Книга: Седьмая жертва



Седьмая жертва

Яна Розова

Седьмая жертва

Седьмая жертва

Яна Розова

Седьмая жертва

Название: Седьмая жертва

Автор: Яна Розова

Издательство: Центрполиграф

Год издания: 2011

Страниц: 288

ISBN: 978-5-227-02968-3

Формат: fb2

АННОТАЦИЯ

Внезапная и трагическая гибель известного рок-музыканта Олега Видаля вызвала громкий отклик в прессе и среди поклонников русского рока. Но постепенно шум затихал, оставляя удел скорбеть только самым близким людям. К сороковинам несколько женщин получили приглашение на особенный вечер памяти Олега - в его загородный дом в лесу, уединенное убежище, где им предстояло ознакомиться с последней волей того, в чьей жизни каждая из них сыграла особую роль. И только оказавшись в лесном доме, женщины поняли, что попали в смертельную ловушку, из которой им не выбраться...

Порше, 18 лет

А падение Икара –

это не кара

за чтото.

Это продолжение полета…[1]

О смерти Видаля она узнала от своего менеджера – Кати Каретниковой.

Сама Порше ничего не видела. Она была в гримерке, то есть в вагончике, поэтому так и получилось.

Катя прибежала в гримерку, как только рокер грохнулся на землю и отдал концы. Она сказала, что Порше будет дурой, если не даст интервью, по крайней мере, трем каналам.

– Но что говорить?

Порше эти журналисты с их вопросами были до лампочки.

– Говори, что ничего не помнишь, потому что ты в шоке, очень расстроена. Вы вчера были вместе, провели ночь у него в квартире. Поняла? Чтонибудь хорошее о нем скажи!

– Да что хорошее?

Катя зло махнула на нее рукой, и тогда Порше поняла, что не права. Зачем признаваться, что она как дурочка сидела в гримерке? Конечно, надо пообщаться с прессой, и тогда ее лицо увидит вся страна – крупным планом! Правда, дневное освещение, при котором будет снимать телевидение, никуда не годилось. Глубина ее голубых миндалевидных глаз, правильность черт потеряются сразу. А у нее лицо «правильное», и это отмечают все фотографы, которые ее снимали… Хотя овал лица при дневном свете не пострадает и цвет волос тоже. Но цвет волос ей был не важен – волосы красятся.

Дневной свет хорошо передает фигуру, это Порше давно заметила. На фотографиях, сделанных гденибудь на пляже, фигура Порше смотрелась намного лучше, а кожа – более гладкой, чем при студийной съемке. И это загадка. Так быть не должно, тем более что цвет кожи Порше очень светлый, с голубоватым оттенком, а загорать ей в последнее время Катя запретила. На апрель она заключает договор об участии в показе нижнего белья, а загар сейчас не в моде. Причем показ будет в Милане! Скорее бы апрель!

Вообщето до того апреля всего месяц остался, а двадцатого марта они сядут в самолет и – здравствуй, Италия! Вот это будет работа, вот это будет начало всему!

Порше была уверена в себе – она станет знаменитой моделью. Да, говорят, что время топмоделей прошло, говорят, что теперь вернулось время «вешалок», но это все чушь. В любое время были те самыесамые, которые становились центром этой Вселенной – Вселенной моды. Порше и будет такой самойсамой.

У нее все данные: рост метр семьдесят девять, фигура, небольшая красивая грудь – изза которой ее и взяли участвовать в показе белья. Но главное, она не дура и у нее есть характер.

Ну и еще всякие мелочи. Например, она не толстеет. Это очень хорошо для модели – все попадают в обморок, потому что питаются листочками салата, а Порше будет сниматься, работать хоть три ночи напролет. Она выносливая, это тоже важное качество. И не грех повторить, что характер у Порше – железный. Она не позволит скинуть ее со счетов только потому, что сдали нервы или ктото ей нахамил. Ни за что!

Она обычно держится спокойно и без пафоса и будет так держаться всегда. Вот даже сейчас – что бы сделала капризная избалованная кобыла, каких полно во всех модельных агентствах? Начала бы визжать, орать, предъявлять претензии менеджеру, съемочной группе, всем, кто под руку подвернется. И в следующий раз ее никуда бы не пригласили. Даже бесплатно работать – и то не позвали бы. А Порше не такая. Сейчас она спокойно и терпеливо подготовит для интервью свое лицо и выйдет к журналистам.

Порше, конечно, сообразила, что влипла в дерьмо. Денег за съемку ей теперь не увидеть, потому что клипа не будет. А она целый день вчера проторчала на этом раннем, но ярком солнце, в пыли. Правда, особо напрягаться не пришлось: отсняли всего несколько секунд, как поняла Порше из того, что сказал лысый и злой оператор. Он долго матерился, потому что свет был не тот, рокер, который в клипе снимался, был не в духе, а в бензобаке самолета кончилось топливо. Ну и так далее: камера забарахлила, группа привезла не те инструменты, а барабанщик вывихнул запястье и не мог чегото там делать, что надо было по сценарию.

И только Порше осталась на высоте. С ней все было в порядке: из одежды, что ей Катя привезла, Порше быстро отобрала нужное, быстро переоделась, а когда режиссер велел ей сменить белую рубашку на коричневую майку, она безропотно подчинилась и вернулась на съемочную площадку.

Ей сказали, что надо идти по полю, пока на нее не нападут два жлоба. Это будет в начале. Потом снимут, как они ее связали и стали угрожать. А потом появится красивый герой и спасет ее.

Порше так и не поняла, зачем Видаль вызвался прыгать с парашютом, – геройспаситель в клипе – это не он, спасителя должен был играть актер, который, как сказала ей Катя, имел разряд по парашютному спорту. Порше видела его – небось еще и бодибилдер. Очень уж прокачанный. Но лицо такое юношеское, глаза карие, ясные. И стильная стрижка. Если бы Порше интересовалась красивыми мальчиками, она бы точно запала. Но Порше интересовалась только работой.

Пока Порше снимала грим, с утра нанесенный гримером, Катя снова побежала на поле, туда, где возле машины скорой помощи были все, кто принимал участие в съемках клипа. «Скорая» там с самого утра находилась – таковы правила съемок, а сейчас и милиция подъехала. Тело, наверное, еще не увезли.

Порше вдруг взгрустнулось. Этот рокпевец, что разбился, он был ничего… Неплохой человек, хоть в постели у него ничего и не вышло. Но он пьяный был, нервничал почемуто, не мог расслабиться. Порше не очень в его дела вникала, но поняла, что до стресса его довел тот невысокий кряжистый мужик, Карелов или Карелин. Он был менеджером рокгруппы, для которой снимался клип. Порше так и не узнала, на какую песню.

Сейчас она была одета в льняные брючки и майку. Повертелась перед зеркалом – как это будет выглядеть по телевизору? Кажется, нормально. Майка хорошо сидит, ловко, а уж штанишки – просто класс. Жаль, сзади в полный рост ее снимать не будут!

Вбежала Катя:

– Ленка, ты готова? Я тут с ребятками с Первого канала договорилась – они тебя хотят послушать.

– Телевизионщики уже тут?

– Ну да! Витя их позвал сразу, как только Видаль разбился.

Витя – это менеджер, догадалась Порше. Четко работает.

– Ну, идем, скорее!

Порше вышла из гримерки, увидела камеру стоящего прямо возле ступенек оператора и посмотрела туда долгим умным взглядом. Она не должна улыбаться, ни на секундочку, ведь ей придется признаться, что провела ночь с этим… как его? С Видалем. С Олегом.

Его имя Порше с трудом запомнила только вчера вечером. Ей снова стало грустно. Но это как раз нормально – камера должна уловить настроение.

Оператор, вынырнув изза объектива, осмотрел ее с ног до головы и сказал:

– Вы – та модель? Хорошо. Пойдемте на поле. Будем снимать так, чтобы на заднем плане было видно «скорую».

– Но мне тогда будет солнце в глаза светить! – вежливо возразила Порше.

Если оператор думает, что Порше согласится выглядеть во время съемки как печеное яблоко, морщась на солнце, то он глубоко ошибается!

Оператор, видно, в советах не нуждался, потому что, немного погоняв Порше по полю и заставив ее повертеться на месте, выбралтаки то положение, когда солнце и не резало ей глаза, и освещало так, как надо.

Тут же к Порше подбежала журналисточка – страшненькая, черт знает во что одетая.

Она начала задавать вопросы, но неудачно расположилась перед камерой – оператор ее перебил и велел стать левее.

– Давай, Олеся! – наконец скомандовал он, и Олеся по второму кругу завела свою бодягу.

Порше сначала напряглась: как она там смотрится, в этой камере? Хоть бы уж Катька заглянула оператору через плечо, в дисплейчик. Ох, точно у нее щеки ввалившимися получатся! Месяц назад Порше снимали для рекламы одного магазинчика в Гродине; свет софита был расположен вот так же, как солнце сейчас светило – сверху и чуть сбоку. Оказалось, при таком освещении у Порше лицо как череп! Запавшие глаза, провалившиеся щеки, лоб как у Ленина – до самого затылка. Фу, уродка!

Но потом успокоилась. Все будет хорошо, иначе быть не может. Главное, держать марку!

Интервью продлилось всего несколько минут, а потом телевизионщики подхватились и смылись, как говорила мама Порше.

Катьку тоже унесло в поля, а Порше зачемто пошла к группе людей, столпившихся возле «скорой». Там был и менеджер, и те ребята, с которыми она вчера вечером после съемок ужинала.

Двое из них были помоложе, очень фактурные: высокие, длинноногие, с красивыми бицепсамитрицепсами, татуировками и ухоженными гривами. Оба стояли ссутулившись, опустив голову, и тихо переговаривались между собой. Было видно, что они потрясены, но до конца свою потерю еще не осознали. Один из музыкантов покачивался на месте, словно у него кружилась голова, а второй нервно теребил серебряный перстень на большом пальце правой руки.

Порше остановилась чуть позади них. Она уже пригляделась к рокерской эстетике и сделала вывод, что коекакие вещи – кожаные брюки или эти их черные майки без рукавов – выглядят очень даже сексуально. Она представила себе фотосессию, где ее сняли бы в цепях и коже. Порше это было бы к лицу. Ее хрупкость и бледность великолепно оттенялись бы брутальными аксессуарами. Хотя, наверное, такие фотосессии уже и раньше снимались?

Порше огляделась. Один мужик, седой и полный, плакал. Он не всхлипывал, не причитал, а стоял, закрыв лицо руками, и видно было, что сквозь пальцы текут слезы. Еще один курил и чтото возбужденно говорил – о стропах парашюта, которые запутались, и о том, что все теперь скажут, будто Видаль слишком долго возился с этими стропами, потому что растерялся. А в итоге – поздно раскрыл запасной парашют. Но Видаль, говорил тот мужик, не растерялся, он не такой. Это все потому, что парашют был сложен неправильно, а Олежка не выспался, не отдохнул. Еще несколько человек стояли рядом молча. Их лица словно заледенели.

Изза спин впереди стоящих Порше не могла видеть мертвого тела. Да ей и не хотелось бы. И только уходя, она краем глаза заметила мятую простыню. Один ее край был пропитан кровью (Порше передернулась), а чуть дальше изпод белой ткани выглядывала бледная мужская рука с черным напульсником.

Менеджер, то есть тот самый кряжистый Виктор, повернулся к Порше и сказал ей:

– Насмерть… сразу, в ту же секунду.

Порше, которой было не по себе, опустила глаза и пошла к гримерке. Она хотела поскорее выбраться отсюда. Раз день прошел зазря, то надо хоть отдохнуть. Сколько дней она уже не высыпается! Целую неделю до съемок этого чертова клипа проторчала на выставке – просто чтобы подзаработать. А сюда, на аэродром ДОСААФ, пришлось два дня приезжать к восьми утра.

Тут откудато выскочила Катя и потянула Порше за собой.

– Сейчас будет съемка еще одного канала, так что не расслабляйся. Ты себе имя сделаешь! Он, оказывается, очень большая звезда. Его все знают. Вас вчера ктонибудь вместе фотографировал?

– Ну… – Порше призадумалась, – кажется, был парень с фотоаппаратом. Да, точно был. Он пришел вместе с Виктором.

Катя обрадованно рассмеялась и даже хлопнула в ладоши.

– Забери свои вещи из гримерки и иди в мою машину. Вот ключи. Я сейчас постараюсь договориться о фотках. Мы их невзначай сунем в портфолио!

Порше направилась к вагончику. Трудно было поверить, что на дворе всегонавсего начало марта. Какихто две недели назад в городе лежал снег, а три дня назад его смыл настоящий весенний ливень с громом и молнией. А сегодня – плюс двадцать.

Логично было бы представить, что зима еще вернется – короткой метелью, холодными днями, но об этом сейчас даже не думалось.

Идти к гримерке нужно было по сухой траве, пожелтевшей за зиму под снегом. Она оставляла на льняных брюках пыль и всякие цепкие семена. Порше забрала из вагончика свою большую сумку, села в машину и завела мотор, чтобы включился кондиционер.

Вообщето Порше не слишком обрадовалась, когда Катька сказала, что менеджер рокгруппы «Алхимик» выбрал ее для съемок в клипе Видаля. Он, видите ли, искал модель уже три месяца. Порше единственная, у кого обнаружился такой беззащитный взгляд.

У этого Карелина тоже был бы такой взгляд, если бы папаша лупцевал его по морде за то, что он поздно возвращался из школы. Смешно: теперь с помощью этого взгляда Порше зарабатывает.

А не слишком обрадовалась она потому, что денег обещали немного и продвижения в карьере Порше от этих съемок не ожидалось никакого.

Да и рокмузыку она считала бессмысленным шумом. Рокеры казались ей психами, дураками какимито. О группе «Алхимик» она вообще никогда не слышала.

Вот если бы ее пригласили сниматься в клипе Димы Билана… Вот это круто. Тут бы во всех журналах написали, что вот российская попзвезда снимает новый клип, а в качестве партнерши он выбрал совсем молодую, еще безвестную, но обладающую незаурядным потенциалом модель. Еще бы пара фоток как иллюстрация – и все, Порше прорвалась… Но все впереди, уговаривала себя Порше. Еще позовут. И к Билану в том числе. Порше восемнадцать, она только начала свой путь.

Сюда, на аэродром ДОСААФ, они вчера приехали очень рано. Пока пришел режиссер, объяснил задачу, сказал, какой нужен макияж, пока этот мейкап делался, сто лет прошло.

Потом Порше долго гоняли по полю. Становилось все жарче, отчего грим расползался. Гример каждые полчаса поправляла ей лицо, а дело с места не двигалось.

Наконец Порше отпустили отдохнуть и перекусить. Она пошла под навес для съемочной группы, где были подготовлены напитки, бутерброды и, самое главное, отсутствовало солнце.

Там Порше впервые и увидела Видаля. Он появился под навесом, когда там собралась уже куча народу, и все както сразу повернулись в его сторону. Повинуясь стадному инстинкту, Порше тоже уставилась на него, а разглядев, снова принялась за бутерброды.

Он ее не поразил. Сразу было видно, что этот человек не так уж молод – он сильно сутулился, под глазами набрякшие мешки, и весь он был как будто выжатый, как будто чтото сильно достает его по жизни. С высоты собственного роста Порше показалось, что он не слишком высокий. А в плане стиля – какойто весь небрежный, помятый: старые джинсы, драные не изза моды, а изза долгого своего существования, бесформенная футболка, стоптанные кеды. Самым неприятным в его образе были эти длинные седеющие русые волосы, вроде линялые. Они свисали ему на глаза, а он их даже не откидывал. Будто бы падающие на лицо волосы уже победили этого человека и он смирился.

Видаль перездоровался со всеми, но без единой улыбки. Сел рядом со своими музыкантами – теми, молодыми и фактурными. Взял сок, выпил глоток и уперся лбом в подставленную ладонь. Наверное, у него болела голова.

Ребята из группы стали чтото ему рассказывать, чтото веселое, он улыбнулся им раз, но не больше.

Тут под навес пришел этот типчик – Виктор. Подошел к Видалю, а тот посмотрел на него тяжелым взглядом и сказал удивительно глубоким, густым голосом:

– Что еще желает дьявол?

– Дьявол желает ночи, – непонятно ответил Виктор, и все рассмеялись.

Что тут было смешного – Порше не поняла. Один парень из операторской группы объяснил ей позже, что это слова из песни Видаля. Юмора особого она все равно не уловила, но всетаки коечто поняла.

Только оказалось, что Видаль не шутит. Пока все смеялись, Виктор чтото стал говорить ему, и он замотал головой:

– Я не буду подписывать тот контракт. Я не хочу. Витя, ты не понимаешь? Ты же из меня чучело делаешь, таксидермист проклятый! Тебе надо с попсой работать, а ты меня раскатывашь под денежные купюры. Ну как тебе объяснить? Я себя уже не уважаю изза твоих коммерческих проектов! Сколько лет я под твою дудку прыгаю? Рок – это другое, это не добыча денег, когда ты въедешь?

Витя чтото залопотал в ответ, но голос Видаля – оцененный даже Порше – прозвучал в этом маленьком мирке под шиферной крышей более чем весомо:

– Витя, я хочу снова быть собой, ты понял? Потвоему, я Игги Поп?!

Порше никогда не стала бы обсуждать с менеджером свои дела вот так, прилюдно. Она считала, что окружающим ни к чему слушать такие вещи, поэтому допила свой сок и пошла в гримерку. Ей сказали, что снимать ее будут, по крайней мере, через пару часов, не раньше.

Но это случилось не через пару часов, а только вечером, перед закатом солнца. Она шла на камеру и смотрела на софит. Чуть не ослепла. Надо будет впредь в контрактах даже вот такие вещи прописывать. А для этого сначала требовать сценарий клипа или рекламного ролика. Ведь ее будут приглашать и для съемки в рекламных роликах. Но лучше бы чаще звали за границу!



Всех, кто работал над клипом, после съемок позвали в ресторан. Причем в «Джаз». В другое место Порше не пошла бы.

Правда, рокеры были одеты безобразно, даже не потрудились привести себя в порядок после целого дня на поле, в жару. Потные, в джинсах, в какихто пыльных тапках – в таком виде эти придурки вломились в лучший ресторан города. Порше с Катей вошли вместе с ними, хоть и чувствовали себя, мягко говоря, неловко.

Самое странное, что группу и всех остальных встретил сам владелец ресторана, проводил в ВИПзал, посадил за уже накрытые столы. Видаль оказался напротив Порше. Вечером он выглядел явно лучше и при ближайшем рассмотрении оказался намного приятнее. Да и выпивка ему на пользу пошла.

Порше тут же вспомнила своего собственного отца, умершего пять лет назад, когда она была еще совсем ребенком. Папа тоже добрел от водки, становился почти даже человеком. В остальное время он ненавидел всех вокруг.

Особенно свою жену, мать Порше, да и дочку тоже не жаловал.

Вспоминать отца Порше не любила, поэтому тут же выбросила его из головы, тем более что больше ничем, кроме этой черты – добреть от алкоголя, – Видаль ее отца не напоминал. Даже в голову не приходило, что он мог бы хватать жену за волосы и тыкать ее лицом в стену. Или щипать дочь за мягкие части тела и мерзко смеяться.

Скорее Видаль был похож на учителя рисования, который недолго работал у них в школе. Такой же свободный, уверенный в себе. Учитель был еще молодой, пытался детей чемуто учить, воспитывать, а они ему на голову садились. Но Видаль и от учителя отличался, потому что ему никто не посмел бы сесть на голову. Все, кто ужинал в тот вечер в «Джазе», смотрели на Видаля как на бога.

В конце концов и на Порше это всеобщее восхищение подействовало. Она выпрямилась, чуть заметно улыбнулась и послала ему через стол такой взгляд, будто хотела сказать, что музыкант ей очень интересен. Она знала, что свет в ресторане правильный и выглядит она сейчас хорошо, поэтому в своей неотразимости не сомневалась.

А вот заметил ли этот взгляд Видаль, она не знала. Волосы падали ему на лоб, а когда он опускал голову – совсем закрывали лицо. Сидевшему рядом с ним Виктору это тоже не нравилось.

– Убери лохмы, мешают говорить, – сказал он сердито.

Видаль пятерней отбросил прядь со лба к затылку, но она снова стала сыпаться вперед маленькими прядками.

– Ободок тебе куплю… – пробормотал Виктор.

Когда Видаль открыл лицо, Порше разглядела, какие красивые у него глаза – светлые, прозрачные и туманные одновременно.

«Видит он меня или нет?» – задумалась она. Обхватив тонкими пальцами ножку бокала с вином, она стала отпивать по глоточку, оставляя на губах по красной капле и делая вид, что не замечает этого. Так как свои бледные от природы губы Порше не красила, капля вина была очень заметной. Выглядело сексуально, девушка это знала. Но ей пришлось сделать несколько таких небрежных глотков, прежде чем стало ясно – Видаль смотрит на ее губы.

Виктор тоже смотрел, а так как он не был идиотом, то с модели он перевел взгляд на Видаля. Что думал менеджер по поводу наметившихся перспектив, было непонятно.

При этом обсуждалась та же тема, что и утром.

– Я не поеду за границу, не хочу, – говорил Видаль мрачно. – Даже не надейся, что буду переводить тексты на английский. Плевать я хотел на этот твой западный рынок…

– Олег, ты не хочешь думать о семье, о сыне. Какую жизнь ты ему готовишь? Что ты ему дашь?

– Удиви меня новыми аргументами, – ответил Видаль и произнес очень четко: – Теперь я буду делать только то, что считаю нужным. Мне надо стать собой.

– Подумай о своей группе! Ребятам надо зарабатывать!

Видаль его уже не слышал.

– Как тебя зовут? – спросил он через стол у Порше.

– Порше.

Он усмехнулся, словно услышал хорошую шутку.

– Ты любишь дорогие машины?

– Я их достойна, – выдала Порше домашнюю заготовку.

– Не хочешь отсюда уйти?

Она краем глаза глянула на Катю. Та сделала вид, что ничего не слышит, ничего не видит и поэтому молчит. Порше поняла – картбланш.

– Хочу, – сказала Порше.

– И всетаки как тебя зовут на самом деле? – спросил он, когда они вышли на улицу.

– Не важно, – ответила Порше.

К этим вопросам она привыкла. Они ее с выбранного курса не сбивали: Лена осталась там, дома, с мамой. О той нищей жизни она предпочитала не вспоминать. И фамилию свою – Пузикова – тоже почти забыла. Сколько ее дразнили изза этой фамилии, вспомнить страшно. Ну его, это настоящее имя!

– Многие меняют имена, когда хотят начать новую жизнь, – понимающе сказал Видаль, взяв девушку за руку. Кажется, он не собирался брать машину и везти ее к себе.

Он двинулся по улице прочь от ресторана. Порше удивилась:

– Куда мы идем?

– Не знаю, а ты куда хочешь?

Порше никуда не хотела. Ей казалось, что все это несолидно. Отчасти она уже раскаивалась, что ушла из ресторана. Лучше бы посидела со всеми, а потом поехала домой спать – завтра снова съемки.

– Меня зовут Олег, – представился Видаль. – А тебя? Лена?

– Откуда ты знаешь?

– Угадал. – Он усмехнулся. – Олег и Лена, Лена и Олег. Знаешь, я сейчас в очень странном состоянии. Я принял решение быть собой. Ты знаешь, что это такое?

Они шли по ночным улицам, еще теплым после солнечного дня, освещенным тусклыми фонарями, ярким неоном магазинов и кафе, фарами проезжающих машин. Видаль говорил чтото о своих планах, а Порше уже пропускала его треп мимо ушей. Проблемы стареющего рокера ей не казались увлекательными. Отчасти она понимала его – седина в голову, бес в ребро. Делал чтото в своей жизни, а теперь, когда молодость позади, опомнился. Порше и раньше слышала такие истории. Взять, к примеру, ее родного дядю, брата матери. Год назад он вышел из тюрьмы, а загудел туда, потому что всю жизнь работал на уголовников. Скупал у них краденые товары и перепродавал. В те времена, когда отец Порше умер от цирроза печени, дядя Борис очень им с мамой помогал. Только потом его посадили. Ненадолго, на четыре года, да и выпустили пораньше за хорошее поведение. Но после тюрьмы дядя Борис завязал с дружками. Его ужаснула тюрьма и все, что там может с человеком случиться. Он с омерзением вспоминал заключенных, охранников и даже тамошнюю пищу. После тюрьмы дядя Борис устроился работать водителем троллейбуса. Денег теперь у него – чуть да немножко. Но он счастлив.

Вот так и этот рокер – всю жизнь пел эти свои жуткие песни, а сейчас – все, завязал. Только что его могло напугать так, как напугала дядю Бориса тюремная баланда?

Пройдя чуть не половину города и рассказав, наверное, всю свою жизнь, Видаль наконецто заметил, что его спутница откровенно скучает и очень устала. Тогда он поймал такси.

Сначала Порше хотела, чтобы он отвез ее домой, но, оказавшись с ним рядом на заднем сиденье автомобиля, передумала. От него приятно пахло сигаретами, его волосы касались ее щеки, а плечо было твердым и теплым. И этот его туманный взгляд – то рассеянный, то напряженный.

У Порше иногда случались такие вот мимолетные встречи с мужчинами постарше. Она знала, чего хотят они, и знала, зачем ей нужно уступить. И если бы ее ктото попытался за это упрекнуть, то она вряд ли поняла бы – за что. К тому же Порше умела выбирать мужчин, которые ее не обижали и которым было чем ее отблагодарить.

А вот Видаль, похоже, был совсем иным. И все равно она поднялась в его большую пустую квартиру в новом красивом доме. Квартира была почти без мебели, зато во всех креслах лежало по гитаре. И уж точно – решила Порше, скептически оглядываясь, – ни один, даже самый провинциальный дизайнер не переступал порога этого жилища.

Кажется, больше всего Видаль любил в своей квартире вид из окна, потому что кровать у него стояла прямо перед панорамным окном. Это окно, в котором было много неба и совсем мало города, не прикрывала даже тюлевая занавеска.

Сначала Порше немного смутилась при мысли, что ей придется раздеваться чуть ли не на виду у всей улицы, но потом убедилась, что увидеть ее из домов, стоящих на противоположной стороне, практически невозможно. Дома напротив были двухэтажными, старыми, их окна находились далеко внизу.

Разглядеть оттуда Порше можно было бы только с биноклем. Но кто захочет подсматривать за этим немолодым рокером? Вот будь эта квартира какойнибудь настоящей звезды, да не в зачуханном Гродине, а в столице – можно было бы и прославиться.

Видаль принес вино, бокалы, включил музыку. Не свою, а какуюто другую – пела женщина, но из той же оперы, что и его дурацкий рок. Впрочем, Порше не стала протестовать. Вопервых, она слишком устала для протестов, а вовторых, кажется, попала во власть его обаяния. С ней такое и раньше случалось – с разными мужчинами, но обычно она держала себя в руках.

Он сел на кровать, выпил бокал вина, потер виски, принес бутылку коньяку и налил себе в тот же бокал. Сделал глоток, другой. Порше спросила:

– Хочешь, потанцуем?

Он ухмыльнулся уже чуть пьяно.

– Нет, както слабо себе представляю эти танцы. Но ты можешь потанцевать.

Ага, поняла она, этот автомобиль заводится не так быстро. Она встала и начала двигаться в такт музыке. Сначала медленно, плавно, а потом быстрее, резче. Сделала вид, что ей жарко, и стала расстегивать пуговицы на рубашке.

Он смотрел на нее с улыбкой, поощрительно. Но когда ее рубашка уже падала на пол, отвел глаза в сторону окна. Не от смущения, а будто увидел в небе за окном чтото гораздо более интересное. Порше не позволила рубашке коснуться пола, а кинула ее в лицо Видалю. Он успел отмахнуться и рассмеялся. Во всяком случае, теперь он смотрел только на Порше. Тогда она двинулась в его сторону, расстегивая молнию на юбке.

Порше уже стояла прямо над ним, глядя в его светлые глаза серьезно и требовательно, когда он снова отвел взгляд в сторону. Тогда Порше запустила руки ему в шевелюру, с удивлением ощутив, что его волосы на ощупь жестче, чем казалось на вид.

И лишь после этого он очнулся, притянул к себе ее тонкое, угловатое и прекрасное тело, стал целовать. Порше тоже стала его целовать, удивляясь неожиданно приятному чувству. Он зарылся лицом в ее шелковистые светлые пряди и еле слышно застонал…

Но все равно ничего не вышло.

Ближе к утру, когда он спал, разметавшись на кровати, Порше вызвала такси и уехала. Она не знала, будет ли утром стыдно рокеру, но ей было не по себе. Плясала перед ним, как дурочка, а он… Ужас какойто!

Утром, когда Катя приехала за ней, Порше решила не признаваться в том, что произошло. У мужика не встал на нее! Да это же просто оскорбление. Но Катя стала приставать с расспросами, допытываться, и Порше все рассказала. Катька только вздохнула:

– Я была уверена, что он супер… Ну, это еще раз подтверждает, что на планете Земля все мужики выродились.

Кате это было известно лучше других: муж ее бросил ради молодого парнишки. Педиком оказался. И как она это пережила?

Они приехали на поле. Порше быстренько заперлась в гримерке. Катя пошла дежурить возле оператора. Несколько раз она возвращалась в вагончик, чтобы рассказать, что происходит на съемках. В первое свое возвращение сообщила, что на площадке готовятся снимать прыжок с парашютом. Должен был прыгать каскадер, у которого был разряд по парашютному спорту, но Видаль сказал, что прыгнет сам. Витя чуть не трупом лег, чтобы помешать ему, но рокер уперся, стал орать, что он не кукла, не тряпка. Он будет жить понастоящему, без дублеров. И влез в самолет. Витя сказал, что Видаль и раньше с парашютом прыгал, так что ничего, обойдется.

А потом случилось то, чего Порше не увидела из своего вагончика…

Чуть позже, когда они возвращались с поля в город, Катя сказала:

– Он прыгать решил изза того, что в постели облажался. Вроде решил компенсировать неудачу.

Дом Видаля

Прошло больше месяца. Порше была в жуткой депрессухе. Следом за Видалем разбились и ее мечты. В Милан она не поехала. Какойто гад разместил в Интернете запись той сцены, где Порше танцевала и раздевалась перед Видалем, и то, как они начинают целоваться, а потом заваливаются на кровать. Надо же, всетаки нашлись любители подглядывать за престарелым рокером!

Эту запись обнаружили и миланские работодатели Порше. Катя потом пыталась им объяснить: мол, модель – девушка этого рокера, они встречаются, что в этом такого?.. Катя не забыла добавить, что на следующий день после того свидания музыкант погиб – хотела разжалобить итальянцев. Но они сказали, что в Италии своих путан – вагон и маленькая тележка, им русских не надо. И еще, что если девушка в восемнадцать лет без стыда крутится голой перед мужчиной, который ей в отцы годится, то чего от нее дальше ожидать? Особенно если учесть, что Порше позвали белье демонстрировать. А «бельевые» девушки, сказали итальянцы, должны быть просто мадоннами.

Катя плакала, Порше плакала. Но потом они решили, что сумеют обернуть скандал себе на пользу. Они еще не знают как, но сумеют. Теперь же, в начале апреля, Катя решила, что ей надо отдохнуть. У нее появился бойфренд, что вообщето Порше только одобрила, и парочка укатила в Анталию.

А вот затея Кати прославить Порше благодаря смерти Видаля результатов не принесла. Ну рассказала Порше небылицы о своей невероятной любви с великим – это после смерти выяснилось – музыкантом, ну прозвездилась и там и сям, только толку от этого не было никакого. Безумных контрактов никто не предлагал, в клипах сниматься не звали, фотосессии не назначали. Может, и вправду на чужом горе счастья не построишь?

Подругимодели, а других у Порше не было, разъехались по городам и весям. Они все пристроились, кто куда. Порше осталась одна, а так как надо было чтото есть, стала работать. Катя нашла ей местное модельное агентство, которому, кажется, можно было доверять, и теперь еженедельно у Порше было несколько показов здесь, в городе. Паршивых показов, если честно. Пришлось Порше при всех своих достоинствах работать в торговом центре, гуляя по коридору в дешевых тряпках из какогото отдела этого ТЦ. А что делать?

Ей позвонили в один из вечеров, сейчас особенно одиноких. Говорила с Порше женщина, очень деловая, быстрая.

– Вы – Порше? – спросила она.

– Да.

– Вас приглашают на вечер памяти Олега Видаля. Вы приедете?

– Куда?

Порше надеялась на «Джаз».

– Вечер состоится в загородном доме Видаля, в лесу. Вас отвезут.

– Мне надо с менеджером поговорить.

В лес Порше ехать не хотела.

– Тут всего один пригласительный, – резко сказала женщина, – и три претендента. Если вы не хотите, я отдам его другому человеку. На вечер приглашена вся пресса, и областная, и федеральная… Вы же та девушка, с которой он провел последнюю ночь? – с сомнением спросила она.

– Да.

– И как вы будете выглядеть, если не придете на вечер его памяти?

Словом, Порше согласилась. Завтра в три часа дня ей следует явиться на смотровую площадку перед выездом из города. Там будет стоять желтая маршрутка. Надо сесть в нее и ехать. Порше посоветовали одеться как обычно, а чтото вечернее взять с собой. Если она захочет переночевать в доме Видаля, ей надо будет прихватить необходимые вещи – полотенце, зубную щетку, смену белья.

Указания были странные, даже смешные чемто. Порше уже хотела наплевать на свое обещание и не ехать на смотровую площадку, но подумала, что Катя будет недовольна, если узнает про ее отказ немного прославиться. Они ведь решили, что будут раскручивать эту ситуацию в свою пользу.

На следующий день, в три часа, она была на смотровой площадке. Оделась, как и велели, спортивно, просто.

Когда девушка подошла к маршрутке, там уже торчали пятеро старых теток, одетых, как и Порше, в куртки и брюки. Две тетки курили, три просто стояли. Было видно, что они не знакомы между собой, но уже перекинулись парой слов.

Тут изза маршрутки выглянул водитель, молодой парень в камуфляжной куртке:

– Ну что? Это все?

– Это все? – переспросила женщина в черных спортивных брючках, красной куртке с меховым воротником и бейсболке. Она внимательно оглядела всех собравшихся, неизвестно чего от них ожидая. Эта тетка точно была из разряда «самых умных», решила Порше. Таких она особенно не выносила.

Женщины растерянно пожали плечами.

– Мне сказали, шесть должно быть… – сказал водитель. – Садитесь. Ехать будем долго.

– Насколько долго? – спросила кареглазая миловидная блондинка. Она была явно толстовата, да еще в светлых штанах и дутой куртке, – бомба, да и только!

– Пять часов, – равнодушно ответил тот.

– Ого!

Самая умная попыталась больше выяснить о предстоящем маршруте, но водитель оказался не из разговорчивых.

На первое сиденье рядом с шофером не сел никто. Никто не выбрал и места, на которых нужно было расположиться спиной к дороге, все расселись в глубине салона на креслах вдоль бортов машины. Порше и полная блондинка сели справа, места напротив них заняли Самая умная и еще одна блондиночка, маленькая и противная, с опущенными вниз уголками рта и почти круглыми голубенькими глазками. Порше еще на стоянке с презрением рассмотрела ее короткие ноги и плоский зад.

Впереди, спиной к ним, села высокая стройная брюнетка, а возле нее другая брюнетка, но среднего роста, раздавшаяся в бедрах и с короткой стрижкой. Порше подумала, что она чемто напоминает журналисток, с которыми приходилось иногда общаться.



Машина вышла на трассу, и стало немного веселее.

Довольно долго все молчали. Порше надела наушники и сделала вид, что отключилась от происходящего. Самая умная о чемто разговорилась с Противной блондиночкой. Полная тетка в светлой куртке достала из сумки яблоки и стала всех угощать.

Потом Порше задремала, а очнувшись, поняла, что все уже перезнакомились. Но она снова не полезла в разговор, хоть и прислушалась, сделав музыку в плеере потише.

– Я была его женой, – грустно сказала Толстуха. Они, видно, начали хвастаться, кем доводились Видалю.

Все уставились на Толстуху с явным любопытством.

– А я не видела его тридцать лет, – сказала Самая умная. – Мы учились в одном классе, наши родители дружили. Я так и не поняла – зачем меня сюда позвали?..

– Я тоже давно его не видела, – примазалась к ней Противная. – Я была помощником звукорежиссера в студии, где он первый альбом записывал. Не тут, а в Ростове. Первый свой виниловый диск.

Женщины, сидевшие к ним спиной, обернулись.

– Я интервью у него брала в 2005м, – сказала та, что с короткой стрижкой. Точно, она оказалась журналисткой!

Длинноволосая тоже доложилась:

– Я пела в юношеской рокгруппе. «Теория симметрии», может, слышали? Группа благодаря его протекции прославилась, ребята уехали в столицу, а я тут осталась.

Порше промолчала. Ей вдруг стало скучно. Она посмотрела в окно и убедилась, что там тоже невесело. Вокруг были поля – такие унылые, серые, а солнечный свет уже уходил, унося с собой еще не слишком уверенное тепло весенних дней.

Она снова закрыла глаза. Песня в ее плеере вдруг кончилась, и в паузу перед началом следующей она услышала, что Журналистка тихо всем докладывает, что вот та, длинная блондинка, она и есть последняя подруга Видаля! Она манекенщица!

Самое противное, что Журналистка не забыла упомянуть, что Порше зовут Лена Пузикова. Надо было ей в морду дать, да пачкаться неохота!

Женщины стали поглядывать на Порше, сразу както объединившись. Порше им не нравилась, она была слишком юная, слишком чужая. И слишком красивая, уточнила для себя Порше.

Старые курицы! Самой молодой тут не меньше тридцати! И зачем она согласилась ехать?

Толстуха, ее звали Милена, стала рассказывать, что у них с Видалем есть сын, который очень похож на отца. Она долго трещала про сына, пока всем не надоела. И только тогда смолкла.

В салоне было уже темновато. Водитель включил продолговатые лампы на потолке, льющие белый неестественный свет, и все лица стали старыми, неухоженными. Как в заколдованном зеркале проявились и недостатки кожи, и дефекты лиц. Порше полезла в сумку, достала пудреницу, чтобы убедиться – к ней это не относится.

Теперь маршрутка продвигалась по неасфальтированной дороге в лесу, в темноте. Было даже страшно, особенно когда колеса с какойнибудь одной стороны попадали в яму и машина опасно наклонялась. Женщин трясло, они то чертыхались, то смеялись, крепко вцепившись в сиденья.

– Долго мы так ехать будем? – спросила у водителя Самая умная. Ее, оказывается, звали Лика.

– Минут пятнадцать еще, – ответил тот. – Я срезаю дорогу. Если бы тут не поехал, нам бы еще лишний час тащиться.

Пятнадцать минут можно потерпеть. Женщины уже привыкли к тряске и снова стали трещать. Порше даже разобралась, как кого зовут.

Противную блондиночку, помощницу звукорежиссера, звали Кристина. Брюнетку с длинными волосами, бывшую певицу, – Тамара. Журналистку – Марина.

Тут маршрутка выбралась на нормальную дорогу, и еще через десять минут они кудато приехали. Сначала машина свернула с трассы. Судя по звуку бьющих по днищу камешков, на гравийную дорогу. Впереди показался освещенный изнутри дом. Вокруг него не было ничего – ни дворика, ни палисадничка. Казалось, ктото воткнул это строение посреди леса.

Машина остановилась. Было очень тихо, словно на много километров вокруг никого и ничего, кроме деревьев, не существовало.

Хоть и странным тут все показалось, но Порше обрадовалась, что они хоть кудато приехали. Остальные пассажирки, видно, тоже устали от поездки. Маршрутка вмиг опустела.

– Идите в дом, – сказал им вслед водитель. – Располагайтесь. Там все для вас подготовлено.

Оглядевшись и заметив, что тетки тоже удивлены видом этого местечка, Порше пошла следом за ними к дому. Маршрутка уехала.

– Както страшно, – сказала Кристина. – Мы тут будто совсем одни… И когда нас заберут отсюда?

– А мы не спросили, – легкомысленно ответила ей Тамара.

Но Лика рассмеялась:

– Да чего бояться? Все нормально. Сейчас разместимся, выберем лучшие комнаты, переоденемся. Интересно, еда у них есть?

Дом, встретивший гостей огнями, производил приятное впечатление серьезного строения. Он был каменный, двухэтажный, построенный простой коробкой, но добротно.

Они поднялись на веранду, где стояли деревянные лавки и стол, крашенные в синий цвет. Марина, которая шла впереди всех, постучала в дверь и, не дожидаясь ответа, потянула ручку на себя. Дверь открылась.

Осторожно озираясь, гостьи по очереди вошли в дом.

– Ктонибудь знает, чья это вообще недвижимость? – спросила бывшая певица.

– Мне сказали, что дом построил Олег, – ответила ей Милена. – Только на него это както мало похоже. Он не слишком природу любил.

Внутри было вполне уютно, только людей не оказалось. Побросав вещи куда придется, женщины разбрелись по дому – осмотреться. Комнаты были обставлены просто и рационально. В большом холле вокруг громоздкого журнального столика стояли кресла и диваны, справа находилась кухня, а слева – помещение, где было навалено много всякой аппаратуры, за исключением телевизоров и радиоприемников. Порше лучше бы сейчас перед телевизором посидела – кажется, «Дом» в это время показывают.

Деревянная лестница вела на второй этаж, где обнаружились три небольшие спальни. На первом этаже любопытная Марина нашла и вполне цивилизованную ванную комнату с «удобствами». Остальные находку оценили и воспользовались ею.

Проголодавшаяся Порше тоже побродила по комнатам и направилась к вместительному двухкамерному холодильнику.

– А провизии тут заготовлено порядочно! – заметила Милена, вошедшая на кухню следом за Порше. – Девочки, кто есть хочет? Тут копченое мясо, сыр, рыба какаято… И на кухне есть чайник, заварка. Хорошо!

– И бар, – добавила Марина, держа в руке бутылку водки. – Там не только это. Еще всякие коктейли, пиво, ликеры. Просто раздолье. Да и вообще тут както не порусски. Дом в лесу, а свет, вода… Наверное, генератор гдето установлен и резервуар для воды есть. Круто.

