Тарасов Вадим

Индульгенция для алхимика

Название: Индульгенция для алхимика

Автор: Тарасов Вадим

Издательство: Самиздат

Страниц: 229

Год: 2014

Формат: fb2

АННОТАЦИЯ

Эта книга - повествование о судьбе молодого ученого, живущего в ином мире в эпоху средневековья. О том, каким могло бы быть и наше прошлое. О чести и доблести, на которую способны не только рыцари, о том, как трудно сделать выбор и не похоронить человеческое достоинство.

   ГЛАВА 1

   ***

   Его Высокопреподобие, старший брат - инквизитор Дедрик Кинцль, каноник Ордена святого Доминика, энергично потер озябшие руки, сложил их в пригоршню, и, попробовал согреть пальцы дыханием. В самом деле. Не к жаровне же идти? Подле нее экзекутор греется... Собачья должность, визитатор - проверяющий, почти все время - или в дороге, или в подвале. И что ни подвал, то обязательно маленький Коцит, ледяное озеро, где богопроклятый Люцифер терзает в своей пасти Иуду. Кто только придумал вести допросы в подвалах? Наверное, Великомученик, слабый человек столь часто и изощренно истязать себя не мог...

   - Записал? - осипшим голосом поинтересовался у своего писаря - аколита. - Повтори!

   - Сейчас, дом^[1] патер, - секретарь закончил выводить закорючки на большом куске пергамента. Бумага в подвалах быстро сырела.

   - Мая числа двадцать первого, в год одна тысяча семьсот четвертый от Рождества Христова в землях Лимбус Инферни, во время после третьей молитвы, в Аллендорфском аббатстве Ордена Лулла, что расположено в Тюрингии, после задержания, предписанного инструкцией, допрашивается ученик коллегиума, субдиакон Густав Шлеймниц. Все верно?

   Инквизитор удовлетворенно кивнул. Соблюдать инструкции и предписания - залог скорейшего продвижения по лестнице власти. Три дня подержать в камере, на хлебе и воде, без допроса, на четвертый - показать орудия пытки, и лишь на пятый - начинать разговор. Дел в пустыни и так накопилось достаточно, еле успел закончить.

   - Поправь - Святого Лулла. В следующий раз накажу. Далее. Опрос происходит в присутствии наблюдателя аббатства, его Преподобия, препозита^[2] монастыря отца Винифрида и декана коллегиума, его Преподобия, отца Мартина, удостоверяющих личность допрашиваемого. Готово? Приступаю к дознанию.

   Сводчатый потолок подвала ощутимо давил на плечи, трещали фитили масляных светильников, сквозь камни сочилась вода, пахло сыростью, плесенью, крысами и... человеческим страхом. Мрачно и внушительно. Доминиканец взглянул на подследственного.

   Сидящий напротив парень имел обычное простецкое бритое лицо, покрытое редкими шрамами оспин, с небольшим перебитым носом и маленькими поросячьими глазками непонятного цвета, сидевшими в глубине черепа. Остриженная, как и положено субдьякону, русая чёлка, открывала невысокий покатый лоб, украшенный разорванной надвое левой бровью, которая теперь росла двумя пучками кустистых волос. Широкие скулы и тяжелая нижняя челюсть выдавали вовсе не благородное происхождение, а намечающийся второй подбородок придавал некоторое сходство с молодым кабанчиком.

   И кто бы мог подумать, что за столь заурядной внешностью скрывается живой и пытливый ум? Ведь смог же Шлеймниц обставить встречу с сестрой так, что об этом узнали только спустя декаду? А все попытки его разговорить, даже во время исповеди, как утверждает брат Винифрид, завершились ничем, студиозус весьма ловко уходил от наводящих вопросов. И сейчас, сидит, как будто по ошибке в камеру попал. Ни напряжения, ни страха... Обиженную мину только скорчил, праведник... Весьма перспективный молодой человек. Такие кадры пропадают! Инквизитор, чуть заметно вздохнул.

   - Итак, Густав Шлеймниц, рожденный в Гёттингене, в одна тысяча шестьсот восемьдесят втором году, в семье почтенного купца Фридриха Шлеймница?

   - Да, Ваше Высокопреподобие, - голос молодого субминистратума^[3] слегка дрожал, но звучал твердо.

   - Про вероисповедание и прочее не спрашиваю, раз являешься младшим служителем святого Лулла. Знаешь ли ты, по какой причине заключен под стражу?

   Короткая пауза.

   - Нет, дом патер. Этого мне не сообщили.

   Хитрец, однако! Не сообщили... Надо же?! Ладно, начнем издалека.

   - Знаком ли ты с фратером Клаусом Венехаймом?

   - Это который следит за учебными лаборариумами^[4] ? - уточнил трехбровый.

   Нет, он что, издевается? Кинцль даже фыркнул. Разговор его начал немного забавлять.

   - Значит, знаком, - тон доминиканца стал утвердительным. - А знаешь ли ты, что теперь бедняге предстоит три года корчевать пни в Фулденском урочище? Благодаря тебе, между прочим! - уловка старая, но можно и попробовать. Вдруг попадется?

   Подследственный осторожно потер нос двумя пальцами.

   - Мне? Тогда я рад за него. Брат Клаус давно хотел отпроситься у настоятеля на другую работу. Жаловался на отросший живот.

   Инквизитор криво улыбнулся.

   - От живота он теперь избавится. Не без твоей помощи, конечно...- и, многозначительно замолк.

   Шлеймниц ничего не сказал, поскольку прямого вопроса не ставилось. Хм. Не дурак.

   - Но речь сейчас не о нем, а о твоей сестре, - доминиканец сменил тактику, выкладывая первый аргумент. - Знаешь ли ты, что она бежала из монастыря клариссинок, куда ее определили попечители?

   Густав утвердительно кивнул.

   - Да, дом патер. Я об этом слышал.

   Попробуем закрепить и выложить еще один факт:

   - А тебе известно, что она бежала вместе с еретиком и изменником Короны? Со своим любовником Йозефом Франке?

   Студиозус недоуменно вскинул брови. Да ему в театре играть надо!

   - Нет, Ваше Высокопреподобие! Неужели? Бедная сестра... - и удрученно опустил голову.

   - Ты еще скажи, что вы после этого не встречались, - ехидно заметил Кинцль, ожидая ответ на провокацию.

   Вот тут студиозус клюнул.

   - Нет, дом патер. Свою несчастную сестру я не видел с тех пор, как поступил в коллегиум. То есть, почти пять лет.

   Инквизитор тут же сделал подсечку.

   - У нас есть свидетели, которые вас видели здесь, в аббатстве около двух месяцев назад. Ты сможешь опровергнуть их показания?

   Но ловкач выкрутился:

   - Ваше Высокопреподобие, да мало ли с какой паломницей я мог разговаривать, указывая дорогу? Если ее узнали, то почему не задержали? Разве приметы, развешанные в каждом полицайстве, написаны мелким почерком? Повторю: с сестрой я не встречался. Ибо говорил Каин: "Я не сторож брату своему". А я - сестре.

   - А, так она вырядилась пилигримом? - колкость студиозуса доминиканец пропустил мимо ушей.

   - Не знаю, дом патер. Но с иными женщинами я просто не беседую. У нас монастырь, а не Гамбургский порт.

   Кинцль хмыкнул и сделал попытку атаковать еще раз:

   - А с Йозефом Франке?

   - Нет! - звучало категорично. - С ним, с этим мерзавцем, я вообще незнаком!

   - Ты торопишься с ответами, молодой человек, - голос инквизитора стал мягким и задушевным. - Пойми, ты в руках своих братьев. Не опасайся ничего! Ведь все что мы хотим сделать, это для твоего же блага. Тебе еще неизвестно, в чем это благо состоит, но скоро узнаешь... Продолжаешь настаивать? Подумай!

   - Дом патер... - студиозус шумно сглотнул слюну, - я понимаю... вы желаете лишь добра... - облизал пересохшие губы, нервно взглянув в сторону экзекутора, ради развлечения взявшегося крутить в пальцах щипцы для выдергивания ногтей, - но я действительно не виделся ни с сестрой, ни с Франке! Ваши свидетели ошибаются!

   Инквизитор молчал, не отрывая взгляда от подследственного, ожидая, пока тот начнет ерзать на стуле. Но Шлеймниц смотрел прямо, всем своим видом словно говоря: "Я не вру!" и дергаться не собирался. Вот упрямый осел!

   - И, конечно, куда они могли бежать, ты не имеешь никакого понятия? - этот вопрос доминиканец задал уже для проформы, даже не надеясь на ответ. Но ошибся.

   - Я могу только предполагать, Ваше Высокопреподобие. Скорее всего, они перешли Колючие горы, и стали искать укрытия у наших родственников, Хевелиушей, в Гданьске. Еще могли попробовать сесть на корабль до Ледяных Баронств... или Джабана. Но, повторю! С ними не встречался! И где прячутся - не знаю.

   Каноник лишь недоверчиво покрутил головой.

   - Значит, добровольно говорить не желаешь, - посмотрел на палача. Жаль, что в отношении этого деликвента^[5] запретили пытку. Уж больно упертый оказался, ни предвариловка, ни открытые факты его не берут... но на дыбе и не такие языки развязывали. Ладно, в конце концов, нужен не этот жалкий студентишка, а еретик Франке. Упорствует? Пускай. От охотников еще ни одна "лисица" не ускользнула. Комтур^[6] предупреждал: допрос вести мягко, жестких методов не использовать, чуть пугнуть - и хватит. У епископа явно есть задумки...

   - Я сказал все, что мог, Ваше Высокопреподобие, - пожал плечами субдьяк. - Добавить мне нечего.

   - И ты готов свидетельствовать на Библии? - брат - инквизитор вновь потер руки, к этому времени уже почти согревшиеся.

   - Да, дом патер, - твердо ответил субдьякон. - Хоть сейчас!

   - Отец Винифрид? Отец Мартин. Будьте очевидцами! - и протянул Шлеймницу свое старое Евангелие в истертом кожаном переплете. - Ты успеваешь записывать? - в сторону секретаря.

   - Э... да... герр Кинцль... готово!

   - Клянись, Густав Шлеймниц. Клянись в своих словах!

   Субминистратум поклонился, поцеловал серебряный крест обложки, положил левую руку на сердце, прижал Святое Писание куда-то в область солнечного сплетения и, торжественно произнес:

   - Говорю Вам, клянясь на Священной Книге! Элизу Шлеймниц и Йозефа Франке в этом году я не встречал и с ними не разговаривал!

   - Свидетельствую, - глухо пробасил отец Винифрид.

   - Свидетельствую, - проскрипел отец Мартин.

   Визитатор лишь досадливо цыкнул зубом. Такая клятва не стоит ровно ничего, юнец опять нашел выход. Ведь беглецы могли сменить имена и документы, так что формально студиозус ни капли не солгал...

   - Хорошо же! - угрожающе произнес Кинцль. - Вы, молодой человек, о наказании клятвопреступников помните? Замечательно! Тогда идите, и не забывайте об этом!

   Студиозус смотрел на доминиканца непонимающе.

   - Я могу идти? - не веря своим ушам, переспросил Шлеймниц.

   - Да, - подтвердил каноник. - Ты свободен, можешь идти. Если потребуешься, то тебя найдут!

   Субдьяк встал.

   На своей скамье зашевелился глава монастырских соглядатаев, отец Винифрид.

   - Да, брат? - не по Уставу обратился к нему инквизитор. - Ты что-то хотел сказать?

   Второе лицо аббатства от такой фамильярности слегка дернул щекой, но все же произнес:

   - Э... да, герр Кинцль. Обратиться к студиозусу Шлеймницу. С вашего позволения, - чуть ехидно добавил препозит.

   Следователь кивнул.

   - Дозволяю, - и бросил писарю, - Аколит, заканчивай протокол. На моих словах, дальше не надо.

   - Кхм... - приор оправил складку рясы. - Густав, иди, умойся - и на святое причастие. А потом - на исповедь, настоятель тебя ожидает. И нигде не задерживайся!

   Субминистратор осенил себя крестным знамением, поклонился присутствующим, на негнущихся ногах пошел к выходу. Его выпускают! Господи, чудны дела Твои, Господи!

   ***

   Беседа с настоятелем началась с неожиданного вопроса.

   Отец Сулиус, подозрительно взиравший на хмурого, чуть отощавшего, субдьякона, пригладил бороду и поинтересовался:

   - Скажи, любезный юнгерменн^[7] , как поживает твой товарищ, которого ты привел из Сантьяго-де-Компастелло? Хорошо ли он справляется со своими обязанностями фамулуса^[8] ? К поступлению в коллегиум еще не готов?

   Шлеймниц, ожидавший совсем другого, слегка опешивший от такого поворота темы, не нашел ничего лучше, чем выдать первое пришедшее в голову, то есть неприукрашенную правду:

   - Нет, дом аббат. Грамота дается ему тяжело. Но он старается... А помогает в меру своих скромных сил, лично у меня нареканий к лиму^[9] Прошу нет. Но, думаю, что перед Испытательным Капитулом он сможет предстать не ранее, чем через год.

   Голос студиозуса, приятный молодой баритон, слегка хрипел, выдавая пережитое напряжение.

   Пресвитер недовольно покрутил головой.

   - Тем хуже. В таком случае ему придется разделить твою участь. Ты понимаешь, что мы вынуждены тебя наказать? - в речи аббата послышались строгие официальные нотки.

   Густав молча кивнул.

   - Это радует. Кхм. Не придется много объяснять. То, что освободили из-под следствия, это, конечно, хорошо... Но причина в другом. Если карать всякого, подозреваемого инквизиторами, то нам всем место или на рудниках, или - в подвалах, - настоятель тяжело вздохнул, затем продолжил уже без напускной строгости. - Я тебя исключаю из коллегиума. Вынужден это сделать. Орден святого Лулла не может позволить, чтобы в его служителя тыкали пальцем и говорили: "Смотрите, это брат той доброй монахини, что удрала с первым встречным проходимцем, до того ее демоны одолели. И этот, поди, такой - же, прихожанок соблазняет Царствием Небесным, ищет любовницу побогаче"...

   Шлеймниц вскинулся.

   - Но дом аббат, вы же знаете...

   - Тише, тише, сын мой, - отец Сулиус выставил перед собой аристократически узкую ладонь в защитном жесте. - Знаю я, визитаторы тоже знают. Но... Миряне обсуждают бегство сестры Элизы не только в Гёттингене, эта скандальная новость, как зараза, проникла и в другие города. Еще бы! Впервые за триста с лишним лет, монахине, соблазненной пособником дьявола, удалось обвести вокруг пальца каноников Капитула и скрыться от инквизиторов. Такого удара по своему престижу Доминиканцы не потерпят. Рано или поздно ее найдут, определят наказание... Ты можешь остаться в Аллендорфе. Здесь, - настоятель выделил слово, - и в Романии, учиться тебе запрещено. Пройдет время, пересуды утихнут, тогда восстановят... в студентах и в субдьяконах. И, возможно, рукоположат. Но сколько этого ждать - известно одному Богу, - настоятель поставил локти на стол и сплел пальцы в замок, ожидая, пока его слова дойдут до ученика.

   Густав соображал быстро.

   - Дом аббат, выходит... я исключен... но могу учиться в другом месте? За пределами Марки? И там смогу получить священный сан?

   - Да, любезный друг, ты все понял верно, - настоятель одобрительно кивнул, - Тебя убирают только из коллегиума, но не отрешают от служения святому Луллу. Алхимики нужны государству... и народу. Орден потратил много сил, времени, ему скандал не нужен, но и ждать, пока все закончится - не резон. Уедешь в Сецехов, Падую, Наварру... Или, если получится, найдешь Наставника поближе. Кхм. Возможно, кому-то из братьев Ордена, служащему в приходской церкви, нужен молодой помощник. Конечно, если сан позволит тому брать дисципулусов^[10] . Тогда через полгода святой Лулл получит нового дьякона, а через несколько лет, да поможет Дева Мария - плебана^[11] .

   В комнате воцарилось молчание. Густав переваривал сказанное пресвитером. Исключили? Да разве это беда? Могло быть и хуже! Кричал бы сейчас под пыткой, например... А то, что нельзя учиться в Романии? Так даже хорошо. Уйдет из-под присмотра местных инквизиторов. Здесь ему и вправду покоя не дадут!

   Просидевший в подвале половину декады, Шлеймниц оказался настроен решительно. Сейчас он был согласен идти куда угодно, лишь бы подальше от следователя:

   - Я готов, дом аббат. Тут, в монастыре, не останусь. Куда посоветуете отправиться?

   Пресвитер усмехнулся.

   - Молодость, молодость... пора торопливых решений и безрассудных порывов, - патер взял перо, подвинул чистый лист пергамента.

   - Ступай в Сецехов, он ближе всего. Хоть и через горы добираться... Я напишу ходатайство епископскому викарию, он выдаст разрешение и проблем в новом коллегиуме не возникнет. Правда, придется заглянуть в Мейссен... Но неделя - другая, тебя особо не задержит... Да! И облата^[12] забери, вместе с его зверюгой, - вспомнил, с чего начал, отец Сулиус. - От этого Проша, толка, прости Господи... вред один от него, в общем. А от его жирной мартышки - еще больше, в который раз брат - апокризиарий^[13] жалуется, что на кухне безобразничает, - оживился настоятель, вспомнив проделки приблудного монастырского обезьяна.

   Густав, смекнув, к чему клонит настоятель, аккуратно встал на колени и перекрестился.

   - Отпустите грехи мои, дом аббат. Ибо даже левая рука не всегда ведает то, что творит правая... А на мне тень прегрешения сестры и проступки тех, за кого я в ответе перед вами и Богом. Смиренно прошу исповеди...

   ***

   С Николасом Прошем, монастырским облатом по кличке "Проныра", личным фамулусом студиозуса и постоянной головной болью всего аббатства, Густав смог увидеться и поговорить только после сексты^[14] . Еще во время службы подал знак, Ник согласно кивнул, мол, "все понял", и из церкви они вышли вместе, забрав по дороге, рядом с кухней, еще одного, третьего своего компаньона, гомункула Адольфиуса.

   Устроились на хозяйственном дворе, подле госпитальной прачечной. Сели на колоду для отбивки белья, греясь на веселом майском солнышке. Прош начал что-то выговаривать вечно голодному ручному обезьяну - лемуру. Зверь из пробирки, вполуха слушая очередной разнос от поильца и кормильца, флегматично пережевывал кусок где-то подтибренного копченого сыра. Наконец, убедившись, что лишних свидетелей нет, Проныра отвлекся от воспитания подопечного кочкодана^[15] и участливо заглянул в лицо Густава, по-дружески похлопав товарища по колену.

   - Эк ты схуднул, бедняга! Не кисни! Пузо не болит? Инквизитор невинности не лишил? - за свои идиотские шутки Николас уже не раз оказывался бит (и не только Густавом) но все никак не унимался.

   - Иди ты! - отмахнулся Шлеймниц, разыскивая в поясной кошелке кусочек сладкой просфоры, оставленной для Адольфиуса после святого причастия.

   - Не пойду! Пока все не расскажешь, - чуть поморщился фамулус, наблюдая, как и без того откормленный до невозможности лемур одновременно запихивает в пасть обмусоленный сыр и булку. - Отец Мартин про тебя все уши прожужжал. От злорадства, чуть не лопается: "Я давно говорил, что этого толстопузого гнать надо. Только не слушал никто. Так сейчас, под пытками, все выложит, инквизитор сразу поймет, какую бестолочь наш аббат под крылом пригрел!", - Николас очень похоже спародировал дребезжащий голос Наставника по рудам.

   - Пришлось в пиво ему плюнуть, - продолжил облат. - Не мог же я просто так терпеть, как при мне, моего же благодетеля хают.

   Посмотрев на сморщенную, словно от зубной боли, физиономию своего товарища, послушник понял, что слегка перегибает палку и продолжил уже нормальным тоном:

   - Давай, выкладывай с подробностями. Как отсидка прошла? На дыбу не вешали?

   Студиозус вздохнул, передернул плечами, вспоминая мрачную подвальную келью.

   - С подробностями - сильно долго будет. Расскажу... потом, постепенно. Ожиданием пытали, а хуже ничего нет. Про сестру спрашивали, куда они с Йозефом сбежать могли...

   - Ну а ты? - облат развернулся к приятелю.

   - Я? - Густав хмыкнул. - Отправил их в Гданьск, к Хевелиусам. Правда, они года два, как померли... теперь даже Мастер экзорцизма допросить не сможет. В общем, обошлось. Пока обошлось, - уточнил Шлеймниц. - У нас теперь новая проблема. Меня настоятель из коллегиума исключил... из-за сестры, в общем. Боятся, что к их рясам грязь прилипнет. Сначала я испачкаюсь, а потом и Орден замарается. Предложили на выбор: либо здесь сидеть, ждать, неизвестно чего, либо, в идти в другую школу. Так что, завтра мы с тобой в Мейссен отправляемся, а оттуда - в Ржечь, в Сецехов, - окончил доклад Густав, наблюдая, как у Проша изменяется лицо.

   - Э! Подожди! Как так "мы с тобой"? - фамулус едва не подскочил, перепугав резким движением задумчивого ковыряющегося в зубах Адольфиуса.

   - А вот так, - студиозус вытащил из своей сумки кусок не раз чищенного пергамента и помахал им в воздухе. - Подорожная на нас двоих. Отец Сулиус распорядился. В мое отсутствие тебя здесь терпеть не будут. А жирного, - Густав кивнул головой в сторону прислушивающегося к их разговору индрика, - тем более. В раз на жаркое пустят. Брат Юлиус давно на него ножи точит, обезьяньи мозги, говорит, деликатес...

   - И вовсе он не жирный, - обиделся за погрустневшего лемура Николас. - Он это... фигура у него такая! - нашелся облат. - Значит, нам вместе с тобой тащиться? В такую даль? Через Большой Хребет? Ох... бедные мои ноги... Бедные ноги... а может, мне срочно заболеть? - Проныра решил сделать попытку хоть как-то открутиться от предстоящего похода.

   - И не надейся! - Шлеймниц энергично взмахнул рукой. Адольфиус, от осознания предстоящей перспективы, выпучил глаза так, что казалось еще чуть-чуть - и они вылезут из черепа и, издал короткий испуганный "хрю". - Брат инфирмариус^[16] так вылечит, что зад пробкой затыкать придется. И обезьяну - тоже, - добавил студиозус, отгоняя ладонью от носа испорченный воздух. - В общем, остаться не рассчитывай. Меня только задержишь. Смирись с судьбой и начинай собираться в дорогу. Ты понимаешь, о чем я?

   Николас прикрыл глаза.

   - Понимаю, не дурак. Раз уходим, то и монеты из тайника забрать надо. Денежки в дороге нужны... - Проныра взъерошил отросшие до мочек ушей светло - соломенные волосы. - С другой стороны, почему бы и не прогуляться? А то в Аллендорфе, если честно, уже поднадоело. В новиции я все равно не собираюсь, а разницы, где тебя рукоположат - здесь, или в Ржечи, особой не вижу. Главное, получить теплое местечко, что бы я, с твоей помощью, мог делать наш маленький гешефт.

   Густав пожал плечами.

   - Все в руках Господа. И моя карьера, и - твое благополучие. Лишь бы подальше от Sanctum Officium^[17] . Сходи в деревню, постарайся раздобыть продуктов. На монастырском пайке мы далеко не уйдем. А завтра к вечеру нужно добраться до Эрфурта, заночуем в монастыре Святого Августина.

   - Может, лучше, в таверне? - с надеждой забросил удочку Николас. - Тебе, после подвала, полезно будет! Хорошо поужинаем, послушаем новости, выспимся на мягких кроватях, а не на соломенных тюфяках... с животом, набитым всякой дрянью, - добавил Проныра, уклоняясь от подзатыльника.

   - Не богохульствуй, - Густав сурово пресек попытку облата пожить в роскоши. - Господь дает монахам блага духовные, а не мирские. Нам предоставят кров, и пищу, благословленную настоятелем, а это будет получше еды, которая недавно тявкала или мяукала. А деньги нам потребуются, дабы не идти пешком. Или ты предпочтешь тащить Адольфиуса на закорках? - и студиозус скептически уставился на фамулуса, как бы оценивая физические возможности последнего.

   Уважения они не вызывали. Низкорослый и худой, с узкими плечами и тонкими плетьми рук, крупной головой с лохматой шевелюрой, стриженной "под горшок", большим носом, увенчанным очками в позеленевшей бронзовой оправе, за которыми прятались хитрые серые глаза, мясистыми, словно у мавра, губами, редкой козлиной бороденкой и шеей толщиной в черенок мотыги, облат, скорее походил на мокрого растрепанного воробья, чем на рыцарского тяжеловоза - дестриэ.

   В ответ Николас покрутил указательным пальцем у виска, жест, у него означавший: "Ты что, рехнулся?", и высказался:

   - Нет, положительно, тебе в голову иногда приходят светлые идеи. Правда, как мне кажется, тут ты печешься не только о моих, но и о своих удобствах. Это правильно... Так может, в деревне поспрашивать, вдруг, кто завтра в Эрфурт отправляется?

   - Обязательно спроси! - поддержал Густав. - Не то мы к августинцам только на Петра и Павла^[18] поспеем. Даже если обезьян будет всю дорогу бежать.

   Индрик, обиженный критикой в сторону своей персоны, выразил недовольство, показав студиозусу длинный коричневый язык. Густав только покачал головой. Проныра не раз утверждал, что лемур все понимает и может изъясняться жестами, которые он (Проныра) даже может перевести на человеческий язык. Но переводил редко, потому что перевод, как правило, получался очень уж похабный.

   - Давай, дружище, собирай пожитки, - Шлеймниц встал с колоды. - А я пошел к отцу - келарю, договариваться на счет вещей в дорогу...

   ***

   На следующее утро, из открывшихся с рассветом ворот Аллендорфского аббатства, навстречу восходящему солнцу вышло три разномастных фигуры, бодро зашагавшие по дороге на Эрфурт. Вообще-то шагали только двое: один невысокий, тощий и нескладный, одетый в шерстяной коричневый подрясник, болотного цвета шаперон и, теплую войлочную жилетку, слегка не дотягивающую до хоппиланды^[19] ; другой - плотный, широкоплечий, с вызывающим уважение и зависть брюшком, прикрытым серо-зеленой рясой и коротким плащом, на голове - серый пелеус^[20] . А третий... ростом едва около ярда, покрытый светло-серой и черной шерстью, с острой мордочкой, волосатыми ушами и выразительными янтарными глазами, размером своего пуза почти не уступающий самому здоровому в компании... в общем, раскормленный обезьян. Только наряженный в залатанные холщовые панталоны, мягкие кожаные сапожки на завязках и, передвигающийся вперед короткими скачками, а не степенным шагом, подобающим солидному члену монастырской братии.

   Воздух оказался не по-весеннему холодным, на землю и ярко-зеленую траву легла изморозь, посеребрив их ледяным узором. Со стороны виноградников плыли клубы сизого дыма; монахи и конверзы^[21] , пытаясь уберечь молодые цветоносы от заморозка, жгли костры. Дорога вилась мимо окружающих монастырь огородов, постепенно сменяющихся полями, отдыхающими под паром или, засеянными черными бобами - любимым гарнирным блюдом брата - повара, втайне ненавидимым всеми остальными.

   Отмахав около полумили, троица остановилась. Обезьян совсем выбился из сил. Николас, уже в который раз, просительным тоном обратился к Шлеймницу:

   - Гусь^[22] , да возьми ты его уже! Ведь к Долговязому Отто опоздаем...

   - Твой зверь, тебе и нести, - отрезал студиозус, поправляя котомку за плечами. - Из Безансона нес? Нес. А сейчас чего? На моем хребте в Рай въехать хочешь? Хвост козлячий...

   - Тогда он весил раза в три меньше, - Проныра подвинул съехавшие к кончику носа очки. - Ну, давай, Гусь, что тебе стоит? Хотя бы до развилки. А там, до телеги, я уж дотащу, как ни будь, - своими стенаниями послушник мог разжалобить даже Великого Инквизитора.

   - Точно? - подозрительно уточнил Густав.

   - Да точно, точно! - успокоил облат. - Перекресток примерно через милю будет.

   Шлеймниц немного посопел, но в конечном итоге, сдался:

   - Ладно. Уговорил, импур^[23] близорукий. Но, - студиозус поднял вверх указательный палец, - только до перекрестка. Дальше сам потащишь.

   Николас, поглощенный отвязыванием от пояса небольшой кожаной фляги, в ответ только "угукнул". Промочив горло аббатским вином, не обращая внимания на жалобные хрюки Адольфиуса, с малых лет неравнодушного к алкоголю, фамулус, наконец, задал давно волнующий его вопрос:

   - Как думаешь, они специально это все подстроили? - свои самые большие тайны, внутри монастырских стен, приятели предпочитали не обсуждать. Никогда не знаешь, откуда могут расти уши.

   - Наверняка, - Густав принял флягу и сделал пару глотков. - Фу, еретика тебе в костер... кислятина... - субминистратум закашлялся. - Думают, что я знаю, где Элиза, и, покинув Романию, попробую с ней связаться, - вытирая выступившие слезы, студиозус вернул емкость хозяину. - Ну... мы с тобой это уже обсуждали. Им не несчастная моя сестра нужна, а Йозеф...

   Прош заткнул горлышко пробкой и занялся процессом возвращения баклажки на место.

   - Ага. Интересно, чем он им так насолил? Обычный рыцарь - бродяга, таких на тракте - десяток на лигу, - справившись, испытующе взглянул на товарища. - Неужели только тем, что похитил Элизу? Да ни за что не поверю!

   - Ха! Если б знали... то меня из застенка бы не выпустили. И тащиться к импуру на рога нам бы не пришлось... - Шлеймниц примерился к обезьяну. - Но инквизиторы, по какой-то причине уверены, что мы не в курсе. Так что лучше продолжать оставаться в неведении, - закончил он. - Давай, закидывай толстяка за спину, сверху, на котомку.

   - Да, ты прав. Я подумал, может, мысли какие появились... раз нет, то присядь немного, мне не дотянуться, - Проныра сделал строгое лицо и непререкаемым тоном обратился к лемуру:

   - Адольф! Сейчас поедешь на нем, - для пояснения, ткнул пальцем в хмыкнувшего Густава. - Сидеть спокойно, не чесаться, не чихать, руками держись за воротник плаща. Ты все понял?

   Индрик склонил голову набок, и сделал самое умильное выражение мордахи. Ехать на ком-то - просто отлично! Он с самого начала голосовал против этой эпопеи, но его мнения особо никто не спрашивал. Пришлось смириться с судьбой, обуться в ненавистные пинетки и отправиться в дорогу вместе со своими принципалами^[24] . Так что если появилась возможность улучшить комфортность путешествия, то ей непременно следует воспользоваться. Лемур протянул Николасу лапы. Прош нагнулся, кряхтя, поднял воспитанника на руки и, с маху, забросил обезьяна на хребет своего товарища.

   - Ух, козий хвост, до чего тяжелый... - Густав осторожно выпрямился, а индрик начал возиться, устраиваясь поудобнее.

   - Ну что, готов? - поинтересовался фамулус, поправляя очки. - Вперед?

   - Пошли, - согласился студиозус, улыбнулся, показав крепкие желтоватые зубы с дыркой на месте левого верхнего клыка и, размашисто перекрестися. - Вперед, навстречу неизвестности. А ab incursu et daemone libera nos Domine^[25] .

   ***

   Отец Сулиус поднял глаза на вошедшего в келью брата Винифрида, вопросительно изогнув бровь.

   - Все в порядке, Отто их встретил, - доложил приор. - Шлеймниц, по-моему, о надзоре догадывается, но никаких действий не предпринимает. Пока, во всяком случае, - поправился он. - Так что будем ждать известий из Эрфурта.

   - Ты по-прежнему считаешь, что он сможет продолжать дурить инквизицию? - аббат отложил пергамент и перо в сторону.

   - Deus in adiutorium^[26] , - пожал плечами отец Винифрид. - Пусть попытается. Другого шанса у него может и не быть...

   ГЛАВА 2

   ***

   Одно дело - путешествовать в хорошую погоду, когда макушку пригревает солнышко, теплый ветерок поддувает под полы рясы, птички услаждают слух, а глаз радует свежая зелень листвы. И совсем другое - тащиться на своих двоих, в дождь, который противными холодными струйками стекает за шиворот, по какой-то причине минуя капюшон, в башмаках хлюпает вода и насквозь промокшая одежда, неприятно липнет к телу.

   Начиналось все очень даже неплохо. Задержавшийся с выездом Долговязый Отто встретился приятелям раньше, почти на развилке дорог, а не возле дегтярни, о чем договаривались ранее. Счастливый Николас, избавленный от свой очереди тащить нелегкий живой груз, с радостью пересадил Адольфиуса в телегу, взгромоздился туда сам, после чего достал из котомки припрятанный бурдюк с вином, рассчитывая провести всю дорогу до Эрфурта наслаждаясь приятной беседой и дегустацией хмельного напитка. Густав не возражал.

   К монастырю Августина добрались засветло, брат - привратник еще не закрыл наружные двери. Долговязый переночевал вместе с ними, в приюте для пилигримов, на утро довез до города, встретив в очереди выезжающих своего старого знакомца, рыжего Михаэля, гончара из Эйзенаха, возвращавшегося на Пентекост^[27] к себе домой. Быстро уговорив взять с собой попутчиков (всего за пару пфеннигов^[28] ), приятели расстались с Отто и второй раз проследовали сквозь городские ворота, с трудом протолкавшись сквозь ругающуюся толпу.

   Михаэль оказался хорошим собеседником, если не сказать - болтуном. За два дня, проведенные в повозке, друзья узнали не только детали из жизни семьи возницы и его многочисленных родственников, но и все последние слухи и сплетни. Жизнь кругом бурлила, чего в тиши и уединении монастырских стен совсем не замечаешь.

   В Вартбурге, замке владетельного господина фон Штойца, ландграфа Тюрингии и сеньора Эйзенаха, проходили очередные трехлетние состязания мейстерзингеров^[29] . В субботу, перед Пятидесятницей, будут названы имена пяти победителей турнира, а шестого, проигравшего, такого беднягу, по обычаю, казнят. В честь этого мероприятия, господин фон Штойц выставляет на Соборной площади десять бочек флоренского вина, терпкого и забористого, не то что местная кислятина, а значит, праздник будет веселым. Тем более, на вечер еще планируются выступления победителей и их награждение...

   Колдун прошлогодний опять объявился. И начал терроризировать Зуль и Шмалькальден. Местные инквизиторы уже с ног сбились, в его поисках. Недавно туда приехал доминиканский инфулат^[30] , отец Дитрих, тот самый, что в прошлом году отправил на костер всю деревню Багенбрюке, вместе с владельцем, рыцарем дес Заалем. Ага, обвинил в том, что они - нераскаявшиеся еретики и пособничают вальденсам и Пришлым. Даже детей не пощадил, говорят... Теперь в Зуле жители лишний раз на улицу нос боятся высунуть, и не только из-за малефика. Колдун-то чего натворил? Неужто не слышали? Ну... уж три недели, наверное, как прошло... сначала на Шмалькальден, а потом и на Зуль, колдовской туман спустился. Воздух на улицах черным стал, словно кто в костер старую шкуру бросил, но ни гарью, ни копотью не пахло. А когда туман этот злодейский выветрился, через час, примерно, и народ от страха оклемался, то обнаружили, что несколько человек пропало. Трое в Зуле и пятеро в Шмалькальдене. Вот так-то, любезные фратеры...

   Герр фон Нольде из Дессау снова рыцарский турнир выиграл. Да, Пасхальный, тот, что граф Ольденбургский устраивал. До того удачливый и искушенный в ратном искусстве молодой человек... Барону Кольмарскому так булавой по щиту врезал, что плечо ему выбил из сустава. А сам - по шлему получил, аж завязки лопнули, рука у барона тяжелая, да. Но из седла не вылетел, удержался. А барону не повезло, подпруга разорвалась. Говорят, что на этом турнире, фон Нольде объявили самым сильным рыцарем Короны. Правда, в настоящем сражении ни разу не был, даже в патруль к Рубежу не ходил... Но у него еще все впереди, успеет, навоюется...

   Все эти разговоры Густав слушал отстраненно. Ему и так нашлось о чем подумать. Арест и исключение из коллегиума неожиданностью не были, возможно, именно по этой причине, студиозус отнесся к произошедшим неприятностям почти равнодушно. К такому повороту событий он готовился два месяца, с тех пор, как его старшая сестра Элиза, бежавшая от клариссинок вместе со своим другом Йозефом, связалась с ним и попросила о помощи. Срок не такой большой, но и не маленький. Инквизитор так настойчиво спрашивал: виделись они или нет... Вопрос поставлен не верно. Его следовало задавать так: "Имел ли он связь с сестрой накануне побега?". Вот тогда бы увильнуть не получилось . Да, они разговаривали... если общение с помощью неупокоенного духа младшего брата, до сих пор не нашедшего своего места за Гранью, можно назвать беседой. После того экзорцизма братишка появлялся только один раз, сообщил, что с Элизой все хорошо, и, пропал. А призывать - опасно...

   Ах, Элиза, Элиза... несчастная сестра. Что с тобой сделала любовь? Толкнула, на столь безрассудный поступок... покойные родители его бы не одобрили. Но, будь они живы, не было бы монастыря, Йозеф не перешел бы дорогу инквизиторам, а он сам не сидел в подвале... Все таки, как один случай, может изменить судьбу человека?

   В Геттингене они жили на улице Старых Дубов. Отец и матушка происходили из почтенного купеческого сословия, являлись потомками Пришедших во Второй Волне. Их предки почти двести лет назад бежали с негостеприимного Востока в Южную Саксонию, в то время уже освоенную и освобожденную от слуг Азазеля рыцарями Церкви и, с тех пор, благополучно проживали на правом берегу Лейны, недалеко от монастыря святого Морица. За время служения герцогам Брауншвейгским, род Шлеймницев достиг многого: они стали председательствовать в Купеческой Гильдии, владели пятью баржами, ходившими в Гамбург и обратно, имели огромный трехэтажный дом, солидный объем торговли, собирались купить морское судно...

   Родители матушки так же были весьма почтенными горожанами, богатыми бюргерами из Второй Волны. И никто из четверых детей семьи - Густав, Элиза, Макс, Барбара ... никто из них не знал, что такое - жить впроголодь.

   Но в один далеко не прекрасный момент, почти шесть лет назад, все резко изменилось. Гора Хайнсберг, у подножия которой располагался город, изрытая рудокопами, словно старый гриб червем, не выдержала долгих проливных дождей и... темной осенней ночью гигантским оползнем обрушилась на спящую долину, похоронив под собой две трети домов и засыпав половину речного русла.

   В тот злополучный час Густав не спал, у него после ужина разболелся зуб. Замучившись ходить из угла в угол, он накинул поверх ночной рубашки камзол, решив не беспокоить гувернера и сходить на кухню за кусочком соленого сала, приложить к десне. Приоткрыв дверь, Шлеймниц ощутил под ногами непонятную вибрацию... а через несколько секунд услышал нарастающий грохот, словно в небе непрестанно гремел гром, с бешенной скоростью приближаясь все ближе и ближе. Перепуганный юноша поднял свечу и выскочил в коридор. Стены дома начали дрожать... тут же в галерее показались заспанный слуга и тринадцатилетний братишка, Макс, зевающий и трущий глаза. С потолка посыпалась штукатурка, пол заходил ходуном.

   - Это землетрясение, бегите вниз! - пытаясь перекричать раскаты стихии, заорал гувернер и, зачем-то скрылся в своей комнате. Густав, не раздумывая, схватил младшего брата за руку, кинулся к лестнице. Допрыгав, через две ступени, до второго этажа, он увидел испуганных сестер.

   - Барбара! Элиза! Быстро на улицу! - и, хотел, было, бежать дальше, но остановился. Сестры размазывали слезы по щекам:

   - Там фрау Иветта, она из комнаты выйти не может... На площадке возникла заминка. Густав боялся, внутри все тряслось, но... ему нужно попробовать что-то сделать. Пока есть время.

   - Я ей помогу. А вы - спускайтесь вниз, не ждите, - он передал свечу Элизе, сделал несколько шагов...

   В этот момент дом потряс страшной силы удар. Шлеймниц не удержался на ногах, упал. Сестры закричали, свеча, выпавшая из рук Элизы, подожгла шелковую портьеру. В бьющемся свете пламени Густав увидел страшную картину: стены дома корежило, одна за другой лопались потолочные балки, девочки, оглушенные отлетевшим карнизом, лежали на полу без движения, а Макс слетел с лестницы вниз... прямо в неизвестно откуда появившуюся черную клокочущую жижу, быстро поднимавшуюся с первого этажа.

   Внутри у юноши, казалось, что-то разорвалось. Окружающий мир застыл. Исчез грохот, языки огня неподвижно замерли, в упругом воздухе повисли падающие куски штукатурки, труха, выломанные доски настенных панелей... Изумленный Шлеймниц, ничего не понимая, поднялся на ноги. Если бы не зубная боль, от которой продолжала разламываться челюсть, то он бы решил, что спит и видит кошмарный сон. Густав взял в руки ближайшую щепку. Повертел ее в пальцах, отбросил в сторону. Деревяшка упала... без стука.

   Что происходит? Это колдовство? Если землетрясение, то откуда появилась черная жижа, затопившая первый этаж и продолжающая подниматься выше? Что теперь делать? Путь вниз закрыт... Тогда наверх? Забраться на чердак и надеяться, что стропила выдержат? Похоже, другого выхода нет. Только... нужно вынести из прохода сестренок, погасить начинающийся пожар и вытащить Макса из этого дерьма. А потом попробовать вызволить гувернантку. Да, наверное, так...

   Решившись, Густав стал действовать. Сначала Макс, потом - Элиза, затем - Барбара. А теперь - всех, по очереди, наверх... Уложив девочек на третьем этаже, юноша побежал вниз, за братом, думая, что успеет. Но... мир начал оживать. Пришли в движение падающие предметы, стены вновь угрожающе затрещали, а по ушам ударил мощный громовой раскат. Шлеймниц поскользнулся, упал головой вниз и, со всего размаху, врезался в дубовую балясину. Из глаз посыпались искры, на некоторое время он потерял ориентацию... А когда пришел в себя, то закричал. От боли, ужаса и безысходности.

   Максимилиан исчез.

   Черная жижа, проглотившая младшего брата, довольно пузырилась, споро забираясь все выше и выше, грозя, через несколько секунд, затопить весь второй этаж. По наружной стене пробежала трещина. Одна. Другая. Третья... Треснула штукатурка и, внутрь дома упал первый камень...

   Густав перекрестился, моля Господа о спасении. Встал, шатаясь, принялся карабкаться вверх по лестнице... Слава Богу, сестры пришли в себя! Они едва успели забраться на чердак, юноша, не зная, что могло случиться с гувернером, уже хотел вновь испытать судьбу... Но тут стены не выдержали. Правое крыло, центральная часть дома и прилегавшая к ней часть левого, детского крыла, с ужасающим грохотом рухнули в черную сель...

   Их спасло только Провидение Господне... и солдаты герцога, сумевшие пробраться через кучи валунов и болото, образовавшееся на месте Старого Города, сняв измученных жаждой, голодом и холодом, детей с развалин, спустя почти трое суток после трагедии.

   Так, в одну ночь, Густав потерял, как он считал, все главное в жизни: родителей, брата, отчий дом, друзей, почти всю родню, капиталы, нажитые несколькими поколениями, и... веру в людей. Единственный, оставшийся в живых родственник - двоюродный дядя по материнской линии, от них отказался. Епископ Брауншвейгский, служивший заупокойную мессу по всем погибшим, с подачи бургомистра и муниципалитета, распорядился отдать детей в монастыри: Элизу и Барбару - в Орден Клариссинок, а Густава - в Аллендорф, в обитель Святого Лулла.

