Книга: Интеллидженсер



Интеллидженсер

Лесли Силберт

«Интеллидженсер»

Будь дерзок, горд, учтив, в решеньях тверд,

А выпал случай, наноси удар.

Спенсер Младший в «Эдуарде II» Марло

СПИСОК ДЕЙСТВУЮЩИХ ЛИЦ [1]

Елизаветинцы

Ли Андерсон* — моряк на службе Московской компании («Московии»).

Амброзия Беллами* — служанка таверны.

Ричард Бейнс — шпион в годах.

Сэр Роберт Сесиль — глава частной шпионской сети.

Роберт Деверё граф Эссекс — глава соперничающей шпионской сети.

Елизавета I — королева династии Тюдоров, правившая Англией с 1558-го по 1603-й.

Оливер Фицуильям* (Фиц-Жир) — таможенный чиновник.

Ингрэм Фрайзер — делец.

Томас Хэриот — ученый на службе Уолтера Рэли.

Томас Кид — драматург.

Кристофер Марло — драматург, поэт и шпион.

Кит Миллер — подделыватель.

Томас Фелиппес — руководитель шпионской сети Эссекса.

Роберт Поули — руководитель сети Сесиля.

Сэр Уолтер Рэли — придворный, поэт, путешественник.

Тереза Рамирес* — горничная в доме Эссекса.

Никлас Скерс — шпион сети Эссекса.

Нед Смит* — смотритель арсенала.

Ричард Топклифф — королевский заплечных дел мастер.

Сэр Фрэнсис Уолсингем (1530–1590) — организатор первой официальной секретной службы королевы Елизаветы.

Томас Уолсингем — молодой родственник Фрэнсиса Уолсингема.

Действующие лица в наши дни

Джейсон Авера — оперативник в Группе Слейда.

Хамид Азади — высокопоставленный чин в иранской разведке.

Коннор Блэк — оперативник на службе группы Слейда.

Вера Картрейс — оксфордская студентка.

Эдвард Черри — администратор в «Сотбис».

Алексис Круз — директор центральной разведки.

Колин Дэвис — скотленд-ярдовский детектив.

Лука де Толомеи — богатый торговец предметами искусства.

Перегрина Джеймс — маркиза Галифакс.

Хадар Хан — бизнесмен, базирующийся в Исламабаде.

Сурина Хан — дочь Хадар Хана.

Макс Льюис — программист в группе Слейда.

Билл Мазур — частный нью-йоркский детектив.

Сидро Медина — финансист.

Донован Морган — сенатор США, отец Кейт.

Кейт Морган — частная сыщица и шпионка.

Джек О'Мара — лучший друг Кейт.

Ханна Розенберг — букинист.

Эндрю Резерфорд — оксфордский историк.

Джереми Слейд — директор группы Слейда.

Хью Синклер — оксфордский детектив.

Ариана Вандис — соседка Кейт в студенческом общежитии.

1

Таков ли звезд зловещий приговор,

Что я с земли исчезну без следа,

И стерт я буду в памяти людской?

Нет, никогда? Я буду жить…

Варрава в «Мальтийском еврее» Марло

САУТУОРК, АНГЛИЯ — СУМЕРКИ, МАЙ 1593

Встреча ему была назначена с наступлением темноты, и солнце быстро заходило. Лишнего времени у молодого человека почти не оставалось. Но когда он уже подходил к Лондонскому мосту, трудно было воспротивиться соблазну знакомых звуков, обычных именно для этого места на берегу Темзы. Его шаги замедлились, он прислушался. Шум медвежьей травли манил неумолимо — рев медведя в цепях на арене, пока собачьи зубы рвут его плоть, обезумевшие псы, визжащие при каждом ударе медвежьих когтей, чернь, выкрикивающая ставки вперемежку с воплями одобрения.

Остановившись на полушаге, так что один высокий черный сапог повис в нескольких дюймах над дорогой, он проверил свою стойкость. Она не выдержала проверки.

Он свернул с речной тропы и зашагал к арене. По дороге его взгляд привлекли яркие сочетания красок — навес над прилавком, ему незнакомым. Любопытство подтолкнуло его подойти ближе. Возникли длинные огненные пряди, затем морщинистое лицо старухи, улыбающееся алой краской губ в тон глянцевитому парику. Сначала ему показалось, что она торгует игральными картами, однако, внимательно его оглядев, она подняла маленькую вывеску, объявлявшую о ее запрещенном на театральных подмостках. Он поразился ее провидению. Чума их побери! Проклятая мысль вновь пробралась к нему в голову — та, которую он отгонял уже несколько месяцев. Сумеет ли он вновь сотворить такую магию? Конечно, сумеет. Когда придет время, сказал он себе.

Подняв голову, он вновь сверкнул лукавой улыбкой.

— Миледи, не могли бы вы сказать мне хоть что-то, чего я не знаю?

Гризель попыталась нахмуриться, но смешинки в его глазах были заразительными. Она подняла следующую карту в стопке справа, взглянула на нее и бросила, словно обжегшись.

— Что там?

Она печально положила ладонь на его руку.

— Без ангельского вмешательства ты не доживешь до следующего новолуния.

Несколько растерявшись, он засунул правую руку в карман своего плотно облегающего шелкового дублета.

— Второе мнение всегда полезно. Особенно когда согласно первому твой конец уже близок. Не пойми меня превратно, ты была одно восхищение, но есть другая дама, с которой я всегда советуюсь, чуть дело касается судьбы. — Он вытащил серебряную монету. — Если меня приветит ее лицо, мне нечего бояться.

Он подбросил монету. Поблескивая, она несколько раз перевернулась, прежде чем упасть ему на ладонь решкой вверх.

— Ну, не тревожься, Гризель. Королева говорит, что все будет в порядке. И как ее преданный верноподданный я обязан поставить ее слово выше твоего.

Одарив гадалку воздушным поцелуем и улыбкой, молодой человек покинул ее навес и снова торопливо зашагал к Лондонскому мосту. Поставив свою монету на ребро, ловя оранжевый отблеск заходящего солнца, он внимательно посмотрел на чеканное изображение королевы Елизаветы. Он подмигнул ей, и, как всегда, она подмигнула в ответ. Он соскреб чешуйку серебра над ее левым глазом, и открылась поверхность более темного металла. Эта обманчивая монета, более посеребренная с одной стороны, чем с другой, была фальшивым английским шиллингом, который он изготовил с помощью временного товарища, когда год назад выполнял в Нидерландах секретное поручение. Судьбы капризны. Лучше самому создать свою удачу, чем только надеяться на нее.

Любая удача была для него бесценной. Как-никак он был не просто писателем в поисках своей Музы, молодой Кристофер Марло был шпионом секретной службы королевы… шпионом, даже не догадывавшимся, что старая карга не ошиблась.

2

ЛОНДОН — 8 ЧАСОВ 20 МИНУТ ПОПОЛУДНИ. НАШИ ДНИ

Серебристый «даймлер» затормозил и остановился на Итон-сквер в Белгрейвии, эксклюзивном анклаве в центре Лондона. Молодой барон вышел, застегивая смокинг, и протянул руку за длинностебельчатыми розами, покоившимися на сиденье. Кивнув шоферу, он неторопливо зашагал вдоль душистого парка мимо белых особняков с колоннами.

Вечер для весны выдался прохладный, а потому его шляпа, тонкое кашне и перчатки выглядели вполне уместно. Никто не догадался бы, что он оделся так не из опасения озябнуть. Требовались эти аксессуары для того, чтобы позднее никто из окрестных обитателей не смог бы его описать, если бы они его запомнили, хотя последнее представлялось маловероятным. В этом районе элегантно одетый мужчина, идущий в меру уверенной походкой, сливался с окружающим фоном даже лучше, чем пробирающийся по джунглям солдат в камуфляже.

Через несколько минут он уже стоял у двери пятиэтажного дома на Уитон-Кресчент, [2]улице, изогнутой согласно своему названию. Озаренный светом фонарей фасад тоже изгибался, терраса была увита плющом. Притворно стуча в дверь левой рукой, правой он скрытно применил маленький, ручной работы, пистолетик-отмычку — ловкий маневр, замаскированный букетом роз, зажатым под его правым локтем.

Введя в скважину стальную иглу, высунувшуюся из дула пистолетика, он указательным и средним пальцами нажимал на длинный спусковой крючок и поворачивал цилиндрические части замка. Этот инструмент из орехового дерева и стали, инкрустированный перламутром, он сконструировал сам. Было нелегко оставить дома антикварный набор взломщика, но на таком открытом месте просто не было времени вручную взламывать замок с минимум, как он знал, пятью уровнями защиты. Пистолетики-отмычки сводили пятнадцатиминутную операцию к нескольким секундам. И хотя обычно он брезговал всем, что предписывалось этикетом в среде новоявленных взломщиков, иного выбора для этой операции не было.

Тумблеры замка повернулись. Войдя в вестибюль, он положил розы, пистолетик-отмычку убрал в кобуру, скрытую на левом предплечье, а затем сделал несколько грациозных па, вскинув руки над головой. Изящные движения, но этот импровизированный танец был вовсе не тем, чем казался. Раздался тихий писк, и его правая кисть замерла: электронный приборчик в платиновой запонке определил скрытую панель сигнализации. Электромагнитный импульс тотчас ее отключил.

Войти в обычный дом мастеру-взломщику было детской игрой, тем более что владелец въехал в него совсем недавно и еще не успел установить более современную систему сигнализации. Будто лучшему снайперу спецназа дал и задание застрелить сидящего толстяка в упор.

Барон согласился оказать эту услугу своему другу, единственному другу, который знал правду: что он — подобие современного Робин Гуда. Не из альтруизма: просто он питал глубокое отвращение к богатым паразитам, среди которых вращался. К тем самым людям, с которыми соприкасался в фешенебельных клубах Лондона, в казино Монако, в роскошных отелях Портофино. Он был внедрившимся в их среду предателем — похищал их бесценные сокровища, умело сбывая эти сокровища на черном рынке, а затем жертвовал полученные суммы на те благотворительные начинания, которые особенно претили недобровольным жертвователям. Благодаря его последнему взлому консервативный член парламента, ярый ксенофоб, неведомо для себя профинансировал клинику для обездоленных иммигрантов. Одетый в черное барон унес статуэтку работы Дега, пока за стеной член парламента и его супруга в домашних халатах играли в карты.

Еще никогда он не грабил дома, где прежде не побывал в качестве приглашенного гостя.

Работать вслепую — идея никуда не годная, но его друг был близко знаком с владельцем и собрал достаточно информации, гарантирующей полную безопасность взлома в этот вечер. Под полами еще не были установлены пластины, реагирующие на шаги. Никаких камер, никаких проводов на окнах. А сейф спрятан где-то в кабинете на четвертом этаже.

Поднявшись по лестнице, он обследовал внешнюю стену кабинета — ту, которая отделяла его от улицы, — единственную стену в комнате, достаточно толстую, чтобы скрыть сейф. Два больших окна, за единственной картиной — ничего. Он занялся полом. Умелое простукивание вскоре указало его напрактикованному слуху на пустоту под углом узорчатого ширазского ковра. С помощью ножа для разрезания писем, позаимствованного с письменного стола владельца, он приподнял два квадратных фута доски с паркетом и увидел сейф. Примерно десятилетней давности стальной ящик, снабженный кодовым замком Саржент-Гринлифа.

— Мистер Саржент? Мистер Гринлиф? Посмотрим, господа, что вы мне уготовили на этот раз. — Опустившись на пол, барон лег на бок, снял перчатки, затем прижал ухо к сейфу, а руку — к замку. Вращая циферблат, он свободной рукой слегка поглаживал дверцу сейфа, пытаясь ощутить, а то даже и услышать, когда колесики замка соприкоснутся друг с другом, что позволит ему определить, где на каждом помещаются пазы запорного механизма.

Он нахмурился. Под подушечками его пальцев царил хаос. Избыток импульсов. Бесспорно, модель с предохранителями. Из тех, в которых к краям колесиков добавлялись лжепазы — настолько неглубокие, что не нарушали работу запорного механизма, но достаточно глубокие, чтобы ощущаться как подлинные точки контакта, когда циферблат вращает эксперт вроде него. Встряхнув головой, он сбросил шляпу, и она соскользнула на пол.

— Шляпы долой, мои застенчивые милочки. Раунд первый — за вами. Но раунд второй, боюсь, останется за мной.

Он приподнялся, сел, засучил правую брючину, снял с внутренней стороны голени сумочку и извлек из нее несколько предметов: тонкую полоску пластиковой взрывчатки с металлической подкладкой в форме галочки — готовый заряд, только что из подпольной лаборатории в Братиславе, затем цифровой детонатор, два моточка проволочки и литиевую батарейку. Осторожно расположил взрывчатку по правому краю дверцы сейфа, поместив ее точно над тем местом, где стальные болты дверцы входили в корпус. Отпрактикованный способ: взрыв разнесет болты, но не повредит сейф внутри. Поджарить его содержимое никак не годилось — вещь, за которой он охотится, легко воспламенится.

Вставив детонатор, он подсоединил его к батарейке и повернул выключатель. Начался пятнадцатисекундный отсчет. Снова натянув перчатки, он носовым платком протер сейф, бросил свой смокинг на квадратную дыру в полу, а сверху накатил картотеку на колесиках, чтобы прижать материю. Три, два… Взрыв был почти не слышен, приглушенный тонкой подкладкой смокинга из кевлара. Когда он вернул картотеку на место, поднялись легкие струйки дыма. Встав на колени, он заглянул в дыру, ухватил ручку сейфа и осторожно потянул ее вверх.

И вот даже не опаленный старинный манускрипт в кожаном переплете! Ему объяснили, что манускрипт пролежал, погребенный, столетия вместе с тайной, которую семья его друга, видимо, хотела сохранить любой ценой. Интригующая историйка, ничего не скажешь. Перед тем, как вручить добычу, он потребует все подробности.

Барон вынул из сейфа простой черный том. Довольно тяжелый, дюйма в полтора толщиной, и для такой старины удивительно гладкая кожа. Он заметил, что на крышке нет заглавия и почти никаких украшений — только тоненькие полоски позолоты, поблескивающие по краям обеих крышек и на пяти выпуклых полукружиях на корешке. Он уже собрался открыть манускрипт, но вовремя спохватился — для этого будет достаточно времени потом.

Уложив манускрипт в черный рюкзачок, барон повернулся на каблуках, обозревая комнату. Его взгляд привлекли хрустальные искорки — десяток графинов на ярусе полок, расположенные рядами со строгой симметричностью хора мальчиков. Понюхав содержимое каждого и аккуратно вернув графины на место, он наполнил рюмку. Ничто — даже необходимость побыстрее покинуть место взлома — не должно вставать между мужчиной и выдержанным коньяком. Вечерняя операция была скучной, но угощение — исключительным. Поднеся бархатистую жидкость к губам, он насладился глотком, который скорее был нежным поцелуем.

Романтичная интерлюдия между знатоком и напитком резко оборвалась. Его рюмку заполнили резкие вспышки красного света. Молниеносно взглянув, он увидел за окнами вращающиеся лучи, услышал звук захлопывающихся автомобильных дверец, приближающиеся шаги, приглушенные голоса.

Недоумение наморщило его лоб. Уже прибыли блюстители закона? Не может быть? Простую сигнализацию он отключил эффективно, это несомненно. Должно быть, они направляются к соседнему дому. Семейные разборки у соседей, ребенок нечаянно включил сигнализацию.

Легонько скрипнула дверь. Вздрогнув, барон понял, что это задняя дверь дома, в котором он находится.

Дом окружен. ЭТОТ дом. Но он выберется. Как всегда.

Он сохранял хладнокровие, но в уме стремительно перебирал варианты. Быть может, наконец произошло неминуемое. Быть может, после стольких лет полиция вышла на него. За ним следили от его дома, затем вызвали подкрепление. Он знал, что когда-нибудь это неминуемо произойдет, и уже давно тщательно подготовил свое исчезновение и новую личность.

Решив, что лучший вариант — крыша, он уже направился поперек комнаты к лестнице, когда шаги послышались и внутри дома. Этажом выше и внизу, в вестибюле. Черт, подумал он, придется вылезти в окно, забраться на крышу оттуда. Выглянув в окно, он увидел стоящих внизу двух вооруженных людей, и один из них смотрел вверх. Капкан захлопнулся.

На мгновение барон застыл, загипнотизированный звуками медленно смыкающихся клещей его нежданного рока. Покачал головой, удивляясь тому, как сильно недооценил противников.

Он опустился в кожаное кресло у окна, поставил рюмку на столик перед собой. Затем снял левую перчатку. Обнажился перстень с крупным квадратным рубином. Большим и указательным пальцами правой руки барон сдвинул рубин и заглянул в тайничок с порошком, скрывавшимся под красным камнем, — идеально действующие кристаллы, выделенные из слюны австралийского синекольчатого осьминога. Это маленькое существо светло-песчаного цвета, которое в состоянии тревоги сменяется желтым с ярко-синими полосками, вырабатывает яд в пятьсот раз токсичнее цианистого калия. Давным-давно решив, что он предпочтет смерть тюрьме, барон поднял язык, подсунул под него перстень и откинул голову. Кристаллы растворились и тут же всосались в сеть подъязычных капилляров. — Еще через несколько секунд — и быстрее, чем если бы он сделал себе укол, — яд проник в его сердце.

Поморщившись от горького вкуса во рту, барон опять пригубил коньяк. Как уместно, подумал он. Горькая сладость. Вкус его иронической кончины — самый дурнопрославленный джентльмен-вор Европы застигнут во время ординарнейшей квартирной кражи. Сдерживая дрожь в руке, он поднял рюмку.



Его заключительный тост. Пронизанный треском выстрелов.

3

ГОРОД НЬЮ-ЙОРК — 4 ЧАСА 08 МИНУТ ПОПОЛУДНИ; СЛЕДУЮЩИЙ ДЕНЬ

Кутаясь у себя в спальне в полотенце, Кейт Морган наморщила лоб, оглядывая содержимое своего гардероба. Нелегкая проблема! Через двадцать минут ей предстояла деловая встреча, и выглядеть ей следовало презентабельно — однако день был весенний и теплый, а на шее у нее приковывал взгляд кровоподтек, который требовалось замаскировать. Можно ли в такую погоду повязать шею шарфиком и не выглядеть школьницей, прячущей засос? Вряд ли.

Ага! Вот это в самый раз!Она сдернула с полки черную безрукавку с высоким воротом, разложила на кровати и принялась вытирать полотенцем волосы.

Нацеленное дуло пистолета, сразу после выстрела вжатое ей в шею накануне ночью, оставило уродливый след — нечто среднее между синяком и ожогом. Кейт понимала, что ей повезло. Тип прицеливался раздавить ей трахею. Она в нужный момент извернулась, и он промахнулся на пару дюймов, открывшись настолько, что она успела нанести точный удар в подбородок. Болезненный, но эффективный штрих, завершивший это задание. Ее шеф настаивал, чтобы она денек отдохнула, но возникло неотложное дело. Встреча с клиентом, которого вид лиловатой припухлости мог вывести из равновесия.

Бюстгальтер, нижнее белье, облегающий топ — и Кейт дернула молнию юбки своего костюма в узкую полоску. Водя гребенкой по легко спутывающимся волосам, она выбирала серьги. Жемчужины. Мило и скромно. Макияж? Пожалуй, чуточку губной помады. Она взяла тюбик, повернулась к зеркалу и наложила слой своего любимого оттенка: герленовский «Брюн Ангора» — коричневато-красный с блестками золота. В тон ее темным волосам, зеленым глазам и оливково-смуглой коже.

Теперь жакет. Она застегнула среднюю пуговицу и отступила на шаг, оценивая результат. Откинула вьющиеся пряди за плечи, наклонила голову влево и оглядела правую сторону шеи. Высокий воротник безрукавки безупречно выполнил свое назначение. Отлично, подумала она, ты выглядишь официально презентабельной. Она посмотрела на часы. Кроме того, ты опаздываешь. Поторопись!

Кейт вдела ноги в туфли, потянулась за сумкой и только теперь заметила тыльную сторону правой ладони. Дерьмо! Совсем забыла!Ну, нечего не поделаешь!


Как обычно для чудесного весеннего дня в Нью-Йорке, тротуары Пятой авеню заполняли туристы с камерами или мороженым в рожках. Кейт прорезывала толпы, направляясь в сторону Центрального парка. Впереди как раз вырисовывался балдахин дубовой и платановой листвы над оградой парка — зеленая волна, накатывающаяся на гранитный берег мегаполиса.

На углу Пятьдесят девятой улицы в толпе других прохожих она остановилась, пережидая красный свет. Цоканье копыт от запряженной лошадьми кареты слева от нее смешивалось с гулом разговоров вокруг и несмолкающими сигналами такси. С тоской вспомнив майку, шорты и кеды, в которых она бежала всего час назад, Кейт движением плеч скинула жакет.

— И больше ничего? — крикнул, подкатывая к ней, сально ухмыляющийся курьер на велосипеде.

— Пока, но вот вечером…

Послав воздушный поцелуй его растерянной физиономии, она зашагала вперед и позвонила своему шефу.

— Слейд, — сказал он.

— Это Кейт. Я почистилась и на пути к «Пьеру». С кем я встречаюсь?

— Сидро Медина. Оксфордский недоучка, оказавшийся финансовым магом и волшебником. Тридцати с чем-то плейбой с даром Мидаса. [3]Один из наших постоянных клиентов в Европе — он в основном пользуется лондонским офисом — для прослеживания бухгалтерских махинаций. Вернулся домой вчера после ужина, увидел у себя в кабинете мертвеца и шарящих повсюду полицейских. Несостоявшийся вор подобрался к манускрипту шестнадцатого века, написанному на неизвестном языке. На него примерно неделю назад наткнулись рабочие Медины, где-то что-то обновляя. Медина хочет знать точно, что именно найдено и почему кому-то понадобилось это красть. Тут-то и появляешься ты. Вопросы эти не для полиции. Да они их и не интересуют, раз на вора они уже вышли.

— Почему он не показал манускрипт эксперту в ближайшем музее или аукционщику?

— Он и собирался. Но один из ребят в нашем лондонском офисе упомянул ему про твое образование. И он решил, что от тебя проку будет куда больше. У какого-нибудь другого специалиста по Возрождению опыта, возможно, больше, зато он не знаком с методами следствия и не способен объединить исторические факты с полицейской работой. А ты идеально подходишь, чтобы по кусочкам восстановить всю картину. У него в Нью-Йорке еще какое-то дело, и он прилетел утром.

— Усекла. Ну, я уже здесь. Скоро дам о себе знать.


Уютный круг чайной комнаты отеля «Пьер» полнился тихими разговорами. Кейт одобрила ее элегантную пышность — фрески, сочетавшие классические сцены с изображениями идолов нью-йоркского общества шестидесятых годов, изукрашенные раззолоченные канделябры, два полукружия лестницы и огромная ваза с букетом куда выше нее. По стенам были расставлены девять столиков, кресла и банкетки обиты гобеленовой тканью.

Кейт почувствовала, что это изысканное окружение просто идеальное место для начала расследования букинистической тайны, приятная перемена после напряжения ее последнего задания. Не то чтобы ее пугали опасности, но порой ей не хватало ее прежней жизни: тихого уголка в богатой библиотеке, радости погружения в иные места и времена, наслаждения от сдирания слоев, затемнявших тему, которая завораживала ее все больше с каждой перевернутой страницей. Во всяком случае, для Кейт это был источник пьянящего возбуждения. Ее соседка по комнате в общежитии постоянно угрожала натравить на нее патруль, искореняющий зубрил, а если она пыталась поработать еще в субботний вечер, включала на полную мощность скверную норвежскую музыку.

Кейт назвала себя метрдотелю, а затем проследила его взгляд до столика своего клиента. О-о! Нет, не потому что Медина был красив по общепринятым стандартам. Слишком заметный нос — орлиный, собственно говоря, — а подбородок и скулы такие острые, что о них можно порезаться. Губы чуть полноватые. Но это лицо приковывало внимание. Обрамленное короткими неухоженными светлыми волосами, оно заставляло вас остановиться и смотреть, гадая, что происходит за этой маской.

Пересекая комнату, Кейт заметила фреску на стене за ним. Обнаженная Венера стояла в раковине, а ее ноги обвивал получеловек-полузмей. Ну а эта цыпочка останется холодной со своим первым горячим клиентом, пусть он и может посрамить модель Версаче.

Обернувшись к нему, Кейт поймала такое знакомое выражение! Практически она всякий раз видела его на лицах всех новых клиентов мужского пола. Сначала брови поднимаются в приятном удивлении, что она так привлекательна, а затем губы слегка поджимаются, когда взвешивается ее нежданная молодость.

Он встал, протягивая руку.

— Сидро Медина. Рад познакомиться.

Произношение его, чуть сдобренное испанским акцентом, могло быть приобретено только в одной из закрытых английских школ.

— Я была бы рада пожать вам руку, — сказала Кейт, — но… вчера со мной случилась маленькая неприятность.

Медина посмотрел на нее вопросительно.

Деваться некуда.Она показала ему тыльную сторону ладони. Большой лиловый натек величиной с виноградину вздувался на двух крайних костяшках пальцев.

— Мне кажется, ваша «маленькая неприятность» связана с чьим-то лицом, — заметил он с удивлением. — Пусть я и выгляжу мальчиком из церковного хора…

Как же!

— …но я прекрасно знаю, чем оборачивается хук без перчатки.

— О? Расскажите поподробнее.

Он засмеялся.

— Производит впечатление. Щекочет мое эго и отвлекает внимание от вас. Ну, настаивать не буду. Однако я сгораю от любопытства. Вот уж понятия не имел, что вы, частные детективы в белых воротничках, имеете обыкновение ввязываться в драки, как футбольные фанаты.

— Вовсе нет, — сказала Кейт, что было чистой правдой. Частная детективная компания, в которой она сотрудничала — одна из ведущих в мире, — в действительности была учреждена как крыша для сверхзасекреченного отдела разведывательной службы США. Ее шеф, Джереми Слейд, бывший заместитель директора по операциям ЦРУ, выбрал для маскировки ближайший эквивалент частного сектора, зная, что лучшая ложь прикрывается правдой, насколько возможно. Лишь немногие его агенты знали о двойственном характере компании — те, что вдобавок к текущей работе участвовали в секретных правительственных операциях. Как Кейт. Именно правительственные задания бывали чреваты опасностью и иногда приводили к физическим столкновениям. Как она быстро убедилась, представление, будто частные детективы всегда оказываются втянутыми в драки или хуже, — всего лишь один из мифов поп-культуры.

Но объяснить все это Медине Кейт не могла, а потому сказала:

— Собственно, в драки мы ввязываемся крайне редко. Практически никогда. Но время от времени, если клиент слишком, слишком настойчив…

Медина засмеялся.

— Лондонский офис вчера вечером прислал мне факс вашей био, но там не упомянуто, что вы такая чудесная собеседница.

Пожав плечами, Кейт опустилась в кресло.

Медина тоже сел и продолжал:

— Две гарвардские степени, я поражен. Вы знаете, я не сумел удостоиться хотя бы одной.

— Да, я слышала. Только подумать! Так гибельно для вашей карьеры!

Он снова засмеялся. Польщенно.

— Вы работали над докторской, занимаясь английским Возрождением, когда покинули университет, ведь так?

Кейт кивнула.

— Но что конкретно вы изучали?

— Любознательность… стремление постигать тайны и запретные знания.

— То есть?

— Меня заинтересовало, — продолжала она, — что первая английская оплачиваемая государством шпионская организация возникла практически тогда же, когда англичане начали по-новому искать объяснения космическим тайнам — тайнам Бога, вы понимаете, — исследуя дальние пределы Земли и обращая к небесам первые телескопы. И ведь в те дни любознательность отнюдь не причислялась к добродетелям, как сегодня. Я…

— Что, собственно, вы имеете в виду? — перебил Медина.

— М-м-м… средневековые богословы были склонны осуждать любопытство, излишнюю любознательность, как порок, и если вы зондировали небесные тайны, это было ересью. Черной магией. Узколобые церковники елизаветинского времени оставались на тех же позициях, так что некоторые исследования могли навлечь на вас неприятности со стороны правительства — ну, например, сомнения в существовании ада или в том, что Земля действительно центр Вселенной. Ну, как бы то ни было, мне захотелось сравнить их между собой. Обдумать, какой тип знания было опасней исследовать — государственные секреты или Божьи?

— Великолепно! Но почему группа Слейда? — спросил он. — Не слишком обычный выбор для молодого ученого.

Кейт на мгновение отвела глаза. Да, выбор был необычен, но через два года работы над диссертацией она оказалась в тисках необычных личных обстоятельств. Причиной было событие, которое разбило ей сердце и перевернуло всю ее жизнь. Но Медине знать об этом было незачем.

— Все очень просто, — сказала она. — Я решила, что хочу действовать в реальном мире: помогать людям получать ответы на важные для них вопросы, выручать их из трудных ситуаций, возвращать им что-то потерянное. Как вам известно, группа Слейда главным образом занята делами корпораций, но это не моя область. Лично мне в основном поручаются дела личные — преступления, которые полиции раскрыть не удалось, и тому подобное.

Она улыбнулась.

— Ну, я понимаю, что мне следовало бы еще поболтать о том, что все-таки произошло у вас дома вчера ночью. Труп, таинственный манускрипт? Мне не терпится узнать побольше.

— Я предпринял ремонт только что купленного здания. В Сити, вблизи Лиденхолл-Маркета, — начал Медина, имея в виду финансовый район Лондона.

— Под конторы и офисы?

Медина кивнул, открыл кейс и пролистал какие-то документы.

— В процессе укрепления фундамента рабочие наткнулись под ним на тайник.

Он протянул Кейт прямоугольный предмет в плотном бархатном мешочке.

— Вот это было найдено в герметически запаянном металлическом ящике. Предположительно потому он так хорошо и сохранился.

Медина запер кейс и поставил его на пол.

Кейт осторожно извлекла манускрипт из мешочка и увидела простой черный переплет с ободком позолоты по краям. Потом в поисках названия поглядела на корешок с позолоченными выпуклостями. Ничего не увидев, она бережно опустила манускрипт на стол и нежно, будто лаская щечку младенца, провела кончиками пальцев по переплету.

— Кожа почти без трещинок, — поразилась она. — Трудно поверить, что это шестнадцатый век.

Она откинула крышку переплета, перевернула первую пустую страницу и на мгновение застыла: странные магические символы, сходные с иероглифами, свирепо уставились на нее в ответ.

— Я заглянул к моему бывшему руководителю в Оксфорде, — сказал Медина. — Эндрю Резерфорд, историк. На прошлой неделе я показал манускрипт ему. Хотя ему удалось примерно датировать часть бумаги, письмена поставили его в полный тупик. Он проконсультировался со специалистом по древним алфавитам, но, видимо, эти символы абсолютно особые.

— Возможно, нуллити, — негромко сказала Кейт, приподняв страницу.

— Прошу прощения?

— Посмотрите поближе.

Он наклонился к ней через столик, и секунду спустя правый уголок его рта вздернулся. Не совсем улыбка, но намек на нее.

— Ближе к книге, — потребовала она. — Чем она пахнет?

Он изобразил растерянность и спросил:

— А нюхать обязательно? Как-никак ей сотни лет.

— Доверьтесь герметичности, про которую упомянули. С вами все будет в порядке.

— Ну хорошо. Кожей и… э… каким-то типом старинной бумаги.

— Верно. А чем еще? — спросила Кейт, бережно покачивая страницу вправо-влево.

— Чернилами, наверное?

— И?..

— И… чем-то еще, — пробормотал он и снова понюхал. — Лимоном?

Кейт нагнулась и достала из сумки маленький, но мощный фонарик. Повернув манускрипт боком, она направила луч перпендикулярно странице, которую они исследовали. Между строчками чернильных символов возникли прозрачные буквы.

— О черт! — прошептал Медина и прочел прозрачные буквы вслух: — «Анатомия Тайн» Томас… как это? Филип… Фел…

— Фелиппес, — докончила Кейт ошеломленно. — Две последние буквы — повернутое наоборот «e», как и «s» с петлей? Типично для елизаветинских почерков.

Она закрыла страницу, ее глаза округлились от изумления.

— Вы знаете, кто такой Фелиппес?

Медина покачал головой.

— Вероятно, вы слышали про Фрэнсиса Уолсингема, легендарного шпионских дел мастера королевы Елизаветы? Он считается организатором первой официальной английской секретной службы, а Фелиппес был его правой рукой, руководителем его секретных операций по прозвищу Разгадчик за его умение расшифровывать коды. Теперь Фелиппеса помнят главным образом из-за роли, которую он сыграл, помогая Уолсингему поймать в ловушку Марию Стюарт, шотландскую королеву.

— Его имя выглядит французским.

— Да. Крестили его Филлипсом. Но он сменил имя, возможно, из гонора, — быстро объяснила Кейт.

Затем она указала на подобия иероглифов.

— Знаки, написанные чернилами, назывались в Средневековье «нуллити» — пустышки. Маскировка, бессмысленные символы, долженствовавшие сбить вас с толку. В ту эпоху коды и шифры играли решающую роль в тайной переписке, как и запись информации лимонным соком, молоком, луком… любой органической жидкостью. Непосвященный, проглядевший бумаги Фелиппеса, наталкивался на такой лист и в недоумении махал рукой. Но поднеси он его к свечке…

Кейт обратилась ко второй странице и посветила на нее фонариком. На этот раз, однако, прозрачные буквы не возникли. Она внимательнее пригляделась к странице. Она оказалась чуть меньше предыдущей, с более темной желтизной по краям и со следами сгибов, словно в свое время ее сложили вчетверо. И почерк выглядел иначе. Сосредоточившись на знаках, она увидела, что они были проще, чем нуллити — маскировочные символы, написанные чернилами на титульной странице. Один походил на головастика, другие — на планету Сатурн в кольце, на цифру «3» с лишним изгибом, а еще один напоминал восьмерку, увенчанную спиралькой поросячьего хвостика.

— А может быть… — Голос Кейт замер, и она осмотрела следующие несколько страниц. Они также выглядели неряшливее первой, с более простыми знаками, с разными почерками и без лимонной тайнописи.

Осмотрев пятую страницу, она кивнула.

— Да, я практически не сомневаюсь, что все это подлинные елизаветинские шифры. Некоторые значки мне знакомы. Вот этот, — она указала на «о» с торчащим из него крестом — я встречала, и он обозначал Францию. А вот этот — Испанию, — продолжала она, указывая на цифру «4», снизу подчеркнутую. — А вот эта вертикальная стрелка означает Англию.

Подняв глаза, Кейт заметила, что две девочки-подростка щурятся на нее поверх своих чашек, а пожилая дама за соседним столиком следит за ней, надкусывая булочку. С большой неохотой она закрыла манускрипт и сказала, понизив голос:



— Похоже, что это сборник сообщений секретных агентов шестнадцатого века.

— Странно, что мой преподаватель…

— Шпионаж — это довольно редкая и непрестижная академическая специальность.

— Хм-м. Но пусть даже так, я все равно не понимаю, почему кто-то хотел украсть именно его, хотя многие вещи в моем доме должны стоить много больше. На столе в холле лежали ключи от моей машины… рядом с брильянтовыми запонками. Вор к ним не прикоснулся. Бред какой-то.

Если только…Стараясь сохранять хладнокровие, Кейт перевела дух.

— Но это, вполне возможно, не простые разведывательные донесения. После смерти Уолсингема в 1590 году его секретный архив исчез, и елизаветинцы, как и ученые теперь, подозревали и подозревают в этом Фелиппеса. Архив, безусловно, имел огромную ценность. Сеть соглядатаев Уолсингема могла дать сто очков вперед подручным Д. Эдгара Гувера. Секреты, скандалы, что-либо чем-то подозрительное — что ни назовите, они это вынюхивали. На протяжении десятков лет. И соль в том, что архив так найден и не был. Быть может…

— Погодите. Вы не поясните? Почему такой ажиотаж со шпионажем именно тогда?

— Как у вас обстоят дела с английской историей?

— Хреновато, — признался Медина. — Наполовину я действительно англичанин, но рос в Испании… и никогда книгочеем не был.

— Ну, протестантскому правительству Елизаветы Первой со всех сторон угрожали католики, как извне, так тем более изнутри. Заговоры католиков зрели все время, обычно включая и местных, и заграничных игроков. Особенно испанских. И еще Папа — он издал буллу, приказывавшую его пастве принимать все меры, чтобы избавиться от Елизаветы.

— Следовательно, находилось очень много людей, пытавшихся ее убить.

— Вот именно. И к восьмидесятым годам шестнадцатого века Уолсингем наконец убедил ее в необходимости расходовать деньги на шпионаж. И вот впервые в английской истории королевское казначейство начало оплачивать счета разведки, и Уолсингем обрел возможность расширить свои операции. Опираясь на Фелиппеса, он создал широкую сеть соглядатаев и шпионов — или интеллидженсеров, как их тогда называли. Иногда его люди использовали для вербовки угрозы и запугивания, но чаще достаточно было обещать денежное вознаграждение. В результате Уолсингем получил возможность вычесывать предателей и изменников таким частым гребнем и с такой полнотой, что Джо Маккарти позеленел бы от зависти. Его люди наскребали столько грязи на кого угодно, что в любое время располагали возможностью пригрозить почти всякому, что погребут его под ней с головой.

— На редкость заманчивая обстановка, — заметил Медина сухо.

— Согласна. Когда речь заходит о елизаветинской Англии, людям обычно вспоминаются Шекспир и королевские празднества. Но блеск маскировал страшное полицейское государство. Никакого понятия о принципе невиновности, пока вина не доказана. Если речь шла о безопасности королевы, достаточно было подозрений. А потому утверждения доносчика — разоблачителя тайн и грехов — могли отправить вас в застенок вот так… — закончила Кейт, щелкнув пальцами.

— Вы сказали, что архив Уолсингема после его смерти исчез?

Кейт кивнула.

— Более чем на четыреста лет.

— И вы думаете…

Я думаю, этот манускрипт может содержать доказательства, что архив забрал Фелиппес. Что он просеял десятилетиями накапливавшуюся писанину, отобрал наиболее сочные доносы, переплел их, и пожалуйста — «Анатомия Тайн». Сборник информации, столь же опасной для елизаветинской аристократии, как гуверовские папки для политиков США. В качестве исторического памятника «Анатомия» могла и не быть самой большой ценностью в вашем доме, но мне представляется, что вора ее продажная цена не интересовала.

— Не понимаю?

— Ну, любой специалист по Возрождению был бы рад заполучить ваш манускрипт. Опубликуйте сенсационную монографию и прославьтесь. Однако в большинстве своем кабинетные ученые отличаются мягкими манерами и не склонны к взломам или к использованию профессионалов…

Кейт на несколько секунд уставилась в пространство.

— Может быть, что-нибудь в нем остается опасным для кого-то и теперь. Ну, например, доказательство, что предок какого-нибудь нынешнего герцога был незаконнорожденным, и потомок потеряет фамильное поместье, если это обстоятельство выплывет наружу.

— Да, это уже кое-что и более того.

— Еще бы! А поскольку о вашей находке мало кому известно, будет несложно…

Тут официант поставил на столик трехъярусный серебряный поднос, нагруженный фигурной сдобой и треугольничками канапе, а также заварочные чайнички и чашки.

Кейт поблагодарила его и снова обернулась к Медине.

— Вы не могли бы рассказать мне поподробнее о вчерашнем взломе?

— Было начало вечера, — сказал он, протягивая руку за лебедем с кремовой начинкой. — Полиция полагает, что он проник в дом через заднее окно. Я оставил некоторые открытыми… в моем новом доме в Белгрейвии.

Кейт прекрасно знала его квартал — как-то неделю вела там наблюдения. На расстоянии броска камня от Букингемского дворца, район этот застраивался богатыми для богатых в начале XIX века. И остался приютом ультрафешенебельности, где происходило смешение старых и новых денег.

— Вы переехали туда недавно? — спросила она, наливая себе чаю.

Пережевывая лебедя, Медина кивнул.

— До установления новой сигнализации, когда я уезжаю, я вызываю охранника. Он позвонил в полицию, едва услышал шум. Они не слишком поторопились, но это значения не имело: вскрыв мой сейф, вор расположился отдохнуть. Вы не поверите — налил себе коньяку.

— Но причина его смерти?

— Он был вооружен. Когда мой охранник открыл дверь и увидел нацеленный в него пистолет, он выстрелил. Разумеется, целился в плечо, но под таким углом…

— Полиция его опознала?

— Пока еще нет.

— Отпечатки его пальцев проверены?

— Сегодня утром. В картотеках не значатся. — Медина повернулся к кейсу и достал пачку полароидных снимков. — Фотографии места преступления, если вам…

Кейт взяла их. На первом снимке вор поник в кресле, голова склонилась к плечу, лицо укрыто за кровью и тенями.

— Хороший костюм. На заказ. Как будто английский. Возможно, зацепка.

— Отличная идея.

Продолжая перебирать фотографии, Кейт поразилась:

— Ваш сейф… ого! Этот тип был специалистом. Он его вскрыл за пару минут?

— Если не быстрее.

Заметив, что паркет справа от сейфа Медины практически не обуглился, она добавила:

— Он, очевидно, воспользовался направленным зарядом. Раздобыть даже один такой очень непросто.

— Один какой?

— Пластиковая взрывчатка в металлической оболочке. Похоже, он использовал ее, чтобы расплавить болты, закрепляющие дверцу. Помните «Пан-Амэрикен», рейс сто три? ЦРУ удалось выследить взорвавших его ливийцев по столь же редкому новейшему устройству — бомбовому таймеру. Какой-то швейцарский эксперт изготовил их всего двенадцать. Угу, установить его личность будет не так уж сложно.

— Но мотив? Детектива это как будто не слишком заинтересовало. Собственно говоря, он на меня немножко рассердился.

— Думается, мотив я сумею найти тут, — сказала Кейт, кивнув на «Анатомию Тайн». — Дело в том, как ни неприятно мне об этом говорить, но подобный манускрипт — шестнадцатого века, заведомо единственный, — должен находиться в музее, где ему обеспечат необходимую температуру, влажность, освещение… И возможно, в Британии существует закон, требующий передачи подобных находок соответствующему культурному центру. Я не совсем поняла, как вы намерены…

— Хотя я предпочел бы не оскорблять вас как представительницу науки, — перебил Медина, — я тем не менее надеялся, что вы согласитесь, чтобы бюрократы подождали несколько дней. У меня наверху есть герметический ящик, и поскольку он пролежал там в сохранности четыреста лет…

— Продано! — сказала Кейт, засмеявшись. — Если я сканирую все страницы за вечер, а затем загерметизирую манускрипт, моя совесть как-нибудь выдержит. Но скажите, почему вы… э…

— Принимаю к сердцу?

— Угу. То, что вы говорили о ваших интересах…

— Ничего более волнующего мне уже давно не выпадало. Впрочем, требуется не так уж много, чтобы превзойти игры с цифрами. — Он помолчал, а затем продолжил, улыбнувшись своей кривой улыбкой: — К тому же кто устоит против шанса поиграть в сыщика-любителя в паре с такой сногсшибательной девушкой, как вы?

К восторгу Медины Кейт пожала плечами, вскинув ладони. Мысленно она, однако, возвела глаза к небу. Для своего описания она никогда бы не употребила определение «сногсшибательная». По мнению Кейт, ее внешность была в меру красивой, чтобы иногда оказываться полезной, но не настолько, чтобы стать помехой. Если требовалось, она легко становилась незаметной в толпе.

Но пора была вернуться к делу, и она вытащила из сумки блокнот.

— Ваш бывший преподаватель, доктор Эндрю Резерфорд, мне надо позвонить ему. — Она взглянула на свои часы. В Англии было начало одиннадцатого. — Прямо с утра будет в самый раз, я думаю. Мне хотелось бы узнать, кому он показывал манускрипт. Начать список тех, кому известно о вашем открытии. Вы не могли бы дать мне его номер? И могу я взять их? — спросила она, собирая снимки.

— Да и да. — Записывая номер со своего мобильника, он добавил: — Знаете, вы произвели на меня большое впечатление еще прежде, чем мы встретились. Ну а теперь оно стало еще сильнее. Я вижу, как вы талантливы. Однако есть одно «но», и очень серьезное.

— А именно?

— Я не могу не спросить себя, следует ли мне вам доверять. Посмотрим правде в глаза. Тип коварных шпионок ведь очень опасен. То есть стоит мне вспомнить кое-кого из ваших более знаменитых предшественниц — Далила, Мата Хари…

Кейт взяла свою ложку и поднесла ее к губам, как микрофон:

— Себе на заметку. Клиент хорошо информирован в истории шлюх, ведущих двойную игру. Незамедлительно и ошибочно принял меня за таковую.

Медина поднял чашку и сказал с веселой усмешкой в глазах:

— Пью в надежде, что ваша судьба будет менее мрачной.

Далила, помнила Кейт, была заживо раздавлена обрушившейся кровлей храма, но Мата Хари? Ах да! Расстрельный взвод.

Откинувшись на спинку кресла, Кейт скрестила руки на груди.

— И это говорит человек, утверждающий, что в истории он слабоват.

— Ну, моих шлюх я знаю.

— Сидро, я в этом не сомневаюсь.


Направляясь по Пятой авеню к станции надземки, чтобы навестить лавку знакомой букинистки, специализирующейся на раритетах, Кейт тщетно пыталась согнать с лица упрямую улыбку. Едва она попрощалась с Мединой, как улыбка эта будто обрела собственную жизнь.

Если ее теория верна, Томас Фелиппес — она чувствовала, что почти знакома с ним лично, — действительно переплел под одной крышкой все восхитительные тайны Уолсингема. И они могли быть погребены со времен Возрождения, взволнованно подумала она. Фелиппес жил вблизи Лиденхоллского рынка, в том квартале Сити, где реставрируется новый офис Медины. Потайные комнаты в те времена само собой разумелись. Некоторые, известные под названием «поповская нора», сооружались, чтобы прятать объявленных вне закона людей в черных сутанах, без которых богатые католики никак не могли обойтись. Когда Великий пожар 1666 года испепелил большую часть Лондона, тайник Фелиппеса вполне мог остаться погребенным под пеплом и обломками до наших дней.

Кейт крепче ухватила свою сумку. Она ощущала себя примерно так же, как фанатичный любитель и знаток заговоров, который нашел бы дневник Ли Харви Освальда. Зашифрованные страницы могли хранить ключи к десяткам тайн. Действительно ли первый фаворит Елизаветы сбросил свою жену с лестницы? Действительно ли у нее было такое множество любовников, как все считали? Была ли Мария Стюарт, шотландская королева, причастна к убийству своего первого мужа и к организации покушений на Елизавету? А как насчет доказательства, что Шекспир действительно сочинил пьесы, ему приписываемые?

В дни аспирантуры Кейт и в голову не приходило, что ей доведется расшифровывать такую находку, как «Анатомия Тайн» Фелиппеса, да и что вообще нечто подобное может быть найдено. И уж конечно, она никак не ожидала, что ее любовь к истории и литературе Возрождения сыграет роль в ее карьере. Большего восторга она просто не могла бы испытывать. Так почему неясная тревога убила ее радужное настроение?

От резкого толчка ее правое плечо выдвинулось вперед. Сжав сумку обеими руками, она посмотрела, кто это так спешит, и успокоилась. Типичная торопящаяся блондинка центрального Нью-Йорка: безупречный педикюр, написанное на лице упоение собственной значимостью, какое не способна подделать никакая актриса, и злобные мысли, столь же предсказуемые, как корни ее волос. Секунду спустя стремительные шаги блондинки сменились нетерпеливым шарканьем — она оказалась перед барьером из двух сгорбленных старушек, которые под руку двигались с черепашьей быстротой. Кейт слышала приглушенную ругань блондинки с легкой улыбкой. Несомненно, она принадлежала к тем жителям Нью-Йорка, которые причисляют медленную походку в часы пик к смертным грехам.

Но сердце Кейт все еще колотилось, и не из-за мыслей о манускрипте. Она остановилась поговорить с Блейком, молодым красавцем-охранником у дверей Гарри Уинстона. Против обыкновения его не окружали млеющие туристки. Он был один.

— Видишь кого-нибудь, о ком мне следует знать?

Он несколько секунд пошарил глазами через ее плечо, затем ответил:

— М-м-м. Пожилой, волосы с заметной проседью — то, что от них осталось, — мнется у автомата с газетами. Ну и тип, который прошел мимо, оглядел тебя с головы до ног, как и его подружка, но не думаю, что это что-нибудь означает. Пара-тройка людей сейчас завернули в магазины.

Сама Кейт никого не видела, но чувствовала, что за ней следят. Ее обучили определять следящих, но очень часто, если они знали свое дело, она только ощущала их взгляды.

Делая вид, будто ее заинтересовала витрина Уинстона, она дослушала Блейка.

— Ставлю на Проседь. Хочешь пройти насквозь?

В одном из складских помещений Гарри Уинстона был скрытый выход в лабиринт заброшенных строительных туннелей. Во время предыдущего расследования Кейт и ее партнер докопались до хитро скрытой системы растрат, изобретенной одним из служащих Уинстона, и благодарный владелец лавки пригласил ее пользоваться туннелями всякий раз, когда понадобится. Для нее это был своего рода театральный люк в центре города.

— Спасибо, но не сегодня. Хотелось бы узнать, что ему нужно.

— Ты что-то сияешь. Познакомилась с кем-то новым?

— Не-а. Просто клиент. Хорош собой, но не моего романа — скучающий богатей с выражением «я знаю, меня все хотят» в глазах.

— Выражение, перед которым не устоять, — вздохнул Блейк. — Так он играет за вашу команду?

— По-моему, я видела в его шкафчике нашу майку, но буду держать тебя в курсе.

Продолжая идти на юг, Кейт иногда останавливалась, чтобы преследователь не потерял ее из вида. Подняв взгляд к освещенным деревьям на винтовых ярусах Трамп-Тауэр, она прикинула, не параноичны ли ее опасения, и только. Ну, есть легкий способ разобраться.К остановке рядом с ней как раз подошел бело-голубой манхэттенский автобус. Кейт шагнула вперед, словно намереваясь сесть в него, и бросила молниеносный взгляд через плечо. Мужчина, которого описал Блейк, махал такси.

Так, значит, он шел за ней. Хм-м. Кейт взглянула на часы и пошла дальше, будто передумав. Через пару перекрестков она свернула в «Банановую республику» в Рокфеллеровском центре. Задержав взгляд на отражении в витрине, она убедилась, что ее преследователь находится именно там, где ей требовалось.

В примерочной кабине Кейт сняла костюм, скатала его и уложила в сумку, затем достала парик и мини-юбку. Она редко выходила из дома, не захватив аксессуаров для незатейливого переодевания. Волосы парика были ей по подбородок, светлые и прямые. В этом парике ее как-то не узнал родной отец. Она убрала под него собственные волосы, затем натянула скудную юбочку — совсем не похожую на чинную, ниже колен, юбку костюма.

Заменив темную помаду бледно-розовой, Кейт подошла к покупателю, отошедшему от кассы, и обещала ему двадцатку, если он проводит ее наружу. Он обнимал ее за плечи, когда они вышли из магазина и смешались с толпой прохожих. От денег он отказался.


Мужчина с проседью в волосах и первыми симптомами пивного брюха наблюдал за входом в «Банановую республику» с противоположного тротуара, частично укрытый туристами, скапливающимися перед собором Св. Патрика. Если эта девчонка хоть немного похожа на мою жену, она раньше чем через час оттуда не выйдет.Он взглянул на свои часы. Прошло всего двадцать минут. Тем не менее ему следует подготовиться. Прекрасное место, чтобы изменить позицию, толпы тут особенно густы.

Не сводя глаз с магазина готовой одежды, он сунул руку в карман за бритвой и впал в панику. Бритва исчезла, как и бумажник. Он провел в Нью-Йорке двадцать пять лет — пятнадцать полицейским, десять частным детективом. Изловил сотни воров, но самого его ни разу прежде не обворовывали. Черт!

Кто-то потрогал его за плечо.

— Простите, сэр, — произнес робкий голосок, — вы не скажете мне, где… где…

Что это за акцент? Итальянский?Он обернулся. А! Смазливая туристочка, заплутавшаяся в городе, — в руках план Нью-Йорка, на лице молящее выражение. Да, он мог бы ей кое-что показать. Но он на работе.

— Извините, мисс. Ничем не могу помочь.

— Неужели? А по-моему, можете.

Он растерянно попятился. Ее лицо внезапно стало жестким, слова требовательными и властными. Акцент исчез. Она протянула ему его исчезнувший бумажник. Он испуганно закусил губу. Несмотря на новые волосы, одежду и макияж, он ее узнал — его объект.


— Билл Мазур, — сказала Кейт, пятью минутами раньше заглянувшая в его водительские права. — Выгнаны со службы за излишнее якшание с местными наркодилерами. (Прежде чем подойти к нему, она сообщила его фамилию в свое агентство и получила необходимые сведения.) Кто тебя нанял?

Он повернулся и махнул такси, но Кейт шагнула вперед и, схватив его за локоть, заломила ему руку и обернула к себе.

— Ты мне не ответил.

Мазур злобно пытался высвободиться из ее хватки.

— О! Чуть не забыла, — сказала Кейт с притворной искренностью, всовывая его бритву в дряблую руку, запястье которой жестко сжимала. — Мужчины вроде тебя без таких штучек ни на что не способны.

Что-то вроде смущения скользнуло по его лицу, когда бритва упала на землю, — Кейт парализовала нерв в запястье, и пальцы его не слушались.

— Ответь на мой вопрос, и твои приятели в полиции никогда не узнают, что с тобой сладила девчонка вдвое тебя моложе.

Резким движением Мазур вырвал руку и злобно попятился.

— Стерва, я понятия не имею, кто ты такая и о чем ты болтаешь…

Но у Кейт в рукаве прятался козырной туз — еще одно сведение, полученное минуту назад по мобильнику.

— Что поделывает твой сынишка у себя дома на Кэррол-стрит? Если хочешь, я могу отправить кого-нибудь посмотреть, как он там и что.

Понятия не имея, что она никогда бы не причинила вред ребенку, Мазур капитулировал.

— Я не знаю, кто он. Мужик мне своего имени не сказал, просто пару часов назад прислал по электронной почте поручение. Назвал башли за твою сумку, которую я должен был забрать. Уплатил заранее наличными. Когда я выходил из своей конторы, перед моей дверью лежал конверт без надписи.

— А он назвал что-нибудь конкретное?

— Что-то там про книжку.

— Его электронный адрес? — спросила Кейт, протягивая Мазуру свой блокнот и ручку.

Он подчинился, затем снова повернулся в поисках такси.

— Я дам тебе знать, если у меня будут еще вопросы, — сказала Кейт его затылку.

Затем, прочитав то, что он написал, она пробормотала.

— Тип называет себя Нефритовым Драконом?

Открыв мобильник, Кейт позвонила Медине сообщить ему, что кто-то продолжает охотиться за его манускриптом, что покойный вор скорее всего был нанят. Она, кроме того, посоветовала ему быть осторожнее и предложила ему охранника. Предосторожность скорее всего лишняя, но тем не менее желательная.

Кейт все еще считала, что ее новое дело относительно малорискованное. Да, были две попытки кражи, но реальной опасности существовать попросту не могло: убивать из-за каких-то давних-предавних сплетен и предательств?

Пройдет два дня, прежде чем ей придется признать, что ее вывод был ошибочным.


ОКСФОРД АНГЛИЯ — 11 ЧАСОВ 02 МИНУТЫ ВЕЧЕРА

С рюкзаком через плечо Вера Картрейс вышла из почти пустой библиотеки колледжа Крайст-Чёрч. Библиотека закрывалась, и, как обычно, она оказалась в числе последних читателей. Вера прислонилась к массивной коринфской колонне портика, на секунду зажмурила усталые глаза, подставила лицо теплому вечернему ветерку…

И ахнула от испуга.

Мимо нее промчались двое ребят с непонятными розовыми предметами в руках, пересекли, поднимая облака пыли, квадрат двора Пекуотер. Глядя, как они выписывают кренделя и спотыкаются, Вера безошибочно предположила, что они-то не корпели над книгами весь долгий утомительный вечер. Ребята нырнули в проход Киллканон, и Вера, направлявшаяся туда же, услышала пьяные выкрики, эхом отдающиеся от стен прохода:

— Давайте же, идиоты! Займите свои места!

— Господи, — пробормотала она, — который сейчас час?

Выйдя из прохода, Вера оказалась на дворе Том и застыла на месте, щурясь на открывшееся ей фантастическое зрелище. Студенты стояли парами лицом друг к другу, сплетя поднятые руки и образуя живые арки, под которыми проскакивали, кувыркаясь, другие студенты в коричневом, получив предварительно шлепок по заду… Это еще что?Вера надела очки. Пластмассовые фламинго?

И тут Вера поняла, что перед ней разыгрывается эпизод из «Алисы в Стране Чудес» Партия королевы в крокет. В сказке, однако, мячами служили ежи, молотками — живые фламинго, а играли Королева Червей и ее свита. Так где же она, недоумевала Вера. Где Королева? Ответ она нашла незамедлительно. Толстый блондин с большим сердцем, намалеванным на голой груди алой губной помадой, принялся подпрыгивать, вопя: «Голову долой! Голову долой!», и провинившийся покорно запрокинул голову, давая возможность другому игроку влить ему что-то в рот из пластиковой чашки.

Вспомнив, что Льюис Кэрролл преподавал математику в Крайст-Чёрч, Вера решила, что это — дань уважения. Ну, по их мнению, во всяком случае.

Это был первый год Веры в Оксфорде, но она незамедлительно заключила, что студенты тут особенно находчивы в изобретении словно бы очень достойных предлогов для того, чтобы напиться до помрачения ума и выкамаривать как идиоты. Она заметила, что пара ежей лапается в дальнем уголке, а другая как раз в эту секунду налетела на воротца, те зашатались, и сразу образовалась куча из барахтающихся рук и ног.

Тут к ней подошел Король — долговязый тощий парень по имени Уилл, увенчанный бумажной короной.

Вера затрепетала: весь семестр она сходила по нему с ума.

— Хочешь поиграть? — спросил он. — Мне нужен шар. — Махнув в сторону парня в коричневом, бегущего за девушкой в белом купальнике, он добавил: — Мой еж примерился трахнуть Белого Кролика.

Вера указала на освещенное окно над каменной аркой по ту сторону двора.

— Собственно, раз он дома, я собиралась поговорить…

— С доктором Резерфордом. Я мог бы и сам понять. — Уилл закатил глаза. — Ну, знаешь, одна работа без развлечений…

— Я все еще не нашла за что зацепиться с моим эссе, — объяснила Вера, — но в субботу почему бы и…

— Привет, Уилл, — перебила ее участница представления. Черное спортивное трико, усы, нарисованные на щеках, и бархатные уши на головной повязке. — Есть настроение изменить Королеве нынче ночью?

Вера пыталась не насупиться. Изабель Конрод была сногсшибательна, с грудями, рвущимися в завтрашний день, и стоило кому-то тебе понравиться, как Изабель его уводила или, точнее, отвлекала ровно настолько, чтобы он утратил интерес к тебе. Почему-то Изабель требовалось, чтобы студенты Крайст-Чёрч все до единого облизывались на нее.

Пропустив вопрос Изабель мимо ушей, Уилл обернулся к Вере.

— «Мне не нравится, как оно выглядит… однако оно может поцеловать мне руку, если хочет».

Вера засмеялась. Строчка из «Алисы в Стране Чудес», одна из ее любимых. Затем ее улыбка угасла. В сказке Чеширский Кот отклонил приглашение Короля, но этот ухватил королевскую руку, повалил Короля на землю и — к его восторгу — уселся на него.

Вздохнув, Вера пошла дальше к кабинету своего руководителя. Ей хотелось на этой неделе написать эссе, которое действительно произвело бы на него впечатление. А то и заинтриговало бы его, хотя бы чуточку. Он столькому ее научил! Иногда она просто задыхалась от благодарности. Она надеялась, что он пригласит ее войти, и может быть, как в прошлый раз, они поболтают за портвейном, прихлебывая вино до поздней ночи из его двух черных щербатых кубков.

Поднимаясь по винтовой лестнице на третий этаж, Вера услышала выкрики во дворе.

— Вино выхлебано? О дьявол! Ли, Конрад, сомкнуться в авангарде. Штурмуем паб! Отряд, вперед марш!

Крики и смех игроков в крокет уже замерли, когда она подошла к двери своего руководителя. И тихо постучала. Никакого отклика. Наверное, говорит по телефону.

Она было повернулась, но тут ее нос сморщился. Какой странный запах!

— Доктор Резерфорд! — робко позвала она. — Доктор Резерфорд!

И опять никакого отклика. Но он не стал бы игнорировать ее так грубо, это Вера знала твердо, — как бы сосредоточенно ни работал над своей новой книгой. Он же такой добрый! Или он уже ушел домой? Может быть… но он же никогда не забывает погасить за собой свет.

Дверь была отперта. Осторожно войдя в комнату, она повернулась в сторону его стола. На несколько секунд у нее помутилось в глазах, все перед ней затянула серость, будто испарения сухого льда — такие, которые колышутся на сцене в постановках «Макбета». В растерянности она встряхнула головой и заморгала.

В конце концов в глазах у нее прояснилось. И вновь она увидела доктора Резерфорда, поникшего над письменным столом. На затылке его густые седые волосы какое-то бурое вещество слепило в колтуны, и то же вещество расплылось широким пятном на полу и забрызгало дальнюю стену. Наконец Вера поняла, что вещество это — запекшаяся кровь, и закричала.

4

Увы, ученый я, где золото мне взять?

Расмус в «Парижской резне» Марло

САУТУОРК — СУМЕРКИ, МАЙ 1593

Проталкиваясь через шумные толпы, кишащие на южном берегу Темзы, Марло остановился перед Лондонским мостом. Арку увенчивала дюжина с лишним насаженных на пики отрубленных голов. Он узнал лица: так как видел их там не один месяц. Некоторые почти год. Вымоченные в рассоле, они сохранялись неплохо.

— Добрый вечер, джентльмены, — сказал он с легким поклоном. — Никто не желает поиграть в кости?

Юная проститутка с обнаженной грудью подергала Марло за рукав. Он было начал отдирать ее грязные пальцы, но вдруг нахмурился, увидев на ее плече багряную каплю. Ища рану, он приподнял волосы с ее шеи, но ничего не нашел. Усмотрев в его жесте интерес потенциального клиента, она закрыла глаза и неуклюже надула губы.

Марло прикоснулся к капле и поднес палец к ее носу.

— Твои губы пахнут медью, — сказала она ему. Ее тихий голос почти заглушали крики торговцев овощами, рыбой и ругань пары уличных оборвышей, которые на все корки поносили иностранную пару.

— Я удивлен.

— Мой отец был кузнецом, — объяснила она, открывая глаза. — Что это?

— Кровь. — Он показал рубиновый мазок на кончике пальца.

Заметив ее испуг, он добавил с улыбкой:

— Не пугайтесь, мисс, она не ваша. Либо ангел в небесах поцарапал коленку, либо городской декоратор вновь принялся за работу.

Она проследила его взгляд до вершины арки. Там как раз установили только что отрубленную голову.

— Бедняга, — сказала она, словно бы с искренней печалью, — я помолюсь за тебя.

Марло понял, что в Лондоне она совсем недавно. Его жителей почти без исключения это жуткое зрелище никак не трогало. Когда она отошла, он прикинул, какой срок понадобится лондонским улицам, чтобы умертвить в ней жалость.

Шлепнув пронырливую руку карманника, он вновь посмотрел на новую голову, единственную еще сохранявшую глаза. Некоторых осужденных изменников просто обезглавливали. И очень часто лица таких выглядели спокойными, смирившимися с судьбой. Участь других оказывалась не такой легкой. А этого, решил Марло, скорее всего кастрировали заживо, прежде чем топор опустился на его шею. Лицо было искажено мукой, оглашая воздух безмолвными воплями.

— Ты прятал попа у себя под полом, друг мой? — спросил он вполголоса. — Ты выглядишь достаточно умным, чтобы не подготовлять покушение на королеву.

Кто-то столкнулся с ним, и сиплый голос выругался. Марло посмотрел на продавца воды, который побрел дальше с привязанным к спине бочонком, и снова взглянул вверх.

— Но где ты теперь?

Пройдя под аркой, он поднялся на Лондонский мост. По обеим сторонам тянулись высокие дома с бревенчатыми верхними этажами, принадлежащие богатым торговцам. На уровне моста были лавки, а владельцы жили на верхних этажах. Заходящее солнце еще светило, но в узком ухабистом проезде царила полутьма: каждый следующий этаж выступал над тем, что под ним, так что самые верхние почти смыкались через улицу, и развешенное между ними сушащееся белье позволяло увидеть лишь крохотные лоскутки неба.

На полпути Марло спустился по деревянной лестнице к воде, сошел в лодку, повернутую носом к востоку, и вручил лодочнику три пенни.

— Гринвичский дворец, — сказал он, опускаясь на подушку. Лодка начала разрезать бурую гущу на поверхности реки. Опираясь локтями о планшир, он следил, как шпили лондонских церквей отступают все дальше.

Высокие здания, теснившие берега, уступили место редким пристаням, деревьям и лугам — тонущий в грязи чумной город остался позади. Новое поручение, размышлял он. Вновь мир станет его тайным театром — подмостками, на которых драма реальна, опасность действительна, финальная сцена еще не написана. «Действие I. Сцена I. Входит Марло».

В Гринвиче на краю пристани стояла субтильная фигурка — Томас Фелиппес следил за Марло сквозь маленькие очки в проволочной оправе. Рыжевато-каштановые волосы Фелиппеса были заложены за уши, а жиденькая борода почти не маскировала глубокие рябины, изрывшие его лицо.

Лодочник вопросительно посмотрел на Фелиппеса, а затем на часового на берегу. Оба кивнули. После этого официального подтверждения Марло покинул лодку и пошел за Фелиппесом мимо дворца. Кочующий двор королевы пока пребывал здесь, и здание в изящных башенках полнилось музыкой, смехом и сорочьей болтовней. Пропущенные еще одним часовым, они на полминуты оказались в тени конного стражника, а затем направились в глубину ухоженных садов, и звуки вечернего дворцового веселья постепенно замерли позади.

Марло безмолвно следовал за Фелиппесом. Он давно успел узнать, что фитюлька не был любителем пустых разговоров. Они познакомились в 1585 году, когда Марло был студентом Кембриджа и писал «Тамерлана Великого», пьесу, имевшую безумный успех, ворвавшись в лондонские театры два года спустя. В ту зиму Фелиппес как-то подошел к нему и спросил, слышал ли он о сэре Фрэнсисе Уолсингеме, статс-секретаре. Марло кивнул. Университет полнился благоговейно-боязливыми шепотками о дурнопрославленном мастере шпионажа, человеке, чьи хитрые махинации снова и снова спасали королеву от убийц.

Представившись помощником Уолсингема, Фелиппес сообщил Марло, что он может заработать порядочно деньжат, если будет не прочь шпионить для только что созданной Уолсингемом секретной службы. Это его привлекает? О да!

Католические враги Англии невидимо присутствуют в Кембридже, объяснил Фелиппес. Скрытые ассасины, прошипел он. Патер, прикидывающийся протестантским студентом при деньгах, сманивает других студентов в католическую семинарию по ту сторону Ла-Манша в Реймсе. И именно в Реймсе, гнезде беглых английских католиков, герцог Гиз высиживает заговор с целью убить Елизавету, чтобы на английский трон могла воссесть его племянница, шотландская королева Мария. Английские шпионы, уже проникшие в семинарию, прилагают все усилия, чтобы вызнать подробности замыслов герцога. Уолсингему требуется студент, чтобы проникнуть в среду кембриджских заговорщиков и разоблачить их. Так как, по мнению Марло, он мог бы справиться с таким заданием?

Воняет ли Лондон в жару? Он не только способен с ним справиться, но и без всякого труда. Подрастая в родном Кентербери, он играл во многих спектаклях в Королевской школе, но для этой задачи вряд ли понадобятся таланты, которые он отточил на подмостках. Сыграть недовольного бунтовщика, сочувствующего католикам? Да Фелиппес словно предлагал ему деньги зато, чтобы он носил собственные башмаки!

Задумчиво кивнув, Марло сказал, что это ему вполне по силам, если бы не одна мелочь: «Моя истинная, абсолютная и неколебимая преданность Святейшему Отцу в Риме».

Предупрежденный, что его новый рекрут склонен шутить в самые неподходящие моменты, Фелиппес улыбнулся.

Марло остался серьезен.

Наступило молчание, лицо Фелилпеса потемнело. И тут Марло, ухмыльнувшись до ушей, протянул ему руку, Фелиппес ее потряс, и началась тайная жизнь Марло как интеллидженсера.

Разумеется, обещанные деньги были соблазнительны сами по себе — Марло, сын сапожника, был бедным стипендиатом, к тому же помышлявшим только о сочинении стихов. Но, не сомневаясь в своем таланте, он отдавал себе полный отчет, что ум, полный чеканных строк, мало подходит для набивания карманов.

Чаровала его и возможность рисовать себя в воображении тайным рыцарем, доблестно защищающим свою августейшую госпожу. Он много лет оценивал правительство крайне скептично — еще не научившись читать, видел, как вешали невинных людей, — но тем не менее предпочел предаваться идеалистическим мечтаниям. В конце-то концов, какой толк от жизни без упоительных грез, как бы глупы эти грезы ни были?

Капиталовложение Фелиппеса себя оправдало. Марло с легкостью проник в университетскую сеть тайных католиков, чего прежде не удалось добиться десятку агентов. Известие о его успехе незамедлительно достигло ушей Уолсингема, и к неожиданному восторгу Марло старый мастер шпионажа пожелал встретиться со своим многообещающим новобранцем. В своем лондонском доме, выходившем окнами на Темзу, Уолсингем поблагодарил Марло за его превосходную службу их королеве. Не хочет ли он продолжать, готовясь к получению ученой степени?

Марло кивнул.

— Мудрый выбор, — сказал Уолсингем. — Видишь ли, книги лишь печатная мертвечина. Путешествия и опыт — проникновение в двуличность людей тут и за границей, — вот что вдохнет в них жизнь, а тебе подарит новые знания.

— И хорошие пьесы, — ответил Марло. — Я начал мою вторую.

— Ах да, банксайдский поэт… — припомнил Уолсингем, наливая себе и Марло по кружке превосходной мадеры. — Это может оказаться полезным.

Марло потягивал вино с наслаждением. Не так уж часто его хвалил и подбодрял один из самых могущественных людей в Англии.

— Потратить жизнь на раскапывание спрятанных тайн — занятие наиблагороднейшее, — докончил Уолсингем. — Подобный искатель всегда будет располагать властью.

Под воздействием этих слов Марло с такой истовостью посвятил себя агентурной работе, что она чуть было не обошлась ему в его магистерскую степень. Его личина тайного католика оказалась настолько убедительной, что университетская администрация, заподозрив в нем изменника, собралась его исключить. Однако Тайный совет поспешил вмешаться, и он покинул Кембридж в 1578 году не только с завершенным «Тамерланом», но и с магистерской степенью.

Фелиппес остановился в кругу скамей на таком расстоянии от дворца, что сюда вряд ли могли забрести опившиеся пьяницы или влюбленные в поисках краткого уединения. Марло сел и только тут заметил в нескольких шагах от них так называемый Дуб королевы, дерево с глубоким дуплом, в котором, как говорили, королева Елизавета пряталась в детстве.

— Сегодня переночуешь в гостевом доме, ближайшем к реке, — начал Фелиппес. — И вот тебе для начала… — Он сунул руку в кожаный кошель и извлек несколько монет.

Марло опустил в карман приятно тяжелую горсть. Деньги эти были уже не от Уолсингема. Уолсингем два года как умер, и королева с тех пор держала его пост вакантным — пост, который был равносилен тому, чтобы владеть ключами от королевства. Умная монархиня любила разжигать соперничество среди своих придворных — стратегия очень действенная. Два заклятых соперника яростно боролись за заветный титул, а в результате скаредная королева получала первоклассную секретную информацию от двух конкурирующих агентурных сетей почти без финансовых затрат со своей стороны.

Одним из этих соперников (новый патрон Фелиппеса) был Роберт Деверё, блистательный и неимоверно популярный граф Эссекс, любимый лондонской голытьбой не менее, чем придворными дамами. Всякий раз, когда Марло бывал в «Розе» и туда входил Эссекс, театр оглашали приветственные крики. Говорили, что королева Елизавета очарована им не меньше. Ему исполнилось двадцать семь, и он был моложе ее на тридцать с лишним лет, но она пожаловала ему в Гринвичском дворце апартаменты, смежные с ее собственными, и все знали, что это означает. К шпионским играм Эссекс приобщился совсем недавно, когда понял, что обеспечивать королеву тайными сведениями — надежное средство сохранять ее милость, быть может, даже более надежное, чем согревать ее постель, хотя и там, Марло не сомневался, любвеобильный граф показывал себя во всем блеске. Весь Лондон сплетничал о сексуальных подвигах молодого вельможи. По-видимому, он был очень щедр — и умел — на любовном поприще.

Соперничал с Эссексом за пост статс-секретаря сэр Роберт Сесиль, сын самого доверенного советчика королевы. Угрюмый горбатый коротышка Сесиль с многолетним опытом агентурной работы был во всем полярной противоположностью Эссекса. Эссекс импульсивный, несдержанный на язык, Сесиль проницательный, терпеливый, замкнутый. Эссекс был эмоционален и нередко искренне добросердечен, а Сесиль — неизменно безжалостен и беспощаден. Со времени смерти Уолсингема Марло играл по обе стороны забора, выполняя задания для обеих сетей. Он знал, что это опасно, но другие соглядатаи поступали точно так же, и — что было важнее — он никак не мог устоять перед соблазном наблюдать за свирепым соперничеством придворных из первого ряда.

— Ну так что у тебя есть для меня… Том? — спросил Марло, зная, что Фелиппес не терпит, когда подчиненные называют его по имени.

Фелиппес крепко сжал губы, очевидно, с трудом удержавшись от выговора.

Отлично. Значит, я все еще тебе нужен.

— Возникло одно щекотливое дело, и, по-моему, ты для него особенно подходишь. Идут разговоры о некой новой твоей публикации…

Марло принял вид невинного недоумения.

— Понятия не имею, о чем ты говоришь.

— Еще как имеешь! Книжонка гнусного похабства! — брезгливо воскликнул Фелиппес.

Марло перевел сборник эротических элегий римского поэта Овидия. В Англии эротические произведения такого рода были запрещены, и он напечатал элегии в подпольной типографии в Нидерландах.

— Я, конечно, мог бы сообщить о тебе надлежащим властям…

— Если бы сумел связать ее со мной.

— …но поскольку ты, несомненно, доставил сюда эту грязь контрабандой, мне пришло в голову, что у тебя имеются непотребные посредники и связи, которые могут пригодиться нам в крайне важном деле.

— А если я соглашусь помочь вам?

— Если преуспеешь, я заплачу тебе больше, чем когда-либо раньше. По меньшей мере вдвое, чем ты получаешь за свои глупые пьески.

Марло поднял брови. Больше двадцати фунтов!

— Ну а мои так называемые непотребные посредники? Откуда мне знать, не используешь ли ты меня, чтобы переловить их?

— Дело несравненно важнее поимки контрабандистов, промышляющих книгами.

— И все-таки…

— Арест твоих паршивых друзей меня совершенно не интересует — они могут пригодиться мне и в этом деле, и потом. Тебе придется положиться тут на мое слово. И опять-таки твое вознаграждение будет велико. Договорились?

— Да. ( Пока.)

Наклонившись поближе, Фелиппес прошептал:

— Ты слышал про Московскую компанию?

— Почти ничего, — солгал Марло.

— Названа так из-за ее монополии на торговлю с «Московией». Ее сорок лет назад основало товарищество богатых купцов и королевских придворных, решивших отыскать Северо-Восточный морской путь в страны Дальнего Востока — путь, который в Европе пока еще никто не нашел и который был бы под управлением и контролем англичан. Путь, который откроет нам прямой доступ к богатствам Востока, безопасный от пиратов Средиземноморья.

Фелиппес потеребил свою жидкую бороду.

— Совершенно очевидно, что купцы «Московии» не преуспели в этих поисках, но, меняя английские товары на русские меха, пеньку и ворвань, они установили выгодные отношения с царем. И за долю в доходах царь много раз разрешал им ездить из Москвы в Персию: по Волге до Астрахани, через Каспийское море и дальше до Бухары, обменивать английскую шерсть на драгоценные камни, шелка и пряности. Затем, двадцать лет назад, завоевания турок перекрыли этот путь, и с тех пор через руки «Московии» эти восточные товары не проходили.

Фелиппес умолк, еще раз посмотрел по сторонам и продолжал вполголоса:

— Однако недавно на Королевской Бирже в Лондоне дважды появлялись драгоценные камни с Дальнего Востока — вскоре после того, как судно «Московии» причалило к пристани Депфорта ниже по реке. Рубины, алмазы, жемчуг… но только они не показаны в книгах Компании, и вкладчики, а среди них и наша королева, не видели никакой прибыли.

— Торгуют под флагом королевы и крадут у нее из-под носа — какая дерзость! То есть прежний торговый путь «Московии» из Москвы в Персию вновь открыт? Тот, который ты описал?

Фелиппес покачал головой.

— Нет, он по-прежнему перехвачен турками.

— Так каким образом купцы «Московии» получили доступ к драгоценным камням? Не вернее ли предположить, что английские каперы забрали их с португальских кораблей, а затем забыли упомянуть о них таможенникам? Или тут приложила руку английская Левантийская компания с ее монополией на торговлю с восточным побережьем Средиземного моря?

Марло заметил необычный блеск в глазах Фелиппеса. Он всегда обсуждал дела, связанные со шпионажем, с большим смаком, но сейчас его глаза буквально горели огнем. Так что же он мог… А!

— Ты подозреваешь, что некие купцы «Московии» наконец открыли Северо-Восточный проход, хранят это в секрете и торгуют исподтишка?

— Одна из возможностей, но которой стоит заняться, как ты понимаешь.

Да, Марло понимал. Такое открытие имело бы колоссальные последствия для Англии и в смысле международного престижа, а не только финансовых выгод. До сих пор испанцы и португальцы куда больше преуспевали в исследованиях и колонизировании Нового Света, и национальная гордость Англии была уязвлена. Впрочем, Марло знал, что благо их родины для Фелиппеса главным отнюдь не было.

— Эссекс — вкладчик?

— Да.

— Значит, он получит хорошую прибыль, если эта контрабанда выплывет на поверхность?

— Само собой, — невозмутимо ответил Фелиппес.

— И если ему достанется честь разоблачить контрабандистов и сообщить королеве о существовании тайного морского пути на Дальний Восток…

Фелиппес улыбнулся, будто кот, зажавший в лапах мышь.

Ага! Если подозрения Фелиппеса верны и дело увенчается успехом, влияние Эссекса неимоверно возрастет, и, возможно, пост статс-секретаря наконец достанется ему. А Фелиппес, естественно, окажется рядом с ним.

— Твой агент на Королевской Бирже видел, кто их продавал? — спросил Марло.

— Представитель какой-то неизвестной компании. Подозреваю какую-то подтасовку. Ловко сфабрикованный щит, чтобы скрыть истинный источник, который, надеюсь, ты найдешь.

Марло кивнул.

— И, Кит, — очень серьезно сказал Фелиппес. — Сугубая осторожность и секретность.

— Само собой.

Фелиппес поднялся со скамьи.

— Надеюсь, вскоре я что-то от тебя услышу.

Непременно, — отозвался Марло, откидываясь на спинку скамьи. Глядя вслед фитюльке, исчезающему среди деревьев, он докончил: —…услышишь то, что я сочту нужным тебе сообщить.

5

НЬЮ-ЙОРК — 6 ЧАСОВ 30 МИНУТ ВЕЧЕРА, НАШИ ДНИ

Серебристо-серый особняк на одной из Семидесятых улиц Ист-Сайда отличался узким фасадом и крышей цвета древесного угля с чердачными окнами. Такое чинное старомодное обличье. Мало кто догадался бы, что каждое оконное стекло защищено сигналами электронных глушилок, мешающих направленными микрофонами улавливать голосовые вибрации.

Кейт вошла в вестибюль и направилась к латунным лифтам в дальнем левом углу. Стеснительный грузный швейцар поднял голову и, коротко кивнув ей, вновь погрузился в свою книгу. Как всегда лишенную бумажной обложки.

— «Пылающие сердца», «Объятие рыцаря»? Какую ты раздобыл на этот раз?

Он покраснел.

— Ну, не можете оставить безобидного старичка в покое, а?

Он умудрялся скрывать свое пристрастие к дамским романам от всех, кроме Кейт.

— Раскошелься, Джерри, не то тут все узнают про красавцев без рубашек на исчезнувших обложках.

На боковых стенках лифта друг против друга висели в золоченных рамах портреты викторианских супругов, когда-то живших в особняке. Рабочий кабинет Кейт был на пятом эта же, но сейчас она направлялась не туда. Шеф вызвал ее по пейджеру. На совещание.

Она нажала кнопку второго этажа, и лифт начал подниматься. Тогда, глядя прямо в глаза викторианской дамы на портрете, Кейт нажала кнопку, скрытую в раззолоченной пышности рамы. Из правого глаза дамы вырвался голубой лазерный луч проанализировать неповторимую капиллярную сеть сетчатки Кейт, а камера за левым глазом портрета сверила ее лицо с небольшим набором хранящихся в ней изображений. Кнопка, на которую нажимала Кейт, сканировала и передала отпечаток ее пальца в базу данных охранной системы. Секунду спустя лифт остановился, но дверца осталась закрытой. Зато зеркало в глубине лифта распахнулось наружу, открывая вход в узкий коридор.

