опыт в этом деле у неё большой – она изначально выбрала наиболее выигрышный стиль, нестандартный, но самый безопасный».

От этой мысли стало весело. Мадридские тайны, пожалуй, не такие и скучные!

«Ты никогда доселе не встречал её высочество, Хуанито? Нет? Жаль, а мог бы. Печально, что в Альфа-Аделлине живёт тридцать миллионов человек, не считая туристов и гастарбайтеров. Будь город поменьше, вы бы обязательно встретились!..

А как тебе роль Бэль при дворе? Ну, в среде придворной молодёжи? Роль закадычной спутницы её высочества по бл…кам? Не противно, друг мой?»

«Нет, не противно! – зло ответил я сам себе. – Это подло пенять девушке тем, что у неё было до тебя! Некрасиво. Сама же сказала – не встречала нормальных. А если рядом будет нормальный?..»

– Ты говоришь, она добрая и чувственная… – Я поспешил увести разговор в сторону от скользкой для себя темы. – Это как?

– Ну, переживает за всё сильно. И ещё… – Она задумалась. Затем остановилась и посмотрела умоляющими глазами: – Хочешь, я тебе одну вещь скажу? Но только ты пообещай, что никому-никому её не расскажешь!

– Могила!

– Фрей до сих пор стесняется своего имени.

– И ничего смешного! Ты обещал!

– Да помню я, помню! – Я попытался взять себя в руки. – Никому! Но самому-то поржать можно?

– А чего так? Имя как имя. Древняя богиня.

– Вот то-то, что древняя богиня. – Девушка махнула рукой на мою тупость. – Тебе не понять. Она же будущая королева, а тут такое имя. Думаешь, она не знает, что придворные смеются над ним за глаза?

– А они смеются? – Я удивился.

– Ну… – Она замялась. – Сейчас нет. Но поначалу смеялись.

– Ничего, она отомстит. Вот родит себе дочку – и отомстит.

– ?!

– Ну как же, её мама отомстила своей матери, назвавшей её в честь героини космической оперы, а она отомстит своей, назвав дочь как-нибудь ещё. Чтобы та маялась: наследницу зовут бог весть как!

– Фу ты! Я думала, ты серьёзно… – Девушка вновь вспыхнула, но, когда я снова расхохотался на всю улицу, тоже засмеялась. – Приколист.

– Бэль, ерунда всё это. Имя как имя. Непривычное… Но красивое.

– И я говорю, ерунда, – поддержала она. – Но Фрей комплексует. Сейчас уже не так сильно, переросла, а вот в детстве не представляешь, сколько было пролито из-за этого слёз.

– Ты знаешь её с самого детства?

– Да. Нас не так много, несколько десятков на всей планете. Не отпустят же родители своих чад играть с теми, кто ниже по статусу?

– Но ты ниже её по статусу, – поддел я. – Как же её отпустили?

– Принцессы – исключения. Равных по статусу им всё равно нет, потому они играют с равными по знатности. По древности рода мы все можем посоперничать с Веласкесами, а некоторые даже заткнуть их за пояс. Поэтому мы ровня.

– Поня-я-ятно… – потянул я. Как всё запущено!

Да, озадачила меня маленькая аристократка, пять минут разговора, а пищи для размышлений на несколько недель.

– А Изабеллу ты знаешь? Принцессу Изабеллу? Про неё тоже много чего говорят. И принца?

– Изабеллу знаю, но не так хорошо. А принца?.. С принцем мы не близки, он сам по себе!..

А вот здесь моя красавица нагло-пренагло врала. И даже не краснела. Что из этого следует?

– А про Сильвию расскажешь? – поддел я.

– Вы враги всё-таки или нет?

– Нет, мы не враги.

– Почему же ты её не любишь? Хотя обе дружите с принцессой?

– Сильвия – очень умная и хитрая выдра. Знаешь её папочку?

Да, естественно, знаю. Каждый день по дороге в школу встречаю: «Здравствуйте, сеньор Феррейра!» – «Здравствуй, Хуанито, как дела, как мама?»

– Она вся в него, – не заметила Бэль моей реакции. – Такая же вёрткая и цепкая. Не представляешь, какая у неё деловая хватка. У неё своя фирма, отец выделил, не связанная с «Промышленностью Феррейра». И если на планете где-то есть бесхозная собственность, она её заберет по дешёвке и превратит в доходную жемчужину.

Исчерпывающая характеристика. Кажется, я начал её уважать. Тогда получается, что за её игривостью стоял не разврат пресытившейся бездельницы, а интерес коллекционера? М-да!

– Себастьян – тюфяк, – продолжала моя спутница. – Одни понты, а она… истинная дочь Железного Октавио!

Кажется, лежащая в кармане карточка обожгла. Решение не звонить только окрепло.

– А Фрейя?.. – Я и сам не заметил, как назвал принцессу по имени. С кем поведёшься… – С ней она тоже вёрткая?

– Нет, с ней искренняя, и они настоящие подруги. Но с другими… Я видела, она дала тебе визитку?

– Не связывайся с нею, Хуан. Она может мимоходом раздавить, уничтожить, посмотреть, что получилось, и пойти дальше. Просто ради интереса. Это страшная женщина!

– Да я как-то и не собираюсь… – Я иронически хмыкнул. – А ещё говорят, что они с принцессой… не только подруги.

– Ну и что? Когда-то были. Все проходят через подростковую дурь. Но сейчас они просто подруги, точно тебе говорю.

Вот даже как. Интересное обоснование принципа «подростковой дури». Надо взять на вооружение и самому в случае чего отмазываться за все совершаемые ошибки.

– Ты её боишься?

– У неё большое будущее. Когда-нибудь Фрей станет королевой, и ты можешь оказаться… не в фаворе.

– А, ты в этом смысле. Нет, в этом не боюсь.

– А ты о чём подумала?

– Сильвия вне политики, Хуанито. Её отец и брат что-то крутят, интригуют, а она – сама по себе. Она очень устойчива и удержится у власти в любом случае, при любых обстоятельствах и любом режиме. В этом её сила.

– А что, режим может измениться?

– Дай бог, чтобы нет.

– Кстати, кто-то мне обещал показательные выступления…

– Было дело, припоминаю… – в том же тоне парировал я. – Где?

– Я знаю одно прекрасное место, где можно… – Она предвкушающе зажмурилась.

– Где тебя узнают, – убил я.

– Ой! – От удивления она даже остановилась. – Точно! – А, поняла, это ты специально, чтобы не идти! – сделала она неожиданный вывод, и её кулачок пребольно впечатался мне в лопатку.

Если думаете, что у девушек лёгкая рука, – значит, вы не общались с Бэль. Да, она не производила впечатления сеньоры, способной гнуть подковы, но моя лопатка этого не знала и нехорошо заныла.

– И не думал! Честно! Но если тебя узнают – нам же весь кайф обломают?

– Хорошо. Тогда мы сейчас пойдём прямо по улице, и в первом же приличном заведении ты покажешь, на что способен. Договорились?

Я взглянул на улицу перед нами. Центр города, главный купол. «Заведениями» улица кишмя кишела, самые разные, совершенно разных профилей. Где-нибудь да нам «повезёт». Жаль.

Нам повезло, и повезло без кавычек. Но то, что последовало потом… выветрило весь скепсис.

Заведение оказалось уютным. Народу было не много – обед, рано. Но на дворе стояла суббота, а выходной день никто не отменял – скоро подтянутся. Группа уже играла, и мне она понравилась. По лицу музыкантов всегда можно определить тех, кто талантлив, одержим искусством, играет не для галочки. Такие способны на всё и творят чудеса, а что в кабаках играют… так надо же что-то кушать и на что-то жить?

Бэль, окинув взглядом площадку, смело направилась к ним. Что-то долго объясняла, спорила. К их беседе с фронтменом группы подключились все музыканты, споря и что-то доказывая. Подмывало подойти и послушать, что за пакость она задумала, что даже музыканты не могут прийти к единому мнению, но, поскольку меня попросили «стоять здесь», я стоял.

Наконец договорились. Из сумочки Бэль к ребятам перекочевало несколько золотых пластинок – полагаю, больше, чем они налабают здесь за неделю. Сияющая девушка радостно подбежала и потянула меня за руку на площадку:

– Ты готов?

– Бэль, диск… – Я поднял вверх раритет, доселе остававшийся в моих руках. Я и забыл про него, а не следовало, если он стоит СТОЛЬКО…

Это всегда так: люди, неспособные почувствовать, сколько стоит вещь, неспособные за неё заплатить заработанными деньгами, не могут её и оценить. Я всю дорогу нёс его в руках, хотя его могли выхватить, выбить, нечаянно сломать. Я мог и сам его нечаянно уронить! Диск стоимостью в сто зарплат! От последней мысли сделалось дурно.

Бэль, как человек, способный заплатить за такое, снисходительно улыбнулась и повела меня к стойке.

– Сеньор, не могли бы вы быть так любезны и сохранить вот это? – Она протянула мой подарок бармену. – Мы с сеньором хотели бы потанцевать, а эта вещь – семейная реликвия…

– Разумеется, сеньорита. – Бармен радушно кивнул и убрал мой подарок за стойку.