   И они начали новую жизнь.

   Десятилетняя Барбара не выдержала потрясения, через год она тихо угасла. В ту ночь к Густаву впервые пришел Дух неупокоенного Максимилиана, не обретшего за Гранью ни покоя, ни дороги к Небесному Престолу. Студент коллегиума рассказал о призраке отцу Сулиусу, аббат лично отпел и совершил Панихиду по безвременно усопшему отроку... но это не помогло. Как и поминальные записки, отправленные на Вселенскую Субботу епископу в Мейссен. Душа младшего брата продолжала витать между Мирами, посещая по очереди то Элизу, то Густава... все это время, помогая им общаться между собой. Так и получилось, что сестра, через Макса, передала сообщение о своем решении... и рассказала о причинах, побудивших ее к бегству из монастыря. Конечно, как старший брат, субминистратум такой поступок не одобрил, но... запретить девушке любить, он тоже не мог...

   Доминиканцы, наблюдая за их троицей, на след Элизы не выйдут. Если только не случится нечто непредвиденное и она не выдаст себя по глупости. Пусть Santum Officium немного успокоится. И тогда можно думать о том, как им добраться на Юго-Восток: в Сиам, Бенгалию, Мьянму... или на Джабан, Остров Первого Солнца... А пока придется обманывать инквизицию, на сколько у него хватит сил и разума. Грех, конечно, но не такой уж и большой, ложь во благо, Церковь оправдывает. Так почему бы и не согрешить, во имя счастья сестры?

   Сегодня утром, не найдя в Эйзенахе попутчиков до Наумбургского аббатства, следующей цели на их нелегком пути, приятели выложили девять с половиной крейцеров^[31] за вислоухого и не до конца вылинявшего пони, рыжей, с белыми пятнами, масти, явно знававшего лучшие времена, сторговали упряжь, взвалили на средство передвижения слегка похудевшие котомки и Адольфиуса, и, почти перед терцией, наконец, покинули город. Небо хмурилось, ветер стал пронизывающим, холодным и дующим порывами, после сексты хляби небесные разверзлись: зарядил дождь.

   К вечеру, промокшие до нитки путешественники, бредущие по раскисшей дороге в полном одиночестве, добрались только до деревушки Цвигдаллен, расположенной примерно в половине пути от Наумбурга. Здесь им повезло, в поселке нашелся постоялый двор - двухэтажный сруб, Голиафом возвышающийся над всеми остальными домиками, в качестве вывески использовавший неимоверных размеров пивную кружку, кварт на восемь, прибитую к вертикальной оглобле перед входными воротами. Обрадованные путники резво поспешили за ограду, но тут же затормозили: почти все пространство внутри оказалось заставлено крытыми повозками какого-то вельможи с неизвестным гербом - в левой верхней половине была изображена серая башня, а в правой нижней - известно на что намекавшая, ощеренная кабанья морда, нарисованная чернью^[32] в профиль.

   Дворовый пес пару раз тявкнул из своей конуры, но носа на улицу не показал. Зато под лестничный навес выскочил какой-то рябой малый, оскаливший в радушной улыбке щербатый рот и торжественно объявивший:

   - Некуда, господа паломники, некуда. Все места заняты, даже на конюшне! Их милость, барон Граувиц со свитой остановились, на постой, значит. Вон, третий дом с краю, с большой трубой, старостин, значит... туда идите, он определит.

   Опешивший от такого гостеприимства Шлеймниц слегка растерялся, не найдя, что ответить, но у мелкого воробья Проныры в кармане всегда имелась дежурная отповедь:

   - Слышь, мордатый! А если к тебе в харчевню апостол Петр пожалует, ему ты тоже от ворот поворот сделаешь? Глаза-то разуй, не видишь, что ли, перед тобой не паломники, а добропорядочные служители святого Лулла! Так что веди коня в стойло, а к столу дорогу мы сами найдем, - и принялся снимать с Рыжика котомки.

   Мордатый, сомневаясь, что мелкий наглец имеет право распоряжаться, начал переминаться с ноги на ногу. Густав пришел Николасу на помощь:

   - Давай, пошевеливайся, - придал голову максимальную уверенность, внушительно тряхнул пузом: - Sic pati non negetur panem et calor^[33] !

   Очевидно, латынь, а так же габариты Шлеймница, сдвинули в мозгу рябого какую-то извилину, он закрыл рот и вышел под дождь принимать узду пони. Тут очнулся Адольфиус, до сих пор мышкой прятавшийся от ливня под шерстяным ковриком - попонкой. Обезьян, почуявший скорый прандиум^[34] , высунул свою морду, неприветливо взглянув на трактирную прислугу. Для тех, кто с индриком был ранее незнаком, эта "неприветливость" могла показаться откровенной угрозой: зверь наморщил нос, предупреждающе оскалив два ряда острых зубов. Не ожидавший подвоха Рябой, увидев третьего спутника приезжих, выпустил узду, подался назад, съехал в лужу, поскользнулся и, пытаясь удержаться, начал резво перебирать ногами, подняв тучу грязи и брызг.

   - Это наказание Господне, за то, что слуг его хотел лишить крыши над головой, - пафосно произнес Густав, принимая лемура на руки. - Веди, несчастный, сего Буцефала в денник, и не забудь сказать конюху, что бы задал корму. А мы - помолимся о твоей грешной душе, - студиозус пристроил обезьяна на животе, словно маленького ребенка, проследовав за Пронырой, ожидающим товарища на пороге заведения.

   Шлеймниц толкнул дверь, вошел в таверну и смиренно произнес:

   - Pax vobiscum^[35] , жители и гости этого дома, - попытался молитвенно сложить руки, но мешал Адольфиус. - Позвольте усталым путникам обогреться у очага и отдохнуть... в спину толкался Николас, пришлось подвинуться. За фамулусом хлопнула дверь.

   На вновь прибывших особого внимания никто не обратил.

   В помещении стоял гвалт десятка голосов, заглушивших приветствие субминистратума и царил сумеречный полумрак: пары маленьких оконец, заделанных бычьим пузырем, для освещения явно не хватало. По этой причине, на подвешенном в центре зала тележном колесе, коптило несколько масляных ламп, дававших больше вони, чем света. По правую руку, в зале для простолюдинов, горел большой камин, параллельно исполняющий роль открытой печи для готовки мяса. Место перед ним оказалось свободным, завсегдатаи (обросшие бородами крестьяне) устроились за одним столом, а люди барона, отличимые по серо-голубым цветам сюрко, поглощали вино за двумя другими.

   Слева, где была отведена трапезная для тех, кто побогаче, но к аристократии ни каким боком, народу сидело меньше, всего четверо. И все, судя по виду, бывалые вояки, один из них, изукрашенный рубцами, явный кригмейстер^[36] , в их компании - четвертый - в черной рясе, с широкой диагональной синей полосой от правого плеча к левому бедру, пересекающей грудь словно перевязь меча, выдававшую в нем патера из Ордена святого Мартина^[37] , милитария, военного капеллана, bellatori Christi^[38] , единственного из гостей, вяло кивнувшего в ответ на приветствие Густава.

   Хозяин трактира - толстый мужик в заляпанном переднике, обладатель огромных рыжих усов и пышных бакенбард, стоявший за стойкой напротив входной двери, молча указал посетителям на очаг, после чего, с норовом опытного барыги, распознал в них неплатежеспособных клиентов, потеряв к троице всяческий интерес.

   Николасу пришлось разуверить трактирщика, прикупив кварту подогретого вина, вместе с которым друзья почти час сушились и нежились подле камина. Затем, проснулся голод. Слуги и местные, опростав изрядное количество кружек, насиженные места покидать не собирались: одни изображали из себя всезнающих господ, а другие - деревенских олухов, слушая сказки, преподносимые приезжими, с таким выражением лиц, словно внимали Божественным Откровениям.. К этому времени в малом зале остался лишь один капеллан, уже давно с любопытством поглядывающий на странную троицу и неспешно опрокидывающий внутрь кубок за кубком. На скромный вопрос Проныры, о возможности устроиться за соседним столом, милитарий^[39] благосклонно махнул широкой ладонью, мол - "чего там, располагайтесь за моим".

   С голодухи, Густав и Николас решили гульнуть и устроить желудкам праздник, совсем забыв, что постные дни соблюдаются не только в монастыре. Поэтому им пришлось довольствоваться пустым супом из чечевицы и кореньев, вареными яйцами, кругом сыра, пучком раннего зеленого чеснока и квадрой^[40] белого хлеба. В качестве специи хорошо подошла соль, а на запивку - еще одна бутыль умеренно разбавленного вина. Заплатив за это сомнительное удовольствие семь геллеров^[41] , друзья с жадностью набросились на еду.

   Сосед - мартинианец, все это время со снисходительной улыбкой наблюдавший за голодным авралом троицы, дождался, наконец, когда компания насытится и задал интересующий его вопрос:

   - Не каждый день встретишь обезьяну, запросто орудующую ложкой. Откуда вы ее взяли?

   Густав, дожевывая хлеб с чесноком, выразительно посмотрел на Проша. Тот, звучно отрыгнул воздух, поставил кружку на стол, вытер губы рукавом подрясника и, вежливо ответил:

   - История эта, уважаемый дом патер, весьма занимательна, грустна и поучительна. Произошла она в Арагоне, точнее - в Сарагосе, лет пять с тех пор уж прошло. Я, Ваше Преподобие, в ту бытность, оказался весьма беден, и пробавлялся, собирая милостыню на паперти церкви святого Стефана, где имелась кафедра фактотуров^[42] - бенедиктинцев. Возглавлял ту кафедру суффраган^[43] Ордена, почтенный профес Игнасио дес Мартинес, муж редкой учености и благочестия. Так вот.

   Прош промочил горло.

   - Сей ученый муж что-то там мудрил с гомункулусами. Не то хотел им крылья приделать, не то - третью ногу отрастить... Ага. И, как вам должно известно, дом патер, для создания этих самых существ, требуется человеческое семя. А профес Мартинес был мужчина в возрасте, чтобы не сказать - старый, кроме того - крайне благочестивый, и грешить, по примеру пастуха Онана, категорически отказывался, к чему призывал и своих студиозусов. Ага. А семя-то нужно! И откуда его взять? Выбрал тогда кафедральный дьяк троих с паперти, тех, кто почище, да помоложе, меня в том числе. И привел нас к суффрагану. Тут Его Преосвященство нам и объяснил задачу. Надо, мол, ваше семя, собранное в серебряные стаканчики. За то греховное деяние получите по два реала^[44] , а как опыт завершится - еще пять. Только чтоб никто из вас дурной болезнью не страдал, иначе, говорит, эксперимент не выйдет. Ну а что? Семь реалов - сумма приличная, а дело- то пустяковое, не такой уж большой грех... Мы и согласились.

   Проныра допил кружку и налил еще, чтоб не пересыхал язык. Густав смотрел на него хмуро, но, не перебивал, видя, что рассказ патеру интересен.

   - Через положенное время ловим мы того дьякона. Спрашиваем: "Что, мол, вылупились птенцы? Когда за деньгами приходить?" А тот нам и отвечает: "Приходите через три дня, только помойтесь, чтоб не вонять". Ну, сходили мы на Эбро, искупались, благо лето на дворе, а в указанный срок явились пред очи професа. Тот, значит, моих напарников похвалил, выдал им по пять реалов, и, сказал, что вызовет еще раз, когда гомункулусы подрастут. А на меня ругался, чуть не козотрахом обозвал, вместо денег дал мне вот этого, - ткнул пальцем в Адольфиуса, - и, сказал, чтоб я что хотел, то с ним и делал, мол, волосатые уроды ему не нужны. А я тогда не понял, что это обезьян, думал, что это гомункулус такой... маленький человечек, только обросший, ага. В нем роста две ладошки было. Ну и решил, что топить не буду, а выкормлю, все ж, от моего семени, считай, почти сын... пусть хоть и искусственным путем созданный. Ушел от професа чуть не в слезах. А когда дошло, кого этот старый... э... уважаемый дес Мартинес мне подсунул, стало уже поздно. Привязался я к обезьяну. Он мне как родной стал. Так вот и мучаюсь теперь... с сынком - лемуром, - закончил свою горькую историю Николас. - Вы, Ваше Преподобие, человек состоятельный и не жадный, сразу видно. Может, угостите промокших студиозусов хорошим вином?

   Милитарий добродушно рассмеялся. Выглядел он лет на сорок: узкое, худощавое лицо с большой залысиной, плавно переходящей в тонзуру, изрезано морщинами, крючковатый нос с широкими крыльями хищно изогнутый над тонкой полоской губ. Волосы вокруг макушки - черные, но изрядно посыпанные пеплом времени. Глаза - какие-то седые, выцветшие, с пронизывающим, цепким взглядом бойца. Острый и чуть выдающийся вперед подбородок выдавал жесткий характер. Похоже, что кто-то из его предков согрешил с арабистанкой, в чертах капеллана явно проглядывала южная кровь.

   - Такой истории, - патер вновь коротко хохотнул, - отродясь не слышал. В ней хоть слово правды есть? Надо же! В Эрбо купался! Не замерз? Там вода ледяная, даже летом... Бог с тобой, наливай, - капеллан утер выступившие слезы. - Эй, трактирщик! - воин Христа указал на опустевшую бутыль. - Повтори!

   И, повернувшись к приятелям, продолжил:

   - В следующий раз, когда будешь рассказывать эту драму судеб, говори, что твой писун ни на что не годен, а деньги упускать ты не желал. Вот и пришлось поймать обезьяна и взять у него семя насильно. Потом - подменить. Ха! Ведь всем известно, что от человека гомункулус будет человеческим, а не кочкоданским, - опять засмеялся милитарий.

   Прош и Густав переглянулись и присоединились к священнику.

   - Меня зовут Пауль фон Хаймер, - отсмеявшись, представился патер. - Отец Пауль фон Хаймер, капеллан у его милости барона фон Граувица, если точнее, - воин отпил из налитого кубка. - Мы возвращаемся домой, в Штирию, с большой ярмарки в Ростоке. А что делают в этом трактире два послушника святого Лулла? - внимательный взгляд седых глаз переместился с Проныры на Густава, безошибочно определив по цвету рясы старшего компании.

   - Ну, - Шлеймниц слегка замешкался, раздумывая, насколько можно быть откровенным, - Я - Густав Шлеймниц, субминистратум, а он, - кивок в сторону Проныры - Николас Прош, мой фамулус... мы студиозусы из Аллендорфского аббатства. Идем в Сецехов, в Ржечь, обучаться в тамошнем коллегиуме, отец настоятель распорядился.

   - Вот как? - священник удивленно поднял брови. - Что, туторы в вашем монастыре настолько плохи, что не могут подготовить своих учеников к вступлению в Орден?

   - Нет, конечно, - студиозус слегка смутился. - Учителя вполне сведущи. У нас... на нас наложена епитимья^[45] ... пройти рукоположение за пределами Романии.

   - Ага, - мартинианец сделал еще пару глотков, - и связана она, скорее всего, с длинным языком вот этого юнгерменна, - указал подбородком на скромно потупившего глаза Николаса.

   Густав слегка улыбнулся. Истинную причину похода называть не придется. Милитарий озвучил версию, чем она плоха? Если он считает себя проницательным, то пусть так и будет.

   - Да, дом патер. Вы совершенно правы. Язык у моего товарища совершенно без костей. Даже если укоротить его на пару ярдов, оставшегося десятка футов ему вполне хватит, что бы довести до белого каления кого угодно, - студиозус мысленно себя похвалил. Ведь ни капли лжи, а их новый знакомец теперь совершенно уверен в правоте своих выводов.

   - И что, вы действительно намерены перевалить чрез Хребет? Неужели поближе учиться негде? - казалось, воин - монах заинтересовался. Прямой штурм скалистых перевалов, иногда взметающихся на пять тысяч ярдов, где вместо дорожной колеи - узкая тропа, или веревки, натянутые над пропастью, где на ночь нужно себя привязывать, а в случае дождя - ты почти покойник, под силу не каждому смельчаку. Даже вездесущие торговцы, готовые на любой риск ради барыша, - и те с неохотой соглашаются идти по такому "тракту".

   - Придется, дом патер. Или пойдем к Северному Перевалу. Если только в мейссенском епископате не скажут, где найти Наставника по эту сторону Колючих гор, - вздохнул Шлеймниц.

   - Решимость, достойная уважения, - одобрительно кивнул милитарий, допил кубок и сделал Прошу знак "наливай еще". - Значит, твое послушание - стать служителем Лулла за пределами Марки? В коллегиуме, или у Наставника, не важно, главное - что не на Западе. Я правильно понял?

   Густав неуверенно пожал плечами.

   - Возможно и так. Про Запад у нас разговора не было. Речь шла лишь о том, что я должен продолжить учебу, получить рукоположение и стать официальным служителем Ордена...

   - Bene, bene, bene^[46] ... - взгляд капеллана неожиданно стал оценивающим. - А скажи-ка, юнгерменн, чему тебя научили, в вашем аббатстве? Свинец от олова отличить можешь?

   - Конечно, дом патер, - несколько обиженно произнес Густав. Хоть в лучших учениках студиозус и не ходил, но в отсутствии усердия и прилежания его никто обвинить не мог. - Как и положено: освоил шесть таинств превращения, очистку девяти элементов, их солей, - отгибал пальцы субминистратум, - два растворителя, сопутствующие литании и бенедикционалы^[47] , поиск и опознание руд, минералов, окаменелых останков, работу с астрологической картой и таблицами, а так же богословие, главные литургии, молитвы Великого Входа, на облачение, и святые таинства крещения и отпевания.

   - Неплохо. А ну, - весело блеснул глазами фон Хаймер, - зачитай, к примеру, пятидесятый псалом. Сегодня как раз пятница^[48] !

   - Пожалуйста, - студиозус чуть откашлялся. Хмель уже бродил в голове и заставлял делать то, на что в трезвом виде Шлеймниц был не способен, а именно - противоречить и доказывать - Miserere mei Deus, secundum magnam misericordiam Tuam^[49] ...

   - Достаточно, - слегка поморщившись, произнес патер. Густав читал вроде не громко, но молитву услышала вся таверна. Хозяин, слуги барона и крестьяне набожно склонили головы, сложили ладони, и, судя по всему, тихонько шептали "Отче Наш".

   Капеллан забарабанил пальцами по столешнице, на минуту уйдя в раздумья.

   - Вот что, достойные юнгерменны, - пришел к какому-то решению милитарий. - Сидите здесь и больше не пейте. Обезьяна это тоже касается, - нахмурил брови, увидев, как Адольфиус потянулся к кружке. - Мне следует кое-что обсудить с господином бароном... если он не занят, конечно. Тогда, возможно, через Хребет вам идти не придется, - слегка качнувшись, капеллан встал из-за стола. - Ждать! - коротко, словно военную команду, бросил патер, направляясь к лестнице, в конце которой находились двери, ведущие в зал для благородных.

   Густав и Николас переглянулись.

   - Схожу - ка я отлить, - глубокомысленно изрек Прош, взваливая на плечи упившегося лохматого воспитанника.

   - Верно, - поддержал товарища студиозус. - Заодно, посмотри Рыжика и узнай... у конюха, например, вдруг, в деревне кто из ланфрида^[50] заставой стережет. Мало ли... Граница с Остерландом, все-таки. А тут - барон с неясными намерениями. Только не задерживайся, мне тоже в сортир охота.

   Проныра уже на ходу кивнул, едва не потерял очки, и, скрылся за дверью. Чуть не следом за ним, на двор выскочил и рябой малый, но Шлеймниц на это внимания уже не обратил. Он раздумывал над словами милитария.

   Сначала - короткий вопрос, налаживание контакта, затем - выяснение подробностей... и - какой-то неожиданный вывод. Что ему нужно? В последнее время Густав подозревал всех: Долговязого Отто, рыжего Михаэля, продавца пони, излишне ретиво вопрошавшего, для каких целей им потребовалось животное... теперь вот - внезапный интерес фон Хаймера... За каждым из них мог скрываться тайный слуга Sanctum Officium. В лучшем случае - соглядатай Ордена. Йозеф, Йозеф... что же ты такого натворил?

   Размышления субминистратума прервал короткий визг, раздавшийся со двора, а спустя минуту, дверь распахнулась, и, в проходе появился грязный, намокший, взъерошенный Проныра. Очки у него держались на одном ухе. Второе, изрядно оттопыренное, наливалось свежим фиолетом. Следом, на своих двоих, шествовал до невозможности гордый Адольфиус.

   Шлеймниц захлопнул непроизвольно разинутый рот. Слуги и крестьяне, не обратившие на вопль совершенно никакого внимания, продолжали азартно спорить: кто нынче проиграет в состязаниях мейстерзингеров? Хозяин трактира, как раз куда-то отлучился, так что неподобающий вид фамулуса разглядел только студиозус.

   Обезьян и послушник вновь разместились за столом.

   - Ты это... - виновато начал Прош, пытаясь заправить дужку за раненное ухо. - Не ругайся только, а? Пока мы нужду справляли, тот мордатый хотел индрика отколошматить. А я - вступился... А потом - Адольфиус... за меня... в общем, дождь закончился, нужно подождать, пока кровь впитается... еще немного, и - можно идти.

   - Еретика тебе в костер! Какая еще кровь? Вы что, этому малому кишки выпустили? - едва не подпрыгнул Густав.

   - Нет, всего - на всего лемур ему харю покарябал... даже не покусал. А кровищи - как из резанного кабана, - Проныра, под шумок, допил порцию запрещенного спиртного.

   - А почему тогда не выходить? - Густаву и вправду требовалось удовлетворить естественные надобности организма.

   - Да тот малый... думаю, он выбирает палку покрепче. Хочет взять реванш и задать нам трепку.

   - Тьфу, - Шлеймниц в сердцах плюнул на пол, застеленный несвежей соломой. - Ты хоть в сортир без приключений сходить можешь? Ладно, пойду его утихомирю, - студиозус начал подниматься из-за стола. Но выйти на улицу и разобраться с произошедшим он не успел.

   На лестнице ведущий в "белый" зал, появился один из слуг барона, очевидно приближенный - или камердинер, или - камергер, поскольку, среди обедавших в нижней трапезной субминистратум его не видел. От многословия посланец не страдал: молча ткнул пальцем по очереди в каждого из троицы и приглашающее взмахнул рукой. Приятели встали. Похоже, господин барон приглашал на аудиенцию.

   ***

   Герр фон Граувиц имел внешность змеи. По крайней мере, таким было первое впечатление. Лысый, бугристый, усыпанный жировыми шишками, череп; узкие, непонятного цвета, глаза; плоский нос, угрожающе рассматривающий мир сквозь две бойницы ноздрей, тонкие бесцветные губы... от жителя Чжунго - Хо его отличали только бледный цвет кожи и прямой, а не косой разрез глаз. Ну и уши - круглые, нормальные, не обрезанные, без заостренных кончиков.

   Войдя в малую гостиную, Густав понял, почему капеллан сидел за отдельным столом, с воинами, а не с бароном. Келья оказалась удручающе мала, еле-еле вмещая стол с шестью креслами, за которым восседали: сам барон, его дочь - некрасивая девица на выданье, перенявшая большую часть деталей с физиономии отца, ее более симпатичная служанка, отрок, годов четырнадцати, судя по всему - сын, скорее похожий на мать, и, какой-то древний старикан, ни на кого из присутствующих не похожий.

   Зато в комнате имелось большое окно, закрытое настоящим стеклом, и, стоявшая в углу жаровня, полная раскаленных углей испускающих приятное тепло.

   Милитарий уже занял место приближенного слуги, с хрустом перемалывая кусок запеченного в сметане угря, с интересом поглядывая на новых знакомцев.

   Шлеймниц, поняв, чего от него ожидают, отвесил почтительный поклон. Прош, с этикетом знакомый лишь понаслышке, считая этот термин скорее военным, нежели гражданским, неуклюже последовал его примеру. И даже Адольфиус, проникшийся важностью момента, представил нечто весьма смахивающее на аристократическое приветствие.

   Уголок рта барона слегка поднялся вверх, изображая подобие улыбки.

   - Итак, господа студиозусы, наш капеллан сообщил, что вы ищите Наставника, - голос у фон Граувица оказался глухим, словно раздавался из глубокого колодца. - Да будет вам известно, что в моем замке уже много лет проживает каноник^[51] кафедрального Собора Рождества Девы Марии, декан^[52] святого Лулла в обеих Штириях, почтенный дом Готтлиб фон Ветинс. Думаю, он не откажет мне в просьбе подготовить орденского министратума. И представить того для рукоположения на кафедре в Мариацелль^[53] , - взгляд узких глаз буквально просверливал Шлеймница, ожидая, какое впечатление произведет речь.

   Не дождавшись восторженных криков, барон задал вопрос, ставящий дам в тупик:

   - Вам сколько лет?

   Густав слегка прочистил горло и ответил:

   - Мне - двадцать два, моему товарищу - двадцать шесть, а обезьяну - пять.

   - Хорошо, значит - дееспособны. Разрешение опекуна не потребуется, - фон Граувиц слегка пошевелился. - Время вам до рассвета, завтра утром мы выезжаем. О прочих условиях расскажет отец Пауль. Есть время подумать. Тем более, свою помощь я предлагаю не каждый день. Все, ступайте, - отвернулся к окну.

   Слегка удивленные, приятели отвесили еще по одному поклону. Прош подхватил на руки потянувшегося, было, к столу с закусками Адольфиуса, субминистратум развернулся и, пригнувшись, первым покинул комнату для знати. Разговаривать ему было недосуг, очень быстрым шагом, чуть не бегом, студиозус прошел по лестнице и залу, выскочил из таверны, задрал рясу, едва успел расшнуровать гульфик пристроившись к ближайшему углу. На душе наступило блаженное спокойствие...

   Продолжавшееся целых две минуты. Толком не заправив шоссы^[54] , Густав, сквозь шум падающих с крыши капель, услыхал крадущиеся шаги. Пришлось обернуться. Давешний рябой малый, со щекой, перевязанной так, словно у него разболелся зуб, держал в руках солидных размеров дубину и приближался явно не с дружественными намерениями.

   Ждать, пока Шлеймниц зашнурует белье, рябой не собирался:

   - А вот отхожу ка тебя, любезный паломник, доброй осиной. Будешь знать, как людей всякими страховидлами травить, да пугать. В следующий раз неповадно бу...

   Трактирный вышибала внезапно осекся.

   В поле зрения показались Николас и пьяный Адольфиус, который, дойдя до определенной кондиции, постоянно ввязывался в драки. Обнаружив, что жертва его предыдущего нападения уже очухалась и вновь настроена вполне агрессивно, обезьян издал боевой клич, подпрыгнул, оскалил дюймовые клыки, и, с целеустремленностью магрибского боевого носорога бросился на обидчика.

   Вышибала, один раз уже пострадавший от когтей индрика, решил восстановить статус-кво. Не долго думая, коротко размахнувшись, он запустил дубиной в прущее на него чудовище, естественно - промахнулся, сделал попытку броситься наутек, запутался в ногах, и... позорно рухнул в первую подвернувшуюся лужу.

   А разогнавшегося Адольфиуса подвели скользкая земля и нарушенная координация движений. Обезьян понял, что прыгать на грудь противника уже не следует, не успел сориентироваться в изменившейся обстановке и затормозить, запнулся о тело неприятеля, перелетел, пару раз кувыркнулся, после чего, совершенно выбившись из сил, устало разлегся в перепаханной грязи, в нескольких ярдах от поверженного врага.

   Подошедший Николас, видя, что Густав стоит над грязным неудачником, проделывая с шоссами непонятные манипуляции, решил удивиться:

   - Э... он что, тебе понравился? Думаешь, аббат Сулиус грех мужеложества отпустит?

   Глаза побитого филистимлянина, ярко блестящие на черном лице, зажглись откровенным испугом.

   - Нет, просто завязать не успел...- справившись со шнуровкой, студиозус откинул полы рясы. И обратился к забияке:

   - Ты, видно, не знаешь, что к лицам духовного звания, даже младшим клирикам, без должного уважения прикасаться нельзя? А уж избивать их - тем более. Пожалуй, стоит пожаловаться капеллану барона. Пусть он заживо отпоет. Как тебе такое понравиться?

   Рябой малый судорожно сглотнул слюну:

   - Нет, господин, не надо! Мне... я... больше - ни за что!

   Проныра, поняв, что продолжения не последует, взялся ставить на ноги страдающего одышкой лемура.

   - Пусть это послужит тебе уроком, - Шлеймниц поднял к небу указующий перст. - Иди же и молись, грешник, иначе - не видать тебе Царствия Небесного! Прочтешь "Отче наш" - сто раз, не меньше. Тогда и Господь и я, - возможно, мы закроем глаза на твою наглую выходку, - и направился к трактиру, поддерживая Адольфиуса за руку.

   Капеллан уже сидел за столом с вновь наполненным кубком вина. Отец Пауль выглядел серьезно.

   - Считайте, что вам повезло, - начал он, едва Густав и компания устроились на лавке. - Господин барон согласился помочь, почти не раздумывая. А когда на вас посмотрел, то в решении утвердился, вы ему понравились. Давно не видел, чтобы он смеялся...

   Густав и Прош, едва утолив жажду после недавней схватки, изумленно выпучили глаза.

   - А он смеялся?

   - Да, можно и так сказать, - милитарий, подтверждая слова, еще и кивнул головой. - С тех пор, как леди Корина умерла, он даже не улыбнулся ни разу. А мой рассказ и то, как забавно кланялся этот волосатый пузан, - патер указал на грязного индрика, - здорово его развеселили. Да и посерьезнее причины есть, - патер слегка поморщился. - Старик Готлиб давно просил помощника, да все как-то... и мне служитель не помешает, а то мы с замковым инфирмариусом, отцом Лукасом по очереди службу за дьяка несем.

   - А на каких условиях будет проходить обучение? - осторожно поинтересовался студиозус. - Наставник, допустим, согласится по приказу господина Граувица. А что потребует от нас господин барон? Неужели он такой добрый христианин?

   Мартинианец хмыкнул.

   - Я в тебе не ошибся, юнгерменн, ты сразу мне показался неглупым парнем. Условия... Вы получите келью на двоих, питание в общей трапезной, две кварты вина в день, место на конюшне и кормежку для мула... или кто там у вас... - патер осушил кубок, - а взамен - ты, как алхимик, изготовишь господину барону двадцать гульденов^[55] . Не важно, как ты их будешь добывать: мыть золотой песок на ручьях, рубить породу в шахте, делать красители или трансмутировать свинец... До тех пор, пока не выплатишь все до геллера, ты, - ткнул пальцем в студиозуса, - дьякон, приписанный к замку Граубург, отбывающий службу в нашей часовне. Тебе все ясно? - взгляд милитария стал жестким.

   Густав задумчиво почесал затылок.

   - Двадцать золотых... Однако! Сумма немалая. За такие деньги можно целую библиотеку купить. Книг из пятидесяти...

   - Думай, юноша, думай. Местечко, на самом деле, доходное, - капеллан допил кубок и отрицательно покачал головой, в ответ на попытку Николаса подлить добавки. - Вылизывая начальству задницу, на кафедре Ордена, добьешься многого, но научишься малому. Считай, что наша встреча - это Знак Господень. Думай!

   В этом с капелланом Шлеймниц был согласен. Подумать следовало хорошенько. До рассвета время еще есть...

   ГЛАВА 3

   ***

   Солнце опустилось в длинную, узкую темную тучу, оставив на прощание ярко-багряную полосу заката, обещавшую завтра ветреный денек. Потеплело, воздух, после дождя, казался пропитанным сладким ароматом резеды, распустившейся сирени, терпким запахом отцветающих бутонов крушины и конского навоза. Густав и Прош сидели на распиленных дровяных колодах, подле сарая, отпущенного им в качестве места для ночлега, из-за стен которого доносился громкий храп, перемежающийся с неприличными звуками, испускаемыми дрыхнущим Адольфиусом.

   Предложение отца Пауля приятели обсудили уже несколько раз. Проныра настаивал на принятии условий, а Шлеймниц - все еще сомневался. Уж больно крупной казалась сумма, обозначенная бароном. В Сецехове ведь отучиться можно всего за полмарки^[56] , внесенной в коллегиум в качестве пожертвования. А здесь... если дело не пойдет, то останешься в кабале на всю жизнь. Прош напротив, расписывал будущее яркими красками. Ему, как прирожденному дельцу, уже вкусившему алхимического золота, все казалось простым и ясным: студиозус делает, а он - реализует. Ведь именно благодаря его стараниям в подкладке плащей зашито два полноценных талера^[57] . И это - не считая трех десятков крейцеров, бряцавших в кошельке. Такая сумма, за пару лет набранная в условиях строгого монастырского контроля финансов, являлась отличной характеристикой деловой сметки фамулуса. А уж если у Проныры будут развязаны руки... полновесные гульдены потекут рекой.

   На Лимбус тихо опускалась ночь, жители Края Ада не торопясь готовились отойти ко сну. В небе на востоке заблестели первые огоньки созвездия святого Леввея, широкой белой полосой разгорался Путь Христа, в зените мягко светилась небула Двенадцати Апостолов... Густав тяжко вздохнул. В "Астрогностике" Иринея Севильского утверждалось, что на Прародине звезды совершенно другие, совсем не способные указывать на благоприятные или предостерегающие обстоятельства. Жаль, что под рукой нет таблиц. Тогда он смог бы хоть сколько-то узнать, что пророчат небесные светила...

   Шлеймниц громко чихнул.

   - Пошли спать, пока не простудились. Глядишь, с утра Господь надоумит, что нам делать, - поднялся и направился к сараю.

   - Пошли, - согласился Николас. Душевные терзания товарища он понимал, но не одобрял. Двадцать гульденов! Ха! Даже при худшем раскладе эту сумму он поднимет за пару лет. Был бы только хороший лаборариум да материалы... А для поступления на университетскую кафедру и рукоположению в священники, Гусь должен отслужить дьяком три года. Так что год в запасе имеется, даже больше. Тут, возможно, дело в другом, о чем они сегодня не говорили... Студент, верно, думает, что его сестра в Ржечи. Раз отец настоятель настойчиво рекомендовал идти в Сецехов. А они заворачивают совсем в другую сторону. Видимо, лелеет идиотскую мысль о встрече. Один раз доминиканцев обставил, считает, получится снова. Ага! Сколько таких умников на кострах сгорело? Нет, сейчас, чем дальше от Элизы, тем лучше спать. В конце концов, сменит в Эйзенахе условный знак, чтоб она или Йозеф потом сообразили где искать. Эту мысль следует до Гуся донести. На всякий случай...

   Ночь прошла беспокойно. В углу сарая копошились мыши, громко ворочался протрезвевший обезьян, с крыши капало, отвратительно воняло перепревшим прошлогодним сеном... Густав забылся тревожным сном, перемежающимся с кошмарами, лишь под утро. И, как всегда, стоило ему лишь закрыть глаза, кто-то бахнул дверью, холодный воздух ожег голые ступни, по векам ударили первые лучи солнца, а голос отца Пауля саданул по ушам не хуже Глориозы^[58] .

   - Подъем, юнгерменны! - студиозус почувствовал ощутимый шлепок по мягкому месту. - Пора вставать, начинается новый день! - бодрости в патере хватило бы на пятерых. Словно и не пил вчера...

   Шлеймниц хотел, было, перевернуться на другой бок, объявить милитарию, что они идут к Колючим Горам и спать дальше, но... из памяти о сновидениях всплыло избитое, перекошенное лицо сестры, корчащийся на челюстном крюке Йозеф, он сам, бредущий по какой-то выжженной деревне, Адольф и Проныра, умирающие от голода, такие, как он их встретил тогда, подле Безансона...

   Произошло это при возвращении Густава из паломничества в Сантьяго-де-Компостелло, на которое будущего алхимика благословил не только отец Сулиус, но и комтур Ордена, магистр Эдгар фон Райн. Его Преосвященство нашел юношу и еще трех студиозусов коллегиума готовыми к принятию чина субминистратума, а потому, им пришло время отправиться в Путь Святой Благодати, который должен пройти каждый алхимик, перед рукоположением в законные служители Ордена Лулла. На них водрузили шляпы, с нашитыми по полям ракушками, и, помолясь, выпроводили в дорогу.

   В Галисию студиозусы прибыли через месяц, как раз накануне двадцать пятого июля^[58.1] . Лето в тот год выдалось жарким: реки превратились в неглубокие ручьи, воняющие тухлой рыбой, на севере горели леса, заволакивая дымной пеленой виноградные долины, в Реймсе, Париже и Орлеане голодные жители переловили всех собак и кошек и, принялись за крыс. По этой причине, из-за болезни, задержавшийся в Бургосе студиозус, решил возвращаться не по Турской дороге, а взять южнее, выйти на Поденский тракт, через Муассак, Ле-Пюи, Безансон и Констанц добраться до Аугсбурга, а там уже и до Тюрингии.

   Много он от этого не выиграл. Сеньоры и купцы никак не могли договориться между собой, юг голодал так же, как и север. На воротах попадавшихся в пути деревень, крупными буквами было написано: 'Еды нет'. Или - нарисован перечеркнутый свиной окорок. Густава выручал только креденциал^[58.2] аббатства, предъявив который, он мог получить скудное пропитание в странноприимных домах монастырей. А в Бургундии, пожалуй, дела обстояли хуже всего. По дороге к Безансону, свежие холмики с крестами встречались через каждые пятьдесят ярдов, жители бежали из голодающего города, надеясь найти провиант в небольших сеньориях или аббатствах. И умирали, лишившись сил, так и не добравшись до мест, где можно раздобыть кусок хлеба.

   Свернув за очередной поворот, алхимик едва не столкнулся с низкорослой мужской фигурой, закутанной в изодранный плащ непонятного цвета, и, державшей на руках одетого в какие-то тряпки ребенка, судя по росту, лет четырех-пяти.

   - Вина... и хлеба, - пропищала фигура тонким фальцетом. - Прошу Вас, ради Господа, мой сын умирает от голода...

   Таких попрошаек на дороге встречалось множество. Но тут... что-то заставило Шлеймница остановиться. То ли умоляющий голос, полный отчаяния, то ли блеснувшие на солнце стекла очков, то ли внезапно проснувшееся сострадание... неизвестно. Провизии у Густава почти не осталось. Только полученный в аббатстве Асе дорожный паек: половина круга сыра, квадрига черного хлеба и маленький кусочек копченого сала. В Безансоне, в монастыре святого Павла, получить еду студиозус не рассчитывал. А значит, ближайшее место, где его покормят - это аббатство Монбенуа, до которого топать около сорока миль, два дня, минимум.

   Алхимик осмотрел незнакомца. Тот отличался от покойника только тем, что самостоятельно держался на ногах. Волосы на голове вылезли, обтянутый синеватой кожей череп покрыт струпьями; почерневшие глаза ввалились вглубь орбит; нос заострился, из ощеренного рта торчали кривые желтые зубы... запах тоже... аромат ландышей не напоминал. Обтянутые кожей ребра, выглядывающие сквозь прорехи в плаще, почти атрофированные мышцы на руках и ногах, а так же приросший к позвоночнику живот, придавали ему едва ли не полное сходство с известным анатомическим пособием...

   Субминистратум протер глаза, откидывая прочь остатки кошмара.

   - Да, дом патер. Уже проснулись. Дайте немного времени на сборы... Мы... мы согласны с предложением господина барона...

   ***

   Возвращение приятелей в Эйзенах оказалось хоть и не триумфальным, но гораздо более комфортным, нежели исход из него. Как только они выехали на относительно твердую дорогу, а ноги перестали разъезжаться в грязи, перемешанной повозками и лошадьми, приятелей окликнул возница последнего, пятого фургона, (за которым плелась троица), и, пригласил их рассаживаться внутри.

   Эммерик (так звали кучера), молодой, кудрявый, нескладный дылда, растолкал своего уснувшего товарища, обозного повара и провиантера Ханса Две Руки, достал из-под лавки кусок сыра и бурдюк вина, жестом фокусника выудил из котомки пару деревянных кружек, после чего, предложил выпить "за знакомство". Компания была не прочь, особенно, страдавший похмельем Адольфиус. Возница и повар уважительно поцокали языком, глядя, как обезьян расправляется с первой кружкой, накапали себе, выпили, отрезали сыра, и, приступили к беседе.

   Основное участие в ней принимал Николас, поскольку Густав, утомленный бессонной ночью и тяжелой дорогой, после второго стакана присоединился к Хансу и лемуру, то есть - задремал, слушая разговор сквозь мягкое облако наплывающего сна. Проныра чесал языком, рассказывая о жизни в Аллендорфе, о своем гешефте, выложил последние Тюрингинские сплетни, услышанные от рыжего Михаэля... а взамен - выспрашивал про владения барона, характер старого алхимика - Наставника, чем кормят на общей кухне, кто из девок самая красивая, а кто - не прочь прогуляться на сеновал...

   Студиозус проснулся от громких возгласов, почти уже в городских воротах. Оказалось, возмущался фамулус, недовольный увеличением таксы посещения метрополии в праздничные дни. Слегка поругавшись со сборщиком, Прош заплатил пфенниг, получил пару жетонов - разрешений и, они, наконец, проехали сквозь башенный коридор.

   Улицы Эйзенаха, разукрашенные желто-зелеными цветами Дома ландграфа Тюрингинского оказались почти пустыми. Судя по стоявшему почти над колокольней Солнцу, время близилось к шестой молитве, а значит, утренняя казнь трубадура уже состоялась, и, народ скорее всего, внимал слову пастыря, обличающего светские развлечения и плохих поэтов. Маленькому обозу барона это оказалось только на руку - не пришлось разгонять плетью вставших посередине дороги ленивых горожан; так что до Карлсплац, ближайшей к северным вратам площади, они добрались без проволочек.

   Остановились подле хостилиара^[59] церкви святого Николая, хорошо знакомого приятелям по прошлой ночевке. К удивлению, брат - госпиталий^[60] оказался на месте, а не на проповеди. Прыткий фратер тут же определил, кто в компании дорожный распорядитель, а кто - аристократ, и начал обговаривать с молчальником - камергером условия размещения.

   К друзьям, стоящим возле повозки, подошел отец Пауль, всю дорогу проведший рядом с бароном, красуясь на злом вороном жеребце французской породы.

   - Ну что, господа мерценариусы^[61] ? Надеюсь, дорога не измотала? - обратился к ним патер.

   Проныра, в ответ, громко фыркнул. Не обратив на это внимания, милитарий начал объяснять:

   - Вам следует знать несколько вещей. Во-первых, как разместитесь, вы и Гуго, э... герр Гуго Майер, - поправился всадник, - наш диспонатор^[62] , вон, с монахом беседует... в общем, отправитесь к церковному нотариусу, скреплять договор с сюзереном.

   Густав удивленно вскинул брови:

   - Вот как? Господин барон хочет заключить соглашение не только со мной, но и с Орденом? Я ведь всего лишь субдьяк. А если здешний камерленгер^[63] не согласится?

   - Согласится, никуда не денется, - успокоил Шлеймница патер. - А как ты хотел, парень? Не платить колекту^[64] ? Или, получить рукоположение и улизнуть? Нет, не выйдет... Кроме того, если ты вдруг по недомыслию что-то взорвешь, будет кому оплатить похороны и причиненные убытки. Да и пошлина с субминистратума обойдется меньше... В общем, этот вопрос решен, - капеллан чуть прищурил свои белесые глаза.

   Приятели молчали.

   - Хорошо. Второе. В походе подчиняетесь непосредственно мне. Если вдруг понадобиться куда-то отлучиться - непременно сообщайте. Иначе уедем без вас, будете догонять... и получите взыскание. Вы не в монастыре, здесь карцера нет, но не сомневайтесь, епитимья окажется очень строгой. Вплоть до бичевания. Понятно?

   Прош и Густав согласно кивнули. Бичевание? Ха! Если бы патер знал, какие в Аллендорфском карцере крысы. Да десяток плетей - за счастье!