Милена покивала ей, но, кажется, както мало удивилась.

Идея перекусить и даже выпить понравилась и остальным. Вскоре в комнате был накрыт стол, расставлены бокалы. Милена даже достала свечи и, выключив деревянную люстру, зажгла их. Потом все разлили напитки и расселись в креслах.

Возникла пауза. Женщины переглянулись.

– Думаю, надо помянуть Олега Видаля, – сказала Лика и подняла рюмку с водкой.

– Да, – согласилась его бывшая жена. – Сорок дней…

– Пусть земля ему будет пухом, – тихо добавила Тамара.

Порше заметила, что в глазах Кристины появились слезы, но остальные были более сдержанны.

Потом пили уже без тостов. Порше решила, что пришла пора и ей немного расслабиться. А что еще делать? Пока приедут все приглашенные на вечеринку и пресса, можно умереть со скуки в компании этих пожилых зануд. Она долила в стакан коктейля из банки и отхлебнула большой сладкий глоток.

Разговор за столом шел ни о чем – о погоде, о том, как быстро в этом году наступила весна, но все знают, что холода еще будут. Порше опять выпила – господи, что за скука!

Как и положено стареющим теткам, женщины за столом стали чесать языками. Марина, сидевшая рядом с Порше, спросила у нее:

– Так вы были подругой Олега Видаля?

Порше невыразительно пожала плечами – ей не хотелось говорить, что она стала подругой на одну ночь. Да еще и такую позорную.

– Вы не заметили, что в последний вечер он был не таким, как всегда?

– А каким он всегда был? – ляпнула Порше. Она не хотела хамить, просто надо было отделаться от назойливой дамочки.

– Может, Видаль с кемто ссорился?

– Я не видела.

Марина улыбнулась и отвязалась от Порше. Та с облегчением выдохнула и допила коктейль.

Как только все наелись, хлопотливая Милена тут же взялась убирать со стола, Тамара и Марина вышли покурить, Лика полезла в холодильник поискать чтонибудь сладкое к чаю, Кристина взялась мыть посуду.

С улицы в дверь заглянула Марина:

– Кажется, остальные едут! Слышу звук мотора.

Все оживились. Милена и Лика тут же побежали на веранду, Порше тоже высунулась из окна, но шум мотора стих. На улице было уже совсем темно.

– Мне кажется, никто не проехал по трассе, – сказала Марина. – Отсюда, конечно, не очень видно, но свет фар мы бы заметили. А его не было.

– Точно, не было, – подтвердила Тамара.

– Значит, неподалеку есть еще одна дорога, – сказала Кристина за спиной Порше.

Та даже вздрогнула – она не слышала, как к ней подошла Противная блондиночка.

– Да что творится? – возмутилась Милена. – Почему нет никого? Ктонибудь звонил Витьке?

Оказалось, что никто. Милена пошла в дом, нашла свой мобильный и, как поняла Порше, стала набирать номер того кряжистого дядьки – Карелина.

– Связи нет, – разочарованно произнесла Милена. – Здорово! Такой дом цивильный, а телефоны тут не работают. Мы ведь не в тайге…

Тем временем все вернулись в дом, стали доставать мобильники, нажимать на кнопки. Связи не было.

– Блин! – сердито сказала Кристина. – Я маме обещала отзвониться, а тут ничего не набирается!

Лика предложила еще выпить, а Тамара принесла из соседней комнаты гитару. Наверное, она умела играть, потому что инструмент в ее руках сразу издал довольно мелодичные звуки.

Порше пошла к бару за новой баночкой коктейля. Калорий в нем – до фига, но уж очень печально этот вечер разворачивался. Теперь еще и песни под гитару! За что ей это?

Тамара стала настраивать гитару, потом начала наигрывать незнакомую Порше тоскливую мелодию и запела. Отпив еще пару глотков, Порше огляделась. Почти все, кроме Лики, стали подхватывать слова песни. Лика же закусила губу, подошла к окну и достала сигареты.

К концу последнего куплета уже все тетки обливались слезами и соплями. Это небось песня Видаля, запоздало догадалась Порше.

– Девочки, – донесся от окна голос Лики. – А машины гдето ходят. На трассе нет никого, а вдалеке я слышу звук мотора. Как же странно, что по нашей дороге ничего не ездит!

– Странно это, конечно, – согласилась с ней Кристина. – Нас, наверное, кинули. Все собрались в другом месте, а нас забыли предупредить. Если честно, я бы уже пошла на дорогу – на нашу или другую – и попыталась попутку поймать…

– Если и ловить машину, то на другой дороге, – сказала Марина. – Пройти через лес, выйти на ту сторону и…

– Да вы что? – строго осадила их Милена. – Ночью! Через лес! До города пять часов ехать. Мало ли на каких идиотов нарвешься? Давайте уже утром выбираться отсюда, посветлу.

– А я пойду ловить попутку, – произнесла Порше.

Все на нее уставились, будто на чудо какое. Неудивительно – это была чуть ли не первая фраза, сказанная ею.

– Я с тобой, – тут же сказала Кристина.

– Нет, – спокойно отозвалась Лика. – Никуда вы не пойдете. Это риск, Кристина. Девочка молоденькая, но тыто понимаешь?

Тоже мне, мать родная!

– Да ну вас, курицы! – разозлилась Порше.

Она не склонна была проявлять свои эмоции, но сейчас ее все просто достало. Дуры, честное слово! Ей что тут, до утра торчать? Схватив свою сумку и куртку, она направилась к двери. Кристина пошла за ней следом.

Лика подскочила с места, схватила Порше за руку. Милена тоже поднялась со своего места.

– Стойте, – просила она. – Ну пожалуйста! Это опасно! И как вы ту, вторую дорогу найдете? Через лес идти темно…

Порше выдернула руку из ладони Лики, а Кристина улыбнулась:

– Девочки, да чего вы? Ну что тут, маньяки по дорогам разъезжают? Просто дальнобойщики какиенибудь. У них дома семьи, дети. Они не будут нас с девушкой на куски резать! И я посмотрю, к кому садиться, если ктото подозрительным покажется – ни за что к нему не полезем. Правда, Лена?

Порше кивнула. Может, они отстанут, если с ними нормально поговорить?

– Я тоже с вами пойду, – сказала вдруг Марина. – Домой хочу, устала.

– Ну, вы даете! – уже миролюбиво вздохнула Лика. – Ладно, давайте все вместе пойдем.

Я хоть номер машины запомню… Милена, Тома, вы с нами?

Милена кивнула, Тамара отказалась:

– Нет, я тут побуду.

Она перегнулась через гитару, лежавшую у нее на коленях, плеснула себе в рюмку водки, выпрямилась, подняла рюмку на уровень глаз.

– Счастливого пути! – пожелала она и опрокинула рюмку в рот.

Порше, а за ней Лика, Кристина, Милена и Марина вышли из дома. Запах леса, прелых листьев защекотал Порше нос. Она чихнула. Ей пожелали здоровья.

Несмотря на ночь, лес не казался непроходимым. Небо было чистым, в нем сияли крупные звезды. Эти звезды, вид которых завораживал даже совсем не романтичную Порше, и белый ясный свет растущего месяца помогали ориентироваться в пространстве. Первой в лес вошла Марина.

Порше казалось, что только они шагнут в чащу, как сразу станет понятно, куда идти. Так, как это всегда бывает в парке Менделеева. Но ничего понятно не было.

– Мне кажется, я уловила направление звука, – пробормотала Лика.

Остальные, в том числе и Порше, уже слегка растерялись, поэтому сразу поверили ей на слово и пошли следом.

– Может, вернемся? – опасливо спросила Кристина, обернувшись на свет дома, еще заметный сквозь деревья.

– Ну нет! – ответила ей Марина. – Теперь уж ни за что!

Довольно быстро нашлась небольшая тропка, ведущая, как казалось, в нужном направлении. Когда женщины углубились в лес, послышался звук мотора. Марина заметила:

– Мне кажется, что машина стоит на месте…

Ей никто не ответил.

Они двигались уже минут пятнадцать, но никуда не выходили. Тропинка пошла в гору. Лика остановилась:

– Давайте возвращаться, мы уже забрели черт знает куда.

– А вдруг дорога в двух шагах? – запротестовала Марина.

Но остальные поддержали Лику. Только тут все поняли, что идея Порше была не ахти, а поддержали ее, видно, потому, что хмель ударил в голову. Лучше вернуться в дом и снова налить.

Теперь Порше не стала спорить. Онато думала, что идти придется с минуту, а за эти четверть часа в темнотище устала и замерзла. Лика снова повела всех за собой во тьму – но в обратном направлении. Остальные старухи тоже обогнали Порше, она же передвигалась все медленнее. Ее отпускало опьянение, придававшее бодрости, и вдруг ужасно захотелось спать.

Впереди Порше шла Марина, которая пару раз обернулась, а потом разговорилась с Кристиной. Порше стала отставать, а когда уже хотела попросить всех подождать ее, неловко поставила ногу на корягу и подвернула лодыжку. Чертыхнувшись, Порше наклонилась, пощупала свою бедную щиколотку, выпрямилась…

И тут ктото схватил ее сзади за шею, зажав рукой рот. Порше попробовала вывернуться, крикнуть, но этот ктото был намного сильнее девушки. Она потрепыхалась в его железных руках и ощутила, как они тянут ее кудато назад, в лес, в темноту.

Потом ей к лицу приложили чтото влажное. Она вдохнула ударивший ей в нос, в горло резкий запах и потеряла сознание.

Марина Попова, 30 лет

Как бы иначе, как бы взбодриться,

может, постричься, может, побриться,

может, напиться, может, разбиться…

Как же разбиться, если ты птица…

Весть о смерти Видаля Марине принес Интернет. Как и каждое утро, она начала свой рабочий день на посту главного редактора гродинского журнала «Бизнеследи» с Интернетновостей.

«Лидер группы «Алхимик» разбился, прыгнув с парашютом», – прочитала она и на секунду потеряла способность дышать. Достав мобильный, набрала его номер. Абонент недоступен. У нее гдето был записан и номер менеджера группы Виктора Карелина, но Марина никак не могла его обнаружить. В этом блокноте? В другом?

Господи, да что же это?

Она стала рыскать по информационным сайтам, но надолго ее не хватило. Узнала только кучу всякой гадости – что Видаль накануне сильно выпил, ночь провел с моделью, которая должна была сниматься в его новом клипе, а напоследок поскандалил с менеджером группы. Почитала немного и про эту модель, теперь ставшую настоящей звездой и заодно козлом отпущения в блогах поклонников «Алхимика».

Читать это было, по меньшей мере, невыносимо.

Тогда Марина позвала ответственного редактора Аню Берестову, попросила ее взять на себя назначенные встречи и, сославшись на внезапный приступ мигрени, ушла из офиса.

Садиться за руль ей не хотелось. Машину она водила еще недостаточно уверенно, а тут – в глазах слезы, руки трясутся… Посидев на водительском месте, Марина вышла из машины, нацепила темные очки и пошла по городу. Куданибудь.

…Это произошло пять лет назад, в 2005м. Тогда Марина переживала не лучший свой период. После развода, оставив маленькую дочку в селе у матери, она вернулась в Гродин и устроилась на работу, ибо не представляла, что ей теперь делать.

Бывший муж исхитрился всего за два года окончательно измучить ей душу. Не садист и не моральный урод, он просто был воспитан таким образом, что все окружающие, незаметно для себя, оказывались ему должны. Все и всё. Марина, к примеру, обязана была окружать его заботой и вниманием, не забывать готовить любимые им блюда, стирать его носки, исполнять любое желание. В свою очередь он готов был иногда говорить ей «спасибо».

Потребности и интересы жены эгоистичного мужа не волновали. Более того, если она сама пыталась както обратить на себя его внимание, он, не стесняясь, объяснял, что считает ее тупицей, гусыней и деревенской дурочкой. Ему с ней неинтересно. Наконец Антону стало так неинтересно с Мариной, что он бросил и ее, и их дочь Лялю.

Если ктото чужой однажды объявит тебя глупой курицей, ты просто отмахнешься от обидчика, но если ты слушаешь подобные вещи от дорогого тебе человека и длится это целых два года, ты начинаешь призадумываться о собственной значимости для окружающего мира.

Более того, в какойто момент в твоем подавленном от унижения мозгу родится великое понимание, что все это правда – ты самая что ни на есть клуша. И лишь спустя многомного времени, пережив развод, ты начинаешь догадываться, что любимому мужчине было очень удобно делать из тебя недоразвитый придаток к своему могучему эго. Недоразвитый придаток никуда от эго не денется. Он будет с восторгом пытаться угодить в любой день и час…

После всего пережитого Марина поняла, что ей нужен курс реабилитации. Но не в клинике какогонибудь шарлатана от психологии, а путем интегрирования, пусть сначала даже болезненного, в нормальную жизнь нормальных людей. И еще трудотерапия.

Тут она припомнила, что с красным дипломом окончила факультет журналистики, с третьего курса работала в рекламном журнале и есть верный шанс, что ее снова возьмут туда корреспондентом, потому что она молодец.

Вот так Марина стала сотрудницей провинциального гламурного издания. Все было хорошо, если не считать того, что дочку она могла видеть лишь по выходным. И только очень глубоко в душе она признавалась себе, что работает вовсе не по выбору сердца, а просто потому, что не нашла ничего другого.

Писать статьи по заказу рекламодателей оказалось не так интересно, как ей представлялось в те времена, когда она была восторженной студенткой. Повзрослев, Марина обнаружила в своей работе много неприятных моментов, которые раньше замечать не хотела. К примеру, клиенты журнала как огня боялись любого свободного слова, написанного молоденькой журналисткой. Все, что они хотели, – это видеть в каждой новой статье сочетание любимых слов: «элитный», «незабываемый», «неповторимый» и в заключение: «Мы всегда рады видеть Вас в нашем магазине!» Писать это было нетрудно, но удовольствия приносило мало.

Вот бы взять настоящее интервью – не у владельца салона мебели, а у кинозвезды, писателя, художника – словом, у человека, который хоть чтото собой представляет! Но, увы, если в «Бизнеследи» и брали такой материал, то только в крайнем случае, допустим, если вдруг перед самой сдачей номера в печать какойнибудь рекламодатель отказывался от размещения рекламы и в журнале образовывалась дыра.

Но Марине даже такая возможность не светила. Она была девочкой на подхвате у двух взрослых тетьжурналисток, которые бездумно строчили рекламные тексты и сами не упускали возможности немного поразмяться в таких вот редких интервью.

Однажды, на одной довольно скучной планерке, Алла Евхаристова, в то время главный редактор «Бизнеследи», сказала:

– Коллеги, у нас тут рекламодатель наклевывается. Это магазин мужской одежды. Наш коммерческий директор, – Алла посмотрела на парнишку с хитрой мордочкой, Лешу Ковалева, – сумел впарить директору магазина такую идею: одежду для мужчины покупает женщина. То есть если читательница нашего журнала увидит на наших полосах рекламу магазина модной мужской одежды, то она непременно скажет об этом своему мужчине, а он непременно купит в этом магазине себе целый гардероб. Но…

– Понятно, – сказала одна из тетокжурналисток. – У нас должна быть рубрика, в которой магазин мужской одежды смотрелся бы логично. Ну, давайте сделаем серию интервью с интересными мужиками нашего города. С первым, конечно, с директором того самого магазина мужской одежды, а потом уже посмотрим, с кем еще.

– В том магазине директор – женщина, – сказал Леша Ковалев с презрительной ухмылкой, которую он всегда надевал, если видел таких вот плохо одетых тетьжурналисток. – Но идея об интервью с интересными мужчинами города – хорошая.

Марина сначала подумала, что внезапное одобрение идеи представителя редакционного отдела както связано с сексуальной ориентацией коммерческого директора, но это было не так.

– Я могу завести к нам в журнал и магазин детских товаров, – продолжил озвучивать свои мысли Леша. – Его хозяйка – дама непростая, но я слышал, что она училась в одном классе с этим, ну, знаете… он из нашего города. Рокер какойто. – Коммерческий директор сделал рукой такой неопределенный презрительный жест. – Забыл, как зовут… Олег…

Алла скептически посмотрела на него:

– Леша, не позорься. Если ты у нас поклонник Сергея Зверева, никто в тебя камнем не кинет, но не знать Олега Видаля – это уже слишком.

– Мне за него денег не платят, – огрызнулся Леша. – В общем, если вы возьмете интервью у этого самого Ви… даля, то я приведу к нам детский магазин. Причем тысяч за шестьдесят.

– Девочки, вы же хотите зарплату? – ласково поинтересовалась у редакции Алла.

Решено было, что одна из тетокжурналисток раздобудет контакты Видаля, и если окажется, что он в ближайшее время приедет в город, то интервью будет взято.

Марина только вздохнула – ей от этого ничего не обламывалось. Она любила музыку, может, рок и не был самым обожаемым музыкальным направлением, но уж «Алхимика» она знала. Воспоминания, связанные с этой группой, правда, были не очень радостные, но что ж тут поделать? Ее бывший муж признался ей в любви под композицию «Ужас мухи в замкнутом пространстве». (Очень символично!)

Годы спустя Марина с грустью вспоминала суету, предшествующую встрече с Олегом. Как так сплетаются нити судьбы, чтобы в результате два абсолютно чужих человека из разных миров вдруг могли встретиться и дать друг другу немного тепла?

Весть о приезде Видаля в Гродин принесла сама Алла. Оказывается, сказала она, заглянув в редакцию, он будет выступать со своей группой в День города, который празднуется, как известно, 18 мая. Концерт состоится на центральной площади Гродина в праздничный вечер, а интервью у музыканта можно взять на следующий день, в воскресенье. Она уже договорилась об этом с Ником Сухаревым, близким другом Видаля. В развлекательном комплексе Ника пройдет еще один концерт «Алхимика» – для друзей и самых преданных поклонников группы.

…Целую неделю все в редакции только и говорили что о Видале.

– Какой мужик, – ворковали теткижурналистки. – Сорок лет, в самом соку! А глаза, какие красивые! А вот тут, – они листали фотоальбом «Алхимика» на официальном сайте группы, – смотри, какая у него фигура! Ну красавец же!

Они читали и озвучивали на весь офис все, что касалось творческой биографии Олега Видаля. Но с еще большим ажиотажем разыскивали о нем слухи и сплетни. Оказалось, что их не так уж много. Был женат всего один раз, есть сын. Романтические увлечения свои не афиширует, если что и есть, то все это тайна, покрытая мраком. Даже друзья о нем говорят, что Олег – одиночка и в творчестве, и в личной жизни.

– Надеюсь, он не педик, – вздохнула одна теткажурналистка.

– Да, – согласилась с ней вторая, – такой красавчик этот Видаль, что закрадывается мысль…

А вот Маринке рокер средних лет не казался таким уж красавчиком. Внешность, конечно, коммерческая, недаром он так за границей популярен. Но не совсем во вкусе Маринки. Черты лица Видаля слишком брутальные: крупный нос, большой, четко очерченный рот и нависающие над светлыми глазами брови. К тому же ей нравились более крепкие мужчины и, если честно, помоложе. Такие, как Антон, ее бывший. Вот только был бы тот Антон человеком…

Интервью готовилась брать старшая из теток – Светлана, а вторая – Вика – уезжала на выходные в командировку. Леша нашел рекламодателя с побережья Черного моря, где тот построил пансионат конечно же класса люкс. Правда, пансионатик торчал в степи, где не росло ни деревца, а до моря надо было идти добрых пятнадцать минут по раскаленной пыльной дороге, притом и пляж не был оборудован. К тому же в пансионате имелись проблемы с водой, канализацией и охраной. Но рекламодатель на классе люкс все равно настаивал. По понятным причинам хозяин стремился продать путевки как можно скорее – до начала сезона, пока никто из отдыхающих еще не побывал в этом «хилтоне» и не поделился с друзьями своими впечатлениями.

В этом вопросе, уверял рекламодателя лукавый Леша, помощь рекламы, размещенной в журнале «Бизнеследи», неоценима.

Вечером восемнадцатого мая Светлана позвонила Марине.

– Маришка, к Видалю ты пойдешь, – срывающимся от волнения голосом произнесла она. – Подготовь вопросы, я не смогу тебе переслать свои, я в больнице. Все договорено, фотограф предупрежден. В одиннадцать часов в кафе «Хемингуэй». Это в комплексе «Джаз», знаешь?

– Знаю, а что с тобой?

– Меня сбила машина, – расплакалась Света. – Перелом ноги. Глупость такая – прямо на тротуаре. Шла на концерт «Алхимика», и вот…

Подробности несчастного случая Марина не удержала в голове и двух минут, слегка растерявшись, но и очень обрадовавшись: интервью с Видалем! Классно!

И как же хорошо, что она не поехала в село к маме и Ляле в эти выходные! То есть она собиралась, но вечером в пятницу начался такой ливень, что не получилось добраться до автостанции.

В 2005м Марина жила на съемной квартире, одна в маленькой, очень уютной однокомнатной малогабаритке в новом доме. Платила за жилье не так уж много – квартиру сдавала их родственница, к счастью, женщина нежадная. Она только просила поддерживать порядок, и Марина эту просьбу выполняла.

Накануне встречи с Видалем она почти всю ночь читала в Интернете его интервью и разные публикации о группе «Алхимик». Заполнила голову всякими разрозненными впечатлениями, но и собрала образ героя.

Не без труда Марина составила список вопросов для интервью. Казалось, музыкант ответил уже на все возможные журналистские подколы.

«– Что для вас стало главным событием в вашей жизни?

– Каждый альбом группы, каждый концерт – самое важное событие в жизни.

– Что вы чувствуете, когда выходите на сцену и вас восторженно приветствует несколько тысяч зрителей?

– Счастье.

– Что вы считаете самым главным мужским аксессуаром?

– Господи, вы серьезно об этом спрашиваете? Откуда я знаю?

– Какой вы видите идеальную женщину?

– Я не задумывался над таким вопросом. Мне кажется, что бессмысленно искать когото идеального. Надо любить, что есть.

– Вы верующий человек?

– Мне проще сознавать, что я сам за все отвечаю».

На следующий день Марина вместе с фотографом Сережей Беловым, считавшимся одним из лучших фотографов Гродина, ожидали Олега Видаля в кафе «Хемингуэй». Он пришел вместе с владельцем кафе – тем самым Николаем Сухаревым, благодаря которому организовалось это интервью. Марина знала Ника в лицо, так как он входил в число постоянных рекламодателей «Бизнеследи». Николай Александрович велел подать на столик кофе с самыми лучшими десертами и, пожелав приятной беседы, ушел.

Видаль, одетый в черную джинсовую куртку и серые джинсы, сел напротив Марины и поднял на нее светлые глаза, обрамленные довольно густыми для мужчины его возраста ресницами. Марина призадумалась – вдруг он их подкрашивает, но потом поняла, что нет…

– Почему вы меня так рассматриваете? – спросил Видаль с полуулыбкой, в которой таилась доля смущения. Наверное, Марина слишком уж долго думала о его ресницах.

– Извините, – смутилась Марина. – Мы поговорим с вами, а Сережа будет вас снимать.

Зачем она ему это говорит? Он что, деревенская лошадь, которая никогда не видела фотографов?

– Хорошо. – Улыбка Видаля проявилась чуть заметнее. – Задавайте ваши вопросы.

Интервью началось и пошло своим чередом. Как бы ни волновалась Марина вначале, как бы ни комплексовала и ни чувствовала себя дурочкой, через несколько минут после того момента, как она включила диктофон, ей стало спокойно и комфортно.

Видаль говорил обо всем просто и откровенно, возможно, потому что ему нечего было скрывать. Музыка была смыслом его жизни, и все, что он делал, он делал только ради музыки.

– Вы когданибудь признавались в любви? – спросила Марина, потому что ответ на этот вопрос в женском журнале был бы очень кстати.

– Да, – сказал он, закуривая.

– А как именно?

– В смысле?

Видаль прищурился от дыма и наморщил лоб. Это выглядело так, будто подобные вопросы доставляют ему страдание.

– Какими словами? – Марина чувствовала себя уже неловко.

Наверное, пожалев девочкужурналистку, рокзвезда ответила:

– Мне признаваться в любви проще, чем комунибудь другому. Я просто пишу песню той женщине, в которую влюблен.

– А какие из ваших песен были написаны как признание в любви?

– Ну вы настырная! – рассмеялся он. От его смеха она тоже немного повеселела. – «Последнее утро», «Пространство», «Фотография» и коечто еще.

– Спасибо. А что вы скажете о своем новом альбоме «Разведка боем»? Мне кажется, он отличается от вашего творчества в целом?

– Да, он жестче, тяжелее. И темы немного другие, больше социальных моментов, больше реальной жизни, чуть меньше романтики.

– Почему?

Видаль снова наморщил лоб, подняв брови домиком. Вот теперь он точно не был рад вопросу.

– Если не для журнала, то отвечу. Вам лично.

– Но… Ладно, давайте не для журнала.

Марина выключила диктофон и принялась слушать. Эту историю она уже знала.

– Я всегда думал, что лирика приносит людям радость, – задумчиво начал Видаль, – она помогает в любви и делает жизнь лучше. Но не так давно случился инцидент. Я тогда приехал в Гродин после концертного тура и остановился в гостинице, в «Постоялом дворе». Номер выбрал на десятом этаже, потому что люблю жить повыше над землей. Однажды я вернулся туда после какихто дел в городе и увидел девочку лет семнадцати. Она както пробралась в номер и ждала меня там. Девочка вдруг стала бросаться мне на шею, а я попытался уговорить ее уйти. Хотел дать охранникам денег, чтобы отвезли ее домой и передали родителям… Мне очень повезло, что я был не один, со мной в номер поднялись ребята из группы, ведь потом пришлось объясняться в суде. После того как я попросил ее поехать домой, она выскочила на балкон и стала грозить, что спрыгнет. Сказала, что если она убьет себя, то я ее никогда не забуду. Я пообещал ей все, что она хочет, только пусть вернется в комнату. Но както неубедительно, наверное. До сих пор думаю – что я не так сказал?..

– И она…

– Да, она бросилась вниз с балкона. Потом было разбирательство, ее отец стал обвинять меня чуть ли не в совращении. Был суд, пришлось оправдываться перед чужими людьми. Если бы у меня не было свидетелей, меня бы, наверное, посадили. Да и девочку ту было очень жалко: она же подросток – наслушалась песен о любви и… вот, так получилось. Теперь я уже не думаю, что лирика – это так уж безопасно.

– Да, я тоже помню эту историю, только не могла себе представить, что она вот так отразится на вашем творчестве.

– Все всегда отражается на творчестве, – сказал он грустно, возможно припомнив чтото еще, о чем говорить не собирался.

Марина видела, что воспоминания о самоубийце Видалю не слишком приятны, но удержаться от продолжения разговора на столь волнующую тему она не могла. Пусть эта информация и не пригодится, но ей, как журналисту, нечасто выпадала возможность заглянуть в чьюто душу и услышать действительно интересную историю из первых уст.

– Об этом писали все, кроме нашего журнала, – мы не публикуем у себя ничего мрачного, печального и депрессивного. Только позитив. Но я читала заметки о той девочке. Все решили, что она была просто фанаткой, сумасшедшей, это правда?

– Не знаю. Я видел ее только несколько минут. Она была в ужасном состоянии. А какой она была в жизни, на самом деле – не знаю. Вообще, фанаты разные бывают – ктото сумасшедший, а ктото и нет. Страшно, когда люди принимают слова песен как руководство к действию, придумывают чтото, верят в это и чуть ли не убить готовы за свои выдумки. Но наши фанаты – нормальные пацаны и девчонки, вполне воспитанные, доброжелательные. У меня с ними полное взаимопонимание. А та девушка – нечто иное. Так и Карелин считает, он работает с фанклубом «Алхимика», всех их хорошо знает.

Видаль замолчал, отпил кофе и, чуть прищурившись, рассеянно посмотрел сквозь панорамное окно на улицу.

– А вы как к моей музыке относитесь? – неожиданно спросил он, переводя взгляд с пейзажа на интервьюера.

Марина немного смутилась:

– Здесь вопросы задаю я.

Оценив шутку, он ободряюще улыбнулся:

– Могу я пригласить вас сегодня вечером на мое выступление? Здесь, в «Джазе». Мы с Ником вместе в школьной рокгруппе играли и решили сегодня юность вспомнить. Будет весело. Если хотите, возьмите с собой своего парня или подругу.

И Видаль вручил Марине пригласительный билет.

– Спасибо, я приду.

* * *

Она и вправду пришла вечером на концерт «Алхимика». С собой никого не привела, потому что некого было. Подруги занимались в воскресный вечер своими делами, а парень, понятно, у Марины отсутствовал.

Выступление команды Видаля планировалось в главном зале «Джаза». В пригласительном было указано место за столиком, в ВИПсекторе, недалеко от сцены. Марина оказалась рядом с несколькими знакомыми рекламодателями, и они – вот чудо! – не постеснялись узнать ее.

Видаля, правда, пришлось подождать. Он опоздал к началу чуть ли не на полчаса. О причине опоздания Марина узнала из случайно подслушанного разговора. К гостям за соседним столом, а это были сами «алхимики», подсел Сухарев и тихо рассказал, что на Олега напала какаято ненормальная и плеснула в него кислотой. Он успел прикрыть лицо рукой, но на руке теперь ожог. Олег позвонил Сухареву и попросил предупредить, что из травмпункта он уже едет в «Джаз».

А ненормальную поймали, оказалось, что она даже не знала, кто такой Видаль. Дамочка хотела отомстить своему бойфренду, но спутала его с рокзвездой.

Видаль приехал слегка мрачным и с перебинтованной рукой, но как только он вышел с гитарой на сцену, настроение его улучшилось. Он только морщился, когда какоенибудь движение вызывало боль в руке.

И вечер получился волшебный. Прозвучали самые любимые публикой песни «Алхимика» – «Серые будни крысиного короля», «Ужас мухи в замкнутом пространстве», «Мертвые облака», «Безглазый ангел». Марина, которая раньше на концертах Видаля не бывала, начала ощущать, как легко попасть под обаяние его музыки, его текстов, его личности. Мелодии Видаля были не липучими, они запоминались сперва как ощущения и только потом начинали проникать в память, а оттуда – в сердце.

После выступления «алхимики» спустились в зал и вновь заняли места за соседним столиком.

– Марина, пересаживайтесь к нам, – предложил Видаль журналистке. – Нам будет приятно.

Подумав с полсекунды, Марина приняла его приглашение.

«Алхимики» оказались ребятами простыми и веселыми. Гитарист Володя и клавишник Денис были совсем молодыми, кажется, даже моложе Марины, остальные – старше, такие как Видаль. С ними за столом сидел и Сухарев, а также менеджер группы Виктор Карелин и еще какието люди. Были и женщины – чьито жены. Марина в конце концов запуталась в том, кто есть кто, но это уже было не важно.

Все основательно выпили. Видаль погрузился в свои мысли, откуда его все время выдергивали вопросами и тостами. Он терпел это с виноватой улыбкой, страдальчески поднимая левую бровь. Наконец, около трех ночи гости стали расходиться.

– Я вас провожу, Марина, – сказал Видаль.

Они взяли такси и поехали к ней.

Не стоило бы и спрашивать себя, почему они оказались в постели. И всетаки наутро Марина спросила – на черта ей это было нужно? Но сама же себе и ответила: она свободная женщина, пережившая неудачный брак и развод, ей необходимо было чтото освежающее, чтото такое, что можно вспомнить без стыда и омерзения. Вот поэтому Видаль и возник в ее жизни.

Зачемто она и к гостю в своей кровати полезла с тем же вопросом. Журналистка, блин…

– Ну, я подумал, что это пойдет на пользу твоему интервью, – сказал он, вполне довольный своим ответом.

Он валялся в постели практически голый, закинув руки за голову, и смотрел в окно на облака. Марина легла рядом, спрятав озябшие ноги под одеяло, положила голову ему на плечо. Наслаждаясь теплом его тела, зарылась пальцами в седеющие волосы на его груди.

Видаль повернулся к Марине и сбросил с нее одеяло.

– Иди ко мне, – сказал он чуть хрипло, – иди, я сейчас объясню тебе почему…

Алла позвонила Марине около одиннадцати утра. Марина честно сказала, что была на выступлении Видаля в «Джазе» и поэтому проспала. Алла на это ответила, что ну и ладно. Если уж совсем не хочется на работу – можно не ходить.

В доброте главного редактора не было ничего особенного – у них в редакции приоритет отдавался качеству работы, а не количеству просиженных в офисе часов. Алла только потребовала сдать интервью литературному редактору до завтрашнего вечера.

Марина и Олег весь день не выбирались из кровати, а вечером отправились куданибудь поесть. Следующую ночь он тоже провел у Марины, а утром она оставила ему прощальную записку и попросила захлопнуть за собой дверь.

Весь день Марина работала с чудесным настроением человека, только что вернувшегося с Бразильского карнавала. Ей было не жаль, что все так случилось, и не жаль, что все осталось в прошлом. Она не могла себе даже представить, что отношения со звездой такого калибра, как Видаль, могут иметь хоть насколькото прочную основу. Конечно, эти люди с кемто живут, на комто женятся, но не на смазливых провинциальных журналистках, это же ясно. Да и сама Марина не была готова к серьезным переменам в своей жизни.

Пусть все будет так, как будет.

Интервью она сдала в срок. Теперь, после правки литредактора, ей надо завизировать текст у Видаля. Станет ли эта формальность поводом для встречи или нет – это уже не имело большого значения.

Но они встретились, прямо в тот же вечер. Видаль снова оказался у Марины дома.

– Марин, а можно я у тебя еще пару дней поживу?

Она не знала, что и сказать. С одной стороны – ей не жалко, пусть живет. Но с другой – за эти несколько дней она бы не хотела к нему привыкнуть. В сущности, Антон, ее бывший муж, был прав: она была курицей, из разряда тех женщин, которые созданы для постоянных отношений. Ей нравилось спать с одним и тем же мужчиной, ей нужно было готовить комуто завтраки, о комто волноваться – не простудится ли без шапки, не опоздает ли на работу? Эта куриная часть ее сути иногда пряталась на задний план, как это было сейчас, после развода. А вот если Видаль обоснуется тут на некоторое время, после его отъезда Марине будет непросто отвыкать от мужчины в своем доме. Да еще и такого необыкновенного.

Она так и хотела ему ответить – прости, мол, не стоит у меня задерживаться. К чему всякие реверансы? Видаль не показался ей идиотом, более того, она уважала его настолько, что могла сказать правду.

Только он и сам захотел коечто объяснить:

– Я бы не стал навязываться, только мой номер в гостинице сожгли.

– Как это? Опять сумасшедшие фанатки?

– Не знаю. – Его брови жалобно приподнялись над переносицей. – Утром я проснулся, выпил кофе, включил телефон, и тут мне Витька звонит: твой номер вчера ночью сгорел. Хорошо, черт побери, что я гитару оставил в «Джазе»! Съездил в гостиницу, в милицию съездил – никто ничего не понял. Кажется, мне в окно бросили бутылку с зажигательной смесью.

– Коктейль Молотова, – уточнила Марина, обдумывая план действий.

Дело в том, что она в тот момент слегка струсила. Что, если Видаля выследят эти безумные фанатки и решат разобраться с ним здесь, в чужой съемной квартире? Марине ни за что не осилить ремонта после пожара, даже на этих несчастных тридцати квадратных метрах. Конечно, сюда, на шестой этаж, бутылку с бензином забросить будет сложно, но мало ли что им в голову взбредет?

– Марина, ты не беспокойся, – сказал Видаль, совершенно верно истолковав ее нерешительность. – Я не хочу, чтобы ты рисковала хоть чемнибудь. По той же причине я не поеду жить и к родителям. У меня в Гродине мама с папой живут. Я же могу снять другой номер. Или поселиться у Сухарева.

Тут же зазвонил его телефон. Он вышел с ним на кухню.

– Мне нашли жилье, – сказал он, возвращаясь. – Я поехал.

– Олег… – Марине было так стыдно за свою трусость! – Я и вправду испугалась, прости меня, пожалуйста! Но если ты захочешь встретиться – я приеду к тебе.

Он вдруг обаятельно ей улыбнулся и произнес:

– Поехали сейчас. Я буду жить один в пустом загородном доме. Отпросись с работы на три дня – и поехали!

Три дня вместе с Олегом Видалем… Ради такого приключения стоило рискнуть работой. Да фиг с ней, честное слово. Даже если демократичная и снисходительная Алла выпреттаки Маринку из редакции и ей придется отдаться в какуюнибудь голимую прессслужбу из числа особо презираемых, она готова и на это. Ей всегото двадцать пять, время глупостей еще не закончилось!

Загородный дом принадлежал одному поклоннику Видаля, очень даже обеспеченному человеку. Он доставил своего кумира с девушкой в особняк, не забыв заполнить холодильник продуктами, а бар напитками. Марине показалось, что владелец дома предполагал, что у Видаля будет дамская компания, и сам знал толк в подобных делах – в доме наличествовало все, что могло разнообразить три дня беспрерывного наслаждения, а именно: огромная кровать, джакузи, сауна с бассейном, зимний сад, камин и волчьи шкуры на полу. Так что это были не просто каникулы, а шикарные каникулы.

К вечеру Сухарев привез Видалю гитару, и тогда Марине показалось, что вот это уже точно рай.

Ночью у Марины снова обострилось болезненное любопытство:

– А у тебя было много женщин?

– А у тебя много мужчин?

Они валялись на полках в сауне, завернувшись в махровые простыни.

– Вопросы все еще я задаю. – Марина, лежавшая на полке повыше, перевернулась на бок и оперлась на локоть. Локтю было горячо, но терпеть было можно – они не стали разогревать сауну слишком сильно, потому что Видаля беспокоил ожог на руке.

– Ну? – потребовала она.

– Нет, немного у меня было женщин, – признался он. – Сначала я встречался с подругой детства, а когда мы расстались, я женился на сестре Артема Орлика. Это…

– Я знаю, кто это.

– Потом я основательно влюбился в одну очень молодую женщину, а потом… В общем, можно считать, и все.

– А случайные связи?

– Нет, не часто. Я както всегда был занят, всегда некогда было. Ты вот не поверишь, но у меня всегда одно и то же происходит. Я влюбляюсь, от этого мне хочется работать, а начинаю работать – теряю свою женщину. Даже не могу тебе объяснить – почему. Мне кажется, сейчас я закончу эту песню, этот альбом, этот гастрольный тур и вернусь к любимой весь такой великий… а возвращаться каждый раз было уже не к кому.

Он вздохнул, потянулся и приложил правую ладонь к повязке на левой руке, словно пытаясь прикрыть рану от жара сауны.

– А сейчас? – Марина толком и сама не знала, о чем спрашивает.

– Ты хочешь узнать, считаю ли я нашу связь случайной? – угадал он.

Марина призадумалась: а она сама что считает? И так как не знала, как отвечать на этот вопрос, то и на ответе Видаля настаивать не стала.

Сделав вид, что ему слишком жарко, Олег отправился в бассейн, а минут через пять сауну покинула и Марина.

Те три дня стали для нее не просто днями любви, они излечили Марину от многих вещей – от потаенной и стыдной тоски по мужу, который никакой тоски не заслуживал, от ощущения обреченности, которое иногда заставляло чувствовать себя в этом мире самым никчемным человеком. А ведь самую никчемную Видаль не удостоил бы столь близким знакомством, такто вот!

Вернувшись в свои будни, Марина просто пошла к Алле и рассказала ей, с кем и как она провела эти дни. И – о чудо! – главный редактор сказала своему сотруднику:

– Я рада за тебя. Ты только не скисай, если он вдруг исчезнет. Звезды – они такие.

Марина согласилась с Аллой: да, они такие.

Но Видаль не исчез. То есть не совсем исчез, а стал временами появляться – приезжать в Гродин, звонить чуть ли не через день. Однажды он привез ей свой новый альбом и сказал, что вот эта, первая песня, «Шум уходящий…», посвящена ей.

– Это признание в любви? – спросила она.

– Ты же знаешь, что это такое…

Это был пик их счастья, и оно длилось почти два года. И в эти два лучших года, и впоследствии, почти до самой своей смерти, Видаль играл в жизни Марины огромную роль. Всегда – роль близкого друга, временами – любовника, но неизменно – человека с другой планеты, который учит смотреть на мир с совершенно иной точки зрения. С какой? Ну, это не объяснить…

А вот в последний год или полтора между ними чтото стало меняться. Марина к этому времени заняла пост главного редактора «Бизнеследи», сменив Аллу, перешедшую в состояние жены при очень обеспеченном муже. У Марины теперь была собственная квартира, ее дочь пошла в первый класс здесь, в Гродине. Одиночество совершенно не печалило Марину. И даже если бы толпы женихов забрасывали ее обручальными кольцами с огромными бриллиантами, она вряд ли согласилась бы выйти замуж.

Беспокоили ее лишь отношения с Видалем. Теперь он не назначал ей свиданий, приезжая в Гродин к друзьям и родителям, хотя продолжал регулярно звонить. Разговор велся все больше в саркастическиироническом тоне, с неприятными поддевками, комментариями, злобными выпадами, которых Марина никак не заслуживала.

Стоило сказать ему, что видела его новый клип по музыкальному каналу, как он взвивался:

– А ты как думала? Я что, потвоему, должен лежать в коробке с нафталином?!

И тут же говорил, что клип дерьмовый да и песня неудачная. А он ничего не успевает, его гоняют, как пацана, заставляя участвовать в какихто токшоу и торчать на какихто тупых вечеринках. Вот недавно Карелин обязал сидеть в жюри конкурса мисс чегото там. Будто он какойнибудь сутенер!

Но если она думает, что он жалуется, то она очень ошибается! Ей все равно не понять…

Он вредничал по любому поводу и обожал допрашивать, с кем теперь встречается Марина и хорошо ли проводит время с новым другом.

В какойто момент она даже подумала, что ситуация с ее мужем повторяется. Новый невыносимый Видаль отличался от Видаля прежнего, как земля от неба.

Возможно, пыталась оправдать его в своих глазах Марина, на Олега так повлияли его вдруг возросшая популярность и деньги? В этом году «Алхимик» вошел в десятку самых высокооплачиваемых рокгрупп России. Мало кто проходит медные трубы без потерь.