– Пойдём. – Она вновь потащила меня на танцпол.

– Но…

– Он не знает, что это такое. Определить, сколько такая вещь стоит, могут только специалисты, поверь. Теперь готов?

– Отлично. – Она обернулась и махнула музыкантам.

Донельзя довольный фронтмен вышел на середину их сцены и мягким голосом произнес:

– Сеньоры и сеньориты! Сейчас мы начинаем музыкальный марафон, который посвящается Хуану и прекрасной Изабелле. – В зале раздались робкие аплодисменты.

– Кстати, это тоже песня Золотого века, – шепнула Бэль, поднимая руки и становясь в позицию. – Написана аж в тысяча девятьсот сорок первом!

– Бэль, я люблю тебя, – задыхаясь, произнёс я, наконец оторвавшись.

– Я тоже… – Она прижалась к моему плечу. – Где ты был раньше, Хуанито? Почему мы встретились только сейчас? – И вжалась в меня всем телом, словно боясь, что я куда-то исчезну.

– Мы разные, Бэль. Что будет дальше?

– Я не отпущу тебя. Что бы ни произошло, я никуда тебя не отпущу! Слышишь? А эта выдра Сильвия пусть летит в космос!

– Лучше тебя нет никого на свете. Ни одна Сильвия с тобой не сравнится.

– Спасибо.

Люди похлопали и начали расходиться. Да, народу прибавилось. Тут были не только клиенты, почти весь персонал ресторана выбежал из подсобных помещений посмотреть на нас. Деловитый дядечка с лысой головой что-то объяснял им, размахивая руками. Наверное, чтобы шли работать – рабочие с неохотой потянулись назад, в кухню.

– Хм… – Он неловко кашлянул. – Сеньор и сеньорита не будут против, если наше заведение вас немного угостит?

– Пойдём… – Я потянул Бэль за собой. Стоять и обниматься на танцполе, посреди всего заведения? Насквозь мокрым от пота? Не предел мечтаний. Всему своё время.

Дядечка посадил нас в укромном уединённом месте – тут и такие оказались. Судя по более богатой обстановке – престижное место, для випов. Вежливый официант выставил на столик перед нами коктейли и что-то лёгкое из еды.

– Сеньоры что-нибудь желают?

– Пить! Воды! – произнесли мы в один голос.

– Вы… Вы… – От волнения сеньор сбился. – Сеньор, сеньорита, это шоу, что вы устроили… Это великолепно! Вы даже не догадываетесь, какую создали рекламу моему заведению! Это было потрясающе! Такого здесь ещё никогда не происходило!.. Но я надеюсь, ещё произойдёт?

– Я хочу вручить вам золотые карты клиентов. Пожалуйста, приходите ещё, чувствуйте себя здесь как дома. Я и все мои люди будем готовы выполнить любое ваше желание!

Он поклонился и достал из кармана две пластиковые карточки золотого цвета с платиновой каймой.

– Наше заведение всегда к вашим услугам.

– Спасибо, сеньор. Мы будем рады посетить вас снова. – Я кивнул ему в ответ и повернулся к Бэль, убирая с её лица непослушную прядь. Понятливый хозяин тут же ретировался. – Бэль, я люблю тебя. Мне плевать, кто ты и что между нами. Я найду способ это преодолеть.

– Это не преодолеешь… – Она грустно скривилась и вновь уткнулась мне в плечо. – Но я сделаю всё, чтобы мы были вместе. Веришь?

– А ты хорошо танцуешь, – заявила вдруг она.

– Может быть. Но не супер, именно хорошо.

– Техника придёт с опытом. Двигаешься ты красиво, ритм тонко чувствуешь. Подготовка у тебя есть опять же… – Она задумалась. – А хочешь стать моим партнёром?

– Это как? Можно подробнее? – Я заинтересовался.

– Ну… – Она растерялась. – Я танцую давно, профессионально… Почти профессионально. А вот с партнёрами не сложилось. Ты же знаешь, с мальчиками в танцах вообще напряжёнка, а с моим характером… – Ну, не могу я танцевать с кем попало! – призналась она. – Если меня не понимают – это катастрофа!

– Иначе говоря, если не потакают твоим прихотям, тебе такой напарник не нужен?

– Отчасти.

– Ничего смешного! Да, у меня тяжёлый характер. Но с тобой мы общий язык найдём. Ты же не будешь ни пресмыкаться, ни права качать?

– Что для этого надо?

– Я дам тебе деньги, много денег. Пойдёшь на курсы, и не к кому-нибудь, а к кому я скажу. Тебя подтянут. Затем будем ездить по разным конкурсам, выступать.

Сама идея мне пришлась по душе. Но у неё был и другой аспект, из-за которого меня моментально бросило в жар.

– Бэль, мне не нужны подачки! Как-нибудь выкручусь!

– Глупый. – Девушка беззаботно рассмеялась и залезла на бордюр, продолжая шествовать как ни в чём не бывало. – Я так и думала, что ты остро воспримешь. Но это не подачка, это инвестиция . Для меня танцы – прихоть, да, но мне действительно нравится это делать, и родители дадут под них столько денег, сколько потребуется, лишь бы я не болталась без дела. – Она задорно подмигнула. – А ты – необходимый инструмент, причём самый важный, без которого победа в соревнованиях невозможна, – понимающий партнёр.

– Я инвестирую в тебя, чтобы победить, это не подачка. Ты же на полученные деньги встанешь на ноги. Это же твой лучший костюм, да?

– Ты его искал долго, потом в порядок приводил… Или у друга одолжил? – Её глаза смеялись, но она не издевалась. – Хуан, я уже говорила, когда-то давно мы обожали «выходить в народ», это казалось интересным, прикольным. Я знаю, как живут люди и что такое бедность. Но этого не надо стыдиться. Этот дядечка, мистер Смит, правильно сказал – когда-нибудь ты вернёшься к нему. Вернёшься с большими деньгами. Есть в тебе жилка…

Не знаю, как это объяснить, но ты ещё заткнешь за пояс всех, кого мы видели сегодня. Я тоже это чувствую. И предлагаю начать с танцев.

Она замолчала. Я долго ещё шёл и вникал в её слова. Это она сейчас придумала или домашняя заготовка?

– Разве на танцах можно подняться настолько, чтобы когда-нибудь прийти к мистеру Смиту?

– Подняться можно на чём угодно, если есть мозги. Может, они станут для тебя всего лишь первой ступенькой в люди? Всего лишь первой, но с чего-то же надо начать? И ещё, хочешь, открою секрет, который знают все, кроме тебя? – Её глаза загадочно блеснули.

– Ну?

– Кто был первым мужем… королевы Катарины?

– Бернардо Ромеро. Музыкант, гитарист.

– Он был парнем из народа, из самых глухих трущоб, – понизила она голос. – В высшем свете существует неписаное правило – люди искусства принадлежат всему миру, без различия в происхождении. Будь ты хоть из самых низших слоев общества, но если ты пишешь хорошие картины, хорошо поёшь, хорошо играешь в театре – высшее общество для тебя открыто.

Ты не станешь его членом, для этого надо там родиться, но тебя примут. И будут смотреть не как на зарвавшегося выскочку, а как на достойного человека. Правда, лишь в том случае, если ты ХОРОШИЙ музыкант или актёр, – уточнила она.

– Или танцор… – завершил я её мысль. А что, идея неплоха!

– Бени… дон Бернардо трижды получал приз как лучший гитарист планеты. Он – лучший и поэтому стал мужем королевы. И пусть у них там не сложилось, посмотри, кто он сейчас? Самый именитый и богатый продюсер! Подумай, Хуан.

– Да, конечно… – Я усмехнулся. – Ты меня озадачила.

– Иди ко мне.

Она обняла меня, и я снял её с бордюра, после чего ближайшие несколько минут мы были немножко заняты.

– А можно ещё кое-что?

– Да, конечно.

– Я тоже хотела сделать тебе подарок. Нет, правда! – Она засмущалась. – Но мистер Смит меня опередил, а после того, что подарил он… я постеснялась.

– Потому, когда стояла за колонной, решила отдать тебе вот это. – Она расстегнула и сняла с головы навигатор. – Я отформатировала его, он чист, как ребёнок. Я знаю, ты порядочный, он у тебя и так провёл целую неделю… Но это не мои правила, так положено.

Я кивнул. Да, не она туда секретные данные загружала, не ей их и разбазаривать. Но функций системы это не уменьшает.

– Спасибо, Бэль. – Я притянул её и нежно поцеловал в носик. – Этот подарок гораздо ценнее, чем ты можешь себе представить. Он уже спас мне жизнь. Так вышло.

– Это система координации боя SCL-500. Довольно старая модель, но на вооружении ещё состоит. Пожалуйста, не используй её функции, если не знаешь, к чему они приведут. Изучи сначала, ладно? А то у меня будут неприятности…

– Скажи, а Бэль – это производное от Изабелла? – решил я вернуться к затронувшему, но забытому моменту на танцполе. Она кивнула. – А я всё гадал, что оно означает!