Задняя стена штаб-квартиры группы Слейда была фальшивой и маскировала на каждом из пяти этажей по двадцать футов, не указанных ни в одном официальном плане здания. Поскольку его с трех сторон замыкали соседние дома, заметить с улицы наличие неучтенного пространства было нельзя. Шеф Кейт Джереми Слейд использовал его как командный пункт для секретных операций, которыми без шума руководил по поручению правительства.

По пути к совещательной комнате она услышала предательское шипение, доносившееся из тесной кухоньки, заглянула туда и увидела, что Слейд стоит у кофеварки, взбивая молоко в пену. Он только-только овладел искусством приготовлять капучино и до того преуспел, что Кейт распространила секретный внутренний меморандум, рекомендующий немедленное снятие его с поста «главного духа» и назначение на пост старшего бармена группы.

Слейд был поглощен своим занятием, и его глубоко посаженные глаза прятались в тени. Сорок пять лет, рост чуть-чуть недотянувший до шести футов, темные волосы и карие глаза, кажущиеся черными под кустистыми бровями. Гены бабушки из Индии и десять лет под ближневосточным солнцем придали его коже бронзовый отлив. Он был в идеальной физической форме, и только добродушные морщинки у глаз намекали на его возраст.

Более десяти лет Слейд провел в качестве офицера ЦРУ, занимаясь сбором информации и планируя миссии в опасных и часто раздираемых войнами горячих точках по всему земному шару, однако войти в кухню он решился лишь недавно. С тех пор приготовление гурманских блюд стало к восторгу подчиненных его манией, ведь за что бы Слейд ни брался, он всегда добивался совершенства. Выпускник Принстона с дипломом по классическим языкам, он поднялся до поста заместителя директора по операциям — самый высокий пост в закулисной деятельности агентства, — прежде чем ушел из ЦРУ. Всегда элегантный — даже в самой непритязательной одежде, — полный юмора и даже легкой безалаберности, которая мгновенно уступала место холодной компетентности, когда момент этого требовал. Кейт упивалась зрелищем классического джентльмена-шпиона, который в фартуке хлопотал на кухне.

Она познакомилась с ним три года назад, когда ее отец очень неохотно представил их друг другу. Это был второй год ее докторской программы, почти сразу после неожиданной смерти ее жениха. Тоже аспирант, он отправился в туристический поход в Гималаи и как-то вечером, сидя у лагерного костра, погиб от гранаты при нападении пакистанских экстремистов. Погибли и бывшие с ним два немецких туриста. Разбитая горем Кейт впала в многомесячную депрессию. Однако мало-помалу она осознала, что кончилась лишь часть ее жизни — часть, связанная с человеком, которого она любила, с браком и детьми в будущем.

Она сказала отцу, сенатору США, члену спецкомитета по разведке, что намерена подать заявление в операционный отдел ЦРУ. Не из желания мести — она просто хотела посвятить жизнь тому, чтобы жизни других людей не были разбиты, как ее. Хотя отец сочувствовал ей, он приложил все усилия, чтобы остановить ее. Давно потеряв жену, он чурался мысли, что с его единственной дочерью может что-то случиться. Но она решила непоколебимо, и в конце концов сенатор Морган сдался и устроил ее встречу со Слейдом в Нью-Йорке. Если уж Кейт намерена покинуть академический мир ради полевых разведывательных операций, то пусть хотя бы под началом человека, которого он знает и которому доверяет, а не разбухнувшей бюрократической системы с ее ошибками и утечкой информации.

Слейд ушел из ЦРУ, потому что устал обслуживать капризы политиков, чьи побуждения ему часто казались сомнительными. Однако его недавний переход в частный сектор был маскировочным ходом. Слейд все еще подчинялся директору разведывательного центра (в который входили глава разведывательного сообщества и директор ЦРУ), так что маленькая засекреченная группа оперативников, которыми он руководил, действовала в прямом подчинении только ему. Комбинация взаимовыгодная. ДРЦ обладала возможностью обходить рогатки одобрений, согласно правилам необходимых для запуска некоторых секретных операций, и Слейд мог сосредоточиться на спасении жизней, не подвергаясь политическому нажиму со всех сторон.

Когда Кейт в тот первый раз вошла в кабинет Слейда, она испытала приступ звездной болезни. В школьные годы она увлекалась шпионской беллетристикой, кишевшей мутными злодеями в темных костюмах и бондообразными суперагентами, которых поп-культура вновь и вновь перерабатывает из утиля. Но Слейд-то был реальным. Мастером плаща и кинжала из плоти и крови. Тем, кого она много раз рисовала в воображении, но вживе прежде никогда не имела шанса встретить.

Они сразу же нашли общий язык. После двухчасового разговора и просмотра ее биографического материала Слейд предложил ей работу частного детектива, объяснив, что его новая компания открывает филиалы в нескольких ключевых городах по всему миру. В нью-йоркском офисе уже есть десять агентов, сказал он, — в большинстве бывшие журналисты или сотрудники органов правопорядка. Для начала она может поработать в паре с кем-нибудь из них над уже расследуемым делом. Слейд добавил, что одновременно начнет готовить ее для разведывательной работы, и со временем в зависимости оттого, как она себя проявит, ей будет дано ее первое правительственное задание. Он сказал, что данные Кейт не только не хуже, а много лучше, чем стажеров ЦРУ, с какими ему приходилось встречаться, и что, кроме того, она ему симпатична, а для него это главное.

Кейт тут же согласилась, полная благодарности Слейду за то, что он обеспечил ей причину просыпаться по утрам и так загрузил работой, что на грусть у нее просто не хватало времени. Пусть задние помещения группы Слейда официально не существовали, но они стали родным домом для Кейт с первой же минуты, когда она переступила их порог.

Теперь из узкого коридора она вошла в совещательную комнату второго этажа. Если не считать компьютерного оборудования, помещение больше смахивало на публичную библиотеку, чем на типичный центр разведывательных операций.

Стены скрывали сделанные на заказ встроенные стеллажи, а скрытые за ними две металлические винтовые лестницы вели на верхние этажи. Стол был устлан старинным турецким ковром, а ближе к стенам стояли кожаные диваны и кресла шоколадного цвета.

За круглым столом в центре Макс Льюис, главный компьютерный гуру Слейда, зависал над ноутбуком, резко выделяясь на фоне приглушенных красок комнаты. Алая майка, небольшие золотые обручи, посверкивающие в ушах, и короткие лохмы, недавно ставшие с помощью перекиси водорода пронзительно золотистыми — оттенок, считала Кейт, отлично контрастирующий с его медно-красной кожей.

Макс поступил в группу Слейда примерно тогда же, когда Кейт. В то время выпускник Нью-Йоркского университета, он решил предложить свою кандидатуру на облюбованное им место не совсем общепринятым способом. Взломав наиболее защищенную базу данных ЦРУ, он скопировал десяток файлов и отправил их в качестве приложения к своему резюме на внутренний электронный адрес ДРЦ. Директор, на которую большое впечатление произвела даже не столько его квалификация, сколько дерзость, рассказала про него Слейду в тот же самый день.

— Ну, как там с Биллом Мазуром? — спросил Макс. — Ты установила, он действительно прицеливался на твою древнюю книгу?

— Угу. Еще раз спасибо за быстрые сведения.

Макс кивнул.

— Кто-то нанял Мазура, сообщив ему задание по электронной почте и назвавшись Нефритовым Драконом, — сказала Кейт, сунув руку в сумку за точным адресом. — Ты не проверишь, не ведет ли это к кому-нибудь? И ты не мог бы их увеличить? — добавила она, протягивая ему полученные от Медины снимки места преступления.

— Плевое дело! — Макс сунул их в карман. — А этот Медина? Джемма называет его «аппетитным», — добавил он, имея в виду секретаршу в их лондонском филиале. — Говорит, он пыхтит на какую-то тощую жердь.

Кейт улыбнулась. Максу нравились пухленькие и невысокие. Она не раз застукивала его за прогулкой по порносайтам с объемистыми актрисами.

— Ну? — потребовал он. — Ты же его видела, так что ты подумала?

— Я ничего не думала, а только молилась, чтобы не споткнуться, пока он смотрел, как я иду к столику.

Макс засмеялся.

— Я намеревалась заглянуть к знакомой букинистке, чтобы попробовать датировать манускрипт. Но меня вызвал Слейд. Что еще? — спросила Кейт, садясь рядом с ним.

— Звонила директор Круз. Расследование затрагивает мир искусств.

Алексис Круз, ДРЦ, передавала дела Слету, если они были крайне неотложными и секретными, а также в тех случаях, когда для выполнения конкретного задания Слейд имел более подходящего оперативника, как, например, теперь.

— Ничего серьезного, — объяснил Макс. — Просто тебе в Европе придется разобраться с ситуацией, особой опасности не представляющей. — Ухватив кресло Кейт за спинку, он придвинул его поближе к своему. — Тебе пора познакомиться с твоим новым другом.

На экране его компьютера замерцал видеоклип. Два пожилых человека обедали вместе. Один — уроженец Ближнего Востока, другой — с европейской внешностью.

— Этого, слева, я как будто видела раньше, — сказала Кейт, вглядываясь в знакомые черты худощавого перса — короткие черные волосы, залысины на висках, гладко выбритое чеканное лицо и большие широко расставленные карие глаза.

— Это Хамид Азади. Очень высокопоставленный типчик в ВЭВАИ, — сказал Макс, имея в виду иранское министерство разведки и безопасности — Везарат-е Эттела-ат ва Амниат-е Кешвар. — Предположительно шеф их контрразведки.

Кивнув на экран, Кейт спросила:

— Съемки Агентства?

— Ага. Снято две недели назад в Дубае. Но без аудио. В ресторане стоял шум, и они сидели слишком далеко от окна.

— А второй?

— Лука де Толомеи. Миллиардер, торговец предметами искусства. Слышала о нем?

— Угу, — ответила Кейт, вглядываясь в профиль де Толомеи — длинный прямой нос, острый подбородок и волосы стальной седины по плечи. — По слухам, он иногда заключает сделки на черном рынке.

— Именно. До сих пор в том, что касается нас, он казался безопасным.

— До…

— …того дня, когда одиннадцатимиллионный трансфер от де Толомеи был прослежен до банковского счета Азади в Лихтенштейне. И Агентство забило тревогу.

— Одиннадцать миллионов, — повторила Кейт.

— Я просмотрел путь, — сказал Макс. — Никогда еще не видел, чтобы деньги отмывались столько раз. Будто круиз по островам. Кипр, Антигуа, остров Мэн…

— Вопрос, следовательно, в том, что де Толомеи купил у Азади и зачем?

— В точку. Если Азади хотел доставить террористам что-нибудь посквернее, личность вроде де Толомеи заметно облегчила бы задачу. Богатый католический торговец предметами искусства? Идеально.

— Но Иран все время бесплатно снабжает оружием Хезболла и Хамас вдобавок к сотням миллионов долларов в год. Счетов они им не предъявляют.

— Если только это нечто незаурядное и Азади действует самостоятельно, сторговавшись с шайкой, которую Иран не поддерживает. Он мог без труда припасти какой-нибудь нервно-паралитический газ, и где найдется чиновник, который откажется получить подковерные наличные?

— Возможно, но я как-то не могу представить себе, чтобы плохой мальчик в сферах «Сотбис» якшался с террористами, — сказала Кейт. — Я думаю, что Толомеи покупает на черном рынке персидские раритеты. Такие сделки могут обходиться в десятки миллионов. Кто-то чуть было не выложил больше сорока за первую найденную персидскую мумию.

— Чуть было?

— Подделка. Персы мумификацией не занимались. Возможно, Азади связан с контрабандистами, специализирующимися на персидских древностях. Или — еще лучше — с их фальсификаторами.

— Очень даже может быть, — сказал Слейд, входя, — но нам надо знать точно.

Он поставил на стол поднос с кружками капучино. Идеально закрученные колпачки пены, чуть припорошенные имбирем, горделиво вздымались из каждой кружки.

Кейт взяла кружку и отхлебнула.

Слейд поднял бровь.

Она на секунду прижала ладони к животу, будто сдерживая спазмы, потом улыбнулась.

— Шеф, вы превзошли себя!

Он сел, откинулся на спинку кресла и расплылся в окруженной ямочками улыбке.

Кейт снова обернулась к компьютерному экрану Макса.

— Что еще у нас есть на де Толомеи, кроме его дружбы с Азади?

— Почему ты сформулировала это так? — спросил Слейд. — Их вместе никогда прежде не видели.

Кейт перегнулась к клавиатуре Макса, нажала на клавишу, и сцена в ресторане начала повторяться. Секунду спустя она показала на первый многозначительный жест.

— А вот, — сказала она. — Де Толомеи придвигает пепельницу Азади, прежде чем тот достает сигарету. — Она помолчала, следя за видео. — И заметьте, де Толомеи перестает есть, оглядывается, и Азади что-то говорит официанту, прежде чем де Толомеи успел открыть рот. — Новая пауза. — Видите? Официант принес перец. Азади не попросил соли, он знал, что нужно де Толомеи. Для прежде незнакомых людей они слишком уж хорошо осведомлены о привычках друг друга.

Слейд обернулся к Максу.

— Расскажи ей, что ты накопал за прошлый час.

— Не слишком много, — сказал Макс, когда на экране возникло несколько изображений де Толомеи. — Медленнее обычного, потому что он… ну, вроде той персидской мумии. Подделка. Я покопал, и оказалось, что некий Лука де Толомеи умер в частной психушке почти двадцать лет назад. Его родители тщательно скрывали, что он сидел там — делали вид, будто он где-то за границей, — а теперь умерли и они. Похоже, что фальшивчик обзавелся этой личностью около девяносто первого года. — Поглядев на Кейт, Макс добавил: — Отличный выбор для легенды.

Она кивнула. Лучший способ обзавестись новой личностью или «легендой» было позаимствовать ее у реального человека, который либо умер незаметно, либо исчез из родного дома, не оставив следов.

— У него есть палаццо в Риме, — продолжал Макс, — и реставрированный средневековый замок на Капри.

— Ты меня разыгрываешь! Злодей, живущий на Капри? — поразилась Кейт. — Вот и не верьте в совпадения.

— О чем ты?

Слейд прокашлялся.

Кейт знала этот звук. Он означал, что ее шеф был настроен откупорить что-то из своего классического запаса.

— Тацит, — начал Слейд, ссылаясь на римского историка второго века нашей эры, — описывает Капри как место, где император Тиберий коротал время, предаваясь тайным оргиям или обдумывая зловещие замыслы. Говорили, что по всей империи разыскивали юношей и девушек, опытных в противоестественных соитиях, чтобы они показывали свое искусство перед ним на полянах и в гротах.

— Прямо как Хеф, [4]— сказал Макс. — Впечатляет.

— Кроме того, он занимался младенцами. В роли, так сказать, кормилицы. Но не грудью.

Макс сморщил нос.

— Ну, это уж дерьмее дерьма.

— А изменников приказывал сбрасывать с обрыва, и если они не разбивались о камни внизу, их по его приказу добивали баграми.

— Назрела перестановка, — взвешивающе сказал Макс. — Этот способ дебютирует как… номер четвертый.

Он вел список наихудших человеческих смертей. Номер первый, помнила Кейт, сохранял свое место несколько месяцев. Как-то в воскресенье за бокалом «Кровавой Мэри» она рассказала ему, что во время царствования тезки коктейля, английской королевы Марии, прозванной Кровавой, предшественницы Елизаветы I, протестантских еретиков сжигали на кострах порой до того медленно из-за недотеп-палачей, которые пускали на костры сырые поленья и зеленый камыш, что одна женщина успела родить и видела, как ее младенец сгорел, перед тем, как умерла сама.

— Последние века, — заключил Слейд, — прекрасный остров оставался запятнанным поведением, которое заставило бы покраснеть жителей Содома и Гоморры.

— Следовательно, — сказала Кейт, переходя к делу, — мы имеем миллиардера, покупающего контрабанду чуть ли не у самого главного зачинщика мировых беспорядков, и нам неизвестно, кто он на самом деле?

— Практически никаких зацепок, — ответил Слейд. — И это надо изменить. Макс, конечно, будет колдовать, занимаясь теми, кто связан с Толомеи, ну а поскольку ты все равно будешь в Европе…

— Ну а наши в Риме? — перебила Кейт. — Они могли бы проникнуть в его палаццо, установить «жучки»…

— Кейт, миллиардер, который водит дружбу с такими, как Азади, естественно обзавелся самой лучшей системой безопасности на планете, — возразил Слейд. — Такие проникновения требуют недель и недель слежки. А мы не знаем, есть ли у нас в распоряжении столько времени. Не говоря уж о том, что тактика сильной руки тут может вообще не подойти. Ему подобные не хранят все свои тайны в металлических ящичках.

— А! Понимаю, к чему это ведет.

Глаза Макса весело заблестели.

— С помощью ребят в черных костюмах и в очках ночного видения в голову человека не заберешься. Тут требуется горячая цыпочка на каблуках.

Слейд блеснул своей фирменной мгновенной ухмылкой, и тут же его лицо вновь стало серьезным.

— А пока наши люди в Риме будут применять направленные микрофоны и наводить справки. Но в прямой контакт с ним не вступят. Как они ни хороши, человек вроде де Толомеи их сразу распознает. А вот ты…


ТЕГЕРАН, ИРАН — 3 ЧАСА 05 МИНУТ УТРА

В этот момент Хамид Азади, глава контрразведки ВЭВАИ, один в своем доме в Гейтарие, фешенебельном северном районе Тегерана, сидел, напевая себе под нос, за письменным столом в кресле, обитом телячьей кожей. Любимое время Азади на неделе, те краткие минуты, которыми он наслаждался с чистой, ничем не омраченной радостью. Не в один и тот же день, не в один и тот же час, но раз в неделю он баловал себя. И на протяжении этих нескольких минут он ощущал себя как Сизиф, переводящий дух на вершине горы, прислоняясь к своему камню, пока прихлебывал единственную стопку шотландского виски тридцатилетней выдержки со льдом.

Азади отпер нижний правый ящик письменного стола черного дерева и выдвинул его. Ящик с папками, полный на две трети. Он сдвинул палки в дальний конец ящика и вставил нож для разрезания бумаги в щелочку там, где фальшивое дно ящика примыкало к передней стенке. Панель из черной резины толщиной в полдюйма была гибкой, и, приподняв ближний конец, Азади запустил под него пальцы. Из узкого желобка он извлек спутниковый телефон. Телефон, предназначенный только для этого удовольствия.

Кнопка включения, кнопка защиты, и Азади набрал номер.

Ответил знакомый голос, и Азади назвал тринадцать цифр, которые помнил, как свое имя. Его пароль. Голос задал ему ряд вопросов, и Азади дал необходимые ответы, разные для каждого дня недели.

— Хорошо. А теперь что я могу сделать для вас сегодня вечером, мсье?

— Мне хотелось бы проверить мой баланс, будьте так добры, — сказал Азади негромко.

— Тринадцать миллионов двести тысяч долларов США. Что-нибудь еще?

— Не сегодня.

Деньги в надежном частном банке в Лихтенштейне были парашютом Азади для прыжка в рай новой жизни, свободной от ограничений и страхов нынешней. Несколько десятков лет тому назад на последнем курсе университета Азади избрал свою дорогу в верхние эшелоны иранского министерства разведки и безопасности, потому что выбирать честолюбивому иранскому интеллектуалу было практически не из чего. И еще, приходилось ему признать, его заворожила романтичная национальная гордость: ведь он наблюдал, как его соотечественники вырвали ковер из-под ног изувера-шаха и его садистской тайной полиции, а заодно и у кровососов — их империалистических покровителей. В то время бушевала война с Ираком, и когда он впервые почувствовал вкус к разведывательной работе, стремясь перехитрить ишачьего верблюда Саддама, у него не было сомнений: он нашел свое призвание.

Однако проходили годы, и постепенно им овладела гадливая ненависть к муллам, которые управляли его родиной при помощи бичей со стальными наконечниками. Они показали себя еще большими изуверами, чем прежде шах: постоянное применение пыток, непрерывные убийства исподтишка и планирование массовых убийств по всему миру. В конце концов Азади решил бежать. Собственно, у него не оставалось выбора, его время было на исходе.

В первую очередь ему требовались деньги. Кучи денег. И когда много лет назад он встретился с Лукой де Толомеи и выслушал его первоначальное предложение, уговаривать его долго не пришлось. Между ними быстро сложились взаимовыгодные деловые отношения, и тайный счет Азади неуклонно рос. А недавняя их сделка превзошла все ожидания. Колоссальный и нежданный золотой вклад. Он знал, что предмет этот очень ценный, но никак не предвидел, что Толомеи предложит так много. Одиннадцать миллионов долларов. Хвала Аллаху за этого странного торговца редкостями и его бездонные банковские счета.

Наконец-то в распоряжении Азади оказалась достаточная сумма, чтобы сделать решающий ход, а де Толомеи — теперь проверенный друг — отпраздновал их сделку двумя добавочными услугами: несколько комплектов безупречных фальшивых документов на разные фамилии и адрес первоклассного и умеющего хранить секреты пластического хирурга, который снабдит его не только новым лицом, но и другой этнической принадлежностью.

Побег Азади требовал тщательной подготовки. Комитет по секретным операциям отправит на его поиски элитных киллеров, и Азади вовсе не улыбалось до конца жизни оглядываться через плечо и заглядывать под машину. Он намеревался обосноваться на островке Ки-Уэст у американского побережья, поскольку, как ему говорили, мужчины там могут целоваться на улице, не боясь плетей. А в соответствующем настроении можно отправиться с любовником домой, не рискуя быть побитым камнями.


СРЕДИЗЕМНОЕ МОРЕ — 1 ЧАС 16 МИНУТ НОЧИ

Судно было русским. Называлось «Надежда» и входило в число двухсот сорока нефтеналивных судов, которые в эту ночь резали воды Средиземного моря. С «Надеждой», однако, все было совсем не так просто. Этот 138-метровый танкер, предназначенный плавать и по морям, и по рекам, принадлежал члену русской мафии, и нефть служила лишь прикрытием для контрабанды.

В 90-е годы контрабандой была сама нефть. Постоянно крейсируя в Персидском заливе, «Надежда» доставляла баррели сырой нефти из иракского города Умм-Каср в Объединенные Арабские Эмираты и постоянно нарушала эмбарго, которое США наложили на Ирак после его вторжения в Кувейт. Атак как, следя за соблюдением эмбарго, там патрулировали корабли международных военно-морских сил перехвата, шкипер «Надежды», как и остальные контрабандисты, покупал у иранских военных кораблей фальшивые документы о происхождении нефти. Доходы были огромны, поскольку суда под русским флагом почти никогда не останавливали. Но затем, в начале 2000 года, ВМСП остановили другое русское судно, занимавшееся тем же самым, и образчики нефти с него были доставлены в специальную лабораторию, где проверка ее биоданных и хроматография газа установили, что она добыта из иракской скважины. Конфискованы были и нефть, и танкер, а потому владелец «Надежды» решил эти операции прекратить.

И теперь она действительно перевозила иранскую нефть, но два специальных отсека, встроенные в самую нижнюю часть ее корпуса и доступные только для аквалангистов, прятали афганский героин и стингеры для Хесболлы.

Покинув иранский порт Бандар-Аббас десять дней назад, «Надежда» миновала Ормузский пролив, Красное море, достигла Суэцкого канала и через него накануне вечером проскользнула в Средиземное море. По ее фордеку расхаживал молодой штурман, мучимый бессонницей. В жизни он так не нервничал. Когда они шли по Красному морю, налетел шторм, и его выворачивало, пока не упала последняя капля дождя. Когда они кончили грузить баррели сырой нефти в Бандар-Аббасе, ему и троим матросам было поручено отнести в каюту шкипера таинственный деревянный ящик. Шкипер проинструктировал их нести ящик с величайшей бережностью, словно в нем хранился бесценный фарфор… или ядерная бомба. Тут шкипер подмигнул. Почему? Они правда везут бомбу? Или шкиперу нравится пугать подчиненных, возможно, чтобы произвести впечатление на свою новую подружку?

Уставившись в ночное небо, штурман молился, чтобы поскорее настала минута, когда они выгрузят зловещий ящик.

Произойти это должно было скоро, так ему сказали. Задолго до того, как они придут в порт назначения. Тогда останется законная доставка, и он наконец сможет расслабиться.

Продолжая смотреть на звезды, штурман «Надежды» и не подозревал, что смотрит прямо в электронные глаза птицы длиной в пятьдесят футов, ценой в миллиард долларов — американского спутника-шпиона в ста двадцати милях над его головой. КХ-12, специализированный на замочных скважинах: электронно-оптические камеры с высочайшей разрешающей способностью делали снимки полосы земной поверхности шириной в несколько миль, запечатлевая предметы величиной в пару дюймов.

И штурман никак не мог знать, что КХ-12 в следующую ночь пролетит и сделает снимки того самого места и в тот самый момент, где и когда его танкер будет выгружать таинственный ящик. Как бы быстро на следующий день «Надежда» ни шла своим курсом, каковы бы ни были погодные условия или время суток, выгрузка в открытом море не избежит шпионящих глаз спутника.

6

Дань восхищенья мне приносят те,

Кому я ненавистен больше всех.

Макиавелли в «Мальтийском еврее» Марло

ЛОНДОН — НОЧЬ, МАЙ 1593

Двадцатифутовая барка под тентом бесшумно скользила по Темзе. На реке царило спокойствие. Почти весь Лондон был погружен в сон. Прямо впереди — Тауэр. Толстые зубчатые каменные стены. Гладкие, но с прорезями амбразур. Сколько глаз, подумал шкипер, щурится сквозь эти зловещие щели? И могут ли они разглядеть его лицо? Он нахлобучил шляпу пониже на лоб.

Резко свернув влево, барка скользнула в узкий канал, прорезающий пристань Тауэра, и подплыла к решетчатым деревянным дверям внушающей ужас арки, известной повсюду под названием «Ворота изменников».

Вонь была удушающая. Плывущие по реке отбросы и содержимое клоак скапливались во рву и загнивали там. Поднеся к носу серебряный изысканно резной шар, шкипер сделал глубокий вдох, наполняя ноздри густым ароматом гвоздичного масла.

В мутной тьме под башней Св. Фомы барка причалила к мощеной дороге, тянущейся параллельно рву. На ее краю стоял грузный седовласый мужчина рядом со штабелем из шести больших деревянных ящиков. Старик кивнул шкиперу, и шкипер кивнул ему. Пока двое гребцов с помощью весел и чалок удерживали барку, остальные перетаскивали тяжелые ящики и укладывали их в один ряд под тентом.

Скрестив руки на груди, шкипер одобрительно следил за ними. Процедура эта, хотя в достаточной мере и освещалась лунным сиянием, была надежно укрыта от посторонних глаз башней Св. Фомы. Даже если кто-то хотел бы подсмотреть прибытие и отплытие его судна, задача оказалась бы почти невыполнимой: названия у барки не было, как и отличительных ливрей на гребцах.

Когда погрузка завершилась, он по очереди проверил содержимое каждого ящика. Вскрыв первый, он увидел трехствольную пушку времен Генриха VIII. Красавица!Он провел пальцем по гладкой холодной бронзе.

Во втором ящике лежали два фальконета, устанавливаемых на военных кораблях, в третьем был порох, в четвертом — свинцовые пули. И, наконец, в последних двух — его любимое оружие из Королевского арсенала в Белой башне — пистолеты с колесным замком, сделанные из орехового дерева, меди и оленьего рога. Эти старинные пистолеты были, несомненно, привезены из Германии. Он разглядел на стволах клейма городов — Дрездена и Нюрнберга. Вынул один и, молниеносно повернувшись на каблуках, прицелился в лицо одного из своих гребцов. Бедняга чуть не расстался с недавним ужином.

Шкипер со смехом положил пистолет на место и потянулся пожать руку седовласому.

— Ну, до следующего раза.

По кивку шкипера гребцы вывели барку кормой вперед в реку и поплыли дальше на восток, направляясь к Дептфорду.

Откинувшись на подушки, шкипер поигрывал кончиками усов. Он только что успешно завершил налет на арсенал королевы для своего нанимателя. А это значит, что его наниматель — не важно, насколько опосредованно, — обкрадывает королеву. Ну так он обокрадет своего нанимателя. Пока его люди будут выгружать первые ящики, он схоронит десяток пистолетов под подушками своего сиденья. Лги лжецам, обманывай обманщиков. Вот так играют в игры.


А на пристани Тауэра седовласый мужчина стоял и следил, как барка растворяется в ночи. Стиснутые в кулаки руки дрожали. Он не знал, ни кому принадлежит безымянная барка, ни куда она направляется со своим смертоносным грузом. Он знал только, что не может ее остановить, как бы сильно ему ни хотелось.

Нед Смит был смотрителем арсенала ее величества, хранителем Королевской оружейной палаты в Белой башне. Шкипер таинственной барки явился к нему шесть месяцев назад, объяснил, что выполняет поручение командующего одного из боевых отрядов королевы в Нидерландах. Затем предъявил письменный запрос на партию оружия. Запрос выглядел законным, а к тому времени, когда Смит понял, что его обвели вокруг пальца, что запрос был подложным и что названного в нем командующего не существует, — противозаконная партия была уже отправлена.

И Смит оказался в капкане. Он не мог доложить своей королеве о происшедшем, поскольку не мог доказать, что намерения у него были самые лучшие, — коварный шкипер барки забрал подложное письмо. Хуже того — гнусный пес предупредил: если Смит откажется идти ему навстречу и по первому требованию поставлять новые партии оружия, он пойдет прямо к королеве и обвинит Смита в том, что он продает оружие из Королевского арсенала ради собственного обогащения, и как Смит сможет это опровергнуть? Ведь недостача-то имеет место.

Смит гневно зашагал вдоль пристани. Его томило желание признаться во всем и молить о прощении, но было слишком поздно, и он это знал. Он как раз совершил свое третье предательство. К тому же, как он ни боялся, что его вероломство будет изобличено, шкипера барки он боялся куда больше. Без всяких сомнений негодяй убьет всякого, кто станет ему поперек дороги.

В этих неприятных размышлениях доверенный слуга королевы прошел через западные ворота Тауэра на пути домой.

Никто его не остановил и даже не окликнул. Все часовые знали Смита уже много лет и, веря, что он человек несгибаемой честности, никогда его не останавливали. Даже глубокой ночью.

Шкипер барки удачно выбрал своего невольного сообщника.


ГРИНВИЧ — НОЧЬ

Еще долго после того, как Томас Фелиппес скрылся из вида, Марло продолжал сидеть на деревянной скамье вблизи Гринвичского дворца. Если подозрения Фелиппеса были верны и некие купцы Московской компании действительно открыли потаенный морской путь на Дальний Восток, что они предлагают в обмен на драгоценные камни? В любом случае не английское серебро. На Дальнем Востоке оно не пользовалось никаким спросом. Он пришел к выводу, что они пускают на сторону обменные товары. Вероятнее всего, сукно. А возможно, и нет — возможно, они используют другой товар из другого источника.

Наше оружие остается куда более передовым в сравнении с тем, какое имеется на Дальнем Востоке, думал Марло. И заправилы «Московии» вновь поспособствуют резне в дальних пределах мира.

Марло принадлежал к тем немногим людям в Лондоне, кому было известно, что много лет назад некоторые директора компании наладили контрабанду излишков английского оружия на борту своих судов. Фелиппес не знал, что дальний родич Марло Энтони был управляющим лондонского склада компании — уже почти двадцать лет. Лояльный администратор, щедро оплачиваемый за молчание, Энтони однажды совершил роковую ошибку, похвастав, что причастен к сногсшибательному секрету компании, секрету, который он поклялся хранить от всех. Ошибка Энтони была роковой, потому что Марло просто не мог оставить такой камень не перевернутым, пусть и без всякой оплаты. С той секунды, как он услышал похвальбу Энтони, так называемый секрет имел ровно столько же шансов уцелеть, как кролик, загнанный в угол голодным псом.

Давая время своему родственнику забыть их разговор, Марло выждал более месяца, прежде чем вступить в бой с упорным молчанием Энтони. Затем с помощью простенького, но изящного плана, потребовалась всего одна ночь, одна умная шлюха и небольшая флотилия кружек эля, чтобы развязать язык его самодовольного родича.

Ночь эта имела место семь лет назад, когда Марло еще был студентом в Кембридже. Он отправился в Лондон в субботу и встретился с Энтони в саутуоркской таверне, где засыпал его вопросами о чем угодно, кромеМосковской компании. К этой теме он проявлял полное, хотя и притворное отсутствие интереса. Затем, когда у Энтони начал заплетаться язык, Марло притворился, будто ушел, и спрятался за толстым деревянным столбом. Он уже заплатил красивой сметливой шлюхе, чтобы она подсела к его родичу и обольстительно прошептала несколько тщательно заученных фраз, а затем задавала бы вопросы, какие придут ей в голову.

— Я слышала, ты вершишь очень важные дела, — начала она, кокетливо хлопая ресницами.

— Ну, я бы не сказал… — пробормотал Энтони, краснея.

— Говорят, ты имеешь дело с могущественнейшими людьми, людьми, которые вхожи к королеве. Это правда?

— Ну, я… э…

Она положила ладонь ему на колено.

— Да я… нуда.

— Ах как это воспламеняет мою фантазию! Наверное, очень опасно? — спросила она, скользя ладонью вверх по ноге Энтони.

— Чистая правда. Ты не поверишь… ух!

Она поглаживала внутреннюю сторону его бедра.

— Хм-м-м?

— Ты не поверишь, к каким делам я причастен.

— Ах как рада я была бы узнать! — Наклонившись, чтобы облизать ушную мочку Энтони, шлюха быстро взглянула на Марло, и он кивнул, очень довольный.

Энтони — теперь, когда пальцы принялись расстегивать перед его штанов, — казалось, тоже был очень доволен.

— Ну, ты можешь сказать, ну, что… — Он умолк, подыскивая нужные слова. Поглядел вниз и нашел их: — Ты можешь сказать, что я держал в своих руках судьбы целых городов.

Шлюха драматически ахнула, а затем зашептала:

— Но так ли твои руки искусны, как мои? — Она потянула его за тяжело свисающее запястье и прижала его ладонь к своим грудям.

Он неуклюже пошарил, пытаясь ущипнуть ее.

— М-м-м-м… расскажи мне, — вздохнула она, будто на грани экстаза. — Расскажи мне все.

Энтони рыгнул и потряс головой.

— Я бы и рад, но не могу. Видишь ли, я…

— Нет-нет, обязательно! Могучие мужчины, мужчины, идущие навстречу опасности… как они заставляют биться мое сердце! У меня дрожат колени.

С зазывным мурлыканьем она забралась на колени к Энтони, обхватив ногами его талию, и наглядно показала, как она способна дрожать.

— Прости меня, но…

— Если я увижу, что ты такой мужчина, бесстрашный, опасный, так я и пенни не возьму с тебя за…

A! Coup de grace. [5]Энтони был не только скуп на откровенность, но и отличался величайшей скаредностью. Уж конечно, это его доконает.

Предчувствие Марло оправдалось. В ту ночь Энтони рассказал шлюхе все, что знал о секретных махинациях Московской компании, и она, радуясь возможности заработать серебро, оставаясь одетой, пересказала все Марло, едва Энтони захрапел.

Десятки лет, сообщила она, компания втайне снабжала Ивана, тогдашнего русского царя, оружием, которое он использовал для своих страшных побоищ.

— Кто в этом участвовал? — спросил Марло.

Она назвала богатого купца и высокопоставленного сановника, уже давно скончавшихся. Марло даже не моргнул. Но когда она назвала третьего — человека, который был еще жив, — он разинул рот. Фрэнсис Уолсингем, его досточтимый ментор. Марло, читавший сообщения очевидцев о зверствах Ивана, не имевших равных, как утверждалось, по размаху и жестокости, помотал головой от отвращения.

Из пьяных излияний Энтони следовало, что поставки оружия Ивану были единственным способом обеспечить Компании монополию торговли с Россией, монополию, считавшуюся слишком важной, чтобы ее потерять. А у Англии имелся огромный избыточный запас оружия, так почему бы и нет? Главы балтийских государств, понятно, метали молнии в королеву Елизавету за то, что она вооружала их кровожадного соседа. Она отвергла это обвинение, но для умиротворения своих союзников издала указ, запрещающий такую торговлю. Однако поставки продолжались бесперебойно, и Энтони, хотя и задавал умелые вопросы кое-кому, так и не сумел решить, не давала ли королева дозволение на них с самого начала.

В ту ночь, возвращаясь к себе, Марло сыпал вслух проклятиями. Пусть жестокие убийства и массовая резня ни в чем не повинных людей и привлекали в театры толпы зрителей, но желания способствовать им в реальной жизни у него не было ни малейшего. Разочаровавшись в Уолсингеме, он было подумал, не уйти ли ему от Уолсингема. Однако в конце концов решил остаться, намереваясь выполнять поручения на собственный лад и делать то, что считал правильным. Поддерживать равновесие было нелегко — ублаготворять своих манипуляторов, поступая в согласии с собственными принципами, — но каким-то образом он ухитрялся держаться на плаву. Все ради королевы и родины, которых он сознательно романтизировал. Что было бессмысленным и опасным, как он прекрасно понимал. Обрекало тяжкому концу. Но такова жизнь.

И вот теперь, возможно, некоторые члены «Московии» взялись за осуществление какого-то нового преступного плана. Но кто? Марло насчитал десятки возможностей. Вполне вероятно, что большинство, если и не все самые богатые и самые влиятельные люди в Лондоне, были так или иначе повязаны с Компанией, одни как вкладчики, другие как директора. И если горстка избранных действительно возродила противозаконную торговлю оружием для приобретения товаров Востока, как их опознать? Все былые игроки успели умереть.

Марло знал, что выведать снова сведения у его родича надежды нет никакой. Прошло семь лет, но Энтони все еще хмурился при виде Марло, а порой хватался за эфес шпаги. Быть может, если бы я на следующее утро не посмеялся над ним, объяснив с восхитительными подробностями, как именно он был с такой полнотой одурачен…

И тут Марло пришло в голову, что Эссекс, вкладчик Компании, вполне может участвовать в операциях. И Фелиппес, пожалуй, нанял его, чтобы установить, насколько успешно Эссекс и его помощники маскируют свой план.

Он все еще обдумывал эту возможность, но тут вечернюю тишь нарушили отдаленные крики. Заинтересовавшись, он встал и направился в ту сторону, двигаясь под густым покровом деревьев быстро, но бесшумно.

Крики неслись с верхнего этажа южного фасада дворца. С крыши конюшни он мог бы заглянуть в те окна. Но как взобраться по высокой гладкой стене? Тут он заметил оконце прямо под крышей конюшни. Проскользнув мимо спящего конюха, он приставил лестницу к стене под оконцем. Влез по перекладинам к оконцу, протиснулся в него и, подтянувшись, оказался на крыше.

Тут же его взгляд метнулся вверх и увидел два силуэта в башенке в верхней точке южной стены. Мужчина и женщина. Оба высокие — мужчина широкоплечий, массивно сложен, женщина худая, сгорбленная, в пышных юбках. Ее густые змеиные локоны вихрились, пока она осыпала мужчину пощечинами и молотила кулаками по груди. Он гневно выбежал вон.

— Роберт! Роберт, вернись сейчас же! — закричала она.

Вздрогнув, Марло сообразил, кто они такие. Елизавета и Эссекс. Королева и ее молодой красавец-любовник. На мгновение она исчезла из поля зрения Марло, но его взгляд остался прикованным кокну. Внезапно одна задругой последовали две серебряные вспышки. Муслиновая занавеска спланировала на землю, превращенная в лохмотья, и Марло увидел, что перед окном стоит королева, стискивая шпагу. Ее инкрустированный драгоценными камнями воротник переливался в лучах луны.

Белое лицо Елизаветы было искажено яростью. Темно-рыжий парик слегка сбился набок, приоткрыв жидкие седые волосы. Марло вытащил свою магическую монету второй раз за этот день и подставил ее лунному лучу.

— На своих деньгах ты величавее, чем в своей спальне, не так ли, моя королева?

Снова обратив взгляд на окно, он увидел, что ее черты разгладились. Королева выглядела спокойной. Только темные полоски в густом слое белил напоминали о недавних муках. Она снова скрылась из вида, и почти сразу из ее покоев полились звуки нежной мелодии.

Значит, там где-то в углу стоят музыканты, подумал Марло, наблюдая, как силуэт скользит под прелестную музыку лютен. Движения переходили из чарующей плавности в почти бешеную резкость. Лицо силуэта промелькнуло мимо окна. Королева! И танцевала она одна.

Марло взглянул себе под ноги на пологий скат крыши конюшни. Он стоял у самого ее конька. Раскинув руки, выпятив грудь и слегка наклонив голову, он начал спускаться. Ловко ступая по неровностям кровли, он выделывал опасные и все-таки грациозные па паваны вместе со своей государыней.

Внезапно в комнату влетел Эссекс, схватил королеву за плечи и грубо поцеловал.

— Прошу прощения, но вступать в танец тебе не следует, — негромко сказал Марло с притворной суровостью.

Елизавета оттолкнула Эссекса и указала пальцем на дверь. Когда ее упавший духом любовник понуро сбежал из комнаты, она застыла в неподвижности. Музыканты прекратили играть.

Ниже, на крыше конюшни, Марло протянул руку и поклонился.

— Начнем? — сказал он.

Выше, в комнате, королева живо задвигалась под вновь зазвучавшую музыку, сама того не зная, присоединившись к Марло в бойкой гальярде.


Распахнув тяжелые парадные двери Гринвичского дворца, Роберт Деверё, второй граф Эссекс, сбежал по омываемым рекой ступеням к своей барке и растолкал спящих гребцов.

Хорошо зная переменчивый нрав своего хозяина и неустойчивость его отношений с королевой, они благоразумно предпочитали спать на барке, а не во дворце. Пошатываясь, они поднялись, расселись по скамьям и налегли на весла.

Эссекс, вне себя от возбуждения, не опустился на сиденье, а мерил шагами длину барки.

— Будь прокляты ее лживые обещания! — бормотал он. — Чума на Сесиля, чума на жалкого урода!

Проплывая мимо спящего городка Дептфорд, Эссекс увидел, как другая барка, примерно таких же размеров, как его собственная, причаливает к маленькой заброшенной пристани. Она была нагружена большими деревянными ящиками. Богатый лондонец спасается бегством от недавней вспышки чумы? Перевозит свои главные ценности на лето в загородный дом? Прикидывая эти возможности, Эссекс заметил, что у барки нет названия, и еще он заметил, что ливреи на гребцах ему неизвестны, а вернее, на них вовсе не ливреи, но обычная одежда, причем не одинаковая. Эссекс прищурился. Разве всякий, кому по средствам купить такую барку, не хочет оповещать об этом весь свет? Очень, очень странно!

Когда Дептфорд скрылся из вида, мысли Эссекса вернулись к королеве и похвалам, которыми она осыпала в этот вечер его врага. Вновь отказалась назначить его статс-секретарем, напомнив, что прежде он должен доказать свое превосходство над Робертом Сесилем. Ну почему она не хочет понять, что человек действия, человек, который сражался с врагами на поле брани, подходит для этого поста несравненно больше трусливого писаки?

Эссекс снова заметался по барке, сыпля проклятиями.

Двадцать минут спустя он стоял в большом зале своего лондонского дома в нескольких шагах от деревянной доски с прибитым к ней рисунком. Схватив нож за кончик лезвия, он занес его над плечом и метнул. Изо всей мочи. Рукоятка ударилась о порванное лицо, и нож со стуком покатился по полу.

—  Горбатый сын блудни! Да сгноит Бог твою душу!

Переведя дух, он попробовал еще раз. Второй нож задел ухо Роберта Сесиля, вонзился в доску и завибрировал.

Плохо! Минуту-другую Эссекс вглядывался в ненавистные глаза, в темные полумесяцы под ними.

Затем метнул третий нож. Безупречно. И скоро…

7

НЬЮ-ЙОРК — 8 ЧАСОВ 33 МИНУТЫ ПОПОЛУДНИ, НАШИ ДНИ

Кейт целилась ему в голову. Он шагнул к ней. Она блокировала два его быстрые тычка, повернулась на подушечке левой ноги и вскинула правое колено, выбрасывая ступню вперед.

В последнее мгновение Слейд ухватил ее за лодыжку и, хотя она была скользкой от пота, легко удержал ее задранной.

— Глаза, Кейт! Что я тебе всегда говорю?

— Периферическое зрение. Замаскировать мое намерение. Я помню, шеф. Просто я при последнем издыхании.

— Подобные отговорки не спасут тебе жизнь.

— Совершенно верно. Могу я получить назад мою ногу? Будьте так добры.

— До следующего раза.

Вновь на двух ногах Кейт сняла перчатки и пригладила волосы, стянув их в конский хвост.

— Знаете, не будь вы моим почитаемым старцем, легендой шпионского мира и, да, моим личным идеалом… — Она шагнула к нему. — Если бы не все это, я бы сказала вам, что в один прекрасный день наподдам вам в задницу.

Слейд блеснул на нее улыбкой.

— Буду ждать. — Повернувшись и подойдя к краю тренировочного ринга, он сунул ноги во вьетнамки, нагнулся за гимнастической сумкой и добавил: — Я жду уже довольно долго.

Кейт начала изучать боевые искусства еще подростком и давала уроки кикбоксинга в дни студенчества и аспирантуры, чтобы подработать, но все равно до Слейда ей было далеко.

Свирепо глядя на клин его мускулистой обтянутой голубой майкой спины, она сказала:

— Ну, раз на то пошло, так я сдерживалась, знаете ли, щадя ваше самолюбие, но теперь…

— Ты слишком добра! — Слейд извлек из сумки бутылку с водой и протянул ей. Кейт отпила, взяла свою сумку, и они вышли из спортзала в вечернюю прохладу.

— Ты летишь в Лондон по делу Медины… завтра?

— Угу. Возможно, последним рейсом, — сказала Кейт. — Утром встречаюсь с источником, чтобы спланировать мою встречу с де Толомеи, потом…

— Этот из «Сотбис»?

— Именно. Днем доложу Медине, насколько я продвинулась к тому моменту.

— Ты справляешься с этим жонглированием? Если бы ты так идеально не подходила для обоих случаев…

— Какое жонглирование, если в воздухе всего два мяча?

Слейд улыбнулся, потом выразительно оглядел ссадину у нее на шее.

— На этот раз оставайся на связи, хорошо? Тебе не следовало выходить одной вчера вечером. Знай я…

— Есть, сэр! Будет исполнено, сэр! — отозвалась она шутливо.

Слейд остановился перед ней.

— Я серьезно, Кейт, тебя чуть не убили.

— Знаю. Впредь буду осторожнее.

— Ты повторяешь это каждый раз.

— Это правда, не то каждого раза не было бы.

Слейд вздохнул.

— Ну, послушайте же! Вы же знаете, я все буду делать, как вы скажете. Вы ведь говорите с той, кто буквально шагнула с вами с обрыва…

— Очко в твою пользу.

Легонько ткнув его в плечо, она добавила:

— И я сделаю это снова, стоит вам сказать.

— Ну, в ближайшее время ничего подобного не предвидится, — сказал Слейд мягко. — Но у меня накопилась куча стирки величиной с Техас и имеется пара ботинок, которые не мешало бы отпо…

— До завтра, шеф.


Сорок минут, торопливый душ, и Кейт сидела уже в душноватой слабо освещенной букинистической лавке в Гринидж-Виллидж, с владелицей которой дружила уже много лет. Старая специалистка по книжным раритетам Ханна Розенберг крутила прядь седых волос, выбившуюся из неряшливого пучка на затылке, изучая манускрипт Медины сквозь кривые очки в золотой оправе.

— Так прекрасно сшито… черный сафьян, очень дорогой в ту эпоху. Этот тип золотого тиснения был наимоднейшей новинкой в тюдоровской Англии…

Кейт напомнила себе, что нельзя затаивать дыхание до бесконечности.

Ханна открыла том и начала пролистывать страницы, иногда задерживаясь, чтобы просмотреть ту или иную на просвет перед слабой лампочкой. Хм-м… Она потянулась за пером из оптического волокна с подсветкой, надела очки с цветными стеклами и продолжала свои исследования.

Зная, что ей потребуется время, Кейт встала и принялась разглядывать старинные фолианты за дверцами шкафов, выстроившихся по стенам лавки.

— Не принесешь мне стакан вина? — попросила Ханна. Ее квартира была прямо под лавкой.

— С удовольствием.

Кейт выскользнула за дверь. Сердце у нее колотилось.

— Хорошие новости, дорогая моя, — сказала Ханна, когда Кейт вернулась с двумя стаканами мерло. — По-моему, твоя теория верна.

— То есть?

— Ну, для начала переплет, бумага и чернила относятся к той эпохе. Это безусловно сборник документов, написанных на разных сортах бумаги, существовавших в шестнадцатом веке, и, видимо, самыми разными людьми. Бумага же — со всех концов Европы. Практически ни единый лист одного какого-то документа не был взят из той же пачки, что листы следующего, а это большая редкость для любой переплетенной рукописи, включая даже сборники личных писем. Титульная страница из плотного флорентийского полотна с водяным знаком, использовавшимся в девяностые годы четырнадцатого века. Следующая — гораздо более дешевая английская тряпичная бумага, причем, я бы сказала, гораздо более старая, возможно, на десятилетия. Третья — венецианский пергамент. И тоже как будто много старше титульной.

Кейт села на табурет напротив Ханны и завороженно наклонилась к ней.

— И листы становятся все более новыми?

Ханна кивнула.

— Грубо говоря, в хронологическом порядке. Чтобы точнее датировать каждую страницу, мне понадобится несколько дней.

— Хм-м, мне надо забрать его с собой, но…

— По-моему, имеет больше смысла сначала расшифровать содержание. Если вдруг тебе досталась подборка указаний, как варить какие супы…

Кейт улыбнулась.

— И то верно.

— Но пока мы можем с достаточной уверенностью заключить, что это не современная подделка. Люди занимаются фальсификациями ради выгоды, и сборник с таким количеством авторов и разных сортов бумаги… подобная подделка оказалась бы неимоверно дорогостоящим и пожирающим время кошмаром.

Ханна залезла в один из карманов своего мятого платья из черного полотна, извлекла пачку никотиновой жвачки и сунула пастилку в рот.

— Впрочем, если бы тебе удалось убедить покупателя, что это подлинный сборник пропавших доносов уолсингемовского архива, — продолжала она, — то оно все равно того бы стоило. Рукописный единственный в своем роде исторический материал важнейшего значения? М-м-м… выручил бы пару миллиончиков. Но если бы твой клиент интересовался деньгами, он бы отнес этот том в какую-нибудь аукционную фирму или кому-нибудь вроде меня. А не тебе.

Кейт кивнула.

— В деньгах он в любом случае не нуждается. Его интересует причина, почему кому-то сборник понадобился. Кстати, не проверить ли нам, действительно ли первую страницу надписал Фелиппес?

Кейт достала из сумки папку и вынула из нее несколько страниц. В аспирантуре она получила грант на исследование елизаветинского шпионажа в Англии и сделала тогда микрофильмы десятков документов из разных архивов и библиотек, и некоторые были написаны Томасом Фелиппесом. Отдав их Ханне, она спросила:

— Вы можете сравнить почерки?

— А ты уверена, что Фелиппес не диктовал писцу?

— Абсолютно, — сказала Кейт. — Если эти документы действительно то, чем их считаю я, этот сборник был бы самым ценным из его сокровищ, и он бы ревниво его оберегал, никому никогда не показывая.

Ханна разложила четыре листа сверху, снизу, справа и слева от манускрипта, который открыла на титульной странице. Щурясь сквозь лупу, она переходила от одного образчика к другому.

— Абсолютное сходство и, как ты знаешь, секретарский почерк времен Елизаветы подделать почти невозможно.

Оторвавшись от своего занятия, Ханна продолжала:

— Утверждать со стопроцентной уверенностью я не могу — как в этих вопросах не может никто, — но, думаю, это написал Фелиппес. Затем собрал эти зашифрованные… э… что-то там и переплел где-то в Лондоне. Но определить, взяты ли остальные страницы из пропавшего архива Уолсингема? Это твое дело.

Ханна закрыла манускрипт и отдала его Кейт.

Кейт начала укладывать его в оловянный ящичек, но Ханна сказала быстро:

— Погоди! Дай-ка я посмотрю.

Кейт протянула ей манускрипт, и Ханна прищурилась на заднюю крышку переплета. Ее губы медленно раздвинулись в улыбке.

— Похоже, переплетчика оторвали от работы, — сказала Ханна и положила манускрипт между ними задней крышкой вверх. Она направила лампу прямо на него.

— Видишь эти слабые отпечатки? — спросила она, указывая на нижние два угла. — Три на одном уголке, два на другом?

— Угу! Как же я их не заметила? — пробормотала Кейт. Пять крохотных розеточек, будто профили распустившихся роз, были чуть-чуть вдавлены в черную кожу, оставив практически неразличимые отпечатки.

— В ту эпоху искусный переплетчик, художник своего дела, вроде этого, обычно украшал переплет гораздо богаче. По-моему, он намечал сложный узор — по три розетки в каждом углу, вероятно, что-нибудь покрупнее в центре, добавочные узкие полоски, чтобы затем заполнить их позолотой… но это так и не было сделано.

— Потому что Фелиппес торопился его спрятать! — воскликнула Кейт. — Едва обнаружилось, что документы Уолсингема исчезли, Фелиппес занял первое место в списке подозреваемых. Держу пари, он собрал вот эти и тут же их спрятал, зная, что его дом обыщут. Или…

Кейт закусила губу, торопливо перебирая в уме разные возможности.

А может быть, он их не отдал переплетать немедленно. Может быть, он берег собранные документы, чтобы угрожать каким-то людям или шантажировать их, а потом испугался, что они попробуют отобрать улики против них, и вот тогда кинулся к переплетчику.

— И то, и другое звучит правдоподобно, — сказала Ханна, кивая.

— А знаете, я подумала… нет, этого быть не может.

— Чего именно?

— Ну, мне вдруг пришло в голову, что причина, по какой Фелиппес кинулся прятать манускрипт тогда, как-то связана с причиной, почему кому-то он понадобился сейчас. Но это же невозможно… ведь так?


Пройдя три квартала от станции метро, Кейт свернула на свою улицу и быстро направилась к своему дому — увитому плющом бывшему особняку в одном квартале от Ист-Ривер. Ей не терпелось расшифровать как можно больше «Анатомии Тайн» за этот вечер. Она уже поднималась по мраморным ступенькам, когда ее мобильник защебетал. Звонил Макс.

— Я заглянул в электронный адрес Нефритового Дракона, который ты мне подсунула, — сказал он ей. — Пока еще мне ничего проследить не удалось — использовалась серия анонимных переадресаций, однако я взломал систему Билла Мазура и просмотрел входящие сообщения от Нефритового Дракона. Первое он отправил сегодня утром, предлагая Мазуру две тысячи долларов, если он уделит весь день неназванному заказу. Мазур ответил согласием. Затем, пока вы с Мединой были в «Пьере», Нефритовый Дракон прислал Мазуру второе письмо, назвав место и суть заказа. Мазуру поручалось завладеть твоей сумкой и оставить ее в ячейке на Пенсильванском вокзале.

— Значит, кто-то у него следил за Мединой, высматривая наиболее подходящий случай забрать манускрипт, и когда мы встретились в «Пьере» и явно его обсуждали, он и его сообщник пришли к заключению, что я заберу том с собой, — рассуждала Кейт вслух. — И, конечно, сочли меня легкой добычей.

— Ага, и Мазур предназначался в козлы отпущения в случае, если что-то обернется не так. А у тебя есть подозрения, кем может быть этот дурацкий Нефритовый Дракон?

— Тем, кто отправил взломщика в дом Медины, — сказала Кейт. — А сверх этого я ни в чем не уверена, однако думаю, это британский богач, которому есть что прятать… или потерять.

— Например, что? Титул?

— Не исключено. Если титул этот сопряжен с ценным имуществом. Теперь титулы так быстро утрачивают свою заманчивость. Но кстати: недавно я читала про шотландского землевладельца, который продает горный хребет на острове Скай за пятнадцать с лишним миллионов баксов. Попытка продать то, что большинство шотландцев считает национальным достоянием, вызвала в тех местах бурю возмущения, однако суд постановил, что хребет принадлежит ему согласно документам пятнадцатого—семнадцатого веков. Если этот манускрипт содержит сведения, лишающие прав собственности на что-либо подобное, кто-то, конечно, приложит все усилия, чтобы его выкрасть.

— Еще бы! Послушай, а как насчет чего-то, связанного с правительством или с Церковью?

— Все, непосредственно связанное с Елизаветой, значения не имеет, поскольку династия Тюдоров кончилась с ней, — ответила Кейт. — Но религиозные дела… это интересная идея.

Тон Макса стал зловеще-заговорщицким:

— А что, если там есть донос на того или иного святого, любителя маленьких мальчиков, и какой-нибудь ватиканский бандюга никак не хочет, чтобы это выплыло на свет?

— Как будто сейчас кто-нибудь хоть глазом моргнет, — сказала Кейт с иронией. — Но я поставлю тебя в известность.

— Разобралась с каким-нибудь из этих доносов?

— Я только приступаю, — сказала она, отпирая входную дверь.

— Лады. Ну, до утра. И поберегись. Кто бы ни охотился за манускриптом, думаю, он не угомонился.

Пожелав Максу доброй ночи, Кейт вытащила из холодильника бутылочку диетической «Д-р Пеппер» и прошла в гостиную. Если не считать двух стен со встроенными стеллажами, комната создавала впечатление не то мусульманского гарема, не то опиумного притона. Красные стеньг и потолок, золотистые тюлевые занавески на окнах, разнообразные турецкие подушки вокруг кофейного столика темного дерева и ковер — старый килим из дома ее бабушки. Угловые столики были африканскими с резными ножками в виде кобр, а абажуры старый флорентийский мастер изготовил из средневековых географических карт со сказочными существами, притаившимися по краям, — драконами с миловидными человеческими лицами и белокурыми волосами. Эклектическая смесь того, сего, этого, набранного Кейт за время ее путешествий, но гармоничная. По меньшей мере так считала она, хотя как-то гость спросил ее, не был ли ее специалист по интерьерам свихнутым.

Угнездившись на одной из кушеток, Кейт открыла свою черную сумку. Выглядела она обычной, но в действительности была укрепленным футляром для компьютера со встроенной сигнализацией. Вытащив ящик Фелиппеса и открыв его, Кейт занялась пятой страницей, той, значки на которой она опознала днем в «Пьере». В свете нынешних высоких технологий подавляющее большинство елизаветинских шифров и кодов выглядели на редкость простенькими. Типичным для них была замена разных букв и собственных имен придуманными символами или цифрами и словами. Отец Роберта Сесиля, например, довереннейший советник Елизаветы, использовал знаки Зодиака для обозначения разных европейских монархов и видных политических деятелей. Другой сановник предпочитал дни недели.

Строчки, которые изучала Кейт, состояли сплошь из придуманных символов. Как она сказала Медине в «Пьере», три она узнала — значки, обозначающие Англию, Францию и Испанию. Но где же они ей попадались? Она отчаянно напрягла память и внезапно вспомнила: значки эти входили в ключ к шифру, который она видела в Государственном архиве в Лондоне.

Перебрав папки в своей картотеке, она нашла нужную, просмотрела микрофильм и определила значение еще двух значков — перечеркнутый полумесяц означал Филиппа II, испанского короля, а две буквы «с», прижатые друг к другу спинками, — Папу.

Эти символы, все пять, заметила она теперь, занимали изолированные позиции, остальные были сгруппированы. Разглядывая значки в группах, Кейт решила, что они заменяют буквы, что группы — слова, и каждый значок соответствует букве английского алфавита. Зная, что дешифрующее программное обеспечение ее компьютера поможет ей разобрать текст, Кейт отсканировала страницу в свой ноутбук.

Дешифровка следующих десяти страниц оказалась много сложнее. Процесс был медленным и нудным, но Кейт это не смущало. Через несколько часов она погрузилась в смачные сообщения о бойнях и убийствах времен Возрождения. Она пребывала в раю.

Ее отец, напротив, оказался в аду.


ВАШИНГТОН, ОКРУГ КОЛУМБИЯ — 1 ЧАС 24 МИНУТЫ УТРА

В верхней части Джорджтауна лунный свет заливал простой, но величественный белый особняк. На четвертом этаже сенатор Донован Морган сидел у себя в кабинете, не зажигая света. Он как зачарованный смотрел скверно снятое черно-белое видео, в седьмой раз повторяя его на экране своего ноутбука. Оно появилось в его почтовом ящике четверть часа назад.

На экране исхудалый молодой человек, весь в синяках, сидел на полу загаженной тюремной камеры, опустив голову на грудь. Подошвы его ног покрывала запекшаяся кровь, вся в белых сочащихся зигзагах. Следы уколов на предплечьях намекали, что ему снова и снова вводили пентотал натрия или аналогичное средство. На экране появился охранник, открыл дверь камеры и заорал. Заключенный поднял голову. Один открытый глаз выглядел остекленевшим, другой закрывала темная опухоль. Дрожащей рукой Морган подвинул курсор, нажал кнопку «СТОП», и изображение замерло.

Лицо, несомненно, его, подумал Морган, вглядываясь в черты шпиона, которого хорошо знал. Но подлинно ли видео, прикидывал он, или использовано лицо с какой-нибудь старой фотографии? О нем сообщили, что он погиб во время выполнения задания. Произошла ошибка?

Шпион был послан с заданием, о котором Морган, тогда член сенатского спецкомитета по разведке, располагал информацией. По какой-то причине задание сорвалось, и их человек исчез. Его судьба оставалась неизвестной, пока не пришло сообщение о его смерти. Или он все-таки жив?

Краткая вспышка надежды тут же угасла. Даже если шпион был захвачен живым, его, конечно же, казнили, предварительно подвергнув пыткам, куда более мучительным, чем просто смерть. Морган чувствовал себя ответственным, и ощущение вины было непереносимо. Он нажал кнопку «ПУСК», охранник ухватил молодого человека за костлявую руку, рывком поднял на ноги и поволок бон из камеры.

Видео кончилось. Морган откинулся в кресле и посмотрел в окно. Луна была необычно яркой и отражалась в каплях росы на листьях вязов. Но Морган ничего не замечал. Тревожные образы, теснившиеся у него в мозгу, на время отключили зрение. Излечившийся алкоголик, он пять лет не брал в рот спиртное, но, черт дери, как ему теперь требовалось виски!

Взяв телефон, он набрал номер Джереми Слейда.

— Нам надо встретиться. Из-за Ахерона.

8

Купцы-Макиавелли ваши тут

Страну до горькой довели беды.

От ваших козней наш бесплоден труд,

Нас, будто хлеб, вы жрете, как жиды.

Но близится расплаты страшный час,

Раз глухи вы к угрозам и мольбам.

Мы в ваших храмах будем резать вас,

Парижскую резню устроим вам.

…подписано «Тамерлан», автор неизвестен

На мгновение шпион задержался в густой тени, оглядывая улицу — нет ли прохожих. Никого. Отлично. Он пошел дальше.

Вскоре впереди возникла его цель — церквушка, где молились осевшие тут голландские иммигранты, вороватые псы, крадущие работу у англичан. Прислонившись к углу соседнего дома, он оглядел церковный двор. Двор был пуст. И он вошел.

Из-за пазухи он достал пергаментный свиток, показавшийся ему тяжелее железа. Если он с ним попадется, его наниматель про него забудет, а он окажется в кандалах. Дрожащими пальцами он развернул вирши в пятьдесят три строки и прибил их к церковной стене.

Грозящие смертью лондонским иммигрантам его хитрые стихи не только поразят голландские сердца великим ужасом, но, кроме того, предвидел шпион, сбросят Кита Марло в бурлящий котел всяких бед. Ведь мерзкие стихи, подписанные «Тамерлан», содержали намеки и на другие пьесы Марло, и власти, без сомнения, придут к выводу, что популярный драматург оказывает вреднейшее влияние на народ. Злодей, подбивающий чернь на бесчинства и убийства. И тут же глаза шпиона обратились на самые его любимые строки. Не устояв перед соблазном перечитать их напоследок, он зашептал:

— «Мы в ваших храмах будем резать вас. Парижскую резню устроим вам».

Безупречно, подумал он. Последняя пьеса Марло «Парижская резня» о бойне, устроенной французами протестантам в день св. Варфоломея в 1572 году, была показана в «Розе» в эту самую зиму как раз перед тем, как вспышка чумы вынудила театры затворить свои двери. Все заметят его намек на заглавие, выбранное Марло. «Резня» собирала больше зрителей, чем какая-либо другая пьеса в этом году. И она, не мог не признать шпион, действительно была хороша — череда наглядных убийств, воспламеняющих кровь.

Шпион не знал, почему его нанимателю не терпится навлечь гибель на Марло, однако его стихи, вполне возможно, осуществят эту задачу. Схожие призывы против иммигрантов появлялись в столице уже более месяца — и все анонимные, — и Тайный совет назначил особую комиссию из пяти человек разыскать виновников. А главное, как говорили, королева пришла в ярость, так как считала иммигрантов — единоверцев-протестантов, бежавших из своей опустошаемой войнами страны, — своими личными друзьями. А потому, чтобы выявить тех, кто ее оскорбил, запястья будут сковываться, суставы выворачиваться, а кости дробиться.

Выскользнув из церковного двора, он подавил желание пуститься бегом. Не следовало привлекать к себе внимания, но ему отчаянно хотелось еще до восхода лежать дома в своей постели далеко-далеко от этой улицы.


ГРИНВИЧ — УТРО

Марло неторопливо шел на запад по берегу Темзы в Дептфорд, портовый городок, где скапливались солдаты, купцы, путешественники и пираты. Накрытые тучами башни Гринвичского дворца скрывались вдали. Совсем недавно пронеслась краткая, но яростная гроза, и на новых зеленеющих почках весны блестели дождевые капли. Тонкие ветки деревьев трепетали под порывами серого ветра. Марло смотрел, как задержавшиеся капли срываются вниз и смешиваются с лужами в колеях, которыми изрыли дорогу колеса карет.

Пройдя деревянный мост над Дептфорд-Криком, он направился мимо выгона к излюбленной таверне. Обычно и так кишевший людьми городок сейчас был переполнен сверх всякой меры. Гринвичский отлив, прикинул Марло, вдобавок к лондонцам, бегущим от свирепой весенней вспышки чумы. За поворотом дороги возникла аляповато изукрашенная вывеска «Шляпы кардинала». Когда Марло входил, ему в уши влились отрывки французских и итальянских фраз — вероятно, голоса иностранных танцоров и музыкантов, которые гранили дептфордские улицы днем, а по вечерам развлекали королеву в Гринвиче.

В дальнем углу таверны Марло углядел друга, которого искал, сидящего за своим любимым столиком. Не то чтобы он увидел лицо друга. Наоборот, его голову заслоняла пышная женщина с длинными огненными волосами и глубоким вырезом корсажа. Узнал Марло пухлую руку, лежащую на заднице женщины.

Шестидесятилетний Оливер Фицуильям своим друзьям был известен как Фиц-Жир, так как его отец Уильям тоже отличался невероятной толщиной. Буквально прозвище означало Сын Жира. Он был одним из таможенных чиновников ее величества, хотя и не наиболее лояльным. Взятки он брал чаще, чем посещал ночной горшок, а вдобавок дирижировал контрабандой книг.

Женщина шлепком отбросила его руку, хлопнула пивной кружкой о стол — с такой силой, что янтарная жидкость расплескалась, — и, выругавшись, промаршировала к стойке.

— Кит! Садись-ка ко мне! — воскликнул Фицуильям и повернулся, чтобы еще раз поглядеть на обольстительную служанку. — Новенькая! Называет себя Амброзией. И правильно! Бог свидетель, я душу дьяволу продам за ночку с ней.

— Думаю, достаточно будет пары-другой монет, — ответил Марло, опускаясь на скамью напротив.

Со скорбным видом Фицуильям вздохнул:

— Она сказала, что не взберется на эту гору плоти за все серебро Англии.

Марло с усилием подавил улыбку.

— Быть может, припадок безумия. Скажем, луна завладела ее рассудком.

Все еще в унынии Фицуильям медленно кивнул. Однако мгновение спустя расплылся в ухмылке и громогласно потребовал еще эля.

Марло не удивился: настроения его друга менялись чаще, чем английская погода весной.

— Большая бочка пакости, вот кто он, — заявила Амброзия, ставя кружку перед Марло.

Как ни в чем не бывало Фицуильям ухватил свою кружку и понизил голос до шепота:

— За твои маленькие грязные вирши и их небывалый успех!

— За Овидия! — сказал Марло, также подняв кружку. — Благослови Господь его непотребный ум. И тебя — за благополучное плавание. — Фицуильям организовал доставку только что отпечатанного перевода «Amores» [6]Овидия, как и благополучное прохождение их через таможню.

Две кружки звякнули друг о друга.

— «Каких познал я сладость рук и плеч (и персей, созданных мне в руку лечь!). Мои, мои! До самого утра! (лодыжек стройность) Жир…» как там, Кит? Жирненькость бедра? Или пухленькость бедра?

— Ну, это «сладость бедер». Но если ты предпочитаешь «пухленькость» или «жирненкость», то на здоровье…

— Нет. Сладость. Мне нравится. Советую тебе так и оставить.

— Договорено. А теперь скажи мне, Фиц, — Марло наклонился к нему, — что новенького? Повстречал каких-нибудь контрабандистов за прошлые две недели?

Фицуильям провел пальцем по мягкой плоти своего второго подбородка.

— Дай-ка подумать… шпиона с вестями от испанского двора, вшитыми в пуговицы его дублета.

— И как ты его изловил?

— Выдавал себя за лютниста. Утверждал, будто голландцы послали его как подарок королеве для ее развлечения, но у негодяя глаза бегали, ну я и попросил его сыграть мне, и… — Зажав руками уши, таможенник содрогнулся.

Марло засмеялся.

— А больше ничего сверх обычного. Несколько попов, конечно, пытались пробраться в страну, примотав латинские Библии к телу под одеждой.

— Библии не допускаешь, а эротические стихи ввозишь… Фиц, ты национальное сокровище!

Толстяк порозовел.

— Вот что, Кит, это просто любопытство, или ты тут по своему особому делу?

Фицуильям принадлежал к тем немногим, кто знал о тайной работе Марло на правительство и необычных способах, которые он предпочитал для выполнения своих заданий. Они познакомились давно, когда Фрэнсис Уолсингем, подозревавший о существовании организуемой из Дептфорда книжной контрабанде, отправил Марло разобраться с ней. Марло быстро опознал в Фицуильяме главу операций, но Уолсингему не донес, а вместо того заключил с Уильямом личный договор: Марло его не выдаст, а наоборот, умиротворит Уолсингема: конфискует несколько ящиков с запрещенными книгами и доложит, что главный контрабандист бежал из Англии, чтобы заняться пиратством. Фицуильям в свою очередь разрешит Марло пользоваться услугами контрабандной сети, когда он пожелает, хотя теперь, разумеется, устраивать эти операции придется много осторожнее.

— Собственно говоря, — сказал Марло, — у меня есть кое-какие вопросы к тебе.

— Распорядись, чтобы эта распутная девка принесла мне чашу канарского, и я тебе выложу все мое нутро… о чем бы речь ни шла.

— В переносном смысле, надеюсь?

Заказав вина, как потребовал Фицуильям, Марло начал:

— Ты как-то упомянул, что твой отец был вкладчиком Московской компании. Что ты можешь мне о ней рассказать?

— Слуги Сатаны, все подчистую, — сказал толстяк так, словно каждое слово отдавало речной тиной. — Перевешать бы их всех!

— Всего лишь купцы?

— Они оттягали у моего отца его богатство, обесславили его.

— Как так?

— Он был одним из первых вкладчиков, помог финансировать первое неудачное плавание в Московию много-много лет назад. Отправились три корабля, но только один добрался до русского двора. Два других застряли во льдах. И все на борту замерзли насмерть. — Фицуильям содрогнулся. — Северный путь слишком труден, чтобы быть доходным по-настоящему, но мой отец все равно продолжал вкладывать деньги. Потом одна беда за другой: пожары на складах, гибель других кораблей, поганые турки перерезали сухопутный путь в Персию — однако купцы все еще лелеяли мечту…

— О Северо-Восточном проходе?

— А какую бы еще? Только вообрази — тайный путь на Дальний Восток! Однако порядочно лет тому назад директора решили покончить со своим долгом и выпустить новые акции, не оставив первоначальным вкладчикам никакой возможности возвратить свое серебро. Мой отец довел дело до суда, да только судья сам был человеком «Московии», ну и… — Он стукнул кулаком по столу. — И тогда они обвинили его в растрате!

— Подлецы.

— В аду нет ямы достаточно для них горячей. Хорошо еще, что к тому времени я уже мог сам кормить нашу семью. Начал с контрабанды английских Библий, когда на троне сидела Мария Кровавая. Ее подручные все время их жгли, так что… — Фицуильям скорбно качнул головой. — Мой бедный отец, однако, моего дела не признавал. Всегда хотел строго держаться правил. То, что его заклеймили как мошенника, разбило ему сердце. Печален он был, как лютня Орфея, пока не скончался.

Они помолчали, потом Марло спросил:

— А как насчет слухов, что купцы «Московии» или еще кто-то тайно ввозят восточные товары?

— Ничего заметного. Но если эти мошенники протаскивают что-то, не уделяя мне части дохода…

— Когда корабли «Московии» в следующий раз выйдут из Дептфорда?

— В конце месяца парочка отправится в Россию.

— Но перед тем, если бы ты мог проверить их на что-то подозрительное… оружие, например…

— С радостью. А теперь, Кит, не знаю, поможет ли это, но вчера через таможню прошел молодой матрос «Московии». С судна прямо из Руана. Сказал, что ему надо на берег повидать родных…

— Из Руана?

— Компания меняет во Франции английское сукно на бумагу, а затем отвозит бумагу в Россию.

— Ты помнишь его имя? Как он выглядит?

— Ли Андерсон. Запоминающийся молодчик. Лицо как у ангела, молодоват для матроса. Волосы короткие, золотистые, усики тоненькие, кожаный дублет. Кажется, черные… нет, табачного цвета чулки… и тоненькие золотые кольца в обоих ушах. Ничего недозволенного я при нем не нашел, — продолжал Фицуильям, — но что-то в нем мне не пришлось. Не то чтобы он трусил… Наоборот, в том-то и соль. Чересчур уж спокоен.

— И…

— При нем было полдюжины золотых монет. Я его пропустил и только обеспечил, чтобы он далеко не отправился. — Невозмутимость на лице Фицуильяма сменилась волчьей усмешкой. — Понимаешь, я конфисковал его бумаги. Да, сэр, этот желторотик захлопнут тут, как мышь в мышеловке.


Несколько минут спустя Марло уже шел назад через выгон к Дептфордскому стрэнду, куску берега, стиснутому складами, верфями и доками. Кипящий источник морских открытий, торговли, пиратства и войны. За рекой виднелся надир елизаветинского преступного мира — поганый Остров собак, болотистый, поросший лесом, с преступниками, рыскающими в его тенях, и лондонскими сточными водами, лениво облизывающими его берега. Коварный остров являл прямой контраст королевской роскоши Гринвичского дворца, мерцающего огнями справа от Марло всего в миле ниже по течению.

Остановившись вблизи торгового дока, он следил, как матросы в монмаутских шапках с кисточками выгружают тюки сверкающих тканей — атласа, бархата, золотой и серебряной парчи — и тащат их в сторону складов.

Затем внезапно вихрь движения. Двое молодых матросов сцепились друг с другом.

На это обычнейшее зрелище никто больше из находившихся поблизости внимания не обратил. Но Марло именно на что-то подобное и надеялся. Он приблизился к ним, остановился в паре шагов и громко откашлялся.

От неожиданности они замерли.

— Молодцы, я хочу вам кое-что предложить.

Они растерянно уставились на него.

— Догадываюсь, что подрались вы из-за денег, и я дам каждому из вас причину спора, если вы уделите мне несколько минут вашего времени.

Их глаза подозрительно сощурились.

— Вы скажете десяток или два десятка слов человеку дальше по дороге и пойдете, куда шли.

— Взаправду?

— Так договорились?

Они кивнули.

— Тогда скажите, вы слыхали про «Мадре де Диос»?

Они помотали головами.

— Примерно год назад английские каперы захватили португальский каррак «Мадре де Диос» на пути из Ост-Индии. Говорят, нагруженный драгоценностями на триста тысяч фунтов. Когда корабль причалил, все, кто прознал про случившееся, поспешили в Дортмундский порт и утащили, что сумели. Облака перца, гвоздики, мускатного ореха и яванского имбиря затянули улицы. Надушили людям волосы на недели вперед. И это, друзья мои, навело меня на мысль.

Тридцать минут и десять репетиций спустя двое недавних врагов подбежали к складу Московской компании и забарабанили в дверь.

Ничего.

Они забарабанили снова. Появился грузный мужчина, злобно вздернув верхнюю губу.

Заснувший сторож, подумал Марло. Идеально… видимо, он внутри один. Марло встал так, чтобы сторож его не увидел, и мысленно суфлировал своим импровизированным актерам.

— Приятель, нет у тебя лишнего мешка, пустого ящика или…

— Чертовы прыщи на заднице! Убирайтесь! — рявкнул сторож.

Он попытался захлопнуть дверь. Марло закусил губу. Держитесь, парни, держитесь!

Один из матросов уцепился за дверь и не дал ее закрыть.

— Ты что, не слышал? Господи, в полмиле по реке — ну, просто второй «Мадре де Диос». А охраны всего двое. Если не поспешить, от груза ничего не останется.

Глаза у сторожа заблестели, но его требовалось еще подтолкнуть.

Сигнал к выходу Марло. Он бросился туда, слегка подгримировавшись — щепотка перца на волосы, — и спросил торопливо:

— Ящики достали?

Матросы задыхались.

— Сэр, мы…

И тут нос сторожа сморщился. Он чихнул, потом ухмыльнулся. Распахнул дверь и кинулся в глубину склада.

— У нас тут опись, но…

Тяжело дыша, сторож тут же возвратился. С хитрой улыбочкой он захлопнул дверь и умчался с легким холщовым мешком, предоставив Марло и матросам возиться с двумя тяжелыми деревянными ящиками.

Во всяком случае, так он полагал. Марло же задумал совсем другое.

Матросы удалились с обещанными монетами, а он с помощью пары деревянных отмычек отпер дверь склада. Шут-сторож вернется не раньше, чем через двадцать минут, прикинул он и, войдя в маленькую контору, встал на колени перед полкой со счетными книгами и быстро их пролистал. Ничего.

Порывшись в ящиках стола, он обнаружил семь запечатанных свитков. Зажег единственную свечку, достал из кармана проволоку, поднес ее к огоньку, потом прижал ее к краю печатей и поддел их.

Черт. Кривые каракули — письма от кого-то — предположительно, сторожа — к женщине по имени Молл. Огоньком свечи он подогрел обе стороны каждой печати и прижал их на место. Зачем оставлять следы?

Среди полок с описываемыми товарами Марло различал запахи большинства тех, которые предназначались для России — сукно, вино, изюм, — остальные он просто определил на глаз: крупицы соли и сахара усеивали пол, а в углу валялись несколько смятых листов французской бумаги. Вспомнив слова Фиц-Жира, что в Депфорд недавно заходил корабль Московской компании с грузом бумаги, он начал вскрывать ящики. В каждом лежали вплотную две пачки глянцевитой бумаги. От этого зрелища у Марло даже дух захватило. Такого качества он еще никогда не видел.

Половина осмотрена, а он ничего не нашел. Еще один? Опять только бумага. Стараясь, чтобы утро не пропало зря, он вынул лист… и уставился на то, что ему открылось. В пачке была вырезана прямоугольная дыра дюймов семи глубиной, а длиной и шириной в две мужские ступни. В ней ничего не было, но… размер подходящий.

Покинув склад, Марло поспешил к ближайшей конюшне нанять лошадь. Он направлялся в Сидбери-Хаус, имение своего самого близкого друга, примерно в десяти милях оттуда среди кентских рощ и сочных кентских лугов.


ВЕСТМИНСТЕР, АНГЛИЯ — ПОЗДНЕЕ УТРО

За столом в душной комнате без окон, примыкавшей к Звездной палате, сидели пятеро рассерженных мужчин и читали самую последнюю угрозу по адресу иммигрантов. Шестая за месяц и несравненно более злобная, чем те, который они читали раньше. Тайный совет возложил на них задачу найти анонимных авторов. Незамедлительно.

— Под подозрением каждый торговец и подмастерье в городе, — пробурчал один из членов комиссии. — Они все не терпят приезжих.

— Предлагаю обещать награду за полезные сведения. Сто крон, — сказал другой.

Его товарищи закивали.

— Пожалуй, полезно проверить возможную связь с Марло, — предложил третий. — Обыскать его жилище. А также всех, кто к нему близок.

Четвертый согласился:

— Надо немедленно отправить на его поиски констеблей и допросить его.

Тут вошел молодой рассыльный с официального вида конвертом. Он вручил его главе комиссии.

— Джентльмены, — сказал тот, прочитав бумагу, — все будет проще, чем мы полагали. Если кто-нибудь из подозреваемых откажется сообщить нам все, что ему известно, Тайный совет предоставил нам полную свободу переубедить его с помощью любых средств, какие мы сочтем нужными.

9

НЬЮ-ЙОРК — 8 ЧАСОВ 26 МИНУТ ПОПОЛУДНИ, НАШИ ДНИ

Кейт остановилась в дверях «Доума» в Уэст-Виллидж, оглядывая кафе в поисках знакомого лица. Броско одетый мужчина с серебряными волосами, одиноко сидящий в дальнем углу перед чашкой эспрессо и присыпанным сахаром бриошем, одобрительно разглядывал задницу направлявшегося к двери подростка.