   Тем временем, фон Хаймер продолжил:

   - По пустякам меня не беспокоить. Питание - сегодня свое, завтра - вместе со всеми. Так... что еще? Какие вопросы?

   - Э... дом патер, отправимся, как я понимаю, послезавтра? - студиозус потер затекшие кисти рук.

   Отец Пауль утвердительно кивнул.

   - Да, в понедельник. Сегодня ужин в ратуше, завтра - праздничная служба, обед у ландграфа... так что эти два дня можете развлекаться в городе, - милитарий слегка ухмыльнулся и подмигнул Николасу.

   - Надеюсь, что второе ухо у тебя цвет не поменяет. Придерживай язык, юнгерменн. И чтоб Эммерик, Ханс, или Гуго, знали, где вас искать... в случае чего. В общем, сходите к стряпчему и можете заниматься своими делами, - видя, что до приятелей дошло, капеллан повернулся и, зашагал к повозке, где ехала семья барона.

   - Что, пошли устраиваться, - Проныра поднял спящего лемура на руки. - Надеюсь, на кухне есть чем перекусить, а не как в прошлый раз.

   Густав взял котомки и повод Рыжика, всю дорогу трусившего привязанным к задку фургона.

   - Иди, - согласился студиозус. - Я пока нашего гафлингера^[65] в конюшне определю.

   В результате, спустя полчаса, когда улицы стали заполнятся громко переговаривающимися жителями, расходящимися с Маркетплац, выполнявшей сегодня роль площади Топора и Плахи, приятели встретились в общей трапезной.

   Шлеймниц проглотил последнюю ложку остывшей тыквенной каши, видя нетерпение товарища, кивнул головой:

   - Рассказывай, что узнал, пока я отсыпался?

   Фамулус протянул Адольфиусу очищенное яйцо, отряхнул руки, вытер рот, и взялся докладывать:

   - Ну... местечко, вроде, неплохое. Ага. Старому Готтлибу за семьдесят, в замке он живет около десятка лет. И в лаборариум, года три, как не заходит. Говорят, дед не вредный, еще не заговаривается, передвигается сам... иногда - чудит, в смысле - детям чудеса превращения показывает, как вода в колбе цвет меняет. Еще - занимается квадриувимом^[66] с Рихардом, сыном барона. А дочка, леди Зельма, просватана уже, осенью свадьба. Тот старик, что с ними сидел - это дед ее, герр Астор фон Тишбейн, отец покойной жены Граувица, в гости едет. Ага...

   - А до Граубурга далеко? Как поедем?

   Николас почесал переносицу.

   - Говорят, к святому Антонию^[67] доберемся. А поедем... по дороге поедем, Эммерик сам толком не знает. Вроде как из Эйзенаха - в Шмалькальден, а оттуда, через Фохтланд, в Регенборгское епископство. Там, скорее всего, в Пассау, потом уже в Грац. А от Граца до Граубурга совсем рядом, лиг двенадцать будет, ага.

   - Руды в баронстве есть?

   - Не-а, - потряс головой Проныра, начавший чистить второе яйцо. - Солеварня есть. И маленький вассальный городок, Мюрек называется, за ее счет живет. И еще - ткань шерстяную делают, овец в долине много. Так что красители там нужны, хорошо подняться на них можем.

   - А откуда они железо тогда берут? И медь? - Густав, налил в кружку сильно разбавленного вина, сделал пару глотков. В голову пришла мысль, что стоит купить нормального питья, оба бурдюка пусты.

   - Кузнецы немного находят, в ямах плавят. Получается... сам знаешь. Так что по горам придется побегать. Да, говорят, изредка серебряный блеск попадает. Но жилу так никто и не нашел, - Николас дал обезьяну второе яйцо.

   - Ясно. А что крепость? И сама сеньория? - Шлеймниц допил свою порцию и скривился. Редкостную гадость здесь паломникам выдают. На ужин придется потратиться.

   - Баронство? Ну... как Эммерик рассказывал... Представь себе: огромная долина между гор, окруженная лесами, пастбища, луга, колосящиеся нивы, хрустальные водопады, змейки множества ручейков и голубое небо, отражающееся в синеве озер, а в центре - прекрасный сказочный замок... Представил? Так вот это - Баварский Нойшванштайн^[68] . А Граубург... Бывшее Порубежье, ага. Отец нашего барона получил бенефициум^[69] , лет, эдак, тридцать назад, - фамулус почесал Адольфиусу раздувшееся пузо:

   - Наелся, мой маленький...

   - До границы далеко? - Густав немного разочаровался. Порубежье - это не подарок.

   - Говорят, лиг^[70] восемь. Там крепость стоит, Курцлокк называется. Да, горы, реки, есть две деревни, но почва скудная, скалистая, урожаи маленькие, едва на прокорм хватает, до столицы, города Грац, тридцать пять миль посуху, или сорок - по реке. С порогами. А еще - в горах недобитые шамры, осычи, даже мхоры забредают. И импуры... отец Пауль в прошлом году лично одного истребил, - Николас прекратил щекотать обезьяна и стал серьезным.

   - В общем, нам повезло. Инквизиторов в самом замке нет, только один дознаватель в Мюреке сидит. Доносчиков вычислим рано или поздно. Главное, проход сквозь Чужие Земли вызнать, контрабандисты ведь наверняка имеются. Эммерик говорит, до Сиама в Третьем Крестовом там ходили, миль семьсот всего. Это лазейка, на самый крайний случай.

   Густав молча кивнул. На что-то подобное он и рассчитывал. Если, вдруг, Элиза и Йозеф появятся...

   Раздумья прервал Ханц Две Руки, зашедший в трапезную.

   - Эй, как тебя? Трехбровый! Дуй на улицу, господин Майер ожидает. А ты, с обезьяной, сиди, про тебя речи не было, - осадил походный кулинар начавшего подниматься вместе с алхимиком Проша.

   Шлеймниц, уже привыкший к такому прозвищу (его кто только ни придумывал, повар не первый), кивнул фамулусу.

   - Жди. А еще лучше - почисти Рыжика...

   Молчальник Гуго, похожий отвисшими щеками, носом и подбородком на мастиффа, парочка которых сопровождала барона в поездке, лишь кивнул головой, показывая в какую сторону им идти. Похоже, что у местного камерленгера управляющий уже побывал: они обошли колокольню, миновали альмонарий^[71] и, остановились подле старой пристройки с распахнутой настежь дверью.

   К удивлению Шлеймница, нотариусом оказался сравнительно молодой священник, для чтения и письма даже не использующий очки. Придвинув утенсилии^[72] , он начал споро заполнять лист пергамента, изредка прерываясь вопросами типа: "Титул и чин родителей", "В каком коллегиуме обучаетесь", "Добровольно ли заключается соглашение". Короткие ответы Майера, порученца барона, студиозус слушал с интересом, узнав, например, что Вильгельм фон Граувиц - вассал immediati^[73] герцога Штирии Оттокара Девятого, что в случае нарушения обещания, то есть, отказа в обучении, барон обязуется выплатить Ордену и Густаву компенсацию в десять талеров, что для работы служителю Лулла будет предоставлен оборудованная рабочая комната, и, что с каждого заработанного гульдена следует отдать шесть крейцеров казначею ближайшей общины Конгрегации^[74] .

   Просидели около двух часов, почти до обедни, ожидая, когда стряпчий и его писарь оформят три чистовых экземпляра, исправят ошибки, поставят печать и скрепят договор четырьмя подписями. Получив свой лист, субминистратум сразу прибрал его в поясную сумку. Все. Теперь назад дороги нет. Зато - есть определенность и алхимическая мастерская. А главное, хоть какая-то свобода от постоянного надзора и жесткой монастырской дисциплины! Это будет стоить подороже двадцати золотых...

   ***

   Отстояв девятый час, благо далеко до церкви идти не пришлось, Густав и Николас вышли на Карлсплац. На Площади великого короля царило оживление. Взобравшись на поребрик центрального фонтана, некий человек, одетый в сине-зеленый дуплет, увлеченно размахивал руками и что-то рассказывал. Народ хохотал, выражая одобрение громким свистом.

   - Это что, комедиант? - поинтересовался Шлеймниц у Проныры, наверняка бывшего в курсе последних сплетен.

   - Это? - взгляд Проша метнулся с пышных форм дородной презрелой красавицы к фонтану. - Не, это покойник.

   - Кто?

   - Покойник, говорю, глухой? А, ты ж еще не в курсе! - Прош даже зажмурил глаза в предвкушении рассказа о событии, взбудоражившем весь город.

   - Слушай сюда, - начал фамулус, - Тут сегодня такое творилось! На казни... - сунул в рот кусок сушеного яблока, стянутого в трактире, где столовались слуги барона, - на эшафот вывели не одного. А всех шестерых! Представляешь? У них оказалось равное число ошибок! И судьи не смогли назвать худшего. Ага. Ландграф приказал налить шесть одинаковых кубков с вином, в один из них всыпали яд... кубки поставили на поднос и каждый трубадур сам себе выбирал... А потом - все залпом выпили... рядом палач с топором, и не захочешь, а хлебнешь. Ха! В общем, одному заплохело. Народ кричит, радуется, те, кому яда не досталось, чуть не плачут от счастья, певун блюет... а как рыгать перестал, сунул руку в кошель, вытащил безоар^[75] , и, сожрал, гад такой! Видать давно подозревал, что за свои стишки отраву в суп получит... рано или поздно. - Николас ненадолго заткнув рот следующим куском, продолжил:

   - Нет, ты только представь?! Все уже настроились на труп, могильщики, говорят, отличную яму приготовили, каноник мессу заупокойную начал... А он взял и все испортил, дурак. Палач, по приказу старшего судьи, остальную пятерку обыскал, но противоядия больше ни у кого с собой не нашлось. Мейстерзингера этого чего-то там поспрашивали, посовещались с ландграфом и церковником... Короче, объявили Провидением Господним, и отпустили на все четыре стороны. Только ему теперь петь песни нельзя. Под страхом усекновения главы топором. Вот он, - кивнул в сторону неудавшегося покойника Проныра, - и старается. Стихи о чудесном спасении декламирует.

   Густав хмыкнул.

   - Надо же! Восставший из мертвых... И где он только безоар нашел?

   - Как где? У архангелов^[76] купил...

   Дальнейшие слова Николаса заглушили крики толпы:

   - Монашку! Монашку давай!!! Монашку!

   Артист откашлялся и поднял руку. Вопли начали постепенно утихать. А когда унялись настолько, что стало возможным разговаривать, не крича в ухо собеседнику, над площадью раздался громкий красивый звучный голос:

   - Внемлите, граждане славного Эйзенаха! Я прочитаю вам сказ о распутной монашке!

   Наступила долгожданная тишина. И тогда трубадур начал, стараясь не сбиться со стиха на песню:

   Звалась, не важно, как она

   Святой Клариссе отдана.

   На монастырскую еду

   Отправили бедняжку.

   Ее девичью красоту

   Увидел бес один в аду

   И соблазнить решил он ту,

   Невинную монашку^[77] .

   Назвался Йозефом тот бес,

   В доверие к монашке влез,

   Частенько ночью приходил

   Он к девушке в аббатство

   Поил вином, кормил гусем

   И говорили обо всем,

   А через месяц совратил

   Уговорив отдаться.

   Густав судорожно сглотнул слюну. Это что? Это... трубадур рассказывает пошлости о его сестре?! Клариссинка... Йозеф... не может быть! Неужели это те слухи, о которых говорил отец Сулиус? Не может быть. Это ложь. Это - ложь! Элиза не такая! Субминистратум хотел закричать, но поперхнулся и закашлялся. А уши резало:

   Заправил черт ей свой кутак

   Но все пошло совсем не так

   Не так хотел лохматый бес

   Монашку удивить

   Из дырки выпрыгнул малец

   И в шоссах спрятался подлец,

   Попробуй спущенный конец

   Внутри штанов ловить

   Внутри студиозуса загоралась ярость. Значит, вот как? Не зная ничего, сочинять памфлеты, и распевать их толпе похотливых пьяных мужиков? Ах ты тварь! Сволочь! Сволочь!!! Зря ты сегодня не сдох, скотина...

   Мир вокруг Шлеймница начал куда-то медленно уходить...

   Увидев тут, кто к ней пришел

   Монашка, стоя нагишом

   Его короткие рога

   Определила к месту.

   Коль нижний орган потерял

   Работай головой нахал

   И языком трудись пока

   Не ублажишь невесту

   Последние слова алхимик почти не расслышал. Воздух заполнился маревом. Все вокруг него остановилось: перекошенные лица, падающий с дерева лист, рука Проша, тянущаяся к кошельку... Подобное уже пару раз происходило с Густавом. Однажды, когда в детстве, они на спор с соседским мальчишкой решили натянуть отцовский арбалет. Тогда ему порвало бровь, а могло и череп раскроить. И второй раз... в тот день погиб младший брат. А Гусь - не успел, слишком рано выскочил из этого необычного транса...

   Что теперь делать? Как заткнуть пасть наглецу?

   Взгляд упал на булыжную мостовую. А что? Пожалуй, подойдет! Студиозус подобрал выщербленный голыш. До пошляка ярдов пятнадцать, лишь бы не промахнуться! Шлеймниц примерялся. Марево уже начало дрожать, а лист клена - потихоньку кружиться. Выдохнул воздух, и, что было силы, метнул увесистый камень в рифмоплета - похабника.

   Чуть не одновременно с броском, по ушам резанул шквал уличных голосов, воздух со свистом прошел сквозь зубы в легкие, во всем теле образовалась какая-то невесомость и слабость... не выдержав накатившей дурноты, алхимик начал оседать на землю. В это время толпа взорвалась криками, очевидно, бросок субминистратума достиг цели, по крайней мере, голоса горе - трубадура слышно не было.

   - Эй, Гусь, что с тобой? - обеспокоился Прош, подхватывая товарища под руки.

   - Н...н... ничччего, - чуть заикаясь прохрипел студиозус. - П... ппшшли оттссюда.

   От падения его спасло только плечо вовремя подвернувшегося Николаса.

   - Пошли, если сможешь... - Проныра оглянулся. - Там с этим неудачным покойником что-то произошло. Видать, допелся. Мне, честно говоря, эта его последняя песня, как-то не очень...

   До скамьи подле странноприимного дома добрались в обнимку.

   Фамулус усадил Шлеймница, а сам побежал узнавать, что случилось у фонтана.

   В это время из хостилиара вышел отец Пауль. Наряженный в парадные, а не дорожные одежды, священник выглядел весьма внушительно, Густав его сразу даже и не узнал. В темно - синем скапуляре^[78] , обшитым серебряной нитью, черно - фиолетовой рясе, на голове - пелеус, цвета индиго... Милитарий остановился рядом с алхимиком, делая рукой знак "сиди дальше":

   - Что случилось, лим? Чего такой бледный?

   - Все в порядке, дом патер... наверное, устал, голова слегка закружилась, - субдьяк только сейчас разглядел кресты, выбитые золотом на груди в ткани накидки. Сосчитал. Получилось восемь. Оказывается, bellator Christi весьма непростой воин! С двенадцатью убитыми импурами могут и в епископы посвятить! Восемь уже есть, осталось не много.

   Видя легкое замешательство нового подчиненного, капеллан успокоил:

   - Ты не барышня, не к лицу служителю Церкви и святого Лулла страдать от недомоганий. Скоро нешпоры... помолись архангелу Рафаилу, об укреплении здоровья ближних. И я о тебе не забуду, - проявив заботу, фон Хаймер переключился на другое. - Что здесь случилось, почему народ так волнуется? - указал подбородком на толпу зевак.

   - Не знаю... - Густав и вправду не знал, попал он в стихоплета, или нет. Может, тот сам поскользнулся и упал в фонтан.

   Прибежал взволнованный Николас, поклонился отцу Паулю, испрашивая разрешение говорить. Получив кивок, Проныра торжественно объявил:

   - Сегодня день полон Знамений Божьих! Бог сохранил жизнь этому бедняге, послав безоар, Церковь наложила епитимью... и когда он нарушил данный обет, Длань Господня его покарала. С небес упал камень, угодив трубадуру прямо в челюсть. Выбило три зуба и повредило язык. Теперь, когда он сможет говорить, речь окажется весьма невнятной. Ха! Поделом, негодяю! Больше похабных стишков не почитает!

   Густав вымученно улыбнулся. Он уже раскаивался за свой поступок, что поддался эмоциям, если не этот, так другой петь будет... да и молве глотку камнем не заткнешь. Зря он так с этим трубадуром. Но кто знал? Ведь Гусь метил в живот, а не в голову... хотел, чтоб певун в воду упал. Вот уж действительно, вмешалось Провидение!

   Капеллан неожиданно в упор взглянул на Шлеймница.

   - Говорите, Длань Господня? Знамения и чудеса? Да, иногда они случаются. Особенно, когда человек входит в торн^[79] ... Ладно... сейчас не место и не время. Приходи в себя, лим, после службы можешь мне понадобиться. Город тебе знаком? Вот и хорошо. Прогуляемся перед ужином...

   ГЛАВА 4

   ***

   Комтурия Ордена Святого Доминика в Тюрингии считалась довольно крупной. В двух аббатствах, пяти монастырях и двенадцати общинах, служило более пятисот братьев - монахов, неустанно боровшихся с врагами Господа, Церкви и Рода Человеческого: ведьмами, колдунами, слугами Азазеля, Пришлыми, вальденсами^[79.1] , и, просто - еретиками, заботясь о чистоте веры и душе добрых католиков. Работы у братьев хватало. Зульский малефик, шпионы Джабана, прочесывание территорий после очередного Дождя, поиск и уничтожение книг из index librorum prohibitorum^[79.2] , инспекции, следствия, допросы... Магистр Оген фон Мельцер, комтур Ордена, все еще крепкий рыцарь, чуть старше пятидесяти лет, в своей Эрфуртской резиденции бывал редко. Но в утро следующего за Пентекостом понедельника, он находился в рабочем кабинете и слушал отчет Дедрика Кинцля о делах в Аллендорфе.

   Если говорить точнее, то Кинцль свой доклад уже закончил и теперь, сидя в крайне неудобном кресле, почтительно ожидал, пока Магистр просмотрит письменный рапорт. Спустя четверть часа, фон Мельцер снял очки, протер покрасневшие от постоянного недосыпа глаза и, в задумчивости, уставился куда-то за спину каноника. Прошло еще около пяти минут, прежде чем комтур нарушил молчание:

   - Хорошая работа, брат Дедрик. То, что тобой сделано в качестве визитатора, заслуживает всяческих похвал. А вот то, как провел допрос Шлеймница... неделю карцера! - голос магистра звучал хрипло, словно рык медведя, сказывалось давнее ранение гортани.

   Каноник смиренно опустил голову. Ели бы отец Оген и вправду был недоволен, то этот разговор происходил бы в другом месте... и с другими собеседниками.

   - Ты применил к нему наши стандартные методы, совершенно не заботясь о результате и последствиях, - магистр взялся поглаживать усы и короткую седую бороду, выдавая некоторую внутреннюю обеспокоенность. - Вместо того, что бы использовать неожиданность приезда, ты, рассчитывая на испуг, дал студиозусу время подготовиться... и в итоге - кроме подозрительности и настороженности - ничего не получил. А какова была твоя задача?

   - Выяснить, где могут находиться Элиза Шлеймниц и Йозеф Франке, - глядя в пол, глухо выговорил Кинцль. - И я получил ответ...

   - Ха! Ответ! - магистр едва не рассмеялся. - Да скорее всего, этих людей и в живых-то нет... и не было. За те восемь с половиной недель, что этот негодяй Франке от нас бегает, почти сотня наших братьев, и не только в Романской Марке, перетрясли всех, кто хоть когда был с ним знаком. Родственников, друзей... даже шлюх и случайных собутыльников. И мы до сих пор не можем выйти на его след. Остались только три нити... одна из них - это пресловутый алхимик. От которого ты, Дедрик, ничего не смог добиться. Так что будешь исправлять свою ошибку!

   Кинцлю ничего не оставалось, как согласно кивнуть. В этом был весь фон Мельцер. Сначала - похвалить, затем - обвинить тебя в том, чего ты не сделал (и не мог сделать), а уж после, в качестве якобы наказания - выдать новое поручение.

   - Да, Ваше Преосвященство. Я готов, - каноник, сутулясь, подался из кресла вперед, сцепил пальцы в замок, пристраивая руки между колен.

   - Тогда слушай внимательно, - комтур положил ладони на подлокотники кресла, наклонил голову и, пристально взглянул на подчиненного. - Твоими усилиями, Шлеймница изгнали из коллегиума, отправив на рукоположение в Ржечь, через Колючие горы... отец Сулиус, наше пожелание выполнил... так вот, - магистр задумчиво потер подбородок. - Этот студиозус оказался большим ловкачом, да... Он заключил договор на сдачу испытаний с бароном Граувицем, из Штирии, почти из Порубежья. И отправился совсем в другую сторону, вместо той, на которую мы рассчитывали. Соглядатаев, в тех местах, у нас нет. Да и членов Ордена... одна маленькая община... людей в баронстве не много, - отец Оген говорил с короткими паузами, словно взвешивал каждое слово, перед тем, как его произнести. - По этой причине, ты отправишься его контролировать, - после этой фразы, комтур замолчал, ожидая реакции брата Дедрика.

   Фратер поерзал на своем неудобном сидении.

   - Хм... Ваше Преосвященство... а не будет ли это стрельбой из требюше по уткам? Посылать каноника, Мастера - следователя, надзирать за каким-то студиозусом... ведь для этого у нас есть подготовленные кадры, гораздо более сведущие в шпионском ремесле. Фон Мельцер согласно кивнул.

   - Конечно есть! Но не забывай, что наша главная цель - это Йозеф Франке. Как ты себе представляешь арест дворянина коммендатором общины? Да этот пройдоха - рыцарь ему в лицо рассмеется! Кроме того... ты уже посвящен в детали... а чем меньше людей знает об этом деле, тем лучше. Их и так слишком много.

   - Тогда, - Кинцль слегка замялся, - Может быть, Ваше Преосвященство, поведает, чем для нас так важен этот еретик Франке? Магистр усмехнулся:

   - Что, брат Дедрик, не нравится, когда тебя вслепую используют? А если я скажу, что это - тайна Ордена? Причем - не только нашего? Это как-то отразится на выполнении задания?

   Каноник упрямо выпятил подбородок.

   - Тогда наложите на меня обет молчания. Уверен, что знание причины только поможет делу... поможет мне действовать более разумно и проницательно.

   Отец Оген тяжко вздохнул, вытащил из ящика стола Евангелие и положил его перед Кинцлем.

   - Ты один из наших лучших сыщиков, Дедрик. По-хорошему, тебе сейчас следует быть в Шмалькальдене, ловить малефика, вместе с отцом Дитрихом... но... Клянись, что услышанное от меня не откроется никому, ни до, ни после твоей смерти!

   Инквизитор положил руку на Святое Писание:

   - Клянусь! То, что Вы мне скажете, Ваше Преосвященство, никогда не произнесут мои уста... как в земной, так и в загробной жизни. Пусть Святой Петр и ангелы небесные будут тому свидетелями! Да покарает меня Десница Божия, если я этот обет нарушу! Кинцль истово перекрестился и поцеловал инкрустированный крест Евангелия. Магистр в ответ кивнул:

   - Клятва принимается! - и вновь помассировал пальцами внутренние уголки глаз. - Так слушай же, Мастер. Организовывая побег, Франке смог проникнуть внутрь монастыря клариссинок. В это время в обители гостила Северный Командор Ордена, Великий Магистр Изабелла фон Гогенштауфен... и, несмотря на все принятые меры безопасности, еретику удалось взять ее в заложники... в общем-то, их бегство удалось только благодаря этому. Ммм... впрочем, про то, что там произошло, ты уже знаешь... Так вот, - комтур понизил голос. - У Командора с собой были четки, которые Йозеф, веселясь, попросил у нее 'на счастье'... а когда Изабелла воспротивилась, забрал, едва не насильно... И все бы ничего, вот только четки... они изготовлены Святым Гилбертом Базельским... те самые... Одни из Двенадцати.

   В кабинете воцарилась тишина.

   Инквизитор переваривал услышанное. Боже сохрани! Инклюз^[79.3] Святого попал в чужие руки! Да еще какой! Один из Ключей Врат, благодаря которому, можно в одно мгновение переместиться почти в любое место на Лимбусе! Вот только... нужно уметь им пользоваться. И обладать мощным дивинитатумом. Хотя... ведь неизвестно, какую Божью Силу имеет Элиза Шлеймниц? А если...

   Фон Мельцер, наблюдая за сменой гримас на физиономии подчиненного, одобрительно усмехнулся.

   - Вижу, брат Дедрик, что не зря доверил тебе тайну. Что ж, надеюсь, важность поручения теперь понятна... как и то, каким будет наказание, если, вдруг, не справишься. Да, брат? Лицо комтура неожиданно стало жестким, бесстрастным, голос обрел прежнюю силу и холод.

   - Да, Ваше Преосвященство. Все ясно. Каковы мои ближайшие действия? - каноник чуть напрягся, но вида не показал. Пусть только зацепка сработает! А уж он не подведет...

   Магистр взялся за наставления:

   - Твоя задача, Дедрик, к нынешнему четвергу быть в Рагенсборге. Именно туда, из Эйзенаха, сегодня выдвинулся обоз барона Граувица. В епископстве, вместе с нашими братьями, любой ценой, ты должен провести экзорцизм и повесить на Шлеймница Духа - подслушку. Контролировать Дух будешь лично. Затем... затем отправишься в Штирию. В Мюреке, баронском городишке, есть наша маленькая община. Свяжешься с ее главой. В саму крепость, Граубург, не лезь, достаточно того, что устроишься в какой ни будь деревушке неподалеку. Возможно, таковая имеется подле замка. И будешь следить за алхимиком. За каждым его шагом. Не попадаясь на глаза. Будь особенно внимательным ко всем приезжим, а так же, когда твой подопечный покидает замок. Дальше - действуй по обстоятельствам. Но если упустишь Франке... Врата Ада покажутся тебе райским уголком.

   ***

   Дорога бесконечной серой лентой тянулась под копытами лошадей. Солнце нагрело тент фургона, колеса скрипели, внутри царила духота, жужжали вездесущие мухи, навевая дрему и скуку. Даже окружающие пейзажи не отвлекали: Тюрингинский лес исчез из виду еще позавчера и сейчас обоз проезжал унылые серые предгорья Регенсборгского епископства.

   За спиной остались три дня пути, и, вечерние остановки: Шмалькальден, Плауен, Зульцбах... города словно нить нанизывались на спицу протекающего сквозь них времени странствия, оставаясь в памяти жесткими тюфяками странноприимных домов. Ничего интересного не происходило. Не назовешь же событием потерю подковы с задней ноги Рыжика, или несварение желудка, приключившееся с Адольфиусом? Но даже из неспешного продвижения в повозке, друзья смогли извлечь некоторую пользу.

   Пожалуй, следует начать с того, что после мессы на Пентекост, Гуго Майер официально представил молодого алхимика с прилагающимся фамулусом и лемуром семье барона и челядинцам как новых учеников Готтлиба фон Ветинса и мерценариусов. Дочь, сын и старик - тесть Граувица восприняли это известие равнодушно, а дворня, справедливо опасающаяся урезания и так небольшого дорожного пайка - настороженно. Повар Ханс, у которого существовала дежурная отговорка "у меня всего две руки", заверил своих подопечных, что ничего такого не произойдет. Еще бы! Ведь вчера вечером он имел долгий и серьезный разговор с Пронырой, сулившем по приезду в крепость золотые горы за обеспечение троицы вкусной и здоровой пищей (о Рыжике, с фуражиром пришлось договариваться отдельно). Слуги поверили и, заставили Николаса проставить выпивку "за знакомство".

   К счастью для Проша, в честь праздника раскошелился и барон, разрешив управляющему купить на ужин четыре галлона вина, так что на долю растрепы - очкарика пришлась только половина непредвиденного расхода. Адольфиус, как всегда, неравнодушный к бесплатному алкоголю, оказался на высоте: принял участие в двух драках, выпил три кварты вина и добыл трофей - кусок хвоста, с боем отнятый у не вовремя выползшей из норы крысы. Такие сомнительные, с точки зрения морали, поступки, не хуже отсутствующей молоденькой подруги согревали простую и незатейливую душу гомункулуса.

   В результате, баронские слуги приняли троицу в свою компанию. А вот с отцом Паулем оказалось сложнее. Милитарий устроил Шлеймницу натуральный допрос, выясняя, что произошло на площади. Но Густав сослался на давнюю травму, приплел свой шрам, объяснив, что монастырский отец - инфирмариус, его ранее пользовавший, предупреждал о головокружениях и возможных мигренях. Словом, кое-как выкрутился. Если у фон Хаймера и осталась тень подозрения но, тут субминистратум ничего поделать не мог.

   Алхимик и сам толком не понял, что с ним случилось. Даже Проныре не рассказал, хоть и очень хотелось, особенно после четвертой винной кружки. И уж тем более, не стал спрашивать у патера, что такое "торн", справедливо рассудив, что рано или поздно все равно узнает. В конце концов, выудив у студиозуса подробности о семье и аббатской жизни, капеллан от него отстал, предупредив, что в походе субдьякон должен помогать священнику в проведении сексты и обедни. Как раз этой необременительной обязанности, Густав оказался только рад.

   Кроме того, что нашлось занятие для души, приятели не забыли и про тело. Проныра где-то откопал кусок старого пергамента, выдал Шлеймницу свинцовое стило, после чего принудил составлять детальную карту сеньории, мотивируя тем, что план понадобится для поиска руд и прочих ископаемых полезностей. С помощью Эммерика и милитария нанесли приблизительные контуры, разбили на четыре квадрата, затем, попеременно консультируясь со слугами барона, начали рисовать холмы, горы, ручейки и дороги, не забывая о их названиях. В общем, получилось грубо и неточно, зато подробно, чем Николас и гордился.

   Внезапно повозка остановилась, заставив алхимика ткнуться носом в спину сидевшего впереди кучера.

   - Хвост козлячий, - беззлобно выругался чуть придремавший субдьяк. - Что там, Эммерик?

   - Да мхор его знает, - возница отпустил натянутые поводья. - Шуст впереди остановился, а мы следом... поди младшему Граувицу в кусты приспичило, не иначе. Зачем только неспелую киршу в рот тянул, неслух?

   Позади недовольно заворочались кемарившие на мешках с тканью Ханс, Проныра и Адольфиус.

   - Чего встали? - просипел разбуженный повар.

   - Ничего, дрыхни дальше, - огрызнулся кучер. - Когда понадобишься, разбудят.

   - Аммм...- промычал Ханс, поворачиваясь на другой бок. Ник и Адольфиус даже не подняли головы.

   Тут, от переднего фургона, прибежал запыхавшийся паж молодого барона, пятнадцатилетний Зигорд:

   - Там... рыцарь - доминиканец... со своим полуглайвом^[80] ... лагерем стоит. Рыцарь ранен и у него пойманный Пришлый! - выложил новость юноша, тут же умчавшись обратно.

   Да, встреча неожиданная. Густав в задумчивости почесал затылок прямо сквозь пелеус. В это время по дорогам Марки шляются только паломники к святым местам, ищущие приключений, славы и легкой добычи раубриттеры, да неутомимые коммивояжеры - меркаторы. Ну и всякие там бароны, которым не сидится на месте. Оказывается, Sanctum Officium тоже не дремлет...

   - О как! Пришлый!? - Эммерик оглянулся. - Пойдем, посмотрим, а?

   Студиозус уже выбирался из повозки.

   - Конечно. Не каждый день Ловца и жителя Прародины увидишь... живыми.

   Подле головы обоза уже собралась толпа любопытных, сдерживаемых рыцарями барона. Лагерь оказался крохотным: небольшой шатер, развернутый в тени разлапистой корявой сосны, маленький костерок с закипающим походным котлом, четверка стреноженных лошадей, ощипывавших редкие кустики люцерны на придорожной поляне, да парочка братьев- доминиканцев... один у входа в маркуэ^[81] , а другой, помоложе, верно, оруженосец - у костра. Был еще и третий, пойманный инквизицией Пришлый. Он лежал связанный "в дугу" как раз между палаткой и походной кухней.

   Выглядел экспатриант неважно. Грязный короткий камзол непонятного цвета был распахнут, из под него выглядывала незаправленная розовая сорочка, голова непокрыта, на ногах - оригинального фасона синие шоссы с позорным мокрым пятном на гульфике, и башмаки, с комьями прилипшей глины. На вид Пришлому можно дать лет тридцать, всклокоченные волосы, синяк на скуле, стянутый веревкой рот, щетина и мешки под глазами истинный возраст скрывали.

   Фон Граувиц и капеллан отсутствовали, очевидно, были внутри, беседовали с Ловцом. Эммерик разочарованно присвистнул:

   - Я-то думал, тут Антихрист, огонь из пасти изрыгающий, в цепи закован... а это - бродяга какой-то. Как он только ухитрился рыцаря ранить? Такой дохляк не то что меч, он и вилы-то не поднимет.

   Кашевар - доминиканец хмуро взглянул на возницу, но снизошел до объяснения:

   - Громобой у него... был. Этот гад два раза жахнуть успел, пока мы добрались. Лошадь ранил, добить пришлось животину и, господина Шлаффена подстрелил, - повар насыпал в котел соль и принялся закидывать сочные куски мяса, судя по всему - конины.

   - Зверь, а не человек, - согласился кучер. - Это ж надо! Колдовством своим бездушным скотину губить. Как будто она в чем виновата, - коней Эммерик любил, - И что? Как схватить-то удалось?

   Оруженосец инквизитора вытер ладони о траву:

   - Как? Да просто. Тупой стрелой в башку. Хорошо, у Бальреда лук натянут оказался. Негодяй, как чувствовал, что настигаем, засаду решил устроить, подкараулил нас, - вновь обозлившись, доминиканец подошел к пленнику и отвесил хорошего пинка. Связанный Пришлый даже не дернулся, лишь яростно засверкал глазами.

   - У... гнида, глаза вылупил! - добавил ногой еще.

   - Прекрати лежачего бить, - спокойно окоротил будущего инквизитора Бернард фон Хильдегард, кригмейстер барона. - Это не по-рыцарски.

   Юнгерменн мельком глянул на солидные шпоры бывалого воина, молча поклонился, и отошел к своему вареву.

   Мастер битвы продолжил:

   - Куда ранен твой господин? Крови потерял много?

   Доминиканец мотнул головой и показал пальцем:

   - Вот сюда, в бок. Наверное, злое железо в печени застряло. Крови... с пинту, или около того.

   Кригмейстер фыркнул.

   - За медикусом послали?

   - Да, фратер Дульбах с час назад ускакал. Но доберется только к вечеру, в трех лигах отсюда дорогу оползнем после дождя накрыло. С полмили, примерно. Ночью не пройдешь. И вы, с повозками, там до утра застрянете. Так что инфирмариус в лучшем случае завтра после терции пожалует.

   Хильдегард задумчиво посмотрел на небо, на повозки, на комитиву...

   Тут из шатра вышли фон Граувиц и капеллан, сопровождаемые третьим инквизитором, комилитоном^[82] Ловца. Барон жестом подозвал к себе рыцаря и Гуго Майера, отойдя с ними в сторонку. Челядинцы навострили уши, но, несмотря на все старания, ничего разобрать из беседы не смогли. Впрочем, это оказалось ненужным. Минут через пять разговор закончился, к слугам подошел диспонатор и сделал короткое объявление:

   - Становимся на ночлег здесь. До Рагенсборга нам сегодня не добраться, через десяток миль дорога засыпана. Вроде, ее расчищают, повозка пройдет, но в город все равно не успеем. Так что доставайте маркуэ, после обедни начнем ставить. Да, еще. Подготовьте четвертый фургон, завтра на нем раненого повезем, если лекарь припозднится.

   ***

   Обозники обустроили свой лагерь весьма споро и по всем правилам. В ближайшей роще набрали сушняка, развели огонь, Ханс Две Руки принялся колдовать над котлом, с подветренной стороны вырыли отхожее место, организовали шатер для дам, для барона и его престарелого тестя, для рыцарей (отца Пауля, фон Хильдегарда, фон Лютта, фон Ридерхоффа) и Рихарда - поменьше, ну, а для себя - место у костра, благо ночь теплая, можно и в телеге поспать, комарья мало, а охранять стоянку все равно придется по очереди. В дозор назначили пять троек (коневод, костровой и обходчик), включая двух младших доминиканцев. Старшими охраны шла пятерка рыцарей, в том числе - барон Граувиц, решивший тряхнуть отсутствующими сединами.

   О пленнике так же позаботились: сменили изжеванный кляп, напоили, умыли, выплеснув на лицо ведро родниковой воды, в сортир, правда, не повели, решив, что чем тяжелее штаны, тем сложнее бегать. Колодок в обозе не нашлось, а смирительные принадлежности инквизитора, показались неискушенным кутилёрам^[85] барона Граувица несколько э... неудобоваримыми. По сей причине, Пришлого обездвижили по старинке, гуманно растянув деликвента в "полнатяга" пеньковыми веревками лицом вниз на осях ближайшей к костру телеги, под бдительным присмотром парочки мастиффов.

   Доминиканцы, практически сложив с себя обязанности сторожей, не отходили от постели сюзерена и духовного наставника, молясь о его здоровье. Отец Пауль, сведущий в ранах более всех прочих, запретил рыцаря не только кормить, но и поить, опасаясь развития гнилокровия. У доблестного фон Шлаффена появился легкий жар и вот-вот могла начаться лихорадка. По этой причине, выходившие из шатра младшие инквизиторы, кровожадно посматривали в сторону Пришлого, лелея в мечтах учинить скорую, но жестокую расправу.

   Густаву, Николасу и Эммерику, как новичкам, выпало второе дежурство, под предводительством милитария. Отец Пауль, оглядев своих резервистов (пузана Шлеймница, очкарика Проша, дылду и нескладеху кучера, раздувшегося от регулярной пьянки Адольфиуса, с глазами, превратившимися в две щелочки), печально вздохнул и, взялся за наставления:

   - Наше время - перед полуночью. Дежурим около полутора часов. Ты, Эммерик, с лошадьми, ты, Густав, отвечаешь за костер и пленника, а ты, мой синеухий друг, будешь обходить стоянку, стараясь производить как можно больше шума и отпугивать злоумышленников.

   - Э... дом патер, на нас что, могут напасть? - блеснул стеклами линз любопытный Проныра.

   - Ты что, stuppidus^[83] ? - в свою очередь поинтересовался капеллан. - Кому может прийти в голову напасть на такой крупный отряд? Нет, отпугивать придется диких зверей. Кто знает, вдруг горный шерстонос на запах приползет? Вот пока он тобой закусывать будет, остальные успеют тревогу поднять. Ясно?

   - Эк... - от перспективы стать поздним ужином какой-то там носатой твари Прошу стало слегка не по себе. - Так может я это... собаку с собой возьму, ага?

   Фон Хаймер отрицательно покачал головой.

   - Не советую. Эти милые крошки тебя разорвут, словно импур кольчугу. Обезьяна своего забирай. Если что - он первый на форшмак пойдет.

   Адольфиус посмотрел на милитария с укоризной, но показывать жестами свою точку зрения на предложение рыцаря воздержался. Вдруг неправильно поймут?

   - А... от лагеря далеко уходить? - очкарик задал еще один, как ему казалось, важный вопрос.

   Священник, чуть подумал, хлопнул по щеке, согнав верткого комара, после ответил:

   - Думаю, ярдов на пятнадцать хватит. И кончай юродствовать, здесь тебе не Сарагоса, или где ты на паперти сидел? Не важно. Ничего с тобой не случится... Иначе бы посты расставили, а не прогулки под звездами устраивали... - отец Пауль, собираясь чихнуть, потер переносицу. Помогло.

   - В общем, посидите с первой сменой, чтобы не уснуть, а ты, юнгерменн, - жест подбородком в сторону Николаса, - прогуляешься немного с Шустом... или кто там у них на обходе будет... а потом - наша очередь. Апчхи! - не сдержался патер.

   - Не болейте, Ваше Преподобие! - дружно пожелала троица.

   Рыцарь Христа кивнул:

   - Не буду. Все, идите к костру... Вопросы есть?

   Густав чуть замешкался, но все же решился:

   - Дом патер... скажите... неужели со всеми Пришлыми следует поступать одинаково? Почему, раз экспатриант, то ему одна дорога - на костер? После промывки мозгов у дознавателей? Неужели они все еретики и убийцы? Неужели среди них нет нормальных людей? От которых можно получить знания и пользу?

   Капеллан тяжко вздохнул.

   - Сложные вопросы ты задаешь, студиозус. Безусловно, крохи Истины на Прародине остались. Но они настолько ничтожны, что даже у Гроба Господня, Его заповеди не соблюдаются, повсюду ложь, обман и ненависть. И с каждым годом все хуже и хуже. Нормальные люди... как учит Святой Гилберт Базельский, все те, кто получил шанс на Спасение, попали сюда, на Лимбус. С Большой Волной, в тысяча триста девяносто шестом. А там... там даже простые обыватели, те, кто ходит в их Церковь, в своей душе - еретики. Они разучились понимать, что от Бога, а что - от Дьявола. Мы - живем по учению Христову и Апостолов, а они - нарушили Вторую Заповедь, сотворили себе идола, имя которому - Прогресс. Слишком велика между нами разница, в том числе и в прошедшем времени. Хм... об этом лучше побеседовать с комилитонами доминиканца. Они подробно объяснят. Но мой тебе совет - не забивай голову, пока не причислили к defensores haereticorum^[84] .

   Компания, впечатленная краткой проповедью отца Пауля, задумчиво примолкла.

   - Кхм, - прочистил горло патер. - Идите, хватит разговоров. И после заката не пейте пива, чтоб на страже не заснуть...

   На самом деле, о Пришлых, отец Пауль мог рассказать многое, поскольку в баронстве ему приходилось с ними сталкиваться не раз и не два. У доминиканцев в Граубурге не хватало людей, так что многих экспатриантов ловили простые крестьяне. А в тех случаях, когда иномирцы оказывались вооружены и палили из своих громобоев в первого встречного, требуя вернуть их обратно... тогда на помощь мирным жителям выезжал капеллан. Иногда ловили по три - четыре пришельца в год.

   Травля Пришлых началась около ста двадцати лет назад, когда на Лимбус накатила последняя, Третья Волна, приведшая едва ли не к катастрофическим последствиям. На Terra Prima в это время шел уже тысяча семьсот семьдесят пятый год... а на Terra Secunda - лишь тысяча пятьсот восемьдесят четвертый. Восточные отроги Рудных гор только - только освободили от слуг Азазеля, начали строить города, замки, крепости, вспахивать нивы... но тут появился рихтарж^[84.1] Антонин Нивлат, возглавлявший многотысячное крестьянское восстание. Моравия, Богемия и Силезия оказались охвачены огнем войны. Нивлат повесил епископа Брюннского и объявил себя маркграфом. Но его противник, гетман Биненберг, попавший на Лимбус в это же время вместе с полуторатысячным полком регулярной армии, с солдатами, вооруженными не только кремниевыми ружьями, но и пушками, против подобного решительно возражал. Кровопролитие продолжалось почти шесть месяцев и, закончилось, лишь, когда у обеих сторон вышел весь порох.

   Законные сеньоры вновь взяли власть в свои руки, гетманские плутонги^[84.2] уничтожили, крестьян - кого сослали на каторгу, кого - повесили, кого (в том числе и Нивлата) - четвертовали... за мир пришлось заплатить высокую цену. Тогда и вышел секретный циркуляр, предписывающий задерживать каждого Пришлого, в независимости от сословия, возраста и рода занятий. И с каждым десятилетием экспатрианты выказывали все большую агрессию, все лучшее вооружение. А после того, как в Лифляндии Пришлый смог узурпировать корону и три года противостоял объединенной армии курфюрстов, Церковь приняла Манифест, согласно которому каждый прибывший с Terra Prima, возрастом старше восьми лет, отправлялся на дознание в Орден Святого Доминика. А дальше - или берилловые рудники, откуда невозможно сбежать, или - ауто-да-фе.