– Меня отец так называл, когда я была совсем маленькая. Вот и прицепилось. – Она помолчала. – Ну что, фамилию тоже говорить?

– Она очень известная?

– Да. А ты не убежишь?

– Ну, от Сильвии же не убежал, хотя куда уж известнее её фамилии?

– Ты знал, кто она. Догадался. Кто ещё может гулять с принцессой с белыми волосами?

– Ты.

– Мы не настолько близки, чтоб ходить по выставкам.

«Угу, проедем. По мальчикам – настолько, по выставкам – нет. Впрочем, это совсем разные вещи, что уж там…»

– И ты был на свидании не с ней, а со мной, это тоже разные вещи, – уточнила она.

– Ладно, говори, не убегу, убедила. – Я вновь притянул её к себе.

– Я…

– Так-так-так! Какие люди!

– Тебе мало было, Бенито? Хочешь ещё? – Я сделал шаг вперёд, заслоняя упирающуюся Бэль.

– Ай-ай-ай, Хуанито, какой же ты смелый, когда рядом девушка!

– Всё будет хорошо!

– Ты не охренел, Бенито? – усмехнулся я, пытаясь потянуть время. Где же эта грёбаная охрана! – Это не твой район! Это Центр! Хочешь ещё на ковёр к тёте Алисе?

– Мы тебя и тут уработаем, Хуанито. – Он обернулся и закричал на всю улицу: – Эй, люди? Кто-нибудь хочет помочь этому придурку? Может, вы? – крикнул он девушке, семенящей по той стороне улицы. Услышав, та засеменила быстрее. – Всё, Хуанито, финита! Некому тебе помочь! Одна надежда осталась на её величество!

– Ну где же она, что не помогает? – заозирался он. – А, наверное, забыла! Нужен ты ей! Кто ты такой, чтобы о тебе помнить?

Он сплюнул на землю с кровью. Кажется, я выбил ему зуб. Потому так и лютует, гнида!

– Я тебе с первого дня пытался объяснить, что ты – дерьмо! Но нет, ваше превосходительство не слушало, что-то там доказывало, из себя строило!

Он заехал со всей дури мне в солнечное сплетение. Грудь обожгло от нехватки воздуха, в глазах потемнело.

– А ты – падаль и дерьмо! То, что валяется под ногами у тех, кто сильнее! Только умные люди, кто понимает, как устроена жизнь, устраиваются в ней, занимают своё место согласно способностям. А ты? Ну, выпендрился. Ну, наделал шуму в городе. Ну, приехали высокие дяди и тёти и всех отымели. И что? Они уехали, дружок, а ты остался! С теми же самыми проблемами! Что ты решил, что кому доказал?

– Или ты думаешь, мы не могли тебя раньше хорошо проучить? Поймать возле дома, объяснить что и почём? Да сколько угодно!

– Только ты бы не понял ничего, малыш! А так, – он указал рукой вокруг, – имеешь представление. В этой жизни ты – никто. Слабый должен подчиняться сильному, иначе… превратится в того, кто есть ты, – скулящую падаль. Понял меня, camarrado?

– Так что сиди и не рыпайся, Хуанито. Больше тебе в жизни везти не будет. А это у нас кто?

– Та самая аристократка? Ай-ай-ай, а мне говорили – у неё волосы белые. Какой обманщик!

Он хотел потрогать её волосы, но девушка вдруг совсем не по-женски боднула его.

Если бы она достала хотя бы чуть выше… Может, у неё бы и был шанс. А так удар оказался слишком слабым. Опешивший Толстый сразу пришёл в себя:

– Ах ты ж, сучка! – и ударил её по лицу тыльной стороной ладони. Ударил не сильно, напоказ, но обидно. – Обожаю таких резвых. Какая цаца! – Он схватил её за подбородок, задрав голову. – Будешь ещё плохо себя вести с папочкой?

– Тебе конец, ублюдок! Ты труп! Труп, понял? Ты ещё будешь молить меня о пощаде, когда тебя начнут за яйца вешать! Недоносок!

– Боевая девочка! – Он усмехнулся и кивнул дружкам. Те тоже заржали. – А что у нас у девочки есть? Какая красота!

Он нагло полез в вырез платья. Я дёрнулся, но меня успокоили, вновь ударив под дых. Бэль тоже попробовала вырваться, но ничего, кроме ещё одного приступа ржания недоносков, это не вызвало.

– Ай-ай-ай, непорядок! Такая красотища, а досталась… Кому? Этому ничтожеству? Мне кажется, твой кавалер перебьётся, пойдём со мной? Будем встречаться, сделаю тебя настоящей принцессой?

– Что, думаешь, тебя защитит твой Ши…

Никто не понял, что произошло. Просто Толстый вдруг начал оседать, пока не завалился на дорогу. Растерявшиеся холуи недоумённо смотрели друг на друга. Тут один из них тоже начал заваливаться, а хватка сзади меня справа ослабла – будто руку в захвате бросили. Такие шансы я не упускаю.

Я вывернулся и отправил в нокаут второго держащего, уже в полете отмечая, что его глаза стекленеют, а сам бы он осел и без моей помощи секунды через две.

Все, стоящие вокруг, поняли, что надо сваливать, и резво дернули в разные стороны. Но не ушёл никто. Под конец я даже слышал свист летящих им вслед ампул.

– Хуанито, они…

– Я видел. Прости, родная! Прости!..

– Они!..

Тут рядом с нами резко затормозил коричневый «мустанг», из которого выскочило трое бойцов в масках.

– Где вы были? – закричала Бэль. Но они не стали разговаривать, схватили её под руки и потащили к машине, грубо оттеснив меня в сторону.

– Всё в порядке? – бесчувственным голосом спросил третий. Я кивнул. Он развернулся и тоже пошёл к машине. И никаких объяснений и комментариев.

– Стойте, куда вы, я не хочу домой! Оставьте меня здесь!

– Здесь опасно, надо ехать. Сейчас приедет гвардия. – Это адресовалось уже мне.

Глава 15

MEJORAR

* * *

Далее следовала Красавица. Действительно, красавица! Войцех долго не мог отвести взгляда от её изображений. Даже сейчас, спустя годы и родив троих детей, она оставалась прекрасной, оставив далеко позади даже понравившуюся ему ранее Нимфу. Это была мод с белыми волосами, голубыми глазами, строгими аристократическими чертами лица и узкими европейскими губками. Судьба Красавицы – самая шоколадная из всей «группы Принцессы», хотя причина шоколадности чуть не стоила ей жизни.

В 2423 году её высочество в рамках развернутой ею широкой программы помощи неимущим больным детям открывала построенный на деньги собственного фонда лечебный центр в Дельтаполисе. Да-да, то самое покушение в Дельте! У террористов почти получилось: почти – потому, что последним рубежом обороны стала Красавица, Мишель Тьерри, заслонившая собой принцессу. (Для этого, собственно, корпус и создан, это его основная задача, жаль, что, кроме оной, они выполняют прорву других, сея неприязнь к себе.)

Это было самое громкое покушение последнего столетия. За жизнь принцессы врачи боролись три дня. Он помнил, как люди по всему миру, словно подбадривая, несли к венерианским посольствам зажжённые свечи: «Борись, девочка! Твоё время ещё не пришло!»

И принцесса выжила. А вот её телохранительница по идее не должна была. О ней не писали, не говорили, о её здоровье не брали интервью у врачей, она не стала героем новостей, ей не носили букетов и свечек. Она просто боролась за жизнь в соседней операционной и соседней палате, причём врачи пытались спасти её только для вида – слишком всё было серьёзно.

– Что «Алиса»! Что «Алиса»! Сколько лет я уже Алиса, Серёжа!

Стройная невысокая рыжеволосая женщина ходила взад-вперёд по его кабинету, разъярённая, словно гарпия, которой прищемили хвост в подземке в час пик.

– Они сработали так, как должны были, ни больше ни меньше!

– Да они даже личности не установили! Ни одного, ни других! Даже на пассивную камеру ничего не засняли! Позволили какому-то хмырю лапать мою дочь! Довели дело до того, что пришлось использовать крайние средства!

– Ты ещё крайних средств не видел, Серёжа… – Затем продолжила, уже тише – выдохлась: – Расслабился ты, привык к своим «ангелочкам». А жизнь такая штука, что не всегда идёт по уставу корпуса. Что ты хотел от спецназа ДБ? Чтобы они охраняли твою дочь? Они охраняли. Она в целости и сохранности? Да. Какие ещё проблемы?

– Они…

– Они и не должны этого делать! – отрезала она. – Перед ними стояла чёткая задача – охранять. Они её и выполнили от и до. Все эти слежки, камеры, базы данных – это НЕ ИХ работа! – Она махнула рукой и без сил опустилась в кресло напротив хозяина кабинета. – Их какая задача, Серёжа? И сама же продолжила: – Подстраховывать тех, кто находится под прикрытием. Вмешиваться лишь в тот момент, когда ситуация приобретает крайние формы. Только тогда, и ни секундой раньше – их так учили, они так привыкли. И им по хрену, что кто-то там лапал принцессу крови! По хрен, понимаешь? Она дала им установку: работаю инкогнито, под личиной юной аристократки, не вмешивайтесь, что бы ни случилось. Вот они и играли по правилам. По её правилам, Серёжа, мать твою! А что не следили, кто там есть кто? Повторюсь, это не их работа! И ты знал об этом, когда просил о помощи.