Заметив Кейт, он бесстыже улыбнулся.

— Как ты меня отыскала, дорогуша?

— Прицепила выслеживающее устройство к твоему кейсу месяц назад, — ответила Кейт, усаживаясь напротив него. Она заказала мокаччино, потом добавила: — Собственно, нет. Ты просто стал немножко…

— Предсказуемым? Ах как скучно, — скорбно протянул он с легкой оттяжкой уроженца Джорджии. — Однако благодаря этому такой очарова-ательный сюрприз.

Эдвард Черри, старший администратор «Сотбис» и самообъявленная красавица Юга, был обаяшкой. А также скользким и беспринципным, но время от времени Кейт находила его полезным, а потому поддерживала отношения с ним, завоевав его доверие лестью, дружелюбностью и ложным впечатлением, будто ее этика не менее гибка, чем у него.

— Так чему же я обязан удовольствием? — спросил он, вытирая салфеткой уголки рта.

— Мне нужна услуга, если у тебя найдется время. — Кейт нагнулась к нему и понизила голос. — У одного моего клиента в его коллекции имеются экземпляры, которые он продал бы, но без огласки, если ты меня понимаешь. Для открытого аукциона они не очень подходят.

— Понимаю, — сказал Эдвард, и заговорщическая улыбка озарила его лицо.

Кейт продолжала импровизировать, косясь по сторонам:

— Мой клиент хотел бы обратиться к римскому антиквару Луке де Толомеи и попросил меня навести справки. По слухам, де Толомеи специализируется на такого рода ситуациях. Мой клиент хотел бы убедиться в этом, а также получить представление о том, каковы его вкусы. Что ты мог бы мне о нем сказать?

— Практически ничего, кроме слухов. Но для тебя я наведу справки. Сверюсь с книгами наших продаж в Европе, погляжу, что он предпочитает. Пожалуй, звякну кому-нибудь из ловких бесенят в «Кристис».

— Мой клиент, в частности, хотел бы узнать, имеет ли он дело с древними артефактами Ближнего Востока, особенно персидскими.

— Я погляжу, что можно будет сделать.

— Еще одно. Он не собирается на какой-нибудь ваш аукцион на этой неделе? — спросила Кейт. (Был сезон аукционов, та майская неделя, когда «Сотбис» и «Кристис» устраивали вечерние «только по приглашениям» распродажи импрессионистов и представителей модерна.) — Мне бы хотелось с ним познакомиться.

— М-м-м… не в Нью-Йорке, но, по-моему, он обычно посещает Лондонский аукцион, который будет завтра вечером. Это…

— Идеально. Я как раз лечу туда по другому делу.

— Загляну в список, чтобы удостовериться, и сообщу тебе сегодня попозже.

Кейт похлопала ресницами.

Эдвард засмеялся.

— Да, прелесть моя. Я позабочусь, чтобы и ты была в списке.

— Спасибо. Ну а теперь нет ли кого-нибудь, на кого тебе требуется грязца?

— Не сейчас, — сказал он вполголоса, взяв ее руку в свои. — Но, дорогуша, давай все равно сведем нашу беседу в сточную канаву. Кто нацелился на что? Кто обрабатывает кого? Что-нибудь, о чем мне следует знать?

— А! У меня имеется кое-что неплохое, кое-что по-настоящему первоклассное. Но это чуть-чуть не по твоей части. — Она поддразнивающе уставилась в пространство. — Хм-м, дай подумать. Что бы еще такого…

— Выкладывай! Не то я завизжу!


РИМ — 2 ЧАСА 34 МИНУТЫ ПОПОЛУДНИ

В противоположной точке земного шара по мощенному булыжником проулку на задах семейного ресторана у границы старого города расхаживал взад-вперед длинноволосый пакистанский бизнесмен, все больше разъяряясь. Поблизости двое помощников ожидали инструкций.

— Это слишком! — Хадар Хан сплюнул, резко остановившись, чтобы внезапно разбить кулаком окошко одного из гаражей, обступивших закоулок.

Стряхивая кровь с кисти, он поглядел в глаза обоим помощникам.

— Зайдите туда и вежливо сообщите мистеру де Толомеи, что я передумал и сделка не состоится, а затем, пожалуйста, провентилируйте ему голову.

Киллеры исчезли в траттории с потолками в тяжелых деревянных балках, направляясь к отдельному кабинету в глубине. Где совсем недавно их босс запивал жареного осьминога столовым вином в обществе человека, чью жизнь они готовились оборвать. Приближаясь к узкой арке, ведущей в кабинет со стенами, выложенными камнями, они услышали позвякивание серебряных ножей и вилок.

Они заняли позиции по сторонам арки, переглянулись, кивнули, а затем проскользнули за арку в комнату без окон, держа наготове «беретты» с глушителями.

Но не выстрелили. Там никого не оказалось. Однако на антикварном столе, накрытом скатертью из Дамаска, открытым треугольником стояли три стеклянные тарелочки с аппетитнейшими сооружениями из шоколада.

Внезапный голос у них за спиной заставил обоих вздрогнуть. Щеголеватый официант в белом галстуке и фраке держал третий стул.

— Синьор подумал, что вы и ваш хозяин, возможно, захотите откушать торта.

Пока сбитые с толку киллеры нервно озирали каменную комнату, в десяти ярдах от них и пятью ярдами ниже в проходе забытой христианской катакомбы одинокая фигура, насвистывая, ускользнула в темноте.


НЬЮ-ЙОРК — 9 ЧАСОВ 37 МИНУТ УТРА

— Наш мальчик де Толомеи водится с очень и очень темными мудаками, — сказал Макс, едва Кейт вошла в кабинет.

Она отдала ему кофе и пару круассанов из «Доума», а потом подсела к нему за центральным столом.

— Черт, опять саботируешь мою диету? — простонал Макс, поглаживая свой мягкий животик, вполне подошедший бы и Будде.

— Извини… не знала, что у тебя рецидив.

— Ну, благодаря тебе его нет, — отпарировал Макс, набивая рот. — Я поискал лицо де Толомеи. Ни одно из здешних агентств не заводило расследований на него, однако благодаря темным приятелям его рожа то и дело засвечивается. Несколько раз он с Хамидом Азади, как ты и предполагала, но кроме того, его засекли с наркодилерами, торговцами оружием, боевиками мафий, коррумпированными политиками — пока еще ни единого известного террориста, но все равно достаточно вонючая компания.

— Покажешь мне парочку-другую?

Макс пощелкал «мышью», и на экране возник де Толомеи с грузным плешивым мужчиной. Кейт узнала обстановку. Они сидели в кафе в Позитано на побережье Амальфи.

— Таддео Скрочче. Персона в Каморре, неаполитанской мафии. Главное занятие — наркотики, — сказал Макс, а затем показал еще двоих. — Торговцы оружием. Жан-Поль Брюер слева. Вольфганг Кесслер справа. По имеющимся сведениям, они все девяностые годы продавали Ираку то, что продавать никак не следовало. А этот очаровашечка, — продолжал он, демонстрируя новое изображение, — он из русской мафии.

— Черт! А это кто? — спросила Кейт, глядя на фотографию потрясающего красавца с длинными черными волосами и южноазиатским лицом.

— Хадар Хан. Текстильный бизнес в Пакистане. Видимо, контролирует половину производства героина в Афганистане. ДЕА много лет пытается его прищучить.

Макс допил кофе и повернулся к Кейт.

— Я искал возможные операции с наличностью между этими типами и де Толомеи. Так угадай что? На протяжении последних тринадцати лет он имел дело с ними со всеми.

— Ну, обычным торговцем предметами искусства его явно не назовешь!

— Никак, хоть обложись.

— И что ты думаешь?

— Что предметы искусства — крыша для контрабанды всего самого смертоносного.

— Ты все еще считаешь, что он бывал посредником в поставках ОМУ? — спросила она, употребив сокращенно обозначение оружия массового уничтожения.

— Исключить это мы не можем. А до тех пор…

— Знаю. Я этим и занимаюсь. Просто я утром прочла кое-какую прессу о нем, и он выглядит человеком, который по-настоящему ценит нормальную жизнь, хотя бы частично. Он утончен, прекрасно образован, а его вкус к искусству, насколько я сумела узнать, просто поразителен. Чтобы вооружать террористов, требуется куда больше, чем просто безразличие, знаешь ли. Для этого необходима злобная ненависть к человечеству вообще. Де Толомеи, насколько я могу судить, к этому типу не принадлежит.

— Кейт, если ему нравятся красивенькие картины, это еще не значит, что его душа не прогнила насквозь. — Тон Макса не был снисходительным, в нем звучало только любопытство. Кейт наивностью отнюдь не отличалась, но иногда, в самые неожиданные моменты, Макс замечал в ней странный идеализм — неприятная слабина в ее доспехах, по его мнению.

— Что-нибудь от наших людей в Риме?

— Проверяют каждый его шаг.

— Слышали что-нибудь интересное?

— Пока нет. Его окна заблокированы от направленных микрофонов, и подключиться к его телефонным линиям тоже непросто — он пользуется подземным оптоволоконным кабелем.

— Ну, завтра я с ним, наверное, встречусь.

— Быстро!

— Выяснилось, что де Толомеи — завсегдатай «Сотбис», а в их лондонском отделении завтра вечером аукцион только для приглашенных. Эдди Черри практически уверен, что он там будет, и обещал устроить мне приглашение.

— Лады. Ну так я напечатаю для тебя всю эту дрянь без задержки, — сказал Макс. — Слейда я введу в курс при первой возможности.

— А он не здесь?

— Наверху. Занят чем-то, к чему нам допуска нет. И на звонки не отвечает.

— Интересно бы знать, что происходит?

Макс пожал плечами.

— Понятия не имею. Когда он пришел утром, то горел неоновой табличкой «Не беспокоить!», и был в том своем настроении, когда, если он и говорит, его мимические мышцы практически не шевелятся. Ямочки плоские, как… — Он выразительно посмотрел на ее не слишком пышную грудь.

— Плоские, какой сейчас станет твоя физия?

Макс сверкнул улыбкой, но затем его лицо вновь стало озабоченным.

— Сердитым я его уже видел, но таким — никогда. Что-то совсем другое. Ну, знаешь, как если случается что-нибудь скверное, он становится воплощением спокойствия и контроля, и тебе ясно, что он все приведет в порядок, в чем бы дело ни заключалось.

Кейт кивнула.

— Я люблю у него это выражение.

— Знаю. И я тоже. Но сейчас — ничего похожего. И мне что-то не по себе.

— Серьезно? — сказала Кейт. Потом, взглянув на часы, добавила: — Ну, мне пора. Днем я встречаюсь с Мединой для дальнейшего, но я тебе позвоню перед тем, как уехать.

— У меня есть мыслишка получше. Что, если я подвезу тебя в аэропорт?

— Вертолет свободен?

— Для тебя все и всегда.

Кейт засмеялась.

— И где зарыта собака?

Макс помахал листком бумаги.

— Без налогообложения, детка. Список готов.

— Договорились, — сказала Кейт. — Я на одном из последних рейсов.

— Позвоню тебе попозже, и мы уточним.

— Прекрасно. Чао.


Макс услышал легкий скрип. Один из стеллажей совещательной комнаты повернулся наружу. Из проема появился Слейд и направился к лифту. Учитывая настроение своего шефа, Макс решил его не окликать. Но тут же вспомнил про поездку Кейт и сразу передумал.

— Так Кейт завтра, наверное, встретится с де Толомеи?

— Хорошо, — сказал Слейд, не обернувшись. — Продолжай.

Что-о?!Слейд, оставляет без внимания детали операции? Неслыханно! Макс сделал еще попытку.

— Вы знаете, Слейд, что он ведет дела с некоторыми самыми опасными личностями в мире. Торговцами оружием, торговцами наркотиками… По-моему, он…

Слейд остановился и обернулся к Максу.

— Доложишь мне днем, хорошо? Сейчас мне не до этого.

— Ладненько, босс.

Когда Слейд скрылся в коридоре, Макс крикнул вслед:

— Э-эй! Дождь идет. Зонтик не возьмете?

Но Слейд, забывавший подобные мелочи не чаще раза в десять лет, даже не откликнулся.

Черт, подумал Макс, что это с ним?


Ливень, который обрушился на зонтик Кейт, когда она подходила к дому, хлестал Джереми Слейда по голове по пути к вегетарианской молочной в Центральном парке. Опустившись на одну из скамей под готической крышей на столбах, он уставился на каменную стену перед собой.

— Что ты думаешь? — спросил Донован Морган, подходя к нему.

— Что наконец я узнал, почему он замолчал и почему ни один из моих источников — в поле или среди перебежчиков за границей — ничего не слышал о его захвате.

— Наконец? Три года назад ты говорил, что он убит, что источник видел, как он получил шесть пуль в грудь. Так как же…

Лицо Слейда сказало все.

— Так ты мне лгал все это время? — Морган был потрясен. — Бога ради, зачем?

— Чтобы пощадить тебя. Правда могла свести с ума. Попросту говоря, всего месяц на задании, и он исчезает бесследно. Я собрал информацию обо всех до единой иракских тюрьмах. О нем — ничего. Ни ареста за мелкую кражу без разоблачения, ни ареста за шпионаж. Ни слова, ни шепотка, ни намека.

— И ты решил, что он убит?

— Да, и со временем — пока перебежчики рвались вон из Ирака, точно крысы с тонущего корабля, и ни единый не упомянул про него, — я поверил. И не забывай, на протяжении десяти лет всякий раз, когда люди Саддама срывали наши попытки переворота, они непрерывно издевались над нами. Помнишь посылку в девяносто шестом? Кисть республиканского гвардейца, который с нами сотрудничал? Насмешки по мобильникам, которыми мы снабжали наших людей? И я знал, что иракцы его не схватили. И еще я знал, что он, если жив и схвачен, обязательно свяжется со мной… со временем.

Не пряча муки в своих глазах, Слейд посмотрел на Моргана прямо.

— Дон, ты же знаешь, я бы все для него сделал. Он был мне как младший брат.

Морган кивнул.

— Но теперь…

— Ситуация изменилась. Теперь я знаю, насколько неверным — и ограниченным — был мой анализ. Это видео? Оно подлинное. Но суть в том, что снято оно не в Ираке. На охраннике иранскаятюремная форма. Его зовут Реза Мансур Нассери, и он работает в Эвине, тегеранской Бастилии.

У Моргана перехватило дыхание. Эвин! Тюрьма, куда бросают диссидентов, крепость, побившая все иранские рекорды по пыткам.

— Значит, каким-то образом Тегеран тогда узнал про операцию и отправил через границу людей похититьего?

— Им не пришлось путешествовать далеко. Он базировался на археологических раскопках вблизи Басры, — сказал Слейд, имея в виду район на юго-востоке Ирака вблизи границы с Ираном, где сливаются Тигр и Евфрат и где, согласно легенде, находился Эдем.

Морган недоуменно нахмурился.

— Но это значит, что Тегеран сознательно замедлил падение Саддама, спасего, а это…

— По-своему блистательный ход, — перебил Слейд. — Возможно, Тегеран просто хотел получить информацию о нас, однако, на мой взгляд, они сделали ставку на то, что если Управление не сумеет свергнуть Саддама своими средствами, со временем вмешаются наши военные, и их давнему сопернику будет нанесен удар куда тяжелее — сильнейшее ослабление всей страны, так что она куда легче поддастся утверждению шиитской теократии. Черт, не исключено — особенно если у Тегерана есть источник в Управлении, — что они с самого начала подрывали наши операции в Ираке.

Морган задумчиво уставился в землю.

— Правдоподобная теория. Даже вероятная, правду сказать. Но если он жив, зачем информировать нас с помощью этого видео?

— Трудно сказать. — Тон Слейда был унылым. — Возможно, таким способом Тегеран дает нам знать, что он исчерпал свою полезность… Они извлекли из него все, что могли, и ставят точку. Крупным планом следы уколов? Затем нам показывают, как его выводят из камеры? Они сообщают нам, что его куда-то ведут. На пытки? Мы о них уже знаем. По-моему, они намекают, что его ведут на казнь.

— Ну, — сказал Морган, — либо он уже мертв, и это просто насмешка в наш адрес — возможно, чтобы спровоцировать заранее обреченную попытку спасти его, — или это предварительный шаг для какого-то требования.

Слейд кивнул.

— Бог мой, — продолжал Морган, — находиться годы в лапах этой садистской сволочи… — Голос у него надломился, и он замолчал.

— Если он жив, Дон, мы его выручим. Любой ценой.


НЬЮ-ЙОРК — 2 ЧАСА 40 МИНУТ ПОСЛЕ ПОЛУДНЯ

— Ну, он был садистской сволочью, каких мало! — сказала себе Кейт.

У себя дома она расшифровывала запись в «Анатомии Тайн», касавшуюся заплечных дел мастера, человека по имени Ричард Топклифф, который трудился в Тауэре, Маршалси и Брайдуэлле, главных местах заключения католиков и других диссидентов в елизаветинскую эпоху. Многие современники считали его сумасшедшим — с таким наслаждением и веселостью он причинял боль.

Трель мобильника нарушила ее сосредоточенность.

— Прелесть моя!

— Эдвард, я знала, что ты меня не подведешь. Так что?

— Ты у меня в долгу, дорогуша. Преогромнейшем.

— Я затаиваю дыхание.

— Я поговорил с милашечкой в нашем лондонском отеле. Он слышал некоторые шепотки о де Толомеи.

— И?.. — спросила Кейт, когда Эдвард попыхтел сигаретой.

— Как и ты, он слышал, что де Толомеи подвизается на черном рынке, что через его руки прошли многие вещи, кража которых освещалась очень широко. Но твой клиент хотел получить представления о вкусах де Толомеи. Он занимается картинами и скульптурой всех эпох. В основном — высшего класса. И он коллекционирует, но опять-таки без упора на определенную страну или эпоху. Единственная последовательность, какую я смог обнаружить, это приверженность к Артемисии Генилеши — он приобрел несколько ее картин для собственной коллекции, а сейчас ведет переговоры с одним моим знакомым посредником о покупке ее наброска.

— Какого?

— Юдифь. Один из наиболее детализированных этюдов к «Юдифи, обезглавливающей Олоферна» Артемисии.

Кейт припомнила эту жутковатую картину маслом. Многочисленные художники Возрождения и барокко писали картины на тему библейской истории Юдифи, красивой вдовы-еврейки, которая убила ассирийского полководца, готовившегося уничтожить ее город. Толкование Артемисии было почти бесспорно самым кровавым, самым исступленным, и некоторые историки искусства объясняли это тем, что она незадолго до написания картины была изнасилована. Они высказывали мнение, что так она дала выход скрытой ярости и потребности в мести.

— Интересный выбор, — сказала Кейт.

— Мой психотерапевт предположил бы, что де Толомеи зол на кого-то или что-то.

Кейт кивнула — самой себе. У нее уже возникло такое подозрение.

— А теперь насчет завтрашнего аукциона, — продолжал Эдвард. — Догадайся, чья фамилия значится в списке?

— Де Толомеи, верно?

— Вот и нет. Он отказался. Но в списке имеется еще одна фамилия, возможно, тебя заинтересующая.

— Черт, хватит жеманиться. Чья?

— Твоя.

— Что-о?

— Благодаря любезности некой мисс Арианы Вандис. Ты значишься как ее гостья. И она?

— Моя соседка по комнате в колледже, — ответила Кейт, вспомнив, что утром отправила Ариане голосовое сообщение с вопросом, найдется ли у нее время встретиться завтра вечером. — Вообще-то чудесно, но каким образом мне удастся…

— Терпение, дорогуша. Ты же во мне не сомневаешься?

— Ни в коем случае.

— Отлично. В Риме через пару дней намечается частное, но знаменательное событие в мире искусства. И де Толомеи, по моим сведениям, там будет.

— Какое?

— Предельно эксклюзивное.

— Открытие новой галереи?

— Нет. Я же сказал: предельно эксклюзивное.

— Какая-нибудь благотворительность со скоплением звезд?

— Экс-клю-зив-ное!

Застонав, Кейт сдалась и иронично пробурчала:

— Пивная вечерушка в местном диско?

— О-очень смешно! — Затем медленно и эффектно Эдвард спросил: — Ответь, от чьего приглашения в Вечном городе никто никогда не откажется? Даже сверх головы занятый миллиардер?

— От приглашения Папы.

— Вот именно! И благодаря мне ты тоже его получишь.

— Ты — Божий дар. Как ты умудрился?

— Ну пожалуйста! Тебе ли не знать! Истинная леди свои заветные секреты не открывает никому и никогда.


СРЕДИЗЕМНОЕ МОРЕ — 8 ЧАСОВ 45 МИНУТ ВЕЧЕРА

В двадцати километрах к востоку от Мальты «Надежда» медленно крейсировала, убавив скорость с тринадцати до семи узлов. Несмотря на густой вечерний мрак, она готовилась расстаться со своим таинственным грузом. Простой в четыре кубических метра ящик уже ожидал на фордеке, покоясь на резиновых прокладках. Штурман судна медленно приблизился к нему. Шутка шкипера о хрупком содержании ящика — может быть, фарфора или еще чего-то вплоть до ядерной бомбы, — продолжала нагонять на него ужас. В его мозгу зловещая возможность уже давно выкристаллизовалась в жутчайшую реальность.

Судовая лебедка нацеливалась прямо на ящик, и штурман потянулся к свисающему с нее тросу. Он ухватил тяжелый стальной захват, безмолвно упрекая шкипера за это устрашающее поручение.

Руки его не слушались. Дрожали, скользили от пота. Соберись. Скоро все будет позади.Удерживая захват левой рукой, правой он собрал четыре небольшие защелки на канатах, обматывавших ящик, и, остерегаясь толкнуть ящик, соединил их.

Отступил на пару шагов и поглядел по сторонам. За правым бортом он увидел подходящую к «Надежде» узкую яхту. Все навигационные огни на ней были погашены. Окружающий мрак нарушали только фосфоресцирующие голубые круги, опоясывавшие ее корпус над самой водой.

Несколько минут спустя два судна уже двигались параллельно с одинаковой скоростью, разделенные лишь несколькими метрами. Штурман снова обернулся к ящику. Судовой механик управлял лебедкой — вращал рычаг, чтобы смотать трос и поднять ящик в воздух. Ящик медленно оторвался от палубы.

Тишину ночи разорвал металлический скрип. Трос заело, и ящик, дернувшись, повис неподвижно.

Штурман глотал ртом воздух. На него навалилась тошнота. Но ничего не произошло. Ни громового удара, ни огненной ревущей вспышки.

Механик продолжал орудовать рычагами, и штурман вздохнул с облегчением — ящик, внушавший ему такую паническую гадливость, поплыл прочь от него к носу яхты. Там четыре матроса уже готовились принять его. Наблюдая, как они отцепляют трос, штурман вглядывался в их лица. Очень спокойные. Очевидно, никто не предупредил их о грозном содержимом ящика, подумал он, не зная, пожалеть ли их за такую неосведомленность или позавидовать ей.

Яхта сделала поворот и исчезла в ночи, штурман глубоко вздохнул и на мгновение закрыл глаза.

Другие глаза оставались открытыми. Глаза, которые никогда не закрывались. Американский спутник-шпион, направляясь в вышине по своей орбите к Персидскому заливу, зафиксировал в десятках цифровых фотографий перегрузку ящика. Почти мгновенно фотографии были превращены в электронные импульсы и лучом отправлены вверх на спутник связи, паривший в космосе. Несколько секунд спустя спутник связи передал их вниз в ничем не примечательные здания на юго-востоке Вашингтона (округ Колумбия), в комплекс из бетона и кирпича, с окнами односторонней прозрачности и оградой из колючей проволоки, который, как было известно посвященным агентам, принадлежал HACK — Национальному агентству по съемкам и картографии. И именно там, в штаб-квартире отдела HACK по анализу и обработке, электронные импульсы перегрузки ящика присоединились к колоссальной сводке геокосмической информации, полученной за эти сутки, — сводке настолько непомерного объема, что лишь какая-то доля ее будет вообще проанализирована кем-то из тысяч сотрудников отдела.

Понятия не имея о том, что произошло в сотне миль над ним, штурман «Надежды» спустился по кормовому трапу и свернул в свою каюту. Забравшись на койку, он удовлетворенно вздохнул и впервые почти за две недели погрузился в глубокий, ничем не тревожимый сон.


РИМ — 9 ЧАСОВ 12 МИНУТ ВЕЧЕРА

Стоя под секвойей на берегу Тибра, Лука де Толомеи смотрел на мутно-зеленую воду, еле ползущую мимо. Он смаковал сигарету и этот момент.

Ему по мобильнику только что позвонил капитан его яхты.

— Груз благополучно получен, синьор, — сообщил он. — Могу вас заверить, что с ним обходились с величайшей бережностью.

— Отлично, — ответил де Толомеи, выпуская облачко дыма.

— На Капри он прибудет точно по расписанию.

Через южный проход? — сказал де Толомеи, подразумевая грот в обрыве под его домом на Капри. В замкнутых пространствах, не имеющих потайных путей для бегства, он чувствовал себя неуютно и потому распорядился просверлить шахту лифта из своего подвала в грот внизу.

— Да, синьор, само собой, — сказал капитан.

— Ну так желаю вам провести вечер приятно.

— И вам приятного вечера, синьор.

О, он будет приятным. Без всяких сомнений!


НЬЮ-ЙОРК — 3 ЧАСА 15 МИНУТ ПОПОЛУДНИ

У себя в кухне Кейт бросала в рот крепкие сизые виноградины, ожидая, когда засвистит чайник. Она выдавила немножко меду из пластикового наполненного медом медведя в свою любимую большую кружку и бросила туда пакетик «Эрл Грея».

За несколько минут перед тем она с восторгом нашла два первых шпионских отчета, написанных Робертом Поули, самым прославленным из агентов-провокаторов в секретной службе Елизаветы.

Кейт в аспирантуре прочитала о нем все, что сумела найти, но исторические сведения оказались крайне скудными. Слишком многое об этом интригующем шпионе оставалось покрытым мраком неизвестности, а вот теперь она расшифровывала его донесения, сотни лет остававшиеся скрытыми! Ощущение было нереальным.

Размешивая в чае соевое молоко, она услышала звонок в дверь. Взяв пульт дистанционного управления, она включила телевизор в гостиной. Вместо дневной «мыльной оперы» на экране появился рассыльный, стоящий в вестибюле ее дома. Без ведома ее домохозяина Макс как-то днем поколдовал с электропроводкой, дав возможность Кейт пиратски пользоваться камерой слежения.

Грузный рассыльный был облачен в тугую майку и такие же тугие шорты. Скрыть оружие под такой одеждой невозможно, решила Кейт и включила переговорное устройство.

— А, мисс К.! — отозвался швейцар. — Цветы прибыли. Послать их наверх?

— Да, конечно. Спасибо.

После того, как Кейт расписалась на квитанции и вручила ему чаевые, рассыльный подал ей цилиндрическую стеклянную вазу с букетом душистых касабланкских лилий.

— И по какому случаю?

— Не знаю, — ответила она с ощущением, будто стремительно пролетела в лифте несколько этажей вниз. — Но спасибо. Чудесные цветы.

Заперев за ним дверь, Кейт направилась назад в кухню и на ходу вынула из букета карточку.

И до кухни не дошла.

Замерла в коридорчике, неверящими глазами перечитывая записку на карточке, и даже не услышала звона вазы, разбившейся об пол.

10

…Как дуб Юпитера стою.

Все прочие — трава передо мной.

Пред именем моим трепещут все,

Я ж страха не питаю ни пред кем.

Мортимер в «Эдуарде II», Марло

ЛОНДОН — ДЕНЬ, МАЙ 1593

Пока городские констебли обыскивали жилище Кита Марло, а также его бывшего сожителя, Роберт Поули энергичной походкой направлялся к Уайтхоллу для встречи со своим нанимателем, сэром Робертом Сесилем.

Сорокалетний шпион был высоким и ловким, несмотря на распутную жизнь. Густые, коротко подстриженные черные волосы, грубые черты лица и змеиные глаза, которые ничего не упускали и завораживали всех, на кого он устремлял взгляд. Говорили, что он способен принудить человека добровольно отдать свою жену или жизнь. И это было верно.

Поули только-только вернулся из Флюшинга, голландского порта, оккупированного англичанами. Восемь лет тому назад Испания вторглась в Нидерланды, и английские войска помогали протестантским союзникам в их странах изгнать испанцев с голландской земли. Поули доставил письма королевы высокопоставленным чиновникам и командующим войсками, получил их ответы и встретился с местными шпионами, действовавшими на полях сражений и в городах.

Свернув в проулок, он закашлялся от омерзения. Что, Бога ради, это за гнусный смрад?Затем увидел прибитые к некоторым дверям красные кресты. А! Зачумленные дома!Чтобы отвратить заразу, соседи жгли старые башмаки и разбрасывали гнилые луковицы. Дышать тяжелее, но хотя бы какое-то решение беды с перенаселением, подумал Поули. Прижав к носу рукав, он ускорил шаги.

У Чаринг-Кросса справа от него прошла шумная ватага подмастерьев, все одетые в особые синие дублеты. Поули поглядел на них с любопытством. Парни в синем были главными зачинщиками последних уличных беспорядков. Вернувшись из воюющей страны, он поразился, узнав, что за краткий период его отсутствия Лондон успел превратиться в подобие поля брани. Стремительно растущая безработица и нахлынувшие протестантские беженцы из Нидерландов, Франции и Бельгии уже давно вызывали недовольство лондонских тружеников, но вспышки насилия были новым его проявлением. Многих местных уроженцев, а особенно подмастерьев, бесило, что правительство разрешает иммигрантам оседать тут.

Лондон идет ко всем чертям, размышлял Поули. Эта мысль придала пружинистость его походке: хаос всегда способствует ведению дел.

Поули руководил шпионскими операциями Роберта Сесиля в Нидерландах последнюю пару лет. Ему нравилась сопряженная с этим власть, но он скучал о своих былых днях провокатора. В середине восьмидесятых годов, выдавая себя за католика, он стал соучастником нескольких антиправительственных заговоров, прокрадывался на тайные мессы и для укрепления своей личины даже секретно женился на католичке. Когда Уолсингему требовалось начать аресты, Поули убеждал заговорщиков действовать быстро и решительно, одновременно собирая улики против них.

Среди этих юных заговорщиков был Энтони Бабингтон, считавший Поули проверенным другом, даже когда петля палача сдавила ему шею. В знак дружбы Бабингтон сделал Поули подарок — алмаз, в эту минуту покачивавшийся под левым ухом Поули. Сверкающая слезка, непреходящее напоминание о самом эффектном его предательстве.

Поули далеко продвинулся с дней своей юности, когда в Кембридже он подметал комнаты других студентов и стелил им постели. Он захлебывался отвращением, выполняя черную работу, пока богатые модники били баклуши. Зато теперь вдобавок к тому, что никто на его службе не внушал такого страха и восхищения, как он, ему стал доступен образ жизни, о котором он всегда мечтал: новая одежда, обильные обеды и избыток любовниц. Все они, разумеется, были замужними. Он обожал соблазнять чужих жен.

Войдя в кабинет своего патрона, Поули увидел Роберта Сесиля за письменным столом. В клетке поблизости от его головы возился белый попугай. Редкостная птица с Востока была, как знал Поули, отнюдь не просто пернатым любимцем. Обладание подобной птицей доказывало, что ее хозяин имеет высокие связи и много денег. Тонкая, но эффективная демонстрация власти.

В детстве Сесиль перенес тяжелую болезнь, и в свои тридцать лет оставался горбатым недоростком. Бесцветное до прозрачности лицо, слабый женственный подбородок, еле прикрытый аккуратно подстриженной бородкой. Королева называла его «мой эльф», а иногда — «мой пигмей».

При всей своей внешней незначительности Сесиль обладал колоссальной властью. Сын казначея и старшего советника королевы, он два года назад получил сан рыцаря и место в Тайном совете. И ожидалось, как знал Поули, что вскоре Сесиль станет статс-секретарем, хотя королева, видимо, все еще подумывала назначить на этот пост своего юного фаворита графа Эссекса.

— Ты слышал о последнем плакате с угрозами? — спросил Сесиль.

Поули сел, покачав головой.

— Вот уже месяц в городе появляются анонимные письма и стихи, сулящие смерть всем чужеземным ремесленникам, если они немедленно не покинут Лондон. Вчера ночью самый злобный был приколочен к стене голландской церкви на Брод-стрит. С угрозами перерезать им глотки, пока они будут молиться.

— И королева…

— Разгневана, — нетерпеливо перебил Сесиль. — Меня беспокоит, что эта угроза была подписана «Тамерлан».

— А! Нищий пастух, завоевавший мир и вознамерившийся выступить против Бога на Небесах. Мне он всегда нравился, — задумчиво сказал Поули.

Сесиль пропустил его слова мимо ушей.

— Рифмованная грязь содержит и другие намеки на пьесы Марло. Ты знаешь его лучше, чем я. По-твоему, это написал он?

— Последнее, что я о нем слышал: он давно уединился где-то за городом, сочиняя новую пьесу или еще что-то такое, — ответил Паули. — По-моему, у него есть поклонник, который ненавидит иммигрантов, или враг, который хочет подставить его под удар. Марло, бесспорно, нравится поражать людей всякими выходками, но он никогда не сделает такой заведомой глупости.

— Совет создал комиссию для расследования подобных призывов, назвав их опасным подстрекательством к анархии.

Откинувшись на спинку, Поули вгляделся в своего патрона.

— Как-то не в вашем духе, чтобы вас заботила чья-то судьба, пусть даже невинного человека. Причем человека, который много лет хорошо вам служит, могу я добавить.

— Марло кое-что известно, — сквозь зубы сказал Сесиль. — Кое-что… компрометирующее.

Глаза Поули вспыхнули.

— А! И под пытками он может проговориться. Так что это?

Сесиль промолчал.

На запястьях Сесиля резко обрисовались кости, заметил Поули, упиваясь этим редким случаем вырвавшейся наружу неуверенности. Хорошенькая дилемма для тебя, а? Я самый способный человек в твоей сети — да и во всей службе, если на то пошло, — но ты мне до конца не доверяешь.

Поули закинул удочку еще раз.

— Сэр, я не смогу помочь, если вы не объясните мне, в чем трудность.

Дергая жидкую острую бородку, Сесиль некоторое время следил, как его попугай что-то расклевывает.

— Ты помнишь операцию с чеканкой монет в прошлом году?

Поули кивнул. Марло отправили в Нидерланды для внедрения в компанию изгнанных английских католиков, злоумышлявших против королевы Елизаветы. Марло и искусный златокузнец занялись подделкой монет. Фальшивомонетничество по английскому закону приравнивалось к государственной измене, так что, занявшись им, Марло доказывал, что он — противник правительства. Но вдобавок Марло в подтверждение своей верности их делу намеревался снабдить заговорщиков кучей поддельных шиллингов. Они, конечно, соблазнятся: заговорщики отчаянно нуждались в деньгах.

План, безусловно, сработал бы, если бы не вмешательство шпиона из сети Эссекса по имени Ричард Бейнс: он пронюхал про фальшивые монеты и подвел Марло под арест.

Марло, всегда сдержанный, объяснил тамошнему наместнику, что монеты он чеканил из любопытства, хотел, дескать, проверить способности златокузнеца и ничего больше. К счастью, наместник предпочел отправить Марло и его сообщника в Англию, а не бросать в темницу, и отослал их прямо в руки казначея Англии, отца Роберта Сесиля. Марло тихо освободили, так что он сохранил свою личину, а сорвавшуюся операцию скрыл мрак неизвестности.

И Поули не понял, чего опасается Сесиль.

— Ну, он мог бы признаться, что чеканка входила в спланированную нами операцию — операцию, которая окончилась жалким провалом. Возникла бы определенная неловкость, но едва ли это причина для серьезной тревоги.

Сесиль сжал губы.

— Все не так просто, как ты думаешь. В то время у меня не хватало денег и… — Он умолк.

— А! Замечательно, сэр! — воскликнул Поули. — Вы велели Марло под шумок начеканить монеты для вас. Немножечко выходит за все пределы, а? Следующий английский статс-секретарь причастился измене. Как волнующе! Я потрясен.

— Но ты понимаешь, что это ставит нас в неловкое положение? — сказал Сесиль сквозь стиснутые зубы.

— НАС? — Поули обожал язвить маленького горбуна, метать дротики в его легендарное самообладание.

— Именно нас, — прошипел Сесиль.

Поули сглотнул следующую напрашивавшуюся насмешку. Излишне раздражать его патрона смысла не имело. Хотя, разумеется, если Сесиль начнет подванивать при дворе, Поули первым спрыгнет с корабля.

— Сэр, наш обаятельный драматург никогда не раскроет ваш секрет, — сказал Поули с преувеличенной беззаботностью. — Если бы он был способен на это, то мог бы продать такую тайну Эссексу за целое состояние. Но он этого никогда не сделает. Видите ли, Марло свойственно то, чего вы никогда не распознали бы. Пусть несколько отступающее от идеального, но у этого человека есть чувство чести.

— Оно вкупе с пенни может вознести меня над Лондонским мостом, — сказал Сесиль, вновь обретший непроницаемое спокойствие. — Но ты серьезно думаешь, будто кодекс чести низкого шпиона поможет мне спокойно спать по ночам?

— Что вы хотите, чтобы я сделал?

Сесиль прокашлялся и сузил глаза.

— Вы же не просите, чтобы я его убил? — Поули медленно покачал головой. — Я презираю убийства. Чувствую себя обманщиком, будто сбрасываю фигуру с доски, чтобы обеспечить себе выигрыш.

— Убийства чреваты всякими неожиданностями. И это может привести к нам. Нет, я хочу наоборот, чтобы ты его оберегал. Будем надеяться, комиссия проявит толику здравого смысла и оставит Марло в покое, но если нет, ты будешь защищать его любой ценой. Как и я. Если он кончит на дыбе, у нас — и я повторяю, у нас — будут неприятности.

— Вот уж никогда не представлял себя в роли ангела-хранителя, — задумчиво произнес Поули, потом пожал плечами. — Что-нибудь еще?

— Да. — Тон Сесиля обрел жесткую властность. — Если ты потерпишь неудачу, я отберу у тебя все, в чем ты находишь радость.

Поули сохранил беззаботный вид.

Но Сесиль еще не кончил.

— А когда ты попросишь меня смилостивиться, я брошу тебя в Тауэр и расскажу Топклиффу, что ты соблазнил его жену.


РИЧМОНД, АНГЛИЯ — СУМЕРКИ

Пара меринов, лоснящихся вороной шерстью, рысила по проселку, таща сверкающую карету цвета лаванды. Внутри заплечных дел мастер ее величества Ричард Топклифф в одиночестве восседал на толстой бархатной подушке, посасывая из серебряной фляжки свое лучшее виски.

Сорок минут назад на крыльце его загородного дома появился гонец с письмом Тайного совета, призывающим его назад в Лондон. Началось важное расследование. Видимо, уже кто-то арестован.

Топклифф приказал кучеру погнать лошадей быстрее.


НЬЮ-ЙОРК — 5 ЧАСОВ 32 МИНУТЫ ПОПОЛУДНИ, НАШИ ДНИ

Кейт потянулась за своим мартини.

Медина расстроенно следил за ее рукой.

— Что-то случилось? Вы дрожите.

— Просто в гимнастическом зале я слишком увлеклась поднятием тяжестей, — солгала Кейт и, приклеив к губам улыбку, добавила: — Совершенно ясно, вы сами знаете, как это бывает.

— Рад, что вы заметили.

Хорошо, что тебя так легко отвлечь.Кейт украдкой подсунула трясущуюся руку под бедро. Устрашающее известие, полученное несколько часов назад, и спутанные разрозненные мысли, которые оно вызвало, проносились в ее мозгу, ударяясь о края, как бамперы машин.

Они с Мединой сидели в плюшевых креслах в гостиной его люкса в «Пьере», встретившись ненадолго за коктейлями, прежде чем он поспешит в аэропорт на свой рейс обратно в Лондон. Пока Медина рассматривал закуски на кофейном столике между ними, Кейт высвободила правую руку, несколько раз сжала ее в кулак, затем подержала неподвижно. Отлично, подумала она. Дрожь прекратилась.

— Как прошел ваш день? — спросил Медина, снова глядя на нее. — Случилось что-нибудь интересное?

Кейт взяла тарталетку в форме ракушки, заполненную копченой форелью с черной икрой, положила ее в рот и задумчиво пожевала.

— М-м-м! Вот это чудесно, ну просто чудесно!

— Ладно-ладно, мисс Секретница, — шутливо сказал Медина. — Все понятно. Если вы поведаете мне, чем занимались, вам придется меня убить. Однако если мы продолжим эту болтовню, приятно занимающую время, сведениями о моем дне, мне убивать вас не придется, но очень велики шансы, что вы умрете от скуки.

— Испытайте меня.

Скука сейчас звучит для меня очень заманчиво.

— Всего лишь пара встреч. Я управляю гарантийным биржевым фондом, провожу ряд быстрых продаж, иногда делаю капиталовложения туда-сюда.

— И каково ваше самое блестящее достижение?

— Я заметил, что ведущие компании вашей страны не так устойчивы, как делают вид. Я в нужный момент сбросил «Энрон» и «Уорлд-Ком». Но довольно обо мне…

Ага, не в настроении говорить о себе самом.

— Вы правы, — перебила Кейт. — У меня для вас важнейшая новость.

Медина поднял брови.

— Я посоветовалась со специалисткой по книжным раритетам, а вчера вечером взялась за дело сама и практически уверена, что ваш манускрипт — именно то, что утверждает первая страница: сборник секретной информации, составленный Томасом Фелиппесом.

— Листы, взятые из архива Уолсингема?

Кейт кивнула.

— Многие адресованы Уолсингему, и примерная датировка бумаги совпадает по времени с событиями, упоминаемыми в документах, которые мне уже удалось расшифровать. И где возможно, я сравнила почерки с имеющимися у меня образчиками почерков разных елизаветинских шпионов. Все совпали.

— Боже мой!

— Погодите! Дальше — лучше. Похоже, Фелиппес отобрал действительно значимые сообщения. Мне не попался ни единый пустопорожний донос. Никаких нудных сообщений о состоянии испанского военного флота, например. Ничего в таком роде.

Кейт отпила глоток.

— Пока еще я не нашла даже намека на то, что могло бы повредить — в серьезном смысле слова — кому-нибудь теперь, но не сомневаюсь, что-нибудь отыщется.

— Ставлю на вас.

Кейт улыбнулась — первая искренняя улыбка с того момента, как она вошла в его номер. Наконец-то ее нервы успокоились.

— Кстати, — сказала она, — я позвонила вашему профессору. Ничего, кроме автоответчика. И до сих пор он никак не отозвался.

— Как и на мои звонки, — сказал Медина и задумался. — Попробую снова завтра с утра. Ну а пока мне бы хотелось послушать, что вы еще прочли вчера.

Глаза Кейт засияли.

— Ну, меня не удивили сообщения о смачной сексуальной жизни так называемой Королевы-Девственницы: с кем, когда, где и тому подобное. Однако было крайне интересно наткнуться на указание, что ее первый любовник не сбрасывал свою жену с лестницы, как принято считать.

— Его арестовали?

— Нет. Только замарали подозрением. Слухам поверили, так как было известно, что он отчаянно хотел жениться на Елизавете и стать королем. Сообщение принадлежало молодой служанке, утверждавшей, будто она видела, как жена нечаянно споткнулась на ступеньке и упала. Об этой свидетельнице никаких исторических сведений не сохранилось, и я полагаю, что Уолсингем скрыл ее показания.

— Почему?

— Политически было выгоднее держать Елизавету незамужней, объектом исканий многих европейских особ королевской крови.

— Логично. Что еще вы нашли?

— Доносы классического крота.

— А?

— Его звали Ричард Бейнс. Один из первых шпионов Уолсингема в Реймсе, в семинарии для английских католиков во Франции. Главного гнезда заговоров против английского правительства. Бейнс поступил в нее в тысяча пятьсот семьдесят восьмом году как обычный молодой католик, возжелавший стать священником. Его заданием было собирать сведения о военной стратегии католиков и устанавливать личности тайных католиков в Англии, что ему и удалось, как он указал в этой депеше. Еще он в Реймсе занимался разжиганием недовольства среди будущих священников, а потому восхвалял радости секса и вкусной еды всем, кто был готов его слушать.

— Неплохая тактика.

— Угу. В конце концов он допустил промашку. Сказал товарищу-студенту, что думает отравить семинарский колодец, а тот на него донес. И он провел год в городской тюрьме.

— Ну а шифры? Как вы разгадали?

— Секреты ремесла, друг мой. Извините. — Достав из сумки записную книжку, Кейт смягчила улыбкой притворно суровое, выражение. Открыла на нужной странице и протянула книжку Медине. — В оригинале это зашифровано. Из одного из доносов, наиболее легкого для расшифровки, однако это бессмысленный набор слов, верно?

— Выглядит именно так.

Кейт протянула ему листок с прорезями.

— Я приготовила это для вас.

— Хм-м… спасибо.

— Решетка Кардано, изобретена в середине шестнадцатого века миланским натурфилософом Джероламо Кардано. Обычно их вырезали из более твердого материала вроде картона. И отсылающие, и получающие имели дубликаты.

Наклонившись к Медине, она положила решетку на страницу записной книжки. В прорезях возникли примерно двадцать слов и пятьдесят отдельных букв.

— Знакомо?

— «Граф Нортумберлендский, — читал Медина, — построил потайную комнату, из которой поп служит мессы… В канун Троицы он повстречался с неким Фрэнсисом Трокмортоном, чтобы обсудить письма от их сообщников в Испании и Франции…»

Медина посмотрел на Кейт.

— Это донос, о котором вы сейчас говорили? О тайных католических заговорщиках в Англии?

Кейт кивнула, забрала записную книжку и открыла ее на странице с колонками букв и символов.

— Это ключ к другому донесению, — объяснила она, вернув ему книжку.

У каждой гласной было пять разных обозначений, у каждой согласной — два. Буква «b», например, обозначалась либо крестиком из двух волнистых линий, либо «z», расположенной по диагонали. Буква «m» обозначалась либо парой птичьих крыльев, либо загогулиной, смахивающей на перевернутого головастика.

— Тут мне помог мой компьютер, — сказала Кейт, наблюдая, как Медина поглощает зашифрованные буквы. — Тогда было в обычае сообщать скрытые сведения в словно бы вполне безобидном письме, — добавила она. — Замаскировать сообщение о дислокации войск под запись купца о доставке товаров. Ну, вы представляете: «Вино доставят в Лиссабон через две недели». В таком вот роде.

— Хм-м…

— Ну а теперь хотите послушать про самого гнусно знаменитого садиста той эпохи?

— А кто это?

— Ричард Топклифф. Государственный палач номер один. Он страстно любил свои обязанности, обожал высмеивать свои жертвы, пока ломал им кости. И еще он питал страсть к королеве. Один из тюремных доносчиков Уолсингема сообщил, что Топклифф выкрикивал ее имя, пока насиловал заключенную в соседней камере.

— Как будто мало чем уступало нынешним тюрьмам.

— Угу. Поверьте мне, лучше обходиться с законом почтительно.

— Почему вы раньше мне этого не сказали? — Медина хлопнул себя ладонью по лбу. — Не далее как сегодня утром я…

Кейт засмеялась.

— Собственно говоря, шпион, донесший на Топклиффа, вам был примечательной личностью. Роберт Поули. Начал свою карьеру с того, что выдавал себя в тюрьме за схваченного католика и наушничал Уолсингему. Не слишком впечатляющее начало, можете вы подумать, но, видимо, он чудесно коротал время. Наносил регулярные супружеские визиты… чужим женам. Со временем стал самым ценным из шпионов во всей секретной службе. Его называют гением елизаветинского закулисья. Его хозяева ни на грош ему не доверяли, но он был слишком полезен, чтобы отказываться от его услуг.

— И каким же было самое его блестящее достижение?

— Ведущая роль, которую он сыграл в гибели уолсингемовской Немезиды — шотландской королевы Марии Стюарт. Поули втерся в кружок заговорщиков, планировавших ее спасение, всячески их подталкивал…

— Минутку, — сказал Медина. — Шпион правительства Поули содействовал заговору против Елизаветы?

— Пока Уолсингем не получил достаточно улик, чтобы казнить их всех, включая и Марию. Сегодня его помнят еще и из-за его роли в…

Раздался стук. Кто-то забарабанил в дверь Медины.

Поглядев на часы, Медина сказал:

— Отлично. Я ожидаю чего-то решающего важного. Абсолютно важного.

— Еда нам сюда подана, коридорный забрал ваш багаж, так что же еще? — спросила Кейт и заметила, как он подавил улыбку. Он что-то затевал.

Медина встал и направился в прихожую люкса.

— Извините меня…

В недоумении, но слегка заинтригованная, Кейт следила за ним.

Он обернулся.

— Прошу вас! Человек же имеет право на личные секреты.

Медина вернулся с большой прямоугольной коробкой, обернутой ярко-алой бумагой, и вручил ее Кейт. Подарок? Было бы странно, хотя он и любитель легкого флирта. Шоколадный набор? Он прознал ее слабость? Нет, коробка слишком велика, и в ней что-то постукивает. Не может быть, но все-таки, похоже.

Все еще недоумевая, она быстро развернула коробку. Игра! Ключ.

— Я знаю, ваши рекомендации выше всяких похвал, и я буду в восторге и дальше сотрудничать с вами, но я придерживаюсь точнейших требований, — объяснил он. — Если вы не сможете превзойти меня тут…

— Вы стукнете меня по макушке канделябром?

— Нет. Я предоставлю это полковнику, — сказал Медина с злокозненным блеском в глазах. — Он, пока мы беседуем, обдумывает в оранжерее идеальное убийство.


РИМ — 12 ЧАСОВ 06 МИНУТ НОЧИ

Чуть в стороне от Тибра в самом сердце старого Рима широкая улица прорезает лабиринт кривых средневековых проулков. Спланированная Донато Браманте для Папы Юлия II булыжная виа Джулия обстроена средневековыми палаццо, одно из которых — рыжевато-желтое здание с барельефами на фасаде — принадлежало Луке де Толомеи.

В спальне на верхнем этаже де Толомеи, удобно расположившись в кресле, разговаривал по телефону.

— Что-нибудь с прослушки Кейт Морган? — спросил он своего помощника.

— Один звонок, синьор. Примерно час назад она говорила с подругой, молодой женщиной в Лондоне, о том, что она будет на аукционе «Сотбис» завтра вечером.

— И все?

— Да, все, синьор. — Поколебавшись, помощник добавил: — Видимо, большинство разговоров она ведет по мобильнику.

— Ах вот как! — пробормотал де Толомеи, не скрывая раздражения. — А с этим есть какие-нибудь продвижения?

— Не совсем. Нам еще не приходилось сталкиваться с такой системой защиты в мобильной связи. Алгоритмы…

— Просто сообщите мне, когда у вас будет что-то новое.

— Будет сделано, синьор. Что-нибудь еще?

— Приготовьте «Гольфстрим» к короткому полету завтра с утра.

— Будет сделано. Спокойной ночи.

Положив трубку, де Толомеи встал и извлек из стенного шкафа черный чемоданчик. Раскрыл на кровати и начал укладывать в него те немногие вещи, которые могли понадобиться ему во время краткого посещения Лондона.


НЬЮ-ЙОРК — 7 ЧАСОВ 34 МИНУТЫ ВЕЧЕРА

Самолет Кейт на Хитроу вылетал через несколько часов. С открытой косметичкой в руке она оглядывала полки в ванной, проверяя, не забыла ли чего-нибудь.

— Ты же не в джунгли собираешься, — ворчала она про себя. — Все это можно купить и там.

Задернув молнию сумки, она кинулась назад в спальню, чтобы перепроверить содержимое чемодана на кровати. Меньше чем через час ее будет ждать Макс на вертолетной площадке в Верхнем Ист-Сайде, но прежде ей необходимо повидать еще кое-кого. Взяв трубку телефона у кровати, она набрала такой знакомый номер.

Через пять гудков ее самый близкий друг Джек в Мара хрипло отозвался:

— А?

— Ой, извини! — сказала Кейт, сообразив, что разбудила его. Он был писателем и жил по своему расписанию. — Спи дальше, милый.

Ответом послужило нечто среднее между стоном и мурлыканьем.

— Пока, Джек. Позвоню попозже.

— Нет-нет, — сказал он почти нормально. — У тебя странный голос. Что-то случилось? Хочешь приехать?

— Э, да. Если можно.

— Я тебя встречу. Мне все равно пора было вставать. Привези мне кофе с двойными сливками.

— Обязательно… Спасибо, Джек.

Еще со школы Джек был для нее как родной — братом, которого у нее никогда не было, единственным, у кого она могла искать эмоциональной поддержки. Как и Кейт, он был единственным ребенком, рано остался без отца и рос тихим и серьезным, с постоянным легким ощущением вины и грусти. И еще страха — отец Джека, полицейский, был убит при исполнении служебных обязанностей, а в то время, пока отец Кейт поднимался все выше по иерархической лестнице прокуратуры США, предъявляя обвинения все более опасным преступникам, угрозы в его адрес и телохранители становились все более привычными. В детстве и она, и Джек постоянно испытывали смутную тревогу из-за окружающей обстановки, и их потянуло друг к другу, едва они познакомились.

Десять минут спустя, с кофе для Джека в руке, она уже шла по Второй авеню, катя за собой чемодан. Дул сильный ветер. Ветви деревьев бешено сотрясались, а волосы Кейт метались у нее перед глазами, мешая видеть. Небо было странного серо-сиреневатого цвета с оранжевой подсветкой, и низко скапливались черные тучи. Надвигался еще один весенний ливень.

Слева от Кейт ряды старинных особняков, теперь чаще ресторанов, подпираемые сзади длинношеими небоскребами, уступили место барам, которые охотно посещали в будние дни всякие служащие. Впереди мельтешили облаченные в черное солидные молодые люди, сосредоточенно решая по телефону мировые проблемы.

— На ней было… что-о! — вскричала в трубку особа в густом макияже, одетая по последнему крику высокой моды.

Кейт продолжала свой путь, только-только не закатив глаза.

Перейдя Пятьдесят девятую улицу, она поднялась по лестнице под тентом к трамвайной остановке и через турникет прошла в красный подвесной вагончик до Рузвельт-Айленд. Глядя в окошко на мост Куинсборо, параллельный канатной трамвайной системе, она следила за сотнями устремляющихся мимо нее красных задних фонарей. Припустил дождь. По крыше забарабанили крупные капли. Последние пассажиры влетели в двери, и несколько минут спустя, шаркая подошвами, вошел водитель трамвайчика и начал короткий переезд через Ист-Ривер.

Трамвайчик проплыл над Второй, Первой и Йоркской авеню. Кейт крепче уцепилась за поручень, завороженная блеском городских огней за дождевыми струями.

Ярко освещенный, смахивающий в профиль на рыбу-меч Крайслер-билдииг скрылся позади них, и они заскользили над водой. Повернувшись, Кейт посмотрела в окна напротив, выискивая взглядом Джека, который жил в многоквартирном доме на северной оконечности острова. Тротуар по краю западного берега был пуст. В отличие от аллеи, которая вела оттуда к трамвайной остановке. Там она различила быстро шатающую одинокую фигуру. Вагончик соскользнул по канату к своему причалу, и Кейт с нетерпением ждала, чтобы двери открылись.

Заношенный матросский свитер и джинсы плотно облепили Джека, с носа у него скатывались капли. Твердое бледное лицо с невзрачными чертами, темные волосы, не длиннее щетины на его подбородке, и крепко сбитое тело триатлета — ничего примечательного. Но его голубые глаза сияли ярко — и так красиво! — на фоне унылого вечера. Кейт подбежала к нему, он крепко ее обнял, и, растаяв в утешительности, хотя и не мягкости, его объятия, она расплакалась.

Через ухоженный сквер они рука об руку направились к набережной и остановились у парапета лицом к Верхнему Ист-Сайду. Перед ними быстро струилась река, теплый весенний дождь пропитывал их насквозь. Рука Джека обнимала Кейт, и она прижалась головой к его плечу.

— Что случилось? — спросил он ласково. — Уж не помню, когда я видел тебя такой.

Она вытащила из кармана маленькую карточку.

— Прислали сегодня. С букетом лилий. Касабланка лилий, таких же, какие мне посылал Рийс.

Повернув карточку под свет фонаря, Джек вполголоса прочел:

— «Тик-так, тик-так, огненный смерч, руки-ноги летят — и любви смерть! Расскажи, что чувствуешь, держа расплавленную руку?»

Джек ошарашенно обернулся к ней.

— Черт дери!

Воспоминание о том, что Кейт увидела в гробу Рийса, образ, который ей в конце концов удалось изгнать из сознания, преследовал ее каждую ночь больше года после его смерти. По окончании похоронного обряда у закрытого гроба Кейт осталась в помещении одна. Вопреки предостережениям брата Рийса — он был неподалеку, когда взорвалась убившая Рийса граната, — она приподняла крышку, подчиняясь непреодолимой потребности проститься с ним, как бы он ни выглядел. Это было ошибкой. То, что она увидела, превзошло самые худшие ее ожидания. Ничего, кроме обгорелой руки с костью, торчащей там, где было его плечо. Синяя материя рукава расплавилась, слилась с его растрескавшейся почернелой костью, и золотое кольцо, ею для него заказанное, свисало с фаланг обугленного пальца.

Джек положил ладони ей на плечи.

— Кто, чтобы черт его…

— Я понятия не имею, кто способен настолько меня ненавидеть — и знает эти… подробности.

— Твоя фирма не смогла выяснить?

Кейт покачала головой.

— А не может это быть связано с чем-то, чем ты занимаешься сейчас? Кому-то нужно вывести тебя из равновесия, сбить со следа?

— Сейчас я веду два новых дела, но один из объектов пока еще не знает о моем существовании, — сказала Кейт, подумав о де Толомеи. — А в другом замешан тип, который охотится за тем, что находится у меня — за старинным манускриптом, — но я не представляю, для чего бы он применил подобный прием. Нанять частного детектива, напасть на меня посреди улицы и схватить мою сумку — да, конечно. Но затевать психологическую игру? Я же для него просто случайное препятствие, которое он должен обойти. Эта записка слишком уж мстительная, слишком личная для таких, как он. — Кейт покачала головой в полном недоумении.

— Видимо, за последние годы ты обзавелась врагами, — сказал Джек. — И они хотят поквитаться с тобой.

— Возможно, я… — Кейт умолкла, проверяя номер на своем зазвонившем мобильнике. — Это мой отец. Ты меня извинишь?

— Естественно, — сказал Джек, осторожно отлепляя волосы от ее лица.

— Привет, пап.

— Я в городе. Неожиданная встреча, вот я и подумал, если ты свободна, мы могли бы встретиться.

— Я, собственно, уже на пути в аэропорт.

— И куда?

— Лондон. Парочка новых дел.

— Звучит прекрасно. Ты встречаешься с… э…

— Арианой, моей соседкой по общежитию. У тебя все в порядке?

— Конечно. Я… мы просто довольно давно не виделись, ангел. Только и всего.

— Я тебе скоро позвоню.

— Чудесно. И, Кейт?

— М-м-хм-м?

— Будь поосторожней, хорошо? Я… — Фраза оборвалась. Ее отец прочистил горло. — Ну, просто я по тебе соскучился.

— И я, пап.

Кейт выключила мобильник и закусила губу: почему ее отец дал волю чувствам, что было для него необычно, а главное, почему он повеселел, услышав, что она улетает из Нью-Йорка? Она посмотрела на часы, на Джека:

— Ну, я побегу. И спасибо, что ты пришел сюда.

— В любой момент, — ответил он с улыбкой. — Ну а когда покончишь с этими делами, как насчет того, чтобы попутешествовать со мной? Что-нибудь новенькое… автостопом до развалин инков, что-нибудь в таком духе?

— Угу. С удовольствием.

Чмокнув его в щеку, Кейт еще раз сказала ему «спасибо», а потом пошла назад на остановку трамвайчика.


Джек задержался на Рузвельт-Айленд, следя, как трамвайчик скользит по канату назад к Манхэттену. Внутри трамвайчик был хорошо освещен, и он увидел, что Кейт стоит возле окна. Он боялся за нее. Прихлебывая принесенный ею кофе, он прикидывал, кто мог послать злобную записку. Какого рода вендетту вынашивает неизвестный, и удовлетворился ли он (или она) этой запиской, или готовит для нее что-то еще?


Пока Кейт исчезала в направлении противоположного берега, Джек прикинул, как она отреагирует, если он когда-нибудь скажет ей, что влюблен в нее с той минуты, с какой себя помнит.


Сразу за Шестидесятой улицей Кейт по вертолетной площадке с видом на Ист-Ривер и Рузвельт-Айленд направилась к вертолету Слейда. На месте пилота она, как и ожидала, увидела Макса, но удивилась, обнаружив на задних сиденьях двух других мужчин. Забравшись внутрь, она сразу определила их как бывших оперативников Слейда либо в отряде особого назначения, либо в ЦРУ. Одежда их была гражданской, ничем не примечательной, но то, как они сидели, как двигались их глаза, как, ощутила Кейт, вели себя их тела под гражданской одеждой, и эта абсолютная уверенность в себе — тут не могло быть ошибки.

— Привет, — сказала она, прикидывая, куда они направляются, какой операцией за океаном дирижирует Слейд.

Они в ответ кивнули ей.

— Садись, — сказал Макс, вручая ей шлемофон. — Мы опаздываем.

Она обернулась к пассажирам сзади.

— Я думала, мне все время придется разговаривать с этим олухом, — пошутила она, кивнув в сторону Макса. — Сюрприз очень приятный.

— Что да, то да, — сказал один, с ухмылкой глядя, как Макс дернул ее за волосы. — Я Джейсон, а это…

— Коннор, — сказал второй, более высокий. — А вы…

— Кейт, — ответила она, пожимая им руки.

Пощелкивая кнопками, Макс завел вертолет. Зажужжал двигатель, зажглись огни, закружились лопасти пропеллера, с каждой секундой все быстрее и с большим шумом.

Они оторвались от площадки, и Кейт посмотрела в ночное небо, радуясь, что не забыла отсканировать страницы «Анатомии Тайн» в свой ноутбук. Она понимала, что ей необходимо будет сосредоточиться на чем-то, едва она останется одна. О том, чтобы спокойно уснуть в эту ночь, и речи быть не могло.

12

Что до меня, брожу я по ночам,

И убиваю стонущих больных.

Порой в колодцы подсыпаю яд,

А как свое проводишь время ты?

Варавва в «Мальтийском еврее» Марло

Деяний сотни гнусных я свершал.

Как попросту прихлопывают мух.

И лишь одно терзает сердце мне —

Что не смогу умножить их стократ.

Арон в «Тите Андронике» Шекспира

ЧИСЛХЕРСТ, КЕНТ — РАННЕЕ УТРО, МАЙ 1593

— Кит!

Никакого ответа.

Томас Уолсингем, тридцатилетний родственник покойного мастера шпионажа сэра Фрэнсиса, подошел к дубовой кровати с пологом в его комнате для гостей и отдернул красную занавеску.

— Кит!

Крупное тело под полотняной простыней не шелохнулось.

Том наклонился и потряс то, что смахивало на плечо. Плечо поддалось, затем медленно вернулось в прежнее положение.

— На самом деле королева — переодетый мужчина.

Цепко схваченная простыня слетела на пол.

Марло в растерянности уставился на своего старого друга, уязвимый, пока проплывал последние ярды страны снов. Увидев самодовольную ухмылку Тома, Марло сощурил большие глаза в щелочки.

— Черт! Причина должна быть веской!

— Присоединись ко мне за завтраком.

— Слушаюсь, сэр! — категорично ответил Марло, скатываясь с кровати, как голодный школьник. Два друга сошлись в Кембридже и оставались близки во время краткого пребывания Тома на секретной службе, а теперь Том был одним из литературных патронов Марло, который часто обращался к нему с ироничной почтительностью и еще не устал от этой шутки.

Выйдя следом за Томом из каменно-бревенчатого дома, Марло тяжело вздохнул, упиваясь приятной душистостью — чистым деревенским воздухом, напоенным ароматом весенних цветов. Чарующая перемена после едкого лондонского смрада. Пройдя по подъемному мосту через ров, где плавали лебеди, они направились к столу под старой ивой у входа в грушевый сад.

Кивнув в сторону оловянного кувшина и кружек на столе, Том сказал:

— Перри прошлогоднего урожая… поистине чудесный. Быть может, он подарит тебе вдохновение.

— Сорочка Господня! Я стараюсь, — буркнул Марло, отпивая грушевого сидра.

— А почему бы не воскресить Варавву? Он того заслуживает.

— Знаю. Жаль, что кто-то другой уже сделал это за меня.

— Кто-то другой? А! Ты про… как бишь его? Ну, тот выскочка-деревенщина, который марает засахаренные сонеты графу Саутгемптону?

— М-м-хм-м. Уилл Шекспир. Если хочешь знать мое мнение, так его «Ричарда Третьего» следовало бы назвать «Варавва Второй».

— Настолько хорошо? Пожалуй, я с ним познакомился бы.

Марло насупился.

— Шутка. Кит, так ты его знаешь?

— Уилл в прошлом году писал и для труппы лорда Стрэнджа. Я кое-что ему подсказал для его пьес про Генриха Четвертого. — С сардонической усмешкой Марло добавил: — Я понятия не имел, что он будет пользоваться моей помощью после того, как я перестану ему ее оказывать.

— Принимаешь к сердцу?

Марло пожал плечами.

— Не слишком. Оригинал никто не забудет. Но подражания?

— Забываются быстрее пьяного перепиха на сене, — согласился Том.

— Я слышал, он состряпал еще одну пьесу в том же духе. «Тит Андроник». Утверждает, что там злодей заткнет Варавву за пояс, что зрители дышать перестанут, совсем опьянеют от восторга.

Том поднял брови.

— Только подумать! Бахвалится, будто он способен превзойти самое умное перо в Лондоне?

— Однако производит впечатление. Не могу не восхититься человеком, принявшим такой непомерный вызов.

Том ухмыльнулся.

— Ну а я на этот раз хочу написать поэму.

— И о чем же? — осведомился Том.

Марло поник.

— Еще не знаю. — Затем откинул голову к небу и скорбно воззвал: — Где же ты, где, когда я так в тебе нуждаюсь?

— Может быть, прилегла вздремнуть.

— Моя Муза?

Том кивнул.

Марло взял их опустевшие металлические кружки и трижды ударил друг о друга с громким звоном. Затем поставил назад на стол и прижал к глазам ладони.

Том спросил после паузы:

— Помогло?

— Нет. Наверное, она спит, как колода.


ДЕПТФОРД — РАЗГАР УТРА

Несколько часов Марло заглядывал во все гостиницы и таверны по сторонам Дептфордского стрэнда. Он высматривал Ли Андерсона, матроса с корабля «Московии», про которого Фиц-Жир упомянул накануне. Андерсон попал в тяжелое положение: без бумаг его могли схватить в любую минуту и бросить в тюрьму. А Марло был как раз тем, кто мог бы его выручить… за свою цену.

На шестнадцатом заведении его терпение истощилось, и он зашагал назад в «Шляпу кардинала». Подошла Амброзия и приняла его заказ.

Вскоре послышались приближающиеся шаги. Марло поднял голову, ожидая увидеть Амброзию с кружкой. Но увидел знакомую физиономию Никласа Скерса, собрата-шпиона из старой сети Фрэнсиса Уолсингема, теперь также работающего на графа Эссекса. Худой белобрысый Скерс был ровесником Марло, но с широкими залысинами, которые больше подошли бы человеку вдвое их старше.

— Что тебя привело сюда, Ник? — спросил Марло. У Скерса в Лондоне был дорогой дом в Блэкфрайерсе неподалеку от Лондонского моста.

— Дела. Наивыгоднейшая сделка.

Марло закатил глаза. Он знал, что Скерс замыслил тот или иной подлый обман.

— Посредничество с товарами.

— Как я сразу не догадался!

По закону ростовщики могли взимать не более десяти процентов интереса, а потому посредничество с товарами стало любимым способом мошенников удваивать свои деньги. Такой посредник находил человека, которому необходимо было занять деньги, обещал нужную сумму и вымогал расписку в ее получении. Затем заявлял, что наличных у него нет, а взамен предлагал тот или иной товар, причем стоящий заметно меньше, чем сумма, указанная в долговой расписке.

— У меня скоро встреча с моим партнером, — сказал Скерс, садясь. — Но может, у тебя найдется время поиграть?

— Как всегда, — ответил Марло, вытащил из сумки пару игральных костей, встряхнул деревянные кубики и бросил их на стол. Три и пять. Он повторил бросок. Две шестерки. — Ну, Ник?

Обычно люди играли в кости на деньги, но по собственным правилам Марло и Скерса тот, кто в пределах трех попыток выбрасывал пару одинаковых, получал вместо монет всякие сведения.

— Вчера я был в Эссекс-Хаусе, и граф пребывал в одном из этих своих состояний. Ну, ты знаешь: угрюмый, свирепый, мечется из угла в угол и смотрит на людей бешеными глазами. Не знаю, по какой чертовой причине, но…

— Он сильно повздорил с королевой.

— Откуда ты знаешь?

— А она шепнула мне на ушко в ту ночь, когда мы танцевали.

— Что-о! — Но удивление Скерса тут же сменилось скептицизмом. Видимо, он сообразил, что плебей вроде Марло никогда бы не был так обласкан их государыней.

Марло движением руки отмахнулся от вопроса.

— Будь так добр! Ты же знаешь, что должен дождаться своей очереди. Ну так продолжай.

Скрипнув зубами, Скерс продолжал:

— К нему подошел слуга, шепнул что-то, и тихая злость Эссекса сменилась яростью, в какой я его еще никогда не видел. Он кулаком разбил окно и приказал мне убраться вон.

Марло поднял брови. Оконные стекла стоили целое состояние.

Скерс хитро ухмыльнулся.

— Ну, я вышел наружу и остановился под разбитым окном.

— И?..

— По-видимому, Лопес напился и что-то выболтал.

— Да, звучит многообещающе, — сказал Марло. (Родриго Лопес был лейб-медиком.)

— Он поведал всему двору про повторение триппера у Эссекса.

Марло в восхищении наклонился к нему.

— И королева услышала?

— Пока нет. Но пусть Бог смилуется над Эссексом, если она узнает. Думается, пощечин не оберешься. — Скерс отхлебнул из кружки Марло и добавил: — Мне велено следить за Лопесом и изловить его за какими-нибудь тайными еврейскими обрядами. Если Эссекс сумеет доказать, что его обращение в истинную веру было притворством, то королева, как он прекрасно знает, изгонит доброго доктора из страны.

Потянувшись за костями, Скерс закончил:

— По-моему, за этот бросок достаточно. Посмотрим, что я получу от тебя. — И он бросил кости. Два и пять. Бросил еще раз. Два и четыре. Последний бросок. Три и шесть. — Черт!

Марло ухмыльнулся. Он снова выиграл. И не фальшивыми костями. Только подумать!

— Хм-м! — Скерс уставился на стену, почесывая в затылке.

— А! Вот что еще, — сказал он. — Уолтер Рэли в Лондоне.

Марло поднес кружку к губам, пряча улыбку. Рэли был близким другом, с которым он не виделся уже много месяцев.

— Он недавно разбогател, — сказал Скерс. — Пятьдесят тысяч фунтов. Откуда? Никто не знает.

— Но…

Пятьдесят тысяч фунтов — поистине сказочная сумма, а Рэли много лет был весь в долгах. Он потерял десятки тысяч фунтов в попытках колонизировать Виргинию, его ирландские поместья доходов не приносили, а его каперские суда не захватили ни единого ценного груза после «Мадре де Диос». И даже тогда, — не забыл Марло, — королева забрала львиную долю прибыли. Так, может, Рэли?.. Ему так надоело отдавать плоды своих морских подвигов в королевскую казну, что он занялся контрабандой?

А Скерс все продолжал:

— Рэли, как кажется, потратит эти деньги еще на один из своих дурацких замыслов. Проклятый олух потерпел жалкую неудачу с дурацкой колонизацией Нового Света и все-таки вроде бы готовит новое плавание. Думает, что отыщет золото.

Рассердившись, Марло встал на защиту своего друга.

— По крайней мере он ищет его, как истинный мужчина. Не страшась морских бурь и пролагая пути в неведомые земли.

— Ну, я-то, во всяком случае, добываю золото, которое ищу, — отрезал Скерс.

Подняв глаза, Марло увидел, что Амброзия ухмыляется им.

— Еще по одной?

Скерс мотнул головой.

— Мне пора.

— А я так повторю, — сказал Марло. Затем, провожая взглядом уходящего Скерса, Марло заметил в противоположном углу новое лицо. Необыкновенное. Он бы даже сказал «несравненное», но тут ему вдруг почудилось, что юноша ему знаком.

И его как громом поразило. Короткие волосы паренька были золотистыми, в ушах золотые кольца, тонкие усики, табачного цвета чулки и кожаный дублет. Ли Андерсон! Наконец-то.

— Пожалуй, пятьдесят, — сказала Амброзия, ставя перед ним кружку.

Марло поглядел на нее с веселой усмешкой. С него причиталось никак не больше четырех пенсов.

— Что-что?

— Пятьдесят судов, я бы сказала, и ни яликом больше.

— О чем ты говоришь?

— Об этом лице. Я говорю, оно отправило бы в путь, ну, не больше пятидесяти судов.

Марло улыбнулся, наконец поняв, что она играет со строчкой из его «Доктора Фауста», когда чернокнижник, глядя на призрак Елены Троянской, спрашивает себя, действительно ли он зрит лицо, «что в путь послало тысячу судов».

— Но почему так мало?

— Пятьдесят — это больше, чем потребовалось, чтобы сокрушить Испанскую Армаду, — ответила Амброзия со снисходительной гримаской. — Или ты не знаешь?

Против обыкновения Марло лишился дара речи и только обрадовался этому.

Кабацкая шлюха заморочила ему голову ссылкой на самые знаменитые его строки, а в довершение швырнула ему в лицо исторический факт.

— Любишь театр, а? — спросил он.

— Для моего дела лучше места не найти. Да если бы не чума, я бы сейчас была в «Розе».

— Тебе понравился мой… э… «Фауст» Марло?

Амброзия громко чихнула.

— Правду сказать, я особого внимания не обращала. Обычно дела у меня по горло, если ты понимаешь, о чем я. Но, я слышала, автор ну просто красавец.

— Да неужто? — Марло повернул голову, чтобы показать ей себя в другом ракурсе.

— Но вроде бы он себя уже пережил.

— Что?!

— Я слышала, какой-то новый молодчик подставил ему ножку.

Лицо Марло вытянулось.

— Уилл Шекспир?

— Во-во. У него такие замечательные злодеи. По ним все с ума сходят.

— По его злодеям?

— Ну да.

— Сходят с ума по его злодеям?

— За пару пенни я скажу тебе что-то по-настоящему интересное.

Марло растерянно протянул ей монеты. Амброзия покосилась в сторону матроса «Московии».

— Тебе повезло, молодчик. Этот смазливый юнец? Она, а не он.

Вопреки легкому уколу разочарования Марло был заинтригован. Девушка в одежде матроса? Более чем необычно. И к тому же опасно.

— Ничего не наклевывается, ну, я и подумала ускорить дело, пощупав где следует, да только моя рука ничего не нашарила.

Марло улыбнулся.

— Я думала, ты обрадуешься.

Так и было, но не по той причине, какую она имела в виду. С помощью еще более губительных сведений о матросе с корабля «Московии» он заставит ее заговорить! И подавил желание чмокнуть Амброзию в лоб — изъявление благодарности, которое вряд ли придется по вкусу такой, как она. Подыскивая уместный комплимент, он погладил ее по щеке и воскликнул с преувеличенным жаром:

— Любовь рождает самый первый взгляд!

Амброзия закатила глаза, но Марло ничего не заметил, завороженный сочетанием своих слов.

— Как хорошо! — пробормотал он, вытаскивая из сумки у пояса чернильницу и перо. Он написал эту строку на тряпице, служившей салфеткой, и отдал Амброзии. Подарок на память, который она будет бережно хранить и, может быть, вошьет в подушку.

— Пребольшое спасибо!

Марло наклонил голову.

Оглушительно чихнув, она воспользовалась тряпицей, чтобы утереть нос.

— Чего это ты на меня уставился?

— Вы лишены сердца, миледи.

Он прошел через залу к молодому матросу.

— Не против, если я сяду тут?

Проглотив ложку рыбной похлебки, она пожала плечами.

— Так ты матрос?

— Вроде.

— С капера, забирающего сокровища Нового Света с испанских кораблей?

— А тебе-то что?

— Прикидываю, что выбрать. Скажи мне…

— Если ты мне зубы заговариваешь, чтобы ограбить, и думать забудь. Глазом моргнуть не успеешь, как я тебе руку оттяпаю.

— Может, ты служишь в одной из наших прославленных компа…

— Как насчет того, чтобы я поставил тебе выпить, чтобы ты поменьше болтал языком? — перебила она — И за другим столом?

— Мне не хочется пить.

Она сунула в рот большой кусок трески и принялась жевать, глядя в сторону.

— Ты служишь в Московской компании, — не отступал Марло. — И только что прибыл из Франции на одном из ее кораблей.

— А ты сейчас залез, куда не следовало бы.

— У меня есть друг, — тут же нашелся Марло, — вкладчик Компании, так он думает, будто что-то неладно. Я просто хочу задать тебе пару вопросов.

— Жаль, я не могу тебе помочь.

— А я думаю, что можешь.

— Ошибаешься.

Марло знал, что она лжет. Фиц-Жир в таких делах промашек не допускал.

— Нет, не ошибаюсь. Ты называешь себя Ли Андерсон, а на самом деле ты переодетая девушка.

— Ну и что ты думаешь делать? Выдашь меня властям? Ты доносами подрабатываешь? — Она с отвращением сморщила нос.

— Как раз наоборот, мисс, я хочу вам помочь.

— Потому что тебе что-то от меня надо.

— Само собой.

Он бесстыдно улыбнулся.

— Ну, хотя бы тут ты не врешь.

Не сомневаясь, что убедил ее быть откровенной, Марло в ожидании спокойно откинулся на спинку скамьи.

Но все пошло не по плану. Она вскочила, молниеносно повернулась и умчалась.

Девушка выскочила за дверь даже раньше, чем Марло переварил этот неожиданный поворот событий.


Выбираясь из переполненной залы «Шляпы кардинала», Марло чуть не натолкнулся на очень бледного щеголя с инкрустированной жемчугом шпагой на боку. И мгновение спустя сообразил, что это был Ингрэм Фрайзер, которого он не терпел, и что, конечно, он и есть партнер Ника Скерса в посредничестве с товарами. Подобно Скерсу Фрайзер был вымогателем, но даже еще более бессовестным. Фрайзер не моргнув и глазом вырвал бы кусок хлеба изо рта изголодавшейся сиротки.

И Фрайзер не скрывал своего презрения к театру. Он не раз говорил Марло, что вот такие оплоты безделья, блуда и злодейств и навлекли чуму на них на всех. Фрайзер время от времени оказывал деловые услуги Тому Уолсингему, и всякий раз, когда они сталкивались в Скэтбери-Хаусе, Фрайзер обязательно буркал подобное обвинение.

Оглянувшись, Марло увидел, как Фрайзер проскользнул на скамью напротив Скерса. Они не смотрели в его сторону, но он тем не менее бросил на них взгляд хмурой брезгливости.


— Я сделал, как ты просил, — начал Ник Скерс, понижая голос. — Нашел олуха из олухов… юного джентльмена из деревни. Совсем без денег. Он попросил у меня помощи как раз сегодня утром.

— Значит, мы полностью готовы, — ответил Ингрэм Фрайзер. — Ведь наш товар хранится на расстоянии броска камня отсюда.

— А что это?

— Дюжина немецких пистолетов с колесными замками.

Скерс был приятно изумлен.

— Как ты…

— Их мне подарили, вот как.


Остановившись на верхней площадке лестницы, спускающейся к воде, Марло следил, как лодка увозит Ли Андерсон на Остров собак. Она спрыгнула в единственную лодку у пристани, и ему было не на чем погнаться за ней. Взглянув на свой дорогой дублет — из черного шелка с серебряными пуговицами спереди и по рукавам, — он поморщился, потом сбежал по ступенькам и нырнул. Плыл он неуклюже, так как в одной руке держал над водой свою сумку.

Выбравшись на противоположный берег и смахнув с лица вонючую воду, он кинулся следом за девушкой в лес. И скоро уже ухватил ее за локоть.

— Чтоб тебе сгнить в аду! Отпусти меня.

И он отпустил, бормоча:

— Ли Андерсон… Леа-Ндер… Леандр!

Ли прищурилась на его ошарашенную улыбку.

— Она проснулась! — изумился он. — Как мне тебя благодарить?

— Кто?

— Моя Муза. — В его голове вихрились строки об античных любовниках Геро и Леандре.

— Чего-чего?

— В том, что сейчас произошло, тебе ничто не кажется странно знакомым?

— Промокший дурень, воняющий Темзой?

— Нет, моя милая, благородный храбрец, презревший коварство вод, лишь бы соединиться с огненной красотой.

Подыгрывая, она с притворным недоумением поглядела по сторонам.

— Благородный храбрец?

Он рассмеялся.