   Не зря, ох, не зря, первая Папская Булла, изданная здесь, на Краю Ада, запретила не только порох, но изготовление и применение любого вещества, способного взрываться. К тому же серу в земле не находили, встречалась она только в горах Ледяных Баронств, соответственно стоила очень дорого, а ее получение находилось под контролем Церкви и Ордена Лулла. Зато сохранились и умножились рыцарские привилегии, жизнь человека, владеющего копьем и мечом, не обесценилась. А когда алхимики смогли получить черную бронзу...

   Патер вздохнул. Он понимал Густава. Но... больную овцу следует уничтожить, иначе, она заразит все стадо. И пусть инквизиторов все боятся, плюясь вслед, зато чуме безбожия и прогресса на Лимбус проникнуть не удалось. Кроме Джабана, острова - государства на востоке, врага не только христианских стран, но и земель, где почитают Будду, и, даже, Аллаха. Будь он проклят, этот Джабан...

   ***

   Цель ночной прогулки, трезвый а потому - злой, Адольфиус не понимал. И ладно бы они шли по дороге, в какое ни будь питейное заведение, а то просто, крутились вокруг лагеря, лазая то по кустам, то по камням... Хорошо, что хозяин хоть изредка на плечи брал, иначе лемур, со своими габаритами, совершенно бы вымотался.

   Нарезая очередной полуночный круг, индрик, двигавшийся впереди Проша тяжелыми, короткими скачками, напоминая своими "плюхами" раскормленную османскую жабу, неожиданно приземлился на что-то мягкое. И это мягкое, к ужасу обезьяна, зашевелилось!

   Индрик решил, что пришел его смертный час.

   Вопль, вырвавшийся из груди перепуганного до икоты лемура, разорвал ночную тишину не хуже оглушительного удара набата. После этого крика сразу произошла череда событий: нечто шевелящееся встало на ноги и превратилось в вооруженного дубиной незнакомца; подпрыгнувший от неожиданного крика фамулус не удержал равновесия, приземлился на пятую точку и грязно выругался; толстяк Адольфиус, начавший падать со спины восставшего от земли тела, не придумал ничего лучше, чем вцепиться зубами в первое попавшееся место... место оказалось под шоссами.

   Еще один вопль, в этот раз на пару тонов ниже, более похожий на рев раненого медведя, окончательно разрушил ночной покой и переполошил лагерь. По тревоге, первым в ночную тьму ушел капеллан, бросившийся в сторону терпящего бедствие Проныры, успев перед этим уронить зевающего студиозуса на землю. Следом за ним залаяли разбуженные собаки, внося свою лепту в получившийся бардак, затем, выскочили рыцари и братья - доминиканцы, укрытые нерасчехленными щитами, мгновенно заняв круговую оборону вокруг шатров сюзеренов.

   Густав, распластавшийся у костра, теперь судорожно пытался отползти в тень, стараясь незаметно убраться из-под прицела возможного стрелка. В это время из фургонов выпрыгнула тройка кутилёров барона, вооруженных луками, растворилась во мраке, на лагерь вновь опустился покой, нарушаемый лишь злобным рычанием мастиффов. Ага... возницы, значит, караулят внутри... Тишина продолжалось менее полуминуты. Затем, со стороны Проша, раздался короткий, резкий вскрик... Йоу! Еще один... на этот раз, от выгребной ямы... Яууу! Еще! Неужели нашего?

   - Бамммцц!

   В оглоблю повозки, над макушкой алхимика, ударил арбалетный болт. В животе внезапно стало холодно, по коже пробежали липкие мурашки страха. Шлеймниц пригнулся, стараясь вжаться в каменистый грунт, и, совершенно неожиданно, встретился глазами с иномирцем, лежащим под соседней телегой. От нахлынувших чувств у студиозуса даже перехватило дыхание.

   "ПОМОГИ!" - молил этот взгляд. - "Помоги, ведь ты же хороший, добрый... а я - хочу жить! Я - очень хочу жить! Понимаешь? Это - не мое, я запутался, я ничего не понимаю... Помоги! Прошу тебя... Помоги!!! Я сделаю все, что скажешь!!! Жить!!!"

   Густав, завороженный эмоциями, тяжелыми мускусными волнами исходящими от пленника, забыв о происходящем вокруг, испытывая неожиданное сострадание и жалость, словно увидел в госпитале тяжело больного ребенка, осторожно подался вперед, на помощь. Во взгляде Пришлого появилась радость надежды на спасение, словно повисший над пропастью, неожиданно хватается за руку своего лучшего друга и понимает, что теперь будет все хорошо, он выкарабкается!

   В чем он виноват? В том, что случайно попал из другого мира, с Прародины? В том, что и ему Господь предоставил шанс на спасение души? В том, что защищаясь, ранил рыцаря? Но не людям мерить его вину, а Богу! Отнимать жизнь у человека - значит вмешиваться в промысел Господень, ведь даже самые закоснелые грешники имеют право на Его прощение... И доминиканцы обязаны не на костер Чужака возвести, а помочь, направить, дать ему время и силы покаяться, отречься от своих еретических мыслей, получить, наконец, возможность исполнить План Божий!

   Невдалеке раздалось очередное "Йооок"...

   Шлеймниц остановился и посмотрел в сторону исчезнувших лучников.

   Наваждение отпустило, вновь нахлынул страх.

   Взгляд Пришлого изменился: в нем появилось непонимание, неуверенность, сменившаяся разочарованием, равнодушием, а затем... презрением?

   От маркуэ послышалась короткая команда. Появился фон Граувиц, снаряженный в длинную кольчугу, чудом застегнутый шаллер^[86] и горжет, со щитом, мечом на перевязи и расчехленым дротиком. По его приказу один из рыцарей, похоже, фон Лютт, бросился в сторону походного клозета, на помощь стрелкам. Старший брат - доминиканец - к лошадиному выпасу. Еще один башелье^[87] барона направился к месту, откуда донесся крик Адольфиуса. - Эй, костровой! - окликнул Густава кригмейстер. - Хватит валяться, иди сюда. Шлеймниц с опаской поднялся, отряхнул испачканный подрясник, ноги слегка подрагивали, но он подошел к фон Хильдегарду не выказывая страха. - Хм, - воин окинул фигуру студиозуса с ног до головы. - Боишься? - Алхимик молча кивнул. - Правильно. Но можешь перестать. Теперь стрелять не будут, - и, как бы подтверждая свои слова, опустил щит. - Рассказывай. Что случилось? - у старшего рыцаря имелась привычка не разбрасываться словами, говорил он очень скупо.

   - Э... не знаю... сначала закричал наш обезьян, потом - кто-то еще... А потом отец Пауль побежал туда, - студиозус махнул рукой, показывая направление. - Я упал, отполз в сторону... в меня из арбалета стреляли, болт едва в голову не попал! - Густава передернуло от недавно пережитых ощущений.

   - Не густо, - констатировал рыцарь.

   - Ха! Да они иссрядные хитреццы! - голос барона из-под шлема звучал исковеркано. - Напали не в утреннюю стражу, когда лучших воинов ставят, а пораньше, рассчитывая на олухов - новичков...

   В это время подбежал один из кутилёров.

   - Господин барон... - слегка задыхаясь, приступил к докладу стрелок. - Нападение отбито... вон там, - указал в сторону отхожего места, - трое сидели... не ожидали, что наш Мирх в темноте, как кошка видит... он одного сразу подстрелил, а они в нас из арбалетов... со взведенными ждали... сволочи... Рагушу ногу прострелили, но мы успели... я и Мирх этому гаду по стреле в пузо вогнали... а третий - побежал, куда-то в сторону болт выпустил... мы стреляли, но... Герр фон Лютт просит разрешения взять собаку, факел и... начать погоню.

   В круге костра показались еще пятеро: капеллан, Проныра, несший на руках Адольфиуса, и, третий рыцарь - башелье, фон Ридерхофф, толкавший перед собой свежескрученного пленника.

   Фон Граувиц скинул с руки щит, отстегнул забрало.

   - Нет. Передай фон Лютту, пусть возвращается. Не хватало еще на засаду напороться... Окажите помощь раненому, возьми с собой пару возниц, принесите ту падаль к фургоном. Только с той стороны положите. Давай, вперед!

   Кутилёр согласно кивнул, бросился выполнять распоряжение.

   Подошел отец Пауль и его сопровождающие.

   Фон Ридерхофф ударил ступней пленника под колено, одновременно толкнув вперед, вынуждая встать на четвереньки. Милитарий озабоченно покрутил головой.

   - Ваша милость, похоже, мы сильно ошибались, - он к барону. - Но такой наглости никто не ожидал, их атака вполне могла стать успешной.

   - А кто цель? Я? Или Ловец? - тон старшего Граувица стал угрожающим.

   - Сейчас узнаем, - пообещал патер. - Но, полагаю, истинная цель, - это он, - кивок в сторону распятого под телегой Пришлого. - Не похож наш новый знакомый на подосланного убийцу. Сколько их было?

   - Вместе с твоим - четверо, - подал голос кригмейстер. - Двоих убили, один сбежал. Думаю, к своему лошаднику. Рагуша в ногу ранили.

   - Могло быть и хуже, - барон уже справился с завязками и снял шлем. - Если бы не горластый толстяк - обезьян, мы бы сейчас из тебя, Преподобие, арбалетные болты вырезали. И не факт, что из живого.

   Патер согласно кивнул.

   - Да, сей достойный зверь воистину спас немало жизней. Похоже, на мессе в Рагенсборге, буду благодарить Господа за то, что он скрестил наши пути... Индрик оказался не только хорошим сигнальщиком, но и бесстрашным бойцом, вцепился в задницу этого негодяя не хуже королевского бульдога. Я, когда подоспел, смотрю - наш мерценариус на траве расселся, руками вокруг шарит, очки ищет. Ха! А они на одном ухе повисли, он, со страху и не сообразил. А обезьян с разбойником сражается, даже когда мерзавца оголовьем меча успокоил, то индрик все равно драть продолжал. Еле оторвали.

   Едва фон Хаймер закончил рассказ, как со стороны выпаса появился брат - доминиканец.

   - Коневоду голову дубиной проломили. Но жив, даже в себя пришел, - без предисловий начал инквизитор. - Надо людей послать, чтобы помогли ему до костра добраться. И при лошадях кого-то оставить.

   Барон начал поворачиваться к своему шатру, но увидел высунувшуюся между полами маркуэ смазливую мордашку служанки дочери.

   - А ну, брысь! - притопнул на нее ногой, словно на мышь. - Спать всем, кроме возниц! - на всю поляну объявил барон. - Они и Гуго, - ко мне! Все в порядке, все живы!

   Через несколько минут, отдав распоряжения мастифообразному управляющему, фон Граувиц, наконец, соизволил обратить внимание на пленника.

   - Кто ты? - голосом барона можно было заморозить небольшое озеро.

   Понимая, что выкручиваться теперь бесполезно, разбойник решил не упрямиться и до пыток дело не доводить.

   - Рушель Олонье, из Перпиньяна, Ваша милость...

   Рыцарь сплюнул.

   - Катар^[88] . Нечестивый еретик!

   - Нет, Ваша милость, я добрый католик... но меня сбили с пути...

   - Хватит! - резко одернул Граувиц. - Сколько вас всего? По какой причине напали на меня и моих людей? Отвечай! Ну? Живо!

   Пленник упал к ногам барона, пытаясь целовать сапоги:

   - Не губите, Ваша милость! Это все они, дувы! Четверо их... было! Не местные... Пришли в деревню Тобельбад, тут недалеко совсем... как раз перед Дождем. Ну... я им в кости проиграл... сказали: "Пойдешь с нами, отработаешь". Они место выброса раньше господина рыцаря нашли... хотели зайти с другой стороны... опоздали... говорят, ночью выкрадем, убивать никого не собирались...

   - Заткнись! - оборвал излияния пленника рыцарь. - Шкура... - и пнул по лицу, окончательно повалив на землю. - Связать его! Под вторую телегу, рядом с пришлым ублюдком, - это уже обращаясь к Гуго Майеру.

   - Ааа... - только начал кричать бродяга, как его оборвал тяжелый удар сапогом под дых.

   - Что скажешь, Пауль? - обратился Граувиц к задумчиво потирающему подбородок капеллану.

   - То же, что и раньше... хотел сказать. Дувдеваны... еще одни охотники на Попавших... конкуренты Ловцов и подстилки Джабана. За пфенниг и родного отца на Остров продадут. Видно, крепко на мели, раз напасть решили. А может, просто отчаянные. Думаю, что это не наше дело, Вильгельм. Сдадим Sanctum Officium, как только до Рагенсборга доберемся.

   Брат доминиканец, до этого молча стоявший рядом, согласно закивал.

   - Да, этих тварей, дувов, хватает. После каждого Дождя - две, а то и три группы наследят. Рыцарь Шлаффен говорил, что каждого шестого пришельца у нас перехватывают. А начнешь искать - сидят себе по деревням, некоторые - почтенные бюргеры, поймают, в подвал посадят и ждут, пока дувы пожалуют, продать им по дешевке ... Ничего, двоих сбежавших найдем. Обязательно. А главное - найдем Посредника. Но головы Гидры по имени "Алчность человеческая", счета не имеют...

   Капеллан фыркнул.

   - Деликатничайте больше. Тогда экспатрианты и Веру и Власть отнимут. Вон, как в Лифляндии, тридцать лет назад. У нас, в Порубежье, с такими разговор короткий. Петлю на шею - и на солнышке вялиться.

   Инквизитор пожал плечами.

   - Делаем то, что можем. Остальное - в руках Господа.

   Барон махнул рукой.

   - Все, не спорьте. Пауль, вон, Рагуша несут, лучше им займись. Выезжаем на рассвете, как только лекаря дождемся, время терять ни к чему.

   ***

   Время много и не потеряли. Утром, почти сразу после секундарии, прискакал полуглайв доминиканцев и привез невыспавшегося инфирмариуса. Врачеватель осмотрел Ловца, затем - кутилёра барона и Эммерика. Нашел состояние удовлетворительным (то есть - в дороге не помрут) и отправил отряд Граувица восвояси, оставшись ждать свой специальный полевой медицинский фургон в лагере фон Шлаффена, решив прооперировать рыцаря здесь, а не в городе.

   Повозкой теперь командовал то и дело ругавшийся Ханс, а бывший кучер вторил ему с организованной позади форейторского места лежанки. Трое вновь прибывших доминиканцев, привязав пленных к запасным лошадям, уехали раньше, оставив обоз барона далеко позади. К столице епископства подъехали после девятого часа, едва не переломав колеса на камнях, оставшихся после расчистки оползня. По обычаю барона, остановились в хостилиаре, благо им, не смотря на наступающую в воскресенье Троицу, совершенно бесплатно оказались отведены лучшие места. Капеллан на это сильно смеялся, заявив, что епископ Ваннборден, старый скряга, решил заменить денежное вознаграждение за поимку и бой с деликвентами, обычным обменом по предоставлению услуг.

   После комплеты чествовали отличившихся: Адольфиуса, Мирха, споро перебиравшего костылями подстреленного Рагуша, и, третьего кутилёра - Вертера Бонке. Густав, не смотря на веселье товарищей, почти не улыбался. У него из головы не шел взгляд - мольба Пришлого. Мог ли он ему помочь? Нет. А должен ли? Как христианин - да, возможно. Студиозус гнал из головы эти мысли, понимая, что уподобляется еретикам - вальденсам, но они возвращались снова и снова. И внутри точил червь сомнения: а правильно ли все то, что ему ранее говорили? Хорошо, хоть вслух не рассуждал...

   В результате, после полуночи, изрядно подгулявшая компания оставила напившегося в дрова алхимика вместе с обезьяном, спать на трактирной лавке, а сами попробовали добраться до Приюта паломников.

   Субботнее утро перед Троицей выдалось пасмурным. Рагенсборг проснулся от глухого удара "колокола кары", с башни собора Святого Петра извещавшего жителей о скором начале казни еретиков. Очевидно, дознаватели выяснили все, что хотели и, решили не тянуть, приурочив приговор к празднику. Народ, получив известие, потянулся на Рехтсплац^[89] , боясь опоздать к началу действа, а заодно и показать свою лояльность службе Инквизиции.

   Помост для епископа, судейской коллегии и представителей аристократического сословия, выстроенный основательно и со вкусом, пестрел от флагов и вымпелов. Благородные и священники постепенно рассаживались, в соответствии со своим статусом, а когда в ложе появился епископ Ваннборден в сопровождении соседа, пфальцграфа Штраубинг - Баварского, толстенького лысого старичка с красным носом и заткнутыми корпией ушами, то громко ударили литавры и затрубили сурмы^[90] .

   А затем на площадь вступили четверо монахов из Эммерамклостер - аббатства, что можно не напрягаясь разглядеть с городских стен, несущие перед собой черно - белую хоругвь инквизиции.

   Церемония началась.

   Трубы умолкли, раздался тревожный барабанный бой...

   Вслед за четверкой фратеров вышли три священника, наряженные в альбу, каппа магну и столу^[91] . Средний держал в руках крест, высотой около двух ярдов, первый и замыкающий - зеленые ветви редкой в этих местах оливы. За ними... босые, наряженные в санбенито и корозу^[92] , со связанными за спиной руками и цепью на шее, концы которой находились в руках парочки дюжих стражников, шествовали дувдеван и Пришлый.

   Лицо Олонье казалось мордой чудовища из-за шишек, синяков, ссадин и пеньковой веревки, стягивающей рот. Его длинная узловатая фигура зловещей не выглядела, сломленный пытками и предстоящей ужасной смертью, еретик шел, словно не видя ничего вокруг, равнодушно наступая в редкие лужи, отражающие низкие серые облака.

   Пришлый же ступал, жадно вдыхая насыщенный городскими миазмами воздух, щурясь на хмурое свинцовое небо так, словно в нем светило яркое весеннее Солнце, вглядываясь в окружающие лица, как будто хотел запомнить всех, провожающих его на эшафот. Нет, выглядел он встревожено, но вполне достойно, пытался храбриться, делая все новые и новые шаги, на встречу страшной Судьбе, без помыканий и дерганья за цепь. Судя по всему, пытки к нему не применяли. Да и зачем? Его появление в этом мире - уже преступление, а какими - либо страшными тайнами экспатриант явно не обладал. Он что, такой смелый? Или не понимает, что скоро произойдет? Или на что-то надеется?

   Замыкал шествие строй монахов и священников, в черных рясах, с накинутыми на голову капюшонами. Их руки, одетые в железные перчатки, держали коптящие факелы, мерно покачивающиеся в такт неспешным шагам. Когда вся процессия вышла на площадь, пленников завели на эшафот, охранники передали цепь палачу. Остальные сопровождающие выстроились вокруг помоста, барабаны смолкли. В наступившей тишине, с городских улиц отчетливо слышался лай собак, меканье плохо выдоенных коз, слабый ветер нес на площадь вонь гнилой требухи из квартала мясников, любопытные птицы устроилось на крышах домов, приготовившись собирать остатки еды, всегда остающиеся после такого скопления двуногих.

   Со своего места поднялся старший судейский.

   - Ваше Преосвященство, уважаемый дом Ваннборден! Уважаемый господин пфальцграф, уважаемые благородные господа и дамы, высокочтимые мастера Церкви и вы, люди города Регенсборга, - низкий, хорошо поставленный голос слышался в самых дальних закутках площади. - Перед вами преступники, нечестивые еретики, дерзнувшие поднять руку на служителя Церкви и святого Доминика, рыцаря Конрада фон Шлаффена и тяжко его ранившие...

   Судейский распинался недолго. Сообщив, вкратце, в чем состоит суть преступления обвиняемых, он передал слово епископу.

   Дом Ваннборден, в свою очередь, принялся читать проповедь. Скучно не было, церковник великолепно владел словом: приводил цитаты из трудов святого Гилберта, Августина, Вонифатия, говорил о коварстве Сатаны, и, конечно, о том, что Край Ада - место для искупления грехов и спасения души, где искушение верующих - первая задача Диавола, и что Господь дал им всем шанс, отправив предков с Прародины сюда, на Лимбус Инферни.

   Затем пришел черед приговора. К эшафоту вышел Комтур Ордена святого Доминика, одетый в снежно - белую рясу и иссиня - черный скопуляр, в сопровождении двух младших фратеров. Братья - монахи вручили каждому еретику по потухшей свече и встали перед ними, держа в руках распятия.

   Каноник откашлялся и громко объявил:

   - Как нераскаивающихся грешников, упорных в своей ереси, святая наша мать Церковь исторгает их из своего лона и передает в руки светских властей.

   Младшие фратеры, символизируя предание анафеме, толкнули ладонями преступников в грудь. Комтур же продолжил:

   - Вещал апостол Иоанн: "Пребудьте во Мне, и Я в вас. Как ветвь не может приносить плода сама собою, если не будет на лозе: так и вы, если не будете во мне. Я есмь лоза, а вы ветви; кто пребывает во Мне, и Я в нем, тот приносит много плода; ибо без Меня не можете делать ничего. Кто не прибудет во Мне, извергнется вон, как ветвь, и засохнет; а такие ветви собирают и бросают в огонь, и они сгорают^[93] ". Так пусть же святой огонь очистит души этих грешников и они обретут спасение!

   Ауто-да-фе завершилось. Доминиканцы отошли в сторону.

   Вновь встал старший судейский.

   - Да будет так! Мирской закон гласит: ересь, идущая с Прародины, должна быть уничтожена вместе с тем, кто ее распространяет. А посему, житель иного Мира, именующий себя Сабадош Карой из Мишкольца, и его пособник, именующий себя Рушель Олонье из Перпиньяна, властью, данной нам жителями Регенсборга и Церковью, приговариваются к казни через succendit ad palum^[94] !

   Толпа радостно загомонила, а дувдеван задергался. Судья поднял руку, призывая к молчанию. Дождавшись тишины, закончил:

   - В виду завтрашнего праздника святой Троицы, исполнение приговора назначается... - взял короткую паузу, - немедленно!

   После этих слов судейского, площадь взорвалась радостными криками. Еще бы! Не придется ждать ноны, после которой, обычно, начинается казнь. А можно будет сходить на Ратушную площадь, посмотреть на представление бродячих артистов, они, говорят, собрались показывать комедию про толстого булочника и его вертихвостку-жену Матильду...

   Стражники схватили приговоренных за цепи, поволокли их к расположенной неподалеку "жаровне". Ей являлся эшафот, с двумя столбами, подле него лежали заранее приготовленные дрова и хворост. Вот тут Пришлый понял, что все заканчивается. Под гогот толпы он начал вырываться, пытался оттолкнуть, или пнуть мучителей, попробовал даже броситься с помоста головой вниз... Усилия оказались тщетными, охрана не зевала, через несколько минут оба деликвента оказались прикованными к бревнам. Подручные палача взялись обкладывать их сушняком, а Сабадош начал крутить головой, словно ища кого-то в этом ненавистном месиве из человеческих лиц...

   Густав, вместе с Николасом, стоявший на месте, отведенном младшим клирикам, даже знал кого. И по этой причине опустил голову, уставившись на грязные носки своих башмаков. Те глаза, с мольбой о спасении... они все еще тревожили его душу, оставляя чувство вины, некое внутренне беспокойство, ощущение, что поступил неправильно... В чем же причина? Почему не поговорил с отцом Паулем, не просил того о смягчении наказания Пришлому, не рассказал о своих сомнениях, даже ни разу не заикнулся о Чужаке? Струсил? Боится, что его заподозрят в осуждении и неодобрении поступков Доминиканцев? Обвинят в ереси и отправят вслед за этим несчастным? Да. Шлеймниц сейчас признавался самому себе, что испугался. А от понимания этого внутри становилось гадко, мерзко и тоскливо. Ведь он считал себя иным - добрым, набожным католиком, пытающимся бороться с несправедливостью. Нет, он ничем не лучше братьев - инквизиторов. Смерть этого несчастного останется на совести субдьякона, словно причастность апостола Павла, до обращения к Богу одобрившего убиение Стефана^[95] ... Он поступил не по-христиански. Пилат точно так же отправил Господа на Голгофу... умыв руки. Нет! Все неправильно!

   Перед внутренним взором Шлеймница тут же возникли другие глаза. Серые. Строгие, но и участливые. И странно знакомые. Вкрадчивый голос повторял: "Не опасайся ничего! Ты - в руках своих братьев. И, все что мы хотим сделать, это для твоего же блага. Тебе еще неизвестно, в чем это благо состоит, но скоро узнаешь...". Этот голос наполнял душу надеждой на избавление от мук и терзаний, обещал благостный покой, умиротворение, радость сотворенной и исполнившейся молитвы...

   Густав изо всех сил зажмурился, сжал кулаки. Видение прошло. В висках оглушительно бухал пульс, сердце стучало где-то в районе горла, все тело покрылось холодным, липким потом. Алхимик несколько раз глубоко вздохнул и постарался успокоиться. Не следует давать повод окружающим усомниться в его благонадежности и слепой вере в непогрешимость Sanctum Officium. Открыл глаза и поднял голову. Над эшафотом поднимался густой, черный, жирный клуб дыма...

   ГЛАВА 5

   ***

   Брат Винифрид, приор Аллендорфского аббатства, положил на стол свежую депешу. В келье настоятеля пахло миррой, у Святого Распятия горела небольшая лампада, еще одна - освещала статуэтку девы Марии, стоявшую в неглубокой нише. Отец Сулиус, сухощавый седой старик, проживший семь десятков лет, но все еще полный сил и энергии, немного поморщился, повертел свиток в руках, отложил в сторону, после чего, изрек:

   - Любезный брат, присаживайся, и не заставляй меня искать очки и вчитываться в чужие закорючки. Я смотрю, письмо вскрыто, значит, адресовано тебе... так что будь добр, поведай суть сего послания! Без лишних подробностей, если можно.

   Глава соглядатаев, а заодно и ученой части коллегиума, фыркнул, почесал седую бороду, немного поерзал в кресле, устраиваясь поудобнее; собираясь с мыслями, взглянул на узкую бойницу окна, и лишь затем перешел к делу:

   - Есть свежие новости из Эйзенаха. И записка из Рагенсборга, буквально только что доставлена паломником, которому оказалось по пути... Собственно, из-за нее я и зашел. Касается нашей лихой троицы, отправленной в вынужденное изгнание.

   Аббат удивленно и непонимающе нахмурился:

   - Почему из Рагенсборга? Ведь наши подопечные вот-вот должны быть в Мейссене?

   Приор опустил глаза, доставая из кошеля носовой платок - маппулу.

   - Они обладают удивительной способностью путать планы не только доминиканцам, но и нам. Не дошли они... даже до Наумбурга. Этот трехбровый хитрец заключил контракт на обучение... догадайся, кто будет Наставником? - Брат Винифрид отер слегка вспотевший лоб. В келье было жарко, аббат по-стариковски любил тепло и ненавидел сквозняки.

   Настоятель сухо пожевал губами, чуть раздраженно взглянув на своего заместителя:

   - Ты мне загадки не загадывай, стар я уже, чтобы голову ломать! Говори ясно и конкретно. Кто, где, по какой причине...

   Брат Винифрид приосанился, придал лицу строгое официальное выражение, и, объявил:

   - Наставником субминистратума Аллендорфского коллегиума Густава Шлеймница станет каноник Штирийской конгрегации, старший магистр ордена святого Лулла, декан Готтлиб фон Ветинс!

   Отец Сулиус от неожиданности закашлялся. Да так, что на выпученных глазах выступили слезы. Приняв от Винифрида стакан воды, аббат сделал пару маленьких глотков.

   - Учитель? - едва отдышавшись, чуть дрожащим голосом, переспросил настоятель. - Так он что, до сих пор жив? Столько времени ни слуху, ни духу... Ему сейчас уж за сто лет, наверное!

   - Угу-м! - физиономия брата Винифрида выглядела донельзя довольной. - Что, патер, молодость вспомнил? Наши с тобой поротые задницы? Старик в последние несколько лет от дел отошел, живет у сына своего друга, барона Граувица, в долине Тотенраух, на юге Штирийской Марки. Это известие отправил камерленгер Эйзенаха, правда, с небольшим опозданием, из-за праздников, - приор вновь принялся вытирать потный лоб.

   Аббат сокрушенно покачал головой:

   - Да, старик штучка еще та... Видно смог выделить species ad longum vitam^[96] , на встречу с Господом не торопится. Шлеймницу остается только посочувствовать. Кхм. Наш бывший Учитель весьма неплох, как человек, но как Наставник э... пожалуй, излишне требователен, - настоятель задумчиво почесал затылок и шею, припоминая свои студенческие годы. - Утешает, что изгнанному дисципулусу, для рукоположения осталось только реферарий защитить, к богословским и Орденским испытаниям он почти готов, глядишь, старикан много крови не выпьет... Но, попортит изрядно! Мда... Повезло парню... а что с запиской из Рагенсборга?

   - Хм, - приор оставил маппулу в покое и взялся теребить бороду. - Ее я получил от одного старого знакомца, удивившегося появлению в их городе двух наших юных служителей. Хотя, послание касается в первую очередь тамошних братьев - доминиканцев. Перед Троицей черно-белые устроили ауто-да-фе очередному Пришлому. И пойманному дувдевану. Дело, конечно, нужное и богоугодное, вот только поговаривают, что дува - люди барона схватили. Не без помощи некоей дрессированной обезьяны - гомункулуса... иначе, зачем студиозуса, облата и индрика, после воскресной мессы, в Капитул инквизиции приглашать? Пива попить в приятной компании?

   - Ты думаешь... - осторожно начал высказывать соображения отец Сулиус, - что дознаватели тоже получили послание с опозданием? Ждали в Мейссене, как мы им и сообщили... выяснили, что произошло, что Шлеймниц нашел Наставника, и, отправили приказ в Рагенсборг? Думаешь, кому-то из нашей тройки подсадили Духа? - настоятель вновь взял в руки свиток, в задумчивости разглаживая загнутые края.

   Брат Винифрид утвердительно кивнул.

   - Думаю, что дело обстоит именно так. А на кого - тут и гадать не надо, на субминистратума. Точно! Здесь доминиканцы этот фокус проделать не могли, поэтому и настаивали, чтоб мы отправили парня... в паломничество. Хм.

   Аббат откинулся в своем крайне неудобном кресле и слегка прикрыл веки:

   - И кто, думаешь, на нем висит? "Глазастик"? Или "слухач"?

   Препозит высказался безапелляционно:

   - "Слухач". "Глазастик" начнет забирать много жизненной силы на большом расстоянии... и обнаружить его легче. А про Духа - подслушку... если не знаешь, то можно и не заметить... даже старик Готтлиб прозевает запросто. А вот его подводить бы не хотелось...

   Оба монаха ненадолго замолкли, в келье слышался лишь треск фитилей лампад. После краткого раздумья, отец Сулиус пришел к определенному заключению и высказал мнение:

   - Согласен с тобой. Если бы Шлеймниц пришел в коллегиум, то Духа обнаружили бы и развоплотили без всяких вопросов, на первом же экзорцизме. Видимо, Sanctum Officium считает, что встреча с сестрой произойдет до прихода в монастырь. Мда... Действительно, pro bona communa^[97] , Учителю следует намекнуть... Инквизиция не должна знать о внутренних делах Ордена слишком многое. Когда, говоришь, у тебя оказия в Штирию случится?

   ***

   Капеллан барона, отец Пауль, обошел двухсаженный гранитный покаянный крест, взмахивая вперед - назад серебряным кадилом, источавшим сладковато - приторный дым, громко произнося заключительную формулу прекации^[98] , окончив круг подле стоявшей на столе чаши с еще не Святой водой, несколько раз окурив ее взволнованную поверхность:

   - Exsurgat Deus et dissipentur inimiciejus: et fugiant qui oderunt eum a facie ejus.

   (Да восстанет Бог, и расточатся враги Его, и да бегут от лица Его ненавидящие Его^[99] ).

   Обеденная служба шла своим чередом.

   ...В день святого Антония Падуанского, то есть сегодня, тринадцатого июня, погода в долине Тотенраух стояла самая, что ни на есть, летняя. Солнце припекало лошадиные крупы, дул легкий западный ветерок, над громадами пиков Хоэ-Варте и Мон-Лойташ, прикрывающими Межгорье от сухих южных песчаных бурь, курилась легкая дымка, закрывающая снежные вершины от любопытных взглядов и обещавшая хорошие деньки не только в низине, но и на перевале Ницгалем, ведущем к последнему Штирийскому форпосту христианства - пограничной цитадели Курцлокк, за которой начинался Рубеж...

   Обоз остановился на богослужение подле монумента, установленного у подножия скалы Ойцриц, знаменитой тем, что сорок лет назад, покойный отец нынешнего барона дал здесь бой армии взбунтовавшихся мхоров и шамр, освободив Долину, и, показав решительное превосходство тяжелых рыцарей, атакующих на защищенных металлическим панцирем дестрэ^[100] . Ехать до Граубурга осталось меньше лиги, но отец Пауль решил провести обряд очищения своей паствы от дорожной скверны, а заодно и узнать, насколько инфернальные создания успели проникнуть в Междугорье. Густав и Проныра подготовили все необходимое для проведения ноны: натянули походный киворий^[101] , установили раскладной стол, небольшой алтарь, аналой^[102] и пару семисвечников, чашу для освящения, в которую вылили полторы кварты холодной родниковой воды...

  - Sicut deficit fumus, deficiant: sicut fluit cera a facie ignis, sic pereantpeccatores a facie Dei.

   (Как рассеивается дым, Ты рассей их; как тает воск от огня, так нечестивые да погибнут от лица Божия).

   Голос священника звучал словно кимвалы, каждым словом пронзая тягучий летний воздух. Шлеймниц, исполнявший обязанности министратума, хоть и одетый по сану субдьяка в альбу, прикрытую сверху туникой, с завязанным на левом предплечье манипулом^[103] , в очередной раз восхитился яркими искорками, поднявшимися над спокойной поверхностью воды в чаше. У него так не получалось, как он ни бился, обряд освящения Густав до сих пор провести не мог, не хватало дивинитатума^[104] .

   - Judica, Domine, nocentes me: expugnaimpugnantes me.

   (Вступись, Господи, в тяжбу с тяжущимися со мною, побори борющихся со мною)^[105] .

   Капеллан взялся за каждение алтаря, вознося дым из курильницы к Божественным Сферам. Субдьякону вновь стало тоскливо и немного не по себе.

   ...После казни Пришлого, алхимик на некоторое время стал замкнутым и неразговорчивым. Видя состояние друга, Проныра с расспросами не лез, полагая, что депрессия связана с проблемами сестры, от которой студиозус уже который день не получал известий. А Шлеймниц своими переживаниями делиться не спешил, не желая давать остальным повод думать хуже, чем он есть на самом деле.

   Преодолеть внутренний кризис субминистратуму помог исповедавший его пожилой священник из Пассау, где он причащался перед праздником Тела и Крови Христовых. Умудренный опытом патер, служащий при небольшой церкви святого Якоба, расположенной недалеко от гигантского Собора Стефании, перед евхаристией^[106] смог почти безболезненно вскрыть душевный нарыв и не только отпустил грехи, но и объяснил заблудшему младшему брату, откуда у того берутся внутренние сомнения и крамольные мысли, избавив от терзаний и угрызений совести.

   Все это - суть происки Дьявола, борющегося с Господом за обладание его душой. А поскольку Душа алхимика еще не окрепшая и мечущаяся, сострадательная и добродетельная, вот она и противится тем жестокостям, которые кажутся субминистратуму неоправданными. Но ведь эти меры вырабатывались столетиями, и не одним человеком, могущим ошибаться, а десятками ученых мужей, советниками Гроссмейстеров, Королей и Герцогов, вождей государства. Ибо сказано в послании Римлянам: "Всякая душа да будет покорна высшим властям, нет власти не от Бога; существующие же власти - от Бога установлены". И сомневаться в правильности их действий и страдать от мнимого человеколюбия - грех великий и Сатанаила наущение. Так что молиться следует искреннее, пост недельный покаянный соблюсти и не заниматься самобичеванием, ни к чему это...

   После таких рассуждений и советов Густав немного повеселел, и, постепенно, за несколько дней, пришел в свое обычное благодушное состояние.

   - Confundantur et revereantur quaerentes animam meam.

   (Да постыдятся и посрамятся ищущие души моей).

   Рыцарь - священник от алтаря шагнул к стоящим перед киворием мирянам и, принялся гнать белесый дым в их сторону.

   Облако пляшущих над чашей искр начало слепить глаза, словно маленькое солнце, заставляя зажмуриться и чихнуть. Как всегда, Густав надеялся, что не пропустит момента растворения Огня в воде и старался держать веки открытыми, не обращая внимания на всплывавшие в памяти фрагменты проделанного пути, отвлекающие от созерцания священодейства.

   ...Из Рагенсборга они выехали после воскресного праздника Троицы, дав отдохнуть лошадям, а заодно, в субботу, после казни, починили треснувшую ось второго фургона, устроив по этим двум поводам хорошую пьянку. В понедельник и вторник не спеша проехали через Штраубинг - Баварию, вечером добравшись до епископства Пассау, в котором вновь пришлось задержаться, поскольку в среду наступила октава святого Юлиана Базельского. Барон имел долгую приватную беседу с епископом, после этого, в кафедральном соборе святой Стефании, под торжественные звуки органа, отстояли всенощную службу, встретив праздник Тела и Крови Христовых покаянной молитвой и торжественным обедом, на котором собрались не только слуги, но и вся семья барона.

   Затем миновали границу Австрийского герцогства, не останавливаясь, проехали Линц, Мюрау, а воскресным вечером прибыли в долгожданный Грац, столицу Штирийской Марки. Там вновь устроили суточный отдых, отстояв утреннюю мессу в честь дня святого Варнавы, а фон Граувиц нанес визит своему сеньору, герцогу Оттокару Девятому, так что в баронство отправились ранним утром двенадцатого июня, во вторник, спустившись с перевала в Долину, куда обоз добрался к вчерашней комплете, оставив позади бессчетное число конских лепешек и десяток дней, проведенных в непрерывном продвижении к цели.

   Капеллан продолжал:

   - Avertantur retrorsum et confundantur cogitantes mihi mala.

   (Да обратятся назад и покроются бесчестием умышляющие мне зло).

   В самую неподходящую секунду Шлеймниц все же моргнул, вновь пропустив маленькое чудо, творимое отцом Паулем. Огонь растворился, заставив воду заиграть всеми цветами радуги, жидкость постепенно темнела, словно в ней оседал переливчатый перламутр, отражающий солнечные лучи. Густав с сожалением качнул тяжелой головой, аккуратно накладывая на себя крестное знамение. Вчерашнее возлияние давало о себе знать.

   ...Ночевать остановились в Мюреке, вассальном городке солеваров, располагавшимся у "языка" северного перевала, именуемого Шладмингом, единственного ровного прохода, ведшего в Долину Мертвых Дымов из герцогства Штирийского и окруженного не так давно законченной пятнадцатифутовой каменной стеной (в округе этого материала имелось с избытком) ощетинившейся острыми клиньями бастионов.

   Своего сюзерена, горожане, встретили радушно и в то же время - по-деловому, сразу проводив в Ратушу не то пьянствовать, не то - подписывать накопившиеся за время отсутствия бумаги. Все остальные (кроме баронской семьи и, рыцарей, конечно), разместившись в баронском паласе^[107] , специально выстроенном для визита в долину знатных особ и инспекционных приездов господина, отправились отмечать возвращение в самый большой городской трактир. Студиозус, конечно же, присоединился, но особенной радости от близкого окончания пути не испытывал.

   - Fiat viae illorum tenebrae, et lubricum: et angelus Domini persequens eos.

   (Да будет путь их темен и скользок, и Ангел Господень да преследует их).

   Отец Пауль передал кадило Шлеймницу, взял жесткую метелочку из веток оливкового дерева, смочил ее только что приготовленной Святой водой и принялся обрызгивать и крестить барона с его родственниками, башелье, кутилёров, возниц, большей частью являвшихся бойцами рыцарских Копий, слуг (Гуго, Ханса и юного Зигорда), даже мохнатому Адольфиусу досталось. А вот прибывший сегодня утром на встречу сюзерена отряд меченосцев, возглавляемый, к удивлению алхимика, остроухим воином с южного Востока, оказавшимся крещенным сохэем^[108] , капеллан проигнорировал.

   - Fiat tamquam pulvis ante faciem venti: et angelus Domini coarctans eos.

   (Да будут они, как прах пред лицом ветра, и Ангел Господень да прогоняет их).

   Закончив с паствой, фон Хаймер начал кропить стороны света. Субминистратум, держа в руках чашу, не отставая, следовал за милитарием, пытаясь краем глаза получше рассмотреть восточника.

   Сохэй Най Кхан Том, после принятия христианства получивший благородное имя Нойгейн Томм, служивший командиром гарнизона еще при отце нынешнего барона, не только приехал сопроводить своего господина, но и привез новости из Граубурга. Причем некоторые из них напрямую касались Шлеймница и были совсем не радостными.

   ...Старшего магистра Ордена святого Лулла Готтлиба фон Ветинса похоронили пять дней назад.

   - Quoniam gratis absconderunt mihi interitum laquei sui: supervacueexprobraverunt animam meam.

   (Ибо они без вины скрыли для меня яму - сеть свою, без вины выкопали ее для души моей).

   Священник сменил метелку на кадило, вновь раздул сладковатый дым, и начал новый обход памятника. Густав поставил чашу на стол, взял поднос, на котором лежал большой, в две пяди, серебряный крест, украшенный четырьмя искрящимися рубинами, и, направился к отцу Паулю, по пути на несколько секунд увязнув в белесом облаке.

   Накатила приторная тошнота, голова закружилась, перед глазами замелькали черные мушки... но через мгновение все прошло. Патер строго взглянул на субдьякона, заставляя ускорить шаг, совсем, как пару часов назад, вызывая легкое де-жа-вю.

   ...Милитарий подъехал к последнему фургону, чего раньше, в походе, с ним никогда не случалось.

   - Густав, - капеллан выглядел недовольным. - Слазь с повозки и иди сюда.

   Студиозус, до этого увлеченный разглядыванием небесно-голубых вод Бликзее, Искристого озера, лежавшего в центре Долины Тотенраух, выскочил из фургона и зашагал у стремени рыцарского жеребца.

   - Вот что, - фон Хаймер покусывал уголок нижней губы, вместе с алхимиком отстав от повозки, - Живого Наставника у тебя не предвидится. Будешь довольствоваться мертвым.

   Субминистратум, совершенно ничего не понимая, машинально кивнул головой, а потом до него дошло:

   - Ваше Преподобие! Это как?! - новость оказалась настолько неожиданной, что алхимик встал, словно оглушенный ударом молота бык.

   - Пошли, пошли, - рыцарь придержал вороного. - А то обоз не догонишь, пока все разжую... Умер наш каноник. Скончался... скоропостижно. Тебе-то какая разница, кто учить будет: покойник, или непредставившийся servus Dei^[109] ?

   - Эт...этто ккаакже т...так, - заикаясь произнес Шлеймниц. - Да, слухи всякие ходят... даже о том, что малефики мертвого из могилы поднимают, в упырей, слуг своих превращают... Но... Ваше Преподобие, неужели Вы... - не договорив, субминистратум в ужасе вытаращил на священника спрятанные под тремя бровями изумленные глаза.

   Патер хмыкнул и растянул губы в невеселой улыбке:

   - Я хоть и владею экзорцизмами, положенными по статусу рыцарю святого Мартина, но до богомерзкого колдовства еще не опускался. А за мысли дерзкие, налагаю на тебя, студиозус, епитимью: молча делать, что говорю и не задавать вопросов... три дня. Понятно?

   - Э... да?! - ошеломленный алхимик, медленно переставляя ноги, пытался прийти в себя.