Дом Видаля

Вечер памяти Олега Видаля Марина пропустить никак не могла. Может, узнав о его смерти, она и пережила глубокий шок, но потом в ее сердце остались только печаль и чувство вины. Не важно, что в последний год Видаль стал на себя не похож, не имеет никакого значения его связь с моделью. Марина только сейчас осознала, что Олегу было очень плохо. Почему – она не могла получить ответ на этот вопрос теперь, когда его не стало. Но она могла бы поговорить с Видалем, пока он был жив, прервав один из его длинных телефонных монологов по поводу того, как все вокруг его бесит. А ей казалось, что на самом деле раздражает Олега она сама. Нет, просто он был несчастен.

И снова она спрашивала себя – почему? Может, эта девочкамодель понадобилась ему, чтобы чувствовать себя моложе? В этом их бизнесе все такие молодые, яркие, взрывоопасные, выдающие такой заряд энергии, что миллионы сходят с ума на стадионах. Может, Олег чувствовал себя старым?

А может, и это не так. Он говорил, что ненавидит рекламную показуху, все эти тусовки и прочее. Он работал на износ, выдавая альбом за альбомом. Может, он просто устал?

Или все вместе. А както раз, довольно давно, еще в их светлый период, Видаль сказал, что он все чаще оказывается пешкой в руках своего менеджера. Марина поняла – Карелин вцепился в горло Видаля, и, может, этот менеджер совсем закабалил музыканта, заставив его плясать под свою дудку, не позволяя Видалю самореализовываться, удушая творчество коммерцией?

Почему же Марина так ничего и не спросила у Видаля?

Сорок дней со дня смерти. Вдруг сегодня вечером ктото проболтается о том, что происходило с Видалем? Вдруг Марине удастся задать пару вопросов Карелину? Она сумеет правильно расставить точки над «i». Она сможет понять своего любимого мужчину. Пусть и поздно.

Как бы хотелось Марине написать о Видале книгу! Рассказать о том, что все его обаяние, вся его энергетика, харизма были настоящими. В жизни он был таким же, как и на сцене, а может, и лучше. И раскрыть правду: что на самом деле стало причиной гибели Видаля. Вот бы сделать это!

Вдохновленная надеждами, в настроении ожидания Марина отправилась на смотровую площадку, где должна была стоять маршрутка. Только вот с самого начала все события имели некий странный окрас. Странно вечер памяти организовывался – это можно было сообразить и раньше: для чего понадобилось ехать к черту на кулички, в лес, в какойто странный дом? Чем плох, скажем, тот же «Джаз», хозяин которого – близкий друг Видаля?

Странным показалось Марине и то, что в маршрутке, которая должна была доставить гостей в дом Видаля, собрались только женщины, причем далекие от музыкальных кругов. Правда, Кристина участвовала в записи первого диска Видаля, да и Тамара когдато пела в юношеской рокгруппе, но все это было очень давно.

Не вызывала вопросов, пожалуй, только персона бывшей жены Видаля – красивой, чуть располневшей женщины с золотыми волосами и чуть удивленными карими глазами восточного разреза. Она носила волшебное, как казалось Марине, имя – Милена. Бывшая жена рассказала, что у них с Видалем есть сын, но на вечер памяти мужа ее пригласили одну. Милену это очень удивило, но ей объяснили: у Олега было чтото вроде завещания на случай его смерти и он сам написал, кого надо пригласить.

Другая женщина – Лика, чье лицо напомнило Марине одно из изображений Афины Паллады, подтвердила слова Милены: да, ей тоже сказали, что Олег заранее составил специальный список гостей. Немного раньше Лика упомянула, что была одноклассницей Олега Видальского. Первой любовью, догадалась Марина.

Дом в лесу показался Марине мрачноватым. Скорее всего, просто потому, что они приехали вечером, когда солнце уже спряталось за горизонт, а темный лес без листьев и почти без травы выглядел не слишком весело.

Кристина, с которой они познакомились немного ближе, чем с другими, сказала, что ей страшно. Но страшно как раз не было. Было странно: дом встретил их открытыми дверями, горящим во всех комнатах светом, полным холодильником и запасом выпивки, явно предназначенным для орды рокеров с их фанатами, а не для шести приличных дам.

Зато во всем доме не нашлось ни одной живой души. Где же организаторы вечеринки? Где группа «Алхимик», ведь онито обязательно будут оплакивать своего лидера на сороковой день его гибели. Кто вообще всем этим занимается?

Когда женщины решили, что надо подождать, Марина не стала возражать, хотя ситуация нравилась ей все меньше. Она хочет написать об Олеге книгу, ей нужно узнать о последних годах его жизни как можно больше подробностей, но тут, видимо, это ей не светит.

Марина попыталась задать пару вопросов модели, но та уже слегка набралась и в ответ бубнила чтото невнятное. Эта дура была с Видалем накануне его смерти, она видела, как он падал с парашютом, и ничего рассказать не может!

Конечно, и воспоминания подруги детства понадобятся для Марининой книги, и с Миленой необходимо поговорить, но в другой обстановке. Спокойно, душевно, в общем, потом какнибудь. Марина ненавязчиво записала координаты, пообещав попозже найти всех своих новых знакомых.

С удивлением и вдруг вспыхнувшей печалью она узнала, что Лика – как раз и есть та самая хозяйка магазина детских товаров, через которую редакция и вышла на интервью с Видалем пять лет назад. Как вот все это выкруживается…

Краем глаза любопытная Марина углядела удивительно красивую сцену, случившуюся на кухне, где не было никого, кроме Лики и Милены. Бывшая жена Видаля сказала его первой любви, что помнит ее по репетициям в актовом зале химзавода. Милена ходила туда с братом, Артемом Орликом, а Лика приходила с Олегом.

– Я тогда так вам завидовала…

Лика смущенно приобняла Милену:

– Теперь все в очень далеком прошлом.

А когда модель и Кристина вздумали ловить попутку, Марина тоже решилась. Сначала все это предприятие – топать через лес, искать дорогу, а потом ехать неизвестно с кем пять часов до города, казалось ей рисковым. Но аргументы Кристины показались ей убедительными: кого, по сути, бояться? Особенно если их будет трое. Надо только сесть всем вместе, чтобы никто не поехал один.

Чернопрозрачный ночной лес Марину заворожил. Она всегда верила, что природа обладает душой. И уж в темноте леса, да еще ранней весной, когда деревья еще и сами не уверены – живы они или это только им кажется, душа леса ощущалась как нигде и никогда. И этот месяц в черном небе – такой острый, опасный, светлый…

Лика объявила, что надо возвращаться, и Марина почувствовала острое разочарование. Она была готова к приключениям, к риску. Адреналин уже слегка кружил голову. Впрочем, она оценила правильность решения Лики – главное, вовремя остановиться. Эта женщина с профилем греческой богини была прирожденным лидером.

На обратном пути Кристина стала рассказывать о том, как она однажды заблудилась в лесу. Не здесь, а гдето у родственников, в средней полосе. Там, конечно, леса другие. У нас тут деревья вроде высокие, но тонкие, редко растущие, а там, в России, – буквально за деревьями леса не видно. Марина никогда не бывала, например, в дубовой роще, поэтому рассказ Кристины показался ей интересным.

Но зря всетаки она слушала эту трусливую блондиночку. Лучше бы иногда на модель оглядывалась. Девкато потерялась!

Поняли это, только выбравшись из леса. Путешественниц встречала Тамара. Одной ей, видно, было неуютно, поэтому она нервничала и курила на веранде, поджидая всех.

– Вы модель отправили в город? – спросила она, еще только разглядев, что усталая бабская когорта возвращается.

Сильный голос Тамары остановил Лику, как пуля. Она обернулась ко всем и схватилась за голову:

– Господи, мы ее потеряли в лесу! Девочки, надо возвращаться и искать ее!

Милена распричиталась, другие тоже захлопали крыльями: как такое могло произойти? Да куда смотрели Кристина с Мариной, ведь модель шла за ними? Марина виновато развела руками, а Кристина даже заплакала – она каялась, что вообще подала идею ловить попутку.

– Может, в доме есть фонари? – предположила Марина. Решив идти к дороге через лес, они и не подумали о фонарях, ведь месяц светил, да и лес этот показался им не слишком серьезным, и тропинку они различали достаточно ясно. А вот искать заблудившуюся модель без света будет тяжело.

Фонарей в доме не обнаружили, поэтому бродили как призраки по лесу и вопили на все голоса:

– Эй! Лена! Порше! Эй!

Марина вспомнила, что у Лены в Гродине есть мама. Знает ли она, где дочь? А вдруг они не найдут Порше – а ночью в лесу в это можно поверить, – что они скажут бедной женщине? Заодно Марина вспомнила и про свою дочь. Как она? Покормила ли ее нанятая няня? Ох, как же Марина скучала по дочери, хоть и расстались они всего восемьдевять часов назад…

Ночью модель найти не удалось. Женщины устали и измазались, ведь земля, покрытая слоем прелых листьев, была напитана влагой, коегде от растаявшего снега и первых бурных весенних ливней остались маленькие чавкающие болотца. Практически каждая из членов поисковой группы умудрилась влезть в такую квашню.

В доме все разделись, разулись и попадали на кресла и диваны, которых, по счастью, хватило на всех. Милена, чей материнский инстинкт не позволял ей рассиживаться, когда вокруг столько голодных людей, отправилась на кухню и взялась за приготовление позднего ужина. Очень позднего, если честно. Часы Марины показывали половину первого. Но спать не очень хотелось.

Попросив разрешения курить в комнате и получив его, Лика закурила.

– Ни у кого телефон не заработал? – спросила она.

Ни у кого.

– Утром надо будет снова искать. Что с ней случиться могло?

– Думаю, оступилась, упала, ударилась головой, – сказала Марина.

Милена, появившись на пороге комнаты с тарелкой бутербродов, покачала головой:

– Бедная девочка! Она немного еще и перепила… Были бы силы да фонарик, я бы снова пошла на поиски.

– Утром пойдем, – решила Лика. – Я поставлю будильник на семь утра, и мы сразу начнем ее искать. А сейчас – поесть и спать. Там, на втором этаже, есть три комнаты с кроватями, на которых можно спать вдвоем. Не лучший выход, но одну ночь пережить можно.

Возражений, а также вопросов и комментариев не последовало. Женщины слишком устали.

Перекусив, они разместились наверху. Марине с Кристиной досталась самая дальняя по коридору спальня, Лике с Миленой – следующая, а Тамаре выпало спать в третьей спальне, причем в одиночестве.

Осмотревшись в небольшой комнатке, Марина сообразила, что второй этаж в доме деревянный, правда, благодаря чердаку, очень теплый. Мебель в спальнях стояла простая, как в дешевых гостиницах: по шифоньеру да по паре тумбочек с обеих сторон полутораспальной кровати.

– Девочки… – услышала она растерянный голос Тамары.

Марина высунулась в коридор.

– Мне в окно вот это кинули, – сказала Тамара. У нее в руках был листок бумаги. – Я вошла в комнату, а там камень с запиской.

– Что тут? – К Марине и Тамаре присоединилась Лика. Милена тоже появилась на пороге. – Записка? Боже… «Вы все сдохнете!»…

– Гадость какая, – сказала Милена. – Нас пугают? Это значит…

Лика повернулась к ней, взяла за плечо и стала подталкивать в спальню:

– Ничего это не значит! Утром мы с этим разберемся, утром. Всем спать! Пока!

Марина вернулась в комнату. Кристина в коридоре слышала весь разговор, это было видно по ее лицу и расстроенному виду. Но обсуждать тему она не стала, что Марина могла только одобрить. Кажется, происходило чтото серьезное, и обдумывать это надо отдохнувшими мозгами, утром.

– Ты с какой стороны будешь спать? – спросила Кристина.

– Со стороны окна. Ты не против?

Они упали в постель, и Марина тут же вырубилась. Сквозь сон она слышала, как соседка несколько раз вставала и выходила из комнаты, но Марину это ни разу окончательно не разбудило.

Утром в дверь постучали:

– Девчонки, вставайте!

В дверь заглянула Лика:

– Вставайте! Милена уже кофе приготовила. Пора Лену искать.

С утра все выглядели сонными, опухшими и откровенно страшненькими. Получше других, казалось, чувствовала себя Кристина. Она была невероятно активной, и выглядела деятельной даже на фоне Лики, которая снова руководила поисками.

Отсутствие косметики, кстати, было к лицу и Тамаре. Темные круги под глазами, обветрившиеся губы и небрежно собранные на затылке черные волнистые локоны ее только украшали. Марина даже залюбовалась ее лицом. Вот она, красота! Ей алкоголь, недосып и прочее нипочем.

На секунду ревниво представила Тамару с Видалем, но осадила себя: Лика права – все в далеком прошлом.

К кофе Милена разыскала пачку печенья. Перекусив, поисковая группа вышла из дома.

За те несколько часов, что они провели под крышей, значительно похолодало.

– Зато нет тумана, – утешила их Лика. – Как бы мы Лену в тумане искали?

Марина сразу решила, что надо сделать то, о чем она вчера вечером от усталости даже не подумала: вернуться на тропинку и пройти ее до того места, до которого они прошли вчера вечером и откуда повернули назад. Лика с ней согласилась, удивившись не меньше Марины: почему же это раньше им в голову не пришло?

По тропинке пошли Лика, Тамара и Милена. Кристина и Марина разошлись в стороны и двинулись параллельно основной группе в глубь леса. Все перекликивались, как деревенские бабы, отправившиеся по грибы.

– Интересно, тут водятся дикие звери? – спросила Тамара.

– Только кабаны, – уверенно ответила ей Лика. – Ближе к степи есть кролики. Волки и лисы, конечно, тоже есть, но их так мало, что и говорить не о чем. Гродинские охотники уже всех перестреляли.

– Кабаны тоже опасные животные, – сказала Марина.

– Да, но и осторожные. Вряд ли мы встретим кабанчика…

– Вот и хорошо, – резюмировала Тамара.

– Откуда ты так много знаешь о лесе? – спросила Марина.

– Просто в детстве ходила в походы. Я увлекалась туризмом и краеведением.

Слева и немного впереди мелькнул светлый силуэт Милены.

– Девочки! – закричала она. – Я нашла сумку Лены!

Оказалось, что сумка лежала всего в двух шагах от тропинки. Других следов присутствия Порше или признаков случившегося на первый взгляд не было. Но, оглядевшись, Марина увидела, что в одном месте трава примята, а тоненькие веточки куста сломаны. Будь у женщин больше опыта в таких делах, они бы смогли понять, в какой стороне надо искать Лену.

Но действительно пугающую находку сделала Кристина. Она пришла на звук их голосов со своей стороны дорожки, побродила вокруг и вернулась с белым мужским носовым платком. Кристина держала его за уголок.

– Он пахнет чемто резким, – сказала она брезгливо.

Оказалось, что платок пахнул эфиром.

Женщины переглянулись. Кристина всхлипнула. Говорить о том, что произошло, они не могли. Впали в состояние шока.

Лика обернулась и стала всматриваться в лес. Теперь он не казался таким уж прозрачным. А Марина поняла, что душа леса вовсе не так добра, как это можно было себе представить. Хотя нет, это несправедливо. Лесто тут при чем? Если какойто псих напал на модель, то не надо виноватить природу.

Почти всю дорогу до дома они молчали. Кристина и Милена плакали, Лика сказала им, что не стоит делать поспешных выводов. А что, если вонючий платок не имеет к нашей модели отношения? Тамара заметила, что теперь надо срочно отсюда выбираться – хоть пешком, а Марина задумалась о другом: откуда взялся тот мужик, который напал на модель?

Ответ Лики на этот вопрос Марину не устроил.

– Он из леса выскочил. Решил изнасиловать и… – Фразу Лика закончить не смогла.

– А как так получилось, что тут поблизости обретается этот псих? Он сидит возле этого дома круглый год и ждет, пока сюда ктонибудь приедет? А может быть, это хозяин дома?

– Все это чушь, – сказала Кристина, высморкавшись. Даже она могла иногда брать себя в руки. – Я думаю, что мы должны еще поискать Лену. Если ее схватил маньяк, она может быть еще жива!

Но Лика решила иначе.

– Надо вернуться в дом. Поесть, собрать вещи и идти по дороге домой, в сторону Гродина. В городе мы сразу пойдем в милицию, и тогда сюда приедут профессиональные спасатели, милиция. Словом, пусть уж ищут профессионалы, а для нас это слишком большой риск.

Все согласились, и только Кристина гневно покачала головой.

В комнате наверху она сказала Марине:

– Никому не говори, но я пойду в лес. Я не могу это так оставить. А что, если Лена еще жива? А что, если он связал ее и бросил до вечера? Есть такая статистика, что если человека не находят в первые часы после похищения, то с каждым часом его шансы на спасение уменьшаются в два раза. Я вылезу в окно, а ты молчи!

– Нет, Кристина, не вздумай! Я Лику позову!

Марина вцепилась в рукав ее куртки. У Кристины был какойто безумный взгляд, и это пугало.

– Марина, я должна это сделать, – сказала девушка тихо. – Должна. Моя сестра вот так пропала, понимаешь?

– Как – так? – Марина выпустила рукав, понимая, что сейчас услышит одну из самых захватывающих историй в своей жизни.

– Ты слышала, что пятнадцать лет назад в селе Петриковском пропали три девочки? Четвертая девочка смогла убежать от напавшего на нее мужика и привела к нему односельчан. И они нашли одну мертвую девочку у него в подвале, два других тела – в огороде. Вот я про что говорю.

Марина знала об этом случае. Петриковское и Силаевка, где родилась и жила до поступления в Гродинский университет Марина, находились по соседству. А пятнадцать лет назад ей и самой было пятнадцать. О похищении и зверском убийстве трех девчонок Марине и ее одноклассникам рассказала классная руководительница. Об этом тогда все говорили чуть ли не целый год. Происшествие так взволновало округу, что даже маленькие деревенские дети стали играть в киднеппинг.

– Марина, одна из тех девочек была моей сестрой. Мне было двадцать, я уже была взрослой, а ей всегото десять. Я забрала ее из школы и вела домой. Тут к нам подкатил на мотоцикле парень, который мне нравился. Я с ним стала кокетничать, а он предложил мне покататься. – В голосе Кристины звучало такое раскаяние, что Марина остро пожалела ее. – Я и поехала, а Аньку бросила прямо на дороге. Одну. Понимаешь, я же не думала, что на нее нападет извращенец. Да я и не знала о его существовании… А потом, когда мы покатались, я не нашла сестру дома. И даже не пошла ее искать! Такая дура! Решила, что она свернула к подружке и теперь радуется жизни у нее в гостях. А Аньку в это время… Если бы я пошла ее искать, то могла бы сделать хоть чтонибудь. Был бы шанс!

Кристина всхлипнула, высморкалась в бумажный платочек и вытерла слезы.

– Ты как хочешь, а я пойду.

Она открыла окно, огляделась, залезла на подоконник…

Марина в ужасе бросилась к ней:

– Куда ты? Второй этаж!

Но, выглянув вниз, увидела под окном крышу сарая – всего в метре. С самого сарая тоже реально спрыгнуть. Пожалуй, можно рискнуть. А вот если сейчас звать Лику, то Кристина точно убежит в лес.

Одна за другой, они быстро соскочили на крышу сарая.

В лесу Кристина сразу пошла в глубь леса, будто видела впереди какуюто цель. Сначала Марина пыталась двигаться за ней следом, а потом разглядела справа от себя чтото непонятное. Вроде полянки, только без всякой растительности, и земля на этой полянке была слишком ровной. Окликнув Кристину, Марина направилась в ту сторону. Сейчас она только посмотрит, что там, а потом попробует убедить подругу по несчастью в бесполезности начатого ими поиска. Журналистка была уверена, что без них женщины не покинут дом. Лика ни за что их тут не бросит. Но всетаки надо было скорее возвращаться.

Марина почти дошла до места, удивляясь, что полянка имеет форму правильного прямоугольника, а потом вдруг почувствовала на себе чейто взгляд. Она вообще была чувствительна к взглядам. Стоило ей иногда обернуться, как Марина замечала, что ктото на нее смотрит – например, из окна дома, мимо которого она шла, или из машины. И лишь заметив этот взгляд, она понимала, что обернулась не случайно, а именно потому, что на нее смотрели. С годами Марина научилась фиксировать в себе это почти неуловимое ощущение чужого взгляда. И вот теперь было то самое оно.

Понимая, что здесь и сейчас все может быть намного страшнее, чем когдалибо в ее жизни, Марина замерла, готовясь резко обернуться, а потом бежать куда глаза глядят.

Над ее головой запела птица.

Гдето треснула ветка.

Ветер качнул верхушки деревьев.

А потом Марина оказалась в чьихто грубых сильных руках. Ее потащили в сторону от подозрительной ровной поляны, при этом горло Марины было сдавлено так, что она едва могла дышать, не то что кричать. И только она вспомнила про белый мужской носовой платок, пахнущий эфиром, как ощутила его у себя на лице.

…Очнулась Марина в странном месте. Это было очень холодное и очень большое помещение с низким потолком, вроде подвала, а может, и вправду подвал. Пол был земляной, стены – бетонными. Окна отсутствовали. Источником света служил большой фонарь, стоящий на полу в паре метров от Марины. Луч слегка желтоватого света упирался в деревянные перекрытия потолка. Они были редкими, а между ними провисал черный, наверное толстый, полиэтилен.

Марину тошнило, горло у нее болело, но не внутри, как бывает при простуде, а снаружи. Она сидела на стуле с подлокотниками и высокой деревянной спинкой. Ее тело, руки и ноги были обвязаны толстыми веревками, они плотно прижимали Марину к стулу.

Услышав, что за ее спиной ктото ходит, она попробовала повернуть голову, но шея очень болела. Тот, кто был сзади, вышел вперед. Его темная тень перекрыла свет фонаря. Марина зажмурилась от страха, а открыв глаза, поняла, что человек уходит. Несмотря на смятение чувств, это ее удивило.

Но она удивилась намного сильнее, когда услышала легкие женские шаги и увидела перед собой знакомое лицо.

Тамара Карякина, 28 лет

…взглядами, рукопожатиями теперь обменяемся мы,

может быть, даже несколькими словами,

и каждый

будет темнее света, будет светлее тьмы,

потому что все остается,

что проявилось однажды…

О смерти Видаля Тамара узнала от Кольки Филиппова. Его звонок застал Тамару в ванной, под душем. Сквозь шум воды ее чуткий музыкальный слух распознал аккорды «Аутодафе» – одной из самых любимых Тамариных песен «Алхимика», которую она использовала в качестве сигнала мобильника.

Сначала Тамара решила, что отвечать на столь поздний звонок ей не следует. Если звонят с работы, то ну их, пусть подождут до завтра. Она простой бухгалтер, работает с девяти и до шести, а остальное время принадлежит ей лично. А если звонит ктото из друзей, то она перезвонит чуть позже. Ее друзья не обидчивы.

Но тот, кто хотел услышать ее голос, был настойчив. Шальная мысль – а вдруг это он? – заставила Тамару закрутить воду, наскоро обмотаться полотенцем и выскочить в коридор.

Это был не он, это и не мог быть он. Он не звонил уже столько лет, что пора бы и потерять надежду. Это был Колька.

– Чего тебе? – спросила Тамара своего то ли друга, то ли недруга, то ли поклонника. У них были несколько запутанные отношения.

– Томочка, – неожиданно ласково сказал Колька. – Милая, у нас горе…

Она сначала не поверила. Видаль погиб? Нет, этого не может быть. Он никогда не казался ей человеком, которого можно потерять по столь глупой причине, как несчастный случай. Видаль – не Цой, в нем нет… не было той хрупкости, того желания успеть сказать, сказать любой ценой. Видаль был иным. Тамаре казалось – ему предначертана судьба Удо Диркшнайдера[2] – пройти весь путь, долго и красиво стареть, стать столпом, монстром, динозавром. Несчастный случай в эту картинку никак не вписывался.

Был вечер. Дерзкое весеннее солнце низко висело над горизонтом. Тамара вытерла глаза, натянула на влажное тело белье, майку и спортивные штаны. Достала из сумки пачку сигарет и вышла на балкон. Было довольно холодно, но сейчас именно это казалось ей необходимым.

Закурив, Тамара подумала, что сейчас многие плачут по Видалю. Женщины и мужчины, те, кому за тридцать, и молодые души, только начавшие взрослеть.

Она вернулась в комнату, включила телевизор. На одном из музыкальных каналов был специальный репортаж – съемки с того самого места, где разбился Видаль. Промелькнуло и несколько кадров – его тело под простыней перекладывали с травы на носилки два санитара. Поодаль, спиной к камере, стоял человек в белом халате. Даже поза доктора – опущенные плечи, понуро склоненная голова – подтверждала озвученный в репортаже окончательный диагноз: смерть.

«Господи, зачем его показывают мертвого?» – с удивлением и ужасом подумала Та мара.

Это же нельзя! Небось Карелин подсуетился: они же там клип снимали, так чего же заодно не снять и разбившегося Видаля? Впечатлительная молодежь эти кадры не скоро забудет, а значит, и диски на прилавках не заваляются.

Отвратительно.

Выключив телевизор, она уткнулась лицом в ладони. Ее щеки были сухими. Почему она не плачет? Не захлебывается в слезах, не заламывает руки, не бьется в истерике… А ведь никого и никогда в своей жизни Тамара не любила так, как любила Видаля.

А можно ли было не полюбить его? На дворе стоял 2000 год, Тамаре стукнуло восемнадцать. Рядом с ней был взрослый мужчина, состоявшийся, раненный смертью друга, сильный, талантливый, убитый и воскресающий – благодаря ей. И девочке, выросшей на его песнях, повторяющей, словно молитву: «Летящий вдоль черной дороги, бегущий без тени сомненья…», уже не оставалось иного выхода, кроме как быть рядом с самим «бегущим и летящим».

Тамара с улыбкой вспоминала, что тогда она казалась себе очень взрослой. Да, говорила она своему отражению в зеркале, да, я взрослая женщина, я знаю о жизни все, что мне надо знать. Девушка и выглядела взрослой: стройная, высокая, с красивой грудью, на которую поглядывали и мал и стар, с длинными темнокаштановыми кудрями и карими глазами. Она носила узкие джинсы и длинные трикотажные свитера, которые мягко обрисовывали контуры ее тела, без преувеличения волнующего.

Многие влюбленные в Тамару юнцы шептали на ушко, что в ней есть какаято тайна, загадка, чтото такое особенное… Она делала вид, будто не понимала, о чем они твердят, но сама знала свой секрет: Тамара была девственницей. Причем это была принципиальная позиция.

«Да, я взрослая женщина, но моя невинность мне не мешает, – не без пафоса заявляла она близким подругам, в число которых входил и… один парень, а именно Коля Филиппов. – Девственность – хорошая штука, к тому же она на пользу здоровью!»

Ктото подхихикивал, слушая ее манифест, а ктото и крутил у виска: подумаешь, какая ценность!

Тем не менее жизнь Тамары не была скучной. Окончив среднюю и одновременно музыкальную школы, она поступила в педагогический институт на физикоматематический факультет, бодро влилась в студенческую жизнь, нашла новых друзей, стала играть в КВН, при этом хорошо училась и не пропускала ни одной маломальски интересной дискотеки в городе.

Эта часть жизни была для мамы – усталой замученной одинокой женщины, чьи пальцы, скованные артритом, Тамара жалела до слез. Мама была инженером в какойто непонятной лаборатории на химическом заводе, а еще уборщицей в заводской столовой, а еще заботливой матерью и дочерью – слугой парализованной старухи. Свою бабушку Тамара долгое время считала настоящей ведьмой, пока не поняла, что несчастье озлобляет несчастных. Это ей стало особенно ясно, когда она встретила Видаля.

* * *

Для себя Тамара проживала иную жизнь – в рокгруппе, которую собрал из учеников музыкальной школы ее друг Колька. Голос Тамары оказался так же хорош, как и ее тело, – высокий, женственный, загадочный. К тому же Тамара была не лишена таланта, терпения, вкуса, способности к творчеству и безумно любила музыку. Наверное, половина поклонников группы «Теория симметрии» приходила на их концерты только ради Тамары. И это касалось не только парней.

Больше всего на свете Тамаре хотелось, чтобы эта часть жизни стала главной, основной. Она мечтала о том, как выйдет на настоящую сцену, в огни прожекторов и скажет, споет, крикнет людям в зале, что жизнь – это самореализация, что вечная любовь есть, что понять и познать весь мир можно и нужно. А именно об этом и были все песни «Теории симметрии», как и большинство песен «Алхимика».

Колька, который писал музыку, Володька, который сочинял стихи, и другие члены группы были преданными фанатами группы «Алхимик» и лично Олега Видаля. Видаль был для них солнцем, дорогой, основой, истиной, святым граалем. Парни считали себя апостолами Видаля, но пока, слава богу, он этого не знал.

А «Теории симметрии» уже было чем гордиться: за два года они приняли участие в трех рокфестивалях, где их отметило жюри, состоявшее из довольно именитых рокперсон. Жаль только, что в этих жюри ни разу не сидел Видаль.

Последний месяц всех пятерых юных музыкантов распирала гордость: они записали на диск первые три песни «Теории симметрии», то есть начали работу над своим первым альбомом.

На последней репетиции, которая проходила в стареньком, украшенном лепниной зальчике бывшего Дворца сельского хозяйства, а ныне – Дома творчества молодежи, Колька сказал:

– Ребят, я слышал, что Видаль в Гродин приезжает.

Он сидел на простой деревянной табуретке посреди сцены, обняв гитару, и даже не пытался скрыть шальной огонек, горевший в черных глазах.

Тамара, только что вышедшая изза красной бархатной кулисы, замерла с выражением благоговения на лице, барабанщик Дима присвистнул, а Володька (вторая гитара) грубовато сказал:

– И что нам теперь делать? Типа, шеи мыть?

– Давайте его позовем… – предложил Колька, ухмыляясь собственной наглости.

– В баню? – уточнил Володька.

– Нас послушать.

Тамара замотала головой:

– Ты сдурел? Мы не готовы! Нам показать нечего!

Димка легко стукнул барабанными палочками по тарелкам и подкинул их вверх, а поймав, сказал:

– Ну и что? Мы покажем ему три песни! Чего нам терять? А если мы понравимся, то через год, когда у нас будет целый альбом, попросим у него протекции.

В принципе, ничего в тот раз так и не решили, но к вопросу вернулись, когда один знакомый журналист обмолвился, что Видаль уже приехал. Правда, от интервью на местном радио он отказался и вообще ни с кем не хочет встречаться. После смерти Артема Орлика Видаль замкнулся.

– А я всетаки попробую, – сказал Колька. – Мой дядя с ним в школьной группе играл. Ну, если откажет – значит, откажет. А попробовать надо.

На следующий день, после занятий в институте, Филиппов уже поджидал Тамару. Она увидела его возле главного входа в корпус. Проходившие мимо Кольки студенты саркастически округляли глаза, замечая в толпе его крашенную в черный цвет шевелюру, старую, чуть ли не рваную, джинсовую куртку и заправленные в сапоги джинсы.

– Видаль согласился нас послушать! – сказал Колька, вытаращив и без того дикие глаза. – Ты понимаешь, как нам повезло?

– Ой, я боюсь перед ним петь…

– Ты что! Это же шанс!

Всю ночь Тамара не спала. Слушала «Алхимика», крутилась перед зеркалом, полоскала горло, мечтала о чемто, скрипела зубами в приступах отчаяния, выбирала одежду для выступления. Ей казалось, что с завтрашнего дня начнется новый, прекрасный этап ее существования, и даже если не начнется, то все равно – завтра самый важный день в ее жизни.

Семинары, лекции. Булочка в институтской столовой. Время, которое застряло на половине одиннадцатого утра, а надо, чтобы было восемь вечера. Библиотека, желтые листья каштана за окном, дождь. Шесть вечера! Время наконецто двинулось вперед, потом полетело – и пожалуйста: Тамара совсем не готова, а в зал входит высокий человек в длинном сером плаще. Его волосы собраны в хвост, он держит в руках темные очки. Он похож на Горца, но Тамаре не смешно.

Кивнув ребятам на сцене, Видаль сел гдето в пятом ряду.

Колька подбежал к нему, а остальные, как и Тамара, замерли на месте.

Пожав Видалю руку, Филиппов чтото тихо сказал и пошел назад, пару раз обернувшись. Человек в плаще без улыбки смотрел ему вслед. Тамаре показалось, что думал он о чемто своем.

Колька взял гитару, оглядел команду ободряющим взглядом и патетично произнес:

– Поехали!

За эту патетику Тамаре захотелось стукнуть лидера группы по башке чемнибудь тяжелым, да было уже не до того. Она стрельнула в него злым взглядом и поймала свой аккорд. Удивительно, но, услышав из динамиков собственный голос, Тамара почувствовала себя совершенно спокойно, словно и не было в зале человекамечты, кумира детства, величайшего в мире рокисполнителя, гениального лирика Видаля.

Тамара пела просто для себя и для парней, которые были с ней одной крови. Она не впадала в экстаз, вкус которого иногда ловила на концертах, она не отстранялась от происходящего, как иногда делала на репетициях, чтобы увидеть себя со стороны. Она просто пела.

Софиты на убогой сцене Дворца сельского хозяйства светили так, что различить зрителей в зале практически не удавалось. Это было почти хорошо – Тамара могла не думать о производимом ею впечатлении.

А то, как прозвучала завершающая композиция, «Оленьи тропы», ей и самой понравилось – спокойно, со сдержанным чувством, с загадкой. Тамара закончила петь, опустившись с последним выдохом на верхнюю ступеньку лестницы, ведущей со сцены. Последние ноты погасли.

Музыканты замерли, ожидая приговора. Человек в зале молчал.

Колька, чью оторопь уже погасил адреналин, вышел на авансцену.

– Что вы нам скажете? – спросил он, наклонив голову так, что его черные волосы почти скрыли глаза.

Володька метнулся за кулисы к пульту и выключил первый ряд софитов. Теперь ребята могли видеть Видаля. Он сидел, опершись руками о кресло впереди себя, и молчал. Наконец встал, прошел вперед и остановился перед сценой, глядя снизу вверх на Кольку и остальных.

Со своего места, с края сцены, Тамара рассматривала лицо кумира – усталое, отстраненное, закрытое. Ей стало страшно.

– Что вы хотите услышать? – спросил он глуховатым голосом, совсем не похожим на тот, что они привыкли слышать из динамиков стереосистем.

– Правду, – ответил Колька без вызова, но достаточно твердо.

– Хорошо, – сказал Видаль. Все почемуто сразу поняли, что это «хорошо» к ним не относится. – Если хотите правду, то я скажу. Ребята, это все дерьмо.

– Наши песни? – дерзко спросил Володька.

Видаль немного отклонил голову назад и сунул руки в карманы.

– Все! Все, что вы видите вокруг себя. Мир вокруг, музыка в нем, люди, которые эту музыку делают, слушают, продают, придумывают. Забудьте про музыку, идите в бизнес, торгуйте на рынках, учитесь в институтах, женитесь, рожайте детей. А эта музыка – дерьмо.

Он повернулся спиной и пошел к выходу из зала.

Несколько секунд прошло в полной тишине. Серый плащ скрылся за дверью.

Колька схватил свою гитару – самую любимую, приносящую удачу, и швырнул ее в пустые кресла зрительного зала. В жилах Тамары, что называется, закипела кровь. Она вскочила с места и побежала вслед за Видалем в пустующее фойе.

Он уже пересек рекреацию и подходил к двери. Тамара догнала его на улице, на ступеньках. Она остановилась перед ним, преградив ему путь. Несмотря на то что солнце давно село, Видаль, кажется, хотел надеть очки, но замер, держа их за дужку и глядя на девушку прозрачными, пустыми глазами.

От того, что растоптал молодые души, он явно радости не испытывал.

– Зачем вы с нами так? – резко спросила Тамара, ощущая, как холодный воздух ноября проникает ей под свитер. – Мы считали вас лучшим, мы ценили и уважали вас, а вы… Это подло!

Стоял осенний вечер, людей вокруг было много, они шли по своим делам, и Тамаре хотелось, чтобы все знали – этот человек сейчас убил ее, плюнул в душу, спалил все ее надежды.

Выслушав девушку, Видаль продолжал смотреть на нее так же отрешенно, как и раньше. Тогда она размахнулась и залепила ему пощечину.

Мужчина, проходивший мимо, взглянул на них испуганно, но молча пошел дальше. Тамара почувствовала, что ее щеки заливает краска стыда, а на глаза наворачиваются слезы. Что же она наделала? В любом случае, чтобы он ни сказал – он тот самый Видаль. А что, если он прав и их музыка – дерьмо? Господи, конечно он прав!

Но в его взгляд, казалось, вернулась жизнь. Видаль даже не вздрогнул от ее пощечины, только распахнулись ресницы и зрачки расширились на миг, будто от острой боли.

Тамара поняла, что он не собирается уходить, и вот так – он с широко раскрытыми глазами, а она вся красная от ужаса – они теперь будут стоять на ступеньках Дома творчества до второго пришествия. Девушка вскрикнула и, прикрыв ладонью рот, побежала назад, к своим. Что сделал Видаль после ее бегства, она не знала.

В тот вечер «симметристы» напились вусмерть. И даже Тамара, хоть раньше она не увлекалась алкоголем. Но тогда, когда надо было решиться и навсегда отказаться от всех своих надежд, она напилась. Они пили у Кольки дома, где всегда все было можно. Колькина мать и сама редко просыхала, так что следить за тем, что и с кем делает ее сын, ей было недосуг.

А они ничего такого и не делали. Просто пили, даже не разговаривали. Даже не включали магнитофон. Даже телевизор не включали. Все было заминировано – почти все кассеты на полках в Колькиной комнате были записями «Алхимика», а в программе единственного канала, который ими признавался, демонстрировался фильм с участием Олега Видаля «Памяти друга». Фильм был снят по инициативе продюсерского центра, который работал с группой «Алхимик», и посвящался жизни и творчеству Артема Орлика. Ребята даже подумать не могли, чтобы теперь смотреть и слушать все это.

Они сидели – Денис, считай, уже бывший клавишник – с Тамарой на диване, Колька – на полу, Володька – в маленьком старом кресле с прорванной обивкой, Димка – на подоконнике, и не смотрели друг на друга. Их снедало чувство стыда, чувство потери, тоскливое ощущение своей незначительности, своего убожества. В этом не хотелось признаваться даже самым близким друзьям.

Когда кончилась первая бутылка водки, Тамара начала плакать. Это означало, что ей становится лучше, ее отпускает. До этого она не рассказала мальчишкам про пощечину, но вот теперь, пожалуй, расскажет.

Услышав признание Тамары, Колька пригорюнился, Володька зло прошипел, что так ему и надо, а остальные только покачали головой. После второй бутылки Димка, который всегда пьянел меньше остальных, пошел провожать Тамару домой. На прощание, возле ее подъезда, он чмокнул ее в щеку и сказал:

– Я люблю тебя.

Тамаре стало ясно, что он не в чувствах ей признается – он прощается с ней. Они больше никогда…

– Я тоже тебя люблю.

Она поднялась к себе, заперлась в своей комнате и упала лицом в подушку.

Очнулась Тамара только к обеду следующего дня. Мама была на работе. Занятия в институте она проспала. Ну и фиг с ними.

Тамара пошла в ванную, привела себя в порядок, переоделась, погрызла на кухне хлеба с сыром, налила себе большую чашку крепкого горячего чая и выпила его с таким наслаждением, будто это был не дешевый грузинский чай, а нектар вечной жизни.

Потом она наконец отважилась заглянуть в комнату бабушки, чтобы узнать, не нужно ли ей чтонибудь. Бабушка ни в чем, кроме объекта для тирании, не нуждалась. Тамара была свободна. Только что теперь с этой свободой делать? Решив хотя бы занять руки, она вернулась на кухню, достала из морозильника курицу и собралась готовить то единственное блюдо, которое умела, – цыпленка табака. Пока курица размораживалась, Тамара сходила в магазин, купила растительное масло, хлеб, чтото еще и вернулась домой. Почистила картошку, приготовила приправу…

Мама вернулась только около восьми вечера. Сегодня она выглядела не просто усталой, а изможденной. И как только мама переступила порог квартиры, тут же в своей комнате завелась бабушка, которой надо было срочно дать судно, необходимо покормить, обмыть, перевернуть, почитать ей свежие газеты. Мама, учуявшая ароматы кухни, вздохнула и поплелась выполнять дочерний долг. Тамара начала накрывать на стол – ей хотелось угостить маму ужином по высшему разряду.

И тут зазвонил телефон. Тамара бросила на стол вилки и направилась в прихожую. Она была уверена, что это Наташка. Наверное, волнуется, почему подружки не было в институте.

– Алло?

– Тамара, это Олег Видаль.

У нее отнялись ноги, и Тамара медленно сползла на пол. В это время мама вышла из бабушкиной комнаты с судном, и если бы не оно, так бы и бросилась к дочери, чтобы убедиться, что та вообще живая.

Тамара забыла его отчество, забыла, кто она, где находится. Она видела перед собой только ту секунду после ее удара – его вдруг распахнувшиеся прозрачные глаза, тот проблеск жизни, который вспыхнул в них после ее идиотской выходки.

– Простите меня, – сказала она в трубку. – Я не имела права…

– Нет, это я не имел права.

А вот голос Видаля звучал так же глухо, как и вчера. Может, только на йоту живее, но не больше. Зато он сказал такую прекрасную вещь, что мозг отказывался поверить:

– Я написал для вас, для вашей группы песню. Хочу вам показать. Когда у вас репетиция?

– Ну… сейчас.

– Так я приеду во Дворец? – Он по привычке называл Дом творчества Дворцом. Ведь его детство прошло в Гродине, он и сам наверняка выходил со своими ребятами на те же подмостки, что и «Теория симметрии».

– Да, конечно!

Он попрощался и повесил трубку. Тамара заметалась – бросилась звонить Кольке, Володьке, побежала одеваться, стала искать хотя бы помаду, чтобы не выглядеть очень уж бледной, несчастной.

Они прилетели к Дворцу в девять часов, а Видаль в своем сером плаще уже курил у входа. При встрече он пожал руку каждому из них, включая и Тамару.