– Это «ангелочки» у нас тренированные, на все руки мастера, электроникой обвешаны – мама не горюй. У других, Серёжа, такого нет. Потому работаем как можем и ровно настолько, насколько требуется.

– Она с ними шёлковая ходила, – выдавил мужчина. – С «ангелочками» такого не было, ни с одной группой – никто у неё авторитета не вызывал, одна неприязнь. А тут… Боялась их, что ли? Или уважала?

– Это твои проблемы, Серёжа, – подвела итог беседы женщина. – Ищите к ней подходы, находите решения. Раз кто-то смог её на место поставить – значит, и другие смогут. У тебя четырнадцать групп здоровенных кобылиц на отвязе, давай работай. А я людей больше не дам.

– И на этом спасибо, – вновь вздохнул мужчина. – Может, заскочишь вечерком как-нибудь? Мне недавно винца хорошего подкинули, полувековой выдержки…

– Некогда, Серёж. Извини. Тут с этим «школьным» делом такие дела всплыли… И всё прямо у меня под носом, в открытую, без стеснений!

– Только не говори, что не знала, какие там творятся дела, – не мог не поддеть мужчина.

– Знала, куда ж без этого. Достало всё, честно, выше крыши. Вешаешь их, сажаешь, сажаешь, вешаешь, а всё одно – как брали, так и берут. Но последнее дело – вообще нонсенс. До такого додуматься: средь бела дня, когда пресса уже начала раздувать скандал, а я уехала всего-то на пару дней… – Она вновь махнула рукой. – Кстати, когда ты Кампоса мне отдашь?

– Он мне ещё нужен. Могу кого-нибудь из швали слить. Озадачить ребят?

– Озадачивай. Мне сейчас крови нужно, как можно больше – для наглядности. – Она вымученно улыбнулась. – У самой такое творится, а тут ещё ты с Изабеллой и её вечной манерой влипать в дурацкие ситуации. Ладно, пора, дела у меня. – Она встала и пошла к двери. – Людей не дам, больше не проси ни для чего.

– Разберусь. – Мужчина проводил её до выхода и поцеловал протянутые кончики пальцев.

После её ухода включил релаксационную программу на всю стену и долго-долго смотрел вдаль на какое-то живописное озеро.

Настроившись, почувствовав себя бодрее, вернулся на место и включил коммутатор:

– Жан, давай сюда «девятку».

– Да, сеньор граф. А что с Изабеллой?

– Пусть ждёт.

– Подумали? Выводы сделали? – сразу взял он быка за рога.

– Такого не повторится, сеньор. Обещаем.

– Хорошо. Считаем, что я вам верю, а вы только что пообещали не мне, а совету офицеров. Заочно. – Он кивнул на расположенную в углу вверху камеру.

Девушки скривились, но промолчали. Оно и понятно, разбирайся с ними не он, а Мишель, ссылкой в пустой дворец они бы не отделались. И в личную охрану «объекта номер ноль» после такого провала их бы никто не допустил. Он имел такое право, отдать дело в совет офицеров, в конце концов, он им не командир.

– Итак, давайте попробуем всё забыть и начать сначала… – начал он, но был вежливо прерван.

– Сеньор, мы сделаем всё, что в наших силах, даже больше, – кивнула Лана, – но у нас тоже есть условие: мы будем работать, только если нам разрешат применение специальных средств контроля.

Вот так, спокойно, в лоб, ставить условия, в их положении? Мужчина откинулся на спинку и про себя усмехнулся. Корпусное «радио» уже сработало, девки знают, что у него нет выбора, и сразу взяли планку для торговли повыше. Ну что ж, сегодня торговаться у него нет желания. А после вчерашнего закидона Бэль намерение проучить её пересилило слепую отцовскую любовь.

– Я согласен. – Девушки, не ожидавшие такого сразу, недоумённо переглянулись. – Но сами понимаете, к вам требования также возрастут. Или вы находите с ней общий язык, или…

Продолжения не требовалось. Что ж, девочки, теперь решайте вы. «Или» означает передачу дел Мишель, а та никогда не церемонилась с неудачницами.

– Мы согласны, – ответила за всех Лана.

– Вот и отлично. Можете приступать прямо сейчас. Скажите Бэль, пусть войдет.

– Ну?

– Прости, пап.

Опять эти два маленьких голубых колодца! Когда она так смотрела, с таким искренним раскаянием в глазах, он всегда таял и прощал ей всё, чем та нагло всю свою жизнь пользовалась. Да, это не секрет, Бэль он любил больше остальных. Ни Фрейе, ни Эдуардо не спускалось с рук того, что сходило ей. Может, это неправильно, и он сам виноват, что разбаловал её, но ничего не мог с собой поделать.

Вот и сейчас он оставался твёрд лишь потому, что решение уже принято, а отступать с полдороги он не умеет.

– Что прости? Ты понимаешь, что вообще произошло?

– Да.

– Ни черта ты не понимаешь! – повысил он голос. – Принцесса крови гуляет по городу с каким-то хмырём, про которого никто ничего не знает, раздаривает направо и налево боевые электронные системы, а потом её избивает и чуть не насилует банда гопников. Прекрасно!

– Хуанито – не хмырь, не смей его так называть!

Мужчина чуть не рассмеялся. Из всей его тирады её задело только это. Ну-ну!

– Ну-ну, – озвучил он вслух, – продолжай.

Спесь с девушки моментально слетела. Но, собравшись с силами, она вновь пошла в наступление:

– И не надо этого «ну-ну»! Он – хороший и порядочный человек! Когда я найду его, ты сам в этом убедишься!

Ключевым в её фразе являлось слово «когда», а не, например, «если». Мужчина продолжал невинно кивать:

– Хорошо, дальше что?

– Ну… Бандиты не знали, кто я. Тень на семью не упадёт.

– Правда? – Он картинно закатил глаза. – И всё?

– А что ты хочешь, чтобы я сказала? Да, их было много, и я дралась, пока могла. Но охрана вмешалась только…

– То есть это всё из-за охраны? Это хочешь сказать?

– Да.

– Бэль, если бы ты вела себя по-человечески с хранителями, ничего этого не случилось. И не надо винить охрану – ты хотела походить под личиной? Они дали тебе такую возможность. В полной мере. САМОЙ полной.

Он почувствовал, что из глаз дочери сейчас хлынут слёзы. Всё-таки внутренне она раскаивалась. Правда, непонятно в чём.

– В общем, слушай мое решение: то, что тебя там чуть не отодрали какие-то гопники, – он скривился, – твои, и только твои сложности. Раз такая смелая, что ходишь неизвестно где, как и с кем, ничего не боясь, – терпи. Через три часа ты летишь на Землю, я распорядился подготовить яхту.

– Твоей сестре на день рождения дядя Себастьян подарил виллу на Ямайке, помнишь?

– С тех пор никого из семьи там не было. Надо поехать и навести порядок: организовать охрану, прислугу, снабжение – всё прочее. Вот этим ты ближайшую неделю и займёшься. Заодно позагораешь, искупаешься и отдохнёшь от приключений.

– Пап, я не могу лететь на Ямайку! – В её голосе прорезались нотки страха и мольбы.

– Почему?

– Я должна найти Хуанито! И тех бандитов! Ему может угрожать опасность!

– Дочь, если я говорю, что ты летишь на Ямайку, это значит, что ты летишь на Ямайку.

– Но, папа…

– Молчать! – закричал он. Девушка стушевалась. – Умей отвечать за свои поступки. Ты разгуливала по городу с человеком, о котором ни я, ни Сирена, ни тётя Алиса – ни одна из наших служб безопасности – не имеем ни малейшего представления. А если бы он оказался террористом или китайским шпионом?

– Он не террорист и не китайский шпион! – вспыхнула та.

– Это знаешь ты, но этого не знаю я.

– Я познакомлю тебя с ним, и ты убедишься!

– Вот! – Мужчина поднял палец вверх. Воцарилась тишина. – Теперь всё поняла? Что нужно было делать вначале?

– Ты не пацанка с окраины и даже не дочь какого-нибудь завалящего аристократа. Ты – принцесса одной из самых одиозных династий. А ведёшь себя словно… Всё ясно?

– Да, пап. – Девушка кивнула и уткнулась в пол.

– Вот когда ты повзрослеешь, когда начнёшь совершать взрослые поступки, тогда будешь делать что хочешь. А сейчас ты летишь на Ямайку. Когда вернёшься – можешь заняться поисками своего Хуанито и своими обидчиками, разрешаю.

Да, ещё, тебя вновь будет охранять «девятка», – при этих словах девушка скривилась, – и я дал им неограниченные полномочия. Если не будешь их слушаться, они имеют право делать с тобой что угодно. Так что в твоих интересах найти с ними общий язык. Теперь всё понятно?