   - Тем более, что теперь я вынужден стать твоим spiritualis Mentorum^[110] , - продолжил отец Пауль, - вместо усопшего декана. И представить на кафедре в Мариацелль. А фон Ветинс... он займется специальной подготовкой, на большее старик сейчас не способен. Или ты предпочтешь разорвать контракт и отправиться обратно?

   - Нет, дом патер... раз вы так говорите... но только я ничего не понимаю...

   - Тебе и не надо, - фон Хаймер чуть пришпорил вороного. - Если ничего экстраординарного не случится, то вечером все сам узнаешь. Никому пока об этом не говори, даже фамулусу. Все, иди быстрее... - и поскакал к началу обоза.

   - Хорошо, дом патер... - возразить Густаву было нечего.

   Наваждение прошло, явь нахлынула густыми всполохами реальности.

   - Veniat illi laqueus quem ignorat; et captio quam anscondit, apprehendat eum: etin laqueum cadat in ipsum.

   (Да придет на него гибель неожиданная, и сеть его, которую он скрыл, да уловит его самого; да впадет в нее на погибель).

   Фимиамы сгустились вокруг покаянного креста полупрозрачным облаком, священник принял с подноса серебряное распятие, взявшись налагать на памятник троекратное крестное знамение. Облако застыло, уплотнилось, превратившись в некое подобие куска южной корпии, именуемой западниками коротким словом "вата". Чуть помедлив, из него начали вырастать мягкие, прозрачные щупальца... Такое Густав видел впервые, только читал в гримуаре экзорцизмов. Отростков оказалось пять: два указывали за спину, на северо-запад, где находился перевал Шладминг; третье, самое толстое - на юг, в сторону Рубежа; четвертое - тонкое и острое, словно пика - на восток, где высился снежный горб Мон - Безенштейна, а последнее - короткое, прозрачное, как будто сомневающееся - на юго-запад, как раз на Густава, за которым высилась крепость Граубург.

   - Anima autem mea exsultabit in Domino: et delectabitur super salutari suo.

   (А моя душа будет радоваться о Господе, будет веселиться о спасении от Него).

   Капеллан продолжил прекацию, вынудив отростки изменить цвет, в зависимости от опасности прорыва Инферно. Субдьякон сдвинулся, зайдя лицом к фон Хаймеру, и теперь стоял спиной к западу. Три (северо-западные и восточный) щупальца медленно наливались лимонно-желтым цветом, предупреждая о находящихся поблизости Сущностях Тьмы, южное - стало ярко алым, словно свежая кровь, постоянно льющаяся на Границе, а последнее... побледнело еще сильнее, став почти прозрачным, вновь повернулось в сторону Густава и начало медленно растворяться в воздухе, легким дымком улетая в направлении Серой Крепости, приковывая взгляд к высившемуся неподалеку замку.

   Придорожные кусты в десятке ярдов заканчивались, и тракт, до этого испуганным зайцем петлявший среди складок холмов, превращался в прямую дорогу, с небольшим уклоном опускавшуюся вниз, пересекая тучные нивы и зеленеющие выпасы, местами огибая крутые берега не широкой, но стремительной и глубокой речки Яхстры, упираясь в нижнюю каменную башню с гостеприимно открытыми воротами и поднятой внутренней решеткой.

   Граубург казался весьма внушительным сооружением, вызывающим ощущение грубой силы, могущества, и, в то же время - чего-то стремящегося ввысь, напоминающего церковный Собор, стоящий на высокой скале, называемой Штайнерптау, Каменным Когтем.

   Внизу, у подножия утеса, северную сторону Когтя защищала укрепленная бастионами и надвратной башней, крепкая стена, над которой виднелись разноцветные гонтовые^[111] крыши домиков деревушки Браденхолле, первого рубежа обороны замка и его manus pastum^[112] , грозившей в недалеком будущем превратиться в маленький городок, и, начиналась спираль дороги ведущей к дверям крепости.

   Круглая башня донжона, возведенная на самой вершине двухсотфутового утеса и, окруженная четырьмя своими менее выдающимися товарками, эту улитку завершала, пронзая небо над Штайнерптау исполинским перстом, назидательно предостерегающим врага от посягательств на окружающую территорию. Почти отвесные, голые склоны утеса, окружающие цитадель со всех сторон, превращали ее в неприступную крепость, горделиво красующуюся на фоне перевала Ницгалем.

   Отец Пауль поцеловал крест, отложил его на поднос и воздел вверх обе руки:

   - Princeps gloriosissime coelestis militiae, sancte Michael Archangele, defende nos inproelio et colluctatione, quae nobis adversus principes et potestates, adversusmundi rectores tenebrarum harum, contra spiritualia nequitiae, in coelestibus.

   (Князь преславный воинств небесных, святой архангел Михаил, защити нас в бою и в брани нашей против начальств и против властей, против мироправителей тьмы века сего, против духов злобы поднебесных^[113]

   Голос священника взлетел вверх потревоженной птицей, отразившись эхом от стен утеса Ойцриц. Окружавшее монумент облако начало постепенно таять, подобно утреннему туману, сизой дымкой рассеивающемуся в солнечных лучах. Шлеймниц почувствовал какое-то напряжение, словно в воздухе дрожала натянутая струна. Очевидно, это ощутили и остальные, поскольку начали истово креститься. Лошади беспокойно зафыркали, а Адольфиус тревожно заозирался, пытаясь найти источник звука.

   Капеллан же произносил последние фразы литании[114] :

   - Veni in auxilium hominum, quos Deus creavit inexterminabiles, et ad maginemsi militudinis suae fecit, et a tyrannide diaboli emit pretio magno.

   (Приди на помощь людям, Богом бессмертными сотворенным, и по подобию Его соделанным, и ценою великою искупленным от владычества диавольского).

   Неожиданно струна лопнула. Густав испытал огромное облегчение, словно с плеч сняли тяжелый мешок. На душе стало спокойно, вся тревога и переживания, преследовавшие алхимика после Рагенсборга и слегка успокоенные в епископстве Пассау, исчезли. Шлеймниц вздохнул, краски мира, до этого момента казавшиеся тусклыми и выцветшими, словно буквы на старом пергаменте, вновь обрели яркость и заиграли сотнями разных оттенков. Захотелось петь, радоваться жизни и, поделиться нахлынувшими чувствами с кем ни будь еще!

   Отец Пауль закончил службу:

   - Sed projectus est draco ille magnus, serpens antiquus, qui vocatur diabolus et satanas, qui seducit universum orbem; et projectus est in terram, et angeli ejus cum illo missi sunt. Alliluia!

   (И низвержен дракон великий, змий древний, рекомый диаволом и сатаною, весь мир совративший, и наземь низвержен, и ангелы его вместе с ним низринуты. Аллилуйя!)

   - Аллилуйя! - вторя патеру, воскликнул студиозус, истово и торжествующе налагая на себя крестное знамение.

   Страдающая от жары паства нестройно подхватила: "Аллилуйя! Аллилуйя! Аллилуйя!", после чего, с почтением глядя на усталого милитария, по очереди начала подходить к нему за благословлением, становясь на одно колено и склоняя голову. Фон Хаймер что-то сказал барону, тот кивнул, делая знак восточнику Нойгену и кригмейстеру фон Хильдегарду подойти к головной повозке.

   Густав, согласно статуса помощника капеллана, получал бенедикцию последним. Отец Пауль перекрестил студиозуса, возложил руку на его темя и произнес символическую формулу:

   - In nomine Patris, et Filii et Spiritus Sancti! Amen!

   Шлеймниц поднялся.

   - Благодарю, дом патер.

   - У нас есть еще одно дело, - священник помассировал двумя пальцами покрасневшие глаза. - Киворий не разбирайте, придется немного задержаться. Тут очень хорошее место... для встречи с покойным магистром Ветинсом. Скоро ты с ним познакомишься.

   ***

   Имя первого священника, обнаружившего, что на Лимбус Инферни чтение молитвы иногда приводит к совершенно непредсказуемым последствиям, оказалось затерянным в веках. Люди начали появляться на Terra Secunda еще задолго до Первой Волны, правда, небольшими группами, которые едва могли выжить и противостоять коренным жителям, слугам Азазеля - осычам, мхорам, шамрам. И, конечно же, регулярно проникающим из-за Грани импурам. Тем не менее, переселенцы прибыли не на пустое место: им нашлось убежище за крепкими стенами нескольких городов и крепостей. А потом... четыре года продолжалось Время Смуты. Новые и старые сеньоры делили земли, вассалов, золото...

   Лишь вмешательство Церкви смогло остановить братоубийственную войну. Еще через десять лет, Верховный Понтифик Гигин Первый объявил о воздвижении нового Престола Святого Петра, ратифицировал границы Сеттора Делла Чиеза^[114.1] и утвердил Уставы Двенадцати Орденов.

   С того времени и началось серьезное изучение прекаций. Далеко не каждая молитва проявляла чудодейственные свойства. Путем многих проб и ошибок, за несколько десятилетий, были собраны основные Бенедикционалы, дополняемые Церковью до сих пор. Каким образом они действуют... не знал никто, но мэтры сошлись в мнении, что главное - это 'дивинитатум', благочестие и праведность священнослужителя, достигаемые постом, умерщвлением плоти, долгими откровенными молитвами, идущими из глубины души, а самое главное - безгрешной жизнью клирика. И чем дивинитатум сильнее, тем мощнее влияние прекации на окружающий Мир.

   А спустя некоторое время, начали появляться автодидакты^[114.2] - малефики, извратившие слово Божие в собственных низменных целях. Им была нужна Власть, ради которой они уничтожали целые сеньории, превращая цветущие долины в безжизненную пустыню. Организованный колдунами - сатанистами Орден Черной Лилии, и по сей день давал поросль, забирая человеческие души в разных провинциях Трех Империй. И ни доминиканцы, ни милитарии, ни адепты Святого Варнавы^[114.3] не смогли выкорчевать эти дьявольские ростки.

   - Эй, Густав! Чего встал? Помогай иди, - прервал раздумья алхимика окрик Николаса. - А то без тебя я не справлюсь, - показал на чан со святой водой.

   Пришлось заняться делом.

   Обоз уехал спустя четверть часа, оставив только последний фургон, отписанный в распоряжение милитария. С все еще немного возбужденным Густавом и священником остались лишь Николас, Эммерик и недовольный Адольфиус, которым патер строго настрого приказал сидеть в повозке и не высовываться. После службы, компания подкрепилась теплым вином и копченой рыбой, прихваченной из Мюрека, взбодрившийся отец Пауль начал готовиться к новому экзорцизму. Солнце скрылось за пушистым белым облаком, серым платком накинув на землю долгожданную тень, сразу стало прохладнее. Умолк надоедливый стрекот кузнечиков, исчезли оводы, перестав беспокоить разгоряченных лошадей, притихли докучливые мухи...

   Капеллан вытащил из своей походной сумы пять небольших шкатулок, взял вычищенное алхимиком кадило, уложил внутрь уголь, маленький кусочек селитры для розжига, а потом принялся наполнять серебряный стакан гранулами из коробочек, соблюдая только ему одному известную пропорцию. Окончив это занятие, фон Хаймер снизошел до некоторых объяснений:

   - Времени после смерти магистра прошло совсем немного, его Дух, обретаясь по ту сторону Грани, далеко уйти еще не успел, так что призыв услышит обязательно. Моих познаний для этого хватит. Не беспокойся, студиозус, будет у тебя Наставник. Пусть даже и призрак, это, как я понимаю, не важно. Главное, что он поможет приготовиться к рукоположению... возможно, даст еще пару дельных советов.

   - Но, Ваше Преподобие... - Шлеймниц вспомнил, что на него наложено взыскание и замолчал.

   - Ты, верно, хочешь спросить, не грех ли это, беспокоить мертвых? - отец Пауль полоснул взглядом по обеспокоенному лицу студиозуса. - И как мы проведем вызов вдали от кладбища и могилы покойника?

   - Э... да, дом патер, - алхимику, от предстоящей встречи с Потусторонним, было немного не по себе и он слегка нервничал.

   - Грех, - подтвердил священник, доставая из сумы некий предмет, завернутый в кусок пергамента. - Но его я принимаю на себя. Тем более, что имею на этот случай индульгенцию кардинала Лиссонье, - развернув облатку, милитарий положил на стол небольшой золотой медальон с изображением Уробороса^[115] , знака алхимиков. - И поможет нам вот эта безделушка, некогда окропленная кровью магистра Ветинса, и которую он мне подарил пару лет назад, - фон Хаймер тяжело вздохнул и замолчал, очевидно, вспоминая события прошлого.

   Но бездействовал капеллан недолго.

   Положив на аналой Святое Писание, патер указал Густаву вновь зажечь семисвечники, вертикально закрепил в специальной подставке серебряное распятие, кусочком воска приклеил к перекрестию алхимический медальон, и, установив конструкцию на столе между светильниками, взялся разжигать кадило.

   Когда из сосуда тонкой струйкой потек едкий сиренево - фиолетовый дым, отец Пауль смочил метелку святой водой, читая "Отче наш" обрызгал пространство вокруг кивория, поднял цепочки кадила, но размахивать им не стал, а стараясь не вдыхать угарный чад, поставил у нижней планки распятия, уложив звенья цепочки в виде еще одного симметричного креста. Отойдя на пару шагов назад, священник перекрестился, приступая непосредственно к экзорцизму:

   - Gloria Patri, et Filio, et Spiritui Sancto. Sicut erat in principio, et nunc et semper, et in saecula saeculorum. Amen.

   (Слава Отцу и Сыну и Святому Духу, и ныне и присно, и во веки веков. Аминь).

   Фон Хаймер вновь осенил себя крестным знамением, поклонился изображенному на распятии Христу и продолжил:

   - Обращаюсь к Вам, Ангелы Божьи и смиренно прошу. Я прошу, Ангелы Небесные, чистые и святые, великим именем самого Бога, могущественного, сильного, возвышающегося над всеми небесами, кто создал в первый день мир, небеса, землю, море и все, что там находится, скрепив их печатью со своим святым именем...

   Еще один крест и поклон.

   Густав заметил, что струйка дыма, истекающая из кадила, перестала хаотично клубиться и начала превращаться в толстое веретено высотой около ярда, копейным острием поднимаясь над столиком и, словно пламя свечи, растворяясь в прозрачном воздухе.

   - Прошу вас также именами Святых Ангелов, управляющими четвертым легионом и прислуживающих могущественному Саламиа, великому и титулованному Ангелу.

   Снова крест и поклон.

   Голос патера набрал силу и, теперь звучал, словно боевая труба рыцарского Знамени^[116] .

   - Именем звезды, названной Солнцем, ее знаком, великим именем живого Бога и по благоволению привратника Царствия Небесного, апостола Петра, я умоляю вас, о, великие Ангелы, чтобы вы разыскали на Дороге Мертвых, что лежит за Гранью Жизни, и привели для беседы, душу ныне представившегося слуги Господнего, именуемого в миру Готтлибом фон Ветинсом, кровь которого лежит на этом распятии Христовом, дав тому возможность слышать, видеть и вести речи. In nomine Patris, et Filii et Spiritus Sancti! Amen!

   От острия сиреневого дымового копья с легким хлопком оторвался шар, размером с детский кулачок... немного повисел, словно раздумывая, куда ему податься, а потом резко взмыл вверх, пройдя прямо сквозь тент кивория.

   Адольфиус, привлеченный непонятными манипуляциями капеллана, и чем-то мелькнувшим невдалеке съедобно - лиловым, подошел поближе, стараясь разглядеть, чем занимаются его приятели. Густав на него шикнул, но опытный индрик этому особого значения не придал, неторопливо войдя под сень квадратного навеса.

   - Все, сейчас ждем, - тихо произнес отец Пауль, утомленно вытирая вспотевший лоб. - Он должен ощутить эфирные вибрации... скорость полета души высока, но не быстрее звукового резонанса, передаваемого сквозь мировой субстрат...

   В это время, Густав, не обративший на последние слова милитария никакого внимания, заворожено следил, как истончившееся "дымное копье" принялось вновь менять форму, постепенно принимая очертания головы и лица истощенного длинноносого старца. Своего умершего брата студиозус вызывал совершенно иначе...

   Внезапно алхимик понял, что где-то на грани восприятия, подобно шороху опавшей листвы, запутавшейся в сырой осенней траве, ему слышится раздраженный скрипучий голос:

   - Пауль, чтоб твоими костями импур погадил! Ты чего мне после смерти покоя не даешь? - выглядел призрак фон Ветинса весьма непривлекательно.

   - Извините, магистр, но вы ушли из жизни, не закончив кое-какие дела, - капеллан произносил слова шепотом, медленно и старательно выговаривая каждый слог.

   - Какие, в мхорову задницу, дела? - взорвался бывший каноник. - Мне, до того, как шагнуть за Порог, тридцать четыре ночи осталось, а ты бред утопленника несешь! Мертвых не интересуют дела живых, пора бы уж запомнить эту нехитрую истину. Или опять по своей дубовой башке получил? Да так, что весь ум через днище вывалился? - старик скорчил самую ехидную рожу, на которую только был способен.

   - Да, не интересуют, - покладисто согласился фон Хаймер. - Но иногда, в особых случаях, оба Мира приходят друг другу на помощь. Наш - в поминании души усопших, а твой - в вещих сновидениях. Тебе ведь не понравится, если я прикажу откопать одну свежую могилу, вытащу оттуда некие останки и привезу их в Мариацелль, выдав за тлен проклятого колдуна?

   - Чертов ублюдок! Шантажист! - завизжала голова магистра, переходя в область неслышимого.

   Чувствительным волосатым ушам Адольфиуса это не понравилось. Он напыжился, набрал полную грудь воздуха, и... зашелся в ответном боевом кличе, выводя руладу, похожую на звук, издаваемый стеклом, если провести по нему острым куском железа.

   - Импуров хвост тебе в зад, Пауль! - зашелся в ответной истерике призрак. - Что за чудовище ты сюда приволок? Ты совсем меня доконать решил? Осел горбоносый! Прекрати издеваться! Немедленно!

   Лемур, слыша нечто отдаленно похожее на человеческую речь, перестал кричать и немного утихомирился, хотя вставшая на загривке шерсть, продолжала торчать дыбом. К подобным трансцендентальным инвокациям^[117] обезьян не привык.

   Священник, не обращая внимания на отчетливое раздражение Духа фон Ветинса, продолжил очень доброжелательным тоном:

   - Нам нужна Ваша помощь, Готтлиб. Дело в том, что я, и барон фон Граувиц, дали вот этому юноше слово, - указал рукой на замершего студиозуса, - что поможем рукоположению в сан дьякона Ордена Лулла. Мы рассчитывали на Вас, но тогда еще не знали, что Вы настолько близки к Небесному Престолу. Однажды я спас Вашу жизнь... теперь, после смерти Готтлиба фон Ветинса, я прошу его Душу вернуть долг: помогите юноше, передав часть Знания, а мы... - милитарий слегка замешкался, - обеспечим Ваше посмертие на этой бренной земле.

   Лиловая голова магистра, казалось, впала в раздумья, через минуту подозрительно осведомившись:

   - Что ты там придумал на счет посмертия? И что за пуппила^[118] я вдруг должен учить? - казалось, что гнев призрака слегка приутих.

   - Ежедневная поминальная служба, - принялся перечислять отец Пауль, - уход за могилой, представление о канонизации в архиепископстве Зальцбургском и Ордене Лулла, а самое главное - никто не расскажет, что за опыты ты проводил в лаборариуме в последнее время.

   - Опять пугать начинаешь? - вновь окрысился привидений. - Да в зад себе засунь эти придумки!

   Адольфиус угрожающе заворчал.

   - Мы действительно, просим о помощи, - поклонился фон Хаймер.

   - Ага! Все бросил и побежал! - язвительно возразил магистр Ветинс.

   - Я тоже, очень прошу мне помочь, - одними губами прошептал Густав, так, что бы даже капеллан не услышал.

   - С тобой, толстяк, не разговаривают, - огрызнулся на тираду алхимика Дух. - Что за тупицу ты привел, Пауль? У него вид крестьянина - свинопаса!

   - Это Ваш ученик, дом гроссмейстер, - почтительно ответил милитарий. - Субминистратум из Аллендорфа, Густав Шлеймниц.

   - Шлеймниц, значит, - хмыкнул призрак. - Ладно, я подумаю. Призовите меня завтра вечером, в замковом лаборариуме. Посмотрю на него, что и как. И пусть порядок там наведет, только атанор^[119] - ни в коем случае не трогать! Про службу не забудь. Да... Давненько у меня дисципулосов не было...

  ***

   Если бы пару часов назад Дедрик Кинцль кого ни будь убил, то судейские вполне могли его оправдать, согласившись, что преступник находился в состоянии крайнего душевного волнения. Еще бы! С таким трудом подсаженный на студиозуса Дух - прослушка, продержался всего несколько дней! Мартинианец - капеллан, сам того не ведая, оборвал связующую Нить. Вот что теперь делать? Оглушить, затащить в укромное местечко и, провести новый экзорцизм? Или окружить соглядатаями, доносчиками, филерами? Где, в этой глуши, найти столько народа? Нет, нужен агент, способный войти в доверие, а главное - зависимый от инквизиции...

   Доминиканец поморщился. Он, вместе с большинством жителей Браденхолле, стоял на площади подле надвратной башни, дожидаясь приезда господина барона. От толпы несло смрадом немытых тел, чесноком и перегаром, заставляя дышать через рот. Особой нужды участвовать в этом мероприятии не было, но, инквизитор не желал раскрывать свое инкогнито, а потому - пошел вместе со всеми, дабы не вызывать подозрений.

   В Тотенраух Кинцль прибыл три дня назад, значительно опередив баронский обоз. Первым делом, каноник навестил здешний филиал Ордена, приведя главу, герра Вилберта Кёлера в полное замешательство и некоторую панику. Не каждый день тому приходилось встречать Следователя по особым делам из Романской Марки. Естественно, Дедрик потребовал себе помощника и всяческое содействие. И то, и, другое, коммендатор предоставил... на сколько смог. Помощника - вполне расторопного малого, фратера Зайлека, пришлось в общих чертах ввести в курс дела. Тут-то Кинцль и узнал о проблеме: магистра Готтлиба фон Ветинса вчера отпели и предали земле. Как теперь будет выкручиваться субминистратум - оставалось только догадываться.

   Тем не менее, они решили отправиться в Браденхолле, ожидать приезда подопечного. Брат Зайлек - в деревенскую церковь, к настоятелю и инфирмариусу - отцу Лукасу - временно, послужить дьяконом, а инквизитор - применил маскировку: натер соком корня ревеня волосы, лицо, руки, превратившись из тридцатилетнего брюнета в седого шестидесятилетнего старика со слезящимися глазами. Для деревенского старосты (и всех остальных) приготовили сказку, что каноник, по профессии - бродячий лекарь - травник, путешествующий по Миру в поисках новых снадобий и растений. Легенда была достоверной, поскольку в травах Следователь разбирался достаточно хорошо, а главное - давала определенную легитимность. Пьяниц и лентяев в баронстве, как и везде, в Марке, не любили, относясь к ним, мягко говоря... ммм... недоброжелательно.

   В самом селении трудностей не возникло, фратер Зайлек быстренько все устроил: представил старосте, потом - сержанту стражи, потом - местному трактирщику; определил Кинцля на жительство к глухонемой старухе (которую до сих пор не сожгли как ведьму только из-за заслуг погибшего в боевом дозоре сына); познакомил со здешним Орденским надзирателем - скользким типом, правда, не один раз проверенным в деле. А главное - провел в замок, сведя с кузнечных дел мастером - глазами, ушами и руками Святого Доминика по ту сторону крепостных стен.

   Каноник подготовился основательно. Сейчас, связать опирающегося на сучковатую палку старика, в которого на время превратился Дедрик, с инквизитором, ведущим допрос в Аллендорфе, не смог бы и сам магистр Оген фон Мельцер. Оставалось только спокойно ожидать сведений от Духа - подслушки... и на тебе! Все рухнуло. Теперь придется идти на прямой контакт... и не только самому, нужен агент в замке...

   Над головами толпившихся на площади людей пронзительно протрубил горн. Тут же прозвучал ответ сверху, из крепости. Из башенного коридора выехали первые рыцари, держа в руках боевые лэнсы^[119.1] , украшенные вымпелами серо - голубого цвета, цветами Граубурга.

   Толпа разразилась приветственными криками:

   - Слава господину барону! Слава благородным рыцарям!

   Фон Граувиц, кригмейстер и остроухий начальник гарнизона задержались подле толстого дородного дядьки, деревенского старосты, до самых глаз заросшего пышной седой бородой, державшего в трясущихся руках поднос с кубком вина и ломтем пышного белого хлеба, приготовленные для господина. Сеньор сделал пару глотков, отломил небольшой кусочек, перекинулся с бородачом парой слов, после чего, окруженный своими рыцарями, последовал дальше.

   Пришел черед обоза. Инквизитор насторожился.

   Первый фургон... второй... третий... четвертый...

   Пятой повозки, в которой должен был ехать алхимик, не было.

   - Мхорова задница, - сквозь зубы выругался инквизитор. - Надеюсь, этот пройдоха не сбежал...

   ГЛАВА 6

   ***

   - Апчхи! - грязный Николас вылез из тучи пыли, поднятой им после приземления на непонятно зачем лежавший в лаборариуме соломенный тюфяк.

   - Ты полегче там, - Густав поморщился, видя, что дел в рабочей комнате только прибавляется.

   Меланхоличный Адольфиус не торопясь драил тряпкой с песком большой позеленевший медный таз, ранее служивший чашей для разведения сладких кислот^[120] , честно зарабатывая свою кружку портвейна, а посему на очередное падение опекуна внимания не обратил.

   - Мхорово дерьмо! - Проныра обтер рукавом подрясника засоренные глаза и принялся массировать ушибленный бок. - И какой только идиот повесил это пугало? Да еще и к потолку приделал! Что, больше не нашел, чем комнату украсить?

   Шлеймниц критически осмотрел висящее под каменным сводом кельи дырявое, изъеденное молью десятифутовое чучело бенгальского дракона, до которого коротышка Прош в очередной раз так и не смог дотянуться.

   - Пожалуй, стоит взять лестницу, - посоветовал студиозус. - С табуретки ты не допрыгнешь.

   Фамулус оставил в покое бок и взялся чесать затылок, задумчиво переводя взгляд с пугала на обезьяна и обратно.

   - У меня есть предложение получше, - Николас решил поделиться пришедшей в его ушастую голову идеей. - А давай мы Адольфиуса подбросим, а он одну из веревок зубами перегрызет... Тогда эта штука повиснет и обезьян слезет. Останется только дернуть и оборвать второй конец.

   Густав посмотрел на товарища с легким сомнением, а лемур - точно как на дурака. Забросить почти сотню фунтов живого веса на трехметровую высоту - задача по плечу лишь паре воинов, но никак не тощему задохлику и толстяку, проводившему все свободное время в монастырской библиотеке.

   - Нет... не долетит, - алхимик отложил в сторону вымытую колбу, подошел к горну и принялся рыться в лежащем подле него хламе.

   - Вот! - торжественно объявил студиозус, вытаскивая из кучи мусора старый ухват для снятия реторт, длиной почти в пять футов. - Мы посадим Адольфиуса между дугами, поднимем на нужную высоту, он порвет сначала одну веревку, потом мы отойдем и займемся другой. Адольфиус! Что скажешь?

   Понятливый обезьян, перенявший многие жесты своего низкорослого компаньона, демонстративно покрутил пальцем у виска.

   Разговор происходил в старом лаборариуме замка, куда друзья заявились после утренней службы, сопровождаемые своим неизменным гидом - Эммериком. Уточнив у возницы где взять ведра, тряпки и воду, приятели отправили его заниматься своими делами, а сами, по поручению призрака магистра Ветинса и с благословления капеллана, занялись уборкой помещения.

   Доставшаяся им по наследству рабочая комната, расположенная почти под крышей западной наружной малой башни, выглядела, мягко говоря, запущенной. Потолок покрыт копотью и из некогда белого превратился в грязно - серый, с черными проплешинами, оставшимися после неудачных опытов, украшенный пресловутым сгнившим чучелом дракона, грозившем вот-вот рухнуть на голову. Стены - сизо - голубые, с кусками отвалившейся штукатурки, нуждались хотя бы в косметическом ремонте, как и узкое окно, затянутое порванным бычьим пузырем. Каменный пол застелен истлевшими шерстяными половиками с приклеившимися к ним кусками грязи. В центре кельи - алхимическая печь "атанор" - железная башня, поблескивающая смотровым окном из полированного хрусталя. У стены слева - солидных размеров горн, со сломанным приводом мехов от расположенного на крыше ветряка; справа - пара столов, на которых в художественном беспорядке расставлены всяческих размеров колбы, водяная клепсидра, большие и малые весы, мензурки, пробирки, реторты и всякая прочая стеклянная дребедень, стоившая прежнему владельцу немалых денег.

   Между столами темнел арочный проем, ведший в небольшую смежную комнатку - молельню, обязательную для каждого служителя Ордена святого Лулла, где адепт не отвлекаясь мог настроиться на Великое Делание. В молельне оказалось почти пусто: выцветшая статуэтка Девы Марии в нише, трухлявый аналой и столик для литургических предметов, а подле входа - шкаф, забитый бесчисленными снадобьями, образцами руды, и реактивами, чудом до сих пор не попадавших с разваливающихся полок.

   И все это пыльное, грязное, забитое остатками непонятно чего и мышиным пометом; с разводами высохшей мочи на стенах, оставленной ленивыми стражниками, обходившими куртину^[121] , не желавшими спускаться по такой мелочи в гарнизонный сортир. Так что алхимику и его подчиненному предстояло хорошенько потрудится, прежде чем здесь можно было не то, что Делание проводить, а хотя бы просто - находиться некоторое время.

   В ответ на вызывающий жест индрика, деятельный Проныра энергично потер подбородок, разделив надвое свою козлиную бородку, и, предложил взаимовыгодное решение проблемы:

   - Адольфиус! В обед получишь еще одну кружку вина, - свои слова фамулус дополнительно сопроводил жестами: сжал кулак так, словно держит ручку вожделенной емкости; левой рукой щелкнул под челюсть, универсальный знак пьянчужек; показал обезьяну, как пьет из воображаемой посуды, завершив пантомиму поднятым вверх указательным перстом.

   В ответ лемур сжал небольшой крепкий кулачок и разогнул средний палец.

   - Ты не наглей давай, - слегка возмутился Николас, повторив для вымогателя свое выступление, закончив его двумя пальцами.

   Обезьян, судя по всему, заинтересовался. Две кружки, да еще одна - это, выходит, целых три кружки. Больше чем до трех, лемур считать не умел, зато знал, что получившегося объема алкоголя вполне достаточно, чтобы нормально захмелеть. Индрик встал, почесал волосатое пузо, и, не спеша, заковылял к Густаву.

   - Славный парень, храбрый, - поддержал Адольфиуса субминистратум. - Ты не переживай, вдвоем мы тебя удержим...

   Кочкодан неверяще фыркнул, но, все же, взялся за рога опущенного ухвата, пристраивая правую ногу посередине.

   - Ник, помогай иди, чего вылупился, - скомандовал алхимик. - Я один этого зверя не подниму!

   Замешкавшийся Проныра подскочил к студиозусу и начал поднимать жирдяя - лемура.

   Через минуту с поставленной задачей удалось справиться: обезьян, вцепившись тремя конечностями в ненадежную, качающуюся опору на высоте в два с половиной ярда, свободной рукой начал обрывать высохший кожаный шнурок крепления чучела. Из дракона посыпался песок и труха.

   - Пчхи... - не утерпел Николас.

   - Ах... аппп... - еле сдерживаясь, закачался Шлеймниц, пытаясь удержать эквилибриста на ухвате... не удалось: - Апщ-хи! - оглушительно чихнул студиозус, заваливая пирамиду с лемуром на бок.

   Несчастному, страдающему от ожирения и недопития, Адольфиусу, ничего не оставалось, как изо всех сил вцепиться в останки дракона.

   Результат подобного эксперимента можно было предсказать заранее... кроме двух маленьких нюансов: дракон не развалился, а разорвал задний шнурок и начал раскачиваться, оторвав второе крепление в наивысшей точке своего размаха ... от этого полетел вперед, в сторону двери... и что эта самая дверь, в самый неподходящий момент откроется, явив взору пораженных друзей входящего в келью, ничего не подозревающего отца Пауля.

   Не известно, что подумал милитарий, увидев летящего на него дракона - зомби, с оскаленной мордой, украшенной трехдюймовыми клыками, с восседающим на горбу рептилии истошно орущим обезьяном, которого в данный момент окружающие могли запросто принять за младшего демона, случайно вырванного неумелым экзорцистом из Верхнего Круга Преисподней. Но то, что произошло дальше, приятели понять не смогли.

   Менее, чем через секунду, чучело пролетело в обратную сторону, подобно небесной комете, мимо остолбеневших алхимика и фамулуса, махнув им на прощание хвостом вонючей пыли... выбило бычий пузырь и вылетело в окно... а нервно икающий Адольфиус оказался сидящим на полу, рядом с отрубленным рогатым черепом дракона, мирно валяющимся у ног капеллана, неторопливо и хладнокровно вкладывающего свой неизменный палаш в истертые ножны.

   - Э... дом патер, - опешивший от неожиданности Густав не нашел, что сказать.

   - Сурово вы гостей встречаете, - фон Хаймер неприязненно обвел взглядом загаженную келью. - А если бы сюда не я, а, скажем, кто из заказчиков пожаловал? Так вы всех покупателей распугаете, - слегка усмехнулся священник - рыцарь.

   - Дом патер, это случайность, - начал оправдываться Проныра, потихоньку оттаскивая обезьяна и отрубленную голову многострадального чучела в сторону. - Мы порядок наводим, ага. Вот, решили с потолка начать, почистить немного, а тут этот дракон мешался...

   - Мешался... понятно! - отец Пауль, осторожно переступая сомнительного вида кучки, подошел к окну. - Хорошо, что бойница наружу выходит, а не во двор, - констатировал патер, выглядывая в отверстие, из которого приятно веяло теплым свежим воздухом. - Иначе Гуго, ко всему прочему, заставил бы и плац перед надвратной башней убирать. Мда...

   - Ваше Преподобие, - любопытный Прош, поняв, что грозы не будет, решил уточнить некоторые детали, и, заодно, сделать короткий перерыв. - А скажите... как так получилось... что вообще произошло, когда Адольфиус с драконом на вас упали? Неужели вы смогли так быстро мечом махнуть?

   Капеллан чуть поморщился, стряхивая грязь, прилипшую к плечу.

   - Не о том спрашиваешь, фамулус... но отвечу, - священник внимательно оглядел троицу. - Если вы пообещаете никому не рассказывать. Это не то, что секрет, просто болтать на каждом углу не следует. Понятно?

   - Да, дом патер... обещаю, - Проныру терзало любопытство

   - Конечно, дом патер, обещаю, - заинтересованный Шлеймниц оставил отсеченную голову в покое.

   - Хм. Ладно, - милитарий потер гладко выбритый подбородок, отсутствие бороды являлось обычаем здешних мест. - Скорость движений человека конечна, как ты ее не тренируй. Выше головы не прыгнешь. Но некоторые люди, в момент опасности, могут непроизвольно замедлять вокруг себя течение времени. Это состояние называется "торн". Когда ты двигаешься в своем обычном темпе, а вокруг тебя все замирает или замедляется. Вот и успеваешь: сначала выхватить меч, потом понять, что особой угрозы нет, но на всякий случай - отрубить голову манекену, ссадить толстого обезьяна и отбросить все остальное в сторону... окна. Тренировками этого не добиться, ты, очкастый, забудь. Это или есть, или нет. И проявляется только в момент опасности или при особом душевном волнении. Как, например, когда прилюдно оскорбляют твою сестру. Да, студиозус? - взгляд капеллана острием стилета уперся в Густава.

   Субминистратум, не ожидавший такого подвоха, замер, не донеся ухват до места.

   - А что ты думал? - усмехнулся отец Пауль. - Что я стану духовным Наставником не зная у кого? Перестань нервничать, дисципулос. Твои размолвки с черно - белыми меня не касаются. Как и объявленный еретиком Йозеф Франке. А вот то, что можешь входить в торн... - милитарий чуть выдвинул и вбил обратно клинок палаша, - весьма и весьма интересно. Служитель Лулла с такими способностями - большая редкость...

   Шлеймниц, Проныра и Адольфиус, все вместе, хором, шумно сглотнули. У бедняги обезьяна даже заурчало в животе.

   - А как это... - начал, было, Густав, но тут же заткнулся, что б не сболтнуть лишнего.

   Капеллан хмыкнул, очевидно думая, что студиозус вспомнил про епитимью на вопросы.

   - Хвалю, ученик. Терпение и смирение - это одни из высших добродетелей. Хочешь спросить, что тебе даст это умение?

   Студиозус осторожно кивнул.

   - Кроме того, что сможешь увидеть и отразить непосредственную угрозу... понятия не имею. Ты должен узнать сам, - патер, носком сапога, откинул валявшуюся на полу разбитую деревянную флягу. - А как и когда - не знаю. И, думаю, что с призраком магистра это обсуждать не стоит... Кстати, - вспомнил фон Хаймер, - в келье, что покойный Готтлиб занимал при замковой церкви, я нашел несколько пергаментов и пару книг. Касаются они Ордена Лулла, так что, полагаю, вы их вполне можете наследовать, - священник аккуратно поправил сползший на лоб пелеус.

   - Благодарю, Ваше Преподобие, - алхимик облегченно перевел дух.

   Но неугомонный Проныра вновь вылез с ненужными вопросами:

   - Дом патер, а если доминиканцы Густава в подвал посадят? Неужели вы не вступитесь? А если его на кол, или, не дай Бог, на костер отправят?

   Адольфиус громко хрюкнул, вообразив подобную перспективу.

   Шлеймниц вновь напрягся.

   - Causa aequo examinata inquisitionis item^[122] , - взгляд милитария стал холодным. - Сношения с преступниками и еретиками я не потерплю. И пальцем о палец не ударю, что бы помочь. Так что если ты, мерценариус, окажешься настолько глуп, я буду сильно разочарован. Понятно?

   - Да, Ваше Преподобие, - тихо ответил смущенный алхимик. - Мне все понятно.

   - Хорошо, - фон Хаймер удовлетворенно кивнул. - Но я зашел не ради лекции и выяснения отношений, - отец Пауль еще раз оглядел комнату. - Не забывайте, сегодня еще служить нону и комплету. Похоже, что к вечеру не успеваете... не думал, что тут такой свинарник. Отправлю пару помощников, - решил священник. - И поторапливайтесь, магистр Ветинс вечно оставаться за Гранью не будет...

   ***

   К заходу солнца, лаборариум оказался в полном порядке. Потолок радовал глаз свежей побелкой, от пыли не осталось и следа, горн и атанор вычищены, алхимическая посуда вымыта, пол - застелен свежими ковриками, в молельне горели лампады, а в келье - светильники, заправленные почти не чадящим конопляным маслом. Солнце, уходящее за вершину Хохголлена, пика, закрывавшего Долину с запада, делилось своими последними лучами, осторожно заглядывая в незатянутое окно.

   Явившийся к закату капеллан, увидев такую чистоту, одобрительно хмыкнул:

   - Что ж, потрудились неплохо. Теперь пора и головой поработать. С сегодняшнего дня вызов старика Готтлиба будешь сам проводить, - милитарий передал Густаву золотой медальон с Уроборосом. - Ты хоть один экзорцизм знаешь? Или в Ордене Лулла субминистратумов этому не учат?

   Студиозус хотел, было, ответить, что знает целых два способа, но, вовремя одумался:

   - Не совсем, дом патер. Нас обучали только провожать отлетающую за Грань душу, а призыву в материльный Мир - это уже когда викарную ступень^[123] получишь. Не раньше.

   Фон Хаймера такой вариант не устроил.

   - Значит, будем заниматься. И начнем - прямо сейчас, - отец Пауль вытащил из поясной сумы свиток пергамента...

   Спустя час, мокрый, словно искупавшийся в луже голубь, Шлеймниц, готов был проклясть всех: духовного Наставника, с каждой неудачей отпускающего очередное ехидное замечание об умственных способностях своего подопечного; вредного старикана, столь не вовремя ушедшего в Мир Иной и не желающего отвечать на Зов алхимика; очкастого воробья Проша, сосватавшего ему "тепленькое местечко" и, даже, слегка пьяного и сытого Адольфиуса, отвлекавшего студиозуса от прекации ловлей блох подмышками.

   У субдьякона ничего не получалось.

   - Ладно, еще несколько раз попробуем, и я сам займусь, - сокрушенно подвел итог неудачного тренинга утомленный милитарий. - Четче модулируй и, не забудь про акценты в последней фразе. Похоже, это из-за твоего косноязычия и плохой звуковой памяти. Звук гортанный должен быть, вот так: "ае", а не "а". Сколько раз повторять?

   Густав хмуро кивнул, обдумал, где и как он ошибся, и, начал экзорцизм заново. Текст сильно отличался от того, что капеллан читал у покаянного креста. Был короче, проще, и в латинском варианте сильно перегружен гласными, чего Шлеймниц не очень любил.

   Он дошел до заключительного тракта^[124] :

   "Et tenebris relicta tuo quasi alas daemonis noctu tabellarius et sis emergere es coram me nebulosa caligine in ordinibus Angelorum, sicut apostolus Petrus de caelo descendit ad benedictionem sancti Benedicti. Amen"

   (И пусть Тьма останется за твоими плечами, подобно крыльям демонским, Ночь несущим, и явишься ты предо мной туманным облаком, по велению Ангельскому, словно апостол Петр спустившийся с Небес для благословления святого Бенедикта. Аминь).

   Медальон, приклеенный воском к распятию, неожиданно упал и покатился по столику, очерчивая спирально сокращающиеся круги. Алхимик перекрестился. Золотой кругляш, остановился, мелко задрожал, "дзынькнул" в последний раз, и... с коротким "чпок" превратился в желтую полупрозрачную сферу, из которой на присутствующих уставилась раздраженное и искривленное отражение длинноносой физиономии магистра Ветинса.

   - Пауль, чтоб ты инеффигию^[125] получил! Какого мхора? Этот пуппил простейший экзорцизм провести не может, а ты мне его в ученики навязываешь? Я что, дятел, что бы о Грань лбом долбиться? Целый час! - в этот раз декан говорил более громко и разборчиво, правда, сильно дребезжащим голосом.

   - Рад видеть Вас, Готтлиб, - капеллан добродушно улыбнулся призраку. - О самочувствии не спрашиваю, вижу, что настроение у Вас хорошее, - повернувшись к Густаву: - Поприветствуй старшего магистра, ученик.

   - Э... - вспотевший субминистратум, не ожидавший, что в этот раз у него получится, слегка растерялся. Ведь не здравия же привидению желать? - Приветствую Ваше Высокопреподобие, - студиозус куртуазно изобразил неглубокий поклон. - Сожалею, что причинил Вам некоторое неудобство, я проводил такой ритуал в первый раз.

   - Да? - старикан, будь он жив, наверняка бы истек желчью. - А что за Душа тогда рядом с тобой вьется? Разве не ты ее призвал? Я и в прошлый раз видел, и, сегодня, снова. С обрывком связующей нити, как будто вы с ней были долгое время вместе, а потом какой-то экзорцист связь разорвал.

   - Э... нет, дом каноник, это не я... А что за Душа? - насторожился студиозус, думая, что речь идет о покойном младшем брате, вздумавшем его навестить.

   - Да, что за Душа? - поддержал вопрос заинтересованный капеллан.

   - Да импур ее знает, - лицо фон Ветинса чуть расплылось, а потом вновь сфокусировалось внутри шара. - Судя по отблескам Искры - крестьянин какой-то. Мечется вокруг Барьера, как собака, которая со следа сбилась. Ты, дисципулос, случайно, никого в последнее время не проклинал до смерти? Нить то откуда взялась?