– Ребята, я не хотел вас обидеть вчера, – сказал он. Угадать его чувства по его интонации было невозможно.

– Так музыка не дерьмо? – спросил Колька, намеренно плохо скрывая обиду.

Видаль бросил окурок в мусорку и, прищурившись, с тоской поглядел на Кольку:

– Все дерьмо, но это не так уж важно. Я написал вам песню.

– Какую?

– Это баллада. Я давно уже над ней думал, но только сейчас все сложилось. Пойдемте, я вам покажу. Она называется «Пыль на твоих сапогах». Вы, – он повернулся к Тамаре, – вы сумеете спеть ее, я учитывал ваш тембр, ваши возможности…

Внутрь они вошли без всяких вопросов, да и ключи от зала им дали сразу. У Володьки тут дежурила бабушка, так что у них был блат. И почти до утра группа работала в том старом зале над новой песней Видаля.

Весь следующий день, пока Тамара сидела на лекциях, перемещалась от кабинета к кабинету между парами, пила томатный сок с сочником в столовке, курила за зданием факультета, брела домой по улице, обдуваемой осенними ветрами, она думала об этой ночи.

Вспоминала, как Видаль сидел на скрипучей табуретке, перебирая струны своей гитары, за которой таки пришлось сгонять на такси к нему домой, потому что гитара Кольки восстановлению не подлежала. Как музыкант держал гриф, как объяснял ребятам, что делать с этой прекрасной, написанной только для них – самим Видалем (!) – песней.

– Тамара, – говорил он ей тихо и серьезно, – вот эту фразу: «Пески пустыни и болотная грязь» тебе надо произносить, а не петь. Проговаривать.

Она кивала, произносила, проговаривала, а потом запиналась на следующей строчке, и он отрицательно, но очень терпеливо качал головой:

– Тамара, тут спешить не надо. Попробуй пропустить такт…

Так же – терпеливо, спокойно, без нажима – он говорил со всеми. Если ребята откровенно тупили, он страдальчески поднимал брови и объяснял снова. К утру можно было понять, что выходит здорово. Правда здорово.

Теперь они каждый день встречались около шести вечера, там же, в Доме творчества. Тамара, хоть и трагически не высыпалась, чувствовала себя одухотворенной, полной сил и желания работать до полной победы. Что последует за этим, было неясно. Видаль ничего им не говорил и ничего не обещал.

Но они ничего и не ждали. Им достаточно было этого опыта, этого переживания, этого подарка – настоящей песни, баллады, написанной для них. Настоящей работы плечом к плечу с мастером. Ребята пахали день за днем, счастливые донельзя.

Иногда репетиция плавно перетекала в маленькую пьянку в кафе за углом. Видаль алкоголизм молодого поколения не поощрял, но по бутылке пива на брата покупал. А после посиделок в кафе – и это был подарок только для Тамары – Видаль провожал ее до дому.

Так получалось само собой – парни жили на улице Менделеева, то есть им надо было сворачивать от Дома творчества направо, а дом Тамары стоял на улице Мира, и она шла в сторону противоположную. Там же находилась автобусная остановка, где Видаль должен был ловить такси. Но они шли вдвоем мимо остановки, мимо дома Тамары, ходили темными пустыми улицами и разговаривали.

Однажды, а дело было очень поздно ночью, Тамара взяла его за руку. Вложила свою руку в его ладонь, сделав вид, будто так и надо. Он воспринял это спокойно, только покосился на нее, как ему самому показалось – незаметно.

Она бы никогда не позволила себе ничего такого, если бы не чувствовала, что можно. Он давал ей повод приблизиться, сократить расстояние, он явно ожидал от нее какойто инициативы. Тамара ощущала это и понимала, почему он сам не делает первых шагов. Она нравилась ему, но ведь Видаль – взрослый мужчина, популярный музыкант, кумир если не миллионов, то многих тысяч. Он пишет волшебные стихи, музыку, от которой трепещет все внутри, а окружающий мир кажется чище и лучше. Если Олег проявит инициативу, она должна была бы броситься ему на шею в любом случае, но будет ли это настоящим?

И тогда Тамара сказала Видалю:

– Олег, раньше я любила вашу музыку, а теперь влюбилась и в вас.

Он словно только того и ожидал – притянул ее к себе и очень бережно обнял. Попав в его ауру, Тамара вдруг поняла, что это именно то самое, ожидаемое, главное. Она подняла голову и поцеловала его туда, куда дотянулась – в челюсть, слегка колючую изза щетины. Примерно в это место она его и ударила пару недель назад.

Он опустил голову и нашел ее губы…

Сколько времени их любовь продержалась в стадии поцелуев и прогулок, Тамара теперь не помнила. Но точно знала, что настоящая близость случилась в тот день, когда в 2000 году в Гродине выпал первый снег.

Солнце спряталось за дальние дома, унеся яркость цвета, очищенный снегом воздух усилил контрастность, и картинка в оконном проеме выглядела как фото в стиле ретро. Видаль сказал об этом Тамаре и задумался. Позже она узнала, что стихи к композиции «Фотография» сложились в голове Олега именно в тот вечер.

А получилось все так. Вечером они репетировали в Доме творчества, после чего Видаль привел Тамару к себе. В то время он снимал жилье, потому что в его квартире обитали бывшая жена с сыном, а у родителей Видалю было неудобно – он любил играть ночами, много курил, да теперь еще и встретил Тамару.

Она и раньше бывала у него в квартире, где стояла дешевая советская мебель, а стены и полы прикрывались истертыми коврами. Антураж этого жилья мало чем отличался от ее убогих домашних интерьеров, поэтому Тамара чувствовала себя тут как дома.

В тот день она замерзла на улице, попросила у Видаля горячего чаю, а когда он пришел с чашками из кухни, она отобрала у него посуду, отставила в сторону и стала целовать Олега, будто спятила. Не по какойнибудь причине, а из вдруг вспыхнувшего желания любить.

Они не сказали друг другу ни слова, а после всего случившегося Тамара пошла в ванную, где долго стояла под душем, пытаясь понять, что же теперь в ней изменилось.

– Ничего не изменилось, – сказала она своему отражению в запотевшем зеркале. – Просто теперь я стала как все.

Это, конечно, была неправда. Далеко не все девушки теряют невинность с рокзвездами, с основоположниками русского романтического рока, с красивыми и нежными мужчинами…

– Тамара, – перебил он изза двери ее самодовольные мысли. – Ты как себя чувствуешь?

– Лучше не бывает! – ответила она и открыла дверь.

Он принял ее в объятия и отнес в постель, по дороге потеряв полотенце.

Через месяц Видаль уехал в Москву на запись сольного альбома. Тамаре очень хотелось поехать с ним, но она должна была сдавать экзамены, да и знала, что Олег будет очень занят. И, как она надеялась, очень скучать.

На прощание Видаль сказал ей удивительные слова:

– Ты оживила меня, я был почти мертвый, но ты оживила… Спасибо тебе за ту пощечину и за все остальное.

Тамара не очень его поняла – о том, что случилось с Орликом, они не говорили. Но через много лет, увидев в одном мужском журнале обширное интервью с Виктором Карелиным, она вдруг с удивлением прочла, что благодаря Виктору Видаль выбрался из глубокой депрессии, в которую погрузился после гибели друга.

– Мерзкий брехун, – сказала Тамара вслух, забыв, что сидит в маршрутке.

Она хорошо помнила Карелина. Тот появился в Гродине после того, как Видаль отбыл в столицу. Позвонил Тамаре, попросил ее собрать своих ребят. Оказывается, Видаль дал Карелину задание – послушать «Теорию симметрии» и помочь им в продвижении.

«Теория симметрии» спела для Карелина, и первое, что сказал менеджер, убило Тамару:

– Ребята, вы супер, но вам надо менять вокалиста.

– Почему? – спросил Колька.

Виктор, который все это время сидел в зрительном зале, поднялся с места и пошел к сцене. Он был такой крепенький, уверенный в себе, явно с какимито собственными задними мыслями.

– Потому что вы не пробьетесь с женским голосом. Сейчас это невозможно. Через несколько лет, наверное, ктото сумеет выйти на сцену с бабой, но сейчас – нет.

Тамара при всей своей импульсивности не нашлась что сказать. Она просто ушла в тот день из Дома творчества. Как ей думалось, ушла временно. Но оказалось, навсегда.

Видаль звонил ей, утешал, говорил, что со временем все устаканится. Ей надо приехать в Москву, немного осмотреться, познакомиться с людьми. Он ей поможет, все будет хорошо.

Колька, снедаемый чувством вины, тоже говорил, что сейчас они расстанутся на некоторое время, а потом снова будут вместе.

– Тамарка, да ты что? Мы тебя не бросим! – убеждал он, и парни вторили ему настолько искренне, насколько могли.

Но они уже заключили договор с дьяволом, принеся в жертву прекрасную девушку. Виктор Карелин в два счета нарисовал им такие перспективы, что у провинциальных пареньков закружились головушки. Обижаться на них за то, что они продали и предали Тамару, не было смысла. А если учесть, что парни знали об отношениях Тамары и легендарного лидера группы «Алхимик», то выходило, будто они и не виноваты. Будущее Тамары теперь обеспечено, ведь она с Видалем!

Весной «Теория симметрии» укатила в Москву. Жизнь друзей Тамары изменилась радикально, бесповоротно. Она иногда думала: а случилось бы это, если бы в один чудесный вечер, когда у Олега Видаля было такое мерзкое настроение, что он считал весь мир дерьмом, она не влепила бы ему по физиономии?..

С зимы и до лета они виделись всего три раза: дважды в Гродин приезжал Видаль – всего на несколько дней, и один раз Тамара слетала в Москву. Она пробыла там целую неделю, а общалась с Олегом, наверное, несколько часов. Воспоминания о той поездке были печальными. Она поняла только одно: ее мужчина находится в удивительной творческой форме и он выжмет из этого периода своей жизни все, что удастся.

Летом, завершая работу над сольным диском, Видаль вновь позвал Тамару к себе в столицу. У него были еще какието дела, не отпускавшие домой, и Олег чуть ли не каждый день звонил ей и твердил, что не может без нее жить. А еще он прозрачно намекал на открывающиеся перед Тамарой возможности – Карелин вдруг подобрел и сказал, что «видит» ее музыкальное будущее. И Тамара решилась.

Она ожидала этой поездки, как человек, пробывший в пустыне неделю без воды, ждет возможности напиться. Там, в Москве, – Видаль и ее карьера. Скорее бы уже ехать!

А всего за неделю до долгожданного отбытия ее надежды разбились вдребезги: у мамы случился инсульт.

Тамара думала, что ее не хватит на все это: бабушка восприняла мамину болезнь как личное оскорбление и устроила такую обструкцию внучке, что та возненавидела сам факт своего рождения. Бабуля испражнялась, не дожидаясь судна, выплевывала кашу, кричала ночами специально, чтобы никто не мог спать, жаловалась медсестре, что Тамара ее травит, а родная дочь на самом деле абсолютно здорова.

– Она не хочет за мной ухаживать, – говорила бабушка всем, кто приходил проведать ее дочь. – Она ненавидит меня, вот и прикидывается…

Но мама не прикидывалась. Она не могла говорить, правая сторона ее тела была обездвижена. И даже ее ясные глаза стали тусклыми и постоянно слезились. И не ради мамы, а ради себя самой Тамара изо всех сил делала вид, что болезнь мамы никак не мешает ее личной жизни.

Видаль звонил все реже. Тамара была в курсе, что из «Теории симметрии» в «Алхимик» ушли Володька и Денис, сменив прежних участников группы, недовольных политикой Видаля. Колька ругался на них, завидовал им, называл предателями, но тут же говорил, что он гордится друзьями – в нем бушевали противоречивые чувства. Тем не менее уход Володьки и Дениса не стал катастрофой – с помощью Карелина, который взял молодую группу под свое крыло, Коля нашел музыкантам замену, и теперь «симметристы» готовились к концертам по городам и весям.

Как же Тамара завидовала им! Они получили то, о чем мечтала она сама, а в ее жизни теперь был только запах лекарств и больных тел, капризы бабушки, страдания мамы и бесконечная боль ее собственной души. А еще Тамаре не хватало денег на содержание двух инвалидов, поэтому она устроилась работать менеджером по продажам в магазин «Мьюзик голд», где диски «Алхимика» занимали целую стойку.

В конце лета в Гродин прибыл Видаль. Тамара еле смогла найти для него время, раздираясь между своим лазаретом и работой. Видаль, оказывается, только теперь понял, что происходит в жизни его прекрасной темноокой девушки, такой нежной и целомудренной. Он тут же предложил любую помощь – деньги, лечение в Москве, все, что нужно, но только Тамаре требовалось совсем другое. Она мечтала, чтобы он сам вернулся в ее жизнь.

Она хотела этого, уже понимая: чтото порвалось, исчезло между ними. Тамара любила его так же, как и раньше, плакала ночами, когда накатывали приступы тоски, и была страстной с ним в те редкие встречи, что он ей дарил. Но Олег ускользал. Удержать его можно было бы, только оставаясь с ним рядом всегда, а иначе он отстранялся, уходил в свою музыку, в другой мир, такой далекий от мира парализованных бабушек и разбитых инсультом мам. Такой далекий…

И наконец, еще через год звонков и редких встреч она поняла, что лучше ничего, чем это.

«Алхимик» только что закончил свой второй тур по США, выпустил новый альбом, и Видаль все чаще мелькал в этих идиотских телевизионных шоу, которые казались Тамаре образцом дурновкусия. Она понимала, что сейчас он в обойме, ему приходится принимать правила игры, если он хочет оставаться на олимпе, но ей самой был намного ближе другой образ – образ человека, который идет своей дорогой, собирая на сапоги пыль дорог всего мира.

И тогда она раз и навсегда оборвала их отношения, рубанула по живому, вырвала с корнем эту тягучую, невыносимую связь.

– Олег, – сказала она ему по телефону, когда он позвонил сообщить, что скоро приезжает в родной город. – Я встретила мужчину и выхожу замуж. Прости меня.

Он коротко вздохнул и ответил, что так действительно будет лучше для них обоих. Он любит ее, он будет всегда помнить Тамару. Он благодарен ей за то, что она возродила его к жизни.

Он благодарен ей.

С радостью, которую пришлось удержать в себе, Тамара поняла, что эти слова дались ему нелегко. Его голос звучал напряженно, паузы были длиннее, чем обычно. Что же, будет чем себя утешать, решила она и положила трубку.

Год спустя умерла мама, а потом и бабушка, будто бы поняв, что смысл ее жизни – пить кровь своей дочери – исчез навсегда. Смерть родных людей была горем и облегчением для Тамары.

Вскоре она окончила институт, поработала с месяц учителем в школе, но не удержалась там, а пошла на бухгалтерские курсы. После курсов стала офисной крысой в фирме, торгующей металлопрокатом.

В появившееся свободное время она училась играть на гитаре. Неожиданно для себя Тамара стала писать стихи и сочинять простенькие мелодии, что складывались в песни, приносившие ей огромное удовольствие.

Тамара пела для друзей, иногда участвовала в какихто конкурсах, иногда чтото записывала для себя на диски, ведь у нее осталось много знакомых музыкантов. Со своими прославившимися друзьями она почти не общалась. А в последнее время к ней наведывался только Колька, который приезжал в Гродин при каждой возможности, причем именно к ней, к Тамаре.

Он пытался ухаживать за бывшей своей подругой, но отношения у них както не складывались. Настоящих чувств Тамара к нему не испытывала, замуж выйти, лишь бы за кого, не мечтала, но и заявить Кольке, чтобы шел он на все четыре стороны, не могла. Колька был мостом между ней и тем миром, где обитал такой далекий Видаль. Ее любимый Видаль.

Дом Видаля

– Кристина, Марина! Да где же они?

Лика заглядывала в комнату за комнатой. Наконец она вернулась в спальню пропавших девушек.

– Ну, точно через окно выскочили! – заключила она, высунувшись в коридор. Снизу, из холла, на нее смотрели, задрав голову, Тамара и Милена. – Тут под их окном крыша гаража или сарая. Можно спуститься, не сломав ноги.

«Вот чертовщина, – подумала Тамара. – Не ужели же маньяк утащил сразу двоих? И без лишнего шума!»

Собирая вещи в своей комнате, Тамара не слышала никаких посторонних звуков. Милена сказала, что они с Ликой тоже ничего особенного не слышали, а их комнату отделяла от комнаты Марины и Кристины только перегородка из гипсокартона. Они разговаривали, это да, но звуков борьбы не было.

– Надо отсюда быстрее сматываться, – проговорила нервно Лика, сбегая вниз по ступенькам. – У нас в комнате тоже записка с камнем нашлась! Сматываться – и в милицию. А сюда только с ОМОНом возвращаться!

– А вещи девочек на месте? – спросила Милена.

– Да, обе сумки стоят на кровати. Что за черт! Что же происходит?

Лика уже направилась к входной двери, Милена последовала за ней. А Тамара, оставаясь на месте, задумчиво произнесла:

– Получается, они сами решили уйти.

Лика и Милена остановились на пороге и обернулись к ней. Тамара продолжила:

– Смотрите, а что, если маньяк притащил модель к дому и, угрожая ей ножом, велел девушкам спуститься вниз? А потом, также грозя прирезать Лену, если девчонки не подчинятся, заставил их пойти за собой.

Милена закрыла рот руками.

– Ничего, девочки, – решительно заявила Лика. – Надо только скорее уходить: вы же видите – в доме или в лесу, нигде нет спасения. Пойдем на дорогу и…

Милена перебила ее:

– Я вдруг подумала: а ведь мы не успеем за день добраться до города! А если он решит догонять нас на машине? Девочки, мы в ловушке! Нет никакого спасения.

Тамара поддержала ее:

– А почему по этой трассе, что возле дома, никто не ездит? Кто ее закрыл и зачем? Я думаю, это для того, чтобы мы не могли отсюда уехать.

Лика замотала головой:

– Нет, нет, нет! Мы выберемся. Мы сможем! Только не надо киснуть, опускать руки и отчаиваться.

Тамара и Милена посмотрели друг на друга. Тамара подумала, что, наверное, лучше попробовать уйти по дороге, чем сидеть в доме и трястись…

Они вышли из дома и остановились на ступеньках веранды. День был в самом разгаре, светило теплое апрельское солнышко, но запах леса был попрежнему сырым, свежим, даже острым. Казалось, солнечные лучи не в силах подсушить и оживить этот лес. Он сам, недобрый, таящий какието мрачные секреты, этого не хочет.

Три женщины, окруженные темными от влаги стволами, как вражеским войском, застыли на месте, не решаясь сделать ни шагу. Тамара гнала от себя неконтролируемый ужас, мысль о том, что изза каждого дерева может выскочить ктото страшный, уже утащивший в свое логово половину их маленького сообщества. И нет им спасения.

«Не буду об этом думать. Не буду».

Лика достала сигареты и закурила.

– Мне тоже, – попросила Тамара.

Сигарету взяла и Милена.

Перекур – то самое перед боем.

Стряхивая пепел на гравий, Тамара заметила под деревьями какието желтые цветочки. Не подснежники, не пролески, а желтые глазки, выглядевшие наивными и простенькими и от этого еще более привлекательными для проснувшихся и родившихся насекомых. Тамара немного расслабилась, глядя на цветы, представляя себе, каковы на ощупь их нежные, будто вощеные лепестки. Наверное, они пахнут сладко и свежо…

Вдруг изза дома раздался звук быстрых легких шагов и приглушенный всхлип. Лика, Милена и Тамара испуганно обернулись.

На дорожку перед домом вышла Кристина. Ее одежда была в грязи, светлые кудряшки вздыблены, белый синтепон торчал из маленьких дырочек, испещривших синюю дутую куртку. На опухшем от слез лице темнели царапины и грязные разводы.

А выражение лица… Ее глаза были широко открыты, а рот перекошен, словно она увидела чтото такое, отчего потеряла дар речи. Возможно, и на самом деле потеряла, потому что она не произнесла ни слова.

Побросав сигареты, женщины кинулись навстречу Кристине. Милена обняла ее, прижала к себе, словно потерянную и обретенную чудесным образом дочь. Лика стала осматривать и ощупывать ее руки, плечи, спрашивая, нет ли серьезных травм. А Тамара просто разрыдалась, хотя вообщето не была склонна к такому проявлению чувств.

Теперь не имело смысла скрывать, насколько им было страшно. И во всем, что происходило с ними в этом лесу, больше всего пугала неизвестность.

Но Тамара не собиралась погружаться в пучину отчаяния: возвращение Кристины – чудесный знак. Наконец чтото разъяснится, разложится по полкам. Они поймут, кого бояться и где его ждать, и тогда смогут хоть както противостоять врагу.

– Кто он? – спросила Тамара, заставив себя успокоиться.

Милена уже выпустила девушку из объятий, Лика тоже. Теперь Кристина почти улыбалась, во всяком случае, то жуткое выражение отчаяния исчезло с ее лица.

– Я не видела его, – ответила она.

Тамара разочарованно чертыхнулась.

– А что же было? – спросила Лика. – Зачем вы с Мариной ушли из комнаты? Да еще и через окно.

Кристина закрыла лицо руками и, подвывая, заплакала. Милена снова обняла ее, а Тамаре вдруг захотелось как следует Кристину встряхнуть.

– Ну, все уже! – сказала она чуть жестче, чем собиралась. – Все, не надо. Расскажи, что было?

Кристина высвободилась из рук Милены, взяла у Лики носовой платок, высморкалась и только после этого смогла сказать:

– Марину он забрал…

– Да кто же? – Тамаре снова не удалось сказать ласково. Лика сердито глянула на нее.

– Я его не видела, только издалека – силуэт. Мужик, крупный мужик. Может, молодой. Она пошла вправо, а я – влево, а потом она меня позвала, я к ней направилась, но тут вижу за деревьями, что он уже ее волочет, и я… испугалась! Побежала по лесу и не помню потом ничего. Там есть речка, я в нее упала…

– Но ты вроде сухая, – сказала Милена, внимательно оглядывая одежду Кристины. – О боже, да у тебя вся куртка сзади промокла! Ты простудишься! Надо сушиться. Пойдем в дом, там есть обогреватель.

Лика взглянула на часы:

– Черт, черт, черт! Уже два часа. Нам надо было утром отсюда выходить, чтобы хоть кудато засветло дойти. Ладно! Идемте, посушим вещи Кристины…

Возвращение в дом показалось Тамаре какимто дежавю. Она бы не хотела здесь оставаться еще на одну ночь, но, видимо, придется. Сколько времени они будут сушиться, греться? А на ночь глядя идти было страшно.

Кристину уже раздели, принесли ей свитер и сухие брюки, а влажные вещи разложили на стуле возле электрического обогревателя. Милена приготовила ей чаю, щедро плеснув в него коньяку.

Тамаре очень хотелось заставить Кристину, скорчившуюся в кресле под Ликиной курткой, вспомнить больше подробностей, но Милена с Ликой хлопотали вокруг нее, как две наседки над одним цыпленком. Прошло минут тридцать, пока наконец Кристина не начала говорить.

А начав говорить, она снова зарыдала.

«Да что же это!» – сердилась про себя Тамара.

Успокоившись немного, Кристина рассказала, что в лес они с Мариной рванули, потому что Кристина не могла вот так все бросить! Никто не знает, но много лет назад младшая сестра Кристины стала жертвой маньяка («О боже!» – тихо ужаснулась Милена), поэтому она не могла спокойно уйти из леса. Не могла! А все готовы были бросить девчонку в лесу с маньяком. Разве так можно? А когда Кристина отправилась в лес, за ней пошла и Марина, сказав, что не отпустит одну.

Пожалуй, решила про себя Тамара, похищение младшей сестры может немного «подвинуть» психику. Страшно терять близких, а уж если маленькая девочка погибла изза твоей безответственности, то совсем ужасно. Наверное, Кристина посчитала, что на этот раз она должна быть на высоте. Но вот вышло все с точностью до наоборот!

Кристина, умаявшись и выпив чаю с коньяком, стала задремывать. Лика принесла из бара бутылку водки.

– Напиться нам сейчас – самое время! – фыркнула на нее Тамара.

– А мне кажется, что надо немного стресс снять, – поддержала Лику Милена.

Она снова сгоняла на кухню за едой, и снова на столе появились маленькие хорошенькие бутербродики, украшенные кружочками огурца и зеленью.

Тамара пожала плечами и улыбнулась Милене. Она всегда восхищалась подобными женщинами – уютными, хлопотливыми и миловидными. Особенно если они обладают мягким характером и умеют вовремя подставить плечо. Почему судьба не дала Тамаре такую подругу?

Зато судьба дала такую жену Видалю, а он, оказывается, этого не оценил.

– А ведь мы совсем забыли, почему тут оказались… – сказала она задумчиво.

– Ты об Олеге? – спросила ее Лика.

– Да, о нем.

Тамара встала с дивана и взяла гитару, лежавшую между креслами. Она сама оставила ее там вчера. Стала наигрывать чтото успокаивающее, а потом тихо запела. Ей не хотелось провоцировать душещипательные ситуации, но именно так и вышло. Услышав первые аккорды из «Серых будней», очень старой видальской песни про старого крыса, влюбившегося в молоденькую мышку, Милена закусила губу и заморгала, пытаясь сделать вид, что вовсе не плачет. Лика тоже погрустнела, отвела взгляд в сторону.

Предвидя наводнение, Тамара, не закончив песню, отложила гитару. Вместо инструмента она взяла в руки рюмку с водкой и бутерброд. Выпила, морщась, закусила колбасой и спросила у своих новых подруг по непредвиденному несчастью:

– А как вы думаете, почему это случилось с нами?

Лика тоже выпила рюмку, но не закусывая и не запивая. При этом, что называется, ни один мускул не дрогнул на ее лице.

«Ну и женщина!» – мысленно восхитилась Тамара.

– Я думаю, – сказала Лика, – что все это неслучайно. И привезли нас сюда не просто так, и машины мимо не ходят – не просто так, и похищают нас по одной тоже вполне продуманно.

– Ктото хочет убить нас, – сделала вывод Тамара. – И все изза Видаля, потому что нас объединяет только то, что все мы были с ним знакомы.

Милена снова растерянно заморгала, но ничего не сказала. Тамара посмотрела на спящую Кристину – не слишком ли они громко говорят? Но та спала как ангел. Кристина успела умыться, поэтому ее лицо со свежими царапинами казалось милым и полным неприкрытого страдания. Хорошая пугливая девочка – такой тонкий профиль, такие округлые щечки. Портят ее только эти опущенные уголки рта, будто ей все вокруг противно. Но у каждого свои недостатки. Вот у самой Тамары длинный нос, как у ведьмы. Впрочем, Видаля этот ее длинный нос не напугал…

– Милена – жена Олега Видальского, – сказала Лика таким тоном, как будто начинала долгое перечисление.

– Бывшая, – поправила ее Милена.

– Бывшая, но единственная, – уточнила Лика. – Я – подруга детства Олега. И коечто тут нужно дополнить…

Она посмотрела на Тамару, а потом на Милену, словно была не уверена – стоит ли говорить то, что начала?

– Я была его первой любовью. – Сказав это, Лика снова обвела их взглядом. – Тамара, а что тебя связывало с Олегом?

Вздохнув, Тамара призналась:

– У нас был роман. В 2000м начался. Может, год продлился, может, больше. Думаете, у Марины с ним тоже?..

– Думаю, да, – ответила ей Милена неожиданно уверенно. – Я просто помню, как три года назад он приезжал в Гродин, приходил к Славке. И я слышала, что ему на мобильный звонила женщина. Мне, конечно, ревновать уже поздно было, но я спросила у Карелина – есть ли ктото у Олега. Он сказал, что есть. Журналистка из Гродина. Еще он сказал, что у них все довольно серьезно.

Лика снова разлила по рюмкам водку. Она заправила густые каштановые пряди за уши, отчего вдруг стала похожа на девочку. На ту девочку, которую полюбил юный Видаль. Тамара отчегото грустно вздохнула и вспомнила о Порше:

– Ну, с моделью все ясно. Странный выбор для Видаля – просто глупая хорошенькая девчонка, но…

– Он очень изменился в последнее время, – грустно заметила Милена. – Я его не узнавала: замкнутый стал, раздражительный. Очень с Карелиным ссорился. Не знаю, что делили. Думаю, что и Лена эта ему нужна была, чтобы всем доказать, что он еще огого!

– А Кристина? – Тамара взглянула на спящую.

Лика тоже посмотрела на красивый светлый профиль Кристины:

– Раз она тут, значит, и у нее чтото было с Видалем.

– Она сказала, что работала в Ростове на студии звукозаписи помощником режиссера, когда Олег записывал свой диск? – спросила Милена.

Лика кивнула.

– Значит, Олег встречался с ней, когда мы были еще женаты. Получается, он мне изменял…

Тамара попыталась ее утешить:

– Может, это ошибка? Может, у них ничего и не было?

Милена печально улыбнулась:

– Ладно, какое теперь это имеет значение? Гораздо важнее, что сейчас происходит. Неужели же нас хотят уничтожить потому, что мы любили его?

– Конечно! – Тамара ни секунды не сомневалась в этом.

Однако у Лики было иное мнение:

– Лично мне это кажется бессмысленным. Моему роману с Олегом Видальским уже тридцать лет. Да, я была его первой женщиной, как и он был моим первым мужчиной. И что с того? Убить меня за это? Глупо. Вот я о другом подумала: когда я отказалась ехать на этот вечер памяти, мне сказали, что я в какомто особом списке Видаля. Понимаете?

С недоумением и ужасом Милена протянула:

– Да мы все в этом списке – и Марина, и другие. Значит, Олег завещал собрать нас тут, в его доме в лесу, и убить?

Тамара даже рассмеялась, услышав это. Тем не менее сказанное Ликой подтолкнуло ее к одной идее:

– Может, мы все в этом списке, потому что являемся его наследницами?

– Вот! – Лика даже вскочила с места. – Вот и я о том! Просто до конца не могла эту мысль додумать. Милена, что ты знаешь о наследстве Олега? Теперь, после его смерти, люди станут покупать его диски еще охотнее, чем прежде. Кто будет иметь от этого прибыль? Как это называется – роялти? В последние годы, как я понимаю, Олег был большой звездой. Он же, наверное, и немало зарабатывал?

Тамара спросила бывшую жену Видаля:

– А ты официально в разводе с Олегом?

– Да, мы развелись…

– В таком случае, – сделала Лика вывод, – мы тут все – наследницы Олега. А ктото не хотел бы, чтобы мы получили эти деньги. Так что…

Спорить с ней ни Милена, ни Тамара не собирались. Да и чего спорить? Может, не на сто процентов и не в каждой детали, но она права. Страшно было это признавать, только правда это – их собрали тут для того, чтобы от них избавиться.

И тут вдруг снаружи, со стороны шоссе, донеслись какието невнятные вопли. Лика и Милена прислушались, а Тамара сразу сказала:

– Любители шансона едут. Вряд ли это к нам…

Пожалуй, таких гостей стоило опасаться. Бессмысленное треньканье и псевдодушевный голос исполнителя перекрывались дикими воплями вперемешку с матюгами. Можно было предположить, что в машине, звук мотора которой слышали в доме, несется по дороге с десяток зверски пьяных мужиков.

Больше всего Тамара боялась, что с дороги разглядят их дом и тогда…

Но нет, их миновала нелегкая.

Надо было выпить, теперь это понимали все. После пары сдержанных тостов и нескольких песен Видаля Лика вдруг подскочила и хлопнула в ладоши. С испугом оглянувшись на спящую Кристину – не разбужена ли она этим хлопком, Лика заговорщически спросила:

– Девчонки, самое главное: а кто это все организовал?

– Больше всего о делах Видаля знал Карелин, – отозвалась Тамара, – правда, Милена?

– Правда, но я поверить не могу…

Лика снова выпила рюмку и стала убеждать Милену, что иначе и быть не может. Милена ей возражала, говорила, что она Виктора много лет знает, он никогда гадостей не делал и ни разу не давал повода подумать о нем плохо. Лика с ней не соглашалась.

Тамаре тоже хотелось сказать свое веское слово, ведь к Карелину у нее были свои претензии. Но она не сделала этого, почувствовав, что ей безумно хочется спать. Девушка прогулялась в туалет, почистила зубы, умылась.

Прошла по дому, проверила входную дверь и окна – заперты ли? Дверь, обшитая стальным листом, была закрыта накрепко. Один ее вид успокаивал. Жаль только, что на окнах нет решеток.

Вернувшись на диван, Тамара свернулась калачиком и стала слушать продолжение сумбурного спора между Миленой и Ликой. Милена говорила, что Карелин всегда был к ней внимателен: регулярно звонил, поздравлял с днем рождения сына, с Новым годом. Виктор, скорее всего, и Олегу напоминал о необходимости заботиться о семье.

Через несколько часов они снова услышали, как по дороге едет машина с мужиками – поклонниками шансона. Уже засыпавшая Тамара вздрогнула и открыла глаза, остальные напряженно замолкли.

– Проехали, – прошептала Милена.

Тамара вновь стала дремать.

Лика опять заговорила о наследстве Видаля и о менеджере группы…

Под разговор Милены с Ликой Тамаре стал сниться странный сон о Видале. Он ходил по лесу, подбирал листья, говорил, что эта весна особенная. Тамара ему отвечала, что, конечно, особенная: он умер этой весной! Тогда Видаль подходил к ней близкоблизко и, трогая ее волосы, объяснял ей, что…

Его слова перебил далекий женский крик.

* * *

А это был уже не сон. Тамара очнулась: в лесу ктото кричал.

– Ааа! – услышала она. – Ааа!

Потом все смолкло, а через какоето время крик повторился.

Она вскочила с дивана, растерянно оглядываясь.

Свет в комнате был погашен, но Тамара разглядела, что Лика спит, откинувшись в кресле напротив. Милену и Кристину она не увидела, но они были гдето тут.

– Девчонки, в лесу ктото кричит! – сказала она торопливо.

На ее слова откликнулась только Лика:

– Ага, иду…

Ждать ее Тамара не стала, просто схватила куртку и побежала к двери. Полминуты ушло на отпирание замка.

Оказавшись в лесу, вдохнув холодного воздуха, Тамара прислушалась, не кричит ли женщина снова, – ей нужен был ориентир. Заставляющий холодеть душу звук опять достиг ее ушей. Тамара побежала в том направлении. Она старалась двигаться возможно быстрее, но кричавшую женщину все не видела. Наконец Тамара остановилась. Где Лика? Господи, тут же и потеряться недолго! Остается надеяться, что женщины, проснувшись, включат в доме свет, иначе дорогу обратно можно будет искать до утра. Надо было ей самой свет включить, идиотке! Лика ведь могла и снова заснуть. Всетаки выпили они прилично!

Вот тутто Тамара и заметалась – сразу она и не сообразила, что луну скрыли облака и эта ночь темнее предыдущих. Что теперь делать? Девчонок рядом нет, тропинку она не нашла. Крик вдалеке повторился, но только один раз. Тамара поняла, что попала.

Он напал на нее сзади, из темноты, но неудачно: как только его рука схватила ее за шею, Тамара резко присела и бросилась вперед. Ей удалось вырваться и отбежать на несколько шагов. Вот только земля была мокрая, вокруг не видно ни зги, а тут еще коряги поперек тропинки! И она рухнула вниз лицом, еле успев подставить руки. Тогда он снова набросился на нее, приговаривая, что все будет хорошо, ей надо аккуратнее…

Зачем ей, в еето ситуации, быть особенно аккуратной, Тамара так и не поняла. Платок с эфиром плотно закрыл ей рот и нос, она потеряла сознание.

Очнулась в какомто подвале. В стороне, на полу, стоял фонарь, освещавший мрачное низкое помещение без окон и, кажется, без дверей. Тамара ощутила себя привязанной к стулу. Ее рот был заклеен скотчем или скорее пластырем. Впрочем, от ужаса и жуткой тошноты Тамара все равно бы не смогла закричать. Она только застонала и зажмурилась. Ее тут же затошнило еще сильнее. Открыв глаза и покрутив головой, она увидела рядом с собой мужскую фигуру. Мужик стоял чуть позади ее стула.

– Вам не надо волноваться, – сказал ей похититель. – Все хорошо. Я уйду ненадолго, но бояться не надо.

Голос говорившего был молодым, а интонации – дружелюбными. Он, видимо, хочет, чтобы она радовалась тому, что ее притравили эфиром, привязали к стулу в странном подвале и потом…

Ей хотелось крикнуть ему, чтобы он заткнулся, отвязал ее и убирался к черту!

– Сейчас вам не надо нервничать. Если больно – рукам или ногам, – я сделаю узел слабее. Кивните, если больно…

Она кивнула. Он наклонился за стулом и стал там чтото делать. Тогда Тамара снова замычала, изображая боль и недовольство.

– Ну что? Все равно больно? А так? Я не могу ослабить веревку больше, а то вы высвободитесь.

Она снова заерзала на месте, захныкала. Вообщето ей и на самом деле было больно. Не так чтоб очень, просто, упав на дорожке в лесу, она ушибла пальцы правой руки и, как почувствовала только сейчас, поцарапала левое запястье.

– Э, да у вас тут и вправду ранки… – Мужик за спиной Тамары наконецто понял, почему пленница скулит. – Ну, я еще чутьчуть ослаблю узел. Только вы уж ничего такого не делайте, а то у меня будут неприятности. Хо рошо?

Тамара активно закивала и перестала стонать. Она уже чувствовала, что путы достаточно ослаблены и можно попробовать освободиться. Проблема была только в том, что проклятый мужик – или парень – никуда не уходил…

Милена Орлик, 42 года

Пространство – временное зло –

как хвост сгорающей кометы.

Есть крах, имеющий приметы

обычных слов.

О смерти Олега Милена узнала от Витьки Карелина. Он позвонил почти сразу после несчастья и рассказал, что случилось страшное и надо подготовить Славика к тому, что теперь может произойти.

– А что может произойти? – спросила Милена, утирая слезы, смешанные с тушью для ресниц.

– Будут звонить журналисты, будут о Видале всякое говорить.

– Что говорить?

– Милена, – со сдержанным раздражением произнес Витька, – будут говорить, что он уже не тот, что был. Потерял азарт, спился, скурился, связался со всяким дерьмом…

– Правда?

Витька ругнулся в сторону, а потом стал объяснять, что так всегда бывает, когда умирает знаменитость. Сразу катятся две волны – навстречу друг другу. А сшибаются эти волны с дикой силой прямо над головой у родных и близких, будто им и так мало горя.

Одни начинают убиваться – ах, хороший, замечательный, чуть не великим человеком был погибший. Да нет, почему чуть? Великий! Великий! И стихи были гениальные, и музыка гениальная, и сам он…

Но зазвучат и другие голоса. И тут надо подготовиться к тому, что скажут – Видаль сам виноват в случившемся. Он всю ночь пил, потом с моделью трахался, а потом решил с парашютом прыгнуть, и у него в воздухе отказало сердце. Так вот, сердце у него не отказало. Просто парашют поздно раскрылся, и…

– А еще, Милена, ты услышишь, что твой муж умер задолго до того, как его тело упало на землю. И даже так: за много лет до того, как его тело упало на землю. Именно об этом ты должна поговорить с сыном. Ему скажут – твой отец пережил свою славу как музыкант, как поэт, как личность. Что тут правда, а что нет – не важно. Время все расставит по своим местам. Наша с тобой задача, Милена, не позволить Славику воспринять эти слова серьезно. Он должен пропустить их мимо ушей.

Милена слушала весь этот бред, пребывая в полном ступоре. Как ей успокаивать Славку? Он отца очень любил, просто обожал. И как они были похожи! Внешне Славка был просто клоном отца. Тот же рост, длинные ноги, русые волосы, черные брови и светлосерые прозрачные глаза. Только если лицо Олега было далеко не идеальным – и нос грубовато вылеплен, и надбровные дуги слишком уж тяжелые, то Славка от Милены унаследовал тонкость черт.

Похожи отец с сыном были и по характеру. Олег – открытый, импульсивный и почти всегда в позитиве, даже несмотря на все свои звездные заскоки. Славка такой же: улыбчивый и дружелюбный.

Сын и на музыке помешан так же. Чтото сочиняет в своей комнате, в мансарде, чтото придумывает. Играет на фортепьяно, на гитаре, а недавно увлекся саксофоном. Но это у него пока не очень получается.

И целыми днями из его комнаты звучат песни «Алхимика». Целыми днями!

Милена уже говорила сыну, что кроме папы есть и другие музыканты. Что все время отца слушать?

Услышав это, Славка обнял мать – а он уже на голову выше ее – и сказал, что отец – самый лучший композитор в мире. Милена улыбнулась сыну, потому что любила его больше всего на свете и потому что была с ним согласна.

И как ей теперь рассказать Славику о смерти Видаля? Ей это не под силу.

Она уже встала, чтобы идти в комнату сына, но тут снова зазвонил телефон. Какаято женщина сказала, что она журналистка с какогото телеканала и хочет задать бывшей жене Видаля пару вопросов о нем. Милена нервно ответила, что не может сейчас говорить.

И тут на лестнице раздались шаги. И смолкли. Милена подняла голову. На ступеньках стоял Славик с полными слез глазами. Он услышал о смерти отца по телевизору.

– Мальчик мой. – Милена протянула к нему руки.

Сын сбежал по лестнице и отчаянно обнял ее. Их слезы почти смешались.

Уходя из семьи, Олег посвятил Милене и Славке композицию «Пространство». Тогда, много лет назад, Милена только фыркала: зачем ей это пространство? О чем вообще эта песня? В ней нет ни слова о ней, о сыне.

Да, тогда она очень злилась на Олега. А почему так злилась? Потому что очень любила, хоть от их брака остались рожки да ножки.

А ведь начиналось все… как в сказке.

По правде говоря, Милена была влюблена в Олега с ранней юности. Во всяком случае, с тех пор, как Олег Видальский стал лучшим другом брата Милены – Артема. А было это, дай бог памяти, году, наверное, в восьмидесятом. Артем тогда увлекся музыкой, пошел в музыкальную школу, хотя ему было уже далеко не семь лет. Но учился он так рьяно, что через пару лет играл на пианино какието бурные классические мелодии. Милена, которая была младше Артема на три года, спросила у брата, зачем он играет все это старье. А он ответил, что без классики не было бы рока. Милена не поняла, но переспрашивать не стала. Она вообще не всегда понимала брата.