— Хотя тут роли распределились прямо наоборот. Видишь ли, Леандр в этой истории мужчина, тогда как ты…

Прижав руки ко лбу, он уставился в землю и забормотал:

— Дева в мужской одежде… мужской одежде… нет, в мужском наряде…

Он поднял на нее глаза и сказал медленно с гордостью:

— И многие клялись, что дева облеклась в мужской наряд, столь много в нем мужчин пленяло взгляд.

Ли кивнула.

— Ловко!

Марло порылся в сумке, торопясь предать эти строки бумаге. Но он даже не успел нащупать перо, как у него сперло дыхание. Он ощутил на шее что-то холодное, что-то острое. Нож.

— Если сразу же повернешься и уйдешь, — прошипела она ему на ухо, — может, я оставлю тебя жить.

Тон Марло не утратил шутливости.

— Но если я уйду, как ты получишь то, что тебе необходимо?

— О чем ты? — Она сильнее нажала на нож.

— Ты прячешься в этом логове всякого сброда, потому что у тебя нет бумаг, верно? (Остров собак был излюбленным приютом всяческих беглецов.)

— Жирный ублюдок с тремя подбородками забрал мои бумаги.

Спасибо, Фиц-Жир!

— Разве я не упомянул, что у меня есть друг-подделыватель?

— Говори!

— Не знаю, кто ты и чего боишься, зато знаю, что мы можем помочь друг другу.

Лезвие исчезло с его шеи.

Повернувшись к ней, Марло ласково положил ладони ей на плечи.

— Меня зовут Кит. Я отвезу тебя в Лондон и добуду для тебя бумаги. Если ты боишься довериться мне, так доверься тому, что мне нужно получить от тебя кое-какие сведения.

Ее напускная храбрость быстро сходила на нет. Она неохотно кивнула. Сунула нож в сапог и из дупла дерева рядом вытащила свой узел. Марло взял ее за руку и повел к реке.

Несколько минут спустя они уже сидели в лодке и плыли в Лондон.

13

ЗАПАДНЫЙ ЛОНДОН — 9 ЧАСОВ 37 МИНУТ УТРА, НАШИ ДНИ

Опустившись по трапу реактивного лайнера, Кейт вошла в аэровокзал Хитроу, миновала паспортный контроль и направилась в зал выдачи багажа. Карусель еще не запустили. Она проверила свой автоответчик и выслушала настоятельную просьбу Джека позвонить ему как можно скорее.

— Как ты себя чувствуешь? — спросил он.

— Довольно усталой.

— Не смогла уснуть?

— Да.

— Я тревожусь за тебя.

— Но это дело как раз то, что мне требуется. Засасывающее. Легкое.

— Могу чем-нибудь помочь?

— Я прекрасно справлюсь. Весь день поработаю, а вечером увижусь с Арианой.

— Ну, если кто-то способен отвлечь тебя от твоих неприятностей, так это она, — сказал Джек не без иронии.

Так оно и было: Ариана меньше всего походила на Кейт — поверхностная любительница вечеринок, по мнению Джека, — но он не мог отрицать, что ее заразительная энергия и нескончаемый драматизм помогают весело провести вечер.

— Ну, оставляю тебя в объятиях сна, — сказала Кейт, хватая свой чемодан. — Но за звонок спасибо.

Она вышла за ворота международного терминала и обвела взглядом шоферов возле машин, ища плакатик со своей фамилией. Медина сказал, что пришлет за ней машину.

— Кейт!

Узнав голос Медины, она обернулась, готовясь поддразнить его: неужели ему так не терпелось ее увидеть? Однако его встревоженное лицо ее испугало.

— Профессор, про которого мы говорили, — начал Медина. — Он умер.

Кейт было подумала, что он продолжает играть, что завершил их партию «Ключей» без нее, но его лицо было слишком серьезным. Нет, вопреки ее надежде Медина явно не имел в виду воображаемое нападение с гаечным ключом в бальном зале.


ОКСФОРД — 10 ЧАСОВ 40 МИНУТ УТРА

— Выстрел в голову, пока он нагибался над письменным столом, — мрачно сказал грузный седой полицейский. — Вероятно, так и не понял, что его ударило.

Кейт посмотрела на Медину. Его зубы были крепко стиснуты, под бровью подергивалась крохотная мышца. Они стояли в кабинете покойного Эндрю Резерфорда, уютной комнате в форме перевернутого «Г», затопленной книгами. Хью Синклер, полицейский, позвонил им, прослушав их звонки Резерфорду на его автоответчике.

Хотя все три окна были открыты, запах смерти до конца не развеялся. Кейт вслед за Мединой посмотрела на газоны Крайст-Чёрч — широкие полосы низко подстриженной травы, уходящие к темной купе деревьев над плесом Айсис. Конечно, это место должно вызвать у него множество воспоминаний, подумала она, покосившись на темно-зеленый бархатный диван, угнездившийся в глубине короткой перекладины «Г». Сама она проучилась в Оксфорде недолго, но достаточно, чтобы узнать тамошние распорядки. Раз в неделю Медина сидел на этом диване и читал вслух свое эссе для дальнейшего обсуждения со своим руководителем.

— О выстрелах никто не сообщил, — продолжал инспектор Синклер. — Следовательно, убийца использовал глушитель.

— Кто его нашел? — спросила Кейт.

— Студентка. Позавчера вечером.

— Кто-нибудь сообщил, что он пропал?

Синклер покачал головой.

— Он вдовец, — предложил объяснение Медина. — Бездетный… его дочь умерла от передозировки героина еще школьницей.

Господи, до чего печально, подумала Кейт.

— Ну а время смерти, инспектор?

— Трое суток назад, по заключению медэксперта.

Кейт посмотрела на Медину.

— Значит, если они как-то связаны — это убийство и взлом в вашем доме, — то произошли они в один день.

Медина кивнул.

— После того, как вы встретились с Резерфордом, — продолжала она, — тот, кто узнал о вашем открытии и решил украсть манускрипт, вероятно, не мог решить, захватили вы его с собой или оставили здесь. Возможно, он отправил взломщика в ваш дом и одновременно второго сообщника сюда, чтобы не насторожить вас обоих, прежде чем завладеет тем, что ищет.

— Логично, — сказал Медина.

— Или же действовал один человек. Возможно, взломщик начал здесь. Убедился, что у Резерфорда его нет, и тогда отправился в ваш дом.

Кейт еще не договорила, когда что-то привлекло ее внимание к столу перед Резерфордом. Если не считать ноутбука в дальнем левом углу, деревянная поверхность была абсолютно пуста. Абсолютно, но…

— Тут произвели уборку? — спросила она, переведя взгляд на пулевые отверстия и брызги крови, испещрявшие стену.

Синклер покачал головой.

— Значит, убийца забрал бумаги или книги, с которыми работал Резерфорд, когда был застрелен.

Заметив любопытство на лице Медины, она объяснила:

— Кровь на стене в целом ниже головы Резерфорда в тот момент. Следовательно, стреляли под наклоном. Значит, кровь должна была обрызгать и стол, но на нем практически нет ни капли.

Порывшись в кармане, Синклер вытащил листок и протянул им.

— Специалист, проводивший осмотр места, набросал, как должна была бы разбрызгаться кровь с учетом типа пули и прочего. И крови должно было бы быть куда больше.

Покачиваясь на каблуках, он добавил:

— Весь день вчера я ломал голову, над чем таким мог работать университетский преподаватель, что стоило бы украсть, если не считать скверной оценки какого-нибудь избалованного сопляка, провалившего экзамен.

Кейт мрачно улыбнулась.

— Вы думаете, на столе лежали его заключения по манускрипту, который вы упомянули? — спросил Синклер. — Копии страниц?

— Угу, — сказала она медленно. — Совпадения во времени выглядят слишком точными, чтобы оказаться случайными… Однако убивать его? Старика? Разве не проще было бы ударить его по голове и забрать искомое?

— Чертова жестокость, — согласился Синклер. — Видимо, для него это никакой разницы не составляло.

— Что-нибудь интересное в баллистических данных? — спросила Кейт.

— Пистолет мы как будто нашли. Думаю, это тот же. Не так уж много пистолетов с глушителями курсирует в городе. К несчастью, он не зарегистрирован.

— Как вы…

— Какие-то шалавые ребята гоняли на плоту по Черуэлл вчера, — объяснил Синклер. — На отмели возле моста Магдален они перевернулись, и девушка наступила на него босой ногой. — Он возвел глаза к потолку. Пьяные оксфордские студенты совершенно явно не входили в число его кумиров.

— Незарегистрированный «Хёммерли» двести восемьдесят, — сообщил он затем. — Видимо, тянет на большую сумму.

— Больше, чем на тысячу фунтов, — кивнула Кейт. Ей несколько раз доводилось вести учебную стрельбу из этого швейцарского пистолета с подгоняемой по руке рукояткой из орехового дерева и передвижным спусковым крючком. Он был довольно давно снят с производства.

— Кто-нибудь из тех, кого вы допрашивали, инспектор, сообщил что-либо полезное? Видели постороннего человека? Слышали что-либо необычное?

— Практически ничего. Некоторые студенты вспомнили, что три ночи назад видели свет в его кабинете очень поздно, но не заметили, чтобы в здание кто-нибудь входил. Вера Картрейс, девушка, которая нашла его труп… видимо, они были очень близки… Но до этого она не видела его несколько дней.

— Могу я с ней поговорить?

— Я сейчас же ей позвоню, — сказал Синклер, уже пролистывая записную книжку в поисках телефонного номера. Переговорив по телефону, он добавил: — Она скоро подойдет.

— Вы не против, если я пока тут осмотрюсь? — спросила Кейт.

— Нисколько. Буду рад увидеть, что вам удастся найти.

— Спасибо! — Кейт облегченно улыбнулась. Полицейские, когда их расследования скрещивались, обычно не приветствовали ее вмешательство. Охотность, с какой Синклер принял ее участие, была приятным сюрпризом.

— Я могу проводить вас в его квартиру, если хотите.

— Это будет большой помощью, — ответила Кейт. — Кстати, вы нашли ролодекс? Адресную книгу?

— Ежедневник у него в спальне. За последнюю неделю почти ничего нет. Только несколько занятий со студентами.

— Вы не против, если я позаимствую его университетский справочник?

— Пожалуйста, но что вы…

— Незадолго до его убийства Резерфорд предложил Сидро показать манускрипт специалисту по древним языкам. Я бы хотела установить, кто из них живет поблизости, а затем наша компания попробует проследить, кому именно Резерфорд звонил на прошлой неделе. Насколько нам известно, Резерфорд обращался по поводу манускрипта только к этому специалисту.

Синклер кивнул.

— Крикните меня, когда закончите тут.

Медина тоже направился к двери.

— Мне надо сделать несколько звонков, Кейт. Я подожду вас снаружи.

— Хорошо. До скорого.

Оставшись одна, Кейт оглядела кабинет. С чего начать? Может быть, Резерфорд хранил сведения о своих контактах в ноутбуке? Она включила его, вошла в адресную книгу и с разочарованием обнаружила, что Резерфорд вообще ею не пользовался. Если только убийца не стер содержимое. Кейт проверила, не вносились ли какие-нибудь изменения за последнюю неделю.

Не вносились.

Закусив губу, она просмотрела сотни документов, ища какие-нибудь личные заметки — хоть что-нибудь, как-то связанное с манускриптом. Ничего.

Никаких бумаг вблизи от стола не осталось, заметила она, выключая компьютер. У ее ног покоилась стопка академических журналов. Опустившись на колени, она пролистала их, ища листок, который убийца мог проглядеть, — фамилию, телефонный номер, время встречи. Опять ничего.

Пожалуй, придется положиться на телефонные звонки, — пробормотала она, вставая. И решила, что имеет смысл проверить картотеку Резерфорда. В подавляющем большинстве люди оставляют пометки о своем расписании или встречах в более доступных местах, но, подумала она, привычки Резерфорда не были обычными. В двух верхних ящиках лежали фотокопии журнальных статей и другие материалы, связанные с его исследованиями. Ничего для нее интересного.

В третьем и четвертом ящиках она увидела, что каждая папка помечена фамилией. Проглядывая их, она поняла, что это фамилии студентов. В папках лежали опросники, планы консультаций и копии их эссе.

Когда она задвигала нижний ящик, ее как ударило — «Мавр»! Вероятно, простое совпадение, но…Кейт вынула папку и открыла ее. «Мавр» — прозвище, которое королева Елизавета дала Фрэнсису Уолсингему.

— О Господи! — потрясенно пробормотала она, увидев переводы первых нескольких документов «Анатомии» вместе с микрофильмами их оригиналов. Так, значит, Резерфорд сумел определить, что они взяты из архива Уолсингема! Но сразу ли он это установил — и солгал Медине, — или же несколько дней изучал копии и только тогда сделал свое открытие? Был ли он человеком, способным нанять профессионала, чтобы украсть что-то у своего прежнего студента? Тем, кто назвался Нефритовым Драконом, он явно быть не мог, поскольку Дракон нанял Билла Мазура украсть ее сумку через два дня после смерти Резерфорда. Может, Резерфорд стакнулся с Нефритовым Драконом организовать кражу в доме Медины и стал жертвой своего сообщника?

Услышав приближающиеся шага, Кейт вернула папку на место, задвинула ящик и обернулась. В дверях стояла миниатюрная бледная девушка с короткими черными кудряшками и большими покрасневшими глазами. Лицо у нее было растерянно-печальным.

— Вера?

Девушка кивнула.

— Инспектор Синклер сказал, что вы частный детектив? Что вы… ему помогаете?

— Да. Спасибо, Вера, что вы пришли. Я Кейт.

— Доктор Резерфорд как раз попросил меня стать его новой ассистенткой. Мы должны были обсудить это сегодня… во время моей консультации, — растерянно сказала Вера. — Я так радовалась. Я… Мне все еще не верится, что кто-то мог его убить.

— Найти его тут… конечно, это было ужасно. Я очень вам сочувствую.

— Вы знаете, из-за чего это произошло?

— Я думаю, тот, кто его убил, украл документы, над которыми он в тот вечер работал…

— Но он же просто писал еще одну историческую книгу, — с недоумением перебила Вера. — С какой стати… я хочу сказать, что мне она была бы по-настоящему интересной — и еще сотне-другой людей, — но он же начал ее всего месяц назад. И пока еще украсть было почти нечего… разве что общий план, а его ведь вряд ли можно продать. Вы, наверное, знаете, что люди часто находят историю скучной?

— Знаю, — сказала Кейт. — Но, Вера, я не думаю, что в тот вечер он работал над своей книгой. На прошлой неделе он занялся другой проблемой. Во время вашей последней консультации он ни о чем подобном не упоминал? Ни о чем необычном? Об открытии, которое он сделал? О чем-то, что его поразило?

— По-моему, нет. Дайте подумать… Я прочитала ему мое эссе, и некоторое время мы его обсуждали… Собственно говоря, почти два часа. А когда я уже уходила, он упомянул про ассистентство. Вот, по-моему, и все.

— Вы знаете его друзей? С кем из преподавателей он был близок?

— Несколько раз я видела его с ректором Крайст-Чёрч… с Милдред Арчер… она преподает физику… э… Больше никто мне пока в голову не приходит, — ответила Вера. — Все его студенты считали его просто чудом, — добавила она. Ее нижняя губа дрожала, глаза наливались слезами. — Он никогда никому не отказывал. Если были вопросы, или просто хотелось что-то обсудить… И он умел создать ощущение… ну, будто то, что вы говорите, действительно важно.

— Видимо, он был замечательным человеком.

Вера кивнула, утирая слезы.

— Вы считаете, вам удастся… э…

Кейт полезла в сумку за бумажной салфеткой.

— Да, я найду того, кто это сделал.


ОКСФОРД — 12 ЧАСОВ 37 МИНУТ ПОПОЛУДНИ

Медина выехал с парковки для посетителей Крайст-Чёрч.

— Так вот о чем Эндрю хотел рассказать, — вздохнул он, когда Кейт сообщила ему о папке с надписью «Мавр». — Несколько дней назад он оставил мне сообщение на автоответчике, и я пытался дозвониться до него, но…

— Мой коллега занимается его электронной почтой и телефонными звонками последнего времени. Из них мы, возможно, узнаем, кому он что-то рассказал и кто ответственен за его смерть.

После разговора с Верой Кейт отбросила мысль, что Резерфорд мог обманывать Медину. Такой кумир студентов просто не был способен на то, в чем она его заподозрила.

— Мне так скверно, что я втянул его в это, — негромко сказал Медина. — Когда я был здесь на прошлой неделе, мы вместе пообедали, обменивались новостями. Я не предупредил его, чтобы он молчал о манускрипте… и вообще ни о чем. Я…

— Вы же не могли предвидеть, Сидро, — сказала Кейт, погладив его локоть.

— Вы правда думаете, что отыщете его? Нефритового Дракона?

— Да. Не так уж много людей могли узнать про ваше открытие. Если я не смогу выйти на него через вашего учителя, остается еще взломщик. Как только я установлю его личность, можно будет проверить, кто связывался с ним в прошлую неделю. Ну и разумеется, сам манускрипт. Если детали места преступления не подскажут нам ответа первыми, то, я уверена, он найдется на одной из страниц Фелиппеса.

— А со вчерашнего дня вы там ничего нового не обнаружили?

— Кое-что, но, безусловно, ничего такого, что подтолкнуло бы на убийство сейчас, — ответила Кейт.

— А именно?

— Я наткнулась на доказательство, что смертный приговор Марии Стюарт не просто спровоцировали, но он был результатом прямой подделки улик.

— А! Та шотландская королева! Bete noire [7]Уолсингема, правильно?

— Угу, — сказала Кейт, вытаскивая из рюкзака свой ноутбук и включая его. — Как католичка и правнучка Генриха Седьмого она в глазах католической Европы была законной королевой Англии. Крайне серьезной угрозой. Тем не менее Елизавета вопреки настояниям Уолсингема отказывалась казнить свою кузину. Она считала, что достаточно держать Марию в заточении.

— Так что же он предпринял?

— Придумал план тайного перехвата переписки Марии. Использовал двойных агентов, убедил ее в том, что якобы тайная почта — непромокаемая сумка в доставляемых ей бочонках с пивом — была абсолютно надежна. Таким способом, пока заговор с целью спасти ее набирал силу, Фелиппес получил возможность читать все письма ее и к ней. В конце концов, заговорщики, подстрекаемые двойными агентами Уолсингема, приняли решение убить Елизавету. Фелиппес с нетерпением ожидал, что Мария одобрит их замысел, но она этого не сделала. Тогда он сам подделал роковое письмо. Это давно подозревалось, но доказано так и не было.

— И какое вы нашли доказательство?

— Подлинное письмо Марии одному из заговорщиков, — сказала Кейт, щелчком «мыши» открыв этот документ. — Письмо, которое Фелиппес и Уолсингем скрыли. До сих пор у нас имелась только копия, и потому шли споры, просто ли его списали или заметно приукрасили.

Она сунула руку в сумку и вынула темно-красные очки «кошачий глаз». Надев их, она сказала Медине:

— Датировано семнадцатым июня тысяча пятьсот восемьдесят шестого года, от Марии Энтони Бабингтону, молодому католику, который за несколько лет до того служил пажом в доме ее самого первого английского тюремщика. Он, без сомнения, был очарован ею (она ведь как будто была обворожительной красавицей) и жаждал ее спасти. Во всяком случае, он изложил ей план, включавший убийство, и попросил ее благословения. Отвечая — в письме, которое Фелиппес включил в свою «Анатомию», — Мария дала Бабингтону согласие на свое освобождение, но умоляла его ни в коем случае не убивать ее кузину.

Сдвинув очки на переносицу, Кейт начала читать:

— «Пусть Елизавета долгие годы держала меня в заключении, но я не могу посягнуть на ее жизнь. Она разделяет со мной одну кровь, королевскую кровь. Я не могу этого сделать. Я страшусь ада».

— Фелиппес и Уолсингем убедили всех, что она готовилась стать убийцей? — спросил Медина.

— Не просто готовилась, а уже была убийцей. Они, кроме того, скрыли доказательства, что она не организовывала убийство своего первого мужа…

— Бедная женщина, — сказал Медина.

— Согласна. Множество историков дорого бы дали, лишь бы заполучить эти страницы. Могли заинтересоваться и ее потомки. Их могла бы увлечь идея полного оправдания их прапрапра… Среди них, например, есть влиятельный член Ордена мальтийских рыцарей, ну, знаете, одного из католических тайных обществ, но…

— Согласен, — перебил Медина. — Мало похоже на повод для убийства.

Кейт отсканировала названия других документов, которые расшифровала в самолете накануне ночью.

— И еще один смачный скандальчик, — сказала она. — В связи с Энтони Бэконом, английским шпионом.

— Родственник Фрэнсиса?

— Его брат. Оба баловались шпионажем. В конце концов Энтони занял высокий пост в разведывательной сети Эссекса. Но заметно раньше он пришел в столкновение с французскими законами.

— Попался на шпионстве?

— Нет, в своей профессиональной деятельности он был крайне осторожен.

— Нежничанье с ангелоподобным французским мальчиком?

— Верно. Незаконная связь. В буквальном смысле слова. Французский король разделял пристрастие Энтони к красивым мальчикам, но французский закон ему отнюдь не симпатизировал. Секс между мужчинами в те времена был тягчайшим преступлением, каравшимся сожжением на костре.

— И что произошло?

— Ну, у Энтони были высокие связи. Дело надежно замяли. Известие о случившемся достигло лишь очень немногих английских ушей. Видимо, Фелиппес был одним из тех, кто его оберег.

Закрыв документ, Кейт подняла голову и обнаружила, что Оксфорд остался позади. Медина въезжал на магистральное шоссе в сторону Лондона. Она обернулась, вытягивая шею, чтобы посмотреть, как прославленные «грезящие шпили» Оксфорда исчезают в туманной дали.

Я собиралась повнимательнее рассмотреть фото, которые вы мне дали, — сказала она, доставая отпечатки, которые Макс увеличил для нее накануне. — Ну, по взломщику. Мой коллега оцифровал их.

На первых был взорванный сейф. Выискивая что-нибудь, что она могла упустить в «Пьере», Кейт про себя решила спросить у ведущего расследования скотленд-ярдовского детектива о путях приобретения взрывчатки.

На следующих снимках мертвый взломщик сидел в кресле у окна, из его лба сочилась кровь. Одна перчатка (на правой руке) и дырочка в ее ткани, а также порядочное количество крови позволяли предположить, что ему прострелили запястье. Раненая рука вместе с пистолетом упала на круглый столик перед ним. Левая рука лежала на левом бедре. Стеклянные осколки — несколько на столе, но большинство на полу у его ног.

Похоже, одна из пуль разбила его рюмку, подумала Кейт. Затем ее внимание привлек перстень взломщика. Она навела на него курсор, щелкнула, и благодаря усилиям, которые Макс не пожалел на программу, часть левой кисти взломщика увеличилась в три раза.

— Странно! — пробормотала она вслух.

— Что именно?

— По-моему, камень в его перстне сдвинут.

— Может быть, он повредил его, пока взламывал мой сейф.

Секунду спустя Кейт ответила:

— Знаете, мне кажется, я его узнала. — Открыв мобильник, она попросила Медину: — Вы меня извините на минуту?

— О, конечно!

Она набрала домашний номер Макса.

— Ты проснулся?

— Пью кофе и проглядываю вебсайт «Таймс».

— Отлично. Я в машине примерно еще на час — ты быстренько не поискал бы для меня кое-что?

— Само собой.

— Хорошо. Как ключевые слова испробуй: «Портофино», «кот», «кокаин» и «рубиновый перстень».

— Ясненько. Поехали: «Кот наносит новый удар». «Прыжок Кота в Портофино». «Рубин в лапах Кота».

— Ты не найдешь фото украденного перстня? — попросила Кейт. — Либо сканируй статьи с его описанием?

— Хм… попробуем… нет, нет, нет… ладненько, изображение получено. Довольно толстое золотое кольцо с резным узором. Рубин чертовски большой…

— Квадратной огранки?

— Ага. Минуточку… ну, так девять лет назад в «Сплендидо» произошла кража…

Кейт знала этот отель. Самый дорогой в Портофино.

— Вор забрался в люкс Перегрины Джеймс, маркизы Галифакс, — продолжал Макс. — Он похитил рубиновый перстень с тайничком, в котором, по словам неназванного источника, леди Галифакс хранила аварийный запас кокаина.

— Спасибо, друг.

— Не на чем.

Кейт отключила мобильник и обернулась к Медине.

— Ну, мне кажется, я установила, кем был ваш вор. Во всяком случае, его прозвище.

Медина посмотрел на нее.

— Тогда почему вы разочарованы?

— Человек, которому пресса дала прозвище Кот. Самый прославленный грабитель в Европе со времен Гэри Гранта в «Поймать вора».

— Хороший фильм. И действительно нашелся реальный подражатель?

— Угу. И я думаю, это он. Вы видели перстень на руке взломщика, верно?

Не отводя глаз от шоссе, Медина кивнул.

— Если не подделка, рубин каких мало.

Я практически уверена, что это тот самый перстень, который Кот, как считают, похитил в тот раз. К тому же я знаю его модус операнди, и все сходится. Например, ваш сейф. Кот, если не справляется с замком, всегда использует пластиковую взрывчатку, как ваш взломщик. И размещает ее с безупречной точностью. Его не устраивает визг дрели или слепящий свет газового резака. Он аккуратист и избегает шума. Элегантен во всем, можно сказать. Таких, как он, в этом мире немного.

— И все это вы узнали из трехминутного разговора?

— Нет. Я много лет читала про него. До того, как шагнуть в мир частного сыска, я была диванной любительницей криминала и шпионажа, а он был особенно интересным. Крадет только у очень богатых и, по слухам, большую часть своей добычи жертвует на благотворительность.

Кейт не добавила, что восхищалась им и была бы очень рада узнать, что ошибется и убит не он. У нее в спальне хранилась папка, битком набитая газетными вырезками о подвигах Кота, и она всегда нетерпеливо ждала очередного продолжения.

Снова обратившись к экрану своего ноутбука, Кейт начала разглядывать хрустальные осколки рюмки. На круглом столике Медины рюмка должна была находиться минимум на один фут ниже и далеко в стороне от поднятой руки взломщика с пистолетом, вдруг пришло ей в голову. Странно! Остальные выстрелы были несравненно более меткими — пуля точно поразила запястье, а две в голову и грудь попали в цель почти с такой же точностью.

Она переключилась на пистолет взломщика, желая получше его рассмотреть. Пистолет был отчасти прикрыт его правой кистью, но все равно она различила дерево, сталь и перламутр. Необычно маленький, с очень тонким стволом. Тем не менее он должен быть довольно тяжелым, и значит…

— Вы не заметили выщербленностей на поверхности вашего столика? — спросила она у Медины.

— А? По-моему, нет. И что?

— Если бы, когда взломщика застрелили, пистолет ударился о столик, он почти так или иначе его повредил бы — оставил бы вмятинки и так далее. Что, если он, когда ваш охранник наткнулся на него, поднимал рюмку с коньяком, а не пистолет? Это объяснило бы, почему пуля попала в рюмку. Видите ли, в темной комнате вполне можно счесть поднятую рюмку пистолетом.

— Звучит правдоподобно, — медленно сказал Медина. — Надеюсь, что было не так.

Но просто ли он подносил рюмку к губам или провозглашал тост, задумалась Кейт. Тост представляется более логичным. Положение руки могло создать впечатление поднятого пистолета, а если так…

— Возможно, он был уже мертв, когда в него попали пули.

— Что?

— Ну, если перстень тот самый, который украл Кот, в нем была потайная выемка, а поскольку рубин смещен, мне кажется…

— Но не думаете же вы, что у него в перстне был яд!

— Как раз думаю. На случай, если его поймают. Ну, чтобы избежать унизительности провала, тюрьмы.

— Но это так… так старомодно.

— Вот именно, — сказала Кейт. — Абсолютно в образе джентльмена-вора.

Медина как будто заинтересовался, но продолжал сомневаться.

— Детектив ни о чем подобном не упоминал.

— Ну, ему же не была известна истинная цена вашего манускрипта. С его точки зрения это была обычная кража со взломом. И никаких причин заподозрить, что преступником был Кот.

Медину ее доводы не убедили.

— Почему бы вам не попросить его осмотреть перстень, а также проверить труп на присутствие яда? — спросила Кейт. — И установить состав взрывчатки? Тогда бы мы узнали, соответствует ли она той, какой обычно пользуется Кот.

— Будь по-вашему, — сказал он, беря телефон.

Да, и если так, не можете ли вы попросить у него фотографии, снятые в морге? Нельзя ли послать за ними курьера, чтобы он привез их мне в отель? И ярлычок с его костюма. Не скажет ли он нам чего-нибудь…

Слушая, как Медина попросил к телефону сержанта Колина Дэвиса, Кейт закрыла глаза.

— Приходится ждать, — сказал он ей.

— Извините, но в самолете я не могла спать. По-моему, я засыпаю, — вздохнула она, нащупывая рычаг, чтобы опустить спинку.

— В первый раз едете в «феррари», э?

— Почему вы так думаете?

— Спинки этих сидений не опускаются.

— Бесполезные ведра, набитые железяками, — проворчала Кейт. — Грустно подумать, какие деньги вы ухнули на нее.

— Знаю, знаю. На вас она как будто впечатления не произвела.


МЕЙФЭР, ЛОНДОН — 1 ЧАС 55 МИНУТ ПОПОЛУДНИ

Отель «Коннот» расположен у тихого треугольного перекрестка в сердце Мейфэр, извечно фешенебельного района в центре Лондона, где дорогие магазины соседствуют с роскошными отелями, дорогостоящими офисами и частными резиденциями. Особняк восемнадцатого века из красного кирпича с облицовкой из бледного мрамора. Над портиком с колоннами с чугунной решетки балкона ниспадал миниатюрный плющ. Тот же плющ и желтые анютины глазки заполняли ящики на трехфутовой ограде.

— Вот мы и приехали, — услышала Кейт слова Медины сразу после того, как почувствовала, что машина остановилась. Открыв глаза, она повернулась вправо и увидела мужчину в сером жакете и черном цилиндре, который наклонился к открытому окошку Медины. Наверное, швейцар.

— Даме снят номер, — сказал Медина.

Пока коридорный вынимал из багажника ее чемодан, Кейт в удивлении отстегнула ремень безопасности.

— Не очень похоже на придорожную гостиницу, правда?

Медина пожал плечами.

— Поскольку ваш отдел прямо через улицу, я подумал, что так будет практичнее.

Выйдя из «феррари», Кейт набросила на плечо сумку и последовала за Мединой в вестибюль. Пройдя под каменной аркой, обрамленной барельефами гречанок, они подошли к столу портье. Медина помог ей зарегистрироваться, затем повернулся, чтобы уйти.

— Сидро? — окликнула Кейт. — Вы будете в доступе ближе к вечеру?

Он кивнул.

— Я заеду в Сити на ближайшие часы, а потом отправлюсь домой. Около пяти. В семь у меня еще одна встреча, но вы, если захотите, можете позвонить и отвлечь меня.

— Ах нет. Я позвоню или заеду, когда вы освободитесь. Думаю, у меня для вас будут интересные новости.

Кейт направилась к отделанной красным деревом лестнице и по красной ковровой дорожке поднялась на третий этаж. Она устало вошла в свой номер, повернула направо и оказалась в гостиной. Глаза у нее широко раскрылись. Обширная комната со стенами, обитыми кремовым Дамаском, золоченые бра, над большим камином — зеркало в пышной золоченой раме, хрустальная люстра, плюшевый диван и стулья, обитые бирюзовым и желтым шелком.

Увидев коричневый конверт на письменном столе в глубине комнаты, она пошла туда и села. Письменный стол помещался у окна таким образом, что ей открылся широкий вид на башенки и печные трубы зданий напротив. Поглядев вниз на улицу, Кейт успела увидеть, как молодой человек с головы до ног в черной и красной коже сел на «дукати» такой же расцветки и укатил.

Затем она расстегнула один из внешних карманов сумки, вынула миниатюрный передатчик и нажала кнопку включения.

И ничего не услышала: предназначенный нейтрализовать электронное прослушивание передатчик испускал высокочастотный белый шум, недоступный человеческому слуху. В уверенности, что она может безопасно позвонить, даже если в номере установлены микрофоны, Кейт по мобильнику позвонила Максу к ним в Управление.

— Привет, я собираюсь уйти, но Слейд просил все время держать его в курсе, а я только что рассталась с Мединой…

— Ясно. Так что у тебя?

— Ну, чтобы опознать взломщика Медины, я намеревалась показать снимок, сделанный следователем, его портному, — сказала Кейт, вскрывая конверт, присланный из Скотленд-Ярда. — К несчастью, я не знаю, кто его портной. На его костюме ярлычка не было. Но я убеждена, что это Кот, и мне пришла другая идея. Заметно лучше. Избавит меня от необходимости пугать людей снимками трупа, — добавила она, глядя налицо мертвого взломщика: бледное, слегка синеватое.

Засунув снимки назад в конверт, она договорила:

— Кроме того, профессор, которому Медина показал манускрипт, — он был недавно убит кем-то достаточно искушенным… использовал «хёммерли» с глушителем.

— Кот? До того, как он забрался к Медине?

— Нет. Кто-то еще. Кот никогда никому вреда не причинял.

— Значит, Нефритовый Дракон нанял и лучшего вора Европы, и профессионального киллера? Черт, это серьезнее, чем мы думали. Что при тебе?

— Как обычно, — ответила Кейт, имея в виду тюбик губной помады, который она всегда имела при себе и в который прятала единственную 4,5-миллиметровую пулю. Миниатюрный пистолетик, так называемый Поцелуй Смерти, прототип которого был создан в шестидесятых годах КГБ. У нее был еще один с двумя транквилизирующими дротиками вместо пуль, изготовленный по ее просьбе отделом технической службы ЦРУ. Его она назвала Поцелуй На Сон Грядущий. Кейт ценила свои пистолетики, потому что при обыске ее вещей она казалась безоружной.

— Неплохо, но не повредило бы взять в отделе нормальный пистолет.

— Быть может. А знаешь, я прямо напротив через улицу. Медина снял мне номер в «Конноте».

— Черт, а я-то тебя жалею — рискуешь там жизнью и все такое прочее.

— Бесспорно, кое-какие плюсы имеются, — сказала Кейт. — Да, совсем забыла. Как твоя вчерашняя?

— М-м-м… вверху слабовато.

— Как! Она отмалчивалась? Не успевала за твоими шутками?

— Деточка, я ведь говорил не про чердак.

Кейт расхохоталась.

— Ты все-таки встречаешься с де Толомеи завтра вечером, так? — спросил Макс.

— Угу. Ватикан, в восемь. Есть подходящий дневной рейс. Что-нибудь новое о нем?

— М-м-м… Возможно, что-то наклевывается. Дам тебе знать.

— Скоро опять поговорим.

В четырех кварталах оттуда длинный черный «мерседес», только что покинувший частный аэродром в западном Лондоне, мчался по Парк-лейн на юг в направлении «Ритца». На заднем сиденье Лука де Толомеи смотрел в окошко и улыбался, думая о предстоящем вечере.


НЬЮ-ЙОРК — 9 ЧАСОВ 28 МИНУТ ПОПОЛУДНИ

Сидя в одиночестве в совещательной комнате группы Слейда, Макс продолжал анализировать свои последние розыски финансовых сделок де Толомеи. Еще накануне вечером он почувствовал, что какая-то система прячется за смесью фамилий, дат и чисел на распечатках перед ним, но суть продолжала дразняще прятаться за гранью его сознания.

Возможно, поможет Слейд, подумал Макс, услышав знакомые шаги своего шефа.

— С добрым утром, Слейд. Могу я кое-что вам показать? По-моему…

— Нельзя ли отложить на несколько минут? Мне нужно срочно позвонить.

Тремя этажами выше в уединении своего кабинета Джереми Слейд набрал номер Донована Моргана.

— Дон, ты можешь говорить?

— Конечно. Что ты узнал?

— Он жив, — сказал Слейд. — Получена наводка. Мы скоро его найдем.

Кончив разговор, Слейд уперся локтями в стол и опустил голову на ладони. Он испытывал невыносимое отвращение к себе из-за своей тупости три года назад: почему он не подумал, что их шпион может находиться в заключении не в Ираке, а где-то еще? Он не представлял, как сможет жить с этим. Исключая ядерный взрыв, худшим его кошмаром была мысль о том, что он вот так предаст кого-то, не сумеет защитить своего.

В его голове теснились сообщения о пытках в иранских тюрьмах, и он со всей силы прижимал ладони к глазам до тех пор, пока калейдоскоп темных пятен не заслонил страшные образы хотя бы ненадолго.

14

И тайны,

Былых убийств откроет птиц полет?

Такую глупость стыдно слышать мне!

Вот о правах толкуют на венец.

Трон по какому праву Цезарь взял?

Мощь делает владык, законы ж

Сильны, коль кровью писаны они,

Драконовым подобно…

Макиавелли в «Мальтийском еврее» Марло

ЛОНДОН — ПОСЛЕ ПОЛУДНЯ, МАЙ 1593

— Он отрицает божественность Христа?

Молчание.

— Он подстрекает к бунту?

Молчание.

Ричард Топклифф обернулся к двум помощникам, стоявшим по сторонам дыбы.

— Растяните и чуточку добавьте.

Они начали медленно опускать дубовые рычаги к полу — на волосок каждый раз. Веревки, завязанные на запястьях и Щиколотках допрашиваемого, растянули его чуть больше, камни, подложенные ему под спину, чуть больше вонзились в его плоть. Деревянные части равномерно поскрипывали. Затем раздался еще один звук, который мало кто распознал бы, — еле слышный звук лопающейся кожи.

— Может, поболтаем?

Допрашиваемый, чьи узы окрасила кровь, кивнул.

— Ну?

Допрашиваемый закашлялся, пытаясь прочистить горло.

— Театр любишь, а?

Топклифф облизнул губы и вполголоса приказал:

— До полу.

Что-то лопнуло. Потом еще такой же звук. И наконец — вопли.

В помещение вошел писец с бумагой и чернилами.

Сломленный, сдавшийся человек выхаркивал все, что могло быть им интересным. Снова и снова. Он оклеветывал Кита Марло, пока его слезные протоки не пересохли, а голос не осип. И тогда у драматурга Томаса Кида, даровитого и популярного златокузнеца слов, не осталось больше ни единого слова.


— Так узнаю я твое настоящее имя? — спросил Марло, ведя молодого матроса по Грейсчёрч-стрит в северном направлении.

— Какого дьявола…

— Я могу обещать, что на таможне у тебя больше неприятностей не будет.

Остановившись на полушаге, она склонилась в глубоком реверансе.

— Елена, сэр. Так счастлива познакомиться с вами!

— Я мог бы догадаться, — сказал Марло с иронией, подумав о Елене Троянской. Несмотря на приклеенные усики, красота лица этой Елены была неоспорима. — Почему ты покинула Англию?

— Меня обвинили в колдовстве. В моей деревне заболели два ребенка.

— Обычная история, — кивнул Марло. — Даже государи любят сваливать свои беды на кого-нибудь еще. Когда Яков Шотландский вез домой новую жену из Дании, разразилась буря. Он обвинил десятки своих соотечественниц в том, что они ее накликали. И сжег на кострах.

Они свернули на Ломбард-стрит.

— Ты бежала на континент?

Она мотнула головой.

— Я забралась в бордель, украла одежду матроса и устроилась на каперское судно, направлявшееся в Средиземное море. Несколько дней спустя на нас напали берберийские пираты.

Их старый капитан отвел меня в сторону и содрал мои усы. Я думала, мне конец. Однако мое переодевание его позабавило и восхитило. И с тех пор я плавала в его команде.

— Но твои золотистые волосы…

— Многие христиане плавают под берберийскими флагами. В отличие от английских каперов мы сами себе хозяева.

— Так почему же ты вернулась?

— Хотела передать деньги моим родным, но проклятый жирный боров забрал их все.

— Так что Московская компания… просто хитрость, чтобы пройти через таможню?

— Вот именно.

— Ну, в таком случае можно сказать, что ты заставила меня тратить время понапрасну.

— Наоборот…

Марло поднял брови.

Елена покачала головой.

— Сначала бумаги.

— Справедливо.

Он остановился перед аркой, служившей входом в огромное кирпичное здание. Его единственная башня уходила далеко вверх, а ее шпиль венчал металлический кузнечик.

— Добро пожаловать на Королевскую Биржу. Приют всего, что только можно купить за деньги.

— Ты привел меня делать покупки? Разве ты не понимаешь, что меня могут схватить в любую минуту и привязать у Причала, — сказала она. Пиратов и контрабандистов привязывали к сваям Причала палача во время отлива и оставляли захлебываться.

— Фантазии, мисс Елена. Товары из-под полы продаются не только в темных закоулках.

Оживленный двор здания, украшенный статуями былых английских королей, кишел торговцами и покупателями. Проталкиваясь сквозь густую толпу в глубину двора, они проходили мимо продавцов стеклянной посуды, свечей, украшений. У скопления книготорговцев Марло остановился перед рыжим веснушчатым человеком, прислонившимся к массивной мраморной колонне. Это был Кит Миллер, мастер подделок.

— А! Мой другой любимый Кит, — сказал рыжий, ухмыляясь. — Не прошло и десяти минут, как я распродал все твои элегии до последнего экземпляра. Хотя утроил цену. К твоим услугам, чего бы тебе ни требовалось.

— Удостоверение личности для дамы.

— Дамы?

Елена под прикрытием ладони отодрала часть уса.

— Так-так, — сказал Миллер, уводя их в свою палатку. — Ну, вы пришли куда надо. — Из ящика под столом он извлек пергаментные листы и другие необходимые принадлежности. — Вы подобрали себе какое-нибудь имя?

— Ли Андерсон, — сказала Елена. — Я к нему привыкла.

Тремя разными чернилами Миллер заполнил надлежащие пропуски и прижал все необходимые печати.

— Ну вот, — объявил он с гордостью, — мы готовы для магических чар.

С этими словами он разложил листы на земле, несколько раз наступил на них, затем собрал и отдал Марло.

Когда они вышли на улицу, Елена потянулась за своими новыми документами, но Марло поднял их высоко над головой.

— Накорми меня досыта, — сказала она, — и я расскажу тебе все, что знаю.


ВЕСТМИНСТЕР — СУМЕРКИ

Два петуха с налитыми кровью гребнями и с привязанными к ногам острыми шпорами кружили друг вокруг друга, обмениваясь настороженными взглядами. Несколько мгновений спустя они взвились в воздух. Захлопали крылья, заработали железные когти, во все стороны полетели пыль и перья.

Прислонясь к ближнему дереву, Роберт Поули следил, как сотни монет переходят из рук в руки. Его взгляд скользил по освещенным факелами лицам над деревянной изгородью, опоясываюшей арену. Зрители потрясали кулаками и вопили, подбодряя петуха, на которого поставили свои деньги.

Обернувшись, он увидел, что к нему приближается его патрон. Лесок сразу к югу от Сент-Джеймсского дворца, где ежедневно устраивались петушиные бои, был излюбленным местом Сесиля для подобных встреч. Укромное и в удобной близости от его кабинета в Уайтхолле.

— Ты говорил с ним? Приказал покинуть Англию?

— Еще нет. Когда я раньше сегодня побывал в Скэдбери-Хаусе, он уже ушел. Уолсингема там тоже не было.

— Комиссия отправила четырех констеблей. Ты должен добраться до него первым.

— Пытки?

Сесил кивнул.

— Топклифф вернулся. Вчера он взялся за Томаса Кида.

— За Кида? — удивленно повторил Поули. — За трусливого тихоню, стряпающего пьесы? Он не из тех, кто устраивает беспорядки.

— Констебли обыскали его жилье. И как будто нашли документ с еретическими утверждениями. Кид утверждал, что никогда прежде его не видел, сказал, что, наверное, он остался после Марло — до недавнего времени они жили вместе. Кроме того, он ссылался на чудовищные утверждения Марло, сказал, что Марло имеет привычку подшучивать над Святым Писанием и чернить святых. Например, он говорил, что Христос и святой Иоанн…

— Что?

— Делили неестественную любовь.

Смущение Сесиля вызвало у Поули усмешку.

— Другой доносчик сообщил, что Марло проповедует атеизм. Заявляет, что способен привести больше разумных доводов в его пользу, чем любой священник в Англии — в поддержание веры. Этот доносчик сказал, что его самого слова Марло склонили к атеизму. — Сесиль помолчал. — Тут есть хоть капля правды?

Поули нахмурился.

— Возможно. Марло всегда был склонен богохульничать.

— В любом случае я не сомневаюсь, что этот документ подброшен, что кто-то интригует против него, — мрачно сказал Сесиль. — Предупреди его. Добейся, чтобы он уехал хотя бы на несколько месяцев.

— А с Кидом вышло скверно, — сказал Поули, глядя в никуда. — Ни в чем не повинная пешка… и хорошо пишет к тому же. Его «Испанская трагедия» мне очень понравилась. — Он умолк, потом посмотрел на Сесиля. — Будь я другим человеком, думаю, я пожалел бы его.


ЛОНДОН — СУМЕРКИ

Елена проглотила последнюю ложку телячьей похлебки.

— У моего капитана договор с англичанином из Московской компании.

Марло чуть не поперхнулся глотком вина.

— Уже шесть месяцев он снабжает англичанина сокровищами Востока, товарами, которые мой капитан забирает у португальских купцов. Англичанин платит нам оружием.

Никакого Северо-Восточного прохода, понял Марло. Кто-то просто использует корабли «Московии» для собственной контрабанды, обрекая при этом на смерть многих своих соотечественников. Пиратские корабли незамедлительно используют это оружие против английских моряков. Да и наверное, оно уже так использовалось.

— Этот контрабандист точно из Московской компании?

Елена кивнула.

— Он так говорит. И из любезности к моему капитану он приказал капитану одного из кораблей Компании доставить меня сюда, будто собственного матроса.

— Его имя?

Елена покачала головой.

— Ты его видела?

— Перед тем, как подняться на наш корабль, он потребовал, чтобы никого из команды на палубе не было.

— Черт побери!

— Но я слышала его голос. И хорошо запомнила.

— Может пригодиться. Послезавтра в Гринвичском дворе будет маскарад, хочешь пойти туда со мной?

— За пару шиллингов, — сказала Елена и нахмурилась. — Но зачем тебе знать, кто он? Не понимаю, чем это может повредить твоему другу-вкладчику?

— Ну, видишь ли…

— Зубы Божьи, ты шпион!

Марло невозмутимо и неторопливо допил свое вино.

Затем, когда она выхватила из сапога нож и с молниеносной быстротой вскинула руку, он сказал:

— Кем бы я ни был, я уже обещал, что не выдам тебя. И не выдам. К тому же тебе выгодно…

— Шпион, который держит слово? — перебила Елена. — Вот уж никогда не поверила бы.

Марло пожал плечами.

— Я привык удивлять людей.

Елена опустила нож.

— Не знаю почему, но, по-моему, я тебе верю. И пожалуй, пока не стану тебя убивать.

— Конечно, не станешь.

— Извини?

— Я слишком тебе нравлюсь.

Елена обмакнула два пальца в свое вино и брызнула каплями в лицо Марло.

— И к чему ты клонишь? — спросил Марло, зачерпывая ложку похлебки.

— Узнаешь в свое время, если так. И вот что, Кит. Еще одно. Англичанин? Он был особенно доволен одной вещицей, которую ему предложил мой капитан. Сказал, что теперь это самое его драгоценное сокровище.

— И что это было?

— Статуэтка с рубинами вместо глаз.

— Человеческая фигура?

— Нет. Дракон, вырезанный из нефрита.

15

БЕЛГРЕЙВИЯ, ЛОНДОН — 5 ЧАСОВ 16 МИНУТ ПОПОЛУДНИ. НАШИ ДНИ

— Что-нибудь отыскалось? — осведомилась Кейт у Макса. Она только вышла из станции метро «Виктория», направляясь к Медине. За полчаса до этого, установив личность взломщика, она попросила Макса проследить какие-нибудь новые прибавления к его банковским счетам — а вдруг он получил аванс?

— За последний месяц ни на один из его оффшорных счетов никаких денег не поступало, — сказал Макс. — Я проверил и его электронную почту. Ничего с этого адреса Нефритового Дракона.

— Он мог прибегнуть к услугам посредника. Ты не отправишь мне фамилии всех, кто связывался с ним по электронной почте или по телефону после находки манускрипта?

— Лады.

Остановившись у Белгрейв-сквер, Кейт еще раз посмотрела на фото взломщика Медины годовой давности, последние, какие ей удалось найти. Предположив, что он был Котом, а Кот принадлежал к «реактивной элите» — ведь все эксперты считали, что он был знаком с планировкой богатых домов, которые грабил, — Кейт отправилась в библиотеку и пролистала подшивки светских журналов. И довольно быстро наткнулась на снимок взломщика Медины с друзьями в Монако.

Тридцатипятилетний Саймон Тревор-Джонс… Взломщик действительно оказался реактивно летающим по свету аристократом. Бароном. Но вот относительно его внешности интуиция Кейт ее обманула. Она ожидала увидеть сногсшибательного красавца, даже в духе Джеймса Бонда, чего не могли ни подтвердить, ни опровергнуть ни кровавые затененные снимки места преступления, ни синеватые, искаженные фото, сделанные в морге. Тревор-Джонс, обнаружила она теперь, не был похож на Джеймса Бонда. Абсолютно. Он унаследовал самое худшее, что могла предложить английская голубая кровь, — бледную одутловатость инбридинга, тощее, но в то же время пухловатое телосложение. И все-таки в нем чувствовалась обворожительная сексуальность, решила Кейт. Его улыбка излучала пресыщенно-лихую беззаботность вместе с ощутимой, почти хищной сексуальной энергией.

Он был легендой, и Кейт подумала, что, как ни печально, его мифический статус умрет следом за ним. Она взвесила, не скрыть ли свою гипотезу от полиции в надежде, что детективы не свяжут Тревора-Джонса с Котом, но прекрасно понимала всю тщетность такой надежды. В конце концов труп опознают, и едва кто-нибудь из скотленд-ярдовского начальства услышит в одной фразе слова «барон» и «вор», как тут же сам сделает тот же вывод.

Положив фотографии назад в сумку, Кейт пошла через площадь. Район Медины был освежающе чистым и белым, изобиловал красивыми огороженными садами, но широкие улицы и внушительные колоннады показались ей безжизненными и слишком уж самодовольно величественными.

Получше, подумала она, свернув в Уилтон-Кресчент. Дуга примыкающих друг к другу каменных городских домов поменьше не хвастала ни колоннами, ни архитектурно изысканными фасадами. Оглядев улицу в поисках машины Медины, Кейт решила, что он запаздывает.

Подходя к его двери, она с удовольствием заметила объективы двух камер. После своей первой встречи с Мединой пару дней назад она попросила своего коллегу в лондонском филиале Слейда ускорить установку тут новой охранной системы. Кроме того, она попробовала настоять, чтобы Медина согласился на временного телохранителя, но он явно полагал, что сам способен о себе позаботиться, и отшутился, сказав, что это предложение — заметный перебор.

Кейт постучалась, назвала по домофону свою фамилию, и дверь отворила пожилая женщина с пухлыми щеками херувима.

— Я Шарлотта, — сообщила она, расплываясь в улыбке. — Входите-входите. Мистер Медина скоро подъедет.

Кейт последовала за Шарлоттой в гостиную. Минималистскую, с изобилием белизны и хрома — официальную, но уютную. Примостившись на мягком белом диване, Кейт достала из сумки ноутбук и начала с той страницы манускрипта, на которой остановилась утром, когда самолет приземлился.


Полицейский сержант Колин Дэвис был вне себя от бешенства. Накануне ночью на углу его улицы произошло двойное убийство, но его шеф отказался поручить расследование ему. Сказал, что такое дело ему не по чину. И вот он в самом чванном районе Лондона занимается поганым сорвавшимся взломом в доме какого-то богатея, который вдобавок ко всему оказывается еще и красавец. Дерьмо!

Дэвис всегда, относился с подозрением к слишком привлекательным людям. Чересчур легко им жить, беззаботно раскатываясь поперек чужих спин. Их внешность, считал он, сбивает вас с толку, и если не держать ухо востро, так обязательно проморгаешь ту или иную пакость, какую они, уж конечно, затевают. Излишне миловидные девушки были достаточно нестерпимы — воображают, будто они слишком хороши для всяких там, но красивые мужчины, богатые мужчины — и думать забудь. По его смиренному мнению, всех этих самовлюбленных кобелей следовало бы перестрелять.

Дэвис проникся омерзением к Сидро Медине при первом же взгляде на него, хотя и постарался это скрыть. Его шефу не понравится, если он взъерошит перышки этому типчику. Но что бы там ни говорил его шеф, в одном Дэвис был уверен непоколебимо: это будет его последним ненужным посещением Медины или еще чьего-либо особняка в этом районе. Особое обхождение для богачей, это, как говорится, не по его части.

Дверь открыла молодая женщина. Одетая не как горничная, заметил Дэвис, но в любом случае не подружка. Этот тип Медина виделся ему с высокомерной оранжерейной красоткой. А не с такой вот — в очках, майке и (он поглядел вниз) в бело-голубых кроссовках.

Она протянула руку.

— Привет, сержант Дэвис. Я Кейт Морган, частный детектив Сидро.

Она что — издевается?Дэвис толком не помнил, что именно ему представилось, когда Медина упомянул про своего детектива. Скорее всего мужчина средних лет в фетровой шляпе. И уж во всяком случае, не нахальная девчонка, с наивной улыбочкой играющая в сыщиков.

— Ваш следователь уже успел осмотреть труп? — спросила она.

Дэвис покачал головой.

— Нет, но поскольку ни одно из пулевых ранений смертельным как будто не было, ваша теория отравления ядом выглядит правдоподобной. Вероятной, — добавил он неохотно. — И относительно перстня вы были правы: он, как давно подозревалось, был похищен из люкса отеля в Портофино взломщиком, известным под прозвищем Кот.

— А взрывчатка?

— Э… анализ показал присутствие… — Дэвис вытащил из кармана блокнот. Пролистал его, покачивая головой. Дерьмо! — Технари что-то такое упомянули, но…

— Может быть, ТЭН? — спросила она. — Тетранитропентаэритрит? Его следы обнаруживались во всех сейфах, взломанных Котом.

Мать вашу! Мисс Всезнайка!Даже не пытаясь скрыть раздражение, Дэвис кивнул.

— Одну секундочку… — прожурчала она.

Дэвис смотрел, как она залезла в свою сумку. Носик припудрить понадобилось или что?Девчонка вроде бы нашла, что искала. Вытащила листок и протянула ему. Дэвис насупился. Ксерокс страницы светского журнальчика. Он терпеть не мог эту дрянь.

— Нижний правый угол, — подсказала она. — Мужчина слева.

Мать твою! Это он!

— Саймон Тревор-Джонс, лорд Астли, — прочел он из подписи снизу. — Вор этот был бароном?

Она кивнула словно бы с… это еще что? Грусть?

— Если вы проанализируете оффшорные счета Тревора-Джонса, то наверняка обнаружите поступления крупных сумм сразу же после краж Кота, а вскоре затем выплату анонимных пожертвований на благотворительность. Вероятно, это наиболее конкретное, что нам удастся найти.

— Я этим займусь, — сказал Дэвис почти сквозь зубы.

— Мне жаль, если вы думаете, что я дышу вам в спину, сержант, — сказала она. — Но из-за манускрипта, за которым охотился взломщик, был убит человек. Я просто пытаюсь понять причину и постараться, чтобы больше никто не погиб.

— Убит? — переспросил он скептически.

— В Оксфорде, — ответила она. — Пару дней назад.

Тут Дэвис заметил, что подъехал Медина. И, конечно, в «феррари».

— Добрый день, сержант.

…тебе в рот!

— Выпьете что-нибудь? — спросил Медина, войдя с Дэвисом в вестибюль.

— Нет, спасибо.

— Чего я пока не знаю?

— Ваш взломщик был барон. Саймон Тревор-Джонс, — сказала Кейт, — и мы почти удостоверились, что он был Котом.

— Но прошло всего несколько часов! Каким образом…

— Ну, трудится полиция, — сказала она. — А я просто листала журнал «Хэллоу!», пока не наткнулась на его лицо.

Протягивая Медине фотографию, Дэвис заметил, как тот вздрогнул при упоминании «Хэллоу!». Дэвис улыбнулся. Он как будто не терпит это дерьмо, как я. Может, он заслуживает пожить еще немножко. По меньшей мере.

— Это ваш экземпляр, — сказала она ему, протягивая Медине еще одну копию. А когда Медина отошел к лампе, чтобы лучше рассмотреть ксерокс, она тихонько добавила: — Если вы скажете своему суперинтенденту, что установили сегодня личность Кота, он подавится своим окурком.

Дэвис не удержался от ухмылки. Суперинтендент столичной полиции славился неизменной сигаретой во рту. Вечной. Мало кто видел, чтобы он ее вынул изо рта: говорил и дышал он сквозь уголки губ. И она собирается предоставить ему всю заслугу? Дэвис даже вздрогнул при мысли, что может наконец-то получить давно ожидаемое повышение.

— Вы не против, если я осмотрю дом Тревор-Джонса с вами, когда будет можно? — спросила она у него.

— Не вижу, почему бы и нет, — ответил Дэвис с улыбкой.

— Да! И маркиза, леди Галифакс. Нельзя ли мне сообщить ей, что ее перстень найден?

Улыбнувшись еще шире, Дэвис кивнул.

— Прошу вас.


— Я хотела бы кое о чем вас спросить, Сидро, — сказала Кейт, когда сержант ушел.

Медина сидел напротив нее в гостиной с вазочкой, полной мороженого, на коленях.

— Угу?

— Я все время думаю, как бы я поступила, если бы отчаянно хотела завладеть манускриптом и была бы, ну, понимаете, беспринципным преступником.

— М-м-м-хм-м-м?

— Я захватила бы что-то, что для вас дороже. Для обмена. Кого-то, кого вы любите. Сестру, брата, подругу, ваших родителей… Мне кажется, моей фирме следует…

— А вот этого мы можем не опасаться. Я единственный ребенок, подруги у меня нет, а мои родители живут в Испании.

— Я распоряжусь, чтобы наш мадридский филиал приглядывал за ними, — сказала Кейт. — А манускрипт оставлю здесь, — добавила она, вынимая из заплечной сумки оловянную шкатулку Фелиппеса. — Положим-ка его в ваш новый сейф.

Медина кивнул.

— Этот взломщик, Кейт. Его лицо… живого… показалось мне знакомым. Возможно, он член моего клуба или еще где-то со мной перекрещивался.

— Я практически уверена, что он занимался в Оксфорде тогда же, когда и вы. Он получил диплом колледжа Магдалины четырнадцать лет назад. Вот где вы еще могли его видеть.

— Пожалуй. А вы уверены, что не хотите съесть глоток-другой?

— Ну хорошо, — сказала она, беря ложку. Когда она отправила ее в рот, он открыл свой кейс и вынул белую коробочку, перевязанную белой лентой. Судя по его лицу, коробочка предназначалась для нее.

— Я хорошо осведомлена о ваших подарках, мистер. Еще одна проверка моих способностей? Еще один обруч, сквозь который я должна для вас прыгнуть?

С улыбкой Медина покачал головой, потом встал и пересел на диван возле нее. Повернувшись лицом к ней, положив руку на спинку дивана, он сказал.

— По дороге домой я заехал в Ярд и, ну, кое-что наплел. Я сказал, что вор забрал пистолет из моего бюро, что пистолет мой. Не зарегистрированный раритет. Им он был ни к чему, а я подумал, что вас он может заинтересовать.

— Не знаю, что и сказать, — сказала Кейт, открывая коробку. — Пистолет Кота… Мне никогда еще не делали такого предупредительного… такого… такого… благодарю вас.

— Чтобы получить подобную благодарность, мне обычно приходится прибегать к бриллиантам, — сказал Медина с легкой иронией. Опустив ладонь ей на плечо, он добавил заботливо: — Этот тип подобрался к вам в Нью-Йорке, и я опасаюсь, что и здесь может произойти подобное. Надеюсь, он вам не понадобится, но в случае, если…

Что эта ладонь все еще делает на моем плече?

— Вы знаете, как им пользоваться, верно? — продолжал Медина.

Братец, я могу с двухсот ярдов сбить яблоко с твоей макушки!

— Э… Сидро, разве не вы сравнивали меня с самыми знаменитыми двуличными шлюхами в истории?

— Как будто да.

— Тогда вы неминуемо должны знать, что мы, когда дело доходит до схватки с врагами, все подготовлены. И очень.

— О, это интересно, — сказал Медина, театральным жестом погладив подбородок. — Ведь, насколько помню, Мата Хари слывет крайне недотепистой шпионкой, и наиболее примечательные ее таланты были постельного характера. Вот я и подумал, а что, если…

— О, я могу стрелять и в таких условиях. Музыка, полумгла мне не мешают.

Медина засмеялся.

— Я сейчас вернусь, — сказал он, вставая, и вышел из комнаты.

Вернулся он несколько минут спустя с тарелкой сандвичей, запеченных с сыром.

— Не желаете?

— Запеченный сыр после мороженого? — Кейт покачала головой. Медина сел, и она заметила, что бледно-голубые глаза как будто потемнели. Вглядевшись повнимательней, она сообразила, что его зрачки расширились до предела. Ага!

— У вас ведь очень скоро еще одна деловая встреча, верно?

— Угу.

— Вы всегда отправляетесь на них… э… заправившись?

— Только когда знаю, что они будут очень-очень скучными. Не хотите ли? «Северное сияние». Не так давно выиграло Конопляный кубок.

— Конопляный… что?

— В Амстердаме каждый год устраивается конкурс. Хотя, дегустируя одного участника за другим, члены жюри, быть может, быстро утрачивают способность судить с научных позиций. Не то чтобы жюри из наркоманов вообще могло занять научные позиции, но… короче говоря, вы не против?

— Спасибо, нет, — сказала Кейт, покачивая головой с изумленным смехом. — У меня скоро встреча с подругой, и не думаю, что она обрадуется, если я предварительно накачаюсь.

— А! — сказал Медина с заметным огорчением.

— Почему такой унылый вид? Деловые неприятности?

— Нет, — сказал он и опять заулыбался. — Просто я надеялся, что вечером мы с вами куда-нибудь пойдем.

— А…

— Ну а если после вашей встречи? — не отступал Медина.

— Новой информацией я не обогащусь, и значит…

— На случай, Кейт, если вы не заметили. Я прошу вас о свидании.

— Это вы говорите, Сидро, или золотомедальная марихуана?

— Я. Вне всяких сомнений.

— О! Ну, мне не положено назначать свидания клиентам. Правило фирмы.

Это не вполне соответствовало истине: Слейд никогда ничего подобного не говорил ни ей, ни кому-либо еще, однако ничего лучше она придумать не смогла.

— А что, если я уволю вас сейчас, а завтра утром снова найму?

Кейт со смехом покачала головой.

— Ну хорошо, я соврала, и такого правила нет. Просто личная позиция. Понимаете: вдруг это не прозвучит, а я буду вынуждена общаться с вами, пока не завершу ваше дело?

— Учтено.

Кейт поглядела на часы и приготовилась уйти. Но Медина еще не закончил.

— Ну хорошо, пусть не свидание. Пока. Просто выпьем, обсуждая ваш следующий ход… в расследовании. Например, в десять? В одиннадцать?

— Если буду свободна, — ответила Кейт, направляясь к двери, — и буду изнемогать от скуки до зубной боли, то, может быть, я вам позвоню.


НАЙТСБРИДЖ, ЛОНДОН — 6 ЧАСОВ 12 МИНУТ ПОПОЛУДНИ

На Монпелье-сквер в нескольких кварталах к югу от Гайд-парка Кейт вышла из черного такси и направилась к белому кирпичному дому. Она нажала звонок Арианы Вандис, а затем поднялась к ней в квартиру.

— Приятный костюм, — сказала Кейт.

На Ариане был бюстгальтер из золотого кружева без бретелек, полоска таких же кружев на бедрах и больше ничего.

— Прости, что я так затянула, — сказала она, расцеловав Кейт в обе щеки.

— Пустяки.

— Я только что купила его в «Ла Перла». Мои груди в нем выглядят просто божественно, согласна? — спросила она, поворачиваясь, чтобы обеспечить Кейт многоракурсный обзор.

— Честно, Ана, не будь я замшело гетеросексуальной…

— Если тебе повезет, я воздержусь от того, чтобы ласкать их прилюдно.

— Не из-за меня же, надеюсь? — сказала Кейт с ухмылкой. — Я бы не прочь полюбоваться, как будут реагировать охранники «Сотбис».

Миниатюрная, но с фигурой скорее пышноватой, с черными волосами до лопаток средиземноморской жгучести, Ариана Вандис меньше всего походила на финансиста. Никто в жизни не догадался бы, что она принадлежит к самым высокооплачиваемым брокерам в Сити. И к наименее популярным. Разумеется, женщины ненавидели ее за красоту. Долгие напряженные дни в Сити выжимали их досуха — поникшие фигуры, лица такие же испитые, как у «парящего», сотворенного Эдвардом Мунком. Мужчины же, которые очень одобряли ее внешность, но предпочли бы видеть ее секретаршей, ненавидели ее за талант и невероятный оклад. И представители обоих полов ненавидели тот факт, что Ариана имела обыкновение являться с опозданием и упархивать среди дня своей фирменной походкой, сочетавшей твердую целеустремленность с сексапильной скользящей плавностью.

Банк, в котором она служила, «Сильвермен Стоун», возвысил философию своих ведущих сотрудников до религиозной мантры, что превращало Ариану в подлинного Антихриста, но поскольку она обеспечивала банку вчетверо больше денег, чем кто-либо из ее коллег, управляющий был склонен обращаться к ней дюжину раз в день, и ее положение было более чем надежным. Что Ариану вполне устраивало, поскольку она намеревалась оставаться там, пока не накопит необходимую сумму, чтобы уйти и открыть собственную художественную галерею в хипповом районе столицы.

Они с Кейт оказались на первом курсе соседками по комнате в общежитии и продолжали жить вместе до окончания колледжа.

— Тебе требуется платье или…

— Оно у меня в сумке, но если бы я могла позаимствовать туфли…

— Само собой. Душ?

— Более чем. А как прошел день сегодня?

Вытаскивая полотенце из комода, Ариана пожала плечами:

— Менее занудно, чем обычно. Несколько недель назад я принялась жонглировать экзотическими возможностями. Довольно увлекательными.

— Теперь ты имеешь дело с акциями стриптизных клубов? — пошутила Кейт, следуя за Арианой в ее спальню.

— Увы! «Экзотические» подразумевают дополнительную математику. Ну, например, вместо того, чтобы купить право на покупку конкретных акций — Ральфа Лорена, к примеру, — за такую-то цену в такой-то день, ты покупаешь право купить, скажем, акции третьестепенного дома мод за ту цену в тот день, какими бы они ни оказались.

Кейт заметила, что над кроватью висит новая картина.

— Просто прелесть!

На последнем курсе Ариана начала писать маслом и продолжала потом.

— Ты заметила, что большую часть ее лица заслоняет шляпа? Я сдалась. Лица по-прежнему мне не даются.

— Ну, видимо, ты на полпути. По-моему, этот подбородок безупречен.

— Еще бы! Когда на него ушли суббота и воскресенье, — засмеялась Ариана, покачивая головой. — Знаешь, сегодня на продажу будет выставлена акварель Сезанна. Такие же голубые и зеленые цвета. Надеюсь и ее повесить тут.

— Отличная мысль.

Ариана открыла гардероб и указала на красное платье с глубоким вырезом на спине, висящее на внутренней стороне дверцы.

— Мой новый Валентино. Что скажешь?

— Идеально. Ты вся, — сказала Кейт с восхищением, хотя туалеты от кутюрье, да и другие знамения материального успеха соблазняли ее куда меньше, чем Ариану. Кейт всегда больше интересовалась тем, что прячут блистающие фасады, чем их созиданием, но она гордилась своей подругой. Ариана росла в бедности на греческом острове Санторине, помогая своей матери убирать номера в одной из худших гостиниц. Ее мать, вдова, сожительствовала с распускавшим руки буяном по горькой необходимости. Чуть ли не первым воспоминанием Арианы было принятое решение разбогатеть настолько, чтобы купить матери просторную квартиру в доме над пляжем. Проводя летние месяцы в «Силвермен Стоунс» и приступив к службе там сразу по окончании колледжа, она смогла осуществить эту мечту в двадцать пять лет.

— Попробуй туалетную воду на подоконнике. Мед с ванилью, аромат сногсшибательный.

— Сойдет, — сказала Кейт, направляясь в ванную. Она зашпилила волосы на макушке, быстро ополоснулась, потом надела свое черное облегающее платье без бретелей и туфли, которые Ариана поставила перед дверью ванной.

— Я в кухне, — крикнула Ариана. — Ну так как же новое дело? — спросила она, когда Кейт присоединилась к ней.

— В нем замешан сборник шпионских донесений шестнадцатого века, который кто-то пытается украсть у моего клиента, — сказала Кейт, глядя, как Ариана подлила апельсинового сока в два бокала с шампанским. — Помнишь, как в колледже я писала мою дипломную о Кристофере Марло?

— Могу ли я забыть? — простонала Ариана, притворно закатывая глаза. В их последний год в колледже она дни посвящала в основном живописи, а вечера — развлечениям, тогда как Кейт проводила свое время в глухих закоулках библиотечных стеллажей.

— Ну так сегодня днем я наткнулась на, видимо, одно из первых его донесений. Он называет убийцу, который прикончил восьмого графа Нортумберлендского в Кровавой башне, а также именитое католическое семейство, оплатившее это убийство. Для того, чтобы помешать раскрытию их заговора против Елизаветы.

Заметив скучающее выражение на лице Арианы, Кейт добавила:

— До сих пор о шпионской карьере Марло почти ничего известно не было. Просто дух захватывает.

— Погоди, дай мне разобраться. Так ты все еще читаешь про типа, который уже несколько веков покойник? — вздохнула Ариана. Сама она предпочитала здесь и сейчас. — А я-то объясняла всем и каждому, что ты как бы из «Ангелов Чарли», соблазнительница, борющаяся в белых бикини со злодеями.

Они сидели теперь за стеклянным столиком в эркере, выходившем на сад позади здания.

— Ты что-нибудь слышала про типа по имени Сидро Медина? — спросила Кейт.

— Горяченький блондин-финансист, который поедает за завтраком женские сердца? В Сити не найти женщины, которая о нем не слышала бы. Я год назад познакомилась с ним на одной вечеринке.

— И он тебя заинтересовал?

— Ну, поглядеть на него уже значит заинтересоваться, — ответила Ариана с веселой усмешкой. — Но я тогда была слишком занята Марком.

— Каким Марком?

— Кокаинистом.

— А, да, — сказала Кейт, припоминая. Множество телефонных звонков и слез из-за этого Марка. Хотя другой такой полной жизни и потрясающе красивой женщины, как Ариана, Кейт не встречала, ее подруга постоянно страдала от разбитого сердца. Сходила с ума по одному омерзительному сукину сыну за другим. — Я рада, что с ним покончено.

— И я рада. Но почему ты заговорила о Сидро?

— Он мой клиент.

— И он к тебе клеится?

Кейт кивнула.

— Поосторожней. Я один раз подслушала, как он по мобильнику ворковал с какой-то красоткой, ну просто излучая искренность, пока другая красотка лапала его и целовала в шею. Если бы я не видела этого своими глазами, никогда бы не поверила, что он такой мешок дерьма.

— Ну, я вряд ли попадусь на его удочку.

— Конечно, — сказала Ариана сочувственно, зная, что Кейт все еще оплакивает своего погибшего жениха. — Но стоит Медине почуять, что легче присобачить кольцо в нос Моне Лизе, он будет беспощаден.

— Мелкое неудобство, — ответила Кейт, пожимая плечами. — Но не могу сказать, что это так уж мне претит.


МЕЙФЭР, ЛОНДОН — 7 ЧАСОВ ПОПОЛУДНИ

— Два целых две десятых миллиона от молодого джентльмена справа от меня, плакат восемь двадцать два. Справа от меня два целых две десятых миллиона. Кто скажет два три десятых? Два три десятых по телефону. Два целых три десятых миллиона фунтов. Возвращаюсь к вам, сэр. Скажете два четыре десятых?

Джайлс Спенсер с улыбкой поднял плакатик 822. На нем был его счастливый коричневый костюм в тонкую полоску, он знал, что выглядит крайне щегольски и через минуту-другую станет владельцем еще одной картины, второй за этот вечер. По его жилам разлился привычный жар. Иногда это бывало получше кокаина.

— Два целых пять десятых по телефону. Два целых пять десятых миллиона. Два целых шесть десятых справа от меня, два целых шесть десятых миллиона от плаката восемь двадцать два. Кто-нибудь предложит два и семь десятых? Ну так первое предупреждение на двух целых шести десятых миллиона фунтов. И она ваша, сэр. Отличное приобретение. Продана за два целых шесть десятых миллиона фунтов.

Джайлс смотрел, как аукционщик стукнул молотком, а затем записал что-то в блокнот, щурясь сквозь очки, которые отчаянно цеплялись за кончик его носа. И прикинул, скоро ли они соскочат. Пять, четыре, три, две… приклеены, что ли?

Когда Джайлс встал со своего стула, намереваясь пойти выпить, нежданное зрелище приковало его к месту. На унылом фоне зала — синие стены с белой обводкой, неяркие платья и смокинги, почти только седые волосы и бледная кожа — бронзово загорелая молодая женщина в пылающем красном платье. Он заморгал и ущипнул себя. Платье было плотно облегающим и липло к ее безупречным грудям, как целлофан.

Джайлс отвел глаза. Что, если его поймают на том, как он пялится? И тут заметил, что был повинен в этом не один. Мужчина — высокий, с атлетической фигурой и полным наличием тронутых проседью темных волос, завязанных сзади в конский хвост. Темные брови вразлет резко контрастировали с матовой кожей, придавая ему бесспорно зловещий вид. Совершенно очевидно, этот человек не стеснялся пялиться, и он пялился со странным выражением на лице словно загипнотизированный и улыбался про себя. Словно знал ее, но не как знакомый. Или куколка в красном какая-то знаменитость?

Джайлс снова посмотрел на нее. Миниатюрная — пять футов и от силы пара дюймов. Он понял, что никогда прежде ее не видел, но тут же придумал ей самое подходящее имя. Красногрудая Зарянка. Все, на ком его мысли задерживались даже слегка, сразу награждались прозвищем. Он следил, как она высмотрела бар, прошептала что-то своей подруге и неторопливо направилась туда. Джайлс залюбовался ее струящимися движениями, изящной смесью грации и сексуальности. Затем он перевел взгляд, чтобы заглянуть в глаза ее другого поклонника и, возможно, разделить с ним мгновение похотливой общности.

К изумлению Джайлса, мужчина с бровями вразлет смотрел на подругу, более высокую, неприступно выглядящую молодую женщину в открытом черном платье. Пожалуй, миловидна — безупречно, собственно говоря, — но ее отбривающий вид убивал в нем всякий интерес к ней. А к тому же чуть излишне мускулистая. Ее руки вполне могли бы принадлежать юному спортсмену. Угу, подумал Джайлс, лиса — Красногрудая Зарянка. Нет! Красногрудая Зарянка — горяченькая цыпочка, а он лис.

Подхлестываемый упоением от последнего приобретения Джайлс устремился за своей добычей.


Кейт наблюдала, как молодой денди семенит за Арианой с самодовольной ухмылкой. Волосы зализаны назад, подчеркивая практическое отсутствие подбородка, коричневый костюм, который был ему коротковат на пару дюймов. Возможно, чтобы демонстрировать розовые носки в тон рубашке. Он произнес несколько слов, какую-нибудь отработанную фразу, предположила Кейт, а затем от ответа Арианы его рука с бокалом упала, как и челюсть. Интересно, чем она воспользовалась на этот раз, подумала Кейт. Репликой «я предпочитаю транссексуальных надувных кукол»?

С бокалами в руках Кейт и Ариана заняли свои места. Тихонько вздохнув, Кейт приготовилась наслаждаться успокаивающими сенсорными впечатлениями: ритмичный тембр голоса аукционщика; тихое жужжание приглушенных инструкций, нашептываемых в мобильники на разных языках; яркие цифры эквивалентных сумм в иностранных валютах, вспыхивающие над головой аукционщика при каждой новой надбавке к предложенной цене в полной синхронности с его словами; низенькие мужчины в синих халатах, движущиеся взад-вперед, будто маятники, меняя картины на деревянном мольберте после очередного удара молотка.

Кейт было уставилась на прядь седых волос, приветственно помахивающую за бледной ушной мочкой перед ней, но тут локоть Арианы заставил ее очнуться.

— Лот один тридцать пять, — объявил аукционщик. — «Балкон», второй из серии Поля Сезанна, примерно тысяча девятисотого года. Карандаш и акварель на белой бумаге. Начнем с трехсот тысяч фунтов, если не возражаете. Триста тысяч фунтов. Новая участница — дама в красном у задней стены. Кто скажет триста и двадцать тысяч? А, плакат семь семнадцать. Джентльмен слева от меня. Триста сорок тысяч фунтов от плаката семь семнадцать. Как насчет трехсот шестидесяти? Триста шестьдесят от дамы в красном. Кто скажет триста восемьдесят? Вы, сэр, плакат семь семнадцать. Слева от меня за триста восемьдесят тысяч фунтов. Четыреста тысяч по телефону. За четыреста тысяч. Четыреста двадцать. Четыреста сорок. Четыреста шестьдесят.

Голова и жестикулирующая рука аукционщика треугольным движением перемещались от торгующегося к торгующемуся, пока телефонный не отступил. Тогда его голова завертелась между Арианой и плакатиком 717, а его голос становился все более быстрым и громким. Кейт тщетно вытягивала шею, пытаясь увидеть соперника своей подруги. Но тут Ариана сдалась.

— За пятьсот двадцать тысяч. Я слышу пятьсот сорок? Кто скажет пятьсот сорок? Вы уверены, мисс? Это ваш последний шанс. Ну что же. Первое предупреждение на пятистах двадцати тысячах фунтов.

Аукционщик посмотрел по сторонам. Никакого отклика.

— Итак пятьсот двадцать тысяч фунтов. Продано джентльмену слева от меня. Поздравляю, сэр.

Ариана нагнулась и сердито прошептала Кейт:

— Я, пожалуй, отыщу этого нахального прыщика и выскажу, что я о нем думаю. Может быть, если я помашу на него ресницами…


Во время краткого перерыва Ариана и Кейт, болтая, стояли у большого панно «Кувшинок» Моне.

— Вот так, Кейт, случился мой первый роман с женщиной.

— А?

Ариана нахмурилась.

— Черт! Я думала, ты будешь шокирована!

— Послушай, Ана, для этого потребовалось бы что-нибудь похлеще. Первый шеф разведывательной службы имел обыкновение пугать людей, всаживая нож для разрезания бумаг в свой протез. На меня подействует только что-нибудь в таком роде.

— Ну, не важно. Вообще все началось с ночи втроем. Потом он мне проходу не давал, но когда я встречала ее, она от меня отворачивалась.

— И тебя это заинтриговало.

— Отчасти, ну и еще то, что удовлетворить женщину — это как играть на музыкальном инструменте, а мужчины в подавляющем большинстве настоящих уроков не получали.

— И все твои надежды оправдались?

— Более-менее, я полагаю, — ответила Ариана. Потом, уставившись в одну точку, словно подыскивая слова, она добавила: — Однако ощущение было такое, будто чего-то не хватает.

Кейт засмеялась.

— Возможно, я попробую еще раз.

— Это еще зачем?

— Да из-за моей фантазии: отвергнутая лесбиянка врывается в мой служебный кабинет и швыряет в меня чем-нибудь тяжелым. На физиономии моих чопорных коллег стоило бы посмотреть. Господи, они бы…

Внезапно слова Арианы будто затихли — вдали Кейт увидела знакомый профиль. Примерно в восьми ярдах дальше у стены мужчина в смокинге изысканнейшего покроя стоял перед какой-то картиной. Темные с проседью волосы были стянуты у затылка, а линия подбородка заострялась, как лезвие резака. Она смотрела на него, а перед ее глазами низвергался каскад образов. Двое мужчин, ужинающие в Дубае. Двое мужчин на берегу Амальфи. В Париже. В Берлине. Безусловно, перед ней был Лука де Толомеи. Но ведь он же отклонил приглашение на аукцион, с удивлением подумала она. Эдвард Черри был в этом уверен. Значит, де Толомеи в последнюю минуту передумал. Но почему? Совпадение? Да конечно же, заверила она себя.

— Ты про меня забыла, детка, что происходит?

— М-м-м, неожиданность, связанная с работой. Ты мне не поможешь?

— Само собой.

— Я буду продолжать разговор с тобой. Он может показаться странным, но просто поверь, что я говорю только чистую правду, и задавай вопросы вроде «почему?», «а дальше что?». Ну, понимаешь, давай мне говорить, но так, чтобы на монолог это похоже не было.

Взяв Ариану под руку, Кейт добавила:

— Пойдем посмотрим три картины Фрагонара.


Прихлебывая перцовый шнапс, Джайлс Спенсер прислонился к стене и с самого начала перерыва продолжал следить за Потрошителем. Мужчину с разлетом бровей он нарек Потрошителем в честь самого гнуснопрославленного серийного убийцы своего отечества. Конечно, этот Потрошитель мог быть и вполне безобидным, но то, как он следил за девушкой в черном платье, внушило Джайлсу подозрения. Когда она не смотрела в его сторону, Потрошитель пялился на нее со своеобразным выражением собственничества, перемежавшегося вспышками желания. Желания, которое почему-то ничего общего с сексом вроде бы не имело. Скорее хищное, чем сластолюбивое.