   - Нет, Ваше Высокопреподобие, - чуть слышно выдохнул студиозус. - Не знаю... Возможно, совпадение?

   - Совпадение, говоришь? - задумчиво потер щеку капеллан. - Потом проверим. Сейчас это не важно. Господин магистр, может, Вы начнете обучение?

   - Вот этого? - нос фон Ветинса заполнил собой всю сферу. - Пока не знаю. Что, пуппил, считаешь, что готов стать ассистентом^[126] ? - в шаре появились искаженные глаза. - Давай-ка тогда, для начала, расскажи, допустим, как будешь делать серебряную амальгаму?

   Густав наморщил лоб:

   - Но Ваше Высокопреподобие... это Делание, доступное лишь адепту Ордена, священнику. Но никак не субдьяку. Разве Вы не знаете?

   - Молчать! Не спорить! - взвизгнул призрак. - Мхорово дерьмо! Шамра бестолковый! Чему тебя только учили? - в сфере что-то закрутилось, потом вновь появился длиный нос. - Ладно... расскажи, как будешь получать серебро из руды. Это-то хоть умеешь, бестолочь деревенская?

   Алхимика чуть перекосило, но он шумно выдохнул, приводя нервы в порядок, сосредоточился и, приступил к ответу:

   - Ну... Как получить серебро? - Студиозус встал напротив шара. - Для начала руду следует измельчить. До размера семени проса, не больше, но и не меньше... Затем промыть в проточной воде, десять раз читая "Отче наш^[127] ". Потом хорошенько высушить, поскольку пары жидкости могут разорвать тигель... Э... - Густав чуть замялся, вспоминая следующие действия, - Потом... потом... положить в тигель одну треть полученной шихты, треть известкового флюса^[128] и треть древесного угля, плотно закрыв и замазав крышку герметичным раствором... а потом - приступаем к плавке, периодически встряхивая алюлель^[129] , не вынимая его дно из отверстия горна. Ну... когда в тигле начнет бултыхаться расплав, приступаем к чтению восьмого бенедикционала Сатурна, - алхимик откашлялся:

   Выходит черный Сатурн,

   Которого Юпитер, появляясь из своего жилища,

   Отрешает от господства,

   О чем вздыхает Луна,

   То же делает и Венера,

   Представляющая олово.

   Более я ничего не прибавлю,

   Как только то, что Марс, войдя в него,

   Создаст убийственный железный клинок,

   После которого появится

   Обновленная Луна, когда она возродится^[130]

   Студиозус отчаянно потер кончик носа, припоминая дальнейшие манипуляции.

   - Э... поскольку Луна - серебро в руде находится вместе со свинцом - Сатурном, то так мы получим сплав серебра и олова - Юпитера. Следует слить полученный Сатурн, а затем... затем... ставим тигель на сильный огонь и начинаем прокаливать, добиваясь двенадцатой ступени Египетского огня^[131] , когда оловянный флюс начинает плавиться, а серебро все еще остается твердым. Следует удалить расплав и, тогда мы получим чистую Луну. А для полного выделения его из шихты в завершение следует трижды читать молитву Богородице...

   В келье воцарилась тишина. Голова магистра туда - сюда летала внутри сферы, словно Готтлиб фон Ветинс вышагивал из угла в угол, выслушивая ответ студиозуса.

   - Какой придурок тебя этому научил? - наконец поинтересовался бывший каноник.

   Шлеймниц удивился. Ведь все правильно же рассказал!

   - М... Отец Сулиус... настоятель Аллендорфского аббатства.

   Нос магистра отдалился внутрь.

   - Сулиус, Сулиус... как, говоришь, его фамилия? - в шаре появился мутноватый глаз каноника.

   Густав почувствовал себя немного не в своей тарелке. Уж больно пристально всматривался в него привидений, словно пытался выведать что-то сокровенное.

   - Аббат Сулиус Лейтнер...

   Взгляд фон Ветинса стал задумчивым, а потом - ехидным:

   - Ага! Вот теперь все понятно! Этот балбес вечно что-то свое вставит, мало я его в студиозусах гонял, - магистр фыркнул, что, очевидно, означало смех. - С его - то дивинитатумом... Тогда ладно... - каноник ненадолго задумался, - Кое-что ты знаешь, юнгерменн, отвечаешь уверенно. Сойдет... Но с минералами следует побольше работать, тут ты еще слабоват. Значит, говоришь, реферарий... - призрак внутри сферы чуть отдалился. - Хм. Ну и что тебе подкинуть... амальгамирование, говоришь, еще рано... хорошо... А что на счет приготовления aqua fortis^[132] ? Этому вас учили?

   - Э... да, - студиозус осторожно вытащил платок и вытер взмокший лоб. Ну и денек сегодня...

   - Прекрасно. Какие рецептуры знаешь? - чуть оживился фон Ветинс.

   - М... святого Альберта, Арнольда из Виллановы^[133] и гроссмейстера Голланда, - вопрос оказался не сложный, даже напрягаться не пришлось.

   - Хорошо. Запоминай четвертый, - магистр сделал строгое лицо. - Тот, что я сам нашел. Для тебя это конечно много, но мне уже все равно... пусть эти пердуны из Мариацелль пользуются... Пауль, да ты иди уже, думаю, теперь без тебя справимся, - призрак чуть подмигнул капеллану и сместился, - Итак, пуппил, запоминай и записывай...

   ГЛАВА 7

   ***

   Густав, устало опустив плечи и положив сцепленные в замок руки на колени, сидел на табурете в своем лаборариуме, предаваясь невеселым размышлениям. Недавно прозвучал ignitegium^[134] , но тушить свет алхимик не спешил. Легкий ветерок, проникающий в комнату через открытое окно, колыхал пламя светильников, отчего тени, отбрасываемые ретортами и колбами, пускались по стене в причудливый пляс; из молельни доносилась негромкое треньканье сверчка, едко пахло уксусом, купоросом и серным газом. Студиозус тяжко вздохнул. Учеба у призрака магистра пока шла не очень хорошо.

   Шлеймниц и Прош находились в Граубурге уже целую неделю. В среду он получил первый урок у декана Ветинса. В четверг, на октаву Базилиуса Саксонского, впервые попробовал получить крепкую воду. Ничего не вышло, пришлось вновь призывать Дух каноника и слушать его ругательства. В пятницу отмечали последний из Великих Праздников - Святейшего Сердца Иисуса, так что ему весь день пришлось помогать отцу Паулю в крепостной церкви, в лаборариум вырваться не удалось. В субботу времени оказалось больше: служили только терцию, сексту, обедню и комплету, по окончании которой начался большой пир, посвященный возвращению барона Граувица в свою сеньорию и окончанию Пасхальных Торжеств. Но Густав все же успел провести выпаривание и перегонку, правда - вновь безрезультатно. Получившаяся коричневая вонючая бурда на крепкую воду совсем не походила.

   В воскресенье Николаса и Адольфиуса пришлось отправить в Мюрек. Заканчивался железный купорос и сальпетр^[135] , основные компоненты aqua fortis. Кроме того, они получили намек от Гуго Майера, что не мешало бы заняться делом, к примеру - приготовить для баронской семьи несколько фунтов ароматического мыла^[136] , так что Прош получил задание купить в городе пару галлонов самого дешевого оливкового масла и прочих компонентов. А Густаву в этот вечер вновь пришлось выслушать от магистра лекцию о своих умственных способностях.

   Сегодня, во вторник, студиозус попробовал провести опыт в пятый раз. Результат удовлетворительным назвать было нельзя, но, по крайней мере, теперь стало ясно, в каком направлении двигаться дальше. Крепкая вода получилась, хотя и оказалась не очень крепкой, её следовало еще дистиллировать, концентрировать, очищать... Недавний разговор с деканом Ветинсом, закончившийся несколькими новыми ругательствами, записанными Густавом на пергамент, чтобы не забыть и, очередными пожеланиями уйти в другой Орден, лишь подтвердил подозрения Шлеймница. Правильную рецептуру магистр давать не собирался, принуждая алхимика искать самому, идти по пути проб и ошибок.

   Правда, то, что уже сделано, вполне обнадеживает... Ведь главная проблема получения aqua fortis - длительность процесса, до нескольких дней. И если время сократить, что вполне возможно, применяя метод каноника, то для сдачи министратумского испытания такой имендации^[137] вполне может хватить.

   Студиозус решил еще раз перечитать сегодняшние поправки магистра и сравнить их со своими предыдущими записями. Вдруг он где-то допустил ошибку?

   Густав подвинул к себе светильник, в который уже раз, взялся разбирать собственные закорючки, припоминая интонацию привидения, рассказывающего о получении крепкой воды.

   "Теперь научу я тебя, любезный мой сын, составлять воду, коя делает удивительные искусства; ибо без них никто не возможет добывать камня из одного Меркурия. Арнольд из Виллановы и Альберт Великий воду сию чувствительно поправили; поелику они беспрестанно находили в ней новые истины: Арнольд нашел, что в нее положить должно шафрана^[138] и лаписа гематитес^[139] , каждого поровну, а Альберт же Великий, напротив того, приметил, что полезно бы положить жженой меди^[140] и яри веницейской^[141] . Все философы были в сем противного мнения и делали свою крепкую воду просто из римского купоросу и селитры или же из квасцов и селитры, сие и было тому причиною, что много требовалось времени, прежде приведения в совершенство^[142] ".

   За окном что-то прошуршало.

   - "Мышь... летучая. Или сова"... - решил студиозус, вновь склоняя голову над пергаментом. А что еще могло шуметь на высоте сорока саженей? Шлеймниц сосредоточился на тексте:

   "Итак, научу я тебя приготовлению первой воды, о коей преж сего в книге о Минеральном камне упомянуто, что она камень делает летучим, делается же следующим образом: возьми три части римского купоросу^[143] , две части минеральной антимонии^[144] , лапис гематитес, шафран марсов, жженой меди, яри веницейской и цинноберу^[145] , каждого по одной части; сальпетры - десять частей; иссуши так, чтобы пылилось, и перегони из того крепкую воду, сначала первые сутки легким жаром, а потом сильным, но не больше трех часов и..."

   На этот раз звук за окном оказался громче. Как будто кто-то царапал камни, пытаясь найти между ними щель.

   Алхимик отложил пергамент в сторону.

   Встал, тревожно поглядывая в сторону узкого окна. Перекрестился, трижды прочел "Отче Наш" и девяностый псалом.

   Царапанье не утихало.

   Густав взялся правой рукой за висевшее на шее распятие и, осторожно, почти на цыпочках, огибая атанор со стоявшей перед ним колбой, наполненной неудачным результатом сегодняшнего опыта, направился к бойнице.

   Но едва он сделал пару шагов, как что-то его остановило.

   Из темного провала оконной амбразуры, за которым виднелся ущербный диск идущей на убыль Селены, потянуло зимним холодом. Студиозус почувствовал, как его лицо и руки укололо острыми иглами мороза, изо рта вырвался клуб пара, дыхание перехватило... Шлеймниц начал пятиться назад. И через мгновенье до него дошло, КТО может находиться ТАМ, за окном! Ужас когтистой лапой впился в живот и затылок, алхимик попробовал закричать... не успел.

   Из узкого проема внезапно прыгнуло нечто длинное и гибкое, похожее на тело гигантского удава, попытавшись обкрутиться вокруг шеи. Густав услышал даже свист рассекаемого воздуха. И... ничего не успел предпринять, руки и ноги словно парализовало, они двигались, но силы из них куда-то пропали. Единственное, что он смог сделать перед тем, как начать оседать на пол, так это слегка качнуться назад...

   Этого хватило. Извивающаяся серо - бурая плеть пролетела буквально в каком-то дюйме от горла субминистратума, обдав кожу ледяной струей загустевшего воздуха. А еще через секунду Шлеймниц растянулся на полу, болезненно приложившись спиной и задом, пытаясь на локтях отползти как можно дальше от дергающегося склизкого языка твари. Он хотел закричать, но из горла вырвался только хриплый полузадушенный стон. Руки скользили, подламывались, но, алхимик, обливаясь потом от страха и слабости, все же смог проползти около фута.

   Плеть метнулась еще пару раз, едва не зацепив лодыжки студиозуса, слепо ткнулась в пол и... втянулась обратно. За окном показались смутные очертания головы монстра. Тварь захотела понять, куда делась ее жертва.

   Густав судорожно замахал руками, непослушные губы шептали первую пришедшую в голову защитную молитву:

   - Exorcizamus te, omnis immundus spiritus, omnis satanica potestas, omnis incursio infernalis adversarii, omnis legio diabolicum. In nomine et virtute Domini Nostri Jesu Christi, eradicare et effugare a Dei Ecclesia, abanimabus ad imaginem Dei conditis ac pretioso divini Agni sanguine redemptis! Apago! Apago! Apago!

   (Изгоняю тебя, дух всякой нечистоты, всякая сила сатанинская, всякий посягатель адский враждебный, всякий легион дьявольский. Именем и добродетелью Господа нашего Иисуса Христа: искоренись и беги от Церкви Божией, от души по образу Божию сотворенной и драгоценною кровью Агнца искупленной! Прочь! Прочь! Прочь!)

   За те пять - семь секунд, что длилась прекация, монстр еще раз попробовал достать Шлеймница своим длинным змеевидным языком, но, вновь неудачно. Взмокший от ужаса субдьякон, наконец-то схватил первый попавшийся под руку предмет. Им оказалась колба с неочищенной крепкой водой. Ухватив скользкими пальцами дно посудины, студиозус собрал остатки сил и с размаху запустил ею в маячившую за окном тварь...

   Спустя мгновение, ночь, опустившуюся на крепость, разорвал нечеловеческий крик, от которого у алхимика заложило уши, носом пошла кровь... И монстр исчез.

   Густав с трудом повернулся на бок, его вырвало. Зато дышать сразу стало легче, лопнул сжимающий голову железный обруч. А через несколько минут по коридору затопали сапоги дежурной стражи...

   Отец Пауль появился в лаборариуме по прошествии четверти часа. Студиозус к этому времени немного пришел в себя и в лечебных целях употреблял внутрь крепкое салернское вино, очень вовремя нашедшееся во фляге одного из охранников.

   Милитарий, бегло осмотрев место происшествия, дрожащего, клацающего зубами, субминистратума и тройку ничего не понимающих стражников, высказался лаконично:

   - Какого мхора здесь произошло? - в голосе капеллана звучало отчетливое раздражение напрасно разбуженного человека.

   Шлеймниц, подняв на него красные, слезящиеся глаза, ответил одним словом:

   - Импур.

   Воины отпустили несколько крепких ругательств, выражая свое отношение к случившемуся. Найдя студиозуса лежащим на полу кельи, в сознании, но сильно испуганным, они смогли от него добиться лишь несколько бессвязных фраз. Поняв, что опасности нет и дело связано с инфернальным, стражники доложили рыцарю - старшему караула, подняли из постели отца Пауля и теперь жаждали узнать подробности.

   Но патер их разочаровал:

   - Идите по местам, - указал охране на распахнутую дверь. - Здесь дело Церкви и святого Мартина. Передайте дежурному башелье, что я сам разберусь, помощь отца Лукаса не потребуется. Всё, свободны!

   Стражи, недовольно ворча, вышли из кельи. Священник повернулся к Густаву.

   - А теперь, юнгерменн, я хочу знать подробности. Рассказывай.

   Алхимик, вспомнив пережитый ужас, затрясся сильнее, но все же переборол себя, и, слегка заикаясь, начал:

   - Это... это был импур. Из младших, язык длиной около четырех ярдов... По нему и узнал... Он как-то смог пройти через Грань и подобрался к окну, - субминистратум кивнул в сторону открытой амбразуры. - Попробовал достать меня, но я успел прочесть инвокацию^[146] ... Упал... И швырнул в него склянку с полученной крепкой водой. Тот заорал и исчез... Все.

   Священник хмыкнул.

   - Достойная краткость. Ха! Импур, значит... И ты не обделался. Понятно... - отец Пауль подошел к окну, выглянул в темень. - Он тебя не задел? Не прикоснулся? - в голосе патера слышалась некоторая тревога.

   - Нннеее... - промычал студиозус, делая новый глоток из оставленной фляги.

   - Очень хорошо. Не придется проводить очищающий ритуал, - милитарий энергично потер щеку. - Откуда он мог здесь взяться? Как думаешь? - патер вновь развернулся к студиозусу.

   Густав наморщил свой покатый лоб и хмуро уперся взглядом в загрязненный пол.

   - Это... наверное, это моя вина. После призыва Духа магистра я прочел лишь краткую поминальную литанию. А не полную, которой Вы советовали завершать каждый обряд... - субдьякон медленно поднял голову. - Получается, что нечисть, прошла по следу призрака, сквозь еще не затянувшийся ход... и так проникла в наш Мир, - Шлеймниц нервно передернул плечами,

   Фон Хаймер сокрушенно покачал головой.

   - Верно мыслишь. И сколько раз говорить? Общаясь с Потусторонним, всегда следует закрывать двери. И чем крепче, тем лучше. Из-за своей оплошности ты сегодня чуть не поплатился жизнью. Мало того, твоя душа едва не оказалась в лапах отродья Сатаны, а это - гораздо страшнее, - капеллан перекрестился. - Пусть это будет еще одним уроком. А в наказание за глупость и лень... - отец Пауль чуть задумался - назначаю недельный пост. И скажи спасибо, что крепость защищена словом Божьим, твари Преисподней сюда проникнуть не могут.

   - Да, Ваше Преподобие, - Густав отвесил смиренный поклон.

   - И покойного магистра дня три не беспокой, - милитарий сурово взглянул на подчиненного. - Не следует дразнить импура, пусть отправляется к себе в Ад. Все, иди спать. Мне еще перед бароном объясняться, по какому такому случаю под стенами замка нечисть разгуливает...

   ***

   На следующий день в Серой Крепости только и было разговоров, что о ночном нападении сатанинского отродья. Выздоровевший Эммерик, приехавший из городка солеваров уже после вечерни, выслушал жуткую историю, о том, как новый субдьякон, служитель святого Лулла, сразился с демоном, смог его укротить, засунул тому в пасть кочергу, отрезал монстру язык и сварил из него зелье, которое отправило нечистого обратно в Ад. И алхимик после этого стал седым, заплатив за изгнание тридцатью годами жизни, зато сохранил душу.

   Зная своих новых приятелей (упившихся в хлам Проныру и Адольфиуса, которых сердобольный возница сгрузил у крыльца их нового жилища, а так же неразговорчивого и вечно подозрительного Шлеймница), кучер людским домыслам не поверил. И решил все подробно вызнать у отца Пауля, тем более, имелась причина: Эммерик привез письмо. Вообще-то послание адресовалось ныне покойному магистру Ветинсу, и, как сказал управитель баронского паласа в Мюреке, его доставил какой-то человек - не то - паломник, не то - бродяга, всего пару дней назад. Логично рассудив, что раз получатель безвременно усоп (хотя, тут надо еще разобраться - сто восемь лет - это не вовремя, или в самый раз?) мажордом решил отправить эпистолу в руки старшего клирика Долины, коим, безусловно, являлся Капеллан Его Милости, отец Пауль фон Хаймер.

   Эммерик осторожно постучал по дверному косяку кельи патера. Мало ли что? А вдруг тот Святое Писание читает? Грех отрывать святого отца от такого занятия.

   - Войди! - голос милитария звучал вполне благожелательно.

   Возница перекрестился, и, толкнул дверь.

   Отец Пауль сидел подле распахнутого окна, занимаясь разборкой и смазкой запястного арбалета - милой вещицы, свободно умещающейся в широком рукаве рясы, в пядь длиной, откованной из черной бронзы^[146.1] , болт которой прошибает бездоспешного противника насквозь с расстояния в десять ярдов.

   Кучер шумно сглотнул.

   - Дом патер, Ваше Преподобие... я только-только от солеваров вернулся... А тут такое рассказывают! Неужели, правда, наш алхимик импуру язык отрезал?

   - Врут, - лаконично ответил священник, внимательно разглядывая тетиву, сплетенную из тончайших металлических нитей. - И если ты явился только из праздного любопытства...

   - Нет, Ваше Преподобие, вовсе нет! - Эммерик досадливо поморщился. Он понял, что допустил ошибку, начинать следовало с другого. - Тут я письмо магистру Ветинсу привез. Его в Мюреке кто-то оставил, третьего дня. Ну, а Ингвор, диспонатор тамошний, велел Вам передать. Как распорядитесь, так и... - долговязый возница начал рыться за пазухой, отыскивая затерявшийся где-то в районе пупка пергамент. - Вот! - сделал несколько шагов вперед, передавая запечатанное сургучом послание что называется 'из рук в руки'.

   Капеллан принял конверт, слегка сощурился, разглядывая печати... но вскрывать не стал.

   - Иди, Эммерик, благодарю тебя. Удовлетворяя излишнюю любознательность, которая, как известно, до добра не доводит, скажу: наш толстяк действительно смог в одиночку справиться с импуром. Похоже, из парня выйдет толк. Если только в живых останется...

   - А... - кучер хотел задать еще один вопрос, но, разглядев напрягшиеся желваки милитария, предпочел ретироваться.

   - Всего хорошего, дом патер, - и выскочил из кельи. Ну надо же! Вот тебе и жирдяй - алхимик... Импура! В одиночку? Пожалуй, по этому поводу и выпить не грех...

   ***

   - Эй, лентяи! Хватит дрыхнуть, вставать пора! - в дверь кельи пнули еще пару раз.

   Николас с трудом разлепил чугунные веки и попробовал оторвать голову от тюфяка. Не сказать, что это у него получилось с первого раза, но, в конце концов, фамулус принял вертикальное положение, протер глаза и попытался осмотреться, соображая, что к чему.

   Так. В углу, на ворохе тряпья, похрапывал выпавший ночью из своей детской люльки Адольфиус. Даже находясь в ярде от него, можно было запросто получить отравление исходившим от лемура алкогольным перегаром. Ага! Значит, они в своей замковой келье. Добрались таки!

   Ранее комната принадлежала покойному фон Ветинсу и располагалась во внутренней пристройке к стене цвайгера, прямо напротив комнаты отца Пауля. Из узкого окна, открытого по случаю теплых летних дней, виднелась маленькая часть клуатра, небольшой садик и серая наружная стена, ограждающая двор по южному склону Штайнерптау. Внутри комнатушка дышала суровым аскетизмом: пара лежанок (одну, для Николаса, пришлось притащить снизу), заправленных грубыми серыми одеялами, стол, два стула, масляный светильник и висящее на стене распятие. Обезьян довольствовался старой детской колыбелью, раздобытой специально для него поваром Хансом. Пахло мышиным пометом, плесенью, снаружи доносились звуки повседневной жизни обитателей крепости.

   Лежанка Густава оказалось пуста, значит, алхимик уже трудится в своем лаборариуме... Бог в помощь. Но как же хочется пить! Проныра сфокусировал взгляд и обнаружил старую кружку, стоявшую на колченогом табурете, с легкой руки доброго товарища заботливо наполненную до краев призывно сверкающей рубиновой влагой.

   Фамулус нетерпеливо схватил посудину, с жадностью сделал несколько глотков... После чего недоуменно выпучил глаза, надул щеки и с громким 'пффф...' обрызгал пол и табурет, распыляя вокруг себя розовые капельки тошнотворного настоя недозрелого паслена, применяемого монахами в качестве средства от похмелья.

   - Что б тебя!

   Разбуженный новым звуком обезьян, недовольно заворчал, но глаза все же приоткрыл.

   - С добрым утром, - хрипло поздоровался Николас. - Пить будешь? - с еле скрываемым злорадством, облат протянул кружку заспанному индрику.

   Лемур аккуратно сел, ощупал шишку, горным карнизом нависающую над правой бровью, болезненно сморщился и благодарно принял подношение своего принципала. Проныра только покачал головой, видя, как невозмутимо расправляется с отвратительным лекарством не очень протрезвевший обезьян, в заключение довольно икнувший чуть не в лицо, протягивая опустошенную емкость хозяину.

   Начинался новый день жизни в Серой Крепости.

   В прошедшее воскресенье Николасу пришлось уехать в Мюрек, с попутным фургоном Эммерика. Дела требовали налаживания контактов с местной гильдией ткачей, красильщиками и торговцами, через которых можно было бы приобрести необходимые химикалии и инвентарь. Вот приятели вчерашним вечером и вернулись, с опустошенным винным бочонком, размером в полтора галлона^[146.2] , намятыми боками, шишками и здоровенным фонарем, которым неугомонный Проныра вполне мог освещать темные коридоры замка.

   Дел у фамулуса с утра нашлось немало: опохмел в одно горло и на скорую руку; посещение уборной, умывальни; чистка заляпанного грязью подрясника; приведение в порядок растрепанной шевелюры; поздний завтрак в столовой младшей челяди, в компании хмурого доезжачего^[146.3] , конюшего и столяра. Остальные, уже оттрапезничали. Потом - поход в замковую церковь, поскольку как раз подошло время терции. И лишь после этого, протрезвевшие и немного повеселевшие Адольфиус и Николас, не обнаружив своего патрона на храмовой службе, направились в лаборариум.

   В рабочей комнате вновь царил бардак. На ближнем столе - гора грязной алхимической посуды, тигли, пробирки, склянки... На дальнем - наваленные вперемешку сурьмянистая руда, квасцы, купорос, кровавик и прочие минералы. Атанор, увенчанный закопченным философским яйцом, оказался погашен, видимо, в ожидании, пока его содержимое остынет. Рядом, связанная с ним стеклянной пуповиной отводной трубки, стояла запечатанная бутыль, наполовину заполненная мутной желтоватой жидкостью.

   Субминистратума в келье не оказалось. Оставив Адольфиуса караулить алюлель^[146.4] , Николас отправился на поиски своего начальника.

   Поиск занял некоторое время, в конце концов, Прош обнаружил патрона на кузне оружейника, внимательно слушающим пространные объяснения мастера молота и наковальни.

   Увидев подошедшего Николаса, студиозус махнул рукой, подавая знак остановиться и ждать. Фамулус притормозил, от нечего делать, взявшись разглядывать незатейливое убранство рабочего помещения. Не впечатлившись увиденным, Проныра стал демонстративно зевать, корча при этом самую постную физиономию. На алхимика это не подействовало, беседу он закончил только через десять минут. Кивнул Прошу, указывая на башню с лаборариумом, субминистратум бодро зашагал через небольшую площадь между цвайгером^[147] и наружной стеной. Недовольный встречей, облат последовал за своим начальником.

   Зайдя в келью, Густав предупреждающе поднял руку:

   - Если собираешься издеваться, то советую даже и не начинать. Деньки у меня выдались тяжелые, шутки могу не понять. Отвечаю на твои невысказанные вопросы: да, импур действительно напал. Через вот это окно, - Шлеймниц махнул в сторону бойницы. - Нет, пролезть он не смог. Со мной все в порядке, атака твари оказалась случайной, метку Зла она не поставила. Наказание получил... от капеллана и от барона... сегодня утром. Граувиц отрешил от общего стола на неделю, легко отделался. И хватит об этом. Больше ничего не скажу. А вот тебя послушаю с удовольствием, - выговорившись, студиозус уселся рядом с атанором и, выжидательно уставился на фамулуса.

   Николас лишь задумчиво почесал волосатый подбородок, осмысливая произошедшее. Насколько он знал, импуры проникали на Лимбус не только с помощью малефиков и неосторожных экзорцистов, увлекшихся изучением Потустороннего. Некоторые из тварей жили на Краю Ада изначально, истребляя первых христиан попавших сюда с Primum Terra^[148] . Кое где эти дыры еще остались и, наиболее смышленые Твари, до сих пор изредка появлялись, атакуя не только торговые караваны и беспечных путников, но и крупные человеческие поселения. И считались самыми настоящими демонами, охотниками за людскими Душами, после встречи с которыми выжить и остаться человеком - это большая удача.

   - Да? - Проныра очнулся от размышлений, потрогал синяк на скуле, полученный во время вчерашней драки в Мюреке. - Как рассказывать? Так же коротко, как и ты, или чуть подробнее? - на губах появилась ехидная улыбка.

   - Ты зубы-то не скаль, а то для симметрии рожу еще подправлю, - осадил товарища студиозус.

   - Ага. Все ясно, - Прош стянул с головы шаперон и пригладил упрямо торчащие в разные стороны волосы. - Значит так: что заказывал, куплено. Оливковое масло и добавки для ароматического мыла. Купорос и селитра для твоего реферария. Химической посуды ни у кого нет, заказал у торговца, обещал привезти через десять дней. В том числе купоросное масло^[149] и соляную воду. Что еще... А! Полунции ртути, как и просил, хоть с ней в этой дыре проблем не возникло, - фамулус поднял глаза к сводчатому потолку, словно пытаясь что-то вспомнить. Затем принял самый честный вид и закончил:

   - Всего вышло на шесть батценов^[150] три крейцера и два пфеннига. Включая корм и стойло для Рыжика.

   - Ну да. Включая пьяную гульбу и блондинистую шлюху, которая оставила свой волос на плече твоего подрясника, - алхимик с удовольствием пронаблюдал, как засуетился пойманный на горячем Проныра, пытаясь найти выдуманную улику.

   - Ладно, не дергайся, - Густав потер красные воспаленные глаза. - Шесть батценов - вполне нормальная цена за все. Остальное - вернешь...

   - Ты чего, Гусь! Не было никакой шлюхи! - завозмущался обиженный Николас. - И фингал... это я на козу упал!

   - Это как?! - изумился Шлеймниц. - Ты ничего не перепутал? Может, с козы?

   - Не перепутал, - насупился фамулус, уже понимая, что сболтнул лишнего. - Я и вправду на нее упал... когда меня из трактира выкинули, - переходя почти на шепот, объяснил облат. - Чуть глаз об рог не выколол, хорошо еще, что очки в котомке остались...

   Дальнейший монолог Проныры утонул в громком хохоте студиозуса.

   - Охх... не могу... - веселился, стукая ладонями по коленкам, субдьякон. - Глазом... а если бы задницей...

   - Тогда бы вообще не повезло, - представив себе картину, Николас засмеялся вместе с приятелем.

   Когда приступ смеха прошел и Густав немного успокоился, то озаботился другой насущной проблемой:

   - Ты письмо в Мариацелль передал?

   Прош кивнул.

   - Передал. Вместе с меркатором^[151] , что колбы привезет. Он обещал и ответ нам вручить, ему там задержаться придется, ага. Слушай, Гусь... - фамулус сдвинул очки к переносице. - А ты всерьез думаешь, что здешний Префект^[152] Ордена разрешит нам сбывать товар до твоего рукоположения? Ведь младший чин торговать не имеет права...

   - Да не сомневайся ты! - поморщился алхимик. - Здесь Порубежье. На всю Нижнюю Штирию - одно аббатство, один монастырь и четыре Орденских общины. Они же не могут всех обеспечить? Не могут! И, полагаю, что наш барон и отец Пауль в своих эпистолах^[153] все объяснили. Чем мы можем конкурировать? Красителями? Второсортным железом? Ароматической водой или мылом? Чушь! - Густав даже слегка разозлился.

   Как же! Совсем недавно Прош только и говорил о блестящих торговых операциnbsp;ях, как он разбогатеет, как быстро студиозус отдаст фон Граувицу отступные... А сейчас этого воробья самого убеждать надо! Чего испугался, спрашивается?

   - Ну... - Проныра взялся теребить жидкую бороденку, - я переживаю, что мы здесь можем застрять на больший срок, чем планировали... - и замолчал.

   Субдьякон нахмурился, предчувствуя новые проблемы.

   - Так-так... Объясни? - Шлеймниц положил ладони на бедра, осторожно свел вместе лопатки, громко хрустнув суставами.

   Фамулус оставил бороденку в покое и, взялся за кончик носа.

   - Да, знаешь, я тут в Мюреке по рынку походил... с торговцами пообщался, с красильщиками... Ага... Шерсть красят, но выглядит она линялой и выцветшей. То есть, закрепляется плохо. Краску покупают в Граце, но совсем немного. В монастыре святой Варвары, том, что в лиге от города. - Николас от носа перешел к затылку. - Короче, почти все достается тамошней гильдии ткачей. А наши берут остатки и, то, что гильдейские забраковали. Тамошние цены чуть выше, чем в Эрфурте. За унцию зеленого ультрамарина дают пять батценов и два крейцера, синего - шесть батценов. Пурпура и перламутра нет, оно и понятно, ага... - Прош чуть приуныл и замолчал.

   - Ну, и? - поторопил его студиозус.

   - Что ну и? - не понял ушедший в свои коммерческие мысли Проныра. - А! Так я и говорю: у ткачей в Мюреке на большую партию денег нет. По ценам Граца покупать не в состоянии, на обычной шерсти навар у них небольшой. Так что свободного серебра - кот наплакал. В общем, по первоначалу дело туго пойдет, вот что я сказать хотел. Приличный объем тканевого красителя больше, чем по три батцена мы продать не сможем, ага, - утвердительно закивал головой финансовый гений.

   - Тьфу, - алхимик едва не выругался. - Я-то думал, что серьезное. А ты все за торговлю переживаешь...

   - А как - же! - изумился фамулус. - Ты ведь все время в облаках витаешь, тебе до земного - дела нет. Да если б не я... - тут Николас заткнулся, увидев перед своим носом здоровенный кулак субминистратума.

   - Ты скажи... - Густав понизил голос - что на счет черно-белых выяснил?

   Проныра заговорщицки приложил указательный палец к губам, выглянул за дверь, выдвинул второй табурет, присел рядом с алхимиком.

   - Доминиканцев в Мюреке четверо. Коммендатор общины и три фратера: два плебана и министратум. Раз в месяц устраивают вояж - посещают деревни и крепость, причем в Граубурге удостаиваются обеда с нашим сеньором, ага. На дознание в Грац отправляют редко, раз в полгода примерно. Людей в Долине не так много, барону не очень нравится, когда его вассалов ломают на дыбе. В общем, они тут с опаской работают, Порубежье все таки, можно и арбалетный болт между глаз поймать. Так что сильно не волнуйся...

   В дверь кельи постучали.

   - Упс... - Проныра подскочил на табурете. - Кого там принесло?

   Студиозус пожал плечами:

   - Не знаю. Открывай, наверно из челядинцев кто-то заявился...

   ***

   Действительно, за порогом стояла одна из двух младших прачек замка - курносая Гертра. Невысокая, с пухлыми маленькими губками, полными щечками, большущими, удивленно глядящими на мир, синими глазами, короткими прядями каштановых волос, выбивающимися из под складок светло - голубого крузелёра^[154] , она, казалось, должна постоянно что-то напевать и весело смеяться, но... улыбка появлялась на лице восемнадцатилетней девушки очень редко, а выражение лица было таким, словно она соблюдала траур.

   - Добрый день, господа клирики^[155] , - начала визитерша, зайдя, по приглашению Проныры в лаборариум. Голос у прачки оказался тихим и невыразительным. - Меня прислал герр Гуго Майер. Он хочет знать, когда вы приготовите мыло для его милости барона... сколько выйдет порций и с каким оно будет ароматом... - Гертра стояла перед алхимиком чуть опустив голову и сложив натруженные истертые руки перед собой, на оборке фартука.

   Шлеймниц поднялся с табурета, грозно взглянул в сторону похотливо косившегося на грудь девушки Николаса, кашлянул в кулак и, ответил:

   - Передайте управляющему, что все будет готово через четыре дня. Около десяти фунтов розмаринового и столько же лавандового снадобья. Завтра мы должны уехать в горы, возможно - с ночевкой. А как вернемся - сразу начнем Делание. Пусть герр Майер не беспокоится.

   Гертра кивнула, практически развернулась к двери, но, остановилась, словно не решаясь задать некий вопрос.

   - Да, фройлян? Мы можем вам чем-то помочь? - очкастый Прош куртуазно склонил голову, придвигаясь ближе к посетительнице.

   Девушка слегка зарделась, потупила глаза, а потом, очень тихо произнесла:

   - Если можно... не мог ли господин алхимик сделать небольшой кусочек и для меня? Совсем крохотный, на четверть унции... заплатить я не смогу... но я отстираю... буду стирать ваше белье столько, сколько скажете...

   Студиозусу стало неловко. Гертра просила о такой малости, так скромно и неуклюже... словно в первый раз. С другой стороны - понятно, ведь простолюдины моют волосы травяными настоями, есть более насущные покупки, на которые они тратят свои немногочисленные крейцеры. Пользоваться ароматическим мылом - прерогатива только благородного и почтенного сословия...

   Проныра только - только собрался влезть с предложением о личной помощи, но Густав его опередил:

   - Конечно, фройлян. Думаю, у нас останется немного species^[156] , и, мы с удовольствием подарим его вам. Без всяких денег или обмена на услугу. У вас и так хватает работы, так что займитесь ей.

   Девушка покраснела еще больше, неловко изобразила книксен и, не сказав ни слова, исчезла за дверью. Николас засверкал стеклами очков:

   - Но Гусь! Сколько могу я стиркой заниматься? - особо выделив "я", фамулус плотно притворил двери.

   - Пока не отработаешь четырнадцать пфеннигов, - Шлеймниц говорил решительно и безапелляционно.

   - Э... мс... - промямлил кутила Прош, - А что это за разговор про завтрашний поход?

   - Обычный разговор. Завтра, после восхода солнца, отправляемся в Долину. И в горы, за пиритом, каолином, солью, и, прочими нужными минералами. У кузнеца я все узнал в точности, что и где, так будь добр, утром приготовь Рыжика и маленькую повозку...

  ГЛАВА 8

   ***

  С благословления отца Пауля, в поход отправились сразу после секундарии. Погода стояла солнечная, но ветреная. Откормившийся на баронских харчах, Рыжик бодро стукал копытами и размахивал хвостом, отгоняя воображаемых сплетней. Густав хотел побыстрее добраться к подножию Мон - Бёзенштайна, заняться поиском колчедана, но, в нижней деревне, Браденхолле, их задержал сержант надвратной башни. Узнав, что прибывшие с господином Граувицем клирики отправляются в путешествие по Долине, и, что их провожатым назначен дылда Эммерик, толстомордый вояка покрутил обвислый ус, осмотрел троицу, задержался взглядом на Адольфиусе... Что-то в уме прикинув, приказал ждать. На вопрос раздраженного Шлеймница, сколько им придется торчать подле открытых ворот, стражник невозмутимо ответил: мол, столько, сколько нужно. Немного помолчав, все же объяснил: всего-то на-всего, надо дождаться старика - травника, такого же новичка в Тотенраух, как и алхимик с фамулусом, пришедшего в поселок за несколько дней до возвращения господина барона. И взять деда с собой на прогулку, окрестности тот уже облазил, а теперь - ждал случая осмотреть Долину. Не с Патрулем же ему ехать? Или доложить в крепость, что алхимик отказался помочь лекарю?

  Досадуя, субминистратум лишь махнул рукой. К пожилым людям, в последнее время он испытывал откровенную неприязнь, магистр Ветинс постарался. Тут еще один реликт на его голову... и ведь не откажешь?! Остается только смириться и надеяться, что ветеран еще в здравом уме, передвигается на своих двоих, и, не страдает энурезом. А так же излишней язвительностью и любознательностью. И не заставит себя долго ждать...

  Травник появился спустя три четверти часа. Вообще-то, глядя со стороны, назвать его стариком было достаточно сложно. Да, лицо изрезано морщинами, но - черты - аристократические, борода - "полуиспанка", аккуратная, без бакенбард; взгляд серых глаз цепкий, длинные седые волосы, выбившиеся из-под кожаного авентайла^[157] - чистые. Как и одежда: шап^[158] болотного цвета, под ним - не раз латаный дублет^[159] , потертые холщовые шоссы, черные сапоги - до колен (а не вошедшие в городскую моду - до середины голеней). Походка, пусть с легкой хромотой, но - твердая, уверенная, сучковатый посох, на который опирался их случайный протеже - выглядел лишним; осанка - прямая, горделивая, словно этот человек некогда командовал войском... о том же говорили покатые борцовские плечи, подтянутый живот, крепкие запястья и широкие ладони. Ни дать, ни взять - рыцарь, взявший себе послушание искупить грехи не нанося раны, а врачевая их. Он показался Густаву смутно знакомым... но где, и при каких обстоятельствах они виделись, алхимик ответить не мог. Может потом вспомнится?

  Старик неторопливо подошел к компании, благодарно кивнул сержанту, получив от того ответный кивок, затем, принялся внимательно изучать трех молодых парней и одного гомункула - обезьяна. Придя к определенному заключению, травник заговорил:

  - Рад вас видеть, месстре^[160] , - голос звучал басовито, гулко, вызывая уважение к его обладателю. - Благодарю, что дождались. Ты, очевидно, - конец посоха указал на субминистратума - фратер Густав, недавно чуть не ставший закуской импура. А ты, очкарик с разбитым лицом ... Проныра, ведь так тебя зовут меркаторы? Ага. Ты, дылда, Эммерик. А этот жирный прыщ - гомункул Адольфиус, герой сражения под Рагенсбергом. .. Тааак... - протянул "дедуля", вновь опершись на палку. - Ну, а я - Редрик Л"Ашьери, знаток herbae vitae^[161] , из Фландрии. Будем знакомы?

  - Э... - слегка опешившие, приятели сразу и не нашлись, что сказать.

  - Приветствуем, герр Л"Ашьери, - сообразил за всех студиозус.

  Куртуазный Адольфиус, воодушевленный видом поясной фляги нового знакомого, элегантно изобразил книксен.

  - Можно без "герр", - благосклонно кивнул травник. - Не такая уж я большая шишка. Итак, каковы наши планы? - он особо подчеркнул слово "наши".

  Точно! После очередного кивка, в голове у Густава все встало на свои места. Сломанный Рыцарь! Тот, кто совершил некий неблагородный поступок, над главой которого однажды переломили его меч! Лишили рыцарского достоинства, отслужили панихиду и изгнали из страны. Это объясняет поведение и замашки седовласого знахаря...

  - Мы идем сначала к Мон - Бёзенштайн, - алхимик поправил пелеус, соображая, выкладывать ему все карты, или, козыри попридержать? - Оттуда - в Айхфальд, на ночевку. Потом - в Мюрек, на солеварню, затем - восточный берег Бликзее, но не в Роттманер, а севернее... ну, а дальше - посмотрим. Смотря сколько нагрузим добра в повозку. Хотелось - бы на Хохгаллен и Хоэ - Вартэ заглянуть.

  - Что ж, мне это подходит, - покладисто согласился старикан. - Пошли? Или еще кого-то подождем? Имейте в виду: я хоть и седой, но форы юнгерменнам дам запросто.

   ***

  В общем, путешествие не заладилось с самого начала. Но в этом, кроме себя, Густав никого винить не мог. Студиозус плохо представлял Долину и особенности передвижения по ней. Это ведь не Тюрингинские горы, вдоль и поперек изрезанные тропинками и дорогами. Здесь, в Порубежье, тракты - большая редкость, а конные тропы, даже оставленные Патрулем, через декаду превращались в непролазный бурьян.

  Колчедановый распадок, некогда обнаруженный магистром Ветинсом на склоне Мон-Бёзенштайна, нашли только к нешпорам, а потом, решив заночевать в горах, до самого позднего вечера рубили породу.

  Меркурий, Соль и Сера^[162] . Три основных алхимических компонента. Святая Троица Лулла. И если в философском смысле с этими Составляющими проблем не возникало, то в физическом... с серой на Terra Secunda имелись определенные трудности. Самородный сульфур на Лимбусе отсутствовал. Ее добывали лишь в Ледяных Баронствах, подле единственного на континенте вулкана - Катламьёле. В остальных же странах, Орден довольствовался добычей серы из пиритов. И поскольку это Делание контролировалось Церковью (как и сбор селитры в нитриариях), то, Хвала Господу, порох в этом Мире так и не появился. Даже на мусульманском Юге и буддийском Востоке. В тех краях "огневика" встречалось очень мало, да и добывать его... под стрелами шамр, ятаганами мхоров и пиками осычей не сильно-то кайлом помашешь. Так и вышло, сульфур на Юге стоил на вес золота.