Тем не менее они ладили и относились друг к другу с настоящей нежностью. Милена гордилась Артемом. Он был для нее образцом и идеалом, настоящим другом, защитником и героем.

Милене нравилось выходить с ним из дому, пытаясь попасть ему в шаг, и краем глаза наблюдать, как на него смотрят старшие девочки. Они смотрели с интересом. А как же иначе?

Брат был очень симпатичным: высоким, худощавым, черноволосым, с хищным профилем, с умной улыбкой. Он привлекал к себе внимание, но не боялся этого, а, наоборот, умело пользовался. И все Артему давалось легко – учеба, спорт, дружба и, когда он этого захотел, музыка.

Артем тоже гордился сестрой, хоть ей и не говорил этого, – она была такая милая, подетски наивная, поженски ласковая. Волосы цвета гречишного меда – мама всегда покупала им с Миленой такой мед, и темные, с необычным разрезом глаза.

И ему тоже нравилось появляться с сестрой на людях. Он водил Милену за собой на дискотеки, к друзьям в гости, а потом и на репетиции в актовый зал химзавода. Тамто Милена впервые и обратила внимание на Видаля. Тогда еще Олега Видальского. То есть она и раньше его видела – он был частым гостем в квартире Орликов, но разглядела Милена его только на сцене.

В те времена Олег еще встречался со своей первой девушкой, Ликой. Милена тогда так завидовала ей! Надо же, какой у нее парень… Вот если бы Олег проявил хоть какойнибудь интерес к Милене, она бы стала самой счастливой девчонкой на свете! А Лика вела себя странно: на репетициях сидела с какимто отрешенным видом, без всякого восторга наблюдая за тем, как поет, как ходит, как играет на гитаре будущая большая звезда.

Но в актовом зале химзавода Олег даже не взглянул на Милену ни разу. Ни единого разочка.

Потом Олег Видальский уехал в Москву и поступил в МАИ. И это было классно, ведь теперь Олег станет авиационным конструктором, а что может быть романтичнее? Артем, узнав, что друг поступил в московский вуз, тоже заегозил. Он пережил три крупные материнские истерики, но тоже собрал шмотки и через год укатил в Первопрестольную. Милена, увы, осталась. Она еще не окончила школу, да и куда ей было ехать?

Олег и Артем вернулись в Гродин в девяностом, уже ступив на свой звездный путь. К этому времени они получили образование, отслужили в армии, стали взрослыми людьми. Но главное – у них был записан первый настоящий альбом, а кассеты с их концертами раскупались на ура. За прошедшие пару лет «Алхимик» со своим первым полноценным концертом «Табула раса» уже объехал всю страну, имея в каждом городе полный аншлаг.

Сейчас два лидера «Алхимика» нуждались в творческом отпуске, а за вдохновением они прибыли на родину.

На вопросы о своих планах Артем отвечал родителям, что они с Олегом должны сочинить пятнадцать новых песен для следующего альбома. Как только они будут готовы – снова начнутся записи, туры и прочее. Причем есть перспектива прокатиться с новым концертом и на Запад. Некоторые тамошние продюсеры уже оценили товарный вид членов группы – молодых, стройных и очень лохматых. У «Алхимика» имелся и эффектный портфолио.

Артем не стал говорить родителям и сестре, что на самом деле они с Олегом оказались в ловушке. Это было результатом их неосмотрительности. Друзья, пребывая в мечтах о славе, подмахнули со звукозаписывающей компанией грабительский контракт, и теперь «Алхимик» должен был почти бесплатно работать до окончания срока договора. А договор заканчивался с выходом в свет следующего альбома.

Впрочем, денежные проблемы друзей пока не волновали. За последние два года они неплохо заработали и были уверены, что, отпахав в своей кабале, на грабли больше не наступят.

Милена не могла наблюдать за творческим процессом музыкантов – они всегда плотно закрывали двери своей «студии» в комнате Артема, – но девушка знала, что музыку друзья сочиняли вместе, а стихи писал, уже на готовую мелодию, один Олег.

Пока гении в поте лица, в обнимку с гитарой, трудились над своими шедеврами, Милена старалась даже близко не подходить к двери. Оттуда много чего можно было услышать, а услышанное ее слегка шокировало. Иногда, правда, все стихало, и тишина, прерываемая только аккордами, музыкальными фразами и тихими возгласами, могла длиться несколько часов. Но чаще всего изза двери были слышны голоса, более глубокий – Олега и более резкий – Артема. Оба матерились, ругались, орали, снова матерились и потом очень тихо напевали какието обрывки мелодий.

Иногда Артем имел наглость отправлять сестру за пивом. Милена дула губки, но пиво приносила. А иногда – и это было самое лучшее – они оба зазывали ее в комнату и просили послушать песню. Каждый раз Милена приходила в восторг от их творений, что почемуто очень веселило парней.

И в один прекрасный, воистину прекрасный, момент Милена заметила, как светлосерые глаза Видаля следят за ней с нескрываемым интересом. Девушка не знала, что разрешения ухаживать за ней Олег сначала спросил у друга.

– Если ты обидишь мою сестру и разобьешь ей сердце, – полушутяполусерьезно сказал в ответ Артем, – я тебя убью.

Видаль, конечно, поклялся самыми страшными клятвами, что ничего такого он никогда не сотворит. Олег и в страшном сне не мог бы представить, что в будущем его и Милену ждут не только счастливые дни.

Сначала он пригласил девушку в ресторан «Центральный», где угощал мороженым, подарил цветы, говорил всякие удивительные комплименты, на которые так горазды поэты. Потом водил гулять, возил в горы – кататься на лыжах, на море – отдыхать на берегу.

Видаль и сам не мог скучать, и Милене не позволял киснуть. Он понятия не имел, что все это бурное ухаживание было для его девушки лишним. Ей хотелось только видеть его, ощущать его любовь, радоваться тому, что он рядом.

Нет, Милена не была парящей феей, просто в то время она была влюблена, это всегда уводит от прозаических мыслей. А вообщето они редко когда покидали ее головку. К примеру, подруга Видаля прекрасно видела, что денег на нее он не жалел. И тут напрашивался вывод, что их совместная жизнь будет красива и беззаботна.

– Артем, – сказал однажды другу Олег, – ты выдашь за меня свою сестру?

Этот вопрос Орлик услышал после возвращения парочки из Сочи. Он усмехнулся и лаконично ответил:

– Береги ее.

И Милена получила предложение руки и сердца.

Свадьба Олега и Милены была просто роскошной. Подвенечное платье знакомые привезли из Германии. Оно было волшебное, необыкновенное. Как только невеста примерила наряд, она решила, что семейная жизнь ее ожидает просто райская.

Праздновали снова в «Центральном», в самом большом и красивом банкетном зале города. Гости, в числе которых было немало известных музыкантов, выпили столько шампанского, что пьяные «алхимики» после свадебного банкета пустыми бутылками смогли обставить по периметру едва ли не все здание ресторана.

Невеста и жених выглядели самой счастливой парой на свете. Первый свой танец молодые танцевали под знаменитый медляк «Алхимика» – «Волновые колебания». Спел его, конечно, не Видаль, а Артем.

Милене завидовали все подруги, и особенно тому, что времена были не самые лучшие, а у нее все так красиво сложилось: и любящий муж, и шикарная свадьба, и в будущем благополучии молодой семьи не было оснований сомневаться.

Медовый месяц молодожены провели в Болгарии, на Золотых Песках.

Перебирая фотографии, сделанные в то время, Милена закусывала губу, чтобы больше не реветь. Олег – самый лучший и единственный и тогда, и потом. С ним было весело и спокойно, хоть он уже и находился в статусе самой настоящей звезды – люди просили у него автографы даже за границей!

Вернувшись из свадебного путешествия, Олег решил, что надо налаживать быт. Он объявил семье и друзьям, что жить будет только в родном городе, а работать там, где потребуют обстоятельства. Для начала необходимо было купить квартиру. Этим и занялась Милена. Муж сказал, на какую сумму она может рассчитывать, и заперся с Артемом в студии – ему на Золотых Песках, видите ли, пришло в голову так много интересных идей!

Милена с легкостью нашла подходящее жилье: квартиру в центре Гродина, на втором этаже, без ремонта, но хорошей площади и с окнами, которые выходили на восток. Олег одобрил выбор жены, и они оформили покупку.

Весь следующий год Милена занималась обустройством жилья, удивляя супруга талантом к ведению домашнего хозяйства. Олег восхищался молодой женой, он готов был на руках носить свою половинку, когда не был занят в студии, конечно. А когда Видаль узнал, что Милена беременна…

Господи, как же они были счастливы! Неужели такое вообще возможно? Ведь в те первые два года они словно были одним целым. И почему, почему Милена не смогла сохранить это счастье?

Первая трещинка в любовной лодке появилась, когда Олег попросил Милену быть немного экономнее.

– Но я и так считаю каждую копейку, – возразила ему жена.

– Я знаю, ты очень умно ведешь хозяйство, – ответил он, целуя Милену в щеку. – Только я о другом. Давайка откажемся от поездки в Турцию. Ну, пока, в этом сезоне.

Милена скисла. Ей очень хотелось поехать отдохнуть. После родов прошло полгода, и она крайне устала, отдавая дни и ночи беспокойному ребенку. А сейчас, когда кормление грудью закончилось, Милена рассчитывала на маленький перерыв в своей «трудовой деятельности».

Увидев, как расстроилась Милена, Олег предложил поездку в горы.

– Ладно, – согласилась она. – Пусть будут горы…

Но на этом дело не закончилось. У группы и вправду возникли сложности. Последний диск, который «Алхимик» записал согласно тому самому грабительскому контракту, пошел както слабо. То ли он не понравился слушателям, то ли раскручивали его слабо. К тому же не получилось организовать турне по стране, а за границу их не позвали.

Олег и Артем снова работали, ездили на запись в столицу, долго решали там какието дела, но финансовые вопросы оставались.

Милену это нервировало. Сейчас, когда появился ребенок, а денег вдруг стало не хватать, Милена ощущала себя беззащитной, уязвимой. Ей не хотелось упрекать мужа, она любила его ничуть не меньше, даже если содержание семьи для него стало проблемой. Только вот это ощущение тревоги и скрытое раздражение – оно же было, чего пытаться врать себе? – временами выплескивалось в какихто нелепых скандалах, претензиях и обидах, которые отталкивали и обижали Олега.

Действительно, как ему было не обижаться? После нескольких недель работы он возвращается домой, а жена пилит его за то, что он не там бросил грязные ботинки и потерял в поезде зубную щетку…

В середине девяностых на экраны страны вышел мультик про Бучурашку – злая политическая сатира на власть и на все происходящее в стране. Персонажи были вполне узнаваемы, а сюжеты и реплики – убойно смешны. Милене такие мультики, которые нельзя показывать маленьким детям, никогда не нравились, но «Бучурашку» ей пришлось посмотреть, и не один раз, потому что музыку к мультику написал ее брат.

Слова персонажей, как говорится, сразу разобрали на цитаты, а саунд тут же прославил Артема Орлика в тех кругах, куда рок не доносил его имя раньше.

Именно тогда и случился тот самый раскол в группе, о котором Видаль с такой болью молчал в своих интервью много лет спустя.

Раскол возник после скандала, а скандал этот навсегда запомнила и Милена, для себя заметившая, что друзья хоть и часто ссорились, но вот так – впервые.

Дело было одним зимним вечером, на кухне у Видаля. Артем пришел с пивом и с новой девушкой, Милена накрыла на стол. И все было как обычно – Артем и Олег начали говорить «за жизнь», а потом плавно перешли к музыке и забыли, что вокруг них есть другие люди. В девять вечера Милена решила, что Славику пора спать, и ушла из кухни.

А когда вернулась, ее муж и ее брат уже высказывали друг другу все, что накипело, позабыв о сидящей в уголке испуганной девушке Артема.

– То, что последний концерт не пошел, – говорил Артем особым, на первый взгляд спокойным тоном, – нормально! Людям не нужна вся эта твоя лирика, они хотят другого.

– Чего другого? – не спрашивал, а возмущался Олег. Его брови стали домиком, а это был знак. – Чего?

– Ты злишься, что я взялся делать «Бучурашку», тебя достает, что я с ней вылез изза твоей спины! – вроде бы некстати, но очень даже в тему сказал Артем.

– А чего другого народ хочет? – Олег, будто не услышав, начинал быковать, что пугало Милену. – Давай, говори. Может, я не понимаю?

– Да люди хотят услышать правду, понимаешь? Не сопли твои, не приторные сказки, а чтото реальное! Что они видят вокруг – то и хотят от тебя услышать!

– Но я не хочу! Ненавижу политику! Все там пустое, скорпионы в банке… Мне на эту тему не пишется. Надо работать над качеством, над звуком. Записываться надо за границей, альбомы новые делать, двигаться. А вопить со сцены: «Долой засилье чиновников!» – тупость!

Видаль встал изза стола, отошел к окну и стал смотреть на кружащиеся в свете фонаря снежинки. Это означало, что разговор исчерпан. И лучше бы так и было, но у Артема имелись еще слова и аргументы. Он стал говорить, а Олег, словно не слыша его, взял бутылку пива и снова вернулся к окну.

– …и если не ты, то ктонибудь другой, – закончил свой монолог Артем.

Услышав слова брата, Милена с тревогой посмотрела на Олега. Тот обернулся к другу и приподнял левую бровь. Его ответом был взгляд: если это вызов, то я его принимаю.

Именно после того разговора Артем ушел из «Алхимика». Вслед за ним ушел и Мишка Зиновьев, их барабанщик.

Милена переживала распад группы очень тяжело. По сути, ей было непонятно, почему бы не найти общий язык, не поладить, не уступить друг другу? Она даже пыталась поговорить с одним и с другим, но это было все равно что попасть под два паровых катка сразу – с обеих сторон. Но самое печальное заключалось в том, что рано или поздно ей пришлось бы выбрать одну из сторон баррикады…

Артем и Мишка уехали в Москву, а вскоре на российском рокнебосклоне появилась новая группа – «Артефакт». Милена, которая с братом общалась регулярно, отчасти догадывалась, что звонки Артема и его бравые отчеты о своих делах имеют двоякую цель. И, вольно или невольно, второй цели Милена помогала брату достичь – Олег просто бесился, когда узнавал о концертах, гастролях, составе группы, записях, договорах «Артефакта». Бесился и снова спрашивал у Милены: не звонил ли Артем? Орлик же в свою очередь не забывал интересоваться, что говорит по поводу его достижений Видаль…

Имя Артема Орлика все чаще появлялось в новостях, в шоу на телевидении и радио. В основном он предпочитал высказываться на политические темы, участвовал в какихто демонстрациях, писал гимны для какихто партий. Выбрав разные дороги, бывшие лучшие друзья больше не встречались, если не считать одновременного участия «Алхимика» и «Артефакта» в популярных рокфестивалях.

Тем временем Олег набрал новый состав группы, сочинил новые песни, в РостовенаДону началась работа над новым альбомом, но все было не то и не так. Олегу не хватало друга и напарника, он просто не умел работать один. Его терзали сомнения и переживания: а верный ли он взял аккорд, а правильное ли подобрал слово?

В «Алхимике» появился саксофонист – Герман Штейн, совсем мальчишка, едва закончивший музучилище. Он здорово оживил атмосферу и сделал жестковатое звучание «Алхимика» мягче, еще лиричнее. Это оказалось именно тем, против чего бунтовал Артем, и тем, чего добивался Олег, но все равно Видаль был недоволен. После записи альбома он пожелал расстаться со Штейном.

Группу лихорадило, денег на новые проекты не хватало, а значит, не хватало денег и на семью Видаля.

Для Милены наступили сложные времена. И не только в материальном смысле. Она оказалась чужой среди своих и в кругу мужа, и в кругу брата. Родители сразу стали на сторону Артема, друзья равномерно распределились, а Милена выбирать не могла. Ей легче было бы вырвать у себя сердце, чем выбрать одну из сторон.

При этом она чувствовала, что, глядя на нее, даже в минуты близости, даже ранним утром, наливая ей кофе, даже если на коленях Милены сидел Славик, Олег не мог не вспоминать о друге. Ему это было больно, и он не мог удержаться от того, чтобы не уколоть ненароком источник этих воспоминаний.

Супруги все чаще ссорились, постепенно ожесточаясь. Милена дошла до того, что стала приводить в пример брата как успешного человека, а Видаль отвечал, что и братец, и сестрица – из одного теста пирожки.

– Вам только деньги подавай! – говорил он, спешно накидывая кожаную черную куртку в заклепках и нащупывая в карманах сигареты. – Он готов петь все что угодно на потребу толпы, а ты…

Это не могло длиться долго. Это должно было чемто закончиться, и закончилось.

Между Олегом и Миленой установились отношения, похожие на холодную войну, только без самой войны. Скандалы прекратились, но прекратились и нежные, бурные, страстные и трогательные примирения. Ушло желание укусить, задеть, уколоть, но пропала и тяга обнять, чтобы попросить прощения…

Он уезжал, приезжал, радовался встречам с сыном, тащил ему подарки, играл с ним, гулял, пел ему песни.

Милене он отдавал деньги.

Она брала их, а что, кроме этого, теперь он мог ей дать? Да и другого выхода она не видела – проклятых денег попрежнему не хватало, а надо было одевать, кормить и учить сына, надо было и самой на чтото жить.

Когда Славику исполнилось девять лет, Милена вышла на работу. Она устроилась к своей подруге – Наташе, которая торговала вещами на рынке. Когдато эта подруга очень завидовала Милене – ее свадьбе, ее новой квартире, тому, что Милена вышла замуж за такого мужчину, как Олег Видаль. Теперь Наташа искренне жалела ее, пытаясь помочь. Милене Наташина жалость была неприятна, а куда деватьсято?

Она еще верила, что любовь может вернуться, надеялась хоть какнибудь привлечь его внимание, мечтая совершить чтото такое, отчего он снова бы посмотрел на нее, как в прежние времена, но не знала, что надо делать. Самое печальное, что все это продлилось еще несколько лет.

После ухода из группы Артема в жизни Олега появился новый человек, ангел небесный, указавший группе «Алхимик» новый путь, ту самую дорогу к успеху, славе и деньгам.

Виктор Карелин, земляк Видальского, уже несколько лет пытался продюсировать разные коллективы, разрываясь между попсой и роком, пытаясь мутить какието проекты в кино и везде, куда его заносило собственное желание разбогатеть.

Однажды судьба привела его на рокфестиваль, и там он увидел Видаля. Виктор и сам не знал, чем эти ребята отличаются от всех остальных, но прислушался, пригляделся, распознал магию музыки Видальского, ощутил его харизму и понял, что «Алхимик» должен стать именно тем конем, на котором можно одолеть любые переправы.

Несмотря на то что группа переживала не лучшие свои времена, а стрелка эмоционального барометра Видаля ходила от деления «хреново» до деления «очень хреново» и обратно, как музыкант он был на высоте. Карелин безошибочно угадал, что лидер и вокалист «Алхимика», безусловно, талантлив, дико трудолюбив и развивается прямо на глазах. Он и его ребята не боялись экспериментов – они были готовы спеть даже с хором мальчиковзайчиков, если из этого может получиться нечто неординарное и самобытное.

Именно в это время Видаля стали сравнивать с великими рокисполнителями, отдавая должное его вокальным данным. Музыкой и голосом он научился так трогать и дразнить чувства людей, что даже у прагматичного до мозга костей Карелина по коже толстого живота пробегали мурашки.

Познакомившись с Видалем ближе, он понял и другое: молодому музыканту тоже нужна помощь. Видаль не так хорошо приспособлен к этой жизни, как можно подумать, если смотреть на него снизу вверх – из зрительного зала.

Карелин взялся работать с «Алхимиком», и это стало новым витком звездной карьеры группы…

А к этому времени случилась беда. В самом конце девяностых Артем почти перестал звонить. Общие знакомые говорили, что «Артефакт» уже год как не дает концертов. Ходили слухи, что группа записывается в студии, но большинство склонялось к мысли – это только слухи. В январе Витька Карелин принес ужасную весть: Миша Зиновьев, бывший ударник группы Видаля, умер от передозировки. Эта весть здорово напугала родителей Артема. Они не видели сына больше года, а из теле– и радиоэфиров и его команда, и он сам исчезли.

Искать Артема вызвалась Милена. Она знала, что надо только встретиться с менеджером «Артефакта» Амиром Бучаевым, и тогда Артем найдется сам. Так и случилось: Амир не стал долго сопротивляться, а посадил сестру рокзвезды в свою машину и отвез в кошмарную, обшарпанную съемную квартиру, в самый настоящий наркоманский притон.

Испуганная видом квартиры и встреченными персонажами, Милена очень осторожно обходила распростертые тела, разбросанную посуду, пустые бутылки. Ктото пытался с ней заговорить, ктото тянул к ней руки. В одной из дальних комнат, на вонючем матрасе, валявшемся на полу, Милена увидела Артема.

Увезти брата в родной город самой ей было не по силам. Она еле смогла дотащить его крупное, располневшее тело до машины Амира, а потом до своего номера в гостинице. Оттуда Милена позвонила мужу.

И он приехал. Буквально через пять часов Видаль стоял на пороге номера. Потом бросился к другу, точнее, к его телу на диване, заботливо укрытому пледом. Отяжелевший профиль Артема, мешки под глазами, седина на висках так потрясли Олега, что на его глазах выступили слезы. Не желая смущать мужа, Милена вышла из номера.

Они привезли Артема домой, к родителям, в состоянии жуткой абстиненции, когда его кидало из бешенства в ужас, из раздражительности в самоуничижение. Думали – миссия выполнена и теперь надо только передать героя в руки врачей, вот только это оказалось уже бесполезным. У Артема был СПИД.

Он умер от воспаления легких через полгода, так и не вернувшись к себе, в свой разум. Олег в это время был на гастролях в Польше, а после похорон уехал с группой на фестиваль в Японию. Впереди светил тур по США, а потом у них было столько планов, что могло не хватить жизни. Но Милена знала, что ее муж потрясен, обессилен, он еле держится на поверхности, в любой момент рискуя захлебнуться в водовороте событий.

Несмотря на то что «Алхимик» снова возродился, вошел в силу, выдал композиции, ставшие хитами, Олег словно и сам подцепил какойто вирус, который Милена назвала бы отчуждением или тоской. Только тогда ей было не до диагностики чужих душ. Она сама страдала и тосковала.

Вернувшись из Америки, Олег объявил жене, что хочет развода.

– У тебя другая женщина? – глупо спросила она, не сомневаясь в ответе.

– Нет. Я просто не хочу больше возвращаться сюда.

И до сих пор, до дня его смерти, Милена не могла понять, почему судьба оказалась к ней так жестока.

Дом Видаля

Карелин перезвонил немного позже, вечером. Он хотел, чтобы Милена ничего не предпринимала по поводу наследства Видаля, а доверила распоряжаться им самому Виктору. Милена тут же согласилась, только спросила: Олег, наверное, оставил все сыну? Виктор сухо подтвердил ее догадку.

А чуть больше чем через месяц позвонила какаято женщина и строгим тоном сказала, что Милену ждут на вечере памяти Олега Видаля. Милена ответила, что она приедет. Но только с сыном. Ей заявили, что сына с собой брать не надо. Тогда Милена объяснила – ей показалось, что женщина просто не в курсе, – Слава – это сын Видаля. И всетаки, сказали ей, не надо привозить с собой молодого человека. Так захотел сам Олег Викторович, он оставил на этот счет завещание. Милена согласилась: раз он так захотел, значит, есть резоны.

Впрочем, Слава в тот, сороковой день был очень занят. Он организовал рокконцерт, посвященный своему отцу, пригласив в Дом творчества, на сцену, помнившую лидера «Алхимика», с десяток молодых исполнителей с перспективными группами. Славка был увлечен своей затеей, она помогала ему справиться с горем.

Милена решила, что все складывается удачно.

Оказавшись в этом странном доме Видаля, в лесу, в пяти часах езды от города, Милена задумалась: откуда взялся этот дом? С Олегом они общались нечасто, это правда, но основные вехи его жизни бывшей супруге были известны. А тут он купил, а может, даже и построил дом, а она не в курсе? Странно, как ни крути.

И потом этот ужас с моделью! Бедная девочка, что же с ней случилось? Хоть и вела она себя как бука, но иногда в ее глазах появлялось жалобное выражение брошенного ребенка.

Милена чувствовала, что девочкемодели неуютно в их компании. Она была намного младше остальных, да еще и все знали, что Олег из ее постели полез в самолет… Ох, она, наверное, была в таком шоке от всего, что произошло, ведь это случилось у Лены на глазах! Если бы Олег погиб прямо при Милене, она бы точно получила сердечный приступ!

Видеть, как он летит к земле, беспомощный, обреченный! Видеть его разбитое тело, которое ты обнимала всего пару часов назад!

Такие мысли вспыхнули в Милениной голове только после того, как Порше ночью пропала. Надо было раньше подумать обо всем этом и поддержать девочку. И уж точно не разрешать ей идти одной позади всех. Но, увы, было поздно.

Милена старалась не представлять, что могло случиться с моделью вслед за тем, как ее похитили. Ей не хотелось верить, что девушку жестоко убили.

Похищение Марины напугало Милену еще сильнее. Оно стало доказательством неслучайности исчезновения Лены. До того, как Кристина рассказала, что в лесу прячется какойто мужик, оставалась надежда, что Лена просто заблудилась. И – всякое ведь бывает! – она могла выбраться к той дороге, которую они не сумели найти в первую ночь. Выбраться к ней и поймать попутку до города.

А теперь, каким бы невероятным такое ни казалось, нечто подобное может случиться и с Миленой. Страшно, но эту мысль придется принять к сведению. Надо постараться не паниковать, а ведь хочется просто закрыть глаза и визжать!

Не могла Милена поверить только в одно: в то, что весь этот ужас для всех любимых женщин Видаля придумал Виктор Карелин. Она вспоминала его коренастую фигуру, деловитость, здоровый цинизм и тот их нервный разговор, когда он рассказал ей о смерти бывшего мужа.

Но вспомнился и разговор про доверительное управление наследством…

Задремав после спора с Ликой, Милена проспала чуть ли не до утра. Разбудила ее обеспокоенная Кристина, которая сказала, что Тамара исчезла, а Лика уже мечется вокруг дома, надеясь вернуть ее из леса криками.

Милена ужасно испугалась. Как Тамара могла пропасть? Они же были все вместе, в одном помещении, за запертой дверью.

В дом вернулась Лика – злая, расстроенная и виноватая. Она шмыгала носом – то ли немного простудилась, то ли изза слез, которые она скрывала от своих новых подруг.

– Тамара меня ночью будила, чтото такое твердила – крики в лесу, кажется. А я обнадежила ее, что встаю, и снова заснула! Если она не была уверена, что я иду следом, она бы не пошла в лес! Боже, Тамара пропала!

– Мы не можем ее бросить! – взвизгнула Кристина. – Она не погибнет!

Милена с Ликой даже моргнуть не успели, как та побежала к двери.

– Стой! – закричала Милена. – Подожди!

Но Кристина уже выскочила наружу.

Лика молча рванула за ней, Милена, хоть ее тело и задеревенело от неудобного спанья в кресле, тоже побежала следом.

Лес подействовал, как холодная вода, освежающе. Кристины видно не было – чаща поглотила ее, как маленького строптивого воробышка. Красная куртка Лики мелькнула гдето впереди и исчезла. Зато слышался ее голос – она кричала отчаянно и уже слегка сипло.

– Кристина! – доносился голос Лики изза деревьев.

– Лика! – закричала Милена.

Она была уверена, что теперь они потеряют и Кристину.

Сначала Милена старалась не углубляться в лес, но потом само собой вышло так, что она перестала понимать, куда идет и как ей выходить назад, к дому.

В этом лесу росли деревья какойто одной породы, Милена не знала, как они называются. Все они были небольшими в диаметре, с ровной и гладкой корой до самых ветвей высоко вверху. Вскоре Милене стало казаться, что ее окружают не деревья, а развешанные на просушку серокоричневые простыни с нарисованными на них вертикальными полосами. От этого рябило в глазах и начинала тихо кружиться голова. Милена устала и, увидев первый поваленный ствол, тяжело опустилась на него.

Голоса Лики она больше не слышала. Означало ли это, что тот мужик, тот похититель, уже утащил обеих ее спутниц или всетаки ктонибудь из женщин еще найдется? Милена почувствовала, что по ее лицу катятся слезы, а сердце колотится от страха. Так, плача, она просидела в лесу неизвестно сколько времени.

Наконец гдето вдалеке послышался голос Лики:

– Кристина! Милена!

Лика нашлась, она на свободе. Милена встала и, покачиваясь, пошла кудато вперед, рассчитывая, что это направление окажется правильным. Так и случилось.

Увидев друг друга, женщины ускорили шаг и, встретившись, обнялись.

– Я больше не могу… – сказала Милена. – Давай выбираться отсюда, из этого леса и из дома. Пусть догоняет на машине, пусть будет что будет…

Лика выпустила ее из объятий.

– Да, пойдем. – Она осипла от крика. – Я тоже устала.

Они вышли к дому. На ступеньках веранды сидела Кристина.

– Она жива, – без всяких эмоций сказала Лика.

Завтрак получился совсем тоскливым. Три женщины молча ели, причем каждая из них старалась отвлечься на посторонние мысли. Неизвестность страшила.

Неожиданно они услышали шум за окном. Это были шаги человека – мужские или женские, разобрать невозможно. Ктото прошел от леса к дому, вдоль стены, мимо окна и намеревался войти в дверь.

Лика и Кристина замерли с полуоткрытыми ртами, а Милена от неожиданности уронила кусочек сыра в стакан с кокаколой. Несколько очень долгих секунд они ждали. Наконец ручку двери, предусмотрительно запертой на ключ, подергали, а потом в дверь постучали.

Лика встала.

– Дайте мне чтонибудь… – хрипло сказала она.

Кристина бросилась на кухню и вернулась со столовым ножом. Лика с удивлением глянула на нее, но нож взяла. Милена тоже пошла к двери, хоть и с пустыми руками. Кажется, ее способность бояться сошла на нет. Она остановилась чуть поодаль, чтобы в случае чего не мешать Лике, но была готова практически к любой ситуации.

Лика отперла замок и, держа в опущенной руке нож, открыла дверь.

В проем не вошла, а ввалилась Тамара.

Володька

Володька спустился в землянку и завалился на расстеленный прямо на утоптанной почве спальный мешок. Третья женщина осталась в яме, подготовленной под фундамент, и, таким образом, Володькина работа на ближайшие двенадцать часов завершена.

Эту землянку он сам соорудил неделю назад. Раньше такого никогда не делал и работой своей гордился. А что? Володька парень сильный, он и не с таким делом справился бы, хоть и устал как собака.

Землянку он строил так: вырыл яму глубиной, шириной и высотой примерно по полтора метра, а потом накрыл ее, больше чем наполовину, заранее привезенными из города досками. На доски постелил полиэтилен на случай дождя и камуфляжную сетку, присыпал свой шедевр листьями. Ну и дверцу, больше похожую на крышку погреба, смастерил. В принципе вот и все.

Лежа на мешке, Володька наслаждался покоем. Он не то чтобы устал, а просто както уморился. Любить природу его не научили с детства, поэтому жизнь под землей, без удобств и телевизора уже начала его напрягать. «И даже чаю горячего не выпьешь!» – вздохнул он. А водки и вовсе нельзя. Он не может лохануться тут, после двух ночей в сырости и почти полной темноте. В конце концов, очень хочется денег.

Он достал из большого рюкзака кусок колбасы. Рюкзак заменял ему холодильник, кухню, да и шифоньер тоже. Откусил, пожевал, проглотил. Даже колбаса тут не такая. В смысле, он даже вкуса не чувствует. Но в целом Володька рассматривал недельку на свежем воздухе как приключение. Как приключение и возможность заработать.

Началось все очень интересно и даже таинственно: ему на мобильный позвонила женщина.

Как раз с неделю назад он потерял работу. Восемь лет оттрубил охранником в супермаркете, а потом его взяли и вышибли. По вине бывшего кореша Володьки, Андрея. Причем Володька сам привел дружка на работу.

Это случилось после того, как Андрей развелся с женой, у которой был собственный бизнес. Андрей, если честно, потому и женился на этой страшной Таньке – изза ее денег. И пусть Танькин бизнес был не оченьто крутой – просто оптовый склад продуктов, но Андрей некисло жил с доходов, да и не перетруждался.

Но вот сглупил: задумал переспать с девочкой из бухгалтерии и попался. Она не первая у него была, только раньше он осторожнее действовал. А тут стало ему лень ехать кудато и жаль денег на номер в гостинице. Позвал бухгалтершу вечером в свой кабинетик, и только они начали, как жена заявилась.

Андрюха жалобно рассказывал, что поначалу даже не думал в результате остаться на улице, ведь Танька сразу бросилась бить его партнершу. А сам Андрей тут же изобразил полное раскаяние, заявил, что эта девка ему проходу не давала, в постель тянула, ну и все такое. Танька вроде поверила. Но на следующий день собрала ему чемоданы и сказала, чтоб убирался. Только в матерных выражениях – Танька на язык была очень невоздержанной.

Андрей тогда тоже разозлился – нанял адвоката и решил судиться. И как только решил, тут же по башке схлопотал. Танька нажаловалась своему брату, здоровому кабану, тот и встретил бедолагу Андрея возле его дома – спасибо, рукиноги не оторвал!

В общем, после всего, что случилось с другом, Володька решил о нем позаботиться – привел в супермаркет, где работал с тех пор, как вернулся из армии. Самто Володька был всем вполне доволен, тем более что знал: нынешний начальник охраны Геннадий Егорович скоро уйдет на пенсию, оставив должность Володьке в наследство. Ну а став начальником, Володька бы и друга смог поддержать.

Однако Андрюхин подлый характер проявлялся не только по отношению к бабам. Он и друзей, оказывается, не гнушался подставлять. Как только Геннадий Егорович объявил, что с первого числа он пенсионер, так тут же стало нечто странное происходить. Володька ждал, что директор объявит ему о вступлении в новую должность, но ничего такого не случилось. Наоборот, стали какието проверки организовываться, жена директора, которая чуть ли не всеми делами в супермаркете заправляла, постоянно говорила о том, что покупатели больше крадут, чем покупают. Все цеплялась – не там Володька стоит, не за теми наблюдает. А уж когда бутылка дорогого коньяка из алкогольного отдела пропала – так сразу вызвали на разборки именно его, а не когото еще из смены, и стали ему мозги промывать. Тут уж и директор подключился.

Словом, начальником службы охраны стал Андрюха. Володька сначала не очень расстроился, больше себя винил – вот дурак, не уследил за коньяком! Правда, ему показалось странным, что повысили Андрюху, который проработал в магазине всего несколько месяцев. Были ведь и другие кандидатуры.

Только потом он узнал, что Андрюха повышение получил не потому, что работал хорошо, а потому, что жену директора ублажал. Это было погано – Володька так ему и сказал. А на следующий день в супермаркете пропало продуктов на десять тысяч, и Володьку обвинили в воровстве. Спасибо дружбану! Он знал, что это – конец карьеры. Поэтому, когда Володьке предложили замять дело и, собрав манатки, топать восвояси, он согласился без единого возражения.

Тошно было от поступка друга, тошно и противно. Володька стал напиваться, день за днем. А жил он с матерью, поэтому его еще и воспитывали ежедневно. Он попытался объяснить родительнице, что пьет не потому, что сам сволочь (она сына именно так в обиходе и величала), а потому, что мир вокруг сволочной. Но мать только еще громче орала.

Наконец, когда он на седьмой после потери работы день шел на угол за бутылкой пива для опохмела, зазвонил его мобильный.

– Володя, вы меня не знаете, но я вас знаю.

Говорила женщина, молодая, но не девчонка. Голос очень деловитый, приветливый, но равнодушный. Володя неласково ответил:

– И чего?

– Не хотели бы вы немного заработать?

– Это чего, гербалайф продавать?

– Нет, конечно. Меня зовут Оксана, я работаю на телевидении.

– Хотите меня в кино снять?

– Нет, но нам нужна ваша помощь.

В общем, та девушка, Оксана, рассказала ему такую вещь. Сейчас для каждого телевизионного канала самая важная штука – рейтинг. Поэтому надо показывать то, что хотят смотреть люди. А люди хотят шоу.

Наше местное телевидение, мол, сейчас тоже активно развивается. У нас есть пять каналов, конкурирующих между собой. Один из этих каналов, тот, на котором работает Оксана, планирует стать первым и лучшим каналом в городе, то есть собирается получить такие рейтинги, что остальным придется курить бамбук.

Для этого канал организовывает супершоу «Лес», а принимать участие в нем будут разные люди. В основном женщины.

Нескольких женщин поселят на неделю в доме, который построен посреди леса. Им придется пройти массу испытаний – самых разных, это Володи касаться не будет. Но самым серьезным испытанием для женщин окажется конкурс «Маньяк в лесу». Володя и сыграет маньяка. Он молодой, сильный, здоровый. Он лучше всех справится. А заплатят ему…

Сумма была просто гигантская!

Володька минут двадцать слушал Оксану, но понимал пока мало. Наконец Оксана устала объяснять и сказала, что пусть он подумает, а вечером она ему перезвонит. Закончив разговор, Володька наконецто купил пива, выпил махом почти поллитра и сообразил: да чего тут думать? Надо браться, и все. Когда Оксана позвонила во второй раз, Володька так ей и сказал.

В принципе ничего сложного в работе не было. Завершив подготовительный период, Володя отвез шесть теток в дом в лесу. «По сюжету», как говорила Оксана, участницы шоу должны были думать, что им самим от дома до города не добраться, то есть нельзя дать им сбежать. Для этого он транспортировал женщин до места пять часов – всякими объездными путями, пока самому не надоело.

Как только он выгрузил участниц шоу возле дома, где, как ему сказали, все уже было готово к съемкам, Володька быстро поехал к развилке, от которой шла трасса, идущая мимо зданияотшельника. Достал из кустов заранее припрятанный заборчик со знаком «Дорожные работы» и выгнал на середину дороги грузовик, ожидавший его на небольшой полянке за деревьями. Теперь по дороге не проедет даже тот, кого не останавливают дорожные знаки. Точно так же шоссе было перекрыто и с другой стороны от дома, тоже на развилке.

Надо сказать, отметил он про себя, домик построен в удачном месте – в стороне от основной трассы, между двумя дорожными разъездами.

На всякий случай он спросил у Оксаны: а ничего, что на дороге все останется без присмотра? Она ответила, что, вопервых, здесь каждые несколько часов будут проезжать люди из съемочной группы, а вовторых, все нужные службы области уже уведомлены о том, что здесь проводятся съемки телешоу.

И в тот же вечер Володьке надо будет подогнать маршрутку по лесной дороге в специальное место, помеченное знаком, включить мотор минут на сорок и время от времени газовать на месте. Так нужно «по сюжету», снова сказала Оксана. А следующим вечером он прокатится по этой дороге пару раз, включив специальную запись музыки и мужских голосов, которая будет транслироваться через динамики на весь лес. Ему пугаться не надо. Пугаться должны участницы шоу. Запись должна отбить у них даже мысль удрать со съемок. Всетаки это испытание, и нелегкое. Потом они будут благодарны организаторам за то, что им не дали бросить начатое. Всем участникам вручат хорошие призы и разные подарки.

Володьке показалось странным, что Оксана вживую ни разу не показалась, и еще то, что присутствия телевизионщиков он не обнаруживал. Организаторша съемок говорила, что кругом расставлены камеры, поэтому надо быть осторожным. Но всетаки это странно – где она, эта аппаратура, и где находятся те люди, которые следят за ней?

В первые дни Володька даже стеснялся делать свои дела: а вдруг за ним камера наблюдает? Потом привык. Кому нужна его голая задница, в конце концов?

Вторая часть работы Володьке нравилась меньше. И даже совсем не нравилась: надо было нападать на женщин, утаскивать их в яму, вырытую под фундамент, и привязывать к стулу, заклеив рот пластырем. Особенно неприятно ему было смотреть, как они приходят в себя после воздействия эфира.

Эту яму – правильнее даже сказать, почти завершенный фундамент – он тоже подготовил заранее. То есть яма тут уже была вырыта, только завалена лесным мусором, залита водой. Ктото, видно, хотел строить тут второй дом, но передумал и бросил яму с готовым бетонным периметром.

Володька убил чуть ли не неделю, чтобы очистить дно ямы, а потом закрыть ее, как и землянку, плотным черным промышленным полиэтиленом и камуфляжной сеткой. Позже он спустил в яму стул, поставил фонарь, приготовил веревки. Оксана сказала ему, что в углу помещения будет установлена камера, и она появилась примерно за день до того, как Володя привез женщин в лесной дом.

Между похищениями должно было проходить около двенадцати часов. Как только женщина отходила после эфира, Володька пленницу покидал. Оксана объяснила, что натерпевшихся страха участниц шоу освобождают и увозят. Это означало, что они выбыли из игры, то есть проиграли. Та участница, которая не попадется, и будет победительницей.

А не попадется уже известно кто. Оксана описала женщину, которую нельзя ловить. Володька спросил: значит, игра не взаправду и все подстава? Карты крапленые? Телевизионщица спокойно ответила: да, а как иначе? На это шоу нужны деньги. Их дал один богатый дядька, но с условием, что в игре победит его жена. Телеканалу все равно, кто одержит верх, потому что шоу, честное или нечестное, привлечет внимание зрителей и поднимет рейтинги. Самые высокие в области рейтинги привлекут рекламодателей, появятся деньги, в том числе и на следующие телешоу. И вот тогда выигрыш будет честным. Сейчас же главное – раскрутить маховик.

Ну и ладно, решил Володька, емуто что? Главное, чтоб заплатили.

Ловить теток в лесу было нетрудно – они не ожидали нападения, сопротивлялись слабо, а эфир и вовсе превращал их в тряпичных кукол. Но Володя от такой деятельности не кайфовал. По натуре он не был жесток, даже вот так, как требовалось, – в шутку, «по сюжету». Он только успокаивал себя тем, что понастоящему никому не причиняет зла.