Но как назвать девушку, задумался Джайлс, направляясь в бар за новой дозой шнапса. Рядом с Красногрудой Зарянкой она выглядела невзрачной, и тем не менее — не совсем. Ледяная королева? Нет, для королевы ей недостает величия, решил он. Как и для принцессы. Скорее уж мещанка. Ледяная Мещанка? Неуклюже и вообще не звучит. Ледяная Плебейка? Нет, тоже ей не подходит. Давай же, Джайлс, давай!

Нашел! Дева Ледников, посмаковал он с гордостью.

Вернувшись на свой наблюдательный пост в зале, Джайлс с удивлением обнаружил, что обе женщины неторопливо направляются к Потрошителю. Хм-м-м… Затем, пристальней вглядевшись в Деву Ледников, он вдруг потрясенно обнаружил, что она стала почти неузнаваемой. В ее больших зеленых глазах появился особый блеск, она встряхивала волосами с кокетливой уверенностью в себе и держала подругу под руку, близко наклоняясь к ней с почти чувственной нежностью. Ого, подумал Джайлс, эта ее улыбка и святого совратит! Нет, она тоже была достойна его фирменных строк. Как он ухитрился этого не заметить сразу, едва она вошла?

Тут Джайлс испытал новый шок. Он обнаружил, что Дева Ледников исподтишка посматривает на Потрошителя, что она сознательно направляет подругу в его сторону. Итак, двое узнали друг друга, но притворяются, будто нет. Что, собственно, происходит?

С бокалом в руке Джайлс привалился к стене, чтобы удобнее наблюдать за развертывающимся увлекательным спектаклем.


— Кто бы ни купил этот лот, пожалеет об этом, — сказала Кейт Ариане. Они остановились перед картиной маслом с парочкой, целующейся в саду, кисти французского художника XVIII века Жана-Оноре Фрагонара.

— Не поняла, — сказала Ариана, словно бы с искренним любопытством.

Уголком глаза Кейт заметила, что де Толомеи прижимает к уху мобильник, но догадалась, что он только делает вид, будто разговаривает. Он явно вслушивался в то, что говорила она. И она удовлетворенно продолжала:

— Это подделка, я не сомневаюсь.

— Каким образом?

— Ну, ты знаешь, что во время Второй мировой войны у нацистов во Франции действовали спецотряды, конфисковывавшие произведения искусств у богатых еврейских семей и антикваров? Все заносилось в каталоги, а затем отправлялось в Германию для коллекций Гитлера и Геринга.

Ариана кивнула.

— Перед войной многие эти семейства, включая Ротшильдов, вывезли значительную часть своих коллекций из Парижа. Не потому, что предвидели этот грабеж, но просто опасаясь, что Люфтваффе будет бомбить город. Как бы то ни было, Робер де Ротшильд перед тем, как бежать в Америку, разослал свои картины и статуи по разным местам, в частности, в свое шато Ла Версии в удаленной сельской местности. Едва наци захватили Францию, спецотряды принялись за дело и в первую очередь начали охоту за всемирно знаменитой ротшильдовской коллекцией. Но прежде чем они добрались до Ла Версина, слуги Робера припрятали что сумели. В том числе и эту картину.

Кейт умолкла и отхлебнула глоток вина.

— А когда явились наци? — поторопила ее Ариана.

— Они отыскали все, кроме нескольких старинных часов и предметов мебели, спрятанных в каком-то сарайчике, а также двух Фрагонаров и Ван Эйка, спрятанных в домике для гостей соседнего шато Ложе.

— Но почему это превращает картину в подделку? — спросила Ариана, кивая на Фрагонара перед ними.

Кейт улыбнулась.

— А потому, что во время союзнических бомбежек в сорок четвертом году домик для гостей шато Ложе был полностью разрушен.

— Так что эти картины…

— Превратились в пепел, деточка, — сказала Кейт. — Подделыватель, должно быть, воспользовался фотографией оригинала, чтобы написать вот эту, а затем подправил ротшильдовские данные в разных архивах.

— Неужели это возможно?

Кейт пожала плечами.

— Заплатить архивариусу за доступ к необходимым документам после закрытия? Думаю, особой сложности это не составит.

— Ты намерена выступить с разоблачением?

— Со временем. — Кейт шаловливо улыбнулась. — Но сначала я хочу посмотреть, сколько кто-нибудь за нее заплатит.

Затем, наклонившись к самому уху Арианы, Кейт зашептала:

— А теперь уметайся отсюда, раскрасавица. Пойди порадуй кого-нибудь из бедняг, которые грезили о тебе весь вечер.

Одновременно Кейт, заслоняясь от де Толомеи Арианой, как ширмой, прижала бокал к животу и повертела им так, чтобы ткань ее платья стерла все отпечатки пальцев.

— Пойду попудрю носик, — сказала Ариана настолько громко, чтобы де Толомеи ее услышал.

— Хорошо. Мне все равно надо проверить голосовую почту, — ответила Кейт и, бережно держа бокал за самое основание, переложила его в левую руку, а правой достала из сумки мобильник.

Едва Ариана ушла, Кейт повернулась к Фрагонару и прижала трубку к уху, прикидывая, клюнул ли де Толомеи. В таком случае она признается, что ввела его в заблуждение, затем представится частным детективом, сделав вид, будто интересуется им с единственной целью: заполучить важного клиента, чтобы произвести впечатление на своего босса. Благодаря такому кокетливому обману, считала она, он попадется на ее удочку. Люди, достаточно подозрительные, чтобы, ожидая неожиданного, заглядывать под поверхность, склонны предвкушать одно «ага!», а не два.

— Прошу прощения. Извините, если я…

Кейт защелкнула мобильник и обернулась к де Толомеи словно бы с легким раздражением.

— Так что вам…

— Я невольно подслушал ваш разговор, и кое-что меня страшно заинтриговало.

Кейт подняла брови.

— Мне известна история Робераде Ротшильда: я читал про предметы, спрятанные в сарайчике в Ла Версине, так же как и о потайной комнате, которой Робер снабдил свой парижский дом, но гостевой домик шато Ложе? Этой части истории мне слышать не доводилось.

— Потому что я ее сочинила, — сказала Кейт со злокозненной улыбкой. — Шато Ложе — Лжешато? Мне просто хотелось привлечь ваше внимание. Вы не подержите? — попросила она, протягивая ему свой бокал.

Отдав бокал де Толомеи, Кейт вытащила из сумки бумажник, вынула одну из своих карточек и, забрав бокал, отдала ее де Толомеи.

— «Кейт Морган, частный детектив в группе Слейда», — прочел он вслух, снова поглядел на Кейт и протянул руку. — Лука де Толомеи. Рад познакомиться.

— Взаимно. Ваша репутация опережает вас. Я уже давно хотела познакомиться с вами. Одна из моих специальностей — отыскивать пропавшие предметы искусства. Возможно, вы читали про Венециано, которого я несколько месяцев назад отыскала для моего клиента…

— Укрытого под жуткой викторианской мазней, изображавшей лисью травлю? Разве я мог забыть! — перебил де Толомеи. — Так это вы?

Кейт кивнула.

— Впечатляет.

Она улыбнулась.

— Во всяком случае, я подумала, что мои способности, как и другие услуги моей фирмы, могут вам когда-нибудь пригодиться. Наши охранники — наилучшие, ну и полагаю, вам иногда бывает нужно проверить прошлое людей, с которыми вы имеете дело.

Завершая свою рекламную речь, Кейт подумала, что в глазах де Толомеи мелькнули насмешливые искорки.

— Моя система охраны… э… отвечает своему назначению, мне кажется.

Это мы еще посмотрим!

— …и у меня есть помощник, который проверяет сведения о моих клиентах, однако кое в чем вы могли бы мне помочь. С тем, что я разыскиваю более десяти лет.

— Картина?

Де Толомеи покачал головой.

— Произведение искусства иного рода. — Он умолк и посмотрел вокруг. Поблизости стояли несколько человек. — Но я предпочел бы не обсуждать этого в такой обстановке, вы меня понимаете?

— Разумеется, — сказала Кейт. — Я как будто читала, что преимущественно вы живете в Риме. Завтра я как раз отправляюсь туда. У меня дело в Ватикане в начале вечера, так не могли бы мы встретиться потом? Или на следующее утро?

— По-моему, нам предстоит встретиться раньше. Апостолический дворец в восемь?

— Именно.

— Случайность вновь нам улыбнулась. Буду ждать с нетерпением, — сказал де Толомеи.

Они обменялись рукопожатием, а когда он повернулся, чтобы уйти, Кейт увидела его аукционный плакатик. Номер 717. Что-о-о!Она с изумлением поняла, что Сезанна Ариану лишил де Толомеи. А Ариана успела поклясться, что отыщет счастливого соперника и, быть может, обворожит его, чтобы он продал рисунок ей.

А еще, вспомнила Кейт, минуту назад де Толомеи мило упомянул про волю случая, подготовившего им нежданную встречу в Риме — встречу, которую она и Эдвард Черри искусно подстроили. В отличие от этой. Их встреча на аукционе действительно произошла по воле случая. Не была подстроена ни им, ни ей? Или все-таки была? Кто, собственно, кого только что обвел вокруг пальца?


Дерьмо, подумал Джайлс Спенсер. Он был горько разочарован, что нежданное развлечение, которое ему было пообещал этот вечер, завершилось настолько пресно. Вместо того чтобы затеять драку или же вцепиться друг в друга с необоримой страстью, Потрошитель и Дева Ледников побеседовали, вежливо улыбаясь, и обменялись визитными карточками.

Хмурясь, Джайлс покинул главный зал и спустился по лестнице. Ну, во всяком случае, для утешения у него есть новая картина. Проходя мимо кафе по пути наружу, он заметил впереди себя Деву Ледников, лягушку, обернувшуюся красавицей. Не попытаться ли подцепить ее? Пожалуй, поздно, подумал он. Она словно бы торопилась.

Она свернула в сторону женского туалета, и Джайлс остановился, прикидывая, не подождать ли ее. Затем заметил что-то в ее правой руке и переключил мысли на тот непонятный факт, что она забрала с собой в туалетную комнату пустой винный бокал, вместо того чтобы оставить его в кафе.


ЕСИЛКЕЙ, ТУРЦИЯ — 11 ЧАСОВ 05 МИНУТ ВЕЧЕРА

В отеле «Синар» Хамид Азади, прислоняясь к перилам своего балкона, выходящего на Мраморное море, тоже держал в руке винный бокал, только у него он был полный, потому что он пил в честь первого дня своей новой жизни.

Азади ускользнул из Ирана прошлой ночью. План его был прост, но эффективен: сделать вид, будто расследуешь слухи о намеченном бегстве какого-то высокопоставленного лица, а в процессе расследования исчезнуть самому. В фургоне, которым управлял контрабандист, специализирующийся на героине, он пересек границу с Турцией в месте, где поджидала машина, чтобы доставить его в отель в Есилкее, тихом предместье в пяти минутах езды от стамбульского международного аэропорта Ататюрк. В пути Азади с помощью париков, защечных прокладок, грима и искусственных зубов изменил свою внешность под первую из его нескольких новых личностей — пожилого индийского журналиста. На следующее утро Азади намеревался отправиться на самолете турецких авиалиний в Париж, а из аэропорта Орли на такси прямиком в клинику первоклассного хирурга-косметолога, услугами которого де Толомеи как-то раз воспользовался сам.

Де Толомеи Азади был обязан жизнью: тот организовал все этапы его бегства. Однако мысль об этом его нисколько не тревожила. Пусть друзей у де Толомеи было немного, но этим немногим он был верен, как Азади и вообразить не мог.

До чего же удачно, что он, Азади, мог снабдить де Толомеи необходимым фактором для мести, которой тот жаждет столько лет! Шкипер «Надежды» сообщил, что деревянный ящик, который упаковал сам Азади, был накануне передан на яхту де Толомеи. Вскоре за тем, узнал он, у побережья Туниса, вблизи Сиди-Боу-Саида, ящик в быстроходном катере был доставлен на виллу неподалеку и прибыл туда в целости и сохранности.

А в этот день немного раньше де Толомеи позвонил и поблагодарил Азади за его помощь почти с исступлением. Азади тогда подумал: «Лука, я же не открыл тебе путь к источнику вечной юности!», но из уважения вслух этого не сказал. Он не знал, как де Толомеи намерен использовать свое новое приобретение, да это его и не интересовало. За углом маячил его сорок третий день рождения, и его коллеги теперь открыто недоумевали, отчего он до сих пор не женился, и потому Азади был способен испытывать только одно чувство: невероятное облегчение, что ему удалось ускользнуть от неминуемой беды. Для него заняться любовью с женщиной было бы как выпить кувшин самогона, а женитьба для вида никак не могла послужить выходом. Уж конечно, жена пожаловалась бы подругам, что ее брачное ложе остается холодным.

К тому же Азади считал, что его родина и при президенте-реформаторе остается котлом кипящей похлебки, которая вот-вот выплеснется. Безработица, и так уже огромная, продолжала расти, и на улицы повсюду высыпала молодежь, протестуя против беспросветного будущего, бешеной коррупции, подавления инакомыслящих журналистов и других интеллектуалов. Азади был не единственным иранцем, кому всемогущие муллы встали поперек горла, — далеко, далеко не единственным. И радовался, что его не будет там, если и когда грянет новая революция. Разъяренные народные толпы не жалуют правительственных чиновников. В прошлый раз глава тайной полиции шаха был повешен, но вынут из петли еще живым, а затем его били и кромсали, пока все его кости не были переломаны и он не истек кровью.

Проглядывая фотографии домика у пляжа, который де Толомеи приобрел для него на Ки-Уэсте у самого моря, Азади представил себе, как шлепает по накатывающимся волнам. Закрыв глаза, он ощутил прикосновение теплой, но освежающей воды, лижущей его ступни, и сильной руки, обнимающей его плечи.


МЕЙФЭР, ЛОНДОН — 9 ЧАСОВ 11 МИНУТ ВЕЧЕРА

С винным бокалом в полиэтиленовом пакете в сумке Кейт стояла перед аркой парадного входа в аукционный зал и просила Ариану извинить ее: ей необходимо положить конец их вечеру. Договорившись встретиться на следующее утро, они обнялись на прощание, Ариана осталась ждать вызванное такси, а Кейт пошла на север по Олд-Бонд-стрит, потом свернула налево на Гросвенор-сквер. Ей не терпелось поскорее добраться до филиала группы Слейда.

Шагая мимо галерей, юридических контор и модных парикмахерских салонов, она позвонила Максу.

— А мне казалось, ты устроила себе свободный вечер, — сказал он. — Вот уж не думал, что ты так по мне соскучишься.

— Ну, во-первых, это, а кроме того, неожиданный сдвиг. Угадай, кто все-таки посетил аукцион?

— Де Толомеи?

— Именно. И у меня есть отпечатки его пальцев на стекле. Я сейчас их сканирую и отправлю тебе.

— Суть в том, Кейт, что для нас это дело кончено.

— О чем ты говоришь?

— Ну, во-первых, я ошибся насчет де Толомеи.

— А как же все те преступники, с которыми он ведет дела?

— Я практически уверен, что он торгует информацией, а не оружием или наркотиками. Что он — широкомасштабный шантажист.

— Но каким образом ты сумел…

— Я более тщательно проверил его финансовые сделки — даты, суммы, пути денег — и тут же обнаружил, что все люди, платящие де Толомеи, прячут в шкафах скелеты самой высокой марки. Трое из тех, кого я показал тебе вчера, например, французский и немецкий торговцы оружием, Брюйер и Кесслер, а также пакистанский торговец текстилем Хадар Хан, — у них у всех есть для прикрытия вполне законные предприятия. Противозаконное дерьмо — продажа химикатов и материалов для изготовления ускорителей Ираку после «Бури в пустыне» или дирижирование наркотиками, как в случае с Ханом, — это только слухи.

Макс что-то отхлебнул и продолжал:

— А покупает он главным образом у агентов разведок, сотрудников правоохранительных органов и журналистов. У тех людей, которые раскапывают такие слухи.

— А! — сказала Кейт, разобравшись что к чему. — Спорю, ты нашел выплаты офицеру иракской разведки где-нибудь в девяностых, как раз перед тем, как де Толомеи принялся взимать деньги с Брюйера и Кесслера.

— Вот именно. И выплата Хамиду Азади, перед тем как начали поступать деньги от Хадар Хана. Видишь ли, Хан очищает свой героин в западном Афганистане, затем отправляет его через Иран в Турцию, что неизбежно должно было стать известным кому-нибудь вроде Азади.

— А даты не могут оказаться простым совпадением?

— Не когда дело касается десятков людей. И суть не просто в датах, Кейт. Поразмысли, кто кому платит. Возьми Хадар Хана. Если бы де Толомеи устраивал транспортировку его героина, то он бы уплачивал Хану цену товара. А вместо этого Хам платит ему. И много.

— А не может Хан просто оплачивать услуги с транспортировкой?

— И полагаться на то, что де Толомеи действительно доставит героин покупателям Хана, а не разгрузит его где-нибудь еще, прикарманив всю прибыль? Нет, деточка, этот бизнес на доверии не проворачивается.

— Веский довод.

— Та же логика применима и к торговцам оружием. Де Толомеи купил что-то у иракского офицера разведки десять лет назад, после чего тут же начал получать плату от Брюйера и Кесслера. Ирак в то время восстанавливал свой арсенал, не продавал, так что деньги двигались в направлении обратном сделкам с оружием.

— И ты уверен, что деньги не предназначались для покупок предметов искусства?

— Угу, — сказал Макс. — Вот послушай и скажи, как тут не возгордиться. Я позвонил жене Кесслера, представился репортером, который хотел бы написать статью для соответствующего журнала. Она пришла в восторг. Тут я упомянул живопись, осведомился, есть ли у нее значимая коллекция, какие художники в ней представлены. Она вдруг разобиделась и заявила: «Я художница. На наших стенах висят только мои произведения. И да, они более чем значимы, они habelhaft [8]».

— Отлично сработано. Но если ты прав и де Толомеи торгует секретами, а не оружием, я все равно хочу узнать, что за цацку он только что купил у Хамида Азади за одиннадцать миллионов долларов.


ПОБЕРЕЖЬЕ ТУНИСА — 11 ЧАСОВ 19 МИНУТ ВЕЧЕРА

Сурина Хан выдавила полтюбика крема с антибиотиком на ладонь и начала бережно смазывать им порезы на лице своего пациента, его растрескавшиеся губы и втирать крем в струпья на кончиках пальцев, где полагается быть ногтям. Местный врач только что в третий раз приходил для проверки, но наконец они остались одни. Хотя он пока еще не открыл глаза, Сурина уже почти две недели разговаривала с ним. Она знала, что, несмотря на свое состояние, он ее слышит. Когда она брала его руки в свои, то почти ощущала его мысли.

«Надежда» забрала ее в пакистанском порту Карачи, и она притворялась новой подружкой шкипера. Спала на диванчике в его каюте, а с тех пор, как двенадцать дней назад они взяли на борт ящик с ее пациентом, она открывала ящик, меняла внутривенные растворы, ухаживала за его травмами. Затем, когда ящик перегрузили на яхту синьора де Толомеи, она оставалась взаперти с ним, изнывая от страха, но заверяя его, что все будет хорошо. Она не понимала, почему синьор де Толомеи с такой настойчивостью прятал его, но с радостью делала то, что от нее требовалось.

Ей нравилось оставаться наедине со своим пациентом. Она, как себя помнила, мечтала стать врачом — многие годы после школы ходила помогать в местную больницу. Но по какой-то причине это казалось чем-то совсем другим.

Хотя все тело ее пациента было в ранах и крайне истощено, в дрожь ее ввергали его ступни. Подошвы сплошь покрывали старые шрамы и более свежие рубцы. Что он мог совершить такого, чтобы заслужить подобные побои? Ничего. Просто немыслимо, решила она. Подобного наказания не заслуживает никто — даже парень из ее квартала в Исламабаде, который несколько лет назад плеснул ей в лицо кислотой, разъярившись, когда она отклонила его ухаживания.

Наклоняясь пониже, Сурина долго кругами водила пальцами по пяткам и сводам стоп своего пациента, потом на мгновение выпрямилась, чтобы утереть слезы. Не хватает только, чтобы на его раны попала соленая жидкость.

Кем он был, не переставала она гадать. От природы его кожа не была белой. Она не сомневалась, что в нем есть арабская кровь, но и какая-то другая. Хотя черты его лица все еще искажались опухолями и синяками, она полагала, что наполовину он европеец. Но почему он оказался в иранской тюрьме? Поверить, что он был уголовным преступником, она не могла. Наверное, пошел наперекор своему правительству — активист, инакомыслящий. Но кем бы он ни был, думала Сурина, она будет при нем днем и ночью, пока он не поправится. Что бы там ни думал ее отец.

Хадар Хан пришел в ярость, когда она согласилась на предложение его делового партнера. Почему, Сурина не знала, да и не хотела знать. После того, как кислота изуродовала ей лицо, Хадар Хан не скрывал, что не выносит ее вида. Но те несколько раз, когда они встречались, синьор де Толомеи всегда был добр с ней, а за эти обязанности он предложил такое щедрое вознаграждение, что Сурина наконец получила возможность навсегда покинуть отчий дом.

Завинтив крышечку на тюбике с кремом, Сурина наклонилась положить тюбик на тумбочку. И взглянула в зеркало над ней. Оно отразило правую сторону ее прежде поразительно красивого лица: щеку и ухо, обожженные, превратившиеся в сплошную паутину бугорчатых шрамов. Между ними зигзагами сползала одинокая слеза. Сейчас ее пациент тянулся к ней, она это чувствовала. Но что будет, когда он откроет глаза?


МЕЙФЭР, ЛОНДОН — 9 ЧАСОВ 26 МИНУТ ВЕЧЕРА

Переходя Беркли-сквер, Кейт слушала, как Макс излагал свой самый последний разговор с шефом.

— Я объяснял мою последнюю гипотезу о де Толомеи, и он меня оборвал. Минуту молчал, просто стоял с видом… ну, не знаю, ошарашенным, что ли. Потом спросил, не садился ли личный реактивный лайнер де Толомеи в последнее время в странах, граничащих с Ираном или другими странами Персидского залива. Этого не было. Он попросил меня выяснить, не проходила ли яхта де Толомеи Суэц в последнюю неделю. Нет и тут. Какой-нибудь турецкий порт? Нет. Тогда он потребовал, чтобы я сканировал спутниковые данные по Средиземноморью за последние пять дней, используя аэрообраз яхты де Толомеи. Несколько попаданий. Вчера вечером чуть восточнее Мальты у яхты было рандеву с каким-то судном, и на нее был передан ящик. Яхта повернула на юг. Я проследил ее до Сиди-Боу-Саида, и Слейд заставил меня обыскать тунисские записи о недвижимости. Выясняется, что под чужим именем де Толомеи имеет виллу на тамошнем берегу. Едва я это сообщил, как Слейд вытащил мобильник и сказал: «Блэк, отправляйся ближайшим рейсом в Тунис». Помнишь этих ребят с вертолета в ту ночь? Теперь мы знаем…

— Погоди! Что было в ящике?

— Понятия не имею, — ответил Макс. — Я спросил Слейда, считает ли он мою гипотезу о шантаже неверной, а де Толомеи, как мы вначале и предполагали, посредник в продажах боевого оружия террористам. Я указал, что ящик достаточно велик для ядерной боеголовки, а он ответил только: «Нет, де Толомеи приобрел совсем другое». А потом… ну, ты знаешь, что он никогда не матерится и не теряет хладнокровия? Так он добавил «Мать твою! Кто на… он такой?»

— Ну, вот-вот мы и узнаем, — сказала Кейт, подходя к их лондонскому филиалу. Он занимал верхние этажи изукрашенного розово-бордового особняка XVIII века прямо напротив отеля «Коннот». И был получен в уплату от клиента, переживавшего денежные затруднения. В нижнем застекленном этаже здания из камня и кирпича разместились несколько художественных галерей и антикварных магазинчиков. Приближаясь к дверям, Кейт мельком заметила рисунки птиц, затем копию Венеры Милосской, стоящую рядом с сидящим Буддой.

— И еще, Кейт. Слейд сказал, что ты снимаешься с задания, что оно стало слишком опасным.

— Но он хочет знать, кто такой де Толомеи, а у меня есть его отпечатки, — ответила она, поднимаясь по лестнице. — Конечно, я отправлю их тебе.

— Думается, это не повредит, — сказал Макс. — При такой хитрой замене личности более чем вероятно, что на де Толомеи имеется досье где-нибудь в архивах… с отпечатками пальцев. За ним должно числиться что-то чертовски серьезное, раз он не остановился перед такими хлопотами.

— Будем надеяться, — сказала Кейт, входя в отдел и зажигая свет. — Все как будто разошлись по домам, — добавила она, направляясь в рабочую комнату.

— Поторопись, деточка! Я просто умираю от предвкушения, — простонал Макс.

— Я уже тут, — сказала Кейт и, держа левой рукой винный бокал за самое донышко, правой она взяла соболиную кисточку, макнула ее в банку с черным порошком и провела мягкими волосиками по бокалу, ожидая, что порошок поймает извилистые линии, оставленные подушечками пальцев. Но они не возникли. Ничего, кроме ровного и темного мазка. Она повернула бокал и попробовала еще раз. И снова ни следа отпечатка.

— Что там? — спросил Макс.

— Ничего, а я полная идиотка.

— Он обжег подушечки пальцев кислотой? Или еще что-то вроде?

— Похоже. То есть я устроила, чтобы он подержал бокал, потом забрала его и тут же поместила в пакет.

Убрав на место кисточку и порошок, Кейт направилась к выходу и добавила:

— Но у меня есть еще завтрашний вечер.

— Рим?

— Угу. Там я вычислю, кто он такой.

— И не думай. Слейд говорил серьезно, Кейт. Ты бросаешь это дело.

— Макс, Слейду явно необходимо узнать, кто такой де Толомеи, а у меня для этого отличные шансы. Де Толомеи я нравлюсь. Он хочет, чтобы я проследила для него какой-то раритет. Я добуду образчик его голоса, отпечаток сетчатки… улещу его, чтобы он показал мне свою коллекцию, и оставлю в его доме несколько «жучков»… Ты-то понимаешь, что в ближайшем будущем вампирский вход — наш единственный шанс попасть туда.

— Верно, — сказал Макс. (Их агенты в Риме еще не были готовы к взлому. «Вампирский вход» означал приглашение хозяина.) — Но…

— Никаких «но»! Я еду. Слейд просто слишком меня оберегает из-за обещания, которое дал моему отцу. А эта информация ему очень нужна, верно?

— Бесспорно, так казалось. Так что мне ему передать?

— Да ничего. Что я в Лондоне, занимаюсь делом Медины. Но если я отыщу ответ на его вопрос…

— То сообщишь ему сама. Предпочту не принимать первый удар на себя.

16

Ответь,

Где место, что людьми зовется ад?

Фауст в «Докторе Фаусте» Марло

ЛОНДОН — ВЕЧЕР, МАЙ 1593

В самом правом углу четвертой скамьи Марло украдкой засовывал сложенную записку в щелочку между сиденьем и спинкой. На его плечо опустилась чья-то рука. С усилием он сохранил спокойствие. Медленно обернувшись, он растерялся, увидев священника, который сочувственно ему улыбался.

— Что бы ни тревожило тебя, сын мой, Бог дарует тебе прощение.

— Благодарю, — отозвался Марло, только тут сообразив, что на щеках у него слезы. Несколько минут назад он писал — луковым соком, а не чернилами, — и забыл ополоснуть руки. Собственно, не самый его вопиющий грех, но немножко милосердия свыше, пусть и по ошибочному поводу, могло посодействовать ему на его пути.

Слушая, как хриплые окрики лодочников на Темзе отдаются эхом под темными сводами часовни, он вышел на Лондонский мост и спустился к ожидающей лодке.

— Ты всегда захватываешь с собой весь свой земной скарб? — спросил он лодочника, глядя на кучу одежды и одеял у кормы маленькой барки.

— Меня жена выгнала.

— Могу я спросить почему?

— Застукала в кровати со своей сестрой.

— Да, это повод.

— Я бы залез через окошко, да только моя жена… ну, она куда здоровее меня.

Марло прикрыл рот, притворяясь, будто закашлялся.

— Держала медную кастрюлю и грозилась расшибить мне башку. Вот я и решил поспать ночку-другую где-нибудь на стороне.

— Мудрое решение.

— Так куда плывем?

— Дарем-Хаус, — ответил Марло, отворачиваясь. Как он ни старался изображать сочувствие, его губы расползались в ухмылке. Его воображение рисовало могучую и разгневанную жену, грозно размахивающую кастрюлькой.


В семи футах от него под тонким слоем одеял у кормы барки лежал спрятанный человек. Он как раз принял решение заплатить лодочнику побольше. Малый был таким убедительным!


Дарем-Хаус входил в число нескольких внушительных зданий на северном берегу Темзы между Вестминстером и лондонским Сити. Первоначально построенные для высокопоставленных церковников, они уже давно поступили в распоряжение короны. За десять лет с небольшим королева Елизавета сдала в аренду значительную часть обширного дома своему тогдашнему придворному любимцу, сэру Уолтеру Рэли. Вздымаясь от самой воды, воинственный фасад дома господствовал над горизонтом. Рэли сидел в одной из башенок. Маленькая комната служила ему кабинетом, и его наклонный письменный стол, изящно инкрустированный светлым деревом, был обращен к арке окна. Держа поднятым отточенное воронье перо, он обдумывал очередную строфу новой поэмы, которую сочинял, — эпическое произведение, подсказанное долгими отношениями между ним и королевой. Он уже дал ему название: «Книга Океана для Синтии».

Где-то в 1580–1581 году Рэли, сын фермера-арендатора, завоевал сердце Елизаветы своими эффектными выходками, блистательным остроумием и острым как бритва языком. На протяжении десятка лет его шутки забавляли ее, а стихи пленяли, и она редко отпускала его от себя. Очарованная королева даровала ему ценные монополии, возлагала на него престижные обязанности, и его богатство и влиятельность стремительно росли. Пожалуй, никому в Англии так не завидовали, как ему. Однако год назад все изменилось.

Когда был разоблачен его тайный брак с одной из ее фрейлин, королева бросила его в Тауэр. И теперь Рэли, хотя и обрел свободу, к ней не допускался. Большую часть времени он проводил в своем поместье на западе Дорсетшира и в Лондон пробирался только ради самых неотложных дел. Он задумал путешествие в Новый Свет на поиски золотого города Эльдорадо, скрытого глубоко в непроходимых лесах Гвианы. Возможность отправиться путешествовать отчасти компенсировала его отстранение от двора; в предшествовавшие годы, когда в середине восьмидесятых корабли отправлялись в Виргинию, Елизавета запрещала ему покидать Британские острова.

Рэли еще раз окунул воронье перо в инкрустированную чернильницу и написал заключительные на этот день строки, завершавшие десятую книгу его длинной эпической поэмы. Взглянув на реку внизу, он увидел, как на берег с барки сошел Кит. Пусть окружающие морщились на его якшанье с драматургом-простолюдином, но простолюдин этот был несравненным собеседником, обладал взыскующим умом и говорил то, что думал, с дерзостью, на какую никто при дворе не решился бы, но для Рэли необыкновенно освежающей. Он был сыт по горло пустопорожней болтовней, ложью и фальшивыми улыбочками, которыми полнился двор Елизаветы.

Рэли познакомился с Марло несколько лет назад, когда в очередной раз приехал в поместье Генри Перси в Сассексе. Перси, девятый граф Нортумберлендский, был обладателем одной из лучших библиотек в Англии — более двух тысяч фолиантов переполняли десятки сундуков. Марло жил там уже несколько недель, поглощая многочисленные оккультные тома, труды самых прославленных магов Европы — Корнелия Агриппы, Джованни Баттиста делла Порта, Джордано Бруно, Джона Ди и многих других, — так он готовился к тому, что стало его «Доктором Фаустом». Рэли и Перси тратили дни на псовую и соколиную охоту, а Марло читал, и по вечерам нарождающийся драматург курил с ними и вел философские дебаты за игрой в карты или кости.

Рэли перевязал красной лентой свои листы, встал и пошел с пакетом к лестнице.


Увидев приближающегося Рэли, Марло улыбнулся. Внушительный рост, щегольской костюм, сверкающие драгоценные камни, шпага на боку — его смуглый друг до последнего дюйма выглядел доблестным путешественником на пути к открытию сказочных земель.

Рэли обворожил Марло задолго до того, как они познакомились, он ощущал в нем родственную душу. В первые годы пребывания Марло в Кембридже там ходили легенды о прославленном остроумии молодого придворного и его склонности поступать наперекор общепринятым правилам. Однако его неувядаемой симпатией Рэли заручился, когда, обладая монополией на продажу вин, ввергнул в ярость пуританствующую администрацию университета, дав разрешение на открытие винной лавки менее, чем в миле оттуда. Для Марло наличие источника спиртного в такой близости и само по себе было даром небес, а уж возможность наблюдать, как пропыленные ученые мужи беспомощно грозят кулаками студентам под мухой, вообще была выше всяких оценок.

Они обнялись.

— А! Подарки!

Рэли засмеялся.

— Не совсем. Это новая поэма, над которой я работаю. И я подумал, не посмотришь ли ты ее. Я намерен… э…

— Напечатать ее? — спросил Марло с иронией. Джентльмены ранга Рэли считали плебейским столь жуткое соприкосновение с куплей-продажей. Свои произведения поэты-аристократы обычно распространяли среди приятелей, чтобы развлечь их в дружеском кругу, а не наживы ради.

— Пока меня просто интересует твое мнение, но когда я завершу последние две песни…

— Анонимное издание, которое нельзя будет проследить до тебя? Почему бы и нет? — Они направились в дом, и Марло положил пакет в сумку. — Такты, как я слышал, готовишься к еще одному завоеванию, друг мой. Новые девственные земли, чтобы овладевать и… э… грабить?

— Как всегда, Кит, твои слова — клинки, — сказал Рэли, уводя Марло в свои личные покои на верхнем этаже. — Но ты отнюдь не первый.

С тех пор, как Рэли соблазнил одну из фрейлин королевы, он служил постоянной мишенью для подобных шуток.

Стол в столовой был застлан толстым красным сукном, а на скамьях лежали подушки того же цвета с кисточками. Оловянная посуда и утварь была красиво расставлена, свечи зажжены, вино налито, и ожидал их жареный павлин, чей великолепный хвост был развернут по краю блюда.

Рэли сел и отломил хрустящую ножку.

— Я ищу Эльдорадо, город золота, расположенный на берегах озера Маноа. Правят там потомки правителя инков. — Он наклонился к Марло. — По словам моих осведомителей, это царство полно сокровищами больше, чем Перу. Храмы, уставленные золотыми идолами, склепы с грудами драгоценностей…

Слушая сверкающие описания, Марло прикидывал, насколько надежными были эти осведомители. Схваченные испанские матросы, не сомневался он, под угрозой пыток нагородят что угодно.

— Месяц, как я отправил флот на разведку, — добавил Рэли. — К лету жду донесений. Мы превзойдем испанцев, друг мой.

— Я пью за это.

— Погоди, я еще не сказал тебе самую замечательную мою новость.

— Ты заручился деньгами? — Заметив изумление Рэли, Марло пояснил: — Кабацкие слухи. Как ты умудрился?

— Ну кто же не обрадуется возможности тысячекратно приумножить свои деньги? Я просто рассказал про золотой город, представил сообщения очевидцев, и мой благодетель отпер свои сундуки с готовностью, более уместной для менее возвышенной сделки.

— И эта жадная фея-крестная?..

— Роберт Сесиль.

— Но он весь в долгах!

— Не может быть. Он обещал мне пятьдесят тысяч.

— Ну, наверное, дошедшие до меня слухи были неверны, — пробормотал Марло. Да только это были не слухи. Сесиль так отчаянно нуждался в деньгах, что год назад попросил Марло заняться изготовлением фальшивых монет. Безусловно, Сесиль не пошел бы на преступление, приравниваемое к государственной измене, если бы в его распоряжении были десятки тысяч фунтов. Следовательно, эти деньги у него появились недавно. Уж не Сесиль ли тот вкладчик «Московии», который ведет дела с капитаном Елены?

— И когда ты отправляешься?

— Через год-два. Мы все еще разрабатываем навигационные пути, составляем списки всего необходимого…

— Какая жалость, что нельзя путешествовать налегке… — Марло возвел глаза к потолку.

Рэли, загадочно улыбаясь, поднялся со скамьи.

— Пойдем.

И повел Марло через вестибюль в комнаты Тома Хариота в северной части дома.


Карты, атласы и бесчисленные листы всяких таблиц погребали столы в кабинете Хариота вкупе с инструментами для опытов, которыми он занимался сейчас. Внимание Марло тотчас привлек стеклянный, наполненный водой шар, свисавший с металлического крюка в потолке. Между шаром и ближайшим окном был помешен жесткий лист пергамента с дырой в центре. Хм-м-м…

Оксфордский выпускник Хариот преуспел в математике, оптике, астрономии и картографии. Помимо научных занятий он вел бухгалтерию Рэли, устраивал семинары по навигации для капитанов Рэли и составлял карты побережий, которые Рэли намеревался исследовать.

Хариот сидел спиной к ним и словно бы не заметил их появления. Он что-то стремительно писал. Цифры, заключил Марло по подергивающимся движениям его плеча. С ними Хариот работал на изумление быстро — настолько, что был незаменим, когда требовалось определить вероятность результатов партий в пикет или триумф. К несчастью для Марло, Хариот, едва овладев искусством подсчитывать карты в игре и определять вероятность выигрыша, остыл к этому занятию, и предстояло немалое улещивание, чтобы вовлечь его в игру. Обычно Марло приступал энергично к таким улещиваниям, но в эту минуту его больше интересовали новые открытия Хариота. Несравненного в своей области.

— У тебя все в порядке, Том?

Хариот подпрыгнул от неожиданности.

— Бывало и лучше, — сказал он, оборачиваясь.

— И тебя допекают?

— Радуги.

— Ирида все еще убегает от тебя?

Хариот удрученно кивнул.

— Но кое-что я уже знаю, — сказал он, кивая с тихой гордостью на стеклянную емкость, наполненную водой до половины. В воду была опущена палочка длиной в двенадцать дюймов. Вода покрывала ее только наполовину. Хариот взял свечу и поднес ее к стеклу.

— Посмотри на палочку, — сказал он. — Что ты видишь?

— Палочка как палочка, — пожал плечами Марло.

— Но по форме?

— Надломлена.

Хариот вытащил палочку. Совершенно целую и прямую.

Рэли и Марло молча ждали объяснения.

— Свет, когда проникает в жидкость, преломляется, — сказал Хариот.

— Но при чем тут радуги?

— Небо полно водяных капелек, и лучи солнца, пронизывая их, преломляются. Этот процесс называется рефракцией. Затем лучи ударяются в заднюю стенку капельки, отражаются от нее, отскакивают назад. Радуга как-то связана с этими направлениями солнечных лучей, их рефракцией и отражением. Я изучал параметры, но…

— Если небо полно капелек, так почему дуга такая узкая? — спросил Марло. — И находится в одном каком-то месте?

— Видимо, какая-то связь с углом между солнечными лучами позади тебя, капельками воды в небе и твоими глазами тут, на земле.

— А цвета?

— Я… Э…

— Я в тебя верю, — сказал Марло.

Рэли перехватил взгляд Хариота.

— Это подходящая ночь для…

— Идеальная. Ты хочешь…

Рэли кивнул.

Марло с любопытством следил за происходящим. Хариот подошел к свисающей с потолка веревке и потянул за нее. С громким скрипом вниз опустилась крышка люка с прикрепленной к ней лестницей. Хариот начал взбираться по ней.

Немедленно последовав за ним, Марло очутился в темном помещении. Хариот нажал на одну из стен. В помещение хлынул лунный свет. По очереди они выбрались через чердачное окно на чуть покатую крышу.

Хариот извлек длинную, странного вида металлическую трубу из ящика почти у самого края крыши. Он сел, откинулся, поднес трубу к глазам и уставил ее в небо. Сведя ладони поближе, он настроил два составляющих ее цилиндра. Верхний цилиндр был шире нижнего и словно нависал над лицом Хариота.

— Вот она, — прошептал Хариот. — Кит, погляди!

Марло сел рядом с ним, взял тяжелую трубу и тут заметил выпуклое стеклышко сразу за отверстием. Оно было гладким, будто в очках. Он посмотрел.

— С помощью второго глаза направь ее на Луну, — сказал Хариот.

Марло послушался.

— Великий Боже! Что за…

— Труба меняет перспективу, — сказал Хариот. — Увеличивает Луну в несколько раз.

— Она кажется такой близкой… и все черты такие четкие!

— Ты часто говорил об исследовании небес, — сказал Рэли, — и поскольку ни один мой корабль туда не плавает…


Марло, Рэли и Хариот высоко на крыше Дарем-Хауса полагали, что они там одни в безопасности от подслушивающих ушей. И ошибались.

В полдесятке ярдов на одном из верхних сучьев соседнего дерева сидел человек и следил, как они, раскуривая трубки, взирают на небо. Звали его Ричард Бейнс, и именно он крался за Марло от Лондонского моста.

Копание в Божьих тайнах — это дело дьявола, размышлял Бейнс. Недаром люди прозвали Хариота дьявольским магом.

Наниматель Бейнса искал доказательства предполагаемому атеизму Марло. Улики всегда можно состряпать, как их постоянно и стряпают, но Бейнс относился к своей шпионской работе с великой добросовестностью. Ему требовалось, чтобы его обвинения по меньшей мере содержали зерна истины.

Едва Марло сказал лодочнику, куда его везти, Бейнс уже не сомневался, что это подслушивание принесет золотые плоды. И Марло, и Рэли были заведомыми еретиками.

И до чего же прав он оказался! Того, что он услышал, было предостаточно, чтобы Марло вскоре предстояло исследовать только стены темницы.


От сидения на суку задница рано или поздно немеет, а в ягодицу Бейнса к тому же, будто пыточный инструмент, впивался острый обломок ветки. Морщась, он заерзал, ища облегчения.

На противоположном берегу Темзы в Саутворке как раз заерзала голландка по имени Ева. Но сидела она не на дереве, а на собственном кухонном столе. И ерзала она не от боли, а от наслаждения. Под ее юбкой пряталась голова Роберта Поули, и Ева молилась, чтобы ее муж не вернулся из таверны раньше обычного и не застал бы ее в такой далекой от пристойности позе.

Для большинства людей адюльтер — это разновидность надувательства, однако, согласно уникальному кодексу чести Роберта Поули в играх страсти, самой низкой формой надувательства была плата за секс, а соблазнение чужой жены — самой благородной формой успеха. Белокурая юная жена стекольщика была его последней славной победой, хотя отнюдь не славнейшей.

В былые годы, когда Фрэнсис Уолсингем был еще жив, Поули уложил в постель дочку великого мастера шпионажа, замужем тогда за всеми любимым поэтом сэром Филипом Сиднеем. Ныне бывшая леди Сидней состояла в браке с графом Эссексом и на радость Поули все еще питала к нему слабость. Теперь он прикинул, что следует поскорее устроить свидание с ней. И, пожалуй, есть смысл наконец признаться в этом Сесилю. Без сомнения, его наниматель будет доволен, что он спит с супругой его врага.

С другой стороны, величайшую неудачу в играх страсти Роберт Поули потерпел с Марией, королевой Шотландии. В последние годы ее жизни, когда она находилась в заключении в замке Татбери, его отправили туда выдать себя за ее сторонника, за тайного католика, готового устроить безопасную отправку ее писем и доставку ответов. Он встречался с королевой, когда она каталась верхом по татберийскому парку, и вскоре убедился, что ее репутация опасной соблазнительницы меньше всего соответствует истине. Печальная и богобоязненная женщина писала десятки любовных писем мужу, с которым больше уже никогда не свиделась. Порой она плакала от благодарности на плече Поули, когда он заверял ее, что письма достигнут адресата. Это была ложь, но достойная. Его растрогала глубина и верность ее любви, и он быстро отказался от мысли стать ее последним любовником, как ему поручили. Немезида секретной службы Уолсингема, вдохновительница католических заговорщиков на всех Британских островах и по всей Европе была просто одинокой стареющей женщиной, тоскующей по мужу. Свободу ей не обрести никогда, но Поули надеялся, что благодаря его лживым заверениям она хотя бы упокоится в мире.

Проводя эти часы с Марией, Поули узнал кое-что и о себе. Пусть предательство было источником его хлеба насущного и высшей формой наслаждения, но когда оно касалось тех, кого он уважал, он терял к нему интерес. И более того: ему хотелось помочь всякому, кто запутывался в паутине придворных интриг. Случалось это нечасто и ни разу со времени Марии, однако известие о ловушке, в которую угодил Кит Марло, пробудило давно уснувшую часть его души. Ему нравился обаятельный драматург, его восхищала бесшабашность, с какой тот бросал вызов всем глупостям, правящим их родиной.

Застегнув полотняную рубашку, он поцеловал Еву на прощание.


Возле опустевшей арены для травли медведей Поули в лунном луче увидел Терезу Рамирес, пышнотелую девушку с волосами цвета воронова крыла. Горничная в доме Эссекса, Тереза принадлежала к самым ценным осведомительницам Поули.

— Привет, Роб, — сказала она, протягивая руку ладонью вверх.

Поули порылся в кармане.

— Надеюсь, оно того стоит? — сказал он, достав шиллинг.

Тереза кивнула.

— Не знаю точно, чем Кит Марло сейчас…

Поули отправил монету обратно в карман.

— Но я знаю, что Фелиппес платит ему, чтобы он навел справки об одной торговой компании. Как ее…

— Левантийская компания? Марокко? «Московия»?

— Во-во! «Московия». Фелиппес подозревает какую-то контрабанду.

— И кто замешан? Он сказал?

— Нет, но завтра он будет в Эссекс-Хаусе. Я там покручусь.

— Отлично, — сказал Поули, протягивая ей шиллинг. — Встреть меня в полдень.

Тереза неторопливо удалилась, а Поули уставился на Темзу, обдумывая услышанное. Видимо, в Московской компании один из купцов или придворных, а возможно, и несколько что-то мухлюют, и Марло, возможно, вот-вот узнает, что именно. Чем не причина для плаката «Тамерлана», подумал Поули. Марло вот-вот узнает правду, и этот контрабандист или контрабандисты намерены его убрать. Ну, у них ничего не выйдет, я об этом позабочусь.

17

СЕНТ-ДЖЕЙМС, ЛОНДОН — 9 ЧАСОВ 40 МИНУТ ВЕЧЕРА, НАШИ ДНИ

— Сурина, как он? — спросил де Толомеи. Он лежал на цветастом диване в своем номере в «Ритце», прижимая к уху мобильник.

— Немного прибавил в весе, синьор. Его раны тоже хорошо заживают. Доктор говорит, он может очнуться в любой день, но…

— Что такое?

— У него случаются эти… спазмы. Я… ну, я держала его руку, и она… она задергалась. Несколько раз.

— Он провел годы в страшной тюрьме, Сурина. Его среди многого другого пытали электрическим током.

— Могу я… э… спросить…

— Нет, Сурина, он не преступник. Его родина предала его.

— О!

— Но как вы сами?

— Прекрасно, синьор. Я никогда не жила возле моря… здесь так красиво. И… и он мне тоже нравится, синьор. Каждый вечер я молюсь о нем.

— Прекрасно. Я скоро увижу вас обоих. — Де Толомеи умолк, подыскивая слова. — Кстати, Сурина…

— Что, синьор?

— Если вы… захотите, так я записал вас к хирургу-косметологу в Париже. Одному из лучших в мире.

Она помолчала, почти не дыша.

— Я… я не знаю, что сказать. Я… — Голос у нее надломился, но она договорила: — Да, я… я хочу. Очень.

— Доктор обещал, что повязки будут с вас сняты до начала ваших занятий, — сказал де Толомеи. (Сурина объяснила ему, что часть суммы, которую он ей заплатил, она внесла за прием в Сорбонну.)

— Благодарю вас.

— Ну так до свидания.

Отключив мобильник, де Толомеи закрыл глаза и вздохнул, немножко дивясь тому, насколько гладко продвигаются его планы. И подумать только, что всем этим он обязан своему бывшему врагу!

Три года назад высокопоставленный офицер ЦРУ, состоявший на жалованьи у многочисленных иностранных разведок, известил ВЭВАК Хамида Азади о проводимой ЦРУ операции в Ираке. Тегеран, как знал американский предатель, хотел, чтобы режим Саддама был разнесен вдребезги военной мощью США, а не просто обезглавлен подосланным убийцей. А потому он сообщил Азади необходимую информацию, чтобы молодой человек был схвачен и убит.

И Азади действительно послал команду схватить американского шпиона. Но сделал он это не ради поддержания геополитических целей своей родины. Они уже давно его не интересовали. Он хотел использовать этого шпиона в личных интересах — как козырь для облегчения намеченного им бегства. А потому он солгал членам своей команды, объяснив, что захватить им предстоит просто ценного свидетеля, у которого есть ценные сведения о Муджахедин эль-Халк (МЭК) — самой воинствующей из группировок иранской оппозиции, у которой в то время имелись тренировочные базы и явки по всему юго-востоку Ирака. А затем он упрятал молодого шпиона под фальшивым именем в тегеранскую тюрьму Эвин.

Азади не собирался тянуть три года для завершения своих планов и вовсе не хотел, чтобы его пленник стал жертвой садистских надзирателей в Эвине, но что поделать, такова жизнь.

Почти все время Азади держал его в одиночке, одурманенным транквилизаторами. Пленника пытали, но, если повезет, он почти ничего не вспомнит. Зная, что Лука де Толомеи лучше него знаком с внутренними механизмами американских разведывательных служб, Азади попросил у своего друга совета, как наиболее выгодно распорядиться таким козырем.

В первый раз, просматривая видео Азади, де Толомеи испытал шок, будто случайно коснувшись оголенного провода под высоким напряжением. После тринадцати лет терпеливого выжидания возможности осуществить месть, достойную человека, погубившего его жизнь, внезапно идеальное орудие свалилось на него как с неба. Не теряя ни секунды, де Толомеи предложил купить пленника у Азади по личным причинам и использовать свои многочисленные связи, чтобы обеспечить Азади успешное бегство в США. Невозможно рассчитывать, объяснил он, что американские высокопоставленные чиновники выполнят условия какой бы то ни было сделки. Если они не предадут его сознательно, едва получат желаемое, то, без сомнения, кто-нибудь в чем-то напутает, и он будет убит. Азади с готовностью принял его предложение.

Глядя на свои пальцы, де Толомеи видел, как они смыкаются на воображаемой шее. Когда тринадцать лет назад Донован Морган погубил его жизнь, он желал только одного: убить его своими руками. Со временем, однако, он решил, что подобная смерть будет слишком легкой.


МАКЛИН, ВИРГИНИЯ — 4 ЧАСА 44 МИНУТЫ УТРА

Алексис Круз, директор центра разведки, нежилась в просторной ванне в ванной комнате, примыкавшей к ее кабинету на седьмом этаже штаб-квартиры ЦРУ. Десять часов без перерыва она проводила совещания и потребовала, чтобы час ее не беспокоили, сказав своему заместителю что-то о неотложном телефонном разговоре с главой одного из азиатских юго-восточных государств.

Предрассветная работа Алексис была выматывающей. Благодаря бывшему Д-парню (члену элитной армейской группы «Дельта»), ее личному тренеру, она была в отличной физической форме, но теперь ее мышцы ныли почти все время. И читать неотложные документы в ванне быстро превратилось в привычку. Один из ее телохранителей (единственный, кто знал про эту привычку) любил подшучивать, что она вложила новый смысл в выражение «мокрое дело».

Алекс как раз открыла тонкую папку с информацией, которая не содержалась ни в одной из баз данных ее Агентства, ни в осязаемых бумажных архивах. Это было личное дело полевого агента с кодовым именем Ахерон, безусловно, лучшего в Агентстве за последний десяток лет. Если Джереми Слейду удастся его вернуть, сохранив в целости его легенду, это будет чудом. Для своей страны он был куда ценнее любого ядерного щита. Даже если ребята из министерства обороны когда-нибудь и создадут достаточно надежный щит, подумала Алексис, покачав головой.

Единственное, чего в папке не значилось, было настоящее имя агента, известное только Слейду и Доновану Моргану. Проглядывая первую страницу, Алексис узнала, что он был сыном египтянина и американки и рос в Каире, имея двойное гражданство. В начале девяностых, когда правительство Мубарака вело войну с воинствующими исламистскими группировками, несколько друзей шпиона были убиты во время нападения террористов на кофейню в уголке модной тогда площади Тарир. Поскольку доходы от туризма составляли заметную часть египетского бюджета, террористические группировки выбирали для нападений места, особенно посещаемые туристами, чтобы подорвать экономику страны и тем самым свалить правительство.

Прослышав, что египетская разведка нафарширована членами милитаристских группировок, будущий агент, тогда еще студент Каирского университета, предложил свои услуги Слейду, тогда главе отделения ЦРУ в Каире. Хотя он и не прошел специальное обучение, шпион под руководством Слейда проник в Аль Гама'а аль Исламийя, самую воинствующую из египетских террористических организаций, завоевав доверие ее членов активным участием в их излюбленных приемах самофинансирования — в ограблении банков.

Поклонник классической литературы Слейд решил назвать своего новобранца Ахероном в честь мифической реки, которая открыла Одиссею доступ в подземное царство. Имя оказалось очень удачным: благодаря получаемой от Ахерона информации Слейд помог египетским силам безопасности воспрепятствовать десятку террористических нападений на иностранных туристов.

В 1995 году Слейд вернулся в Вашингтон, чтобы возглавить ближневосточный отдел Агентства, а два года спустя Ахерон присоединился к нему как аспирант-археолог, учащийся в Соединенных Штатах. Используя полевые раскопки как прикрытие, он выполнял задания во всех тамошних странах на протяжении нескольких лет с необыкновенным успехом, до операции в Ираке в 2001 году под кодовым названием «Гидра». Название ей дали из-за того, что Саддам Хуссейн с его недоброй памяти двойниками, по сути, был многоголовым чудовищем.

У их шпиона была идеальная крыша. Хуссейн, жестокий диктатор-угнетатель, тем не менее всегда был восторженным пропагандистом иракского культурного наследия, и после «Бури в пустыне» приветствовал иностранных археологов — включая английских и американских, — готовых изучать и спасать археологические раскопки в его стране. А в Ираке, колыбели цивилизации, их насчитываются тысячи и тысячи на землях древних шумерской, ассирийской и вавилонской империй. А их шпион особенно импонировал иракскому режиму, поскольку был членом бостонской организации, опубликовавшей письмо в газете с осуждением ущерба, нанесенного иракскому наследию американскими и британскими военными самолетами, патрулировавшими закрытые для полетов зоны. Их бомбы наряду со многим другим только-только не уничтожили Ур, место рождения Авраама.

Археологам в Ираке не только разрешалось иметь при себе небольшие ноутбуки, но даже рекомендовалось приобретать оружие для защиты от грабителей. Из-за хаоса и нищеты, усугубившейся вследствие «Бури в пустыне», проблема грабежей, как знала Алексис, стала настолько острой, что немногие археологи, рисковавшие работать в Ираке, иногда бывали вооружены даже более до зубов, чем солдаты. Добро пожаловать в нашу страну, вот разрешение иметь при себе ноутбук и пистолет — чего уж лучше!

В марте 2001 года в Багдаде проходила международная конференция в честь изобретения письменности пять тысяч лет назад. Археологи и специалисты по клинописи из США, Великобритании и Европы собрались поделиться результатами своих последних исследований и обсудить новые теории со своими иракскими коллегами. Таким образам, Ахерон оказался одним из десятков западных специалистов, путешествовавших по стране во время и после конференции, чтобы посетить места старых раскопок и возобновить работы там. Его положение как нельзя лучше позволяло ему подготовить удар, который, несомненно, увенчался бы полным успехом, если бы через месяц после начала операции он не был бы предан. Доказательств у Алексис не было, но она считала, что устроил это кто-то из высокопоставленных сотрудников ЦРУ.

Сама Алексис в то время в Агентстве не служила. Хотя она начала свою карьеру следователем, но под тридцать ушла, чтобы получить юридическую степень, некоторое время пробыла федеральным прокурором и в свое время была избрана в Конгресс от штата Нью-Йорк. Затем, вскоре после 11 сентября 2001 года, президент попросил ее возглавить затурканное Агентство и, как он выразился, смести с него паутину. Это оказалось мучительно медленным процессом. Среди прочего она все еще не выяснила личность предателя, если он вообще существовал.

Алексис выругалась: зазвонил телефон одной из ее безопасных линий.

— Круз, — сказала она, беря трубку.

— Лекси? Это Джереми.

— Я как раз читаю его досье. Ты его нашел?

— Да. После нескольких лет в одной из самых неприступных тюрем в мире он, как ни трудно поверить, теперь находится на сверхохраняемой вилле в Тунисе у моря. Пока мы разговариваем, моя команда готовится к операции.

— Каким образом ты?..

— Из Эвина его увезли в фургоне и перенесли на борт судна, отправившегося из залива в Средиземное море. Вчера ночью судно встретилось с яхтой неподалеку от берегов Туниса. Один из КХ-12 оказался в нужном месте в нужное время и засек перегрузку.

— По-твоему, де Толомеи, кем бы он там ни был, купил его у Азади, чтобы шантажировать нас?

— Видимо, главное его занятие, — сказал Слейд. — Будь это Азади, я подумал бы, что он готовит какой-то обмен заключенными, но с де Толомеи…

— Верно. Однако Дон, хотя и не нуждается, все-таки не располагает деньгами в масштабе, сравнимом с обычными объектами де Толомеи, — сказала Алексис. — Конечно, он может целиться на мои неподотчетные суммы, однако не исключено, что он…

— …интересуется не деньгами, а чем-то другим, — договорил за нее Слейд.

— Помилование? — предположила Алексис. — Возможно, он создал себе новую личность, скрываясь от чего-то или кого-то?

— Возможно, — сказал Слейд. — В любом случае мы вернем нашего человека, но остается еще одна проблема. Помнишь следы уколов на его руках? Не располагает ли Азади записью полного признания?

— И тогда всем замешанным не избежать расследования Конгресса, Гааги… с последующим осуждением, — сказала Алексис. — Мой предшественник, ты, Донован, не говоря уж о президенте… — Ее мысли стремительно рыскали по мутной трясине международного права, касающейся подготовки убийства значимой политической фигуры другого государства. — Мы не сможем сослаться на состояние войны в начале ноль первого года, — продолжала она, — и значит, обвинением будет… попытка нарушить одну из статей резолюции ООН от семьдесят четвертого года о противозаконных актах агрессии. Разумеется, мы не можем сослаться на превентивную самозащиту. Хотя остается вмешательство из гуманных соображений…

— А оно сработает? — спросил Слейд.

— Юридически? Конечно. Но когда за углом кошмар предвыборной кампании? Президент затребует к завтраку мою голову на блюде.

— Я не допущу, чтобы дошло до этого, Лекси.

— Знаю, — сказала она нежно и повернулась, потому что ее правая нога затекла. К ее досаде, это движение отозвалось легким всплеском.

— В ванне, э?

— Застукана в процессе.

— Жалею, что я сейчас не с тобой.

Хотя вода была теплой, Алексис поежилась.


СИДИ-БОУ-САИД, ТУНИС — 11 ЧАСОВ 56 МИНУТ ВЕЧЕРА

Лунный свет и уличные фонари озаряли Сиди-Боу-Саид, живописный бело-голубой городок, примостившийся на обрыве над тунисским заливом. Все выбеленные прямоугольные здания щеголяли ярко-голубыми дверями, изящными узорчатыми решетками, увитыми ниспадающими кружевами бугенвиллей. Улицы кишели туристами — в основном элегантно одетыми европейцами, сующими носы в булыжные переулки, приглядываясь к лавочкам и друг к другу.

Одетые в полотняные костюмы цвета слоновой кости Коннор Блэк и Джейсон Авера, в прошлом оперативники ЦРУ, а теперь сотрудники Джереми Слейда, неторопливо направлялись к условленному месту — кафе над обрывом, откуда открывался великолепный вид на залив. Они прибыли в Тунис рейсом из Стамбула днем. Кафе находилось в полумиле к северо-востоку от виллы, которую их команда из четырех человек держала под наблюдением.

— Только подумать, что мы были на пути к иранской тюрьме! А это — карамелька, мать твою.

Коннор кивнул. И, заметив двух женщин, открыто к ним приглядывающихся, взял руку Джейсона в свою. Во избежание лишнего внимания они играли в голубых туристов.

С притворной улыбкой Джейсон буркнул:

— Стерва, у тебя руки липкие!

— Чтобы лучше ласкать тебя, милочка, — ухмыльнулся Коннор.

— А ты не думаешь, что розовой и нежно-зеленой рубашек вполне достаточно и без экивоков?

— Видимо, нет, — сказал Коннор, отпустив его руку, едва женщины прошли мимо с предсказуемым сетованием «самые стоящие обязательно геи!».

Обогнув угол, они вышли на эспланаду, обрамленную кафе, и направились к столику, за которым уже сидели раньше. К счастью, он был свободен. Они заказали особые приманки кафе — сладкий мятный чай в стеклянных чашечках, халву и кальян с яблочным табаком, а затем притворно залюбовались изгибами береговой линии внизу.

Томные воды залива поблескивали, отражая луну и звезды в вышине. На берегу, примерно в тридцати ярдах от интересующей их виллы, неторопливо трусил всадник в рубашке Лед Зеппелин. На холке лошади он развернул карту, а в руке держал фонарик. На поясе у него висел компактный плейер, а голову венчали наушники. Иногда запевая во весь голос невнятные слова, он выглядел подвыпившим туристом.

Коннор перевел взгляд на виллу. Бело-голубая, по правилам Сиди-Боу, она угнездилась в пальмовой рощице; двухъярусный балкон выходил на море. Когда Коннор заговорил, Джейсон закивал, ухмыляясь, хотя говорил Коннор не с ним — в воротничке рубашки был спрятан микрофон.

— Мистер Ревир, говорит Первый Любовник. Что вы видите? — спросил Коннор. Они употребляли минимальное количество кодовых слов, чтобы скрыть свои личности и сохранить свои планы втайне, если кто-то наткнулся бы на их радиоволну.

— Два кота на балконе первого этажа, — сообщил всадник. — Уж не знаю откуда, но, похоже, они разжились парочкой Эм-четыре, — добавил он, подразумевая автоматы, разработанные исключительно для спецназа США. Легкие, компактные карабины М-4, снабженные прицелом ночного видения и подствольным гранатометом.

— Ну а внутри?

Повернув еле заметную кнопочку на очках, чтобы включить температурную систему изображений, всадник ответил:

— Те же три тела. Наверху мистер Соловей, навзничь. Женушка все еще рядом с ним — трогает его голову, возможно, расчесывает волосы. Еще один кот, третий, внизу возле входной двери.

— Освещение?

— Вероятно, вне дома достигает пятнадцати футов.

— Общая оценка?

— Камер нет. И красных линий тоже, — добавил он, подразумевая лазерные лучи. — Обычная вилла для отдыха, по-моему.

— Ладно. Скоро увидимся, — сказал Коннор. Обернувшись к Джейсону, он наклонился к нему поближе. — Лесовик, что у тебя?

Тот, с кем на самом деле заговорил Коннор, сидел на удобном бугре из земли и опавших листьев через дорогу от виллы. В руках он держал направленный микрофон, а на коленях у него лежал мощный бинокль.

— Э-эй, Первый Любовник. Сегодня приезжал и уезжал легковой автомобиль. Дважды. Оба раза оставаясь около двадцати пяти минут. Номера установлены. Местного врача.

— От стекла что-нибудь отскакивало?

— Миссис Соловей минут пятнадцать назад звонил тот, кто ее нанял. Думается, он хорошо ей платит — она вроде бы очень ему благодарна. И, видимо, он ей очень нравится. Ну и еще она разговаривала с муженьком. Сплошной монолог о том, как она его любит, как хочет, чтобы он поехал с ней в Париж… задает ему вопросы, а потом придумывает его ответы.

— Что сказал доктор?

— Что он в коме, что может выйти из нее в любую минуту. Вручил миссис Соловей пакеты с раствором для внутривенного вливания, кремы с антибиотиками и прочее в том же роде.

— Ладно. Свяжемся около двух-трех.

Вновь взглянув на всадника, Коннор проследил, как его товарищ прорысил мимо виллы и направился к пристани у подножия обрыва. Вновь повернувшись к Джейсону, Коннор обнаружил, что им подали десерт. Он взял кусок халвы и с приторной улыбкой поднес его к губам Джейсона, незаметно кивнув на женщин за столиком неподалеку, не спускавших с них глаз.

— Отличный заход, — сказал Джейсон, откидываясь на спинку стула и прихлебывая чай.

Со смехом Коннор извлек свой защебетавший мобильник.

— Эгей, — услышал он голос Джереми Слейда. — Какова обстановка?

— Все чисто.

— Завтра ночью удобно?

— Безусловно. Обещают густую облачность.

— Отлично.

— Как насчет охранников?

— Они знают, кого охраняют?

— Нет. И, видимо, он так измордован, что его лицо неузнаваемо.

— Усыпите их.

— А с девушкой как? Она что-то вроде сиделки; нам кажется, ей и двадцати нет. Понятия не имеет, за кем, черт, ухаживает, но своего босса знает.

— Тогда заберите ее с собой.


МЕЙФЭР, ЛОНДОН — 10 ЧАСОВ 10 МИНУТ ВЕЧЕРА

Кейт сидела за компьютером, когда раздался стук в дверь и знакомый голос одного из коридорных. Он принес написанное от руки послание. Она пробежала глазами текст, но это было бессмысленным нагромождением слов.

— Он подумал, что вам может понадобиться вот это, — добавил коридорный, вручая ей «Решетку Кардано», елизаветинское шифровальное приспособление, про которое она рассказала Медине накануне вечером.

Поблагодарив коридорного, Кейт вернулась в спальню и наложила решетку на исписанный лист. В прорезанных отверстиях виднелись буквы, составившие пять слов: «Я В КОКТЕЙЛЬ-БАРЕ ВНИЗУ».

Кейт еще не решила, позвонить ли Медине вечером, но… Похоже, он решил за меня.

Все еще в черном платье без бретелей она прошла к туфлям на шпильках, которые позаимствовала у Арианы раньше вечером. Села на кровать, чтобы надеть их, но тут же передумала — а, к черту! — отдав предпочтение тапочкам отеля.

Проходя мимо трюмо, Кейт задержалась, подумала, а затем сдалась и повернулась к нему проверить, нет ли на зубах мазков губной помады.


На третьем этаже стоял, щурясь в лестничный провал, последний гость отеля.

— Приятно провели вечер? — спросила его немка, проходившая мимо.

— Идеально, — отозвался он, используя свой лучший американский акцент. — Был в театре. Чудесная комедия.

Сунув руку в карман пиджака, он делал вид, будто нащупывает ключ от номера, пока старуха не ушла, а тогда вернулся на свой пост у перил. Несколько минут спустя он увидел, как дверь Кейт Морган открылась, а затем следил за ней, пока ее макушка не исчезла из вида. На ней была заплечная сумка, но, может, все-таки…

Прыгая через ступеньки, он сбежал по лестнице и через две секунды уже вскрывал замок ее номера. Увидев на кровати мобильник, он направился к нему.


Когда Кейт вошла в затемненный, обшитый деревянными панелями коктейль-бар, Медина сидел спиной к двери. Он смотрел на голову оленя или, возможно, на набросок лошади. Она воспользовалась случаем разглядеть его получше. Черные брюки и серо-черная рубашка, застегивающаяся на пуговицы. Костюм, не могла не признать Кейт, очень ему идущий. Хотя он и не нуждался в аксессуарах.

— Симпатичные туфли, — сказал он, когда увидел ее.

— Спасибо, я…

— Не нужно объяснений. Я знаю, это ваш способ указать, что вы не стараетесь произвести на меня впечатление. Но будь вам правда все равно, вы надели бы свитер.

Отличный аргумент, хм…

— И чтобы снобы вокруг хмурились на меня? Нет, спасибо.

— Черт! Я пытаюсь заставить вас хоть разок повести бровью, но…

— Сидро, словесное фехтование ближе к теннису: легче выигрышно отбить хороший смэш, чем слабую свечу.

— Комплимент шиворот-навыворот. Отличная работа. Так что предложить вам выпить?

— Э… Я уже прикладывалась сегодня, а потому…

— Шутите, верно? Так что?

Кейт засмеялась.

— Ну хорошо, амаретто с молоком. Но помните: я вас предостерегла. Еще капля алкоголя, и мой внутренний цензор нахлобучивает шляпу и отправляется домой.

— Многообещающе.

— Может быть. Просто не злитесь, если я… ну, не знаю… обзову вас надутым ослом или еще как-нибудь.

— Я привык.

И Медина направился к стойке.

Кейт устроилась поудобнее в кожаном кресле у окна, задрапированного плотными красными гардинами.

— Скажите, как прошел ваш вечер? — спросил он, ставя бокалы на столик между ними.

— Прекрасно. Побывала на аукционе «Сотбис» с университетской подругой. А ваши встречи?

— Тоже прекрасно. Дела… движутся. Но я, собственно, хотел бы узнать, чем вам нравится заниматься, когда вы не работаете?

— А я думала, мы договорились говорить о делах.

— Милочка, не знаю, в каком мире вы обитаете, но благовоспитанные деловые люди прежде поддерживают приятный разговор, не обходясь двумя фразами.

— Простите меня! — подхватила Кейт, слегка хлопнув себя по лбу. — Но должна сказать: заставить меня заговорить о том, что мне больше всего нравится? Сидро, это же букварь школы обаяния. И вы были так очевидны!

— Случается, я задаю этот вопрос просто так, — признал Медина, — но в вашем случае я действительно хотел бы знать.

— Ну, раз так… м-м-м… мне нравится путешествовать, отправляться в страны, где я никогда прежде не бывала. Начинать с искусства и архитектуры, а затем переходить на что-нибудь конкретное — ездить автостопом, заниматься скалолазаньем и так далее. Ваш черед.

— Но вы еще не кончили. А каждый день?

Кейт вздохнула.

— Последний личный вопрос. Даю слово.

— Ну хорошо. Мне нравится новейшая поп-музыка. Ну и кантри, когда я в настроении. Хм… Люблю слегка под мухой смотреть боевики, предпочтительнее те, в которых герой все время стаскиваете себя рубашку, и еще у меня есть легкая зависимость от шоколада. И, понимаете, иногда мне просто требуется доза. Ну, не совсем, как сидящим на игле, а больше как в начале апреля бухгалтеру требуется его калькулятор. Он дико необходим, но не думаю, что, не получив его добром, я прибегну к насилию. Вам достаточно?

Медина с улыбкой кивнул.

— Готовы для новостей по вашему делу?

— Более чем.

— Хорошо. Один мой коллега занялся звонками и электронной почтой Кота, то есть Саймона Тревор-Джонса, за последние две недели — ему и от него, — поскольку он не мог не контактировать каким-либо способом с человеком, которого мы ищем. Пусть опосредованно.

Кейт замолчала. И отхлебнула амаретто.

— Я исключила всех, кого нам удалось опознать. Пока мой коллега не сумел проследить один номер, но когда он определит, чей он…

— Мы, возможно, найдем, кого ищем.

— Будем надеяться. Возможно, Тревор-Джонс и Нефритовый Дракон встречались только лично или Тревор-Джонс использовал агента и встречался только с ним, а это значит, что мне скорее всего придется вновь взяться за «Анатомию Тайн». Теперь все? — спросила она с притворной досадой.

— Пока нет. У меня есть еще один вопрос… — Увидев выражение на лице Кейт, он добавил: — Чисто по делу.

— Ну?

— Тогда в «Пьере» вы сказали кое-что крайне любопытное, и я все время собирался спросить вас об этом. Вы упомянули то, над чем работали, когда покинули колледж, — что в эпоху Возрождения было более опасно узнавать: государственные тайны или Божьи. Я знаю, вы ушли до того, как написали диссертацию, но ответ к тому времени вы уже нашли?

— Скорее только отправную точку, — сказала Кейт, — кое-какие предварительные идеи.

— А именно?

— Все зависело от того, как использовались тайные знания, искали их ради них самих или же ради власти. А если ради власти, то кому это угрожало и как.

Заметив, что Медина ждет продолжения, Кейт спросила:

— Вас правда это интересует?

— Угу, — ответил он, словно удивившись ее вопросу.

— Ну, в общем, я ограничивалась сопоставлением государства и Бога. Политическими и военными секретами, с одной стороны, и открытиями в натурфилософии, которую мы называем «наукой», — с другой. В любом случае с военной и политической частью дело обстоит довольно просто. В сущности, люди никогда не пытались овладевать такими секретами только ради них самих, речь всегда шла о деньгах и власти. Как и теперь, шпион времен Возрождения, подобравшийся к сведениям о военных замыслах, мог быть убит. То же самое, если он раздобывал информацию, компрометирующую кого-то в его правительстве или где-то еще, — сказала Кейт, проводя по горлу ребром ладони. — С научными открытиями дело обстоит сложнее, — продолжала она.

Тут к их столику подошла молоденькая официантка. Черно-белый костюм, жемчужные клипсы в ушах, минимальный макияж, волосы, стянутые в аккуратный узел на затылке.

— Еще что-нибудь выпить?

Медина кивнул.

— Мне еще один сапфир с тоником, а даме…

— «Бейли» со льдом. Благодарю вас.

Едва официантка отошла, Медина снова повернулся к Кейт:

— Так о науке. По вашим словам…

— За знания того рода, которые ищут ради них самих, вам ничего не угрожало. Возьмите Коперника, его теорию, что центром вселенной было Солнце. Бытует мнение, будто она потрясала основы Католической Церкви, что из-за нее люди погибали! Да ничего подобного. Его никто не преследовал, церковники даже покровительствовали его розыскам.

— Неужели?

— Угу, — сказала Кейт и повернулась поблагодарить официантку, поставившую перед ними бокалы. — Видите ли, Коперник меньше всего хотел бросать вызов каким бы то ни было церковным властям, будь то католическим или протестантским. Он был просто влюблен в идею познать истину о движении «небесных сфер», как он их называл. А он умел обращаться с цифрами и знал, что аристотелевская вселенная с Землей в центре никак с математикой не уживается. И это жутко его раздражало, будто гвоздь в сапоге.

Медина улыбнулся.

— Он опубликовал свой трактат о вселенной в тысяча пятьсот сорок третьем году, и, хотя это полностью противоречило Святому Писанию, религиозные деятели следующие пятьдесят лет даже глазом не моргнули, — продолжала Кейт. — Собственно говоря, Папе его идея понравилась, и он хотел использовать ее математическую сторону для исправления календаря. А протестантские ученые мужи — те немногие, которые разбирались в астрономии, — они признали, что, говоря математически, Коперник отшвырнул Аристотеля на обочину, и с радостью использовали его теории, игнорируя их теологическую подоплеку. Как ни странно это звучит, но они нашли способ приобщиться к новой астрономии, не применив ее к физическому миру.

— А как же арест Галилея? — сказал Медина, хмурясь. — И разве кого-то не казнили за то, что он болтал про все это? Ну, та площадь в Риме…

— …где Джордано Бруно сожгли на костре в тысяча шестисотом году, — закончила Кейт. — Вы правы. Но в том-то и суть. Галилей и Бруно не просто упивались идеями, изнывая от восторга перед вселенской истиной. Они использовали астрономию Коперника, чтобы наступить на ногу важным особам. И вот тогда поднялась буча.

— Каким образом?

— Ну, поначалу Галилей пользовался покровительством высокопоставленных католических церковников, даже Пап, но когда он, по сути, попытался втолковать им, как по-новому интерпретировать Святое Писание — и это в разгар войны с протестантизмом за раздел территорий! — они почуяли опасность, разъярились, и Галилей был арестован. А Бруно, так называемый безумный служитель Солнца, — он считал иудаизм и христианство извращениями древних истин и использовал астрономию Коперника для символизирования своих реформаторских идей. Он призывал глав разных государств поддержать его новую религиозную доктрину, убеждая их, что, подобно Солнцу во вселенной, центр мира — они, а не Папа.

— И Папа вызвал расстрельный взвод?

— Вот именно. Бытует мнение, будто развитие астрономии вызвало массированное столкновение между наукой и религией в начале новой эры, однако на самом деле вызвала его не астрономия. Суть заключалась в политике, а также в подрыве власти кем-то и чьей-то… Вы еще не уснули?

— Ни в коем случае. И я наконец-то уяснил, почему не выдержал университетского курса.

Она подняла бровь.

— Не нашлось симпатичной девушки, которая бы мне все растолковывала.

На мгновение забыв свое решение давать по лапам, Кейт покраснела. Да что со мной такое? А, да… алкоголь… вот так.

— Простите, что перебил, — сказал Медина. — Давайте вернемся к кишащим акулами водам возрожденческой любознательности… Вы говорили о научных открытиях.

— Угу. Астрономия. Под тем углом, что это был способ проникать в Божьи тайны в вертикальном направлении, — сказала Кейт, поднимая и опуская ладонь. — Иногда смертоносный, если вы использовали свое открытие, чтобы угрожать монархам или Папам. Но географические открытия, те, что совершались в горизонтальном направлении, — продолжала она, водя ладонью из стороны в сторону, — это другая история. Вы уверены, что вам…

— Да, Кейт.

— Хорошо. По-своему путешествия в неведомые земли также были способом проникать в божественные тайны: плавать в дальние края, считавшиеся обиталищами чудовищ и демонов, доказывая, что ни тех, ни других там нет. Конечно, исследователи этих земель больше интересовались наживой и славой, чем удовлетворением интеллектуальных запросов, тем не менее путешествия, бесспорно, служили средством приканчивания чудес, лишения таинственных краев их очарования. Разница состояла в том, что ваше правительство никогда не убивало вас за ваши находки. Наоборот, найдя новый торговый путь или место, подходящее для новой колонии, или просто опустошив и награбив, вы становились национальным героем… могли даже получить титул. А если возвращались с пустыми руками, то как обанкротившийся неудачник, но в полной безопасности.

Розыски сведений, — продолжала Кейт, — в, как я выразилась, горизонтальном направлении были отнюдь не менее опасными, чем те, о которых я говорила раньше, но только источники опасности были другими: бури, недоедание, пираты, ну и так далее. А моряков иногда хватали, пытали, чтобы получить географические данные потенциальной экономической ценности вроде соблазнительных описаний сказочного города Эльдорадо.

Кейт улыбнулась.

— Ну и оптика, Сидро, вроде бы скучная тема, но у меня есть очень вкусная теория. Интересуетесь?

— Более чем.

— Большинство людей полагают, что едва подзорная труба была изобретена какими-то голландскими изготовителями стекол для очков в начале семнадцатого века, как способ ее изготовления распространился по Европе подобно степному пожару. То есть она никогда никому не обеспечивала военного преимущества… например, возможность заметить вражеские корабли до того, как они заметят тебя. Однако в тексте шестнадцатого века, написанном неким натурфилософом, есть кусок, правда, не очень ясный, но как будто указывающий, что он пользовался подзорной трубой. Я полагаю, она могла быть изобретена за многие годы до общепринятой даты, а изобретатель предпочел держать язык за зубами. Вполне возможно, что кого-то убили ради сохранения ее секрета.

— Следовательно, тогда вас могли убить и за то, и за это, — начал Медина, вертя бокал и следя за скользящими в нем кубиками льда. — Выскажу догадку: по-вашему, быть шпионом было куда опаснее, чем ученым, потому что вы рисковали всегда.

— Более или менее. Безусловно, безопаснее всего было быть смиренным ученым, ищущим познания ради самого познания, далеко в стороне от борьбы за власть при дворе. Хотя для концовки я, правда, приберегла кое-что сногсшибательное, — призналась Кейт с улыбкой.

Медина поднял бровь.

— В елизаветинской Англии было полно людей, причастных к погоне и за теми, и другими тайнами. Например, Фрэнсис Уолсингем или Роберт Сесиль. Оба были маэстро шпионажа, а также участвовали в финансировании путешественников, таких как Фрэнсис Дрейк и Уолтер Рэли. И признанный сверхмудрец при дворе Елизаветы — человек по имени Джон Ди (он подозревался в том, что был и шпионом, и покушался на тайны Бога) — утверждал, будто способен вызывать ангелов и имеет доступ к небесным истинам. Предполагалось, что вдобавок он занимается черной магией, и однажды разъяренная паникующая чернь разгромила его библиотеку, уничтожив принадлежавшие ему научные инструменты. Но он дожил до глубокой старости. Однако имеется некто, занимавшийся и тем, и другим, затем убитый, но мы до сих пор не знаем, за что именно. Строятся разные гипотезы, но…

— Кто? — спросил Медина, с интересом наклоняясь к ней.

— Кристофер Марло.

— Видный драматург?

Кейт кивнула.

— Кроме того, шпион, владевший компроматом на кое-каких крайне опасных политических игроков. А еще он копался в Божьих тайнах с большой настойчивостью. Во всяком случае, в своих пьесах, если не на практике.

— Не понял?

— Его пьесы по-настоящему покушались на религиозные устои. Его Фауст осведомляется у эмиссара дьявола, где находится ад, и тут же добавляет, что, по его мнению, ад — чистая выдумка. Позднее Фауст отправляется в запряженной драконами колеснице исследовать вселенную и, говоря его словами, «познать / все тайны астрономии, что в тверди / небес сокрыл Юпитер сам». В то время это было порядочной крамолой.

Кейт отхлебнула амаретто.

— В последний месяц жизни Марло велось официальное расследование его деятельности — и не только атеизма, но и государственной измены, поскольку покушение на авторитет церкви означало также покушение на власть правительства. За несколько дней до его смерти информатор в доносе указал, что его пропаганда атеизма настолько опасна, что ему следует заткнуть рот.