  На следующее утро, выбрав и погрузив в телегу около двадцати пудов отборного колчедана, рудознатцы отправились в деревеньку Айхфальд. Ибо Магистр - алхимик Готтлиб фон Ветинс был мудр и прозорлив, а потому, поставил серную печь в полутора милях от поселка, рядом с торфяником, где селяне иногда копали еще и бурый уголь. Ведь катить груз с горы гораздо легче, чем тащить на нее. Не так ли? Благодаря этому Рыжик не надорвался, зато доехал гораздо быстрее.

  Пирит сгрузили подле калькареллы^[163] , нуждавшейся в серьезном ремонте. Густав, не очень, чтобы сильно, разбиравшийся в плавильной технике, осмотрел топку, проверил трубы и приемные резервуары, нашел трещины, после чего отправил Николаса и Эммерика в деревню за гончаром и каменщиком, буде таковой найдется. С починкой рудоплавильного агрегата вновь задержались до ночи, правда, в этот раз, спали на перинах у местного бюргера, только и успевавшего отваживать неугомонного Проныру от своих аппетитных дочерей.

  Потом... трактир в Мюреке, спровоцированная Адольфиусом драка с солеварами, мировой брудершафт, пьяное братание... На четвертый день они только и смогли, что слегка поправить утреннее здоровье, загрузить подвернувшийся до Граубурга фургон стрелка - возницы Шуста каменистой солью, закинуть ему пару мешков горькой и белой соды^[164] , после чего благополучно напиться во второй раз. И к обеду пятых суток вывалиться на пристани деревни Роттманер.

  Жители восточного побережья приняли гостей благосклонно. Особенно после того, как старикан Л"Ашьери, до этого не принимавший участие ни в разгульной выпивке, ни в трактирной драке, вытащив за волосы из своей комнаты единственную на весь поселок шлюху, не хуже епархиального епископа, на всю харчевню, разразился гневной проповедью о грядущем конце света и полном упадке нравов. На следующий день, на рассвете, по его же просьбе, с ними отправились несколько женщин и мужчин, помогать в раскопке каолина^[165] . Справились быстро, подгоняемые жизнерадостными понуканиями травника. В нагруженную за четверть часа телегу, усадили старшего сына деревенского старосты, и, недовольный Рыжик, потащил груз в Серую Крепость. А более-менее протрезвевшие алхимик сотоварищи, задумав провести в горах еще одну ночь, налегке отправились к подножию Хоэ - Варте, искать признаки серебряной руды.

   ***

  Куропатка, широко раскинув крылья и разинув маленький клювик, пробежала пару ярдов, после чего тихо пискнула, упала на каменистую землю и неподвижно застыла.

  - Ха! Да тут обед сам в котелок бежит, - Николас оторвался от аппетитно булькающего варева и кровожадно схватился за топор, намереваясь приобщить выбившуюся из сил беглянку к предстоящей трапезе хотя бы в виде суповых принадлежностей.

  Его опередил Адольфиус.

  Обезьян резво подскочил к несчастной птахе, схватил ее за крыло, поднял... и брезгливо отбросил в сторону, после чего недовольно сморщил нос, обиженно заворчав на стервятину.

  - Стой, Проныра! - Эммерик даже схватил разогнавшегося фамулуса за полу подрясника. - Это падунец, ее лучше не трогать.

  В подтверждение его слов, индрик оглушительно чихнул.

  - Что за падунец? - облат затормозил, все еще не совсем понимая, что в куропатке так не понравилось Адольфиусу и зачем его одернул долговязый кучер.

  Гид задумчиво вытер редкий пушок усов, намоченных кисловатым вином.

  - Хм... ну - падунец - это падунец... чего тут непонятно? - возница недовольно передернул плечами. - Понюхай, сам догадаешься. Только в руки не бери.

  Заинтригованный Николас последовал совету товарища. Л"Ашьери, сидящий на валежине подле костра, лишь усмехнулся, но вставать не стал. Старик вытянул усталые ноги и, наслаждался отдыхом. Пройти им сегодня пришлось немало, они уже успели два раза подняться и спуститься по юго-восточному склону Хоэ-Варте.

  Густав, до этого не обращавший внимания на копошение Проныры и Адольфиуса, отвлекся от разглядывания их самодельной карты решив проверить, что имеет в виду Эммерик.

  Приятели склонились над телом несостоявшейся дичины. Прош взял палку, аккуратно перевернув тщедушное тельце кверху лапами. В нос ударил крепкий запах сероводорода.

  - Фууу... - Николас отшатнулся, закрывая лицо рукавом. - Гадость какая... она что, от поноса умерла?

  Алхимик, привычный к аромату тухлых яиц (а может, имевший более слабое обоняние), разглядел птицу повнимательнее.

  Перья на грудке выпали, обнажив синюшную кожу, с мелкими точками кровоподтеков. Лапы скрючились в предсмертной судороге и были неестественного ярко-красного цвета, шея и голова - покрыты тонкой корочкой застывшей желтой слизи.

  - Отравилась, - вынес свой вердикт Шлеймниц. - Только непонятно чем. Эммерик, мне из тебя инквизиторскими щипцами правду вытягивать? Ломаешься, как девка деревенская на сеновале. Что это за дрянь?

  Проводник немного помялся, сделал пару глотков из похудевшего бурдюка, высморкался, лишь после этого снизошел до объяснений:

  - Так ведь это... Отец Пауль вам что, не рассказывал, нет? - увидев отрицательное покачивание трех голов, кучер продолжил: - Тотенраух ведь почему так называется? Папаша нынешнего барона, разгромив старших детей Азазеля, шамр и мхоров, подле Ойцрица, взялся гнать их остатки дальше, аккурат в здешние места, во-оон за тот холм, - гид указал на высившуюся неподалеку известковую скалу. - Там небольшое плато и лес... был. Шамры засели за деревьями, егерей у старого Граувица не оказалось, с рыцарями по кустам много не навоюешь... вот он и приказал... обложить лес, благо, небольшой оказался, и, запалил со всех сторон. Ход, как оказалось, очень правильный, лето тогда выдалось сухое... Горбуны и мохнозады пытались пробиться, но, бесполезно. В общем, сотни три их там сгорело, так старики говорят. Кроме пепла - ничего не осталось. А когда война закончилось, то года через два, охотники, что били дичь подле того плато, как возвращались в деревню, помирали. Да... - Эммерик ненадолго замолчал, в очередной раз смачивая пересохшее горло. - И они говорили, что на плато ничего не растет, воду пить нельзя, из-под земли в нескольких местах дым идет, воняет жутко, а вокруг него - птичьи и звериные кости валяются^[166] . Тогдашний милитарий, отец Зигмунд, взял пару егерей, проехался до холма, посмотрел, что к чему, издалека, правда, и, объявил место проклятым. Это мне отец рассказывал, он вместе с патером тогда ездил. Холм обозвали Желтой Горой, а то пепелище - плато Мертвецов. Раньше-то наша Долина - Озерной называлась... из-за Бликзее... а потом - пошли слухи, сплетни... И превратилась она в Долину Мертвых Дымов, Тотенраух. Вот так вот, - слегка взгрустнувший проводник присосался к горлышку винной емкости.

  На стоянке путешественников воцарилась тишина. Травник шевелил палкой угли в костре, Адольфиус задумчиво ковырялся в носу, Николас разглядывал погибшую куропатку, а Густав... Густав, сложив сцепленные замком ладони на выпиравшем из-под рясы животе, интенсивно крутил большими пальцами, выдавая тем самым напряженную работу мозга. Его решение созрело через три минуты.

  - Мне нужно туда попасть.

  - ???

  - Я должен там побывать, - Шлеймниц внимательно посмотрел на фамулуса: дойдет до того, или нет?

  Николас сдвинул очки к переносице, прищурился, но, промолчал.

  Эммерик поперхнулся вином.

  - Ты что, с ума сдурел? Ведь сказано: проклятое место! Или в святые метишь?

  - Нет, - субдьякон продолжал сверлить взглядом своего помощника. - Возможно, там есть что-то интересное. Не дергайся, Эммерик, на само плато я не полезу. Посмотрю, погуляю вокруг... а к закату вернусь. Вы останетесь ждать. И давай без уговоров обойдемся, не трать зря время...

  Л"Ашьери поднялся.

  - Я отправлюсь с тобой. И давай обойдемся без уговоров. Одному в горы идти нельзя, говорят - примета плохая. Только бы неплохо сначала перекусить.

  Густав неохотно согласился. Старик показал себя неплохим товарищем и молчальником: спокойно занимался своими делами (собирая травы в широкую сумку, как и студиозус, помечал стилом на куске пергамента где и что нашел), не командовал, не брюзжал и не жаловался, прошлые времена в пример не ставил, охотно помогал, если просили... И он прав - вдвоем, все-же безопасней. Вот только... Шлеймницу требовалось остаться одному, хотя бы на час. Для того, что бы призвать Дух Максимилиана. А тут опять... Ладно, если не выйдет этим днем, то попробуем нынешней ночью...

   ***

  После короткого спуска, за Желтой Горой, вновь начался подъем, в этот раз - по давней каменной осыпи, на которой уже росла чахлая трава и редкие кривые деревья. Чем ближе Густав и Л"Ашьери подходили к Мертвому плато, тем больше у них под ногами хрустело костей. И не только птичьих, но и звериных. Кроме этих неприятных звуков, тишину предгорья нарушало лишь комариное пение, да трескотня крыльев многочисленных стрекоз. Солнце спряталось за низкими сизыми облаками, до которых, казалось, можно дотянуться рукой, добавляя окружающему пейзажу мрачности и угрюмости.

  Перед поднявшимися на седловину распадка студиозусом и травником открылся удручающий пейзаж Мертвого Плато. Оно имело форму неправильного овала, словно чья-то гигантская ступня оставила здесь свой след, утопив камень среди скал. И растянулось слева направо примерно на милю, а до противоположного, отвесного, склона Хоэ-Вартэ по прямой, казалось, идти совсем близко, всего несколько сот ярдов. Немногочисленные сосны, ютившиеся по обе стороны горной впадины, пугали своими мертвыми сучьями, зеленея лишь верхушками крон. А в середине - черные огарки пней, да несколько обгорелых стволов былых исполинов, редкими скорбными столбами все еще торчавшие среди бледной травы и... выбивавшихся из-под земли тонких струек сизовато-желтого дыма.

  И еще - чужеродное зеленое пятно, чудом уцелевшее в этом проклятом царстве смерти. Огромный дуб, стоявший на западном краю Плато, окруженный лужайкой с невысокой травой, до которого, от седловины, где стояли путешественники, было чуть менее тысячи футов.

  Густав перевел дух. Пузо и одышка все-таки мешали.

  - Как-то неуютно здесь, - алхимик зябко повел плечами, но... тут он увидел то, от чего сердце заколотилось возле горла.

  - Не нравится мне, - поделился впечатлением Л"Ашьери. - Проклятое место, прежний милитарий верно сказал.

  - Ветер нам в спину. Может, пройдем до того дуба? - Шлеймниц, уже охваченный азартом исследователя, настроился решительно.

  - А смысл? - басовитый голос травника звучал скептически. - Что нового увидишь там, чего не видно здесь?

  - Ну... - студиозус наклонился и вырвал из почвы низкорослый кустик, обросший мелкими белыми цветами. - Как ты называешь это растение, травник?

  Старик хмыкнул.

  - Степной волчатник. Хорош при глистах и запорах. У тебя что? Солитер? Судя по брюху...

  - Да нет же, - субдьякон стряхнул землю с пучка коротких толстых корней. - Это стеллера^[167] . Она растет только там, где есть бериллиевая руда. Ты понимаешь?

  Л"Ашьери озадаченно почесал левую бровь.

  - Понимаю. Серьезное открытие. Баронство может стать богатым. А сколько отличных мечей и доспехов... Ты это хотел сказать?

  - Ммм... не совсем. Но, и это - тоже. Если только найду достаточно богатую жилу, - алхимик уже хотел начать спуск на Плато, но травник его притормозил.

  - Подожди, юнгерменн, - старик указал посохом на наружный склон. - Давай сначала глянем с этой стороны. Если руды действительно много, то волчатник ее покажет и здесь. А потом можно и внутрь заглянуть... посмотреть, что там, рядом с дубом растет.

  - Да, ты верно говоришь, - Густав, еще раз посмотрел на дуб, на струйки ядовитого дыма, засунул выдранный куст себе в поясной кошель. - О безопасности следует подумать серьезнее... вдруг ветер изменится?

  Травник оказался прав. Кустики стеллеры начали попадаться ярдов через двести. Но склон с наружной стороны оказался очень крутой, без веревки и крюков здесь не подняться. Тем не менее, Шлеймниц внимательно осматривал породу. Серый гранит чередовался с проплешинами кварцита и базальта, изредка оживляясь проблесками касситерита или цинковой обманки^[168] . Время от времени алхимик наклонялся, поднимал осколки камней, осматривал их, и, разочарованно отбрасывал в сторону. Попадалась всякая ерунда: кварциты, шпат, гематит... Оставив Л"Ашьери на месте, где на противоположной стороне скал рос зеленый великан, он прошел еще с полсотни ярдов, прежде чем ему попалось что-то стоящее. Правда, не берилл, но...

  В этот раз студиозус поднял еще один кусок дымчатого шпата, размером с кулак... и неожиданно удивился его весу. Камень оказался очень тяжелым. Настолько, что Густав заподозрил внутри него золото. Или свинец. Да, какие-то нити золотистого цвета на одной из сторон проблескивали... Субминистратум оглядел место. Рядом нашлось еще несколько подобных булыжников, настолько же увесистых, как и первый. Убедившись, что их не принесло сюда ледником, а они откололись от ближайшей скалы, Шлеймниц поспешил обратно.

  - Ну как? - встретил его вопросом скучающий травник. - Нашел что-то?

  - Да ничего интересного, бериллов нет, - студиозус присел на валун, пытаясь отдышаться. - Нужно спуститься на Плато... Может там?

  - Тогда чего расселся? - Л"Ашьери взмахнул посохом. - Скоро темнеть начнет, а нам еще к стоянке топать.

  - Ага. Сейчас, отдохну немного, подожди пару минут.

  В том месте, где они нашли первый куст стеллеры, что-то неуловимо изменилось. Вроде и ветер дул в прежнюю сторону, и облака так же висели прямо над головой... но алхимик чувствовал внутреннее беспокойство, такое, словно кто-то, затаивший неистовую злобу, смотрел ему в спину сквозь арбалетный прицел.

  Густав недовольно покрутил головой, скинул заплечную котомку, порылся, вытащил льняную нижнюю рубаху, развернул ее, положил на землю, аккуратно отвернул длиные рукава в сторону. После чего задрал рясу, расшнуровал гульфик и, принялся мочиться на переднее полотнище.

  Травник заинтересованно наблюдал за манипуляциями Шлеймница. Когда тот закончил свои дела, взявшись после этого осторожно сворачивать подол, превращая рубаху в одну широкую ленту (правда, мокрую посередине), Л"Ашьери не удержался:

  - Что ты задумал, юнгерменн? Может, поделишься?

  Студиозус отвлекся от своего занятия.

  - Я пойду вниз. Ты, герр Редрик, подожди здесь. Из земли выходит ядовитый тухлый газ, мне придется одеть маску. Амонова соль^[169] , что содержится в моче, задержит отраву. Это на всякий случай... возле дуба, скорее всего безопасно. Что-то нейтрализует яд, может быть - испарения берилловой руды. Но и ими человеку долго дышать нельзя. Так что...

  - Да, это разумно, - согласился травник. - Тогда иди, я буду читать молитву Святому Луллу, дабы он тебя не оставил. И не задерживайся.

  Шлеймниц кивнул, встал на колени, склонил голову и, принялся негромко читать "Отче наш", а затем - "Дева Мария". Закончив с этим, алхимик достал из котомки горный молоток, пристроил на лицо рубаху, так, что она оставляла открытыми только глаза, завязал рукава в узел на затылке, перекрестился, и, начал спуск.

  Он придерживался внутренней стороны склона, стараясь идти только там, где росла хоть какая-то трава. Стеллера здесь вытягивалась выше, иногда доходя почти до колен и, кусты стали гуще. Густав внимательно рассматривал скалу, пытаясь найти зеленоватые вкрапления берилла, но - безуспешно.

  До большой зеленой лужайки оставалось примерно около сорока ярдов, когда Густав увидел выход жилы. Им оказалась друза мелких, молочно - белых кристаллов, похожих на соляные или гипсовые агрегации^[170] , но никак не на благородный изумрудный блеск истинного царя камней. Студиоз, дрожа от нетерпения и раня пальцы, начал откалывать куски породы. Эхо многократно отразило стук молотка, а потому алхимик вначале даже не понял, откуда доносятся глухие костяные звуки. Он отбил пять или шесть небольших образцов, прежде чем ему пришло в голову посмотреть в сторону дуба.

  Теперь стало видно, что на его ветвях колышутся какие-то громадные желуди. Густав опустил молоток, зачарованно уставившись на новую загадку природы. И медленно, не отрывая взгляда, осторожно переступая с ноги на ногу, пошел к уцелевшему среди скал и отравленного воздуха клочку зелени. А пройдя двадцать шагов - остановился.

  Он разглядел.

  На ветвях старого дуба, привязанные к ним кожаными шнурками, висели человеческие черепа. Их было много... десятки... нет! Сотни! Разной формы и размеров, они колыхались на ветру, сталкивались друг с дружкой, выбивая ужасающий ритм мелодии смерти. Алхимик слышал, что в землях Будды, подобным деревьям, почитавшимся святыми, дарят ленты, бусы, кольца... Но ТАКОЕ?

  Шлеймниц судорожно икнул, развернулся, пытаясь отыскать взглядом своего спутника.

  Фигура Рэдрика Л"Ашьери призывно махала рукой, требуя вернуться на седловину.

  Студиозус решил, что действительно, пора уходить, и, постепенно ускоряя шаг, направился к товарищу. Пройдя половину пути, он почувствовал, как из заложенного носа потекли сопли... дышать стало трудно, перед глазами полетели черные мушки...

  А еще через секунду окружающий мир ушел во тьму.

   ***

  Десятилетний Максимилиан, повиснув на шее старшего брата, тискал его в своих объятиях. Густаву лишь и оставалось, что осторожно гладить его по голове и спине. Он тоже всегда радовался при встрече младшего... даже когда тот был несчастным неприкаянным Духом. Но теперь... Макс оказался осязаем!

  Они стояли на поляне, подле берега небольшой реки, совсем рядом с лодочным причалом. Место казалось каким-то знакомым. Вокруг росла молодая ива, осока, камыш... и яркое, просто ослепительное, синее небо. На глазах алхимика выступили слезы. Наконец-то!

  Мальчик отцепился от шеи брата и спрыгнул вниз. Схватив Густава за руку, он потянул его к ближайшей лодке. Шлеймниц послушно за ним проследовал, осторожно усаживаясь на среднюю банку, и, принимая в руки весла. Макс сел у руля, показывая жестами: греби!

  Странно. В этом Мире не скрипели уключины, не шумел под ветром камыш, не плескалась волна. Вообще... звуки отсутствовали. Но это не мешало студиозусу радоваться. Тем более, поворачивая лодку и оглянувшись через плечо, на том берегу он увидел ожидающих его родственников. Мать. Отца. Совсем молодых, как в тот год, когда они расстались. Маленькая Барбара, наряженная в парадное розовое платьице, задорно смеялась и махала им рукой. А родители - любяще смотрели на плывущих к ним сыновей. Густав принялся работать веслами изо всех сил. Один гребок. Другой. Третий. Неожиданно, двигать руками стало очень тяжело. Они словно онемели и перестали слушаться.

  Немного не дойдя до берега, лодка стукнулась носом об дно. Максимилиан, не дожидаясь, выскочил, подняв тучу брызг, и, сверкая босыми пятками, кинулся к маме и папе. А у Густава совсем не осталось сил. Яркое небо нестерпимо жгло глаза, набежавшая волна столкнула утлую посудину и, течение понесло ее прочь от дорогих и любимых, оставляя в сердце лишь безысходную тоску и боль...

  Боль...

  Господи, как больно!

   ***

  Воздух, раздирая гортань, пробился в легкие. Стоя на четвереньках, Густав сделал несколько судорожных глотков... а потом его вырвало. Вывернуло наизнанку, заставляя блевать желчью. Свертываться в калач, дергаться и кашлять, выжимая из внутренностей последние остатки жидкости... Когда судорожные спазмы закончились и в глазах немного прояснилось, то субминистратум тяжко упал на бок, пытаясь прийти в себя, отдышаться и, сориентироваться в окружающем.

  Стоящие почти у лица, слегка заблеванные высокие черные сапоги, показались смутно знакомыми. Алхимик попробовал приподнять голову, сфокусировать взгляд... постепенно ему это удалось.

  - Слушай, приятель, тебе следует похудеть, - травник невозмутимо разглядывал свой изодранный плащ, не обращая внимания на состояние очухавшегося студиозуса. - Еле дотащил, чуть не надорвался. Да... Ну что? Как там за Гранью? Погода хорошая?

  Густав перевернулся на спину. Да что-же это такое? Господи, за что посылаешь такие испытания? Ведь только - только спасся от пасти импура. И все... оказывается, Смерть его вновь разыскала.

  - Что случилось? - голос субминистратума звучал прерывисто, словно стаккато дождевых капель по булыжной мостовой.

  Л"Ашьери бросил пришедший в негодность шап на камни.

  - Да ничего особенного, - травник пожал плечами. - Думаю, что эта твоя хваленая амонова соль вступила во взаимодействие с ядовитым воздухом Плато. Ветер менялся пару раз, хоть дым и не дошел... но ты отравился. И немного умер. По крайней мере, не дышал... и сердце не билось... несколько минут. Благодари Господа, что у меня с собой оказалась настойка пыльцы юкки^[171] , - похлопал по фляге, на которую Адольфиус косился всю дорогу. - Она-то тебя и спасла, да. Как вернемся в крепость - лекарю покажись.

  Студиозус трудно сглотнул вязкую слюну.

  - Спасибо герр Редрик... за все спасибо... а плащ я вам новый куплю...

  Старик досадливо поморщился:

  - Купишь, лим, купишь. Ты лучше скажи, как себя чувствуешь? Идти сможешь?

  Шлеймниц откашлялся, попробовал сесть:

  - Не знаю. Слабость... в руках и ногах.

  - Нам нужно быстрее убираться отсюда, - Л"Ашьери кивнул в сторону бивуака, где остались Эммерик и Николас. - Черепа на дубе неспроста появились. И, скорее всего, не за один год. Наши головы могут послужить новыми украшениями. Так что поднимай свою задницу, отдыхать будешь позже, да. На Патрульной Тропе. Если доберемся...

  Густав, скрипя зубами и покряхтывая, сумел подняться. Сильно мутило, желудок прыгал где-то в районе горла, то и дело норовя выскочить наружу; ноги дрожали, руки - тряслись... Старик, оглядев студиозуса, скептически фыркнул, передал свой посох.

  - Пошли. И постарайся не упасть. Иначе шею свернешь так, что никакая юкка не поможет, да.

  Они начали спускаться с седловины. Правой рукой алхимик опирался на палку, а левой - на локоть травника. До Желтой горы, утеса, сложенного из переливчатых слоев лимонного кварца, отсюда идти около мили. От утеса и до стоянки - примерно столько же. А до Патрульной Тропы, дороги, по которой рыцари и кутилёры раз в два - три дня объезжали предгорья Долины - еще пара миль. Погода пасмурная... стемнеет быстро. Нет, не успеют, - Шлеймниц прикинул в уме скорость, время и расстояние.

  Из сил он выбился, едва они спустились с распадка.

  - Подожди, старик, - Густаву не хватало воздуха, он часто дышал ртом, словно страдал последней стадией чахотки. - Дай... отдышусь... и мне... нужно... помолиться...

  Л"Ашьери досадливо цыкнул зубом, выражая свое неодобрение, но, тянуть алхимика перестал. Студиозус осторожно опустился на колени, накинул на голову капюшон рясы, перекрестился, тихо зашептал:

  - In nomine Patris, et Filii, et Spiritus Sancti. Amen.

  Травник прислушался. Субминистратум сначала прочел молитву Пресвятой Богородице, затем - девяностый псалом, перейдя от него к Давидовскому, а потом - молитву о странниках, причем, со своими купюрами: вставив что-то о бурях и ветрах, о скорейшем возвращении в Граубург Эммерика с Николасом, о коротком пути им самим и о встрече со спутниками до наступления ночи. Алхимик закончил свою прекацию чтением "Credo"^[172] , в очередной раз сотворил крестное знамение, и, встал на ноги. Выглядел он теперь гораздо лучше.

  - Все, я готов, герр Рэдрик. - Можем двигаться дальше.

   ***

  К тому времени, как пасмурный сумрак дня перешел в вечернюю полутьму, Густав и травник углубились в лес, стоящий за Желтой горой. Идти стало тяжелее, и без того невысокая скорость стала еще меньше. Студиозус старался изо всех сил, получалось плохо. Сил осталось чуть-чуть. Единственное, чем он себя утешал (и потому не впадал в отчаяние), так это тем, что слуг Азазеля по близости, скорее всего нет, и визит на Плато людей остался ими незамеченным. Иначе... тут у него по спине пробегали мурашки... он и Рэдрик сейчас бы истекали кровью и дерьмом сидя на колу, а их бессмертные Души пошли в услужение жрецам Мглы.

  Лес наливался серыми тенями. Цвета поблекли, деревья, казалось, опустили уставшие за день ветви на долгожданный отдых, стих щебет птиц, пришло время свиста нетопырей. Густав, каким-то непостижимым чутьем, понимал, что они идут по краю Реальности. Казалось, сделай он несколько шагов в сторону, как вновь окажется за Гранью, в Мире Духов, потусторонних существ, беглецов из Ада и заблудившихся между Мирами Сущностей. Пропитанный летними запахами воздух гудел от напряжения, словно запутавшийся в крепкой паутине шмель. У алхимика иногда возникало ощущение, что он проходит сквозь нечто плотное, как будто, очутился в глубокой воде и теперь пытается выбраться на берег. Но шедший рядом Л"Ашьери никакой обеспокоенности не выказывал, на его бесстрастном лице не дергался ни один мускул. И Густав вновь успокаивался, сосредотачиваясь на дороге.

  До тех пор, пока, по его мнению, они не заблудились.

  Стоянка должна была появиться еще пару часов назад... но ни одного проблеска костра, ни смеха беспечных приятелей, ни храпа Адольфиуса... Погруженный в сумеречную тишину лес не хотел расставаться с непрошенными гостями. Безмолвные сосны провожали случайных свидетелей таинства своего отхода ко сну тяжелым взглядом пустых черных дыр выпавших сучьев, да шуршал под ногами ранний папоротник. В душу алхимика медленно заползала липкая змея страха. Он попробовал ускорить шаг... и через пару минут упал, споткнувшись о ствол перепрелой валежины.

  - Тихо! - уставший от долгих блужданий не меньше студиозуса, Л"Ашьери раздраженно схватил юношу за плечо.

  Шлеймниц замер.

  Откуда-то справа послышался звон колокольчика. Обычного бубенца, который в деревнях вешают корове на шею.

  - Двигай ногами... только осторожно, не поломай их, - травник, едва не за шиворот, поволок Густава в сторону доносившихся звуков.

  И через пару сотен ярдов они вышли... на левый берег Яхстры.

  Лесной сумрак отступил прочь, открывая тусклое пасмурное небо. Пик Мон-Бёзенштайна, за который уходило на отдых Солнце, укутался в туманное покрывало, вместе со своей вершиной пряча и закат. Перед двумя измотанными путешественниками развернулась идиллическая картина: пастух гнал свое стадо через каменный мост в Браденхолле, до стен деревни осталось пройти не больше полумили. А чуть левее, на макушке Штайнерптау прочно укрепилась Серая Крепость, пытаясь зацепить своим донжоном проплывающие мимо облака.

  - Что за... - Л"Ашьери грязно выругался. - Как мы здесь оказались?

  Густав, не веря своим глазам, изумленно смотрел на Граубург. Действительно, как? За пару - тройку часов блужданий, пройти по лесу более пятнадцати миль? Это невозможно! Но как же тогда... Это... Чудо Господне?! Или наваждение Дьявола?

  Травник перекрестился, негромко зачитал "Отче наш". Шлеймниц последовал его примеру. Но, молитва ничего не изменила. Замок по-прежнему стоял, коровы неторопливо переходили на ту сторону реки, а пастух - щелкал бичом, управляя стадом.

  - Похоже, Господь услышал твою молитву, - бас Л"Ашьери звучал хрипло и натужно, словно травник нес перед собой мешок с зерном. - Не знаю другого объяснения. Пошли, нужно отдохнуть, да. И - рассказать патрульным о том, что видели на Плато... И про Эммерика с Николасом.

  - Вы правы, герр Рэдрик, - студиозус шумно выдохнул. - Надеюсь, что наши товарищи эту ночь переживут, - бросил фразу алхимик, обернувшись к Хоэ - Варте... после чего направился к мосту.

  Новый сюрприз их ожидал в коридоре надвратной башни. Караульный усач - сержант, провожавший их в дорогу, увидев вернувшихся путешественников, широко улыбнулся, показывая изрядную нехватку передних зубов:

  - О! Живые все-таки! Я не поверил сначала... А ваши друзья переживают так, что в трактире папаши Хумгла сегодня пива не хватит. Через пару часов вся деревня узнает, как вас импур сожрал.

  - Нет, мы заблудились немного, - старик предупреждающе взглянул на Густава. - Хвала Господу и Деве Марии, из чащобы выбрались. А эти бездельники, говоришь, в трактире по нам поминки справляют?

  - Ну да, перед комплетой они пришли, - сержант хлопнул травника по плечу. - Проставиться не забудешь? За второе рождение, а?

  Л"Ашьери фыркнул:

  - Тогда выпивки точно не хватит. Ты один пьешь столько, как весь твой десяток. Давай, завтра посидим. Устал я.

  Вояка покладисто кивнул.

  - Завтра, так завтра. Сегодня у меня все равно не получится, служба. Удачи вам.

  - И тебе, Ганс, того же, - травник, ухватив студиозуса за руку, потянул к стоявшему неподалеку двухэтажному каменному зданию, где папаша Хумгл держал трактир и постоялый двор.

  Действительно, Эммерик, Николас и Адольфиус, оказались там. Они сидели в компании нескольких крестьян, закончивших свои дела пораньше, и теперь выслушивавших дифирамбы фамулуса про отважного служителя Лулла, столь рано покинувшего этот Мир. Троица, хоть и навеселе, оказалась достаточно трезвой, что бы при виде восставших из мертвых приятелей, сначала умолкнуть, потом - перекреститься, а затем - с громкими воплями броситься обнимать своих горько оплакиваемых спутников похода. Деревенские, увидев такой разворот дела, разочарованно подхватили свои кружки, и, переехали за другой столик. А Густав и Рэдрик, подвинув к себе ополовиненные блюда, жадно приступили к трапезе.

  - Рашкажывай, - алхимик ткнул бараньей костью в Проныру, норовившему уткнуть нос в пивную кружку.

  - Гусь! - облат отставил посудину. - Как ты мог так поступить?! Мое бедное сердце едва не разорвалось от горя! Вчера, не дождавшись вашего возвращения, мы заночевали в лесу... а с первыми лучами солнца, отправились на Плато. Ага. И что мы там обнаружили? - Прош нагнулся, развязал котомку, и, предъявил взору окружающих изодранный плащ Л"Ашьери. - Только это! И никаких следов больше! Кричали, искали... все бесполезно, ага. Тогда мы решили вернуться в деревню, договориться с егерем, и, завтра вновь уйти на ваши поиски. Как ты мог, ведь я подумал, что импур пообедал моим лучшим другом!

  - Ты шкжал - вчера заночевали в лесу... а сегодня ушли на поиски? - оставив в покое барана, Шлеймниц переключился на запеченные под сметаной корнеплоды.

  - Ну да, - Проныра слегка промочил горло. - А что?

  - А я думал... - тут плечо алхимика крепко стиснули пальцы Л"Ашьери. Настолько крепко, что Густав едва не охнул от боли. И понял... рассказывать о том, что он и травник все еще живет во вчерашнем дне... и КАК они пришли в Граубург... сейчас это лишнее. - Думал, и сегодня возле Плато нас ждать будете, - слегка поперхнувшись, поправился студиозус.

  - Слава Деве Марии и архангелам! - подвыпивший Эммерик полез обниматься к обросшему серой щетиной травнику, но оставил эту затею, наткнувшись рукой на полную кружку.

  - А как вы? Как выбрались, что вообще случилось? - Николас, подвинув свою емкость довольному Адольфиусу, наклонился вперед, стараясь заглянуть в глаза патрону. - Ты что-то нашел? Не зря вниз спускался? Мы видели следы...

  Субминистратум достал из кармана маппулу, аккуратно вытер губы, пальцы, лишь после этого вытащил из кошеля несколько камней, усыпанных полупрозрачными кристаллами.

  - Нашел. Это - бертрандит^[173] . Не драгоценный камень, конечно... ювелиры им пренебрегают, считают не дороже хрусталя... Но, кое-что добыть из него можно. В общем, предстоит очень много дел. Да. Скажите спасибо герру Рэдрику. Без него... Без его помощи... В общем, он спас мне жизнь.

   Николас изумленно поднял брови, ожидая волнующего рассказа, но, его не последовало. Травник лишь пожал плечами:

   - Спас-то спас... но сходи-ка ты в инфернерию, к отцу Лукасу... пока не поздно. А лучше - прямо сейчас, после ужина. Помнишь, что Эммерик говорил про охотников? А то надышался всякой гадости... Да и я к нему загляну. После тебя. Фамулус нервно заерзал на лавке.

   - Так вы что, на Плато долго пробыли?

   Шлеймниц и старик одновременно кивнули.

   Адольфиус, наконец-то расправившийся со своей кружкой, задумчиво поковырял в районе пупка, наклонился вперед, взял один из образцов и, принялся внимательно его разглядывать. Даже лизнул. Не понравилось. Обезьян скривил физиономию, отбрасывая камень к остальным.

   - Да, и по поводу этой находки, - Густав дожевал и проглотил очередной кусок. - Не вздумайте никому болтать! Во-первых, я до конца не уверен, нужно пробы сделать... а во-вторых - попросту... нельзя. Только представьте, что случится, если в проклятое место побегут все желающие быстро разбогатеть? Барон за такое... четвертует без разговоров и еще будем молить Господа, что легко отделались.

   - Весьма уместное и разумное замечание, - согласился Л'Ашьери. - Говорить действительно, не нужно. За каждый камень, добытый с распадка без разрешения сеньора, полагается отрубание рук по локоть... И хватит жрать. Пошли к лекарю...

  ГЛАВА 9

   ***

  Следующий день, последнее воскресенье июня и, заодно, октава святого Филиппа, для Густава выдался очень суматошным и трудным.

  Все началось с того, что усталого и не выспавшегося студиозуса поднял церковный аколит Мюльх: капеллан призывал на вторую утреннюю молитву. Пришлось быстро умываться и идти в крепостной храм. Окончив службу, молчаливый отец Пауль жестом указал студиозусу пройти в сикристию^[174] , что предвещало серьезный разговор с глазу на глаз. Священник присел на лавку, хлопнув ладонью одесную от себя.

  - Садись и рассказывай. Где был, что делал и как, во имя всех архангелов, очутился на Плато Мертвецов?

  Шлеймниц потупился, собрался с мыслями, и, начал свою короткую повесть.

  Слушатель ему попался очень благодарный: фон Хаймер не перебивал, не ругался и не злословил, вопросы задавал строго по существу, не отвлекаясь на второстепенные мелочи, а главное - внимал студиозусу с нескрываемым интересом. И когда алхимик закончил, вынес свой вердикт:

  - Ты ни разу не соврал, Густав. Хвалю, - после чего ненадолго задумался. - Значит, вот что я тебе скажу, дисципулос: о том, что видел на Хоэ - Варте, держи язык за зубами. О пирите, серной печи, каолине и том, что набрал в Мюреке, позаботься сам. На то ты и служитель Лулла. Так... Но вот о Плато, дубе, а главное - своей находке - молчок. Понятно?

  - Конечно, дом патер. Я уже предупредил своих товарищей, они ничего не скажут. Но у меня есть вопросы.

  - Задавай, - благосклонно разрешил милитарий. - Если смогу, я отвечу.

  Студиозус почесал нос.

  - Э... Как случилось, что я потерял один день? И вышел к Браденхолле почти в одно время с Николасом и Эммериком? Почему, находясь за Гранью, попал не в Пустоту Небытия, как все, а на берег реки? И увидел своих покойных родственников? Ведь моя Душа должна была находиться здесь, на Лимбусе... а не на пороге Чистилища. И так, из интереса... зачем, слуги Азазеля повесили на том дубе черепа? - Густав перекрестился и замолчал.

  - Тут вот что скажу тебе лим, - капеллан принялся задумчиво перебирать четки. - Иногда, в подобных местах, время может выкидывать разные фокусы... ты мог ходить один день, а здесь - прошел месяц. Или год. Это то, что не понять разуму человеческому, ибо таков Промысел Господень. Возможно, сыграла роль твоя молитва. И то, что ненадолго уходил за Грань... Чуть позже проверим. Подобные случаи уже были, правда, не здесь. Так, - отец Пауль замолчал, словно подыскивал слова. - А вот почему встретился с усопшими родственниками... тут ответ один: тебе помогла Душа неупокоенного брата. Или ты ей помог, смотря с какой точки зрения посмотреть. Ему не хватало сил и Веры, дабы пройти к Свету. А ты с ним поделился... Раньше ведь вы общались? Общались... можешь не отвечать. Проведи экзорцизм, попробуй призвать его Душу. Я разрешаю.

  - Благодарю, дом патер, - Шлеймниц склонил голову.

  - Потом, - отмахнулся фон Хаймер. - Что касается твоего последнего вопроса... это Древо Мести. Так шамры и мхоры поминают своих погибших. Не думал, что оно и в наших краях появится... Следует сказать кригмейстеру и барону, пусть отправят туда Патруль. Зато теперь ясно, почему пропадали люди... И где искать их останки. А то на волков грешили... Ладно, - капеллан поднялся. - Осталось еще кое-что. Вызвать магистра Ветинса, посоветоваться с ним на счет твоих булыжников... я тебе помогу. И... - милитарий оценивающе осмотрел субминистратума с головы до ног. - Сейчас проведем небольшое испытание. Следуй за мной.

  Они вышли в храмовый неф, капеллан направился к пресвитерию^[175] .

  Рядом с алтарем, стояла небольшая, наполненная на треть, серебряная купель. Отец Пауль остановился.

  - Ты, лим, говорил, что ранее ни разу не удавалось освятить воду? Так давай, дерзай! Думаю, что в этот раз у тебя получится. Молитву помнишь?

  Густав шумно сглотнул и кивнул патеру. Его сбила с толку уверенность капеллана. В последний год студиозус пробовал провести этот обряд каждые две - три недели. И у него ничего не выходило. А освящение воды - главное испытание для рукоположения в сан дьяка. Ох, грешен он, грешен...

  Алхимик трижды перекрестился, затянул славословие "Царю Небесному", перекрестился еще раз, перешел к "Отче Наш", а затем - непосредственно к прекации:

  - Господь великоименитый, творящий чудеса, которым числа нет! Приди к молящимся рабам Твоим, Владыко: пошли Дух Твой Святой и освяти воду сию, и дай ей благодать избавления и благословение Иорданово: сотвори источник нетления, освящения дар, грехов разрешение, недугов исцеление, бесам погибель, противным силам неприступу, Ангельской крепости исполненную. И пусть благословится и прославится пречестное и великолепное имя Твое, Отца и Сына и Святого Духа, ныне и присно и во веки веков. Аминь.

  После чего троекратно сотворил крестное знамение над чашей...

  И в изумлении увидел, как над поверхностью воды, замерцали огненные искорки, разгораясь все ярче и ярче, заставляя жмуриться, щекоча в носу и выжимая из глаз слезы. потом - они небесным перламутром упали в купель... В этот раз Густав не закрыл глаз, увидев оседающую в воде чудесную спираль.

  Удивленно повернулся к отцу Паулю.

  - У меня... у меня получилось, - срывающимся голосом произнес Шлеймниц. - Как это... Неужели?

  Патер широко улыбался, довольно потирая руки.

  - Да, сын мой, да! Именно так. Слава Господу нашему, а то я уже засомневался... Теперь - подойди к семисвечнику. Так. Подними левую ладонь и разведи пальцы, как это делается во время возжигания Святого Огня... средний палец выше... а большой - наоборот, ниже... чтобы он и мизинец оказался на одном уровне... правильно. Вот так. Держи над свечами. А теперь - прочти "Отче Наш", троекратно перекрестись и, сотвори молитву на сход Огня. Знаешь? Приступай!

  - Но... дом патер, - в голосе студиозуса, находящегося в полном смятении, вызванном первой удачной прекацией, зазвучала откровенная паника. - Вызов Святого Огня по плечу только священнику... но никак не субдьякону... это же во время экзамена на статус плебана...

  - Не перечь! - слегка прикрикнул фон Хаймер. - Делай, что тебе говорят!

  Густав слегка дернул головой, вновь начал читать "Отче Наш". Сотворил крестное знамение, перейдя к прекации:

  - Возжги, Господи, угасший светильник, души моей светом добродетели и просвети меня, твое создание, Творец наш и Благодетель, "Ты ибо есть невещественный Свет Мира, прими же вещественное приношение: свет и огонь, и воздай мне внутренний свет уму и огонь сердцу". Во имя Отца и Сына и Святого Духа. Аминь.

  На кончиках свечей появился легкий дымок, а потом... заплясали маленькие огоньки оранжевого пламени.

  Потрясенный алхимик, широко открыв глаза и забыв убрать руку, не дыша уставился на только что сотворенное, пусть маленькое, но чудо!

  Невероятно! Это просто невероятно! Его внутренней Силы и Веры хватило для свершения Таинства! А значит... значит, недалек тот час, когда его рукоположат в следующий духовный сан! Теперь прочь сомнения и тревоги. Он станет не послушником, не мальчиком на побегушках, не мишенью для насмешек... а полноправным служителем Ордена Святого Лулла, священником. Которых даже в Аллендорфе не так уж и много, большинство братьев ходили в чине дьяка. Он смог, справился!

  Отец Пауль наблюдал за студиозусом с улыбкой. Он еще помнил тот восторг, что следовал за первой из Высших прекаций.

  - Поздравляю, сын мой, - голос капеллана, рыцаря - воина, безжалостного убийцы импуров, звучал мягко и любяще, словно с Густавом и впрямь говорил его отец. - Ты принят и отмечен Господом нашим. Благодари же Его! И я вместе с тобой помолюсь...

  Шлеймниц и фон Хаймер склонили колени перед распятием Христовым.

  - In nomine Patris, et Filii, et Spiritus Sancti...

   ***

  - Ты что, пуппил?! Тебе какой мхор кочергу в задницу засунул? Ты зачем вообще на Плато Мертвецов отправился? Других дел не нашлось? - магистр Ветинс визжал, словно деревенская скрипка в руках пьяного менестреля.

  Хоть вызов Духа и прошел весьма быстро (что отец Пауль отнес на новоприобретенные способности своего ученика), настроение у покойного алхимика оставляло желать лучшего.

  Похудевший и осунувшийся, студиозус сверлил бесплотную сущность Наставника по Искусству яростным взглядом красных глаз.

  - Господин магистр, - субминистратум, кусая губы, пытался себя сдержать, но, как видел отец Пауль, удавалось ему это с трудом. - Ваши оскорбления я слушаю вот уже почти четверть часа. Вы скажете, или нет: найденные образцы породы - это бертрандит?