Женщины очень пугались, очнувшись с заклеенным ртом. Володя специально не подходил к ним спереди. Он не боялся, что они его запомнят. Просто не хотел видеть их слез.

Особенно ему было жаль первую – молоденькую девочку, которая выглядела как манекенщица. Он, правда, постарался быть очень осторожным, однако девочка все равно перетрусила. Но что уж тут поделать?

Нападение на вторую женщину Володе уже легче далось. Он вдруг на самом деле ощутил, что происходящее – игра, почти веселье, притворство. Похититель – вроде как охотник, а участницы съемок – жертвы. Он крадется в лесной чаще, весь такой ужасный, а они, словно кролики, попадают в его силки.

Технология у Володьки была простая: он соорудил несколько засад, а платки, пропитанные эфиром, держал в целлофановом пакетике прямо в кармане. Почти все время «охотник» находился в засадах, время от времени перемещаясь из одной в другую.

С третьей женщиной Володька и вовсе расслабился. И поделом ему, что она удрала! Как можно было не подумать, что ктото попытается схитрить? Он хотел поговорить с Оксаной, чтобы сказать ей о неудаче, но не дозвонился. Она заранее предупредила, что ее номер будет на время съемки отключен – так что никаких случайностей! Но случайность таки не заставила себя долго ждать.

Оставив женщину привязанной к стулу, Володька ушел в свое убежище, пожевал колбасы и стал клевать носом, но вдруг услышал, как ктото бежит над его головой. Он осторожненько высунулся – та черноволосая женщина была уже недосягаема…

Расстроившись, Володька снова завалился на спальник и нечаянно заснул. Проснулся через несколько часов, когда стало темнеть. И только тут сообразил, что забыл задвинуть деревянный щит, прикрывавший лаз в землянку. Но вряд ли женщины ее обнаружили – вопервых, «по сюжету» участницы шоу не должны искать «похитителя», а вовторых, если бы они его нашли, то он бы об этом уже знал. Небось завизжали бы, запрыгали. Володя нормально относился к противоположному полу, но в глубине души считал женщин существами недалекими.

Вот только на этот раз так думать оказалось себе дороже. Володя встал на камень, которым пользовался в качестве ступеньки, и высунулся наружу, поднявшись над землей чуть ли не по пояс.

Он хотел оглядеться, прежде чем выберется на поверхность, но не успел. На голову Володьки обрушилось чтото тяжелое, и он упал вниз лицом на прелую листву.

Очнулся довольно быстро – удар не был таким уж сильным, – но руки за спиной оказались связаны. Ктото не слишком ласковый перевернул его лицом вверх, а потом с полметра протащил, в результате чего на белый свет показались ноги Володьки в высоких шнурованных ботинках.

Открыв глаза, он ощутил себя в крайне беспомощном состоянии. Особенно если учесть, что четыре дамы, окружавшие его, смотрели очень неприветливо.

– Девчонки, это же водитель, что привез нас сюда! – воскликнула полная черноглазая женщина в светлом спортивном костюме.

Остальные тоже его узнали.

Одна из них вдруг тяжело задышала и прижала руку к сердцу – та самая, которая удрала от Володьки. Другая, узнавшая его, подбежала к ней, подхватила и отвела в сторону, где усадила на поваленное дерево. Крупная тетка в красной куртке и бейсболке, кинув еще один – очень недобрый – взгляд на Володьку, отошла к ним. У нее в руках была палка, похожая на бейсбольную биту. Кажется, ножка от журнального столика или чтото похожее. Выходит, этой штукой Володьку по голове и припечатали!

Милена

Тамара ловила ртом воздух, напряженно держась за грудь. Милена тут же сообразила: неприятности с сердцем! Маньяк напал на Томку, связал, а теперь она увидела его, и все – тут же весь этот ужас вспомнила! Какое сердце выдержит?

Она взяла Тамару за руку, чтобы посчитать пульс, отметив про себя, что губы у нее посинели.

– У тебя с сердцем есть проблемы? – спросила Лика обеспокоенно.

– Раньше… не было…

Милена кинула взгляд на связанного маньяка и с удивлением заметила, что Кристина, ничуть не смущаясь, осматривает содержимое его карманов.

Лика, погладив Тамару по плечу, направилась к землянке. Присев возле нее, она осторожно заглянула внутрь.

– Девчонок тут нет, – сказала первая любовь Видаля, продолжая рассматривать логово лесного чудовища. – Места очень мало. Вижу только спальный мешок, рюкзак и фонарь.

Потом она обернулась к связанному парню и заметно повеселела:

– Девчонки, мы его поймали! – воскликнула Лика и подняла вверх сжатые кулаки. – Йохо! Тамарка, ты молодец! Мы поймали маньяка.

Тамара все еще сидела на коряге, тяжело дыша. Она только кивнула Лике и еле заметно улыбнулась.

И тут Кристина достала из кармана похитителя целлофановый пакет с уже знакомым белым платком. Можно было не сомневаться – он пропитан эфиром.

– Ах ты, сволочь! – крикнула она и ударила парня по ребрам носком своей кроссовки. Ее лицо перекосилось от злости. – Скотина! Где они?

Кристина успела еще пару раз пнуть маньяка, пока к ней не подбежала Милена.

– Так, дружок, быстро говори: где девушки? – спросила она, став между взбешенной подругой и парнем, беспомощно лежащим на земле.

– Там, – сказал он, качнув головой вправо, в глубь леса. – Там есть еще одна землянка.

– Так они живы?

– Не сомневайтесь!..

Кристина, не дожидаясь остальных, рванула в сторону, указанную маньяком. Ее не остановили – маньяк тут, лежит связанный.

Лика поднялась, за ней встала и Тамара. Предупреждая вопросы, она сказала, что чувствует себя уже намного лучше.

– Милена, останься возле него, – попросила Лика.

– Нет, ни за что! – отпрянула Милена. – Пусть он тут один лежит. Куда он денется?

– Ладно, тогда надо крепче связать…

Лика достала из кармана шнурок, выдернутый из низа куртки, и отдала его Милене. А сама, похлопав себя по карманам, огляделась по сторонам:

– Черт, нож не найду. В кармане был, кажется… Наверное, это я так ножкой стола замахнулась, что он вылетел, а может, и в доме забыла. Чтото я растерялась совсем…

Она побродила по поляне, внимательно осмотрела листья вокруг маньяка, не побоявшись приподнять его за плечи, чтобы убедиться – у него нет оружия. Нож как в воду канул.

В это время Тамара добивалась от похитителя ориентиров:

– Как мы найдем землянку?

Он стал объяснять:

– Там, через пятьдесят метров, есть обрыв, и река внизу течет, а на обрыве стоят три елки. Больше там нет елей, только те три. А рядом – землянка.

Кристину уже почти не было видно. Остальные двинулись следом. В эту сторону они еще не ходили, а лес тут становился все ниже, кустарники попадались все чаще.

– Значит, вот этого придурка нанял Карелин, чтобы избавиться от нас? – спросила Тамара.

– Но разве он не маньяк? – удивилась Милена, видимо забывшая их последний разговор на эту тему.

Лика попыталась объяснить ей суть происходящего, но запуталась сама:

– Мы же разобрались, что убивать нас за связь с Олегом нет смысла. У всех в основном это было давно и неправда. А вот если Видаль почемуто внес наши имена в завещание, то мы очень мешаем Карелину или тому, кто претендует на деньги Олега. Кстати, за что мы Карелина так невзлюбили? Может, вовсе и не он нам смерти желает? Может, этот парень еще один сын Олега? Хотя нет, он лет на тридцать выглядит. Всетаки надо было с ним поговорить для начала.

– Некогда болтать, – буркнула в ответ все еще бледная Тамара, – вдруг Лена с Мариной еще живы?

Они вышли к крутому каменистому и глубокому – метров в двадцать – обрыву. Внизу, между валунами, тек широкий и бурный ручей. С противоположной стороны склон был таким же высоким и отвесным.

Выйдя на самую кручу, женщины осмотрелись. Три елки торчали здесь, но они не были единственными!

– Парень соврал – елок тут до фига! – разочарованно сказала Лика. – Ладно, раз мы тут – все осмотрим. Я пойду налево, Милена – направо, а Тамара пусть тут посидит… Где, блин, Кристинка?

В ответ Милена только пожала плечами и двинулась вдоль обрыва. Она пыталась меньше думать и внимательнее смотреть по сторонам. Здесь лес отступал от края на пару метров, и это пространство покрывала первая, еще очень нежная и робкая травка. Милена старалась рассмотреть – что там, за деревьями? Но видела только уходящие вдаль стволы, голые ветки кустарников, и все… Как вообще найти эту землянку?

Пройдя столько, на сколько хватило терпения, она повернула назад.

Тамара стояла там, где они ее оставили, только прислонилась спиной к стволу дерева. Выглядела она попрежнему бледной, да и настроение у нее вряд ли было хорошим.

– Ничего? – спросила она, увидев Милену.

– Ничего.

– Я так и думала. – Тамара потерла глаза. – Мне кажется, тут чтото не так.

Милена, сосредоточенно смотревшая по сторонам в надежде увидеть Лику и Кристину, рассеянно спросила:

– Что не так?

– Не знаю, – ответила Тамара. – Этот маньяк или киллер вроде бы обычный парень. От настоящего убийцы я бы не сбежала…

Радостно вскрикнув, Милена перебила ее:

– Кристина нашлась!

Тамара оглянулась. Кристина, слегка прихрамывая, вышла изза деревьев.

– Оступилась и упала, – сказала она жалобно. – Подвернула щиколотку – она даже распухла. Сидела в том овраге, неподалеку.

Лика появилась только через полчаса, в надвинутой на глаза кепке и спрятав руки в карманы. Милена подумала, что она в своей дутой красной куртке похожа на нахохлившегося снегиря.

Было без слов понятно – и усилия Лики оказались безрезультатными. Усталые и разочарованные, они направились назад, туда, где их ждал связанный парень.

– Знаете, а я думаю, что он удрал, – поделилась своими мыслями Тамара. – Маньяк, или кто он там, специально услал нас подальше, чтобы смыться.

А выйдя на то самое место, где они так успешно выследили и поймали лесное чудовище, женщины в ужасе остановились. Он никуда не сбежал, он лежал там же, где они его и оставили. Голова похитителя была запрокинута назад, широко раскрытые глаза смотрели в небо, а в груди торчал нож Лики, который она так безуспешно искала.

В доме, куда они вернулись после удачной и одновременно неудачной ловли маньяка, Тамара легла на диван и закрыла глаза. Было заметно, что она смертельно устала. Милена полезла в свою сумку. У нее, кажется, был валидол…

Ей бы и самой не помешала таблетка от нервов и от сердца. Тот момент, когда они с Ликой взяли тело парня – Лика за плечи, Милена за ноги – и спихнули его в землянку, Милена запомнит навсегда. До мертвецов ей раньше дотрагиваться не приходилось.

Но спрятать труп было необходимо. Тамара сказала, что тело бросать нельзя, его животные могут обнаружить, а ведь милиция будет проводить расследование по поводу гибели женщин и этого человека тоже. Все согласились с ее словами.

Лика отправилась на кухню чтонибудь приготовить, а Кристина нянчила свою ногу.

– Что делать теперь будем? – спросила Лика, вернувшись с кухни. У нее в руках была тарелка с нарезанной колбасой, копченой курицей и сыром.

Глянув на тарелку, Милена поморщилась: опять бутерброды.

– Я уже и не знаю, что делать, – призналась Тамара, не поднимая головы с подушки.

Кристина спросила то, о чем успела подумать каждая:

– А вы не думаете, что его убил ктото другой, кто в лесу живет?

– Я думаю, – веско заметила Лика, – что в лесу больше никого нет. И даже если есть, то приятели того парня, а не враги.

Милена спросила:

– Но кто же тогда его убил?

– Ктото из нас, – сказала Тамара, приняв сидячее положение. Она выжидательно смотрела на Лику.

Милена пришла в ужас:

– Я бы никогда! В человека, в связанного, вот так… Нет!

– Никто бы никогда, – ответила Тамара, не сводя взгляда с Лики.

Однако Лика этого даже не заметила. Она в свою очередь внимательно наблюдала за Кристиной.

– Кристина, – наконец сказала она. – А ты где была, пока мы вторую землянку искали?

– Я? – Вид у Кристины был откровенно испуганный. – Ну… Я ногу подвернула, сидела там, на бревне, и…

Лика, отчегото занервничав, покачала головой:

– Честно говори. Это ты мой нож подняла – больше некому. Ты возле парня крутилась, когда Тамаре плохо стало.

Кристина замерла, будто ее заморозили на ходу. Тамара перевела изумленный взгляд с Лики на Кристину.

Та захлопала глазами и всхлипнула:

– Не хочу в тюрьму…

– Так это ты? – медленно сказала Тамара. – Зачем? Мы теперь девчонок никогда не найдем! Дура такая!

Заикаясь, Кристина начала выдавливать из себя признание:

– Я… вы… вы пошли к обрыву, а я вернулась, потому что поняла, что он соврал. Я подумала, что, если пригрожу ему ножом, он правду скажет! А он не говорил! Наоборот, признался, что девчонок он давно… – Кристина расплакалась.

Увидев ее слезы, Тамара чертыхнулась. Она уже не скрывала, что маленькая блондиночка злит ее. Милена, наоборот, пожалела Кристину:

– Девчонки, у нее же сестру убили! И это он Лену с Мариной похитил! А что, если он их убил?

Да ее любой суд оправдает: ну не выдержали у нее нервы, вот и все! Да я бы тоже его убила, если бы со мной такое случилось!

Кристина подошла к Милене и спрятала заплаканное лицо у нее на груди.

– Ну ладно, все уже… – утешала ее Милена. – Все.

Махнув рукой, Лика ушла на кухню, откуда вернулась с початой бутылкой водки. Милена подала Тамаре гитару. За окном было уже темно. Почти так же темно, как и на душе у этих женщин.

– А ведь я думала, что это твоих рук дело, – призналась Тамара Лике.

Лика только пожала плечами…

Первой уснула Кристина. Милена, сидевшая с ней на диване, держала ее голову у себя на коленях. Вскоре она и сама провалилась в сон.

Проснулась Милена от звука бьющегося стекла. Будто ктото камень в окно кинул, а открыв глаза, она увидела пламя. Точнее, несколько языков пламени в разных концах комнаты.

– Горим, девчонки! – вскрикнула Милена.

Она вскочила с дивана, бросилась с покрывалом в руках к всполохам пламени на деревянном полу, накрыла огонь. Потом метнулась на кухню, вернулась оттуда с полным чайником воды и вылила ее на бойко разгоравшийся пуфик у входной двери…

Через минуту к ней присоединилась Лика, а через другую – Кристина и Тамара. Смотавшись несколько раз на кухню за водой, они превратили пожар в потоп.

Глянув на часы, Милена с удивлением обнаружила, что уже около трех часов ночи.

– Смотрите, – Тамара указала на какието осколки, разбросанные вокруг черных горелых пятен. – Это бутылки с зажигательной смесью.

– Окна в холле разбиты, – заметила Лика. – Нас намеренно подожгли.

– Слушайте! – напряглась Тамара.

Они прислушались и различили характерный треск, который издает горящее дерево. Лика почти спокойно произнесла:

– Второй этаж горит. Девочки, надо бежать!

Все заметались. Милена опасалась, что, если они не успеют выскочить, на них обвалятся прогоревшие этажные перекрытия! Однако она не забыла зарулить на кухню и вытащить из хлебницы остатки белого, уже слегка подсохшего хлеба. Хлеб Милена запихнула в сумку и только тогда покинула дом.

Оказавшись на воздухе, утреннем, свежем до рези в носу, женщины увидели, что второй этаж пылает. Они вовремя покинули дом! Тем не менее у всех был несчастный вид и испуганные глаза, в которых отражались блики пламени. Теперь им негде было прятаться.

– Куда мы пойдем? – спросила Милена.

– Они в лесу. – Тамара поежилась. – В лес идти нельзя.

– Я слышала, перед тем как к нам в окна кинули бутылки, что к дому подъезжала машина, – сказала Кристина. – Это точно те мужики, что с песнями по трассе катаются.

Лика, не отрывая взгляда от горящего дома, заметила:

– Это они нам за того парня мстят.

Кристина заторопила остальных:

– Пойдемте уже! Хоть куда – все равно!

– Я думаю, что нас будут поджидать на дороге, – предположила Лика. – Поэтому предлагаю идти через лес. С Гродинской возвышенности спускаются три маленькие речки. Одна из них и протекает по оврагу. Если мы пойдем вдоль реки вверх по течению, то попадем в город. Возможно, даже быстрее, чем можно представить, ибо вода всегда выбирает кратчайший путь.

– Давайте голосовать, – предложила Милена. – Лично я леса боюсь. Кто за реку?

Руки подняли Тамара и Лика.

Сама Милена предпочла бы дорогу:

– Если пойдем по дороге, то быстрее до людей доберемся, до телефона.

– Но на дороге нас легче поймать. – Воздержавшаяся Кристина приняла решение большинства.

Сырой воздух ночного леса показался Милене запахом могилы. И не так уж она ошибалась.

…Милена шла рядом с Кристиной, Лика с Тамарой их немного обогнали. Они двигались уже пару часов, и, как им казалось, без сопровождения.

Солнце уже поднялось над горизонтом, оно просвечивало между деревьями, играя в прятки и ободряя погорельцев. Снизу, из оврага, доносился еле слышный шум воды, иногда вверху начинала петь какаято дерзкая птица. Ее пение, а правильнее сказать, писк звучал резко, тревожно, обрываясь на самой высокой ноте. Казалось, бедная птичка не может придумать финал своей песни и ее это мучит, заставляя повторять попытку снова и снова.

– Милена, постой… – Кристина остановилась. – Я в туалет хочу.

Милена крикнула идущим впереди:

– Подождите нас!

Лика и Тамара затормозили, Тамара тут же опустилась на землю.

Милена встала на краю обрыва, повернувшись спиной к лесу, куда нырнула Кристина. Бывшая жена Видаля подумала – както отвлеченно, со стороны, – что Олег ни за что не поверил бы во всю эту историю, начиная с его глупой смерти и заканчивая всем этим ужасом, в который превратился вечер его памяти.

Как всетаки жизнь жестока! Сколько счастья ожидала Милена в день своей свадьбы! Перед глазами женщины вдруг возникло лицо ее сына, почемуто в пятилетнем возрасте. Он всегда был милым мальчиком и всегда был так похож на Олега. А потом – эта ссора между мужем и братом, этот болезненный разрыв. Смерть Артема, развод… Вот так она и проходит, эта жизнь.

Милене показалось, что Кристины нет слишком долго, но она не успела обернуться, как получила удар по голове. Он пришелся в затылок и толкнул Милену вперед, не позволив ей удержаться на ногах. Милена пыталась схватиться за чтонибудь, но голые ветки кустов, корни деревьев, камни уже промелькнули мимо, и поделать она ничего не смогла.

Если бы это было в ее силах, Милена бы подумала, что они с Олегом погибли почти одинаковой смертью.

Лика Калинина, 45 лет

В конце ничего не останется. Бессилье. Добро с золой,

как водится, перемешаются, а истина сменит кожу.

Последнее утро сбросит последний промозглый слой

и станет на взгляд похожим. На ясный на взгляд на твой.

О смерти Олега Лика узнала от матери. В этом не было ничего удивительного, было, как обычно, мистическое. Мать казалась Лике чемто вроде оракула или, лучше сказать, Кассандры.

Все ее дурные пророчества так или иначе сбывались: с вузом, с мужем, с ребенком, который у Лики так и не родился. И так же получилось с отцом, который в сорок лет слег с инсультом, и мама, не имевшая никакого отношения к медицине, авторитетно заявила: долго он не протянет. Папа умер через месяц.

«Такие, как он, рано или поздно сломают себе шею» – так мать сказала об Олежке двадцать лет назад. Ни больше ни меньше. Прямо в точку.

Это случилось сегодня рано утром, когда Лика только открыла глаза и сумела осознать, кто она и что делает здесь, в этой темной пустой комнате. Звонок прозвучал гдето в глубине мозга Лики, причем она сразу поняла, кто ожидает ее ответа на том конце провода.

– Да, мам, – сонно ответила Лика, подтянув к уху телефонную трубку.

– Как ты догадалась, что это я звоню? – Мамин голос, как всегда, звучал обманчиво молодо.

– Больше некому.

– Лика, тетя Вика вчера звонила. Олег умер.

Слова прозвучали, а их смысл остался неразгаданным. Есть вещи, которые нам не дано понять никогда. Слова «Олег умер» были для Лики именно теми самыми словами – неосмысливаемыми.

Лика даже не стала забивать себе голову вопросом – почему мама звонит именно сейчас, а не сделала этого вчера вечером, когда узнала о несчастье.

Больше всего на свете сейчас хотелось прервать телефонную (да и любую другую) связь и кинуться к компьютеру, нырнув с головой в Интернет. Но просто взять и положить трубку было невозможно. Мама не получила бы от разговора с Ликой тех эмоций, на которые рассчитывала.

– Как это случилось? – спросила Лика терпеливо.

– Ну, Вика ничего такого не говорила, но ты же знаешь, что они там делают! – «Они там» было произнесено особым тоном. – Накуриваются, а потом прыгают на мотоциклы и носятся, пока…

– Олег разбился на мотоцикле? – с неуместным даже для собственного эмоционального состояния сарказмом произнесла Лика.

У Олега и в восемнадцать лет не было никакого интереса к хромированным чудовищам, а в сорок пять он вдруг обкурился, сел на мотоцикл и рванул кататься?

– Нет, – раздраженно ответила мама. – Он прыгнул с парашютом, а парашют не раскрылся.

В этот момент ночь стала для Лики темнее. Она подумала, что если сейчас ей встать с постели, то ноги не нащупают пола, вместо него будет воздушный океан, километр – или сколько там надо – пространства. Она упадет в этот океан и будет лететь, цепляясь пальцами за воздух, беспомощно дрыгая ногами, встречая воздух то лицом, то спиной…

– Я перезвоню тебе позже, – сказала Лика маме.

Она бросила трубку, потянулась к тумбочке и вытащила телефонный шнур из аппарата. Даже если теперь мама решит приехать, все равно. Лике нужны эти несколько минут, чтобы удержаться в сознании, в своем уме.

На работу она не поехала. Это было просто. Лика занималась бизнесом, ей принадлежал маленький магазинчик товаров для детей. Многие удивлялись, почему незамужняя бездетная женщина выбрала для себя такую сферу деятельности, а некоторые и вовсе жалели Лику. Но и те и другие не могли знать, что Лике не было обидно и больно видеть счастливых мамаш, беременных женщин и детей всех возрастов. Наблюдая за покупателями, она просто пыталась понять, как это – быть мамой? Или как это – быть любимой дочкой?

А зависть, нереализованное материнство, которое, без сомнения, должно пробуждать в женщине негатив, занимали так мало места в Ликиной душе, что даже ей самой было странно.

Иногда Лике приходило в голову, что таким образом отразились на ее психике взаимоотношения с матерью – далеко не безоблачные, далеко не радостные. Но так случилось, так отразилось, так теперь все и происходит. Говорите что хотите.

В качестве консультантов для своего магазина «Бебидром» Лика для подстраховки наняла многократных мамаш. У Веры было двое детей, мальчик и девочка, оба еще маленькие. У Насти детей было аж трое, старшая дочь уже училась в институте, а пять лет назад Настя родила близнецовмальчишек. У Алены был сын и шестимесячная беременность. Покупательницы в положении просто расцветали, когда с ними общалась Алена…

Так что с работой все было в порядке. А ничего другого в жизни Лики и не было.

«Олег погиб…» – крутилось у нее в голове, пока она варила кофе и нажимала на кнопки пульта в поисках новостной пятиминутки. Наконец на одном из местных – это было удивительно – каналов ведущая сообщила, что знаменитый рокмузыкант, прославившийся еще в девяностых годах прошлого века как лидер группы «Алхимик», погиб на аэродроме ДОСААФ города Гродина (ах, вот почему новость на ТВГродин!).

– …Парашют Олега Видаля раскрылся, но случилась редкая вещь: стропы перекрутились. Скорее всего, в результате встречного воздушного потока или по другой причине. Сейчас ведется расследование по этому поводу, – говорила уже не ведущая, а какаято женщина в спортивном костюме. – Олег Видальский должен был отстегнуть основной парашют и раскрыть запасной, но вместо этого музыкант пытался расправить стропы. А когда он понял, что это невозможно, и всетаки раскрыл запасной парашют, ему не хватило нужной высоты. Он упал и мгновенно умер от удара о землю.

У Лики снова потемнело в глазах. Это было как будто в светлой, солнечной комнате задвинули неплотный занавес или как будто Лика вошла в помещение, но забыла снять темные очки. Или как при затмении – все вокруг словно теряет краски…

Настолько яркая соматическая реакция могла означать только одно: Олег был важен для нее. Гораздо более важен, чем она думала до сих пор.

Первое воспоминание Лики об Олеге относилось к раннему детству, выпавшему на семидесятые годы. Тетя Вика и дядя Виктор – Виктор и Виктория, близкие друзья родителей Лики, всегда приходили в гости к Калининым вместе с сыном Олегом. Наверное, мальчик и девочка играли вместе, возможно, ссорились, а то и дрались, как положено детям, но это в памяти не задержалось. Запомнила Лика только один, но судьбоносный случай, произошедший, когда им было по шесть лет.

В квартире Калининых стояло фортепьяно, на котором иногда упражнялась мама Лики – Анна Ивановна. Лике тоже очень хотелось играть, но мама была против. Досужие педиатры решили, что у девочки сколиоз и плоскостопие, поэтому ей не надо сидеть за клавишами, а надо заниматься танцами. Лике вообще запрещали подходить к пианино, ну разве что в компании когонибудь из гостей.

Кажется, это был вечер какогото праздничного дня. Возможно, Седьмого ноября или Нового года, а может, все случилось и Восьмого марта. На одном из двух телевизионных каналов шел фильм «Человекамфибия», поэтому детям разрешили остаться после ужина в гостиной. Фильм этот Лика уже видела, и хоть была всегонавсего шестилетней девочкой, но давно тайно и страстно была влюблена в главного героя.

Олежек мало интересовался происходящим на экране. Мальчик стоял возле пианино и сосредоточенно нажимал на клавиши. Взрослые делали вид, что звуки, издаваемые пианино, им не мешают. Ликины родители – из вежливости, а родители Олежки – потому что не считали, будто их сын делает нечто, требующее наказания. Фильм уже заканчивался, когда Олег вдруг подобрал на пианино: «Нам бы, нам бы, нам бы, нам бы всем на дно!..»

Взрослые обернулись к нему, а он повторил фразу и добавил еще пару верных нот. Лика тоже сообразила, что звучит песенка из фильма, но ей это не показалось странным – мама часто наигрывала чтото узнаваемое. Почему бы и Олежке не сыграть?

Гораздо больше поразили девочку глаза тети Вики: в них светилось неприкрытое восхищение, настоящая материнская гордость. Вот тогдато Лика и ощутила впервые в жизни, как она завидует детям, чьи родители так их любят!

Олежку отдали в музыкальную школу сразу после этого случая. Он не оказался Моцартом, признавали учителя из музыкалки, но учеником был способным, а сам Олег говорил, что заниматься ему нравится.

Примерно через год Олег и Лика пошли в первый класс, сели за одну парту. Маленького Видаля Лика всегда вспоминала с ощущением старшей сестры. Он был ужасно смешной: толстенький, с круглыми испуганными глазами и такой беззащитный!

Олег умудрился потеряться прямо первого сентября после линейки, когда малыши, чинно держась за руки, шествовали под аплодисменты старших в свой класс. Как это произошло – никто так и не понял, но после первого урока вся школа искала глупого первоклашку по этажам. Он нашелся в актовом зале, возле фортепьяно, единственного во всем учебном заведении родного для него предмета. Мальчишка наигрывал песенку, которую впервые услышал на линейке.

Всю младшую школу, все три первых года Олежку дразнили и задирали. К середине второго класса ему на нос были надеты очки, и это спровоцировало новую волну травли. Олежек явно подавал надежду стать первым тютей в классе. Защищала его только Лика.

Пожалуй, если бы задирали саму Лику, она бы растерялась и за себя постоять не смогла, но ей давало силы обостренное чувство справедливости.

В те давние времена она была на голову выше Олежки и в сто раз спортивнее. Девчонка просто дралась за своего друга с мальчишками в классе, а потом еще и огребала от мамы за порванное платье, колготки, следы ботинка на пальто пониже хлястика.

Что при всем этом чувствовал Олег, оставалось за кадром.

Перемены произошли после третьего класса. Первому же мальчишке, который толкнул Олега в спину, Видальский вдруг залепил по полной – в челюсть. Обалдел не только агрессор, но и Лика. Оказывается, родители Олега, узнав, что их мальчик – легкая добыча хулиганствующей малышни, все лето водили его в школу единоборств к одному знакомому тренеру, который не только показал очкарику пару отличных приемов, но и научил его вести себя так, чтобы больше никто и никогда его и пальцем не смел тронуть.

А еще немного позже Олег влился в коллектив, завел друзейприятелей и стал жить своей, мальчишечьей жизнью, отстранившись от бывшей защитницы. Заметив перемены в жизни друга, Лика почувствовала себя брошенной, ненужной и забытой. Конечно, у нее образовались подругидевочки, были игры в дочкиматери, были куклы, которые остро нуждались в Ликином таланте модельера. Она хорошо рисовала, занималась в кружке краеведения и увлекалась туризмом. Лика не плакала в подушку изза того, что Олежек забыл их дружбу, но без приятелямальчишки ей чегото не хватало в жизни.

Гораздо сложнее в тот период – в самом конце своего сладкого детства – Лике приходилось без поддержки лучшей подруги каждой хорошей девочки. То есть ее мамы. Мамин кошмар родителя заключался в слове «хамка». Она из всех сил выбивала «хамство» из дочери: окриками в присутствии друзей и знакомых, строжайшими наказаниями, вплоть до домашнего ареста, регулярными поучительными беседами. Если ктото жаловался на Лику, девочку наказывали, даже не поинтересовавшись ее точкой зрения на инцидент. А за слезы ей доставалось отдельно. Дело могло кончиться и пощечиной.

* * *

В седьмом классе Олег вдруг стал очень авторитетной личностью. Переходный возраст не всех меняет в худшую сторону – пухленький в детстве Олежек быстро преобразился в стройного, симпатичного, улыбчивого и доброжелательного паренька. Он аккуратно стригся, школьный костюмчик хорошо сидел на его гибкой фигуре, и даже пресловутые очки перестали быть поводом для насмешек.

В это время в его характере проявилась та самая цельность, которая и позволила ему в будущем добиться столь многого. Олег отлично учился, на классном собрании его выбрали председателем совета отряда, он первым вступил в комсомол, а на уроках девочки теперь писали ему записки.

С Ликой все обстояло с точностью до наоборот. Она превратилась в гадкого утенка: слишком крупная для своего возраста сутулящаяся девочка с угреватой кожей и всегда жирными волосами. Мама окончательно подавила ее инициативу, воспитав в характере «утенка» стойкий ужас перед жизнью и людьми. Теперь Лика не сомневалась – она недотепа, размазня, неудачница и урод. Особенно урод. В числе друзей бывшей отличницы и умницы теперь числились только девочки с невысоким интеллектом и слабым характером. Лике было комфортно с ними.

С Олегом они едва здоровались, да Лика теперь и не вспоминала, как она заступалась за него в младших классах. Ей скорее было стыдно…

В восьмом Олег и вовсе стал гордостью школы. Он организовал первый школьный ВИА, то есть вокальноинструментальный ансамбль, под названием «Пульс».

Гитарист ВИА Степа Китаев был сыном директора химзавода, поэтому ансамбль взял под свой протекторат Гродинский химический. Это казалось фантастикой! Мальчишкам купили инструменты, почти настоящее оборудование – от микрофонов до усилителей, и они репетировали в актовом зале химзавода. Акустика там была не такая, как в настоящих залах для концертов, но лучше, чем в маленьком и неудобном зале школы, где группа репетировала раньше.

«Пульс» исполнял все, что мог. От Эдуарда Хиля до «Дип пёрпл». Казалось, парням было все равно что играть, главное – играть, снова и снова. Уже через год интенсивных репетиций они стали выступать на всех городских школьных вечерах.

Лика на вечера не ходила. Зачем? Она все больше замыкалась, чувствуя себя нормальным человеком только в походах за город со своим туристическим кружком. В этом кружке были отличные ребята, но в городе, вне рамок туристического кружка, Лика с ними не встречалась – они учились в других школах, да и не слишком интересовались этой унылой дылдой.

В мае, в самом конце учебного года, Лике сделали операцию по поводу аппендицита. Это было совсем не страшно, только немного больно, и потом пришлось целую неделю скучать в больнице, совсем без общения. К Лике приходила только мама. Троечницы оказались не самыми лучшими подружками.

А когда Лику привезли домой, мама попросила Олега Видальского зайти к ее дочери и рассказать, что она пропустила в школе. Лике это было непонятно – до конца последней четверти оставалось всего три недели, экзаменов в седьмом классе не было, так чего волноваться изза учебы? И Олега, эту звезду вселенского масштаба, ей тоже видеть не хотелось. Можно представить, что думает о ней приятель детства, ведь сама Маша Ивлева предложила ему дружбу во вторник, на уроке физики, три недели назад.

И он пришел. Встречая его в прихожей, непричесанная, стараясь не сгибаться пополам и держась за живот, Лика снова отметила про себя, что перед ней стоит симпатичный парень, в котором невозможно узнать прежнего круглоглазого маленького толстяка. И уже ничто не могло смутить Лику больше, чем она была смущена.

– Привет, – сказал он весело, поправляя очки на носу. – Слушай, а как это – когда под наркозом лежишь?

Он держался так, будто они с Ликой были все эти годы хорошими друзьями. Оказалось, Олежка совсем не зазнался и корчить из себя чтото невозможное он не собирался.

Олег пришел и назавтра. Мама в этот раз была дома, она накормила его обедом, после которого Олег побежал на репетицию своего ВИА на химзавод.

– Как ты все успеваешь? – спросила Лика у Олежки на следующий день.

– А я не успеваю. – Он сказал это почти серьезно, но скорчил смешную рожицу, подняв густые черные брови домиком и округлив глаза.

Вскоре мама решила, что Лике нельзя пропускать занятия в школе, и отправила дочь на уроки. Увидев еле волокущую ноги подружку детства, Олег съехидничал чтото по поводу бандитских пуль, но взялся ходить рядом и носить тяжеленный Ликин портфель. После уроков он стал провожать Лику до дому.

Некоторым девочкам в школе это не понравилось. Олег еще не знал, что звезда должна принадлежать всем, а Лика понятия не имела, что такое девчачья ревность. Однажды, когда Олег задержался на заседании комитета комсомола, а Лика шла домой одна, ее встретили девчонки из параллельного класса.

Дело происходило на узенькой улочке между двумя кварталами многоэтажек. Трое соперниц держались так, что было ясно – простым разговором дело не закончится.

– Ты, что ли, Лика Калинина? – спросила одна из них – высокая блондинка в розовой куртке.

– Я…

– Отцепись от Видальского, иначе мы тебе рожу набьем, – сказала другая, крупная девица с каштановым каре. – Поняла?

– А я к нему и не цеплялась, – вполне миролюбиво ответила Лика.

Инстинкт подсказал ей, что надо сохранять спокойствие и агрессию не провоцировать.

– Ты еще гавкать будешь? – истерически взвизгнула третья поклонница Олега, взвинчивая тональность разговора.

Лика пожала плечами и попыталась обойти девчонок. Крайняя слева, блондинка, резко толкнула Лику в плечо. Бежать та не могла – живот еще болел, дать сдачи – тоже. Поэтому она остановилась и повернулась к девчонкам.

– Оставьте меня в покое, – медленно и тихо произнесла Лика, переводя взгляд с одной злой рожицы на другую.

Она смотрела им прямо в глаза, ощущая исходящую от девчонок злобу, противостоять которой с каждой секундой становилось все труднее.

И все же Блондинка и Каре не то чтобы отступили, но както поддались, они были готовы закончить профилактическую беседу на данном этапе. Но Третья, наэлектризовавшая себя до предела, уже не могла остановиться. Она заорала и бросилась на Лику.

Двум другим девчонкам пришлось присоединиться…

У кого из девочек в руках оказался нож, в последовавшем разбирательстве с участием сотрудников детской комнаты милиции так и не выяснили. Все три хулиганки упрямо валили вину друг на друга. А после удара ножом в низ живота Лика потеряла сознание. Очнулась она от острой, невероятной боли, когда над ней склонился растерянный пожилой мужчина, случайный прохожий.

«Скорая», больница, операционная, наркоз…

Три дня неописуемого, беспредметного страха, который всегда испытывают те, кто пережил нападение. Мама, удивительно ласковая, зареванная. И смутное чувство радости от этого.

Позже, через некоторое время, Лика узнала, почему мама так плакала – Лике удалили правый яичник. А настоящую причину слез матери поняла только спустя много лет, когда стало ясно, что у нее никогда не будет детей.

Олег, о котором Лика, тонувшая в боли и страхе, даже не вспоминала, оказывается, торчал в больнице и в день операции, и каждый следующий вечер, но в реанимацию его не пускали. Об этом Лике рассказала мама. Слышать это было приятно, правда, Лика в то время гораздо больше радовалась странному и волнующему ощущению маминой заботы, происходящей не только из чувства долга.

Наконец Олег пришел в палату – сверкая новыми «взрослыми» очками в металлической оправе, с приветами от одноклассников и с цветами. Оказывается, тем трем девчонкам не удалось скрыть свою выходку – они рассказали о том, что случилось, подружкам, а те сдали их училке. Все три попали на учет в детскую комнату милиции, а после восьмого класса их вытурили из школы в ПТУ.

Напоследок Олег вымолвил:

– Лика, я не знал, что так произойдет…

Незнание не освобождает от ответственности, сказала себе Лика спустя тридцать лет. В этом Олег мог убедиться и позже, когда случился тот скандал с девушкой, в 2003 году покончившей с собой после концерта группы «Алхимик».

Но тогда, в свои пятнадцать, Лика просто не обратила внимания на слова приятеля. Ей не в чем было его винить: как бы он мог догадаться, что три девчонки, с которыми, по сути, Олег и не был знаком, решат избить Лику только потому, что их кумир проявил к ней какойто интерес?

* * *

Лика часто пыталась вспомнить, как у них с Олегом случилась любовь? С чего все началось? Почему именно Олег, почему именно Лика?

Память подсовывала ей обрывки воспоминаний, из которых бы получался хоть какойто более или менее логично выстроенный пазл.

Вот урок английского. По причине плохого зрения Олег сидит на первой парте, а Лика позади него. Учительница, интеллигентная и обаятельнейшая Нина Ивановна, обращается к классу:

– Расскажите о прошедшем длительном времени.

Лика видит перед собой коротко стриженный затылок Олега (буйная шевелюра, которая так красила его на сцене, появилась намного позже) и тычет ручкой ему в спину, в синий пиджак:

– Олежка, подними руку, никто, кроме тебя, не сможет ответить, – шипит она.

– Лика, – с укоризной улыбается ей Нина Ивановна, – не надо дырявить спину Видальского. Может, ты ответишь на вопрос?

Нина Ивановна понимает – и Лика чувствует это, – что они с Олегом както связаны. Учительница не делает выводов и ничего не комментирует, но весь класс поворачивается в их сторону…

А вот они идут из школы домой. Им по дороге. Олег говорит, что у них в ВИА новый гитарист, отличный парнишка из шестой школы. Его зовут Ник Сухарев.

– Мама Сухарева – профессиональная певица и дает уроки пения. – Олег сообщает это таким таинственным тоном, будто бы мама Сухарева дает уроки эротического массажа. – Я хочу пойти к ней учиться.

Лика смотрит на Олега, а он вдруг поворачивается и останавливается перед ней. Кажется, он сейчас чтото скажет, но нет, только смотрит на нее своими светлыми глазами, обрамленными густыми черными ресницами. Лике немного не по себе от такого нежного взгляда…

И были репетиции в актовом зале химзавода, на которые Лика стала ходить с зимы того года, с восьмого класса. В качестве зрителей там собиралось довольно много народу – друзья, братья и сестры членов группы. Ктото приносил вино, ктото звал покурить на черный ход. Знакомились, много болтали, смеялись, и было весело.

Банально заявлять, и Лика никогда такого не заявляла, что Олег пел только для нее. Он вообще не смотрел со сцены на Лику, зато после репетиции и традиционного разбора полетов, который мог длиться часами, Олег всегда спрашивал у своей подружки, что она думает об игре пацанов.

А что могла думать Лика? Она мало разбиралась в том, что постепенно становилось смыслом жизни ее друга, ее парня, ее любимого, ее бывшего любимого. Так было всегда, с самого начала, и Лика этого не скрывала.

Она пыталась отвечать на вопросы Олега, она честно слушала все песни, все партии и все инструменты, она даже помогала Олегу писать стихи к его первым композициям, пафосным и неумелым. Но эта добросовестность была еще хуже тотального неприятия, ведь в итоге Олег почувствовал ложь.

В том, что в юности она не смогла понять Олега, не смогла стать ему другом, музой, единомышленником, Лике хотелось бы обвинить маму, запретившую ей садиться в раннем детстве за пианино, а может, и собственную бесчувственность к музыке – ведь запретный плод для нее так и не стал сладким. Но это ничего не меняло.

Много лет спустя, будучи уже замужем, она тайно купила кассету с записями одного из концертов «Алхимика». И только тогда Лика узнала свою соперницу в лицо. Она была хороша – нежная, сильная, обаятельная. В свое время Лике стоило бы постараться полюбить ее, а не пытаться ей противостоять, потому что музыка Видаля могла дать очень много счастья и ей самой. Вот только нужный момент она упустила. Лика должна была много лет назад поверить в Олега и остаться с ним рядом в горе и радости.

А теперь она слушала голос Видаля, только если дома отсутствовал Дима, потому что ей казалось, будто она изменяет мужу со своей первой, почти детской любовью. Но правда заключалась в том, что изменяла она Олегу, раздувая свои обидки, долгие годы запрещая себе вспоминать о нем, произносить его имя и законно гордиться тем, что он был в ее жизни.