— Так что его арестовали и казнили?

— Нет. Допросили, но выпустили в тот же день. Однако вскоре за тем он был убит. Мы знаем, кем были те трое, что находились с ним в тот момент в таверне, но все еще не знаем, кто был убийцей и почему.

— А как думаете вы?

— Ну, во-первых, я не думаю, что Марло был атеистом. Бесспорно, любознательным скептиком, полным сомнений и отвращения к главенству религии в его эпоху, что никак не могло сойти с рук в век, когда подобный скептицизм был тяжким преступлением. Но каковы бы ни были его взгляды, я считаю, что погиб он не из-за них. Я думаю, какой-то политик подставил Марло, то ли оберегая собственные секреты, то ли бросая тень на соперника.

— Так кто же?

Кейт покачала головой.

— Не могу сказать точно.

Медина улыбнулся.

— Во всяком случае, вы правы: история сногсшибательная. Полная неожиданных вывертов.

— Благодарю.

— И вот что, Кейт. Этот Марло, он ведь вам по-настоящему нравится, так?

— Конечно. В моих исследованиях он оказался интересной фигурой во многих отношениях, — ответила она небрежно.

На самом же деле Марло для Кейт был куда больше, чем просто предмет академического интереса. Принимая решение оставить университет ради группы Слейда, она вспомнила, как Марло беззаботно фланировал между миром литературы и подпольным, и в конце концов последовала его примеру — во всяком случае, до определенного предела. Она не собиралась умереть в двадцать девять лет с ножом в глазнице. Но Кейт не просто положилась на его пример, она ощущала в Марло родственную душу. После смерти Рийса она поняла, что до конца жизни ей предстоит тосковать по недостижимому. Потому-то ее и привлекали герои Марло, которые все были заранее обречены своим необоримым стремлением к недостижимому.

Медина скрестил руки на груди и прищурился.

— Кто-нибудь в нашем веке вызывал на вашем лице такое выражение?

Кейт молча прихлебывала амаретто.

— Ну послушайте! Как его зовут?

— Кого?

— Типа, которому вы так верны.

— Откуда вы взяли?

— Я приударяю за вами с первого дня.

— И никогда еще не получали отказа, так?

— Собственно говоря, да. — Медина помолчал, затем добавил: — Меня уверяли, что пять минут, проведенных со мной, преобразят ревматичную монахиню в гибкую нимфоманку.

Кейт рассмеялась.

— Эго величиной с Техас, но каким-то образом все еще обаятельное. Внушает.

— Я серьезно, Кейт. Мы гармонируем, и тем не менее… ну, мне остается сделать вывод, что вашим сердцем уже владеет кто-то еще. Так кто он? И когда мы могли бы сойтись в поединке?

— Не в ближайшем будущем. Но он бы дал вам пинка в зад. Однажды он стал победителем японского сабельного турнира.

— Где он?

— Не знаю… Он умер.

Лицо Медины помрачнело.

— Черт! Простите.

— Ничего. Это случилось давно. Но вы правы. Он все еще владеет моим сердцем, будто оно земельный участок, который он купил и воздвиг на нем крепость.

— Как вы познакомились?

— В весну моего последнего года в колледже. Я некоторое время вела группу кикбоксинга, но уже несколько лет, как не занималась боевыми искусствами, которые преподавал он. Когда я дописала дипломную работу, то стала посещать его тренировки и…

— Это была любовь?

— Через два-три дня, — сказала Кейт, допив амаретто, вкус которого больше не ощущала. Она вспоминала солоноватый вкус шеи Рийса под своими губами, когда они целовались, выходя из гимнастического зала… тогда… в прошлом.

— Просто не могу себе представить, как тяжело вам было. Мне не приходилось терять никого из близких. Как вы…

— Ну, некоторое время строила фантазии, как исчезну. Нет, не совершу самоубийства, а просто испарюсь. Но я не могла бросить отца, ну и кое-как справлялась… а со временем заново вспомнила, как находить радость в менее очевидном.

— И вы действительно верите, что больше никого никогда не полюбите?

Кейт кивнула.

— И не просто потому, что Рийс был… незаменимым. По-моему, чисто физиологически химикалии мозга, управляющие эмоциями вроде любви, разжижаются, когда сердце разбито… А возможно, и с возрастом. Ну, словно кокаин, разбавленный аспирином.

— То есть вы говорите мне, что в моем почтенном возрасте я обречен на существование без любви, раз она не пришла раньше?

— Нет. Однако куда более вероятно, что в стиле Ромео вы правда потеряли бы ее, только если были бы подростком, — сказала Кейт, слегка погладив его ладонь и покачивая головой в притворном сочувствии. — Но погодите-ка! Я как будто слышала, что в настоящее время вас совсем заворожила некая модель?

— Ну, «заворожила» — не совсем то слово. И в любом случае с ней покончено, — сказал Медина, взмахнув рукой. Затем, наклонившись к Кейт, он откинул упавшую ей на лицо выбившуюся прядь.

— Сидро, я завтра очень рано встречаюсь с другом для утренней пробежки, — сказала Кейт, взглянув на часы, — и я хотела бы поработать с манускриптом как можно больше до завтрашнего полудня. И мне еще надо добраться до дома, а потому…

— Вы меня покидаете?

— Ненадолго.

— О-о!

— Всего на полсуток. Как-нибудь обойдетесь. — Заметав его задумчивое выражение, она спросила: — Пытаетесь вспомнить, когда женщина добровольно сама покинула ваше общество?

Он со смехом кивнул.

— Как вы догадались?

— Читать чужие мысли — часть моей работы.

— Кстати, Кейт. У меня есть предложение относительно «Анатомии». Рекомендую прием, какой я обычно применяю с триллерами.

— А я думала, вы вообще не читаете.

— Ну, иногда я беру в руки детективы. Знаете, когда вдруг застряну где-нибудь без…

— …девочек, наркотиков и спортивных машин?

— Именно.

Догадавшись, к чему он клонит, Кейт улыбнулась.

— Вы прочитываете начало, но вам не хватает терпения следить за развитием интриги, и вы сразу заглядываете в конец.

— Всякий раз.


У себя в номере Кейт последовала совету Медины заглянуть в конец «Анатомии Тайн». Как Кейт упомянула в разговоре с Ханной Розенберг, владелицей букинистической лавки, она нашла только две вероятные причины, почему Фелиппес мог поторопить переплетчика. Едва украв архив скончавшегося Уолсингема, Фелиппес тут же решил переплести и спрятать свой манускрипт, прежде чем до него добрались бы правительственные чиновники. Либо Фелиппес некоторое время хранил досье — возможно, используя документы для шантажа, — а затем кинулся к переплетчику, когда кто-то пригрозил выяснить, откуда у него компрометирующие сведения. Ни тот, ни другой вариант не обещал, что заключительный документ окажется пресловутым дымящимся пистолетом, однако, дешифруя в хронологическом порядке, она пока ничего решающего не нашла, так почему бы и не попробовать?

Ладно, начнем с конца. Интересно, о чем могут быть последние? Уолсингем умер в девяностом году, и если Фелиппес включил документы этого года… Посоображаем. Ни тот, ни другой, конечно, не интересовались пьесами Шекспира, но что, если у них имелись какие-либо твердые данные, которые раз и навсегда докажут, что он действительно был их автором? Он уже написал утраченный вариант «Гамлета» и первую часть «Генриха Шестого»…

Включив ноутбук, Кейт открыла электронный вариант последней страницы манускрипта и увидела сплошные цифры без букв. Но цифры были сгруппированы так, будто соответствовали буквам, образующим слова.

— Неужели так просто! — удивилась она вслух, набирая нужные дешифровочные распоряжения. Ее мысли обратились к Кристоферу Марло, и она добавила: — Черт. Ну, почему этот сборник не дотягивает до тысяча пятьсот девяносто третьего года?!

18

Бывало ль хоть когда

Злодейство столь задумано хитро

И безупречно так совершено?

Итамор в «Мальтийском еврее» Марло

ЛОНДОН — УТРО, МАЙ 1593

В двухстах метрах к северу от Лондонского моста, на пятом этаже полубревенчатого дома возле Линденхоллского рынка, Томас Фелиппес, стоя на коленях, открывал кедровый сундук, до краев полный одежды и бумажных листов. Но в эту минуту они его не интересовали. Требовалось ему совсем другое.

У кедрового сундука Фелиппеса фальшивого дна не было: всякий, кто обыскивает твои комнаты, обязательно проверит, нет ли его. Зато сундук снабдили своего рода фальшивым верхом — полостью внутри тяжелой крышки в два дюйма толщиной. С помощью ножа Фелиппес отодрал тонкую, покрытую бархатом панель с внутренней стороны крышки, и открылось углубление девять на двенадцать дюймов, вырезанное в цельной доске. Внутри, обложенная клочьями шерсти, покоилась оловянная шкатулка.

Фелиппес отнес ее через всю комнату к столу. Ухватил двумя пальцами черный шелковый шнурок, никогда не покидавший его шеи, и извлек из-под нижней рубашки медный ключик. Нагнувшись, он отпер шкатулку, поднял крышку и любовно посмотрел на самое драгоценное свое сокровище — пачку бумаг, которые он отобрал из хранившихся у покойного Фрэнсиса Уолсингема. Свой арсенал секретов.

Сразу после смерти Уолсингема Фелиппес тайком унес его бумаги к себе домой, донесения, которые показались ему полезными, припрятал, а остальные вернул на место. После десятков лет верной службы он, бесспорно, их заслужил, но Тайный совет официально объявил документы украденной собственностью, а у Фелиппеса не было ни малейшего желания оказаться арестованным за воровство.

Он планировал незамедлительно переплести листы. Во всяком случае, до осени. Порой он добавлял новые донесения, и лачка обещала вскоре стать слишком толстой для герметичной шкатулки, которую он специально заказал. Он тянул, потому что ожидал идеальной последней страницы — доноса, который вознесет Эссекса на пост статс-секретаря, либо ошеломив королеву сведениями чрезвычайной важности, либо уничтожив ее доверие к его сопернику — Роберту Сесилю. Для достижения этих целей Фелиппес уже забросил несколько удочек и теперь прикидывал, какая раньше принесет ему желанный улов.

Вернув шкатулку в тайник, он повернулся, чтобы уйти. Запер за собой дверь, вышел на лестницу и спустился вниз. В этом доме он поселился потому, что дом был возведен на месте старого римского суда тех времен, когда Лондон назывался Лондиниумом. Эта параллель его восхищала: пусть он не член современной лондонской судебной системы, но бумаги Уолсингема дают ему власть вершить собственное правосудие. В этот момент четыре шантажа обеспечивали ему средства на несколько разведывательных операций, которые он проводил без ведома своего нанимателя.

Когда Фелиппес дошел до Лондонского моста, он извлек последнее сообщение Кита Марло из их тайника в часовне Св. Фомы, а затем подозвал перевозчика.

— В Эссекс-Хаус, — сказал он. Огромное готическое здание на северном берегу Темзы было не просто домом графа, но и фокусом его шпионской сети.

Войдя в огромный зал, Фелиппес сразу же поспешил к свечам, горевшим на необъятном обеденном столе. Он сосредоточенно и осторожно начал нагревать над огоньком словно бы пустой листок Марло, и несколько секунд спустя начали возникать бурые буковки с желтой обводкой. Шифр был простейший, и они оба хранили его в памяти.

— Кровь Господня! — вскричал Фелиппес, узнав, что никто в Московской компании Северо-Восточного прохода не открыл. Затем он расшифровал фразу о тайном соглашении с берберийским пиратом и улыбнулся. Марло полагает, что установит виновника еще до конца недели?

Поднимаясь к личным покоям своего нанимателя на верхнем этаже здания, Фелиппес услышал неясное бормотание и шелест бумаг, доносившиеся из одной комнаты для занятий на втором этаже. Наверное, Энтони Бэкон, который занимается обработкой сведений, собираемых их сетью, и анализом донесений из-за границы. Бледный, измученный подагрой Бэкон перебирал бумаги, полулежа в кровати. Поглаживая ключик под рубашкой, Фелиппес про себя хихикнул. Бэкон понятия не имел о сообщении, припрятанном Фелиппесом, — том, в котором описывались греховные эскапады Бэкона во Франции.

Фелиппес бесшумно поработал отмычками в двери опочивальни Эссекса. Ему нравилось время от времени заставать людей врасплох: ведь никогда по-настоящему не знаешь человека, если видишь его только таким, каким он хочет, чтобы его видели. Проскользнув в дверь, он прокрался через переднюю, ступая как можно легче по надушенным камышам, устилавшим пол. Ухватив краешек мягкого гобелена, он заглянул за угол.

Боже ты мой!

На огромной пуховой постели лицом к лицу лежали Эссекс и нагая пышнотелая женщина. Ноги их переплелись, они извивались. Вторая женщина, даже еще более пышная, стоя на коленях у изножия кровати, обсасывала пальцы на ногах графа и прикасалась к таким местам своего тела, которых людям никак касаться не положено. Смахнув с лоснящегося потом лица прилипшие пряди, Эссекс вытягивал шею, следя за ней.

— Милорд, — сказала сосательница. — Я… я должна поиметь вас сейчас же.

В этот же миг женщина в объятиях Эссекса начала издавать непотребные звуки, и Фелиппес следил — с отвращением, но завороженно, — как затряслись ее ноги. Когда она затихла, Эссекс отодвинул ее и сел, задрав колени, совсем голый, если не считать свисающего с его шеи амулета из рубинов и сапфиров. Вторая женщина подползла, села рядом с ним и закинула ступни на его ноги. Когда Эссекс прижал большие ладони к ее херувимскому заду и притянул к себе, она с тошнотворным возбуждением пробормотала «О, милорд!».

Тут первая женщина принялась целовать его в шею.

Когда распутные блудни насытятся?

Фелиппес начал пятиться, но голос Эссекса заставил его застыть на месте.

— Между прочим, Томас, я ведь знаю, что ты тут.

Будь прокляты все святые!

— Прошу простить мое вторжение, но у меня дело, не терпящее отлагательства.

— Хм-м-м. Поразмыслим. Тереза, а это дело терпит отлагательства?

— Ах нет, милорд, — вздохнула женщина в его объятиях.

— Но я тут по государственному делу!

— Как и я, — отозвался Эссекс. — А теперь хочешь посмотреть, что мы делаем, когда моемся, или предпочтешь подождать внизу? Могу подбавить интереса, позвав грума… решать тебе.


— Скажи, Томас, как ты думаешь, почему мне принадлежит такая власть?

Обернувшись, Фелиппес против воли ощутил восхищение.

Только что вымытые щеки Эссекса розовели, темно-рыжие кудри были аккуратно зачесаны назад. Дублет из шелка каштанового цвета с золотыми разрезами безупречно облегал его высокий мускулистый стан. Кружевные манжеты были пышными и новыми.

— Добываемые нами сведения давно произвели впечатление на королеву и…

— Верно. Все это очень полезно. Но спальня, Томас! Я произвожу на нее впечатление и в спальне.

Эссекс указал на стол, который Тереза уставляла блюдами.

— Милорд, если вы дозволите спросить, как после этого вы идете к… э…

— Елизавете?

Фелиппес кивнул.

— Когда я начал искать ее милости при дворе, то… по необходимости, — начал Эссекс.

Это-то Фелиппес знал прекрасно. Эссекс родился самым бедным графом в Англии. Без любви королевы он недолго продержался бы финансово.

— Но теперь, пусть она давно уже не первой молодости, я, когда гляжу на нее, просто вижу женщину, которой безумно хочу владеть, подчинять, — и это захватывает. Даже больше, чем… — Он кивнул на дверь.

Фелиппес смотрел, как Эссекс миниатюрным подобием трезубца дьявола подцепил сморщенный зеленый лист. Что, во имя Бога…

— Латук. Полезен для пищеварения. Очень моден. А десерт изготовлен по тайному рецепту, который Екатерина Медичи ревниво охраняет. Мне пришлось подкупить старшего повара французского двора. Он назвал его итальянским льдом.

Фелиппес крепко сжал губы, чтобы скрыть неодобрение.

— Помните, что я вам говорил про Кита Марло?

— Что ты поручил ему найти контрабандистов в Московской компании? Тех, что, возможно, отыскали Северо-Восточный проход?

— К сожалению, проход найден не был, но розыски Марло могут все-таки оказаться полезными. Более или менее. Однако особо я на них не рассчитываю, обличение бесчестных купцов не столь уж важно. А получение доказательств такой бесчестности — задача не из легких. Но этот мой другой план непременно вознесет вас над Сесилем.

— И в чем он заключается? — спросил Эссекс, протягивая руку за тыквенным вареньем.

— Как член комиссии, разыскивающей того, кто пишет угрожающие плакаты, я могу повернуть розыски на свой лад. И я направляю их на Марло. Очень скоро он на дыбе будет разоблачать противозаконные сделки, которые, по слухам, заключает Сесиль. А также и Рэли. Мы обретем возможность погубить их обоих.

— Но Марло мне нравится, Томас. Ты видел его «Парижскую резню»?

— Нет, — сухо ответил Фелиппес. — Я предпочитаю драмы из подлинной жизни.

— Но она великолепна! «Роза» была битком набита. Мы с королевой проскользнули в масках. А его элегии! Раньше утром я прочел одну Энн и Терезе про… так о чем же? Большая нога и… и… — Эссекс прижал руку ко лбу и закрыл глаза. — Сладость бедер!

Фелиппес вздохнул. Вечное разочарование — работать на кого-то, столь непохожего на Уолсингема. Ну почему Эссекс не способен оценить красоту сбить одним камнем стольких птиц? Хорошо, что он хотя бы перестал впадать в угрюмость. Некоторые мужчины напускали на себя меланхолию по велению моды, однако приступы мрачности Эссекса были подлинными и крайне вредными для дела.

— Можешь больше не утруждать себя из-за Рэли, — сказал Эссекс. — Он безвозвратно погубил себя, тайно женившись.

— Та же самая ошибка, которую вы допустили три года назад, а посмотрите на себя теперь! Королева недолго продержала вас в изгнании.

— Так я же не обрюхатил ее фрейлину. И о чем только Рэли думал?

Фелиппес прикусил язык, чтобы не расхохотаться. Ну и лицемерие! Эссекс был способен на куда более безрассудные выходки, чем кто угодно еще, включая Рэли.

— Томас, твой коварный план не нужен. Рэли изгнан, а Сесиль… ну, мы с ним разделаемся очень скоро. Быть может, благодаря плодам розысков Марло. Подозреваю, он тебя еще удивит.

— Милорд, вы только три месяца член Тайного совета. Нам необходимо доказать, что вы этого достойны, и укрепить вашу власть. И прошу, не забывайте, что враг безопасен только когда уничтожен полностью. Сесиль в фаворе у Елизаветы все больше и больше, а Рэли, мне сказали, задумал еще одно путешествие в Новый Свет. И если он отыщет золото, как надеется…

Эссекс встал и направился к двери.

— Я предпочитаю мой способ, — сказал он, надевая новую бархатную шляпу.

Ну, так я перестану тебя осведомлять!

— Куда вы?

— В Гринвич. Королева желает поиграть в карты.

— В карты, милорд?

Эссекс со смехом пристегнул к поясу шпагу в инкрустированных драгоценными камнями ножнах и спустился к Темзе.

Королева дала прозвище своему любимцу «Дикий Конь», и Фелиппесу оставалось только гадать, какое из достоинств молодого графа заработало ему эту кличку.


— Думаю, у меня есть то, что вам требуется, сэр.

Фелиппес в недоумении прищурился на шпиона.

— Сведения для доклада о Марло, сэр! Я подслушал, как он, Рэли и Хариот тщились посрамить Господа нашего, величие Его творения. И пользовались странным приспособлением. Длинным, вроде…

— Это… интересно, Бейнс. Но излишне. Я же объяснил, чего от тебя жду. Используй обвинения, которые я тебе показывал. Только и всего.

— Но я не слышал…

— Ну, добавь что-нибудь про Хариота, если тебе так хочется, — буркнул Фелиппес. Затем что-то вспомнил. Донесение другого своего осведомителя. — Укажи, что Марло считает Моисея всего лишь фокусником… причем ставит его куда ниже Хариота.

Бейнс кивнул. Фелиппес нахмурился.

— Так не пойдет. Напишем сейчас же. — Оглянувшись на дверь, он крикнул: — Тереза!

— Чего изволите, сэр? — спросила она, возникнув на пороге.

— Принеси нам бумагу, чернильницу и перо.

Фелиппес затем поднялся в хранилище на втором этаже за копией допроса Кида, а также доносами других осведомителей, которые собрал. Вернувшись в залу, он сказал:

— Обязательно включи худшие из этих показаний.

Бейнс прижал ко лбу кончики пальцев правой руки.

— Озаглавить… озаглавить… — Посмотрел на Фелиппеса и сказал: — «Записка, содержащая мнения некоего Кристофера Марло касательно его суждений о религии и Слове Божьем»?

Фелиппес покачал головой.

— Пресно, Бейнс. Добавь «кощунственных» мнений и «поношение Слова Божьего».

Бейнс макнул перо в чернила и написал. Затем начал читать обвинения Кида.

— Говорит, что Марло высмеивает Святое Писание, придумывает доводы в опровержение того, что говорили пророки и святые.

— Напиши, что он говорит, будто Новый Завет скверно написан, что он сам мог бы написать куда лучше. Затем…

Бейнс яростно писал.

— …что он называет Христа байстрюком, а Деву Марию — блудней.

— Но, сэр, это же…

— Хочешь разделить его судьбу?

Бейнс неохотно подчинился. Затем поднял голову.

— По-моему, я слышал, как он называл протестантов… черт! Как он…

— Ослами.

— На самом деле, сэр, слово вроде было «лицемеры».

— Ну так лицемерными ослами!

Поглядев через плечо Бейнса, Фелиппес добавил:

— Непременно сказанное о Христе и Иоанне Евангелисте, только не так деликатно. Пиши, что он назвал их… делившими ложе.

— Кстати, сэр, поговаривают, что он… что он кладет глаз на… э…

— Что-что? — нетерпеливо переспросил Фелиппес.

— На мальчиков, сэр.

— Великолепно. Как будто ты не совсем уж безнадежен, Бейнс, — отозвался Фелиппес. — Да, и сделай заключение посильнее. Так, чтобы не оставалось сомнений, насколько Марло опасен и его необходимо остановить.

Подняв перо, Бейнс прикидывал, шевеля губами.

Фелиппес смотрел в окно. Пару минут спустя он сказал:

— Когда вручишь это главе комиссии, не забудь сказать ему, что Марло находится в Скэдбери-Хаусе, кентском поместье Тома Уолсингема.

— Его арестуют так быстро? Я думал, вы…

Фелиппес пожал плечами.

— Если он еще не завершил свои розыски, так Топклифф получит от него все необходимые подробности. Пожалуй, лучше нам самим их завершить. Марло всегда был самоволен. Я не вполне ему доверяю.


Роберт Поули злился.

Тереза Рамирес все не шла.

Он расхаживал, ожидая ее, около арены для травли медведей. Судя по последнему бою часов, который он слышал, миновало более получаса после полудня — времени их встречи. Черт бы ее побрал!

Однако когда она появилась, и он увидел выражение ее лица, все было забыто. Так Тереза улыбалась, только если ей удавалось подслушать то, что ему особенно требовалось.

19

САУТ-БАНК, ЛОНДОН — 9 ЧАСОВ 14 МИНУТ УТРА, НАШИ ДНИ

Открыв бутылку с водой, Кейт посмотрела поверх нее на Ариану.

— Ничего, если я позвоню?

— Конечно, — сказала Ариана, поднялась на Вестминстерский мост и облокотилась о парапет.

Час назад они встретились в Сент-Джеймсском парке и пробежали по Променаду королевы — деревянному настилу вдоль южного берега Темзы — до Лондонского моста. Возвращаясь, они остановились у Вестминстерского моста возле одного из многочисленных ларьков купить воды.

— Доброе утро, — сказал Медина.

— У меня новости, — сообщила ему Кейт, глядя через реку на сказочные шпили, венчающие Биг-Бен и здание Парламента.

— Выкладывайте.

— Ну, я последовала вашему совету заглянуть в конец, и выяснилось, что Фелиппес продолжал присовокуплять донесения и после смерти Уолсингема по меньшей мере до тысяча пятьсот девяносто третьего года. С последней страницей у меня возникли затруднения, но предпоследняя — от мая девяносто третьего, — кажется, написана самим Кристофером Марло.

— И о чем?

— Видимо, Фелиппес поручил Марло разобраться в деятельности одной елизаветинской торговой компании, «Московии» — первом в Англии акционерном торговом предприятии. Марло установил, что один из главных ее заправил снабжает оружием берберийского пирата — в прямое нарушение закона — в обмен на богатства с Востока. Он добавил, что сможет установить его личность в ближайшие дни. Но в том-то и соль. Марло погиб в том месяце, и я не могу не думать…

— Что он был убит из-за своих открытий? — перебил Медина. — Купцом, пытавшимся избежать разоблачения?

— Угу, — сказала Кейт. — И я полагаю, что последнее донесение тоже написал Марло. Оно чисто цифровое, и я еще в нем не разобралась, но не думаю, что Фелиппес включил бы сообщение о контрабанде, если бы не собирался приобщить к нему сообщение о личности купца. В его «Анатомии» нет ни единого случая, который не был бы достаточно документирован, и, следовательно…

— Эта последняя страница может содержать ответ на ваш вчерашний вопрос, кто убил Марло и почему.

— Не исключено. Конечно, я могу выдавать желаемое за действительное, однако…

— По-моему, выглядит логично, — сказал Медина. — Но вот что, Кейт, эта последняя страница. Именно за ней и охотится кто-то сегодня?

— Маловероятно. Найдется много литературоведов и поклонников Марло, которые были бы очень рады узнать, что произошло на самом деле, но сильно сомневаюсь, чтобы ради этого кто-нибудь убил безобидного оксфордского профессора.

— Пожалуй. А кстати, где вы?

— По дороге к леди Галифакс. Собственно говоря, я должна быть там через пятнадцать минут, — сказала Кейт, взглянув на часы. — Помните рубиновый перстень Кота? Его он украл у нее, и я собираюсь расспросить ее о нем. Она играет в теннис на Итон-сквер. Пригласила меня на послетеннисный лимонад. Вы будете у себя попозднее?

— Да.

— Ладно. Я скоро появлюсь. Мне нужно проштудировать несколько страниц манускрипта до моего отлета.

Меньше чем в миле оттуда человек, которого Кейт упоминала как Нефритового Дракона, водил пальцем по трем черным дюймам стального лезвия своего обоюдоострого ножа. Судя по тому, что он сейчас услышал, Кейт Морган, как и ожидалось, нашла последнее донесение Кристофера Марло, а поскольку она заодно назвала и точное местонахождение манускрипта…

Настал момент нанести удар, и безотлагательно.


БЕЛГРЕЙВИЯ, ЛОНДОН — 9 ЧАСОВ 30 МИНУТ УТРА

— Леди Галифакс?

— Называйте меня Перри, — отозвалась миниатюрная сереброволосая женщина. Она стояла в дверях своего особняка на Итон-сквер в коротком пурпурном теннисном костюме, солнечных очках в золотой оправе и туфлях до того белых, что они посверкивали. — Выиграете? — спросила она, вручая Кейт ракетку.

— В школе играла, — сказала Кейт. — Я…

— Не важно. Вы подойдете. Лучше Эллы в любом случае… отзвонилась в последнюю минуту, говорит, у нее колено разболелось! — Леди Галифакс покачала головой. — Черт, когда доживаешь до моего возраста, все остальные или сидят сложа руки и хнычут, где и что у них болит, либо успели умереть.

— Грустно это слышать.

— Сыграйте со мной сет, и я буду рада ответить на ваши вопросы.

— Договорились.

— Вы раскраснелись, милочка. Выпейте лимонаду, — сказала леди Галифакс, протягивая Кейт термос. Затем схватила второй термос, другую теннисную ракетку — с розовыми струнами в тон ее костюму — и захлопнула за собой дверь.

Они перешли улицу и направились к воротам парка. С удовольствием вдыхая благоухание цветущей там сирени, Кейт отвинтила крышку термоса, сделала большой глоток и поперхнулась от неожиданности.

Леди Галифакс хихикнула.

— В него добавлен «Пиммс», милочка. Пить лимонад без джина никак не следует. А теперь насчет моего перстня…

— Он в Ярде. Пока еще его нельзя забрать. Его должны… исследовать.

— А как вы его отыскали?

— Собственно говоря…

— Ну послушайте! — перебила леди Галифакс. — Иначе вы не пришли бы сообщить мне про него.

Кейт улыбнулась.

— Мне поручили расследовать сорвавшийся грабеж. Вора нашли мертвым на месте преступления с вашим кольцом на пальце. И выяснилось, что он — Кот.

— Господи помилуй! После стольких лет… так кто он был такой?

— Саймон Тревор…

— Джонс? — докончила леди Галифакс, широко открыв глаза. — Лорд Астли? Христос на костылях! И как я не догадалась! Он всегда, казалось, слишком уж охотно принимал скучнейшие, нелепейшие приглашения. Перегрина, слепая ты женщина! Как чертовски очевидно это было!

— Вы хорошо его знали? — спросила Кейт.

Леди Галифакс покачала головой и вышла на корт.

— Нет. Но я сожалею о его смерти. Он, бесспорно, вносил интерес в наше существование: ломать голову, а нет ли вора в нашей среде?

— Вы не замечали, были ли у него друзья или какие-нибудь деловые партнеры?

— Не помню. Но кто-нибудь из моих знакомых обязательно знает. Я могу обзвонить их.

— Благодарю вас.

— А теперь готовьтесь, милочка, — сказала леди Галифакс, прихлебывая из своего термоса. — Я намерена подмести вами корт.


Свернув в Уилтон-Кресчент, Кейт вздохнула. Старая маркиза не преувеличила: Кейт чувствовала себя вымотанной. И она проиграла все геймы в пяти сетах. Зазвонил ее мобильник.

— Алло?

— Хью Синклер.

— Доброе утро, инспектор.

— Кейт, я говорил с врачом Резерфорда. Оказывается, у него был рак простаты в заключительной стадии, давший метастазы. Умер бы через несколько месяцев и, вероятно, очень мучительно. Вот я и подумал, не попросил ли он кого-нибудь…

— Он был католиком?

— Да.

— И если бы написал предсмертную записку, его нельзя было бы похоронить по церковному обряду.

— Верно. Во всяком случае, объяснение, вы согласны?

— Угу. Ну а бумаги, забранные с его стола?

— Быть может, заботливый стрелок… пытался прибраться.

— Правду сказать, я надеялся, что вы разыскали что-то по своей части, что прояснило бы ситуацию.

— Я сообщу вам, едва что-нибудь узнаю. Спасибо за информацию.

— О чем речь? Ну так всего вам пока хорошего.

Набрав номер Медины, Кейт прикинула, действительно ли уговорить кого-то застрелить тебя — лазейка для верующих в то, что самоубийство — смертный грех? Если так, может быть, добрый, ни в чем не повинный человек все-таки не убит из-за манускрипта. Может быть, мистер Нефритовый Дракон был больше по части чаепитий и светских детективных тайн, как она вначале и предполагала.

Дверь открыла Шарлотта.

— Что случилось? — спросила Кейт. Лицо Шарлотты побелело, руки у нее тряслись.

— Я ходила за покупками, а когда вернулась, я увидела, что мистер Медина… что его… что кто-то… — она судорожно сглотнула, — ударил его ножом.

— Что?!

— Он наверху. Отказался поехать в больницу, прогнал меня…

— У себя в спальне?

Шарлотта кивнула.

— На третьем этаже.

Кейт в полном ошеломлении взбежала по лестнице. Медина у себя в ванной откупоривал флакон с антисептиком. Вокруг талии поверх одежды он закрутил темное полотенце.

— Сидро, вы…

— Нет. Все в порядке. Просто царапина. Простите, что она вас напугала.

— Я чувствую себя ужасно. Я должна была настоять на телохранителе. Я…

— Сказать правду, по-своему это было волнующе. Мне никогда прежде не приходилось участвовать в ножевых драках.

Кейт попыталась посмотреть на него с неодобрительным упреком, но у нее ничего не вышло.

— Но что произошло?

— В дверь позвонили. Паренек сказал, что он с доставкой из Ярда. А прежде позвонила какая-то женщина, назвалась секретаршей суперинтендента.

— Кто-то следит за нами, — перебила Кейт. — И, вероятно, заметил, как вчера сюда приходил сержант Дэвис. Я так сожалею…

— Кейт, это не ваша вина. Я — осел настолько самоуверенный, что не желаю, чтобы рядом крутились охранники.

— Верно, — согласилась она и, открыв аптечку, достала вату. — Значит, вы открыли дверь, он ворвался внутрь и…

— Думаю, он намеревался ударить меня в почку и заграбастать манускрипт. Да только я ухватил его нож.

— И он…

— Выскочил вон. Не рискнул противостоять…

— …вашей сокрушающей мощи? — сухо докончила Кейт, снимая полотенце с его талии.

— Боже мой! — пробормотала она, увидев большое кровавое пятно на спине голубой рубашки. Высвободила ее из брюк, задрала и уставилась на разрез, протянувшийся от бедра к позвоночнику.

— Сидро, если бы он не промахнулся, вы умерли бы через минуту. — Она положила руку ему на плечо и повернула его лицом к себе. — Я знаю, вы зациклены на адреналине, но не могли бы вы ограничиться наркотой и прыжками без парашюта?

Намочив полотенце теплой водой, она добавила:

— Мне очень неприятно уподобляться вашей матери, но если вы и дальше будете так бесшабашничать, то добьетесь, что вас убьют. Я звоню в мой отдел о телохранителе и прошу вас обещать, что вы не избавитесь от него в мое отсутствие.

— Слушаюсь, мэм.

— Когда мы кончим тут, я заброшу нож и записи вашей камеры слежения в Ярд. А на вас наложат швы.

— Собственно, я должен кое-чем…

— Кого бы ни прислали из моего отдела, он будет вооружен и он отвезет вас для их наложения. Под дулом пистолета, если понадобится.

— Против такого не поспоришь.

— Отлично. А теперь снимайте рубашку.


БЕРЕГ ТУНИСА — 1 ЧАС 42 МИНУТЫ ПОПОЛУДНИ

— Парк Монсо просто чудесен, — сказала Сурина Хан, опуская большую натуральную губку в тазик с мыльной водой на тумбочке рядом. — Море цветов… и прелестный водопад, — продолжала она, выжимая губку. — Парк задуман как панорама разных исторических периодов в разных частях мира, а потому там есть поддельные римские развалины, египетская пирамида, китайская пагода… Мы с братом шныряли там, куда посетителям вход запрещен, — прямо по газонам, вверх по холму с водопадом, в ручей…

Она взяла его за запястье, приподняла руку и легонько заскользила губкой по его коже. Через несколько секунд его пальцы задергались, сжались — в четвертый раз за этот день. Судорога, следствие электрошоков, которыми его пытали, спросила она себя, или он сжимает ее руку сознательно? Общается с ней единственным доступным ему способом?

— Может быть, летом вам захочется поехать со мной в Париж и погулять там вместе? Устроим пикник у пруда с разрушенной колоннадой?

Нежно прижав губы к его лбу, Сурина позволила тихому плеску волн, накатывающихся на пляж, крикам чаек и равномерным шлепкам капель в капельнице убаюкать ее в грезах наяву.


БЕЛГРЕЙВИЯ, ЛОНДОН — 10 ЧАСОВ 50 МИНУТ УТРА

— С-с-с, Кейт, — прошипел Медина сквозь стиснутые зубы.

— Сидро, вы человек или МЫШЬ? — поддразнила она, обрабатывая порез перекисью водорода.

— Справедливо! Будь тверд, Сид, — скомандовал он, вздрагивая при каждом прикосновении. — Отвлекись. Прикинем… О-о-ой! Чтоб меня! Ладно, сосредоточься. Крикет на стадионе «Лорд», душистый воскресный день… у-у-у… сто пробежек, чтобы победить, восемь «калиток» сбиты…

Кейт тоже пыталась отвлекаться. На расстоянии пары дюймов от него, а он без рубашки, — настоящее испытание. Ну ладно… счета. Садишься, открываешь чековую книжку — от «Сити-Спорте» в этом месяце получишь хороший пинок. Э… дантист со скверным дыханием, прививки для Юго-Восточной Азии…

— Ох! Женщина, а такие средневековые приемы обязательны?

— Ой, Сид, простите, — сказала Кейт, намазывая антибактериальный крем и нечаянно слишком сильно придавив рану. Она наложила большую повязку и начала приклеивать ее скотчем.

— Благодарю вас, — сказал он, когда Кейт завершила операцию.

— Пустяки.

Он обернулся к ней.

— Вы уверены? Вы выглядите…

— Нормально. Рада, что обошлось относительно легко.

Никак не желая встретиться с ним взглядом, Кейт принялась убирать мази и примочки.

И тут ее мысли оборвались.

Его рука обвила ей шею сзади, притягивая к нему. Их лица сблизились, он секунду смотрел на нее, затем прижал губы к ее губам. Нежно. Два раза. Когда он поцеловал ее в третий раз, то слегка приоткрыл рот, его язык ласково скользнул по ее верхней губе, и он зажал ее между своими, потом отпустил и слегка откинулся.

Медина внимательно вглядывался в нее.

— Я хотел это сделать с первого же дня, как мы познакомились.

— О…

— О? И это все, чего я заслужил?

— Ну хорошо, признаюсь, у меня слегка кружится голова.

— Отлично. Бог свидетель, я не пожалел усилий.

— Дело в том, что сегодня утром я совершила длинную пробежку, слишком долго играла в теннис… не успела ничего поесть, а день жаркий, и вот… но сейчас я в норме. Спасибо, что поинтересовались.

— Ах так! — сказал Медина, опять притягивая ее к себе. Затем, проведя пальцем по ее нижней губе, он спросил: — Все еще в норме, я полагаю?

— Все еще в норме.

— А теперь как? — спросил он, целуя ее в шею.

— Не могу пожаловаться.

— Ну же, Кейт! Скажите мне что-нибудь гаденькое.

— Гаденькое?

— Ну или, как у вас выражаются, сладенькое.

— Ну-у…

— Я жду, — не отступал Медина, лаская ладонями ее шею.

— Ну хорошо! Когда вы прикасаетесь ко мне так, я не способна думать ясно, и, возможно, меня не держат ноги. Этого достаточно?

— На данный момент.


Час спустя, передав нож и записи камеры Медины в надежные руки сержанта Дэвиса, Кейт у себя в номере паковала дорожную сумку, слушая Медину по телефону.

— Я собирался сам отвезти вас в Хитроу, но поскольку ваша фирма держит меня заложником…

— Собственно, меня подхватит наш вертолет, — сказала Кейт. — Через двадцать минут ожидается прибытие некоей важной персоны…

— А! Когда вас ждать обратно?

— М-м-м, завтра к вечеру, я думаю. Возможно, и раньше. Зависит от того, как все пройдет.

— Мне за вас тревожиться?

— Нет причин. Обычное опознание, не больше. Назовите этого человека. В таком вот духе.

— А этот человек опасен?

Кейт не хотелось лгать. Как бы это сформулировать…

— Дружески настроенный антиквар. Со мной все будет в порядке.

— Позвоните мне, когда доберетесь туда.

— Хорошо.

Они попрощались, и Кейт еще раз проверила, что ее бумажник и авиабилет уложены в заплечную сумку. Прекрасно.

— Слава Богу, что вспомнила, — сказала она вслух, вытаскивая белую коробочку с пистолетом Кота. Охрана Хитроу в восторг бы не пришла.

Возможно, усыпитель, подумала она, правой рукой сжимая деревянную рукоятку. Более соответствовало бы манере человека, принимавшего такие меры, чтобы никому не причинить телесного вреда. Ей захотелось узнать, чем он заряжен, и указательным и средним пальцем она поискала позади затвора магазинную защелку. Ее там не оказалось. Если на то пошло, не видно ни предохранителя, ни зажима. Зато возле ее большого пальца поблескивала перламутровая геральдическая лилия. Хм-м-м. Она нажала, услышала щелчок и увидела, как из дула выпрыгнул стальной двухдюймовый прут.

— Пистолет-отмычка, — пробормотала она. — Логично.

Если бы Кот пользовался пистолетом, выстреливающим дротики с транквилизатором, он, конечно же, обездвижил бы охранника Медины и спасся по крышам.

Но почему Кот не был вооружен? Да, он проник в дом, не снабженный серьезной охранной системой. Но если он знал про это заранее, то каким образом он не знал про охранника? По словам Медины, его охранник заступал на пост практически всякий раз, когда он долго отсутствовал. Такую критически важную деталь Кот никогда бы не проглядел. Кейт была сбита с толку. Что-то не сходилось.

Значит, сам он разведки там до взлома не производил, решила она затем. Тогда почему он рискнул? Он же не был мистером Нефритовым Драконом, он не был лично заинтересован в чем-то, скрытом в манускрипте, так почему в попытке его украсть он положился на скверную информацию из вторых рук? Обычно он крал предметы куда более ценные с несравненно меньшим риском. Полная бессмыслица!

Если только он не был другом Нефритового Дракона, подумала Кейт. Что, если его друг Н.Д. позвонил ему в панике и попросил о ничтожной услуге? Что, если Нефритовый Дракон сам произвел дерьмовую предварительную разведку, а Коту представил ее более тщательной? Настолько ему не терпелось заполучить «Анатомию Тайн», что и безопасность друга его не заботила? Тогда в определенном смысле Кота убил Н.Д. Вдобавок к Эндрю Резерфорду. И покушению на Медину.

Руки Кейт, пока она прятала пистолет-отмычку в кармане жакета, который оставила в номере «Коннота», тряслись от гнева.


СИДИ-БОУ-САИД — 2 ЧАСА 48 МИНУТ ПОПОЛУДНИ

Руки Коннора Блэка не тряслись. Стоя в извилистом мощенном булыжником проулке в Сиди-Боу-Саиде почти над обрывом, он твердо держал в них что-то вроде камеры с телеобъективом, наведя ее на береговую линию внизу. Используя способность прибора создавать изображение по тепловому излучению, он наблюдал охранника внутри виллы на его обычном месте возле входной двери. Остальные двое на балконе второго этажа играли на доске в какую-то игру. Прямо над ними на верхнем балконе стояла девушка (сиделка, которую он и его товарищи называли миссис Соловей) и глядела на неизменно спокойные бирюзовые воды залива.

Впервые Коннор увидел ее не просто как красный силуэт внутри дома.

— Она сногсшибательна, — пробормотал он, увеличивая изображение ее профиля. Высокий рост, стройность, смуглая южно-азиатская кожа, черные волосы по пояс и лицо из тех, на описание которых поэты расходовали все свои чернила.

Опустив прибор, он оглянулся. Позади никого не было.

— Ревир, как дела?

— Хорошо, — раздался у него в ухе голос человека, чье настоящее имя на самом деле было Поль. — Любовник Два арендовал катер в порту. В этот момент мы загружаем охладитель…

— Я пошел.

— Я тоже, — ответил Ревир и отправился в облюбованное ими кафе взять на себя обзор берега.

Войдя в свой и Джейсона Аверы номер, Коннор увидел, что оборудование, которое им потребуется позднее, было уже уложено в охладитель.

— Пошли! — сказал он, берясь за одну ручку. Днем тащить его по городу выглядело вполне естественным. Ночью могли бы вздергиваться брови и задаваться вопросы.

В шортах и солнечных очках они направились к порту. Для отвода глаз было решено совершить короткую поездку вдоль берега.

— Первый Любовник, — услышал Коннор у себя в ухе. Это был Лесовик, все еще сидевший среди деревьев напротив дверей виллы. — Что-то происходит.

— Ну?

— Фигуры расплываются. Я видел, как миссис Соловей ушла с балкона, но теперь она и ее муж практически исчезли. Пара вспышечек. Я все еще ее слышу, но…

— Проблема с биноклем или мера предосторожности, как по-твоему? — спросил Коннор. Он знал, что охранникам, если они хотели скрыть свое движение по дому, было достаточно отключить кондиционеры. И североафриканская жара быстро приблизит температуру внутри дома к температуре человеческого тела, положив конец возможностям температурного прибора слежения.

— Трудно сказать, — ответил Лесовик. — Нет, погоди-ка. Подъехал фургон. «Служба охлаждения Маджида»? Похоже, случайная поломка кондиционера.

— Продолжай. Проследи, не уедет ли кто. Ревир следит за берегом.

— Будет сделано.


РИМ — 6 ЧАСОВ 35 МИНУТ ПОПОЛУДНИ

Палаццо было светло-желтым, с массивными деревянными дверями, окнами в сводчатых каменных арках и горшками красных бегоний на балкончике третьего этажа. В мощенном булыжником проулке перед ним были припаркованы мотороллеры и пара-другая легковушек, которые в Америке выглядели бы детскими игрушками. Хотя здание видывало лучшие дни — краска местами поблекла, а стены на уровне улицы были испещрены граффити, — в глазах Кейт оно не имело ни малейшего изъяна.

— Чао, Джузеппе! — сказала она, обнимая пожилого владельца отеля.

— У тебя новый дружок. Пожалуй, мне пора — как это у вас говорится? — выбросить полотенце?

— Ни в коем случае! Я даже не понимаю, о ком ты говоришь.

— Кати! — С притворно суровым видом он опустил руку за конторку и протянул ей пакетик. С таким знакомым рисунком. Ее любимая местная кондитерская. — Он знает твой любимый шоколад!

— А, мой новый клиент! — сказала она, взглянув на карточку: Медина благодарил ее за утро.

— Клиент… м-м-м… — Покачивая головой, Джузеппе протянул ей ключ. — Прежде чем ты уйдешь вечером, мы выпьем на крыше?

— Всенепременно. Дай мне двадцать минут.

Четыре лестничных марша — и Кейт толкнула дверь своего номера, поставила сумки и включила горячую воду для душа. Она расшнуровала кеды, и тут позвонил Медина.

— Привет. Благодарю. Что еще вам сказал Макс? — спросила она, зная, что Медина должен был связаться с Максом, чтобы обеспечить доставку шоколада.

— Что вы думаете обо мне каждую минуту.

— Черт! Как он мог?

— Кейт, насчет завтра. У меня деловой обед, но после…

— Вы пытаетесь помешать мне работать?

— Ну, я подумал, что скорее всего смогу убедить вас пойти со мной куда-нибудь, учитывая…

— Нынешнее утро?

— М-м-м-хм-м-м…

— Но это был чисто сочувственный поцелуй. Вам было больно. Он ровно ничего не значит.

— Лгунья.

— Вы что-то сказали? У меня телефон на секунду отключился, — поддразнила Кейт.

— Говорите что хотите. Едва вы вернетесь…

— Я смогу рассказать вам о последнем донесении Марло, о котором упоминала, а возможно, и об остальных страницах. Когда я вечером освобожусь, то буду сидеть до…

— Погодите. Вы расшифровали последнюю страницу?

— Пока нет, но скоро. Она сложнее, чем я думала, и я отправила ее Максу. С цифрами и дешифровкой он справляется лучше. И не затянет. Да! А как сержант Дэвис? Личность напавшего на вас установлена?

— Все еще трудится. Тот был в бейсбольной кепке и перчатках. И наклонил голову. Так что снимок толком не получился. Дэвис заставил меня посидеть с художником. Может навести на водительские права или еще на что-нибудь. Мерзавчику по меньшей мере двадцать.

— Угу. К несчастью, он вряд ли хоть раз видел своего нанимателя. К тому же Нефритовый Дракон скорее всего выбрал такого, какого трудно выследить. Возможно, находится в Англии нелегально.

— Хм-м-м…

— Обычный нож, верно?

— Более или менее. Герберовский экспедиционный БВ-2.

— Хорошо. Позвоню вам завтра. Возможно, с кое-какими ответами.

— Звучит обнадеживающе.

Десять минут спустя, выйдя из душа, Кейт достала все необходимое из чемодана и заплечной сумки. Нет ничего менее угрожающего, чем цветы и очки, подумала, надевая черную с цветочным узором юбку до полу. Однако черные очки зубрилки, которые она надела, таили в себе угрозу — для де Толомеи, надеялась Кейт. Она забрала их в местном филиале Слейда по пути из аэропорта. Они прятали сканер радужек. Затем Кейт надела бюстгальтер на проволоке, который берегла специально для подобных случаев. Выглядел он как обычный подпиратель грудей «Секрет Виктории», но проволоку убрали, заменив звукозаписывающей аппаратурой. Крохотная батарейка обеспечивала только три минуты работы, но этого было более чем достаточно, чтобы получить необходимую запись голоса.

Натянув облегающий черный свитер, она посмотрелась в зеркало. Волосы расчесать вниз. Безусловно! В уши золотые обручи. И все в ажуре. Он никак меня не заподозрит.


БОРГО, РИМ — 7 ЧАСОВ 53 МИНУТЫ ПОПОЛУДНИ

— Паоло! — завопил маленький мальчик, мчась по булыжнику. Секунду спустя в него полетел футбольный мяч. Он сделал финт вправо, обошел противника, но тут мимо с ревом пронесся мотороллер, помешав его прорыву к условным воротам.

— Vaffanculu! — закричал он.

Обернувшись, он чуть не столкнулся с Кейт.

Она засмеялась. Мальчик приказал мотороллерщику получить в задницу.

Негодование на его лице утонуло в смущенном румянце.

— Ты играешь за «Лацио»? — спросила она по-итальянски, желая ему польстить. «Лацио», она знала, была одной из ведущих команд Италии.

— Mai! Manco morto!

Да никогда в жизни!

— «Forza Roma»! — воскликнул он, презрительно закатывая глаза.

Не та команда. Черт, Кейт. Посажена в лужу десятилеткой. Отлично!

Лавируя между прилавками, устланными четками, и группами монахинь с сумками, набитыми их изделиями, Кейт продолжила свой путь через Борго, оживленный квартал, который столетиями обслуживал католических паломников и мелких служителей Ватикана. Увидев площадь Св. Петра в обрамлении сушащегося вверху белья и зазывными вывесками отелей по сторонам, она вновь вернулась мысленно к де Толомеи. Ему требуется ее помощь в розысках предмета искусства, за которым он охотится уже много лет, сказал он. А кроме того, он замешан в чем-то, что привело Слейда в состояние, в котором Макс никогда еще его не видел.

Первое понятно: де Толомеи — преуспевающий торговец предметами искусства, человек, который нанимал специалистов вроде нее для часто скучнейшей детективной работы, сопряженной с розысками украденных или пропавших шедевров. Но второе… Таинственный ящик, оказавшийся теперь в Тунисе, — что в нем? По заключению Макса, де Толомеи торговал не только предметами искусства, но и секретной информацией. Но какие секреты транспортируются в деревянных ящиках? И что помимо оружия мог Слейд счесть настолько угрожающим?

Тут Кейт вспомнила странное ощущение, возникшее у нее на аукционе: будто де Толомеи с самого начала подыгрывал ее комедии, будто он уже знал, кто она такая. Но это же невозможно, ведь так? Она получила задание всего несколько дней назад и говорила о де Толомеи только в безопасности своего отдела и обиняками с Эдвардом Черри. Могли де Толомеи узнать, что она им занимается?

Подходя к управлению ватиканской городской полиции, Кейт вдруг сообразила, что профессиональный шантажист вроде де Толомеи должен крайне заинтересоваться «Анатомией Тайн». Он каким-то образом проведал об открытии Медины? Не потому ли он изменил свои планы в последнюю минуту и решил посетить аукцион? Он же сказал, что хочет, чтобы она помогла ему отыскать не картину, но произведение искусства «иного рода». И тем, что он разыскивал более десяти лет, был манускрипт Фелиппеса? Нет, два ее дела никак не могли наложиться друг на друга подобным образом, решила Кейт. Слишком уж невероятное совпадение.

— Я приехала на экскурсию, синьор, — сказала она офицеру за бюро, протягивая ему паспорт.

Перелистав его страницы и изучив ее лицо, он сверился с лежащим перед ним списком, позвонил, кивнул, а затем протянул ей анкету и ручку. После того, как она заполнила многочисленные графы, он выписал ей пропуск и указал в сторону Апостолического дворца.

— Сбор у дверей Бернини, синьорина.

С таким напутствием Кейт вошла в самое маленькое государство в мире — оно, как кто-то однажды объяснил ей, было примерно в восемь раз меньше Центрального парка. Пройдя мимо мальчиков церковного хора, она увидела странную группу. Кардиналы в черных мантиях и алых zucchettos смешивались с бизнесменами в дорогих костюмах, а скопление мужчин и женщин, одетых менее формально, как прикинула Кейт, состояло из журналистов и полицейских на дежурстве.

По сведениям Эдварда Черри, это было празднование предстоящих раскопок, финансирующихся несколькими банкирами — дорогие костюмы, предположила Кейт. Но, кроме того, вечер был также премией людям, оказывавшим услуги важным персонам в Ватикане. А де Толомеи может быть их главным поставщиком по части искусства, подумала она. Город Ватикан обладал коллекцией столь огромной, что в музеях выставлялась лишь малая ее часть. И по слухам, многое в запасниках приобреталось темными путями в дни Второй мировой войны. Специалист по черному рынку вроде де Толомеи вполне мог посредничать в скрытых продажах, то так, то эдак помогая Святому Престолу избегать новой негативной огласки. Она вгляделась в толпу, но он как будто еще не появился.

Поглядывая вверх на статуи, венчающие помпезную колоннаду Бернини, подсвечиваемую в вышине окнами личной канцелярии Папы прямо позади них, Кейт подошла к швейцарскому гвардейцу перед западным входом во дворец. Штаны с буфами, рукава и сапоги в желто-голубую полоску, черный плащ и берет придавали ему сходство с придворным шутом, однако шпага на его боку и шестифутовая алебарда в руке (частично пика, частично боевой топор) напоминали, что он стоит тут не забавы ради. Экскурсия начнется, сказал он ей, с раскопок под базиликой Св. Петра, продолжится по избранным залам двух музеев и завершится приемом во дворце.

Кейт заметила стоящую в одиночестве пожилую монахиню, подошла к ней и назвалась. Оказалось, что та надзирает за реставрацией гобеленов. Но тут всех приветствовал представитель музея, и экскурсия началась.


Лука де Толомеи выбирал галстук. Перебрал несколько, а затем остановился на красном узорчатом от Дольче и Габбана. Узор подходил к случаю. Змеящийся. Дьявольский. Повернувшись к трюмо в золоченой раме, он тщательно завязал узел.

Нынче вечером будет предварительный просмотр. Нежданное, но такое приятное удовольствие.

Какой странный оборот событий! Дочка Моргана старается заполучить его в клиенты, подумал де Толомеи. Он, нельзя отрицать, нашел ее обворожительной и даже испытал смутное желание не продолжать. Но тем не менее он ее уничтожит. Слишком многое поставлено на карту.


ГОРОД ВАТИКАН — 8 ЧАСОВ 26 МИНУТ ВЕЧЕРА

Длинный тесный туннель был сырым. Электрические свечи по стенам лишь чуть-чуть оттесняли тьму. Шаг за шагом Кейт спускалась сквозь слои истории Рима, а реставраторша гобеленов цеплялась за ее локоть.

Внизу манил бледно-голубой свет. Благоговейно, безмолвно группа вступила в залу древних погребений, проходя мимо надгробий и урн с прахом, поставленных в глубокие выдолбленные ниши. На потолке поблескивали мозаичные плитки, на стенах еще сохранились куски фресок — смешение языческих и христианских символов. Хмельной Вакх поднимал чашу среди обилия надписей на латыни, над головой катила в колеснице фигура Аполлона, а за его затылком скрещивались лучи.

Остановившись у стены, испещренной еле различимыми знаками, экскурсовод указал на пробитое в ней отверстие, на кости, уложенные за стеклом, — останки, как считали некоторые, святого Петра. Экскурсовод начал рассказ о плане раскопок, к которым приступили в 1939 году и которые привели к этой находке.

Кейт, впервые спустившаяся в эти глубины, была зачарована. И все-таки ее мысли постоянно возвращались к де Толомеи. Мало-помалу голос экскурсовода превратился в отдаленное жужжание. А затем — возможно, из-за душной сырости воздуха, жутковатого освещения и близости к останкам людей, умерших в страшных муках, — Кейт почувствовала пронизывающую тревогу. Она стояла перед фреской пляшущих сатиров, и на мгновение они ожили перед ее глазами, издеваясь над ней омерзительными ухмылками.

Саван, окутывающий личность де Толомеи, был почти у нее в руках — она почти ощущала, как он шелестит под пальцами, — но почему ее вдруг одолели дурные предчувствия? Такие, каких она не испытывала со времен детства?

Всплески адреналина, нависание неминуемой физической опасности — для нее они вовсе не были редкостью. Но вот это было, и еще как.


Хотя на Рим опустилась ночь, над Нью-Йорком все еще светило дневное солнце, когда Коннор Блэк позвонил Слейду по безопасной линии Слейда.

— Мы в пути, — сказал Коннор. — Останемся в затемнении, пока не доберемся до пляжа.

Положив трубку, Слейд поймал себя на том, что молится. Чему или кому — он не знал. Начались очень долгие тридцать минут.

20

Где Геллеспонт любви могилой стал,

Град против града некогда стоял,

Нептуна разделенные волной.

Один был Абидос и Сест — второй.

«Геро и Леандр» Марло

ЧИЗЛХЕРСТ, КЕНТ — ДЕНЬ, МАЙ 1593

Марло потянулся, затем откинулся на спинку кресла и взял глиняную трубку.

На столе перед ним лежал чистый лист бумаги. Взглянув на дом Тома Уолсингема, он увидел женщину, рвущую травы в огороде, и бабочку, порхающую над примулами.

Он выпустил несколько колец дыма, потом записал первые строки новой поэмы.


Справа от Роберта Поули над вершинами деревьев виднелись гребни дальних холмов. Слева доносилось влажное клокотание водопада.

Еще миля.

Легоньким пинком он перевел свою измученную лошадь на рысь. В любую минуту распоряжение об аресте Марло будет подписано. А возможно, и уже подписано. И многим известно, что значительную часть прошлого месяца драматург провел в Скэдбери-Хаусе. Значит, посланные Советом скоро явятся за ним. Поули намеревался опередить их.

Он был вынужден признать, что сведения Терезы его ошеломили. Ему и в голову не приходило, что Фелиппес — нынешний наниматель Марло — был как раз тем, кто пытался покончить с ним.

Если Фелиппес готов пожертвовать самым способным из своих интеллидженсеров, значит, он убежден в выгодности такой жертвы. Он прослышал про изготовление фальшивых монет? Поули знал, что это вполне возможно, а если Марло сознается…

Поули покачал головой. Конечно, ничего хорошего, но признания, вырванного пытками, будет недостаточно, чтобы свалить такого влиятельного человека, как Сесиль. Хотя если начнется расследование и доверие королевы поколеблется, пусть самую чуточку…

Не важно. Теперь мой ход.


ЛОНДОН — ВТОРАЯ ПОЛОВИНА ДНЯ

В Эссекс-Хаусе, глядя вниз на реку, барабаня пальцами по стеклу, стоял Томас Фелиппес.

Едва прочитав донос Ричарда Бейнса, глава комиссии поступил именно так, как и задумал Фелиппес: потребовал немедленного ареста Марло и тут же отправил констебля с этим поручением. Бейнс ждал Марло в Звездной палате.

Фелиппес знал, что еще слишком рано, но не мог удержаться и вглядывался во все лодки, плывущие со стороны Вестминстера. Скоро Бейнс взбежит по ступенькам, ведущим от воды, и сообщит все подробности.

21

ТУНИССКОЕ ПОБЕРЕЖЬЕ — 11 ЧАСОВ 47 МИНУТ ВЕЧЕРА. НАШИ ДНИ

Идеальная ночь для такой операции. Густой облачный покров заслонял луну и сводил к минимуму звездный свет. Ветер крепчал, а дальние раскаты грома разогнали почти всех людей по домам.

Ревир управлял скоростным катером. Из порта он взял курс на северо-восток и покинул Тунисский залив. В результате мыс — утесы Сиди-Боу-Саида, вдающиеся в море, — оказался заслоном между ним и охранниками виллы на берегу. И к лучшему. В начале вечера он заметил у одного из охранников бинокль и распознал 2150-ю модель Ригеля, не только усиливающую имеющийся свет, но имеющую также инфракрасную подсветку. То есть даже почти в полном мраке этот охранник сможет обнаружить любой теплый предмет в поле своего зрения.

В полукилометре он выключил мотор. Коннор Блэк и Джейсон Авера молча выбрались из-под брезента. Из своего непомерно большого охладителя они достали костюмы, маски и ласты для подводного плавания, затем пристегнули к спинам кислородные баллоны, а к поясам — водонепроницаемые сумки. Сев напротив друг друга на планшир правого и левого борта, они обменялись кивками, одновременно опрокинулись и погрузились в воду.

Ревир следил, как две цепочки пузырей быстро движутся в сторону залива. Когда они удалились на достаточное расстояние, он нажал кнопку стартера. Мотор пофыркал, потом заурчал, включившись, и Ревир повернул назад к порту.

Пришвартовывая катер, он сказал тихо:

— Они там.


С другой стороны виллы Лесовик, прислонясь к дереву, как раз доедал энергетический батончик, когда услышал слова Ревира. Выпрямившись, он вытащил из своего видавшего виды кожаного рюкзака белый дишдаш — широкое одеяние из хлопчатобумажной материи — и надел его. Затем из рюкзака появились борода с проседью, клетчатая кеффью для головы и пара поношенных кожаных сандалий. Уроженец Турции, он был смугл и в таком костюме легко мог сойти за местного жителя. Уложив свое оборудование в рюкзак, он пошел параллельно дороге.

В пятидесяти ярдах от виллы он остановился. Взглянул на часы и прикинул, что остается около пяти минут.


ВАШИНГТОН, ОКРУГ КОЛУМБИЯ — 4 ЧАСА 09 МИНУТ ДНЯ

В конференц-зале Сената Донован Морган заставлял себя слушать, как старший аналитик из разведывательного агентства министерства обороны зачитывал доклад, предсказывающий утрату США своих военно-технических преимуществ. Некие противники, вещал аналитик, скоро обретут возможность глушить сигналы Глобальной диспозиционной системы (ГДС) — сигналы, управляющие действиями военных сил США и бомбами.

Пейджер Моргана лежал в нагрудном кармане, прижимаясь к его груди. С минуты на минуту Слейд свяжется с ним сообщить о результатах спасательной операции. Боль от узелков в желудке его мозг не регистрировал — только пейджер, почти ничего не весящий, неподвижный.


ТУНИССКИЙ ЗАЛИВ — 12 ЧАСОВ 10 МИНУТ НОЧИ

Темно было так, словно их заперли в чулане. Джейсон Авера плыл сразу за Коннором Блэком в семи футах под поверхностью, но не видел бы его, если бы не инфракрасный осветитель на его маске.

Коннор замер без движения. Каждые несколько минут они переставали плыть, чтобы справиться со своими компасами и приемником ГДС на запястье. Быстро прикинув, Джейсон понял, что до обращенного к морю фасада виллы остается не больше двадцати метров.

Они поплыли и менее чем через минуту уже почти задевали ровное песчаное дно. Коннор остановился. Джейсон поравнялся с ним и начал ждать.

Согнувшись, упершись ногами в дно, Коннор поднял руку, медленно выпрямляясь, пока его пальцы не оказались в воздухе. Он полностью выпрямился… нет, недостаточно близко. Они проплыли еще, и Коннор повторил проверку. Идеально. Вода была им примерно по пояс.

Он нажал кнопочку на своих часах и уставился на цифры. Через шестьдесят секунд они начнут действовать.


Услышав в ухе двойной писк, Лесовик вышел на дорогу. Ревир сидел за рулем припаркованного фургона. Он отдал Ревиру свой рюкзак, а Ревир ему — ключи от машины.

Сгорбившись и по-стариковски шаркая, Лесовик направился к вилле, перебрасывая ключи из руки в руку.

— Извините меня, — сказал он по-арабски, стуча в дверь.

— Что случилось? — донесся приглушенный голос.

— Да моя машина. Заглохла тут на дороге. Не будете ли вы так добры, не одолжите мне телефон?

Дверь открылась.

— Надо полагать, это…

— Спи-усни, друг мой. — Выхватив из широкого рукава бесшумный транквилизирующий пистолет, Лесовик выстрелил.

Охранник так и не закончил фразу.


Коннор и Джейсон не сомневались, что их приближение не было замечено, но оставалась еще одна опасность. Если охранник в бинокль ночного видения осматривал берег точно в ту секунду, когда они поднялись из воды, ему потребуется примерно полторы секунды, чтобы отреагировать и схватить свой М4. На то, чтобы поднять карабин и прицелиться, уйдет около двух добавочных секунд. Это значило, что у Коннора и Джейсона имелось примерно три секунды, чтобы исчезнуть из-под его прицела. При удаче, однако, охранники будут отвлечены шумом у входной двери и не станут смотреть по сторонам.

Твердо поставив ноги на песок, ухватив пальцами молнии сумок на поясе, они начали выпрямляться. Когда их макушки коснулись поверхности, они мгновенно выпрямились и швырнули на пляж два предмета, напоминавшие гранаты. Назывались предметы «уход в черноту» и по своему действию являлись прямой противоположностью их более известному аналогу, светошумовой гранате или «глушителю». Светошумовые гранаты временно ослепляли всех, глядевших в их направлении, и разрывали барабанные перепонки у тех, кто оказывался поблизости. «Уход в черноту», однако — невидимые и бесшумные, как указывало их название, — дезориентировали свои жертвы иначе.

На пляже неслышные взрывы дали два результата: воздух тут же заполнился черным дымом, и наружу вывалился горячий углекислотный туман. Возникшее облако — около тридцати футов в высоту — сделало Коннора и Джейсона абсолютно невидимыми для находящихся на вилле. И сложные приборы ночного видения охранников оказались временно бесполезными. Дым нейтрализовал усилители света, а туман — слагавшийся из мелких частиц, температура которых была выше температуры человеческого тела, — нейтрализовал инфракрасные осветители.

Костюмы защищали их кожу, и Коннор с Джейсоном кинулись бежать вверх по берегу. Остановившись футах в пятнадцати от виллы, наведя бесшумные транквилизирующие пистолеты на балкон, они ждали, чтобы туман поостыл. А тогда выстрелили.


ГОРОД ВАТИКАН — 10 ЧАСОВ 16 МИНУТ ВЕЧЕРА

— Всякий раз, когда Гитлер приезжал в Рим для встречи с Муссолини, Папа приказывал закрыть эту залу на ремонт, — говорил экскурсовод. Поглядев на потолок, он продолжал: — Сначала Пий Одиннадцатый, затем Пий Двенадцатый. Гитлер с детства мечтал побывать здесь, но такой возможности ему не представилось.

Экскурсанты только что вошли в Сикстинскую капеллу, и тут к ним присоединился Лука де Толомеи. Он коротко извинился перед экскурсоводом, а затем заговорил с толстым кардиналом.

Кейт несколько секунд следила за ним, а потом вновь перевела взгляд на потолок. Она уже однажды побывала тут, но в обычное время, когда туристы теснятся локоть к локтю и каждые несколько секунд из громкоговорителя доносится инструктирующий голос — не совсем подходящая обстановка для восприятия творений, вызывающих благоговейный трепет, как мало какие другие в мире.

Запрокинув голову, она медленно созерцала один плафон за другим и тут почувствовала приближение де Толомеи. Почесав плечо, она включила свой звукозаписывающий прибор.

— Добрый вечер, Кейт.

— Лучше поостерегитесь, — сказала она, кивнув в сторону «Страшного Суда» на алтарной стене. — Святой Петр недоволен, что вы не сочли нужным посетить его сегодня.

Де Толомеи засмеялся.

— Собственно говоря, я давным-давно потерял веру.

— Почему? — Кейт понимала нетактичность своего вопроса, но не смогла удержаться.

— Мою дочь изнасиловали и убили. Ей было семь лет.

— Боже мой, — еле выговорила Кейт, ошеломленная такой откровенностью.

— Это случилось много лет назад.

— Тем не менее я… так бесчувственно… Вы можете…

— Конечно, — быстро перебил де Толомеи и тут же сменил тему. — Кстати об отцах и дочерях, я был знаком с вашим отцом очень давно. В другой жизни, можно сказать.

Мысли Кейт закружились в торнадо. Сохраняя лицо спокойным, она спросила ровным тоном:

— Как вы познакомились?

— Когда-то я жил в Вашингтоне, — ответил он. — Соприкасающиеся круги, знаете ли…

И тут ее осенило. Если де Толомеи сказал правду, то ее отец, вероятно, узнает его голос. Они смогут установить личность де Толомеи в этот же самый день.

— Кстати, передайте ему, что его секрет у меня в полной сохранности.

Услышав эти слова, Кейт не позволила себе взглянуть на потолок Микеланджело. Она и так знала, что они стоят под плафоном, отданным первородному греху, и понимала, что это не случайно. Де Толомеи соблазнял ее, но чем?


ТУНИССКИЙ БЕРЕГ — 12 ЧАСОВ 21 МИНУТА НОЧИ

Когда Лесовик вошел в комнату, где спали мистер и миссис Соловей, он встал как вкопанный. В постели лежала очень белокожая и очень белобрысая нордическая пара.

Подняв глаза на стеклянную дверь по ту сторону комнаты — он встретился взглядом с Коннором Блэком. У него в голове заново прозвучал их дневной разговор. И он мгновенно понял. Фургон, конечно, был перегорожен — кондиционер в переднем отделении, жаркий воздух в заднем. Белобрысых в дом, Соловьев из дома.

— Мать твою!


Менее чем в ста милях к северо-востоку от матерящегося Лесовика «Сабина», яхта де Толомеи, как раз обогнула западный берег Сицилии. В каюте владельца Сурина Хан держала руку своего пациента, нашептывая ласковые слова ему на ухо.

22

Коль вся колода у тебя в руке,

То надобно ее так стасовать,

Чтоб короля себе умело сдать.

Гиз в «Парижской резне» Марло

Над головой неслись тяжелые серые тучи, смыкаясь и темнея. Только несколько неукротимых лучей еще пронизывали их, там и сям посверкивая на цветах по сторонам дороги. Грянул гром. И тут же упали первые капли дождя.

Только этого не хватало!

Марло с кандалами на запястьях ехал верхом на своей лошади за хмурым констеблем назад в Лондон. Какого дьявола позволил он этой гадалке с Таро раскинуть на него карты? Злополучная ошибка. Быть прерванным, когда слова текли стремительной рекой? Бурля даже более яростно, чем Геллеспонт, который он рисовал? Не надо было ему к ней заходить. Ни в коем случае.


Роберт Поули несся галопом по знакомой аллее. Дождь стекал с полей его бархатной шляпы и промачивал его дублет.

— Кит! — позвал он, привязывая лошадь к изгороди.

Пройдя подъемный мост Скэдбери-Хауса, попытался еще раз. Громче.

— Кит!

Когда он зашел в передний зал, на лестнице послышались шаги. Возникли высокие черные сапоги. Затем оранжевые чулки, обтягивающие пару мускулистых ног. Но к отчаянию Поули, показавшееся затем лицо не было лицом Марло.

— Где он? — спросил он Тома Уолсингема.

Они были знакомы немало лет. Именно Том поспособствовал Поули поступить на службу к сэру Фрэнсису, покойному статс-секретарю, и за это Поули остался навсегда ему благодарен.

— Его забрал лондонский констебль — Мондер по имени — двадцать минут назад. Ты знаешь…

Поули перебил его кивком.

— Он под следствием за сеяние крамолы. За распространение идей атеизма.

Том беззаботно пожал плечами.

— Ну, как во всех прочих случаях, его наниматель — Эссекс, Сесиль, ну, кто бы он там ни был — вмешается, и членам Звездной палаты придется признать лживость поклепа. Им придется признать, что Кит служит своей королеве, и все, что в его поведении этому словно бы противоречит, — лишь притворство.

— На этот раз зашло дальше голословных утверждений, — сказал Поули. — Все началось в ночь на пятое. К стене голландской церкви приколотили вирши, полные угроз, сулящие убийства и подписанные «Тамерлан». И они содержали намеки на другие пьесы Кита. Никто особого значения этому не придавал, пока на старой квартире Кита не нашли документ — еретический, как утверждают, Кид сказал, что это бумага Кита, как и другая подобная чепуха. Затем два доносчика представили доклады, подтверждающие богохульство Кита, и поклялись, что он склоняет людей к атеизму.

Том побелел.

— Да кто же…

— Фелиппес. — Поули словно выплюнул это имя. — Он член комиссии, расследующей призывы против иммигрантов. Он нанял писаку, который сочинил эти вирши, а затем подводил и подводил розыски к Марло, а когда глава комиссии не клюнул, изготовил доносы этих молодчиков. В прямом смысле слова стоял над ними, указывая своим псам, что писать.

— Но Кит же работает на него, хорошо ему служит. Не понимаю, зачем…

— Для Фелиппеса то, что Кит знает (или не знает) про Сесиля, куда важнее его способностей шпиона… или его жизни.

— Ты ему помешаешь.

— Да, — сказал Поули, и его черные глаза сверкнули. — Так приказал Сесиль. Но если бы и нет, я все равно бы…

Мотнув головой, Поули недоговорил. Время было на исходе.

— Вечером пятого Кит был с тобой, верно?

Том кивнул.

— Напиши об этом и подтверди клятвой.

— Хорошо.

— У тебя нет образчика его почерка?

— Есть.

— Отлично. — Положив ладонь на плечо Тома, Поули добавил: — Мы его вызволим.

Губы Тома сложились в улыбку облегчения. Повернувшись, он поспешил в свой кабинет, схватил лист бумаги и сел к столу.

Поули придвинул стул и сел рядом.

— А я? Мне тоже надо написать письмо. — И, вытащив из кармана кольцо, показал печатку.

Брови Тома взлетели к волосам.

— Сесиль доверяет тебе свою печать?

— Конечно, нет. Я изготовил копию.

Завершив вступление к своей эпистоле, Поули добавил:

— Когда мы закончим, если ты одолжишь мне свежего коня, я, возможно, доберусь до Лондона раньше них.


ВЕСТМИНСТЕР — СУМЕРКИ

Гроза унеслась, и, когда Марло привели в суд Звездной палаты, небо пленительно розовело девичьим румянцем. Коллегия, восседавшая в глубине зала, состояла из членов Тайно го совета, а также судей гражданского и уголовного судов, и в эти минуты выслушивала свидетельские показания. Свидетель утверждал, что видел, как некая женщина за час срезала три кошеля и обчистила пять карманов вблизи южного конца Лондонского моста.

Вытянув шею, Марло разглядел обвиняемую — хорошо одетую молодую женщину, лодыжки которой сковывала цепь. Возможно, это ее руку я чуть не схватил тогда,подумал он.

Выступили еще два свидетеля — пострадавшие, так они, во всяком случае, заявили — и опознали ее. Коллегия посовещалась.

— Неделя у позорного столба, — объявил председательствующий, и ее увели.

Марло оглянулся. Звездная палата была общедоступным местом и привлекала зевак, особенно когда театры бывали закрыты. Отлично, подумал он. Скамьи были заполнены. Если его арестуют, слух об этом распространится быстро, и, возможно, Фелиппес вмешается еще до ночи.

Оглядывая толпу, Марло узнал парочку завсегдатаев — старуху с сажей на лице и овсяными лепешками в руках, а также кислолицего пуританского проповедника, одетого всегда в один и тот же ветхий черный плащ. И тут Марло увидел Ричарда Топклиффа. Королевский заплечных дел мастер о чем-то разговаривал с мужчиной, чье лицо пряталось под полями перламутрово-серой фетровой шляпы. Словно ощутив взгляд Марло, Топклифф поглядел в его сторону. Смотрит на меня, как на свое жаркое. Не думает же он…

Мондер подтолкнул его локтем, и Марло позволил, чтобы его поставили перед коллегией.

— Кристофер Марло, тебе сообщили, что против тебя выдвинуты обвинения в атеизме и крамоле?

— На основании каких улик, милорд?

— Мы получили три показания о множестве твоих гнусных, богохульных кощунств. Под присягой эти люди сообщили, что ты поносишь Божье Слово, что ты склоняешь людей к атеизму. Всюду, где бы ты ни был.

— Ложь, милорд.

— Ты слышал, что я сказал «ТРИ», не так ли? Три доклада, подтверждающие друг друга.

— В таком случае, милорд, с сожалением вынужден указать вам, что в Англии имеются по меньшей мере три человека, готовые присягать за деньги.

Зрители не выдержали. По залу прокатился хохот.

— Тишина! — взревел председательствующий.

Марло взглянул на золотые звезды, рассыпанные по сводчатому потолку.

Что ты делаешь со мной?

Надев очки, председательствующий посмотрел на кипу бумаг перед собой.

— Тут говорится, что, по твоему утверждению, религию придумали, чтобы держать простых людей в трепете. Что, если бы ты взялся написать новую Книгу Божью, она была бы превосходнейшей и достойной восхищения, так как Новый Завет написан скверно. Что если существует Бог и хорошая религия, так католическая, потому что обряды у католиков красивее. Но ты предпочел бы, чтобы причастие давалось в табачной трубке.

К концу голос председательствующего перешел в гневный крик. Все мышцы на лице Марло напряглись. Он отчаянно подавлял желание расхохотаться и одновременно пытался — героически — придать себе вид возмущенного ужаса.

Перевернув страницу, председательствующий сморщился от отвращения.

— Ты утверждал, что архангел Гавриил — сводник Господа нашего, так как он принес Благую весть Марии.

У себя за спиной Марло услышал хихиканье.

— Милорд, торжественно клянусь, что ничего подобного я никогда не говорил.

— Тогда скажи мне, как ты объяснишь вот это? — осведомился в гневе председательствующий и вручил несколько листков секретарю.

На первом Марло увидел стихотворение. Пробежав глазами неуклюжие строчки, он покачал головой:

— Размер никуда не годится. Неужели вы думаете, что я способен сочинить такое?

Ни на кого из членов коллегии логика Марло ни малейшего впечатления не произвела.

— А второй документ? — вопросил председательствующий. — Документ, найденный в твоем бывшем жилище. Отрицающий божественность Христа. Томас Кид признался, что писал его ты.

— Значит, он… заблуждается, милорд. Я никогда не видел этой гнусности прежде, и почерк решительно не мой.

Тут раздался новый голос:

— Ваши милости, у меня есть доказательные подтверждения того, что говорит Марло.

Толпа загудела от удивления. Марло обернулся. Поули?!

— Приблизься! — приказал председательствующий.

Роберт Поули приблизился. Он нес два запечатанных свитка, заметил Марло, и старый лист бумаги, дважды сложенный.

После нескольких минут изучения председательствующий провозгласил:

— И вирши, и еретический документ как будто написаны не твоей рукой. А Томас Уолсингем клянется, что вечер пятого мая ты провел с ним в его загородном поместье…

Насколько письмо Тома могло помочь? Том больше не занимает важных должностей, однако он богатый землевладелец, и его фамилия чего-то да весит.

Но тут же этот вопрос утратил значение. Развернув второй свиток, председательствующий переменился в лице.

— Ах так, — сказал он, передавая его другим членам коллегии.

Их безмолвная озабоченность могла означать только одно: вмешался кто-то, обладающий настоящей властью. Марло ждал чего-то подобного от Эссекса, памятуя ряд поручений графа, которые он выполнял последнее время. Но письмо доставил Поули, и, значит, оно могло быть только от Сесиля.

Председательствующий поманил Марло к столу.

Марло заметил, что омерзение на его лице сменилось невольным восхищением.

— Тебя не арестуют, молодой человек. Но ввиду серьезности обвинения ты, пока с этим делом не будет покончено полностью, должен ежедневно являться в Тайный совет, который с завтрашнего дня будет пребывать в Гринвиче.

Марло почтительно кивнул. Про себя он дивился своему везению. Удача все-таки ему как будто не изменила. Ему уже не придется полагаться на рискованный план, как проникнуть в строго охраняемые гринвичские королевские владения, — на план, который он еще даже не придумал. Вместо того ему прямо приказано явиться туда. Конечно, эго не почетное приглашение, но и то ладно.


— Полагаю, ты здесь, чтобы отрезать мне язык.

Поули засмеялся.

— Кит, он слишком уж длинный. Но скажи, ты знаешь, что твоя улыбка теперь висит во дворце французского короля? Я думал, другой такой нет, но…

— Прошу прощения?

— Очень модный итальянский художник. Леонардо как его там…

— И он поразительно красив, насколько я понял?

— Леонардо?

— Тот, кто позировал для портрета.

— Это женщина. Миловидная, темноволосая.

Марло готовил разящий ответ, но тут кто-то ухватил его за локоть. Обернувшись, он увидел пуританского проповедника в ветхом плаще. Он последовал за ними в вестибюль и теперь всовывал ему в руку памфлет. На обложке Марло увидел гравюру: крылатый юноша стремительно падал в море. Икар. Прищурившись, он кое-как разобрал выцветшие латинские надписи: «Не предавайся гордыне, но стой в благоговейном смирении». И дальше: «То, что над нами, быть может, не для нас».

— Выслушай меня, — потребовал пуританин. — Дьявол свел тебя с пути истинного, молодой человек, но ты еще можешь спасти свою душу. Покайся! Отрекись от своих черных слов!

— Может быть, завтра.

— Спаси свою душу, пока еще не поздно! Господь сразит тебя, если ты не…

— Потом, потом, — сказал Марло, возвращая памфлет и сбрасывая руку проповедника. — А теперь, будь добр, уйди.

Шагая к лестнице, Поули засмеялся.

— Кит, мне самому не верится, что это я говорю, но я с ним согласен. Касательно не твоей души, а твоего характера.