– Да.

– Всё, ступай.

– А если его убьют, пока я буду загорать на Земле? – обернулась она у самой двери.

– Значит, судьба его такая. В конце концов, как-то же он дожил до этого времени? Выкрутится.

Бэль кивнула и нажала на открывающую люк клавишу. Сейчас с отцом спорить бесполезно.

Снаружи её уже ждали. Восемь молчаливых фигур в белой форме. Самая безбашенная и оторванная группа корпуса. Каждая из этих девочек прошла столько, что может стать легендой при жизни, буде рассекретить и опубликовать их биографии. Если бы не вербовочная служба, все они были бы либо казнены, либо сидели, долго и без надежды выйти. Но с другой стороны, это самая опытная и самая надёжная группа – им нечего терять, – хотя и самая одиозная. Что ж, придётся работать с ними, никуда не денешься.

– Возьми. – Вместо приветствия, Лана протянула ей вещи, от которых у девушки подкосились коленки.

– Это обязательно?

– Достаточно? – фыркнула Бэль.

– Да.

Тут её тряхнуло. Совсем легко и на долю секунды. Но в глазах с непривычки замельтешило, девушка облокотилась на стол, чтобы не упасть, жадно вдыхая воздух. Из глаз её потекли обидные слезы.

– Это ты специально, да?

– Надо было проверить, работает система или не работает. – И, глядя на заплакавшую девушку, едко бросила: – Бэль, милая, давай на будущее, во избежание недопонимания: если мы ещё раз провалим дело, то бишь если ты ещё раз от нас сбежишь по своим делам, нас утилизируют. А мы очень хотим жить. Ничего личного, просто мера предосторожности.

– Ладно, проехали, пойдём. – Лана протянула руку. В глазах её и голосе вдруг появилась теплота. – Расскажешь, кто он и что там у вас произошло?

– Он такой хороший, девочки…

Через пять минут после её ухода люк раскрылся и в кабинет вошёл невысокий человек плотной комплекции с графином в руке:

– Воды, сеньор граф?

– Что теперь делать?

– Ты о чём?

– О нападении на вашу дочь, сеньор. Кого из ребят подключать к этому делу?

– Никого, Жан. Это не тот случай, – и, глядя на изумлённо взлетевшие вверх брови секретаря и давно уже просто друга, объяснил: – Изабелла сама найдёт всех. И сама накажет. Я дам ей карт-бланш, полную свободу действий. Пусть учится. Ты же залезь в архив гвардии и уничтожь все записи об этом инциденте. Чтобы не осталось ни одной ссылки, ни одного имени: будто и не случилось ничего вчера ве чером.

– Чтобы училась? – усмехнулся Жан.

– Да, ей будет полезно. Ты слышал, я вернул «девятку»?

– Пусть всё, чем будет располагать Изабелла, – опыт этих девушек. И больше ничего – ни от нас, ни со стороны гвардии или Алисы. Ей давно пора повзрослеть и начать налаживать отношения с хранителями. Работа с людьми – это главный урок, который она должна усвоить.

– Вы, как всегда, хитры, сеньор граф, как всегда.

– Стараюсь, Жан, стараюсь.

– А парень? Что делать с ним?..

– Ничего, пусть себе живёт. Пошли кого-нибудь проверить его для порядка, на всякий случай. Связи с разведками, олигархами, прочей нечистью. Но мне кажется, ничего интересного в парне нет. Я знаю дочь, она могла выкинуть такой финт.

– После проверки пусть твой человек сотрёт о нём все данные, как и об остальном инциденте. Искать так искать – никаких лёгких путей. А когда она его найдёт и притащит ко мне… Если не передумает искать конечно же… – Он ехидно усмехнулся. – Вот тогда я и познакомлюсь с ним поближе…

Секретарь вышел. Мужчина поднялся и вновь запустил релаксационную программу, закрывая ею унылый вид венерианской равнины. Он не сказал Жану главного, почему так поступил. Дело вовсе не в том, чтобы она находила общий язык с охраной. Конечно, это важно, бесспорно, но девочки теперь в лепёшку расшибутся, а общий язык найдут. Дело в вызове, который подкинула судьба ему как отцу. Вызов под названием «влюблённая дочь». И его отцовская задача – сделать так, чтобы она не допустила ошибок матери, не стояла на коленях, прося прощения, много лет спустя, когда ничего нельзя будет изменить.

Любовь должна быть выстраданной, заслуженной, завоёванной. Если она преподносится на блюдечке с каёмочкой – это уже не любовь, а игра. Бэль слишком привыкла играть и теперь пусть сама борется за свои чувства. Или проверит их в бою…

– Здорово, сосед!

– Здорово, Хуанито. Чё хотел?

Я показал ему коробку от подарка. Затем приоткрыл её и наполовину вытащил чёрный пластиковый диск.

– Можешь найти проигрыватель?

Сосед, а я точно знал, что он связан с разными ребятами, музыкантами, и может достать всё, что угодно, из мира музыки, удивлённо прицокнул языком и протянул руку к диску:

– Ого! Супервинил?

– Это хорошо или плохо? – Я сделал удивлённое лицо. Я рисковал, поскольку не знал, сможет ли он оценить мой подарок правильно. Мне повезло, не смог.

– Это супер, чувак! – Он постучал ногтем по пластине, но не там, где звуковые дорожки, а ближе к центру. – Эта штукенция офигенных денег стоит!

– Точно.

– Наверное, штукарь-полтора? Щас же такие не делают!

– Больше бери. – Я картинно усмехнулся. – Два с половиной.

– Где достал?

– Послушать дали, – уклонился я от ответа.

– А мне дашь?

– Самому только дали. – Я сделал вид, что задумался. – Давай так, ты тащишь проигрыватель, я его слушаю, а потом на неделю даю его тебе. Когда достанешь проигрыватель?

– Через полчаса.

– Идёт.

– Базара нет, договорились. Тогда завтра с утреца закинешь его, ага?

– Договорились. Но не дай бог поцарапаешь… – Я погрозил кулаком.

– Да ты чё! Я чё, совсем не понимаю, что это такое? – замахал руками он.

– Хоть одна царапина – заплатишь за него со своего кармана, – пригрозил я. Очень строго пригрозил. Но сосед – парень в теме, этот вряд ли испортит.

– Идёт. Ну, я пошёл, через полчаса жди.

– Опять что-то случилось?

Я вкратце пересказал свою историю, не акцентируя внимания на том, кого и где видел и сколько на самом деле стоит подаренный мне диск. Выслушав, она вздохнула и покачала головой:

– И что мне с тобой делать?

– Мам, не начинай. И так тошно.

Я побрёл на кухню, еле передвигая ноги. Очень хотелось повеситься. Или утопиться. Или сделать всё сразу.

– Тебя весь день искала какая-то девушка, – донеслось мне вслед. – Несколько раз заходила, внизу сидела, ждала.

– Что за девушка? – Мне не было интересно. Я догадывался, кто это. Но она свой выбор сделала, пускай сама расхлёбывает последствия, что бы ею ни двигало.

– Высокая такая, смуглая. – Глаза матери ехидно блеснули. – Очень высокая!

– К тебе пришли. Девушка.

– Чего тебе? – недовольно потянулся я.

– Ты говорил, чтобы я зашла, – бодро ответила она, входя и демонстративно разуваясь.

– Эмм, не сейчас. Давай в другой раз?

Я обернулся и поплёлся в свою комнату в надежде, что там можно спастись. Напрасная надежда.

– А когда? Ты обещал!

– Так, я пошла к донне Татьяне, – засобиралась вдруг резко мать.

– Мам, Эмма уже уходит, не надо.

– Мне самой лучше знать, что мне надо! – отрезала та. – Пока.

Ну-ну, и мама меня бросила. Предала, оставила наедине с этой длинной горгульей.

И что теперь делать? Вышвырнуть её? Совесть не позволяет. Всё же она не сдала меня тогда у Витковского. Пусть не от любви ко мне, по собственным мотивам, но ведь не сдала же!

Я присел на пол у кровати, кивнул ей на кресло перед домашним терминалом. Она протянула мне планшетку и села, поджав ноги. И невольно напомнила мне этим Бэль.

– Эмма, я не в настроении. Честно. Будешь приставать – вышвырну.

– Я сделала всё, как ты просил, – проигнорировала она угрозу. – Перебрала все фамилии «золотой сотни» и ещё несколько десятков из второй сотни.

– И что? – Я развернул планшетку и попытался сосредоточиться на том, что там написано.

– Такой девушки нет. Блондинос больше пяти десятков, но так, чтобы совпадало всё, – нет ни одной.

– Может, тебе показалось и её на самом деле не существует? – В её глазах читалась уверенность в своих словах. Дескать, Шимановский, кончай колотить понты.

– Эмма, я вчера провёл с ней весь день. Незабываемый день! – Я прикрыл глаза, вспоминая свою аристократку. То, как пахнут её волосы, как плавно она двигается, когда танцует… – И она правда аристократка.