Сожаления, сожаления, сожаления…

Это было бесцельно и разрушительно, как болезнь, а вылечиться Лика не могла. Наконец, измученная симптомами этой болезни, Лика схватила кассету и с несвойственной ей злостью сначала выдернула пленку из оранжевого пластикового корпуса, а потом швырнула кассету в мусорное ведро.

И больше никогда не пыталась слушать музыку Видаля.

А еще Лике стоило бы признать, что за те школьные годы, когда она прикрывала своей неширокой грудью Олега, он отплатил ей сторицей. Его дружба, его любовь вытащили Лику из бездны комплексов, в которых она утонула с подачи мамы. Олег, сам того не зная, возродил в девочке веру в себя.

В старших классах Лика не стеснялась отвечать на уроках, и делала это блистательно, ведь на нее смотрел Олег, который всегда говорил, что Лика очень умная, умнее его. Она смеялась, а он серьезно объяснял, что творческому человеку не так уж и нужен ум. Творцу нужна интуиция и способность чувствовать. Пусть из них двоих умной будет Лика.

И вот – Лика вдруг и сама стала звездой: она похудела, распрямила спину, вылечила кожу, научилась ухаживать за своими густыми сильными каштановыми волосами.

– Умница и красавица, – отзывалась о Лике Нина Ивановна.

– Какая девочка! – вторили ей другие учителя.

В девятом классе Лика и Олег уже считались стабильной парой. Большую часть времени они проводили вместе – в школе, у Лики дома, пока готовили уроки, вечерами, когда возвращались с химзавода, тратя на двадцатиминутную дорогу больше часа. Расставались они только на ночь и на время репетиций, когда Олег выпускал из своей сильной руки ладошку Лики и брал гитару.

…В первом альбоме «Алхимика», который вышел в конце восьмидесятых на виниле, есть песня «Последнее утро». Лика знала, для кого она написана, и втайне очень гордилась ею. Один общий знакомый Лики и Олега однажды сказал, что впечатление от «Последнего утра» такое, будто слова придумал не молодой музыкант, а человек, долго живший и много чувствовавший.

Означало ли это, что и Олегу непросто было похоронить свое первое настоящее чувство?

Иногда в те времена они ссорились, иногда – были счастливы так, как не повторилось. Только все это они считали лишь началом, прелюдией к будущей жизни, где их обоих ждала одна дорога на двоих.

И снова, через тридцать лет, наплывали яркие обрывки снов юности, от которых ничего не осталось, ровным счетом ничего: губы Олега, такие теплые и нежные, запах табака – Олег курил, чтобы его голос звучал ниже, – запах его волос, его слова, которые он произносил или пел. Его смех, его друзья, его желание подниматься на сцену, работать в студии, ругаться до одури с членами группы. Водка, которой было выпито немало – от радости и с горя, а ведь как иначе? Первая магнитофонная запись тех первых песен, к текстам которых приложила руку и Лика.

Все, кажется? Да, это все.

Тот год, девятый класс, так и запомнился. Зато в десятом родители спохватились, что их чадам нужно приличное образование. Лике – в Гродинском педагогическом институте, а Олег поедет в Москву. Предстоящая разлука так напугала влюбленных, что Лика тут же потеряла девственность.

Олег сказал родителям, Виктору и Виктории, что останется дома, а Лика устроила первый на памяти ее мамы скандал, требуя отпустить ее в Москву.

Но родители были непреклонны.

Летом, когда Олег уезжал поступать в МАИ, у Лики чуть не разорвалось сердце. Она видела, что и с любимым происходит то же самое: уезжая, Олег оставлял в родном городе двух возлюбленных: свою Лику и свою музыку.

У Лики теплилась слабая надежда, что Олег не поступит в институт, но он поступил. Сама она тоже поступила, но не в педагогический, а в политехнический, намереваясь после первого курса попробовать перевестись в МАИ. Они с Олегом все распланировали и продумали. Вот тогдато мама и напророчила, что Лике в Москве не учиться. Так и случилось, но только не потому, что девушка не осилила сложности перевода в столичное учебное заведение. Просто влюбленные расстались.

Это произошло както само собой: великая первая любовь сдулась за полгода разлуки. Для себя Лика объясняла это тем, что московская жизнь пришлась Олегу по вкусу, по амбициям, по размеру. Он вошел в нее словно маслом намазанный, позабыв про тоску и ностальгию.

А кроме того, к Видальскому через год присоединились его верный друг Артем Орлик и еще двое гродинских приятелеймузыкантов. Артем сумел поступить в какоето музыкальное училище, не очень прославленное, но достаточно высокого уровня. Двое других просто устроились работать на какието заводы.

Перемещение из Гродина в Москву всех «алхимиков» означало, что музыка Олега теперь была рядом с ним, и Лике если и был смысл ревновать, то только к ней.

Олег звонил каждую неделю и каждое воскресенье, с самого утра она ждала звонка. Она привыкла к этим недолгим разговорам, к его голосу сквозь огромные расстояния, к его обрывистым фразам. Настроение Лики, ее душевное состояние, учеба, отношения с матерью – все в ее жизни теперь зависело от этих разговоров. И если Олег не звонил, а такое случалось все чаще, Лика чувствовала себя стопроцентно несчастной.

Она все время думала об Олеге, вспоминая каждое его слово, каждую телефонную интонацию, постепенно приходя к выводу, который ей не хотелось принимать в качестве истины: Олег становится чужим.

Почти все пять минут разговора он обычно заполнял болтовней о музыке, о том, где он побывал, что видел, а главное, что слышал. Лике было объявлено – теперь Олег со товарищи знают, чего они хотят: это рок. Только рок и ничего другого. И более того, музыка должна стать профессией, это решено. И еще, совсем уже ниоткуда, только из догадок, только из недомолвок Лика точно поняла, что Олег больше не ждет ее.

Он почти не говорил, что скучает, почти ничего не планировал для воссоединения, слияния их сердец в географическом смысле. Наоборот, он как бы отодвигал эту идею на очень далекое будущее, настолько далекое, что разглядеть его за горизонтом не представлялось возможным.

Потом он стал звонить совсем редко, а летом, когда Лика ждала Олега, надеясь разобраться в их отношениях, он не появился. Тетя Вика сказала, что он отправился с ребятами в Подмосковье, на рокфестиваль. После этого он должен будет поехать в колхоз, кудато под Анапу, а домой его стоит ждать только в сентябре. Олег уходит в армию, приедет попрощаться.

Первая любовь Лики закончилась. Осенью девушка намеренно укатила с подругой в горы, чтобы не встретить Олега. Затем было несколько взаимно холодных телефонных разговоров – и все.

…Лика увидела Олега только через пять лет – на концерте группы «Алхимик». Туда, на стадион «Динамо», Лика пришла с мужем. И даже не пришла, а приехала, потому что она уже три года вместе с Димой занималась фермерством на маленьком хуторе за Гродином. Ей нравилась деревенская жизнь, заботы, связанные с землей, нравилось ухаживать за коровами, разводить кроликов, растить морковку.

Она еще не знала, что в самом недалеком будущем судьба, то есть ее супруг, готовит ей сюрприз – его молоденькая любовница, девушка, нанятая для помощи по хозяйству, уже была беременна…

Лика честно сказала Димке, что Олег Видаль – ее бывший одноклассник и первая любовь, поэтому она очень хочет попасть на его концерт в Гродине. Муж, поклонник группы «Фристайл», не без скрипа согласился сопровождать жену на трогательную встречу с прошлым.

Автомобиль, голубую «восьмерку», Димка припарковал на приличном расстоянии от стадиона. Они вышли из машины и направились в ту сторону, где начинался ад: вокруг стадиона собралась огромная толпа орущей, не совсем трезвой, обкуренной, оборванной и расфуфыренной молодежи. Милиция, оцепившая все подходы к стадиону, маленькими партиями, словно через мясорубку, пропускала к трибунам матерящихся парней и визжащих девушек. В своих вареных джинсах и глаженой рубашечке Димка выглядел здесь странно.

В шуме и гаме трибун Лика не рассчитывала получить удовольствие от песен «Алхимика». К тому же ее знакомство с творчеством Видаля ограничивалось всего одним альбомом. Концерт был только поводом увидеть Олега.

– Все эти рокеры выглядят как какието автослесари или рабочие инструментального завода… – брезгливо проворчал Дима.

И наконец Лика увидела его – узкие черные джинсы, черная майка, русые волосы до середины спины – это был черный призрак ее ушедшей любви. Олег уже не носил очков – надел линзы или решился на операцию. И отсутствие стеклышек на носу очень меняло лицо Олега, делая его и проще и старше. Он бежал через поле к помосту, оборачиваясь к трибунам, салютуя им правой рукой, придерживая гитару левой. Его окружали очень похожие на него длинноногие парни, тоже в черном, будто не было в мире другого цвета. Лика узнала почти всех.

Добравшись до подмостков, «алхимики» заняли свои места, и ударник задал ритм.

Первые аккорды были как сбивающий с ног шквальный ветер. Их подхватил дружный вой зрителей, и – понеслось!..

На секундудругую Лика закрыла глаза.

Открыв их, она увидела словно вырезанную из виниловой пластинки фигуру Олега – раскинув руки и привстав на цыпочки, он замер и вдруг рухнул с гитарой на колени.

Лика ясно поняла: этот человек, кем бы он ни был раньше, как бы ни заводил стадионы сейчас, оказался для нее еще более чужим, чем можно было себе представить.

Первая песня закончилась.

– Видаль! Видаль! – орали с трибун. – Орлик! Орлик!

На зеленое поле, отделявшее от трибун заставленный аппаратурой помост с находившейся там группой, постоянно выбегали вопящие девицы, норовившие сбросить с себя одежду, и танцевали там, пока их не ловили люди из оцепления. Девичьи груди и мужчины в форме – рядом – выглядели очень сексуально, но только не для Лики.

Узнав, что приезжает Олег, Лика надеялась, что после концерта сможет какнибудь встретиться с ним. А если не удастся на стадионе, то тогда в доме Видальских, но теперь было ясно – встречаться ей с Олегом ни к чему. Она поняла, на что он променял их любовь. Вот это ему нужно, вот это – его жизнь.

Она потянула Димку за рукав, кивая в сторону выхода.

Неожиданно все стихло. Лика, пробиравшаяся следом за мужем между потными телами рокеров, приостановилась.

– Гродин – это город, в котором я родился, – прозвучал над стадионом голос Олега. Нет, уже не Олега, а Видаля, взмокшего от пота лидера и вокалиста группы «Алхимик». – Это город, где живет моя первая любовь. Ей я посвящаю эту песню.

Сорвались первые ноты, девушка, стоявшая впереди Лики, обрадовалась:

– «Последнее утро»!

Лика вдруг ощутила, как ее сердце забилось от коктейля чувств – тоски, злости, разочарования.

– Да пошел ты! – сказала она громко в сторону сцены и подтолкнула Димку.

…Через месяц муж рассказал Лике о беременности своей подруги и попросил развод. Он не был подлецом, в свое время Димка очень любил жену, а теперь испытывал чувство вины, зная, что отсутствие детей у Лики – вовсе не ее прихоть. В самом начале своей фермерской жизни Лика простудилась на сквозняке, обрабатывая грядку с клубникой, итогом стало воспаление единственного левого яичника. А общим результатом – диагноз «бесплодие».

В качестве компенсации за одиночество Дима предложил супруге приличную сумму денег, которой хватило бы и на покупку однокомнатной квартиры в Гродине, и на начало собственного бизнеса.

Поплакав пару дней, Лика согласилась на предложение мужа.

А еще через три месяца Лика стала разведенкой с собственным магазином детских товаров «Бебидром».

И долгие годы Олег встречался ей, каждый раз неожиданно, призрачно, неуловимо – то в виде мелодии, звучащей по радио, то фотографией в журнале, то в качестве привета, переданного тетей Викой через маму. Хотел ли он сказать ей чтото особенное или напоминания о нем попадали к Лике случайно, не имело уже никакого значения.

Дом Видаля

Приглашение на вечер памяти Олега Видаля Лика получила, любуясь на блеклую как моль, блондинистую модель, которая давала миниинтервью местному каналу. Это была передача, подготовленная местным телевидением в память о знаменитом земляке.

Лику не удивило, что Олега в могилу провожала эта милая девочка – амбициозная, хорошенькая и зацикленная только на самой себе. Старый рокер и юная модель как иллюстрация закона о единстве и борьбе противоположностей.

– Я не приеду, извините, – сказала Лика в телефонную трубку. – Я никогда не знала Видаля, не люблю его музыку и не имею достаточно времени на светские тусовки.

– Подождите, – попросил молодой женский голос. – Подождите, пожалуйста. Это не совсем стандартный вечер. Соберутся только близкие люди, которые знают Олега Викторовича совсем не таким, каким он показывался на публике. Никакой прессы, никаких рокеров, все очень посемейному. И одновременно это будет отдых – день или пара дней в лесу, у костра… Вы подумайте.

Отчегото Лика очень ясно представила себе лес, наполненный предощущением весны, и костер. Она хотела спросить, кто там будет. Но подумала – какая разница, она все равно не знает никого из нынешнего окружения Видаля.

– Но как вы про меня вообще узнали? – вдруг опомнилась Лика.

– Да мы и не узнали, – сказала девушка. – Ваше имя и данные были в списке Олега Викторовича. Он сам его составил. Мы просто выполняем его последнюю волю.

– Что же вы сразу не сказали? – удивилась Лика. – В таком случае я приеду обязательно.

…И теперь, ошарашенно наблюдая за падением Милены с обрыва, туда – на камни, Лика усилием воли заставила себя осознать, что происходящее – правда. Пару минут назад они с Тамарой задержались на маленькой солнечной полянке. Вид на обрыв и его противоположный крутой склон, высотой с пятиэтажку, впечатлял – до той минуты, пока не раздался короткий вскрик Милены.

Тамара ахнула, прижала руки к груди и осторожно глянула вниз. Со своего места она вряд ли чтото могла увидеть.

Лика подбежала к самому обрыву, опустилась на колени. Белая фигура неподвижно раскинулась на мелких и острых камнях возле узенькой мелкой речки. Милена мертва – Лика поняла это не умом, а сердцем. Ее затошнило – от высоты и от мысли о том, как погибла женщина, которая всего за пару суток стала ей надежным другом.

Вот только непонятно, почему она упала? Лика не уловила этого момента, она видом любовалась, дура такая! Может, Тамара чтото разглядела?

– Это она… – донесся до Лики ее тихий голос. – Я так и подумала…

Чтото щелкнуло в мозгу Лики. Она обернулась:

– Ты когда сообразила?

Слова Тамары удивления не вызвали, как и вопросов.

…Всего за несколько дней жизнь Лики радикально изменилась. Чувствовать себя жертвой наемного убийцы, маньяка или банды головорезов было страшно и странно – словно бы она вдруг попала в кино. Не в зрительный зал, не на съемку фильма, а в сам фильм, когда он становится твоей жизнью, а ты – его персонажем. Да, она попала в триллер.

Лика не успела рассказать об этом остальным, но Лену и Марину она всетаки нашла. Возможно, Лика и вправду сильная женщина, а возможно, и толстокожая, но то, что она увидела, ее не убило.

После того как они с Миленой и Тамарой разделились у обрыва, Лика пошла вдоль него. Не поверив ни в какую землянку, где ждали бы освобождения похищенные подруги, она вспомнила рассказ Тамары о некоем «подвале», накрытом полиэтиленом, из которого она и сбежала. Так зачем тогда нужна землянка? Может, он назвал землянкой этот подвал? Но, по словам Тамары, он находится намного ближе к дому Видаля, чем овраг. Значит, парень просто хотел отослать женщин подальше.

Надо было всетаки оставить с ним Милену.

Подчинившись импульсу, Лика свернула от оврага в глубь леса и направилась в сторону дома. Она решила поискать это узилище прямо сейчас.

Сделав пару десятков шагов, Лика вышла к маленькой полянке, где цвели белые метелки, похожие на плюмажи цирковых лошадей. Стоячий воздух над полянкой был пропитан волнующими ароматами, казалось, что тут ощутимо теплее, чем в самом лесу. Как будто у этого места свой особый микроклимат, наличие которого смогли бы объяснить только какиенибудь ученые.

Увидев эту белую красоту, Лика судорожно вздохнула – райский уголок, такой не похожий на окружающий унылый лес! Топтать белые цветы показалось Лике святотатством. Решив обойти вокруг полянки, она увидела прямо перед собой небольшую насыпь почти правильной прямоугольной формы. Совершенно определенно, она была происхождения рукотворного.

Могила.

С ужасом, смешанным с брезгливостью, Лика стала раскапывать мягкую землю руками. И уже совсем скоро ее ладонь наткнулась на нечто твердое, оказавшееся плечом Марины.

Отрыв неглубоко захороненное тело, Лика отряхнула от земли лицо и одежду Марины. Понять, отчего она умерла, не удалось – Лика не увидела ран, следов крови, синяков или кровоподтеков.

Девушку, закопанную рядом, Лика нашла, обнаружив торчащие из земли скрюченные белые пальцы. Это было тело Порше. Лика с минуту смотрела на ее красивое «правильное» лицо, присыпанное землей. Вот какая судьба ожидала бедную девочку.

На шее модели был заметен синяк…

Страшные раскопки подействовали на Лику убийственно. И это ощущение было ей непривычно, ненужно, чуждо. Лика всегда знала, что ей делать, как реагировать на любую ситуацию и, в конце концов, с кем драться. Но что предпринять сейчас, в этой ситуации, когда под ее защитой – а Лика по привычке воспринимала окружающих как объект для защиты – остались три слабые женщины, она не знала.

Лика снова засыпала тела землей.

– Это временно, – пообещала она убитым.

Следовало бы както защитить их от животных, поэтому Лика наломала веток с какогото куста и накрыла ими могилу. Кстати, это было еще и политическое заявление для убийц: мы видели могилу и все знаем!

Тщательнейшим образом отряхнувшись и протерев лицо и руки влажным одноразовым платочком из упаковки, которую она по привычке носила в кармане куртки, Лика решила вернуться к Милене, Тамаре и Кристине.

– Когда мы уходили из дома, я заметила, что под окнами не было битых стекол. – Тамара говорила тихо, но быстро. Кажется, она чегото опасалась. – Это значит, что бутылки в окна не бросали. Она просто налила бензину, высыпала сверху бутылочные осколки и подожгла. А потом кинула припасенный заранее камень в окно прямо из холла, чтобы мы проснулись от звука. На втором этаже, думаю, и вовсе устроила пожар без всяких инсценировок…

– Но зачем? – спросила Лика. – Она – наследница?

– Она нас просто ненавидит… – Тамара тяжело дышала, казалось, что в ее кровь добавили синьки – тонкое лицо женщины было пугающего синеватого оттенка. – Причем она не хочет убить всех вместе, разом. Ведь она могла бы давно нас отравить или сжечь вместе с домом, когда мы спали. Нет, дамочка убивает с удовольствием, по очереди. Она психопатка, сбрендившая на какойто своей идее. Может, на Видале, а может, на своей сестре. Да и был ли мальчик? То есть девочка…

– Она казалась такой испуганной, – размышляла вслух Лика, – неужели же такая отличная актриса?.. С другой стороны, ведь это Кристина подала идею идти ночью через лес ко второй дороге, и в итоге – похитили манекенщицу. Она увела в лес Марину, после чего и Марину утащили, она и тебя заманила туда той ночью, когда ты услышала женский крик в лесу. Она всадила нож в маньяка, чтобы он не рассказал правду… Значит, это он ей помогал?

Тамара кивнула.

Лика вспомнила про могилу. Господи, не ужели эта некрупная дамочка смогла перетащить тела двух женщин? Неужели ненависть удесятеряет силы? Уже открыв рот, чтобы рассказать о своей кошмарной находке возле полянки с белыми цветами, Лика заметила, что ее подруга напряженно вглядывается в сторону леса. Лика, уже убедившаяся, что Тамара обладает совершеннейшим слухом, тоже обернулась к деревьям, скрывающим в своем сумраке чудовище.

Изза деревьев появилась Кристина. Лика смотрела на нее, как в первый раз, – на ее светлые кудряшки, плоские голубые глаза и опущенные уголки рта.

«Рестилайн» бы вколола, что ли? Нельзя же с таким выражением лица по земле ходить!» – зло, но както не к месту подумала Лика.

– Только не трогайте меня! – крикнула им Кристина издалека, медленно приближаясь к Лике и Тамаре. – Я тут ни при чем! Я вижу по вашим лицам – вы думаете, что это я…

– Кристина, – позвала ее Лика почти ласково. – Иди сюда. Мы отведем тебя в город и сдадим в милицию. Понимаешь, ты же четверых убила…

В глазах Кристины стояли слезы, руки были безвольно опущены. Она выглядела именно такой, как Лика с Тамарой и привыкли ее видеть: слабой и растерянной маленькой женщиной.

– Это не я, – сказала она, глядя на Лику.

– А кто?

Кристина всем телом повернулась к сидящей на земле Тамаре и указала на нее пальцем:

– Она…

Тамара заметно вздрогнула.

– Смотри, Лика, – затараторила Кристина, шагнув к женщинам. – Она сразу меня возненавидела! Поэтому и сейчас поклеп наводит! Я же слышала, что она тут говорила. Разве я похожа на убийцу? А вот как она смогла из рук маньяка вырваться? Это был ее сообщник, я точно говорю. Почему это Ленке и Маринке не удалось сбежать, а ей удалось? Она специально спряталась на некоторое время, а потом вернулась и сказала, что ее похитили. Это чтобы никто не заподозрил ее в том, что она весь этот ад устроила!

– Что ты несешь… – Тамара, продолжая сидеть на земле, только качалась из стороны в сторону. – Зачем мне говорить, что знаю, где находится его землянка, если бы он был моим помощником? Я бы это скрыла.

– Ты бы его потом освободила, но я не позволила ему сбежать, – решительно ответила Кристина.

Лика молча смотрела на нее, раздумывая, как бы свалить мерзавку с ног, чтобы потом связать и оттащить в город.

– Но это еще не все мои аргументы, – добавила Кристина, – сейчас я вам коечто покажу…

Она полезла в карман куртки.

– Вот!

В ее руке оказался пистолет. От неожиданности Лика вздрогнула, и в этот момент ей в грудь ударила резиновая пуля, да так больно, что она задохнулась и отступила назад, потеряв равновесие, а затем и утратив опору под ногами. Она полетела вниз так же, как Милена. Разница была только в том, что после удара пули Милена падала с обрыва лицом вниз, а вот Лика полетела спиной…

Кристина Синькова, 35 лет

О, как опасен этот мир!

Когда начнется новый срок,

я старый натяну мундир

и прочитаю между строк:

«Зачем доверился листу,

зачем заполнил пустоту,

зачем заметил красоту,

зачем отвлекся на посту…»

Она своими глазами видела, как погиб Видаль.

Уже довольно долгое время Кристина остро ощущала его желание принять свою единственную любовь, открыть ее людям и самой Кристине, а она все еще не была готова. Просто не могла решиться – ведь это полностью изменило бы ее жизнь.

Но, несмотря на моральную неготовность к самому важному своему шагу, Кристина уже построила гнездышко для их любви – дом за городом, в лесу, где Видаль сможет работать столько, сколько захочет, а она будет бесконечно слушать его музыку и прекрасный голос, в котором столько чувства. Она еще не совсем обустроила это жилище, потому что не знала, что бы захотел видеть в своем доме его будущий хозяин.

Кристина хранила все интервью Видаля, записи всех его выступлений – в разных шоу, во всяких передачах, но о дизайне его никто никогда не спрашивал. Видела Кристина и квартиру музыканта – через окно его спальни, однако Видаль никак свою одинокую, скромную квартиру не обставил: рабочие при переезде внесли туда гораздо больше аппаратуры, чем мебели.

Она наблюдала за квартирой с того дня, как Видаль вселился в этот дом полтора года назад. Тогда же купила убогую квартиренку в пятиэтажке, стоящей на соседней улице. Квартиренка была жуткая, зато из ее окон можно было видеть окна Видаля, а при помощи специальной оптики даже заглядывать в них.

Накануне своей смерти Видаль нанес Кристине очередную рану, впустив в свой дом эту мерзкую «вешалку». Кристина уже видела ее днем, на съемках клипа, там, на аэродроме ДОСААФ.

Тина смертельно обиделась на любимого и мысленно пообещала отомстить. И ей тоже. Для этого она, давясь слезами, и записала все происходящее между этой шлюхой и Видалем. И как же она обрадовалась, когда поняла, что модель не смогла разбудить его страсть – ни своими похабными танцами, ни своим тощим жалким телом. Он просто физически не смог ее полюбить. Видаль понимал, что его единственная гдето далеко, а все остальное – суррогат!

Ничего, когданибудь они еще посмеются над всей этой историей вместе.

И всетаки Кристина выложила в Интернет только часть записи. Конечно, если бы она выложила все, то модель выглядела бы полной дурой, но фаны не простили бы своему кумиру прокола по мужской части.

Да, последняя ночь Видаля Кристине далась нелегко. А вот теперь, когда он погиб, да еще таким жутким и прекрасным образом, она все ему простила.

Это произошло утром. Кристина приехала на аэродром, чтобы посмотреть на съемки клипа, то есть уже на продолжение съемок и на то, как будут развиваться отношения между «вешалкой» и Видалем.

Как же она тогда злилась на него!

Увидев, что он прибыл, она не пошла под навес, чтобы сесть неподалеку, спрятавшись за спинами, как обычно делала, а просто закусила губу и вернулась в свою машину. Пежошка была припаркована на обочине узкой лесной дороги, по которой Кристина сюда и добралась. На стоянкето крутился деловитый охранник, который записывал номера и вообще активно общался с народом, а Кристина старалась избегать любого взаимодействия с людьми в форме. Возвращаться к машине ей пришлось мимо двух самолетов – таких больших темнозеленых крылатых сараев со смешными двойными крыльями.

Наверное, это кукурузники, решила Кристина. Они были хорошо видны и из салона ее автомобиля.

Минут десять Кристина сидела в машине, решив в наказание Видалю не слушать сегодня его музыку. Вместо этого она включила радиоприемник и стала ловить чтонибудь подходящее к ее настроению. Сосредоточившись на процессе, девушка не сразу увидела, что у крайнего самолета уже стоит Видаль.

И все же Кристина его почувствовала, как всегда чувствовала все эти двадцать долгих и прекрасных лет ее любви. И вот – заметьте! – даже их настроение совпадало. Сегодня он тоже был зол и мрачен. Снова ругался с Карелиным, снова не хотел танцевать под его дудку. Да, Кристина не ошибалась, она и Видаль были просто единым целым. Надо решаться, надо отдаваться своей судьбе, ведь от этого зависит не только ее счастье, но и счастье Видаля.

Он запрыгнул в самолет – растрепанный, в своих мятых джинсах, которые сидели на нем просто идеально, будто на двадцатилетнем мальчишке. Кристина успела полюбоваться и отложить в памяти и это его быстрое, красивое и сильное движение. Как же она гордилась им…

Потом самолетдрандулет взревел и стал кататься по полю, разворачиваясь на полосе. Он долго разгонялся, долго взлетал и потом утарахтел так далеко, что вместо самолета на небе осталась только маленькая серая мошка. Наконец эта мошка стала расти и снова превратилась в кукурузник, приближающийся к полю.

Над серединой поля из него выпал человек, который свободно и безнадежно летел к земле. Цветок парашюта распахнулся над его головой только у самой земли, и даже Кристина, которая видела прыжки парашютистов разве что по телевизору, в этот миг поняла: Видаль погиб.

Кристина всегда знала, что он любит ее. Их любовь была сложной, многогранной и такой болезненной! Но ведь так и должно быть – непонятная для окружающих, с недомолвками, с напряженными паузами в ничего не значащем разговоре, с взглядом на прощание, когда ты чувствуешь, как в глубине души рвется еще одна тонкая струнка. И ловишь себя на мысли: а сколько этих струнок еще осталось?

Любовь не может быть простой.

Люди, которые называют любовью чувства между мужем и женой, да еще и прожившими вместе много лет, просто кретины. Если ты выходишь замуж, то тайна любви неизбежно растрачивается на борщ и новые обои в гостиную. Почему люди называют эти убогие семейные отношения любовью?

Даже теперь, когда у Кристины был план воссоединения, она не собиралась канителиться с замужеством. Они обойдутся без быта, грязной посуды и сопливых отпрысков. Нет, все будет проще, чище, изящнее. Их ждет близость духовная. Для нее – полное погружение в его мир, в его музыку. Для него – счастье быть понятым именно так, как он этого желает. А убить, обездвижить, выхолостить, обессмыслить любовь она не позволит. Видаль уже переживал нечто подобное – со своей Миленой, так зачем ему повторять неудачи?

Настоящая любовь не бывает простой и пресной. Вот ее родители считались просто семьей. Каждый вечер они просто встречались дома, мать выдавала отцу перед душем чистые трусы и ругала его, когда он забывал менять носки.

А трепета, сердцебиения, горения, сияния в их сосуществовании не было – это семилетняя Кристина чувствовала прекрасно. А потом папа ушел.

Кристина отлично понимала, почему отец не захотел жить с матерью. Мать всегда была скучной, тусклой, блеклой и вялой.

Она работала мастером цеха на швейной фабрике, уходила рано утром, возвращалась домой к шести вечера и шла на кухню готовить обед. Потом убирала в квартире, вязала крючком, разговаривала с подругами по телефону: «Ага, Валь, ага… я честно тебе скажу – так дальше нельзя… а как ты готовишь этот торт со сгущенкой?..» Это могло длиться бесконечно, но закончилось с уходом отца.

Папа был большим начальником в какойто советской организации, а когда началась перестройка, занялся бизнесом. И с ним случилось прекрасное, как говорила бабушка Кристины, – его поперло! Бросив маму, он открыл первый в городе магазин бытовой электроники и разбогател.

Он ушел не к комуто, просто ушел. Но лучше бы у него сразу ктото был, потому что появившаяся через пять лет девка, на которой он женился, совсем свела его с ума.

А тем временем – Кристина знала это из маминых разговоров по телефону – папа купил себе красивую новую квартиру, отдыхал вечерами в дорогих ресторанах, ездил на природу с друзьями и шлюхами. Словом, жил так, как мечтал все долгие годы до развода.

И даже мало понимая, в чем же ловит кайф отец, Кристина думала: как было бы здорово, если бы она стала жить с папой, а не осталась с матерью.

Живя с ней, Кристина поняла, что так можно сойти от тоски с ума. Мама была всегда занята, а если вдруг оказывалась свободна, то от этого веселее не становилось. Она тут же требовала у Тины дневник и начинала орать на дочь, потому что хороших оценок в дневнике особо не водилось.

Не потому, что Кристина была дурочкой, а потому, что ей было неинтересно учиться. Она не верила этому бреду: будешь хорошо учиться – будешь хорошо жить.

Кстати, и в этом смысле им с матерью не повезло. Они тихо впали в состояние затяжной бедности, когда денег не хватало даже на проезд в городском транспорте. Мать Тины переносила материальные тяготы очень тяжело. Она привыкла к хорошему, пока жила с мужем: к новой одежде для каждого сезона, к хорошей еде, отдыху на море, в горах, в санаториях. Теперь, лишенная всего этого и плюс зависти окружающих, женщина начала прикладываться к бутылке.

А когда швейную фабрику закрыли, мать в мгновение ока оказалась безработной алкоголичкой. Тине было лет десять, наверное. Она на всю жизнь запомнила не то, как выглядела тогда ее мать и как они жили в целом, а сам запах того времени и запах, исходящий от матери.

Квартира пахла грязными тряпками – заношенной одеждой, не стиранным сто лет постельным бельем. Эту основную нотку дополняла вонь от мусорного ведра и разлитого пять недель назад борща, сваренного бабушкой и принесенного ею для внучки. Ужасный запах доносился и из не мытого много лет холодильника, а уж какие миазмы издавал туалет в квартире Синьковых! Иногда Тина даже не могла запираться там, потому что дышать было абсолютно нечем.

А мать пахла… алкоголем, мочой, несварением желудка, немытым телом. Сохранив от прошлой жизни арсенал парфюмов, мать пыталась микшировать свое амбре остатками роскоши. Итог был тошнотворножалким.

Омерзение, которое мать вызывала у дочери, той не удалось бы преодолеть уже никогда.

На некоторое время Тину взяла жить к себе бабушка, но тут девочка поняла, что с бабушкой жить еще хуже! Да, у нее не воняло, было много вкусной еды, Тине дарились вещи и игрушки, но тут от девочки много и требовалось. Она должна была хорошо учиться, проводить свободный вечер за книгой, не болтать час за часом с подружками по телефону и вообще корчить из себя паиньку.

Дома было проще: мать Тину не видела целый день, а к вечеру так напивалась, что просто падала на кровать и храпела до утра.

К большому счастью Тины, бабушка преставилась, когда внучке исполнилось одиннадцать лет.

Мать теперь работала в овощном магазине, где подходящая ей компания местных алкоголиков организовывала душевные посиделки. Их было троечетверо, потерявших человеческий облик, отчего они, кажется, были намного счастливее тех, кто их презирал. Алкаши спокойно размещались на широченном подоконнике в подсобке, ставили бутылку, нарезали хлеб, вареную колбасу и все, что удавалось достать, а возможно, и украсть. В овощном их не трогали. Директору магазина было все равно – он приезжал только за выручкой, продавщицы из приличных их боялись, остальные и сами были такими.

Мать умерла, когда Тине было тринадцать. Все случилось более чем обыденно: родительница вместе с дружками налакалась паленой водки и отравилась насмерть.

После всего этого Тина решила, что наконецто ее мечты воплотятся в действительность и она будет жить у отца! Девочка с нетерпением ждала, когда из детского дома, куда ее привезли, она отправится к папе. На других детей Кристина смотрела свысока: они тут, потому что никому не нужны, а у нее другая история.

Только оказалось, что история Тины та же, что и у остальных: папа не пожелал, чтобы дочь от первого брака переехала жить в его дом. Он даже не потрудился увидеться с Тиной, хоть чтото сказать ей, хоть раз обнять.

Позже Тина узнала, что все дело было в его жене, редкой стерве. Она просто поработила отца и не хотела, чтобы он взял дочь к себе. Все это Тине рассказала ее тетя, сестра матери. Тина не обратила внимания на такую деталь: маминой сестре тоже предлагали удочерить племянницу, но она, достав справку об инвалидности, сбежала из детского дома с рекордной скоростью.

Тогдато Тина и поняла, что есть такие женщины, которые вцепляются в мужчину, как клещи, как присоски, и пьют его кровь, пока не насытятся. От этих баб все неприятности! Как бы прекрасно жила сейчас Кристина, если бы не папина жена! Какие у нее были бы платья, игрушки, все! А теперь она загудела в детский дом…

Жизнь в детдоме принесла Кристине и знакомство с ее будущей любовью.

Два парня из их класса увлекались музыкой. У одного из ребят был старший брат, который жил «на воле», и он притаскивал в детдом кассеты с концертами разных групп: «Кино», «Наутилус», «Алиса». Однажды приволок концерт «Алхимика» и рассказал брату, а брат – остальным, что эта группа образовалась в Гродине. Более того, «алхимики» часто приезжают сюда к родителям, к семьям, к друзьям, и можно даже попасть на их неофициальные выступления – для ближнего круга.

Вместе с записями у ребят появились и роскошные постеры «Алхимика», на которых Кристина увидела Видаля.

Глядя ему в глаза впервые, она улыбнулась. Вот оно, это чувство, которого ждет каждая девочка. А потом, слушая его голос, Кристина начала ощущать разницу между влюбленностью в постер и настоящим чувством. Оно было – волнующее трепетание, горячая волна от низа живота до мозга, с морозом по коже и пламенем, опаляющим щеки. Это сводило с ума.

Видаль помог ей дожить до выхода из детдома. Без него она бы точно не выдержала. Чего? Она не знала. По сути, ее никто не обижал, она просто тосковала там, в этих серых стенах, среди детей, которые были с самого начала лишними на этом свете.

Когда пришла пора определиться с будущим, Кристина освоила профессию кассира. Это было лучшее, что она могла получить. А когда девушка покинула детский дом, государство, чей анонимный слуга исхитрился присвоить жилье Кристининой матери, выделило ей комнату в общежитии с разрешением приватизации. Кристина вошла в ту комнату с ощущением беспросветности всей предстоящей жизни. Такой тоски, как в первые годы своей взрослой жизни, ей не доводилось испытывать. Она отчаянно нуждалась в поддержке, в совете, в комто, кто бы просто поговорил с ней. Но говорил с ней только Видаль – своими песнями.

Кристине удалось устроиться на работу в супермаркет недалеко от общаги. Работа не вызывала у нее никаких эмоций. Она хорошо считала и делала это почти автоматически, совершенно не думая об окружающей действительности, о людях, которые приходили в супермаркет за покупками, о деньгах, которые шли через ее руки. Ей было пусто, будто ктото из злости пожелал: «Чтоб тебе пусто было!» – и пожелание сбылось.

Однако вскоре ее судьба изменилась. Это случилось на первом же концерте «Алхимика», на каком Кристине удалось побывать. Именно тогда Видаль впервые увидел ее и полюбил. Это был тот самый, неофициальный, концерт, организованный «алхимиками» для друзей и друзей их друзей. Один из бывших детдомовских одноклассников повел Кристину на выступление Видаля. Парень, кажется, пытался ухаживать за ней, но Кристине было наплевать.

Это выступление Видаля оказалось единственным на памяти Кристины совместным выступлением с Орликом. В те времена «Алхимик» звучал гораздо оптимистичнее, хоть и намного однозвучнее, чем теперь. Олег находился в начале карьеры, и было видно, особенно заметно влюбленным в него девушкам, что он ощущает свою силу, как хороший гонщик ощущает свою машину. Их противоречия с Артемом еще не проявились, и всем – зрителям, группе, тем, кто слушал тот концерт в записи, – казалось, что «Алхимика» ждет долгая и прекрасная жизнь.

Увидев Видаля на расстоянии вытянутой руки, Кристина впала в состояние сходное с гипнотическим трансом – если бы ее сейчас резали на части, она бы этого даже не заметила. Она находилась в другом мире, рядом с ним, видела только его, знала, что он смотрит только на нее.

Если бы она спросила, например, у своего спутника, почему Видаль так часто останавливает на ней взгляд, спутник бы объяснил: они сидят на балконе, в первом ряду, ближе всех к авансцене. И Кристина со своими светлыми волосами, светлой кожей, одетая в бежевый жакет, заметно выделяется в черной толпе рокеров. Видаль, часто запрокидывающий голову, поднимая руку с микрофоном в конце музыкальной фразы или просто для того, чтобы отпустить на свободу свой голос, машинально смотрит на светлое пятно в этой части зала.

Но Кристине такие объяснения не понравились бы. Она видела его глаза – широко открытые, глядящие на нее, видящие ее, понимающие ее. Она ловила исходящую от него нервную энергию и насыщалась ею, как хлебом. И каждое волновое колебание его голоса давало ее душе столько новых ощущений, сколько не дали все годы предыдущей жизни.

– Он смотрел только на меня, – сказала вслух Кристина, когда они шли по ночной улице к ее общежитию.

До этой минуты Кристина молчала и не слышала ни слова из того, что говорил ее спутник. Она вообще забыла о нем. Ее мысли бродили по пустыне воспоминаний о прежней жизни без Видаля, по ночной пустыне. Она читала когдато, что ночью в пустыне очень холодно. В это трудно поверить в разгар дня, но такой уж там климат – днем немыслимая жара и холодные ночи. Вот так и с ней было: она брела, не любимая всеми, брошенная всеми, не нужная ни отцу, ни матери, ни самой себе, словно бы одинокий путник по этой самой ночной пустыне. Зачем она вообще родилась?

Ах да! Он смотрел только на нее. Вот для чего она родилась!

– Так всегда кажется из зрительного зала, – ответил ей парень с удивлением. – Есть такие исполнители, которые сами на себя любуются, а есть – как Видаль, – кажется, что они поют лично для тебя.

Он произнес это с легкой обидой, потому что полчаса бубнил, как он одинок, а она, оказывается, даже не слушала.

– Нет, не кажется! – вдруг крикнула ему Кристина. – Идиот! Придурок! Что ты смыслишь…

Она развернулась и побежала кудато в темноту улиц. Ее душили эмоции, она должна была както выплеснуть их.

Кристина заскочила за угол. На дороге сидела кошка. Новоиспеченная фанатка Видаля подбежала к ней и с размаха, изо всей силы, пнула ее под брюхо так, что животное, не успев издать и звука, ударилось о кирпичную стену дома.

Девушка остановилась и застыла, глядя вниз. Кошка валялась у ее ног – кажется, мертвая…

На следующий день Кристина сидела за кассой в самом подавленном настроении, которое можно было себе представить. Не изза кошки. Она вскоре забыла о ней. Наоборот, после того, как Кристина поняла, что совершила первое в своей жизни убийство, ее охватило болезненное ощущение какогото внутреннего сдвига, глубокого изменения, родившегося из чувства власти над живым существом.

Она могла бы пожалеть кошку, ведь кошка не делала ничего плохого. Сейчас бы бегала по улице, размахивая пушистым хвостом. Но Кристина не захотела, чтобы она жила, – и вот нет той кошки.

Подавленное настроение имело иные причины: она тосковала по вчерашнему вечеру, по ощущению, которое наполняло ее в зрительном зале. Это был самый настоящий отходняк, какой бывал у ее матери наутро после пьянки. Но мать могла залить его новой порцией выпивки, а Кристине нечем компенсировать свое состояние.

А около часу дня, только вернувшись с обеда, Кристина вдруг потеряла дар речи и способность считать. Между стеллажей с молочными продуктами, прямо в ее сторону, шел Видаль. Он был одет в черную кожаную куртку, джинсы и белые кроссовки. Его глаза скрывал козырек черной бейсболки, волосы были собраны в хвост. Прекрасные музыкальные пальцы Видаля держали за уголок пакет кефира. Вчера он, кажется, тоже слегка перебрал, но не эмоций, как Кристина, а алкоголя.