Найдя на третьем этаже пустую комнату, Поули увлек Марло внутрь.

— Уезжай. Непременно!

— Из-за глупой клеветы? Роб, ты знаешь, я бывал…

— Теперь совсем другое. За этим стоит Фелиппес.

— Или ты позабыл, Роб? Твои уловки на меня не действуют.

— Это не хитрость. Фелиппес решил, что подвергнуть тебя пыткам будет наилучшим способом взять верх над Сесилем. И не думаю, что он отступит. Я уже подготовил твой тайный отъезд из Англии. Извещу тебя, как только…

Марло закатил глаза.

— То, что ты затеял, совершенно очевидно. Я…

— Сесиль действительно боится, что ты можешь признаться в изготовлении фальшивых монет, но я совсем не потому…

— Бога ради, ну почему ты не признаешься, что хочешь помешать мне обличить контрабандиста из «Московии»?

— Да какое мне до этого дело?

— А такое, что Сесиль — мой главный подозреваемый, и доказательство почти у меня в руках.

Поули даже вздрогнул от удивления.

— Ты ведь знаешь, он только что обещал Рэли пятьдесят тысяч фунтов на поиски Эльдорадо?

— Пятьдесят тысяч?! Невозможно. У него же…

Его удивление кажется искренним. Пресвятая Дева, это значит…

— Что ты сказал про Фелиппеса?

— Клянусь жизнью, Кит, это правда.

Закрыв на мгновение глаза, Марло вздохнул.

— У Сесиля есть родственница в Дептфорде. Элеонора Булл. Она содержит гостиницу и умеет молчать. С сегодняшнего вечера постояльцев у нее не будет. Она тебя ждет. Отправляйся туда, а я доставлю тебе все, что тебе понадобится, — новые документы, одежду… У Рэли там корабль, который послезавтра отплывает в Средиземное море перехватывать суда. Капитан согласился взять тебя на борт и высадить… где скажешь.

— Ты просишь меня довериться тому, кому в Англии не доверяют больше, чем всем остальным? Каждый, кто ему доверял, кончал виселицей.

Поули улыбнулся.

— Кит, риск тебя еще никогда не останавливал. — Затем он стал очень серьезным. — И не могу сказать, что у тебя есть выбор.

— Тебе-то это зачем?

— Не выношу Фелиппеса, — ответил Поули. — Презираю его за то, как он поступил с Марией Стюарт. Я сам ее предостерег. Предостерег ни в коем случае ничего про убийство не писать. И она послушалась. Улики, которые привели ее на эшафот, были сфабрикованы. И сфабриковал их он.

— Тогда выиграл он, — докончил Поули. — На этот раз намерен выиграть я.

Марло глубоко вздохнул.

— Хорошо. Но не сейчас. Мне нужен еще один день.

— Кит, не думаю…

— Я не стану попадаться на глаза, переоденусь. Завтра ночью я встречусь с тобой «У вдовы Булл». Я знаю, где это.

Поули неохотно кивнул.

— А ты можешь устроить освобождение Кида? — спросил Марло.

— Попробую.

— Ну так до завтрашней ночи.


Когда Марло с Поули направились к двери, человек в серой фетровой шляпе оторвал от нее свое ухо и кинулся вон из дворца. Протолкавшись через ближайший к реке выход, Ричард Бейнс поспешил к Вестминстерскому мосту.


ЛОНДОН — СУМЕРКИ

Когда Бейнс кончил рассказ о произошедшем в Вестминстере, Фелиппес отослал его. Расхаживая по большой зале Эссекс-Хауса, он обдумывал свой следующий ход.

Марло избежал ловушки, расставленной ему Фелиппесом, но, как ни странно, это оказалось к лучшему. К величайшему удивлению Фелиппеса, расследование «Московии» превзошло самые радужные его надежды. Видимо, человек, наживавшийся на тайном союзе с берберийским пиратом, был не кто иной, как враг его и Эссекса. Роберт Сесиль! И по какой-то причине Марло решил довести до конца то, что начал, несмотря на грозящий ему неминуемый арест, — и должен был вот-вот получить доказательства вины Сесиля. Какая удача! Сесиль впадет в немилость, если не будет казнен. И летом Эссекс станет статс-секретарем Англии.

Но была одна проблема. Бесповоротно решив покончить с Сесилем этой весной, Фелиппес начал кампанию против Марло до того, как расследование «Московии» завершилось. Расследование это он считал долгим и не слишком надежным, так что Марло под пытками, по его мнению, представлялся ему куда более многообещающим вариантом. Как же он ошибся! И вот, к несчастью, Марло узнал про его предательство в самый неподходящий момент. Кто знает, как именно упрямый стервец распорядится своими уликами против Сесиля? Ну что же, подумал Фелиппес, придется отобрать их у него силой.

Бейнс, решил Фелиппес, для такого деликатного дела не подходит. А кто же тогда? Требуется кто-то, кто работает исключительно на сеть Эссекса, что вычеркивало практически всех шпионов, чьими услугами он пользовался последнее время. Кроме… а, да! Ник Скерс. Они с Марло, припомнил Фелиппес, в приятельских отношениях, но это не помеха. Скерса можно купить. А вдобавок шпагой он владеет хорошо.

Вызвав посыльного с верхнего этажа, Фелиппес отправил его в дом Скерса в Блэкфрайарс неподалеку. Потом повернулся к разодранному портрету Сесиля на северной стене залы. Из-за прорех он стал почти неузнаваем. Эссекс упомянул, что его следовало бы заменить, но… похоже, в этом не будет надобности.

23

РИМ — 10 ЧАСОВ 34 МИНУТЫ ВЕЧЕРА

Торопливо шагая по Борго-Санто-Спирито, Кейт позвонила Слейду. Ей не терпелось покинуть Ватикан с той минуты, когда де Толомеи упомянул про знакомство с ее отцом, но она выждала. Она хотела, чтобы ее уход выглядел естественно, а потому осталась выпить коктейль на приеме, заключившем экскурсию. Затем, еще немного выждав для приличия, она ускользнула.

Когда Слейд не ответил, она попробовала позвонить отцу и кончила Максом.

— Сейчас разговаривать не могу, — сказал Макс. — Слейд поручил мне следить за «Сабиной».

— За кем?

— Яхтой де Толомеи. Она покинула Сиди-Боу-Саид пару часов назад.

— А! Ну ладно. Отпускаю тебя. Но передай Слейду, что я только что была еде Толомеи, и он сказал: «Секрет вашего отца у меня в полной сохранности». Полагаю, папа будет знать, что это означает. Видимо, одно время они были знакомы. Я записала его голос и отправлю тебе через несколько минут. Папа на конференции, но Слейд очень скоро узнает, с кем он имеет дело.

— Усек.

— Позвонишь мне, когда закончишь?

— Заметано.

Направляясь к мосту Виктора-Эммануила II через Тибр, Кейт заново обдумывала свою последнюю встречу с де Толомеи. В ней ощущалось что-то вроде отлично отрежиссированного театрального выхода в тщательно выбранных декорациях. Она уже не сомневалась, что он специально выждал, пока она в Сикстинской капелле не оказалась под шестым плафоном, том, на котором Сатана — в образе женщины со змеиным телом — обвивает Древо Познания, предлагая запретный плод Адаму и Еве. И их изгнание из Рая. У Кейт сложилось твердое впечатление, что, выбрав именно это место, чтобы упомянуть так называемый секрет ее отца, де Толомеи дал ей понять, что обладает информацией, которая рассеет какие-то ее иллюзии.

По словам де Толомеи, он был знаком с ее отцом «очень давно, в другой жизни», то есть по меньшей мере тринадцать лет назад и до того, как изменил свою личность. В то время ее отец все еще занимал должность генерального прокурора в Вашингтоне. Он тогда предъявил де Толомеи какие-то обвинения? Если так, прикидывала Кейт, если де Толомеи поэтому бежал из Соединенных Штатов, становится понятно, почему он изменил свою личность. Или это имело какое-то отношение к дочке де Толомеи? Может быть, судебное преследование ее убийцы по каким-то причинам было прекращено и в этом де Толомеи винил ее отца?

Кейт ушла до того, как у него появилась возможность объяснить ей, что, собственно, он подразумевает под «искусством иного рода». Не картину, он сказал, так, значит… скульптура? Манускрипт? Или же это какая-то неосязаемая форма искусства? Может быть, больше десятилетия он ищет мести? Мести, осуществить которую сделает возможным какой-то документ в «Анатомии Тайн»? Может ли де Толомеи быть Нефритовым Драконом?

Во второй раз за вечер Кейт отвергла эту мысль — на слишком уж многих совпадениях она базировалась. Два разные расследования превращаются в одно? Неправдоподобно. Что бы за этим ни крылось, она внезапно поняла, почему Слейд накануне вечером так безоговорочно снял ее с задания. У де Толомеи имелся какой-то личный интерес к ней и к ее отцу. Причем далеко не дружеский.


Вернувшись к себе в номер, Кейт послала электронной почтой оцифрованную запись голоса де Толомеи и только тут заметила, что ее ждет сообщение Макса. Он отправил его раньше днем, примерно тогда, когда ее самолет приземлился в Риме.

— Дерьмо! — буркнула она, быстро пробежав его глазами. Макс не сумел разобраться с цифровым шифром последней страницы «Анатомии Тайн» — страницы, которую, полагала Кейт, Кристофер Марло написал незадолго до смерти.

«Скверная новость, — писал Макс. — Сопоставления цифр ничего не дают. Шифр, очевидно, построен на словах или фразах какой-то книги. Или попросту он одноразовый».

Кейт и сама так предполагала, но надеялась, что выдающаяся дешифровальная сноровка Макса опровергнет ее подозрения. Она вздохнула. К несчастью, никаких сомнений не оставалось: потребуется огромная затрата времени, чтобы раскрыть смысл, спрятанный в цифрах Марло, если это вообще окажется возможным. В основу своего шифра он мог положить любые строки. А так как у него был доступ к тысячам книг и бесчисленным памфлетам и стихам, то варианты были бесконечными. И даже если он основал шифр на одной из собственных пьес, ей все равно его не разгадать, подумала Кейт. Сохранившиеся тексты претерпели множество изменений после того, как вышли из-под пера Марло: из-за орфографических ошибок, опечаток и редактирования другими драматургами. Сопоставить цифры с отдельными словами в той или иной сцене — нет, это неразрешимая задача.

Однако сдаваться Кейт ни в коем случае не собиралась. Когда-нибудь, едва у нее выберется свободное время, она составит список всех книг, которые, как предполагается, читал Марло, и посмотрит, которая из них — если такая отыщется — позволит ей прочесть его, возможно, последнее донесение. А пока ей надо поймать убийцу. Нефритовый Дракон все еще где-то рыщет и утром чуть было не подстроил убийство Медины. И где-то в «Анатомии Тайн» — где-то на страницах, которые она способна расшифровать, — есть указание на его личность. Уложив ноутбук в заплечную сумку, она направилась в кафе возле Пантеона, где кофе подавали и за полночь. Сегодня она закончит, сколько бы времени это ни потребовало.

Через два часа Кейт добралась до последних сорока доносов и все еще не нашла того, что искала. Окончательно зайдя в тупик, она заказала третью чашку кофе. Затем, подняв сахарницу, собралась насыпать немножко сахару, как вдруг разговор за соседним столиком заставил ее вздрогнуть и высыпать в чашку чуть не полсахарницы.

Через несколько секунд, опомнившись, она извинилась перед барменом, вручила ему щедрые чаевые и выбежала вон.


За соседним столиком две девочки-подростка обсуждали фильмы. Свои любимые. И просыпать сахар Кейт заставило упоминание о «Титанике».

— Конца я так и не видела, — сказала одна.

— Почему? — изумилась вторая.

— Фильм такой замечательный и так мне понравился, что я не вынесла бы смотреть, как он погибает. А потому я просто выключила видик и сочинила собственный конец.

Слушая их, Кейт вспомнился ее давний разговор с профессором по драматургии Возрождения. Они обсуждали «Геро и Леандра» Марло. Точнее, причину, почему поэма словно бы осталась неоконченной — в конце Геро и Леандр были еще живы. Многие ученые считали, что Марло работал над поэмой в мае 1593 года, и предположили, что он был убит прежде, чем успел ее завершить. Кейт приняла такое объяснение. Но ее профессор придерживался альтернативной теории: поэма — вовсе не оставшийся незавершенным отрывок. Марло сохранил своих Геро и Леандра живыми сознательно, так как искал сюжет и форму, создающие ощущение неминуемого карательного конца, но закончить решил без кары. Нарисовать обреченных любовников, но не коснуться их трагической гибели.

Джек и Роуз все еще танцуют на «Титанике», думала Кейт, взбегая по ступенькам в свой номер. Леандр не утонул, Геро не бросилась в пучину за его трупом. Сила трагедии без надрывающего душу конца.

Входя в Интернет, Кейт лихорадочно надеялась, что кто-то выложил на сайт «Геро и Леандра» Марло. Книжные римские магазины давно закрылись, а она не хотела ждать ни единой лишней минуты. Она быстро поискала и — спасибо, кто бы ты там ни был! — увидела на своем экране одну из многочисленных копий.

В чем бы ни заключалась причина ее неожиданной концовки, поэма была опубликована только через пять лет после смерти Марло, а потому, считала Кейт, представляла собой идеальный ключ к зашифрованному сообщению, которое он написал в мае 1593 года. Если он все еще работал над ней и держал ее при себе, именно она в нужную минуту оказалась у него под рукой, причем никто не мог бы расшифровать шифровку, не располагая рукописной копией его поэмы. Для Кейт это был решающий аргумент. Если Марло считал результат своего последнего задания особенно важным, возможно, он предпочел скрыть эту информацию от Томаса Фелиппеса.

Просматривая поэму, она окончательно уверовала в свою догадку. Каждое числовое «слово» в сообщении Марло состояло из двух до пяти цифр и начиналось с цифр от 1 до 8. В «Геро и Леандре» Марло было 818 строк. И ни одна как будто не содержала более десятка слов.

Поехали!Первым в сообщении стояло число 3006. Кейт спустилась до трехсотой строки, затем прочла там шестое слово. «Самая». Второе число было 2164. Строка 216 «Геро и Леандра», четвертое слово: «возлюбленная».

Затем 44… четвертая строка, четвертое слово: «и».

Затем 6044… строка 604, четвертое слово: «могущественная».

Он пишет Елизавете!

— «Самая возлюбленная и могущественная королева», — начала она читать вслух, медленно пробираясь по письму. — «Я должен донести Вашему Величеству о предательстве…»

Закончив несколько минут спустя, она позвонила Медине.

— Вы не спите?

— М-м-м-хм-м-м…

— Сидро! Я выяснила! Мотив! И он вовсе не тот, что мы думали. Где вы будете завтра… скажем, около полудня?

— В Сити.

— А не сможете вы ненадолго улизнуть?

— Для вас? Всеконечно.

— Мы сплаваем вниз по реке и обсудим некий вход без спроса. Вас устроит?

Он засмеялся.

— Более чем. Но что до… э…

— Входа? Обсудим завтра. Как насчет чтобы встретиться у пристани «Сент-Катарина»? Там есть кабачок «Гостиница Диккенса».

— Я там буду.

— А случайно у вас нет корзинки для пикников?

— Есть.

— Не могли бы вы ее прихватить? — спросила Кейт.

— Конечно, но, собственно…

— Завтра в полдень. И я объясню, — перебила Кейт.

— Вы и вправду хотите, чтобы я ломал голову всю ночь?

— Вы же говорили, что вам в жизни не хватает чего-нибудь волнующего, — поддразнила она. — Я только стараюсь восполнить пробел.

Положив трубку, она начала раздеваться. Не подозревая, что накануне вечером в ее трубку было вмонтировано подслушивающее устройство, она полагала, что может позвонить Медине без всякой опаски. И ошиблась.


Двадцать минут спустя, когда Кейт, уставившись в потолок, прикидывала, удастся ли ей уснуть, позвонил Макс.

— Ты все еще в Риме?

— Угу.

— Где?

— В моем обычном отеле. Около Кампо де Фьори.

— Двое ребят из римского филиала будут там через двадцать минут. Они отвезут тебя в аэропорт, подождут с тобой и посадят на первый же самолет. Слейд хочет, чтобы ты вернулась в Нью-Йорк незамедлительно.

— Хорошо, я уеду немедленно, — сказала она, зажигая свет. — Но мне необходимо вернуться в Лондон.

— Слейд не шутил, Кейт. Он не объяснил конкретно, но тебе угрожает опасность. Что, учитывая вендетту де Толомеи, связанную с твоим отцом… короче, он хочет, чтобы ты была здесь немедленно.

— Все-таки вендетта… что о ней сказал Слейд?

— Что он ею занимается и больше ничего.

— Ладно. Я вернусь домой, но мне нужен еще один день в Лондоне. В деле Медины я вышла на прямую и… и должна закончить. Ты не представляешь, как много это для меня значит.

— Может быть, отплата за его дочку. Не знаю, но Слейд считает, что де Толомеи подбирается к тебе. Встреча в Сикстинской капелле была только затравкой.

— Ты знаешь, кто он?

— Угу. Слейд мне не сказал, но когда я прочел твое сообщение, то начал искать кого-нибудь, против кого твой отец выдвинул обвинение перед тем, как де Толомеи сменил личность; кого-то, кто скрылся, когда был отпущен под залог. Нашелся единственный подходящий кандидат, бывший агент ФБР по имени Ник Фонтана. Он был в отделе контртерроризма перед тем, как женился, потом в отделе по кражам предметов искусства. Вроде понятно, откуда у него взялись связи, чтобы начать новую жизнь. В любом случае дочка Фонтаны была изнасилована и убита точно как дочка де Толомеи. Кстати, звали ее Сабина. Затем каким-то образом, кажется, из-за ссылки на Четвертую поправку, виновник избежал суда и…

— Фонтана его убил.

— Угу. Но не просто. Мы говорим о зверских пытках. Около трех суток — примерно такое же время, какое он прятал девочку.

— И мой отец был его обвинителем?

— Угу.

— Ну хорошо. Однако пусть многие и могли счесть его действия понятными, де Толомеи-Фонтана должен был понимать, что не избежит ответственности. Как агент федерального агентства, трое суток подвергавший кого-то пыткам. Тем более если, как я не сомневаюсь, дело получило национальную огласку. Снять его с крючка было равносильно тому, чтобы дать одобрение самосуду. Любой прокурор, занимавшийся тогда убийствами, поступил бы как мой отец.

— Угу. Но есть один момент. Фонтана хорошо замел свои следы. Не оставил ни малейших улик. Затем каким-то образом твой отец добился, чтобы жена Фонтаны дала показания против него. Ни в одной статье не говорится, как именно.

— Макс, по-моему, суть в этом. С Сикстинской капеллы у меня возникло ощущение, будто де Толомеи собирается сказать мне что-то, что подорвало бы мое уважение к отцу. Показать мне какую-то темную его сторону. Возможно, он именно так и намерен отплатить. Мой отец настроил против де Толомеи его жену, единственного еще остававшегося ему близкого человека, и он, видимо, убежден, что способен восстановить меня против отца.

— Либо он планирует убить тебя, чтобы твой отец почувствовал, каково лишиться дочери.

— О! Об этом я не подумала.

— И ты все еще намерена резвиться в Лондоне, когда этот тип гоняется за тобой?

— Мне необходимы всего сутки. Слейд поблизости или…

— Он на пути в аэропорт. Тунисская операция сорвалась.

— Ты меня на день не прикроешь?

— Ты просишь, чтобы я позволил тебя убить? Дудки.

— Ну а если я назовусь как-нибудь иначе и загримируюсь? Де Толомеи не сможет меня выследить. Я успею завершить дело Медины и вернуться домой прежде, чем Слейд что-нибудь узнает. Что скажешь?

— А это дело правда так для тебя важно?

— Угу.

— Остановить тебя я не могу, — неохотно согласился Макс. — Но только давай о себе знать, ну, каждые два часа, ладно?

— Обязательно. Да, и еще одно. Ты не против заняться для меня небольшими генеалогическими розысками?

— Да нет.

— Спасибо. У меня имеются четыре кандидата, их фамилии я тебе пошлю электронной почтой сейчас же, — и мне очень хотелось бы отыскать каких-нибудь живых их потомков.

— Завтра, ладно? Я на пути домой.

— Ну конечно. И спасибо.


Человек, именовавший себя Нефритовым Драконом, наслаждался тирамису домашнего приготовления, когда услышал, что Кейт Морган расшифровала критически важную страницу.

Завтра, подумал он, ему представится случай загладить зло, причиненное его предку века и века тому назад. Как удачно, что Кейт Морган настолько умна. Это впечатляло. За какие-то несколько дней она нашла ключ к шифру, над которым Томас «Разгадчик» Фелиппес тщетно бился годы. И как неудачно для нее, что она лишена шансов насладиться результатами своих усилий.

24

Я Судьбы крепко в цепи заковал

И сам верчу Фортуны колесо.

Тамерлан в «Тамерлане» Марло

ГРИНВИЧ — ВЕЧЕР, МАЙ 1593

С барки, быстро приближавшейся ко дворцу, Роберт Поули увидел в окне верхнего этажа сгорбленный силуэт своего нанимателя. Сесиль расхаживал взад-вперед, видимо, в раздражении. Поули это не удивило. Днем он отправил Сесилю сообщение о попытке Марло вызнать, кто в «Московии» занимается контрабандой. В тот момент Поули, разумеется, еще не знал, что главный подозреваемый — сам Сесиль. Кроме того, Поули написал, что Фелиппес, их архивраг, стоит за попыткой бросить Марло в пыточный застенок с единственной целью получить еще больше компрометирующих сведений о Сесиле.

Вверху, на четвертом этаже, в коридоре у покоев Сесиля Поули услышал шелест приглушенного разговора. И бесшумно подошел к двери.

— …вероятно, я найду Марло сегодня вечером, — договорил чей-то голос.

— А если нет? — спросил Сесиль.

— Это будет сделано завтра, сэр.

Поули ретировался, завернул за угол и скользнул за висящий на стене гобелен. Застыв в неподвижности, он полностью оценил западню, в которой оказался Марло. Фелиппес твердо намерен растянуть его на дыбе, а теперь Сесиль готовит его убийство. Один хочет, чтобы он заговорил, другой — чтобы он умолк навсегда. Два самых могущественных человека в Англии привели в движение необходимые колеса, сумеет ли Поули закрутить их обратно?

Тяжелые шаги давили свежий камыш на полу коридора. Осторожно выглянув, Поули увидел нанятого Сесилем убийцу. Ингрэм Фрайзер, делец, слывущий за гнусного мошенника. По слухам Фрайзер с партнером только что выманили у молодого джентльмена тридцать четыре фунта под видом сделки, касавшейся дюжины пистолетов с колесными замками. Откуда Фрайзер достал пистолеты, Поули понятия не имел.

Выждав несколько минут, он вышел из-за гобелена и вновь направился к покоям Сесиля.

— Вы получили мое сообщение?

— Да.

— Я выполнил ваше поручение, сэр. Марло на свободе, и я устроил все, чтобы он незамедлительно тайно покинул Англию.

— Ты знаешь, где он?

— Нет, — солгал Поули, радуясь, что не упомянул дом Нелли Булл в своем последнем сообщении. — К несчастью, Марло счел, что торопиться с отъездом нет нужды. Полагает, что Фелиппес откажется от своей коварной стратагемы теперь, когда…

— Ну, он ошибается, — перебил Сесиль. — Фелиппес никогда так легко не отступает. Впрочем, не важно. Я выбрал другой выход из положения.

— Дозвольте мне отгадать. Послали кого-нибудь убить его?

Сесиль кивнул.

— Да. Марло теперь представляет слишком большую опасность. Фальшивые монеты… такое расследование я бы выдержал, но это?

— Сэр, я не понимаю, о чем вы говорите.

— Марло, возможно, вскоре прознает о союзе, который я заключил с врагом Короны. Финансовая сделка, ничего больше. Но поскольку она касается английского оружия, то без ведома королевы…

— Согласен, — сказал Поули. — Дать всплыть этому никак нельзя.

— У меня есть человек, знающий злачные места, где бывает Марло, и он поклялся найти его до завтрашнего вечера. А если Марло передумает и попытается покинуть Англию, его задержат. У меня все порты под наблюдением. Он недолго останется угрозой для меня.

— Вы больше уже не опасаетесь оказаться замешанным в убийстве? — спросил Поули, сдаваясь.

— Нет. Он представит это так, будто защищался. А в его слове не усомнятся, потому что он джентльмен, владеющим собственностью. И никак со мной не связан.

— Тем не менее, сэр, мне кажется, будет лучше положить конец вашему… финансовому соглашению. Марло вы остановите, но ведь кто-то другой может дознаться до него?

— Не думаю. Все обставлено тщательно. А любой другой из шпионов Фелиппеса и в подметки Марло не годится.

— Верно, — отозвался Поули.

— И к тому же доход огромен, а завоевывать расположение королевы обходится дорого.

— Красть у нее, чтобы угождать ей… в этом есть приятная уравновешенность, должен признать, — задумчиво произнес Поули.

Сесиль, однако, его не слушал. Он все это время рассеянно смотрел вниз в окно, и внезапно его лицо потемнело. Поули подошел к окну и проследил взгляд своего патрона. Елизавета и Эссекс прогуливались в темноте рука об руку.

Кивнув на них, Сесиль сказал:

— У него есть свои способы, у меня — свои.


САУТУОРК — УТРО

Шпага пронзила бы грудь Кита Марло, если бы не шарик на ее конце.

Из зала театра «Роза» Ингрэм Фрайзер следил, как Марло обливается потом в притворном поединке с белокурым юнцом.

Ну-ну! Парень умеет управляться со шпагой. Придется подойти к делу иначе.

Увидев Ингрэма, Марло опустил шпагу.

— Мы закрыты, если ты этого не заметил.

— И заслуженно, — отозвался Фрайзер. Оглядев полубревенчатые многоугольные стены, он пробурчал: — Богохульный вертеп гнусных болезней и разврата, вот что такое это место.

— Полагаю, ты тут не развлечения ради, Ингрэм?

Они с Марло были шапочно знакомы. Фрайзер не раз наталкивался на Марло в загородном доме Тома Уолсингема. Почему Уолсингем покровительствует такому наглому негодяю, Фрайзер понять не мог.

— Мастеру Уолсингему требуется поговорить с тобой, Кит. Дело неотложное. Лучше всего тебе прямо сейчас отправиться со мной.

Тут сверху прогремел негодующий голос:

— Ты что не видишь, что он занят новой пьесой?

Повернувшись влево, Фрайзер взглянул вверх. Там в дверях стоял краснолицый толстяк. Филип Хенслоу, владелец «Розы», вышел на шум из кабинета. Без сомнения, он намеревался защитить свой самый ценный товар — Марло.

— Ты видишь это парчовое платье с бахромой? — взревел Хенслоу, указывая на одежды, драпирующие два стула на краю сцены. — Эту сияющую юбку из белого шелка? Красный нагрудник, который я сам только что кончил расписывать? Он пишет о Пентесилее, царице амазонок! И ни ты, ни кто другой ему не помешают. А теперь, кто бы ты ни был, убирайся вон! Не то я прикажу тебя вышвырнуть!

Побагровев от ярости, Фрайзер повернулся на каблуках, чтобы уйти, но Марло сказал:

— Погоди.

Фрайзер подошел к сцене.

Марло сказал вполголоса:

— Можешь передать Тому, что завтра утром он найдет меня в Дептфорде. С рассветом. У Элеоноры Булл. Не знаю точно когда, но я буду там ночью.

— Ну, это подойдет, Кит. Отлично подойдет.

Из «Розы» Фрайзер вышел с твердой уверенностью, что без труда выполнит свое смертоносное поручение; что противозаконная сделка, которую он помогает Роберту Сесилю осуществлять, и дальше будет беспрепятственно приносить доход. Когда он уходил, Марло начал перебирать костюмы, и Фрайзер не опасался, что Марло успеет открыть еще что-нибудь опасное для налаженного обмена. И в дополнение ко всему, подумал он с наслаждением, бумагомарака станет покойником прежде, чем его последняя мерзость выйдет на подмостки.

Во всяком случае, так полагал Фрайзер. Воображение не было его сильной стороной, и ему в голову не пришло, что Марло занимался как раз тем, что он сам проделал несколько дней назад, — грабил арсенал. Чтобы взять верх над своим последним противником, Марло в качестве оружия намеревался использовать кое-какую бутафорию и костюмы, которые не захватила с собой труппа лорда-адмирала, когда покинула Лондон. И еще Фрайзеру не пришло в голову, что для следующей своей драмы Марло наметил сцену куда обширнее, чем в «Розе».


ГРИНВИЧСКИЙ ДВОРЕЦ — СУМЕРКИ

Пронзительное арабское проклятие огласило огромный вестибюль.

Страж у двери совсем растерялся. Он указал на сады, на водовороты пышно одетых, прогуливающихся там гостей, а над их головами рвались и рассыпались звезды фейерверка. Мраморные фонтаны взметывали многоцветные струи, акробаты кувыркались, жонглер подбрасывал горящие факелы. Так кто же хотел войти?

Ослепительная молодая женщина в золотом платье с бахромой топала ногами. И новые неудобопонятные проклятия сыпались из ее уст. В бешенстве она отбросила вуаль на украшенную драгоценными камнями диадему.

Знатная иностранка, решил страж, оценив ее богатый наряд и непонятность слов. Но под кого она оделась? Какие королевы или царицы ходили с мечами и в латах? Красный нагрудник?! И что было важнее — чего ей тут понадобилось? Если не считать троих лордов Тайного совета, допрашивающих банксайдского бумагомараку, дворец был практически пуст.

Затем, когда она снова разразилась проклятиями, он различил два знакомых слова «спальня» и «служанка».

А! Наша королевская гостья, сообразил он, кивнул и пригласил ее войти.

Она властно пересекла вестибюль и поднялась по лестнице.

Несколько минут спустя она появилась вновь. Рядом с ней шаркала согбенная фигура, укутанная в белое покрывало.


Колючая ткань, которой Марло только что обмотал голову, не помешала ему вскоре узнать Роберта Сесиля. Лицо можно надежно скрыть под маской, но замаскировать сгорбленные плечи не так просто. К тому же Марло узнал попугая, сидящего на руке Сесиля. Одетый в простой белый балахон мавра-сокольничьего Сесиль, видимо, использовал золу, чтобы зачернить белые перья своего любимца, — золу, которая теперь, заметил Марло, припудрила рукав балахона.

Щуплый мастер шпионажа стоял на пологом пригорке и беседовал с русалкой — дамой, корсаж которой был телесного цвета, а колышущиеся шелковые юбки — голубыми. К талии у нее был прицеплен зеленый хвост, богато расшитый драгоценными камнями. Лавируя между странными зверями, вырезанными изо льда, и настоящими, скованными цепями, Марло увлекал Елену к их цели. Он заметил, как королевский лев сожрал живую курицу, и попытался отыскать взглядом свою государыню. Женщин с укрытыми белилами лицами и в рыжих париках вокруг было немало, но…

Где почтительные поклоны и расшаркивания? Где королева Елизавета? Ее трон, заметил он, пустовал. И камергер растерянно вглядывался в толпу. Наверное, она смотрит из окна, подумал Марло. Он наслышался рассказов о ее склонности ошеломлять гостей и подданных. Наиболее примечательным был случай, когда много лет назад королева, как говорили, появилась перед французским послом с расстегнутым корсажем. Бедняга побагровел и начал заикаться.

В нескольких шагах от Сесиля Елена остановилась, будто залюбовавшись танцорами. Пока она подбиралась поближе, стараясь расслышать, о чем они говорят, Марло, решив, что настоящая служанка выбрала бы такую минуту, чтобы услужить своей госпоже, отошел, чтобы принести ей вина.

Оглядев кубки, он выбрал тот, от которого веяло специями.

— Ты хорошо служишь своей королеве, — произнес негромкий голос у него за спиной.

Марло обернулся к высокому костлявому человеку, видимо, одетому Хароном, древнегреческим паромщиком, перевозившим души умерших. В длинном черном плаще с опущенным на лицо капюшоном, он вдобавок был в черной маске и таких же перчатках, на которых были нарисованы череп и кости кистей. В руке он держал весло.

— Я занимаюсь этим довольно давно, — отозвался Марло наилучшим своим фальцетом.

Подмигнув, Харон ответил:

— Мы это знаем.

У Марло от потрясения отвалился подбородок.

— Закрой рот! — приказала королева Елизавета. — И не сметь раскланиваться, мастер Марло. Чтобы не выдать нас.

Задохнувшись, он сумел выговорить только одно слово:

— Как…

— Сэр Фрэнсис так высоко отзывался о твоих усилиях, что мы поглядели на твое лицо в «Розе».

Опомнившись, Марло по достоинству оценил ее выбор костюма. Пусть королева сама не перевозила души через Стикс, но ведь очень большое число их было отправлено в подземный мир ею и из-за нее.

— Мы полагаем, ты здесь сегодня по такому же делу?

Марло кивнул.

— Тогда мы оставим тебя заниматься им. Но скажи мне, — спросила она, нарочито оглядывая чернильные пятна на его пальцах, — что ты пишешь теперь?

— О Геро и Леандре, ваше величество.

— Про лихого пловца и дуреху, которая нырнула за ним?

— Ваше величество не занимают трагические любовники?

— Напротив. Не нравятся нам трагические дурни. А пуститься вплавь ночью в бурю? Броситься на бездыханный труп, чтобы тебя разбило о скалы внизу? — Королева презрительно покачала головой.

— Да, но моя поэма закончится не так, ваше величество, — сказал Марло.

— Объясни.

— Нептун позволит Леандру достичь берега.

— Интересно. — Королева медленно кивнула. — В таком случае нам хотелось бы прочесть ее.

Едва она договорила, как ее внимание привлек треск солидной пощечины. В нескольких шагах от них мускулистый мужчина, одетый в белую тунику и золоченый шлем с плюмажем греческого воина, пытался поцеловать русалку, которую Марло видел раньше. Русалка его не подбодряла.

Королева Елизавета вновь обернулась к Марло.

— У нас есть куплет, который ты, если хочешь, можешь использовать в своей поэме.

— Для меня это будет великая честь.

Очень тихо она сказала: «Не завоюешь деву грубой силой. Но только речью сладостной и милой».

— Слова вашего величества сверкают подобно драгоценным камням в вашей короне. Они озарят мою страницу.

— Ну что же, Кит Марло, — сказала она и оставила свое обычное королевское «мы», — это будет величайшей честью для меня.


— Ты оглох? Набил уши ватой? — сердито спросила Елена, заставив Марло очнуться от задумчивости.

— Что?

— Ты был прав. Это он. Горбун.

Марло кивнул. С тех пор, как он узнал про пятьдесят тысяч фунтов, которые Сесиль обещал Рэли для плавания в Гвиану, у него почти не оставалось сомнений, что контрабандистом окажется Сесиль.

— А теперь? — спросила она.

— Его дом. Он предатель. Мы поищем улик для королевы.

Откинув голову, Елена сказала презрительно:

— Я не приказывала…

— Для другой королевы, — усмехнулся Марло. Поправив свое покрывало, так что были видны только его глаза, он последовал за ней назад к реке.

25

ЛОНДОН — 12 ЧАСОВ 05 МИНУТ ДНЯ, НАШИ ДНИ

«Гостиница Диккенса» была переполнена. Все места на трехъярусной бревенчатой веранде были заняты, из каждого ящика на окнах переливались густые волны ярких цветов.

Сидро Медина сидел за столиком вблизи воды. На расстоянии плевка от аляповато выкрашенной черно-желтой яхты, причаленной к пирсу. Прихлебывая содовую, он смотрел на борт. У его ног стояла корзинка с крышкой.

— Э-эй, морячок! Не поставишь одинокой девушке выпить?

— Я жду кое-кого с минуты на минуту, — сказал Медина, скользя взглядом от ее лица до стального носка ее сапожка. — Но…

Теперь его глаза задержались на нижнем крае ее черной мини-юбочки.

— Но что? — спросила Кейт со смехом.

— Бог мой! — воскликнул он, наконец узнав ее. И потянулся потрогать ее волосы. Настоящие?

— Нет, парик, — сообщила она про абсолютно прямые угольно-черные длинные волосы, пронизанные пятнами багряных отблесков. Темно-карие линзы маскировали зеленые глаза Кейт, ее кожа заметно посмуглела — спасибо лосьону «загар», — а ее правый бицепс украшало поддельное тату под колючую проволоку. Облик, закрепленный чудотворным бюстгальтером «Секрет Виктории», соответствовал фотографии на запасном паспорте, который она прихватила излома. Свой подлинный паспорт она использовала, чтобы прилететь из Рима в парижский аэропорт Шарля де Голля, затем выскочила в город сделать кое-какие покупки и снять на ночь номер в отеле в целях проложить ложный след кредитной карточки. Затем переоделась в одной из туалетных комнат аэровокзала и улетела в Лондон не под своей фамилией.

— Помните про путаное задание, которое я упомянула?

Медина кивнул.

— Оказалось сложнее, чем вы полагали?

— Именно.

— Что-то серьезное? И вам…

— При такой моей внешности все будет в порядке.

— Но нас много дней видели вместе. И те, кто вас ищет, они могут…

— Э-эй, вы же красавец, которого «Хэллоу!» поставило во главе своего списка самых привлекательных женихов в мире, а потому всякий, кто следит за вами, конечно же, ожидает увидеть вас сегодня с новой пассией, разве нет?

Он ухмыльнулся.

— Довод веский.

— Не забудете называть меня сегодня Ванессой?

Медина встал, зажал в ладонях ее талию и притянул Кейт к себе.

— Ванесса будет возражать, если я…

— Ну, я бы выдвинула массу причин, почему это вредная идея, но Ванесса? Она меньше всего недотрога.

Смеясь, Медина поцеловал ее. Сначала нежно. Потом крепче. Со страстью. Кейт понятия не имела, как долго это продолжалось.


С пикником, уложенным в корзинку, Кейт и Медина направились к пристани Тауэра. Купили билеты в будочке кассы, вручили их капитану, а затем нашли места на верхней палубе прогулочного катера.

— Вы сказали, что мы готовим какую-то аферу? — негромко сказал Медина, закидывая ноги Кейт поперек своих колен.

— М-м-м-хм-м-м…

— В Гринвичском парке?

— Угу.

— Это же… э… королевская собственность?

— Совершенно верно.

— Охраняемая, полагаю, особыми королевскими полицейскими силами?

— К чему вы клоните?

— Просто, по-моему, нарушать такого рода законы не в вашем стиле, — сказал Медина. — То есть рискуя тюрьмой.

— Это же само собой разумеется, — сказала она торжественно. — Мы, слейдовские сотрудники, никогда законов не нарушаем.

— Но…

— Ванесса Монтеро, с другой стороны, просто барменша и не столь щепетильна. Что до моей фирмы, то я как раз отправилась домой. И хорошо, поскольку это, — добавила она, прикасаясь лбом к его лбу, — немножко не укладывалось бы в рамки, если бы деньги все еще переходили из рук в руки.

Их быстрый поцелуй был прерван голосом капитана.

— Приветствую вас на борту «Миллениума Лондона», — объявил он через мегафон. — Мы находимся примерно в пятидесяти милях от Северного моря. Темза — приливная река, ее уровень поднимается и опускается на двадцать шесть футов…

Заурчал двигатель, и катер отошел от пирса.

— Сразу слева от вас, — продолжал голос капитана, — Ворота изменников — одна из первых лондонских улиц с односторонним движением.

Услышав смешки, Кейт обернулась посмотреть. Некогда зловещий проход теперь был перегорожен обомшелыми камнями.

— Также слева от вас Причал палача. Там привязывали пиратов и контрабандистов и оставляли захлебываться в поднимающемся приливе. Капитан Кидд был последним прикованным там, в тысяча семьсот первом году это было. А пивная с бревенчатым верхом чуть дальше — там, в мансарде, Чарльз Диккенс написал многие свои романы.

Вновь откинувшись в объятия Медины, Кейт смотрела на проносящиеся мимо ветхие пристани и склады, иногда перемежающиеся престижными многоквартирными зданиями, которые контрастировали со своим окружением, будто летающие тарелки.

— А теперь… Ванесса, — сказал Медина, сжав ее плечо, — вы и дальше будете меня мучить или все-таки расскажете, к каким выводам пришли вчера?

Кейт с улыбкой обернулась к нему.

— Ну хорошо. Помните состоящее из цифр сообщение, о котором мы говорили? Последняя страница манускрипта? Я убеждена, что соль в ней и что насчет Нефритового Дракона я ошибалась. Он вовсе не пытается скрыть от огласки эту информацию из опасения, что она каким-то образом выпотрошит его бумажник. Да, мотив его, видимо, деньги, но старается он завладеть сокровищем, а не предотвратить убытки.

— Значит, сообщение это каким-то образом ценно само по себе… а не как орудие шантажа?

Кейт кивнула и вынула из кармашка юбки листок бумаги.

— Помните, как вчера я сказала вам, что Кристофер Марло в мае девяносто третьего года вел расследование Московской компании? И обнаружил, что некто очень высокопоставленный заключил тайное торговое соглашение с берберийским пиратом?

Медина кивнул.

— Так слушайте, — сказала она, разворачивая листок. — «Самая возлюбленная и могущественная королева, я должен донести вашему величеству о предательстве. Ваш горбун…» — Подняв глаза, Кейт объяснила: — Марло имеет в виду Роберта Сесиля, который был горбат, а кроме того, важным лицом при дворе и одним из директоров Московской компании.

— Понял.

— «…ваш горбун, — продолжала читать Кейт, — украл оружие, которое затем выменял в море на сокровища. Если вы мне не верите, так поверьте собственным глазам. В земле под днищем корабля вблизи вашего древа узрите, что было найдено в его речном доме, и спросите его, откуда оно. Верный человек, похожий на высокий холм, скоро вернет вам похищенное у вас оружие…»

— Ее древо? — перебил Медина. — Вы знаете, о чем речь?

— Угу. Во времена Тюдоров в Гринвиче был королевский дворец. Там, где теперь Королевское военно-морское училище. Он был любимой резиденцией королевы Елизаветы. А в глубине парка находился дуб, который называли ее дубом. Словно бы ее родители — Генрих Восьмой и Анна Болейн — любили танцевать вокруг него, и, как говорят, Елизавета пряталась в его дупле, когда была девочкой.

— Так этот дуб все еще цел?

Кейт кивнула.

— И вы полагаете, что письмо Марло до королевы так и не дошло? Хотя бы в копии? И то, что он закопал, все еще там?

— Не исключено.

— Ну а этот… как его там? Э…

— Фелиппес?

— Ага. Ведь если бы Марло открыл, где спрятано сокровище, Фелиппес бы его забрал себе.

— Да, если бы сумел расшифровать записку Марло, — ответила Кейт. — Но не думаю, что ему это удалось. Ведь тогда были бы как-то расследованы обвинения Марло против Сесиля, но никаких сведений ни о чем подобном не сохранилось. В ту весну Сесиль не попал в немилость, и со временем он, а не граф Эссекс получил пост статс-секретаря. А позднее и сам был возведен в графы. Так что, по моему мнению, Фелиппес последнего сообщения Марло не прочитал. И вполне вероятно, этого не сумел сделать никто.

— До сегодняшнего дня. Боже мой! Как вам удалось?

— У меня было огромнейшее преимущество. Свой шифр Марло построил на поэме, над которой тогда работал, а опубликована она была только через пять лет после его смерти. Фелиппес, вероятно, знать не знал, что он ее пишет. Ну а я сразу нашла ее в Интернете.

— Но додуматься…

Кейт пожала плечами.

— Счастливая догадка.

— Как по-вашему, что это за сокровище? — спросил Медина. — Настоящий нефритовый дракон?

— Возможно. Марло упомянул богатства с Востока, а в эпоху династии Минь примерно тогда же китайские ремесленники много работали с нефритом. Да и драконы тоже были тогда популярной темой.

— Почему он его закопал, как вы думаете? Если он хотел его вернуть, так почему выбрал задворки ее дворца, а не обратился… к ее, ну, не знаю, камергеру или кому-нибудь еще?

— Возможно, ему требовался козырь. Его арестовали, ион был отпущен… так сказать, под залог. Над ним тяготело обвинение в атеизме, а он к тому же наступил на ноги двум самым могущественным людям в Англии. Фелиппес, наверное, был вне себя от бешенства, что Марло никак не установит личность контрабандиста, а Сесиль вряд ли был доволен тем, что Марло проник в его тайну и украл его сокровище. Думается, Марло искал способ, как уцелеть среди этой заварушки.

— Прочитав его последнее сообщение, вы теперь знаете, кто его убил?

— Сказать точно не могу, но кое-что прояснилось, — ответила Кейт. — Возможно, я говорила вам, что, согласно заключению дознавателя, имелось три свидетеля смерти Марло? Один был главным шпионом Сесиля, второй подвизался в сети Эссекса, и еще темный делец, а точнее — мошенник.

— Два шпиона и мошенник? Да, их слово имело вес, — сказал Медина с иронией.

Кейт улыбнулась.

— Предположительно они собрались в комнате дептфордской гостиницы приятно провести день за едой, курением, прогулками по саду. После обеда, показали они, Марло лежал на кровати, а остальные трое сидели за столом. Бок о бок, заметьте, — не то ели, не то играли в триктрак, как указано в более позднем документе. Затем Марло и мошенник, тип по фамилии Фрайзер, якобы поспорили из-за гостиничного счета. Марло выхватывает кинжал Фрайзера, висевший у того на поясе, рубает его по затылку, и тут Фрайзер каким-то образом изворачивается и, хотя ноги у него под столом, а он зажат между двумя мужчинами, умудряется отнять свой кинжал и вонзить его в глазницу Марло. Фрайзер показал, что защищался, и королевский дознаватель постановил, что так оно и было.

— Вранье, по-моему.

— Расскажите вы ей! — улыбнулась Кейт. — Возьмите для начала это странное расположение действующих лиц — кто ест или играет в триктрак, сидя по одну сторону стола? И физическая сторона! Как я читала, Марло отлично владел шпагой и был крайне вспыльчив. Так если бы он хотел разделаться с Фрайзером и набросился на него сзади, то, уж конечно, нанес бы ему серьезную рану. А у Фрайзера только легкие порезы, и он каким-то образом умудрился одолеть Марло из крайне невыгодного положения, а остальные двое все это время сидели или стояли по сторонам, как два парализованных идиота. Крайне нелогично. Не говоря уж о том, что они не были приятелями, собирающимися весело проводить время в дружеской компании.

— И значит?

— Я полагаю, что утверждение, будто они провели день вместе, — ложь. Приятелями они попросту быть не могли. Думаю, убийца подобрался к Марло первым, а затем по какой-то причине появились остальные двое и согласились его покрыть. Но вот кто и почему…

— Шпион Сесиля? Чтобы заткнуть Марло рот относительно контрабанды? — предположил Медина.

— Неплохо! Так вы действительно слушали внимательно? — изумилась Кейт. — Роберт Поули, шпион Сесиля, кажется наиболее вероятным. Или Фелиппес искал не смерти Марло, вряд ли она была ему нужна, однако он, конечно, хотел, чтобы его шпион Ник Скерс заполучил последнее сообщение Марло. Ну и они сцепились. А Фрайзер мог даже прийти, чтобы помочь Марло. Он ведь работал на одного из ближайших друзей Марло.

— Тогда почему он согласился взять вину на себя?

— Возможно, остальные его заставили. Он как единственный не шпион среди них вызывал больше доверия. Драки со смертельным исходом были тогда обычным делом, но если бы убийцей оказался шпион, могли бы возникнуть подозрения в политических мотивах. А поскольку всех троих видели, когда они входили в эту комнату, им всем троим угрожала большая опасность, если бы история о самозащите провалилась.

Услышав, как капитан объявил, что справа от них Дептфорд, а слева Остров собак, Кейт оглядела берега. Теперь они выглядят совсем по-другому, подумала она, не увидев ничего, кроме пристаней и теснящихся за ними многоэтажных зданий. Цвета все были мутно-глинистыми, практически без единого клочка зелени.

Указав на Остров собак, она объяснила Сидро:

— Когда-то его покрывал густой лес. В шестнадцатом веке он служил приютом всяким беглецам от закона.

Они приближались к Гринвичской пристани, и капитан обратил их внимание на поднимавшуюся от воды лестницу, наверху которой сэр Уолтер Рэли достославно застелил лужу плащом, чтобы королева Елизавета могла прошествовать дальше, не замочив ног.

Несколько минут спустя Кейт с Мединой тоже сошли на берег. Миновав сувенирные лавки, пивные и Национальный морской музей, они добрались до парка, обширного царства зелени, деревьев и разбросанных кое-где цветочных клумб. Сразу за воротами красовался большой пластмассовый план парка — большой прямоугольник с дорожками, обрамляющими края и вьющимися вдоль и поперек.

Медина повернулся к Кейт со странной улыбкой:

— Напомните мне, почему вы хотите нынче ночью пойти на преступление, вместо того чтобы поставить в известность соответствующие власти?

— Если мы попробуем действовать по официальным инстанциям, — сказала она, — бюрократическая волокита задержит раскопки на месяцы, вы и я останемся за бортом и ни на йоту не приблизимся к догадке, кто стоит за всем этим.

— Да, вы правы, — сказал он с сомнением. — Тем не менее я…

— Мы найдем анонимный способ возвратить Короне то, что выкопаем. Мне просто не терпится узнать, за чем охотится Нефритовый Дракон. Если сундук там и в нем нефритовая статуэтка дракона…

— То мы удостоверимся.

— Ага. — Указав на кружок в центре плана, Кейт спросила его: — Можем мы встретиться тут? У дуба королевы Елизаветы?

Медина кивнул.

— Для следующего шага мне нужно остаться одной минут на двадцать.

— Конечно. Мне не мешает вздремнуть.


Десять минут спустя настал момент для третьей ее попытки.

Неторопливо прогуливаясь по дорожке вдоль западного края парка, Кейт увидела идущую ей навстречу пожилую женщину с песиком. Кейт нагнулась погладить его и, улыбнувшись женщине, сказала:

— Он просто прелесть.

— Благодарю вас.

— Такой чудесный парк! Просто вообразить не могу, чтобы жить рядом!

— Да, он очень приятен, — нетерпеливо признала женщина, давая ясно понять, что наряд Кейт ее отнюдь не восхищает.

— Простите, что побеспокоила вас. Но просто это мой первый день в Лондоне, а прежде я никогда не путешествовала одна…

— Ничего, — сказала женщина, слегка смягчаясь.

Еще раз восторженно оглядевшись, Кейт повторила фразу, которую испробовала на двух предыдущих прохожих.

— Но, конечно, ребята из соседнего колледжа постоянно забираются сюда по ночам.

— Ну нет, — отозвалась женщина. — После темноты тут патрулируют полицейские с собаками.


Дуб королевы, увидела Кейт, давным-давно рухнул. Догнивающий обломок ствола длиной около десяти футов покоился на земле, окруженный чугунной решеткой.

В нескольких шагах оттуда Медина лежал на траве. Когда Кейт подошла к нему, глаза у него остались закрытыми.

— Просыпайся, Спящая Красавица, — сказала она, опускаясь возле него на колени.

Протянув руки, он опрокинул ее на себя.

— Как сошло? — спросил он, улыбаясь лишь на несколько дюймов ниже ее лица.

— Лучше некуда, — ответила она, высвобождаясь. — Пошли.

За руку Кейт подвела его к широкой странной формы яме.

Овражек, словно выдавленный корабельным килем.

— Вот тут, Сид, мы и будем копать.

— Каждую ночь на протяжении месяца? — спросил он сухо. Овражек был ярдов сто длиной, если не больше.

— Указания неясны, но, по-моему, копать придется только в двух местах.

— Это можно.

— Угу. А теперь перекусим и обсудим, как мы за это возьмемся.


БЕЛЬВЕДЕР «ПУНТА КАННОНЕ», КАПРИ — 2 ЧАСА 34 МИНУТЫ ДНЯ

— Где она? — спросил де Толомеи, входя в свою наблюдательную комнату.

— В Восточном Лондоне, — ответил его помощник. — В Гринвиче.

— Команда скоро отправится?

— Да, синьор. Через пару часов.

26

Мой полководец, говорю: вперед!

Твой ум победу нынче принесет!

Микет в «Тамерлане» Марло. Часть I

ЛОНДОН — ВЕЧЕР, МАЙ 1593

По Стрэнду медленно двигались две фигуры. Одна хромала, опираясь на крепкую палку, вторая замедляла шаг, чтобы держаться рядом.

На хромце был черный плащ и плоская шапка того же цвета. Густые седые волосы, длинная клочковатая борода, в левой руке — деревянный, выкрашенный красной краской крест. У его более молодого спутника поверх простой одежды был повязан белый фартук, а в руке он нес глиняный кувшин.

Дойдя до крыльца кирпично-бревенчатого дома, принадлежавшего отцу Роберта Сесиля, Марло своей тяжелой палкой постучал в дверь.

Она приотворилась, и в щель выглянула молоденькая служанка.

— Кто вы такие?

— Лекарь, голубушка, — ответил Марло. — Меня призвали нынче утром.

— Зачем? — испуганно спросила она.

— По слухам, идет чума.

Служанка ахнула от ужаса.

— Я принес крест для двери, — продолжал Марло, — и привел аптекаря с настоем, чтобы все вы остальные, даст Бог, избежали миазмов.

— Мумия, — добавила Елена, поднимая кувшин. — Прах покойника. Добавляешь четыре унции в восемь унций вина…

Служанка метнулась назад, затем несколько секунд спустя вновь появилась с другой служанкой — судя по всему, своей сестрой, — и бок о бок они помчались прочь по улице.

Усевшись на крыльце. Марло и Елена выждали, чтобы дом опустел.


— Похоже, Кит, он не хранит письменных свидетельств сделки, — сказала Елена, задвигая ящик. Прочесывание приемной Сесиля раньше вечером оказалось столь же бесплодным.

Они обыскали все уголки в спальне Сесиля и уже почти час обшаривали его кабинет.

— Может, и так. Но, конечно же, он сберег нефритового дракона, которым его вознаградил твой капитан.

Елена сидела, прислонясь спиной к стене. Она кивнула.

— Он говорил о нем так, что не думаю, чтобы он его продал. Но у человека с его положением должен быть загородный дом. Более надежный, чтобы…

— Бьюсь об заклад, он предпочитает иметь его рядом, — перебил Марло, заглядывая под висящую на стене карту. Затем начал водить пальцами по деревянным панелям. — Может, одна из панелей прячет…

— Остановись! Погоди! — возбужденно потребовала Елена. — Погляди вниз!

— Они ободраны, я знаю, — сказал Марло, оглядывая свои сапоги. — Я как раз собирался…

— Нет. Под ними.

Он стоял на небольшом ковре яркой расцветки. Египетский мамелюк, подумала Елена.

— В зале, в парадной комнате, в спальнях дорогие ковры уложены на скамьях и комодах, — напомнила она. — Словно их считают слишком дорогими, чтобы по ним ходить. А тут…

— Ну конечно же, — пробормотал Марло и опустился на колени.

Вместе они скатали ковер, и обнаружились три половицы чуть короче остальных в комнате. Вытащив из сапога свой нож, Елена приподняла их, открыв углубление… и деревянный сундучок.

Сундучок опирался на толстые ножки. Спереди и по бокам его украшали искусно вырезанные цветы. Подняв гладкую отполированную крышку, они увидели только кроваво-красный бархат, собранный складками. Марло сунул руку внутрь. Первым он развернул веер из павлиньих перьев, инкрустированный сапфирами и изумрудами. Елена достала из-под складок бархата сверток и обнаружила изящную шкатулочку слоновой кости и набор ножей тоже из слоновой кости.

Затем последовали несколько изделий из турецкого фарфора со сложными узорами — сочно-синего, охристого и цвета зелени морской волны, а также золоченое блюдо с рисунком лотоса, многоцветная плевательница перегородчатой эмали и бережно завернутый в бархатный лоскут нежно-зеленый нефритовый дракон с глазами из рубинов. Все это покоилось на ложе из драгоценных камней величиной с яичко малиновки.

— Безмерный клад в каморке тесной, — вздохнула Елена.

— Хорошо сказано, — отозвался Марло с ухмылкой: строка принадлежала ему. — Откуда ты…

— Я видела твою пьесу в прошлом феврале, когда проезжала через Лондон. Два раза.

«Мальтийский еврей» Марло шел в «Розе» всю предыдущую зиму, Елена еще не оправилась от изумления, которое испытала утром. Они встретились перед дверями запертой, почти пустой «Розы», чтобы забрать костюмы. Она предполагала, что им придется взломать дверь, но, к ее удивлению, Марло достал свой ключ. Украл? Или он актер? Затем, когда они вошли, владелец театра встретил его с такой почтительностью, что она ошеломленно поняла: Кит, шпион, с которым она провела несколько дней, был Тем Самым Китом, любимейшим лондонским драматургом.

— Конечно, не признание, написанное его почерком, — удовлетворенно сказал Марло. — Но подобные сокровища, когда теперь торговые пути так скудны, не могут не вызвать кое-какие вопросы.

Он встал.

— Гринвич? — спросила Елена.

Марло кивнул.

— Час уже поздний.

— Наилучшее время, чтобы незаметно пробраться в парк.

— Значит, мы не войдем гордо в парадные двери?

— Слишком рано для обличения. Слишком многое остается… неясным. А пока мне известно самое подходящее местечко.

Пока они спускались по переулку к реке, Елена отгоняла от себя мысль, что влюбляется в человека, который смотрит на нее дружескими глазами. И только.


ДЕПТФОРД, СТРЭНД — НОЧЬ

Со шпагой поперек колен Ник Скерс сидел на пеньке во дворе прямо напротив дома Элеоноры Булл. Он уже часы всматривался в просветы живой изгороди. По словам Томаса Фелиппеса, Марло явится сюда, имея при себе какого-то рода доказательства, указывающие на измену сэра Роберта Сесиля. Фелиппес обещал Скерсу двадцать фунтов, если он заберет эти доказательства. Сумма за пятиминутную работу невообразимая.

В идеале он подкрадется к Марло сзади, когда тот подойдет к двери, и оглушит его ударом эфеса по голове. Скерс надеялся сберечь дружбу Марло, а не только его жизнь.


В отличие от Ингрэма Фрайзера.

По ту сторону городка в харчевне у противоположного края дептфордского выгона Фрайзер натачивал шпагу. Он заверил сэра Роберта Сесиля, что Марло будет мертв еще до восхода солнца, и намеревался сдержать слово.

27

САУТ-БАНК, ЛОНДОН — 4 ЧАСА 48 МИНУТ ПОПОЛУДНИ, НАШИ ДНИ

Сойдя с прогулочного катера на пристань у Вестминстерского моста, Кейт с Мединой ушли не так уж далеко.

Тридцать минут спустя они находились на другом берегу реки практически напротив и по соседству с «Лондонским оком», гигантским колесом обозрения столицы. Район кишел прохожими, главным образом — туристами.

— Пожалуй, мы нашли наши приманки, — как раз сказала Кейт. Три русские девушки, с которыми она только что заговорила, все выглядели двадцатилетними и знали по-английски лишь несколько слов.

Снова негромко обратившись к ним по-русски, Кейт подробнее объяснила свое предложение. Сначала они как будто мало что поняли, но когда она докончила, уже с энтузиазмом кивали.

В соседнем кафе они впятером тщательно обговорили все детали. Перед тем, как девушки ушли, Медина вручил каждой по конверту. Пятая часть теперь, сказала Кейт, остальное вечером.

Учитывая общую сумму и простоту задачи, они с Мединой не сомневались, что девушки их не подведут.


— Я жутко опаздываю, — сказал Медина, сжимая ладонями бедра Кейт. — Машины еле ползут, а до моей встречи пятнадцать минут.

— Если сядете в метро, мистер Руки-В-Брюки, то вполне успеете, — указала она. Они стояли возле входа на Вестминстерскую станцию. — Это ведь прямая линия до Сити.

— Отличная мысль. Я как-то не подумал, — признался он. — А вы чем займетесь?

— Я почти не спала ночью. Расшифровывала сообщения, меняла внешность, ездила. Мне необходимо вздремнуть.

— Но вы же не можете вернуться…

— У нас в филиале есть комната для гостей, — объяснила Кейт. — И со вчерашнего вечера она свободна. (Джемма Джордж, секретарша местного филиала группы Слейда, уже забрала ее вещи из «Коннота».)

— Но если «Коннот» под наблюдением, вас увидят. Ведь ваш филиал прямо напротив.

— Да, но у нас есть черный ход.

— Вы могли бы воспользоваться моим домом, — предложил Медина.

— Спасибо. Но вы — отвлечение, и…

— Во всяком случае, благотворное, — сказал он, привлекая ее к себе.

— Потому-то мне и нельзя к вам. Я хочу проспать до десяти. Ну, вы понимаете. Чтобы быть готовой.

— Так мы действительно…

— Страшновато, Сид?

— Немножко, — смущенно признался он. — Арест — перспектива не из приятных.

— Но не когда вы со мной. И не забывайте: полицейские в парке, насколько им известно, охраняют деревья и дерн, а не бесценные сокровища.

— Внушает. Позвоните мне, когда проснетесь.

Кейт кивнула.

— Кстати, когда все это завершится, мне хотелось бы, чтобы вы отправились со мной где-нибудь отдохнуть. Возможно, это вообще стоящая идея, раз за вами гонится скользкий итальянец.

— Я польщена, — ответила она. — И была бы рада. Но мой отец… с ним что-то не так, и я планирую пожить у него в Вашингтоне.

Вспомнив предложение своего друга Джека съездить вскоре куда-нибудь вместе, Кейт мысленно решила спросить Джека, не удовлетворится ли он федеральным округом Колумбия. Джек прожил у них год, когда был школьником, и пожалуй, стоит внести подобие семейной ноты в пустой дом ее отца.

— Ну хорошо, — услышала она голос Медины, — но когда я снова вас увижу?

— Я иногда приезжаю сюда по делам. Тем временем, — поддразнила она, — не думаю, что вам будет так уж трудно подыскать другую спутницу для пикников.

Медина скорбно покачал головой.

— Нет, это поистине трагично!

— Что именно?

Он вздохнул.

— Боюсь, вы отучили меня от женщин-пустышек.

Кейт засмеялась.

— Сидро, позвольте вам рассказать одну историю. Вы помните, что Марло использовал для зашифровки своего последнего сообщения свою поэму?

— Да.

— Ну так она была о Геро и Леандре.

— Парочке, разделенной речкой или чем-то там еще?

— Угу. В классической версии ночью разразилась буря, и когда Леандр плыл на свидание с ней, ветер задул светильник в окне ее башни. Потеряв ориентир, он утонул, и волны вынесли его труп на берег под ее окном. Она прыгнула к нему вниз. И разбилась там о камни.

— Насколько я понимаю, вы не сторонница романов на расстоянии.

Кейт заткнула уши и задрожала так, словно кто-то царапал гвоздем по стеклу.

— Ванесса? — со смехом угадал Медина.

Кейт кивнула.

— Она только что провизжала, что уж лучше будет есть пауков.

— Ну так пусть возьмет вилку и приготовится. Хоть она и упряма, но мое умение убеждать ни с чем не сравнится.


Сент-Джеймсский парк, некогда охотничье угодье Генриха VIII, кишевшее оленями, теперь был открыт для всех и кишел загорающими, нянями, толкающими перед собой колясочки, и чиновниками, вполголоса обсуждающими государственные вопросы. Одно из любимейших мест Кейт в Лондоне. Ивы плакали над прудом, полным качающихся камышей и плавающих гусей, а клумбы и рабатки, хотя и безупречно ухоженные, являли собой буйство красок в неудачных сочетаниях и асимметричных формах.

Направляясь на запад по Птичьей аллее, Кейт оставила сообщение Максу с вопросом, повезло ли ему в его генеалогических розысках — отыскал ли он потенциальных кандидатов в Нефритового Дракона.


Человек, чью личность Кейт пыталась установить, готовился у себя в спальне к предстоящему вечеру. С фамильным сокровищем в руках он еще до рассвета будет в Бангкоке. Способы, которыми он нажил свое состояние, были далеко не законными, а в последнее время он оказался под крайне нежелательным пристальным вниманием. Много лет он успешно обманывал власти, но теперь его счета, включая и оффшорные, находились под наблюдением. Он не знал, какое правоохранительное агентство взломало принятые им меры предосторожности, зато он знал, что вскоре на все его имущество будет наложен арест.

К счастью, на прошлой неделе благодаря оглушительно нежданному, поистине своевременному звонку он узнал о находке манускрипта, который скорее всего должен был содержать сведения — цель розысков всей его жизни. И в ту же секунду он решил украсть манускрипт.

Согласно старинной фамильной легенде, Кристофер Марло украл сундук с неслыханными сокровищами у сэра Роберта Сесиля в мае 1593 года, незадолго до смерти, и написал сообщение о том, где его спрятал. Сообщение это как будто попало в руки Томаса Фелиппеса, который так и не сумел его расшифровать.

Сама кража не явилась непоправимой катастрофой для его предка. Сесиль вернул себе финансовое благополучие, а противозаконные махинации, с помощью которых он добыл свое сокровище, остались неразоблаченными. В конце концов королева Елизавета I назначила его статс-секретарем, а Яков I пожаловал ему графский титул в награду за разоблачение Порохового заговора. Он обхитрил всех своих политических соперников — дожил до того, как Эссекса обезглавили за измену. Тем не менее Сесиль как будто до дня своей кончины оплакивал утрату одной вещи из того сундука. Изящно вырезанного, инкрустированного драгоценными камнями нефритового дракона.

Его укололо легкое сожаление о его друге Саймоне Тревор-Джонсе, и Нефритовый Дракон громко выругался. Саймона ему будет не хватать. Но времени было в обрез, а других талантливых воров он в Лондоне не знал. Не то чтобы ему требовался кто-то калибра Саймона, но тем не менее взломщик, который сумел бы проникнуть в дом в изобилующем патрулями районе, и вскрыть сейф, не включив сигнализацию.

Физически стряхнув с себя мрачное настроение, он продолжал упаковывать вещи. Саймон был великолепен, но непобедимых не существует. В конце концов Саймон был бы пойман, а поскольку он явно намеревался покончить с собой, едва оказавшись в ловушке, то его преждевременная смерть была неизбежна.

Однако не напрасна, подумал Нефритовый Дракон. Через несколько часов в его руках будут непрослеживаемые сокровища. И приятно, подумал он, что прискорбный просчет его предка будет совсем скоро заглажен.


Кейт шла через Грин-парк, когда Макс откликнулся на ее звонок. Верный своему названию «Зеленый», парк был абсолютно зеленым, если не считать единственного дерева, усыпанного розовыми цветками, и нескольких увядающих желтых нарциссов.

— Слейд меня загрузил, но я скоро займусь выслеживанием потомков этих ребятишек, — заверил ее Макс. — Роберт Сесиль, Ингрэм Фрайзер, Роберт Поули и Никлас Скерс? Никого не пропустил, так?

— Для начала, по-моему, имеет смысл взяться за главных участников убийства Марло, за исключением Томаса Фелиппеса, — сказала Кейт. — У них было больше доступа к необходимой информации, а также возможностей передать ее потомкам через века… ну, ты понимаешь, под сурдинку.

— Усек. И еще одно. Номер мобильника, который я не сумел проследить.

— Звонок Коту на прошлой неделе?

— Именно. Оказалось, мобильником воспользовались только один раз и только для этого звонка.

— И куплен под вымышленной фамилией?

— Угу. А теперь, вероятно, уничтожен.

— Совершенно в стиле Нефритового Дракона.

— Да, насчет нынешнего вечера. Думаешь, он выследил тебя сегодня до парка?

— Нет. Я никого не заметила. Если кто-то следил за Мединой, его, вероятно, обмануло мое переодевание. Решил, что Медина отправился перекусить с новой девицей и его можно оставить в покое.

— Но вечером? Как ты…

— Мы с Мединой отправимся в танцевальный клуб и выберемся через черный ход.

— Звучит неплохо. И все-таки ты пойдешь одна, без прикрытия…

— Если я попадусь, то как Ванесса, нью-йоркская барменша с подлинным паспортом, это подтверждающим. Я не могу попросить никого из лондонского филиала вторгнуться на королевскую территорию вместе со мной.

— Справедливо. Потому-то тебе и не положено рисковать ради частного дела. Ни один клиент того не стоит.

— Макс, эта ночь ради меня, а не Сидро. Я перестала предъявлять ему счет, когда вернулась в Лондон. Дело почти завершено. Как только мы узнаем, кто из потомков настолько отчаянно нуждается в деньгах, что готов рискнуть длительным тюремным сроком, или, что даже лучше, был связан с Тревор-Джонсом…

— Ладно. Но я хочу, чтобы ты улетела с первым же утренним рейсом. Я же сказал Слейду, что буду держать тебя запертой в отделе, не забыла?

— Нет проблем, — сказала Кейт, поднимаясь по лестнице к гостевой комнате их лондонского филиала.

— Позвони мне о времени, и я встречу тебя у ворот.

— Есть, сэр.


Отобрав одежду, которую он намеревался взять с собой, Нефритовый Дракон прошел к себе в кабинет. Подойдя к бюро, он достал из запертого ящика свою любимую модель пистолета и навинтил глушитель. Однако в чемодан не уложил. Им он воспользуется сегодня вечером.

28

В сеть чар каких моя душа взята?

Теридам в «Тамерлане» Марло. Часть I

ДЕПФОРД — НОЧЬ, МАЙ 1593

Ник Скерс хлопнул себя по лбу.

Без толку.

Он повторил.

Но туман в голове не рассеялся, а веки отяжелели еще больше. Его одолевал сон.

Может, Фелиппес ошибается, думал Скерс. Может, Марло не появится «У вдовы Булл» в этот вечер. А если так, то уж конечно, проснется не на заре? Да, решил Скерс. Заря — самое время забрать улики, которые есть у Марло на Сесиля.

Густая мягкая трава слева от пня, на котором он сидел, неотразимо его манила. Растянувшись на ней, Скерс закрыл глаза в уверенности, что солнце его разбудит.

Погружаясь в сон, он понятия не имел, что в каких-нибудь двадцати ярдах от него Марло и улики быстро проплыли на лодке по Темзе к Гринвичу.


Когда Марло добрался до «Вдовы Булл», его впустила пухлая пожилая женщина и проводила в спартански обставленную, но уютную комнатку на третьем этаже.

Он был один. Когда они закопали сундучок Роберта Сесиля, Елена рассталась с ним, торопясь в родную деревню с горстью камешков Сесиля для своих родных. Вернуться она должна была только утром. Марло похлопал по голенищу левого сапога. Он тоже взял пригоршню камней. Они с Еленой заслужили плату за свои услуги. К тому же, кто знает, вернется ли он когда-нибудь в Англию?

Сев за стол посредине комнатки, он разложил перед собой листы новой поэмы. Достал из сумки чернильницу, перо, чистый лист бумаги и начал писать зашифрованное письмо королеве.


Томас Фелиппес тоже писал.

Сгорбившись над столом, он переписывал сообщение, которое накануне днем извлек из тайника в часовне Лондонского моста, — записку Марло о неназванном англичанине, заключившем сделку с берберийским пиратом. Хотя Фелиппес подержал оригинал над свечой, превратив невидимые буквы в бурые, они оставались неудобочитаемыми, так как Марло воспользовался простым шифром. Однако без копии обойтись было никак нельзя — луковую вонь в своем тайном архиве Фелиппес терпеть не собирался. Но копии все равно отводилось почетное место — заключительное, перед последней страницей.

Закончив, он положил перо, закрыл чернильницу и сжег оригинал. И вновь подумал, что ему необходимо заглавие. Решение надо было принять до восхода. Переплетчик будет ждать его на заре.

«О секретах: выжимка из трудов сэра Фрэнсиса Уолсингема, статс-секретаря. 1573–1590».

«Диковинки ловкости рук, содержащие избранные секреты сэра Фрэнсиса Уолсингема и добавления к таковым».

«Каталог самых любопытных секретов в Англии, отобранных сэром Фрэнсисом Уолсингемом и Томасом Фелиппесом».

Дьявол! Ни одно не годилось.

Фелиппес прикинул, когда Ник Скерс явится с информацией для финала. Она непременно подаст ему идею для заголовка, решил он. Уж конечно, чтение последнего сообщения Марло вдохновит его.


ДЕПТФОРД — НОЧЬ

Марло только-только записал последнее сочетание цифр, как во входную дверь постучали. Услышав шаги направляющейся к ней вдовы Булл, он собрал листы и засунул их в сумку.

Заскрипели ступеньки. Дверь в соседнюю комнату открылась и закрылась. И снова шаги.

Вошел Роберт Поули с бутылкой вина и двумя кружками в руках.

— Капер Рэли отплывает со следующим приливом, — сказал он. — На рассвете я отвезу тебя туда, спрятав в повозке.

Марло кивнул.

— Выпьем, Кит?

— А что мне еще остается делать?


— Ты отыскал доказательство участия Сесиля в контрабанде, как и рассчитывал? — спросил Поули.

Марло не ответил. Губы и язык странно покалывало, и он не понимал почему.

— Доказательство вины Сесиля, — не отступал Поули. — Ты его нашел?

Марло почувствовал, как его глаза невольно скашиваются на сумку. Огромным усилием воли он сумел их зажмурить, но было слишком поздно. Да что с ним такое?

— К несчастью, положение изменилось, — темно сказал Поули и вытащил из рукава кинжал.

Глядя, как отблески свечей посверкивают на лезвии, Марло подумал про свою шпагу над кроватью. Сумеет он выпростать ноги из-под стола и схватить ее, прежде чем Поули доберется до него?

Он попробовал, но члены ему не повиновались. Тело словно окутал саван, сотканный из железных нитей.


Боль, когда она возникла, была адской. Марло почувствовал, как его лицо обрызгало теплая жидкость, а его правый глаз будто погрузился в геенну огненную.

Он услышал леденящую душу крик и не мог решить, вырвался ли крик у него, и тут все почернело.

29

РАЙСЛИП, ЛОНДОН — 12 ЧАСОВ 53 МИНУТЫ. НАШИ ДНИ

На асфальте Нортхолта, специального военного аэродрома для королевских особ, политических лидеров, знаменитостей и прочих очень важных персон, замер «Гольфстрим Г-550» только что из Неаполя. Из него вышли четверо атлетического вида мужчин.

— Мы пересаживаемся в вертолет, синьор, — сказал один из них в мобильник.

— Она уже в Гринвиче? — отозвался де Толомеи.

— Пока нет. Мы будем там сразу после нее.


В своем управлении у южной границы Гринвичского парка два констебля Охраны королевских парков с недоумением переглянулись. Что это еще за шум? Вроде бы взрывы женского смеха. Ребятишки катаются в машинах с опущенным верхом? Вывалились на улицу после вечеринки поблизости?

И они снова взялись за журналы. С обхода они вернулись всего десять минут назад, спустив собак побегать в трех разных местах, и все было спокойно.

Затем донесся отдаленный всплеск.

Река? Или пруд у северных ворот?


Кейт и Медина осторожно шли по улице вдоль восточной границы Гринвичского парка.

Едва по центральной аллее промчалась полицейская машина, как они проскользнули в парк. Несколько минут назад Кейт с помощью пистолета-отмычки Саймона Тревор-Джонса отперла калитку Мейз-Хилл и впустила в парк русских девушек.

— Вы знаете, что говорят про греков, дары приносящих? — спросила она, переходя на бег трусцой.

— Бойтесь русских в бикини, — докончил он вполголоса.

Менее чем за минуту они добрались до овражка в форме корабельного киля.

Деревья перехватывали лунный свет, и они спускались по крутому двадцати футовому склону с большой осторожностью.

— Отсюда, — начала Кейт, встав у носа воображаемого корабля. — Марло указывает, что мы делаем «один-два шага к корме». В его поэме нет слов «три» и «двенадцать», так что, по-моему, эти «один-два» означают либо то, либо другое. Начнем с «три». — И она сделала три, как полагала, мужских шага.

Открыв молнию с умки с инструментами, Медина вынул металлоискатель и подержал его над тем местом, где остановилась Кейт. Ничего.

Кейт сделала еще девять шагов, и Медина попробовал еще раз. Послышалось негромкое попискивание, они схватили совки и принялась копать.


К вящему ужасу констеблей, хранителей Королевских парков, в большом пруду три молоденькие девушки, видимо, состязались, кто кого переплескает.

— Извините меня. Но парк уже несколько часов как закрыт, — заявил один констебль.

Девушки как будто его не заметили.

Он предпринял вторую попытку:

— Дамы, парк закрыт. А купание тут вообще не разрешено.

Девушки перестали плескаться и обернулись к нему. Улыбаясь до ушей, девушки невнятно заговорили на языке, напоминавшем русский в устах пьяного.


Совок Медины ударился о твердый предмет.

Поразгребав землю, он мало-помалу очистил гладкую деревянную поверхность размером примерно восемнадцать дюймов на двенадцать.

— Господи! — воскликнул он взволнованно и, нагнувшись через яму, попытался поцеловать Кейт.

— Сид, для этого у нас будет время попозже, — засмеялась она, отталкивая его. А потом тоже начала разгребать землю у ближайшего к ней края. Они вынули сундучок из ямы и поставили его в озерцо лунного света, просачивавшегося сквозь листву.

Кейт хлопнула руку Медины, потянувшуюся к крышке.

— Потерпите, мистер Любитель Заглядывать В Концы Книг.

Посудным полотенцем, которое они захватили из его дома, она смахнула землю с сундучка. На его передней стенке на трех одинаковой величины панелях были вырезаны цветы вроде маргариток. Их обрамлял плотный бордюр, изображавший цветущие плети, возможно, ломоноса. Боковые стенки, заметила она, были тоже украшены резьбой, но поскромнее — по одной панели с маргаритками на каждой.

— Ну, мы закончили? — сухо спросил Медина.

Кейт с улыбкой кивнула.

Он поднял крышку, и открылся красный бархат, смятый и истлевший. Он бережно опустил руку и кончиками пальцев пошевелил бархат. Поднялось облачко красной пыли, окрашивая лунный луч, будто кровь — пробирку.

Открылось что-то бледно-зеленое. Заостренное.

— Хвост дракона? — предположила Кейт, еле дыша от волнения.

Медина указал на острие и поднял ладонь.

— Такой джентльмен, — сказала Кейт, осторожно беря статуэтку.

Отгибая слои бархата, она опустила голову, и на ее лицо упала завеса из черных и рыжих волос.

И в этот момент Медина закинул руку за спину, чтобы вытащить спрятанный под свитером «Хёммерм-280» с глушителем.

30

О, если б на ладони у меня

Затрепетало сердце!

Убийца в «Парижской резне» Марло

ДЕПТФОРТ — НОЧЬ, МАЙ 1593

Заря вот-вот займется.

Ингрэм Фрайзер пересекал тихий городской выгон, направляясь к Дептфордскому стрэнду. По мере того как он приближался к реке, благоухание цветущих слив и вишен все больше уступало место смраду мясных и рыбных лавок, а также сточных вод. Он свернул в узкий немощеный проулок и остановился, оглядывая дом Элеоноры Булл.

Всюду полная тишина.

Черный ход выводил в сад, огороженный стеной. Ворота были заперты цепью с висячим замком. Фрайзер перелез через ограду, отомкнул простенький замок задней двери и бесшумно прокрался внутрь.

Остановившись сразу за порогом, он прислушался. Ничего. И начал осторожно подниматься по лестнице.

Он заглянул в первую спальню. Пусто. Пройдя дальше по коридору, он заглянул во вторую. Тоже пусто. В третьей он увидел тлеющие в очаге угли и фигуру на кровати. Прищурившись, Фрайзер узнал дублет, который был на Марло днем в «Розе». В багровых отблесках посверкивали серебряные пуговицы необычной запоминающейся формы.

Он приблизился к кровати медленно. Давая глазам свыкнуться с сумраком. Шпага Марло лежала на столе в глубине комнаты, обнаружил он. Отлично! Фрайзер поднял свою, а затем застонал от разочарования.

Очевидно, кто-то исполнил за него его работу. Правый глаз Марло свисал к уху, из глазницы торчал кинжал. Капли крови запеклись на его неестественно бледной коже, а на подушке чернело большое пятно.

Фрайзер обернулся на резкий скрип. В комнату вошел Роберт Поули.

— Ингрэм, ты вовремя, — сказал он, развертывая большую белую простынь. — Сесиль сказал мне, что ты намеревался представить это как самозащиту?

Фрайзер кивнул.

— Значит, нам надо сейчас же обговорить, что мы скажем. — Поули накрыл тело Марло простыней, потом сел на скамью у стола. — Мне повезло найти его вечером, но с рук сойти это может только тебе. Садись-ка.

Фрайзер сел.

— Бешеный нрав Марло известен всем, — сказал он. — Особенно когда он напивался. Я подумал, все будет в порядке, если я скажу, что мы…

Фрайзер умолк — с нижнего этажа донеслось легкое поскрипывание. Он понял, что открылась входная дверь. Кто-то поднимался по лестнице.

Вошел Ник Скерс.

Фрайзер увидел, как Скерс пытался сообразить, что он и Поули делают вместе в этой комнате в эту ночь. Он близко знал Скерса. Они нередко действовал и вместе. Конечно, Скерс работает на Томаса Фелиппеса, но, к счастью, тут опасаться нечего: они с Поули обезвредили Марло до того, как он сумел получить свое так называемое доказательство противозаконных сделок Сесиля, каковы бы они ни были.

— Я ищу Марло, — сказал Скерс. — Фелиппес хочет с ним поговорить. Он тут?

Фрайзер указал на кровать, на четко обрисованное тело под простыней.