– Ты не поверишь, кого мы только вчера не видели, – решил убедить её я. Наверное, для того, чтобы самому не разувериться, что это действительно было. – Даже инфанту!

– Инфанту? – В глазах Эммы замелькали искры интереса.

– Она стояла в метре от меня. И Сильвию, дочь Октавио Феррейры…

– Они уехали. Я же развернулся и убежал. Вот и всё.

Я закончил. Эмма задумчиво молчала. Долго молчала, несколько минут. Затем выдала вердикт:

– Так не бывает.

– Бывает, Эмм, бывает. И после этого ты со своими глупостями? Пожалуйста, пожалей меня, не доставай. Я только что потерял девушку – не до тебя сейчас.

– И что ты собираешься теперь делать? – словно не услышала она.

– А что я могу?

– Как – что? Искать её!

– Зачем? Господи, Эмма, как же ты не понимаешь, я не смогу смотреть ей в глаза после этого!

– Но ты же ни в чём не виноват?

– Не виноват? – Я вспылил, закричав во весь голос. – А если бы она не была аристократкой? Если бы сзади не ехали её охранники? Что было бы тогда?

Я неудачник, Эмма. Неудачник во всём. Да, мне везёт по жизни, сказочно везёт! То, что я встретил её, – чистая случайность. Она тупо забыла у меня свой навигатор, которым я затем растиражировал преступления Толстого, – тоже случайность. Я устроил дебош, да такой, что в школу нагрянула королева, но и это случайность! ЭТО ВСЁ СЛУЧАЙНОСТИ, Эмма!!!

…Когда я говорил, озвучивал вслух сокровенное, мне становилось легче. Пусть она знает, кто я, – слишком тяжело таскать такой груз в одиночку.

– Я ничего не добился из того, что хотел, мне просто сказочно, нереально фартило. Всю прошлую неделю. А встреча с Толстым – закономерный итог. В школе меня считают чуть ли не героем, но на самом деле я – ничтожество. Ничтожество, неспособное самостоятельно защитить ни себя, ни собственную девушку. И то, что произошло, – всего лишь судьба, решившая забрать назад свои долги. Только и всего.

Ну, вот и выговорился. И стало намного легче. Спасибо Эмме хотя бы за это.

– Я не могу с ней встречаться, – закончил я. – Не могу с ней видеться. Я просто не смогу посмотреть ей в глаза.

– Ты слишком строг к себе. Ты не виноват, что не можешь справиться с целой бандой.

– Человек отвечает за всё, совершаемое им в жизни. Я мог что-то сделать, мог как-то договориться с ними. Раньше, в школе, с первого дня. Я не знаю, что я мог, НО ЧТО-ТО ВЕДЬ МОГ ЖЕ!

– Знаешь, если бы на нас напали совершенно левые, посторонние хулиганы, дело случая… Но так? – Мне было дано понять, что нельзя выжить, опираясь на одно везение. Какие-то высшие силы постарались, я благодарен им. Надо что-то делать самому, не надеясь на чудо, а с этим у меня проблемы. И пока я не решу свои проблемы, пока не смогу защититься от Толстого и ему подобных… Пока я не научусь делать так, чтобы у меня что-то получалось… Я должен забыть о ней.

– Ты не прав. Я не знаю почему, просто… не прав ты.

– Тем более ты её не нашла. – Я вновь усмехнулся. – Видишь, всё-таки судьба!

– Я могла плохо искать. Пропустить. Я же человек! И ещё… Помнишь, я тогда начала говорить в коридоре, когда ты ударил Рубини по носу?

– Что есть одна девушка, но не из первой сотни?

– Да. Знаешь, кто это?

– Ну, кто же?

– Принцесса Изабелла.

– Эмма, чтобы ты знала, принцесс охраняют «ангелы-хранители». Это такие молоденькие девочки лет от восемнадцати и до тридцати пяти. Я вчера, да и позавчера, достаточно на них насмотрелся. Даже дворцовая стража, те ребята в чёрном, не допускается к этому. А её охраняли здоровые молодчики. Так что это не принцесса, однозначно.

– Ну, не знаю… – Эмма задумалась. – Но она подходит по всем твоим параметрам.

Я пожал плечами. Мало ли людей подойдёт под мои скромные параметры? Наличие брата, сестры и кузена определённого возраста.

– И твою Бэль ведь тоже зовут Изабеллой? – не унималась она.

– Ты знаешь, сколько Изабелл на планете? После Марии это одно из самых распространённых имён. Сколько ты встретила их, пока копала? А сколько среди них модов?

– Много. – Она задумалась. – И модов человек десять. И четыре точно с белыми волосами.

– Вот видишь. – Я усмехнулся. – Но допустим, это она. И что? Это что-то изменит? Я смогу смотреть ей в глаза оттого, что её мать – правительница планеты?

– Помнишь, ты говорил Карине, что тебя найдёт настоящая принцесса и ты её…

– А что я ещё должен был сказать Карине , Эмма? Или ты предлагаешь мне стать альфонсом? Найти себе принцесску, аристократку, спрятаться за её юбку, решить с помощью её громил свои проблемы, затем лечь на диван и не знать горя?

– Но… Я думала… Ты серьёзно тогда…

– Я серьёзно. Но только начну я с того, что я буду защищать её. Может, не кулаками, как-то иначе, но только не прячась за чьей-то юбкой. Всё, Эмм, прости меня, но я хочу посидеть в одиночестве.

– Хуан, может, если тебе всё равно… ты сделаешь, что обещал? Я ведь исполнила твоё требование.

Я с таким презрением оглядел её снизу вверх, что она непроизвольно отшатнулась.

– Эмма, неужели ты такая дура и не понимаешь, как низко пала со своей «лотереей»?

– Но я…

– Тебе так нравится быть опустившейся блядью без собственного мнения? Пусть даже с деньгами и влиянием семьи?

Молчание. Долгое-долгое. Она порывалась что-то мне сказать, открывала рот, но вновь закрывала. Наконец, увидев что-то на полу, воскликнула:

– Ой, а что это?

«Это» оказалась визитка Сильвии – кусочек позолоченного пластика, инкрустированный драгоценными камешками. Видимо, вчера, снимая брюки, не заметил, как она вылетела из кармана.

– Так это что, правда? – Её изумление было… таким искренним и огромным, что мне вновь захотелось рассмеяться.

Она вроде бы поверила мне под конец моего рассказа, слишком эмоционально я вёл повествование, со слишком многими деталями и подробностями, но верила как бы издалека. Дескать, пока не потрогаю руками, все ваши истории останутся сказками. Теперь же, покрутив визитку в руках, мои сказки обрели для неё предметность. А следовательно, абсолютно всё, сказанное мной, превратилось в грубую недвусмысленную реальность.

– И ты правда видел инфанту?

– Эмма, ты уходишь.

– Да, конечно. Ты действительно их видел… И теперь не хочешь?..

Я скривился. Что ещё ожидать от куклы с мозгами Эммы? Шимановский, простачок титуляр с окраины, из бедной семьи, сын проститутки, окунулся в мир высшего света, с ним заигрывала самая богатая девушка на планете… А теперь он сидит и добровольно от этого мира отказывается?

– Шимановский, раз такое произошло, значит, у тебя больше нет девушки? – с ходу заявила она.

– Нет. Но…

Дальнейшие мои протесты потонули в огне её решимости: она, словно танк, поперла вперёд, схватив меня за грудки, и потащила в спальню.

– Ты мне обещал. Я сделала для тебя работу, и ты мне должен.

– Эмма, я не…

– Всё, теперь ты довольна?

– Ты получила, что хотела, я тебе больше ничего не должен?

– Я не включала камеру, – ответила она, не моргая, глядя в потолок.

– То есть как не включала? Если ты думаешь, что я ещё раз…

– Ты ничего не должен, – ответила она отрешённым тоном. – Просто… Просто я не хочу больше быть опустившейся блядью…

– Я больше не хочу общаться с ними. Ты прав, я пала, и даже не заметила, как низко. Они пустые, не думают ни о чём, кроме секса. У них нет никаких стремлений, ценностей, никаких… Как они называются?..

– Никаких принципов, – подсказал я.

– Да. А я поняла, что больше не хочу так жить.

– Из-за меня?

– Ты не прав, что не борешься за любовь. Но твои рассуждения… Я поняла, что хочу себе такого же рыцаря в алмазных доспехах. С принципами. И чтобы я была у него за каменной стеной. Твоя Бэль – счастливая сука и даже не представляет, насколько счастливая!

– Но-но!

Я лишь сильнее обнял её, не зло. М-да, раз уж до Эммы дошли такие вещи?.. Что же в мире делается?

– Почему я не замечала тебя раньше?

– Я всегда был рядом. Но теперь поздно, Эмм. Твой космолёт улетел.

– Да знаю я! – Она поднялась и принялась искать вещи. – Есть хочешь? Приготовить что-нибудь?

– А ты умеешь? – Я снова удивился, но уже вяло.

– Немного. Самое простое. А что у тебя в холодильнике?