Видаль подошел к ее кассе, протянул пятьдесят рублей, попросил тихим, низким, волнующим голосом пачку сигарет. Она дала сигареты и, боясь поднять голову, отсчитала ему сдачу. Он ушел.

Кристина ощутила себя пассажиром, выжившим в авиакатастрофе. Это чувство счастья нельзя было описать другим образом, и если бы у нее не тряслись колени, она бы побежала вслед за Видалем.

Он пришел и на следующий день и снова выходил из супермаркета через ее кассу. На этот раз Видаль купил только хлеб. Но теперьто Кристина была готова. Как только он покинул магазин, она подозвала напарницу и попросила ее подменить, мол, ей срочно нужна таблетка от головной боли. Сейчас она быстро сбегает в аптеку за углом и вернется.

Сбросив форменный пиджачок, Кристина выскочила на улицу. Стоял холодный ноябрь, а на ней были только тонкий свитерок и брючки.

Но зато она увидела, что Видаль свернул за угол дома, и это ее тут же согрело.

Она побежала за ним.

Так Кристина узнала, где он живет. Оказалось, что его дом находится не так далеко от общежития. С тех пор Кристина завела привычку ходить всегда только через его двор. Вскоре она узнала и плохую новость: у Видаля имелись жена и маленький сын.

Это было омерзительно, жутко, ужасно, убийственно. Кристина часто кралась за женой Видаля и ее выродком, мечтая, чтобы их сбила машина. Сразу двоих насмерть, навсегда.

Однажды возле дома главного «алхимика» она заметила группку молодежи. Разглядела там и второго из тех двоих, что в детдоме научили ее слушать любимую группу (от первогото она после концерта сбежала!).

Кристина подошла и поздоровалась. Они поговорили о том о сем, парень познакомил ее с другими. Оказалось, что все они – фанаты Видаля. Сначала Кристина немного взревновала, но потом подумала, что эти ребята могут оказаться ей полезными. У них имелись самые новые песни «Алхимика», они были в курсе всех дел Видаля, всегда точно знали, где он сейчас, чем занимается, и могли ей помочь видеться с ним чаще.

Кристина стала ходить на их тусовки, которые организовывались у когонибудь из фанатов дома, стала приглашать ребят к себе. Иногда они ужасно раздражали ее и своей щенячьей преданностью группе «Алхимик», и бренчанием на гитаре с распеванием песен Видаля противными козлиными фальцетами. Но зато теперь Кристина не пропускала ни одного выступления «Алхимика» в Гродине.

Благодаря Видалю, его фанатам и его музыке Кристина снова ожила. И ожила на новом уровне, в другой ипостаси – любящей и любимой женщины великого музыканта. Пусть они пока еще в разлуке.

Она поверила в его любовь, понимая, что он вынужден скрывать свои чувства от всех окружающих. Он ведь женат. Почему они не встретились раньше, почему? Все могло бы быть иначе! Точно так же произошло и с отцом Кристины – он не смог заботиться о любимой дочери изза своей мерзкой жены.

Неужели же это ее судьба – тупым и пустым телкам уступать мужчин, которые принадлежали ей по праву рождения или по праву настоящей любви?

Прошло не так много времени, и девочкифанатки доложили Кристине, что у него с женой уже не очень… Она – сестра Артема Орлика, а Артем вышел из состава «Алхимика» и основал собственную группу. Теперь жена Видаля мечется между братом и мужем, а это неизменно заканчивается только одним – разводом.

Такой прогноз Кристине понравился. Надо только подождать, и все будет хорошо!

Так вот и шли годы…

А когда Кристине исполнилось двадцать три, ее разыскал отец. Дочь еле узнала его. Не потому, что он изменился, а потому, что она уже забыла своего родителя. Видаль вытеснил из ее головы все печали и обиды лет, прожитых в ночной пустыне.

А теперь она холодно слушала безрадостную историю своего папаши: его дорогая жена встретила свою великую любовь и укатила за границу. Вот так! Кристине не было жаль отца – сам виноват. Теперь вот он должен воспитывать десятилетнюю дочку. Ее тоже бросили!

Отец не стал скрывать, что нуждается в Кристине. Он сразу объяснил, что ему нужна помощь. Он ничего не понимает в девочках, он никогда не знал, что делать с дочерьми.

Кристина посоветовала отдать девчонку в детдом.

– Я, конечно, понимаю, что ты злишься на меня, – ответил ей отец. – Только я не виноват! Это Наташа, моя жена, хотела, чтобы я от тебя отказался, а я каждый день говорил ей, что это не полюдски.

Кристина усмехнулась, она и верила, и не верила отцу. Его хотелось наказать, но, подумав, она вдруг решила помочь папочке. Отец приехал на красивой машине, и, даже не разбираясь в автомобилях, можно было сообразить, что такая тачка стоит больших денег. Он был хорошо одет, у него был дорогой мобильный телефон.

Да, она равнодушна к деньгам, у нее нет зависти к богатству и страсти к вещам. Все это в ранние годы не стало важным для Кристины, да так и повелось. Но деньги и возможность бросить работу могли бы помочь приблизиться к Видалю еще на шагдругой. Она могла бы ездить за ним в те города, где он выступает, бывать на каждом концерте, который он дает. Это для начала…

Итак, она сказала папе «да», продала свою комнатку в общаге и переехала в его прекрасную, даже роскошную квартиру. Тине отвели комнату – бывшую родительскую спальню, дали много денег. Она восприняла это очень спокойно. Поставила портрет Видаля на тумбочку возле кровати и была вполне всем довольна.

Пришлось познакомиться и с новоприобретенной сестрой. Она оказалась хорошенькой и очень избалованной малышкой. Капризной, но не вредной, эгоистичной до последней степени, но не злопамятной и временами ласковой девочкой. Звали ее Эва. Видимо, потому, что больше никто, кроме Кристины, не интересовался делами Эвочки, младшая сестра привязалась к старшей.

Папа и вправду не знал, как воспитывать дочь. По сути, ему было так же наплевать на Эвочку, как в свое время на Кристину. Каждое утро он оставлял дочерям сумму, превышающую размер ежемесячной зарплаты Кристины в супермаркете, и на этом его забота о детях заканчивалась. Он даже не спрашивал дочек о том, как вообще их дела и чем они целыми днями занимаются. Кристина была этому только рада.

Довольно часто он приводил в дом разных женщин, они пили с ним вино и оставались до утра. Во второй раз обычно никто из них не появлялся. Было ясно, что жениться снова папа не намерен.

Кристина слушала Видаля каждый день. Она ездила на его концерты, скупала постеры с его изображением, обладала невероятным количеством разных фетишей. У нее была даже майка Видаля, которую он стянул с себя на сцене во время концерта в Краснодаре и кинул в зал. Майку поймал один парень, а Кристина выкупила ее за приличную по тем временам сумму. Та майка хранилась в особом пакете – она пахла Видалем. Иногда, очень редко – только в честь какойнибудь связанной с Видалем годовщины или в минуты самой острой тоски, – Кристина доставала эту майку и вдыхала еле различимый аромат его тела…

Так как старшая сестра слушала песни Видаля, то и младшая подсела на «Алхимика». Отчасти девочка стала единомышленницей Кристины, но она позволяла себе смотреть на возлюбленного сестры как на своего собственного. И это уже начинало Кристину раздражать. Они даже немного ссорились по этому поводу, хотя Кристина могла бы, в силу своего возраста, быть немного снисходительнее. Она уже отметила свою двадцать пятую годовщину.

Личной жизни у Кристины не было. Никакой. Ей казалось противным даже думать, что можно разрешить комуто чужому прикасаться к себе. Чужие парни, мужчины представлялись ей ограниченными ублюдками, недоделанными идиотами.

А свою мечту – быть с Видалем – она пока не могла решиться воплотить. Даже узнав, что он развелся с женой, Кристина не воспользовалась шансом.

Потом она разведала, что у него случился роман с молоденькой девушкой из их города. С вокалисткой какойто местной занюханной рокгруппы. Проклиная себя за трусость, Кристина ходила за влюбленной парочкой по темным улицам, сжимая кулаки. Как она ненавидела ту девушку, которая держала Видаля за руку и поднималась в его квартиру!

Кристину могла спасти только вера в свою любовь. И она продолжала верить. Вера помогла осознать, что девушка появилась в жизни Видаля только потому, что он злится на нее, Кристину. Изза нерешительности, изза бездействия, изза трусости. Он хочет показать, что Кристина рискует совсем потерять его. Навсегда. Это было бы страшно. Однако он ведь сам не мог отказаться от ее любви и только поэтому заставляет ее ревновать.

И как только Кристина это поняла, она успокоилась. Конечно, он злится, еще бы! Но придется потерпеть – она еще не готова, она пока в коконе. Придет время, наступит час – и все случится.

Прошел мучительный месяц, и Видаль бросил эту девушку. Просто развернулся и укатил в Москву. Кристина узнала о его отъезде заблаговременно – от фанатов. Поэтому с Видалем она летела в столицу вместе.

Кристина сидела сзади и чуть сбоку от любимого. Он продолжал злиться и делал вид, будто не хочет ее видеть, но она заметила его взгляд – затуманенный, отрешенный. Он страдал не меньше ее.

«Ничего, – сказала она ему мысленно. – Ничего. Надо еще подождать».

В аэропорту они расстались. Кристина знала, что он поедет в квартиру менеджера своей группы Виктора Карелина. Пока тот был в Гродине, Видаль жил у него. Сама Кристина решила остановиться в гостинице и выспаться. Она плохо переносила самолеты.

Из гостиницы позвонила Эве. Она не впервые оставила сестру дома одну и имела повод волноваться – Эва будет рыться в ее вещах, трогать и разглядывать ее коллекцию фетишей. Может чтонибудь испортить или утащить.

Из Москвы Кристина вернулась вдохновленная. Да, она снова счастлива.

Настроение ей испортили только через полгода, когда фанаты праздновали день рождения своего кумира. Вместе с ними Кристина пришла во двор дома, где жил в детстве Видаль. Сам он был за границей, на рокфестивале в Польше. Кристина бы тоже поехала за границу, но за день до вылета заразилась от сестры гриппом. Температура сразу поднялась до сорока, ее тошнило, у нее болело все – голова, руки, ноги. В таком состоянии ехать в Польшу было невозможно. Пришлось остаться. Черт бы побрал эту Эву с ее гриппом!

Фанаты отнесли цветы и огромный торт с логотипом «Алхимика» матери Видаля – красивой пожилой женщине, на которую он был невероятно похож. Она пригласила их на чай, но фанаты, поблагодарив, отказались. Парни и девушки разместились в беседке, негромко включили музыку и стали пить за здоровье Видаля.

Кристина, которая относилась к фанатам с тщательно скрываемым презрением, все же была рада вечеринке. Она безумно тосковала по Видалю, а вместе с теми, кто любил его, ей было немного легче.

Легче, пока одна фанатка не стала рассказывать, что Видаль пишет каждой своей женщине по песне.

Кристина чуть не ударила дуру, придумавшую такую чушь! Сдержалась только потому, что фанаты ей были еще нужны, хоть они и идиоты. Вечер был испорчен…

Прошло еще несколько лет, и Кристина стала замечать, что Эва, которой уже исполнилось пятнадцать, начинает ее доставать. И не просто так, а серьезно бесить.

Младшая сестра теперь и сама была фанаткой Видаля, тусовалась с остальными шизеющими от «Алхимика» волосатыми подростками и завела отвратительную манеру дразнить Кристину, издеваясь над ее чувствами.

Кристина пару раз проболталась по глупости, что у них с Видалем особые отношения, и даже крупно сглупила, сказав, что он любит ее. И Эва этого не забыла. Теперь она была высокой стройной девушкой, выглядевшей слишком взросло для своего возраста, возможно, именно поэтому ее слова трудно было игнорировать.

– Что ты все время придумываешь про Видаля? – смеялась она в лицо Кристине. – Ты же врешь – он про тебя слыхом не слыхивал, а ты рассказываешь, что он тебя любит! Кто в это поверит?

Кристина сначала здорово расстроилась. Она привыкла к сестре, даже полюбила ее посвоему, и, наконец, она подарила девчонке музыку Видаля! А Эва пытается ее оскорбить… Но, подумав немного, она решила, что не надо так уж расстраиваться: Эва – маленькая глупая девочка, перешедшая, однако, все границы. Ее надо проучить, вот и все.

И тогда она взялась за дело. Теперь они везде ходили вместе, Кристина не позволяла Эве отлучаться от себя ни на минуту. Разными путями отвлекала ее от других фанатов, от друзей по школе, от всего мира. Слушала вместе с ней музыку Видаля, отдала ей все свои фанатские ценности, рассуждала о нем деньденьской. И добилась своего: Эва уже не фанатела, а бредила Видалем.

Но это был только первый этап. Теперь Кристина стала говорить, как далеко они от своего бога, как он далек от них.

– Поклонников у Видаля очень много, – рассказывала Кристина сестре. – В Москве даже прорваться к нему через толпу практически невозможно. Они чуть ли не падают ему под машину. Знаешь почему?

– Почему?

– В надежде, что он их переедет и тогда хотя бы заметит. – Кристина печально усмехнулась. – Если ты хочешь, чтобы звезда тебя запомнила, – умри ради нее.

Эва задумалась.

Кристине не пришлось слишком много говорить с Эвой на эту тему. Просто повезла младшую сестру следом за «Алхимиком», который отправился в концертный тур по России. Это было наглядное подтверждение слов Кристины о том, что звезды далеко, достать их невозможно. Попутно Кристина стала подмешивать в напитки сестры один препарат, о котором узнала в Интернете, – таблетки, помогающие справиться с расстройствами внимания; в определенных дозах они вызывали у человека приступы затяжной депрессии.

Таблетки действовали прекрасно, и в Гродин Кристина привезла совершенно затравленную девушку, которая только и ждала случая завершить дела земные и переместиться туда, где ей самое место, – в рай для маленьких дур.

Видаль тоже приехал в Гродин. Его тур закончился, он хотел отдохнуть.

В одно прекрасное утро Кристина разбудила Эву, налила ей кружку молока с дозой своего любимого средства от назойливых сестер, и повела вредную девчонку к гостинице Видаля. Они шли пешком. Всю дорогу Кристина рассказывала о том, что она жалеет о своем слабоволии. Да, Эва права – ее сестра на самом деле слишком стара, чтобы отдать свою душу Видалю. Он не пожалеет о такой, как Кристина. Но у Эвы есть шанс. Он будет помнить ее вечно. Помнить и любить…

– Ты готова? – ласково спросила Кристина сестру.

Эва стояла перед ней такая хрупкая, потерянная, жалкая, что Кристина уже решила увести ее отсюда и вообще удрать из дома отца. Надоело ей там все, сил нет!

– Кристина, спасибо тебе, – сказала Эва. Впервые за месяц упорной работы жертва улыбнулась. – Ты и вправду слишком старая!

Тогда Кристина дала ей ключ от номера Видаля. Она заблаговременно купила его у портье. Сама же устроилась на лавочке в скверике, там, откуда хорошо просматривался тот самый балкон, расположенный на десятом этаже. Не прошло и получаса, как ее любимый вместе с парнями из своей группы прибыл в гостиницу. И понадобилось еще пятнадцать минут, чтобы тело Эвы грохнулось на асфальт.

Кристина прижала руку к сердцу. Сейчас она чувствовала почти то же самое, что и в ту ночь десять лет назад, когда убила кошку. Только кошку было жальче.

Смерть младшей дочери отец переживал неожиданно болезненно. Он в одночасье поседел и постарел, но заявил журналистам, соседям, Кристине, всем вокруг: он этого так не оставит!

Будет судиться с мерзавцем, который бренчит на гитаре, совращает девочек и доводит их до самоубийства.

Кристина пришла в ужас. Она чуть не на коленях умоляла отца выбросить из головы эту идиотскую идею: Эва была фанаткой Видаля, но он ее пальцем не тронул и даже не знал о ее существовании до того, как она забралась в его номер!

Кристина много чего испугалась в тот момент: если отец поднимет свои связи в милиции и начнется серьезное разбирательство, то могут докопаться, что портье продал ключ от номера одной красивой блондинке, а тут уж выйдут и на Кристину.

Конечно, они не смогут доказать, что она убедила сестру прыгнуть с балкона, но Кристине все равно не хотелось, чтобы ктото узнал о ее связи со всем этим делом. И изза Видаля, в глазах которого она не должна была выглядеть чудовищем, и изза денег отца – она потеряет их, если обвинение будет доказано. А не будет денег – не будет и возможности вести тот образ жизни, который вела сейчас Кристина, и разобьется в пыль надежда когданибудь воссоединиться с любимым.

Целых полгода Кристина чувствовала себя кошкой на раскаленной крыше. Она так и ждала звонка, появления следователя или еще чегонибудь эдакого, что станет началом конца. Кристина даже придумала легенду: да, она купила для Эвы ключ от номера Видаля, потому что Эва пообещала покончить с собой, если Кристина этого не сделает.

Отцу удалось затащить Видаля в суд на мучительный для него процесс, который длился три дня. Встречая любимого мужчину в коридорах здания областного суда, Кристина проходила мимо, не поднимая глаз. Чувство глубочайшего раскаяния сжигало ее душу. Она даже предположить не могла, что все обернется таким вот образом и она увидит, как расстроенный Видаль, печально сдвинув брови, будет сидеть в зале суда и слушать гадости в свой адрес!

Он снова обидится на нее, снова будет делать вид, что не узнает. Ни единого ласкового взгляда она не получит теперь, ни малейшей надежды.

И только решение суда заставило Кристину вздохнуть с большим облегчением. Никто не виноват в смерти Эвы. Никто.

Этот суд стал главным городским событием 2003 года. Все вдруг бросились спасать подростков от них самих, для чего организовали пару митингов против наркотиков, а местный канал провел серию токшоу, на которых обсуждались проблемы пубертатного периода.

Кристина случайно увидела одну из этих передач и от души посмеялась: ах, как часто даже самые близкие люди не замечают в поведении подростка тревожных симптомов. Ах, как пагубно влияют на психику детей разводы родителей! Какой ужас, если отец уходит из дома, а когда семью бросает мать, то это и вовсе непростительно! Блаблабла…

А тем временем Кристина стала замечать, что отец както странно смотрит на нее и время от времени задает разные вопросы: а ведь Кристина тоже слушает песни этого волосатого типа? А не она ли дала Эве послушать эту музыку? А куда они вдвоем ездили незадолго до смерти Эвы? А кто познакомил Эву с фанатами волосатого? А вообще, переживает ли Кристина, что ее сестра погибла?

Он вроде бы никаких выводов вслух не делал, ни в чем Кристину не упрекал, но только идиотка поверила бы, что отец не подозревает Кристину… в чем? Не важно. Надо было срочно спасаться, а при удаче – спасаться с деньгами.

Подумав немного под «Ужас мухи в замк нутом пространстве», песню с нового альбома, которая была на самом деле ремейком композиции 92го года, Кристина решила, что нет смысла отказываться от проверенных методов.

Поэтому она перестала сторониться отца, как делала с момента переезда в его дом. Стала готовить ему завтраки, интересоваться его делами, предлагать помощь в разных мелочах, даже заезжать за ним на работу вечером. Отец слегка удивился перемене в поведении Кристины и даже спросил, что случилось.

– Как – что случилось? – с умело разыгранным смущением ответила дочь. – Ты потерял дочь, а я – сестру. Раньше я заботилась о ней, а теперь чувствую, что никому не нужна. Папа, – сказала она с такой интонацией, что он в удивлении отставил чашку чаю. – Папа, я ведь одинокая женщина. У меня нет мужа, нет детей. Вот так все случилось, никто не виноват…

Маленькая речь Кристины произвела на отца сильнейшее впечатление.

А заложив фундамент, она не теряла времени даром. Сначала очень редко и осторожно, а потом все чаще и настойчивее Кристина принялась напоминать отцу об Эве. Она развесила по всей квартире ее портреты, говорила о том, какой необыкновенной была их девочка, как она любила папу. И как ей не хватало внимания отца. Кристина воскрешала в его памяти их прежнюю жизнь – как ждала папу вечерами маленькая дочь, как он возвращался в обнимку с очередной пассией и удалялся с ней в спальню, еле успев сказать дочерям «привет!». А папа помнит, как он забывал о днях рождения Эвы?

Эти разговоры высеивались на удобренную медикаментозными средствами почву. Отец был человеком не так уж сложно устроенным, поэтому, впав в депрессию, он взялся искать утешение в бутылке. Кристина заботливо пополняла в доме резервы алкоголя. Довольно скоро отец стал послушной марионеткой в руках дочери. Теперь нужно было только выждать момент.

О происходящем в доме Синьковых беспокоились многие из друзей отца. Только со временем им было уже не с кем говорить, кроме как с Кристиной. А она знала, что сказать. Да, папа сдал, да, он пьет. Мы уже были у врача, но папа сказал, что ни за что не поедет лечиться в клинику – он не алкоголик. Может, вы с ним поговорите?

А однажды поздним вечером Кристина поняла, что время пришло. Папа лежал на диване в своей комнате – пьяный, страшно молчавший и безвольный.

Самым сложным было сейчас уговорить его встать и одеться. Хотя зачем одеваться? Брюки и рубашка на нем, этого достаточно. Странно было бы, если бы человек, которого скорбь по погибшей дочери вогнала в глубочайшую депрессию, вдруг оделся в костюм от Армани, повязал галстук виндзорским узлом и в итальянских модельных туфлях покончил с собой.

Положив в карман пальто бутылку водки, она вошла в комнату отца.

– Мы должны съездить на кладбище, – сказала Кристина отцу. – Вставай.

Он приподнялся на диване, бросил взгляд в окно:

– Ночь на дворе, Кристина. Да я и за руль в таком состоянии не сяду.

– Ночь – это самое лучшее время, папа. А за руль сяду я.

Они вышли в коридор. Кристина настороженно прислушивалась – ей не хотелось встретить когонибудь в подъезде. Им надо было незамеченными добраться до гаража. Пешком это заняло пятнадцать минут. За это время Кристина трижды давала бутылку отцу. Он отпивал по глотку, морщился, причитал чтото, а потом послушно шел за дочерью.

В гараже она посадила отца за руль его «мерседеса», пообещав, что на трассе они поменяются местами. Дала ему выпить еще и бросила полупустую бутылку на пол машины. Завела двигатель.

Отец стал засыпать. Тогда Кристина вышла из «мерседеса», насадила на выхлопную трубу шланг, всунув его второй конец в приоткрытое окно.

Дело было сделано, осталось осторожно вернуться в квартиру.

Самоубийство отца сделало Кристину богатой и счастливой. На самом деле, если бы не ее мечта быть с Видалем, богатство бы ее мало интересовало. Что могли дать деньги? Вещи. А зачем ей они? Незачем.

Она хотела только любви Видаля, хотела ее и боялась, что ее мечта сбудется. Ах, если бы она могла избавиться от этого страха так же легко, как избавилась от Эвы и отца! Но в томто и дело, что самый злой враг, самый опасный противник всегда внутри тебя самой.

А тут еще и любимый снова стал требовать ее внимания. Ну почему же он такой нетерпеливый? Почему не подождет, пока она будет готова?

Кристина узнала от фанатов, что Видаль будет давать в «Джазе» интервью журналистке из «Бизнеследи», и пришла посмотреть на это. Увидела она неприметную толстозаденькую от постоянного сидения за компьютером телочку, которая так таращилась на Видаля, что за нее было даже стыдно.

А в конце интервью Кристина подметила всего один быстрый взгляд Видаля на журналисточку, смотревшую в этот момент на свой глупый диктофон. Этот взгляд заставил сердце Кристины вместо крови выплеснуть в артерии едкую жидкость, отраву – за долгие годы она выучила каждое выражение его лица, каждое движение его сердца. Он заинтересовался этой мышью!

Злость, вскипевшая в сердце Кристины, разъедала ее мозг, ее душу. Терпеть это было невозможно! А он даже не догадывался о ее чувствах!

Она решительно встала изза столика, сунула проходившей мимо официантке какуюто купюру и ушла.

Через пятнадцать минут она была в гараже отца, ставшем теперь гаражом для ее пежошки. Там, на стеллажах, далеко в глубине, за инструментами, хранилась бутылочка с соляной кислотой. Она для чегото нужна была ее отцу, который с удовольствием ухаживал за своими дорогими машинами, не боясь испачкать руки.

Схватив бутылочку, Кристина ощутила небывалый подъем.

Видаля она встретила в пустынном подземном гараже гостиницы. Он был одет в джинсовую куртку и штаны защитного цвета. Волосы падали ему на лицо, и он откидывал их невероятно сексуальным рассеяннонебрежным движением головы. Кристине захотелось, чтобы ему было больно.

Она вышла изза колонны и плеснула ему в лицо кислотой. Он успел закрыться, выставив руку, и громко вскрикнул. Тогда она бросилась бежать, не подумав, что за каждым уголком подземного гаража через камеры ведет наблюдение охрана гостиницы. На выходе ее схватили…

В отделении милиции Кристина умело разыграла сцену испуга и раскаяния, выдав милиционерам байку о том, что она сдуру ошиблась, облив кислотой знаменитого музыканта вместо своего неверного бойфренда. Она клялась своими нерожденными детьми, что даже не знает, кто такой Олег Видаль, а уж снова баловаться с кислотой не будет ни за что в жизни. Эта история проучила ее до конца дней!

В результате она пообещала отблагодарить представителей закона за науку ящиком пива. Идиоты согласились на эту маленькую невинную сделку и не стали проверять навешанную Кристиной лапшу.

К счастью, и Видаль отказался писать заявление, он не имел претензий к напавшей на него девушке. Любимый понимал, что сам виноват.

Настоящее раскаяние нахлынуло на Кристину поздно вечером, на концерте в «Джазе». Она чуть не плакала, когда увидела Видаля с перевязанной рукой и то, как он морщит от боли свой гладкий лоб, мужественно продолжая играть на гитаре. Раскаяние, однако, вскоре сменилось досадой и новым приступом ярости, когда после выступления Видаль увез эту толстозадую. Наверное, потащил в свой номер, решила Кристина.

Плача от злости, она вернулась в гараж, смешала по описанию из Интернета коктейль Молотова и поехала к его гостинице. Теперь на верхних этажах он не жил, остановился на втором, в небольшом угловом номере, окна которого выходили в парк Менделеева. Кристина надеялась, что Видаль привез Марину к себе, но в номере было темно и тихо.

Кристина не стала долго думать и ждать, а подожгла тряпку, которой заткнула бутылку с горючим, и швырнула ее в окно номера. Села за руль и укатила домой.

Потом ей снова было стыдно, она мучилась раскаянием и просила прощения у изображения Видаля на постере. Чувство вины рассеялось только через полгода, когда этот мерзавец посвятил журналистке песню «Шум уходящий…». Какая мерзость!

Еще пара лет ушла на раздумья. Кристина вдруг засомневалась: а что, если ее любовь – это мираж? Пыль, поднятая на дороге ее жизни телегой одиночества? Что, если Видаль уже не ждет ее? За столько лет он мог и позабыть девушку, которую впервые увидел на одном из своих концертов пятнадцать лет назад. Он необыкновенный, но всетаки мужчина, которому необходима женщина. И Кристина должна понять, что он не будет вечно искать ей замену, а остановится на какойнибудь влюбленной в него дурочке. А их – миллионы.

И тогда она придумала план действий. Надо построить дом – для него. В лесу, подальше от всего мира, от надоевших фанатов, друзей, женщин. В этот дом привезти Видаля и показать, что Кристина сделала для него. Он удивится, оценит силу ее любви, поймет, что всю жизнь мечтал именно об этом – о доме в лесу, где он будет писать песни для своей любимой. И тогда он раскроет в самом себе свою любовь. И даже если Кристина ошибалась, даже если раньше его чувства к ней не были достаточно сильными, то сейчас все изменится. Иначе и быть не может.

Идея постройки дома полностью захватила Кристину. Она нашла место, где он должен будет стоять, нашла людей, которые могли ей продать участок в глухом лесу. Нужно было разнести ответственным людям много денег в конвертах, но с деньгами у Кристины был полный порядок. Оказывается, папа в свое время неплохо разместил капиталы, и теперь Кристина получала такой ежемесячный процент от деятельности нескольких строительных фирм, работающих в Гродинской области, что средств ей хватало на все ее прихоти.

А когда она завершила подготовительный период, ей предложили еще один участок, рядом с выбранным местом. Его, в свою очередь, купил один криминальный авторитет, даже начал строить там дом, но только подготовил фундамент, как авторитета убили. Наследников у него не оказалось, имущество растащили подельники, а вот этот участок в лесу никому не понадобился.

Кристина согласилась на предложение. И только потом, после смерти Видаля, она подумала: а что, если участок принес и ей несчастье? Авторитету тут не удалось воплотить свои мечты, и Кристине тоже. Проклятый это был участок.

Само строительство оказалось делом непростым. Вовсе не потому, что здесь надо было быть специалистом, а потому, что, увидев блондинкуработодательницу, каждый подрядчик, каждый прораб, каждый рабочий пытался ее обдурить и обворовать. Иногда даже просто интереса ради. Тогда Кристина наняла опытного человека, который и занялся всеми вопросами. Он, конечно, тоже воровал, но зато не позволял остальным.

От выбора участка в лесу и до завершения строительства прошло целых два года. И когда она уже была готова сделать то, о чем мечтала, случилось страшное.

Почти сразу после его смерти Кристина, находившаяся на грани самоубийства, подумала: она могла бы выжить после случившегося, если бы осталась единственной женщиной Видаля. Мысль о том, что еще пять глупых баб в этом мире считают смерть Видаля своей личной трагедией, убивала Кристину. К тому же у них были хоть какието основания для личного горя, а у нее? Кристина упустила свое счастье. Она побоялась воплотить свою мечту, оставшись, что называется, на бобах.

Так не пойдет, этого нельзя допустить. И она придумала новый план: пять женщин Видаля должны исчезнуть. Это будут те, кому он посвятил свои песни, и модель, потому что, не случись несчастья, их роман развивался бы далее и для нее он тоже написал бы прекрасную композицию. Да и несправедливо оставить в живых эту мерзкую стерву, которая теперь делала себе имя на смерти Видаля.

Запутав глуповатого Володьку, Кристина немного подготовила дом к встрече гостей – еда, алкоголь, пледы, свечи, туалетная бумага. А вот фонари, лопаты, веревки она из дома вынесла и сложила в яме для фундамента, что на соседнем участке. Еще она установила в доме прибор, блокирующий мобильную связь. Не сама, конечно, а привозила специалиста. На всякий случай она везла его добрых три часа по бездорожью, чтобы он не смог показать дорогу к дому в том случае, если Кристина какнибудь проколется и ею займутся сыщики.

Своему помощнику Кристина хорошо по мозгам проехала – он полностью ей поверил. Для убедительности она даже установила камеру в яме, как и предупреждала Володьку. Маленький красненький огонек на камере горел, а вот кабель уходил в почву и ни к чему подсоединен не был. Записи своих деяний Кристине не были нужны.

Она арендовала два грузовика, чтобы перекрыть проезд по трассе мимо дома. Тут было все легко – трасса уже мало использовалась. Год назад состоялось торжественное открытие новой автомагистрали, соединяющей Гродин и Ставрополь. Основной поток машин теперь двигался именно по ней.

Линию поведения с женщинами Видаля Кристина выбрала очень удачную: испуганная девушка, которая нуждается в защите, но со страшной историей в анамнезе. Играя свою роль, Кристина собой гордилась, потому что хоть и плакала натуральными слезами, но ситуацию держала под контролем.

С моделью все вышло очень легко. Она была парализована страхом, только удивление промелькнуло в ее испуганных глазах, когда она увидела перед собой Кристину, а не злобного мужика. Удивление и, возможно, надежда. Но в этом Кристине не было времени удостовериться. Ей не хотелось, чтобы все продолжалось слишком долго, ей не нужны были страдания, страхи или какиенибудь другие эмоции этих женщин, она просто хотела избавиться от них. От каждой из них.

Поэтому она с легким сердцем толкнула стул, к которому была привязана модель. Он опрокинулся. Кристина надела на голову девушки прочный черный целлофановый пакет и для надежности накрыла ее лицо своей свернутой курткой. Ей хотелось знать, что Ленка умрет, но не хотелось видеть ее лицо в момент умирания.

Когда девушка перестала дергаться, Кристина вытерла пот со лба и упала рядом с трупом на земляной пол. Досчитав до десяти, она заставила себя встать. Впереди было еще одно срочное и крайне важное дело – надо было оттащить тело модели в приготовленную могилу. Володька не должен был увидеть мертвую Порше и живую Кристину тоже. Его пришлось бы сразу убить, а это она собиралась сделать в последнюю очередь. При помощи травматического пистолета – Кристина уже придумала, как именно.

Вытащить тело модели из ямы, а потом отволочь его до могилы было самым тяжелым делом в жизни Кристины. Кто сказал, что модели мало весят? Да это просто слонихи какието!

Зато потом пришло чувство невероятного кайфа, подъема, возрождения. И желания продолжать начатое.

И она продолжила – с журналисткой.

А вот певица оказалась намного удачливее. Как же Кристина проклинала про себя Володьку! Идиот, придурок! Тамара так удачно выманилась в лес, притом Кристина одновременно разбудила Володьку! Парень проснулся, услышав крик, пошел на звук и встретился с Тамарой. Идеальная композиция, достойная красивой песни, а он все испортил.

А как она обалдела, когда Лика предложила пойти в лес и поймать маньяка! И, боже мой, этим трусливым теткам удалось задуманное! Кристина не без труда заставила себя успокоиться и, как только выпала такая возможность, сделала вид, будто обыскивает парня, а сама тихонько объяснила ему, что она и есть Оксана. Володьке велела соврать, что девушки спрятаны во второй землянке подальше отсюда, и обещала, что, пока все будут искать эту вторую землянку, она освободит его. Она и освободила, правда, не в том смысле, что он предполагал. Ну а когда Кристина попалась, снова пригодилась эта чудесная история про сестру.

В Милену Кристина выстрелила из травматического пистолета. Зашла за ближайший куст, присела на одно колено, достала пистолет и, как следует прицелившись, выстрелила. Звук выстрела оказался слабее, чем она ожидала, и это было хорошо. Милена свалилась в обрыв, а Кристина пошла к остальным.

Она хотела бы повторить трюк с пистолетом, столкнув тем же методом в обрыв и Лику, которая застыла над пропастью на коленях, пытаясь заглянуть вниз. Но женщины остановились на небольшой полянке, спрятаться поблизости было негде, а дурацкий травматический пистолет стрелял с достаточной убойной, если можно так сказать про травматику, силой всего на три метра. Как жаль, что Кристине не удалось раздобыть огнестрельное оружие!

Поэтому ей и пришлось выйти к Лике и Тамаре.

После того как Лика исчезла за краем обрыва, Кристина поняла – это победа! Бледная сердечница Тамара не казалась ей реальной угрозой – пара выстрелов из пистолета, и больше не будет никакой Тамары.

Из ее горла вырвался сдержанный смех, похожий на всхлип.

– Кристина, зачем ты все это сделала?

Тамара вскочила на ноги и теперь стояла над краем обрыва, совершенно готовая лететь следом за Ликой.

– Перестань стрелять, убери пистолет! – уговаривала она. – Господи, как же я не услышала звук выстрела, когда ты в Милену стреляла? Я думала, что ты в нее камень кинула или чтото такое…

Кристина хотела рассмеяться ей в лицо – столько ненависти она ощущала сейчас к этой стерве! Видаль больше других ее любил, поняла Кристина. Совершенно точно – больше всех других! Тамарка была красива, куда красивее, чем та же Марина или Лика, да еще и могла петь его песни, а больше никто этого не мог. Ей он, в отличие от остальных своих телок, посвятил целых две композиции, да еще и такие потрясающие. Разве сравнить «Фотографию» с «Пространством»? Я вас умоляю!

Кристина вдруг осознала, что ощущает ладонью тяжесть пистолета. Тогда она подняла руку с оружием и несколько раз выстрелила в ненавистную фигуру. И она исчезла.

Сначала Кристине показалось, что Тамара бесшумно и безмолвно улетела вниз с обрыва, но через секундудругую она разочарованно обнаружила, что женщина просто упала на землю. А патроны уже кончились – неужели она выстрелила в Тамару четыре или пять раз? От своей жертвы Кристину отделяла всего пара шагов. Она бросилась вперед, намереваясь ударить Тамару пистолетом, но та была готова к нападению: перевернулась на спину и встретила Кристину ударом ноги в живот.

Кристина упала на спину, стукнувшись головой о торчащий изпод земли корень дерева. Это было больно, но не смертельно.

Тамара поднялась на локте, она тяжело дышала – ее слабое сердце с трудом осиливало такую физическую нагрузку. А Кристине и самой нужно было передохнуть. Ах, если бы у нее была запасная обойма!

– Кристина, хватит, – сказала Тамара строго, будто говорила с непослушным ребенком. – Ты натворила дел, но теперь пора остановиться. Скажи, почему ты это все затеяла?

Кристина села, потирая ушибленную голову.

– Я должна тебя убить, – сказала она уверенно. – Тебя больше других ненавижу.

Не успев закончить фразу, она снова бросилась на Тамару, которая сумела лишь закрыть голову руками. Кристина била по этим рукам, зная, что рано или поздно они опустятся и откроют лицо Тамары.

Так и случилось. Первый удар пришелся Тамаре по губе. От боли женщина взвизгнула, но тут же и обрела второе дыхание. Изловчившись, схватила за запястье правую руку Кристины, держащую пистолет, и заставила убийцу разжать пальцы. Пистолет выпал на мягкую землю совершенно бесшумно. Кристина хотела вырваться из рук Тамары, чтобы поднять его, но не тутто было. Тогда она всем телом навалилась на Тамару и надавила левым предплечьем на горло соперницы.

И вот теперь Тамара стала слабеть. Она закашлялась, задохнулась, ее бледное до синевы лицо стало наливаться кровью. Кристина снова испытала невозможную радость. Она находилась в полушаге, в двух секундах от победы! Еще немного…

И тут Тамара, от которой Кристина уже не ожидала никаких сюрпризов, с отчаянной силой оттолкнулась правой ногой и правым плечом от земли, перевернувшись вместе с Кристиной, подмяв ее под себя. Ее нога в грязных джинсах уперлась в бедро Кристины, а руки прижимали плечи соперницы к земле.

– Кристина, остановись, не дергайся! Мы на самом краю!

– Ненавижу тебя, ненавижу! – выкрикнула Кристина прямо ей в лицо и тут же почувствовала, что если она сейчас остановится, то это будет хуже смерти. Тогда она рванулась всем телом вверх.

– Стой, Кристина! Обрыв рушится! Да стой же!

Но было уже поздно – земля под телом Кристины стала проваливаться, оседать, уходить вниз. Она вцепилась в куртку Тамары, надеясь, что та какимто образом удержится на твердой почве. Тамара, наоборот, пыталась освободиться от лишней тяжести – ветки куста, которые ей удалось ухватить скрюченными от напряжения пальцами, как живые выворачивались из рук.

Они висели над пропастью в надежде на чудо. Кристина слышала, как тяжело дышит Тамара, она сделала отчаянную попытку забраться по ее телу наверх, только не успела – ткань куртки вдруг выскользнула из вспотевших от ненависти и страха, судорожно сжатых кулаков, и Кристина, в отчаянии раскидывая руки, полетела вниз. Падая, она успела заметить, что не удержалась за ветки куста и Тамара.

Последняя мысль Кристины перед тем, как ее тело ударилось о камни возле реки, была о том, что на свете больше нет тех, кого когдалибо любил Олег Видаль.

Эпилог

Тамара очнулась в холодной, прямотаки ледяной воде. Похоже, без сознания она пробыла всего несколько секунд. Открыв глаза, она ощутила приступ тошноты, почти такой же, как после эфира в яме. Только теперь причиной этого состояния, скорее всего, было сотрясение мозга.

Тамара посмотрела вверх, на склон, с которого ей пришлось скатиться. Скатиться, а не упасть. Он был такой высокий, что голова закружилась еще сильнее. Казалось, сейчас эта масса песка и какихто серых пород земли, в которой торчали источенные ветром валуны и редкие уродливые деревца, обвалятся на Тамару, закончив начатое Кристиной дело.

Закрыв на секунду глаза, она подумала, как же ей повезло, что она именно катилась с этого склона, а не летела вниз, как другие. И повезло съехать последние десять метров на спине до самой воды. И пусть у нее страшно болит ушибленная поясница со стесанной о грунт и мелкие камешки кожей, пусть под куртку, в волосы, под ногти забилась земля. Ей невероятно повезло, удивительно.

Преодолевая тошноту, она выбралась из воды. С каждой секундой Тамара все сильнее замерзала, почти радуясь этому ощущению. Из разбитой губы сочилась кровь. Ее вкус был вкусом жизни.

– Я жива, – сказала она себе.

Тамара огляделась и увидела два женских тела.

На Кристину она решила не смотреть. Не стоит того Кристина. Пусть покоится себе с миром, но плакать по ней некому.

А вот Лика…

Ее лицо было еще теплым, но это уже ничего не значило.

– Лика, прости, что я не услышала звук выстрела, – прошептала Тамара, когда ей удалось доползти до тела подруги.

Гдето недалеко должно находиться и третье тело, тело Милены, сообразила Тамара. Она найдет его. Надо только немного отдохнуть.

Опустив голову на руки, Тамара прислушалась к биению своего сердца. Оно, конечно, устало и нуждается в отдыхе, но время умирать теперь наступит не скоро.

Гдето наверху, в деревьях, росших на вершине оврага, запели птицы.

– Видаль! – позвала Тамара. Не потому, что сошла с ума, а для того, чтобы услышать свой голос и еще раз напомнить себе о том, что жива. – Я напишу песню, которую посвящу тебе. Напишу…

1

Здесь и далее в текст включены стихи поэта Николая Туза. (Примеч. ред.)

2

Диркшнайдер Удо – рокмузыкант, один из основателей хевиметал группы Accept.


на главную | моя полка | | Седьмая жертва |     цвет текста   цвет фона   размер шрифта   сохранить книгу

Текст книги загружен, загружаются изображения
Всего проголосовало: 2
Средний рейтинг 3.5 из 5



Оцените эту книгу