  - А с какой стати я должен тебе отвечать? Слюнтяй! Слизняк! Ты хоть что-то в этой жизни сам сделал? Раз ты такой умный, разбирайся сам!

  - Ветинс, - капеллан чуть откашлялся. - Вы обещали учить дисципулоса. Иначе так и уйдете... забрав с собой все секреты...

  - Пауль, разорви тебя импур! Ты чего лезешь? Думаешь, я к Дереву Мести не ходил? Был я там, был! И видел эти... этот... думаешь, почему я барону не сказал?

  - Почему? - лаконично спросил милитарий.

  - Да потому, дурья твоя башка, что проклято место! Слугами Азазеля проклято! Их жрецами и шаманами. А их проклятья, к несчастью, сбываются. Так что... ради всего Святого! Не лезьте вы туда! И объясни это трехбровому балбесу, которого ты мне в ученики навязал. Пусть лучше крепкую воду получать научится! Хоть какая-то польза будет...

  - Значит, эти камни - бериллиевая руда? - пропустив ругательства мимо ушей, уточнил фон Хаймер.

  - Да, - недовольно буркнул Дух магистра. - Будь она неладна. И повторю еще раз: оставьте ее в покое. Добыть глюциниум^[176] у вас все равно не получится. Для этого нужен служитель Ордена, Посвященный, знающий процесс и нужные прекации. Думаете, каждый алхимик - недоучка, вот так, запросто, может получить самый дорогой металл Континента? А разглядев на руде проклятье... ни один здравомыслящий прелат не возьмется за Делание. Так что все, забудъте. И больше не дергайте меня по пустякам. Ясно?

  - Хорошо, Ветинс, - отец Пауль слегка поклонился. - Да пребудет с Вами Господь.

  - Благодарю Вас, тутор, - Густав поклонился чуть глубже. - Пусть Ангелы Небесные сделают ваш путь легким...

  - Пфф... - высказался покойный Мастер алхимик и... исчез.

  - Читай отходную молитву, закрой Грань хорошо. Помни о импуре, - напутствовал Густава отец Пауль. - До терции время еще есть... схожу к господину барону, нужно обсудить новости... И решить, что делать... с тобой, и, твоей находкой, - капеллан улыбнулся. - Увидимся на службе.

  Алхимик покинул молельню вслед за милитарием. Ему предстояло еще одно дело. Вызов Духа покойного Максимилиана. И заняться, наконец, уроком диспонатора, ароматическим мылом.

   ***

  Когда Пауль фон Хаймер закончил свой рассказ, в малой приемной зале воцарилась полная тишина. Барон Граувиц отрешенно уставился в амбразуру окна, престарелый рыцарь Астор фон Тишбейн задумчиво перебирал наборную рукоять кинжала, диспонатор Гуго Майер крутил в пальцах неизменное стило, кригмейстер фон Хильдегард и остроухий командир гарнизона, восточник Нойгейн Томм, продолжали отсутствующе рассматривать красно-белое шашечное поле, уставленное фигурками.

  Первым нарушил молчание отец Лукас, убеленный сединами врачеватель, поднявшийся вчера вечером в крепость вместе с Густавом и его фамулусом.

  - Твой ученик, Пауль, очень способный молодой человек. Не зря за ним следят доминиканцы... ох, не зря! Уклониться от атаки импура, найти бериллиевую руду, неизвестно как выйти из церебральной комы, получить дивинитатум священника... и все за пару недель? Этот его друг-травник... очень подозрительный тип. Он прибыл вместе с братом - инквизитором, который служит сейчас в Браденхолле дьяком. И он отказался от врачебного осмотра, взяв с собой лишь настои и отвары для снятия общего отравления... Мда...

  В зале вновь стало тихо.

  - До инквизиторов нам дела нет, - наконец, ответил капеллан. - Если они и наблюдают за Шлеймницем, то для его же блага. Травник это уже доказал, вытащив субминистратума с Плато Мертвецов. Так. А что же касаемо духовного сана... Богословских познаний и умений у него хватит. Как и дивинитатума. Вот на счет Искусства Ордена... не уверен. Нужно ехать в Мариацелль, говорить с епископом - коадьютором, Великим Магистром Вальтером фон Эшенбахом. Если он сочтет алхимика готовым... По крайней мере, в сан дьяка его рукоположат. Для Граубурга - это уже не мало.

  - Епископу нужно передать немалое пожертвование, - услышав, что речь заходит о возможных тратах, Гуго Майер тут же завел песню скупца. - А в казне денег почти нет. Все ушло, как вы знаете, на приданное леди Зельмы. Лишних гульденов не осталось. И этот ваш алхимик, он только жрать горазд, сам пальцем о палец не ударит. Уже октава прошла, как должен был ароматическое мыло изготовить. И где оно? Такую малость сделать не в состоянии...

  - Вообще-то, он был немного занят, - вступился за своего ученика капеллан. - И занят, как вы знаете, не без пользы для баронства.

  - Да, - кивнул Гуго. - Руда тоже стоит денег. Конечно, не как черная бронза, но кое-какую прибыль мы можем получить. Только нельзя забывать, что все месторождения золота, серебра, драгоценных камней, платины, бериллия, найденные на территории бенефиция, являются собственностью герцога Оттокара. А не господина барона, - легкий поклон в сторону Граувица.

  У змеелицего дернулась щека, напоминаний, что земля все еще не его, владетель Долины не переносил.

  - Но есть выход, - продолжил диспонатор. - Отправить на Плато горного мастера, старика Рудольфа из Мюрека и пусть он определит ход жилы. И если на наружном склоне Плато...

  - Молчи, Гуго, - барон даже повысил голос. - Искуситель. Сатана говорит твоими устами...

  - А ведь твой управляющий верно говорит, - неожиданно проскрипел старик Тишбейн. - Сколько времени осталось, Вильгельм? До законного перехода земель в твое владение? Девять лет?

  Фон Граувиц сумрачно кивнул.

  - Нужно думать, какую пользу из этого может извлечь баронство, кроме тех жалких гульденов, положенных за открытие подземных сокровищ, - продолжил старый рыцарь. - Если все делать быстро и осторожно, то герцогу достанется большая фига. Пробить штрек напротив, с наружной стороны. Выбрать самую богатую породу. А потом - завалить его камнями. И звать маркшайдеров Оттокара, пусть заводят штольню от дуба, изнутри Плато. После этого... пускай сами разрабатывают. Им, возможно, и достанется кое - что. Если останутся в живых, - старик хищно улыбнулся беззубым ртом.

  Барон покачал головой.

  - Вы так говорите, Астор, словно горные мастера герцога - полные идиоты. Что помешает им начать выработку с наружного склона?

  - Жадность, мой мальчик. И лень, - фон Тишбейн оставил свой кинжал в покое, наклонился вперед. - Я прожил жизнь, Вильгельм. И повидал на веку многое. И убедился лишь в одном: человеческая жадность не уступает его лени. Зачем маркшайдерам искать где-то еще, если выход руды уже найден? Зачем им ползать, словно муха, по скале, если искомое лежит на уровне твоего роста. На Плато опасно? А кто им скажет? Твои подданные? Ха! - рыцарь откинулся назад, на спинку кресла.

  - То есть Вы, Астор, предлагаете мне обворовать своего сюзерена? - на змеином лице барона упрямо заиграли желваки. - Не думаю, что это хорошая мысль!

  Старик криво ухмыльнулся.

  - Отнюдь, мой мальчик, отнюдь. Поверь, радостно видеть, что муж моей покойной дочери верен собственным принципам, чести и, рыцарскому Кодексу. Я говорю о будущем. Зельму скоро выдадим замуж, ладно. А Рихард? Что достанется ему? Что, если вы, повздорите с герцогом, и он решит передать Долину кому-то другому? И плакал твой бенефиций... А твоя дипломатия и заигрывание с шамрами? Результата нет! Сколько ты ведешь переговоры с тингом^[177] Наджибой Туном? Лет пять? Так почему, до сих пор, земли восточнее Курцлокка, не твоя сеньория? Все разговариваешь? Не хватает сил прийти и отнять?! - фон Тишбейн, под конец, даже слегка пристукнул кулаком по столу.

  Все молчали, ожидая, что ответит Граувиц.

  Барон, яростно раздувая ноздри, оглядел каждого из присутствующих в зале.

  - Вы рыцари. И предлагаете такую мерзость! А если при дележке добычи кто-то спрячет найденное дорогое украшение? Не бросит его в общую кучу? Что ему будет за это? Позор и лишение шпор! Вы этого хотите?!

  - Черт возьми! - вскричал старик Тишбейн. - Ты глуп, или слеп? Почему не видишь разницу? Не путай боевую добычу и заботу о своих вассалах! И если так... Если на войне у тебя кончатся стрелы, где их взять? В обозе их нет. Значит, у мастера, или меркатора, купить новые, правильно? А откуда возьмутся деньги на это? У твоего сеньора звонкой монеты не хватает. Значит, ты берешь часть своей добычи и расплачиваешься с ремесленником. А оставшуюся часть отдаешь в общий котел. Правильно?

  - Правильно, - буркнул фон Граувиц, уже понимая, куда клонит его тесть.

  - Так чего ты возмущаешься? Герцогу о месторождении мы скажем. Себе возьмем столько, сколько сможем, из безопасного места. А он... В Браденхолле нужно ставить тяжелые орудия, а для этого нужны деньги. Или думаешь заработать на них, продавая сукно и шерсть? Или герцог об этом позаботится?

  - Я согласен с герром Астором, - неожиданно подал голос восточник. - Для войны всегда нусны деньги. А ты, Вильгельм, исрядно потратился, - Нойген Томм, хоть и прожил большую часть жизни в Граубурге, от акцента так и не избавился. - Да, отстроили саставу на перевале Ницгалем. Да, насяли переделку двух нисних бастионов в басни. Да, настил от стрел сделали. Но бес спринальтов и бриколей стены держаться только на мусестве заситников! Кто снает, а вдруг у насего алхимика полусиса металл для серной бронсы?

  Следом высказался фон Хильдегард:

  - Поддерживаю. Руда, или деньги, не важно. Нижнюю крепость давно пора укрепить.

  Отец Пауль и Лукас переглянулись:

  - Мы благословим. Это деяние угодно Господу и жителям Долины, - высказал общую точку зрения инфирмариус. - Ваши сомнения, Вильгельм, понятны, но они совершенно напрасны. А если Вы считаете иначе, то этот грех я возьму на себя.

  Старик Тишбейн уважительно поклонился пожилому лекарю, благодаря за поддержку.

  Фон Граувиц еще раз внимательно всех осмотрел. Затем, махнул рукой, и, принял решение:

  - Ладно. Пусть будет так. Гуго, займись лично. И смотри, чтобы не поползли сплетни. Подумай, кого из рудокопов можно привлечь к работам... я слышал, что рудная пыль и так ядовита, а тут еще... в проклятом месте. Чтоб языки не распускали и втридорога не затребовали. А ты, отец Пауль, - барон развернулся к капеллану, - собирайся в дорогу. Завтра - послезавтра, езжай в Мариацелль. Гуго соберет пожертвование в храм... двадцати гульденов, мне кажется, будет достаточно, для рукоположения в сан священника. Алхимик их нам вернет. Сторицей...

   ***

  Густав рассеянно измельчал в шихту свою первую необычную находку, тяжелый шпат, пытаясь собраться с мыслями после недавних событий. В том числе - и после потери младшего брата. Дух Максимилиана на призыв не откликнулся, чего только студиозус не пробовал. Все. Макс, наконец, нашел сестру и родителей, его бесплотное существование в Пустоте, за Гранью, окончено. А он и Элиза остались здесь, в скорбной юдоли греха и порока. В горле стоял комок, на глаза сами собой наворачивались слезы. Хорошо, хоть Николас и обезьян пока не объявились, Шлеймниц отправил их вниз, в Браденхолле, к каменщику, за негашеной известью и, купить несколько мешков древесного угля, ничего не сказав о произошедшем после секундарии. Зачем? А вдруг полученный дивинитатум вскоре исчезнет? Алхимику было жутко не по себе. В своей алхимической молельне он вновь попробовал освятить воду и зажечь свечу. И у него получилось! Конечно, он слышал, что по первоначалу, увлекаться чудесами Господними не следует, можно истощить организм... но удержаться не мог. И теперь размышлял: за какие такие заслуги получил Божью милость? Ответить на этот вопрос он оказался не в состоянии. Единственное, что приходило на ум - уход за Грань, пыльца юкки, отравление, потерянный день... Получалась какая-то ерунда.

  Студиозус тяжко вздохнул, потряс раздробленную породу. В стоящей на атаноре шестигаллонной колбе, громко булькало остывающее оливковое масло, замешанное с едким щелоком, после терции следовало заняться мылом. А параллельно - поставить в горн шихту, расплавить тяжелый шпат и выделить из него золото. Если получится, конечно. Густав осмотрел результат своих трудов, остался доволен, пересыпал на весы, отмерил одну унцию. Немного подумав, алхимик добавил туда-же полунции древесного угля и две драхмы^[178] серы. "На угольном шлаке осядут крупинки золота, а сера сплавит вредные примеси" - размышлял студиозус, - "Если шихту хорошенько прокалить, то из камня выплавиться чистый аурум. Сера же поможет отделить шлак".

  За дверью, в коридоре, послышались уверенные шаги.

  "Что-то отец Пауль сегодня в лаборариум зачастил. Уже второй раз приходит", - Шлеймниц взялся пересыпать приготовленную смесь в тигель.

  Действительно, на пороге оказался милитарий. Как всегда - спокойный и невозмутимый.

  Фон Хаймер кивнул Шлеймницу.

  - Итак, студиозус, ты готов. Сегодня заканчивай свои дела, завтра утром выезжаем в Мариацелль.

  - Как, уже? - изумился алхимик. - Но ведь... - Густав осекся. Капеллан ведь только - только от Граувица. Значит... они все решили! - Да, дом патер. Как скажете.

  - Это говорю и я, и, господин барон. Поездку он одобрил. И даже выделил щедрое подношение в храм... которое, впрочем, тебе придется отработать, так что считай это авансом, - священник неодобрительно покачал головой, увидев творящийся в келье беспорядок.

  - Хорошо, Ваше Преподобие. Буду готов, - Густав поставил тигель на печь, повернулся к патеру с некоторым напряжением: - Считаете, что я справлюсь?

  - Конечно! Нисколько не сомневаюсь. Теперь точно справишься. Главное - это представить свое владение Искусством Ордена. Приготовление aqua fortis освоил? По методу покойного Ветинса? - отец Пауль заинтересованно посмотрел на булькающую колбу.

  - Э... не совсем, дом патер. Мне требуется еще немного времени, - Шлеймниц опустил руки. Да что у них за спешка?

  Капеллан пропустил эти слова мимо ушей.

  - Кстати, о покойниках... Призвал Дух своего брата?

  Алхимик тоскливо взглянул на арку молельной комнаты.

  - Нет. Не смог. Мой несчастный брат наконец-то достиг мест, откуда не возвращаются. Дай Господь ему райское упокоение!

  Оба клирика перекрестились.

  - Значит, - отец Пауль молитвенно сложил обе ладони, - он достиг Чистилища. А его юная непорочная Душа, в благодарность за любовь, передала тебе божественную благодать... Объяснить скачок способностей можно только так... - милитарий сдвинул пелеус на затылок. - И вот еще что. Будь осторожен. В нижней церкви, в Браденхолле, служит дьяк из доминиканцев. Ты под присмотром инквизиторов. Все забываю сказать... Из Аллендорфа, от отца Сулиуса, пришло письмо. Магистру Ветинсу. Но поскольку тот уже умер, то пришлось вскрыть мне. Аббат предупреждает, что на тебя могли повесить Духа - прослушку. А покойный Готтлиб ведь упоминал, что возле тебя, за Гранью, крутится какой-то призрак. Я тогда не придал особого значения... Похоже, что ты как-то смог его от себя отрезать. Если бы у вас осталась связь, то вредный старикан уж наверняка-бы ткнул в это носом. Но теперь уже не важно. Берегись, Густав! Про твою сестру я никому не сказал. Так что... не натвори глупостей.

  - Благодарю, дом патер... за заботу... и все остальное, - Шлеймниц поклонился.

  - Все, занимайся своими делами, - священник принял озабоченный вид. - И свари, наконец, это несчастное мыло, пусть Гуго успокоится! А то он... - капеллан хотел что-то добавить, но, передумал. - До завтра успеешь?

  - Да, Ваше Преподобие.

  - Хорошо. Ступай. Жду на комплету, на терции ты мне не понадобишься, - и направился в коридор.

  Шлеймниц перекрестился. Насыщенный день... новости буквально каждый час!

   ***

  Но насколько богатым на события выдалось утро, настолько буднично прошел остальной день. Густав сварил мыло, разлил его на порции и унес остывать в погреб под башней, до завтрашнего утра.

  Ожидания, что из тяжелого шпата получится золото... не оправдались. Четыре часа работы у горна оказались напрасны. В качестве вознаграждения за труды алхимик получил лишь серый зольный спёк. Положил его на стол, расколол... одна бугристая масса, ни крупинки аурума. Студиозус отнес камни на окно, пытаясь в лучах солнца получше рассмотреть изломы... еще одного чуда не свершилось. Спёк местами переходил в жирный, блестящий, камень, напоминающий хороший уголь, только более твердый, с небольшим фиолетовым отливом. Вот и все. Тайные надежды на скорое богатство рухнули.

  Густав даже немного расстроился. Рассчитывал на очередное волшебство? Нет, не вышло. Оставил камни на подоконнике, посмотрел на угасший атанор, горн, предзакатное солнце... и занялся уборкой лаборариума. Николас и Адольфиус до сих пор не объявились.

  И увидел он их уже после завершающей молитвы. Нет, позже. Когда угасающее Светило окрасило плывущие по небу облака в прощальный цвет багряного савана. Пьяная в стельку парочка, с трудом добралась до дверей их обиталища, и, едва не на четвереньках, поползла в келью на втором этаже. Приходить в себя.

  Алхимик осуждающе нахмурил брови, глубоко вздохнул. Похоже, следует принимать меры, фамулус слишком обнаглел, нужно поставить его на место.

  Шлеймниц отвернулся, прошел вглубь замковой церкви, и, поставил полную бадью, рядом с драившим пол Мюльхом. Субминистратум и аколит, после комплеты, наводили в храме порядок. Но поработать Густаву не дали.

  От двери его окликнул негромкий женский голос:

  - Господин клирик! Позвольте узнать...

  В проеме стояла тоненькая фигурка Гертры.

  Студиозус разогнулся, отложил тряпку и направился к посетительнице. О своем обещании он не забыл, две пары кусков розмаринового и лавандового мыла, сделанных специально для прачки, лежали в погребе под башней.

  - Здравствуйте, Гертра, - общаясь с противоположным полом, Густав всегда немного робел. - Прошу простить, сегодня совершенно не нашел времени Вас повидать. А у меня есть новости.

  - И я рада вас видеть в добром здравии, герр алхимик, - девушка скромно опустила голову. - Эммерик сказал, что в походе вы немного... хворали?

  Шлеймниц улыбнулся. Если кратковременную смерть можно назвать хворью, то да... Ответил же иначе:

  - О, совсем немного. Отец Лукас уже вылечил, не беспокойтесь, право. Кстати, поручение управляющего выполнил. Хотел позже Вас найти... но Вы меня опередили. К сожалению, вскоре я должен вновь уехать... поэтому давайте пройдем к башне лаборариума, покажу, что и как, а вы мне немного поможете. Завтра передадите мыло герру Майеру. Хорошо? - студиозус опустил закатанные рукава рясы.

  - Конечно, господин... любая помощь, - Гертра немного смутилась. - Вы так недолго пробыли в замке и опять уезжаете? Надеюсь, с Вашими родственниками все в порядке? Едете к ним? - продолжила девушка уже на ходу.

  - С моими родственниками... - Густав вновь ощутил душевную боль. - Да, теперь все хорошо. Правда, из них жива только младшая сестра. Но, где она, и, что с ней... я не знаю. Давно не получал известий. И еду не к ней, а в Мариацелль. Отец Пауль сказал, что пришло время рукоположения.

  Лицо девушки опечалилось.

  - Значит, Вы окончательно решили связать свою жизнь с церковным Орденом? Но ведь Вы еще так молоды...

  Алхимик ответил не раздумывая.

  - Да, фройлян. Мне больше ничего не остается. Лучше служить матери - Церкви и помогать людям, чем пьянствовать и верно знать, что мог бы добиться большего, но испугался принести в жертву свой целибат... Так что пусть Ваша матушка на меня не рассчитывает. Как, впрочем, и остальные матроны.

  - Моя мать в застенках инквизиции, в Граце, - тихо ответила Гертра. - Ее обвиняют в помощи Пришлым. Следствие идет почти два года, а суда все нет...

  Густав сморщился. Он почувствовал себя неловко.

  - У меня тоже с доминиканцами не все гладко. Даже в подвале пришлось посидеть... но ничего, выпустили. И Вы не переживайте, если следствие затягивается, то они не могут доказать обвинение. Так что Вашу матушку вскорости и без суда освободят.

  Девушка слегка оживилась.

  - Да, я слышала о таком. И верю... ведь она ни в чем не виновата! Разве подать кусок хлеба голодному страннику - это преступление?

  - Нет, если этот странник - не преступник Короны, - они уже подходили к малой наружной западной башне. Ее большая товарка, с короной из двух стоящих под навесом требюше, украшала куртину чуть левее. - Все равно, более тридцати месяцев, Sanctum Officium кого-либо держать под стражей, без обвинения, не имеет права.

  - А почему Вы не можете связаться с сестрой? - непосредственности прачки можно было лишь удивляться.

  Студиозус немного замялся.

  - Ну... так уж вышло. Я ведь действительно не знаю, где она. И где ее искать... Вся надежда только на то, что она отыщет меня первой, - алхимик остановился у ступеней перед входной дверью в башню. - Впрочем, мы уже пришли. Давайте я схожу наверх, за ключами, а потом их Вам отдам. И покажу, где что лежит в подвале. Хорошо?

  - Хорошо, господин клирик, - Гертра остановилась у порога.

  - Я быстро, Вы даже заскучать не успеете, - улыбнулся девушке субминистратум. - И не называйте меня господином. Для Вас - просто Густав. Договорились?

  - Да, гос... Густав, - ответная улыбка прачки вышла очень милой.

  Шлеймниц, перескакивая через две ступени, рванул наверх. И спустя пару минут крутил ключ в замке лаборариума. Так. Распахнул дверь. Куда же положил нижнюю связку? Ага! Вот она, на подоконнике. Рядом с результатом неудачного эксперимента. Алхимик схватил железки, но... тут его что-то остановило. Что-то... непонятное. На улице сгустились сумерки, в келье царил мягкий полумрак, сглаживая острые грани предметов и пряча в углах темноту. А вот камни... на фоне белой тряпки, они казались не черными, а какими-то... светло-серыми?

  Алхимик положил на ладонь самый крупный из осколков разбитой шихты. Ему показалось, что от камня исходит некое мягкое сияние, вроде того, как остывающий кусочек угля отдает последнее тепло и свет. Сделал несколько шагов в темноту молельни. И явственно убедился: осколок излучал неяркое красноватое свечение... можно было даже рассмотреть кончики пальцев... Густаву не пришло в голову ничего лучшего, чем прочесть "Отче Наш" и перекреститься. Не помогло. Свечение даже сделалось чуть ярче^[179] . От избытка полученных за день впечатлений и нового открытия, у субминистратума подкосились ноги, он мягко осел на каменный пол. А камень продолжал светить, словно выглядывающий из Преисподней глаз демона.

Конец первой книги

   ***

   [1] - почтительное обращение к старшему по церковному чину

   [2]- заместитель настоятеля, он же - приор.

   [3]- субдьякон, "старший из младших" церковных чинов

   [4]- букв. "рабочая комната"

   [5]- преступник, нарушитель

   [6]- брат-рыцарь, управляющий определённой областью орденского государства.

   [7]- нем., иск. - молодой человек

   [8]- ученик алхимика

   [9]- уставное обращение к младшему Орденскому чину

   [10]- ученик коллегиума, университета

   [11]- католический приходской священник

   [12]- член монашеского Ордена не дающий обета

   [13]- брат - монах, выдающий основные блюда и пайки

   [14]- секста - молитва, читаемая весной и летом около 12 часов дня. В общем, ход

   монастырских молитв можно представить так: - 3.00 - матуцитум, заутреня;

   - 4.00 - прима, предрассветная молитва; - 5.00 - лаудерсы, молитва на

   восходе; - 6.00 - секундария, читается после рассвета; - 9.00 - терция; - 12.00

   - секста, молитва перед обедом; - 15.00 - нона, обедня; - 16.30 - нешпоры,

   вечерня; - 18.00 - комплета, завершающая молитва

   [15]- кочкодан, индрик - обезьяна, иск. от "индри", вид бесхвостых лемуров

   [16]- монах - медик, врач

   [17]- святая инквизиция

   [18]- в католичестве отмечается 29 июня

   [19]- долгополый плащ с меховым воротником

   [20- головной убор из фетра, плотно прилегающий к вискам

   [21]- член Ордена давший обет, но не посвященный в монахи

   [22]- Гусь - игра слов, сокращение имени Gustav. Gus (нем.) - гусь.

   [23]- букв. "нечистый", низший демон, бес, черт. Сверхъестественное Существо,

   реально обитающее в районе Рубежа.

   [24]- здесь - в значении "хозяин"

   [25]- от разбойников и демонов упасет нас Господь (псалом 96)

   [26]- все в воле Божьей

   [27]- крупный католический праздник, "Пятидесятница", 50-й день по Пасхе,

   празднуемый в воспоминание события сошествия Св. Духа на Апостолов.

   [28]- мелкая медная монета, содержит 0,124 гр. серебра

   [29]- бродячий поэт и певец (не путать с менестрелем!), подражает куртуазной лирике,

   поет любовные романсы

   [30]- католический священник, получивший, в виде награды за особо ревностную службу,

   право носить во время богослужения инфулу - митру.

   [31]- серебряная монета, равен 4 пфеннигам

   [32]- черный цвет, используемый в геральдике

   [33]- Да не откажут страждущим в хлебе и очаге

   [34]- еда, закуска, трапеза

   [35]- мир вам

   [36]- мастер Войны, опытный воин, командир.

   [37]- Орден святого Мартина - духовно - рыцарский орден, состоящий из монахов -

   воинов, имеющих право ведения литургии, проведения Таинств и пожизненную

   индульгенцию на нарушение заповеди "не убий". Главная задача Ордена -

   физическое уничтожение Сил Зла, духовное воспитание рыцарства и

   противостояние другим расам и вероисповеданию. Членов ордена еще именуют

   "мартинианцами"

   [38]- рыцарь, воин Христа

   [39]- именование священника - воина, члена Ордена св. Мартина

   [40]- буханка хлеба, на которой выпечен крест. Делится на 4 части

   [41]- самая мелкая медная монета, вес серебра - 0,062 грамма. 2 геллера равны одному

   пфеннигу.

   [42]- Фактотур - букв. - "созидатель". Так именуются адепты Ордена святого Бенедикта.

   Священники этого Ордена изучают проявление Божественного дара Жизни, во

   всех ее проявлениях. Добились значительных успехов в создании гомункулусов и

   искусственном оплодотворении. В нашем Мире их бы назвали "биотехнологами".

   [43]- епископ, не имеющий епархии

   [44]- испанская серебряная монета, содержит 3,2 грамма серебра

   [45]- наказание, послушание

   [46]- хорошо

   [47]- здесь - молитва, испрашивающая благословление Господне. А вообще - так

   называется литургическая книга.

   [48]- в данном контексте - "подходящее время". В католичестве 50 псалом обязательно

   исполнялся в пятницу на утренней литургии.

   [49]- Помилуй меня, Боже, по великой милости Твоей - начальные слова псалма 50

   [50]- союз рыцарства, поддерживающий порядок в данном районе

   [51]- священнослужитель епархиального кафедрального собора, состоящий членом

   Капитула. Должность.

   [52]- должностное лицо, помогавшее епископу в управлении, старший священник,

   наблюдающий за группой приходов

   [53]- название Собора Рождества Девы Марии в Штирии

   [54]- муж. штаны, плотные чулки, прикреплявшиеся специальными застежками к поясу,

   имеющие откидной клапан - гульфик - брагетт.

   [55]- гульден - "немецкий флорин", королевская золотая монета, с содержанием золота

   в 3.5 гр. Талер - по соотношению равен гульдену, но чеканится из серебра.

   [56]- Марка - золотая монета, стоит 40 крейцеров. Три марки равны двум гульденам

   [57]- Талер - самая крупная монета из серебра, весит 29.5 грамм чистого серебра

   (около 1 унции)

   [58]- Gloriosa - точнее "Maria Gloriosa" ("Слава Марии") - один из немногих сохранившихся средневековых колоколов Европы, который до сих пор звонит в соборе Марии в Эрфурте. Отлили "Глориозу" в 1497 году. Колокол имеет солидные размеры: 254 см в высоту и 257 см в диаметре и весит 11450 кг. Продолжительное время он был одним из самых тяжелых колоколов не только в Германии, но и во всей Западной Европе.

   [58.1] - 25 июля - в католичестве - праздник апостола Иакова, мощи которого покоятся в Сантьяго-де-Компастелло

   [58.2] - креденциал - "паспорт" пилигрима, где ставились отметки о посещении того или иного монастыря при совершении паломничества. А так же - своего рода "продуктовая карточка".

   [59] - монастырская или церковная гостиница для благородных. Для приюта бедняков и пилигримов служит странноприимный дом

   [60] - монах, занимающийся размещением, устройством и кормежкой гостей

   [61] - наемный рабочий, мастер. Иногда - наемник вообще.

   [62] - устроитель, распорядитель, управляющий

   [63] - церковное лицо, ответственное за казну и движение финансов

   [64] - частный налог, сбор, пожертвование

   [65] - порода австрийских (тирольских) лошадей и пони. Масть игреневая - рыжая с золотистым отливом, характерной белой гривой и хвостом, небольшими отметинами на голове и конечностях.

   [66] - в средние века - 2-й, повышенный цикл "семи свободных искусств", следовавший после тривиума и включавший арифметику, геометрию, астрономию и музыку

   [67] - св. Антоний - католический праздник, отмечается 13 июня.

   [68] - Нойшванштайн - считается самым красивым замком мира (см. иллюстрации).

   [69] - земельное владение, передаваемое в пожизненное пользование на условии несения службы -- придворной, административной, но главным образом - военной; поэтому под бенефицием обычно понимают военное земельное держание

   [70] - Лига - мера длины, почти пять километров.

   [71] - помещение или место, где раздают милостыню

   [72] - письменные принадлежности

   [73] - подчиненный напрямую, первый; так именовали вассала - прима в Германии, Австрии, Швейцарии

   [74] - монастырское Орденское объединение

   [75] - камень из желудка горного козла, противоядие с широким спектром действия. Очень дорогое.

   [76] - здесь подразумевается Орден Архангела Рафаила, покровителя врачей. Служители Ордена работают во всех областях медицины.

   [77] - Песня о монашке - написана в стиле, ритме и размере мейстерзингера из Нюрнберга Ганса Сакса.

   [78] - накидка, длинная широкая лента с прорезью для головы. Скапулярий надевается поверх туники и носится таким образом, что один его конец лежит на груди, другой на спине. Длина, цвет и форма скапулярия может быть различной, в зависимости от принятой в ордене.

   [79] - состояние близкое к шоковому, в котором замедляется течение времени. Иногда может вызываться искусственным образом.

   [79.1] - вальденсы - в данном контексте - еретики, борющиеся с диктатурой Церкви и помогающие Пришлым.

   [79.2] - список запрещенных книг

   [79.3] - инклюз - волшебный, магический предмет

   [80] - полуглайв - то же, что и рыцарское "полукопье". Так принято называть отряд из 5 - 6 человек в землях Рейна.

   [81] - большой походный шатер.

   [82] - соратник, сподвижник, товарищ

   [83] - дурак

   [84] - защитник еретиков

   [84.1] - рихтарж - то же, что и фойт. Представитель феодальной или королевской власти, исполнявший полицейские и низшие судебные функции.

   [84.2] - плутонг - название наименьших строевых воинских подразделений,

   [85] - искаженное от "кутилье". Пеший или конный профессиональный воин не благородного происхождения, состоящий на службе у сюзерена.

   [86] - германский салад, шлем

   [87] - рыцарь, командир копья - глайва.

   [88] - еретик из Лангедока и головная боль Папской церкви в 12 - 13 веке

   [89] - площадь Справедливости

   [90] - труба (устар.)

   [91] - альба, каппа магна, стола - наименование одеяния католического священника во время церковной службы

   [92] - санбенито - одеяние еретиков перед казнью, из желтого полотна; спереди и сзади - красный Андреевский крест, тело разрисовано пламенем и дьяволами. короза - высокая, в виде конуса или цилиндра, разрисованная шапка еретиков

   [93] - апостол Иоанн - Ин 15:4.6

   [94] - сожжение на костре

   [95] - см. Деяния (8:1)

   [96] - средство для продления жизни

   [97] - для общего же блага

   [98] - молитвенное обращение при богослужении

   [99] - Exsurgat Deus... - Пс. 67, 1-3

   [100] - обученный боевой рыцарский конь

   [101] - навес над алтарем опирающийся на четыре столба

   [102] - подставка для чтения Святого Писания или иконы

   [103] - часть литургического одеяния, передается протодьякону при посвящении в сан. Имеет вид короткой ленты с широкими квадратными концами и сложенной вдвое

   [104] - букв. - Божественность, духовная практика, направленная на поддержание и увеличение "безгрешности", очищение души

   [105] - Judica, Domine... - Пс. 34

   [106] - таинство святого причастия

   [107] - отдельно стоящее здание внутри крепости, в которой проживает семья господина (сюзерена)

   [108] - сохэй - на Востоке - особая каста монахов-воинов, отвечавших за оборону монастыря

   [109] - раб Божий

   [110] - духовный наставник

   [111] - гонт - плоская дощечка, исполняющая роль черепицы

   [112] - рука кормящая

   [113] - Princeps gloriosissime... - молитва святому архангелу Михаилу

   [114] - молитва в католическом богослужении, обращенная к Богу, Богоматери или святым с мольбой о заступничестве или помиловании (позднелатинское litania - просьба, моление)

   ^[114.1]- земли, принадлежащие

  Святому Престолу

   ^[114.2]- автодидакт - самоучка

nbsp;

   ^[114.3]- Орден Святого Варнавы -

  тайная Стража Церкви и Иерархов, кроме всего прочего, выполняющая функции

  службы внешней разведки.

   [115]- змея, пожирающая свой хвост

   [116]- отряд из нескольких рыцарских копий (порядка сотни воинов)

   [117]- магическая формула

   [118]- руг., (от лат. Puppila - зрачок), подразумевает, что мозг оскорбляемого по размерам не больше органа зрения

   [119]- алхимическая печь с регулируемой температурой горения

   [119.1]- рыцарское копье

   [120] - алхимическое название спиртов

   [121]- участок крепостной стены между двумя башнями

   [122]- дело инквизиции - беспристрастное рассмотрение предмета.

   [123]- викарий - должностное лицо в католической церкви, своего рода "секретарь" священника (иногда - и сам священник, в свите епископа), в Орденской иерархии - высшая дьяконская степень

   [124]- здесь - молитвенное песнопение на основе Псалтыри

   [125]- ин эффигия - (In effigie - в изображении) символическое сожжение, проводилось инквизицией в отношении нематериальных сил (чертей и демонов), а так же - ускользнувших еретиков.

   [126]- низшая Орденская степень, первая должность дьякона

   [127]- "Отче наш" - в данном контексте - как мера времени

   [128]- примесь, добавляемая при выплавке металлов с целью образования шлака надлежащей степени плавкости или примеси, прибавленные с целью разложить то или другое металлическое соединение или растворить металл или его соединения в массе прибавленного вещества

   [129]- оно же "алхимическое яйцо", колба, реторта, тигель - любой сосуд в котором проводится химический опыт

   [130]- из книги Р. Хёффера "Le Grand Olympe" - философского трактата по алхимии

   [131]- способ градации температуры. Первая степень - около 70 градусов, десятая - порядка 700С

   [132]- крепкая вода - алхимическое название азотной кислоты

   [133] - имеются в виду знаменитые алхимики средневековья - Альберт Великий (Albertus Magnus; 1193/1207-- 1280) - немецкий философ, доминиканский теолог, естествоиспытатель, граф Альберт фон Больштедт, удостоенный звания "Doctor Universalis" ("всеобъемлющий доктор") и Арнольд из Виллановы (Арнальдо де Виланова, 1235, Валенсия - 1311, испанский врач и алхимик, изобретатель перегонки спирта, по нашему - самогоноварения.

   [134] - ignitegium - сигнал к тушению городских огней

   [135] - сальпетр (sal petrae) - калийная селитра

   [136] - ароматическое мыло - в отличие от обычного, изготавливается на основе

   оливкового или льняного масла с добавлением парфюмерных компонентов

   [137] - имендация - усовершенствование, реформа

   [138] - шафран марсов - смесь окислов железа.

   [139] - лапис гематитес (lapis haematites) - кровавик, или гематит,- одна из железных руд,

   состоящая преимущественно из закиси железа.

   [140] - жженая медь - черная окись меди, окрашивающая стекло в зеленый или сине-

   зеленый цвет.

   [141] - ярь веницейская - основной ацетат меди, получающийся действием уксуса на медь

   [142] - приведения в совершенство - измененный вариант текста Грейера из книги

   "Благороднейший секрет"

   [143] - римский купорос - железный купорос.

   [144] - минеральный антимоний (antimonium minerale) - природная сурьмяная руда -

   сурьмяный блеск, смешанный с пустой породой, для освобождения от которой

   руду нагревали. При этом из нее выплавлялась сернистая сурьма.

   [145] - циннобер (cinnabaris) - киноварь.

   [146] - инвокация - магическая формула, ритуальная фраза

   [146.1] - она же - бериллиевая бронза: сплав меди, бериллия и никеля. Обладает высокой прочностью (как сталь, но значительно легче в обработке и по весу), упругостью, корозионной стойкостью. Не ломается на морозе. В принципе, средневековые алхимики ее вполне могли приготовить.

   [146.2] - мера объёма, примерно равная 4,55 литрам.

   ^[146.3] - Старший псарь, занимающийся обучением борзых и гончих собак и распоряжающийся ими на охоте

   ^[146.4] - тоже, что и философское яйцо. Реторта, устанавливаемая на атаноре, в которой производится нагрев и возгонка (араб.)

   [147] - цвайгер - иск. от "цвингер", название внутренней (второй) стены замка

   [148] - Primum Terra - прародина, прежняя Земля.

   [149] - купоросное масло - прежнее название серной кислоты

   [150] - батцен - крупная серебряная монета, равная четырем крейцерам. Содержит 2 гр.

   серебра. 15 батценов равны одному талеру.

   [151] - меркатор - торговец

   [152] - Префект - орденская должность, ниже комтура, но выше аббата. Значения чинов

   могут иметь разные ступени. Например: префект - это должность, его орденское

   звание - вплоть до Магистра, богословская (ученая) степень - от адьюнкта - до

   професа, а церковное звание - от каноника до ординария. Список - соотношение -

   см. в иллюстрациях.

   [153] - эпистола - письмо

   [154] - крузелёр - полотняный чепец, по краю которого шел ряд оборок с частыми складками,

   плотно облегал лицо и затылок и позволял видеть лишь небольшую часть прически.

   [155] - клирики - в данном контексте - члены церковной общины.

   [156] - species - средство, снадобье

   [157] - авентайл - кожанный или, чаще - кольчужный подшлемник

   [158] - шап - короткий (чуть ниже пояса) суконный (иногда - шерстяной) плащ.

   [159] - дублет - изначально был просто кожаной рубашкой, со временем превратившись фактически в кожаную куртку со стёганой подкладкой, нередко обшитую изнутри льном

   [160] - месстре - "господин" - вежливое обращение, принятое во Фландрии, Артуа, Эно, Камбрэ, Льеже и Люксембурге

   [161] - букв. - "растительная жизнь"

   [162] - в алхимической основе всех металлов лежат три "принципа" - философская ртуть, философская сера и философская соль - база, в которой свойства Сульфура и Меркурия закрепляются. Ртуть является "принципом металличности", сера - "принципом горючести", соль - "принцип твёрдости". Ртуть и сера образуют твёрдые вещества лишь в присутствии третьего принципа. Алхимические принципы, в свою очередь, образованы элементами-стихиями: ртуть содержит воду и воздух, а сера - землю и огонь. Соль - это весьма важный принцип который относят к стихии земли. Философская ртуть и философская сера не тождественны ртути и сере как конкретным веществам. Обычные ртуть и сера представляют собой своего рода свидетельства существования философских ртути и серы как принципов, причём принципов скорее духовных, нежели материальных.

   [163] - калькарелла - в Италии - печь для получения серы из сернистой руды.

   [164] - каменистая соль, горькая сода, белая сода - имеется в виду каменная соль, глауберова соль и обычная сода (сульфат натрия)

   [165] - каолин - белая глина, мягкая, бархатистая на ощупь, продукт разрушения горных пород, содержащих полевые шпаты.

   [166] - подобные места существуют и на нашей планете. Напр. - Долина Смерти на Камчатке, где из-под земли выходит сероводород, насыщенный цианидами.

   [167] - стеллера карликовая, степной волчатник - растение с прямым тонким стеблем, покрытым множеством овальных листочков. Скопления этого растения указывают на то, что в данной местности залегают бериллиевые руды.

   [168] - касситерит - "оловянный камень", рудный минерал для получения олова; цинковая обманка - один из наиболее часто встречающихся минералов, блестящие кристаллы различного цвета.

   [169] - амонова соль - аммиак

   [170] - агрегации - скопления и срастания минеральных индивидов (кристаллов и зерен) одного и того же или разных минералов, отделенных друг от друга поверхностями раздела. Такое страстание может происходить в один или несколько этапов, образовывая разные виды агрегатов.

   [171] - пыльца юкки - имеет высокое содержание фитостероидов, из которых получают гормональные препараты, применяемые в современной интенсивной терапии.

   [172] - Credo - "Верую во Единого Бога" - молитва, так же еще именуемая Никейским Символом Веры.

   [173] - бертрандит - минерал, бериллиевая руда без примеси алюминия, что значительно облегчает получение чистого металла бериллия.

   [174] - аколит - один из самых низших церковных цинов, В обязанности аколита входит зажжение и ношение свечей, подготовка хлеба и вина для евхаристического освящения, а также ряд других функций; сикристия - ризница, помещение для хранения церковной утвари.

   [175] - храмовый неф - самое просторное помещение церкви, где, собственно и собираются люди; пресвитерий - пространство между нефом и алтарём в восточной части храма. Название имеет тот смысл, что в пресвитерий могут заходить только пресвитеры (т.е. священники)

   [176] - глюциниум - первое название бериллия, из-за сладкого вкуса растворимых в воде соединений, элемент вначале называли "глюциний" (др.-греч. γλυκύς glykys - сладкий).

   [177] - тинг - может иметь значение как вождь, так и его племя. Фактически - это объединение нескольких небольших родов, имеющих один общий корень. Ветвь улоса - боле крупной родовой общины.

   [178] - драхма историческая единица измерения массы вышедшего из употребления аптекарского веса - системы мер, использовавшейся врачами и аптекарями при изготовлении лекарств, а также для взвешивания драгоценных металлов. Составляет 3.7 грамма.

   [179] - на самом деле, это произвольное художественное описание реальных событий. В 1602 г. сапожник из Болоньи Винченцо Касциароло (Vincenzo Casciarolo), подле горы Монте Пэдерно (Monte Paderno) нашел удивительно тяжелый камень, который позже назвали барит. И, думая, что он содержит золото, решил прокалить булыжник на огне. Так была открыта фосфоресценция.