Эмма торчала у меня до вечера. Мама, словно чувствуя, домой не торопилась, и спровадить её удалось лишь часам к десяти, и по её лицу я сделал вывод, что, несмотря на улетевший космолёт, попыток наладить со мной отношения она не оставит. Но меня это мало заботило, пока мало – были проблемы поважнее.

Моя самооценка поднялась, и теперь её уже ничто не поколеблет. Если уж я своими поступками помог осознать кому-то никчёмность, помог… если не направить на путь истинный, то хотя бы сбить с неправедного… Это многое значит.

Следовательно, для меня не всё потеряно, у меня есть шансы добиться поставленной цели. Вопрос в том, что избрать целью.

Сейчас, после бурного неоднократного секса, охватившая меня со вчерашнего вечера хандра ушла, я был полон сил и энергии и мог спокойно, не уничтожая себя, подумать об этом. То, что жить так же, как жил до этого, нельзя, – это понятно. Потому как в следующий раз рядом может не оказаться охраны, и моей девушке сделают плохо у меня на глазах, несмотря на все мои старания, выпендрёжи, концентрацию сил и ресурсов. Значит, мне нужен апгрейд, mejorar – кардинальное резкое улучшение каких-то жизненных качеств, свойств и установок. Иными словами, я должен резко и бесповоротно изменить свою жизнь, переведя её на качественно новый уровень.

Направлений таких апгрейдов два: первый – тупо научиться махать кулаками и показать всем кузькину мать, став не просто бойцом, а крутым бойцом, и второй – пойти «во власть», стать членом организации, которая может постоять за одного из своих, взять на себя решение самых острых его проблем.

– Я жену ищу… – извиняясь, скривился он, после чего перестал быть им интересен.

– Флориана? – громко произнёс он. – Ты здесь? – И картинно постучал по ближайшей дверце. – Флориана, сколько можно ждать!

Через несколько кабинок от него послышался звук сливного бачка. Перехватив удобнее нож, он двинулся туда. Раздался щелчок деблокируемой двери, затем она открылась…

…Он сразу, с ходу, на всей скорости, на какую был способен, атаковал, целясь ножом в голову, ибо из кабинки показался силуэт в чёрно-синем. Атаковал, но не успел – телохранительница смогла уклониться.

Но он не зря провёл шесть лет в армии, не зря уделял в тюрьме тренировкам всё свободное время – второй удар достиг цели. Пусть он целился обманным в корпус, а попал в плечо, но это тоже неплохо. С оружием он тоже не ошибся: тупой зазубренный нож не резал, а рвал плоть при ударе.

Войцех уклонился и отступил, позволяя девчонке провести пару атак. Это тоже маневр, попытка поймать противницу в припадке ярости, и он удался – его второй нож впился ей в бедро.

Судя по виду телохранительницы, она не чувствовала боли и атаковала бы снова и снова, но, раненная в ногу, на долю секунды потеряла равновесие и ориентацию, чем он воспользовался, вначале ударив её кулаком в лицо, пробив обманным движением динамический блок, а затем без пощады всадив третий нож ей прямо в глаз.

Тело противницы рухнуло словно подкошенное. Смерть моментальная и совсем безболезненная.

Он отступил, смотря на дело своих рук. Да, девчонка, совсем ещё молодая, зелёная. Такой бы жить, деток рожать…

…Но не стоит сентиментальничать. Эта девочка по приказу её величества с легкостью уничтожит пять десятков безоружных людей, как и её более старшие предшественницы, а значит, туда ей и дорога.

По полу растекалась лужа крови, которую не спрячешь, затащив тело в кабинку, потому не мудрствуя Войцех принялся обшаривать его прямо здесь, спеша сделать это до того, как сюда кто-нибудь войдёт.

Что имеется в наличии? Нож, настоящий, боевой, годный как для борьбы, так и для метания. Ручной игломёт – а это то, что надо! Документы на имя сотрудника ДБ и императорской гвардии, право на ношение оружия в любой особо охраняемой зоне планеты, несколько информационных капсул. Координатор старой модели, судя по изображению, к сети не подключен, используется как обычный гражданский навигатор. Хорошо, напарницы не видели, что с ней произошло, но брать его с собой не стоит.

Его грязное занятие – обирание трупа – вдруг прервал нечеловеческий женский визг: какая-то сеньора всё же заглянула в туалет. Он опоздал.

Одним движением Войцех подскочил к визжащей и вырубил её ударом в основание шеи – пусть полежит. Кинулся к двери, на ходу включая игломёт, но, услышав гул голосов снаружи, бросился к дальней кабинке и затаился внутри, сев на пол и прильнув к стене. И уже с этой немудрёной позиции принялся слушать звуки стандартной суеты, которая случается при обнаружении трупа в общественном заведении: визги, ор, топот, требования вызвать гвардию и угрозы «Я буду жаловаться».

Но это прошло мимо, слух пытался вычленить совершенно иные звуки. И дождался.

Несколько резких выкриков, и всё разом стихло – людей безапелляционно выдворили за пределы туалета, видимо аргументировав требование потрясанием оружия. Тишина.

В туалете осталось лишь три человека, одним из которых являлся он сам. Одна из противниц находилась рядом с телом, вторая, по его подсчётам, загораживала выход, держа кабинки под прицелом.

– Минут пять, не больше, – произнесла первая противница. – Эта тварь где-то рядом, далеко не успел уйти.

– Я посмотрю, – ответила ей вторая.

– Давай.

После этого он почувствовал, что одним человеком в помещении стало меньше. Первая противница тоже бросилась к выходу, но на самом пороге развернулась и вернулась назад. Раздался глухой звук «бум» и треск – дверца крайней кабинки вылетела под ударом окованного сапога.

– Выходи, ублюдок! Я знаю, что ты здесь!

Войцех понял: она блефовала. Она не знала этого, а лишь проверяла догадку. В её голосе слышались нечеловеческие боль и отчаяние, решимость сделать так, чтобы он взмолился об аде, как о невероятном курорте, когда они его найдут. В своём приступе ярости она открывалась, невероятно открывалась, подарив ему шанс на вторую победу.

Бум. Вторая кабинка. Бум. Третья, через одну от него. Он приготовился. Бум. Крайняя к нему. Пора. Войцех нажал на спуск.

Стенки туалета – обычный пластик. Красивый, под мрамор, солидно смотрящийся и приглушающий звуки, но абсолютно уязвимый для сверхпроникающих снарядов, вроде игл.

Выстрелив, он тут же прыгнул, выкатываясь наружу, на кафельный пол туалета, держа предполагаемое место нахождения противницы под прицелом. Не понадобилось – он попал с первого раза – вторая девчонка оседала, срезанная практически напополам, не успев даже испугаться.

Осталась последняя. Координаторы, скорее всего, уже включены, и она знает, что только произошло, теперь единственный его козырь – внезапность. Он вскочил и рванул к выходу, распахнув дверь, снеся при этом стоящего за ней бритоголового охранника и повалив кучкующихся рядом с ним нескольких дамочек – естественный живой щит на случай, если «ангел» постесняется стрелять в невинных.

– Всем лежать!

Войцех смело вскочил и дал залп из игломёта по системе освещения, затем по верхнему ряду бутылок в баре. Хаос моментально достиг апогея, действуя от противного, чего он и добивался. Все посетители, да и обслуживающий персонал, толкались, сшибали, давили друг друга, пытаясь убежать или уползти от исходящей непонятно откуда угрозы. Усмехнувшись, Войцех спокойно подошёл к третьей поверженной противнице.

Да, он достал её очередью сквозь диван, и это была заслуженная победа. Первую он победил, пользуясь внезапностью, – если бы у неё было на несколько долей секунды на подготовку больше, вряд ли бы бой закончился с таким результатом. Вторую – приступом ярости, охватившим её и заставившим забыть о предосторожности. С этой же они были на равных – или она, или он. Повезло ему. Злости или ненависти к ним, простым девчонкам, зомбированным и воспитанным в духе абсолютной преданности отморозкам у власти, он не испытывал. Потому и прикрыл последней противнице начавшие стекленеть глаза, взял из её рук второй игломёт, вытащил из-за пояса запасную обойму и побежал к чёрному ходу – у него ещё оставались шансы спастись, хотя и призрачные.

Он пробежал несколько кварталов, вот так, нагло, с игломётами в руках, спасаясь из зоны оцепления – гвардия спешно перекрывала квартал за кварталом, фильтруя всех выходящих. И он успел. Успел и проскочил, несмотря на усиленные посты вокруг. Самоубийственный трюк, но, говорят же, дуракам и самоубийцам везёт.

Теперь он стоял на крыше небольшого здания, куда залез по пожарной лестнице, и смотрел на город.

Варшава – его родина. А возможно, будущая могила – если он срочно, в течение нескольких часов, не уберётся отсюда. Он убил трёх «ангелов», трёх девчонок из элитной и самой организованной силовой структуры королевства. Имеющей в своём распоряжении все ресурсы остальных структур, пользующейся правом неприкосновенности, ненаказуемости за любые, даже самые страшные преступления. На него уже объявлена охота с вендеттой, и никто в мире, ни один здравомыслящий человек, не окажет ему помощи. Ибо на помогающего также обрушится гнев «ангелов».