— Он отказался уплатить свою долю за ужин. Мы заспорили. Он бросился на меня с кинжалом.

Скерс недоверчиво покачал головой.

— И ты его убил?

— У меня не было выбора, — ответил Фрайзер.

Поули встал, взял со стола кожаную сумку и протянул ее Скерсу.

— Она — Марло, — сказал Поули. — Внутри я видел зашифрованное письмо. Возможно, это то, что тебе нужно.

Скерс протянул руку.

Поули попятился.

— Только если ты вернешься завтра днем и подтвердишь дознавателю, что Фрайзер говорит правду.

— Само собой, — сказал Скерс.

Глядя, как Поули отдает сумку, Фрайзер диву давался, до чего ловко Поули использовал ситуацию. Каково бы ни было содержание письма Марло, Фрайзер не сомневался, что это вовсе не то, что ищет Фелиппес, но Поули сумел убедить Скерса в обратном. Одновременно Поули заручился еще одним свидетелем для подкрепления их показаний. Блистательно!

Когда Скерс ушел, Поули повернулся к Фрайзеру.

— Ты не известишь королевского дознавателя? — спросил он. — Он проживает в Вулвичне, в пяти милях отсюда.

— Охотно, — ответил Фрайзер. — Я ведь верхом.

31

ГРИНВИЧ — 1 ЧАС 04 МИНУТЫ ПОСЛЕ ПОЛУНОЧИ, НАШИ ДНИ

Прохладный, нежно мятно-зеленый, почти мерцающий. Вспыхивающие рубины под гневными бровями. Вкрапления мелких алмазов, слагающихся в узор чешуи. Крылья и хвост, тонкой золотой обводкой подчеркнутые в их устремлении ввысь.

Нефритовый дракон был изумителен.

Ощутив какое-то движение рядом, Кейт подняла глаза. Медина выпрямлялся, прицеливаясь пистолетом ей в голову.

— Сид, в чем… так все время это были вы?

Он не ответил.

— Нефритовый Дракон… он был чистой иллюзией, — пробормотала она, тоже медленно выпрямляясь. — Чтобы создать ощущение угрозы, неотложности… Чтобы я расшифровала манускрипт до того, как о его находке будет объявлено.

Он снял предохранитель.

— И вы ведь даже не нашли манускрипт, верно? — спросила она дрожащим голосом. — Его разыскал Эндрю Резерфорд. Папка, которую я нашла у него в кабинете… наводившая на мысль, что он работал над ним какое-то время… ведь так и было! Господи, вы его убили! Беззащитного старика, упивающегося находкой, венцом его жизни. Как вы могли?

— Предпочитаю считать, что я облегчил его страдания, — ответил Медина сквозь зубы. — А если бы вы не кокетничали, не утаивали бы подробности в письме Марло, я не оказался бы перед этой необходимостью.

Он прицелился и спустил курок.


— Попался! — услышал детектив Колин Дэвис восклицание Макса у себя в ухе. Они все знали, что только прямое признание позволит им обвинить Медину в смерти его былого руководителя.

— Нет, она неподражаема, — сказал Дэвис. — Эта дрожь в голосе… Даже не верится.

— Кому вы говорите! И, кстати, спасибо. За все, — сказал Макс.

— Взаимно.

Вначале Дэвис не соглашался на план Кейт на этот вечер, подчеркивая угрожающую ей опасность, однако сдался, когда она спросила, действительно ли он хочет, чтобы убийство сошло Медине с рук.

Не спуская глаз с пруда у северных ворот, Дэвис следил, как растерянные констебли сажают русских девушек в джип. Один сказал что-то про переводчика, который будет у них в участке через двадцать минут.

Идеально.

И он зарысил к воротам Мейз-Хилл.


Медина растерялся.

И попытался еще раз.

Ничего.

Мимо с ревом промчался джип парковой охраны. Не затормозив. На дне овражка они с Кейт были невидимы. Когда он в третий раз нажал на спуск, она подскочила к нему, вскинула правое колено и вмазала ему в пах.

Час назад она вынула патроны из его пистолета. Она еще толком не заснула, когда Макс позвонил, чтобы сообщить ей, что занялся генеалогическими розысками и Медина, оказывается, был по матери отдаленным потомком Роберта Сесиля. На то чтобы сложить воедино все данные, которыми они располагали, много времени не потребовалось.

Перегнувшись пополам, Медина ухватился за живот и страдальчески закричал.

— Это за Кота, — холодно сказала Кейт. — За якобы друга, которого ты предал. А это, — добавила она, дернув молнию своего джемпера, — это за Эндрю Резерфорда.

Медина увидел приклеенный к ее коже проводок. Он промолчал, но его глаза метали кинжалы.

Кейт резко наклонила голову влево. И, едва Медина проследил за ее движением — в никуда, она повернулась на подушечке левой ноги и ударила правым сапожком ему в затылок.

— А вот это, мудак, — сообщила она его неподвижно распростертому бесчувственному телу, — было за меня.


— Русские девчонки выслушают суровую нотацию о нарушении парковых правил и будут отправлены на все четыре стороны, — сказал сержант Дэвис, когда добрался до Кейт.

— Отлично, — отозвалась она, зная, что Макс как раз взломал один из оффшорных счетов Медины, чтобы девушки получили остальную обещанную сумму.

Издали донесся слабый вой сирены.

— Скоро прибудет пресса, — сообщил ей Дэвис, защелкивая наручники на запястьях Медины.

— Значит, мне пора, — ответила Кейт, еще раз посмотрев на Медину. Прекрасный пример космической справедливости, решила она. Предательство сэра Роберта наконец-то разоблачено, его украденное сокровище возвращено государству, и все благодаря алчности его потомка.

— Бежите лучей славы, э?

— Подставить клиента под публичный арест — не такое уж перо в репутацию нашей фирмы.

— Ну так до утра, — сказал Дэвис. — Хорошая работа, между прочим.

— Спасибо, — сказала Кейт и взбежала по склону овражка.

Когда она пересекала большую поляну, перед ней возникли двое мужчин. Одетые в черное. Машины лондонской полиции все еще в пути, подумала она под нарастающий вой сирен. А эти никак не репортеры и не констебли охраны Королевских парков. Или Медина предвосхитил ее план? Обеспечил себе поддержку?

— Привет, — сказала она, вынимая из кармана тюбик губной помады. Да, она знает, что они не на ее стороне, но им-то незачем знать, что она об этом знает. — Вы ведь партнеры сержанта Дэвиса, — добавила она, поднося тюбик к губам. — Я знаю, мне остается тридцать секунд до появления прессы, и потому…

Они не успели выхватить свое оружие, как Кейт всадила в них обоих транквилизирующие дротики. Почти сразу же они рухнули наземь.

Сзади хрустнул сучок. С ними третий! Ладно, подумала она, прикидывая, на каком он расстоянии. Шагов пять?

Попятившись, она развернулась, вскидывая ногу крутым рубящим полумесяцем. И ощутила, как ее пятка ударила его по голове, прежде чем ее глаза увидели, как он упал.

Вздохнув, она повернулась, опять намереваясь уйти. Но не успела сделать и шага, как ее обхватила сильная рука, и она ощутила, как к ее носу прижалась влажная вонючая тряпка. Тут же ее сознание помутилось, а мышцы беспомощно обмякли. Четвертый… дерьмо!Кейт еще успела почувствовать, как он подхватил ее и перекинул через плечо. Следя, как его ноги движутся взад-вперед, когда он понес ее… куда-то, Кейт утонула в черноте.


НЬЮ-ЙОРК — 8 ЧАСОВ 38 МИНУТ ПОПОЛУДНИ

Макс знал, что что-то произошло. Кейт должна была покинуть парк и позвонить ему более десяти минут назад.

Встревожившись, он решил хотя бы определить, где она находится. Как у всех агентов Слейда, в плечо Кейт был вживлен сигнальный чип. Макс вывел его сигнал на экран своего компьютера и увидел, что она направляется на запад и очень быстро.

Прямизна движения там, где прямой дороги не было, подсказала ему, что она находится в вертолете.

32

Фортуна злая! В колесе твоем

Есть место, что влечет к себе людей,

Чтоб сбросить вниз. Его коснулся я

И вижу, что нет выше ничего.

Так нужно ль о падении скорбеть?

Прекраснейшая королева, слез

Не лей о Мортимере ты! Прощай!

Отправиться в дорогу он готов

На поиски неведомых земель.

Мортимер в «Эдуарде II» Марло

ДЕПТФОРТ — ДЕНЬ, МАЙ 1593

Шесть носильщиков в черном несли гроб к церкви Св. Николая. Позади следовали десятки провожающих. Завязалась драка, говорили люди. Он попытался убить человека. Ссора любовников, полагали некоторые. Да нет, спор из-за счета, поправил кто-то.

Роберт Поули следовал за процессией в отдалении. Расследование прошло гладко, думал он. Ингрэм Фрайзер легко отыскал дознавателя, и Ник Скерс тоже вернулся быстро. Дознаватель допросил их в саду, затем измерил раны Фрайзера и комнату. Шестнадцать присяжных выслушали улики. Только местные — домовладельцы, пекари и прочие такие же. Вердикт был тем, какого Поули и ожидал. Показания признаны достоверными. Фрайзер, бесспорно, убил Марло, защищаясь и спасая собственную жизнь.

Все оказалось на редкость простым.

Поули с удовольствием вспомнил, как провел Ника Скерса, заранее осмотрев содержимое кожаной сумки Марло. Сообразив, что ключ к цифровому посланию, которое он нашел прежде, заключен в отрывке из «Геро и Леандра», он забрал все страницы поэмы и спрятал их за пазухой. Единственный экземпляр, сказал Марло, и, следовательно, никто — включая Фелиппеса — не сумеет прочесть письмо Марло королеве.

Времени у Поули хватило только-только, чтобы расшифровать начало: Фрайзер и Скерс пришли раньше, чем он ожидал. Но прочитал он вполне достаточно. «Самая возлюбленная и могущественная королева, — начиналось письмо. — Я должен известить Ваше Величество об измене. Ваш горбун крал оружие, которое затем…» Хотя Марло удалось-таки узнать о противозаконной торговой сделке Сесиля, теперь больше никто о ней не проведает.

Тут Поули предал Марло без зазрения совести. Он с самого начала не собирался допустить, чтобы его зарок помочь драматургу поставил под угрозу его собственный источник существования. И когда эта угроза действительно нависла, Поули понял, что должен изменить свой план. Конечно, было подлостью так поступить с Марло, но это был единственный выход. Своя рубашка ближе к телу.

Через пару лет он предложит поэму издателю. К тому времени Фелиппес, надо полагать, уже забудет про это дело и не подумает использовать поэму, чтобы расшифровать зашифрованное сообщение.

После того, что Поули сотворил с Марло, это было наименьшим, что он мог сделать для него.


Эссекс нашел свою королеву на укромной тропе над самым берегом. Прохладный ветерок нес благоухание жимолости и клубники, перемежаясь с порывами соленого морского бриза. Вверху парили чайки, из камышей с щебетанием взлетали водяные птицы. Солнечный свет играл над цветами из драгоценных камней и золотой вышивкой, украшавших ее платье.

— Любимая, что случилось? — спросил он, почувствовав ее грусть.

— Кристофер Марло. Его убили.

Эссекс положил ладони ей на плечи.

— Он собирался поднести нам свою новую поэму, — продолжала она тихо, позволяя ему привлечь ее к себе.


Похоронная процессия подошла к кладбищу у края выгона. Носильщики приготовились опустить гроб в свежевырытую могилу.

Роберт Поули остановился рядом с троицей поэтов.

— Он был любимец муз, — скорбел один.

— Поистине серебряное горло, — печально сказал другой. — Что пело так любострастно.

— Бог редко создает подобных остроумцев… перо, отточенное, как его убивший нож.

Когда заговорил священник, Поули повернулся, чтобы уйти. Наконец-то, подумал он, можно вернуться домой и отдохнуть. Его работа завершилась.

33

НЬЮ-ЙОРК — 11 ЧАСОВ 01 МИНУТА ВЕЧЕРА. НАШИ ДНИ

— Никакого движения, сенатор, — сказал Макс в трубку Доновану Моргану.

Он проследил Кейт с военного аэродрома Нортхолт до неаполитанского международного аэропорта, а оттуда на Капри. С того момента она не перемещалась.

— Значит, он ее усыпил… либо физически лишил возможности двигаться, — отозвался Морган.

— Верно! — Про себя Макс молился, чтобы Морган оказался прав и де Толомеи ее еще не убил. — Слейд будет тут с минуты на минуту, сенатор. Я позвоню вам, как только что-нибудь узнаю.

— Благодарю вас.

Положив трубку, Макс в который раз прикинул, что скрывают от него Слейд и Морган. По какой-то причине оба они не сомневались, что Кейт нужна де Толомеи живой. Макс был бы рад разделить их уверенность.

И как же он допустил, чтобы все это произошло?


НЕАПОЛИТАНСКИЙ ЗАЛИВ — 5 ЧАСОВ 03 МИНУТЫ УТРА

Два скоростных глиссера «Зодиак» промчались на юг от Сорреитийского полуострова, оставив позади замирающую музыку диско и береговые огни. Вскоре перед ними вырисовался северный берег Капри.

Слева — ярко освещенная пристань Марина-Гранде. Их цель была дальше к западу. Несколько минут спустя они приблизились к дурно знаменитому Голубому фоту. Там уже ждал седой островитянин. Он помог привязать их суденышки, и восьмерка начала взбираться по шатким зигзагам лестницы на обрыв.

Разделившись на пары, Джереми Слейд и семь его подчиненных разными путями направились к дому Луки де Толомеи.


ВАШИНГТОН, ОКРУГ КОЛУМБИЯ — 11 ЧАСОВ 07 МИНУТ ВЕЧЕРА

Он узнал только когда было уже поздно.

Кейт более полугода говорила про своего друга-археолога. У него было уэльское имя, упомянула она. Рийс, потому что предки его матери, как и Донована Моргана, были уэльсцами.

Он еще никогда не видел свою дочь такой счастливой.

Морган должен был познакомиться с Рийсом в ближайший День Благодарения, но Рийсу пришлось уехать, чтобы завершить неотложные полевые розыски для предстоявшей ему презентации. Что-то связанное с древней письменностью.

И в тот же День Благодарения американский шпион с кодовой кличкой Ахерон был отправлен в Иорданию, чтобы обезвредить ячейку террористов, намеревавшихся наводнить газом нью-йоркскую подземку.

Морган не заметил совпадения. В Гарварде были тысячи молодых людей. Ему и в голову не приходила такая возможность. Агент Слейда вырос в Египте. Археолог Кейт был уэльсцем.

Затем пришло новогоднее приглашение. Кейт намеревалась погостить у семьи Хоури в Каире. Морган не понял.

«Разве я тебе не говорила? — спросила Кейт. — Отец Рийса — египтянин. Он вырос там. Сюда приехал в аспирантуру».

Какими были шансы, вероятность?

Морган попытался воспрепятствовать, убедить Кейт, что она еще слишком молода для серьезного чувства к кому-либо, но она и слушать не захотела. А когда он познакомился с Рийсом, когда впервые увидел их вместе, то понял. Помолвка не замедлила. Рийс намеревался рассказать Кейт о своей двойной жизни — но после Ирака, сказал он Моргану. По завершении операции «Гидра». Он не хотел, чтобы Кейт прожила эти месяцы в вечной тревоге.

Сказать ей, будто он отправляется с братом в Гималаи, придумал Рийс.

Ему требовалось как-то объяснить, почему пару месяцев он будет вне досягаемости. А затем он исчез, и Морган промолчал, не желая усугубить горе Кейт.


БЕЛЬВЕДЕР ПУНТА-САННОНЕ, КАПРИ — 5 ЧАСОВ 09 МИНУТ УТРА

Де Толомеи наблюдал.

Уже несколько лет назад он позаботился разместить камеры слежения в доме Моргана. И все — ради этого момента. Увидеть такое знакомое выражение — столько лет его собственное! Эту смесь горя и ожесточенного непреходящего отвращения к самому себе.


Первыми на месте оказались Джейсон Авера и Коннор Блэк.

Вновь одетые как туристы, они взбирались по узким петляющим ступенькам каприйской Виа-Кастелло, минуя оштукатуренные белые дома и сады, щеголяющие пальмами и цитрусовыми деревьями.

Дом де Толомеи оседлал конец улицы почти у самого обрыва. С трех обращенных к острову сторон его окружала заросшая плющом каменная ограда с черным стальным брусом по верху.

— Босс, — тихо доложил Авера, заметив какой-то проблеск в ограде, — за нами следят.

Слейд — возможно, на расстоянии громкого оклика, — ничего не ответил. Камеры разумелись сами собой.

Медленно продвигаясь вдоль ограды, Джейсон продолжал:

— И семтекса тут вокруг достаточно, чтобы превратить в пар нас всех. Один провод-ловушку я вижу, и, думается, тут есть и другие. По меньшей мере с одним детонатором.


ГДЕ-ТО НА СРЕДИЗЕМНОМОРЬЕ — 5 ЧАСОВ 16 МИНУТ УТРА

— Ловушки? — спросила Слейда директор ЦРУ Алекс Круз. Ее личный реактивный самолет начал снижаться к неаполитанскому международному аэропорту.

— Чисто оборонительные, по-моему. Думаю, он хочет посмаковать ситуацию, а не уничтожить нас всех одним махом.

— Но, возможно, они уже мертвы, а это просто уловка, чтобы терзать Донована как можно дольше.

— Не думаю, Лекси, что де Толомеи ищет своей смерти.

— Он хочет реабилитации? Денег?

— Возможно, и того, и того.

— У тебя карт-бланш, как ты знаешь.

— Прекрасно. И держи медико-эвакуатор наготове. Мы быстро.


Кейт заморгала и очнулась. Она сидела в кресле у окна в почти пустой комнате. За окном виднелось только полуночно-синее небо.

— Кофе? — спросил де Толомеи, входя в комнату с исходящей паром кружкой в руке.

Сознание Кейт все еще было затуманено, и кивнула она с опаской. В дополнение к ее растерянности кофе оказался именно таким, какое она предпочитала. Сколько же времени он вел наблюдение за ней?

Ей жгло глаза. Она вспомнила про цветные контактные линзы и сняла их. Она заметила свой парик на столике рядом и положила линзы в него.

— Неплохой маскарад, — сказал де Толомеи. — Пожалуй, мы не нашли бы вас, если бы не…

— Если бы вы не вмонтировали «жучок» и чип слежения в мой мобильник, — докончила Кэт.

Он улыбнулся.

— Моим людям и в голову не приходило, что справиться с вами окажется настолько трудным.

Кейт пожала плечами.

— Вы передали мою весточку?

— Я уже несколько дней не разговаривала с отцом, но, думаю, вам это уже известно.

— Но полной уверенности у меня не было.

— Значит, настала минута, когда вы меня убьете? Или расскажете мне, что он сделал, чтобы убедить вашу жену дать показания?

— Ни то и ни другое. Я не убийца. Хотя одного человека я убил, и вы знаете почему. Что до второго, если уж вам нужно знать, в тот день, когда мою дочь похитили, я на двадцать минут опоздал, чтобы забрать ее из школы. Жене я объяснил, что меня задержали дела. Ваш отец, однако, сообщил моей жене, что у меня была интрижка с моей партнершей, — намекнул, что я был в постели с ней в момент похищения.

— Так и было? — спросила Кейт.

— Да, как ни стыдно мне это сказать. Но чтобы коллега и друг — человек, у которого тоже была дочь, — выдал то, чем я поделился с ним под секретом, и для того, чтобы добиться обвинительного приговора за такое преступление? — Де Толомеи с омерзением покачал головой.

— А вы ждали, что генеральная прокуратура США посмотрит сквозь пальцы на пытки и убийство? Причем федеральным агентом? То есть, по сути, представит самосуд общественному мнению как нечто вполне дозволенное, если не похвальное?

— При данных обстоятельствах — безусловно, — сказал де Толомеи. — Мои ошибки стоили мне дочери, но маневр вашего отца стоил мне жены. И с тех пор я хотел, чтобы он испытал те же душевные муки и раскаяние за свой поступок — пытку угрозой разоблачения, страх лишиться того, что осталось от его семьи.

— Удачи вам.

— Благодарю, но она мне больше не требуется.

— Не можете же вы серьезно ожидать, что я поверю, будто он совершил нечто равноценное адюльтеру, беззаботному отношению к ребенку и убийству? Вы же знаете, какой он человек.

— Существуют свидетельства громче слов, Кейт. Пойдемте со мной.


Макс прилип к экрану своего компьютера. Наконец-то Кейт задвигалась. Конечно, кто-то мог ее нести, но он надеялся, что она идет сама.


Де Толомеи повел Кейт вверх по лестнице, а затем по дуге коридора и указал ей на двери в арке.

— Три года назад ЦРУ отправило своего лучшего оперативника в Ирак для участия в организации свержения Саддама Хуссейна. Ваш отец, тогдашний председатель комитета по разведке, был полностью об этом осведомлен. Агента схватила иранская контрразведка, и с тех пор он содержался в самой страшной из тегеранских тюрем. О его спасении вопроса не встало, его сочли, я полагаю, слишком политически хлопотным. А потому его близких известили о его смерти, и он был оставлен на милость судьбы. Если мои источники не ошиблись, принял это решение Джереми Слейд.

— Значит, они ошиблись.

— Так поглядите.

Остановившись в дверях, Кейт увидела комнату, выглядевшую точно палата в самой престижной клинике. Свет зари ложился на противоположную сторону дома, и тут все еще царил сумрак.

У стены напротив двери она увидела на кровати исхудалого человека, подключенного к капельнице. Он лежал совершенно неподвижно, только грудь слегка приподнималась и опускалась. Что-то толкнуло Кейт шагнуть к нему.

Она увидела, как веки пациента задрожали и раскрылись. Секунду спустя он повернул лицо к ней.


Элхамадулиллах, он очнулся!

Сурина Хан остановилась в боковой двери. Она держала поднос с медикаментами — мазями и растворами для внутривенного вливания. С того места, где она стояла, ей были хорошо видны ее пациент и молодая женщина с каштановыми волосами и странной татуировкой.

Они не отрываясь смотрели друг на друга. Молча.

Было ясно, что женщина его узнала. Губы слегка приоткрыты, лицо побелело, она вся словно застыла.

Сначала пациент Сурины выглядел спокойным. Его выражение было открытым, даже ласковым, но одновременно непонимающим. Затем он самую чуточку приподнял голову и сомкнул губы.

Несколько секунд спустя его лицо начала озарять сияющая улыбка.

Бросив взгляд на женщину, Сурина увидела, что по ее правой щеке скользят слезы, на миг застывают у подбородка, затем срываются вниз.

Затем тишина нарушилась. Ее пациент заговорил. Сначала еле слышным шепотом. Кашлянув, он попробовал снова. Глядя в глаза женщины, неуверенным, но таким теплым голосом. С надеждой:

— Сурина?

На мгновение имя повисло в воздухе. Листик, подхваченный легким дыханием ветра. И грохот.

Молодая женщина со странной татуировкой не шелохнулась, но настоящая Сурина выронила поднос.

34

Злодей проклятый пусть бы ожил вновь,

Чтоб казни лютой нам его предать.

Эпернон в «Парижской резне». Марло

ЛОНДОН — ДЕНЬ, МАЙ 1593

Томас Фелиппес сидел за своим столом, в бешенстве глядя на цифровое послание, которое утром ему принес Скерс. С той минуты он пытался его расшифровать, но без всякого толка.

— Марло! — прорычал он. — Ты заслуживал чего-то пострашней, чем простой удар ножом.

Роберт Сесиль был того же мнения.

Он щурился в пустую выемку под половицами. Никогда еще он не испытывал подобной ярости. Какая жалость, что Марло для него теперь вне досягаемости.

Знай Сесиль, что в это время происходило ниже по реке, его гнев учетверился бы.


ДЕПТФОРД — ДЕНЬ

В сопровождении трех таможенных агентов Оливер Фицуильям стремительным шагом направлялся по частной пристани к кораблям «Московии». Кит попросил его произвести досмотр в последний час перед тем, как они отчалят, намекнув на дерзкую операцию с контрабандой.

Фицуильям был удручен внезапной смертью своего друга и пылал гневом против всякого, кто мог быть к ней причастен. Он ни на миг не поверил в историю про ссору из-за счета. Уж конечно, убийца (или, во всяком случае, нанявший его) и тот, кто руководит контрабандой, — один и тот же человек. К несчастью, Кит погиб, прежде чем завершил расследование, и, кем бы этот человек ни был, он, без сомнения, останется на свободе. Однако злодей скоро лишится средств доставки контрабанды, и возобновить свои операции ему будет нелегко.

— Властью, дарованной мне королевой, — яростно начал Фицуильям, — я произведу досмотр этих кораблей на предмет контрабанды!


Елена привязала лошадь Кита в дептфордской конюшне и направилась к реке. Его друг, Роберт Поули, обеспечил им обоим место на борту «Бонавентуры», одного из каперов сэра Уолтера Рэли.

На торговой пристани царила суматоха. Четверо мужчин в мундирах выносили ящики с корабля «Московии». Она узнала толстяка. Таможенник, который конфисковал ее документы и забрал ее деньги. А теперь он и его подчиненные, услышала она, проталкиваясь сквозь толпу, занимаются конфискацией груза, состоящего из краденого оружия.

Ее капитан не обрадуется, подумала Елена. Не то что Кит! Ей не терпелось рассказать ему. Они расстались всего на день, но ей уже отчаянно его не хватало.

35

КАПРИ — 5 ЧАСОВ 36 МИНУТ УТРА, НАШИ ДНИ

Де Толомеи закрыл за собой дверь наблюдательной комнаты. В коридоре он увидел беззвучно рыдающую Кейт.

Заметив его, она утерла глаза рукавом, потом вцепилась в его рубашку.

— Вы заперли его тут, зная, что он перенес? Ему необходимо настоящее лечение, ему необходим врач!

Спокойно глядя на складки зажатой в ее кулаке рубашки, де Толомеи сказал:

— Врач у него есть. Осматривает его трижды в день с тех пор, как его привезли в Тунис.

Кейт попятилась.

— И что он говорит?

Де Толомеи оглядел коридор, затем повернулся и направился в сад. Безупречно ухоженный, но исполненный томительной меланхоличности. Сосны и кипарисы отбрасывали длинные тени, сочно-зеленый кустарник был слишком густым и разросшимся, а цветы — почти только синих и лиловых оттенков. По трещинам обомшелой ограды лепились жасмин и алоэ.

— Рийс на пути выздоровлению, — сказал де Толомеи, когда они отошли от дома.

— Он… — Ее голос надломился, и она начала снова: — Он очень страдает?

— Уже нет.

— А он… память к нему вернется?

— Несколько лет его накачивали наркотиками. И врачи пока не могут сказать точно.

— Но как это… все это… произошло?

— Три года назад кто-то в Лэнгли передал иранской разведке подробности о миссии Рийса в Ираке. Конкретно человеку, с которым я близко сошелся. Мой друг принял решение бежать и предположил, что, заполучив американского шпиона, он сможет договориться с Лэнгли о своей защите. Он хотел подстраховаться. Несколько недель назад он обратился ко мне за советом.

— Но каким образом вы связали его со мной? С моим отцом?

— Я установил слежку за вами уже давно. Когда я увидел лицо шпиона, которого держал в тюрьме мой иранский друг, я узнал его… и предложил солидную сумму.

— Сколько? — спросила Кейт. Она почти не сомневалась, что знает ответ, но хотела окончательно удостовериться.

— Одиннадцать миллионов долларов.

— Я знаю, вы сделали это не ради Рийса или меня, — сказала она негромко, — но благодарю вас.

— Незачем, — ответил де Толомеи, удивленный искренностью, прозвучавшей в ее словах. И что было еще поразительней, у него стало удивительно легко на сердце, и он понял, что облегчение принесли не муки Донована Моргана. Выражение на лице Кейт — глубочайшей, пусть в чем-то и противоречивой благодарности — было причиной, почему он так много лет назад завербовался в ФБР.


Кейт открыла калитку сада де Толомеи и направилась к смотровой площадке в конце Виа-Кастелло. Прислонившись к парапету, она глядела сквозь сосны на сверкающие бирюзовые волны внизу.

Не прошло и минуты, как она услышала шаги, обернулась и увидела Джереми Слейда.

— Как он?

— Поправляется, — сказала Кейт.

— Я думал он погиб. Что для всех, кто любил его, будет легче не питать тщетных надежд. Ну и дипломатические соображения. Как раз поступило сообщение об инциденте в Гималаях вблизи Эвереста, вот и…

— Эта рука?..

— Ты открыла гроб? — в ужасе спросил Слейд. На секунду он зажмурил глаза. — Нам требовалось что-то для похоронного бюро. Она… принадлежала кому-то из немецких туристов, погибших во время нападения. Брат Рийса был неподалеку от их лагеря, и…

— И это он посылал мне открытки?

Слейд кивнул.

— Но, поверь, я допрашивал сотни иракских перебежчиков годы и годы. А когда Саддам опорожнил свои тюрьмы перед войной, оставив там только шпионов, я отправлял людей наводить справки. В течение месяцев. Просто чтобы удостовериться. Мне и в голову не приходило…

— Я могу понять, что вы думали, — перебила Кейт, — но если бы вы не солгали, кто-нибудь мог бы сообразить, что стоит поискать где-то еще.

Слейд промолчал.

В его глазах Кейт увидела мучительное сознание вины.

— Эта утечка информации, исчезновение Рийса входили в причины, почему вы ушли из Агентства?

Он кивнул.

— Как давно вы знали, что он жив?

— Ваш отец получил видеоклип пять дней назад, но…

— Мой отец знал уже пять дней?

— Мы хотели разыскать его и доставить благополучно домой, прежде чем рассказать тебе, — виновато сказал Слейд. — Де Толомеи прислал тебя сюда для переговоров?

— Нет.

— Чего он хочет?

— Ничего. Он уже получил то, чего хотел.

— И не хочет получить амнистию?

— Он не собирается возвращаться к личности Ника Фонтаны или в США. Он сказал, что вы можете войти в дом к Рийсу. И посадить санитарный вертолет в его саду.

— Ты говоришь так, будто…

— Его охранники были отпущены вчера вечером. А теперь и он уже уехал, — сказала Кейт. Перед тем, как она вышла из его сада, де Толомеи рассказал ей про шахту лифта, которую он пробурил в обрыве под своим подвалом.

— Он не проходил такой подготовки, как ты… И ты могла бы его остановить.

— После того, что он сделал для Рийса? — Кейт покачала головой. — Кроме того, он не собирается никому сообщать то, что ему известно.

— И ты веришь ему?

— Да. Он не угроза ни для кого из нас до тех пор, пока вы не попытаетесь добиться его экстрадиции или убить.

— Он не говорил, кто еще знает правду про Рийса?

— Только Хамид Азади, но Азади сбежал. Оставил мир разведок в прошлом. Он будет молчать.

Слейд промолчал и достал из кармана мобильник.

— Мы готовы, — услышала Кейт его слова. — У него в саду. Нет, помех не будет.


В тридцати футах под поверхностью моря де Толомеи в маленьком двухместном катерке на подводных крыльях, способном к погружению и получившем название «Бионический дельфин», стремительно плыл к материку.


НЕАПОЛЬ — 8 ЧАСОВ 04 МИНУТЫ УТРА

Небо серое. Легкий утренний туман колышется в воздухе.

Сдерживая дрожь, Кейт следила, как каталка приближается к белой обтекаемости «Гольфстрима», личного реактивно го самолета директора Круз. Два санитара катили ее по асфальту, а затем подняли, внося Рийса внутрь.

Молодая сиделка Сурина Хан вошла в самолет следом за ними. Она попросила разрешения остаться с ним, и Кейт со Слейдом, заметив, как благотворно она воздействует на Рийса, согласились, что это отличная мысль.

Набрав скорость, самолет оторвался от взлетной полосы и взял курс на Вашингтон.

Кейт повернулась и пошла в сторону аэровокзала.


— Ты должна рассказать мне все-все! — воскликнула Ариана, едва Кейт ответила на ее звонок. — Кругом все только и говорят про арест Медины. Вроде бы огромные шапки во всех газетах. Я еще не прочла ни единой статьи, решила обратиться прямо к источнику. Или ты не можешь об этом говорить?

— Ну нет! — сказала Кейт, искренне радуясь возможности отвлечься. — Когда он прицелился в меня из пистолета, то утратил право на конфиденциальность.

— Боже мой! Ты цела? Я не знала, что ты была в Гринвичском парке! Все приписывают его арест исключительно полиции.

— Я тебе все расскажу. Ну а я… в полном порядке.

— У тебя нехороший голос.

— Угу, небольшой насморк.

— Может, мы встретимся за кофе?

— Чудесно, — сказала Кейт. — Посадку на мой самолет вот-вот объявят. В Лондоне я буду около одиннадцати.

— То есть как? Где ты?

— Еще одно… дело. Я в Неаполе.

— Номер твоего рейса? Я тебя встречу.

— Это не обязательно. Мне в любом случае надо заехать в отдел — принять душ, взять кое-какие вещи…

— Так встретимся в Шеферд-Маркете. На площади. Перекусим.

— Меня более чем устраивает. Скажем, в двенадцать пятнадцать?

— Идеально!

36

Глашатаем бури, вихрем и помчусь!

Гиз в «Парижской резне» Марло

ЛОНДОН — ДЕНЬ, МАЙ 1593

Более медлить нельзя! Его сборник необходимо переплести и спрятать немедленно.

Фелиппес поглядел в окно. Сгущались темные тучи. Скоро польет дождь. Отлично.

Ножом с узким лезвием он вырезал цифры Марло на подошве своего левого сапога. Затем положил неподдающийся оригинал в предназначенный ему тайник — на дно оловянной шкатулки под стопку остальных донесений. Фелиппесу претило отдавать их в переплет, прежде чем он убедился бы, что последняя страница действительно содержит доказательства преступной связи Сесиля с берберийским пиратом, но ему не оставалось выбора. Едва Сесиль узнает, что столь грозная улика оказалась у него в руках, как отрядит в его дом людей, которые не остановятся, пока каждая щелка не будет обыскан а, а все на вид сплошные поверхности не простуканы — не окажется ли под ними пустота. И Фелиппес лишится не только возможности низвергнуть Сесиля, но у него отберут весь тщательно собранный материал разящих документов.

Пора избрать заглавие.

Фелиппес вынул из ящика письменного стола лист бумаги и отвинтил крышку флакона с лимонным соком. Лимоны обходились неимоверно дорого, но оно того стоило.

Он в последний раз пробежал глазами список возможных названий, затем поднес его к пламени свечи. Ни одно его не удовлетворило.

Слишком длинны?

Из-за гнусного негодяя Марло он вынужден сразу завершить задуманное, хотя предпочел бы посмаковать свой план подольше. Насколько быстрой была смерть Марло? Кинжал, вонзясь в глаз, угасил его жизнь сразу, или у него нашлось несколько мгновений поторжествовать, воображая, будто он унес свою тайну в могилу?

И внезапно в его уме вспыхнуло заглавие. Много короче, чем остальные. И разящее. Как удар кинжала. «Анатомия Тайн».

Фелиппес вывел эти слова лимонным соком. Затем открыл чернильницу, взял новое перо и написал несколько нуллити сверху, снизу и между лимонных строчек. Когда лист высох, остались видны только нуллити. Он удовлетворенно положил лист сверху своего сборника, уложил шкатулку в холщовый мешок и направился к двери.

Его ждал переплетчик.


Вернувшись в кабинет, Фелиппес сразу же взялся за кожаную сумку Марло. Ведь он нашел в ней еще кое-что интересное, на чем мог выместить свою бессильную злость. Поэма, в которой Уолтер Рэли воспел свою любовную связь с королевой.

Тысячи строчек свидетельствовали о труде, вложенном в поэму. А это скорее всего оригинал, подумал Фелиппес: очень много слов было зачеркнуто и заменено другими.

— Ну, так, значит, он о ней пожалеет!

Разведя огонь в очаге, Фелиппес начал бросать в него один смятый лист за другим. Несмотря на огромную популярность произведений Марло и Рэли, Фелиппес не сомневался, что славы достоин только его манускрипт. Их слова, их страницы будут скоро забыты. Как и сам Марло, подумал он, вспомнив, что поэта-шпиона хоронят в этот день.

Фелиппес никак не мог знать, что спустя столетия специалисты по литературе Возрождения во всем мире будут размышлять об утраченной поэме Рэли и скорбеть о преждевременой смерти Марло, а вот его имя будет пребывать практически в полной безвестности.

Завершив свои труды, Фелиппес растянулся на постели и закрыл глаза. Уже недолго! Скорее всего еще до наступления ночи.


Раздался оглушительный стук. Затем еще один.

Дверь. Фелиппес задвинул засов, но… затрещав, она рухнула. Люди Сесиля явились.

Фелиппес был совсем один. Измени он своей привычке и найми охрану на этот день, Сесиль убедился бы, что ему есть что скрывать.

— Где оно? — грозно спросил звероподобный детина.

— Не понимаю, о чем ты говоришь, — отозвался Фелиппес, стараясь придать себе недоумевающее выражение.

Их было трое. Ввалившись в комнату, они без дальнейших предисловий начали обыск. Перелистали книги, располосовали его набитый соломой тюфяк, заглядывали под и позади всего.

Через четыре часа они кончили шарить.

— Раздевайся! — потребовал детина.

Фелиппес не сопротивлялся. Расстегнул дублет, снял рубашку. Один обшарил карманы и распорол подкладку дублета. Остальные двое похихикивали, потешаясь над тщедушностью его тела.

Затем Фелиппес сел и снял сапоги. Немедленно в них погрузились руки, проверяя, не подпороты ли подметки, не засунут ли под них сложенный лист.

Проверявший сапоги нахмурился. Его руки был и все в грязи.

— Ну и свинья же ты, — проворчал он.

Фелиппес пожал плечами. Он не вытер подошвы своих сапог по очень веской причине.

37

Джереми Слейд целился из автоматического браунинга с глушителем в человека, чье лицо было все в бинтах.

— Вы зря тратите время, — сказал человек. — Хамид Азади уже мертв. Я хочу только одного: тихо жить на берегу моря.

— Вы действительно воображаете, что я доверюсь вашему слову?

— Нет. Но я доверюсь вам. Мое новое имя — Сирил Дарденн. Я получил наследство после смерти моей богатой бабушки-француженки, и я переезжаю на Ки-Уэст. Я мечтал об этом много лет.

— Азади, вы не заслуживаете, чтобы ваши мечты сбылись. Вы украли три года жизни у того, кого я люблю, как брата. Не говоря уж о том, что, работай он эти три года, возможно, было бы спасено много невинных жизней.

— Я сожалею, что ваш друг потерял годы. Но не забывайте: если бы я не вмешался, он скорее всего был бы схвачен иракцами и убит.

— Наоборот, я уверен, что он предотвратил бы войну. — С громким щелчком Слейд взвел курок.

— Ваши возможности в моей бывшей стране весьма ограничены. В один прекрасный день я вам понадоблюсь. И уж по меньшей мере вы захотите узнать, от кого я получил сведения о нем.

Слейд прищурился. Он предполагал, что предатель постарался сохранить анонимность.

— Вы знаете, кто это?

Азади кивнул.

— И я вам скажу… как-нибудь, когда вы не будете держать меня под прицелом.

Несколько секунд спустя Слейд ушел. Он не выстрелил.


МЕЙФЭР, ЛОНДОН — 11 ЧАСОВ 54 МИНУТЫ УТРА

Кейт расчесала волосы, открыла чемодан и вытащила косметичку. Она еще не была готова говорить о том, что произошло на Капри, и не хотела, чтобы Ариана заметила при пухлость у ее глаз или пятна на щеках. Взяв косметический карандаш, она кончиками пальцев поприжимала его, куда требовалось, припудрилась, потом наложила темно-коричневые тени под глазами, а на веки — некоторые оттенки золота с медным отливом.

Нанеся слой губной помады, Кейт придирчиво осмотрела результаты. Только краснота в глазах выдавала то, от чего сжималось ее сердце. Она надела темные очки в черепаховой оправе, перекинула сумку через плечо и вышла на улицу.

От филиала Слейда до Шефферд-Маркета было рукой подать. Через несколько минут она перешла Керзон-стрит и по уютному коридору с полом из больших каменных плит и с закусочными по сторонам вошла в центр. Оригинальный пешеходный анклав кипел жизнью. С центральной площади Кейт увидела Ариану, сидевшую перед бистро с алой маркизой и столиками в тон.

— Спасибо, что пришла, — сказала Кейт, наклоняясь и чмокая Ариану в щеку.

— А как же иначе? Просто умираю узнать, что произошло вчера ночью.

Кейт опустилась в плетеное кресло напротив подруги.

— Умираю есть хочу, — сказала она. — Закажем сразу?

— Угу.

— Что будешь?

— М-м-м… кофе и омлет с помидорами.

— Звучит заманчиво, — сказала Кейт. У нее не было желания читать меню. — Мне то же самое.

Ариана перехватила взгляд официанта и тут же обернулась к Кейт, едва он удалился с их заказом.

— Так про Сидро? Я совсем сбита с толку. В банке говорили про пиратский сундук. Очень соблазнительно! Кто бы не захотел им завладеть! Но чтобы Сидро рискнул тюрьмой, когда он распоряжается таким фондом, и деньги у него просто из ушей сыплются.

— На самом деле это только кажется, — сказала Кейт. — Его так называемый дар Мидаса? Просто у него был приятель в ведущей аудиторской фирме, который сообщал ему, какие компании подделывают свою отчетность, и он тут же продавал их без покрытия. Когда приятеля уволили, фонд Сидро оказался на мели. Но затем он поправил дела, используя подставные организации для распространения лживых слухов о компаниях, которые наметил для своих спекуляций. Им уже заинтересовался отдел расследования серьезных финансовых нарушений. И сверх того он накануне полного разорения. Не так давно он продал без покрытия несколько компаний, акции которых взлетели. Ему угрожают многочисленные требования уплаты разницы, а возможности их выполнить у него нет.

— Господи! Я и понятия не имела.

— Как и я. Личину он носил превосходно — пресыщенный богач, не имеющий никаких забот… У меня и тени сомнения не возникало.

— А как ты вычислила, что это был он?

— Я знала, что… э… отрицательный персонаж располагает исторической информацией, о которой современные ученые понятия не имеют. И предположила, что речь идет о некой фамильной тайне. О каком-то хранимом в секрете документе, а то и просто семейной легенде. Макс проследил потомков елизаветинцев, которые могли тогда располагать этой информацией, и…

— Сидро оказался одним из них.

— Вот именно, — подтвердила Кейт. Конечно, она понимала, что гипотетически Марло мог бы поделиться сведениями о том, где закопан сундук Роберта Сесиля, с другом или родственником. Однако она практически не сомневалась, что елизаветинцем, знавшим об этом, был либо Сесиль, либо один из трех свидетелей убийства Марло. Безусловно, такую информацию Марло тщательно скрывал бы, пока не нашел бы случая безопасно передать свое письмо в руки королевы.

Вернулся официант с их кофе.

— И когда ты узнала? — спросила Ариана, подливая молока им обеим. — То есть что это был Сидро?

— Вчера вечером. За пару часов до того, как мы забрались в Гринвичский парк.

— В самый последний момент, э?

— Мне крайне повезло. Макс даже и не думал довести вчера розыски до конца. Отыскать потомков четырех елизаветинцев, навести о них справки и попытаться найти связь между кем-то из них и этим делом? Мы полагали, что на это потребуется несколько дней. А то и недель, поскольку не все необходимые данные будут в Интернете. Но у него выдался свободный час, и он решил начать с единственного аристократа среди них, личности по имени Роберт Сесиль. Ну, понимаешь, его фамильное древо там уж наверняка пышно произрастает. Макс проследил прямых потомков, но не нашел никого с серьезными финансовыми затруднениями или как-то связанного с Котом — вором, которого нанял таинственный персонаж. Однако стоило Максу заняться боковыми побегами — не прямыми потомками Сесиля, — как он вскоре наткнулся на Сидро.

— И все? Тут ты и поняла?

— Как только Макс заглянул в его финансовое положение — расследование ОРСФН, тот факт, что Сидро распродавал свою недвижимость, а вырученные суммы переплавлял в оффшор…

— Но ты-то как оказалась в этом замешанной? — спросила Ариана, посыпая солью омлет, только что поставленный перед ней официантом. — Зачем он тебя нанял?

— Чтобы отыскать сундук, ему требовался специалист для расшифровки манускрипта, который он якобы нашел в Сити.

— Якобы?

— Свой офис он продал некоторое время назад, однако, по его словам, манускрипт он нашел именно там и всего лишь на прошлой неделе. Манускрипт действительно был найден в этом районе, в Лиденхолл-Маркете, вот почему такая ложь выглядела безопаснее всего. Сидро — и совершенно правильно — рассчитал, что я, обследуя места совершения преступлений и расшифровывая сотни доносов, буду так занята, что ни для чего, прямо к делу не относящемуся, у меня просто не будет времени — например, думать о месте придуманной находки.

— Но кто же его нашел?

— Преподаватель истории в Крайст-Чёрч, — сказала Кейт. — Эндрю Резерфорд.

Когда накануне вечером Макс сообщил ей все, что узнал о Медине, Кейт тут же заключила, что с находкой манускрипта дело обстояло именно так. Однако для проверки позвонила в Оксфорд инспектору Хью Синклеру. Она не сомневалась, что Резерфорд, если манускрипт нашел он, обязательно упомянул о нем в завещании. И она не ошиблась. В завещании Резерфорд сообщил, как нашел манускрипт, и просил коллег извинить его за то, что он не объявил о своей находке немедленно. Он знал, что поступает неэтично, но искушение самому расшифровать подобный документ за еще остающиеся ему месяцы жизни было непреодолимым. На поиски, упомянул он, его натолкнул один студент. Пятнадцать лет назад его дипломник рассказал ему о загадочном письме, которое Кристофер Марло написал непосредственно перед смертью, и которое в конце концов оказалось в руках Томаса Филиппеса. Студент объяснил, что его семью постигнет катастрофа, если письмо это когда-нибудь всплывет.

Кейт стало ясно, что неназванный студент — это Сидро Медина, а история о катастрофе, угрожающей его семье, была бесстыдной выдумкой, чтобы Резерфорд ставил его в известность о находках новых елизаветинских документов. Хотя елизаветинский шпионаж не был специальностью Резерфорда, он давно стал его главным увлечением, и конфиденциальный рассказ студента подлил масла в огонь. С этого момента он предпринял поиски письма Марло. Более десятка лет он прочесывал архивы повсюду на Британских островах и внимательно следил за всеми строительными работами в Лиденхолл-Маркете и в его окрестностях. Он знал, что Томас Фелиппес был одержим всяческими аксессуарами шпионской работы, а особенно шифрами и потайными хранилищами. Поэтому он не исключал возможности, что Фелиппес спрятал что-то в своем доме, который затем сгорел во время Великого лондонского пожара 1666 года. Месяц назад строительные рабочие приступили к укреплению фундамента одного из исторических зданий в том районе и наткнулись на оловянную шкатулку Фелиппеса. Поскольку за годы и годы Резерфорд успел дружески сойтись с их десятником, тот отдал шкатулку ему, едва ее извлекли из земли.

— На прошлой неделе Резерфорд пригласил Сидро на ужин, — объяснила Кейт Ариане. — Вот тогда-то Сидро и мог узнать про манускрипт. Позже, в тот же вечер, он проник в рабочий кабинет Резерфорда и убил старика.

— Но почему он просто не украл манускрипт?

— Потому что Резерфорд больше никому не рассказывал о своем открытии. Он хотел сначала завершить книгу, которую писал о манускрипте. И Сидро должен был убить его, чтобы про кражу не узнали.

— Убийца… Просто не верится. Он же был само обаяние.

— Все-таки поверь. Уж я-то знаю.

Кейт расстегнула молнию наружного кармана своей сумки и повернула его так, чтобы Ариана увидела пистолет-отмычку Саймона Тревор-Джонса.

— Когда мы кончим тут, — сказала она, — я провожу тебя к его дому и покажу, как пользоваться такими штучками.


Кейт провела Ариану наверх в кабинет Медины, подняла половицы, скрывавшие сейф, и начала вращать циферблат.

— Ты знаешь код?

— Это наш, — объяснила Кейт, открывая дверцу сейфа. Она забрала шкатулку Фелиппеса и положила ее в сумку.

— А знаешь, я того и гляди войду во вкус, — сказала Ариана.

— Забираться туда, где тебе быть не положено?

— М-м-м-хм-м-м… Я в свою меру нарушала закон, но так — еще никогда. И кстати. Этот знаменитый вор, о котором все говорят, ну, Кот. Он и Медина были друзьями, так?

— Угу.

— Так почему же Медина нанял его залезть сюда? В свой собственный дом?

— Частью его плана было создать иллюзию стоящего за всем этим опасного злодея, чтобы я расшифровала манускрипт быстро и втайне, полагая, будто спасу его, установив личность преступного гения.

— Но… Кот же погиб! Если Сидро так и задумал, каким образом он сумел поймать своего друга в смертельную ловушку?

Кейт обвела рукой стены.

— Как видишь, ничего сколько-нибудь личного тут нет. Ни семейных фотографий, ни фотографий друзей. Ничего индивидуального. Краткосрочная аренда. Держу пари, Кот и не подозревал, что сюда въехал Сидро. И, думаю, Сидро не сказал ему, что в доме будет охранник.

— Думаешь, он знал, что его друг покончит с собой, если попадется?

— Нет. Для него это явилось неожиданностью. Вчера я позвонила охраннику, который был тут в тот вечер. Совсем еще мальчик, только-только начавший работать. Не из наших. По его словам, Сидро объяснил ему, что получает письма с угрозами убить его и что вооруженный убийца может проникнуть в дом в любой момент. Сидро требовалось его хорошенько взвинтить, чтобы он сразу выстрелил. Ведь останься Кот в живых, он бы понял, что его подставили, и игре Сидро был бы положен конец.

— Какой риск! — сказала Ариана. — Ведь охранник думал о том, как бы обезопасить себя, и вряд ли собирался убить непрошеного гостя.

— Угу. Но весь план строился на риске. Словно бы вполне в духе Сидро: огромный риск ради огромной прибыли.

— Я рада, что у тебя с ним ничего не было.

Кейт промолчала.

Взглянув на нее, Ариана заметила, как погрустнело ее лицо.

— Господи! Что произошло?

Кейт взглянула на часы.

— Нет, ты только посмотри, — поддразнила она. — У меня в два встреча. Мне пора.

— И думать не смей! — сурово заявила Ариана.

Кейт пожала плечами с притворной беспомощностью, и они направились к лестнице.

— И где же эта так называемая встреча?

— Нью-Скотленд-Ярд. Полицейский, с которым я сотрудничала… Мы отвезем сундучок и манускрипт в Британский музей.

— У тебя еще полно времени. Это же сразу к югу за Сент-Джеймсским парком, верно?

— Угу.

— Так я тебя провожу, — сказала Ариана, открывая входную дверь Медины.

— Отказаться от твоего общества я никак не могу.

Кейт заперла дверь, и они направились к парку.

— Ну?

— Собственно, ничего не произошло, — сказала Кейт. — Я в него не влюбилась, даже близко не было, но я верила в его искренность, в то, что манускрипт, как он объяснял, действительно интересует его не более чем раритет. А я, ты знаешь… люблю пофлиртовать.

— Но у тебя же не было никаких причин его подозревать. Он ведь и прежде пользовался услугами твоей фирмы.

— Угу.

— И значит, там уже наводили о нем справки, и ты не могла предположить, что он не такой, каким представляется, верно?

— М-м-м-хм-м-м… Но унизительно, когда тебя дурачат твоим же излюбленным приемом. Мне и в голову не приходило, что он разыгрывает такое увлечение с единственной целью лишить меня способности соображать. Я много лет в интересах моей работы проделывала то же со многими людьми и все-таки не заметила, когда меня обрабатывали таким же образом.

— Но, может, он казался искренним, потому что и был искренен? Держу пари, ты ему нравилась, но поскольку…

— Ана, он попытался застрелить меня.

— Святое дерьмо! Как же ты…

— Я вынула патроны из его пистолета, — сказала Кейт с улыбкой. — Вчера мы спланировали пойти в клуб и ускользнуть через заднюю дверь — на случай, если за нами следят. Я прикинула, что он вооружится, но не рискнет держать пистолет при себе в клубе из опасения, что я его замечу. Пока он заказывал, я сделала вид, будто мне надо в туалет, а вместо того кинулась к его машине. Пистолет я нашла под сиденьем.

— А разве с его стороны не было бы разумнее пойти в парк раньше тебя? Или послать кого-нибудь?

— Сама того не зная, я этому воспрепятствовала. Он пытался выведать у меня точное место, где копать — словно между прочим, так, что я и не заметила, — но в письме Марло была неясность, а объяснять мне не хотелось.

— Даже если бы он сумел ускользнуть вчера ночью, застрелив тебя, твой шеф рано или поздно отыскал бы его. Так почему просто не вывести тебя из строя?

— Либо у него не было времени запастись подходящим транквилизирующим приспособлением — вчера, когда мы разошлись, было уже почти шесть, и в его распоряжении оставалась лишь пара-другая часов, чтобы внести изменения в план, либо его это не заботило.

Кейт вздохнула. Настала минута признания.

— Ты не поверишь, Ана, но я клюнула на того, кто убил бы меня и глазом не моргнув.

—  Наконец-то!

— Не поняла?

— Мы знакомы почти десять лет, и в первый раз ты сотворила такой сексуальный анекдот, которого мне не побить.


НЬЮ-СКОТЛЕНД-ЯРД, ЛОНДОН — 2 ЧАСА 26 МИНУТ ДНЯ

— Я потрясена, просто потрясена, — объявила леди Галифакс, убирая свой рубиновый перстень в сумочку.

Сержант Дэвис задерживался, а потому Кейт навела справки о перстне, потом позвонила леди Галифакс, что она может его забрать. Все необходимые бумаги были подписаны, и они повернулись, чтобы покинуть полицейское управление.

— Когда я увидела в утренних новостях великолепного приятеля Саймона, это освежило мою память, — продолжала леди Галифакс. — Я видела их вместе довольно часто. И всегда про себя думала, ну, просто братья-разбойники. И как же я оказалась права! Хотя и по совсем иной причине. Но как бы то ни было, я бы никогда не подумала, что один будет способен предать другого. И так безжалостно!

— Я знаю, — сказала Кейт.

— Мне очень жаль, что я не смогла помочь вам. Мы с Эллой совершенно забыли его имя.

— Не огорчайтесь.

— И не думаю. Ведь совершенно ясно, что вы отлично обошлись без меня.

— Благодарю вас.

— Когда вы в следующий раз приедете в Лондон, то непременно позвоните мне. Поиграем в теннис, — сказала леди Галифакс, когда Кейт помогала ей сесть в такси.

Кейт с улыбкой кивнула.

— Но, пожалуйста, милочка, если вы не против, то возьмите несколько уроков.

38

Так вот какие тайны прячешь ты,

Что из мужчин никто не должен знать?

Гиз в «Парижской резне» Марло

ЛОНДОН — КОНЕЦ ДНЯ, МАЙ 1593

Фелиппес знал, что за ним следят. Час за часом он медленно прогуливался, позволяя преследователю не терять его из вида. Без особых забот. Фелиппес хотел, чтобы преследователь расслабился.

Он поболтался на паперти Св. Павла, затем побрел по Чип-сайду, делая покупки там и сям. Каждого лавочника он засыпал вопросами. Как поживает его супруга? Сын? К тому времени, когда Фелиппес добрался до Королевской Биржи, его преследователь глазел по сторонам и подавлял зевоту.

Посреди двора Фелиппес остановился, словно для того, чтобы надежнее перехватить свертки, которые нес. Преследователь, заметил он, остался ждать у главных ворот. Фелиппес с облегчением пошел дальше. Мастерская его переплетчика находилась в самой глубине двора в нескольких шагах от неприметного выхода. Фелиппес задержался поблизости, оглядывая товары ювелира. Понимая, что он прекрасно виден своему преследователю, он взял изящные часики на цепочке, приложил их к груди и отошел к зеркалу. Словно разочаровавшись, он покачал головой и начал рассматривать булавки для шляп. Ювелир был занят с другим покупателем, и, едва они встали спиной к нему, Фелиппес ускользнул через задний ход и метнулся влево — в палатку своего переплетчика.

— Я его заберу сейчас же, — сказал он, протягивая переплетчику несколько шиллингов.

— Но я только-только приступил к тиснению, — сказал переплетчик. — Мне требуется всего несколько часов.

— У меня нет даже минуты, — торопливо сказал Фелиппес. Преследователь, полагал он, уже пробирается через толпу, чтобы не упустить его.

— А ты не мог бы зайти утром?

Фелиппес покачал головой.

— Меня ищет один человек.

Смирившись с неизбежным, переплетчик отошел к рабочему столу, сдернул лоскут ткани и вручил Фелиппесу его листы, теперь в черном кожаном переплете.

— От меня он ничего не узнает.

Плотно закрыв манускрипт в сделанной под него оловянной шкатулке, Фелиппес вышел из палатки, пригнулся и под прикрытием толпы юркнул к калитке. Согнувшись в три погибели, он проскользнул в нее, затем выпрямился и припустил бегом. Он был всего в двух кварталах от здания, где жил.

Там его, разумеется, ждет еще какой-нибудь подручный Сесиля, но возвращаться туда он пока не собирался. А открыл отмычкой замок в двери комнат на первом этаже. Как он и ожидал, там никого не было. Жившая в них одинокая старуха в это время всегда уходила поужинать в ближайшей харчевне. Фелиппес быстро подошел к очагу и опустился на колени. Вытащил из-за пояса кинжал, приподнял лезвием большой плоский камень и отодвинул в сторону. Много месяцев назад он выкопал под ним яму шириной в квадратный фут и глубиной футов в пять. Он положил оловянную шкатулку на дно ямы, затем встал и прошел в спальню старухи. Один угол там занимала большая дубовая кровать. Фелиппес распростерся на полу и заполз под нее почти к самой стене, протянул руку, пошарил и ухватил мешок, который затолкал в угол несколько недель назад. Он доволок его до очага, землю, которой он был набит, высыпал в яму и водворил камень на место.

Прежде чем уйти, он проверил подошву своего левого сапога. Цифры Марло на ней все еще прятались под присохшей грязью. Отлично.

Скоро он найдет к ним ключ, заверил себя Фелиппес. Ему еще ни разу не довелось потерпеть неудачу.


ЧИЗЛХЕРСТ, КЕНТ — СУМЕРКИ

Том Уолсингем сидел в своем грушевом саду. Такой чудесный день. Ясное небо, приятно теплый воздух, птичий щебет всюду вокруг.

В нем пробудился гнев. Его лучший друг погиб, и в подобной красоте чудилось оскорбление. Насмешка. Миру следовало бы скорбеть. Включая и жаворонков.

Он услышал нарастающий стук копыт, но не встал встретить посетителя. Он не хочет ни с кем разговаривать. К счастью, кем бы ни был неизвестный всадник, он даже не спешился. Почти сразу Том услышал, как лошадь галопом унеслась прочь.

— Сэр! — услышал он затем. В сад вбежал его паж.

— Потом. Что бы это ни было, может подождать.

— Сэр, он сказал, что это очень спешно.

Том неохотно взял свиток, развернул его и сразу взглянул на подпись. Письмо было подписано «Гавриил». Что еще за Гавриил? Гонец что-то напутал. Он поднял голову, собираясь отдать пажу письмо, но мальчик уже убежал.

Тогда Том прочел послание, состоящее из нескольких строк. И убедился, что не ошибся — письмо было явно не к нему. Оно касалось какого-то заурядного пустякового дела. «Мой друг! — начиналось письмо. — Пишу, чтобы рекомендовать превосходный воск, который я приобрел в лавке в Кентербери. Необыкновенно прочный. Вчера я оставил его в очень жаркой комнате, но он не растаял. Давай пообедаем на днях, и я расскажу тебе подробнее».

— Воск — это воск. Какого дьявола кому-то… А! О!

Это же шифр, ошарашенно сообразил Том. И пришел в восторг. Построенный на строчках из «Доктора Фауста» Кита, в котором хор, предсказывая трагическую смерть мага, уподобляет его Икару. «На восковых крыл ах / дозволенного выше он взлетел, — сообщали они зрителю в прологе. — И покарало небо гордеца, / их растопив, его повергнув ниц!»

Поули сообщает ему, что Марло, родившийся в Кентербери и часто называемый Икаром, на самом деле жив. Потому что Поули сыграл роль архангела Гавриила. Вестник Бога — сообщавший его тайные веления избранным Им — каким-то образом всех провел.

— Роб, сукин ты сын, умница! Будь ты здесь, я бы тебя расцеловал.


ЛОНДОН — НОЧЬ

Поули проснулся весь в поту.

Он только что увидел, как Ингрэм Фрайзер заколол Кита. Господи, подумал он, я не сумел! И у него оборвалось сердце. Но тут кошмар рассеялся, правда озарила его сознание. Фрайзер непротянул руку пощупать тело Кита. Он неощутил его теплоты, непонял, что его провели. Нет, он отвернулся, не вынеся жуткого зрелища.

Именно на это и рассчитывал Поули.

Из-за глаза Марло у Поули на душе было скверно, но он не жалел, что выдавил его. Он не сомневался, что Сесиль узнает о его уговоре с Нелли Булл — об убежище для Марло. И было абсолютно необходимо, чтобы Марло сочли мертвым в это же вечер. Иначе живым ему из Англии не вырваться, ведь люди Сесиля разосланы по всем портам. Слава Богу, Нелли согласилась помочь. План Поули требовал одной критически важной детали — рана Марло должна выглядеть настолько жуткой, настолько смертоносной, что Фрайзеру и в голову не придет ощупать тело, проверяя, остыло ли оно и нет ли признаков дыхания. Белый грим, рукоятка складывающегося театрального кинжала в глазнице — их одних было бы недостаточно. Фрайзер мог бы заподозрить, что это только театральная видимость. Тогда Марло был бы нанесен смертельный удар, а Сесиль, без сомнения, сдержал бы обещание и отправил бы Поули в застенок.

Свисающее глазное яблоко все это предотвратило.

Едва Фрайзер и Скерс ушли, Поули и Нелли Булл пробежали через ее сад к повозке, которую он поставил внутри ее ворот. Под мешками с мусором Поули укрыл бездыханный труп.

Найти свежего покойника в Лондоне труда не составило бы. Каждый день десятки людей умирали от чумы. Но найти труп без разоблачительных чумных язв или видимых ран было сложной задачей. Узнав о решении Сесиля незамедлительно покончить с Марло, Поули провел в поисках всю ночь. Наконец на следующий день ему сообщили о мужчине — подходящем по возрасту и внешности, — который только что умер от падучей. В самый раз.

Они с Нелли Булл уложили этот труп в кровать, а Марло унесли в повозку. Снотворное, которым Поули опоил Марло, было сильнодействующим, и он все еще не очнулся. После этого оставалось только вонзить кинжал в глазницу трупа и облить ее пинтой свиной крови.

Когда Скерс и Фрайзер вернулись для дачи показаний, помешать им увидеть подмененный труп оказалось просто: Поули попросил дознавателя выслушать его показания в саду — в комнате наверху стоит такой смрадный запах! И Скерс с Фрейзером последовали его примеру.

Поули с большим удовлетворением подумал о Томасе Фелиппесе. Все-таки на этот раз он взял верх над своим давним врагом, а не только воспрепятствовал кровожадному приказу собственного нанимателя, Роберта Сесиля, который скорее всего станет следующим английским статс-секретарем. Подлинный триумф! Самый внушительный из всех его успехов.

Поули сожалел только, что об этом его торжестве ни тот, ни другой никогда не узнают.

39

ВЕСТМИНСТЕР, ЛОНДОН — 2 ЧАСА 48 МИНУТ ПОПОЛУДНИ, НАШИ ДНИ

Он жив. Он был шпионом. Он ее не помнит.

Кейт прислонилась к колонне вблизи от вращающегося названия Нью-Скотленд-Ярда. Хлынул ливень, и дождевая вода струилась с краев ее зонтика. Небо почернело, и дальше двадцати шагов она ничего не видела. Как символично, подумала она.

Раздались трели. Ее мобильник.

Конечно, отец. Она не включила трубку. Какими словами он мог возместить теперь все то, чего не сказал раньше?

Из гаража выехала бронированная машина. В окошке Кейт увидела сержанта Дэвиса.

Выключив мобильник, она направилась к машине.

40

На что, Леандр, безумец, ты дерзнешь?

«Геро и Леандр» Марло

СРЕДИЗЕМНОЕ МОРЕ — ИЮНЬ 1593

Был ветреный, но теплый летний день, когда с правого борта судна спустили ялик. Молодой матрос по имени Хэл с недоумением следил за ним. «Бонавентура» находился не более чем в полулиге от Берберийского Берега, обиталища пиратов столь свирепых, что самая мысль о них вызывала дрожь в коленках любого английского моряка, признавался он в том или нет.

Ударившись о волны, ялик подпрыгнул и чуть было не перевернулся, но тут же два сидевших в нем молодых человека выпрямили его и принялись грести. Прямо к логову врагов. Они что, свихнулись? Хэл был бы рад расспросить кого-нибудь, но капитан запретил какие бы то ни было упоминания о них. Строжайший приказ их хозяина, сказал он, сэра Уолтера Рэли. Всякий, кто хоть слово обронит, будет заколот и сброшен в пучину.

Хэл следил с кормы, как маленький ялик, удаляясь от них, становился все меньше: и головы гребцов казались теперь не больше песчинок. Когда они приблизились к той, еле различимой смутной полоске, где море смыкается с небом, Хэл покачал головой — с недоумением, а также с горестью. Ему так нравилось их общество! Тот, что пониже, Ли Андерсон, был умелым фехтовальщиком и дал ему несколько уроков — ну, просто замечательных. Однако по-настоящему не хватать ему будет второго, высокого, с повязкой на глазу.

Высокий ведь спас ему жизнь. По поверью, умение плавать угрожает морякам всякими бедами, и, когда два дня назад заполоскавший парус сбросил Хэла за борт, он не сомневался, что ему конец. Он беспомощно барахтался и захлебывался, выплевывая вместе с водой предсмертную молитву. Но вдруг он почувствовал, как его грудь обвила рука и увлекла в безопасность.

На палубе исполненный благодарности Хэл осведомился об имени своего спасителя. То ли из-за холодного моря, то ли от пережитого потрясения, но одноглазый словно бы забыл, как его зовут. Открыл было рот, чтобы ответить. Но ничего не сказал, вроде бы растерявшись. Ни единого словечка. А потому Хэл ответил за него:

— Каким бы твое имя ни было, одно я знаю, клянусь Богом, ты доподлинно геро…

— И можешь сказать не только в одном смысле! — Одноглазый не дал ему докончить слово и взглянул на своего друга Ли Андерсона.

А затем, к изумлению Хэла, молодой человек расхохотался.

41

БЛУМСБЕРИ, ЛОНДОН — 3 ЧАСА 23 МИНУТЫ ПОПОЛУДНИ, НАШИ ДНИ

Дракон стоял у него на бюро.

— Крайне необычно, — сказал куратор, разглядывая статуэтку в маленькую лупу, пристегнутую к шнурку у него на шее. — Ромбовидный узор, золотая обводка… никогда ничего подобного я не видел.

— Минь, как по-вашему? — спросила Кейт.

Худой лысеющий куратор прищурился на нее.

— Китайцы почти никогда ничего к нефриту не добавляли, — сказал он, теребя желтый галстук-бабочку. — И тем более драгоценные камни. Возможно, эпоха Великих Моголов? Для точного определения мне потребуется время. Вы меня извините? — добавил он, протягивая руку к зазвонившему телефону.

Кейт и сержант Дэвис дружно кивнули.

Слушая голос на том конце провода, куратор кивал с энтузиазмом.

— Крайне заинтересовались, вы говорите? О да. Он очень красив…

Тут у него отвисла челюсть.

— Она желает… Что-о? — еле выговорил он, а на лбу у него проступили капельки пота. — Сегодня же?


Пуленепробиваемый лимузин плавно остановился перед чугунными позолоченными воротами. Возникли два человека в элегантных костюмах и о чем-то переговорили с шофером. Несколько минут спустя тяжелые створки распахнулись, и лимузин начал пересекать передний двор Букингемского дворца.

Кейт и сержант Дэвис сидели бок о бок сзади.

— Пусть она и не та, — сказала Кейт, повернувшись к сержанту. — Тем не менее письмо и сундучок наконец-то попадут в руки королевы Елизаветы.

— Давно пора, сказал бы я.

ПОСЛЕСЛОВИЕ АВТОРА

Когда я начинала работать над «Интеллидженсером», то вовсе не собиралась позволить Марло пережить убийство в Дептфорде. Подобные домыслы о подделке убийства мне представлялись областью теоретиков, муссирующих идею «заговора», идею, что «Шекспиром был Марло». Однако после того, как мой бывший профессор, специалист по литературе Возрождения, изложил мне свою теорию о «Геро и Леандре» Марло — теорию, с которой читатели, если еще не забыли, познакомились в двадцать второй главе, — меня посетило вдохновение, и я изменила свое намерение.

Большинство специалистов рассматривают поэму как незавершенный отрывок — как лишь вступление к трагической повести, которую Марло так и не завершил, возможно, потому, что приступил к работе над ней незадолго до гибели. А вот мой профессор предположил, что Марло, возможно, сознательно оставил Геро и Леандра в живых. Возможно, он просто сыграл на общепринятом толковании трагической легенды и предпочел обмануть всепоглощающее ожидание роковой гибели своих главных персонажей, завершив поэму до судьбоносной бури.

Вначале меня просто заинтриговала возможность, что Марло прибег к подобному литературному приему, и я еще не подвергалась искушению проделать то же самое с моим собственным обреченным смерти персонажем. Я не хотела завершить историю моего Марло до ночи 30 мая 1593 года, поскольку предвкушала изображение все еще неизвестных событий этого таинственного вечера. Но когда несколько позднее я перечитала «Геро и Леандра», мне пришло в голову, что Марло не просто закончил поэму до ночи бури, чтобы его трагические любовники остались в ней живы. Он мог отойти от принятой версии, с особой драматичностью описать судьбоносную бурю, но изменить ее исход: позволил Леандру чуть было не утонуть, и тем не менее, выдержав схватку со стихией, все-таки доплыть до противоположного берега.

В классическом варианте этой истории Леандр каждую ночь на протяжении всего лета переплывает Геллеспонт, чтобы увидеться с Геро, а затем тонет, когда разражается свирепая осенняя буря. В версии Марло он переплывает пролив только один раз, но, на мой взгляд, поэму можно рассматривать как выжимку из мифа.

В «Геро и Леандре» Марло действительно изображается буря. Эпиграф к моей сороковой главе «На что, Леандр, безумец, ты дерзнешь?» взят из того эпизода поэмы, когда Леандр стоит у «бушующего» Геллеспонта, с тоской глядя на башню Геро. Затем он прыгает в волны, плывет и чуть не тонет: «Волна окутала его / И увлекла на дно», где он «почти уж мертв». Но тут Нептун «его со дна подъял», «Трезубцем буйство волн смирил» и поклялся, «что море зла / ему вовек не причинит». Я полагаю, буря была та самая, и Леандр избегает судьбы своего классического двойника.

Такое толкование поэмы вдохновило меня использовать тот же прием и с Марло, моим персонажем, — изобразить момент несомненной, всеми ожидаемой гибели, а затем оставить носителя трагедии в живых. Тот факт, что Нептун, бог моря, позволяет Леандру достичь берега, подбил меня ввести в «Интеллидженсера» своего рода псевдобожественное вмешательство. Гадалка, вы, возможно, помните, говорит Марло: «Без ангельского вмешательства ты не доживешь до следующего новолуния», а в конце романа Роберт Поули играет роль ангела-хранителя, помогая Марло избежать смерти, к которой его приговорил Сесиль.

Мое решение завершить историю Марло тем, как он обманывает смерть и ищет спасения в море, было подсказано и его творчеством. В «Докторе Фаусте» перед тем, как появляется дьявол, чтобы забрать мага в ад, Фауст жалеет, что не может избежать вечной кары, исчезнув в океане: «Душа, рассыпься каплями воды, / Сгинь в океане, спрячься в нем навек». А в «Эдуарде II» Мортимер перед казнью говорит о том, что «презирает мир», называет себя путешественником, отправляющимся на поиски неведомых земель.

Хотя развязка елизаветинской истории в «Интеллидженсере» подсказана более поэзией Марло, чем историческими свидетельствами, все остальное в изображении известных событий последнего месяца жизни Марло насколько возможно опирается на факты. Стихотворение, подписанное «Тамерлан», угрожавшее смертью лондонским иммигрантам, действительно ночью 5 мая 1593 года было прибито к стене голландской церкви в Лондоне на Брод-стрит. Специальной комиссии из пяти человек (одним из которых действительно был Томас Фелиппес) было поручено разыскать неизвестного автора. Агенты комиссии действительно доложили о находке так называемого еретического документа в комнатах Томаса Кида, и Кид сказал, что документ принадлежал Марло. Кид был арестован и брошен в тюрьму 11 или 12 мая 1593 года, и есть много свидетельств, что его подвергли пыткам. Распоряжение об аресте Марло было выдано 18 мая 1593 года, и два дня спустя он был допрошен государственными чиновниками. Шпион по имени Ричард Бейнс действительно написал донос, озаглавленный «Записка, содержащая мнения некого Кристофера Марли касательно его кощунственных суждений о религии и поношений Слова Божьего», которая, как полагают, была представлена Тайному совету 27 мая 1593 года. И согласно докладу дознавателя, Марло был заколот 30 мая и похоронен два дня спустя — 1 июня. Ради драматического эффекта я сжала ощущение времени, так что последние двадцать шесть дней жизни Марло воспринимаются скорее как одна неделя, а кроме того, доставку доноса Бейнса я передвинула во времени так, чтобы донос предшествовал допросу Марло.

О деятельности Марло как шпиона известно крайне мало. Собственно говоря, письмо, которое Тайный совет отправил в Кембриджский университет в 1587 году, чтобы пресечь слухи, будто он католический изменник, и помешать его исключению, вот единственное достоверное свидетельство, что он работал на секретные службы. Само письмо не сохранилось, однако в протоколах совета его содержание изложено достаточно подробно. Марло, неоднократно подчеркивалось в письме, не имеет намерения переметнуться к католикам, напротив, он «сослужил Ее Величеству хорошую службу и заслуживает награду за верность». Он должен получить ученую степень, настаивает совет, «ибо Ее Величеству неугодно, чтобы того, кто, как он, выполнял порученное ему на благо отечества, обесславили бы те, кто не осведомлен в делах, тому поручавшихся».

Поскольку никто не может сказать наверное, какие, собственно, дела поручались Марло в действительности, я, когда упоминала о предшествующей агентурной деятельности Марло, пользовалась гипотезами историков, исследующих Возрождение. Например, документы свидетельствуют, что Марло был арестован в Нидерландах за фальшивомонетничество в начале 1592 года. Что этот инцидент был связан с какой-то агентурной операцией, входит в теорию, выдвинутую Чарльзом Ничоллом в его эссе: «В Миддлборо — некоторые размышления о поездке Марло в Нидерланды в 1592 году», а также включен в его «Сведение счетов» — захватывающее научно-популярное описание убийства Марло.

То, что Марло было поручено следить за деятельностью английской Московской компании — чистый вымысел с моей стороны, как и идея, будто сэр Роберт Сесиль, один из ее директоров, использовал корабли Компании, чтобы снабжать оружием берберийского пирата. Однако домыслы эти не просто взяты с потолка. Есть данные, свидетельствующие, что Марло знал о противозаконной продаже Компанией оружия Ивану Грозному, а управляющим лондонским делами Компании действительно был человек по имени Энтони Марло, предположительно дальний родственник Кристофера. Было известно, что служащие «Московии» часто занимались контрабандой. И Сесиль вполне мог какое-то время прилагать руку к этим операциям.

Хотя «Анатомия Тайн» тоже выдумка, архив Фрэнсиса Уолсингема действительно исчез после его смерти в 1590 году и не найден по сей день. А в списке подозреваемых в его похищении Томас Фелиппес давно занял одно из первых мест. Что до содержания манускрипта, я по большей части предлагаю свои отгадки некоторых елизаветинских тайн, все еще остающихся нераскрытыми. То, что Энтони Бэкон был под следствием по обвинению в содомии во Франции, — единственное предположение в «Анатомии Тайн», которое многие историки считают достоверным.

Я позволила себе вольность, разрешив Томасу Хариоту пользоваться подзорной трубой в 1593 году. Когда он сконструировал свою первую «перспективную трубку», неизвестно, маловероятно, однако, что это было в 1593 году. Считается, что телескоп был изобретен голландскими изготовителями стекол для очков в начале семнадцатого века, и способ изготовления подзорных труб немедленно получил в Европе широкое распространение. Однако в оправдание этого эпизода следует сказать, что Хариот крайне мало сообщал о результатах своих научных исследований в разных областях, а так как он был знатоком оптики и интеллектуально равен Галилею, то теоретически не исключено, что он сконструировал подзорную трубу в 1593 году, хотя это и крайне маловероятно. Сохранить подобное изобретение в тайне было бы трудно до невозможности.

Во всех исторических главах я старалась соблюдать подлинность в мельчайших деталях. Например, сетования, которые Роберт Поули услышал на похоронах Марло, взяты из стихов, написанных о Марло вскоре после его смерти. Поули действительно получил алмаз от Энтони Бабингтона, одного из юных католических заговорщиков, которых он помог отправить на виселицу, когда в восьмидесятых годах действовал как провокатор. Наниматель Поули Роберт Сесиль действительно держал в своих комнатах экзотических птиц с Востока, и он был одним из главных спонсоров путешествия Уолтера Рэли в Гвиану. Предположительно значительную часть шестидесяти тысяч фунтов, которые в конце концов собрал Рэли, он получил от Сесиля. Что до пуританского проповедника, который ухватил Марло за локоть в двадцать второй главе, то памфлеты, предостерегавшие читателей об опасностях интеллектуальной любознательности, имели в ту эпоху широкое распространение, и упавший с высоты Икар был расхожим образом. И хотя Томас Хариот почти ничего не публиковал, есть много указаний на то, что он ставил эксперименты, чтобы выяснить природу радуги.

И последнее: мне хочется сказать несколько слов о реальном Кристофере Марло. Тайны, окружающие жизнь и смерть этой противоречивой личности, на протяжении столетий служили пищей для жарких споров. Большая часть исторических свидетельств, касающихся его характера, поведения и верований, опирается на сомнительные утверждения платных доносчиков, литературных соперников или на показания под пытками. А как ясно следует из разговора Кейт с Мединой в двадцать пятой главе, отчет о его смерти, принадлежащий королевскому дознавателю, — документ весьма сомнительный, полный малоправдоподобных подробностей. Факты, даже самые дразнящие, поддаются многим истолкованиям. То, что Марло, видимо, работал на секретные службы, отнюдь не доказывает, будто он был патриотом того или другого толка. Им мог руководить исключительно интерес к деньгам и приключениям. То, что ему грозили обвинения в атеизме, ничего не говорит о том, какими могли быть его религиозные верования на самом деле. Довольно часто подобные обвинения служили политическим оружием для дискредитации врага. Бесспорно, его пьесы указывают на большой скептицизм в религиозных вопросах и намекают на глубочайшее презрение к ортодоксиям его эпохи. Кроме того, они изображают такие дикие жестокости и насилие, что многие считают Марло бездушным и бессердечным. Однако на его пьесы, несомненно, воздействовала необходимость в на редкость кровавый век поражать, возбуждать и пленять пресыщенных театралов, а также находить патронов, выдерживать цензуру и, не исключено, подчеркивать свою позу политического диссидента. Использовать его пьесы, чтобы добраться до подлинного Марло, значит ступать по очень зыбкой почве.

Многие специалисты по Возрождению верят, что Марло был, как мы теперь выражаемся, гомосексуалистом — термин, как и само понятие, в его время не существовавший. Хотя сказать, наверное, не может никто, однако, исходя из гомоэротических тем и образов в его поэзии и пьесах, я сказала бы, что его влекли равно оба пола, если не исключительно мужской. В «Геро и Леандре», например, Леандр чуть не тонет из-за посягательств «похотливого» Нептуна. Нептун увлекает Леандра на дно, приняв его за Ганимеда — бессмертного мальчика-игрушку Юпитера, и выталкивает на поверхность, только когда осознает, что Леандр — почти уже мертвый земной юноша. Я решила оставить вопрос о сексуальных наклонностях Марло практически за пределами этой книги, поскольку в те немногие дни, которые в ней изображены, я хотела сосредоточить внимание на его последнем агентурном задании и литературном творчестве. Однако читатели, возможно, помнят, как в двенадцатой главе мой вымышленный Марло испытывает краткое разочарование, когда узнает, что смазливый Ли Андерсон — на самом деле девушка.

Поскольку Марло-человек остается — и, возможно, навсегда — загадкой, неудивительно, что существует столько же различных беллетристических версий его жизни и смерти, сколько людей, о них писавших. И без сомнения, будут появляться все новые. Но какая версия наиболее близка к истине, мы, возможно, не узнаем никогда. В последнем веке были обнаружены новые документы, которые несколько пополнили его мутную фрагментарную биографию, и, возможно, будут найдены и другие. Тем не менее то, что произошло 30 мая 1593 года в той дептфордской комнате, скорее всего останется тайной навеки.


на главную | моя полка | | Интеллидженсер |     цвет текста   цвет фона   размер шрифта   сохранить книгу

Текст книги загружен, загружаются изображения
Всего проголосовало: 2
Средний рейтинг 4.0 из 5



Оцените эту книгу