Сейчас он понимал свои ошибки. Он сглупил не сейчас, напав на ничего не подозревающих девчонок, а в самом начале, посчитав, что криминальный авторитет, пусть и такой тяжеловес, как Мексиканец, сможет что-то сделать против её королевского величества. Да, он крут, без вопросов… Был. Но планета принадлежит не ему, не авторитетам, подобным дону Диего Альваро. Реальные хозяева планеты – кланы.

– Вас приветствует компания «Промышленность Феррейра». К сожалению, рабочий день уже закончен, но если вы хотите, то можете…

– Пожалуйста, соедините меня со службой безопасности! – воскликнул он. Он знал, что СБ крупных компаний, таких как базовые объекты кланов, не спит никогда. Вопрос лишь в том, в какой из своих компаний сеньор Феррейра держит главное подразделение собственной спецслужбы.

– Здравствуйте, – ответила уже живая девушка. – Отдел безопасности компании «Промышленность Феррейра».

– Сеньора, соедините меня, пожалуйста, с начальником СБ.

– Извините, сеньор, рабочий день закончен. Если хотите, я запишу вас на приём на утро…

– Девушка! – Войцех вложил в голос всё своё красноречие. – Я прекрасно понимаю, что рабочий день закончен! Но, к сожалению, моя информация имеет ценность лишь сейчас, утром она испортится и прокиснет. И поверьте, ваш босс очень расстроится! Пожалуйста, соедините меня с ним, это вопрос жизни и смерти!

– Как вас представить? От кого сообщение?

– Родная моя! – Войцех картинно вздохнул. – Пожалуйста, не нервируй. Тебе моё имя знать совершенно не обязательно.

– Минуточку, ждите.

В его ушах заиграла приятная музыка. Через несколько минут, которые Войцех провёл весь на нервах, музыка оборвалась, и ему ответил усталый мужской голос:

– Я вас слушаю.

– Это глава службы безопасности «Промышленности Феррейра»?

– Да, – нервно одёрнули на том конце. – Что вы хотели?

– Меня зовут Войцех Красуцкий. Я тот человек, которого разыскивают «ангелы» в Варшаве, и у меня есть важные сведения для сеньора Феррейры.

Пауза. Всё, ставки сделаны, ставок нет, он только что поставил на кон свою судьбу и душу. С такими людьми, как Феррейра, не шутят. И от них невозможно спрятаться или скрыться.

– Какого предмета или сферы деятельности касается ваша информация? – спросил мужчина после долгого раздумья.

– К сожалению, это я могу сказать лишь лично сеньору Феррейре, – отрезал Войцех, понимая, что чем меньше людей будет в это посвящено, тем больше шансов выжить у него самого. И ещё, мужчина на том конце не был удивлён словами «ангелы» разыскивают в Варшаве», он лишь удивился его звонку – следовательно, знает об операции корпуса. Это обнадежило, вселило уверенность в профессионализме этих людей – в этом смысле он не прогадал.

– Вы уверены, что ваши сведения заинтересуют дона Октавио?

– Я думаю, об этом сможет сказать лишь он сам.

– Хорошо, вас заберут. Каково ваше местонахождение?

Когда я проснулся, часы на стене показывали без четверти девять – на занятия я опоздал. Видно, Эмма вчера сильно вымотала, не услышал будильник. Или сам расслабился?

Не важно. Но раз уж проспал, неплохо бы заняться тем, на чём остановился вчера, – поиском пути апгрейда. Кое-какие намётки уже появились.

– Хуанито, что случилось? – услышал я его взволнованный голос.

– А что? – не понял я.

– Да ничего, просто тут новостей… куча!

– Озвучивай, – милостиво «разрешил» я ему.

– Во-первых, тебя искал Толстый. Рожа перекошенная, но агрессией от него и не пахнет. Что там у вас произошло? И ещё… Помятый он какой-то.

– Дальше, – переключил я на следующую новость. Толстый меня сейчас заботил мало.

– О тебе меня спрашивала Долорес – где ты, что с тобой и почему не пришёл? И ещё, тут сегодня спор небольшой вышел, и она защищала тебя, чуть кое-кому глаза не выцарапала. Вы что, встречаетесь?

– А что, похоже? – Я усмехнулся.

– Судя по её поведению – да.

– Дальше, – вновь сменил я тему. Эмма тоже интересовала меня не слишком сильно. Да, с нею придётся повозиться, возможно, нужно будет немного от неё побегать, но справлюсь.

– А что, этого не достаточно? – В голосе изобретателя послышалось искреннее удивление. – Ты встречаешься с Долорес, а Толстый боится тебя – и этого мало? Притом что ты – виновник торжества – после визита её величества так до сих пор на занятия и не явился?

– Дружище, поверь, всё это меня мало заботит. Ты лучше ответь, можешь проконсультировать по одному скользкому вопросу?

– Какому? – Хуан Карлос мгновенно подобрался.

– Корпус телохранителей. «Ангелы». Что с чем едят и всё прочее.

– Ну, корпус считается засекреченной службой, поэтому всё, что знаю, – одни слухи.

– Не скромничай. – Я усмехнулся. – Твои слухи почти всегда оказываются в разы достовернее «правдивой» информации из «надёжных» источников!

– Ладно, говори, что интересует, что могу – отвечу.

– Почему туда берут только девок? – задал я первый из важных вопросов.

– Ну… – Он усмехнулся. – Их дрессировать легче. Послушнее они. У мужиков гонора слишком много, а этим скажешь лежать – лягут, скажешь умирать – умрут. И никаких вопросов вроде: «А для чего?» Мужики так не могут. А тебе для чего?

– Понятно… – Кажется, я скривился. Потому быстро перешёл ко второму вопросу: – А их правда зомбируют?

– Не знаю. Но мне кажется, да. Слишком они послушные.

– То есть это не факт.

– Чувак, я сказал, это только слухи и мои домыслы. Я им свечу не держал.

– Ясно.

– Ещё говорят, они брали как-то мужиков, точнее, мальчиков, много-много лет назад, – продолжил он. – Для пробы. У них не получилось, и всех подопытных в итоге утилизировали. Объяснить, что это означает?

– Не надо. – Я непроизвольно покачал головой. – Ещё что можешь про корпус рассказать?

– Да зачем тебе это всё?

– Потом расскажу. Ты отвечай!

– Ну… Лесбиянки они там все! Это интересно?

– Конечно интересно! Но ты им свечу не держал.

– Естественно, – фыркнул он. А я тут же вспомнил взгляды, которые адресовали мне некоторые представительницы этой непростой организации, когда я брёл по школе. М-да, они специально вокруг себя такие легенды распускают или были прецеденты?

– Ещё что?

– Грохнуть могут любого, вот что! Только за то, что им ПОКАЖЕТСЯ, будто объекту охраны угрожает опасность. Так что в их присутствии никто не застрахован от летального исхода. Случайного. И ты в оранжерее нефигово подставлялся.

– А насчёт неподсудности что?

– Ну, это типа мера, чтобы защитить их от посягательств, – они же убийцы, их убивать учат раньше, чем у них сиськи отрастают. Это так, образно. Подойдёт к такой девочке в переулке компашка…

– …Ну, она всех и порешит. А ты знаешь законы – бойцы спецназа не могут использовать свои навыки, кроме как в крайнем случае. А девочки других просто не знают – у них все случаи крайние!

– И всё? Только поэтому?

– Не только, но это типа официальной версии. Они подсудны только своему совету офицеров. Совет может их наказать, только вряд ли часто делает, иначе бы девочки в приютах не исходили на говно, когда вербовщики корпуса за мясом приезжают. Неподсудность – это ж как торт в конце длинного коридора, стимул. Кто ж не захочет стать крутой и всемогущей и чтобы за это ничего не было?

«А вот тут Хуан Карлос прав, – поймал я себя на мысли. – Возможность творить беспредел – главный аргумент заманухи. Что может притягивать сильнее? И не об этом ли думал только что ты, Шимановский?»

– А почему туда только приютских набирают, а не всех подряд?

– Ты что, дружище, сироты – это же мясо. В прямом смысле слова. Не жалко – один фиг – сдохнут, только чуть позже, на улице. Ты знаешь, какая у них подготовка? Древняя Спарта отдыхает! У них половина от тех, кого официально приняли, гибнет, не дожив до Полигона. И на Полигоне их гибнет достаточно. Это ж естественный отбор! Из десятка только две-три выживают. Две-три из десяти, зато самые сильные и самые сообразительные!

– Жестоко!

– Вот и я о том же. Это элита, Хуанито. Элита элит. Круче их нет никого, но и цена этому совершенно иная, нежели в любом другом месте.

– Спасибо, дружище! Ты мне здорово помог. Передай привет Эмме!

ЭПИЛОГ

– Сильвия, – обратился он к сидящей сзади девушке с такими же точно волосами и ещё более синими глазами, – даже это не позволяет тебе совершать подобные сделки.

– А что мне оставалось делать, отец?